Огонь небес

Вторая книга «Хроник летнего короля»

Джесс. Е. Оуэн

Моя вторая книга посвящается всем, кто прочел первую

Переводчик — К.С.Н.

Глава 1. Славнейшая из вершин

Ледяной ветер хлестал по вертикальным плитам черной горной породы у высочайшей из вершин Острова Солнца. Немногие существа отваживались сюда забраться.

Скол вцепился в горный склон: его орлиные когти ухватились за крошечные камни, а задние лапы оперлись на выемку, тонкую, как перышко. Мимо пронесся ветер, и Скол притиснул крылья к бокам, взмахнув длинным пернатым хвостом, чтобы удержать равновесие. Взвихрился снег, ужалив ему глаза, и ветер завыл, как волк, подбирающийся к добыче.

Гора злилась.

«Один взмах крыла, затем другой, — у него в ушах непрошено зазвучал голос дяди, Стигра. — Лапы ставь друг за другом». Хотя наставника и не было на горе вместе со Сколом, его совет отпечатался в мыслях и заставил Скола вздохнуть. Он навострил уши и глянул вниз, чтобы проверить, насколько высоко забрался.

Конечно же, вершина близко. Как же это безумно, безумно, безумно. Он хотел, чтобы к нему пришло видение на этой горе, в месте, что ощущалось вершиной мира. Минувшее лето изменило для Скола все. Теперь это была его ответственность — разобраться с несправедливостями, о которых он узнал — но он не понимал, как это сделать.

Затея отправиться за видением на вершину горы казалась ему все менее и менее стоящей, ведь до сих пор он так ничего и не увидел.

Его орлиный взгляд натолкнулся на бело-серые вихри. Даже его острое зрение не могло пронзить стену из ветра и снега. Будучи уже не в силах разглядеть дно каньона между горами с острыми пиками, Скол поднял голову и вновь напряг мышцы для медленного неровного подъема.

Вновь метнулся ветер, жесткий, как древесина, и холодный — с самой вершины мира. Скол опустил клюв и вцепился когтями еще выше. Лапы. Ставь.

— Друг за другом, — выдохнул он.

Даже его крылья, маслянистые и водостойкие из-за рыбной диеты, промокали от снега. Это восхождение, эти часы, проведенные на ветру и в снегу, пробивали любую его защиту. Если бы Скол попытался расправить крылья, он бы нашел здесь конец, разбившись о стену утеса. Через каждые три вдоха ветер менял направление и дул под разными углами, из-за чего летать здесь было невозможно. Из-за снега нельзя было ничего рассмотреть дальше чем на два прыжка вперед. Все казалось невозможным. Скол подтянулся еще на уступ повыше; его мышцы начало сводить судорогой.

Он не ел уже пять дней.

Другой голос прозвучал в его голове, голос волчицы, живущей не здесь — там, где куда теплее:

— Лишь когда мы становимся пусты, словно шкура, мы узнаём, что на самом деле таится под мехом — или перьями — и костями.

Ее слова, и волчья песня, отправляющая в дорогу, и совет дяди — все они тут и там мелькали в голове, словно падающие перья. Скол знал, что все еще карабкается, но, казалось, это происходило без его участия. Впереди обозначился выступ. Скол был уверен, что если сможет на него затащиться, то приблизится к вершине, или хотя бы окажется достаточно высоко, чтобы завершить испытание.

«Он выше всех».

Еще один голос. Его отца. Его мертвого отца. Однажды этот дух говорил с ним так отчетливо, возник перед ним словно бы во плоти, давал ему советы, а затем ушел. С тех пор Скол не слышал от него ни слова. У него не было видений, не было идей, никто его не вел, а между тем ему требовалось кое-что прояснить до прихода зимы. Слишком много жизней оборвалось, когда он в прошлый раз поступил неправильно. Он не мог допустить этого вновь.

«Мы, волки, отправляемся на поиски видения всей нашей жизни», — сказала ему подруга, волчья провидица Катори. В красных осенних лесах ее мех горел яркой рыжиной. В низинах наступила та четверть года, которую волки прозвали временем красной рябины: не из-за листьев, но из-за ягод, растущих алыми кистями. По ночам царил холод, и красно-золотые листья служили лишь ярким предостережением о зиме.

Бодрящий холодок низин ни в какое сравнение не шел с Белой горой.

«Мы истощаем всю нашу плоть, чтобы дух воспрял и показал нам дорогу».

Катори пересказала Сколу видение, что пришло к ней, когда она была еще слепым щенком. Грифонье гнездо, рожающая мать: но из ее живота вышли волчьи щенки, и из этого видения Катори узнала, что будущее волков и грифонов связано. Они снова должны были подружиться, и она должна была их связать.

Наступила осень, и Сколу сделалось ясно: он не знает, что делать, и ни один имеющийся выбор ему не нравится. Тогда Катори подбодрила его отправиться на поиски видения, по-волчьи, и тем самым найти ответы.

«Со Звездным ветром он один

Взлетит к славнейшей из вершин…»

Слова из песни наложились на воспоминания о Катори, и Скол, встряхнув головой, прищурился и огляделся. Быстро летящий снег впился ему в глаза, и он, отряхиваясь, взъерошил перья. Над головой вырисовывался темный силуэт выступа.

«Там. Так высоко, как только я могу взобраться». Это место должно было бросить ему вызов, продраться к его глубинной сути. Затем, по словам Катори, к нему должно было прийти видение. Волки не искали видений на Белой горе, но Скол выбрал высочайшее место на наибольшем из Серебряных островов. Ощущалось правильным, что грифон должен искать видения именно там. Скол вспомнил, как выбирал место теплым осенним вечером, в окружении друзей и теплого закатного света глядя на отдаленный пик.

Если бы у Скола было побольше воздуха, он бы посмеялся над этим глупым выбором. С каждым мигом славное скольжение вдоль морского берега в поисках видения под закатным солнцем виделось ему все притягательнее.

Лапы ставь друг за другом.

Он сжал когти на выходе горной породы, на вид устойчивом. Лед, замаскированный под скалу, треснул и обвалился под его весом. Скол качнулся вниз, когтями ища опору и издавая вопли. Его голос, иссушенный жаждой, развеяло ветром. Его когти скрежетнули, когда он соскользнул по катящимся скалам и льду. Яростно желая достичь равновесия, он расправил крыло.

Налетел ветер, широко распахнул крыло и по спирали подбросил Скола со скалы в воздух.

Скол рывком выпрямил задние лапы и распустил хвост, чтобы рулить, при этом выпрямив второе крыло для попытки полета. Утомленный подъемом, ослепленный снегом, Скол пригибался и клонился в стороны вместе с ветром. Каньон, тянущийся между двумя горами с белыми пиками, посылал ветра, что кружили и брыкались, словно карибу. Они толкнули Скола к одному склону, затем к другому.

Сквозь панику, боль и слепоту Скол усилием воли отказался от размышлений. Он превратился в крылья и воздух. Он знал лишь одно — он хочет на вершину горы.

«Ветру меня не победить!»

Он извернулся и взмахнул, проверяя воздух и сосредотачивая все свои умения. Наконец, он нашел то, что нужно — порыв ветра, что скользнул у него под крылом, словно друг, указывающий путь. Поймав его, Скол выгнул крылья, чтобы следовать лишь по этому потоку. Он был теплее прочих. Единственный крошечный теплый поток поднял его выше.

Пережив дикие мгновения, что длились как часы, Скол увидел, где сходятся горные склоны. Каньон, что тянулся между ними, обрывался стеной из белого снега и черной скалы. По ней рассыпался лед, и его куски падали в туманную мглу. У Скола колотилось сердце, и ему едва ли хватало сил, чтобы отреагировать.

Выше выше ВЫШЕ! Даже в биении его крыльев зарождался крик, и Скол осознал, что он вопит, бессловесно, бездумно, при этом рассекая холодный воздух. Он был не в силах сразиться с ветром, несущим его прямо в скалу.

Скол издал навстречу ветру орлиный крик и зажмурил глаза…

…И теплый поток подтолкнул его вверх, над краем каньона, и выше. Освободившись от кружащих ветров, Скол поставил крылья под углом, чтобы поймать поток, и воспарил, высоко воспарил, пока не увидел ровное округлое плато, что выдавалось из высочайшей вершины. Оно было не шире размаха крыльев грифона, но его величины хватило бы, чтобы приземлиться.

Из-за разреженного воздуха Скол начал задыхаться. Снег давил ему на перья, словно груда камней. Радуясь, что больше ему не нужно карабкаться, как бескрылому зверю, Скол несся сквозь серую мглу, пока не достиг выступа под горным пиком и не приземлился, опрокинувшись при этом в снег. Неуклюжий и усталый, как слеток после первого жалкого полета, Скол лег, тяжело дыша и едва различая, что под ним теперь лежит снежный покров, а ветер стал шепчущим и мягким.

Вокруг ласково падал снег.

Он приземлился в тени величественного заостренного пика горы, в месте, укрытом от ветра. Казалось, стоял мирный зимний день.

На краю зрения шевельнулось что-то, похожее на маленький сугроб.

Скол попытался встать, но его лапы дрогнули и подкосились. Он лег на живот, опустив клюв в снег, и насторожил уши, когда сугроб оказался совой.

— Сын Бальдра, — пропела сова, и его уши вновь навострились от звука ее низкого голоса. — Сын Летящего-в-ночи. Раскол, сын Рагны Белой.

Звуки и слова превратились в его имя, и Скол медленно моргнул, а затем поднял голову. На миг он забыл свое имя. Забыл, что оно у него когда-то было. Вместе с именем вернулось и все остальное. Он вспомнил, зачем пришел, как нуждается в руководстве, и вспомнил волков, поющих ему вслед и благословляющих на поиски видения.

— Я знаю тебя, — прошептал он. — Ты меня однажды уже вела, в лесу. Что ты тут делаешь? Ты же не можешь жить на такой высоте.

Скол не смог сдержать разочарования. В этот миг он остро осознал, что желал снова увидеть отца, и больше никого. Но смертельно опасный неуклюжий полет привлек внимание этого существа, старой подруги. Или, по крайней мере, старой знакомой. Скол задумался, может ли эта сова из плоти и крови ответить на его вопросы лучше, чем какой-нибудь воробей. Конечно, она и раньше помогла Сколу, когда он был в смятении. Может, она собиралась помочь ему вновь, но он предпочел бы, чтобы ему явился отец.

И все-таки хорошо, что он уже не один.

— Мой принц. Я прибыла сюда ради тебя, — белая сова вытянула в поклоне свои закругленные крылья и моргнула огромными свирепыми глазами, желтыми, как летняя луна. — Что привело тебя на макушку Острова Солнца?

— Мне нужна помощь, — прошептал Скол.

Его язык присох к клюву. В голову бросилось тепло. Потом сова перед ним расплылась, гора наклонилась, готовясь сбросить его обратно к подножию мира, и из слепящей белизны он упал в черноту.

Глава 2. Разделенный прайд

На низинном, обращенном в ветровую сторону побережье Острова Солнца грифоны собирались на охоту. Осень царила на склонах и в рощах, раскинувшихся вдоль реки Бегущей-в-ночи, и холодные ночи покрыли золотом умирающую траву и березы. В этих лесках рябиновые ягоды горели, словно ворохи углей, и все животные Острова Солнца стремились набрать вес на зиму.

«Все животные, кроме нас», — подумал Кьёрн. Принц грифоньего прайда, на голову выше многих сородичей и золотой от кончиков ушей до пернатого хвоста, он расхаживал, в то время как его отец говорил с охотничьим собранием.

— Сейчас они будут уязвимы, раз сосредоточатся на осенней охоте, — Сверин, Красный король, которого некоторые уже прозвали Королем Войны, шагал вровень со своими воинами.

Кьёрн стоял позади и смотрел на их морды, а Сверин говорил об их враге, о волках, и о том, как важно на них охотиться. Они должны прогнать врага прочь. Они должны отомстить за жуткую волчью атаку на гнездовые утесы, что случилась этим летом. Зрачки многих воинов были сужены. Грифоны кивали, и их крылья возбужденно шуршали в знак согласия.

Волчья атака унесла жизни слетков, стариков и даже посвященных воинов. Хоть некоторые и считали, что нападение спровоцировала ярость Сверина, такое было непросто забыть.

Кьёрн смотрел, как говорит его отец, и чувствовал, что он прав, но в то же время опасался приближения зимы.

«Для войны сейчас не время».

Прайд тощал. Самки, что стали женами в этом году, за осень должны были стать пухлыми и мягкими, но все они еще оставались стройными, по-летнему жилистыми и мускулистыми, а в их глазах поселился усталый тревожащий блеск. Они не так давно стали вынашивать котят и еще могли охотиться.

«Но это ненадолго, — подумал Кьёрн. — Долгой темной зимой именно самцы будут добывать пищу».

Над ним вспыхнуло ярко-синее: это кружил грифон. Кьёрн проследил, как старый воин наклонился, чтобы приземлиться. Кадж был единственным грифоном в прайде, кто мог бы вразумить Кьёрнова отца, но он до сих пор ничего не предпринял. Кьёрн задумался, не согласен ли Кадж со Сверином и не желает ли он только лишь отомстить волкам. В конце концов, они еще и настроили Скола против прайда.

«Против Каджа, — вскипело у Кьёрна внутри. — Его собственного гнездового отца. И против меня».

Кадж приземлился и рысцой приблизился к Кьёрну, отогнув одно ухо на звук королевских слов. Королевский брат-в-полете был высоким, с мощными мышцами, и его бока покрывали шрамы от бесчисленных битв.

— Какие новости? — пробормотал Кьёрн, не заботясь о том, что пропустит речь отца мимо ушей. В последние дни Сверин часто произносил речи, и Кьёрн не был уверен, убеждает ли он тем самым прайд или же себя самого.

— Хорошее стадо благородных оленей на ночном побережье Острова Звезд, — едва слышно сказал Кадж. Между ними повеял прохладный бриз, взъерошив перья. — Счастливых и растолстевших на орехах и ягодах. Есть даже несколько поздних осенних оленят.

— Новости о волках, — поправил Кьёрн.

Сверин сделал паузу, дернув ухом, и Кьёрн поднял голову, делая вид, будто внимательно слушает. Но ему не нужно было внимательно слушать. Каждый раз звучали одни и те же слова.

Честь. Возмездие.

Слава.

Война.

«Интересно, ощущает ли он до сих пор их суть, — подумал Кьёрн. — Хочет ли он мстить волкам или уже мертвому Сколу».

Кадж тряхнул головой, и его уши загнулись назад, когда он обратил к королю взгляд прищуренных глаз.

— Ни единого признака волков, мой принц. И так из раза в раз. Их укрытия давно остыли. Тропам уже много дней. Следы ведут к обрывам, срывающимся в море. Они исчезли.

Кьёрн щелкнул клювом, чтобы удержаться от гневных слов. Терять уверенность и поддержку Каджа — нет, так не годится.

— Они не исчезли. Ты сам слышал, что этим летом сказал нам Скол. Под островами есть пещеры. Вот там они и прячутся, — Кьёрн посмотрел в небо, словно у сияющего Тира мог бы найтись ответ. Солнце стояло в срединной метке, но осенью она находилась так низко, что день почти превращался в вечер.

Кадж потянулся, и его бока, покрытые шрамами, дернулись.

— Тени становятся длиннее. Зима нас выслеживает, мой принц. Ни за каких оленят с Острова Звезд я не пойду в те пещеры. Нам должны позволить охотиться ради еды.

— Прокормиться можно и волчьей плотью.

— Только если мы сумеем найти волков.

— Разве ты не можешь попросить его прекратить? — яростно прошептал Кьёрн, отвернувшись, чтобы отец не заметил их спора. — Отомстить мы можем и весной. Разве ты не можешь сказать ему сосредоточиться на охоте ради пищи?

— А ты? — спросил Кадж.

Кьёрн переступил с лапы на лапу.

— Он твой брат-в-полете.

— Он твой отец.

Повзрослев, Кьёрн стал думать, что у Сверина пугающий взгляд, но сейчас, глядя в спокойные бледные глаза Каджа, он прочувствовал на себе, с чем сталкивался Скол, выращенный Каджем.

— Говорить стоит тебе, — продолжил Кадж так тихо, что Кьёрн едва не решил, будто эти слова ему приснились. — Но выбирай слова тщательнее. Зима — не время бунтовать, не время раскалывать прайд.

— Скажи это моему отцу, — пробормотал Кьёрн. — Он же отправит нас на войну.

— Беспокойство твоего отца обоснованно, — сказал Кадж. — Волки вполне могут вновь напасть. Ступай мягко. Учись улаживать подобные ситуации, если хочешь стать достойным королем.

То, что он осмелился давать Кьёрну советы насчет королевской власти, было последней каплей. Кьёрн распахнул крылья и щелкнул клювом. Кадж отступил и пригнулся в уважительном поклоне: его крылья изогнулись над спиной, голова опустилась. Охотники расступились, чтобы взглянуть на происходящее, и проход между ними вел прямо к тяжелому взгляду Сверина. Кьёрн попятился, сложив крылья, как только посмотрел в глаза отцу поверх травы и торфяника. У Кьёрна были глаза матери, светлые и по-летнему голубые, но Свериновы сверкали безжалостным золотом.

— Хочешь что-то добавить, сын мой?

Ухо Кьёрна уловило тихое фырканье. Краем глаза он увидел, как зеленая морда Хальвдена приняла самодовольный вид. Он был надменным воином младше Кьёрна, что при любой возможности добивался благосклонности.

Кьёрн вскинул голову. Предупреждение Каджа звучало горькой правдой. «Он мой отец. Если я не смогу противостоять ему, плохой из меня выйдет вождь».

В вечернем свете Сверин выглядел огромным; окраска его морды была багряной, на спине светлела до алой, а крылья напоминали огонь. Он носил золотые цепи, наручи и блестящие драгоценные камни, украденные у драконов его дедом во время давней войны. Красный король. Король Войны. Он с гордостью носил титул, произносимый лишь шепотом, хотя Кьёрн не был уверен в его хвалебности.

Кьёрн пригладил перья и встретил отцовский взгляд со всем возможным спокойствием. В конце концов, ничего неправильного он не сделал.

— Кадж заметил на Острове Звезд оленье стадо. Они все толстые и радуются осени. Думаю…

— Прекрасно, — сказал Сверин. Кьёрн в надежде навострил уши, а Сверин отошел в сторону. — Летите за ними.

Остальные тоже насторожили уши, взбодрившись от мысли о легкой добыче.

— Но не трогайте их, — продолжил Сверин, круша надежды грифонов. — Они выманят трусливых волков из их убежища, и вы сможете застать врагов врасполох и поймать.

— Отец…

— Летите. Сейчас же. Становится поздно, — он осмотрелся, видя, что свет угасает.

Сыновья и дочери Тира не могли видеть в темноте как совы, поэтому летать по ночам было запрещено. За это преступление Сверин уже изгонял грифонов из прайда. А теперь, когда зима подкрадывалась ближе, изгнание наверняка означало бы смерть.

Но Скол летал по ночам.

«И чего хорошего это ему принесло», — мысленно ответил Кьёрн сам себе. У него в горле сгрудились и застряли доводы. Прочие грифоны посмотрели на Сверина, затем на Кьёрна, ожидая, что он их поведет. Кьёрн ощутил их напряженность, ощутил спиной внимание Каджа и его неодобрение. Он не обратил ни на кого внимания и поднялся в воздух. Остальные, бормоча, последовали за ним.

Кадж вовсе ему не помог. Он почти что прямо сказал, что Сверин прав, и что не стоит навлекать беду, раскалывая прайд. И Кьёрн решил, что этого делать не будет. Он поговорит со Сверином наедине, а бросать ему вызов перед всем прайдом не станет. Но он позаботится о том, чтобы этой ночью им было чего поесть.

Когда они поднялись достаточно высоко, Кьёрн проскользил по воздуху к младшему грифону с медно-бурым окрасом.

— Эйнарр, — сказал он сквозь шум ветра.

— Мой принц.

Юному грифону надо было кормить супругу, и его семья была до того опозорена числом изгнанников, что он никогда бы не выступил против короля. И никогда бы не предал своего принца.

— Вернись на Остров Солнца и возьми с собой двоих охотников.

— Милорд? — глаза Эйнарра расширились, он попытался поймать взгляд Кьёрна, и его крылья напряглись. Кьёрн направил взгляд вперед.

— Нам нужно мясо. Карибу сойдут в низины, чтобы пастись в предгорье у подножия Белых гор. Поохотьтесь вдоль Бегущей-в-ночи и принесите убоину к гнездовым утесам.

— Но твой отец…

— Ты всего лишь исполнял мой приказ, — Кьёрн твердо взглянул на него. — Жажда мести моего отца не сумеет затмить его голода.

На морде у Эйнарра отразилось облегчение с примесью страха.

— Да, милорд.

Он выкрикнул ветру два имени: собственной супруги и еще одной охотницы. Они клином полетели в звездную сторону — в направлении, названном в честь звезды, что всегда сияла в одной и той же точке этой четверти неба. Горную цепь, что тянулась в звездной части Острова Солнца, заволокло полосой низких облаков.

Кадж подлетел к Кьёрну.

— Хорошо сработано, милорд.

— Будем надеяться, — пробормотал Кьёрн.

— Ты все еще должен поговорить с отцом.

— Знаю, — он отвернулся и окинул взглядом Остров Солнца до самых гор, венчающих его звездный край. Его голову заполнила мимолетная безрадостная мысль о Сколе, брате-в-полете. Бывшем брате-в-полете.

Скол погиб. Он рухнул в море.

«После того, как предал меня».

Боевой клич Кьёрна разнесся по ветру и повел охотников на величественный, поросший лесами Остров Звезд.

Глава 3. Осенние знамения

Теперь у видения появился знакомый запах: горячего ветра и странных пряных растений. Столбы из красных скал венчали равнину, залитую солнцем. Скол напряг мышцы, чтобы проследовать за темным грифоном, который парил в безоблачной синеве, сжимая в когтях огонь небес.

— Отец!

Но грифон не был его отцом и не ответил. Где-то вне видения Скол ощутил разочарование. Это было видение его отца. Это не было видением Скола. Оно не несло в себе ничего нового.

Ветер, словно волна, поднял и оттолкнул Скола, чтобы он взглянул вперед: на то, что открывалось в видении.

Издали манила иззубренная горная цепь. Один из пиков вздымался выше остальных, весь покрытый снегом, вдающийся в небо подобно клыку.

Затем, к изумлению Скола, случилось то, чего не было раньше.

Послышался звук.

Песнь плыла с покрытой снегом горы, и голос, что ее пел, не принадлежал ни одному известному Сколу созданию: он одновременно напоминал жаворонка и ястреба; свирепый, прекрасный и такой далекий.

— Что раньше поднимется, ветер иль звезды?

Сова нам не даст ответ.

Тьма первой прольется, а может быть, песня — никто не узнает, нет…

— Кто ты? — прокричал Скол.

Песнь утихла. Вопрос вернулся к нему, отразившись эхом от скал, словно бы певец спрашивал то же самое.

— Кто ты? — вновь позвал Скол. — И где? Ты знал моего отца? Я должен отыскать тебя, да?

— Последним стихает свет дня или щебет…

Его ослепила тень. Огромное кожистое и жилистое крыло сшибло Скола с небес, и все кругом стемнело. Сердце Скола стиснуло глубинным инстинктивным страхом, и он яростно рванулся прочь от напавшего зверя.

Его разбудил ветер, завывающий вокруг горного пика. Скол перекатился на все четыре лапы и стал озираться, тяжело дыша с распахнутым клювом. Его мышцы свело судорогой, и он снова опустился в снег на живот.

Сова наблюдала за ним, вращая головой. Она распушила пятнистые перья с таким видом, как если бы сейчас был просто весенний день и Скол лишь задремал.

— Нашел ли ты то, чего искал, юный принц?

Скол махнул хвостом туда-обратно. Усталый, голодный и замерзший, несмотря на теплый осенний пух, он помрачнел в ответ.

— Не знаю. Я искал видение по-волчьи.

— Хотя ты и не волк.

— Нет, но я думал… я думал, это поможет.

— Что же, помогло?

— Не знаю, — признался Скол, и сова повернула голову по кругу. — Ко мне опять пришло видение моего отца.

Рассказывая ей, Скол чувствовал себя глупо, но здесь никого больше не было, кроме совы, и, казалось, только ее интересовало, что он собирается сделать. У Стигра были свои планы. Катори с ее семьей, казалось, были убеждены, что боги покажут ему путь, а ему нужно только лишь подождать. А Скол понимал, что прождал уже слишком долго.

— Значит, уже дважды, — свистнула сова. — Первый раз — летом, теперь снова. Разве это уже не твое собственное видение?

Скол об этом не подумал. Мимо пронесся порыв ветра, сильно приглушенный краем скалы, возвышающейся над Сколом и совой.

— Разве? Он рассказал мне, что погиб, пытаясь исполнить свое второе видение, видение о мире на Серебряных островах, при этом не последовав первому.

Сова лишь наблюдала за ним, и, пока Скол сам не ответил на свой вопрос, ее желтые глаза оставались глубокими и полными ожидания.

— Тогда я должен последовать его видению, прежде чем сделаю что-то еще.

— Если считаешь правильным, — ответила сова.

Скол прижал уши и уставился на нее.

— Это не помогает! Когда я в прошлый раз поступал так, как считал правильным, я оба раза ошибся, и из-за этого погибли волки и грифоны. А видения посылают Тир и Тьёр?

— Ты живой Ванир, — сказала она. — Твои собственные узы с живой землей, и с небом, и с тем, что происходит сейчас, должны подсказать тебе, что делать. Не видение мертвого грифона, будь то великий Бальдр или нет, и не кто-то из божеств, и не кто-то иной, но только ты сам.

— Это… нелепо! — у Скола закружилась голова, и он пожалел о долгих голодных днях. Разумеется, с парой рыб в желудке он соображал бы получше. — Откуда тогда берутся видения, если не от Тира и Тьёр? Может, от воронов? От ветра? Я хочу поступить правильно! Я хочу сделать то, чего они ожидают от Летнего короля, но ты, получается, говоришь мне поступать только так, как я считаю нужным?

Она снова моргнула, словно бы от удивления, и от стыда в морду Скола бросился жар. «Я вымещаю на ней злость, а она просто прилетела помочь». Он опустил голову, пробормотав извинение.

— Принц Ваниров. Избранник Тьёр. Летний король, — она нараспев произнесла все титулы, и с каждым из них Скол сперва ощущал себя меньше прежнего, а затем решительнее. — Если бы сейчас перед тобой стояла Тьёр, что бы она попросила тебя сделать, как думаешь?

Его орлиные когти сжались. «Сама Тьёр? Откуда мне знать?»

Но некая часть его сущности все-таки знала. Ему подсказал шепот, звучащий в собственном сердце, и он вслух ответил сове:

— Сделать… — он вздохнул. — Сделать то, что я считаю нужным.

Ее глаза добродушно прищурились, и она распушила перья.

— Я тоже так думаю. И, возможно, видения исходят не от богов. Может быть, вместо этого их посылают вороны, которые слушают все на свете, чтобы рассказать великому Тиру в конце истории мира. Может быть, их посылает ветер, и небо, и море, и скалы под твоими когтями. Прислушайся, все взвесь и сделай свой выбор.

— А что, если это будет неправильный выбор?

Она ухнула и распахнула крылья.

— О серый принц, вижу, что ты, возможно, не боишься принять верное решение, но прежде хочешь узнать побольше?

От облегчения он снова сложил крылья.

— Да. Больше сведений. А не видений. Не загадок. Если я опять расскажу Стигру о видении моего отца, он лишь начнет настаивать, что биться нужно здесь. Если мне будет чего добавить…

— Тогда следуй за мной, — она подпрыгнула и взвилась над ним: круглые бесшумные крылья зависли над головой у Скола. — Ты пытаешь служить сразу многим. Духу своего отца, своему дяде, собственному сердцу. Я знаю того, кто может помочь, ведь он слышит слова ветров и ждет мира между грифонами и прочими великими зверями этих земель, что длился, пока Ваниры охотились в море.

Для Скола это было в новинку. Из великих земных зверей он знал лишь Лепу, короля вепрей Острова Звезд, убитого на охоте-посвящении Скола и Кьёрна.

— Приближается буря, мой принц. Давай же отправимся на поиски моего старого друга, что должен быть другом и для тебя.

Скол с усилием поднялся на лапы, вздрогнув, когда каждую мышцу пронзило болью, затем дважды подпрыгнул и резко бросился в воздух. Вспомнив прошлый опасный полет вокруг горы, он удерживал крылья напряженными, готовясь к резким порывам ветра и сильному снегопаду.

Белая сова летела по спирали, держалась низко над скалами и вела его по завивающимся потокам, огибая каньон между вершинами, чтобы спуститься к предгорью вдоль крутого льдистого склона из камней и снега.

Скол перевел дыхание, ощутив облегчение вдали от непредсказуемых ветров вершины. Он запустил когти в перья на своей груди и расслабил крылья.

Внизу, словно щепки, торчали стройные сосны, а нижние утесы были покрыты валунами и пятнами оголенной почвы. Чем ниже опускались Скол с совой, тем гуще становились леса. Скол заметил, как промелькнули зверьки, и у него свело желудок, но он следовал обычаям прежних Ваниров. Он добывал пищу в море и не охотился на суше, разве что вместе с волками. И ему было интересно, куда ведет его сова, так что он не хотел ее упустить. Скол усмехнулся сам над собой.

«Хороший же вышел из меня принц Ваниров, раз я надеюсь, что сова подскажет мне, как поступить».

С другой стороны, может быть, ее впечатлило, что он поднялся на такую высоту. Может, она бы вовсе не прилетела, если бы он, не решившись, остался в безопасном лесу на Острове Звезд. А теперь сова помогла ему дважды — и он задумался, сколько же задолжает ей в конце концов.

Буря, о которой она говорила, бушевала теперь на вершине горы. Погода здесь менялась так быстро. Скол привык замечать перемену погоды за много лиг от себя — так он успевал укрыться.

Движение посреди деревьев вновь привлекло его внимание. Стадо карибу насторожилось, когда над ним промелькнула Сколова тень, а потом олени все как один ринулись бежать к лесистым холмам. Скол наблюдал за их бегом, и его живот опять заурчал — но даже если бы он не поклялся, что не будет охотиться на земле, было бы слишком опасно в одиночку бросаться на матерого карибу.

Снег исчез, когда они достигли предгорья. Грязь, умирающая трава и золотые березы вкраплялись в вечнозеленый сосновник, и по ветру разносился их запах. Запах осени.

Сова накренилась, переходя в грациозное снижение, и Скол последовал за ней. Он восхищался ее полетом и пытался поразмыслить, сколько же ей должно быть лет. Однажды она упомянула, что дружила с его отцом. Скол не знал, сколько живут совы.

Скол насторожился, когда они опустились ниже, и постарался не врезаться в маячащие внизу сосны. Повеяло запахом реки Бегущей-в-ночи, и он глубоко вдохнул, обоняя густой аромат осени, прелой листвы, влажной земли и мороза. Как правило, перемены погоды его не тревожили, ведь после удачной рыбалки он был в форме, и на зиму у него отрос замечательный мягкий Ванировый пух. Правда, после путешествия на вершину горы снег промочил ему перья, и Скол теперь дрожал от холода.

Сова спикировала между деревьев. Скол взглядом поискал между сосен прогал пошире и приземлился прямо на подстилку из хвои и желтеющего папоротника. Развернувшись, он увидел, что сова уселась на дереве. Она выкрикнула в лесную чащу некую трель, посвистывающий зов. Сперва он напомнил птичий крик, затем — слово. А-ох…

— Аодх!

По спине Скола пробежала дрожь до самого пернатого хвоста.

Это не было словом. Это было именем. Он был уверен. Через лес от реки плыл туман.

— Узри! — призвала сова. Скол развернулся, навостряя уши.

Вперед сквозь туман шагнул карибу, и его бархатистые уши развернулись к Сколу. Скол инстинктивно отступил на три шага, испуганный огромностью зверя.

В плечах он оказался вдвое выше грифона, а его рога ветвились и изгибались назад огромным венцом, напоминающим рябиновое дерево. В длинном зимнем меху не было ни следа приглушенно-коричневого цвета: лишь серебро и серость.

Скол ничего не спросил у совы, лишь низко склонился, изогнув серые крылья в знак уважения.

— Принц Острова Солнца, — поприветствовал карибу.

Скол привык лишь к голосам волков, грифонов и птиц. Голос этого существа оказался мелодичным, легким и по-странному певучим, напоминающим тот протяжный свист, что ранней осенью издают молодые олени. В ответ на удивленный взгляд Скола карибу добавил:

— Есть в тебе что-то от твоего отца. Грифоны давно не искали с нами встречи.

Его глаза, глубокие и темные, будто зимняя ночь, встретились с глазами Скола, и тот понял, что карибу его не боится.

— Я ждал тебя.

Глава 4. Принц на охоте

Кьёрн сосредоточился на том, чтобы не сдвинуться с места, хотя все его нервы были напряжены, ведь он так близко подкрался к стаду свежих, теплых, беспечных благородных оленей. Рядом с ним с безупречной неподвижностью пригнулась к земле его супруга, и от нее такими волнами расходилось раздражение, что Кьёрн мог даже его почуять.

— Моя супруга, — рискнул произнести Кьёрн: едва ли громче собственного дыхания. Он намеревался спросить ее, в чем дело.

У него забурчало в животе, и он поморщился, когда олениха подняла голову, поводя туда-сюда мягкими ушами. Тейра шевельнулась. Тейра, дочь Каджа, избранная супруга Кьёрна и будущая королева, от одного присутствия которой Кьёрн чувствовал себя сильным и уверенным — если только она на него не злилась.

В этот раз она злилась не на него.

— Дурачье, — выдохнула она спустя мгновение, бросив взгляд через поле и мимо оленьего стада туда, где сел в засаду Хальвден с другими самцами. Солнечный свет отражался от их наручей, цепочек и прочих безделушек, сделанных драконами. От знаков королевской милости. — Я же говорила им этого не надевать.

— Они просто выделываются.

— И любой волк за лигу учует золото или рубины, или увидит блеск, не похожий на отражение солнца в ручье, — перья Тейры, бледно-лавандовые и утонченные, скромно сливались с лесными тенями. Лишь на ярком свету они отливали легкой синевой. — Они считают, что волки совсем дураки?

Кьёрн сжал собственные яркие крылья, думая, что лучше было бы оставить охоту самкам или хотя бы оставить Хальвдена на Острове Солнца.

Неожиданно стадо разбежалось. Спугнул ли их шепот, или же что-то натворили самцы на другой стороне поля, или дело было в чем-то другом, непонятном, но олени кинулись врассыпную и устремились к кромке леса.

Тейра выругалась.

— В грязь их… Кенна, Биргит, в полет, ко мне!

Она метнулась вперед прежде, чем Кьёрн успел шевельнуться, и обе охотницы встретились с ней на поле: они нацелились на одного и того же старого оленя. Кьёрн с трепетом наблюдал, как остальные самки выпрыгнули слаженными группами и повалили оленей так искусно, будто все это было спланировано. Он выскочил из укрытия и закричал, чтобы хотя бы отпугнуть обратно в поле тех оленей, которые кинулись в сторону леса.

Отец не будет доволен, но ловушка все равно сорвалась. Никакие волки бы не пришли, олени бы сбежали, а так у них хотя бы будет еда.

Четверо оленей пали прежде, чем сбежало остальное стадо. Кадж, как грозовая туча, рванулся к Кьёрну с дальнего конца поля.

— Что случилось?

— Высокоуважаемый принц изволил поговорить, — протянул Хальвден, подбегая к ним трусцой. — Я слышал его через все поле.

— Молчать, — приказал Кьёрн, поднимая крылья, и коротко зашипел на Хальвдена с предостережением. — Скорее их спугнули ваши доспехи. Больше никогда не надевай их на охоту.

Глаза Хальвдена прищурились.

— Милорд, король подарил мне…

— Ты споришь со своим принцем? — требовательно спросил Кадж, хлеща хвостом по высокой траве. — Успокойся. Знай свой место. Если не сможешь охотиться как должно, я позабочусь, чтобы Сверин отправил тебя патрулировать над Разбросанной Галькой.

— Ступай, — сказал Кьёрн Хальвдену, ощутив облегчение от поддержки Каджа. — Помоги распределить убоину.

Взгляд Хальвдена метнулся между ними, и затем, без слова или поклона, он снялся с места и выкрикнул указания тем, кто разделял туши. Самки нехотя глянули в его сторону: у каждой из них опыта было больше, чем у Хальвдена.

— В любом случае, он должен этому научиться, — пробормотал Кадж, мрачно наблюдая за зеленым грифоном. — Если этой зимой он рассчитывает прокормить свою супругу.

— И ему стоило бы, — сказал Кьёрн. — Если Кенна проголодается, думаю, именно от него она и откусит.

Кадж хмыкнул, а затем с мрачным видом взъерошил перья.

— Твой отец будет недоволен.

Морды Кьёрна коснулся бриз, пахнущий сладковатой умирающей травой и морем. Ему показалось, что он поймал еще какой-то запах, затхлый, но если это был волк, он был стар или находился далеко отсюда.

— Я с ним поговорю.

Кадж оценивающе взглянул на него.

— Хорошо. Знаю, ты считаешь, что это мой долг, Кьёрн, но это не так, — старый воин смотрел на него с прямотой. — Это твой долг. Он твой отец. Этот прайд станет твоим. Если с ним происходит что-то не то, ты обязан это исправить.

Кьёрн наклонил голову, в этот раз не ощутив раздражения. Это было довольно справедливо, и к тому же Кадж вместе с ним противостоял Хальвдену.

«Но я все думаю, чей же был долг направить Скола на верный путь прежде, чем все закончилось его смертью? Долг Каджа, его гнездового отца? Или мой? Или всех нас?»

В конце концов мельчайшая часть его рассудка, от которой проще всего было отмахнуться, задалась вопросом, был ли Скол и в самом деле неправ.

— Что насчет Хальвдена? — тихо спросил Кьёрн.

— Он просто воображает из себя. Хвастун, — Кадж опять распушил перья. — Опозоренный побегом матери и смертью отца. Зима его остудит. Я должен убедиться, что у него там все в порядке.

Он поклонился Кьёрну и развернулся, чтобы проверить, честно ли Хальвден распределяет мясо. Кьёрн остался на месте, наблюдая за ними и стоя на страже у кромки леса. В лесах Острова Звезд волки были не единственными хищниками, хотя Кьёрн сомневался, что кто-то из зверей полезет к охотникам-грифонам.

Вновь донесся запах затхлости, затем кто-то юркнул в зарослях.

Кьёрн резко обернулся, затаив дыхание.

Несмотря на острое зрение, яркие осенние леса мешали ему что-нибудь рассмотреть. Лес был тих, но полон жизни, и обманывал Кьёрна игрой света и тени. Листья становились птицами, а стволы деревьев становились волками, а тени становились воронами, и все они безмолвно смеялись, пока Кьёрн, напрягшись, всматривался в чащу.

— Ваше высочество! — позвал Кадж. Кьёрн наклонился к деревьям, затем Тейра позвала его по имени, и он отвернулся.

Если там и был волк, он вновь убежал, а может, его там вовсе никогда и не было.

Глава 5. Осенняя песнь

Карибу ожидал ответа Скола. Скол опять глянул на сову, а та подбадривающе распахнула крылья и наклонила голову.

— Я Скол, сын Бальдра. Для меня честь встретить тебя…

— Я Аодх. Вождь клана с Низкого Холма, — его голос звучал с сильным акцентом, перекатываясь и вздымаясь, как речная вода. Его длинные бархатистые уши, прислушиваясь, направлялись туда-обратно. — Я говорю от имени всех копытных существ от подножия Белых гор до устья Бегущей-в-ночи, и ко мне прислушиваются копытные кланы Острова Звезд и лошади отдаленного Вороньего Крыла: если у меня для них найдутся вести.

Скол вновь низко поклонился. К нему едва ли прислушивался его дядя, два ворона и двое грифонов-изгнанников, покинувших острова.

— Что тебя сюда привело? — снова спросил Аодх, и Скол рассудил, что он надеется услышать новости, годящиеся для других копытных с островов. Сколу хотелось бы рассказать чего-нибудь получше.

— Я по-волчьи искал видение: видение о том, как мне принести мир на Серебряные острова. И… — почему-то он не смог закончить. В его голове оставшаяся часть звучала фальшиво.

— И как тебе подтвердить право быть королем? — ветерок взъерошил серебристую шерсть карибу, и он тряхнул рогами. — Я слышу многое, ведь именно слушая мы выживаем. Многое мне рассказывают ветра и птахи. Как глубоко затаил ненависть Красный король и на тебя, и на волков, да и на Серебряные острова и, возможно, на себя самого. Как ты любишь его сына, словно брата, и не собираешься вновь сражаться. В этом твоя дилемма, юный принц?

Сквозь деревья просочился затхлый теплый мясной запах остального стада. Скол стиснул клюв и не ответил. Заявить о своем праве означало бы свергнуть Сверина, короля. Что еще хуже, это означало бы предать собственного брата-в-полете, Кьёрна. Вновь. Скол уже сорвал войну короля с волками и вызвал самого короля на бой. Он не закончился ничьей явной победой. Король улетел в гнездо, а Скол нырнул в море, чтобы все посчитали его погибшим. Он не мог объявить настоящую войну Сверину и Кьёрну. Так что он лишь ждал.

И хватит с него ожиданий.

Не дождавшись ответа от Скола, Аодх шагнул вперед и опустил голову так, что его темный мягкий нос едва не коснулся пернатого лба Скола. Скол держался очень спокойно. Дыхание карибу взъерошило короткие перья у него между ушей, и Скол дышал медленно, опасаясь рогов и копыт.

Глаза Аодха наполовину прикрылись веками и, возможно, он задремал бы, если бы не заговорил:

— Вокруг тебя веет Звездный ветер, — его голос был предназначен лишь Сколовым ушам. — В осеннем воздухе я услышал новую песню, и теперь ее шепчут птицы. И, более того, я понял, что, если она для тебя, ты придешь.

Скол вздрогнул, когда голос Аодха углубился, стал тише, звуча словно эхо той тайны, что донес ему ветер:

— Услышана песнь, первый выигран бой,

И вот Звездный ветер зовет за собой:

«Принц лета, король,

Ты уже не птенец.

Тебя призываю, сын, брат и отец».

Какое-то время Скол, Аодх, белая сова и весь лес замерли в невозможной тишине.

Затем Аодх вскинул тяжелую голову и махнул рогами, словно бы пробуждаясь от сна. Скол разочарованно отшатнулся.

— Что это значит? «Тебя призываю, сын, брат и отец»? Это Летний король? Это для меня? Я не отец.

Аодх топнул ногой, и Скол вздрогнул.

— Мое дело — слушать. Твое — смотреть и знать. Мне неведома твоя судьба. Я могу лишь передать тебе то, что слышу.

Наверняка олень почувствовал беспокойство Скола, ведь он опустил голову и вновь терпеливо заговорил:

— Пришло время красной рябины, юный принц. Время набираться сил, ждать и меняться. Ждет грифоний прайд в низинах. Но ты, сын Летящего-в-ночи, должен обрести в себе лето и должен действовать. Ты должен обладать более великой силой, чем все остальные. Песнь уже спели. Ты на нее ответил. Ты — Летний король.

Скол уставился в бесконечную черноту Аодховых глаз. Хоть новая загадка и приводила его в бешенство, он не мог выместить злость на этом мудром звере. Как же он был слеп в те времена, когда был спрятан в Свериновом прайде. «А когда мы охотились в море, общался ли мой отец с карибу? Со всеми душами, носящими имена?»

— Как же ты такое слышишь?

Аодх в изумлении взметнул тяжелую голову.

— Видеть — дело грифонов. Как и охотиться, преследовать, ловить. Наше дело, дело копытных — слушать, стоять, прислушиваться к ветру и земле. Я слушаю. В своих снах я слышу сам Звездный ветер. А ты должен видеть и лететь.

— Что я должен видеть? — спросил Скол. — Я не понимаю, как же мне увидеть?

— Надо смотреть, — просто сказал Аодх, и его большие уши дернулись, прислушиваясь к бризу. — Теперь я должен отправиться к семье. Близится опасность.

Скол подавил рык, не обратив внимание на предостережение об опасности. Аодх был хуже, чем Катори. Да, он не просто предупредил Скола, что ему надо что-то сделать, но Скол все еще понятия не имел, что надо сделать и где. Сова обещала, что он получит больше сведений, а вместо этого ему лишь предложили новые загадки.

И все-таки он не мог, как котенок, докучающий матери, начать умолять Аодха задержаться и все рассказать. Разумеется, если бы карибу знал что-то более определенное, он бы сообщил.

— Спасибо, почтенный Аодх.

Аодх наклонил голову и повел туда-обратно длинными ушами.

— Прошло много времени с тех пор, как мое стадо водилось с грифонами. Красные короли вместо морской добычи стали ловить нас, но в тебе я вижу прежних Ваниров и знаю, что при твоем правлении никто не станет охотиться на мою семью. Когда ты воспрянешь, сын Бальдра, я приду, чтобы почтить тебя.

Карибу наклонил увенчанную рогами голову и вновь направился к соснам. За ним протянулся туман.

Скол моргнул и тоже было развернулся, но до него донесся новый запах. Он напрягся. Его взгляд поймал движение. Скол пригнулся и принялся красться, вглядываясь сквозь кустарник.

Промельк движения. Пернатый хвост.

Сердце Скола сжалось, а крылья притиснулись к бокам.

Там, прячась в папоротнике и между деревьев, не замечая присутствия Скола, Аодха выслеживал грифон.

Глава 6. Тайна Эйнарра

Скол предостерегающе крикнул как раз в тот миг, когда прыгнул грифон — мелькнули медные перья — и затем услышал, как удивленно свистнул Аодх. Скол метнулся вперед, расставив орлиные когти, и врезался в грифона. Его окрас оказался знакомым. И запах. А затем — пораженная морда.

— Эйнарр!

Они ударились о хвойную лесную подстилку и перекатились. Аодх, взревев с вызовом, развернулся для атаки.

Скол извернулся и толкнул юного грифона, чтобы отбросить его на землю, при этом крикнув Аодху:

— Нет!

От этого слова Аодх взвился на дыбы, сверкнул копытами и вновь затрубил. Эйнарр низко пригнулся и откатился в сторону. Скол непоколебимо стоял между ними, и слова на языке карибу, земные слова, зародились у него в груди:

— Высокочтимый Аодх, пощади моего друга!

Аодх фыркнул, переступил по земле копытами и поскакал обратно к стаду; среди деревьев пронесся его предостерегающий свист. От ударов копыт под грифонами задрожала земля, и Скол развернулся к Эйнарру.

Они вместе охотились на посвящении. Эйнарр был другом.

«Что бы посоветовал Стигр? Эйнарр теперь всего лишь член прайда Сверина. Я не могу считать его другом».

— Как ты смеешь преследовать на Острове Солнца зверя, носящего имя! Как…

Скол осекся, и его взгляд вновь метнулся к Эйнарру, когда младший грифон уставился на него, распахнув клюв и тяжело дыша от страха. Его перья и мех выглядели так тускло. Сейчас, когда он должен был бы запастись жиром на зиму, ребра просвечивали сквозь его шкуру. Скол видел, как бродят по Острову Звезд огромные стада ленивых оленей. Так что он не мог понять, почему так отощал Эйнарр и что привело его в такую даль за такой опасной добычей.

— С-Скол?

По венам Скола потек холод. Ни один грифон из Сверинова прайда не мог узнать, что он жив. Теперь Сверин начнет на него охоту, или выместит злость на его семье, все еще живущей с прайдом.

Но не в том случае, если Сверин не узнает.

— Прайд голодает, — сказал Эйнарр в ответ на безмолвный взгляд Скола. — Нам приходится охотиться здесь.

— Не знал, что ты такой отчаянный, — медленно проговорил Скол.

Эйнарр вскочил, взъерошил крылья, чтобы отряхнуть их от сосновых иголок, и не обратил внимания на эту фразу.

— Не могу поверить, что ты живой! Мы же видели тебя. Мы видели, как ты рухнул в море!

— Я не рухнул, — сказал Скол и отвлекся на иные звуки.

Эйнарр был не один. С ним охотились и другие, но он не забил тревогу. Может, у Скола и был шанс убедить Эйнарра сохранить молчание, если бы ему удалось найти подходящие слова.

— Но…

— Я нырнул, — объяснил Скол, заметив, что Эйнарр все еще не может понять, почему он не погиб. — Я нарочно нырнул. Ваниры не боятся моря.

У Эйнарра отвисло подклювье.

— Ты…

— Не говори Сверину, что меня видел, — твердо произнес Скол.

Он ожидал, что Эйнарр возразит, но что-то ужесточилось в худой голодной морде юного грифона.

— Он уже отправляет нас на безумные охоты за волками. Прайд голоден. Я не собираюсь давать ему резон охотиться на кого-то еще.

Скол выдохнул.

— Но… — глаза Эйнарра засверкали. Ветер принес запахи прочих грифонов, они звали Эйнарра сквозь чащу. Он пропустил их голоса мимо ушей, глядя на Скола прищуренными глазами. — Если я расскажу новости о тебе, это принесет почет моему гнезду. Моей супруге. И, может, мы получим больше еды.

— Эйнарр… — Скол поймал себя на том, что в его горле зарождается рык. Но насилие было не в его характере. И конечно же это было не в характере Эйнарра — предать Скола королю. Он просто отчаялся.

Скол выпрямился во весь рост среди папоротников и позволил себе набраться сил, вдыхая запах реки и чувствуя за спиной Белые горы. В голове у него пронеслась сотня самых разных идей — напомнить Эйнарру, что он, Скол, истинный принц Ваниров, что он собирается объявить о своем праве на острова, что это его наследие. В голове у него клубились обещания и угрозы, и он постарался подумать, что бы посоветовал Стигр, или как бы поступил отец.

Но, взглянув на потерянную испуганную морду Эйнарра, Скол сумел лишь выдавить:

— Эйнарр, твои брат и отец живы.

Уши Эйнарра повернулись вперед, а выражение морды смягчилось.

— Я встречался с ними, — продолжил Скол. — Они в порядке, — он сделал глубокий вдох. — И они следуют за мной… я приветствую любого, кто за мной последует. Сейчас Дагр улетел на поиски вашего отца и других Ваниров, чтобы вернуть их на Серебряные острова. Я собираюсь положить всему, что у вас происходит, мирный и справедливый конец. Делай что должен, и славных ветров, Эйнарр.

Скол развернулся и, не дожидаясь ответа от Эйнарра, скрылся за деревьями. Он не взлетел, чтобы прочие грифоны точно его не заметили. Эйнарр не позвал его, не издал никакого боевого клича и, насколько понял Скол, вообще не подал виду, что они общались.

Но было еще неясно, как долго он продержится.

Скол пронесся по рощам, растущим на склонах холмов, быстро, словно волк, быстрее, чем бегали другие грифоны, ведь бегал он чаще других сородичей. Слева на него налетела маленькая черная тень.

— Хугин, — выдохнул Скол, глянув вверх, на ворона, который издал лязгающий клич. — Мой друг. Присмотри за ним ради меня.

Ворон в знак согласия склонил голову и повернул обратно. Скол все бежал, а когда снова достиг подножия горы, прыгнул в небо и направился к Острову Звезд.

***

— Стадо нас почуяло, мой принц, — Эйнарр стоял со склоненной головой и распростертыми в уважительном поклоне крыльями. — Я не очень-то хорошо обдумал. Мы провалились. Мы принесли из лесов зайца, куропатку и прочую мелкую дичь…

Кьёрн во весь рост встал над медным грифоном, чувствуя холод в душе. После того, как его собственный охотничий отряд не смог найти волков и вместо этого поддался голоду, он вряд ли мог злиться на Эйнарра. Пока он говорил с Эйнарром, грифоны разделяли мясо исходя из семейного статуса, возраста и вклада в охоту.

Сверин с неожиданной терпеливостью наблюдал за всем с вершины своих скал.

«Хорошо», — подумал Кьёрн. Вряд ли отец смог бы возразить, что прайду нужна еда, и Кьёрн подозревал, что король и сам проголодался. И все же, когда Кьёрн приземлился с оленьим бедром в когтях и ничего не сказал о волках, Красный король отвернулся от него, вскарабкался на скалы и с тех пор не произнес ни слова.

К вечеру свет тускнел, и длинные золотистые тени протянулись по Острову Солнца. Каждый день был короче предыдущего. Кьёрн вновь сосредоточился на Эйнарре.

— Ты пытался, — он заставил себя говорить спокойно и снисходительно. — Охота на них — всегда дело случая. Они слишком хитрые. Слишком крупные.

Эйнарр кивнул, но не поднял головы.

— Милорд… — его голос дрогнул. Кьёрн навострил уши. Вечерний ветер утих, и холодный воздух покалывал морозцем.

— Да, что еще?

В отдалении, из лесов у Бегущей-в-ночи, позвал ворон. Эйнарр поднял голову, и в глазах у него отразился страх.

«Я что, такой пугающий? — в смятении подумал Кьёрн. — Такой же пугающий, как мой отец?»

Конечно же, таким он не был. Конечно же, Эйнарр знал, что Кьёрн не накажет его за проваленную охоту.

— Ничего, — прошептал Эйнарр, немного подумав, и уставился на Кьёрна широко распахнутыми глазами. — Все в порядке. Я больше ничего не видел в горах.

Кьёрн дернул хвостом.

— Убедись, что твоей супруге достанется мясо с нашей охоты.

— Спасибо, милорд, — он опять поклонился и потрусил прочь.

Кьёрн сощурил глаза. Он шел по золотым травам, пока не нашел Каджа, зорко наблюдающего за разделом мяса. Вновь позвал ворон, и в этот раз Кьёрн увидел его, летящего к оленине за попыткой урвать кусок.

— Кадж, — сказал Кьёрн.

Кадж повернул к нему ухо и отошел от остальных грифонов, чтобы прогуляться рядом с Кьёрном. Облака пересекали садящееся солнце, и золотой оттенок теней переходил в фиолетовый.

Кьёрн процитировал мудрость, которой однажды поделился Кадж с ним и Сколом, когда они были котятами:

— Когда грифон отвечает на незаданный вопрос?

Кадж окинул Кьёрна взглядом и проворчал:

— Когда он лжет.

Глава 7. Полуно́чь

Ночь усыпала небо звездами, и задул морозный ветер, знаменуя переход последних летних дней в осень. В полете Скол опустился пониже и, прежде чем приземлиться, изучил взглядом лес на случай, если там окажутся грифоны.

С высоты бывшее волчье пристанище казалось громадной рябиновой рощей. Лишь оказавшись с ним рядом Скол выяснил, что все ветви расходятся от одного огромного древнего ствола. По мере того, как отмирали листья, красные ягоды разгорались, будто огоньки.

Скол приземлился за много прыжков от рябины-стража и трусцой побежал через папоротник и сосновник, осторожно принюхиваясь на случай, если поблизости окажутся грифоны. Сверин выслеживал волков и знал, где их логова, но уже почти прекратил посылать сюда охотников. Это место было слишком примечательным. Несмотря на опаску, Скол сомневался, что Сверин оставил бы на ночь разведчиков, даже пребывая в полном отчаянии.

Больше всего на свете Сверин боялся ночи.

Выйдя на поляну, Скол вскинул уши. Из лесной подстилки выдавался низкий утес, осыпающаяся груда камней, притиснутых друг к другу извилистыми корнями гигантского дерева; эти скалы и прогалы между ними когда-то служили домом для волчьей стаи.

Теперь волки жили под Серебряными островами, в паутине пещер, созданных водой, ветром и земным пламенем в Первую Эру. Но каждую ночь они выбирались на охоту.

Холодный ветер взъерошил Сколовы перья в обратную сторону, и он с дрожью поднял клюв, издавая низкий хриплый звук, подделанный под волчий вой. Ему ответили радостные подтявкивания и поскуливание, и не успел он дернуть хвостом, как из логова хлынули волки и его окружили.

— Крылатый брат! — позвал волк-самец с вершины утеса. Он был крупнейшим из стаи, его красноватый мех вдоль спины темнел до черного, а вдоль рельефных мышц на лопатках становился осенне-золотым.

— Ахану, — Скол склонился перед молодым волчьим королем.

Прежде, чем он сумел продолжить, его окружила ватага летних щенят, все еще пушистых и долговязых, и подошла красная волчица, держа голову и уши прямо.

Когда истаял свет, Скол смог различить лишь сияющий янтарь ее глаз. Ночь принадлежала волкам. Скол едва ли мог видеть в темноте, но ему помогали другие чувства, если он на них сосредотачивался.

Он кивнул волчице.

— Катори.

— Мой друг, — ее глаза засверкали. — Вижу, ты добился некоего успеха. Что ты видел?

— Долго рассказывать…

— Скол! — выкрикнул один из летних щенков.

Волчицы рожали весной, как и грифоницы, но их детеныши росли быстрее, и за лето эти волчата стали намного длиннее и выше. Скол пошатнулся от их напора. Когда эти щенки — его маленькие друзья и почитатели — только родились, Скол еще считал волков подлыми врагами.

— Поиграй в песни! Поиграй в загадки!

Катори любя куснула волчат.

— Убирайтесь отсюда прочь. А ну к матерям!

Скол рассмеялся и распахнул крылья, а волчата зевнули и перекатились под него.

— Хочу полетать! — проскулила самая маленькая.

— Ты уже слишком тяжелая, — засмеялся Скол.

Иногда он хватал в когти кого-нибудь из волчат и парил с ним над лесами и морем. Теперь волчата подросли, отъелись на зиму, а их кости сделались крепкими и тяжелыми.

Скол задался вопросом, что сказал бы Кьёрн, если бы увидел, как он катает волчат по воздуху над водой.

Ахану спрыгнул к ним, в то время как стая кружилась и подпевала, с воодушевлением ожидая новостей о походе Скола за видением.

— Брат, — поприветствовал Ахану, поднимая нос. Скол коснулся клювом носа юного волчьего короля, и они разделили дыхание. Ахану пах по-теплому знакомо, теперь его терпкий волчий запах казался Сколу уютным. И еще волки удачно поохотились, ведь Ахану также пах кровью и мясом. — Ты преуспел?

На ветру качнулось серое перо, вплетенное в мех на шее у Ахану ловкими когтями ворона. Как и его сестра, что носила в меху два черных Стигровых пера, Ахану носил одно из выпавших перьев Скола, чтобы показать, что он друг грифонам.

— Думаю, да, — сказал Скол, после стольких дней одиночества легко отвлекаясь на возню и шум волчьей стаи.

— Хорошо! — объявил Ахану. — Хотел бы я услышать, но сперва ты поешь. Твой дядя рыбачит вдоль берега, добывает особое угощение на Полуночь. Мы почтим сияющую Тьёр в миг наступления ее поры. Потом ты расскажешь нам, что видел на горах.

Скол наклонил голову, затем моргнул.

— Полуночь? Что это?

Катори мягко фыркнула от удивления.

— Сверин и Аезиры ее не признают? И твой дядя тебя не учил? — она повернулась кругом, радостно шурша хвостом. — Ночь, когда лето уступает дорогу осени. Когда Тьёр начинает царствовать. Ночи становятся длиннее. Дни — короче. Но в этот день и в эту ночь Тьёр и Тир равное время находятся в небе, — она потрусила вперед, чтобы обнюхать Скола, а потом отступила. — Твое испытание длилось долго. Ночи голода и карабканья по горам повлияли на твое чувство дня. Судя по всему, тебя не было полмесяца. Сияющая Тьёр почти что в полной силе.

— Хороший знак, — заявил Ахану. — Хорошо, что ты вернулся этой ночью. Редко выдается та Полуночь, в которую Тьёр показывается нам во всей красе.

В рощах поднялся вой. Казалось, по стае пробежала дрожь, словно все волки носили одну шкуру. Их звала луна. Скол насторожил уши, и Ахану внезапно со смехом рванулся прочь, затем изогнулся и оперся на землю передними лапами, как играющий щенок.

— Но иди к нам. Нам есть чем поживиться и чего спеть!

— Пой с нами! — Катори подтолкнула Скола в лопатку. — Пируй! Тебе нужно мясо. Стигр ждет нас у берега.

Ахану развернулся и скачками понесся в лес. Волчья стая, следуя за ним, текла мимо Скола. Катори тоже проследовала в чащу за братом. Нарастал вой. Скол, медленнее, чем волки, из-за неважного ночного зрения, направился за ними по проторенной тропе через чащу, укрытую тенями, на соленый запах моря.

В такт быстрым Сколовым шагам в голове у него отдавалась новая песня из видения.

«Последним стихает свет дня или щебет…»

Несколько раз, погруженный в размышления, Скол влетал мордой в густой папоротник или ежевику и в конце концов сосредоточился на окружающей ночи. Его слух наполняли волчий смех и дыхание, шелест меха по подлеску. Он держался поближе к Катори, пока волки не вырвались из лесов и не промчались длинной вереницей вниз к пляжу, обращенному к рассветной четверти.

Волны накатывали и отступали. Луна властно восседала в небе, большая и круглая, как беременная грифоница, омывая все шелковистым светом. Когда звери достигли песка, смешанного с галькой, вокруг них начали петлять наевшиеся волчата, смеясь и подвывая.

Берег уже заняла дюжина волков: они наслаждались едой, игриво бегали друг за другом и боролись. Скол изучил собравшихся и увидел среди волчьей стаи отчетливый силуэт грифона. Грифон растянулся на песке вместе со стайкой годовалых щенков и рассказывал им о Завоевании и предшествующих временах, когда он вместе с Бальдром Летящим-в-ночи переживал невероятные приключения то в одном конце Серебряных островов, то в другом.

— Стигр!

— Приветствую, племянник!

Скол перешел на рысь, но потом застыл, когда у него неожиданно закружилась голова.

— Поешь! — позвал Стигр, понимая, что Сколу не станет лучше, пока он не перекусит. Сам Стигр остался на месте, а волчата карабкались на него, упрашивая научить их рыбачить.

Катори и Ахану привели Скола к оленьей туше, на которой еще остались хорошие куски мяса.

— Мы хотели поесть именно здесь, — объяснила Катори, — купаясь в полном свете Тьёр.

— И мы подумали, что вам со Стигром это понравится, — сказал Ахану, и его хвост вильнул, когда волк увидел, что Скол и правда этим доволен.

— Спасибо, — сказал Скол.

Катори обнюхала ему уши, потом отступила.

— Ты пока тут ешь и отдыхай, а потом мы послушаем твой рассказ.

Скол опять наклонил голову в их сторону, оторвал от туши кусок бедра и устроился на груде камней, покрытых раковинами моллюсков: отсюда можно было увидеть все происходящее.

Забота волков зародила радость у него в груди и каким-то странным образом помогла Сколу пояснее ощутить себя королем. Скол знал, что волки сделали это, поскольку были его друзьями, а не потому что считали его Летним королем и наследником Острова Солнца, но все-таки он чувствовал себя несомненно по-королевски. Ему нужно было обдумать, как выказать им такое же уважение.

«И не забудь порадоваться этой заботе», — подумал он, вгрызаясь в оленье бедро. Скол раздирал мясо медленно, опасаясь, что у него ссохся желудок, и не желая из-за этого слишком быстро наедаться сытной пищей. Как и Стигр, он ел добытое на земле только если это было волчьим подарком, или если волки позволяли ему поохотиться с ними. Лишь несколько лун тому назад он выяснил, что добыче всегда нужно оказывать честь и благодарить ее перед забоем; что у каждой добычи есть имя и душа, равно как и у Скола.

Луна карабкалась в небо, а Скол наблюдал за ней и слушал доносимые ветром обрывки историй, позволяя себе расслабиться и насладиться чувством возвращения домой. Прежде чем он закончил с пищей, луна приблизилась к серединной метке. Скол взглянул на нее, думая о своей матери, Рагне, и задаваясь вопросом, каково ей под властью Сверина. С тех пор, как он выяснил, что она — его родная мать, которая прибегла к обману, чтобы спасти ему жизнь, у него не было ни единого шанса как следует поговорить с ней.

Один из волчат подвыл Сколу, чтобы он прекратил таращиться на луну и поиграл с ним, и Скол подбросил ему бедренную кость оленя, пообещав:

— Потом!

А затем он упал под натиском двух волков, устроивших ему засаду.

Катори и Ахану прыгнули бесшумно, но разразились смехом, когда врезались в Скола. Игриво покусывая и рыча, они притиснули его к скале, а Скол выкрикнул: «Предатели!» и позвал Стигра на помощь. Он сумел распахнуть крылья, и волки, смеясь, отпрянули прочь.

Их хлестнуло порывом ветра, и Скол перекатился на лапы, сильно встряхнулся, затем глянул вверх и понял, что ветер поднял Стигр, ударяя крыльями во время посадки.

Старый воин был выше Скола, и его перья были настолько же черными, насколько белыми были Рагновы; он был крепким и поджарым и обладал длинными заостренными крыльями чистокровного Ванира. Его бока покрывали шрамы, но худшую из своих ран Стигр получил во время Завоевания от лапы гнездового отца Скола, Каджа. Там, где должен был находиться левый глаз Стигра, остался лишь шрам, и, когда Стигр говорил, он всегда поворачивал голову, чтобы разглядеть собеседника.

— Теперь нам дозволено побеспокоить принца? — его единственный глаз блеснул в лунном свете. «Он просто пошутил», — хмыкнул про себя Скол.

— Да, конечно. Думаю, теперь, когда я поел, у меня в голове все снова встало на свои места.

— Не знал об этом, — Стигр, будучи в хорошем настроении, щелкнул клювом. — Но, в любом случае, ты выглядишь уже получше.

Скол, поднимая голову, аккуратно сложил крылья. Он и не понимал, насколько скучает по дяде и друзьям, пока снова с ними не встретился.

— Значит, вот какое уважение ты выказываешь принцу?

Стигр усмехнулся и делано поклонился, красиво распустив черные крылья.

— Быть может, если бы ты выказывал какое-никакое уважение старшим…

— Постараюсь, — сказал Скол.

Именно Стигр обучил Скола лучшим приемам полета и драки. Это Стигр дожидался в одиночестве и в изгнании, пока Скол не достигнет зрелости, а потом разыскал его и научил всему, что знал о ночи, о Тьёр, о том, как быть Ваниром. Это Стигру, подумал Скол, он обязан почти что всем — и хорошим, и плохим. Своим наследием и своим изгнанием.

Ахану прошел вперед, толкнул Стигра в знак привязанности, обнюхал ему крылья, потом повернулся к Сколу, и его глаза ярко засверкали под луной.

— Расскажи, как искал свое видение.

— Хотел бы я это послушать, — сказал Стигр и уселся.

Скол глянул на Катори. Он надеялся рассказать ей наедине, чтобы выслушать ее мнение до разговора со Стигром. С иронией он вспомнил времена, когда отказывался от ее мнения и даже от дружбы с ней. И она опасалась, что Стигр склонен дурно отзываться о всех грифонах-Аезирах в мире.

«Но не Стигр будет королем Ваниров, — с раздражением подумал Скол. — А я».

В то время как волки принялись за собственные истории и песни, а волчата, утомленные от восторга, повалились на песок спящими пушистыми комочками, Скол рассказал свою историю Ахану, Катори и Стигру.

Он рассказал им все о горе, о сове, об Аодхе и даже об Эйнарре.

Потом они тихо сидели, и каждый был погружен в свои мысли. До них доносились лишь голоса волчьих певцов, рассказывающих осенние истории.

Тишину нарушил Скол.

— Насчет той песни из видения. Кто-нибудь из вас такое слышал?

— Это Песня последнего света, — сказал Ахану.

— Песня для умирающего, — прояснил Стигр.

— Кто бы это ни пел в моем видении, — тихо произнес Скол, — мне казалось, что он пытался меня позвать. А что там дальше?

Катори подняла голову, обратившись к луне:

— Что раньше поднимется, ветер иль звезды?

Сова нам не даст ответ.

Тьма первой прольется, а может быть, песня — никто не узнает, нет.

Последним стихает свет дня или щебет?

Нам небо не даст ответ,

Оно не ответит, что позже истает — светило иль птичий след.

К ней присоединился Ахану, спев последнюю строчку: и песня в самом деле была очень похожа на Песню первого света, которую этим летом выучил Скол.

— Но лишь долгий день дарит нам утешенье,

И ночь принесет зарю.

Мудрец нам ответит, что Первые звери изведали суть свою,

И к Солнцу забрали с собой имена,

Но песня их в ветре все так же сильна.

— Что это значит? — прошептал Скол, вздрогнув.

Катори отвела морду от лунного света, и тень затемнила ее глаза.

— Кто-то умирает.

Стигр фыркнул и наклонил голову, чтобы взглянуть на Скола.

— А смысл?

Скол пожал крыльями.

— Не знаю. Эта песня шла от самой горы. Но я знаю, что песня кого-то звала. Она звала меня.

— Никого она не звала, — Стигр наклонил голову набок: сперва к Сколу, затем к волкам, что не вмешивались в спор. — Это были просто стихи. Стихи, которые в гнезде рассказывают котятам.

— Это была последняя песнь, — возразила Катори.

Скол встретил взгляд Стигра.

— Думаю… — он набрался немного смелости от луны и бескрайнего моря. — Я верю, что мне следует найти эту гору.

— Ты не можешь покинуть Серебряные острова, — ровно произнес Стигр. — Я знаю, что ты не желаешь сражаться с братом-в-полете. Я знаю, что ты боишься Красного Короля и хочешь для всех как лучше. Но порой не обойтись без сражения.

Скол ощутил странный внутренний холод.

— Я не боюсь Сверина. Я уже его побеждал — если ты не забыл.

Разозлившись, Стигр хлестнул хвостом, и Скол подавил порыв отпрянуть, ведь не мог же он вечно быть Стигровым учеником. Он позволил дяде ответить, в тишине встретив его взгляд.

— Скол, сын моего брата-в-полете. Бороться предстоит здесь. Здесь твой прайд. Весной возвратятся Дагр и Майя, приведя домой всех Ваниров, кого смогут найти. Ты должен быть здесь, — Стигр стал расхаживать, в возбуждении приоткрыв черные крылья. Его глаз прищурился, его голос был низок и тверд. — Бальдр не сражался до конца. Если бы он был здесь, я уверен, что он бы посоветовал тебе больше не ждать. Больше не избегать боя, как это сделал он.

Скол понял, что холод в его крови — это уверенность.

— Дядя, — сказал он, стараясь говорить с тем же уважением, какое ощущал. Стигр был его наставником, его кровным дядей, его другом, братом-в-полете его отца и его собственным самым верным сторонником. Но Сколу предстояло стать его королем. — Спасибо за совет. Мне нужно все обдумать.

Казалось, что воздух сгустился. Перья в воротнике у Стигра встали торчком, как если бы он противостоял сопернику. Он осознал, что Скол больше не будет беспрекословно его слушать, и Скол это понял.

«Он хотел, чтобы я стал его принцем, — мрачно подумал Скол. Стигр выглядел так, будто его предали, и Скол об этом немного сожалел. — Его королем. В конце концов, Бальдр прислушался к собственному сердцу».

Хотя в конце концов Бальдр погиб.

— Мои советы, — наконец, прорычал Стигр, — всегда к твоим услугам. Мой принц.

Он холодно кивнул Сколу, глянул на Ахану и Катори, затем взмыл со скал и проскользил по воздуху вдоль берега. Скол прыгнул вперед и расправил крылья, сдерживая крик. Катори заскулила, и вместо того, чтобы взлететь, Скол развернулся к ней.

— Он не имеет права злиться. Он хочет, чтобы я был принцем и принимал решения, но только такие, которые его устраивают!

— Это неправда, — сказала она. — Он просто за тебя боится.

— И за Серебряные острова, — добавил Ахану.

Скол вздохнул и опять сложил крылья. Он наклонил голову к Ахану.

— Брат, мне нужно поговорить с Катори наедине.

Ахану издал лающий смешок.

— Конечно. Стоит дать провидцам посовещаться.

— Еще раз спасибо за пир, — быстро произнес Скол, махнув хвостом в сторону довольного волка. Ахану поклонился, протянув к Сколу длинные лапы.

— Конечно. А на следующий пир притащишь мне из моря жирного лосося.

— Обязательно, — пообещал Скол.

Волчий король оставил их и спрыгнул на берег, чтобы уладить спор из-за последних кусков оленины. От его сурового раскатистого рычания шерсть на шее у Скола поднималась торчком. Было время, когда они еще не дружили, и Скол хорошо помнил этот рык.

Катори стояла рядом с ним на скалах, тоже навострив уши в сторону своей стаи. Скол заметил, что некоторые волки разбивались на пары и бежали вдаль по берегу или же в лес по тропе. Катори обернулась в сторону Скола, когда он сел, и ее глаза поймали лунный свет.

— Ты размышляешь о словах Аодха.

Скол удивленно шевельнулся.

— Как ты поняла?

— Это естественно.

— «Сын, брат и отец»? У меня даже нет супруги. Значит ли это, что я должен ее найти?

— Ты будешь королем, — произнесла она, наклонив голову, чтобы лениво обнюхать грозди моллюсков на скале. — Тебе понадобится наследник.

Растерявшись, Скол поднялся с места.

— Но на Серебряных островах нет той, кого бы я захотел в супруги, или кто захотел бы в мужья меня, никого — и это звучит так, будто мне понадобится стать отцом прежде, чем я смогу исполнить обещание Летнего короля.

Ее уши дернулись туда-сюда.

— Может, все не совсем так. Может, это значит, что ты станешь отцом для Ваниров. Королем. Может, твоя супруга будет в числе возвращенных Ваниров.

Скол об этом не думал. Нерешительное воодушевление согрело ему грудь. Он не был последним чистокровным Ваниром в мире. Два грифона из его прайда, Майя и Дагр, улетели, чтобы собрать с разных концов света всех потерянных Ваниров, каких только смогут найти. Вдруг среди них окажется юная охотница, которая сможет…

Он встряхнул головой.

— Этого не случится до весны.

Катори встряхнулась, села, тесно поставив передние лапы, и какое-то время смотрела на Скола, будто бы пытаясь увидеть его насквозь.

— Думаю, значение откроется тебе, Скол. Ты уже и сын, и брат, и для этого не пришлось прикладывать усилий. Очевидно, для тебя есть иное задание, нашептанное ветром. Задание для Летнего короля.

Скол кожей чувствовал беспокойство. Вместо ясности он получил еще больше загадок.

— Стигр думает, что мой путь пролегает здесь.

— Ты ответил на зов Летнего короля. Думаю, если тебя вновь позовут, ты снова ответишь, — она игриво оскалилась, показав кончики зубов. — Мне известно, что лишь с очень немногими общаются снежные совы. Нам, волкам, известно, что эти существа ближе всех к Тьёр, что они видят ее, даже когда она темна и на небе сияют лишь звезды. Они знают о смерти и о будущем.

Скол вызвал в памяти разговор с совой. Под скалами молодой волк рассказал грубую шутку, от которой самцы завыли хором, а самки разогнали их возмущенными покусываниями и рыком.

— Мне показалось, она очень практичная. Она просто сказала делать то, что я считаю верным.

— Разумный совет, — сказала Катори, поднимая нос к ветру. До них донесся запах осени: отчетливым морозным веянием.

Катори всмотрелась в ветер.

— Однажды это случится, — шепнула она, и ее морду очерчивал лунный свет, а глаза сияли янтарем. — Я вижу славного серого короля, скромного и сильного, как набегающие волны, стойкого, как гора, с охотницей-королевой и сильными воинами-слетками под крылом. Мы еще не те, кем нам суждено стать, Скол.

Она посмотрела на него, и по спине у Скола пробежал холодок. На один удар сердца он возвратился в рябиновую рощу, где встретил ее впервые. По ее глазам он понял, что она слушала, как Аодх, и услышала то, чего не мог уловить никто другой; увидела в лунном свете и темноте недоступное всем остальным.

— Тебя закалят пути, которыми ты помчишься, — она удивленно осеклась и сморщила нос, показав кончики зубов, — или полетишь. Битвы, в которых ты сразишься. Враги, которых ты победишь.

— Или нет, — пробормотал Скол, думая о том, как струсил во время боя со Сверином. Он должен был удержать хватку, затащить безумного короля в море и утопить. Он мог все закончить еще тогда. — Я должен был положить этому конец. Сверин должен был погибнуть в море, как и мой отец погиб в волнах.

— Или нет, — задумалась Катори, и у Скола пересохло в горле. — У каждого из нас свой куплет в песне. Возможно, Сверин еще не исполнил свою судьбу.

— И что же у него за судьба? — с насмешкой проговорил Скол. — Убить всех Ваниров в мире, а потом погибнуть в каком-нибудь славном бою?

Как раз когда он осознал, что произносит скорее слова дяди, чем свои, Катори вскочила и прикусила ему ухо.

— Если кому-то и стоит ненавидеть Сверина, так это мне. Думаю, в тебе говорят горечь и страх. Но Скол, то, что ты не завоеватель и не убийца, не делает тебя слабым. И то, что ты размышляешь над рябью от камней, которые бросаешь в воду, не делает тебя трусом.

Скол поднял крылья и не нашелся, что ей ответить. Он посмотрел вниз, на пляж, насторожив уши в сторону волков. Еще две пары закружили, словно бы в танце, засмеялись и, пробежав по берегу, исчезли в лесу.

— Они опять охотятся?

Катори запрокинула голову и рассмеялась.

— О, нет. В Полуночь мы выбираем пару, как и грифоны летом выбирают супругов.

— О, — Скол неловко шевельнулся. «Сын. Брат. И отец».

— Когда установится мир, — произнесла Катори, вежливо отведя от него взгляд, — то, знаю, ты найдешь славную охотницу, которая поможет тебе вести прайд. Не волнуйся, — она потянулась. — Что до меня, думаю, я тоже еще не готова, — она наклонила голову, глядя, как скачут взрослые волки, а щенки запинаются о лапы каждого из них. — Мой долг — наблюдать и видеть сны ради моей стаи.

Скол почувствовал, что она переводит тему, и ощутил благодарность за эту передышку. Они оба знали, что ему понадобится сделать в итоге, но Скол опасался вовсе не мнения Катори на этот счет. Он согласился сменить тему.

— Этим летом я тоже был не готов.

— Катори! — позвал волк.

Она подняла голову, и Скол развернул уши на голос. В темноте было трудно различить окрас шкуры, но голос звучал знакомо.

— Катори, бежим со мной!

Волк подпрыгнул, вскинулся и ударил лапами по камню у лап Катори. Он высовывал язык, тяжело дыша, и луна кружила ему голову. В меху у него на шее мелькнуло серое Сколово перо, знак их дружбы.

Катори наклонила голову и, как смущенно заметил Скол, лизнула волка в морду.

— Не в эту ночь.

Его уши разочарованно прижались, затем он вскинул морду, чтобы решительно умыть Катори щеку.

— Тогда я прожду еще ночь, и еще, пока не наступит следующая Полуночь, — он наклонил голову в другую сторону и захлопнул пасть, на миг посерьезнев. — И следующая Полуночь, до тех пор, пока ты не побежишь со мной.

— Ты станешь старым и седым, Точо, — задумалась Катори. — Найди резвую юную самку, которая побежит рядом с тобой.

— Я никогда ее не найду, — глаза Точо сияли под луной. — Потому что я не замечаю никого, кроме тебя.

С этими словами он оттолкнулся от скалы и, смеясь, бросился прочь, а затем кинулся шутливо драться с щенками. Скол вопросительно посмотрел на Катори.

— Может быть, — она повернула уши к Точо. — Может быть, когда на Серебряных островах опять установится мир.

Скол усмехнулся. Он не очень хорошо знал Точо, но знал, что это хороший волк. Однажды Скол спас его от другого грифона, и за это Точо не напал летом на гнездовые утесы. Из-за этого они навсегда сдружились.

Но все происходящее никак не помогло Сколу обдумать, как найти себе подходящую пару. Катори все сказала верно. Ему понадобится супруга.

Королева.

«Сын, брат и отец».

Он встряхнул головой, и его перья взъерошились так, будто попали под холодный ветер. О многом еще предстояло позаботиться, и сейчас на Серебряных островах не было грифоницы, которую Скол мог бы представить своей парой, и тем более королевой. Может, она и правда отыщется среди возвращенных Ваниров, как сказала Катори. Может, среди них окажется юная охотница-Ванир, которой не будет известно, что среди Аезиров Скол считался самым маленьким, изгоем. Самка его возраста, скромная и тихая, которая будет знать его только как принца, вернувшего мир на Серебряные острова.

Эта мысль до странности его подбодрила, и только он принялся воображать эту грифоницу, с пытливым взглядом и перьями, подобными сумеркам, как…

Среди волков раздался вопль.

Скол и Катори обменялись взглядами и спрыгнули со скалы, чтобы найти Ахану. Вокруг них засуетились щенки, молодые и старые волки.

— В чем дело? — спросил Скол. — Что случилось?

Все пристально смотрели в небо и спрашивали, бегая кругами:

— Грифоны? Там Король Войны?

— Нет, это рассвет!

— Слишком рано, — проворчал старый волк.

Скол посмотрел вверх, изучая взглядом небо, и издал благоговейный крик. Мягкий голубоватый свет взбирался по небосводу со звездной четверти неба. Небо сияло, словно на восходе луны, но не в том месте и не в то время.

Вдруг посреди кучи взбудораженных волков рядом со Сколом объявился Стигр, готовый защитить его от любой атаки. Он повел головой вверх.

— Что это все значит?

— Не знаю, — выдохнул Скол, и его охватило возбуждение. Какая-то новая магия открывалась в эту Полуночь при благословенном свете Тьёр. Может, это последний предназначенный ему знак. Он должен был увидеть.

Скол пригнулся и взлетел, и, пока он взмывал выше, не обращая внимания на призывы Стигра спуститься, волки разбегались от взмахов его крыльев.

Глава 8. Пламя звезд

Кадж растянулся в гнезде, нервно наблюдая за супругой, стоящей у входа в их логово.

— Говоришь, не заметили никаких волков? — коричневые, как у горлинки, крылья Сигрун были полуоткрыты и ловили лунный свет, льющийся со звездной четверти. Она была супругой Каджа, целительницей прайда, и в эту ночь она казалась существом из древней и леденящей душу легенды Ваниров.

Через пролив между островами до них доносился волчий вой.

Будто насмешка.

— Днем — нет, — подтвердил Кадж, скользнув взглядом по лунному блику, окаймляющему кончик ее крыла. Он редко бодрствовал так поздно ночью, но беспокойство Сигрун и огромная восходящая луна не дали уснуть им обоим.

Прежде, чем затихли последние отголоски воя, Кадж дернул ушами в их сторону.

— Они, насмехаясь, укрываются в своих пещерах и выбираются по ночам.

Сигрун развернулась: выражение ее морды было мягким, но глаза — свирепыми.

— Быть может, король, наконец, разрешит ночные охоты.

— Сомневаюсь, — Кадж пошевелился, но затем передумал вставать. Ему не хотелось, чтобы Сигрун почувствовала, будто он ей угрожает. Вместо этого он простер крыло, приглашая ее обратно в гнездо. — Уходи оттуда.

Она навострила уши. Порыв ветра принес сильный запах целебных трав, и Кадж чихнул, отчего Сигрун рассмеялась.

— Боишься, что я улечу прямо в ночь?

— Нет.

Что-то было особое в лунном свете, озаряющем ее крылья, и Кадж еще не распознал, прекрасно это или пугающе. Она пережила Завоевание и приняла Каджа как супруга, но это не изменило ее сути. Она была чистокровным Ваниром. На долю мгновения Кадж разглядел в ней все то, чего боялся его брат-в-полете. Тьму. Холодную луну. И магию.

Чепуха.

Единственным ее навыком, который наблюдал Кадж, был навык исцеления плоти, кости и духа. Это Сигрун совершала при помощи земных трав, кусков дерева, своего мирного сердца и голоса. Без всякой магии. И она ни разу не солгала ему, даже насчет Скола. Как только они стали супругами и Сигрун ощутила себя в безопасности, она рассказала Каджу, что на самом деле Скол — сын ее сестры-в-полете, сын убитого короля Ваниров. Кадж хранил тайну вместе с ней, растил Скола под Свериновым взглядом, пытался сделать из него преданного члена прайда Красного короля. Не вышло.

Он вновь шевельнулся и, видя, что Сигрун не сдвинулась с места, сложил крыло.

— Скол жив?

Сигрун развернулась, складывая крылья, и не показалась удивленной этим вопросом, хотя со дня боя Скола со Сверином прошла уже половина сезона.

— Не знаю.

Кадж заставил себя подойти к ней, к краю пещеры, чтобы показать, что ночь ему не страшна. Этим ответом она избежала лжи. Он это знал.

— Скорее я должен спросить, пережил ли он падение в море?

— Он не падал, — почти что резко сказала она. — Он нырнул.

Кадж вздрогнул, и его перья приподнялись.

— Значит, он выжил.

Она опустила взгляд, заложив назад уши.

— Он ни за что не навредит Кьёрну.

— Мой брат-в-полете — не Кьёрн.

— Он отпустил Сверина до удара о воду, хотя мог и не отпускать. Ты знаешь его, Кадж. Ты помогал его растить.

Кадж подавил рычание.

— Едва ли я помог.

Скол не позволял ему этого, слишком хорошо зная, что Кадж не был его настоящим отцом, хотя Кадж многократно пытался стать им для Скола.

Сигрун задела его крылом по крылу и, казалось, пропустила его вопрос мимо ушей.

— Раз ты теперь знаешь, что ты будешь делать?

— То же, что и всегда, — он замешкался, прежде чем коснуться клювом мягких перьев у нее за ухом. — Оберегать тебя.

Она облегченно выдохнула, и Кадж было развернулся, но Сигрун прикусила его за перья.

— Останься. Побудь со мной, посмотри на восход Полуночи.

— Я не отмечаю Полуночь, — пробормотал он, глядя, как лунный свет разгорается на море за гнездовыми утесами.

Он прокладывал по воде, прямо к ним, бледный мерцающий путь, будто бы луна приглашала их ступить на странную новую тропу. На проклятую тропу. Ведет ли она в земли Бескрайней Ночи, каких никогда не достигают лучи Тира? В земли, где после смерти страдают трусы и клятвопреступники?

— Это проклятое время, — продолжил Кадж, ведь Сигрун не ответила. — Начало проклятой зимы.

— Я отмечаю, — тихо ответила Сигрун, вновь глядя в ночь.

Кадж замешкался. Она ни разу его не позорила, никогда не летала по ночам, никогда открыто не говорила о старых поверьях там, где могли подслушать. Говорила только ему. Поскольку ощущала себя в безопасности.

Спустя мгновение Кадж медленно уселся рядом с супругой. Они какое-то время сидели в тишине. Затем Кадж осознал, что в горле Сигрун гудит тихая робкая песня. Она не зазвучала громче, и в нее не добавились слова, но, казалось, эта песня была под стать луне.

Было уже поздно, середина ночи, и в Каджа вгрызалась усталость, но он решил позволить Сигрун определить, когда им сегодня уснуть.

Как раз когда он задумался, что луна по-своему слегка красива, его нутро опалило странной нарастающей тревогой. Многочисленные глубокие шрамы, пересекающие его шкуру, заболели, как перед бурей, и нервы напряглись, словно от приближения врага.

Украдкой взглянув на Сигрун, Кадж увидел, как расширились ее глаза, а уши тесно прижались к черепу. Оба грифона что-то учуяли, что-то навроде бури, что-то сгущающееся в воздухе, но невидимое, как если бы оживала сама ночь.

Он выглянул во тьму, и они увидели это в одно и то же время.

Сердце Каджа стиснуло льдом.

— Что это? — выдохнула Сигрун. Она пригнулась, уставившись на странный, набирающий силу свет в звездной четверти небосвода.

— Не знаю, — так спокойно, как только мог, ответил Кадж, хоть его перья и начали подниматься дыбом. — Но такое уже видели раньше.

***

Скол несся так высоко, что от разреженного морозного воздуха мысли в его голове разлетелись кругами. Снизу сквозь холодные ветра с трудом доносилась Стигрова ругань.

Под Сколом в лунном свете простирались острова, и могучая Тьёр прогнала море, чтобы открыть соединяющую их сушу, чтобы открыть, что на самом деле Серебряные острова — одно целое. Каждый остров возвышался над песком и морем, сверкающим позади, создавая образ отпечатка задней лапы грифона.

Скол жадно глотал холодный воздух, и его крылья били все реже, но их силы хватало, чтобы удержать его в воздухе на головокружительной высоте. Захваченный тайной, он развернулся к звездной четверти. Эту часть неба назвали в честь Дневной звезды: она сияла в вышине и ночью, и днем, и по ней легко было определять стороны света. Но теперь все звезды размыло странным бледным сиянием.

— Невыдержанный… дурацкий… — обрывистая ругань Стигра замолкла, когда старший грифон решил поберечь дыхание.

Он с трудом взмахнул, чтобы удержаться в воздухе рядом со Сколом и вместе с ним понаблюдать за происходящим. С этой высоты они могли различить легкий изгиб мира, словно бы край яйца, за которым сияло небо; и море звездной четверти позади Серебряных островов светилось голубым.

Белая Тьёр стояла высоко в срединной метке. Была Полуночь. Скол мог только представить себе Тира, что стоял ровно в противоположном краю мира, дожидаясь своего времени.

Луна заливала их густым светом, превращая черные перья Стигра в расплавленное серебро.

Пока Скол ждал, глядя в звездную четверть, его внутренности скручивало в узел. Сначала он высмотрел лишь Дневную звезду, недвижно стоящую на месте и указывающую путь.

Холодный нарастающий свет прокрался по горам, и по деревьям, и по вершинам всех островов. Наконец, его источник показался над землей, на горизонте.

— Крылья великой Тьёр, — выдохнул Стигр, и Скол мог только с ним согласиться.

По небу скользил поток из огня.

Скол видел, как падают звезды: яркие пылинки летели вниз, словно искры, и гасли. Сейчас было совсем иначе. Будто бы у звезды выросли крылья: шар бледного голубоватого пламени, волоча за собой яркий длинный хвост, медленно парил и полыхал в ночи.

Что-то вспыхнуло перед Сколом: сон перед бодрствующими глазами.

Белый змей в небесах. Ветер рождается от взмахов лебединых крыльев. Мерцающий жемчуг в черной пещере под небом, усыпанном звездами.

«Но лишь долгий день дарит нам утешенье…»

— И ночь принесет зарю! — отчаянно пропел Скол, надеясь на ответ. — Кто ты?

— Да клюв же Тира, — вторая реплика Стигра вырвала Скола из видения. — Оно направляется туда, Скол.

Вместо змея Скол вновь увидел пламя звезд. Он с силой моргнул, и, когда пришел в себя, у него заслезились глаза от сухости и холода.

Его сердце зажглось ликованием. Это был последний знак. Это не могло быть ничем другим: огонь Тира, но окрашенный в цвета луны и моря. Знак и от Тира, и от Тьёр, указывающий Сколу путь. Аодх был прав. Ему всего лишь нужно было смотреть. Огненная полоса разбивала небо надвое, проводя арку, отчетливо ведущую в ветровую четверть.

В ветровую четверть. На родину Аезиров. На родину завоевателя, Красного Перра.

В видении Бальдра — теперь уже Скола — был дом Аезиров.

«Я должен улететь, — понял Скол с абсолютной уверенностью. — Нравится это Стигру или нет».

Может, там он сумеет найти союзников. Может, туда полетели какие-то из его Ваниров и теперь ждут, что он их найдет, или ждут о нем вестей, чтобы вернуться. Может, он выяснит, как убедить Аезиров мирно покинуть Серебряные острова, если получше узнает, зачем они сюда прибыли. Он разыщет белую гору из видения, и певца, который его звал, и исполнит все, что показывало ему видение.

На родине Аезиров он мог найти решение, что позволило бы ему не противостоять Кьёрну в качестве принца-соперника и не бросать вызов Сверину.

«И я это знал, — мрачно подумал Скол. — Я все понимал, и для этого Тиру не нужно было рвать небо когтями».

— Спустись со мной, — прорычал Стигр, ведь, хотя пламя звезд не подавало признаков разума или жизни, оно летело почти что прямо на них.

Сколу вовсе не хотелось сталкиваться с огнем, и он последовал за Стигром. Старший грифон был опытнее и тяжелее, но Скол много тренировался. Он изучил, как пикируют соколы, развивая невероятную скорость для поимки добычи. Скол плотно пригладил перья и стал выгибаться, пока ветер не заструился вокруг него, как речная вода. В мгновение ока он обогнал Стигра и помчался к пляжу, держась лишь на пару прыжков повыше воды. Переходя на жесткую посадку, он слегка замедлился и сразу побежал к Катори с Ахану.

— Что это такое? — спросил, задыхаясь, Скол: он чувствовал жар, напряжение и готовность промчаться за пламенем через весь океан. К ним прорвался Стигр, чуть не свалив двух щенят. — Что это значит?

— Оно указывает путь, — пробормотала Катори. — Однажды наша семья это уже видела.

Скол моргнул, и Стигр издал скрежет.

— Тогда расскажи нам, что это для вас значит.

— Я расскажу историю, — произнес Ахану, и даже волчата потрусили поближе, чтобы его послушать и узнать имя огненного существа с небес.

***

— Знак Каяра, — выдохнул Кьёрн.

Он не должен был бодрствовать. Аезиры были детьми дня. Но он не мог уснуть под лунный свет и ночные завывания волков. Он почти что решился нарушить законы отца и Тира и полететь на Остров Звезд, чтобы броситься на этих волков, если бы это дало ему поспать хотя бы оставшуюся до рассвета пару часов.

Потом небеса засияли. Слишком ярко для ночи и слишком рано для рассвета, так что Кьёрн встал из гнезда и прошел к выходу из логова.

Поперек неба струилось пламя. Сердце Кьёрна засияло и подпрыгнуло.

— Мой супруг, — сказала, скользнув к нему, Тейра. Она была так спокойна, словно они наблюдали всего лишь за новой разновидностью оленей. Невозмутимая охотница до мозга костей. Луна и странное пламя звезд зажгли в ее лавандовых перьях иномирное бледно-голубое сияние. — Как ты его назвал?

Она не выглядела испуганной. Кьёрн вообще никогда не видел, чтобы она чего-то пугалась, и снова вспомнил, за что ее полюбил и избрал. Кьёрн не решался ей рассказать, но старинные истории всплыли у него в голове, и к тому же он обещал себе, что у него не будет от нее никаких тайн.

— Есть одна история. Правдивая история. Однажды мать рассказывала мне ее в детстве, но после ее смерти отец об этом не говорил. Он не любит знамений или разговоров о прошлом. Аезиры смотрят в будущее.

— Расскажи, — настояла Тейра. — Теперь твое прошлое — это и мое прошлое тоже. Я должна о нем знать.

Рассказывая, Кьёрн наблюдал за тем, как величественно разгорается звездное пламя.

— Мать говорила, что пламя звезд приходит раз в несколько поколений и летает с тех пор, как Тир и Тьёр создали мир. По ее словам, сперва оно привело грифонов в наш мир из царства Тира и Тьёр и с тех пор означает грядущие перемены или указывает путь.

Тейра фыркнула, выглядя рассудительной и озадаченной: сейчас, когда она изучала пламя звезд, в ней проявлялись черты обоих родителей.

— Ты знаешь, что оно означает теперь?

— Нет, — Кьёрн поднял крылья, глядя на пламя звезд.

«Вдруг это знак для меня? Не может быть». Как и его отец, Кьёрн верил не в знамения, а только в свои силы и в то, что действительно существует.

Разумеется, это просто странное ночное явление, вроде луны и звезд.

— Не знаю, — твердо сказал он, глядя на Тейру. — Но однажды моя семья это уже видела. Прадед Каяр увидел тропу из звездного пламени, навроде этой, и поверил, что это дорога к его судьбе. Он пролетел за ним через всю свою территорию, через все море, в арктическую землю драконов, и начал войну, чтобы завоевать их земли и захватить их сокровища. Он забрал драгоценности и, судя по всему, выиграл все битвы, но…

Он умолк.

— Вот все, что когда-либо рассказывали мне об этом мать и отец. А на время смерти Каяра наши семьи и союзники были такими сильными, что мой дед Перр повел нас завоевывать Серебряные острова.

Казалось, на мгновение Тейра затаила дыхание. Кьёрн уловил ее запах: он всегда приносил уют, и теперь в него добавился новый оттенок. Запах их нерожденного котенка. Его котенка. Эта мысль заставила Кьёрна напрячься от гордости и внезапного страха. Он задумался, сын это или дочь. Он вообразил грифоненка-самца, унаследовавшего его силу и острый ум Тейры. Когда он станет слетком, его можно будет брать с собой на охоту вдоль Бегущей-в-ночи.

«А если родится маленькая охотница?» — растерянно подумал Кьёрн. Он не знал, что с ней делать, разве что беречь от назойливых самцов. Но у нее будет лучшая мать, которая научит ее всему необходимому. «Как бы то ни было. Будь то маленький воин или охотница. Это наш с Тейрой детеныш».

И он сделает все, что от него потребуется, чтобы его потомок пришел в уже исправленный мир.

«Так же обо мне думает и мой отец?»

Ткнувшись в Кьёрна клювом, Тейра отвлекла его от размышлений.

— Что ты скажешь своему отцу? Он наверняка крепко спит. Он этого не увидит. Что ты ему скажешь?

Кьёрн не сводил взгляда с огня в небесах, и его кровь бурлила, словно он готовился ринуться в бой. Он подумал о беспрестанной охоте его отца на волков, об его недоверии к местным грифонам-Ванирам, об его страхе перед ночью. Он подумал о собственном подозрении насчет тайны Эйнарра. Он и представить не мог, как поступит Сверин, узнав о пламени звезд.

Они и так с трудом готовились к зиме.

Уже и так нарастали беспокойства.

Тейра тихо наблюдала за ним, в ожидании. Кьёрн отвел уши, отвернулся от ночи и сказал:

— Ничего.

Глава 9. Выбор Скола

Ветер дул вдоль берега: ветер, несущий обещание о холоде, запахи умирающей осенней листвы и спелых ягод.

Звучал глубокий и мягкий голос Ахану, а пламя звезд растворялось в ветровой четверти, над дальним горизонтом.

— Мать нашей матери видела это два поколения тому назад, — он медленно сел и весело наморщил нос, заметив, что Скол пытается сосчитать года. — Мы, волки, растем быстрее грифонов, но, как мне кажется, живем дольше.

— Это моя бабушка, — сказала Катори, подтверждая слова Ахану. — Она дожила почти что до вороновых лет.

— И она видела пламя звезд, — подсказал Стигр, раздраженно скользя хвостом по песку.

Ахану взглянул на звезды, словно бы увидев среди них свою мать.

— Да. Она была снежной волчицей из-за местного горного хребта, с холодного звездного края Острова Звезд, оттуда, где летом едва тает снег. Она видела пламя звезд много, много лет тому назад, и ей приснилось, что один из ее щенков погонится за ним прямо к морю.

Катори завершила рассказ:

— И когда мать услышала песню отца, она сошла с гор, прямо как в том сне.

Стигр и Скол взглянули на них. Скол осознал, что никогда не встречал мать Катори и на самом деле даже не знал, жива ли эта волчица. Стигр поднял крылья и вытянул когти, проделав длинные борозды во влажном, смешанном с галькой, песке.

— Для волков это все очень славно…

— Летний король, — обратился Ахану к Сколу, и в это время Катори произнесла:

— Звездный король, принц Острова Солнца. А что это значит для тебя? Разумеется, это твой знак.

Скол мог бы рассказать ей прямо сейчас. Но что-то в выражении Стигра остановило его порыв, и его взгляд метнулся к темному морю.

— Мне нужно об этом подумать.

Волки поняли намек, и Стигр сощурил глаз.

— Думаю, хватит на эту ночь песен. Завтра, Скол, нам нужно будет составить план, пока зима не ухватила нас за хвосты.

— Да, дядя, — тихо произнес Скол.

Всю следующую лунную метку волки толпились на берегу, желая Сколу удачи и предлагая помощь в чем бы то ни было. Они приняли на веру слова Ахану о том, что пламя звезд служит для них добрым знаком, а не предупреждением, и что оно — вестник Тьёр, вестник предстоящих великих событий. Скол избегал разговоров о пламени звезд и настоял на том, чтобы Стигр и Катори рассказали ему о Полуночи.

Он узнал, что в эту ночь следовало прекращать петь летние песни и переходить к зимним. Он узнал, что зимой, когда мир отворачивается от света Тира и дни становятся короче и холоднее, правит сияющая Тьёр.

Когда волки уже не могли сдержать зевоту и уставшие щенки распластались по песку, Стигр и Скол стали прощаться с друзьями.

Скол коснулся клювом носа Ахану.

— Славной охоты.

— Встретимся дальше на тропе, брат, — тихо сказал Ахану.

На миг Скол закрыл глаза, потом отступил вместе с Ахану и отправился к Катори.

Она наклонила голову.

— Береги себя, мой друг.

— Я буду скучать по тебе, — сказал Скол.

Она встряхнулась, почти что смеясь.

— Присматривайся к снам. Я буду не так уж и далеко. Славных ветров, мой принц.

Скол в знак уважения распахнул крылья.

— Славной тебе охоты, Катори… и если как-нибудь увидишь Кьёрна, скажи ему — скажи ему, что я прошу у него прощения. И что я его простил.

Она наклонила голову. Затем Скол повторил слова Ахану:

— Встретимся дальше на тропе.

— Думаю, так оно и будет, — произнесла Катори. С этими словами они расстались.

Скол и Стигр этой ночью решили остаться на Острове Звезд и полететь к заброшенным логовам грифоньего поселения Ветровода.

— Приятных снов, — проворчал Стигр с уступа рядом с выбранным логовом.

Скол кивнул, запоминая счастливую морду своего дяди, чей желудок сейчас был полон рыбы, а сердце — полно песен.

— Отдохни как следует, дядя, — сказал Скол, внезапно ощутив напряжение. — Спасибо за все, что ты для меня сделал. Это бесценно.

Стигр фыркнул и странно взглянул на него, но, похоже, воспринял эти слова в качестве извинения за недавнюю ссору. Скол надеялся, что не ошибся.

— Увидимся утром, — сказал Стигр и исчез в логове.

Скол остался на уступе снаружи своего временного логова и не ответил. Он улегся и отдохнул с четверть лунной метки, до тех пор, пока из пещеры не донесся рычащий храп Стигра.

В ночной четверти садилась огромная полная луна, и звезды правили небом.

Скол встал мордой к морю. На миг он поднял голову, вдыхая запах сосен, волков, легкий знакомый запах дяди, запахи земли и листьев. Запах дома.

По его мышцам пробежала легкая дрожь.

— Я вернусь, — прошептал он ночи, самим островам и всем, кто захотел бы услышать в ветре его обещание.

Затем он бесшумно, как сова, спрыгнул со стены утеса и воспарил над серебряно-черными волнами.

Глава 10. Королевская гвардия

— Эта почетная гвардия, — объявил Сверин стоящим перед ним грифонам, — должна состоять только из посвященных самцов, женатых либо одиноких. Единственная ваша задача — защищать прайд от угроз извне и изнутри.

Кьёрн слушал, стоя в первых рядах. Утренний свет омывал теплом Медный утес, хотя в каждом малейшем дуновении ветерка проскальзывала осенняя прохлада. Вдохновленный чем-то, неизвестным Кьёрну, Сверин на рассвете созвал всех самцов, прошедших посвящение, но не только они собрались послушать. Любопытные слетки разочаровались, что не смогут поучаствовать, а охотницы обменивались взволнованными взглядами. Сверин перечислял обязанности Королевской гвардии, а Кадж стоял с ним рядом, разглядывая и оценивая выражение морды каждого из грифонов.

Кьёрн задумался, видел ли Сверин пламя звезд, но на это ничто не указывало.

«Нет. Он ненавидит ночь. Должно быть, он крепко спал».

— Многим из вас будет дано почетное задание — охотиться на волков и искать изгнанников, если кто-то из них все еще скрывается на островах, — взгляд Сверина исследовал каждую сосредоточенную морду. — Мы выставим ночные и дневные дозоры на гнездовых утесах. Мы не потерпим еще одной засады со стороны врага.

Раздраженная самка выкрикнула:

— А что насчет охоты, высокоуважаемый милорд? Сир? Придется ли самкам, носящим котят, охотиться в зиму?

— Нет, — Сверин начал искать ее взглядом, и Кьёрн тоже.

Вперед выступила Кенна — жена Хальвдена, испытанная охотница и лидер, ярко-фиолетовая на фоне желтой травы. Сверин обратился к ней со спокойным уважением:

— Конечно же нет. Некоторым самцам будет поручено и дальше обучаться охоте перед приходом зимы — тем, кто доказали, что они способные охотники; тем, кого вы выберете.

— Хотим Эйнарра! — выкрикнула одна из охотниц.

Кьёрн усмехнулся про себя, в то время как грифоницы выкликали другие имена. С удовольствием он отметил, что никто не назвал Хальвдена.

— И принца! — крикнула еще одна.

Сверин рассмеялся и поднял крылья, призывая всех к спокойствию. Он послал Кьёрну удивленный и гордый взгляд.

— В самом деле? Леди Тейра и Кенна, обсудите лучших охотников и сообщите мне свой выбор. Остальные будут служить в качестве почетных членов Гвардии во главе с капитаном Каджем, Первым часовым.

Кьёрну показалось, что земля ушла у него из-под лап. Может, охотницы и хотели, чтобы он охотился с ними, но именно он должен был стать капитаном Гвардии.

«Что за игру затеял мой отец?»

— Даю вам немного времени, — сказал Сверин, когда среди новой Гвардии самцов и ведущих охотниц начались разговоры. — Увидимся, когда вынесете решение. Кьёрн, подойди сюда, сын.

Щуря глаза и чувствуя дерзость, Кьёрн, готовый к противостоянию, пробежал вперед. Его поразило выражение морды Сверина. В нем не нашлось ни надменности, ни самоуверенности: одно лишь беспокойство. Кадж, улучив момент, ускользнул от Сверина с Кьёрном и прислушался к спору между охотницами и Гвардией.

— Мой сын, — произнес Сверин. — Знай, что я назначил бы тебя капитаном, но твое место — ближе к дому. Прайд должен видеть, что ты здоров, в безопасности и добываешь пропитание для супруги.

На словах «в безопасности» перья Кьёрна немного вздыбились, но он сдержался от поспешного ответа. «Это прайду нужно видеть, что я здоров и в безопасности, или отцу?»

Зима наступит слишком быстро. С приходом зимы тьма, холод и память о потере супруги станут все глубже ранить Сверина. Кьёрн это знал. Он это видел из года в год. Может, минувшее лето и потеря многих членов прайда обострили осторожность Красного Короля.

И Кьёрн едва ли мог сказать ему, что служить с охотницами — не очень-то почетное дело.

Он знал, что, если так скажет, его на полмесяца выгонят из собственного гнезда.

Наконец, он склонил голову.

— Да, отец. Ты прав, я знаю.

Сверин поднял крылья.

— Кроме того, как я могу отвергнуть выбор охотниц?

— И правда, — пробормотал Кьёрн, искоса посмотрев на грифонов. — Не хотелось бы мне знать, что сказала бы Тейра, если бы я сообщил ей, что захотел вместо охоты служить в Гвардии.

— Я бы не советовал сообщать ей такое, — с легким оттенком шутливости произнес Сверин, и они обменялись веселыми взглядами. На миг Кьёрн ощутил, что стал ближе к отцу, чем когда-либо со дня смерти Скола.

Затем сквозь разговор других грифонов прорвался голос Хальвдена: он уже пользовался шансом помыкать сородичами.

— Он слишком многое себе позволяет, — сказал Кьёрн: с осторожностью, ведь он знал, что Сверин восхищается Хальвденом и восхищался его отцом.

Взгляд Сверина охладел, и Кьёрн почувствовал, как истаял момент близости.

— Он честолюбив. Дай ему время. Ему предстоит отомстить за отца и пересилить позор матери.

Его мать. Майя. Одна из коренных Ваниров, та, что в знак оскорбления бросила рыбу у логова Сверина, прежде чем отправиться в изгнание. Кьёрн полагал, она получила то, чего заслужила: осталась в одиночестве перед приходом зимы.

Взгляд Кьёрна что-то уловил на краю поля, движение чего-то белого.

Рагна, Вдовая королева, молча наблюдала за происходящим. «Родная мать Скола», с горечью подумал Кьёрн, и теперь, когда ему стало это известно, их сходство сделалось очевидным. Хрупкое грациозное телосложение, изящные крылья и бледно-зеленые глаза. Этим утром она выглядела по-странному самодовольной. Пока Кьёрн наблюдал за ней, она повернулась и встретилась с ним взглядом. На миг пойманный в ловушку, Кьёрн посмотрел на нее в ответ. Его прошибло странным пронзительным осознанием.

Она видела пламя звезд. Непонятно как, но он это понял.

«Что оно значит для этой грифоницы? Что оно значит для всех нас?»

— Оставь эту в покое, — предостерег Сверин.

— Почему ты позволил ей остаться? — Кьёрн встал хвостом к вдове и полностью развернулся к отцу. — Она лгала тебе, и унизила тебя, и нарушает покой Ваниров.

Сверин резко отвел взгляд и промолчал. Кьёрн задумался, чего же еще ему не известно о Завоевании, о какой-нибудь иной значительной лжи вроде происхождения Скола и о секретах; о тех, кто жили здесь и умерли, о том, какие битвы здесь разгорались и чьи жизни были спасены или отняты. Но он ни разу не спрашивал, а Сверин с ним не делился.

Аезиры не живут в прошлом.

Король резко ответил:

— Ее изгнание привело бы к беспорядкам.

На этих словах взгляд Сверина блуждал, и они с Рагной наблюдали друг за другом через травяной луг. Кьёрн не мог разгадать выражение ее морды, за исключением того, что в нем точно не было страха.

— Ее сын и наследник мертв, — тихо разговаривая с Кьёрном, Сверин удерживал ее взгляд. — Она знает, что они по-настоящему, окончательно проиграли. Мы заглушим их кровь, и Ваниры исчезнут. Я позволю ей умереть здесь, среди отбросов из числа ее народа. Теперь она всего лишь ожидает смерти.

Кьёрн согласился, что на вид она точно чего-то ожидает, но не был уверен, что именно смерти.

— Раньше она никак себя не проявляла, и вот что произошло.

Сверин послал в его сторону странный затравленный взгляд, затем испустил тихое шипение.

— Вновь возражаешь мне, сын? Мы устанавливаем новый порядок. Ты нужен мне рядом. Верь, что мне лучше знать, хоть раньше ты мне и не поверил.

Кьёрн моргнул и слегка сгорбился в знак согласия. Раньше Сверин советовал ему не доверять Ванирам. Теперь, чего бы он ни замышлял, он наставлял Кьёрна, чтобы тот оставил их в покое. Или хотя бы Вдовую королеву.

— Ты же помнишь, — очень мягко ответил Сверин, — что случилось, когда ты усомнился во мне в прошлый раз.

Кьёрн пригнулся ниже и склонил голову.

— Да, отец.

— Вот сейчас я начинаю чувствовать себя как дома, — Кадж, вероятно, почувствовал назревающий спор и смело встал между Кьёрном и королем. Он, будто успокаивая, прижал свое крыло к Сверинову. — Самцы уже расшумелись из-за рангов, как то дурачье из наших прежних гнездовий, помешанное на ярусах. Хотят, чтобы о них услышали.

Сверин усмехнулся, и Кьёрн заметил, что присутствие брата-в-полете тут же смягчило его нрав.

— Здесь прайд меньше. О каждом из них услышат.

— Думаю, хорошо было так разделить, — сказал Кадж. — На охотников и часовых. Каждый сделал верный выбор. Конечно же, они попросят твоего одобрения.

— Хорошо.

Кадж глянул на Кьёрна, словно бы ожидая, что он чего-нибудь добавит. Кьёрн ничего не сказал, и Кадж продолжил:

— Это и мудрый шаг, брат мой: разделить нас на охотников и гвардейцев. Накануне зимы прайд нуждается в мясе. Грифоны должны знать, что твоим решениям можно доверять, сир.

У Кьёрна от стыда свело внутренности. Именно это он должен был сказать и именно это должен был чувствовать. Сверин сам изобрел компромисс, прежде чем Кьёрн успел вмешаться; и напряженности в прайде уже поубавилось.

— Согласен, — запоздало сказал Кьёрн, и Сверин наклонил голову к ним обоим.

Тейра, Кенна и Хальвден приблизились и склонились, готовые озвучить свой выбор.

— Милорд, — сказал Кадж Сверину. — Могу ли я одолжить принца на время твоего разговора с ними?

— Разумеется.

Сверин отмахнулся от них кончиком крыла, и озадаченный Кьёрн проследовал по траве за Каджем. Они шли, не обращая внимания на перешептывание и сплетни, что уже распространялись о Гвардии, о том, как она повлияет на охоту и на оставшихся в прайде Ваниров.

Они остановились в отдалении от королевских скал, там, где крики чаек и шум волн не дали бы подслушать посторонним.

Кадж заговорил, глядя вниз, на море:

— Прошлую ночь Ваниры зовут Полуночью.

— Да, — Кьёрн неуверенно огляделся. — Что с того? Она означает приход осени.

Кадж внимательно изучал его взглядом, как если бы на самом деле задал вопрос и теперь ожидал ответа.

Крикнула чайка, ринувшись у них над головами. Звук встревожил Кьёрна, и он беспокойно заозирался, вспоминая предостережение отца и думая о ночи, о пламени звезд.

Эта мысль поразила его, как камень, и он снова взглянул на Каджа.

Он это видел. Он тоже это видел. У Кьёрна отвисло подклювье, и он приподнял орлиные когти, чтобы шагнуть, но затем обнаружил, что не хочет двигаться с места. Что же это значило для Каджа?

Морда Каджа чуть шевельнулась в знак благодарности. Ему хотелось знать, видел ли это Кьёрн. Видел ли Кьёрн, подобно своему деду Каяру, пламя звезд, рассекающее небеса.

— Думаю, будет лучше всего, — произнес Кадж низким громыхающим ворчанием, — следовать правилам Сверина, поскольку это выгодно прайду. Если ты не согласен с ним, тогда открыто брось ему вызов и захвати прайд. В ином случае прояви уважение. Доверяй ему. Следуй за ним.

— Зима — трудное для него время, — осторожно согласился Кьёрн, вслушиваясь между слов.

Не говоря прямо о том, что видел, Кадж, тем не менее, все сказал. «Ни с кем об этом не заговаривай, и уж точно не следуй за ним, подобно твоему деду».

— Я не стану вредить прайду, — добавил Кьёрн.

Не успели они продолжить разговор, и не успел Кьёрн еще сильнее запутаться, как объявился Хальвден, чтобы отнять у Каджа время из-за какого-то спора между охотниками и Гвардией, и Кьёрн вместе с ними отправился обратно к грифонам.

Значит, он продолжит хранить молчание о пламени звезд. Тейра его тоже не станет упоминать, раз не упомянула до сих пор. Подходя, Кьёрн окинул прайд долгим охотничьим взглядом.

Его взгляд скользнул к холму, где стояла Рагна, но она ушла, и Кьёрну осталось лишь созерцать далекие Белые горы и обдумывать действия. Ему понадобится понаблюдать за Эйнарром и, если в отце снова проявится недальновидность, поскорее это исправить — или, как без обиняков предложил Кадж, захватить прайд.

«Ты же помнишь, что случилось, когда ты усомнился во мне в прошлый раз».

Кьёрн зажмурился, чтобы не смотреть в этот ясный осенний день, ведь он видел лишь Скола, пикирующего в бурное море навстречу смерти.

Глава 11. Море Ветров

За спиной у Скола небо озарял рассвет. Скол настолько четко следовал по пути пламени звезд, насколько его помнил. Этот след, неоспоримый знак Тира, все еще пылал в его мыслях, казался невидимой линией в небе. Но по мере того, как светало, спадало ночное пьянящее воодушевление.

Во все стороны простиралось бескрайнее плещущее море. С утренним ветром донеслись запахи морской соли и рыбы. Нельзя было почуять ни земли, ни деревьев, ни лесных существ, ни рябиновых ягод. Скол обернулся, уставился на горизонт и не увидел ни намека на Серебряные острова. Медленно подкралась паника, и от нее у Скола свело мышцы.

Восторг, вызванный пламенем звезд, тут же съежился.

«О чем я только думал?»

Его охватило безумие, когда он ощутил внезапный порыв покинуть острова и вслепую полететь над морем.

Конечно, он думал об этом с самого начала. С тех пор, как летом Стигр намекнул, что, на его взгляд, Сверин, его отец Перр и остальной Аезировый клан от чего-то сбежали, а не прибыли намеренно захватывать Серебряные острова. С тех самых пор, как разделил видение с отцом.

Скол знал, что полетит в ветровые земли. Но не собирался очертя голову бросаться за хвостом пламени звезд — не обдумав, не составив планов и не попрощавшись.

Он стиснул когти и сомкнул крылья для легкого скольжения, чтобы поймать все слабые воздушные потоки, идущие от волн. Его крылья, крылья Ванира, были более длинными и выгнутыми, чем широкие грубые крылья Аезиров. Они напоминали крылья чайки или скопы. Если Аезиры проделали этот полет, то сможет и он.

Под Сколом перекатывались воды. Бесконечные, бездонные синие воды. Паника подкосила его устойчивый полет.

— Красный Перр перелетел море, — прошептал он. — И Сверин, которого море страшит.

В рассветной четверти, словно дикая роза, распустилась заря. В ночной над морем все еще выглядывал бледный край Тьёр. Скол знал, что, если солнце и луна останутся у него по бокам, он нацелится прямо на ветровую четверть и в конце концов найдет сушу.

В конце концов.

Сверин редко упоминал свою ветровую родину, которую Сколова семья всегда звала великими или ветровыми землями, упоминая лишь об их просторах. Эти земли были больше Серебряных островов. Одна цельная суша, до того просторная, что даже грифоньи кланы не исследовали ее целиком. Горы, равнины и побережье, леса и обширная красная пустыня. На Скола вдруг обрушились все те редкие упоминания Сверина и Каджа об их доме, и в полете он все это прокручивал в голове.

Далеко внизу океан оставался спокойным и синим. Паника отступила, стоило лишь сосредоточиться на полете, а соленый ветер помогал сберечь ясность ума. Скоро страх уступил место скуке, и Скол почти рассмеялся. Собственные крылья теперь казались ему сильными и неутомимыми.

«Если Аезиры сумели это проделать, то смогу и я. Сын Бальдра, Летящего-в-ночи. Принц Ваниров. Чего бы это ни значило. Принц в изгнании».

Он должен был хоть как-то попрощаться с матерью. Но, по крайней мере, он рассказал Катори, и она могла ей все объяснить, и Стигру тоже.

Как он мечтал сказать Кьёрну, что летит на его родину! В земли его отцов. Если бы только Кьёрн все еще был ему другом и летел рядом с ним. Они как раз хотели вместе отправиться в путешествие, хотя Сверин всегда пресекал такие разговоры.

Скол осознал, что насколько Сверин ненавидел Серебряные острова и боялся их, настолько же он, казалось, не хотел возвращаться домой.

Что прогнало прочь Сверина и его отца Перра?

Сколу не ответили ни небо, ни ветер, ни волны.

День тянулся долгой жаркой синью. Синь вверху, синь внизу, и всюду соленый запах. Скола обманывало собственное зрение, подобно метели в Белых горах, и он видел несуществующую рябь в небе либо мерцание на горизонте: оно превращалось в стаи чаек, стаи грифонов или острова, а затем исчезало.

Как только солнце достигло срединной отметки, у Скола забурчало в животе. Он не ел с полуночи. По ветру он опустился ниже, чтобы высмотреть рыбу. Вода тянула и слепила его, и приглашала укрыться от жары. Скол окинул взглядом синие просторы.

Ничего.

У поверхности ничего не было. Стигр рассказывал истории о глубинной рыбалке, о храбрых грифонах, что охотились глубоко под водой на могучих среброспинных рыб и парусников. Несомненно, в какой-то из этих диких охот участвовала юная Рагна, но Скол просто не мог себе этого представить.

Если бы он даже заметил парусника, было бы глупо охотиться на него в одиночку. Требовалось по крайней мере четверо умелых Ваниров, чтобы его повергнуть.

«Или поднять», — легкомысленно подумал Скол. Он тряхнул головой и снова пристально всмотрелся в воду. Разве Перр с семьей в пути ничего не ели? Если они от чего-то сбежали, они наверняка проголодались.

Стигр рассказывал Сколу, что коренные Ваниры предложили грифонам-Аезирам помощь, кров и еду, и в ответ на них напали.

Какими они были, когда едва прилетели? Скол не мог знать, насколько ими владели голод, отчаяние и усталость. Скол, тогда еще птенец, мог воспринимать лишь запахи и звуки. То, как Сигрун стояла над ним в гнезде и умоляла Красного Перра сохранить ему жизнь. И, слабее, он помнил запах стоявшей рядом Рагны.

На краю зрения мелькнуло что-то серебристое. Скол всмотрелся сквозь солнечный свет. Он не мог сказать, очередная ли это иллюзия.

Он вновь заметил мерцание, словно бы белая птица выпрыгнула из океана, а затем упала обратно в воду. Скол дважды моргнул, чтобы прояснить взгляд.

Затем, совсем внезапно, его окружили маленькие яркие рыбки. Летающие рыбы. Прежде, чем вновь погрузиться в море, они скользили на высоте двух прыжков над поверхностью. Они прыгали, плескались, врезались в задние лапы Скола: казалось, они не понимали, что не одни. На миг Скол подумал, что совсем сошел с ума, но потом голод взял над ним верх, и он схватил одну из рыбешек. Ему досталась самая настоящая рыба, верткая, с плавниками, похожими на крылья.

Смеясь, Скол проглотил ее и спикировал пониже, чтобы поймать еще и как следует наесться. Кто знает, когда Тир вновь пошлет ему такой же щедрый дар?

Скол задумался, видел ли когда-нибудь Стигр летающих рыб, и в него вгрызлось чувство вины за то, что он бросил дядю позади.

Когда поднялся сильный ветер, море забеспокоилось, и Скол теперь осторожно ориентировался по порывистым воздушным потокам, притискивая когти к груди. Почти бездумно он расслабил крылья и воспарил, ныряя и поднимаясь по ветру, уворачиваясь от волн, которые с каждой солнцеметкой вздымались все выше.

День сменился ночью, и Скол летел хвостом к Дневной звезде, что позволяло держать курс на ветровую четверть. Его ободрил ночной воздух, и он внимательно высматривал землю. Отдыхали ли Аезиры? Или они были в отчаянии, или им просто хватило мощи, чтобы без устали совершить долгий полет?

Скол решил, что не устанет — иначе ему грозило свалиться с неба. И он без отдыха летел всю ночь, до самого восхода.

В голове у Скола пронеслась Песня последнего света, и он не был уверен, звучала ли она в памяти или же ее спело существо с той горы из его видения:

— …И к Солнцу забрали с собой имена,

Но песня их в ветре все так же сильна.

Чтобы скоротать время на второй день, Скол решил вообразить себе идеальную жену.

Раньше он никогда об этом особо не думал, ведь лишь немногим избранным самцам король разрешал заводить семью. День все тянулся, такой же долгий и синий, как предыдущий, и тонкие нити облаков завивались в образе крыльев над головой у Скола. Над землей подобные облака обычно предвещали резкую перемену погоды. Скол понятия не имел, что они значат в море.

Он представлял, что перья его будущей королевы напоминают сумерки. Что они не скучные и не серые, как у него, а пастельные с темно-синим оттенком. Он воображал, какого это, когда у тебя есть теплая супруга, с которой можно сворачиваться клубком каждую ночь, охотиться, делиться тайнами.

Ветер посвежел, и Скол заметил новый запах, не соленый, а сладковатый. Запах дождя. Он обозрел небо у себя над головой и по сторонам. Высокое и прохладное, покрытое лишь перистыми облаками. Запах наверняка был новой иллюзией, порожденной долгим полетом. Море становилось все беспокойнее, и Скол легко управлялся с потоками, хоть у него и уставали крылья.

Он пытался понять, станет ли супруга кем-то вроде брата-в-полете, только женского пола. В его понимании идеальная супруга немного напоминала бы Тейру — может, у нее оказался бы и другой характер, но она стала бы другом для Скола, и при этом больше, чем другом.

Скол мчался по ветру, рисуя в воображении образ элегантно загнутого клюва и умных глаз. Ей тоже будут известны пути Ваниров. Они смогут вместе исследовать ночь и найдут места, что станут принадлежать лишь им двоим. Она восхитится летными навыками Скола, а не только тем, что он принц, и сможет обучить его охотничьим секретам.

Он подумал о клятве в Дневной ночи, о том, как они сомкнутся когтями и вместе упадут под сияющим взглядом Тира. Затем, ночью…

Большой вал сшиб его в море.

Ошеломленный, Скол задержал дыхание, когда его затянуло под воду, а затем перевернуло накатившей волной. От выдоха Скола поднялись пузырьки, и он заставил себя двигать крыльями, протащил их сквозь воду, чтобы вытолкнуться наружу. Он сильно пихнулся крыльями, и его морда вырвалась на поверхность. Он задыхался, и на миг его мышцы свело от чистейшей паники.

Затем у него в памяти полыхнула непрошенная мысль о смеющемся Стигре, и Скол усмехнулся сам над собой.

Стигр часто поговаривал, что самки пьют кровь не хуже блох, хотя, по мнению Скола, он так считал лишь поскольку остался холостяком. Скол едва не огляделся, чтобы убедиться, что никто этого не увидел. Но здесь некому было его увидеть. Сколу показалось, что вдали он заметил белую птицу, может быть, одинокого странника-альбатроса, но на этом и все.

— Узрите могучего Летнего короля, — сказал он пустым волнам.

Он раскинул крылья и какое-то время плыл по бурунам, наслаждаясь отдыхом. По крайней мере, он выяснил, что может отдыхать в воде: для плавания тоже требовались усилия, но куда меньшие, чем для полета. Океан тем временем начинало штормить, волны вздымались выше, а ветер крепчал. Сколу предстояло лететь куда осмотрительнее.

— Не стану о тебе больше думать, моя королева, — он усмехнулся. — Ты даже не настоящая, но у меня уже из-за тебя неприятности.

Он опять усмехнулся, с легкой безуминкой. Посреди океана, где никто не смог бы услышать, эти слова звучали не так нелепо или пугающе, как прозвучали бы на Острове Звезд.

Королева. Его жена. Супруга короля Серебряных островов.

Скол закрыл глаза, глубоко вдыхая запах моря.

— Я Раскол Летящий-в-бурю, — прошептал он самой воде, и она, подпрыгнув, плеснула о его клюв. — Сын Бальдра и Рагны. Принц Серебряных островов, — слышимые только ему, эти слова ощущались истинными и имеющими силу. — Король Серебряных островов, — объявил он просторному и пустынному морю.

Под ним вздыбилась волна, и Скол, согнув крылья, оттолкнулся задними лапами, чтобы остаться на ее гребне, а потом опуститься. Море делалось бурным. Сколу требовалось взлететь до того, как эта задача слишком бы усложнилась. Короткий отдых пошел его крыльям на пользу, и холодная вода придала ему сил.

Он продвигался вперед, упорно плывя, гребя и толкаясь, и, когда его подняла следующая волна, рванулся вверх, тяжело хлопая крыльями. Вода скатывалась с его перьев, как с чаячьих, и он рывками вернулся в небо.

Опасаясь растущих волн, устав от ветровых потоков, Скол взлетел выше, чтобы поскорее преодолеть как можно больше лиг.

Отдыхали ли Аезиры? Есть ли еще какая-то суша на пути к берегу? Скол мог опуститься в воду и вновь с нее взмыть только потому, что питался рыбой и прочими морскими созданиями, из-за чего его перья приобрели маслянистый блеск. У Аезиров не было такой защиты.

К тому времени, как день второй раз стал клониться к вечеру, вернулась усталость.

Сверин не рассказывал, как долго продлилось путешествие. Скол ухватился за эту мысль. Если Красные короли смогли пролететь над морем, тогда он, настоящий Ванир, с легкостью проделает этот путь.

Тем более Сверин никогда не говорил, что это далось ему просто.

В последних лучах вечернего солнца Скол увидел, как в рассветной четверти неба собираются грозовые тучи.

Глава 12. Дочь Ворона

Леса на Острове Звезд пропитались запахами влажной почвы и прелой сосновой хвои. Сигрун скользила сквозь чащи в сопровождении двух учениц, едва подросших для полета. С ними следовали трое взрослых воинов-самцов, двое по бокам и один впереди, хотя Сигрун знала, что ей ничего не грозит.

«Разве я не охотница? И какой такой зверь с Острова Звезд их так напугал?» Но Гвардия принадлежала Каджу, и Сигрун не стала бы с ним спорить на ее счет. В конце концов, новых часовых королевской Гвардии следовало чем-то занять.

«И как бы это выглядело, если бы я сказала, что боюсь их чванливых самцов-воинов больше, чем волков?»

Все же она была одной из Ваниров, спрятавших Скола. Это выставляло ее предательницей, но многие все-таки ее поняли. Будучи целительницей, она не могла позволить погибнуть детенышу, совсем маленькому птенцу.

— Вон там! — вскричала одна из нетерпеливых учениц и бросилась вперед, к кустам крапивы.

На Острове Солнца растения уже завяли из-за ночных холодов, так что грифонам пришлось отправиться за пределы территории на поиски лечебных трав, чтобы облегчить состояние беременных самок.

— Молодец, — сказала Сигрун.

Они трусцой подбежали к крапивным зарослям, и Сигрун издала трель, сообщая конвою об остановке. Стоя настороже, Сигрун наблюдала, как ее ученицы выбирают оставшиеся на кусте свежие листья, стараясь не обжечься о торчащие ворсинки.

— Не могу поверить, что им надо добавлять в воду всякую траву, — шутила старшая. — Я в жизни не заведу котят. Никогда.

— И я тоже, — пропищала младшая. Она едва могла взлететь и только что перелиняла в зимнее оперение, которое наконец-то дало ей подняться в воздух.

Сигрун повернула голову набок и усмехнулась.

— Травы не так уж и плохи.

«Если бы мы только могли рыбачить. Тогда они получали бы все необходимое из пищи».

Раньше это время года было самым сытным: лосось шел на нерест, а макрель и сардины стаями уносились от тюленей Вороньего Крыла. В голове у Сигрун пронеслись воспоминания о тех днях, когда беременные самки были толстыми и счастливыми. Сигрун помнила, как наблюдала за Рагной, вперевалку бродящей между приливными озерцами: она смеялась и не могла поймать даже самую медленную рыбу. В те дни беременность была почти что полным счастьем. Перерыв от охоты, от волнений и забот: оставалось лишь наблюдать за тем, как гордо возвращаются самцы с добычей, пойманной лично ими.

Так было до Аезиров.

Сигрун вынашивала Тейру под подозрительным взором Красного Перра. И в ту первую зиму, в ту суровую ужасную зиму, супруга Сверина погибла, попытавшись нырнуть.

На этом рыбалке Ваниров пришел конец.

Вместе с отцом, учившим ее целительству, Сигрун все глубже и глубже погружалась в изучение трав, чтобы узнать, чем можно заменить богатые дары моря. Теперь ее отец обрел свободу, он ушел в Долину Солнца к Тиру и Тьёр. Сигрун не хотела бы, чтобы кто-то из самок потеряла котенка под ее целительским присмотром. И не только потому, что эта трагедия разбила бы ей сердце, но и потому, что Сверин без сомнений заподозрил бы ее в намеренной халатности.

«Присмотри в эти дни за нашими грифоницами, Тьёр, — тихо помолилась она, глубоко вдохнув запахи чащи и высокого кедра. — Окутай их своими крыльями и дай им сил».

— Хорошо, — сказала она ученицам, когда они оборвали с крапивы все листья. — Посмотрим, что еще нам попадется до захода солнца. Каждая из вас отправится на поиски с одним из самцов.

Юные грифоницы-целительницы обменялись воодушевленными взглядами.

— Мы сами пойдем искать?

— Каждая — с самцом, — повторила Сигрун. — Но да. Вы знаете, чего искать. В первую вечернюю солнцеметку мы встретимся там же, где вошли в лес.

Ученицы завопили, издали трели и ускакали на трех лапах, сжимая в когтях крапивные листья. Два самца потрусили за ними: они слышали указания Сигрун.

Сигрун с изумлением шелестнула перьями крыла и отправилась поглубже в лес. Уже прошло немало времени с тех пор, как она в последний раз посещала Остров Звезд. «Не с лета», — резко осознала она. А со времени их последней встречи со Сколом. И Стигром.

Запахи леса навевали горькие воспоминания о тех днях, когда они слетками подначивали друг друга забираться все глубже и глубже в леса, надеясь увидеть волков.

«Надеясь», — горестно подумала она. Надеясь, а не опасаясь. Конечно, волки никогда не беспокоили грифонов, потому что грифоны не охотились в лесах. Они летали на Остров Звезд лишь чтобы его исследовать, собрать травы или порыбачить в ручьях. Сигрун погрузилась в приятные воспоминания. Рагна, Сигрун, Бальдр и Стигр, неразлучная четверка.

«Мы думали, что преодолеем все на своем пути». Она прикрыла глаза и отряхнулась от мыслей о прошлом.

— Постой, целительница!

К Сигрун подскочил ее страж. Он был моложе Тейры. Чистокровный Аезир: его родители прилетели на Серебряные острова уже супружеской парой, но им повезло обзавестись котенком лишь несколько лет спустя.

— Вальд, — сказала Сигрун. Она помогала привести его в мир. То, что он полагал, будто она нуждалась в няньке, граничило с оскорблением. — Ценю твою заботу. Я вполне способна…

— Кадж приказал мне стеречь тебя. Со всем уважением, но я выполняю его команды, а не твои.

По росту он почти сравнялся с Кьёрном, и его перья были насыщенно-оранжевыми. Сигрун никак не могла различить отдельные пушинки. Чем бы грифоны ни питались, это не могло придать их оперению такого окраса, и Сигрун не верилось, будто бы на ветровых землях Перра Завоевателя растут настолько яркие травы, чтобы Аезиры могли замаскироваться на их фоне с такими перьями.

Не то чтобы это имело значение. Они прилетели и оказались такими вот яркими, а она стала обращаться с ними как с любыми другими грифонами. В споре с Вальдом ей было не победить, и любое возражение вновь отсылало бы к Каджу.

Но при сборе трав она вовсе не нуждалась в ракушке, болтающейся на хвосте.

Сигрун прижала уши, словно бы от волнения, и широко распахнула глаза, а затем повела головой и уставилась в чащу.

— Ты это слышал? Вон там, — она простерла крыло, указывая в неопределенную точку, а когда Вальд взглянул в ту сторону, добавила: — Что-то большое.

Он в неуверенности отвел ухо и с сомнением уставился на нее. Затем, к его большому удивлению и к удивлению Сигрун, позади грифонов громко затрещали кусты, из-за чего птицы взвились с деревьев.

— Стой здесь, — рявкнул Вальд.

— Хм-м, — Сигрун проводила его взглядом.

«Может, это олень. Может, у нас будет мясо». Сигрун не питала иллюзий, что это окажется волк: а если бы и так, она не особенно-то волновалась.

«Может, я слишком легкомысленно себя веду. В конце концов, я ела мясо, добытое на Острове Звезд, и теперь они и меня могут посчитать врагом и воровкой».

Пока храбрый юный воин решал важные дела, Сигрун рысцой забежала под кроны кедров. Далеко впереди она увидела сквозь деревья пламя рябиновых ягод и огромную сосну, желтеющую, как березы. Сквозь кроны сочилось солнце, и день немного набирался тепла. На миг Сигрун ощутила свободу и лишь потом осознала, как угнетенно чувствует себя на Острове Солнца в ловушке между Рагной, Сверином и Каджем.

«Солнце восходит и заходит, и я остаюсь целительницей, — напомнила она себе. — А целители не выбирают сторон».

— Дочь Храфна!

От этого громко произнесенного титула у Сигрун вырвался удивленный возглас. Она развернулась, затем посмотрела вверх, в древесные кроны.

— Кто произнес имя моего отца?

— Дочь Храфна, целителя, Ворона, ха! Дочь Ворона, как говорят!

Ворон топтался по высокой кедровой ветви. Теперь Сигрун поняла, что избавило ее от общества юного грифона-стража. Их обоих провел ворон.

Он спрыгнул с дерева и упал на три прыжка вниз, прежде чем раскинуть крылья и приземлиться, дважды подпрыгнув, напротив Сигрун. Он отвесил насмешливый поклон, словно грифон перед королем.

«Или королевой», — подумала Сигрун.

— Славных ветров, — сказала она, бросив взгляд в сторону, чтобы убедиться, что в пределах видимости или слышимости нет других грифонов из ее маленького отряда. В любом случае, грубить ворону не стоило. Она усвоила это очень давно.

— Разве на Острове Солнца никто больше не произносит имени великого Храфна? Он был другом воронам.

— И его назвали в их честь, — подтвердила Сигрун.

Ее отец был настолько талантливым и сильным целителем, что многие шептались, будто Тьёр одарила его лечебной магией. Или вороны. Сигрун в этом сомневалась. Она никогда не замечала у воронов каких-либо особых сил кроме владения речью, острого ума, надоедливости и, быть может, способности вторгаться в сны.

— Дочь Ворона! — громко выкрикнула черная птица в лесную чащу, и Сигрун вздрогнула, хотя все остальные, возможно, услышали бы одно лишь карканье. Они ведь не слушали как следует.

— Как тебя зовут? — спросила она, стараясь быть вежливой.

С той же легкостью, с какой ворон отвлек грифона, он мог призвать его обратно к Сигрун, и, если бы она его обидела, он бы так и поступил.

— Зовут меня так же, как называют, — ответил он и отошел на три шага, а затем сделал четыре шага к Сигрун, так, что его огромный черный клюв чуть не воткнулся ей в лапу. — Моя задача — знать песни, знать все имена, создавать легенды и самих рассказчиков, а в последние дни я улечу на плечо к сияющему Тиру…

— Мунин, — устало сказала Сигрун. — Рада видеть тебя вновь.

Мунин, не привыкший, чтобы его перебивали, осекся. Вдали Сигрун услышала клич еще одного ворона, завлекающий Вальда поглубже в леса. Похоже, оба ворона сговорились застать ее наедине, и для этого наверняка имелась причина.

— Не стоит тебе так нервничать, дочь Храфна. Твой страж сейчас под крылом у моего брата.

Несмотря на его важничание и загадки, Сигрун доверилась ему и расслабилась.

— Замечательно. Что мне для тебя сделать?

От неожиданности он распушился и рассмеялся, а затем отпрыгнул с расправленными крыльями.

— Для меня! Как мило! Что за забота! Целительница до мозга костей. Дочь Ворона от хвоста до подушечек пальцев.

Сигрун ждала. Хорошо, что именно Мунин оказался рассказчиком, раз уж ему нравилось слушать собственную речь. В юности Сигрун играла с ним в загадки без всякого страха и раздражения. Она спрашивала, сколько живут вороны и умирают ли вообще, если уж эти двое и правда останутся в живых до последних дней. А может, Хугин и Мунин уже умерли и просто научили своих птенцов вести себя подобно их предкам.

— Но разве я ничего не могу сделать для тебя? Сестра моя, дочь Ворона?

— Нет, — тихо сказала она. — Ты знаешь, что творится на островах. Спасибо, но мне далеко до моего отца.

— Ах, но это не так. Великая целительница. Великая обманщица. Дочь Храфна.

Сигрун застыла.

— Я не обманщица.

Он перестал прыгать и уставился на нее, поблескивая черными глазами.

— Разве нет? Мать Тейры, ставшей принцессой. Гнездовая мать принца и не принца, супруга Аезира, и притом служанка белой Рагны? Кто знает, каким именем назовется сегодня дочь воронов?

На миг повисла тишина, затем он расхохотался над своей же сообразительностью.

Сигрун впилась когтями в землю.

— Прекрати сейчас же! Что тебе от меня нужно?

Он остановился. И снова расправил крылья, будто смиренный слуга.

— Мне ничего не нужно. У меня есть ветер, есть падаль в пищу и есть за чем наблюдать и чему изумляться…

— Скажи мне то, что собирался сказать.

В лесу царила тишина. Сигрун задумалась, почему же другой ворон, нормальный и спокойный, не прилетел рассказать ей новости или сообщить о своих нуждах. Потом она поняла, что, возможно, Хугин взял на себя задачу отвлечь гвардейца, поскольку Мунин счел бы забавным привести Вальда обратно посреди разговора.

Она вздрогнула и задалась вопросом, что бы об этом подумал Сверин — и Кадж. Она не могла так унизить Каджа.

— Зима крадется к вам, — произнес он нараспев, и Сигрун сохранила молчание в надежде, что он расскажет новости и уберется подальше. — Вам стоит подготовиться. Мяса не хватит.

— Много ты знаешь, — возразила она вопреки своей воле. — Сверин одумался. Он посылает самцов на охоту. Они будут охотиться этой зимой.

— Они будут охотиться за тенями и поймают снег, — прошептал Мунин. — Они будут охотиться за кошмарами короля. Они будут охотиться, но пищей вам послужат песни и страхи.

В конце концов Сигрун низко пригнулась, чтобы его расслышать, ведь его голос приобрел интонации сна, предсказания и обещания, без малейшего следа издевки. Мунин моргнул, глядя на нее, затем трижды сильно клюнул землю.

— Принц последовал за летящей звездой. Но в красную ветровую землю прибудет он безымянным и вовсе не принцем.

— Скол, — выдохнула Сигрун. — Он последовал за пламенем звезд? Он оставил нас?

Ворон, по всей видимости, пришел в себя и засмеялся:

— Оставил Острова. Тебя — никогда. Всегда он с тобой. Будь бдительна, дочь Храфна. Никто не доверяет воронам. Будь бдительна.

Он каркнул и замахал крыльями, задев ими по морде Сигрун. Она отшатнулась и распахнула крылья в ожидании атаки, не зная, относится ли предупреждение Мунина к настоящему или же к отдаленному будущему.

Но Мунин оказался предвестником лишь возвращения Вальда, который мчался вперед сквозь сумрачный лес.

— В грязь этих птиц! — выругался он, затем увидел Сигрун и наклонил голову. — Прошу прощения, целительница.

Сигрун распушила крылья, стараясь выглядеть как обычно, и напомнила себе, что притворялась взволнованной каким-то шорохом в зарослях.

— Значит, никаких волков?

— Никаких волков.

— Какое облегчение, — пробормотала она. Где-то в чаще Мунин пропел похабную песенку, и Сигрун, дернувшись, выбрала другое направление. — Тогда сюда.

Они с Вальдом без дальнейших происшествий изучили лес, и он лишь помогал ей нести целебные листья. Сигрун отыскала иву, приглушающую боль; сохнущую, но обильную ромашку, помогающую уснуть, и прочие растения для беременных подопечных.

В назначенное время она встретилась с ученицами у кромки леса.

Они лучились радостью от успеха. Они отыскали кролика и кусты клоповника. Их измотанный конвой трусцой бежал за ними, весь в репьях и сосновых иголках.

— Молодцы, — только и смогла сказать Сигрун, когда ученицы показали ей добычу.

Позади, в лесу, раздался крик ворона.

«Никто не доверяет воронам. Но я не ворон. Или нет? Не занимаю ничью сторону, или же меняю стороны, стараясь лишь защитить любимых? Доверяет ли мне Рагна? Доверяет ли мне Кадж?» Она подумала о посланной им охране и задалась вопросом, не призваны ли стражи защищать ее от самой себя. «Угрозы извне и изнутри».

— На сегодня хватит, — сказала Сигрун, и у нее все сжалось внутри, когда она вспомнила о предостережении Мунина.

— Тогда возвращаемся на Остров Солнца, — рявкнул Вальд, нервно поглядывая за острова.

Сигрун увидела источник его тревоги. Вдали, на рассветном горизонте, вскипала темная гроза. Сигрун вздрогнула и с осознанием, что это лишь предвестник надвигающихся бурь, подумала о Мунине.

Глава 13. Гуляющий-по-ветру

Шторм разразился сразу после полуночи. Скол по-соколиному изогнул крылья, стараясь опередить ветер и тучи, и какое-то время ему везло. Несясь над просторным черным морем под светом луны, он смеялся над бурей. Но ее крылья оказались быстрее.

Слепящий огонь небес озарил бурное море. В три раза выше высочайших деревьев Острова Звезд, волны вздымались вокруг Скола, будто утесы, и грозили сбить его с неба. Если бы он упал, вернуться в воздух оказалось бы вовсе не просто. Тучи собирались над головой, и по мере того, как они затягивали луну, их клубящиеся края отливали серебряным, затем грязно-серым.

В ловушке между грозовым валом и бушующим морем Скол петлял по вихрям, с трудом дыша от усталости, перерастающей в страх. Он попытался представить, что вернулся на Белую гору и теперь избегает утесов.

Начался дождь. Для Скола он звучал как топот тысячи карибу. В нем не было сходства с холодными слякотными дождями Серебряных островов. С мощью водопада обрушился мокрый снег. Вода стекала с перьев Скола, как если бы он плыл, но при этом била по крыльям — и по голове — и по морде. Издав вопль вглубь черной бури, Скол бросил вызов врагу, которого не мог победить.

Его ноющие мышцы сопротивлялись во время битвы с ветром и ливнем. Вздыбилась волна, и Скол сильно накренился, зацепив воду хвостом. Очередная волна бросилась ему прямо в морду. Словно в горном каньоне, Скол парил между громадными водяными стенами, стискивая перья и наклоняясь из стороны в сторону. Однажды ветер его почти что сбил, но он ударил крыльями по воде и с усилием удержался в воздухе.

От цели его отвлек звук. Звук, что либо причудился в панике, либо доносился из невозможной дали: и Скол закружил, разыскивая его источник. На миг этот звук заполнил собой весь мир Скола. Эти слова он знал.

Подобно той песне, они ожидали ответа.

— Последним стихает…

В грозовых когтях над головой полыхнул огонь небес, и раскат грома заглушил песню.

«Я опять не пришел».

Промокший и задыхающийся из-за дождя, Скол устремился ввысь. Ему нужно было подняться выше грозы.

Вокруг него сомкнулось облако, словно черные льды. Мокрый туман и вспышки света отпугивали его то в одну сторону, то в другую, то вниз, то снова вверх. С каждым ударом огня небес перья Скола сильно вставали дыбом. Если удар придется в него, значит, ему наступит конец.

Скол вновь издал клич:

— Я Раскол Летящий-в-бурю!.

Так его прозвал дядя, когда он выжил, сразясь в бурю со Сверином, и нырнул в море.

— Я тебя не боюсь!

Охрипший, с тяжелыми и ноющими крыльями, Скол осознал, что уже не чувствует, где верх. Или где низ. Он развернулся и сильно взмахнул, озираясь по сторонам.

«Помоги мне, сияющая Тьёр. Отец…»

Потом он вспомнил. Дух его отца больше не обретался в море. Скол помог ему освободиться, и он улетел в Долину Солнца.

«Неужели и я к нему улечу?»

Ему следовало понять, где верх, а где низ. Глубоко вдохнув, Скол зажмурился, сложил крылья и упал. Его подтолкнуло ветром, но падение он ощутил. Обретя устойчивость, Скол взмахнул, опять устремляясь ввысь.

Каждая мышца пылала болью.

Скол сильнее ударил крыльями, отчаянно пытаясь спастись от бури прежде, чем порыв ветра швырнет его в море или прежде, чем его погребет под громадной волной.

Дождь ослаб, затем исчез.

Мягкое туманное облако свилось и распалось перед Сколом, и он вырвался из грозовых громад в чистую ночь.

От разреженного воздуха у него свело грудную клетку. Его промокшие перья и мех на задних лапах стиснуло холодом. Скол распустил перья на хвосте и заскользил, взмывая выше под спокойным белым светом луны.

Он уловил отдаленную белую вспышку.

Это не мог быть огонь небес.

Вспышка осталась на месте, словно звезда.

Птица. У Скола помутился рассудок. Здесь никак не могла очутиться сова. Очередной обман зрения. Скол все равно полетел к ней, задумавшись, не пела ли птица ту песнь во время бури.

Длинные заостренные белые крылья сияли на фоне темного неба: как у чайки, но намного больше.

Скол вопреки холоду и боли раскинул крылья, выкрикнув на языке птиц:

— Подожди! Пожалуйста!

Белая птица неспешно и лениво развернулась к Сколу, и он ее узнал. Это был альбатрос. Он подлетел к Сколу и повернулся так, что теперь они бок о бок скользили сквозь ночь.

— Ты говоришь со мной? — осведомился негромкий, подобный ветру, голос самца. Немного надреснутый, как если бы альбатрос разговаривал редко.

Скол понял, что не от этой птицы исходила странная песнь, звучавшая с высоты во время бури. Песня звучала откуда-то еще, она была неким его собственным безумием, неким отголоском последнего видения.

— Грифон, — подсказал альбатрос, — властитель моря и земли?

— Я не властитель. Я хотел… тебя поприветствовать.

Скол разыскал поток, по которому парил альбатрос, и перебрался на него. Он старался говорить без разочарования, но все еще недоумевал насчет штормовой песни. Если не эта птица, то кто ее пел? Или что?

Длинные, длинные крылья птицы почти что равнялись Сколовым, хотя сам альбатрос оказался в пять раз его меньше.

— Поприветствовать меня? — морская птица издала низкий мягкий звук. — Я видел, как ты бросил вызов буре. Ты летишь над морем и в ночи, грифон. И ты решил меня поприветствовать?

— Да, — Скол старался подавить вину за то, что вовсе не захотел бы поприветствовать альбатроса, если бы не таинственная песня.

— Тогда приветствую, — альбатрос поймал порыв ветра и поднялся выше.

Казалось, он просто плывет без малейших усилий, не шевеля ни единым пером. Скол уставился на него и последовал за ним, в то время как альбатрос заговорил вновь:

— Куда держишь путь?

— В ветровую сторону, — ответил Скол. — На родину Аезиров, чтобы найти гору с белой вершиной и, может быть, встретиться с Аезировыми кланами.

— В ветровую сторону. Аезиры, — альбатрос сделал протяженный певучий выдох и вновь вдохнул. — Я туда не отправлюсь. Я больше туда не летаю с тех пор, как опустилась тьма.

Получив хоть какие-то известия, Скол ощутил, как подпрыгнуло его сердце, но отнюдь не от радости. Прохладный ветер взъерошил ему перья, и, чтобы набраться мужества, он взглянул на луну.

— Какая тьма?

— Заговоришь о тьме, и тьма придет. Я больше ничего не скажу.

Одурманенный от близости к правде и полный любопытства, Скол подгреб крыльями.

— Пожалуйста. Мне нужно знать, что происходит в ветровых землях. Меня туда позвали видения.

Альбатрос молча летел. Скол моргнул, глядя на птицу. Глаза альбатроса казались устремленными вдаль, яркими, заполненными морем и небом. Он выглядел неразумным. Безымянным. Скол видел, как волки и грифоны ненадолго теряли себя во время охоты или боя, и альбатрос выглядел таким же, но Скол нуждался в сведениях, а не в безмолвном неразумном спутнике.

— Друг, — твердо сказал ему Скол. — Сияющий летун, морской брат, гуляющий-по-ветру — говори!

Одно из крыльев дернулось, и альбатрос уставился на него.

— Ты дал мне имя, небесный принц?

— Что? У тебя же точно есть имя.

— Мы, принадлежащие ветрам, не носим имен. Может быть, их носят надменные орлы из ветровых земель. Но встречал ли ты когда-либо чайку, сойку или сову, носящую имя?

— Да! Я… — Скол осекся. Он не припоминал, чтобы белая сова называла ему свое имя. Он знал только двух птиц с именами: воронов с Серебряных островов. — Только воронов.

— Тир дал воронам задание на заре Первой Эры, — сказал альбатрос. — Смотреть и запоминать, а в конце времен вновь прилететь к нему и рассказать истории со всего света.

— Но ты же разговариваешь.

— Обладать Речью — не то же, что обладать именем. Многие разговаривают и при этом остаются безымянными частицами земли и неба. Ветер тоже умеет говорить. Умеет говорить и земля. Но ты именовал меня, властитель, и я сохраню это имя.

Он бросил низкий смеющийся клич белому лунному свету и буре, что теперь клубилась далеко внизу.

— Гуляющий-по-ветру, — тихо сказал Скол. — Теперь ты мне расскажешь, что за тьма охватила великие земли?

— Нет.

Прежде чем Скол возразил ему, Гуляющий-по-ветру добавил:

— Но я тебя туда проведу.

Он молча опустил одно из крыльев и развернулся. Скол осознал, что следовал за альбатросом вслепую, не заботясь о направлении. Он запросто мог следовать за птицей обратно к Серебряным островам.

— Почему ты помогаешь мне?

Какое-то время Гуляющий-по-ветру летел в тишине. Затем он запел, мягко, как ветерок:

— Он выше всех,

Он зорче всех,

Грозу порвет крылом.

Он станет Летним королем…

— И грянет песнь о нем, — завершил Скол. — Как ты узнал эту песню?

— Ее спели, а все, что звучит в ветрах, находит путь ко мне. Если ты — тот, кто грозу порвет крылом, тогда я провожу тебя, куда хочешь. Я научу тебя управляться с ветром над волнами, как делаю я сам, и летать подобно морской птице туда, куда тебе захочется.

Скол мог сказать лишь:

— Спасибо.

— Раз уж путь тебе предстоит долгий, над открытым морем, у меня есть для тебя совет. Странный совет от моего отца и его отца, от его матери и ее матери, идущий от начала всего нашего рода.

Скол затаил дыхание, сцепив орлиные когти.

— Ну?

Гуляющий-по-ветру наклонил голову, уставившись на него ярким желтым глазом.

— Никогда не улетай туда, откуда не сможешь доплыть обратно.

Скол расслабил когти и рассмеялся.

— Запомню.

— Теперь вот что, — Гуляющий-по-ветру опять посмотрел вперед, и Скол наблюдал за ним. — У этого долгого полета, милорд, есть цена. Ты не сможешь думать. Ты не сможешь подумать: «Ох, как я устал».

Гуляющий-по-ветру вытянул крылья и вновь заскользил по воздуху, а Скол повторил за ним. Над головой мерцали звезды, и луна окутывала Скола с альбатросом в серебро, как и верхушки грозовых облаков.

— Ты не сможешь подумать: «Ох, как далеко мне предстоит лететь». Ты вовсе не сможешь думать. Чтобы проделать такой долгий полет, ты должен отринуть себя. Чтобы пролететь через ветровое море, ты должен отринуть свое имя и стать частью небес.

— Мое имя?

— Но оно возвратится к тебе. Когда придет время. Сын Тира и Тьёр. Ты не сможешь забыть по-настоящему, ты, кто порвал грозу крылом и дал мне имя. Не думаю, что ты сможешь забыть.

— Не думаешь? Но ты же не уверен? — однажды Скол уже забывал себя, ненадолго, после того, как едва не утонул в море. На одних инстинктах он выбрался в безопасное место и вспомнил себя как раз перед первой встречей со Стигром.

— Верь, что ты вспомнишь. Бесчисленные мысли тебя ослабят. Ты должен стать клочком ветра и неба, как я, — Гуляющий-по-ветру безразлично уставился вперед. Скол наблюдал за ним, и от страха у него перехватывало дыхание. — Помни только, что ты должен следовать за мной, брат самого неба. Помни только это.

— Если я стану безымянным, неразумным, я могу на тебя напасть.

— Если нападешь, я улечу. Но думаю, что ты вспомнишь, Летящий-в-бурю.

— Меня зовут Скол. Раскол, сын Бальдра, — он до сих пор с восторгом произносил имя отца, ведь большую часть своей жизни вовсе его не знал.

— Раскол. Теперь забудь.

Звезды вспыхнули. Скол сделал вдох. Затем еще. Он не знал, сумеет ли намеренно забыть себя, и захочет ли. Но если такова цена за долгий полет над морем, ее придется заплатить. Он задумался, не забыл ли себя Сверин с прочими Аезирами в морском пути, чтобы вспомнить лишь в миг, когда другие грифоны позвали их с Серебряных островов.

Не потому ли они развязали войну? Безымянные, неразумные и дикие, наверное, они как звери напали на Ваниров Серебряных островов, как неразумные ястребы в схватке за территорию, и лишь потом осознали себя.

— Ты никогда не долетишь туда, если уцепишься за свои мысли, — прошептал альбатрос.

Скол отряхнулся от размышлений.

— Ты ветер, — пропел Гуляющий-по-ветру. — Ты кость и перо, жажда и голод. И ветер.

Скол, выдохнув, сосредоточился на своих перьях. «Я ветер. Я кость и перо».

Я ветер. Кость и перо.

Ветер. Кость. Перо.

Полет, и кровь, и кость. Прочее — смерть.

Охота, голод и жажда.

Полет, перо и ветер — жизнь.

Кровь. Перо.

И ветер.

Глава 14. Выбор Эйнарра

Толстая тундряная куропатка, которую вот уже четверть солнцеметки выслеживал Эйнарр, вырвалась из кустарника с пронзительным квохтаньем, когда сквозь лес продрались два крупных грифона-самца. Берега Бегущей-в-ночи были богаты мелкой добычей, и каждый полдень Эйнарр оттачивал там навыки, если в нем не нуждались охотницы.

Обычно это еще и давало ему побыть наедине с собой. Но, очевидно, сегодня у Тира на Эйнарра были другие планы.

Два грифона свистнули и рассмеялись вслед птице. Осеннее солнце отражалось в безвкусных нагрудниках, что утяжеляли их передние лапы и шеи. У Эйнарра не было таких королевских подарков. И он не был уверен, что ему это надо. Похоже, король награждал самых громких хвастунов прайда, а к их компании Эйнарр принадлежать не хотел. Он все задумывался, не стал ли бы другой король награждать за иное поведение: с тех самых пор, как провалил охоту на карибу в Белых горах.

Эйнарр удивился, какая ему вообще разница.

— Ветром вывеянные слизни, — пробормотал он, выпрыгивая из укрытия в кустарнике и наблюдая за тем, как улетает ужин его жены.

— Следи за языком, охотничек, — с издевкой позвал его знакомый голос. — Ты бы все равно не подкрался к ней и на расстояние вытянутого крыла.

— Я как раз настолько и подкрался! — под перьями у Эйнарра вспыхнуло, и он глянул, как Хальвден вместе с помощником Вальдом пробирается сквозь подлесок. Толстая кустарниковая птица стала бы приятным угощением для беременной супруги Эйнарра, к тому же он мог доказать мастерство в искусной охоте. — Что, защищаете прайд от кроликов и куропаток? Ага, они страшные, но не настолько уж, если их…

— Что за громкие речи от маленького грифона, — сказал Вальд. Он, чистокровный Аезир, был ровесником Эйнарра, но вырос крупнее.

«Сколу не понадобилось быть крупным, чтобы стать сильным», — подумал Эйнарр, дерзко вскинув голову. Мысль о поджаром сером грифоне, который был ему другом, который выжил, который бросил вызов даже могучему Сверину, подожгла уголек в сердце Эйнарра.

— Не то чтобы это тебя касалось, охотник, — Хальвден прошелся мимо него, сильно подтолкнув в бок. — Но если уж тебе так хочется знать, те, кто прошлым летом пережили атаку, сказали, что волки пришли и ушли со стороны Бегущей-в-ночи. Так что вход в их тайные ходы где-то здесь. Если эти туннели и впрямь существуют. Сам я считаю, что это какое-то колдовство. В любом случае, сегодня Гвардия обыскивает берега.

— Тогда удачи, — сказал Эйнарр, вздыбив воротник на шее. — Река длинная.

Ему не нравилось оставаться наедине с известным задирой Хальвденом, да и с Вальдом, который стремился извлечь как можно больше из нового статуса Третьего часового.

Третий часовой. Чего бы это ни значило. Новые ранги и титулы, насколько понял Эйнарр, лишь служили новыми причинами, чтобы важничать и пушить перья. Они не делали грифонов ни ответственнее, ни полезнее. Более того, они делали их только хуже. Эйнарр отступил в сторону прежде, чем его успел бы толкнуть Вальд.

— Лигой ниже по течению есть скалистые утесы, — сказал Эйнарр Хальвдену. — Вроде бы подходящее место для пещеры. Я бы проверил там.

Хальвден глянул вниз по течению: и, очевидно, его не впечатлила идея.

— Я тебя не спрашивал.

Там, откуда пришли Хальвден и Вальд, Эйнарр уловил синий промельк. Он украдкой глянул в ту сторону, но увидел лишь сосновую сойку, что взвилась из кустарника. Больше не было ни души, к ним больше не пришел ни один грифон.

— Можно взглянуть, — сказал Вальд: на взгляд Эйнарра, он слишком старался выглядеть так же беспечно, как Хальвден.

— Может, — Хальвден огляделся с таким видом, словно знал намного больше, чем кто-либо из присутствующих. — Слушай, Вальд, я сегодня выяснил кое-что новое.

— Да?

— Чем отличается охотник от ворона?

— Не знаю, — сказал Вальд, хитро глядя на Эйнарра.

— Один из них ест падаль, — ответил Хальвден, — а другой — птица.

Вальд рассмеялся, хлопнув когтями по опавшим листьям.

— Слушай, Хальвден, как звать грифонов, которые скулят, что их не взяли в Гвардию?

— Понятия не имею, — сказал Хальвден. — И как?

— Охотники.

Они расхохотались и отправились прочь, при этом Хальвден хвостом задел Эйнарра по морде. Эйнарр стоял, трясясь от гнева, но не двинулся с места.

Шорох над головой заставил Эйнарра взглянуть вверх, и он увидел ворона, что уставился прямо на него. Птица кивнула Эйнарру, и он моргнул, быстро отведя взгляд. Кто-то упоминал, что Скол общался с воронами.

«Может, они доставляют ему вести».

Мысль об этом придала Эйнарру странную надежду и силу. Он не сказал Сверину, что видел Скола, и не сказал вообще никому. Он счастливо уцепился за вести, что его отец и брат живы, и сохранил молчание.

Он посмотрел, как Вальд и Хальвден прокладывают путь через кустарники к прибрежной поляне, обмениваясь шутками и измышляя новые оскорбления для охотников-самцов. Эйнарр не понимал причин, ведь, насколько он знал, охота не проще патруля, и так дела обстояли каждый год — самцы охотились в зиму, когда это становилось не под силу самкам.

Эйнарр подумал о своей супруге, милой Астри, так сильно старающейся прокормить прайд, и о Тейре, о Кенне, супруге Хальвдена. Он был уверен, что Хальвден хотел насмеяться только над охотниками-самцами, но на самом деле это оскорбляло всех. И Эйнарр знал, что ему просто повезло выйти из стычки без драки. Ему стоило воспользоваться шансом и уйти.

Его поразило воспоминание о Сколе, что сцепился когтями со Сверином и рухнул с ним к волнам.

— Я знаю, — окликнул он.

Оба грифона остановились и обернулись.

Хальвден прищурил глаза.

— Что ты знаешь?

— Шутку, — сказал Эйнарр. — Я знаю шутку. Как звать гвардейцев, чьи жены узнали об их шутках насчет охотников?

Он ожидал с тревогой, но гнев охватил его жаром.

— Как? — потребовал Вальд.

— Голодающие, — сказал Эйнарр.

Прежде, чем он успел удрать, Хальвден проломился сквозь чащу. Он швырнул Эйнарра на землю и сомкнул когти вокруг его шеи. Эйнарр закашлялся от хватки; одно из его крыльев согнулось и прижалось к скале.

— Но Кенна об этом не узнает, — предостерег Хальвден. — Узнает ли?

Эйнарр захлебнулся ответом, и у Хальвдена вырвался грудной львиный рык.

— Я тебя не понял.

Первым порывом Эйнарра было сдаться, позволить Хальвдену восторжествовать, а затем пойти по своим делам.

Над ним затрещал ворон и перепрыгнул на другую ветку, хрипло закричав с золотой березы. Что-то перевернулось внутри Эйнарра. «А если бы меня видел Скол?» Если ворон шпионил для Скола, Эйнарру хотелось послать хорошую весть.

С усилием сделав неглубокий вдох в хватке Хальвдена, он резко изогнул задние лапы и ткнул ими Хальвдена в брюхо. Хальвден закашлялся, и его хватка ослабла настолько, что Эйнарр сумел вывернуться и перекатиться на живот.

Вальд подскочил на помощь Хальвдену. Эйнарр выбросил в сторону крыло, чтобы ударить оранжевого грифона по морде. Он поймал взгляд Вальда и рванулся вперед, но Хальвден бросился за ним.

— Мелкий ты грязью мазаный… сын изгоя! Брат труса и сын предателя!

Скворцы и мелкие зверушки разбежались из чащи, беспорядочно хлопая крыльями и крича. Эйнарр резко остановился, впился в землю когтями задних лап и бросил грязь Хальвдену в морду. Большой грифон отпрянул, ругаясь и тряся головой.

— Кто из нас теперь грязью мазаный? — поддразнил Эйнарр.

Он слишком поздно заметил что Вальд, вернувшись, начал кружить. Оранжевый грифон врезался в Эйнарра сбоку, и они покатились по земле, царапаясь и пинаясь. Они врезались в валун, и Эйнарр упал на бок под весом Вальда. Хальвден с красными от грязи глазами прорвался через подлесок. Он так сильно ударил Эйнарра по голове, что перед глазами у него вспыхнуло и послышался тонкий звон в ушах. Для ровного счета Вальд пихнул его лапой в живот, и Эйнарр, ахнув, тряхнул головой.

— Держи его, — проскрежетал Хальвден. — Кажется, парочка медных перьев будет неплохо смотреться у меня в гнезде. Посмотрим, каково тебе будет охотиться на птиц со сломанным крылом.

— Хальвден, — неуверенно сказал Вальд, хотя все еще удерживал Эйнарра. — Нам надо взяться за дело. Это была просто шутка…

— Я сказал, держать его!

Эйнарр дернулся со звериным воплем, когда когти Хальвдена сомкнулись на мышце рядом с суставом крыла.

— Думаю, хватит на этом, Хальвден.

Этот голос, не принадлежащий Вальду, остановил Хальвдена, хоть когти и проткнули кожу Эйнарра.

Эйнарр ошеломленно моргнул, все еще отходя от удара Хальвдена, и увидел синее пятно, пробирающееся между деревьями. Цветной промельк, который он заметил ранее. Это был грифон.

Это был Кадж.

— Дай ему встать, — рявкнул он на Вальда, который не успел послушаться. — Что тут творится? Я думал, мы охраняем прайд от волков, а не друг от друга.

Эйнарр перекатился на живот и заставил себя подняться. Хальвден, весь такой смиренный, склонился перед Каджем.

— Мы… были… этот недомерок…

— Был поединок, — жестко отрезал Эйнарр. Он отряхнул с крыльев листья и грязь и посмотрел в глаза Каджу. — Мы встретились в лесу, и я вызвал их на поединок.

Кадж смотрел на него с недоверием. Иногда Эйнарр находил его пострашнее самого Сверина.

«В любом случае, я же и правда бросил им вызов. Просто проиграл».

— Ну, я бы сказал, ты довольно-таки победил, — прорычал Кадж Хальвдену. — Чтобы я никогда больше не слышал угроз сломать кому-то крыло. За работу. Наш отряд выяснил, что место ниже по течению стоит внимания. Разыщите отряд. А ты, — он с лап до головы изучил Эйнарра. — Сосредоточься на охоте. Этой зимой вам предстоит сражаться за жизнь, а не друг с другом.

— Да, — согласился Эйнарр и глянул на уходящих Хальвдена и Вальда, пробормотав: — Согласен.

На миг он поймал взгляд Каджа, и Кадж замешкался, желая услышать его слова. Эйнарр хотел спросить, правда ли Кадж прятался в кустарнике и видел всю схватку. Он хотел спросить, знает ли Кадж, что Скол, его гнездовой сын, еще жив.

Но встретил его тяжелый взгляд и промолчал.

Наконец, Эйнарр наклонил голову, показывая, что добавить ему нечего. Синий грифон фыркнул и рысью отправился за Хальвденом и Вальдом.

Какое-то время Эйнарр просто стоял, переводя дыхание и пережидая головокружение. Ворон все еще сидел наверху, в кроне. Он следил за боем. Он следил за ним самим, Эйнарр был уверен.

— Скажи… ему, — сказал Эйнарр, опасаясь, что его подслушает какой-нибудь затаившийся Аезир. — Я не могу оставить супругу в зиму. Я не могу оставить прайд. Но скажи ему, что меня… меня порадовали вести про отца и брата.

Ворон что-то пробормотал в ответ и снялся с дерева, а Эйнарр наблюдал за ним, чувствуя себя по-дурацки. Оказавшись в воздухе, ворон испустил смеющийся клич, и Эйнарр был готов поклясться, что в этом каркающем голосе звучали слова:

— Да здравствуют серые короли. Да здравствуют Ваниры!

— Да здравствуют Ваниры, — прошептал Эйнарр, сложил крылья и отправился на поиски удравшей куропатки.

Если бы он и собирался кому-то рассказать о Сколе, он рассказал бы лишь Каджу. Синий грифон всегда казался Эйнарру честным и порядочным, хотя и по-своему жестким: но он был и братом-в-полете короля. Так что Эйнарр решил не говорить никому. Ни Каджу. Ни собственной супруге. И точно не сказал бы Красному Королю.

В этот миг Эйнарр решил, что никому не скажет о встрече со Сколом. Не расскажет, что жив и здоров принц Ваниров.

Не расскажет, что жив и здоров его принц.

Глава 15. Новые земли

Великие земли выглядывали из разрыва облаков. Скалистая изломанная береговая линия тянулась насколько хватало глаз.

Грифон уставился вниз, поводя ушами и что-то разыскивая взглядом. Он не знал, как долго летел, но непрестанная боль в крыльях и голод, впившийся когтем в пустой желудок, подсказывали, что пора спуститься на поиски пищи. Суша уносилась вдаль, переходя в волны холмов и степь, а затем, у самого горизонта, в низкие горы. В другой стороне, вдоль берега, протянулась бескрайняя травяная равнина, время от времени вздымаясь золотыми холмами.

На своей памяти грифон еще не видел столько суши, к тому же теперь в его памяти осталось лишь море. Под ним сместилось облако, и он накренился, чтобы пролететь вдоль побережья. Среди холмов паслось оленье стадо, и грифон сосредоточился на нем.

Он уловил движение чего-то белого и, обернувшись, уставился на альбатроса, что в ответ посмотрел на него, не отводя взгляда. Альбатрос стал бы жилистой, но сытной пищей.

«Ра-скол!» — раздался странный птичий крик.

Грифон хмыкнул и, сделав сильный крен, устремился к альбатросу и ударил когтями в попытке поймать его за белое крыло. Альбатрос сложил крылья и упал, повторяя все тот же странный звук. Затем, изогнув крылья подобно крачке, помчался прочь над морем.

Серый грифон моргнул при виде опустевшего неба. Не успел он пожалеть о сбежавшей добыче, как его зрение и слух уловили внизу суматоху. Пасшиеся олени бросились в бегство по холмам. От ветра по травам пробежала золотая волна, и с воздуха грифон увидел, что спугнуло оленей-вилорогов.

Две охотницы-грифоницы и стая из восьми странных расписных волков сошлись в схватке на низкой траве, там, где считанные мгновения назад паслись вилороги. В этом не было ничего знакомого грифону, однако в голове у него пронеслись знакомые морды.

Сквозь сумрачный лес крадется лавандовая грифоница, прекрасная и яростная, как солнце.

Смеется под луной волчица, красная, словно осень.

Грифон тряхнул головой, чтобы отделаться от видения, и стал снижаться туда, где шел бой. Если он поможет грифонам, они, может быть, дадут ему в награду еду. Его мышцы свело от странного предчувствия, дурного и необъяснимого. Его охватило странное стремление остановиться, все изучить и даже сразиться на стороне расписных волков. Он отмахнулся. В схватке между грифонами и другими существами он выберет своих. Отшвырнув сомнения, он быстро изучил поле боя и понял, где нужна помощь.

Молодая охотница с перьями цвета прибрежного песка упала под натиском трех расписных волков. Грифон спикировал, словно сокол, и с боевым кличем врезался в крупного волка-самца.

Перед пробуждающимся взглядом грифона, ненадолго его ослепив, замелькало все больше видений.

Видение волков-близнецов, что прыгнули на него с озлобленными глазами и вздыбленным мехом, огрызаясь и скаля клыки.

Грифон и крупный расписной волк скатились с холма, разрывая землю, сминая траву и пытаясь вцепиться друг другу в уши, глаза или горло. Прочие из тех, что напали на юную грифоницу, огрызаясь, последовали за ними.

Грифон отцепился от большого волка и распахнул крылья веером в знак угрозы, поднял перья на шее, с низким злым шипением раскрыл клюв. В его груди оно перешло в львиный рык и сотрясло землю.

Крупный волк, опустив голову, отошел, чтобы изучить грифона. Большие закругленные уши приподнялись, когда к волку, кружа, присоединились двое собратьев. Самка с проницательным взглядом низкой рычащей трелью пробормотала команды.

Грифон понимал, что раньше сталкивался с волками, но эти отличались. Он никогда не видел ничего подобного. Они были ниже, чем волки с Серебряных островов, и их гладкие шкуры покрывала роспись из широких вытянутых пятен и завитков, бледно-коричневых и белых. С их темных морд стекала слюна. Они устало дышали, распахнув массивные пасти. Они направили к грифону большие закругленные уши, затем угрожающе отвели их назад, мрачно посверкивая глазами.

«Серебряные острова, — отчаянно подумал грифон, отвлекаясь на странности собственной памяти. — О чем это я вспоминаю?» Он вспомнил огромных долговязых волков с густой шерстью, приспособленной для долгих зим, с острыми ушами, длинными мордами и вплетенными в мех перьями дружбы. Волков с его родины.

Родина.

— Подожди, — выкрикнул он, когда большой расписной волк ринулся в атаку. — Земной брат…

Он упал и откатился у волка с пути, при этом его мышцы напряглись в отработанном движении. Ему уже приходилось драться с волками. Остальные двое бросились вперед, опустив головы и щелкая челюстями, чтобы вцепиться в грифоньи крылья.

Он сражался, ошеломленный внезапным осознанием, что он чего-то утратил, что он потерян, что у него было Имя, которое он не в силах вспомнить, и что это не его дом.

С лаем подбежала волчица и сомкнула челюсти на пятке у грифона. Заднюю лапу опалила боль, и он, извернувшись, ударил когтями в сторону волчьей морды. Волчица отпрянула, но снова вместе со своими волками пошла в атаку. На грифона набросились трое, вцепившись клыками в хвостовые перья, полосуя лопатки и грудь острыми когтями тяжелых лап. Молодой самец метил ему в горло.

Что-то отшвырнуло волка.

В бой вступила еще одна грифоница: она поймала волка когтями за лопатки и, тяжело ударяя крыльями, оттащила его прочь. Волк взвизгнул, когда ему удалось высвободиться, оставив в хватке клочки собственной шерсти, и грифоница жестко приземлилась, предостерегающе распахнув крылья.

Волки отступили, и грифон, все еще силясь вспомнить себя, встал хвостом к хвосту со своей новой союзницей.

Волки опять набросились, хотя теперь, раз к грифону пришло подкрепление, решительности у них поубавилось. Тело грифона выполняло отработанные боевые движения — защититься, атаковать, распахнуть крыло, чтобы не дать волку кинуться на грифоницу. Ее бедро прижалось к его бедру, их хвосты ударяли вместе — казалось, они всю жизнь сражались бок о бок, и грифон был благодарен ей за помощь.

Остальная часть стаи ручьем устремилась вниз по склону холма, и грифоны не могли вырваться из боя, чтобы взлететь. Слаженно обороняясь и атакуя, они издавали предупреждающие кличи и прикрывали друг другу спину.

К грифону вновь пришли слова: глубокие, гортанные слова, эхом отражающие волчий рык.

— Охотничьи братья, — огрызнулся он, когда к нему метнулся молодой волк. Напарница зашипела и полоснула когтями, чтобы его отогнать. — Земные сестры, прекратите!

Волчица с проницательным взглядом отступила и, подняв в сторону грифона темные округлые уши, с рычанием сомкнула челюсти. Сквозь пыль и то, что осталось от трав, грифон увидел в ее глазах понимание.

Не успела она ответить, если и собиралась, как с высоты позвал резкий, удалой и певучий голос:

— Мерзкие крашеные ворюги, грязевые собаки, вы посмели напасть на мою семью? Да я вашими шкурами гнездо выстелю!

Взгляд волчицы метнулся вверх. Почти все волки разбежались, когда еще две крупные грифоницы глухо ударились о землю на расстоянии всего лишь в прыжок. Оказавшись перед четырьмя разъяренными охотницами и серым грифоном, волки взлаяли, провыли друг другу кличи и бросились в отступление.

Волчица на миг поймала взгляд грифона, обнажила клыки и, развернувшись, помчалась сквозь травы, рыком призывая остальных следовать за ней. Какое-то время новоприбывшие грифоницы, насмехаясь, их преследовали.

Потом все затихло.

Ветер развеял пыль и принес запах моря. На грифона нахлынули новые воспоминания, но у него не было времени разбираться в том, что они значат. Грифоница, которая так безупречно сражалась рядом с ним, теперь обошла его и встала к нему мордой.

Грифона поразили три вещи. Она была так же крепко сложена, как чистокровные Аезиры, но при этом, коренастая и сильная, оказалась ниже их ростом. Ее рыжеватые перья по окраске напоминали перья красного ястреба, такие же простые и настоящие, и они слегка переливались под солнцем, но совсем не так чужеродно, как у Сверина или его собратьев. Грифона захватила последняя деталь — ее до странности знакомые бледно-золотые глаза, ярко сияющие над киноварными крапинками, рассыпанными по бледным перьям ее морды.

Глаза Сверина. Сверина. Красного короля. Короля Серебряных островов.

Аезира.

Его захлестнули слова, имена и воспоминания, и в центре всего этого он попытался вспомнить, кем же он был. Его мышцы подергивались и дрожали от изнеможения, и он с усилием старался устоять. Крылья свесились у него с боков, и кровь сбегала по задней лапе.

«Так себе первое впечатление», — мрачно подумал он.

Грифоница заговорила, и мало-помалу в ее словах проявился смысл.

— Я Бринья, дочь Мара, — ее голос был чист, как снежинка.

Имя. Это было ее именем. Грифон попытался обрести дар речи, но он был погребен под долгим молчанием, развеян в ветрах над морем. Когда он не дал ответа, Бринья сделала два шага вперед и с уверенностью подняла широкие крылья.

— Шестой ярус Рассветного Шпиля, четвертая охотница его величества Орна, сына Тросвера. Ты хорошо сражался, незнакомец. Как тебя зовут и откуда ты родом?

Старшая самка, что их спасла, вернулась с погони за волками со своей серой спутницей.

Окрасом старшая самка напоминала Бринью, но телосложением была худощавее и выше.

— С побережья Ванхейм? — беззаботно спросила она. — Похож на его жителей. Ну? Говори. Ты нарушил границу.

Он не смог ответить, и старшая грифоница усмехнулась.

— Значит, он бродяга, еще и неразумный. Безымянный, бесполезный. А ну пошел вон, кыш!

Она распахнула крылья и распушилась, отмахиваясь от него, как от вороны. Пыльно-серая охотница, прибывшая с ней, изумленно защебетала. Но собственный голос все еще таился от грифона.

Вдали, на побережье, крикнула чайка. Так же, как и раньше кричал альбатрос. Что за звук она издавала?

«Раскол».

Звук принес память о красной волчице. О черном, грубоватом, смеющемся грифоне-самце. О золотом принце с сияющими летне-голубыми глазами. О супруге этого золотого грифона, изящной охотнице с перьями как лавандовая заря. Катори, Стигр, Кьёрн, Тейра.

Память обрушилась на него и сделалась им самим. Любовь и память переполнили его сердце, и, обретя их, он снова обрел себя.

— Скол, — с облегчением шепнул он сам себе. Гуляющий-по-ветру оставил его. Вернул ему имя — и оставил. Скол задумался, предоставится ли ему когда-нибудь шанс поблагодарить эту птицу, и со стыдом осознал, что они расстались, потому что он, Скол, не осознавая себя, напал на альбатроса.

— Что? — спросила грифоница по имени Бринья.

Она ожидающе наблюдала за Сколом горящими глазами, полная любопытства и запыхавшаяся после боя. Когда Скол вспомнил себя, на него грузом навалились и собственное имя, и прошлое, и цель, и более четкое осознание окружающего мира. Он встряхнулся, распушил перья — и замер, внимательно изучая Бринью и остальных.

Отряд грифониц теперь выстроился перед ним аккуратным клином: Бринья со старшей грифоницей стояла впереди, две грифоницы помоложе — сзади. Скол ожидал, что грифоны-Аезиры будут напоминать прайд Сверина. Эти четверо держались как Аезиры. Они и говорили как Аезиры. Их тела были такими же сильными и крепкими.

Но их перья оказались естественных простых цветов, совсем как у Скола.

Сбитый с толку, он попытался подобрать слова. Вдруг это какая-то другая, иноземная, странная разновидность грифонов?

«Они не могут быть Ванирами. Они совсем на меня не похожи. Но…»

Глаза Бриньи, красивые, но суровые, были пробирающе похоже на Свериновы.

«Дальняя родственница?» — озадаченно задумался Скол. Все пошло совсем не по его плану и не так, как он надеялся.

— Неразумный, — повторила высокая старшая охотница, делая шаг вперед и поднимая крылья. — Неразумный, безымянный, чужой и браконьерский нарушитель границ.

— Он не браконьер, — сказала Бринья, сосредоточенно наблюдая за Сколом. — Он спустился помочь Лисбет, — она кивнула в сторону бежевой охотницы, а та в знак благодарности наклонила голову в сторону Скола. Бринья одобряюще кивнула и вновь повернулась к Сколу. — Скажи нам, как тебя зовут.

Скол постепенно отыскал голос, погребенный внутри грудной клетки. Он знал, что может говорить. «Но что я должен сказать? Стоит ли мне соврать, пока не узнаю больше? Пока не узнаю, какие они и кому верны?»

Он целое лето провел во лжи. Лгал дяде, самому себе, друзьям, семье и своему бывшему королю.

В его разуме отозвался клич Гуляющего-по-ветру.

— Меня зовут Раскол, — сказал он скрипучим от долгого молчания, но твердым голосом. — Сын Бальдра. Принц Серебряных островов из дальнего уголка моря, что в звездной стороне.

Он простер крыло в звездную четверть, чтобы указать, откуда прибыл, на случай, если грифониц что-то собьет с толку в его речи. Бринья не выглядела сбитой с толку. Ее взгляд засиял, и она вгляделась в морду Скола, а затем развернулась к старшей грифонице.

— Ты слышала, Вальдис? Серебряные острова. Тот, другой, их тоже упоминал.

— Тогда, может статься, он не врал, — пробормотала Вальдис, изучая Скола.

Бринью это вывело из себя.

— Ты считаешь…

— Успокойся, дочь моего брата. Это заставляет задуматься.

— Кто другой? — спросил Скол, переводя взгляд с одной на другую. — Кто еще говорил о Серебряных…

— Тише, бродяга, — оборвала его Вальдис. — Может, ты и впрямь тот, кем себя назвал. Хотя я никогда не видала, чтобы принцы… — она окинула Скола взглядом с головы до лап и не утрудила себя продолжением. Судя по ее морде, это было к счастью. Грифоница оглянулась на двух юных охотниц. — Сигга, Лисбет. Облетите по кругу и проверьте, правда ли собаки убрались с наших земель. Встретимся на заставе. Разыщите вилорогов и заберите одного из них нам на ужин. Мы разберемся с… принцем Расколом.

От ее тона Скол сощурил глаза. Она больше на него не посмотрела, но Бринья посмотрела, и Скол поймал ее взгляд. Его немного успокоило веселое, полное рвения выражение ее морды.

Сигга и Лисбет наклонили головы и снялись с мест, без вопросов становясь на крыло. Сколу не терпелось сесть, но он непреклонно стоял, не желая показывать слабость этим грифоницам.

— Пламя звезд, — вырвалось у Бриньи, как только две грифоницы оказались за пределами слышимости. — Оно пришло с Моря Звезд. А теперь — эти два грифона. Я же говорила тебе, что это был знак.

Пламя звезд. Не успел Скол ответить, как она заговорила снова, пылая от воодушевления:

— Если ты правда прилетел из-за Моря Звезд, тогда ты наверняка принес вести, — она шагнула вперед, и нарастающий ветер донес до Скола ее теплый сладкий запах. — Пожалуйста. У тебя есть новости о нашей пропавшей родне?

— Новости? — переспросил Скол.

Между ними встала Вальдис.

— Все верно, — медленно проговорила она, будто решив, что Скол глуповат, а не просто сбит с толку. — Новости. Какие новости об Аезировом прайде, покинувшем эти земли десять лет назад? — ее взгляд казался смертельно опасным. — Какие новости о Красном Перре?

Глава 16. Воссоединение

— Перр мертв, — нашелся Скол после недолгого замешательства. Больше ничего ему не пришло в голову. — Он умер несколько лет назад, и я уверен, что он летает с Тиром в Долине Солнца.

В ответ на его беспечный тон Вальдис издала низкий угрожающий звук.

— Еще что?

Скол подавил порыв зарычать.

— Я не посланник Перра и его родни, — и, если Вальдис каким-то образом была связана с Перром, ему стоило вести себя поосторожнее. При этом не позволяя ей прижать себя, как птенца. — У меня тоже есть вопросы к вам, — ровно добавил он. — Уверен, когда придет время, мы все ответим на вопросы друг друга.

«Я только что спас одну из ее охотниц». Всю жизнь его игнорировали за то, что он был мелким, изгоем и последним Ваниром, и оценивали лишь за дружбу с Кьёрном. Этому стоило положить конец. Особенно на новой земле, где о нем могли судить лишь по тому, как он себя поставит. Вальдис в изумлении повернула голову набок.

Бринья подбежала поближе, чтобы Вальдис больше не закрывала им со Сколом вид друг на друга.

— Конечно. Вальдис, пожалуйста, пусть он будет почетным гостем на нашей заставе. Если бы не он, Лисбет бы погибла.

— Ей не следовало идти первой. Неважно, что ее отец восседает на Втором ярусе. Она в любом случае не заменит Дагни.

— Не лучше ли поговорить на заставе? — подсказал Скол, опасаясь услышать еще больше имен прежде, чем выяснить, с кем он вообще разговаривает. Вопросов у него и так хватало. В особенности о том, какой же еще грифон упоминал о Серебряных островах.

— Да, — с натянутым миролюбием сказала Вальдис. — Застава. Летим.

— Я растянула крыло, — сообщила Бринья. — Я не могу лететь, так что, если мы собираемся добраться туда до ночи…

Скол не знал, что замешательство бывает таким очаровательным, и поймал себя на том, что вглядывается в черты мордочки Бриньи. Когда она взглянула на него в ответ, он пожал крыльями.

— Могу пройтись.

Вальдис забормотала себе под клюв, но они все-таки отправились в путь, и Скол сразу же об этом пожалел. Челюсти расписного волка хоть и не сломали ему заднюю лапу, но зато глубоко проникли в нее и рванули. С лапы стекала кровь, и с каждым шагом рану пронзало болью. Какое-то время Скол не отставал, высоко держа голову и не сбавляя шага.

Они прокладывали путь в ночную четверть по пологим травянистым холмам. Сперва они шли в тишине, но потом Скол догнал Бринью.

— Как называется это место?

Она рассмеялась, неуверенно дернув ушами.

— Ты и правда вовсе не здешний, да?

— Или он всего лишь водит тебя за клюв, — предостерегла Вальдис.

Она охватила взглядом холмы и лежащую за ними равнину. Скола пробрало от мысли о том, что с такой бдительностью она могла высматривать нечто и посерьезнее волков. Бринья тряхнула головой, словно отвергая эту идею, и заговорила так тихо, чтобы услышать мог только Скол:

— Как бы там ни было, я тебе верю. Но будь поосторожнее рядом с моей тетей и тщательней подбирай слова, когда мы прибудем на Рассветный Шпиль. С верноподданичеством сейчас все сложно, и я бы скорее хотела, чтобы тебя сочли героем, спасшим молодую грифоницу, а не бродягой, влезшим не в свое дело.

— Рассветный Шпиль? Это и есть застава?

Бринья уставилась на него, а потом снова неверяще засмеялась, так, будто бы лучшим из всего, что ей встретилось за день, оказался именно Скол. Обычно ему не нравилось, когда над ним смеялись, но от нее не исходило зла, а ее смех звучал глубоко и сердечно.

— Это наше прибежище. Это дом объединенных кланов Виндероста, и оттуда правит король.

— Король Орн, — Скол вспомнил, как она представлялась. — А это место, Виндерост, как далеко оно простирается? Насколько широки владения твоего прайда? Это один прайд, или их много? Ты сказала, есть кланы.

Она смерила его пытливым взглядом.

— Ты задаешь хорошие вопросы, принц Раскол, — и, когда он услышал, как она произносит его имя и титул, его пронзило огнем небес от кончика хвоста до груди. — Виндерост тянется от этой четверти — Предела Зари — до побережья Ванхейм. В ночную сторону — до ущельев Вольдсом через Рассветный Шпиль, а в звездную — к берегам озера Острал.

Скол медленно кивнул, но выглядел он наверняка непонимающе, ведь грифоница опять усмехнулась.

— К утру у меня подживет крыло, мы с тобой высоко взлетим, и я покажу тебе наши границы. Их важно знать. Особенно место, где начинается Чужеземье. Где обитает враг.

— Враг? — поинтересовался Скол, ведь ее тон переменился, а голос совсем стих. — Волки?

— Нет, — она сделалась отстраненной и, показалось, пришла в замешательство от того, что он не знал. — Великий враг, совсем другой… ты правда не знаешь?

— Нет, — Скол задумался, сколько еще раз она об этом спросит. — Кто это — враг?

— Лучше тебе не знать, — сказала она, и ее взгляд метнулся прочь. — Мы об этом не разговариваем. Но я могу рассказать тебе о другом.

— Например, назвать ему все правящие семьи, рассказать о наших узах и передать еще какие-нибудь известные тебе тайны, — прорычала Вальдис. — Хватит с меня всего этого.

— Наши границы вовсе не тайна, — ответила Бринья. — Только посмотри на него, послушай его подольше, чем пару мгновений, и тебе станет ясно, что он не здешний. И точно не из Чужеземья.

— Если посмотреть и прислушаться, — ровно произнесла Вальдис, — станет ясно, что он и не принц, уж точно.

— А тот другой грифон, — начал Скол, не желая с ней спорить, — который, как ты сказала, упоминал Серебряные острова…

— Ступай-ка ты тихо, — перебила Вальдис, заглушая ветер и делая вид, что не услышала Скола. — На случай, если волки устроят засаду или травяные коты опять нарушат границы. Лучше быть начеку. И молчать.

Последнее она, обернувшись, сказала Бринье, а та в ответ молча взъерошила перья. Потом она глянула на Скола, сделав огромные глаза, и Скол стиснул клюв, чтобы не рассмеяться.

Они следовали вглубь суши, и Скол отчасти растерялся, когда до его ушей перестал доноситься шум моря. На Серебряных островах он не мог удалиться от воды более чем на четверть солнцеметки полета.

День клонился к вечеру, и пронизывающая боль, от которой нельзя было отвлечься на разговор, усиливалась, так что Скол изо всех сил сжимал клюв, чтобы не стонать при каждом шаге. Его задняя лапа дрожала, ее било судорогой, и, будучи не в силах идти твердо и прямо, Скол разрешил себе прихрамывать, чтобы облегчить боль.

Холмы делались все более пологими и изломанными, трава была щетинистой и сухой от ветра. Солнце пригнулось к горизонту, омывая холмы оранжевым светом. Бринья и Вальдис держались все напряженнее, и, когда с ночного горизонта начала ползти темнота, перешли на бег.

— Бринья, — начал Скол. — В ночи есть что-то опасное, да?

— Тихо, — напомнила она ему, но без неприязни.

Скол отметил, как широко распахнулись ее глаза и как напряженно она держится при ходьбе. Значит, она так же страшилась темноты, как и любой Аезир с Серебряных островов, и заодно боялась путешествий по земле.

«Но это же половина нашего наследия».

Правда, сейчас он не мог пуститься в философский спор. Каждый раз, когда Бринья смотрела в сторону Скола, он просто старался выглядеть невозмутимо, и все.

Подступающая ночь принесла с собой холод. Он превратил прохладные солнечные сумерки в стужу, достойную Серебряных островов, и Скол распушился. Уже уставший от полета, схватки с волками и долгой прогулки, он боролся с хромотой и удерживался от вопроса о том, сколько еще осталось пути.

Когда солнце скользнуло под горизонт, они достигли места назначения. Холм, куда забирались грифоны, постепенно вздымался высоким склоном, а затем резко обрывался пыльным скалистым утесом. Вальдис гуськом повела их наверх по длинной узкой тропе, что вилась от склона холма к скальной стене. Скалу прорезала единственная длинная пещера, похожая на распахнутую рыбью пасть.

— Мы на месте, — обернувшись, подтвердила Бринья. — Сможешь отдохнуть и перекусить.

Изнемогая от усталости, Скол лишь согласно хмыкнул. Ветерок донес запах мяса, и Скол понял, что Лисбет и Сигга удачно поохотились на вилорога. В животе у него забурчало, но он побоялся, что от долгой голодовки его стошнит, и пообещал себе есть не спеша.

— Внутрь, — приказала Вальдис. — Быстрее уже, почти стемнело.

Скол, дрожа, захромал вслед за Бриньей. В пещере хотя бы стих непрестанный ветер, и здесь было мрачно, как ночью. Скол слышал только шорох лап и стук когтей о камни. Лисбет и Сигга сидели у входа со свежей тушей важенки, и обе они радостно воскликнули при появлении Вальдис и Бриньи.

Скола окутало облегчением, и он собрал все силы, чтобы не свернуться клубком и не впасть в забвение. Ему все еще надо было задать вопросы, к тому же Бринья предложила еду.

— Скол? — требовательно спросил знакомый голос из дальнего угла пещеры.

Скол развернулся и вгляделся во мрак. Вальдис сложила крылья, направив взгляд между Сколом и тем, кого он не мог увидеть.

— А, значит, вы знакомы? На Серебряных островах, должно быть, очень тесно.

— Очень, — проворчал Стигр, выходя из теней наружу.

Глава 17. Запретные песни, запретное море

Холод спикировал на Серебряные острова, как сокол на добычу. Сигрун расхаживала мимо юных охотниц-грифониц. Стоял прекрасный охотничий день, чистый и студеный. Стылый ветер дул между грифоньими лапами, и торф под когтями затвердел после холодных ночей.

Шестеро самок чистились и пушились от ветра, ожидая осмотра Сигрун; их животы начинали округляться от беременности. Они стояли наверху гнездовых утесов, над пещерой Сигрун, за несколько больших прыжков от королевских скал, где Кадж и Хальвден собирали команду гвардейцев на охоту за волками.

— Стада теперь уйдут вглубь островов, — сказала Сигрун своей дочери.

— Знаю, — Тейра вспушилась, пристально глядя на горизонт.

Грифоницы, молясь сияющему Тиру, чтобы самцы преуспели, старались не слишком на них таращиться. Хотя Сверин и был доволен своей новой Гвардией, ей все так же не удавалось добыть ни малейшей волчьей шерстинки, что лишало короля остатков расположения.

— В этом сезоне поберегись вепрей, — добавила Сигрун. — Они свирепо охраняют свои кормовые угодья.

Тейра вскинула голову.

— Я знаю, мать.

Сигрун выпрямилась. Каждый ветерок был испорчен сырым морозным запахом, и небо полыхало льдисто-голубым.

— Я могу отстранить тебя от охоты, если почувствую, что ты не потянешь.

Тейра опустила голову, и ее уши остались пригнуты.

— Спасибо за совет.

Сигрун отклонила ухо к концу ряда грифониц. Рагна что-то бормотала на ухо юной охотнице, бледной, снежной грифонице с застенчивыми глазами.

«Астри», — подумала Сигрун. Чтобы уравновесить свою кротость, Эйнарру стоило бы выбрать жену посильнее. Сигрун направила уши вперед, чтобы расслышать Рагну. Прочие охотницы насторожились, и теплый низкий голос Рагны донесся до Сигрун напевом:

— … мудрец нам ответит, что в древние годы никто не носил имен,

Но только когда мы познали других,

Тогда и себя обрели через них.

Сигрун охватил ужас, и она распахнула крылья.

— Вы все годны к полету! Если почувствуете жар или головокружение, вы должны немедленно отдохнуть ради жизни своего котенка. Не может быть и речи о гордости.

В ответ на ее указания самки наклонили головы, и Сигрун глубоко вздохнула.

— Я чую в воздухе мороз, а может, даже и снег. Летите и преуспейте, пока не переменилась погода. Тейра, подожди немного.

Юные самки защебетали и радостно захлопали крыльями, а Рагна развернулась к Сигрун, медленно помахивая хвостом. Сигрун, сощурив глаза, встретила ее взгляд поверх торфяника.

— Мам? Тебе что-то нужно?

Сигрун посмотрела на Тейру.

— Да. Принеси мне половину добытого вами мяса. На побережье, пока не стемнеет.

Тейра неуверенно наклонила голову.

— Зачем?

— Ты знаешь, зачем.

Приглушенно-карие глаза ее дочери расширились, и она украдкой глянула на королевские скалы, откуда поднимались в полет Хальвден и Кадж с командой.

— И что же мне сказать королю, когда мы принесем ему так мало мяса?

— Что вам не повезло на охоте. Что мелкие звери попрятались.

— Солгать королю? Отцу моего супруга?

Сигрун промолчала, напрягла крылья и бесстрастно взглянула на Тейру. Много лет назад, во время Завоевания, именно то, что Сигрун, Кадж и Рагна солгали королю, спасло Сколу жизнь.

«Я рисковала жизнью ради жизни моего принца, сына моей сестры-в-полете. Ради всего. А теперь Скол в изгнании и оставил острова, и ради чего? Бороться ведь стоит здесь».

Все это теперь не имело значения. Значение имело лишь то, как пережить зиму, и если ради этого придется обманывать и дальше, так тому и быть. Ей следовало принять предостережение Мунина всерьез и подготовиться.

Тейра шевельнулась, и ее когти надавили на мерзлую землю. Затем, под безмолвным взглядом Сигрун, она склонила голову.

— Да, мать. Охотницы, сюда! — кинула она клич в спокойный ясный воздух, и беременные охотницы встали на крыло.

Сигрун все ждала, но Рагна не подошла к ней. В конце концов, она была королевой и ожидала, что это другие должны к ней подходить. Спустя мгновение Сигрун так и сделала.

— Рагна. Зачем тебе понадобилось петь ту песню?

— Порой песни — все, что у нас остается, — она посмотрела на подругу, и сходство зеленых глаз Рагны со Сколовыми пронзило когтем сердце Сигрун.

«Он был моим родным. Родным сыном… гнездовым сыном. На этом все. Он был усыновлен. Воспитан. В конце концов, он от крови Рагны. Он принц Серебряных островов».

Никто не мог ответить, где он сейчас. Мунин сказал, что он последовал за летящей звездой, если только он говорил правду.

Сигрун отряхнулась от предостережений, и воронов, и страха, и заговорила с Рагной:

— Она попадет из-за тебя в беду, может, ее даже изгонят в зиму. Ты не боишься Сверина так, как тебе бы стоило.

Рагна отмахнулась от нее крылом, и Сигрун взъерошилась.

— Услышь меня, сестра! Ты не можешь в одиночку лететь по этому ветру. Ты не можешь таиться на отшибе в готовности сбежать, не боясь короля, и при этом подвергая других опасности. То, что твой супруг мертв, а сын в изгнании, не значит, что все остальные желают умереть. Подчинись королю. Подумай, как нам придется в зиму, прекрати распространять старые песни и сеять беспокойство до тех пор, пока Тир не наберется сил и не сможет нас снова вести.

— Зимой я прислушиваюсь не к Тиру, но к мудрой Тьёр, — Рагна отвернулась, бледная, словно призрак. — Я не желаю умирать. Но я не боюсь смерти. Я не боюсь ни песен, ни прошлого, ни ночи. А ты? Скажи мне, сестра, когда же ты сделалась Аезиром?

От этих слов у Сигрун защемило в груди.

— Как бы я ни поступала, — прошептала она, — я поступаю как целительница прайда.

— Сейчас не время для целительства, — пробормотала Рагна. — Мы на войне. Сверин об этом знает, хотя он, как и я, не захочет разделять прайд в зиму. Не прежде, чем грифоны снова увидят Скола, увидят принца, короля, которым он может для них стать. Но мы на войне. Будут раны. Будет боль. Я посеяла семена для возвращения Скола, и встретят его не только лишь покоренные, — она повернула голову, чтобы обозреть грифонов вдали и край гнездовых утесов. — Я все еще королева Ваниров, и я увижу своего сына на вершине Медного утеса, увижу его королем этого прайда.

Сигрун уставилась на нее. Остальным Рагна казалась тихой, мудрой, отстраненной и нежной вдовой побежденного короля Ваниров. Сигрун знала, какова эта грифоница за пеленой тишины. Она знала, что эта тишина таила планы, а не смирение. Сигрун знала грифоницу, которая завоевала скромное сердце Бальдра, которая в юности убила парусника в открытом море. Королеву, что наслаждалась процветанием, исследованием островов и миром, ту, что пылала сейчас до кончиков перьев, вынужденная смириться с правлением жадного и высокомерного Сверина.

«Прежде, чем стать королевой, она стала моей сестрой-в-полете». Сестрой, с которой Сигрун поклялась лететь бок о бок, пока ее последний вздох не развеет ветер.

«Я увижу своего сына королем этого прайда», — обещала она.

Сигрун склонила голову.

— Согласна.

Рагна издала мягкий одобряющий звук, и Сигрун подняла голову, чтобы снова встретиться с ней взглядом.

— Но ты еще и моя сестра-в-полете. Помоги мне провести прайд сквозь зиму.

— Согласна, — прошептала Рагна.

Темные тучи клубились на горизонте, и Сигрун вздрогнула.

— Мне надо на побережье. Отвлечешь короля?

— Короля уже отвлекли, — ответила Рагна, и так оно и было. Сейчас он разговаривал с Кьёрном, и Сигрун подумала, что король намеренно держит его в стороне, в безопасности от охоты за добычей или волками, в безопасности от всего. — Лети, сестра.

Сигрун замешкалась, затем протянула крыло. Рагна удивленно распушилась и, глянув в сторону короля, расправила крыло, чтобы покрыть им крыло Сигрун.

— Стань мне в безветрие ветром попутным.

Следующую строчку произнесла Сигрун:

— В высоком полете ты сил мне придай.

— Избрана в сестры.

— И неотступна, — эти слова Сигрун произнесла не только для Рагны, но и для себя, и последнюю строчку они пропели вместе под нарастающий вой ветра:

— Пусть крыльев две пары взмахнут как одна.

Они отдалились друг от друга прежде, чем их успели бы заметить, и Сигрун перепрыгнула на край утеса. Она осторожно спустилась к крутым скалам, к приливным озерцам и трещинам в камнях, покрытых соленой коркой.

Здесь так сильно пахло морской водой, рыбой и солью, что Сигрун знала: ни одному грифону не выследить ее в этом месте. Здесь, где приливные озерца казались совсем обычными для тех, кто не знал, на что еще обратить внимание, имелся запас соли, и об этом было известно Сигрун. Ваниры выкопали пруды для сбора соли во Вторую Эру, когда прилетели на острова, и пользовались ими, чтобы сберечь мясо, если знамения сулили долгую зиму или недостаток рыбы. Сигрун пришлось разгребать когтями соленые камни и собирать соль на крылья, опущенные и вогнутые: точно так же она носила из лесов целебные травы и цветы. Предстояла долгая и утомительная работа по сбору соли и заготовке мяса, и все это следовало держать в тайне.

Сверин не одобрит. В глубине души Сигрун понимала, что он не одобрит соль из моря. Из моря, которое он не понимал и которого боялся. Из моря, что погубило его любимую.

И все же без этого было не обойтись.

Краем глаза Сигрун заметила, как за ней следит ворон.

— Ты следуешь за снами Скола? — спросила Сигрун. Ворон не ответил. Наверное, это был Мунин. — Если да, покажи ему нас. Покажи ему, как правит Король Войны, расскажи ему, что наступает тяжелая зима, что его прайд будет голодать. Если ты и правда слышишь все, что доносит ветер, тогда, надеюсь, ты скоро расскажешь нам о его возвращении.

Ворон мрачно каркнул и поднялся в студеное голубое небо.

Глава 18. Странные соседи

— Почему ты не сказал мне, что улетаешь? — требовательно спросил Стигр.

Скол растянулся на животе в нескольких шагах от входа в пещеру, вытягивая остатки костного мозга из кости ноги — всего, что осталось от его ужина. Мясо тяжестью легло в желудок, но Скол наслаждался им медленно. Прежде, чем забросать вопросами, Стигр дал ему поесть, и мысли Скола достаточно прояснились, чтобы он мог поддержать беседу. Для беседы с глазу на глаз оба грифона выбрались из пещеры, насколько позволили им Бринья и Вальдис.

— Пришло время, — ответил Скол, не встречаясь взглядом с дядей. — И я понимал, что ты попытаешься меня остановить.

Стигр фыркнул. Он выглядел слегка потрепанным, и Скол понял, что его дядя вел себя с охотницами вовсе не так вежливо, как пытался он сам. Истаяли последние отблески солнца, и в темнеющем небе засверкали звезды. Скол глянул в сторону пещеры, но грифоницы просто разговаривали друг с другом: возможно, о том, что им делать с пленниками. Или, как сказала Бринья, с гостями.

— Время? — Стигр снова привлек его внимание. — Время очертя голову кинуться над морем, не сказав ни слова? Мне пришлось спрашивать чайку, куда ты отправился. Чайку, Скол: ты хоть представляешь, до чего несносны те из них, кто хоть слегка владеют речью? Да многие из них еще хуже воронов, ведь чайки считают, что умны, а это не так.

Сперва у Скола распушились перья от раздражения. «Он зовет меня своим принцем, но обращается со мной как с котенком. Я не должен ему ничего объяснять». Так что Скол этого и не сделал.

— Как ты сюда добрался раньше меня?

Стигр глянул в сторону пещеры.

— Это лишь дело времени, племянник. Я высоко взлетел. Покрыл большее расстояние. Я увидел бурю и сильнее уклонился в ветровую четверть. После этого я всего лишь… летел, — его глаз прищурился. Скол изучал суровую морду дяди, размышляя, утратил ли Стигр себя так же, как он сам.

Еще Скол лениво помыслил о том, знал ли Гуляющий-по-ветру, что Стигр летел следом, и не помог ли он им разминуться. Конечно же, Стигр не попытался бы вернуть его на Серебряные острова: только не после того, как Скол принял решение.

Из пещеры вышла Бринья.

— Раз уж совсем стемнело, вы должны войти.

— Хм, — сказал Стигр, но уступил Сколу, и тот согласился. Что бы ни вселило в Аезиров страх перед темнотой, Сколу не хотелось с этим сталкиваться. Пока что.

Когда они вернулись, довольная и любопытная Бринья выглядела противоположностью подозрительной и раздраженной Вальдис. Бринья устроилась рядом с тетей, и Скол со Стигром уселись напротив них, у стены. Лисбет и Сигга удалились вглубь пещеры, хотя Скол подозревал, что они все еще подслушивают.

— А теперь, — сказала Бринья, — зачем вы прибыли?

Скол обнаружил, что на миг ее взгляд, мерцающий сквозь мрак, упал на него. Неожиданно присутствие Стигра наполнило его не раздражением, а облегчением.

В ответ на вопрос Бриньи Стигр послал Сколу предостерегающий взгляд. Эти самки были суровыми, но благоразумными, хотя Скол не мог знать, какой властью они обладали в прайде или как его примут остальные Аезиры. Лучше было иметь Стигра на своей стороне, пусть он порой и узко мыслил.

С этой мыслью Скол осознал, что Стигр разозлился не из-за того, что он улетел, но из-за того, что он улетел без него. На вопрос Бриньи Скол ответил так:

— Сначала вы должны поверить, что мы не просто какие-то бродяги.

— Что бы вы под этим ни подразумевали, — проворчал Стигр, смерив взглядом Вальдис.

— Это значит, что вы не из наших гнездовий, — холодно сказала она. — Если так проще для твоих простейших мозгов.

— Слушай, самка, мне надоели твои грязью мазаные…

— Дядя! — Скол встал, коснувшись крыла Стигра своим крылом. Они не могли позволить себе оскорблять этих Аезиров. В глубине пещеры защебетала Сигга и посмеялась над ругательствами Стигра.

Стигр лишь притиснул уши к голове.

— Племянник. Эти болтливые пустельги не насиживали тебя весь день напролет. Тебе не понять.

— Я понимаю, — тихо произнес Скол и сумел поймать Стигров взгляд. «Я понимаю, тебя поймали и удерживали, и это унизительно. Я понимаю, что ты ненавидишь Аезиров. Но ты мне сейчас очень нужен».

Хорошо было иметь рядом друга, но нетерпимость Стигра могла стоить Сколу всех его целей. Прочитав выражение Скола, Стигр отвернулся.

— Извините моего дядю, — сказал Скол, сначала посмотрев на Вальдис — у нее вырвался насмешливый щебет, как будто Стигрово мнение в любом случае ничего не значило — а затем на Бринью, что лишь наблюдала за ним со стойким любопытством. Скол поймал себя на том, что желал бы иной первой встречи с ней.

— Как я уже говорила, — сказала Бринья, немного подождав, не скажет ли еще чего-нибудь Скол, — вы теперь здесь. Что нам с вами делать? Зачем вы прибыли? Вы говорите о каких-то серебряных островах и летаете через море.

— Вижу, ты хочешь, чтобы он повторил все то, о чем я уже рассказывал, — взгляд единственного глаза Стигра устремился в сторону Бриньи. Скоро в темноте стало бы вовсе невозможно разглядеть его морду, но Скол все еще мог различить в его взгляде яд.

Скол двинулся с места, чтобы шагнуть между ними, но осекся и понаблюдал за тем, как Бринья развернулась к Стигру. После того, как они смерили друг друга взглядами, Бринья опустила голову и свесила крылья в поклоне.

— Ты, Стигр, очевидно, закаленный и состоявшийся воин из-за моря, который не терпит глупостей и обладает сильным чувством собственного достоинства. За это я тебя уважаю, — она опять выпрямилась, аккуратно сложила крылья, и ее спокойные чарующие глаза удержали взгляд Стигра. — Надеюсь, что, когда мы узнаем друг друга получше, ты тоже отнесешься ко мне с уважением. И да. Я хотела бы выслушать историю Раскола, если ты посоветуешь ему ее рассказать.

Скол не шевелился, и его охватил восторг от вида дяди, потерявшего дар речи. Когда Скол встретился с ним взглядом, Стигр слегка кивнул.

Довольная Бринья вновь развернулась к Сколу.

— Итак.

«Они хотят проверить, совпадут ли наши рассказы», — подумал он и спокойно распушился, словно бы находясь среди друзей. Он чувствовал, что Стигр рассказал им настолько мало, насколько мог. Возможно, он не хотел упоминать о Завоевании или о статусе Скола.

Слишком поздно.

Скол вздохнул.

— Несколько лет назад на наши острова напали завоеватели-Аезиры. Перр убил моего отца. Короля.

В ответ на это заявление Вальдис и Бринья быстро обменялись взглядами, и Скол продолжил, следя за выражениями их морд, а Стигр раздраженно выдохнул. Скол на него не смотрел. Он целое лето скрывал правду, из-за чего потерял всех, кто был ему дорог. И на этих землях он не хотел начинать со лжи.

— Многих коренных грифонов — это мы, Ваниры — изгнали, убили или вынудили жить под началом завоевателей, — он наблюдал, как изучает его Бринья. — Вы сказали, Перр был вашей родней, и я не знаю, друзьями или врагами вы расстались. Аезиры превращаются в тиранов, запрещают обычаи Ваниров, пресекают любые разговоры о прошлом и угрожают изгнанием или смертью за неисполнение своих законов. Не знаю, так ли обычно поступают ваши короли, но у нас такого больше не будет.

Ни одна грифоница на это не ответила, и Скол постарался разглядеть выражение Бриньи сквозь темноту. «Насмеется ли она, станет ли моим врагом? Вдруг это вправду в порядке вещей для Аезировых королей?» Он не смог прочесть ее выражения, и она молчала.

— Племянник, — предостерег Стигр, но взгляд Скола призвал его к молчанию. «Он должен позволить мне сделать по-своему».

Скол сделал шаг к Бринье, не обращая внимания на негодование Стигра.

— Меня воспитали среди них, и я не воспринимал их как врагов. И хотя я знаю, что завоевывать новые земли — в обычае Аезиров, мы не считаем, что они сразу прибыли нас захватывать, — он сделал глубокий вдох. — Я хочу достичь мира, но мне нужно знать, зачем они прилетели. Они принесли все, чем владели, как если бы откуда-то сбежали. Они прибыли с маленькими котятами и драконьими сокровищами.

— Драконьи сокровища, — выдохнула Бринья.

Сердце Скола подпрыгнуло. Должно быть, он подобрался близко к цели.

— Да, — напряженно произнес он, будто бы обращаясь к одной лишь Бринье. — А ты знаешь, почему…

Бринья развернулась, воодушевленно распахнула крылья и едва не шлепнула ими Скола по морде, когда выпалила в сторону Вальдис:

— Их носило лишь одно семейство и их сторонники! Это должно быть правдой!

Прочесть выражение морды Вальдис не получалось.

— Советую помолчать, Бринья.

— Но это был знак! Знак Каяра, он все-таки был для нас, чтобы мы смотрели в звездную сторону, чтобы узнали о возвращении…

— Успокойся! — Вальдис отпрянула от такого восторга Бриньи.

— Знак Каяра? — с колотящимся сердцем спросил Скол. — Я летел за пламенем звезд в ветровую сторону. Вы об этом?

В ответ Бринья лишь снова взглянула на Вальдис, и в стенах пещеры ее восторг ощущался как восходящий поток. У Скола дернулись крылья. Он медленно вдохнул.

— Это правда. Перр мертв. Правит его сын Сверин. Его сын Кьёрн был моим братом-в-полете прежде, чем я узнал правду и попытался все исправить. Никто из этой семьи не знает, что я жив.

— Сверин, — пробормотала Вальдис, словно бы пробуя имя на вкус. Скол заметил, что Стигр пристально за ней наблюдает, ожидая реакции, но ее выражение осталось невозмутимым. — А супруга Сверина? Каково ей на Серебряных островах?

— Она умерла, — сказал Стигр, словно дожидался, когда наступит время принести дурные вести.

На морде Вальдис отразилось презрение.

— Кажется, ты этим доволен.

— Твой король убил моего короля, — прорычал Стигр. Скол напрягся, увидев, что его дядя пригнулся, как для прыжка. — Перр убил моего брата-в-полете и швырнул его тело в море. Твой король захватил наш дом, и он убивал, он грабил леса на свое усмотрение, он настроил против нас всех прочих островных жителей. Твой драгоценный Сверин убил бы моего племянника, моего принца, не будь Скол лучшим воином, чем он.

Вальдис выдавила усмешку.

— Лучший воин, чем сын Перра? Этот-то тусклый неказистый…

Стигр бросился на нее. Одновременно Скол с Бриньей прыгнули между грифонами и врезались в них. Стигр ударился о Скола и сшиб его с лап, в то время как Бринья рванулась в сторону, чтобы остановить Вальдис, уже издавшую боевой клич.

Из глубины пещеры выбрались Лисбет и Сигга, но не стали вступать в схватку, заметив, что Скол управляется со Стигром. Он сумел обхватить когтями суставы Стигровых крыльев и оттащить его назад. Когда Скол оперся на заднюю лапу, ее пронзило болью, и он вскрикнул.

— Хватит, дядя! Они нам нужны.

— Не нужны, — прорычал Стигр, пытаясь стерпеть последнее оскорбление. Он вновь пригнулся. Скол прижал его к каменной стене из последних сил и услышал Бринью:

— Вальдис, — молила она, оттесняя тетю к дальней стене. — Перестань. Разве не видишь, что может означать их прибытие?

— Позови лучших! — орал Стигр на Вальдис, хотя в основном — Сколу в морду. — Веди нас на этот свой Рассветный Шпиль, зови лучшего воина во всем вашем грязью политом прайде и смотри, как Скол его повергнет.

Обезумевший от всей этой потасовки, но все же довольный верой Стигра в его способности, Скол удерживал лопатки дяди в крепкой хватке и предупреждающе стискивал. Стигр прерывисто дышал, и, наконец, его крылья поникли в знак поражения.

— Прекрати, — прошептал Скол. — Пожалуйста, дядя. Ты нужен мне.

В конце концов Стигр встретился с ним взглядом. Скол расслышал, как Бринья бормочет своей тете что-то в этом же духе. К его удивлению, Стигр расслабил уши и опустил голову.

— Прошу прощения, мой принц. Пока я жив, я никому не позволю тебя поносить.

— Спасибо, — искренне пробормотал Скол. — Но давай не заводить врагов в первый же день.

Стигр так крепко стиснул клюв, что Скол вздрогнул; и он понимал, от каких слов пытается удержаться дядя. «Все они — наши враги. Все Аезиры, повсюду».

Но они не были врагами. Не для Скола.

— Теперь можешь меня отпустить, — сказал Стигр. — Я буду вести себя хорошо. Пока этой леди не захочется вновь тебя оскорбить.

— Не будет она так делать, — сказала Бринья. Она также глянула на Лисбет и Сиггу, отступивших при виде пойманного Стигра. — И никто из нас. Мы все устали, и это был очень странный день. Пожалуйста, останьтесь тут с нами и отдохните. Мир?

В темноте она переводила взгляд с одного грифона на другого, и внутрь проникало достаточно звездного света, чтобы Скол смог различить силуэт ее морды.

— Пока что, — пробормотал Стигр. Скол его пихнул. — Мир, — добавил он.

— Мир, — ответил Скол, и ему вторили Вальдис, Лисбет и Сигга.

В пещеру закрался ветерок, освежив воздух. Скол выпустил Стигра.

— Завтра еще поговорим. Когда все отдохнут.

Стигр пробормотал что-то и улегся там же, где стоял. Чтобы освежить голову, Скол выпрыгнул из пещеры и стал изучать звезды: он хотел увидеть знакомых зверей из уроков Стигра. Волчья Стая, скопление восьми ярких звезд; Дневная звезда, что укажет ему путь домой, когда он будет готов; и Дракон, змей по имени Мидрагур, расползшийся по просторам неба.

— Войди, пожалуйста, — сказала Бринья, дойдя лишь до выхода из пещеры.

Скол с удивлением взглянул на нее.

— Я просто смотрел на звезды.

— Это небезопасно. Пожалуйста, — ее взгляд направился мимо него, словно она ожидала нападения извне. — Раскол… или лучше Скол?

— Скол, если хочешь, — он развернулся, оставил ночь позади и, вернувшись в пещеру, сел рядом с Бриньей.

Когда Скол вошел, Бринья успокоилась.

— Пожалуйста, извини мою тетю. И, уж прости, но ты, и против Сверина. В это немножко трудно поверить, если он во всем такой, как рассказывала тетя. Такой воин и…

— Такой огромный, — закончил за нее Скол, и она, извиняясь, опустила голову. — Знаю.

Он едва не рассказал ей больше, о том, как пользовался преимуществом над морем и победил благодаря не силе, но летным навыкам. Вместо этого он промолчал и насладился тем, как мягко фыркнула Бринья, пытаясь вообразить его победу в бою против Красного короля. Потом Сколу захотелось спросить, как она узнала о Сверине, насколько близкой они были родней, почему сбежал Сверинов прайд, а они с Вальдис остались, и почему их перья не окрашены в цвета драгоценных камней.

— Извини и моего дядю, — сказал Скол вместо этого; усталость затуманивала его мысли. — Но он сказал чистую правду. Из-за них он прожил все эти годы в изгнании и остался на островах лишь чтобы помочь мне.

Какое-то время она просто на него смотрела.

— Мы с Вальдис не вторгались в твой дом и не убивали твоих близких.

— Я знаю.

— Пожалуйста, донеси это до Стигра.

— Я ему напомню.

Ветер донес до них сладкий запах травы и еще какой-то, затхлый, напоминающий львиный. Бринья заметила, как принюхался Скол.

— Травяные львы. Они живут прайдами, как грифоны. Они невыносимо браконьерские, и мы вечно выгоняем их прочь, на их земли.

Скол подумал о волках и о природных границах на своей родине. Он подавил порыв спросить, кто дольше обитал на Виндеросте: травяные львы или грифоны.

— Вы никогда не пытались заключить соглашение?

Бринья хмыкнула, повернув голову набок.

— Не смеши. Они никого не слушают и даже не разговаривают.

— А, — Скол сощурился, глядя в темноту, и понял, что лучше не спорить. — У меня столько вопросов.

Бринья наблюдала за ним, и он ощутил странное тепло под перьями на морде.

— У меня тоже, Скол.

— Хватит там гоготать, как гуси! — позвала Вальдис. Бринья и Скол огорченно прижали уши. — Время спать. Все вопросы утром.

— Сюда, сюда, — пробормотал Стигр.

— Хоть в чем-то они сошлись, — шепнула Бринья Сколу.

— Это только начало, — согласился Скол, и они разделились.

Скол свернулся клубком рядом со Стигром, радуясь его знакомой громаде и запаху, и уставился в длинную цепь Драконьих звезд. Он прилетел на родину Аезиров, в Виндерост, чтобы последовать отцовскому видению. Он понимал, что все еще должен разыскать белую гору и выяснить, кто или что звало его странной песней, а еще узнать значение куплета Аодха. Но что-то притягивало его к Бринье, Вальдис и их прайду.

«Если они ответят на мои вопросы об истории Перра с его семьей, о тех, кто завоевал Серебряные острова, тогда они смогут нам помочь».

Хотя Скол не знал, зачем бы им это понадобилось. Но Вальдис, казалось, заинтересовало упоминание Перра.

Друзья или враги? Скол не понимал.

Движение вне пещеры, в темноте, заставило его вскинуть уши, но он не двинулся с места, не желая разбудить уже храпящего Стигра. Звезды высветили пару глаз, но Скол не понял, волк это был или лев. Он встретил этот взгляд, и они смотрели друг на друга, пока Сколовы глаза не закрылись. Ему показалось, что вокруг него сомкнулись черные крылья, и что-то оторвало его от земли.

Глава 19. Вороновы сны

Бледный приглушенный свет озарял Серебряные острова. Скол стоял у подножия королевских скал на Медном утесе и озирался, замечая слабые отблески, будто бы вид на скалы, торф и отдаленную реку открылся ему сквозь тонкую пелену воды.

Вихрь черных перьев заставил Скола развернуться, и он услышал смех ворона.

— Мунин! Что ты натворил? Я не мог оказаться дома.

Он постарался вспомнить, что произошло, и так и не понял, почему все такое бледное, как при лунном свете, хотя никакой луны здесь нет.

Мунин приземлился напротив, по-странному огромный и в то же время маленький, словно бы Скол смотрел сразу и на созвездие в виде ворона, и на маленького ворона внутри звезд.

— Но ведь сейчас Полуночь!

— Вовсе нет, — Скол попытался найти луну. — Она прошла много дней назад… кажется.

— Ты перелетел через море. Забыл свое Имя. Забыл себя.

Скол шагнул вперед, расправляя крылья. Они казались огромными и легкими, и Сколу мерещилось, что он способен взлететь прямо к звездам.

— Я не забыл. Я Раскол, принц Серебряных островов.

Мунин рассмеялся и расправил крылья в поклоне.

— Добро пожаловать в сонный край. Твой отец хорошо его знал. Отсюда ты либо вернешься к жизни, либо улетишь в Долину Солнца, — он навострил клюв в рассветную четверть, и Скол заметил там манящий ровный свет. Манящий и в то же время пугающий. — Отправишься ли ты со мной за Море Рассвета?

— Никто не возвращается из-за этого моря, — пробормотал Скол. — Где все это находится? Я же сплю. Это край, где живут сны? Я могу увидеть, что происходит здесь, на родине? — внезапно насторожившись, он с нетерпением огляделся, но никто знакомый не показался ему на глаза. В этих вечных сумерках гнездовые утесы оставались зловеще тихими.

— Увидишь то, что происходит, или что было, или что будет. Порой сложно объяснить.

— Ты здесь, чтобы направить меня? А где Хугин?

— ХА! — голос Мунина раскатом грома прокатился по царству снов, и Скол вздрогнул. — Мой брат трудится в ином царстве.

— Это все настоящее или нет? — устало спросил Скол.

— По-настоящему ли ты спишь? Да, — Мунин дважды покрутился, затем, не сказав ни слова, сорвался в небо. Вскрикнув, Скол полетел за ним. Не успел он моргнуть, как они приземлились в лесах Острова Звезд.

— Катори! — позвал Скол.

Она выпрыгнула из кустарника на зов и врезалась в Скола. Вдвоем они засмеялись, закружились и помчались к недостижимым деревьям, а потом шлепнулись в траву. Во сне не было ничего столь же настоящего, как ее янтарные глаза.

— Значит, ты добрался до ветровых земель.

— До Виндероста, — ответил Скол и все ей рассказал. Мунин, бормоча, бродил между их лапами. — Катори, это все вправду? Я могу взглянуть на острова?

— Если постараешься, — тихо сказала она. — Но остерегайся Мунина. Он не всегда сообщает, что уже случилось, а что всего лишь возможность или страх. Я не доверяю и собственным снам о тебе, потому что твой путь связан со многими другими, и перемены в них влияют на тебя. Но, может, в совместных снах мы выясним правду.

Она рассказала ему обо всем, что по правде случилось на Серебряных островах.

— Довольно! — прокаркал Мунин. — Мои крылья устали тебя нести, дорогой принц.

У Скола сдавило в груди, и он осознал, что его обхватывают узкие когти Мунина, и что ворон, громадный и сотканный из звезд, яростно рассекает темную ночь.

— Спасибо! — выдавил Скол, понимая, что странного ворона лучше не злить.

Вой Катори проводил его через все море, и Мунин бросил Скола обратно на Виндерост, обратно в пещеру в иссушенной чужой стране, рядом со Стигром.

Прежде, чем ворон успел что-либо произнести, ночь разорвало звериным криком.

Сон разбился, как лед от удара.

Скол резко пробудился и, споткнувшись о Стигра, направился к выходу из пещеры. Над изломами холмов разливался мягкий тихий рассвет. Скол вспугнул пару воробьев; воздух был насыщен густыми запахами земли и росы. Стояла тишина. Не кричали никакие звери. Позади Скола зевнули, просыпаясь, грифоницы и посмотрели на него с любопытством.

— Скол, — сказал Стигр, подходя к нему. В контрасте с утром его перья выглядели глянцево-черными, и на вид он вполне отдохнул. — Что ты видел?

— Я… я не знаю.

Пока сон ясно помнился, Скол быстро пересказал все Стигру, и тот в знак утешения прижался к нему крылом. Когда Скол упомянул крик, Стигр тряхнул головой и повернулся, чтобы окинуть взглядом холмы.

— Я такого не слышал. У тебя дар зрения как у Бальдра. Может быть и сильнее. Впрочем, остерегайся вороновых снов.

— Катори была как настоящая, — пробормотал Скол.

— Уверен, она была настоящей. Но помни. Доверяй своему собственному сердцу.

— Буду доверять.

— Раз вы уже на лапах, — сказала Вальдис, — нам нужен план.

Скол и Стигр развернулись к ней: и к Бринье.

— Я бы хотел увидеть ваши гнездовья, — произнес Скол. — И встретиться с вашим королем.

Обе грифоницы переглянулись. Бринья ответила:

— Конечно. Давайте мы сопроводим вас и представим. Для чего бы вы ни прилетели, лучше, чтобы король о вас знал, и тогда Гвардия не примет вас за нарушителей границ, бродяг или шпионов.

— Слушайте внимательно, — строго произнесла Вальдис. — Слушайте все вы, Бринья, Лисбет, Сигга и вы… — она сделала паузу, вновь смерив взглядом Стигра и Скола, и нашла для них подходящее определение. — Грифоны звездного края. С королем шутить не стоит. На Рассветном Шпиле его поддерживают от мала до велика, и короля не порадуют никакие вести о Перре с его родней, если, конечно, вы говорили правду.

— Видать, прошлой ночью ты слушала во все уши, — сказал ей Стигр. — Наверняка всю ночь решала, лжецы мы или шпионы, да?

— Дядя, успокойся, пожалуйста, — Скол повернул уши к Вальдис. — Понимаю. Мы заявим о себе, а потом продолжим путь.

Бринья казалась неуверенной.

— Это будет не так просто. Вам бы лучше на какое-то время остаться с нами.

— Да что ты? — спросил Стигр. — В переводе с кроличьего это значит, что мы из гостей становимся пленниками?

Вальдис издала низкий рык, но Бринья мягко пожала крыльями, слегка их приподняв.

— Я верю вашим словам о том, что вы не враги, что вы хотите узнать здесь правду, а не посеять смуту. Но мы не можем отпустить вас скитаться. Есть внешние враждебные кланы, на вас может напасть наша Гвардия, и нашим границам угрожают разные звери. Позвольте нам помочь.

— Тогда ведите нас к королю, — прорычал Стигр. Свет зари подчеркивал, что у него нет левого глаза, из-за чего Стигр выглядел еще опаснее. — Хватит с меня возни с охотницами, строящими из себя часовых.

Вальдис распахнула крылья.

— Ты еще смеешь нам указывать? Кем ты себя возомнил?

— Вальдис, — спокойно сказала Бринья, — давай их проводим. Не нам решать, что делать с ними дальше, а полет домой займет целый день. Не хочу, чтобы нас вновь застала темнота.

Вальдис промолчала, взвешивая все в уме.

«Я никогда не буду летать здесь после наступления темноты, нет уж». Сколу очень хотелось, чтобы Гуляющий-по-ветру рассказал ему, какие же твари бродят тут по ночам и вселяют страх даже в грифонов.

Он не смог не задуматься, со странным трепетом, о том, не драконы ли это.

Прадед Кьёрна начал войну против драконов, украл их сокровища, а Красный Перр забрал их на Серебряные острова. На родину Скола. Стигр считал, что Аезиры начали проигрышную войну, сбежали и после этого захватили Серебряные острова: изгнанники, неудачники.

Но почему лишь Перр с семьей и друзьями? Почему это не коснулось семьи Бриньи? Вальдис? Короля, о котором они рассказывали?

Ему требовалось узнать. Раз пламя звезд привело его сюда, раз он должен был стать предсказанным Летним королем, тогда все это, без сомнений, происходило не просто так.

Украдкой глянув на прекрасную мордочку Бриньи, Скол подумал, что уж точно попал в нужное место.

— Вам нужна помощь короля, — наконец, сказала Вальдис. — Мы с Бриньей не вправе решать за прайд, как поступать с… гостями. Это Орну решать, что вам следует знать и где вам позволено быть. Если он не сочтет вас достойными доверия, он изгонит вас в Чужеземье и глазом не моргнув.

Стигр вытянул крылья и усмехнулся.

— Взглянул бы я на это.

Вальдис зашипела, распахнув клюв.

— Взглянула бы я, как ты порадуешься, когда он напустит на тебя полсотни королевских гвардейцев.

— Полсотни, — выдохнул Скол. — Полсотни грифонов?

— И это лишь часть Гвардии, — прибавила Бринья, наблюдая за выражением Скола. — Твой родной прайд намного меньше?

Скол даже не нашелся с ответом. Полсотни грифонов — это была половина от его собственного прайда. А теперь грифоницы заявляли, что это лишь часть Гвардии. Он с трудом сглотнул и примял когтями траву.

— Чуть-чуть, — пробормотал он.

— Вот мы как поступим, — сказала Вальдис, и Скол заметил, что она сказала «мы»: наверное, чтобы пресечь возражения Стигра. — С этих пор мы утверждаем, что вы бродяги, обнаруженные у заставы: вы храбро дожидались нас, чтобы попросить дать вам шанс заслужить место в прайде Орна.

— Ничего подобного я не делал, — возразил Стигр. — Все равно что ветром сшибленный слеток, ждущий посвящения. Я воин, состоявшийся, испытанный, прошедший войну…

— Тогда для тебя это будет проще простого, — ровно произнесла Вальдис. — Но я пойму, если это не твое. Можешь тогда рассказать ему, что улетел с Серебряных островов, и что у тебя послание от родни Перра; вот и поглядим, что произойдет.

Стигр приподнял крылья, но промолчал. Скол осознал, почти что с восторгом, что возразить Стигру нечем. Скол не был уверен, что ему нравится Вальдис, но он лишь второй раз в жизни видел, как Стигр теряет дар речи, и это оказалось так же забавно, как и впервые.

— Мы знаем нашего короля, — тише произнесла Бринья. Сквозь грифонье оперение скользил утренний ветер. — Давайте мы поступим по-своему. Позвольте нам помочь.

Сколу хотелось поблагодарить ее, распустить крылья в поклоне и просто по-дурацки запрыгать от радости. Он провел лишь день на родине Аезиров, и у него уже появилась союзница. Красавица-союзница.

Потом заговорил Стигр:

— Зачем? Какая вам от этого выгода? Кажется, вас очень интересуют замыслы Сверина.

Бринья нерешительно глянула на Вальдис. Вальдис подняла голову и неодобрительно щелкнула клювом.

— Вам бы лучше попросту быть благодарными. Мы разве не говорили, что видели знак пламени звезд? Что мы верим — вас послал сияющий Тир?

— Думаю, она в это верит, — Стигр указал клювом на Бринью, при этом не сводя взгляда с Вальдис. — Но не ты. Как насчет тебя? Для чего тебе помогать нам?

— Лучше будь благодарен, — повторила Вальдис и распахнула крылья. — Последуешь ли ты нашему плану и повременишь ли с раскрытием правды, пока не заслужишь доверие короля?

Скол уже был готов согласиться, но он дожидался, пока Стигр все не обдумает, ведь Стигр обладал опытом и скептицизмом, какими не обладал Скол.

«Я слишком доверчив», — мрачно подумал он.

Когда он уделил время размышлениям, то согласился с дядей. Вальдис была не из тех, что верили в знамения, и еще меньше она походила на тех, кто помогает незнакомцам, если не может извлечь из этого выгоды.

Так почему же? Скол задумался над этим. Этим грифонам хотелось получить знак от Перра. Из-за того, что они родня, или по какой-то иной причине?

— Ладно, — наконец, проговорил Стигр, глянув на Скола. — Если мой племянник поддержит.

— Поддержу, — слишком быстро произнес Скол.

Разобраться с мотивами Вальдис он мог и позже. Если для путешествий по Виндеросту им требовалось разрешение местного прайда, тогда он, Скол, добьется этого, как бы то ни было. Вальдис в знак согласия наклонила голову.

Бринья развернулась к юным охотницам: они стояли, безмолвно наблюдая.

— Мои подруги. Это должно остаться между нами. Охотницы, сестры: клянитесь жизнью.

— Клянусь, — согласилась Лисбет.

Сигга глянула на Вальдис, затем на Бринью, и опустила голову.

— Клянусь.

Вальдис посмотрела на Бринью.

— Как твое крыло?

— К утру стало гораздо лучше, — пробормотала, вытягивая его, Бринья.

— Тогда летим! — приказала Вальдис. — Сияющий Тир уже в первой четверти.

— Летим! — согласилась Бринья.

Юные самки издали кличи в сторону восхода и прыгнули в небо. Скол и Стигр взлетели вслед за ними. Скол работал крыльями плавно, чтобы унять боль от долгого перелета. Ночной отдых пошел ему на пользу. Скакательный сустав, куда пришелся укус расписного волка, глухо пульсировал, но больше не кровоточил, и Скол сомневался, что ему понадобится целитель.

В воздухе пахло нагретой скалой и каким-то все еще цветущим упорным растением. Горизонт окаймляла полоса бледных облаков, и Скол всмотрелся в отдаленные силуэты каменных столбов и арок.

Бринья парила на расстоянии всего лишь в прыжок от Скола, но не разговаривала. Скол любовался ее полетом, плавным, как у ярко-рыжего ястреба. Ее крылья, крылья чистокровного Аезира, были крупными и широкими, однако имелась в ней и некая соколиная грация, а еще Скол заметил завораживающий тонкий узор из темных полосок на обратной стороне ее длинных маховых перьев.

— Не пялься, — проскрежетал поблизости холодный голос Стигра. — А не то врежешься в облако.

Скол распушился и отвел взгляд; под перьями его обдало жаром.

— Я все думал, как она… она напоминает мне Сверина, — он стиснул когти. Это прозвучало как-то неправильно. Но все же в строении ее тела, в чертах ее морды проскальзывало сходство. А Вальдис казалась такой заинтересованной Перром и звала его родней.

— Не своди глаз с добычи, племянник, — Стигр сложил когти, и в теплеющем спокойном воздухе его голос звучал тихо. Самки сомкнулись вокруг грифонов тесным ромбом, и было трудно пообщаться наедине. — Ты здесь, чтобы выяснить, как отвоевать свои острова и последовать видению. Ты здесь не ради ухаживаний. Только не здесь. И не за Аезиром. И уж точно не за родней Красного короля.

Скол ударил хвостом и из-за этого дернулся в полете.

— Я и не собирался.

— Хорошо.

Виндерост казался бескрайним. Бесконечная цельная суша раскинулась перед Сколом, как ранее — океан. Теперь, на высоте, с проясненными мыслями, Скол вбирал в себя все, что видел. Побережье осталось позади. Грифоны парили к отдаленным скальным массивам, и чем дальше они летели вглубь суши, в ночную сторону, тем более изрезанной и гористой делалась равнина.

— Бринья, — Скол проскользил к ней поближе. — Ты говорила, что покажешь границы.

Она бросила хитрый взгляд на Вальдис и затем взмахнула, чтобы накрениться к Сколу.

— Позади, конечно же, Предел Зари. Вон те пологие холмы. Там, где они разглаживаются, в ветровой стороне, находится территория львов. Видишь, там берег изогнулся? — Бринья указала когтями, и Скол глянул туда, отметив широкий изгиб побережья. — В месте, где он загибается обратно — побережье Ванхейм. Там живет чужой грифоний клан, и Рассветному Шпилю они не друзья.

— Вижу, — пробормотал Скол. Вальдис как раз спрашивала его, не с Ванхейма ли он прибыл. — Какой это вид грифонов?

Бринья глянула на него, плавно скользя по воздуху.

— Такой, что не подчиняется королю.

— М-м. А где ваши границы в звездной стороне?

Какой-то миг она его изучала, а потом, щурясь, вновь посмотрела вперед.

— Отсюда не увидишь. Острал — это огромное соленое озеро. И его берега тоже населяют прайды изгоев.

— Так много, — задумчиво проговорил Скол, размышляя над тем, почему же они не подчиняются королю Бриньи.

— Эти земли велики, — сказала Бринья. — У вас на Серебряных островах лишь один прайд?

— Да, лишь один. Хотя, думаю, мы бы разбились и на большее число, если бы нашлась причина.

— Причина?

— Причина, — подтвердил Скол. — Уверен, у этих кланов изгоев есть причины не следовать за королем Орном?

Бринья изучала его пронзительным взглядом, и на миг Скол испугался, что сказал что-то не то. Потом она холодно рассмеялась.

— Да. Думаю, наверняка есть. Что бы там ни было, последняя граница — ущелья Вольдсом, в ночной стороне от нас, и это часть длинного каньона: вот их ты можешь увидеть, — она вновь указала, и, прежде чем взглянуть, Скол полюбовался ее аккуратными острыми когтями.

В ночной стороне, примерно в полудне полета, суша раскалывалась огромным змеевидным ущельем. Оно тянулось на многие лиги в звездную и ветровую стороны, будто бы сам великий Тир рванул по земле когтем. От него паучьими лапами тянулись меньшие каньоны. Впечатлившись, Скол тихо защебетал.

— Мы много охотимся в ущельях, но иногда и в Пределе Зари, чтобы не дать нарушить границы львам и кланам изгоев.

— Понял, — Скол накренился поближе к Бринье и сцепил когти, чтобы не волноваться. — А там, на другой стороне?

За громадным ущельем клубилась дымка. Земля там поблекла до мрачной безжизненной бурости и серости.

— Что это за место?

— Чужеземье, — Бринья туда даже не взглянула. — Где не на кого охотиться. Где живет враг. Куда изгнанники уходят на смерть.

Скола пробрало холодом. Впереди Вальдис приказала им замолчать, и очередной испепеляющий взгляд Стигра пресек все прочие Сколовы вопросы. Скол прищурился в сторону ущелий и уставился в темную пустошь.

«Где живет враг. Куда изгнанники уходят на смерть».

Скол задумался, не пытался ли кто-нибудь из Ваниров сбежать в эту землю во время Завоевания. С нежданным тяжелым чувством ответственности, как принц и наследник прайда Ваниров, он задался вопросом, не заплутал и не страдает ли кто-то из них, подобно изгнанникам, в этом месте, куда не прилететь ни одному Аезиру.

Скол тихо поклялся, что, если они там, он их найдет. Он найдет их всех и приведет домой.

Глава 20. Рассветный Шпиль

Тир выше воспарил над головами, а затем стал клониться к ночному горизонту по мере того, как травяные равнины переходили в сухую, поросшую кустарником, изрезанную пустошь.

«Если бы я так далеко пролетел над Серебряными островами, — размышлял Скол, — я бы уже оказался над морем».

Под ним вдаль и вширь простирался Аезировый ландшафт. Последнюю солнцеметку тишины нарушил Стигр:

— Тировы крылья, — прошептал он, и Скол, отбросив все размышления, взглянул вперед.

Прямо перед грифонами из земли вырастали гнездовья коренных Аезиров. На целую лигу тянулось скопление каменных слоистых колонн, окрашенных в красный, бурый и охристый. Взгляд Скола скользнул к вершинам скальных громад, что соединялись неимоверно тонкими арками. На остриях удерживались шаткие валуны, и все это место представляло собой лабиринт из колонн, каньонов, ущелий и шпилей. Скол уловил проблеск воды: это ручей, плескаясь, устремлялся по одному из неглубоких каньонов между красными арками.

«Это место создано неким чудом Первой Эры», — ошеломленно подумал Скол. Древний ветер, Первый Ветер, громадный океан и могучие когти Тира боролись друг с другом, ваяя эти скалы из земли.

От запаха можжевельника Скол вдруг словно бы очутился дома, ведь точно так же пахли деревья на Серебряных островах. Но над всем довлел запах грифонов. Скол представить себе не мог, сколько их обитает в красном лабиринте из скал.

«Здесь родился мой брат-в-полете. Здесь родился Сверин. Здесь родился Красный Перр, убивший моего отца». Скол задумался, помнит ли Кьёрн это место, а затем стиснул когти, сосредотачиваясь вновь. Позволить себе отвлечься он не мог.

Бринья украдкой глянула на него, и Скол посмотрел на грифоницу в ответ, пытаясь придумать что-нибудь умное.

— Так красиво.

Она отвела взгляд и выкликнула приветствие караульному, стоящему на одной из высоких окраинных колонн. На каждом каменном столбе, увенчанном валуном, было по караульному. Так много стражей. Скол подумал о неизменном страхе Аезиров перед ночью и задался вопросом, какой же враг подстерегает их в темноте.

На каждом посту, кроме грифона-гвардейца, имелось нечто, похожее на огромное растрепанное гнездо. Скол наблюдал, как юные, едва оперившиеся грифоны то и дело добавляют в эту кучу длинную сухую траву или куски древесины.

— Что это такое? — спросил он у Бриньи. Шевельнув крыльями, она опередила Скола: почти что с вызовом.

— Увидишь.

Они пролетели среди краснокаменных арок и колонн, и от груза древности, от самого их присутствия, по венам Скола заструилась радость. Ему понадобился весь запас выдержки, чтобы не броситься вперед и не нырнуть в эти лабиринты, выписывая дикие спирали и трюки.

Впереди лабиринт обрывался, открывая вид на каменистую равнину в сердце скопления скал. В центре этой маленькой равнины из земли, как плавник левиафана, торчала еще одна причудливая скала, громоздкая и слегка изогнутая, что придавало ей облик рога. Вокруг нее парило множество грифонов, и логова испещряли ее красный склон.

— Рассветный Шпиль? — безмятежно спросил Скол.

— Как ты догадался? — ответила Бринья, и ветер подхватил ее третий звонкий клич: — Зовите Лорда Орна!

У Скол приподнялись перья, когда он услышал, как ее голос, отразясь от Шпиля, звонко донесся обратно.

— Созовите глав семейств!

Она сильно ударила крыльями, чтобы набрать высоту, и Скол тоже взметнул крылья, но шипение Вальдис предостерегло его от подъема.

Бринья взвилась кругами, выкликая:

— Собрание! Собрание! Мы привели бродяг на встречу с королем!

Грифоны оставили свои дела, чтобы понаблюдать. С каждой четверти следили часовые, не спуская глаз со Скола и Стигра, парящих к Рассветному Шпилю. Широкий склон Шпиля был обращен к рассвету. Скол догадался, что в миг, когда солнце касается горизонта, оно сразу же проливает свет на этот склон.

На объявления Бриньи ответил звонкий крик, и из-под одной из арок к ней метнулся темно-коричневый вихрь.

— Сестра! — воскликнула Бринья, и, когда коричневый вихрь с ней столкнулся, они превратились в радостно щебечущий и игриво клекочущий клубок.

Когда незнакомка отпустила Бринью, Скол дважды моргнул и прищурился, и ему наконец-то удалось рассмотреть ее морду. Она оказалась коричневой, как плодородная почва, и там, где солнце касалось ее темных перьев, мерцали бронзовые блики.

— Меня пустили в небо! — объявила незнакомка, когда они с Бриньей взмахнули и выровнялись в полете. Они вместе зависли в воздухе, ударяя крыльями, и остальным, летящим с Бриньей, пришлось сделать так же. — В общем, королева с Асвандером решили, что мой, хм, как они его там назвали? Мой энтузиазм, вот, был немножко не в тему, но охоту на орлов никто же не запрещал. Когда опять полетишь на заставу, — сообщила она, — я снова буду с тобой. А вот теперь: это кто?

— Отребье бродячее, — представила Вальдис прежде, чем Скол или Бринья успели вставить хоть слово. Стигр поблагодарил ее рыком.

Коричневая грифоница, чей быстрый взгляд и звонкий голос порадовали Скола, глянула в его сторону.

— Здрасте, Бродяга, — и она игриво щелкнула клювом в сторону Стигра. — И, как понимаю, Отребье. Я тут Дагни, дочь Джора, третья охотница и все такое всякое. Сестра-в-полете лучшей охотницы на всем Рассветном Шпиле. Вы к нам на зиму?

У Скола отвисло подклювье, и он чуть не рассмеялся. Прежде, чем Стигр пробормотал бы какую-нибудь грубость, Скол поспешил ответить:

— Мы на это надеемся.

— Свеженько, — объявила грифоница. — Тогда жду, что у костра вы расскажете много всякого. Сестренка, я полечу, пока отец не расклекотался о том, что на нашем ярусе так себя не ведут.

Они с Бриньей засмеялись, а затем Дагни спорхнула вниз и быстро нырнула к узкому прогалу между колоннами, устремляясь к Рассветному Шпилю.

— Моя сестра-в-полете, — пояснила Бринья в ответ на удивленный взгляд Скола. Пока она изучала Скола, ее глаза сверкали, и Скол понял, что ей стало легче после встречи с подругой.

— А что значит «костра»?

— Ох, — сказала Бринья, — это…

Вальдис нетерпеливо пощелкала клювом.

— Бринья.

Бринья перелетела к ней, и Скол понимал, что их не стоит подслушивать, но все же развернул к грифоницам ухо, паря рядом со Стигром.

Сквозь возбужденное рычание окружающих грифонов и ветер от взмахов множества крыльев он сумел расслышать только: «Следи за ними» и «Поговорить с королевой». Потом Вальдис взмыла над Сколом и Стигром.

— Вы двое. За моей племянницей. У меня дела.

— Мы счастливы, что ты смогла уделить нам время, — сказал Стигр.

По его тону Скол не смог посудить, честно он сказал или нагрубил, и Вальдис, судя по ее морде, тоже не смогла. Она улетела, не удостоив грифонов ответом, хотя Сколу показалось, что она пробормотала что-то насчет крылатого борова, а Стигр пробормотал: «Невыносимо счастливы».

— Сюда, друзья, — позвала их Бринья.

По небольшой спирали она повела грифонов к ночному склону Рассветного Шпиля. Там он изгибался, образуя широкий скальный полумесяц, слоистый от гребней и уступов из красного камня. Грифоны приземлились в ряд на ровной землистой площадке в центре полумесяца, и Скол, вцепившись в землю, поднял взгляд на загнутую краснокаменную стену. Его когти едва касались пыльной скалы. Сколу не хватало податливого торфа Острова Солнца, ковра из душистых сосновых игл Острова Звезд, запаха вечнозеленых деревьев.

«Здесь они восседают, — осознал он, глядя на ярусы. — Это место для встреч. Как королевские скалы на Острове Солнца, только во много раз больше». Он попытался вообразить, сколько же тут живет грифонов. Сколько же тут живет грифонов и видит в нем чужака, угрозу, возможного врага.

«Это кузены моего брата-в-полете», — мысленно сказал себе Скол и напомнил себе, за что любит Кьёрна: за честь, за мужество и за силу. Скол предполагал, что таковы Аезировы ценности. Чтобы трудиться вместе с ними, он должен был их уважать. Конечно же, не все Аезиры были заносчивы и упрямы, как красный Сверин. Бринья служила прекрасным примером обратного, и Дагни казалась вполне дружелюбной.

Он смотрел выше и выше, в то время как грифоны устраивались поудобнее на ярусах скальных выступов. Любопытные грифоны все заполонили, хоть Бринья и звала только глав семейств и короля.

Скол глянул на Бринью.

— Что будет?

— Встретишься с королем, — ответила она, тоже озирая собирающуюся толпу. — Тебе дадут слово, но помни, пожалуйста, что говорила Вальдис.

Над ними колыхались тени. Это грифоны кружили над головами и пикировали вниз. В тени скалы-колонны приглушилось пламя оперения Бриньи. Скол вновь подумал об ее окрасе и, вновь вглядевшись в собрание грифонов, осознал, что ни один из них не обладает драгоценно-сверкающими перьями Сверинова прайда.

— Спасибо…

— Говори как следует, — быстро сказала она. — Мне нужно на свой ярус.

Она оттолкнулась от скалы и, взмахивая, взлетела на шестой с вершины выступ. От наблюдения за высшими ярусами у Скола свело шею. Он увидел, как рядом с Бриньей приземлилась Вальдис и они о чем-то посовещались. Теперь представление Бриньи обрело смысл. Шестой ярус. Значит, те, кто сидели выше, обладали и более высоким рангом. Были ближе к королю.

— Так много, — прошептал Скол и глянул на Стигра, ожидая наставления.

— Я вижу, — дядя Скола описал хвостом низкую дугу; его черные перья смотрелись здесь так же чуждо, как смотрелась бы снежинка в красной пустыне. Все, кто собрались вокруг, цветами напоминали пустыню и дюны: красноватые, серые, золотистые грифоны и несколько серо-зеленоватых.

Спустя некоторое время Стигр все же произнес мудрые слова:

— Удержись от глупостей.

— Но о чем мне вообще говорить?

— Помни их слова. Мы из Чужеземья, — Стигр развернулся, и Скол подавил страх, глянув сначала на здоровый глаз дяди, затем на место выдранного. Этот глаз забрал грифон-Аезир. Синий Кадж, во время Завоевания. Гнездовой отец Скола. И теперь их обоих окружали враги.

«Но враги ли они для меня?»

Скол ожидал, медленно поводя хвостом, а к Шпилю слеталось все больше грифонов. По каменному полумесяцу разносились щебет, бормотание и крики, и скоро Сколу почудилось, что от эха у него вот-вот треснет череп.

«Один взмах крыла, — приказал он себе, — затем другой. Лапы ставь друг за другом». Стигр с поднятыми крыльями и взъерошенными перьями на шее, казалось, готов был ринуться в бой на первого же грифона, кто лишь чихнет в его сторону.

— Дядя, прошу тебя, — сказал ему Скол. — У нас тут есть друзья.

— Рад, что ты так считаешь, — прогрохотал Стигр, медленно складывая крылья. Скол притиснул когти к красной земле.

Над всей суматохой взметнулась тень, и по скалам прокатился оглушительный рык. Стигр вновь напрягся рядом со Сколом и поднял взгляд. Скол тоже посмотрел вверх. Обычный зверь сильно напрягся бы, чтобы разглядеть кружащего в небе, но острое зрение Скола показало ему хорошо сложенного пожилого грифона, бежевого с легким зеленым отливом в солнечных лучах. Эта зелень была не яркой, как у Хальвдена, старого соперника Скола, а приглушенной, как у пустынных трав.

«По окраске они скорее как Ваниры», — промелькнула бесполезная мысль в голове у Скола. Да, совсем как Ваниры. Но на этом сходства заканчивались. Строение тела, осанка и голос были Аезировы.

Песчаной окраски, с красивыми удлиненными пятнами вдоль маховых перьев и лоснящимися золотыми бедрами, последний грифон занял свое место, и с морды, побледневшей от возраста, вниз на Скола уставились светло-карие глаза.

— Я Орн, сын Тросвера, — объявил он. — Король прайда Рассветного Шпиля и Предела Зари на Виндеростской равнине.

От Орна веяло мудростью и силой, и Скол не увидел ни тени суровости и дикости, какими обладал взгляд Сверина. Он растянулся в низком поклоне и расправил крылья над камнями в знак уважения. Коротко фыркнув, Стигр поступил так же. Скол выпрямился и неуверенно подождал, улучив момент, чтобы сложить крылья. Он чувствовал себя очень маленьким. Над ним возвышалась скала. Шурша и обсуждая, на него таращилась по меньшей мере сотня грифонов, и каждый был вполовину выше Скола.

— Говорите, незнакомцы, — произнес король глубоким спокойным голосом, и скалы мягким эхом донесли его слова до Скола. Король взглянул на старшего, на Стигра. — Если вы нам друзья, вам здесь рады.

Скол попытался проглотить страх и ком, застрявший в горле. Стигр хлопнул его хвостом.

— Давай, — шепотом произнес он, наклоняя голову перед Сколом, чтобы все видели, кто из них главный.

Шорохи усилились. Но никто не заговорил: только не при короле Орне. Скол выступил вперед.

— Могучий лорд Орн, — обратился Скол, повысив голос, чтобы он донесся до короля.

Эхо швырнуло эти слова обратно, и он подпрыгнул от оглушительного крика. Среди грифонов пронеслась пара смешков. Скол сильно прижал уши, и его взгляд метнулся к Бринье, на ее ярус. Она не смеялась, но смотрела на него широко распахнутыми глазами, словно бы на безумца. Казалось, она спрашивала: неужели он не заметил, как прозвучали тихие слова Орна? Скол вновь перевел дыхание и попытался снова, уже потише:

— Милорд, — так было лучше. До него донесся собственный отраженный голос, ровный, негромкий и отвлекающий.

«Значит, вот так я звучу?» В сравнении с королевским его голос звучал слабо. Скол попытался вообразить, как в этом полумесяце говорил бы Сверин, и понял, что голос Красного короля сотряс бы камни.

— Я Раскол, сын Бальдра, — побежденного короля Серебряных островов.

На миг он собрался ослушаться Вальдис и просто объявить, кто он и чего хочет.

Но Скол не мог этого произнести. Внезапно он осознал, что они посчитают его врагом. Вальдис на это как раз и намекала. Теперь он понял: она нарочно все так обставила и сберегла в тайне свои сведения, чтобы удержать их со Стигром под контролем. Скол очень многого не знал. Что, если эти грифоны не были друзьями Перру с его кланом? Что, если семья Перра отвергла главенство Орна, как прочие кланы изгоев?

Так что ему придется придерживаться плана Вальдис, советов Вальдис, пока она не решит рассказать больше. «Я уже лгал, — мрачно подумал Скол. — И опять буду лгать, пока не узнаю, как здесь все устроено, а затем, если мне понадобится раскрыться, я так и поступлю. Какое дело этим сотням грифонов до проблем моей родины?» За то, что он прибыл с Серебряных островов, его вряд ли бы зауважали сильнее, чем за прибытие из Чужеземья, и Вальдис была особо тверда в убеждении, что Перра упоминать не стоит.

— Я прилетел с дядей, Стигром, сыном Рагра.

Прежде, чем кто-то вновь зашуршал или шевельнулся при упоминании их имен, Скол понудил себя продолжить, силясь не позволять себе отвлекаться на звук собственного нервного голоса:

— Мы прибыли из Чужеземья, чтобы попросить о месте в вашем прайде, — на этих словах ропот перерос в волну неодобрительных криков. — Вы обретете в нас способных воинов, — Скол заговорил громче, перекрывая шум, — умелых охотников…

Болтовня перешла в крики и требования, гам разросся, и Скол не мог его успокоить.

«Я следовал за пламенем звезд», — сказал было Скол и чуть не рассмеялся, когда от волнения у него свело горло. Пожилая самка со второго яруса сбросила с выступа россыпь камней и зашипела, как только Стигр и Скол отбежали от них в сторону. Эта была всего лишь галька, но этот выпад уже сообщил о многом.

— Прочь отсюда, бродячая погань!

Молодой самец с яруса пониже подхватил идею с бросанием камнями и, развернувшись, скинул обломок скалы, ударив им Стигра в лопатку.

— Хватит нам в гнездах чужаков!

— А ну, здесь и сейчас! — Стигр пригнулся, заложив уши.

— Нет, не надо, — произнес Скол, кружась, в то время как раздавались все новые и новые крики.

Он отчаянно поднял взгляд на Бринью, которая озиралась с широко раскрытыми глазами. Она повернулась и с мольбой обратилась к Вальдис, а та лишь спокойно наблюдала. Потом, после того, как Стигру пришлось увернуться от нового камня, Вальдис многозначительно посмотрела в сторону королевского яруса, словно бы подавая кому-то сигнал.

— Тихо! — хлестнул по камням голос самки. Говорила не Вальдис. Крики замолкли.

Говорившая выступила вперед, обойдя Орна. Она могла быть только его супругой. Она стояла во весь рост, бежево-золотистая, с такими голубыми и знакомыми глазами, что Скол ахнул.

— Дядя, — выдохнул Скол, и Стигр низко зарычал, призывая к молчанию.

— На вид эти двое мне нравятся, — объявила королева, и ее голос прозвенел среди камней. Высокая, как сам король, яркая, элегантная и красивая, она выглядела гораздо моложе Орна, но на много лет старше Скола. Ровесница его матери. Орн не перебил ее, но он с интересом наблюдал за реакцией Скола.

Скол не нашел, чего сказать, и, наконец, Стигр произнес за него:

— Мы ищем возможности доказать себя перед тобой и твоим повелителем.

Королева пригнулась, хлеща хвостом, словно охотница, и вонзила в Стигра и Скола взгляд льдисто-голубых глаз. Кьёрновых глаз.

— Д-да, — выдавил Скол, глядя на королеву, что так и не представилась. — С вашего позволения…

— Наступает зима, — сказала королева Орну, не сводя взгляда со Скола. — Чем навредят нам еще два набора когтей, милорд? Я верю, что леди Вальдис с племянницей привели нам достойных грифонов.

— Вот и славно, — согласился Орн, и его тихие слова поселили облегчение в сердце Скола, несмотря на то, что он все еще смотрел в знакомую морду королевы, наблюдал за ее знакомыми повадками.

Сразу же разразилась болтовня: кто-то говорил с любопытством, кто-то мрачно, а потом все звуки перекрыл молодой звонкий голос самца:

— Пару мгновений, милорд! Пару мгновений, моя королева! — болтовня стихла до перешептываний, а затем и вовсе сошла на нет. — С вашего позволения, у меня есть вопросы к этим бродягам.

Скол выследил его на широком красном уступе прямо под королевским ярусом. Грифон казался ровесником Скола, его широкие, по-соколиному полосатые крылья распахнулись с непринужденным высокомерием, а его морда напоминала по окрасу голубовато-серую железную руду.

Он встретил озадаченный взгляд Скола своим — проницательно-умным и скептическим.

— Если они и вправду бродяги.

Глава 21. Первый часовой

Как только юный воин-Аезир объявил, что у него есть вопросы, так выяснилось, что они есть и у остальных. Поднялся такой шквал грифоньих вопросов и криков, что король Орн распахнул крылья и распустил по пещерам всех, кроме лидеров главных семей прайда. Закат погрузил нижние ярусы Рассветного Шпиля в тень. Над камнями воздух мерцал от жара, но Скол учуял, как сочится ночной холодок, и ветер донес до него сладость чужих осенних цветов.

Скол и Стигр наблюдали, как дюжины грифонов вставали на крыло или молча уходили с краснокаменного полумесяца. Камни все еще отражали эхо.

Орн дождался, пока не замолкнут оставшиеся. Скол тихо наблюдал за ним. Потом он прищурился, изучая оперение короля. Его снова поразила обычная окраска местных Аезиров, и, как только в воздух поднялся последний из низкоранговых грифонов, Скол наклонился, чтобы пробормотать Стигру:

— Ты не заметил, что эти Аезиры…

— А сейчас, — прогремел Аезир, заговоривший ранее, — уже лучше.

Скол весь превратился во внимание, когда говоривший проскользил по воздуху вниз со своего яруса, расположенного под королевским. Вблизи Скол различил детали его сокольего оперения. Длинные маховые перья, как и бедра, были окрашены в рыжевато-коричневый, а морда отливала насыщенно-серым и черным с синевато-стальным оттенком. Мордой и мускулистым телосложением он чем-то напомнил Каджа, и Скол задумался, не связаны ли они кровно.

Сигрун обучала котенка-Скола древним преданиям и рассказывала, что много-много лет назад грифоны сильнее походили на меньших орлов и соколов. Их кланы, отметины и кровь были гораздо чище, но во Вторую Эру путешествия и новые союзы перемешали все рода. По одним лишь отметинам было почти невозможно судить о происхождении, хотя Скол все еще мог отличить Аезиров от Ваниров по телосложению и верованиям.

Грифон, спустившийся к нему, был Аезиром до кончиков перьев.

По его ярусу Скол рассудил, что это какой-то важный грифон, поэтому наклонил голову.

— Спасибо, что спустился поговорить со мной клювом к клюву, — Скол взглянул прямо в его удивленные глаза, и рядом Стигр утаил смешок за очередным раздраженным фырканьем. — Ты делаешь мне честь.

За тот миг, что потребовался грифону для переосмысления, вниз слетели и другие ведущие Аезиры, и Скол предположил, что они устали кричать. Сам Орн подступил к Сколу, и Скол вновь низко ему поклонился. К его облегчению, так же поступил и Стигр. Скол не привык к такому тихому поведению дяди, и это его нервировало.

«Он что, показывает им, что я главный? — но Скол совсем не чувствовал себя главным. — Я принц. Принц».

Но эти мысли вовсе не помогли ему сказать что-то путное или встать мордой к морде с высоким старым королем и десятком его грифонов.

Рядом с Орном стояла королева, чей ярый взгляд успокоился после отлета большинства грифонов. В стороне от королевы и позади Вальдис Скол заметил Бринью. Увидев, что Скол смотрит на нее, она моргнула и быстро отвела взгляд.

— Итак? — негромко спросил король Орн, как только все слетелись и расселись или же стали расхаживать вокруг Скола кругами, чтобы обозреть его со всех сторон. Скол пожалел, что не вычистил хвост тщательнее.

— Ваше Величество, — сказал грифон соколиной окраски, стоящий напротив Скола. — На мой взгляд, гладковаты они для бродяг.

— Мы просто охотимся лучше прочих, — парировал Стигр, смерив юного воина взглядом единственного глаза.

Скол отставил одну из задних лап, но затем, услышав фырканье Стигра, встал с достоинством и поднял крылья.

— Не знаю, почему ты задаешь нам вопросы. Король ведь уже предложил нам место в прайде.

«Я принц, — мысленно повторил Скол. Чем больше он об этом думал, тем вернее оно ощущалось. — Я принц. Принц в своем прайде. Сын короля, убитого королем. Я принц».

Тот, кто противостоял ему, обратил взгляд к Орну.

— Милорд, вы ведь им, разумеется, не верите!

— Верь нам, — отрезал Скол прежде, чем король, или соперник, или даже Стигр успели что-либо сказать. Он должен был доказать, чего стоит. — Уважай решение своего короля.

Глаза соперника широко распахнулись.

— Ты раздаешь мне приказы?

Ни король, ни королева не сказали ни слова, словно бы ожидая дальнейших событий. Так что взгляд Скола метнулся к Бринье, затем к Вальдис, которые наблюдали за ним, одобрительно сверкая глазами. Значит, ему следовало поступить по-Аезирьи и показать себя.

— Я бросаю тебе вызов, — поправил грифона Скол и ударил когтями о камень, расправляя крылья. — Раз уж это требуется.

Его соперник неверяще рассмеялся. Скол понимал, отчего. По росту соперник почти что равнялся Орну, на его задних лапах и лопатках выделялись мощные мышцы, его перья и мех сияли здоровым блеском. Скол сомневался, что даже среди грифонов, равных его сопернику по величине, нашлось бы много желающих рискнуть. Когда Скол ответил на смех молчанием, взгляд соперника метнулся к Орну.

— Милорд?

Выражение короля оставалось мягким, с небольшой долей нетерпеливости, а прочие оценивали Скола с неким жалостливым воодушевлением.

— Тебе бросили вызов, Асвандер. Ты принимаешь?

Грифон, Асвандер, посмотрел на Орна, затем вновь на Скола.

— Вы же не серьезно.

— Боишься? — предположил Стигр, и где-то позади собравшихся усмехнулась самка. Скол подумал, что это была Вальдис.

— Я принимаю, — огрызнулся Асвандер. — До первой крови или до сдачи.

— До первой крови или до сдачи, — подтвердил Орн.

Не успел Скол сказать ни слова, как Асвандер метнулся с расставленными когтями. Скол уклонился и ощутил, как орлиные когти царапнули его по хвосту. Остальные грифоны, включая Стигра, разбежались.

Скол развернулся и с криком прыгнул на Асвандера, в то время как рассудок вопил — безумие! Они врезались друг в друга и Скол, придавленный весом Асвандера, в отработанном падении расслабил мышцы, позволяя Асвандеру перевернуть себя. «У меня скорость, у меня скорость и пара трюков, он не ждет, что я его удивлю…»

Скол ударился спиной о землю и толкнул задними лапами Асвандера в живот. Асвандер закашлялся и упал вперед, его орлиные когти и грудь ринулись к морде Скола. Скол поймал переднюю лапу Асвандера, снова впечатал задние лапы ему в брюхо и, воспользовавшись весом падающего грифона, перебросил его на землю.

Вокруг них заклубилась сухая красная пыль. Вскочив, Скол как раз обнаружил, что Асвандер тоже быстрый, несмотря на размеры и мышцы. Он уже пришел в себя и рванулся вперед.

Он снова врезался в Скола, швырнул его на землю и с боевым воплем взвился на задние лапы. Скол подобрался, ударил по воздуху крыльями и, оттолкнувшись от земли, взметнул пыль Асвандеру в морду. Два взмаха — и он снова упал Аезиру на спину, зацепился когтями за суставы крыльев и с силой взмахнул, таща Асвандера назад, но при этом стараясь не проткнуть кожу.

Скол не хотел первой крови. Он хотел, чтобы надменный воин сдался.

Когда Асвандер рванулся вперед, силясь остаться на лапах, до ушей Скола донеслись смеющиеся кличи.

— По нашим меркам это так себе, — засмеялся самец.

— Две кроличьи шкурки на Асвандера, — издала клич Дагни.

— Принимаю пари, — сказала еще одна грифоница. Скол готов был поклясться, что это произнесла королева.

Он снова рванул — и тянул до тех пор, пока Асвандер не потерял равновесие и не рухнул назад. Скол оттолкнулся от земли, чтобы его не раздавило, затем развернулся в воздухе и тяжело рухнул, взгромоздившись на Асвандера и прижав когти к его груди.

— Сдавайся!

Асвандер огрызнулся и пнул обеими задними лапами Скола в живот. Скол изошелся кашлем, и черные вспышки замерцали у него перед глазами. Ему в лопатки вонзились когти, и его мир покачнулся и раскололся, когда Асвандер поднял его и бросил на землю. Голова Скола ударилась о камень, и он охнул, усердно моргая, чтобы прояснить зрение, а затем забил крыльями в попытке оттолкнуть Асвандера.

— Первая кровь! — выкрикнул Стигр. — Кончено!

Но Асвандер не закончил. Орлиные когти ухватились за длинную мышцу Сколова правого крыла, и он почувствовал жгучее растяжение, но, казалось, не мог пошевелиться так быстро, чтобы суметь вырваться.

Сквозь глухой звон в ушах прорвался зловещий вопль. Асвандер, бранясь, отпустил Скола. Перед Сколовыми глазами и ушами размылась дикая суматоха. Он вскочил, изо всех сил тряся головой, чтобы прояснить сознание.

Когда пыль рассеялась, он увидел Стигра, присевшего на задние лапы; когти одной из передних сжимали переднюю лапу Асвандера, чтобы его удержать, а когти второй стиснули Асвандеру горло. Скол уставился на грифонов, глотая пыль, и его охватило стыдом.

— Ты сдаешься? — от голоса Стигра веяло льдом. — Или пустить кровь?

Асвандер что-то пробулькал. Должно быть, «я сдаюсь», ведь Стигр с отвращением бросил его и подбежал к Сколу.

— Племянник, — выдохнул он, встретив взгляд Скола, а затем, убедившись, что Скол пришел в себя, осмотрел его на случай ран. — Как ты?

— Отлично, — пробормотал Скол. — Тебе не стоило этого делать.

— Он собирался сломать тебе крыло. Я видел. Грязный бой, — Стигр зарычал громче, чтобы все слышали. — Скол швырнул его на землю. Ломать крыло? Такие-то приемы здесь в чести?

— Нет, — сказала Вальдис, выступая вперед из стаи зрителей. Она не выглядела пораженной. — Вовсе нет. Ты пролил первую кровь, Асвандер. Дальше ты поступил неуместно.

— Ты мог победить, — прогрохотал король.

— Я разозлился, — возразил Асвандер, прижав уши.

Затем он осознал, что огрызнулся самому королю, и склонил голову. Видя, что все на него смотрят, и смотрят раздосадованно, он медленно пригладил перья. Он посмотрел на Скола, и такого выражения Скол от него совершенно не ожидал. Глаза Асвандера все еще искрились гневом, но на его морде читался и искренний стыд.

— Прости, бродяга. Я утратил себя в славном бою.

— В славном бою? — проскрежетал Стигр.

Чтобы сберечь мир, Скол решил на время поверить Асвандеру, хоть все еще и чувствовал растяжение крыла.

— Не называй меня бродягой, — сказал он. — Меня зовут Скол.

— Тогда отлично, Скол. А ты?

— Стигр. Ты раньше не слышал? — хвост Стигра в раздражении дернулся туда-сюда. — А ты кто?

Асвандера не задела колкость Стигра, и он обратился к ним обоим:

— Я Асвандер с берегов Острал. Второй ярус, — он поднял голову еще выше, — Рассветного Шпиля. Капитан королевской Гвардии и Первый часовой его величества Орна.

Скол замешкался. У них было так много имен и титулов. Серебряные острова вдруг показались такими маленькими. Такими простыми. Но в этом представлении Скол не услышал одного имени.

Асвандер не назвал своего отца. До этого лета Скола всегда считали сыном Сигрун. Безотцовщиной. Сыном безымянного побежденного воина. Теперь он знал, что его отец был королем. Асвандер тоже был молодым, ровесником Скола: может быть, старше на год. По какой-то причине Асвандер не назвал своего отца, и на один вдох Скол увидел в своем сопернике себя, и смог расслабиться, и в уважении наклонил голову, несмотря на бесчестную игру Асвандера.

— Хороший был бой, — тихо сказал Скол.

Удивление на морде Асвандера стоило этого момента смирения.

— Итак, — произнес Орн. — Вы познакомились с главой моей Гвардии. Я уважаю его суждение. Ты, проигравший бой. Есть ли у тебя для него ответ?

— Да, — сказал Скол, осторожно вытягивая крыло. Чуть-чуть растянуто, но не сломано. Утром он уже сможет летать, и больше ему ничего не требовалось. — Я отвечу, что сказанное нами остается правдой.

До Скола донесся странный запах, древесный и острый. Раньше он чуял его лишь однажды, когда огонь небес ударил в мертвое дерево на Вороньем Крыле и начался лесной пожар. Но у Скола не было времени об этом раздумывать.

Королева обогнула Орна и подошла к Сколу вплотную, расчищая место вокруг себя ударами хвоста.

— Хватит пушить здесь перья, в то время как подступает тьма. Все ли показали себя удовлетворительно?

Скол встретил ее чистый тяжелый взгляд, так похожий на Кьёрнов. На один невероятный миг он ощутил, что знал эту грифоницу. Он не посмел отвести взгляд прежде нее.

— Моя королева, — взмолился Асвандер. — Разумеется, ты видишь, что эти двое не во всем те, кем кажутся.

— Может быть, — промурлыкала королева, изучая морду Скола прищуренными глазами. — Но я не вижу в них дурного. И они, очевидно, прекрасные воины, — она внезапно развернулась и направилась обратно к королю, помахивая хвостом перед мордой Скола. — Даже ты должен это признать, Асвандер.

— Это блажь, — прорычал Асвандер. — Принять новую кровь на грани зимы…

— Угомонись, Приозерный, — сказала Вальдис, но взъерошенный Асвандер шире расправил крылья, привлекая больше внимания.

— Сир, как Первый часовой, я настаиваю: позвольте мне выгнать их вон. Они слишком хорошо сражаются, слишком упитанные, слишком бдительные. Я в жизни не видел таких бродяг. Я объявляю их шпионами и лжецами.

Сколу хотелось спросить, в чью же пользу они, по мнению Асвандера, шпионят, но это вызвало бы еще больше подозрений. Разумеется, даже бродяги знали о врагах Рассветного Шпиля. Бринья упоминала кланы изгоев и тех, кто не клялись Орну в верности.

— Ты ветром вывеянный слеток, — огрызнулся Стигр на Асвандера.

Когда он шагнул вперед, в ответ выступило шестеро грифонов, предостерегая: «Хватит» и: «Бой окончен». Асвандер бесстрашно развернулся к Стигру.

— Никакой дисциплины, еще и сквернословит, — произнес Асвандер. — Нам такой вовсе не нужен.

Стигр неверяще вскинул голову.

— Это у меня-то никакой дисциплины, ломатель крыльев?

Скол глянул на короля, а тот издал низкий тихий кашель.

— То, как ты сражался, показывает, что он прав, Асвандер. Но я доверяю твоим инстинктам.

— Ваше Величество, — спокойно произнес Скол.

Он обхватил когтями камень, сосредотачиваясь на земле, стараясь набраться сил у пустынного ветра и вспоминая, какую ощущал силу, паря над бескрайним морем. «Это не должно быть труднее». Воздух теперь наполнял запах древесного дыма, и это начинало отвлекать Скола, но вроде бы никто не беспокоился.

— Вы видели, как мы сражались. Позвольте мне доказать, чего я стою, в вашем прайде. Позвольте моему дяде показать себя. Даже если я вас не порадовал, он порадует точно. Он лучший воин из всех, кого я знаю.

Тишина.

Грифонам было нечего возразить после того, как на их глазах Стигр побил главу Гвардии за менее чем десять ударов сердца, и даже Скол сумел его повалить. Орн не возразил Сколу, но его морда выражала нечто похуже отказа. Жалость. «Он решил, что я несчастный бродяга, отчаянно пытающийся попасть в прайд. Как понимаю, сейчас это даже к лучшему».

Скол не отводил прямого взгляда от короля. Орн не казался неумным грифоном.

— Позвольте мне доказать себя, позвольте мне оберегать вас, охотиться для вас, доказать себя.

— Позволь ему, — сказала королева в унисон со Сколом.

Он задался вопросом, почему ей так не терпится, чтобы они со Стигром вступили в прайд, и вспомнил, что Вальдис заранее улетела для разговора с королевой. Скол опасался, что его затянут в какой-то клубок местных интриг, но он не стал бы прямо сейчас возражать королеве: только не сейчас, когда ее очевидное стремление совпадало с его собственным.

— Мой супруг, — напела она королю, — по крайней мере, это будет интересно.

Их вновь окутала тишина, полная вечернего ветра и обескураживающего запаха дыма.

— Очень хорошо, — наконец, произнес Орн.

Асвандер высоко вскинул голову.

— Что же, в моей Гвардии его не будет.

Не успел Скол придумать возражение, как тихий голос предложил:

— Он может охотиться с нами.

Из-за королевы выступила Бринья, а рядом с ней — Дагни. Скол с благодарностью посмотрел на Бринью, но она не встретила его взгляд.

Асвандер развернулся к ней с таким видом, будто бы его предали.

— Бринья!

Она кинула в его сторону быстрый раздраженный взгляд, но король сомкнул клюв, и грифоны снова замолкли.

— Замечательно. Что насчет тебя?

Моргнув, Скол понял, что король обратился к Стигру. Старший черный грифон поднял голову и встретил взгляд короля, затем с вызовом развернулся к Асвандеру.

— Ваше Величество, я буду служить в Гвардии.

Асвандер выглядел готовым к спору, но что-то в позе Стигра и грозном наклоне его головы заставило грифона вместо этого лишь кивнуть. Скол пожелал себе хоть крупицу свирепости своего дяди.

— Прекрасно, — сказал Орн, оглядываясь в поисках новых возражений. Таковых не нашлось. — Вальдис, — позвал он. Она прошла к нему. — Ты привела их сюда. Покажи им жилище на нижних ярусах. Наступает ночь, и нам следует быть внутри.

— Погодите-ка, — пискнула Дагни, и, к удивлению Скола, даже король с королевой терпеливо взглянули на нее. — Скол проиграл Асвандеру, но Асвандер проиграл Стигру. Это что значит?

— Это значит, что ты должна мне две кроличьи шкурки, — ответила королева.

Дагни фыркнула, насупилась в сторону Скола, затем, неверяще, в сторону Асвандера, а потом поклонилась королеве. На этом королева, король и большая часть старейшин встали на крыло и отправились к логовам. Дагни, бормоча, последовала за ними.

Бринья украдкой глянула на Скола, а Асвандер повелительно посмотрел в сторону Стигра.

— Бродяга. Явишься на Ветровой Шпиль с рассветом.

Стигр наклонил голову, в то время как Асвандер развернулся и, покидая всех остальных, поднялся в небо.

Скол посмотрел на Стигра.

— Что такое Ветровой Шпиль?

— Откуда я знаю? — проворчал Стигр. — Но я вовсе не собираюсь спрашивать у этой вспушенной сойки, не так ли? Разыщу. Обо мне не беспокойся. Оставайся на своем ветру, племянник, и помни, зачем ты сюда прибыл.

Как только он это произнес, они оба осознали, что Бринья все еще здесь. Вальдис уже уходила, и ее сопровождал грифон постарше, ведя спор обо всем случившемся. Скол слышал, как скрежетал и постукивал клюв этого грифона, когда он бормотал сам себе о тех деньках, когда они попросту гоняли бродяг и этого не требовалось обсуждать на собрании. Вальдис успокоила его и отослала прочь, а Скол посмотрел на Бринью.

— Спасибо за помощь, — нерешительно произнес Скол. — Куда мне завтра явиться?

— Я тебя приведу, — Бринья перевела взгляд со Стигра на Скола и скептически отвела назад ухо. — С вами все будет в порядке?

— Конечно, — ответил Скол, не дожидаясь Стигровых грубостей. Он пристально взглянул на прищурившегося Стигра. — У нас хороший опыт во вранье.

Стигр низко зарычал.

— Племянник.

— Надеюсь, вам не придется врать всю зиму, — смягчила Бринья, хотя от рыка Стигра она, защищаясь, отставила заднюю лапу. — Так было лучше всего. Обещаю, как только вы докажете, чего стоите, Орн одарит вас всем необходимым. И еще у вас тут есть друзья.

— Какие еще друзья? — Стигр обвел взглядом скалистые утесы. — Много ты даешь невнятных обещаний.

Скол проследил за его взглядом и, щурясь, склонил голову набок. Все гнездовья Рассветного Шпиля окутывал странный оранжевый свет, будто бы закат еще не истаял. Странные скачущие тени заполняли трещины и смещались по стенам — но раз Бринья не подпрыгивала от страха и не пугалась их движения, Скол заставил себя стоять смирно.

— Королева, — твердо сказала Бринья. — Вальдис. Я. И даже Асвандер. Королева очень обрадуется, узнав, что ее сестра вместе со Сверином и их котенком проделала полет через море.

«Значит, я не сошел с ума. Королева — сестра Свериновой супруги. Вот почему она выглядит так знакомо». Скол и Кьёрн росли со знанием, что Кьёрн пошел в мать, но Скол не знал, насколько сильно — и не знал, что у супруги Сверина была сестра.

Скол посмотрел Бринье в глаза.

— Останется ли королева нашим другом, когда узнает, что ее сестра мертва?

Бринья пришла в замешательство.

— Если ты и правда брат-в-полете Кьёрна, то да, она будет тебе другом.

— Что это еще за свет? — прошипел Стигр, и Скол ощутил облегчение, узнав, что ему не померещилось.

Бринья моргнула, потом рассмеялась и распахнула крылья, показывая, что им вновь следует взглянуть наверх. Скол поднял голову, и его взгляд проследовал ввысь по высоким стенам, по скальным выступам, покрытым загадочными летящими тенями. Низкий тревожный гул вырвался из Стигровой груди.

Огненные пятна мерцали на вершине каждой колонны и каждого острия, вдоль скалистого гребня самого Рассветного Шпиля. Костры горели и на земле примерно через каждые десять прыжков, проливая свет на все вокруг.

— Тиров клюв, — пробормотал Стигр, прижав уши от чистого ужаса. — Что это за ворожба?

Скол не понимал, почему дядя так к этому отнесся. Им был известен огонь с Разбросанной Гальки или от ударов огня небес, что раскалывал стволы сосен и иногда поджигал густые чащи на Серебряных островах. Такой огонь был опасным, диким и не поддающимся контролю; он был безымянной силой Первой Эры, подобно ветру и морю.

Но огонь из грифоньих гнездовий Виндероста, поддерживаемый растопкой из древесины, освещающий скальные стены, колонны и ручей, радовал сердце Скола.

— Никакой ворожбы, — ответила Бринья теплым от восхищения голосом. — Величайший подарок Тира. Его свет, его тепло — на всю ночь. Годы тому назад Чужеземье опустошила ужасная гроза, и мы увидели огни. Они горели дни напролет, и мой отец с остальными грифонами, наконец, поняли, что нам послал их Тир. Мы собрали пламя с помощью тех самых веток, на которых оно горело, и с тех пор мы узнали о нем больше.

— Невероятно, — Скол не сводил взгляда. Он наслаждался безукоризненным жаром летнего дня, хотя сквозь запахи древесины и дыма ощущался мороз, крепчающий за пределами гнездовья. Если бы только удалось обуздать огонь для Серебряных островов: от того, какие возможности это открывало, у Скола вскружило голову.

Тогда им никогда не пришлось бы больше бояться долгих, темных и леденящих зим.

— Мы не знаем, как создавать огонь, — сказала Бринья. — Так что его нужно поддерживать.

— Чего ради? — требовательно спросил Стигр. — Это неестественно. Тьма и свет — вот путь.

Бринья повернулась к нему, складывая крылья. На ее прекрасной мордочке оранжевый свет граничил с резкими тенями, из-за чего она казалась строже и отдаленнее: примерно так Скол воображал себе вечную Тьёр. Он вздрогнул, не сводя с ее морды глаз, как и Стигр.

— Когда ты действительно узнаешь, какую опасность таит темнота Виндероста, ты полюбишь огонь, — она с любовью подняла взгляд к факелам, кострам и пятнышкам света, заполнявшим гнездовья. — На Рассветном шпиле никогда не заходит солнце.

— Дочь Мара, — огрызнулся сухой голос. Все трое вздрогнули и взглянули исподлобья. Вальдис вернулась, обнаружив, что Скол и Стигр не последовали за ней. — В гнездо. Тебе не следует беспокоиться об этих двоих до рассвета.

Бринья удивленно прищурилась, но без слов изящно развернулась и дважды подпрыгнула, прежде чем взлететь в воздух. Скол наблюдал, зачарованный тем, как свет пламени подрагивает на ее рыжеватых крыльях и как ложатся на них резкие тени.

— На сегодня хватит, — сказала Вальдис. — Со мной, вы двое. Сюда.

Она развернулась, и Скол со Стигром отправились следом. В то время, как взгляд Стигра, наблюдающего за тенями, опасливо блуждал вдоль стен, Скол изучал перья Вальдис. Он подумал о крыльях Бриньи, о их насыщенно-рыжем окрасе, о легких отблесках, отброшенных высшим созданием. Затем он подумал о красном Сверине и о том, как выглядело бы его оперение в свете костров.

— Дядя, — как можно тише прошептал Скол. Уши Вальдис не шевельнулись. Если она и слушала, если ей и было дело, она не подавала виду. Стигр оторвал взгляд от костров. — Ты заметил… ты осознал, что никто из этих Аезиров не окрашен так же ярко, как Сверинов прайд?

Стигр замедлился, затем дернул головой.

— Знаешь, я ведь слеп лишь наполовину.

— Я лишь хотел сказать, я думаю, что же это…

— Это знание поможет тебе обрести королевство? — яростное бормотание Стигра грозило перерасти в крик. — Это знание поможет тебе избавить Серебряные острова от Аезиров?

— Я не…

— Оставайся на своем ветру, — предостерег Стигр. — У нас лишь одна причина, чтобы здесь находиться. Твое видение. И нам вообще не стоило бы сюда прилетать, и уж тем более доказывать себя перед этим прайдом.

У Скола стиснуло нутро и напряглись крылья. Не успел он ответить, как Вальдис остановилась и указала когтями на неприметный пролом в скалистой стене. Его ширины как раз хватало, чтобы туда протиснулся грифон.

— Можете гнездиться здесь.

Она произнесла это так, словно бы представила им просторную пещеру, пропитанную ароматом сосны и уложенную мягкими шкурами. Стигр повернулся, чтобы рассмотреть темный пролом, и дважды принюхался. Скол уже уловил вонь старых крысиных костей и плесени.

Стигр кашлянул.

— Передай королю, что его щедрость не знает границ.

Вальдис спокойно его изучила.

— Передам, — она уже собралась уходить, но остановилась и оглянулась на Стигра. — Мало что впечатляет меня, сын Рагра. Если для тебя это что-то значит. Отдохни как следует.

Она оставила их, а грифоны все стояли, оглядывая пещеру и пляшущие на скалах костровые тени.

— Что бы это значило, — требовательно сказал Стигр, взъерошивая перья.

— Думаю, это был комплимент, — сказал Скол, уже уставший от поведения Стигра.

— Будто бы мне нужны комплименты. Еще и от Аезира. Еще и от нее.

— Думаю, ее восхитило то, как ты побил Асвандера, — добавил Скол, просто чтобы заострить на этом внимание. Он никогда не видел своего дядю таким воинственным или вспыльчивым. Скол пытался отнестись к нему с пониманием, ведь он нуждался в поддержке и силе Стигра; и пытался напомнить себе, что привел Стигра в логово его заклятых врагов. — Дядя…

— Отдохни как следует, — сказал Стигр, сделав шаг вперед, чтобы протиснуться в логово. — Чую, завтра нам предстоит длинный день.

***

В сон Скола ворвались стылые зимние ветра, сбив его со звездного неба в снежную метель. Скол не мог прояснить, вернулся ли он в Белые горы или же это Виндерост замело снегом, но перекатился на лапы, чтобы встретить буран грудью. Что-то прижало к земле его орлиные когти и задние лапы, и он больше не смог пошевелиться.

Он стоял, дрожа, распахнув крылья и глядя на белую стену.

В белом хаосе обозначилась тень. Что-то продиралось вперед сквозь бурю. У Скола колотилось сердце.

На миг он решил, что увидит сову, или Катори, или даже ворона, и приготовился назвать друга по имени.

Но он не знал, как назвать то, что вырвалось из бури.

Темное, кричащее создание рванулось из белой мглы и прежде, чем его удалось разглядеть, повалило Скола. Скол, задыхаясь, ударился о землю; его лапы сцепились, и он не мог заслониться от полного ненависти, скрежещущего рыка существа. Оно ушло, оставив его в холодной темноте, но рев все звучал и звучал.

Кто-то позвал его. Скол с усилием прислушался к голосу.

— Скол. Раскол! Вставай!

Скол вынырнул из сна. Бринья отпрыгнула, когда он вскочил на лапы и его крылья врезались в скалистые стены по обе стороны тесного логова.

— У тебя был кошмар! — Бринья пригнулась, избегая Сколовых крыльев.

— Что это за звук? — спросил Скол, бездыханный и едва осознающий, что больше не спит. Жуткий рык из сна так и не затих. Он эхом отдавался издалека, его разносил по Виндеросту самый настоящий рассветный ветер.

— Враги, — тихо сказала Бринья, и ее взгляд устремился к выходу из Сколовой пещеры. — Но днем их бояться не стоит.

Ни один страж не забил тревогу, и казалось, что из всех грифонов этот звук разбудил лишь Скола. Какой бы зверь ни ревел перед рассветом, прямо сейчас он не представлял угрозы.

И все же он был угрозой.

— Расскажи мне, что это, — потребовал Скол, расправляя крылья. — И где Стигр?

— Когда я пришла, его уже не было, — ответила Бринья, игнорируя первый вопрос. — Наверное, улетел к Асвандеру. Уже рассвет. Время идти на охоту, — она развернулась к выходу, подергивая хвостом.

Скол не двинулся с места.

— Я хотел бы с тобой дружить, — сказал он. — Но, если ты не расскажешь, кого или что из себя представляет этот враг, я выясню сам.

Бринья остановилась и обернулась.

— Раз ты зовешь себя братом-в-полете Каярова правнука… ну, я удивлена, что ты не знаешь. Мы об этом не говорим. Спроси меня снова, и я подыщу тебе более подходящее занятие.

Скол насупился, но последовал за ней под утренний свет. На горизонте засияла оранжевая заря, и рев затих: остались лишь голоса просыпающихся грифонов и щебет птиц на ветру.

Глава 22. Первый мороз

Вой ветра, отраженный от скал, вырвал Кьёрна из смутного сна об его первом гнезде, окруженном красным камнем и ускользающим сладким травянистым запахом. Он взметнулся, подергивая хвостом и принюхиваясь. Сладкий запах травы исчез, замещенный морозом и морем. Рядом Тейра с фырканьем закопалась поглубже в их общее гнездо. Леденящий холод лишал воздух жизни, и ветер завывал на изрезанных склонах гнездовых утесов.

Кьёрн, наклонив голову набок, проследовал к выходу.

— Ты чего-нибудь слышала?

— Ага, — пробормотала Тейра, заслоняя морду когтями. — Как по моей пещере шастает здоровый такой вепрь.

Кьёрн, прислушиваясь, высунулся наружу. Заря, длинная розовая полоса под облачным покровом, окрашивала небо в светло-серый. Кьёрн вздрогнул. Тейра и другие грифоны с Ванировой кровью уже отрастили зимнее оперение — длинные мягкие перья, что почти закрывали орлиные когти и подобно гривам лохматились вдоль шей. Кьёрн всегда считал, что у самок это выглядит красиво, а у самцов — завидно, однако некоторые шептались, что так полукровки выбиваются еще сильнее.

— Я что-то слышал.

— М-хм.

Кьёрн склонил к ней ухо, а затем в раздражении выпрыгнул из пещеры в утренний воздух. Кьёрна хлестал холодный ветер, и он с трудом набирал высоту над бронзово-черными утесами. Взмыв над краем, он очутился в белом мире.

Иней, насколько Кьёрн мог окинуть взглядом, покрывал землю, деревья и скалы. Холмистая равнина выше гнездовых утесов простиралась в белизне и безмолвии, переходя в замерзшие холмы по берегам Бегущей-в-ночи и, дальше, в Белые горы. Перед глазами Кьёрна поднимались облачка его собственного дыхания, и от каждого взмаха ему под перья вонзался холод.

Голоса мягко отражались от скал и воды. В такую погоду на гнездовых утесах было трудно хранить секреты. Кьёрн навострил уши и увидел своего отца, безошибочно красного и огромного, вместе с Хальвденом, что выделялся яркой зеленью на фоне густого инея. Они разговаривали.

И ели. Земля между ними покраснела под разорванной тушей самки карибу.

Кьёрн тихо пикировал, словно сокол, пока не рухнул между ними. Он вырвал из отцовских когтей бедро карибу и отшвырнул в сторону.

— Отец! Что это значит? Ты тут ешь свежее мясо, пока прайд голодает, охотясь на волков?

— Успокойся, Кьёрн, — предостерег Сверин, вздыбив алый пернатый воротник. — Ты не знаешь…

Кьёрн развернулся и стал надвигаться на Хальвдена, поднимая крылья и хлеща хвостом.

— А ты. Ты должен добывать еду для своей супруги, носящей твоего котенка. Скоро она совсем не сможет охотиться.

Взгляд Хальвдена скользнул к королю. Кьёрн развернулся обратно к Сверину, который распахнул крылья в ответ на угрозу.

— Кьёрн. Прекрати.

— Скоро никто из них не сможет охотиться. Останемся лишь мы и старые самки, и никому из нас не хватает жира, чтобы противостоять зиме. Хотя теперь, глядя на тебя, отец, я думаю, ты-то довольно гладок.

Краем глаза Кьёрн увидел, как собираются грифоны. Юные и пожилые; и кто-то еще подлетал.

— Все, ты закончил? — прорычал Сверин.

Кьёрн прижал уши.

— Да. Объясни все это.

Хальвден зевнул и принялся изучать свои когти.

— Милорд, могу ли я продолжить, пока ты будешь все разъяснять высокоуважаемому принцу?

— Да, Хальвден, — Сверин не сводил глаз с Кьёрна. — Благодарю.

Хальвден бросил в сторону Кьёрна самодовольный насмешливый взгляд, после чего продолжил раздирать тушу.

— Стоило бы тебе поразмыслить о доверии отцу, — пробормотал он, а затем протолкнулся мимо Кьёрна, утаскивая еду.

К удивлению Кьёрна, как только приблизились слетки и старики, Хальвден стал раздавать им куски мяса.

Жар бросился Кьёрну в морду и скрутил ему нутро.

— Отец?

— Жена Эйнарра посоветовала нам одно стадо в предгорье, — произнес Сверин холодным голосом. — И избранные охотницы отправились рано утром, чтобы принести столько, сколько возможно.

Повесив голову, Кьёрн согнулся в низком поклоне.

— Почему ты мне не сказал?

— Не было возможности. Все запланировали поздно вечером. Я полагал, это послужит вам с Тейрой приятным утренним сюрпризом. В последние дни она казалась слишком усталой, так что мы решили не вовлекать ее в эту охоту.

Кьёрн сильно подогнул пернатый хвост и прижал голову к инею; его тошнило от самого себя.

— Ты и вправду считал, что я поем прежде, чем накормить свой прайд? Должен ли я объяснять тебе свои действия?

— Нет, — прошептал Кьёрн, хотя это бы не помешало. — Я лишь… когда я увидел…

— Не заикайся, — сказал Сверин.

Кьёрн вздрогнул, а затем, поняв намек, стряхнул с головы иней и снова встал прямо, встретив отцовский взгляд с той малой долей гордости, на какую его хватило.

— Прости меня, — Кьёрн вновь оглянулся и заметил, как взмывают грифоницы с мясом в когтях. Хорошая охота. Тейра будет удивлена и довольна. Если бы Кьёрн лишь немного подождал, прежде чем предположить худшее, то утро выдалось бы и вправду чудесным, несмотря на холод. — Не прячь меня, отец. Включай меня в свои планы. Я доверяю тебе. Просто этим летом ты был сам не свой, и я знаю, что зимой тебе приходится трудно. И отец, я не до конца доверяю Хальвдену, — он не собирался произносить последнюю фразу, но все же она вырвалась, и Кьёрн испытал облегчение.

Какое-то время Сверин смотрел на него, затем повернул голову набок, призывая Кьёрна следовать за собой подальше от собирающегося прайда.

— Если я и был сам не свой, — тихо произнес он, — то лишь потому что меня предали. Как предали и тебя, Кьёрн. Скол лгал всем нам. Нас раскололи обман его матери, и обман Сигрун, и его собственная ложь.

Кьёрн ступал медленно, его мышцы окоченели.

— Я знаю.

— После такого трудно довериться вновь, — сказал Сверин, глядя в свинцовое небо. — Я знаю, что Хальвден временами бывает заносчив, но он молод. Не забывай, что этим летом он потерял обоих родителей. Ты знаешь, каково терять мать.

Это был удар. Кьёрн сощурил глаза и, сделав усилие, оставил уши торчком, чтобы не выглядеть враждебным.

— Подумай, — сказал Сверин, дав ему время проникнуться к Хальвдену симпатией, — что однажды тебе захочется иметь рядом с собой нового брата-в-полете.

Кьёрн сузил глаза. «Это что, план Хальвдена? Стать моим братом-в-полете? Я ему даже не нравлюсь». Он заставил себя принять расслабленный вид и наклонил голову.

— Я подумаю.

Сверин посмотрел на него искоса. Они прошли на край утеса и встали там, слушая грохот ледяных волн. Скоро вода понесет куски льда. Скоро станет так холодно, что и помыслить трудно. Кьёрн подумал о Сколе, падающем в море, и содрогнулся.

— Ты помнишь ее? — спросил Сверин: его голос переменился, стал тише. Кьёрн украдкой оглянулся. Взгляд Сверина был твердо прикован к морю.

— Помню… — Кьёрн осекся, чувствуя себя глупо. Когда Сверин глядел в открытое море, он думал не о Сколе. — Да, конечно. Чуть-чуть. Я бы узнал ее запах и голос.

— Хорошо, — прошептал Сверин и резко отвернулся от волн.

— Отец…

Но выражение Сверина сделалось каменным, и Кьёрн увидел, что он наблюдает за разделом мяса. Там, среди охотниц и прочих грифонов, толпящихся в ожидании еды, стояла Рагна, словно призрак посреди инея.

Кьёрн испустил шипение.

— Зачем ты ее оставил, если так ее ненавидишь?

— Что за ранний мороз, — пробормотал Сверин, погружая когти в белизну. — Он кажется неестественным.

Кьёрн услышал хруст в тот миг, когда могучие когти пробили мерзлую землю, раздирая торф и землю, как плоть.

— Отец…

— Проверь, честно ли делит Хальвден, — сказал Сверин. — Мне нужно управиться кое с какими делами.

Не успел Кьёрн спросить, с какими, Сверин отпрыгнул и бросился в небо, хлопая крыльями в сером воздухе. Кьёрн вздрогнул от холода, порожденного этими взмахами.

***

— Поскольку я целительница этого прайда! — огрызнулась Сигрун, когда Хальвден спросил, зачем она потребовала больше мяса. — Заносчивый ты кривляка. Когда я понадоблюсь твоей супруге в родах, ты тоже начнешь задавать мне вопросы?

— Не угрожай мне из-за моего супруга, — между ними проскользнула Кенна.

Все вокруг, слетки и старшие, остановились, чтобы взглянуть на срыв Сигрун. Сигрун, обычно такой тихой. «Разве они не заметили, что к этой убоине не слетаются ни во́роны, ни воро́ны? Даже им понятно, что нам нужно мясо, и у них есть жалость». Она испугалась, что в скором времени сами острова отвернутся от Сверинова прайда, и тогда добыть мясо вообще не получится.

— Хальвден, — сказала Кенна. — Конечно, раз уж она целительница, Сигрун знает, что понадобится ей позже.

— Замечательно, — пробормотал Хальвден, швырнув Сигрун спорные куски мяса. — Позже, пока не сгниет? — и он с гордым видом отправился туда, где шел очередной спор.

— Спасибо, — пробормотала Сигрун Кенне, а та распушила фиолетовые крылья.

— Я имела в виду ровно то, что сказала, и все. Тебе досталось все, что нужно?

Сигрун в ответ наклонила голову. Ее ожидала единственная трудность — найти время, чтобы засолить мясо, не попавшись никому на глаза. Кенна отошла, чтобы помочь разрешить иные споры, и затем Сигрун с облегчением увидела, как Кьёрн присоединился к Кенне в качестве посредника. Она подхватила накопленное мясо и развернулась, едва не столкнувшись с Рагной.

— Сестра, — поприветствовала Рагна с неуместным весельем на морде. — Как все продвигается?

— Этой ночью мне нужно на побережье.

— Могу помочь отвлечь внимание, — она обвела прайд взглядом. И остановила его на Кьёрне. — Думаю, сын Сверина в обиде на меня.

— Разумеется, да. Рагна… — Сигрун глянула по сторонам, но никто их не слушал, все стремились получить свою долю мяса. — Я знаю, почему Сверин терпит меня, но почему вернулась ты? Почему он позволил тебе остаться? Этим летом я просто поверить не могла, когда он ничего не сказал о твоем возвращении.

Уши Рагны отдернулись, а взгляд стал затуманенным.

— Он ничего не сказал, потому что в его глазах я — ничто. Для него мой наследник мертв. А мое убийство или изгнание поднимет бунт.

— Поднимет ли?

В ответ на эти слова выражение Рагны изменилось, и она уставилась на Сигрун, а та огорченно опустила голову.

— Я лишь о том, что он изгонял и других. Многих. Ты точно говоришь мне правду?

— Я говорю тебе все, что в силах сказать, — тихо произнесла Рагна. — Остальное — дело чести, — она встретила взгляд Сигрун. — Ты понимаешь.

Сгорая от любопытства из-за нового открытия, что у Рагны есть от нее секрет, Сигрун смогла произнести лишь:

— Да, — она понимала тайны, но это было уже чересчур, и у нее вырвалось: — Хотела бы я, чтобы ничего этого не случилось. Иногда мне хотелось бы, чтобы мы спрятали Скола, как желал Стигр, и позволили Стигру растить его, собрать прочих Ваниров и…

— И? — подсказала Рагна, сильно понизив голос. — Обрушиться на крыльях войны, бросить вызов завоевателю, который уже победил нас? Потерять еще больше жизней? Разорвать прайд, состоящий из полукровок и друзей?

— Завоеванных друзей.

— А если бы Стигр прилетел, и они с Каджем вновь вступили в бой? — Рагна наклонила голову, и Сигрун притиснула крылья к бокам, прекрасно зная, что много дней назад подруга говорила обратное.

Сигрун сочувствовала Сколу, что разрывался между двумя прайдами. «Или теперь мы один израненный прайд?» Рагна медленно кивнула, прочтя выражение ее морды.

— Чьей бы ты желала победы? Первой любви? Или истинного супруга?

Сигрун не смогла ответить, и она понимала, что именно это и подразумевала Рагна.

— Но даже сердце Скола разорвано. И Кьёрна. Иногда я хочу рассказать ему, просто рассказать, что Скол жив, и что он вернется, и… — она вновь не смогла закончить. Что скажет Кьёрн, узнав, что Скол собирается вернуться и объявить права на Кьёрновы острова? — Зачем мы поступили именно так?

— Потому что, — сказала Рагна, метнув взгляд к морю, — таким было видение Бальдра. Это он надеялся, что между нами наступит мир, что через его сына придет равновесие. Он спросил, смогу ли я это сделать — вырастить Скола среди Аезиров. Это было его надеждой и предсмертным желанием.

Сигрун моргнула ей в ответ.

— Перр убил его над водой. Он умер в море. Как ты узнала его последнее желание?

Взгляд Рагны был полон тоски.

— Ох, Сигрун. Мы не могли победить. Войну стоило как-то закончить, и ты же знаешь Бальдра. Он знал себя. Думаешь, он правда верил, что переживет бой с Красным Перром?

Рагна тряхнула головой и затем оставила Сигрун, оставила ее стоять в снегу с мясом карибу, исходящим паром у лап. Она безучастно стояла, представляя скромного серого короля в его последнюю ночь, рассказывающего тайну своей супруге, а затем вступающего в бой, в котором, как он отчетливо понимал, ему было не победить.

Именно тогда Сигрун осознала, впервые со времен Завоевания, что вместо того, чтобы принудить прайд к побегу или привести сражение к трагическому кровавому концу, Бальдр Летящий-в-ночи пожертвовал собой, чтобы закончить войну.

Глава 23. Ущелья Вольдсом

Утренний ветер, пропитанный сладостью, ударял Сколу в морду и подталкивал его под крылья. Вместе с Бриньей и ее отрядом охотниц Скол парил к сегодняшним охотничьим угодьям. Его все еще тревожил сон о ревущем ночном чудовище, как и пробуждение, в котором кошмарные звуки оказались правдой.

— Охотники! — Вальдис перекричала ветер. — Сегодня мы налетаем на ущелья за козами. Внимательнее с орлами!

Вальдис разделила отряд надвое, поставив Бринью во главе охотников, заходящих с ветровой стороны каньона.

Скол уставился вперед, на меньшие каньоны, ответвляющиеся от громадного ущелья, что отделяло Чужеземье от Виндероста. Он никогда не враждовал с орлами Серебряных островов и даже толком с ними не общался. Возможно, местные орлы крупнее и разумнее. Он оглянулся, чтобы задать вопрос Бринье, и обнаружил, что она уже накренилась к рассветному ветру.

Скол стиснул клюв и резко развернулся, чтобы ее нагнать.

— Какие орлы тут водятся?

— Хищные и летучие. Ну а на Серебряных островах они какие? — она изучила взглядом горизонт и добавила: — Будь начеку. Проявишь себя здесь — и получишь от Орна больше свобод и признания.

Скол стиснул когти, вновь чувствуя себя слетком на первой охоте. Его взгляд пересек каньон. Вдали он увидел кружащие точки. Орлов. Конечно, птицы не полетели бы в такую даль, чтобы помешать грифоньей охоте.

— На ветровые выступы! — выкликнула Сигга, серая грифоница, которую встретил Скол в первый день.

Скол взглянул туда и пропустил резкий продуманный поворот, который Бринья с Сиггой проделали в сторону ветрового края каньона.

Когда он догнал, Бринья проронила разочарованный вздох.

— Внимательнее, — приказала она. — Знаю, что ты самец, но я все-таки ожидаю, что ты за нами угонишься.

Скол в смятении пригнул уши.

— Угонюсь.

Он был лучшим летуном Серебряных островов. Он мог удержаться в строю.

Бринья низко зарычала, и, когда она подобралась перед снижением, Скол заметил подергивание ее хвоста. В этот раз он предвосхитил маневр и не отстал, искусно повторив движения ее крыльев. Вальдис, Дагни и третья охотница, незнакомая Сколу, опустились ниже, чтобы не дать козам разбежаться.

Скол, Бринья и Сигга снижались тесным клином прямо на отдаленную стену каньона. Скола захлестнуло ветром, запахло шалфеем и непонятными цветами. Затем — теплой скалой. Из глубины, от притока большой реки, источившей слоистые скалы и создавшей каньоны, поднимался водяной запах.

Снова взглянув на стену, Скол выследил коз. Миниатюрные, с крепкими передними ногами, они красовались толстыми завитыми рогами, напомнившими Сколу морские раковины. Их рыжеватые шкуры сливались со стенами каньона, и Скол восхитился тем, как козы удерживаются почти вплотную к отвесным скалам.

— Скол! — и Скола охватил трепет, когда Бринья назвала его по имени. — Атакуй с фланга!

То же указание она выкрикнула и Сигге. Грифоны разбили клин и спикировали с трех сторон, не давая козам рассеяться по скалам.

От близости добычи в груди у Скола пробудился охотничий азарт, и он вытянул когти, ожидая указаний Бриньи.

Орлиный вопль прервал его сосредоточенность, и спину Скола пронзило болью. Птичьи когти ухватились за сустав крыла, в морду замолотили крылья, и Скол, защищая горло, едва успел врезаться клювом в клюв атакующего орла.

— Орлы! — клекот Бриньи отразился от стен каньона. Они бесшумно напали с высоты.

Если бы Скол не попал под нападение, он бы рассмеялся. Конечно же, орлов было не сравнить с грифонами. Они были вчетверо мельче, без передних лап — явно слабее.

Скол отбивался от самки, что вцепилась в его сустав и щелкала клювом, целясь в горло. Меньший орел-самец налетел снизу, атакуя Скола в живот, а еще один самец полоснул по бедрам. Смеяться расхотелось, когда Скол понял их стратегию.

Они нападали тройками.

Подоспела Вальдис со своими охотницами, но эти грифоницы принялись помогать друг другу, и на Скола их не хватило. У них не было времени на чужака. Измотанный, будучи не в силах защититься со всех сторон, Скол сложил крылья и спикировал, в то время как Бринья выкрикивала неслышные ему указания.

Орлица успела вцепиться в лопатку Скола, хотя самцов он за несколько мгновений оставил позади. Когти схватили Скола за ухо. Он уцепился за лапу орлицы. Ветер заглушил ее крик, а Скол оторвал ее от своей лопатки и удержал в когтях, беспорядочно взмахивая. Молодой самец догнал Скола и спикировал ему в морду.

Скол, резко останавливаясь, раскинул крылья, затем их сомкнул и перекувыркнулся, пнув самца когтистой задней лапой в клюв. Затем он поймал орла за крыло и стиснул, наслаждаясь хрустом перьев.

Удерживая в хватке обоих упирающихся орлов, он по спирали ушел в пике. Третий орел отпрянул, подав тревогу прочим сородичам. Скол услышал, как в отдалении Бринья выкрикнула его имя.

— Я Скол, сын Бальдра! — прокричал он навстречу ветру. Ему ответили неразумные вопли. Земля и бурная мутная река приблизились скачком. — Я знаю, что вы меня понимаете! Оставьте охотников в покое!

Он не слышал их речи, но существа, так продуманно напавшие на охотников-грифонов, не могли оказаться всего лишь неразумными животными, защищающими свою территорию. Они были разумны. Они носили имена.

Самка полоснула свободной лапой, бешено хлопая крыльями Сколу в морду. Они мчались прямиком в реку.

— Браконьеры, — наконец, в клюве орлицы зародилось слово, и Скол распахнул крылья, над самой водой переходя в стремительное скольжение. Скол помчался вниз по течению и так близко к воде, что орлы перестали вырываться, боясь, что он их бросит.

Браконьер, бродяга. Нарушитель границ. Казалось, куда бы Скол ни направлялся на этих землях, все они уже были между кем-то поделены, и определить границы он никак не мог. На Серебряных островах, разделенных морем, приходилось легче.

— Назовите мне свои имена, — потребовал Скол, осторожно прокладывая путь против соперничающих с ним ветров каньона и против вихрей, что поднимались над рекой от холодных течений.

— Отпусти меня! — приказала орлица.

— Как хочешь, — Скол накренился, ослабив хватку так, чтобы расставленные кончики ее крыльев задели реку.

— Хильдр! — она с силой взмахнула, опять хлестнув Скола по морде. — Я Хильдр из Яснокрылого гнездовья, дочь Брюнр. Мой консорт — Арн, сын Арна.

Они называли себя так же, как грифоны. В удивлении Скол сделал резкий крен вокруг выступающей скалы и, оставив свои мысли при себе, сумел не выставиться глупцом. Насколько он понимал, орлы могли считать, что это грифоны называют себя по орлиному, и никак иначе.

Впереди из воды вырывалось все больше скал, создавая белые пенящиеся стремнины. Самец, Арн, безвольно повис в хватке Скола, либо опасаясь, что его бросят, либо положившись на Хильдр. Так или иначе, Скол был благодарен ему за спокойствие.

— Лети выше, бродяга, — Хильдр, не дыша, хрипло рассмеялась. — Ты уже на территории собак.

Скол держал ее вниз головой и продолжал стискивать крыло Арна, не желая по-настоящему бросать его в воду. Короткие цепочки следов, пещеры и тропы испещряли стену каньона, однако самих расписных волков Скол не увидел.

— Почему ты зовешь меня бродягой?

— Ты не из прайда Орна. Это ясно. Может, с побережья Ванхейм, но не с Виндероста. Отпусти меня, сейчас же.

— Мир?

Она лишь выругалась в знак неповиновения. Скол накренился пониже.

— На сегодня, — выкрикнула она. — Сегодня мы оставим в покое твоих жадных охотниц.

Скол тяжело взмахнул, набирая высоту и оставляя орлам место, чтобы выровняться, а затем их выпустил. Самец поспешил к остальным орлам, и его полет был неровным из-за поврежденного крыла. Хильдр выправилась, перейдя на величественное скольжение, и взглянула на Скола.

— Грифоны портят нам охоты и заявляются на нашу территорию, не задумываясь ни о наших ритуалах, ни о границах. Они нас не услышат. Они считают, мы неразумны.

Скол не мог понять, зачем бы ей об этом рассказывать и чего она от него ожидает.

— Я знаю, что вы не такие.

— Кто ты, серокрылый?

— Я уже назвался.

— Но кто ты? Ты пахнешь не Виндеростом. Ты пахнешь рыбой, и хвоей, и морем. В Полуночь наш провидец сказал, что великое пламя звезд означает прибытие чего-то с вершины мира. Оттуда ты прилетел? Как звучит твое истинное имя?

Скол взглянул на нее и почувствовал, будто ответ дали за него:

— Я Раскол. Сын Бальдра Летящего-в-ночи. Принц Серебряных островов, что далеко в звездной стороне отсюда. Я следовал за огнем в небе, хотя пока еще не знаю, куда он вел.

У нее вырвался изумленный щебет, такой материнский, а затем она согнула крылья, чтобы уловить восходящий поток. Может, она ожидала другого ответа.

— Я запомню твое имя, Скол из Серебряного гнездовья. И наш сегодняшний бой.

По тому, как она это произнесла, Скол не мог посудить, хорошо это или плохо. Она кинула клич в каньон, и ее стая полетела вверх по течению. Орлица развернулась следом.

Размышляя о своем видении, Скол позвал:

— Подожди! Не знаешь, есть ли где-нибудь в Виндеросте высокий одинокий горный пик?

— Высокая гора? — орлица облетела его вокруг, и ветер подхватил ее пронзительный смех. — Это не в Виндеросте. Это требует трудного полета в звездную сторону, за край великого ущелья, за берега Острал и Лес дождей. Ты ищешь Аслагардские горы. Ты ищешь Рог Мидрагура.

С этими словами она поймала восходящий поток и покинула пределы слышимости. Скол вытянул шею ей вслед, но затем его внимание привлекло движение на берегу.

Странная расписная волчица, наблюдая, ступала вдоль стены каньона. Заметив, что Скол глядит в ее сторону, она бросилась бежать.

— Подожди! — Скол отвернулся от речки. Волчица остановилась, предостерегающе обнажила клыки, а затем помчалась к стене каньона. Не успел Скол еще что-нибудь сказать, как она исчезла в узком проходе.

Скол приземлился напротив пещеры, не складывая крылья, тяжело дыша и всматриваясь в темноту. Было бы безумно ступить внутрь, но он ведь говорил с орлами. Может, получится и с расписными собаками.

«Зачем тебе?» Скол почти расслышал голос Стигра, упрекающего за то, что он отвлекся.

Но Летний король слушает всех, кто разумен. Летом, в Дневную ночь, об этом спела его мать. Она пела, чтобы кое-что сообщить Сколу, чтобы призвать его. Она верила, что он Летний король, рожденный, чтобы принести справедливость и мир.

Не зная, с чем имеет дело, он не мог выполнить ничего из этого. Может, собаки дали бы ему сведения, каких не дала Бринья. А может, Хильдр или кто-то еще из орлов. Они ведь тоже обитали на Виндеросте. Они должны были столкнуться с врагом, ревущим по ночам.

А еще они, разумеется, желали от него избавиться.

Сверху Скола позвал крик Бриньи. Скол снова уставился в темноту логова: ему показалось, что он заметил движение. Бринья опять позвала. Скол замешкался, потом развернулся и взлетел в небо к охотницам. Он осторожно присоединился к строю; голова у него шла кругом. Никто не получил серьезных ран, так что охота продолжилась. Грифоны устремились в каньон, разыскивая коз, что рассеялись и разбежались во время схватки.

Сколу потребовалось время, чтобы осознать, что Бринья не сводит с него взгляда. Он неловко сплел когти, но дал ей заговорить первой.

— Как ты это сделал?

— Что сделал? — мысли Скола переметнулись к тому, как он схватил орлов, спикировал, заскользил над водой: он не мог посудить, что из этого Бринья имела в виду.

— Сделал — да все! Я ни разу не видела, чтобы грифон так летал.

— Ох, — Скол расслабил когти и шевельнул крыльями при перемене ветра.

Украдкой глянув вперед, Скол понял, что каждая грифоница развернула к нему ухо, хотя все они при этом делали вид, будто просто охотятся. Гордость окутала его жаром от морды до кончика хвоста, и Скол порадовался, что перья у него темно-серые.

— Я тебе как-нибудь покажу.

Бринья издала негромкий звук: наполовину смех, наполовину выдох. Скол удержал ее взгляд в ожидании настоящего ответа. Она отвела глаза, а затем навострила уши, и выглядела при этом так, словно бы подавляла смех.

— Жду не дождусь.

Скол издал трель, а потом усмехнулся и отвел взгляд, стараясь не сказать какую-нибудь глупость. Грифоны вернулись к охоте на коз, завалили трех зверей и потащили к Рассветному Шпилю. Скол узнал, как точны охотничьи стратегии местного прайда и как их обдумывают в команде. Это напомнило ему охоту с волчьей стаей на Острове Звезд. Однако открытия были затуманены гордостью, счастьем и неосознанной привычкой проверять, не смотрит ли на него Бринья.

Когда этим вечером они возвратились в гнездовье и Скол нашел пролом в стене, который Вальдис считала пещерой, то Стигру много чего нашлось рассказать о первом дне службы в Гвардии, об Асвандере и о своем мнении насчет Аезиров.

Скол то и дело бормотал, указывая, что все слушает, пока Стигр, наконец, не спросил:

— А как прошла охота?

Скол, отпихнув крысиный череп, свернулся клубком на земле.

— Все хорошо.

В ответ на такую неясность Стигр издал низкий неодобряющий звук, но не стал настаивать, и, когда он тоже свернулся клубком, Скола начало клонить ко сну. Его мысли парили по веселым ветрам. Узнав, что Бринья уважает его летные навыки, Скол уверился, что вскоре она расскажет ему больше и о Виндеросте, и о врагах, если он только спросит.

Как только стемнело, в отдалении вновь раздались кошмарные рычащие крики, но, раз никто не вскочил и не забил тревогу, Сколу стало легче не обращать внимания. И зверь из кошмара, приснившегося в первый вечер, больше не выслеживал его во снах.

Вместо этого во сне Скол летел с грифоницей, с охотницей, что была ему под стать в умениях и смекалке, с грифоницей, которую он мог в будущем назвать своей королевой.

Но в этом сне ее перья вовсе не напоминали о фиолетовых сумерках.

Глава 24. Частица прайда

После удачной охоты и боя с орлами грифоны Рассветного Шпиля стали проявлять к Сколу меньше подозрительности и больше любопытства. Между тем охоты не прекращались. Чтобы прокормить огромный прайд Рассветного Шпиля, требовалась дюжина отрядов охотниц и случайный самец, вроде Скола, пытающийся завоевать место среди собратьев. Скол выяснил, что неофициальная охота не возбранялась, но, как правило, поимку кого-то кроме небольшой пичуги или кролика не одобряли. Король и охотницы давали позволения на охоту и удостоверялись, не пересек ли кто из добытчиков границы и не убил ли больше, чем требовалось для клана.

По мере того, как Скол учил законы и негласные порядки, тянулись дни. Зверь из кошмара больше не появлялся. Зато каждую ночь Мунин приносил яркие сны о Серебряных островах. Сколу приходилось доверять ворону, хотя Катори и даже Стигр предупреждали, что Мунин — шут, а смыслы и само время в вороновых снах работают по-своему, и этим снам не обязательно верить.

Когда Скол сумел во сне дозваться до Катори, то попросил ее подтвердить все, о чем она знала. Оказалось, между Кьёрном и Сверином сложилось хрупкое перемирие, хотя во снах Скол видел, что Красный король набирается раздражительности и напряженности по мере того, как надвигается темная и холодная зима.

А днем на Рассветном Шпиле Скол получал за работу куда больше признания, чем от родного прайда на Серебряных островах. Случайные грифоны находили причины пробежаться мимо их со Стигром пещеры, остановиться и смерить Скола взглядом, словно желая самостоятельно оценить его рост, окраску и размах крыльев.

Его бой с орлами неоднократно обсуждали даже спустя много дней.

— Два орла, — снова рассказывала Бринья одной из многочисленных кузин — спустя почти что полмесяца, во время сбора на утреннюю охоту.

Она села близко к Сколу, и он хотел было остановить очередной рассказ о том случае, но отвлекся на ее теплый запах. Позади дюжины охотниц уселась Дагни и стала их пересчитывать, пока Бринья говорила:

— Он удержал их обоих в спиральном пике прямо в реку, а затем, в одном прыжке от воды… — она распахнула крылья, и все подпрыгнули. — Примерно так он раскрыл их и заскользил. Я и не думала, что такое возможно, пока не увидела. Никогда не видела, чтобы грифон так летал.

Стигр, ступая по своим делам на Ветровой Шпиль, задержался рядом с собранием охотниц.

— И не увидишь. У нас на родине никто не знает летуна лучшего, чем он. На родине его кличут Летящий-в-бурю.

Под перьями у Скола полыхнул жар, когда охотницы с неверящим видом развернулись к нему. В знак несогласия он запрокинул голову.

— Дядя ко мне слишком добр.

— Стигр добрым не бывает, — чирикнула Дагни, и все самки рассмеялись.

Стигр толкнул Скола крылом. Он выпрямился, напоминая себе, что ему стоит позволять Стигру выставлять его, Скола, в лучшем свете, если они оба хотят доказать этому прайду, чего стоят.

— Я почти надеюсь, что мы снова наткнемся на орлов, — сказала Бринья стайке грифониц. — И тогда вы посмотрите, о чем я.

— Не думаю, что наткнемся, — проговорил Скол, думая о Хильдр. — Во всяком случае, не в ущельях.

Не успела Бринья спросить, почему, как над ними пронеслась тень, а потом приземлился взъерошенный Асвандер и направился вперед, чтобы встать поблизости от Стигра.

— Ты, бродяга — да ты опоздал.

— Прояви уважение, слеток, — прогремел Стигр, шурша крыльями. Охотницы затихли, наблюдая за перепалкой. Стигр показательно распушил перья. — Нам, немощным старикам, утром требуется время.

Скол заметил, что Дагни шевельнулась и выпрямилась, когда Асвандер прошел поближе. Асвандер сузил глаза, а потом, забавляясь, прижал одно ухо.

— Пока ты разгонишься, к нам в пещеры собаки придут рожать.

Скол удивленно перевел взгляд с одного на другого. Колкость Асвандера скорее напоминала шутку, чем оскорбление. Может, в конце концов, Стигр все же стремился обрести место в Гвардии. За прошедшие полмесяца у них со Сколом едва хватало времени на разговоры и планы: до того они уставали от охот и гостей-Аезиров.

Бринья шлепнула по хвостовым перьям Асвандера.

— Оставь Стигра в покое. Тебе повезло, что он у тебя есть.

Стигр кашлянул, но Скол заметил довольный блеск в его глазу. Асвандер, развернувшись, встал поближе к Бринье, но при этом посмотрел на Скола.

— Сегодня словишь еще птиц?

— Может, — ответил Скол. — Если найдутся стоящие.

Бринья, встав, упрекнула:

— Поуважительнее, Асвандер. Скол показывает себя как следует.

— В качестве охотника.

Асвандер не сводил со Скола взгляда, и Сколу не нравилось, как близко он встал к Бринье. Так близко, что сумел слегка коснуться своим хвостом ее хвоста, и это едва не отвлекло Скола от следующих слов Асвандера:

— Интересно, каково тебе придется на Дикой охоте? Бринья, как думаешь, отправить его на охоту с кланами Остера?

— А я считаю, что он будет за Эн! — объявила Дагни, выпрыгивая вперед: но теперь она, как игривый котенок, врезалась не в Бринью, а в Асвандера. — Давай за него подеремся.

Асвандер ухмыльнулся и оттолкнул ее крылом, хотя при этом взглянул на нее с симпатией.

Скол перевел взгляд между ними.

— Дикая охота?

— Пир в середине зимы, — сказала Бринья, отходя от Асвандера к Сколу. — На Дикой охоте впервые получают шанс на посвящение наши юные воины, охотницы и…

— И бродяги? — догадался Скол.

— И бродяги, — сказал Асвандер. — И ты.

«И ты. Почему он так сказал?» Скол наклонил голову, переведя взгляд с Асвандера на Бринью. «Она что, рассказала ему, кто мы на самом деле?»

— Тогда я просто надеюсь хорошо себя проявить.

Асвандер ухмыльнулся. Скол собрался с духом и приготовился обменяться с Асвандером оскорблениями или ударами когтей, если он снова начнет дерзить.

— Если ты охотишься и летаешь впрямь так умело, как рассказывает Бринья, — сказал вместо этого большой грифон без малейшего намека на насмешку, — тогда мне придется биться с Дагни за то, чтобы ты охотился с нашими отрядами. Сын Рагра, — обратился он к Стигру, — мы опаздываем. Хорошей охоты, Бринья.

Прежде, чем оторваться от земли, Асвандер кивнул ей. Когда он прыгнул в небо, грифоницы разбежались, чтобы его огромным крыльям хватило места.

— Хорошей охоты, — обратился Стигр к Сколу с бесполезным напутствием и последовал за Асвандером.

Скола, с его кипящей кровью и напряженными крыльями, хватило лишь на то, чтобы задержаться и проводить их взглядом.

Бринья рассмеялась над ним.

— А каких же слов ты ожидал от Асвандера?

— Я думал, он не терпит меня. Я ожидал… — он ожидал кого-то навроде Хальвдена. Неисправимо высокомерного, хвастливого и жестокого.

Дагни усмехнулась.

— Асвандер тебя еще как удивит. Конечно, он во всем хочет быть самым лучшим, но, когда он не лучший, он это признает.

— Тебе не помешало бы с ним подружиться, — тихо произнесла Бринья.

Скол встретил ее взгляд: ища ответ, пытаясь различить, сказала ли она Асвандеру, или, если уж на то пошло, своей сестре-в-полете, или кому-то еще о том, откуда он по-настоящему прибыл.

Дагни вытянула к Бринье свои длинные передние лапы.

— Да ладно, до Дикой охоты две луны еще. А до тех пор охоться ты с кем хочешь.

— Запомню.

Две луны. Слишком долгий срок. Скол не мог до самой середины зимы ждать позволения Орна отправиться в путешествие. Ему нужно было пуститься в путь за видением, на поиски белого горного пика и того, кто его звал; и он должен был помнить, для чего прибыл.

Дагни призвала охотниц к вниманию и сообщила им план охоты.

Бринья зашла за Скола и низко наклонила к нему голову, чтобы пробормотать:

— Я правда надеюсь, что ты выберешь охотиться со мной.

Тепло вновь кинулось Сколу в щеки.

— Ох, ну…

Бринья с симпатией его толкнула и вместе с остальными поднялась в воздух, а Скол мог лишь последовать за ними.

Дагни подлетела близко к Сколу, чтобы сообщить ему о вилорогих оленях, пасущихся на равнине, где Сколу еще не доводилось охотиться. Равнины были опасны из-за гигантских стад агрессивных и всегда готовых к обороне зверей, а еще из-за больших прайдов травяных львов, соперничающих с грифонами за мясо.

Когда они прилетели и сосредоточились на стаде, Скол заметил в траве тяжелый львиный запах, а на пыльной земле — отпечатки лап величиной не меньше задних грифоньих. Сами львы не показывались, но Скол чувствовал их давящее присутствие. Даже когда грифоны завалили пятерых упитанных оленей, никто не оспорил их право. Возможно, львы были не так агрессивны, как орлы.

Скол задумался, правда ли они надменны, лишены речи и имен, как полагала Бринья, или же, как он подозревал, с ними просто никто не общался. Орлице доставало разума, чтобы ответить на вопрос о горной вершине, Роге Мидрагура. Если бы Сколу удалось подольше с ней поговорить, она могла бы рассказать ему и о ночном враге.

Что может быть известно травяным львам Виндероста?

Скол оглянулся на Бринью, пока работал с остальными, разрывая вилорожьи туши, чтобы отнести на Рассветный Шпиль. Нет, она не расскажет о таинственном враге или о том, как он связан с Кьёрном, потомком Каяра.

Была причина для того, чтобы Красные короли запретили ночные полеты, как и для того, чтобы грифоны Рассветного Шпиля прятались после заката в логовах, освещенных пламенем. Но таинственные звери должны были влиять на все население Виндероста. И если грифоны не расскажут, то, может, это сделают другие существа. Он, Скол, подождет, пока луна не станет полной, чтобы на этих странных землях стало как можно светлее.

Законы Аезиров и их страхи перед ночью были не Сколовыми законами и страхами.

При необходимости он мог стать частицей прайда Рассветного Шпиля и жить по-Аезирьи, но теперь наступило время вернуться к запретному Ванирову искусству ночных полетов.

Глава 25. Указ короля

Туча черных ворон привела королевскую Гвардию к телу. Вальд обнаружил прибитую к берегу мертвую грифоницу, когда рассвело: ее плоть распухла в море, а перья пропитались соленой водой.

Сигрун была у себя в пещере, когда юный оранжевый грифон приземлился с широко раскрытыми глазами и вставшими торчком перьями, чтобы ей обо всем рассказать. Когда она прилетела, вокруг тела грифоницы, глазея и перешептываясь, уже столпился прайд. Сигрун протолкнулась между грифонами, но ничем была не в силах помочь.

— Ее дух летает с Тиром, — спокойно произнесла она, поднимая взгляд к собравшимся.

Никто не плакал, ведь у старой грифоницы не осталось семьи: ее супруга и взрослых детей убили при Завоевании. Сигрун ощутила рядом с собой мощь и тепло Каджа, и он укрыл ее лопатки своим крылом. Не успел никто произнести ни слова, как зябкий воздух прорезал голос Сверина:

— Неужели я не говорил об опасности моря?

— Она разучилась, — прошептала Сигрун. — Разучилась и проголодалась.

В последние полмесяца охота удручала: иногда тут или там попадался олень, но на Острове Звезд вся добыча совсем затаилась.

— Неужели я не говорил об опасности ночных полетов? — произнес Сверин, шагая вперед.

Грифоны расступались перед ним волнами. Он остановился и уставился на мертвую грифоницу, и в глазах у него полыхнула старая боль. Сигрун внимательно за ним наблюдала, наблюдала за тем, как король, без сомнений, думал о своей утонувшей супруге, чье тело так и не вынесло на берег.

— Давайте же унесем ее на Разбросанную Гальку, чтобы сжечь ее плоть и отпустить ее к сияющему Тиру.

— Она была Ваниром.

Сверин вскинул голову, сузив глаза.

Грифоны разошлись, открывая Рагну, стоящую с края. Как ранее перед Сверином, теперь они расступились вновь — перед Вдовой королевой.

— Пусть ее тело покоится среди мертвых на святой земле Черной Скалы. Она была Ваниром.

— Черная Скала? — у Сверина вырвалась насмешка. — Куда отправляются мертвые и изгнанники? — он вытянул крылья и отбросил на грифонов красную тень. — Чтобы вы отнесли туда ее тело и встретились с последними отбросами вашего рода? Чтобы вы сплели против меня новые интриги?

Все собравшиеся затаили дыхание в ответ на эти открытые обвинения. «Почему? — ошарашенно думала Сигрун. — Если он так ее боится и ненавидит, почему он позволяет ей остаться?» Этот вопрос значился на каждой морде.

Рагна склонила голову.

— Кроме тех, что живут в твоем прайде, на Серебряных островах больше нет Ваниров. По крайней мере, я о них не знаю. Позволь ей упокоиться на Черной Скале.

Это был первый раз, когда она вообще заговорила о смерти Ванира, и первый раз, когда попросила о правильном погребении.

Промозглый ветер шептался с волнами, шуршащими по гальке, пока король безмолвно стоял, не отводя взгляда от Рагны. Между ними что-то произошло, хотя Сигрун не могла посудить, что именно. Сверин разорвал взгляд, посмотрев в ветровую сторону.

— Очень хорошо. Оставь ее на вашей проклятой скале и надейся, что Тир ее там отыщет.

Рагна в знак благодарности опустила голову, хотя Сигрун заметила, что ее уши пригнулись. Когда Красный король развернулся, чтобы уйти, Рагна высоко подняла голову.

— Кто поможет мне донести ее?

Ни один не вызвался. Движимая долгом и жалостью к сестре-в-полете, Сигрун выступила вперед, чувствуя, как обжигает ее взгляд Каджа.

— Я.

— И я, — выкликнул Эйнарр и обогнул грифонов, чтобы встать над мертвой.

— И я, — сказала Кенна, на что Хальвден удивленно зашипел.

— Я, — прошептал Вальд, все еще глядя на тело.

Сверин остановился, дернув хвостом. Когда он развернулся, к Сигрун подошел Кадж.

— Я помогу, — прогремел он. Сверин выглядел так, словно его предали, и в ответ на это Кадж произнес лишь: — Она голодала, брат.

От напряжения воздух словно бы встал дыбом, как перья.

— Она летала ночью, из-за чего и погибла, — произнес Сверин. — Я вновь и вновь заклинал вас понять, что ночь — наш смертельный враг, — его взгляд опалил собравшихся. — Любой, кого застанут вне пещеры после наступления сумерек, будет обвинен в неповиновении моим законам. Это обеспечит королевская Гвардия.

Возрос низкий ропот: однако этот закон едва ли был новым, разве что время немного сдвинулось.

Сверин отбрел и прыгнул на валун, повысив голос, чтобы провозгласить:

— Море — также наш смертельный враг. С этого дня всем возбраняется подходить к побережью ближе, чем на десять прыжков. Нет ни единой причины, — резко произнес он в ответ на ошеломление грифонов. — Чтобы дерзать подходить ближе. Ни единой.

Никто не возразил, но никто и не выразил согласия. Кадж подбадривающе прижался лопаткой к лопатке Сигрун, после чего подошел к королю и поддержал его, заявив:

— Любого грифона, кто подойдет к морскому берегу ближе, чем на десять прыжков, признают нарушителем королевского закона, — он говорил устало и был не в силах встретиться взглядом с теми, кто неверяще на него смотрели. — Ради вашей же безопасности, — напомнил синий грифон.

Мертвая грифоница ощущалась тяжестью для каждого.

— Моя пещера всего лишь за пять прыжков от берега! — прокричала старая самка.

Кадж отыскал ее взглядом, суровым и холодным.

— Разыщи новую.

Сигрун, разрываясь, уставилась на него: она понимала, что он должен поддерживать короля, но чувствовала себя преданной. Ей придется тайком выбираться ночью, чтобы засолить на зиму больше мяса. Ей придется нарушить два королевских закона под самым клювом у капитана королевской Гвардии. «Мне нужно усыпить его, — с горечью подумала она, глядя на Каджа. — Предать своего мужа».

Она украдкой посмотрела на Рагну, но бледная грифоница мерилась взглядом со Сверином. Под этими взглядами, раскаленными и полными вызова, Сигрун испугалась, как бы новый закон не оказался первым из множества тех, что в эту зиму примет Сверин.

Глава 26. Ночной кошмар

Ручей, бегущий через кедровую рощу в горах Острова Звезд, плескался и посмеивался. На высоких ветках щебетали жаворонки и сплетничали скворцы. Под кроны проникали лучи летнего солнца, пронизывая тенистый лес и создавая островки тепла. Скол растянулся на животе напротив ручья, погрузив коготь в воду.

— Сиди тихо, — сказал он грифонице, приютившейся у него под крылом. Она смотрела сосредоточенно, хотя изучала не ручей, а морду Скола.

— Мне нравится так охотиться, — сказала она и зевнула, перекатившись на живот под убаюкивающее солнце. Скол рассмеялся, испугав первую же форель, рискнувшую изучить его коготь.

— Бринья, а мне нравишься… — но летний день был расколот рыком, и лес рассеялся облаком серой пыли.

Бринья вскрикнула, борясь с врагом, невидимым Сколу. Между грифонами взметнулись темные крылья, что сперва напомнили вороновы, а затем гигантские крылья летучей мыши, и отбросили Скола.

Он приземлился на сугроб в чаще леса. Бринья исчезла. Исчезло и лето. На Скола падал снег, и он, глядя вперед и пошатываясь, поднялся на лапы. В разгар зимы Остров Звезд был заметен снегом, и Скол посмотрел вниз, где увидел при сумеречном свете цепочку следов с примесью красного. Он промчался по ней на вершину холма и, потрясенный, остановился.

У подножия холма он увидел огромного синего грифона: его изломанное тело неподвижно распласталось в снегу. Вороны со смехом нарезали над ним круги, и собирались волки.

— Нет! — Скол попробовал прыгнуть, но не смог пошевелиться. Снег оттаскивал его и затапливал, как вода. — Кадж! Гнездовой отец… Катори! Как они могли?

Скорбный вой подруги пропел сквозь зимние чащи, но Скол ее не увидел.

— Скол, остерегайся вороновых снов…

Скол вновь издал крик, но утонул в снегу, и упал сквозь снег, и падал, пока снова не оказался в небе, скользя над пиком высокой горы. Его вновь позвала песня, но он чувствовал спиной жар, и ненависть, и страх. Он развернулся, чтобы встретиться с…

И пробудился, с вызовом шипя прямо в морду Стигра.

Черный грифон спокойно моргнул.

— Чего ты видел, мой принц?

Скол перевел дух. К нему возвратилась память о первом сне, о Бринье у ручья. О враге, что ее похитил. Затем о Кадже.

С пылающей мордой он тряхнул головой и отвел взгляд. Он никак не мог сообщить Стигру, что боится смерти своего гнездового отца, того самого грифона, что в бою лишил Стигра глаза и взял в жены Стигрову первую любовь. Но образ Каджа, лежащего в кровавом снегу, повис между ними, и Скол задумался, не звал ли он в ужасе по имени синего грифона, и не услышал ли Стигр.

— Просто кошмар. Воронов сон. Возможно… возможно, это неправда, — он сказал это и Стигру, и самому себе, хотя все, что Мунин ему показывал ранее, оказывалось правдой. А если и этот сон правдив, это означало, что к Серебряным островам приближается мрачная зима.

Это означало, что гнездовой отец Скола погибнет, и убьют его волки.

Это просто не могло сбыться.

— Ну, — произнес Стигр, — мы слишком долго проспали.

Скол опять тряхнул головой и выбрался за Стигром из логова.

— Ах, вот и мой лучший охотник! — Бринья прыгнула навстречу им по стене каньона. Они со Стигром пожелали друг другу доброго утра, после чего Стигр улетел и Бринья встретила Скола блеском в глазах.

— Я не лучший, — пробормотал Скол, вспоминая сон и ее, уютно спрятанную у него под крылом. Он надеялся, что смотрит не слишком смущенно.

— Что такое? — с ее морды улетучилось веселье, и она повернула голову набок, изучая его морду. — Кажется, ты…

— А ну догоняй, — поспешил сказать Скол и, отпрянув, взвился вверх, чтобы направиться на крыльях к колонне, где каждое утро собирался охотничий отряд Бриньи.

От ее смеха, доносящегося вслед, память о том сне лишь разгорелась ярче. Но ему следовало помнить, зачем он прибыл. Скоро Скол должен был достичь цели. Как только полная луна озарит Виндерост, он отправится в полет.

Сегодня грифоны охотились в дальней ветровой части ущелий. Там на них напала злобная орлиная стая, но, правда, эти птицы отличались от тех, что встретил Скол на первой охоте. Они отказались с ним разговаривать и свирепо сражались.

Их было до того много, что они выгнали грифонов прочь со своей территории, а отступление закончилось для всех, кроме Скола, лечением от рваных ран и синяков в целительских пещерах. Скол, который теперь уже понял манеру боя орлов, сумел от них отбиться и обогнать их, чтобы помочь сородичам.

Сигрун поразилась бы числу местных целителей, уж не говоря об учениках. Ваниры с Серебряных островов обычно обучали одного или двух врачевателей, но чаще у них был лишь один целитель с учеником. Сигрун взяла двух учениц, и вместе они служили величайшим лечебным подспорьем, какого прайд давно не видал. Узнав, что гнездовая мать Скола была целительницей, местные врачеватели без промедления поручили ему лечить легкие травмы.

Скол хорошо проявил себя, отогнав орлов, измотавших Дагни: и, возможно, спас ее глаза от их когтей. Она сразу же рассказала об этом всем грифонам в пределах слышимости и с благодарным трепетом похвасталась, что никогда толком не ценила глаза, пока их едва не утратила. Дагни убедилась, что все узнали, как она обязана Сколу жизнью. И, конечно же, глазами. Это все звучало очень драматично, но каждый раз, когда Скол пытался преуменьшить свои заслуги, Дагни шлепала его крылом.

В тот же день Стигр со своим маленьким патрулем выгнал большую стаю расписных волков с грифоньих охотничьих угодий на вилорожьих равнинах. Молодые гвардейцы не могли описать словами, как умело сражался Стигр, несмотря на поврежденное зрение, и как славно их вел после того, как юный глава отряда запаниковал под напором волков.

Вечером Скол и Стигр вернулись к пролому, служившему им пещерой: оба усталые, с ноющими лапами, но гордые собой. Когда они пришли, оказалось, что Вальдис заслонила им путь в логово.

— Приказ короля, — она смерила взглядом Скола. Стигр начал было рычать, но Скол, слушая, подтолкнул его крылом. — Вам стоит гнездиться повыше, — она протянула широкое крыло вверх, указывая поперек дна каньона в сторону аккуратного ряда логов: они были вырезаны из скалы более искусно, и каждое смотрело в рассветную четверть. — Выберите по одной из этих. Хорошо сегодня поработали.

— Мы лишь делали то, что было необходимо, — сказал ей Стигр.

Вальдис оценила его взглядом.

— Стигр, пожалуйста, подумай о том, чтобы на Дикой охоте присоединиться к моему клану. И ты, Скол, хотя я уверена, что Бринья тебя уже попросила. Хорошо отдохнуть.

Она покинула их, и Стигр сузил глаз, посмотрев на Скола.

— Дикая охота?

Скол рассмеялся и взлетел на поиски новой пещеры.

***

Половина луны все сильнее округлялась с каждой ночью. Скол работал как никогда усердно, чтобы стать лучшим охотником в отряде Бриньи, лучшим охотником-самцом во всем прайде Рассветного Шпиля. В разговорах о нем грифоны упоминали и мастерство в полете, и смекалку при стычках и драках с прочими хищниками. Правда, Скол пока что встречался только с орлами и волками. Львы равнин оставались тайной, и Скола часто предостерегали, что лучше не стоит слишком многое о них узнавать.

— Как тут все свеженько, — однажды утром сказала Дагни, когда они летели к равнинам на охоту за вилорогами. — Выложись-ка на Дикой охоте, и король тебя примет вот совсем как своего.

«А отпустит ли он меня тогда в путешествие?» — хотел спросить Скол. Но этот вопрос стоило задать Бринье или Вальдис. Однако, если Дагни и знала, откуда он на самом деле, она это не озвучила. Скол думал, что она должна знать, или же, в ином случае, Бринья хранила от сестры-в-полете большой секрет.

«Но кто из нас никогда и ни от кого ничего не скрывал?»

— Спасибо, — запоздало ответил Скол. — Надеюсь, я выложусь.

Дагни всего лишь рассмеялась и воспарила, чтобы занять место в строю, а Скол наклонил голову. И взмахнул, нагоняя Бринью.

— Бринья!

Она обернулась, мягко укладывая крылья на прохладный рассветный воздух. Скол поймал в ее взгляде странное выражение, но не смог его распознать.

— Оставайся в строю, Скол.

В ответ на ее тон он моргнул, потом усмехнулся.

— Бринья, знаешь, что мы перебрались в пещеру повыше? Покажи потом, где отыскать сосновых веток, чтобы она не пахла стариком.

— Скол…

— Мне кажется, тот, кто жил там до нас, был просто древним грифоном. Этот запах…

— Скол! Не время.

Скол уклонился в сторону и уставился на нее. Прошлые полмесяца они всегда общались и смеялись перед охотой. Он попытался поймать ее взгляд, но Бринья отвернулась с суровым видом.

— Прости, — пробормотал он и отстранился, выпрямляя крылья, чтобы лететь вровень с Сиггой.

— Так тебе и надо, — пробормотала серая грифоница себе под клюв. — Для тебя она слишком высокоранговая.

Скол не обратил внимания на эту колкость. Все разговоры о ярусах, о рангах и о кланах спустя время ему уже приелись — да и не будет в них никакого смысла, когда он обретет безопасность и надежность на Серебряных островах. Безопасность, надежность и королевство. Раз Бринья так себя вела, ее наверняка волновало что-то другое. Они общались все ближе, и весь Сколов мир делался лучше, когда она была рядом. Ничего, позже он найдет время спросить, что это было, и они опять посмеются вместе.

Но ни на охоте, ни на разделке Скол не нашел времени.

В конце дня, когда они уносили мясо домой, Скол попытался догнать Бринью, но она лишь глянула на него с новым странным выражением, как будто нервничая.

— Прошу тебя, Скол. Я очень устала.

— В тот раз я просто хотел пожелать тебе удачной охоты.

— Спасибо. Тебе тоже.

Какое-то время Скол летел с ней вровень, но затем отстранился, когда она ничего не сказала; и оленье бедро в когтях показалось ему впятеро тяжелее. Что-то изменилось.

«Я сделал что-то не так?» Скол перебрал в голове варианты и ни до чего не додумался. Ее беспокоило что-то иное. Если бы Скол знал, что именно, он бы помог, но Бринья не хотела с ним говорить.

К вечеру, когда грифоны распределили все добытое, Скол совсем задумался. Он вернулся в пещеру и разбросал там землю вместе с подстилкой, пытаясь перестроить гнездо и выветрить застарелый запах.

Голос самки поприветствовал Стигра со стороны соседнего логова. От любопытства Скол потрусил наружу, выставив уши торчком.

Вальдис взмахнула крыльями и опустилась на скальный выступ.

— Стигр! Cюда выходи, ворона ты упрямая. Я всем обещала.

Появился Стигр, и при виде Скола на его морде обозначилось странное выражение, словно его на чем-то застали.

— Вальдис. Ты рано.

— Я как раз вовремя. Тогда иди уже; думаю, ты как раз успел почиститься.

— Куда вы идете? — Скол шагнул вперед, отметив явное отсутствие враждебности между двумя старшими грифонами. В этот вечер они казались скорее не полными ненависти, а смущенными друг перед другом.

— Очевидно, сегодня я стану развлечением для Вальдисовой родни.

— Он имеет в виду, — сказала Вальдис, — что я попросила его рассказать нам истории. Любые истории, за которые вас обоих не выдворят вон. Хотя все решат, что любые ваши странные познания — это какие-то бродяжьи дела.

Стигр прижал ухо.

— И какие же у меня, по-твоему, есть странные познания?

— Даже представлять не хочу.

— Уверен, есть у тебя пара-тройка идей, есть, — сказал Стигр. Скол все стоял и смотрел, пока Стигр его вновь не заметил. — Скол. Не хочешь прийти?

— Нет.

Раз в этот вечер Стигр встречался с родней Вальдис, значит, наверняка пришла бы и Бринья, а если она не хотела быть рядом со Сколом, то и он не хотел быть рядом с ней. Ему было чем заняться — планами, например.

Вальдис скрипнула клювом.

— Хорошо. Тогда давай поторопимся, пока не зажгли костры.

Стигр взглянул на Скола, словно бы предостерегая не натворить глупостей в его отсутствие, и затем улетел вместе с Вальдис, промчался к ручью между колонн и шпилей.

Скол сел на месте, глядя, как зажигают огни, и пытаясь заглушить дурное предчувствие. Бринья не станет с ним разговаривать. Стигр начал заводить дружбу с Аезирами или же хорошо притворяться. К Сколу больше не приходили видения, и он знал, что последнее из них имело прежний смысл. «Отыщи гору». Но ему требовалось узнать, с чем он имеет дело, и для этого нужно было задать вопросы вовсе не грифонам с Рассветного Шпиля.

Скол наблюдал за грифонами, которые приносили факела к величественным кострам на вершинах колонн и стен каньона. Он восхищался их полетом, осторожными и медленными взмахами крыльев, что не давали перьям вспыхнуть или затушить пламя. Вокруг него сгущались тени, и свет теплел до оранжевых оттенков.

Позади тяжело приземлился грифон, выведя Скола из забытья.

— Скол! — объявила Дагни, словно бы удивившись, что он здесь, напротив собственного логова. — Я прилетела тебе помогать.

— Помогать мне? — Скол встал и вспушил хвост, отряхивая его от пыли.

— Я слышала, как ты сказал Бринье, что запашок в твоем логове еще тот. Я знаю местечко, где можно нарвать сосны с можжевельником. И трав всяких. Мы сегодня все с тобой поправим.

Он наклонился вперед, принюхиваясь к ней.

— Ты пахнешь…

— Дымом? Ага, — она пару раз хлопнула крыльями, поднимая пыль. — Вот в чем опасность моей службы.

— Службы?

— Я факелоносец, — она окинула взглядом его крылья. — Ты это сможешь, навыки у тебя есть. Это высокая честь. Отличный путь к почету. Так или иначе, я тут насчет запаха из твоей пещеры. Ты же хочешь ее почистить… ну, на случай, если кто-то прилетит к тебе в гости.

— Кто прилетит в гости?

Она засмеялась так громко, что ее смех звонко отразился от скал.

— Ну ты разве не шутник, а? Иди со мной!

— Ох, ну… — чтобы поспеть за ней, Сколу пришлось промчаться вперед и прыгнуть в воздух.

Он был бы благодарен за помощь с уборкой логова, и это было лучше, чем тратить ночь на самокопания или мысли о том, что же задумал Стигр.

— Спасибо! — позвал Скол снова, и Дагни лишь рассмеялась, обернувшись. Скол воспользовался шансом взглянуть на луну и ощутил трепет.

Следующей ночью она станет полной. Следующей ночью он полетит.

Глава 27. Наследие Каяра

Под крыльями Скола равнина, омытая лунным светом, тянулась призрачной бледностью, и по ней пробегала серебряная рябь, когда ветер касался трав. Скол низко парил, вдыхая запахи сладкой травы и мороза. Рассветный Шпиль и Чужеземье остались позади, в половине лунной метки полета, и отсюда он даже не мог различить рыка врага.

Он охотился на львов.

Стигру он не сказал.

Скол крался прочь от Рассветного Шпиля дольше, чем рассчитывал, ведь часовые никогда не ложились спать. Наконец, он обнаружил затененный проход между арками, через который сумел выскользнуть в ночь, однако сперва передвигался на лапах, чтобы не привлечь внимание.

Далеко впереди он различил призрачную громаду вилорожьего стада: животные паслись или спали, кто-то стоял на страже. Не желая их пугать, Скол приземлился и прошел через высокие травы, разворачивая уши туда-сюда и подняв клюв, чтобы принюхиваться к воздуху. Где вилороги, там наверняка и львы.

Что-то большее, чем звук — некое ощущение — заставило его развернуться, и среди трав лунный свет вспыхнул зеленью в ночных кошачьих глазах.

— Приветствую, охотница, — Скол прогрохотал эти слова на языке земли.

Львица сперва отвела уши, затем насторожила их вновь. Она пригнулась лишь в двух прыжках от Скола, недвижная и безмолвная, как камень. Затем ее взгляд переместился к чему-то позади Скола. Он развернулся, дыша медленно и силясь стоять спокойно, ведь он пришел не сражаться.

Позади Скола показалась вторая львица, равная ему ростом и телосложением. Он никогда не видел таких крупных кошек. Горные коты Серебряных островов были некрупными и гибкими, а пятнистые снежные коты с высоких гор — настолько редкими, что могли оказаться и духами.

Ее гладкая бледная шкура сияла в лунном свете, под ней перекатывались мышцы лопаток, спины и бедер. Длинный хвост, как у горной кошки, но с пучком меха на конце, львица держала низко и с уверенностью, а тыльные стороны ее лап испещряли едва заметные пятна. Скол встретил ее взгляд, а потом удивился знакомому знаку.

Длинные заостренные перья, словно птичий хохолок, свисали у нее из-за ушей и, грубо вплетенные в мех, образовывали воротник на холке. Перья грифонов. Скол не был уверен, означают ли эти перья, что она друг грифонам — то же, что и у волков на Серебряных островах — или же это боевые трофеи. Со всех сторон Скол уловил движения, и по блеску глаз, равно как и по промелькам меха, понял, что его окружили. Тут и там он порой замечал львицу с одним-двумя перьями, но никто не носил их столько же, сколько стоящая перед ним, так что Скол ей поклонился.

— Великая охотница, — произнес он, выпрямившись. — Я Раскол, сын Бальдра, принц Серебряных островов в далеком Море Звезд. Я хотел поговорить с тобой о грифонах Рассветного Шпиля.

Львица рассматривала его умным оценивающим взглядом существа, носящего имя. От окруживших охотниц шло низкое теплое грохотание. Скол переставил когти, стараясь не проявлять нетерпеливости, и, едва он подумал, что Бринья была права и эти львы не владеют речью, как их вожак заговорила:

— Я Аджия Быстрейшая, третья дочь Бадрии, Кто Бледен.

Она прошла вперед, и ее лапы были бесшумны в травах. Ее можно было бы принять за призрака, если бы Скол, сосредоточившись, не расслышал, как травы шелестят по ее шкуре. Львицы, окружившие Скола, держались по-безупречному неподвижно. Аджия остановилась в трех шагах от Скола и вытянула голову вперед, чтобы тактично его обнюхать. Ее нос сморщился, усы вздернулись, и взгляд закатился к лунному небу.

— Да, это он! Он тот, кого привела к нам великая Тьёр. Он Посланник звезд, несущий пламя Тира, — львица снова принюхалась к Сколу, в то время как он осмыслял сказанное. — Ты пришел из снегов, из темноты, издалека.

— Я следовал за Знаком Каяра.

Она фыркнула, сновь сморщив нос: на этот раз затем, чтобы показать длинные широкие клыки.

— Это имя, данное орлиными кошками. Мы, древнейшие, знаем, что это был знак для всех, и он не имеет настоящего имени, — ее взгляд остановился на Сколе. — Я певец, целительница и хранительница преданий прайда. Я ждала тебя с тех пор, как пришло пламя звезд. Я хотела провести ради тебя охоту, но ветра сказали мне подождать, сказали: «Посланник звезд придет к тебе. Дождись Летнего короля». Ни один грифон с Рассветного Шпиля не пришел бы к нам: тем более под светом Тьёр, тем более произнося слова земли. Так и узнала я, что это ты. Добро пожаловать на Первые равнины, юный принц.

Скол, онемев, сел на траву. Однажды Катори сказала ему, что, как ей кажется, песнью о Летнем короле владеют все существа, но он в это не верил, либо полагал, что она имела в виду лишь жителей Серебряных островов. Но эта песнь в действительности наверняка была древней, была легендой совершенно для всех.

— Скажи мне, как нам тебе помочь, ведь точно, что именно ты разгонишь над Виндеростом тьму.

— Ты имеешь в виду врага, — мягко сказал ей Скол. — Врага грифонов с Рассветного Шпиля, о котором они даже не разговаривают, кого они не называют.

Аджия проронила низкий рык, полный отвращения.

— Не разговаривают? Тогда враги побеждают. Нам, земным, известно, что они желают лишь сеять страх, — ее глаза блеснули в свете луны. — Ты вправду думаешь, что это огонь не пускает их к Рассветному Шпилю? Нет! Они торжествуют, наполняя страхом сердца живых существ, ведь их собственные сердца полны ненависти.

— Откуда ты узнала об их ненависти?

— Разве в их криках ты ее не слышал?

Скол слышал. С содроганием он вспомнил о своем сне. То существо вопило не от голода и не от страха, как безымянный зверь. Оно кричало с ненавистью. А чувство ненависти было бременем именованных созданий, высших созданий, чувствующих и гордость, и страх, и скорбь. Скол подумал о грифонах и волках Серебряных островов, о ненависти между некоторыми из них и об ее причине. Где ненависть, там и злоба, и несправедливость. Но, без сомнений, эти существа были слишком могучими, чтобы испытать несправедливость. Скол даже не мог себе это вообразить. «Наверняка они злятся на Каяра за утраченные сокровища. Вот откуда взялась их ненависть».

— Кто они? — прошептал Скол. — Что они такое?

Аджия низко наклонила голову, и ее взгляд вновь поднялся к луне.

— Они Первые дети земли, рожденные от земли и огня.

Скол с непониманием тряхнул головой.

— Они… они драконы?

Аджия глянула в сторону, словно бы советуясь с ночью.

— Твои собственные глаза должны тебе поведать. Ты должен увидеть. Может, они и были великими зверями, что когда-то звались драконами, но теперь они — сплошная ненависть; озлобленные вирмы в гибнущем краю. Ступай. Ты должен увидеть.

Она проскользнула мимо него и перешла на рысцу. Окружившие Скола львицы все как одна последовали за ней, и Скол постарался поспеть за ними, чтобы не остаться одному среди трав.

— Куда ты меня ведешь?

— На границу, — сказала Аджия, как только Скол ее догнал. — Домой к врагу.

Радуясь, что одно время бегал с волками, Скол перешел рядом с ней на быстрый шаг, и львица взглянула на него с одобрением. Ее взгляд устремился вперед, и Скол чувствовал вокруг себя жар, исходящий от львиц.

— Мы идем к ущелью Змеиной реки, отделяющему нас от Чужеземья.

— Тебе не нужно туда идти. Я могу долететь один, и так будет быстрее.

— Нет. Более, чем кого-либо, они преследуют грифонов. Если будешь один, они убьют тебя или ввергнут в ужас, сделают безымянным. Ступай с нами, и наш запах тебя укроет.

После этого Скол замолчал. В конце концов, именно этого он и хотел, но от ее предостережения в нем поселился первобытный страх. Он не отставал от львов и замечал, как под лапами и вокруг меняется ландшафт. Луна соскользнула ниже со своего полуночного пьедестала. Мышцы Скола напрягались и возмущались, но он не отстал и когда травянистая равнина ближе к Рассветному Шпилю вновь перешла в бугристую пустошь, и когда эта пустошь вдали от Шпиля, в ветровой стороне, протянулась бесплодными пологими дюнами пустыни. Скол знал, что, если они развернутся и направятся в звездную четверть, то достигнут ущельев Вольдсом.

Они переплыли широкую мелководную реку. Покинув Рассветный Шпиль, Скол перелетел ее, но теперь плыл в знак уважения к львицам. Аджия ничего не сказала об этой его способности, не выказала она и удивления. Скол не видел, чтобы Бринья или кто-либо еще из грифонов Виндероста плавал, но он и не спрашивал, не запрещено ли это, как на Серебряных островах. По крайней мере, при правлении Сверина.

— Ты назвала свой дом Первыми равнинами, — сказал Скол, когда они насухо отряхнулись. — Это священное место?

— Все, что основано Тиром и Тьёр, священно, но некоторые места просто старше других, — Аджия приостановилась, чтобы умыться и убедиться, что ее воротник из перьев лежит ровно. Скол придержал вопрос об этом воротнике, боясь, что ответ ему не понравится. Она опять встряхнулась и какое-то время смотрела на Скола. — Равно как и все существа значимы. Именованные, безымянные, говорящие или безмолвные. То, что грифоны правят и землей, и небом, не делает их лучше других.

— Я знаю, — сказал Скол, ощутив раздражение, хотя не было похоже, что в этой лекции говорилось о нем.

— Насколько мы знаем, — произнесла она низко, с теплым мурлыканьем в голосе, — нам известно, что мы носим образ Тьёр, которая впервые сошла на землю в облике величественной кошки.

Удивившись, Скол посмотрел на луну. Он никогда не слышал о такой трактовке богини-матери.

— Но она же мать грифонов…

— Да, — Аджия повернулась и рысцой последовала вперед, а Скол за ней, навострив уши, чтобы лучше слышать историю. — Сначала она создала нас по образу себя, а потом увидела в небе великого сияющего орла, и полюбила его, и крылатых его детей.

— Это был Тир? — прошептал Скол. Стигр ни разу не рассказывал ему легенд, описывающих Тьёр великой львицей, а Тира — орлом.

— И он нашел ее прекрасной, и позвал ее к себе в небеса. И она родила ему много детей. Итак, Раскол, может, грифоны и любимые дети Тира и Тьёр, но они не первые и не старшие. Большинство ночей Тьёр проводит в вышине со своим мужем-орлом, но нам известно, что самое священное время — это время, когда не светит луна, когда она возвращается к нам и вновь ступает лапами по земле.

Скол до того погрузился в историю, что с трудом замечал, куда они добрались.

В ноздри ему ударил запах серы и гниющей плоти. Лигой дальше он различил неожиданный провал широкого ущелья, что образовывало край Виндероста: отделяющий его от Чужеземья промозглый глубокий каньон. Скол никак не мог заставить себя сделать хоть еще один шаг, и даже львицы остановились. Они столпились вокруг Скола, и он вспомнил, как Аджия упоминала маскировку грифоньего запаха от врага.

— Хороший ветер, — пробормотала Аджия, в гримасе отдергивая губу и пригибая уши. — Мы учуем их до того, как увидим, но это означает, что тебя они не учуют.

Но прежде чем увидеть или учуять врагов, они их услышали.

Рев сотряс сухую почву под лапами, и Скол подавил порыв спрятаться. Они стояли вдалеке от ущелья, и Аджия не выглядела испуганной.

Рев разбился на неслаженные крики, поднялась оглушительная какофония, напоминающая вопли орлов и вепрей.

Зверей ударил порыв ветра, и Скол, ошеломленный, напрягся, хватая воздух клювом. Аджия была права. Скола подавляла вонь застарелой крови и навоза, под которой скрывался запах рептилий.

Он задержал дыхание.

Первый из них взвился над краем каньона. В ночи расправились громадные темные крылья Сколова ночного кошмара. Их серебрила луна, и Скол мог лишь понять, что они темные, но не мог различить, черные они, или же бурые, или же еще какого-то мрачного оттенка.

Рык разбивался о скалистые стены и разносился все дальше и дальше — бесконечным эхом ярости. Скол прижал уши, невольно пригнулся и прижался к ближайшей теплой львице, которая вовсе не отстранилась и приободрила его мурлыканьем.

Тьма ущелья распалась на пять извивающихся вопящих силуэтов, и каждый был в десять раз больше грифона.

Крупнейший взметнулся высоко в воздух. У Скола перехватило дыхание, когти расставились и впились в землю, а хвост хлестал из стороны в сторону, пока он силился совладать со своим страхом и осмыслить монстров, которых увидел.

Головы длиной по меньшей мере с самого Скола, головы как у рептилий, клиновидные, увенчанные широкими гребнями из близко растущих рогов. Длинные толстые шеи, переходящие в крепкие и мускулистые, как у вепрей, тела с жилистой грацией змей; поджатые в полете передние и задние лапы. Передние притиснулись к широкой грудной клетке, и каждая могла похвастать четырьмя широкими изогнутыми когтями, как у громадной кошки.

При виде этих когтей Сколу что-то показалось неправильным. Потом его взгляд уловил движение, и мысль улетучилась, как только хвост твари взметнулся, словно змеиный. Он оканчивался острой пикой.

Жилистые крылья заслонили луну. Туго натянутые перепонки крыльев превратили белый лунный свет в болотисто-бурый и зеленый. Когда монстр распахнул челюсти, чтобы издать новый вопль, Сколу открылись ряды клыков, напоминающих акульи зубы.

Это был зверь, преследующий его во снах, зверь, что прорывался сквозь снег в кошмаре. Монстр, кричащий по ночам.

К первому взлетели четверо остальных, озирая простертую под ними землю. Скол, окруженный львицами, пригнулся ниже.

— Они… — его грудь сдавило, словно под водой, и он с трудом подбирал слова. — Они летают днем?

— Никогда, — ответила Аджия. — Кажется, они боятся света Тира.

— Или, возможно, они слишком уродливы, чтобы выйти на свет, — предположила другая охотница, стараясь рассмешить Скола. Скола хватило лишь на мягкий подтверждающий звук; он все еще переводил дыхание.

Они летают лишь по ночам. Они лишь выплескивают свою ненависть во мрак. По словам Аджии, они живут лишь чтобы вселять ужас в сердца других существ.

Значит, это и есть ночной кошмар Сверина.

Скол подумал о прадеде Кьёрна и о славных историях про его войну, про его победу и его золото. Затем он подумал о Красном Перре, сбегающем с собственной родины. Он подумал о Свериновом страхе темноты, об его тирании на Серебряных островах и о том, как могучее поселение Виндеростских грифонов унижается каждую ночь с закатом солнца.

И в конце концов этой ночью Скол осознал, что эпохальная война и несметные золотые богатства — это вовсе не наследие Каяра.

— Нам нужно уходить, — спокойно сказала Аджия, и, вскинув взгляд, Скол увидел, что одно из существ их заметило, или, по крайней мере, обратилось в их сторону.

Они наверняка обладали орлиным зрением — или совиным, чтобы видеть в темноте. Львицы, как одна, развернулись и спокойно направились прочь, словно они лишь бродили в поисках добычи. Они оттеснили Скола в центр.

— Спокойно, грифоний принц.

Лишь низкий голос Аджии соединял Скола с его телом. Он ощущал спиной взгляды монстров, чувствовал жар их ненависти. Безымянная, звериная его часть вопила, чтобы он сбежал, улетел, но это принесло бы ему лишь быструю смерть, а вместе с ним и львицам.

— Им нет дела до львов, — сказала та, что пыталась рассмешить Скола. — Думай о своем имени. Думай лишь о том, что ты любишь, не дай им испугом вогнать себя во тьму.

Скол вдыхал медленно и жадно, уцепившись за ее совет. Его имя. Сын Сигрун. Нет, Бальдра. Сын Рагны, белой Вдовой королевы. Он боролся за тех, кто любили его, кого любил он, и шел так, словно был лишь еще одной львицей в охотничьем отряде. Он думал о вилорогих оленях, и о травах, и о морозном запахе в воздухе.

Потом он плыл. Они достигли реки.

Позади истаял рев. Скол, задыхаясь, упал на другом берегу реки, и Аджия уткнулась ему в шею с материнским рыком.

— Вставай. Иди.

Он заставил себя подняться и последовал за ней. Скоро дышать стало легче, животный страх отхлынул, будто волна, и Скол опять ощутил себя собой.

Аджия остановила его, и Скол с удивлением вновь узнал перед собой Первые равнины.

— Так далеко они еще не забирались. Теперь мы должны оставить тебя и уйти на охоту. Ты можешь в безопасности долететь до Рассветного Шпиля, и ты должен лететь. Наступает рассвет, — какое-то время она его изучала, затем наклонила голову. — Знай это, Посланник звезд. Если ты решишь сражаться с врагом, мы встанем рядом, только позови.

Когда львицы ускользнули, Скол тихо попрощался и снова поблагодарил их, обещая сделать для Виндероста все, что в его силах. Он медленно моргнул. Они обнаружили драконов сразу после полуночи. Потом шли несколько часов подряд, а он до того погрузился в страх, что и не заметил.

Поднявшись в небо с напряженными мышцами и сердцем, полным страха, Скол обозрел горизонт, как встревоженный воробей. Драконов — они ведь драконы — нигде не было видно, а небо в рассветной четверти подернулось золотистым сиянием.

В голове у Скола вновь и вновь вертелась мысль о широких мощных драконьих лапах. Его беспокоило что-то, связанное с толстыми острыми когтями, и это не было связано с их явной опасностью. Что-то еще. Чего-то не хватало, что-то было не так.

Он приземлился в отдалении от Рассветного Шпиля и проскользнул мимо часовых по руслу ручья, сделав вид, будто бы отлучился попить воды по утру.

Когда Скол, наконец, забрался обратно в логово, его ожидал там Стигр.

— Итак, — произнес черный воин с мордой, ожесточенной от гнева. — Раз уж ты поленился взять меня с собой, может, ты хотя бы проявишь милость и все мне расскажешь.

Глава 28. Плач матери-грифоницы

Сигрун забилась в свою пещеру, а вместе с ней — столько беременных самок, сколько поместилось. Чтобы успокоить и согреть грифониц, она натирала травами ту малость свежего мяса, что им досталась.

«Мы бы уже растолстели и спали, если бы король дал нам рыбачить», — с горечью подумала Сигрун и навострила уши в сторону грохочущих волн.

Рагна упрямо осталась с прайдом и прямо сейчас напевала колыбельную самой младшей, Астри, супруге Эйнарра, дрожащей от страха и холода. Эйнарр с тремя другими самцами был на охоте уже три дня.

В ответ на голоса и кличи самцов каждая самка с надеждой развернулась к выходу. Протянулось напряженное и стылое ожидание. Затем самцы устремились внутрь с малой добычей. Кролик, лиса, половина оленьей туши. Сигрун подозревала, что самцы не удержались и немного поели сами. Никто не мог их за это винить, и Сигрун увидела стыд на морде одного из молодых грифонов, когда он преподнес супруге жалкую половину кролика. Он ушел, и его морда помрачнела от решимости совладать с голодом в следующий раз.

Пока самцы оставляли скудную добычу, Сигрун наблюдала за выражением морды Рагны. Оно было холодным, неумолимым и становилось все злее, но Сигрун понимала, что Рагна злится не на юных самцов. А на Сверина. Неизменно — на Сверина.

«Если бы мы только могли рыбачить в море», — подумала Сигрун: смутно, словно это было отдаленной недосягаемой мечтой, словно ее когти никогда не касались соленых вод.

Рядом с Рагной милая утонченная мордочка юной Астри вдруг озарилась светом тысячи звезд, и Сигрун, развернувшись, увидела Эйнарра, который тащил огромную странную тушу при помощи двух других крепких самцов.

— Что это такое, — требовательно произнесла Кенна.

Она стояла рядом с Астри, и Сигрун рассеянно задумалась, станут ли подходящими сестрами-в-полете тихая маленькая самочка и нахальная грифоница. Иногда хорошо, когда близкий друг уравновешивает твои слабости. Кенна в каком-то смысле удочерила младшую грифоницу и журила ее за излишнюю кротость, в то время как Астри, набираясь храбрости, могла иной раз смягчить резкость Кенны.

— Морской лев, — пробурчал друг Эйнарра.

— Где вы его добыли? — Кенна оглядывала огромную тушу с опаской, но и с долей дикого голода.

— Мы полетели на звездное побережье Острова Солнца, — ответил Эйнарр. — За горы. Там есть колония, но мы считаем, что после этого они перебрались. Поделись, — ласково сказал он Астри, указывая головой на Кенну и прочих самок, чьи глаза широко распахнулись. — Тут много.

На глазах у Сигрун Эйнарр постепенно менялся на протяжении осени и зимы. Когда-то застенчивый и кроткий, он стал лидером среди охотников-самцов. По-прежнему тихий, он обычно говорил верные и мудрые вещи, а на морде у него застыла твердость и странное отстраненное спокойствие. Сигрун не знала, с глубокой ли верой молился Эйнарр, но его поведение в дни ожесточающейся зимы напоминало ей о пылких поклонниках далекого Тира, напоминало о грифонах, что вместо ночи видят блеск звезд или будущую зарю.

Из всех грифонов прайда именно в нем Сигрун видела свет надежды. Она не могла не задуматься об источнике этого света. Похожим образом выглядела и Рагна, но Сигрун знала — это все из-за ее веры в возвращение Скола. Она не знала, что зажгло надежду в Эйнарре, но, откуда бы эта надежда ни взялась, она озаряла пещеру.

Кенна принюхалась, и показалось, что она откажется — но все в этой пещере знали, что Хальвден не принесет ей мяса. Он охотился на волков.

Маленькая белая Астри выбралась из-под крыла Рагны и прильнула к Эйнарру, будто никакого мяса здесь не было. Другие самцы медленно поприветствовали своих жен, но затем снова вытолкнулись из пещеры. Там было слишком тесно, и им требовалось еще больше охотиться перед Долгой ночью, что подбиралась все ближе. В дни тьмы не будет никаких полетов и охот. Эйнарр на миг задержался и опустил голову, чтобы клювом пригладить Астри уши.

— Ешь, — прошептал он.

Астри куснула его и, развернувшись, набросилась на тушу морского льва. К ней присоединилась Кенна со сдержанным: «Спасибо» и все остальные, даже Рагна в ответ на тихое поощрение Эйнарра. Все они остро ощущали запах крови и морской воды — но, разумеется, даже Сверин не обозлился бы на охотника, любой ценой помогающего выжить своей жене.

Вновь оглядевшись, Сигрун убедилась, что никто из собравшихся в любом случае не расскажет Сверину о морском льве или о запахе морской соли. Она поймала взгляд Эйнарра, и он поднял голову, пожав крылом, как если бы ему не было дела до нового закона короля.

Беременным самкам не понадобилось много времени, чтобы оголить скелет и вгрызться в кости. Сигрун не успела даже попытаться сберечь шкуру. Они съели все.

Рагна стала помогать Сигрун избавиться от крови в пещере, а остальные самки, наконец-то наевшись, улеглись по местам. Стойкий запах морской воды вывел некоторых из себя, как и мысль, что Эйнарр охотился на запрещенном побережье. В пещере тихо обсуждались указы и правила.

— Беда, — сказала Кенна никому конкретно и в то же время всем сразу, — в том, что король не безумен. Среди нас есть предатели.

— Тихо, — прошептала другая грифоница, прижав уши. Сигрун подняла голову, глянув на Рагну.

— Дай ей сказать, — произнесла Рагна, спокойная и бледная, как серо-белый мир снаружи пещеры. — Но знай. Предатель или нет — зависит от того, кто у власти.

Эти слова встретило тихое шипение. В частности, Кенне идеи Рагны были не симпатичны. Нарастало недовольство Ванирами, и Сигрун боялась, что в конце концов планы Рагны развернутся против нее самой. Но Рагна оставалась неподвижной и спокойной, и она представляла собой полную противоположность напуганному и многоречивому Сверину. И все же Сигрун не могла бросить сестру-в-полете на этом ветру. Она встала, тихо обратившись ко всем:

— Все, что мы сделали, было ради спасения сына Рагны, — Сигрун пристально вглядывалась в их юные морды. — Каждая из вас вынашивает жизнь в своем животе: сыновей, дочерей, ваше собственное наследие, котят ваших избранных супругов. Вы бы пошли на меньшее?

В тишине они все услышали ветер, стенающий в скалах, и свирепый грохот замерзающих волн далеко внизу.

— Ну, Скол сейчас мертв, — отрезала Кенна, хотя больше не встретилась с Сигрун взглядом. — Стоило оно того?

— О, да, — прошептала Рагна, и во взглядах более мягкосердечных самок проявилось сочувствие.

Фиолетовая Кенна хлестнула хвостом и с отвращением опустила голову. Сигрун случайно глянула на Эйнарра, а он пристально смотрел наружу, словно бы видя, как кто-то летит из-за моря.

Некоторые поднялись, чтобы помочь Рагне и Сигрун дочистить логово от костей и крови, словно бы говоря этим, что они не на стороне Кенны, хотя никто и не поклялся Рагне в нерушимой верности.

Когда пещеру вычистили и все устроились подремать, Эйнарр, ни слова не проронивший во время обвинений Кенны, развернулся к выходу.

— Эйнарр, останься, — прошептала Астри. — Прошу тебя, мой супруг.

— Скоро стемнеет, мы не сможем охотиться.

— Останься, — тихо сказала Сигрун, видя отчаяние на мордочке Астри. Некоторых лекарств не добыть и величайшему целителю. Астри нуждалась в любви. — Еще ненадолго.

Эйнарр глянул с подозрением, но спорить с целительницей он бы не стал.

— Спой нам песнь.

Все развернулись к Рагне. Бледная и тихая, она сидела в конце пещеры, такая скромная: будто понимая, что в своем последнем разговоре простерла когти слишком далеко.

— Эйнарр, — уточнила она, тихо любуясь молодым грифоном. — У тебя прекрасный голос. Знаешь подходящие зимние песни?

Какое-то время его молчанию вторило сердцебиение грифониц, и тихая просьба Рагны повисла в воздухе. Эйнарр глянул на Сигрун, и она лишь слегка наклонила голову. Было кое-что поважнее еды. Эйнарр вернулся к Астри и сел, завернув назад уши в смущенном выражении, какого Сигрун не видела у него с лета.

— Песня, которую пела мне мать…

Все так и молчали, и он замешкался. Его мать была чистокровным Аезиром, дальней родственницей Сверина, грифоницей, с которой Сигрун редко заговаривала, грифоницей, утратившей супруга-Ванира и старшего сына — их изгнали. Эйнарр глянул на Астри.

— Ты мне не поможешь? Вообще ее поют самки.

Она приобрела довольный вид и, приподнявшись, уселась; ее взгляд озарился признательностью. Эйнарр кивнул и развернулся к слушателям.

— Тогда я спою вам Плач матери-грифоницы.

Холодный ветер ворвался в пещеру, и Сигрун почуяла снежную сырость. Затем появилась музыка, когда Эйнарр с первыми нотами повысил голос. Сигрун почти растаяла. Она никогда не слышала Эйнарра во весь певческий голос, лишь слышала, как он рассказывал истории; и его чистый ласковый обычный голос теперь напомнил песнь жаворонка.

— Сердцем чист, так ясен взгляд.

Встань, мой слеток, юн и рад.

Встань, мой слеток, юн и рад.

Астри спела припев вместе с ним: песнь открывала суровую разницу между словами, которые гордая мать-грифоница сказала бы своему котенку, и ее чувствами.

— Малыш, останься

Здесь со мной.

Так темен мир, суров и дик.

Не улетай, живи, родной.

Малыш, останься здесь со мной.

Эйнарр спел следующий куплет, и на каждом припеве они с Астри пели хором, и Сигрун обнаружила, что жаждет спеть вслух, жаждет обратиться с этим ко всем молодым воинам, к Каджу, даже к Сверину, если бы только он смягчился; ей хотелось сберечь их всех под своими крыльями и больше никогда не упоминать о войне.

— Крылья вширь, и сердцем смел.

Улетай для славных дел.

Улетай для славных дел.

Рвешь когтями, сердцем тверд.

Бейся, воин, смел и горд.

Бейся, воин, смел и горд.

Эйнарр и Астри вновь вместе спели припев, и их голоса слились в леденящей гармонии — ее обнадеживающий, его волевой, но мрачный. Их хор соединял в себе любовь и страх.

Начался последний куплет, и грудь Сигрун стиснулась, ведь она знала эти слова:

— Взгляд погас, и в сердце мир.

Спи, родной…

Все грифоницы наклонились вперед, но пара не закончила песнь. Воцарилась тишина. Сигрун, моргнув, вышла из беспамятства слушателя и, посмотрев вверх, увидела, что Эйнарр глядит в сторону выхода. Сигрун повернулась.

Они все так погрузились в песнь, что никто не услышал, как грифон пролетел сквозь ледяной дождь, приземлился, остановился рядом и неизвестно сколько времени наблюдал. Сигрун казалось, будто ее сердце остановилось, чтобы послушать, но теперь оно вновь забилось, тяжело и тревожно.

— В лугах, где Тир, — низкий грубый голос Каджа достиг дальнего края пещеры. Он шагнул вперед, выжидающе глядя на Эйнарра и Астри. — Спи, родной…

— В лугах, где Тир, — закончил Эйнарр, поднимая голову.

Сигрун взглянула на своего супруга.

— Слышал, не закончить песнь — плохая примета, — объяснил Кадж уставившимся на него грифоницам.

Они смотрели на него как на загадку, как если бы что-то, о чем они точно знали, оказалось неточным. В эти дни он был таким поджарым и худым; ему приходилось приглядывать за Гвардией, за Сверином и за самой Сигрун. Наконец, самки выразили тихое уважение и вышли из оцепенения, хотя многие боялись Каджа не меньше, чем короля. Все же он был братом-в-полете короля и его поддерживал. Сигрун протолкнулась мимо грифониц и зарылась мордой в перья на Каджевой шее.

— Мой супруг.

— Король созывает собрание.

— Но ведь так холодно, — прошептала Астри.

Кадж ни на кого не взглянул.

— Любого, кто пропустит, сочтут…

— Мы знаем, — Кенна избавила его от необходимости вновь произносить «предателем». Королевская Гвардия и сам Сверин разбрасывались этим словом по малейшему поводу, в то время как дни становились все короче. Кенна оглядела остальных и, словно бы раздавая им указания, добавила: — И мы с гордостью выслушаем слова короля.

Проскользнув мимо Каджа, она направилась к выходу, с вызовом глянула на остальных и, неуклюже оторвавшись от земли, улетела из виду.

Рагна прошла к выходу.

— Я помогу всем, кто не смогут лететь.

— И я, — сказала Тейра. — Идем.

Рагна с Тейрой остановились, устало защебетали и направились за Кенной. Рагна задержалась и поймала взгляд Сигрун через лопатку Каджа. Сигрун лишь слегка наклонила голову, показывая, что все еще поддерживает Рагну.

— С твоей стороны хорошо было для них спеть, — пробормотал Кадж проходящему мимо Эйнарру таким тоном, словно юный грифон сразился в достойном поединке. Эйнарр в удивлении задержался, затем отправился дальше вместе с Астри и помог ей вскарабкаться по скале.

Когда все ушли и большая пещера показалась неестественно пустой, Сигрун опустила голову и снова произнесла:

— Мой супруг.

— Моя супруга, — выдохнул Кадж, с облегчением оставаясь с ней наедине.

Сигрун не могла не ощущать себя предательницей мужа, размышляя о Рагне и ее разговоре насчет предателей. Скол остался жив, и, насколько ей было известно, он собирался вернуться, но как — вообразить она не могла. Когда она видела Скола в последний раз, с ним были двое изгнанников, что обещали разыскать остальных Ваниров и вернуться. Сигрун не могла сказать, что случится с теми, кто служит сейчас Сверину, если Скол сумеет вырвать у него Серебряные острова.

Кадж всегда был рядом с Сигрун, и она останется рядом с ним. Что бы ни случилось, она напомнит Сколу, если потребуется, что много лет назад Кадж тоже помогал спасти ему жизнь.

— Съешь что-нибудь, пока мы не ушли, — прошептала она. — Самки не скоро вскарабкаются, и не скоро все соберутся.

Обычно он спорил. В этот день он безропотно лег на живот и насторожил уши. Сигрун отступила в дальний угол пещеры и выцарапала плоский камень из стены, открыв глубокое темное убежище, высеченное в скале. Обычно оно пустовало — одно из множества укромных мест для хранения запасов. За осень Сигрун набила его до краев.

— Что это?

— Защита от зимы, — ответила Сигрун, и ее сердце заколотилось. Он мог бы наткнуться на это случайно. Лучше было показать ему наедине. — Наши запасы на Долгую ночь. И питание для беременных самок. Думаешь, как удается поддержать им здоровье с такой скудной добычей?

Кадж стоял, расправляя крылья. Сигрун принесла ему длинную сушеную полосу оленины, и Кадж взглянул на пищу, словно на извивающуюся змею. Он медленно наклонил голову, чтобы оторвать кусок, затем проглотил и проскрежетал:

— Соль? Ты с ума сошла? Значит, я делаю все, чтобы защитить тебя, а ты суешь Ванировы обычаи мне в морду? В морду королю?

— Ванировы обычаи? — Сигрун пригнулась, прижав уши. Она понимала, что он так к этому отнесется, но мысль о противостоянии своему избраннику, мужу и защитнику все равно разбивала ей сердце. — Ты сам говорил мне, что на великих землях прайд заготавливал мясо на зиму с помощью соли!

— Земной соли, — прошептал Кадж. Затем он отбросил кусок мяса обратно к ней. — Ты пользовалась солью из моря! Сверин… — его зрачки сузились, как у свирепого орла, и он едва ли верил своим глазам.

— Что? — потребовала Сигрун. — Что он сделает со мной за то, что я сберегу жизнь сыну его сына в животе у Тейры? За то, что его прайд будет сыт и переживет зиму? Я не рыбачила. Я даже не заходила в воду. Откуда ему знать разницу между земной и морской солью, если он даже не знает разницы между своими врагами и друзьями?

— Он видит тебя, — Кадж отшатнулся от нее. — Он не полубезумен, как все шепчутся, и ты это знаешь. Его уже предали. В нем едва ли нуждается собственный сын. А из подземелья над нами насмехаются волки.

— Я сделала это ради нашей дочери, — сказала Сигрун. — Ради всех нас.

— Когда ты это делала? Стражи все видят.

Сигрун молчала. Глаза Каджа расширились, он посмотрел на выход из пещеры, затем — вновь на нее.

— Ночью? Ты выходила ночью и спускалась на берег? Почему я не знал? Почему я не просыпался, когда… — у него перехватило дыхание. Сигрун боролась с порывом спрятаться. — Ты как-то навела на меня сон. Какими-то травами. Что-то добавила мне в пищу. Что же, теперь мне нельзя есть собственную еду? Сигрун, как мне быть, раз вы с Рагной что-то замышляете за моей спиной?

Голос Сигрун звучал надтреснуто:

— Я замышляю сберечь прайд в зиму. Мы будем питаться соленым мясом или же голодать.

Они стояли, вздыбив перья и хлеща хвостами.

Сигрун увидела всю их с Каджем совместную историю, встретив взгляд его бледно-золотых глаз — время после Завоевания, когда она поняла, что из него выйдет самый ласковый супруг из всех Аезиров, время, когда она увидела в нем благородство. Время, когда она полюбила его и решила лететь с ним до конца своих дней. Время, когда он обучал их дочь и сына, которого пытался растить как собственного.

В этот удар сердца Сигрун желала только спрятаться с ним и дождаться воцарения того или иного короля. А затем она хотела мирно жить со своим супругом. И все.

— Я натру мясо травами, — прошептала она. — Так сильно, что он не ощутит соли, и ты сможешь сказать ему, что это они сохранили…

— Еще больше лжи, — прогрохотал Кадж. Почтенный Кадж — так его прозвали.

— Только до весны.

— Что произойдет весной? — он поднял уши, с подозрением сузив глаза.

Сигрун отвела взгляд, плотнее смыкая крылья. Дагр и Майя поклялись Сколу вернуться именно весной и привести всех Ваниров, кого смогут собрать.

— Весной, — начала она вновь, пытаясь сгладить раздражение в голосе, пытаясь тщательно выбирать слова.

И затем, впервые в истории их семьи, она солгала Каджу:

— Когда мы снова сможем охотиться. Когда грифоницы родят. Когда у нас будет свежее мясо.

Кадж пристально смотрел на нее. Сигрун пристально посмотрела в ответ, пытаясь прочесть по его морде, понял ли он, что она солгала, и имеет ли это значение. Пытаясь прочесть, будет ли он все еще ее защищать.

— Идем, — сказал он, поворачиваясь спиной. — Сверин будет ждать нас на собрании.

— Поешь, пожалуйста, — попросила Сигрун. — Я сделала и особое мясо, с сонными травами, чтобы облегчить Сверину Долгую ночь. Я же знаю, как она его мучит.

Кадж остановился, бросив взгляд назад.

— О, с теми же травами, что ты давала и мне?

Он фыркнул от отвращения и выпрыгнул из пещеры в кружащие ледяные ветра.

Сигрун уставилась на зияющую пасть своего логова. В ее сердце вонзилось изнеможение. Она посмотрела на кусок мяса, лежащий на каменном полу, и впервые его вид нагнал на нее стыд.

«Я должна была ему сказать».

***

Во время собрания Кадж едва ли слышал слова Сверина. Еще больше правил, более строгих и особенно жестких в отношении Ваниров. Кадж, в котором все кипело из-за обмана Сигрун, едва ли мог с ними поспорить.

Он спокойно сидел на одном из нижних выступов королевских скал, напряжением мышц силясь удержаться от дрожи. Низкое серое небо давило, и в ветер закрадывалась сырость.

Затаив ужас, Кадж наблюдал за тем, как в конце концов начал падать снег.

Первый зимний снег подчеркнул предостережения Сверина о ночи, море, холоде и необходимости хранить Тира в сердцах.

Взгляды переметнулись от короля к снежным хлопьям, что делались все гуще и быстрее. Наконец, Сверин подошел к концу, пожелав охотникам удачи, а тем, кто выслеживает волков — поспешить и остаться невредимыми. К тому времени, как собравшиеся встали и размяли затекшие мышцы, на землю легло белое покрывало.

Кадж встал, стряхнул с перьев снег и взобрался к Сверину на вершину скал.

— Лишь на одну луну до наступления Долгой ночи, сир, — он сделал медленный вдох, когда Сверин посмотрел на него. Взвесив все истины, взвесив свою честь против дружбы, супруги и собственного сердца он быстро выбрал сторону, как выбирал на протяжении десяти лет. — У Сигрун есть особое мясо, заготовленное при помощи соли с… равнин Вороньего крыла. Некоторые куски натерты травами, чтобы помочь уснуть, если ты…

— Нет, — Сверин стоял под летящим снегом, подобно красному камню, наблюдая за тем, как грифоны встают и уходят, или улетают; наблюдая, как Кьёрн и Эйнарр собирают своих охотников, а Хальвден с Гвардией перед отлетом подзуживают их прямо на глазах у короля. — В Долгую ночь я останусь бодрствовать.

— Если ты передумаешь…

— Разве есть причина, по которой я должен уснуть, брат? — Сверин смерил его взглядом, помахивая хвостом.

Кадж наклонил голову.

— Как пожелаешь, разумеется. Но я знаю, что темнота тебя тревожит. Я знаю… Тебя тревожит память об Елене.

Было рискованно произносить ее имя, но Каджу следовало отвлечь внимание от засоленного мяса. При звуке этого имени Сверин зажмурился, и в горле у него зародился низкий рык.

— Они украли ее у меня. Вдовая ведьма убедила ее, что она может летать как Ванир, заманила ее в море, и поэтому она умерла.

— Изгони ее, — прорычал Кадж: он знал, что это предательство Сигрун, но он видел и боль Сверина, тем более это решило бы многие проблемы. Без Рагны сердце Сигрун будет не так разбито. — Избавься от Рагны навсегда. Ей тут не место.

— Изгнать сестру-в-полете твоей супруги? Не думай, что я не знаю, — Сверин отвернулся от Каджа, нашел взглядом Кьёрна среди отбывающих охотников и проследил, как золотой принц взмывает в звездную четверть вместе с Эйнарром и остальными. — Когда вы стали парой, ты знал, что Скол — не котенок Сигрун?

У Каджа заледенела глотка, и лишь спустя какое-то время он смог шепотом ответить:

— Да, знал.

Сверин холодно и хрипло рассмеялся.

— Не беспокойся. Я догадался, что ты знал. Я лишь хотел понять, скажешь ли ты мне в этот раз правду.

— Прости меня, — Кадж сгорбился, распустив крылья и склонив голову. — Мой брат-в-полете, мой король. Я не знал, как поступит твой отец. Скол был всего лишь котенком. Уже произошло так много смертей. Я собирался воспитать его как своего.

— Ты потерпел крах, — Сверин, наконец, пошевелился, стряхнул снежинки с крыльев и отправился прочь. Кадж медленно поднял голову. — Изгнанник Стигр забрал его у тебя из-под крыльев. Волки. Ваниры. Призрак его отца. Затем он попытался меня убить. Оплакиваешь ли ты его смерть?

У Каджа едва ли нашелся ответ, но Сверин почуял бы ложь.

— Я… оплакал его потерю.

— Хм, — хвост Красного короля качнулся туда-обратно. — Ступай, возглавь охоту на волков.

Кадж снова выпрямился, удивленный тем, что его отпустили так быстро. Он наскоро попрощался и прыгнул со скалы в холодный воздух.

«Стал ли бы я оплакивать гибель Скола?» Кадж вспомнил те мгновения, ужасные мгновения, когда Скол и Сверин вместе падали к волнам у него на глазах. Он не мог сказать тогда, и у него не было сил помыслить сейчас, чьей смерти он боялся сильнее.

Затем он сузил глаза, осознав кое-что еще. Сверин совершенно отвлек его от разговора об изгнании Рагны.

«Мне приходится кое-что скрывать от тебя, брат, и это правда, — мрачно подумал Кадж. — Но что же ты прячешь от меня?»

Он посмотрел вниз, затем обратно на королевские скалы. Сверин подошел к краю и остановился, глядя в открытое море, а с неба падал снег, пытаясь замаскировать белизной его красные перья.

Глава 29. Разговор с расписной волчицей

Когда Скол рассказал Стигру обо всем, что увидел вместе со львами, старый воин посоветовал ему молчать. Он с мрачным видом возлежал на полу Сколовой пещеры, пока Скол, расхаживая, передавал ему историю. Утренний свет пропитывал воздух, и Скол понимал, что они оба опоздают, если в скором времени не уйдут. Его лапы тряслись и угрожали подвернуться от усталости.

Хвост Стигра смахнул пыль с камней.

— Уверен, если король Орн услышит хоть слово о том, как ты чуть-чуть полетал этой ночью, путь на Рассветный Шпиль нам будет заказан. Если отправишься снова, то я с тобой. Даже если ради этого мне придется безвылазно сидеть в твоем логове, чтобы ты не улизнул без меня.

Огорчившись, Скол подавил порыв опустить голову.

— Мне нужно идти.

Стигр тряхнул головой, отогнув уши.

— Я прилетел сюда помогать тебе. Оберегать тебя. Как мне с этим управиться, если ты не будешь сообщать мне о своих планах? Даже Бальдр позволял мне давать ему советы.

— Я знаю. Я скажу тебе, если опять соберусь в путь.

— Хорошо, — Стигр встал и потянулся, скользнув когтями по грязному полу. — Сказать Бринье, что ты приболел?

— Нет, — Скол зевнул, затем встряхнулся. — Я смогу охотиться.

Стигр заворчал и вышел из пещеры. Скол последовал за ним. Он чувствовал, что Бринья в любом случае не заметит его состояние.

И она не заметила. Скол охотился в тот день, и на следующий, и на следующий, наблюдая за тем, как убывает луна. Он должен был снова совершить вылазку, но не в Чужеземье.

Скол хотел выяснить, что знают о врагах расписные волки и смогут ли они рассказать больше, чтобы помочь разрешить изводящие его вопросы, которые он и сам не мог облечь в слова. Он снова и снова воссоздавал в памяти зверей, взмывающих из черного каньона; их громадные челюсти, полные зубов, их могучие крылья, толстые изогнутые когти их грубых передних лап.

В ночь, когда луна приняла облик когтя, Скол задумал вновь улизнуть и поискать расписных волков. Он рассказал Стигру, и, когда Скол выскользнул наружу сразу после полуночи, воин уже его дожидался.

— Больше меня не бросишь, — прорычал он. Скол в знак согласия поднял крылья и показал Стигру путь, по которому можно было улизнуть с Рассветного Шпиля.

Высоко над головами плыли перистые облака, скрадывая звезды и слабый лунный свет. У Скола и Стигра доставало опыта с расписными волками, чтобы узнать их охотничьи тропы и выследить этих зверей ночью. Они водились дальше Первых равнин, в стороне Предела Зари, куда впервые попал Скол.

Грифоны летели низко и в тишине, и Стигр держался сразу за Сколом. Вдали ночь раскалывал драконий рык. Хотя этот рев и отдалялся, но, когда Скол и Стигр достигли территории расписных волков, инстинкт вынудил Скола приземлиться и отправиться дальше на лапах. Он стал дышать медленнее и не заговорил со Стигром, что без вопросов приземлился и отправился рядом, будто был лишь Сколовой тенью.

Нарастающий ветер донес до них запах волка. Они вместе развернулись и последовали по этому запаху по изломанным травянистым холмам.

Уши Скола дернулись, выискивая в ночи заливистый лай. Ни звука. Собаки охотились. Скол прокрался вперед, пытаясь определить, как много их и насколько они далеко. Он понимал, что не стоит лезть к волкам во время охоты, ведь они решат, что грифоны хотят украсть их добычу. Определив направление, он прыгнул вперед, навострил уши и поднял голову, пробуя ветер. Здесь не было следов ни львов, ни драконов.

— Добыли, — тихо произнес Стигр, и Скол замер.

Ветер пригнул траву к его лапам, и он учуял кровь. Волки повергли добычу, и их торжествующие взрыкивания и лай наполнили ночь.

Они со Стигром остались на месте, отдыхая и дожидаясь, пока наедятся волки.

Провыл ветер. Рычание стихло.

— Достаточно, — сказал Скол. Он поднял голову и сымитировал волчий вой.

Последние отголоски веселого рычания и шорох прыжков — все затихло.

Скол махнул хвостом и снова попытался завыть.

— Я здесь, земные братья, — объявила в ночи его протяжная песнь, — не бойтесь, земные сестры.

— Хорошо сделано, — пробормотал Стигр, но к Сколу не присоединился.

По траве зашуршали грубые лапы. Ветер дул в сторону Скола и не мог донести до собак его запах.

— Кто здесь охотится?

Голос принадлежал самке. Она говорила на низком рычащем языке земли. Не слушая как следует, грифон различил бы лишь бессловесное ворчание.

— Я Скол. Сын Бальдра. Принц Серебряных островов в Море Звезд. Ветра, что принесли меня к тебе, дули сегодня удачнее, чем в тот раз. Это мой дядя, Стигр, сын Рагра.

Слова волков раздробились на взрыкивания. Скол с трудом различил в темноте силуэты зверей и попытался их сосчитать. Теперь они точно его рассмотрели и поняли, что перед ними грифон.

— Ты нарушил границу!

Самка обошла его по кругу, обнюхивая и пытаясь изучить запах. Скол, как сделал бы и волк, стоял смирно. Стигр последовал его примеру, но при этом наклонил голову, чтобы не выпускать волчицу из виду. Если бы им пришлось, они бы смогли улететь.

Наконец, она отступила, оскалив зубы.

— Эта равнина отмечает границу грифоньих земель.

Скол в поклоне распустил крылья.

— Тогда мы просим разрешения остаться и поговорить с тобой.

Стигр наклонил голову и добавил:

— Ты ведешь эту стаю, великая охотница?

Она остановилась напротив Стигра.

— Знаешь ли ты, почему я веду эту стаю?

— Нет.

Стигр наблюдал за ней, и Скол напрягся, чувствуя, как движется вокруг них стая.

— Грифонья мразь убила моего мужа. Курука, моего охотника.

Ее заявление поддержали гневный лай и вой. Ветер налетел на зверей, принеся с собой запах ледяного дождя. Свет луны потускнел, но Скол уловил блеск в глазах волчицы.

— Он пошел поговорить с ними, как вы сейчас говорите со мной, но они его не услышали, — ее зубы замерцали во тьме. — Он был дураком, полным надежд. Чего вам нужно?

Ей ответил Скол:

— Только поговорить с тобой, и все. Спросить про темных существ, пугающих Виндерост. Я не из этих краев.

— Это я вижу.

— Ты мне назовешься?

Она наклонила голову и прошлась, скрежетнув зубами, затем подставила свой нос к морде Скола. Он видел, как Катори обращалась так с волчатами, чтобы утвердить над ними лидерство. Скол отстранил голову и поднял крылья, с уважением, но и с опровержением ее главенства. Она обнажила зубы: сначала в сторону Стигра, что в ответ встретил ее взгляд и уважительно наклонил голову, затем в сторону Скола.

— Ты считаешь меня ровней?

— Если не лучше, — тихо сказал Скол. — Ты знаешь этот край и охотишься ночью, когда летают драконы. Это выставляет тебя храбрее любого грифона в Орновом прайде.

Его слова встретил дикий удивленный смех и вой. Волчица наклонилась, чтобы обнюхать крылья Скола, затем подняла голову.

— Я Нитара. Теперь я возглавляю эту стаю со своим братом по имени Илеш. Сегодня он охотится у Малой Змеиной реки в каньонах, известных у грифонов как Вольдсом.

Скол склонил голову.

— Спасибо. Можно тебя спросить?

— Спросить меня? Чему волк может научить грифона? — она изучила его, повернув голову набок, и задумчиво облизнула морду. — Ты странный.

— Знаю.

— Это у него от меня, — сказал Стигр, и волчица издала любознательный звук «явр», словно бы подавляла смешок.

— Вы оба странно пахнете, — она перевела взгляд от Стигра к Сколу. — Вы пахнете зимой и морем, как грифоны с побережья Ванхейм.

При этом упоминании Стигр принял заинтересованный вид, но лишь пожал крыльями.

— Наш дом слегка подальше.

Скол воспользовался шансом:

— Аджия Быстрейшая назвала меня Посланником звезд. Я последовал сюда за пламенем звезд, и я помогу вам избавить Виндерост от врага, если вы мне поможете.

Нитара просто стояла, затем опустила голову. Скол разглядел белую шерсть вокруг ее глаз.

— Мы не разделяем примет охотничьих кошек с Первых равнин.

— Но ты ведь знаешь Аджию.

— Мы обговариваем границы охотничьих земель, — она опять показала Сколу клыки, словно вымещая на нем годы злости на грифонов. — Мы можем встретиться и поговорить, как никогда не встречаются и не разговаривают грифоны. Я говорю со львами, с орлами. Я поговорила бы и с драконами, если бы считала, что они услышат, но они…

— В них осталась лишь злоба, — прошептал Скол.

В ответ она фыркнула. Запах дождя крепчал, и ветер нес ледяной холод. Разговор не следовало затягивать.

— Как ты от них избавишься? Они ничего не слышат. Они ничего не говорят. Они неразумные, и сердца у них мертвы. Они слишком огромные, чтобы с ними сражаться.

Скол так часто слышал от одних существ, что другие — неразумны. Безымянны, без ума и чести — и затем узнавал, что это ничуть не верно.

Вдруг и с драконами Виндероста все то же самое?

В ошеломлении Скол задумался, не в этом ли заключался истинный смысл песни Летнего короля, который он должен был выяснить. В песни, спетой Рагной, заявлялось, что такой король будет внимать всем.

«Получается, я должен внимать даже этим драконам?»

— Мы пока еще не знаем, как, — сказал Стигр, когда у Скола не нашлось ответа для Нитары.

Скол отряхнулся от размышлений и извинился:

— Но мы узнаем. Аджия сказала, что она будет со мной, если я решу вступить в бой.

Нитара изучала его.

— А грифоний прайд?

— Еще не знаю, — ответил Скол. — Расскажи все, что знаешь про драконов.

Как и он сам, Нитара знала о подступающей буре, поэтому заговорила быстро:

— Все, что мы знаем — они не отсюда. Ни один дракон не был рожден в Виндеросте. Они появились после войны Каяра, прибыли в поисках золота. Затем проклятые кланы сбежали, а драконы не стали пересекать море вслед за ними.

— Но они ведь могут, — прошептал Скол, и у него кольнуло в груди от страха. — Если возвратят разум и поймут, что сын Каяра сбежал.

— Что ты имеешь в виду под проклятыми кланами? — спросил Стигр. На спины зверям брызнули ледяные капли дождя, и Скол услышал, как грозовой вал громыхает им навстречу над равнинами.

— Проклятые кланы, — повторила Нитара. По волчьей стае, столпившейся вокруг, пробежал мрачный ропот. — Те, кто последовали за Каяром в драконий край. Те, кто устроили войну и украли драконье золото. Проклятые, — она отметила это слово оскалом клыков, — и, как учила меня бабушка, их перья горят ярким пламенем: неясно, отчего. Их яркие перья предостерегают о ядовитой натуре, словно кожа аспидов.

— Но Сверин никогда не сражался с драконами, равно как и Перр, — сказал Стигр.

— Или Кьёрн, — добавил Скол.

Нитара фыркнула и встряхнулась, когда дождь усилился.

— Я передаю слова бабушки. Они прокляты, осквернены делами своих предков.

Не успели Скол или Стигр ответить, как хлынул ливень. Их захлестнуло морозным ветром, обрушилась завеса мокрого снега. Нитара тявкнула и развернулась.

— Прочь, прочь, моя стая! Странные грифоны, странные союзники, идем в укрытие. Укройтесь с нами, и мы поговорим еще.

Грифоны не ответили. Они развернулись и, словно волки из стаи, побежали под дождем к выходу горной породы, где все могли спрятаться.

Там Нитара рассказала известную ей историю. Каяр увидел пламя звезд, едва пройдя посвящение, в возрасте Скола, и повел юных воинов, наследников всех Виндеростских кланов, в драконий край. Они развязали войну, добыли золото и драгоценности и вернулись в Виндерост.

Потом прибыли драконы.

Скол пытался совместить ее рассказ с тем, что видел своими глазами. Они неуловимо не совпадали. В истории Нитары было упущено что-то важное, но Скол не хотел спрашивать и тем самым ее оскорблять, и рушить их новообретенное хрупкое перемирие. Ему могла помочь любая крупица сведений.

— Грифоны сражались за золото, — говорила Нитара. — Перр с остальными пытались сберечь единство грифоньих кланов, но на наших глазах они распадались и возвращались на родные земли, — ледяной дождь хлынул вокруг их скального укрытия, и Скол поближе прижался к Стигру. Мускусный густой запах расписных волков был почти уютным, ведь он напоминал Сколу об Ахану и Катори. — А потом прибыли драконы, и грифоны не смогли с ними сразиться.

— И Перр со Сверином улетели, — сказал Стигр, распушив перья. — Мне это все известно. Трусы сбежали с собственных земель, оставили их драконам и пришли сеять хаос на нашу родину.

— Насколько нам известно, — согласилась Нитара.

Стигр разразился мрачным смехом. Скол смотрел на него, понимая, что дядя исполнился злого ликования, услышав, что все, во что он верил насчет Аезиров, оказалось правдой.

За ушами у Скола зародился зуд и пробрался вперед. Слишком просто. Чего-то недоставало, что-то было не так. Нитара не могла знать обо всем случившемся, и, возможно, не знали даже Бринья с остальными грифонами. Из тех, кто сражался на драконьей войне, никого не осталось в живых, никого, кто знал бы правду. Если Сверин, Кадж и Аезиры с Серебряных островов ее и знали, то Скол подозревал, что ее замаскировали историями о славе и победах.

— Если драконы ненавидели Перра, — медленно произнес он, — почему они не последовали за ним на Серебряные острова? Может, на самом деле он надеялся их выманить.

Стигр глянул на него, но ничего не предложил.

Нитара усмехнулась.

— Уверена, грифоны Рассветного Шпиля каждый день задают себе этот вопрос.

— Трусы, — опять выплюнул Стигр. — Воры и трусы, я знал. Они сбежали с одной войны и затем объявили себя королями в чужой стране.

Скол хранил молчание. Стигр не видел драконов в ночи. Скол не был уверен, что Стигр решился бы с ними сразиться.

Стигр взъерошил оперение.

— Может, драконы боятся моря.

— Может, — с сомнением проговорил Скол. И подумал об Аджии. — Или, может, им больше нет дела до золота или Перра, или о том, кто все это начал. Может, в них ничего не осталось, кроме ненависти.

Нитара низко и мягко заскулила.

— Может, это и правда, Посланник звезд. Может… если это так, тогда у нас в самом деле темное будущее.

Рядом со Сколом Стигр что-то пробормотал, потом вздрогнул, и больше они ничего не сказали.

Остаток ночи они укрывались с волками и полетели обратно лишь когда серый рассвет коснулся небес. За ночь ледяной дождь перешел в мокрый снег. Виндерост был покрыт инеем и белыми наносами снега. Скол и Стигр незамеченными проскользнули в пещеры, проспали половину солнцеметки и вновь проснулись, чтобы приступить к дневным обязанностям.

Они больше не летали по ночам. Скол мог посудить, что Стигр готов к отлету, раз уж он решил, что тайна Аезиров разгадана. Но у Скола еще оставались вопросы, хотя часть из них он не мог выразить словами. Ему все еще нужно было завоевать уважение короля Орна, чтобы свободно разгуливать в статусе истинного члена прайда Рассветного Шпиля. Ему нужно было отыскать гору из видения.

И хотя Бринья все еще говорила со Сколом только из вежливости, словно бы избегая крепкой дружбы с ним, его все еще радовали охоты. Дагни заверила Скола, что Дикая охота, местный праздник середины зимы, даст ему шанс пройти посвящение. Нужно было лишь немного подождать.

Какая-то часть Скола была счастлива, что дни так тянутся, и что каждое утро ему нужно просыпаться и лететь с грифоницей, наполняющей собой все его сны.

Скоро он пройдет посвящение, он сможет свободно улететь, исполнить свое видение и ответить на вопросы. Каждый день Скол просыпался с целью и с осознанием, что у него есть четкая роль в прайде. Каждую ночь он ложился спать с мыслями о своих достижениях. Он редко испытывал такую гордость на Серебряных островах, где единственными его достижениями были статус Кьёрнова брата-в-полете и неудачная попытка управлять Свериновым поселением на Острове Звезд.

На Виндеросте у него было славное теплое гнездо, относились к нему куда лучше, грифоны Рассветного Шпиля им интересовались, и даже Асвандер проявлял сдержанное уважение.

И как только на Виндеросте все уладилось, к Сколу пришли новые сны.

Глава 30. Король Острова Звезд

В обширном сосновом лесу Острова Звезд валил снег, размывая все перед глазами у Кьёрна и заглушая запахи любых существ, что могли бы проходить мимо. Грифоны получили лишь одно преимущество — они могли следовать по свежим следам на белом покрове. Отряд, включая Кьёрна и Эйнарра, разделился, чтобы каждый смог выследить добычу по выбранной цепочке следов и позвать остальных, если уловит свежий запах. Грифоны подражали голосам птиц — летом этот прием изобрел Скол.

Кьёрн почти по-волчьи трусил через лес; наклонив голову, он озирал протоптанную добычей тропу, его крылья были напряжены, и он готов был встретить угрозу. Взволнованные морды грифонов из прайда, предостережения отца насчет Долгой ночи, море и все остальное блекло в сравнении с охотой. За последние дни он обнаружил, что ему нравится проводить время на Острове Звезд, утрачивая себя в лесах, в погоне и в забое дичи. Кьёрн задумался, не будет ли это не по-королевски, если и после родов Тейры он продолжит охотиться.

Не то чтобы сейчас это имело значение.

Оленья тропа разделилась, и Кьёрн остановился, глядя вверх и подергивая хвостом. Его окружали высокие кедры, и сладкий запах тлеющего папоротника сочился из-под свежевыпавшего снега. Он покрывал запах холодной влажной почвы. И оленя. Кьёрн повернул голову, изучая, какая из троп свежее. Затем он заметил на снегу отчетливый округлый отпечаток волчьей лапы.

В горле у него заклокотало рычание. Если у отца появится новая волчья шкура, как же это успокоит его перед Долгой ночью!

Не стоило в одиночку бросаться очертя голову. Это могла быть ловушка. Кьёрн поднял голову и подал выбранный клич — подражание сосновой сойке — затем выцарапал на стволе ближайшего кедра отчетливую метку. Он был уверен, что Эйнарр поймет — он, Кьёрн, отправился выслеживать волков. Прочие разбрелись далеко, но они с легкостью последуют по легкому свежему снегу. Кьёрн вновь позвал, издав быстрое: «чи-эй, чи-эй», что донеслось до его охотничьего отряда сквозь леса, и затем прыгнул на тропу из волчьих следов.

Представив себе морду Хальвдена, который увидит, как охотники тащат волчьи туши, Кьёрн усмехнулся и быстро проскользнул через чащу. В густом подлеске снежный покров истончился, и местами Кьёрн терял след, но запах настолько усилился, что можно было следовать и по нему.

«Может, мне стоит разыскать Каджа…» — но он отверг эту мысль. Волки были неуловимы. Если он уйдет с тропы сейчас, то ее наверняка замаскирует волчья стая или неожиданный снег, и тогда он упустит шанс.

С кедрами смешались рябины, и острое чувство узнавания замедлило шаги Кьёрна. Он знал это место, хотя видел его весной, а теперь зима окрасила все вокруг в белый и бурый. Кьёрн вырвался из леса на поляну и вздрогнул из-за неожиданного порыва ветра. В морду ему бросило снег, и горло у него свело, когда он понял, что на самом деле его вели.

«Здесь мы убили вепря Лепу». Кьёрн держался очень спокойно. В отдалении послышался зов краснохвостого сарыча — но он понадеялся, что это на самом деле клич Эйнарра, который наконец-то ответил.

Из-за деревьев с другой стороны поляны выступил волчий силуэт.

У Кьёрна взыграла кровь, и он с вызовом поднял крылья, готовясь встретиться с волком в бою. Но он не смог заставить себя сдвинуться с места. Как во сне, он лишь смотрел на существо, что так долго ускользало от грифонов. По некоторым причинам он ожидал, что это будет волчица, которая летом предостерегла грифонов об атаке на Остров Солнца, которая подружилась со Сколом, околдовала его и забрала.

Но перед ним стоял высокий массивный самец. С чернотой меха смешивалось золото, грудь и живот были бледными. Под густой зимней шубой его шею, спину и лопатки обтягивали плотные мышцы. Он стоял гордо, вскинув уши и распушив хвост, но не обнажал клыки. Пытливые глаза внимательно изучали каждое перо на Кьёрновой голове. Неуместное движение перехватило взгляд Кьёрна, а затем и его дыхание.

На фоне волчьей шеи трепетало длинное серо-грозовое перо, грубо вплетенное в густой мех за ухом.

— Скол, — прошептал Кьёрн.

«Это что-то вроде боевого трофея? Но я думал, они дружили». В этот миг Кьёрн вспомнил, что уже видел этого волка. Он стоял с красной волчицей и третьим волком, и он не нападал на гнезда Острова Солнца.

— Он жив.

Кьёрн встряхнул головой. Он мог поклясться, что расслышал слова в приглушенном рыке.

— Ты понимаешь меня, брат-принц?

Кьёрн отступил на шаг, расправляя крылья.

— Если ты понимаешь язык земли, — рычащие, звучные слова упорядочились и зазвучали привычнее, как только Кьёрн развернул уши вперед, чтобы прислушаться, — тогда у нас может быть надежда.

— Ты украл у меня брата, и из-за этого он погиб!

Волк наклонил голову.

— Нет. Мы открыли ему глаза, как открываются и твои глаза, твои уши, твое сердце.

У Кьёрна затруднилось дыхание, он словно бы дрался сам с собой. Он должен был напасть, смочить когти волчьей кровью, в конце концов, чтобы доказать отцу… «Доказать что? — отчаянно подумал он. — Доказать, будто я считаю, что он прав и нам следует истребить волков и подчинить все острова?»

И лишь в этот миг, подумав об этом, Кьёрн осознал, что не согласен со Сверином.

Но волки повернули Скола против Кьёрна. И ему еще нужно было сладить со своей обидой. Огрызаясь, он прошел вперед, и на волчьей морде проступило ликование.

— Зол от горя, брат? Мне это чувство известно.

— Я тебе не брат, — сказал Кьёрн. — Нет у меня брата.

— А если я скажу, что он у тебя есть?

Кьёрн остановился: теперь лишь в двух прыжках от волка. Если бы Кьёрн прыгнул и застал его врасплох, у него был бы шанс победить. Волк равнялся по росту среднему грифону, но был мускулистее, а у Кьёрна имелось преимущество — крылья.

«Я могу убить его. Убить его ради моего отца. Ради Скола».

И все же…

— Что ты имеешь в виду? — потребовал Кьёрн.

— У меня есть тайна, — волк опустил голову, почти что в поклоне, хотя при этом не отводил взгляда от Кьёрна. Он перешел на шепот. — Раскол, сын Бальдра, мой и твой друг и брат, жив, в порядке и общается с твоей родней в ветровых землях.

Кьёрн вцепился когтями в грязь и мертвую траву под снежным покровом. Надежда и гнев воевали в его груди. Наверняка волк врал. Невозможно, чтобы Скол не просто выжил, но и полетел на родину Кьёрна… но до чего же странная ложь.

— Эйнарр! — выкрикнул он. Он позвал и других, затем, в отчаянии, Каджа и даже Хальвдена, зная, что и они охотятся где-то на Острове Звезд.

— Они заняты, — тихо сказал волк. — Моя семья вовлекла их в веселую погоню.

— Вы сделали это намеренно. Возможно, вы даже как-то создали оленью тропу. Вы повернули против нас весь остров, и мы даже не можем охотиться! — Кьёрн пригнулся, подбираясь ближе. Один прыжок… — Кто ты?

— Ахану, — ответил он, не отрицая обвинения Кьёрна. — Сын Великого Охотника Хелаку.

— Великий Охотник? — с издевкой произнес Кьёрн. — Этот-то твой король? Волк, которого убил мой отец?

Замешательство переросло в чистый гнев. Этот волк разделил его охотников, угнал от них оленей и отпугнул даже мельчайшую добычу. Теперь он лгал насчет Скола, несмотря на то, что носил его перо как трофей.

— Да, — Ахану наморщил лоб. Его морда дернулась, показывая клыки, словно и он старался держать под контролем ярость. — Волк, которого убил твой отец. Я должен был знать, что ты не… очень хорошо, сын Сверина. Будь слеп и глух, сын славных Аезиров. Я говорил сестре, что до тебя не дотянуться. Я бы не позволил ей прийти одной. У нее было послание для тебя от Скола, но я вижу, что тебе оно не нужно.

Он вытянул передние лапы и склонил голову, в то время как Кьёрна охватило ошеломление. Волк встал, лукаво блеснув глазом, и помчался в леса.

Злость лишила Кьёрна осторожности. Он нырнул вслед за Ахану в чащу, спотыкаясь и поскальзываясь на грязи и снегу, едва ли поспевая за волком. Местность постепенно повышалась, и деревья отступали, открывая выходы горной породы.

Впереди землю испещряли валуны, и из лесной подстилки выдавался низкий утес. Посреди снегопада обозначились груды заснеженных камней. Ахану промчался вокруг валунов и метнулся под валежник. Кьёрн, взбудораженный азартом охоты, протиснулся между камней и под деревом — и наткнулся на темную узкую нору.

Какое-то время он стоял, тяжело дыша, а снегопад переходил в метель. Из глубин туннеля Кьёрна поддразнил смеющийся вой.

Последние клочки сомнений растворились в гневе, и Кьёрн издал в сторону леса последний соечий крик, после чего бросился в темноту.

«Они меня выследят», — подумал он, вклиниваясь в узкий проход, царапая крылья о скалы и задевая ими грязь. Он забыл о предупреждении Ахану — о том, что волчье семейство повело остальных грифонов на другую охоту. Он мог думать только о погоне, о том, как бы поймать волка, посмевшего использовать против него Скола. «Я убью их нового короля и покончу с этим, мои охотники меня найдут по следу, и мы в конце концов избавимся от волков».

Кьёрн следовал за Ахану под землю, а с неба хлестала вьюга, погребая его запах, погребая его следы, заволакивая белым весь Остров Звезд.

Глава 31. Зима обрушилась на Остров Солнца

Вороновы крылья несли Сколу видения о глубоких снегах. В созданной Мунином стране снов он видел, что происходит на Серебряных островах. Скол звал Катори, чтобы та подтвердила, правдивы ли сны, но она не приходила или не слышала. В его снах метались тени, но он не мог определить, волчьи или грифоньи.

Охоты изматывали Скола, ведь и сны не давали ему отдохнуть.

Он беспокойно ворочался по ночам на теплой красной скале в своей Виндеростской пещере и видел сны о зиме на Серебряных островах.

Сверин все сильнее сдвигал дозволенное время, и в этом проявлялся его страх. Грифоны должны были прятаться в пещерах уже в сумерках, и Сверин запретил прайду приближаться даже к морскому берегу.

Волки без устали мчались по морозным белым сосновым лесам Острова Звезд, оставляя свежие тропы, чтобы вывести из себя Хальвдена и его охотников за волками. Тейра, единогнездная сестра Скола, и ее охотницы становились слишком тяжелыми и круглыми из-за беременности и не могли охотиться. Юный Эйнарр вел в леса отряды охотников-самцов в поисках запрятавшихся оленей, затем зайцев, а после — птиц. А после — совсем ничего. Отчаявшись от голода, грифоны даже забирались по кабаньим следам в темные глубины Острова Звезд, но все животные исчезали, как тени.

С течением времени менялись и сны, хотя Скол не понимал, что происходит на его глазах, что уже случилось, а что еще можно изменить.

Он молил Катори прийти к нему, но не мог разыскать ее в своих снах, так что приходилось лишь следовать за воронами сквозь тьму.

— Сами острова повернулись против Короля Войны, — шептались между собой старые Ваниры и замолкали, как только мимо проходили другие грифоны. Однако старые песни все звучали.

— Приближается Долгая ночь, — прогрохотал Сверин со своих скал, в то время как грифоны, которым следовало охотиться, и самки, которым следовало гнездиться, прижались друг к другу, защищаясь от холода. — Приближается Долгая ночь, и море вздымается против нас.

Захваченный крыльями ворона, что удерживали его в воздухе над королевскими скалами, Скол наблюдал за всем происходящим на Серебряных островах глазами тысячи птиц и на протяжении стольких дней, сколько он не мог сосчитать на одном дыхании. Все они тянулись единственным длинным кошмаром.

— Где Кьёрн? — прокричал Скол в тишине, в темноте.

Ему откликнулись голоса, что наверняка были птичьими:

— Где Летний король?

— Грифоны не должны охотиться поодиночке, — объявил Сверин. — И даже на нашем собственном острове. Ни одна самка, носящая котенка, не должна отлучаться без королевского гвардейца даже на водопой. Волки придут к нам, они застанут нас врасплох.

Скол слышал шепоты так отчетливо, словно сидел рядом с каждым грифоном. «Король Войны. Безумный король». Кьёрн исчез, и Сверином теперь управлял страх.

Молодые самцы бродили туда-обратно среди собравшихся, огрызаясь на них, чтобы те умолкли. Королевская Гвардия. На Серебряных островах никогда не было Королевской Гвардии, но теперь появилась. Заносчивые юные грифоны, которым не терпелось проявить себя в убийстве волков, не смогли их отыскать и теперь доказывали свою силу, унижая сородичей.

К облегчению, Скол увидел, что Гвардию возглавляет Кадж. Он осаживал юных грифонов, которые слишком много из себя строили, и сам сопровождал молодых изнуренных самок. Он водил их к реке или на прогулки, когда они не находили себе места от беспокойства или болей. Но он не мог быть везде.

Скол с возмущением смотрел на то, как грифонов с Ванировой кровью ущемляют Королевская Гвардия и чистокровные Аезиры. В ярости он заметил, что беременные самки уже чувствуют себя в большей безопасности, когда одиноки, чем когда с ними остаются гвардейцы, за исключением Каджа.

С Тейрой было не так. Его единогнездная сестра, высокая, гордая, жемчужно-лавандовая на фоне зимних снегов, не выказывала страха и при возможности собирала прочих самок рядом с собой. «Будущая королева», — с гордостью подумал Скол.

— Но где же Кьёрн?

Ворон рассмеялся над его словами.

— Волки, волки взяли принца живьем.

Скол вновь позвал Катори, но она вновь не пришла.

— Это уже случилось, или это еще будет?

Мунин засмеялся.

— Кто бы смог ответить, милорд? Время — не прямая, оно — падающие листья… вот, поймай, — он взмахнул крылом, и его черные перья рассыпались листопадом, еще больше видений, вспышек, мгновений, и Скол их схватил.

Охотничьи отряды разделились: одни искали пищу и волков, другие — пропавшего принца. Тейра оставалась необычайно спокойной, хотя и потеряла супруга.

— Уверена, что он охотится на волков, — повторяла она любому, кто бы ни спросил: как будто надоедливым котятам. — Зачем бы ему возвращаться, если он их еще не нашел?

Вместо того, чтобы порадоваться ее спокойствию, Скол испугался, что сестра скатывается в безумие. С пропажей Кьёрна подозрения короля останавливались на каждом Ванире и Ванире-полукровке, в том числе на Тейре.

— Зачем бы мне избавляться от собственного супруга? — требовательно спрашивала она, когда Королевская Гвардия окружала ее для расспросов и наблюдения. В половине случаев Кадж прогонял их вон, хотя почти каждый день он изматывал себя, разыскивая Кьёрна.

— Любой грифон, кого застанут охотящимся у берега, или после сумерек, или до рассвета, будет нарушителем моих законов, — объявил Сверин.

Слова, королевский голос и видения прижавшихся друг к другу грифонов, охотящихся грифонов, испуганных и прячущихся грифонов наслаивались друг на друга в голове у Скола, пока голос Сверина не слился с вьюгой, ночи — с днями и напыщенными речами.

Сменялись дни, и все больше появлялось законов. Падали листья. Падали хлопья снега.

— Любой грифон, кого застанут в одиночку на Острове Звезд, будет обвинен в нарушении…

— …любой грифон, кого застигнут на общении с меньшими тварями, будет объявлен шпионом…

— Любой грифон, подозреваемый в…

Слова все звучали, но теперь их произносил Хальвден, расхаживающий по вершине королевских скал.

Раз или два казалось, что Сверин вот-вот покинет Остров Солнца и сам отправится искать Кьёрна, и именно Хальвден его останавливал. Хальвден молил его не оставлять прайд и клялся, что отряды найдут Кьёрна или хотя бы его тело.

И теперь, пока король размышлял, Хальвден обращался к собравшемуся прайду.

— Ради вашей же безопасности, — воскликнул он, широко раскинув зеленые крылья в подражание королю. — Пришло время для настоящих действий. Настоящей охоты. Настоящей работы. А не песен. Любой грифон, кто произнесет странные заклинания или куплеты, признанные темной магией или ворожбой Ваниров, будет объявлен предателем, противником короля и закона Тира.

— Закона Тира? — отозвался ошеломленный голос.

После того, как сверкающий голодный взгляд Хальвдена метнулся по головам собравшихся в поисках того, кто подал голос, больше никто не заговорил.

— Ко мне, охотники! — выкликнул он.

— Принесите нам мяса! — молила самка.

— Мы принесем тебе волчью шкуру! — ответил один из гвардейцев.

— Я сама тебя ошкурю! — огрызнулась драгоценно-фиолетовая грифоница, но две самки прыгнули вперед, чтобы ее сдержать. Сколу она была смутно знакома, но во сне он не мог вспомнить имя. Смех, донесшийся от самцов, захлестнул Скола яростью.

— Они же голодают! — выкрикнул он, и вороны закаркали, перекликаясь над головами грифонов. — Собственные ваши жены!

Он бился о невидимую стену, что заглушала его голос и сдерживала когти; бился с тысячами лиг моря и ветра между ним и этими преступлениями. Даже Кадж был напуган, ошеломленный исчезновением Кьёрна и не желающий повернуться против Сверина после пропажи принца. Некому было помочь.

— Помоги им! — молил Скол ворона, Мунина. — Это не может быть правдой!

Глаза Мунина зияли темнотой, как беззвездное небо. Глядя в них, Скол осознал, что видел уже случившееся. Он не мог ничего поделать. Никто не мог. Катори не отвечала, потому что ее здесь не было.

По небу загрохотали копыта карибу Аодха.

— Зима идет за нами по следам. Обрети в себе лето, — и копыта звенели, отдаваясь эхом: — обрети лето, обрети лето… сын, брат и отец.

— Я так долго ждал, — прошептал Скол. — А как Эйнарр? Он знает, что я жив.

— Он охотится, — ответил Мунин. — Он выживает. Он смотрит на Короля Войны и противопоставляет ему память о тебе.

Мунин развернулся так, чтобы Скол сумел вновь посмотреть сквозь его глаза, смог увидеть глубокий снег и Сверина на скалах.

— Грядет Долгая ночь, — вновь предостерег король. Был новый день, стояла тишина. Мрачный полдень. Облака низко пригнулись над Серебряными островами, и падали густые безмолвные снежные хлопья.

— Эти законы изданы ради вашей собственной безопасности.

Королевская Гвардия бродила среди безмолвных, дрожащих, сбившихся в кучу грифонов, и теперь никто не заговаривал и не спрашивал.

— Ради вашей же безопасности! — прогремел Красный король. — Все, что я делаю — это чтобы защитить вас. В эти темные времена легко впасть в подозрительность, в предрассудки и страх. Некоторые из вас, — его взгляд пикировал то на Эйнарра, то на Сигрун, то на кого-либо еще, — происходят из предавших меня семей. Некоторые из вас предали меня сами. Но наступают холода, и я знаю, что никто из вас не рискнет прайдом в такое время. Мои законы предназначены напомнить вам о законах сияющего Тира. Преданные будут вознаграждены и защищены.

Прайд затаил дыхание, глядя на короля, пронзительно-красного на белом снегу.

— Любой, кто нарушит хотя бы один из моих законов, будет сочтен предателем, — король наклонил голову, испытывая взглядом глаза и сердца. — И любой предатель, — тихо произнес он, — будет изгнан.

Скол обнаружил, что стоит рядом с прекрасной старшей белоснежной грифоницей.

— Мама, — прошептал он. Ухо наклонилось в его сторону.

Скол осознал, что это не он стоит рядом с ней, а ворон подлетел к ней, и он, Скол, может поговорить с Рагной через своего странного друга. Даже если это был всего лишь сон, он не мог не сказать:

— Помоги им.

— Все, что я делаю — это ради прайда, — пробормотала Вдовая королева: совершенно не так, как Сверин. — В Ванирах есть силы, о которых Сверин не знает, — она взглянула на ворона, на Скола. — Оставайся на своем ветру, сын мой. Делай то, ради чего ты улетел от нас.

Затем Мунину пришлось взмыть, иначе его бы увидели, а Рагну застали бы говорящей с «меньшей тварью».

— Где Кьёрн? — выкрикнул Скол в мертвое бледное небо.

— Он охотится ради сердца короля, — сказал ворон, хотя его голос теперь звучал словно ветер в скалах, и Скол учуял шалфей Виндероста вместе с дымом тысячи костров.

— Где принц? — требовал Скол.

— Где Летний король? — закричали все птицы на островах.

Позвал голос Стигра, и Скол понял, что просыпается. С благодарностью он устремился прочь от Мунина и кошмара. Но он застрял. Он опять увидел Сверина на скалах, затем увидел кровь, увидел Каджа, бездвижного и окровавленного на снегу.

— Мунин, дай мне проснуться!

Ворон все смеялся и смеялся, удерживая Скола во сне.

— Ты недостаточно далеко проследовал за пламенем звезд Каяра, маленький серокрыл! Твой отец ни разу не видел снов о Рассветном Шпиле. Это хорошенькая грифоница тебя здесь удерживает, так?

Извиваясь в черном небе сонной страны, Скол полоснул когтями по темным перьям, запутывающим его мысли.

Вороновы крылья разошлись, открывая двойное солнце, что превратилось в змеиные глаза, глядящие прямо на Скола.

У Скола не было времени рассмотреть морду существа: он услышал знакомый голос. Голос грозы, голос, поющий неизвестную песнь, голос, который он слышал над морем.

Он принадлежал самке, и он был слабым:

— Я жду Летнего короля.

— Где? — выдохнул Скол.

— Ты знаешь.

«Проснись».

— Скол, — Стигр стиснул ему ухо. — Проснись! Что-то происходит, и, возможно, тебе стоит быть начеку.

Скол вскочил и распахнул крылья, что тут же ударились в каменные стены. Сердце у него трепетало, как воробей, и он уставился на дядю, пыльно-черного в свете раннего утра.

Перья Стигра встали дыбом от напряжения.

— Что это еще?

Скол медленно сложил крылья и постарался пригладить перья.

— Сон.

— Очередной сон, — прорычал Стигр. — Все эти ночи ты видишь сны, я тебя слышал.

— Вороновы сны, — выдохнул Скол. — Я думаю… я не знаю. Сейчас я ничего не могу поделать.

Глаза Стигра расширились.

— Расскажи, что ты видел.

Не успел Скол этого сделать, как внимание грифонов привлекла суматоха вне пещеры, дикие выкрики и шорох множества крыльев.

— Расскажу, — пришлось пообещать Сколу прежде, чем он вышел из пещеры, ведомый Стигром.

Глава 32. Дикая охота

— Что все это значит? — потребовал разъяснений Стигр у скачущего мимо слетка.

Маленькая грифоница остановилась, моргнула в его сторону, затем побежала к стайке других слетков, а те заверещали и засмеялись, когда она сообщила, что Стигр с ней заговорил.

Одна знакомая взмахнула крыльями над головами грифонов, и Скол позвал ее:

— Бринья! Что происходит?

Рыжая охотница не услышала его и пролетела мимо. Еще одна грифоница проскользила по воздуху и снизошла до приземления.

— Вальдис, — поприветствовал Стигр. — Что это все означает?

— Лети и увидишь. Дикая охота. Вам выпал шанс доказать королю, чего вы стоите, — она напряглась, чтобы снова взлететь, но Стигр поднял крылья.

— Мы уже доказали, чего стоим. Расскажи нам, что это вообще за охота такая, на каких зверей и что от нас ожидается. Хватит разговаривать с нами будто со слетками. Хватит тайн.

Вальдис остановилась, изгибая крылья, затем засмеялась. Этот хриплый звук удивил Скола и, как он заметил, Стигра тоже.

— О, теперь он у нас гордый королевский гвардеец, считающий, что понимает все на свете? Относись к этому как к сюрпризу, а не как к тайне, — ее суровый взгляд смерил Стигра во всю длину и вновь вернулся к его глазам. — Ты разве не любишь сюрпризов, Стигр?

С этими словами она оторвалась от земли и кличем позвала грифонов последовать за ней.

Стигр отогнул уши.

— Злобствующая пустельга.

— Вообще-то, — сказал Скол, — мне она начинает нравиться.

Стигр развернулся, чтобы впериться в него взглядом.

Скол ответил ему самым невинным взглядом, на какой был способен. Ему редко выпадал шанс поерошить перья своему дяде.

— Я просто имею в виду, что она напоминает мне тебя.

Перья Стигра вздыбились, и он подозрительно уставился на Скола.

— На самом деле, я думаю, ты ей нравишься, — продолжил Скол. — Загадочный чужеземец стал уважаемым гвардейцем. Да это головокружительно, прямо как в песне.

— Просто песня, не то слово, — пробормотал Стигр, а Скол как раз стал проникаться своей догадкой о том, как Вальдис воспринимает его дядю. Он никогда не думал о Стигре как об объекте восхищения самок, но, разумеется, грифоницам было чем восхититься.

«Если взглянуть под нужным углом», — хитро подумал Скол. И если у него, Скола, получилось бы поощрить Стигра на привязанность хотя бы к одному из Аезиров, это бы изменило Стигра к лучшему и помогло бы Сколу в долгосрочном плане.

— Я тебе так скажу: незамужними остаются не без причин, — бормоча себе под клюв, Стигр пошел вперед, и Скол — следом. Тем же путем тек ручей из взрослых грифонов и слетков, по скальному лабиринту к Рассветному Шпилю.

Взгляд Стигра отслеживал в небе полет Вальдис.

— Как будто я полетел бы с Аезиром. Как будто это принесло бы нам обоим хоть что-то хорошее, нам, слишком старым, чтобы иметь котят, — он встряхнулся. — Как будто бы я уже не слишком стар, будто я нуждаюсь в том, чтобы меня доставала самка.

Скол защебетал, подавляя смех.

— Но она отличная охотница. Да ты и возненавидел бы кроткую покорную самку, я это отлично знаю…

— Оставайся на своем ветру, племянник, — предостерег Стигр. — Все, что я здесь делаю — это для того, чтобы выставить тебя в лучшем свете. А когда ты собираешься приступить… ко всему этому?

«Оставайся на своем ветру». То же самое сказала его мать во сне. В видении. Оно не могло быть правдой. Оно ощущалось так безнадежно, но Скол слегка подозревал, что Мунин лишь с ним игрался. Воронов сон, и все.

Даже Сверин не взлетел бы на такую дикую высоту. Не ввел бы столько запретов. Все эти подозрения и страхи. Провальные зимние охоты. А если это было правдой, тогда Скол боялся, что же дальше предпримет король, если не успокоится. Отчетливо, с приливом страха, Скол вспомнил, что ни разу не увидел во сне золотого Кьёрна.

«Он охотится ради сердца короля», — сказал Мунин, и, вспомнив об этом, Скол ужаснулся: все, виденное им, было чересчур настоящим.

Скол усилием воли вырвался из размышлений; отвлекся от холода, сводящего внутренности, чтобы тихо ответить Стигру:

— После этой охоты, — пообещал он, оглядывая идущих вокруг них со Стигром грифонов. — Бринья и Дагни рассказали мне, что это наш шанс пройти зимнее посвящение. Я получу право обратиться к Орну, и мы сможем свободно путешествовать по Виндеросту в поисках…

В его памяти вновь всплыли огромные золотые глаза из сна.

Одинокий пик, покрытый снегом.

«Я жду Летнего короля».

— В поисках того, зачем ты прибыл, — закончил за него Стигр, тоже опасаясь сказать слишком многое в окружении грифонов. — Хорошо. Я с тобой. Я устал от всеобщего мнения, что мы жалкие изгои родом из какой-то болотистой расщелины. А их игры в карабканье по ярусам — лишь трата времени. Пора действовать, — правда, его взгляд скользнул вверх, и Скол предположил, что Стигр высматривает Вальдис.

Об этом стоило поговорить в следующий раз, к тому же толпа грифонов слишком разрослась, чтобы можно было и дальше продолжать беседу.

Вокруг прыгали слетки, сбивая друг друга с лап.

— Охота, охота! Дикая охота!

Над головами и вокруг вихрилась суматоха. Какой-то гвардеец позвал Стигра, и он оставил Скола, пообещав встретиться после и составить план. Вместе с другими грифонами Скол прыжками понесся к возвышающимся скалам, что отмечали границу поселения в ночной четверти.

— Всем добро пожаловать! — голос короля Орна разнесся над камнями, и Скол огляделся, прищурился из-за утреннего солнца и посмотрел в сторону вершин скалистых колонн. Он увидел бежевого короля, стоящего во весь рост на отдаленном шпиле, и насторожил уши.

— Разведчики сообщили мне, что стада великих зверей достигли границы Виндероста.

Великих зверей? Сердце Скола забилось сильнее. Таких животных Бринья не упоминала ни разу. Малая его часть задалась вопросом, не драконы ли они, но Скол понимал, что это невозможно. Опасность, о которой грифоны отказывались даже упоминать, не могла быть целью ежегодного охотничьего ритуала.

В ритме благоговейной песни Орн вел рассказ для котят и слетков, и, как подумал Скол, для них со Стигром.

— И каждый год великие звери исходят с Рога Мидрагура, держа путь в ветровую четверть на зимовье. Ведет их великий Тир, опуская крылья, побуждая спуститься в Виндерост и дать нам на зиму пищу.

Скол неосознанно поднял крылья. Значит, Рог Мидрагура.

Теплый запах отвлек его от дальнейших мыслей о видении. Бринья подошла к нему, и все мысли о далеких горах, даже о кошмарных снах, упорхнули прочь, как скворцы.

Ее взгляд сиял, и каждая мышца от хвоста до ушей полнилась энергией. С их первой совместной охоты Скол ни разу не видел ее такой внимательной и дружелюбной.

— Готов, Раскол?

— К охоте? — Сколу удалось не впасть в замешательство от того, что она внезапно с ним заговорила, и он был горд собой за спокойствие. — Всегда.

— К охоте на великого зверя. Они втрое выше грифона и вдвое шире.

— Мне кажется, если я спрошу, ты не ответишь, кто они такие?

Бринья с сожалением посмотрела на него и распушила крылья.

— Скол, послушай, прости, что я не была… ну, думаю, ты заметил. Мне просто нужно было много чего обдумать.

Сердце Скола забилось быстрее, и он передвинулся чуть поближе к ней.

— Все в порядке. Это… я могу тебе в этом помочь?

Ее золотые глаза изучали его, и Скол увидел вспышку сомнения, что показалась ему неуместной.

— О, нет. Нет, не думаю, — она сделала глубокий вдох. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что я считаю тебя хорошим другом.

— И я тебя, — Скол задел ее крыло своим, и радость, хлынув, заполнила все проломы в душе, проделанные сном; смыла страх и сомнения. — Сегодня охотимся вместе?

— Да. Я бы хотела, чтобы ты охотился с моей семьей.

Скол наклонил голову.

— Это большая честь.

В отдалении Орн все еще рассказывал о прошлых охотах, об опасностях, о традициях Дикой охоты и о последующем пиршестве.

Пиршестве Середины зимы.

Время пролетело незаметно. На Серебряных островах уже почти наступила Долгая ночь. Неудивительно, что Сверин становился все испуганнее.

— Великие звери — это копытные, — объяснила Бринья Сколу, выводя его из размышлений.

Орн закончил историю об охоте и отправил глав семейств разделить охотников на отряды. Поднялись разговоры, и приятели принялись звать друг друга.

— Копытные, — продолжила Бринья, чтобы привлечь внимание Скола, — и рогатые, и глупые. Их мясом можно накормить целое грифонье семейство. Мы заготавливаем его в солончаковых пустошах в ветровой стороне от берегов Острал, и оно помогает нам пережить зиму, когда стада малочисленны, и… — она осеклась и поправилась, — когда охотиться становится опаснее.

Скол вернулся мыслями к своей охоте-посвящению, перед которой Кадж рассказывал, что вепри Острова Звезд глупы и опасны.

— Ты уверена, что они глупые?

Бринья моргнула ему в ответ, помахивая хвостом.

— Конечно же. Неразумные, меньшие, совсем как олени, козы, орлы…

— Орлы разумные, — Скол вытянул крылья, расчищая вокруг себя пространство и отталкивая беспечного котенка, который охотился на кузнечиков, зовя их великими зверями.

Бринья в ответ лишь пристально глядела на Скола, будто бы пересматривая свое решение насчет него.

— У них есть имена, — сказал Скол. — Они зовут себя так же, как грифоны.

— Ну, — Бринья сузила глаза, — это не имеет отношения к охоте на великих зверей. Но ты мог бы сказать мне и раньше. Может, после охоты ты расскажешь побольше. Нам может пригодиться любое знание, Скол.

У Скола потеплело под перьями от осознания, что ему не нужно было скрывать знание об орлах, что их ум важен и, возможно, опасен для жителей Рассветного Шпиля.

— Расскажу. Я не думал, что ты поверишь мне. Не думал, что тебе не все равно.

— Почему нет?

Скол задумался.

— Я не привык, чтобы грифонов интересовало мое мнение.

Она коротко засмеялась.

— После всего, что ты здесь сделал? Конечно, мне интересно твое мнение, и то, о чем ты знаешь, и истории твоей родины, — она осеклась, немного скрежетнув клювом, как если бы сказала больше, чем собиралась.

— Тогда проводи со мной время, — с надеждой призвал ее Скол.

Какое-то время она не отвечала. Затем осторожно заговорила:

— Скол, было трудно, ну, избегать.

— Чего избегать? — он немного довольствовался ее раздраженным видом. — Я думал, мы друзья.

— Так и есть, — прошептала она, и в ее глазах блеснуло что-то, из-за чего сердце Скола пустилось вскачь.

— Ну и?

Бринья уставилась на него, и странное выражение все сильнее обозначалось на ее морде, затем она встряхнулась и дернула крыльями, словно готовясь улететь, но кто-то позвал ее по имени. Они со Сколом одновременно взглянули вверх и увидели парящего Асвандера.

Скол вдруг подумал, что лучше бы остался со Стигром.

— Бринья! — Асвандер грациозно приземлился, и в конце концов Скол не смог этим не залюбоваться. — Поохотишься со мной рядом?

— Конечно, — сказала Бринья, глянув на Скола.

Повисла тишина прежде, чем Асвандер опять заговорил, и, к удивлению Скола, грифон обратился к нему:

— У тебя было достаточно времени, чтобы решить, Скол, — он гордо держал свою серо-стальную голову, но при этом глядел на Скола с проблеском уважения. — Мы охотимся четверками. Я уже спрашивал твоего дядю. Ты с нами?

Скол понимал, что было бы глупо отказать ему, поддаться своей гордости и поискать другой отряд. Он охотился с Бриньей и Стигром и знал, что хорошо работает с ними в одной команде. При этом Сколу хотелось лишь развернуться хвостом и в одиночку показать, чего он стоит. Но это было бы глупо, и он показал бы лишь свою глупость.

— Спасибо тебе, — выдавил он слова у себя из клюва. — Это для меня честь.

Он склонил голову и в очень непринужденном поклоне расслабил крылья. В конце концов, Асвандер был Первым часовым. При виде того, как близко он стоит к Бринье, у Скола взъерошивались перья, и он отвернулся.

— Поищу Стигра.

— Не стоит, — сказал Асвандер. Его голос звучал довольно, опять-таки к удивлению Скола. «Должно быть, он ищет возможности выставить меня в худшем виде». — Он уже ждет на скалах, где все собираются.

— Тогда летим, — Бринья переступила задними лапами. — Я уже слишком долго стою.

Асвандер засмеялся. Скол с тяжестью на душе поднялся вместе с ними в небо.

Утреннее солнце простирало длинные золотые крылья по красной пустыне, по приморской саванне и даже пыталось пронзить туманную мглу Чужеземья. Землю полосовали длинные тени, тянущиеся от скальных колонн.

Поднимаясь по прохладному ветру, Скол вглядывался в горизонт. У него не получалось разглядеть Рог Мидрагура. Как далеко он, по словам Хильдр? Как долго туда лететь, как долго добирались оттуда великие звери? Вокруг Скола в утренний воздух взмывали дюжины грифонов и сбивались в отряды исходя из принадлежности к семействам.

— Бринья только что сказала мне, что ты убил великого вепря, — Асвандер в полете подобрался к Сколу. — Я слышал о них легенды, но я думал, они давно оставили эту землю.

Готовый к насмешкам, Скол удивленно заметил, что Асвандер кажется искренним: его уши навострились, когти расслабленно прилегали к груди.

— Да, она все сказала верно.

Скол удержался от дальнейших слов и пригнул уши. Когда он прибыл, он упоминал и иные вещи, и теперь задумался, как часто Бринья об этом думала, если вообще думала. Кажется, о них она Асвандеру не говорила.

— Я тебе верю, если об этом ты беспокоишься, — Асвандер произнес это размеренно и с уверенностью.

«Я слишком поспешно судил», — подумал, глянув на него, Скол, и с огорчением осознал, что при первой встрече посчитал Асвандера слишком похожим на Хальвдена.

— В любом случае, этот день окончательно подтвердит твои умения, верим мы тебе или нет.

— Похожие ли великие звери на вепрей?

— Они не похожи ни на кого на свете, — рассмеялся Асвандер навстречу ветру, и в глазах у него заблестел охотничий азарт. В груди у Скола пробудилось воодушевление.

Если бы только Кьёрн мог все это увидеть. Эта охота была скорее его по праву, чем Сколова.

— Охотники! — прорычал сам король Орн из первых рядов.

Скол внимательно прислушался, выстраиваясь ромбом вместе с Асвандером, Стигром и ведущей Бриньей. Он заметил группы из трех самцов с ведущей самкой, затем отряды из одних самок, но не увидел, чтобы самцы охотились одни.

Все вместе они были в триста раз сильнее и летели гигантским клином, собранным из маленьких ромбов-четверок. «Какая четкость, — восхитился Скол. — Какая дисциплинированность и какие умения. Как они вообще могут чего-то бояться?» Он вздрогнул от воспоминания о драконьих крыльях, туго простертых по небу.

— Докажите, чего стоите! — бросил вызов король. — Мои кровные родичи, мы будем атаковать спереди. Кровь Ингмара и Эн, к рассветному ветру! Кровь Мадж и Остера, на ветровой фланг! И пусть каждый клан покажет сегодня свою силу!

Имена пролетели по ветру. Четверки грифонов, созданные семьями, накренились с точностью до кончика когтя, переместились на новые позиции в строю и воспарили прочь, готовясь описать круги и ворваться в стадо великих зверей с боков. Когда король назвал Мадж и Остера, Асвандер и Бринья повели в ветровую сторону.

Какое-то время грифоны летели в тишине, и ком напряжения все сильнее сжимался в груди у Скола.

Наконец, когда солнце достигло первой четвертной метки, горизонт окаймило облако пыли. Скол прищурился, стараясь вглядеться в него.

— Это и есть стадо?

— Да, — ответила Бринья, и от охотничьего азарта ее голос прозвучал хрипло. — Наш род атакует его сбоку и подгонит к королю.

Сердце Скола забилось в замедленном взволнованном ритме сосредоточенности на охоте; его крылья натянулись по ветру, восходящее солнце грело ему бока. Он с трепетом увидел, как много грифонов заявляет о родстве друг с другом, какой бы отдаленной ни была кровная связь.

Ему вскружило голову, и он обнаружил, что ищет тех, кто могут приходиться родней Аезировым завоевателям на Серебряных островах. Бринья, как все еще рассуждал Скол, наверняка должна быть кузиной Сверина, неважно, насколько отдаленной, что делало ее родней Кьёрна. Он задумался об имени Остера и том, как связан с ним Асвандер, и о том, не связано ли это семейство и его земля с Каджем. Сам король Орн очень смутно напоминал Сколу Хальра и Хальвдена: мощным телосложением и легким отблеском оливковой зелени, что показывался в бежевом оперении под солнцем.

— Ты с нами? — Бринья проскользнула поближе, чтобы пробормотать эти слова. — Скол? Я часто вижу у тебя такой взгляд, как будто ты глядишь через море.

— Я с вами, — выдавил он, и она в удивлении приподняла одно ухо.

— Куда ты смотришь?

— Домой, — на миг он ощутил, будто в небе нет никого, кроме них двоих. Она глядела на него с любопытством, вопрошающе и, как показалось Сколу, немного разочарованно.

Бринья сказала только:

— Сегодня ты мне нужен здесь. Поохоться как следует.

— И ты, — прошептал он, пока у него не пересохло в клюве.

Воздух наполнил торжествующий орлиный крик короля Орна. Стадо великих зверей заметило грифонов и начало разворачиваться.

— Вниз! — призвала Бринья, и впереди, из другого маленького ромба, ей ответила Вальдис, затем другая грифоница.

Слева от Скола несколько отрядов, состоящих из самок, приказали:

— Вниз, вниз, охотники ветрового фланга! Гоните их сбоку!

Строй вновь изменился. Скол поймал взгляд Стигра, и вместе они влились в новый большой клин. Скол никогда не ощущал ничего подобного удовольствию от охоты в огромном прайде. Когда он чувствовал, как его мышцы и разум работают в полную мощь, и осознавал, что он, как и все грифоны — часть тела огромного живого охотящегося существа, его переполнял восторг.

Вальдис летела во главе, направляя четверки охотников, и Скол заметил, как любуется ею Стигр. Смех Скола унесло ветром, и Стигр полоснул когтями по воздуху.

— Следи за своим полетом!

— А ты за своим, — пробормотал Скол и усмехнулся. Стигр был не в восторге.

— Будь внимателен. Ты пережил бурю, море и Аезиров не ради того, чтобы тебя затоптали неразумные копытные.

Вальдис издала клич, призывающий спикировать.

Ветер ударил Сколу в морду, когда сотня грифонов развернула крылья и вокруг них проскользил воздух. Он заложил уши назад, вытянул вперед когти и сомкнул крылья для пикирования. Он обладал более вытянутыми и изящными крыльями, чем местные ширококрылые Аезиры, и ему пришлось раздвинуть перья, чтобы не нырнуть слишком быстро и не вырваться вперед из строя. Ему не терпелось устремиться вперед, покатиться, перекувыркнуться и развернуться, снова показать Бринье каждое отточенное движение крыльев, но Скол перевел дыхание и сосредоточился.

Сквозь пыль и грохот он увидел стадо великих зверей. И понял, что Асвандер был прав.

Он никогда не видел ничего подобного.

Массивные лопатки плавно переходили в крутые спины гороподобных существ с короткими мощными ногами. Их черно-бурый мех мерцал странным красным отливом. В их темных глазах сверкала неразумная паника, и они угрожали грифонам, потрясая изогнутыми черными рогами.

Несясь через равнину, стадо разразилось бешеным ревом. Скол пытался распознать, не говорят ли они. Когда он впервые встретил Катори, а потом сразился с вепрем Лепу, он еще не понимал язык земли. И лишь когда прислушался внимательнее, сумел услышать его и на нем заговорить.

Разрываясь между желанием охотиться и любопытством, Скол решил, что умнее будет остаться в строю со Стигром и Асвандером. Охотничий азарт был слишком силен. Сколу хотелось врезаться в ближайшего великого зверя и драться до своей или его смерти. Он стиснул когти.

— Просто ведите их! — приказала Бринья, когда Асвандер и Скол наклонились по ветру, нацелившись на одного и того же старшего ковыляющего зверя у края стада. — Ведите их к королю!

Скол быстро переглянулся с Асвандером, и они оба, приходя в себя, проронили нервный смешок.

Как один, кланы Остера и Мадж атаковали громадное стадо сбоку. Вдали, за полчищем темных бегущих зверей, Скол увидел грифонов, пикирующих на другой фланг стада. «Это должны быть родичи Ингмара и Эн», — подумал Скол, вызывая в памяти указания короля, стараясь вспомнить имена, ранги и прочее, важное на Рассветном Шпиле. Однажды эти сведения могли ему понадобиться.

Они атаковали зверей, пока обширное стадо не выстроилось узким ручьем, а затем погнали их через равнину.

«Как будто тащишь огромную рыбу», — подумал Скол, и его разум затуманился. Дважды он подлетел слишком близко затем, чтобы загнать зверя обратно в стадо, при этом второй зверь едва не пронзил его выпадом рогов. На низкой высоте было очень легко утратить равновесие. Чтобы остаться в воздухе, требовалось рассекать его по-ястребиному быстро, думать быстрее и лететь лучше.

— Скол! Взгляни сюда!

Его уши уловили возглас Асвандера, и Скол оглянулся, всматриваясь сквозь пыль. Асвандер пригнулся, вцепившись в спину колоссальной самки великого зверя. Распахнув крылья, опустив бедра, он озирал все небо, словно просто на ней ехал.

Скол бездыханно рассмеялся, раздраженный и приведенный в трепет мужеством Асвандера. Зверь взревел, и Скол моргнул, глядя в ее темные горящие глаза. Там пылала ярость. Восхищение Скола перешло в стыд. Это были именованные создания. Он это понял. Охотничий азарт и воодушевление покинули его. Он попытался поймать взгляд Стигра, но его дядя каким-то образом нашел себе место для охоты поближе к Вальдис.

— Встань в строй! — вместо этого позвал Скол Асвандера. — На край! Не глупи!

К его удивлению, Асвандер без вопросов взмыл и на взлете хлопнул по зверю крыльями.

— Прекрати это баловство, — прозвенел чистый голос Бриньи сквозь грохот и пыль.

Слишком много грифонов увидели выходку Асвандера, и, когда и другие попытались ее повторить, вереница великих зверей разбилась от дикого смеха и воплей. Ровный край стада разошелся, как только звери вырвались из-под присмотра недисциплинированных охотников.

— Скол! — отчаянно крикнула Бринья. — Асвандер! Следуйте плану.

Скол развернулся и увидел Стигра, который наконец-то осознал проблему и начал призывать ближайших грифонов прийти в себя.

— Дикая охота! — выплюнул Стигр. — Лапы у меня дикие. Да она скорее глупая! Вернитесь в строй и гоните их. Сегодня меня не затопчет никакая грязью мазаная зверюга!

Союз Бриньи и Стигра вернул охотников к серьезной работе. С силой взмахивая, Скол старался гнать великих зверей к королю и его родне, что засели в лигах отсюда, готовясь к атаке. Грифоницы выкрикивали друг другу указания, напоминая о плане.

Стадо сместилось, и какое-то время Скол не мог понять, почему звери лишь на толщину хвоста, но все же уклонились в неверном направлении. Потом он осознал.

Они слышали планы.

«Каждое слово», — подумал Скол.

— Бринья! — он проскользил ближе, тяжело подтолкнув себя крыльями, чтобы остаться в воздухе на такой малой высоте. — Разве ты не видишь, они понимают. Они пытаются свернуть!

— Значит, те, что на звездном фланге, не работают! В Ингмаровом роду все ленивые толстые дураки…

Скол развернулся. Он понимал, что не ему их поправлять, и не ему касаться непростых семейных дрязг, но он отчетливо видел, каким будет провал охоты. Он огляделся и увидел обращенную к нему удивленную морду. Морду Асвандера.

Большой грифон взмахнул, подлетая к нему, и выражение его морды было суровым.

— В чем проблема?

— Они понимают, — сказал Скол, и Асвандер обозрел стадо, а оно продолжало смещаться, прижимаясь к отдаленному флангу грифонов и отклоняясь от короля и его отряда.

— Как нам поступить?

Скол изогнул когти, исследуя взглядом стадо, грифонов и все остальное. Не успел он ответить, как молодой великий зверь остановился, вынудив остальных столпиться вокруг него. Воин-грифон низко накренился, чтобы его подзадорить. Скол пытался выкрикнуть предостережение, но великий зверь взметнулся, бодаясь рогами. Он задел грифона за крыло и лишил равновесия. Не успел грифон выправиться в полете, как примчался еще один зверь, ударяя копытами и размахивая рогами, чтобы сбить его с воздуха.

Короткий орлиный крик прорезал воздух, затем были слышны лишь удары копыт.

Ряд Эн в удивлении распался, и стадо сдвинулось, а вожак-самец торжествующе взревел.

— Скол, — выдохнул Асвандер. — Такого никогда не случалось…

— Я полечу вперед, — сказал Скол. — Я быстрее. Я скажу королю, что нам нужен каждый из его воинов.

— А что насчет меня? — спросил Асвандер.

— Скажи Стигру. Скажи Бринье, — чтобы взлететь, Скол взмахивал против ветра. — Постарайтесь развернуть вожака!

— Да, брат, — рассмеялся Асвандер. — Этот день войдет в песни, Скол!

«Брат, — подумал Скол, чувствуя себя слегка безумным. — Вот я и лечу с Аезирами, охочусь среди них…» — но не было времени на раздумья. Он спиралью взвился вверх, развернулся и полетел на поиски короля так быстро, как только мог.

Глава 33. Сыны Лепу

Кьёрн пробирался среди холодных черных камней. Волчий запах затуманивал его нюх. Сначала ярость побудила его преследовать Ахану под землей. Затем путь сузился, и Кьёрн замедлился до скребущего ползания. Его тело заслоняло скудный свет. Он завернул за поворот и столкнулся с чернотой.

«Кретин, безмозглый кретин, позволил этому зверю разозлить себя…» Кьёрн усилием воли задышал ровнее и постарался попятиться. Его бедра застряли между каменными стенами, и, как бы он ни толкался, он был не в силах отступить.

Он не мог развернуться, а когда попытался, каменная стена ободрала и сломала ему перья. В горле сгущался ком. Кретин. Кретин. Кьёрн поднял уши и задержал дыхание, чтобы прислушаться. Дразня его, впереди провыл волк. Дальше путь наверняка расширялся. Там либо выдастся шанс нагнать Ахану, либо удастся развернуться и возвратиться к отцу.

Кьёрн выругал себя за то, что поддался панике, как выпавший из гнезда котенок. «Я принц Серебряных островов».

Так что он продолжил красться сквозь темноту, пригнувшись и насторожив уши. Пока он пробирался вперед, туннель немного раздвинулся, растянутый глубоко проникшими корнями деревьев. Кьёрна окружала гладкая пористая скала, наверняка прорезанная водой или же расплавленная земным огнем в Первую Эру. Теперь же она была черной, безмолвной и холодной. По туннелям витал свежий запах волков.

Кьёрн задержался, когда запах встал перед ним стеной. Он уже мог свободно развернуться. Он должен был повернуть назад, вернуться к отцу, провести Долгую ночь с Тейрой. И все же он мешкал. Пока еще ни один волк на него не напал. В самом деле, даже Ахану не напал на него и не стал защищаться в лесах. Он просто бежал.

И он говорил, что у него есть послание от Скола. Он говорил, что Скол жив. В сыром холодном туннеле на Кьёрна обрушилось все то, что пытался донести до него Скол. Волки жили здесь изначально. Возможно равновесие, возможен и мир.

А Скол мог остаться жив. И был лишь один способ в этом убедиться.

После недолгого замешательства и мыслей о свете Кьёрн осознал, что может видеть, хотя и слабо.

Он сделал шаг вперед; сердце колотилось у него в груди. Это был не огонь, и не что-то враждебное, и не было никаких шансов, что внутрь пробился солнечный свет. Еще немного принюхавшись и присмотревшись, Кьёрн определил источник. На стенах туннеля, на потолке и по краям пола густо росли лишайники, испуская мягкое мутное свечение.

«Даже в темноте подземелья Тир приносит мне свет». Кьёрн задумался о том, как долго Скол знал об этом месте и от него скрывал.

Слишком долго, в любом случае.

Кьёрн пробрался вперед, стараясь даже под землей сохранять осанку. Он мог отыскать этого Ахану, или сестру, о которой он говорил, и выяснить правду о Сколе. Если они солгали, он убьет их и принесет отцу волчьи шкуры. Одну — чтобы утихомирить отца, чтобы доказать, что волки не призраки, что между островами существуют туннели, и что волки не перелетели на Остров Солнца при помощи темной тайной магии. Они всего лишь плоть и кровь. Кьёрн был уверен, что вторая шкура вернет отцу благоразумие и покажет прайду, что Сверин охотится не за тенями.

«Один из волков, — эхом отдалась в его голове более спокойная мысль, — сможет рассказать мне, правда ли Скол жив».

А что потом, Кьёрн помыслить не мог. Здесь, во мраке, он не мог рассуждать наперед.

— Покажитесь! — рявкнул Кьёрн во мглу.

Его голос слегка отразился на расстоянии в прыжок или два, после чего угас. Он взъерошил перья, отряхнулся от капающей воды и пополз вперед, надеясь, что скоро путь опять расширится и у него получится идти в полный рост.

Если он столкнется с волками в такой тесноте, ему едва ли хватит места для драки.

— Я вас не боюсь! — Кьёрн пробрался вперед, потом остановился. Пещера расширялась так, что ему удалось встать немного прямее, но затем она разветвлялась на несколько проходов.

Потрясенный, Кьёрн хрипло рассмеялся. Он не заслужил таких проверок. Теперь он осознал, что воображал себе ровный единственный ход от одного острова к другому, удобную тропинку. Если дальше пещеры разветвлялись еще сильнее, он с легкостью мог заблудиться.

Он остановился, огляделся, а затем поднял орлиные когти и с силой впился ими в скалу, оставляя длинные царапины и отмечая путь, которым прибыл. Он повторял это каждые несколько шагов и оборачивался, чтобы удостовериться, что тропа выглядит четко и ясно, насколько ему хватает взгляда.

Перед ним ответвлялись три туннеля, и Кьёрн в облегчении едва не выбрал самый широкий, но затем остановился. Он уделил время тому, чтобы принюхаться, изучить истертость камня и подумать. Он не был неразумным зверем, он был Кьёрном, сыном короля Сверина, принцем, охотником, воином.

Так оно и вышло — самые свежие запахи нашлись в широчайшем туннеле.

Кьёрн рысцой пустился в темноту и задержался лишь когда светящийся лишайник истончился и потускнел. Впереди путь снова делался ярче, и Кьёрн ускорил шаг, порой останавливаясь, чтобы оцарапать стены. Хотя туннель и не разветвлялся, у Кьёрна было чувство, что на обратном пути ему захочется увидеть обнадеживающие отметины собственных когтей.

Казалось, прошли часы.

Часы, наполненные лишь тусклой зеленоватой тьмой, стуком капель, запахом мха и, отдаленно, застоявшейся воды. Кьёрн даже не был уверен, что идет в верном направлении. Ахану больше не смеялся и не звал. Но здесь могли найтись и другие. Кьёрн следовал по запаху волка: неважно, что тот был несвежим и камни хранили его слабо.

— Я Кьёрн, сын Сверина! — объявил он в темноту, и в мертвой холодной тишине его успокоил собственный голос. — И я не боюсь никого из рожденных на этом острове, — он остановился, хлеща хвостом. — Покажитесь!

Разумеется, пещеры не могли в самом деле простираться под каждым островом. Будь оно так, волки могли бы сидеть во многих лигах отсюда в счастливом неведении, что Кьёрн под землей, и точно не могли бы услышать его или учуять. Или они могли сейчас окружать его, безмолвно смеясь.

Его уха коснулся шорох.

Кьёрн замер, направив уши вперед. Еще один мягкий шорох о камень, далеко впереди. Он оцарапал стену и рысцой поспешил вперед. В этот раз он молчал. Еще больше звуков — без сомнений, это лапы наступали на камни. Когда пещера снова сузилась, Кьёрн быстро пополз, подавляя зарождающийся в груди рык.

Наконец-то.

Легкое движение впереди. Сияние высветило мех — поворот огибал волчий хвост.

Грудь Кьёрна стянуло воодушевлением и злостью. Наконец-то. Он добьется ответов или же крови.

Кьёрн раз или два останавливался, чтобы отметить путь, но это стоило ему драгоценного времени, а ускользающий призрак волка был слишком быстрым. Спустя время Кьёрн лишь озирался, уверенный, что запомнит вот этот поворот, странный изгиб скалы и маленький ручей.

Наконец, проход расширился так, что Кьёрн уже мог бежать. Воздух стал более сухим и свежим. До Кьёрна донесся шепот сосны.

«Я все еще под Островом Звезд!» Он приостановился, затем уловил движение в темноте и бросился вперед, сильно прижав крылья, чтобы пробраться через сужающийся путь. Камень сменился смерзшейся, едко пахнущей почвой. На пути у Кьёрна спутывались древесные корни, и он понял, что потерял добычу так же скоро, как отыскал. Каким-то образом, либо на большой скорости, либо на резком повороте Кьёрн упустил волка, тот исчез, и все стихло. Откуда-то просачивался тусклый блеклый свет.

Выход из пещеры.

Кьёрн протиснулся между корнями древнего дерева, покрытыми грязью и хлопьями светящегося лишайника. Должно быть, он выглядел неким унылым, грязевым, ползающим по скалам земным существом. Ничего, он мог почиститься и позже, ведь впереди ждал солнечный свет и свежий воздух, и желание освободиться из этих пещер вымыло все остальное из головы у Кьёрна.

Каково было бы там затеряться? И подумать только, что он почти не отмечал тропу.

Когда он достиг вершины туннеля, переходящего в пещеру где-то на Острове Звезд, воздух пропитался густой кислятиной. Кьёрн резко остановился, задыхаясь, и каждое его перо встало дыбом. Он знал этот запах. Однажды он его уже чуял.

Вепрь.

Туннель привел его в логово вепря.

Осторожность заставила Кьёрна застыть. Весной, чтобы повергнуть единственного вепря, потребовался целый охотничий отряд и их со Сколом командная работа. Казалось, это произошло бесконечно давно, и теперь Кьёрн остался один.

Запах почти ослепил его, но он понуждал себя стоять спокойно, дышать и рассуждать. Не было ни движения. Ни звука. Один лишь запах. Он прокрался вперед. Пещера, должно быть, лежала под древними деревьями, ведь путь обвивали корни. В одном месте они оказались согнуты и сломаны. Здесь спал огромный вепрь.

«Если я проберусь к выходу, я смогу взлететь. Потом я приведу в пещеры охотничий отряд. Я не должен был приходить один».

Кьёрн выпростал переднюю лапу из пещеры, вкогтился в древесные корни и подтянулся вперед.

Сустав его крыла застрял в корнях. Кьёрн расслабился и постарался высвободить крыло, но корень его удерживал, давя на перья и мышцы.

— В грязь ветром вывеять… — он извернулся, но сумел лишь высунуться вперед настолько, чтобы подставить морду свету и свежему воздуху.

Быстро оглядевшись, он обнаружил густой сосновник и заросли крапивы. Позади деревьев снег слепяще отражал солнечные лучи. Воздух наполнял запах хвои, и Кьёрн никогда не думал, что он так сладок.

Если бы он смог распутаться и выбраться из логова, для взлета ему пришлось бы красться через чащу к поляне.

Холодный ветерок омрачился тяжелым запахом, идущим из-под сосны. У Кьёрна подпрыгнуло сердце, и он поднял уши, медленно поворачивая голову. В трех прыжках от него, в тенях древних сосен, стоял красноглазый зверь. Кьёрн узнал эту щетинистую спину, каменно-прочную шкуру, клыки и копыта, подобные заостренному льду. Наполовину вросший в землю, он обхватил когтями корни.

Вепрь опустил голову и тряхнул изогнутыми клыками. Кьёрн был готов поклясться, что расслышал визжащий голос:

— Твой брат-в-полете звал моего отца братом и знал его как принца этого острова.

Кьёрн с усилием тряхнул головой и в последний раз напрягся, опираясь на корень. Осознав, что голос принадлежал вепрю, он сорвался в безумный смех. Он впервые слышал, чтобы копытное разговаривало, и оно начало разговор с оскорблений и лжи.

— Твой отец — тот вепрь, кого мы убили — и принц?

Влажные зловещие глаза впились в морду Кьёрна, пылая ненавистью. Пылая умом.

— Ты будешь горевать о том дне, когда твой предок коснулся когтем этого острова.

Он с вызовом сгреб снег. Фыркнул, топнул ногой и взревел. Резкий, расщепленный звук резанул по ушам Кьёрна и пробрал до костей.

Вепрь снова ударил ногой и опустил голову, готовясь к атаке.

Глава 34. Победа Скола

Скол добрался до родни короля и сложил крылья, быстро пикируя. Он пронесся впереди строя, выкрикивая предупреждение, а испуганные грифоны отшатнулись назад.

— Орн… Ваше Величество! — он вычислил короля и тяжело приземлился с ним рядом.

Орн отстранился, сузив глаза, но выслушал, как Скол выпалил объяснение.

— Стадо взбунтовалось, мы не можем их повернуть. Вы должны лететь к нам, или мы утратим над ними контроль.

Орн наклонил голову, изучая Скола.

— Согласно традиции, — медленно произнес он, — у каждого клана своя роль в охоте. И моей семье уготована почетная роль — забой. Остальные терпят неудачу. Что же, это не наша вина.

Скол встретил его взгляд со спокойствием — он как раз ожидал возражений.

— Тогда охота провалится. Забудьте о кровных связях, сир: вы представляете сам прайд. Если хотите преуспеть, вам придется довериться мне и лететь прямо сейчас. Нам нужно подкрепление.

Орн окинул взглядом строй грифонов, бодрых, голодных и готовых к бою. Один удар сердца, еще, еще, и Скол подумал, что Орн не отступится.

Но затем, отходя от Скола, он кинул клич:

— Охотники! Передовые нуждаются в нашей помощи. Летим! За Сколом!

Скол склонил голову и развернулся, чтобы отпрыгнуть и взвиться в небо.

Они взмыли высоко. Скол лишь однажды глянул назад и увидел гигантский клин почти что из сотни грифонов. Прилив уверенности и мощи поднял его сильнее любого ветра. Скол накренился вверх, занимая высочайшую точку и готовясь повести Аезиров в последний бой с великими зверями. Облако пыли на горизонте указало ему на цель.

На миг Скол устремил взгляд чуть выше и увидел кое-что еще.

Он увидел это вдали, на краю света. Ряд низких гор на горизонте. Один из пиков выдавался над всеми, черный клык на небесном фоне. Да, он был черным, без снега, но Скол понял, что это и есть гора из его сна. На один вдох он замешкался, и все инстинкты позвали его развернуться, бросить Аезиров и ринуться по назначенному пути.

«Не время», — возразил он сам себе, делая медленный вдох. Снег не лежал на вершине горы. Каждый раз, когда ему приходило видение, гора была бела от снега. Скол не мог пренебречь этим знаком.

— Скол!

Голос Орна вернул его в реальность. Скол должен был закончить то, что задумал. Он должен был завоевать себе место в прайде Рассветного Шпиля, заслужить место и право голоса, и право свободно бродить по Виндеросту. Далеко внизу он заметил, без всяких сомнений, Бринью, что металась вокруг стада, пытаясь заново собрать охотников в удобный для загона клин. Да, ему нужно было завоевать место в прайде — и, возможно, не только это.

В груди у Скола разлилась новая странная уверенность от ощущения цели, мощи грифонов за спиной и доверия Орна.

В первый раз, на миг, пылающий, как пламя звезд, Скол почувствовал себя сыном короля.

— Вниз! — крикнул он Орну, указывая кончиками когтей на великих зверей, что в замешательстве вырвались из вереницы. — Надо повернуть вожаков!

Орн повторил указание для строя грифонов, и они ринулись вниз. Казалось, Скол чувствовал в ветре панику стада и растерянность охотников, пытающихся вновь согнать зверей. Увидев всю суматоху сверху, он понял, где нужно надавить, а где — дать зверям вожака. Он быстро скользил над неповоротливым стадом, выкрикивая указания грифонам по обе его стороны. Охотники Орна распределились и слева, и справа от стада, повторяя приказы Скола и присоединяясь к загонщикам.

За Сколом последовали трое родичей самого Орна, повторяя за ним и призывая охотников к порядку. Стало уже не важно, что великие звери понимали указания Скола — если кто-то из них и слушал — ведь им все равно приходилось встать вереницей, чтобы избежать когтей и клювов. Стадо медленно превратилось в ровно текущую реку из гигантских несущихся тел.

Как только установился порядок, родня Орна улетела прочь, чтобы попытаться успеть вновь встать строем и дождаться почетного задания — забоя добычи.

Возмущенный их неожиданным отбытием, Скол развернулся и изо всех сил полетел обратно к передовым грифонам, чтобы найти Бринью и остальных.

Асвандер настиг его первый, смеясь.

— Хорошо сработано, Скол! Никогда не думал, что кто-нибудь вытащит старика Орна из его строя.

— Не думаю, что на этом все, — сказал Скол, обозревая начало стада.

Снова начались беспорядки. Вожак великих зверей бился против грифонов и своих же собратьев, пытаясь прорваться наружу, пытаясь вновь повернуть стадо.

— Мы должны его остановить, — произнес Скол.

— Эта честь выпадет королю…

— Нет времени! — выкрикнул Скол, разворачиваясь, чтобы опередить Асвандера.

Если Орн хотел убить вожака великих зверей, ему следовало сделать это раньше. Если не удастся остановить вожака, стадо опять распадется. Скол увидел Орна и попытался позвать его в первые ряды, но король тряхнул головой и высоко взлетел, созывая родню и зовя ее прочь.

Асвандер позвал Скола:

— Он все еще имеет в виду, что последний убой — за ним! Это честь для высших семейств.

Теперь Орн был за пределами слышимости, и он дал своей родне отдохнуть, в то время как другие грифоньи кланы изматывали стадо. Скол пристально смотрел.

— Разве он не видит, что стадо злится? Если они опять прорвутся, мы устанем раньше, чем стадо!

Асвандер посмотрел на родичей короля, быстро летящих вперед стада, чтобы подготовиться к последнему забою, затем вновь на уже устающих грифонов, которые все еще гнали зверей. Он увидел то же, что и Скол: звери вновь собирались прорваться.

Он согнул когти и встретил Сколов взгляд.

— Тогда давай убедимся, что этого не будет.

— Со мной! — крикнул Скол. — Нам нужно остановить вожака.

Асвандер издал клич, и Скол спикировал ближе к нему. Они загнули крылья и помчались, стараясь перегнать вожака стада. Когда Кьёрн и Скол убивали вепря, лишь вдвоем они сумели сбить зверя с ног. Великий зверь во много раз превосходил вепря.

Скол теперь взлетел выше, чтобы стадо не расслышало его слов.

— Я его отвлеку!

Асвандер кивнул и поймал его взгляд. Скол неожиданно осознал, что юный Первый часовой готов приложить все усилия, чтобы помочь. Скол рассмеялся, и они разделились, быстро уносясь на крыльях.

Скол промчался над головами великих зверей, выкрикивая предупреждения и огрызаясь. Они тяжело неслись вперед, не обращая на него внимания и ревя от ярости и страха. Скол нацелился на ведущего самца, резко накренился и кинулся ему в морду с полубезумным воплем.

Протяжный громогласный рев зверя сотряс землю, и он махнул тяжелой головой, грозя изогнутыми черными рогами. Он не замедлил шаг. Скол резко свернул, чтобы две атакующие копытные самки не успели встать на дыбы и его задеть.

— Великий! — Скол взмыл выше и снова устремился вниз, чтобы в скольжении, до боли напрягая крылья, сравняться с холкой вожака.

Еще один неразумный рев. Ярость вожака проникла так глубоко, его инстинкт, приказывающий бежать, был так силен, что Скол не смог различить слов: и даже на земном языке. Скол представил сосны, глинистую почву и торф у себя под когтями, порывы ветра в рябиновой роще на Острове Звезд. Представил, как приросли к земле его задние лапы. Он был властителем неба и земли.

— Услышь меня, — произнес он на языке камня, копыт и лап. — Некоторые из вас умрут, но их умрет куда больше, если не перестанешь бороться.

В огромных черных звериных глазах зажглось понимание, но вожак вновь потряс рогами.

— Король с красных скал убил зачавшего меня и моего сына, — протяжный жаркий рев. — Я убью его. Прежде, чем умру, я сражусь с ним и убью его.

— Прекрати, — прокричал Скол. — Еще один прорыв, и погибнет больше, чем нужно. Если ты не будешь опять сражаться, мы забьем лишь столько, сколько нам надо, и…

— Так тому и быть.

Зверь развернулся, чтобы нанести удар рогами, и едва не затоптал самку-сородича. Она замычала и в ответ атаковала Скола. Скол, переняв прием у Асвандера, взвился вверх, с силой ударив крыльями, и, перевернувшись на бок, сел на спину самки. Затем, издав рык, он ринулся на бок вожака, в то время как Асвандер врезался в него с высоты. Великий зверь пошатнулся с яростным ревом. Но не упал.

— Тиров клюв, — Асвандер тяжело дышал, вместе со Сколом крепко вцепившись в шерстистую шкуру на лопатках зверя. — Что теперь?

В поле зрения уже показался король и вереница его охотников. Зверь-вожак повернул, ревом зовя свое стадо разбежаться и вступить в бой.

Скол, висящий на боку у громадного зверя, вцепился крепче.

— Толкай.

Зверь пробивался вперед. Грохот копыт заглушал все прочие звуки. Стадо неслось к королевскому строю, а с боков, во всю длину вереницы, звери принялись оттеснять грифонов.

Асвандер и Скол вместе с усилием распахнули крылья.

Скол увидел, что грифоны в королевском строю даже не дрогнули, но в ожидании выступили вперед. Они бы слишком поздно осознали, что стадо несет им хаос. Погибло бы больше грифонов и великих зверей, чем кто-либо мог ожидать.

Скол и Асвандер подгребли крыльями назад, затем вперед, изо всех отчаянных, изнуренных сил стараясь выстоять против горы из бегущих мышц и костей. Зверь начал стряхивать их когти, издавая безумный вопль из пенящейся пасти.

— Так не сработает! — Асвандер захлопнул одно крыло и чуть не соскользнул у зверя со спины. Скол ударил орлиными когтями по звериной лопатке и подтянулся, пока не возобновил хватку.

— Еще раз!

Крики, донесшиеся сзади, предупреждали, что стадо опять готово прорваться через грифоний строй. Сквозь всю эту пыль и несущиеся тела Орн никак не смог бы увидеть, что грифоны вот-вот утратят контроль.

Асвандер наклонился к Сколу.

— Мы должны предупредить короля!

— Мы пытались, — прорычал Скол и снова толкнул.

Грифоны, загнавшие зверей так далеко, наконец увидели, и слишком поздно, что стадо не замедлится. Они взметнулись вперед, отчаянно стараясь повернуть зверей, но те следовали за вожаком, как тело за головой.

Скол и Асвандер должны были обезглавить это тело.

— Еще раз! — выкрикнул Скол, расправляя крылья.

Асвандер издал вопль, распахнул крылья и толкнул. Зверь взревел, пошатнулся…

Еще один грифон врезался в его бедро, рядом со Сколом. Еще один поразил в лопатку. Рыжая и черный.

Бринья и Стигр.

Великий зверь тяжело свалился на соседнюю с ним самку. Она врезалась в землю, и он перекатился через нее. Копыта полоснули воздух. Рога грозили каждому, кто был рядом.

Бринья, Стигр и Асвандер свободно взвились ввысь, но тяжелая лопатка подмяла хвостовые перья Скола, когда зверь перекатился в первый раз; и они со Сколом покатились вместе, при этом Скол вытянул шею и изо всех сил постарался удержаться сверху. Он выпустил из виду стадо и охотников, сосредоточившись лишь на том, чтобы его не раздавили. Он вцепился вожаку в лопатку, когда они проехались по грязи.

Пыль, взвившись от ударов копыт и крыльев, закрутилась смерчем.

Скол дал себе перевести дыхание, затем прыгнул к морде великого зверя, прежде чем к нему спустилось бы больше охотников.

— Ты славно бежал, великий. Ты славно сражался. Брат.

Для других грифонов язык земли звучал бы смесью клокотания и рыка.

Громадный бок поднялся и тяжело опал, знаменуя поражение.

— Спасибо за мою славную смерть, — зверь закрыл глаза, принимая свою участь.

Упала тень, и Скол в ужасе огляделся.

Пыль рассеялась, открывая, как король Орн тяжело приземляется напротив Скола с распахнутыми крыльями.

Скол отшатнулся, и его мышцы задрожали, когда Орн метнулся, чтобы нанести смертельный укус. Скол быстро глянул назад. Грифоны, в том числе охотники Орна, наконец-то напугали стадо. Когда вожак пал, остальные великие звери утихомирились. Грифоны забили столько зверей, сколько требовалось на зиму для прокорма прайда, а оставшаяся часть стада убежала прочь.

Орн поднял бежевую морду в потеках крови и сузил глаза в сторону Скола, с изумлением расправив крылья.

— Очень хорошо, Скол, сын Бальдра.

И Скола осенило, что эти простые слова означают принятие короля. Среди пыли и крови, среди грифонов, повергающих оставшихся зверей, Скол получил посвящение.

Теперь он вступил в прайд Орна.

Глава 35. Ошибка Кьёрна

Кьёрн напрягся, борясь с землей и корнями, что наполовину удерживали его под землей. В его сторону по белому снегу и грязи несся вепрь, молодой и сухопарый, еще не достигший величины зверя, убитого Кьёрном и Сколом.

— Иди же сюда! — выкрикнул Кьёрн. — Я бросаю тебе вызов!

Со сдавленным львиным рыком Кьёрн рванулся вверх, разрывая корни, царапаясь и выкатываясь наконец из норы. Он вскинулся на задние лапы, широко распахнув крылья среди густого подлеска и древесных стволов. Взлететь было невозможно. Кьёрну требовалось вступить в бой, ведь вепрь настиг бы его еще до поляны.

Кьёрн вонзил когти в почву и зарычал. Молодой вепрь увернулся от атаки и отскочил, визжа от замешательства. Кьёрн пригнулся, низко ворча. Он глянул по сторонам, высматривая кратчайший путь сквозь заросли.

— Я убил того, кто породил тебя, глупое ты животное. И мне нужно мясо.

Вепрь топнул с гневным вскриком, но все еще мешкал.

— Трус, — огрызнулся Кьёрн, и сердце взлетело ему в горло.

Он привлек внимание зверя, но опасался, что, если решит убежать, кабан опять нападет. На прошлой охоте на вепря Скол постарался рассердить зверя так, чтобы у него помутился рассудок. Кьёрн не был уверен, что справится с этим в одиночку.

«Помоги, помоги, великий Тир». Кьёрн понимал, что он глупец, если собирается выстоять против вепря. Кадж предупреждал, что ни одному грифону не справиться с кабаном в одиночку, даже с молодым. Но у Кьёрна не было выбора, а после тщетной подземной охоты его мышцы горели от гнева. От голода у него свело в животе.

Он прорычал еще один вызов и оскорбление. Наконец, вепрь ударил ногой, опуская голову для новой атаки. Кьёрн напрягся. Тени шевельнулись, и на миг ему показалось, что среди деревьев он заметил что-то невозможное. Невозможное. И настоящее.

Второго вепря.

— Лети-лети-лети, — позвала сорока с деревьев, и ей вторило воронье карканье.

Второй кабан вырвался из чащи, от его фыркающей морды поднимался пар. Он оказался выше и толще, вдоль его спины щетинился лохматый черный мех, его маленькие глупые глаза блестели. Странный булькающий рокот вырвался у него из горла, и Кьёрн тряхнул головой, вновь услышав странные слова:

— Не тебе с ним сражаться, братишка. Я убью орлиную кошку.

Первый вепрь несогласно дернул головой. Старший топнул и с воплем ударил клыками. Они принялись яростно толкаться, крича и погружаясь в спор, и на миг Кьёрн замешкался, не опуская напряженные крылья. Это был шанс. Он медленно повернулся, чтобы прокрасться к лугу.

Заметив это движение, звери разошлись и перевели внимание на Кьёрна, помахивая короткими хвостами и опустив головы.

Кьёрн обнаружил, что не способен рычать.

Он мог бы сразиться с одним вепрем или обогнать его. Но не двоих. Он опустил голову, взъерошив перья воротника, и зашипел. Больший из вепрей издал визг. Меньший махнул клыкастой головой, и они атаковали вместе.

Мужество Кьёрна иссякло. И он не мог улететь. До луга было слишком далеко бежать.

Как котенок, как трус, он развернулся и втиснулся обратно в туннель.

«В логово вепря, кретин. Как будто бы они за тобой туда не последуют!» Кьёрн оттолкнулся, царапаясь и извиваясь, чтобы уйти поглубже в землю. Клыки задели его пятку, его хвост, и он издал вопль.

В последний раз протолкнувшись через узкий ход, Кьёрн повалился на грязный пол пещеры. Переведя дух, он неуклюже поднялся, чтобы дальше проползти по туннелю. В глубине пещеры вепри опять ударили ногами и сцепились, словно бы споря, кому из них преследовать грифона.

Кьёрн слышал, как они пробираются под землей. Он ускорился, пока не вырвался из земляного логова в холодные каменные туннели.

Вниз, вниз, назад под остров. В туннелях он мог от них оторваться. Кьёрн увидел на стене отметины когтей и бездумно последовал по ним, тяжело дыша и ускоряясь каждый раз, когда слышал позади вепрей.

Скоро они отстали. Потеряли его, или же у них иссяк гнев.

Кьёрн замедлился и стал ползти, затем перешел на крадущийся шаг. Он остановился, когда туннель вывел в маленькую пещеру, и поднял уши, принюхиваясь к воздуху. Что-то было неправильно. Он видел отметины когтей на стене, но этого места не помнил.

Кьёрн прошел к краю пещеры, туда, где царапины пересекли светящийся лишайник, и принюхался. Запах был не его, но Кьёрн его узнал. Он медленно попятился, подергивая хвостом.

Волк.

Он развернулся и понял, что в панике упустил простейшую вещь. Царапины отмечали каждую стену. Волки пришли из глубин и уничтожили его тропу.

Может, если бы он не поддался панике, если бы он заметил раньше, он бы спокойно ушел по собственному угасающему следу. Теперь все царапины выглядели одинаково, и волки пометили стены, чтобы заглушить запах Кьёрна.

В горле у него сгустился напряженный комок. Его крылья расправились, и он пригнулся.

И Кьёрн, заточенный в мрачной пещере глубоко под землей, издал орлиный крик, что сорвался в львиный рев, а далекий смеющийся вой ответил ему сквозь камни.

Глава 36. Дело чести

— Ваше Величество, — обратился Скол к Орну. — Мне нужно поговорить с вами…

Грифоны со всех сторон налетели на Скола и опять повалили его на землю. Удивленный, смеющийся, он перекувыркнулся вместе с Бриньей и Асвандером. Орн отступил, чтобы разорвать тушу. Сколу пришлось отложить вопрос о путешествиях по Виндеросту.

— Видишь, что я тебе говорила? — спросила Бринья у Асвандера. — Теперь жалеешь, что он не в Гвардии, правда?

— Думаю, он так и ждал, чтобы передо мной повыделываться, — Асвандер рассмеялся, прикусывая Сколово крыло, будто друг детства.

Потом на них навалилась Дагни, объявив, что все видела с дальних рядов. Она охотилась с другого конца стада вместе с родичами Эн. Скол засмеялся, пошатываясь от неожиданной и странной радости — радости принадлежности — в то время как трое грифонов обрушились на него всем своим весом и восхищением. Даже на родине он никогда не ощущал себя частью прайда так же отчетливо — разве что среди волков и с парой друзей. Вокруг разлетались вести, что это Скол, Скол-Бродяга, понял, что стадо решило сражаться насмерть, решило убить короля. Вокруг, поздравляя, толпилось много грифонов, и сквозь радость Скола пробился знакомый голос.

— Как я и обещал, — говорил Стигр Вальдис по мере того, как они чинно приближались к Сколу. — Я же обещал, что он совершит нечто грандиозное и глупое.

— Это у него от тебя? — осведомилась пыльная и гордая Вальдис.

— Вряд ли, — ответил Стигр.

Бринья затихла, наблюдая за Сколом сияющими глазами. Скол осознал, как же она близко к нему, как ее крыло дружелюбно накрывает ему спину. Каждый его нерв охватило огнем, и Скол боролся с порывом почистить ее за ушами от пыли.

Прочие звали Вальдис помочь с раздачей мяса и прогнать падальщиков. Вальдис пригласила Стигра помочь. У Скола подпрыгнуло сердце. Стигр, на родине изгнанный с Острова Солнца, должно быть, тоже обрел здесь принятие. И, может, кое-что большее.

Скол замешкался. Несмотря на все разговоры, он боялся, что отчасти Стигру, наверное, нравится в Виндеросте, что ему хочется здесь остаться. У него возрастала репутация, он теплее относился к Вальдис, а прочие грифоницы с уважением произносили его имя во время охот. Скол понимал, что Стигр приобрел уважение, каким пользовался в качестве брата-в-полете Бальдра, и задавался вопросом, насколько тяжело было бы от этого отступиться. И еще здесь была Вальдис. Если позже Стигр обретет супругу, это без сомнений привяжет его к Виндеросту, если только Вальдис не решит полететь с ним на Серебряные острова. Почему-то Скол не мог себе такого представить: она не согласилась бы на долгие зимы и разлуку с родней.

Он тряхнул головой, прогоняя сомнения, и решил в любом случае порадоваться за дядю. Скол развернулся, чтобы спросить мнение Бриньи обо всем этом — но его покинул дар речи, когда он ее увидел.

Она низко наклонила голову, и Асвандер что-то тихо сказал ей на ухо, а затем потерся у нее под клювом.

Грудь Скола охватило льдом.

«Наверное, не мог же я быть так слеп. Они ведут себя не как супруги. Как друзья, но…»

Он выбрался из-под крыла Бриньи и отошел прочь. Асвандер и Бринья с удивлением посмотрели на него.

— С тобой все в порядке? — Бринья поднялась и встряхнулась, и Скол наконец заметил, как близко стоит к ней Асвандер.

«Они что, супруги?» — спросил он себя в дикой тишине. Не было похоже на то. Насколько Скол знал, они не делили гнезда. Он поймал взгляд Дагни, и, должно быть, его морда выглядела вправду ошеломленной, ведь в ответ она взволнованно прижала уши и широко раскрыла глаза, словно предупреждая, что он должен вести себя спокойно.

«Да вообще без разницы, — тут же принялся он убеждать сам себя. — Я в любом случае вел себя по-дурацки». Он полетел на Виндерост не в поисках супруги. Он искал правду, чтобы избежать войны на родных островах. Видения нагнали его, и Скол со стыдом вспомнил поток образов из своих снов, события минувших дней на Серебряных островах, тиранию Сверина.

«А я тут резвлюсь с новыми друзьями в красной пустыне, и мне все равно…»

Победу на Дикой охоте омрачила горечь из-за того, что он впустую тратил время, впустую думал о Бринье.

— Скол, — твердо сказала Бринья, отступая от Асвандера. — Все хорошо?

Это было слишком. Скол едва ли мог обдумать все свои сожаления, и тревоги, и мысли о прошлом. Ему требовалось освежить голову.

Однажды Кадж наставлял Скола и Кьёрна, что единственный смысл оглядываться назад — это учиться на опыте. Аезиры не застревают в прошлом.

В первый раз с тех пор, как Скол узнал о своем Ванировом наследии и начал отказываться от обычаев прайда Сверина, он собрал волю в когти, отказался оглядываться назад и твердо сосредоточился на настоящем. Он встретил взгляд Бриньи.

— Конечно. Просто устал после охоты, — он посмотрел на Асвандера, втягивая когти ревности. — Что потом, брат?

Асвандер засмеялся и наконец-то отлип от Бриньи. Сердце Скола забилось немного свободнее.

— Разделка. Затем заготовка. Мы оттащим половину мяса на солончаки, закопаем на зиму, а остальное заберем на Рассветный Шпиль, на пир.

— Хорошо, — сказал Скол. — Тогда приступим.

Грифоны согласились и отряхнулись от пыли. Пока они шли к тушам великих зверей, Дагни скользнула к Сколу и мягко произнесла:

— Классно все прошло. Не переживай ты. Будет у тебя шанс на пиру.

Скол строго глядел вперед.

— Я не знаю, о чем ты.

— Ха. Все отлично. Не переживай, Скол, — она толкнула его крылом в крыло. — Ты мне нравишься. Я тебе решила помочь.

— Помочь? — Скол отогнал от себя тысячу прочих мыслей. — С чем?

Дыхание Дагни перешло в мерный вздох.

— Да с Бриньей помочь, — ответила она, не вытерпев.

— Ох, — пробормотал Скол.

— Она тебе перышки-то взъерошила, правда? Или я не права?

— Я…

— Вот зачем нужны сестры-в-полете, — уверила его Дагни. — Следующей ночью пиры будут всякие, песни и куча возможностей заявить о себе для завидных холостяков. А я тебе помогу.

Скол уставился на нее. Его разум переполнялся страхами за Серебряные острова, чувством, что он предал Ваниров в братстве с Аезирами и ужасом, что он, до сих пор пытающийся распутать тайну видений, прождал слишком долго.

Затем через этот сумбур прорвался близкий искристый смех. Смех Бриньи. Белая гора проплыла в его памяти — но время еще не пришло. Тир привел его на Рассветный Шпиль. Разумеется, на то имелась причина.

— Хорошо, — сказал Скол Дагни, отметая еще с десяток других сомнений.

Дагни засмеялась и снова грубовато толкнула его крылом.

— Вот это я понимаю, настрой. Ты тут охоту пережил и затмил даже короля. Мы этим почестям не дадим пропасть даром, ведь да?

— Не дадим, — согласился Скол, не зная, что еще сказать.

— В общем, — наклоняясь к нему, добавила Дагни, — я тебя разыщу перед пиром. Притворись, что мы с тобой не разговаривали.

Не успел Скол кивнуть, как она умчалась.

Гигантский охотничий отряд, громкий, хвастливый и усталый, вернулся к Рассветному Шпилю на закате следующего дня.

До этого Скол и Стигр помогли затащить половину туш на солончаки вдоль границы земель, называемых грифонами Виндероста берегами Острал. Хотя Скол видел, как в отдалении на границе этих земель летают грифоны, они не приблизились, и о них заговорил лишь Асвандер.

— Независимые кланы, — сказал он, отводя глаза. — Не поклявшиеся в верности королю Рассветного Шпиля.

Пока они катали мясо в соленой земле, закапывали и прятали его, как горные кошки, Скол наблюдал за Асвандером. После недолгой тишины все встало на свои места и прояснилось.

— Ты ведь оттуда? Но ты поклялся в верности Орну.

Асвандер хмыкнул и, приподняв крылья, пожал ими.

— Да. Мать говорит, что я родился уже стариком. Мне известно чувство верности. Когда-то мы все были едины, и годы тому назад, когда я был новорожденным, мать рассказывала мне, что Рассветный Шпиль, эти берега Острал и приграничье Чужеземья, и великие равнины в ветровую сторону от земель травяных котов, и далее — все они были не чужими друг другу, все предстояли перед королем, — он умолк, и его взгляд устремился к горизонту. — Самый могущественный альянс грифонов из всех, что когда-либо видел Тир. Я все еще хотел чтить о нем память. Моя семья не хотела. Они меня не увидят.

Ранее Скола уже потрясла огромная численность грифонов на Рассветном Шпиле. Он попытался вообразить еще больший альянс и задался вопросом, чего же мог страшиться подобный прайд или что могло его разделить.

— Что изменилось? — прошептал Скол.

Они с Асвандером закончили с работой и, когда они прыгнули в небо, присоединяясь к остальным, Асвандер просто сказал:

— Король.

Затем они разделились, и Асвандер позвал кого-то, а Скол — Стигра. Он поразмыслил об ответе Асвандера и понял, что не знает, имел ли тот в виду, что сам Орн как-то изменился, или же раньше правил другой король, а кланы не поддержали Орна. Скол решил спросить об этом в следующий раз.

Они покинули солончаки днем, а когда приблизились к Рассветному Шпилю, вечерний свет озарил все небо розовым. От земли вздымалось тепло, ускоряя полет.

Когда грифоны достигли Рассветного Шпиля, охотничий отряд раскололся: одни все еще несли мясо своим семьям и на большой пир, а другие, в том числе Стигр и Скол, устремились к пещерам, чтобы передохнуть и почиститься. Подслушав, Скол выяснил, что это одно из величайших событий в году для Аезиров: и они выбирали себе супругов не только в первый день лета, как Ваниры на Серебряных островах, но и сегодня. Из-за этого Скол подумал о Бринье и задался вопросом, как именно собирается помочь ему Дагни.

Скол и Стигр приземлились прямо на порогах своих убежищ, и Стигр вырвал Скола из раздумий.

— Вальдис сказала мне, что после пира они соберутся распланировать дела на зиму, гвардейскую работу и распределение мяса. Она говорит, раз уж Орн тебя признал, ты можешь там высказаться, если захочешь, и спросить о чем угодно.

— Хорошо, — рассеянно проговорил Скол.

Вокруг них мягкий вечерний свет окрашивал лабиринт из красных скал в серый. Стигр окинул Скола скептическим взглядом.

— Что стряслось?

— Ничего, — соврал Скол. — Просто устал. Думаю отдохнуть перед пиром.

— Мой принц, — начал Стигр. — Перед охотой ты говорил, что видел сны.

— Просто сны…

— Ты Ванир, — сказал он твердо. — Сын провидца. Тебе самому приходили видения. Расскажи, что ты видел.

Скол сделал глубокий вдох и взглянул на высочайшие отдаленные красные шпили. Немыслимые деяния Сверина взметнулись вперед, но Скол медлил рассказать Стигру всю правду.

— То, о чем мы могли бы догадаться и без вороновых снов, дядя. Сверин строит из себя тирана, и мы должны вернуться как можно скорее.

Стигр скрежетнул клювом.

— Я знал. Я знал, что это произойдет. Мы не должны были улетать.

Скол всем телом развернулся к дяде, удивившись, что он так долго не возражал.

— Даже моему отцу пришло видение с Виндеростом.

Обычно упоминание его отца успокаивало Стигра, но не в этот раз. Брат-в-полете Бальдра огрызнулся и поднял крылья.

— Это было его видение. Да, я думал, ты прилетел сюда последовать ему, но мы провели здесь всю осень, а теперь наступила зима.

— Нам нужно было обрести здесь союзников, дядя.

— Да, — Стигр старался говорить потише: над головами парили грифоны. — Но твое место не здесь, хотя я вижу, как ты тут с каждым днем все лучше устраиваешься.

— Уж точно не так, как ты! — сорвался Скол. — Летаешь с Асвандером как с собственным родичем, даешь Вальдис советы — да, кажется, ты отлично ладишь с Аезирами. Или я не прав?

Казалось, он задел Стигра. Затем тот сузил глаз и угрожающе опустил голову.

— Я вливаюсь в их стаю, потому что я должен. Я делаю это ради тебя.

— Я должен знать историю моего врага, историю моих братьев, и дядя, я не могу опять предать Кьёрна. Это расколет прайд.

— Прайд уже расколот, — прошептал Стигр, силясь не повысить голос, в то время как вокруг резвились и смеялись Аезиры, стремясь в сторону Шпиля на великий пир. — На тех, кто за нас и кто нет. Будь королем, Скол. Объяви о себе, востребуй острова, избавься от Сверина, оставь преданных и изгони прочих.

Скол уставился на него, не в силах поверить этим словам или тому, что Стигр, произнося их, заглушает голос собственного сердца. Он задумался, как долго Стигр хотел такое сказать и действительно ли он испытывает настолько сильную ненависть.

— Я буду королем, — удалось сказать ему после долгой напряженной тишины.

Стигр удовлетворенно кивнул и развернулся, чтобы уйти. Скол тихо закончил:

— Но не таким, как Перр.

Стигр остановился, подергивая хвостом, но не развернулся и без слов пробрался в свое логово.

Скол боролся с чувством вины. Было время, когда он рассказывал дяде почти обо всем, когда принимал советы Стигра и слушал.

«Но как я могу обсудить с ним то, каким королем хочу стать, если им управляет гнев, или как я могу попросить у него совета насчет Бриньи, если он ненавидит Аезиров, или как мне рассказать ему о драконьей песне из моих снов, о том, что я видел на родине? Почему он не может меня понять?»

С другой стороны, и Скол остро осознавал это, Стигр мог быть прав. Возможно, Скол был слаб, и ему стоило последовать путем завоевателей и просто убить Сверина, когда был шанс. Сейчас они могли бы укреплять прайд, помогать ему пережить зиму и не задаваться иными вопросами.

Скол мысленно говорил себе о всем этом, но мысль об убийстве Кьёрнова отца оттолкнула его. К счастью, он не стал углубляться в подробности безумного правления Сверина: и с этой мыслью Скол прошел в свое логово.

Там, дожидаясь его, сидела грифоница. Скол уставился на Дагни, глянул назад, а затем опять на нее.

— Если ты закончил с бездельем, — в ее глазах был странный и пугающий блеск.

— Все-таки не думаю, что это хорошая идея, — сказал Скол, порадовавшись, что у него чистая пещера.

— Чего это? — она поднялась и с наслаждением потянулась, скребя когтями по полу, а затем прыгнула вперед, чтобы изучить Скола. — Из-за дяди твоего? Я бы на его счет не волновалась.

Скол фыркнул, задумавшись, не подслушивала ли она, и повернулся к Дагни, отслеживая, как она ходит вокруг него.

— Почему?

— Двуличный он грифон, вот почему. И на случай, если ты не заметил, как он тут и там мурчит с тетушкой Вальдис, я тебе даю в том словечко: пусть он и прикидывается, что все вот совсем не так, — она остановилась напротив, и Скол смотрел на нее, изумленный и благодарный за поддержку.

— Значит, — медленно начал Скол, — Бринья тебе рассказала, кто мы такие.

Она наклонила голову.

— Конечно. Она же моя сестра-в-полете. Не волнуйся ты. Все твои секреты в безопасности.

— Спасибо, — сказал ей Скол, и она опять закружила, изучая его.

— В общем, если он против, чтобы ты ухаживал за Бриньей, дай ему знать, что ты знаешь про Вальдис. Слушай, я грубить совсем не хочу, но тебе бы вот сполоснуться в ручье. Ничегошеньки не волнуйся, два дня охоты и пылюки, только и всего. Давай туда, потом возвращайся, и мы с тобой начнем.

Скол моргнул, затем дал волю смеху, чувствуя облегчение от ее настроя.

— Да, миледи.

Готовый отвлечься на что угодно, чтобы не думать о своих проблемах, Скол выскочил из логова и полетел к ручью. Там уже собралось много грифонов, они купались и обменивались рассказами об охоте. У Скола просветлело сердце, когда он услышал, что Дагни прямо произносит «ухаживать» в отношении Бриньи: это дало ему знать, что она одобряет. От сестры-в-полете Бриньи это было особенно важно, и это вселило проблеск надежды.

Скол нуждался в ночи надежды. Он нуждался в том, чтобы ответить собственному сердцу, освежить голову и хоть ненадолго перестать волноваться о мнении Стигра. В вышине кто-то завел балладу, и песню подхватили многие голоса, пронесли мимо шпилей и логов: пир вот-вот должен был начаться.

Смеясь и пересказывая события охоты вместе с остальными, купающимися в ручье, Скол позволил своему сердцу озариться светом. Этой ночью он расскажет Бринье о своих чувствах, он здраво поговорит с королем Орном, открыто спросит, что известно о Перре местным грифонам, и покажет Стигру, что вопрос его, Скола, королевской власти можно решить разумно, не умножая кровопролитие и ненависть.

Глава 37. Что случилось в Долгую ночь

— Брат, — Кадж фыркнул, приземлившись рядом с королевским логовом.

Его орлиные когти были увешаны длинными полосами сушеного мяса. Сверин расхаживал у дальней стены, но остановился, чтобы взглянуть на Каджа.

— Мясо на Долгую ночь, раз ты не будешь спать, — он замолк, когда Сверин ступил вперед, но затем добавил: — Заготовленное при помощи соли с равнин Вороньего Крыла.

Сверин криво усмехнулся и постарался встретить взгляд Каджа. Кадж все так и смотрел в стену. Если бы Сверин взглянул ему в глаза, он бы точно распознал ложь Каджа.

— Ты недоволен мной, — пробормотал Сверин. — Отчего?

— Ты урезал в правах мою супругу и дочь, — прорычал Кадж и сбросил мясо на Свериново гнездо.

Красный Король пока что не дал ответа, но прошел к гнезду, чтобы обнюхать мясо. С краев гнезда стекали золото и драгоценности, длинные замысловатые цепочки, сделанные драконами, и наручи, достаточно тонкие для грифоньих лап.

Обычно Кадж испытывал трепет при виде этих сокровищ, но теперь все, связанное с ними, наполняло его сердце горечью. Они были слишком тяжелыми. Слишком яркими. Из-за них препирались молодые гвардейцы.

Среди золота валялись волчьи шкуры. Кадж разглядел одну из них, огромную, выстилавшую дно гнезда: индигово-черную с бледно-кремовым и серым. Шкуру Хелаку, мертвого волчьего короля Острова Звезд.

— Я урезал в правах лишь твою супругу, — сказал Сверин, изучив мясо. — Тейра решила держаться с ней и с белой ведьмой. Не притворяйся, будто не видишь, как они переговариваются за моей спиной — и за твоей.

Кадж недовольно взъерошил перья.

— Зима сводит всех с ума. Я не буду выбирать между вами. Сигрун ни за что не навредит прайду в зиму.

— Прайду?

— Или тебе, — поправился Кадж, наконец-то встретив Сверинов взгляд. Снаружи зимний ветер завывал среди логов, испещряющих гнездовые утесы. — Эта половина, — он опустил когти на несколько полос мяса, — обтерта травами, помогающими уснуть. Если пожелаешь.

— Итак, твоя супруга заставляет меня выбирать.

Глубоко в груди у Каджа заклокотал рык, и он поднял крылья.

— Я доверяю своей супруге. Доверяешь ли ты мне?

Сверин в ответ лишь наклонил голову.

— Останешься? Солнце садится.

Кадж посмотрел в сторону и не сразу дал ответ.

— Я проведу Долгую ночь с супругой. С беременными самками, которые укрываются вместе с ней.

Сверин в удивлении поднял переднюю лапу.

— Почему?

— На моем месте ты поступил бы так же.

Кадж задержался, потом протянул крыло, готовясь обновить клятву брата-в-полете и напомнить Сверину о своей преданности и дружбе. Сверин посмотрел на него тяжелым взглядом, затем раскрыл свое красное крыло, покрывая им Каджево.

— Стань мне в безветрие ветром попутным, — прошептал Красный король.

В сердце Каджа хлынуло облегчение.

— В высоком полете ты сил мне придай.

— Избранный брат мой, — Сверин пристально изучал Каджа.

— И неотступный, — сказал Кадж, и вместе они начали:

— Пусть крыльев две пары…

— Милорд! — позвал голос снаружи пещеры, и Хальвден зашел на посадку; его изумрудные крылья были припорошены снегом.

Кадж попытался удержать Сверинов взгляд, но Хальвден прошелся внутрь, взглянул на их скрещенные крылья и наклонил голову.

«Будто бы он хоть самую малость ощущает себя вторженцем, — подумал Кадж, подавляя рык. — Обнаглевшая драная сойка».

— Простите. Я не хотел перебивать.

Сверин сложил крыло, хотя клятва и осталась незавершенной, и поднял голову. Кадж ощутил, как его собственному крылу стало холодно, когда Сверин отошел поговорить с Хальвденом.

— Какие новости?

— Все устроились в логовах, — Хальвден глянул на Каджа, затем на мясо, и низко склонился перед королем. — Ванирам определили старые логова в звездной четверти, солнце клонится вниз, и мы приготовились к Долгой ночи.

— Что насчет Кьёрна?

В ответ на этот тихий вопрос Хальвден лишь ниже опустил голову. Сверин издал мягкий клекот и отбрел к своему гнезду. Кадж шагнул вперед, чтобы его утешить, но хвост короля взметнулся, призывая уйти.

— Кадж, всего хорошего, друг мой. Присматривай за ними. Увидимся… на рассвете.

Услышав, что его отсылают, Кадж моргнул, пробормотал слова уважения и покинул логово. Хальвден за ним не пошел.

Кадж взмыл в небо, ненадолго завис в воздухе и тихо приземлился в стороне от входа, стараясь не хрустеть снегом. Наблюдая за полетами Скола, он выучился некоторым ловким трюкам. Он пригнулся у входа, навострив уши в сторону голосов Хальвдена и Сверина.

— …угощения, милорд?

— Да.

— От Ванировой ведьмы?

— От жены Каджа, — сказал король и, как подумал Кадж, чересчур терпеливо. «Разве Сверину не ясно, что каждое слово, исходящее у Хальвдена из клюва, намерено настроить его против меня?»

Свет приглушился, когда тучи сгустились над остатками солнца.

— Заготовленные при помощи ворожбы, — громко произнес Хальвден. — Милорд, раз уж Кадж предпочел быть с другими, я сочту за честь оберегать вход в ваше логово Долгой ночью.

Кадж вцепился когтями в скалу.

— О? — в голосе Сверина звучало облегчение. — Ты не проведешь Долгую ночь с супругой?

— Она с остальными. Разве я могу оставить моего короля одного?

Без всякой причины Сверин сказал:

— Это мясо заготовлено при помощи соли с равнин Вороньего Крыла.

Хальвден нерешительно проговорил:

— Милорд…

— Говори прямо, — нетерпеливо прорычал Сверин.

— Ходят слухи… что мясо заготовлено с морской солью.

Хвост Каджа дернулся, и он огляделся, проверяя, что никто не видит, как он подслушивает. Хальвден тем временем быстро добавил:

— Я уверен, что Кадж хотел как лучше. Я уверен, что морская соль не вредит Ванирам, но…

— Я доверяю своему брату-в-полете, — произнес Сверин.

— Доверяете ли вы его супруге?

«Будь он проклят, — подумал Кадж. — Будь проклят его грязью мазанный мертвый отец, карабкатель по ярусам. Надеюсь, он навечно заточен в стране, где не светит солнце». Что-то сдерживало его от того, чтобы ринуться в пещеру, бросить вызов Хальвдену и положить конец его скользким опасным интригам.

Вина. И страх.

Если он ринется в бой, Сверин поймет, что он, Кадж, защищает Сигрун, и что они вдвоем ему солгали. Кадж мог бы один противостоять Сверину, однако проиграл бы королю и всем преданным ему гвардейцам. Они бы убили Каджа — но прежде убили бы Сигрун.

Кадж зажмурился, вслушиваясь изо всех сил, но в пещере повисла тишина. Сверин не ответил, и это означало, что он не доверяет Сигрун. «Это означает, что он не доверяет мне, — помыслил Кадж. — И он не должен. Я лжец и предатель».

Наконец, Хальвден опять заговорил:

— Я почту за честь попробовать это ради вас, проверить…

— Нет, — прошептал Сверин. — Нет, брось. Я проведу Долгую ночь без пищи, как раньше.

Мягкий шорох наверняка означал поклон Хальвдена. Свет почти иссяк, и Кадж понимал, что скоро ему придется лететь, или его обвинят в нарушении королевского закона.

— Конечно, милорд. Должен ли я оставить вас?

— Нет, — опять раздался из мрака голос короля. — Солнце зашло. Мы не должны летать по ночам.

Опустилась тьма. Так же бесшумно, как приземлился, Кадж снова спрыгнул с утеса и проскользил по воздуху к логову Сигрун. Когда он пробирался среди беременных самок, ее взволнованный вид лишь ожесточил его сердце. Он не мог сейчас поговорить со Сверином, или тот узнает, что Кадж летал в сумерках. Он не мог поговорить с Сигрун. Он ничего не мог.

— Отец, — прошептала, подходя к нему, Тейра.

Ее тепло укрепило его, ее сила наполнила его гордостью. Сигрун присоединилась к ним, они вместе свернулись клубком и прислушались к ветру и снегопаду.

Лишь четверть лунной метки спустя в ночь ворвались первые мучительные крики Сверина.

— Ты ничего не можешь сделать, — сказала Тейра, когда Кадж было пошевелился.

Кадж в безмолвии выглянул наружу, понимая, что она права. Ночные кошмары Сверина принадлежали только ему одному.

Сейчас лишь семья имела для Каджа значение.

***

Пронзительный вой и песни волков отражались от волглого камня. Кьёрн лежал на животе посередине туннеля, вглядываясь во мрак. Краем глаза он заметил, как что-то шевельнулось, и дернулся, озираясь. Ему казалось, что какие-то муравьи, отвлекая, ползают вне поля его зрения. Голод стискивал ему желудок.

Он не знал, как долго пробыл в подземелье.

Волки вовлекли его в безумную погоню по туннелям, а теперь на стенах не было ни отметины что от волчьих когтей, что от Кьёрновых. Он заблудился. Ниже по туннелю эхом отдавался волчий смех.

— Тихо! — заорал Кьёрн.

Ему ответил смешок. Кьёрн заскрежетал когтями по камню и вскочил. Слабый от голода, он дрожал и на ходу заваливался в сторону. Усилием воли он сумел пройти вперед, влекомый запахом воды.

Впереди лежала небольшая пещера, гладкая и круглая, проплавленная в древности земным огнем. Грунтовый ручей слабым водопадом струился с дальней стены, с плеском падая в круглое черное озеро шириной в размах крыльев. Все вокруг светилось туманно-зеленым и серым из-за скоплений лишайника и плесени на скальных выступах.

Кьёрн понятия не имел, сколько времени провел под землей, и лишь по голоду понимал, что прошло много дней. По крайней мере, он нашел воду и не хотел от нее уходить.

На него нахлынуло все то, что он желал бы сказать и сделать, и острое сожаление, а затем гнев. Перед глазами у него всплыл образ матери, хотя и смутный. Она умерла в первую зиму на островах, когда Кьёрн был всего лишь котенком.

Потом в гнездо Кьёрна, чтобы его утешить, положили единственного выжившего котенка из прайда.

Скола.

«Я глупец. Мой брат-в-полете мертв. Мой отец утратил рассудок от гнева. Мне нужно кормить супругу, неспособную охотиться».

— Я здесь не умру, — прошептал Кьёрн.

Без раздумий он прошел к озеру. На миг ему показалось, что в воде он увидел мать, но затем осознал, что это лишь его смутное отражение. Его морда, суровая, но с более мягкими чертами, чем у отца, выглядела изможденной. Его глаза, ярко-голубые, были материнскими.

— Он видит суть… глазами как небо, — хрипло прошептал он водам, — он солнца свет.

Слова из песни Вдовой королевы. Легенда Ваниров. Глупая, грязью мазанная песнь Ваниров, и ведь отец пытался забрать имя Летнего короля и дать его Кьёрну.

Теперь Кьёрн знал, зачем Рагна спела ту песню перед войной с волками. Чтобы призвать героя. Призвать Скола.

Скола, принца Ваниров.

У Кьёрна вырвался надтреснутый смех. Его брат-в-полете, тощий, быстрый, смекалистый и безрассудный. Если рассуждать об этом подольше, правда о нем не казалась такой уж странной. Его брат-в-полете, приятель-принц.

Мертвый принц.

— Он — солнца свет, — пробормотал Кьёрн своему отражению. — Оболганным — закон…

— Он станет Летним королем, — звонко отразился от камня ровный голос самки. Кьёрн отшатнулся от пруда и стал озираться. — И грянет песнь о нем.

Перед ним стояла волчица. Ее рыжий мех отливал серебром в приглушенной зелени лишайников.

— Ты, — Кьёрн ее знал. Этой весной она пришла к волчьему логову, чтобы предупредить Сверина о засаде. Сестра Ахану. Она не нападала на грифоньи логова. Но она увела за собой Скола. — Ты отняла у меня брата-в-полете!

— Он летит в ночи, — сказала она, по-прежнему высоко держа голову. — И днем.

— Заткнись! — Кьёрн бросился к ней. Она отпрыгнула в туннель, юркая и полная сил.

— Внемлешь ли ты разумным существам? — она увернулась и метнулась мимо Кьёрна обратно в пещеру с озером. — Тем, кто не глух к чужим словам?

Кьёрн заслонил выход, распахнув крылья. Теперь она не могла выбраться: и если бы только он сумел ее поймать.

— Звучишь ли ты как летний гром?

Тихий звук, похожий на писк котенка, вырвался у Кьёрна из горла. Когда он слышал эти строки в прошлый раз, он ощутил, что его зовут, ощутил, как что-то в нем шевельнулось. В прошлый раз он слышал эту песню от Рагны, в разгаре лета. Он был среди друзей, семьи и прайда, готовился идти на победоносную войну, а отец назвал его Летним королем.

Теперь Кьёрн понимал, что это все ложь. Он не был никаким особенным королем. Он был сыном безумного правителя. У него не было брата-в-полете, и он заблудился в подземелье из-за своей же глупости, став игрушкой волков.

— Придет в нужде, — произнесла волчица низким певучим голосом.

В темной пещере ее голос по-странному успокаивал. Кьёрн, пустой, словно шкура, пригнулся напротив нее, не сводя взгляда. Он должен был убить ее. Или заставить показать путь наружу.

— Кто такой Летний король? — вместо этого прошептал Кьёрн и возненавидел сам себя за то, что задал ей вопрос.

— Придет на зов, — пропела она, и в полумраке ее глаза отливали янтарем.

— Он зовется Летним королем, — вспоминая, неосознанно произнес Кьёрн. Он мог бы атаковать ее в гневе, но теперь все силы оставили его, и он ощущал лишь холод.

— Скола призвали, — мягко сказала она. — И он ответил. Ответишь ли ты?

— Зачем ты все это со мной делаешь? Просто убей меня, если ты этого хочешь.

— Я хочу не этого, — сказала она, и Кьёрн обнаружил, что почти уже ей поверил.

Она без боязни сделала к нему шаг. У Кьёрна возникло чувство, что она некий дух, и что он не сможет ее коснуться. И все же она стояла так близко, что можно было почуять ее запах. Собственные когти казались Кьёрну оцепеневшими, пустыми и бесполезными.

— Ты бродил здесь целыми днями, сын Сверина. В этом месте, бросившем тебе вызов, — она держалась прямо. — Слабый и пустой, как котенок, и все так же готовый учиться?

— Чему ты хочешь меня научить?

— У меня есть послание, — тихо произнесла она. — Послание от Скола.

— О, да, твой брат говорил. Мне предлагается поверить, будто он жив?

— Да, — ее нос сморщился, и показались кончики зубов. Каким-то образом Кьёрн догадался, что она показывает радость, а не злость. — Когда вы виделись в последний раз, Скол как раз вошел в полную Ванирову силу. Думаешь, он боялся моря?

Кьёрн уставился на нее и наконец понял.

— Он нырнул.

— Нырнул, — подтвердила волчица. — Он отпустил твоего отца вместо того, чтобы убить его, и нырнул. Прямо сейчас он ищет способ достичь мира и равновесия и при этом не навредить тебе.

С тяжестью на душе Кьёрн тряхнул головой.

— Какое… какое у тебя от него послание?

— Он прощает тебя, — пробормотала она. — И надеется, что ты простишь его за все случившееся.

Кьёрн даже не смог засмеяться. Он просто не знал, как быть.

— Раньше все было так просто.

— Просто, — сказала Катори, — потому что ты не знал того, что мог знать о мире. Теперь, раз ты можешь слышать и видеть, тебе будет намного сложнее остаться тем, кем ты был раньше. Пойдем, золотой принц, взгляни в озеро новыми глазами.

Кьёрн встретил ее взгляд, ища в нем насмешку или ложь.

Затем, как будто его лапами управлял кто-то другой, Кьёрн подошел к черному озеру. Его голова повисла, а клюв коснулся воды, послав по ней рябь. Когда он ощутил минеральный привкус воды, по странным огонькам на ряби заиграли некие образы.

— Покажи ему, — прошептала Катори кому-то, невидимому для Кьёрна.

Показалось, что черные крылья проскользили под водой, и Кьёрн последовал за ними обратно в осень, видя глазами ворона.

***

Им удалось немного поспать, но после полуночи раздался еще один крик.

Кадж поморщился, глядя в сторону выхода. Несколько самок нервно пошевелились, но многие так и спали, как если бы звук был лишь частью ночного кошмара.

— Я должен был с ним остаться, — прошептал Кадж.

Сигрун ответила ему рыком и сильнее прижала его крылом.

— Он сам это сделал с собой.

— Разве у тебя нет жалости? — Кадж уставился в темноту. — Ему снится Елена.

— Красный король одинок по собственному выбору, — предостерег тихий голос с дальнего конца пещеры. Перья в воротнике у Каджа вздыбились, когда он развернулся, стараясь разглядеть Рагну сквозь мрак. Она говорила негромко, бледная тень. — Он сам загнал себя в одиночество и теперь должен с этим жить.

— Прекрасный совет из твоего-то клюва, — прорычал Кадж. — Ты как никто другая должна бы ему сочувствовать.

— Я скорблю по Бальдру, но на Сверина у меня не хватает жалости.

Очередной кошмарный крик отразился от гнездовых утесов. Кадж задумался, сколько еще грифонов не спит, как много грифонов слышит скорбь и гнев спящего короля. Одни и те же из зимы в зиму, каждую Долгую ночь со времен гибели его супруги: и впервые Каджа не было рядом, чтобы разбудить его и отвлечь.

«Пусть его утешает Хальвден, — с горечью подумал Кадж. — Пусть узнает, для чего по-настоящему нужны братья».

Звук оборвался, будто бы сквозь темноту до Хальвдена донеслись мысли Каджа и он вырвал Сверина из ночного кошмара.

— Ты сможешь помочь только если полетишь в темноте, — ледяным голосом сказала Сигрун. — И он вышвырнет тебя вон за нарушение правил прежде, чем ты успеешь помочь.

Кадж боялся, что она может оказаться права, и что потеря Кьёрна вогнала Сверина в такую ярость, что он ничего не выслушает. Он не мог ничего сделать до конца Долгой ночи: только лишь ждать в долгой холодной черноте.

— Кадж, — сказала Рагна, и ради Сигрун он заставил себя прислушаться. — Ты его брат-в-полете. Ты должен бы знать все его тайны.

— Да? — Кадж говорил размеренно и спокойно: ради своей супруги и всех испуганных самок в этой пещере. — Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Возможно, — она шевельнулась, наклоняясь вперед, чтобы Кадж смог лучше разглядеть ее морду: и выражение на ней было мрачным. — Но я должна хранить обещания. Впрочем, прежде, чем наступит рассвет, ты должен узнать, что короля изводит нечто более опасное, чем скорбь, и я боюсь, что в конце концов оно сведет его с ума.

Кадж сделал медленный терпеливый вдох.

— И что же это?

Сквозь тьму она тихо сказала:

— Вина.

Глава 38. Бринья

Грифоны собрались на стене Рассветного Шпиля, на высоких уступах и вдоль ручья: смеясь, распевая песни, вновь и вновь слушая истории об охоте.

Некоторые из старших воинов наелись забродивших фруктов и перетертых можжевеловых ягод, из-за чего с помпезностью рассказывали о том, чего вовсе не было, и вдвое преувеличивали размеры великих зверей.

Когда Скол наконец вымылся и получил от Дагни быстрое наставление по ухаживаниям, ему показалось, что охота случилась несколько лет назад. Солнце висело совсем низко, готовясь скользнуть под горизонт и оставить грифонов в холодной тьме.

Чистый и пахнущий можжевельником — Дагни настояла, чтобы Скол натер им за ушами и под крыльями — Скол уверенно направился к Рассветному Шпилю. После ссоры он еще не виделся со Стигром. Его дядя либо уже сам отправился пировать, либо уединился в логове.

«По мне пускай он хоть облезет», — подумал Скол, и у него закружилась голова. Он собирался рассказать Бринье о своих чувствах. Ему пришлось довериться идеям и подсказкам Дагни, ведь если сестра-в-полете Бриньи не могла ему помочь, тогда уж точно никто не мог.

В темной ночной стороне Рассветного Шпиля он обнаружил грифонов, готовящих факела для зажжения костров. В яме между ними, рядом с ветками, из которых они собирали костры, горел огонек.

— Приветствую, — позвал Скол. Его узнал один из слетков.

— Приветствую, Скол, сын Бальдра.

Скол, подбегая к грифонам с распахнутыми крыльями и навостренными ушами, сделал глубокий вдох. Он должен был выглядеть уверенно.

— Я подменяю Дагни. Она этой ночью приболела.

Слеток, обменявшийся с ним приветствиями, переглянулся со старшей бежевой самкой. Она смерила Скола взглядом с головы до лап и распушилась.

— Возжжение факелов Тира — великая честь, сын Бальдра, которой удостаиваются высочайшие рода в прайде.

Скол уважительно растянулся в поклоне, и не столько перед самкой, сколько перед упоминанием Тира. Дагни его ко всему подготовила.

— Этой ночью я прошу меня удостоить. Его величество Орн признал меня, и я желаю служить.

Старшая самка изучила его, затем кивнула слетку: ученику факелоносцев, как понял Скол.

— Два факела, прошу, — попросил Скол, и грифоны моргнули в ответ.

— Это небезопасно.

— Вы разве поспорите, — спросил Скол, стараясь говорить без надменности, — с тем, что я лучший летун в прайде? Я смогу управиться и с двумя.

Старшая самка хмыкнула и повела крылом к своему слетку.

— Замечательно. Но я хорошенько посмеюсь, когда наш сегодняшний пир озарят твои перья.

Скол в знак уважения склонил голову и подождал, пока слеток не отыщет две длинные ветки и не обернет их концы смесью травы, тонких полосок шкуры и старых перьев. Затем детеныш обмакнул эти концы в узкую впадину, наполненную смолой можжевельника. С осторожностью слеток поднял оба факела и вручил Сколу. Тот с благодарностью заметил, что слеток выбрал особо длинные ветки.

— Зажги их, — серьезно произнесла самка, и грифоны в тишине проследили за тем, как Скол сложил ветки вместе, сжимая их, словно крупную рыбу, и опустил их концы в огонь.

Пламя лизнуло края факелов, поймало их и поползло выше. Какое-то время Скол лишь смотрел, благоговея перед силой, которую держал в своих когтях. Пламя Тира, жар солнца, мощь огня небес послушно плясало на двух ветках. Он низко наклонил голову, поблагодарил приручающих пламя и присел на задние лапы.

— Зажжешь семь костров в ночной четверти между ручьем и Ветровым Шпилем, — сказала ему грифоница.

Скол кивнул ей, напряг мышцы и из положения сидя тут же взметнулся в воздух.

— Не летай слишком быстро! — прокричал вслед ему слеток. — Ветер убьет огонь или задует его на твои перья! А факел догорит только до темноты! Поспеши!

— Спасибо! — послал ему клич Скол.

Затем он сосредоточился, стараясь лететь так, чтобы не погасить пламя ветром от крыльев и не подпалить себе перья. Вызов вселял в него азарт. Скоро Скол выработал мягкий полет, такой ритм взмахов, который откидывал пламя от крыльев, при этом не задувая его. Справившись с этим, он отыскал гнездо, о котором говорила Дагни.

Грифоны смотрели, как Скол летит через арки и мимо шпилей с двумя опасными факелами в когтях. Он достиг убежищ, высеченных высоко над землей в красивой красной стене утеса, обращенного к рассвету.

Повиснув в воздухе, Скол издал клич:

— Приветствую Бринью, дочь Мара!

Повисла тишина. Скол осторожно взмахнул, удерживаясь на месте, глядя на пламя своих факелов и на горизонт. Времени у него хватало.

Затем появилась Бринья. Умытая от охотничьей пыли и крови, она возникла из красного камня, будто красный мираж, и, когда ее мордочку озарило огнем, Скол почти позабыл про свой план. Потом она наклонила голову набок.

— Скол? — при виде факелов ее глаза распахнулись. — Что ты делаешь?

— Бринья! — он рассмеялся, осторожно наклоняя огни. — Меня почтили честью засветить вечерние костры. Летим со мной.

«И пускай это не будет вопросом, — говорила Дагни. — Бринья вообще-то добрая, но она из древнего, гордого и могучего рода. Принеси огонь, чтобы впечатлить ее семейство. А чтобы ее саму впечатлить, будь сильным».

Пара грифонов постарше выглянула из-за Бриньи. Скол испытал облегчение: хотя он и доверял Дагни, у него оставались сомнения — но если Бринья все еще гнездилась с родителями, тогда ее и правда не связывали узы ни с кем другим.

Пара скептически смотрела на Скола.

— Почтенные Мар и Бирья! — благодарный Дагни за то, что она назвала и имя матери Бриньи, Скол поклонился им в полете, опустив голову. Чтобы ненароком не запнуться, ранее он вновь и вновь повторял эти фразы. — Я желаю, чтобы ваша дочь помогла мне зажечь огни.

— Я не… — начала ее мать, и при виде ее Скол понял, в кого пошла Бринья своей красотой. Бринья выпрыгнула из логова.

— Это высокая часть, мама.

— Береги себя! — предостерег ее отец, Мар, и перевел взгляд на Скола. — Ты же никогда еще не летала с огнем.

— Скол меня научит, — откликнулась Бринья.

Облетев Скола по кругу, она встретилась с ним взглядом и спросила:

— Правда?

— Конечно, — он быстро огляделся, беспокоясь о том, что подумают ее родители, и не желая увидеть Асвандера.

А что же Асвандер? Скол спросил об этом Дагни, когда она рассказывала, какие песни нравятся Бринье, какие запахи и какие части туши великого зверя.

«Да я займу его», — сказала она. Скол говорил не совсем об этом, но Дагни ему больше ничего не разъяснила. Меньше всего Сколу хотелось, чтобы его обвинили в краже чужой жены, но Дагни пожурила его, заверила, что Бринья с Асвандером никакие не супруги, и что Асвандеру не помешает небольшая конкуренция. Сколу пришлось выбирать между опасением потерять нового друга и возможностью сочетаться с Бриньей.

«Ты такой благородный грифон, Скол», — наконец, подбодрила его Дагни. Скол снова и снова прокручивал в голове ее слова, в то время как Бринья выжидающе на него смотрела, и ее глаза сияли восхищением при виде того, как он держит факела.

«Заяви же о себе перед Бриньей, сразись за нее, если она тебе нужна, и потом пусть она выбирает. Вот какой путь. Сильный все выдержит, — легкомысленно добавила Дагни. — А у Асвандера выбор большой. Как же ты будешь жить дальше, не узнав, вдруг она чувствует то же самое?»

После этой фразы Скол без сомнений выбрал путь. Разумеется, он был вправе по крайней мере заявить о своих чувствах. А потом выбор был за Бриньей. Скол подумал о единственной неуклюжей попытке поговорить о чувствах с самкой из своего прайда на Серебряных островах и о том, как Хальвден вырвал ее у него в конце очень похожего разговора. Правда, тогда все было неправильно. Скол не хотел по правде за нее драться, не мог взаправду представить себя с ней.

— Покажи мне, — прошептала Бринья, устремив взгляд на пламя.

Скол взглянул в ее глаза и едва не рассказал ей обо всем. Он хотел за нее сражаться, даже если ради этого пришлось бы противостоять Асвандеру. Он мог представить, что будет лететь с ней до конца своих дней, как никогда не представлял себя ни с кем, кроме брата-в-полете. Он был уверен, что именно таковы чувства между Тейрой и Кьёрном. Он не собирался сдаваться так просто.

— Бери осторожно, — указал Скол. — Делай взмахи повыше и покороче, как будто просто висишь в воздухе.

Он бережно повернул факел так, что пламя почти лизнуло его в морду, однако взмахи крыльев отбросили огонь назад. Бринья ухватила конец факела, не дав пламени опалить Скола, затем нервно рассмеялась. Скол дал ей прочувствовать миг трепета от удерживания огня.

— Делай все чуть-чуть помедленнее. Ветер может его потушить, но ты можешь защитить его крыльями. Осторожно — вот, у тебя получается, — Скол взглянул, как она взмахивает, и кивнул. — Отлично!

Мордочка Бриньи озаряла его, как солнце.

— Это чудесно, Скол.

— А если немного подвернешь крылья, сможешь не задуть его в пике. Как думаешь, справишься? И еще направь его вниз. Пламя любит устремляться вверх, к Тиру.

Бринья потренировалась, немного снижаясь с подвернутыми крыльями, чтобы заслонить огонь, и при этом отдаляя от себя пламя так, чтобы не обжечься.

— Да!

— Хорошо, — сказал Скол, уверенный, что она нашла нужный ритм. Затем он без предупреждения развернулся и спикировал.

— Подожди! — рассмеялась позади него Бринья.

Изумившись, Скол порадовался, что она ринулась ему вслед, а затем замедлился, чтобы Бринья его догнала.

«Дагни была права», — подумал он. Она обещала, что маленькое приключение как раз позволит застать Бринью врасплох.

— Нам отвели ночную четверть, — сообщил Скол. Он оценил, сколько еще осталось сумеречного света, а Бринья смотрела на него с тихим любопытством.

«Она не будет вот прям сразу же задавать вопросы, — пообещала Дагни, — а попытается выяснить, что ты там задумал. Видишь ли, это тайна многих грифониц, вот так. На самом деле нам хочется, чтобы вы за нами летали и ухаживали».

«Если только самка открыто не говорит: «Нет» или не шипит тебе в морду», — возразил тогда Скол, и Дагни согласилась. Но Бринья так не делала. Она, смеясь, следовала за Сколом и повторяла его полет, чтобы уберечь оперение от огня.

— Научить тебя паре-тройке моих приемов? — спросил ее Скол. На его взгляд, это звучало надменно, однако Дагни посоветовала ему немного повыделываться. Бринье стоило знать, что он ее достоин, что ему есть чего предложить, что он может быть захватывающим и заслуживает внимания.

— Только не с огнем!

В ответ на ее тревогу Скол почти рассмеялся.

— Тогда просто смотри, — сказал он, восхищенный тем, как здорово Дагни знает свою сестру-в-полете.

— Подожди, Скол!

Скол взмыл выше, сложил одно крыло и упал по спирали, вытянув факел так, что создал огненный вихрь, туннель, через который и пролетел. Он услышал, как кто-то внизу в изумлении ахнул. Бринья на одном дыхании крикнула, чтобы он прекратил дурачиться, но в ее голосе звучал и смех.

Скол опять взвился вверх, изгоняя из мыслей все, помимо полета. Опустив факел, он опять воспарил и пронесся над гнездовьем, как пламя звезд. Показался первый незажженный костер, и Скол, резко отклонившись, задел сухие ветки и сразу же перекувыркнулся в воздухе, а факел рассыпал над ним искры.

За эти дурачества на него прикрикнул часовой. Скол лишь рассмеялся и оглянулся на Бринью, которая с решительным видом ударяла крыльями, чтобы его нагнать. Скол замедлился, позволяя ей это сделать. Бринья шлепнула его крылом по голове, и Скол ожидал, что дальше она скажет ему перестать баловаться.

— Покажи мне, — потребовала она. Скол засмеялся.

— Да, моя леди.

Скол обучил Кьёрна паре трюков, так что он знал, что нужно сделать Бринье, чтобы ее широкие крылья работали точно так же. Он поймал Бринью за запястье и, пока они задевали друг друга крыльями и с осторожностью держали факела, утащил ее повыше в небо.

— Тебе нужно пространство, — объяснил Скол. Она не вырвалась из его хватки, хотя лететь вместе было неловко.

— Скол…

— Подогни крыло!

Она послушалась, доверяясь Сколу так незамедлительно, что у него засияло сердце; и затем он с силой ее толкнул. Когда Скол разжал хватку, Бринья унеслась от него причудливым кувырком, а факел осыпал искрами грифонов, наблюдающих внизу. Бринья выправилась как раз вовремя, чтобы осознать, что Скол подбросил ее к следующему костру, и, смеясь в изумленном торжестве, она взмахнула факелом по сухой траве и воспарила, воззвав огонь к жизни.

— У меня получилось! — воскликнула она.

Скол засмеялся и подлетел к ней, чтобы ухватить за хвост. Бринья моргнула ему в ответ, раскрывая перья веером и складывая вновь.

— Взмахивай сильнее!

Это она и сделала, и Скол, поднырнув под Бринью, потянул ее за хвост так, что собственные взмахи развернули грифоницу назад в изящном сальто, и Скол не оставил это без внимания. Он синхронно перевернулся, и они упали вместе, одновременно коснувшись факелами следующего костра. Когда взвилось пламя, Скол поймал ее взгляд, затем рассмеялся и умчался прочь.

Так они и танцевали вдоль своей четверти гнездовья, играясь в воздухе вокруг последних костров, смеясь в ответ друзьям, пока не наступила темнота, отгоняемая только лишь светом пламени. Внизу грифон-певец завел балладу.

— Скол! — позвала Бринья, когда он оторвался от нее, чтобы вновь устремиться ввысь. — Мы закончили! Спускайся!

— А поймай! — бросил он вызов. И она со смехом полетела вслед за ним.

«Ну а после костров, — говорила Дагни, — ты ей должен показать что-то такое, на что способен лишь ты».

«Что же это?» — спросил ее тогда Скол, а теперь вспомнил, как Дагни закатила глаза.

«Да не знаю я. Есть же у тебя что-то такое особенное, правда? Что-то, чем ты никогда ни с кем не делился? Знаешь ведь, нам этого как раз и хочется — чтобы нас пустили в свой тайный мир».

Снизу его окликнула Бринья:

— Скол, подожди, темно же!

«Что-то, чем ты ни с кем не делился», — наставляла Дагни. Его тайный мир.

— Скол, мой факел!

Как и обещал ученик, факела дотянули только до прихода темноты. Факел Скола угас в его когтях, истаяв до приглушенной сини среди холода и ветра от биения крыльев. Бринья, запыхавшись, догнала его. Под ними мерцало и переливалось гнездовье от света костров, но они взлетели так высоко, что ощущали только леденящий холод пустынной зимы и окутывающую тьму.

Скол отпустил холодную палку. Не успела Бринья заговорить, как он бережно отнял палку и у нее, после чего бросил. Их дыхание затуманило между ними воздух. Сердце Скола грохотало, точно гроза, и его орлиные когти дрожали.

— Скол, — прошептала Бринья, прижимая уши от страха. — Темнота…

— Посмотри.

Они взмахнули, повиснув в студеной мгле, и Скол откинул голову. Какое-то время Бринья лишь за ним наблюдала, иногда поглядывая вниз, на теплое сияние гнездовья. Затем, глубоко вдохнув, она развернулась вверх.

Скол смотрел, как звездный свет окутывает ее мордочку и наполняет ее глаза.

— Ох, — прошептала она, пока ее взгляд блуждал по россыпи звезд в вышине.

По ее выражению Скол понял, что она ни разу не видела таких ярких звезд: по меньшей мере с тех пор, как грифоны Рассветного Шпиля зажгли Тирово пламя. Возможно, на Рассветном Шпиле и не садилось солнце, но это означало, что и звезды над ним не сияли.

Скол пробормотал:

— Ты когда-нибудь видела, чтобы они горели так ярко?

— Нет, — ее голос дрогнул.

— В темноте есть свет, — сказал ей Скол. — Видишь те звезды? Это Сиг, лебедь, всегда летящий в звездную четверть. А вот здесь Бьёрна, Первая Медведица, и ее медвежонок. Вот это скопление — Первая Стая, звезды волков…

Он увидел, как ее взгляд следует вдоль величественной яркой звездной реки, что ярчайшей лентой обвивала небо.

— А это Мидрагур, — шепнул Скол, и его крылья взметали между ними холодный ветер. — Звездный дракон, обвившийся вокруг земли, как змея вокруг своего яйца. Однажды яйцо проклюнется, и этот день станет концом нашего мира.

Взгляд Бриньи медленно возвратился к Сколу. Его сердце колотилось.

— Я хотел тебе показать, — прошептал он, неуверенный в собственных словах, и поглядел в темное сияние ее глаз. — Такое небо у нас на Серебряных островах, Бринья. Я летаю ночью. Нам нечего бояться, мы можем лететь куда захотим, исследовать что хотим, — слова так и рвались наружу, и он даже не осознавал, насколько ярко вообразил, что показывает ей свою родину.

— Мы? — только и спросила она.

— Если — если ты полетишь со мной, — сумел произнести Скол, потянувшись вперед, чтобы обхватить когтями когти Бриньи, поджатые к теплому пуху на ее груди.

Она не отстранилась, но перевела взгляд с него на звезды. Неспешные, ровные порывы ветра от взмахов грифоньих крыльев вызывали у Скола озноб.

— Это красиво, Скол.

— Бринья, — он усилил хватку. Было бы так просто закончить на этом, сберечь этот миг навсегда, не рисковать. Он заставил себя заговорить дальше. — Я так много хочу тебе сказать.

На миг она сжала его когти в ответ, затем ее хватка ослабла.

— Нам нужно вернуться, — сказала она. — Это небезопасно, это…

Ее взгляд, оторвавшись от Скола и от звезд, ринулся вниз, к Чужеземью. Скол ощутил, что страх Бриньи отбирает ее у него, забирает даже из этого тайного места.

— Лишь еще на мгновение, — Скол говорил все так же твердо, как наставляла его Дагни, стараясь не казаться извиняющимся или слишком застенчивым. Бринья взглянула на него: тихое любопытство во мраке.

— Становится холодно.

«Я согрею тебя», — подумал Скол, задаваясь вопросом, слышит ли она его сердце, но даже со всей своей напускной уверенностью он не мог этого произнести. Он со смешком распушился. От его перьев и взмахивающих крыльев повеяло дымом и можжевельником, и неожиданно, не успел он сказать больше, как Бринья чихнула. Скол вздрогнул, выпуская ее когти.

— Можжевельник? — она принюхалась. — Это точно ты?

Под перьями у Скола полыхнул жар от стыда.

— Дагни сказала… ну да.

— Дагни, — повторила она, затем запрокинула голову и посмотрела на звезды, после — на огни внизу, на свои собственные крылья, словно вспоминая весь тот дикий полет. — Теперь понятно.

— Бринья, — Скол попытался снова привлечь ее внимание.

— Это мило, — она не встречалась с ним взглядом. — Я про запах. Просто я удивилась. На мой взгляд, ты не из тех грифонов, кто так делает. То, что Дагни помогла тебе, все объясняет, — она перевела дух и пробормотала: — Очень хорошо объясняет.

Взмахи их крыльев охлаждали между ними воздух, и Скол стал ощущать, как его крылья заныли от парения.

— Давай приземлимся.

Он ясно видел, что звезды теряют очарование, и не мог заговорить с ней, раз они оба уставали и отвлекались на холод. Он приземлился на пустующую скальную колонну вне кольца огней, и Бринья без слов последовала за ним.

Какое-то время они стояли в тишине, и Скол беспокойно укладывал крылья, чувствуя, что она хочет ему о чем-то сказать.

Упрямо, пусть и понимая, что момент упущен, он произнес:

— Бринья, ты нравишься мне так, как никакая охотница никогда не нравилась. Ты как брат-в-полете, но, в общем, при этом грифоница. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной, и я хочу с тобой лететь.

Когда Скол произнес это вслух, это прозвучало очень глупо. Он замешкался, хотя Бринья и выглядела слегка изумленной.

— Из-за тебя я чувствую себя сильнее, чем на самом деле. И ты умная, и ты добрая, и ты выслушала меня, когда я сюда прилетел. Немногие бы так сделали. И…

Когда он наконец-то встретил ее взгляд, он не смог продолжить. И в этом не было нужды.

Сияние ее глаз лишило Скола дыхания. Как если бы им управлял кто-то другой, он шагнул к ней, словно бы прямо сейчас собираясь увлечь ее обратно в небо, в клятвенный полет.

Бринья отстранилась, и с дрожью Скол осознал, что доля света в ее глазах означала грусть. Легкий свет костров, касавшийся ее мордочки, прочерчивал яркие полосы вдоль ее изящного клюва и широко распахнутых, наблюдающих, круглых глаз.

— Ты один из самых удивительных грифонов, которых я только знаю, Скол, — она сбивчиво вдохнула и выпустила выдох облачком пара. — И ты для меня важен. Больше, чем нужно, намного больше.

Скол замешкался, ведь хотя от ее слов он едва не кувыркнулся со скалы, она не выглядела счастливой.

— Тогда что не так?

— Разве ты не видишь? Это невозможно, Скол.

Все равно эти слова толком ничего не прояснили, и Скол попытался сложить все куски воедино. Он вовлек ее в захватывающий полет, показал ей красивую тайну, сумел не слишком по-дурацки ей признаться и, если он верно ее понял, она чувствовала то же самое. Скол не думал, что чего-нибудь упустил.

— Это потому что я сказал, будто прибыл из Чужеземья? Но ты же знаешь, что это неправда.

«Я принц», — хотел выкрикнуть он, но остался спокоен и лишь медленно сузил глаза. Самки думают не так, как самцы, он хорошо это знал, и он ждал, чтобы она сама все объяснила: прежде, чем он произнес бы какую-то глупость.

— Нет, — быстро сказала Бринья, и вдруг ее глаза, широко раскрытые и умоляющие, вновь взглянули на Скола. — Дело не в этом, ты должен мне поверить. Ты важен для меня, Скол, за то, каким ты оказался, за твои навыки, и твою скромность, и твою доброту, и… твой смех, — она стиснула клюв и немного пригнулась, словно ее ужаснуло это признание.

— И? — спросил Скол, сдерживая радость от ее слов.

— Разве ты не видишь, — прошептала она, отведя уши и широко раскрыв глаза, словно не веря, что он все еще не понял. — Я обещана. Асвандеру.

Медленно, гордясь тем, что ему удалось сохранить спокойствие, Скол произнес:

— Я не понимаю. Если вы не обменялись клятвами, как ты можешь быть обещана? Ты говоришь так, будто за тебя обещал кто-то другой.

Радость от ее признания скрылась за стеной страха, за растущей стеной настоящего ужаса: даже несмотря на то, что он был храбр, сделал все возможное и нашел лучшую для себя грифоницу на всем свете, он никогда ее не обретет.

Бринья смотрела на него. До них донеслись песни и смех: словно бы из другого мира.

— Скол, думаю, здесь все сложнее, чем там, откуда ты родом. Чем на Серебряных островах.

— В этом нет ничего сложного.

— Это не так, — мягко сказала она, и Скол сделал шаг назад. — Иногда мы становимся супругами, чтобы создать альянсы, чтобы сплотить семьи. Знаешь же, что Асвандер оставил семью, чтобы прибыть на Рассветный Шпиль?

— Знаю, — опустошенно произнес Скол.

— Наши семьи — давние-предавние союзники. Орн надеется, что, если мы станем парой, это вернет клан Асвандера на Рассветный Шпиль.

— Орн? — Скол в конце концов не выдержал. — На Серебряных островах даже король не может выбрать жену другому грифону! Да даже Тир! Это… это не так должно быть, Бринья, должна же… должна же быть…

— Любовь? — предложила она, и ее голос был очень мягок.

— Должна же быть любовь, — твердо сказал Скол и сделал глубокий вдох. — Бринья, я…

— Пожалуйста, хватит, — сказала она, развернув одно из ушей в сторону пира, как если бы остальные могли услышать. Сколу вдруг сделалось все равно.

— Но я для тебя важен. Поэтому ты меня избегала?

В ответ на его тон она моргнула, и Скол осознал, что этого точно не стоило говорить. Это звучало заносчиво и навязчиво, и вовсе не в его характере. «Но это же правда», — отчаянно подумал он.

— Ты не должна делать то, чего не хочешь, — настоял он.

— Я хочу, чтобы Рассветный Шпиль был сильным, — ровно сказала Бринья. — Если к этому приведет союз с Асвандером — который тоже мне дорог, если что, — тогда это то, чего я хочу.

«Усилит ли Рассветный Шпиль союз с принцем? — хотел спросить Скол. — А если ты станешь королевой?»

Он задумался, не насмеется ли она. Он задумался, какое вообще дело грифонам Виндероста до его крошечного королевства на крошечных островках в далеком море.

— Орн хочет стать сильнее, — тихо сказал Скол, — чтобы вы смогли сразиться с драконами?

Это удивило Бринью.

— С драконами? Нет… нет. Чтобы мы смогли защититься, если понадобится. Чтобы мы смогли воссоединить семьи и вернуть былую славу.

— Значит, слава, — повторил за ней Скол. — Понятно. Вот теперь ты в конце концов говоришь как Сверинова родня, — он беспокойно поднял крылья, и, показалось, Бринью ранили эти слова. Скол тряхнул головой, учуяв в своих перьях запах можжевельника, и ощутил тошноту. — Это так глупо. Не могу поверить, что Дагни убедила меня, будто это приведет к чему-то хорошему.

— Скол…

— Не бери в голову, — резко сказал Скол: и он не успел остановиться, как его переполнили замешательство и гнев. — Удачи вам с Асвандером. Стигр был прав.

Не успела Бринья произнести что-нибудь еще, как Скол взмыл со скалы и тяжело забил крыльями, уносясь от пира в поисках какого-нибудь темного уголка, чтобы забиться туда в одиночку. Он вспомнил, как собирался подыскать ей лучший кусок мяса, певца, чтобы тот спел ее любимую балладу, и как натирал перья…

Дурачье, дурачье, какое же дурачье. Наверняка он и выглядел по-дурацки. А Дагни это допустила. Зачем она это сделала? Он же считал ее другом.

А больше всего Скола жалило осознание, что Бринья чувствовала к нему то же самое и все равно его отвергла.

Скол улетел на самый край Ветрового Шпиля, прочь от ручья и от пира, и тесно прижал к голове уши, чтобы не слышать песни и хмельную похвальбу. Он уставился в ночь.

«Я прилетел сюда по неверному ветру. Я потерял время. Я подвел семью».

Пришло время сделать то, ради чего он прибыл.

Над головой взмыл грифон, созывая каждого, кто мог услышать.

— Приветствую всех! Его величество Орн, сын Тросвера, созывает Зимнее собрание! Пусть прибудут все, у кого есть жалобы. И все, у кого есть новости. Мы встретимся, все выслушаем и обсудим! Приветствую глав семейств, воинов, охотниц! Встречаемся на Рассветном Шпиле через четверть метки.

Какое-то время Скол лишь наблюдал, как прочие грифоны оставляют товарищей, устремляясь на встречу. Затем он усилием воли поднялся и направился к Рассветному Шпилю, сузив глаза.

Да, жалоба у него имелась.

Глава 39. Зимнее собрание

Полумесяц, созданный внутренним изгибом Рассветного Шпиля, кишел грифонами. Скол подумал, что здесь собрались все грифоны Виндероста, включая слетков. С высочайшего гребня полумесяца, как и с факелов на каждом ярусе, волнами вздымалось пламя, распространяя дым и оранжевый свет.

Скол направился на свой ярус, но обнаружил там нервно таращившегося на него слетка. С высоты поприветствовал Стигр, и Скол огляделся, пока не заметил дядю — единственного черного грифона в прайде.

«Мы опять перебрались, — подумал он. — Хорошо».

Он взвился в воздух и приземлился рядом со Стигром.

— Славных ветров, дядя.

Стигр лишь наклонил голову. После недолгой тишины, гудящей грифоньими голосами, Скол сделал глубокий вдох.

— Прости, дядя. За недавнее. Ты был прав. Я забыл про свою цель и предал доверие тех, кто меня ждут. Спасибо, что пытался мне напомнить.

Он повесил голову и увидел, что Стигр удивлен.

— И ты меня прости. Я был резок и говорил неуместное, — и его голос прозвучал странно, когда он добавил: — Скол… нам стоит поговорить.

Но они не успели: Орн приземлился и поприветствовал всех собравшихся. Скол сидел, перебирая лапами и подергивая хвостом, пока Орн говорил об охоте и сообщал новости. Грифоны с высших ярусов докладывали о том, чем занимаются их семьи, а Асвандер сообщил об обстановке на границах, о нападениях орлов и собак. Скол наблюдал за Первым часовым и с нарочно невозмутимым видом пытался понять, что же в Асвандере есть такого, чего в нем, Сколе, нет.

— А теперь, — Орн снова поднялся, когда Асвандер закончил. — У кого есть новости, у кого есть жалобы или важные вопросы, обращайтесь. Этой ночью каждый посвященный воин может высказать свое мнение.

Скол поднялся.

— Мне есть чего сказать.

Стигр медленно перевел к нему взгляд, в то время как вокруг поднялся возбужденный шепот.

— Мой принц, — пробормотал он так тихо, чтобы не мог услышать никто, кроме Скола. — Что ты задумал?

— Будь со мной, — тихо сказал ему Скол, — вот и все, что мне нужно.

— Всегда, — ответил Стигр.

— Скол, — подтвердил Орн. — Сын Бальдра, новый член прайда и мой друг.

Все замолкли, затем раздался приветствующий шорох крыльев. Сердце Скола рухнуло к его когтям, и он медленно поднял взгляд на короля, чьи бежевые крылья широко расправились, словно бы обнимая Скола на расстоянии.

— Ты более чем заслужил право высказаться. Что скажешь?

На Скола выжидающе смотрели. Сотни и сотни, во много раз больше грифонов, чем в родном прайде. Чтобы не так сильно бояться, Скол попробовал представить их всех гигантскими воробьями. И вместо того, чтобы остаться на высоком уступе, он спрыгнул со своего яруса, проскользил вниз и встал на камни в центре полумесяца, откуда он мог всех видеть, а они — его.

— Я прилетел сюда с множеством вопросов, — спокойно произнес он и подождал, пока эхо от его слов не угаснет среди камней. — И с надеждой стать вашим другом и братом. Я даже… хотел ухаживать за одной грифоницей из вашего прайда. Это отвлекло меня от цели, и мне не стоило пытаться вмешиваться в ваши дела. Но здесь происходит нечто неправильное. То, о чем я должен был догадаться — и теперь вы должны узнать правду.

Его отвлекла одна из собравшихся. Бринья, сидящая на высоком ярусе с Вальдис. Она пристально взглянула на Скола, а Вальдис быстро, отрицательно мотнула головой. «Не делай этого, — казалось, без слов кричали они обе. — Не здесь».

Скол развернулся и увидел почти то же самое, полное ужаса выражение на морде у Стигра.

Медленная клокочущая ярость зародилась у его орлиных когтей и распалила грудь. «Кто такой Стигр, чтобы мне указывать? А Бринья, а Вальдис? Мой отец был королем. Если я хочу стать королем, я должен идти своим путем».

Он сделал глубокий вдох, удерживая в памяти последние воспоминания об отце, о Сверине, о Хелаку, старом короле волков. Он вообразил их всех и представил среди них себя. Сильного грифона, принца. Короля. Наконец, он подумал о Кьёрне, о том, как часто лгал: и, наконец, обрел голос.

— Я прилетел не из Чужеземья.

По собранию прокатился медленный удивленный ропот, и даже те, кто не слушали, развернулись мордами к Сколу. Под скачущим светом огня все они отбрасывали странные тени, став одним любопытствующим зверем с тысячей орлиных глаз.

— Я прилетел с земли в Море Звезд, которая зовется Серебряными островами. Это останется для вас пустым звуком, пока я не скажу, что теперь это дом сына Красного Перра и всех, кто улетел вместе с ним.

Скол ожидал очередного всплеска ропота, но было тихо. От растущей тревоги его хвост дернулся, и он глянул на Стигра — но дядя с опаской озирал толпу.

Можно было бы расслышать, как перо касается камня.

— Перр? — требовательно спросил Орн. — Кто это такой?

Скол понимал, что ему следует стоять на своем, и помнил, как Вальдис говорила, что по некой причине Орна не порадует имя Перра. Возможно, как и внешние кланы, Перр не был преданным Орну. Скол задумался, так ли это все просто, и это ли было причиной отбытия Перра на Серебряные острова.

— Какую игру ты ведешь? — Орн уставился на Скола. — Я ведь предложил тебе почести…

— Услышь его, — сказала королева позади Орна, к удивлению Скола. — Он заслужил здесь место. Он не вел себя как лазутчик. Мой высокочтимый лорд, — обратилась она к Орну. — Услышь его.

Скол поклонился королеве, и Орн издал скрежет. Скол продолжил, глядя на собравшихся, но не сосредотачиваясь на их мордах: из боязни встретить слишком много чужих взглядов, и слишком близко.

— Я прилетел сюда, чтобы узнать, зачем они прибыли на мою родину, и, думаю, теперь я это понял. Они сбежали от врага, о котором вы не разговариваете.

Грифоны неловко зашевелились, и Скол, чтобы успокоиться, перевел дыхание, доверяя свои слова Тиру и Тьёр, направлявшим его видения и сны. Все вокруг помрачнели, и Скол понудил себя говорить дальше. Ему следовало закончить начатое, иначе все было впустую.

— И мне пришлось выяснить, почему. Ведь Перр и его родичи не просто скрылись на Серебряных островах. Вместо того, чтобы принять дружбу моего отца, Перр проявил жестокость и вместе с последователями поработил и убил мою семью. Они заняли нашу землю. Членов моего прайда, Ваниров, изгоняли прочь или убивали.

Полумесяц заполнило беспокойное мрачное бормотание. Скол развернулся на полчетверти, чтобы обращаться прямо к королю Орну и его рассерженной супруге. Сестре мертвой королевы Сверина.

— Спасибо, что заступились за меня, моя леди. Я понимаю, вы любили свою сестру. Я расскажу вам, что с ней случилось. За то, что вы приютили нас, вы заслуживаете правду.

Она смотрела на него прохладно-голубыми глазами, так похожими на Кьёрновы, и Скол не мог прочесть ее выражения.

— Первая зима Аезиров на Серебряных островах оказалась суровейшей за много лет, — Скол был слишком молод, чтобы это помнить, но осенью Стигр ему все рассказал. — Охотиться было трудно. Прайд голодал. Самки Ваниров пробовали научить жену Сверина рыбачить на мелководье, но она залетела слишком далеко. Она попыталась нырнуть. Но крылья Аезиров не приспособлены к морю, — Скол перевел дыхание, удерживая взгляд королевы. — И она погибла.

По толпе пронесся тихий и скорбный вздох.

— Она погибла, — повторил Скол, почти извиняясь перед стоящей над ним золотой грифоницей.

На ее морде промелькнула мимолетная печаль и исчезла, скрывшись за холодной царственностью.

Скол огляделся, сузив глаза.

— Но Сверин и Перр не обвинили ее неопытность. Они обвинили Ваниров. Они обвинили зиму и море, запретили рыбачить. Это привело к войне с волками на соседнем острове, потому что мы вторгались на их охотничьи земли.

Счастливыми грифоны не выглядели. Скол знал, что переступил черту, обвинив их пропавшую родню в жестокости и невежестве. Его это не заботило. Ему надоело притворяться умоляющим благодарным бродягой.

— Летом Сверин решил истребить волков, но его планы повернулись против него. Волки пошли на нас в атаку — на нашей же земле.

Мрачный ропот. «Псы», «что за коварство».

— Но, — объявил Скол, и его голос с силой отразился от камня, звуча глубже и резче из-за растущего гнева. — Сверин сам это на себя навлек. Я бросил ему вызов. Я вызвал его на бой.

Скол медленно поднял крылья. Он ожидал услышать смешки и фырканье от грифонов, представивших, как он бросил Сверину вызов, но все молчали. Даже Стигр уставился на него как на нечто странное и чужое.

— Я мог его убить, — Скол огляделся, сузив глаза при виде озлобленных морд. — Я мог затащить его в море. Но я этого не сделал, — он медленно перевел дыхание, царапая красный камень под лапами. — Я этого не сделал, потому что сын Сверина — мой брат-в-полете. Кьёрн, принц Аезиров на Серебряных островах.

— Какое хвастливое вероломство! — прокричал старый самец с высокого яруса. — Ясное дело, что он враг и лазутчик. Отправьте его в Чужеземье!

— Вам бы его послушать, — возразил Стигр.

В ответ грянули голоса. Распахнулись крылья, когти скрежетнули по скалам, и Скол хлопнул крыльями, призывая ко вниманию.

— Я прилетел лишь узнать правду о прибытии Аезиров. Я могу вам здесь помочь! — Скол повысил голос вопреки нарастающему шуму несогласия. — Я помирился с волками Серебряных островов. Расписные собаки Виндероста точно такие же, и они вам не враги! То же верно и насчет львов, и орлов! Вы ведь живете на одной земле!

Смех, фырканье, возражения. Скол вновь развернулся по кругу.

— Разве вы не видите: если вы объединитесь, то сможете сразиться с драконами, выгнать их прочь и без страха владеть Виндеростом!

— Выгнать драконов? — завопила какая-то древняя грифоница.

— Мир с волками?

— Сразимся-ка с драконами, делать больше нечего!

— Безумный бродяга!

— Зачем ты сюда прибыл? — общий шум был перекрыт ровным голосом короля Орна. — Зачем ты прибыл на самом деле? Ты произносишь имена проклятых изгоев и разбрасываешься предложениями о войне? Предложениями столь безрассудными и дикими для моего прайда? Кто ты таков?

Скол заметил, что королева сохранила молчание и глядела на него, Скола, с пристальностью солнца. Скол глянул на Бринью, Вальдис, даже на Асвандера, смотрящего на него странным пытливым взором. Наконец, на Стигра, который лишь с опаской хлестнул хвостом. Возражения стихли до негромких беспокойных укоров.

— Кто ты? — истребовала самка с яруса Орна.

Скол высоко поднял голову.

— Я Скол. Раскол, сын Бальдра Летящего-в-ночи и Рагны Белой, — Скол впился когтями в скалу. — Законный принц и будущий король Серебряных островов.

Глава 40. Предложение Скола

Полумесяц словно бы взорвался. Пораженный смех и разъяренные вопли отразились от скал. Казалось, после рассказа о Перре заявить о себе как о короле иных земель было уже слишком. Стигр спрыгнул со своего яруса, чтобы проскользить вниз и, оберегая, встать рядом со Сколом: черная скала в образе грифона.

— Да уж, думаю, ты делаешь успехи в ораторстве, — пробормотал Стигр, прижавшись крылом к крылу Скола, — и как раз вовремя. Что теперь?

— Зависит от Орна, — проговорил Скол, все еще мучаясь из-за Бриньи и впустую потраченного времени.

— Прекратить немедленно! — голос Орна усмирил всех.

Грифоны затихли, навострив уши в сторону своего короля и искоса бросая на Скола подозрительные взгляды.

— Вы все, ступайте, возвращайтесь на пир. Это просто глумление. Обсудим это с главами семейств. И с тобой, — он развернулся к Сколу. — Я предложил тебе приют, безопасность, славные охоты и шанс заслужить здесь место, а ты отплатил мне клеветой и оскорбительными советами по управлению моей же землей. Если выяснится, что ты лазутчик из внешних кланов, присланный чинить беспорядки, я не стану дожидаться, пока тебя убьет зверье из Чужеземья.

— Я помог спасти охоту, — напомнил Скол. — Я честно заслужил посвящение.

— И вот почему я даю тебе единственный второй шанс на мирную жизнь в моем прайде. С этими историями покончено. Ты будешь молчать, — он снова повысил голос. — Все на пир. На охоте мы обрели великую победу. Забудьте россказни, какими хотел смутить вас этот бродяга, и пируйте же!

Скол неотрывно смотрел, как грифоны спрыгивают со своих ярусов или взлетают и уносятся к россыпи валунов, где проходил пир. Бринья и Вальдис поднялись в полет, и голос Орна прорезал воздух:

— Вы обе. Останьтесь. И вы, — сказал он Стигру и Сколу. — Ты знала об этом, Вальдис?

Скол внимательно смотрел на нее. Вальдис обменялась взглядом с Бриньей, затем низко поклонилась королю, распростерев крылья.

— Знала.

Перья у Орна в воротнике взъерошились, и его взгляд метнулся к Бринье.

— Ты?

— Да, милорд.

Он уставился на них обеих.

— Вы привели друзей Перра в самое мое гнездо? В прайд? О чем вы только думали? За такие вещи я могу смахнуть ваши семьи на нижайшие ярусы или в изгнание.

— Мы думали о королеве, — сказала Вальдис. — Которая желала бы узнать о своей сестре.

Орн резко взглянул на королеву, и Скол внезапно задумался, вдруг она с первого же дня их со Стигром прибытия обо всем знала и просто выжидала время. «А если Вальдис рассказала ей в первый день, то зачем? Во что они играют?»

— Вальдис и Бринья представляли наши интересы, — сказал Стигр Орну спокойным и мрачным голосом. — Каждое слово моего племянника правдиво. И мы не друзья Перру.

— Я не желаю вам вреда, — обратился Скол к Орну. — Я не хочу чинить беспорядки или вредить вашему прайду. Но моему прайду навредили. Вальдис сказала, что ты можешь не дать мне шанса, если узнаешь мою историю. Мне требовалось найти здесь ответы. Я их нашел. Я больше не хотел лгать тебе о своем происхождении.

Орн, помахивая хвостом из стороны в сторону, смерил его взглядом, затем взглянул на Вальдис, Бринью, Стигра и королеву.

— Больше ни слова об этих Серебряных островах, родне Перра или войне с драконами. Это предложение слишком опасно, а одни только мысли отвлекут моих воинов от их обязанностей. Если будешь этого придерживаться, сможешь остаться.

— Спасибо, — сказал ему Скол и добавил: — И прошу об еще одном одолжении.

Стигр издал низкий предупреждающий звук.

— И о каком же? — Орн пристально глядел на Скола.

— Мне нужно изучить Виндерост в поисках пропавших изгнанных Ваниров из моего родного прайда. Я прошу позволить мне беспрепятственно отправиться в путь.

— Нет, — нахмурился Орн. Скол наклонил голову, не сводя глаз с морды короля, и воздержался от возражения. — Совсем не обязательно давать такую привилегию тому, кто сегодня устроил подобную смуту.

— Милорд…

— Если я обнаружу, — прорычал Орн, — что ты пустился в путь по любой причине, отличной от охоты или выполнения прайдовых обязанностей, и беседовал с чужими кланами или приблизился к Чужеземью, ничто не помешает мне тебя изгнать, — в знак предупреждения он щелкнул клювом. — Асвандер.

Первый часовой навострил уши.

— Ваше Величество.

— Вы с Гвардией проследите, чтобы Скол с его дядей соблюдали мои указания.

Даже искоса не глянув на Скола, Асвандер склонился и пробормотал слова согласия. Орн отпустил Скола со Стигром и задержал остальных, повысив голос от злости.

— Что теперь? — проворчал Стигр, когда они со Сколом покинули полумесяц.

— Теперь, — непокорно произнес Скол, — я просто попробую поговорить с кем-нибудь другим.

Стигр взглянул в небо.

— Я как раз боялся, что ты так скажешь.

Праздник продлился почти до рассвета. Скол и Стигр в одиночестве сидели на задворках и съели мало. До Скола долетали обрывки бесед, песни, смех резвящихся котят.

— И теперь они даже на нас не взглянут, — проворчал, расхаживая, Скол. Он смерил взглядом Стигра, лежащего рядом с ним на животе и разгрызающего кость ноги великого зверя. — Они даже не заговорят о нас. Или с нами. Скажи ведь, Аезирам нравится запрещать?

— А ты-то будешь другим королем? — предложил Стигр. Это был скорее вопрос, чем заявление.

— Да, — ответил Скол.

Стигр смотрел на него, и его единственный глаз был суров и ярок.

— Наконец-то начинаешь мыслить о себе как о короле? В твоей краткой речи что-то было, знаешь ли. Я рад, что ты уже не так сильно во мне нуждаешься.

Скол ощутил беспокойство.

— Это неправда, я так не чувствую. Ты брат-в-полете моего отца. Когда мы вернемся домой, когда Сверина не будет, ты мне поможешь…

Стигр встал и потянулся.

— Скол, я обучил тебя всему, что знал о полетах, о сражениях и о море. То, что я знаю о королевской власти, легко поместится на кончике моего когтя.

С чувством опустошения Скол сел на камни. Так или иначе, он всегда представлял, что дядя будет направлять его и подсказывать, как в разных случаях поступил бы его отец.

Словно бы отвечая на эту тихую мысль, Стигр сказал:

— Ты будешь править по-своему. Я знаю, твой отец бы гордился. И с тобой будет мать.

— Но и ты тоже будешь со мной.

Стигр склонил голову и глянул на Рассветный Шпиль.

— Как поступим с разворошенным тобой осиным гнездом?

— Не знаю, — прошептал Скол. — Я больше не мог им врать. Я разозлился. Может, это было и глупо.

— Еще как глупо, — согласился из теней ровный голос Вальдис.

Стигр и Скол всполошились и, развернувшись, увидели, как грифоница выходит из темноты, из-за угла гигантского каменного шпиля. Она проследовала вперед, за ней держались Бринья и Асвандер. Скол отставил назад одну из задних лап. Ему не хотелось никого из них видеть.

— На что ты вообще рассчитывал? — Вальдис перевела взгляд от Стигра к Сколу. — Я думала, ты подождешь и позволишь нам тебе помочь. А теперь ты не только упомянул Сверина с Перром в одной фразе, но и предположил, что Орн трус и не годится в лидеры.

Она произнесла это так, будто была согласна, но Скол не рискнул ее перебить.

— Спокойно, — сказал, поднимая крылья, Стигр, словно бы обращаясь к охотнице из собственного прайда. Скол с трепетом увидел, как Вальдис слегка наклонила голову, настороженно глядя на Стигра.

При виде этого желудок Скола стянуло тревогой, и он задумался, насколько все было бы иначе, не будь Вальдис Аезиром: если лишь это возражение имелось у Стигра против нее. И он понял, что Стигр не ответил на вопрос о возвращении на Серебряные острова. Опустошенно Скол задумался, о чем же хотел поговорить с ним Стигр до начала Зимнего собрания.

— Это все правда? — спросил Асвандер у Скола. — Насчет Перра, и его семьи, и того, что ты сразился со Сверином?

— Конечно же правда, — устало ответил Скол, испытывая к Асвандеру неприязнь только за то, что Бринья стояла с ним рядом. — Если бы я лгал, я придумал бы что-нибудь такое, за что не изгоняют из прайда.

В это время он заметил, что Дагни здесь нет. «Я займу Асвандера», — пообещала она, чтобы дать Сколу время поухаживать за Бриньей. До этого он не понимал, зачем ей было так поступать, раз она знала, что Бринья и Асвандер обещаны друг другу. Но все наконец прояснилось. «Зачем бы ей советовать мне не волноваться, если только она не думала, что сможет сама завоевать Асвандера? Должно быть, ей повезло не больше, чем мне».

Его обида на Дагни приглушилась лишь ненамного.

— Я годами говорил Орну, — тихо сказал Асвандер, искоса глянув на празднующих, — что мы должны перейти в наступление. Что мы должны сразиться с драконами. Они здесь чужаки.

Скол пристально смотрел на Асвандера, на грифона, которого он хотел бы ненавидеть, но не мог.

— Но Скол, ты не видел, как они сражаются и охотятся. Даже всей нашей численности не хватит. Ты не знаешь, какого это. В страхе ты теряешь себя. Мы не сможем остаться единым целым. А если бы сумели, все могло бы обернуться иначе… — он пожал крыльями.

Повеяло ночным холодком: стылый ветер завыл между колоннами из красных скал. Легкий запах дыма и гари взбудоражил воображение Скола.

«Может, они сумеют поговорить с драконами. Может, как в случае с волками, они просто друг друга не поняли. Или, если мира никак не добиться, может быть, есть и другой путь».

Скол тихо изучал Асвандера.

— Что насчет помощи расписных волков?

Вальдис, смеясь, защелкала клювом, а Бринья фыркнула:

— Едва ли.

— А как насчет орлов? — Скол с вызовом взглянул на Бринью. — Что, если с вами в бой пойдут волки? И прайды травяных котов? Что, если весь Виндерост поднимется против врагов? Что насчет моего прайда? Что, если к вам прибудет помощь с Серебряных островов? Все говорят, что драконы не из этих мест. Они же были здесь не вечно, правда? — его поразила мысль, и он окинул взглядом всех грифонов, собравшихся рядом. — Лишь с тех пор, как отец Перра посягнул на драконьи сокровища.

Вальдис кивнула.

«Значит, Перр с родней и друзьями не просто украли сокровища драконов: они навлекли на Виндерост погибель, а потом сбежали». В глазах Скола они стали уже не захватчиками, а кем-то гораздо хуже.

Он кивнул, завершая раздумья, а остальные смотрели на него.

— Они не отсюда, и вы можете отправить их туда, откуда они взялись!

Стигр пристально глядел на него.

— Скол, это не наше…

— Ты сказал, потерянные Ваниры весной вернутся на Серебряные острова. Сколько их вернется, дядя? — Скол прошелся по узкому кругу. На долю вдоха он ощутил себя принцем и перестал расхаживать, чтобы взглянуть на Стигра. — Что, если я отправлю Ванирам послание через ветра и птиц, призыв лететь на Рассветный Шпиль? Это возможно? Ты можешь мне помочь?

Не успел Стигр ответить, как Скол развернулся к Асвандеру, Бринье и Вальдис.

— Как много здесь драконов? Кто-нибудь знает? Огромный прайд или только несколько?

— Никто не знает, — прошептала Бринья, пытаясь встретиться с ним взглядом. — Никто не отважился пробраться в Чужеземье, чтобы выяснить.

— Значит, могут знать изгои, — мрачно проговорил Скол. — Если из них кто-нибудь выжил. Изгои, живущие в Чужеземье.

Поднялся ветер, унося голоса, и между грифонами нанесло дыма от костров. Скол, переведя дыхание, повернулся к стоящим перед ним грифонам.

— Что, если мы объединимся? Обретем новых союзников, заново скрепим узы Рассветного Шпиля? Что, если вы избавитесь от драконов, и не на сезон, а навсегда?

Они просто стояли и смотрели, затем переглянулись. Скол видел их надежду, яркий охотничий свет в их глазах — и увидел, как он погас.

Бринья опустила голову, прижимая уши.

— Орн никогда не согласится.

— Ты забыла, кому верна Гвардия, — распушился Асвандер.

Бринья одарила Асвандера восхищенным взглядом, и в сердце Скола свилась кольцом уродливая сущность. Он отвернулся прочь.

— Да, они довольно верны, — неуверенно сказала Бринья, увидев выражение на морде Скола. — Верны Орну и боятся врага, это удержит их родичей от сражения.

— За мной последуют Приозерные, — настаивал Асвандер. — И те, кто больше всего им преданны. Мы можем полететь на берега Острал и на равнины, на побережье Ванхейм, к разрозненным кланам, что не гнездятся на Рассветном Шпиле!

— Теперь это звучит как полнейший бунт, — негромко сказала Бринья.

— Орн — старый трус, — проворчала Вальдис, и Скол со Стигром глянули на нее в удивлении. Она гордо подняла голову. — Жалкая замена роду Каяра.

Каяра.

Скол сделал глубокий вдох.

— Род Каяра правил Виндеростом?

— Когда-то, — Вальдис хлестнула хвостом и настороженно посмотрела в фиолетовое небо.

Скол навострил уши. Значит, прадед Кьёрна. После слов Вальдис он осознал, что Перр не просто именовал себя королем, когда завоевал Серебряные острова: как Сколу всегда казалось. Он и был королем. Скол ранее задумывался, к какому ярусу принадлежали Перр и Сверин перед побегом с Виндероста.

Не к ярусу, а к самой вершине Рассветного Шпиля.

Когда-то Виндерост был един.

«Что же изменилось?» — спрашивал Скол у Асвандера.

«Король».

— Стало ясно, — продолжила Вальдис, — что драконы жаждут крови красных королей. Перр собрал всех, на ком лежало драконье проклятие, и сбежал в звездную четверть. Нам не известно, сбежал ли он от страха или же думал избавить нас от бедствия. Но драконы остались, а он улетел, — она моргнула Сколу, как будто бы впервые осознавая случившееся. — И обнаружил Серебряные острова.

Наконец, заговорил и Стигр:

— Раз он не спешил возвращаться и избавлять вас от напасти, я бы скорее сказал, что он был трусом.

Вальдис с неуверенным видом отогнула ухо.

— Может быть и так. Но здесь все еще остались приверженцы их рода.

— Оно и видно, — сказал Стигр, и Вальдис кинула в его сторону мрачный взгляд.

— Расскажи мне о проклятых семьях, — попросил Скол, не дожидаясь их спора.

О том же говорила и расписная волчица Нитара.

Вальдис глянула на Стигра, но ответ обратила к Сколу:

— В земли драконов Каяр полетел не в одиночку. С ним отправился его брат-в-полете с равнин и прочие воины, представляющие кланы Виндероста; и они начали войну, украли драгоценности. Драконы отследили их обратный путь и прокляли за жадность.

— И навлекли это проклятие на ваши головы, — напомнил Стигр.

— Мы можем его снять, — тихо сказал Скол. — Мы можем избавить Виндерост от драконов, если все продумаем как следует.

Наступила тишина. Для Скола ответ пылал ярко, как первые лучи света Тира. Он хотел летать, парить и прыгать от радости. Все оказалось так просто.

— Это безумие, — прошептала Бринья, низко пригибаясь и нервно всматриваясь в темноту.

— Знаю, — сказал Скол. — Нам сейчас нужно укрыться. Но подумай перед сном, — он опустил голову и понизил голос, и они все наклонились, когда над головой пролетели ночные стражи, сменяя на постах вечерний дозор. — Что, если я предложу мир со стаями расписных волков, альянс с орлами и львами, конец вашей войне с драконами?

— Я с тобой, — произнес Асвандер.

— Это невозможно, — вздохнула Вальдис. — Король ни за что не согласится.

— А что если, — Скол глянул в сторону и понизил голос, — я предложу вам нового короля?

Глава 41. В тиши зарождается ветер

Кьёрн не знал, сколько времени он провел, пригнувшись у темного озера, отстраненно ощущая минеральный запах воды вместе со странными отдаленными звуками и вглядываясь в призрачные образы.

Крылья ворона унесли его назад во времени, сквозь дни красной рябины, и он увидел все, что миновало.

Волки жили здесь так, словно бы всегда обитали под землей, и Кьёрн все это увидел. Их, смеющихся, счастливых, охотящихся по ночам и приносящих домой добычу. Никто из них не собирался нападать на грифонов, как опасался Сверин в своих снах наяву. Они не боялись грифонов и не держали на них зла. На самом деле они почти и не упоминали грифонов. Они пели зимние песни и жили в подземелье, дожидаясь, пока гнев Сверина не схлынет. При виде свежей оленины под языком у Кьёрна скопилась теплая слюна, хотя он чуял лишь воду и камни.

Крылья унесли его прочь, принеся нечто новое.

На Острове Солнца грифоны съежились в своих пещерах, поедая соленое тайное мясо, заготовленное Сигрун. Кьёрн видел это все, как если бы был птицей, способной впорхнуть в каждое логово.

Сверин высказывался против волков, Ваниров, опасностей темноты. Но каждый знал, что по мере того, как ночи становятся длиннее, темнее и студенее, королем все больше руководит его страх, память о гибели супруги. Приближалась Долгая ночь, и она была единственным чудовищем на свете, от которого красного Сверина продирало ознобом.

Когда Сверин объявил, что всех полукровок-Ваниров следует отселить от остальных, Кьёрн сжал когтями камень.

— И мою жену тоже, отец? — огрызнулся он водам. — И Хальвдена, чьи речи полны яда? Это все правда? Это уже случилось?

Волчья ведьма не издала ни звука.

Затем перед глазами у Кьёрна пронеслись черные волны бурного моря.

И он увидел Скола. Не веря своим глазам, он увидел, как его брат-в-полете один крадется сквозь ночь, в снежную бурю, через пустыню из красного камня.

— Скол, — прошептал Кьёрн.

В видении Скол вскинул голову, вздрогнул и неверяще заговорил.

— Кьёрн? — эхом отдался голос Скола в его голове.

Это не могло быть правдой. Кьёрн не мог проследить весь его путь через море, заговорить с ним, услышать его голос в ответ.

— Что это было? — спросил оказавшийся рядом со Сколом черный грифон, но их голоса затуманились и затихли, когда Кьёрн увидел иное.

Что-то темное свернулось вдоль краев поля зрения. Что-то ужасное, и огромное, и темное, сгрудившееся на краю мира, выслеживало Скола и его черного спутника, а Кьёрн был не в силах предупредить.

— Что это? — отчаянно прошептал Кьёрн. — Что за создание?

Странный, грубый голос самца ответил ему кличем ворона:

— Наследие Каяра.

Черные крылья отбросили Кьёрна из тени, и он отчетливо увидел Скола, живого и настоящего.

— Скол, поберегись.

Мир вокруг Скола стемнел, и Кьёрн увидел, как чудовищные звери возникли из ночного мрака — состоящие из странных крыльев, клыков и когтей. Воздух пронзил ужасный вопль, будто бы черные когти растерзали сам миропорядок.

Кьёрн упал между этими тварями и увидел вдали Скола, сражающегося с очередным вопящим монстром.

— Скол! — прокричал Кьёрн посреди корчащейся смертоносной черноты.

Брат-в-полете не ответил, или же не услышал, или же его не стало.

Кьёрн вырвался и взлетел, прочь от тварей и их теневых когтей, ввысь, и неожиданно жестко приземлился на каменный пол…

И осознал, что стоит в безмолвной пещере. Катори наблюдала за ним. Кьёрн тяжело дышал, и кошмарное видение пронеслось в его голове прежде, чем истаять, как сон: вот только он вовсе не спал.

Кьёрн в ярости полоснул по воде когтями.

— Ведьма! Грязью вымазанные лживые волки! Как ты смеешь взывать к памяти о моем брате-в-полете? Как ты смеешь взращивать кошмары в моем рассудке?

Когда Кьёрн набросился на волчицу, она отпрянула, и он едва не врезался в стену.

— Он не в памяти! Что ты видел? Ты пожертвовал собой в этих стенах, и за это тебе даровали видения. Ты нашел священное место, выплавленное в Первую Эру земным огнем, охлажденное морем Тьёр, благословленное свежими водами. Неизвестно, видел ли ты настоящее, прошлое или ближайшее будущее Скола. Но это правда. Какие бы кошмары ты ни увидел — это предупреждения, они показывают, с чем ты вскоре можешь столкнуться, показывают твою судьбу. У тебя было видение. Что же ты видел?

Кьёрн, запыхавшийся и дрожащий от голода, мог лишь стоять и смотреть, не в силах решить, что же было правдой. Он не боялся, что все это настоящее. Кьёрн мог сразиться с яростными зверями из того кошмара. Если каким-то образом это было его судьбой, он ее не страшился. Но видение раскрыло ему нечто более важное. Он настороженно взглянул на Катори.

— Скол в самом деле жив?

— Конечно, — радостно тявкнула она.

— Он правда полетел на родину моих отцов, как сказал твой брат? Он живой? — и Кьёрн увидел в памяти вспышку. Знак Каяра. Огонь небес, парящий по ночному небу в ветровую четверть. Он отправлял его, Кьёрна, в путь через море, и он должен был по нему последовать.

— Да, — ответила Катори после того как, видимо, проследила, как все эти мысли отразились на Кьёрновой морде. — Он жив.

— Кто ты? Как ты все это узнала?

— Катори, — она наклонила голову почти что с неподдельным уважением. — Иногда я это вижу. Я лишь направила тебя на твой собственный путь. Куда ты полетишь?

— Не знаю, — прошептал Кьёрн. — Я здесь заблудился.

— Ты веришь своему видению?

Кьёрн уставился на нее, и все инстинкты подсказали ему напасть. Нет. Не инстинкты. А голод, злоба и слепота. Настоящий инстинкт советовал ему довериться волчице, понять, что она говорила правду. В глубине души он желал знать, что Скол жив.

«Это не просто желание. Он ведь жив. Мы не нашли тело и не видели его в море. Ваниры из прайда что-то продумывают и о чем-то шепчутся». О возвращении Скола: Кьёрн теперь это понял.

— Да. Я ему верю.

Вместо тревоги из-за того, что брат-в-полете готовит переворот, на миг Кьёрн испытал лишь радость: и сожаление о том, как они разлучились со Сколом. И, показалось, Катори заметила, как он засиял.

— Тогда ты на своем пути.

— Пожалуйста, — выговорил он усилием воли и в поклоне опустил крылья, склонив голову. — Ты выведешь меня наружу?

— Еще нет, — слова глубоко врезались в камень.

Кьёрн сдержал рык и не поднял головы, чтобы скрыть свой гнев. «Она все еще со мной играется?»

Катори шагнула вперед и коснулась носом его макушки между ушей. Кьёрн вздрогнул, и его мышцы напряглись: для побега или же драки. Волчица могла прокусить ему шею, сломать ее, словно ветку. Кьёрн вынудил себя сохранить спокойствие, и не успел он задать Катори вопрос, как она заговорила:

— Ты блуждал целыми днями. Сейчас не лучшее время отправляться в путь. Иди со мной и поешь хорошей пищи. Иди со мной и отпразднуй с моей семьей свое яркое видение. Им давно пора узнать, что ты совсем не такой, как твой отец. Брат-в-полете нашего любимого принца.

— Мне нужно уйти, — спорил Кьёрн, сдерживая свою вспыльчивость. Без волчицы он не мог найти выход. — Я должен противостоять отцу и все наладить в прайде.

«А потом — найти Скола, — пообещал он себе. — Найти Скола и сразить теневых тварей, если это моя судьба». Он последует за пламенем звезд, как его прадед, даже если он опоздал.

Катори лишь встряхнулась.

Кьёрн умоляюще распахнул крылья.

— Разве не видишь? Они все в опасности.

— Еще нет, — твердо сказала она, наставив уши вперед. — Время еще не пришло.

Кьёрн хлестнул хвостом.

— Почему? Кто ты такая, чтобы это решать?

Уши Катори неуверенно развернулись.

— Очень хорошо, решать тебе. Но грифоны ведь верят, что все лучше начинать под светом Тира?

— Да, — сказал Кьёрн.

— Тогда ты должен подождать.

Кьёрну неожиданно стало холодно.

— Долгая ночь.

И Катори наклонила голову.

— Да, она наступила.

Глава 42. Льды породят огонь

— Еще, значит, подождать, — не выдержал Скол, укрывшись в своей пещере вместе со Стигром. — Я нашел самый подходящий ответ — и опять эти ожидания, опять эти речи.

— Я-то думал, тебе по нраву произносить речи, — сказал Стигр и, когда Скол взглянул на него, добавил: — Скол, самые подходящие ответы — не всегда простые. Здесь их очень нелегко претворить в жизнь.

— Кьёрн — законный король Виндероста.

— Может, когда-то это было и так, но трусливые отец и дед лишили его первородства.

Скол взъерошился, проследовав вглубь пещеры, затем опять развернулся к Стигру.

— Мы ведь сможем его отвоевать! Он сразится бок о бок со мной.

Стигр вздохнул.

— Это ни разу не наш бой.

Подойдя к своему гнезду, Скол расшевелил длинную сухую траву и можжевеловые ветки.

— Наш. Это целиком наш бой, потому что все связано, разве не видишь? Если мы отвоюем королевство Кьёрна, у нас не будет причин сражаться на Серебряных островах. Все связано, дядя. Совершенно все. Ты не можешь учить меня, что мы все одно целое, а потом добавить: «Все, кроме Аезиров».

— Хм, — фыркнул Стигр и стиснул клюв, сдерживая зевок. — Что же, справедливо, мой принц. Но прошу тебя. Послушай в этот раз Вальдис. Прежде, чем что-нибудь еще сказать Орну, дай ей время понять, как поступит королева.

— О, теперь мы слушаем Вальдис? — усмехнулся Скол, и Стигр предостерегающе зарычал. Скол наклонил голову. — Ладно. Орну я больше ничего не скажу.

Стигр кивнул, развернулся, но затем остановился в зеве пещеры, оглянувшись на Скола.

— Что это ты задумал?

Скол прошептал:

— Разумным внемлет существам.

— Скол… если ты о том, о чем я подумал, это безумие. Все говорят…

— Только не пытайся меня остановить.

Стигр сделал медленный размеренный вдох.

— Когда? Тебе придется идти в ночь, или же гвардейцы Асвандера помешают.

— Завтра ночью. Хорошо отдохнуть, дядя.

— Скол…

— Больше никаких ожиданий, — тихо сказал Скол. — Это нужно выполнить, и, если я Летний король, то и выполнять следует мне. Ты можешь пойти со мной или нет. Я пойду в любом случае.

Хвост Стигра дернулся.

— Что же, попробуй уйти без меня, и драконы тебя ужаснут в последнюю очередь.

Скол сумел рассмеяться.

— Спасибо, дядя.

— Завтрашней ночью, — подтвердил, смерив его взглядом, Стигр, и Скол кивнул.

Пока Вальдис и остальные вели переговоры, для Скола пришло время сделать то, что считали невозможным все жители Виндероста. До объявления войны, до сражения, до всего остального.

Пришло время поговорить с драконами.

***

Следующей ночью Виндерост захлестнуло сырым леденящим ветром. Скол и Стигр проследили, как зажигают костры, затем показательно отправились по пещерам, пожелав друг другу спокойной ночи. Затем им осталось лишь ждать. Скол задремал. В полночь его разбудил Стигр.

Их побег прикрыли мокрый снег и густая тьма. Часовые и факелоносцы были заняты возжжением запасных огней, в то время как дождь хлестал по кострам на высоких колоннах. Нижние огни под арками и в пустых пещерах отбрасывали на Рассветный Шпиль бледный свет, но он не шел ни в какое сравнение с великолепием обычных костров. Скол и Стигр вместе прокрались из логова в тень.

Сквозь ливень прогремел надтреснутый охотничий рев. Ожесточенные неразумные кличи драконов в ночи. Этой ночью они звучали ближе, будто бы звери упивались дождевым мраком. Или, возможно, они казались страшнее из-за намерений Скола.

— Позволь мне еще раз убедительно отговорить тебя, мой принц, — перекрыл голос Стигра шум ветра, когда грифоны отдалились от Рассветного Шпиля.

— Будь со мной, — сказал ему Скол, как на Зимнем собрании, и Стигру осталось лишь склонить голову под дождем.

— Всегда.

Они поднялись в воздух и, взлетев на среднюю высоту, заскользили к Чужеземью. У Скола с крыльев скатывались капли дождя, и он распушился, чтобы стало теплее. Сквозь бурю совсем не проникал лунный свет, но Скол не боялся. Стигр давно обучил его летать и передвигаться на лапах в темноте — наследию Ваниров. Скол знал, что Сверин боится темноты лишь из-за драконов, зверей, которых его дед навлек на грифоний род. Сверин и Аезиры верили, что эта опасность сделала темноту нечистой и зловещей.

Но Скол знал, что даже из-за облаков сияющая Тьёр прикрывает ему спину.

— Я все сделаю правильно, — пробормотал он в темноту, сцепив когти. Сколу ответил ветер, с силой задув со звездной четверти и полив грифона дождем.

Над головой пронеслась сова или летучая мышь, и Скол расслышал в ветре свое имя.

Произнесенное голосом Кьёрна.

«Скол?»

— Кьёрн?

— Что это? — поразился Стигр.

Какое-то время Скол лишь открывал и закрывал клюв, глядя вверх и вокруг себя во тьме и тяжело взмахивая крыльями под дождем.

— Ничего. Я подумал… ничего.

Знакомый запах донесся сквозь дождь — не драконий. Скол последовал по нему, накренившись вниз, и быстро помчался над землей, издав клич:

— Нитара! Приветствую, расписные волки, приветствую, друзья!

Стигр, Сколова тень, последовал за ним.

Огонь небес прорвал облака и осветил волчью стаю, бегущую под дождем. Скол отыскал Нитару и, приземлившись, тяжело помчался с ней рядом. Она дышала с раскрытой пастью, сверкая в его сторону клыками. Загрохотал гром, а после ему вторил драконий рык: ближе, чем когда-либо слышал Скол.

— Отчего мы каждый раз встречаемся в дождь, серокрыл?

— А зачем ты охотишься в дождь? — со смехом спросил ее Скол.

Вокруг него струились волки, и в темноте он ощутил рядом с собой Стигра. Сквозь ночь прокрался некий мрачный запах, и перья Скола встали дыбом.

— А ты? — спросила Нитара.

— Я охочусь на драконов.

Волчица сбавила шаг и сделала круг, и Скол поспешил остановиться, чтобы ее не опередить. Над головой взметнулись ветви огня небес, а спустя миг раздался треск и раскат грома.

— Не глупи.

— Я должен.

Нитара вскинула голову и посмотрела на Стигра.

— Твой щенок безумен! Забирай его домой. Пускай просохнет.

— Я пытался, — пусто произнес Стигр.

Скол загнул уши.

— Я уже говорил с существами, которых другие считали неразумными.

— Меня беспокоит не их разум, — сказала Нитара. — А их злоба. Если они учуют в ветре грифона…

— Тогда почему они не напали на Рассветный Шпиль? Почему не полетели за Перром?

Нитара, заскулив, нервно пробежалась по кругу и подняла нос. Наверняка рядом лежал гниющий труп, ведь следующий порыв ветра принес запах тления.

— Не знаю. Может, устрашать им нравится больше, чем убивать.

— Если им это нравится, — сказал Скол, — значит, они могут чувствовать и думать, как и слышать.

Шумел дождь. Скол размял когти, с хлюпаньем сжав в них грязь.

Всех как одного поразила мысль, что уже прошло время с тех пор, как до них доносился охотничий рев дракона.

Запах разложения наполнил переменчивый ветер: запах мертвой плоти и чего-то металлического, или же нагретого солнцем камня. Знакомый запах рептилии.

Скол моргнул, и чужеродная паника медленно нарастала у него в груди в ответ на этот запах. Взгляд Нитары скользнул прочь, и на ее морде отразилась жуткая пустота.

— Скол, — с опасной мягкостью произнес Стигр. Скол смотрел на Нитару.

— Нитара, — прошептал он.

Собаки сбились в кучу, и воздух наполнил отчаянный скулеж.

Скол пытался удержать взгляд Нитары, но страх вытеснил ее силу и мудрость.

— Будь сильной, — настаивал Скол, хотя внезапный ужас стиснул и его грудь. — Это всего лишь зверь, просто существо, борись с этим!

— Нам нужно бежать, — прошептала она, повышая голос, и, нервно вдыхая воздух, раскрыла пасть. — Они почуяли грифона.

— Будь сильной, мы сразимся вместе с тобой!

— Нет, мы должны бежать! Бежать! — она развернулась кругом, трижды дико взлаяв. — Бежим!

В ответ земля содрогнулась от рева. Он проник до самого костного мозга, и Скол стиснул клюв, сдерживая неразумный вопль. Собаки разбежались под дождем.

Всполох огня небес выявил, что драконы лишь в пятидесяти прыжках и подбираются ближе.

Их было четверо. Огонь небес показал их тусклые цвета — землисто-бурый, черный, каменно-серый и выгоревше-зеленый, как у старого мха. Громадные костистые пластины защищали их грудные клетки, покрывали морды и лапы, словно броня. Остальная же шкура оказалась кожистой, как у вепрей. Крупные головы венчали гребни из рогов.

По небу вновь пополз огонь небес, и на короткое время Скол сумел уцепиться за свой разум и изучить драконов: впиваясь когтями в грязь, чтобы удержаться от взлета.

Два дракона прижимали кожистые крылья к бокам, опустив головы и принюхиваясь к почве. Другие два держали крылья расправленными, словно бы заслоняясь от дождя. Если бы Скол встал на вершину пирамиды из четверых грифонов, он дотянулся бы до лопатки меньшего из зверей; а их длинные змеиные шеи изгибались еще выше.

На долю вдоха Скол посчитал их красивыми — точно так же акула, или змея, или иной смертельный враг мог быть одновременно грациозным и пугающим.

— Крылья великого Тира, — простенал Стигр, отшатываясь и глядя вверх.

Скола захлестнуло новой волной паники.

Раньше он ни разу не слышал страха в голосе Стигра.

— Все будет хорошо, — проговорил Скол и осознал, что Нитара по кругу вернулась обратно, а затем остановилась прямо позади Стигра — дрожащая, но храбрая.

Скол заставил себя шагнуть к драконам.

— Скол, — ахнул Стигр, словно дар речи давался ему с усилием, — это же дурь.

— Я должен верить, — прошептал Скол. — Я должен верить, что они тоже сыновья и дочери Тира и Тьёр.

Он отправился вперед, а за ним — Стигр, Нитара и ее перепуганная волчья стая.

Еще одна вспышка озарила ночь. Драконы заметили Скола и остановились. Остановился и Скол. Ударил раскат грома, и звук все не смолкал, пока Скол не понял, что это ревет дракон-вожак.

Задние лапы Скола пошатнулись, но он поднял голову.

— Приветствуем! — он говорил так звучно, так громко и так спокойно, как только мог, чтобы не сорваться при этом на вопль и не позволить голосу дрогнуть. — Великие… охотники! Для меня честь…

Неразумный пустой рев заглушил его слова. Скол отпрянул, прижимая уши из-за эха. Затем он опять сделал шаг вперед.

— Для меня честь встретиться с вами, — ему ответил скрежещущий рык. Но они не напали. Скол заставил себя неглубоко вдохнуть. — Меня зовут Раскол, сын Бальдра, и я с Серебряных островов далеко в Море Звезд. Я… друг потомков Каяра, который…

Грубый рев, казалось, мог проломить Сколу хребет.

Их головы взметнулись, крылья расправились. Пронзительные вопли в ярости прорвали ночь. Неразумные бы так не поступили. Так поступили бы озлобленные.

Казалось, они знали имя Каяра.

Дракон-вожак ступил вперед, и его шаги сотрясли землю.

— Скол, — заорал Стигр. — Хватит!

— Стой! — крикнул Скол на дракона-вожака.

Новая вспышка огня небес открыла, что у вожака насыщенно-соболиная окраска с более светлыми, землисто-бурыми, защитными пластинами. Инстинктивно Скол знал, что это тот же самый дракон, чей полет под луной он видел вместе со львами. Что-то неясное, что-то глубоко внутри, побуждало Скола заговорить, убеждало, что гневное существо носит имя, что у нее, как и у Скола, есть семья: и есть причина, по которой она исполнена такой ядовитой ненависти.

«Она», — осознал Скол, оцепенело глядя, как драконица несется по грязи, предупреждающе расправив крылья и хлеща хвостом. Ничто, кроме инстинкта, не говорило о том, что это самка.

— Могучая, могучая охотница! — выкрикнул Скол, и его голос дрогнул. — Сестра, дочь неба и земли, как и я — послушай. Назови мне свое имя, скажи что-нибудь, я знаю, ты владеешь речью…

Когда драконица прыгнула, что-то врезалось в Скола и перекатило его по грязи. Зверь взлетел низко над землей, продрав когтями землю там, где только что был Скол.

Это Стигр его оттолкнул.

— А теперь-то, — рявкнул он, — мы можем удрать?

Скол, пошатываясь, поднялся. Остальные драконы издали торжествующие вопли и направились вперед, ударами крыльев взвихряя мокрый снег навстречу Сколу, Стигру и расписным волкам.

Стая опять рассеялась, исчерпав запас мужества.

Драконица развернулась назад и тяжело приземлилась, проскользив по грязи к Сколу своей громадной когтистой массой.

Позади Стигр отвлекал прочих драконов, издавая слабые орлиные крики. Звери подступали медленно, словно бы им нравилось сеять страх.

Самка распахнула челюсти, показав все клыки. Теперь Скол узнал, какой ужас испытывает полевка в тени орла. Он не мог пошевелиться.

«Они лишь плоть, как и я! Плоть, клыки и кости».

Скол отказывался бояться того, что страшило Сверина.

— Если убьешь меня, — задребезжал его голос в собственных ушах, — спасибо тебе за мою славную смерть.

От поступи драконицы дрогнула земля, и ее рык разнесся по равнине, будто рев стада яростных вепрей. Скол осознал, что осел на мокрую почву, цепляясь за нее когтями. Мокрая трава на ветру хлестала его по морде.

Драконица вновь шагнула, и он заскулил, не в силах пошевелиться.

Перед ним с безумным лаем метнулась Нитара. Стая устремилась вокруг нее, в то время как волчица, ослепленная страхом, обнажила клыки на стоящего перед ней ужасного монстра. Она давала стае время сбежать. Она пыталась отвлечь дракона от Скола.

От ее мужества Скол пришел в себя.

Он попытался выкрикнуть ее имя, но не смог даже двинуться, не мог заполнить грудь воздухом.

Драконица подступила ближе, откинув голову и раскрыв громадные челюсти. Нитара отпрянула к Сколу, выдавив из себя болезненный скрежещущий рык.

Последние волки из стаи исчезли в темноте.

Нитара отпрыгнула, когда драконица взмахнула когтистой лапой. «Слишком медленно», — прокричал разум Скола. Драконьи когти оторвали ее от земли. Раздался предсмертный визг.

Скол вскочил и заставил себя выкрикнуть имя волчицы, чтобы она смогла забрать его в Долину Солнца. Из темноты в ответ на последний крик Нитары прозвучал печальный вой волков, и драконы развернули головы, выслеживая звуки.

«Больше не посмеют», — подумал Скол.

— Скол! — взревел Стигр и взмыл в воздух, как только волки сбежали. — Лети! Сейчас же!

Драконы смотрели в сторону волков, уносящихся в темноту.

— Нет, не за ними! — прокричал Скол. — Вы охотитесь за мной! — он развернулся и оттолкнулся от земли. — Вы охотитесь за мной! За братом-в-полете сына Красных королей, укравших ваши сокровища!

Драконица взревела, и остальные, последовав ее примеру, расправили широкие, как у летучих мышей, крылья, и взмыли вслед за Стигром и Сколом.

Стигр встретился со Сколом в воздухе; их обоих исхлестали ветер и мокрый снег. Скол, вглядываясь сквозь тьму, пытался назвать дядю по имени, но не смог выдавить ни слова. Они закрыли глаза, а после, как один, развернулись и взмыли выше, в то время как драконы летели за ними следом.

Перепуганный, Скол бездумно отклонился в сторону и поднялся выше в бурю.

Драконий рев превносил хаоса в ночное небо. Один из зверей свернул, и малой частью рассудка Скол понял, что он наверняка гонится за Стигром. Оставшаяся его часть знала лишь, что для выживания нужно лететь.

Главная самка одним взмахом крыла оказалась наравне со Сколом, и он удивленно вскрикнул, складывая крылья, чтобы нырнуть под нее. Ее коготь полоснул по воздуху там, где Скол только что был. Она взревела от ярости. Внизу нарезали круги два дракона, меньше самки, один болотно-зеленый, другой серый, как кость. Скол метнулся между ними.

Серый дракон развернулся быстрее, чем предполагал Скол, и сомкнул челюсти. Хвост Скола пронзило болью, и, с силой оттолкнувшись, он вырвался. В драконьей пасти сломалось несколько хвостовых перьев.

Зеленый взмыл и, сгорбившись, спикировал к Сколу. Слева от себя Скол услышал самку и, тяжело дыша, завис в воздухе, пока оба дракона едва на него не навалились. В последний миг он сделал боковой кувырок, уходя с пути. Драконы врезались друг в друга, хлопая крыльями и распахнув челюсти. Они сумели распутаться и развернулись, чтобы отыскать Скола. Но он уже был высоко.

Устойчивый страх начал затуманивать его разум. Его оглушал их запах. Их полный ненависти рев. Их огромность. Он не мог хитрить против них вечно.

Его привлек звук. Грифоний крик. Его разум не мог проясниться достаточно, чтобы вспомнить имя, но он его знал.

Грифон развернулся, уклоняясь от драконьих когтей и зияющих пастей, чтобы найти среди бури своего дядю. Вспыхнул огонь небес. Грифон увидел в вышине черного сородича. И воспарил к нему, а драконы были позади, на расстоянии вытянутого крыла.

Взметнулась драконья лапа, ловя его хвост, и грифон увернулся вниз и в сторону, почти врезавшись в бронированную грудь рептилии. Позволив себе упасть, он скользнул под ударяющую лапу и затем опять взлетел вверх, проскочив под хлещущим хвостом. Грифон постарался стать одним целым с ночным ветром и бурей, что била прямо в морду.

Их было слишком много. Их извивающиеся тела, и режущие когти, и ужасные крики стали его небом. Он должен был удрать.

Все его планы и мысли растворились — он чувствовал лишь драконов. Они загромоздили все поле зрения. Воздух был полон вонью драконов, легкие — зловонными испарениями и гнилью. Он потерял Стигра. Все слова, вся вера, все знания о собственной душе или защите Тира, все мужество, какое он когда-либо испытывал в жизни — все расплавилось в жаре их злобы.

Инстинкт повел грифона, охваченного ужасом, на слабый проблеск света.

К горизонту Тира.

К Рассветному Шпилю.

Глава 43. Ночь без зари

Темноту разорвали крики драконов.

Грифон силился предостеречь часовых на шпилях, силился издать вообще какой-нибудь звук. Ему ответил рык и пронзительный орлиный вопль.

— Скол! — выкрикнул часовой.

Скол не смог ответить. Весь его мир превратился в полет, быстрый полет, избегание рвущих когтей и клыкастых челюстей.

— Ко мне, воины! — глубоким голосом прорычал другой самец. Над головой ему вторил гром, и на костры хлынул ливень. — Стражи, сюда!

«Асвандер», — хотелось воскликнуть Сколу, но ему пришлось проглотить вопль и увернуться от зеленого дракона.

Скол вился вокруг скальных колонн, пытаясь перевести дыхание и сладить с ужасом. Он глянул вверх, чтобы увидеть происходящее. По крайней мере, одного дракона он отвлек. Если он сможет совладать со страхом, совладать с собой, он сумеет опять увести их прочь…

Двадцать грифонов собрались в клин и выступили против первого дракона — самки, той, с кем говорил Скол.

Пытался поговорить.

«Кретин, кретин, кретин…»

Драконица зависла в воздухе и издала рев. С колонн посыпались камни, и на миг Сколу показалось, что его крылья стали водой. Все грифоны из клина в панике разбежались.

Кроме Асвандера, который до последнего удерживался в воздухе, рыча с вызовом. Драконица метнулась вперед, и Асвандер нырнул под нее.

Голос грифоницы отдал команду:

— Не дать им пройти внешние колонны!

Скол отклонился, когда его преследователь быстро спикировал с распахнутой пастью.

Когти всколыхнули воздух над спиной у Скола, и он захлопнул крылья, чтобы упасть и не дать до себя дотянуться.

— Стигр! Дядя! — он оглядывался, но не мог отыскать его в безумии боя и хлопающих крыльев.

— В БОЙ! — прокричал Асвандер. «Любому, кто может услышать», — пронеслось в голове у Скола. — Не сбегать! Помните себя! И помните о ваших семьях! Устоит лишь сильный!

Боевой клич утонул в гуле неразумных отчаянных криков. Рассветный Шпиль погрузился в хаос. Бурая драконица тяжело приземлилась, грозя заостренным хвостом грифонам, оставшимся на земле, и пронзительно рыча. Дождь вроде бы ослаб, хотя сейчас это едва ли имело значение.

Как и сказала Аджия, драконы не приближались к Рассветному Шпилю вовсе не из-за огня.

«Это моя вина, — осознал Скол, по кругу облетая высокий шпиль в попытке оторваться от зеленого дракона. — Я их подтолкнул».

Отряд грифонов-воинов во главе с Асвандером устремился к Сколу. Они врезались в зеленого дракона и упали с ним вместе — мечущийся ком из когтей и крыльев вместе с извивающимся драконом.

Скол развернулся и ринулся на помощь, но потом заметил драконицу.

«Она их ведет, — пришло осознание. — Если я от нее избавлюсь…»

— Ты! — крикнул Скол. Она, похоже, узнала его по голосу и повернула к нему голову. — Я пытался с тобой подружиться! Теперь я тебя вызываю! — и он расправил крылья, издав львиный рык.

Она взвилась на задние лапы, отшвыривая грифонов крыльями и хвостом. Она издала вопль — странный лязгающий звук. Не вызов.

Когда серый дракон-самец прекратил изматывать часовых на колоннах, Скол осознал, что это была команда. Драконица не напала на Скола, в отличие от серого самца.

Он пикировал быстро, изогнув крылья и вытянув тело как ястреб, чтобы набрать скорость. Драконий рев пробрал Скола до костей, и он сильно накренился, уводя существо от грифоньих шпилей.

Скол пролетел низко над равниной, колотясь хвостом по кустарникам и скалам, а затем с силой взмахнул, чтобы набрать высоту, в то время как в его голове зрел отчаянный план. Дракон поймал зубами его хвостовые перья. Скол беспорядочно замахал, то изворачиваясь, то выпрямляясь, и драконий рев заглушил его крики.

Он не мог лететь. Он должен был сражаться.

Скол сложил крылья и извернулся, кидаясь дракону в морду с расставленными когтями. Одна лишь голова дракона равнялась по величине самому Сколу, и он сжал когти на скользких чешуях, твердых, как кости. Вцарапываясь, Скол нашел между ними кожистую шкуру и впился.

Все поле зрение Скола заполнили драконьи глаза. Черные. Черные и пустые, будто змеиные.

Но затем отдаленный свет костра поселил желтый отблеск в глубине драконьего взгляда. Желтый, как свет перед зарей, как первые лучи Тира… «Я должен слушать, — странно подумал Скол, вглядываясь в эту глубину. Внутри мерцал свет, и Скол услышал утробный рокот, как если бы дракон и вправду мог заговорить. — Я должен ждать и хранить спокойствие…»

— Скол!

Услышав Стигра, он моргнул. В этот миг драконьи челюсти распахнулись, и зверь взмахнул когтистой лапой, словно порываясь поймать Скола. Скол рванул когтями по сияющему глазу.

Дракон вскрикнул.

Жгучая драконья кровь хлынула на переднюю лапу Скола и просочилась под перья: он словно бы погрузил свою плоть в поток лавы.

Скол отпустил рогатую голову и соскользнул, ударяясь и царапаясь, на длинную чешуйчатую спину и на хвост. Одно из крыльев с силой его хлестнуло, и он погрузил в драконий хвост когти. Скол все держался за хвост, в то время как дракон изгибал тело и длинную шею, кусая воздух совсем рядом со Сколовой головой. Скол взобрался выше, впиваясь когтями в прочную кожистую шкуру, чтобы дракон не мог укусить его, не потеряв при этом равновесие в полете.

«Та самка», — безумно подумал Скол, глядя вниз.

Под ним, на земле и в воздухе, разгоралась битва. Даже все грифоны гнездовья не могли справиться с четырьмя драконами. Они боролись в неразумной панике, без указаний и без стратегии.

Скол должен был помочь.

Он впился когтями задних лап в чешуйчатую плоть и разжал орлиные когти как раз в то время, когда дракон с силой изогнул тело и хвост, чтобы его стряхнуть. Скол утратил хватку и соскользнул, скребя по хвосту дракона. Острая, как коготь, пика на этом хвосте взметнулась к Сколу, когда он упал, и едва его не задела.

Потрепанный, Скол поймал поток ветра и метнулся под задними лапами у дракона, затем опять взлетел ввысь. Как он и надеялся, дракон бросился его преследовать.

Вслед донесся орлиный крик. И Скол его узнал.

— Дядя! — он рискнул оглянуться. Все его поле зрения заполнял дракон. Но под этой воплощенной смертью мелькнула маленькая черная тень. Стигр пытался отвлечь дракона от Скола на себя. — Стигр, помоги мне его увести!

— Да, мой принц! — эхом разнесся сквозь ночь бешеный смех Стигра.

С облегчением осознав, что дядя не потерял остроумия, Скол изо всех сил постарался набрать высоту. Дракон не отставал. Стигр сделал круг и полетел рядом со зверем, пока не встретился в небе со Сколом.

— С драконами пообщаться, — выдохнул Стигр, — чего бы и нет.

— Это была ошибка, — Скол тяжело дышал, и его сердце раскалывалось на части, когда он слышал крики грифонов. Дракон, будучи не в силах поймать их со Стигром, издал яростный вопль.

— Да, — согласился Стигр.

Воздух вокруг них стал разреженным, острым и ледяным.

— Прости меня, — Скол тяжело дышал, пытаясь разговаривать, пытаясь сберечь ясность ума, имя, любовь к дяде; изо всех сил пытаясь сберечь рассудок. Драконы ввергали грифонов в неразумный ужас.

«Если бы грифоны могли сберечь разум, они бы выиграли», — мелькнула мысль в голове у Скола.

— Моя вина, — прохрипел Стигр, с трудом прорываясь сквозь разреженный воздух. — Должен был тебя остановить.

Земля становилась тусклой и затуманенной, небо — просторным и глубоким. Дракон полоснул когтями, и лишь его гигантские крылья создавали здесь ветер.

— Я должен был… тебя послушать… — выдавил Скол, уцепившись за свои мысли. На горизонте сероватые полосы истончили ночь. К ним быстро летел рассвет.

Стигр истошно рассмеялся — с азартом боя и ужасом смерти.

— А может… высоты нам хватит?

— Ага, — засмеялся Скол; его голова кружилась от страха и выси.

Как один, они со Стигром сделали резкий крен и быстро развернулись вокруг головы дракона. Скол встретил взгляд Стигра и, сложив крылья, они спикировали вместе.

Леденящий воздух заморозил перья на морде Скола. Он сцепил когти, затем протянул их к далекой земле. Рядом он поймал запах Стигра, что наполнил разум мыслями о Серебряных островах, о самом Сколе, и смыл весь страх.

Дракон развернулся всем тяжелым телом, чтобы спикировать вслед за ними.

Из-за жалящего холода Скол закрыл глаза. На него вновь нахлынул шум битвы. Нарастающий с каждым ударом сердца. Облака развеялись, открыв гладкое темное небо. В сером свете Скол увидел на земле мертвых грифонов. Он вновь зажмурил глаза.

«Пикируй, пикируй, пикируй, не бойся…»

Это был такой дурацкий план. Он не мог размышлять так быстро, не мог остановиться так резко, как надо…

«Не думай. Я ветер. Ветер, перо и кость». Казалось, земля метнулась ему навстречу. Смерть цеплялась за его задние лапы. Рядом с ним любимый черный грифон, бросая вызов, издал безумный смех.

Десять прыжков. Уже семь.

Пять.

Два.

— Давай, Стигр!

Скол распахнул крылья и рванулся вверх, ускорившись лишь на высоте заячьего прыжка над землей. Стигр взмахнул крыльями рядом с ним, изящный, как тень. Если бы у Скола было время обдумать, он бы назвал это невыполнимым трюком.

Позади спикировал дракон, не спуская со Скола убийственного взгляда. Распахнув пасть и вопя от ярости, он расправил крылья, чтобы броситься следом…

… и врезался в землю головой вперед. Слишком медленный.

Кости хрустнули так, будто затрещали кедры. От падения гигантского тела в грязи поднялась ударная волна. От облегчения Скол и Стигр издали дикие крики, что прорвались сквозь звуки битвы.

Грязно-серое с черным тело дракона дернулось лишь однажды, как у обезглавленной змеи, что привлекло взгляды трех оставшихся драконов — черного самца, зеленого и бурой самки.

Постепенно светало.

Скол и Стигр скользили быстро и низко над землей, переводя дыхание. На миг звуки боя позади Скола приглушились, и показалось, что наступила странная тишина. Днем драконы не охотились. Если удастся всего лишь сдержать их до рассвета, все будет хорошо. Они со Стигром развернулись, чтобы вновь вступить в бой.

— Наконец-то я превзошел твою мать в охоте! — злорадствовал Стигр грубым голосом, пока они со Сколом набирали высоту. — Парусник — чепуха в сравнении с…

С неба его ударил заостренный хвост дракона.

Скол в потрясении развернулся и увидел, как Стигр тяжело упал в грязь. Сырой воздух оцарапал Сколу горло, но он не вскрикнул.

Драконица взвилась, рыча с вызовом.

Ослепленной яростью, Скол забыл о безопасности и сложил крылья, пикируя зверю в морду. Драконья пасть широко распахнулась, и зверь взметнул когтистую лапу, когда Скол спикировал. Скол поднырнул под этот выпад и набрал высоту, чтобы вновь напасть.

Он вытянул когти прямо к ее блестящим черным глазам.

Еще один грифон врезался в него сбоку. Грифоница, рыжая и встрепанная. Бринья.

— Пусти! Стигр!

— Нет, Скол! Нет! Тебе не победить. Летим со мной. Рассвет ее прогонит.

— Но Стигр, — выдохнул Скол, вместе с Бриньей уносясь от следующего драконьего выпада.

Громадный зверь неуклюже развернулся, хлеща заостренным хвостом и разрывая воздух когтями передних лап, острыми, как осколки обсидиана. Грифоны уклонились и развернулись. Скол в отчаянии глянул назад, пытаясь различить внизу Стигра. Драконьи челюсти захлопнулись в половине прыжка от Сколова хвоста.

Над горизонтом в небо взбирался золотистый свет. Тени убегали прочь от зари. Тучи смело к Чужеземью, и на кожистой шкуре драконицы засиял солнечный свет. Испуганным рыком она созвала сородичей.

Скол взлетел выше с Бриньей, и они вместе проскользили над землей, пока выжившие драконы высоко взмывали, чтобы опередить рассвет и оставить позади гнездовье грифонов.

— Скол, не надо… — Бринья попыталась поймать его за крыло, но Скол накренился и снова быстро спикировал к земле.

Утренний воздух сотрясался от скорбных причитаний. Один драконий труп еще не был победой, с учетом потерь среди грифонов. Скол тяжело ударился о землю и прыгнул к Стигру через пыль и окровавленную грязь.

— Дядя, — прошептал он, бережно подтолкнув мордой одно из дымно-черных крыльев.

С ужасом он увидел, что его прикосновение почти полностью откатило крыло от тела дяди. Его отрубил хвост дракона, оно висело лишь на коже и сухожилии, и кровь стекала в землю.

— Стигр, — тупо вглядываясь, он ждал хоть слова, хоть чего-то, хоть какого-то движения. — Дядя, — прошептал он снова. — Стигр…

Если какое дыхание и поднимало бок Стигру, оно было до того слабым, что Скол не мог его уловить. Теплый утренний свет озарил черные перья на морде Стигра и шрам на месте глаза, растекся по крыльям и боку.

Асвандер трусцой подбежал к Сколу, окровавленный, со странно изогнутым крылом.

— Целители! — рявкнул Первый часовой при виде Стигра. — Целители, сюда! Скол, подвинься, я думаю, он еще… — Асвандер сжал Сколово крыло в когтях и с силой его встряхнул. — Раскол. Он был великим воином. Если он умрет, он обретет славный покой в Долине Солнца.

— Сюда, целители! — надтреснуто прокричала, подбегая, Бринья. — Пожалуйста, скорей!

Скол непонимающе мигнул Асвандеру, едва узнавая его в грязи и крови. Не в силах превратить мысли в слова, он развернулся и лег рядом со Стигром, зарывшись клювом в мягкие черные перья на его груди.

Он должен был дышать. Должен.

Скол не мог понять. Может, бок Стигра слабо вздымался, может, лишь ветер взъерошивал на нем перья. Каждое слово, сказанное ему когда-либо дядей, ожило в памяти, но затем было сметено стылым внутренним ветром.

Не осталось ни слова. Ни мысли. Думать означало осознавать, что это дело его собственных лап. Его вина. Его глупость. Никто не прилетает обратно из-за Моря Рассвета. Никто не возвращается из Долины Солнца.

Когда голос Сигрун ворвался в мысли Скола, он приподнялся, пригнувшись над Стигром.

«Неважно, что за рана: если кровоточит, надави».

Скол твердо прижал обе передние лапы к лопатке Стигра, на место крыла. Он глухо слышал Асвандера с Бриньей, все еще зовущих целителя. Может, это значило, что Стигр будет жить. Если он все еще оставался жив. В ветре Скол почуял Вальдис и затем, несмотря на странный шум в ушах, услышал ее испуганный крик. И надавил сильнее.

Он должен был сдавливать, пока не придут целители.

Движение заставило его замереть. Его уши вскинулись. Ему показалось, что он заметил дыхание. Над ним проплывали слова. Стенания, крики.

Сильный бежевошкурый самец бросился на него с распахнутыми крыльями. Король Орн.

— Мне известно, что ты на нас их навлек! Я лично тебя прикончу!

Скол непонимающе отшатнулся от тела Стигра. Бринья, яркая и прекрасная, прыгнула к нему, умоляя Орна. К ней присоединился Асвандер и вступил в спор. Вальдис. Остальные грифоны. Скол попятился, медленно поджимая хвост и пристально глядя на Орна, затем на Стигра.

— Лети, Скол! — взмолилась Бринья. — Пожалуйста, лети!

Асвандер развернулся.

— Скол, давай! Мы позаботимся о Стиг…

Но член его собственной Гвардии прыгнул на Скола, и он увернулся; его разум затмевала паника. Орн что-то выкрикнул. Скол осознал, что король приказал арестовать их всех. Бринью, Вальдис, Асвандера, Скола. Шпионы. Предатели.

Из этой суматохи раздался крик Вальдис:

— Беги, дурацкий ты Скол!

«Чего хотел бы Стигр?»

Скол попятился от окружавших его грифонов, чьи взгляды были мрачны, с охотничьим азартом.

«Он хотел бы, чтобы я выполнил то, ради чего прибыл».

Без лишних мыслей Скол взмыл прямо с места и ринулся в небо на всей своей скорости. Ему вслед донеслись восклицания и проклятия. Он услышал победный клич Бриньи. И, оглянувшись, увидел гвардейцев, взлетающих в погоню. Им было его не поймать.

В последний раз посмотрев назад, он снова увидел тело Стигра, увидел, как целитель наклоняется над ним, протолкнувшись мимо Орна.

«Я смог».

Но холодная острая тоска обхватила его, как когти.

Пустота нарастала и въедалась в грудь, пока не поглотила его целиком. Скол не мог думать. Его крылья замедлялись по мере того, как тяжелело в груди, и он не мог вздохнуть. Скол вцепился в некое ощущение силы, стремясь не упасть.

Стигр бы не хотел, чтобы все так закончилось. Он бы хотел, чтобы Скол отправился в полет, отправился дальше, обрел свое видение и принес справедливость… мысль о Стигре, о том, что ему никогда больше не услышать его голос, его уроки и даже ругань распахнула в сердце Скола расщелину. И был лишь один путь ко спасению.

Он отказался от себя, как тогда, над морем.

В бегстве от грифонов с Рассветного Шпиля, драконов и сурового суда рассвета он впал в забвение.

Потерянный, изнеможденный и безымянный.

Глава 44. Красная заря

На краю рассветной четверти неба сгрудились низкие облака.

Первые лучи солнца уложили горизонт красными перьями, и, увидев это после полумесяца, проведенного во тьме, Кадж почувствовал, как его сердце захлестнуло облегчением.

Едва рассвело, Сигрун и Рагна повели беременных самок к реке, а позади них ступали королевские гвардейцы.

Сверин так и не появился из логова. Когда прайд выбрался из убежищ, чтобы поклониться восходящему солнцу, Кадж заметил: чем дольше король не показывается, тем четче ощущается облегчение, витающее в прайде. Кадж прошелся среди грифонов, заговаривая с ними и проверяя, не заболел ли кто и не напуган ли. Всех подбодрил рассвет, все пошатывались от голода, но радовались солнцу. За годы жизни на Серебряных островах Аезиры привыкли к долгим голодовкам, но зимой это все еще приносило в прайд напряжение.

— Не болен ли король? — спросил Кадж у Хальвдена, который провел Долгую Ночь в убежище Сверина.

Они стояли в снегу, и легкий ветер доносил до них слабый запах полузамерзшей Бегущей-в-ночи.

— Как только занялся рассвет, он решил уснуть, — Хальвден подогнал по передней лапе один из сияющих золотых наручей. Молодой грифон выглядел чересчур надменно, и Кадж боролся с порывом швырнуть его на землю, как важничающего слетка. — Он просил, чтобы до срединной метки его не беспокоили.

— Побеспокоим же его хорошим обедом!

Кадж выкрикнул имена и разделил самцов на четыре охотничьих отряда. Хотя Эйнарр и был хорошим охотником, он успокаивал беременных самок, и поэтому Кадж оставил его с прайдом. С собой он взял Хальвдена, чтобы за ним присмотреть. Когда самцы решили, кто куда отправится, самки как раз вернулись с реки.

Сигрун подпрыгнула к Каджу с полураскрытыми крыльями.

— Мой супруг, — пробормотала она, когда остальные самцы встали на крыло.

Хальвден глянул на нее, отогнул уши и направился прочь, будто она была изгнанницей, на которую не стоило обращать внимания. Кадж вздохнул и посмотрел на Сигрун.

Ее глаза, приглушенно-карие, как у скопы, изучали его.

— Мне тревожно. Заря сейчас красная. Прошу тебя, не ходи.

— С нами все будет в порядке.

— Мне тревожно не только из-за тебя, — шепнула она, придвигаясь ближе.

Кадж стоял неподвижно, притиснув крылья к бокам. Он пытался разумно сладить с разочарованием — она всего лишь хотела накормить прайд. Она не желала дурного.

— Останься, — опять взмолилась Сигрун. — Ради нас. Король скоро проснется.

— Я доверяю брату-в-полете, — сказал Кадж, хотя его мышцы напряглись.

— Точно? — прошептала Сигрун.

— Мне нужно на охоту, Сигрун. Даже у тебя почти не осталось еды.

Сигрун пристально взглянула на него, заложив назад уши, но заговорила тихо:

— Конечно. Мой супруг.

Кадж замешкался, затем наклонил голову.

— Моя супруга.

Он резко развернулся, когда Сигрун уткнулась ему под клюв, и прыгнул в краснеющее небо, присоединяясь к Хальвдену с его отрядом.

— Идем! — рявкнула Сигрун на следующую сонную и ворчливую компанию грифониц, на слетков, что с ними гнездились, и на молодых самцов. Эйнарр трусцой пробежал вперед, на вид строгий и внимательный, готовый вести следующую команду. — К Бегущей-в-ночи.

Уверенный, что под крылом Эйнарра и Сигрун прайд будет в порядке, Кадж перевел внимание на своих охотников.

В пути на Остров Звезд ветер усилился и ужалил их холодом. Кадж послал по отряду на каждый берег реки, еще один — на побережье, а свой собственный повел в сердце острова, в густые леса, отчаянно надеясь обнаружить затаившихся оленей.

«Или кроликов. Фазанов. Кого угодно. Если бы только Сверин позволил Ванирам охотиться в море. Добыча там неиссякаема».

Подогнув крыло и тяжело приземлившись на лесную подстилку, Кадж фыркнул сам на себя. Это всего лишь голод навеял ему подобные мысли. Он силился не обращать внимания на дрожь в мышцах и пронизывающую боль от холода. Он становился слишком стар, чтобы поститься в Долгую Ночь.

Хальвден приземлился позади него, еще двое из отряда — впереди. Лишь крупицы снега долетали здесь до земли, настолько густо скрестились над головами сосновые сучья. Из-за приглушенного света лес казался глубокой зеленой пещерой. Рябины, еще полмесяца назад полыхавшие огненно-красными ягодами, сделались безжизненными, как старые кости.

— Вы двое — на разведку к старому волчьему логову, — скомандовал Кадж двум младшим охотникам. Каждый из них должен был кормить супругу, и каждый с нетерпением повернул в ночную четверть на поиски добычи. Кадж развернулся к Хальвдену, подергивая ушами. — А ты со мной.

Хальвден склонил голову.

Кадж попытался вообразить, что произошло между Хальвденом и Сверином в Долгую Ночь, раз Хальвден остался с ним бодрствовать.

Что за новые подозрения и ядовитые речи вложил он в уши отчаявшемуся Сверину?

На протяжении солнцеметки они напряженно пробирались по лесу, карабкаясь по изломанной тропе, где олень оставил помет, а затем по грязи, по более свежим следам от копыт. Деревья проредились; обширные прогалины были занесены снегом.

Тяжелый, кислый мускусный запах остановил Каджа, и он поднял когтистую лапу, пристально вглядываясь сквозь чащу.

— Рядом логово вепря, — сказал он Хальвдену, стоящему поодаль, среди деревьев, в стороне от оленьей тропы.

Облака сгрудились ниже, и свет померк до серости. Надвигалась буря. «Заря сейчас красная».

Небо красно — ухо востро. Эту поговорку Ваниров Кадж поначалу счел неким старым суеверием, пока не узнал, как ведут себя облака и ветер на островах. Красная заря означала непогоду на горизонте и в самом деле служила неплохим предостережением. Шторм надвигался стремительно. Кадж свернул с пути.

— Удалимся-ка от этого запаха.

Ни слова в ответ. Кадж поднял взгляд и оглянулся, и увидел, что Хальвден остановился у сосновой рощи. Под корнями виднелся провал, и Хальвден, принюхиваясь, вкапывался в него.

— Хальвден. Брось. Отыщем добычу полегче.

— Иду, — слишком уж беззаботно щебетнул он в ответ.

Когда Хальвден пробежал вперед, Кадж смерил его взглядом.

— Сосредоточься. Твоя супруга голодна, и надвигается буря.

— Да знаю, — пробормотал Хальвден. — Мы все голодны, — с беззвучным вызовом встретив взгляд Каджа, он словно бы порывался сказать что-то еще.

Воротник Каджа вздыбился, в сердце проникла тревога. Хальвден что-то увидел у этих сосен, что-то, зажегшее его глаза охотничьим азартом, и инстинкт Каджа встрепенулся, словно бы напротив него стоял враг.

Хальвден отвел одно ухо, держась с безупречным спокойствием.

— Ты это слышал?

Кадж просто стоял.

— Нет.

Разумеется, не настолько же он постарел.

Уши Хальвдена дернулись, но он не отводил взгляда от морды Каджа. Кадж отогнул уши. Он не слышал остальных грифонов. Он вовсе ничего не слышал в этом мертвом заснеженном лесу.

И никого, кроме Хальвдена.

Зеленый грифон подступил ближе, и Кадж поднял крылья.

— А я что-то слышал, — прошептал Хальвден. Его глаза засияли, отчасти от воодушевления, отчасти от страха. — Думаю, вепря.

— Не глупи, — прорычал Кадж, и его пробрало осознанием. Хальвден двигался так, будто выслеживал оленя. «Может, я и старею. Слишком старею для этого карабканья по ярусам. Я должен был предугадать». — Что ты от этого приобретешь?

— Король будет меня слушать, — огрызнулся Хальвден. — Ты в него не веришь. Ты предпочел королю свою Ванирову ведьму. Предпочел ее своему брату-в-полете.

— Тебе слишком мало известно, Хальвден.

— Мне известно достаточно.

Кадж, не желая биться, отпрянул к деревьям. Ему пришлось напоминать себе, что на самом деле он не хочет вредить Хальвдену. Он был всего лишь юным заносчивым грифоном, у него была молодая супруга и нерожденный детеныш.

— Прекращай сейчас же.

— Я услышал вепря, — прошептал Хальвден. — Он выйдет из-за деревьев. Мы с ним сразимся. Отважно. Ты спасешь мне жизнь. Королю это понравится. Твоя супруга поверит, — Хальвден угрожающе воздел крылья. — Все поверят. Почтенный Кадж.

— Хальвден…

Хальвден набросился. Кадж ринулся навстречу и сшиб его на землю сцепленными когтями. Скворцы, беззвучно и невидимо сидевшие в кронах, подняли гвалт и стаями поднялись с деревьев в пасмурное небо.

— Ты предатель своего народа! — Хальвден перекатился на лапы и приготовился к новой атаке, но Кадж не напал.

После того, как улетели птицы, в лесу больше ничего не шелохнулось. Прочие охотники Каджа далеко разбрелись. Свидетелей не было.

— Ты наполовину Ванир, Хальвден! Ты охотишься за тенями, совсем как король!

Кадж стиснул клюв. Он не собирался этого говорить.

Хальвден опять прыгнул, и у Каджа не было времени на раздумья. В глубине чащи они вступили в бой, вцепились друг в друга когтями. Несколько раз Кадж бил когтями по слабым местам, чтобы ослабить юного соперника, но когти натыкались на твердый металл. Наручи. Нагрудник. Драконьи драгоценности, усыпанные мерцающими изумрудами, что сливались с перьями обнаглевшего грифона. Броня предназначалась не просто для охоты в лесах — для боя.

«Он все продумал, а я был слишком глуп и голоден, чтобы понять».

— Хочешь стать королевским братом-в-полете? — прошипел Кадж. Его мышцы были на грани судороги, желудок сводило от голода. — Ты понятия не имеешь о преданности. Преданность познается, когда твой близкий неправ.

Хальвден издал низкое шипение и сделал круг. Они вновь вернулись на прогалину. На луг. Каджу он был смутно знаком. В памяти полыхнули образы.

«Здесь мы убили вепря». Безупречное доказательство. Каждый бы поверил рассказу Хальвдена.

Довольный Хальвден огляделся, затем остановил взгляд на Кадже.

— Я предан королю. А ты околдован, и я ему об этом скажу. Ты отвернулся от нас.

— Неправда.

Хальвден метнулся вперед. Кадж снова увернулся с его пути. В желудке у него скребся голод. Лишь азарт боя не давал закоченеть его мышцам и разогревал ему кровь, и он не мог понять, как может Хальвден так быстро двигаться.

Если только не…

Если только он не съел королевские запасы мяса, чтобы набраться для боя сил. Хальвден настроил Сверина против еды, наплел ему про замыслы Сигрун и сам все съел, пока Сверин не видел.

Кадж пригнулся, когда Хальвден полоснул когтями, и ушел от выпада, боясь, что ему не хватит сил вновь столкнуться с ним в полную силу.

— Если преданность познается, когда кто-то не прав, тогда я верен тебе, — в голосе Хальвдена просквозило издевательство. Закружились снежинки, и день померк до странных сумерек. — Мой учитель, наставник молодых воинов. Я позабочусь, чтобы твое славное имя не позабыли.

Хальвден вскинулся на дыбы, распахнув крылья. Что-то спорхнуло вниз. Что-то было заправлено в его золотой нагрудник. Два пера. Два пера теперь горели золотом на снегу.

Таким оперением мог похвастаться лишь один грифон в прайде Сверина.

— Кьёрн, — пораженно прошептал Кадж. Он взглянул на Хальвдена. — Где ты их нашел? Мы должны сказать королю!

— Не беспокойся, — сверкая глазами, Хальвден опустился на все четыре лапы. — Скажу.

Кадж вовремя встретил следующий жестокий выпад Хальвдена. Младший грифон полосовал когтями, сражаясь, как неразумный зверь. Кадж вывернулся и постарался ему не навредить.

— Ты не можешь победить, — прорычал Кадж, в то время как его дыхание сбивалось, и он слабел от голода. Хальвден опять загнал его под деревья, оттеснил через мертвый сырой папоротник, между кривых кустов и оголенных белых берез. — Я обучил тебя всему, что ты используешь!

Но он обучил Хальвдена не всему, что знал. Часть боевых приемов Кадж мудро приберег для себя. Он отрабатывал их со Сверином. У всех братьев- и сестер-в-полете имелась в запасе пара-тройка общих приемов. Защита, нападение, охотничьи трюки — они делились ими только друг с другом, на всякий случай. И теперь Хальвден как раз оказался в подходящем положении, чтобы Кадж воспользовался таким приемом.

— Сдавайся, Хальвден, и я не сообщу об этом королю.

Когда Хальвден прыгнул, Кадж упал на живот и перекатился, намеренно открыв бок. Хальвден ударил, норовя рвануть клювом брюхо Каджа. Кадж сомкнул задние лапы вокруг шеи Хальвдена и с силой развернулся, швырнув его на землю. После чего перекатил и прижал Хальвдена, вдавил его задние лапы в землю, передние же стиснул в когтях. Движение и блок, которые он довел до совершенства вместе со Сверином: и был лишь один способ высвободиться — тоже тайный.

Хальвден запрокинул голову, извиваясь между Каджем и землей.

— Сдавайся, — прорычал Кадж, сдавливая его лапы в когтях.

Хальвден встретился с ним взглядом — и засмеялся.

Не успел Кадж пошевелиться, как Хальвден выбросил вверх и развернул крыло, ударяя суставом в голову Каджу.

Полыхнул свет, когти Каджа ослабли, а Хальвденовы поймали его под крылья, и он с силой толкнул Каджа вверх, прежде чем швырнуть на землю.

— За Долгую Ночь я выучился кое-чему новому, — прорычал Хальвден, обхватив когтями лопатку Каджа и стоя на его синем крыле.

Он надавил на крыло задней лапой. Крик боли Каджа заглушил треск сломанной кости.

«Сверин! — отчаянно подумал Кадж. — Как он мог…» Откуда-то сочилась теплая кровь. Из его передней лапы. Или груди. Хальвден навис над ним, согнув крылья над головой, и погрузил орлиные когти в сломанное крыло, вырвав у Каджа болезненный крик.

— Король ясно понимал, что ты больше не прикрываешь ему спину, так что он помог мне подготовиться к самозащите. Так грустно, — пробормотал Хальвден. — когда братья-в-полете не могут друг другу довериться.

Нестерпимая боль пронзила Каджево крыло, отдавая в лопатку и спину.

— Хальвден, — выдохнул он. Если бы он только мог подняться. — Ты не знаешь, что творишь.

— Знаю, — он ударил Каджа наручем по голове. Когти рванули лопатку, последовал новый удар — и Кадж силился заблокировать, отбиться, взмахивая когтистыми лапами и пытаясь перевернуться.

В конце концов голод совсем ослабил его мышцы. Кадж мог лишь удерживать Хальвдена от укуса в горло или смертельного удара когтями по животу. Наконец, он заставил Хальвдена отступить, полоснув рядом с его глазами, и, пошатываясь, поднялся.

Хальвден опять метнулся вперед, и снова: как только Кадж отхромал назад, защищаясь от атак на чистом слепом инстинкте.

Кадж услышал звон. Моргая, он снова уклонился от Хальвдена и попытался вырваться на прогалину, но затем вспомнил, что не может взлететь.

Нет, то был не звон.

Низкие скорбные звуки. Вой.

Волки.

— Отлично, — Хальвден врезался в него, снова сбив с лап.

Острая боль вспыхнула у Каджа в крыле, и Хальвден навалился на него, когда он попробовал встать.

— Прощай, почтенный Кадж, — сказал Хальвден, дернув ушами в сторону волчьего воя, что звучал все ближе. — У всех останется о тебе добрая память.

Ветер донес голоса грифонов, отчаянные и испуганные из-за волков и шторма. Хальвден пригнулся, и его зрачки расширились, когда он их услышал.

— Сделай это прежде, чем они увидят, — задыхаясь, огрызнулся Кадж. Он отчаянно искал путь отхода, но перед глазами у него проплывали только яркие перья и броня Хальвдена.

Но осознание, что он вправду может нанести смертельный укус, исказило морду Хальвдена диким ужасом.

— Волки с тобой покончат, — проскрежетал он, для пущей убедительности топнув задней лапой.

— Трус!

Кадж закашлялся и попытался шевельнуться. Хальвден сбежал, растворившись в серости. Он звал остальных, бил тревогу, предупреждал о вепре, о волках и кричал, что Кадж пал.

Кадж попытался издать крик. К горлу подступила тошнота. Слышалась волчья песня. Весь лес вокруг Каджа полнился этой песнью — голодной, охотничьей. Падал снег, оседая на его шкуре, а день клонился к вечеру.

«Я хотел лишь только, — мысль стала проблеском ясности в пучине тошноты и боли, — жить со своей женой, в мире».

Сигрун. Тейра. Всем им грозила опасность. Сверин, сын Перра, когда-то могучий Красный король, совершенно от них отвернулся. Собственный брат-в-полете Каджа — и он, Кадж, слишком боялся остановить его, боялся вернуть другу рассудительность и ясность ума. А теперь Хальвден возрастит в нем страхи — еще большей ложью.

«О, Сверин».

От горячего страха у Каджа свело мышцы. Он подогнул под себя когти и сумел подняться. Он десять лет лгал Сверину о Сколе. Слишком переживая о собственных тайнах, Кадж не доверял Сверину так, как был должен.

«Он все еще оплакивает мертвую жену, а я не замечал. Он оплакивает отца, нашу родину, теперь и сына, а я с ним не был. И теперь я даже не смогу встать у него на пути».

Кадж осознал, что у него нет плана. Он не сможет взлететь. Не сможет и доплыть до Острова Солнца.

Пещеры. Пещеры, что тянутся под островами. Вокруг него по чаще двигались тени. Волки. Или снегопад. Или просто деревья. Он похромал, полуослепший от головокружения, под слабеющим светом и кружащим снегом, туда, откуда пахло землей. И кисло пахло вепрем. Яма в земле. Вот в чем он нуждался. Попасть под землю. Уйти в подземелье.

Фырканье заставило его оглядеться. В пяти прыжках между деревьями вырисовывался крупный силуэт. Кадж тряхнул головой, пытаясь сладить с головокружением.

Вепрь. Молодой вепрь. Кадж неверяще закашлялся. Сияющий Тир явно на него зол. Может, он и впрямь попал под темную магию, отчего и не уделял внимания брату-в-полете, и теперь на него обрушится гнев сияющего Тира.

— Я бросаю вызов, — прошептал Кадж, поднимая здоровое крыло.

Вепрь с безумной радостью издал визг. Глупый зверь. Но, когда визг переменился в смеющиеся слова, Кадж наклонил голову.

— Ты умрешь. Волки спрячутся в своих норах. И королем Острова Звезд буду я.

— Ты будешь самым зловонным королем на моей памяти, — усмехнулся себе под клюв Кадж, опьяненный болью и головокружением. Вепри не разговаривают. Удар по голове повредил ему рассудок. — И самым уродливым.

По крайней мере, он порадует себя парой-тройкой оскорблений до того, как умрет.

Молодое чудовище взревело от ярости, топнуло и набросилось.

— Свинский король! — выкрикнул Кадж, и от этого крика боль вонзила ему в голову когти. Но он ни за что бы не умер на земле, скуля и пуская слюну.

Вепрь несся вперед. Кадж пригнулся. Стемнело так, что он едва ли мог видеть. Он умрет. Умрет на виду у этих бешеных крошечных красных глаз, от этих клыков. Смертью воина.

«Нет! Сигрун, Тейра!»

Было слишком поздно вспоминать, что он не хотел смерти воина. Она предназначалась для юных грифонов, которым было нечего терять, зато требовалось обрести почет. А ему нужно было защищать супругу, дочь. Он должен был лететь домой.

Кадж напрягся для последнего противостояния.

— Великий Тир…

Вепрь врезался в него, как только Кадж выбросил вверх когтистые лапы: но отшвырнуть вепря так же, как Хальвдена, у него не вышло. Вепрь подмял его, и они перекатились, при этом Кадж отчаянно пытался отогнать зверя ударом крыла или когтей. Клыки полоснули его по лопатке, его слух наполнился визгом, и копыта заколотили по его ребрам.

Потом в них врезался огромный, шумный, огрызающийся поток мохнатых тел.

Кадж крикнул в орлиной ярости и агонии. Его ослепляла тошнота, его крыло превратилось в сплошной ком боли, вокруг витала смесь зловония волков и вепря. Тяжелая сила толкнула его, грубые лапы уперлись ему в ребра, и клыки, раздавливая перья, сомкнулись на загривке. Его поволокли прочь.

Потом все успокоилось. Рык и шум драки затихли. Волк бросил Каджа, и он с хрипом упал, изнеможденный и ожидающий смерти.

Спустя мгновение он осознал, что все еще жив.

Угрюмый вой и ворчание звучали в отдалении. Волки на него не напали. Они напали на вепря и теперь убили его.

«Я следующий. Может, сияющий Тир все же примет меня в свои ряды в Долине Солнца…»

Кадж попытался подняться, желая встретить смерть стоя, но его прижало лохматое тело. Его клюв обнюхала окровавленная морда. Тяжело дыша, распахнулась пасть. Сквозь снегопад пробился вой.

Лапы прижали Каджа к земле. Боль сменилась черной снежной тьмой, и он больше не поднимался.

Глава 45. Милость Короля Войны

Охотники вернулись как раз перед закатом на крыльях снежной бури, принеся в когтях немного мяса. Сигрун вскочила от грифоньих криков и навострила уши, чтобы уловить голос одного из этих охотников. Под перьями у нее медленно разгорелся жар, когда она издала клич в направлении шумной стаи и не услышала Каджа в ответ.

Прочие самки, устав сидеть в логовах, остались снаружи, на воздухе, несмотря на холод. Они сбились в стайку рядом с Сигрун, чтобы найти своих мужей и посмотреть, не принесли ли они добычу. Сигрун отчаянно всматривалась в кружащий снег, ища проблеск кобальтово-синего оперения.

К ее крылу прижалось тепло. Рагна.

— Его здесь нет, — пробормотала Вдовая королева.

— Он здесь, — твердо сказала Сигрун. — Позади. Смотри…

Но последним летел зеленый Хальвден, не Кадж.

— Мои охотники! — проник в бурю голос Сверина. Он прошагал вперед, чтобы их поприветствовать, но остановился. — Где Кадж?

Эйнарр, прижав уши и широко распахнув взволнованные глаза, подпрыгнул к Сигрун и Рагне. К нему подошла мрачная Астри.

— Кадж пал! — прозвенел голос Хальвдена сквозь снегопад.

Все грифоны затихли. В груди у Сигрун не осталось воздуха. Ее лапы подкосила дрожь. «Я не должна была его отпускать. Я не должна была… этого не может быть».

Поднялся ропот. Даже король фыркнул:

— Невозможно. Выбирай слова, Хальвден.

Хальвден развернулся и низко склонился.

От прыжка в небо и полета на Остров Звезд Сигрун удерживала лишь Рагна, твердо прижимаясь крылом к ее крылу.

— Мы почуяли в лесу вепря, — проговорил Хальвден. — Кадж говорил мне, что нам не стоит на него охотиться, но я был так глуп и голоден, — от страха он понизил голос.

«Вранье, — подумала Сигрун, и странный шум возник у нее в ушах — шум крови. — Он все перевирает». Она медленно обвела всех взглядом, чтобы понять, поверил ли кто-нибудь.

Рагна издала низкий звук.

— Оставайся со мной, сестра.

— И мы встретили в чаще вепря. Я… он чуть меня не убил. Убил бы, если бы не Кадж.

Мягкий тихий стон донесся сквозь снегопад.

Тейра.

Она подошла к Сигрун с другого бока и опустила голову к ее крылу. Сигрун стала рассеянно напевать, чтобы ее утешить, при этом чувствуя себя пустой, как сухой ствол березы.

— Кадж спас мне жизнь, — громко изрек Хальвден, — ценой своей. И, Ваше Величество, — он опять развернулся к Сверину. — Еще кое-что.

Сверин низко повесил голову, но все же поднял взгляд на Хальвдена. Прайд уставился на них, пораженный тем, что Хальвдену есть что добавить к такой потере.

Он вытащил из золотого нагрудника два золотистых пера.

Поднялись головы. Навострились уши, раздалось бормотание, и имя Кьёрна все так и звучало среди грифонов, хотя и сгущалась темнота. Тейра шагнула вперед, не сводя взгляда с золотых перьев своего супруга.

Хальвден не встретился взглядом ни с ней, ни с кем-либо еще.

— Я нашел их у логова вепря. Боюсь…

— Довольно, — прошептал Сверин. — Этого хватит. Благодарю тебя, Хальвден.

Хальвден опустил голову. Прайд вяло переговаривался, опустив головы и глядя на перья.

Затем чистый голос спросил:

— А тело ты нашел?

Сигрун перевела взгляд на Тейру. Рядом напряглась Рагна, и Эйнарр беспокойно приподнял крылья. Хальвден медленно посмотрел на Тейру.

— Нет. Но вепрь, который смог победить Каджа…

— А кости? Плоть? Свежий запах? — Тейра выступила вперед, высоко держа голову. — Да вообще любой знак того, что наш принц не просто проходил мимо?

— Нет, — прорычал Хальвден, и Сигрун увидела, как он плотно сжимает когти, ломая Кьёрновы перья.

— Тогда он жив! — объявила Тейра снегопаду, прайду, а затем и королю. — Милорд, он жив. Должен быть жив. Как-то заблудился, или ранен, но жив.

Вместо того, чтобы так же проявить надежду, Сверин медленно поднял на Тейру прожигающий взгляд. Сигрун шагнула вперед, к своей дочери.

— Отчего же он тогда не возвращается? Мой сын мертв, — тихо сказал король. — Мой брат-в-полете, твой отец, мертв. Смирись, что теперь для тебя здесь нет места.

Это заявление погрузило прайд в еще более глубокую ошеломленную тишину.

— Я ношу котенка вашего сына, — прошептала Тейра. — Я ношу вашу кровь, кровь вашего брата-в-полете, наследника…

— Мне не наследует тот, в ком есть хоть малая часть крови Ваниров.

Отдаленный шум ветра в кронах деревьев вокруг Бегущей-в-ночи напомнил грохот падающих костей.

— Кьёрн избрал меня, — наконец, сказала Тейра, и Сигрун все еще не слышала в ее голосе ни следа сомнения или страха.

— Ты околдовала его, — голос Сверина прорезал воздух. — Вы обе. Все вы! — он воздел крылья, обращаясь ко всем троим: Рагне, Сигрун и Тейре. — Вы околдовали его, чтобы ты, и твоя мать, и белая вдова могли мной управлять. После того, как вы избавились бы от Каджа и моего сына!

Тейра зарычала, с вызовом расправив крылья. Сигрун придержала ее заднюю лапу когтями, но Тейра шагнула вперед. Бесстрашная дочь Каджа.

— Никакое колдовство не заставляло твоего сына любить меня, а меня — любить его. Никакое колдовство не сделало меня дочерью твоего брата-в-полете, и мы никакого отношения не имеем ни к его смерти, ни к исчезновению Кьёрна, — и она стойко встретила холодный взгляд Сверина. — Я самая преданная из тех, кто остались с тобой, мой король, — ее взгляд обратился к Хальвдену. — Я не стану скармливать тебе яд или ложь лишь затем, чтобы влиять на тебя.

— Ложь? — прошипел Хальвден, отступив, чтобы встать рядом с королем: так близко, как если бы они были братьями-в-полете.

При виде этого Сигрун наконец поняла.

«Я должна была заметить. Он мстит за память отца, совершая то, о чем мечтал Хальр. Пытаясь стать братом-в-полете самого короля».

— Я буду служить тебе, — говорила Тейра, игнорируя Хальвдена и обращаясь к Сверину. Сигрун изо всех сил удерживалась от порыва схватить дочь и оттащить назад. — Но не за счет своей жизни или жизни нерожденного котенка Кьёрна. Я слишком долго молчала. Твое горе сводит тебя с ума и ослепляет.

Сигрун ощущала в ее голосе достойное воспитание Каджа и была уверена, что это чувствует и Сверин. На миг она понадеялась, что это вернет короля в чувство.

Но глаза Сверина лишь сузились, и Сигрун знала, что он видел. Морду Тейры — морду Сигрун, мягкие очертания, расцветку и глаза Ваниров.

— Милорд, — повторила Тейра, словно пытаясь отвести его от края. — Мой король, отец моего супруга. Прислушайтесь к разуму.

— Яд и ложь! — Сверин вскинулся на задние лапы, и те грифоны, что стояли ближе к нему, разбежались: одни к королю, чтобы встать рядом с ним, другие к Рагне, Сигрун и Тейре. — Сперва моя супруга, а теперь все, что у меня осталось. Ваши Ванировы обычаи погубили моего брата-в-полете и сына!

— Их погубили твои недоверие и страх!

Обвинение Тейры на миг ввело короля в потрясение.

— Дочь, — выдохнула Сигрун, но затем осознала, что ее саму больше некому будет защитить, если гнев Сверина вновь на нее обрушится.

Каджа не стало. Ее предательство было доказано. Она осталась ни с чем. Если Сверин больше не желал оставлять Ваниров в прайде, ей было нечего ему предложить, и даже помощь для беременных самок не считалась. Ведь многие из них были наполовину Ванирами. Он привел бы прайд к гибели.

— В память о моем сыне, — сказал Сверин сквозь вьюгу, — я предлагаю свою милость, Тейра. Улетай и доживай свои дни в изгнании. Или останься и умри. И, если встретишь в Долине Солнца мою семью, только не говори им, что я не предлагал тебе милость.

Тейра не шелохнулась. Грифоны неуютно взъерошивались, стоя под падающим снегом; кто-то из них переминался с лапы на лапу. Кто-то переместился к Тейре, словно готовясь ее защитить. Сигрун хотелось схватить Тейру в охапку и сбежать, но собрание окружила королевская Гвардия.

— Вы, ведьмы, — наконец, Сверин обратился к Сигрун и Рагне. — Не думайте, будто я не понимаю, на что способны Ваниры. Вы принесли нам эту тяжелую зиму, чтобы сгубить нас, сгубить меня.

Крылья Рагны медленно поднялись, но она твердо стояла рядом с Сигрун. Горе и страх неуклонно взбирались по спине Сигрун, угрожая лишить ее рассудка. Она осознала, что все еще тупо ждет, чтобы Кадж появился, заговорил, защитил ее и прайд от своего разглагольствующего брата-в-полете. Она не могла принять, что он не прилетит.

Рагна заговорила: твердо и ясно на фоне снега и ярости Сверина.

— Мне не проще принести вьюгу, чем тебе — рассвет, милорд.

— Прочь из прайда! Ты достаточно долго его отравляла! Из-за тебя моя супруга погибла в море!

Наконец, Рагна взглянула на него с холодом.

— Именно так ты это запомнил, милорд?

На миг показалось, что у Сверина перехватило дыхание, как если бы Рагна нанесла настоящий удар. Бешено глотая воздух, он распахнул клюв, и его взгляд заметался по прайду.

— Прочь с острова! — он прорычал этот приказ им всем, всем, кто стояли рядом с Сигрун и Рагной. — У вас нет выбора.

— Это неправда! — прозвенел сквозь метель голос самца.

Все устремили испуганные взгляды к Эйнарру. Казалось, он встал прямее, чем обычно — расправив крылья и высоко подняв голову. Его внезапный порыв наполнил Сигрун ужасом.

— Сын изгоя, — глумился Хальвден. — Брат изгоя. Что ты нам скажешь?

— Есть и другой выбор, — пропел Эйнарр своим чистым певческим голосом. — Другой путь.

И, когда он привлек внимание всех, включая Сверина, то продолжил:

— Скол жив. Раскол, сын Бальдра, истинный принц Серебряных островов. Друг и брат всем нам. Ванирам. Аезирам. Прайду.

Среди грифонов пронесся гул, и зрачки Сверина расширились от неверящего охотничьего гнева.

Эйнарр развернулся к королю спиной, обращаясь к Сигрун и остальным. Сигрун хотелось шлепнуть его, чтобы он замолк, но у нее не хватило сил, ведь еще она жаждала, чтобы кто-нибудь поднялся против Красного короля. Никто не вызвался остановить Эйнарра.

— Я встретил его на осенней охоте у подножий Белых гор. Он жив, он в порядке, — Эйнарр, хороший оратор, встретился взглядом со всеми, с кем мог. — Он пережил бурю и море. Он собирается вернуться, заявить права на этот остров, и он сказал, что мы можем следовать за ним. Так что, как видите, выбор есть.

Он снова повернулся к Сверину, прижимая к голове уши.

— Ты не можешь изгнать Ваниров с этой земли. Она принадлежит им, — он расправил крылья, и в тусклом свете они полыхнули медью. — Я, Эйнарр, сын Видара, следую за Сколом. Я следую за Ванирами, истинными повелителями Серебряных островов, до последнего вздоха!

Сверин пригнулся.

— Недолго тебе быть их последователем.

— Да здравствуют серые короли! Да здравствует Скол Летящий-в-бурю! — голос Эйнарра надломился, когда он взвился на задние лапы. — Раскол, Летний король!

— Молчать!

— Ваниры никогда не умирают…

Сверин прыгнул. Грифоны заклекотали и разбежались, когда он столкнулся с Эйнарром бурей из рвущих когтей и смертоносного клюва.

Сигрун развернулась и сильно подтолкнула белую Астри.

— Беги! Сейчас же! К деревьям!

Крик Астри разорвал воздух. Сигрун отчаянно развернулась, чтобы увидеть.

Эйнарр, изломанный, лежал в снегу, и красные пятна проступали на его медных перьях. Сердце Сигрун раскололось, обнажив горе, прочно и безопасно запечатанное в груди. Она тотчас увидела, что его уже не исцелить. Петь и дружить Эйнарр умел лучше, чем сражаться. Сверин, как горный кот, целился в горло.

Скорбь затуманила разум Сигрун, и она подтолкнула вдову Эйнарра вперед. Грифоны неслись вокруг, чтобы спастись — или напасть — и Гвардия сдерживала их натиск. Множество тел, крыльев и лап извивалось и сталкивалось. Сигрун не могла понять, отступают ли грифоны или пытаются ей помочь. Впереди Рагна издала боевой клич и напала на строй гвардейцев. Сигрун развернулась, ища, как бы еще им с Астри выбраться на волю.

Фиолетовый вихрь неожиданно прорвался к Сигрун сквозь снег.

Супруга Хальвдена — со смертоносным взглядом.

— Кенна! — после этого крика Сигрун лишилась голоса, ведь Кенна не напала. Она промчалась мимо и атаковала гвардейцев вместе с Рагной.

Немногие из самцов отважились сразиться с Кенной, пусть и вынашивающей котенка. Строй прорвался, и Ваниры вместе с полукровками устремились за фиолетовой охотницей.

— Бежим! — приказала Сигрун Астри. — Со мной!

— Но Эйнарр, — оплакивала Астри. — Мой муж, мой…

— Он теперь летит с сияющим Тиром, — задыхаясь, выдавила Сигрун. Слова пришли сами, и ей не хотелось, чтобы они звучали так бессердечно. — Он победоносно летит над Долиной Солнца, и он с тобой в вашем котенке. Ваниры никогда не умирают. Беги же со мной и выживи ради него.

Молодой самец из королевской Гвардии прыгнул ей в морду со свирепым шипением. Думая о Кадже, о Кьёрне, о храбром глупом Эйнарре, Сигрун вскинулась на задние лапы и хлестнула ему когтями по глазам. Он завопил, слишком потрясенный, чтобы дать отпор.

— Нам нужно укрыться! Рагна!

Сигрун не могла сосчитать, сколько всего грифонов сбежало с ними. Снег и сгущающаяся тьма скрывали многое. Грифоны пробежали по равнине к ряду деревьев, к реке. Больше у Сигрун не было никаких планов.

Позади Сверин выкрикивал приказы. Им вторил Хальвден. Королевская Гвардия преследовала убегающих членов прайда, нависала над грифонами сверху, пока они не достигли деревьев. Затем беглецы разбежались. Сигрун услышала, как кто-то дерется в кустах, и, пытаясь найти сестру-в-полете, не отпускала от себя Астри.

Алая вспышка предостерегла ее о том, что впереди сражается Сверин. Сигрун метнулась в другую сторону.

«Он не хочет нас изгонять, он хочет нас убить!»

Шорох когтей и перьев заставил ее обернуться с рыком.

Из подлеска вырвался Вальд, его вырванные оранжевые перья испещряли снег. Раны от когтей, сочась кровью, пересекали его щеку. Сигрун попятилась, подтолкнув Астри крылом, чтобы та убегала. Вместо этого она съежилась позади Сигрун и позвала на помощь.

— Вальд, — Сигрун постаралась говорить размеренно. — Я привела тебя в мир. Твоя мать — подруга…

— Тихо, — прорычал он, подбираясь ближе и косясь по сторонам.

— Хальвден убил Каджа? — проскрежетала Сигрун, низко пригибаясь и готовясь, если понадобиться, вступить с часовым в бой.

— Не знаю, — ответил Вальд. Сигрун впервые различила выражение на его морде — потерянное, озлобленное. Напуганное. — Кадж разделил нас и остался с Хальвденом. Мы слышали волков и чуяли вепря. Я не знаю, что случилось…

По его сбивчивым объяснениям Сигрун поняла, что он не собирался ее убивать. Он собирался ей помочь. Астри повела ушами в сторону шума схватки.

— Нам нужно спрятаться, — сказала Сигрун, позволяя себе укрыться под целительским спокойствием.

Вальд кивнул, и его взгляд был холоден.

— Я знаю одно место, куда Гвардия не пойдет, — он выглядел мрачным и говорил быстро, чтобы удержать внимание Сигрун. — У реки есть проход в волчьи пещеры. Осенью я нашел его вместе с Хальвденом. Если доверяешь мне, я тебе покажу.

«Если бы он желал зла, — рассудила Сигрун, — он бы напал». Ей пришлось довериться.

— Тогда мы идем под землю, — сказала она.

Астри прошептала:

— Волки…

— С волками нам безопаснее, чем когда-либо было с Красным королем, — прорычала Сигрун. — Вальд, покажи мне дорогу. Ваниры, сюда! Рагна! Тейра!

Сигрун издала звонкий клич.

Грифоны протиснулись через подлесок на голос Сигрун, но скоро она затихла. В нарастающей тьме все могли различить Астри, яркую, как звезду, и к тому же они пытались оставить позади королевскую Гвардию. Когда гвардейцы их обнаружили, по краям строя начались стычки, но вскоре они затихли, как только буря окутала лес ранней тьмой.

Грифоны смутно слышали глухие выкрики Сверина, зовущего вернуться из темноты свою драгоценную Гвардию, призывающего отступить на ночь.

Беглецы, которых Сигрун все еще не могла сосчитать, следовали за ней, Вальдом и Астри через лес к Бегущей-в-ночи. На лужайках между деревьев снег кружился и свободно осыпал их шкуры, и сияние Тьёр, пытающейся пробиться сквозь облака, было странно-пурпурным.

— Здесь, — остановившись на берегу, позвал Вальд.

В этом месте лес отступал, и к реке спускалась голая скала. Вальд подскочил к нагромождению валунов. Разломы в скалах уходили глубоко в землю, и грифон указал когтем на наклон камня, ведущий в темную нору. Там нашелся свежий запах волка.

Рагна примчалась к Сигрун с конца вереницы грифонов. Она приказала всем, кто мог сражаться, войти в пещеру последними, а до этого рассредоточиться и убедиться, что за беглецами не последовал никто из Свериновых. Потом она посмотрела на Сигрун. Перья Рагны пятнала кровь.

— Если кому волки и доверятся, если кого и простят из нас, то это тебя. Веди нас.

Рагну, в этом странном свете напоминающую бледное перо Тьёр, Сигрун могла разглядеть отчетливо даже в ночи: и увидела, что она вновь стала королевой — бесстрашной, гордой и ответственной.

«Доблесть, отвага — все слишком поздно», — подумала Сигрун, послушно поворачивая к темной пещере. Однажды Скол вернется со славой, ведя за собой Ваниров и желая править.

И опоздает.

Для Эйнарра уже слишком поздно. И слишком поздно для Каджа.

Сигрун споткнулась, и у нее свело все тело от осознания, что ей никогда больше не свернуться в клубок, не укрыться под широким синим крылом. Ей больше никогда не услышать его теплый грубоватый голос, обучающий слетков боевым приемам; никогда не услышать его жалобы на то, что логово провоняло травами, никогда не услышать, как он шепчет ей в ухо простые слова преданности. Впервые она поняла, какую боль испытала Рагна, утратив Бальдра.

Печаль грозила лишить ее сил, так что она уцепилась за то, что осталось, за то, что было у нее всегда. Она должна была оставаться сильной ради остальных. Целительница прайда. Дочь Храфна. Она успокаивающе напевала для Астри и других перепуганных молодых грифонов, повторяла в темноте команды Рагны и отдавала остаток своих сил тем, кто ее окружал.

С болью в сердце, ускользая на грань неразумной тоски, Сигрун заставила себя снова подавить муку — чтобы выжить.

Глава 46. Безымянный

Луна много раз поднималась и садилась у него над головой, держась низко на краю мира. Когда солнце закатилось впервые, он отчетливо понял — лучше, чем знал самого себя — что не должен лететь в темноте. Так что он приземлился, и побежал, поскакал, потрусил, пока не стер до крови подушечки задних лап. Когда опять встало солнце, он взлетел.

«Один взмах крыла, затем другой».

Холодное зимнее солнце слабо грело ему спину. Он не мог сосчитать дни, чувствуя только свет и тьму.

«Я не должен летать в темноте».

«Лапы ставь друг за другом».

Оборачиваясь на случай грифоньей погони, он продолжал бежать. Он где-то потерпел неудачу. Он это знал. Он оставил за собой смерти, и гнев, и скорбь, и это он был виноват, и его изгнали из прайда. Когда он вспомнил драконов, боль так сильно пронзила ему грудь, что ему пришлось заглушить ее, сосредоточиться на побеге, постараться забыть.

Теперь он летел в звездную четверть, просто огибая границу между территорией грифонов и Чужеземьем. Ему показалось, что лучше бы приземлиться.

Земля у него под лапами постепенно выцветала, вместо красной становясь мертвенно-серовато-бурой, растрескавшейся и слоистой от сухости.

Он низко пригнулся, насторожив уши. В его клюв проник запах серы, принеся проблески памяти о другом месте. Искристое яркое море, стайка островов, скрытые горячие источники, испускавшие тот же запах…

Он остановился и вскинул уши. Движение порождал лишь несвежий промозглый ветер. В нем носились запахи солоноватой воды и падали. Грифон закашлялся и захромал вперед, не наступая на одну из задних лап. Легкая боль вызвала к жизни еще одно воспоминание. О том, как два волка преследовали его на лесистом склоне.

Ахану.

Он замер, принюхиваясь к воздуху. Здесь было почище, а впереди земля резко обрывалась в темный зияющий каньон. Он оказался даже больше того, где грифон охотился с сородичами, с рыжей прекрасной самкой.

Больше, чем ущелье Вольдсом.

Грифон отвернулся от провала и побрел вдоль ущелья, высматривая, как бы перебраться на другую сторону. Инстинкт удерживал его на земле. Он был рядом с территорией драконов, хотя днем они и не поднялись бы в воздух.

Впереди стервятники дрались за останки козы, наскакивая друг на друга и хлеща крыльями. Грифон обошел их подальше. Боль свела ему желудок, напоминая, что он до сих пор не ел. Со звездной четверти плыли облака, тяжелые и такие же насыщенно-серые, как его крылья.

«Я Летящий-в-бурю…»

В памяти у него вспыхнул хриплый голос, впервые произносящий это имя, и грифон подавил воспоминание.

Он пустился бежать, поскуливая от боли в кровоточащих задних лапах, от ломоты в лопатках. Каньон можно было только перелететь. Мысль спуститься по одному склону и вскарабкаться по другому охватила грифона леденящим ужасом. Его захлестнул порыв ветра, и грифон смутно уловил угрозу снегопада или дождя. Остановившись, он огляделся в поисках укрытия.

Вдалеке, на фоне горизонта, виднелся приземистый скальный массив, и чахлые облетевшие деревья царапали небо. Осторожно принюхиваясь, грифон поскакал вперед.

Скалы взгромоздились друг на друга, образовав пещеру, и грифон просунул голову внутрь. Витавший там запах должен был его предостеречь. Когда он вошел, его отогнал свирепый клекот.

Двое грифонов с оперением грязных оттенков озлобленно ринулись вперед. Пожилая самка и молодой зверь, что мог приходиться ей сыном. Молодой самец прыгнул, и грифон, ослабший от голода и жажды, рухнул под его весом.

Инстинкт вступил за него в бой, заставил рвануть когтями по морде более сильного соперника, чтобы защитить горло, и поднять слабеющие задние лапы, чтобы ими пнуть. На грифона обрушились знания о неких странных охотничьих приемах: не кусать куда придется, но размышлять. И изворачиваться, подобно воробью — быстро и шустро.

Он высвободился из хватки и отпрянул, подняв крылья и сильно вздыбив перья в знак угрозы. Хлеща хвостом, он издал низкий рык и предупреждающее шипение. Вокруг завывал зимний ветер, наполняя собой и мрачный каньон, и небо. Облака сгрудились низко, и ветер сыпал мелкими снежными хлопьями прямо в глаза.

Старшая самка подкралась, отведя уши. Грифона охватило волнением, и он резко развернулся, заставив себя издать львиный рык.

Отпрянув, она замерла. Грифон поймал ее взгляд. Что-то зажглось в ее карих глазах, какое-то осознание. Ее клюв открылся, и она издала странный скорбный звук. Когда молодой чужой самец приготовился к атаке, грифоница удержала его за хвост.

Грифон не упустил шанса сбежать. Рискуя нарваться в небе на более опасных врагов, он взмыл прямиком вверх и тяжело взмахнул крыльями.

Ветер донес ему вслед странный шум; странный, грубоватый грифоний крик.

— Подожди!

Еще больше звуков. Грифон не понимал, что они значат.

— Подожди, вернись!

— Я точно знаю тебя! Подожди!

— Сын Бальдра!

Его гневный орлиный крик заглушил странные бессмысленные крики старой самки.

Вокруг мелькал снег, сыпался и давил на крылья, затем таял и свободно стекал. Весь мир грифона заполнила серость, и, хоть крылья у него и болели, он испытывал странное облегчение. Так было лучше, чем бежать по земле. Он посмотрел вниз и увидел размытый каньон. Ландшафт испещряли скалы и пещеры, и то дело к ним устремлялись грифоны, ища укрытие на время бури.

Отщепенцы. Изгнанники.

«Я ветер, перо и кость».

Ему не нужны были никакие укрытия. Свободно паря в леденящем снегу, он смеялся навстречу ветру.

Над ним промелькнула темная тень. Это была ворона. Пыльно-черные крылья.

Его сердце словно бы подцепило когтем.

«Подожди», — пришел ему на ум крик грифоницы. И он откликнулся, крича вслед вороне:

— Подожди! Подожди!

Черная птица повторила за ним, а потом рухнула, смеясь, в снежную мглу. Грифон взмахнул, зависая в воздухе, и его разум захлестнуло образом из сна.

Темный грифон, парящий к белой горе.

Вокруг он видел лишь кружащий снег.

Белая сова.

Белая гора. Рог Мидрагура.

Развернувшись, он нырнул под облаками, чтобы сориентироваться, затем нацелился в звездную четверть и понесся туда. Каньон, отмечающий границу Чужеземья, вел в звездную сторону, и грифон последовал по нему, опасаясь запаха драконов, но не желая уклоняться от цели. От белой горной вершины из сна.

Над ним сгустилась тьма. Позади него, в отдалении, нарастал знакомый озлобленный рев. Грифон понимал, что ему стоит приземлиться, что он не должен летать в темноте.

Его охватило непокорным гневом. «Я — Летящий-в-бурю». Вместо того, чтобы снизиться, он издал разочарованный вскрик и взмыл по спирали. Снег сыпался ему в морду. В ответ, в лигах позади, раздался леденящий рев.

Из облаков грифон вылетел в чистую ночь.

Грифон поднялся над бурей, и на такой высоте его дыхание стало прерывистым. Холодный, очень холодный воздух освежил ему голову, а звездный свет слепил ему глаза. Бьёрна, Сиг, Мидрагур… парить становилось все легче по мере того, как в памяти всплывали имена звездных зверей. Отдаленный рев теперь звучал ближе, и грифон стиснул когти, удерживаясь от паники. Он взлетел еще выше, и неожиданно под ним расчистились облака.

Луна держалась на краю мира, озаряя молочными лучами пустынную равнину, что упиралась в гряду грубо очерченных молодых гор. Они разрывали звездный горизонт, будто челюсть зевающего волка.

Разум грифона вновь захватил тот сон. Темный грифон, сжимающий в хватке огонь небес, парил в безоблачном голубом небе к белому горному пику.

Высочайшая гора была иззубрена, сурова и черна на фоне неба, но снег на ее белой вершине блестел в лунном свете. На миг грифон облегченно выдохнул. Но стояла ночь, а не день; небо было черным и звездным, и в когтях у грифона не было огня небес.

Сон не совпадал с реальностью, и грифон не понимал, что делать.

Безоблачная синь. Горный пик.

За ним сквозь бурю громыхал ужасающий рев. Грифон подумал было поискать убежища на склоне отдаленной горы. Но что-то ему мешало. Он не мог отправиться туда ночью. Он не мог повести туда драконов. Что-то промелькнуло…

«Помощь, — подумал грифон. — Мне нужна помощь».

Он должен был приземлиться, спрятаться, дождаться рассвета, но драконы уже его преследовали. Их стоило отвлечь. Что-то должно было увести от него драконов.

«Помогите…»

Лунный свет стелился по равнине, распахнувшись, как белое грифонье крыло. Грифон посмотрел вниз. Землю испещряло громадное оленье стало. Кто-то из зверей пасся, кто-то спал. Грифон спикировал так быстро, что у него заслезились глаза.

Он едва ли думал о том, что делает. Он бросился в середину стада и полоснул когтями ближайшего оленя. Перепуганные пронзительные крики заглушили шум ветра. Казалось, стадо встрепенулось, как единое охваченное паникой существо, и бросилось в бегство. Грифон прыгнул в сторону, затем в другую, уворачиваясь от мечущихся тел и ударов копыт и рогов.

Драконы вырвались из гряды облаков. Заметив стадо, они накренились, чтобы спикировать и поймать добычу.

Грифон прижался к земле, то и дело бросая взгляд на равнину, залитую луной. В двадцати прыжках росла искривленная рощица. Благодарный своему тусклому оперению, незаметному в сумраке, грифон пополз на животе, тяжело дыша и не сводя глаз с драконов. Как он и надеялся, среди оленьей суматохи его не заметили.

Когда стадо убежало за пределы досягаемости, драконы, перекликаясь, снова поднялись в небо, продолжая охоту за грифоном. Он медленно подполз к рощице и сжался в комок так сильно, как только мог. Перед ним по земле проносились драконьи тени. Грифон затаил дыхание, неподвижный до кончиков перьев. Один из драконов взмахнул, готовясь приземлиться перед деревьями.

С неба послышался хриплый каркающий клич грифона.

Беглец моргнул, держась совершенно бездвижно. Настоящие грифоны так не кричали. Грифону этот голос напомнил ворона, но драконы все же уставились в небо вместо того, чтобы рыскать по земле.

Хлопнули драконьи крылья, когда ближайший из зверей взмыл и завис в воздухе. Снова раздался крик.

У грифона перехватило дыхание, когда дракон, осматриваясь, вскинул голову. Лунный свет лишь слабо высветил в вышине черные крылья.

То были маленькие черные крылья или далекие? В темноте глаза грифона были бесполезны. Что бы то ни было, оно отвлекло драконов. Наконец, их рык слился в унисон, и маленькая тень повела их ввысь, затем прочь.

Серый грифон смотрел им вслед до боли в глазах. Затем он навострил уши в сторону снежного пика: на крыльях до него оставалось недалеко.

Рог Мидрагура.

Грифон закрыл глаза и стиснул клюв, подавляя воспоминания.

«Мидрагур — звездный дракон, что вьется вокруг Земли, как змея вокруг своего яйца, пока оно не проклюнется и не ознаменует славный конец нашего мира».

Легенду о разрушении Земли рассказал в его памяти иной голос, грубоватый и насмешливый. Грифон отгородился от него, отстранился от самого себя, ведь он слишком приблизился к тому, чтобы вспомнить свое имя и боль, которую оно несло. Осталось лишь одно.

На рассвете он полетит к снежной горе.

Глава 47. Долгий день дарит нам утешенье

После долгих блужданий по узким сырым пещерам все грифоны, в том числе Сигрун, стали раздражительными и усталыми, и у них все болело. Сигрун часто протискивалась обратно по туннелям, чтобы проверить состояние беременных, и объявляла передышки, если кто-то чересчур уставал. Она боялась, чтобы у кого-нибудь после того безумного побега не случился выкидыш. Особенно внимательно Сигрун наблюдала за Астри, бредущей с опущенной головой. Кенна, отыскав Астри, не отходила от нее ни на шаг, и Сигрун была ей благодарна.

По стенам взбирался бледный лишайник, даря грифонам скудный свет. Рагна и Тейра исследовали путь впереди. Однажды Сигрун показалось, что на камнях она почуяла запах Кьёрна, но он был слишком сырым и старым, чтобы сказать с уверенностью.

Низкий, отдающийся эхом клич волка заставил всех замереть.

— Спокойно, — позвала впереди Рагна. — Сигрун!

Сигрун подбодрила трелью испуганных Аезиров-полукровок, которых только что осмотрела, и протолкнулась вперед сквозь узкий каменный ход. Щурясь, она разглядела, что Рагна уже вышла к ней.

— Если они настроены мирно, — сказала Рагна, — у нас с тобой больше всего шансов на дружественную встречу.

Сигрун просто наклонила голову, несмотря на тревогу. До Красного Перра она не боялась волков. Но прошлым летом стая Хелаку прошла по этим самым пещерам и напала на гнездовые утесы, убила слетков, убила стариков, напала на молодых воинов, что их оберегали. Сигрун знала причины, но это не приглушало боль, не смягчало ее нынешнего волнения.

Новый низкий вой перешел в тоскливую мелодичную песнь. То был голос самца.

— Что раньше поднимется, ветер иль звезды?

Сова нам не даст ответ.

Тьма первой прольется, а может быть, песня — никто не узнает, нет.

По спине Сигрун пробежал холодок. Уже много лет она не пела этой песни. К ее удивлению, дребезжащий голос грифона-самца поддержал песнь с конца вереницы, растянувшейся по туннелям. Пел один из старших Ваниров.

— Последним стихает свет дня или щебет?

Нам небо не даст ответ,

Оно не ответит, что позже истает — светило иль птичий след.

Старая песнь распахнула крылья в сердце Сигрун: песнь-плач, песнь земли, луны и Ваниров. Присоединилась и Рагна. Сигрун закрыла глаза: ее собственный голос заглушила печаль. Аезиры-полукровки нервно пошевелились, ведь они никогда не слышали старых песен: но прочие грифоны запели вместе с волком в темном каменном переходе. Наконец-то Ваниры не боялись звучать:

— Но лишь долгий день дарит нам утешенье,

И ночь принесет зарю.

Мудрец нам ответит, что Первые звери изведали суть свою,

И к Солнцу забрали с собой имена,

Но песня их в ветре все так же сильна.

— Я Рагна! — издала клич королева, когда затихли последние отголоски эха и послышался приближающийся шорох лап по камням. — Когда-то супруга Бальдра, подруга Хелаку, бегущего ныне по звездам. Мы ищем дружбы и приюта. В ответ же мы предлагаем мир и дружбу.

Сигрун подумала, что это прозвучало довольно уважительно. Шаги все приближались. Волк был один, но поворот туннеля пока еще не давал его увидеть. Сигрун переступила с лапы на лапу и наклонила голову, а затем подняла, чтобы попробовать уловить запах.

— Какая глупость, — прошептала позади Тейра, и Сигрун просто взмахнула хвостом, понимая, что ничего не может поделать.

Если Тейра смогла противостоять Сверину, волками ее точно было не напугать.

— Я Ахану, сын Хелаку.

Его голос звучал низко, ровно и звучно, и он представился по-грифоньи. Пока он выходил из глубокого подземного хода, жутковатый свет открывал его постепенно. Сперва показались лапы, затем лоснящаяся черно-золотая шкура на боках и, в конце концов, спокойная морда с проницательными глазами.

— Наконец-то добро пожаловать, крылатые сестры и братья. Я исполнился радостью, услышав, как вы вновь поете Песню последнего света. Мы знаем, что среди вас есть потери, и скорбим вместе с вами, — он перевел взгляд на Сигрун. — Дочь Храфна. Счастлив видеть тебя здесь. Ты нужна на Острове Звезд.

— Это ловушка, — тихо сказала Тейра.

Не успела Сигрун сказать ей помолчать или спросить Ахану, что он имеет в виду, как Рагна произнесла:

— Сохраняй спокойствие, дочь моей сестры-в-полете. Супруга и будущая мать принца. Спокойно. Если тебе нужны еще доказательства, что перед нами друг, тогда посмотри.

Рагна отступила, чтобы Тейра могла сама рассмотреть Ахану. Тейра резко вздохнула. Прочие грифоны протолкнулись вперед, чтобы взглянуть, и Сигрун повернулась обратно, сузив глаза. Ахану целиком вышел на свет, и Сигрун наконец увидела то, что раньше упустила из виду, теряя ясность ума от голода, усталости и горя.

В густой мех на лохматой шее Ахану были аккуратно вплетены длинные блестящие золотые перья, а рядом с ними, словно тени — серые.

Кьёрн. Скол. Для Сигрун и для всех, кто это видел, эти грифоны вновь стали настоящими. Сигрун хотелось спросить, что нужно Ахану от грифоньей целительницы, но Тейра первой шагнула вперед, жадно вглядываясь в золотое перо. Сигрун поняла, что ее собственный вопрос может подождать.

— Где Кьёрн? — спросила Тейра.

Голос Ахану был негромким, но камни донесли его слова в самый конец вереницы грифонов.

— Отправился на встречу с королем.

Глава 48. Рог Мидрагура

Гора возвышалась над ним, черный скальный массив, выдающийся из иззубренных предгорий. Снег заметал землю, мерцал на солнце, и пик сиял ослепительной белизной. Грифону пришлось вскинуть голову, чтобы его увидеть. Небо позади вершины пылало синью.

Подпрыгнув, он взлетел и высоко взмыл, исследуя взглядом гору. Он летел вдоль ночного склона, не особо уверенный в том, что именно ищет: но внутренняя тяга вела его в глубины скал.

Склон горы искривлял разлом, переходящий в глубокую расщелину. Грифона потянуло туда, и он отправился внутрь, пролетел вдоль каньона по протяженной широкой спирали, которая завела его на такую глубину, что небо превратилось в голубую царапину над головой. Грифон долго так летел, пока не задался вопросом, с какой стороны горы он сейчас находится и не облетел ли ее почти целиком.

Впереди обрисовалась каменная арка, проход в громадную пещеру. Грифон поднырнул под арку. Под гору, в необъятный и темный подземный каньон, где без труда можно было лететь.

В первое время он ощутил покой и безопасность и, восхищенный, устойчиво парил в спокойном воздухе.

Со всех сторон темные скалы отразили низкий гудящий звук.

Теплый гул.

Песню.

Не мешкая, грифон запел в ответ. Он так стремился к ней, он думал, что ее потерял. Словно бы удивившись его голосу, песня замолкла, и, пока стояла тишина, у грифона стиснуло сердце.

Затем донесся ответ:

— Но лишь долгий день дарит нам утешенье,

И ночь принесет зарю…

Стены расписывал густой лишайник, и его мягкий свет, отраженный крошечными кристаллами, освещал грифону путь, будто река из бледно-голубых звезд.

«Я лечу в Роге Мидрагура, звездного дракона, что вьется вокруг мира; и внутри дракон тоже из звезд…»

Впереди звездно-каменный туннель сжимался. Грифон не мог как следует оценить ширину, но за ним он увидел странный тусклый свет и предположил, что путь ведет в новую пещеру. В проход навстречу грифону ворвался порыв ветерка: это от давления каньона, лежащего позади, воздух засосало в узкий туннель.

Грифон воспользовался шансом и с силой взмахнул крыльями, устремляясь против потока воздуха и нацелившись на пятнышко света в самом конце. Ему нужно было лишь верно рассчитать время… еще два взмаха, один… он захлопнул крылья и прорвался через узкий пролом. Когда проход расширился, грифон рискнул распахнуть крылья — еще не успев ничего разглядеть.

И всмотрелся.

Туннель в самом деле открывался в пещеру, и невообразимо громадную.

Все грифоны Рассветного Шпиля могли бы разместиться в этой пещере, и еще осталось бы место полетать в вышине. Туннель, по которому пролетел грифон, открывался в центре каменной стены, соединяющей далекий потолок с далеким каменным полом. Он взглянул вверх, медленно взмахивая в неподвижном воздухе.

Длинные каменные клыки свисали с отдаленного потолка, сверкая кристаллами и каплями влаги. Гигантская звездная туманность мерцала и переливалась на самом верху, и грифон смотрел на нее с трепетом. Он взлетел выше, и еще выше, на самый верх пещеры, и дотронулся до одной из звездочек, но лишь выяснил, что это крошечный странный червяк, плетущий сияющую нить. Грифон счастливо засмеялся и позволил себе упасть, чтобы опять охватить взглядом тысячи ненастоящих звезд.

Он пролетел по широкому кругу, все изучая. Свежесть пропитывала воздух, пахнущий минералами и водой. Маленькие трещины в горе, должно быть, пропускали слабый ветер. Далеко внизу пол пещеры блестел бездонной тьмой — вулканическим стеклом Первой Эры.

Грифон не мог понять, что это за громадная пещера. Затем в его памяти полыхнул высокий одинокий пик, закутанный снегом, и он все понял.

Рог Мидрагура оказался полым.

«Древний вулкан, — размышлял грифон. — Эту гору создало земное пламя, давным-давно».

Он парил по пещере, издавая торжествующие кличи и зовя того, кто ранее звал его.

Грифону ответила песня, и он всмотрелся вниз. Далеко внизу, на дне пещеры, он разглядел что-то белое. Из скалистого пола выпирал темный каменный холм, округлый и вогнутый, как яичная скорлупа.

В этом каменном гнезде обитала громадная жемчужно-белая змея: грифон никогда не видел такой ни наяву, ни во сне. Кольцо за кольцом ее тело, покрытое сверкающей переливчатой белой чешуей, заполняло гнездо из камня, и ненастоящие звезды, казалось, просвечивали существо насквозь, как будто оно было из снега или дождя. Серебристая грива, мерцая, обрамляла ему голову и спадала по бесконечно длинной змеиной спине. Потом грифон заметил четыре лапы, и создание больше напомнило ящерицу, чем змею. Два крыла, подобные лебединым, распахнулись, приветствуя грифона.

Он тут же понял, что белая змея — это самка, что это она звала его через море, во время бури и пробуждений, и что она боялась.

Грифон, не мешкая, опустился и приземлился перед ней на камни, свесив крылья в поклоне.

Она была драконицей, он это знал, но совсем не такой, как те существа, с которыми ранее ему приходилось сражаться. Некая его часть помнила ее огромные, испытующие, бледные глаза, горящие перед ним как два солнца.

— Я звала тебя, — прошептала она. Затем грифон понял, что это не шепот. Она всегда говорила так, и ее голос трепетал в ушах, будто нежный ветер. — Я пела тебе, но ты не пришел. Я звала Летнего короля.

— Прости меня, — выдохнул грифон. Звук ее голоса вернул голос ему самому: он, в конце концов, вспомнил, что владеет речью. Он подавил в своем разуме звание «Летний король», подавил его смысл, связанные с ним имена и боль. Но грифон знал, что именно драконица звала его. — Теперь я здесь.

— Добро пожаловать, — ее змеиные глаза озабоченно сощурились с волчьей деликатностью. — Я… я не ожидала грифона. Песня… наводит на мысль о ком-то более великом.

Она наклонила огромную голову набок, и снова, изучая грифона с разных сторон.

Грифон склонился ниже, стукнув по скале клювом. Он не знал, как ей ответить. Ее передняя лапа проскользнула грифону под клюв, чтобы поднять ему голову. Что-то, связанное с ее тонкими аккуратными когтями, вызвало у грифона воспоминание.

Смертоносные, с тупыми когтями, лапы Виндеростских драконов.

Они не могли выковать сокровища, украденные Каяром.

С неожиданной острой ясностью он понял, что в мире существуют разные виды драконов — точно так же, как Ваниры и Аезиры.

Его сбили с толку эти мысли, названия, стекающиеся к нему вопросы.

Вместо того, чтобы о них думать, он посмотрел на морду драконицы: ящеричную, длинную и элегантную, с носом лани. Тонкая грива окаймляла линию ее челюсти и создавала гребень вдоль шеи и спины. Два уса, длинных и изысканных, спадали у нее с носа, и зрачки ее глаз были вертикальными, как у рептилии, но сейчас, в темноте, расширились.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Я… я не знаю, — прошептал грифон, чувствуя, как его грудь распирает жаром. Распирает стыдом.

Она рассматривала его огромными глазами.

— Вижу. Горе спрятало твое имя. Ну, — она шевельнулась, слегка расслабляя крылья. — Для меня в этом темном месте ты светишься, как осколок солнечного света, скол солнца, и именно так я буду звать тебя, пока ты не вспомнишь. Ты вспомнишь лишь тогда, когда позволишь себе скорбеть. Лишь скорбью мы можем почтить ушедших. Без скорби наступает забвение, отрицание, утрата имени и гибель сердца. Мы, обладающие именами и сердцами, должны испытывать скорбь. Понимаешь ли, маленький мой Скол Солнца?

Он уставился ей в глаза. Скол солнца.

Скол.

Раскол.

На него обрушился ночной кошмар, и он не успевал спастись.

Он ахнул и упал на живот под весом этого кошмара.

Битва. Драконы, погибшие грифоны Рассветного шпиля, которых он не мог сосчитать. Его надменность и глупость. То, как он бежал целыми днями, то, как он шел целые солнцеметки напролет, пустой и безымянный, пока у него не закровоточили лапы.

За ним охотились драконы. «И все еще охотятся». Он назвал имя Каяра, и они преследовали его, как никогда не преследовали никого с Рассветного шпиля.

Он был зверски голоден. Он был ранен и изнеможден. Потерян.

Он был Сколом, сыном Бальдра — неудавшимся братом, неудавшимся сыном, неудавшимся Летним королем.

— Стигр, — выдавил он, и что-то внутри него сломалось.

Его дикий несдерживаемый вопль эхом разнесся по пещере. Драконица держалась спокойно и смотрела на него, пока его голос не сорвался и не наступила тишина.

Когда в конце концов Скол стал лишь пусто смотреть на высокий потолок в светлячковых звездах, похожий на невозможно близкую галактику внутри горы, драконица заговорила:

— Теперь помнишь?

— Да, — сказал Скол, твердо глядя вверх. — Я все помню.

Он сумел подняться, хотя все его мышцы дрожали и подергивались.

— Хорошо, — произнесла она. — У нас очень мало времени.

— Времени на что?

Его язык пересох. Над ним танцевали звезды. Скола обдало приливом жара от хвоста до лопаток, и он пошатнулся, как будто под ним качнулся пещерный пол.

Драконица поймала его крылом и привлекла к себе.

— На всё.

Казалось, ее голос звучал в лигах отсюда. За дальним морем. Через небо, во сне, как раньше.

— Всё...?

— Отдохни, — сказала она. — Когда будет надо, я тебя разбужу.

— А твое имя, — настоял Скол, стыдясь, что не спросил раньше.

— Амаратсу, — ответила она, и Скол провалился в сон о восходящем солнце.

Глава 49. Последнее изгнание

Сверин сгорбился, свернувшись клубком на своих скалах. Снег давил ему на крылья, и он счищал у себя с когтей кровь Эйнарра. Спустя целый день соскребаний, обкусываний и обтирания лап о снег Сверин все еще находил ее пятна.

Снег падал на Медный утес, заслоняя и море, и остальной Остров Солнца. Тем немногим, кто остался в его прайде, Сверин приказал соблюдать тишину в знак траура. Остались лишь старшие Аезиры, их жены, его собственная родня и молодая Королевская Гвардия. Гвардейцев оставили почти все жены, околдованные вдовой королевой и Сигрун.

Королевская Гвардия беспокойно бродила внизу, и Сверин не обращал внимания на их косые взгляды.

«Каждый воин должен знать, что грязные когти затупляются».

— Милорд.

Сверин навострил уши, услышав Хальвдена, но не поднял головы. Новый брат-в-полете говорил устало и неуверенно.

Не как обычно.

— Милорд, надвигается новая вьюга.

— Ведьма, — пробормотал Сверин и разочарованно скрежетнул клювом, обнаружив еще одно кровавое пятно. Он встряхнул головой и взъерошил перья; его кожа зудела, будто его мучили клещи. — Королева-ведьма пытается меня уничтожить.

На него упала тень Хальвдена, заслонив тусклый свет.

— Милорд. С ночи Рагна исчезла, как и все, кто за ней последовал. Отправите ли вы нас охотиться за ними?

Сверин хлестнул лапой, и Хальвден отпрянул.

— Я занят, разве не видишь?

Хальвден уклонился и, заслоняясь, поднял крыло.

— Сир, у вас чистые когти. Пожалуйста, перестаньте. Что мне передать Гвардии и охотникам?

— Передай им, что эта зима не закончится, — огрызнулся Сверин, — пока мы не убьем Ваниров и волков во имя Тира. Он наказывает нас.

Хальвден стоял безмолвно. Он лишь шевельнул когтями.

— Сир…

— Твой голос неуверен, мой брат-в-полете, — сказал Сверин, встречаясь с Хальвденом взглядом. — Это из-за того, что тебя оставила прелестная супруга? Она дура, предательница, так что для тебя это к лучшему. Мы найдем тебе новую супругу, лучше, чистой Аезировой крови, чтобы почтить память твоего отца.

Во взгляде Хальвдена мелькнуло сомнение, и он глянул в сторону того, что осталось от прайда. Затем он повесил голову.

— Да, разумеется.

— Сир! — позвал юный самец-гвардеец. Сверин проронил тихий рык и с усилием поднялся, стряхнув с перьев снежные комья. — Скажите, что нам делать! Можем ли мы войти и укрыться от бури?

— Все могут укрыться, — объявил Сверин и услышал облегченное бормотание. Затем он сосредоточил взгляд на молодом самце. — За исключением тебя. Прочь с моих глаз и не возвращайся без волчьей шкуры или белых перьев Вдовой королевы в когтях.

Все затихло, затем прочие грифоны засеменили прочь от неудачливого гвардейца.

— Сверин, — пробормотал Хальвден, скользнув поближе к Сверину, словно бы собираясь успокоить его до сильнейшей вспышки гнева.

Гвардеец уставился на короля и не шелохнулся.

Сверин зарычал.

— Ты слышал мой приказ. Лети. Охоться.

Какое-то время казалось, что молодой самец вот-вот взлетит, но он просто стоял, расправив крылья.

Как ранее стоял Эйнарр.

Как стоял Скол.

Бросая ему, королю, вызов.

— Милорд, это безумие! Мы верно вам служим, но вы не можете требовать еще большего! Мы…

Сверин прыгнул, ощутив, как Хальвденовы когти попытались поймать его за пятку.

— Нет, сир!

Когда Сверин бросился, молодой самец съежился, готовясь отпрянуть в сторону. Сверин вытянул когти, и его клекочущий вопль прорезал снежный воздух.

Еще один грифон рухнул с неба и отбросил Сверина в сторону.

Сверин ударился о снег и перекатился.

— Кто посмел… — Сверин вскочил на лапы и развернулся к напавшему, широко распахнув крылья.

— Хватит.

У него свело внутренности. Тот, кто стоял перед ним, не мог быть настоящим. Красивые золотые очертания, широкие крылья, мягко очерченная морда — так похожая на ее морду — и глаза, такие же, как у нее.

— Отец, — голос Кьёрна звучал как настоящий, и затем Сверин уловил его запах. — Хватит. Отступись. Горе сводит тебя с ума. Я не должен был такого допустить.

Все, что осталось от прайда, подступило поближе: грифоны смотрели и шептались с благоговением, как будто сам Тир сошел с неба.

— Ты воняешь волками, — огрызнулся Сверин. — Ты не можешь быть моим сыном. Не можешь быть принцем Аезиров.

— Я Кьёрн. Сын Сверина, — его взгляд, неверящий и грустный, искал глаза Сверина.

Сверин не представлял, что же могло вызвать у Кьёрна такие эмоции. Они ведь оба живы, оба в порядке.

— Мой настоящий сын был бы счастлив. Ты лишь обман.

Кьёрн тряхнул головой.

— Взгляни на то, что ты сделал, и давай двигаться дальше. Прошу тебя, отец. Хватит уже смертей. Хватит разделять этот прайд.

— Ты говоришь как Ванир, — прорычал Сверин: в нем нарастал гнев, но он не мог напасть на призрака, так похожего на Кьёрна и обликом, и голосом. — Он сделал это с тобой.

— Скол, — сказал Кьёрн. — Мой брат-в-полете. Мне стоило больше его слушать.

— Нет, — сказал Сверин.

Между ними взвихрился снег, и в окружении грифонов, обступающих со всех сторон, Сверин ощутил себя в ловушке.

Хальвден слетел со скал, чтобы встать с ним рядом, и Сверин придвинулся к нему, прижавшись своим крылом к Хальвденову. Он вновь заговорил с Кьёрном:

— Разве ты не видишь, разве не знаешь, что это навлечет? Они убили твою мать!

— Не убивали, — тихо и спокойно произнес Кьёрн. — И ты это знаешь.

Какое-то время Сверин тяжело дышал, и у него стиснуло сердце от того, что он увидел на морде Кьёрна. Он не мог сказать, была ли то жалость или отвращение: и то, и другое могло вновь разбить ему, Сверину, сердце.

— Это все ложь, Ванирова ложь, мой сын. Они хотят погубить меня!

— Хальвден, — сказал Кьёрн, — ты теперь его брат-в-полете. Скажи ему, что я настоящий, и дай нам все это закончить.

Хальвден, на вид растерянный, перевел между ними взгляд. Затем его морда помрачнела.

— Поберегитесь, мой король. Ясно, что это призрак, насланный волками, чтобы прогнать вас вон. Вы не ошиблись.

Сверин наклонил голову, пристально изучая Хальвдена, затем Кьёрна.

Ни на того, ни на другого напасть он не мог.

Кьёрн с отвращением посмотрел на Хальвдена.

— Ваниры вернутся, — сказал он. — Отец, Скол вернется. И наше время на этих островах подойдет к концу.

Каждое слово ощущалось как удар. Сверин пригнулся.

— Нет, мой сын, тогда у нас вовсе не будет дома…

— У нас есть дом, — поправил Кьёрн, хотя его голос и дрогнул. Он рос на Серебряных островах и лишь смутно знал о своем ином наследии. Но, казалось, он узнал достаточно. — И я собираюсь туда вернуться.

— Ты понятия не имеешь, что там тебя ждет, кто жаждет нашей крови!

— Тогда я выясню это.

Он спокойно стоял в снегу, и ветер трепал ему перья.

Все мышцы Сверина звали его вступить в бой, заткнуть его, как он заткнул Эйнарра.

— Это не твой сын, — прошипел Хальвден. — Кьёрн никогда бы так не повернулся против тебя!

Сверин перевел взгляд с Хальвдена на Кьёрна. Его захлестнули неуверенность, воспоминания и стыд. Кольцо грифонов сжималось, каждый смотрел на Сверина. На него давили их неодобрение, их гнев и ярость.

Он не мог перевести дыхание. Не мог сражаться. Он должен был сбежать.

— Отец, — прошептал Кьёрн. — Я вижу, как тебе больно. Давай оплачем вместе…

Сверин не мог больше вынести.

Он развернулся, распахнув крылья, полосуя когтями в сторону любого, кто пытался приблизиться, и подбросил себя в небо, в битву с ветром и снегом.

Позади захлопали крылья, и на миг он понял, что это Хальвден.

Затем он отпустил свое имя, отказался от себя, от зеленого грифона, вопящего ему вслед.

Он летел, лишенный имени, тяжело и стремительно, прочь от всего этого — в небеса.

***

Кьёрн смотрел им вслед, затем пригнулся и распахнул крылья, чтобы броситься за улетающими грифонами.

— Нет, мой принц! — выскочила вперед старшая самка-Аезир. — Пожалуйста, не оставляйте нас снова. Сверин свел себя с ума. В конце концов или он, или Хальвден повернутся против вас. Пожалуйста, не бросайте нас снова.

Кьёрн замешкался.

Как поступил бы истинный король?

«Не бросил бы свой прайд», — шепнуло что-то в глубине его разума. Он сложил крылья, выпрямился и обратился к окружившей его стайке грифонов:

— Я сказал отцу правду. Я улечу с Серебряных островов, чтобы узнать, что осталось от нашей родины. Я поищу Скола. Я думаю, что теперь он знает обо всем этом больше, чем мы. Я прошу старейшин-Аезиров рассказать мне все, что вам известно об угрозе из ветровых земель. С нашей… нашей родины. Все о войне Каяра и правду о том, зачем сюда прибыл Перр. После этого я улечу. Один. Но здесь, на Серебряных островах, вам больше не нужно бояться никаких врагов. Я добился мира.

Послышался одобряющий ропот, и собравшиеся вздохнули с таким глубоким облегчением, что Кьёрн ощутил его и сам.

Он старался не оглядываться, старался не думать о красном грифоне, улетающем от него прочь. Ему, Кьёрну, стоило быть сильнее.

«Я сделал все, что мог».

— Наступят перемены, — произнес Кьёрн, повышая голос.

И прайд — его прайд — собрался вокруг: радостный, серьезный и готовый слушать.

Глава 50. Приозерный

Он стоял на берегах Острал, огромного илистого озера, мерцающего прямо перед ним. То был его дом. Вдали, на ветровом горизонте, небо дразнили острия Виндероста и Рассветного Шпиля.

Вдоль кромки воды резвился ярко-синий слеток, ловя водяных жуков и рыб. Кадж наблюдал за ним, удивленно осознавая, что это он сам.

«Я всегда любил воду, — задумался он. — Может, поэтому я никогда не испытывал ненависти к Ванирам».

В этот день, чтобы выбрать в Гвардию новых воинов-холостяков, прилетел Красный Перр и оставил на побережье своего сына.

Сверин уже научился летать и весь день выделывался. Потом он научил Каджа тому, что знал. В ответ Кадж поделился с ним искусными охотничьими и тайными боевыми приемами, которые сам изобрел. Сверин рассказывал, какую славу и почет можно заслужить на Рассветном Шпиле, но порой упоминал, как это иногда страшно и разочаровывающе — быть принцем. Кадж его понимал, ведь его семья принадлежала к одному из ведущих кланов огромного просоленного побережья. У них со Сверином нашлось так много общего, но немало и различий.

Иногда крепкая дружба закалялась в битвах, или во время отважных охот, или когда двое клялись вместе преодолеть общий страх.

А иногда друзья просто понимали, что обрели свои отражения, как и случилось в тот день у озера. К закату они дали клятву братьев-в-полете. Когда долгий день подошел к концу, Кадж оставил гордых родителей, чтобы учиться у Красного Перра и оставаться рядом со Сверином.

Быть его братом-в-полете.

Кадж вздрогнул от холодного ветра. Виндерост побелел от снега.

Он чуял охотящихся расписных собак.

Нет, то были не расписные собаки…

Жалящий холод и острый запах пробудили Каджа, и он оказался в черной морозной ночи. Рядом с ним со всех сторон свернулось что-то теплое. Он чувствовал себя котенком в гнезде, пока тяжелый, опасный, мускусный запах волков не заглушил его чувства.

«Что это?»

— Что, теплый ужин вам больше по нраву? — прорычал Кадж. Он вывернулся, расталкивая мохнатые тела, валяющиеся вокруг. — Пошли от меня прочь!

— О, до каких же дней довелось мне дожить, — пробормотал голос самки, охрипший от возраста. — Когда почтенный должен превзойти своего короля.

Кадж нетвердо поднялся на лапы, раскидывая груду волков. Его крыло вспыхнуло болью, и он охнул. На них с волчицей падал свет мерцающих звезд, до боли ярких в зимней ночи.

— Чего ты хочешь? — требовательно спросил он.

— Чего хочешь ты? — искренне проговорила волчица в ответ.

Кадж никогда не видел настолько старых волков; ее морда была призрачно-белой, белым был и весь мех, глаза — бледно-золотыми. Снег под лапами отбрасывал свет, будто фальшивая заря, и Кадж видел мелкие детали, обычно неразличимые по ночам. Под звездами шерсть волчицы ловила странные серебряные и голубые блики, переливчатые, как грифоньи перья, и ее глаза сверкали яркой желтизной.

Она была снежной волчицей с высоких гор, с далеких мерзлых берегов Острова Звезд. Кадж и не знал, что те волки смешиваются с лесными. Она странно напомнила Рагну, хотя Рагна не была такой древней. Но от волчицы шло схожее ощущение, некая тишина, как от зловещей луны.

У окруженного Каджа не было иного выбора, кроме как ответить:

— Я хотел бы вернуться.

— Куда?

«На берега Острал», — подумал он: его захлестнула память о сне.

— У меня сломано крыло, — прорычал Кадж. — Так что не важно. Давай же, прекращай со мной шутить. Заземленный грифон — мертвый грифон.

— И все же ты здесь.

Прочие волки встали и осторожно отбрели от Каджа, а затем принялись ходить кругами, принюхиваться и слушать.

— Я здесь умру. От клыков вепря. Или твоих. Или от холода.

— Мы убили младшего сына Лепу, так что он более не угроза. И, если бы я хотела убить тебя, почтенный Кадж, я сделала бы это уже давно. У меня много на то причин. Твой брат-в-полете убил моего супруга.

Кадж пристально вгляделся в нее. Звездной ночью он даже не был уверен, настоящая она или призрак. Звезды зажгли в ее глазах странный чужеродный зеленый свет.

— Хелаку. Волчий король, — он мрачно припомнил волчью шкуру из Сверинова гнезда. — Стало быть, ты его супруга и мать этой клятой стаи. Он напал на нас и выбрал эту смерть.

— Знаю. Король Острова Звезд, — пробормотала она. — Бравый принц, что песней увел меня с вершины горы, дал мне провидцев и воинов в дети и сразился с безумным Красным королем.

Кадж заметил сухость в ее тоне и на один вдох подумал, что она говорит совсем как Сигрун, которую раздражали замыслы о славе и боях, которая хотела лишь сберечь свою семью. Взгляд волчицы пронзал Каджа насквозь, и, казалось, она видела все эти мысли.

— Он теперь охотится с Высшей Стаей, — закончила она.

Кадж знал, что Хелаку был древним. Похоже, его смерть сильно давила на его супругу. Кадж не мог вообразить себе, сколько же лет этому существу. Все еще цепляющемуся за жизнь.

Он покосился, ища путь отхода, но затем едва ли не рассмеялся сам над собой. «И как же я собрался тут ковылять?» Призрачная волчица все еще не двигалась с места, и прочие только лишь наблюдали.

— Знаешь, почему мы назвали это место Островом Звезд?

— Он лежит в звездной стороне от Острова Солнца, — сказал Кадж, отслеживая слухом передвижение остальных волков.

Он шевельнул передней лапой, и в ней запульсировало. Корка засохшей крови отслоилась и отпала, и Кадж поморщился. Когти Хальвдена вонзились глубоко.

Волчица наклонила голову, поведя ушами вперед, и остальные волки поюще засмеялись.

— Не все ориентируются по грифоньим землям. Как вы зовете себя детьми солнца, так и мы зовем себя детьми звезд, — она подняла бледную морду и низко провыла.

От этой долгой, пустой, колеблющейся ноты по венам Каджа полилась сама ночь. Он твердо стоял на лапах, решив не поддаваться запугиванию.

Волчица опустила голову, навострив в его сторону уши.

— Видишь то скопление звезд между двумя высочайшими вершинами Белых гор на Острове Солнца?

Помедлив, Кадж перевел взгляд в сторону Острова Солнца. Он с трудом различал дальние вершины соседнего острова. Должно быть, он, опьяненный болью, забрел на холм, раз сумел их слегка разглядеть. Его дыхание затуманило перед ним воздух, затем дымка расчистилась, открыв тесное скопление звезд. Кадж насчитал восемь.

— Первая Стая, — пробормотала древняя волчица. — Высшая Стая. Сыновья и дочери Тира и Тьёр, что сбежали вниз по звездной спине дракона и собственными когтями выкопали Остров Звезд из морских глубин. В своих шкурах они принесли семена из Первого Леса и бросили их в новую землю, создав для нас охотничьи угодья. Смерть радостна для нас. Мы присоединяемся к великой охоте посреди звезд.

Кадж посмотрел на мерцающую звездную стаю, после чего, посматривая вверх и по сторонам, отвел уши. Ему не хотелось бы, чтобы каждую ночь его окружали несчетные волчьи духи.

— Чего тебе от меня нужно?

— Дружбы, — любезно сказала волчица. — Я думала, это очевидно, но, должно быть, твои раны затупили тебе рассудок.

— Зато ты поймешь, что мои когти достаточно остры.

— Как ты поступишь, почтенный Кадж? Вернешься в свой расколотый прайд, скажешь королю, что он безумен, и сам все исправишь? Со сломанным крылом тебе придется пробираться под островами, или же плыть, но без нашей помощи тебе не справиться ни с тем, ни с другим. Раз уж ты здесь, тебе в любом случае придется пойти против брата-в-полете.

— В любом случае, я сделаю то, что нужно!

— Ты этого еще не сделал, — пробормотала она. — Даже после всех несправедливостей, что случились у тебя на глазах. Теперь слишком поздно. Я вижу в тебе себя. Я видела, как мой возлюбленный король скатывается в бессловесный гнев, и я не остановила его. Ведь я бы не вынесла, если бы этот гнев выплеснулся на меня.

Эти слова пробрали Каджа холодом, будто зимний ветер.

— Но есть и другие, способные помочь; те, кто могут предложить лучший выход, чем конфликт между братьями.

«Скол, — подумал Кадж. — Она имеет в виду Скола и Ваниров».

Поразмыслив, Кадж обнаружил, что поверил ей, и кивнул, подняв здоровое крыло.

— Тогда между нами заключен договор…

— Нет, — мягко сказала волчица. — Не договор. Не простое соглашение, что переломится как старая мерзлая ветка при первой же проверке на прочность или когда нас не станет, — она подняла свою бледную голову, принюхиваясь к ночному воздуху. — Мы должны обрести дружбу, прочную, гибкую, как рябина в сезон дождей и новых листьев.

— Почему ты выбрала меня?

— Потому что ты уже открыл свое сердце. Даже сейчас я говорю с тобой на языке земли, языке, который твоему брату-в-полете, взлетевшему слишком высоко, никогда не постичь, а ты отвечаешь мне на том же языке, даже того не зная. Так много Аезиров отвернулось от своего второго наследия — от права быть детьми земли, равно как и неба. Но ты, Кадж, разбившись, сделался целым.

Кадж провел когтями по снегу. Со сломанным крылом он ничем не мог никому помочь, и оно уже начало срастаться неправильно. Он никогда не сможет летать. Волчица, спокойная и рассудительная, ему не угрожала. Ее товарищи грели его… ему не хотелось думать, сколько долгих холодных ночей это длилось.

Все, о чем он знал, распадалось на части, так что Кадж уцепился за одно. Он должен был выжить, спасти Сверина от самого себя, спасти прайд. И если для этого Каджу нужны были новые друзья, пусть и настолько странные, то…

— Будь я крылатой, — пробормотала, в конце концов, древняя волчица, — будь я грифоном, ты бы обдумывал дважды?

Кадж знал ответ и подозревал, что знает и она.

Спустя миг, проведенный под ее честным взглядом, под наблюдением дюжины других волков, он благодарно поклонился. Другого выбора не было.

— Спасибо за помощь. Мне… хотелось бы вашей дружбы. И я предлагаю вам свою, чего бы это ни стоило.

Его слова встретили ликующие завывания. Кадж вздрогнул и постарался не смотреть на звезды.

— Тогда ничего не бойся, почтенный Кадж, и надейся, — сказала древняя волчья королева Острова Звезд. — Среди нас есть целительница, знающая, как устроены грифоньи крылья.

Кадж настороженно повернул голову набок. Волки перед кем-то расступились. Сперва Каджу показалось, что это бледный волк, но выше и грациознее остальных. Затем мерцающие звезды высветили контур крыла, пернатые уши и прелестную свирепую мордочку.

Не веря своим глазам, Кадж пошатнулся вперед.

— Сигрун.

Она прыгнула и от счастья чуть не сломала ему второе крыло.

Глава 51. История о Красных королях

Скол пробудился от сна о своем гнездовом отце. Его окружил чужой запах, и он насторожился, после чего вспомнил.

Амаратсу.

Она наблюдала за ним немигающими глазами.

— Ты меня звала, — сказал ей Скол.

Его боль ушла, и он оказался чистым. Должно быть, Амаратсу вымыла его во сне, как грифоница-мать; позаботилась о нем. Скол не понимал, что должен ощущать, спокойствие или ужас, ведь драконица выглядела неуверенной и несчастной.

— Я звала Летнего короля, — сказала она. — Но я думала…

— Ты не ожидала грифона.

Скол изучал ее мордочку. Ее голос звучал ветхо и надломлено, как если бы она была древней, но в выражении ее морды хранилась неподходящая ей свежесть, удивление и наивная мягкость очень юного существа.

— Эту песнь спели, — спокойно произнес Скол, поднимаясь. — И я ответил. Эта самая гора явилась в видении моему отцу. Ты звала и его?

— Как давно?

— Десять лет назад.

Амаратсу медленно тряхнула головой.

— Нет. Нет, это не могла быть я. Возможно, он знал, что эта гора нас сведет. Лишь этой осенью, когда взлетело пламя звезд, я позвала Летнего короля, и ветер подхватил мой зов. Но ты прилетел так поздно.

— Знаки были неверными, — сказал Скол, борясь с виной за то, что опоздал на встречу, о чьей срочности никак не знал. — Я не знаю, что за темный грифон был в видении, у меня нет огня небес, а на вершине не было снега.

Тело драконицы сотрясла дрожь, и Скол догадался, что она рычит.

— Знаки? Какие еще знаки? Узнав, что пришло время, ты должен был лететь и не обращать внимания ни на какие знаки! Ты не понимаешь знаков. Заносчивый грифон!

Скол пригнулся, поднимая крылья, чтобы заслониться.

— Я же не знал! Мой отец погиб, последовав не тому видению… Я не хотел совершать той же ошибки.

— Снегом на горе была я! — Амаратсу вытянула мерцающие белые крылья. — Ты был грифоном из своего видения, темным от горя, а огонь небес, который ты несешь — он здесь.

Она ткнула его когтем в грудь, и Скол дрогнул, но она всего лишь указывала. Указывала на его бьющееся сердце.

У Скола пробежали мурашки по коже от понимания и стыда.

— Теперь я здесь. Что мне для тебя сделать? Ты спела Песню последнего света: кто-то умер?

Ее усы дернулись в воздухе. Скол осознал, что понятия не имеет, сколько проспал, и не ночь ли сейчас, и как скоро его найдут драконы из Чужеземья.

— Нет, — сказала Амаратсу: предложение помощи ее успокоило. — Еще нет.

— Расскажи, зачем ты пела ветрам.

— Нет, — повторила драконица и подняла голову высоко над Сколом на своей длинной-предлинной шее. Голова, словно змеиная, покачивалась из стороны в сторону. — Сперва расскажи, почему ты ответил. Почему грифон услышал мою песню.

Скол начал было отвечать, но уловил некий блеск и всмотрелся, выследив что-то, оберегаемое внутри колец. Оно походило на гладкий край большой белой жемчужины. Тихое глухое постукивание заставило Скола развернуть уши. Амаратсу пошевелилась, и огромная жемчужина скрылась вновь.

— Скол. Чего ты хочешь от меня? Ясно, что и тебе чего-то хочется, раз ты последовал за видением и моей песней.

Опять эта странная смесь старости и юной подозрительности.

Скол отступил от нее, разминая крылья и лапы, проверяя крепость мышц. Тело до сих пор ощущалось болезненным и разбитым, и он дрожал от голода. Амаратсу понаблюдала за ним, затем что-то вытащила из своих колец. Полоску сушеной рыбы.

— Прошу прощения за грубость. Ешь.

Скол, принюхиваясь, наклонился вперед. Рыба сильно отдавала дымом и была по-странному гибкой, как сырая кора. Но это была еда. Он съел, с усилием прожевывая, чтобы размягчить мясо.

— Спасибо, — чувствуя прилив бодрости, Скол встал перед драконицей и поднял крылья. — Ты должна знать, что за мной охотятся драконы. Не знаю, сколько прошло времени…

Ее длинная пасть скривилась от усмешки.

— Драконы? За тобой охотятся не настоящие драконы, а вирмы, мстительные, жадные и бездумные, — она взмахнула лапой. — У нас есть время. Расскажи мне обо всем, что считаешь важным.

Скол посмотрел ей в глаза и рассказал обо всем значимом. Обо всем. Он рассказал свою историю с самого начала — с прибытия Аезиров на Серебряные острова до смерти отца и собственных открытий. Он рассказал ей обо всем, что случилось с ним этим летом, о том, как он ответил на зов Летнего короля и обо всем, что произошло в Виндеросте.

— Грифон, — пробормотала драконица, когда Скол закончил. — Я бы никогда не подумала… только не после Великого Предательства.

— Ты уже встречала грифонов, — сказал Скол. — Но ничего хорошего это не принесло?

— Не я, — произнесла она, глядя в сторону входа в пещеру.

Скол развернул в ту сторону уши и услышал отдаленные хриплые крики.

Драконы — вирмы, как назвала их драконица — нашли проход в гору.

— Нам нужно лететь, — сказал Скол. — Они охотятся за мной.

— Возможно, — тихо проговорила Амаратсу. — Возможно, они последовали по твоему запаху. Но они охотятся и за мной с тех пор, как услышали в этой стране мою песню. Но сейчас мы не можем от них улететь. Они обнаружили вход. И сейчас ночь. Если мы попытаемся сбежать, они нас настигнут.

— А если сверху? — Скол показал клювом на дыру в далеком потолке, на трещину, что пропускала слабый свет настоящих звезд.

— Ты сможешь пролезть, — сказала она. — Я — нет.

— Тогда что нам делать, когда они сюда доберутся? — требовательно спросил встревоженный Скол, все сильнее злясь на то, что драконица об этом совсем не заботится.

— Это мы посмотрим.

Она смотрела на Скола, как если бы пытаясь принять решение, но о чем — он не понимал.

— Ты рассказал мне свою историю, — она произнесла это так тихо, что ему пришлось снова подойти ближе. — И что ты забрался сюда за видением, хотя и не знаешь, зачем. Прости, что ты нашел меня, а не решение своих проблем с Серебряными островами.

— Это мы посмотрим, — повторил за ней Скол.

Внутри него нарастало подозрение, и, хотя он провалился на Рассветном Шпиле, не смог поговорить с вирмами Чужеземья и потерял Стигра, он не мог снова сдаться. Скол решил, что не забудет себя и не спрячется. Он достиг горы. Он должен был все пройти до конца.

— Амаратсу. Что у тебя за история?

— Моя история, — вдумчиво сказала она. — Она начинается прежде твоей. Она начинает твою. Это история страха и потерь, хотя я надеялась, что Летний король принесет… надежду. Моя история, — она опустила голову, чтобы оказаться наравне со Сколом, — начинается вместе с историей о Красных королях.

— Расскажи, — произнес Скол.

Она начала рассказ, и Скол погрузился в историю, как котенок; погрузился в ее мягкий, почти птичий голос, а в ее глазах увидел заснеженную страну на другом конце мира за самым далеким морем.

— Я родом из Солнечного Края. Зимой это страна бесконечной ночи, когда мы рисуем звездные карты, поем песни и создаем сокровища. Летом — страна бесконечного солнца, когда великий Тир гуляет по краю земли; и когда-то мы путешествовали по миру. Но мы больше не путешествуем со времен Великого Предательства.

Наши младшие кузены, вирмы, которых ты встретил в Виндеросте, заняли северную часть мира: место, где, как я слышала, кругом раскинулись зеленые густые леса, утесы, скалы и холодное бурное море. Этот край богат металлами и драгоценными камнями. Когда-то они выкапывали их для нас, и мы пускались в паломничества, чтобы собрать сокровища, а в ответ пытались обучить вирмов чести, щедрости, дисциплине, пониманию красоты. Вирмы хотели получить некоторые из наших изделий, но мы понимали, что они лишь будут их копить, как неразумные крысы. И, хотя мы пытались их обучить, они лишь дрались между собой, смеялись над нами и так ничего и не смогли узнать.

Но мы все еще нуждались в их помощи для поиска металлов, и мы надеялись, что они достигнут просветления, так что мы продолжали к ним летать, и они передавали нам найденное сырье в надежде, что мы создадим для них сокровища.

Много лет назад мы увидели пламя звезд, которое вновь прилетело этой осенью. Мой отец говорил, что оно летает каждые несколько поколений, с самой первой зари; что это одно из первых созданий Тира и Тьёр, которое всегда предупреждает о переменах.

Когда драконы Солнечного Края увидели знак, они подумали, что это предвестник, а не то, за чем надо следовать. Они остались готовить великий пир и дары для того, кто пришел бы вслед за пламенем звезд — возможно, то мог быть сам Тир!

На утро после знака прибыла могучая стая существ, прежде невиданных на нашей арктической родине. То были грифоны. Их вел Каяр, юный принц их далекой страны. С ним был брат-в-полете, капитаны и воины — наследники своих кланов.

Сперва и драконы, и грифоны радовались встрече; драконы приветствовали Каяра, а он был образцом признательности и чести. Грифоны поделились всеми известными им песнями, и драконы впечатлились встречей с существами, мыслящими так схоже, такими умными, для которых так важна была честь и воинская дисциплина.

Восхищенные, они создали подарки для Каяра и его отряда. Броню, украшения — все по меркам грифонов. Каяр узнал о драконьих обычаях все, что только мог узнать. Он узнал, что мы связаны со стихиями — землей, небом, водой и даже огнем. И он узнал, что в нашей крови есть сила, которая пробуждается самопожертвованием и может на время придать нам сил; и драконы пытались обучить его этой силе — но тщетно. Это драконья кровь, это не для грифонов.

Когда стало ясно, что Каяр не может обрести силу дракона, он стал жаждать больше золота. Грифоны в его отряде начали ссориться. Тот, кто стоял выше, мог обрести лучшие сокровища, и все в этом духе. Точно так же себя вели наши младшие кузены. Одна жадность и мелочность.

Драконы испугались, что совершили ошибку, что их первое впечатление о Каяре было неверным, или же, возможно, его даже изменили сокровища. Прежде, чем обучить Каяра большему или рискнуть дать ему больше драгоценностей, они решили его проверить.

Они устроили большой пир, пригласив на него всех грифонов и драконов из многих семей; некоторые из них так сильно сдружились с грифонами, что дали им клятвы братьев- и сестер-в-полете.

На этом пиру Каяр спросил, когда им покажут больше драгоценностей или расскажут больше о драконах. В это время император обратился с вопросом к Каяру и ко всем остальным.

Лишь одна юная грифоница поняла, что этот вопрос — проверка, и она сбежала с пира, и, насколько все знают, улетела из Солнечного Края, и больше никто о ней никогда не слышал.

Каяр сказал, что ему нужно время обдумать вопрос. Драконы сочли это честным и продолжили пир. Позже Каяр пригласил драконицу — своего ближайшего друга в Солнечном Краю — прогуляться с ним и обсудить вопрос, чтобы ответить верно.

Но то была ловушка. Он завел драконицу туда, где поджидали все его воины, и они убили ее. Каяра оскорбила проверка, и он решил, что таким способом драконы решили сберечь свои тайны. Он решил, что убийство дракона наделит его драконьей силой.

Все грифоны из отряда Каяра искупались в драконьей крови. Она ярко зажгла их перья, отметила их в назидание всем, отметила и их наследие, всех их потомков во веки веков, чтобы все видели клеймо жадности и надменности.

Драконы изгнали Каяра и прочих грифонов из Солнечного Края. С собой грифоны забрали свое драгоценное золото.

В это время наши кузены, трудясь на раскопках, ждали, когда мы прилетим снова. Но великое предательство Каяра так ранило драконов, что они закрылись от всех. Они спрятались в Солнечном Краю от остального мира, глупого и жадного.

Когда вирмы выяснили, что грифонам оказали такую милость, а мы закрылись от внешнего мира, это ввергло их в безумную ревность. Сперва они ринулись охотиться за грифонами Виндероста. В той стране они узнали, что им больше нравится вызывать ужас, чем убивать.

Теперь их цель лишь в том, чтобы ввергать других существ в неразумный страх. Им хотелось бы, чтобы все великие земли и весь мир был ввергнут в бессловесный животный смертельный ужас. Лишь в этом они теперь находят удовольствие. Делать всех остальных подобными себе.

Летом мой супруг полетел сюда, чтобы поговорить с ними. Я уверена, что они убили его. Когда он так и не вернулся, я погналась за ним.

Когда я прилетела, я услышала в ветре Песнь о Летнем короле и подумала, что он подарит мне надежду. Что, быть может, благодаря ему мои неразумные кузены снова обретут голоса и сердца. Что, быть может, он вернет мой народ миру.

— Вот зачем я прилетела…

Скрежещущий крик и грохот, похожий на шум падения валунов, отвлекли Скола от истории.

— Драконы… вирмы…

— Здесь, — коротко согласилась Амаратсу.

Вирмы не могли пробраться через то же отверстие, что и Скол, но грохот и рев подсказывал, что они бьются телами о камень. Возможно, у Скола с Амаратсу имелось в запасе время до прорыва чудовищ.

— Что теперь? — требовательно спросил Скол; его перья вздыбились, в теле покалывало от предвкушения боя.

Возможно, он сумел бы спастись через отверстие в потолке пещеры, но она… Скол не был уверен, зачем она сюда забралась, чего ей было от него нужно и почему она совсем не думает о спасении.

«Если только она не заодно с ними», — осознал он, ощутив неожиданный холод. Если только ее история не должна была его задержать и отвлечь.

— Сын Бальдра, — сказала Амаратсу. — Теперь тебе известна подлинная история и причина, по которой грифон Перр сбежал с собственной родины.

Пещера содрогнулась от мощи очередного удара. Вверху закачались тысячи светлячков, когда задрожал потолок.

Скол кивнул.

— Да, я знаю твою историю. Расскажи, что за вопрос задал Каяру император драконов? Что за вопрос заставил Каяра убить лучшую подругу среди драконов?

Здесь наверняка таилось нечто большее. Возможно, драконица лишь тянула, задерживала его в пещере до прибытия вирмов.

Ее глаза прищурились, словно ее порадовал этот вопрос.

— Император спросил, желает ли он силы. Желает ли он золота, драгоценностей, брони для всего гнездовья, украшений для супруги и котят, для всех потомков до скончания века.

— И это привело Каяра к убийству дракона? Это ничего не проясняет, — Скол хлестнул хвостом, поглядывая в сторону туннеля.

— Нет. Последовавшее за этим оскорбление.

Еще один дракон ударился, вцарапываясь, о проход. Скалы откололись и рухнули на пол. Амаратсу говорила, что эти драконы раскапывали землю… их прорыв был лишь вопросом времени.

Наконец, Скол перевел взгляд на Амаратсу. Ему показалось, что он стоит на хрупком, испытывающем льду.

— Какое оскорбление?

— Они спросили, желает ли он силы… или же дружбы.

Скол повернул голову набок.

— Но это вроде как глупо… если бы он подружился с драконами, разве бы они не помогли ему при надобности? Разве дружба с ними сама по себе не сила?

Драконица удивленно откинулась, и Скол в испуге отпрыгнул. Ее громкий раскатистый смех отразили колоссальные каменные стены пещеры.

— Это лишь кажется простым выбором! — драконица опустила голову; ее усы свободно плыли по воздуху. Ее длинные уши, как у лани, поднялись на шум прорывающихся драконов, затем она полностью сосредоточилась на Сколе. — Тот же выбор я сейчас предложу тебе.

Она шевельнулась, и Скол, когда еще больше булыжников скатилось вниз, обернулся и поднял взгляд на проход в туннель. Затем он развернулся назад и сузил глаза, глядя на драконицу.

— Ты проверяешь меня, как проверяли Каяра.

— Именно.

— Сейчас? Почему?

— Я должна знать, — прошептала Амаратсу. — Принц. Летний король. Я должна знать твое сердце. По некой причине вирмы охотятся за тобой. Они откликнулись на твой зов. Твой голос пробудил их из бездумной ярости и вернул на путь мести.

— Как мне повезло-то, — прошептал Скол.

— Но они размышляют, — проговорила она.

Скол не ответил; в голове у него кружили мысли.

Она наблюдала за ним.

Сила или дружба.

«Это наверняка не все. Что если она лишь водит меня за клюв?» Если драконица привела его сюда лишь затем, чтобы бросить вирмам Виндероста, и они были с ней в союзе, тогда Скол мог считать себя уже мертвым, если только он не выберет силу.

Какую бы силу драконица ни предлагала, но если она придаст ему достаточно мощи, чтобы прогнать Виндеростских драконов, победить Сверина, вернуть родину, то он, Скол, должен был ее принять. Но наверняка было и нечто большее, то, о чем драконица умолчала. Если Амаратсу и правда хотела его дружбы, тогда она могла бы помочь в бою.

Но зачем проверять?

Скол подумал о Каяре и его жадности, о Сверине, о свирепых чудовищах, пробивающих путь в пещеру.

— Раскол с Серебряных островов, — сказала сияющая Амаратсу, и полное имя стало толчком, выдернувшим Скола из раздумий. — Сила? Или дружба?

Вне пещеры драконы Виндероста раздирали когтями скалы и свирепо ударялись о маленький проход, ломая камни, чтобы пробить себе путь. Скол не сводил взгляда с Амаратсу, а драконий рев сотрясал гору, и сомнение холодными крыльями окутывало сердце. Драконица взглянула в сторону шума, затем опять опустила голову, и вскоре Скол уже не видел ничего, кроме ее глаз.

— Ты должен выбрать прямо сейчас.

Глава 52. Дочь восходящего солнца

— Это невозможный выбор! — прокричал Скол. — Ты сказала, что должна узнать мое сердце — но как мне узнать твое?

— Ах, принц Серебряных островов, — тихо сказала Амаратсу. — Король. Хороший вопрос. Никак. Ты можешь только довериться.

Вне пещеры ее Виндеростские кузены огрызались и бились об узкий каменный проход. Скол взъерошился, обернувшись на звуки.

Ласковое касание когтей заставило Скола развернуться обратно.

— Если ты сделаешь себя королем, многие предложат тебе дружбу, и многие предложат тебе силу. Тебе многократно предстоит вставать перед этим выбором, Скол, сын Бальдра. Доверяй. И не доверяй. Сила или дружба. Некоторых этот выбор сводит с ума.

— Я не знаю, стоит ли тебе доверять, — сказал он, хотя ее взгляд говорил о бесконечных мирных снежных днях, проведенных в Солнечном Краю, и безмерной мудрости.

— Тогда выбирай силу, — прошептала драконица. — И тебе нечего будет бояться. Ты станешь сильным, как твой брат-в-полете Кьёрн, о котором ты мне рассказывал; сильным, как Аезир, сильным, как дракон.

Скол попытался сдвинуться с места, но идти было некуда. Он стоял под крылом у драконицы, в ее кольцах. Она вилась перед ним, как змея.

— Твои перья могут вспыхнуть серебром столь же ярким, как и золото в перьях Кьёрна. Вы с братом вместе сможете править двумя странами, как солнце и луна: неустрашимые, неудержимые, берущие все, чего пожелаете. Сыновья королей, братья столь же прекрасные, как первые сыны Тира и Тьёр.

«Но разве не так поступили Каяр и Сверин? Выбрали силу, а не доверие?»

Скол понимал, что это тот же самый вопрос и та же беда, что обрушилась на его отца во время Завоевания, и перед тем же выбором вставал Перр, и Сверин, даже сам Скол и Кьёрн. Но Сверин скатился к бессловесному гневу и страху. Он не завел друзей, он не верил ни Ванирам, ни волкам, никому вне собственного узкого круга Аезиров.

Набираясь сил, Скол сделал глубокий вдох.

— Если Каяр выбрал силу, если сила означает попытку убить тебя, я этого не выберу.

— Поскольку считаешь, что тебе меня не победить?

— Нет, — Скол, ужаснувшись, расправил крылья и окинул ее взглядом, огромную и прекрасную.

Легкий стук, идущий от жемчужины, затих, и почему-то это наполнило Скола ужасом.

— Даже если бы я мог, не стал бы. Ты помогла мне, накормила меня, говорила со мной, назвала мне свое имя. Ты вела себя совсем не как враг.

— Некоторые враги ведут себя именно так.

Вне пещеры драконы завопили от ярости, и обломки скал вновь обвалились с грохотом. Скоро чудовища прорвутся. Скоро они нападут.

И, зная это, Скол принял решение.

— Я выбираю дружбу, — он прямо посмотрел ей в глаза, впиваясь когтями в пол. — Даже если это означает, что я умру. Я умру, доверяя.

— Как подруга Каяра, — пробормотала Амаратсу, поднимая крылья. Свет кристаллов мерцал на перьях и проходил сквозь них, будто солнце, отраженное льдами. — Как твой отец.

— Как умру и я? — прошептал Скол.

Одним росчерком когтя она могла оборвать ему жизнь.

На миг она нависла над ним, змея изо льда, со слепяще-белыми крыльями.

Прекрасная и ужасная смерть.

Ее мягкое радостное мурлыканье сотрясло камни под Сколом.

— О, нет, — выдохнула она. — Нет, Скол с Серебряных островов. Я правильно сделала, что спела для тебя. Ты Летний король, и мы с тобой будем лучшими друзьями. Хоть и ненадолго.

— Ненадолго?

— Я позвала тебя Песней последнего света, — напомнила драконица.

Скол осознал, что ее мягкий голос звучит не как ветер, а как зима, становясь все более усталым и хрупким. Она не была юной и прекрасной. Она была старой и белой, как кость. В ее глазах он увидел те времена, когда ее чешуя сияла цветом весенних бутонов. Летом эти чешуйки переменились в золото лютиков, а затем, осенью — в насыщенно-бурый цвет глинистой почвы; и ее грива в то время пылала красным, будто ягоды рябин.

— Песнь была о тебе, — выдохнул Скол. — Ты умираешь.

— Я родилась весной, — пробормотала она, дернув ушами в сторону яростных криков из туннеля. — Так что весной мне и умирать, если только я не выберу отдать свою жизнь иначе.

— Сразишься с ними? Нет, мы можем сразиться вместе! Я полечу с тобой!

— О, Скол, — драконица коснулась его перьев, и ее когти были нежными, как у грифоницы-матери.

Медленно возобновился стук, будто кто-то скреб когтем по камню. Скол подсознательно испытал облегчение, хотя толком не знал, почему. Он лишь понимал, что звук, идущий из жемчужины — хороший и полон надежды.

— Драконы Солнечного Края живут лишь один цикл сезонов и возвращаются к стихиям. Я в любом случае умру весной. Но если я пожертвую собой, то обрету силу, чтобы защитить тебя и моего…

— Только один цикл сезонов?

Скол уставился на нее, и его осенило невозможным осознанием. Ее мудрость. Ее наивность. Ее кажущаяся старость и странная юность.

— То есть, ты родилась этой весной? Тебе один год? Как это… но ты знаешь про Каяра, про все это…

— Конечно. Это историю, предостерегая, рассказывают всем. Вот почему мы все еще закрыты от мира.

— Но… год? Вы живете всего один год?

Она наклонила голову.

— Нам не требуется жить долго. Мы испытываем радость, любовь, печаль, живем как частицы земли и неба, в них и возвращаемся. Грифоны, птицы и прочие создания, даже наши кузены, живут так долго, снова и снова сталкиваются с бедами, вызовами и горем. Мы несем в себе песни предыдущих жизней, и дух мира рождает нас снова и снова, — она повела головой. — Возможно, если ты будешь учиться быстрее, то и ты умрешь раньше.

Это было совсем не шуткой, но Скол с трудом сдержался от неверящего смеха.

Ей всего лишь год. Так абсурдно.

И все же Скол сам порой чувствовал, что за прошлый год прожил целую жизнь. Возможно, жители Солнечного Края ни в чем больше не нуждались. На Острове Солнца обитали поденки, живущие один день, но такой дракон, как Амаратсу, казалось, должен быть совсем иным. Родилась весной, обрела пару, любила, утратила супруга — и больше ничего в ее жизни не произойдет.

Пещера содрогнулась от рева, и сияющие хлопья лишайника спорхнули вниз, погаснув, как умирающие угольки.

— Скол, — быстро сказала Амаратсу. — Мой друг. Было эгоистично просить твоей дружбы, но мне нужна твоя помощь.

— Что угодно, — выдохнул Скол, прогнав удивление.

Она вернула ему имя, рассказала правду о Красных королях. Стала ему другом.

— Скоро вылупится мой сын. Ты должен спеть ему все песни мира, какие знаешь, — и драконица шевельнулась, открывая гладкую переливающуюся жемчужину, спрятанную в ее кольцах.

Не жемчужину.

Яйцо.

— Я…

— Он будет расти как птица, быстрее, чем ты моргнешь, мой друг. Песни и мудрости Солнечного Края будут в его крови, в отличие от знаний о мире. Он быстро обучится, и я желаю, чтобы его учил ты, а не мои бессловесные кузены. Они хотят украсть его. Или хуже. Теперь моему сыну нужен ты, родственная душа.

— Но я же не буду знать, что делать!

Ее смех прозвучал как звон кристаллов.

— Грей его. Будь собой. Будь ему другом. Помни, что я тебе говорила. Драконы Солнечного Края воспринимают мир по первым услышанным песням, по первым усвоенным знаниям. Я желаю, чтобы он узнал тебя, узнал, что все создания могут стать ему братьями.

— Почему ты принесла его сюда, если ты решила, что твой супруг мертв?

Какое-то время драконица молчала, и ее кольца осторожно смещались вниз, и вниз, пока яйцо не соскользнуло Сколу прямо в лапы. Обе передние лапы Скола легко могли его обхватить.

— Песнь о Летнем короле дала мне надежду на перемены. Мы, жители Солнечного Края, так долго делали одно и то же, снова и снова. Я верю, что, если он узнает мир по-новому, он и посмотрит на все это по-новому. И я принесла его сюда, когда искала супруга, и я слушала ветра, ища в них предзнаменование о первом друге моего сына. Это ты, Скол. Теперь мой сын будет рожденным в зиму, со сложной судьбой. Он будет нуждаться в тебе.

— Сын, — прошептал Скол, и его охватило изумлением. — Брат…

— И отец, — поправила Амаратсу, не понимая, почему Скол произнес эти слова.

Его нутро свело холодом, затем — жаром, от ужаса.

В ответ на голоса стук усилился и стал решительнее. «Мать и отец желали, чтобы я рос среди Аезиров, — ошеломленно подумал Скол, — чтобы прайд мог обрести мир». В некотором смысле Амаратсу желала того же для своего сына.

Скол поднял голову.

— Как его будут звать?

Ее взгляд переполнило облегчение, и в мудрых глубинах ее глаз Скол разглядел обычное материнское волнение.

— Хикару. Если он когда-нибудь отправится домой, в Солнечный Край, он должен будет представиться как сын Амаратсу, Хикару.

«Сын Амаратсу, — подумал Скол. — Драконы отслеживают родословные через матерей».

— Хикару, — прошептал он яйцу. — Я обучу его, — пообещал он, снова обращаясь к Амаратсу. — Я сделаю все, что смогу, клянусь.

— Как и я для тебя. Теперь обещай мне, Скол: чего бы ни случилось, ты не сдвинешься с места.

— Я могу сражаться…

— Сперва они тебя не увидят. Лишь меня. Обещай, — она встала передними лапами на камень и изогнула спину, выпрямляя длинное тело. — Ты не сдвинешься.

— Обещаю…

— Тир, — напела она, и ее голос набирал силу. — Отец. Создатель неба. Тьёр, мать Мидрагура… наделите меня даром, который я призываю своей жертвой.

Скол в удивлении поднял переднюю лапу.

— Амаратсу…

— Всего хорошего, друг мой, — она коснулась носом лба Скола, затем яйца. — Сын мой.

Затем она подняла голову ко входу в туннель и распахнула крылья.

Скол было последовал ее примеру, но яйцо покатилось. Он поймал его, крикнув:

— Подожди! Амаратсу… — но замер, вспомнив об обещании.

Вирмы Виндероста прорвались через разломанный туннель.

Скол не смог сосчитать их в суматохе грязно-темных крыльев, криков и грохота скал. Пещера содрогнулась, и камни повалились вниз. Скол стоял над яйцом дракона, расправив крылья.

«Мировосприятие дракона строится на том, что он слышит прежде всего».

Когда Амаратсу взвилась и ее огромные крылья широко распахнулись, Скол заставил себя вместо боевой стойки склониться над яйцом.

Настойчивый стук возобновился.

— Еще не надо, — сказал Скол. — Не надо пока, — он коснулся яйца клювом, и стук успокоился. — Слушай. Слушай, какая сильная у тебя мама!

Он все выдумывал, он даже не знал, о чем говорит. Он говорил хоть что-то, что могло бы успокоить маленькую жизнь внутри скорлупы.

В горной пещере Виндеростским драконам доставало места, чтобы летать и осторожно кружить. Первое время, на огромной высоте, они казались маленькими. Затем они закружили ниже, стали пикировать, чтобы приглядеться. Амаратсу предостерегла их шипением и резким покачиванием головы. Ответный рык вирмов показался Сколу почти что горьким ядовитым смехом. Он пригнулся ниже, окутывая крыльями яйцо. Амаратсу оказалась вдвое длиннее огромнейшего из вирмов, но с более хрупким телом. Если бы они напали, они бы убили ее.

Они заслонили звездный потолок, и Скол морщился с каждым их ревом, с каждым низким нырком. Пещеру наполнила их вонь. Вонь гниющего мяса, серы и грязи. Старой крови. Ненависти.

Скол прижал яйцо к груди.

Амаратсу вскрикнула. Сперва Скол подумал, что это боевой клич, но затем услышал в ее голосе печаль.

— Братья мои, мои сестры, прошу! Это не вы! Моя кровь не спасет вас. Кровь моего сына не даст вам то, чего вы хотите! У вас есть имена, сила, цели… — но загрохотал рык, и два дракона угрожающе спикировали вниз, оборвав ее мольбы.

Сколу хотелось закричать, позвать ее обратно, но он осознал, что вирмы не напали на него, потому что не понимали, где он. Амаратсу закрывала Скола собой. Он слился с каменным полом и спрятал яйцо под крыльями.

«Это пока, но мы ведь все здесь умрем!» Но он не мог закричать, не мог потревожить яйцо, лежащее у самого его сердца, и не мог привлечь внимание.

— Слушай, — прошептал Скол вместо этого; рык вирмов сотрясал его кости, и он дрожал, в то время как вокруг падали камни, расшатанные суматохой. — Прислушайся к своей маме.

Яйцо было тихим и спокойным, но вместо облегчения Скол взволновался. Амаратсу вновь закричала, и снова ее слова встретил зловещий рык неразумных зверей.

— Превосходно! — и Амаратсу выругалась сквозь оглушительный рев: — Оставайтесь же во тьме! Но вы его не получите.

Ее голос переменился, и ни одно существо в мире не говорило подобным образом. Этот язык напоминал язык волков и вепрей, но глубже, холоднее, древнее. Амаратсу словно бы говорила голосом самой земли, могучим сотрясанием Первых гор и скал, вздымающихся из моря Тьёр.

— Великие Духи земли, примите меня назад, — произнесла она нараспев, и эти слова обрушились, будто лавина.

Рог Мидрагура дрогнул, крошечные камни запрыгали по земле у Сколовых когтей. Голос Амаратсу вновь изменился.

— О земля и камень, — выдохнула она, словно ветер. — Я рождена весной, я ваше дитя и сестра, и я возвращаюсь к вам. По праву рождения я отдаю вам имя свое и голос. Дочь Мийо, Амаратсу!

Вирмы Виндероста спикировали как один.

Амаратсу взвилась, широко распахнув свои крылья. Навстречу ей распахнулись пасти, вытянулись когти, и смертоносные хвосты хлестнули, когда на драконицу набросились вирмы.

Скол съежился, подавляя орлиный вопль, и приготовился к последнему бою.

Вирмы затмили воздух, все заполнили чернота и крики.

Пещерный воздух прорвал странный треск, как будто смещался громадный айсберг.

Амаратсу изогнулась, ее чешуя отразила весь свет, подобно кристаллу, и драконица резко свилась кольцами вокруг Скола и яйца: создавая купол из своего тела и защищая сверху расправленными крыльями.

Скол пригнулся сильнее и зажмурил глаза, прижав уши: он был фатально уверен, что вирмы разорвут ее на части, затем его самого и яйцо.

Рык вирмов сотрясал воздух, странно приглушенный внутри купола из тела Амаратсу.

Затем все замерло.

И стихло.

Скол, слишком испуганный, чтобы пошевелиться, стиснул яйцо под крыльями. Он понятия не имел, что случилось. Он едва смел дышать.

Спустя мгновение он опять услышал глухой озлобленный рык, но теперь он звучал отдаленно, словно бы вирмы вылетели из пещеры в туннели или вовсе покинули гору.

Еще пара вдохов, и звуки не приблизились. Ни единый коготь не коснулся Скола, воздух над ним не шелохнулся. Он медленно поднял голову.

И проронил тихий неверящий крик.

В последние мгновения странный призыв Амаратсу сработал. Скол не сразу понял, о чем она просила у земли и богов. Она все еще обвивалась над Сколом и яйцом, и это укрытие Скол мог обойти по кругу за шесть шагов. Здесь хватило бы места, чтобы проклюнулось яйцо.

Но длинное тело, что лишь несколько мгновений назад было теплым и гибким, теперь полупрозрачно сверкало, твердое и холодное, целиком превращенное в грубый сияющий кристалл.

Земля приняла ее назад.

— Спасибо, — прошептал Скол, цепляясь за свои чувства, чтобы не утратить голоса и рассудка. Погибнув ради него и детеныша, она подарила им безопасность и время.

Вирмы Виндероста яростно вопили снаружи, но тело Амаратсу было нерушимым — единый кристалл, созданный чудом.

Дрожа, Скол вгляделся в мерцающие грани и увидел кружащих темных вирмов, бьющих когтями и рогами по кристаллу. Не отделилось ни чешуйки.

— Ну, — спокойно прошептал он яйцу, чувствуя, как его собственное нутро трепещет, словно листва. — Кажется… сейчас безопаснее.

Вскоре стук возобновился.

— Да, — прошептал Скол. — Все уже хорошо.

«Не все хорошо», — прокричал его рассудок. Амаратсу была мертва, он был в ловушке, а снаружи поджидали драконы. Но Скол не мог вновь поддаться панике. Он не мог снова стать безымянным. В этот раз он не мог подвести.

Он обещал.

«Мировосприятие дракона строится на том, что он слышит прежде всего». Амаратсу позаботилась, чтобы в первые мгновения жизни детеныш не услышал насилия, и доверила его голосу Скола. Он подумал, стоит ли, по традиции, спеть Песню первого света. Или Песню последнего света, чтобы почтить Амаратсу и чтобы драконенок, рожденный в тяжелое время, понял значение смерти.

«Он будет рожденным в зиму», — говорила Амаратсу. Это уже тяжело. Она принесла своего сына сюда, чтобы принести мир. Чтобы помочь своим жестоким кузенам и завершить кошмар Виндероста. И, достигнув всего этого, Скол бы все уладил на Серебряных островах.

Скол и без того считал, что все связано, но оказался еще более прав, чем мог подумать. Осознав это и успокоившись, он понял, что делать.

— Меня зовут Скол, — прошептал он яйцу. — Сын Бальдра. И Рагны, — добавил он, подумав о том, что драконы Солнечного Края ведут родословные от матерей. Стук приостановился, затем возобновился — нетерпеливый, быстрый. — Принц Серебряных островов. И у меня для тебя есть история.

Крошечный полупрозрачный черный коготок пронзил скорлупу.

Сердце Скола захлестнул ни на что не похожий трепет.

— Очень здорово, — прошептал он. — Ты молодец, Хикару.

Коготок исчез. Вместо него возникла ониксовая мордочка с острым клювом на конце, как у птицы. Скол распушился от удовольствия и удобно улегся, не боясь драконов и доверяя Амаратсу. Он расправил крыло, накрывая яйцо и сберегая над ним тепло.

— А вот песня, которую Тир и Тьёр спели миру, когда он был юным, как слеток-грифон. Как грифоница поет детенышу о всем, что он встретит на своем пути, так и они спели миру эту песнь — песнь надежды, страха и любви.

Драконенок замер, затем яростно дернулся, высвобождая мордочку. Скол не мог не замурчать при виде вылупления дракона, спасенного от кошмара кристальными стенами Амаратсу.

Совсем скоро им придется столкнуться с врагами, встретиться со своими судьбами. Скол боялся, что Хикару слишком тяжело проживет короткое время, отпущенное ему в мире. Ему понадобятся друзья — и сила.

Укрытый в кристальной пещере, Скол запел первую песнь в жизни Хикару.

Песнь, от которой будет зависеть, как он воспримет мир.

— Он выше всех, — тихо зазвучал голос Скола.

Отпала жемчужная скорлупка.

— Он зорче всех.

Гладкая черная чешуя сверкала так ярко, что странный свет вырывался из разбитой скорлупы.

— Грозу порвет крылом.

Его искала маленькая слепая мордочка драконенка. Скол наклонил голову. И, пока голос Скола звучал в кристальной пещере, из скорлупы вытянулась лапка и потрогала его клюв.

— Он станет Летним королем,

И грянет песнь о нем.