— Я его выследил, — сообщил Эрцог. — Сам разыщу.

Папа — огромный, серый в полумраке — наклонил голову и прищурил глаза, а Эрцог поежился от холода и побежал от ступенек лестницы вслед за львиным запахом: травянисто-теплым, взрослым, похожим на папин.

Двери в коридоре оказались деревянными — люди решили, что здесь слишком много камня, наверное. Ни одна не открывалась. Львом пахло все сильней, и, наконец, Эрцог пришел по следу в огромную пещеру — точнее, комнату — без двери.

Луи оказался меньше папы, но все равно намного крупнее Эрцога, и уже с мохнатой шеей. Он сидел и рассматривал рисунок на стене, похожий на птичий силуэт и выложенный из мелких камней. Когда Эрцог приблизился, Луи принюхался, а потом пошел навстречу.

Мех на загривке у Эрцога встал дыбом, лапы замерзли. Эрцог прижал уши — правда, сразу повел ими вверх. Нечего тут опасаться. Уже и харзы не страшные, и лесные коты.

Луи наклонил голову, и к носу прислонился чужой холодный нос. А вот коты не хотели знакомиться, поэтому Эрцог их и прогнал.

Все-таки запах Луи гораздо слабей, чем папин. Нет, это не взрослый зверь, хотя у него уже и пробивается грива. С ним даже можно подраться, хотя он и больше.

— Зрачки как прорези, — Луи убрал морду. — Ночной, что ли?

У него, оказывается, мягкий мурлычащий голос: и почему-то грустный.

— Самый ночной в округе, — Эрцог вскинул уши. — Я прогнал кошек и сов, хотя они раньше могли меня съесть, или всем рассказать, что я инрикт. Я от них постоянно прятался, а теперь не прячусь, даже от лисиц не прячусь, — так здорово, что можно про все это рассказать. Маме и папе не расскажешь, они и так знают. — А что ты здесь делаешь, расскажи? А что на стенке?

Луи повел ушами — с черными кончиками, как у папы — и вышел в коридор, а Эрцог выскочил за ним, поймал за хвост, куснул за лапу. Но Луи даже не повернулся, так и уходил вперед.

— Эй, расскажи, что там на стене, — Эрцог легко догнал Луи и пошел с ним рядом. — Почему ты не говоришь? Тебе что, не интересно со мной?

— Мне интересны муравьи, — ответил Луи. — Скажем, бурые враждуют с черными, это любопытно, но я же с ними не разговариваю.

— По-моему, я интересней муравьев.

— Не думаю. У них любопытное устройство общества, у них по шесть лап, они могут объесть ящерицу до костей. Очень интересно, — да он сам интересный, столько всего знает, ничего себе. — В свою очередь, ты всего лишь келарс с полосками, и ты мне не нравишься. Впрочем, понаблюдаю. Признаки львов и келарсов должны были соединиться занятно.

— Эй, знаешь, — Эрцог, обогнав Луи, усмехнулся. — Ящерицу я тоже могу обглодать. А еще две лапы я отращивать не собираюсь.

— Ты и свои четыре толком не отрастил, — Луи еще сильнее отдалился, и Эрцог ускорился.

— Почему я тебе не понравился? Вот ты, например, отличный. Ты можешь столько всего рассказывать.

— Но не собираюсь. Из-за тебя и твоей матери отец оставил мою, ей было тяжело и обидно.

— Почему из-за меня? Я твою маму совсем не чуял.

— Ты говоришь одновременно как лев и келарс, — Луи наконец-то остановился. — Так странно.

— Я здоровский. Таких зверей вообще больше нет, и я хочу тебе понравиться.

— Не будь навязчив, не прикасайся ко мне слишком часто, слушайся меня. Все будет зависеть от твоего поведения.

Ух ты, а ему все-таки интересно.

— Ага, и от твоего тоже. Станешь скучным — вообще с тобой перестану общаться, а в одиночку ты еще больше поскучнеешь, и будешь как эти камни. И я еще вырасту.

Ну чего же здесь такие камни холодные. А еще они все тут в трещинах, будто в них водятся каменные жуки и их поедают. Эрцог начал переминаться с лапы на лапу, чтобы согреться.

— Кто тебе сказал? — Луи повернул голову набок. — Ты таким и останешься.

— Это почему?

— Разве ты видел больших инриктов?

— Никаких не видел. Но львы большие, келарсы тоже.

— Инрикты намного мельче львов и келарсов, — Луи глянул искоса, с хитринкой. — Всегда будешь мелким, сам убедишься.

— Я возьму и прочитаю в книжках, какими были инрикты, — и Эрцог потерся мордой о камни, чтобы оставить на них свой запах. Замок — личная территория папы, тут можно обо все тереться.

Ну почему же люди сделали камни такими гладкими и одинаковыми, эй? Камни должны быть разными. Как люди вообще их так изменили?

— Надо же, ты умеешь читать? Даже бывал в библиотеке?

— Нет, только в актарии. Читать пока не умею, но я научусь. И победить тебя тоже смогу.

Луи прикрыл глаза и сам потерся о замковые камни.

— Может, еще и территорию у меня отнимешь, — промурлыкал он.

— Точно! Отниму. А где твоя территория?

— На той стене.

— Ты ящерица?

— Только не надо меня обгладывать. А то инрикты ведь злые, жестокие, мне уже страшно.

— Ну а правда, что там за картина? — спросил Эрцог, укусив Луи за заднюю лапу.

— Ориента. Вернее, карта всей Ориенты. Она будет моей территорией, раз так заведено.

— Отлично, — Эрцог побежал обратно к пещере с птицей, точнее, с картой. — Значит, будет и моей. Я же тоже Фернейл. Сейчас изучу, сколько всего мне надо у тебя отнять.

— Уши отниму, — спокойно сказал Луи.

— Твои плохо слышат? — Эрцог улыбнулся.

Луи попробовал зацепить лапой, а Эрцог сразу отскочил и цапнул в ответ. Правда, только воздух. Но сумел увернуться, а значит, немного победил.

Ненастоящие желтые солнца светили не очень ярко, а все равно из-за их света прижимались уши и вибриссы отгибались к щекам. Эрцог посмотрел на книги и нашел взглядом самую темную — вот бы в нее уткнуться.

Зато здесь тепло, а еще кругом столько самых разных и здоровских запахов: и людей, и дерева, и старой кожи, и бумаги! До многих книг не дотянешься, но и сейчас их можно изучить — чуются запахи даже тех, что на высоких полках. Они то горчат, то будто забивают нос пылью, а есть книга, которая пахнет сухо и хрустко — и кажется, если ее достанешь, она треснет под подушечками лапы, как осенний листок. Человеческие солнца можно тоже представлять себе желтыми листьями. Тогда они не пугают.

Служащий хмуро глянул на Эрцога и покачал головой. Люди так интересно выглядят и пахнут, и их ненастоящие шкуры из ткани — тоже. Жалко, что этому человеку не получилось понравиться. Но папа обещал сводить к старому человеку, с которым удастся поиграть. Он здоровский, еще и зверям помогает, лечит.

— Дай мне эту, — попросил Луи. Он говорил так же ворчаще-мягко, но не совсем львиными словами, а чуть похожими на человеческие: это измененная речь, и папа к ней приучал. Потом Луи показал на полку лапой. Служащий кивнул и снял оттуда большую книгу.

— Следить не надо, я знаю, как с ними обращаться, — добавил Луи, когда человек положил открытую книгу на картонку. Служащий все-таки далеко не ушел, а Эрцог лег перед картонкой рядом с Луи.

Пол холодный, как в старом замке. Все-таки на улице уже шел снег. И листьев давно не осталось, даже желтых. Зато есть желтый свет. Слишком много света, и кажется, он тяжелый, придавливает к полу: а в горле появляется комок, и хочется спрятаться, защититься.

Эрцог прислонился к лопатке и боку Луи, а он положил лапу на книгу и слегка оскалился:

— Отодвинься.

Ага, не прикасаться слишком часто. Сегодня же совсем не прикасался, а он теплый, мягкий. Все-таки пришлось отодвинуться, а Луи потом и сам чуть отстранился.

Зато он показал библиотеку, и буквы тоже покажет. Уже показывал на вывесках, а здесь, в книге, они другие, все мелкие и черные, как муравьи. Цвета ночи — и маминой шерсти. Отлично.

Мама Луи умерла. Но ведь ничуть в этом не виноват, и мама тоже. Все умирают, потом появляется что-то новое. Так же всегда случается. Как с листьями.

Луи шевельнул ухом и коснулся когтем одной из букв.

— Это «р», — назвал он. — Самая простая, в измененной речи тоже. Вот это она же.

Странно, она вся круглая, а звук резкий, как рычание.

— Я думал, вот это она, — Эрцог ткнул когтем — осторожно, как и Луи — в букву с острыми очертаниями. Позади забормотал человек.

— Нет, это «л».

Все такие разные. Так здорово.

— «Л» звучит мягко, а рисуется остро. А «р» — наоборот. Почему твое имя не похоже на другие кошачьи? У папы рычащее, у меня тоже, у мамы шипящее.

— А у меня какое-то мурлыканье, — добавил Луи и подогнул под себя лапы. — Не знаю, я его не выбирал. Однако «л» вправду рисуется… остро. Любопытно.

— «Л» — это что, скрытое рычание?

— Лучше ищи эти буквы на странице, — правда, взгляд Луи, спокойный, как какие-то камни, стал любопытнее. — Что же. Возможно.

Буквы, конечно, совсем разные, такое легко учить, но отличия пока еще не запомнил и скоро все перепутал. Еще и бумага была очень светлой, глаза от этого постоянно щурились, а загривок холодел и дыбился.

— Очень светло и ярко. Где спрятаться?

— Можем пойти в читальный зал, там включают лишь настольные лампы, — сказал Луи. — Там темнее.

— Ух ты, — Эрцог от радости вскочил. — В самый темный угол?

— Все-таки под лампу. Мне нужен свет, у меня не такие глаза, — он присмотрелся внимательней. — Занятный ты, все же. Впрочем, если слишком неудобно…

Он попросил, чтобы книгу унесли в читальный зал: а там и правда оказалось темнее. Эрцог лег вместе с Луи у стола, и служащий поставил на него лампу. А потом, когда рядом на картон положили книгу, Луи накрыл Эрцога лапой и затенил часть страницы.

А здорово! В тени буквы видно отчетливо. А еще тепло, и лапа защищает, уши больше не пригибаются, даже запахи стали чище. Эрцог подогнул под себя лапы и замурлыкал.

— Не мурлычь. Не мешай.

— Не будь скучным, — отозвался Эрцог.

Луи осторожно провел когтем под одним из слов.

— Прочитай.

— Конт… — сложное какое-то. — Контр…атака. Ты издеваешься?

Эрцог поднял голову, а Луи прищурил глаза, даже в полумраке желтые, как две лампочки.

— Неправильно. Там не написано: «Ты издеваешься».

— Не написано, но я это и не читал.

— Я тебя просил только читать.

Эрцог шутливо-недовольно фыркнул, а потом подлез ему под теплую лапу.

— А здесь что? — добавил Луи.

— Сооб… и какая-то еще буква.

— Там не написано: «Какая-то еще буква», — мягко произнес Луи. — Ладно, это «щ». «Сообщение». Как будто шипишь, но звонко.

— Ага. Сообщение, — ух ты, даже получается говорить измененно. — Пере…дали сообщение, чтобы при… прислали поддержку.

— Занятно. Так быстро учишься.

От дальних столов читального зала послышался голос детеныша человека:

— Да я сам все это выучил, хоть мы и не проходили еще.

Эрцог повернулся к людям. За столом, откуда шел голос, сидели трое.

— Ну и когда впервые применили аалсоты в бою? — спросил тот, кто постарше, кудрявый, светловолосый. Лица детенышей сильно засвечивала желтая лампа.

— Третьего кадала шестьсот шестнадцатого года против войск Легонии, — отозвался первый. — А ты зубри учебник. У меня память — во, — и он повернулся к третьему. — Сейл, а ты не зубри, там аалсоты внутри нарисованы. Еще перепугаешься.

— Это фотографии, Одвин, — поправил старший из ребят.

— Подумаешь, машины летающие, — усмехнулся Сейл.

— Но выглядят правда же… не очень, — добавил старший. — От таких и не скроешься, летают быстро. От танка хоть можно попытаться сбежать.

— Чего они их в учебнике-то разместили, погань эту, — Одвин фыркнул.

Луи насторожил уши, затем быстро глянул на Эрцога и моргнул — попросил подождать. Подойдя к людям, он опустил голову и поставил лапу на лапу: подал знак инариса.

— Впервые вижу этот учебник. В нем что, есть изображения аалсот? — поинтересовался Луи. — Лучших изобретений в мире? Покажите.

Люди переглянулись.

— Да покаж ему, Жер, — сказал Одвин. — Че он, съест твой учебник, что ли? Если и съест, ты и без учебника на исторический поступишь.

Жер пожал плечами и, развернув книгу, показал Луи. Как они только видят отчетливо при таком свете, все же расплывается и смазывается?

— Как здорово, — промурлыкал Луи. — Интересно. Покажи еще обложку, я запомню. Так ты хочешь изучать историю?

— Да, нравится, — Жер закрыл книгу и опять протянул Луи, а тот обнюхал обложку, осмотрел и потерся о нее щекой. Вот бы тоже туда подойти. Но а вдруг прогонят? Уже есть Луи, и есть книжка, не надо себе портить настроение.

Луи вернулся, лег рядом, прижал Эрцога лапой, прикусил за ухо и пролистал книжку дальше. Эй, но вообще-то не дочитал.

— А что там было дальше? Прислали эту, ну, помощь? Поддержку?

— Прочитай вот здесь. Что за слово?

Эрцог задел страницы носом, приподнял одну из них, а лапа Луи вдруг стала тяжелее.

— Там все слишком простое, здесь более сложные слова.

— Дай дочитать, — возразил Эрцог и недовольно фыркнул. — Пропускать не интересно.

Лапа давила, и впервые из-под нее захотелось выскользнуть. Пришлось прочитать те слова, на которые указывал коготь Луи. А то, что он не дал закончить, надо найти в следующий раз.

— Если хочешь, перебирайся в мою пещеру, — предложил папа.

Эрцог еще раз откусил от рыбы, а потом принюхался и присмотрелся. На ветке, над головой, виднелись чуть заметные отметины когтей. Когда возвращался в укрытие, совсем никаких царапин там не было, а ведь в пещере пробыл чуть-чуть. Эрцог выпустил когти. Больше нельзя бояться сов и от них прятаться.

— Какая разница? — мама легла рядом с папой на серую ночную траву у входа в укрытие. Травы уже стало чуть больше, хотя и холодно. — Все равно ты будешь уходить.

— Ты знала, что львы — одиночки.

— Из-за тебя я стала одиночкой, а ты из-за меня не можешь стать чуть общительней? Ну чуть совсем?

Она вытянулась, потерлась мордой о гриву папы, а он пригладил языком черную шерсть на мамином загривке.

— Я не могу постоянно оставаться в Кейноре, не то что в пещере.

— Даже когда ты свободный, ты лучше уйдешь куда-то далеко, а к нам не пойдешь.

— Я слишком много общаюсь со зверями, мне не удается побыть в одиночестве.

— Ну и побудь, — мама фыркнула с раздражением и вскочила. — Почему здесь лежишь? Уходи.

На вид почти злая, но по голосу — нет, и даже чуть смешно, когда она так себя ведет. Потому что не обижается по-настоящему. Папа прищурился, а потом подошел к Эрцогу и лапой потрогал рыбу. Эрцог недовольно заворчал и утащил ее подальше.

— Когда ты вырастешь, ты этим не наешься. Я думал поучить тебя спокойно есть мясо.

Опять хотел мешать хищничать. Эрцог взъерошился.

— Когда котята начинают его есть, они все злятся, — мама говорила по-забавному сердито. — Им интересно ощущать свою хищность. Больше за ними наблюдай и поймешь. Не мучай котенка, оставь в покое. Он хищник.

— И один из моих наследников.

— Если так нужны наследники, найди еще львицу, — мамин хвост ударил по пыльной земле. — Ну зачем ты его признал Фернейлом? — и мама заговорила мягче. — Оставь в покое.

Она подступила к папе и замурлыкала, когда он боднул ее в бок.

— Не злись, — добавила мама. — Не уходи. А те грифоны, которые сказали, что он Фернейл, сами же попросили Фернейлом его не признавать. Зачем он Фернейл? Передумай.

И смешно вздернула уши.

У нее морда маленькая, если сравнивать с папиной, и черная, и на ней видно очень черные пятна, если светит луна, как сейчас. У папы морда огромная, светлая и полосатая. Скоро тоже такая будет. Уже почти такая же.

— Эй, но это же здорово, и я на папу похож, — заметил Эрцог.

— Ему надо новое имя рода, как инрикту, — добавила мама. Ни в коем случае, это скучно и злит. — А еще у него глаза не Фернейлов. Зеленые.

Она прошла мимо папы, задела его боком, потом прошла обратно и опять потерлась, а папа прикрыл глаза.

— Не хочу неизвестное имя рода, — сказал Эрцог.

— Нельзя было еще сильней его обособить от остальных, — поддержал папа.

— Тогда ему нужно мое имя рода, — мама насторожила уши. — Или ты слишком гордый для этого, да?

— Он и сам не прочь стать тирниском.

— Конечно, — Эрцог вздернул уши. — Это же здорово, такая ответственность. Я уже территорию здорово защищаю, — и зашипел на куницу, что хотела забраться на дерево. Куница сразу же умчалась.

— И он все-таки младший из котят, — дополнил папа.

— Запасной вариант, — мама отстранилась от него и показала клыки. — Ты сам — младший из нескольких котят Денгара, а Луи, не считая тебя — последний Фернейл. Фернейлы вымирают неизвестно почему, и Эрцог под угрозой. Ты тоже под угрозой, и это твое дело, но Эрцог — это мой котенок. Моя стая.

А почему она такая серьезная? Это она так по-новому шутит?

— Он и мой котенок. Он похож на меня больше, чем Луи. Эрцог бы это сам заметил и оскорбился бы, если бы его не признали Фернейлом.

— Вот именно! — Эрцог посмотрел на папу, подняв уши.

Папа же не вымер. И папа же здорово правит, почему тоже так не получится?

— А он знает, что станет не правителем, а слугой людей? — мама оскалилась и ударила хвостом. — Не допущу, чтобы люди использовали моего котенка.

— Успокойся, — сказал папа. — Говоришь как призыватели.

Мама зарычала, и ее морда стала какой-то незнакомой от злости. Эрцог отпрыгнул. А мамин хвост заметался из стороны в сторону, и еще она выпустила когти.

— Эй, пап, — позвал Эрцог. — Она не призывательница. Я за ней шпионю и точно знаю.

— Сравнил теперь с убийцами, — прорычала мама. — Отлично. Уходи уже.

Она ушла в пещеру, а Эрцог — за ней.

— Ты что, наступила на пчелу? А что, уже пчелы проснулись? — Эрцог забегал вокруг маминых лап и стал о них стукаться. — Но я бы увидел, я все замечаю. Не было пчелы. А значит, нельзя тебе злиться. Будешь злиться — пятна откушу.

Мама насмешливо фыркнула. Потом прижала лапой и обкусила Эрцогу усы, и теперь показалось, что пещера расширилась. Мама считает, что это напугает и не получится далеко убежать, но ничуть это не страшно, тем более если убегать с Луи.

Запах папы еще оставался поблизости, но сам он в пещеру не входил.

— Злое ночное существо, — сказал папа. — Я тебя жду, как успокоишься.

— Не хочу, — мама накрыла морду лапой. — Иди дальше собирай коллекцию блох со всех концов Ориенты.

Она опять говорила и сердито, и шутливо.

— Я с тобой поделюсь, — раздался ответ снаружи. Мама встряхнулась.

А вдруг правда удастся после папы стать тирниском? Правда, это если только Луи умрет. Но он же друг, и он уже почти привык. Ничего он не умрет, и пускай мама вообще не беспокоится.

— Слушай, а это что? — Эрцог задел лапой ветки, которые сегодня принесла мама. На нескольких ветках форма листьев как у плюща, но они как будто сильней разорваны. — Это что за плющ?

— Красный горный, — мама лизнула в морду. — Его так назвали люди, для них он красный. Изучай. Я тебя никому не отдам. Ладно, ты убегай, ты шустрый, но ты не сильно надолго убегай, хорошо? Эр?

— Угу.

Эрцог поддел лапой еще одну ветку, без листьев — и это оказался лимонник. Узнал по форме ветки. От коры чуть пахло муфлонами, белоногами, горными козами, а еще мелкими птицами-хвойницами. Узоры коры напоминали буквы — чаще «л», но иногда встречалась и «о». Эрцог изучил ветку от основания до кончиков сучьев, представляя, как она росла, сколько на нее наступало животных, как дул ветер и как рядом катились камни. Вот бы еще были листья. По ним можно узнать, чем болело растение.

— Лимонник высоко с гор, — Эрцог поднял уши. — Здорово!

Луи оскалился, когда Эрцог подлез под его лапу. Эй, но ведь две ночи не виделись. Эрцог взглянул на строчки — ух ты, Луи читает про Хинсен, Моллитан и Ламейну.

Луи убрал лапу с Эрцога, а Эрцог опять под нее подлез — так же теплей, и библиотечного света меньше.

— Не навязывайся. Я предупреждал.

— Эй, но мы давно не виделись. Еще тут холодно и светло. А я к тебе привык.

Лапа Луи ударила по морде. Эрцог отшатнулся, невольно мяукнув.

В библиотеке тепло, и уже вообще-то весна, но все равно лапы стали какими-то холодными. Как каменными. От обиды стало пусто и грустно, хвост заметался.

— Теперь подходи, Эри, — сказал Луи. — Сам не лезь. Я снова тебя ударю.

— Ага, понял, — ну вот, согласился же. Грусть ушла. Потом сразу стало теплей, когда Эрцог лег вплотную к Луи и под лапу.

Луи перевернул страницы носом. И потом он еще переворачивал.

Оказывается, моллитанцы — народ Империи. Он отделился, когда Империя ослабела и звери стали часто нападать на людей. Моллитанцы не хотели отделяться, просто они потерялись от сородичей. Другие люди Империи больше не могли чинить моллитанцам горные дороги. И отправлять им повозки со всякими нужностями тоже больше не могли.

Когда приплыли легонийцы, не все они пошли на запад, в Кейнор. Некоторые ушли изучать восток. Основали там льеты Ламейну и Хинсен. А с другими легонийцами встретились через целых шестьдесят… шестьдесят восемь лет, ага.

За это время ламейнцы и хинсенцы отняли у моллитанцев немного Долины. Хинсенцы еще и вытеснили моллитанцев с внедолинных земель. Зачем полезли на чужую территорию? Не зря моллитанцы с ними потом сражались.

Пока читал, почувствовал, как щекотно приглаживается мех на загривке, лопатках и между ушами. Запахло мокрой шерстью. Эрцог не достал до уха Луи, тогда лизнул в подбородок. Луи отдернул морду, потом сжал ухо до боли, и пришлось зарычать, чтобы он отпустил.

— Ты не с матерью, — он огрызнулся. — Я не чищу твой мех, а показываю главенство.

Эрцог недовольно фыркнул. Ага, о таком рассказывали.

— Представляешь, моллитанцы нападали и на Хинсен, и на Ламейну, — поделился Эрцог. — А сейчас они живут мирно?

— Единство теперь крепче. Стало бы еще крепче, если бы у Легонии появились аалсоты.

— А покажи аалсоты.

— Ты их разве не подсматривал, когда я читал?

— Еще покажи. А я тебе еще расскажу про Хинсен и Ламейну. Да, ты читал, но интереснее же, когда тебе рассказывают. А как в Долине следить за порядком? Там же все ядовитое, и там трудно обычным зверям. И даже людям.

— Не волнуйся, что-нибудь придумаю.

— Или придумаем?

— Правитель бывает только один.

— Бывает и два правителя, — рассказал Эрцог, подкидывая и кусая зеленый грабовый листок.

Луи шел рядом и щурился на солнце — скоро его закроет облаками, и будет здорово. В ушах закладывает из-за близкого дождя. Похолодает, зато удастся потом поиграть с водой в лужах.

— Кстати, я еще и подрос сильней, так что ты здесь тоже обманывал.

— Где же было два правителя?

— Во Флоренте. Они начали править в пятьсот шестьдесят четвертом. В книге написано, что они были братьями, а что такое братья? — Эрцог перепрыгнул большую ветку, а потом упал на бок и закогтил ее задними лапами.

— Мифические чудовища, придуманные людьми, — сказал, уходя, Луи.

— Эй, но они жили на самом деле, с ними даже встречался король Раммел, — Эрцог вскочил, отряхнулся и побежал вдогонку. — А интересно, можно как-то стать братьями? Если мы ими станем, мы сможем править вместе, как во Флоренте?

— Мы можем владеть одной территорией только как моллитанцы, ламейнцы и хинсенцы владели ею в древности. То есть, я буду тебя оттуда прогонять.

— Но они сейчас мирно живут, вообще-то.

— В любом случае, мы не во Флоренте и у нас нет ненужных человеческих обозначений. Любопытный муравейник. Мне нравятся эти существа, за ними можно долго наблюдать.

Эрцог обогнул муравейник и задел лапой крупного черного муравья. Он тащил листок мароты, вытянутый, гладкий, с острым кончиком. А здесь рядом нет кустов мароты, только малина, остролист и котолапник.

— Этот муравей очень далеко уползал для муравья и принес листок мароты, смотри, — Эрцог осторожно поставил рядом с муравьем лапу. — У граба есть зазубренности, а у мароты нет. И он поменьше грабовского.

— Такая наблюдательность, — Луи наклонил голову. — Вправду отчасти занятный.

Эрцог огляделся.

— А вон та листвица — самка. У нее не все перья на крыльях с желтым, а у самцов — все.

— Ты смог бы ее поймать? Хотя ты теряешь рассудок от мяса.

— Ничего я не теряю. Я просто злюсь от мяса. Потому что буду очень хорошим охотником.

— Но ты чаще всего ешь рыбу.

— Ну да, форель, наеток. Сегодня ловил форель, я ее здорово ловлю.

— Инриктам нельзя есть форель, — Луи ударил лапой по луже и выцепил когтями пару хвоинок. — От этого у вас отпадают когти.

Он что-то поддел на земле — а правда, коготь. Меньше, чем коготь Луи. Это как же? Эрцог быстро глянул на свои передние лапы и выпустил когти. Все на месте. А на задних? Тоже.

Луи смотрел по-прежнему серьезно.

— Это просто отпала оболочка от когтя, — догадался Эрцог. — Я тебе сразу не поверил.

Добрались до огромного вяза, и Луи встал перед ним на задние лапы, а передние положил на ствол. Почему-то это дерево ему очень нравится. У вяза на основаниях самых больших веток есть царапины, заметил еще в прошлый раз. Надо исследовать поближе.

Эрцог прыгнул на ствол, и тут же ударило в бок, лапы сорвались, перед глазами мелькнула кора. Упал на землю, а Луи прижал. Горло сдавило его лапой, воздух стал горячим, душным, потом его совсем не удалось вдохнуть. Зачем? Что это? Зарычать не получилось, Эрцог попытался забарахтаться, оттолкнуть. Никак. Сделалось страшно. Не понравился ему. Он же не… Не убьет?

Луи отошел, и воздух, хлынув в горло, как будто оцарапал на вдохе. Луи просто дрался, но зачем так сильно? Как враг.

Никакой он не враг. Глупости. Просто крупнее и сильнее.

— Так бы и сказал сразу, что туда нельзя, — огрызнулся Эрцог, вскочив. — Ты рассчитывай силы. Нечестно дерешься. Все еще злишься из-за своей мамы?

— Да.

— А что это за дерево такое?

Луи повернулся к Эрцогу, внимательно присмотрелся. Потом опять повалил, перевернул на спину. Было уже не страшно, но все равно неприятно, и Эрцог оскалился, пихнул лапами. Одну из них Луи притиснул к земле, и так, что у Эрцога вырвалось ворчание. Потом Луи толкнул лапой под ребра, дважды, и второй раз — слишком сильно. Пришлось зашипеть. Эрцог попробовал и укусить, но не дотянулся, а Луи отошел и презрительно фыркнул.

— Верно догадался. Ты не выносливый, избалованный: впрочем, я проверю еще, — с чего это он взял?

— Ты просто сильнее, — огрызнулся Эрцог. — А дерусь я отлично. Больше не смей так. Нечестно.

— Что ты мне сделаешь, недоразумение, — Луи потянулся. — Ты когда-нибудь делал ловушки для рыб?

— Зачем? Рыб можно просто пастью поймать, — ну чего он так относится. Появилась злость, и из-за нее взъерошился загривок. — И никакой я не…

— Ловушки делала Лиери, и это — дерево Лиери. Все-таки я до сих пор к тебе не привык, хотя ты отчасти своеобразен, Эри. Пожалуй, в той же мере, как те муравьи. У них интересное подобие общества и разума, у тебя — наблюдательность.

Он сегодня злит. Но, если он уйдет, станет одиноко. И он, правда, столько всего знает: про тех же муравьев.

— А я все равно с тобой буду общаться. Мне без тебя скучно.

— Я не против, чтобы ты со мной ходил, ведь я продолжу наблюдать за тобой. К муравьям я тоже не привыкаю, и они не нравятся мне как личности, но нравятся как объекты. С тобой примерно то же.

— Зачем учишь, если не нравлюсь?

— Таким образом я тебя исследую.

Подумаешь. Привыкнет еще. Знакомы с ним меньше года, а Лиери он знал много лет. Конечно, вначале и она ему не нравилась.

Когда капли дождя ударили в нос, Луи забрался в небольшую скальную пещеру — он там теперь поселился один, хотя и не до конца повзрослел. Эрцог заскочил следом за Луи — все-таки не хочется мокнуть, как бы он себя ни вел.

Из леса веяло холодом, ветер забросил в укрытие капли, закатил шишку — точно она тоже замерзла и сама забежала. Луи лег, и Эрцог прижался к пушистому боку. Луи поднял лапу.

Уши прижались, встопорщился мех на загривке. Вырвалось шипение. Что теперь, каждый раз из-за Луи придется пугаться? Вот уж нет. Он не страшнее лесных котов. И ничего он не навредит. Хотя и казалось, что придушит: или своим весом вывихнет лапу.

— Эй, вообще-то холодно. Возразишь — убегу. И потеряюсь.

Лапа медленно опустилась.

— Грязный и мокрый объект изучать неинтересно. Еще запачкаю лапы.

— Я всегда интересный. Но и правда лучше не мокнуть. А рассказать еще про Кейнор?

— Умолкни, — Луи положил одну переднюю лапу на другую — знак подозрительности и замкнутости, если больше нет других жестов. Но, если ничего не рассказывать, все равно об Луи можно согреться. — И спи, ты же днем вообще-то спишь.

6 лет спустя, 678 г., 2 нерии, Луи

— Вставай, мертвечина, — Луи толкнул пятнисто-полосатое недоразумение в бок. Эрцог резко поднял голову и оскалился.

— Я не выспался, — сказал он, щурясь. Даже в тени деревьев ему слишком светло. Избалованный, все же. — И сейчас день, вообще-то.

— Именно. Тепло и солнечно, еще испортишься, а я все-таки берегу нюх. К тому же мертвым не надо спать.

— Мертвые только спят, — Эрцог поморщился и потер морду лапой. — Уйди отсюда.

Последнюю фразу он сказал на келарсьем, и от перехода между языками словно царапнуло внутри черепа. Луи поморщился.

— Мертвые тирниски вдобавок кормят подданных. Тебя скормить лисицам или нимлингам?

— Себя им скорми.

— Я знаю более одного способа помочь зверям.

Скоро Эрцог исчез в зарослях: впрочем, его запах не слишком отдалился. Недомерок опасается уходить далеко, теперь ведь убийство инрикта не посчитают серьезным преступлением. Впрочем, опасных зверей поблизости нет, людей тоже.

Эрцог быстро возвратился, волоча за шею убитого олененка, и не задержался рядом с Луи. Направившись за Эрцогом, Луи добрался до медвежьей берлоги, провала среди ольховых зарослей. В начале осени медведи еще не возвращаются к своим укрытиям, подходящий выбор. Однако все же в этот раз Эрцогу не следует прятаться.

— Чтобы остановить тебя, мне надо знать, насколько ты теряешь рассудок от еды, — Луи остановился, поводя в стороны кончиком хвоста.

— Хочешь знать — спускайся за мной, — усмехнулся Эрцог, ползком пробираясь вглубь укрытия.

— Мне не хочется марать из-за тебя мех.

— Ты даже не попытаешься меня отсюда вытащить, значит, — шипящий голос Эрцога стал более насмешливым и приглушенным землей. — Ты в общем-то и не смог бы. А с самоконтролем я и без тебя вообще-то справляюсь.

Луи лег у входа, пахнущего почвой и прелыми листьями, и сложил перед собой лапы. В глубине послышался треск шкуры, затем хруст костей, и все это смешалось с бессвязным рычанием. Зверь не ел — разрывал, кромсал, огрызался, бил лапами. Его запах, смешанный с запахом крови, скоро приблизился — как и рассчитывал.

Отступив, Луи выпустил когти и пригнулся.

Эрцог вырвался из логова, и Луи блокировал его удар. Сшиб Эрцога, но не успел прижать, он вскочил — никакого рассудка в глазах, отогнутые вибриссы и уши. Кровавые пятна на морде, тяжелое дыхание, бессмысленный рык. Резкие, необдуманные движения. Мощные — но без разума, без расчета. Легко отбиваться.

Впрочем, ему удалось опрокинуть, но Луи быстро его оттолкнул, затем повалил самого, сгреб лапами, и на этот раз сопернику не удалось встать. Луи ударил его по щекам, укусил за морду, снова хлестнул по щеке, и глаза Эрцога лишь тогда приобрели осмысленность.

— Не мешай, — зашипел он раздраженно. — Уйди.

— Все-таки любой дуб совершеннее инрикта. У него с возрастом вырастает крона, однако у инрикта с возрастом не вырастает мозг. Ты даже на людей мог наброситься тогда, в Манскоре. Не отрицай очевидное, ты справляешься с самоконтролем даже хуже, чем с управлением Ориентой.

Эрцог попытался высвободиться — впрочем, надолго его не хватило. Затем неохотно пробормотал:

— Ладно, я согласен, чтобы ты мне помогал с ним, в общем.

Все-таки у него есть соображение. Луи отступил, позволяя Эрцогу подняться, и произнес:

— В зависимом положении ты становишься умнее. Должно быть, скоро подчинишься.

Эрцог повел ушами назад и немного в стороны, поднял лапу, и его морда сделалась брезгливой. Потом он отряхнулся от хвои, набившейся в мех.

— Мне и батахоры помогали, но это не значит, что я от них зависел.

У них ведь никакого разума. Придумывает, разумеется.

— Все-таки детенышем ты был занятнее, даже умнее. Я скучал недавно по тебе мелкому. В то время ты чувствовал иерархию, был покорен.

— У тебя проблемы с памятью, — проворчал Эрцог и фыркнул.

Чтобы он не чуял, Луи отошел подальше от логова: все-таки Эрцогу стоит набраться сил, иначе соперничать не интересно.

До смерти Регона ему хватало одной пощечины, чтобы прийти в себя.

Большой зверь с пластинами на шкуре привстал на задние лапы, повел подвижными мягкими ушами и заревел. Рык, смешанный с хрипом, напомнил перекатывание камней. Эрцог повторил голос зангу, притом довольно точно. Зангу мотнул удлиненной головой, отступил, оскалив клыки, и скрылся между деревьев.

— У него интересный голос, и он сам ни на кого не похож. Интересно, хищник, а для чего-то с защитой. Я таких еще не видел.

— Стало быть, рядом с Манскором их истребили.

— А, ты их чуял, значит? — Эрцог вскинул уши, взглянув на Луи, и Луи утвердительно моргнул. Эрцог заворчал и отвернулся. — А, ладно. Сам разберусь.

Он подкинул лапой еловую ветку.

— В общем, я по тебе тоже скучал, — добавил Эрцог. — По тому, как ты меня учил в детстве. Правда, уже в то время ты старался меня подавить.

— Ты моложе, менее опытен. Закономерно, что ты должен был во всем мне подчиняться. И тогда, и сейчас.

— И дело было не только в том, что Алнир бросил твою мать из-за моей. Ты просто уже в детстве хотел власти, а я хотел с тобой дружить. Не волнуйся, давно не хочу, — он прищурил глаза и презрительно фыркнул. — Ты потом используешь меня как средство выжить в Моллитане, а я пока что использую тебя, все по-честному. Знаешь, я думал, испытательный срок тебя как-то изменит.

Что же, добиваться уважения от наглого существа куда занятнее, чем от изначально покорного.

Эрцог, повернувшись в сторону, где исчез зангу, нетерпеливо дернул усами и принюхался.

— Ладно, использовать так использовать, — нарочито гордо произнес он. — Что за зверь?

— Гигантский жук.

Эрцог фыркнул в ответ: по-келарсьи, с неясной раздражающей интонацией.

Дорога рассекала алхейр на две равные части. Кругом кололи воздух низкие травы, иссушенные солнцем, присыпанные пылью, и ветер откусывал листья у корявых кустарников. Лисицы, зайцы, вальны и лохматые косули быстро убегали с пути, подвывали и прятались желтые алхейрские шакалы. Недомерок щурился на вечернее солнце, тер морду лапой и шел в стороне от Луи.

Автозаправочная станция казалась единственным деревом в округе: зеленая крыша напоминала плоскую крону, а столбы тянулись к ней, как тонкие стволы. Доносился запах бензина, немного — выхлопных газов, менее отчетливо ощущался людской. С теневой стороны заправки у стены лежали пакеты с углем. Здесь еще должно было продаваться вкусное, но из относительно съедобного Луи почуял лишь горькую травяную настойку. Слышалось бормотание приемника, но по радио шли не новости, всего лишь какие-то песни.

Вряд ли люди, что здесь работают, сразу наставят оружие. В любом случае, недомерку стоит держаться настороже.

Луи ускорил шаг, приближаясь к станции. Эрцог, напротив, замедлился.

— Где тебя носило? — спросил один из работников заправки, когда Луи, остановившись поодаль, применил знак инариса. — А дохлятину эту для чего привел?

Эрцог сел и принялся нервно вылизывать лапы, искоса глядя на людей. Впрочем, ружей у них не было.

— Клиентов всех отвадишь, — добавил человек.

— Я их и так не чую, — Луи повернулся к пустой дороге, от которой яснее пахло зайцами и косулями, чем автомобилями. Но все же автомобили сюда приезжают, и рано или поздно удастся этим воспользоваться. — Что сказали легонийцы о побеге Эрцога?

— А что скажут? Требуют, чтобы вон ту тварь им выдали, но они от нас даже блох собачьих не получат, так что пусть он за шкуру не дрожит. Мьенель запретил ловить инрикта. Слышал же?

— Нет, — стало быть, мнение Талис для Мьенеля весьма важно. При последней встрече Талис сказала, что ее люди все поняли, но в это не верилось. — Как Мьенель объяснил это легонийцам?

— Эрцогу засчитали помощь Талис, для тирнисков такое немыслимо, по себе вон знаешь. А вдобавок наша лаохори сказала, что он ей нужен. Самое главное — что у нас лаохори есть. Для чего ей какая-то тварь — дело десятое. Про какие-то вон заповедники говорят. Все, выяснил? Вот и иди.

— Та еще лаохори, — послышался голос еще одного работника. — Нормального Кейнора не признают, а тут…

— А ну закрой рот, — огрызнулся первый.

Да, удивительно, что у них в самом деле есть лаохори. От которой идет мощь, несмотря на израненность. Чьи глаза, пожалуй, вызывают страх.

Легония больше не нападет на нее, разумеется: и талисцы этим пользуются. Легония ослаблен, вот только Кранар — ничуть нет.

В Кранаре Эрцогу будет небезопасно, однако и в Легонии тоже. Что насчет Моллитана, то до него быстрее добраться через Кранар, к тому же в этой северной стране много всего предстоит сделать. В том числе встретиться с ее лаохортом.

— Слышали что-либо про участников Аттестации, которые были в Талис? — поинтересовался Луи перед тем, как отойти от заправки. Люди лишь пожали плечами, однако Эрцог вмешался:

— Всех увезли в Кранар, а потом в Кейнор. Все отлично. Я уже слышал.

В Есе, впрочем, не сомневался. Конечно, предпочел бы узнать правду от кого-нибудь более надежного, чем Эрцог: и наиболее надежна в этом плане сама Еса. Хотел бы с ней встретиться.

— Вальна, — махнул рукой водитель грузовика. — Не меньше. До самого Кранара не довезу, лишь до села, что у границы. У нескольких границ даже. И с нами, и с Палагетом.

В общем-то и косули много за такое расстояние. Даже за двоих. Но на вальну никогда еще не доводилось охотиться, это интересно.

— Что же, устраивает. К какому округу выйду?

— Талогох.

Как раз там есть чем заняться, к тому же он небольшой. Не зря все-таки дожидался подходящей машины дольше суток.

Блеклое солнце то пряталось, то задевало глаза вспышкой света, а холодный ветер взъерошивал мех. Эрцог убежал в алхейр, вскоре возвратился, и от его лап поднималось больше пыли, чем от ветра. Он повел головой на север и туда же направился: стало быть, отыскал запах вальн. Луи пошел следом и услышал короткую усмешку Эрцога.

Он считает, что соперник на мгновение признал его лидером: что же, мелочи иногда необходимо самоутверждаться.

Вдалеке, у холмов, показались остатки давно разрушенных стен, раскопки древнего города: свернул бы туда, исследовал бы, но запах стада вальн вел в другую сторону. Он все отчетливее проявлялся в беспокойном воздухе.

Недомерок тоже принюхивался. Он держался слева и съеживался от осеннего степного ветра, словно от метели. Смотрел он серьезно, даже почти уверенно: впрочем, то и дело слишком быстро и нервно вздергивались его уши, прижимались вибриссы.

— Всегда интересовало, — сказал Луи, и Эрцог глянул искоса. — Если я тебя съем, это будет считаться каннибализмом?

— Попробуй, — откликнулся Эрцог. — Наешься песка и травы.

— Ничего, однажды научишься охотиться получше.

— Ну а что, сравнишь, где пыль вкуснее. Здесь, или… знаешь, где.

Он ускорил шаг и немного перегнал.

Все-таки Эрцог никому не рассказал про Кайрис: действительно, у него есть честь. Вдобавок его наблюдательность доказала талисцам, что в алхейрах нужны заповедники. Не во всем же инрикту быть никчемным, в конце концов.

— Что ты там вообще ел? — добавил Эрцог. — Тоже, как вижу, с охотой не заладилось.

Поблизости темнел труп косули, и Луи свернул к нему, раздвинул лапой траву. В пустых глазницах лазали муравьи, через продранную шкуру просматривались кости. Труп был свежим: и сильно объеденным. Кем-то некрупным, но многочисленным и весьма агрессивным. Нимлингами.

Запах вальн усиливался, и скоро одно из животных показалось из-за взлохмаченного травянистого склона. Вальн уже видел, но они все равно удивляют. Тонкие длинные ноги и шея, короткий хобот, заостренные уши средней длины: эти звери ни на кого не похожи. Существо, расхаживая у низких кустарников, срывало с них листья, подъедало траву, озиралось и иногда обменивалось с сородичами короткими протяжными криками.

До ушей донесся лязгающий скрип, до носа — горький запах с оттенком дыма. Вальна вздернула уши и кинулась прочь. Не к стаду, впрочем. Крики ее сородичей отдалялись, сама вальна приближалась к Луи, а там, где она только что паслась, показались мелкие крылатые существа: они, взмахивая, летели низко над землей.

Шорис говорила, что в одиночку с нимлингами не справиться. Но на двух хищников они уже не нападут, если считать Эрцога хищником.

Луи бросился наперерез добыче, сшиб, и рядом заворчал Эрцог. Луи сжимал горло вальны, пока та скребла по земле копытами, и при этом следил за подлетающими нимлингами. Ворчание Эрцога, нарочито смелое, перешло в недоумевающее, затем в испуганное.

Нимлинги — мелкое подобие грифонов или скорее драконов. Распахнутые крючковатые клювы, отогнутые круглые уши, большие глаза. Существ по меньшей мере четыре десятка, и они окружают. Полускрип-полустрекот клювов и хлопанье пятнистых кожистых крыльев уже порядком надоели, даже траву не видно, все пятнистое, мохнатое. Пусть покажут, на что способны ужасные хищники алхейров.

Вальна наконец-то перестала дергаться, и Луи, отпустив ее горло, поставил лапу на добычу и прикрыл глаза. Эрцог держался шагах в пяти, вздыбливал мех на загривке, взрыхлял когтями почву.

Один из нимлингов рванулся вперед, подгребая крыльями, и Луи, почти не глядя, махнул лапой. Когти рванули кожистую перепонку, нимлинг заскулил и, едва он упал, двое сородичей схватили его за крылья и утащили в гущу стаи, откуда раздался протяжный крик, затем и треск. Остальные пока не нападали, лишь беспорядочно кружили, раскрывая клювы. Ничего особенного. Но даже посредственность опасна, когда многочисленна.

— И чего ты не убежал? — Эрцог отгибал уши, показывал клыки: впрочем, ничуть не устрашающие.

— А ты? Шага не можешь сделать без моего указания, так? Что же, ты не безнадежен.

— Заткнись, — Эрцог оскалился, готовясь рычать.

— Не позорь кошачьих, — негромко сказал Луи и зарычал сам.

Нимлинги, скуля, улетели прочь быстрее любого грифона-гвардейца. Возможно, быстрее аалсоты. Хотя вряд ли.

— Знаешь, я очень разочарован, — добавил Луи.

— Во мне? Как я расстроился.

— В естественном отборе.

Грузовик остановился, и с противоположного конца кузова послышался скрип когтей. Луи выпрыгнул, поодаль чужие лапы глухо ударили о землю. Машина снова двинулась вдоль леса, к виднеющимся впереди бурым крышам поселения.

Луи долго шел по чаще, пока к запахам леса и недомерка не примешался человеческий. Вскоре удалось разглядеть пограничников сквозь заросли. Луи миновал людей быстро, и несколько позже ельник перешел в бурелом.

Полоса разломанного леса тянулась далеко на запад и на юг. Луи, насторожив уши, двинулся вперед. Пахло травами, грибами и сыростью, следами кабанов и рыси. Хвоя уже осы́палась с мертвых елей, и ветки напоминали закоченевшие лапы, обтянутые высохшей шкурой. Из обломков стволов торчали острые щепки, словно деревья перед смертью попытались оскалиться. Одни ели были сломаны лишь внизу ствола, по другим словно промчалось стадо громадных лосей и растоптало деревья как травинки. У некоторых виднелись трещины на стволах, от вершины к комлю.

Если бы здесь бушевал ураган, ели бы просто вывернуло с корнями. Нет, это больше напоминает иное.

— Ого, — голос Эрцога нарушил тишину. — Это что, интересно?

Просто молчи, не мешай думать. Луи слегка оскалился.

Расколотый камень, упавшие с неба чайки. Разломанные кустарники. Песок, словно взрыхленный гигантскими лапами. Да, подобное уже видел.

— Черника сухая и вся разломанная, — снова переход со львиного на келарсий: как царапина в голове. — А на сухих ветках нет ни ягод, ни цветов, но есть сухие листья, — язык сменился на львиный. Понимает ли все-таки недомерок эти переходы? — Здесь черника цветет в ремане, значит, все случилось в галензе.

Бурелом зарастал лесными травами, между поваленных елей местами топорщился хилый молодой папоротник. Эрцог прошел по одному из упавших стволов, наклонив голову. Толкнул лапой гриб, выросший на коре вблизи дупла, и просунул морду в дупло, затем снова что-то потрогал лапой, но уже на траве.

— Здесь беличье гнездо, — он спрыгнул, и раздался шорох.

Луи приблизился к нему и рассмотрел гайно, сплетенное из мха и веток. Эрцог расширил один из входов в беличье убежище, так что теперь внутри виднелись скелеты бельчат. Ничего особенно важного, но все-таки раньше такого не удавалось увидеть.

Немного дальше Луи обнаружил медвежий скелет под сломанным елово-осиновым подлеском. Разыскал и другие скелеты, оленьи, куньи, лисьи, птичьи, уже заросшие травой. После наткнулся на свежий труп рыси, разорванной волками. Судя по запахам, в стае их было десять.

Волки сейчас не собираются в стаи, кроме гвардейцев. Шорис как раз говорила о местных гвардейцах-нарушителях: целый сезон тому назад, в Берроуте. Луи в ту же ночь рассказал Шорис о покушении Кранара и поразмыслил над тем, как оно могло ранить лаохорта и его землю. Те мысли вновь вернулись.

Если лаохорты или вьорты воздействуют на материальный мир, это их ослабляет. Вьорт, раня лаохорта или сородича, убивает живых существ на его земле и тем самым ранит себя. Лаохорт, используя дар, слабеет: это ведь тоже влияние на мир. Видимо, даже воздействие даром на одного зверя может повлечь большие проблемы. Кранар применял слишком сложные иллюзии, когда в облике Эрцога разорвал Луи и превратил Берроут в руины Валлейны: поначалу это казалось реалистичным сном. Лаохорт хотел убить одного Фернейла и уничтожил вместо этого множество своих животных.

Живые звери поглядывали настороженно. Многие из встреченных оленей хромали, и глубокие раны на их ногах были оставлены клыками волков. Это не было последствиями неудавшихся охот. Оленей ранили как преступников.

За сезон ничего не изменилось. Местные волки продолжают поступать бесчестно. Израненные олени не способны дать хищникам достойный отпор, не способны как следует драться в брачный сезон.

— Это же, получается, на Кранара нападали вьорты и его ранили, — раздался голос Эрцога, вновь скорее львиный, но под конец фразы уже келарсий. Он чаще переходит с одного языка на другой, когда встревожен, видимо. Пожалуй, эту особенность изучать отчасти занятно, вот только неприятно слушать.

— Говори нормально.

— Эй, а я как говорю?

— Твои переходы на келарсий раздражают. Говори по-львиному.

Эрцог фыркнул. Скорее весело, но все равно подсознательно ощутилось как знак неприязни. У львов фырканье бывает лишь неприязненным, недовольным или презрительным, и применять его, даже не всерьез, нежелательно, особенно в общении с теми, кто главнее.

К запахам прибавился еще один, свежий, солоноватый, волчий: уже чуял его на этой территории, в том числе у трупа рыси. Волк вскочил на один из поваленных стволов и пригнул голову, недоверчиво глядя на Луи и Эрцога.

— Как давно это случилось? — спросил Луи.

— Где-то в галензе, — сразу сказал Эрцог. — Я же говорил про чернику.

— В середине галенза, — ответил волк: он говорил на кранарском диалекте, отрывисто, грубо, но все-таки понятно. Что же, инрикт всегда был весьма наблюдателен. — На Кранара напал вьорт.

— Какой он был? — уточнил Луи. — Что говорят люди?

— Людей не задело, — волк, чуть скалясь, задержал взгляд на Эрцоге. — Только нас. Вьорта не видел, но все порушилось сильно — кто это еще мог быть? Тут река недалеко. Зарождается там иногда… всякое.

Да, слышал о нападениях вьортов в Кранаре. Вот только на востоке, а не на западе.

— Мне нужна глава волчьей Гвардии Талогоха, Расха, — сказал Луи.

— Это мой вожак, — волк вздернул уши. — Идем.

К волчьему убежищу он привел быстро, и Расха сразу же огрызнулась, когда Эрцог приблизился к деревьям, окружающим ее логово.

— Его должны убить, — рявкнула она.

— Он еще должен принести мне пользу, — Луи сел напротив Расхи под живой раскидистой елью, глядя в прищуренные желтые глаза. — Со мной он никому не навредит, а если захотите его убить, вам придется драться с двумя крупными кошками. Впрочем, поговорим о преступниках на твоей земле. Недавно здесь погибло так много зверей, но в этом лесу все равно очень много преступников. Любопытно.

— Мы следим за порядком, — сказала Расха.

— Используя мои законы в свою пользу, — Луи, поднявшись, шагнул к волчице под глухой рык гвардейской стаи. — До сих пор оленям Талогоха нельзя есть листья папоротника, полагаю.

— Мы исполняли твои законы, это точно, — спокойно сказала Расха, не отводя взгляда. — В меру.

— Вы калечите местных травоядных, потому что вам нравится причинять боль, но не убиваете, чтобы не остаться без еды.

— Ерунда, — так же твердо произнесла Расха, силясь переглядеть.

— Местный валежник вырастил зубы и кусает каждого, кто об него споткнется? Достоверно, не спорю.

— И ты нас попрекаешь? Это ты ввел законы, вредные для зверей.

Да. Раз в месяц менялись ограничения в еде для каждого вида и в каждом регионе. Например, на протяжении месяца охота на оленей считалась преступной для волков, а в следующем месяце им запрещали уже косуль. То же касалось и травоядных: им либо запрещалось объедать кору, либо запретным становился какой-то кустарник.

Придется рассказать, раз уж многие не поняли.

— Я ввел те законы, чтобы изучить гвардейцев. Предполагал, что многие умело скрывают жестокие наклонности, и оказался прав, — особенно хорошо их скрывал Кранар. — Некоторые гвардейцы выполняли абсурдные требования не из большого ума: что же, мне и таких не надо. Разве у гвардейцев недостаточно ума, чтобы отличить настоящие законы от чьей-то прихоти?

Расха все еще смотрела в глаза.

Крупный волк средних лет насторожил уши. Тот самый Илкрас, о котором рассказывала Шорис, возможно. По ее словам, он мог бы возглавить местную Гвардию.

— У нас все законно, — ощетинилась Расха.

— Твои волки калечат травоядных и убивают рысей.

— Мои?

— Стало быть, ты пускаешь кого-то еще на свою территорию и не можешь отследить, исполняют ли они законы? Драка с волком один на один — нечестная, выбери еще троих.

Расха повела ушами и огрызнулась. Трое волков кинулись с разных сторон. Они и вправду надеются прогнать. Либо отчаялись.

Одного из них Луи отбросил: не в полную силу, чтобы не покалечить. Следующий волк наскочил сбоку. Луи обшерстил пасть укусом, и раздался визг, но на лопатке сразу ощутилась хватка клыков еще одного зверя. Луи порвал ему ухо, однако не вынудил разжать челюсти. Тогда стиснул шею. Пасть заполнила горечь волчьего меха, клыки увязли в жесткой шерсти.

Луи все же вынудил отпрянуть этого волка, отмахнулся от двух других, уже хромающих, и развернулся к Расхе. В прыжке она разметала лапами лесную подстилку. Луи, рванувшись наперерез, сшиб ее, прижал и сдавил клыками горло.

— Было, — проговорила волчица, когда отпустил ее. — Но это твои законы.

— Ты проиграла даже при поддержке, — сказал Луи, отходя от хрипящей волчицы. Раненые волки держались поодаль, остальные скалились, не отводя взглядов от Расхи. Эрцог негромко ворчал. — Вряд ли тебя захотят видеть вожаком. Мне говорили, Илкрас отговаривал тебя от преступлений.

Вокруг большого волка собирались сородичи, в том числе раненые. Илкрас глядел на Луи: не в глаза, немного вбок. Его назначение обсудят с Гелесом. Скоро этот волк заведет детенышей, вырастит их и создаст новую стаю, а бывшая стая Расхи распадется.

Луи направился вглубь леса.

— Я думал, что ты просто какую-то ерунду придумал, — удивленно сказал Эрцог, идущий следом. — Не думал, что опять буду узнавать от тебя что-то новое.

Уходя, Луи обернулся на разломанный лес. Что же, вьорта здесь не было.

Если лаохорт находится не в своей стране, то, когда он получает травмы, разрушается та часть его земли, где он был прямо перед уходом. Лес погиб вплотную к границе с Талис и Палагетом. Судя по всему, в галензе, перед тем, как отправиться в Кейнор, Кранар был здесь, а потом направился в Палагет.

Убил свой же лес и своих животных для неудачного покушения на тирниска. Может, Кранар решится и на второе. Лаохорты ведь такие разумные и выдержанные.

Да, здесь не зарождался вьорт. Однако вьорты в скором времени могут действительно серьезно навредить живым странам. От Легонии отпали две льеты, лаохорта это сильно ослабило. И морская угроза, вьорты морей, рано или поздно этим воспользуются.

На это не повлиять, остается лишь ждать новостей.

4 нерии, Еса

— Так что они могли бы древесину нам поставлять, — добавила Еса. — А еще мед и молочную продукцию. Очень важно было укрепить торговые отношения между Кейнором и Талис, а то мы почти не связывались.

Тенна Лакит молча листала страницу за страницей: и так внимательно смотрела на все написанное, что казалось, будто ей и листать не надо, насквозь все видит. Ежевичными духами пахло.

У стола на деревянной крышке плавно изгибались разводы: ну, не талисская работа, по крайней мере. Еса перевела взгляд на куст маритника, что освежал подоконник: среди листьев опять проглядывали лиловые цветки.

— У тебя еще сказано про сувениры, — голос тенны Лакит звучал прохладно: но все-таки скорее по-весеннему прохладно, с долей тепла.

— А, ну да, сувениры еще.

Тенна Лакит выжидающе смотрела, строго.

— Их не надо продавать, — проговорила Еса и улыбнулась.

— Почему же? У тебя нет обоснования.

— Просто они, ну, не подходят нам. У нас своя культура, у них своя, и я не стала лишние отступления писать.

А когда закончили с основной работой, тенна Лакит взялась за черновик.

— Почему он наполовину выдран? У Ашенура, кстати, тоже.

— Черновик — отображение моего опыта. Я там все должна отражать, и эмоции в том числе, — нашлась Еса. Не скажешь ведь, что разжигала страницами костер в доме Марты Полесски.

Тенна Лакит пожала плечами и поставила высшую оценку.

Еса, поблагодарив, быстро выскочила из преподской в аудиторию: Нир, оказывается, и правда не ушел.

— Высший?

— Высший, — кивнула Еса. — Мы оба с тобой отличники, теперь еще остается сдать химию.

Так и не удалось за все эти дни поговорить с деканом факультета химии и фармации. Пришлось сдавать очень много всего, и долги по кранарскому были самые жуткие: зато кранарский отлично выучила дома у Марты, и это помогло при сдаче.

— Давай, — кивнул Нир. — Расскажешь потом, над чем будешь работать на новом факультете?

— Конечно, и покажу, — улыбнулась Еса.

Только без всяких поджогов.

Еса снова взглянула на декана, сложила руки на столе и накрыла одну ладонь другой. Внутри даже почувствовалась какая-то новая сила, несмотря на тревогу.

— Подскажите, пожалуйста, а если я все-таки сделаю задания к экзамену, то…

— Сделайте, — декан придвинула одну из бумаг и подписала ее. — Для общего развития.

— Но я же не нарочно пропустила экзамен. Можно попробовать, тенна Фанати?

— Можно, — и внутри что-то теплое вспыхнуло, яркое. Да! — Через пять лет, или сколько вам учиться на вашем факультете. Если захотите второе высшее.

Искра погасла, рассыпалась серой пылью. Так пусто стало вокруг.

— До свидания, — добавила декан.

Еса кивнула и выскользнула в коридор. Били универские часы: отдаленно, глухо.

Учиться пять лет на нелюбимой специальности, чтобы опять потом поступать в универ? И как потом учиться, заочно, скучно, при этом мучаясь на нелюбимой работе? Будет ли танер Эсети через пять лет преподавать, в конце концов?

Еса прикусила губу и опять приоткрыла дверь. Декан подняла голову, и вид у нее был самый недовольный, как будто к ней пришли все документы отнять.

— Извините, — сказала Еса и все-таки вошла. В голове сгустился туман, все мысли сжались, сбились в кучу. Словно и не было ни Талис, ничего. — Если я сделаю… что-то значимое, важную работу. Если вас чем-то очень удивлю. Тогда есть шанс перейти?

Декан качнула головой.

— Дайте мне заняться моей важной работой.

Но еще ведь с танером Эсети надо встретиться, не все закончено. Не может так быть. Надежда заметалась, как огонек: отчаянный и робкий. У которого нет ни веток, ни газет, ни даже листков из черновика.

— Если начну говорить по-кранарски, у меня на то две причины, — улыбнулась Еса. Нир зашел следом: договорились, что он первым покажет работу.

— Я знаю кранарский, — танер Эсети кивнул. — Ничего страшного.

У него и сын ведь кранарец.

В преподскую танера Эсети, совсем маленькую, через окно пробирался ветер и играл краями листьев, приклеенных к небольшой картине. Она вся из листиков, хвоинок и семян, видны на ней и маленькие шишки, а все вместе изображает дом в лесу. Махоркой немного пахнет, степной травой из окна, чем-то еще пыльным и теплым.

— Ну показывайте, что там у вас, — сказал танер Эсети, садясь за стол, вплотную прилегающий к подоконнику и такой же белый. Правда, и подоконник, и оконная рама теперь не белые, а оранжевые с синими тенями. Оранжевое то бледнеет, то делается ярче: дышит, пульсирует.

Небо за окном голубое-голубое, словно полуденное, а вовсе не вечернее. Вокруг все такое тихое, близкое и хорошее. Теперь кажется, не было никаких разговоров с деканом: и никакого огня в резиденции Полесски не было тоже.

Еса достала тетрадку, где уже начала записывать для танера Эсети конспекты про болезни грифонов. А информацию брала из книг, которые взяла в бенорской библиотеке, и еще у профессора узнала про его исследования все самое важное. Вкратце.

Нир свою тетрадь тоже вытащил, показал наброски рабочей программы: будет теперь еще и по химии репетитором у школьников. Чтобы их привлекать на химфак. Эту программу танер Эсети ему подпишет, когда все будет готово.

— Еса одобрила заметки, — сказал Нир. — Мы с ней учебник читали.

— Именно так и было, — кивнула Еса.

Танер Эсети тоже все одобрил, правда, еще и подчеркнул непонятные буквы в записях Нира: симпатичные буквы, так-то. Длинные, похожие на шерстинки. Все опыты у Нира интересно описаны: про то, как искать в продуктах крахмал, про халькарского змея из глюконата кальция. Потом уже Еса развернула тетрадку.

Факультатива на первом курсе нет, и больше не ученица танера Эсети, получается. Внутри заскребла опять тревога, выцарапывая: «Все, не перейдешь, отказали тебе совсем».

Танер Эсети все прочитал, а потом, возвращая записи, кивнул с улыбкой. Его серые глаза напоминали дождевое небо, и морщины, кажется, в последние дни стали глубже: переживал так сильно. И все еще переживает о чем-то.

— Молодцы. Не торопитесь особо, до конца сеоны есть еще у вас время. Лучше, Еса, послушай и посмотри мои кассеты.

— Спасибо, — ответил Нир.

— Спасибо, и за кассеты тоже, очень. Классная музыка, — Еса спрятала тетрадку, и внутри задрожал огонек надежды, а потом взял и вытянулся столбиком. — Танер Эсети, я уже самые сложные долги сдала, можно вам получше помочь? Поспрашивать грифонов про растения, которые для них полезны, а то в книгах про это мало написано. Вдруг мне расскажут что-то новое. Может, надо было Скадду еще спросить. Правда, она долго жила в Гахарите и не очень много про это знает, конечно.

— Вот что, Еса, — произнес танер Эсети. — Если бы не обстоятельства, ты была бы сейчас ученицей первого курса химфака.

Отблески на окне сделались ярче, теплее.

Уже не теплые — обжигающие. Словно загорелось окно. Еса отвела от них взгляд и на танера Эсети опять посмотрела.

— Ты подготовь про лечение грифонов статью на конференцию. Вполне допускаю, что, если она многим понравится, декан с ректором смогут и исключение сделать, — и сразу же перехватило дыхание. — Законы-то у нас сейчас меняются. К выбору профессии наши, кейнорские, всегда относились уж больно серьезно, да только в этом случае, в переходный-то период, могут и навстречу пойти, кто знает.

Да, переходный период, точно же. Снова вспышка внутри — теплая, но колючая от неуверенности. Цель опять зажглась и ведет, как луч от фонарика.

— Спасибо!

— Насчет растений и животных мне еще Жер предлагал одну вещь, — добавил танер Эсети. — Ты ведь с ним перезванивалась?

— Танер Эсети, кстати, хотела спросить, с ним все хорошо? Да, мы тридцатого перезванивались, только не смогли встретиться, а после этого он трубку не брал.

Оранжевое выцветало, переходило в серый, и серая тусклость отражалась у танера Эсети в очках. Серый — цвет пустоты, исчезновения, пепла.

Ну сколько можно про огонь этот думать. Зеленый цвет тоже о нем будет напоминать? Зеленый — трава, которая высохнет и сгорит. Наверное, как-то так. Хватит уже, все обдумала, ну зачем так зацикливаться?

Нир внимательно смотрел на танера Эсети: а танер Эсети молча поднялся, свет включил и вернулся на место. Из-за лампочки его лицо показалось бумажным, а морщины — записями, которые оставило время.

— Я тебе не сообщил, а то и так было много тревог у тебя, — и все мысли сжались, сбились в комок: что там? — Жер недавно узнал, что у него лейкоз.

Комок из мыслей рухнул в пустоту.

— Как он сейчас, танер Эсети? Его навестить можно?

— Дней через пять. Сам он говорит, что все в порядке, да только раньше говорил то же самое, а его между тем болезнь съедала.

Еса молча кивнула: что тут сказать? Нир сгибал-разгибал уголок тетрадного листа, глядя в стол.

— К нам в Кауру привозили онкобольных, потому что ехать ближе, чем в Асуру, — сказал Нир. — Везли из Аленты, как раз с лейкозом.

— Жер ведь там жил. Он, как узнал о болезни, по своему заданию еще несколько дней ходил в горы. Ни о чем не рассказывал до больницы.

В ночь, когда читали последнее письмо из Басмадана, у Жера пошла кровь носом — как раз с болезнью связано?

— Я его понимаю, — сказала Еса. — Когда ты далеко и ничем помочь не можешь, то хочется хоть что-нибудь сделать. И на месте сидеть не получается.

— Должно быть. Эх, Жер. Встречу — убью. Второй раз в жизни говорю такое.

В окно влетел четверокрыл и сел у ладони танера Эсети лохматым скрипучим комком. Профессор не прикасается к диким зверькам, а Еса как-то четверокрыла в руки брала. Не надо так делать, но зверек такой был классный, что мысли выключились.

Танер Эсети дал зверушке орехов и улыбнулся. От лампочки в его серых глазах и стеклах очков засияли блики: будто в пасмурном небе появился просвет солнышка.

— Я думала, первый, — заметила Еса.

— Первый раз я это обещал Луи, только не говори никому. Покушение на тирниска, как-никак. В то время он, правда, еще не правил.

Так здорово, что про Луи появились новости, и что Эрцог живой. Кая, правда, все равно про Эрцога не хочет говорить, волнуется слишком.

— Он классный, мы подружились.

— Я с ним тоже, в какой-то мере, — задумчиво сказал танер Эсети. — Теперь в общих чертах я даже понимаю те его странные законы, есть там некий смысл. Разумность зверей растет, тут без спорных мер не обойтись. Выходит, привыкла ты к обществу львов.

Танер Эсети проследил за улетающим четверокрылом и белку затем поманил: она по ветке проскочила, а потом забралась на подоконник.

— Вот Жер как раз со львами и работал, — продолжил танер Эсети. — Даже, оказывается, рекомендовал тебя нынешнему тирниску. Гелесу теперь побольше доверяют. Возможно, и грифоны что-нибудь да рассказывают ему о своих болезнях. Тех, что полегче гронты. У меня уже мало сил на такие исследования, сказать по совести. Да и грифоны — замкнутые они, в большинстве своем. А ты юная, открытая, к тебе они смогут быстро привыкнуть. Сможешь и узнать от них чего-нибудь новое.

Рада была бы встретиться с грифонами, и с тирниском, конечно: но настоящим тирниском кажется только Луи.

Затем танер Эсети коротко рассказал о том, чем Жер занимался в горах: как он изучал растения Ласферов, как с львицей-осведомительницей выяснил, что Гелес может за ядовитыми лианами прятать пещеру, и как эта львица помогла Жеру найти противоядие, которое Гелес скрывает. Он что, и правда проводит эксперименты? По коже холодок пробежал. Все может быть: но все-таки не хочется, чтобы это оказалось правдой. Так жалко зверей.

— Жер все-таки хитрый, — отметила Еса.

— С таким точно все будет хорошо, — добавил Нир. Здорово, что танер Эсети доверяет и Ниру: тем более уже есть с ним общая тайна. А Скадда, оказывается, тоже все знала про Гелеса и Жера, но в секрете все сохранила, как настоящая гвардеица.

— Уже завтра начну, — сказала Еса.

— Точно завтра? — уточнил танер Эсети. — Тебе бы еще восстановиться.

— Дайте тогда электрон.

Танер Эсети улыбнулся и протянул Есе фундук, а потом и белке.

Когда сидишь у профессора, даже верится, что удастся снова учиться у него.

— А сорок вы кормите? — спросил у него Нир.

— Кормлю, лечил.

— У меня есть сороки.

— Хочешь, тебе про них дам почитать. Можешь что-нибудь подчерпнуть про уход.

— О, конечно, — Нир оживился. — Будет здорово.

С пустыря, что раскинулся между универом и остановкой, несся ветер, пахнущий горьковатыми степными травами и чьим-то праздничным костром, а на синем небе поблескивали первые звезды, словно кто-то с высоты фонариками светил.

— Как там твои? — спросила Еса у Нира. Ведь из удостоверений личности кранарцы узнали, где прописаны студенты, которых Марта удерживала у себя. Беспокойно от этого.

Под ботинками похрустывали травы. Через пустырь вообще-то ведет тропинка, но по ней идти не интересно. А тут пружинит под подошвами земля и трава сминается: свежую было бы жалко, но эта уже выгорела и высохла вся.

— Говорят, все нормально.

— Ты же им все рассказал?

— Ага, — хрустнуло: оказалось, Нир наступил на ветку, когда прошли мимо куста котолапника. Еса провела рукой по ворсистым листьям. — Ничего. Мы посередине Моллитана, к нам не полезут кранарцы.

Папа до сих пор ведь правду не знает. И общалась с ним только по телефону.

Мимо пробежали птицы-скриты, топорща пернатые воротники на шеях. Один прикусил другого за хвост, а затем серебристого мотылька схватил.

Моллитан — легонийский. Нир из другой страны, так непривычно. Конечно, снимут эту блокаду за пять лет. Должны.

— У тебя удостоверений личности теперь уже коллекция, — заметил Нир.

— Точно. Кайрисское оставила, есть легонийское, теперь кейнорское буду получать.

— Поделись тогда кайрисским, я съезжу и куплю скавалжа.

Еса усмехнулась.

Ветер стал очень теплым — словно день опять, а не вечер никакой. И желтые отблески появились на травах, как будто солнце и правда пошло назад. Рядом что-то свое, совсем близкое: знакомое ощущение, только никогда оно не было таким же классным. Нир оглянулся, и Еса голову подняла.

Сокол парил поблизости, наблюдая яркими желтыми глазами, прищуренными, без зрачков. Еса протянула к нему руку, и птица, взмахнув крыльями, подалась вперед, а затем когти прочно обхватили плечо.

— Хороший! — Еса не могла от него взгляд отвести. — Привет! Я все никак тебя не могла увидеть. Меня уже мама высмеивала, рассказывала, какой ты классный. Ты классный!

Снова мысли сбились в комок — но в теплый, радостный, искрящийся. Прилетел. Почувствовал. Всех своих людей он чувствует на своей земле, но, раз сумел он так сосредоточиться, сумел найти, значит, все-таки чувствовал, как ходила в Валлейне рядом с той степью, где он спал. А может, и по той самой степи. Значит, все-таки еще тогда он познакомился и смог теперь узнать. И решил пообщаться. Перехватило дыхание.

Еса осторожно дотронулась до перьев на голове Кейнора, коснулась клюва. Настоящие птичьи перья, настоящий клюв, только когти, несмотря на сильную хватку, плечо не царапают. И, если Кейнор захочет, он и сквозь своего человека легко пролетит. Он хоть и ощущается на плече, но почти невесомый.

И у Талис есть лаохорт, теперь уже точно. Говорят, что это рысь, и что она была изранена, но раны залечивались при людях. А еще она вроде бы помешала Эрцога казнить: может быть, просто слух, но Эрцог живой ведь, все-таки. Лишь бы не поймали его теперь.

Нир очень внимательно смотрел на сокола, и с восторгом таким милым, неловким. Шагнул вперед и тоже руку протянул.

— Птичка. Я понимаю, что наглость, но я не удержался, если что.

И дотронулся до Кейнора: правда, пальцы насквозь прошли. Странно так выглядит: ну птица же, обычный сокол. Кейнор прищурил глаза и тряхнул головой.

— Все, теперь меня вышлют, — весело сказал Нир.

— Я тогда тебе дам советы, как себя вести в депортации, — и Еса подмигнула.

Как будто снова оказалась во дворе у Марты: даже кажется, что трава под ногами нездешняя. Дрожь прошла по плечам.

А если такое чувство из-за того, что Кейнора однажды предала?

Кейнор взмахнул крыльями и недовольно крикнул. Глянул вверх, и Еса тоже. К звездам прибавились две красные звезды: горящие прямо над головой. Пернатое тепло исчезло с плеча, и Кейнор метнулся к чужому лаохорту.

Рядом с кранарским орлом сокол Кейнора такой весь хрупкий. У орла еще и профиль острый, хищный, а у сокола — округлый, с маленьким клювом, и кажется, что орлиный клюв легко может сокола схватить, перекусить надвое.

Они парили друг напротив друга, и глаз не удавалось отвести, как от огня. В глазах Кейнора — желтый огонь, едва занимающийся, а в глазах Кранара — яростный и алый, тревожный такой.

— Мне сегодня везет, — радостно сказал Нир. — Сразу две лучшие птицы. А у Алеарты тоже была птица, слушай?

— Если и она прилетит, это будет самый ужасный день для Легонии и самый лучший для тебя, — заметила Еса.

— Ну вот, значит, я точно не легониец. Поэтому меня никогда не вышлют.

— Ладно. Буду учить тебя исключительно химии.

Крылья Кейнора взметнулись, сокол поднялся повыше, и Кранар вместе с ним набрал высоту. От них лишь силуэты и остались, пропало ощущение тепла, но и чуждость тоже. Две пары огненных глаз дорисовывали узоры созвездий.

— Ты сюда слишком часто прилетаешь. Путаешь со своей землей? Понимаю, память с возрастом испортилась.

А у Кейнора бойкий и веселый голос, словно и не лаохорт говорит совсем, а просто человек через странное устройство. В голове он отдается, распространяется повсюду, но в то же время ясно, что голос звучит сверху.

Кранар-силуэт взмыл выше силуэта Кейнора, протянул к нему голову с огромным изогнутым клювом, и клюв приоткрылся, но не удалось услышать ничего.

— Я — независимая страна? — Кейнор усмехнулся: ну правда как человек. — Да что ты говоришь. Всю жизнь считал себя коллективной галлюцинацией.

Словно и сама вдруг взлетела — туда, к Кейнору. А если теперь и блокаду снимут?

— Какие еще важные сведения ты мне откроешь? Что у меня есть море?

Какой-то он неосторожный: хотя лаохорты так-то сами знают, как друг с другом общаться.

— Нир, Кранар признал независимость Кейнора!

Нир усмехнулся, приподняв бровь. Только вдруг Кранар таким образом захочет забрать Кейнор?

— Ага, очень их жду, — добавил Кейнор, когда Кранар ему что-то еще сказал. — А теперь — спокойной ночи. Смотри, не потеряй слишком много сил на моей земле.

Кранар снова что-то произнес и, ударив крыльями, начал удаляться. Здорово. Как же здорово. Трепет такой внутри: и одновременно — интерес искристый, яркий.

Как же классно побольше узнать про лаохортов. И шанс такой классный. Вот же он, рядом, свой лаохорт, и можно кое-что выяснить с его помощью.

— Вот интересно, — Еса на Нира глянула, потом на Кейнора. — Лаохорты теряют силы, если с людьми говорят, а если с другими лаохортами, то не теряют, получается? Даже если эти разговоры мы слышим?

Кейнор снизился и приземлился рядом.

— Вообще-то людям и зверям нас не слышно, если мы говорим с сородичами, но сейчас я хотел, чтобы меня слышали. А еще я бы показал тебе город сверху, но темно, так что как-нибудь потом.

— Буду ждать, — улыбнулась Еса. Губы растягивались в улыбке, и тепло было, как от маленькой печки. — Нир, это я про дар Кейнора: и, когда я увижу Экеру с воздуха, я тебе все расскажу.

— Тогда я тоже буду ждать, — кивнул Нир. — Если что, я не легониец. У меня даже есть аргументы.

— Он тебя не слышит, но я уверена, что он тебе верит.

— Предупреждаю, — прибавил Кейнор, взъерошившись. — Если, когда взлечу, испугаешься и отвергнешь мой дар, я не обижусь. Трудно видеть, как отдаляется земля, когда ты никогда так не летала. Некоторые едва с ума не сходили.

— Ничего не испугаюсь, — уверила Еса. — Я на аалсотах летала.

А Кранару и его людям Кейнор доверяет? Но об этом совсем неловко спрашивать сейчас. Ну, Дайгелу точно можно верить.

Еса наклонилась, взъерошила перья на сокольей голове. Точно, забыла же его поприветствовать, растерялась так. Ладонь левой руки прислонила к правому плечу, а Кейнор коснулся левым крылом основания правого и взлетел.

Гелес в инарисе выглядел как человек лет сорока-сорока пяти. Высокий, со светлыми прядями в темных коротких волосах, с щетиной на подбородке, с неглубокими морщинами на лбу. На самом деле он лев, большой полосатый бурый кот с черно-серой гривой. Опасный хищник, конечно. И, может быть, эксперименты проводит.

— Так ты тоже будешь исследовать мои растения?

У Луи голос скорее бархатный, а у Гелеса — более жесткий, с хрипотцой немного.

— Ага. Танеру Эсети понравилось, как ты с Жермелом Кадати работал, — ответила Еса. — И еще я помогаю профессору с исследованиями, ну, насчет грифонов. Узнаю́, какие есть неизученные области в этой теме.

Даже не по-настоящему ученица танера Эсети, так-то. Все равно эти мысли сжигают понемногу спокойствие, как бы ни старалась на них внимание не обращать.

А руки все еще чувствуют, как их обдавало теплым львиным дыханием.

— Хочу узнать, чем сейчас грифоны болеют, — добавила Еса. — Они же тебе рассказывают?

Гелес прикрыл глаза и, мотнув головой, пригласил подальше в лес. Шаги у него плавные, кошачьи, бесшумные, и по походке сразу понятно, что идет не человек. С дерева крикнула ворона: та же, которая Есу привела ко льву. Еса ей рукой помахала.

— Хорошо, что Георг сейчас доверяет, — сказал Гелес. — Среди людей и зверей было много слухов. Необоснованных. Как и про алдасаров.

Еса кивнула и пошла за ним в лес. Хотелось бы, чтобы слухи про Гелеса и правда оказались необоснованными.

Вкусный воздух окутывал, как одеяло: темное и душистое, из невесомой хвои. В глазах щипало чуть-чуть. Сонные горы, чьи очертания сглаживал махровый лесной ковер, вершинами уткнулись в облака-подушки. На склонах темно-зеленые пятна со светлыми чередовались: наверное, светлые — это луга.

Рявкнула, пробегая мимо, камнекрыса, и Еса от неожиданности вздрогнула. Зверь был похож на подросшего щенка, но лишь на первый взгляд: уши у него на концах округлые, а бока в поперечных полосках.

Стелющийся можжевельник иголки топорщил, по веткам у него сновали кизильницы и хвойницы, и слышался посвист. Балма на пути росла, и Еса старалась как можно аккуратнее через нее переступать, а то этими длинными листьями легко порезаться. В тени камней цвели черные лиарии и бело-красный птичий коготь: кое-где его семена уже созрели, похожие на коготки.

У одних деревьев и кустов листья сильно гусеницы объели, у других побеги облепил червец. Сначала на деревьях появляются листья, потом бутоны, или иногда наоборот, а позже поселяется всякий насекомый ужас, и это уже не радует совсем.

Классно, что Гелес — умный зверь, что он растения исследует, и что многое ему интересно. Но с ним не хочется так же разговаривать, как с Луи. Совсем он другой. Дело даже не только в экспериментах: Луи ведь тоже был иногда жестоким, с Эрцогом, например.

— Как ты сажаешь растения? — спросила Еса.

— Мы ведь копаем убежища, — отстраненно ответил Гелес.

— А как вы, ну, Ласферы, саженцы добывали?

— Иногда выкапывали и уносили в сумках, добытых у людей. Иногда ломали ветки, чтобы укоренить. Иногда за мясо покупали у человека.

— И ты растения лечишь тоже, да?

— Лучше, чтобы не болели. Их трудно лечить.

Мама — горработница, она в том числе и растения выращивает: для клумб. Очень хотела бы рассказать про это Луи.

У Луи глаза огонь напоминали, а иногда и дихромат аммония, из которого, если поджечь, получается вулкан. У Гелеса цвет глаз — темно-бурый, как лесная почва: у иллюзорных точно такой же цвет, как и у настоящих.

Мимо прошли олени: худые, с очень тонкими и корявыми рогами. Болеют они, так жалко. Гелес задержался, чтобы с ними поговорить, и потом опять знак инариса Есе подал.

— Скажи им, что люди могут помочь против нематоды, — голос Гелеса прозвучал очень устало, а потом лев пробормотал, почти не разборчиво: — Саламандра с этими оленями. Замучили. Может, ты убедишь.

Вымершие саламандры, по легендам, не сгорали в огне из-за своего яда. Очень хотела в это верить, когда читала: и сама себя представляла тогда несгорающей. Почему их Гелес вспомнил сейчас?

— Конечно, вам помогут, — Еса кивнула. — Лекарства дадут.

Один из оленей ногой провел по камню: попросил листок и ручку. А когда Еса положила ему все нужное, он ручку взял в зубы и подпер раздвоенным копытом.

«Лекарства вредные. Ищем травы. Травами можно вывести гадость».

Писал он неразборчивее, чем Скадда, но удалось все разобрать, хотя слово «травы» Еса скорее угадала. Гелес заворчал недовольно.

«Боимся. Если люди вредное дадут? Чтобы съесть нас потом. Они и с Гартией дружат. Гартии отдадут».

— Не бойтесь, — сказала Еса. — Вам ведь правда помогут. А с Гартией дружить никто не станет, особенно Кейнор. Просто с ней воевать не хотят. Если станут воевать, от этого и животным ведь будет плохо.

Олени уже не ответили: ну вот, не получилось, жалко. Одни проблемы от этой Гартии, ладно хотя бы не мусорят больше. Ну почему олени такие пугливые? Понятно, конечно: травоядные всегда ведь живут в опасности.

— В сеоне и тегене у тебя в ущелье будет совсем красиво, — сказала Еса льву в человеческом облике. — Растения все такие разные, и листья будут разных цветов.

— Я хочу снег, он мягкий. Можно подкидывать, — сказал Гелес, и голос у него потеплел. — Сегодня я тебя в ущелье не поведу, мне нужно к тебе привыкнуть. Но с Тагалом ты встретишься.

Так тоже здорово.

Скоро оказались на выступе скалы, куда прилетел грифон. Гелес сообщил, что это и есть Тагал, вожак всех грифонов-гвардейцев Кейнора. Он ростом с некрупного волка, ржаво-рыжий с ярко-желтыми глазами: почти как у кейнорского лаохорта, но со зрачками, конечно.

Грифон подал знак инариса, как и Гелес, и в ложном облике оказался высоким, одновременно худощавым и сильным на вид, с острыми чертами лица и рыжими волосами. Глаза у него остались ярко-желтыми, пронзительными, и человеческое лицо диковатым из-за них смотрелось. Хотя он симпатичный, так-то: и выглядит на возраст Луи, или даже моложе. А одежда у него похожа на полицейскую форму, только с перьями на погонах.

— Это ученица Георга Эсети, — сказал ему Гелес. Так бы хотелось ею быть. — Еса Кирлинг. Профессор начинает уважать наш род, а вожакам Гвардии лучше равняться не на трусливых белоногов, а на профессоров.

Тагал, нахмурившись, сложил руки на груди: наверное, он лапу на лапу поставил или взъерошился.

— Я не считаю, что он тебе доверяет, — иллюзия человеческого голоса звучала как настоящий грифоний голос, трескуче и грубо.

Только бы не начали ссориться.

— Так здорово, что ты прилетел, — Еса улыбнулась, чтобы обстановку сгладить. — Я впервые увидела главу кейнорской Гвардии грифонов.

Тагал все так и хмурился, и это почему-то даже трогательным показалось.

— Я помогаю танеру Эсети изучать болезни грифонов, — добавила Еса. — Можешь рассказать, чем вы в последнее время болеете? И чем лечитесь чаще всего. В книгах про это сказано очень мало.

Тагал поворачивал голову набок: то налево, то направо. Так он получше хотел рассмотреть. А еще на самом деле он снизу вверх глядел, но иллюзия это сглаживала.

— Георга уважаю, — сказал Тагал. — Немного могу рассказать. Значит, Гелес на грифонах все же не ставил экспериментов, — голос Тагала стал чуть больше похож на рычание. — Оттого и не знает толком, как мы лечимся.

Ну не надо ссориться, ну правда. Еса глянула на Гелеса: но он, казалось, внимания на слова Тагала совсем не обратил. Только принюхался.

К тирниску бесшумно подошла львица, обнюхала ему нос, потом обнюхала Есе руки и тоже подала знак инариса. Мех у нее очень светлый, полоски на нем почти белые, широкие, и их немного. Наверное, это она помогала Жермелу: ну, вряд ли тут еще одна есть львица-посредница, так-то. Может быть, по человеческим следам сейчас шла.

— Гелес, — тихо сказала львица. Она сейчас выглядела совсем как настоящая молодая женщина, светловолосая, с немного неправильными чертами лица, стройная и грустная. — Я в инарисе расскажу, хорошо? Не хочу, чтобы человек думал, что мы что-то скрываем.

Гелес моргнул: согласился.

— В Кранаре все еще охотятся ради шкур. На соболей, лисиц. Кранарские вожаки Гвардий хотят прийти в Ратхор и все высказать людям, если это не прекратится. Еще я общалась с осведомителями льет Долины. Иллаты в Хинсене, Моллитане и Ламейне убивают слишком много копытных. Говорят, что они нападают и на людей, загрызают их. Гелес, ты ведь можешь помочь?

Ее взгляд стал почти жалобным. Но, когда она глянула на Есу, в нем на мгновение появился задор: как у Нира, когда он притворялся больным. Да, та самая львица, точно.

— У меня было много других проблем, — сказал Гелес, тоже в инарисе: а Тагал фыркнул. — Честно скажу, пока не знаю, как быть с иллатами. Все-таки сейчас в Долине более-менее спокойно. Люди редко погибают. Вряд ли на самом деле от лап иллатов, они осторожны.

Но он все-таки должен со всем разобраться. Львица хотела, чтобы Гелес ей никак не смог отказать: вот и заговорила в инарисе, чтобы человек про все знал. Еса улыбнулась чуть-чуть.

— Но иллаты-гвардейцы до сих пор не приходили к тебе с докладами, — львица пригнула голову, будто вот-вот ее могли обидеть. — Мне кажется, это подозрительно. Они могут что-то замышлять, даже против тебя. Я за тебя беспокоюсь.

— Здесь их не любят, на них могут напасть, — Гелес смотрел на нее спокойно, мягко. — Правильно делают, что не приходят, однако с иллатами нужно встретиться, конечно. Так что, думаю, встречусь в Хинсене.

— Я верю, что ты все сделаешь как надо, — сказала львица. А когда она ушла, Тагал на пару шагов отстранился от Гелеса.

— Идем в лес, — и покосился на Есу. — Я не хочу говорить при нем.

Ваессен такое бы точно не потерпел: а зверям вот нормально. Еса кивнула Гелесу, а он моргнул.

Еса, спустившись в лесную чащу, сначала осмотрелась и пейзаж постаралась запомнить: чтобы хорошо увидеть инарис. В незнакомой местности его ведь применять сложнее. Потом Тагал рассказал, чем недавно болели его знакомые грифоны, но очень коротко. А вот бывает ли у них, например, онкология? Еса спросила, болел ли кто-то очень тяжело и непонятно, но Тагал такого не помнил. Правда, он вспомнил грифоницу, умершую, по его словам, от простого гриппа.

— Жаловаться мы не привыкли, — говорил Тагал. — Если грифон заболел и умер, значит, он был слабым и не должен был много жить. Гронта — исключение, это бесчестная болезнь, она забирает и сильных. С другой стороны, надо развивать науку. Понятно.

Тагал еще показал вороний глаз, чьи ягоды ядовиты для людей, а грифонам нужны для здоровья: про это растение Еса уже читала.

Вожак грифонов держался очень строго и настороженно. Интересно, можно ли с ним поиграть, как со Скаддой. Вдруг это помогло бы с ним подружиться: но неудобно, все-таки.

— Спасибо, — улыбнулась Еса, когда закончили. — А можно я сейчас рассею инарис? Ты такой классный.

— Я не классный.

— Ладно, а печенье будешь?

— Давай.

Еса достала упаковку, и грифонья голова потянулась к руке. Тагал клювом осторожно забрал печенье и раскусил.

Вожак кейнорской Гвардии часто далеко улетает, к границам Кейнора. А может быть…

— Тагал, слушай, а ты можешь узнать, чем грифоны лечатся вдалеке от Экеры? Может быть, найдутся какие-то растения, которых здесь нет, и которые люди мало исследовали. Вдруг их даже удастся собрать.

Тагал подумал, а потом кивнул.

7 нерии, Дайгел

Дайгел вскрыл последнюю из прибывших сегодня посылок со сломанной бытовой техникой — она утром пришла из западного Кранара, ее закинули на вагон Единства после пересечения границы.

Первую газету с объявлениями из западного Кранара купил на обратном пути в приграничном городке — маленьком, как и Канморна. А потом сообщил Юнне, в каком округе решил взять заказы. Ну что, все-таки в Кранаре впрямь уважают талисцев и тех, кто им помогает. Юнна удружила, распространив в том регионе правдивые слухи о том, как Эсети, живущий в Алеарте, взял да починил сложную талисскую вещь.

Да и кейнорцев Кранар поддержал. Вот ни капли не сомневался, что это случится.

— Новая газета, — объявил Энкел, войдя в комнату. Дайгел передал посылку Ките и взял газету с объявлениями у Энкела. Он уже пятую из нужного округа добыл за последние дни — от алеартской болтливости временами есть плюсы.

Дождь скребся в окно, приговаривая: «Пустите погреться, сволочи». Дайгел сел у телефона и открыл тетрадь, куда вписывал все заказы из Кранара, чтобы потом переносить в официальную отчетность.

Трубку брали многие, все-таки выходной.

— Не надо напрямую платить, — пришлось уверять одну кранарку. — Лучше деньги родне пришлите вместе с прибором. А то нам доходы никак не оформить.

— Поняла. Совсем несправедливо, — говорили на том конце. — Ну куда это годится, ближайшие друг к другу страны, а столько препятствий. Успехов вам.

— Да мы вообще молодцы, — подтвердил Дайгел.

— Нет, родственников в Далии у нас нет, — ответил другой клиент. А заказ хороший.

— Тогда давайте на мой адрес, — Дайгел притянул к себе телефонный справочник Далии, взятый из библиотеки. Ложных алеартских клиентов уже больше набралось, чем настоящих.

Потом пришла очередь Киты всех обзванивать.

— Что там чинить надо в последней посылке? — спросил ее Дайгел.

— Уже ничего, — Кита пожала плечами. — Ну, там был утюг, я уже его подправила, но ты посмотри, может, что-то не так.

Утюги ей еще не доводилось чинить, никак справилась? Дайгел хмыкнул и забрал у Киты прибор. Прочитал записку от клиента, проверил утюг: смотри-ка, и впрямь исправный.

Теорию Кита хорошо знает, в день знакомства рассказывала даже про автомобильные двигатели, а вот с практикой — так, в основном таращилась. Хотя, когда просил ее помочь, работала толково. Но инициативу не проявляла.

— Чего же ты так редко себя показываешь? — спросил Дайгел и подшутил: — Уволю же.

— Я предполагал, ты задумаешься, а ты вот так, — высказался Энкел. — Старается человек, я же тебе рассказывал, как она все ловко делала, пока тебя не было.

— Ну, рассказывал, а чего же я этой шустрости на практике не видел? Кроме как сейчас.

— Так ты все самое сложное забираешь себе, быстро со всем справляешься, а ей что остается?

— Самой за себя отвечать, — Дайгел глянул на Киту, а та посмотрела вниз, руки сложила на груди. — Ты бы тогда и сказала, что, дескать, хочу почаще что-то сама делать, с начала и до конца. В чем тут сложность?

Правда, за ней тогда придется внимательней следить и отвлекаться от работы. Опыта мало у нее.

— Трудно просто, — проговорила Кита. — Нет, не работать. Просто… ну да, взять инициативу, когда ты все быстро делаешь. Но я много наблюдала, запоминала, пока мы ездили, и вот, теперь получается.

— Раз научилась, значит, ты такой же мастер, а не простой стажер. Мало ли что без профильного образования — получишь. Ныть вот не надо, отлынивать не надо. Хочешь чинить — говори. Вон тот термос-тимисник тоже твой, раз ты самостоятельная. Энкел, а ты обзванивай.

Кита кивнула и потянулась за коробкой.

— Я понимаю, что приношу мало пользы, — сказала Кита. — Но я все починю. Потом и свои часы тоже. Мелкое скучно чинить, но в этом случае — нет.

Из-за этих часов Киту и понесло в ремонт. Все надеется получить работу в Ваммельхоле да починить фамильные часы в отделе с механизмами: их приносят алеартцы в резиденцию-музей и дарят льете. Только вот Кита эти часы не отдавала. Родители умерли, а она была мелкой еще, вот льета сама себе и сделала подарок.

Дайгел взялся за очередной кранарский заказ. Кита закончила с тимисником попозже, но все-таки сделала его вполне сносно, а вдобавок к этому времени вернулась Керка.

— Опять приплыли гартийцы, — сказала она, хмурясь и широко растягивая губы, словно в улыбке, но настороженной, дикой. Обычно, разговаривая с людьми, посредники не скалятся. — Будут в Далии.

Тьфу, заразы. Надо взглянуть.

А когда с заказами завершили и все разошлись, Дайгел набрал отцу. Он рассказал про Есу и про то, что решил ей показать видеокамеру. Девчонка надежная, пусть пользуется. Затем Дайгел сообщил ему про Киту: тоже ведь считай студентка.

— Вот как с этими учениками лучше обращаться? — завершил Дайгел. — Не всегда ясно, чего у них на уме.

— Тебе надо и впрямь дать ей больше свободы, — сказал отец. — Были у меня такие. Тот же Раммел Нитур.

— А если напортачит?

— Потом проверишь. Доверяй ей побольше. Вам, кранарцам, это непросто, а ты постарайся.

— Ладно, иностранный консультант, — усмехнулся Дайгел. — Понял тебя.

— Лучше придумывай способы это починить, а не способы отлынивать, — отмахнулся Дайгел.

— Я еще никогда не видела гартийцев в Далии, — сказала Кита, работая с лампой на дальнем конце прилавка.

Никак неправильно делает? Да нет, почудилось, зато теперь она зависла из-за того, что на нее взглянул. Ну и странная, и не замечал ведь раньше.

— Ага, в Далии они сразу же сменят облик, — сказал Дайгел. — Если и сменят, то лишь когда Легония согласится с ними сотрудничать. Увидишь потом. Работай.

Басна одобрительно гавкнула, а Керка, лежавшая под липой, молча положила голову на лапы.

Ремонт на открытом воздухе вскорости привлек пару новых клиентов. Сосредоточенность на работе защищала от шума прохожих, но как только Дайгел решил передохнуть, болтовня навалилась на уши. От мимо проходящих людей, из летних домов на деревьях, да и с веревочных лестниц, ведущих от веток и от земли к балконам — отовсюду одно и то же. Кранар хочет присоединить Кейнор, Кранар будет конфликтовать с Легонией. Энкел врубил переносной приемник, и нормальные новости заглушили алеартский гомон.

— Верховный дасул Кранара, Утлисс Ластарски, заявил, что Кранар не видит смысла в отрицании государственности Кейнора и Талис, у которых имеются лаохорты и независимое от Легонии правительство.

Вовремя признали Кейнор: Легония слаб, от него откололись два куска, хотя Талис наверняка не успела прочно связаться с Легонией и не так его ранила, как Кейнор. Чтобы не вредить стране, с Кранаром легонийцы воевать не станут. От войны с Талис как раз отказались, чтобы лаохорт Легонии не стал таким же, каким, по слухам, выглядит талисский, и чтобы вьорты не полезли, почуяв его слабость. К тому же в стране со слабым лаохортом куда легче зародиться новым странам.

Кита закончила лампу и передала на проверку Дайгелу. В самом деле не напортачила, ну, так и быть. А затем она взялась за утюг, в то время как Энкел снова читал про медтехнику.

Дайгел взял себе унаби из пакета: набрали на улице, но перекрашивать и продавать уже не стали. Плоды похожи на гладкие каплевидные поделки из лакированного дерева. Раскусишь — хрусткие, с кислинкой, а сладость в них — сухая незаметная основа, даже и сладостью ее не назовешь, слишком просто, что ли. Отличная вещь.

— По последним данным, кранарцы имеют дело с новой мутацией бактерии горной чумы, — дикторша уже перешла к следующей новости. — Возбудитель быстро умирает вне человеческого организма, однако заболевание все равно распространяется высокими темпами. Граница Легонии с юго-востоком Кранара временно перекрыта.

Не в первый раз. Месяц или два такое продлится — и все. На север-то все равно можно будет ездить. Легонийцы доверяют кранарской дисциплине, в Кранаре эпидемии хоть и частое дело, но редко выходят за границы пары-тройки округов.

— Против этой заразы даже лекарств нет, — выделилось из общего гула.

— Эта чума заразнее, а может, она вовсе и не чума.

— За секунды покрываешься язвами.

Эпидемия слухов, никак иначе.

— А еще на востоке Кранара, да и на юго-востоке, плохо видят инарис, — говорили другие. — Слабеет Кранар. Что-то с ним не то.

Как раз там, где эпидемия? Еще бы чего-нибудь выдумали.

Потом по радио сказали и про гартийцев.

— В Ваммельхоле дипломаты Астелнал будут приобщены к легонийской культуре, и…

— …и они не будут ходить мимо моих часов без меня, — голос Киты стал внезапно громче и тверже. — Дайгел, ты как хочешь, но я туда поеду прямо сейчас, — а теперь вновь сделался таким, будто Кита вечно недоумевает от всего происходящего.

— Так часы же в коробке, как и все поломанное.

— Утешаешь ты так себе, — заметил Энкел. Басна кивнула.

— Ладно, еще утюг — и на перерыв, — решил Дайгел.

Недалко от холма Онталоз далийские дома с их флюгерами, с узорами в виде ладоней на стенах, с переплетениями побегов плюща и прочей ползучей зелености вдруг стали казаться вовсе не знакомыми. Видел же их сотни раз, как и эти деревья с зонтами-листьями и веревочными лестницами к дощатым домам на ветвях — а теперь как будто впервые. И кабины на канатных дорогах — словно за сотни километров отсюда.

Дайгел оглянулся. Позади по тротуару, озираясь и помахивая хвостом, трусила волчица — с глазами без зрачков, ярко-зелеными, как листья, просвеченные фонарем. Прохожие, галдя, тут же начали приветствовать не только горработников, но и ее, а горработники отвлеклись от полива клумб и сбора семян.

Хотя бы свежей крови на лапах этой пакости не видать.

Керка выскочила вперед, ощерилась, затем легла. Басна, заскулив, тоже легла, но на ноги Киты.

Астельцы скоро приблизились вслед за лаохори, а позади них двигалась целая толпа алеартцев: никак снесет холм Онталоз, если с ним сравняется. Вместе с астельцами шла светловолосая женщина, ласаринка, и полицейские, но эти держались ближе к дороге.

Керка постаралась выпрямиться, правда, взъерошенность с ее шкуры не исчезла. Лаохори-волчица отступила к своим, а один из них вышел вперед, взглянул на Керку, на Киту, потом на Дайгела.

— Рад новой встрече, — да широко улыбнулся, прислонив левую ладонь к правому плечу. Еще и легонийские жесты перенимает, падла. — Как хорошо, что нас всегда сводят обстоятельства.

Жесткий, с акцентом, голос гартийца напоминал голос волков в инарисе. Все, узнал, Ин-Вагал Табон, правда, малость заросший.

— Взаимно, — сказал Дайгел, повторяя жест приветствия. Выбор невелик — либо вежливость, либо вранье. — Я, как помню, не представлялся. Дайгел Эсети, со мной Кита Ренски и Энкел Талез, — а Керка просила ее имени гартийцам не называть.

Астелнал прошла мимо. Кита отшатнулась и наступила на хвост Басны, а собака отвела уши назад. Керка заворчала. Вперед прошел низкий астелец в черном костюме, тоже поприветствовал, и Табон ему что-то сообщил.

— Сойди с собаки, — шепнул Дайгел. Кита глянула вниз, ойкнула, убрала ногу с хвоста и тотчас пригладила Басне уши.

Астелнал перешла на другую сторону улицы, а рядом с лаохори притормозила машина, затем и еще одна. Керка уже выглядела поспокойнее, хотя порой отгибала уши.

— Я доложил посланнику Астелнал Ор-Камесу Гонралу, что именно вас видел в Неламе, что у вас есть друзья среди лесных животных, и что вы чините технику, — разъяснил Табон, глянув на Дайгела, а затем на человека в черном костюме. — Мы, к слову, хорошо оценили ваш напиток, — он перевел взгляд на Киту. — Думаем, что и качество вашего ремонта внушает доверие.

— Ага, — проговорила Кита. Рядом что-то тихое да недовольное пробормотал Энкел.

— Что-то сломалось из переданной техники? — поинтересовался Дайгел.

— Как вы догадались? — голос Табона стал тише.

Дайгел покосился на галдящих алеартцев. Один из них снял с плеч цветастый платок и накинул на плечи какому-то гартийцу.

— А я проницательный.

Значит, нормального посла Астелнал не направила, далеко ему добираться с материка.

Энкел кивнул. Табон что-то выслушал от посланника и добавил:

— Отправляйтесь с нами в Ваммельхол. Пообщаемся и с вами, и с животными, — он улыбнулся Керке, а та нехотя повела ушами вверх.

Туда и направлялись, так что Дайгел кивнул. Посланник опять обратился к Табону, и он перевел:

— Вы можете показать, как звери общаются с вами письменно?

Керка притворилась скульптурой, зато Басна поскребла по асфальту лапой, а когда положили рядом все необходимое, начала выводить буквы, сжимая ручку в пасти и направляя лапой. Больше никто с собой собак не взял, никак опасаясь, что толпа их снесет. Тем более нечего брать с собой зверей, если рядом лаохори. Но Басна — собака здоровущая, ее никто не сшибет, и напугать ее непросто.

Астельцы повосхищались. Посланник первым двинулся вперед, Табон от него не отставал. Толпа алеартцев позади гремела, как старый перегретый тимисник-термос.

Один из астельцев подошел к двери подъезда, расписанной узорами-ладонями, махнул рукой, и вся улица показалась совершенно чужой, да вдобавок холодной: Астелнал приблизилась. Астелец указал на дверь, потом на ведущую с балкона на асфальт веревочную лестницу, и что-то протарабанил. А затем, глянув вверх, с восхищенным видом всплеснул руками, после чего и вовсе взял морду лаохори в ладони да поднял волчью голову. Оказывается, наверху как раз проносилась кабина канатной дороги, невидаль-то какая. Астелнал махнула хвостом да приоткрыла пасть.

А вот как они без алеартцев себя ведут, эти заморские подхалимы?

— Не задерживайся, тебе еще Ваммельхол смотреть, — Табон направился к лаохори, сунул ей руку в пасть, хватанул за уши. Астелнал встряхнулась. Средства от блох они ей, случайно, не покупают?

— Кита со своей собакой уважительнее обходится, вот да, — произнес Энкел, качнув головой.

Один астелец повалил лаохори на бок и принялся трепать. Хотя бы в одном алеартцы точно адекватнее своих новых приятелей: не вообразишь, чтобы кто-то из местных так обращался с Легонией. Зато прикосновение лаохортов не ранит. Если лаохорт на мир воздействует, тогда да, а если неадекватная людская часть мира воздействует на лаохорта, это уже терпимо.

— Передайте ей спасибо за интерес к нашей истории, — к лаохори подбежал один из алеартцев. — И нам, и нам ваша история интересна очень.

— Наши соболезнования, — говорил, догоняя, еще один. — О прошлом, о далеком прошлом, но Астелнал ведь его не забыла. Так жаль, так не должно было произойти, он был замечательным правителем, настоящим королем.

— Да, таким Оль-ун-дал Нарок и был, — добавляли другие, перебивая. — Все на благо своей страны делал.

Предатель он. Не переметнулся бы к другим гартийским странам, не предал бы Легонию — и в Битве Пяти куда меньше кейнорцев бы погибло.

— И так погиб, так ужасно, кейнорцы казнили. Мы так соболезнуем. Она же его любила, — так близко подходят к Астелнал, что зелень в ее глазищах вот-вот и дырки прожжет в алеартских платках.

— Она его любит, — негромко добавил Табон с грустной улыбкой.

А сколько кейнорцев из-за этого Нарока сгорело на кораблях и утонуло в море?

— Кейнор ведь сам, по сути, вынудил, — добавил кто-то еще из алеартцев.

Да идите вы лесом из водорослей.

— Мы не хотим никаких проблем на вашем материке, в вашей стране, — мягко произнес Табон. — Давайте не будем в этот день говорить о чем-то подобном. Мы не предатели и ими не были, вы нам не враги и ими не были. Спасибо большое за сочувствие.

Вот твари хитрые.

— Отчего в Алеарту направились, а не в Инис, не в столицу? — поинтересовался Дайгел у Табона. — В первые разы-то ясно, почему: алеартский порт поближе, — хотя и не слишком. — Но а теперь?

Да потому что астельцы во время войны хотели навредить столичному региону и тому, который всех снабжал, а Алеарта — кому она нужна в сравнении с Кейнором. Вот и опасаются неприятия со стороны вспыльчивых таннау. Но хотел бы знать, что за аргументы у астельцев.

— Мы уже привыкли к вам.

— Я не алеартец, — а то еще Кранар пришибет, он явно грознее Скадды.

— К алеартцам, — кивнул Табон. — Мы все-таки собираемся подробно обсуждать дальнейшее сотрудничество, а это лучше делать в уже знакомой и спокойной обстановке.

Ну да, алеартцы весьма спокойно трещат. Такой шум, будто это уши окаменели и с грохотом рассыпаются.

— К тому же к порту в Неламе удобнее подходить, меньше вьортов, — дополнил Табон.

Никто же не кинется проверять, где их больше.

А вокруг алеартцы заводили разговоры с астельцами, даже Гонрал кому-то лыбился. Поблизости удалось расслышать среди прочего гама:

— Так жалеть. Это несправедливость, — акцента в этих словах было побольше, чем у Табона. — Терять близких. Война — беспримерный есть ужас. Вы не хотеть больше воевать. Мы не хотеть. С нами — мир. За ваш Единство.

— Еще научат нас Единству, — шепнул Дайгел, когда отстал от Табона.

Керка, шедшая рядом, глядела исподлобья и явно с усилием сдерживала волчий свой оскал.

— Они в этом мастера, соглашусь, — серьезно сказал Энкел.

— Единству в новом формате, так сказать, — негромко добавил Дайгел. — Урок от профессионалов: как выжить на материке, где миллиард враждебных государств.

— Надеюсь, мы до такого не докатимся, — проговорил Энкел, сразу по-настоящему посерьезнев. Затем он улыбнулся. — Волчица, наверное, не против фамильярностей, потому что у них там большой выбор лаохортов, и, если начнет права качать, ее быстро сменят, вот да.

— Я хочу потрогать лаохорта, — проговорила Кита, глянув назад, на Астелнал, которая тыкалась мордой в сумку одного из астельцев, да так аккуратно, что морда сквозь эту сумку не проходила. — Вот как ты, Дайгел. Хороший он у тебя. Легония совсем хороший, но только не прилетит.

При подъеме на холм остановились в начале каменистой тропы. Ее перегородили два оленя-изюбря с рогами под стать кронам древних дубов. Соприкоснулись ими, точно собрались подраться. Да только не дрались они, ничуть. У них ведь гон сейчас, неужели так запросто договорились?

Астелнал убежала за дома, и верно — вдруг еще звери кинутся на людей, если их напугать. Правда, интереснее думать, что она испугалась сама.

Астельцы тревожно забормотали, и алеартцы на удивление спокойно принялись их увещевать, чтобы умолкли. Толпа, наконец, утихла. Керка, приподнимая верхнюю губу, вышла вперед, зарычала, но олени так и не сдвинулись. К зверям приблизилась легонийская женщина, которая до этого шла с астельцами. Наверняка глава внешнеполитического ведомства, хотя, возможно, и заместительница, раз от гартийцев прибыл лишь посланник.

— Ну что вы, все хорошо, — она протянула руки вперед. — Они прибыли с миром. Мы можем начать торговать, вместе бороться с морской угрозой. Никто вас не обидит.

Один из оленей фыркнул, резко поведя головой в сторону гартийцев. Затем опять развернулся к сородичу, и рога сомкнулись над серединой тропы.

— Легонии нужны союзники, — тихо увещевала чиновница. — Кранар поддержал сепаратистов, Флорент не отвечает. Фалунн, ты хороший, умный зверь, ты все понимаешь. Здесь посланник Астелнал, Ор-Камес Гонрал. Наместник правителя Астелнал на острове Ташчин, Ин-Вагал Табон.

Алеартский шепот пронесся, как ветер. Так вон он кто: возглавляет правительство на острове-колонии. До этого, когда возглавлял дипломатический визит, раздавал алеартцам письма да подачки, общался с ориентской волчицей. Теперь вот запросто переводит для посланника. А алеартцы-то ценят правителей, приближенных к народу. Манипуляторы, вьорты их сожри.

Чиновница тем временем развернулась к гартийцам.

— Перед вами Фалунн, главный вожак оленей Алеарты.

Керка вновь оскалилась, а Басна села впереди бледной и растерянной Киты. Олень скрестил передние ноги, поведя головой вниз. Знак инариса показал.

А грифонов нет, одни сороки да мелкие пичуги над головой.

— Что же нас едят люди, если мы — умные звери? — голос Фалунна звучал низко, хрипловато. Высокий он, мощный, даже в ложном облике, и дубленка на нем бурая, под оленью шкуру.

— В актариях малых городов не у всех, к сожалению, хватает средств. Мало домашних животных. Люди там просто вынуждены, но это решится, обязательно. Как отказались недавно от охоты ради меха, так со временем откажемся и от охоты на вас.

— Не лги, — Фалунн нагнул голову, и сквозь иллюзию проступили очертания рогов. — Убивают и богатые. В центрах скупки покупают наше мясо, зная, что мы — разумные.

— Обычно косулье. Оленье сдают крайне редко.

— Косули тоже разумны, — прислушиваться к нему приходилось тщательней, чем к прочим зверям в инарисе. Больно уж неразборчиво он порой говорил. — Хищникам простительно. Неразумных зверей на всех не хватит. Но хищники такие же, как мы, а вы — выше. У вас свои животные. Бедняков своих сами кормите. Гартийцев своих убирайте, они тоже начнут нас стрелять.

— Этого не случится, Фалунн.

— Мы думали, что и с гартийцами вы общаться не станете. Как потом? Возродите ядерное оружие? Возьмете оружие у гартийцев? Вы еще и в их страну хотите отправиться?

— Да, еще хотят разрешить плавание на острова-колонии Астелнал, но я ведь говорила о борьбе с морской угрозой, — примирительно объясняла женщина. — Вместе мы отгоним больше вьортов, они будут реже зарождаться.

— Собираетесь вместе истреблять Старших?

На этих словах Фалунн перешел почти что на бас, и второй олень вскинул голову.

— Китов, — продолжал Фалунн. — У нас одни предки, но они покинули землю. Они мудрее и добрее всех наземных животных и обрели разум без лаохортов. Талисцы истребляют Старших, и алеартцы начнут. В море могут быть мудрые вьорты, такие же, как ваши лаохорты. Но вы не хотите, чтобы мы знали.

Вот это речи для главного вожака.

Насчет китов и вьортов это лишь дурацкие слухи. Дельфины с китами могут быть разумны лишь в той части моря, что твердо принадлежит лаохорту.

Всего-то пять-десять лет тому назад у оленей и мыслей таких не возникало. Когда ребенком с ними общался, они и говорили куда примитивнее. И ведь есть у него пара дельных претензий, да только слова про вьортов были вовсе ни к чему.

Астельцы так и молчали, даром что речь оленя не понимают. Толпа алеартцев позади поредела. Кита трепала шерсть на голове собаки, а та лизала ей руку.

— Я бы не поплыл на острова, — донеслось позади. — Астельцы — приятные ребята, но уж больно далеко нам плыть, и морская угроза опасная.

— Да, далеко.

— А вроде бы остров какой-то близко, нет? Туда наш посланник отправится?

— Дальше, чем до Экеры, а еще вьорты, ну уж никак.

Правильно делаете, что боитесь — они же сожрут, эти астельцы. Волки жрут лебедей.

Фалунн смотрел все мрачнее, да все ниже опускал голову.

— Не пустим. Ведите их не по тропе.

— Мы их должны ввести как гостей.

— Нам не интересно. Мы просто звери, нам не важны ваши обычаи.

Керка огрызнулась и выступила вперед, а затем завыла.

В скором времени на ее клич примчались грифоны, спикировали на траву между оленями и астельцами. Гартийцы побледнели, кто-то из них и отшатнулся, а оленям все-таки пришлось отойти.

А еще слышал, что кранарские вожаки хотят собраться в Ратхоре и высказать людям претензии. Вот бы достоверно знать, когда это случится и к чему приведет.

— Прекрасные изобретения, — повторил Табон. Моросило, и гартийцы все заслонились пестрыми зонтами: прохожие поделились. Верно, нечего пользоваться ориентским дождем.

Энкел ухмыльнулся. Он-то на свою пылеуборницу накинул платок перед тем, как астельцы к ней подошли.

— И, если по мне, событие перед посещением Ваммельхола было даже занимательным, — добавил астельский наместник.

Гонрал общался в стороне с легонийской чиновницей, Линтати, держась за ручку зонтика так, словно чуть что начал бы им отбиваться от злостных оленей. Астелнал последней прошла через ворота Ваммельхола, задержала взгляд на их гравировке в виде лебедей. Кита выглядела больно уж бледно, ну хоть Басна ей ноги грела.

— Жаль только, что не нашлось добровольцев, но мы понимаем, и танер Гонрал тоже понимает, на это нужно время, все-таки риск, — говорил Табон. — Уверены, впрочем, что плавание на наши острова непременно вам разрешат. Заберем вашего посланника, а в следующем месяце снова прибудем с предложением. Что насчет морской угрозы, мы хорошо избегаем ее, мы уже много раз посещали Легонию и не попали в беду. Будем надеяться на дальнейшее укрепление связи.

Алеартцам на руку собственная трусливость. Если Астелнал будет медленнее сближаться с Алеартой, звери, должно быть, к этому получше привыкнут. Ничуть не нравится затея с сотрудничеством, но понять аргументы все-таки можно. Новая война не нужна.

— Ты бы съездил? — поинтересовался Энкел, когда Табон отошел к своим.

— Каждый кейнорец хочет заглянуть за горизонт. А я кранарец. Вот незадача. Но за горизонты люблю заглядывать, чего уж там, хотя нам работать надо, а не отлынивать.

Чужой и будто незнакомый замок. Даже травы — и те чужие.

Басна встала перед Китой и заворчала, когда Астелнал подступила ближе. Керка огрызнулась и приникла к земле.

— Чего наших зверей пугаешь? — спросил Дайгел. А, она же не услышит.

Астелнал опустила голову, повела ушами назад, будто бы извиняясь, и провела по земле лапой: точно так же, как Басна просила бумагу да ручку. Если уж сама страна хочет пообщаться, чего и нет. Интересно, как-никак, пусть она и чуждая тварь.

— А давайте попробуем, — предложил Дайгел, глянув на Киту и Энкела, затем на Табона. — Звери-то ее слышат.

— Хочешь, чтобы звери записывали твои слова, Асти? — Табон глянул на лаохори, а та ответила кивком. Басна тихо завыла, тронув Киту лапой, и сама кивнула. Чиновница, Линтати, подошла ближе.

Получив принадлежности для письма, Басна стала записывать. Астелнал отбрела подальше и только пасть раскрывала время от времени. Знает легонийский, зараза: из-за того, что некоторые из ее людей этот язык знают. Астельцы после поражения всё надеялись вновь прибыть в Легонию, и уж точно не с целью полюбоваться на кривые алеартские изобретения.

Керка хмуро глядела на Басну: явно с неодобрением.

— Выполнять все приказы людей — не дело, — сказала она в инарисе. — Особенно вот такие.

— Да интересно, чего ты, уж на что астельцев терпеть не могу, — шепотом ответил Дайгел. — Да и ей самой наверняка.

Басна дописала, и Кита подняла с земли ее листок, глянула туда, протянула Линтати. Та дала взглянуть Табону, ну и Дайгел подошел:

«Жалко, что я тебя пугаю. Я правда этого не хочу, ты мне нравишься. Надеюсь, ты не пугаешься моих людей. Мы знаем, что животные Ориенты разумны, и никогда не навредим. Ваши люди с вами подружились, надеемся, что подружатся и с нами. В том числе благодаря тебе».

Она могла бы передать слова и через своих людей, но кто знает, чего там астельцы напридумают? Может, передадут неправду. А собственной собаке людям нет резона не верить. Втирается в доверие. И ведь топорнейшие же манипуляции, неужели никто не видит?

— Передай, что мы рады такой возможности, — сказала Линтати.

Басна и это записала, а Табон отнес листок Астелнал. Потом собака вывела новые слова этой волчьей твари:

«Мне понравился Ваммельхол. Здорово, что вы сохраняете память о прошлом. У нас мало памятников культуры. Тяжелая была история. Я помню интересные вещи из прошлого, красивые здания. Теперь мучаю своих людей и заставляю их все восстанавливать. Но у них получается неправильно».

Как только бумага оказалась в руках Линтати, чиновницу обступили алеартцы.

Сейчас пойдет новый всплеск жалений да вздохов, никак иначе. Сил уже нет никаких на злость. Надо бы отсюда уходить.

За окном фары мигнули трижды, все как договаривались.

В коридоре Дайгел сдернул куртку с вешалки, спихнул с ботинок зверя. В темноте показалось, что это Скадда спит, да ведь грифоница мельче и намного легче. Волчица щелкнула пастью.

— Чего тебе в лесу не спалось?

Керка подала знак инариса.

— В лесу все недовольны, сородичи постоянно воют, я сама там сильнее злюсь, — она встряхнулась. — Я в этой Алеарте загрызусь скоро.

— Не представляешь, как я тебя понимаю.

На улице пахло мокрой землей, подвывали собаки. Дайгел поприветствовал горработника, подметающего улицу от листьев. В свете фонаря стояла, опершись об автомобиль спиной, высокая стройная девушка. По фигуре сразу узнал. И потом по лицу, само собой. Резкие острые черты, четкие скулы, глаза немного раскосые.

Керка вдруг наморщила нос, вздернула морду, вытянула хвост вверх, как палку. Из машины выпрыгнул зверь. Здоровущий волк — никак Герти, товарищ Юнны.

— Что, через Кранар добиралась? — весело спросил Дайгел, а Юнна выпнула булыжник из лужи, подняла взгляд на Дайгела и ухмыльнулась.

— Ты там уже ловушку на осьминогов поставила? — добавил Дайгел. И пожал руку — как весьма хорошей знакомой.

Отпускать не охота, да и слишком мало этой руки. Горячие пальцы, грубоватые, на удивление тонкие. Знакомые.

— А что, водятся?

— Судя по тому, какое тут мясо…

Герти принялся обнюхивать морду Керки.

— Осьминоги вкусные, не выдумывай. Попробовал бы в тот раз. А чего, у вас тут правда ограничили вход зверья в город?

— Да кто их слушает. Моя дружище вон пришла.

Керка огрызнулась — волк, видать, слишком приблизился. Герти отпрянул, пригибая голову и поджимая хвост.

— Даже патрули гвардейцев хотели ограничить, но согласились, что перебор, — добавил Дайгел. — Где там мой пропуск?

— Забирай свой долбаный пропуск, — усмехнулась Юнна, протягивая картонку. Левой рукой: правую Дайгел не отпускал, Юнна и сама не пыталась убрать.

— Если будут проблемы, я на все на тебя свалю.

— А я буду знать, кто на меня все свалил, чего уж там.

Керка рычала и рявкала на Герти, уже каждый зуб ему показала. Герти еще дальше отступил и упал на спину.

— Да, ты же адрес мой знаешь. Вот засада-то. Пошли, квартиру покажу, чего мне терять. Керка, сожрешь сородича — кости закопай, не прибавляй забот горработникам на ночь глядя.

— Я за Герти сама закопаю.

— У тебя простой волк, а я сегодня общался с самой Астелнал. Якшаюсь со всякими гартийцами, их лаохортами и талисской полицией, такая вот жизнь. А ты про каких хтонических тварей как-то говорила? Про лаохори Талис?

— Так и рассказала, вот ага.

— Какая она из себя, вправду полумертвая?

— Ты чет слишком много общаешься с талисской полицией, вон уже и допрашивать научился.

— Да это еще не много, — Дайгел ее к себе притянул, Юнна слегка пихнула в бок. Ее волосы отдавали сигаретами и чем-то своим, особым, напоминающим улибис. Снова почудилось, что перенесся за тысячи километров, только не из-за лаохорта. Вот зараза.

— Пять деталей изобретения сегодня опишешь, — предупредила Юнна.

— Только попробуй сжульничать и его найти.

— Да ты что, так не интересно. Но догадки у меня уже есть. Видеокамера? Она хоть рабочая?

Да ты ж зараза.

— Иллюзорная, — ответил Дайгел.

9 нерии, Скадда

Кругом сплошная вода: будто степь превратилась в море. Бушует, захлестывает, если навстречу дует сильный ветер, и приходится закрывать глаза, дышать реже.

Впереди Рагнар приглушенно щелкнул клювом, подавая сигнал остановиться, и Скадда замерла. Застыли и цветные пятна среди дождевой мути: другие ученики. Под лапами темнела смятая трава, грязно-желто-бурая, смешанная с землей. Мимо промчалось рыжее, быстрое, и Рагнар еще раз щелкнул. Виррсет замер.

Тихо заскрежетал клюв Рагнара. Сигнал повернуть направо, а потом идти дальше: медленно и осторожно. Скадда повернула. Нельзя сейчас спрашивать, что там такое на пути. Нельзя шуметь и отвлекать. Рагнар все-таки настоящий гвардеец, и он сразу распознаёт опасности.

Таких гвардейцев, как Рагнар, в Кейноре очень мало. Зато не так уж мало грифоньих гвардейцев-преступников. Скадда нахохлилась от этих мыслей. Опять стало горько и пусто.

Недавно и в Кранаре Луи нашел преступных гвардейцев: только волков, а не грифонов. Наконец-то начал что-то делать, а то до этого он сам мешал жить зверям.

Скадда переступала очень медленно, а слева в шум дождя добавились тяжелые чавкающие шаги. Рядом шло стадо огромных существ: даже туры так грузно не ступают. Шесть голов. Интерес вытеснил всю грусть.

В конце концов, удастся стать настоящей гвардеицей. А в Хинсене и правда найдется настоящая Гвардия: в этой льете ведь есть грифоница Нора Амалер, она была на другом материке, и она точно умелая и замечательная.

Дождь успокоился, когда отошли немного дальше: и Скадда обернулась. Позади на холм поднимались звери размером с туров, но с очень мощными ногами и вытянутыми шеями. На мордах изгибались клювы, уши прилегали к головам, а по бокам тянулись костяные пластины: как будто скелетные лапы раздавили и широкие кости срастили друг с другом. Это псевдозвери, банхуны, они встречаются редко. Пластины — остатки средних лап, у древних банхунов они срослись с телом, чтобы защищать бока.

— Можно подойти к банхунам? — спросила Скадда.

— Нет, за потусторонним миром потом проследишь, — ответил Рагнар.

Около Ниеса все равно можно будет найти еще банхунов.

— А как у тебя прошло испытание? — спросила Лирра у черно-рыжего Аддара.

— Следил за табунами у Таосы, запоминал все их особенности там разнообразные, — ответил Аддар и остановился, чтобы стереть пятно грязи с клюва. Правда, у него и так почти черный клюв, только восковица желтая. — И территории разных табунов запоминал. Я только забыл имя одного вожака, но, когда отчитывался Рагнару, вспомнил. Трупы находил, но все звери умерли сами.

— Я изучала медведей рядом с Енкорией, — сказала Лирра. — Запомнила, кому не хватает еды и кто может проснуться зимой.

Она рассказала об этом Скадде и Керсету, как только встретились после испытаний.

— Мое испытание было самое сложное и лучшее, — напомнила Скадда и вспушила перья на шее. — В Кранар больше никто не летал, — и больше никому не поручали ничего секретного и важного.

— И больше никто не добирался туда-обратно полмесяца, — заворчал Виррсет. Он ворчит, потому что ему уж точно ни про какую тайну не расскажут, вот. Скадда на него нарычала.

— А у Арады вообще были белоноги, — заметил Нивир, который уже стал отставать. — Скучнейшие.

— Белоноги пугливые, прячутся в чащобах, и надо исхитряться, чтобы за ними проследить, — сказал Рагнар. — Еще они вечно обсуждают людей. Да, в их пересказах людские новости перемешиваются с фильмами и невесть чем, но все же нечто толковое остается, надо лишь уметь его добывать. Еще они ловят и едят пескарей, причем мясо стараются выбросить, а кости жуют. Арада за три дня ничего из этого не выяснила.

Как, оказывается, здорово. В Кейноре надо обязательно проследить за белоногами.

Кругом белели известняковые камни, как позвонки гигантских древних зверей. Трава и листья кустарников отливали серым и красным, темнели заросли дикой тербеты. Мимо проносились кролики и мелкие большеухие лисицы. Вдали бродили туры, бегали мраморные кони, некрупные и расписные, с красноватыми, белыми, черными и серыми пятнами на шкурах: эти лошади должны быть вкусными.

— Керсет, виды преступлений против редких существ, — Рагнар ускорился, Скадда тоже, и поравнялась с Лиррой.

— Ловля редких животных для людей, — ответил Керсет. — Вытеснение редких, даже если их не убивают. Например, когда муфлоны гонят с пастбищ расчеркнутых коз. Ну, еще поедание редких растений. А было так, что редкие растения не ели, а просто нарочно вытаптывали?

— Было. Алеартская холлута дурманит оленей. Гвардейцы запретили ее поедать, олени все равно ели, хоть и травились. Тогда некоторые особо умные олени пошли и вытоптали заросли холлуты. Наказание за поедание редких растений, Скадда?

— Если это случилось однажды и не очень навредило, то предупреждают, — откликнулась Скадда. — Если происходит часто, могут заставить съесть ядовитое растение, только не смертельное, конечно, — но, наверное, гвардеец может дать смертельно опасное и скрыть? — А если съели очень много редких, таким зверям еще и перегрызают ноги.

Но, конечно, перегрызть их могут просто для издевательства. На собраниях Гелеса слышала, как мучают травоядных. Да, копытные не очень умные, но зачем с ними так?

Все отвечали быстро и рассказывали много: правда, Лирра отвечала не очень понятно, но при этом не ошибалась. Учеников осталось всего девять, и Рагнар теперь спрашивал каждого дольше, чем обычно.

Появились термики, и наконец-то удалось взлететь. Осенью с полетами сложно, а зимой тем более, еще и день становится короче: но настоящих гвардейцев это не остановит.

С высоты вдалеке уже виднелись дома актария: пока еще с кончик когтя.

— А наказание за поедание зверей своего вида? — спрашивал Рагнар. — Кто назовет причины, по которым я вас терплю?

— Хищникам выбивают зубы и ранят лапы, — отозвалась серо-бурая Рисса.

Не обращала внимания на Риссу, когда учеников было гораздо больше, а теперь ее запомнила. Она шевельнула крыльями в бурых крапинах, таких же, как на ее лбу и шее, и перебралась на другой воздушный поток.

— Еще запрещают входить в город, потому что таким зверям проще нарушить запрет охоты на людей, — добавила Скадда. — Запрещают покидать личную территорию.

— А еще мы худые и жилистые, — дополнила Лирра.

— За поедание детенышей просто ранят лапы и не дают уходить с территории, — добавил Виррсет. — Но если случилось несколько раз, то по всей строгости.

— На какое время запрещают уходить с территории? — Рагнар шевельнул ухом.

— Год. При полном наказании — четыре года.

— Мне теперь еще страшнее за своих, — проворчала Данри. — Не увижу, как они проклюнутся, а тут еще и говорят про страшное с детенышами.

Скадда снизилась к новому термику и поднялась по нему. Нет, среди грифонов, конечно, как выяснилось, нередко бывают преступники, но сородичей они точно не едят.

— Не только тебе пришлось их оставить, — отозвался Рагнар. — Тем, кто постоянно тревожится, как бы чего ни случилось с их гнездом, место в гнезде, а не в Гвардии.

— У меня тоже будут грифонята, — Лирра переглянулась с Данри. — Но я доверяю своему грифону, он и мошки в гнездо не пропустит.

Никогда не видела совсем маленьких грифонов. В год, когда познакомилась с Тагалом, у мамы появилось новое яйцо, но оттуда так никто и не вылупился.

— Покажешь их, когда вернемся в Кейнор? — поинтересовалась Скадда. Лирра повернула голову направо и прищурила глаза.

Песок на побережье Лиимского залива — кремово-желтый, словно высотки Ниеса, и кажется, что их слепили из этого песка. Скадда заметила и зеленоватые, и белые, и оранжевые здания: приглушенных песчаных оттенков. Долго разглядывала в полете притягивающую синь залива, а еще абрикосы и яблони в палисадниках, кипарисы, акации. Длинноклювые разноцветные птицы размером с ворону кусали фрукты вроде слив, но раза в три крупнее, с переливами фиолетового и оранжевого. Роняли на тротуары, и красивые плоды превращались в не очень красивые кляксы.

— Это олгула, — назвал плоды Рагнар. — А птицы — иярри. Это они осенью в такое линяют, обычно они серые.

Морская синь исчезла за домами, когда Скадда начала снижаться следом за Рагнаром. Пока приземлялись, люди разошлись, заворчали собаки: сначала с недоумением, а потом и радостно. Значит, в Ниесе собаки точно уважают грифонов.

Под деревьями цвели растения с толстыми и мясистыми колючими листьями, и кактусы топорщили иголки. Скадда подошла к автомату с газированной водой: видела такие и в Гахарите.

— Вот оставайся и пей это, — раздался голос Рагнара. Скадда пригнула уши и поспешила его догнать, а Рагнар добавил: — К человеческой еде уже привыкла, привыкай и к человеческой воде. А может, тебя тут кто-то заберет к себе домой.

— Я его тогда укушу, — ответила Скадда и прикусила ухо Лирры: она отстала, чтобы рассмотреть сидящую на траве иярри. — Такой красивый город.

— Мне не нравится, — мимо как раз пронеслась машина, обдало запахом выхлопных газов, и Рагнар фыркнул. — В городах все ненастоящее, запахи неприятные. Но города можно вытерпеть. Их хотя бы не надо обучать полетам.

В сквере, у пруда, рядом с которым паслись косули и желтые антилопы, а еще отдыхали люди, Рагнар снова остановился, затем позвал кличем.

На лужайку у высокого можжевельника опустилась грифоница. Лет двадцати пяти, с сильными лапами и плавно очерченным клювом, небольшим, но мощным. Рыже-белая с коричневыми пятнами на спине и лапах, с коричнево-белыми крыльями: а глаза у нее были изумрудными, как хвоя кипарисов. В загривок грифоницы когтями и клювом вцепился рыжий детеныш. Скадда тоже так летала очень давно: в это время цепенеешь, становится даже трудно пошевелить хвостом.

— Рагнар, попутного ветра, — голос грифоницы оказался веселым и приглушенным, будто она говорила сквозь ворох листьев.

— Попутного, Но́ра, — как здорово, та самая гвардеица, которая была на материке Хадиере. Надо у нее все спросить про земли за морем.

Потом Рагнар представил всех учеников, а Нора на всех посмотрела с дружелюбным интересом. Скадда приветственно заклекотала, и остальные тоже.

— Летим, — сказала Нора, глянув на Рагнара. — Все покажу. Тебе лучше патрулировать южнее, где бродит стадо банхунов.

— Банхуны здесь ведут себя спокойно. Вытоптанных посевов я не увидел.

— Да, банхуны хорошо относятся к людям, а те их не трогают. Но нельзя расслабляться.

— Посмотрю, что творится западнее и севернее, и решу, где патрулировать, — произнес Рагнар.

— Ты хотя и тоже вожак, но я вожак местной стаи, — мягко напомнила Нора, чуть встопорщив перья.

— Но не вожак хинсенской Гвардии.

— В любом случае, все расскажу, — спокойно добавила Нора.

А у ее детеныша глаза фиолетового цвета, как у древнего героя Ресула: такая редкость. Интересно, какими были эти древние герои-грифоны?

Когда Скадда гуляла по Экере с Эрцогом, он рассказывал про интересы исторических личностей. Вот бы что-нибудь такое узнать про Ресула. Какую рыбу он любил, какие преступления ему больше всего нравилось раскрывать?

Отлично, что Эрцог сбежал с казни. Совсем не сомневалась, что это случится.

— Не вздумайте перелетать залив, — и с этими словами Рагнар взглянул на Скадду. Даже не думала так делать, ведь это безрассудно: а вот спустя полгода можно попробовать. — Переплывать тоже не вздумайте.

— Мы уже набарахтались в воде, — Кенна, парящая рядом со Скаддой, дернула ушами. — Не будем.

— А на катере можно? — спросила Скадда.

— Нет. На север тоже не летать. Там Ювирские горы, и отсюда до них не дальше, чем от Экеры до Аратты.

Долина! Так близко. Уши чуть вздернулись, хотя их и прижимало ветром.

— Крылья выдерну, — заворчал Рагнар, глянув на Скадду.

— Но в воздухе нет опасных растений, — Скадда посмотрела искоса.

— В воздухе и тебя не будет, если двинешься на север.

Потом Нора показала местные реки, скалы и холмы: все главные ориентиры. Улетев вместе с Рагнаром подальше, она что-то еще ему рассказала. Уши Скадды пригибало вечерним ветром, и Скадда повернулась против него, чтобы лучше слышать.

— Ушами не мельтеши, — приказал Рагнар, вернувшись. — Все вон отсюда. Встретимся у скалы, похожей на ученика, угодившего под ноги стаду банхунов. Примерно через час после рассвета.

— У речки Шелхи есть призыватели-волки, — добавила Нора. — Обращаюсь к ученикам: не летайте к ним, не общайтесь. Они не преступники, но вам эти звери ни к чему.

Надо туда отправиться и познакомиться. Эту реку Нора уже показывала, поэтому понятно, куда лететь.

Облака на западе стали фиолетово-рыжими, как плоды олгулы, и термики ловились все сложнее, правда, над озером Скадда поймала сильный поток.

— Опять будешь жить в городе? — поддразнила, щурясь, Лирра и почти коснулась крылом маховых перьев Скадды.

— Нет, — шутливо заявила Скадда. — В костях банхуна, накрывшись пластинами.

Лирра усмехнулась и улетела.

Когда Скадда добралась до Шелхи, солнце почти спряталось, но различать цвета еще получалось. На берегу отдыхали две волчицы, слышался отдаленный писк и вой волчат. Самая крупная волчица, серебристая с охристым, подошла к Скадде и оскалилась, вытянув хвост, а Скадда отогнула уши, признавая, что встретила вожака.

— Разнюхиваешь? — спросила волчица.

— Рассматривает, Тунарра, — поправила вторая, серая. — У крылатых нет нюха.

— У нас есть нюх, — возразила Скадда.

Тунарра принюхалась и прижала нос к земле.

— И как давно здесь бегал олень?

— Такое я не умею чуять.

— Значит, никакого нюха у тебя нет. Ты здесь новая, — Тунарра протянула морду к Скадде, и пришлось дать обнюхать себя за ушами. — Решила понюхать, вернее, посмотреть призывателей?

— Я уже видела призывателей.

— Да что ты. И арестовывала?

— За убеждения не арестовывают. Только если есть причины.

— Какая исполнительная, — Тунарра усмехнулась, подбежала ко второй волчице и укусила ее за хвост. — Нет, ты видела? Такая мелочь, прямо как ты, Акра, но зато исполнительная, а ты нет. А на самом деле мы не призыватели. Мы — Свободные.

— Мне просто интересно, — Скадда наклонила голову. — А какие здесь гвардейцы?

— Да нормальные, хотя и подчиняются людям, как и везде, — Тунарра опять укусила Акру, теперь за морду, и Акра пригнула уши, подставила горло, затем свернулась в клубок, вздохнув. — Всегда ты такая, была совсем мелочью — тоже не игралась. Игра вообще-то учит охоте и драке. Будешь плохо охотиться — съем тебя. Это неправда, если что, крылатая мелочь. Призыватели лишь только обманывают.

Призыватели вряд ли похвалят гвардейцев, если те нарушают. Значит, здесь и правда настоящая Гвардия?

— Я слушала призывателей в Кейноре, и они говорили странные вещи. Почему вы думаете, что лаохорты не нужны, а люди не особенные? Есть же причины. Объясни.

— Ты хоть до допросов доучилась?

— Нет. Но я вас не допрашиваю. Вы сейчас не преступники.

— А, — Тунарра почесалась и сильно вгрызлась себе в лапу, кого-то выкусывая. — Ну а что я тебе скажу? Сама не додумалась — значит, тебе это и не надо.

— Мне надо, я хочу вас понять, — возразила Скадда. И быстро убила местного клеща: они большие, их очень легко заметить до того, как укусят.

— Захочешь — поймешь, — Тунарра схватила и потащила палку, потом прыгнула к Акре и потрепала ее за холку. — Пойдем ты уже, сама навязалась сидеть с моими новыми пушистыми, а теперь ленишься. Мой волк с ними так долго не выдержит.

Значит, надо догадаться. Но не начинать же думать по-призывательски.

Венти говорила странные и интересные вещи. Раммел Нитур говорил точно так же, а ведь он человек. По словам и Нитура, и Венти, страны стремятся добить соперника, когда он слабеет. Да, Нитур скорее говорил про кранарцев и легонийцев, а не про лаохортов, но ведь лаохорты — это сущность их народов.

Венти просто много следила за призывателями и хорошо их знает. Ей известно, почему они не любят лаохортов.

— Вы считаете, что лаохорты совсем обычные, — сказала Скадда. — Потому что они, как животные, могут стареть, умирать и подавлять соперников, — это неловко звучит и странно, но ведь Венти произносила эти слова, и она умная, законопослушная, ученица Рагнара и подруга Тагала, а значит, так можно говорить. Не обязательно же в это верить. — Хотят, чтобы те умерли. Поэтому вы не понимаете, чем они отличаются от животных? И от вьортов тоже?

Тунарра наклонила голову набок, и ветер взъерошил мех на ее бархатистых ушах.

— Ух ты. Это тебя кто такому научил? Уловка для ловли призывателей? Акра, ты слышала?

Черная мочка носа Акры подергивалась: будто волки и у слов могут различить запах и понять, насколько тот, кто говорит, сам верит этим словам.

— Но лаохорты все равно высшие и лучшие, — весело сказала Тунарра. — И давят других высших и лучших существ. Что-то как-то странно получается. Чужих лаохортов люди не любят же, да? В Гартии, например, не высшие существа, не лучшие?

— Я изучу и сравню, — ответила Скадда.

— Нашел вам трупов для тренировки, — объявил Рагнар, встав рядом с мертвым оленем.

Удары с воздуха давно уже у всех получались отлично, но нужно было все равно время от времени тренироваться. В этот раз никто из девяти учеников снова не сломал ни одной кости. Особенно Скадда.

Когда каждый подрался с Рагнаром, наставник показал на трупе оленя, как оглушать клювом.

— Не всегда это нужно, — говорил он. — У некоторых зверей череп слишком прочный, чтобы мы клювом могли вызвать у них сотрясение. Еще важно удержаться на спине зверя перед тем, как ударить. А то еще скинет или прокатится по траве вместе с вами, и тогда перья разлетятся до Долины, а клюв стукнется не о череп, а об Ювирские горы, вызовет камнепад, звери подохнут, вас посмертно признают убийцами. Когда лучше бить клювом?

— Когда деремся со зверем, который как мы, — сказала Лирра. — Ну, с волком молодым. С рысью. И если назначили так. Ну, если постановили. Ну, ты понял меня.

— Обычно надо оглушать только опасных преступников, если задержать их надо срочно, — Рагнар прошел мимо оленя туда-обратно. — Или тех, чей приговор включает в себя сотрясение. За что к такому приговаривают?

— Когда калечат сородичей, — вспомнила Скадда. И, найдя рядом ветку от кустарника, постаралась ее перекусить, чтобы проверить, крепче ли ветки у местных кустов, чем у кейнорских. Оказалось, что нет.

— Осужденные преступники у городов, к которым вам придется летать, как раз творили именно такое. В том числе. Нора мне много всего про них сообщила, вот и станете их разыскивать. Следить за ними, опрашивать зверей, живущих от них поблизости. И не лезть к нарушителям, само собой. Позже их назову. А сейчас, Виррсет, полетишь к банхунам, — ну вот, самое интересное. — Скадда — к дельфинам.

Это еще интереснее. Наконец-то. Скадда вскинула уши.

— Гвардейцам известны и кое-какие дельфиньи сигналы, — Рагнар прощелкал и просвистел несколько из них, и Скадда постаралась не пропустить ни малейшего изменения тона.

— Я думала, дельфины нас не слышат, — сказала Скадда.

— Слышат. Только им с нами сложно пересечься, их язык развивался отдельно, оттого они нас и не понимают. Язык у них намного сложнее нашего, но и упрощенные сигналы они поймут.

Рагнар определил, за какими еще хинсенскими зверями надо проследить ученикам, потом разбежался, позвал за собой, и Скадда взлетела за ним, как и другие грифоны.

— Вот иллаты, — добавил Рагнар, когда поднялись очень высоко. Скадда проследила за его взглядом: иллаты лежали в тени холма.

Они размером с волков, но похожи на куниц или горностаев с белыми грудками и белыми кончиками хвостов. Такие безобидные у них, оказывается, морды.

— И все? — фыркнул Виррсет.

— Мне не нравятся, — сказала Лирра. Кенна глянула на иллатов с недоверием, Керсет — с опаской.

— Увидели? Нет вопросов? Лезть к ним не надо. Проваливайте.

Скадда поставила лапы на холодный гранитный парапет, весь в красно-серо-черных крапинах, которые складывались в узоры, напоминающие расцветку мраморных коней. Море волновалось, и казалось, будто волны уносят, раскачивают. У горизонта смерч соединял облака и море: вот бы подобраться к нему поближе. Понятно, что безрассудно, но так интересно.

Отойдя от стенки, Скадда разбежалась, прыгнула, расправила крылья и заслонила глаза прозрачными веками. Ветер дул навстречу, Скадда расставила кончики первостепенных маховых, и крылья расширились. Подгребла и взмыла выше, сделала круг, оставила ветер позади. Заострила крылья.

Рагнара рядом нет, он не увидит.

Полет над морем — чуть-чуть как полет над лесом. Но сложнее: ветра очень сильные и часто меняют направление. С наветренной стороны большой волны удалось изловить поток: а вот впереди поднялась другая, с ее наветренной стороны тоже так получится?

Скадда паряще летела параллельно волне, пока восходящий поток не смешался с нисходящим, пока не поволокло к воде. Тогда Скадда ударила крыльями, бросила себя навстречу следующей волне, и в самом деле поймала поток с ее наветренной стороны.

Поднялась по нему повыше, но ветра атаковали сильно, быстро, почти как Рагнар, и пришлось снизиться в поисках следующего потока: тут же попала в нисходящий, море прыгнуло навстречу, и Скадда с силой забила крыльями. Не хаотично, не отчаянно, хотя и возник слабый стыдный страх: просто мощно, чтобы вырваться. Это удалось у самой воды, как и поймать восходящий, но воздух сразу с силой набился в легкие, ветер развернул к берегу, и крылья махнули тяжело, словно Скадда прорывалась сквозь плотную тяжесть, а не сквозь воздух.

Нашла еще один поток. На этот раз удалось спокойно по нему подняться и проскользить: а потом по боковому ветру Скадда разыскала новый восходящий поток.

Росли и опадали сине-зеленые водные холмы, слева высился корабль, как гигантская синевато-серая скала. Море билось в борта и будто старалось поцарапать пеной, как белыми когтями. Рядом с судном вынырнули дельфины и скрылись.

Задержавшись на потоке, Скадда быстро глянула на чаек. Они парили кругами, меняя форму крыльев. И сразу глянула вниз, быстро подгребла своими, чтобы не попасть в нисходящий поток. Развернулась, расширила перья против ветра, затем, по ветру, заострила, как у чаек.

Совсем немного отдалилась от берега, а казалось, что пролетела далеко.

Закрутило потоками — восходящий опять сливался с нисходящим. Скадда быстро ударяла крыльями, стараясь удержаться, но все-таки упала в море, а дальше пришлось подплывать к берегу, гребя и крыльями, и лапами.

Выбравшись в стороне от парапета, на песок, Скадда присмотрелась к дельфинам, что резвились у корабля. Они то исчезали, то выныривали и высоко взвивались, при этом щелкали, а иногда издавали слишком высокие звуки со множеством переходов и призвуков: грифону такое не повторить.

Ничего, что намочила перья. Конечно, если сказать, что просто плавала в море, будет подозрительно, но можно найти отличное объяснение. У берега как раз мелькнули серебристые рыбы.

Скадда разбежалась, взмыла, потом спикировала. Вытянув передние лапы, ушла в густую бурлящую муть, и когти сомкнулись на плотных рыбьих боках.

А на берегу, прижимая рыбу лапой, затрещала, заскрипела сигнал приветствия, выученный у Рагнара. Когда дельфин подпрыгнул из воды чуть ближе, чем его стая, Скадда снова затрещала, гораздо громче. Дельфин нырнул, и очень скоро рядом мелькнула темная тень. Конечно, надо быть осторожнее, все-таки это большой и чужой зверь.

Показался и спрятался треугольный, с закругленным верхом, плавник. Затем еще раз: вместе с блестящим черно-серым изгибом спины. Когда рядом вынырнула острая морда, Скадда подалась вперед. Так странно, он почти как рыба, но покрытая не чешуей, а гладкой кожей. И с блестящими темными глазами, внимательными и разумными, ничуть не рыбьими.

Дельфин затрещал, потом издал настолько громкий звук, что едва удалось расслышать. Он словно вонзился в уши. Скадда взяла рыбу за кончик хвоста, а дельфин раскрыл пасть. У этих зверей совсем не меняются выражения морд: дельфины постоянно то ли улыбаются, то ли скалятся. Скадда отпустила рыбу и отбежала.

Зверь поймал еду, снова выглянул из воды и пощелкал, а затем понесся вдоль берега, и Скадда помчалась по песку, стараясь обогнать. Первой достигла высокого камня, прыгнула на него и защелкала клювом.

Дельфин вынырнул у камня, засвистел, глянул в сторону куста солекамника, что рос на берегу в отдалении, и кинулся к нему. У солекамника цветы мелкие и темно-синие, как море: интересно, дельфин различает цвета?

На этот раз Скадда специально замедлилась, ведь морской зверь вряд ли обгонит грифона по-честному, но ему ведь тоже хочется выиграть. С ним ведь надо подружиться. А дельфин, первым сравнявшись с солекамником, выпрыгнул, перевернулся в воздухе и весело затрещал.

Даже не верится, что это дальний родственник оленей и муфлонов, с которыми бегала Четта наперегонки. Кажется, он умнее обычных копытных.

Четта говорила, что муфлоны не глупые, просто другие. И мама тоже так говорила про травоядных. Дельфины точно не глупые. А у турицы, которая беспокоилась о домашних сородичах, были такие же темные внимательные глаза, как у дельфина.

18 нерии, Эрцог

— Хорошо его запомните, — сказал Луи, отпуская скулящего и хромающего волка, вожака гвардейцев небольшого округа. — Распространяет здесь дурманящие алеартские растения. Из-за него погибают олени. Полнейший позор.

— Это редкие растения, — проворчал, отгибая уши, раненый волк. — Я их хотел спасти.

Сойки недовольно затрещали, а Эрцог сильней вцепился когтями в ветку, на которой лежал. Вообще-то до прилета птиц волк признался, что семена добыли грифоны из Гвардии. Почему Луи не озвучил? И почему, интересно, так слабо ранил волка? Мог и огневику поискать, если она тут есть. Значит, инрикта он мог пытать, а с волками-преступниками осторожничает? Когти добавили на кору новых трещин.

— Ты слишком долго позволяешь инрикту скрываться от закона, — прорычал один из стаи, новый вожак. Всего в ней шестнадцать волков — даже вдвоем не отогнать.

— И что же ты сделаешь? — Луи потерся мордой о комель дерева. — Кранарские люди к вам и без того строги. Вы меня можете только сильно ранить, но людское поселение рядом, я и раненый легко доберусь. Сообщу, что на меня покушались. Хотите, чтобы у людей было больше причин вам не доверять? Сейчас ведь и так одна добавилась.

Уже внизу, последовав за Луи, Эрцог его быстро перегнал.

В движениях соперника чувствуется сила, даже если он просто валяется. Келарсы слабее львов, да и у инриктов нет такой мощи. Зато львов замедляет их мощь.

Правда, через бревно, лежащее на пути, Луи перескочил первым — хотя не ускорялся. Эрцог быстрей рванул лиственно-хвойную подстилку, метнулся мимо валежника. Догнать Луи все никак не удавалось, но его лапы при этом двигались не очень и быстро, раздражающе-плавно. Это и злило, и вселяло азарт. С таким зверем интересно соперничать, несмотря на всю неприязнь к нему. Очень хочется его побеждать.

И только у сосны, оплетенной лианой с огромными листьями, получилось снова вырваться вперед.

— Мелочь, — сказал Луи. Эрцог фыркнул в ответ — с неприязнью, по-львиному.

Запахло медведем, и Эрцог первым свернул с тропы. Поймав запах кабанов, навострил уши. Кабанье стадо пришлось обходить.

В этих лесах иногда встречаются и тахры. А львы живут чуть южнее, и лучше не ходить туда, где они водятся. Иначе львицы станут слишком отвлекать.

Рев оленей напоминал мычание коров, только более резкое, громкое, дребезжащее. Приходилось перескакивать остро пахнущие гонные ямы. А потом заревели зубры, и стали чаще попадаться их следы, а еще обтертая кора на елях, раскиданные земляные комья. Пахло мощно и душно — если бы старые дубы превратились в зверей, они бы пахли точно так же.

Отлично, что звери, у которых гон, не обращают внимания на инриктов. Правда, не нравится, что часто приходится сторониться зверей и не отдаляться от Луи. От этого в горле иногда саднит — точно туда попала узкая кость, и теперь ее надо выдрать когтями. Будто сделался детенышем, будто даже совы и лесные кошки снова теперь могут навредить.

Главное — что все-таки живой. И что все-таки удается учуять, увидеть и изучить много нового.

К другим запахам — грибов, глухаря, дикого вкусного быка-дарруна, а еще хвои, прелой листвы и раздавленной черники — присоединился олений, болезненный, кисловатый. Исхудавшая олениха лежала, притиснув голову к земле и подогнув ноги. Облезлые уши подергивались, на шкуре темнели мокнущие раны. Луи, подойдя, оглушил ее и сдавил лапой горло.

— Надо в степь, к грифонам, — сказал Эрцог. — И все у них выяснить. Это и от людей не очень далеко, — от деревень не стоит удаляться, хотя и заходить туда не стоит.

Луи молча вылизал лапу, которой добил олениху. Если он не хочет куда-то идти, он и не идет — и тогда приходится возвращаться к нему. Эрцог огрызнулся. Ничего. Пусть в Кранаре Луи и ведет, но в Моллитане это сразу изменится.

— Только зачем им травить оленей? — добавил Эрцог.

На еловой ветке большой бело-зеленый полосатый жук откусил хвоинку. Согнул и склеил кольцом, потащил к другим таким же кольцам и сложил их вместе. Может, готовится там вывести жучат.

Без общения скучно и пусто. Жук тоже не отвечает, но есть одна задумка.

— Вдруг грифоны — а потом и волки — стали нарочно давать это растение оленям, чтобы они не обращали внимания на проступки гвардейцев? — Эрцог коснулся жука — или жучихи — кончиком уса. — Как ты думаешь? Ты здесь живешь и лучше знаешь. Они, наверное, не рассчитывали, что олени начнут есть слишком много.

Луи покосился в сторону Эрцога. Ага, все-таки не хочет лишиться проводника по Моллитану. Не очень-то здорово выставлять себя немного сумасшедшим, зато из-за этого Луи может и начать разговаривать. Чтобы не стало хуже. А еще тут есть симпатичная лиана, вьюжница. Ее листья похожи на лапы огромных птиц, даже как будто есть когти. В густеющих сумерках лучше видно.

— Ты со мной тоже согласна? — Эрцог, глянув на эти лапы, вздернул уши. — А вороны тебе что-нибудь сообщают? Ты на них похожа, у тебя такие же лапы, а еще похожа на моллитанскую лиану, куваргу. Кстати, наверное, те грифоны-гвардейцы еще и полезные. Если их сразу убрать, получится то же, что и с Керкой. А, ну да, ты не знаешь Керку, но вдруг местные птицы летали в Кейнор.

Львиные лапы осторожно переступили через грибы, чьи шляпки точно вывернули наружу.

— Притворяешься. Лживая мелкая пакость.

— Эй, я вообще-то и правда могу... — хм, не стоит сейчас говорить про возможную потерю разума, а то дрозды и сойки всем растрещат, что сам признался. Луи и так все знает. — В общем, мне же надо общаться.

Луи удалялся, и от его нахально-спокойного вида чуть не вырвался рык. Эрцог догнал Луи и тут же опередил.

От лап Эрцога пахло грибами — раздавил какие-то во время спешки.

Зачем с ним говорить, в самом деле? Его всего лишь надо вытерпеть. Правда, стоит чуть расслабиться, как сразу чувствуется — рядом мощный зверь, отберет еду, отберет территорию, а, может, и вообще убьет. Ты не смог прогнать врага, не утвердил свою силу. Сколько себя ни убеждай, что это все неправда, что ты вообще не на своей земле — а все равно.

Хотя почему это — не на своей земле? Оба — претенденты на Ориенту. И, если удастся выжить, Луи умрет. Двух правителей не бывает, в этом он точно был прав.

Как и в своих странных законах, оказывается.

— Вообще-то из-за тех законов я тебя уважаю, — сказал Эрцог, переступая труп оленя, чью шкуру покрывали язвы от дурманящей травы. Молодой такой зверь, и сильный — и зачем он все это ел? И та олениха — зачем? Еще и так долго умирали от этого яда. Им было тяжело. Это хуже, страшней, чем умирать от клыков. — Но не думай, что признаю́ себя проигравшим.

И, проходя мимо очень большой сосны, Эрцог с силой подрал об нее когти. Чтобы отметить территорию.

— А раньше я тебя из-за них сверг, — добавил Эрцог. — Правда, я и не знал.

Эй, а это еще зачем? Как будто виноват. Ничуть.

Луи незаметно ускорился, но так, что сразу оказался шагов на пять впереди. Эрцог быстрей ударил лапами по мокрому сфагнуму.

— Ты и не спрашивал, — сказал Луи, не глядя на Эрцога. — Впрочем, не думаю, что понял бы, если бы спросил.

— Но насчет иллатов я точно был прав, — сказал Эрцог, вырываясь вперед. Теперь пришлось глядеть на Луи вполоборота, ловя при этом вибриссами уплотняющийся воздух перед ветками и вовремя отстраняясь. — Они не должны быть единственными гвардейцами льет Долины. И я не очень-то одобряю эту твою идею с законами, хотя она и интересная, я ее понял.

— Что именно ты понял? — Луи говорил мягко — и с издевкой. Точно ожидал, что сейчас услышит какую-то глупость.

Ну да, что еще, кроме глупости, ожидать от мелочи, которую можно было, когда захочешь, сжать в лапах, потрепать, как дохлую птицу или ветку от кустарника. Клыки и когти тогда испугали бы разве что кота или куницу. Но теперь они наравне со львиными.

Эрцог выбрался на поляну, затоптанную оленями. Здесь недавно сражались за самок. Столько мощных запахов вокруг — вот бы вцепиться такому зверю в шею. Сразиться с ним, победить.

А еще здесь пахнет порохом и кровью, и дневные следы соболицы резко замерли, перечеркнутые людскими. Встретить бы этих нарушителей-охотников. Все им высказать. Стиснулись зубы. Гелес ведь уже запретил охотиться на лисиц, куниц и прочих.

— Ты решил изучить, как разные виды отнесутся к ограничениям на охоту и поиск растений, — ответил, наконец, Эрцог. — Я так понял, что грифоны все выполняли в точности, куницам было все равно, а копытные тоже почти ничего не соблюдали.

Ветка чуть не попала в глаз — да как же ее пропустили вибриссы. Эрцог получше на них сосредоточился. А еще впереди запахло рекой.

— Ну и еще кто-то из гвардейцев решил, что это все неправильно, а кто-то обрадовался и стал калечить зверей из-за ерунды, или вообще обманывать. Например, в галензе волки Ерты наказывали оленей за то, что они ели мароту. А олени ее не едят.

Луи не ответил, только его взгляд чуть сильней сосредоточился на Эрцоге, чем на деревьях.

— Да, ты нашел гвардейцев, которые больше прочих готовы нарушать. Но эти гвардейцы могли бы отлично исполнять обязанности, если бы ты их не спровоцировал своими законами. В общем, не надо было так делать.

У Луи отличные осведомители — рассказали про столько нарушений в Кранаре. Правда, Луи и сам раскрыл отдельные нарушения. Раньше казалось, что он такого не умеет, а еще — что он совсем не умеет править. Конечно, он всегда знал много всего интересного, но с правлением это не было связано.

Да, его будет интересно побеждать.

Луи первым добрался до речного берега и лапой смахнул с воды листья. Опять, когда напьется, все расплескает, и так, что не найдешь потом чистую воду. А весь берег зарос густыми кустарниками, больше нигде не подберешься к реке. Эрцог кинулся вперед, пихнул Луи лапой, а он развернулся, и его челюсти сомкнулись у кончиков вибрисс Эрцога.

Усы обкусывают лишь мелким. Эрцог огрызнулся и ударил хвостом.

— Они не обязаны были превышать полномочия, — нехотя сказал Луи. — Некоторые стали гвардейцами лишь ради своей жестокости.

— Эй, ну, каждый что-нибудь нарушал.

— Оправдывая их, ты оправдываешь и себя. Слабости есть у всех, но некоторые недопустимы для гвардейцев или для тирнисков.

Снисходительный, расслабленный тон — почти поучающий. Как будто перед ним детеныш. Как будто Луи может чему-то научить — или причинить боль, как ему захочется. А может, сжать ему клыки на шее, пока не задохнется. Победить. Повзрослеть.

Эй, с чего это вдруг? Голод уже сильный, и начинает сдавливать горло, но это же не добыча.

Просто враг.

Эрцог тряхнул головой и потер морду лапой. Точно ярость и правда можно стереть.

— Теперь не притворялся, — Луи наклонил голову. — Так. Неразумный зверь мне не нужен. Разумный, но слишком глупый — тоже, так что с тобой придется поговорить. Наверное, ты также догадался, почему я редко посещал разные округа и льеты. Мне было лень, конечно. Но еще я хотел дать больше свободы главам Гвардий и потом узнать, насколько каждый из них ответственен в таких условиях. Ранее мало кто из тирнисков посещал другие льеты и округа настолько редко. Мне было интересно.

— Это неправильно, — огрызнулся Эрцог. От негодования напряглись лапы, а подушечки сделались горячими. — Живых зверей нельзя так изучать.

— Ориента вправду весьма интересна для изучения, одно существо как-то раз сравнило ее с интересным механизмом. Оно себя лучше знает, впрочем.

— Ты про Кранара?

Луи не ответил.

— А главным вожакам и Акреону с Раммелом ты тоже рассказал, зачем принимаешь такие законы? — спросил Эрцог.

— Они не захотели рассуждать, так что я всего лишь напомнил, что в таких законах нет ничего неприемлемого.

Луи снова шагнул к реке, и Эрцог поднял лапу, но поблизости запахло молодой оленихой, и усилился голод.

— Я видел пещеру, — добавил Луи.

Ага, значит, этим надо воспользоваться. В конце концов, от еды жажда тоже проходит.

— Здорово тирниск разобрался с тем вожаком, — рассказывала соболица сородичу высоко в кроне. — Узнал, что яд для оленей посадили волки. Он не сам здесь вырос.

Тирниск он для них, значит. Эрцог ощетинился.

Луи выпил совсем немного, а потом, наклонив голову набок, зацепил воду лапой. Он редко играет — и только с водой в реках или лужах.

— Ты меня, наверное, убьешь, когда разберешься с Моллитаном? — вырвалось у Эрцога. — Или оставишь иллатам?

Продолжая играть с водой, Луи ответил:

— В любом случае, ты приговорен. Не беспокойся, я буду благодарен, поэтому быстро сверну тебе шею, ничего не почувствуешь.

Горло сдавило — даже не вдохнуть. Ага, то есть, он вообще не рассчитывает, что удастся выжить? А если и правда убежать от него. И больше не зависеть.

— И эти вопросы я слышу от зверя, который был не прочь приговорить меня к казни, — добавил Луи. — Я ответил не всерьез, если что. Ты должен был проходить настоящий испытательный срок, это было бы честно. Так что после Моллитана я тебя не убью. Но, вероятнее всего, ты вовсе не переживешь Моллитан, ты ведь слишком хрупкий и мелкий.

Эрцог фыркнул и улыбнулся. Ага, дал бы себя убить, ну разумеется. Ничуть и не поверил. Когти на передних лапах втянулись.

— Никакой не хрупкий. Я тебе челюсть легко снесу при случае. Я убил тахра его же клыком.

— Неудивительно, раз нет своих.

— А еще не веди себя так, будто я мелкий. Я и без того иногда ощущаю себя как раньше, когда от всех прятался. Не выводи. Еще раз попробуешь откусить мои усы — я их сам тебе оторву.

— Вовсе не сомневаюсь.

Думай. Давай. Правда, мысли — точно тяжелые. Повторяются. Обрывочные. Думай. Вкус — кровавый, жаркий. Над головой — длинная слипшаяся шерсть. Огромного зверя. Хозяина пещеры. Ага. Вернулся. Разорвать. Но пахнет затхло. Неживым. А. Корни дерева. Белое дерево. Здоровское. Как ее там. С полосками. Листья еще такие желтые, шуршат, береза, ага. Получается думать. Получается самому себя сдерживать.

Скорей уже надо выйти. Вытащить останки. Медведи не против падали, да и ничего страшного, если кто-то увидит эту добычу. Много съел, поэтому ясно — она так сильно разорвана не потому что с ней игрался. А все-таки не хочется оставлять ее тут гнить. Не понравилось бы, если такое нашел в своем логове. Чужую добычу, знак чужой силы.

Нигде не подцепишь, все в крови. Кругом ошметки недоеденных внутренностей. Вот бы сюда горработника — ага, особенного, который убирает остатки еды инриктов. И убедить его, что нет, таким же, как добыча, ты не станешь. Что людей ничуть не хочется трогать. Талисцев особенно не хотелось ранить, ну да.

Больше эти мысли не должны возникать. Людям нельзя вредить, как бы они иногда ни раздражали.

Пришлось позвать Луи, и скоро он втиснулся в пещеру. Эрцог, забираясь в нее, легко пролез в узкий вход, а Луи — с трудом. Он успел отъесться за полмесяца, и его полосатый мех опять залоснился. А медведь сюда пролезет, интересно? Перед спячкой они становятся огромными, и Луи, похоже, сам решил впасть в спячку.

— Ты с каждым разом все дольше не приходишь в себя, — сказал Луи. — Так. Надо тренироваться больше.

По спине прошел холод.

Чаще всего Луи теперь дает спокойно поесть — все-таки проводник, валящийся с лап, ему не нужен. Но удалось уже набраться сил, так что теперь и правда не помешают более частые тренировки выдержки. Все удастся. Без сомнений. Правда, спину так и холодит от тревоги.

— Вытащи его, — попросил Эрцог, умывая лапу. С пятнами крови. Хотя и подсохла — а мысли от нее снова путаются. Упрощаются. Укусить. Ударить. Но холодная засохшая кровь — все-таки не то.

Луи молча подхватил добычу за остатки шеи и потащил. Вот же странно, сам бы ни за что не послушался.

Потом пришлось обходить и зубров — правда, Эрцог задержался, чтобы на них взглянуть. Луи удалялся, но ничего, он учует, что остался один, и вернется. Два зверя стояли друг напротив друга, пригнув головы. А когда ударятся? О, и зубрицу удалось почуять, здорово. Вот бы тоже сразиться за львицу, только научиться сдерживаться как следует. Иначе львице можно случайно навредить.

Сдавило ухо — Луи укусил. Эрцог оскалился.

— Эй, я жду, когда они схватятся. Интересно же.

— Мне будет не интересно смотреть на тебя, размазанного по грязи. На тебя и без того не очень-то интересно смотреть.

— Да они далеко. И им не…

Лапа мелькнула перед глазами — и точно с размаху ударился мордой о камни. Эрцог отступил и зашипел:

— Мелочь свою будешь воспитывать.

— Этим я и занят.

Луи стал удаляться, и скоро его запах заглушился. Ладно, надо предостеречься. Но по своей воле, а не по его принуждению. Когда все-таки пришлось отойти, Эрцог услышал позади стук — точно столкнулись две горы. Надо было остаться все-таки, но уже здорово, что удалось услышать.

— Расскажи мне, отчего умирали Фернейлы, — вдруг сказал Луи. — Ты же интересовался этим больше меня.

— А ты вдруг почему заинтересовался?

— Если передумаю и захочу тебя убить, мне хотелось бы сделать это небанально.

Эрцог оскалился и насмешливо фыркнул.

— Когда звери нашего рода стали умирать чаще? — уточнил Луи. — В тридцатых годах?

— В конце сороковых. Тогда умерло очень много и детенышей, и взрослых, и почти все — от несчастных случаев. А кто-то болел.

— В эти годы звери впервые научились писать. Первым был Денгар Фернейл.

— Ага, в шестьсот сорок седьмом, еще детенышем. Но вообще во времена Меори тоже часто умирали Фернейлы, — а странное совпадение. — Слушай, а она же первая научилась чтению, и даже просила зверей ходить к людям, чтобы их учили.

Все отлично вспоминается.

Запахи сухой листвы и хвои чуть напомнили запахи книжных страниц в библиотеке Экеры. В библиотеке и правда не отказался бы сейчас очутиться, а вот Луи не нужен.

— Из бывших детенышей Меори в шестьсот двадцать шестом погибла Хора Фернейл, упав со скалы, а потом еще Солнар, он в реке утонул, — рассказывал Эрцог. — Из бывших детенышей Денгара только Алнир и остался. Намран Фернейл был наследником, но его нашли мертвым и без всяких ран, и Тагранаса тоже. Они болели, но люди не поняли, чем именно.

— Не впечатлен, — произнес Луи. — Они стали разумнее, но стали чаще гибнуть по неосторожности. Странно. Там, случайно, не сообщалось о нападениях вьортов примерно в то же время, когда погибали Фернейлы?

— Хм, не помню, хотя, может, просто не искал. А, подожди, в двадцать шестом была эпидемия в Кранаре, и как раз писали про вьорта. А что?

Луи не ответил, сколько бы Эрцог ни огрызался.

Он всегда знал много всего интересного — или додумывался о чем-нибудь интересном. Лучше бы вообще ничего не говорил, если не собирался делиться.

Фура приближалась, и желтые фары горели, как глаза Талис. Судя по грохоту — то, что надо. Огромная.

— Твоя очередь, — сказал Луи, вылизывая лапы. — Ты же быстрее, так?

Его слова прозвучали издевательски. Да ладно, ничего сложного. Фура не слишком быстрая — легко рассчитать, когда надо кинуться. В нос уже забивался вязкий тяжелый запах бензина, желтый свет дотягивался до ближайших кустов. Ага. Сейчас.

Эрцог рванулся на дорогу легким прыжком — прямо перед фурой. Фура засигналила, замерла — и Эрцог развернулся влево, пробежал вдоль огромной машины, прыгнул вверх. На грузовой прицеп, так люди не услышат.

Высоко — но уже привык. Поодаль по крыше фуры почти не слышно ударили лапы Луи. Машина двинулась дальше.

Они и не рассмотрели. Подумаешь, какой-нибудь тахр на дорогу выскочил.

Лапы жгло, как от погони за добычей, и ветер раздувал шерсть на боках. Еще и ночь, солнце не палит, так здорово. Сплошная свобода, ветер, движение. Даже то, что поблизости соперник, ничуть не мешает. Да и он уместился в другой стороне, ближе к голове машины, у самого края, точно собираясь оттуда свалиться.

Она же не будет тормозить у заправки? Ехали всего-то пару часов, эй. И людей на заправке слишком много. Луи тоже поднялся, насторожился.

Как только фура притормозила, Эрцог спрыгнул и поспешил в сторону леса — под сердитые оклики, что раздавались позади. Теперь эту фуру уже не поймаешь, люди будут наготове.

Ничего, она не единственная.

Эрцог наклонился к телу лосенка, чтобы запомнить запах. Поиграли и бросили. Снова волки, причем гвардейская стая — уже чуял их и слышал разговоры. На этот раз Эрцог первым пошел по следу. Их всего пятеро, в конце концов. Ничуть не безрассудно.

Луи молча шел поблизости.

Небо все в тучах, а голову сдавливает с боков — скоро начнется дождь. Над сосново-ельником бугрятся низкие горы, напоминающие уши, облезлые на концах — все они покрыты лесом, только верхушки у них каменистые.

Листья на шиповнике, рябине, ивах уже наполовину опали, присыпали более низкие кусты, почти травы — голубику, бруснику. Эрцог отыскал и желтые вытянутые ягоды — у них соленый запах, и олени их постоянно подъедают. Это оленья клыть, слышал название от куниц. А еще слышал от них названия местных гор и речек.

В скалах полно пещер, есть где спрятаться во время еды. Рядом с одной Эрцог заметил данха, но, когда мягко заворчал, имитируя его язык, данх подпрыгнул от страха. Тогда Эрцог заворчал в немного другой тональности — успокаивающе и с вопросом. Поинтересовался, не трогают ли здесь данхов и хватает ли пищи. Данх удрал. Ну и ладно. Эрцог невозмутимо фыркнул.

В березняке, найдя волчье логово, Эрцог вышел навстречу вожаку стаи. Луи остановился чуть поодаль.

— Убиваете для развлечения, — огрызнулся Эрцог.

— А, убийца сородича, — отозвался волк. — Тебя еще не освежевали?

Злость — точно палящий комок в груди.

— Эй, будешь так говорить своим щенкам, — Эрцог показал клыки.

Волк смотрел нахально и спокойно. Эрцог его повалил и прижал. Он больше не посмеет вредить зверям.

Волчье рычание — отдаленное, глухое. Волчий скулеж. Впиться теперь. Потом — раздавить. Сломать ребра. Уже раскрывается пасть.

В бок ударило. Земля — под боком, под мордой. Кровь на земле? Ранил?

Красные листья. Просто куст такой.

Волк поднимался с земли, отряхиваясь и огрызаясь. Его обступила стая, и звери скалились, не отводя от Эрцога глаз. Пришлось уйти вслед за Луи.

Только уйдя далеко, заметил, что не отряхнул мех от грязи и листьев. Да, надо больше тренироваться с выдержкой и больше валять Луи по земле. Хотя в общем-то чаще он валяет по земле, но ладно. Что это вообще такое было? Кровь же не пробовал. В Талис такое тоже случалось — странные мысли до того, как разрывал добыче шкуру. Потому что слишком там нервничал.

— Они до сих пор соблюдают те мои законы весьма незаконными методами, — говорил Луи. — Впрочем, в этой стае есть достойные звери. Теперь с ними не обсудить все должным образом, они начнут ссылаться на то, что я натравил на них инрикта.

Как будто у него есть власть над инриктами. Эрцог зашипел.

На кусте келески часть листьев — красная, а листья у нее как полоски, и кажется, что по кустарнику кто-то провел когтями, выпустив кровь.

— Чем разумнее звери, тем более они жестоки, — добавил Луи.

А деревья точно дерутся, пока их никто не видит, и из-за этого по земле так густо разбросаны львино-желтые клочья их крон. И ветки друг на друга наставились, как лапы с когтями-сучьями.

— А с чего ты так решил? Звери раньше были более жестокими, вообще-то. Да и я жестокий только если… в общем, если это уже не я.

— Не просто решил. Убедился. Из-за своих законов. Думаю, полвека тому назад они бы не открыли такой жестокости в зверях.

Рядом с растерзанной рысью — снова волками-гвардейцами — Луи задержался.

— Звери, когда были неразумными, тоже убивали для игры, особенно кошачьи, — дополнил Луи. — Однако они не были так изобретательны. Не изматывали добычу часами. В этом подходе нет ничего честного, к тому же эти убийства бессмысленны. И вредны, раз могут нарушить природный баланс.

Рыси, так похожей на Талис, убийцы перегрызли каждую лапу. Рвали бока у живого зверя, на них много крови. Рвали и отпускали рысь, потом опять ловили. Внутри сгустился холодный комок. Захотелось согреть эту рысь, защитить. Уже бесполезно, правда. Эрцог зарычал и отошел.

— А что, неразумные не рвут бока?

— Не растягивают мучения намеренно. Малоразумные обычно тоже: мало кто догадывается, как это сделать. При Алнире сильно возросла разумность зверей. Это повлияло, разумеется, не только на преступников. Те гвардейцы, кого он считал достойными, научились хитрить более умело и начали его чаще обманывать.

Луи говорил лениво, без интереса: но все-таки он говорил. От этого становилось не так одиноко.

— Мне это было заметнее, чем прочим, — продолжил он. — Многое я замечал, сопровождая Алнира. Став тирниском, я убедился, в том числе из-за Шорис, что Алнир не должен был доверять еще большему числу гвардейцев, чем мне казалось.

А думал, что сам многому научился, когда ходил с Алниром. Получается, мало всего видел и чуял. Эй, как же так? Все-таки наблюдательный.

Солнце скрывалось за тучами, а тучи — за густеющими кронами сосен и берез. Березы такие интересные, с черными отметинами на белом. Забавные.

— Кранарские гвардейцы больше остальных обманывали Алнира, — продолжал Луи. Ага, а он все-таки поделился интересным. — Искажали сведения.

— Наверное, твои законы все-таки отчасти полезны, — нехотя сказал Эрцог. — И преступники изменились, и гвардейцы, а значит, надо оставить в Гвардии самых ответственных. Хм. Подумаю.

Луи уже не отвечал.

— Они убили медведя, который тут живет у излучины, — рассказывал соболь, сидящий на замшелом камне. Его слова Эрцог разбирал отлично — к кранарским акцентам легко привыкнуть. — Сказали, ранил человека, но это ложь. Людям в деревнях говорят, что звери для них опасны, и что мы вредные из-за хищности. Я не вредный, я красивый. Правда, это как раз для меня и вредно. Могут из-за этого поймать.

— Поймали медвежат и увезли. Медвежат за что? — вертелся куница. — Ты не поможешь, но я просто молчать не могу. Волков, которых должны были выпустить месяц назад, так и держат, говорят, болезнь у них. А мы не верим.

— Где именно держат? — поинтересовался Луи, отшвыривая лапой вожака гвардейской стаи, с которым раньше дрался Эрцог. Тот тяжело дышал и поднялся тоже с трудом, лапа Луи переломала ему ребра. Эрцог поморщился.

В схватке за территорию со львом, что жил далеко к северу от Экеры, Эрцог как-то и сам сломал ребра. Вернее, тот лев сломал их Эрцогу. Сейчас не ноют, но тогда и охотиться получалось с трудом.

Соболь передал, куда идти.

— Волки были этими, ну. Свободными, — добавил он, переминаясь с лапы на лапу. Значит, призывателями — такое название уже слышал. — Но они хорошие. Наши гвардейцы хуже.

Вглубь деревни, где, по словам соболя, жили люди из отряда Марты, Луи не пошел. Кто-то из сторонников раненого вожака мог захотеть выслужиться и рассказать людям отряда про инрикта. Пришлось затаиться у окраины, в зарослях на обочине, и, когда мимо проехала машина с силуэтом орла на двери, Луи выскочил на дорогу и зарычал. Машина остановилась, а Луи подал знак инариса и попросил:

— Проводите меня туда, где держите волков.

Эй, но их же держат среди людей. Или он понимает, что волков не покажут?

— Чем они больны? — добавил Луи. — Я знаю лишь о новой эпидемии в Кранаре, однако она среди людей.

— И звери поедают больных людей. В деревнях зараженных округов, — резко ответил ему один из людей. Ладно еще на легонийском. — Туляремия у волков была, из-за того самого и не выжили.

— Стало быть, не выжили. Вся стая. Лишь гвардейские сохраняются в это время. Вы ловили зверей по всей их территории, так? И все они заразились, хотя и жили порознь?

— Но на людей тебе плевать. Нам все-таки на больных зверей не очень-то плевать. А где та тварь, с которой ты ходишь?

— Вы со мной не откровенны, я тоже не должен быть откровенен. Есть доказательства звериных преступлений? Почему вы не обращаете внимание на своих сородичей, нарушающих закон? Они до сих пор охотятся на зверей ради шкур. Охота на волков, между прочим, запрещена уже несколько столетий.

— Тебе лучше бы его выдать. Так ты репутацию свою не улучшишь.

— Это мое дело. Для чего вы забрали медвежат?

— Они тоже болели.

— Это дело зверей. Так что же насчет подтверждений? Что насчет нарушений людьми закона?

Из машины ему кинули газету, прямо в морду, и Луи поймал. Сам бы на месте Луи точно не стал бы ее брать. Луи, прижав газету лапой, спросил:

— Кранар здесь не появлялся?

В ответ махнули рукой.

Когда пришла очередь Эрцога читать, стемнело сильней, и буквы теперь просматривались отчетливей. Очень много было про эпидемию. И странно, что газету напечатали на легонийском — нарочно, что ли, для легонийских гостей, чтобы обо всем знали?

Оказывается, новая бактерия горной чумы быстро умирает на воздухе, но все равно в восточных округах, да и в южных, заболело очень много людей. Несколько сел уже даже вымерло. Пишут, что больных очень быстро отделяют от сородичей, да и вообще известно, что в Кранаре люди всегда стараются выполнять правила. Карантин — значит, карантин. А не как в Манскоре. Однако кто-то мог уехать в другой округ без симптомов. Получается, и в Легонию могли приехать?

«В деревне Колмахте уже третий человек стал жертвой диких зверей. Так как в населенном пункте не хватает больниц, некоторые больные, переносящие заболевание в легкой форме, вынуждены лечиться на дому. Волки прорываются в жилища этих людей и, пользуясь их беспомощностью…»

— Через окна, что ли? — недоверчиво фыркнул Эрцог. — Да и зачем?

Написали и про вожаков кранарских Гвардий — третьего сеоны они хотят собраться в Ратхоре и встретиться с правительством из-за того, что люди все еще охотятся на пушных зверей. В газете отметили, что на самом деле никто из-за меха теперь не охотится, и что просто возникло какое-то недопонимание, которое обязательно удастся решить. Эрцог ударил хвостом. Ага, недопонимание. Чтобы не злиться сильней, остается надеяться, что волков убили совсем не на шубы, а просто из-за ненависти к призывателям.

Еще Эрцог прочитал, что в западных округах здорово отпраздновали День кранарской культуры, и не только там — еще и в Талис. Мьенель так решил отблагодарить Кранар и поднять настроение своим людям. Это намного лучше, чем талисское кино, талисская резьба по дереву и тем более талисские казни.

Подтвердилось, что Кранар признал независимость Талис и Кейнора — в общем-то и так в это верил. Пролистал еще, чтобы найти побольше про Талис — и правда нашел. Чиновники западного Кранара дали деньги для постройки новых талисских больниц и школ, а еще оказалось, что талисское медицинское оборудование покупают и кранарцы, потому что отличное.

— А почему ты в тот раз мне говорил, что команда Герти — за Кранар? — напомнил Эрцог. — И они странные вещи говорили. Что ты как будто меня боишься.

— Слишком мелочь, — правда, Луи это сказал слишком задумчиво. Чего еще от него дождешься.

Поодаль раздались выстрелы и жалобно вскрикнула лиса. Луи напрягал уши, подергивал вибриссами, но его морда оставалась спокойной. Когда добрались до места охоты, удалось там отыскать, кроме запаха пороха, следы людей и собак. Эрцог оскалился.

Конечно, люди иногда слишком злят. Но все равно. Нельзя их трогать.

— Надо добраться до Ратхора, — сказал Эрцог. — Раз из-за вот этого туда собираются прийти вожаки Гвардий.

— Если рядом окажется слишком много людей, они сумеют мне помешать. Тебя казнят, тогда мне нечего будет делать в Моллитане.

— И что, постоянно избегать опасностей? Если с вожаками ты не встретишься и не выскажешься насчет убийств ради шкур, тебе припомнят, что ты не вмешался, и тогда весь Кранар выступит против, когда придет срок. Звери Кранара — точно.

— При зверях, недовольных самоуправством людей, тебя вряд ли убьют, — задумчиво произнес Луи.

— Вот именно, — сказал Эрцог. Здорово, теперь в Кранаре ведет не только Луи. — Вот видишь, в этом я победил.

Луи не обратил никакого внимания. Ну и подумаешь.

— Хочу встретиться с местными призывателями, — сказал Луи, глянув на куницу, что принюхивалась, свесившись с ветки. А с ними и правда интересно пообщаться. Странные звери — и расскажут много важного, если захотят.

Призыватели, как рассказали птицы, бродили чуть дальше той территории, где Эрцог, а потом и Луи, дрались с вожаком волков. И чуть дальше той деревни, где жил отряд Марты.

— Они как раз хотели встретиться с вами, — сообщила куница. — А вы сами захотели? Это здорово. Но я не из призывателей. Мне просто все интересно.

Зверек шмыгнул на ствол, со ствола — на траву и повел в елово-сосновник. Киоли тоже так быстро носится.

Кругом темнели выходы породы в пятнах лишайника. Здесь камни не скользят, в этом здоровское отличие от кейнорских гор. На почти отвесный каменистый холм Эрцог забрался как по ровной земле, и на пару шагов быстрей, чем Луи.

Рябина напоминала листьями кейнорскую акацию, только с зубцами по краям мелких листков, окруживших главные стебли. Здесь климат суровей, вот растения и ощетинились. Трава такая тонкая, растет распушенными кустами, а еще у нее есть серый сухой подшерсток. Колоски на длинных стеблях, кажется, нужны траве, чтобы получше наблюдать за лесной жизнью. А еще под деревьями подсыхает папоротник.

У сфагнума оказался отличный пряно-грибной запах: и Эрцог покатался, чтобы он задержался в меху. Нашел шишку, подцепил, кинул в Луи, тот лишь скучно дернул ухом. Вот просы́пались листья дуба — точно шестилапые и восьмилапые плоские зверьки. А вот земля утыкана разбитыми скорлупками орехов.

Куница подвела к огромной ели, сообщила, что всех позовет сюда, и бросилась бежать.

— Постой, — сказал Луи. — Сколько именно зверей придет?

— Двое волков, медведь, лось, и…

— Достаточно волков и лося. Если учую кого-то еще, уйду.

— Потому что инрикт испугался? — куница фыркнула.

— Просто я столько не съем, — объяснил Эрцог. Куница рванулась вперед еще быстрей.

Все-таки и правда пришли только волки со старой лосихой. Волки не спешили изучить запах Эрцога, с Луи они тоже не поздоровались, а лосиха вообще встала подальше и от Эрцога, и от Луи.

— Чего вам надо от Свободных? — некрупный мощный волк заговорил первым. Волчица пристально смотрела на Луи, высоко подняв голову с острыми ушами.

— Что-либо слышали об убийствах зверями больных людей на юго-востоке Кранара? — спросил Луи.

Надо самому сказать что-нибудь важное, но тирниску надо уметь и выслушивать. И развивать выдержку. Да и просто пока непонятно, о чем говорить.

— Нет, — наконец, сказал волк и отвел от Луи взгляд.

— Если эпидемия доберется сюда, вы не собираетесь атаковать людей?

— Нет, — во взгляде волка появилось недоумение. — Хотя людей и все больше. Настраивают друг друга против нас и сами друг против друга воюют. Либо Легония залижет раны и нападет на Талис с Кейнором, либо Кранар их захочет забрать.

— Вы что-то знаете об амбициях кранарских людей? Вы ведь живете ближе к столице, чем те, кого я встречал раньше.

— Я не общался с Мартой и тем более с Утлиссом Ластарски, — угрюмо ворчал волк. — Да и с отрядами Марты разве пообщаешься. Они забрали медвежат Урмаллур, тоже из наших. Стаю чужую забрали, тоже Свободных, но они мне не нравились. Один из них хотел увести молодую из моей стаи, понравился ей, но он же бестолковый был, какую ему стаю. Я ему шею немного порвал, чтобы отстал от нее. Но все равно забирать не надо было. Молодая воет.

Эрцог посмотрел на лосиху и прикрыл глаза в знак спокойствия и доверия. Лосиха смотрела напряженно, не мигая, но зато не отходила.

— Каковы ваши цели? — спросил Луи. — Какая цель объединила вас с лосихой? Да, я знаю о ваших взглядах, но хотел бы узнать подробнее. Травоядные, конечно, склонны прислушиваться к сильным лидерам.

По-настоящему хищники, конечно, не могут объединиться и сдружиться с травоядными. И бунтовать звери тоже не могут. Призыватели, конечно, считают, что могут жить совсем без людей и лаохортов, но они никогда не восстанут против тирнисков или людей. Многие звери боятся перемен, а еще животные — разобщенные и заботятся лишь о своей стае или о себе. Так было всегда, и Алнир так учил.

— Я сама так решила, — лосиха приподняла переднюю ногу с острым копытом. — Я никого не слушала.

К травоядным, в общем-то, часто предвзяты, считают их глупей, чем они есть. Ну, они, конечно, не такие, как хищники, но все равно же умные по-своему.

— Я и не сомневался, например, — сказал Эрцог и шагнул в ее сторону. Лосиха насторожила уши. — Такого гордого зверя убедят лишь свои размышления. А какие размышления тебя убедили? Может, и меня убедят?

Лосиха опустила ногу и, разрезав копытом сфагнум, пригнула голову.

— Люди сильнее, — глухо проговорила она. Эрцог навострил уши. — Не надо, чтобы они нами управляли. Они нас тогда покорят и уничтожат. Они уже наши законы не принимают всерьез. Убивают тех, кого нельзя. Но убивать их самих не надо. Нет.

— Но все-таки вами управляют тирниски, — напомнил Эрцог. — Люди просто помогают тирнискам не ошибаться.

«Обязуюсь подчиняться правителям Легонии и Кранара».

— Нет, — лосиха переступила передними ногами по сфагнуму, и вокруг копыт собралось немного воды. — Нам надо отделиться от людей. И все.

Ваессенам, конечно, не обжигают руки. А тирнискам обжигают лапы при вступлении в должность.

Но у людей же разум, творчество, лаохорты. У кого учиться, как не у людей? Конечно, они не самые лучшие, но могут стремиться к лучшему. Надо это сказать. Но, кажется, расцарапается горло, если скажешь. Ведь не до конца в это верится. У людей слишком много недостатков, вообще-то.

— Общества людей и зверей полностью разделены в Хадиере и в Гартии, — сказал Луи. — Это не привело ни к чему хорошему. Нам повезло с людьми, и мы не можем отрицать людские преимущества. Люди помогают нам преодолевать большие расстояния, обучают нас, лечат. Без разума лаохортов жизнь была бы намного скучнее.

— В лаохортах — жестокость тысяч людей, — сказала волчица, отводя морду. — Их стремление разрушать. Наверное, именно это вьортов пугает и злит, а не разум.

— Я чувствовала лаохорта, от него идет страх, — подала голос лосиха. — Почему существо, дающее разум, доброе, справедливое — пугает?

— И я задумывался, — сказал Эрцог.

Но Талис, например, заступилась. Она действительно здоровская, она переживала за своих людей, а к ее силе можно даже привыкнуть.

— Но я тоже общался с лаохортом, и очень долго, — добавил Эрцог. — Потом привык и стал бояться меньше. Лаохори Талис мне сочувствовала, она меня спасла. Слышали?

— Ничего такого не слышал, — оскалился волк.

— А можно ли верить инрикту? — волчица поглядела исподлобья. — Вдруг он просто из-за сумасшествия смог привыкнуть к лаохорту.

— Но инрикт нам ближе, чем люди, — заметил волк.

— Согласна, — добавила лосиха. В голову проникло тепло.

Да — обычаи людей странные и жестокие, и сам злился на людей. Они ничуть не уважали, не хотели слушать. Хотя это потому что инрикт, а не потому что зверь. Да еще и в льете, которая так и не стала легонийской.

Нет, без общения с людьми никак не прожить, а лаохорты просто чудные существа, и никакой у них нет жестокости. Для зверя, что еще не разобрался со своей жестокостью, лаохорты и вовсе отличный пример.

— Вы нам ближе всех зверей, — добавил волк, на этот раз взглянув на Луи. — Вам тоже не слишком можно доверять, а особенно инрикту. А твои законы мешали нам жить, Луи. Но ты легко находишь гвардейцев-нарушителей. Ценю. И ты не человек.

Луи внимательно его слушал.

— Мы не утверждаем, что все знаем, — добавил волк. — В людях много разного. Они сочувствуют, переживают. Лаохорты — тоже. Они разумные, как люди, сочувствуют, как люди, что мешает лаохортам взять и людскую жестокость? Они что, берут качества выборочно?

— Выборочно. Никакого добра в них нет, — волчица тряхнула лапой. — Но я и вьортов опасаюсь.

— Лаохорты могут заступаться за зверей, — напомнил Эрцог.

— Люди могут защищать, кто спорит, — волк наклонил голову. — И убивать. Вы идете в Ратхор? На встречу с вожаками Гвардий?

— Разумеется, — ответил Луи.

— Мы надеемся, что вы за нас заступитесь. За всех зверей. Иначе люди начнут открыто убивать и волков ради шкур. Убедите людей.

— Найдите фуру, которая точно отправится в Ратхор, — сказал Луи. — Говорить с людьми для этого не требуется, главное — все выясните и сообщите, где она проедет.

— Мы сможем это сделать через птиц, — волк опять наклонил голову.

Отлично. Отсюда наверняка ездят за грузами в столицу. А потом получится попасть и в Моллитан.

1 сеоны, Луи

Звезды собирались в узоры, и мерещилось, что высоко над головой — черный расписной бок гигантского зверя, а по мере рассвета он начнет уходить, открывая настоящее небо.

Луи подобрал под себя лапы, стараясь их согреть. Правда, хоть уже и почти середина осени, здесь сейчас теплее, чем в Кайрис, к тому же после успешных охот вновь набрал вес. Так намного уютнее.

Горы казались зубами, которыми кранарская земля впилась в небо. Деревья с кустами, что сменялись по обочинам, виделись сделанными из клочьев серой пыли, и их окружала чернота.

— Эй, знаешь, — раздался с прицепа фуры голос недомерка, и Луи отклонил ухо в его сторону. — Ты говорил, что люди нас учат, лечат и все такое. Интересно, а кого-то еще учил зверь, кроме меня? В смысле, чтению и письму.

Да. Но разговаривать нет желания.

Северный ветер крепчал: скоро станет еще холоднее. Луи высвободил одну лапу и уткнулся в нее носом.

Фура миновала указатель: судя по нему, до Ратхора оставалось двадцать пять километров.

Пропускать такое важное событие, действительно, неразумно. Оно позволит получше узнать об отношении кранарского правителя к зверям, к тому же есть о чем сказать кранарцам. Сам Кранар тоже прибудет в столицу, несомненно. Лаохорты стремятся туда, где происходят особенно важные события, туда, где их люди слишком встревожены.

Есть ли им дело до тревоги зверей, любопытно. Призыватели слишком наивны, однако в одном они были правы: лаохорты перенимают у людей не только лучшие качества.

Луи успел покинуть крышу фуры до того, как вышли водители. В лес удалось уйти незамеченным, и недомерка тоже никто из людей не увидел.

Как вскоре выяснилось по следам и запахам, в этих краях люди тоже не так давно охотились из-за шкур. Не сомневался. Запрет охоты на пушных зверей, разумеется, глупость, но теперь, раз уж его ввели, кранарцы не должны ухудшать отношения со зверями.

— Там у сороки перья зеленые, а не синие, забавно, — Эрцог, принюхиваясь, поднял голову. Порой он восторженный, как мелочь, еще и переходит при этом на келарсий. Луи слегка оскалился:

— Говори по-львиному.

Ветер напоминал нарастающее гудение в глотке озлобленного зверя. Встряхивал кроны, как добычу, и срывал с них шишки: кроме того, просачиваясь между стволов, смахивал клочья меха с боков Эрцога. До чего же нелепое существо этот инрикт. Порой даже удивительно.

— Говори не по-унылому, — Эрцог это произнес нарочно звонко, по-келарсьи, и, обтершись о сосновый ствол, обшерстил его.

— Ты так не дойдешь до Моллитана, — заметил Луи. — Уже оставил на дереве половину себя. Отчего у тебя осенью выпадает шерсть, если у нормальных зверей, как правило, лишь отрастает подшерсток?

— А чтобы больше осталось места для подшерстка, — ответил Эрцог, в нелепой игре сбивая лапой желтые листья с ветки. — Ты будешь мерзнуть сильней меня.

Вскоре Луи поднялся по скалам, пористым, словно искусанным непонятными существами. Отыскав пещеру, определил:

— Тебе — четверть.

Недомерок сильно раздражает, но хорошая выдержка позволяет его терпеть. К тому же он не ощущается до конца повзрослевшим. Так что он может не искать себе другую пещеру.

— Еще чего, — усмехнулся Эрцог. — Половину.

— Половину от четверти?

Эрцог отогнул уши, опустил голову, впрочем, вибриссы остались направленными вперед в знак того, что настоящей агрессии нет. Пятнисто-полосатый мех на его загривке взъерошился, и Эрцог медленно двинулся к Луи, стараясь зайти сбоку. Луи поймал его взгляд — насмешливо прищуренный — и стал разворачиваться в такт движениям Эрцога.

Соперник подался навстречу. Луи неспешно лег на бок и, выставив лапы вперед, зацепил нос Эрцога. Эрцог поморщился, оскалился, навострил уши в стороны и постарался задеть лапу. Луи поднялся и начал огибать противника сбоку, держась поближе к стенам пещеры. Порой терся о камни, пригибался к полу, будто бы готовясь лечь. Словно вовсе и не хочется драться, словно слишком лень.

Эрцог неотрывно следил, приподнимая лапу. Луи снова потерся о стену, после чего повалился на спину. Ударяя хвостом и скалясь, Эрцог приблизился, затем, оказавшись вплотную, протянул лапу — и Луи обхватил Эрцога, пихнул задними, вцепился в лопатку. Повалил, подмял под себя и стиснул клыками морду.

Эрцог сумел оттолкнуть, затем вскочил и отпрянул.

Луи поднялся на задние лапы, Эрцог тоже. Он отбил выпад Луи, замахнулся сам, и его рычание даже напомнило рык взрослого зверя. Луи задел его шею, ударил в нос, Эрцог огрызнулся. Тут же морду словно обожгло от удара.

Уже неплохо. Вскоре следует немного поддаться и дать укусить. Луи пригнулся, уходя в оборону.

Вибриссы Эрцога прижались, зрачки расширились. Эрцог метнулся и сшиб с лап. Челюсти сомкнулись у морды: Луи едва успел отвернуться.

Луи просунул правую лапу под чужую левую. Развернулся на спине по камням, схватил Эрцога под лопатками и задней лапой ударил в морду. Эрцог попытался вцепиться в живот. Луи оттолкнул его морду задними лапами, вывернулся и быстро поднялся.

Соперник тяжело дышал, и его взгляд больше напоминал взгляд батахора, напавшего на актарий в Талис. Однако Эрцог не пробовал крови. В пальцах защипало, словно от сильной стужи.

— Эрцог.

Он атаковал. Луи едва успел отбить его хаотичные выпады, затем набросился сам и повалил соперника. Эрцог вцепился когтями в бока и вгрызся в гриву. Что же, у него такого преимущества нет. Задние лапы Луи он спихнул. Так интереснее: однако не в том случае, если он совсем потеряет рассудок.

Не потеряет.

Луи постарался удержать соперника получше. Эрцог пытался высвободиться, рычал без слов, со злобой, с едва уловимой неразумной опаской. Пока Луи прижимал его голову и лапу к камням, свободная лапа Эрцога драла когтями гриву. Воздуха уже начинало не хватать от усталости.

— Ты разумен, — стоит говорить тише, чтобы он не счел за простое рычание. — Ты был в Талис. Устроил там заповедники. Изучаешь моллитанские растения, историю. Спокойней. Бестолочь.

Эрцог долго скалился, шипел, но, наконец, закашлялся, зажмурился, затем посмотрел на Луи уже как привычный нахально-раздражающий зверь. Воздух словно очистился, и в напряженных лапах появилось тепло. Луи позволил Эрцогу встать.

Наблюдать сумасшествие — одна из худших вещей. Когда от зверя, даже от врага, ничего не остается. Вдруг любой разум способен повредиться? Даже собственный.

Разум — слишком ответственная и хрупкая вещь. Даже люди могут сходить с ума. Может ли тот же Кранар потерять рассудок, или израненная Талис?

— Просто надо чаще тренироваться с выдержкой, — Эрцог произнес это весело, однако с тревогой в глазах, и выглядел он растрепанным, точно заблудившийся мелкий глухарь, которого вот-вот съедят. — Если не боишься, в общем.

— Четверть.

Эрцог огрызнулся и принялся вылизываться.

— И ты не на своей четверти, — добавил Луи.

— Надеюсь, не пометишь границу.

— Никто не помешает.

— Поднимешь хвост — оторву.

— Половина от четверти, Эрцог. Только целиком ты там не поместишься, придется оторвать две лапы.

Эрцог насмешливо фыркнул и набросился.

Он молотил лапами, сразу отскакивал — Луи едва успевал отбивать удары. Дыхание сбивалось. Атаки Эрцога приходились то в бок, то в лопатки, одна из них едва не задела морду.

Все-таки он быстр: и снова его взгляд становится чересчур озлобленным. Не стоит дожидаться, пока Эрцог вновь утратит рассудок. Хорошо, он сберег больше сил, отбиваться дальше — оттягивать неизбежное. Луи позволил себя повалить и подставил горло. Закрытое гривой, впрочем.

Эрцог отошел, потер лапой морду и заворчал, лишь потом приблизился и демонстративно, на пару мгновений, сжал клыки на горле Луи.

— Половину, — весело сказал он.

— Половину. Неплохо, когда хоть малая часть Ориенты тебе принадлежит на несколько часов, правда?

— Да ну тебя, — фыркнул Эрцог, толкнув лапой.

Он почти сумел вывести из себя, даже когда молчал: слишком долго, умываясь, шуршал языком по меху. Этот звук словно бы оживал и пробирался в уши, как насекомое. К тому же сильно пахло мокрой кошачьей шерстью. Несколько раз захотелось прервать умывание ударом под ребра, но понимание, что после этого Эрцог еще усерднее станет мыться, сдерживало порыв.

Небо посветлело к тому времени, как Луи приблизился к зданию администрации. Белое, с витыми колоннами, оно казалось среди серых простых высоток не слишком уместным. Шорис оно также не нравится.

В центре города, при всех, Эрцога точно не рискнут убивать, ведь кранарцы не захотят сильнее беспокоить зверей. Инрикт животным не нужен, но все-таки в нынешней обстановке им не понравится убийство зверя в столице.

После встречи можно будет найти способ сбежать.

В ушах давило от близости дождя, будто голову с двух сторон сжимало между камнями. Пахло свежим хлебом, и Луи сильнее вдохнул этот насыщенный запах. Хотелось бы знать, есть ли там, откуда он доносится, пирожные. С лавандой, желательно. Это все же столица, так что должны быть.

Поравнявшись с фонтаном у лестницы, ведущей ко входу в здание, Луи наклонил голову и подцепил воду лапой. Словно гейзер в Кайрис, но рукотворный. Интересно, как люди их делают.

— Здесь, на фонтане, целый рассказ, — послышался голос Эрцога: слегка растерянный, однако полный интереса. Только бы не говорил слишком много. — Люди с копьями, потом их схватка, потом кого-то увели, наверное, в плен. Ух ты, а вон там стоит памятник Гарански, он отлично правил.

Его хвост нервно ударял по брусчатке.

Люди редко проходили мимо. Они старались не приближаться к Луи и к Эрцогу, при этом не показывали страха. Удалось поймать звериные запахи: грифона и трех волков, в том числе Гардеса, вожака Гвардии центрального округа Кранара, Ледары.

— Мы тут со вчерашнего. К верховному дасулу вчера не пустили, — заговорил, подойдя, Гардес и обнюхал морду Луи. На Эрцога он посмотрел с недоверием. — Марта к нам вышла один раз, ничего толком не сказала, теперь вовсе уехала в Кейнор, отношения с кейнорцами налаживать и наверняка против зверей людей настраивать. Но Утлисс Ластарски должен к нам выйти, раз уж ты здесь. А Гелес так и не явился.

— Гелес думает, как вылечить травоядных, — сказал грифон, и два волка поддержали его негромким одобряющим рыком.

Гелес умен и, вполне возможно, когда-то станет весьма опасен, однако сейчас он не имеет значения. Он далеко и не мешает. К тому же в Кейноре за ним, несомненно, проследит Шорис. Это у нее всегда получалось.

Стало быть, в Кейнор отправили Марту Полесски, предубежденную против зверей. Хотел бы взглянуть на то, как эта женщина освоится в Экере, где часто бродят лесные животные.

— Ладно еще нас сюда пустили, — проворчала волчица. — А то Марта была против. Уже и в городах Легонии зверей не хотят видеть.

— В Легонии зверей не пускают в города? — с недоверием уточнил Луи, поведя ухом в ее сторону.

— Месяц назад это было. А, ты же по лесам здесь лазал, не слышал. В Далию пару дней зверей не пускали. И никто на тех гартийцев не нападал, кому оно надо — травиться?

Впрочем, в ограничении на пару дней нет ничего особенного. Об этом быстро забудут.

Рядом со зданием администрации, поодаль от ступеней и фонтана, вскоре стала собираться толпа людей. Кранарцы старались не приближаться к зверям, державшимся у лестницы, и особенно к Эрцогу, но, правда, некоторые о чем-то спросили грифона и даже ему улыбнулись.

Ближе всех к животным стоял человек со знакомым запахом. Дайгел Эсети, бывший детеныш Георга: приходится напоминать себе, что он до сих пор его сын по человеческому мнению.

Луи разрешил Георгу, раз уж он доверяет этому человеку, рассказать ему правду о том, кто нашел алдасарские чертежи и кого в кейнорском ЛОРТе считают человеком по имени Ирвин. Просто так было интереснее: возникло небольшое ощущение риска.

С Дайгелом мало доводилось общаться, однако Георг все же не доверяет кому не следует. Поэтому по-настоящему не верилось в то, что Дайгел действительно выдаст кому-нибудь тайну. И была надежда, что Дайгела заинтересуют аалсоты.

Подойдя и затем обнюхав протянутую руку Дайгела, Луи поставил лапу на лапу, после чего опустил голову. Дайгел в ответ зажмурился и сразу открыл глаза: использовал инарис.

— Давно не виделись, — сказал он. — Больше меня не обхитришь, зверюга. Коллега. А других местных уже обхитрил, как погляжу, раз решился провести сюда инрикта.

— Ты возвратился в Кранар?

— В некотором роде. Привет, товарищ, — Дайгел пожал руку каменному Гарански, затем, достав тетрадь, сделал пару заметок. — Как сообщили, что здесь будут главные вожаки, так и рванул сюда. Что, помог кранарскому зверью?

— Некоторым помог найти свое место в жизни. Они стали для меня неплохим обедом. Расскажи об изобретении после того, как поговорю с кранарцами.

— Да отстань ты со своим изобретением.

— Оно твое.

Дайгел отмахнулся: а затем поднял голову. Луи тоже.

Орел кружил низко над крышей здания администрации. Когда взгляд Луи пересекся со взглядом красных горящих глаз, лапы едва не отступили на шаг. В груди словно расплылось нечто холодное, покалывающее, хотя лаохорт находился на высоте пяти этажей от земли и страх, идущий от него, не мог ощущаться. Опыт, мудрость и разум тысяч людей. Жестокость тысяч людей. Он уничтожил много ни в чем не виновных животных, вот что доподлинно известно. Стало быть, легко мог избавиться и от многих Фернейлов.

Если он виновен в их смертях, сколько еще лесов на его совести? Или же те Фернейлы умирали быстро.

Кранар опустился на карниз одного из окон второго этажа. Красные глаза — словно две восходящие луны. Неестественные. Двух лун не бывает. Мерещится, что сейчас они вспыхнут и сожгут.

Местами на левом крыле лаохорта выпали кроющие перья, виднелись раны. Все же он сразился с кем-то из вьортов, должно быть.

— Нам необходимо поговорить, — Луи произнес это на львином. Кранару тысячи лет, он понимает звериную речь и должен все услышать с такого расстояния. — Найди для меня время.

Красные глаза глядели слишком пристально, точно Кранар мог медленно разорвать и взглядом. У зверей поднималась шерсть на загривках при взгляде на лаохорта, но, впрочем, Кранар оставался на таком расстоянии, чтобы его присутствие нельзя было ощутить.

Дайгел что-то записывал, держа тетрадь на приподнятой сумке. Он время от времени поднимал голову, хмурился, смотрел вверх: на лаохорта, судя по всему.

Гул двигателей автомобиля разогнал тишину. Машина медленно въехала на площадь, и вскоре из нее вышел Утлисс Ластарски в сопровождении охраны.

Несмотря на низкий рост, благодаря стати правитель Кранара казался выше, чем на самом деле. Тоже своего рода иллюзия. Он носил черный кожаный плащ, черную шляпу с узкими полями, высокие сапоги: Ластарски явно посчитал, что день сегодня недостаточно пасмурный.

— Я так понимаю, после собрания мы должны будем решить еще одну проблему? — маленькие раскосые темные глаза Ластарски словно собирались проникнуть под мех, прокусить кожу, как муравьи. Глава Кранара, верховный дасул, сейчас говорил по-легонийски.

Эрцог стоял, подняв голову и вытянув хвост, и казалось, что его лапы вот-вот подкосятся от слабейшего порыва ветра. Один из людей, сопровождавших Ластарски — не охранник, а, стало быть, переводчик — стал повторять слова верховного дасула на кранарском.

— Что именно ты имел в виду? Мне не нравится, что люди редко говорят напрямую, — сказал Луи после того, как подал Ластарски знак инариса. Перевод этих слов также прозвучал: лишь бы только не исказили смысл. — Ваша сильная черта — логичность, вы, люди, стремитесь упорядочить мир. Это так замечательно. Но почему-то существа, владеющие речью в совершенстве, пользуются ею хуже прочих.

Ластарски прошел мимо Эрцога, притом удивительно близко к нему, и махнул рукой охранникам, чтобы те задержались у лестницы. Полицейский также встал рядом с ней, близко к зверям.

— Вы считаете, что таким образом избежите конфликтов, — добавил Луи. — Но все и так знают о сложностях. Эрцог приговорен к казни, и вы, кранарцы, хотите его смерти сильнее всех, ведь инрикты в древности убивали людей Империи. Это один из вариантов того, на что ты мог намекать.

— Дело не в поступках зверей прошлого, о чем ты, — голос Ластарски звучал с долей снисходительности. — Просто он преступник.

Ластарски поравнялся с Луи и позволил изучить свой сухой, почти бумажный запах.

— Но тирниски отвечают за поступки тирнисков прошлого, — добавил Луи, когда Ластарски вернул инарис. — Стало быть, и инрикты, по мнению людей, отвечают за поступки прежних инриктов.

Ластарски глядел настолько пристально, будто его глаза действительно могли вцепиться и задержать. На белом, словно слепленном из снега лице просматривалась едва приметная усмешка.

— Как мне оценить поступок одного из тирнисков прошлого, который не выдал опасного преступника? — Ластарски, отойдя, одной ногой встал на первую ступень лестницы, наклонил голову, и дождь, заморосив, смочил его плащ.

— Два тирниска никогда ранее не проходили испытательный срок вместе. Неизвестно, как должен вести себя второй тирниск в таком случае. Нет законов на этот счет, — капля дождя чуть не попала в глаз, и Луи моргнул. — К тому же Алнир был нашим отцом. Если я сдам Эрцога, я, по вашему мнению, убью родственника. Звери все-таки стараются вести себя цивилизованно.

— В зараженных деревнях на юге и востоке эти цивилизованные звери убивают и едят людей, — Ластарски смотрел несколько выше Луи, не в глаза, но его взгляд все равно ощущался. — Там нас и без того настолько мало, что и до эпидемии зарождались вьорты.

Следует проверить. Если там действительно убивают людей, это, без сомнений, нужно пресечь. К тому же Моллитан граничит с юго-восточным Кранаром.

— Я намерен посетить проблемные территории и во всем разобраться, но только если меня перебросят туда со вторым бывшим тирниском.

— Эрцог вне закона.

— Прикажешь убить его при зверях? Недовольных кранарцами, и неспроста?

— О недовольстве говорили призыватели? — Ластарски улыбнулся тонкой, как капля дождя, острой улыбкой.

— Обычные звери, — к которым относятся и призыватели. — К слову, мне известно, что в лесах Кранара убивают мирных призывателей. Они не преступники и по нашим законам.

— Призыватели потенциально опасны. При случае они быстро потеряют все понятия о, скажем так, цивилизованности. Отряды Марты Полесски следят за ними.

— У меня есть сведения, что не только следят. Но речь не только о призывателях. Новый закон Гелеса я считаю несвоевременным, но все же, раз он принят, нужно избежать противоречий.

Луи сообщил Ластарски об охотниках, убивающих пушных зверей: с уточнениями, в каких округах все это происходило. Затем рассказал подробности о нарушениях отрядов Марты. Под конец рассказа волки и грифон негромко заворчали, соглашаясь.

— Насчет вреда, наносимого зверям людьми, ты предоставил мне слухи, — произнес Ластарски со снисходительностью.

— В чем же тогда смысл встречаться со зверями, если ты не собираешься верить их свидетельствам. Мне, несомненно, хотелось бы иметь фотоаппарат, но даже такие устройства не сохраняют запахи. Однако ты можешь отправить своих приближенных в те края, о которых я говорил. Пусть спросят зверей, не только людей.

Ластарски молчал.

— Советую хорошо подумать насчет моего предложения, — добавил Луи. — С кранарскими зверями у меня больше опыта, чем у Гелеса. К тому же, если с преступниками на юго-востоке разберутся звери, у кранарских животных не появится новых причин обвинять людей.

Ластарски снова наклонил голову.

— Что скажет мой народ, если я отправлю двух хищников, в том числе инрикта, туда, где звери убивают людей? И не сойдет ли инрикт с ума, когда незнакомые люди повезут его за много километров отсюда?

Затем он поднялся выше по лестнице.

— Я обдумаю и снова с тобой поговорю, — сказал Луи. По крайней мере, прямо сейчас никто не станет стрелять в Эрцога. Что же, привел достаточно аргументов, и Ластарски, вероятно, задумался, хоть в этом и не признался: но необходимо поразмыслить еще. Неосознанно выдвинулись когти.

Ластарски лишь коротко кивнул, а вскоре за ним захлопнулись тяжелые двери.

Толпа расходилась, но Дайгел остался на месте. Звери настороженно озирались и переминались с лапы на лапу, лишь Эрцог стоял неподвижно: при этом он, выпустив когти, пристально глядел на охранников. Уже слышался его глухой рык. Луи шагнул к Эрцогу: еще не хватало, чтобы глупый недомерок кого-то атаковал.

Послышался негромкий голос Дайгела, и на мгновение захотелось убежать. Ведь к Дайгелу спикировал орел-лаохорт с пронзительными красными глазами.

Теперь отчетливее стали заметны язвы на левом крыле и окровавленные перья на правом. Дайгел протянул к лаохорту руку, тот подгреб крыльями, качнул головой. Дайгел что-то шепотом ему сказал, и Кранар взъерошил перья на голове.

Человек Кранара. Стоило догадаться. Что же, этим можно воспользоваться.

3 сеоны, Дайгел

Левую руку будто собирали на алеартских заводах, до того негодящая. Жжет и зудит так, точно покрылась волдырями, и глазам не верится, что с ней порядок.

У них тут по-настоящему суровая эпидемия. Вот же зараза.

— Да ты и сам понимаешь, что это выход, — шепотом, по-кранарски, говорил Дайгел. — А раз уж Ластарски понадобилось мнение народа, кто выразит это мнение лучше тебя, и кто вдобавок подтвердит, что у меня опыт общения со зверями немаленький? В том числе с Луи, да и инрикт мне доверится. С моим отцом он знаком, по крайней мере, и будет уверен, что я не наврежу. В конце концов, ты ведь будешь знать, куда я отвезу этих тирнисков, и это им поубавит лени. А, пернатый?

Тирниски — те же политики, только в мохнатых шкурах. Всегда считал, что из Луи правитель абы какой, а что в ЛОРТ взяли — мало ли кого берут. Раз уж им вздумалось его к себе пристроить за находку чертежей, то это их дело.

Но соображение есть у него: может, толк и выйдет. Луи и впрямь помогает кранарским зверям, да и сейчас доказал, что неравнодушен. Ясное дело, он это все делает не из сочувствия к животным да тем более к людям, а ради той самой мохнатой шкуры. Но зато он хоть что-то делает. Пусть разберется со своими зверями, а заодно удастся своими глазами увидеть, что там на самом деле происходит на юго-востоке.

— Никто в здравом уме не назовет так страну, — наконец, сказал Кранар.

— Ага, а в зараженный регион я поеду в здравом уме.

Кожа слезала клочьями, лопалась, горела — так оно ощущалось. Алеартцам бы такого не пожелал, и астельцам, пожалуй, тоже. А тут — свой народ.

Родичи матери живут на востоке.

Тут и на иллюзии не спишешь, Кранар бы, наоборот, иллюзией сделал вид, что с ним все в порядке. Выставлять себя слабым не в его характере.

Кранар метнулся к зданию администрации, и люди, оставшиеся поблизости, проводили его встревоженными взглядами.

Голос того приближенного Ластарски, что проводил инструктаж, мерещился отдаленным, ненастоящим каким-то. Кранар сидел на подоконнике, поодаль, да слушал, наклонив пернатую голову.

— Водительские права у вас с собой? Хорошо. По пропуску едете как волонтер, — коллекция уже из этих пропусков. — Пройдете четырнадцатидневный карантин по возвращению.

Да кто бы сомневался.

Потом всучили карту, рассказали и записали, каких нарушителей-зверюг уже изловили. Правда, слишком поздно приехали их ловить. Первое зараженное поселение, которое встретится на пути — Раскатница, пункт назначения — город Харга́лув. В самой глуши, а под боком — Моллитан.

— Будете передавать нам сведения о том, что увидите по пути. Отвезите зверей и сразу же возвращайтесь. Если тирниски в ближайшее время не разрешат ситуацию в Харгалуве, придется вмешаться полиции или отрядам Марты. Они, разумеется, и так приедут на место спустя несколько дней, все проверят. Нам сообщали, что звери в том городе убили несколько человек, так что мы выбрали именно его. Мы, разумеется, не вправе казнить звериных преступников, но, если люди останутся под угрозой, придется сделать исключение.

Как иначе со зверюгами, если они неуправляемые.

Есть в их плане подвох, разумеется. Куда же без этого: но оставаться в стороне никак нельзя. Ничего, отыщется этот подвох.

А как вышел из кабинета в коридор здания администрации, вновь увидел Ластарски — в отдалении да мельком. Он был с Луи, тот ему что-то говорил измененным голосом, и Дайгел использовал инарис.

— Мне в самом деле не хотелось бы, чтобы люди гибли, — сказал Луи. — Однако, если ты не согласишься обратить внимание на кранарских зверей, раз уж они не твои подданные, что же, я проигнорирую смерти твоих людей. Они ведь не мои подданные.

Да еще чего, кошка ты обнаглевшая. Проигнорирует он.

Грузовик прямо-таки мощи придал, никак сам здоровенным сделался да отправился рыскать по кранарским дорогам. По обочинам сплошь желтизна да ржавь осенняя, и болотистая прозелень елок, а небо серо-буроватое, никак гигантский орел все крыльями накрыл. Да нормальными, не больными.

Орлище. Чего ж тебя так.

На нормальный отдых Дайгел остановился после заката, на пустынной окраине какого-то городишки, и купил там побольше вемхо. После открыл фургон: котяры там спали по разным углам, хотя, как пригляделся, оказалось, что инрикт лежал с открытыми глазами, уткнувшись мордой в лапы. В нем больше от льва, морда крупная, полосы кое-где просматриваются, да только гривы нет, и пятна местами шкуру темнят. Глаза и уши — келарсьи.

Этакая занятная тварина. Редко они рождаются, да и львы с келарсицами сходятся редко. Львы для келарсиц слишком огромные, зато инрикты, как слышал, родятся слишком мелкими, оттого зачастую не выживают.

У инриктов от вкуса крови мутится рассудок, однако ведь в готовой еде нет никакой крови. Правда, в вемхо и мяса-то толком нет.

— Вемхо будешь? — спросил Дайгел, и зверь повел вперед ушами, отороченными черным. Дайгел протянул еду, зверюга поднял голову — зрачки отразили белый фонарный свет тусклой зеленью — и взял еду в пасть.

А как доел, подал знак инариса.

В человеческом облике ему лет двадцать можно дать от силы. Блеклые волосы растрепаны и напоминают мех какой-то, куртка в полоску и в едва приметные пятна, вся затасканная. Глаза только звериные, прищурены по-дикому, зеленью отливают.

Шпана какая-то малолетняя, а не кандидат в правители. В настоящем облике все кошачьи видятся людям величественными да мощными, но инарис показывает зверя таким, каким он выглядит для сородичей. Как это Кранару удается — всегда удивляло. Видать, многовековой опыт ему помогает замечать тонкости, скрытые от людей.

Дайгел забрался в кабину грузовика, махнул рукой зверю, а Эрцог только заглянул, принюхался — странновато для того, кто выглядит как человек — и отошел.

— Мне тут будет немного тесно, — сообщил он звонко и притом с кошачьим мурлычащим призвуком. — Ладно, не замерзну, просто поговори со мной, а то мне скучно.

Дайгел перебрался на пассажирское сиденье, а Эрцог уселся прямо на обочину и поднес руку к лицу. Пока он умывается, нечего смотреть — инарис пропадет. Дайгел достал тетрадку для записей и сделал пару заметок про этого кота: историческая личность рядом, как-никак.

— Слушай, а это что у тебя? — оживился Эрцог, и Дайгел к нему повернулся. — Ты и на собрании что-то записывал.

— Да вот как раз записывать всякие события. Все их по-своему трактуют да искажают, собственная память — тоже штука ненадежная, а я все-таки правду хочу знать.

— Ух ты, почти журналист, а точней, историк. Дай почитать про встречу с Ластарски, здорово же.

— Скорее извозчик для всех, кому не лень. Так ты и сам все наблюдал.

— У людей зрение лучше. А дай еще посмотреть ранние записи.

Дайгел усмехнулся, открыл тетрадь в начале, и потом, когда Эрцог кивал, переворачивал ему страницы. Вскорости привык к его темпу и сам стал подгадывать, когда листать. Эрцог отбрасывал тень на бумагу — ему с ночным зрением в потемках читать самое то. Слабый источник света нужен, но не больше.

— Ты давно стал записывать? — с интересом спросил Эрцог, когда добрались до сегодняшних заметок. И чего от него шарахаются? Котяра как котяра, обычный, приятный. Во время еды к хищнику вовсе нечего лезть. — Я к тебе приду как-нибудь, мне же и в Алеарте надо побывать. Ты дашь мне тогда опять про нее почитать? А я побольше всего запомню.

— А то.

— Я не знал, что в Далии такое произошло с гартийцами и оленями. Только слышал, что зверям ограничили вход в город, но точно не знал, почему. А про Гахарит у тебя есть с собой? — он глядел с веселым прищуром, а Дайгел в ответ качнул головой. — Ты поехал, потому что и про эпидемию хочешь сам все узнать и записать?

Снова зазудела, заныла рука, отдавая в зубы — приглушенно, иллюзорно.

— И это тоже.

— Кранар тебя так хорошо знает? А ты с ним много раз общался?

— Бывало.

— Я его тоже часто видел, только боялся. Правда, теперь я привык к лаохортам, я общался даже с Талис.

Слишком уж кошак становится болтливым: ясное дело, что ему одиноко, вот только пускай не переусердствует. Хотя про Талис и впрямь любопытно, Юнна-то каждый раз мешала, если про нее спрашивал. Ее способ отлынивать от разговоров, конечно, отменный, но Талис-то все равно интересует.

— И как она из себя? Говорят, выглядит она не очень-то живо, даже кости торчат.

— Ну, да, — Эрцог поморщился. — Наполовину скелет и без глаза, но потом я видел, как глаз вернулся. Наверное, из-за того, что закончилась война. Но она классная, можно и не всматриваться, в общем. А Кранар ко мне прилетал в виде тенатта и за мной следил.

— Ты просто пичугу испугался, не иначе. Кранар применяет дар только к посредникам, а без надобности отказался его использовать. Мы на этот счет не распространяемся, но и так все знают, что Кранар вытворял в древности.

— Он хотел за мной проследить, значит, — Эрцог задумчиво нахмурился. — Но не бывает же лаохорта-тенатта, еще и с птичьими глазами.

Лев вышел под свет фонаря: неслышно, точно взял да возник сам собой из тени. Как только Дайгел применил инарис, Луи произнес:

— Стало быть, все кранарцы так считают? Им сам Кранар это сказал?

Его голос был приглушенным, мягким, но и напористым, и полным недоверия.

— Мне — мать, — ответил Дайгел. — А изначально — да, Кранар. Давно еще.

— Так. Лаохорты тоже лгут. Впрочем, я не сомневался.

Рубленые фразы он произносил считай мурчащим голосом, лицо у него при этом выглядело спокойным, безразличным. Эрцог бы выглядел точь-в-точь таким же, будь старше и серьезнее, да и толще. Судя по телосложению, Луи явно предпочитает зверей поедать, а не защищать.

— Отчего же лгут? — поинтересовался Дайгел.

Луи посмотрел в сторону, сложив руки на груди.

— Моим размышлениям ты не поверишь. Доказательств не могу предоставить.

С ним бы охотнее пообщался, Эрцог чересчур болтливый, хотя и забавная кошара. Но ладно уж, для инриктовой психики не особо-то полезно, когда ее владельца вечно избегают. Можно и потерпеть, тем более он не алеартец.

— Так что там было в Далии со зверями? — добавил Луи.

Дайгел быстро ему рассказал про оленей и отметил, что сейчас в Далии все более-менее спокойно.

Затем узнал в ближайшем ларьке, где тут поблизости телефон-автомат. Добравшись туда через темную подворотню, набрал Энкела. Ну и денек, как будто месяц прошел за сутки.

Капли дождя затекали за шиворот и здорово холодили.

— В Далии тоже берем заказы, вот да, — говорил Энкел. — Хотя и немного. Берем и кранарские.

— Так держать, — ответил Дайгел.

Юнне не набирал — сегодня у нее ночной рейд. Вот бы ночные рейды народной талисской полиции включали в себя еще и Далию, можно в пределах одной далийской квартиры.

Вернувшись, Дайгел включил радио, затем вполуха послушал рассказ Эрцога про кранарских зверей-преступников, про жизнь в Талис, кое-что и записал: кошак уверил, что память у него неплохая. Потом он привалился к ноге Дайгела, рассеял инарис и загнул ухо об коленку, да так и заснул ненадолго — теплой меховой тяжестью.

Вон он, Хогенмод, гора с тремя заостренными вершинами. Верх отливает белизной, а бока всё коричнево-серо-расписные с примесью зелени хвойников. По горной дороге ехать здорово, она петляет то и дело, только успевай поворачивать — никакой тебе банальной прямой линии.

Камни были покрыты гигантскими порами рытвин, деревья просовывали корни между скал, удерживаясь изо всех сил. После очередного поворота Дайгел заприметил каменную скульптуру высотой в человеческий рост и затормозил. Мужчина с бородой и в старинной одежде стоял, как живой, опустив руку на палку. Ущелье лиц, вот и свиделись.

Включил заранее камеру — старую, в спящий режим такую не переведешь, зараза, кто ж тебя сделал, руки б ему поотрывать — и, спрятав в сумку с коротким ремешком и специальным почти не заметным отверстием, выбрался наружу. Выпустил котов: людей-то поблизости нет, а если что, звери гул мотора услышат раньше.

— Как здорово, — Эрцог обнюхал скульптуре руки, будто это был впрямь живой человек, да и немудрено перепутать: вены на руках выступают, каждый ноготь видно, каждая складка на накидке прорезана, каждый волос точно настоящий.

Дайгел прошел дальше, вглядываясь в каменные лица людей: воина с копьем, старухи, девочки. Глаза у всех едва ли не поблескивают, радужка прорисована со всеми крапинами, как будто здесь и впрямь живых людей обратили в камень. Одному из ребят в старинной кранарской одежде Дайгел пожал руку. А ведь теплая — хотя это всего лишь солнцем нагрело. Главное, мастера-то авторство скрывают: вот таковы кранарцы, не кричат напоказ о своих делах.

Царапины на сапогах, пуговицы, стертые ногти, морщины на руках, шрамы, шерстинки на собачьих ушах — чем дальше по ущелью, тем детальнее. Вот уж не ожидал, что настолько все здорово, даже до жути. Да как сохранились-то отменно, в горных диких условиях. Думал, ну музей и музей под открытым небом. Дайгел все постарался заснять, иногда украдкой приподнимая повыше сумку с камерой.

Дальше встречались уже более новые скульптуры. Дайгел нашел и горработника, и врача, и студентку, и солдата с ружьем: Луи к нему долго присматривался, затем подал знак инариса.

Дайгел сперва пригляделся к ближайшим скалам, а потом уже использовал дар Кранара. В инарисе вместо боков и задних лап зверя люди смутно видят то, что за ними скрывается: мозг подбрасывает привычные образы, чтобы с ума не сойти. Только эти образы не увидишь, если голова не будет знать, какой именно пейзаж надо дорисовывать. И инарис сразу же распадется.

— Знаю такую винтовку, — сказал Луи. — Сделана с абсолютной точностью.

Тень от него падала человеческая, только, если тщательно присмотреться, расплывалась в звериную. Дайгел повернул руку с часами в сторону Луи: и опять-таки человек отразился, но смутно. Мозг-то считает, что видит человека, вот и достраивает якобы правильные вещи. Во многом он обманывает, и даже без иллюзий лаохорта. Лишь камеру не обмануть, не заснять инарис.

Лаохортам, как и людям, вранье свойственно, по идее, но лаохорты все же благороднее людей, особенно Кранар.

А вон еще скульптура интересная — горработник на деревянной ноге. Стоит с валиком и курит, вихры выбиваются из-под кепки, щетина даже намечена. В Нелоссе Дайгел видел похожего, еще в детстве. Удивился тогда, как он так ловко все красит, по стремянке лазает, по лесам. Сейчас в деталях вспомнилось, будто заглянул в тетрадку.

Он же простой работяга, кто его мог изобразить? В Кранаре к рабочим отношение не такое, как в Легонии. Зарплаты низкие, никто на улицах их не приветствует, работают себе и работают — незаметно.

Луи принюхивался и порой, поднимая голову, хмурился.

— Кабан и лоси, — ответил он, когда Дайгел поинтересовался. — Самец с лосихой, матерые.

— Ну и нюх у вас, — Дайгел присвистнул. — Даже самый точный распознаватель лишь узнает вид, и то будет барахлить.

— А я там как отражусь, интересно? — спросил, подбежав, Эрцог.

Дайгел вернулся в машину. В кабине выключил камеру: надо потом кассету поменять, на этой истратил много пленки. И взял распознаватель.

Он показал двух келарсов, и Дайгел протянул прибор кошакам. Эрцог засмеялся и качнул головой.

— Это так здорово, — произнес Луи, чуть приметно улыбнувшись.

Вот машина у раскрытого гаража: трава поднялась уже выше колес. Вот клумба у калитки: астры да бархатцы перемешались с сорняками. Вот козий скелет на обочине. Вот яблоня оперлась на забор, раздумывая, уйти или остаться. Видно блекло-зеленые пятна яблок в кроне, по-любому кислые да лучшие, перекусить бы.

Давно ими кто-то перекусывал?

Лужи солнца растеклись на крышах. Дома — подделки: вырезали их целиком из камня да из дерева, обстругали, нарисовали двери с окнами. Когда видишь человека, что умер считанные минуты назад, и даже еще о его смерти не знаешь, все равно нутром чуешь, что это не человек, оболочка пустая. Вот с этими домами так же.

Холодом с улицы веяло, как из погреба: и пришлось поднять стекло.

На инструктаже советовали не выходить, а если и придется, то сперва напялить спецзащиту. Да вот только людей сейчас не видно, а эта новая бактерия быстро подыхает вне тела.

По крайней мере, так говорят. Обычно возбудитель горной чумы подолгу не дохнет, об этом слышал с детства, в Кранаре такая ерунда ведь случается часто. Не иначе что-то сейчас напутали. Как бы эта зараза так расселилась, будучи настолько неприспособленной? Да среди дисциплинированных кранарцев?

Все-таки пришлось запаковаться и потом уже выбраться.

— Есть запахи оленей, лосихи, волков, — перечислил Луи, выйдя из фургона. — Крови не чую. Включи распознаватель, мне интересно, кого он уловит.

На распознавателе, завернутом в прозрачный пакет, никого не появилось, кроме котов.

— Обманывает, поблизости ходят два волка, — улыбнулся Луи, взглянув на экран. — Сообщи мне, когда он их уловит. Такой интересный прибор.

— А то, — что в нем интересного, банальная вещь.

— В Легонии пока никто не болен? По новостям не сообщали?

Вальяжный, ленивый, даже в своих словах. Если он вернет себе должность, то продолжит что-нибудь делать, или под солнце завалится?

— Тут заболевают в основном в деревнях, и не то чтобы вплотную к границе. В ближайший крупный город деревенские еще могут поехать отдыхать или на заработки, а в Легонию уже ни средств не хватит, ни желания. По новостям говорили, что в Моллитане, когда стали искать приезжих из Кранара, все-таки выискали больных. Либо они сами обратились, что вернее всего. Теперь-то уже умерли. Среди легонийцев пока еще никто не болен, но проверяют, само собой.

Грядки на ближайшем огороде целиком поросли травой. Да наверняка тут на всех огородах такая картина. Дверь сарая, стоящего с краю огорода, взвизгивала на ветру, будто жуки, что ее грызут, обзавелись клыками, а сама она — кожей. Дайгел дернул ручку калитки, проверил сверху: да тут не двор Раммела Нитура, просто так не войдешь, закрыто на шпингалет. Эрцог перемахнул через сетку, и после его помощи дверь поддалась.

Дайгел прошел по гравийной тропе, поддел рукой в резиновой перчатке вянущие листья бархатцев. Деревня зовется Раскатницей, а гроз тут с дождем, видать, давно не было. Растрескавшаяся земля едва ли не скрипела под ботинками. Из-за респиратора нос чуял одну лишь пустоту. В окнах — да что там разглядишь, они занавешены. Стекла целые.

Ванна позади дома оказалась наполнена водой и вся зазеленела внутри. Дайгел зачерпнул этой мути ведром и, принеся к бархатцам, плеснул на них. Поднял позолоченное зрелостью яблоко, опустил на подоконник. И уж невесть зачем дернул входную дверь, ну а та не поддалась.

А вот соседний дом оказался не заперт, и в скрипе двери почудилось бормотание.

— Пахнет падалью, — предостерег Эрцог. — А еще тут лисьи и волчьи следы, и…

— Это не падаль, — оборвал Дайгел. Рука в перчатке крепко сжимала дверную ручку.

— Это все равно уже кто-то мертвый. Живых там нет, ты будешь смотреть?

Все-таки в спецзащите. Вот только в этот дом входить — как в могилу.

Если волчьи следы, стало быть, впрямь тут зверюги едят людей?

— Я сам пойду, вдруг заразишься, — сказал Эрцог.

Дайгел все же прошел вместе с ним — из коридора в комнату, где на кровати лежал, сперва показалось, ворох тряпок.

Потом вместе вышли на улицу.

Врачей в малых поселениях либо не было, либо не хватало — про это кратко упомянули на инструктаже. Города или более-менее благоустроенные деревни далеки от Раскатницы и ее сестер по несчастью. Даже уличных телефонов нигде не приметил: но кто-то из деревенских все-таки позвонил в город, рассказал о происходящем.

Луи нахмурился и наклонил голову, а в углу экрана распознавателя загорелся красный квадрат, и Дайгел нажал одну из кнопок сквозь пакет. Медведь в первой строчке, до него сто пятьдесят метров.

— Медведя одновременно с тобой учуял, — шепнул Дайгел. Только бы не из дома какого-нибудь вышел.

— Это медведица, — поправил Луи. — Слабая, плохо ела, не сможет как следует впасть в спячку. Распознаватель такого не нашел? Что же, я пока выигрываю.

Эрцог перестал подкидывать конец шланга и насторожился.

В Ратхоре оружия с собой не дали: дескать, раз уж решили покамест не тревожить зверей, так и не надо. Тем более Дайгел поехал с двумя мощными зверюгами и обещал почти не покидать кабину.

Со слабой медведицей кошары точно сладят, особенно здоровенный Луи.

Ее догнали в конце улицы, у колонки. Дайгел остановился поодаль. Луи о чем-то долго ворчал с медведицей, а та опускала голову, бормотала беспокойно и глухо. Эрцог куда-то умчался.

— Она говорит, что не ест людей, — пояснил Луи, подойдя к Дайгелу. Медведица, ворча, легла на обочину. — Волки поедают трупы, но она уверяет, что уважает людей и не трогала даже мертвых. Стоило бы проверить…

— Я проверил, — сообщил, подбежав, Эрцог. — Она правда не подходила к домам, откуда пахнет сильней всего.

А когда направились в сторону леса, Эрцог то и дело норовил забежать вперед Луи, вечно к чему-то принюхивался, приглядывался, топорщил уши. Что-то говорил на своем ворчащем языке, Луи же потряхивал ухом, будто сгоняя мошкару. Порой зверюги ненадолго заходили в дома.

— Действительно, — сказал Луи, когда оказались на границе леса с деревней. — Она их не трогала. Впрочем, вероятно, испугалась машины и решила не рисковать.

— Тогда зачем она пришла в деревню? — возразил Эрцог. — Если бы знала про машину, поостереглась бы, и никакие запахи бы ее не приманили. А волки ели уже мертвых, никого не убивали — но все равно. Я пойду искать. Дайгел, возвращайся. Чую тех, что разоряли дом, но они далеко ушли.

Взглянул бы на них своими глазами. Твари.

Луи смотрел на Эрцога со снисходительностью. Он дал ему себя обогнать, и явно нарочно, вот только далеко вперед Эрцог так и не вырвался.

Дайгел пошел с котами, но к волкам не приблизился, чтобы не спугнуть. Долго из зарослей раздавался приглушенный львиный рык, слышалось волчье рычание, затем поскуливание.

— Они говорят, тела все равно сожгут, — рассказал, вернувшись, Эрцог. — И что это не преступление. Но такие звери потом нарочно станут искать людей и есть, раз их попробовали.

Вязкий холод собрался в груди.

Луи, подойдя, снова снисходительно глянул на Эрцога:

— Именно.

— Эй, знаешь, — голос Эрцога теперь прозвучал неловко. — Дайгел, мне, в общем, жалко, правда. Те дома, заброшенные — они как неживые. Жилые дома ничуть не так ощущаются, у них и запахи другие, и настроение. А вдруг у домов тоже есть лаохорты? Ну, незаметные, слабые.

Зеленые лесные глазищи медленно моргнули, и Дайгел моргнул в ответ. Кошачий знак приязни. Эх ты, зверюга.

— Готовые отделиться от страны, — Луи закатил глаза. — Несомненно.

Эрцог фыркнул.

— А еще я понимаю, почему Кранар тебя послушал, — добавил он. — Он понял, что только тебе не все равно.

Да ерунда. Много кто неравнодушен, только вот не у всех есть возможности помочь.

А позже, перед тем, как запрыгнуть в кузов, Луи спросил ни с того ни с сего:

— Георг тоже кранарец?

— Кейнорец, — ответил Дайгел. — Хотел бы я сейчас к нему, вот если честно, — от этих мыслей истончилась вязкая грызущая муть.

— Разве тебе не тревожно на его территории? — поинтересовался Эрцог. — Он что, и правда тебя легко пускает к себе, а у тебя к нему нет неприязни? Правда так?

Хоть отвлечься в разговоре от беспокойства, а то подобрал какую-то ветку и вцепился мертвой хваткой, как выяснилось.

— Он же папаня.

— Я думал, вы просто хорошо скрываете враждебность, вы же здорово себя сдерживаете. А тебе не кажется, что ты проигравший, и что он тебя подавляет, потому что намного старше и опытней?

Рядом презрительно заворчал и фыркнул Луи.

— Да с чего бы, — ответил Дайгел.

По пути к следующей деревне грузовик остановили на блокпосту люди в спецзащите, и Дайгел им сунул пропуск. Сам заранее переоделся.

На одежде у проверяющих оказались яркие фиолетово-зеленые значки. Когда Дайгел пригляделся к этим людям, то заметил — у многих светлые глаза, не кранарские, а талисские.

— Точно не свеклу собирать и не тербету? — спросил на кранарском один из талисцев. — А то таких ловили.

— Не нужна свекла.

Урожаи пропадают, вот и стараются отдельные ушлые люди их прибрать к рукам. С одной стороны — не зря же все выращивали. С другой — тот еще риск.

— А не надо собрать? — уточнил Дайгел. — А то о такой возможности и не думал.

— Не стоит.

— Сами-то здесь какими судьбами?

— Кранарцы чай не легонийцы.

Зарабатывают они здесь, что ли. Кранар хоть хорошо им помогает: но ему теперь самому нужна помощь.

В деревне остались невымершие дворы. Местные близко не подходили, и правильно. Зверей на улицах не видал.

А ведь о Раскатнице не написал ничего, куда годится. Дайгел сделал пару заметок о той деревне, а после выискал уличный телефон и набрал человека, которому должен отчитываться.

— Живые тут есть, забрать бы их в столицу.

— Есть опасения, что в Ратхоре распространится зараза.

— Так не пропадать же тут людям, — палец вычерчивал невесть что на пыльном стекле кабинки. — А если все меры предосторожности принять? А если в еще какой-нибудь город? Где врачи хотя бы есть.

— Мы решим эту проблему, кордан Эсети, не беспокойтесь. Ваше дело — собирать данные.

А, чтоб их. Пальцы едва не пробили стекло. Если конкретики нет, значит, ничем и не помогут.

— Что со зверями, кордан Эсети?

Ответил как есть.

— Благодарим, кордан Эсети.

Голос сменился гудками, и трубка со скрипом, как от дверей мертвого сарая, треснулась о рычаг. Харгалуву они помогут так же? Или приедут лишь чтобы проверить тирнисков и получить повод от них избавиться?

Кранарцы-то благородные, но чиновников это касается далеко не всегда, и к зверям они вправду предвзяты, к инрикту так особенно.

Сумерки еще не особо посинели, а свет на улицах Харгалува уже горит, белесый, холодный, как в больнице: но в многоэтажках пустые окна. А, нет, одно зажглось оранжевым, ну хоть кто-то живой.

Да то закат блеснул да зажег окно. Всего лишь иллюзия.

Улицы тут широкие, дорога ровная, хоть и городок-то совсем мелкий, на отшибе. Порой пробегают кошки — худые, бездомные, вот чего в Кейноре в жизни не увидишь. Есть на этот случай булка с печенкой с очередной заправки, чудом не вымершей. Правда, как только Дайгел позвал кошек, они ломанулись прочь.

За домами громоздятся горы. Там-то точно есть жизнь, а тут пустота одна. Вон снова окна поблескивают: да не от заката, солнце-то позади дома. Надеждой повеяло, как свежим ветром.

Дайгел выпустил котов — а то вдруг зверье где-то шастает — и вернулся в кабину.

Серость отливала в тоскливую синь. Вывески магазинов и огни светофоров дробно отражались в плитке тротуаров, красными, белыми и зелеными полосами продлевались вглубь асфальта, придавая ему объема и распыляясь. Луи цеплял лапой обломки света, Эрцог озирался, принюхивался.

Вон еще лужа, здоровенная да темная, и рядом приткнулась старая «Дагата». Дайгел выскочил, подошел к автомобилю, перешагнув отдающую металлом темноту. На лобовом стекле «Дагаты» кругами расходились трещины, точно стекло было тоже лужей, туда упала здоровенная капля дождя, да так и застыли круги.

Над домами вздыбилась еще гора, повыше прочих.

Протяжный вой ввинтился в голову, располосовал мозг, и отголоски запульсировали в черепе. Гора разделилась снизу, одна из четвертин-столбов поднялась над домами да наступила.

Вьорт. Обозлен, испуган, оттого и смотрится здоровенным, а на деле — куница какая-нибудь облезлая. Махина — это так, выплеск эмоций, а не настоящий вьортский облик. Подделка под гигантский облик лаохорта, что тоже проявляется от волнения.

За высотками снова завыли — только уже зверюги. Темные махина шагнула — бесформенная, нелепая. В блекло-голубоватом небе вспыхнули красные огни, как сигнал распознавателя, и в такт им вспыхнул пульс в голове. Орел пронесся над громадиной, та распахнула пасть считай до крыш высоток.

Да исчезла, а Кранар рассек льдистое небо над зданиями, сверкая раскаленными углями глаз. Он медленно нарезал круги, а коты настороженно следили, подняв головы.

Раздался далекий протяжный визг, считай кошачий — никак отверткой в голове заелозили, до того тошнотворный. И орел рванул к вьорту, бегущему прямиком по небу: а мелкий-то какой, вдвое мельче орла, вот пакость несусветная. Четыре лапы, бесформенная морда.

Тварь зашипела, как рассерженная кошка, и чуть не задела орлиное крыло. Кранар отшатнулся — тактическая хитрость — и спикировал к крышам. Снова взмыл, рванул в сторону вьорта. Тварь шарахнулась назад. Да удирай уже, язык тебе вместо хвоста.

Сейчас удерет. Вьорты боятся древнейшего пуще всех. Даже звери вроде как не чуют, что он древний, а вьорты — из того же пространства, что и лаохорты, вот и ощущают.

От леса опять послышался вой, тоже ударил в череп, но этот хоть оказался не таким визгливым. К Кранару метнулся вихрь, орел резко ушел в сторону, и два вьорта расклычили пасти друг на друга.

Кранар камнем кинулся на тварей, и обе по небу, как по отвесной скале, разлетелись прочь. Один вернулся, проскользнул под орлом. Загрохотало, будто треснула земля. Или вправду треснула.

Мрази. Что, вправду ранила?

Дайгел махнул котам, но те уже сами рванули к кузову. А те, кто в домах? Слышали же вой наверняка?

Кружат вьорты, сволочи. Примеряются. Лаохорту не умчаться от них вихрем. От лаохортовых ран разносится в щепки то, что вблизи, а если быстро несешься, как поймешь, что там поблизости? Дом жилой, больница, завод? Сейчас-то что порушилось?

Дайгел закрыл котов в кузове, заскочил в кабину и, уезжая, высунулся в окно да нашел взглядом Кранара. Мечется с вьортами — ничего, сейчас удерут. Один сам себя ранил, укусив Кранара. Испугается боли и первым умчится.

Все-таки Кранар где-то держится над пустырем, над недостройками, над опустевшими домами, в конце концов. Все контролирует. Чтобы какие-то мерзопакости, которых он сотнями гонял, и ему всерьез навредили?

Проехав чуть дальше, Дайгел затормозил и снова выскочил. В небе, поодаль, носились темные тени, а к ним еще одна взвилась, и еще.

Вон Кранар оттолкнул. Увернулся. Кинулся да отпугнул этих тварей друг от друга. И ведь не укусишь в ответ — толкнуть лишь можно. Лаохорт не способен никого ранить, в отличие от вон этих.

Пальцы вжались в ладони. Четверо — много, проблема, это как в тот раз на море с флотом, но так Кранар же древнейший.

В кузове зашипел Луи.

— Рядом со своими он драться не будет, — отмахнулся Дайгел.

Шипение перешло в рык.

Были бы вьорты простыми псинами, взял бы любую палку да пошел бы разгонять. А тут — как по рукам и ногам связали, и, если еще и уехать, вина уж точно вгрызется, как эти вьорты. Вон двое друг на друга наскочили, Кранар на них спикировал да распугал, пылая красными огнями глаз.

А если его сильно ранят и последствия сюда дотянутся?

Двое расчеркнули блеклое небо — и одного отшвырнула красноглазая тень, от другого ушла. Еще двое тварей прыгнули и отпрянули, кинулись и вновь разметались в стороны, а небо наливалось синью, и огни в ней покачивались, моргали, тускнели, как от дыма.

Одна из теней вгрызлась в крыло — и далеко впереди сложились высотки, как бумажные. По венам потек холодный яд. Самих же эти укусы ранят. Сил у них, видать, полно. Только в стае и сильны, как нимлинги да камнекрысы.

Да опять что-то несется, темное, быстрое, как же вы заколебали, когда у вас уже силы кончатся?

Два огня — оранжевых, живых. Не вьорт, не горят у них глаза, как у лаохортов.

Рыжие огни кинулись к красным, а туча, что их окружила, распалась на четыре сгустка. Одна из тварей помчалась по крышам в сторону Дайгела, а красные огни вместе с рыжими тоже опустились на одну из крыш, вот только вдалеке.

Тварь быстро добралась да спрыгнула на асфальт под белые фонари — перекореженное уродище с выступами шипов, с клыками как у тахров, со здоровенными когтистыми лапами. В теле среди мешанины меха и костяных отростков то показывались, то прятались зеленые стебли, точно черви в падали, а глазища выглядели тусклыми, со зрачками-прорезями.

Две пары огней держались вместе, вокруг метались три обгрызка темноты. Рыжие огни подались вперед, все темные клочья отпрянули, раздался визг. И больше твари не приближались, одна и вовсе упала куда-то за высотки.

А та тварь, что находилась ближе всех к Дайгелу, ворчала, боком прислоняясь к зданию, и ее морда то заострялась, то расширялась, и то прорезалась вторая пара глаз, то пряталась в болотистой мути. Из-под скамейки выбрался, прихрамывая, серый полосатый кот, и мерзота протянула к нему морду. Кот потянулся к твари в ответ, коснулся носом мокрого выроста на морде, смутно напоминающего нос.

На миг почудилось, что уродливая морда очистилась, проглянуло сквозь нее нечто первобытное, все еще клыкастое, овитое плющом и травами, но чистое, иное. Похожее на всамделишного тахра.

А на деле — мразь еще та. Холодом от нее веет.

Дом обогнула еще одна тварь — с головы до лап покрытая броней, с когтями длиною в руку. Клыкастый вьорт зашипел, и кот захромал прочь.

Дайгел рванулся в грузовик и успел сняться с места до того, как позади раздался визг. Набрал скорость, а потом еще и грохот догнал.

Тот, второй — Саа-Ден, давний друг Кранара? Сам Кейнор? У Кейнора золотые глаза, не оранжевые. Или вовсе кто-то из гартийцев, с них станется так схитрить?

Что же эти гартийцы задумают насчет Кранара, если прознают о его слабости? До них дойдет ведь, рано или поздно.

Грузовик пронесся мимо высотки — живого дома с горящими глазами-окнами. А на улице людей не видать ничуть, хотя вой ведь слышали. Слышали же?

Дайгел посигналил на всякий случай — это куда громче, чем кричать. И дальше рванул, время от времени сигналя у немногих живых многоэтажек. Сколько их осталось — пара, тройка? Грузовик теперь казался придатком, неповоротливым, грузным, и чудилось, что не во все повороты удастся вписаться.

Сквозь полусон, в котором ощущалось стекло под башкой, проникло тепло — а еще так скрутило все тело, что чуть не прикусил язык. Дайгел, морщась, надел спецзащиту и выбрался в темень окраины, чуть рассеянную белыми огнями ближайших фонарей да красными глазами Кранара. Теперь хоть люди показались.

Кранар сидел на ветхом заборе.

Одну руку точно прожевали и выплюнули, другую обожгли, располосовали вдобавок грудь. Ноги подкашиваются.

— Один умирает, слишком молодой и слабый, — произнес Кранар. — Еще один тоже долго не проживет. Других прогнали.

Раны от вьортов должны залечиваться быстро, особенно когда погибнут сами вьорты. Только вот как бы мгновенно все починить-то, зараза?

— А звери все равно тут бродят, — говорил, морщась, один из людей. — Еще одного, говорят, человека уволокли. Прямо из города.

Звери эти не лучше своих вьортов.

— Говорят, тирниск захотел сюда.

— Одни звери тут и останутся. Эта дрянь не лечится. Теперь нас всех — только прибить.

Поблизости завыли волки: больно уж вой у них радостный до зубной боли. Некстати вспомнилась та лужа у старой «Дагаты». Гвардия-то где?

Дайгел выпустил котов. Эрцог сразу скрылся за машиной, чтобы люди не увидели, а Луи к ним вышел и подал знак инариса. На Кранара он смотрел больно уж пристально, уши прижимал, да и сам Кранар на него глядел особо внимательно. Дайгел применил иллюзию.

— Звери поблизости, — сказал Луи Дайгелу. — Те волки хотят напасть на людей.

Кранар взглянул на людей с тоской и устало — все четко читалось, хоть и нет в его глазах зрачков. Люди между тем переговаривались:

— Чего он тут делает?

— Тот парень привез.

— Знак инариса, что ли? А я не вижу никакой иллюзии, зверь и зверь.

— Да, ничего не видать.

— Так может, он и не посредник. Точно тирниск? Или ружье нести?

— Метка тирниска есть. Инрикт тоже тут?

Погоди-ка. Здесь, на юго-востоке Кранара, что, иллюзии не работают?

Восток и запад Кранара сильно отличаются, это верно, но восток-то всегда был самым что ни на есть кранарским по духу. Харгалув — город одного из южных округов, но близок к восточным, так что считай восток.

Волки снова завыли. Луи поднял голову и зарычал, его иллюзия распалась, и в лесу раздался напуганный скулеж.

Холод ощутился острее.

Деревья будто и не деревья, а твари страхолюдные, как те вьорты. Из досок вырезанные кем-то криворуким.

Рысь-лаохорт с глазами, как рыжие костры, запрыгнула из сада на тот же покосившийся забор, где сидел Кранар. И Эрцог вдруг выглянул из-за машины да улыбнулся, хотя шерсть на его загривке встала так, точно его ударили током.

— Талис, — раздалось среди людей. — Ее лаохори.

И никаких торчащих костей у нее в помине нет, даже шрамов. Худая, это да, а так — вполне себе лохматая, с кисточками.

— Она помогла мне прогнать вьортов, — сказал Кранар.

— И я тоже видела, что она гоняла. Сразу отпрянули.

— Лаохори, мы благодарны.

Талис прищурила глаза, боднула Кранара в крыло и, что-то беззвучно произнеся, спрыгнула в сад. Эрцог тихо, мяукающе заворчал и прикрыл глаза.

Дайгел двинулся к Кранару, только каждый шаг давался как по осколкам. Снял перчатку, протянул к нему руку — и зашипел, будто коснулся огня. Ненастоящее оно, не стоит обращать внимания. А вот перья под рукой — настоящие. Вот так.

— Уезжай, — сказал Луи. В свете фонарика даже зрачки его иллюзорного облика поблескивали зеленым. — Моллитан ведь близко, так? Нам туда нужно.

— Километров сто пятьдесят, еще ведь горы, — ответил Дайгел.

— Это я пройду запросто за несколько дней. Благодарю.

Дальше в лес подниматься не стоит, никакой там дороги. И что, коты после Харгалува впрямь пойдут в сам Моллитан? Ну что, тогда их сильнее удастся зауважать, лишь бы только не бросили местных людей.

Возвращаться в Легонию теперь только через западный Кранар, юго-восточные границы-то закрыли. По-хорошему, совсем бы закрыть границы, но легонийцам охота торговать с Кранаром, а это для них перевешивает здравый смысл.

Еще легонийцы наверняка надеются на то, что кранарцы дисциплинированы. Другая страна бы целиком уже вымерла от этой погани. Нет, ее заразность точно недооценили.

— Я не думал, что этот лаохорт так ослабеет, что его собственные люди перестанут видеть инарис, — сказал Луи. Ничего, Кранар еще силы вернет. Не одолеть его всякой погани. — На клочке его собственной территории.

— Да вот странно, что местные жители его не видят. Кранар вон и над Кейнором сохраняет контроль. Дела. А у тебя, когда ты раньше бывал в этих краях, проблем не возникало?

— В начале года южные и восточные кранарцы пользовались моим инарисом. Хотя у них с этим немного опыта, все-таки посредников здесь мало.

Погоди-ка. В голове что-то вертится.

— Связь с людьми дольше сохраняется, чем с землей, — припомнил Дайгел. — Вот, к примеру, земли Кейнора и какой-нибудь Алеарты, конечно, отчасти и Кранаровы, но меньше ему принадлежат, чем их люди. Если Кранару кто-то навредит, эти земли не разрушатся. А вот дар к кейнорцам и алеартцам Кранар применять способен. Тогда ты мне скажи, как местные умудряются не видеть инарис, если раны Кранара разрушают эти земли?

Луи нахмурился, переступив с ноги на ногу.

— Ведь точно, — произнес он. — Это ведь раны Кранара принесли разрушения, так? Не вьортов?

— Да, я следил. Да и местные слышали лаохорта, стало быть, власть он здесь сохранил. Там еще, насколько понял, лишь один вьорт — городской. Остальные своими ранами порушили бы разве что только лес, — а раз вьорт объявился прямо в городе, выходит, в Харгалуве как минимум вымер целый район. — А что до инариса, то, может, последствия болезни? Ослабил контроль над вашими иллюзиями? Отчего же я тогда их вижу? Кто его знает. А Талис вот все-таки молодец, не побоялась.

— Талис прогоняла вьортов еще когда я с ней общался, — сказал Эрцог. — Она тогда была почти скелет, но одного озерного загоняла так, что он перепугался и быстро умер. Она так сильно восстановилась, ничего себе.

— Подтверждаю, — произнес Луи. — Еще месяц назад она разлагалась заживо. Сейчас я не узнал ее.

А сейчас она и впрямь уже считай сильная. Кранар и подавно отойдет от всех этих ран.

Потом Луи молча сидел рядом с Дайгелом на траве, а Эрцог ходил вокруг, озирался, трогал лапой свисающие ветки лиственниц и елей. Он вдруг принюхался, забрался дальше в заросли, а как вернулся, повел ушами, подзывая Луи. Дайгел тоже двинулся в лес, а по сути сорвал еловую иголку, погрыз. Успокаивает.

Луи зарычал. Свет фонарика Дайгела пробежал по куче листьев и обрисовал торчащий из них ботинок. Там и пальцы еще торчали, чуть дальше. Твари.

— Волки, — произнес Луи.

— Порвали горло, — добавил Эрцог, снова подав знак инариса. — Пару часов назад.

Дайгел машинально обломал еловую ветку.

Пойти бы да оторвать им хвосты. Шкуры по елкам развешать.

Но, если гнев приглушить да подумать, то возникает вопрос: отчего отправили именно в небольшой Харгалув, вглубь зараженных территорий, а не, например, в какой-нибудь город побольше, да поближе к безопасным местам?

Неужели впрямь именно у Харгалува больше всего зверья, готового терзать людей? Твари и впрямь тут водятся, да что-то здесь нечисто с этим заданием. Может статься, этим городом решили воспользоваться, чтобы продвинуть более жесткие законы в отношении зверья. Чтобы оправдать и охоту ради меха, а в будущем, вероятно, и охоту на волков. Из-за стаи сволочей тут пострадают тогда и нормальные звери, а свидетелей будет мало. Кранар-то здесь летает, но он не сумеет проследить за всем происходящим, к тому же теперь он сильнее ранен. Дайгел этими соображениями поделился с котами.

— Вижу, что вы-то помогать собираетесь, а вот наши чиновники — нет, — закончил Дайгел. — У них свои цели, и не хотелось бы мне, чтобы смерти этих людей использовали против вас. Так что давайте, не подведите. Приструните волков. Помните — сюда в любом случае нагрянет полиция через пару-тройку дней. Либо отряды Марты.

Луи кивнул, и Эрцог тоже: при этом он глядел и впрямь с сочувствием. Потом Луи вернулся с Дайгелом к грузовику и произнес:

— Когда свяжешься с Георгом, передай, что я его тоже хочу навестить.

— Передам, — кивнул Дайгел. — А еще, Ирвин, я все сведения о тебе и твоих чертежах передал в гахаритский ЛОРТ.

— Георг тебе доверяет, так что и мне стоит. Отчасти. Сейчас ты все еще не готов показать изобретение, несмотря на взаимное доверие? — голос Луи сделался официальным и притом вкрадчивым.

— Ну чего терять, давай, гляди.

Дайгел вытащил из кабины камеру, и в это время Эрцог тоже приблизился.

— Ужасное оружие, — объявил Дайгел. Что ни говори, а с животными становится легче, если это не волки-убийцы. — Сейчас кнопку нажму и голову разнесет. Вон какое коварство.

Луи улыбнулся и протянул руку к камере: тотчас иллюзия расплылась, и корпуса мягко коснулась звериная лапища.

— Это видеокамера, — усмехнулся Эрцог. — Мелкая. Вот здорово. Дай понюхать.

5 сеоны, Еса

— Еска, пошли бармелы распаковывать, — позвал Уден со второго этажа.

Здорово, что в Кейнор его все-таки пустили, хотя и за взятку алеартским пограничникам. Теперь он тут задержится на целый отпуск, а другие родные, которые в Кайрис остались, будут смотреть за теплицей Зоры. Вот бы они тоже могли приехать.

Еса провела ладонью по желтой стенке кухни: а классную выбрали расцветку, здесь стало повеселее. И поспешила к брату, еще и снова украла мороженое из сумки-холодильника.

— И поскорее там, а то костер пропустите, — напомнила Зора.

Желтая стенка показалась слишком яркой, словно не только вечернее солнце на нее светило, но и огонь.

— Будешь звонить бабушке с дедом — передай от мамы привет, — сказала Еса. Сегодня ведь их первый День родителей, день, когда родился их первый ребенок — Зора. А второй их ребенок — папа.

В зале на втором ожидали девять коробок, как они только все поместились в багажник Удена? Скоро этот зал станет большой теплицей.

Дом, в котором Зора живет с мужем и детьми, строили изначально для лет-танера Кейнора, но лет-танер потом передумал здесь жить, на окраине Валлейны, разрушенной ядерным взрывом. Зора спустя несколько лет купила этот уцененный дом, и он ей классно подошел: где бы она еще нашла такую огромную комнату, чтобы там разместить растения? Целый этаж под них отвела. Правда, пока их тут мало.

— Осторожнее со зверями, — сразу начал Уден. — И вообще лучше бы тебе с этим завязать.

Ну вот, говорит как перед Талис: хотя тогда он прав оказался.

— Уйди, — шутливо ответила Еса.

— Ты и так чуть в лесах не потерялась. Дались тебе леса?

Еса сначала аккуратно отклеивала скотч, потом уже срывала его, затем снимала полотняные мешки с крупных бармелов и осторожно стаскивала пленку с мелких саженцев непонятно кого. Всего оказалось шесть бармелов, один даже цвел.

— Сбросит бутоны, — сказала Зора, когда поднялась на второй этаж и глянула на цветущий куст. Ура, меньше бармелов придется есть. — Вот тебе, Еса, за работу фрукт.

И протянула бармел.

— Уден больше распаковал, — быстро сказала Еса.

— Не-не-не, я Есе уступлю, — махнул рукой Уден и шепнул на ухо: — Я три штуки сегодня съел, имей совесть.

Зора строго на него взглянула.

— Я говорю, Келе оставь, — нашелся Уден. — Еса, она их любит, представляешь?

— Они улучшают иммунитет, лечат простуду. Уден, ты сегодня чихал, — настаивала Зора.

Интересно, а животным эти фрукты пользу приносят? Зора говорила, что у нее кот грыз бармелы, и кот ведь долго прожил.

А еще это гартийское растение, и в Кейноре до сих пор никто не заводил его, кроме Зоры. И не исследовали его здесь, конечно.

— Зор, можно я себе пару саженцев возьму? — спросила Еса. Уден округлил глаза: по-шутливому удивленно. Ему уже двадцать шесть, но он всегда себя ведет лет на пятнадцать, так даже прикольнее.

— Наш человек, — кивнула Зора.

— У тебя, случайно, нет никаких научных работ про бармелы? — добавила Еса.

Многие кайрисцы разводят эти неприхотливые кусты-деревца просто для красоты: чтобы зелень видеть на окне, когда вокруг зима. Вряд ли их свойства даже в Кайрис кто-то исследовал в подробностях. Для северян важнее всего было выращивать и изучать съедобные растения, а не просто комнатные.

— Что, решила проверить, правду ли мать говорит? — уточнил Уден.

Зора на него неприветливо покосилась.

— Уж не зря их изначально кайрисцы одомашнили, — сказала она.

— Я их исследовать хочу и написать большую работу про то, какие они классные, — поделилась Еса. Огонек в голове зажегся: теплый, спокойный, скорее даже просто свет. — А ты можешь потом спросить у родных, может, они найдут публикации про бармелы? Помню, была какая-то статья в журнале, ты мне давала читать.

Зора кивнула.

А когда все распаковали, и когда Таржен, муж Зоры, вернулся с сестрами Удена, Исной и Келой, то вместе отправились на улицу. Пока Таржен собирал позади дома ветки и газетные листы для костра, вдруг почудилось, что Марта смотрит.

И правда, лицо Марты Полесски на газетном листе: а газета от четвертого числа. Еса забрала листок: два камня-глаза с него смотрели, только не позелененные мхом, а серые, безжизненные и совсем уж неприветливые.

«По словам Марты Полесски, она не сомневалась, что представителям Кранара не воспрепятствуют посетить Кейнор. Глава центрального округа Кранара отметила, что беспокойство легонийцев насчет Кейнора ей понятно, однако Кранар никогда не принадлежал Легонии».

Еса положила газету обратно и направилась в степь. И распознаватель включила, совсем новый.

Хочется увидеть, как зажгут костер: и непонятное веселое напряжение из-за этого возникает, даже хочется самой его разжечь, а может, опять химической реакцией. Такая радостная ярость внутри: ведь скоро огонь вспыхнет, заворожит. Опять.

Надо просто переждать, пока его не зажгут, а потом сказать, что степь понравилась, соскучилась по ней.

Солнце по-летнему греет, а ветер зимний: хорошо, что накинула куртку. Степь — просторная, светлая, рыжая. Шестилапые ящерицы мелькают под сухими поломанными травинками, вдали промчались двое черноспинных оленей. Еса чуть на скорпиона не наступила, а потом пригнулась к нему, рассмотрела и улыбнулась. Страшноватый, но все-таки хотя бы не змея, те совсем неприятные, как будто у них нет костей, и кажутся скользкими.

Стрелы Летии распускали ярко-красные цветы размером с ладонь. Побеги у этих трав высотой с человека, листья заостренные и устремленные вверх, с полосками у оснований, точно оперение стрел. Еса провела рукой по цветкам: непонятно, какой они формы, очень изогнутые, и классные очень. Так здорово, что они зацвели ко дню родителей Зоры. Ко дню бабушки с дедушкой. Кровь Летии во многих алдасарах есть, говорят: она тоже бабушка, только очень дальняя.

— Еса, ты чего, пошли к нам! — позвала мелкая Кела.

Еса обернулась: еще и Таржен со стороны дома рукой махал. А Кела уже подбежала, и Еса ей со смешком взлохматила короткие волосы. Поболтали с ней по пути.

— Все до сих пор в классе спрашивают, как мы тут живем, — рассказывала Кела, доедая бармел: горло от одного вида стягивало. — Хотят к нам сюда на экскурсию! И я всех хотела сюда привезти, а мама сказала, что всех не пустит, но я все равно приведу!

Она уже Кела Тарминг. Кела, как и Зора с Уденом, рыжая, а Исна светловолосая, в Таржена, и лицом на него больше похожа.

Когда приблизились к будущему костру, распознаватель замигал красным, учуяв коней: но они вдалеке, и к огню не приблизятся.

— А алдасары приручали коней, — сказала Еса, показав распознаватель Таржену.

— Иди да слови, — усмехнулся он.

— Не вздумай, — нахмурился Уден и улыбнулся встревоженно.

Зора уже бросила спичку на ветки, и огонек сердито вздыбился: ну давай, охоться, поедай, быстрей, видела же, на что ты способен. Сожги эту газету с Мартой. Ты бы и весь ее дом спалил, если бы тебе дали. А тепло от него уже идет: живое, пульсирующее.

Это мирный огонь, тем более в честь бабушки с дедом его зажгли. Не угрожает он никому. Совсем он не перекинется на степь, не распугает черноспинных оленей и ящериц.

Еса долго у костра сидела молча: а ведь обычно на встречах тянет поговорить, но не сейчас, когда в потреске веток слышатся особые мелодии. Костер очищает и делает настоящей. Даже огненные зверьки в нем мерещатся, древние саламандры. Под корой у веток просвечивает красное: словно ветки эти по-особенному ожили из-за огня.

Зора наконец-то протянула нормальную еду: алдасарскую традиционную. В холокке слои перемолотого зерна чередовались со слоями соуса, и все это была завернуто в тонкий ломоть мяса. Еса эту еду в огонь чуть-чуть сунула, когда он уже стал затухать. Так вкуснее.

Сколько времени прошло? Костер будто взял и сжег время. И сейчас совсем не стыдно возле него сидеть: никому ведь не навредила.

Дым напоминал светло-серое пламя и, растворяясь, улетал вверх: будто уходила душа огня.

Еса еще раз пролистала новое удостоверение личности. На первой странице просматривается полупрозрачный силуэт сокола, на второй, с пропиской — пейзаж с горами и морем, а на третьей — здания Экеры, которая теперь уже столица страны, а не просто региона.

А ведь она и раньше могла бы стать столицей, если бы Инис не объявили главной льетой, чтобы справедливость установить. Иначе Кейнор был бы и самой плодородной льетой, и столицей. Может, так было бы лучше.

Рядом в очереди стояли дети лет двенадцати, все с родителями. Сегодня эти ребята получают фамилии от одного из родителей или от бабушки с дедушкой: многим фамилия достается по сходству, но можно и по желанию ее получить, особенно если непонятно, на кого ребенок больше похож.

Оказавшись на улице, Еса не на остановку отправилась, а к музею мировой истории. Трехэтажный, симпатичный, и хвойники вокруг него: даже воздух хвойный, мягкими невидимыми иголками гладит. На первом этаже огромные окна, низкие: для зверей. Чтобы, если их не пускают в музей, они увидели, что людей там и правда много, и находиться там поэтому небезопасно. Особенно для грифонов, которым могут маховые помять в толпе. А еще из-за этих окон звери могут кое-что из экспонатов увидеть и с улицы. И не только звери.

Конечно, уже смотрела на статуэтку, которую в последний раз прислал отец Жера. Только давно это было, а после возвращения так и не удалось сюда добраться.

Из окон видно не все, но можно разглядеть кувшины, статуэтки, картины с джунглями, с рекой, с приземистыми жилищами ларгутов. Только статуэтки новой почему-то не видно, а она ведь большая, заметная. Похожая на расписной дом, почти пряничный.

Еса купила все-таки билет в музей: за Жера тревожно, а так хотя бы будет ощущение, что все в порядке. И в басмаданском зале спросила у служащей, что со статуэткой.

— Забрали, — ответила та. — Оказалось, это не экспонат и не древность.

— Кирлинг, встань нормально. Как ты держишь? Сколько раз повторять? — всего-то палец сдвинуть понадобилось. — Другое дело.

Короткие трескающие хлопки примешались к другим хлопкам: и в этот шум даже сквозь наушники все равно пробивался голос преподши.

— Ашенур! Ашенур, куда? А сейчас куда ты целишься? Ты не в мишень целишься.

Еще хлопок. Еса пробила один из внутренних кругов. Так здорово.

— Я же попал все-таки, — весело сказал Нир, когда тир покинули через контрольно-пропускной пункт и поднялись из подвала на первый этаж спорткорпуса. Подошвы скользили по плитке, столовкой пахло, и вокруг голоса сливались в гул.

— Ты в мою мишень попал, — крикнула ему Палла Даноти. — Я занималась через четыре человека от тебя.

— Хоть одно попадание на твоей мишени, сказала бы спасибо, че, — фыркнул Одвин.

— Гляньте, какое творится, — Кая, налетев, хлопнула Есу по плечу, Одвина тоже, и сразу открыла газету, в лица всем сунула. — Привет.

— Флорентцы согласились приехать в Моллитан. И объявили, что обладают авиацией, — прочитала Еса. — Ну, не гартийцы же, или звери всех теперь боятся?

От этой новости и восторг возник, и опаска чуть-чуть.

Значит, с гартийцами Легония не станет так тесно связываться, а то и правда было как-то подозрительно. С авиацией немного тревожно, но ведь Флорент хорошо развит, было ожидаемо. Конечно, не так уж давно и часто у них делают аалсоты. Флорент — архипелаг, и там в первую очередь развивают судостроение: чтобы вьортов гонять.

— Во, пишут, кайрисские аалсоты получше, — сказал Одвин. — Хотя че то, че другое — дичь. Но флорентская дичь до нас хотя бы не долетит. Все, я убегаю, буду занят.

— Сейчас же статистика, а ты ее любишь, — удивилась Еса. — Ты раньше такие важные предметы не прогуливал.

— Да отвали, — усмехнулся Одвин.

— Ща, вот еще, погоди, — Кая перевернула страницу, когда все дочитали.

«Марта Полесски, находящаяся с визитом в Экере, высказалась, что кейнорцам, по ее мнению, следовало бы осторожнее вести себя со зверями. По ее мнению, в последнее время звери чаще проявляют агрессию к людям, так как обеспокоены переменами. Также она отметила, что наблюдается рост числа так называемых призывателей. В связи с нападениями в округах Олшена и Талкет…»

Нир нахмурился.

Марта в Экере. От этой мысли возникла напряженная решимость. Не помешает она ничем. Не навредит. Не посмеет.

Раммел Нитур рассказывал, как кранарцы в Моллитане избавлялись от людей, которые им мешали. В горле возник комок.

— Сама нас со зверями таким образом рассорит, — фыркнула Кая. — Такая вот ерунда. Ну а стрельба как? Учебными, правда, не интересно, я в Моллитане нормальными стреляла, причем с детства.

— Мне и учебными интересно, — улыбнулась Еса. Но, конечно, не хочется никому вредить. — А сейчас в лес ходишь охотиться?

— Я больше рыбу сдаю в центр скупки, а стрелять я давно не стреляла. Только Эрцог мне ловил нормальную, а я — так, каких-нибудь пескарей могу, и все.

Теперь ее семье в Тофире сложнее живется, Кая ведь им деньги пересылала от сдачи лесных товаров в центр скупки.

— С Жером чего? — добавила Кая. — Завтра моя очередь, или чья, напомни?

— Я вчера в больнице был, Кирлинг — позавчера, — Одвин ответил первым. — Сегодня Сейл пойдет. Ну да, ты завтра.

— У него уже ремиссия, — добавила Еса. И очень радует: хотя ему придется еще надолго остаться в больнице, чтобы состояние не ухудшилось. — А теперь, когда его отца найдут, он, конечно, поправится поскорее.

Вот бы еще Жеру дали карту увидеть: ту, которую участники экспедиции спрятали в статуэтку. Там ведь отмечено, где его отец. Он наверняка остался в той части экспедиции, которая не пошла к басмаданцам, а обосновалась в лесах. Только со спасательной операцией до сих пор ничего не понятно.

Получается, кейнорцы из экспедиции заранее договорились с алдасарами о том, что летчики их вызволят. Давно все продумали, и понимали, что Кейнор отделится.

— Вот я думаю насчет той статуэтки, — нахмурился Одвин. — А если бы карту нашел кто-то другой?

— Ценный экспонат точно бы поостереглись разбивать, — сказала Еса.

— Инисцы косорукие и не такое могут.

— Но ничего не случилось ведь.

А еще этот домик-статуэтку точно не могли оставить в Инис. Это была последняя вещь из Басмадана, которую кейнорцы оттуда передали на родину: и они, конечно, долго убеждали легонийцев, чтобы те разрешили эту вещь отправить в Кейнор. Даже, наверное, согласились что-то другое не передавать взамен. И еще, конечно, с музеем договорились. В то время, когда в отпуск приезжали домой.

Поскорее бы нашли папу Жермела. И еще хочется, чтобы статуэтку не выкинули. Не сломали же ее совсем, починят? Ну и что, что кайрисцы ее на самом деле изготовили, а не басмаданцы. Так она еще ценнее, на самом деле.

— Может, статуэтку поставят в кайрисский зал, — сказал Нир, как будто понял, о чем подумала.

Пятнистый олень разрывал копытами землю и подстилку, поддевал рогами, а потом лег и принялся тереться головой, с шорохом сминая остатки листьев.

— Далут, — позвал Гелес измененным голосом.

Из леса донеслись протяжные, чуть похожие на звук сирены, крики других оленей, а Далут вздернул уши, фыркнул, принюхался к почве, потом поднялся и встряхнулся, и к Есе приблизился. Обнюхал запястья, поглядел в лес, потом отступил и подал знак инариса.

Стройный мужчина средних лет, а бархатное на вид рыжее пальто — все в крапинку, и листья к нему кое-где пристали.

— Давай только быстрее, — Далут шумно дышал, переступал с ноги на ногу, и его темные глаза казались ну совсем звериными, даже белок почти не виднелся. У морского вьорта такие же были, и он тоже напоминал оленя. А ресницы у Далута пушистые, черные, очень длинные. — Тут бродит чудесная олениха, откуда она? Еще переманят.

Голос у него звучал отрывисто, в нем те же нотки проскальзывали, что и в голосах ревущих оленей.

— Не переманят, — Еса улыбнулась. — Я твои рога видела, ты всех прогонишь.

Далут быстро улыбнулся в ответ и голову наклонил, и показалось, что сейчас он оленьим ухом шевельнет, хотя выглядит совсем как человек.

— Запомни запах и не ешь ту олениху, — Далут кинул на Гелеса тревожный взгляд. — Я еще четырех себе возьму, но от этой у меня родится лучший олененок. Преемник, может быть. Может, два олененка.

— Никто может не родиться, если твои сородичи не обратятся к людям, — раздался в ответ ворчащий голос Гелеса. — Многие олени заразились нематодой, тебе и так почти не с кем сражаться.

Далут медленно кивнул и тряхнул головой, отгоняя мошек.

— Боятся, — сказал он. — Если заподозрю у моей подобное, мне удастся ее убедить. Возможно, и еще нескольких. Но многие боятся лекарств. Алдасаров уже не так опасаются, — олень в человеческом облике опять глянул на Есу и моргнул. — Легония все равно связывается с Гартией, тревожит.

— Сейчас опять с Флорентом налаживает отношения, — вспомнила Еса. — Может, и от Гартии откажется. И Кейнор с Гартией не общается ничуть.

Неловко оленя отвлекать.

— Мысль об единстве зверей с людьми появилась в Легонии, — сказал Далут, нервно подталкивая листья ботинком — копытом, на самом деле. — Легония нарушает единство с нами, если дружит с Астелнал, которая против зверей. Он уже нарушил Единство в стране. Если основатели отказываются от идеи, что тогда будет с преемниками — не знаю.

— Но никто ведь не отказывается, подожди.

— Ты детеныш, — Далут качнул головой и отошел к разрытой земле.

Иллюзия распалась, и пятнистый олень лег, потерся о почву, а затем, вскочив, унесся в чащу.

— Самый умный из них, — сказал Гелес. — Другой в это время не смог бы поговорить и с сородичем, не говоря уж о львах и людях.

Еса, когда шла с ним дальше, все вокруг рассматривала: и любовалась точно так же, как год назад, когда в первый раз увидела обилие южной зелени в лесу.

На мароте, мадисте и котолапнике листья еще зеленые по-летнему, а на остролисте-падубе ягоды начинают краснеть. На полянах солнце, чтобы ни одна травинка и ни один листок о нем не забыли за время ночи, так их светом пропитало, что они сами засветились и стали невесомо-воздушно-оранжевыми. А насыщенные тени прижали травинки, листья и колоски к земле, иначе они сорвались бы и улетели.

На камеру бы записать, она как раз с собой, в сумке: и перехватывает дух, когда о ней думаешь. Но Дайгел передал всего три кассеты, каждая на полчаса, и лучше поступать так, чтобы не понадобилось покупать новую пленку.

Скорее бы Луи стал тирниском, тогда бы с ним здесь гуляла: и нашла бы интересные места какие-нибудь в скалах, показала бы ему. Если он их и видел, то мог уже и забыть за столько месяцев.

На скале, что высилась на поляне, ждал крупный грифон, рыжий, с таким клювом, точно его из дерева вырезали и по-быстрому прошлись наждачкой. Восковицу будто грубо слепили из глины.

— Ялгар, — представил Гелес. — Инариса нет, буду переводить.

— Привет, — Еса приложила ладонь к плечу, а Ялгар крылья приподнял и заскрипел клювом.

— У тебя есть чищеные древесные орехи? — перевел Гелес.

— Совсем нет.

Ялгар снова скрипнул и фыркнул.

— Он говорит, жаль.

Надо взять в следующий раз.

— Тагал мне не нравится, он слишком птенец, чтобы быть вожаком, — дальше переводил Гелес. Хороший он грифон: а Ялгар пожилой и ворчит. — Он рассказал, что соберет тебе, ученице Георга, малоизвестные травы, которыми лечатся грифоны вдали от Экеры, — как классно, Тагалу правда идея понравилась. — Он бы прилетел нескоро, и он не знает про эти травы. Я слетал с учениками вдаль от Экеры и нашел подходящее растение. Брал вещь у людей, чтобы его не помять. Отдам все тебе.

— Спасибо! — эта новость согрела, как солнышко. — Слушай, Ялгар, — Еса на солнечно-теплый камень села, поближе к грифону, а тот смотрел очень внимательно, и солнце блестело в черных зрачках. — Я изучаю полезное растение, которого раньше в Кейноре не было. Вдруг оно в чем-то и грифонам поможет. Можно, например, лечить им простуду.

Ялгар затрещал и заворчал.

— Сильные и так выживут, своими силами и с небольшой помощью местных трав. — перевел Гелес. — Только местных. Это природное. От себя: мне понравилась твоя идея.

Луи бы точно понравилась.

— Но, если хорошо изучу растение вместе с Георгом Эсети, и если получится лекарство создать, твои сородичи попробуют? — они ведь уважают профессора.

Ну вот, придется грифонов бармелами мучить. Грифоны стойкие, конечно.

— Говорит, это трата времени, но одобряет интерес людей к грифонам, — сказал Гелес.

Потом Ялгар спрыгнул с выступа и подвел к камню, за которым оказался пакет с небольшим кустом травы. На сухом кусте, выдранном с корнями, виднелись желто-коричневатые цветы: все немного помятое, но здорово, можно исследовать. Еса сразу достала кулек из-под орехов и туда переложила куст, потом спрятала покусанный пакет в карман.

Так хотелось до грифоньей лапы хотя бы дотронуться, но нельзя. А Ялгар тем временем стал лапу чистить клювом и что-то выкусывать из подушечек. Потом заговорил на рычаще-трескучем языке.

— Кептис, — сообщил Гелес. На пальцах пряный запах от листьев кептиса остался. — Грифоны высоко в горах северного Кейнора его едят от простуды. Если кептиса мало, втирают листья в снег и поедают снег, — такое грифонье мороженое, прикольно, тоже бы попробовала мороженое со вкусом трав.

— А можно еще спросить, ну, про врожденные болезни? — поинтересовалась Еса. Ялгар тут же встопорщился. — Просто у нас такое бывает. Это же для нас не стыдно. Извини, если не стоило говорить так.

— Это позор, об этом нечего знать, по его мнению, — передал Гелес. — Но он понимает, что люди относятся к этому иначе, и не злится.

— Спасибо, — ну, зато кептис добыла. — Гелес, а у тебя в коллекции кептис есть?

— Совсем немного. Здесь ему жарко, и я не даю его грифонам. Пока что я не приведу тебя к себе: позже, когда привыкну. Но покажу кое-что.

На краю поляны он отыскал растение с рассеченными красноватыми листьями.

— Тредона, останавливает кровь, помогает заживлять раны, — рассказал Гелес. — Понадобится, если споткнешься и рассадишь кожу.

Удалось добыть и немного тредоны: она пахла прохладно и чуть остро.

— Георг сможет встретиться со мной завтра вечером? — спросил Гелес.

— Утром, а то потом пары у него.

Гелес кивнул.

Как классно. Может быть, Гелес тогда и сам пустит профессора к себе в ущелье? Раньше никого из людей Ласферы к себе не пускали: ну, кроме Жермела.

— Как вы думаете, танер Эсети, а кранарцы наших все-таки пустят на аалсотах через Кранар в Басмадан? — спросила Еса.

— Куда денутся, — задумчиво ответил танер Эсети. — Уж думаю, переговоры на этот счет они стали вести еще когда Кранар признал Кейнор, да ведь чума как раз в то время и началась. Кранарцам ведь еще надо сюда приехать перед полетом, чтобы проверить, нет ли в аалсоте ничего лишнего. Сейчас-то, ясное дело, им не до того. Но эти эпидемии месяца два обычно длятся. Когда все пройдет, тогда и разрешат.

Конечно, все уладится.

Ладони такие холодные.

— Танер Эсети, а вам нравилось в Кранаре? — Еса тимис отхлебнула и снова глянула на светло-синие в темную полоску цветы халенотиса, который на кухне у танера Эсети потолок подпирал. Лучше бы кайрисцы разводили такое, а не бармелы.

— В Кранаре все не то, — танер Эсети провел рукой по кисточкам скатерти. — Ты видишь ли, Еса: я в легонийском Кейноре жить не хотел. Молодой тогда был, слишком остро все воспринял. Вот тебе в Кранаре было тяжело еще и потому что не родной, а представь, как тяжело, когда твою землю переделывают в чужую. Тот же плен, только всю родную землю делают тюрьмой. Кейнор на моих глазах потерял независимость, а лаохорта-то как жаль было. Но вдали я тоже жить не сумел, вот потом и вернулся.

Еса тимис отпила и кивнула.

— А вы видели, как лаохорт появлялся? Они совсем маленькими не бывают, сразу выглядят как взрослые?

— Само зарождение не видел, да и никто вроде бы не наблюдал. Но детенышем он никогда не выглядел.

— Мы с Луи тоже про лаохортов говорили, и про их дары. Даже про то, что гартийцы об особенностях даров знают много всего.

— Он горазд порассуждать, — мягко сказал танер Эсети.

— Я скучаю по нему. У него все здорово пройдет, ну, я думаю. В Кранаре у него уже все здорово, даже вот в столице получилось.

Слова какие-то восторженные, будто бы детские, а на самом деле полно тревог. И понятно, что все это непросто.

— Все возможно, он упорный, неглупый.

Скоро пришел Гелес, и он, хотя танер Эсети вел его в гостиную, сначала в кухню зашел и обнюхал халенотис.

— В моей коллекции не прижился, — Гелес потерся щекой о ветку, и инарис размываться начал. — Халенотис, алеартское растение, листья полезны. Волки их грызут. Хорошо, что ты мне уже больше веришь.

— Да, верю, что волки едят эти листья, — кивнул танер Эсети, не сводя с него глаз. — С чего тебе придумывать-то.

Гелес еще и в комнату профессора хотел войти, поскребся в дверь, но открыть не получилось.

— Сегодня твоя ученица сказала о лечении грифонов, — сообщил Гелес, когда наконец оказался в гостиной. — У нее есть мысль.

Он все-таки заботится о своих зверях.

Танер Эсети поправил очки и на Есу взглянул с вниманием, а Еса рассказала про бармелы.

— Я подумала, что и грифонам оно может помочь, если оно правда полезное, но надо изучить, конечно. И еще, танер Эсети, — давай, смелее, и огонек решимости зажигай, полезный, ручной, как тот праздничный, в Валлейне. — Можно бармелы в лаборатории у вас исследовать? Ну и растение, которое мне принес Ялгар. Понимаю, что в лаборатории со второго курса работают, а я даже не химик, но если для вас, то можно?

— Я-то ничуть не против, надо только с графиком решить, — ура! Огонь взвился целым костром, по-настоящему праздничным. — Сегодня вот сумеем. Прежде всего понадобится выделять сапонины.

— Я почитаю про них обязательно, — уже больше конкретики, классно.

— Людям я очень благодарен, — сказал Гелес. — Тебе, Георг, больше всего. Регон вас не ценил. В одном я с ним соглашусь: главными для вас всегда будут люди. Но это правильно. Они сородичи.

Потом Гелес рассказывал о нематодах у пятнистых оленей, и о том, как олени боятся сотрудничества Легонии с Гартией. А еще боятся лечиться лекарствами, хотят все природное. Танер Эсети согласился, что Кейнор уж точно не сблизится с гартийцами.

— Звери боятся и авиазаводов с аэродромами, — добавил Гелес. — Вернее, того, что из-за них расширяют актарии и вынуждают животных покидать территории. Звери, конечно, всегда понимали, что вам нужна техника, чтобы защищать и нас в том числе. И что для нее нужно пространство. Но знаешь, что я слышал от призывателей?

Танер Эсети пригляделся к нему внимательнее.

— Что люди защищают нас только от других людей. Что, если людей вовсе не будет, ни легонийцы, ни гартийцы не станут отнимать у нас земли.

Пальцы Есы плотнее прижались к ладоням. Танер Эсети слушал очень спокойно, а его глаза напоминали два серых облака.

— Конечно, это глупость, — продолжил Гелес. — Гартийцы никуда не денутся, а защитить от них могут только другие люди. Легонийцы и кейнорцы очень ценны для нас. Но те звери напуганы.

— И стали разумнее, — задумчиво произнес танер Эсети. — В последнее время очень уж резко вы умнеете да все острее осознаете действительность.

— Разве они умны? Они ошибаются.

— Они начали задавать вопросы.

Когда совсем была мелкая, то казалось, что все, чего бы мама ни говорила — правда. А потом нарочно стала возражать, чтобы почувствовать себя взрослым человеком. По мелочам, но все-таки. У зверей так же? Они сейчас как подростки? А потом какими станут?

И какими сделаются их вьорты?

— Что до нематод, от них как раз лучше избавляться осенью, — добавил танер Эсети.

— Люди применяют что-то, сделанное из грибов.

— Авермектины, яды из бактерий, для зверей безвредные.

— Но это могут использовать только люди. Что-то еще может помочь, попроще? Возможно, какие-либо травы?

— Достоверных сведений нет, только авермектины и могу предложить. Уж на что природное. Ты им объясни.

— Я еще поговорю с оленями, но не уверен, — кивнул Гелес. — Они боятся лечения от людей так же, как и Саламандры.

— Слушай, а это кто? — неловко спросила Еса. — Ты просто упоминал уже как-то.

— Жестокий ядовитый зверь со склонов Чантара. Регон предполагал, что он мог использовать наши растения. Мы не выяснили, кто это, и пока не сумели его поймать, но в последнее время он никого и не убивал. Думаю, если он вновь осмелится, мы с ним разберемся.

У животных нет мифологии: интересно, что там за Саламандра на самом деле?

— Я думал, что так могли видоизмениться данхи в представлении животных, — произнес танер Эсети. — Ядовитое млекопитающее — это ведь для кейнорских зверей что-то из ряда вон. Слухи возникли года три тому назад, а данхи тут живут лет шесть.

— Может быть, — проговорил Гелес.

Когда он ушел, Еса перевела взгляд на тумбочку с телевизором: на ней столько расставлено моделей машин, до Талис их не было. Многие незнакомы, а вот «Дагату» узнала. Никогда к машинам особо не было интереса, а сейчас вот смотришь, и прикольно. Даже делается тепло.

— Это я недавно стал собирать, — пояснил танер Эсети, подойдя к тумбочке. — Задумался, что много новых изобрели в последнее время. Когда я был молодым, их столько не было, а ведь алдасары часто выпускали что-то новое. Вон какие точные копии. Вот это — «Лайга-20», в Аратте разработали, а это — «Ледара», из Кранара и в честь кранарского центра. «Лайга», прочитал, развивает самую высокую скорость, вот она и впереди.

Еса сложила аалсоту из тетрадного листа, а танер Эсети впереди автомобилей ее поставил.

Все белое, чистое, огромное, не совсем понятное, но классное. Танер Эсети, проводя мимо оборудования, кратко с ним знакомил: это спектрофотометр, это жидкостной хромотограф, это подключенный к нему громоздкий вычислитель, это измеритель кислотности. Все становилось понятнее и уже не казалось таким огромным.

Еса прижимала к себе маленькие пакеты. В один сложила кусок коры, кусок корня, маленький фрагмент плода бармела: переборщила, наверное, ведь даже один фрагмент можно долго исследовать. Еще и пакет с кептисом принесла, и тредону потом надо взять.

Руки замерзли совсем, словно попала в холодильник. И запахи здесь необычные, искусственно-холодные, тревожащие, но и подбадривают в то же время.

Лаборанты выдали посуду, и Еса развернула пакет с кусками бармела.

— Ты, главное, вот это всё животным не показывай, а то они решат, будто все алдасары относятся к природе вот так, — танер Эсети улыбнулся, и Еса тоже.

— А мама утром отрезала от бармела вместо лимона и хотела положить в суп, я ее остановила.

Танер Эсети попросил лаборанта достать этиловый спирт и уксусную кислоту, и хлористоводородную, и воду тоже.

— Долго будет греться, забежишь после занятий, — сказал танер Эсети, когда Еса уже выпаривала смесь.

Еса, уходя, забрала руководство по использованию спектрофотометра: надо изучить и запомнить многое. Даже если в одиночку пока не дадут работать.

7 сеоны, Скадда

— У Гарданны живут двое банхунов, которым нельзя уходить от озера, — рассказывала Лирра. — Потому что они затаптывали кладки сородичей, на одиночек кидались, всякое такое. Они до сих пор беспокойные и опасные, их надо казнить. Ну, не сейчас, а если нападут на кого-то еще.

Иллат-преступник, сидевший рядом с Рагнаром, попытался встать, а Рагнар впустил когти в его хвост. Лирра кивнула Скадде, и Скадда сообщила:

— Я видела, что они преследовали одного из сородичей. Но он был крупным, сильным и легко их прогнал. Преследовать — не преступление, раз они не напали, но все-таки они готовы к преступлениям, и надо за ними тщательно следить.

Лирра шевельнула ухом и покосилась на Керсета. Но ведь так мало рассказала. Скадда добавила:

— Еще там собака…

Пальцы задней лапы сдавило. Скадда фыркнула и, когда Рагнар отвернулся к иллату, быстро цапнула Лирру за ухо. Она умелая, но командовать не надо.

— Она часто носила редкое растение, платиду, своему человеку, — заговорил Керсет. — Собаки отвечают по нашим законам, но, если бы ее несмертельно отравили, она не могла бы хорошо охранять территорию людей, а людям нельзя вредить. Тогда собаке просто запретили ходить в степь: если она туда отправится, ее сильно ранят. Надеюсь, что не ранят, она же не хотела так делать.

Кололо под шкурой: скоро случится землетрясение. Слабое, но сильнее, чем те, что обычно бывают в Кейноре.

Потом Виррсет все рассказал о преступниках рядом с другим хинсенским городком, а Рагнар отклонил уши и повел мордой, требуя отойти подальше. Скадда примчалась к белым скалам раньше Виррсета и Керсета и забралась на одну их них. Лирра почему-то не побежала наперегонки, и, когда она поравнялась, Скадда укусила ее за ухо.

— Кусаешься как ящерица, — заявила Лирра и, взлетев на ту же скалу, взъерошилась и начала оттуда сталкивать Скадду.

— Тогда ты жук.

Рагнар недовольно посмотрел, и Лирра сразу спокойно встала рядом, все ее перья тут же улеглись, а Скадда начала очень внимательно наблюдать за наставником и иллатом.

— Вар-Ганчат. Чья это была идея? — карие, цвета скорлупы фундука, глаза Рагнара теперь пристально глядели на иллата, а он приник к траве. Он больше Рагнара, но слишком похож на куницу, чтобы воспринимать его всерьез.

— Да я не знаю. Со мной не обсуждали, я и не ел его. Я нашел стаю по запаху, тут ты и прилетел.

Голос иллата звучал злобно и суетливо.

— Само собой, не обсуждали, кому нужно говорить с живым муравейником. Возможно, если бы ты почесался, тебя бы приняли за сородича. Отчего они сразу тебя не позвали? Или звали, но муравьи тебе уши до мозгов прогрызли? — Рагнар ходил вокруг иллата, а тот дыбил шерсть на загривке. — Оттого ты и не соображаешь, где находишься, кого пожираешь и что говоришь. Кто там говорил второму оленю, что с ним сейчас то же случится, и что ты начнешь с морды?

— Не знаю.

— Я знаю. Ты. Кто звал к добыче?

— Я сам по запаху пришел. Я не кусал, не ел, просто, может, понюхал, необычно же выглядит.

— Кто выглядит необычно, так это иллат с глазами в глотке. Жаль, что ты это не увидишь, но ничего, я опишу. В конце концов, у нас зрение острее.

— Если узнают, что ты угрожал невиновному, оно у тебя испортится, мои сородичи позаботятся, — оскалился иллат.

— Я не прочь, пускай до меня допрыгнут.

Раздалось шипение.

— Вот и шипи, можешь и порычать, и поорать. Зато при пытках помолчишь. Не нравится мне, когда орут. У меня от этого лапы дрожат. Был коготь в одной глазнице, а пролезет и во вторую. Так кто позвал?

— Та-Риша, — иллат скривил морду, когда Рагнар шагнул ближе. — Она просто интересного зверя увидела, то есть, зверей.

— Конечно. Когда олени в бою застряли рогами, и один сломал шею и помер, а второй потом сутки лежал рядом с трупом, это интересно. Других мыслей у разумного зверя не возникнет.

— Но вожак собиралась позвать людей, — добавил иллат, оскалившись.

— Кто отговорил?

— Не знаю. Я и не видел, что Та-Риша его нашла, мне просто сказали.

— Все ты видел. Или глаза не использовал? Тогда без проблем расстанешься, зато станешь слышать и чуять лучше всех в стае.

Под его взглядом иллат совсем слился с землей и красно-желтыми травами.

— Та-Риша и отговорила, — проворчал он. — Сказала, двойная добыча. Вожак не соглашалась, потом согласилась.

— Отчего второго сразу не убили?

— Были очень голодными, спешили съесть первого. У нас на территории оленей стало совсем мало, косуль тоже, ганлайги уходят.

— С вашей прожорливостью — не удивляюсь. Подтверждаешь, что ты там был с самого начала?

— Ну, я проголодался. Я просто забыл.

— И часто ты так во время голода все забываешь? Сейчас тебе будет настоящее издевательство.

Рагнар подлетел к ученикам и обвел всех взглядом, собираясь услышать мнения: а иллат остался на месте.

— Для него очень важно ощущать себя высшим хищником, — высказалась Скадда. — Вот с грифонами такое не сработает, мы всегда знаем, что мы лучшие.

— Да, и мы эту особенность иллатов можем использовать, — поддержала Кенна.

— Что надо выяснить помимо того, о чем я говорил?

Конечно, узнать, почему иллаты оставили второго оленя в живых, обгладывая мертвого, который сцепился с ним рогами.

— Как часто они так поступают с животными, — ответила Лирра. — Это явно не первый случай.

А ведь точно, и это поможет наказать преступников по всей строгости.

— Данри, — скомандовал Рагнар и, бегло глянув на Лирру, повел ухом вверх.

Приземлившись рядом с преступником, Данри взъерошилась и взглянула на иллата ну очень пристально. Правда, в ее приглушенно-зеленых глазах никогда не бывает строгости. Иллат поднялся, отряхнулся, и охристая Данри на его фоне показалась детенышем, хотя она крупная и мощная.

— Кто из твоих сородичей больше всех хотел напугать оленя? А, нет, — Данри тряхнула головой. — Кто первый стал есть? Нет. Кто был злее всего?

Иллат смотрел на нее искоса, лениво, а Рагнар — с непонятным выражением.

— Может, кто-то отговаривал? Хотел позвать людей и освободить оленя?

— Предположим, я, — иллат потянулся и широко зевнул.

— Ты не отговаривал.

— Откуда знаешь, ты не задерживала.

— Но ты не побежал к людям.

— Предположим, мне помешали, а я их боялся, у меня ведь жестокая стая, — голос иллата стал расслабленно-издевательским. Ну нет, надо вести себя совсем не так, как Данри.

— Говори, — Данри встопорщила охристые перья на шее. — А то… а то я тебя укушу.

Рагнар подлетел к ней.

— Ужас, — сказал иллат.

— Солидарен, — Рагнар наклонил голову направо. — Скадда.

Через пару мгновений лапы Скадды примяли жесткую траву рядом с иллатом, а Рагнар вернулся к ученикам. Спросить, как часто стая жестоко обращается со зверями? Но это была идея Лирры, и нечестно ее использовать.

— Вы могли легко убить оленя, он ослаб, — заявила Скадда. — А не стали, потому что жестокие. Вы назвали себя высшими хищниками, но сами не до конца в это верите, потому что вне Долины много настоящих хищников. Поэтому самоутверждаетесь.

Иллат фыркнул, глядя сверху вниз, и Скадда взъерошилась.

— Ты тоже его ел, чтобы поиздеваться? Или чтобы показать матери, какой ты взрослый?

— Клюв свой замолкни, — ощетинился иллат.

Точно не нападет, но все-таки остро кольнуло: опасность.

— А на людей ты тоже хотел охотиться? Я слышала, вы убиваете людей, это правда? Объясни.

Иллат смотрел презрительно, а внутри все словно горело. Вправду гвардеица. Настоящая, а не как те нарушители. Не сдвигаться с места.

От клича Рагнара жар отхлынул от лап и из груди. Вожак. Пришлось вернуться. Ну, получилось неплохо.

Только Риссе, которая спрашивала последней, иллат сказал, и то лениво, что да, хотел утвердить власть над оленем, показать, что высших хищников надо бояться.

— Не засчитываю. Он устал до смерти, — сказал Рагнар Риссе, собрав всех рядом с иллатом. Тот ворчал, лежа на траве, и его хвост недовольно подергивался. Теперь ему Рагнар повредит лапу? С Норой он это уже, конечно, обговорил.

— Но я молодец, — добавила Рисса, раскрывая и складывая крапчатые буро-серые крылья. А Рагнар наклонился к преступнику, и тот обнюхал его уши, затем вскочил.

— Я на это в последний раз соглашаюсь, — весело проворчал иллат.

Скадда вскинула уши.

— Да, конечно, — ответил Рагнар.

— Моих сородичей ты не должен был ругать. Мы не прожорливые.

— Для достоверности.

— Не нужна мне такая достоверность, я же просил, без…

— Гвардеец недогрызенный. Бестолочь ранимая. Пошел отсюда и не позорься дальше.

— Я с тобой больше не буду есть коня.

— За секунды всю тушу сжираешь, с вами только обедать. Уберись, не заражай моих бестолочей блохами, на них и так смотреть тошно.

Иллат фыркнул и длинными прыжками побежал к холмам, а Скадда переглянулась с удивленной Лиррой, потом с Керсетом, и взглянула на Рагнара.

— Я думала, его убьют, и мой позор останется тайной, — проворчала Данри. — Это преступная мысль? Но я в следующий раз хорошо все сделаю.

— Сделай себе когти, — сказал ей Рагнар. — У Вар-Ганчата отпали оболочки, к пальцам приставь.

— А я думал, это настоящее преступление, — нахохлился Виррсет.

— Настоящее и есть, только случилось в прошлом году. Вар-Ганчат как раз расследовал.

— Хотелось посмотреть, как ты прокусишь лапу, — сказала Скадда.

— Тебе точно прокусывать, или ты еще не летала в Моллитан?

Скадда глянула на север, в сторону Долины. По холму бродили банхуны, среди них на сухой траве сидел человек, и широкие бока зверей то скрывали его, то отодвигались. А перед ним, в ногах, белела кладка яиц, как только человека к ней подпустили?

— Пока нет.

— Пока. Все с тобой ясно.

Потом дрались в воздухе, и Скадда чаще проигрывала, особенно Лирре, но потом победила Керсета. Рагнар и сам поучаствовал в поединках, а под конец улетел к большому холму-ориентиру и быстро вернулся, сжимая в клюве короткую ветку с мелкими листьями. Она отдавала пряной прохладой, от этого чуть кружилась голова. Редко когда запахи оказываются такими отчетливыми.

— Шаллея, — назвал Рагнар и, пожевав ветку, бросил ее на землю. Что-то смутно знакомое. — Запомнить и не рвать.

— Но она же дурманящая, — удивилась Кенна.

— Вот поэтому не рвать. А ты откуда знаешь?

— Я не знаю, — Кенна отвела уши и чуть заметно прищурилась. — Просто читала.

— А как ты можешь ее есть? — Скадда подошла ближе, присмотрелась, даже принюхалась: а если тоже попробовать? Потереться о нее клювом, потом еще найти такую. Ой, что это, зачем.

— А как ты можешь есть домашних животных? — спросил Рагнар.

— Я не ем. Нанкасы, конечно, пробовала, но… Но я даже не чувствую вкуса их мяса. Вот.

— Научишься почти не чувствовать вкус шаллеи — тоже будешь есть.

— Это законно? — поинтересовался Виррсет.

— Нет. Пойду арестуюсь.

Сверху раздался клич: жесткий, гулкий и очень знакомый. Рагнар недовольно скрипнул клювом и поднял голову.

— Попутного ветра, — сказал Тагал, и при посадке его ржаво-бурые крылья обдали ветром, а из-под лап поднялась пыль. Скадда радостно затрещала клювом.

Как здорово. А что он здесь делает?

И еще сразу вспомнился рассказ Венти о том, что Тагал — не настоящий вожак. Он хороший, умелый, но более сильные и опытные гвардейцы заставляют его делать то, что они скажут. Например, оставлять недостойных в Гвардии. Скадда взъерошилась.

— Ровнокрылых гвардейцев, — ответил Рагнар. — Никто не сдох?

— Арен делал вид, когда я послал его на патруль Экеры.

Все ученики смотрели на Тагала с интересом, кто-то и с восхищением.

— Тебе Гирра нужна, волк или Вар-Харрал? — поинтересовался Рагнар.

— Как предлог для Гелеса — все трое, на деле — ты, — Тагал пригнул уши к голове, как при разговоре с тем, кто главнее, а Рагнар вопросительно шевельнул ухом.

Лирра подступила к Скадде, глянула с недоумением. Странно, конечно. Да, Тагал намного моложе Рагнара, но он все-таки глава Гвардии.

— Теперь я могу с тобой тренироваться, — прибавил Тагал. — В Хинсене я не вожак. А ты стоишь десятка бойцов.

Рагнар скрипнул клювом и наклонил голову набок, глядя на Тагала оценивающе-скептически, но в то же время с пониманием. И с уважением. Тагалу не нравится, что он не самый сильный и быстрый среди кейнорских гвардейцев: вот бы ему и правда удалось стать намного сильнее. И опытнее.

— Если это приказ, то летел бы ты отсюда. Здесь ты мне и впрямь не вожак.

— Раз ты против, я настаивать не собираюсь, — Тагал отступил и распушил крылья.

— Уже готов выполнять мои распоряжения, — Рагнар фыркнул. — Вот что. Мелочь я отправляю подальше, сам лечу на патруль, сегодня он выйдет долгим. Ты — со мной.

— Можно посмотреть? — поинтересовалась Скадда. Тагал все-таки друг.

— Пусть у вас останется обо мне впечатление получше, — фыркнул Тагал и взглянул на других учеников. Рисса прищурила глаза и одобряюще щелкнула клювом, а Лирра и Керсет посмотрели на Тагала в ответ: с интересом.

Стае, в которую входили Скадда, Лирра и Керсет, Рагнар дал задание самим узнать о преступниках рядом с Ниесом, можно и от гвардейцев.

А ведь про преступников, живущих вокруг Ниеса, почти ничего не слышала. Только разные скучные вещи о краже гасок и уток из актариев: никаких убийств.

— Здорово, — Скадда повела ушами вверх и приоткрыла крылья. — Мы так проследим за преступниками, что нас не увидят.

— Да, лети прямо на облака и отморозь себе крылья, подготовься к зиме, — посоветовал Рагнар.

— А можно сразу в Гахарит? Восточнее я смогу учуять Панест по Веннте.

— Можно прямо сейчас от меня подальше.

— Ночная тренировка тоже будет? — добавила Скадда, и Лирра поддержала:

— Да, точно.

— Нет, заражусь оленьим бескрылием после патруля, — ответил Рагнар. — Соберетесь на закате вон у той скалы, похожей на мозги муфлона после атаки Скадды.

От степи поднималось очень много термиков: в последние дни погода ясная и теплая, и это здорово. А еще здорово, что здесь все-таки есть гвардейцы, которых можно уважать. Скадда взглянула на Нору, парящую над желтым стадом ганлайг.

Антилопы — и самцы, и самки — бегали друг за другом, вскакивали на задние ноги, по-дружески сталкивались рогами. Поодаль от них над красноватой степью играли в воздухе стаи хохлатых жаворонков, то взмывая, то бросаясь к земле: и стая выглядела то как рой, то как развевающийся флаг.

Ну Лирра и быстрая. Скадда подгребла крыльями так, чтобы рывок вышел мощным, но на него не истратились бы при этом все силы. Сократила расстояние до Лирры, а потом и еще на четверть хвоста, но Лирра все равно на целый клюв осталась впереди.

— Надо самим узнать, кто здесь преступники, — поделилась Скадда.

— Давай спросим у Норы, — предложил Керсет. — Раз Рагнар сказал, что так можно, значит, гвардейцы нам теперь больше доверяют и знают, что мы ни к кому не полезем.

— Скадда полезет, — с щелкающей усмешкой заметила Лирра.

— Гвардейцы ее плохо знают.

— Все-таки лучше правда сначала проследить, — добавила Лирра. — Сами сделаем выводы, а потом проверим.

Скадда одобрительно повела ушами в ее сторону: правда, ветер мешал.

Желтые ганлайги дрались за травяные подстилки-гнезда, дрались за куст, потом этот куст разломали и дрались за ветки. Вместе разрывали норы, доставали оттуда ядовитых змей и потом от них удирали. Самого преступного из антилоп определить не удалось, но раз Нора за ними следила, в этом стаде точно было что-то интересное.

Осенью многие чаще заболевают. Сейчас, например, в Кранаре эпидемия у людей. Может быть, Нора следит совсем не за ганлайгами и ищет не преступников?

— Она ищет больных бешенством, — догадалась Скадда. — Лисы им часто болеют, а ганлайги ко всем лезут и всех пугают.

Лирра насторожила уши и наклонила голову направо. А Нора подлетела сама, обвела всех взглядом спокойных изумрудных глаз.

— В этом стаде есть преступники? — поинтересовалась Лирра. — Правда, мы решили, ты следишь за тем, чтобы на ганлайг не напал кто-то бешеный. Скадда так решила.

— Сейчас мы и правда чаще находим и убиваем бешеных, — ответила Нора. —Преступников нет.

— Бешеные, получается, не заходят в города? — спросила Скадда. — А какие преступники есть рядом с Ниесом?

Нора рассказала про лисиц, крадущих уток из птичьих дворов. Это уже и так известно. Здесь и правда так мало нарушают? Хочется верить, но стягивает и щиплет изнутри, будто задела рану, которая едва начала подживать. Раны ведь нет на самом деле, почему так?

— Расскажи все-таки, как ты смогла побывать в Халькаре, — попросила Скадда перед тем, как улететь. — На разведывательном судне? А как тебя туда отправили, почему? Объясни.

— Конечно, я сразу тебе расскажу, как работают разведчики, — Нора опять прикрыла глаза.

— А на материке Хадиере все совсем-совсем другое? У мантикор правда ядовитые шипы? А они правда разумные? Они сейчас тиранят зверей? Халькарские люди очень плохо относятся к Легонии, да?

Нора не всерьез щелкнула клювом, словно собираясь кусать. Все равно удастся все выяснить.

На желтую полоску заката сверху и снизу надвигалась синь, будто медленно смыкались челюсти чудовища. В ушах сдавливало от близкого дождя, щипало под шкурой, и колотилось сердце: землетрясение случится совсем скоро. Керсет переминался с лапы на лапу, Лирра посерьезнела.

Рагнар быстро появился: взъерошенный, блекло-серый в тусклых сумерках. Он сразу разбежался, Скадда тоже бросилась вперед вместе с остальными учениками.

Трава и земля остыли. Вибриссы ощутили крупный камень, Скадда уклонилась, но замедлилась, и поэтому Керсет взлетел первым. Скадда, получше разбежавшись, прыгнула и распахнула крылья. Взлетать приходилось без термика, разгоняя остывающий воздух.

Словно приделали чужие крылья, неуклюжие, тяжелые, или воздух затвердел. Уже много таких тренировок позади, а до сих пор не привыкла: словно заново надо учиться летать.

Очень медленные взмахи, ломота и жар в суставах: еще замедлиться?

Перетерпеть, а потом от боли останется только жар и перейдет в тепло. К тому же чем меньше весишь, тем проще летать без термиков: а ведь совсем небольшая грифоница. Здесь точно должна стать лучшей. Еще взмах, навстречу темноте, где даже не видно звезд. Вот одна засветилась между облаков: словно нашелся незнакомый город, куда отправилась на задание.

Догнала Керсета, потом перегнал Нивир, и Скадда, взмахнув мощнее, подбросила себя над ним. Полеты над морем усилили крылья. Скадда, выровнявшись, раскинула их, проскользила, но стала терять высоту и тогда уклонилась вправо, потом влево, поднялась, опустилась. Искаженное парение, как над лесом. Нивир остался за хвостом.

Очертания скал внизу стали незнакомы: хотя точно выучила эти ориентиры, и Веннту по ощущениям удается вспомнить.

— Гаски с лишней парой лап, шевелитесь, — раздался голос Рагнара. — Если непогода остановит гвардейцев, зачем эти гвардейцы нужны? Керсет, про преступников.

Керсет рассказал кратко, но даже так стал задыхаться. Скадде теперь тоже не хватало воздуха. Тот, что был, казалось, царапал крылья во время взмахов и горло изнутри. В крылья словно что-то проникло, под перья, под кожу, и вверчивалось. А бывают ли ядовитые растения, которые вбрасывают в тело колючки?

Скадда рассказала совсем немного, потом выслушивала стаю Виррсета, но слова будто относило ветром. Следующей отвечала Лирра.

— Кто бы сомневался, что вашей стае ничего не скажут, — подвел итог Рагнар. — У Ниеса преступников как у меня перьев, вот только местным они нужны для своих целей.

Подогнутые лапы показались чужими. И здесь как в Кейноре.

— Зачем мы тогда вообще учимся, если повсюду нарушают? — озвучил Виррсет.

— Кто-то же должен быть нормальный, — возразила ему Скадда.

Как Рагнар. Но в одиночку ни у кого не получится ничего исправить, раз у Рагнара не получилось. Правда, древние гвардейцы многое смогли изменить. Про них ведь рассказывают правду? Про Ресула, самого храброго и быстрого из всех?

Обязательно все изменится. В Гвардии все получится поменять к лучшему. Хороших и настоящих грифонов на самом деле много. Ведь так?

— Именно, — ответил Рагнар. В ушах потеплело. — Станете гвардейцами — что-то да измените, но открыто не лезьте, пока сил как у раздавленной сколопендры. Гвардия — сборище бестолочей. Если кто-то из вас тоже станет бестолочью, лично головы откушу. Ораину откусил маховые перья, Скадда знает, кто это.

И справедливо: он был недостоин учиться у Рагнара, хотя его и считали лучшим.

Так далеко земля: темно-синяя с белыми выступами камней, как костей в полуистлевшем теле.

— Лев Ниаран убил и наполовину съел человека, но его осудили лишь за кражу домашнего скота, — рассказывал Рагнар. — Живет к северу от Ниеса.

Видела его: и не думала, что в степях львы, оказывается, тоже живут очень часто. Рядом с Кейнором они обычно селятся в лесах. Может, потому что в кейнорских степях много келарсов?

— Грифоны его используют, чтобы он все выведывал у львов, а то грифонам их допрашивать непросто. А если Ниаран перестанет служить или если хоть одно найдут опровержение тому, что он выведывает, тут же на него скинут преступление или вовсе втайне убьют.

Он рассказал про волков, стерегущих гнезда гвардейцев, и про тех, кто таскает гвардейцам еду: то же самое слышала и в Кейноре. От негодования хотелось рычать и кусаться. А какая же Нора?

— У вас должно было прибавиться мозгов, раз уж вы продержались почти полгода, — добавил Рагнар. — Уже и сами сделали выводы, рисковать не станете. Теперь история. В пятьсот восемьдесят пятом Шерган Деклимел возглавил грифонью Гвардию Кейнора. Спустя пять лет он погибнет. Какой тирниск правил на момент его смерти, Нивир?

Конечно Марлис Фернейл, это легко. Нивир ответил.

Небо наклонилось, будто оно живое, сейчас сбросит, как добыча — неумелого хищника. Крылья Скадды дернулись, земля перевернулась внизу. Суставы как опаленные.

Сейчас Земля еще быстрее завертится, и окажешься не в Хинсене, не в Ориенте, даже не на планете, а далеко в чужом темно-синем, почти черном небе. Скадда рванула эту синь крыльями, и вместо одного взмаха они совсем беспорядочно забили. Рагнар недовольно зарычал впереди, а Рисса обогнала.

— Скадда, бей вон того мраморного коня у скалы, где живет львица с мелкими.

Охота на коня? Самой? Правда? Клюв приоткрылся от радости. Сразу вспомнила: та скала вся неправильная, будто изгрызенная.

— Оглушай, — голос Рагнара звучал далеко впереди, но в то же время так отчетливо, будто над ухом.

Сейчас, а где добыча? Такая темнота внизу. Удастся, конечно. Белые скалы, речка: сейчас бы к ее термикам, чтобы небо стало своим даже ночью. Вот похожая скала. Вот еще одна такая же.

— Бестолочь, кроющих тебе вместо маховых. Чего ждешь?

Он раньше так не подгонял. Теперь Рагнар знает, что способны на большее, и чаще испытывает.

Конь найдется. Сердце стучит слишком сильно, под шкуру словно набилась трава острыми кончиками вперед. Вот, это точно та скала. Рядом с ней виднеется темная тень. Теперь вниз.

На мгновение крыльев не ощутила: оторвались? Синяя земля рывком приблизилась: и Скадда постаралась замедлиться в подходящее время. Темная тень — это точно конь? Не скала? Да, конь поднял голову. Удар.

Когда подушечки ударили уже по земле, лапы прошли шагов пять, хотя идти и не хотела. Крылья повисли, и Скадда едва успела их сложить, когда приземлился Рагнар. Тут же Скадда развернулась к добыче и прижала шею лапой. Пульс бился под подушечками. А как по-другому.

Вокруг луны на облаке блекло разноцветились круги, и обломанная растущая луна казалась из-за них огромной.

— Он преступник? — поинтересовалась Скадда. Другие грифоны, снижаясь, обдавали ветром от взмахов крыльев.

— Нет, просто он меня раздражал. В течение сеоны каждый из вас будет так при мне оглушать. Один просчет — не допускаю к испытанию. Бешеных не трогать, еще со слюной соприкоснетесь.

— Можно его съесть? — спросила Скадда.

— Хочешь — тащи в больницу для животных. Можешь потом навещать, или как там принято у людей и их питомцев.

— Он там исхудает и станет невкусным, — весело возразила Скадда.

Затем вцепилась клювом в горло коня и сжимала, пока не прорвалась шкура, а язык не согрела кровь.

— Или наловишь жуков? — добавил Рагнар. — Как раз еда по тебе.

— Сколопендр, — Скадда повела ушами вверх. — Только играться.

Поодаль мягко зашуршали крылья, а затем послышался голос Норы:

— Снова переусердствуете.

— Им весь день заняться нечем, — ответил Рагнар, и под его клювом треснула шкура коня. — Еще крылья к бокам присохнут, как у банхунов. Не наедаться, я и ваши ребра проверю на прочность.

Травы хрустнули под лапами: приближалась Нора. В это время началось землетрясение.

Остро сжало под шкурой, сердце словно поднялось из груди в горло, а землю тряхнуло, и Скадда впилась в нее когтями. Захотелось бежать, как при встрече с лаохортом: но сейчас же совсем не страшно, даже здорово. Скадда сильно поцарапала землю: и больше никаких трещин на ней не появится.

Нора осталась спокойной.

Она нарушительница? Иначе почему она не сказала правду о преступниках? Или считает, что ученикам не надо об этом знать? А может, ее используют, как Тагала?

Лирра выглядела хмуро, но стояла твердо. Керсет потрогал лапой дрожащий камень, прижал уши: правда, смотрел он все-таки с интересом. Кенна стала играть с подпрыгивающими камнями, распушила крылья: ну вот, теперь бояться и вовсе стыдно, да и не было никакого страха. Другие ученики ворчали, фыркали и взъерошивались.

Рагнар доел кусок внутренностей и, оторвав новый, подтолкнул его лапой в сторону Норы.

— Мяса полно, а местных лисиц кормить не собираюсь, они наглые.

— Ничуть, — возразил лис и убежал с копытом.

Снова тряхнуло: но даже в машине на плохой дороге иногда трясет сильнее. А сердце колотится из-за напряжения в Аренне, ну или в электрическом поле. Не из-за страха.

— Им нужна нагрузка, не спорю, — Нора аккуратно взяла клювом еду и, проглотив, добавила: — Но Гвардии нужен ты. И они, в будущем.

Земля снова дернулась, а Рагнар взял себе новый кусок. К туше опять подошли лисицы, но Рагнар их уже не прогонял.

— Те куски — ваши, вы и защищайте, — заявил он, и Скадда огрызнулась на лисиц. А то совсем отвлеклась. Лисицы бормочуще заругались и отступили, а Скадда вцепилась в лошадиную шею. Очень вкусно.

— Бешеных как определять? — спросил Рагнар.

— Они никого не боятся, убегают со своей территории, ведут себя непривычно и странно, — сказала Лирра. — А эти боятся и находятся на своей земле. Значит, эти не бешеные.

— Рагнар, — позвала Нора. — Ты ко мне прислушаешься?

— Разумеется, — откликнулся Рагнар. — Нужны умелые гвардейцы, значит, я продолжаю ночные тренировки.

Нора молча взъерошилась. Что, и она теперь станет придираться к Рагнару, как гвардейцы Кейнора? Скадда с гудящим ворчанием клюнула мясо и дернула ушами: начался дождь.

Мраморные кони, косули и ганлайги храпели, взлаивали и свистели так шумно, что, даже если бы Гелес сейчас зарычал, его бы не удалось услышать. Туры и пара банхунов остановились подальше от львов. Скадда, чтобы получше рассмотреть больших котов, встала на край высокой скалы, но другие ученики начали теснить, особенно Лирра. Очень здорово, когда она теснит: она сильная, и с ней интересно бороться, особенно когда удается укусить ее ухо или длинный мех на щеке.

Травы здесь выжжено-желтые, короткие, взлохмаченные, но много и красных, и степь из-за них как будто в разводах подсохшей крови. Из них интересно делать гнезда.

Гелес и Шорис остановились поблизости от скалы, где разместился Рагнар с учениками. Гелес протоптал себе круг в траве, лег и начал умываться. Рядом со львом приземлился Тагал, а с ним — серая грифоница с черными узорами пятен на щеках и шее и черно-белыми полосатыми маховыми перьями: Гирра, вожак грифонов-гвардейцев Хинсена.

— Ты платил нами людям, — промычал огромный тур. — Нашими детенышами.

Травоядные поддержали его гулом голосов

Но это ведь не охота для развлечения.

— Надо, чтобы центры скупки запретили, — говорил тур. — Прошли времена, когда людям не хватало мяса домашних животных. Зачем продавать турье и оленье? Чтобы вам было чем платить? Чтобы люди получали за нас эти свои деньги? Зачем было брать с собой свою кошку? Для этого пришлось убить еще больше наших сородичей.

— Мы платим и путешествуем редко, для нас больше всего интересны наши территории, как и для вас. Однако моя территория — вся Ориента. Я был вынужден, не скрою, — мягкий голос льва заглушился недовольным ревом травоядных, а когда они затихли, Гелес спокойно продолжил: — В начале поездки я принес людям рыбу. Большую, ценную. Но потом мне пришлось ловить теленка: поблизости не было ни моря, ни речки.

Шорис села, глядя на свои лапы.

— Вы не показывали недовольства раньше, — добавил Гелес. Он встал и медленно, плавно прошелся мимо зверей. — На вас всегда охотились, вы всегда считали это естественным. Люди Ориенты, особенно Легонии, относятся к вам бережно. А все, что отдают в центры скупки, поступает на государственный рынок.

— Слуги людей. Про тирнисков верно говорят, — рявкнул волк. Гирра зарычала, и тогда он просто глухо фыркнул.

— Люди редко отдают оленье мясо и шкуры в центры скупки, — продолжал Гелес. — В некоторых регионах люди мало охотятся. Охота отнимает у них много времени, а денег за добычу они получают не так уж много. Лишь в крайних случаях люди этим пользуются.

Звери снова заворчали.

— Не поспорю, непродуманно. Мы решим это, но постепенно. Обязательно, — Гелес выглядел спокойным, но кончик его хвоста иногда подергивался, и вибриссы тоже. — Здесь я собирался больше узнать об иллатах: и в первую очередь думал о вашей безопасности.

Ворчание притихло, но все равно то и дело слышались беспокойные выкрики. Травоядные ведь обычно такие мирные, что это с ними?

К Гелесу вышел вожак Гвардии иллатов Хинсена, Вар-Харрал, и долго ворчал о том, что в Хинсене с иллатами все в порядке. Гелес молча его слушал, затем спросил:

— А в Моллитане? Травоядных там действительно становится меньше из-за твоих сородичей?

— Не поймешь, где слухи, а где правда.

— Но ты общаешься с теми иллатами.

— Я им не глава, и…

— Теперь наше мясо будут продавать и Гартии, — перебил иллата один из мраморных коней.

— Точно нет, — уверил Гелес, но травоядные долго и недовольно обсуждали Гартию после слов коня.

А ведь правда гартийцы опять общались с легонийцами, даже приглашали к себе, и из-за них даже были непонятности со зверями в Далии. Но легонийцы, например, не стали воевать с Кейнором, прекратили войну с Талис, и с Гартией тоже все получится правильно.

Хочется верить в то, что умных людей все-таки много.

Шорис что-то совсем тихо сказала Гелесу, и Гелес, развернувшись к ней, прикрыл глаза. Тогда Шорис заговорила громче: но мягко, даже растерянно.

— Раз я тоже, получается, вас разозлила… знаете, я чаще многих носила людям добычу. Я осведомительница. Сюда я захотела отправиться, так как мне боязно, что иллаты могут и правда охотиться сверх меры для развлечения.

— Верю, ты не хочешь, чтобы другие звери чрезмерно охотились. Не хочешь, чтобы тебе меньше добычи досталось, — тур нагнул голову.

Во взгляде Гелеса появилось беспокойство, его вибриссы дернулись. Морда Шорис осталась спокойной и грустной.

— Я не знала, что вы к этому так относитесь, — добавила Шорис. — Но я понимаю, почему. Сейчас люди стали больше охотиться, например, в Талис. В Кранаре не соблюдают запреты. Животных временно не пускали в Далию. Все это тяжело, и все вас тревожит. Как и меня. Я теперь отказываюсь отдавать людям травоядных за оплату дороги, лучше вернусь в Кейнор на своих лапах.

Она окинула травоядных взглядом, а те всё так и переговаривались, но уже тише. Многие глядели на нее с удивлением, а кто-то и со злобой.

— Шорис, — Гелес вскинул голову. — Это тебе навредит.

— Это тебе надо оказаться в Кейноре как можно раньше. Я всего лишь осведомительница, и я привыкла к таким долгим дорогам.

Травоядные недовольно бормотали, а кто-то из них высказался, что кошачьим совсем нельзя верить.

— Она вправду необыкновенная, — произнес Гелес. — Вам бы не стоило к ней относиться с неприязнью.

— Я еще задумалась, — Шорис наклонила голову и отвела уши. — Бывший тирниск выявил в Кранаре много нарушителей среди гвардейцев. Это тоже беспокоит всех зверей. Я тут придумала... — она взглянула на Гелеса.

— Что ты придумала? — тур повел ушами вперед. — Пусть она говорит, Гелес.

Отлично, что Шорис сказала про нарушителей-гвардейцев. Скадда, прислушиваясь, сильно наклонилась вперед и поджала лапу. А она озвучит что-то насчет кейнорских и хинсенских преступных грифонов?

— Я не против, — Гелес спокойно переглянулся с Шорис. Шорис с удивлением огляделась, а затем продолжила говорить: совсем тихо и почти мурлычаще.

— Я тревожусь, конечно, не только насчет вас, я хочу себя чувствовать защищенной… и своих львят, когда они у меня появятся. Надо провести испытания для гвардейцев, такие соревнования. Чтобы они показали, на что способны. Чтобы мы убедились, что они могут нас всех оберегать.

Или чтобы все увидели недостойность некоторых гвардейцев. Например, Амаргона и Арена. Тогда Тагалу никто их не помешает прогнать.

— Неплохо, — произнес Гелес.

— Я задержусь, раз так, — быстро сказал Тагал, собирая вокруг себя ветки в небольшое гнездо. — У тебя еще полно дел. Связанных с подданными, разумеется. С их здоровьем, — в его голосе возникла презрительность. — Я еще многое насчет тебя выясню. А мне требуется получше узнать перед испытаниями, какова здесь Гвардия, какие у нее недостатки и в чем она лучше моей.

А лучше ли?

— Да, возможно, понадобится сравнить грифонов из разных Гвардий, как и волков, — Гелес склонил голову. — Я не против.

9 сеоны, Эрцог

Воздух вокруг озера, отдающий тиной и гнилой листвой, оживили яркие утиные запахи, и крылья зашуршали так, точно с деревьев рухнули кроны. Когда затих плеск от приводнения стаи, Эрцог подкрался к утке, подплывшей к берегу, и метнулся.

Шум крыльев стаи чуть не оглушил, а добыча быстро затихла под лапами. Теплая. Люди не оценят ее. Они дожидаются, пока тело остынет, а потом его искусственно греют. В конце концов, ничуть и не виноват, что лисы съели пару домашних гасок, когда ушел.

Слишком вкусный запах. Еще и в горле першит. От теплой крови станет лучше. Сплошная муть. Далеко, неясно где — хруст, рык. Тепло.

Кроны метнулись, опрокинулись. Запахло землей. Пасть — как раскаленная. Запах хищника. Заберет еду.

— …разграбили казну, не обращая внимания на нужды народа. Голодный бунт подавили, Арваски обвинил во всем Холтенски, но после ее казни он…

— Отравили его, в общем, — оборвал Эрцог и пихнул Луи в лопатку. Тот отошел, и Эрцог, поднимаясь, наступил на кучу окровавленных перьев. Кость кольнула в лапу. — Сама Холтенски сделала. Заранее. Ладно, согласен.

— Сначала доешь своего оленя. Иначе кинешься и на птицу, пойманную мной.

— Знаешь, того оленя ты, похоже, не ловил, а просто нашел браконьерский дом и выкрал чучело. Я вчера полночи на нем мясо искал.

— Что же, поохоться сам, желательно на виду у людей. Не стану уточнять, из кого тогда сделают чучело.

Значит, чуть не потерял рассудок просто от запаха птицы? А до этого долго приходил в себя после еды. Хм. Самоконтроль удастся улучшить. Обязательно удастся.

Оставив глухаря у калитки, Луи скрылся за соседним домом, а Эрцог приблизился к птице. Вот зараза, она тоже пахнет здорово, и, кроме птичьего запаха, брусникой и хвоей — а если попробовать?

Эрцог негромко зарычал и отошел на дорогу. Деревянная калитка приоткрылась, человек быстро забрал глухаря и спрятался. Забор, конечно, тот еще — для прыжка и напрягаться не надо.

Запах Луи не отдалялся.

— Эй, — позвал Эрцог. — Вчера вообще-то все отлично прошло. Не надо за мной следить.

— Там бродят домашние птицы, — ответил Луи, огибая дом. Он обнюхал доски сарая, потерся о стенку и повел ухом назад. — Вероятно, тебе придется отпугивать хищников. Можешь сорваться.

— Позову, если вдруг не справлюсь с куницей. В лесу у меня больше поводов, чтобы сорваться, — а без цели и занятий рассудок повредится еще быстрей. Для Луи это тоже ясно.

— Далеко не уйду, — предупредил Луи. — Ты и без того слишком портишь мне репутацию. Надеюсь, это того стоило. Если не вспомнишь хотя бы одно растение Моллитана, заставлю тебя его съесть.

— Ага, а я тебя заставлю твою шкуру собирать по клочкам.

— От поедания растений у тебя теперь тоже помутняется рассудок? Тирниском не стал, травоядным не стал, сплошные разочарования.

— А ты не стал... — Эрцог фыркнул. Голова пустая и жаркая от начинающейся болезни, ничего не приходит в голову.

— Придумаешь — зови.

Эрцог оторвал ветку сосны и запрыгнул на шиферную крышу гаража. Запахи уток, гусей и гасок наполняли голову, когти выдвигались, и пришлось прижаться носом к иголкам, вдохнуть запах хвои.

Утреннее серое небо казалось слишком светлым — облака очень тонкие. Все расплывалось, хотя и не так, как в ясную погоду.

На крыльцо вышел тот же человек, что забрал птицу.

— Эрцог, — он правда позвал? Эрцог развернул уши вперед, вскочил — сейчас все дразнящие запахи точно отдалились. — Спасибо. Хороший ты зверь, — он говорил по-легонийски, с акцентом. Казалось, слова рассыпаются, и человек их старается удержать.

Из раскрытого окна по-кранарски крикнула пожилая женщина, потом что-то добавила уже спокойней, но ничуть не понятней. Скоро у крыльца поставили ведро, и Эрцог осторожно спрыгнул — тут же заверещали гаски, но успокоятся. Вода оказалась чистой и прохладной, но оцарапала и без того саднящее горло. А потом снова раздались крики гасок, только теперь подальше. Эрцог развернул в ту сторону уши, уловил и мычание коровы — без слов, неразумное, но явно испуганное.

Эрцог рванул через забор, а впереди к треску гасочьих голосов прибавился еще и треск дерева. Медведь, молодой и некрупный, доламывал дверь коровника, когда Эрцог вбежал во двор. На бегу чуть не наступил на утку, споткнулся о гаску, но удержался на лапах и кинулся к зверю, оскалив клыки.

Топот копыт в коровнике — она хочет выбежать, и прямо на хищника? Вот же глупая. Эрцог зарычал, пугая корову и сообщая Луи про медведя. Топот затих. Медведь опустился на четыре лапы и показал клыки.

Очертания размывались еще сильней, чем обычно днем, и казалось, будто солнце вырвалось из облаков, как из берлоги, и почти до боли распаляет голову.

Никакого солнца. Лишь жар под шкурой и костями. А шерстинки на темной медвежьей шее — отчетливые, острые.

— Уходи, — свои слова напоминали гудение. — Уходи быстро.

Надо защитить людей. У них оружия мало. Людей мало. Какое до них дело. Напасть. Испытать силы. Зверь молодой. Не сильный. Потом — на людей.

Запах Луи поблизости.

Зверь все-таки отступил, ушел. Он тоже почуял Луи, конечно. Просто стой. Никого не трогать. И гасок этих, и уток, да чего они здесь носятся. Тем более людей. Людей надо только защищать.

Эрцог, огрызаясь, перемахнул через забор.

— Это также можно посчитать попыткой убийства человека, — послышался голос Луи. Медведь развернулся к нему, поднимая лапу. — Боишься вредить напрямую, но вредишь косвенно. Они так умрут от голода.

Медведь глухо ворчал.

— Никому из вас это не нужно, — Луи стал говорить намного мягче. — Никому.

Опять затрещали гаски, уже в том дворе, где дали воду. Эрцог метнулся прочь.

Лапы перенесли через доски забора — а впереди желтое, лохматое. Кинулось прочь. Ага, их двое. Огрызнулся — они ускорились. Если порвать, они больше…

Развернулся, уткнулся носом в доску. Опять запахи гасок. Вкусные.

Вверх.

Как в ночь, когда бежал от львов. Надо спрятать морду в лапы, прижать лапы мордой. Успел. Все отлично.

Да что такое с самоконтролем? Пару лет назад, правда, тоже мог терять рассудок без крови, но это быстро прошло. Тогда вдруг очень стали нравиться запахи львиц и келарсиц, от них мутнели мысли, но при этом кошки к себе не подпускали. После встреч с ними Эрцог слишком злился на охоте и в драках — но, правда, переборол все это. И никого в то время не покалечил.

— Зверь, — голос человека — растерянный, дрожащий. — Эрцог. Тихо. Еще раз, спасибо.

Лапы мокрые. Порвал кого-то? В голове — точно жаркий всплеск.

А, просто опрокинул ведро с водой.

— Помог ты, помог, — человек старался говорить тверже. — Вижу. Я еще налью.

Девушка, чье лицо почти до глаз укутывал шарф, ехала на велосипеде с прицепом — развозила продукты.

Эрцог ушел с окраины города в высокий ельник, в уютную, почти осязаемую темноту. Она всегда ощущается мягкой и отлично скрывает. Направился по следам Луи — надо же узнать, что он еще задумал насчет местной Гвардии.

Лапы все сильней увязали в почве. Впереди между деревьями выгнулась земля, точно спина испуганной кошки, но это оказался не холм, а чудовище. Блеснул черный глаз, по траве заскребли кривые костяные пальцы, по бугристой спине точно пробежали волны. Спина то напоминала вздыбленную землю, то камень, то броню, как у «гигантского жука» из Талис, и от нее шел холод, как летом из пещеры.

Эрцог подкрался. С лап вьорта стекала шкура вместе с мясом, сливалась с землей, а еще почудился запах падали — наверное, что-то просто гнило в кустах. У вьортов запаха нет.

Эрцог протянул лапу, и она прошла сквозь панцирь. Вьорт тяжело вздохнул и уткнулся острой мордой в землю. Вдали завыл его сородич — он бегает на горе, лаохорты его отогнали.

Различив среди свиста птиц и треска сучьев приглушенный голос Луи вместе с голосом волка Хурула, Эрцог подбежал поближе, лег на мох и уткнулся в него мордой, вдыхая грибной запах, слишком теплый и вязкий из-за забитого носа. Грибы здесь крупные, с округлыми шляпками, их забавно трогать лапами.

Тетерева шуршали так сильно, что даже четко представился их запах, хотя они бродили с подветренной стороны. Придушить бы, но не до конца. Затем подкидывать. Испугать. Сорвать перья.

Зачем.

Опять завыл вьорт, закричали птицы, и вой повторился, звонкий, протяжный. Охватила тревога — смешанная с хищным интересом. Эрцог запрыгнул на ствол огромной ели, обхватил, вскарабкался до середины. Дерево так возвышалось над сородичами, что удалось много чего увидеть с такой высоты.

Два существа метались наравне со склонами горы. Второй же давно удрал к себе, на этой земле он слабеет, зачем вернулся? Этот вьорт, многоглазый, с длинной расплывающейся мордой, оттолкнул другого, с клювом и тремя рогами, и впился ему в лапу.

Слезть, и быстро. Уже поодаль рушатся деревья. Эрцог зарычал, чтобы всех предупредить про вьортов, а сороки с воронами закричали немногим тише. Кора хрустко зашуршала под когтями — точно сейчас она вся спадет на землю, как листья берез.

Появился страх — будто в теле остыла кровь. Над кроной рванулся вихрь, на загривке шерсть поднялась дыбом. Вихрь застыл на месте, полускрытый ветками, и покачнулся — уже стало видно, что это крылатый лаохорт, Кранар. С потрепанными крыльями, с пятнами крови на груди. А потом он бросился к горам.

Когда Эрцог спустился пониже и спрыгнул, свело правый локоть, хотя давно уже он не болел. Зато нос пробило.

— Вьорты, два вьорта, — гомонили сороки. — Сразились, сразились, говорю.

— Кранар защищает. Или Талис?

— Талис к себе вернулась. Кранар.

— Когда вернется Талис?

Лаохорты слабеют на чужой земле, их сильно тянет обратно. А Талис лишь недавно выздоровела. Вот же отличная — она и правда помогает сородичу.

Хурул, завывая, пронесся мимо, и его волки помчались за ним — в сторону, куда бросился Кранар и где погибал сейчас лес. Вожак гвардейцев округа Талкета живет куда северней, но сюда пришел со своей стаей как раз из-за вьортов. И сейчас за ним бросилась не только лишь его стая.

Эрцог уже чуял этого волка и говорил с ним, когда правил Ориентой и когда он посещал Кейнор.

Зубрицы не сразу, но все-таки остановились после воя Хурула, а за ними тянулись полосы вытоптанного подлеска, точно раны от вьортских клыков продлились и сюда. Или вправду? Еловый полумрак казался прогрызенным из-за просветов впереди.

— А ну успокойтесь, — негромко провыл Хурул, обходя стадо. Звери фыркали, невнятно бормотали, жались друг к другу. — Все не в порядке, но это закончится.

Луи держался подальше, как и Эрцог — чтобы не беспокоить зубров еще сильней.

— Я думала, будет лучше с вьортами, — бормотала зубрица-вожак, и ее взгляд казался пустым. — Они сначала не дрались, они даже выглядели не так.

Вьорты вообще-то всегда между собой дерутся. А внешность они постоянно изменяют.

Луи насторожил уши.

— Если они со своими зверями, они успокаиваются, — голос самой зубрицы стал спокойней. Эй, это еще что за выдумки? — Может, люди уйдут. Вьорты успокоятся. Но наш вьорт слабый, ему страшно, — она, опустив голову, снова фыркнула и дернула ушами.

Хурул негромко и задумчиво заворчал.

Вьорты никогда не смогут успокоиться надолго, в любом случае. Сдерживаться умеют лишь те, у кого есть разум.

Хурул огрызнулся, и лосиха, нагнув голову, отошла от логова тахров, где шипели детеныши. Она поднимала переднюю ногу, все еще готовясь ударить. Лапы Эрцога напряглись. Эти маленькие звери — совсем беззащитные.

— Да понял я, что ты испуганная, — сказал Хурул. — Но это никакой не повод, и не трогай их.

— Их… тахрица… в том лесу. В мертвом. Я успела удрать. Они жестокие. Здесь их было много, теперь опять будет много.

— Хочешь стать такой же, как тахры?

— Нет. Я не хищник, — лосиха пригибала голову, отводила уши. — У меня нет такого… как у вас. Гнева. Я испугалась. Я ничего не понимала.

— За это ранить тебя не стану, раз ты не успела им навредить, но следить за тобой будем, — Хурул оскалился. — Хирта, найди Руллам, скажи, что у нее будут еще котята. Предупреди, что у них клыки куда длиннее рысьих.

Луи оторвал побег тредоны и положил у морды раненого волка. На его задней лапе виднелись раны, напоминающие следы от когтей. Ему повезло, он успел убежать с умирающей земли, но удар вьорта его все-таки достал.

— Прислони, остановит кровь, — сказал Луи.

Эрцог повел ухом вверх. Сколько раз видел тредону, но вовсе такого про нее не слышал. Правда, Луи уже показывал, как он может обращаться с растениями.

Пытать огневикой, например. Ласферовская кровь.

Кругом — обрушенные ели, сломанные, мертвые. Лес — как убитый зверек, втоптанный в грязь, с потускневшими шерстинками-деревьями, подшерстком из травы и низких кустарников. Хвоя пока еще пахнет свежим, пробивает нос, а все равно ведь — пыльная, мертвая.

Погибший волк, двое молодых медведей, лось, олени, барсуки. Ежиные колючки — и замершие окровавленные лапы. Эти колючки должны защищать, а он не успел свернуться. Ночные звери вырвались из нор, но убежать не успели. Птицы закоченели. Чудные крапчатые жуки в траве: будто мелкие расписные камни, а не животные. Точно никогда живыми и не были.

В самом деле, что ли, хотелось уничтожать живых? Да эти порывы совсем чужие, как можно захотеть убить, если только не для еды или не для защиты, в самом крайнем случае? Ежа бы вот никогда не убил.

А во время ярости? Убил бы? Если бы он не успел свернуться? В горле задавило.

Волки, поскуливая и поджимая хвосты, быстро убежали из мертвого леса, а Эрцог отошел подальше в разрушенную чащу, запрыгнул на еловый ствол, принюхался, хотя нос мало что улавливал. И всмотрелся. Ветки поломанного куста шевельнулись, значит, кто-то выжил?

Ветер, и все. И слишком жгучее солнце, от которого хочется моргать. А дальше — озеро, и солнце в нем горит, как раскаленное железо.

Жук ползет. Правда ползет, перебирает лапами, ух ты. Кто-то выжил.

Эрцог добежал до воды, коснулся ее лапой — на поверхности, не шевеля плавниками, скользили рыбы, целая стая, и от протянутой лапы они не отпрянули. Слышался плеск — но только от слабых волн по камням.

— Люди волкам уже не верят, — сказала Хирта, молодая волчица-гвардеица, почти переярок. — Из-за нескольких подпёсков.

— Я тебе нос оторву, — залаял еще один из стаи.

— Да уважаем мы людей, — другой молодой волк негромко заскулил. — Но они убили для шкуры медведицу. Мы им мешали, но они знали, что мы им не навредим, и все равно ее убили. Лисиц убивали после запрета. Говорили, что на наших откроют охоту, —правда, или нет? — А потом вот это… вьорты.

— Что за речи о том, что вьорты были спокойны? — спросил Луи, вылизываясь.

Сам хотел спросить, но горло такое колючее.

— Они вправду в первые дни не враждовали, — подал голос матерый волк. — Когда два вьорта встретились в первый раз, все было в порядке. Мы тебе сначала не сказали, чтобы ты не решил, что мы какие-то призыватели. Мы пожалели, что обрадовались вьортам.

Хурул поднялся и оскалил клыки.

— Пожалели они. Коты хотят перед людьми стелиться — пусть стелются, а вам с чего?

По лапам и загривку прокатился холод — изнутри. Эрцог оскалился. А морда Луи оставалась невозмутимой.

— Вьортов искажают люди и их лаохорты, — Хурул прошел перед ним, скаля пасть. — Лаохорты — сами по себе искаженные твари.

Лаохорты — и исказили? Какая-то странная выдумка. Правда, кое о чем давно задумывался насчет вьортов.

Лишь люди могут узнавать об истории что-то новое, находить скрытое глубоко в земле, там, куда ни один зверь не прокопает ход и где встречаются странные подземные порождения. Юнна вот тоже искала разные древности. И из-за раскопок точно известно, что люди, а значит, и лаохорты, были не всегда. Но животные не вымерли полностью, хотя вьорты должны были постоянно драться. Какие-то существа вымирали, конечно — например, огромные ящеры — но это лишь малая часть всех существ.

Вьорты и так всегда были лютыми, но еще сильней обозлились, когда возникли лаохорты. Инстинктивно испугались их разума, испугались, что у них отберут территории. Может, это звери имеют в виду под искажением? Но это же не вина лаохортов, а сущность чудовищ.

— Пока вьорты не подошли к людям, они игрались, обнюхивались, о чем-то друг другу ворчали, сам видел, — продолжал Хурул, вполоборота глядя на Луи и немного поджимая хвост. — А как забрались в город, превратились в чудовищ. Тот, с клювом и рогами, вьорт зубров, раньше выглядел как огромный бык и ничуть не менялся. Вьорты похожи на животных. Почему лаохорты на людей не похожи? Да еще и пугают нас. Опасные они.

— Между тем, именно вьорты уничтожили этот лес, — заметил Луи, очищая подушечки лап.

— Вьорты не могут напрямую нападать на живых существ. А лаохорты могут.

Они правда игрались? Да ну, нет. Волк просто за ними мало наблюдал.

— Лаохорты не используют дары хаотично и не могут навредить лаохорту или вьорту. Вьорты же непредсказуемы, с ними нельзя договориться, — произнес Луи и потянулся, зацепив при этом когтями кустарниковый лист. — Что до их возможного мирного общения — они недавно зародились. Детеныши не враждуют.

— Когда встретились с людьми, тогда и повзрослели, — Хурул, ворча, раскопал себе небольшую яму между выпирающими корнями и лег туда. — Уходи, ты уже все здесь обнюхал, услышал и увидел.

— Не все, — Луи перевернулся на другой бок. — Тебе следует загрызть убийц людей из вашей общей стаи. Затем оставшиеся волки начнут патрулировать город и не дадут никому навредить его жителям. Иначе, когда сюда прибудут люди из Ратхора, я расскажу им правду.

Эй, людям нельзя в это лезть.

Даже те, кто говорили, что уважают людей, заворчали и ощетинились.

— Не посмеешь, — рявкнул Хурул и, вскочив, взъерошил землю лапами. — Те, кого убили волки, были преступниками. Если местные люди на нас кому пожалуются, скажем, что они врут. А ты подтверди. Тела мы зарыли, никто не найдет. Когда мы жаловались на незаконные убийства зверей, никто за них не ответил.

А ведь это правда ничуть не справедливо.

— Если я вас оставлю в покое, ты не сможешь гарантировать, что твои волки не пойдут дальше убивать людей, — Луи умыл лапу, потер ею морду и за ушами. — В том числе невиновных. Но разницы нет: людей убивать нельзя. В ночь моего прибытия ты слышал охотничий клич и не воспрепятствовал. Справедливо не наказывать лишь тех, кто не проявлял инициативы.

Лапы Хурула были напряженными, и, когда Луи замолчал, волк ответил рыком:

— Ты пришел заполучить доверие, а потом отдать нас людям? Незаконно?

Несколько волков оскалились.

— Если гвардейцы, обязанные совершить казнь, станут выгораживать преступников, убийство людьми волков будет самозащитой и не нарушит закон, — сказал Луи. — По-хорошему, стоило бы и тебе понести наказание, но сейчас это ослабит местную Гвардию.

Эй, а разве тогда у волков была не самозащита? А если люди правда им угрожали? В крайних случаях оправдывают и убийства людей, вообще-то. Правда, это редкость.

— Из Ратхора сюда не поедут. Они боятся за свою шкуру. Сородичи им до блохи.

— Меня сюда привезли именно из-за того, что в Ратхоре слышали об убийствах в Харгалуве.

— Почему люди могут требовать нашей казни, а мы их казнить не можем? Мои волки убили браконьеров, из-за них мы подыхать не собираемся. Здоровье у этих людей было такое, что их бы ни одна чума не взяла.

Это же почти как с Регоном. Да, волки убили людей, и да, нельзя это оправдывать — но, может, удастся обойтись без казней?

Люди ощущают себя выше всех. Считают, что вправе калечить, убивать, утверждать главенство. Это и к легонийцам тоже относится отчасти. Знакомые стремления, и людям куда проще от них отделаться. Почему они не сдерживают свои порывы, если тот, кому это трудно, старается?

— Однако что будет, если мы перестанем соблюдать закон только потому что другие его нарушают? — Луи свернулся в клубок и стал умывать задние лапы.

— Ты за нас или за людей? — волк пригнул лобастую голову. — Именно мы — твои бывшие подданные. Может, и будущие.

— Правильно ли поступят легонийцы, если не осудят убийство кранарцев на своей территории? — Луи искоса глянул на волка. — А при условии, что в Кранаре до этого убьют легонийцев? Это приведет к войне, если кто-то не остановится первым.

— У людей равные возможности, вообще-то, — заметил Эрцог. — Зато у них перед нами преимущества.

Хурул глянул с одобрением, хотя и все еще со скепсисом. Отлично.

— Он понимает, — заметил Хурул и вгрызся в шерсть на своем боку, кого-то выкусывая. — Хоть и помощник людей, — а это прозвучало уже презрительно. — Помню я, как он пытался править. Доводилось общаться.

Луи задумчиво и отчасти недовольно посмотрел на Эрцога. Он здесь не самый главный, и не только ему здесь можно высказываться.

— Так для чего же вам воевать с людьми, если у них преимущества? — спросил Луи, глядя на Хурула. — Что будет, когда пройдет эпидемия? Каковы ваши планы?

— Вьорты могут успокоиться, зубры были правы, — Хурул опять пригнул голову. Вот ничего себе у него планы. — Люди увидят, что нам с вьортами хорошо, и оставят нас. Трогать мы людей больше не будем, обещаю, но…

— Какой из вьортов — ваш?

— Ближайший — медвежий, медведей здесь много, — проговорил Хурул, глянув на свои лапы. — Но он умирает.

— Вы рискнете подвести к умирающему вьорту медведя? Если медведи перестанут его отторгать, если он залечит раны, сородичи бросятся на него и разорвут. Вы хотите, чтобы лес разрушился еще сильнее?

— Можем уйти в горы, выше, где бродит вьорт зубров, — Хурул поднял голову, оскалился и заговорил громче: — Мы ни на кого не будем больше нападать, но не хотим, чтобы нас осуждали за убийства всякой сволочи.

— Но вы хотите жить с вьортом, и, следовательно, вам бы хотелось оставить этот город без людей. Чтобы они точно не могли вам помешать, — Луи поднялся, его взгляд стал пристальней. — Шорис говорила, что уважать тебя можно. Первые тирниски были также достойны уважения, иначе за ними не пошли бы звери. Однако они собирались оставить без людей всю Ориенту. Вьорты морей тогда бы набросились на Ферру и других вьортов, растерзали бы материк. Но это не важно, ведь гордость важнее, так? Те звери точно так же мстили тем, кто принес им страх и боль, в том числе лаохорту. Месть стоит стольких смертей? В том числе смертей от вьортовых клыков.

Тоже, в общем-то, верно. Да, по закону за то, что сделали эти волки, казнят, но от этой мысли саднит, как от репьев, глубоко застрявших в меху.

Люди своих преступников не казнят, даже самых опасных. Да и вообще, люди при всей своей исключительности не должны наглеть и убивать звериных преступников. А ожидать смерти — это вообще хуже всего. Может, от таких приговоров стоит вообще отказаться? Можно ранить этих волков — но и у этого подхода сейчас есть недостатки. Здесь нужны здоровые гвардейцы.

— Кранар, та тварь, что убивала наших предков, ни за что не ответил, — Хурул оскалился. — Его все простили. А он, сражаясь с вьортами, всегда старается летать над лесами. Чтобы не умирали его драгоценные люди. А нас — к вьортовым блохам. Зато ты из-за проступков предков готов послужить людям подстилкой для ног. Домашние кошки куда менее покорны людям.

Ничуть им не покорен. Ощутилось, как взъерошилась шерсть на загривке. Луи безразлично потерся мордой о дерево.

«Обязуюсь подчиняться правителям Легонии и Кранара». Вообще-то это лишь традиция. И правда, не надо же повторять ошибок тех тирнисков, про которых Луи сейчас говорил.

Эрцог нервно смял лапой листья кислицы, задел ветку молодой пихты.

— Он распугивает зверей там, где собирается сражаться с вьортами, — уточнил Луи. — Разве не так?

— Не слышал, — Хурул оскалился. — И не видел. Видел смерть моей подруги с младшими щенками из-за его раны. Так что, хорошо, что потомки отвечают за предков? У тебя не бывает из-за этого злости? Ты лев, или поколениями прирученная коза? Козу хоть можно съесть, а от тебя что за толк?

Солнце прорвалось в ельник через кроны, тени стали черней и заметней. Эрцог поморщился. Лапы холодели, когти то вонзались в почву, то вбирались. Наказывать надо. Но люди способны на большее, чем звери — в том числе на более жестокие преступления. Талисцы и легонийцы недавно убивали друг друга. Кого из выживших в войне за это казнили?

— Кому-то требуется взять на себя ответственность, — Луи отморгнулся от мошек. — Мой род всегда хотел большего и не стал бы отказываться от власти. Сейчас правят Ласферы, и не сказал бы, что этого им не хотелось.

— Что за правление, если столько ограничений?

— Каких именно? Требуется докладывать обо всем людям? Сложная задача, но выполнимая. Нельзя покидать материк? Этого никому и не хотелось. Вы, волки, и сами редко покидаете территорию стаи. Зато у тирнисков есть власть. Несколько ограниченная, чтобы не вовлечь зверей в хаос, но, тем не менее, настоящая.

— Люди все больше начнут нас ограничивать. Скоро им станет не хватать городов, оружия, электростанций. Они все превратят в города. Начнут уничтожать города друг друга. Один уже уничтожили мощным оружием и отравили землю вокруг.

— Они за это ответили и отказались от такого оружия.

— Сейчас они считают, что вправе не учитывать наши законы. Потом перестанут учитывать и свои. Опять начнут использовать ту опасную энергию. Аалсоты же возродили.

— Даже ядерная энергия может быть полезна.

Вот это он точно зря сказал — Хурул тут же зарычал, да и другие волки, и даже куница на дереве. Идея, конечно, так себе. Эрцог сел попрямее и распушил хвост.

— Прогресса всегда боялись, — добавил Луи. — Но он не приводит к разрушениям, если пользоваться им правильно. Вьортов вы не боитесь, хотя видели, какие разрушения они приносят. За всю историю силы природы, не только вьорты, уничтожили намного больше, чем люди и их изобретения.

Волки молчали, но уже многие разворачивали к Луи уши, вытягивали вибриссы.

— Вьорты раньше не уничтожали, — фыркнул Хурул. — Лаохорты их исказили.

— Это лишь твое мнение. Что же, разве ты все-таки за то, чтобы людей не было? За то, чтобы уничтожить целый замечательный вид, уничтожить чудо? К тому же вьортами вы не можете управлять, но люди способны управлять оружием.

— Откуда они вообще взялись, эти люди, — Хурул опять оскалился. — Они не такие, как мы. Не от природы. Чужие. Вроде и животные по природе, а что-то в них такое… ненормальное. Будто этот облик — оболочка. А на деле они другие. Страшно. Мы всегда жили без лишних заморочек, а потом они возникли точно из ниоткуда. Переделали все вокруг, и нас тоже. Но мы, измененные, можем и сами жить. Тебя вон и физически переделали. Унизили этим клеймом. Что-то я не слышал, чтобы люди клеймили своих правителей, как домашний скот.

На левой лапе, ниже локтя — жжение и холод. Точно опять дотронулись раскаленным железом. Это и правда напоминало унижение. Эрцог отвел уши в стороны.

— Метка тирниска вовсе не унизительна, — Луи немного удивленно поднял уши. — Просто интересная традиция.

Эрцог вскинул уши. Луи настолько странный?

— Как знаешь, — задумчиво ответил Хурул. — Убийства людей — это и вправду лишнее. Я против подстрекательств. Да, опасно. Еще поговорю со своими. Я против убийств, но против и казни.

— Рассчитываю на твой разум. Я дождусь прибытия людей и поступлю так, как считаю нужным, — Луи тряхнул гривой. — В любом случае, мне хочется, чтобы конфликт прекратился.

— Тогда прекрати смерти, — зарычал Эрцог. Негромко, без вызова, но уверенно. Настороженные взгляды волков на этот раз направились на Эрцога.

— Я уже предупреждаю смерти людей, — сказал Луи. — Они неприкасаемы. Если простить их гибель сейчас, в дальнейшем будет хуже.

Отчасти да. Но с этими волками сейчас все непросто.

— Нам их и правда не стоит убивать, — проговорил один из волков. — Хурул прав, Луи тоже.

— Но как же наши? — добавил другой. — Наших — убить? Это же хорошие волки.

— Но это по закону. Мы уже ранили своих.

— Ранили, не убивали. Не надо их трогать. Они наши.

Несколько волков отмалчивались и ворчали — похоже, те самые преступники.

— Я все-таки тоже бывший тирниск, и я против того, чтобы их казнили, — добавил Эрцог, показывая клыки. — Они боролись за соблюдение закона, и они защищались. Да ты почуй только, их же и так мало, а звери тут беспокойные. Ослабь их стаю, и преступников станет больше. Законы — это важно, но, в общем, мы же не можем заменить ими свой разум, когда принимаем решения, правда?

Луи глядел прямо в глаза — со спокойствием. И с вызовом.

— Люди сами знают об этом тяжелом преступлении, не забывай, — он медленно поднялся и шагнул вперед. — Они сразу разоблачат нас, если мы солжем. Волкам от этого придется еще хуже, люди могут наказать и невиновных, не зная о настоящих преступниках.

— Людей можно и переубедить.

Желтые львиные глаза смотрели так, точно вечернее солнце проникло под ветки ельника и сделалось по-дневному жгучим.

— Кранарцы могут прибыть со дня на день, остается все меньше времени. Следует определиться с решением, и у меня намного больше опыта, чем у тебя. Тем более разве не ослабится стая, если люди перебьют всех волков из мести?

— Никого они не перебьют, им самим нужны гвардейцы, иначе другие звери начнут нападать.

— Поэтому гвардейской стае мстить не будут, если она выдаст преступников. А стаю, что лжет и убивает людей, не сочтут гвардейской. Я принял решение, Эрцог. Если начнешь настаивать и сомневаться, ты еще больше встревожишь зверей.

Перед глазами — уже не желтизна, а темнота еловых веток. И когда только успел отвести взгляд? Эрцог выпустил когти.

Луи направился в лес. Он недалеко от окраины спрятал зубренка, ну конечно, себе самое вкусное. Сейчас он как раз идет на северо-восток, где и забросал листьями остатки добычи. А волки воют на северо-западе.

— Привет, — позвал Эрцог, заметив на ветке груши сыча. — Подлети. Громко говорить тяжело, — и чихнул. Горло, правда, уже не раздирало, зато нос дышал с трудом.

Сыч подлетел поближе и посмотрел недоверчиво: пестрый, с огромной головой, с мохнатыми лапами. Такие, мохноногие, водятся и в Кейноре, в хвойниках. Отлично, можно говорить потише, а то вдруг он согласится, а другие, менее согласные, подслушают.

— А проследи за трассой, ведущей в Ратхор. Она к западу отсюда. Мне просто трудно уже бегать, — да и голова, кажется, превратилась в раскаленный шар. — Увидишь машину, что поедет сюда — быстро сообщай волкам Хурула. Пускай они провоют сигнал охоты на изюбря — волк, затем волчица.

— Я в твои дела влезать не хочу, у меня свои есть.

— Твои детеныши еще летом выросли, гнездуешься ты весной. А если я с этими людьми не встречусь, они убьют волков. Звери отомстят, вьорты усилятся, больше деревьев погибнет, и где ты потом гнездо найдешь?

— Сообщу, хорошо.

— Вот и здорово.

— Там любопытная вещь, — пояснил Луи. — Я веду тебя туда, поскольку останусь там надолго, а ты за это время можешь без присмотра что-нибудь натворить.

Волки пока не воют. А от окраины ушел недалеко, на этом расстоянии можно услышать их клич.

Солнце еще утреннее, но такое яркое, что ничего не рассмотришь. И, главное, все равно ветер холодный, ну ничуть это солнце не справляется с обязанностями, надо его на испытательный срок. Эрцог потер морду лапой, а когда свернул в тень следом за Луи, стал отмаргиваться от красно-зеленых кругов перед глазами.

Луи остановился у деревянной двери под вывеской, на которой белел рисунок в виде ладоней с цветком на них. Эрцог различил только слово: «Каммия», имена на кранарском пишутся почти как на легонийском. Луи ударил передними лапами в дверь и придержал ее, когда она с треском распахнулась.

— Защищаешь людей, а сам к ним вламываешься, — весело сказал Эрцог.

Внутри сумрачно, так здорово. Пахнет пылью, мышами, но в общем-то неприятных запахов не так много. Эй, чего этот наглый лев загородил весь проход? Эрцог пихнул его лапой в бок, Луи огрызнулся и все-таки потом прошел.

Он все с любопытством оглядывал и принюхивался, но переступал лапами слишком медленно, точно ему не хотелось тревожить местную пыль. Эрцог фыркнул, чихнул — от пыли, а не от болезни — и пробежал мимо столов. Вокруг них собрались стулья, как оленихи вокруг оленя-победителя. От некоторых столов чуть пахло застарелой едой, но уже не разобрать, какой именно — запахи были сухими и непонятными, да и нос закладывало. Потом Эрцог исследовал видеомагнитофон и телевизор, стоявшие на тумбочке у прилавка, но учуял только пыль и пластмассу. Потрогал вещи вибриссами, коснулся их лапой, задел и журналы на прилавке, взял один в пасть и унес.

В журнале опять что-то писали про Каммию: такая кранарская женщина, точно. Из легенд. Она как будто обладала даром, точно у лаохорта, и умела лечить болезни. Дальше Эрцог нашел списки блюд, фотографии, и они даже интересно выглядели, особенно мясные.

— Мне тоже не нравится поведение кранарских людей, — произнес Луи, остановившись рядом. — Однако мы не должны нагнетать обстановку.

— Вот и не нагнетай, — Эрцог чихнул, уже от болезни, и потер морду лапой. — Не станут эти волки больше нападать. Хурул бы иначе не сказал при своих, что с тобой согласен. Не захотел бы проявить перед волками слабость. А если скажешь людям, что это были гвардейцы — продолжат ли люди доверять Гвардии? Да они даже не различают волков, если с ними толком не общаются.

— Ты вправду веришь, что волки перестанут нападать?

— Они же задумались над тем, что ты сказал про вьортов, — правда, не уверен.

— Я в этом не уверен, — Луи улегся и начал чистить лапы от пыли. Эрцог дернул ушами. Луи точно пробрался в мысли и их повторил. — Не позволь взять верх своей обиде на людей. Я понимаю, отчего усугубились твои проблемы с самоконтролем: в том числе из-за этого. Стресс из-за талисцев и несостоявшейся казни.

— А ты помнишь, о чем сказал Дайгел? Он говорил, что люди из-за преступников Харгалува могут оправдать охоту для меха и…

— Я не согласен с ним в этом: впрочем, я в кое в чем согласен с Хурулом. Несправедливо потомкам отвечать за действия предков. С келарсицей развлекался Алнир, а проблемы у меня.

Эрцог с усмешкой фыркнул. Луи подвинул к себе журнал и глянул на фотографии.

— Надо бы такое найти, — добавил он. — Выглядит вкусно.

— В этот ресторан тебя точно больше не пустят.

— Как будто меня это остановит, — Луи направился к видеомагнитофону. — Вот это мне особенно понравилось. Здесь еще и смотрели фильмы. Интересно.

Он открыл тумбочку, и, достав пастью одну из кассет, на полу стащил с нее картонную обложку. Эрцог подбежал и добыл еще две кассеты, правда, уронил одну — а Луи тут же подцепил ее лапой.

— Жаль, что ничего не сломалось, — сказал он, изучив кассету. — Я хотел рассмотреть, как она устроена, но нарочно ломать не стану, вдруг уникальная.

Ух ты, есть фильм о том, как Наренски пришел к власти.

— Этот исторический, — Эрцог по-быстрому накрыл кассету лапой. — Поставлю эту.

Луи шевельнул ухом.

— Надо же. Умеешь?

— Научусь.

— Тогда учись. Так. Из розетки телевизор выключили, но от телевизора видеомагнитофон не отсоединили. Отлично.

Странно, как он еще не сломал когтями все кнопки на телевизоре. Наверное, просто делал вид, что чего-то запомнил. Правда, экран все-таки засветился синим, и от этого сделалось радостно, а потом Луи что-то нажимал и на видеомагнитофоне, но уже не когтями, а носом. Эрцог внимательно присмотрелся, но ничего не запомнил.

— Георг показывал? — поинтересовался Эрцог. Луи в ответ прикрыл глаза и, осторожно взяв кассету в пасть, поднес ее к прибору.

— А двери где научился выламывать?

— Сам, когда гулял по Валлейне, — ответил Луи, когда кассета с шорохом исчезла. — Там много интересного.

— Это разбой, — усмехнулся Эрцог. — А здорово.

Фильм все-таки включился, но, правда, на экране появились точно не здания эпохи Наренски.

— Он не исторический.

— Исторический, эпоха ближе к современной. Если не нравится, сам вставь другую.

Эрцог наступил Луи на хвост.

Все оказалось на кранарском. Показали полицейских, мертвого человека в канаве, потом кто-то от полицейских убегал, а о чем он после этого говорил по телефону-автомату, ничуть не удалось понять.

— Мне полицейские сказали, там кто-то труп в канаву выбросил, — озвучил Эрцог. — Тебе не нужен?

Луи прикрыл глаза и потянулся.

— От трупов и вправду бывает польза помимо кормления падальщиков. Когда на пути в Моллитан увидишь, что у зверей еще какие-то проблемы, пожалуй, не стану тебе препятствовать.

Он точно это сказал? Эрцог навострил уши.

— Ты безмерно наглый, — добавил Луи. — Но отчасти соображаешь и все-таки занятен. Мне также будет выгодно, если начнешь показывать, что ты не просто обуза. До этого ты лишь плохо влиял на мою репутацию.

— Спасибо, что ли, — Эрцог усмехнулся. — Точно не помешаешь?

А лапы все еще мерзнут, да и голове уже холодно, тем более здесь не топится. Шерсть выпадает клочьями, хотя ей надо только отрасти. Погреться об эту заразу, что ли.

Сразу засаднило лапу — там уже давно следов никаких не видно, как и на лопатке, и на груди. Но отлично вспоминается, как львиные когти, измазанные жгучей огневикой, продирали шкуру. Его вытерпеть поблизости можно, особенно когда отвлекаешься, но совсем близко — уже нет.

— Точно. Обещаю, — как здорово. — В свою очередь, пообещай, что не вмешаешься в мою задумку насчет стаи Хурула.

— Обещаю, не волнуйся.

— Я знаю, что сейчас тебе важно сохранить рассудок, и что тебя не стоит слишком тревожить, иначе у меня не будет проводника в Моллитане. Однако и тебе не стоит слишком наглеть. Я больше не буду с тобой мягок, если ты начнешь мне мешать.

Эй, он же просто хитрит.

Ничего он не даст самостоятельно сделать, придумает что-нибудь еще, он это умеет. Как с огневикой.

Эрцог отошел на пару шагов и свернулся клубком, спрятав морду под кончиком хвоста, а потом краем глаза посматривал на слепящий экран. Ничего не понятно, и еще телевизор не передает никакие запахи, а это же самое главное. Но все-таки забавно следить.

Волчий вой. Охота на оленя.

Или они и правда загнали изюбря? Эрцог навострил уши. Луи дремал, лежа поодаль, а экран уже не светился.

Матерый волк прекратил выть, а затем подала голос волчица — звонко, со взлаиванием. А если подвох? Хотя зачем им, в общем-то. Но, если на дороге не окажется машины, тут же надо будет удрать. Или если выяснится, что они и правда охотятся.

Луи поднял голову. Эрцог, направившись к выходу, шевельнул ухом в сторону Луи, а тот моргнул. Ничего особенного, просто проверить, вдруг на окраину опять забрались хищники.

Обещал же ему.

Да он просто хитрый. И все равно он не станет другом. Нельзя дать ему себя обхитрить. Эрцог, толкнув лапой сломаную дверь, выскочил наружу.

Люди направляли оружие в сторону — это все равно что оскал у волков. На машинах талисского гуманитарного конвоя — с сине-зелеными флаговыми полосами по бокам — привезли, насколько понял, продукты и лекарства. Правда, не от новой чумы. А еще привезли полицейских-кранарцев из Ратхора.

— Я не видел, чтобы они убивали людей, — повторил Эрцог, подняв голову. — Люди что-то такое говорили, но они здесь просто перепуганы, в общем. Я же не могу им верить на слово, тем более вы нам на слово часто не верите.

Хурул насторожил уши, а волки-гвардейцы сгрудились позади него и тоже слушали. Хотя они и не понимали речь, подделанную под легонийский язык. А местные деревья или доски от забора подойдут талисцам для промысла, интересно?

— С этой стаей ясно, а с негвардейскими? — спросил полицейский.

На его спецзащиту ветер бросил желтый листок.

Лучше бы пришла Талис — поговорил бы с ней, она даже забавная, когда с ней не случается чего-то тревожного.

— Только ловили коз, но я им мешал, — честно ответил Эрцог. Во всем оправдывать волков тоже не надо, а то подозрительно. — Может, это еще могли посчитать нападением на людей. Но я не видел, чтобы людей убивали. Честно.

Огромный пес, сидевший у ног другого полицейского, оскалился. Похоже, он должен слушать кранарских зверей на случай, если они скажут что-нибудь подозрительное.

Хурул написал на листке нечто совершенно непонятное — кранарские волки все-таки учат кранарский человеческий язык, хорошо, что их настоящая речь близка к речи кейнорских сородичей. Потом он перевел Эрцогу, что не всегда гвардейцы успевают останавливать тех, кто покушается на домашнюю живность. Отметил в записи и помощь Эрцога. А кранарец-полицейский перевел ему слова Эрцога на кранарский.

— Че тут написано? — спросил один из талисцев.

— Мне дай, я как-то почерк Мьенеля разобрал.

— Уважаю. С меня три литра.

Потом люди долго совещались, и, наконец, один из них сказал:

— Мы здесь останемся еще на пару часов, а сейчас объедем город.

На других окраинах тоже есть проблемы, но здесь людей больше, и волков тоже. Здесь — самое важное.

— А почему прислали людей из Талис? — поинтересовался Эрцог.

— А что, мешаем?

Эрцог качнул головой и насмешливо фыркнул.

— Спасибо, инрикт, — Хурул подошел сзади. — Обещаю, не подведем и никого не тронем.

В это время Луи вышел из-за огромной ели, и лапа Эрцога, скользнув по мху, ударилась о камень. В горле собрался комок, как будто наглотался оленьей шкуры, а она застряла.

Калитка заскулила, точно вообразив себя собакой, которую на этом участке давно уже съели. Эрцог, глядя в щели забора, наблюдал за людьми, стоящими на крыльце. Люди из конвоя говорили с двумя местными, потом взяли у них корзинку. Нос дышал более-менее свободно, сильно пахло хвоей елок, и кругом трещали сойки, передавая, что человек заболел, что это ужасно, и все подобное. Они-то понимают кранарскую речь.

— Отвезут в больницу. Больница где-то в этом округе.

— А молодые люди — они из соседнего дома. Еду принесли для больного.

С участка послышалось что-то непонятное — правда, было ясно, что это ругань.

— Они его бывшие детеныши. Их просят уйти.

Скоро молодых убедили убраться, а затем вывели пожилого человека, который с трудом держался на ногах. Язв Эрцог не заметил, но днем все трудно рассмотреть.

— Если бы ты выдал волков талисцам, они бы со стаей разобрались похуже, чем в тот раз с тобой, — сказал Эрцог, подойдя к Луи. — Еще и пару деревьев срубили бы на сувениры, кровь бы легко нашлась. А так никого не убили, волки спокойны. Они обещали, что…

— Не слишком я верю обещаниям.

Эрцог пригнулся. Хвост заметался по палым листьям.

— Но ты и не вмешался. А значит, согласился.

— Волков уже обнадежили. Из-за разочарования они бы обозлились куда сильнее, чем если бы я сразу объявил о казни.

Он дернул лапой, точно отряхиваясь от грязи, хотя в общем-то стоял на чистом камне. В груди тоже будто камень какой-то, холодный и тяжелый. Грустно, что ли? Было бы из-за кого.

Талисцы и столичные кранарцы скоро уедут, они все-таки боятся эпидемии. А Луи просто хотел подчинить, но не вышло.

Целый день проспал этот Луи, и ночью спит. В самом деле, что ли, заразился простудой, и его мощь ему не помогла? Теперь еще несколько суток терять? А гуманитарный конвой с полицией уехал еще прошлой ночью.

Неудивительно, что Луи такой холеный, если всегда много ест, даже когда у него заложен нос. Еще и отсыпается, едва ощутив болезнь.

Скорей бы уже отсюда уйти. Запах падали впитается в шкуру, если еще задержаться. Луи стал заболевать, как только Эрцог перешел с ним через мертвый лес — а укрытия удалось найти лишь на самой границе этого самого леса.

— Проваливай в свою пещеру, — сказал Луи, немного в нос. — Я тебя не терплю.

— А долго ты тут собираешься валяться?

Нос опять еле дышит, вот же зараза. У Луи все-таки не заметил особого насморка, и даже запах у него пока еще не изменился от болезни. Но в первые дни он и не меняется. У Луи разве что лапы подкашивались, и дышит он тяжело.

Эрцог выглянул наружу, посмотрел на переломанный лес прямо под скалой, на отраженную в мертвом озере луну. Впереди раздавался волчий вой. И не в мертвом лесу — этой местности сейчас избегают и гвардейцы.

Наверное, они думают, что бывшие тирниски уже ушли.

Волк опять завыл — переярок, грустно и тоскливо, в общем-то ни о чем. А потом повторил такой же вой, но оборвал на середине. Луи вскочил и огрызнулся, затем рванулся наружу.

Воздуха не хватало, лапы отяжеляла налипшая земля. Эрцог остановился у забора, отдышался и снова кинулся вперед. Впереди рычали и огрызались волки, их голоса смешивались, звери спорили.

Из людей — никого. А на земле? Кого окружили?

— Мы удержали, — одна из стаи кинулась к Луи. — Они укусили, но не слишком сильно, а мы отгоняли, уговаривали…

Ребра точно отделились от скелета, сбились в колющий комок. Луи зарычал тихо, но этого хватило, чтобы волки отпрянули. Затем он метнулся, прижал одну из них к земле, раздался хруст и визг, потом — короткий вой. Другой волк подскочил к волчице, звавшей на помощь. Эрцог молча оскалил в его сторону клыки.

Снова захрустели кости. Потом все стало непонятной мутью — и негромкий голос Луи, и скулеж раненых волков, и разговоры. Хурула, вроде бы, не было. Собралась лишь часть стаи, но большая — сама стая ведь огромная, состоит из двух.

На земле лежал один из тех людей, чьего больного родственника увезли талисцы. Он дрожал, сжимался, но все-таки достал листок и ручку из куртки, а один из раненых волков тихо проскулил, что человек заражен, раз носил больному еду. А значит, он и так умрет, к тому же до смерти успеет заразить своих сородичей.

Это уже точно бесчестно и жестоко со стороны волков. Эрцог зарычал, отгибая уши.

Луи молча глянул в сторону волка, а тот прижал уши и лизнул искалеченную лапу.

Эрцог стоял поодаль от Луи, но все равно удавалось различить, что он записывал. Интересно, человек как раз взял лист и ручку на случай встречи с бывшими тирнисками? Хотел пообщаться?

«Они преступники. Однако они уже наказаны. Я приму и иные меры. Верно ли, что из-за волков погибли браконьеры? Склоняюсь к тому, что это ложь».

— Я же говорю… звери и раньше убивали. А вы… вместо послушать… какие браконьеры, да Каммия с вами, какие браконьеры...

Скоро Луи отвел человека к дому и проследил, чтобы тот вошел. Потом забрался в заросли на участке, зажал в пасти знакомую траву с рассеченными листьями и, возвратясь, глянул на Эрцога. Затем повел головой вперед. Лапы свело, и когти захотелось втиснуть Луи под шкуру.

— Вылечился, значит, — заметил Эрцог, когда Луи, зайдя подальше в город, остановился в подворотне и бросил тредону на асфальт. Эрцог выпустил когти. — Помогли растения?

Он был прав.

А если нет? Если по-другому вышло бы хуже?

Луи просто спокойно смотрел прямо в глаза — до того спокойно, что уже хотелось самому начать драку и убедиться, что напротив стоит настоящий зверь, а не скульптура из Ущелья лиц.

— Волки могли бы умереть быстро, — промурлыкал Луи. — Теперь либо медленно умрут, либо останутся калеками. Ведь ты же сказал, что они никого не убивали: а за покушение всего лишь ранят. Доверие людей подорвано. Сведения далеко разойдутся через тех, кто развозит продукты, например. Ты не видел, чтобы убивали людей. Конечно. Не видел, — он говорил издевательски спокойно и расслабленно. — Тот человек в лесу — ну да, ты же не видел, как его убили. Каким ты хорошим стал политиком. Прямо по-человечески. Это им нравится делать вид, что, раз сам не видел, значит, этого не было.

— Тебе я тоже не могу доверять, — хоть он и оказался прав, но слишком он снисходительно себя ведет. Согласиться — значит, проиграть. Колючий холод под шкурой, в лапах. — Ты меня используешь, а я должен тебе верить?

— Я понимаю твой поступок. Дело не в том, что ты со мной не согласился, и не только в том, что ты ошибся. Дело в том, что ты начал изворачиваться и врать.

Луи рванулся вперед. Эрцог отступил — слишком медленно. Тяжелая лапа ударила в морду — точно совсем рядом что-то взорвалось, опалило, разнесло в клочья. Еще два удара сшибли на асфальт, на горле Эрцога сжались клыки. Эрцог пихнул передней лапой, подогнул задние. Враг. Воздуха мало. Уже так было. Лапы вместо удара просто задергались. Отпусти. Потом — порвать.

Не ударять. Станет хуже. Уже вышло хуже.

Ворвался воздух. И стало легко. Теперь — надо кинуться. Схватить.

Мертвые рыбы, звери, птицы. Так нельзя. Вдруг умрет. Нельзя убивать. Не вьорт же, чтобы убивать.

Снова удар по морде.

Когда открыл глаз — второй болел и веко не поднималось — рядом лежали смятые листья тредоны. Эрцог провел по саднящей морде лапой, и мех на ней потемнел от крови. Удары разбили губу и нос, подбили глаз, расцарапали щеку, но все-таки ничего не сломали.

— Хоть что-то зверям посоветуешь, влезешь в хоть один мой разговор с подданными — растерзаю, ничтожество. Приложи тредону.

Эрцог зашипел в ответ.

Как будто он бы поступил иначе, если бы его слушался, как мелочь. Как, действительно, ничтожество. У него уже есть те, кто его слушают. Эрцог прижал листья к асфальту, растер их и отошел, отряхивая лапу. Кровь и сама остановится.

12 сеоны, Луи

— Это должен был сделать ты, но все-таки ты не слишком хорошо выполняешь обязанности, — добавил Луи, обходя Хурула сбоку. Волк нервно скалился и поджимал хвост. — Если подобное продолжится, я, возвратясь, добьюсь твоей казни. Если же усмиришь зверей поблизости от других городов округа Талкета, сможешь стать главой гвардейцев южного Кранара.

Хурул отошел, опустив хвост.

Эрцог спрятался с подветренной стороны. Не захотел показывать Хурулу, что может быть наказан, как глупая мелочь, какой, впрочем, и является. Правда, лучше бы он не был болен, но силы и без того почти равны. Недомерок мог бы и сопротивляться, если бы захотел. Значит, беспокоится насчет самоконтроля.

От резко возникшего страха кости, казалось, истончились и растаяли, как лед, а кровь высохла. Луи развернулся. Интересно.

Орлиные крылья, чьи перья были словно высечены из гранита, заслонили луну, однако ее свет все равно бил в глаза. Противоестественно: и любопытно. Глаза лаохорта горели, как две красные луны. Он ранен, но все равно силен.

Хурул приник к земле, прижимая уши.

— Ты собирался со мной поговорить, — низкий, гулкий, как обвал в горах: вот каков его настоящий голос, и стоило ли принимать образ Эрцога, чтобы пообщаться впервые?

Лапы подгибаются и колотится сердце, в горле пульсирует тяжесть. Всего лишь реакция тела. В лаохортах действительно жестокость тысяч людей: однако звери и вьорты также жестоки. При этом вьорты не пугают. Странно.

— Ты верно отметил, что мы стремимся к порядку, — мощный, но неожиданно спокойный голос заполнял голову, уничтожая все прочие звуки. — Привносим порядок в природный хаос. Впервые вижу, чтобы зверь это ценил. Ты тоже умеешь упорядочивать. Ценно, что тебе удается успокоить животных.

То, о чем с ним нужно поговорить, лишь встревожит зверей. Не стоит знать и полосато-пятнистой нелепости.

— Наедине, — произнес Луи. — Ты ведь понимаешь, о чем именно я буду с тобой говорить.

Красные глаза теперь напоминали перевернутые полумесяцы, а не луны. Крючковатые когти направились вперед, словно орел-лаохорт мог в самом деле схватить и растерзать. Жаль только, что он не в полной силе: было бы любопытно еще раз испытать иллюзию. Впрочем, и сейчас есть такое ощущение, что трава под лапами вот-вот превратится в огонь, а камни — в шипы.

— Уходите.

Наверное, тех зверей и птиц, что лишь отчасти его, он ощущает, лишь находясь поблизости. Или же вовсе не ощущает? Как он нашел в Берроуте?

Когда убежал Хурул и когда с той стороны, где оставался Эрцог, послышался тихий удаляющийся шорох, взгляд Кранара сделался пристальнее, и от него сдавило в животе. И напряженно, азартно — в горле.

— Что происходит с моим родом? — от красного света не получалось отвести глаз. Луи говорил приглушенно: впрочем, страх, идущий от Кранара, похоже, отпугнул подальше и неразумных птиц. — Денгар принял человека за оленя. Кто-то из Фернейлов падал со скалы или тонул. Некоторых львов находили мертвыми, без повреждений. Такое бывает, когда не выдерживает сердце: сильной боли и страха, к примеру. Это испытание вроде метки тирниска? Тот, кто боится, когда его потрошат заживо, недостоин быть правителем, так?

Полумесяцы превратились в луны.

— Именно Фернейлы, будучи самыми разумными из древних зверей, поднялись против людей Империи. Именно Фернейлы первыми научились письму и чтению. Тебя беспокоит усиление нашего разума?

— Уважаю твое решение не беспокоить зверей. Но твои слова странные, хотя об отдельных вещах ты догадался верно, — на клюве Кранара появилась кровь, трава под его крыльями начала завядать. — Вы вправду умираете из-за роста разумности, но лишь потому что разум продлил вашу жизнь и детство, а детеныши гибнут чаще.

— Денгар не был детенышем, как и его наследники.

— Если бы мой дар касался несчастных случаев, я бы мог тебе помочь.

— Твой разговор со мной в Берроуте также был несчастным случаем? Что ты собирался до меня донести, понимая, что никто не поверит? Что именно «свое» ты заберешь? Моллитан, Кейнор, Талис, или все сразу? Для чего было нужно покушение, в конце концов? Ты ведь понимал, что меня свергнут, что я могу и не пройти испытательный срок. Я чуял и видел мертвый лес в Талогохе: раны вьортов нанесли тебе меньший ущерб. Что же, извиняюсь за неудобства, мой лаохорт, высшее существо. Я это говорю совершенно искренне, — и, несмотря на страх, идущий извне, разум спокоен. — Иллюзии у тебя весьма качественные. Но, если ты их повторишь, особенно с моим котенком, я, пожалуй, озвучу все это при зверях. Если и не поверят, то задумаются. Мне будет жаль, ты в самом деле уникален.

Крылья Кранара медленно взмахнули. Выражение его глаз нельзя было точно определить без зрачков, но, пожалуй, оно скорее было недоумевающим. Словно лаохорт не понимал, о чем ему говорят. Неужели думал, что зверь сочтет все сном.

— Твое и людское влияние подарило нам разум. Без разума я бы жить не хотел. Но мне важно знать: мы важны для тебя?

— Вы тоже мои существа, — голос Кранара звучал со спокойствием камня, падающего высоко с горы и давящего человека или зверя. Полоса мертвой травы продлилась к лапам Луи.

Луи двинулся к Кранару, невольно пригибая уши. Оказывается, за время разговора выпустил когти. Когда поднимал лапы, они будто весили как деревья, но, когда опускал, они казались легче песчинки, и мерещилось, что сейчас их унесет ветром. Подойдя, Луи протянул к лаохорту лапу, и она прошла сквозь перья, а к локтю рванулся жгучий холод. Звери не так уж сильно связаны с лаохортами, насчет этого хотя бы люди не врали. Иначе видел бы и инарис. Но что, если бы коснулся Легонии, интересно.

— Твои, разумеется, — Луи отступил. — Даже те, что погибают, когда тебя ранят вьорты. Раз ты таков же, как твой народ, стало быть, также считаешь, что соблюдать наши законы не обязательно?

Кранар молча смотрел на Луи.

— Что-то ты поскучнел. Хотя в прошлый раз меня тоже не все устроило, от древнего лаохорта иллюзий я ожидал большего. Я могу подойти к недомерку, когда он ест, и получить все то же самое. Что же, не отвечай, а то убьешь каких-нибудь редких насекомых.

— Ты умный зверь. Думаю, ничего опрометчивого не совершишь.

Действительно делает вид, что все лишь почудилось. Так по-человечески. Лаохорт взмыл к луне, и Луи проводил взглядом красные огни орлиных глаз. Недомерка нашел уже выше по склону.

— Ты решил назначить кранарских вожаков так же, как и люди? По большим округам? — речь Эрцога сперва была по-келарсьему звонкой, затем перешла в львиный. От этого сдавило в голове.

— За быструю смену языков тоже стоит встряхнуть тебе голову.

— Тирания. Знаешь, люди даже готовы воевать, когда им запрещают говорить на их языках.

— Воюй, что же, — под лапами стали все чаще попадаться камни, склон сделался круче. — Но можешь просто забраться на вершину и с нее сброситься. Если подерусь с тобой в полную силу, будешь выглядеть так же.

Движения противника стали плавными, размеренными, словно он шел через воду. На шее двигались шерстинки, сходясь и расходясь в такт дыханию. Луи отслеживал чужие шаги, так же медленно переступая и поворачивая морду. Тени кустарников на полу пещеры шевелились от ветра, и казалось, будто они — сородичи Тени.

Желтый лист, накрыв один из камней на полу, погасил его блики. Здешние камни — камни Ювирских гор, отделяющих Долину от остальной Ориенты. Гор, что отмечали собой горизонт, когда Луи был котенком.

Луи медленно упал на бок, вытянув лапы, и Эрцог отстранился. Затем Луи, посмотрев на него с недоумением, принялся умываться. Эрцог хмуро взъерошился.

Пока Луи приводил мех в порядок, Эрцог сидел в другом конце пещеры, внимательно наблюдая и постукивая хвостом. Как только Луи поднялся, соперник приблизился и принялся обходить сбоку.

Скалясь, Луи шагнул к нему, успокаивающе прикрыл глаза и потерся лбом о лопатку недомерка. От неожиданности лапа Эрцога застыла, едва поднявшись; тогда Луи обхватил соперника и вцепился ему в горло. Падая на спину, притянул вниз, разжал челюсти и ударил задними лапами в живот.

Эрцог шипел, выворачивался из хватки, царапался, укусил за морду. Пока что слегка. Его когти, впрочем, стали впиваться острее, а скоро он прижал лапами и вгрызся в шею, слишком сильно для несерьезной драки.

Он быстрый, набрался сил, болезнь почти прошла. Хорошо. Надоели схватки в неравных условиях. С неразумным, впрочем, условия также неравны: а Эрцог может вот-вот утратить разум. Без всякой крови.

Слишком проблемный у него самоконтроль. Голову будто бы свело холодом.

Воздух с трудом пробивался в горло. Луи рванул задними лапами бока Эрцога, задел его по морде передней лапой — слишком слабо, наискось. Воздуха почти не осталось, и, если бы не грива, Эрцог уже перегрыз бы горло. Он, разумеется, уже вообразил себя победителем. От этого становилось азартнее: но и странный холод никуда не уходил.

Луи пихнул его в морду, наконец-то ее оттолкнул и сумел вдохнуть. До того, как успел рвануться, чтобы сбросить когтистую жаркую тяжесть, Эрцог зашипел и сам отпустил, после чего отшатнулся.

— Вьорты. Звери умерли. Все звери. Из-за них, — невнятное львиное ворчание перешло в шипение келарса, и Эрцог потер морду лапой, затем негромко забормотал: — Как их Кранар не ранил? Он тоже ведь. Тоже хотел напасть. Не проиграл. Я не проиграл. Я сейчас. Подожди.

Ветер, проникший в пещеру, взъерошил мех на морде. Луи поднялся.

Так. Это уже лучше. Стоило бы закрепить.

— Не хочу как вьорты, — теперь голос Эрцога звучал отчетливее. Недомерок тряхнул головой и с силой потер морду лапой. — Не хочу так. Так разрушать. Даже если ты враг.

— Даже если так?

Луи метнулся и сшиб его с лап. Сжал клыками горло Эрцога, наступил ему на живот.

Даже если задушить, либо прежде разорвать ему сонную артерию, это почти не преступление. Нет, хотелось бы не убить, разумеется, но, в любом случае, сильно ударить. Стереть с этой морды черты Алнира, оставить лишь келарсьи. Искалечить.

Луи поморщился. Разумом этого вовсе не хочется, лишь победить, показать место.

Мелочь.

Когда Луи отступил, заломило в лапах: если соперник напал бы сейчас, он смог бы и победить, он более вынослив. Эрцог, поднявшись, замахнулся — взгляд у него вновь стал безумен, вибриссы прижались.

Сразу же он отвернулся и фыркнул. Долго стоял, ударяя хвостом, потом, огрызаясь, лег в углу и принялся вылизывать встопорщенный мех. Хвост Эрцога дрался с камнями, клочья меха смешались на полу с сухой листвой.

Не отказался бы продолжить драку: но в таком случае Эрцог бы уже вряд ли сдержался. Луи направился в другой угол.

Выходит, он настолько сочувствует зверям. Он не мог ведь врать, будучи в таком состоянии. Любопытно, каким образом у недомерка получается так сопереживать незнакомцам.

— Моллитан уже рядом, значит, — говорил Эрцог, глядя в стену. — К варуге не подходить в жаркую погоду, она такую ерунду выделяет, от которой потом будут ожоги. Ладелия растет около юнгалы. Юнгала опасна, но для меня — ничуть, я ее листья не трону. Ага. Все помню. Но в первую очередь это не для тебя.

Луи опустил голову на лапы.

От домов пахло сухим деревом, грибами, пылью. Пыль цеплялась и к лапам, и никак не удавалось ее смыть.

В сарае, чья дверь легко сломалась под ударом, белели птичьи кости в обрывках перьев. Свежие запахи давно исчезли. В самом доме не нашлось никого живее.

Харгалув, похоже, был последним обитаемым поселением на пути в Моллитан.

Черные ветки в обрамлении желтых листьев замерли наравне со скальным выступом, на котором стоял Луи. Впереди просматривалась желтизна крон деревьев, обитающих у подножия следующей горы; что до их стволов, они будто бы росли прямо из блеклой гущи тумана. Дальше лес взбирался по склону и вместе с горой казался сплошной светлой серостью, чью границу с небом точно вырезали из бумаги, придав ей взлохмаченную форму древесных вершин.

Солнце силилось прожечь туман, однако он смягчал сияние. Запахи ощущались чисто и остро: оленьи, кабаньи, волчьи, росомашьи. Лосиных Луи не ощущал уже пару дней, однако в этих краях появились новые: горных козлов, южных видов филинов и неясытей. И, как сейчас — запах долинного хищника холтонга. Далекий, почти неясный, но слишком иной и потому тревожащий.

Эрцог тоже принюхивался: направлял при этом уши в стороны, вытягивал вибриссы.

Пограничников Луи чуял и видел еще вечером. Так давно не был на земле Легонии, и вот снова оказался здесь.

У подножия запахи сгустились, вокруг зачастили березы вперемешку с осинами. Лес наполнялся шорохами, сойки и вороны разносили вести о крупных кошках.

По ребрам и позвоночнику словно скользнула льдина, и лапы замерли.

Опасность. В то же время ощущается нечто знакомое, даже теплое. Хочется пройти к нему, обнаружить, потрогать лапой. Странно.

Замерев, Эрцог медленно поднял лапу. В зарослях крушины позади него мелькнуло темное, но не удалось поймать ни запаха, ни шороха. Белка-летяга бросилась вверх по березовому стволу: подальше от крушины. От этого же куста разбежались ящерицы и мыши.

Тень? Она не могла отправиться в Кейнор, почему же она в Моллитане, любопытно. В Хинсене ведь ее не встречал, когда посетил его спустя много времени.

Снова лишь легкая прохлада утреннего ветра, ничего более. Эрцог вскинул уши и, оглядевшись, прокрался к крушине.

Кости будто растаяли и стекли в кисти лап. Укрыться. Убежать. Знакомые скучные малоосознанные порывы: и никакого тепла, один только страх.

Лаохорт Легонии пробрался через заросли жимолости. От шерстяных перепонок его крыльев остались клочья, они жались к бокам и не могли закрыть всех выпирающих ребер, прорвавших шкуру. Лапы исхудали, сочились кровью и гноем из ран.

Из ближайших к лаохорту кустарников с криком разлетелись птицы.

Когда пришел вместе с Эрцогом на землю Легонии, лаохорт ощутил своих зверей. Любой лаохорт способен найти на своей земле любого своего человека или зверя, с которым знаком. Незнакомого, разумеется, тоже сможет отыскать по ощущению, если захочет, но тогда не будет знать, кто это.

Если Эрцог кейнорский, Легонии точно известно, что он не ходит один. Эрцог пропустил испытательный срок, стало быть, в таком исключительном случае лаохорт захотел вмешаться. Что же, все равно нельзя было не зайти на землю Легонии. Выход найти удастся. Эрцог ведь может оказаться полезен тирниску как проводник в Моллитане, и Легония наверняка сочтет это важным. Он всегда с пониманием относился к зверям.

— Луи, Эрцог, — при этом трава под лапами Легонии осталась нетронутой. Все же он давно получил эти раны, а не только что ослаб, как Кранар. — Пойдете со мной к людям.

Голос Легонии звучал намного тише, чем в день, когда Луи впервые его встретил. Разбитое, полумертвое существо: но его покоряющая сила не исчезла, в глазах остался все тот же синий свет.

— Ты как Талис, — произнес Эрцог, шагнув вперед. Его уши поджимались. — Ты был такой здоровский. Я даже не думал…

— Ты в принципе редко думаешь, — заметил Луи.

— Я твоим зверям правда помогу, и людям тоже, — Эрцог старался смотреть на Легонию как можно прямее, правда, его уши почти слились с мехом на затылке.

Легония с самого зарождения ценил животных. Теперь он искалечен, как обычный зверь. К страху прибавилась пустота в груди: впрочем, не навязанная извне, в отличие от ужаса перед лаохортом.

— Да, я поддержал идею Раммела, — продолжал Эрцог. — Но это не значит, что я тебя не уважаю. Ты мне очень нравишься, и спасибо, что ты помог нам стать разумней, но у всех же свой путь. Может, если ты Кейнор совсем отпустишь, ты и сам восстановишься быстрей.

Замечательная идея, что же. Он не мог сказать ничего поумнее.

— Просто иди, — спокойно произнес Легония.

— Здесь не бродят вьорты? — поинтересовался Луи. Любопытно, что такое Тень на самом деле. Она до сих пор существует. Вот как.

Легония направился вглубь зарослей, Луи же, с трудом переступая лапами, догнал его и прикоснулся. Лапа прошла насквозь, при этом обдало чуждым холодом. Да, до лаохорта действительно нельзя дотронуться зверю.

До Тени тоже не мог дотронуться, если не подводит память.

Внизу, как спящее чудовище, лежала Долина, и ветер доносил шорох ее листьев, напоминающий мерное дыхание. Что-то скрипело, дышало, скулило в глубине, и мерещилось, что, если спрыгнешь, будешь долго спускаться, но так и не достигнешь почвы, ведь там, в лесу, лишь ветки и стволы. Возможно, если упасть, эти ветки скорее вонзятся в тело и прорастут сквозь него, чем позволят на себя наступить.

Долина. Убийца Алнира.

На этом скалистом плато, в последнем безопасном актарии перед Долиной, Луи ходил лишь по камням, и Эрцог тоже. Ведь и здесь могли прорасти опасные травы.

— Они идут, — раздался голос Эрцога, весело-встревоженный. — Эй, нюх отбило?

Луи развернулся к актарию. Лет-тенна Моллитана, Алия Соноти, напоминающая кранарскую сосну — такая же тонкая, высокая, с руками наподобие веток — держалась рядом с низким круглолицым Алодисом Гремиором, лет-танером Ламейны. Их сопровождала охрана. Удалось учуять также главу гвардейцев-грифонов Хинсена и вожака Гвардии иллатов Моллитана. У куньих горький своеобразный запах, но у иллатов он более терпим, чем у их меньших сородичей.

Местные люди остались у домов: у них нет талисской бестактности, суд над тирниском — дело зверей.

И людских правителей. Разумеется.

Легония не вернулся с тех пор, как вчера удалился в Асуру, чтобы рассказать главе Моллитана о прибытии бывших тирнисков.

После приветствий Эрцог первым поставил лапу на лапу и склонил голову в знаке инариса.

— Я не убегу, — сразу сказал Эрцог, приподнимая мех на загривке. Впрочем, он еще и улыбнулся.

Алодис Гремиор приказал охране уйти к домам. В своей легкой одежде он скорее напоминал актарийского работника, в то время как Алия носила узорчатое светлое пальто и часто проверяла, нет ли на нем пятен грязи. На Эрцога Алодис посмотрел, казалось бы, успокаивающе, но в это не особенно верилось.

— А мы не только о тебе поговорим, — Алодис протянул руку к Эрцогу и потрепал его по голове. Эрцог прикрыл глаза, но быстро отстранился и с недоумением повел ушами.

Затем Алодис почесал за ухом подошедшего Ар-Начтала. Любопытно, как Алодис решает проблемы с иллатами в льетах Долины: но все-таки сейчас не до этого.

Глава льеты Ламейны сел на траву и камни, после чего добавил:

— Луи, что это за дела с Кайрис, ты нам собираешься объяснять?

В голову будто метко ударили тяжелой лапой.

— В последнее время я не слышал ничего о Кайрис, — невозмутимо и правдиво ответил Луи.

— Не расскажешь, в Кайрис-то ты о чем слышал?

— Эй, Луи вас от меня отвлекает, — вмешался Эрцог.

Алодис выставил руку ладонью вперед, призывая его замолчать. Эрцог отогнул уши и тихо зарычал, но ничего не произнес.

— Понимаю, что летом обо мне долго не было вестей, однако я все это время находился в Талис, — сказал Луи. — Был ранен и не мог что-либо предпринимать.

— Отсутствие — полдела. Про тебя на днях кайрисский рыбак рассказал.

Не следует даже позволить ушам насторожиться. Возможно, Алодис лжет, пытаясь увидеть реакцию.

— Слухи-то по Кайрис разошлись. Про крупную кошку вот такую, львиного прямо-таки образца. Собаки что-то подозрительное чуяли, да и люди мельком замечали. Люди все больше шептались да тревожились, ну и кто-то в этом месяце возьми да дай объявление, что если кто знает правду, то пускай расскажет за вознаграждение, чтобы никто не тревожился попусту. Откликнулся один кайрисский рыбак. Сказал, что ты ему аршхуна убил для оплаты переброски к Талис. А потом кинулся в воду, как подошли к берегу, и сам уже добрался. Талисцы-то, которые живут аккурат напротив, подтвердили, что мясо аршхуна он им продал.

В горле ощущается биение сердца, слишком быстрое, гулкое.

— Я там плавал, мне понравилось, — почти мурлычаще сказал Луи.

— Далеко-то уплыл, котяра. Ты так уж больше не плавай. Тебя тот рыбак больно уж подробно описал.

— Если бы он подробно описал вот этот камень, я бы тогда удивился.

— Я тоже, признаться, удивился прямо-таки. Ты — да столько проплыть, а потом пройти? С твоей-то любовью к спорту, которая по тебе прямо-таки заметна? Слухи о крупной кошке имелись и довольно-таки далеко от побережья. Появились, ясное дело, тогда, когда в Талис тебя никто не видел.

— Смутные слухи никогда не были доказательствами. Что до рыбака, он просто наверняка хотел денег.

— Видишь, какое дело: с той зверюгой десяток рыбаков не мог справиться. Отчего же тот рыбак сразу не похвастался, если сумел аршхуна убить? Наверное, перед тобой совестно было, а скорее боялся, что его припекут за сокрытие преступлений тирниска. Но преступники скорее те, кто помогли тебе добраться. А он-то, напротив, перебросил обратно.

В голове — словно сплошные сухие листья.

Так. О том, что все это устроили талисцы, говорить не стоит, не слишком хорошо это повлияет на политику. Мыслить сейчас так же тяжело, как и сдвигать комод с люка, ведущего в подпол алдасарского ученого. Тем более в плане талисцев была задействована еще и Дея, правительница Кайрис. Никто не поверит, что она пригласила к себе, и не стоит ее подставлять, чтобы не навредить отношениям с Кайрис.

Алия Соноти молча стояла, наклонив голову.

— Это были талисские работники, — произнес Луи. — Имен не знаю, но я хорошо заплатил им. Мне хотелось проследить за алдасарами, чтобы понять, чего ждать от этого народа и как они относятся к животным. Посмотреть, каковы малоразумные звери и как с ними общаться. Отчасти помог им стать разумнее, обучив саргов письму и чтению.

Брови Алодиса приподнялись. Соноти, будто заметившая хищника лань, вскинула голову.

— Как это? — удивленно, с возмущением воскликнула она. — На звериный разум влияют лаохорты и общение с людьми. Чтобы зверь учил зверей письму и чтению? Это невозможно.

Темноволосая, как многие моллитанцы, она обладала светлыми глазами, почти бесцветными, будто капли росы. Сейчас они широко распахнулись.

Никогда не думал, что обучение письму и чтению других животных — что-то невозможное для зверя. Просто никто о такой возможности никогда не говорил: и, оказывается, никто даже не думал, что так бывает. Странно. Этлин, помнится, удивилась такому, но она ведь — жительница Кайрис. Думал, что жители Ориенты воспримут как должное.

— Луи, — сказал Алодис. — Говори-ка лучше по существу, без сказок и оправданий.

Что же. Он относится как к детенышу: впрочем, это его право. Звери в какой-то мере детеныши в сравнении с людьми. Вот только звери также разумны, и поведение Алодиса хотя и интересное, но может вызвать неприязнь у многих животных.

Эрцог подался вперед и едва не наступил на траву.

— Это правда, — не удержался он. — Меня в детстве именно Луи научил читать.

— Тебя мы потом послушаем, — кивнул Алодис. — Почему не взял разрешение у правителей Ориенты, Луи?

— Он учил меня при людях, — опять вмешался Эрцог. — А, хотя… ну да, никто не смотрел.

— Мне не интересно общаться, если меня не воспринимают как равного по статусу, — сказал Луи. — Не следует сразу же относиться к моим словам с предвзятостью.

— А не в интересности дело, — резко произнесла Соноти. — Покажешь уровень понимания законов и уважения к ним — будем уважать и тебя.

— Кранарцы не уважают законы нового тирниска. Значит, вы и кранарцев не уважаете?

— Не хитри, — прервал Алодис. — Разрешение почему не взял?

Действительно, говорит словно с детенышем. Как и Ластарски.

— Если бы я попросил разрешения в том числе у правителя Кейнора, на меня и на Кейнор озлобились бы легонийцы. Если бы не попросил, озлобились бы кейнорцы. В том или ином случае я поссорил бы людей. Мое возвращение доказывает, что я не собирался сбегать.

Луи искоса взглянул на Эрцога: тот вслушивался, насторожив уши. Не заговорил про Талис, уже хорошо. Возможно, он поймет, почему не стоит озвучивать истинную причину.

— Никто тебя сейчас не казнит, — сказал Алодис, подкинув на ладони камень. — Но ответить ты должен, и уже решили, как именно. Гелес согласен. Кстати, толковый тирниск, и его эта львица, Шорис, тоже толковая.

Его львица. Шорис. Челюсть и грудь, казалось, прожгло — от злости. Конечно, Шорис на такое не пойдет, она всего лишь хитрит и следит за Ласферами. Которых терпеть не может по многим причинам. Следует успокоиться.

— Так что разрешения у нас есть. Есть от Гелеса, наученного письму людьми, как и все звери, — прохлада ветра больше не ощущается, только яростный жар внутри. — Есть от Акреона. Главные вожаки Кейнора, само собой, знают. Испытательный срок тебе усложним. Цивилизованно, все-таки мы не жестокие.

Показалось, что ребра сдвинулись вплотную.

— А что будет? — спросил Эрцог.

По крайней мере, его измененный голос не переходит с одного языка на другой. Близок к львиному.

Слова Алодиса, обращенные к ожидающей поодаль охране, прозвучали будто бы через гору от Луи. Один из людей принес чашку и темный флакон, при этом Гирра и Ар-Начтал отошли в сторону.

— Без зрения ты легче обойдешься, чем человек, — добавил Алодис. Лапы Луи похолодели. Любопытно — и несправедливо. — Глаза будут в порядке, просто повредится нерв. У нас в крайнем случае будет антидот наготове, но дозу хорошо рассчитали, смертельного отравления случиться не должно.

— Большое спасибо за заботу, — когда Луи договорил, зубы стиснулись. Горло напряглось, в нем щипало, будто давно уже умер и сквозь него проросла трава. Моллитанская, долинная, ядовитая. Как будто очередная иллюзия или даже сон.

— Это нечестно, — зашипел Эрцог.

— Есть ли выбор? — добавил Луи. — Что, если я откажусь это пить?

Обоняние и слух — основное, однако мир намного интереснее исследовать, если его видеть. Желтые зазубренные листья березы, щербины на камнях, узоры облаков в небе, аалсоты, в конце концов. Так хочется увидеть их в реальности.

От страха Луи отступил на шаг и пригнулся. Вихрь рванулся вперед по тропе и, остановившись, превратился в израненного дракона Легонии.

— Значит, есть, — сказал Алодис. — Легония, сумеешь обжечь ему глаза? Он вдобавок не только в Кайрис побывал, но еще и, видишь, какое дело, лжет, будто звери могут служить источником разума для других зверей. Могут обучать их человеческим навыкам. Это напоминает речи призывателей, и не хотели бы мы такого слышать от тирнисков. Можешь ему напомнить, от кого исходит разум?

Каждое слово будто вспыхивало в голове.

— Сил хватит, но не хочу вредить зверям, — Легония отстранился. — Ваш способ более подходящий, хотя мне тоже жаль, что придется к нему прибегнуть. Соглашайся, Луи. Иначе придется мне, а ты вряд ли хочешь сильнее ранить мою страну. Правда, не стоит тебе произносить речей, искажающих правду. Правда мне известна даже лучше, чем людям. Пусть то, что с тобой произойдет, несет в себе два урока.

Долгий поход, подъем по горам, столько известий сразу. Давящая мощь лаохорта. Всегда считал, что он сильнее остальных лаохортов понимает зверей. Что же, ошибся. Это тоже опыт.

— Разум исходит от людей, бесспорно, однако это здесь ни при чем. Я не говорил ничего неправильного. Лишь поделился опытом.

Горло и грудь словно бы опаляло изнутри.

— Хорошо, что с нами, а не со зверями, хотя инрикт от тебя уже наслушался. Будем считать, он перед тобой выслуживался, — Алодис плохо знает Эрцога. — Забудем про твои речи, вредящие единству наших обществ, если, само собой, не начнешь это все повторять.

Говорил лишь правду: но как будто говорил с горой. Правда, есть шанс, что на горе хоть кто-то услышит, если зарычать. Людям безразличен и рык.

Чашку поставили на камни у лап: жидкость на самом ее дне пахла спиртом, и, когда Луи поднес к этой жидкости нос, в горле скрутило. В то же время с азартом напряглись лапы — как в Кайрис, когда, рискуя быть обнаруженным, Луи почти не осознанно этого желал. Зачем-то.

Рядом глухо ворчал Эрцог.

Мощь лаохорта, казалось, втирала в пыль. Луи зажмурился и провел языком по дну чашки — с силой, как по мясу оленя. Острый вкус спирта, жар в пасти, а голоса теперь вновь словно бы отдаленные — непонятно, от тревоги или от жидкости.

Луи отстранился и потер морду лапой. Горло немного жгло.

Ладно. Обратного пути нет. Потеря зрения не особенно навредит.

— Хочешь сказать, что тебя совсем не учили люди, Эрцог? — донесся голос Алодиса.

— Нет, я ходил к человеку, но…

— Но и все.

Когти царапали по камню.

— А казнить тебя должны были еще в Кейноре, но ты постоянно сбегаешь, — голос Алодиса то отдалялся, то приближался, словно пульсируя.

— Ничего я не сбегу, — Эрцог повел ушами вверх, словно говоря о предстоящей удачной охоте. — Просто мне попадались неумелые палачи. То не обговорят с главой Кейнора, то не приведут глав Гвардий. А я не хочу умирать от неумелых. Это больнее. Сейчас все по правилам, и я не против, — он быстро, нервно облизнул нос и сжал когтями камень.

Гирра раскрыла и сложила крылья, щелкнула клювом.

— А можно мне более жестокую казнь за то, что я пропустил испытательный срок и сбежал? — добавил Эрцог.

Слишком странно звучит. Хотя.

Удается примерно понять, впрочем, что он замыслил.

Гирра недоуменно щелкнула клювом. Алия медленно отряхнула пальто.

— Вы сговорились, как бы нас получше довести, — произнес Алодис. — Луи говорил про обучение саргов…

— …и это правда, — прервал Луи.

Мысли как будто забились в глубину черепа, однако все-таки Луи произнес эти слова, измененные под человеческие, достаточно четко. На миг почудилось — пускай творят что хотят. Вырывают за это когти. Или глаза. Неужели у них самих нет глаз. Порой странно, какими странными бывают люди.

Алия покачала головой и тихо выругалась.

— Спишем на помутнение мыслей от опьянения, — устало пробормотал Алодис.

— Я сбегал, но я не хочу запомниться трусом, — сказал Эрцог, даже в измененной речи слегка переходя на рык. — Хочу умереть достойно.

— Как Каеран Фернейл в пятьсот тринадцатом, — вспомнил Луи. — То, с каким достоинством он встретил смерть, пересилило его недостатки. Как видишь, Алодис, мысли у меня не помутились.

— Временное прояснение, — сказал Алодис.

Эрцог втянул когти. Кончик его хвоста слегка дрожал.

— В общем, я пойду в глубину Долины и медленно умру от ее ядов, — закончил Эрцог немного сбивчиво. — Потом Ар-Начтал меня найдет по следу.

Слишком рискованно. Знать растения — одно дело. Применять на практике — иное.

Если он не справится, значит, от него не было бы толку как от проводника. Эрцогу нельзя в полной мере доверять, он себе на уме, и ум у него не слишком-то совершенен.

Стало слишком непривычно и пусто.

— А говорят, ты оптимист, — заметил Алодис. — Что же случилось, а?

— Знаешь, ко всему можно привыкнуть, — почти весело отозвался Эрцог. — Даже к тому, что я скоро умру. Я до сих пор оптимист, вообще-то. Найду дурманный шатер и представлю келарсью стаю из десятка кошек.

Кошек ему. Мелочь.

— Пускай идет, — измененно сказал Ар-Начтал. — Интересно же, правда.

— Я уже приготовилась ударить, — недовольно произнесла Гирра: словно с далекого утеса.

— Такая смерть вернет ему репутацию, — голова показалась тяжелой, лапы тоже, и Луи лег на камни. — Я бы не хотел, чтобы меня запомнили еще и за то, что я нашел полезным какого-то труса.

Моллитанцы не знают, что он изучает их растения. Даже если бы слышали, вряд ли бы поверили. А ведь собирался рассказать об этом Легонии: хорошо, что не успел.

— А еще я не успел помочь Моллитану, — добавил недомерок. — И вот так оправдаюсь. Ну, согласны?

— Опять стараешься удрать, — кивнул Алодис. — Ты не знаешь, на что напрашиваешься. Моллитан очень уж опасна.

— Опасна?

— А ты как будто не знал.

— Нет, я не о том. Вы, считаете, что он, ну, женского рода?

— Какая разница? — вступила Соноти. — Не заговаривай зубы, знаем, что ты это можешь.

— Моллитан, Лафенграс, Долина теней, — почти напевно произнес Алодис. — Вот хоть узнаешь, как зовут ту, кто тобой поживится.

Эрцог навострил уши и стал спускаться по тропе. Задержавшись у дерева с большими кожистыми листьями, свернул за него и исчез в кустарниках.

Легкий шорох, скрежет когтей по камню. Больше ничего. Словно Долина вправду забрала еще одного бывшего тирниска.

По следам могут найти просто комок меха, который не оскалится в ответ на укус, не отреагирует на неправильные даты. Как звери в мертвых лесах Кранара: они словно и не были никогда живыми, просто возникли из смятой травы и опавших иголок.

Непонятная пустота.

— Я тоже пойду по следу Эрцога, — сказал Луи, и свой голос также почудился отдаленным.

— Куда? — фыркнул Ар-Начтал. — В Долину?

Так. С мыслями все-таки творится что-то странное. Наверняка уже действует яд.

18 сеоны, Эрцог

Эти кустарники — обычный скалокорень, его и козы могут есть. Травы на пути очень мало, почти одни камни — отличное начало.

Только кажется, горло раздерется, если не сказать. Луи использует в своих целях, да, но он не предатель. Он учил читать, учил письму. Почему невозможно, чтобы зверь такому учил? Думал, это просто большая редкость. Зачем он выпил ту мерзость? А что за рыбак, разве Луи не подбросили обратно те же люди, которые привезли его в Кайрис? Кто такой аршхун? Развернуться, сообщить обо всем?

Луи ничего просто так не делает, а значит, он не хотел, чтобы Легония сильней обозлился на Талис. Значит, надо и дальше молчать. Опять ощущать себя мелким. Но, в конце концов, Луи сам с собой разберется.

— Так ты, значит, самка, или — как там у людей — девушка? — тихо спросил Эрцог, когда спустился по скале. — Моллитан. Долина. Ну, привет. И постарайся меня не съесть, даже если я тебе не понравлюсь.

Свет слишком яркий, а тени — резкие, темные, в черноту. Это тени там, впереди, или слишком темные растения? Гладкие листья, листья с зазубринами, острые, округлые, с темными прожилками, со светлыми прожилками. Узнать бы их все. Лапы наступили на мох — желтые и зеленые мягкие пятна, ничуть не опасные. А листья на них — опавшие листья берез, или нет? Моллитанские растения все-таки, как правило, вечнозеленые.

Голова уже кружится. Саднит бока — хотя лишь потому что шерсть местами выпала из-за неудачной линьки, и, если даже чесаться осторожно, раздираешь кожу. Ладно, шерсти все-таки осталось много, и она закрывает ссадины.

Лапа замерла над травой. Такие зазубренные листья есть у нескольких видов. У ядовитого должны быть посветлей, у почти безопасного — темней. Ага, а как их сравнить, если здесь один вид? Зато у него синие цветы. Синим цветет ладелия, но это кустарник.

А вот кантокрида, и даже ее едва проросшие побеги могут жалиться так, что боль месяцами не проходит. Читал, как люди себя убивали после того, как ее касались, а звери сходили с ума. Собаки даже сразу умирали. Она напоминает крапиву, может прятаться в зарослях почти безобидных кустарников или в высокой траве, а еще может даже горло обжечь, если будешь дышать рядом с ней. Обжигающих родичей кантокриды тут полным-полно, и все разные, хотя и не все жгут так долго. Зато, если и не умрешь от их яда, то ослабеешь, и тебя разорвут.

Свет с запада, сквозь листву, наискосок — режущий и жалящий, будто глазами коснулся кантокриды. Запахи то резко-давящие, то обманчиво-приятные. Лапы, кажется, разучились сгибаться — одревеснели.

У безопасного уламита по описанию фиолетовые цветы. Фиолетовый — одно из названий синего. Ух ты, а точно. Лапа медленно опустилась на побеги и чуть отдернулась, коснувшись рассеченных листьев, но затем наступила все-таки. Защипало в подушечках, ошибся? Просто кажется.

Все, здорово, есть цель. И, раз сюда добрался, раз вспомнил растения, то и выжить получится. Идти к цели. Четко, понятно и свободно. Что впереди? Листья как у калины. Ага, ладелия. Привык к ее описанию с цветами, да и на снимках она цветущая, так что узнал не сразу, а ведь она цветет лишь весной.

На фотографиях все было намного понятней. Здесь травы вперемешку, их множество, и надо лапой раздвигать, чтобы понять, нет ли в их гуще какой-нибудь ерунды. Среди безопасных может оказаться почти неприметный росток, от которого спустя время по лапе пойдут язвы. На незнакомые тоже наступать не стоит.

Такое тут все южное.

Моллитанская плита давным-давно находилась на экваторе, но сместилась на север и врезалась в Ориенту, от этого вздыбились Ювирские горы. Растения Моллитана тысячелетиями росли вдали от прочих, слишком изменились, и к тому времени, когда соединились плиты, они уже стали такими иными, что никто из ориентских жителей не рискнул к ним лезть, кроме людей.

Ни один звериный запах здесь не знаком.

Местные звери слишком поздно стали общаться с другими ориентцами. Только иллаты оказались общительными. Конечно, гвардейцы пробовали сблизить зверей Моллитана с внедолинными жителями, но людей эти звери все равно опасаются, избегают чужих животных, да и гвардейцы не очень-то старались. Они лишь по окраинам леса бродили, опасно же.

Ну и иллаты были против того, чтобы к ним ходили чужаки, так что подстраивали несчастные случаи с гвардейцами. Не все это удалось доказать, но, конечно, такое случалось. И Алнир рассказывал.

Эрцог чуть не лизнул лапу — а, да, лучше не надо.

В нос проникла горькая хвойность, отдающая холодом глубоко в голове. Эрцог глянул по направлению запаха и едва не закрыл морду лапой. Отступил подальше по безопасной траве. Там, откуда шел запах, росла тулванга, похожая на огромную ель с поникающими ветками. Если ее нюхать, даже не очень долго, отравишься. Главное, тот запах, который описали в книге, ничуть не похож на настоящий — ну и нюх у этих людей.

Вот бы броситься назад, к привычным запахам, к нормальным растениям. Эти, конечно, чудные, но что-то слишком чужие. Но не трус же какой-нибудь. А еще здесь все-таки интересно.

Зверь подходит — он близко, не сбежать. Интересно, но мех на загривке так и вздыбливается. Запах вроде лошадиного, горьковатый. Катаган. Узкая морда со скошенным лбом, короткие поперечные черные полосы на взлохмаченных серых боках и на носу. Хвост кисточкой.

Зверь что-то прокашлял, Эрцог в ответ медленно показал клыки. Зверь ударил копытом, но отстранился, все-таки. Незнакомый зверь перед ним, а значит, внедолинный — а раз внедолинный сюда пробрался, значит, ему ничего не страшно, и лучше его не трогать. Катаган отошел, мотая головой, и Эрцог отправился дальше.

Эти деревья, кусты и травы здесь бы все целиком захватили, не оставили бы и воздуха, если бы он не был им нужен, чтобы дышать. Ну и животные им нужны для удобрений, так что они и им оставили немного пространства. Лианы с красными листьями свисают с веток и стволов, как вывороченные внутренности. А ветки похожи на чьи-то ребра. Целая поляна варуги, еще и на солнце, еще и цветет — не подходить, ожоги будут сильные, особенно на проплешинах. Теперь надо пройти через рощу баленгусты, и на корни ни в коем случае нельзя наступать, особенно там, где их разодрали копыта.

Местные грызуны вроде белок, и трескливые птицы-тирис, и пугливые моллитанские олени — все без проблем здесь бегали, один олень объедал кантокриду. Эрцог то и дело сосредотачивался на Веннте, запоминал ее ощущения.

А вот моллитанские дубы — ветки у них мощные, и есть среди них деревья, на которых ядовитые красные куварги не так густо разрослись, как на прочих. Вот и березовая роща — здорово, среди берез не бывает моллитанских ядовитых трав, и здесь можно расслабить лапы. Правда, солнце тут обжигает, и полуоблетевшие березы напоминают кости, побывавшие в костре. А вот в Талис почти не бывает яркого солнца.

Эрцог проскочил мимо дурманного шатра, от которого пахло издевательски прохладно и мягко. А рядом с ним не нашлось ничьих следов, даже старых, хотя чуть поодаль от кустарника ходило множество животных, и ко всем другим кустам они приближались. Получается, дурманный шатер и на местных не очень-то хорошо влияет, раз его избегают.

Догнали холтонги, крапчатые хищники величиной с собаку. На их боках поднялись шипы — длинные когти, оставшиеся от средней пары лап. Один из зверей, шипя и скалясь, двинулся вперед — голодный, что ли, слишком?

Порвать.

Давай, вспомни про мертвых животных в разорванном лесу, про то, каким он был пустым и неправильным. Этого хочешь?

Сбоку не стоит их бить — бока защищают гигантские когти. Видно и напрягшиеся пальцы, из которых они растут. Эрцог прыгнул спереди и толкнул лапой самого бойкого холтонга. Он удрал, прижимая когти-шипы к бокам — как и вся стая.

И учуялись другие существа, кисловато-душно пахнущие каким-то болотом. Лучше не рисковать, хотя кажется, что когти сейчас зачешутся, если не напасть. Их трое, крупные. Катаган испугался, но он был один. На дерево? Ветки там тонкие. Нужно назад, по знакомому пути, к дубовой роще — по чувству Веннты.

Догоняют, кашляют, шумно дышат. Уже видел их в просветах кустарников — мохорои, что-то вроде кабанов с мордами, сплющенными сверху, и с острыми клыками.

Эрцог сравнялся с кустом дурманного шатра. Запах его листьев — вредный и для местных, значит? Надо накрыть морду хвостом — и не вдыхать. К дубам уже не успеть.

Эрцог расшуршал лапой ветки кустарника — там, под ними, нашлась и селея, и ядовитые грибы, но росли и нормальные травы. Трава вплотную к кусту — не очень вредная, стоять можно.

Забравшись в кустарник, Эрцог осторожно лег и поспешил закрыть хвостом морду. Мохорои захрапели совсем рядом, и Эрцог оскалился. Ага, эти звери отступили, судя по шагам. А как далеко? Эрцог осторожно принюхался, но запах дурманного шатра тут же стал устилать изнутри и ноздри, и пасть — все, отстань, не хочется тебя нюхать. Выяснил главное — мохорои еще не ушли.

Опять уткнулся носом в шерсть, а прохладный запах так в носу и остался — как степной ветер, легкий такой, даже здоровский. Может, на инриктов он вообще не так действует, как на всех прочих.

Ушли, или нет? Эрцог опять принюхался. Все так здорово было видно в полумраке, а ветки колыхались, шуршали, точно лилась вода. А правда, мелькнули струи водопада. В левую лопатку что-то уткнулось, прохладное такое — тоже вода? Мягкое. Эрцог повернул голову — Ивири опять потерлась носом о лопатку, прижалась мордой, замурлыкала. Так к ней влекло, и она сама прижималась, выгибала спину. Кругом раскинулась кейнорская степь. Эрцог поднял лапу и потянулся к львице.

А на чем она стоит? Там же селея?

Глаза Ивири прикрылись, и она ткнулась носом в подбородок Эрцога.

Эй. Это Моллитан, никакого здесь нет Кейнора, и Ивири тоже. Не сходить с места. Надо глаза зажмурить, отвлечься — а так не хочется. А где ее запах? Он какой-то пустой, и степью не пахнет, в степи много разных запахов, а тут лишь прохладная пустота.

Эрцог резко зажмурился. Ну вот. Нет кошки.

Вытянуть лапу. Вперед, где как будто вода. Что там было? Листья и ветки. Темно. Шорохи, скрипы, все перепутывается, переходит в далекие голоса птиц. Мохороями не пахнет. Рядом не очень вредная трава. Давай.

Эрцог прыгнул и прорвался через ветки. В голове гудело, точно там пчелы устроили гнездо, а лапы шатались. Сильно сжались зубы. Кажется, разожмешь — исчезнут, а сожмешь еще сильней — голову сдавит болью.

В нос, как лапа соперника, врезался горько-въедливый запах иллатов. Они приближались.

— Нечестно, — негромко сказал Эрцог. — Мне и правда хочется на свидание.

Все мутное, покачивается, и кажется, если двинешься, только передние лапы и пойдут, а задние подкосятся. Моллитанские дубы. Скорее к ним. Этот побег обойти, здесь пробежать по мху. Воздуха мало. Бежать нельзя. Яды кругом. А если Луи отравили насмерть? Его ведь могут бросить в Долине. Придумать, что он отравился ее ядами. Эрцог подавил рычание.

До дубов, казалось, шел пару часов, хотя роща и находилась очень близко. Эрцог поднял голову — и перед глазами все опять поплыло, замерцало. Ага, дуб оплели куварги, и концы их вьющихся побегов точно смотрят и скалятся. Нужен следующий дуб. Там уже меньше лиан.

Горький запах иллатов — ближе. Хм. По деревьям они лазают. Но кроны у дубов густые. Вверх, на прочную ветку. А теперь — на другое дерево.

Эрцог прижался, сосредоточился. Все покачивалось и размывалось. Еще немного совсем потерпеть. Прыгнул. Ага, удалось. Правда, лапы стали соскальзывать, и опять закружилась голова, но Эрцог сильней втиснул когти в кору.

Вообще-то от куварги только через пару часов появляются язвы, и не слишком-то они опасные, но могут загноиться, да и не очень удобно с ними ходить.

Следующее дерево — совсем близко. Но сдавливает голову, кружит, мотает из стороны в сторону. На ветке остались клочки меха. Остановилась бы эта линька хотя бы на полчаса, что ли.

Иллаты изучат деревья — но надо выиграть время. Еще прыжок — и когти заскрипели по коре, уши прижались. Эрцог попал не на ветку, а на ствол, при этом немного ободрал себе грудь.

Иллаты идут сюда. Запах на дереве, куда Эрцог прыгнул первым делом, они учуют, и клочки кое-где увидят, и поймают след в воздухе, и вообще у них здоровский нюх — но они пока еще не близко. Это главное.

Эрцог с трудом забрался на ветку, перескочил на соседний дуб, вырвал пару клочков меха и прицепил лапой к сучьям. Затем вернулся на прошлое дерево и прыгнул на то, по которому еще не лазал.

Уже слышно голоса иллатов — пока еще в отдалении. Да легко бы порвал кому-то из них горло.

Надо вспомнить вьортов.

Вспомнить Каерана Фернейла, и Паллу Мудрую, и историю Моллитана. Как моллитанцы воевали с хинсенцами и ламейнцами. Вырубали лес, прокладывали дороги, ходили по рекам. Весь Моллитан оплетен дорогами, испещрен городами, словно мир людей и природа здесь вгрызлись друг в друга.

Голодная тянущая пустота возникала в груди. Уже оставил много ложных следов. Все покачивалось, мутнело. Роща скоро закончится.

Все, больше подходящих дубов поблизости нет.

Голоса иллатов раздались с деревьев. Но не близко. Дубов в роще очень много, и, пока иллаты все облазают, устанут. Но лучше слезть сейчас же. Если найдут, придется прыгать с высоты непонятно куда.

Эрцог осторожно слез с дерева и сосредоточился на ощущении Веннты, чтобы вернуться на плато. По пути горло точно сужалось от голода, а лапы казались чужими — они ведь загрязнились, и их никак не вымыть.

Вот и известная тропа, идти здесь можно быстрей и спокойней. Правда, опять запахло иллатом — хорошо еще, что одним. Можно и отшвырнуть. Убирайся. Разодрать бы ему глотку.

— Что-то ты для казнимого слишком бойкий.

Точно. Запах же знакомый.

— Просто я еще в Кейноре изучал моллитанские растения, — ответил Эрцог.

Ар-Начтал подошел и принюхался.

— Можешь проверить, я и дальше уходил, — добавил Эрцог. — Не обжегся, как видишь.

Втяни когти. Спокойней.

— Многие яды травят очень медленно.

— Да знаю. Склон уже близко, и, знаешь, мне тут надоело гулять, все однообразное. Точь-в-точь такое, как описано в книге, — хотя кое-что и не узнал.

Какими бы ни были иллаты быстрыми и сильными, они в одиночку слабей, чем лев или инрикт.

— Пошли, — наконец, согласился Ар-Начтал и фыркнул. — Ты меня удивил.

Пока Эрцог забирался с ним по склону, пару раз чуть не проглядел ядовитые ростки. Лапы уже казались отделенными от тела. Однажды они скользнули, и Эрцог едва не упал, а в подушечке лапы закололо.

Поднял лапу — и оказалось, что под ней примялся росток селеи. Холодом ударило в лопатки. Зато не кантокрида — правда, они из одного семейства.

Когда Эрцог оказался на плато, солнце почти спряталось за горизонтом, и запад выглядел растерзанным, как добыча. Перистые облака торчали из края неба, точно окровавленные кости.

Львиный запах почуять не удалось.

— Где Луи? — спросил Эрцог у Алодиса и Алии, а они просто взглянули с удивлением, и все.

Лапы похолодели — только локти сделались горячими. Луи — враг, сволочь, но с ним столько бродили. И вообще от него много узнал всего интересного, хотя сам ему ничуть не интересен.

Все-таки Эрцог, принюхавшись к камням, поймал след — он вел на северо-восток, к скалам, и Эрцог тоже направился туда.

— Стой, — раздался голос Алодиса. — Подожди. Убедимся.

Ар-Начтал убежал, но скоро возвратился — и подтвердил главам долинных льет, что Эрцог ушел вглубь долинного леса.

— Ты как это проделал? — Алодис качнул головой. — Ты же через пару часов весь будешь в язвах.

— Если это случится, будете считать, что меня казнили. Я к Луи.

От подушечки лапы словно оторвали небольшой кусок. Эрцог поморщился.

Луи здесь все-таки один, с кем знаком, и кажется, что он тут единственное по-настоящему живое существо. В местных лесах даже растения все ненормальные — такими же казались в раннем детстве желтый и красный цвета.

— Да у тебя уже какие-то проплешины, ветер шерсть раздул и видно. Мокнут, что ли. Зверюга, это все серьезно.

— А, я просто линять не научился. У меня так каждый год.

Вдруг перепутал какие-то растения?

Надо уйти отсюда подальше, а то опять захочется кинуться на людей. В Долине вокруг были опасные травы, и это помогало сдерживаться, но вдруг теперь не удастся сберечь самоконтроль?

— Умрешь, — Алодис качнул головой. — Ты там столько пробыл, что все себе на шкуру собрал. Придется добить потом, чтобы не мучался.

— Вот потом и добьешь.

— Ар-Начтал, ты бы за ним проследил, хотя он шатается уже. Зверюга, может, впрямь Ар-Начталу тебя-таки…

— Дайте хотя бы помереть спокойно. А лапы умыть можно?

Опять разодрало подушечку, точно кто-то и правда ее поедал.

— Последнее желание? У тебя их уже три. Спокойно умереть, найти Луи, лапы помыть.

— С первыми двумя я и сам справлюсь, принеси воду.

Яды, конечно, не впитались бы в мех, тем более их почти не касался — но а вдруг?

Один из охраны Алодиса ее все-таки принес, и, сполоснув лапы с хвостом, Эрцог отправился к скалам, у которых росли березы — какие же отличные деревья, просто лучшие, и сосны тоже. Голова кружилась, лапу щипало и драло, но Эрцог старался не хромать — не надо показывать слабость тем, кто надеются на скорую смерть. Ар-Начтал шел следом, и Гирра тоже.

Эрцог, обойдя по следу завалы камней, нашел пещеру, где усиливался запах Луи. Соперник спокойно вылизывал лапы, лежа на боку — да действительно, он здоровее стада туров. Эрцога встретил пристальный взгляд — и безразличный, как всегда. Зато знакомое безразличие, в общем-то.

— Так. Ты все же весьма смел, — произнес Луи. — Что тебе сказали?

— Надеются, что умру, — усмехнулся Эрцог.

Запахи Ар-Начтала и Гирры отдалились.

Луи повел головой вперед и в сторону, приглашая подойти. Эрцог остался на пороге пещеры, а когда холодный ветер взъерошил мех, все-таки приблизился к Луи, стараясь не сильно наступать на больную лапу. Луи поднялся, шагнул вперед, пошатнулся. И притянул Эрцога лапой к себе.

Мех на спине взъерошился. Надо первому ударить, когда его лапа станет лишь чуть-чуть напряжена.

— Безрассудный безмозглый тваренок, — сказал Луи. — Что же, прок от тебя есть.

По-прежнему казалось, что сейчас ударит, но все-таки стало чуть теплей.

— Ты еще видишь? — уточнил Эрцог. — Может, зрение ничуть и не пропадет, а то нечестные драки — скучные.

Отходя, Луи еще пару раз пошатнулся, а когда ложился, слишком медленно подгибал лапы, точно тоже обжегся селеей. Подушечку лапы Эрцога будто поедали муравьи — огневика была, конечно, слабей.

— Все как будто отдаленное, — спокойно сказал Луи и опустил голову на камни. — Но это не связано со зрением, просто так ощущается. Ходить неудобно, кажется, что все клонится в стороны. После валессы было хуже, тогда совсем все помутилось.

— Я тогда так и не понял, зачем ты после валессы пошел охотиться.

— Поесть.

— Ты напал на валежник.

— Я помню, — Луи положил под голову лапу. — Люди сказали, что, если слепота разовьется не сразу, все в порядке.

— Ничего себе порядок, — Эрцог сел на пол пещеры. — Мало ли что они говорят. Это ты меня научил читать и писать, не Георг. Правда, Георг поверил, — хм, хотя тоже были странности. — Знаешь, он сказал, чтобы я никому не говорил. Потому что звери будут просить тебя их обучать, и это тебе не понравится. А может, он по другой причине захотел это скрыть? Тебе что, вообще все равно?

— Все-таки нет. Знаю, что выгляжу безразличным, но иначе выглядеть не умею. Разве что изредка.

Странно, все-таки. Если что-то тревожит, оно в любом случае отразится на морде, а у Луи очень редко на морде что-нибудь отражается.

— О тебе я также беспокоился, и сейчас беспокоюсь, — добавил Луи. — Отчасти все-таки к тебе привык.

Ага, очень верится, когда об этом говорят с мордой не особо выразительней булыжника.

— Я бдительность не потеряю, имей в виду. Хотя ты и без своих хитростей отличный боец. Но самые хитрые, конечно, люди. Несправедливо все это.

Кончик хвоста ударил по камням, и Эрцог поймал его, наскоро вымыл, затем принялся за лапы — наконец-то можно вычистить, а то надоело ходить с ощущением грязи. Вода все-таки не то, она лишь смыла яды.

В пещере потемнело, снаружи плато сделалось густо-серым, и листья, стебли, камни стали отчетливей. Холодный ветер пах сухими травами, точно в степи. Точно вовсе здесь никакой и не Моллитан, а правда Кейнор.

— Звери не нужны ни Кранару, ни Легонии, в общем-то, — добавил Эрцог. — Вот кто манипулируют. Ладно, я сейчас, конечно, со зла это сказал, и не совсем так думаю, но все-таки лаохорты точно так же бывают несправедливыми, как и люди. Хотя и здоровские.

— Что скажешь о моллитанских зверях?

— Языки у них совсем чужие, но разберусь.

— Узнал все растения?

— Ну, да, кроме какой-то мелочи. Знаешь, я хотел, да и сейчас хочу научить нормальных гвардейцев выживать в Долине, — не собирался про это рассказывать Луи, но сейчас он не навредит. — Слышал, люди им пробовали давать защитную одежду или вроде этого. Но ее легко рвали соперники, да и без когтей с клыками преступников не поймать. Без скорости и ловкости — тем более, — и чем прочней одежда, тем хуже в ней передвигаться. — А наглядно можно куда быстрее выучиться, чем по книгам.

Не говоря о том, что книг этих мало, и они дорогие.

— Эй, а про какого еще рыбака говорили люди? — вспомнил Эрцог. — И про какого аршхуна?

— Интересный и большой морской зверь, хищник вроде огромного тюленя. Мне пришлось разбить ему затылок. Женщина, что должна была везти меня через море, заболела, поэтому мне пришлось обратиться к рыбаку. Выходит, теперь я могу открыто говорить об общении с саргами. Это неплохо. Правда, неприятно, что не во всем мне поверили: такого не ожидал.

Интересно, язык саргов похож на волчий или на медвежий?

— Зачем ты вообще пошел к рыбаку? Она бы выздоровела. И я еще после этого безрассудный.

— За день до твоей казни она еще болела, и я не успел бы добраться до Манскора.

Так что, он только за день до предыдущей казни оказался в Талис, получается? Так рискнул, мог же просто дождаться, когда выздоровеет та женщина. Получается, и правда волновался? Или так хотел попасть в Моллитан?

— Спасибо, в общем.

— Ты мне уже надоел, — Луи уткнулся мордой в лапу. — Я узнал все самое важное, так что пока помолчим.

— А что ты делал в Кайрис, на самом деле? Что хотели от тебя талисцы? Зачем ты должен был встретиться с кайрисской главой?

— Замолкни.

Хм, интересно, а что, в самом деле на морде может ничего не отражаться? Луи свое здоровье не безразлично, например, но на вид он все равно спокойный. Наверное, Луи просто привык все скрывать — как, например, аршхуна и саргов.

Дыхание Луи слишком участилось, и даже стало слышно, как у него колотится сердце — точно он добыча и его загнали. Морда Луи вжалась в лапу. Эрцог прошел мимо него, прикусил за хвост, ткнул в бок — не с вызовом и не для игры, а потому что стало вообще непонятно, что еще делать.

Луи, подняв голову, стал быстро облизываться, а потом пошел к выходу из пещеры, ставя лапы не прямо, а в стороны, и слишком медленно. Звери так не ходят, это будто механизм, имитирующий зверя. Чужой и непонятный, как моллитанские растения.

От селеи прожигало лапу, иногда чудилось, что жар поднимается в локоть.

Снаружи Луи рвало, он вернулся не скоро и лег у выхода, а потом долго умывался. Затем опять вышел. Вернувшись, лег к стене и прижался головой к камням. Дыхание Луи стало редким и шумным, бока поднимались и вжимались очень медленно.

Даже не поспорить с ним, не говоря о том, чтобы драться. А Луи — сильный зверь, вообще-то. С другими бороться просто не интересно. Он тварь, он издевался — но все-таки рискнул, чтобы успеть на казнь, и выдал себя.

Здесь очень холодно, и в пещере, где держали после ареста, было холодно. Эрцог подошел и лег у бока Луи — болезненно-горячего. Снаружи уже синело — скоро посветлеет.

— Перекати-поле из линьки трехсот медведей, — Эрцог огрызнулся и укусил. — Как с тобой теперь соперничать? А что потом — от капли дождя потеряешь сознание? Опять притворяешься, сволочь. Иди и бегай по горам.

— Повод тебе научиться охотиться, — голос Луи прозвучал слабо, но слегка с усмешкой.

— Эй, говорить умеешь? Вылечился? Вставай. Для больного ты слишком лоснящийся и откормленный.

— Как продвигается казнь? — Луи опять торопливо облизнулся и сдвинул голову на другой камень. Ищет похолоднее, болит голова. Тоже знакомо.

Лапу прожгло из-за селеи, и Эрцог зажмурился.

— Палачи неумелые. Раньше они интересней проводили казни.

— Хочешь как раньше? Попрошу, пусть тебе отыщут топор.

— Наверное, сам о нем мечтаешь? — Эрцог нащупал вибриссами холодный камень, вывернул лапой и подкинул Луи, а он положил на этот камень голову. — Давай кто первый помрет, тот проиграл.

— Первый, кто умер в истории, выиграл. Не увидел дальнейшего беспредела.

Голос Луи прозвучал даже немного весело, хотя морда у него оставалась устало-равнодушной. Снаружи очертания камней уже размывались от света. Луи снова стал облизываться, и, когда он вернулся, Эрцог добавил:

— Интересно, какие еще от этой штуки последствия? Ты же любишь изучать. Давай тебе лапы с усами поменяю местами и скажу, что это от яда.

— Могу поменять их тебе, никто не заметит разницы.

— Я замечу, вообще-то.

— В целом последствия любопытны, хотя и тяжело, — Луи начал тереть морду лапой — задевая неловко, наискось, точно лапу ему пришили. — Со зрением все в порядке. Если интересно остальное, могу разодрать тебе живот.

— Знаешь, уже не очень интересно.

— Если пропадает интерес к новому, стало быть, у тебя апатия, — Луи поморщился и опустил голову на камень. — Должно быть, последствие моллитанских растений. Когда у тебя полезет клочьями шерсть, выйди из пещеры, не хочу, чтобы мне забивало нос. И не запачкай камни гноем, они и без того ужасно выглядят.

— Ничего, скоро ты их больше не увидишь.

— Как и того, как иллаты порвут тебя на части. Это будет не слишком эстетично, ведь вряд ли эти дикари, живущие вдали от цивилизации, знакомы с культурой. Если бы они, скажем, сделали все симметрично, то еще ладно.

— Знаешь, это лучше, чем коснуться одной моллитанской ерунды. Ее ожоги до конца жизни не проходят.

— Сколько после этого можно прожить?

— Давай Ар-Начтала попрошу принести, вот и проверишь, — Эрцог подкинул Луи еще один камень, а Луи его забрал под голову.

— Интересно. Как и то, отчего они приобрели такие особенности.

— С тобой готовились встретиться.

— Ты уже выглядишь не таким облезлым, — проговорил Луи. — Стало быть, я вижу тебя немного хуже.

Днем он только спал и на зрение ничуть не жаловался.

— Ты вообще-то дневной. Или какой там, сумеречный. У тебя ночью зрение и так ухудшается, в отличие от нормальных зверей, — Эрцог выглянул наружу. — А посмотри на огни.

Луи, медленно выйдя из пещеры, глянул в сторону домов — некоторые светили желтыми окнами, а еще виднелись фонари.

— Размытые, — ответил Луи. — Более, чем обычно, — и вдруг поморщился так, словно его ударили лапой с когтями. — Свет. Другой, не фонарный. Появляется и исчезает. Так интересно.

— А если тебя надвое разорвать, ты тоже скажешь, что это интересно?

— Конечно. Очень интересно, как бы ты умудрился это проделать.

Зрачки Луи оставались расширенными, хотя уже ярко светило солнце. Эрцог провел лапой перед мордой Луи — и он ничуть не проследил за ней взглядом. А как теперь драться?

— Извиняемся, — сказал Алодис, глядя на Луи. А Луи теперь глядел непонятно куда. — Были вынуждены. Хорошо, что все обошлось. Пускай это в первую очередь послужит уроком для будущих тирнисков. Ты и так уже много чего перенес. Хочешь — иди, тебя накормят.

Попробовал бы этот Алодис честно с ним сразиться. В горле Эрцога возник невнятный глухой гул, подушечки лап сильно вжались в камень, и Алодис даже отступил. Теперь он руку не протянет. Не рискнет. Хотя было очень здорово, понравилось на мгновение. Но пусть больше не трогает.

— Он может научить внедолинных гвардейцев разбираться в моллитанских растениях, — сказал Луи.

Да почему он такой спокойный? Эти твари его ослепили. Потому что у них есть власть. Потому что людей всегда послушают охотней, чем зверей. Потому что тирнискам не разрешается то же, что и человеческим ваессенам, верховным дасулам, королям.

Все отдалилось — точно тоже исчезало зрение. Между ребрами чудилась пустота.

Эрцог сосредоточил взгляд на травинке, затем на желтом березовом листе, на вмятинах в земле. Спокойно.

— Ты будешь видеть, — прошипел Эрцог, и голос почудился чужим. — Будешь, я сказал.

— Эрцог, — позвал Алодис. — Ты, давай, успокойся. Все, давай, не пугайся, ты зверь полезный. Исключительный случай. Скажу и Акреону, что ты приносишь пользу. Будет тебе отсрочка, тут, у нас. Идем.

Вдруг они даже признают нормальный испытательный срок.

Да кто они такие, чтобы это решать?

Полезный. Как вещь. Сухая пыль под лапами. Шелест листьев. Только не кидаться. Долину вытерпел, а он что, опасней Долины? Всего лишь человек.

21 сеоны, Скадда

Отпустив слабеющий термик, Скадда взмахнула крыльями и развернулась против ветра. Серые облака, подпаленные солнцем, мчались, словно стадо оленей от хищника, а за ними плавно летела туча, густо-серая в штормовую просинь.

Чужая стая отдыхала у речки: ученики поедали рыбу, а перед ними ходил гвардеец-наставник, Сардан. Скадда приземлилась поодаль, затем подбежала ближе и затаилась за одной из белых скал.

— Ерчарт, — позвал гвардеец, остановившись рядом с золотистым грифоном. Тот перестал чистить свои черно-белые маховые перья и насторожил уши.

— А, точно, — прощелкал он. — Например, волк забрался в актарий и утащил козленка. За это ему на полгода запретили ловить оленят, и…

Сардан повернул голову вправо и перешел к другому ученику. Но задание ведь проще простого, и Ерчарт не договорил.

— Что на твоей территории произошло? — на этот раз гвардеец спрашивал ученицу.

— Я еще не придумала, — она развела уши в стороны. — А, хотя, подожди. Поймали в озере запрещенную рыбу, в первый раз. Их предупредили, чтобы этого больше не было.

Гвардеец с одобрением моргнул. А что тут одобрять? Скадда повернула голову набок.

— Ерчарт, ты все прочитал о видах почв в южном Хинсене?

— Суглинки, южные черноземы, солонцы.

Может быть, это важно, потому что на разных почвах пасутся разные травоядные? Некоторые виды нарушают больше других.

— Нитта, какие архитектурные стили Ниеса ты знаешь?

А это для чего? Он сейчас объяснит?

— Я не очень запомнила, — прощелкала грифоница, распушив перья на крыльях и пригнув уши. — Что-то… колосья, вроде.

— Классика, — поправила другая ученица, а потом перечислила непонятные термины, глядя на гвардейца. — Есть стиль посложнее, обязательно надо вырезать орнаменты на стенах, а когда орнаменты только в виде раковин, стиль называют…

— Запомни на следующий раз, Нитта, — сказал Сардан. — Похоже, ты не была в библиотеке.

— Но я там и так долго нахожусь, — возмутилась Нитта, правда, все еще пригибая уши. — Я не успеваю прочитать и про почвы, и про здания, и еще полетать. Зачем это все, если мы и так ориентируемся в городах? — под конец она заклекотала.

— А как ты хочешь научиться понимать людей? Мы должны воспринимать дома не просто как камни, но и как создания человеческого разума. Больше узнавать о мире, оживленном людьми.

— На втором году учебы уже пора было это понять, — заметила еще одна грифоница, глянув на Нитту.

— Вожак сказал — выполняй, — добавил Сардан. — Тоже пора бы понять.

Когда грифоны рассказали об особенностях высадки растений в Ниесе и соседних городах, все сделалось серым от дождя, словно облака, догадавшись спрятаться от хищника на земле, с шумом хлынули вниз. Но иногда впереди просвечивало солнце, и травы под ним казались золотистыми с примесью задымленно-красного.

— Опять не полетать, — проговорил Ерчарт, укусив одного из грифонов за ухо.

— Новое задание, — Сардан прошел мимо него. — Придумать возможные нарушения в актариях и рассказать, как с ними бороться.

Скадда фыркнула. А что, за настоящими преступниками они не следят?

Лапы понесли вперед. Вот опять проблеснуло солнце, вот оно исчезло, как будто стадо облаков его затоптало. Яркий всплеск пробился через струи дождя — и в лапах сделалось жарко, словно эта яркость в них проникла. Скадда пронеслась рядом с грифонами и, опустив на глаза прозрачные веки, прыгнула, ударила крыльями. Гвардейцам термики не нужны.

Внизу с удивлением заворчал Ерчарт, с недоумением — Сардан.

Дождь шуршал по перьям, а крылья, разрывая его в брызги, несли Скадду вверх. Трава золотилась внизу: все дальше, все ниже. Вот-вот и крылья прорвут уже облака, а они узнают, кто такие настоящие хищники. Позади заворчала туча, словно поверив, что у нее отберут добычу.

Грифоны не промокают, а значит, надо летать и в дождь, и ночью. Как учит Рагнар. Интересно, он правда на патруле? Улетел вчера в полдень и сказал, что возвратится нескоро. И дал задания — исследовать местность.

Стая грифонов осталась далеко позади, не рассмотреть: а крылья теперь взмахивали реже, болезненнее.

Травы и сухие колоски, обведенные желтыми контурами, стали отчетливее и ближе, а белые скалы увеличились, заострились от теней, и в груди засаднило изнутри, перехватило дыхание. Тепло в крыльях сменилось тянущей горячей болью. Холмистая травяная ширь приближалась рывками, горизонты сжимались: падение, потом взмах, снова падение. Ложбины между холмами распахивались, углублялись. В горле щипало. Никаких термиков, никакой поддержки, пустота.

Скадда, снова ударив крыльями, рывком подбросила себя вверх. Сердце будто сорвалось с места и теперь болталось из стороны в сторону, а струи дождя колотили по перьям. Между взмахами — короткое падение. Еще удар, мощнее, до ломоты в костях.

Степь скачком метнулась вперед, полыхнула желтым. Вот-вот притянет, цапнет, сломает крылья. Еще удар. Дыхание выровнять, осторожно снизиться. Вот так, еще осторожнее. Чуть подняться и снизиться снова.

Степь наконец-то успокоилась, замедлилась под крыльями, затихла, только дождь шуршал по перьям. К скалам жались вымокшие зайцы, вдалеке бродили банхуны, обмениваясь хриплыми скрипучими криками. Солнце опять мелькнуло и спряталось. Ганлайги собрались очень близко друг к другу, как птицы-белогрудки по ночам: все, кроме одной, лежащей в отдалении от стада, северо-западнее. Мех на ее шее выглядел едва заметно протертым, животное душили: а в грязи размывались от дождя следы львицы. У львов они крупнее.

Надо проверить. Скадда еще чуть опустилась. Львица убила только что, иначе следы бы совсем размыло. Дождь продлится долго: сильно давит и звенит в ушах. Значит, львица, которая тоже все это чувствует, рассчитывала, что запах и следы размоет.

Скадда сильно обогнала грозовую тучу, так что можно было пролететь еще немного. Грифонов в воздухе не было видно: здесь вообще гвардейцы редко патрулируют в дождь, теперь это осознала отчетливее. Скадда снова взмахнула, но продолжила терять высоту: а мышцы совсем накалились.

Опустилась чуть дальше тела ганлайги и бросилась вдоль следа: лучше было бы с воздуха, но нельзя переусердствовать. Следы наполнялись водой, растекаясь и сглаживаясь.

Львицу увидела в зарослях сребролистника: там она вылизывала детенышей, а еще в кустах виднелась туша оленя, съеденная только наполовину. Значит, хищница точно убила ганлайгу для развлечения, из-за охотничьего азарта: но эта львица не в числе преступников, которых показывал Рагнар. О ней не знают.

К стаду ганлайг Скадда вернулась на лапах, как бы ни хотелось взлететь. Антилопы наставили короткие рога и зафыркали, но лишь для вида: они знают, что грифон не нападет на стадо, и тем более с земли.

В Кейноре горный козел рассказывал про жестокость келарсов: конечно, и здесь есть что-то подобное.

А Шорис посочувствовала травоядным. Она и правда пошла обратно на своих лапах, и рядом с одним из хинсенских городов люди предложили ей помощь, даже бесплатно ее подвезли. Немного странно она себя повела, но ведь в чем-то и справедливо.

— Я нашла одну из ваших к северо-западу, мертвую, — не надо им сразу говорить про львицу, они вспыльчивые. Вдруг навредят ее детенышам, пока львица уйдет?

Ганлайги забормотали: не очень разборчиво, но за месяц Скадда уже привыкла к их языку. Одно незнакомое слово повторялось чаще других: наверное, имя той, кого недоставало.

Самая крупная ганлайга, ударив копытом, обрызгала грязью свою золотистую шерсть.

— У вас часто так исчезают ганлайги? — уточнила Скадда.

Ганлайга не ответила, Скадда защелкала чуть иначе, отрывисто и мягко, стараясь говорить поближе к языку оленей и косуль:

— Часто пропадают?

— Часто находим мертвых, — ответила большая ганлайга. — Гвардейцы говорят, те наши ганлайги болели. А они были здоровы. Мы знаем.

А ведь ганлайги видят хуже грифонов и не заметили бы на шкуре никаких протертостей. Даже волки бы не заметили, но грифоны с их зрением были обязаны.

— Убивает зверь, — вступил еще один из стада.

— Эта тоже скажет, что паникуем, — оборвала его вожак. — Мы уже говорили. Они не верят, нас не слышат.

Гвардейцы решили, что ганлайг и так много, и что наказывать кормящую мать из-за них не стоит? Травоядные могут врать, и им не нравится, когда хищников становится больше, но ведь это не повод не расследовать. Тем более сейчас они не врут.

— А я считаю, что преступление, — Скадда резко затрещала клювом. — И грифоны должны вмешаться.

Ганлайги недовольно забормотали.

Но преступники тоже бывают разные. Не хочется, чтобы казнили Эрцога: и здорово, что сейчас он для чего-то понадобился людям. А Луи, оказалось, покидал Ориенту: это преступление, но ведь он поступил неожиданно смело, особенно для такого неумелого правителя. И он покидал ее не чтобы сбежать, а чтобы исследовать Кайрис.

На юго-западе, под дождем, кружили два грифона: Рагнар и Тагал, светло-желтый и ржаво-рыжий. Наставник летел быстрее и легче, Тагал отставал, но не снижался.

Напряжение в Аренне почти не чувствовалось: сейчас не должны были бить молнии.

Скадда долго бежала в сторону грифонов, а когда приблизилась, остановилась за кустарником. Не заметили? Рагнар в это время резко кинулся вниз: но он не падал, он взмахивал когда нужно, без труда выравнивался, словно выучил каждый порыв ветра, каждую дождинку. Крылья Тагала двигались с трудом: даже у Скадды заломило в крыльях от взгляда на друга.

Рагнар, рассекая крыльями дождь, рванулся к Тагалу и ударил вытянутыми лапами, Тагал сам выставил лапы вперед и сделал выпад. Рагнар ускользнул — не удивилась бы, узнав, что он ускользнул при этом от каждой струи дождя. Потом он взвился и атаковал сверху. Тагал захлопал крыльями, Рагнар подсек его своими.

Рыже-желтый клубок метался в небе, как четырехкрылый зверь, и клюва коснулось перо: когда Скадда сняла его лапой, оно оказалось темно-рыжим и окровавленным.

Звери упали с неба, и Рагнар сильно прижал лапами Тагала, чьи крылья разметались по земле. Вцепился в горло на пару мгновений.

— Понабрали кривокрылых, — огрызнулся Рагнар, задев лапой морду Тагала. — Видно, что недоучился. Только ты и за время учебы ничего не усвоил.

Тагал огрызнулся и толкнул его лапой, а Рагнар качнул головой и отошел. Тагал, поднявшись, кинулся первым, но после схватки опять оказался на земле, смешанной с перьями. Вскочив, Тагал снова шагнул вперед и занес лапу, и его клюв открылся в оскале.

— Одна моя мелкая как-то поймала ящерицу и понесла в пещеру, — Рагнар увернулся. — А в полете уронила, — отскочил влево и ударил по передним лапам Тагала. — Так та ящерица лучше летала, чем ты, — он уклонился, набросился и повалил Тагала: смял его, как сминал осенние листья, такие же ржаво-рыжие.

Затем Рагнар отошел и кинулся в разбег. Уши Тагала притиснулись к голове: а на боках у него виднелась кровь, и одну лапу он поджимал.

— Ушами не ной, — сказал, обернувшись, Рагнар.

Тагал огрызнулся, разбежался и взмыл.

— Неудивительно, что кейнорские грифоны ни на что не годятся, — проскрипел Рагнар. — У них вожак бескрылый. Всего-то за сутки отсюда до Ворнии слетал и обратно.

Тагал молча рванул крыльями воздух.

Ворния? Она же за четыреста километров отсюда, значит, Тагал пролетел за сутки восемьсот километров, а еще в последние сутки постоянно дождило. Рагнар, получается, его похвалил. И, конечно, Тагал умелый и уверенный: Рагнар так с ним обращается именно потому что об этом знает.

— Здесь переярки из местной стаи прошлым летом убивали слишком много оленят, не только на еду, — рассказывала Лирра. — Этой зимой для них заканчивается ограничение на охоту. Я проверила, сейчас они ведут себя хорошо. А вот эта самка банхуна убила мраморных лошадей, но откупилась от гвардейцев кониной.

Она переглянулась с Керсетом и подмигнула ему. Он хорошо запоминает рассказы Рагнара, но ему до сих пор недостает уверенности.

— И до сих пор изредка убивает для них коней, — дополнил Керсет.

— Отчего же это вредно? — Рагнар перелетел на другой воздушный поток. — Их убивают не впустую, так?

— Поощряются убийства для развлечения, — голос Керсета стал увлеченнее, как всегда, когда этот грифон додумывается до чего-то нового и правильного. — Грифоны могут охотиться сами, им не сложно. Банхуны — травоядные, они не должны охотиться. Грифоны используют их неприязнь к мраморным коням в своих целях.

Потом Скадда рассказала, как следила за преступниками, живущими у соседних городов, и сообщила, что некоторые их них — волки и мраморные кони — ругались на людей, ведут себя злобно и могут опять нарушить законы. Затем, уловив знакомые ориентиры по Веннте и заметив знакомые приметы местности, взглянула с высоты на кустарник, где скрывалось львиное логово. Львята ловили солнечные блики в луже у склоненных веток.

Хочется спросить Рагнара про тирнисков: но потом, после задания. Надо учиться выдержке.

— Я одну вещь узнала сама. Львица убивает ганлайг из местного стада для игры, — Скадда развернулась и подлетела к отставшей Риссе, потом, обогнув ее, почти коснулась крапчатого хвоста и, поддразнивая, умчалась вперед. — Она охотится во время дождя, чтобы размыло следы и запах, но я нашла свежеубитую антилопу и отследила львицу.

— Да, Скадда нам сразу об этом рассказала, когда мы встретились, — добавила Лирра.

Рагнар поставил уши торчком и задумчиво глянул на Скадду.

— Ганлайги сказали, что их сородичей часто находят мертвыми, а гвардейцы-грифоны говорят, что те умирают от болезни, — добавила Скадда.

И, заметив тело ганлайги, глянула на Рагнара, затем перевела взгляд на мертвую антилопу. Правда, тело уже сильно объели лисицы, и слабые потертости на шее слились со следами от их клыков. Надо было чем-то накрыть: нет, все равно бы разворошили.

— Травоядные в Кейноре пытались меня убедить, что келарсы могут питаться травой, а оленей убивают лишь потому, что им нравятся рогатые черепа, — проворчал Рагнар. — Если бы ты их наслушалась, ты бы стала траву жевать? Или арестовала бы ужа за испуг козлят? От меня и такое требовали.

— Но здесь я сама убедилась, что львица виновна. Она точно не впервые так делает.

— Ты нашла ганлайгу и львиные следы с воздуха во время дождя, — во фразе Рагнара не прозвучал вопрос.

— Да, я летала в дождь, — ответила Скадда. — Но не переусердствовала.

Занимались еще долго, а потом, после еды, на закате, Рагнар всех отпустил, только Скадде сказал задержаться, и это обрадовало: пускай и было немного грустно из-за того, что местные гвардейцы настолько неумелые.

— Рагнар, то задание, которое Тагал тебе поручил, прошло успешно? — спросила, приземляясь, Нора. Ретта спрыгнула с ее спины, а Нора повалила грифоненка лапой на траву и, игриво пощелкивая, прижала детенышу рыжие хвостовые перья. Ретта укусила Нору и умчалась. Рагнар, глядя на грифоненка, усмехнулся.

— Но надеюсь, что ты больше не будешь отлучаться надолго, — прощелкала Нора. — Не только из-за твоих учеников. К юго-западу от Ниеса опять убили бешеных волков, и ожидается, что придут новые.

Рагнар преодолел вместе с Тагалом восемьсот километров за сутки. Так здорово. Вот почему сегодня не будет ночной тренировки.

— Почему осталась твоя ученица? — добавила Нора.

— Ты хотела спросить меня как раз про нее, — ответил Рагнар. — Вот пускай и слушает. Она и так уже столько всего слышала, что скоро уши ее перевесят, она летать не сможет, и у меня будет относительно нормальная стая.

Нора развернулась к Скадде. Взгляд ее изумрудных глаз был вдумчивым и спокойным.

— Скадда, зачем ты взлетела без потоков при стае Сардана? Теперь некоторые из его стаи хотят так же. Но они учатся по-другому. Другие ученики не должны сбивать их с толку и показывать, что можно иначе. К тому же нет, нельзя. Рагнар, ты ведь и сам против того, чтобы они так летали без твоего ведома и так уставали?

— А я не считаю, что эта мелочь выглядит усталой, — ответил Рагнар. — Она у меня еще слетает в море и принесет мне пару рыб, а то я голодный после перелета.

Скадда весело затрещала: очень захотелось именно так и поступить. Нора тряхнула головой, взъерошив перья и мех на шее, и добавила:

— Полеты без потоков утомительные и не совсем естественные для грифонов. Так должны летать уже действующие гвардейцы. Даже если Скадда знает свой предел, те ученики ведь его не знают. Они начнут пробовать и переутомятся.

— Ясно. Ты мне скажи про стадо ганлайг, что пасется вон там, — Рагнар показал клювом в сторону полоски на горизонте, грязно-рыжей, словно огромный банхун наступил в лужу и забрызгал запад. — Там часто мрут животные от болезни?

— Точно.

— Сегодня одна из моих нашла очередную дохлую ганлайгу, удушенную львицей, Кори, — так он поверил. — Дохлых находили как раз после ливней?

— Сейчас каждый день ливни, — Нора мягко свистнула, и с соседнего холма Ретта ответила ей таким же кличем. — Это ведь тоже была Скадда?

Скадда насторожила уши и постаралась пригладить взъерошенные перья.

Так хочется все разъяснить самой.

— Если сейчас Скадда правда добыла важные сведения, и если Кори правда убивает ганлайг для игры, это не значит, что Скадда может и дальше искать преступников. Она еще ученица. Она совсем не должна лезть к преступникам. Даже к тем, кого осудили. Не должна про них знать.

— Согласен, будущим гвардейцам это не надо, — Рагнар вытянул левое крыло по левой передней лапе, а потом и правое крыло по правой. — Им надо определять, на каких камнях удобнее отдыхать между заданиями.

— Рагнар, я серьезно, — Нора вскинула уши. — Скадда, неужели ты хочешь, чтобы у наставника были из-за тебя проблемы?

— У него из-за меня проблемы начиная с галенза, — заметила Скадда. — Гвардейцы привыкают к трудностям, так что и Рагнар ко мне привык.

— Хвост тебе кошачий, чтобы не леталось, — Рагнар скосил взгляд на Скадду и вернул его к Норе. — Сардан должен сам убеждать своих мухокрылых поступать так, как он считает правильным. Если у Сардана нет авторитета, я тут ничем не помощник.

— Если молодые будут искать преступников и за ними следить, они их только встревожат. Они помешают гвардейцам. Скадда, я понимаю твое рвение, но ты еще совсем молодая.

— Но нам нужна практика, — не удержалась Скадда. — Как же тогда? Учиться, когда ты уже гвардеица? Это помешает заданиям.

— Все выучиваются, — ответила Нора. — По крайней мере, тогда ты будешь вправе это делать.

— У моих учеников будет задание на испытании — вспомнить всех преступников рядом с каким-либо городом, — проклекотал Рагнар. — И все меры их наказаний. Ловить преступников я им и без того не поручал, и у моей стаи мозгов хватает к ним не лезть. Я нарочно отобрал самых смышленых, — от этих слов Скадда сразу распушилась. — Кроме Скадды, — обманывает. — А искать и расследовать — другое дело. Никого они не потревожили. Я за этим слежу.

Нора повела пернатым хвостом снизу вверх.

— Значит, двойная нагрузка на тебя не влияет, — произнесла она. — Знаю, что Тагал тебя не отстранит. Однако, если так хочешь обучать зверей чему-то непременно сложному, — Нора недовольно затрещала, — для тебя найдется работа. Ты полезная, — Нора остановила взгляд на Скадде. — Никто не хочет тебя ограничивать. Просто нужен порядок. Вы еще молодые, неопытные, вам хочется во все вникнуть, все исследовать. Молодые грифоны могут придраться даже к тем, кто не нарушает, из-за своих домыслов и желания стать значимыми. Я это очень понимаю, я сама такой была.

Рагнар молча слушал, глядя на нее со скепсисом. Скадда легла и шевельнула ухом.

— Нора, — позвала Скадда. — Когда ты отправилась в Халькар, ты тоже думала, что, ну, ты встревожишь местных зверей? А они встревожились?

В хвосте немного потянуло: Рагнар наступил на хвостовое перо. Нора прищурила глаза, но не ответила. Когда она улетела — тоже без потоков, все-таки она правда более умелая, чем прочие — Рагнар сказал:

— Как и раньше — следи, изучай, выведывай. Что лезть и ловить самой не надо — знаешь сама. И исключения на своей шкуре знаешь, — как с волками в Экере. — Но не нарывайся при гвардейцах.

— А она хоть чем-нибудь поможет ганлайгам? — Скадда повернула голову набок.

— Она ответственнее многих. Лети давай отсюда. В норы к суркам не лезть, их кладовые с дурманящими растениями не разрывать, не осуждать волчьих клещей за излишнее питье крови.

— Сурки собирают дурманящие растения?

— Рвут шаллею на подстилки. Еще раз полезешь во время тренировки ко мне с Тагалом — лапы выдерну. Для меня он ученик, а для тебя он вожак.

Скадда опустила уши и с усмешкой щелкнула клювом.

На дно словно накинули светлую сеть: радужную, если приглядеться, но если не всматриваться, то золотистую. Она шевелилась, искажая камни, ракушки и рыб.

Водяную скалу обшерстили водоросли, похожие на траву или ветки под водой и склизкие на воздухе. Из них торчали створки мидий, заостренные, блестящие от воды. Волны накатывали и, стоило им схлынуть, на камне посверкивали новые блики, как кусочки солнца.

На дне, обманчиво-близком, искажались переливами воды морские звезды: будто опавшие по осени листья морских деревьев. Бывают водоросли, у которых опадают листья? Некоторые похожи на хвою туй, так что и лиственные должны быть. А дальше висели медузы, похожие на морские грибы.

Крылья понесли над зелено-серым морем: но ветер быстро наклонил, сбил с курса. В глаза ударил блик, отраженный морем.

Раздалось скрипучее бормотание дельфина: зверь подпрыгивал над волнами, пытаясь достать до Скадды. Уже столько раз с ним играла в догонялки: и запомнила, что очертания его морды мягче и плавнее, чем у сородичей, хотя дельфины и так очень плавные. Скадда поприветствовала скрипучим криком, дельфин затрещал в ответ.

На наветренной стороне волн появлялись восходящие потоки: они сменялись чаще наземных, и Скадда быстро перелетала с одного на другой, недолго парила, расширяя маховые перья, а потом в такт волне бросала себя крыльями к новому потоку. Слишком не снижалась, чтобы не упасть, а дельфин играл, улыбался, звал к себе. Вот бы с ним поплавать: но все-таки нельзя это делать, небезопасно.

В отдалении выскочил еще один дельфин, а потом еще двое, и тот, что плавал под крыльями Скадды, кинулся к сородичам. Среди них показался еще и детеныш, и взрослые, кроме одного, толкали его лбами, подкидывали, играли с ним: только дельфиненок после нового толчка почему-то не всплыл, а стал углубляться в море. Его силуэт расплылся в воде, и вода побагровела.

Он что, был раненый? Почему на него теперь не обращают внимание? Нет, один дельфин к нему кинулся, но его окружили те, что играли с детенышем. А теперь толкают окруженного взрослого сородича, наскакивают, и дельфин старается от них увернуться, уйти. Вот вывернулся, поплыл за детенышем, но ему помешали. Детеныша совсем не видно. Он же не выживет без воздуха, как так?

Скадда тревожно затрещала, когда знакомый дельфин показался на поверхности. Он весело ответил и нырнул за сородичами.

Убили дельфиненка. Как львы-преступники и келарсы, чтобы с мамой убитого завести своих детенышей. Все понятно, и больше не надо за ними следить. А думала, что это умный зверь, что это почти уже друг.

Скадда стремилась удерживаться с наветренной стороны волны, при этом лететь параллельно гребням. Разыскивая новую волну, старалась не слишком потерять высоту: и думать только о воздушных потоках. За волной каждый раз утихал ветер, и Скадда недолго парила искаженно, пока не находила новый поток.

— Этому тоже учит Рагнар? — спросил с берега золотистый грифон с черно-белыми маховыми перьями, Ерчарт. Его светло-карие глаза прищурились, когда Скадда подлетела к нему поближе.

— Он учит, чтобы мы сами принимали решения, — протрещала Скадда.

Волна закончилась. Скадда в полосе спокойного воздуха наклонила крылья и опустилась, затем поднялась и поймала следующий поток.

— А расскажешь, как ты это делаешь? Над морем же нельзя летать.

В ушах потеплело. Когда-нибудь получится стать наставницей: этому от Рагнара тоже можно поучиться.

Но вдруг сейчас Ерчарту это навредит? Он не такой подготовленный.

— Я еще не умею учить, — защелкала клювом Скадда. — Я в этом самоучка, и вдруг я делаю неправильно? Вдруг тебе не подойдет мой способ?

Ерчарт разочарованно скрипнул клювом, а Скадда фыркнула.

Когда улетала, оглянулась на море: оно волновалось слева, а справа зеленела суша, так вздымаясь скалистыми островершинными холмами, словно ей захотелось показать воде, что у нее тоже есть волны, и они гораздо выше. Белые выходы породы напоминали морскую пену.

Рагнар вырвался из-за ближайшего холма и набросился. Скадда уклонилась от его рывка, пролетела позади наставника, перевернулась и выбросила лапы вперед. Лишь чуть коснулась Рагнара, но коснулась все-таки.

— Это ты так следишь за преступниками? — прошипел Рагнар.

— В пути, — Скадда вскинула уши. Рагнар не выглядел злым. — Запутываю гвардейцев, которые решат за мной проследить и выяснить, за кем я там слежу. А они тебе что-то еще сказали? Они точно тебе не навредят? А семье?

— Нет. Если захотят навредить моей подруге, не решатся. Знают, что я им лапы выдерну.

— Дельфины убивают детенышей. Я видела, они его толкали, и он потом… утонул, получается. За ним хотел поплыть другой дельфин, а его окружили. Это мама? Все как у львов и келарсов.

— Да. А еще могут для забавы кого-то притопить.

Теперь и в горле словно вода: густая настолько, что не проглотишь. Все-таки думала, что дельфины благородные и чем-то похожи на грифонов.

— Вьортов там полно, — сказал Рагнар, глядя в синюю даль. — Отчего на сушу лезут? Знаешь?

— Их тревожат люди, которые ходят по морю, — а вдруг Рагнар сейчас расскажет побольше про вьортов? — Вьорты их чувствуют, потому что люди для них слишком чуждые, вот. Вьорты чуют как своих, так и чересчур чужих. Правда, если по морю не ходить, будет опаснее: вьортов станет больше, и они все равно полезут. Увидят город с поверхности воды и захотят его присвоить.

— Но раз люди ходят по морю, то море — человечье. Как вьорты их почуют на своей территории, если море у побережья принадлежит лаохорту? На большую глубину суда не опускаются, а подводных лодок недостаточно, чтобы лаохорт взял контроль и над толщей воды. Откуда же вьорты в толще воды почуют людей?

Рагнар на мгновение прищурил глаза, будто шутливо, и Скадда, ловя следующий термик, чуть подняла уши. Надо подумать. Люди — наземные существа, лаохорты тоже.

— Лаохорты быстро теряют над морем контроль, их ведь создают не морские существа. Поэтому людям и надо очень часто туда выходить, укреплять связь.

— Да. Поверхность моря принадлежит лаохорту лишь клочьями. Вот проплыл корабль по лаохортскому морю — а вот уже и на вьортском. Это может случиться даже не слишком далеко от земли.

— Даже рядом с Экерой живут вьорты? — а здесь они, может быть, вылезают по ночам на поверхность.

— Разумеется. Только стоило им забрести на землю Легонии, как хвосты поджимали. Хотя им города интересны. Видят их свет — и к нему тянутся. А если на земле чуют, что лаохорт там не мощный, разыскивают его и атакуют.

А Кейнор — он мощный? Он уже забрал себе земли полностью, или нет?

— Халькар, где была Нора, настораживает, — добавил Рагнар. — Его люди — почти как вьорты. Как узнают о слабости Легонии, смогут тоже полезть из моря.

Они очень давно ненавидят Легонию.

— Этих людей, наверное, можно будет укусить, — сказала Скадда. — А Нора тебе рассказывала про Халькар? Или она там мало что узнала?

— Мало рассказывала. Пусть изучает Хинсен.

Он что, не против полетов над морем? Рагнар про них ничего не сказал и улетел до того, как Скадда успела спросить.

Скадда, поднимаясь после проигрыша, укусила Лирру поочередно за оба уха, за что получила в клюв. Затем попробовала укусить уже лапу.

— Я дерусь с Данри, — сказала Лирра и клюнула. — Все, твоя очередь прошла.

Ее морда и голос стали нарочито серьезными, но зеленовато-желтые глаза хитро прищурились. Значит, после тренировки удастся еще подраться.

Рагнар наблюдал за учениками издалека, с холма: он вместе с Тагалом и Гиррой ожидал прилета гвардейцев, которые уже показались в небе. На Скадду напал Нивир, и Скадда, отбиваясь от него, иногда поглядывала на далеких грифонов. Приемы Нивира совсем не понравились, и Скадда легко победила.

Под облачным небом грифоны-гвардейцы стали слетаться к холму; их широкие крылья мерно ударяли по воздуху. Рагнар кинулся на буро-белого грифона, сшиб в полете, прижал к земле. Потом набросился на еще одного из прилетевших, дрался с ним чуть дольше и все равно отшвырнул. Тагал сражался с Рагнаром намного лучше, чем сейчас сражались эти незнакомые гвардейцы. Найдется ли среди них хоть кто-то умелый?

Скадда следила долго. Облака немного разошлись, и прогалы между ними напомнили морскую солнечную сеть. К грифонам прилетела и Нора, и она о чем-то поговорила с Гиррой, а потом обратилась к Рагнару. Одна из грифониц, прилетевших к холму — правда, с востока, а не с запада, как гвардейцы — оказалась очень знакомой. Венти, приглушенно-коричневая с крупными темными пятнами на крыльях с внешней стороны. С серыми, теплого оттенка, глазами.

После того, как Тагал победил в двух схватках, Венти подбежала к нему, и Тагал стукнулся клювом об ее клюв. Венти задержала взгляд на рыжем боку Тагала, покрытом ссадинами, и тронула его крылом.

После разговора с Тагалом и Рагнаром Венти приземлилась рядом с учениками и, всем пожелав попутного ветра, увела Скадду к соседнему холму, густо поросшему колючей гачаткой и ктанкой. Скадда задела лапой черные, будто сожженные, колоски.

— Что скажешь об испытании для гвардейцев? — Венти прикусила одно из своих кроющих перьев. — Столько грифонов из разных стай согласилось участвовать. Я даже не ожидала. Может, Гирра их заставила.

— Они не очень хорошо дрались, и я даже не запомнила, кто прилетел первым.

— У них неважная выносливость. Знаешь, только главам Гвардий было известно, как быстро эти грифоны должны были преодолеть путь. Справились единицы. Все, кто прилетели сегодня, прибыли слишком поздно. Среди них не было первого.

Скадда нахохлилась. Ничего нового. Горло стянуло, будто в драке наглоталась пыли.

— Чтобы не было беспокойств среди зверей, об этом открыто не объявят, — Венти взъерошила крылья и уложила их поудобнее. — И преступности станет больше, наверное, если в Гвардии совсем разочаруются. Но ты доказала, что можешь молчать о важных вещах, несмотря на всю свою отчаянность.

Скадда перевела взгляд на холм. Гирра говорила с Рагнаром, а тот чистил перья. Тагал ходил рядом с ними.

— Получается, всех, кого незаслуженно назначили, не получится отстранить? Поэтому всерьез испытания не примут? Нет, кого-то все равно должны прогнать.

— Ты все еще хочешь служить в Гвардии?

— Конечно.

Серые глаза Венти напоминали дождевые облака, почти неуловимо подсвеченные вечерним солнцем. В груди что-то сжалось, будто наступили на ребра. Отказаться от Гвардии — значит, сдаться. Ни за что. Правда, Венти не сдалась, хотя и отказалась.

— В Моллитан снова отправят гвардейцев-грифонов, — Венти с этими словами перескочила куст гачатки. Скадда последовала за ней и, тоже перепрыгнув куст, обнаружила за ним полосу обычной травы, невидимой из-за кустарника. — Пока еще совсем мало.

— А отправят тех же, кто раньше служили в Моллитане?

— Эти не хотят там снова служить и покидать свои территории, — прощелкала Венти.

Скадда заглянула в просветы между ветками гачатки, растущей выше по склону холма. Увидела, что за кустом нет колючек, в том числе ктанки, и перескочила, приоткрыв крылья. Венти тоже. От нетерпения крылья не хотели прижиматься к бокам.

— Грифонов направят не просто в горы рядом с Долиной. Знаешь, из-за чего пока не казнят Эрцога Фернейла?

Скадда развернула к Венти уши. По человеческим новостям, когда подслушивала радио под окнами, подробностей не узнала, а Рагнар ничего не сообщил.

— Алодис Гремиор передал это главе Кейнора, а тот — Гелесу. Эрцог вернулся невредимым из лесов Долины и собирается научить грифонов в ней выживать, — как здорово! И он как раз умеет интересно рассказывать. От воодушевления ненадолго развернулись крылья. — До последнего думали, что Эрцог мог все-таки умереть от ядов, но прошло много времени, теперь уже можно и огласить.

— А если моллитанская Гвардия будет лучше других? Из-за множества опасностей? Здорово. А часто ты общаешься с Гелесом?

Он все-таки преступник.

— Не особенно чаще тебя. Знаю, что он хотел бы обновить Гвардию.

— Я ее обновлю. Я очень хочу стать гвардеицей. Принести пользу и что-то изменить.

— Понимаешь, Скадда, — Венти собрала себе веток, легла на них, и Скадда тоже сложила небольшое гнездо. — Гвардейцами иногда становятся ради привилегий. Ради того, чтобы безнаказанно калечить, — как вообще такие звери могут называть себя гвардейцами? — А иногда в тех же целях, что и ты. Но каждый зверь стремится к покою. Если сначала тебе интересно искать справедливость, со временем ты понимаешь, что это трудно, а препятствий много.

— Но я такой не стану. А как в Кейноре прошли испытания?

— Там все то же самое. А здесь ты тоже связывалась с призывателями, как и в Кейноре?

Скадда наклонила уши, щелкающе усмехнулась и повернула голову направо.

— А что, ты и за местными следишь?

— Много за кем слежу. И как, узнала больше про их мотивы?

— Они же не говорят постоянно про свои мотивы, — Скадда немного взъерошилась. — Они еще играют и охотятся. Не преступно.

— Еще ты следишь за ганлайгами и львицами, — Венти прищурилась. Она совсем все знает. Ну, все-таки она осведомительница. — А за собой?

— Про себя я и так знаю.

— Можно и проследить. Может быть, узнаешь что-нибудь новое.

Тагал пронесся над головой темно-рыжим вихрем, с ним летели Гирра и Рагнар: они направлялись к ученикам. Скадда и Венти вернулись, и Венти по пути больше ничего не говорила.

— Но с условием, — сказал Рагнар, приземлившись. Он взглянул на Тагала, а тот наклонил голову направо. — Мои улетят со мной. Будут летать в Хинсен на задания. Расстояние отсюда до той же Асуры — ерунда.

Асура. Моллитан. Надо туда летать? Уши, показалось, сейчас заденут всех жаворонков, летающих высоко над головой.

— Пернатые, слушать сюда, — теперь Рагнар обращался к ученикам. — Раз во время соревнований-испытаний никого нормального не выявили, то в Моллитан для начала отправляют меня. Неизвестно, что хуже — отправить вас в Долину или к другому наставнику. В саму Долину никто из вас лезть не будет. Да, Скадда тоже.

Все равно очень здорово.

— Им не стоит туда лететь, — возразила Гирра. — Тагал, определи им другого наставника.

— Я — вожак этого грифона, — Тагал поднял голову и заскрежетал клювом. — Ты, в свою очередь, не вожак для меня. Указывай своим.

— И все же я опытнее, и это моя территория, — добавила Гирра, встопорщив мех на загривке.

Рядом заворчали Лирра и Виррсет. Керсет насупился и поднял голову, остальные перешли на негромкий рык.

— От нас будет больше проблем, если нас здесь оставить, — сказала Скадда. — А еще у нас много опыта, и мы точно никуда не влезем.

— Эрцог правда может научить обходиться с моллитанскими растениями, — добавила Гирра. — Я видела, как он вернулся из Долины. Но лучше оставить учеников здесь. Рагнар, проведи для них испытание, и Тагал назначит им нового наставника.

— Я за них ответственен, — резко сказал Рагнар. — Не согласишься — никуда не лечу. Тагал назначил меня, он мой вожак.

Ученики переглядывались, с интересом топорща уши, и при этом встревоженно ворчали.

— Гирра, Эрцог меня знает и мне доверяет, — нашлась Скадда. — Если грифоны, которые прилетят после Рагнара, станут Эрцога избегать, он будет раздражаться. Но никто не станет его избегать, если увидят, что ученица его не боится. А если я полечу, а другие ученики — нет, то им будет обидно.

Рагнар посмотрел с недовольством, но все-таки приподнял одно ухо. Гирра молча стала ходить из стороны в сторону и после того, как вытоптала целую тропинку, наконец, согласилась.

24 сеоны, Дайгел

Чудище скрипнуло и кинулось на железные прутья. Дайгел подставил ему кусок моркови, и клюв так хрупнул, будто разгрыз полквартиры. Перемолол еду не хуже кейнорских приборов для резки салатов, какие доводилось чинить в Экере.

— А ну руки не суй, — Юнна мигом перенеслась с порога комнаты к клетке. — Оторву и в чумной город отправлю посылкой.

— Ты б у него мышиные скелеты из клетки вынула. Дразнишь человека намеками на пищу.

— Вот же, точно. А то пограничники в следующий раз не поверят, что я везу чучело своему мужику в подарок. Ничего, я его тебе не оставлю. Просто поглядишь на него и хватит с тебя.

Зверь чуть меньше кошки, а клетка немногим его больше, не развернешься. Скадда бы такого точно не потерпела.

— Правильно, ты мне таких подарков не оставляй. Я над животным буду издеваться, заставлю мне отвертки по воздуху таскать.

Юнна хмыкнула.

— Сдохни, — приказала она, и нимлинг, уронив башку, закрыл глаза да распахнул клювастую пасть. Крылья распластались по соломе, как куски ткани. Больше все-таки на дракона он похож, перьев нет, хотя клюв считай грифоний.

Затем Юнна переложила нимлинга из клетки на стул, и лапы с крыльями повисли, точно бескостные. Дайгел ткнул пальцем в прохладный шершавый клюв, а Юнна тут же саданула по руке. Дайгел эту руку словил, обхватил затем Юнну за талию, притянул к себе.

— Я тебя в форточку выкину, — сказала Юнна.

— Не откроешь, там краска присохла.

Нимлинг приоткрыл глаз с фиолетовой, в зеленоватый отлив, радужкой.

— Сдохни совсем, — прошипела Юнна, и глаз затянуло прозрачным веком. Дайгел принес мусорное ведро. Юнна, выбросив скелеты, взбила соломенную подстилку, зашвырнула в клетку нимлинга, заперла и скомандовала ожить. Нимлинг заскрипел и залязгал.

— Летать ему не надо?

— Чего с ним станется. Еще разнесет тут все.

— У меня грифон дома жил, ничего. Так как ты все-таки его умудрилась изловить?

Юнна схватила камеру, засняла Дайгела, потом нимлинга, и залезла на подоконник, прихватив с камерой еще и свою сумку. Дайгел, взяв с тумбочки тетрадь, сел к Юнне и отобрал камеру, вдобавок стукнул ею Юнну по макушке.

— С приятелями подкараулила стаю, пока они ели, — Юнна пихнула ботинком в голень. — А как нажрались, мы их запихали в клетки. Они уяснили, что все побеждены и вожаком никто быть не может, вот и пришлось нас слушаться. Вроде смышленые, только прожорливые. Одна чуть свою кладку не сожрала, зато теперь о новой мелочи все заботятся.

Юнна извлекла из сумки тетрадь, а Дайгел развернул свою на первой странице.

— У меня тут как раз воспоминания о восточном Кранаре, — зараза, а в Нелоссе-то что сейчас? В Канморне?

— А у меня об Инисе, — Юнна заглянула в тетрадь Дайгела и попыталась забрать, Дайгел, в свою очередь, ухватил покрепче и прищурился. — Ага, про Нелосс тут у тебя написано. Что-то о нем слышала.

— Не в сводках, случайно?

Взгляд Юнны стал мрачнее да направился куда-то в стену.

— Не, — сказала она. — Но все равно не вздумай туда ехать. Вообще не вздумай снова соваться в Кранар. Башку откручу.

Ладно еще на западе Кранара нет чумы. И ведь строгие в Кранаре ограничения, ведь борются, а без толку, раз восток в таком состоянии, что Кранару пришлось целиком закрыть границы. Уже ж ведь должна была эта эпидемия пойти на спад.

Юнна всматривалась в строчки так, будто сквозь время наблюдала все происходившее и силилась разглядеть детали, не попавшие на бумагу. Порой ее губы шевелились, порой она ухмылялась. Это когда описывались всякие кранарские обычаи, например, что надо почаще смотреть на статуэтку Каммии, тогда будешь здоровее. А если на яды смотреть, можешь и через взгляд отравиться.

— А, поняла, тот, с кем я в прошлый раз беседовала, просто кранарцем был, — кивнула Юнна. — Выдрал глаза у соседа, чтобы тот не смотрел на Манскор и не заболел. Заботливый какой.

Еще там было про одноногого горработника — он, оказывается, вручил Дайгелу валик, чтобы прокрасить полосу на стене. Уже подзабыл. В Ущелье лиц вон тоже такой обитает. Потом Юнна читала про встречу с самим Кранаром: Дайгел его увидел на следующий день после того, как подкрасил стену.

Юнна возвращала взгляд к уже прочитанным строчкам, и снова шла до конца, и опять возвращалась, и сминала локтем свою тетрадь, а глаза у нее напоминали окна, сквозь которые небо виднеется — но запыленные, тусклые.

— Он прямо-таки за тобой наблюдал, — заметила Юнна, и ее раскосые глазищи наконец-то блеснули. — Или твой отец-ученый его заинтриговал, а ты просто попался? У тебя ж отец, случайно, не Георг Эсети? Фамилия больно знакомая.

— Так папаню и в Талис знают? Дела. Кранарские приезжие о нем рассказали? — отцовы ученики, помнится, в Талис не работают.

— Ага, именно.

Потом она, хмурясь, разгладила мятую обложку своей тетради. В ней первые страницы заполняли рисунки вымерших тварей: громадных длинношеих ящеров, рогатых ящеров да крылатых. Еще — зверюг с широкими тупыми мордами да в пятнах, недооленей с огромными глазами и четырьмя копытами на каждой ноге. Наброски были без особых деталей, а все равно весьма живые да точные.

— Вымерших постоянно рисовала. Да и сейчас нравится. Я представляла, что, если нарисую, тем самым оживлю.

— Вот-вот за палец цапнет, верю.

На страницах появился волчонок. Ободранный, коротколапый, он то забивался в груду ящиков, то прятался за мусорный бак, то пробовал украсть колбасу с прилавка на рынке.

— Я встретила Герти в тринадцать, — Юнна изловила пальцы Дайгела, как только Дайгел сам попытался перевернуть страницы. — В Инис мы уехали, когда мне было семь.

— Таннау долбаная, — Дайгел обхватил ее за плечи.

— Пристрелю, — но и вырваться Юнна не сумела, или не особо старалась.

— Сбегай за ружьем в Манскор, подожду. Хотя знаешь, как тут добыть? Выйди на улицу и крикни, что династия Онталоз — это сборище унылых бездарностей.

— Ага. Так вот. Мы вообще-то талисские, но родители считали Талис дырой. А ты, знаешь, не один видел в детстве всякую хтонь. Я мелкая посчитала, что рысь приперлась в наш огород, чтобы гасок стырить, ну и бегала за ней, молотила кулаками. Потом она опять ко мне приходила. Разговаривала. Клубком на подушке сворачивалась. Бывает.

— Я-то думал, Талис людям до поры до времени не показывалась. Кроме твоей команды и лет-танера.

— Детские рассказы считают выдумками, ну или сами дети забывают. В Талис, знаешь, деревом пахнет, уютно так, — Юнна теперь улыбалась мягко, глядела будто бы вдаль. — Все небольшое, и в то же время просторное. Литтис огромный, как пасть чудовища — вот-вот захлопнется и проглотит. В те года там на окраинах столицы волчья стая убила детей, много шуму поднялось, старались замять, а в городе все равно обо всем прознали. Гвардейцы стаю извели, а Герти был в той стае годовалым волчонком. В город пришел, и кто-то узнал, чей он. Шпыняли его, дворовые ребята чуть не забили.

Вот на рисунке, нервном, со рваными контурами — коротко стриженая растрепанная девчонка, вся в ссадинах. Зверька прижимает, закрывает от своры парней и девчат.

— Дома его кормила, школу прогуливала. Мои огрызались, а я в ответ. Говорила, нечего было сбегать из Талис. Менять ее надо было, а не бежать.

Волчонок глядел со страниц прямо-таки живыми глазами. Сперва забивался в углы, кусался, переворачивал миски, а потом осмелел, вон и воду лакает, и уснул на погрызанном, в клочьях ниток, ковре. Все набросочно, а голова дорисовывает образ, даже раскрашивает.

— Вон зато какая зверюга выросла.

— Я ему рассказывала про Талис. Он слушал, просил еще. Потом я его выучила писать и читать, шутила, что он программу знает лучше меня. А как окреп, стал убегать. Охотиться его более-менее научили еще в стае, он давил и таскал мне чимр. Года через два после того, как мы встретились, он написал, что освоился на воле, да и совсем удрал, чего там, природа же тянет. Потом я через год сама уехала — поступать. Сбежала как можно дальше от своих.

— В Гахарите учеба что надо. Только с работой не шибко хорошо.

— Да вот. В общем, одно время я думала, что мои мысли улучшить Талис — это так было, детские мечты. Потом стала археологом, раскапывала древние города Империи в Кранаре и Талис. Видишь как, все равно меня к ней тянуло. Гахаритцы завидовали, они-то свою древнюю культуру потеряли. А в Империи культура была вот какая, поглянь.

Дайгел заложил страницу ладонью, и Юнна пролистала вперед, показала крученые башни с барельефами в виде солнц и человеческих фигур. Сады, мощеные булыжниками мостовые, стремящиеся ввысь изукрашенные дома в окружении других, приземистых, с резными наличниками, с подробной резьбой на бревнах, изображающей пиры и битвы.

— Ух ты ж какой Кранарище был.

— Восстанавливала сама по всяким фрагментам.

— А потом все-таки, значит, рванула жить в Талис. Отчего?

— Это еще дольше рассказывать, — Юнна опять словно бы погрустнела, но быстро усмехнулась. — Герти туда рванул раньше меня, как выяснилось. Ну что, восстанавливается она понемногу. Даже инрикт и тот отчасти помог со своими заповедниками. А заканчивается тут все Гахаритом. Нас была целая команда гахаритских археологов, меня из-за них стали пускать и на чердаки. Про переезд в Талис — в другой тетрадке, но там большая часть — продолжение гахаритского. Ты видел.

— Лично наблюдал, — кивнул Дайгел.

— Радостно, что ваессен Акреон Кардей уже дал разрешение, — Табон улыбнулся алеартцам, затем лебедям с замковых ворот, и посланник Гонрал кивнул. — Но мы не принуждаем, и, если не найдется добровольцев, чтобы отправиться на наш остров, тогда, быть может, вы разрешите отправить нам несколько картин из музея Ваммельхола?

Астелнал валялась у ног гартийцев и притворялась, что алеартские шишки — особый вид искусства. Басна держалась от нее в стороне, а Кита приглаживала шерсть на собачьей голове и что-то нашептывала в острое ухо.

— Платить за путешествие и проживание не потребуется, если кто не знает о деталях, — продолжал Табон. — Все ведь это в рамках укрепления международного единства. Проблем с документами не будет, с возвращением домой — тоже. Единственное — лишь трех человек можем взять, это на первое время.

Чиновники Легонии наверняка за это приплатили астельцам. А если никто не поедет, астельцы все равно не возвратят деньги. Хорошо устроились.

Через толпу алеартцев протиснулась Керка, и Табон тотчас стал лыбиться, а волчица подала знак инариса. Энкел ее погладил, потом отвернулся для иллюзии, и Дайгел тоже.

— Юнна здесь? — ни с того ни с сего спросила волчица.

— Вчера утром приехала, вечером уехала, — негромко ответил Дайгел, пока вокруг галдели алеартцы.

Они уверяли, что астельцев весьма уважают, просто у всех дела, да семьи, да вьортов опасаются. Струсили, чего еще от них ждать. Хотя вот вдоль своих берегов они не боятся ходить по морю.

Другие легонийцы наверняка бы отправились, но они астельцам не шибко-то доверяют. А может, считают, что с островами связь прервется, как прервалась с Кейнором. Кейнор-то на том же материке, а поди да перейди его границу. Только за бешеные деньги, не иначе.

Керка хмурилась, сложив иллюзорные руки на груди. У волчицы мех уже по-зимнему запушился, и в человеческом облике она теперь пуховик носила, а не куртку.

— Герти с ней был?

— А что тебе Герти?

— Хороший, — Керка переступила с ноги на ногу. Голос у нее стал задумчивее да будто помоложе. — Ему столько всего интересно. Пусть Юнна привезет. Мне нужен такой волк.

— Ты же его сожрать хотела.

— Я не доверяла, — ее голос хоть отвлекает от алеартской болтовни. — Потом поняла, что мы ровесники, и он не слабее. Опытный. Он может быть вожаком со мной, я ему тоже понравилась, но он сказал, что не должен заводить стаю. Не понимаю. Я тоже потеряла волка, но прошло много времени.

— Разведаю, — ухмыльнулся Дайгел. Самому бы хотелось, чтобы Юнна еще приехала. Зараза же, в ее отсутствие других девчонок искать совестно, да и все они — не то, со всеми теперь скучно. Зверям вон везет, им девчонки нужны раз в год.

От гомона алеартцев голова нет-нет да потребует ремонта таблетками. Дайгел отошел, а вслед несся шепот:

— Но хотя бы одну картину, приобщить к алеартскому искусству ведь надо, оно у нас уникальное, и…

У подножия холма вон ларек с газетами, уже должны были свежие завезти. Вот интересно, легонийцы перестанут молчать о том, что кейнорские аалсоты могут отправиться в Басмадан через Кранар? Или из-за чумы уже все накрылось, так что нет смысла озвучивать?

Керка потрусила следом.

Осень основательно вжелтилась в дубы, облетевшая листва хрупала под ногами. Корни выпирали из почвы — провода, которыми деревья подключаются к земле. Бабочка, ошалев от холода, прижалась к стволу и вяло шевелила глазастыми черно-синими крыльями. Крапива поникла, незнакомые колючки густо переплелись ветками, силясь согреться. Сливы лапились Дайгелу в лицо.

Сухие листья у ларька выглядели как поджарка на сковородке: правда, порядком остывшая. От вида купленной газеты в горле прорастал иллюзорный шиповник и драл колючками. Дайгел открыл ее — как содрал коросту.

Смертность в Кранаре — пять тысяч в день. Изоляция толком не помогает. Люди заражают, даже если нет никаких язв. Каким-то чудом в Моллитане с Гахаритом больше нет заболевших. Вон пишут, что и через продукты якобы может передаваться эта дрянь. И, дескать, пара десятков человек вылечились, да вот интервью не дали, слабые еще. Дескать, лекарства от обычной чумы им помогли. Почему-то только паре десятков человек. Да и то неизвестно, правда ли.

Всё твердили, якобы Кранар может от Легонии оттяпать куски. А от слабеющего Кранара никто ничего не захочет оттяпать? Гартийцы — вряд ли, однако ж кто знает, к чему приведет их сближение с легонийцами.

Если и впрямь податься на те острова-колонии? Починить там алеартские штуковины, подаренные астельцам, да при случае выяснить, не замышляют ли астельцы чего-то: в том числе против Кранара. Да и против Кейнора: гартийцев-то он шибко потрепал в свое время.

А местные тогда, заразы, вероятно, больше обратят внимания на ремонтный центр, раз его работник подсобит астельцам. У Энкела с Китой тогда прибавится работы, но зато и заработка.

Этот туризм не особо сблизит Астелнал с Легонией. Если легонийцам нужно сотрудничество, они его и без того укрепят.

Дайгел поделился планом с Керкой, а та по пути не прекращала ворчать. Щелкнула пастью, когда Дайгел обратился к Табону:

— Я бы съездил, чего уж там.

Энкел вскинул брови, а затем одобряюще подмигнул.

— Останусь на хозяйстве, — сказал он. — Неохота мне в эту даль отправляться. Так держать, буду ожидать тебя, здорово, вот да.

Табон улыбнулся — якобы радушно. Астелнал вскинула уши и сама принялась лыбиться, оскалив пасть и высунув язык — даже как собака, не как волчица. Керка фыркнула, а Кита встала вплотную к собаке.

— Мы очень рады, что не будем возвращаться одни, — Табон всплеснул руками. — Рады вдвойне, что с нами едет алеартский мастер.

— Я кранарский, — не удержался Дайгел.

— Чума! — донеслось позади. — Зараженные!

Вот же, а.

— Не живу я в Кранаре, гражданство легонийское, — добавил Дайгел. Энкел тут же повторил, что никакой опасности нет, и все мало-помалу притихли.

— Между странами Ориенты тоже существует Единство, — кивнул Табон. — В отношении к природе, в родственных и дружеских связях. Кто-нибудь еще хочет присоединиться к Дайгелу Эсети?

Керка оскалилась и прошла вперед, отведя назад уши.

— Они подозрительные и пугают зверей, — заявила она негромким, измененным под людскую речь голосом. — Кому исследовать, если не гвардейцам?

Астельцы, не понимавшие ее речи, тотчас оживились, а потом Табон повернулся к Ките, и Астелнал зачем-то тоже. Лаохори, вильнув хвостом, перевела взгляд с Киты на Табона с посланником и обратно. Кита еще больше съежилась, а Гонрал что-то произнес.

— Не хотим настаивать, но будем очень признательны, — перевел Табон. — Слова не только танера Гонрала, но и мои. Ваша собака — это чудо. Мы понимаем, что волки нам доверяют меньше, и не стали бы принуждать волчицу к общению с лаохори…

— Еще бы попробовали, — оскал просвечивал на иллюзорном женском лице у Керки.

— …и вас не принуждаем, но вы могли бы очень нам помочь. Это уже будет четверо, не трое, но животных прокормить будет проще, и содержать, тем более таких разумных.

Кита сжала пальцы на черном загривке Басны.

— Хорошо, — проговорила она.

— Не хочешь — отказывайся, — сказал Дайгел. Еще чего выдумали, далось оно девчонке?

— Нет, — Кита прикусила губу. — Нельзя же постоянно бояться. Басна, ты же хотела, чтобы я не боялась?

Собака вздохнула и мотнула хвостищем.

— Может, теперь разрешат забрать часы, — добавила Кита. — Потому что я запомнюсь? Хотя бы дадут починить.

Ладно уж. Будет хоть один негартийский человек поблизости, уже хорошо. Энкел взглянул на Дайгела да подмигнул: справится он, кто же в нем сомневался.

Солнце куталось в облака от холода, как в серый шерстяной платок. Эдакое алеартское солнце, хотя алеартские берега уже и не видны. Такое странное дело — взял да покинул Ориенту. И ничего необыкновенного вне материка — море как море, небо как небо. Подумаешь, океан. Море большущее.

Океанский ветер листал страницы с набросками: из-за них Дайгелова тетрадь теперь напоминала тетрадку Юнны. Даже серебристо-голубой здешний запах, отдающий водорослями и отчего-то арбузом, не настолько бодрил, как новые задумки изобретений. Давно же ничего не придумывал, а теперь коты натолкнули на мысль.

Вон как Эрцог, оказывается, умудрился с Долиной. Акреон ему дал теперь отсрочку, раз уж он такой полезный. Разрешил моллитанцам покамест его не убивать и не выдавать столице: правда, полезность Эрцогу еще предстоит доказывать. Обучать гвардейцев.

Только вот Луи не шибко повезло. Он с этой Кайрис учудил, но разве стоило так с ним обращаться? Ладно хоть зрение забрали, а не лапы. Дернуло же его податься в Кайрис, хотя в этом его хорошо удается понять. Кого не понять, так это легонийцев. Сказал же им Луи, что хотел узнать про алдасаров и кайрисских зверей — так и чего докопались.

Если люди выяснят, что коты якобы попросили что-то изобрести для моллитанцев, то, вероятно, это оценят в пользу тирнисков. В Моллитане полно городов, что жмутся к предгорьям и обитают на горах, и там требуется расчищать каменистую местность. Несколько идей уже есть.

Керка заворчала — заметила наконец-то кого морского? Открытый океан должен бы кишеть всяким водоплавием, а поди ж ты, хоть один бы драный о мидии дельфин показался. Одни только волны прыгают, шорхают о борт, пробуют теплоход на пенный зуб.

Чуждость вдруг окутала — будто теплоход успел перенестись к гартийским берегам. Керка заворчала и ушла, потряхивая ушастой головой. Астелнал, сверкнув ядовитой зеленью в глазищах, проскользнула мимо Дайгела да направилась поодаль, к Ките, что держалась за стойку фальшборта.

Басна, сидевшая у ног Киты, пригнулась к стальному настилу палубы и, схватив ручку, сдавила лапой блокнотный лист. Астелнал отошла подальше и раскрыла пасть, чтобы диктовать собаке — показалось, дышит она этой пастью, да ведь лаохортам дыхание не нужно. Бока-то у нее всегда вздымаются, но это так, видимость, чтобы человеческое восприятие не сбоило.

— Да я сейчас даже не боюсь, — пробормотала Кита, опустившись на корточки. За Басну она держалась так, будто собака была сделана из железа. И заодно свои слова записывала: вот странная, зачем проговаривать? — Просто еще не плавала так далеко. На таком корабле. Хотя нет, на судне. Корабли — это скорее про военное.

Вот же любительница транспорта. Какая разница, казалось бы.

Астелнал приблизилась, и Басна сжалась — не думал, что она может выглядеть настолько мелкой. Лаохори прочитала записи в блокноте и, отойдя, опять беззвучно заговорила. На записывающую за ней Басну волчище смотрела, будто бы извиняясь, даже заискивая — нет-нет и перевернется на спину. Зелень глаз — искусственная, точно эмалью ей капнули на серую морду.

Кита прочитала очередное послание.

— Наверное, все-таки буду бояться островов, — проговорила она, записывая свое.

И на этот раз принесла блокнот к Астелнал, а та наклонила голову набок и лыбиться принялась по-собачьи. Басну копирует? Один из астельцев, сравнявшись с волчищем, потрепал ее за уши и скрылся в каюте.

— Меня и сейчас тянет домой, — призналась Кита, заодно строча в блокноте. — Вы приветливые, интересные, но страшновато, потому что все незнакомое.

Астелнал снова прочитала и затем, что-то говоря, указала на себя лапой — до странности человеческим жестом. Разум людей, менталитет, запертый отчего-то в звериной оболочке.

Никакой крови на лапах нет, не то что при первой встрече.

Кита, возвратясь к Басне, скоро прочитала новое послание от Астелнал и прикусила губу. Басна, глянув на девчонку, отвела уши назад.

— Ладно, — сказала Кита. — Я так, может быть, правда получше привыкну к твоей земле, — и на этот раз ничего не записала, лишь кивнула.

Она почесала Басну за ухом, что-то ей пробормотала, и собака отошла к Дайгелу, но все на Киту поглядывала, поскуливала, вздергивала уши. Астелнал легла Ките прямиком на ноги. Правда, ноги прошли сквозь зверюгу, и Кита отшатнулась. Астелнал, подскочив, виновато развела уши в стороны. Ну да, не подумала, бывает.

Потом Астелнал упала уже просто на палубный настил, близко к ногам Киты. Кита села прямо на пол, рядом с ней, и обхватила колени так, точно они вот-вот удерут.

— Все в порядке? — поинтересовался Дайгел. — Может, имбирного твоего лимонаду пойдем выпьем? А чего ты все вслух проговорила? Чтобы я все слышал и тебя ни в чем не заподозрил?

Кита кивнула и уткнулась в колени подбородком.

— В чем тебя заподозрить-то, скворец?

Кита пожала плечами. Лаохори нарочито шутливо оскалилась, вскочила и ткнула лапой бутылку, торчащую из сумки Киты — да так, чтобы лапа насквозь не прошла. Кита вытащила бутылку и поставила рядом, тогда Астелнал опять ткнула ее лапой, пригнулась по-собачьи, замотала хвостом, отбежала. С места бутылку не сдвинет, само собой. Даже часть своей земли не сдвинула бы. Как она еще сквозь теплоход не проваливается?

Да если бы сделал механического щенка, он был вел себя куда естественнее. По крайней мере, не хитрил бы и не строил бы из себя невесть кого.

Табон, выйдя из каюты, махнул рукой Дайгелу, и Дайгел отошел к нему, подальше от Астелнал. А улыбка-то у этого астельского наместника словно приклеенная, как и у его лаохори-волчицы.

Она опять развалилась рядом с Китой и разглядывала этикетку на бутылке. Раньше там был лимонад, теперь — самодельный напиток Киты, выкрашенный в оранжево-красный при помощи Энкеловых пищевых красок. Кита сбивчиво постукивала пальцами по настилу. Вот бы перестукиванием общаться — лаохорты ведь все звуки слышат, кроме чужих людских голосов. Придумать эдакий алфавит.

— Боится девушка, — вполголоса произнес Табон. — Им новое трудно дается, им надо быть дома, в безопасности, а тут просторы, чудовища. Наши женщины не сразу отправились на острова.

Из воды рванулись морские фейерверки, распустили черно-фиолетовые хвосты в рыжих пятнах и с плеском ушли на глубину.

Астелнал несколько раз коснулась этикетки когтем, а Кита, присмотревшись, пожала плечами.

Из букв эта лаохори, что ли, составляет слова? Можно было бы положить легонийский алфавит перед ней и Басну не трогать: правда, тогда разговоры с заморской поганью длились бы намного дольше. А Басна вон на хозяйку уставилась, уши напрягла, вся вытянулась.

— Чудовищ пока не видать, — заметил Дайгел. Разве что акулий плавник показался — на дороге к солнцу из особой солнечной брусчатки.

Вон какая тварь неплохая. У кейнорских и алеартских берегов такого не увидишь. Чем же она тут кормится, ни рыбешки ведь у борта, тогда как у берегов Экеры летают даже редкие юнкамы. Или на глубине тут с населением получше?

— Когда работаете, отвлекает ведь женское присутствие?

— Чего ей отвлекать, она — товарищ.

Да и ребенок еще, хоть и старше Есы чуть-чуть. Та же Еса симпатичная, но все-таки тоже девчонка, никак не женщина.

— Никак не удалось понять, если женщина для вас товарищ, как же вы жен находите?

Руками Табон уже не взмахивал, держался сдержанно, но улыбался по-прежнему считай по-алеартски.

— Товарищи — это которые коллеги.

— На флоте, в армии тоже много девушек у вас. Как они справляются?

Никак хочет слабые места найти? С этими девушками его предки, впрочем, воевали.

— Мужчин там все-таки в разы больше. Женщины обычно там, где нужна выносливость, скорость.

— А с семьями как же? У вас наказывают безработных. Если все женщины работают, то детей куда деваете?

Все-таки впрямь разыскивает слабые места. В Легонии прирост населения всегда был невелик. Да и в Кранаре не особо он большой: из-за частых эпидемий. Его здравоохранением раньше занимались хуже, чем в Легонии, сейчас-то порядок, но бактерии и вирусы-то изменяются, падлы.

— После родов дают отпуск в два года, — общеизвестная вещь, Табон мог и сам это сто раз разузнать в Алеарте. — Мать первые два месяца всегда не работает, а дальше может либо весь отпуск дома провести, либо отцу передать малого. Эти два года вообще можно по-всякому разделить.

Отец, пока был в таком отпуске, умудрился основательно заняться ветеринарией. Хотя непонятно, каким образом он выкроил время.

— У вас интересно. Мы всегда интересовались землями за океаном, даже когда еще не было Асти. Древние аркаисцы и ванраглинцы, наши предки, посещали древнюю Империю, пока, прибыв в очередной раз, не нашли там только зверей и вьортов.

На словах о вьортах Кита вздрогнула, хотя вряд ли слышала.

Астелнал выглядела спящей, хотя лаохорт может спать лишь на своей земле. Теплоход-то уже не земля Астелнал. Неживое быстро меняет принадлежность, когда оказывается на чужой территории, хотя слыхал и про исключения.

— К вьортам вам теперь не привыкать. Чего же, интересно, морские жители до сих пор не вымерли? — Дайгел взялся за холодный верх фальшборта.

— У вьортов все-таки есть инстинкт самосохранения. Они не то чтобы всегда дерутся. Ну и их тянет на свою территорию, а для драки надо кому-то перейти на чужую. И спят они: пусть и мало очень, но спят.

— Тоже ходите на судах у побережья, чтобы вьорты не зарождались?

Табон кивнул, почесывая темную короткую бороду на щеке.

— А ограничения на ловлю рыбы у вас какие?

— Есть редкие виды, ценные, их ловить нежелательно, но всякое бывает.

— А у нас есть центры скупки, — хотя астельцы эти раздражают да напрягают, но надо бы с ними побыть пооткровеннее в чем-то незначительном, чтобы и они потом чего-то рассказали. — Туда можно сдавать дары природы, но ограниченно, а потом их продают на государственном рынке.

Табон слушал вроде и с интересом, а что-то было в этом интересе напускное. Скоро он ушел, а Дайгел вновь достал тетрадь из сумки с камерой. Набросал очередной примерный облик машины, которая могла бы убирать камни. Крупные каменюги понадобится вытаскивать и раскалывать, для средних и мелких понадобится другое устройство. Потом размельченные камни можно будет вывозить в другие города, выкладывать ими мостовые.

— Дайгел, — послышался голос Киты.

Дайгел по-быстрому стер кривые передние колеса и обернулся.

Астелнал вскочила, скаля пасть и по-волчьи морща нос. Кита, едва не споткнувшись, отступила к двери одной из кают, а Басна подбежала к хозяйке, пускай и поджимала при этом уши да сгибалась к настилу.

Лаохори глянула на Киту, повела в ее сторону мордой, будто толкая носом, и подмигнула. Больно картинно это выглядело, наигранно. Басна упала Ките на ноги, а Кита, присев, обхватила собачью шею.

Астелнал встала передними лапами на фальшборт, скалясь и настораживая уши. Впервые ее морда показалась всамделишно волчьей. Дайгел к ней приблизился и сразу поморщился из-за чуждости.

В волнах мелькнул плавник. Блеснула спина, серебристая, чешуйчатая, и тотчас сделалась шерстяной, темно-бурой. Впереди, еще дальше, вздыбился бугристый остров и распахнулся, показывая десятки клыков.

Дайгел, запустив руку в сумку, включил камеру — зараза, жужжит, да всем сейчас не до этого.

Теплоход ускорился, повернулся, оставляя вьортов в стороне. В глазах Астелнал клубилась неестественная зелень — никак зрачок в ней сгорел. Глаза Кранара тоже без зрачков и светятся, но у него-то они нормальные.

Там, куда направлялся теплоход, вдалеке, хрупкая фигура навроде лани вскинула ушастую голову да метнулась по воде вскачь к судну. Астелнал подалась вперед, вгляделась в эту лань, а она прибавила скорости. Астелнал заозиралась — оскал ее выглядел ничуть не злобно, скорее растерянно, и в глазницах туманилась зеленая муть.

— Уходите, — Табон махнул Дайгелу. — Она распугает, привычная, она…

Если вьорты друг друга порвут, теплоход развалится. Теплоход-то теперь — их территория. Или волнами его может задеть от вьортских ран.

Но, если судно разломается да утонет — какая разница, где ты, внутри или снаружи. Если не утонет — тем более. Раз уж всякое происходит, нужно хоть засвидетельствовать. Кранара эти твари могли ранить, и то он не удирал. А тут чего удирать? Куда?

Мысли сбились в плотную точку.

В той стороне, откуда удирал теплоход, распахнулись штуки четыре клыкастых пастей. Разнесся свистящий вой, затем бурлящий рык. Тварь с разветвленными рогами проскользила вдоль борта по волнам, как по зелено-серому стеклу. Морда у нее то и дело менялась: вырастали клыки, уменьшался нос, появлялись новые глаза. Волны менялись сами, перекатывались, плевались пеной.

Дайгел взялся одной рукой за ограждение, второй — за сумку с камерой. Напряжение пронизывало стылым лезвием, плескался внутри холодный азарт.

К судну приближалась якобы-лань.

Они всякие бывают, сволочи эти, но эта какая-то считай нормальная. Схожа с простым оленем. Видно, как струится по телу чешуя, сменяясь то короткой пятнистой шерстью, то китовой кожей: но выглядит это не мерзотно, как у прочих вьортов, а даже, можно сказать, естественно.

Вроде бы так же выглядел вьорт кошек в тот миг, когда соприкоснулся со своим зверем. Правда, освещение там было так себе. Может статься, почудилось. Все вьорты одинаковые.

Астелнал распахнула пасть.

Твари слева, справа — ладно хоть расстояние до них растет. Гул-рычание будто доносится из глубины, хотя и не бывает так.

— Уверена? Асти? — раздался голос Табона. — Дайгел, еще раз, уходите. Асти, что ты творишь? Он же не послушает, и матросы ему не… нет, послушал.

Теплоход стал снова разворачиваться, Астелнал будто даже усмехнулась — а мимо метнулись два вьорта, судно едва их не задело. Еще одна башка бугрилась, разевая пастище. Чего там астельцы творят — ведут назад, в самую стаю? Тот, вроде оленя, самый мелкий да слабый. Легко бы проскочили.

Табон куда-то помчался и снова крикнул Дайгелу бежать. Тьфу ты, заботливый выискался. В руках силы стало больше, в ноги будто бетон залили. Хорониться в каютах, еще чего.

Кита осела на пол.

— Да иди в каюту, — бросил ей Дайгел. Вьортский вой заглушил половину фразы. Астелнал то и дело вскидывала морду, что-то говорила неслышно — никак своим командовала, куда поворачивать и где вьорты. Да так громко, что они слышали.

— Ты же не идешь, — пробормотала Кита, цепляясь за Басну. — Я и так слишком трусливая.

Из ближайшей волны показались разветвленные рога, все в каких-то моллюсках — и тут же дернулся теплоход. А курс-то все держит назад. Астелнал на вид довольна — будто именно об этом и просила. Недо-лань самая опасная, что ли? Вон она отстала, а потом и вовсе кинулась назад, перепугалась стаи. Нет, ни капли не опасная. Что за дела?

Дайгел достал тетрадь — камера-то не все кругом снимает. Вон поодаль нечто вроде бугристого камня, покрытого водорослями да губками, ощерилось на вьорта с уродливой рогатой башкой. Дрянь полнейшая, а поди ж ты, завораживает, как омут.

Глянул назад: Кита выглядела совсем уж бело-зеленой. Дайгел подошел и пожал ей руку, а Кита через силу ухмыльнулась. Ребенок как есть.

Дайгел поспешил на прежнее место. Теплоход летел туда, где сцепились две пастищи и вздыбились высоченные волны, исходя пеной, как пасти бешеных зверюг. Лишь брызгами от них задело — вот это умелые астельцы в мореходстве, ничего себе.

Клубок из тварей распался, вьорты по волнам скользнули за теплоходом. Буквы летели по строчкам, едва успевая за мыслями.

Астелнал махнула через фальшборт и припустилась по морю, а вьорты взвились за ней следом и метнулись подальше от теплохода с хриплым ревом — в уши от него словно засыпало щебенку. Дайгел повернул к погоне сумку с камерой.

Волчица неслась, перемахивая через гребни, отороченные белым. Еще прыжок — и, изогнувшись, ушла в глубину, как мышкующая лисица в снег. Двое вьортов погрузились за ней, еще двое, разметав пасти, как ножницы, кинулись друг к другу. Один другого цапнул, оба отскочили, и от них шарахнуло волной — пришлось по-быстрому тетрадку спрятать да отвернуться, чтобы сумку не задело. Весь правый бок промок, точно угодил под ливень.

— А что она делает? — пробормотала Кита. Она, оказывается, поднялась уже, да в море всматривалась.

Одна из волн вынесла Астелнал, а вслед ей выдвинулась длинная остроносая башка, зеленоватая, с шипами над жаберными щелями, с огромным плоским шипом-щитом над каждым из глаз. Солнце отразилось на зеленых плавниках твари — змеевидной, сплющенной с боков.

Гигантская то ли змея, то ли акула рванулась ввысь и бросилась на стаю. Да разметала вьортов в стороны — уже не такая огромная, но все же крупней любого из сородичей. Одному рванула бок, и от этого взъярились волны.

Астелнал одним прыжком оказалась на палубе и встряхнулась, точно ее шерсть и впрямь могла бы намокнуть. Теплоход отдалялся от акуло-змеи, что рвала уже другую добычу и сама истекала кровью. А морда Астелнал уже и впрямь стала волчья, с диким оскалом, с зеленью лесной в глазницах. Вот-вот полезут из глаз цепкие живые ветки, как и на том кошачьем вьорте что-то прорастало.

Волны захлестнули палубу, зашвырнули на нее мертвых рыб с выпученными глазами. Густую, в синеву, зелень моря пятнала вьортовская кровь, всплывали рыбы, с неба свалились пернатые комки, как здоровенные хлопья снега. Это что же, и птичьи вьорты тут есть? Одна чайка уткнулась клювом в ботинок Дайгела, а Дайгел поднял ее, сложил ей крылья, серо-черные, как у Скадды. Пришлось отдать ее океану, куда ж еще.

Как вообще в таких условиях корабли пересекают океан? До Флорента плыть в разы дальше, чем до астельских островов.

— Прошли, — раздался голос Табона. — Один из самых опасных участков. Асти хорошо его знает, а Саагара — одна из самых опасных вьортов. Спит на глубине. Если разбудить, всех рвет без разбора, главное — удрать, мы наловчились. Хорошо задерживает даже с десяток вьортов. Ее породили акулы, она поэтому не чувствует боль, и даже нашу лаохори почти не боится. Акульих вьортов немного, главное — знать, где находятся. В следующий раз уходите в каюту, не хотим, чтобы вас смыло за борт. Мы не хотели настаивать, но…

И сколько же сородичей может порвать такая тварь, раз не чувствует ран? Может, кого-то рвет и до смерти?

— А чего Астелнал-то прямо к вьортам повела?

— Так безопаснее. Она знает путь.

Слишком уж механически звучит. Не он ли возражал Астелнал?

Кита выглядела все еще белой и полумертвой, но ничего, на ногах держалась. И за собаку.

— Не зря мне морепродукты никогда не нравились, — заметил Дайгел.

29 сеоны, Еса

На небольшом экране спектрофотометра возник ультрафиолетовый спектр реакции: словно контур горы обрисовался, и слева от нее — холмы, а справа — долина.

Там сейчас Луи: и он эту Долину больше никогда не увидит, и Кейнор не увидит. Надо будет ему прочитать свое исследование про бармелы. Как же он на самом деле в Кайрис попал? Из-за талисцев? Он же был раненый, он не отправился бы туда сам, ну как так люди не смогли узнать правду? Щемит так сильно.

Снова перед глазами не долина, лишь спектр. В предыдущие разы примерно такой же и получался, но тут есть интересные детали. Надо перечертить и отметить максимум поглощения.

— Здесь тоже есть олеаноловая кислота, — сказала Еса. — И в корнях бармелов все-таки больше сапонинов, чем в плодах.

Танер Эсети кивнул и перевернул страницу. Почти всю толстую тетрадь уже просмотрел. Эрцогу тоже было бы интересно, раз ему так растения нравятся: и, наверное, он бы все записи выучил.

— Нет, в кайрисских статьях все-таки неплохие данные. Хорошо, что ты на них ссылаешься.

— Еще есть истории из журнала про здоровье, — бабушка их тоже отыскала и продиктовала. — Правда, там не совсем научно, но это скорее чтобы было чего подтвердить или опровергнуть.

— Тоже прочитал. Про вероятные противовоспалительные свойства бармелов сказано вполне себе грамотно. Вот про укрепление иммунитета не стоит писать, это уже не научно.

Конференция уже на днях, и скоро заявку подавать на участие: так классно. Это все-таки прогоняет тревогу. А еще очень здорово, что у Нира с рабочими программами все получилось.

Когда лаборанты пришли забирать посуду, танер Эсети предложил:

— Сегодня Шорис собиралась меня посетить, как раз вот скоро придет. Встретишься?

— Конечно. И хочу, чтобы пришел Луи.

— Сам был бы рад, — кивнул профессор. — Спросил бы, что он там делал в Кайрис. Это ты его туда, наверное, заманила? Слишком интересно все рассказывала? Скадде-то вон многое передала.

— Очень надеюсь, что он посмотрел на аалсоты, — сказала Еса.

— Пообещал показать что-нибудь эдакое из Астелнал. Хорошо хоть не отправился на восток Кранара, со своим-то любопытством. Но ладно уж, Дайл все-таки человек умный.

Ну пусть ему будет интересно с коренными жителями островов пообщаться, ну пожалуйста. Хочется о них побольше узнать. Дайгелу так повезло.

Запахло махоркой: танер Эсети поднес ко рту самокрутку. Костры деревьев сеяли искры, тротуары вспыхивали, под ботинками шуршало и потрескивало, и, когда солнце пригревало, казалось, это от шуршащих ворохов под ногами тепло идет. Демвии отловили вечерний свет в темные прожилки, сгустили, нарезали тонкими пластинами в виде листьев.

Рядом с подъездами дети играли в садовников, называли друг друга фамилиями известных селекционеров, а сухие кипарисовые ветки — настоящими саженцами. Один из ребят подбежал к горработнице и стал помогать вытаскивать вянущие кусты бархатцев.

Пара волков проскочила мимо, и белоноги из палисадника выглянули: длинноногие, с короткими рожками. Прохожие стали удивленно перешептываться, когда показалась львица. Она под кронами разворошила листву, покаталась по весенне-яркой траве, заворчала на стаю чимр.

— Я не нашла среди них белой, — объяснила Шорис. К полоскам на ее светлом иллюзорном пальто примешивались травинки и листья: настоящие и дорисованные инарисом. — Когда ее нет, я их пугаю.

Она щурилась на солнце с улыбкой и, казалось, примеривалась, можно ли сбить его лапой по-кошачьи, покатать и съесть.

— Чимрам впору придумать свою мифологию, — танер Эсети ей подмигнул и выбросил в урну остаток самокрутки. — Белая чимра приносит мир.

По пути Шорис играла с листьями демвии, а когда на нужную улицу свернули — уже с вишневыми. На морских коньков, вылепленных под балконами, она посматривала с веселым прищуром: и точно была бы не против их поймать, а еще сколоть лепные ракушки.

— Как настоящие, — мягко сказала Шорис. — Я люблю, когда люди так делают.

Когда все зашли в гостиную, Шорис сразу отправилась к кровати и лапой ее потрогала, а танер Эсети, раскрыв форточку, глянул на львицу показательно хмуро и головой качнул.

— Я вымыла лапы, — возразила Шорис. — А на кресло можно? У меня важные новости, мне надо быть на виду.

У нее движения очень плавные, не человеческие совсем, и из-за этого хочется долго на нее смотреть. Хотя порой чуть жутко: кажется, ее руки сгибаются сильнее человеческих.

— Если не разрешишь, начну манипулировать, вернее, уже это делаю, — Шорис почти мурлыкала. — Не хочу манипулировать уважаемыми людьми.

Танер Эсети, проветрив, захлопнул форточку, потому что сильно дуло, и поправил бумажную аалсоту, стоявшую на тумбочке: конечно же, впереди машинок. Еса взяла аалсоту и сделала вид, что сейчас она полетит в Шорис.

— Это пожалуйста, — сказал ей профессор. — Я бы пустил и на кровать, но она может сломаться, и Дайгелу спать будет негде. Старая она уже.

— Доломаю, купишь новую, и Дайгел будет спать на новой.

— Шорис, — нарочито строго сказал танер Эсети.

— Что?

Еса все-таки кинула аалсотой в Шорис, раз она любит играть, а Шорис отбила ее: танеру Эсети прямо в ладони.

— Алдасары направили авиацию против зверей, — сказала она. — Это нехорошо совсем.

— А звери — против людей, — заметил танер Эсети.

— Звери не могут управлять аалсотами.

Пока Шорис садилась в кресло, иллюзия ненадолго размылась, и пришлось отворачиваться, чтобы настоящая картинка потом получилась. Как будто светловолосая девушка сидит, положив ногу на ногу.

Оказалось, что этим утром Шорис впервые заметила на растении, в котором есть антидот к яду хинсенской лианы онгловии, черешки обкусанных листьев. А за сильно ядовитой онгловией Гелес может прятать проход.

— На черешках был запах Гелеса. Гелес тревожится за оленей и говорит им, что поможет, так что я хожу к нему совсем часто, чтобы за ним следить, а он считает, что я забочусь. Обхожу с ним все его растения и делаю вид, что мне очень интересно. Мне от этого неприятно. Как будто делаюсь не собой, и как будто что-то царапается в голове. Но я уже к такому привыкла.

Еса села за стол рядом с танером Эсети и одной ладонью обхватила другую: обе они горячие. Значит, все правда насчет экспериментов?

Гелес все-таки Фелана пытался отравить, про это рассказывали.

— Теперь главное: в одно время с Гелесом эти листья поедал больной олень, — Шорис внимательно смотрела на танера Эсети, а профессор — на нее, подперев подбородок рукой. — Его запах оборвался в пещере Гелеса, и там он уже перебитый, насколько я у входа в логово смогла почуять. Но я думаю, оленя не съели, а перенесли в то тайное укрытие. Напротив зарослей онгловии были следы Гелеса и Наи. Если зверя не учуять, значит, он не у входа. А пещера протяженная.

Вплотную к онгловии не подойти и не принюхаться: у ее цветов ядовитые эфирные масла. Которые тоже могут перебивать запах.

— Перед тем, как я сюда пошла, Гелес тоже брал противоядие. Ты говорил, оно не полностью защищает. Так вот. Гелес сегодня как будто болеет. Говорит, простыл и ушибся, но не похоже. Я не могу постоянно оставаться в ущелье, и он слишком часто ко мне пристает. Не хочу располосовать ему морду и себя выдать.

— Как бы туда пройти-то. Те же филины запросто подадут Гелесу знак, если кто спустится в ущелье. Гвардейцев не подключить никак. Неясно, сколько им антидота понадобится.

Не жечь же онгловию, в самом деле. Живая, жалко ее: и редкая. К тому же не известно в точности, есть ли пещера за этой лианой, так-то.

— Звери-то и так тревожатся, — добавил танер Эсети. — В Кейноре еще ничего, а вот вокруг-то. Стоит ли им добавлять проблем?

Шорис, играясь, смяла рукой покрывало на кресле.

— Эти проблемы совсем отвлекут зверей от проблем с людьми.

— В этом есть смысл, — танер Эсети пригладил бородку. — Вот только стоит еще поразмыслить. Время есть, уж вряд ли Гелес завел туда оленя ненадолго, если, конечно, он вправду экспериментирует. К слову, кто править-то будет после него?

— Я знаю много хороших зверей, — Шорис повернула голову набок. — Мне удавалось подбирать и гвардейских вожаков. Некоторых Луи уже встретил в Кранаре, и Гелес потом их утвердил.

— Наследники-Фернейлы все равно остались. Наследникам нового тирниска придется потесниться. Это, правда, относилось и к Ласферам.

— Разумеется, — кивнула Шорис. — Нужен кто-то не слишком амбициозный.

Согласна полностью. Чтобы потом он уступил Луи: но чтобы и с Эрцогом все было хорошо. Если так, конечно, возможно. Да, это глупая такая надежда: но без нее совсем плохо.

— Может, и не из Кейнора, — добавила Шорис.

— Гелес ведь считает, что я ему теперь больше доверяю, верно? — танер Эсети очень задумчиво это сказал. — И ему нужно мое доверие. Вот что, слушайте-ка.

Еса еще внимательнее прислушалась.

Солнце истекло смолой, как сосны, и по деревьям, по звериной тропе, петляющей по склону, разбросало капли этой смолы. Шорис выглядела то золотой, то бледно-серой: уходя то на свет, то в тень.

— Ты светлая такая, — сказала Еса. — А полоски почти белые. Наверное, трудно маскироваться. Шорис, ты же степная львица, получается? Я раньше думала, что в степях львов мало.

— Меньше, чем в лесах, — ответила Шорис в инарисе. — Львы из светлошерстных родов и правда лучше охотятся в степи. Но Фернейлы, например, чаще жили в лесах. Потому что они очень умелые охотники, и жизнь в лесу это подтверждала.

— И ты умелая охотница, получается.

Шорис усмехнулась и прикрыла глаза.

Свет в лесу зеленый, таинственный. Стволы и ветки сосен индевеют лишайником, его объемные узоры похожи на мелкие оленьи рога. Кусты колючей сагасты заслоняют и затемняют травы: белоножье копытце, аксулу, страннолистку. Тут все такое мирное, но столько тайного и нехорошего происходит.

— А ты слышала про Саламандру? Ну, слухи?

— Слышала, — неожиданно жестко сказала Шорис, потом добавила: — Не бойся, не навредит.

Даже интересно было бы посмотреть на такое существо: хотя и страшно чуть-чуть.

Еса, осторожно спускаясь по тропе в ущелье, запустила руку в сумку, висящую на плече, и отыскала камеру. Есть отверстие в сумке: небольшое, но хватит, чтобы все заснять. Объектив находится прямо напротив него. Включила камеру, сразу в спящий режим перевела. Она уже кажется обыденностью, и в то же время от мыслей об этой видеокамере иногда в голове вспыхивает восторг: так радостно, неверяще.

В ущелье дул ветер, и куртку пришлось застегнуть. Трели ванланок кругом журчали и переливались, белогрудки тихо звенели, а под конец песни громко щелкали. Между камнями цветы хладовестницы рассы́пались: с тонкими лепестками, словно сделанными из инея. По дну журчала горная речка, унося облетевшие листья множества кустов и низких деревьев, что росли у стен ущелья. Дух от них захватывает: все это здесь Гелес посадил? Ничего себе, даже не верится.

Даже без солнца у онгловии есть оранжевый отлив. Виднеются черные прожилки, словно яд изнутри просачивается: а цветки едва заметные. Хотя это они ядовитые, на самом деле.

Гелес ловил листья, очень сильно похожие на юрких рыжих рыбок: поддевал их лапой, кидал опять в воду, следил и притапливал. Глянув на Шорис, он сразу прищурил глаза, а потом потянулся и направился к танеру Эсети с Есой. Шел он медленно и при этом морщился: болеет, как Шорис и говорила.

Обнюхав протянутые руки, Гелес чихнул, а потом, уже в инарисе, сказал:

— Спасибо, что пришел, — теперь, когда он выглядит как человек, наоборот, не верится, что он может играться с листьями в речке. — Шорис, очень благодарен.

— У тебя коллекция уж больно уникальная, — профессор снял с плеча красно-желтый листок, улыбнулся, в карман положил. — Ты мне скажи, какие растения лучше всего здесь адаптировались, да и в коллекции Регона тоже? А какие, напротив, не выжили?

Тоже интересно очень.

Гелес мурлычаще рассказывал, ко многим подвел, а Шорис легла рядом с Есой на бок. Еса не удержалась и за ухом ее почесала. Шорис прищурилась, потерла лапой второе ухо: Еса тогда погладила и его.

Как танер Эсети и думал, Гелес и правда потерял очень много растений. И, конечно, не захочет какие-то из них снова потерять, особенно самые ценные.

— Да? Я не ожидал, — когда Гелес это произнес, Еса подскочила к нему и к танеру Эсети. Профессор рассматривал куст вроде лопуха, поднимал ему листья, качал головой: много сухих стеблей отыскал, а на некоторых виднелась и тля.

— Многие выглядят замечательно, — произнес танер Эсети. — Я-то думал, часть этих растений вовсе здесь не может прижиться, но ты им подобрал подходящие условия. Только вот этой бедолаге все-таки слишком сухо. И вредители, вот напасть.

— Ее сородичи почти все сгнивали. Я предостерегся, пересадил сюда, где больше камней. Но верну.

— Летом сгнивали? — уточнил профессор. — Это, скорее всего, бактериальные инфекции.

Он Гелесу еще посоветовал немного, а лев внимательно смотрел и соглашался.

— Хочу посадить что-то еще, скучаю по молодым растениям, — сказал Гелес и потерся о ветку. — Я вот думаю про черенки: когда сажаешь ветку, она превращается в отдельное дерево или куст. Но отломанная ветка — мертвая. Когда она оживает? Сразу же? Или в ней лишь спустя время появляется жизнь? Как именно?

Зора вот тоже из черенков выращивает.

— Может быть, — произнес танер Эсети. — Я бы еще онгловию посмотрел.

Объектив правильно разместила? Ага. Теперь надо включить съемку, и пускай все запишется хорошо и правильно. Еса поудобнее повесила сумку.

— Тебе это будет слишком вредно, — спокойно сказал Гелес. — Не подходи даже к ограждающим камням. На том расстоянии, на котором они лежат, ветра ущелья уже сильно развеивают испарения, но все равно. Вредно. Особенно старикам.

Вот бы измененная речь записывалась так, как люди ее в инарисе слышат. Ее можно будет хоть немного различить в записи? Очень редко такую речь можно понять и без инариса, но если точно знать, о чем говорит зверь.

— Не беспокойся, респираторы-то я взял. Когда мне Жер про онгловию сказал, я, честно сказать, больше всего удивился. Это же редкость какая. Еще и, как погляжу, куст этот — тоже старик. А на них любят накидываться всякие грибки да поражать корни, и бактериоз, опять же, нельзя исключать. Надо бы ее ствол посмотреть, — танер Эсети с этими словами открыл сумку.

Волнение кислит: но и огонек внутри теплится, играет. Все пройдет как надо.

Лучше пусть удастся доказать, что у Гелеса ничего нет тайного, что он просто волнуется. И так слишком много вокруг тревожного.

— Вдруг сломаются лозы, — сказал Гелес. — Я очень тебе благодарен за советы, но делать ничего не надо. Ты никому бы не позволил полезть в твои исследования. Они — твоя территория. Здесь — моя.

И опять о ветку потерся: подбородком и лбом. Инарис на миг чуть-чуть рассеялся: на самом деле Гелес терся о другую ветку, пониже.

— Если бы более компетентные люди помогли мне исправить ошибку, то позволил бы, — мягко возразил танер Эсети. — Раз так о ней беспокоишься, отчего не удостовериться, что с ней все в порядке-то? Ты ведь гниль не почуешь, подходить опасаешься, и у корней как следует не посмотришь. Вон она какая густая, — ни одной ветки не видно, а ствола тем более. — Это Регон не пускал сюда людей, а ты-то совсем другой.

— Ладно, хорошо, — голос Гелеса стал похож на ворчание кошки, и слова едва угадывались. Просто за территорию волнуется, как переживал бы любой? Или нет?

Еса по-быстрому надела респиратор и очки. Фонарик в сумке лежал, вместе с камерой. За полчаса надо успеть все заснять. Руки холодные, словно дотянулась до Кайрис.

Перчатки липли к ладоням, воздух сгустился и болезненно потеплел, поле зрения сузилось. Лозы прочными оказались, но легкими: Еса осторожно их подняла, и танер Эсети тоже. Правда, их очень уж было много, и зеленые кисти цветов лезли в глаза. Слой за слоем, сколько же тут лоз: ближе к стволу они оказались потяжелее, и кора на них напоминала каменные наросты. Удалось и эти крупные побеги поднять: сразу лоб овеяло прохладой. Впереди оказался темный провал — можно было войти, пригнувшись.

В самом деле. Интересно — но щемит за ребрами. Кажется, туда пройдешь, и все исчезнет.

Еса, придерживая лозы, развернулась к Гелесу: а его иллюзорное лицо побелело.

— С ней все в порядке? — голос Гелеса совсем невозмутимо звучал. Шорис спала: или делала вид.

— Думаю, что да, — танер Эсети провел ладонью в перчатке по стволу, едва заметному под листьями-стрелками. — Гелес, а там что такое, можно взглянуть? Должно быть, пещера-то маленькая, раз ты в ней жить не захотел.

— Для нужных условий, — мягко и спокойно сообщил Гелес. — Онгловии необходимо. Для влажности.

— Если для ухода за онгловией, надо взглянуть, не развелась ли там плесень, а то и вредители какие. Как-никак, там много лет никого не было.

— Не нужно, — пробормотал Гелес, опустив голову: но потом поднял взгляд на танера Эсети. — Это инстинкт. Не обращай внимания. Заходи.

Там правда Гелес держит оленя? Марта тоже держала взаперти: но оленю хуже, если он правда там. Теперь в руках жар, будто схватила раскаленный уголь. Еса шагнула в пещеру следом за танером Эсети и фонарик зажгла.

Вдруг Гелес нападет или кого-то из Ласферов позовет от отчаяния? Но пропажу танера Эсети точно заметят. И его уважают, и Гелес сам хотел с ним сблизиться, сам пустил, Шорис все знает. В груди все равно стискивает от тревоги.

Здесь оказалось даже теплее, чем на улице: прямо как в подъезде. Очки запотели, приходилось протирать рукавом. Под ногами скользили камни. Вдруг показалось, что сейчас все обвалится, и останешься тут: но страха не возникло. Пришло спокойствие. Тут даже здорово, и интерес прогоняет страх: рельефные камни здесь такие, пушистый мох, слизняки на стенах. Ну, слизняки — не здорово, так-то. Еса от них отстранялась, насколько теснота позволяла, а вот танер Эсети одного погладил.

В свете фонарика впереди возник рыжий зверь. Пятнистый олень с тонкими корявыми рогами, худой, бока у него едва вздымаются. Лежит на сухом пырее, а рядом — пучки свежей травы и ветки. За ним — стена, закончилась пещера, и ничуть она не маленькая.

Еса головой едва не стукнулась там, где потолок наклонялся сильнее. Слизняка случайно рукой задела, он шлепнулся рядом.

У оленя местами облезла шерсть, он пригибает дрожащие уши. Ноги поджал, как детеныш новорожденный. Еса приблизилась к оленю, села на корточки и руку протянула: с осторожностью.

— Зверек, — тихо сказала Еса. — Все хорошо. Мы поможем.

Погладила оленя по голове рукой в перчатке, и он прижал уши. Достала из сумки листок и ручку, на камни положила перед мордой оленя. Рядом с Экерой многие звери умеют читать и писать. Очень ему сейчас тяжело, но вдруг он ради выживания соберется с силами? Потом Еса вытащила камеру и отдала ее танеру Эсети, чтобы олень ее не видел и не пугался. Танер Эсети кивнул.

— Пожалуйста, напиши, что случилось, — шепотом попросила Еса. Он не посредник, конечно: их мало.

Голова оленя качнулась еле-еле. Он понимает, или просто совпало?

— Хороший, — пригладила уши ему с осторожностью, дотронулась до истонченных рогов. Нематода. — У тебя даже сейчас рога красивые. Следующей осенью всех самок завоюешь, когда будет больше красивых олених, чем сейчас, — Еса быстро шептала. Скорей, нельзя терять время. — Напиши, мы поможем, пожалуйста. Что произошло?

Оленьи уши дрожали. Пальцы Есы прочерчивали между ними линии в короткой шерстке.

— Тебе драться сейчас надо. Давай, это твоя драка будет. Дерись.

Почти забытые слова огоньками вспыхнули, или даже северным сиянием, и нарисовали картинки в голове: и Еса совсем уже тихо, в самое оленье ухо, напела чуть-чуть про тархонгов в тундре, огромных, непобедимых. Кайрисскую песню на легонийском.

Уши оленя замерли, прижались к голове. Он взял все-таки ручку в зубы, повернул голову влево, вправо, рассматривая лист, и ручку придержал копытом.

«Гелес, — буквы очень большие, кривые: но понятные. — Трав…»

Ручка прочертила линию через лист, упала, а Еса подняла ее и закрепила в щели копыта. Олень опять ее схватил зубами, и буквы запрыгали, как олени, словно зверь настолько соскучился по сородичам, что их теперь рисовал.

«Травит. Нематод. И меня. Ищет от них. Лекарство».

Последнее написал с трудом и снова ручку уронил.

— Молодец, — прошептала Еса. — Умница какая. Сейчас. Все будет хорошо.

Бумагу спрятала в сумку, камеру тоже. Проверила, чтобы она лежала правильно, напротив отверстия, и с профессором поспешила к выходу: руки в перчатках дрожали, как оленьи уши.

Гелес стоял совсем рядом с камнями, которыми он огородил онгловию. И его лицо не выражало совсем ничего.

— Гелес, — негромко сказал танер Эсети. — Лиану, стало быть, ты так сформировал, чтобы лозы перекинулись через вход в пещеру. И вход затянуло быстро. Столько лет прошло, что все уже и забыли, что там было-то, за онгловией.

— Ты к чему это? — Гелес, нахмурившись, глянул на Шорис.

Очень четко все осознается, спокойно так: и в то же время кажется ненастоящим. Руки очень сильно сжимают сумку.

— Ты же там эксперименты проводишь, — танер Эсети смотрел на Гелеса прямо, и уже скорее жестко. Гелес на шаг отступил, а позади него Шорис поднялась с камней. — Я-то, честное слово, не особо доверяю слухам. А все-таки часто, если есть что-то тайное, оно просачивается. Ты же лекарство от нематод хотел найти, Гелес?

Гелес молчал. У его лап приземлился филин, нахохлился и голову наклонил.

— У меня там есть укрытие, — негромко произнес Гелес. — Регон всегда держал меня на своей территории и хотел контролировать. Что в Хинсене, что здесь. Моя территория была на самом деле его. Я хотел укрытие, чтобы там быть свободным. Когда Регон подарил онгловию, я посадил ее у этой пещеры. Я и после смерти Регона никому не сказал. Оно только мое, это моя свобода.

Но как он оленя объяснит, в таком случае?

— Раз это убежище тайное, отчего ты оленя туда допустил-то?

— Он отравлен дурманящей травой, — голос Гелеса стал увереннее. — Он часто ее ел и попросил, чтобы я ему помог. У меня есть травы, которые помогают.

Тлеющие угли в голове. Неправда.

— Допустим. Можно облезающую шерсть и дрожь этим объяснить, — но танер Эсети и сам ведь не верит. — Только ведь онгловия ядовита, и ему бы стало еще хуже.

— У меня есть противоядие, — лицо у Гелеса спокойное и грустное немного. — Как бы я сам туда заходил? Ко мне сюда ходят его сородичи, они бы его узнали. Он хотел перестать есть эту дурманящую траву и не хотел, чтобы сородичи знали про зависимость. В первый день олень был сильно отравлен, во второй тоже. Он понемногу ест ту траву, иначе будет хуже. У меня он поправится. Все, Георг. Я устал.

Обманывает, притворяется этот кот: так достоверно, что хочется поверить и пожалеть.

— Только как ты договорился-то с ним, если он был сильно отравлен? А как узнал, какая доза противоядия нужна оленю? Как ты о противоядии-то узнал, его ведь и люди толком не изучили?

Филин взъерошил перья.

— Люди и говорили, — произнес Гелес. — Хинсенские. В малых городах знают. Шорис, мне сразу стоило сказать. Извини за такое.

— Позже, — тихо оборвала его Шорис: и зарычала.

Стая Ерты быстро собралась вокруг, и слух заполнил звериный рык —непонимающий и сердитый. Наконец, Гелес сказал, сколько противоядия надо оленю, и, откусив пару листков, прошел в пещеру, а танер Эсети — вместе с ним, и тоже взял антидот. Скоро Гелес вытащил оленя, потом танер Эсети выбрался следом, и больной зверь, пошатываясь, подальше лег от онгловии.

Гелес долго говорил с волками, а Еса остановила запись. Олень тоже пару слов сказал, очень слабо. Потом крупная волчица с мехом цвета грозовых облаков подала знак инариса, и в человеческом облике она стала высокой крепко сложенной женщиной.

Вокруг уже сойки и сороки собрались: вести теперь разнесут.

— Это подозрительно, — высказалась Ерта. — Но Гелес все объяснил, нет причин его задерживать. Он — наш тирниск, и он много помогает зверям. Олень подтвердил его слова.

Пустота — и вспышка в ней. Еса сдавила одну руку пальцами другой. Машинально стащила перчатки, потом и респиратор: совсем про него забыла. Надо высказаться: только главное — вовремя.

Оленя просто очень запугали. Звери такие хорошие, нельзя их обижать: а сами они друг друга обижают постоянно. В груди — вязкая горечь, как от бармела.

— Надо бы проверить оленя, — произнес танер Эсети.

— Не стоит его зря тревожить, — возразил Гелес и посмотрел на Шорис. — Ты ведь видишь, как он слаб. Вести или тащить такого ослабленного в город?

Танер Эсети подмигнул Есе: ну вот, пора говорить. Смелей.

— Но если есть основания? — очень тихо получилось: но как будто и сильней при этом стала. Легче бороться, когда знаешь, что точно права. Пусть и чужая уверенность в обратном сбивает с толку.

— Мы не можем мучить и без того больного оленя из-за беспочвенных подозрений насчет тирниска, — произнес Гелес. — Вы не должны нас во всем контролировать. Разве не верите оленю? Он слаб, болен, но он все-таки себя осознает.

— Олень написал вот это, — и Еса достала бумагу. Ну вот, в сумку грязный листок положила и не подумала. Сумку потом оттирать. Хорошо, что не сильно ее извозила.

Гелес прочитал: и совсем у него не поменялось лицо. Хотя вроде бы глаза погрустнели. Ерта тоже подошла, и другие волки.

— Я удивлен, — проговорил Гелес. — Он слишком для этого слабый. Это ты написал, Палуд?

Палуд медленно покачал головой. Ну вот.

Тонкие иголки грусти пронизывают и горло, и руки. Но есть еще доказательство. Самое главное.

— Георг, — удивленно сказала Ерта: снова в инарисе. — Это недостойно людей — вот так придумывать доказательства. От тебя особенно не ожидала.

— У нас есть и другое, — заметил танер Эсети.

— Мы засняли все на камеру, — и Еса ее достала. Голос будто и не свой прозвучал: уверенный, жесткий. — Как оленя нашли, и как он все записал. А если Гелес попробует сломать камеру, значит, точно виноват. Мы настоим на том, чтобы оленя проверили.

— Таких ведь не бывает, — у Гелеса теперь зрачки расширились сильно. — Эти камеры все большие, тяжелые.

Еса осторожно извлекла кассету: она была меньше привычной. Сойки затрещали так, что мысли все заглушили.

— Кассету при тебе поставим и убедишься тогда, бывает или нет, — сказала Еса. Опять чужим каким-то голосом.

— Идем-ка, — танер Эсети внимательно взглянул на Гелеса. — К главе Кейнора. Олень-то пока здесь останется, и уж не хотелось бы, чтобы с ним что-нибудь стряслось.

— Я прослежу, — уверила Шорис. — Но потом приду.

Гелес, отступив, снова к ней повернулся.

— Шорис, — мягко позвал он. — Мне так жаль.

— Мне — нет, — спокойно ответила Шорис.

Иллюзорные руки Гелеса ослабли, обмякли.

Так не хотелось, чтобы он оказался преступником.

Все густо-синее за окном. Как будто небо — это море, и днем солнце удерживает его на месте, а вечером, когда уходит, небесная вода затапливает мир. Пахнет морем: оно совсем рядом со зданием правительства.

Этот конференц-зал похож на актовый зал в универе, только гораздо больше. Стулья здесь синие, кожаные, а все остальное — строгое, прохладно-бежевое. Еса на первом ряду выбрала место, в левой части зала, рядом с танером Эсети.

Напротив центральных мест стояли трибуны, а позади трибун, в стороне, сидела Шорис и волчица Ерта с волками Феркасом и Ласуррой. И к ним спустился филин, весь нахохленный: лапы поставил вплотную и когтями, кажется, вцепился в пол.

В здание много зверей не запустить, зато сороки и вороны сюда прилетают, и следят все внимательно. Людей мало. Еса видела, когда заходила, что притащили громоздкую видеокамеру. Получается, можно и в новости попасть: в другое время бы порадовалась, а теперь напряженно.

Было бы классно, если бы Кая тут записывала репортаж. Однажды, конечно, она и в здании правительства запишет что-нибудь, и сделает статью. Когда Еса с ней перезванивалась, она порадовалась, что все получилось с расследованием, и Нир тоже.

Открылась дверь справа от трибун, и Еса повернулась к ней. В зал вошел Саглан Тернески, правитель Кейнора: высокий, полный, в очках, в ярком синем костюме, с большой лысиной. Он очень по-неуместному напомнил баклажан, от этого стало чуть смешно и не так тревожно. Только сейчас поняла, что фамилия ведь у него кранарская: правда, кранарца он все-таки не напоминал. Те волосы, что остались у Тернески, были светлыми, а лицо — мягко очерченным, с треугольником морщин над носом.

И, хотя волнительно в одном зале находиться с главой государства, вспоминается при этом, как легко общалась с Луи. С главой всей Ориенты, так-то.

А потом Марта Полесски заняла собой кусок зала, и ладони словно инеем покрылись.

Есу и танера Эсети представили как свидетелей, а еще назвали других присутствующих. Оказывается, и посланники Легонии сюда приехали. Гелес прямо-таки поработал для Единства: только лучше бы по-другому это все произошло. Были здесь и дипломаты Кайрис, и Еса задержала взгляд на Олле Аверанг: видела ее уже по телевизору. Огненная, сильная, спокойная. И дипломат, и летчица.

— …и Марта Полесски, наш почетный гость, глава округа Ледары.

Синь за окном истлевала, обугливалась. Сердце шарахало, и горели ладони.

Гелес вошел и, опустив голову, справа от трибуны сел: потерянный такой. Первым выступил Тернески. Рассказал он то, о чем и так все знали уже: Гелес Ласфер, тирниск Ориенты, признался, что над оленями проводил эксперименты.

— …прежде тирниски не совершали ничего подобного. Так как звери больше не хотят его видеть тирниском, признано, что этот случай близок к ситуации с инриктом.

Затем Марте Полесски дали слово.

— Прискорбно, что животные, развивающие разум, в первую очередь используют его в жестоких целях, — ее слова, перестав звучать, оставались в зале, заполняли его, как камни: скоро просветов не останется, и дышать будет нечем. — Когда у созданий не возникает понятий о морали, а лишь развивается интеллект, это приводит… все мы убедились, к чему. Нельзя не отметить заслуги зверей, вставших на защиту слабого. Однако позволю себе дать совет исходя из опыта: дорогие кейнорцы, вам стоит теперь как можно осторожнее общаться со зверями. Они не обладают нашими ценностями.

Эти слова ведь все испортят.

У Марты в Кейноре власти нет совсем. Она не навредит. Ничем и никому. Но почему ей Тернески разрешает такое произносить?

Ласурра поставила уши столбиками. Ерта заворчала, а Феркас — по-человечески он ее муж, танер Эсети рассказывал — ткнулся носом своей волчице в загривок и лизнул ее в уголок губы, держа при этом уши настороженно. Не удалось сдержать улыбку, пускай она и тревожная какая-то получилась, наверное. Потом волк сердито глянул на Марту.

Тернески кому-то кивнул, и Олла Аверанг прошла к волкам: руку к ним протянула, дружелюбно и уверенно, с улыбкой. Феркас успокоился, провел носом по протянутой ладони, но Ерта все еще тихо рычала.

Шорис смотрела на Марту внимательно и совсем спокойно, щуря глаза. Потом знак инариса подала, и Тернески опять кивнул.

— Марта не хотела никого оскорбить, — мягкий мурлычащий голос львицы наполнил зал. — Она всего лишь опасается зверей. Как ты и сам ведь, Феркас, недавно опасался алдасаров.

Теперь и Ерта подала знак.

— Она ввела отряды, которые лишь на словах помогают Гвардии, а на деле убивают наших сородичей, хотя им запрещено, — заявила она.

— Изначальная идея была правильной, ее одобрил и Алнир, — сказала Шорис. — Но всех не проконтролируешь, ты сама это знаешь, как вожак стаи.

— Это слишком ограничивает зверей.

— Алнир так не посчитал.

— А как относятся кранарцы к своим ближайшим друзьям среди зверей? — Ерта тряхнула головой. В лесу казалось, что на ее иллюзорном облике пуховик, а здесь она уже в синем костюме была: инарис подстроился. — Они выводят неразумных собак. Собаки покорные, чересчур радостные, я их терпеть не могу, однако они к нам близки по крови, и они разумные. Если можно вывести безмозглых собак, значит, можно вывести и таких же волков?

Она очень правильно говорит: но сейчас эти слова слишком напрягают.

Танер Эсети переглянулся с Есой и взглядом показал на человека, который сидел у трибуны на табуретке и записывал что-то в огромную тетрадь. Слова зверей туда вносит? Еса шепотом уточнила, а танер Эсети кивнул.

— Они не лесные звери и не имеют к вам отношения, — отметила Марта. — Вы не лезете к неразумным травоядным, хотя не отрицаете, что у туров и горных козлов тоже есть разум.

Феркас подошел к тому, кто отмечал звериную речь: и, прочитав, кивнул утвердительно.

— Сейчас мы не должны отвлекаться, — сказала Шорис. — Марта, проступок одного зверя не означает, что нам всем нельзя доверять. И Ерта, волков никто не собирается одомашнивать.

Говорит она совсем иначе, не как с танером Эсети, не как с Гелесом. Как будто внутри нее — огонь, и даже волосы у нее, кажется, не бледные, а золотые с отливом огня. И не только в лампочках тут дело: Шорис просто очень уверенно держится.

— Ты разве поспоришь, что у вас иные ценности и иная мораль? — уточнила Марта. — Вот Ерта и волки из ее стаи. Ее дети, как понимаю. Разве Ерта считает, что они ей дети?

— Феркас — мой волк, — поправила Ерта, хмурясь. — Я мать только для щенков. Быть детенышем, когда ты взрослый — позор, а я не хочу позора для зверей своей стаи. Это взрослые сильные звери, Ласурра мне лучшая подруга и потом меня сменит.

— То есть, если у тебя есть мать — это позор, — кивнула Марта. — Да, я тоже понимаю. Ваши ценности имеют право быть. В конце концов, людские вам не перенести. У людей на таком уровне развития уже были понятия о семье. У стайных зверей сохраняется какое-то подобие, но исчезает при распаде стаи. У одиночек вовсе прискорбная ситуация. Для вас нормально, когда лев скармливает своего первенца другим разумным существам. Или когда надеется, что его брата через полгода отдадут волкам на обед.

От беспокойства в горле появился комок. Тернески на Марту обеспокоенно взглянул, а звери с непониманием переглянулись. Шорис стояла прямо, как столбик огня на свече без ветра.

— К тому же они даже не понимают, что в этом такого, — добавила Полесски. — Вы разве не видите?

— Поедать разумных существ других видов — жестоко, хорошо, — мягко сказала Шорис. — Готова ли ты сама отказаться от охоты на разумных травоядных? Еще я знаю, что у вас после недавнего запрета продолжали добывать разумных пушных зверей. Поговорим про это еще, но вне собрания.

— Благодарим за участие, карин Полесски, — добавил глава Кейнора.

На коленках остались мокрые следы от ладоней.

Звери и правда некоторых моральных норм не понимают, и это вправду принять непросто. Они другие, но ведь и у людей бывают странные обычаи. Вот как у талисцев, например. И даже у кайрисцев, а они ведь в мире с алдасарами живут и не навязывают им свое. Звери тоже долго с людьми живут в мире. Нельзя же так.

Из свидетелей первой отвечала Шорис: рассказала, что она осведомительница, и что хотела убедиться, достойному ли она тирниску будет служить. Вот и начала шпионить.

Глаза у Гелеса — холодные, задумчивые. Вот бы провести ему рукой по голове, как тому оленю. Оленя жаль ужасно, но его сейчас лечат. Гелес выглядит таким разбитым, а он же кот. Он, может, и не понимал, что это жестокость: как вот Луи с Эрцогом. Это не оправдывает, конечно: но люди же мудрее, так-то.

Шорис говорила про онгловию. Про то, как она притягивает внимание и какая она огромная: сразу по ней ясно, что она очень долго росла в ущелье. Упомянула, что про тайные пещеры Ласферов первым задумался Тагал. Гелес сам подтвердил для Шорис, что лиана живет в ущелье с того самого года, когда Ласферы перебрались в Кейнор. Пятнадцать лет назад это было.

— Еще что. Если онгловию сразу посадили у возможного убежища, значит, рассчитывали, что будут через нее пробираться, — говорила Шорис. — Значит, сразу было противоядие. В Хинсене у Ласферов не было коллекций, там сухо, холодно, ветрено. Противоядие могло быть лишь хинсенское, раз Ласферы про него знали в то время, когда переселились на Чантар.

Потом она рассказывала, как Жер ей помогал, и отметила, что у Георга Эсети есть с собой исследования Жермела Кадати, его ученика. Так жалко, что на конференцию Жер не попадает.

Сороки и вороны то вылетали в открытое окно, то залетали снова: передавали вести. Они дневные, но слишком им интересно. С улицы иногда слышалось, как волки подвывали, как стучали копыта.

Одна из сорок опустилась вдруг Есе на плечо, и радость с ней прилетела. Птица потянула за прядь волос, а потом на Есу глянула искоса. Это, конечно, не сорока Нира, но прикольно представить, что именно его.

— Ниру привет, — сказала Еса, пригладив крылья. Надо же, не отстраняется, ручная такая.

Сорока кивнула, и радость сверкнула в груди, отдала в ладони. Ого, правда?

— А он где-то тут, рядом? — шепнула Еса. — Он тебя просил меня поискать?

Сорока опять кивнула.

— Скажи, пускай домой идет, — слова невесомые совсем, теплые, искристые, даже голос тоньше стал и словно не свой. — Темно же так.

Ответив новым кивком, сорока улетела. А Гелес стал вылизывать лапу, морду потер, опять опустил голову.

А ведь здесь придется выступать. Перед Мартой. Ужас. Но даже прикольно, так-то: ведь это просто абсурд какой-то, ну зачем тут Марта? Надо же было так вовремя закрыть границы, что она теперь в свой Кранар уехать не может.

Потом говорили волки. Филин высказался тоже и сообщил, что Гелес — хороший правитель: его слова переводила Ерта, как и волков. Сказал, что не видел толком ничего: хотя вообще-то филин как раз мог многое знать. После этого запись стали показывать по телевизору, и позади зашептались:

— Действительно такая камера? Подставили его, что ли? — и в голове вспыхнуло.

Все самое главное попало на пленку: правда, в начале, до пещеры, записалось чуть-чуть коряво. Разговоры прекратились очень быстро.

Затем выступил танер Эсети, камеру показал: Дайгела теперь не только из-за Астелнал будут знать. Все-таки хорошо, что звери не так относятся к родственным связям: кто-то из них ведь слышал имена людей, отправившихся на острова-колонии, но про связь Дайгела с танером Эсети они не подумают. После этого танер Эсети прочитал исследование Жера, рассказал о том, что сам наблюдал, и очередь Есы подошла.

Жеру надо быть здесь. Он ведь столько работал с Гелесом: но из-за болезни — никак.

Еса словно не сама поднялась и пошла, а какой-то механизм завелся внутри. Холодная сухость в руках, и сердце колотится, как птица-ирналь в руках у талисца.

Слова сначала казались совсем глупыми, но ничего, привыкла, и даже сделалось классно. Здорово, когда смотрят и слушают. А на Марту не надо смотреть. Просто пещера там на ее месте, пустота.

Гелес совсем рядом. Почесала бы за ухом, пригладила бы гриву, каким бы ни был он преступным котом. Но никто не поймет, и он весь взволнованный, цапнет еще.

— Ну вот, так и записали все, что там происходило, — закончила Еса.

И вот уже опять на стуле, а не рядом с трибуной. Холод ладоней чувствуется через штанину, коленки заледенели уже. А здорово, теперь никакая конференция не страшна, никакой экзамен тем более.

Гелес говорил последним.

— Я хотел найти способ лечить их и не отравлять, — глаза такие темные у него, растерянные. — От ядов, пока я не нашел бы нужный и нужную дозу, погибло бы гораздо меньше оленей, чем может умереть в будущем от нематоды. Люди могли бы помочь зверям, но не все олени готовы вам доверять. Я не мог их заставить к вам пойти, хотя сам я вам доверяю.

Ерта вышла вперед и подала знак инариса.

— Что насчет других экспериментов? — с человеческого скуластого лица взглянули хищные желтые глаза. — Других Ласферов? Раз тебя Регон так подавлял, вряд ли бы ты задумался об экспериментах без его ведома. А противоядие? На ком ты его испытывал? Я тебя терпеть не могла, но я тебе поверила. Вы с Феланом помогали волкам. Луи я не верила, он нарушил дисциплину в моей стае своими законами. Твое правление мне понравилось. А теперь мне не лги.

— Регон, — это имя Гелес пробормотал ворчаще. Его речь совсем стала тихой, но разобрать удалось: — Я всегда эту тварь ненавидел.

— Кто бы сомневался, — негромко проговорила Полесски.

— Хочешь знать, на ком он испытывал противоядие? — от взгляда Гелеса колючки в плечи вцепились, хотя он на Ерту смотрел, не на Есу. — Тебе же нравится расследовать. Кому он его оставил? А онгловию? Выделил кусок своей земли, как подачку, чтобы держать при себе. Как кранарцы держат неразумных собак, — он с силой провел ногой по паркету — лапой на самом деле, и очертания лап мелькнули даже сквозь инарис. — Я не мог уйти, он бы меня нашел, а я был гораздо слабее. Лучше бы он меня Саламандре отдал на опыты. Уверен, что Саламандра лучше.

Шорис спокойно на него глядела.

— Он много чего испытывал на травоядных. Я учил растения, чтобы, раз у меня меньше сил, суметь противостоять Регону хотя бы так. К Мирграну я был привязан, но он меня предал, когда вырос. Поддержал Регона. Фелана уважаю и ненавижу, он смелее меня. Я сначала оказался слаб, потом не мог уйти. Все остальные, уйдя, все равно общались с Регоном. А я не мог бы общаться с ним на равных. Если и уходить, то лишь куда-нибудь далеко, а это означало бы слабость, это означало бы отказ от рода Ласфер, от связи с родом Фернейл и от наследования.

Тернески потом говорил об испытательном сроке для Гелеса. И сказал, что надо еще с ваессеном Легонии и с верховным дасулом Кранара связаться. Чтобы официально убрать тирниска с должности.

— Несправедливо, что Кранар уже сотни лет не принимает участия в судьбе тирнисков, — говорил он. — Да, так сложилось из-за принадлежности Фернейлов Кейнору и Легонии. Тем не менее, ваессен Легонии тоже не знаком с Фернейлами так же близко, как кейнорцы, но с ним всегда обговаривали решение. Карин Полесски, я собираюсь обговорить все и с верховным дасулом.

С Кранаром он сближается. И Марта лезет. Надо с Каей это все обсудить, обязательно. А ведь раньше Тернески говорил, что будет единолично тирнисков из Кейнора назначать и объявлять об их казни.

Филин быстро подлетел к Гелесу, и тот, уже в настоящем облике, взъерошил подбородком перья на его голове. Ерта перевела слова филина:

— Хочет побыть со своим другом.

Тернески кивнул.

Хлопнула дверь — оказалось, впустили грифона, Ялгара, и еще оленя: похоже, Далута. Олень, правда, остался в дверях, все-таки ему было тесно: и рогатую голову пригнул.

— Зверям понравилось, как говорила Шорис, — перевела Ерта. — Еще они говорят, что именно Шорис бросила Гелесу вызов, раз помогла подтвердить, что он преступник. Я тому свидетельница.

Феркас и Ласурра согласно заворчали.

— Ялгар передает, и я подтверждаю: она умелая осведомительница. Побывала во многих округах и льетах. Раскрывала преступления. Многие сведения, из-за которых Луи помог кранарским зверям, добыла именно Шорис. Она проявила уважение к травоядным, отказавшись платить их жизнями за дорогу в Кейнор. Это уже слова Далута. Ближайшие кандидаты в тирниски — Ласферы, но мы им больше не верим. Как не верим и тем Ласферам, что остались в Хинсене.

Шорис смотрела спокойно и сосредоточенно, будто ее и не удивляло ничего: а потом пригнула уши, улыбнулась, шагнула вперед. И знак инариса подала.

— Спасибо, — мягко произнесла она. — Спасибо за доверие. Не подведу.

— Тирниск Шорис Гленхол, — сказала Ерта, пригнув голову. Ялгар вскинул уши и радостно заворчал.

Будто кровь замерла — и лицо потеплело мгновенно. Еса с танером Эсети переглянулась, а он удивленно повел головой.

— Тирниск Шорис Гленхол, — произнес Тернески.

— Тирниск Шорис Гленхол, — поддержал, взглянув на Шорис, танер Эсети. — Ну уж творишь ты, Шорис.

Еса мельком на Гелеса глянула: он на Шорис не смотрел, лишь лапу вылизывал.

Пришлось еще сидеть и слушать обсуждение, хотя устала уже, хотелось домой и вкусное. Тернески сказал, что выбор зверей уважает, а Шорис о чем-то тихо говорила с волками. Синь притягивала взгляд: надо в следующий раз в такое синее время погулять, и еще прикольно покупать что-нибудь, когда в магазине свет приглушенный и золотистый, а за окном синева. Еще и снежинки сейчас закрутились в свете фонарей, словно пришли им сдавать доклады.

Люди вдруг зашумели, и Еса повернулась к трибуне: Гелес рядом с ней упал, его голова запрокинулась и билась о пол, а лапы вытянулись и стали негнущимися, как палки. Танер Эсети встал и поспешил к нему.

Филин к раскрытому окну метнулся и сразу исчез. Огрызнулся Ялгар — вслед птице. Волки озирались, Шорис шагнула к Гелесу и остановилась, поводя в стороны кончиком хвоста. Лапы Гелеса расслабились и казались теперь набитыми ватой, но вздрагивали иногда.

Филин принес растение в когтях? Как-то спрятал? Наверное, маленького листка хватило. Гелес съел незаметно, пока все отвлеклись? Зачем? Испугался? Он ведь так хотел жить.

— Помочь может только раствор соляной кислоты, — донеслись слова танера Эсети. — Десятипроцентный. Литр.

— Сколько ему осталось? — уточнил Тернески, отступив подальше.

Спасут ведь?

— Часа три, в лучшем случае. Но осенью гулунда опаснее, надо спешить.

— Так где его здесь найти?

Снова вытянулись лапы у льва, голова запрокинулась. Еса не удержалась, подбежала к нему: да, может быть, совсем не вовремя, и ни к чему, но все-таки ученица танера Эсети, и поддержать профессора хочется. Гелеса тоже. У него челюсти стиснулись, будто Гелес что-то очень твердое пытался разгрызть.

Кто-то выбежал, потом говорили, что прибудет скорая, что и раствор где-то добудут, что Гелеса отвезут в лечебницу. Гелес, когда закончилась судорога, снова обмяк, и снова его лапы задрожали, челюсть тоже.

После следующей судороги лапы Гелеса больше не шевельнулись: и бока уже совсем не поднимались. Еса все-таки до них дотронулась. Жестковатый мех, и кожа еще теплая, мягкая.

Пусто.

Снова осторожно наступила на снег: рыжевато-синий, подмигивающий, мягкий. Так не хочется его беспокоить, как будто живой он и не выпадет больше, если слишком много раздавить. Глупо, конечно. Но почему нельзя идти по снегу и не сминать его, не разрушать? Потому же, почему нельзя жить, не срубив часть леса, хотя бы маленькую?

Ладонь Нира согревала, как варежка.

Ну вот, стоял и мерз. Себе на уме. Каурская лисичка.

Снег за волосы цепляется, хочет попасть домой и посмотреть, как люди живут. Даже почему-то ни одну снежинку трогать не хочется, хотя прикольно обычно изучать, какие они, и даже характеры им придумывать.

Тронешь снежинку — растает сразу. Наступишь на снег — обмякнет, умрет, останется грубый отпечаток, грязь к нему примешается.

Тогда, в Кайрис, казалось, что вьорт тоже растает, если его коснуться. Почему такие мысли появились, откуда? Но он сам убежал. И в Талис тоже так было.

— Пойду кормить сорок, — сказал Нир у подъезда, отпустив ладонь. Рука Есы сохраняла тепло, и щеки тоже. — Тичи сказала, что про лесные новости слышать не захочет, пока не вырастут ее следующие птенцы.

— Пускай, когда ее птенцы вырастут, все будет хорошо. И когда появятся… тоже.

Когда Еса открывала дверь в подъезд, Нир высветил фонариком на ветке ореха неотлетевший листок, и даже зеленый. Еса улыбнулась.

— Ничего не рассказывай, — сказала мама, встретив. — Я насмотрелась. Забудь и иди вон поешь. Ну у тебя и мероприятия.

Руки, пока Еса шла по подъезду, оказывается, так замерзли, словно прошлась по Кайрис. На ботинках снежинки таяли: может, они хоть чуть-чуть увидели коридор, запомнили. Может, им тепло понравилось, хоть и самих снежинок больше не стало. Теперь они просто вода.

Вообще-то хочется рассказать, поделиться, пускай мама и знает про все.

— А ты с лаохортами без меня разговариваешь, — напомнила Еса, вешая куртку на крючок.

— А ты тоже.

— А ты хитрющая.

— Ты как с матерью разговариваешь? Ты с лаохортами так разговаривай, как с матерью разговариваешь.

Еса усмехнулась. И только сейчас поняла — все напряженное внутри, как струна, и как раз смеха не хватало, ну или просто улыбки. Не веселой, а просто чтобы защититься.

7 лет назад, 671 г., 17 талуны

— Синнаяра, — слово прозвучало таинственно, певуче, словно женщина, что шла впереди, кайрисскую сказку читала.

Она остановилась, глядя вдаль, вглубь улицы. И Еса замерла: синнаяра? Легкое тепло, словно бабочка промелькнула. Хотя и нет здесь настоящих бабочек, и вообще они не теплые, а все равно.

Улица светлая из-за огромных белых фонарей, но небо над улицей черное, и кажется, вот-вот дома и сугробы перевернутся, рухнут туда, аж дух захватывает. А впереди — два фиолетовых огонька. Глаза Кайрис — кусочки северного неба, чуть осветленного утренним солнцем. Правда, утро только через месяц наступит.

— Синнаяра, — донеслось впереди, эхом позади отозвалось. Все прохожие замирали, наклоняли головы.

А хочется подбежать, рассмеяться, лицом зарыться в жесткий мех, звериный совсем. Тепло изнутри поднялось, когда Кайрис прошла совсем близко.

— Погладить хочется, — не удержалась и сказала все-таки.

— Ты что, — шикнула женщина впереди: но даже шикают кайрисцы не строго, а загадочно как-то. — Она священна.

Мама рассказывала, что есть и правда священное. Выше и сложнее людей, сложнее всего. Если подробно попытаешься описать — как будто сложную картину криво перечертишь ручкой. Но лаохорты не такие. Они совсем как люди, а люди любят общаться, сказки рассказывать и есть сыр.

В рюкзаке скоро замерзнет хлеб: а Кайрис ведь в ту же сторону идет, куда надо возвращаться. Еса вприпрыжку двинулась за ней, но по тротуару, не по дороге: на нем ледышек полно, так здорово. С разбега прыгнула, проехалась. У мамы на рабочих участках нет таких ледышек, и там скучно.

Еса пробежала мимо подъездов и мимо магазина с техникой: Кайрис быстро удалялась, хотя плавно очень шла и медленно, как и все кайрисцы ходят.

А немного в стороне, у забегаловки, где продается улмалла, живут люди, которых Еса обидела. Это, конечно, давно случилось, но до сих пор неловко ходить у их дома. И в забегаловку Еса больше не заглядывала с тех пор.

Даже не то что неловко там ходить. Страшно. Хотя нельзя так думать.

А теперь на холм, по тропинке, которую в снегу прорубили еще с осени. На вершине — два дома, родителей и бабушки с дедушкой. Кайрис тоже туда поднимается. Ух ты, Кайрис еще никогда не приходила так, чтобы прям домой.

Еса быстрей побежала по снегу тропинки, твердому, как лед, только не скользкому. Синий снег, оранжево-розовые блики от фонаря с вершины холма, и от окон тоже. Персиковые, так мама говорит. Персики — прям мифические фрукты. Интересно, они правда такого цвета вживую?

Кайрис совсем сказочной казалась, оранжево-синей. Наверху тропки Еса ее догнала, заскочила в мягкий сугроб и спрыгнула впереди лаохори. Над головой нависла мудрая и грустная морда тархонжицы, потом опустилась на плечо, и Еса ее за ушами почесала, сняв варежку. Жесткая шерсть приминалась под пальцами, а руку защипало, обожгло до красноты, и даже кости словно разъело. Но в голове и в груди было тепло — с Кайрис так всегда. Кайрис ткнула мордой ладонь: а ведь морда у нее не греет ничуть.

— Я к холоду привыкла, — усмехнулась Еса. Кайрис не сможет на самом деле толкнуть руку, и уж тем более не поиграет, не повалит в снег. Просто не умеет. Как и тень не умеет отбрасывать.

— Не все привыкли, — морда Кайрис повернулась и сильнее ушла в синюю тень, затылок только остался на свету. — Еса, я попрошу одно, но ты расстроишься. Если хочешь, позови родителей.

Мягкий голос, пространный такой: им было бы здорово читать сказки, даже мамины статуэтки бы заслушались.

— Я все сделаю, — заверила Еса и рюкзак положила на снег.

Кайрис прошла к слепой стене и копытом по снегу провела, только ни снежинки не смялось под ним и не растаяло. Вот бы тоже так уметь: но, правда, под варежками симпатичный холмик снега совсем разрушился. А под ним промелькнуло темное: но снега же много, откуда здесь земля?

Не земля, а шерстка. Слишком короткая, щенки лаек обычно пушистее намного. Снег в нее вмерзся. Маленькая пасть оскалилась, как у взрослого хищника.

В плечо слегка толкнула морда.

— Позови родных?

Еса осторожно вниз и вбок подкопала: снег был мягкий, свежий. Теперь он редко падает, но шел, когда оттепель была и метель… трудно сказать, вчера, сегодня? Все ночи слились в одно «сегодня».

— Никого не позову, — сказала Еса. — Я сама сделаю. Я же алдасарка.

Сразу оглянулась: рогатая морда Кайрис отстранилась.

Ну вот. Не подумала совсем. Лаохори обиделась? Хотя ну как она обидится — но да, она же совсем как человек.

Нет, просто присмотрелась она к чему-то вдалеке. И уши насторожила. Еса встала, глянула туда же, куда и Кайрис. Там, вдали, за домушками, за холмом — снежная пустошь, и за ней огни соседнего города. Оттуда по ночам может слышаться вой: а ночь теперь всегда.

— Я не хотела обидеть.

Кайрис ткнулась носом в плечо, а Еса ее погладила. Стала копать, и варежки скоро промокли, пальцы остыли. Наконец, вместе с обкопанным куском снега приподняла щенка, а Кайрис кивнула и двинулась к тропе.

— Ой, сейчас.

Осторожно опустив снег — просто снег, не надо видеть собаку — Еса рюкзак подхватила и забежала в дом.

— Ты бы еще сосульку с крыши сорвала, — сказала мама, постучав хлебом по комоду. Комод, показалось, сейчас затрещит. — Разувайся, куда с такими ногами?

— Я опять ухожу, мам. Гулять.

— Хоть зайди с подружкой и компот горячий выпей. Еса, с вишней.

С вишней!

Но там, на улице — замерзший щенок и Кайрис.

— Я с Кайрис, — объяснила Еса. — Ее кто-то попросил найти щенка, а он оказался у нашего дома, его замело, — на руки словно опять давила мертвая снежная тяжесть, и в глазах защипало чуть-чуть, но Еса улыбнулась.

— Ужас. Давай с тобой схожу.

— Не надо, я только корзинку возьму, — и, когда мама ее дала, Еса быстро выскользнула на улицу. Теперь, когда поделилась, льдинки горя внутри подтаяли.

Кайрис ждала рядом с мертвым щенком: а ведь она применила свой дар, чтобы его найти? Или и так его ощущала, без дара, он ведь ее существо, даже мертвый. Еса его осторожно переложила в корзинку.

Дальше — по тропе вниз, и мимо домов, под холодным белым светом. В частный сектор свернула вслед за Кайрис, на незнакомую улицу. Деревья по обочинам неожиданно высокие, и ветер поднимается — будто на ветках сидит холодный, заросший бородой старик и дует, дует, кричит, и не хочется голову поднимать, ведь вдруг увидишь его. Поземка у ног заметалась, как щенок: но такой щенок, снежный, не замерзнет совсем.

Вот на следующую улицу повернули, и ветер тут притих. Еса вздрогнула. Та самая забегаловка с улмаллой, «Дом ягод»: резная крыша, наличники в виде ягод и грибов. А рядом…

Привыкла уже. А все равно смотреть не хочется. Вот колья воткнуты вокруг маленького участка. Многие из них, правда, совсем не на колья похожи. При свете дня оно не так страшно, а вот сейчас, ночью, еще и когда рядом ни души — словно все кости внутри замерзли, несмотря на шубу.

Кайрис переступила ограду и на Есу взглянула очень внимательно. Надо к ним. К тем, кого сильно обидела и с кем три года не виделась. Они не узнают же? Но волосы рыжие, а здесь мало таких.

Позорище.

Шаг за шагом, и снег похрустывает — словно кости ломаются. Ладно еще просто проходить мимо этих… кольев, а вот так, совсем близко?

Еса зажмурилась. Калитка хотя бы просто деревянная. И к столбу крепится — тоже деревянному. В дверь дома будто стучала другая девочка. Корзинку Еса поставила позади себя.

— Привет, — с порога круглолицая кайрисская девочка улыбнулась: в тот раз Еса ее тоже видела, и хотела познакомиться, но совсем не получилось. — Ой, Кайрис! Ты нашла!

— Холод напустишь, — прикрикнули позади.

— Он выскочил, убежал, я его искала, но сразу… метель. Кайрис, а ты правда нашла! Спасибо! А где Солнце?

Солнца полярной зимой совсем нет.

— Ты… ну, вот, — ничего умнее Еса совсем не смогла придумать. — Он, оказывается, прибежал к нашему дому. Я правда не знала. Ты… он, ну…

А если плакал, скулил? А не услышали, подумали, что просто метель?

Девочка наклонилась к корзинке — прямо в холод.

— Ты что, — мягко сказала она. — Спасибо. Правда, спасибо, — она улыбнулась Кайрис, потом быстро корзинку сгребла и прижала к себе. — Ты заходи! — и отвернулась как-то поспешно. — Ты погрейся.

Еса осторожно переступила порог: ой, уже столько холода напустила, ну вот что такое, в самом деле. Сапоги отряхнуть немедленно.

И, оглянувшись, посмотрела в глаза Кайрис: красивые, далекие, как северное сияние.

Табия закончила вырезать в самом низу посоха мордочку щенка и отряхнула мелкие стружки. Еса наблюдала, накрывшись шубой: можно представить, что это укрытие зверька.

Так спокойно у них и мило: все в темных тонах, и сначала было неуютно, а потом стало классно. И правда же классные люди. Просто к их заборам не совсем еще привыкла, хотя в тот раз объяснили всё.

— Это Солнце, — сказала Табия. — Он был из Ориенты, и сейчас настоящий он туда вернется. Но на посохе будет со мной.

Как — из Ориенты? Вот почему он не очень похож на щенков лаек? И, получается, Кайрис применила дар, она ведь ориентского зверька не могла почувствовать.

— Мне его подарили, когда заходило солнце, — добавила Табия.

— А я знаю, что вы вырезаете знаки, понятные только вам, — Еса улыбнулась. От улыбки стало теплее, как от присутствия Кайрис. И ведь топится здесь, а руки совсем холодные. — Но ты мне рассказала, какой это знак.

— Потому что ты помогла найти Солнце. И ты сама как солнце. Такие волосы. Почему ты не приходила?

Ой. И правда помнит?

В тот раз Еса услышала, как хозяева дома рассказывали маме с папой его историю. Здесь почти весь забор — из костей. Человеческих. Кайрисцы мертвых людей не хоронят, земля ведь тут слишком мерзлая, а сжигают: и одну из костей вкапывают к кольям, из которых сделан забор. Потому что ребра охраняют сердце, а после смерти они будут дом охранять. Чем больше костей, тем больше дом защищен, так думают кайрисцы. У тех, кто семью опозорил, кость не берут, а у тех, кто лучше всех себя проявил, берут несколько.

Оказывается, все про это знали. Если бы раньше сказали, может, Еса сразу бы и привыкла. А так — стала кричать, что не надо сюда больше ходить. Что никогда бы не зашла сюда. Потом, конечно, родители объяснили, но сначала накричали в ответ. Неправильно себя вела, народы ведь разные. Это их традиции. Те люди, мертвые, не были бы против. Они ведь сами так хотели. А все равно — тяжело.

Но кайрисцы ведь классные.

— А теперь пришла, — наконец, сказала Еса. И Табию тоже накрыла шубой. — Расскажи еще про посохи.

— Мы, когда умрем, после смерти расскажем, как хорошо мы изучили мир. Если мало изучили, значит, были неуважительны. А если много, это наикласснейше, — прикольно прозвучало, совсем странно среди такой напевной речи. — И если на посохе очень много знаков, его даже вкопают рядом с костью.

Еса вздрогнула, хотя и совсем не хотела.

— Тебе холодно? — Табия поглядела с таким участием, что уже и забываться стали эти кости. А посохи были среди них? Потом Табия стащила с кресла кофту, расписанную узорами-лапками, и накинула поверх шубы Есы. — Сейчас очень мерзло. Люблю мерзнуть, потом греться класснюче. А когда человек что-то творит злостное, посох ломают, и ломают весь опыт. Ну и терять его не надо. Это, значит, наказание.

Они даже говорят с друзьями о том, что случится после смерти: а алдасары про такое говорят лишь с семьей. И со служителями храмов, таящихся среди деревьев. Еще, конечно, кайрисцы любят новое узнавать: и вот это совсем классная традиция.

— Ты так круто рассказываешь, — отметила Еса. — Давай в следующий раз моя очередь: я интересное узнаю и тебе расскажу. Чтобы ты мир еще лучше изучила.

— А что? — темные глаза Табии сощурились. Такие прикольные глаза у них, красивые, при этом вообще не алдасарские. — Узнавай. Я хочу от тебя узнать.

— Ты так хоть успокоишься, — чужим голосом продолжал папа. — Сможешь что хочешь тут менять. У меня и так своего угла нет. Своего дома нет. Что поменяется?

В груди твердый болезненный сгусток. Руки и ноги — без костей. Хотя эта папина клетчатая рубашка уже в сотый раз летит в сумку, и носки тоже, и мама в сотый раз уже вот так стоит у окна, смотрит незнакомым взглядом. А кажется, что в этот раз и правда все закончится.

— Да хоть сейчас бы свалил. Ты все время только говоришь.

Кости ломит в руках и ногах, как от гриппа.

— Да вас снегом тут завалит. Ты лопату за всю зиму не взяла ни разу. С ребенком вон корячились. Еса, помнишь?

Но это же не так. С мамой тоже возили снег в ведрах на санках. Один раз она отказалась, потому что чистила этот шкаф, который она терпеть не может из-за его старости. А папа любит и выкидывать не хочет. Хороший обычный шкаф. Мама тогда хотела его сделать посимпатичнее, но что-то поцарапала, целых три дня после этого Еса жила как сплошная ссадина. Сейчас тоже ссадина. Кислая, щиплющая.

— Пап, ну ладно тебе, — свой голос тоже чужой. Из-за чего они на этот раз? Из-за шкафа? Из-за снега? — Все же будет здорово. С мамой тоже работали, она по всему городу чистит снег, ты на нее не руга…

— Вот и будете с ней работать, — он сумку случайно задел, и вещи вывалились. Не собирай, ну видишь, они сами тут остаться хотят. — Кому я тут когда был нужен.

— И то правда, — ссадина пульсировала в такт их словам. — Ребенку бы хоть раз с учебой помог. Только дергаешь, чтобы снег чистить. Я тебя не просила в тот раз, чтобы ты подождал? Ты же не можешь не психануть и не сделать сразу. Тебе все надо тотчас. Вот и делай все тотчас. Только нам это с Есой не надо.

— Мам! — неожиданно громко — потому что так засаднило, что уже нельзя молчать. — Папа нужен. Нельзя так.

— Хочешь с ним на меня орать — вот и ори. Давай, нападай на меня со своим папой.

— Лоя, дура ты. Еса, подойди сюда. Мы не ругаемся, а…

Ноги понесли в коридор, в свою комнату. Забежала в темноту: и словно ослепла. Обхватила что-то на кровати. Большое, твердое, холодное. Страшно. Не потому что ругаются. Потому что другие люди с их внешностью. Не их слова и голоса. А голоса все еще слышатся, и слушать не хочется. Под ребрами все раздавлено в кашу, смято, как мусор. Собралось в кровоточащий больной комок — и оборвалось. Только отголоски после каждого их слова. Пусто.

Еса закрыла дверь и все-таки свет включила. На кровати — атлас бабочек, а листать сейчас горько, потому что его папа принес, когда все было хорошо. В Гартии бабочек иногда засушивают. Тоже теперь засушенная. Наколотая на булавку голосов. Про мифы хотела поспрашивать у мамы с папой. В соседнем доме свет не горит, к родителям мамы опять приходили папины, и они вместе уехали в другой город.

Только молчать. Надо привыкнуть уже. Если чего-то скажешь, станет только хуже. А голоса все-таки слышно, даже если дверь закрыта. Каждый царапает, и хочется завыть, как сарги на пустошах.

Еса распахнула шкаф, достала зимние вещи. Распознаватель тоже. Сарги, конечно, в город не ходят, забегают только песцы.

Улица встретила воем ветра и тишиной. Внизу люди еще ходили, а тут, на холме, было пустынно. Еса встала на лыжи, застегнула крепления кое-как: пальцы не двигались совсем. С холма помчалась в пустошь, к далеким чужим огонькам.

Пустота внутри не прошла, даже когда Еса летела вниз. Только когда спуск сменился ровным снегом, на миг перехватило в горле. Больше не хочется быстро ездить. Засушенная бабочка не умеет летать. Оттолкнуться — и шорх-шорх, лыжина за лыжиной, длинные скользящие шаги. Просто отвлечься. Потому что не с кем поговорить. Табии бы рассказала, но это же про маму с папой. Она решит, что они плохие. Нельзя. Они хорошие, но сейчас другие.

По лицу затопталось множество маленьких лап: снова снег. Теплеет опять немного. А впереди — это что, маленький снежный буран? Приближается с пустоши. Темно, но есть чуть-чуть света от фонаря, который стоит на холме, и от снега тоже светлее, вот и видно. Там и правда что-то бледное, густое.

Еса развернулась, быстрее оттолкнулась палками. А разве бывает такой буран?

Чужое. Стремительное. Сбоку и впереди метнулось снежное, большое — так быстро обогнало? Мир уменьшился до белой острой морды с золотыми глазами-звездами.

Рука подрагивает — но существо с интересом смотрит, и улыбается как будто. Собака. Большая. Добрая. Собаку из снега слепили, а она ожила, помахивает хвостом из снежинок. У нее то мех, то снежные россыпи, а прочерки когтей — как проталины. Морду тянет, щурит глаза. Не светятся они, как у Кайрис: просто отражают свет фонаря. А так — собачьи или волчьи, желтоватые, со зрачком.

Вьорт. Тени нет. Глаза как у зверя: у лаохортов зрачков не бывает. Но только он похож на собаку, а говорят, они внешность меняют постоянно. Этот меняет только шерсть.

Всегда говорят, что они чудовища, а этот?

Говорят, мама с папой всегда любят. И тебя, и друг друга.

— Ты очень классный, — сразу стало тихо, будто и не говорила, будто слова просто тут же превратились в пар. Еса осторожно руку протянула. У него тоже мех можно потрогать, как у лаохорта? А вдруг это хороший вьорт?

Снежный пес принюхивался, ушами поводил, голову наклонял в разные стороны. Он чей? Саргов, песцов? Еса распознаватель вынула из кармана: никого. Холодно и жутко стало на миг: словно существо мерещится. Чудовище.

С добрыми собачьими глазами. Даже по-хитрому добрыми, как у песцов, словно он что-то захотел стащить.

— Ты же от песцов? — поинтересовалась Еса. Рука еще не коснулась вьорта — а он морду протянул, но его уши подрагивали, и зрачки вдруг расширились от страха. Почему? Рядом Кайрис? Но ощущение лишь чего-то чужого, тоскливого, странного, давящего: непонятно, от вьорта или от своего дома.

Шерстинки-снежинки под ветром колышутся. Ледяные нити — и живые.

Вьорт заскулил — и метнулся в тундру, а вслед за ним поземка. По ногам, по лыжам — тоже поземка. Заметет, укроет, как того щенка. Еса стояла долго, и ветер жалил снежинками в лицо.

— А ну к нам иди! — позвали не с холма, а из тундры, куда вьорт убежал. — Да не сюда, не в пустошь, а с нами. Чего тут мерзнешь?

У этих людей нет никаких жутких заборов, они живут в пятиэтажке. Еса улыбнулась. В конце концов, мама с папой так ведь и подумают, что в город ушла. Наверное.

— Тут твари ходят, нечего тебе тут делать, — говорил Муглах, пока Еса рядом с ним шла на лыжах. Лыжи скоро отцепила, сбегала и поставила в сарай — только не прислушиваться, не знать. А потом догнала.

— Вы видели зверей каких-то? — поинтересовалась Еса. Или вьорта.

— И метет еще как, — словно не расслышал.

Будут ли искать мама с папой? Холодная кислота внутри — ну и пусть ищут.

Люди ходят кругом, и вывески горят, моргают из-за снежинок — еще более чужие, чем вьорт.

— Тебе надо с собой зверька таскать, — Муглах вытащил из кармана шубы замерзшего лемминга, детеныша еще. — Холод увидит, что одно существо уже убил, и тебя минует.

Просто традиции такие: и он же не убивал зверька, так-то. Зверек замерз. Может, он рад был бы узнать, что после смерти приносит пользу.

Дома у Муглаха Еса ничего из еды не взяла, только села у батареи, а трое младших детей разместились совсем рядом: все намного моложе, чем Еса, но прикольные. Еса улыбнулась им, ребята в ответ. Ноги покалывало после холода, хотя штаны и очень теплые. Часы уже отстукивали второй час ночи, но она соединилась с днем, и для тех, кто не работает, нет разницы. Вот только маме завтра на работу. Снег по городу чистить.

— О чем бы ты послушала? — об голос хозяйки дома, Омавии, хотелось греться, как об батарею.

А если про вьортов? Табии будет интересно: но дети испугаются.

— Расскажи про синнаяр?

Омавия медленно кивнула.

— Есть старинная история о том, отчего за полярным кругом зимой ночь, а летом день, — от голоса Омавии картинки в голове рисовались: мягкими тонами, с примесью фиолетового, как блеск глаз лаохори. — У небесных тел свои синнаяры, и у Солнца с Луной они есть. А есть мертвые камни, и синнаяры там безжизненные, темные. Камни эти иногда на Землю нападают, хотят жизнь с нее извести, и остаются на Земле раны от их клыков. Солнце с Луной сберегают от них Землю, но вот раскололи они самый сильный камень, и обломки упали к нам. Синнаяр погиб, но дух его слишком был силен. Так он от осколков и не отхлынул, и мог ожить, собрать обломки да Землю разорвать.

Она замолкла, и Еса глянула на окно. Осы́пались перья с ледяной птицы и к стеклу примерзли. А самые любопытные снежинки, подсвеченные фонарем, подлетают к окну, заглядывают, но подружки их дальше зовут.

— Солнце жизнь дает и тепло, Луна ответственна за холод. Далекие звезды посылают нам мех своих лаохортов в виде снега, чтобы греть зимой. Если силы будут часто сменяться, Солнце с Луной чужого синнаяра не ослабят. Вот и приходится там, где покоятся останки, то Солнцу подолгу светить, то Луне и звездам, чтобы чудовищу не дать ожить. А что раскрылось, — Омавия посмотрела на дочку, маленькую, лет четырех, — когда мы больше узнали?

— Метеориты падали, — ответила девочка. — Давным-давно. А вдруг у них правда синнаяры? Могут же быть синнаяры?

— Нам надо помнить. Даже если неправда, то сказки — все равно наше прошлое, — серьезно добавил мальчик лет шести.

— Да, — произнесла Омавия. — Предания нашей земли, наших предков, мы должны хранить.

Интересно, за сколько поколений: «Что мы забыли в этой темноте замерзшей» превратилось в: «Это наша родная земля»?

— Интересно, а там, где совсем нет жизни, на полюсе, какие синнаяры? — задумалась Еса.

— Первые Огни, — сказала Омавия. — Жизнь везде есть.

— Ну да. Бактерии, наверное. Что-то такое. И у них синнаяры?

Омавия лишь улыбнулась.

— А вьорты — они все опасные синнаяры? — уточнила Еса.

— Других среди диких синнаяр мы не знаем. Еса, я тебе новый научный журнал отдам для матери, напомни мне. Как раз о метеоритах.

Но ведь кайрисцы раньше не знали, например, что людям можно дружить с волками, так-то. И до сих пор они с местными волками не дружат. Вдруг тот вьорт и правда был добрый? Вьорты не такие, как лаохорты, но кайрисцы ведь тоже отличаются от алдасаров.

Из окна забегаловки, обрамленного темными занавесками, виднелись сосульки —ледяные руки обхватили крышу и свесили длинные пальцы.

— Ну вот так, — закончила Еса рассказ про синнаяра, из-за которого наступает полярная ночь.

И отвернула шкуру, в которую завернута улмалла. Сейчас неловко есть то, что другие приготовили, но самой такую вещь не приготовить, так-то. И родители не смогут. Пускай лучше не готовят, пускай так и спят в своей комнате. Не надо в дом заходить. Зайдешь — и потревожишь, словно снег растопишь касанием.

Внутри — перетертая смесь трав и ягод. Никогда двух похожих улмалл не получается. Вот в этой вместе с березовыми почками есть вишня: но она солнца совсем не видела. Для вишни в огромных теплицах делают искусственное солнце.

— А я знаю эту историю, — улыбнулась Табия.

— Ну вот. Я тебе, получается, ничего и не рассказала нового?

— Ты что, это новое. Мне еще никогда подруги сказки не рассказывали. У тебя хорошо получилось. И ты ее по-своему рассказала.

Еса улыбнулась и, когда рядом женщина стала певуче стихи читать, прислушалась. Табия в ту сторону внимательно взглянула. Сложные такие стихи, красивые очень.

— Интересно, что имели в виду? — шепнула Табия. — Пальцы деревьев… Это что-то должно быть сложное. Представляешь, есть семьи, в которых тайны стихов сохраняют двести лет, и никто не расшифровал. Эти стихи даже мужчины рассказывают, когда ездят в другие города. Потому что это уже внешнее, общее. Класснюче, правда?

— Ты так говоришь здорово. Сначала серьезно, а потом что-то забавное.

— Хе, ну да.

Надо ей еще рассказать. Непонятно, как отнесется: но зато оно совсем новое.

— Я увидела синнаяра зверей, — осторожно поделилась Еса. — Он был добрый.

Табия широко улыбнулась.

— От алдасаров много знаний, — громко объявила она, когда другие гости забегаловки уже перестали рассказывать стихи.

Взгляды устремились на Есу: и потеплело в щеках. Точно так же становится здорово, когда упоминают, что алдасары нашли алмазы, не использовав при этом дар Кайрис. Это был очень добрый знак.

— Еса видела доброго вьорта, — прибавила Табия.

Уже не просто тепло — огонек.

— Новые знания — сила, — сказал ближайший к Есе кайрисец, пожилой уже. — Но не существует добрых вьортов, девочка. Нет у них чувств людских. Видели этого вьорта недавно, Кайрис из-за него и бродит в округе. Нападал он на нее, чудовище этакое.

— Он был на собаку похож, — они ведь и правда собирают знания, почему не поверят? Ведь верит же Табия. — Правда добрый.

— Это сама ты добрая. Чудовище он, буран, клыки и когти.

А если прав? Придумала? Захотела красивое доброе существо увидеть и от одиночества увидела друга? Так ведь и инарис работает, дар лаохорта Кранара: но сюда не доходит его власть. Хотя и без инариса люди могут видеть ненастоящее. В чудовище — добро, в поцарапанном шкафе — ужас. А если вьорт симпатичный, значит, это его делает еще опаснее: поверишь и попадешь в беду. Не надо больше думать о нем.

— Он на Солнце был похож? — уточнила шепотом Табия. — Да?

Еса кивнула.

На улице светило искусственное солнце, как для вишен. Люди могут видеть вместо ночи день и ночь сделать днем, если им удобнее так. Сделать вид, что их день настоящий, и солнце тоже.

2 тегена, Луи

Глубоко в череп словно проникла туча. Она шевелится, меняет оттенки и форму, порой приобретает глубину: тогда кажется, будто смотришь в хинсенскую степь, что сливается на горизонте с бесцветным небом. Иногда подкрадывается вплотную, и мерещится, что лапы, если шагнуть, утонут в сером болоте.

Кругом незнакомые запахи, обволакивающие, слегка тревожные, и от этого азартно покалывает в лапах и в голове. Хочется исследовать весь этот лес.

— Вот куварга, большущий дуб она задушила от комля до верхних веток. Слушай, а дубовые листья через нее все-таки пробиваются, и я думаю, дуб победит. Развернись левее, подними лапу выше. Эй, подожди, не ставь, перемести вперед. Ага.

Речь Эрцога заглушает интересные долинные шорохи и пространные вскрики неизвестных птиц, но в ней, по крайней мере, уже меньше келарсьих слов.

Слепота ограничивает и давит. Разглядеть бы все самому, без чужого посредничества, в тишине. С другой стороны, опыт весьма интересный. Через запахи, звуки и ощущения от вибрисс можно изучить все особым образом.

— Давай вправо. Сейчас не наступай, а теперь можно. А вот цветут талунники, они как бурые кувшины в трещинах.

— Интересно, когда уже отравлюсь чем-то долинным.

— Если отравишься, мне грифоны-гвардейцы перестанут верить, вообще-то.

— Он тут всего один, — в общем-то двое, но Тагал улетел вчера утром.

— Я и про будущих. Ага, теперь вперед, и еще немного, а почувствуешь камень — переступай, рядом с ним все скучное. Ого, шестилапый ящер. Уже спрятался. У него уши острые.

Перед вибриссами лап обрисовались контуры камня, и Луи перешагнул, следуя за Эрцогом. Растительный мир Моллитана невесомо касался носа то терпкой горечью, то липкой кислинкой, то спокойными прохладными тонами: тревожными, неправильными. Принюхавшись, Луи нашел в этом спокойствии слабый оттенок гнили.

Новые и новые названия растений от Эрцога, новые указания. Сколько же здесь видов, удивительно. Эрцог назвал несколько десятков, и в голове уже сделалось тесно.

— Это дурманный шатер, а рядом чахнет мелкая береза. Надо же, прилетела сюда с ветром и выросла, а больше вырасти не сумеет, и уйти тоже. Как она подросла рядом с ядовитым кустом? Может, на совсем мелкую яд не действовал? Надо ее пересадить. А то несправедливо — так боролась, и что, все зря?

Так. Это соседство ведь должно было повлиять на состав веществ в ее листьях.

— Ты считаешь, если кто-то боролся и проиграл, то борьба прошла зря?

Эрцог фыркнул: на этот раз по-келарсьи, задумчиво. Львы выражают задумчивость выражением морды, порой ворчанием. Впрочем, выражение морды Эрцога сейчас не разглядеть, а ворчит он так себе. Ладно, пусть.

— Если борешься, то надо, конечно, достичь цели.

— Мне безразлична береза, но вопрос интересный. Саргон Генлинг проиграл, однако он боролся зря, или нет? Если ты умрешь через пару дней, твое увлечение Долиной окажется бесцельным?

— Хм. Подумаю. Поляна отличная, давай драться. А, нет, слишком много аглодии и селеи.

— Просто боишься.

— Ага, конечно. Слушай, если не хочешь ждать до галенза, вот юнгала, помрешь через пару часов. Ветки у нее друг друга ненавидят, слишком далеко расставились, да еще и угрожают сородичам сучьями. Листья серые, на коре везде грибы и лишайник. Грибы нужны юнгале для симбиоза, а пришлым зверям — чтобы смерть была поинтересней, наверное. А какой-то куст у нее вырос прямо на ветках.

— «Какой-то куст» от тебя звучит почти зловеще.

— Да я его просто не разглядел отсюда, он высоко. А на юнгале обычно растет ядовитое, так что ну его, не стану изучать.

Хорошо, что у растений нет разума. Тяжело расти вплотную друг к другу, одно на другом, без личного пространства.

Запахи настолько густые, будто даже способны окутать так же, как лианы оплетают местные деревья: и чудится, Долина врастает внутрь, становится своей и присваивает.

— Уклонись правее, а то опять сейчас гривой заденешь какую-то ерунду. На стволе очень много пауков. Поставь левую лапу чуть ближе к правой. А еще эти пауки друг друга едят, там целый клубок.

— Я не слышу их шорохов, — заметил Луи.

— Потому что скучный. Теперь замри, наклонись, — над головой весьма близко шуршали листья, в них пересвистывались местные белки. — Перепрыгни валежник. Слушай, а ты здорово выполняешь приказы.

Не сомневался, что эта мелочь ощутит себя главным.

— Запоминай, как надо, — сказал ему Луи. — Проверю твой навык, когда покину Долину.

— Эй, я сейчас проверю твой навык выживания в Долине. В одиночку.

— Тебе перестанут доверять ученики гвардейца. Будут, вероятно, над тобой насмехаться. Что же, попробуй.

Эрцог фыркнул. Насмешливо, по-келарсьи.

— А приказы нового тирниска будешь выполнять? — поинтересовался он. — Мне все не верится, что это Шорис.

Такого не ожидал: впрочем, из нее выйдет неплохой тирниск. В этом статусе ее встретить еще интереснее. Хорошо, что яд не отбил ни нюх, ни осязание.

У реки мошки лезли в морду, и приходилось встряхиваться, дергать ушами. След мохороя тянулся в воздухе от чащи к воде, в него вливался запах мохороевой крови вместе с другим, живым, отдающим сырой шерстью и тиной. Должно быть, мохороям не нравится, что в опасной Долине у них нет неприятностей, вот и приходят к водным хищникам, речным собакам.

— Стой, там куст, гривой зацепишься. Тебе эта грива только мешается, давай подеремся и мешать не будет. Когда ты успеваешь ее мыть?

Запахи актариев Валтанды, густые и затхлые, скучны в сравнении с долинными. После Долины на этот раз ненадолго стало труднее дышать: из-за ядовитых испарений эфирных масел. Вдохнул не слишком много, вовремя ушел, но все же они успели принести вред. Интересно, как они дальше повлияют на самочувствие. На зрение уже точно ничего не повлияет.

Из окон пахло жареными и вареными овощами, клубнями, изредка рыбой. От людей — землей, бензином, гасками, чем-то прохладно-горьким, иногда больничным. Луи не учуял трав: на этой улице от них совсем избавились. Люди слишком близко не подходили, но неизменно обращали внимание.

— Зверюги.

— Руку не оттяпает?

— Я ею варугу рвал. Кошатина, а ты себя львом считаешь, или келарсом?

— Просто инриктом, — Эрцог отвечал заинтересованно, однако и с осторожностью.

— Ты же слабее льва обычного, или как?

— Нет. Я выносливее.

— Я варугу не трогал, дай-ка мех инрикта потрогать. На носки не пойдет, не шарахайся.

— Можно. Почему на носки? — спросил Эрцог.

— Куда еще, если ты мелочь, к тому же облезлая, — заметил Луи. Эрцог недовольно фыркнул.

— Не подыхаешь от долинных ядов? — спрашивали дальше.

— А думаешь ты на львином или на келарсьем?

— Действительно любопытно, — заметил Луи. Правда, мысли в основном состоят из образов.

— На обоих, — ответил Эрцог. — Я их не очень различаю, если честно. Если не вдумываться.

— Смотри, череп у него какой. Больше львиный. Челюсть львиная, здоровенная.

— Да, а глаза с ушами — келарсьи.

— Зоологи какие-то, — негромко сказал Эрцог. Его голос звучал все более сонно. По Долине ему приходится бродить днем, во время келарсьего сна: ведь у многих растений необходимо различать цвета. — Знаешь, мне кажется, они не прочь снять с меня шкуру из любопытства. Так глядят, будто у них все инструменты для этого с собой. А вот эти — из «СПОР», службы поиска опасных растений.

Как раз запахло свежесорванной травой, горько и кисловато.

— Руки, тварь такая, убрал, выжги их варугой! — раздался голос с той же стороны, откуда шел травяной запах. — Я тут арнетки посадила, это не кантокрида, диплом твой купленный в тулванжьей роще!

Так. Они рвут опасные травы руками, не используя технику. Понятно.

Вскоре закололо в ушах от детских голосов.

— Он тиранозавр! Сейчас сожрет!

— Тиранозавры не так охотились!

— Нет, они одиночки!

— Стайные. Нашли окалеме…калемность стаи.

— А мы расширяем сад нашего актария, — шорох песка, треск сучьев. — Это наше дерево. Оно приживется и вырастет.

— А мне настоящий саженец купят!

Луи тряхнул головой и потер лапой уши. Котята также мяукают неприятно. Тауран и Киоли в раннем детстве вызывали отторжение, они совсем не напоминали львов. Луи и тогда посещал их, но шипел, если котята подходили, и предупреждал, чтобы они держались подальше, хотя и не позволил бы никому им навредить. Сейчас они уже стали поинтереснее.

— А тут пройди осторожней.

— Работники СПОРа недосмотрели, и на асфальте что-то выросло? — поинтересовался Луи.

— Нет, здесь картина прямо на дороге. Она такая детальная, слушай, — голос Эрцога зазвучал бойче. — Значит, там портрет девушки, у нее развеваются волосы, а на фоне — облака на небе. Ну вот, машина едет. Почему они так нарисовали, все же сотрется?

Луи успел потрогать асфальт вибриссами до того, как приблизился гул машины, но ожидаемо ощутил только лишь асфальтовую шероховатость.

— Машин здесь очень мало, — отметил Луи. — Актартехники тоже, так?

— Да я не обращал внимания, если честно.

Поднялся ветер от крыльев, и запахи актария разбавил грифоний.

— Рагнар, а кто-нибудь еще прилетел? — спросил, остановясь, Эрцог.

— Команда Аддара из Хинсена, — нехотя ответил Рагнар.

— Хм, не очень радует.

— Да.

Закладывало уши, и легкий дождь смачивал пыль, обостряя запахи. Сейчас, во время смены муссонов, когда они начинают дуть с суши в океан, дожди приходят реже.

— Возможно, новый тирниск все же убедит кого-то еще из гвардейцев отправиться в Моллитан, — сказал Луи. — Шорис умна.

Даже помогла свергнуть Гелеса и наконец-то восстановить справедливость в отношении Ласферов. Удивило, что Гелес проводил такие эксперименты, тем более в самом начале правления. Он был осторожен. Регон его слишком подавлял.

— А раз никого нового нет, я наконец-то посплю, — весело сказал Эрцог.

— Никто, кроме Аддара с командой, не прилетел, это да, но сюда пришли звери из Кранара, — уточнил Рагнар.

— Ух ты, — Эрцог зевнул. — А, точно. Волки-гвардейцы. С волками тоже здорово.

— Да если бы, — Рагнар взлетел, затем отдалились шаги Эрцога. Луи отправился следом.

На окраине актария, выходящей на северный склон горы, пахло множеством травоядных.

— Эй, вы же не гвардейцы, — после этих слов послышался легкий стук хвоста Эрцога о камни.

— Потому что гвардейцы могут быть нарушителями, лентяями, кем угодно, только не травоядными, — громко произнес изюбрь. — Тирниски тоже. Из внедолинных только хищники будут знать, как выживать в моллитанской природе. Будут охотиться на наших моллитанских сородичей вместе с иллатами. Которые и так истребляют копытных. Ничего, заступимся.

Странно, что их собралось так много, и что они пришли издалека, ведь травоядные, как правило, не склонны бунтовать.

— Рагнар в небе, следит, — сообщил Эрцог и прошел вперед. — Никто из нас не съест травоядных из Долины, они же едят долинные травы.

— Как будто вы всегда охотитесь для еды. Может, вместе с вами иллатам будет интересней издеваться над копытными. Ты и вовсе убиваешь только ради игры.

Хвост Эрцога еще сильнее забил по камням.

— Это не так. И в Долине я никого, кроме преступников, не трону.

Пусть он говорит, недомерку нужна практика. Соперничать с неумелым — все равно что с мелким.

— Гвардия налаживает связь между разными видами животных, — сказал изюбрь. Впрочем, Гвардия и на безопасных землях не занимается этим как следует. — Почему нам нельзя связаться с долинными зверями?

— Хм, а почему и нет, — Эрцог стремился говорить бодрее, несмотря на сонливость.

Пример травоядных не привлечет в Долину грифонов и волков, а желание что-то доказать не поможет оленям хорошо запомнить растения. Вполне возможно, что у них хорошая память на вкусные травы, однако не на множество ядов. Но можно и попробовать. Это может оказаться занимательным.

— Почему вы пришли именно сейчас? — спросил Луи.

— Хищники не считают нас живыми. Все вы как Гелес.

Эрцог слегка огрызнулся:

— Эй, все-таки хищники вам еще и помогают. А сейчас получше изучат Долину и защитят обитателей ее глубин. И травоядных, между прочим.

Его голосу следовало бы звучать повзрослее.

— Тут быстрей, капли дождя стекают с куварги. Яда в воде не много, но шерсть облезет. Вот озерная воронка, бурый такой гриб, закрученный вверх. Луи, валежник обойди, да не здесь, тут кантокрида. Вот опять ее росток, лапу подними, перенеси левее, еще левее, отлично. Это вангурий язык, растет на сырой почве. Есть нельзя, он жжется, от него звери быстро умирают, а противоядия нет. Тут почти ни от чего противоядий нет.

Голова становилась все более напряженной, скулы — горячими. Все интересное: но слишком много всего вокруг. Голос Эрцога, шорохи лап Рагнара и копыт двух оленей, далекий вой холтонга, трескучие крики птиц-тирис: все это смешивается в сплошной гул, в такую же муть, как и перед глазами. Туча в голове слишком темная, хоть закроешь глаза, хоть откроешь: и кажется, вовсе не терял зрение, просто Долина именно такая — бесформенная, как вьорт.

Луи принюхался: запахи некоторых растений уже запомнил. Нос различил прохладу молодых листков палиги, кислую шероховатость ладелии.

— Точно можно наступать? — спросил один из оленей.

— Точно. Я же давно тут хожу, тропы тоже выучил. А это что, водоросли? Речка совсем не близко, а еще рядом с ними след мохороя, интересно.

— Должно быть, здесь столько видов растений из-за того, что это бывшие джунгли, — задумчиво сказал Рагнар и щелкнул клювом. — Тирис эти надоедливые так и кричат. Цапнуть бы их. Сотню видов ты запомнил, вот как. Был бы ты грифоном, взял бы тебя в ученики.

Эрцогу еще никто так не угрожал.

— Правда? — оживился Эрцог.

— Хоть ты и бестолочь, но бестолочи кругом. Вероятно, не выгнал бы после первого испытания. Помню, что вот эта ерунда опасна для одних только людей. Вот это — маллис. А вон баленгуста — верно?

— Точно. Вожак моллитанских грифонов умер из-за нее в шестьсот втором, на него даже хуже повлияло, чем на волков, так что держись от нее очень далеко. Гуннул, не трогай. Паллат, не ешь.

Странно, как Эрцог может так быстро переводить внимание.

— Здесь незабудки? — уточнил Рагнар.

— Да, я и сам удивился. А вот этот синий уже ядовитый.

— Фиолетовый.

— Точно. Паллат, не ешь, это кантокрида. И вообще отойди подальше, рядом с ней и дышать не нужно.

— Она похожа на колокольчик, — сказал Паллат. — У нас такой растет.

— Рагнар, проследи за Паллатом.

— Мы отвечаем сами за себя, — произнес Гуннул. — Нас не нужно контролировать, пусть вы и считаете себя разумнее.

— Вот именно, — поддержал Паллат и что-то хрустяще прожевал.

Кроме шорохов и отдаленного воя долго ничего не было слышно.

— Я тебя убью, — как можно спокойнее произнес Эрцог. — Это не угроза, просто ты часа через три умрешь очень болезненно, если не убью.

Как быстро проявятся симптомы? Зрение исчезло невовремя.

— Не сомневался, — Гуннул, судя по шороху над ним, вскинул голову и задел рогами ветки. — Хочешь убить.

Рагнар недовольно скрипнул клювом.

— На тебя сейчас кусок куварги свалится, — предупредил Эрцог. — Ты ее рогами зацепил, отойди правее.

— Ты теперь заявишь, что мы глупые, что мы не можем изучать моллитанскую природу и не можем объединиться с местными травоядными.

— На обеде и правда не можете. Паллат, пошли, надо к людям, хотя он же тебе все равно сейчас всю глотку прожжет. Это вангурий язык, я же показывал.

— У нас хорошая память. Он ничего не ел. Ты пытаешься подставить.

Паллат захрипел.

— Это не ущемление, но вы кретины, — Эрцог огрызнулся. — Быстро к людям.

Пока Луи шел следом, стараясь прислушиваться лишь к указаниям для себя, шерсти словно бы коснулся ветер. Сжало в груди, подогнулись лапы. Лес сейчас был сырым и промозглым, а ветра, что изредка прорывались в чащу, каждый раз обдавали холодом. Но этот даже согрел, несмотря на легкий страх, который он принес. Так странно.

Эрцог и Рагнар с недоумением заворчали.

— Что это такое? — раздался голос Гуннула.

— Кто-то видел? — поинтересовался Луи. Как оказалось, никто.

Сейчас особенно жаль, что нет зрения: однако, пожалуй, серость в голове напоминает Тень, загородившую все остальное.

— Так что Гелес Ласфер не стал отстранять Рагнара, — сказала Скадда. Послышался шорох ее перьев, быстро защелкал клюв, потом заскрипели, растягиваясь, маховые перья. — Хотя гвардейцы и настаивали, чтобы он нас больше не учил. Ласферы, конечно, преступники, но и среди гвардейцев такие бывают. И вы с Эрцогом тоже преступники. Поэтому не скажу, что Ласферов я ненавидела.

Ее запах мягче, чем у других грифонов, шаги намного легче, а голос всегда заинтересованный. Любопытно. Раньше меньше обращал внимания на звуки шагов.

— Он мучился, — донеслись слова Гуннула с края пустыря, и нервно ударили копыта по асфальту. — Нельзя доверять инрикту. Паллат был храбрым, и он…

— Эй, ты сам был против, чтобы я его добил. И вообще-то мне тоже не хотелось, чтобы он умер. Паллат ничего не должен был там есть, даже если не запомнил. Это же Долина.

Слишком много оправдывается для того, кто хочет быть правителем.

Эрцог и Гуннул спорили долго, и Скадда не удержалась:

— Эрцог здесь ни при чем. Рагнар сказал, что Эрцог показал вам то растение и запретил его есть.

Гуннул вновь ударил копытом.

— Твоя поддержка не поможет, к тому же ты всего лишь молодая грифоница, — заметил Луи. — Эрцогу стоит добиться чего-то значимого в одиночку, тогда и мне будет интереснее с ним соперничать.

— Да, это ясно. Я тоже всего добиваюсь сама и в одиночку.

— Ты везде хочешь быть первой, — заметил Луи, складывая перед собой лапы. — Ты и на обучение прилетела первой. Сколько ты сейчас пролетаешь?

— Пятьсот пятьдесят километров за сутки. Но сейчас чаще четыреста пятьдесят из-за пасмура. А скоро опять полечу в Ниес, отсюда до Ниеса расстояние совсем несерьезное, чуть больше пятисот, — ее голос сделался увлеченным и гордым.

— Вы так точно это знаете. Мне нравится точность.

— Мы сначала учим расстояние между разными городами, которое измеряют люди. Потом учимся чувствовать, сколько пролетели. А ты в Кайрис очень много ходил: ты ведь тоже запоминал, сколько километров прошел?

— Там было непросто отмерить. Стоит поинтересоваться длиной пути, в точности не знаю.

— А еще говоришь, что нравится точность, — в голосе Скадды появилась хитринка.

— Непременно тебе сообщу. Думаю, такое расстояние ты бы преодолела за двое суток.

— Недооцениваешь. Хотя это честно: я ведь тебя тоже недооценивала. Но ты оказался смелым, выносливым, а еще Рагнар рассказал про смысл твоих законов. Ты мне до сих пор не очень нравишься, но с тобой интересно.

Эрцог и Гуннул все еще спорили, но, как только огрызнулся Рагнар, олень отступил.

— Вот это весомая поддержка, — сказала Скадда.

Потом она отбежала, а когда вернулась, рядом с ней что-то тихо ударилось об асфальт и зашуршало. Грифоница стала перебегать то влево, то вправо, увлеченно ворча, и Луи вопросительно повел ушами.

— Я принесла сколопендру, чтобы играть, — горло свело, и Луи тряхнул лапой. Мерзость. — Рагнар сказал, что она не очень ядовитая. Будешь? Хотя ты не видишь, со сколопендрами это опасно. Ладно не уметь летать, вы это с детства не умеете, но как не видеть?

— Таких я еще не видел, — заметил, подбегая, Эрцог. — Бурая с желтым.

— С оранжевым, — поправила Скадда.

— Хорошо, — Луи отступил на пару шагов и обвил лапы хвостом. — Пожалуй, отбрось ее подальше.

— Тебя за это запомнят, Скай, ни шерстинки сомнения, — усмехнулся Эрцог. — Будущая гвардеица спасла трусливого бывшего тирниска.

— От чего ей тебя спасать, от оленей? Про сомнение, к слову, странное выражение.

— А мне нравится, — сказала Скадда. — Эр, ты обещал рассказать про Талис.

— Дай поспать, эй.

— Не дам. Ты всегда спишь.

— Ага. Тогда слушай — к Талис в древности прилетал Кранар. Именно к той лаохори, которая у нее сейчас.

Луи снова лег и принялся умываться.

Кранар не проявляет к зверям уважения: впрочем, это принять легче, чем то, что Легония такой же. Логично, что живые страны не идеальны, как и их люди: однако они всегда считались выше прочих существ. Легония первым из лаохортов посочувствовал зверям, всегда был к ним близок. Изредка сжигал своим даром опасных преступников среди людей, но зверей — ни разу.

— Думаю, что смогу, — громкий голос Скадды отвлек от мыслей.

— Вулканический пепел сбивает с толку так же, как и радиомачты, — произнес, приблизившись, Рагнар. — Это во-первых. Во-вторых, тебя камнями во время извержения заденет и собьет. В-третьих, я тебя клювом за такое задену и собью.

— Вулканы ведь западнее? — уточнила Скадда. — Просто чтобы знать, куда не лететь.

— На западе и востоке, где плиты Ориенты и Моллитана идут параллельно и трутся друг о друга, а не сталкиваются, — поправил Луи.

— Я запомню. И совершенно точно туда не полечу.

Рагнар щелкнул клювом. Луи поднялся ему навстречу и кивком пригласил следовать за собой.

Пожалуй, стоит рассказать ему о Кранаре. Этот лаохорт опасен и для грифонов: их разум так же развит, как львиный. Рагнар достаточно своеволен и неглуп, обучает молодых гвардейцев не так, как другие наставники: это может привлечь к нему внимание Кранара. К тому же Рагнар наверняка способен хранить секреты.

— Не слышу Скадду, но принюхайся на всякий случай, — посоветовал Рагнар, когда отошли за дом.

Луи все рассказал гвардейцу: без подробностей и без упоминаний о том, что Кранар принял облик Эрцога. Поделился размышлениями и сообщил о недавнем разговоре с Кранаром.

— Самым разумным из зверей следует предостеречься, — подвел итог Луи.

— Моим бестолочам встреча с Кранаром вряд ли грозит, — голос Рагнара прозвучал скептически. — Среди других грифонов даже недоучки-гвардейцы выдержат такую ерунду.

Что же, предупредить в любом случае стоило.

Когда рядом возник запах Скадды вместе с человеческим и с густой сенной горечью незнакомого зверя, Рагнар скрипнул когтями об асфальт и быстрыми шагами направился к молодой грифонице.

— Рагнар, это вангур, — сказала Скадда. — Я хотела узнать, какие они, и оказалось, он вот такой.

— Подальше держись от травы. Ты его привела? — прорычал Рагнар. — Как в тот раз — алдасаров?

Известно, что Скадда еще и водила их по лесам.

— Он честно сам пришел.

Вангур заревел неразборчиво и глухо.

— Я знаю, зачем, — затрещала тирис. — Он мне сказал. Мои сородичи говорили про эксперименты Ласферов, и он услышал, а вангуры наш язык понимают не очень хорошо. Теперь он считает, что всех травоядных вне Долины истязают. Он живет рядом с другим городом и захотел узнать у тирнисков, что творится вне Долины.

— Голосами твоих сородичей их истязают, — сказал Рагнар. — Полная чушь.

Травоядные везде одинаковы.

— А труп оленя спрятали? — послышался голос Керсета, еще одного грифона-ученика, и Рагнар зарычал:

— Это не переводи.

— Поговори с ним, — Скадда теперь обращалась к человеку, стараясь при этом говорить измененно. — Поговори с вангуром. Такие звери раньше не приходили в город?

У нее получалось неплохо, ведь клювами проще имитировать звуки: однако людям все-таки сложно понимать без инариса.

— Вангуры какие-то. Тут приехал твой знакомый, — голос, шаги и запах человека сблизились с Луи. — Пойдем.

От рук Дорена пахло старой тканью, затхлостью, пластмассой, отголосками чужих человеческих запахов: он совсем недавно вышел из автобуса. В сумке у него точно лежало печенье.

Собственный запах этого человека — жесткий, сухой, кисловатый.

— Так что там за дела с саргами у тебя? Диван казенный, когтями продерешь — сам платить будешь.

— Либо использую когти как иглы и зашью.

— Каким образом?

— Придумаю. Как придумал и с саргами.

Лапы Луи от нетерпения мяли кожаную обивку гостиничного дивана. Дорен сидел поблизости, за столом, откуда пахло деревом и немного лаком.

— Ты теперь в моллитанском ЛОРТе, так? — уточнил Луи. — Поближе к чертежам.

— Там, где они хранятся, я не бывал.

Возможно, неспроста у Легонии не выходит ничего с авиацией. Возможно, Легония ее не заслуживает. И все же не хотелось бы, чтобы лаохорт этой страны слабел и дальше.

— Знаешь, ты до сих пор числишься внештатным сотрудником кейнорского ЛОРТа. Или как там его теперь. Вот Гремиор и сказал нашему начальству, чтобы попробовали повлиять на кейнорцев. Что все-таки нечего тебе занимать человеческую должность, а то звери начнут еще думать всякое. Говорил, что ты и так слишком своевольничаешь. Такие дела.

Серость, что клубилась в голове, замедлилась.

— Так вот, про это твое своеволие: ты, как ни крути, верно сделал, что решил побывать в этой Кайрис. Зря тебя ослепили, но да к вьортам их. Знаю я, что ты верен Легонии.

— Легония верен единству со зверями? — Луи медленно нажал подушечками лапы на сиденье. — Считает ли их в самом деле разумными?

— Ты это с чего вдруг?

— Легония присутствовал при моем ослеплении. Я сообщил Алодису, что учил саргов письму и чтению, и Легония объявил мои слова ложью. Меня лишили зрения в том числе за это. Сказали, будто бы я заявил, что разум может исходить от зверей.

Послышался стук по дереву стола, совсем тихий: и звеняще-жужжащее перекатывание ручки. Ладонь Дорена ударила о стол, и на пол ничего не упало.

— Звери стали обретать разум из-за людей, бесспорно, — Луи тряхнул головой, будто это помогло бы избавиться от серости слепоты. — К тому же теперь я больше уверен в том, что для роста разумности важно непосредственно общаться с вами, ведь кайрисские звери не обрели достаточно разума, хотя долго живут на земле лаохорта. Мы совершенствуемся благодаря человеку и живым странам: отчего же людские правители и лаохорты против того, чтобы мы развивались? В нас видят угрозу?

— Кто бы их знал, этих правителей. Я тебя всегда считал нам ровней, разве что вместо рук у тебя эти варежки. Хоть сейчас я и вижу руки.

Настоящее издевательство со стороны Кранара.

— Так ты веришь, что я учил саргов письму и чтению?

— Верю, а чего нет, — на этих словах Дорена уши Луи приподнялись, вибриссы вытянулись вперед. Как бы ни было безразлично, от поддержки все-таки сделалось легче. — Так вот почему он так на тебя ополчился, этот самый Алодис Гремиор.

Поверит ли Георг, любопытно? Ведь даже он, похоже, не поверил в то, что Луи обучил Эрцога письму и чтению, иначе он бы это обсудил. Шорис бы не усомнилась, но с ней Луи никогда не обсуждал обучение Эрцога. Когда начал бы учить Киоли и Таурана, она посчитала бы это нормальным.

Кажется, глаза вдавились вглубь черепа, и теперь приходится смотреть всем мозгом, всей мордой, ничего при этом не видя.

— Вот что, — ложка Дорена постукивала по стенкам, размешивая уже почти не пахнущий тимис: так долго и размеренно, что казалось, будто напиток сделан лишь ради перестука. — Поговорю я с алдасарами, что прибыли в Кейнор, о твоем общении с саргами. Как бы сепаратисты ни раздражали, а все-таки часть нашей страны. Обострять отношения со зверями Кейнору не следует.

Следует просто относиться к зверям как к плюшевым игрушкам, которые забавно себя ведут и которых занятно изучать, однако, стоит им проявить волю, как они сразу же становятся неугодными.

Так. Эти мысли ни к чему. Они нерациональны.

— Многие животные алдасарам до сих пор не шибко доверяют, так что… Если все заладится, алдасары с саргами свяжутся, а потом докажут кейнорским зверям, что ладят со своими зверюгами. Ты саржьи жесты помнишь, можешь продемонстрировать, описать.

Предложение резонное.

— Согласен, — Луи наклонил голову. — Напишу. В том числе расскажу им о том, как я учил саргов письму и чтению.

Алдасары, как правило, легко принимают новое. Примут ли они его на этот раз, хотелось бы знать. В любом случае, вряд ли они начнут жаловаться легонийцам на странное поведение тирниска.

— Про обучение письму побольше мне расскажешь?

— Уже никого не научу, как видишь. Однако я учил и Эрцога, не думая, что это что-то неправильное. Я думал, что люди учат зверей чтению и письму лишь потому что не все звери обладают этими навыками, — в основном лишь те, что живут у городов. — А еще меньше тех, кто могут обучить сородичей. Никто не говорил, что зверю нельзя учить зверей письму.

— Никто и не подвергал сомнению, что это наша прерогатива, поэтому даже разговоров не заводилось.

— Тогда не понимаю. Когда все считали, что звери не могут, запрета не было. Все равно что запретить шестилапой ящерице прыгать со скалы в попытке летать. Однако грифонам полеты не запрещают.

— Когда-то думали, что вы и читать не сможете, — сказал Дорен.

Пока алдасары во время бунта Генлинга не научили читать Меори Фернейл. Легонийцы это приняли: ведь это было очень важным нововведением. Удобным.

Выпив тимис, Дорен добавил:

— Теперь тебя как никогда понимаю. Я привык быть начальником, а сейчас-то.

— Мне не хотелось править. Правда, когда пришлось занять должность, не захотелось уступать. Это моя ответственность, мой статус. Хотя и свержение было интересным. Дай печенье, у него замечательный запах.

Зашуршала упаковка, затем печеньем запахло прямо у носа, и на вкус оно оказалось еще лучше.

— Я вот про твой пример подумал. С шестилапой ящерицей, прыгающей со скалы. Пускай говорят, что у вас нет творческого мышления, но мне порой кажется, что все у вас есть. Только более практичное, связанное с природой, служащее выживанию, а не отвлеченно-философское, как у нас. Ваши тактики боя и игры́, да хоть манипуляции с предметами — вот все это таково. Картины и стихи вам не интересны, это да, зато интересны другие вещи, которых нам не понять. Ну так другие вы. Зачем это менять или ограничивать.

Стоит получше над этим поразмыслить: наедине с собой.

Так. Скадда общалась с алдасарами, водила их по лесу, это известно.

Луи подошел к окну, угаданному по ветру из форточки, и позвал Рагнара негромким рыком. После закрыл лапой еду на случай, если зверь захочет отнять.

Когда грифон вошел, Луи рассказал ему о замысле Дорена насчет саргов и о своем опыте общения с этими зверями. Об обучении саргов письму и чтению промолчал.

— Алдасары, которых знакомила со зверями твоя ученица, подошли бы для этой задачи лучше всего, — сказал Луи. — Назови мне их имена.

4 тегена, Еса

Нир опустил на ладонь Есы белое перо, как нетающую снежинку.

— Тичи передала.

— Еса Кирлинг тен Лоя, — объявила ведущая конференции, и Еса тут же вскочила со стула, в одной руке сжимая листки с докладом, а в другой — теплое перышко. Нир улыбнулся, Кая пожелала всех разнести, Одвин на спинку стула откинулся и лениво махнул, а Сейл прищурился.

Утренний свет умыл собой весь актовый зал, освежил узорчатый пол, обновил обивку на спинках стульев и лица сделал внимательными, радостными.

А когда Еса подошла к трибуне, в ладонях ощутился прилив тепла.

— Здравствуйте. Меня зовут Еса Кирлинг тен Лоя, тема моей работы — «Изучение свойств лекарственных растений в целях борьбы с заболеваниями грифонов».

Дальше рассказывала, что удалось узнать от грифонов про малоизвестные травы, которыми они лечатся. Конечно, самое важное исследование, самое новое, будет в конце работы.

Марту Полесски совсем избегает солнце.

Да, смотрят камни-глаза с ее белого неподвижного лица, но ведь много и других глаз наблюдает. Теплые серые — танера Эсети. Цепкие, одобряющие, голубые — декана факультета химии и фармации, тенны Фанати. А еще тут сидят представители бенорской библиотеки, они еще до закрытия границ приехали, как Марта. Они тоже глядят внимательно. И жюри.

Глаза у Нира — древесная кора, нагретая солнцем. Отсюда их цвет не видно, но в мыслях видно. А у Марты — подумаешь, два камня. В горах их вообще тысячи.

Рассказ шел легко, почти и не подглядывала — лишь пару раз, когда взгляд Марты казался особенно тяжелым. Зачем она здесь вообще?

Надо представить, что все это рассказываешь Луи. Он родственник Ласферов, и ему эта тема близка. У него мама была из Ласферов: а Гелес ему, получается, дядя.

— Можно использовать и тредону, чьи ранозаживляющие свойства обусловлены…

Все бойче получалось, увлеченнее, предложения легко складывались, и уже не подсматривала совсем.

— Тритерпеновые сапонины, что содержатся в разных растениях, могут обладать различными свойствами, и в их числе…

Слова обгорают во внутреннем огне, но не в пепел превращаются, а в новое, особенное. Как ветка с проблесками жара под ее корой.

— Жаропонижающее и противовоспалительное особенно важны, если мы рассматриваем лечение от простудных заболеваний…

Все смотрят. Классно. Вспоминается даже то, что не записывала, а только читала. Например, что сапонины борются с вирусами, поражающими растения, и точно так же могут бороться с вирусами животных. А теперь — бармелы.

— Бармелы известны в Кайрис за положительное воздействие на организм во время остро-респираторных заболеваний. По многим свидетельствам, они полезны не только для людей, но и для животных. Однако никто раньше не изучал бармелы в лабораториях. В результате исследований, — которые проводила под руководством танера Эсети, — удалось подтвердить, что сапонины, содержащиеся в бармелах, как раз обладают нужными свойствами. Возможно, они способны даже с пневмонией бороться, но это уже, конечно, предположение.

Еса все бумаги положила на трибуну, лишь перышко себе оставила, теплое, мягкое. Перешла к доске, и мел настолько четко вывел график, что никогда бы на бумаге не повторила так.

И под конец рассказала, что на основе бармелов можно будет делать новые лекарства для грифонов: но, конечно, надо еще дополнительные исследования провести.

Когда завершила, в зале захлопали — конечно, всем тут хлопают, так принято, но здорово осознавать, что вот это именно тебе. Что понравилась им. Огонек решительности взметнулся, заплескал и своими искрами зажег радость.

Нир там, дальше, улыбнулся — и другие ребята тоже.

— У меня вопрос, — тихо прозвучало, как отдаленный гром.

Огонек столбиком вытянулся и замер, по-прежнему рассыпая горячие искры.

— Я не имею химико-биологического образования, — продолжала, поднявшись, Марта Полесски. — Однако разделяю мнение, что любое исследование должно опираться прежде всего на морально-этические нормы.

Подуло холодом грозы. Но согревает все то, что выучила, а ладонь греет теплая снежинка, белое перо.

— Конечно, карин Полесски, — сказала Еса.

Другой огонь внутри плеснул — палящий до холода. Если бы в той резиденции люди погибли?

— Вы, я вижу, очень сочувствуете зверям. Легонийцы всегда им помогали, лечили их. Кранарцы, в свою очередь, давно взяли пример с ближайших соседей. Все это хорошо.

Интонации у нее как в тот день, когда она предлагала шпионить. Только Нир про это и знает.

— Но только ответьте: насколько актуально исследование болезней грифонов, когда из-за эпидемии умирают тысячи человек каждый день?

В зале такая тишина повисла, что кажется, двинешься — и молнией в тебя ударит.

— Звери поедают людей в зараженных поселениях, — каменно продолжала Марта. Если она и впрямь гроза, то во время этой грозы идет метеоритный дождь и холодные небесные синнаяры землю терзают. — Вот их благодарность. Сейчас как никогда важно сочувствие людям.

Огонек придавило валуном, но он пробился и искрами плеснул.

— Карин Полесски, мне правда очень жалко, — точно иголкой кольнуло. — Мы же не всегда можем помочь в чем-то самом важном. Но если помогаем в малом, это тоже помощь и тоже дело. К тому же грифоны людям никак не вредят.

— Грифоны на юге Кранара ничем не помогают больным людям, даже наоборот, — ничего себе, эпидемия уже так приблизилась к Кейнору? — Убивают домашних животных. Да, важнее всего сейчас обратить внимание на здоровье людей. Пока что вопрос горной чумы не поднимался ни в одном из докладов, представленных на этой конференции. Но дело не только в этом. Как будет испытываться ваше предполагаемое лекарство?

— На лабораторных животных.

— На каких?

Каждое слово Марты — как камень с горы.

— На сумеречницах. Они ведь тоже псевдозвери. И неразумны.

— Недавно звери продавили запрет охоты ради шкур, и это оставило без дохода многих людей. Теперь животные хотят запрета охоты на травоядных. Не допускаете ли вы, что скоро они выскажутся против опытов на лабораторных животных? Особенно после произошедшего с Ласферами. Звери все менее предсказуемы. Кроме того, я общалась с животными вчера вечером и все больше поражаюсь их порядкам. Гвардейцы-волки съели тело бывшего тирниска. Если вспомнить о сегодняшних происшествиях в актариях, то поводов для беспокойства становится еще больше.

Каких происшествиях?

Ведь уже удавалось ей возразить. Даже сбежать. Почему же неуверенность такая, откуда?

Она отчасти правильно говорит. Животные не такие, как люди. И сейчас в самом деле все сильно меняется. Но Марта, говоря правду, при этом лжет. Это чувствуется — но не получается превратить чувства в весомые слова.

— При всем уважении, карин Полесски, — произнес танер Эсети, — ваши вопросы отношения к теме не имеют. Заявляю как научный руководитель проекта Есы Кирлинг. Добавлю, что Раммел Нитур тен Далла, один из моих бывших учеников, работает над вакциной от новой разновидности горной чумы. Вряд ли кто-то из здесь присутствующих смог бы выяснить и сделать больше, чем он. С учетом того, что это просто студенты, у которых нет и не может быть такого опыта борьбы с опасной болезнью. Я бы и сам отправился к Нитуру на помощь, если бы не ответственность здесь, в Экере.

— Ваши заслуги и заслуги танера Нитура неоспоримы, — произнесла Марта. — Однако я остаюсь при своем мнении. Спасибо за внимание.

В очках танера Эсети блеснуло солнышко. Еса улыбнулась профессору, и он кивнул: а когда шла на место, почти все смотрели с одобрением, и от этого сделалось радостнее. Кая пролезла через Нира и волосы Есе растрепала, а Одвин руку пожал.

Марта вообще не должна была высказываться, так-то. Она тут просто гостья.

Чужие доклады очень долго тянулись. Сказали бы уже поскорей, кого во всекейнорском журнале напечатают, а чьи статьи попадут в библиотеку Бенора.

Пока объявляли, сердце в раскаленную печку превратилось. Ярко полыхало, когда заканчивали говорить название чьей-то темы, и сжималось, когда другого человека называли.

Закончили. Не назвали Есу Кирлинг. И огонек ушел под ребра, как под обгорелые ветки. В пепел закопался вместе с сердцем. Не очень хорошая работа, все-таки? Или из-за Марты? Но нет, из-за нее одной не отказали бы. Хотя работа ведь совсем не слабая, танер Эсети с ней помогал.

— Да чтоб в Долину их без спецзащиты и без Эрцога, — проворчала Кая. — Тирнисков им назначать и свергать, этим кранарцам. Работы отклонять. Сразу бы уже сделали кранарский вторым государственным в Кейноре и не прикидывались.

Нир хмурился и все глядел на Марту.

— А что с актарием? — забеспокоился Сейл.

— Ты, Кирлинг, поменьше бы разоблачала тирнисков и побольше бы учила, че, — сказал, подмигнув, Одвин. — Подлюги они. Я про жюри.

— Да вот именно, — добавила Кая, усмехнувшись: но тут же ее лицо посерьезнело. — Ты все равно всех порвала. Камеру когда дашь посмотреть? Я же тебе книгу про Моллитан давала.

— Обязательно, — Еса улыбнулась. — Тем более та книга оказалась исторически важной.

— Вот-вот.

Люди начали расходиться, а одна из жюри подошла и позвала Есу: и сразу надежда ожила. Еса поднялась.

— У вас замечательная работа, мы все были за то, чтобы принять ее в журнал, — тихо произнесла судья. — Тенна Фанати даже сказала, что за это похлопочет о вашем переводе на факультет химии и фармации.

Мысли остановились — а потом разорвались искрами.

— Но, вы понимаете, сейчас все так нестабильно. Чтобы вы не думали, что работа нас не устроила, ведь работа сильная на самом деле. Понимаете, травоядные, опять же. Утреннее происшествие в актарии… вы знаете?

Еса покачала головой. Очень рано встала, не успела послушать ничего, спешила в универ.

— Ночью актарий разоряли, травоядные напали, да. Никто не пострадал из людей, к счастью. Пострадали посадки озимых, плодовые деревья, опять же. Звери обвиняют людей в том, что сделали Ласферы, уж не знаю, как додумались. Понимаете, карин Полесски подняла важный вопрос. Сейчас лечение животных — больная тема. Лучше не надо про них пока ничего публиковать, вдруг не так поймут, переждем пока.

— Но если переждем, то ведь можно будет тогда, получается, опубликовать попозже?

Жар сплошной под кожей, и кожа превращается в жар.

— Понимаете, тенна Кирлинг, — «тенна» пульсацией отдалось в виске, — второй раз с той же статьей вам уже не выступить, а как ее без конференции опубликовать? Будет много претензий. Но вы еще совсем молодая, вы такого успеха добились уже сейчас, а значит, в будущем сделаете еще больше. Все у вас получится.

— У меня сейчас получается изучать, потому что нагрузка по экономике не такая серьезная, — слова опять четко складываются, хотя в лице пульсирует жар, как после побега от Марты. — Но потом уже будет… подскажите, а тенна Фанати — она не передумала?

— Не передумала, — правда? Вспышка снова под кожей. — Но у нее было бы веское основание подать заявление о вашем переводе, к тому же во время переходного периода Кейнора. Но так как нет публикации…

Обгорелые камни рухнули в ноги.

— Но вы обязательно добьетесь, тенна Кирлинг, и…

Только звон в ушах, и слабость.

Белое перо в ладони напомнило пушинку скавалжа. Так эту птицу хотела. А голубые тени за окном отливали фиолетовым, как глаза лаохори Кайрис.

Еса опустилась на стул.

В груди теперь поселилась птица, и то молчит она, то вдруг вскрикивает. Крик не слышен, он просто горло пронизывает, как ветка. Пульсирует.

— Ну проскакали по актариям, — Кая фыркнула. — И что теперь? Как будто бармелы их заставят по высоткам скакать, вот серьезно.

— Заставят, — улыбнулась Еса. — Ты бармелы не пробовала.

— Тогда ты утаила важную информацию, так поступать нельзя, — усмехнулась Кая. — Вот потому тебя и не напечатали.

— От тебя вот не утаила: у бармелов ужасный вкус. Но это я только лично тебе даю интервью, а потом, когда ты статью про их ужасный вкус опубликуешь, буду отрицать и говорить, что ты все придумала.

— Договорились.

— Я сортовые саженцы в Тенгерке сам сажал, — пробормотал Сейл. — Вдруг и их поломали.

— Так, может, не они поломали, а ты так посадил, — вставил Одвин.

Ребята.

Каждое слово, которое им говоришь и которое слышишь от них, восстанавливает силы. Нир только молчит: но взгляд у него самый теплый, и глаза он щурит, если на него взглянешь. От этого прищура почему-то внутри появляется еще больше сил, чем от слов. Перо в левой руке — тоже теплое. Пальцы правой, оказывается, сжали рукав кофты Нира.

— Я вас ща брошу, — добавил Одвин. — Еще не опаздываю, но чет поторопиться бы. Кирлинг, а че там на паре по кранарскому вчера было?

— Я была в лаборатории. А ты что, тоже последние пары прогуливаешь? От тебя не ожидала ничуть.

Одвин отмахнулся.

— Постоянно прогуливает, — сказал Сейл. — У нас как-то пары заканчивались в одно время, договорились встретиться, а он смылся. Отличник, называется.

— А ты почему не сбежал? — поинтересовалась Еса.

— Так у меня пары интересные, — Сейл учиться любит, вот странно. Поменялись они местами с Одвином.

Еса поднялась лишь когда подошел танер Эсети: и грустно улыбнулся при этом.

— Каждый кейнорец хочет заглянуть за горизонт, — сказала Еса. — И я еще загляну.

— Молодец ты, — произнес танер Эсети. — Еще с тобой поработаем. То ли еще узнаем.

Без цели ведь совсем никак нельзя. Но никаких нет сил, чтобы новую цель искать: все равно что забралась на гору, а потом оттуда сбросили, и теперь все сначала, еще и кости переломались.

А когда с ребятами и танером Эсети Еса вышла на крыльцо универа, приблизился темно-рыжий грифон. Он подал знак, но Еса не сразу отвела взгляд, чтобы применить инарис: все смотрела на короткие острые уши Тагала и желтые глаза, почти орлиные. Потом отвернулась.

— Марта Полесски не ушла? — если бы наждачка умела говорить, она вот так бы и разговаривала.

— Нет еще, дожидайся, — ответил, отойдя с ним в сторону, танер Эсети. Ребята сразу окружили грифона, и Нир его особенно внимательно разглядывал: грифон ведь похож на птицу.

Тагал кивнул — быстро, нервно.

— Что у тебя? — мягко добавил танер Эсети. Из универа еще выходили люди, поглядывали на грифона. — Совсем вернулся, или как?

— Еще вернусь в Моллитан, — хмуро ответил Тагал.

— Прилетел-то когда?

— На рассвете. Ерта сказала, что вечером Марта приходила к зверям, — измененный голос грифона почти уже перешел в потрескивающий рык, едва разобрала. — Ялгар тоже говорил с Мартой. И говорил с Есой, рассказывал ей про растения вместо меня. Марта должна поговорить со мной.

Наверное, Тагал спрашивал людей в городе, где Марта, а многие из новостей уже знали, что она на конференции в универе.

Кая взглянула на Есу, потом на Тагала, потом снова на Есу вопросительно, и шепнула про статью. Нет, не надо ему говорить, что статью про лечение грифонов отказались публиковать: будет хуже. Еса качнула головой.

— Все несправедливо, — тихо пробурчала Кая. — Я про Марту еще узнаю. Она мне еще…

Столько бы ей всего рассказала про Марту.

— Еса, все исследуешь растения? — спросил Тагал.

— Можно сказать и так.

Не хочется больше горные растения изучать. Вот бармелы надо исследовать и дальше, но сейчас перегорела: попозже.

А что еще исследовать? Хочется что-то, связанное с животными. Потому что интересно, потому что хочется на ветфармацию, к тому же много уже сделала всего. И Марте нельзя проиграть. Ну вот почему на лечение животных она отреагировала так, будто начала ей рассказывать про вьортов?

Видела ведь вьортов, которые не менялись хаотично. Кости вьортов тоже не меняются. Кости Ферры похожи на птичьи, так рассказывала Скадда: а где она их видела, интересно? Она ведь жила рядом с Экерой, может, где-то тут их нашла, в округе? Костер радостно бросился на новую ветку. Вьортов совсем не изучал никто.

— Тагал, а с тобой можно еще походить? Ты же столько пролетел, захочешь…

Танер Эсети быстро на Есу глянул и чуть заметно качнул головой. Грифонам не предлагают отдохнуть, как же так забыла.

— …захочешь пройтись, чтобы натренировать еще и лапы, — догадалась Еса.

Нир поймал ржаво-рыжую пушинку, которую ветер вытащил из крыла у Тагала.

— Смотря куда, — произнес Тагал.

— Можно туда, где кости Ферры? Это далеко? Если и так, я велик возьму.

Взгляд Тагала из строго-замученного стал удивленным, потом на долю мгновения даже сделался радостным, а его глаза совсем не дикими показались, просто солнечно-веселыми. Правда, посерьезнели тут же.

— Почему так выбрала? — и как будто оказалась у полицейского: но, правда, как свидетельница, а не преступница.

— Слышала про них от Скадды.

— В два, на западе актария Раткел, на последней остановке перед лесом, — и Тагал назвал улицу, а то актарий большой и конечных несколько.

— Отлично.

Даже птица, что раздирает горло беззвучным криком, примолкла.

— Вечно тебя куда-то тянет, — фыркнул Одвин. — Да хоть не под выстрелы. Я бы сходил, и грифон неплох, но все, отчаливаю, а то чет времени мало.

— Все-таки куда? — уточнил Сейл. Тоже интересно, но раз Одвин не делится, то зачем настаивать? — Автомобиль водить?

Одвин отмахнулся.

— Нет, не его, — пробормотал он.

Хочется с ребятами пойти в лес: но все-таки лучше не тревожить зверей уж слишком, раз уж сейчас с животными все непросто. Так что договорилась потом рассказать им все, а Ниру добавила:

— Завтра погуляем? — совсем не ожидала, что произнесется такое.

— Да, — Нир кивнул. — Только вечером.

— Днем репетиторство? Химия?

— Ага.

На ветках наленасок над золотисто-лимонными листьями распускались цветы: круглые, похожие окраской на внутреннюю сторону морской раковины. На оторванных ветках, правда. Наленаски зреют зимой, когда их кора зеленеет: а эти уже не созреют никак.

В черешневом саду деревья тоже поранены, хотя сад со стороны леса огорожен забором: получается, звери забегали с дороги и нарочно его калечили поближе к домам, чтобы люди видели. Вот земля разбросана у ствола, вот кору очень сильно раскромсали, как будто раздирало сразу несколько кабанов. Люди работают, мажут садовым варом.

А если звери нападут в лесу, как тогда, прямо в городе — волки?

— Волки-то что нюхают? — ругалась одна из актарийских работниц. — Как они сюда пропустили кабанов с полдесятка? Керку бы к нам.

— Без матери ее недогвардейцы распустились совсем. Им давно пора разбежаться. Ласурра толковая, пусть дадут ей побольше полномочий.

— Ласурра эта твоя грызла оленей за ерундовые проступки, я им ноги перевязывала.

Еса накинула капюшон, но ветер содрал его и взамен листок на голову бросил. Хороший так-то листок, красивый, но от холода не защищает ничуть, лучше капюшоном накрыть голову вместе с ним.

В небе схлестнулись два гигантских облачных крыла, и в них среди темноты просматривались белые перья, похожие на то, что согревало руку внутри перчатки.

От крыльев Тагала ветром обдало, когда он приземлился. А потом стал чистить перья, почистил только два маховых, недовольно затрещал, махнул лапой и повернулся к Есе.

— Почему ты хочешь увидеть эти кости? — спросил он в инарисе. — Их не возьмешь, не принесешь к себе, даже не потрогаешь.

— Я вьортов видела, и мне интересно, какие кости у них.

— Я тоже видел, и им, похоже, было интересно, какие кости у всех вокруг.

— А ты каких видел?

— В Кранаре, — почти прорычал Тагал. — Не буду про это говорить.

— Кстати, я смогу эти кости принести домой. Изобретение Дайгела как раз поможет.

По иллюзорным рыжим волосам Тагала скользнул листок: на самом деле просто по воздуху высоко над головой грифона.

— По пути пройдем через территорию Юлали, львицы Луи. Ерта сказала, там патрулирует Гринвальд из моей стаи, я проверю. Со стаей я еще не успел встретиться.

Семью Луи можно будет увидеть, как здорово.

— Класс, — улыбнулась Еса. По-прежнему в горле иногда вспыхивает крик-боль: но сейчас затухает. Конечно, ночью обострится, но пока что все хорошо.

— Здесь рядом магазин, купи мне колбасу, если не хочешь видеть разорванного зайца. Людям это не нравится.

Говорит он спокойно и серьезно, непринужденно так и искренне.

— Мы с Ниром косулю разделывали, мне такое не страшно совсем. Я думала, что будет очень жалко, но она все-таки была мертвая и для еды. Но я тебе куплю колбасу просто так, потому что ты классный.

— Хорошо.

В маленький актарийский магазин зашли вместе, там продавец ворчал на сегодняшних разорителей актария и никудышную, по его словам, Гвардию. Тагал морщился.

— Говорит правду, — пробормотал он.

— А здесь что, гвардейская стая осталась без вожака? — уточнила Еса у Тагала, остановившись у прилавка с тербетой разных сортов.

— Было. Ее зовут Керка. Не здесь, а восточнее.

— И как они теперь?

— Непонятно. Лидеров нет. Часть ее стаи собиралась уйти из Гвардии.

— Так можно?

— Волкам — да. Оставшись без вожака, они выбирают самого умелого из стаи. В теории. Он заводит волчат, а его бывшая стая распадается, когда новые гвардейцы доказывают право служить в Гвардии. Если не докажут, стая сохранится.

Мясное все по-прежнему очень дорогое, хотя и хлеб, и овощи подешевели. Еса выбрала полкило хорошей колбасы «для застолий», как раз стипендию недавно забрала. Тагал нахмурился.

— Я ее съем в лесу, а не на застолье, и это будет неправильно.

— Это просто название такое, ее можно есть когда и где хочешь.

— Должно быть по правилам.

— Хорошо, если я сама откушу, поверишь мне, что ее можно есть не только на застольях?

— Не трогай мою добычу.

В лесу хвойных запахов не осталось совсем, они от холода спрятались поглубже в иголки. На буках и дубах листья, как белогрудки, сбились в стайки для тепла на верхушках веток.

Еса видела харз и куниц, и двух оленят с оленихой, и медленного краящера, который лежал в укрытии, выставив под слабое солнце только голову. Скоро он совсем в спячку впадет. Волки-гвардейцы переговаривались рыком и негромким воем, на глаза не попадались.

Не обязательно же съедать бывших тирнисков? Ветки кустарников — словно вкопанные в землю кости.

— А что-нибудь еще узнали про Ласферов?

— Самое главное, что я не узнал, — Тагал еще более хмуро стал выглядеть. — Фелана допрашивали. Ничего.

Пытали?

— Регон не мог угрожать Фелану отравой, — дальше говорил Тагал. — Значит, Фелан выучил больше, чем Регон и тем более Гелес.

— Как Регон мог Гелесу угрожать? А если бы Гелес вернулся в тот же Хинсен? Да, он считал, что это слабость, но ему же все равно хотелось жить.

В Кайрис бы вернулась? Нет, точно не жить: а на пару мгновений? Или дней. Искристый снег, персиковый свет фонаря, белая морда вьорта. Свое до рези в глазах: но как смотреть на персиковый фонарь, если видела настоящие кейнорские персики? Как полярной ночью воображать себе солнце, если в Кейноре оно в это время светит?

Снежинка мелькнула? Или просто листок слишком светлый упал?

— Да хотя бы филин мог принести и подложить ему яд в еду, — наконец, сказал Тагал. — Или хинсенских Ласферов бы подговорили.

— Почему он вообще себя убил? Он же мог бы проходить испытательный срок.

Но вот Луи прошел бы испытательный срок — а что тогда с Гелесом? Его испытательный срок закончился бы куда позже срока Луи: и что, в любом случае казнили бы, если бы один тирниск уже вернулся? С Эрцогом вообще непонятно.

— Он не хотел опять от кого-то зависеть и стать перед кем-то слабым. Хотел управлять своей судьбой, пусть и так, по-глупому. Понимал, что должность не вернет. Ласферы ему бы промаха не простили, Фелан бы точно его убил. Прочие звери бы не простили тоже.

— С этой онгловией еще тоже немного странно: она не весь год опасна. Туда ведь могли пробраться куницы и узнать, что там пещера.

— Большую часть года — опасна, еще и слишком яркая. Все знают, что она — яд. Кто-то боится, что у нее ядовиты и листья. В нашем климате она способна зацвести и зимой. Вдруг и весной, кто ее знает. Лучше туда не лезть и тем более не поселяться. Другого выхода у той пещеры, как я понял, нет.

— Совершенно точно нет.

— Я хотел на тебя злиться за то, что ты за меня расследовала. Это я должен был их поймать.

Чтобы тоже самому управлять своей судьбой? Для этого он и с карин Полесски хотел поговорить, зная, что Ялгар поговорил с ней раньше.

— Я там совсем мало сделала, на самом деле.

— Тогда не съем, — на этот раз Тагал сказал шутливо. — Гляди.

Ручей расплескивал солнце по зеленой поляне, и к воде подбежали два львенка: такие классные, плюшевые. Каждый размером с двух котов, полосатые. А у другого края поляны затрещали ветки, мелькнули оленьи рога. Олень вырвался на поляну.

Тагал зарычал и метнулся вперед. Львята кинулись в сторону — а олень за ними, скачками. Замахнулся ногой. Перехватило в горле.

С неба упал стремительный солнечно-желтый вихрь и ударил оленя. Потом незнакомый грифон сложил золотисто-белые крылья и переглянулся с подбежавшим Тагалом.

В горле стучало, будто там и правда птица живет, и теперь пробивает путь в лес. С львятами же все хорошо? Еса осторожно вышла на поляну.

Один из львят, потемнее, золотой — Луи, конечно, таким же был в детстве — подскочил к оглушенному оленю и потрогал лапой. Из рощи вышла олениха, и грифоны, развернувшись к ней, заворчали, заклекотали, а олениха ответила на своем языке.

Второй львенок, светло-охристый, прятался в зарослях, и незнакомый грифон к нему повернулся, затрещал очень тихо, мягко. Оба выжили. Сразу руки сделались легче, и сумка с камерой на плече — тоже.

Тагал переглянулся с Есой, моргнул, а Еса получше присмотрелась к поляне и к деревьям, чтобы инарис как следует сработал.

— Олениха хочет поговорить, — и Тагал повел головой в ее сторону.

Еса, подойдя очень осторожно, положила лист и ручку на камень. Чуть руку к оленихе не протянула, чтобы успокоить, но огонь внутри взвился от негодования. Она ведь с тем оленем заодно. Жалко животных, но они собирались львятам навредить. Тем более львятам Луи.

Олениха стала медленно выводить буквы, сжимая ручку в зубах и помогая копытом.

«Учуяли тебя и фернейлскую кровь. Решили показать людям».

— Но люди здесь при чем? — спросила Еса.

Так тяжело дышала эта олениха, словно не записывала, а карабкалась по горе.

«Из-за вас правят хищники».

Тагал тоже заглянул в листок.

— Хищники правят из-за преступлений в прошлом, — он и измененным голосом почти рычал. — Если хотите стать преступниками, чтобы править, то у вас не выйдет.

Олениха ответила.

— Не хочет, чтобы правили преступники, — перевел Тагал и фыркнул. — И говорит, что к северу от Экеры хищников слишком много.

Получается, вот что еще их пугает. А правда: много львов, келарсы, три волчьи стаи. Территория к северу от Экеры, конечно, большая, но все равно она хищниками очень сильно заселена. Грифоны едят не так много, как прочие, но тоже считаются.

— Но сейчас ведь тирниски — не преступники, — сказала Еса. — Луи хорошо помогает зверям.

«Отъелся на нас, — резко записала олениха. — Пусть нас казнят. Все равно едят».

Подрагивая, она отошла к оленю: у него только бока вздымались, но он не двигался. Ну зачем им все это, сами ведь испугались. Зверята. Еса села на выступающий из земли корень и обхватила руками коленку.

Тагал теперь общался с сородичем: заметила, что мех у золотисто-бежевого грифона был подлиннее и на вид мягче. Гринвальд, вспомнила теперь его имя. Он ворчал мягко, но напористо, а голос Тагала звучал так, будто ломались прочные ветки.

Один из львят прижимался к задним лапам Гринвальда, а второй, золотой, подскочил к Есе, кроссовки обнюхал и шнурки развязал. Потом глянул вверх: янтарными глазами Луи. Подняв лапу, повел ею от Есы к себе и пальцы сжал, как человек, когда приманивает жестом. Еса улыбнулась, протянула руку, и зверек обнюхал, потерся затем щекой в грубоватой шерстке. Пробежался мимо, и Еса успела заметить, что это львица все-таки: а детеныш быстро забрался на колени, вернее, попытался, потому что не умещался целиком.

— Детеныш Луи, — сказала Еса, и маленькая львица быстро повела вверх ушами, обведенными черным: и это тоже от Луи ей передалось. — А я с твоим папой общалась, он классный.

Тагал зарычал. Гринвальд взъерошился и тоже ответил рыком. Потом, уже в инарисе, Тагал сказал, что надо идти дальше, а маленькая львица тогда побежала за Есой. Правда, тут же бежевый грифон ее позвал клекотом, и детеныш, боднув Есу в ногу, умчался.

Тагал заговорил, когда уже высоко поднялись по горному склону.

— Гри прилетит на Агию. Прилетят еще Арен и Амаргон, тоже из моей стаи. Он сказал, что позовет их. Буду драться.

— Почему ты на него ругался? — осторожно спросила Еса. Тагал стал еще более хмурым. — Он же детенышей спас.

— Это Ялгар ему приказал за ними следить, — голос Тагала напоминал тени, что далеко протягивались от деревьев и срывались в пропасти. Небо на западе желтело, а тени местами совсем становились черными. — Моя стая теперь слушает Ялгара. Соперник неплохой, соревнования отлично прошел. Но нечего ему.

Может быть, с Ялгаром у него еще получится договориться. Все равно все грифоны классные, а Гвардии не надо ослабевать еще и из-за ссор.

Еса листок тредоны сорвала, рассеченный, красноватый: залечивает раны. Вдруг понадобится такое. Кинула в сумку: где еще камера лежала, печенье, фонарик, перчатки и бутылка с водой.

Ветер совсем стал ночным, хотя солнце пока еще не село. Куртка теплая, а холодом так пробирает, будто в Кайрис очутилась зимой. Приходится иногда хвататься за камни и ветки, чтобы помочь себе подняться: а как же спускаться, не застрянешь ли здесь? Ноги будто бы сами выбирают надежные камни, не скользкие.

Однажды подошва поехала вниз по насыпи совсем мелких камней, и мысли на миг застыли. Хорошо хоть удержалась вовремя. Ну вот, оказывается, они коварные, эти мелкие камни.

Тагал подцепил лапой кусочки щебня и подбросил. Один из камней, красивый, с белыми прожилками, он особенно долго подбрасывал и подержал в клюве. Заворчал при этом как-то мягко.

— А еще кто-то следил за детенышами Луи? — спросила Еса.

— Волки Ерты. Гри — над полянами, волки — в лесу. Они там прятались, но я их заметил, — так замаскировались, здорово.

— Почему так стали следить? Уже были случаи?

Тагал кивнул.

Еса схватилась за ветку сосны, чтобы повыше пролезть по камням. Холод словно изнутри шел, странный такой.

— Теперь их не отпустят далеко от матери. Львят Гелеса травоядные уже убили. Тех, что Ласферы. Мелких Фелана тоже охраняют.

Еса прошла вслед за ним по тонкому выступу, хватаясь за камни и корни деревьев, а Тагал скоро перешагнул на другой выступ, широкий.

— Значит, не лидер, — добавил Тагал, когда Еса осторожно перебралась вслед за ним. Ладони превратились в две снежинки: узор только у них неправильный. Почему же так холодно, на Чантаре и выше забиралась, но не морозило настолько сильно. — Ялгара выбрали. Да. Я не лидер, — он резко взглянул на Есу, и раздался щелчок клюва, инарис расплылся немного. — Я боец. И буду биться.

— Почему же Ялгар сразу не стал вожаком, если так хотел?

А рядом — черная пещера в скале, и камни вокруг нее покрыты красноватым лишайником, как будто кровь засохла. Кости совсем превратились в ледышки, еще немного, и можно будет за пазухой Есу Кирлинг носить в Кайрис, как зверушку замерзшую. Это не только от волнения — еще и от странного холода, который идет извне. Тонкого, печального, как застывшая в воздухе нота.

— Он не хочет стать вожаком. Он хочет помыкать вожаком. Так проще самоутвердиться. Я тебе рассказываю, потому что этого больше не будет, — Тагал ходил перед пещерой из стороны в сторону, и его зрачки превратились в две точки. — Я не знал, что моя стая такая. Они прилетят и сразятся со мной при тебе, потому что я не могу тебя оставить в лесу, а они ждать не станут.

— Я тогда в пещере останусь? Ты же не хочешь, наверное, чтобы я видела? — хотя и трудно сидеть в неизвестности.

— Они захотели опозорить перед человеком, — Тагал хрипло усмехнулся. — Можешь и посмотреть. Тебя никто не ранит. Заходи.

Кровь превратилась в талую воду, когда Еса вошла в пещеру: а кости светлели впереди, белизной пробиваясь сквозь сумрак. Еса включила фонарик, чтобы рассмотреть получше: так это от них такой холод? Череп и правда как у птицы, только шипастый, и скелетные крылья видно, что прижались к полу.

Еса потянулась к костям: и рука сквозь череп прошла, холодком обдало. А живые вьорты какие на ощупь? Как ветер?

Ферра столько принесла смертей: а все-таки так беззащитно здесь выглядит, растворяясь в пещере. Несколько ребер осталось, и позвоночник.

— Кайрисцы говорили, что кости — память о синнаярах, — тихо, словно слова разбудят, шепнула Еса. — Так у нас и вьортов называют, и лаохортов.

— Память и есть. Пока помнят, кости сохраняются.

Записать бы на камеру: но неловко. Словно от этого существу будет плохо.

Глаза, которые были в этом черепе, видели Летию-Огненную, воительницу, основательницу рода Тенленг. Воина Рагвела видели: его род, Аверанг, изначально звучал как Авараг, «дети Рагвела», но звучание изменилось со временем. Столько она всего наблюдала. Стольких уничтожила.

Но в чем винить кости? Она и не осознавала, что делает, когда бросалась на лаохорта в бой.

— Говорят, что умершие приходят иногда туда, где лежат их тела. Холод — это ведь… ты сама? Мне просто надо изучить, я тревожить тебя не хочу, — и Еса села на корточки, ладонь поднесла к костям. — В конце концов, ты людей ведь слишком тревожила, так что это не очень-то будет несправедливо.

— Странно, — произнес Тагал. — Вы же их не терпите.

— Она никого уже не обидит. Зачем ее саму обижать?

Еса взяла в руки камеру. Со всех сторон обошла скелет, медленно, аккуратно, и, пока снимала, не так уже ощущался холод: а потом раздался грифоний клич.

Еса выглянула: на западе три крылатых силуэта прочеркнули закатную желтизну. Тагал выскочил на край скалы, а Еса спрятала камеру и поспешила к нему.

Небо с востока тучами заволакивает, ветер сильный. У Тагала глаза такие же желтые, как западное небо, и он их взглядами вместо когтей может поцарапать.

Два золотых грифона подлетают и бурый: из золотых один посветлее, с белой изнанкой крыльев, Гри. Другой скорее рыжий. Они обменялись выкриками, клекотом, рыком между собой и с Тагалом, а когда рыжий что-то отрывисто сказал, Тагал ощетинился и огрызнулся в ответ. Гри мягче говорил, и, похоже, успокаивал грифонов, но потом что-то еще сказал Тагалу, и тот молча взмыл со скалы.

Кругами поднялся — а ветер усиливался, и бурый грифон сильно захлопал крыльями, чтобы удержаться. Тагал разорвал встречный ветер, метнувшись к грифонам. Рыжий ему навстречу ринулся.

Тагал и рыжий сцепились лапами, захлопали крыльями. Они снижались — падали? — но оба вдруг разомкнули хватку, выровнялись, и на Тагала бросился Гри. Тагал задел его и вверх ускользнул, а потом спикировал, изогнув крылья. Поразил Гри в бок.

Гри проскользил по воздуху, взмахнул, приземлился на уступ и взмыл сразу же. Бурый поодаль держался на расправленных крыльях, но рыжий крикнул ему, и бурый налетел на Тагала. Рыжий тоже атаковал. Тагал вниз ушел, атаки его не задели, а затем, взметнув крылья, почти прижал их и очень близко проскользнул к скале.

От скалы отлетел — будто перьями оттолкнулся, хоть это и невозможно. Снизу напал на бурого, сцепился с ним. Гри и рыжий вместе кинулись, и раздался клокочущий рык. Тагала стало не видно за распахнутыми крыльями.

Грифоны поднялись, разошлись — будто клочья оторвались от желтого неба и от тучи, подпаленной солнцем до бурого. Вот совсем высоко взмыли, столкнулись. Осколки неба, осколки солнца — закатные, огненные, яростные.

Тагал носился стремительно, его крылья с легкостью рассекали воздух, подворачивались, распрямлялись. Для соперников Тагала воздух — словно преграда, а Тагал — сам как воздух, как ветер. Словно грифоны в разных мирах находятся: Тагал — как лаохорт, другие трое — как обычные звери.

Когда от атаки Тагала — и он ведь, кажется, лишь слегка коснулся — пошатнулись сразу бурый и Гри, Тагал развернулся к рыжему, а тот отпрянул.

Ветер дул такой, будто Ферра ожила и напала. Крылья Гри этим ветром гнуло, они взмахивали медленно, и у него лопатка темнела от крови. Бурый взмахивал быстро, но его относило. Рыжий крылья разметал, удерживаясь, а Тагал кинулся и задел его.

Рыжий, как только ветер перестал ему гнуть перья, ответил рывком. Тагал увернулся, Гри к нему ринулся, и Тагал перевернулся в воздухе, вытянув лапы и распахнув крылья. Едва Гри оказался над ним, Тагал развернулся и бросил себя вверх. Ударил Гри в грудь и отшвырнул, а Гри забил крыльями — в сильный поток воздуха попал и стал терять высоту. И приземлился ниже Есы: на совсем узкий выступ.

Бурый набросился на Тагала, сумел далеко проскользнуть по воздуху, но Тагал отмахнулся, развернулся, задел при этом по морде рыжего. Отбросил бурого, и тот, тяжело ударяя крыльями, опустился на скалу. Потом Тагал и рыжий схватились в воздухе.

Они вряд ли продержатся долго: а здесь уступ большой, остальные меньше. На склонах повсюду сосны, камни: лучше им здесь сражаться. Еса отбежала ко входу в пещеру.

Грифоны упали с неба на уступ и тут же кинулись друг на друга. Они совсем рядом: но вовсе не страшно, почему-то. Будто, переступив порог пещеры, что-то важное переступила и внутри себя.

Они дрались молча, и слышалось только, как ударяют лапы, вгрызаются клювы. Тагал искусал рыжему лопатки, тот ударил в бок, но крови не увидела.

Тагал взлетел, а ветер усилился снова, и бурый тоже поднялся, только не смог удержаться, приземлился опять. Рыжий взмыл, но его крылья ветром отгибало, он еле-еле взмахнул и сразу опустился на камни. Крылья Тагала тоже гнуло, он их сильнее к телу прижал и заострил, а потом развернулся против ветра, взмахнул, кинулся на рыжего с высоты и свалил.

Отскочил, взлетел и снова атаковал. Но рыжий в этот раз отбежал, и Тагал промахнулся. На новом разбеге рыжий его перегнал и, хлестнув крыльями, подался вперед. Раздался короткий скрипучий крик, и Тагал отступил. На месте его левого глаза осталась кровавая вмятина.

Напряглись ноги, словно придется тоже в схватку вступить. Никаких ведь сомнений, что Тагал победит: но тревога обгладывает ребра.

Рыжий накинулся — и Тагал сшиб его с лап, вдавил в камни. Рядом приземлился бурый, очень медленно подошел к Тагалу, и Тагал, не глядя, ударил его по морде так, что он на край скалы отскочил. Затем Тагал клюв сомкнул на горле рыжего, и тот захрипел, заскреб лапами. Дернулись крылья, прижатые к бокам.

Тагал отпустил. Рыжий заскрипел клювом, и Тагал отошел, не спуская с него взгляда. Только одного глаза, правда.

Рыжий, отойдя, пригнулся и голову опустил, а потом повернул ее набок, открывая горло. И рычаще заклекотал. Бурый повторил его жест и рык: повторил и Гри, взлетев на уступ.

— Все, мы поговорили, — Тагал стоял к Есе правым боком, но и так на его иллюзорном лице была заметна кровь. — Пошли.

— Можно я глаз посмотрю? — спросила Еса. Тагал заворчал. — Я точно не стану тебя жалеть, просто для практики.

И только тогда он приблизился, морщась. Глаза не осталось, и вся левая сторона морды у Тагала была в крови. Все это осознавалось на удивление спокойно: хотя и было очень горько. Но горечь отодвинулась и совсем уступила решительности. Еса быстро сполоснула ладони из бутылки, растерла листок тредоны и приложила к ране: не к самому глазу, все-таки вдруг навредит, а рядом с ним, где кожу рассекло. Руки показались очень сильными, будто и грифона удержишь, если он захочет вдруг укусить.

Тагал не двигался. Он совсем спокойно держался, и другие грифоны тоже: как будто ничего не случилось. Марта бы не одобрила, так-то.

— Все в порядке, чего ты так смотришь? — Тагал наклонил голову. — Мы уже все решили. Они — мои друзья. Поле зрения сузилось, но разберусь. Я стал выносливее.

Марта. Надо с ними мыслями о ней поделиться. Тагал надежный, а эти грифоны теперь его слушаются: да, обязательно нужно. Понятно, что у грифонов многое как у людей, пускай и упрощенное. И понятно, что в их Гвардии проблем очень много. Но можно же хоть чуть-чуть что-то сделать хорошее.

— Слушайте, — Еса глянула на других грифонов. — Я с Мартой Полесски общалась на конференции. Слушала ее. Мне кажется, Марта может убедить ввести здесь такие же отряды, как и в Кранаре. Здесь же в последнее время то Гелес, то вот проблемы с травоядными. Такого, как с Гелесом, не было еще никогда.

Тагал нахмурился. Трое других грифонов переглянулись, взъерошили перья.

— Я еще в Кранаре в новостях читала, как там нагнетают обстановку. Пишут очень много о звериных преступлениях, и не обязательно правду. А теперь здесь Марта тоже то и дело говорит, что у зверей мораль не такая, и все прочее. Получается, вам сейчас очень важно не только хорошо ловить преступников, но и до людей доносить, что вы это отлично делаете. Я вот танеру Эсети про Гри расскажу, как он спас львят.

— Марта — неприятный человек, — Тагал тряхнул головой. — Все решу. Пойдем.

Уже у подножия, когда сумерки сгустились совсем, он сказал:

— Рагнар за глаз меня убьет.

— За лечение? — негромко спросила Еса и улыбнулась чуть-чуть.

— Про это он не узнает.

До сих пор как будто сила в руках: ведь ему получилось помочь. Хотя бы немного. Будто развернулось что-то скрытое внутри, большое, и окутало, как крыльями.

После дождя каждая трещина и вмятина в асфальте может себя почувствовать речкой или озером, а каштаны, кипарисы и демвии могут узнать, каково это — расти из маленького пруда.

— Она же птица, а слушай, — улыбнулся Нир.

— Ну, не совсем, что-то еще вроде дракона.

— Все равно птица. Интересно, а перья были?

— Вьорты меняются, она их могла вырастить.

— Значит, были. Точно знаю, что была огненной. У наших есть про нее легенды.

Черный гладкий асфальт казался спиной кита, и верилось, что при следующем шаге он спружинит, а дотронешься до него, и сквозь прохладу тепло ощутишь. Красные, оранжевые и лимонные листья наклеились на тротуар, как аппликация: кленовые топорщили лапки, а сложные акациевые рассыпались на стержни и салатово-золотистые лодочки.

— Я ее нарисую, — добавил Нир. — Давай вместе посмотрим эту кассету, я все запомню там, как правильно, и попробую. Я уже не только болезни могу рисовать. Птиц тоже. Перья всякие.

Как здорово: уже и следующую встречу придумали.

— А потом уже можно и на саму Агию.

— Это конечно. Но на записи Ферру тоже интересно посмотреть. Это же редкая штука, записанная на редкую штуку.

— Вдвойне редкость.

— Ага.

6 тегена, Эрцог

Дети, что собрались у запасного входа в школу, смотрели на вангура с азартом Киоли, поймавшей пескаря. Скадда со всей своей грифоньей строгостью тоже напоминала Киоли.

Этот вангур вообще-то живет далеко отсюда — и он пришел, чтобы встретить бывших тирнисков. До него уже отчасти удалось донести, что Ласферы вовсе не изувечили всех копытных жителей Ориенты.

Зрение становилось все хуже из-за солнечного света. Эрцог опустился на четыре лапы, и опять забор скрыл школьный двор, а утренний ветер забрался под мех, точно пытаясь там согреться.

Под забором — ни травинки, но чуются слабые запахи ядовитых трав, а на земле, откуда их выпалывали, осталось очень много следов детей. Их оставили вчера вечером, а траву, судя по всему, именно тогда и вырвали.

Над школой кружил Рагнар: нападет на моллитанского быка, если вдруг что.

Моллитанская сойка, черно-зеленая тирис, опять затрещала, и раздался громкий хруст. Эрцог опять заглянул во двор — там вангур, растерянно мыча что-то про дом, людей и зверей, отступил в кустарник, и, судя по взгляду директора, это был последний нормальный кустарник в Моллитане.

— Давай я, — предложила Скадда, обращаясь к птице. — Я много разговаривала с этими людьми и многое ему могу рассказать. А ты переведешь. Вот. Вангур, ты знаешь, почему детенышей людей учат не родители?

Эрцог почесал бок и поморщился — шерсть все еще лезла, правда, кое-где на месте содранных корок засохшей крови наконец-то пробился густой новый мех. От холода он пока не защищает, зато уже меньше проплешин.

— Зверей тоже учат не родители, когда надо узнать очень важное. Например, будущих гвардейцев учат наставники. Но людям надо с детства знать очень важное.

А интересно, этим детенышам людей рассказывают, что тирниски подчиняются людям? Рассказывают, как клеймят тирнисков? Или ослепляют? Эрцог стиснул клыки. Эй, все, перестань, они тут ни при чем.

Тирис перевела, и ее очень бойкий вангурье-птичий Эрцог разобрал с трудом. Вангур взревел и мотнул головой. Директор и учитель встревоженно глянули на детей, а те еще сильней оживились, судя по взглядам.

Тирис сама говорила, что местные вангуры плохо понимают птичий язык, да и не удивительно, если говорить с такой скоростью. А вангур все равно знает, что рядом инрикт.

Эрцог успокаивающе заворчал, примерно по-турьему, и перепрыгнул ограду. Бык опустил голову и шагнул к Эрцогу.

— Мы договаривались: не более трех зверей рядом с детьми, — возмутился директор.

— Третий в небе, не считается, — сказал Эрцог. — Ага, а моллитанские растения, значит, детям рвать можно?

— Они их рвали в перчатках.

— Пусть и сейчас наденут, с перчатками их невкусно будет съесть.

Скадда посмотрела весело, а директор глянул так, будто сейчас пристрелит. Зато среди детей раздались смешки — на это и рассчитывал.

Вангур подергивал пятнистыми ушами. Он человеческую речь не очень понимает, а измененную звериную и подавно.

Эрцог, стараясь говорить очень просто, спросил у вангура, почему он испугался. Вангур пожаловался, что люди хотят изучить в нем все самое важное и передать большим людям — а значит, его хотят разделать. Эрцог примерно понял, о чем быку говорили на самом деле, и постарался его переубедить, но вангур все равно поглядывал на детенышей со страхом.

Такой большущий бык — и боится детей, вот забавно. Хотя дети глядят на него так, что кажется, разреши им — и они сразу же весело поделят вангурьи рога, серые в крапинах, как от дождевых капель.

Язык у вангуров во многом необычный, это здорово, и при этом он все-таки чуть напоминает турий. Тирис помогли запомнить часть вангурьих слов, и часть слов из языков других местных видов — тоже. Когда между собой общались долинные звери, птицы ловко переводили для Эрцога, и это помогало выучить.

Скадда попросила листок и ручку, что-то написала, и учитель, прочитав, тихо обратился к мелким, а скоро одна из детей вытащила пенал и альбом из рюкзака, что-то начертила и шагнула к вангуру. Директор перехватил у нее альбом и сам поднес к быку, при этом девчонка насупилась. На бумаге оказался сам вангур — бурый бык в черных пятнах и с пятнистыми рогами. Дыхание вангура прошуршало по листу, и от фырканья бумага шелохнулась.

— Вот именно так тебя изучат, — Эрцог, глянув на быка, прищурил глаза. — И расскажут своим родителям.

Но все-таки он отчасти правильно делает, что боится людей. Дадут выпить чего-то не того — и можно больше в Долину не ходить. Будет нечем и незачем.

Вообще это скорее относится к людским вожакам, а здесь собрались обычные мирные люди, интересные. Никого они не травят. Наверное.

— Я еще узнала побольше про моллитанские обычаи, — щелкающе сказала Скадда, подергивая ушами. — Моллитанцы всегда переезжали, защищались и прятались, поэтому они могут легко избавляться от того, что сделали сами.

Вот только для вангура это перевести не удастся — слишком сложно.

— Они не рисуют картин на холстах, потому что все равно рисунки когда-нибудь исчезнут, — Скадда огляделась и задержала взгляд на разломанном кустарнике. — Зато на них потратится много сил и материалов, которые можно потратить на жизненно важное. Так считают моллитанцы.

— Поэтому они рисуют мелом?

— Да. Хочу сделать гнездо, но тут нет хороших веток, — Скадда нахохлилась. — К домам местные тоже не привыкают. Правда, сейчас они иногда делают скульптуры, чтобы в городах было красивее. Еще каждый моллитанец должен избавиться от своего первого творчества. Даже, например, от первых стихов.

Ну и странные. Раз у тебя что-то есть, надо радоваться.

— Слушай, а какой смысл в такой культуре?

— Они считают, что главное — навыки, и, если надо, можно все восстановить. Зато не переживают о лишнем, — Скадда чуть почесала клювом бок под крылом. — Правда, они надолго сохраняют луки, но если сделал новый лук, то старый надо обязательно сломать.

Но зачем, если он отличный?

— Можно же не ломать и при этом не волноваться. Зачем переживать насчет картин и прочего?

— Люди ко всему относятся сложнее. Очень о многом волнуются, даже о неважном, — Скадда задумчиво затрещала. — А если люди могут повлиять на свою… переживательность, то это, получается, правильно. Так им будет проще выжить. Еще моллитанцы хотят изучить все природное. Природу они не любят уничтожать: уничтоженное нельзя хорошо изучить. Они в древности вырубали, конечно, растения Долины, но просто чтобы защититься.

Эти растения долго не получалось исследовать, зато теперь моллитанцы здорово их изучают. Написали про них такую огромную и полезную книгу. Нет, среди моллитанцев есть отличные люди — защитники территории, исследователи, бойцы. Кая с ее отцом Гелвеном — из таких. А вот Алодис — ничуть нет.

Вангур не расслаблял уши и настороженно оглядывался. Директор принес ему тетрадку — в нее оказались вклеены листья, стебли, лоскутки ткани, причем от них отдавало лесными и актарийскими запахами. Вангур принюхался.

— Звериная книга, — объяснил директор школы Эрцогу и Скадде, которая вытянула шею к книге. — У вас в Кейноре такого уже нет, а вот у нас иногда делают, это пошло из Иниса, — где нет инариса. — Зверям обычно интересно. Такие вещи хранятся не больше двух дней, но в асурской библиотеке есть и более долговечные.

А интересно изучить, но времени сейчас нет.

— А ты не чуешь, — поддразнил Эрцог Скадду и прикусил ее ухо, а потом чуть погрыз.

— Ты тоже не почуешь, — с щелкающей грифоньей усмешкой сказала Скадда. — Ты пойдешь чуять недовольных травоядных.

Потом Скадда что-то сказала людям, подделываясь под человеческую речь. Эрцог чуть-чуть разобрал: она спрашивала, есть ли в тетрадке что-нибудь ядовитое. А то она, Скадда, никогда не была в Долине, и ей интересно посмотреть. Правда, человек под конец не понял, и Скадде пришлось записать.

— Долинные растения могут быть ядовиты даже в засушенном виде, — ответили ей. — Так что нет, приятельница ты пернатая наша.

— Полагаю, сегодня опять нормально не поем, — сказал Луи, пройдясь по краю скалы.

— Ага, судя по тебе, ты год ничего не ел, — Эрцог запрыгнул к нему. — Кроме кабанов.

— Что же, я вправду замечательный охотник.

— Ага, волки из стаи Ерты говорили, как ты охотился их лапами.

— К тому же изобретательный.

Из-под скалы, из полуоблетевшего леса, доносился гам травоядных. А еще десятки запахов — оленей, горных коз, кабанов, лосей. Лоси тут не водятся, они пришли издалека, из Кранара, как и многие другие копытные, что здесь собрались. Они всё приходят и приходят.

Охотиться в этих краях можно только на внедолинных, и уже очень хочется есть, но к тем, что собрались внизу, лезть не стоит. От испуга звери могут сильно ранить, а особенно инрикта. Да, оказался полезным для моллитанцев, но приговор ведь никто не отменял.

Еще этих травоядных, в общем-то, хочется нормально выслушать. Понятно же, что Гелес их разозлил. С другой стороны, они сами злят своим отношением и сами не хотят ничего слушать.

Позади тянулся участок одного из актарийских домов.

— Ты лучше спрыгни на этот участок, — Эрцог привычно показал туда мордой, хотя Луи и не увидит. Зрачки у него теперь всегда расширенные, и Луи будто вечно ходит в тени, даже если на него светит солнце. — Не дразни зверей своим видом любителя травоядных.

Им страшно заходить в актарий. На северный склон моллитанские растения редко заносит ветром, да они там никогда и не приживаются, а вот в городе и актарии прорастают часто, пускай их там обычно и вырывают.

— Разрешают хищникам нами платить! Хищники над нами издеваются! Пусть отменят охоту людей на нас!

Земля вокруг зверей все равно что вскопанная, а деревья, кажется, из-за этого вот-вот упадут.

— К нам кто-нибудь выйдет? — спросил Эрцог как можно мягче. — Выбрали переговорщика?

— Вы трусливы! — раздался голос горной козы. — Сами к нам выходите! А то прячетесь от нас в Долине.

Эрцог хлестнул хвостом и не смог удержаться от оскала. В пасти сделалось жарко от злости.

— Интересно, вы сами поняли, что сказали? — Луи насторожил уши.

Ответил гул из десятков голосов — может, уже наберется и сотня.

— Они отказались показывать нам Долину! — удалось выцепить слухом. Эй, ну и как с ними общаться? Даже с Луи общаться намного лучше.

Зрачки Луи — как пещеры, откуда тянет холодом.

— А я тебе описывал этот дом, — напомнил Эрцог вполголоса. — Который позади. Давай, рассказывай, какой он.

— У него есть стены и крыша.

— Эй, ты его должен видеть. Флюгер там в форме чего? — Эрцог глянул на искусственную утку, чья шея изгибалась, а крылья распахнулись.

— Твоих усов, — и Луи стал умывать морду лапой.

В это время у основания скалы остановился лось, ударил ногой по камню и громко сказал:

— Несправедливо, что нами правят хищники.

— Его рога, когда отпадут, отлично сойдут за молодое дерево, — тихо сказал Эрцог, стараясь не выпускать когти. — Может, даже укоренятся. Может, на них лосята вырастут.

— Соберу, — ответил Луи.

— Вам преступления совершать проще, а вы у власти, — продолжал лось. — Ласферы могли поехать в другие льеты, добыть там растения. Нам трудно платить. Если мы отправимся в другую льету, будет вероятнее, что нас съедят. У вас и другое преимущество. Долголетие. У львов точно. У грифонов.

Позади лося нарастал гул голосов и заглушал его слова.

— Да мы вымрем, если они еще дольше станут жить! — донесся выкрик оленихи. Ага, и что теперь — хищникам вымирать?

Луи приглушенно зарычал и затем сказал:

— Травоядные не дают слова травоядным. Насчет этого претензии тоже будут к нам?

А когда звери притихли, он добавил:

— Из-за долголетия наши самки реже приносят потомство, наши детеныши медленнее взрослеют, у них становится больше шансов погибнуть. Род Фернейл, к примеру... — его морда стала задумчивой. Отличный же пример, почему не говорит о нем дальше?

— Из-за разума львы реже погибают на охоте, — сказал лось. — Рядом с Экерой живет сразу несколько львиных родов. Я слышал. Раньше там не было столько хищников.

— Что же вы предлагаете?

— Выборы правителя, как у людей, — лось мотнул головой, при этом у него на шее встряхнулся кожистый мешок. — В первый раз львов можно не допускать, вы постоянно правили, и вы хитрые.

Звериный ваессен? Эй, нет, так не интересно.

— Или лучше допустить? — раздался тонкий блеющий голос козы.

Опять все зашумели, заспорили, и лось ударил копытом, призывая замолчать, но гул лишь усилился. Эрцог оскалился, и звери затихли. Ну вот, и рычать не понадобилось.

Они всегда охотней слушают хищников, чем других травоядных. У них и мысли иные. Не хуже, но нацелены на защиту себя, а у хищников — на атаку, на будущее, без чего совсем не обойтись правителям. Правда, травоядным это не объяснишь. Знали бы они, как к звериным правителям относятся люди, но лучше молчать. Станет хуже, если озвучить.

— Хотим возможность стать гвардейцами, — продолжил лось.

— Еда в последнее время не слишком качественная, — негромко произнес Луи.

Стать гвардейцами, стать тирнисками. Что с ними вообще происходит, с этими копытными? Никогда еще такого не было. Эй, только не злиться на них. И не думать про еду. Они сейчас просто подданные. Надо им помочь — как бы сейчас ни хотелось на них огрызнуться или вовсе наброситься. Из-за негодования, конечно, заглушается сочувствие, но у них и правда много проблем.

Они даже выглядят отчасти проблемно. Огромный мощный зверь — и такие тонкие ноги. А еще у всех травоядных ноги кажутся ничуть не гибкими. Какие-то ветки — как на них стоять и тем более бегать, драться? Кажется, что они вот-вот переломятся или подкосятся.

— Хотим, чтобы наказывали гвардейцев за безразличие к нашим просьбам, — продолжал, нагнув голову, лось. — Они нам часто не верят. Но над нами чаще, чем над хищными, совершают преступления.

— А я тоже задумывался, почему нет травоядных Гвардий, — сказал Эрцог. — Вы же быстрые, живете стадами, бываете отличными осведомителями.

Луи повернул голову к Эрцогу. Ага, считает, что его соперник говорит какую-то глупость и хочет понравиться? Ничего, сейчас он все поймет.

— Но и не все хищники могут быть гвардейцами, — продолжал Эрцог. — Кошачьи, например — никак. Давайте подумаем вместе. Во-первых, преступники будут представлять вас добычей.

— Это предвзятость, — лось тряхнул головой. — Надо от этого избавляться.

— Но все-таки это природное, мы бы без этого вымерли. А во-вторых, мелкие травоядные, вроде косуль, с преступником точно не справятся. Многие звери их легко покалечат. Крупные копытные не везде пройдут. Гвардейцам важно быть небольшими, маневренными и тихими. В общем, я не нашел среди вас подходящих травоядных, если честно.

— Если бы ты хорошо подумал, ты бы нашел.

— Ага, все-таки думать надо нам? А еще интересно, когда бы вам хотелось провести эти выборы? Сейчас есть тирниск Шорис, да и что насчет меня? И Луи, ладно.

— Даже в тегене, может быть, — лось на шаг отступил на своих ногах-ветках. Прочие копытные насторожили уши. — Испытательные сроки почти никто не проходил.

— А, значит, нам уже не нужно вам помогать? — все-таки Эрцог огрызнулся. В челюстях ощущался жар. — И травоядным в Долине — тоже? Нет, вы все-таки наглые.

— Шорис хорошо вам помогает, — заметил Луи.

Вперед, к лосю, вышла одна из горных коз.

— Мы просто считаем, что вам уже не надо отвечать за преступления прошлого, — она все сказала быстро, на одном дыхании.

— Да кошки просто думают, что мы глупые! — крикнули из оленье-кабанье-козьего стада. Кто-то из лосей громко зафыркал. Эрцог с силой стиснул челюсти. Помогать им надо, ага.

— Продолжат нас убивать!

— Мы же умираем. Совсем. Мы исчезаем. Люди думают, что живут после смерти. Что с нами будет?

Хм, а ведь тоже про это задумывался. Пасть немного расслабилась.

— Это мы — самые разумные. Знаете, кто разумнее всех? Те, кто близкие нам по крови. Старшие. Киты и дельфины. Мы такие же, как старшие!

— Будьте добры тогда уйти в море, — мурлычаще произнес Луи.

— Они умные, хотя не могут покинуть воду. Хищники могут больше, чем мы, но…

— Но дело не в этом! А в том, чтобы больше думать!

Скоро все голоса этих думающих зверей и правда напомнили морской шум — вот-вот в нем заведутся киты и вьорты. Обычно нравится, когда кругом говорят, но эти разговоры слишком напряженные. И в них ничего не расслышать.

— У меня к тебе весьма важная просьба, — сказал Луи. — Встань слева от меня. Ветер сыплет твоей шерстью, и из-за твоего меха я становлюсь похож на инрикта. Два инрикта слишком их встревожат.

Эрцог с недоверчивой усмешкой фыркнул и спрыгнул на участок. Удар отдался в лапы, и слегка заныла правая, вывихнутая. Лапами Луи.

Правда, Луи сейчас не мешает высказаться. Слушает. Да еще и рисковал, чтобы успеть в Манскор до казни. Злость сейчас ни к чему.

Речная собака, пятнистая и длинномордая, щелкнула пастью и зашипела. Эрцог показал ей кивком на клубок водорослей, потом — на свежий след мохороя. Обрывисто заворчал — так речные собаки называют мохороев. И опять посмотрел на водоросли.

Речная собака рванулась вперед — Эрцог едва отскочил. Рагнар задел собаку лапой по голове и, защелкав клювом, отогнал ее в воду. Затем присмотрелся к растениям, обошел все ближайшие ядовитые кусты и, задумчиво глядя на одну из трав, повел пернатым хвостом.

— На эту наступай, — подтвердил Эрцог, и лапа Рагнара сразу примяла траву.

— Что ты ему хотел объяснить?

— На мохороев охотиться не надо, они поедают водоросли. Там, где таких водорослей мало, живет много крупных рыб: наверное, водоросли им чем-то мешают. Будет много рыбы — и собакам не понадобится лезть на берег за едой.

На суше они неповоротливые, и их легко там убивают. Данган, мелкий полосатый конь, сейчас как раз доедал труп одной из речных собак, полусъеденный иллатом.

— Пробовал местную рыбу? — спросил Рагнар. — Говорят, не ядовитая, но на вид — какая-то галька с плавниками. Водоросли и то, должно быть, вкуснее.

— Костей очень много.

— В водорослях? — Рагнар приподнял уши.

— Кстати, может быть. Они же моллитанские.

— Значит, мохорои едят их из-за костей. Тогда твой скелет даром не пропадет, если ты здесь сдохнешь.

Судя по приподнятым ушам, Рагнар пытался шутить. Эрцог в ответ прищурил глаза.

— Это что, роза? — Скадда наклонила голову, когда Эрцог положил у ее лап красную штуку, похожую на махровый цветок. Внутрь штуки залетела пчела, и ложные лепестки-листья сжались вокруг добычи. Ух ты, а она еще и ловит даже после того, как ее сорвешь.

— Роза Долины, забирай. Отловит всю мошкару, всех клещей и даст тебе отлично выспаться. Можно кормить сколопендрами.

— Они красивые, жалко. Я спешу, но прилетела сказать, что тот пришлый вангур хочет с тобой поговорить.

Разбегаясь, она сообщила, где ждет вангур, и добавила уже в воздухе:

— Хочу в Долину.

— Успеешь все изучить, — ответил Эрцог. — И гартийские острова. Доберешься?

— Раз Дайгел добрался, я сумею тем более. Не сомневайся, а то клюну.

Эрцог отправился к вангуру мимо низких актарийских домов и разрисованных мелом гаражей: некоторые рисунки, что появились только вчера, люди уже смыли и сделали новые, а к городскому пейзажу пририсовали озеро. Как будто рисунки моллитанцев — это особый вид долинных растений, и они растут, изменяются, их вытесняют сородичи.

До сих пор не верится, что местные люди не стремятся убить. Они правда верят, что в Долине все получится? Что удастся разобраться с иллатами и со всем прочим? Здорово.

Еще на пути встретился биологический институт, огромный, белый с зеленой росписью внизу. Позавчера среди нее были цветки, а теперь на их месте — ягоды. Интересно так: институт — и в актарии.

Вангур нашелся ближе к городу — на той самой улице, про которую говорила Скадда.

— Ходишь Долина, — вангур подделывал речь под волчью, но не слишком правильно. — Ходи и к нам.

Дальше Эрцог не очень разобрал, но сойка-тирис быстро перевела, что у города Ленкры, рядом с которым живет этот вангур, травоядным тяжело.

— Я ему рассказала, что вы выслушиваете травоядных, и ему это понравилось. Он хотел убедиться, что вы их послушаете. Просит теперь заступиться за долинных, их там калечат преступники, — она с каждым словом трещала все быстрей.

Ага, не все травоядные против главенства хищников? Или это хитрый план, чтобы избавиться от бывших тирнисков? В любом случае, надо проверить, что там такое. Давно пора было отправиться куда-то еще, тем более по Луи больше не заметно, что он недавно выпил яд.

— Подброшу и бесплатно, раз такое дело, — женщина махнула в сторону грузовика. — Тут ехать-то.

Из-за того, что Рагнар успешно ходит в Долину, в последние ночи люди доверяют намного больше. А еще они дали перекусить козой, и с едой отлично получилось спрятаться. В окрестных скалах много пещер.

И здорово, что никто не подходил во время еды — правда, рассудок все-таки надолго утратился. Луи, наблюдавший за пещерой с отдаления, потом сказал, что надо попробовать разговаривать во время драки. А что, вдруг это и правда будет полезно.

— Здесь не очень много машин, — сказал Луи. — Особенно актарийской техники.

— Да откуда, — ответила женщина.

— Здесь и травы выдирают руками, хоть и в защите. Небольшие комбайны для уборки сорняков, как в Талис, очень бы пригодились.

— Денег бы на них, — проворчала женщина. — Ты-то их не привезешь нам, не поможет тебе твой ЛОРТ.

Вообще ничуть не удивился, что Луи туда взяли. Он все-таки интересная зараза.

— Так что за город он назвал? — уточнил Луи, повернувшись к Эрцогу.

— Ленкра.

Морда Луи на мгновение стала задумчивой — или так упала тень?

— Ленкра. Так.

Точно же, Ленкра. Два года не слышал это название, но теперь оно вспомнилось. Этот город находится недалеко от Хинсена, у подножия горы.

В общем-то, это случилось давно, но лапы все равно свело холодом, стоило только вспомнить.

Куварга надела на Алнира новую шкуру из ядовитых листьев. Костей, не закрытых лианой, касался вечерний луч, возвращая бывшей голове и бывшей лапе желтый окрас. Эрцог дотронулся носом кости над клыком, точно и правда получилось бы потереться носами и обнюхаться, и, ощутив тепло, пускай и солнечное, боднул череп мордой.

Луи, остановясь позади, поставил одну лапу на другую. Из черно-зеленой, как оперение тирис, глубины рощи слышался посвист птиц, и листья моллитанских дубов, сталкиваясь, постукивали, точно по кронам ходили осторожные мелкие копытные.

— Он ведь выбрался из Долины, — сказал Луи. — Как ты в тот раз, только тебе удалось выжить.

В тот год Эрцог едва успел стать взрослым, но Алнира уже ощущал как сильного старшего зверя, соперника, ничуть не отца. То и дело вызывал его на бой — не всерьез, лишь проверить силы, а он валял по земле и легко удерживал, если Эрцог начинал терять рассудок. При этом он особо не ранил. Еще Алнир рассказывал про повадки львиц и келарсиц. И здорово учил правлению, хотя и мало.

Потому что после очередного ухода Алнира Эрцог его больше не видел, лишь прочитал в газете про смерть тирниска в городе Ленкре. Помочь ему не успели, а ехать туда, чтобы его увидеть, было незачем. Это уже был не он.

А сейчас Алнир будто и правда находился рядом, только не там, где скелет, а где-то сбоку. Вроде бы ощущался и запах — хотя это просто в запахе Луи было что-то похожее, как и в своем. Знакомое дыхание, шорох травы под лапами? Просто ветер.

— Иллаты попросили оставить его в Долине, — продолжил Луи. — Тело они не тронули, сказав, что Алнир не добыча даже после смерти. Он старался покорить Долину и заслужил уважение ее обитателей. Он дрался с иллатами на их территории и сумел победить. Они признают лишь силу.

Да. И еще появилась мысль — тот, кто придет сюда в защитной одежде, никогда не добьется уважения иллатов и других долинных зверей. Он лишь покажет, что не прошел местный естественный отбор и ничуть не достоин здесь находиться. Людей это не касается — они умеют много всего и могут менять под себя природу.

— Получается, он мне передал стремление изучать Долину.

— Что же, не возражаю. Тебе надо изучать Долину, мне — править.

— Своей гривой научись править, у тебя на ней уже целая Долина. Лист аглодии прицепился, несколько сучьев. Может, и пауков найдешь. Может, они тебя даже вытерпят и останутся с тобой жить.

— Это в самом деле ужасно. Как растения-симбионты на юнгале.

— А что ужасного? Юнгале с ними не скучно. Вот, почуй, как раз юнгала, — Эрцог перескочил поваленный мертвый дуб, от чьих корней поднимались два ростка, и осторожно приблизился к юнгале в красных пятнах ложных цветов. — На ней растет роза Долины, у нее на концах побегов красные листья, согнутые так, что похоже на цветок. Вот в этот цветок заползает жук, проскальзывает к тычинкам, но это ничуть не тычинки. А вот листья сжались, и все, — раздался приглушенный хлопок. — Теперь роза Долины его съест.

— Она ядовита? — на морде Луи мелькнула хищная улыбка, а кончик его хвоста начал клониться из стороны в сторону, показывая интерес. В невидящих глазах появились блики, как пара солнц.

— Нет.

— Значит, ее возможно сорвать и разделить надвое. Пожалуй, не сейчас, а когда она частично разделается с жуком. Сколько должно пройти времени?

— Это я не учил.

— Самое интересное не выучил.

Редко его таким видел — и это, в общем-то, здорово, что он сейчас такой, а то говорить со скучным ходячим мехом не очень-то интересно.

— Нужно туда подойти, — сказал Луи.

Эрцог подсказал, как приблизиться, и Луи сначала обнюхал розу Долины, затем дотянулся до нее вибриссами, потрогал лапой.

— Примерно через полчаса будет отлично, предполагаю.

Эрцог запомнил ощущение Веннты и отправился дальше. Вокруг было полно следов иллатов, Эрцог по ним познакомился уже со всей стаей, а ее вожак здесь отметил многие деревья.

Часто приходится раздвигать лапами густую траву, и это замедляет. Правда, некоторые безопасные травы никогда не растут рядом с ядовитыми. И, если эти безопасные попадаются на глаза, рядом с ними можно и пробежать.

Еще надо быстро узнавать запахи растений, которые не стоит нюхать даже издали. К одному из таких пришлось, правда, приблизиться на пару мгновений — чтобы лучше запомнить.

А Луи все указания выполняет — интересно, он что, не чувствует себя побежденным?

— Ты что, так уверен, что ты вожак? Сверни влево, идешь прямо на сагалуду, это вроде кантокриды, но слабей. Боль от нее проходит, но не скоро. Вперед, чуть правей. Наклонись, вверху куварга, — хотя там просто сплетаются ветки баленгусты.

Луи не наклонился.

— Я все же отличаю шорох плотных листьев от шороха тонких. Помогай, но не стоит тебе слишком чувствовать власть. За сегодня я насчитал уже пять обманных маневров.

А пару ночей назад не отличал. Слух у него обостряется.

В зарослях захрапел мохорой, но нападать не стал, лишь наставил клыки. Эрцог спросил — правда, еще не очень умело — что здесь у них происходит и кто преступники.

— Нет преступлений.

Эй, а вангур о чем говорил?

Мохорой поспешил уйти. Еще двое молодых мохороев тоже ничего не сказали про нарушителей. Эрцог встречал и оленей, и вангура — все молчали, и никто из них не выглядел покусанным.

— На эту территорию пускают две чужие стаи иллатов, — произнес Луи.

— Может, просто местная стая огромная?

Луи указал лапой на камень, и Эрцог, обнюхав его, не сразу уловил остатки запаха. Вообще не учуял бы, если бы не знал, что искать. Зверь оставил след позавчера вечером.

След крупного самца: и у местного вожака, что метит здесь деревья, запах отличается. Местный вожак моложе.

— Вчерашних следов этого зверя я не нашел, — добавил Луи. — Но есть свежий.

Эрцог убедился, а потом, когда Луи подсказал, учуял и других иллатов, помоложе. Не из стаи местного лидера. Тоже позавчерашние следы.

— Они объединяют стаи? Из-за того, что будет непогода, или мало ли что еще.

— Тогда чужие остались бы здесь, а не приходили бы на время. Другую чужую стаю я чуял немного ближе к Алниру. Она также была там позавчера.

Эрцог отправился дальше по следам иллатов и быстро предупредил:

— Они прошли по селее. Давай влево.

След почти потерялся, но скоро опять пробился в ноздри щиплюще-соленой куньей горечью. Пока отдаленной.

Тени сгущаются, и это здорово, но только у некоторых растений надо различать и цвета. Но ладно, опыт уже дает узнавать многие из них по форме листьев, а на подозрительные всего лишь наступать не надо. Иллаты все-таки больше ночные, и нарушать закон будут скорее ночью.

Свистящие птицы замолкли. К шорохам и голосам травоядных, к подвываниям холтонгов добавился тоскливый тянущий птичий крик и оборвался, словно птицу кто-то съел. А потом зазвучал опять — точно птица не понравилась и ее выплюнули.

У поляны Эрцог не удержался и обманул — для интереса:

— Сейчас налево поверни, а то впереди аглодия.

Луи вытянул лапу и, конечно, вибриссами ощутил лишь траву, а не ветки куста.

— Пожалуй, можно не дожидаться, когда выйду из Долины. Стоит напомнить тебе твое место.

Его голос, несмотря на мягкость, звучал настороженно, неуютно. Как на том допросе. Напомнить место? Все еще для него, значит, мелкий? Клыки стиснулись — как на горле врага.

— Отлично, — Эрцог усмехнулся. Получилось нервно.

Быстро изучив поляну и сообщив Луи про безопасные травы, Эрцог начал выкатывать из земли камни, будто вырывая куски мяса из тела. Отгородил опасные растения. Остался лишь небольшой участок на краю, но ничего, для драки хватит.

Луи здорово придумывает и советует. Вот и пусть советует.

— Ты же отлично слушаешься, так почему не успокоишься? — Эрцог, вкатив на место последний камень, стал вытирать лапу о безопасную траву — все-таки не станешь бить соперника грязными когтями. Если шкуру прорвешь, может и загноиться.

Луи слушал, наклонив голову набок.

— А может, мне когти и не чистить? Ты хотел загрязнить мне раны. Даже пытался, между прочим.

Луи в ответ просто потянулся — до наглости спокойно.

— Здесь поблизости подходящие деревья? Следует наточить когти.

— Я тебе сейчас такое посоветую, что ты там увязнешь и когти все вырвешь, — Эрцог ударил хвостом. Лапы напряглись. — В Долине я знаю больше, я здесь тебя веду. За полмесяца, по-моему, уже доказал. Не можешь быть равным — подчинись.

— Просто так? — поинтересовался Луи. — В схватку вступать опасаешься?

— Прямо за тобой — моллитанский дуб, точи свои когти. Можешь и огневику разыскать. А, и в полный рост не вставай. Мало того, что буду драться со слепым, так еще и с облезлым.

Эрцог тоже поточил когти и, едва затих скрип когтей Луи по коре, развернулся к сопернику.

— Что так долго точил? Теряешь уверенность?

— Потеряешь самооценку, если не перестанешь вести себя недолжным образом.

Луи при этом повел левым ухом. Точно. Напоминает про задумку сосредоточиться на разговоре во время боя. Ага, как раз есть о чем поговорить.

— А должным образом — это как? — Эрцог начал обходить его сбоку, а Луи — медленно поворачиваться мордой, пригибаться, делать вид, что сейчас упадет на спину. Он теперь, конечно, слышал каждый шаг, даже самый легкий.

Опять его хитрости. Мнимое подчинение, а потом победа. Алнир тоже так дрался, и Эрцог применял с ним все эти уловки, но перед Луи никогда бы не оказался слабым, пускай и не всерьез.

Кусать его можно — Эрцог уже несколько раз мыл свой мех сразу после Долины, и ничего не случилось. Яд в шерсть не впитывается. Ну, или не слишком. А Луи сейчас не касался ядовитых растений, и вообще шел подальше от самых вредных. Правда, за лапы лучше не грызть — свои лапы Эрцог всегда сначала споласкивал в воде, а потом уже умывал.

Луи вышел вперед и, остановившись, медленно поднял лапу. Эрцог быстро ее сшиб и отскочил к камням. Затем сделал выпад, а Луи мгновенно отбил — ага, у него еще и вибриссы стали быстрее все улавливать. Драка честная. Отлично.

— Ты хочешь, чтобы я всегда оставался мелким, — Эрцог нацелился в морду, Луи увернулся.

От удара в шею — уже нет. Затем вместе поднялись на задние лапы, и Луи отбил все атаки. Эй, это уже почти нечестно. Кажется, что у него возникло преимущество.

— Пока что ты не доказал мне свой статус.

Эрцог метнулся и сшиб соперника с лап, свалил на бок, вкогтился в лопатку и гриву. Морда казалась горячей от растущей ярости.

— Доказать? — укусил в морду и получил пинок задней лапой в бок. — Тебе и мои знания не докажут, — укусил снова и добавил, отплевываясь от шерсти, прижимая лапами: — Ты их изучаешь. Я лишь объект. С занятной памятью. Хочешь выяснить, сколько я могу выучить, значит?

Луи отбросил, свалил и тут же поднялся, занес лапу. Эрцог откатился и вскочил — рядом с огороженным кустом селеи.

— Что бы я ни делал, это тебе просто интересно. И никакого в ответ уважения.

— Для чего мне уважать, например, муравьев за муравейники? — Луи медленно прошел ближе. — Они от природы способны их строить. Инрикты от природы способны многое запоминать. Полагаю, в этом помогают две врожденные языковые системы.

Эрцог метнулся, ожидая скрип шерсти под клыками — и лапа Луи ударила в грудь, оттолкнула. Челюсти сжали лишь воздух.

Ага. Помогал. Беспокоился. Об интересном объекте.

— Ну да, кто уважает тех, кого изучает? — Эрцог стал заходить сбоку, и Луи опять отслеживал все движения. — Гелес очень уважал оленей, которых травил? А может, ты и сам с Ласферами травил кого-нибудь? С растениями ты неплохо управляешься. Может, тебя и правда оставить в Долине?

Рывок. Луи отскочил.

— Интересно. Вот сейчас ты изучаешь мою память. А потом, вне Долины, что ты изучишь? Мой болевой порог? Твоя семья над хищниками тоже эксперименты проводила? Я бы и для них оказался занятным?

— Ты будешь драться? — уши Луи недовольно дернулись.

— Буду. И стану главным. А ты будешь идти куда скажу, не проверяя.

Эрцог прыгнул. Клыки, показалось, легко разорвут и кость. Шкуру на боку разорвали, когда сильно вгрызся. Опалило пасть — кровью.

Зверь отходит. Сдается? Добыча? Он уже на камнях. Рывком — к нему.

— …селея. Обожжешься. Я запомнил.

От растений — тревожные запахи. Опасность. Добыча близко к опасности. Подождать. В сторону. В другую. Хвост — рывками по траве. Рык из пасти. Лев тоже рычит. Странно рычит.

— Говори. Ты умеешь, Эрцог.

Говорить? Нужны слова. Зачем-то. Нужно. Нужно поймать, убить.

— Говори, вспоминай. Дата начала промышленной революции. Ну же, вспомни. Ты уже говорил, теряя рассудок, и тебе помогло. Речь связана с разумом.

Разум? Непонятное. Такого нет. Есть кровь в пасти. Тяжелое дыхание добычи.

Дата. Революция. Интересно.

— Порву, — то ли рык, то ли слово. Протиснулось в горле. И шипение: — Сдашься.

Лев сошел с камней.

Рванулся к нему. Сшиб. В лапах — огромное, мягкое, в жесткой шерсти. Разорвать. Мелькает — то трава, то мех. Сшибло лапы. Придавило — не развернуться. Удары по морде — быстрые, обжигающие. Мало воздуха.

Дата. Вспомнить. Очень интересно было. Тепло в голове. Четыре. Четыреста.

— Четыреста… пятидесятый, — еле сказал, и снова кровь в пасти — из разбитой губы. Своя не обжигает.

— Стало быть, тебя надо слушать, — от этого спокойствия уши прижались бы к голове. Только они уже прижаты к земле. Вместе с головой. — Надо сдаться. Тебе, который до сих пор не умеет приказывать даже себе самому. Так ведь, Эри?

— Не называй так. Оно как издевательство.

Лапа Луи опять метнулась к морде, ударила, и Эрцог закогтил в ответ задними лапами.

— Меня утомило, что ты пытаешься доказать мнимое превосходство.

— А ты — нет? — Эрцог еще раз пихнул соперника задней лапой в бок. Луи чуть отстранился и врезал в живот. Воздух застрял на вдохе, от боли зажмурились глаза.

— Мое превосходство невозможно не заметить. Тебя впрямь занятно изучать, но муравьи, например, не стремятся мне показать, что они лучше меня. Я их прогоняю, когда они едят мою добычу, но не потому что они сильнее и значимее, а потому что надоедают.

Спокойный мурлычащий голос. Неуместный. Как он вообще после драки может так долго говорить? Ему даже не нравится говорить.

Глубоко не вдохнуть, под ребрами жжет и давит. Он еще не победил. В голове жгуче, хищнически бьется — враг. Ненависть к нему. Не мысли. Скорее образы.

Тоже в голове, но глубже, есть что-то спокойное, четкое. С трудом туда доберешься. Ненависти нет. Уважение, неощутимое, вроде мыслей. Не эмоция — но настоящее.

— Но тебя же не отгонишь, — добавил Луи, наступив на грудь.

Кости лап точно раскалились в костре. Тварь.

— Так, — голос издевательски спокойный. — Главенствовать хочешь. Что же с тобой тогда сделать, мелкая дрянь, из-за которой не стало моей семьи?

Кажется, не лапы держат, а два дерева проросло — через грудь и лопатку.

— Не будь тебя, Алниру бы наскучило играться с келарсицей. Солари была умна и надежна. Когда она умирала, Алнир сказал, что именно она ему нужна. Может, правда стоит переломать тебе кости.

Он саданул по морде, опять замахнулся — и Эрцог ударил задними лапами, обхватил передними. Слишком тяжелый зверь. Но сдвинул его и все-таки, приложив усилие, свалил, а потом перекатился с ним на бок.

Жар в голове — растерянный какой-то, пульсирующий. Больше не кусать. Хотя от злости клыки сжимаются все сильней. Впустую, правда.

Нельзя покалечить. Это вьорты калечат.

Эрцог отбил удары передних лап. Потом задние лапы Эрцога врезались Луи в бока, в живот — пока у Луи не сбилось дыхание. После этого уже легко удалось перевернуть соперника на спину.

— Не смей, — шипение с трудом перестраивалось в слова. — Не смей меня бить. Еще раз, вне драки — растерзаю.

И отбежал — пока и правда не захотелось растерзать.

— Я тут при чем? — из пасти рвался рык. — Ну да, никто не хотел, чтобы я появился, — рык, в который превратились мысли, утихал. — Твоего рождения все хотели. А я ошибка, ага. Ну и ладно, хорошая же ошибка.

Луи перекатился на бок.

— У меня была ярость. Примерно как у тебя, должно быть. Как в тот раз, когда я ранил тебя в пещере: чересчур, признаю. Дело, пожалуй, не только в твоем поведении, дело в Алнире. В тот раз, в пещере, ты сказал про Лиери, это меня разозлило.

Эрцог, отойдя, принялся чистить взъерошенный мех на боках. Лапы ныли, от дыхания усиливалась боль в животе.

— Кислый сок обеззараживает раны, — добавил Луи. — Учишь растения, однако самого главного так и не знаешь. В тот раз я бы лишь напугал тебя, даже если бы грязь коснулась ран.

Эрцог медленно поставил уши торчком.

— Не оправдывает, вообще-то.

— Я не собирался оправдываться. Впрочем, мне вправду жаль.

Эрцог сильнее навострил уши и вытянул вибриссы. Он это правда сказал? Ого.

— Думаю, роза Долины уже расправилась с насекомым. Мне было так интересно увидеть.

Неисправимая мразь. Эрцог фыркнул и качнул головой. Затем отправился дальше, и скоро запах иллатов стал ярче: в темнеющей роще собралось около трех десятков зверей. Из разных стай. Ветер поворачивал, и Эрцог повернул тоже, чтобы иллаты не почуяли.

Поймал и запах, похожий на запах кейнорского четверокрыла. Хм, и правда четверокрыл, только крупней и с пятнами.

— Рядом с ними пятеро травоядных, и они больны, — произнес Луи, и Эрцог, принюхавшись, тоже различил их чуть заметные запахи. Трое моллитанских оленей, мохорой, вангур. Правда, ничего болезненного не нашел.

Вместе с Луи Эрцог медленно подбирался к иллатам — слишком часто росли на этом пути различные опасности. На этот раз не подсказывал Луи неправильно — тут драться было, в общем-то, негде.

Иллаты в разговорах с Эрцогом и Луи подделывались под кошачий, а вот их настоящий язык не так и часто удавалось услышать, так что он остался непонятным. Голоса иллатов звучали азартно и радостно, а от травоядных слышались лишь фырканье, храп — без слов.

Эрцог присмотрелся к растениям под лапами — ага, ядовитый ма́ллис. У него обманчиво-симпатичные листья с опушением, хочется задевать их лапами и подбрасывать. Луи осторожно повел лапой вперед, вибриссы на ней вытянулись и коснулись листьев.

— Даже у этих трав зимний мех лучше твоего, — произнес он.

Эрцог по-львиному презрительно фыркнул. Получит еще по морде.

Иллаты уже совсем рядом, только тут этого маллиса целые заросли — зато есть дубы, и куварги на них не очень много. Если обходить, можно оказаться там, откуда к иллатам будет дуть ветер. На ветках этих дубов, конечно, сидят иллаты, но только на нижних, судя по запахам. Да и не очень-то они близко, могут и не учуять.

— Я на дерево.

— Только не разговаривай там с куваргой, у иллатов отменный слух. Дать тебе откусить клочок гривы, чтобы ты смог заткнуть пасть? Моя грива от твоих челюстей не слишком поредеет.

Захотелось врезать — правда, и усмехнуться тоже. Луи говорил с настолько безразличной мордой, что это даже показалось забавным.

— Эй, у тебя в гриве аглодия.

— Ты разбираешься в моллитанских растениях. Найдешь участок, где ее нет.

Эрцог пихнул соперника в бок и вскарабкался как можно выше. Потом очень тихо перебирался с дерева на дерево, избегая куварги и морщась от боли под ребрами, пока шорох листьев впереди не истончился, а голоса иллатов не приблизились. С высоты запах иллатов поймать не получалось. Эрцог остановился на прочной ветке и глянул в просветы между листьями.

Впереди, на поляне, искрапанной кустами, сражались два моллитанских оленя. Но сейчас вообще-то у них закончился брачный сезон. Иллаты внимательно наблюдали с нижних веток — до того внимательно, что даже и осторожничать особо не стоило, никто бы не заметил.

У оленей движения слишком дерганные, как у волков, когда те наедятся дурманящих растений. И запах в самом деле болезненный, хотя они бьют со всей силы и быстрые. Даже слишком.

Столкнулись рогами, разбежались, а потом один из них кинулся на соперника не спереди, а сбоку. Рванул бок сородича рогами. Второй зверь, ударив в ответ, задел противнику шею. Они что, ничуть не чувствуют боль? Не бывает у них таких ран в обычных боях за самку. Травоядные очень осторожные.

Когти Эрцога вцепились в ветку, точно в противника.

Олень с окровавленной шеей повалил соперника, наклонился — и что, укусил? Серьезно? Интересно. Теряют разум?

Тоже только что терял, вообще-то. В груди печет от азарта, хвост мечется — но кажется, что под лапой что-то скользкое, хотя кора вообще-то сухая.

Просто сделалось мерзко. И в том числе из-за себя.

Еще один олень, мохорой и вангур — все они за деревьями. И им не сбежать — кто-то из иллатов сразу кинется с ветки и поймает.

Олень топтал соперника, а тот лишь подергивал ногами. Еще понаблюдать? Тот, второй, сейчас ведь все равно умрет.

Стать преступником, как иллаты? Интересно, значит, смотреть? Они ведь живые. Когда они были в рассудке, они переживали, злились, много о чем размышляли. У них есть друзья, есть оленихи. А если бы самого так заставили драться — когда после смерти Регона ничего не понимал? Прохлада ощутилась острей, будто ветер, утром задувавший под мех, на самом деле там затаился и уснул, а теперь проснулся и начал грызть.

Эрцог поспешил вернуться. А позади, как только спрыгнул с дерева, радостно взревели иллаты.

— Они дали травоядным дурманящие травы и заставляют сражаться, — бьющий по травам хвост чуть не попал на росток кантокриды, и Эрцог вовремя отступил.

— Так. Что ты собрался делать? — морда Луи по выразительности уступала даже узорам на дубовой коре, которые то будто улыбаются, то скалятся. — Мне следует знать, поумнел ли ты.

Его когти слегка выдвинулись.

— Напасть. Их много, но на драку вызовем трех вожаков. Я сам легко справлюсь с двумя.

Иллаты порыкивали, шипели, скулили. Радостно зарычали — встретили нового бойца? Пленника, верней.

— Почему ты собираешься напасть именно сейчас?

— Они увидят, что мы выжили в Долине, и зауважают, как Алнира. Ну и согласятся не нападать всей стаей. А если придем к ним позже, они решат, что мы слабые, раз сразу не заступились. Наши следы они здесь точно найдут.

— Что же, наконец-то соображаешь.

К поляне, откуда доносился стук рогов и азартный приглушенный рык иллатов, удалось подобраться справа. Иллаты уже могли учуять, но, похоже, слишком увлеклись.

Или подпустили к себе нарочно.

Олени сшиблись рогами. Один зверь пошатывался — прошлый боец. Шея у него кровоточила. А на поляне виднелась и селея, и ростки кантокриды, ладно еще на варугу можно сейчас наступать, нет солнца. Эрцог быстро сообщил Луи шепотом, где какие растения поблизости.

Луи зарычал: никто из оленей и ухом не дернул, зато с ветки спрыгнул иллат, один из вожаков. Двигался он плавно, легко и уверенно.

— Останови бой! — Эрцог огрызнулся. — Мы — потомки Алнира, мы прошли через лес невредимыми и хотим с тобой драться, — а затем, повернувшись к Луи, который закрыл морду лапой, Эрцог добавил: — Верней, я прошел невредимым. Долго объяснять.

Иллат неспешно потянулся, рявкнул, и двое его сородичей отогнали оленей к разным деревьям. Олени фыркали, как хищники, но при этом прижимали уши. Их запугали.

Луи первым ступил на поляну — вот же меховая наглость, когда только успел. Эрцог поспешил тоже выйти вперед, а иллат-вожак приблизился и дал изучить запах.

— Инрикт, — в его голосе ощутилось уважение.

Всерьез? Эрцог, подняв уши, покосился на Луи — а он тоже прислушивался.

— Прежний тирниск преодолел и законы природы. Ты — доказательство его силы, — голос иллата, приглушенный, чудилось, обступал со всех сторон, как шорохи Долины, а его горьковатый запах напоминал не только куний, но отчасти и запах моллитанских ядов. — Мы не верили, что ты изучил Долину. Грифоны, выходит, тоже ее успешно изучают под твоим руководством?

Говорит с уважением. А почему и нет? В голове возникло тепло.

Он использует зверей с покалеченным разумом. И калечит их еще больше.

— Эй, собираешься выяснить, узнают ли грифоны о твоих преступлениях? — Эрцог вскинул голову и оскалил клыки.

— Покажешь ярость инрикта? — иллат обнюхал и морду Луи, тот поморщился. — Травоядные ее не оценят. О, как и то, что вы оба за них заступитесь. Вне Долины эти травоядные много всего устраивают.

Другие иллаты молча следили с деревьев.

— Расскажи, что ты устраиваешь с травоядными, — слишком много рыка в голосе, не нужна эта ярость. — И твои сородичи. Теперь не удивляюсь, что травоядные так тревожатся. А что тогда происходит в центре Долины, если на окраинах вот такое?

— Они сами не прочь развлечься. Есть те, кому не хватило боев в брачный сезон.

На траве остались кровавые следы, а за деревьями трещит шкура под клыками иллатов.

— И сами не против развлекать при этом вас, так? — когти Луи пропарывали землю. — Предположу иное. Вы запугали травоядных и накормили дурманящей травой.

— Травоядные могут поедать ее и по своей воле, — голос иллата переходил в шелестящий, а воздух густел от железного запаха крови и болезненно-искаженных запахов бойцов-копытных. — Гвардейская стая заходит сюда нечасто, она небольшая, не может контролировать тех, кто сам себя травит. Эти звери зависят от яда. Здесь они умрут быстрее и милосерднее, сами мы их не калечим.

— Вы здесь часто собираетесь, все три стаи, — прорычал Эрцог. — Позавчера тоже встречались. А еще здесь травоядные не говорят о нарушениях, хотя один местный зверь к нам пришел и сообщил, что преступники тут есть.

— Травоядные везде недовольны, о, сведения правдивые. Они достаточно неумные создания. Едят, опять же, дурманящие травы без меры. Если вы за них вступитесь, они захотят растоптать вас, как тот олень растоптал сородича. Знаешь же, Луи, о покушении на твоих львят?

У него и сейчас морда останется невозмутимой? Львята же ему нравятся, он их пускал на дерево Лиери. И правда — безразличный, вот только когти выпущены. Кому-то явно при рождении перепутали лапы с мордой — лапы у него выразительней.

— У оленей язв на теле вообще-то нет, — вспомнил Эрцог. — А значит, нет и зависимости.

— Они и не сражались бы так яростно, будучи сильно отравленными, — дополнил Луи.

— Зверь, пострадавший за разум, — морда иллата наклонилась. — Ты посетил другой материк независимо от людей. Ты хотел изучить алдасаров, помочь зверям Кайрис, но вот люди… действительно жаль. Теперь ты посетил Долину. Неужели хочешь истратить талант на травоядных, что его не оценят?

Копытные в общем-то и правда не верят. От людей все, правда, обиднее.

А сам оценил разум Луи? Его законы ведь не понял. И сам он непонятный — до сих пор неясно, как можно почти не выражать эмоции. Травоядным точно так же непонятно, как мыслят хищники. Поэтому они и не доверяют.

— Они вправе не доверять, — произнес Луи. — В конце концов, у них иной способ мышления. К ним следует найти подход и успокоить их.

Эй, он что, подслушивает мысли?

— Вот именно, — сказал Эрцог. — А вы лишь озлобляете.

— О, мы высшие хищники. Для чего нам бояться злобы травоядных? Не в обиду вам, мы все же можем охотиться и с деревьев; у нас нюх, зрение и слух лучше, чем у прочих хищников. Однако мы ценим вас. Твой разум и смелость, Луи. Твою ярость и силу, Эрцог. Хочешь с кем-то из нас сразиться — сразись. В грубой силе мы вам проигрываем, оттого ее уважаем. Твою мощь мы примем, даже если убьешь кого-то из нас, как Ферра побеждала в схватках всех наших вьортов.

— Что, хотите в коллекцию нового безвольного зверя? — огрызнулся Эрцог.

А если правда уважают? Если примут по-настоящему?

С таким зверем, каким делает ярость, на равных не поговоришь. Они лгут. Даже Луи не заслужил доверия, а этим чего доверять?

— Отчего же. Твоя воля так сильна, что я не верю, будто ярость ее сможет уничтожить. Ты станешь настоящим собой.

— Вы не поддерживаете кого-то одного из нас, — заметил Луи.

А точно.

— Мы знаем о вас лишь то, что вы прошли сюда через лес Долины. Точно поддержим того, кто докажет, что сильнее. Можете для начала сразиться сами, вы ведь уже умеете драться в Долине.

— Кто-то из птиц донес о нашей схватке, — предположил Луи.

— Допустим.

Хвост чуть не заметался по травам и земле— Эрцог его едва удержал.

— Мы — не развлечение, — оскалился Эрцог, встав попрямее. — И травоядные — тоже. Думаете, они восстанут, если мы их поддержим, да? Боитесь, что Рагнар будет расследовать? Размажет ваши глаза по хвостам? Хотя я это и сам могу сделать. Ты не думал, что моя злость и правда на тебя направится? Думал — на Луи?

И получше присмотрелся к травам на поляне — надо запомнить как можно больше.

— О, если вы на стороне травоядных, и если вам нравится, когда люди о вас вытирают ноги, то мы не против. Мы думали о сильном лидере, который, вероятно, даст отпор и людям.

А там что растет, подальше?

— Не убивать, о нет, лишь встать с ними наравне, — голос спокойный, как шелест стекающих с листьев капель дождя. — Ведь, если люди совсем вас ограничат, будет очень неприятно. Введут везде свои отряды по поимке зверей. Но сильных лидеров не дождемся даже среди потомков Алнира. Жалость такая.

В его голосе и правда ощущалась жалость. Поддельная. Зрелище ему надо. Чтобы инрикт в безумии убил соперника, а потом напоролся на кантокриду. Да лучше было умереть от лап Тагала, лучше в разуме, а не как одурманенные олени.

— Что же, убедись в нашей силе, — произнес Луи.

Хм, а он же тут драться не сможет. Тут не огородишь кусты для слепого зверя, их много, да и времени не дадут. Почему и Луи про это не подумал? Нашелся разумный.

— Убедимся, — иллат резко вскинул уши. — Я Зар-Веллор. Ин-Гаран, Хал-Рагас — со мной.

Эрцог прошел в сторону — примериваясь к противнику, но при этом еще и снова рассматривая травы. Нет ли какой-нибудь спрятавшейся селеи. Много уже всего запомнил на этой поляне.

Иллаты спускались с веток.

— Три шага влево, пять вправо, пять назад, два вперед, — быстро и тихо сообщил Эрцог, подойдя к Луи. — Дальше не ходи. Справа — кантокрида, тронешь — лапу оторву, будет легче.

Все трое набросились. Двое — на Луи. Эрцог зашипел на Зар-Веллора и поспешил к тем двоим — нечестно же. Да, они мельче Луи, но верткие же и хитрые.

Одного Луи отбросил и остался на месте. Второй вцепился ему в шею — тут же Зар-Веллор толкнул Эрцога в бок, ускользнул от удара. Самый быстрый ориентский наземный зверь, ага. Эрцог развернулся и снова получил удар в бок, издевательски-легкий.

Один иллат вгрызался теперь в гриву Луи, второй ходил вокруг. Зар-Веллор прыгнул прямо в морду Эрцогу, удалось уклониться, но иллат тут же задел бок и заднюю лапу.

Раздался визг иллата — ага, Луи одного задел. Второй еще грызет.

Бок продрало — и Эрцог развернулся, а Зар-Веллор отпрянул. Эрцог двинулся к нему очень медленно, вздыбливая мех на загривке, пригибая голову. Иллат кинулся к боку, к задним лапам, задел, и тут же задел другой бок — да что же за скорость.

Эрцог глянул на Луи. Один из иллатов укусил его за лапу. Сразу получил по морде — и взвизгнул. А второй уже не грыз Луи, зато отгрызал побег кантокриды.

Луи — достойный противник. С ним так не дерутся.

Эрцог зарычал, прыгнул — и сшиб того, кто рвал кантокриду. Иллат задергался под лапами — а он легкий, этот высший хищник. И размером всего-то с волка. Задняя лапа ощутила клыки, тогда Эрцог надавил на вертлявую морду — на горло не удалось, слишком зверь крутился. И повернулся на запах Зар-Веллора — он теперь нацелился в бок.

— Укусишь — череп ему раздавлю, — слова переходили в рык. А Луи теперь рядом. С места не сходит. — И твой сородич. Пусть стоит. Убью.

Мысли отдаленные. Впустить когти. Ощутить кровь. Высший хищник стал добычей. Здорово. Вот кого покорить. Потом еще одного. И льва.

Лев — свой. Они — враги. Говорить. Надо говорить. Лапы надавили еще сильней.

— Вытащу ребра. Через глотку. Заставлю их грызть. Выломаю клыки и вставлю вместо ребер.

Иллат дернулся и заскулил. Возникла боль в боку от укуса — и иллат выскользнул.

Развернулся за ним. Не успел ударить. Цапнул другого иллата. Возник жар его крови в пасти. Рядом яд. Жаркий воздух. Его мало. Иллаты кинулись прочь.

Рядом — противник, сильней их всех. Огрызнулся — ему навстречу. Поднял на него лапу.

— Мелочь, — звучит спокойно. Как и взгляд. Знакомый.

Много врагов. Много запахов. Иллаты убегают. А лев совсем рядом. Угроза. Победить.

Он свой. Опасный — но свой.

Лапы понесли от него к иллатам. Вспоминай. Здесь можно бежать. Безопасно. Здесь — опасная трава, прыжок.

Прыгнул. Одного иллата рванул когтями, швырнул. Дыхание сбивалось. Мало осталось сил.

Двое иллатов кидаются — а справа безопасная трава. Точно. Упал вправо — и одного утащил с собой. Вскочил, перевернул, стиснул. Другого свалил и тоже подмял под себя. Воздуха не хватало — но лапы сжимали зверей. Столько сил, на самом деле. Хотя и дышать теперь трудно. Но такая мощь. Раздавить им кости.

Раздавленная трава, смешанная с грязью. Звери в мертвом лесу.

Эрцог замер.

— Инрикт, — Зар-Веллор, хромая и пригибаясь, ходил рядом. — Мы все исполним, о, все. Ты на многое способен.

— Ага, — во рту еще печет, сволочь. Ну и мерзкая же кровь у них на вкус — отдает горечью. Усилилась тупая боль в животе. — Отпускай зверей. И рассказывай, что было.

— Мы по полмесяца не трогаем стада, которые отдали нам животных. Если не отдают, мы устраиваем охоты, большие охоты. Много мяса оставляем про запас. Высшие хищники вправе…

— Я тут вправе твоим сородичам мозги поменять местами. Отпустил всех. Быстро.

Вангур жадно пил воду рядом с руинами. Его взгляд уже стал неодурманенным, но, правда, сделался больным и потерянным.

Возвращаться к городу слишком далеко, зато на старых развалинах, давно ставших частью леса, отдыхать очень здорово. Здесь есть широкие остатки стен, и можно на них уснуть. Хотя сейчас и ночь, но слишком устал.

— Что же, ты не совсем безнадежен и уже совершаешь меньше глупых поступков. Впрочем, слишком эмоционален.

Один из оленей, хромая, приблизился к вангуру. А интересно, кто бы победил в драке? Не под дурманом, конечно. Нет. Просто.

— А почему ты не двигался?

— Чтобы не вымотали. Боль я терплю без проблем. Ты не дал мне проверить, вытерпел ли бы я кантокриду. Отчего?

— Да просто иллат на нее отвлекся и его легко было поймать. Он думал, тебе я точно не помогу, — Эрцог фыркнул. — Я и беспокоился, в общем. Такого соперника надо самому побеждать, в честном бою.

— То есть, имея иммунитет, ты бы не воспользовался кантокридой?

— У меня когти есть. Зачем мне подделка?

Вангур медленно, пошатываясь, ушел глубже в лес.

— Пожалуй, тебя действительно можно уважать, — произнес Луи.

Эрцог улыбнулся.

Получилось сдержаться. Так здорово же. Но вместо радости — напряжение во всем теле. Правил недолго. Тренировался с Алниром недолго. В детстве Луи был почти что другом — вообще ненадолго. И каждый раз себя сдерживать тоже не получится?

Да ну, все здорово. В самом деле. Только почему-то не получается спрятать когти. Лапы ломит от ходьбы и драк, и еще показалось, что свело локоть, хотя вывихнутая лапа уже давно в общем-то не болела.

— Раз можно уважать, то можешь меня поддержать, подбодрить?

— Я уже это сделал.

— А если, например, боднуть мордой?

— Для чего?

— Вообще-то все кошачьи так делают.

— Мне чаще всего не нравится такое. Это будет неискренне.

Алнир тоже был одиночкой, но все-таки мог и лечь рядом, и потереться. Не то чтобы этого очень хотелось, но просто странно.

Над руинами деревья росли не так часто, и виднелось небо. Кажется, пока у него нормальный черный цвет, оно укрывает. Выглядит мягким, как шерсть матери, и близким. В него бы закутаться носом, помять лапами — хм, мысли и правда как у какой-то мелочи. Потому что здесь холодно, и в какой-нибудь мех, что потеплее, можно и правда уткнуться. А еще голова немного кружится — из-за долинных ядовитых запахов.

— Ленкра названа в честь грифоньего рода Ленкрай, — задумчиво проговорил Луи. — Люди все-таки уважают зверей.

А еще грифоны не могут вывихнуть себе суставы — что-то вспомнилось.

Ладно, можно просто использовать его как средство согреться. Не друг, ну и что теперь. Просто так Луи нападать не станет.

— Хотя зверей-тирнисков, если честно, и правда не очень уважают.

— Главное, чтобы тирниски уважали себя сами.

— Хм, а интересно. Эта ярость, что у тебя, что у меня — ей можно целиком управлять? Я вот все-таки сумел. Можно от нее избавиться, измениться?

— Читал, что в Империи могли что-то делать с мозгом. Физически. Даже человек терял волю, терял таланты, становился отталкивающе покорным. Тогда я задумался, что же в нас настоящее.

— Сложно. Хм, я бы все равно остался собой. А ты сам что думаешь? Что настоящее? — Эрцог чуть не начал вылизывать лапы, но вовремя остановился. Ну и неприятная эта Долина, хотя и самка. Не умыться.

— Думаю, что все это намного сложнее. Лишь недостаточно изучено.

— Может быть. Знаешь, разрешаю изучить, насколько теплый у меня новый мех.

— У меня теплее, мне этого не надо.

— Эй, я погреться хочу.

— Мне не хочется. Не слишком холодно.

— А, ладно.

Лапы унесли подальше по полуразрушенной стене. Ну и пусть там мерзнет, подумаешь. Иллаты решат напасть — зарычит.

За стеной высился настоящий город — вверх стремились башни с тонкой резьбой, лунно-серые, скорее даже белые, потому что и в темноте смотрелись очень светлыми. Вот только страх прижимал к стене.

Всмотришься — и все расплывается. Как во сне, хотя это и есть сон. Вот еще узорчатые дома в четыре-пять этажей, окна у них — вытянутые, округлые: а вдруг они из слюды, как в древности? А люди где? И почему подгибаются лапы, откуда желание спрыгнуть, спрятаться?

По стене приближался лев. Не Луи — Алнир.

— Достойный зверь, — и голос точь-в-точь его, только пространный, как у лаохорта. Запах тоже его. Правда?

Хвост прижался к лапам.

У Алнира был немного усталый взгляд и при этом бойкий, а сейчас он будто хочет разорвать — не со зла, лишь изучающе. Да даже Луи так не смотрит, когда срывается сам. Моллитанский какой-то взгляд, или талисский.

— Я всегда на тебя надеялся, и ты оправдал надежды. Не зря ты похож на меня больше Луи.

— Это не ты, — Эрцог прижал уши.

Камни под лапами — настоящие. Все кажется очень зыбким, но это не сон. Иллюзия.

— Я инрикт, а ты ненавидишь инриктов. Разве нет?

— Все меняются.

— Стань собой, — уши приподнялись. — Ты не Алнир.

— Алнир говорил бы так же. Тебе и самому привычнее говорить не с лаохортом.

— Да говорил я уже с лаохортом, — в горле возник комок, язык ощутил соль — еще тошноты не хватало. — Дай поспать, я устал. Как ты вообще нас нашел? Это не твоя земля, ну, не совсем.

— Выяснил в городе, куда вы отправились, через зверей. Потом найти вас было нетрудно.

Эрцог опять взглянул на город, а голова сильней закружилась. Тошнит, и не встать в полный рост, но так все-таки здорово. Красиво. Лунные башни — настоящие? Они и вправду такие были? Под ними даже, кажется, ходят люди. Ага, точно, там, внизу, есть и небольшие деревянные дома, и рынок с деревянными прилавками, и даже пахнет хлебом, мясом, фруктами, людьми, а небо над всем этим — синее, никаких деревьев.

Даже зажгло в глазах, и Эрцог потер их лапой.

— Подожди. Вот так привычнее?

Теперь снова ночь, а в городе — желтый свет фонарей.

— И постоянно вам нужен свет, — усмехнулся Эрцог, стараясь распрямить и шею, и хвост. Лапы подрагивали. — Масляные лампы, ух ты. Они же не всю ночь горели, да? Масло дорого стоило, я помню. Слушай, как здорово!

Хотя горло и сдавливает.

— Эрцог!

Удар крыльев. Кругом лишь темнота, руины и заросли.

— Мне Кранар показывал город, — сообщил Эрцог. — Серьезно.

— Знаю, что серьезно. Лучше бы я не уходил.

— А куда ты уходил?

— Опиши того, кто сейчас появится.

Лапы обдало холодом, и снова захотелось удрать — но слабей, чем когда здесь был Кранар. На стену забралась тень, просто ничья тень, и от этого из пасти Эрцога рванулся рык, а лапа поднялась.

— Эй, оно, конечно, очень занятное, но я… а, знаешь, я уже не хочу спать. Это что?

— Если бы я знал, — произнес Луи. — Впрочем, это мой друг детства.

Голос у него звучал невозмутимо, и морда была такой же, а вот что эта невозмутимость отражала на самом деле — да легче было разобрать языки всех зверей Долины. Тень повела мохнатым теневым хвостом, затем мордой, и спрыгнула в заросли.

— Луи, знаешь, ты ненормальное существо, — усмехнулся Эрцог. — Но это уже даже весело.

8 тегена, Луи

— Не провалится, — подтвердил Луи. — Мы уже так ездили. Крыша десятиколесной фуры с легкостью нас выдержит.

— Забирайся, раз так, — человек все равно говорил неуверенно. — Хотя полтонны же, или сколько вы там вместе весите?

— Я ему говорил, что не стоит переедать, — заметил Эрцог измененным голосом. — Он не слушает. Эй, клубок меха, — он перешел на обычную речь, львиную, — ты прыгаешь, или как?

Высота этой фуры — верхний предел прыжка, но вполне достижимый. Забравшись, Луи услышал внизу:

— Спасибо уж. Если иллаты станут опять из актариев кого тащить, съезжу за вами, договор, да? Но только если крыша не провалится, имейте в виду.

На крыше фуры ветер казался прохладнее, впрочем, отросший подшерсток мерзнуть не давал: жаль только, что не взглянуть отсюда на актарий. Всего лишь с высоты первого этажа, но тем не менее.

Лапы чуть уводило в стороны при каждом шаге, дыхание по-прежнему было неровным, будто после драки: хотя любой поход по Долине можно счесть дракой. С самой Долиной. Пожалуй, не стоит ходить по ней каждый день.

Шаги недомерка замерли у головы фуры. Когда с движением усилился ветер, Луи лег, спрятал под себя лапы и услышал:

— Все-таки я погреюсь, в общем.

— Остатки меха унесло ветром?

Сейчас был бы не против, если ненадолго и без лишних разговоров. Однако не лучшее время.

— Слишком большое давление на крышу фуры, — сказал Луи, когда шаги Эрцога приблизились. — Позже погреешься.

Эрцог недовольно фыркнул, по-келарсьи, но все же отошел.

— В общем-то и правда. А точно разрешишь? Если что, я мог бы и не спрашивать, но я тебя уважаю, поэтому и спрашиваю.

Боится получить по морде. Луи, свернувшись клубком, накрыл морду кончиком хвоста.

Муть перед глазами — словно морду заслонили орлиные крылья.

Кранар собирается убить и Эрцога? Однако Эрцог не продолжит род, не передаст по наследству разум. А Кранар недавно был сильно ранен, слабел и от разговора. Впрочем, он может быстро восстанавливаться, он ведь древний и сильно связан со своим народом. Вянущие травы и кровь на клюве могли быть отвлекающими иллюзиями, а насчет инариса, который вроде бы не действует на востоке Кранара, лаохорт мог обманывать, чтобы казаться неугрожающим.

— Совершенно точно, обещаю, — спустя время ответил Луи. — Фура уже выехала из актария?

— Почти. Вот птичник выше забора — в нем что, два этажа? А вот у ворот — кантокрида, молодой росток. Чего они ее не вырвали, интересно?

Все-таки занимательно.

— Память все-таки, похоже, особенность инриктов. Но вот с наблюдательностью интереснее.

— Твой этот друг тоже занимательный. Интересно, что это за штука такая.

Жаль, что Тень больше не появлялась. Так удивительно, что она правда пришла в Моллитан: и от этих мыслей кисти лап начинают попеременно сжиматься и расслабляться.

— Неудивительно, что Алнир не поверил. Я сам бы вряд ли поверил детенышам, если бы мне сообщили подобное. При условии, что сам я с этим бы не сталкивался.

— А твои мелкие рассказывали что-то необычное?

Остается надеяться, что до них Кранар не доберется. Луи отвел уши назад.

— Ничего, я разрешу ей тебе рассказать, как мы вместе гуляли у моря и как она игралась с волнами.

Луи оскалился, стряхнув с морды хвост.

— Она слишком непоседлива. Она могла отплыть далеко. Ее могло унести.

— Ты мне себя доверяешь, когда мы в Долине, а тут не доверяешь мелкого львенка в безопасном Кейноре?

— Но чтобы больше этого не повторялось.

В ответ послышалось фырканье — насмешливое, келарсье.

— Откуда ты узнал о моих детенышах?

— Я как-то почуял тебя поблизости от дерева Лиери, а еще — львят. Ты им разрешил карабкаться по этому вязу, я и понял, что с этими львятами что-то непросто. Было обидно, почему им можно, а мне нет.

Да. В самом деле как-то ходил с этим недомерком к ее дереву, и Эрцог пытался на него забраться, за что был закономерно придушен. Уже почти забыл.

— Они всего лишь не стремились занять ничье место.

— Потом я еще и нашел по запаху, где они живут, — как только Юлали его самого не учуяла. Или же он выбирал места, где она ходила нечасто. — Киоли такая здоровская. В общем, я с ней общался, она в конце концов признала, что ты — ее отец.

Долгое время ехали молча, и ветер доносил долинные запахи, борющиеся с запахами машин. Тишину нарушил Эрцог.

— Память у меня и правда врожденная. А наблюдательность — в общем, из пещеры я не мог выйти, пока мама не изучит все следы. Вот и попросил, чтобы она меня научила. Днем было страшно, а ночью я смотрел, нет ли поблизости свежих совиных перьев, например. Научился замечать даже самые мелкие пушинки.

— Ты боялся дневного света?

— Ничего я такого не говорил, — поспешил сказать Эрцог, а затем усмехнулся. — Кстати, а тот Алодис Гремиор, глава Ламейны, которого я теперь терпеть не могу, каким-то способом успокаивает иллатов. Стоит ему про все эти иллатские преступления сообщить, как думаешь? Может, он сам с подобным сталкивался? Надо же больше о нем узнать.

С ним было бы интересно встретиться снова.

— Вероятно.

Больше Эрцог ничего не говорил: и в тишине удалось поразмыслить над словами травоядных, пришедших из Кранара.

— Новости такие, что послезавтра флорентцы прибудут в Аленту, — ответила работница актария.

Что же, замечательно, что у Флорента в самом деле есть аалсоты. Было бы занятно их почуять, услышать и потрогать лапами: заодно почуять и услышать флорентских людей.

— Отчего именно туда? — Луи провел вибриссами по склоненной ветке, и на самом конце уплотнился воздух перед сухим листом. Луи его сшиб и погонял лапой, проткнул когтями. — Вряд ли из-за созвучия названия города с Флорентом.

— Это лет-тенна Соноти захотела, чтобы флорентцы познакомились с малыми городами. Говорят, появится в Аленте новое отделение ЛОРТа, будут испытывать новые аалсоты, Флоренту тоже интересно. Другие говорят, появится какой-то еще завод. Может, у нас тоже чего появится, раз к таким городишкам наконец-то повернулись.

Любопытно, поделятся ли флорентцы разработками.

— Флорентцы считали, что и в других льетах Легонии что-то случится, — произнес Луи. — Соноти решила показать флорентцам, что никто не планирует бунтовать даже в малых городах, правильно?

Моллитан, впрочем, всегда был верен Легонии. Опасаться нечего.

— Наверное, вроде того.

— Если кто-то из ваших отправится в Аленту, сообщи, — вероятно, удастся что-нибудь там узнать и о чертежах, и в целом об авиации Легонии.

— Наверняка, тут ехать часа три всего.

Луи отправился к крайним домам актария, иногда подцепляя лапой листья, сметенные ветром на плитку тротуара. В последнее время чаще хотелось играть. Найдя ветку, Луи процарапал на ней узор вроде волн и дотронулся до него вибриссами: получилось совсем просто, но волны все же узнавались.

Немного дальше Луи учуял грифонов: Тагала и Рагнара.

— Мелкая светлошерстная укусила мне лапу, — донесся до ушей голос Тагала.

— Нечего было лезть на ее территорию. Говоришь, светлошерстных двое, а третий — бурый? Отметины на крыльях есть у кого, как у Дерры?

— У той светлошерстной есть.

— Все равно она Халлет. Мы с Деррой сразу договорились, светлые все мои, даже с отметинами или зелеными глазами.

— А если смешанный окрас?

— У нас всегда либо бурые, либо палевые. Почти все одинаково умелые, правда, был один бестолковый, я его выгнал от Экеры подальше.

— Та, что училась у тебя, была умелой?

— Ты ее зря определил ко мне. Взрослые грифоны должны обучаться не у бывших родителей, иначе не ощутят себя взрослыми. Я тебе возражать не стал лишь чтобы не влиять на твой статус, тебя и так недооперенным считают.

— Уже нет.

— Посмотрим. Правда, если бы та ученица не сломала перья, у меня сейчас был бы десяток, — он фыркнул, когда в кроне ближайшего дерева затрещала тирис. — Не терплю. Дерра знала, что они станут меня раздражать. Но, теперь, значит, перестанут.

Приблизившись, Луи спросил:

— Прилетит ли кто-то еще из кейнорских?

— Да, — ответил Тагал. — Я прибыл первым.

— Прочие вылетели вместе с Тагалом, три дня назад, — уточнил Рагнар.

Притом в погоду, не слишком подходящую для полетов.

— И им следовало бы прилететь сегодня вечером, но на это не рассчитываю, —добавил Рагнар, щелкая клювом. — Жду их до полудня следующего дня, а те, кто не успеют, сгодятся на набивку подушек.

Подошел Эрцог. Его шаги, обычно нахально-быстрые, теперь были сбивчивыми, слишком медленными.

— Тагал! Попутного ветра, — он сказал это радостно и закашлялся. — Рагнар, не надо нам сегодня с тобой ходить. Давай завтра. Я надышался долинными запахами, да и ты тоже. Ого, Тагал, это что у тебя с глазом?

Он снова использовал то львиные, то келарсьи фразы, вперемешку. Послышался шорох меха: похоже, Эрцог потерся о вожака кейнорских гвардейцев. Тагал приветливо заклекотал.

— Это у него криволапость обострилась в решающий момент, — объяснил Рагнар. — Или косокрылость, надо еще разобраться.

Тагал едва слышно заворчал и щелкнул клювом.

— С Моллитаном ты правда придумал отлично, — это он произнес весело, и под его клювом чуть скрипнул мех: Тагал по-дружески укусил Эрцога. — Вот только я не задержусь. Раздам указания своей стае и прочим грифонам, а потом мне надо в Кейнор. Правда, я был бы не прочь здесь остаться. Здесь интересно. Я тут далеко летал.

— Давай я свергну тебя с должности вожака Гвардии, и останешься, — усмехнулся Эрцог. — У меня в свержениях отличный опыт. Луи не жалуется.

— А ну замолчи, я всегда побеждал тебя в схватках, — с щелкающей усмешкой сказал Тагал. — Сейчас удастся победить и подавно. Проиграешь — съешь стрекозу. Я видел, они здесь еще не спят.

Шорис называла Тагала «кошак с клювом». Сейчас она вряд ли бы назвала его так. В его голосе и шагах стало намного больше уверенности и силы.

— В последний раз ты победил меня, когда я был неразумным. Я уже почти не теряю разум от вкуса крови, — похвастался Эрцог. — Можешь подойти, когда я ем, и побросать стрекоз мне в еду. Я ни одну не разгрызу.

— Ты хитрая преступная кошка, — с нарочитой серьезностью сказал Тагал. — В стрекозах нет крови. Их не разгрызешь, а меня — да.

— Ага, все-таки боишься!

Снова в клюве скрипнула шерсть. Судя по легкому шороху, лапа Эрцога легко толкнула меховой бок и задела перья.

— Проверим. Сначала выспись. Ночное и вечно спящее существо.

Эрцог с усмешкой заворчал. Когда грифоны улетели, послышалось легкое шуршание меха Эрцога о плитку: Эрцог ложился.

— Я собираюсь идти к травоядным, — сообщил Луи. — Проверю, не слишком ли истощали.

— Это ты о них заботишься, или о себе? — уточнил Эрцог: теперь по-львиному.

— О растениях в лесу. Мне, знаешь ли, очень симпатичны нормальные растения после походов по Долине.

Эрцог усмехнулся.

— Давай, изучай, если тебе нормально. Я не пойду, у меня голова кружится и лапы как будто отобрал у белки. А я бы лучше отнял ногу у лося. Домашние козы не очень вкусные, и их не интересно есть. Поймаешь?

— Запомню.

Что же, травоядные будут сговорчивее без инрикта: который, судя по всему, хуже переносит Долину, чем львы.

Судя по запахам и голосам, травоядных меньше не стало. Луи спустился по камням им навстречу, и голоса слились в гул, давящий, как серая муть в голове.

Здесь, на северном склоне, изредка могут пробиться опасные травы, заносимые ветром в семенах, однако сразу же гибнут: для них тут не слишком подходящий климат. Горы надежно охраняют Долину от северных ветров и холода, а внедолинные земли — от долинных обитателей. Строго говоря, название «Долина» не очень правильное, но все к нему привыкли.

В последнее время звери поуспокоились: чего и следовало ожидать. Животные не способны по-настоящему взбунтоваться, многих зверей слишком тянет к покою, особенно трусливых копытных.

Впрочем, эти недовольства довольно необычные. Ранее копытные никогда не собирались в такие стада и уж тем более не говорили о выборах.

Их возмущение понятно. Слабый разум — не повод издеваться. К тому же их разум в последнее время сильнее окреп.

— Он не дал издеваться над нашими долинными сородичами. Слышала, слышала?

— Он не ради нас это сделал. Ради себя.

— Но он же рисковал.

Луи разместился на нагретом камне, и в прохладе угадалось движение облаков, на мгновение заслонивших солнце.

— Я подумал над вашими словами о выборах, — сказал Луи. Гул голосов притих, послышался хриплый кабаний выкрик. — Мне нравятся обычаи людей. Люди перешли от передачи власти по наследству к передаче власти наиболее достойным.

— Вот именно! — вмешалась горная коза.

— Среди других членов правительства народ, выбирая ваессена, отдал предпочтение Акреону, — дополнил Луи и, учуяв грязь, тщательно вылизал подушечку лапы.

Тишина.

— Среди ваессенов и глав льет не так уж мало тех, кто оказались некомпетентны, — так. Слишком напряженно они молчат: пожалуй, сложные фразы порой оказываются действеннее рыка. — У обоих подходов есть преимущества и недостатки. Бывшие детеныши тирниска могут оказаться не такими умелыми, как их предшественники.

— Мы это и наблюдаем, — высказалась кабаниха.

— Однако тирниск может намеренно воспитать достойную смену. Выбранный правитель не может быть уверен, что подданные выберут следующим того, кого он видел преемником. Кроме того, как вы представляете себе выборы среди зверей? Люди это могут организовать в силу возможностей, мы — нет.

— Шорис ведь выбрали.

— Это был исключительный случай, другие кандидаты никого не устраивали. К тому же она временная правительница, и ее избрание не было выборами в прямом смысле слова. Итак, нам придется обращаться к людям.

— Они могут обмануть, — произнес лось.

— Будем еще больше от них зависеть, — возмутилась коза.

Мыслят верно, однако.

— Но мы и так от них зависим, и это правильно, — возразил олень.

— Подобное вмешательство мало кому понравится, — заметил Луи. — Сейчас люди лишь подтверждают законность смены и казни тирниска, а тирнисками становятся лишь следующие в очереди на наследование. Но и существующий порядок нравится не всем, в том числе из-за роли людей, — холодный ветер сильно раздувал шерсть, и Луи тряхнул головой, чтобы грива лучше прикрыла лопатки. — Подумайте, как бы прошло голосование.

— Это можно обдумать, — проговорил лось.

— Не думаете, что, даже если голосование каким-то образом организуют, каждый вид зверей предпочтет сородичей? Даже люди часто отдают предпочтение исходя из эмоций, не из логики. Виды зверей сильно различаются.

— В том числе по разуму, да? — фыркнула олениха. — Так ты думаешь?

— Да. Однако ваш разум достаточно занятный, пусть и уступает нашему, — из-за нарастающего недовольного гула Луи потер уши лапой. — Так что же вы предлагаете? Не говоря о том, что для честности голосования стоило бы учесть мнение всех разумных животных Ориенты, которых намного больше, чем людей.

Травоядные сразу начали обсуждать, и, наконец, к Луи приблизились шаги одной из олених.

— Мы можем объявить какой-нибудь род травоядных правящим наравне с родом Фернейлов.

— Править вместе? — Луи насторожил уши.

— По очереди. Скажем, сначала правит прямой наследник рода, например, главного вожака оленей Кейнора, а после него — прямой наследник Фернейлов.

Не хотелось бы уступать травоядным. Одно дело — потерять правление из-за того, что твои методы не поняли. Это, в общем-то, не повлияло на гордость: тем более все равно удалось помочь Гвардии, как и планировал. Однако невозможно представить льва, живущего по законам, принятым оленем, и оленя, которому подчиняется Гвардия. Все равно что малина стала бы плодоносить зимой.

— Мне это не нравится. Жить по законам травоядных я не хочу. Но предположим, что такое произойдет. Тогда другие виды спросят, почему правят именно львы и олени. Травоядные станут недовольны оленями, хищники — львами. Звери поймут, что, раз давно устоявшееся правило уже изменили, значит, его можно изменить и вновь. Прежний уклад в таком случае нельзя будет вернуть, это воспримется как шаг назад и вызовет еще больше возмущений. Подумайте. Чуть позже я поймаю кого-либо больного и слабого, это возмущений не вызовет, полагаю.

Пока травоядные обсуждали, Луи лег и прикрыл глаза. Во сне пришла Шорис — не только голос, шаги и приятный запах, но и четкие линии светлошерстного гибкого тела.

— Лучше бы ты собрался запретить убивать здоровых зверей, — от голоса оленя зрение превратилось в сплошной туман. Луи поморщился и потянулся.

Под лапами — не тепло тела львицы, лишь тепло камня, подаренное солнцем. Мох на бугристых боках валуна дал иллюзию касания к шерсти.

— Невозможно отслеживать каждую охоту, — Луи потянулся. — Возможно отследить, когда травоядных убивают и бросают для развлечения, или убийства запрещенной добычи. Кроме того, для хищников еще и честь — поймать крупного сильного зверя. Для вас честь — спастись. Это развивает вас, позволяет вам стать сильнее, быстрее. Вероятно, когда-либо ваша тяга к выживанию позволит вам сравняться с нами по разуму.

— Нас развивает обучение человеческим навыкам, — высказался кабан.

Так. Хорошо, что об этом заговорили.

— В Кайрис копытные были вкуснее? — спросил один из лосей.

— В Кайрис весьма уважают тархонгов, местных копытных. Они умны, хотя, как и хищники Кайрис, не обладают тем же разумом, что и звери Ориенты. Кроме того, — Луи лизнул лапу, — я учил саргов письму и чтению, и мог бы обучить кого-то из вас. Травоядным в силу анатомии письмо дается сложнее, чем хищникам, но ничего.

В лапах защипало от азарта.

С учетом отношения этих копытных к хищникам, они не станут распространять хвалебные слухи до тех пор, пока не убедятся, что их действительно обучат. А люди не убьют сразу множество травоядных, которые подтвердят, что получили навыки именно от тирниска. Людям придется смириться, что же.

Травоядные беспокойно и недоверчиво переговаривались.

— Но ты слеп, — высказалась лосиха. — Да и возможно ли…

— Это же люди учат. Я одну знаю, ей надо рыбу за это носить, можно грибы.

— Все возможно, — пресек разговоры Луи.

Густые, прохладные, обманчиво-сладковатые и терпкие запахи Долины наполняли утренний воздух на краю актария, и запахи только что прибывших грифонов терялись на их фоне.

— Там столько всего, — из-за приглушенного постукивания клюва Гри сразу представилось, как грифон отгибает уши. — Все листья незнакомые. Тагал, ты далеко проходил в эти леса?

— Достаточно далеко сбегал из Кейнора, да.

— Перестань уже, — с такими интонациями опускают голову. — Я все уже понял.

— Да, и ничуть ты не трус, — прощелкал Амаргон. В его голосе было больше уверенности, чем у Гри: уверенности, смешанной с уважением к вожаку. Арен отмалчивался и держался подальше от Лорвана.

— Лорван, твои маховые перья можно воткнуть в огород как колья для подвязки тербеты, — сказал Рагнар. Подушечки его лап поскрипывали об асфальт, когда он ходил мимо Луи и своих сородичей. — Хотя ее уже убрали, так что вы с Ареном и Глери вовсе бесполезны. Но сможете принести какую-то пользу, если выучите хотя бы пару растений.

Амаргон, Гринвальд и Насчерат, ранее служивший в Палагете, прилетели вчера: чуть позже определенного Рагнаром времени, но, впрочем, погода весь день была пасмурной. Остальные прибыли только сейчас.

— Я сперва разведаю обстановку вне Долины, — гордо произнес Лорван. — Здесь слишком много подозрительных травоядных. Рагнар, понимаю, это не Кейнор, и здесь ты не гвардеец, но я не собираюсь игнорировать проблемы.

— Не сомневался, что ты никогда себя не игнорируешь, — сказал Рагнар.

— Их бы разогнать, — прорычал Лорван. Зашуршали его хвостовые перья. — Тагал, ты ведь тоже ничего с ними не сделаешь? Твоих сил хватает лишь на присмирение пары-тройки грифонят?

Неужели ему даже не любопытно узнать мотивы этих копытных.

— Поддерживаю Лорвана, — высказалась Глери.

— Проверь, на что хватает моих сил, — Тагал приглушенно огрызнулся и затрещал клювом. — Вместе с Насчератом и Глери, если хочешь.

— Лорван, не советую, — произнес Амаргон. — Вот честно.

— Я за Тагала, — поспешил сказать Насчерат.

— Так, — Луи прошелся мимо Лорвана. — Лорван, ты можешь отправиться к тем травоядным, но лишь вместе со мной. Разгонять ты никого не будешь, развлекаться тоже. Лишь послушаешь и посмотришь, что там происходит.

Лорван звонко заворчал.

— Вместе с тобой и с твоим временно прирученным чудовищем? Долго он будет сдерживать свое безумие?

Тагал глухо зарычал и рявкнул.

— Дольше, чем ты сдерживаешь свой язык, — сказал Луи, повернувшись к Лорвану.

Запахов кранарских травоядных на северном склоне стало чуть меньше, и, когда Луи спустился к стаду, впереди застучали, приближаясь, копыта. Двух олених и, быстро, дробно, двух детенышей. Лорван остановился выше.

Луи отломал лапой ветку и, разделив ее надвое, сложил так, чтобы получилась буква «х».

— Это «х», — назвала маленькая олениха.

Следующую ветку Луи тоже разломал надвое, но не посередине, а поближе к одному из краев, и после отколол от нее еще немного: для перемычки.

— Не помню. Ага, — заднее копыто застучало по камню. — Это «а».

— Это «а», — поспешил сказать маленький олень и болезненно закашлялся. — Чего такая быстрая?

Букву «с» пришлось свернуть из листка. С трудом, но все же получилось: и эту букву назвал детеныш-самец. «К» — уже самка. Она назвала даже «р», хотя олени произносят этот звук с трудом. До того, как произнести этот звук, она надолго задумалась: и при этом снова постукивала по камню задней ногой. Занятно.

— Она особенно умна, — обратился Луи к ее матери. — Ты хорошо умеешь читать и писать?

— Читать могу, но только вывески.

— Травоядные в самом деле нам уступают, — сказал Лорван, и олени, что собрались подальше, недовольно зафыркали.

— Сейчас это не имеет значения, — отметил Луи. — К тому же их разум можно развить. Здесь не занимались их образованием.

Олененок-самка подступила ближе, и послышался учащенный шорох ее дыхания — детеныш принюхивался.

— А покажешь «в»? — поинтересовалась она.

Возможно, любознательность поможет им добиться большего.

Второй олененок, самец, вновь стал кашлять. При этом поблизости как раз удавалось почуять кустарник, чьи листья помогают оленям от простуды: он растет и в Кейноре, его показывал Регон.

— Они всегда будут читать и писать хуже нас, — раздался голос Лорвана. — Они меньше нас живут и намного быстрее взрослеют. Этот олененок в два-три года уже заведет своих. У него что, к этому времени успеет развиться соображение? И они еще хотят править?

Гомон зверей пришлось заглушить рыком.

— Зверей же учат люди, — прощелкал Лорван. — Ладно, научил ты нескольким буквам, ну а дальше? Дальше ты не научишь. Что, не придумал других вариантов угодить зверям?

Что же, пусть думает так.

— Мы, взрослея, умнеем быстрее хищников, — заговорила олениха, мать детеныша-самки. — Значит, наше соображение все-таки в чем-то лучше? Совершеннее? Ладно, это было поспешно сказано, но ты не подумал насчет волков, грифон? Насчет ворон и сорок?

— Это птицы, у них иначе.

— Но волки — не птицы.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Луи. — Вместе с именем рода.

— Ванта, — ответила олениха. — Ванта Шиповник.

Забыл имя рода Далута, самого уважаемого из кейнорских копытных, хотя когда-то слышал.

— Я сегодня уезжаю на время в Аленту, — сказал Луи. — Рагнар и стая Тагала не дадут тебе совершить ничего поспешного, Лорван. Ванта, надеюсь на твой разум и разум твоих сородичей. Возвращайтесь в Кранар. Вы достаточно интересные звери, что же.

Уходя, Луи подошел к полезному кусту и повернулся к матери второго олененка.

— Поможет детенышу от простуды.

— Нам не нужны эти ласферовские подсказки, — ее копыто ударило по камню. Ванта тихо подступила к подруге и произнесла, что все в порядке, но олениха продолжала недовольно фыркать. До чего же их запугали.

На мгновение внутри почудилась странная пустота. Перед ними все же есть вина. Дело не в правлении, и тем более не в охоте.

Послышалось, как Эрцог, рыча, метнулся из глубины пещеры, однако он замер, и нового прыжка не последовало. Из логова пахло шерстью и кровью лося, пойманного Луи.

— Уходи. Ушел прочь, — слова Эрцога переходили в шипение и снова делались отчетливыми. — Уйди. Убью.

Луи все же не стал с ним драться: лишь продолжил следить, отойдя подальше, за тем, чтобы никто не подошел к укрытию.

— Уже готов грузовик, и нам надо к гостинице, — сообщил Луи, когда Эрцог, уже успокоившись, выбрался наружу.

Затем Луи, войдя в пещеру, дотронулся лапой до тела, проверил и вибриссами. Эрцог недовольно заворчал, но от добычи не оттолкнул. С боков и задних ног зверя была отчасти содрана шкура, при этом Эрцог ел лишь переднюю часть. Но все же самоконтроль Эрцога в самом деле стал улучшаться.

По пути он иногда порывался обогнать, но его шаги были слабыми, их ритм сбивался, становился незнакомым. Луи пару раз поддался, чтобы мелочь не действовала на нервы. Вскоре приблизился запах нагретого солнцем металла, колес и бензина. Заодно и человеческий: в Аленту ехало трое молодых людей. Луи, обойдя грузовик, потерся о кабину, потрогал ее вибриссами, затем прыгнул в кузов. Эрцог — следом.

Раздался рык мотора: хотелось бы на водительское место. Люди много всего придумывают и много умеют, однако и звери умеют многое. Вот бы удалось изобрести машину, которой сможет управлять и зверь. Возможно, и сами звери смогли бы что-то изобрести. Ловкости лап животным не хватает, однако можно было бы как минимум изобразить чертеж: перед этим, разумеется, много всего изучив.

Люди не осознают, насколько ценны их умения. Здесь, в Моллитане, они даже с легкостью уничтожают то, что создали. И никто из людей не осознает, насколько это замечательно — уметь легко управляться с различными изобретениями. Все это для них обыденность: автомобили, видеомагнитофоны, обогреватели.

Так. У этой неказистой бестолковости, возможно, от прохлады отвалятся либо усы, либо лапы. Даже не напоминает об обещании: настолько гордая мелочь.

— Я выполняю обещания, в отличие от некоторых, — Луи лег на бок. — Подойди сюда, недоразумение.

Эрцог, фыркнув, приблизился и привалился спиной к спине. Сделалось слишком жарко, но терпимо.

Выдвинулись когти. Этот зверь не может кинуться без причины, но все-таки однажды он убил льва.

Который действительно мог поддаться, чтобы умереть достойно и подставить соперника. К тому же Регон незадолго до смерти сломал лапу: удивительно для его ловкости и знания гор.

Глава Ласферов всегда был себе на уме.

— Только не жди дружбы с моей стороны, — сказал Луи. — Я в любом случае воспринимаю тебя как соперника. К тому же мы, львы — одиночки.

— Да, и ты особо редкостная разновидность одиночек.

— Какие огромные деревья. Вот это точно сагалуда. Правда, не дерево, но ростом с дерево. Листья широкие, огромные. Она родственница крапивы, но вообще не похожа.

Это продолжалось весь лес и в актарии сделалось только хуже.

— Дома похожи на лесные пни, у них на крышах даже мох растет, и я не удивлюсь, если из чердака полезут ящерицы. Вижу огромные железные ворота, но зачем они, если забор мне по локоть? Речку тоже вижу, правда, я чуть не подумал, что это дорога, но здесь нет асфальта, так что это была речка, тем более от нее пахнет ряской.

В городе также не закончилось.

— Там балконы прилепились под окнами, как древесные грибы. Даже в палисадниках везде асфальт, но вон там окно оплела какая-то зеленая штука. Интересно, а жители еще живы? Роспись на стене музея я не рассмотрел, а там был исторический сюжет, и очень интересный, это точно. Я найду этот музей, потому что запомнил Веннту. Все деревья облетели, а одно нет. Думаю, оно просто растет у люка теплотрассы.

— Замолчи, наконец, свою пасть, — сказал Луи, когда слушать стало невыносимо. Эрцог пихнул лапой.

Иногда хотелось его оттолкнуть, к тому же за три часа спина уже раскалилась. Но было лень перевернуться, так что приходилось терпеть, тем более к вечеру похолодало.

Когда грузовик притормозил, Луи выпрыгнул и подошел к кабине.

— Здесь задержитесь? — спросили люди. — Обратно еще не знаем, когда поедем, тут у нас один еще надеется встретить флорентцев. Может, на речку завернем.

— Езжайте, — ответил Луи. Найдется способ попасть обратно.

И, как только затихло гудение грузовика, сделалось непривычно тихо. Затем теплый ветер проник даже сквозь густой подшерсток, при этом лапы подкосились от легкого страха.

— Слушай, здесь опять та забавная штука, и она об тебя трется, — со смесью удивления и интереса сказал Эрцог.

Прохожие замедляли шаг, приближаясь к Луи. Хотелось отойти и скрыться, но гораздо слабее, чем при встрече с лаохортами. Будто кто-то слегка сжимал когтями изнутри: и от этого по телу вместе со страхом даже распространялось тепло.

— Что за зверуха? — послышалось рядом.

— Иди, иди сюда, — человек свистнул, словно подзывая собаку. — Мать моя, это ты чего такой прозрачный?

— Ишь, гадость какая. Хороший.

— Ты кто такой, а? Вьорт ты, что ли? А ну как Легонию позовем?

Тень. Увидеть бы ее. Клубящаяся темнота в голове казалась стенами пещеры, из которой нет выхода.

Однако все равно Тень можно исследовать. Она существует, и она — действительно, чудо. Хвост стал подрагивать, лапы напряглись от азарта: как если бы на пути встретилось сразу много необыкновенных моллитанских растений. Или даже аалсота.

— Она вертится вокруг тебя, — сообщил Эрцог. — Знаешь, а сейчас она уже не такая размытая. У нее и хвост есть, пушистый. Она оборачивается и куда-то зовет.

Что же. Есть мысль о том, кем она может оказаться. Если это правда — это тревожно и странно, однако в то же время замечательно.

Шаги и запах Эрцога начали отдаляться: отдалился и живой согревающий ветер. Истончился покалывающий страх. Луи направился следом за Эрцогом и Тенью и долго шел по улицам Аленты, пока впереди не послышался гул.

— Здание администрации, по-моему, — сказал Эрцог. — Рядом с ней — небольшая площадь, а там немного полицейских и толпа.

Она шумела так, будто простерлась от горизонта до горизонта, через все леса Долины. Из-под лап словно сыпались камни, хотя на самом деле Луи твердо стоял на асфальте. Сотни запахов, сотни голосов — когда информации слишком много, она все равно что исчезает.

Снова появилась неясная тревога, и о лапы потерся едва ощутимый ветер.

— Кто ты? — измененно спросил Луи. Однако ощущение от Тени исчезло, и тогда Луи, подойдя ближе к людям, подал знак инариса.

— Да, сейчас, — голос женщины прозвучал слишком нервно. — Тут, понимаете, я сама не знаю, но сказали…

— Рыбу в реке не ловите, — перебила ее другая женщина. — К этой реке даже не приближайтесь.

Ее прервал голос, усиленный громкоговорителем:

— Ваессен Легонии Акреон Кардей только что выступил с официальным обращением по поводу информации, полученной сегодня. Он не отрицает эту информацию и заверяет, что произошел несчастный случай.

— И происходил двадцать лет подряд, — выкрикнул кто-то из толпы.

Казалось, мозг заменили гравием, и теперь он кололся, медленно пересыпался, утяжеляя голову. Слышалось, как Эрцог переминался с лапы на лапу, как постукивал по асфальту кончик его хвоста.

— На северо-западе Моллитана, по его словам, действительно находится предприятие… Завод по производству ядерного топлива.

Это весьма интересно, и ядерную энергию действительно можно применять в мирных целях. Можно строить электростанции.

Советовали не подходить к реке, не ловить рыбу. Отчего же. Моллитанская рыба, насколько известно, в основном не ядовита.

То, о чем дальше говорил глава Аленты, казалось ненастоящим. Ядерный реактор, сброс отходов, загрязнение огромной территории.

— …что сброс в реку был аварийным, а людей не переселяли массово, чтобы, по словам Акреона, «не было паники», — его голос звучал теперь жестче.

— Да паника для жизни не так опасна, — высказались рядом.

— От ядерной энергии отказались из-за вреда для природы. Акреон Кардей не так давно повторял это в Кейноре, повторял и здесь, когда речь шла о возрождении авиации. Теперь нам и нашей природе нанесен вред. Авиацию мы понимаем и принимаем. Использование ядерной энергии, особенно в таких условиях — нет.

Высокопоставленные легонийцы совершили недопустимое. Эксперименты над своим же народом. Мысли словно исцарапали череп изнутри.

Моллитан — значительная часть Легонии. Моллитан, всегда верный стране, что защитила его в тяжелое время. Он всегда был своеобразен, но за шестьсот лет ни разу не говорил о независимости. Во время отделения Кейнора он хотел прислать туда войска. Лишь через него и Ламейну центр Легонии связан с Гахаритом и Феаллин.

— Главы Хинсена и Ламейны поддержали заявление лет-тенны Соноти о том, что Акреон, правительство и Легония совершили против нас преступление. Особо отметим, что мы верны Легонии. Мы лишь хотим, чтобы все прояснилось.

Затем сообщили, что на завод собираются в ближайшем времени отправить специалистов с экспертизой: хотя много ли найдется тех, кто в таком разбирается?

— С чего все началось? — измененным голосом спросил Луи, найдя запах женщины, крайней в толпе, которая до этого согласилась на инарис. Впрочем, пришлось снова показывать ей знак и повторять вопрос.

— А это что, все-таки? — пробормотала она. — Тень какая-то. Страсть какая-то. Чего тут только нету. Да вот флорентских посланников повели на берег на прогулку, вот, а потом…

— Палла, правда, молчи уже, — кругом нарастал гул, и вслушиваться приходилось особо тщательно. Женщина, что теперь заговорила с Луи, старалась держаться подальше, и вокруг было свободно. — Флорентцы, значит так, здесь с лет-тенной Соноти что-то по актарийскому хозяйству узнавали, потом гостей повели на берег Яски отдыхать, а потом кто-то из окружения Соноти достал дозиметр. Измерили, значит так, уровень радиации. На глазах у флорентцев.

Притом что у Легонии официально нет никаких атомных проектов.

— Еще статистику показали. Ранние наблюдения. Давно это все происходит. Теперь люди считают, что наши работают и над бомбами, раз такое скрыли. Нарочно нас травят, и с чего травят… и так тут все отравленное.

— Откуда они взяли дозиметр?

— В Кранаре их проще купить, хоть их и мало, а у нас-то… вот поэтому и не продают у нас простым людям, что вот такое скрывают. Хотя чего сложного их выпускать, вещь-то совсем маленькая, не понимаю.

Цели вполне могли быть изначально мирными. Что не мирное — так это зараженная река, смерти людей. Животные, насколько известно по Валлейне, приспосабливаются к радиации быстрее, но все равно, конечно, умирали и они. Медленно выдвинулись когти.

Теперь уже голос Соноти разносился над площадью.

— …смирились с нехваткой средств на развитие актариев, нехваткой рабочих мест. Игнорировали наши проблемы со зверями. Наши ресурсы забирали в Инис, как и ресурсы Кейнора. Мы не протестовали. Легонийцы имеют на них право, они помогли нам ужиться с Долиной. С иллатами нам помогает лет-танер Ламейны. Когда все наладилось с флорентцами, мы получили субсидии из общелегонийского бюджета на развитие актарийского хозяйства в малых городах. За это очень благодарны. Знаем, что у центра много других забот, и всегда с этим мирились. Но преступления терпеть не собираемся.

Ей ответил дружный гул толпы.

— Сколько из Аленты детей увезли с лейкозом? — донеслось справа.

— Яска — все, Яске конец.

— Они же не помешали… приехать-то, флорентцам. Да если бы знали, что здесь такое? Флорентцев стали бы здесь травить? Нет, не знали. Не знал Акреон.

— На свой народ начхать, чего тут флорентцы.

Но те, кто измерили радиацию при флорентцах, заранее все знали. Заранее изучили.

Если бы они показали результаты лишь легонийцам, это бы объявили враньем. Нужны были свидетели. Кранарцев сейчас не пускают в Легонию. Флорентцы же — единственные заокеанские торговые партнеры.

Они бы не поверили моллитанцам, если бы не увидели своими глазами. Флорент — империя, и к недовольным регионам относится соответственно.

— И Хинсен долинный отравили, туда же речки-то малые…

— Ламейне досталось.

Лапы пошатнулись, замерло дыхание от резко нахлынувшего страха. Луи с трудом удержался и не лег, Эрцог же забил хвостом об асфальт. Послышались шаги: толпа расходилась в стороны. Луи шагнул вслед за давящим страхом. Где же Тень?

Люди молчали.

— Мне жаль, мой народ, — произнес Легония.

— Ты не мог не ощущать, как болеют и умирают твои люди, — медленно сказала Соноти. — Целых пятнадцать лет подряд. Ты и на том заводе был, тебе Долина не препятствие. Ничего никому не сказал. Мы разве не твои люди?

Вновь тишина.

Теплый ветер приблизился, прильнул — странный, живой — и отдалился к людям. Недавно возникшая идея показалась особенно яркой и сильной, и муть в голове всколыхнулась.

— Тень — лаохорт, — тихо произнес Луи. — Молодой лаохорт всей Долины.

— Хм, многое объясняет, только ты ей зачем? — негромко спросил Эрцог, шагнув поближе.

Они зарождаются медленнее вьортов. Никто не знает, как они выглядят, пока не сформируются окончательно. К слову, почему?

Легония зародился слишком давно. Юные Кейнор и Алеарта, возможно, прятались от Легонии и от своих людей, боясь, что Легония станет строже относиться к их регионам. Не хотели рушить Единство? Насколько они понимают происходящее, будучи детенышами?

Лапы тянули вперед, туда, где в проходе между людьми была и Тень — настоящая, живая, только сейчас это осозналось в полной мере. Но мощь Легонии отталкивала и вжимала в асфальт.

— У нас иногда зарождалось такое, раз уж мы народ с особым менталитетом, — сказала Соноти. — Но мы всегда оставались тебе верны.

Вовремя угадал.

Позади Эрцог встревоженно переступал с лапы на лапу, слегка постукивая по асфальту подушечками пальцев.

— Мы слишком сблизились в последнее время с Хинсеном и Ламейной, отсюда и новая Тень Долины, — даже название то же самое, Тень. Фантазия людей иногда исчерпывается, что же. — Мы привыкли, что нас полностью понимают только льеты Долины. Но Тень бы исчезла без проблем, если бы ты против нас не повернулся.

Опять — ни звука. Страх, идущий от Легонии, отдалился. Затем возобновился голос, как проблеск света в мути, заменяющей зрение:

— Почему завод построили именно у нас? В Инисе есть урановые рудники.

Новая тишина оказалась слишком долгой. Наконец, вдалеке прогудел автомобиль, затем еще один. Ничего более.

— Она как туман, но темный такой, — тихо сказал Эрцог. — Я уже людей не вижу. Все заволокло этим туманом. А теперь он стал гуще.

Легония ведь ощущал потерю влияния над своей землей. Легонийцы решили отравить моллитанцев, чтобы заселить их земли другим народом? Моллитанцы остались непонятными и чужими за столетия?

В чем смысл намеренно отравлять земли? Там долгое время не смогли бы жить люди. Валлейна лишь недавно очистилась, и то не совсем. Нет, это все-таки была ошибка, глупость. Что не отменяет лжи и смертей. Можно было сразу во всем признаться. Легонии не хотелось конфликта из-за атомной программы, но разве лучше было наблюдать, как умирают люди и звери?

— Ты уже не Легония, — добавила Соноти. — Легония заботился о своих людях и о природе. Можем ли мы и наша природа считаться твоими?

Человеческие запахи — как яркие всполохи. Дыхание у всех напряженное. Ожидающее.

Вьорты набросятся и на слабеющего лаохорта, и на молодых. Однако, раз уже давно появляется новый лаохорт, за этим остается лишь наблюдать, пускай и не своими глазами. Все же это естественный процесс: в отличие от того, что сотворили здесь люди. Если Легония в самом деле не таков, каким был раньше, его Единство не удержишь силой.

— Эй, а у нее что, кости? — заговорил Эрцог. — Они соединились, двигаются, и на них уже мышцы… лаохорты что, правда так появляются? Понятно, отчего об этом не пишут. Череп, а в нем желтые вспышки. Легония выглядит получше, если честно.

Все четко обрисовалось в голове, не в серой мути, а глубже, там, где остались живыми картинками воспоминания и представления. Проход в толпе, лаохорт-дракон у здания, рядом с лет-тенной. И, поблизости — кости, оживающие, оплетаемые плотью.

Шаг вперед, еще один. Как здорово.

Возникли радостные возгласы в толпе: они умножались, соединялись, приближались, словно волна.

Оборвались. Будто волну могла подцепить чайка и утащить, или она вовсе почудилась.

Далекий гул автомобилей, звон монеты, дыхание людей — взволнованное, тяжелое, испуганное.

— Это. Что? — раздался голос Алии Соноти.

— Я даже не знаю, как описать... — но Эрцога тут же перебили:

— Не говори!

Шаги людей сближались, проход закрывался, и Луи метнулся вперед. К пугающему, давящему — так и хотелось прорвать асфальт до земли, укрыться.

Это ощущение идет не от Легонии. Оно теплее. Незнакомое — и манящее, как запах львицы или валессы.

— Эй, подожди, — послышался голос Эрцога.

— Тень, — мягко позвал Луи. Впрочем, язык зверей она не поймет, она ведь молода. Лишь измененную…

Она понимала в детстве.

Страх давит, заставляет сбежать, от него тянет в мышцах: лапы, впрочем, все равно несут к ней. От нее идет страх, почти отчаяние — и успокаивающее тепло, как от солнца. Противоположности. Прежде никогда такого не испытывал перед лаохортами.

— Что же не так? — Луи, подав знак инариса, перешел на измененную речь. — Отчего о ней нельзя говорить? Это ведь ваш лаохорт.

Страх, мерещится, вот-вот сломает ребра, продавит горло. На удивление близкий, приятный страх. Не думал, что отделение от Легонии может происходить и так.

Луи протянул лапу, и она наткнулась на жестковатый мех.

— Уходи, — хриплый женский голос прозвучал, как эхо. Страх отдалился, лишь подушечкам лапы и вибриссам все еще чудился мех.

— У тебя кровь на лапе, — неожиданно растерянно сказал Эрцог. — А еще мне кажется, что мы им ничуть не нравимся. Бежим. По пути все расскажу.

11 тегена, Дайгел

Выветренная порода как есть, никакие не здания. Выстроились в такой тесный ряд, что между ними Скадда еле проскочит, и следят за морем темно-мутными, будто из моря и сделанными, слюдяными окнами. А те строения, что на холме, похожи на ладные буханки, вон даже торчат из них синие да зеленые козырьки балконов, как мармеладины из инисского хлеба.

Западнее просматривался далекий синий берег другого острова, где астельцев нет.

Дайгел, поднявшись с камня, сложил самодельные чертежи. Три варианта камнеуборочной машины, все для разных целей, вполне себе ладные. Глянул на часы: скоро уже вещание из Легонии. От отца вестей не получить, лишь из Алеарты, но, может, хоть что-то там будет путное.

Ноги все еще ломило. Сухая и будто подстриженная трава тыкалась в обувь, верещала нелепая полосато-хохлатая мышь, а с приторно-голубого нарисованного неба — облака тут больно наигранно и картинно клубятся — жарило солнце, хотя считай зима на дворе.

У домов стояли колонки, рядом с ними — глиняные кувшины, изредка ведра. В центре городка астельцы более-менее сообразили с водоснабжением домов, а на окраинах все как в алеартских актариях, ладно еще асфальт кое-где проложен. Из окон звучала музыка, игра на чем-то струнном: и, похоже, не запись. Дайгел, уже не пряча камеру, заснял ташчинцев: смуглые, кучерявые, черноволосые, кто-то закутан в местные бесформенные тряпки, кто-то ходит в астельской одежде, считай не отличающейся от той, что носят в Легонии.

Оль-ун-дал Нарок присоединил остров Ташчин к Астелнал до того, как предал Легонию в Битве Пяти и распрощался с головой из-за кейнорцев. Потом у Астелнал долго не было связи с колониями, но теперь она многие вернула, и местные, по словам Табона, сами якобы хотели возвратиться под астельский контроль. Ташчин за тридцать лет новой гартийской оккупации еще не успели как следует благоустроить: сюда астельцам сложно добираться, зато из их островов этот ближе всех к Ориенте.

У павильона с гигантскими и в кои-то веки стеклянными окнами, выложенного из ракушечника и похожего на морскую полупрозрачную тварь, ожидала Кита. Басна, выскочив из-за ущербного колючего дерева, ткнулась Дайгелу в руки мокрой своей мордой, да едва не повалила. С порога павильона уже махал Нор-Фалас Валтон, астелец, приставленный личным гидом-переводчиком к ориентским гостям.

Ему больше полтинника, уже седеет, притом носится как куница, застуканная в гасчатнике. На легонийском говорит, как на своем собственном, и лучше бы не говорил.

— Интервью про камеру все еще ждем, — опять напомнил он.

— Так я уже дал.

Кита на эту камеру все смотрит так, точно только что о ней узнала: синие глазищи распахнуты, как будто Кита готовится слить из них лишние чернила.

— «Делать было нечего, вот и смастерил», — процитировал Валтон. — Это вовсе не интервью, танер Эсети. Твоя камера помогла свергнуть преступного правителя зверей, неужели…

— Кордан, — кранарское звучит куда лучше, да и больше в нем индивидуальности. Танер Эсети — это про отца, он-то кейнорец. — А зверя не я свергал.

Отец с Есой — вот кто начинающие революционеры. Кейнорцы как есть, так держать.

А в павильоне болтало новости радио, легонийский канал: ничего путного. Главное, чтобы про чуму не скрывали правду, если зараза перекинется в Легонию и в особенности в Кейнор.

О Кранаре — ни слова. Пустота.

Один из астельцев, зайдя, шикнул на собаку, но тут же виновато головой покачал, дескать, это по привычке, не обессудь. Басна вильнула хвостом, но медленно, нехотя. Тем временем по радио стали передавать приветы от алеартцев на острова. Целую новую программу для этого сделали.

Павильон заполнился астельцами. Валтон сел поближе к окну, а Дайгел, взяв стул, удвинулся в середину — больно уж навязчивый в этих краях дневной свет. Как-то чинил приемник, весь облепленный яркущими нелепыми наклейками, вот тут небо такое же.

Посланий из Алеарты поступило множество, и Валтон их переводил на астельский. Одна в гартийца втюрилась, другой спрашивал, пришелся ли по душе электромобиль, третий еще какую-то пургу нес, хватает же наглости Ориенту позорить.

Перекусить тут, что ли. Но всегда здесь до того несет рыбой, что не охота ничего брать.

— Сплошь рыба? — поинтересовался Дайгел, пройдя все-таки к прилавку.

— Должна быть рыба, но это мясо, его выкладывают в форме рыбы и поливают рыбным бульоном, — пояснил, подскочив, Валтон. — Видишь ли, с рыбой у нас сейчас проблемы, у берегов, а из нее делают главное национальное блюдо, ташчинцы без него не могут.

— Вокруг океан, а мясо проще добыть?

— В последние годы — да. Сами удивляемся.

Может, и это как-то связано с их интересом к Ориенте.

— А не из-за Саагары и ей подобных, случайно? У них хоть чувство самосохранения-то есть?

— Акульи вьорты как-то могут себя остановить, — Валтон замялся. — Они сильно рвут сородичей, это да, но ведь не до смерти, нет.

Эти вьорты, когда получают раны, чувствуют, что ли, смерть своих акул и не хотят, чтобы те гибли? Чушь, само собой. Нет у них никаких беспокойств. Но, ясное дело, если бы что-то акульих вьортов не останавливало, в океане бы все вымерло. На свою территорию их, конечно, тянет: может, это им и мешает истреблять прочих вьортов и калечить при этом себя.

Дайгел купил густой суп с ветчиной из гуся и кислыми мелкими ягодами. Женщина за прилавком настойчиво предлагала в следующий раз взять суп с крабами, а Дайгел еще более настойчиво отказался от морских тараканов.

А у нее фигура неплохая, волосы густые, угольные — только чужой человек. Пару месяцев назад и не задумывался бы. Казалось бы, одна-две встречи и все, тут и привязанности не надо, и разговоров, но теперь будет пакостно от самого же себя. Улибис долбаный. Долго еще с Юнной не увидеться. С ней и поговорить интересно.

— ...осталась анонимной. Передает следующее: «Если передумаешь, осьминогов там можешь есть, я прочитала, что они не ядовитые. Нарисовала твою камеру, детально».

— Передай от меня на радио, — Дайгел повернулся к Валтону. — «Приеду — проверю, как снимает». Анонимно.

— А интервью?

— Считай за интервью. Там есть про камеру.

Продавщица что-то прочирикала по-местному.

— Хочет, чтобы ты заснял готовку и показал алеартцам как образец ташчинской культуры, — пояснил Валтон.

— Пленки мало, лучше электромясорубку ей подарю, какую вчера починил. Надо же и ташчинцев приобщать к легонийской культуре. А насчет радиоприемника узнавал? Кому-то нужен?

— Есть такие люди, как раз хотел сказать. В прошлом месяце им провели электричество, они обращались насчет этого напрямую к наместнику Табону, он все потом лично отслеживал и сейчас хочет проверить, как им живется. Он будет не против, если ты к нему присоединишься.

— Заметано, — и лучше при них починить.

Если расположить ташчинцев к себе, можно узнать про Астелнал немного больше. Вот бы еще научиться этих ташчинцев понимать.

Кита все рассматривала электромобиль, переданный гартийцам одним из алеартских горе-изобретателей.

— Ездить он не будет, — сказал Дайгел Валтону, остановясь у гаражной двери. — Считайте его сложной трехмерной картиной, вон на стену повесьте, если достанет гвоздей.

— Так ему же навредит.

— Ему ничего уже не навредит, — с этими словами Дайгел вручил Валтону коробку с электромясорубкой. — А вот это хорошо будет работать. Для той девчонки, что в павильоне.

— Потом заснимешь, как там используется эта мясорубка? И покажешь в Алеарте, как все алеартские вещи здорово получилось сохранить и использовать? — порадовался Валтон, доставая деньги. Еще бы удалось их нормально обменять на легонийские. — Это передала та девушка. Вот бы нам еще такую камеру, как у тебя. Шутка, само собой.

— У самих-то гидропланы, чего вам камера, — не говоря о подводных авианосцах.

На мгновение почудилось, что вот-вот веселое лицо Валтона посыплется на траву песком. Маска ссыплется, не иначе.

— Но, тем не менее, аналоги нашего у вас делают, а аналогов вашего у нас нет.

— А ты мне скажи, обязательно у вас тут так долго торчать?

— Меньше двух месяцев, как раз попадете на праздник, — полное безоговорочное западло. — Может быть, вместе разберемся за это время и с нашей летучей проблемой на окраинах.

— А чего же тот остров ближайший не присоединили? Или летучая проблема там проблемнее?

— Месторождений там мало, а у нас средств на него мало.

Отговорки, ясное дело. Дайгел кивнул и развернулся к Ките:

— К местным поеду на новом транспорте, ты в деле?

— Ты точно на этом хочешь ехать? — и Кита поежилась.

— Так спрашиваешь, будто я поеду на электромобиле.

Кита осторожно протянула руку к крапчатой улитке, загорающей на железной двери.

— Знаешь, я тут с автомобилем еще... — и шагнула к запертым воротам второго гаража, а Валтон тут же радостно кивнул, напялив сползшую маску. — Удачи, и расскажи потом, как на нем ездить. Я все равно ездить на нем не буду, но расскажи.

— Погоди.

Валтон открыл гараж, и Дайгел еще раз с Китой повторил все основное. Конечно, автомобили не так уж часто приходилось чинить, но самое главное-то известно.

— Для этого какой инструмент нужен?

— Это воздушный фильтр, отверткой открутить болтов десять, и все, — голос Киты стал громче, и, когда она стояла рядом с машиной, блики у нее в глазах сверкали считай как фары — чтобы автомобиль ее счел за собрата.

— Про масло давай все этапы. Где заливная горловина?

В итоге, ответив все верно — хотя что там, элементарщина — Кита сообщила:

— Я двигатель разберу и соберу обратно, все равно ей не пользуются.

Эта машина — наверняка отцова ровесница. Ничего удивительного.

— Дерзай. Но ты его год будешь разбирать. Хочешь тут на год остаться?

— Хоть как-то, — пожала плечами Кита.

Валтон сообщил, что человек, который обслуживает машину, сейчас подойдет да подсобит гостье. Хотя бы не скучно будет Ките, чего уж там.

Когда отпер дверь в номер, волчица едва не сшибла.

— Мне хочется домой, — сказала она, как только Дайгел применил инарис. — Худшее, что здесь нельзя выть. Чувствую себя собакой, — она отстранилась и сложила руки на груди. — Из соседнего номера так несет собакой, что иногда мне кажется, это мой запах. Мерзко.

Ничуть и не пахнет.

Вот же дела, здесь работает инарис. Хотя он работал и в той странной кранарской зоне, где местные его не видели. А если иллюзию привязать к неживому, люди, связанные с Кранаром, ее тоже смогут увидеть на чужбине? Вот бы узнать.

— Так к Басне и не привыкла?

— Все они прыгают, лижутся, все слишком откровенно, навязчиво, — Керка поморщилась. Собаки для нее, видать, как алеартцы для кранарца. — Буду ждать, только не как собака. Ждать ночи для прогулки, не тебя. Я и здесь остаюсь не потому что ты запретил выходить, а потому что, раз люди боятся, пугать их — неправильно.

Независимая она, независимая, кто же спорит.

— Те местные звери, с которыми ты общаешься, здорово пахнут, — оживившись, добавила Керка. — Непривычно, но мне нравится.

— Съесть хочешь? С тебя станется.

— Изучить их запах. И съесть. Немного. Но я не буду их есть.

У них тут лаохори-волчица бродит, а нормальную что, не потерпят, в самом деле? Ночью ведь того зверя не дадут.

— Пошли, — усмехнулся Дайгел, а Керка остро, по-волчиному, улыбнулась и вскинула голову

Пахнет от них впрямь своеобразно, и на руках остается горько-солоноватый запах, теплый, хлебно-земляной.

Зверь, которого подвел к Дайгелу молодой гартиец, фыркнул, наклоняя здоровенную бурую башку с белым ромбом на лбу, и ветер, прилетевший прямиком от солнца, расшевелил ему гриву. У коней подобная тоже есть, но смахивает скорее на щетку, а не на волосы, как у этого. Глазищи у зверя темные, с оленьими ресницами, а уши бархатистые. Копыто одно, как у лошади, только вот без всяких дополнительных когтистых пальцев.

Дайгел поднес ладонь сбоку, чтобы зверь сперва ее увидел: и лишь потом дал ему обнюхать. В первые дни гартийский зверюга недовольно воспринимал волчий запах на руке, а теперь уже только подернул ушами.

— По городу проедусь, — сказал Дайгел, как забрался на спину существа. Бедра тотчас заломило сильнее. Поправив лямку рюкзака, Дайгел почесал зверюге теплую жесткую шею. — Он ко мне привык уже, не понесет. Привык, а, Каргос?

Зверь насторожил уши.

Высокий он да узкий, тут тебе не автомобиль. Помнится, когда в первый раз забрался, очень уж было дивно — росту прибавилось, устойчивости стало меньше. Да еще и живое оно, копытами стучит, дела. Можно себя вообразить Саргоном, оседлавшим лошадь. Это ведь тоже, по сути, лошадь: Валтон по-легонийски именно так этих зверей и называет. Только они травоядные, а не всеядные, как настоящие кони, да и седлают их все гартийцы, кому не лень.

— Каргос? — негромко повторил парень, нахмурив лоб.

По-легонийски он соображает с трудом, зато имя-то узнал. Имя того, кто им в войне хвосты поджарил новейшими на то время бомбами.

— Это я по набережной Каргоса в Экере скучаю. Да по Каргосском морю.

Не Саргоном же его звать: с подачи Саргона Генлинга вовсе убили астельского обожаемого Нарока.

Дайгел толкнул существо ногами в бока, существо в ответ опустило мордищу к траве, и пришлось поводьями дернуть, чтобы зверь не разленился и не посчитал уж вовсе размазней. Все боязно этакой скотине навредить, хотя и ясно, что без упряжи не справиться: да и то, что для человека считай пинок, для этого зверя лишь легкое недоразумение.

С ориентским зверем можно договориться, а у этого невесть что на уме. Отмалчивается, глядит не пойми куда, хотя вроде бы уже узнает. Взгляд у него не как у неразумных, это да. Однако по сравнению с ориентскими кажется, что разум у него заперт в клетку, да и сам будто колотишься в клетку, когда с ним общаешься.

— Он не как твой зверь, — слова парня ворочались, будто рыбины в тесном пруду.

— Ясное дело, у нас кони пострашнее. Ну-ка, пройдемся? — правда, зверь всю жизнь слышал одну лишь гартийскую речь и даже в ней понимает разве что интонации. — Давай, — и Дайгел снова бока ему сжал, на этот раз посильнее. Пошел, вот так.

Вне ограды, по пустырю между морем и домами, лошадь двинулась куда живее. Когда Каргос начал прядать ушами и всхрапывать, Дайгел его остановил, спрыгнул, позвал волчицу, а та вышла из-за куска ракушечника. Завалилась на спину, потом, поднявшись, медленно подступила к коню.

Дайгел демонстративно погладил Керку и дал коню снова исследовать запах. Каргос все косился на волчицу, постукивал копытом, один раз недовольно заржал, но спустя время дал ей все-таки обнюхать морду. Тогда Дайгел вновь на него забрался.

Конь двинулся по серо-желтоватой траве мимо блоков ракушечника, а Керка потрусила сбоку. Впереди, вдоль моря, расчеркивали небо ветряные электростанции, трехкрылые чайки, прилепленные к белым столбам. Включенное на полную яркость солнце осознало, что оно какое-то корявое, и приготовилось утопиться за соседним островом. Потряхивает при ходьбе, зверюга пофыркивает — знать бы, а ему это в самом деле нормально, или приспособился, как человек к поганой, но денежной работе?

— Как оно тебе? Ты ж зверюга умная, а, Каргос? — и уши у него снова дернулись. — Знаешь про Каргоса? Из Гартии тебя сюда привезли по морю, или ты тут уже родился? А ну куда тебя несет? — коня повело к морю, и ощутилось, как звериные копыта заскользили по грязи: волны недавнего шторма достали до земли через узкую насыпь гальки.

С пятой попытки Каргос все-таки свернул на нормальную тропу, да только ноги у Дайгела в это время выскочили из стремян.

В нужном переулке Дайгел все-таки изловил стремена, и, остановив коня, соскочил на брусчатку. Записал на камеру и улицу, и Керку, и лошадь — отцу этакая зверюга тоже приглянется — потом увернулся от капель, падающих с вывешенного на веревках белья. Привязав лошадь к фонарному столбу, двинулся к деревянной двери, изрезанной надписями. Конь позади зафыркал и ударил копытом.

Табон тотчас вышел — и глянул первым делом на коня.

— Не убежит, за права зверей бороться не станет, — уверил Дайгел.

— Разумеется. И, разумеется, волк не побеспокоит, — с полным спокойствием и легкой искусственной улыбкой произнес Табон.

Местные на Керку уже косились с опаской. Внешность Астелнал здесь все знают и поняли уже, что Керка — настоящий волк.

— Керка, стереги на всякий.

Пускай видят, насколько дикие звери ориентцев уважают. Да и кто собой владеет лучше опытных гвардейцев?

Вслед за Табоном Дайгел вошел в душную, отдающую сыростью и соленьями тесноту ташчинского дома.

— Как же нам с вами повезло, тут у многих проблемы с техникой. Снимайте, они знают. Мы хотим, чтобы в Легонии о нас знали всю правду.

Дайгел, включив свет — тут и вправду провели его — записал прихожую, а в гостиной повторил за Табоном слова приветствия супружеской паре, их детям-подросткам и старику. Заодно и собаке — хоть с ней Табон и не здоровался.

Духота, из слоистых слюдяных окон видно улицу, хотя с улицы они будто бы непрозрачные. Пол здесь устлан циновкой, кроватями служат полки. Полок этих по стенам полным-полно, и чем ближе они к потолку, тем шире, так что комната кажется сужающейся кверху, этаким шатром. И книги с потрепанными корешками на этих полках виднеются, и сумки, на вид плетеные из соломы, и коробки, и одежда. Есть и приставная деревянная лестница.

Один из детей вертел кусок слюды в руках: с этих окон то и дело срывают слой за слоем, а то мутнеют. Ни стекла, ни воды, зато можно при желании взять телевизор на время, потом смотреть по нему на нормальные жилища и завидовать.

Хотя тут не сказать чтобы совсем уж плохие условия. Довольно-таки чисто. Дайгел заснял эту комнату.

— Как тут со здравоохранением? — спросил Дайгел. — Эпидемий нет?

Не хотелось бы, чтобы тут дома пустели, как в Раскатнице.

Когда еще был на корабле, задумался, не занесется ли на Ташчин из Ориенты какая-нибудь зараза. Карантин после Кранара Дайгел прошел, да и прививки пришлось сделать перед поездкой, но все равно были сомнения. Хотя гартийцы сюда сколько лет шастают, и ничего, вроде бы не занесли никакую дрянь.

— В целом порядок, — сообщил Табон. Скажешь ты правду, ага. Хотя, вероятно, у местных неплохой иммунитет. Вот только от гартийцев их этот иммунитет не избавил.

С приемником Дайгел справился быстро и сообщил, что теперь эта штуковина, прибывшая из Алеарты, прослужит долго. Местные что-то пробормотали, а Табон передал:

— Вы ведь расскажете подробнее про Алеарту?

Что там рассказывать? Что люди в центре льеты ютятся в халупах с прорехами в крышах, что воды у них нет? С ташчинцами сблизит, но не больно-то это дипломатично. Тварь она, эта дипломатия, но без нее ничего не добиться, как ни крути.

Дайгел взял из рюкзака лист бумаги с ручкой, изобразил птичий контур Ориенты, разделил Кранар и Легонию, случайно отдал Кранару половину Палагета, исправлять не стал, и, когда назвал страны, люди закивали — стало быть, образование у них неплохое. Потом обвел внутри Легонии карандашом контур Алеарты. Старик наблюдал внимательнее всех.

— В Алеарте, сказать по совести, техника неважная. Этот приемник я более-менее улучшил. Еда там тоже неважная, — да уж, такими путями с ними не сблизиться. — Зато культура ничего такая, есть всякие поверья, но если говорить о поверьях, то интереснее всего кранарские.

Дайгел вкратце рассказал и про важнейшие легенды Кранара, и про всяких Молкивесов, и про кранарский камьет, струнный инструмент, под который весьма здорово эти легенды рассказывать и слушать. Говорил о рыбной ловле на севере Кранара, о лодках, рассекающих воды кранарских рек, о здоровенном ленивом Варкасте, на чьем берегу стоит столица Ратхор. Иногда поглядывал в окно: многие спешили проходить мимо коня и волчицы, но двое остановились напротив да глазели на зверей.

— Тан… кордан Эсети, — вклинился Табон, когда Дайгел сделал паузу. И ведь он наверняка недоволен, да только на лице у него — поддельная улыбка. — Я заслушался, только вы не хотите рассказать про Легонию, про Алеарту, в частности? Вдруг именно эти люди в следующий раз туда отправятся. Кранар ведь намного дальше.

И эпидемия крылья ему разъедает.

— А в Алеарту Кранар отправляет северную рыбу. Кассетные записи, опять же, отправляет, тот же камьет. На что я не любитель народных инструментов, но камьет — это вещь. Звучит он чисто, как воздух в лесу весной, да бойко. Но да ладно, вспомню что-нибудь про Алеарту, — вот оно, вспомнилось. — В Алеарте, да и по всей Легонии, есть актарии. Это вот какая штука. В древности по центру легонийских городов селили стариков, детей, больных, а ближе к окраинам жили те, кто могли охранять город, добывать пищу да все разведывать. Вот эти окраины и стали актариями.

Дайгел еще рассказал, что с древности города в Легонии старались возводить подальше друг от друга и никаких сел между ними не основывали. Легонийцев-то было мало. Расселяясь подальше, они хорошо так распространили влияние Легонии, к тому же они часто друг к другу ездили. Оживленные дороги тоже помогли лаохорту укрепиться. А когда поселения расширялись, звери с этим смирялись проще, чем с возведением новых. Люди ведь поселялись на той же территории, где и раньше жили, разве что ее увеличивали. В Кранаре такого не было, и актариев нет.

Табон, закончив переводить, сказал:

— Алеартцы нам сообщали, что в их медицине паутина одного редкого паука служит для заживления ран. Об этом упоминают и в легонийских книгах, и нам передали перчатки из паучьего шелка. Можете об этом рассказать подробнее?

— Тот паук — симпатяга. Больше подробностей не знаю.

— В Алеарте культура в принципе несколько отличается от общелегонийской, особенно на юге льеты. Там сохранились традиции древних алеартцев, не так ли? — какое-то пластиковое у него любопытство. — Как удивительно все-таки, что различия в традициях не помешали Единству Алеарты с Легонией.

Относительно. Алеарта ведь одно время даже была независима.

— Одно время эти различия даже помогали. Халькарцы, древние захватчики, уничтожали все чужие культуры. А вот легонийцы, пострадавшие от Халькара, договорились, что обычаи разных народов станут уважать. И соседние кранарские обычаи в Легонии уважают, в том числе. Как-то в столице, в Литтисе, проводили вечера игры на кранарских камьетах.

Дайгел искоса глянул на Табона: хоть как-то недовольство проявит? Нет, на лице у него все та же наигранная услужливость.

— Ка-мет, — произнес ташчинский дед. А потом вышел из комнаты и вернулся с деревянной струнной штуковиной. Извлек из нее пару нот — громких, резких — а потом пару более плавных и легких. Похожее Дайгел слышал из окон, когда прогуливался.

— Чемхо́н, — произнес дед-ташчинец.

— Их народный инструмент, — перевел Табон. — Все ташчинцы умеют на нем играть, могут выражать любые эмоции игрой, желать счастья, злиться, благодарить.

Старик сыграл коротко и звонко, притом под конец мелодия погрустнела. И жаль, с одной стороны, что не записал на камеру, а с другой — вся искренность пропала бы, если бы игралось под запись. Затем старик что-то объяснял на своем языке, похожем на шорох травы да птичий перезвон.

— Это он выражает благодарность и надеется, что вы на этой земле не слишком затоскуете по родине.

В Ориенте сейчас целых две страны получили независимость. Талис вон как за нее боролась. Отец всю жизнь вспоминал Кейнора. Неужели на Ташчине нет никого, кому хотелось бы свободы? Астельцы принесли сюда прогресс, и без них, вероятно, здесь не появилось бы и колонок, но что, никто из местных не хотел бы развиваться сам?

Ясное дело, что это непросто. Но ведь на островах Мраморного океана немало ресурсов, Астелнал именно поэтому основала на них колонии: как и ее приятель Рамалькас, но у него островов поменьше. В Гартии, ясное дело, полезные ископаемые тоже имеются, материк-то огромный, но на практике — их мало, разделены между множеством стран. Астелнал уж точно бедна месторождениями. И что, ни разу местные не задумывались, что из них все тянут, как Легония тянул из Кейнора? Дед-то вовсе помнит времена, когда остров жил без влияния Астелнал.

Перед уходом Дайгел потрепал собаку, которая вышла проводить. А уже на улице, взяв коня за поводья, спросил Керку — разумеется, когда Табон отдалился:

— Местных собак как скоро сумеешь понять?

— Я с некоторыми общалась, — Керка все косилась на собаку, что прильнула к двери. — Я их не поняла. Они и пахнут не как наши собаки. Откуда они взялись в Гартии?

— Тоже от волков и шакалов, только гартийских. Ну а раз они потомки волков, научишься их понимать?

Керка что-то провыла собаке, а та лишь съежилась и подогнула хвост. Керка зашевелила ушами, мотнула хвостом, слегка оскалилась, и собака начала отвечать — тоже лишь жестами.

Конь недовольно фыркал. Над ухом звенели комары — вот же юг этот покоя не дает.

— Только жесты, — наконец, сказала Керка, когда собаку запустили домой. — С трудом.

Кита и Басна сидели в свете фонаря у гаражных ворот, рядом с ними собрались трое гартийцев, а сама Астелнал развалилась напротив гаража, шагах в десяти от него, и зеленила тьму глазищами. Рядом с ней все показалось настолько чуждым, что захотелось в лодку прыгнуть и грести в Ориенту.

Керка взъерошила мех на загривке, а Дайгел приблизился к Ките. Она держала руки сцепленными в замок на коленях и смотрела в асфальт.

— Что, задрали?

Басна что-то записывала, тем временем Астелнал приоткрывала пасть. Кита молча показала Дайгелу другой листок, исписанный.

«У тебя здорово получается. Я даже захотела себе дар чинить всякое. Интересно, а можно ли такой приобрести? Хочу купить. Мои люди не всегда нормально умеют чинить, я им говорю одно, а они делают другое, потому что они как я».

Про дары прямо так сразу заговорила, пакость.

Дальше прочитал, что лаохори помнит многое о своей истории, ведь засыпала она не так уж и часто. Зато из своей страны часто убегала, исследовала океан и видела там глубоководных рыб с собственными фонарями, и светящихся скатов, и осьминогов, меняющих цвет через каждую минуту, и драки между акулами — правда, это резко оборвалось, видать, Кита тогда слишком побледнела.

А астельцы о чем-то твердили, и Басна как раз вывела новые слова Астелнал: о том, что ее народ восхищается ориентской собакой. Да они тут и алеартскими изобретениями готовы восхищаться.

В еще более ранних записях Астелнал кратко упоминала странных вьортов на безлюдных островах и быстрые реки, отсекшие ее материковую землю от прочих стран Гартии и их дрязг. Потом перешла на Оль-ун-дала Нарока. Дескать, замечательный был, только больно отличался от прочих астельцев своей замкнутостью. Да и не говори, даже не поделился с союзником планами атаковать его со сворой гартийских хищников.

«Мы вместе путешествовали. Он был вице-адмиралом, потом ушел в отставку, и его выбрали. Во время важных заседаний Нарок иногда говорил мне заткнуться. Пару раз он меня топил. Я требовала разрешить финансировать проекты, которые мне нравились, а ему нет. На самом деле тоже нравились, просто он не признавал».

Кое-что записывала и Кита — например, про традиции и легенды Алеарты, все уже давно знакомое. В том числе про одинаковые реки в Далии и на родине алеартцев.

Местные скоро разошлись, а Басна все строчила.

«Память-ягода точно бы выросла на могиле Нарока, если бы его похоронили в Алеарте. Мы очень любим озера и реки. Жить тебе возле озера, Кита — это у нас лучшее пожелание. Из-за рек я стала такой, как сейчас. Ту, которая в Хадиере, я найду. Другие страны, особенно Аркаис, мне пытаются навязать свои правила, а я все равно люблю диктовать людям историю, болтать с ними, теперь общаюсь и с ориентской собакой. Лаохорты сами себе напридумывали кучу правил. Кусаться нельзя, это еще ладно, меня как-то кусали, ничего хорошего. В море они не лазают, вьортов все опасаются, а я хожу на глубину, и я ловко от всех убегаю. Ну а реки поворачивать не всегда нужно, повернешь одну — озеро зарастет болотной нурангой, а у меня на нее была бы аллергия, но я лаохорт. Чем их поворачивать, лучше пугать светящихся черепах».

Тьфу ты. Бессмыслица.

Астелнал, подскочив к дереву, прыгнула прямиком ему в крону. Кита неуверенно прошла к этому дереву, сорвала с ветки пару плодов и вернулась с ними к Дайгелу: они напоминали айву, но на ощупь оказались куда мягче.

«Моим понравился твой напиток, — передала затем Астелнал. — Придумай какой-нибудь напиток и здесь. Из местных плодов. Они еще не созрели, но есть уже можно. Плодов не боишься?»

Кита откусила, поморщилась, а потом даже улыбнулась. Дайгел тоже попробовал: терпко, зато не приторно.

А тут, на островах, Астелнал уже дар применяла?

— Ты спроси, остров ее или нет? — поинтересовался Дайгел. — А то вдруг она тут слишком слабеет? Ишь ты, разговорилась она.

Кита кивнула и записала вопрос, а Басна отбежала. Астелнал приблизилась — та еще чуждость. И, отойдя, передала через вернувшуюся Басну:

«Почти совсем мой. А мои люди слишком переживают, что я здесь слабею. Но все уже не так. Местные меня любят, потому что я классная. Сейчас покажу, почему классная. Смотри черепаху».

И Астелнал потрусила в сторону моря.

— Ну, ладно, — неуверенно произнесла Кита и направилась следом.

Дайгел пошел вместе с ней, а то невесть куда еще эта Астелнал ее заведет.

— Странно с ней общаться, — шепнула Кита. — Не то чтобы тяжело, но… Я, надеюсь, правильно делаю. Оно ведь полезно.

— Ну а то.

— Но с тирнисками общаться, наверное, страшнее. Тебе было не страшно, но мне было бы точно страшно.

— Чего их бояться, это свои коты, понятные, с ними и разговариваешь напрямую.

Астелнал вела к докам. Кита по пути цеплялась то за шерсть Басны, то за рукав Дайгела. Сырые запахи, этакие серебристые, топили собой воздух — самим морем дышишь, вон как оно легкие промывает. Чудится, будто здесь Каргосское море, побережье Экеры. Вон огоньки вверху — на кранах, теперь считай невидимых: можно тоже представить их экерийскими. Вон подсвеченные фонарями ржавые суда, на которых и до ближайшего острова не доберешься. Вон суда побольше. Далекий соседний остров блестит немногочисленными огнями — есть ли у них там электричество, или то костры?

Люди подошли, никак охрана. Астелнал к ним развернулась, открыла пасть, и охранники убрались.

Потом уже шли по бетонным разбитым ступеням. Когда приблизились к решетке, перегораживающей путь — пройти можно было только если удержаться за нее, пронести ногу над морем, а затем следующую — Кита остановилась. Но затем перешагнула, как и Дайгел, хоть руки у нее и дрожали. Басна прыгнула в море, а Керка при виде этого вздернула уши, фыркнула и занырнула следом. Как только Дайгел подсобил им выбраться, в волны кинулась уже Астелнал.

Скоро показался панцирь, отсвечивающий зелеными полосами да красными крапинами. Басна гавкнула, и Астелнал, вынырнув позади черепахи, улыбнулась по-собачьи. Черепаха светилась живо и ненавязчиво, а глаза Астелнал — как какие-то химикаты. Еще раз погрузится — и воду отравит. Не оттого ли у этих берегов мало рыбы, что она всех распугала?

— Ух ты, — проговорила Кита и, нагнувшись к воде, коснулась панциря. Черепаха быстро шевелила лапами, стараясь убраться поскорее: и Кита, глядя на нее, отступила да нахмурилась. Астелнал по-собачьи повернула голову набок.

«Их можно было увидеть и поближе к гаражам, просто я захотела, чтобы ты туда пошла. Классная, правда? Я думала, ты ее схватишь, но ты совсем легонийская, и это здорово, я соскучилась по легонийцам».

И по тому, как обманывать легонийцев, ага.

— Басна, передай, что я не люблю, когда пугают животных, — сказала Кита.

Басна записала. Астелнал что-то еще говорила, но Кита возвратилась к двигателю да встала так, будто собиралась заслониться машиной от лаохорта. Астелнал глядела даже не с волчьей, а с человеческой улыбкой, выразительной да хитрющей.

Ну ничего, удастся про твои хитрости многое выяснить. Если бы еще не клятый языковой барьер.

Дайгел налил себе из бутылки побольше нового изобретения Киты: терпкости никакой не осталось от того фрукта, вкус был кисловато-пряным, неплохим.

— Очень хорошее, — парень, что протирал бок машины, при этом то и дело отпивал из кружки. — Ты принять наш вкус этот напиток, Асти?

Басна снова принялась записывать за Астелнал, и Кита приблизилась к собаке, потом и Дайгел взглянул.

«Еще нет. Его попробовало мало людей. Но вижу, что отличный. Мне понравилась идея подкрасить фрукт, а зачем? Хотя неважно, мне же понравилось».

Был зеленый, стал красный из-за пищевого красителя. Будто бы полностью созрел, при этом не приобретя приторности. Как там Энкелу работается, автору идеи? А Юнне?

— Это, — Кита замялась, глядя на помощника, — традиция. Алеарты. Понимаешь?

Парень кивнул да заулыбался.

— Алеарта.

— Традиция. Переделываем ягоды в придуманные. Придумываем свойства, красный, это… это будет очень везти во всем.

— Отвезти?

— Нет. Везение. Будет везение. Красный.

И парень опять стал лыбиться. А Энкел-то теперь основатель традиции, надо ему об этом сообщить.

Дайгел прочел и другие записи: Астелнал передавала, что пускай, дескать, Кита переборет страхи и сама ныряет и разыскивает черепах, тогда их и не нужно будет пугать, чтобы ей показывать. Дайгел спросил на бумаге, отчего у ташчинских берегов мало рыб. Раз уж Астелнал так исследует море, она должна знать.

«Понятия не имею. Но я их не пугаю, только черепах. Кита, я тебе одну вещь хочу потом показать. Связано с техникой, но ты испугаешься».

Кита покачала головой.

«Тогда научись не бояться», — вывела Басна. И глянула сперва задумчиво, потом с одобрением.

Да это не орел, это грифон какой-то, даром что без второй пары лап. Правда, Кранар все равно солиднее. Птица, пронесясь над крайними домами и садами, мелькнула над полем и скрылась в чахлом лесу.

По дорогам южной окраины города бродила неудавшаяся на этот раз добыча орла — нелетающие гуси немногим ниже человеческого роста и медленные безухие зайцы. Ташчинцы порой их подгоняли хворостинами.

— Здесь все животные, которые на материке небольшие, стали огромными, — говорил Валтон. Та же улыбка-аппликация, та же показная радушность, что и у Табона.

— И что, орлы в самом деле людей атакуют?

— Бывает, и в основном ведь детей. Мы отстреливали, но они стремительные, когда атакуют. А теперь можно будет и миром решить, волк же найдет с ними общий язык? Все-таки совсем истреблять — не дело, нет.

Да плевать гартийцам на то, вымрут ли птицы — просто лень стрелять их, да и все.

— А на соседнем острове?

— Как там — не знаем. Мы не общаемся. К сожалению, — тут же на него насели местные, и Валтон переключился.

Дайгел отошел в сторону с Керкой, а местные настороженно за ней проследили: да и правильно делают, она в Ориенте домашними лакомилась еще как.

— На местных диких животных наверняка очень много охотятся, — проворчала Керка, принюхиваясь. — Часть выбили, часть одомашнили. Орлам есть нечего. Я тут прослежу за актарием. Надо еще убедиться насчет местных животных.

15 тегена, Скадда

По полю, изумрудному от озимых, тянулись бурые полосы, будто рваные раны по шкуре. Побеги втоптали в почву, и на земле осталось много вмятин от копыт.

— …бессердечные твари, зверье это.

— Тише, тише.

— Куда уж тут тише. Им бы бегать тише. В Экере, слышал, тоже громили?

Косули ударяют слабее, копыта у них меньше: здесь были ганлайги. А еще разодранная почва не успела подсохнуть: значит, все случилось прямо сейчас. Неподалеку живет как раз то стадо, на которое нападала львица. Скадда бросилась вперед, опуская на глаза прозрачные веки.

— А у этих-то есть хоть, ну, сердце? — уши уловили шепот. — У хищных. Травоядные на них как раз вон и жалуются. Ум растет, а душа как была, так и осталась.

Они о чем? Разве можно выжить без сердца, и при чем тут оно?

Потом вспомнилось, что люди так говорят о тех, кто никому не сочувствуют. Среди грифонов такие есть, и это злит, но ведь такие не все. Надо броситься к людям, сказать им, что очень хорошая: но тогда упустишь ганлайг. И вообще, может быть, они не имели в виду грифонов.

Ну а что же сородичи этих людей? Как они могли такое допустить в Моллитане? Жермел, получается, болеет из-за этого? Из-за опасных отходов в реке?

Скадда взлетела и, пока, разыскивала ганлайг, сначала заметила банхунов. Под боком самки грелся детеныш, облизывая остатки скорлупы, а потом потянулся к кладке и, подкатив к себе яйцо, пробил его наростом на клюве. Банхуны всегда выводят только одного детеныша. Он не сможет подрасти, если будет только пить нису, поэтому съедает остальную кладку, пока не перейдет на траву.

Банхуны точно никогда не станут равны грифонам по разуму.

Найдя уходящих вдаль ганлайг, часть знакомого стада, Скадда стала терять высоту: ведь небо теперь сильнее заслоняли облака, а термики пропадали. Скадда выровнялась, но потом приземлилась перед зверями.

— Это сделали вы, — сказала Скадда, глядя на грязные копыта с зеленоватыми следами травяного сока. — Почему? Объясните.

— Та самая, кто нам помогла, — одна из ганлайг вышла вперед, навострив обведенные белым уши. Даже ее рога показались второй парой ушей, с интересом развернутых к Скадде. — Всем было все равно, а тебе нет. Нора тебе поверила, нашла и наказала преступницу.

Уши потеплели от радости.

— Но не надо меня сбивать с толку, — предупредила Скадда, распушив перья и мех на шее. — Я вам помогла, но зачем вы мешаете людям?

— Они обманщики! Травят! А мы им верили.

— Их надо укусить.

— Делают плохое оружие.

— Есть странный лаохорт! А Легонии уже нет?

— Льву запретили уходить с территории, а он ушел. Расскажи Рагнару.

— Уехал. Дал грифонам целебные растения. Для их детенышей.

— Я тоже расстроилась из-за людей, — в горле защипало, и крылья сильнее прижались к бокам. — У меня есть друг-человек, который из-за всего этого заболел. Но я совсем не мщу, и пострадавшие люди не мстят.

— Люди нам вредят больше, чем мы им можем навредить.

— Но зачем вредить тем, кто вам не вредил? — Скадда наклонила голову набок.

— Они все такое могут.

— Они все очень разумные, — поддержал другой из стада. — Все очень опасные.

— Совсем не все, — Скадда перешла на легкий успокаивающий свист. — Я жила с людьми очень долго и очень хорошо их знаю.

Ганлайги удивленно забормотали и подступили ближе. Их пушистые уши вздергивались, а ноздри быстро раздувались.

— Мы можем не так много, как люди, но если мы что-то умеем, то это умеет целый вид, — продолжала Скадда. — Все грифоны умеют летать, а все ганлайги умеют очень быстро бегать, но люди…

— Мы не только быстро бегаем. Мы находим по запаху любые коренья и отличаем хорошие от гнилых, не раскапывая. Можем по запаху понять, сколько на них отростков.

— Вот, — Скадда сильнее навострила уши и мягко затрещала. — А люди могут многое, но каждый из них умеет разное. Если человек умеет делать что-то одно и очень сложное, он уже не научится делать другое так же хорошо. Я жила с человеком, который чинил технику и изобретал, но петь он совсем не умел.

— Я слышал, как поют люди. Красиво.

— Но это умеют не все, — добавила Скадда. — Вот и изобретать что-то опасное тоже могут не все.

— Тогда надо убить тех, кто умеют? — раздался тонкий голос из середины стада.

— Никого не надо убивать, — Скадда взъерошилась и вздыбила перья на шее. — Люди сами против опасных вещей и не дадут их больше делать. Я вам принесу газеты, и вы узнаете.

— Мы не умеем читать.

— …но знаем, что мраморные кони убили волчат у другого города, там еще…

— …а банхуны опять затаптывают…

Ганлайги рассказали очень много всего. Четте они бы понравились: да, они суетливые, но все-таки умеют хорошо думать, а еще с ними можно бегать наперегонки.

— А что там про странного лаохорта? — уточнила Скадда.

— Вообще не понятно, — заговорили в ответ. — Но что-то такое было. И тирниски там были.

Интересно, Луи научил бы ганлайг читать? Скадда научилась чтению и письму от Георга, и даже не задумывалась, что можно от зверей, ведь даже мама и папа не пытались такому учить. Может, это просто новая хитрость от Луи, чтобы сблизиться с травоядными?

— Вам надо пойти к актарийским людям, — твердо сказала Скадда. — А я пойду с вами. В Кейноре я помогла зверям общаться с людьми-алдасарами. К алдасарам стали лучше относиться. А сами алдасары совсем никому там не навредили.

Ганлайги быстро переглядывались. Кто-то зафыркал и отогнул уши, кто-то угрюмо забормотал, замотал хвостом и застучал копытом, но кто-то поставил уши торчком.

— Надо извиниться, ведь вдруг эти люди станут относиться к вам хуже, — и так и будут считать зверей какими-то бессердечными. Так нельзя. — Сейчас и так повсюду беспокоятся звери, а от этого беспокоятся и люди. Вам ведь не вредили работники актариев?

— Иногда охотились, — раздалось из стада.

— Много? — уточнила Скадда.

— Чуть-чуть. Никого не бросали, всех уносили есть.

— Вот, — Скадда поставила уши торчком. — Они законопослушные. Пойдем.

Несколько ганлайг двинулись следом и вместе со Скаддой остановились у кромки поля. Затем Скадда слетала к людям и указала клювом в сторону зверей. Один из работников достал листок и ручку из нагрудного кармана, и Скадда записала, что ганлайги сами захотели помириться.

Люди не сразу согласились к ним идти, но после того, как один из работников накормил ганлайг сушеными фруктами, Скадда успокоилась и взлетела.

— Ты опять везде бегаешь и ничего не рассказываешь, — раздался над головой пощелкивающий голос Лирры.

— Вот именно, что бегает, — весело протрещал Керсет, тоже пролетая над Скаддой. — Отлынивает от полетов.

Скадда щелкнула на них клювом и забралась на скамейку, где пожилая женщина читала газету. Про онкологию в западном Моллитане, про статистику смертей, про уровень радиации — ничего, что можно было бы рассказать ганлайгам.

«…не собирается объявлять о независимости. Руководство Флорента, в свою очередь, осуждает действия Легонии, подчеркивает, что не было осведомлено насчет легонийской атомной программы и ставит дальнейшее сотрудничество под вопрос».

«…моллитанцы передали Инису часть аалсот в знак нежелания усугублять конфликт».

«…не видят смысла в дальнейшей блокаде Кейнора».

«Флорент, многонациональная страна, как никто другой понимает значимость Единства. Он пообещал Моллитану, Ламейне и Хинсену посильную поддержку, разумеется, считая их легонийскими льетами».

Все такое странное.

Вдруг, если с Флорентом будут большие сложности, Легония сильнее сблизится с Гартией? Раньше почти не задумывалась о гартийцах и верила, что люди решат все правильно. А что же теперь? Совсем, конечно, не верится, что легонийцы вместе с гартийцами станут вредить зверям, но люди ведь уже так сильно навредили.

Дайгел в Гартии столько всего узнает. Пусть поскорее про все расскажет.

Казалось, что уши сделались деревянными: как будто даже ветер больше не сможет их отогнуть. Скадда спрыгнула со скамейки. Прохожие говорили про отравленную реку, немного и про зверей: обрывочно, бегло.

— Хорошо хоть Яска в Лиимский залив не впадает.

— Так Хинсен еще есть, или уже нет? Разделился? Блокпосты, говорят, чуть ли не в Силонне.

— Силонна вся за легонийцев. С Легонией пусть и остается.

— Теперь восточному Хинсену кормить весь Моллитан, что ли?

— Моллитан не будет все из нас вытряхивать, как Инис из Кейнора. Да и Ламейна еще поможет.

Взгляд задерживался на каждом искусственном каменном зерне асфальта, на каждом чуть заметном углублении, на каждой капле в этих впадинках. Из магазина тепло и спокойно пахло булками, и Скадда зачем-то туда направилась, а сбоку засигналила машина — пришлось отскочить. Как только не заметила, что выбралась на дорогу?

— Самопровозглашенный глава Кейнора, Саглан Тернески, выразил сочувствие Моллитану, — доносилась радиопередача из магазина. — Он обратился к правительству Легонии с предложением прислать кейнорских экспертов на завод ядерного топлива для проверки документации. Кейнор, по заявлению Тернески, когда-то сам пострадал от атомной бомбы Легонии, поэтому особенно заинтересован в прояснении ситуации.

— Никакого суверенитета мы не хотим, мы хотим ясности и уважения, — говорила после этого глава Моллитана. — Временные блокпосты в Хинсене, в Ламейне и в Моллитане возводятся в знак протеста против действий Легонии, но мы остаемся легонийцами. Что до слухов о лаохорте, у нас технически нет лаохорта. Что появилось в Аленте, мы не знаем и оставляем без комментариев.

Получается, там и правда что-то появилось. В городе, где жил когда-то Жермел и куда отправлялись Эрцог и Луи.

— Ты представляешь, — сказала Тунарра, выпустив из пасти хвост Акры. Акра перекатилась на спину и поджала лапы. — Это существо, — она указала на Акру лапой, — жило в одиночестве, а охотиться не научилось.

Скадда насторожила уши.

— Ты знаешь что-нибудь про местные нарушения? Может, кто-то еще вредит ганлайгам?

— И ты поверишь призывателям? Гвардейцы сказали, что мы не настоящие свидетели и наши показания не считаются, — Тунарра начала рыть землю, а заодно ударила лапой большой куст вредной ктанки.

— А мои засчитаются. Расскажи.

— Ну и слушай. Здесь волка осудили за убийство домашнего животного, хотя убил он бешеную собаку. Как раз двое моих это видели. Тот волк залез на их клочок территории. Мои хотели надрать ему холку, а он преследовал пса, вот и забежал.

Она назвала имя волка, имена свидетелей и имена гвардейцев, которые не прислушались.

Вечерний туман у подножий гор казался паром от дыхания Долины: теперь еще более ядовитой. Из-за людей. Люди что, более ядовитые, чем сама Долина? Нет, какая-то глупая мысль, люди очень важны, они самые справедливые и разумные.

Когда-то считала, что все грифоны — лучшие. Как же теперь верить, что люди защищают, что люди — самые мудрые? Захотелось уткнуться клювом в крыло.

Нет. Сдаваться нельзя. И, в конце концов, люди еще и выяснили правду. Люди все осудили и пресекли, и они накажут виновных. Накажут ведь?

Дыхание Скадды тоже превращалось в туман, стоило открыть клюв. Голову и грудь пекло, несмотря на прохладу: из-за частых взмахов. Скадда летела с Лиррой и Керсетом лишь над западными склонами гор, иногда уклоняясь в степь Хинсена: без Рагнара летать над Долиной нельзя. В саму Долину тоже пока нельзя, и жалко.

Взмахнуть крыльями, обжечься воздухом при вдохе, немного проскользить — не по термику, а в падении, и потом еще раз подтолкнуть себя крыльями, представить себя при этом очень тяжелой ванланкой. Иногда удавалось без взмахов проскользить подальше, когда появлялись намеки на термики: этого хватало, чтобы восстановить дыхание.

Наконец, Скадда оказалась над Валтандой, над ее улицами, похожими на буквы, впервые прочерченные когтями детеныша по земле. У окраин, выходящих на безопасный склон, среди деревьев бродили травоядные, которые пришли из Кранара.

Видно и разрисованные мелом гаражи, и как на лавках спят люди: не бездомные, просто местным нравится поспать на улице, иногда даже ночью, если нет комаров. Многие укрылись одеялами, но кто-то совсем ничем не накрылся: прямо по-грифоньи.

Как только подушечки стукнулись о землю на безопасной поляне, в ушах заскрипел голос Рагнара:

— Скоро отсюда улетим, грифонам в Долине делать нечего.

От разочарования у Скадды вырвался клекот. А как же новая Гвардия Долины? Это все из-за аварии? Но здесь сейчас не опаснее, чем в Валлейне.

Бежевые лапы Рагнара переступили слишком слабо, шаги оказались слишком короткими. Слышалось его дыхание: свистящее, прерывистое. Точно Рагнар? Не ожившая копия из песчаника? Скадда непонимающе переглянулась с учениками.

— Труп вон там, — Рагнар мотнул головой. — Разбирайтесь, изучайте, потом назовете все кости, — и он хрипло кашлянул.

Когда Скадда, приближаясь к мертвому волку, наступила на камень, показалось, что он сейчас рассыплется в песок.

Волка убил копытом лось, а лоси здесь не водятся, это снова те, недовольные, которые пришли издалека. Они так и не успокоились?

Скадда тут же обо всем этом сказала Рагнару: надо было сначала стае, но, если скажешь Рагнару, он сразу начнет испытывать и сердиться, сразу станет прежним. Но Рагнар в ответ лишь дернул ухом.

Про кости и артерии рассказали очень быстро, потом Скадда вместе с Лиррой и Керсетом сообщила обо всем хинсенском, то и дело поглядывая на Рагнара: он же не болеет на самом деле, он просто так проверяет? Передала и все, о чем слышала от ганлайг.

— А про бешеную собаку рассказали волки из стаи призывателей. Они точно смогут все подтвердить. И люди тоже, просто те гвардейцы к ним не обращались. Почему призывателей не считают свидетелями? Это нечестно.

— Вот еще, — трескуче проворчал Виррсет.

— Вот что. Волка убили не нарочно, из самозащиты, я уже разобрался. Рисса, Скадда, драться, — в голосе Рагнара прорезались привычные жесткие интонации, и он тут же лег, будто эти слова забрали остаток сил. Скадда переступила с лапы на лапу, вытянула к нему шею, и Рисса сразу налетела, ударяя крыльями.

Взвились вместе в темнеющее небо.

В воздушной драке дыхание уже не сбивалось. Скадда уворачивалась, налетала, пыталась сбить лапами и крыльями. Светлый клюв Риссы иногда смыкался у самых глаз, однажды цапнул за морду, но слегка. Повалив Риссу, Скадда вцепилась в ее шею, взъерошила все ее крапинки.

Рагнара не покусаешь, он же наставник, но, если был бы равным, так бы и сделала. Чтобы убедиться, что он живой, кусачий и летающий. Что он остался собой. Отец тоже всегда был надежным, сильным, а потом заболел: с Рагнаром ведь такого не случится?

Рагнар ни с кем не подрался, и Скадда все ждала, когда же он все разъяснит.

— Мы не можем быть гвардейцами Долины, — сказал он под конец урока. — Оказалось, растения с ядовитыми запахами слишком опасны для грифонов. Даже если почти не вдыхать эти запахи.

Людям проще, они могут надеть защитные штуки. Но гвардейцам так нельзя: и не только потому что это позор. Если грифоны такое наденут, никто из долинных зверей не станет их уважать, к тому же тогда у грифонов не будет маневренности. На дереве или на земле иллаты смогут схватить и ранить.

Если Рагнар так заболел, что же случится с другими?

Скадда легла поближе к Эрцогу. Не греться, просто соскучилась, к тому же устроилась на сухих и жестких листьях, так что совсем не стыдно. Эрцог перекатился на другой бок и стал вылизывать задние лапы. На них виднелась подсохшая кровь, и на боку немного тоже: следы от укусов иллатов.

Кажется, что солнце сегодня не поднимется, и ветки — словно те же тучи, только разодранные когтями на тонкие полоски: а от Эрцога, даже если к нему не прислоняться, идет такое тепло, что кажется, вот-вот поднимется термик, несмотря на пасмур.

— Неужели там никак не смогут работать грифоны? — спросила Скадда и недовольно заклекотала.

— Да мало того, что эти яды слишком для вас ядовитые. Вы не сумеете почуять их вовремя. Я всегда был рядом с Рагнаром и быстро ему про них сообщал, но ему все равно хватило. А если они растут с подветренной стороны — это худшее.

— А волки смогут там служить? — хотя грустно, что волки тогда будут выполнять все самое трудное, интересное и ответственное, а грифоны — нет.

— Все равно они там будут травиться, — Эрцог смахнул лапой с пасти клок меха. — Я и сам травлюсь этими запахами. Не хочу, чтобы звери так рисковали.

— А что, эти ядовитые запахи сокращают жизнь?

— Да неизвестно. Их не очень-то подробно изучили. Я и не знал, что, даже если их учуять совсем немного, после этого долго будет плохо. Точно не продляют, знаешь.

Но кому же быть гвардейцами Долины: только жестоким и безответственным иллатам? В Хинсене среди них есть умелые, конечно, вот только в Моллитане многие иллаты уж точно нарушают.

— Но тебе и Луи нужны гвардейцы в Долине. Ты же как раз на это и рассчитывал.

Конечно, моллитанцы не захотят убить Эрцога, если он перестанет обучать гвардейцев: ведь Эрцог и Луи все равно дерутся в Долине с иллатами. Но недостаточно покорить иллатов: надо, чтобы кто-то за ними следил и не давал нарушать.

— Нужны, — Эрцог задумчиво повел ушами вперед. — И у вас самая лучшая память из всех зверей. Нельзя это просто так оставлять. Я подумаю.

— Значит, когда я стану гвардеицей, ты отправишь сюда еще грифонов?

— Да ты и без этого сюда отправишься.

— Конечно.

Скадда глянула вниз, туда, где Луи, свернувшись клубком на старых листьях, огромный, пушистый и осенне-золотой, складывал узоры из веток, в самом деле напоминающие буквы. Вангур, который пришел из далекого леса, обнюхивал их и поддевал копытом землю: интересно, он и правда их повторял? С Луи вангур поговорить никак не мог, но, может, понял, когда наблюдал за уроком, чему он учит? Хотелось проверить, но не хотелось подниматься и терять тепло.

Эрцог что, лег вплотную? Скадда глянула вбок: он и правда прислонился к крылу, но ведь только что соблюдал все правила. Скадда заворчала.

— Что? — Эрцог хитро скосил глаза. — Земля холодная?

— Мы не кошки и терпим все неудобства. Если и греемся, то только полетом и бегом.

— Ну и бегай, соблюдай свои правила. А я соблюдаю кошачьи правила.

Сейчас бы поцарапала его, нельзя трогать грифонов: и лапы уже напряглись, как перед прыжком. Только очень не хватало тепла, как и термиков. Скадда нахохлилась.

— Летай, летай, — Эрцог усмехнулся. — Гляди, какое небо. Там сейчас такой ветер, холод на высоте. Вверху — облака, внизу — Долина, острые камни, а вам нравятся такие трудности. Что, не нравится? Что, не грифон?

Его клыки сжали ухо, а Скадда игриво фыркнула и вывернулась.

Рагнар, наверное, еще не прилетел на место встречи: вообще не видела его полетов после того, как вернулась. Значит, можно еще задержаться, но только затем, чтобы сберечь силы.

— Грифоны помогают другим зверям, — объяснила Скадда. — Мне не надо греться, но тебе надо. Поэтому я потерплю такое неудобство, но знай, что это ужасно.

— Знаешь, неубедительно.

Скадда укусила его за голову. А к вангуру и Луи подошли несколько оленей, лось и два старых кабана.

— …готовит изысканный обед. Он ест только образованных зверей.

— …говорил все правильно. Как мы кого выберем?

— Кошкам веришь?

— Выбрать много оленьих вожаков, а они выберут тирнисков.

— Старшие — мудрейшие звери. Они бы правили, будь наземными.

По загривку прошел холод, будто захлестнуло волной. Не хочется больше видеть этих «старших».

— Эти тирниски не вернут власть. Дождемся, когда умрут.

— В Гахарите с хищниками обошлись справедливо.

— Он же помогает. Моему детенышу помог, подсказал лечебное растение, — прозвучал голос одной из оленихи.

— Нас именно из-за таких, как ты, считают наивными. Гелес тоже подсказывал.

Эрцог смотрел на них настороженно, хотя и весело.

— Я общалась со старшими, — вырвалось у Скадды, и олени развернули к Скадде головы. — С дельфинами. У них нет никакого порядка. Они убивают чужих детенышей и принуждают самок родить новых. Притворяются безобидными, но на самом деле не такие. А еще мы их не понимаем. У них даже по жестам непонятно, злятся они или радуются. Как мы можем знать, что они достойные?

Травоядные возмущенно закричали: ну и пусть. Сказала правду. Скадда запустила клюв в оперение, чтобы почистить его от вредных насекомых.

— Интересно, — сказал Эрцог. — А еще интересно, что там с Гахаритом.

— Что со страшным лаохортом? — в очередной раз напомнила Скадда. — Я передала важные сведения из Хинсена, а ты ничего мне не сказал про Аленту. Так нельзя. Тебе же Рагнар сказал, что это мои сведения?

— Там люди, в общем, просто перепугались из-за новостей, — быстро сказал Эрцог.

Совсем не верится. Скадда недовольно фыркнула.

В это время вангур отошел от Луи, и Скадда заметила на взлохмаченной земле рядом с веточными буквами вычерченную копытом букву «ш», а потом и еще пару букв. Вместе — «штр».

— А какое слово ты ему показывал? — спросил Эрцог, и олени отпрянули, глянув на него с опаской. — «Штрих»? «Штраф»?

— Штроборез, — ответил Луи.

— Что-что?

— Это растение Долины? — уточнила Скадда.

— Точно нет, — Эрцог мотнул головой.

— На самом деле «Шторм», — Луи провел лапой с вытянутыми вибриссами над последней буквой. — Он не может нарисовать нормальный круг и дополняет штрихом. Или это я не сумел сложить нормальный круг из веток. Все равно замечательно. Пусть повторяет. Даже если он не знает, что это именно буквы, ему будет полезно.

Скадда все-таки поднялась, и согретое крыло сразу сильно охладилось: даже вздрогнула, хотя и стыдно. Подошла к Луи, а вангур приветственно протянул морду. Найдя веточную букву «о», Скадда и правда обнаружила у нее лишний сучок, а потом его откусила. Луи мог найти и сам, но со зрением надежнее и быстрее.

А что, звери же могут научиться читать и писать, почему бы им не учить других? Так здорово.

Луи про странного лаохорта точно не скажет: или про вьорта?

— Но копытные все-таки плохо читают и пишут, — сказала Скадда, подойдя к Эрцогу.

— Далут хорошо писал, хотя и медленно, — ответил Эрцог. — А еще я слышал, как он говорил измененно. Похуже, чем мы, но все-таки люди его понимали.

Надо же, не знала.

— Луи тут уже научил оленей отлично понимать буквы. Никому пока не говори, что он так учит, и что он учил письму и чтению саргов, — тихо добавил Эрцог. — Люди не верят. Многие грифоны — тоже. И надо еще сначала проверить, сработает ли такой способ.

Скадда согласилась.

Небо на вид тяжелое, мокрое, и чудится, что крылья в нем завязнут. Но вот ведь летит грифон, темно-бурый Лорван Тиельт, один из ненастоящих гвардейцев.

— Нам точно требуется вернуться? — хмуро, с пощелкиванием, спросил он у Луи, приземлившись на камни между ним и Эрцогом. Он повернулся к Эрцогу хвостом, а Эрцог заворчал, но Лорван на него не взглянул.

— Эрцог разбирается в растениях Долины лучше меня, — заметил Луи. — Уточняй у него, Лорван. Ученица все сразу поняла, должен понять и действующий гвардеец. Если хочешь, конечно, можешь остаться в моллитанских горах, но вряд ли тебе захочется здесь жить.

— Наслышан про этих учеников. А грифоны вчера прибыли зря? Всем вернуться в Кейнор?

— Ты не хочешь к Шорис? — поинтересовался Луи.

Лорван растерянно взъерошился, словно его застали, когда он лежал под батареей на мягком ковре и поедал расчеркнутую козу. Тут же снова стал серьезным и недовольным, но теперь все это выглядело не по-настоящему.

— Она мне не нравится, — как можно спокойнее сказал Лорван.

— Чем именно ты недоволен, ее осведомленностью насчет твоих промахов? Или же преступлений?

— Лорван, ты можешь и помочь, — сообщил Эрцог. — Ну и те, которые недавно прилетели, тоже. Слетай в Тофир и проверь, что там с иллатами, а то они раньше убивали домашних животных в его актарии Велете, и вряд ли только там. И еще найди семью Гелвена Холленура, они здоровские, многое знают. Тагал летал в ту сторону и рассказал своей стае, где там можно отдохнуть, не снижаясь в леса Долины.

— Я не собираюсь выполнять твои приказы, — Лорван так и держался к нему хвостом. — Я бы вытерпел твои уроки по выживанию в Долине, но не больше.

— Вообще-то гвардейцы ищут любую возможность помочь зверям. Я, например, ищу, хотя и не гвардеец.

Вот именно. Скадда глянула на него и распушилась.

— А я не в Кейноре. И здесь нахожусь по твоей вине, потому что ты ничего не рассчитал. Арен, Рагнар и Гринвальд отравились тоже из-за тебя.

Только что Эрцог лежал, и вот уже стоит перед грифоном. Кошки кажутся ленивыми, но на самом деле это все уловки. Они притворяются безобидными и расслабленными.

— Моя лапа быстрей поможет тебе взлететь, чем все твои четыре.

— Как думаешь, инрикта или гвардейца они поддержат? — Лорван глянул на травоядных, а те напряженно смотрели на Эрцога, и у каждого уши стояли торчком.

— Гвардейца, конечно, — Эрцог потерся о дерево, и его голос стал тише, вкрадчивее. — Который отлично знает травоядных, а особенно расчеркнутых коз. На вкус.

Лорван молча сжал когтями подстилку из листьев.

— Тебя не тревожит, что инрикт угрожает зверям? — спросил он, глянув на Луи.

— В его действиях ничего преступного я не увидел, — раздалось в ответ. — Хотелось бы еще узнать, что происходит в Харгалуве и в окрестных городах. Люди Харгалува, когда я там находился, не доверяли даже гвардейским стаям волков, поскольку волки убивали людей. Там мало жителей, и город пострадал не только от чумы, но и от нападения вьорта.

Эрцог пристально глядел на Лорвана, слегка улыбаясь: хищно и напряженно.

— Те, кто вчера прилетели, могут согласиться, им делать нечего, — Лорван отступил на шаг и медленно отвел взгляд. — Я им скажу.

Скадда с разбега взлетела. Крылья с силой толкали вперед, взбивая воздух, и казалось, он вот-вот согреется, вот-вот из-за взмахов появится термик. Все выше и выше, но как будто и вовсе не набирается высота, ведь земля здесь тоже поднимается к небу: склоном горы.

Наконец, Скадда достигла вершины, и каменистая почва выровнялась под крыльями, а справа показался Лорван. Он так и летел поблизости от Скадды, и, когда Скадда приземлилась на пустырь между домами, где собирались ученики, Лорван закончил полет там же. А скоро к пустырю пришел Рагнар: так медленно, будто вокруг него сгустился воздух.

С ним был человек, и он убеждал Рагнара, что все ядовитые растения в этом актарии скоро вырвут, просто не успевают. Рагнар недовольно щелкал клювом. А когда человек ушел, Рагнар остановился на бледно-серой, как старая кость, бетонной полосе, что тянулась через пожухшие травы.

— Решил доучиться? — поинтересовался Рагнар.

— Твои ученики вправду неплохи, — сказал Лорван, слегка взъерошив перья. Его уши дернулись, когда трескуче забормотали тирис: очень надоедливые и разговорчивые птицы. — Будет жаль, когда выгонишь почти всех. Куда ты теперь с ними полетишь, в Хинсен, или вернешься в Кейнор?

— Хочешь вернуться раньше меня и успеть доесть свою расчеркнутую козу? — голос Рагнара звучал хрипло и слабо, как у отца во время болезни, но глаза смотрели так, будто Рагнар с одного взгляда на кончик пера мог понять, гвардеец ты, или нет.

— Вернуться раньше тебя будет проще всего.

Скадда чуть не зарычала, но вовремя сдержалась. Рагнар — вожак, наставник, ученики не должны его защищать. Для Рагнара это было бы стыдно.

— Ты как-то сказал, что твои ученики могут на равных состязаться с гвардейцами, — говорил дальше Лорван.

Скадда выпустила когти. Вовсе не на равных, Рагнар тогда, в ущелье у Гелеса, сказал, что выиграют его ученики.

— Или какие стаи ты имел в виду, ученические? Слишком слабо для тебя. Для нас соревноваться с учениками — не дело, но я хочу получше узнать, на что они годны.

Лирра тихо фыркнула и шевельнула ухом.

— Им нужны занятия с гвардейцами, — добавил Лорван. Рагнар слушал, подняв голову и внимательно глядя на него. — Технику полетов и драк им еще надо улучшать, а ты им сейчас в этом не помощник, и неизвестно еще, сколько времени тебе потребуется, чтобы выздороветь.

Скадда задержала взгляд на рваном ухе Лорвана: оно так и прижималось от голосов тирис. В Кейноре наблюдала за дракой Лорвана с Рагнаром, в которой наставник и разодрал это ухо. Рядом хмуро щурилась Лирра и постукивали о бетон когти Виррсета.

— Да, от трескотни тирис отойти трудно, — сказал Рагнар. — Хотя они неплохие. Окраска ничего, да и польза от них есть, — с ним точно случилось что-то серьезное? — Ну что, лети с моими.

Уши Лорвана чуть дернулись назад, словно взгляд Рагнара их пригибал, а Лорван сопротивлялся.

Не нужен никакой другой наставник. Даже временный. Скадда глянула на Рагнара с непониманием и вскинула уши: хотя нет, все-таки удается понять.

— Куда собрался лететь? — добавил Рагнар. — Слышал, некоторые гвардейцы хотят и в Хинсен, чтобы крылья размять. Кое о чем расскажут хинсенским. Например, про волка, осужденного не за дело, и про льва-преступника.

Рагнар посмотрел на Скадду и повел одним ухом вперед. Он нарочно это сказал. Скадда радостно заклекотала.

— В Харгалув, за сто пятьдесят километров отсюда, — ответил Лорван. — Луи хочет узнать, что там происходит. Если они у тебя вправду умелые, вернутся вечером.

Чуть не сказала, что триста километров в день — совсем мало, но день сейчас маленький, а летать приходится медленнее, и еще понадобится изучить местность.

— Главное, чтобы ты успел вернуться, — ответил Рагнар и обвел всех взглядом. Его дыхание было хриплым и тяжелым. — Летите все. Лорвану не хамить. Каждому — самостоятельно изучить, что творится в городе и рядом с ним. Теперь убирайтесь, я хоть пойду доем.

Он все-таки доверяет: знает, что никто не будет попусту рисковать. Скадда, глядя на Рагнара, прищурила глаза, но Рагнар никак не ответил.

— Нивир, теперь ты расскажи о вожаках Гвардии во время правления Нардала Фернейла.

— Кейнорскую Гвардию возглавляла Тирра Ардел, а в пятьсот семьдесят девятом она умерла от гронты, и ее место заняла Ридда Танрай. К берегам Легонии тогда как раз прибежала лаохори Астелнал, а грифоны из стаи Ридды первыми ее заметили и стали успокаивать зверей.

Как будто нарочно про Астелнал. Вот бы долететь до ее островов.

Все отвечали очень здорово, и Лорван задавал очень много вопросов, иногда сложных, но и на них отвечали.

Лорван — преступник, соперничает с Рагнаром, но знает на удивление много.

Город, что теперь тянулся под крыльями, выглядел тусклее полоски бетона на пустыре в актарии Валтанды. Местами его здания словно подрались друг с другом: выбили соперникам стекла, разгрызли стены.

— Скадда, а ты мне расскажи про Ше́ргана Деклимела.

— В пятьсот девяностом, осенью, корабли Аркаис и Ванраглина обстреливали леса рядом с Экерой. Шерган спас больше всего зверей, он их уводил в безопасные места, а погиб, когда закрыл собой олененка. Снарядом убило их обоих.

А если он напал на олененка? Но кто же будет охотиться во время обстрела? Нет, Шерган точно его спас.

— Еще он предок Тагала Деклимела, — сказал Лорван.

Никогда не слышала имя рода Тагала: конечно, к грифонам обычно не обращаются по таким именам, однако Тагала знала с детства, и он никогда не говорил, к какому роду принадлежит.

— Почему Тагал про это молчит? — удивленно спросил Керсет.

— Может, не хочет, чтобы его сравнивали с предком, — ответил Лорван, и прозвучало это снисходительно. Едва удалось сдержать ворчание.

Снижаясь, Скадда все равно приближалась к полуденному солнцу: и настоящее грело не больше, чем то, что сияло во льду серебристой лужи. Лапы наступили на снег у подъездной двери, напоминающий легкий пух детеныша, и оставили на нем первые следы. Здорово, всех удалось обогнать.

Другие ученики быстро приземлились рядом, а Лорван снизился последним и сразу двинулся вперед. Он выглядел бодрым, его дыхание совсем не сбилось, и, похоже, он даже не потерял ни одной пушинки, когда летел. Он не ходил в Долину так же часто, как Рагнар. Вот и дышит нормально. Рагнар в лесах Долины пробыл дольше всех, а Лорван отлынивал. Скадда фыркнула, глянув на него, и дернула лапой.

Снег обжигал холодком подушечки пальцев. Мокрый холод ударил в крыло, и Скадда, развернувшись, кинула снегом в Риссу, которая опять загребала его лапой. Потом вместе побежали за Лорваном в подворотню, и Скадда обогнала многих учеников, но так и не сумела оставить позади Лирру и Виррсета, а ведь после них получилось бы опередить и Лорвана.

Спугнули стадо косуль, худой серый кот забрался под скамью. Уже виднелись бледные от снега крыши частных домов окраины, но ни один человек на пути не встретился.

Вот девятиэтажка, обрушенная с краю: а еще одна осыпалась, будто по ней сошла лавина. Асфальт рядом с ними разломанный, словно рухнуло что-то огромное и исчезло. Так хочется исследовать поближе: но безрассудно. Легкий посвист птиц и далекое подвывание волков, вот и все звуки.

В окружении частных домов слышался только шорох лап.

Стены домов серые, как окаменевший лед. В окнах — чернота, как в гахаритских полыньях. Там и правда есть люди, живые, или они слились с чернотой? Тихий человеческий голос, или кажется?

Снова заскулили волки.

— Уже можно полететь исследовать? — уточнила Скадда.

— Держитесь со мной, — ответил Лорван.

Впереди показались трое волков, и Лорван поспешил к ним: волки оказались гвардейцами и сообщили, что людей здесь никто не трогает, и что за этим очень внимательно следят. Людей осталось совсем мало, много дней назад сюда снова приезжал гуманитарный конвой, но ненадолго. Ему очень далеко добираться.

Когда Лорван отошел, Скадда направилась к волкам и спросила:

— А кто-нибудь носит людям еду из леса?

Лорван встал между волками и Скаддой.

— Соблюдай дисциплину, — свистнул он. — Летаешь неплохо, как и все вы, но еще научись не лезть, когда не просят.

Волки уже уходили.

— Но ведь ты договорил, — сказала Скадда и недовольно затрещала: — А Рагнар поручил нам изучить, что здесь происходит. Самим.

— Да, а как, если не спрашивать? — с ворчанием подступила Данри. Остальные согласно заворчали.

— Ходите за мной, наблюдайте, учитесь. Уже кое-что узнали.

— Мы же не птенцы, — нахохлилась Скадда.

— И мы тогда выясним одно и то же, — заметил Нивир.

— Еще Скадда хорошо общается с людьми, — вступила Лирра. — И наблюдательная. Однажды я на задании ей не поверила, а она оказалась права.

Это она про случай, когда в Экере удалось остановить волков. Скадда вздернула уши.

— Вы никуда не полетите в незнакомой местности, — ответил Лорван.

— Мы много раз работали в незнакомой местности, — возразила Лирра. — Далеко летали и в нелетную погоду.

— Рагнар вас хорошо обучил, но не субординации. Если я принял такое решение, не стоит спорить. Все останутся со мной.

Гвардейцам надо действовать очень быстро, слушать главного и не тратить время на уточнения. Рагнар уже приучил его слушать: но он приучил и размышлять. В спокойной обстановке ведь можно все обсудить, тем более когда уже есть опыт и хочется понять, как правильно, а не просто повозмущаться. Особенно когда приказы противоречащие: и когда понимаешь, какая на самом деле Гвардия.

— Мы с Рагнаром так не спорили, — напомнила Скадда.

— Тебе Рагнар разрешает и с чудищем общаться, — весело, но и со строгостью отметил Лорван. — Вот будешь с Рагнаром — делай что захочешь.

— Мы и так с ним, — сказала Скадда. — Мы его стая, а не твоя. И слушать будем его.

Затем с разбега поднялась в воздух, и Лирра тоже. Позади раздался недовольный клекот Лорвана. Керсет догнал чуть позже: и он прижимал уши, сбивчиво колотил по воздуху буро-желтыми крыльями. Скадда глянула на землю: Лорвана покидала стая Виррсета, и стая Аддара тоже разбегалась. Лорван молча взъерошил крылья и переводил взгляд с одной стаи на другую.

Рагнар бы легко всех собрал. От него бы даже не улетели.

— Мы неправильно поступили, — сказала Лирра, и Скадда удивленно дернула ушами в ее сторону, выравниваясь после нового порыва ветра.

Затем Скадда взглянула на Лорвана.

— Встретимся тут же через два часа! — и после клича развернулась к Лирре, а она прищурила веселые салатовые глаза.

— Вот теперь правильно. Только клич должен был быть моим.

— Откушу тебе клюв.

— Это я тебе откушу.

Такие промежутки времени очень легко почувствовать. Когда Скадда жила с Дайгелом, не прекращала тренироваться ощущать, сколько прошло времени.

Через десяток домов свернули за большую ель, чтобы Лорван потерял из виду: если только он не поднялся высоко. Но он вряд ли определился, за какой из стай следить. Снижаясь, Скадда слишком рано сложила крылья, и лапы сильно ударились о мерзлую почву рядом с забором.

— Он решит, что Рагнар нас за это укусит, — и Скадда, пощелкивая, усмехнулась.

— Мы скажем, что это наш план, чтобы Рагнар быстрее выздоровел, — нашелся Керсет. — Рагнар за такое сразу начнет гонять нас с драками. О чем будем узнавать?

— Он скорее Лорвана цапнет, — Лирра гордо вскинула голову.

Скадда уловила тихий вой волков, затем бормотание испуганных ими гасок, и поспешила в ту сторону.

Здесь бы Дайгелу совсем не понравилось: для него это все равно что грифону прилететь в леса и степи рядом с Экерой и не увидеть ни одного сородича. Ветер дул так, будто кто-то невидимый сжал воздух в клюве и трепал что было сил, раздирая на тяжелые холодные клочья, заталкивая их в ноздри, в горло.

— Мой друг-человек тоже очень многое сейчас узнаёт, — сказала Скадда, подбираясь к забору, за которым беспокоились птицы.

Один из волков, бродивших поблизости, подал гвардейский жест хвостом наискосок: попросил передать важные сведения, если есть. Это вообще-то от волков удастся узнать все важное.

— Расскажи про Астелнал, когда он вернется, — Лирра толкнула клювом в лопатку, и Скадда наклонила голову направо.

А потом спросила волков, приносит ли кто-нибудь из них еду жителям Харгалува, и добавила:

— Это хочет знать Луи, — вообще-то он об этом не просил, но точно был бы не против узнать.

Волки пригнули уши.

— Да пробовали, они нас боятся, — проворчал один из гвардейцев, почесываясь. — Еще передай Луи, что те, кого он ранил, сдохли.

— Людям не обязательно брать добычу у вас из пасти, — заметила Скадда.

— Они никак не берут. Припасы у них, может, остались.

Или, может, волки плохо старались.

— Вожак у них — Хурул, правильно я запомнила? — уточнила Лирра, когда волки ушли.

— Точно, — ответила Скадда. — Я полечу к нему.

— А мы с Керсетом — в город.

Вьорты сражались и в городе, и в лесу: вдруг кто-нибудь из них встретится?

Крылья сильнее прижимались к бокам и лопаткам, пернатые, теплые. Над головой то и дело смыкались ветки, и иногда из-за них казалось, будто уже почти наступила ночь, и не успела вернуться в Валтанду вовремя, подвела Рагнара.

Скадда тряхнула головой, а тело окутал новый холод, пронзительный, тянущий, как в пещере с костями Ферры: он бы даже скулил, если бы ожил. На прогалине между елями лежал скелет и скалился клыкастым черепом. Спину покрывали широкие пластины, в щели между ними сыпался снег. Одна снежинка мелькнула совсем близко к Скадде, и показалось, она тоже скелет: с тонкими лучами-косточками.

У костей вьорта нашлись следы: здесь шел крупный уверенный волк, он продавил не только снег, но и почву. По этим вмятинам Скадда разыскала волка у ручья, обездвиженного льдом. Волк поднялся, вытянув хвост: огромный, уверенный зверь, настоящий вожак.

— Хурул?

— Он. Чего тебе?

— Луи хочет узнать, все ли здесь хорошо.

Хурул прошел по льду, а его лапы скользнули. Фыркнув, волк помотал головой и постарался пройти по льду подальше. На этот раз подушечки не заскользили, и на острой морде появилась легкая улыбка.

— А Эрцог? — спросил Хурул, повернувшись к Скадде: уже без всяких улыбок. Волчьи лапы разъехались, и Хурул, зарычав, прыгнул на берег. — Он не хочет узнать? Неплохой.

— Тоже хочет, — надо передать Эрцогу, что его здесь уважают.

— Тут еще некоторые умерли от чумы, но и незаболевшие здесь остались. Звери не трогали ни живых, ни мертвых. В других городах и селах округа умерло гораздо больше, окрестные поселения совсем мертвы. Там хищники иногда таскали трупы. Нескольким таким зверям я разодрал шкуру. Встретился со многими вожаками прочих волчьих Гвардий округа, передай котам. Успокоил их, дал поручения. Дежурят у домов оставшихся людей, у хлевов с домашними животными: хотя тех из них, что бесхозные, съели. Вьортских атак больше не было, сюда опять прибегала Талис.

Скадда постаралась запомнить все названия городов, которые он перечислил. Потом волк рассказал немного подробнее о том, что именно происходит в каждом из них.

— Дней десять назад была пара машин с запада Кранара, — добавил он. — Вернее, из Талис, они там заодно. Мало привезли. Еще тебе чего?

Скадда поймала на подушечку лапы снежинку: она растаяла, как медленно таяли и кости Ферры в пещере.

— Я была у скелета вьорта. Ты тоже к нему ходил: тебе его жаль?

Хурул медленно показал желтые клыки:

— Вьортов никто не арестовывает, особенно их скелеты.

В Кранаре призывателей, Свободных, как их называла Тунарра, не любят еще больше, чем в Легонии: особенно отряды Марты. Если Хурул и сочувствует призывателям и вьортам, то не доверится так же, как хинсенские волки.

— Но это важно. Для безопасности зверей. Как он себя вел, когда был живым? А ты видел, как вьорты дерутся? Расскажи.

Тагал видел. Но он не жил на земле вьортов, а Хурул, может быть, видел даже то, как они зарождаются. Или видели его волки.

— Дерутся, — сказал волк, поддев лапой припорошенную землю в отпечатке своей лапы. Еловые ветки за его спиной зашуршали от беличьего прыжка. — Вьорты такие же, как звери. Лаохорты такие же, как люди.

— А как звери относятся к чужим вьортам? Люди чужих лаохортов не любят.

— Странные задания дают новичку, — волк посмотрел исподлобья.

— Мне все очень интересно.

Хурул снял лапой с земли тонкий летучий слой, и снежинки прицепились к волчьим когтям.

— Мне тоже. Местные звери сказали, что вьорты первое время не враждовали. Были приятелями, играли и общались, а изменились, когда встретили человека.

— Но это не бывает. Даже лаохорты враждуют, хотя и не так.

— За драками вьортов я особо не следил. Уводил зверей, исполнял обязанности. Остальное ты тоже выяснишь только со слов других зверей. Которые скажут тебе, что знают обо всем с чужих слов.

Хурул и правда видел что-то интересное, только скрывает. Он говорит совсем невозможные вещи. Вьорты — чудовища, они не могут дружить, а тем более общаться.

Еса видела вьортов, которые совсем не напоминали чудовищ: правда, она их видела совсем недолго, и это ничего не значит.

— Вы, грифоны, скорее птицы, — говорила лосиха, вышагивая из кустарника. Она шла неторопливо и тяжело. — Интересные. И не едите столько, — знала бы она про Лорвана. — А те же тахры — просто ужас, давят для забавы, играют. Вьорты куда спокойнее хищников. Вьорт зубров тоже умирает.

До ушей донесся отдаленный тоскливый вой, пространный, похожий на эхо, и каждая шерстинка, показалось, встала дыбом. Это он и есть? Вот бы увидеть. Крылья встопорщились.

До гор, где ходит вьорт, не очень далеко, но все-таки не успеть за короткое время туда-обратно. Даже не подняться над елями: нет места для разбега и посадки. Как будто стала бескрылой.

— Мне тут сказали, они сначала не дрались. Так же не бывает.

— Правда, что не дрались. Совершенная правда, — лосиха соскоблила немного коры с молодого дерева. — Терлись носами, шли бок о бок. Выглядели совсем не так, как сейчас. Бык, медведь, волк и большая кошка. А теперь я и смотреть на них не хочу, хоть и вижу не так, как вы.

Керсету и Лирре это не надо знать. Слухи какие-то: не нужно оно, хотя и интересно.

Бурый промельк среди деревьев. Косуля, рогатый самец, некрупный, молодой: такие позже сородичей сбрасывают рога.

Скадда обошла его с подветренной стороны и стала подкрадываться: серебристый мех хорошо замаскирует, вот только черные маховые перья сильно выделяются. Его надо подогнать к домам, а то далеко тащить.

Подступив поближе, Скадда заклекотала и прыгнула. Косуля кинулась туда, куда нужно, но сразу свернула и стала петлять, причем к горам. Лапы холодило снегом, их рывки не приближали к косуле, но и не давали ей отдалиться.

Перескок через пень, прыжок с низкого холма. Утонула по грудь в снегу: везде его мало, а здесь как раз намело. И, вырвавшись из сугроба, сжала клюв от боли в спине. Сейчас пройдет, когда тело привыкнет к бегу.

Косуля убегает намного легче, скачет. Найти другую добычу?

Проиграть косуле? Не для этого училась бегу у Рагнара.

Лапы растрепали снег до почвы, а крылья напряглись и стали подергиваться, будто помогая бежать. Рванувшись вперед, Скадда сравнялась с косулей. Щелкнула клювом, зарычала, и зверь наконец-то повернул куда нужно. Лапы били все увереннее, быстрей.

— Ты кто такое? — выдохнул зверь.

— Тебя надо съесть!

— Я понял. Охотиться не умеешь?

— Я умею! Веду туда, где мне удобнее, — в клюв и глаза бросился ворох снежинок, и Скадда повернула в сторону, не давая косуле уйти с пути. Судя по линиям Веннты, приближалась окраина города. — Сейчас укушу. Я быстро. Я не нарушительница. Грифоны не такие.

Вообще-то некоторые — такие. Но нельзя, чтобы звери плохо относились к грифонам.

— Я вообще не мучаю, — слова казались скрипом лап по снегу. — Сейчас… подожди. Не бейся сильно. Хочу быстро.

— Грифон?

Он выдыхается. Все-таки не может так быстро бежать. Грифон тоже: но только нетренированный.

Удалось слегка обогнать косулю: а потом Скадда метнулась вбок, целясь в горло. Сжала его клювом так, чтобы не прокусить, и повалила зверя. Одну ногу заблокировала — как в драке. Второе копыто попало в лопатку, но слабо. Держала долго, пока пульс не затих, а потом потащила, оставляя на снегу черные земляные царапины.

Рядом с домом, где во дворе ругались гаски, Скадда бросила косулю и почесала клювом ноющую лопатку. Позвала гвардейским кличем Лирру и Керсета, но показались не черные крылья и не буро-золотые, а буро-полосатые крылья Лорвана.

— Люди точно нас видели в окна, — заявила Скадда. — Решат, что мы нарушители, раз с ними не связываемся. Эта еда для них, и ее отдадут волки.

— Никакой самодеятельности, — Лорван сминал лапами снег. — Будь вы моими учениками, я бы подрался с каждым.

— Что плохого? — Скадда взъерошила перья. — Им надо помочь, а еще я жила с людьми. Много им помогала. Я их знаю.

Волки как раз показались: несколько молодых гвардейцев. Лирра еще не прилетела, но она все поймет.

— Гвардейцы будут тебя слушать, считаешь? — скептически спросил Лорван.

— Это я убила косулю. Они что, плохие охотники, чтобы есть чужую добычу? — Скадда покосилась на волков. — Или плохие гвардейцы, чтобы ее бросать? Я ее поймала для людей. Волкам самим будет лучше, если им будут доверять: и местные люди, и те, кто опять к ним приедут.

Волки быстро все обсудили и затащили косулю через низкий забор на участок. Лорван молча стоял, поводя хвостом вверх-вниз, и следил. Скадда перелетела ограду, заглянула в окна: люди как раз встревоженно посмотрели на улицу, когда раздался волчий вой.

Скадда, встав напротив окна, вывела лапой по снегу: «Косулю. Вам. Волки». Поймут же легонийский. Должны. Никаких сложных слов.

Один из людей, мужчина, все-таки вышел и медленно протянул к Скадде руку. Как раз на снег у забора опустились Лирра и Керсет. Мужчина посмотрел на них настороженно, потом шагнул к косуле. Волки отстранились.

Человек поднял косулю на руки и двинулся к дверям. А потом, уже из дома, глядя на Скадду, он прижал левую ладонь к плечу.

— Бестолочи, — под лапами Рагнара сильнее хрустнула сухая трава пустыря. Безопасная: он в ней разбирается, но наступать не разрешает. — Взяли и просто улетели от гвардейца?

Направившись в другую сторону, он вывернул из земли камень.

— Не приведя нормальных аргументов? — добавил Рагнар.

Скадда прищурила глаза:

— Но все сработало.

— С кем-то другим бы не сработало. Что ему надо было сказать вместо того, чтобы удирать?

Уши Скадды поникли: но не всерьез. Шаги Рагнара все еще звучали сбивчиво, и дыхание было таким, будто он пролетел за сутки тысячу километров, но взгляд стал яростным, и совсем чуть-чуть насмешливым.

— Мы много всего сказали, — сообщила Лирра. — Что мы давно летаем в незнакомой местности, и что мы иначе ничего не изучим.

— Надо было добавить, что стая из десятка грифонов встревожит местных травоядных. Вот встречи с одним-двумя грифонами никто бы не испугался.

Точно. Скадда весело глянула на Рагнара, затем на учеников.

— Запоминайте. И грызите друг друга за то, что не додумались.

Пока шли на охоту к северному склону, Лирра настояла на том, чтобы ловить зайца самой, потому что Скадда последняя сегодня дралась, а Лирра дралась первой и успела отдохнуть. Скадда согласилась, но в отместку цапнула ее черный хвост.

Кенна по пути рассказывала Лирре про свои самые удачные охоты, хвасталась крупными пойманными рыбами, и Скадда тоже ее с интересом слушала, потом напомнила, что ловила детенышей льдозубров. Еще не успели добраться до крайних домов, когда на дорогу вышел вангур: тот самый, который пришел издалека и которого учил Луи.

Вангур смотрел понуро и поддевал копытом камни в травяной полосе у забора. Когда с ним поравнялись, он толкнул ногой Кенну: прямо в траву.

Кенна туда наступила — едва не упала. И тут же отпрянула на тротуар.

Клич Скадды, зовущий гвардейца, мгновенно слился с кличем Лирры. Передали — вангур напал, убегает на северо-запад. Скадда по-быстрому нашла табличку с названием и номером улицы, прокричала и их тоже.

Вангур мчался по другой стороне дороги.

Рвануться, ударить с воздуха: нет, не положено, еще ученица, и рядом есть Гвардия. А Кенна наступила на яд, или нет? Тут ходят проверяющие, вырывают яды, но эти люди могут работать как некоторые грифоны-гвардейцы. Почему тут все не залили асфальтом?

Кенна спокойно стояла рядом с Лиррой, лишь немного поджимая уши. На лопатке у Кенны, на коричневой шерсти, виднелся пыльный след. Вангур удалялся — а когти рвались наружу.

— Сильно ударил? — послышался голос Лирры. Кенна мотнула головой, ее клюв чуть скрипнул. Она жмурилась: неужели вангур сломал лопатку? На вид совсем нет. Значит, обожглась? Вдруг надо в больницу?

Рядом не было машин: но впереди на дороге одна показалась. Скадда кинулась к ней, распахнув крылья, и, когда машина затормозила, Скадда показала лапой на Кенну, потом в сторону города. Измененно произнесла: «Больница». В ответ качнули головой, машина двинулась дальше, а на ее крыше блеснуло уходящее солнце.

Вангура уже не видно: свернул.

— Дай посмотреть подушечки, — сказала Лирра.

Кенна опять мотнула головой.

Сверху ответил звучный крик Рагнара. Отдалился — туда, где исчез вангур.

Скадда взлетела с разбега, но высоко подняться не удалось, дул сильный ветер. Рагнар пошатывался в воздухе, и его, казалось, вот-вот снесет очередным порывом: нет, такого не случится, это же Рагнар.

Лирра тоже взмыла.

Где же машины? Одна стоит у дома с сине-черными квадратами окон — а в других домах окна уже светятся. Вот и вангур, между зданий.

Рагнар, спикировав, оглушил его, затем позвал кличем гвардейцев и опять взмыл с разбега. У него все получилось. Так и думала, что получится.

Пока Скадда искала машины вместе с Лиррой, Рагнар снизился к Кенне.

— Где?

Кенна сильно зажмурилась, когда поднимала левую заднюю лапу. Рагнар, обойдя Кенну, взъерошил на этой лапе мех. Скадда, переведя взгляд на дорогу, заметила машину, что ехала к городу, и пролетела к ней.

Приземлилась чуть подальше Кенны, и Лирра подоспела: а машина уже подъезжала. Остановилась. Лирра взметнула крылья, а Скадда быстро и отрывисто заклекотала. «Ранили, надо в город». Поймут? У людей нашлась бумага, и Лирра записала:

«Ранили. В больницу».

Водитель кивнул. Лирра унеслась к Кенне и Рагнару, Скадда тоже кинулась к ним. Лирра успела первой, встала слева от Кенны, Рагнар — справа, и Кенна пошла к автомобилю очень медленно, хромая. Рагнар и Лирра ее поддерживали с боков. Уже у машины Скадда увидела, что кожа на задней лапе Кенны, там, где был взъерошен мех, покраснела и стала бугриться.

— Может, оно так заживет, — негромко сказала Кенна, и ее глаза показались стеклами. Зрачки в них сильно расширились, и даже от света не слишком уменьшились. Клюв Кенны сжался, будто вгрызаясь в горло вангура, и клюв Скадды стиснулся тоже.

— Видел я ту дрянь, — огрызнулся Рагнар. — Не кантокрида, но все равно дрянь. Сагалуда, так ее? Задание тебе — вытерпеть лечение. Раз испытания прошла, то это запросто пройдешь.

Кенну пустили на задние сиденья: и сразу обдало ветром от крыльев приземляющихся грифонов. Рагнар им быстро все сообщил, указал, где вангур, и с разбега взлетел на крышу ворчащего автомобиля.

— Вам здесь делать нечего, — сказал он. — Хоть и делаете все верно. Спать, быстро.

Подушечки лап жгло от ударов по асфальту: но от ядовитой травы жжет наверняка сильнее. Лирра, взбежав по ступеням, толкнула клювом дверь, и Скадда тут же к ней подскочила. Остальные шестеро остались позади, в свете фонаря.

Глаза жжет тоже, будто сама упала в опасную траву, и при этом мордой. Но спать не получается. В том, что случилось с сородичами вангура, виноват кто-то из Гвардии. Зачем же вангур напал на Кенну, самую безобидную и симпатичную?

— Никого не пустим, — сказали со стойки регистрации, когда Скадда и Лирра вбежали внутрь. — Всю ночь грифона выгнать не можем, а тут еще пришли. Кыш, все кыш, тут только больные.

— Надо передать, — Скадда старалась говорить измененно и скребла при этом лапой по плитке. Если не понимают, дали бы тогда листок. — Передать грифону.

— Только одна остается. Вот ты оставайся, раз измененно говорить почти умеешь, — люди кивнули на Скадду. И Лирре пришлось выйти, а Виррсет все постукивал клювом в стеклянные двери. — А ну кыш, не ломать!

Виррсет, ворча, отошел, но теперь стал беспокойно бегать туда-обратно мимо дверей и чуть не сшиб медработника. Скадда поспешила по коридору за женщиной, которая пришла, чтобы проводить.

Она привела на второй этаж. Рагнар лежал под дверью, и Скадда поспешила к нему, приоткрывая крылья и клекоча.

— Рагнар, что там с Кенной?

— Спрашивал про обезболивающее. Ничего не отвечают. Она молчит. Яд будет жечь целый месяц.

— Ты же ее не отстранишь? Она отличная, и…

— За что? Вангура этого вы знали, а сама бы она в траву не наступила. Это не ее ошибка. Мелочь такую, копытом. Это она еще на лапах удержалась. Что против этого зверя сделать? Со мной бы то же самое произошло, будь я на ее месте. Дальше пройдет испытания — оставлю. Не пройдет, навыки пропадут — уже нет. Но это сейчас не значимо.

Уши приподнялись. Да, Кенну совсем нельзя выгонять: правда, с Рагнаром бы не случилось такого, как с ней.

— Амаргон сказал, что в Долине на полянах нашли вангуров и мохороев с разбитыми головами. Их били с воздуха. А этот вангур, получается, сразу стал мстить. Луи посоветовал оставить его во внедолинном лесу.

— Вангуры, случайно, не травятся осиновой и березовой корой?

— Нет.

— Зря. Надеюсь, ее кусками он порвет себе кишки.

— Им эта еда и правда не подходит. Он не будет наедаться и умрет от голода.

— Или от моего голода. Хотя он сам весь напрочь отравленный. Но я тоже. И Кенна. Работники должны по законам в тюрьме сидеть за то, что не выдрали эти яды.

Когда дверь стала медленно, со скрипом, открываться, Рагнар заворчал и вскочил. Врач вышел очень осторожно, а Рагнар вопросительно глянул на него и встопорщил перья на крыльях.

— Грызть не будешь? — спросил врач.

Рагнар в ответ мотнул головой.

— Пришлось в искусственную кому ввести, на пару дней.

Лапы похолодели. Рык Рагнара становился все громче — и Рагнар при этом смотрел не на врача, а в сторону. Глянув на врача, он только повел ушами вверх: не осуждает. Конечно, здесь все понятно.

— Яд на нервные клетки влияет, никаких противоядий, только переждать, а она маленькая. Первые два дня — самое как раз тяжелое. Не сиди тут. Это я не выгоняю, а за тебя беспокоюсь, чего тут в больнице хорошего-то?

А как она все это будет воспринимать? Просто как сон? Во сне тоже будет боль?

Рагнар кивнул и нехотя отошел от двери.

23 тегена, Эрцог

Легкий звон донесся издалека — приближался поезд. Луи первым отстранился от рельс. Наверное, и услышал раньше? Интересно, нравится ему изучать слепоту?

Гудок поезда прозвучал как крик неизвестной птицы.

Одно дело — добраться до Асуры или до Ленкры, Асура вообще очень близко, а вот до Армы, главного города льеты Ламейны, придется слишком долго ехать среди лесов. Откуда идут ядовитые запахи. Открытый грузовик не пойдет, крыша фуры — тоже, в закрытых грузовиках никто везти не согласился, да их тут и мало.

Желтизна мелькающих окон врезалась в глаза, грохотом забило уши. Луи шагнул к стучаще-ревущей громадине и даже улыбнулся — или показалось. Из-за лишнего света все искажается. Эрцог отвернулся к убывающему месяцу, похожему на сброшенную оболочку от когтя.

— Только ты ведь не подумал, чем платить, — сказал Луи, как только поезд унесся. — Неразумных зайцев до Армы не хватит, к тому же за двоих.

— Подумал, вообще-то. С Долиной как раз и связано.

— Думаю, ты также подумал о грифонах, убивших зверей в Долине.

Эрцог выпустил когти. Да, надо было подумать о том, что кто-то из них так поступит. Но не мог проследить за всеми крылатыми зверями сразу.

— Как думаешь, кто мог это сделать?

А, он об этом.

— Кто-то из тех, кто не успел как следует изучить Долину. Он не очень сильно отравился, раз мог в ней охотиться. А те поляны, где убили зверей — почти безопасные, и даже неумелый грифон мог их выучить. Может, это был Лорван. Или Амаргон. Подумаю еще, в общем. Я Рагнару уже все это сказал.

Из-за домов доносились запахи вскопанной земли, гасок, уток, свежих и прелых яблок. Здесь настоящий моллитанский актарий — прямо в центре Асуры, подальше от ядов Долины. Обычные актарии есть лишь в малых городах Моллитана — там участки небольшие. Ну и для охотников так удобней.

— А вот сносят пятиэтажки, чтобы расширить актарий, — говорил Эрцог, оборачиваясь на Луи. — Все дома здесь синие, — и здорово, что синие: даже днем это уютный цвет.

— Помню. Странно, что местные люди так легко относятся к сносу своих домов. Там ведь была их территория, их запахи, все привычное, исследованное.

— Но перебраться в новый дом интересно. Хотя и правда не очень-то здорово уходить с территории.

— Какая тварина, — с интересом говорили прохожие. — Хорошая тварина. Ты иллатов съедаешь, или как?

Лучше бы погладили. И не затем, чтобы изучить, какой на ощупь мех у инрикта, а затем, чтобы показать, что инрикт им понравился.

Когда нашлась библиотека, Эрцог забрался по ее ступеням и открыл дверь, а Луи подниматься не стал. Вот и правильно, это его ничуть не касается. Эрцог, забежав, встал поближе к стойке регистрации и подал знак инариса.

— У вас появился отличный повод встретиться с авторами одной из книг, — объявил Эрцог, улыбнувшись. — Я узнал кое-что новое о долинных растениях. Очень нужное.

Оба посетителя отстранились, ворча, что теперь какая-то ерунда происходит и в библиотеках. Библиотекарь глядел очень пристально. Моллитанцам нравится все изучать и делать понятным: так что, конечно, он согласится пригласить авторов книги про растения Долины.

— Подожди, пока всех не приму, — послышалось в ответ.

А когда посетители ушли, библиотекарь тихо обратился к Эрцогу:

— Понятия не имею, где они: быть может, кто-то и в экспедиции. Но свяжемся, если что-то действительно важное.

Лампочка отсвечивала на его лысине, окруженной волосами, как поляна — кустарниками.

— Тогда я передам им через тебя.

— У меня работы полно. С машинкой справишься?

Эрцог кивнул — хотя в общем-то никогда ей не пользовался. Библиотекарь тогда повел в читальный зал.

Потом он принес туда печатную машинку, и она оказалась забавной, но Эрцог слишком долго разыскивал каждую букву, совсем как в то время, когда только учился читать. Да и лапа иногда нажимала не только на выбранную букву, но и на соседние.

— Почерк у меня отличный, так что напишу, — сказал Эрцог.

Человек положил ручку на тот же читальный стол, куда до этого поставил и машинку. Его руки подрагивали, но он наблюдал за Эрцогом внимательно-испытательским моллитанским взглядом. Эрцог пододвинул листы бумаги.

Правда, некоторые новости про Долину лучше не надо записывать.

Отметил, что тулванга пахнет прохладной горечью, вспомнил и многие другие запахи, а особенно те, что вредят и издалека. Все, у кого отличный нюх, воспринимают запахи одинаково, в отличие от цветов. Прошлое издание книги было рассчитано лишь на людей, ну и на грифонов, по случайности.

Когда с пыльно-бумажными книжными запахами, отдающими и горечью, и прохладой, и чем-то шероховато-сухим, смешался запах Луи, показалось, точно очутился в библиотеке Экеры.

— Я дополню, — сказал Луи, а библиотекарь добавил, что все посетители тогда разойдутся. — Не беспокойся, в Долину, напротив, стали ходить чаще после того, как мы вместе ее посетили.

Подойдя, Луи сразу нашел вибриссами пишущую машинку, обнюхал ее, тронул лапой и защелкал клавишами. На листке пропечаталось: «Прочитай про запахи, недомерок». Правда, несколько букв оказалось пропущено, одна была неправильной, но все-таки — здорово.

— Ого, ты и так умеешь?

— Думаешь, в библиотеках я интересовался одним лишь клочком облезлого меха? — Луи лег на пол и подвернул под себя лапы. — Тем более я уже посещал эту библиотеку.

Эрцог фыркнул. А когда закончил записи, прочитал их все.

— У тулванги есть вяжущий оттенок, — дополнил Луи. — В твоем описании ее можно спутать с маллисом. Дополни и про юнгалу, ее запах немного острее, чем у шалухты, хотя в целом они схожи.

Ага, он и в этом старается главенствовать. Хотя в общем-то он говорит полезные вещи.

— Здорово, — сказал Эрцог. — С глупым соперничать скучно.

И начал делать пометки — а солнце, выскочив, выбелило лист: чудится, вот-вот сожжет записи.

Улица в окне светлая до рези в глазах, и даже синий цвет домов не очень помогает. Еще и зверей там нет, одни лишь люди. Звериных запахов и не чуял, пока сюда шел.

Жгуче, светло — а притягивает. И хочется рассматривать. Высотки по виду почти экерийские, но балконы — как синие листья, выросшие на дереве-доме и окруженные узорчатыми оградами, будто паутиной.

Но все-таки чересчур светло. Эрцог взял пастью исписанные листы, опустил их на пол и стал дальше дополнять записи — под диктовку Луи. А когда вернулся библиотекарь, Эрцог сказал ему:

— Знания про моллитанские растения стоят очень дорого. Стоимость книги это доказывает. Как думаешь, вот этих знаний хватит, чтобы заплатить за дорогу до Армы?

Заходили новые посетители — и никто не пугался, пускай он не придумывает.

— Я дам тебе за них денег, — ответил библиотекарь, когда все прочитал. Его взгляд стал задумчивым, появился намек на улыбку — ага, думает, что и ему за эти сведения заплатят. — Как все аккуратно.

На Луи он глянул как-то подозрительно. Ага, и сюда дошли слухи?

— Хочу почуять звериную книгу, — вспомнил Эрцог.

В обычных таких книгах запахи исчезают на вторую ночь, даже если правильно хранить. На страницы асурской вклеили травинки из волчьих подстилок и мелкие ветки, а еще обрывки ткани, долго пролежавшие в логове. Запахов сохранилось много, потому что все это очень долго лежало среди зверей.

И было здорово отслеживать, как играли волчата, как остались на траве капли крови волчицы, как потом заживала рана. Когда мама приносила ветки из леса, тоже по ним узнавал о зверях, которых никогда не встречал.

— Примитивно, — с высокомерием сказал Луи. — Читать такое после настоящих книг не интересно. Можно все это при желании отследить в лесу.

— Особенно в моллитанском, — заметил Эрцог и наступил ему на хвост. Луи ничуть не обратил внимание.

— В купе проводника я уже ездил, — сказал Эрцог, протерев лапой стекло в тамбуре, которое, правда, от этого чище не стало. — Там отлично, правда, ты бы там не поместился, да и не представляю, как ты поместишься на полке даже в купе. Слишком толстый, — не слишком, а так, немного, но издеваться забавно. Когда уже Луи отреагирует, интересно? — А вот бы поезд тоже умывался языком.

Луи вопросительно повел ухом.

— Люди смотрят на нас, когда изобретают, — объяснил Эрцог. — Машины у них бегают, плавают и летают. А почему не могут мыться?

— Может, им еще вырастить мех?

— А вдруг. Так станет теплее.

Здесь в общем-то тепло, и отлично, что не придется греться об Луи. Нет, здорово, когда есть об кого, вот только совсем оно не уютно. Уже убедился.

По Асуре за окном проносились облачные тени, и здания то светлели до серого, то уходили в синь. Будто по городу бегали сородичи того существа из глубин Долины. Правда, теперь оно выглядит ничуть не так.

А здорово, что Соноти это объявила лишь слухами, а то даже в город бы не пустили.

В вагоне по радио объявляли фазы луны на следующий год — уже год заканчивается, вот здорово. Почти дожил до следующего, значит.

Когти Луи касались остриями пола, убирались и тут же показывались снова.

У него есть лаохори — если это правда лаохори. Страх от нее, конечно, чувствовался, но еще и из-за странной внешности того существа. А Луи до нее дотронулся, и с лапы долго не исчезала кровь, у Луи даже смыть ее не получалось. Откуда взялась рана у существа? Потому что люди его не приняли? Значит, оно все-таки человеческое, не вьорт. Только, хм, отчасти человеческое.

Одно лишь ясно — если рассказать, начнутся новые беспорядки. Ну да, люди заметили, но ведь не все стояли близко к Луи, да и дотронулся он на пару мгновений. И люди в это время беспокоились. Этим и объяснили — просто померещилось кому-то на нервах. Правда, сам в своем зрении уверен, да и потом разглядывал странную непахнущую кровь на лапе Луи.

На стекле возникли горизонтальные росчерки дождя, каждый — из множества мелких капель. Чуть давило в ушах. По радио говорили про новое расписание выходных по лунным фазам. Одни утверждали, что надо перестать их связывать с луной, и что можно просто поделить месяц на четыре части — так будет удобней. Другие настаивали, что надо сохранить традиции, и что все это подчеркивает, как люди до сих пор связаны с природой.

— Не очень-то понравилась вам настоящая связь с природой, — неожиданно весело сказал Луи, а затем повернул морду к Эрцогу. — В любом случае, люди рано или поздно должны будут принять.

— Она им не понравилась, вообще-то.

— Ты тоже многим не нравишься.

— Я все-таки не какое-то непонятное... — Эрцог осекся. — Хм, хотя бы не настолько.

— Келарс с полосками. Примерно то же самое.

— Нормальные полоски ей бы простили, знаешь.

Долго вслушивался, но про Гахарит никаких новостей не услышал — а интересно, о чем же узнали травоядные, и откуда? Что значит — «С хищниками там обошлись справедливо»? Эрцог подал знак инариса человеку, вышедшему в тамбур, а человек пробормотал: «Твою ж» и выскочил обратно.

— Да вроде бы все нормально в Гахарите, — ответил он, вернувшись.

Вообще-то там опасные травоядные, а еще он теперь отрезан от остальной Легонии и Моллитаном, и Ламейной. Там точно что-то происходит. Но Долину сейчас не стоит бросать.

— Никто давно не нападает. Да каменюг вам в клювы! — женщина, прикрикнув, стукнула ладонью по стенке птичника. Гаски тут же перестали трещать, а дверь соседнего сарая — скрипеть. Да, из-за людей все и правда получают разум.

— Раз там у тебя столько гасок, то и правда, — кивнул Эрцог.

Всюду запахи домашних животных, мычат коровы, блеют овцы, кричат гаски, гуси и какие-то незнакомые птицы. Да, здесь и в самом деле иллаты себя отлично ведут, даже не крадут животных, вот только почему? Что с ними делает Алодис?

Сюда, в его главный город, отправились именно затем, чтобы побольше узнать про этого человека и его методы. Местным людям иллаты перестали вредить как раз когда Алодис возглавил Ламейну. Он что, ослепил кого-нибудь из иллатов в пример остальным?

А еще Ламейне могут угрожать вьорты из-за того, что Легония продолжает раскалываться — ведь Ламейна приморская. Здесь могут сильно встревожиться звери.

— И хорошо, что тут больше нет грифонов и волков-гвардейцев, — сказала еще одна из местных. — Они тут погоды не делали, только еду у нас брали, да и все.

Этот актарий — внешний, хотя Арма очень большая и находится рядом с Долиной. Но с Долиной граничит только пара-тройка ее актариев, а остальные, огромные, находятся в степи, где не приживаются лесные долинные яды. Поэтому будущие ламейнцы и отобрали у моллитанцев все приморские травяные равнины.

Люди при встрече даже прикладывают ладонь к плечу, хотя и держатся на расстоянии. Здесь, получается, тоже за Долину уважают? А если кто-то решит все-таки выстрелить? Лапы пригнулись от напряжения — как перед прыжком.

— У них куртки, свитера и штаны в узорах, похожих на траву или на листья, — рассказывал Эрцог, стараясь не выпускать когти. Луи уже был в Ламейне, но вряд ли запоминал детали. — Если бы не запах ткани, даже не поверил бы, что одежда не из настоящей травы. А бывают и узоры вроде шерстинок.

Волосы у местных темней, чем у моллитанцев: ламейнцы — потомки таннау.

Эрцог насторожил уши, заметив человека с ружьем. Но все-таки стрелять он не стал, хотя и смотрел враждебно. Только проворчал, что здесь и так все в порядке, и никакие больше твари не нужны.

Достигнув леса, Эрцог быстро углубился в чащу и ушел далеко — по пути, как обычно, подсказывая Луи, куда наступать. И, учуяв одновременно человека и иллата, остановился.

Мох-кружник начертил собой круги на высоких камнях, а на тех, что помельче, желтеет другой мох, лонка. Вот сорванные полоски обоих видов мха и след человека рядом с ними — вместе со следами иллатов. И человек, и звери ходили здесь одновременно. Долго. Иллаты не навредили человеку — они что, его охраняли?

Луи потрогал мох вибриссами и принюхался.

— Так. Ты говорил, желтый мох. Ты ночной хищник и видишь все не так, как увидел бы я.

— Ну и смотри в свою черноту. А у тебя чернота перед глазами, или нет?

— Скорее темный туман. Какого цвета для тебя лисьи шкуры?

— Желтого.

— Для меня они красные.

— Может, ты просто так называешь? — Эрцог огляделся — ага, рядом растет селея, а вот дальше можно пройти без проблем, там снегоцвет.

— Нет. Я различаю желтый, он светлее.

— Знаешь, я слышал, лисий мех для грифонов и людей — это желто-красный, цвет-инрикт. Оранжевый. В книге и мох называли оранжевым.

— Стало быть, для меня он красный. А есть что-либо, например, фиолетовое? Я проверял, что вещи, ярко-фиолетовые для людей, для меня тоже красные.

— Есть уламит, и вот он растет, пошли по нему. Но сейчас он не цветет, а когда цвел, для меня был синим.

— Поскольку ты неправильное существо.

— Не больше, чем твоя Тень, — усмехнулся Эрцог. — Интересно, а как долго моллитанцы знали, что Легония их травит? Он вообще всех травит, похоже. Не тот дар ему достался. Или огонь тоже можно назвать отравой?

— Возможно, — Луи протянул вибриссы к ягодам на кусте аглодии, ощупал усами листья. — Хотя для легонийцев он символ жизни, тепла и Единства. Он так же изменяет все вокруг себя, как и люди. Аглодия, так?

— Нет, это ты кусок гривы оставил.

— Думаю, они рассчитывали, что флорентцы прибудут сюда поскорее.

— Я вообще-то понимаю, почему им надо было показать все Флоренту. Но все равно — если те моллитанцы, которые все знали, сами скрывали все от людей, то чем они лучше легонийцев? Хм. Хотя легонийцы ничуть не собирались все открыть. А еще, наверное, с помощью Флорента хотели показать зверям, что многие люди против ядерной энергии. Даже заокеанские.

— Тоже вероятно, — Луи поднял уши. — Если, разумеется, звери для легонийцев что-то значат. Хотя, если не значат, присмирить зверей — еще более важное дело.

— Призывателем, случайно, не становишься? — Эрцог прищурил один глаз.

— Для Алии Соноти я уже им стал. Ничего, она пережила.

Эрцог усмехнулся.

Скоро на пути показалась дорога из каменных глыб с острыми гранями — она тянулась далеко вперед, разрубая лес.

— Их точно не люди просыпали, слишком их много, — Эрцог, остановясь, приподнял лапу и ощутил, как из-за интереса клонится из стороны в сторону кончик хвоста. — Хотя выглядят так, точно их заточили.

— Это курум. Я о подобном слышал. Среди камней есть растения?

— Ага, даже мелкая тулванга, от нее почти не пахнет.

— Значит, курум неподвижный, иначе он бы все снес.

— Это что, каменная речка?

— Примерно.

— Все ты обманываешь. Хотя, знаешь, в общем-то верю. А как они двигаются?

Луи промолчал — опять ему надоело говорить. Эрцог толкнул лапой один из камней. Здесь земля идет немного под уклон, и что, они могут медленно перекатываться?

Далеко на севере, куда вытянулся курум, сине-туманные горы изгибались так, будто они келарсицы и потягиваются. Небо затемнялось облаками, в ушах закладывало. Эрцог быстро переступал по камням — а в расщелинах между глыбами крупные серые крысы ловили зверьков вроде тушканчиков.

На куруме встретился иллат-гвардеец и рассказал, что его сородичи раньше таскали домашних птиц из актария — и наверняка атаковали людей, только об этом иллат конечно, умолчал — но потом пообщались с Алодисом, а он оказался очень убедительным. Теперь гвардейская стая тут отлично следит за порядком.

— А как он вас убедил? — поинтересовался Эрцог. Но иллат упорно не отвечал — и прижимал уши с задумчивым видом. Ничего от него добиться не удалось.

Потом, выйдя по куруму к озеру, а от него к реке, Эрцог заметил речных собак на берегу и с ними заговорил. На этот раз они вроде бы поняли, что мохороев им есть не нужно. Правда, когда пришел мохорой, они его тут же укусили. Эрцог обратился и к мохорою, но фразы получились на вангурьем, а мохорой зафыркал и убежал.

Язык мохороев вообще-то в последнее время тоже учил — с помощью тирис, но из-за долинных растений в голове для новых знаний ничуть не осталось места, как и в лесах эти деревья и травы не оставляют его для зверей.

— Одна рыба похожа на ветку с глазами, — рассказывал Эрцог, переходя по безопасной траве у озера. — А у ледокрылок плавники прозрачные, точно из воды. Медузы даже есть, ничего себе, — и с плеском задел воду лапой. Хотелось задеть и медузу, но вдруг ядовитые. — У них узоры прозрачные, серые такие. Щупальца как водоросли, но белые.

— Возможно, сюда тоже сбросили какие-нибудь отходы. Купайся, твой мех умывает инрикт, ему уже ничего не навредит.

От каждого замечания Луи кажется, будто становишься мелким. Правда, сейчас отчего-то захотелось и усмехнуться.

В чаще встречались вангуры, немного катаганов, а еще неманги, небольшие олени с полосками. Многие удрали, но вангуры все-таки возвратились, когда Эрцог начал с ними говорить на их языке. Очень упрощенно. Звери, остановившись поодаль, рассказали — а тирис чуть помогли перевести — что местная гвардейская стая неплохая, но, правда, не всегда справляется. Больше общается с людьми, чем с животными — еще одна странность. А вот к востоку, чуть дальше, другие гвардейцы рвут для игры и копытных, и холтонгов, но при этом тоже никогда не трогают людей. Про Ласферов тут слышали смутно — здесь, конечно, новости узнать непросто, ведь местные звери с людьми толком не общаются, а с внедолинными зверями тем более.

Но, правда, выяснилось, что человеческий язык эти звери понимают неплохо.

— Вы правда ходите по Долине, — примерно об этом с удивлением говорила самка вангура, закрывая собой детеныша. — Вам не все равно, что с нами делается? Да?

А когда возвратились к ней, побывав восточнее, у Луи на морде еще оставались клочья меха одного из гвардейцев-нарушителей.

— Вам надо сближаться с людьми, — сказал Луи тирис, чтобы та передала вангурице. Здесь тирис намного лучше общались с долинными зверями, чем на западе Моллитана. — Стало быть, ты понимаешь человеческий язык. Я постараюсь произнести людские звуки, измененно, самые простые. Ты боишься города, бесспорно, однако будешь увереннее там себя чувствовать, если познакомишься с письменностью. Города замечательны.

Он выцарапал на коре моллитанского дуба несколько букв — правда, получилось не очень, и пришлось опять их складывать из веток. Скоро пришли мохорои, пара холтонгов, катаган, и некоторые сами попытались повторить буквы.

Когда с веток спустились иллаты-гвардейцы, Эрцог передал им, что речные собаки лишают сами себя еды, если не дают мохороям есть водоросли. Ведь чем меньше этих водорослей, тем больше крупной рыбы. Иллаты не очень поверили, и тогда Эрцог рассказал про речной остров в Талис. Про то, как переселил туда редких зверей, поедавших больные растения, и как этот остров потом изменился. Ну и про то, как исследовал алхейры, а талисцы после этого основали там заповедники. Луи подтвердил.

Иллаты пообещали проследить, хотя на Эрцога они по-прежнему поглядывали с недоверием.

Вот бы найти способ прислать в Долину других гвардейцев. Рагнар уже так много запомнил в Долине, и та же Скадда, когда подрастет, здесь отлично справится. Разве зря учил грифонов?

Желтые окна высоток напоминают следы от зубов, прокусивших темноту. Люди как только ни вмешиваются в природу, и даже ночь светлят, чтобы им было удобней. Ночь должна быть темной, вообще-то.

Все они, конечно, считают себя высшими — как и иллаты считают себя высшими хищниками Долины. «Будет не правителем, а слугой людей», так говорила Алниру мама. Люди с детства растут с мыслями о своей исключительности. Конечно, простые люди не такие, как чиновники, ладно.

Здорово пахнет жаренным на костре и копченым мясом из города. В долинном Моллитане выращивают не так и много животных на мясо, им там почти нечего есть, зато в Ламейне все отлично с животноводством.

Моллитанцы иногда едят и долинных зверей, но обычно лишь в мелких городах.

Эрцог лег у бока Луи, отвернувшись от высоток. Луи огрызнулся — но все равно сейчас он не соперник, просто теплая вещь для обогрева, как шуба для талисца или кранарца.

Правда, лапы рядом с ним так напрягаются, точно вблизи — стая иллатов с кантокридой в каждой пасти. Никогда еще не засыпал так близко к Луи, а сейчас еще и ночь, не время для сна — но очень устал. Перед закрытыми глазами скачет черно-серый туман — такой же видит и Луи. Холод под лапами ощутимей, чем тепло у бока.

Чужой запах льва, самца, соперника. В невнятной серости — кости? Камни? Стены кругом. Одну лапу сдавило, вторую успел спрятать. Желтые глаза в темноте — и взгляд этот тоже давит. Камни больше похожи на зверей, чем Луи.

— Смерть Регона была тебе выгодна?

Шкуру на лапе прожгло когтями. Камни исчезли, остался лишь зверь — Эрцог вскочил, обхватил его и потом, переворачивая, сжимал клыками шею — слишком длинный мех, но ничего. Главное — дать отпор. Тварь. Больше не тронет.

Зверь сам перевернулся, стиснул лапами. Бока свело болью от царапин. Ага. Так и знал. Враг.

Эй, остановись, это же Луи, да и не пробовал кровь. И лапа не болит.

Эрцог разжал челюсти — и швырнуло в сторону.

— Так, — сказал Луи, отходя и пригибаясь. Его хвост ударял по земле. — Ты все-таки не совершил бы покушение прямо в городе, это нелогично даже для тебя. Я не стану бить тебя, Эрцог. По крайней мере, пока не объяснишься.

Эрцог вскочил. Извиняться, что ли, перед ним — и признавать себя слабее? Никакого отпора?

Все-таки он честно себя ведет.

— А еще нечестно. И неразумно, — нехотя добавил Эрцог, скалясь. — Я сам тебе запретил на меня нападать без повода. А тут сам нарушил. Но мне, в общем, приснился допрос. Убивать не хотелось, лишь прогнать.

Луи молча развернулся к Эрцогу.

— Опять не веришь, — Эрцог быстро вылизал кисть лапы. — Как и в тот раз не верил. Я так и думал, а значит, пойду охотиться. Тут антилопы нормальные, в общем. Хотя я только что охотился. Ладно, просто пойду.

— Одно из самых нелепых покушений на мою жизнь. Мог бы подыскать оправдание получше.

У него ну слишком серьезная морда, даже для Луи, а слова тоже слишком серьезно-безразличные. Эрцог усмехнулся.

— Ну и кто меня опередил?

— Этот рассказ — преступная речь, так что позже. Допросов не планирую, ты и сам мне все рассказываешь, так что сейчас нет смысла применять подобные методы.

— Только попробуй применить, — Эрцог коротко зашипел. — А кто покушался, все-таки? Ты думаешь, Легония бы тебя в тот раз обжег?

Луи лег на траву. Подходить ничуть не хотелось, но от нового порыва ветра, показалось, все шерстинки встали дыбом и все лапы окоченели. Эрцог все-таки вернулся к теплу. Так, обогреватель. Подумаешь. А спать не получится, только смотреть на окна.

— Ладно, днем усну, — солнце как раз согреет степь.

— Ты говорил, твоего рождения не хотели.

Уши развернулись на голос.

— Но Алниру ты нравился больше меня, — продолжал Луи. — Кесси тоже тебя любила.

— Они просто потом ко мне привыкли.

— Отчего ты так думаешь?

Боится все-таки, что разум исчезнет, поэтому и общается? Да нет, он не помутнялся, в общем-то, да и в целом самоконтроль сейчас почти отличный — от этого даже тепло в голове.

Эрцог сощурился, глядя на белые точки звезд. Интересно, а когда грифоны взлетают, им хочется эти точки поддевать лапами? Немного пахло кипарисами и туями, растущими с краю пустыря. Кипарисами — слабее и более дымно.

— Да сам подумай. Алниру было очень здорово узнать, что его правление под угрозой, потому что от него беременна келарсица? А для Кесси было очень здорово разлучиться со стаей? Как наследник я для Алнира был бесполезным. Потом уже вроде бы стал нужен, но так, покрасоваться, что в роду Фернейлов не два льва, а два с половиной. Такое все равно, наверное, чувствуется. Может, те двое, что родились со мной, поэтому и умерли. Ощутили, что не будут нужны. А если бы ты узнал тогда, в детстве, что я буду — как бы ты отнесся? Или ты уже тогда на меня злился бы?

— Злился бы. Вначале бы не верил, что такое существует, но смерти такого существа не хотел бы, все-таки занятное.

— Ты так уверенно говоришь, будто знал про меня, когда был как Киоли.

— Просто помню, как впервые узнал о сколопендрах. По аналогии.

— Волны образцово-порядочные, ни одного лишнего клочка пены, а что все ступени мокрые и плиты набережной кое-где — здесь, конечно, море вовсе ни при чем, просто кто-то воду купил и разлил, ага, очень верю, — рассказывал Эрцог. — Дома почти как в Асуре, слушай. Тоже есть балконы-листья, только здания белые, ну, почти, потому что подъезды разрисованные. На них листья, мох, иногда грибы. А здесь, похоже, вырос настоящий мох. Хотя нет, нарисовали. На магазинах — «дороги за горизонт», уже готовятся праздновать смену года, отлично. Вот продают грибы. Вязаные грибы. Варежки в виде грибов, — и потер морду лапой.

В глазах щипало от белого наглого света. Эрцог уснул рано утром, когда ушел Луи, а потом отчего-то проснулся до полудня. Луи хмурился, но слушал все-таки внимательно.

— Там просто магазин, куда можно приносить все, что сделаешь сам. Полки сдают за оплату, и там можно продавать что хочешь. Даже закатки, пряники, еще вижу вязаные шарфы, и…

— Лаохори! — вскрикнул прохожий.

— Лаохори в Арме!

— Это никакой не лаохорт!

Луи вскинул голову.

— Раз это лаохори Долины, то что же, — задумчиво сказал он. — Лафенграс!

На плиты с шорохом набросилась волна, и водные лапы соскользнули обратно в море.

— Что?

— Ее называли Лафенграс, Долиной теней с моллитанского. Называл как раз Алодис.

Ладно еще люди не слышали такой, как они считают, немыслимости. Азарт даже греет, как бы подозрительно ни относился к той сущности. Весело же. Зверь зовет лаохорта, кто бы мог подумать.

Давит в груди, подгибаются лапы, и холодок от брызг едва чуется. Сработало.

Вихрь пронесся прямо по воде мимо набережной, заскочил на плиты — черно-серой лисицей. Почти.

Среди темной шерсти — вкрапления желтого, но ничуть не меха, а всполохов пламени. По лапам поднимаются, извиваясь и вонзаясь в шерсть, зеленые лозы. Интересно, ей удобно вообще? Ну а глаза у нее, конечно, светятся, как у всех лаохортов, вот только их зелень прочеркнули зрачки, будто выжженная земля на лужайках.

На ее лопатке и на боку — небольшие царапины.

— Ничего не изменилось, — сказал Эрцог.

В общем-то она забавная и симпатичная, та же Талис раньше выглядела куда страшней. Хотя у нее во внешности не было вьортских черт.

— Вьорт, — шепотом пронеслось среди прохожих. Кто-то еще и вскрикнул.

— Она же как Ферра. Пламя-то… у той тоже было.

Лисица глядела на них, поворачивая голову набок то влево, то вправо.

— Вы меня чуете, вы меня слышите, — ее задорный хриплый голос повторялся эхом в голове. Один из прохожих протянул к лаохори руку, но убрал, когда к ладони устремились лозы. — Какой я вьорт?

Она на мгновение глянула на Луи. Призна́ет, что ли, связь с ним? Вот это точно историческое событие. И что тогда скажет Алодис? Это же и его лаохори тоже.

— Убирайтесь от моря, — продолжала лисица, а пламя в шерсти игралось с ветром в такт ее словам. — Глубже в город, в северный актарий — в море рыскают вьорты. Легония ослаб, они могут напасть.

Она опять посмотрела на Луи, а потом в прыжке превратилась в вихрь и унеслась. Тут же разговоры стали громче шума моря, что рвалось на берег, будто гигантский вьорт. Будто собралось тут все по-вьортски разломать.

Нос забило островатой горечью иллата.

— Вас ждут, — раздался отрывистый голос. — Помощница лет-танера. К ней приходило… существо, — никогда еще не видел, чтобы иллаты тревожились, как белоноги. — Провожу.

— Сенка Тилани я, — голос этой женщины звучал хрипловато. Она была тонкой, невысокой, с короткими бурыми волосами — похожей на высушенную степную траву. — С Долиной Алод… лет-танера Гремиора все ваше устраивает. То, что вы творите. Но его тут нет, он в Моллитане.

Между Лафенграс и людьми — расстояние в три мощных прыжка.

— Каким образом Алодис управляется с особо беспокойными иллатами? — спросил Луи.

— Я ему помогаю. Это лишь наши, скажем, человеческие методы, которые никому точно не вредят.

А глаза у Сенки, несмотря на непринужденность в голосе, большие и настороженные, как у ламейнских степных антилоп: вот-вот и Сенка умчится прочь.

— Если вы используете какие-то изобретения, то я постараюсь научиться обращаться с этой техникой. Мне очень интересно.

— Тут техника другая.

Лапы подгибались, в горле немного давило. Вдали зазвучали сирены. Лафенграс мотнула хвостом, и его охватил огонь, а лозы, растущие из шкуры, протянули туда листья и ничуть не обгорели.

— Эка мразота, — сказал один из людей, при этом слегка улыбаясь.

— Сочетание интереса с потребностью защищать и защищаться, — по-львиному произнес Луи. — Их менталитет против них самих. Так странно.

Затем он добавил — измененным голосом:

— Расскажи о преступлениях иллатов. Сталкивалась с тем, чтобы иллаты ради забавы давали копытным дурманящие растения и после стравливали?

— Бывало всякое-разное, — кивнула Сенка.

— Где они убивали людей? — Эрцог насторожил уши. — Я сам не видел, но много слышал. Ты знаешь?

— Сейчас. Подожди.

— К слову, травоядные здесь слишком мало общаются с людьми, необходимо наладить с ними связь, — добавил Луи.

— Разберемся, само собой.

Как и с иллатами? Интересно, почему они боятся вредить именно людям Армы, хотя зверям по-прежнему вредят?

— Эвакуируют в другой конец Армы? — раздался хриплый пространный голос, и уши прижались, хотя ничего и не было страшного. — Из города не вывезут?

— Мы же легонийцы, — сказал один из собравшихся. — Как мы ее слышим?

— Легония — предатель, так его растак.

Другие фразы прозвучали короче и грубее: в сторону Легонии, Лафенграс и вьортов. И в то же время появлялись улыбки на лицах. Быстрые, грубые — но улыбки. Эрцог и сам улыбнулся.

— С ближайшими городами связались, — сказала Сенка, глядя на Лафенграс — но не на морду, а на огненные вспышки и несгорающие листья. — Некоторые автобусы для подстраховки туда поедут. Я говорю это людям, не тебе.

Лафенграс задумчиво глянула вдаль и вздернула острую морду.

— Я и есть эти люди.

— Читал, что варуга не сгорит, если ее поджечь в жару, — Эрцог сказал это по-львиному, негромко, для Луи. — Растение-саламандра. Вот и с этими листьями, которые у Лафенграс, то же самое. А ты обожжешься, если тронешь ее огонь, или как?

— Проверим. Очень интересно.

Как только приблизился автобус с табличкой «Эвакуация», люди встали в очередь, а потом не спеша зашли в салон, неся с собой вещи и животных в переносках — и разместились на удивление быстро. Многие остались ждать новый транспорт.

Опять подошел иллат, который сюда привел. Он искоса глядел то на Лафенграс, то на людей, а когда посмотрел на Сенку, его зрачки расширились, и он поспешил отвернуться. Ну и с чего он так?

Лафенграс медленно поводила туда-обратно белым кончиком хвоста, а его то и дело заволакивало пламенем. Люди глядели на нее так, точно она их дома собиралась поджечь, а может и море.

Сенка махнула рукой, чтобы с ней отошли в сторону. А потом, у низкой ограды, оплетенной обычным виноградом — ну наконец-то — она рассказала про преступления иллатов: про убийства людей в том числе. Эрцог немного сообщил о том, что видел сам, да и не только про иллатов. Луи добавил и от себя.

— Должна быть карта с отмеченными местами, где уже разобрались с иллатами, — догадался Эрцог, а Сенка подтвердила.

— Возможно, есть и пожелания по поводу того, где нам следует помочь зверям, — поинтересовался Луи.

— Есть некоторые места такие труднодоступные, они там тоже отмечены. Нам на них жаловались. Гремиор хотел туда добраться. Может, вы проберетесь.

А когда она отошла к людям, что загружались в очередной автобус, то сразу подбежал иллат.

— Вы правда ее видели в первый день? — вырвалось у иллата, когда он покосился на лаохори. — А это… знаете, что с ней?

И перевел взгляд с лаохори на Сенку.

— Что с лаохори — нет, — ответил Эрцог. — А Сенка здоровская, — совсем не хочется злиться теперь на людей. Зато хочется попробовать жареное мясо, которым запахло из окон.

Иллат заворчал и удалился. Преступник, что ли? С чего вдруг бояться Сенку?

Из царапины на лопатке лаохори чуть выступила кровь, и Эрцог об этом сразу сообщил Луи. Уши Лафенграс вскинулись — а потом она глянула на восток, в сторону моря, и Эрцог тоже.

— Легония. Там. Вьортов заметил, мразь эту, — мрачно сказала Лафенграс. Огненные всполохи на ее шкуре заволокли всю странно живую зелень. — Не справится.

Восточнее, ближе к морю, опять раздалась сирена. Затем, гулко — призыв к эвакуации. Автобус отправился на север, и тут же приехали еще два. Лафенграс оскалилась, а призрачные лозы, сильней окутав ее лапы, не оставили открытой ни шерстинки. Лозы в Долине куда опасней, вообще-то.

У долинного побережья именно здесь, у Армы, больше всего судов, и местных морских вьортов это тревожит. Прогулки людей по морю мешают зарождаться вьортам у берегов, и это особенно полезно, когда лаохорт очень сильный. Но стоит ему ослабнуть, как озлобленные вьорты полезут туда, где есть люди. Когда власть Легонии сильно пошатнулась, Арма оказалась в опасности.

Кейнор сейчас тоже в опасности — но он намного старше этой Лафенграс.

Лафенграс помчалась на восток и вдруг, остановившись, развернулась — вся окутанная огнем. Люди, что стояли в очереди на эвакуацию, посмотрели на лаохори — и даже с надеждой.

— Я вас защищу. Дар у меня такой, покажу потом. Если заслужите. Так вы. Надеяться на вас. У вьортов нет даров. Ваше недоверие меня так ослабит, что они из меня коврик сделают на дне морском.

— Легония нужен. Единство.

— С Хинсеном и Ламейной разве что.

— Так Легония с ними нас объединил. Настоящий Легония. Прежний.

— Из-за нас Легония не силен.

— Из-за себя! Нас-то травил. Может, из-за этого она такая, а?

Луи дернул ушами. Лафенграс тоже — одновременно с ним.

— Ничего, пакость. Станешь еще нормальной, — донеслось из автобуса.

Лафенграс понеслась вдаль по улице — огонь и серый пепел. Сирена повторила вой. Затем раздался другой вой, да еще и в три голоса — тоскливо-пронзительный, колющий уши.

— Я к побережью, — сказал Эрцог. — При тебе же на Кайрис вьорт напал, но тебя не ранил. Лафенграс — не моя.

— Легонию тоже могут ранить. Возможно, ты его зверь, а не кейнорский.

Да. Точно. Лучше сейчас не проверять.

Луи сидел на краю крыши, а Эрцог ходил рядом с ним, щурясь на солнце. Хотелось отдохнуть в тени, но лапы не могли удержать на месте.

На востоке, в стороне моря и актария, поднялся черный туман, будто из-под земли возникла туча. До странности неуютная темнота, душащая, вжимающая уши в мех. Туман захлестнул и отдаленные дома. Снова взвизгнула и резко оборвалась сирена.

Луи подошел — будто что-то ощутил. Эрцог ему быстро пересказал, не отрывая взгляда от черноты. А она расширялась.

— Вот остановилась, но до сих пор не рассеивается. Вьорт укусил Лафенграс, и случился взрыв?

Из темного тумана-тучи рванулся вихрь — и, прибежав на крышу, оказался огненно-пепельной лисицей. С мордой, разорванной когтями, и с окровавленной пастью. Луи поморщился, будто это ему саданули по морде, а затем направился к лестнице — вслед за Лафенграс. К дому уже спешили жители Армы.

— Прогнала сволочей, — а внутри у нее пасть тоже в крови, увидел мельком. Ничего себе рана.

Эрцог, спустившись, спрыгнул на асфальт с лестницы, а Луи — следом. Лафенграс остановилась поодаль, и люди к ней не подходили.

— Никто наш не помер, из тех зданий всех вывезли. Вьорты уже не полезут. Их штуки три было, от Армы бы остались клочки, их бы на морское дно спустили, и там бы поселились трепанги с их вьортами.

— Мохороем меня за ногу, — проговорил кто-то.

— Вы знали, что голову вьорта невозможно отгрызть? — устало, задыхаясь, но при этом с интересом продолжала Лафенграс. — Кости не перегрызаются. Лапы тоже не получилось. А то кинула бы на дно, пусть там трепанги водятся.

Так в пасти не ее кровь?

Лозы на шкуре Лафенграс, кажется, прорастут сейчас в асфальт и в землю, а потом задушат и людей, и зверей.

— Можно рыбу собирать, — добавила Лафенграс. — Пока не испортилась.

— Вьорт, — пронеслось среди людей.

А после этого говорили еще, но все слова оказались куда сложней — даже не все из них понял. Какие-то моллитанские ругательства.

— Да не будет вьортов. Я вообще не понимаю, почему так больше никто не делал. Отлично работает, вы бы видели, как они удирали. Надо построить полигоны, их можно будет рушить, раня вьортов, а на жилые дома ничего не перекинется. Да что там эти дома, ерунда, новые сделаем. Вы говорить вообще собираетесь, нет? Я тут план предлагаю, а они какие-то как трепанги.

К концу ее речи людей рядом ничуть не осталось.

— Это правда интересный поступок, — произнес Луи.

— Ты серьезно? — слова смешались с рыком. — Она же убила животных, когда ранила вьортов. И ей все равно.

— Животные постоянно убивают друг друга. Это, бесспорно, было неправильно, однако не бесцельно. Вьортов вправду может надолго отпугнуть подобный отпор: ведь раньше они с таким не сталкивались со стороны лаохортов.

— Эй, она нарушает законы природы.

— Кто бы говорил.

Лафенграс мелкая, а мощь как у сотни медведей. Кровь вьорта из ее пасти капает на асфальт, стекает ее собственная кровь по морде — это не вьорт задел, это из-за того, что Лафенграс в него вцепилась. Кого еще она решит уничтожить? Ей же не дашь отпор.

— Только эти раны слишком серьезны, — добавил Луи. — Вы с трудом восстанавливаетесь от такого. К тому же это действительно вредит морям. Впрочем, единичный случай не слишком…

— Я сильнее обычного лаохорта. Сам знаешь, почему.

На морде Лафенграс — легкая лисья улыбка. Лучше бы этой морды не было вообще. В груди и голове — точно не кровь, а кипяток.

Легония расправлял израненные крылья, стоя на крыше полуразваленного киоска, а вокруг этого киоска собирались люди. Эрцог затаился у подъезда, как и Луи — подальше от Легонии, на всякий случай. Слева от лаохорта белели уцелевшие дома, справа ветер носил пыль над руинами. Пахло морем.

— Что ожидать от вьорта, пускай и странного? У Лафенграс нет морального ограничения. Нет и логического.

Крыша киоска обвалилась, когда Легония с нее спрыгнул. Теперь он теряет силы даже от нескольких слов.

— Если такого лаохорта создали и звери и люди, значит, он бессердечный из-за зверей? — высказались в толпе.

Эрцог шагнул назад. Они что, и правда допускают такое? Что это лаохорт зверей и людей?

С лап Легонии сходила клочьями шкура, светлели кости, и лаохорт порывался что-то сказать, но уже не мог. Луи сильнее развернул уши к толпе.

— Так оно и без того очевидно. Родственных чувств же у них нет.

— Привязанностей обычных, наверное, тоже нет?

Эй, как они вообще могут так думать? А Легония возразит им? Он же знает правду.

Что делает вьортов неразумными и готовыми рвать всех в клочья? Видел тех зверей, чьи разумы призвали вьортов — они же ничуть не озлобленные. Они разумные.

— Кто с ней связан? — точно не слово, а обжигающий сок огневики.

— А если связанных с ней зверей убить, она нормальной станет, или как?

В пасти стало горячо от негодования.

— Были слухи, что Луи ее коснулся.

— Причудилось кому-то.

По пути к зданию администрации Эрцог иногда замечал, как оборачиваются редкие прохожие, не успевшие уехать, на безразличного Луи, и чуть слышно огрызался, когда они отдалялись. Нет у них никаких доказательств. И каких бы тварей Луи ни оправдывал, дальше его калечить — ничуть не честно.

С Сенкой встретились у здания администрации. Сенка уселась на скамью, Эрцог остановился от нее справа и положил лапы на сиденье.

— Откопировала с копии, которую Алодис откопировал, — Сенка говорила весело, а ее пальцы нервно сжимали края бумаги.

— Чем именно ты ему помогаешь? — спросил Луи. — Почему тебя боится иллат?

— Главное, что и я, и вы — мы все помогаем. Смотри.

На карте Эрцог увидел Моллитан, Ламейну и Хинсен, причем не только долинный, но и отчасти внедолинный восточный, который как раз сейчас встал на сторону Долины. Прочитал для Луи названия малых городов, рядом с которыми, как отмечено на карте — непроходимые леса и беспокойно из-за иллатов. Про эти города, судя по отметкам, Алодис знает, но ничего там не успел.

Один такой город совсем рядом с Гахаритом, и если не удастся успеть сейчас, то надо после Гахарита туда отправиться.

Лафенграс теперь и правда новая страна? Да кто ее теперь примет? Лаохортам тоже не все прощается. А, ладно, надо сосредоточиться. Судя по карте, в центре Долины с иллатами уже все нормально, и кое-где в горах, и рядом с Каурой тоже. Рядом с Асурой — сразу несколько новых подозрительных стай.

— Я думал, рядом с Асурой с ними разделались в первую очередь, — заметил Эрцог. — Или они туда пришли, надеясь встретить в главном городе ту лисицу?

— Так и думаю. В город иллаты тоже лезут. Никого не убили, но мало хорошего.

Вот там, где находится Тофир, ничего отмечено не было, и Эрцог рассказал, что там тоже есть преступные иллаты. Амаргон туда недавно летал и сообщил, что там все еще иногда охотятся на домашних животных.

— Решайте, в какой город на этой карте отправитесь, а послезавтра вас туда подбросят.

— Напомни, когда Алодис начал ездить в Моллитан? — поинтересовался Луи.

— Два года назад. После того, как иллаты стали там из-за тебя единственной Гвардией, моллитанцы к нам сами обратились. Те, что в центре Долины, уже привыкли к иллатским выходкам. А вот те, что живут в горах…

Правда, Гвардии волков и грифонов, как выяснилось, не очень-то хорошо работали в горах Моллитана, и Луи не без причины решил, что в них нет смысла.

Раньше в Ювирские горы грифонов приходилось переселять — но для них там не лучший климат. После отмены моллитанской грифоньей Гвардии грифоны тут же улетели прочь с этих гор. Может, те, кто все-таки будут работать в Долине, окажутся выносливей?

— Интересно, я помог Единству тем своим законом, или же помешал, — сказал Луи.

В берег колотится темная от крови вода, точно гигантское пульсирующее сердце. Под лапами — ни травинки, все выжженное, черно-серое, как пепел или шкура Лафенграс. Никакой это не лаохорт.

Вдали опять завыл вьорт, как живая сирена. Вой перешел в визг, будто вьорта все еще разрывали на части. Каждая новая волна выбрасывала мертвых рыб, точно стараясь согреть их на солнце, раз уж своя стихия им не может помочь.

— Как ты вообще с ней мог говорить? — хвост взметнул песок, на котором все узоры насыпей были изломанными, исковерканными.

— Разве тебе не интересно получше ее узнать?

Даже думать не хочется. И вспоминать о том, какая она вообще-то здоровская, необычная — тварь.

— Интересно, — проворчал Эрцог. — Это ее не оправдывает.

— Чем она неправильнее того же Легонии? Он долго наблюдал за тем, как травили его народ. Лафенграс, разумеется, не рассчитала сил, но все это решаемо.

В берег ткнулась окровавленная морда дельфина, затем еще и две рыбы. Луи поддел лапой одну из них, вытащил и стал объедать. Эрцог поморщился.

— Эй, она убита лаохортом.

— Предпочтешь, чтобы она умерла зря? К тому же ты ведь ешь животных, убитых людьми.

— Лафенграс опять хочет ранить вьортов.

Хрустнули рыбьи кости под клыками.

— Ага, и ты даже на нее не злишься. Меня ты не понял, когда я защищался от Регона, а ее прямо сразу понял? Потому что она такая же, как ты? Ты ведь тоже жестокая тварь, знаешь.

— Знаю об этом. Получше тебя.

— У Лафенграс есть знания тех, кто составлял энциклопедию. Так что, знаешь, ходи с ней, а я и без тебя отлично выживу. Хотя нет, не убегу. Потому что не трус.

Хвост болел от ударов по земле и песку.

679 г., 1 талуны, Дайгел

Спираль окаменелой ракушки смахивала на узоры в каменных глазах людей из Ущелья лиц. Миллионы лет валялась, никого не трогала, а человек вот приплыл сюда и выдолбил.

Подарок на смену года. В Кранаре его всегда отмечают с семьей, в Легонии — с приятелями, кострами и «дорогами за горизонт», а если легонийское с кранарским соединить, то и вовсе будет что надо. А тут новый год в первый день весны. Все у них кривое.

Дайгел подобрал кайло и отпихнул ногой кусок породы, выбитый по вине аммонита из древней скалы.

— Юнна тебя живого нарисует, — сказал Дайгел аммониту, крутанув его в пальцах. — Щупальца выйдут симпатичнее прежних.

Мужчина из местных, бородатый, с морщинами на темном от загара лице, показал на аммонит и принялся лопатой стучать по обломку породы. Подружку этому спиральному выстукивает? Так для этого ведь не лопатой надо орудовать, надо кайло.

А стук-то ритмичный, прям мелодия.

— Так они называют аммониты, — пояснил, подойдя, Валтон.

Дайгел словил ящерицу и показал ее местному.

— Это как будет по-вашему, по-музыкальному?

Валтон перевел. Вслед за его словами раздался быстрый дробный постук, под конец считай шорох — вправду ящеричный. Дайгел посадил тваринку на выступ скалы, весь в кляксах рыжего лишайника и в темно-буром мху.

— Скоро шторм, — сообщил Валтон. — Долгий будет, так что пора на Ташчин. Ты и так все чинишь, не пойму, зачем еще напрягаться?

Делать нечего на Ташчине, только смотреть на его бесцветную почву, бесцветную траву и цветастое небо, а ремонт — что там того ремонта. Чертежи дополнять и то надоело, отложил их на время.

— Зато вьортов вам тут разгоню с гарантией. А если я на этом островке один поселюсь, сюда Кранар распространит влияние, как думаешь?

Порыв ветра трепанул волосы и Валтону, и Дайгелу, а в бороду ташчинца забросил травинку.

— Кто знает, — Валтон пихнул носком заостренную каменную глыбу. — Кранар далеко. Легонии проще было бы забрать такой остров, но маленький он, почти ничего тут нет. Даже если бы и было, у Легонии своих природных богатств достаточно.

Гартийцы это просекли еще во времена Нарока: ведь не достигли бы иначе легонийцы такого прогресса. А есть у легонийцев с гартийцами общее — умение выкачивать ресурсы. Ведь легонийские полезные ископаемые в основном-то принадлежали Кейнору.

— Шторм, говоришь. А вьортов не видать?

— Пока что нет.

В океане их в тот раз собралось так много, видать, не только из-за того, что тот водный участок был особо богат на вьортов, но и потому что они почуяли лаохорта. Вьорты их чуют даже когда лаохорты быстро несутся: звери-то эти «вихри» едва ощущают. Вот живые страны и стараются не путешествовать по морю. Астелнал эта попросту безответственная, захотелось ей Легонию повидать, видишь ли. Кайрис, правда, тоже со своими путешествовала, но ее суда останавливались надолго у безлюдных островов, там вьортов требовалось гонять.

Прошли вместе к катеру. Колебались, изламывались светлые отблески воды на бортах, повторяя рисунок волн. Солнце сочилось сквозь изломы облаков и размазывалось по рифленому небу. На юге тянулся Ташчин, на западе проглядывал берег острова, где по ночам видны огоньки и чье название так и не выяснил. Валтон постоянно переводит тему, чуть стоит заговорить о той земле. Хотя на картах она отмечена, только вот не подписана.

Ташчинец, глядя на западный берег, простучал пальцами по борту тоскливую мелодию и поспешил забраться в катер.

Сыгранное на чемхоне название аммонита завилось спиралью, зажурчало да закончилось звуком навроде шороха волны. Настоящая волна его поддержала.

Дайгел уселся на тканое покрывало, расстеленное по земле: астельское, с вышитыми синими извилистыми реками по краям. Дед-ташчинец, давно уже знакомый, сидел рядом с Валтоном, и собака прикорнула у хозяйских ног. Шаклебех деда зовут, но имя больно замудренное, как и название у этого городка.

— Сегодня в Ориенте день смены года, — рассказывал Дайгел, а внутри беспокойство то и дело плескало кипятком. — В кранарских домах вчера вешали стеклянные белые снежинки да с белыми гирляндами. Одежду тоже надевали белую, а если такой не находилось, то на обычную цепляли снежинки. Дескать, чтобы и в домах снег все обновил да забелил в честь нового года.

Старик что-то произнес.

— Он говорит, что видел снег, — перевел Валтон. — Но здесь бывает скорее пороша, и молодежь ее не застала. Ты расскажи, какой в Кранаре снег? У нас на материке он тоже случается редко.

Ну да, острова уже для них часть Астелнал.

— Да что про него рассказывать. Белый, пуховый. Тут вот хлопок у вас выращивают. Та же ерунда, но холодная да с неба сыпется, порой по колено. А еще увидеть белое животное в ночь смены года — это в Кранаре к счастью.

Рассказал и про легонийские костры, а когда Валтон удалился, Дайгел расстелил по траве купленную в этом городишке карту. Кивнул старику, тот присмотрелся сразу же, затем Дайгел добыл из рюкзака изрисованные листы. Уже подзабыл, на чем остановился.

Юнна бы всю историю изобразила в деталях, но и сам уже набил руку. Вот драконья башка на листе — Легония. Птица с крючковатым клювом, зачеркнутая карандашом — Кейнор. Когда их рисовал для старика пару дней тому назад, одновременно показывал страны на карте. До этого якобы невзначай выяснил у Валтона, что про Кейнор ташчинцы смутно что-то знают.

Под соколом — схематичные рисунки завода, колосьев, кривых гусей, стопок денег, и все стрелками перенесено в Легонию. Бокситы тоже были в основном у Кейнора, но как изобразить руды алюминия, летающего металла, пока еще не придумал.

Записана и дата отделения, шестьсот пятнадцатый: в тот раз, когда ее отметил, ярко очертил на карте кейнорские границы. Про легонийское летоисчисление дед знает, Валтон это без проблем переводил.

Астельцы в свое время подсмотрели в Легонии цифры и решили, что эти будут получше их старых. Ташчинцы ими тоже пользуются, как и астельскими буквами: но чаще пишут все равно на своем языке.

Есть и схематичное семейное древо, на нем дата рождения отца — шестьсот четвертый, чтобы было понятно: отец в свободном Кейноре с детства. Потом опять машины, заводы, гуси, и никаких тебе стрелок в Легонию. Порой лишь со стороны Легонии направлены стрелки — от схематичных танков и солдат.

Вон стариковы рисунки по краям листка, упрощенные пичуги с закругленными перьями на прижатых крыльях. Все, нашел: в прошлый раз закончил подавлением бунта Генлинга и депортацией алдасаров в Кайрис. Странно называть бунтом период независимости страны, но то ж Легония.

Дайгел записал шестьсот семьдесят восьмой год, указал на Кейнор, на все прошлые аргументы за отделение, да по-новому обвел границы и в паре мест почти продырявил карту. Стер зачеркивание с сокола. Оружие нарисовал и зачеркнул — и правильно, а то вышло криво. Изобразил аалсоты, затем показал на Кайрис.

Старик нарисовал карандашом на листке птицу, в кои-то веки с развернутыми крыльями. Указал на голубую с рыже-белой грудью пичугу, что уселась на провода между домами, и хитро ухмыльнулся.

Затем он провел пальцем через Кейнор, потревожил струны и сыграл бойкую мелодию, притом пронзительную, отдающую шорохом трав и лесной листвы — борьба и природная свобода, настоящий Кейнор, угадал старик. Потом дед рукой провел по Легонии, и мелодия уже полилась лениво-размеренная, едва ли не коварная. Не совсем Легония таков, но отчего и нет. После старик провел от Легонии рукой к Астелнал, сложил две ладони, нахмурился и покачал головой. Показывает, должно быть, что они одинаковые.

Поднявшись, он свистнул собаку и махнул Дайгелу.

Пока шел с этим дедом, небо хмурилось, из туч моросило, и на брусчатке темнели, сливаясь в одно, дождевые пятна. Веяло холодком. Музыка доносилась из приоткрытых стеклянных окон, из слюдяных ничего не слышал — они не пропускают шум. Мелодии ташчинцев напоминали перестук дождевых капель, да только позвонче. Прибавляют голоса своих инструментов к дождевому, не как-нибудь.

В доме Дайгел окунулся в духоту и соломенно-затхлые запахи. Старик выгнал ребят из гостиной, закрыл дверь, затем по приставной лестнице взобрался вместе с чемхоном до верхних полок да принялся перебирать коробки, плетеные корзинки, глиняные фигурки, порой наигрывая на струнах что-то короткое и разнообразное. Наконец, вырыл и спустил Дайгелу письма: корявые буквы жуками да муравьями присохли к пожелтевшим листкам.

На первом Дайгел различил имя Шаклебеха в самом начале, где были имена да адреса, и угадал под ним название Ташчина. Под именем второго человека тоже читалось «Ташчин», и перед обоими Ташчинами значилось неразборчивое слово, опять-таки с заглавной буквы. А, нет, это два разных слова. Более-менее привык к гартийским буквам, но все равно мудреные.

Какой-то Ташчин и сякой-то Ташчин. Северный и южный?

Дайгел достал карту из рюкзака и ткнул в остров, что северо-западнее и помельче Ташчина. Тот самый, где нет ресурсов, чье население не общается с ташчинцами и о котором молчит Валтон.

— Ташчин.

Старик протянул руку ладонью вперед, подтверждая.

Дайгел указал на письмо и на Северный Ташчин, и снова старик подтвердил: так вон откуда послание. И ведь гартийцы не запугивают, раз старик не боится рассказать чужеземцу. Надо отдать им должное. Разве что умалчивают.

Дед провел ногтем по имени северного ташчинца, выстучал веселую мелодию, усмехнулся. Дайгел ради интереса произнес имя самого деда, и дед назвался по-музыкальному: спокойная мелодия, а под конец с быстрым дробным выстуком.

Год на всех письмах был написан девятьсот какой-то, прямо-таки из будущего, и, показав последнее, старик вывел на нем цифры, сложившиеся в «Двадцать девять», после чего махнул рукой да нахмурил брови. А тридцать лет назад астельцы заново присоединили Ташчин.

Лаохорт тут древний, он должен быть силен, оттого и не лезут вьорты, хотя кругом вода, а Астелнал еще только укрепляет власть над островом. Бумагу ташчинцы сами изобрели? Чемхоны-то само собой. Дайгел указал на чемхон, на Северный Ташчин, и вновь старик подтвердил. Стало быть, у соседей та же культура. Заодно дед взял глиняных птиц с нижней полки, северный остров пальцем пригладил и пичуг к себе прижал. На Астелнал махнул рукой, да так, будто перечеркнул ее.

Волки разорвали страну, захапали ту часть, что побольше и посытнее. Ну а ташчинцы-то что? Так легко все связи порвали с согражданами, перестали бороться? Хотя, возможно, продались за лучшие условия.

Астельцы не боятся бунта? Не настолько они все-таки недальновидные, иначе не удержали бы никакие колонии. Тут что-то не то.

Как только Керка двинулась к орущим гигантским гусям, ташчинец, что за ними следил, поднял и раскинул руки, после чего развернул ладони тыльной стороной к волчице — и к Дайгелу. Дескать, нельзя. И башкой замотал, чтобы отошли подальше.

— Не пускают близко, — сказала Керка, хмурясь. — Сколько бы ни патрулировала и как бы их ни убеждали эти астельцы. Зато орлов подпускают.

— Слопала кого-то из гусей? — чуть не потрепал ее, но инарис потом заново лень применять.

— Они похожи скорее на коней. Ориентских, а я не грифоница. Диких тоже не ловила, за пять дней встретила только двух, орлов здесь больше. Это плохо.

Ташчинец замахал руками, а потом, глядя на Дайгела, что-то пробормотал. Гуси заорали сильнее, и один из них, отбившись от стада, кинулся вниз по улице.

У поля, за которым ущербный лес, стараясь казаться выше и опаснее, дыбил зеленые ветки, девушки в дразняще-коротких ташчинских покрывалах собирали красные пучки ягод. Керка заворчала, глядя в небо, и Дайгел тоже задрал голову — а в выси кружил здоровенный орел.

Керка завыла. Девушки довольно-таки дружно и спокойно отбежали к домам, зато истошно закричали гуси, а орел стал пикировать прямо к ним.

Керка тут же унеслась вперед, а Дайгел потом нашел ее у дома рядом с дохлым гусем, у которого орлиный клюв вырвал кусок спины. Живой удирающий гусь едва с ног не сшиб, и Дайгел вовремя отскочил от горы белых перьев. Если бы в Кранаре увидели такое в ночь смены года, никто бы не порадовался, даром что животина белая.

Ташчинец-пастух сгонял на луг между домами гусиное орущее стадо и покрывал всех ташчинской бранью. Показав на подбежавшую Керку, он выставил ладони тыльными сторонами вперед да скорчил такую гримасу, какую лучше бы использовал против орлов.

— У него пять гусей убежало после моего воя, — пояснила Керка.

— Ташчинский научилась понимать? А ну научи.

— Нюхать не научу, ты не волк.

Она унеслась, и скоро на лужайке стало тремя гусями больше. Правда, всполошились остальные, но пастушья хворостина их успокоила. А Керка разыскала и пригнала еще одну здоровенную птицу.

— Последнего угнал в рощу орел, — сообщила Керка Дайгелу.

Дайгел, махнув пастуху, начертил веткой по грунтовой дороге силуэт гуся, затем башку с крючковатым клювом и провел от первой ко второй. Ташчинец, судя по хмурому виду и не особо дружественному взгляду на Керку, не очень-то поверил. Но не прогнал — уже продвижение.

— Басну бы привлечь. Сидит себе да никуда не ходит, раз ее Кита в своих гаражах совсем зависла, даже вон на праздник, — а думал с ней отпраздновать вдвоем, хоть костер запалить. — Ее собаке ташчинцы скорее поверят, чем тебе, а потом и к тебе привыкнут.

— Мне не нравится идея с собакой, — Керка даже в человеческом облике смотрелась взъерошенной.

— А ты подумай. Басна здоровенная, умная, исполнительная.

— Для нас главное не исполнительность. То есть, не в собачьем смысле. Не покорная исполнительность.

— Так ты научи ее волчьей, чтобы тебе противно не было.

Керка глянула исподлобья, по-волчьи.

В светло-синем небе над домами висела растущая луна: пекли оладьи, один получился кривым, вот и запустили его в небо. Кита у гаража не нашлась, зато нашелся автослесарь, запирающий навесной замок. Дайгел назвал имя Киты, в ответ указали влево.

Дайгел прошел по темнотище между деревьями и едва не навернулся на колдобинах асфальта, искромсанного корнями. Раздался басовитый собачий лай, Дайгел направился в его сторону и вскоре вышел наконец-то под фонари. Они освещали убитую дорогу, коряво-ветвистые деревья и крыши приземистых домов, соломенные, растрепанные: обычно они тут шиферные, но занесло не в лучший район. Тут наверняка не только в домах нет воды, но и на улице. Зато на одной из крыш есть дополнительное освещение, вот только зеленое.

Астелнал вышла под ржавый фонарный свет, ничуть не разбавивший яркую до тошноты зелень ее глаз. А на крыше, соседней с той, где рыскала волчица, темнел человеческий силуэт, тонкий, сутулый. Кита, кто ж еще. Долго она переминалась с ноги на ногу, но все-таки прыгнула к Астелнал. Было бы там чего прыгать, тем более для Киты.

Астелнал в улыбке приоткрыла пасть. Кита села под светом, обхватила себя за плечи и показалась ну очень устрашённой, а потом, вскочив, рассмеялась и с разбега метнулась на дерево. Да раза в три подальше от дома, чем соседняя крыша.

Обхватила ствол и слезла, точно нелепая черная куница. Отряхнула руки. Астелнал с недоумением таращилась с крыши, а поблизости мощно взлаяла Басна.

— По-моему, я ее провела, — раздался негромкий голос Киты.

— А починить ее сможешь? — поинтересовался Дайгел, переглянувшись с Китой. — Что-то она зависла.

— О, вот что. Пойдем, покажу, я собрала двигатель.

Как добрались обратно, Кита сама отперла гараж. Положила листок и ручку перед Басной, прихватила ее за уши, а потом подвела Дайгела к машине.

С двигателем все оказалось в порядке. Кита долго рассказывала о том, как весело встретила первый день нового года: как выяснилось, только сегодня все завершила.

— Ты мне голову через уши не забивай, — остановил ее Дайгел. — И так знаю, что с теорией ты знакома. Наверное, не целиком разбирала?

Да видел, видел, как она работает. Кита нахмурилась, затем едва заметно улыбнулась.

А на улице Басна записала под диктовку:

«Иностранные подданные обманывают нашу страну — как тебе заголовок? Всего боишься, высоты — нет. Поняла. Зато ты честная, так что я подумаю, подводить ли тебя под статью. У нас тут прокуратора есть и прочий прогресс, меня поэтому любят. Но чтобы любили дальше, я тебя не посажу».

Зеленые волчьи фонари сощурились из густых теней, и волчище выбралась под нормальный фонарь. Кита, глядя на нее, кивнула и с ухмылкой наклонила голову, якобы благодаря.

«Лаохорта могут посадить? — письменно поинтересовался Дайгел, усевшись рядом с Басной. Одну ладонь ей положил на жесткую холку. — У вас там лаохортов полно, есть ли какой-то кодекс на этот счет?»

Принес эту запись Астелнал, едва ли не морщась от чуждости. А по губам Астелнал прочитать не сможет? Хотя с легонийцами ее люди в последнее время нечасто общались, да и сама она тоже. Одно дело — язык выучить более-менее, а совсем другое — незнакомую артикуляцию.

Кита тоже подскочила и села рядом с Астелнал.

«Только как? — добавила она. — В клетку из костей вьорта? Но клея не будет. Ты можешь переносить кости лаохорта или вьорта?»

— Она еще на мой вопрос не ответила, — Дайгел сделал вид, что сейчас отвесит Ките подзатыльник. — Погоди-ка, а с костями — это ты насмотрелась на астельское творчество?

— Ну, да.

Схлынула волна чужеродности. Басна подошла и вывела:

«Запереть и удержать нас нельзя, особенно меня. Но вообще нам нельзя ходить на чужие земли. Только если есть договор, тогда можно. Перед общегартийским судом ответит правитель, если его лаохорт придет на важные объекты чужой страны. Это по сути объявление войны. Мне стараются не объявлять, у меня классный речной флот. Кстати, первую аалсоту у нас придумали на материке, про ваши мы тогда не знали. Это был гидроплан. Мои сначала не могли его нормально построить, я разозлилась и от них сбежала».

Ничуть собаку не щадит: но та наловчилась, пишет быстро. Кита ей подсунула новый лист, а этот забрала в наплечную сумку. Вытянула руку, пальцами перебрала, будто те удирали, и другой рукой по ней будто бы рубанула. Астелнал усмехнулась беззвучно и, замотав башкой, расчеркнула полумрак зеленым.

«Ну да, если бы я совсем сбежала, я бы себе навредила. Но зачем они мне нужны, неумелые? Я бы других нашла и выжила. Шучу».

«Как применять дары, влияющие на территорию, как у тебя, если земля лишь частично твоя?» — спросил Дайгел.

Опять шибануло в голову чуждостью, воздух показался липким и скользким, а едва Астелнал отошла, он стал прохладнее да чище.

«На переходных территориях можно, только сложнее».

Ага, выходит, Легония до сих пор может поджечь кейнорскую землю.

Кита провела рукой от земли к Астелнал, затем наоборот, и вопросительно наклонила голову, вытянув ладонь к волчице.

«Смотря насколько сильно эта земля мне принадлежит. Если становится моей, то проще, конечно. Если становится чужой — тоже могу, но лишь в самом начале, — это как же она Киту так понимает, зараза? — Конечно, я чувствую, могу или нет».

«Ты развернешь ручей? — ладонь Киты лежала на земле, пальцы медленно перебирали травинки да камни. — Если нет, в чем разница между большим ручьем и малой речкой? Горные реки иногда похожи на ручьи, текущие после таяния снега. Реки тоже умеют пересыхать».

Снова Астелнал подскочила да отбежала, так быстро, что почти вихрем. Заботится о чужом психическом здоровье, ну-ну. А вопрос-то хороший.

«Знаешь, точно. У меня же нет высоких гор, и я не проверяла с их реками. Надо проверить с ручьями. Поранюсь от дара — буду тебя обвинять. С морем я точно умею обращаться, хотя оно не так мне принадлежит, как речки. Но я с ним обращаюсь по-особенному. А еще у меня речки пересекаются под прямым углом и воды не смешиваются».

Кита обрисовала руками контур бутылки, и Астелнал неслышно рассмеялась. Настоящие звери, когда смеются, щурят глаза да иногда пофыркивают, а эта распахнула пасть, запрокинула голову.

«Только воду! Я не буду тебя спаивать. И лимонадом тоже нет».

Кита усмехнулась.

— Мне страшно, мы мало про них знаем, — шепнула она Дайгелу. — Но от их культуры тоже немного страшно.

— Чего там бояться, рыбьих костей? Или думаешь, что Астелнал насобирала кости рыбных вьортов?

— Вот и проверю, — с серьезностью кивнула Кита.

Стуку конских копыт вторили такие же стучащие мелодии из палисадников. Палисадники на этой улице все облезлые, из растительного тут только деревянные скамейки да пара сорняков.

Автомобилей тут не видать, а вот на соседней улице, где юридическая контора, уже припаркованы несколько машин. Дайгел остановил коня, чтобы дать пройти ташчинцу, вышедшему из конторы: а направлялся он к машине, такой же лакированно-блестящей, как и его астельский пиджак. Машина, конечно, была старого образца, угловатой, с выпученными фарами: ну так здесь все такие. Ташчинец обогнал на ней Каргоса в два счета.

Дальше Дайгел миновал ухоженную больницу с астельской нелепой крышей-пирамидой: по каждому ребру шла синяя полоса. Затем книжную лавку, стройку, овощной магазин высотой в пару этажей. Давно уже все это записал и на камеру, и в тетрадь.

Неплохо тут у них в какой-то мере, но лишь для астельцев и тех ташчинцев, кому повезло, само собой. Вон вдали еще торчат пирамиды-крыши, и небо на них насажено, как серобрюхая синяя рыба на многозубую вилку. А надо дальше, туда, где они скроются из виду.

От экскаватора отчалил самосвал с рыже-бурым холмом бокситов в кузове. Карьер, что раскинулся впереди, посчитал бы глиняным, если бы не знал. Дайгел перевел камеру на рабочих — все астельцы, поблескивают их-под их касок ртутно-светлые раскосые глаза. Нет-нет и засветятся ядовито, как у их лаохори.

Вот ведь как, тяжелым трудом у них заняты свои, а местных не привлекают.

Многое дали ташчинцам, какими бы ни были тварями. И кормят, и лечат. Проснулась тревога насчет кранарских людей: да вот чем же подсобить больным в Кранаре?

Чего же по новостям о нем молчат: все улучшилось, или напротив? Да и астельцы о нем не заговаривают.

Астелнал пробежала вертикально по стене, заглянула в окно да наступила на свежевыкрашенное ребро пирамидальной крыши. Работники замахали на Астелнал руками, а та, вздернув голову, толкнула лапой одного из них и умчалась к Дайгелу, Ките и Басне.

Кита, глянув на крышу да на ее свеже-синие ребра, провела рукой вверх-вниз, имитируя волну. Волчица в ответ кивнула. Значит, астельцы, когда красят в такой цвет, напоминают о речках или еще каких водоемах. Архитектура у них так себе, но всякие детали любопытны.

Двери в астельских домах железные, в отличие от деревянных ташчинских. Этот квартал еще и довольно ухоженный, асфальт здесь ровный, кустарники тоже, все путем.

Астелнал что-то сказала одной из прохожих, пожилой женщине, а та повела в астельский подъезд, где оказалось серо и чисто — как и в квартире. В Легонии избегают все оформлять в таком цвете, он считается цветом пепла, исчезновения, хотя предрассудки те еще.

Мебель из металла, и им чуть пахнет, будто кровью, а шторы — будто из профлиста. Ваза кровоточит ржавчиной. На буром кресле, на вид мягком, как болото — железные подвески. Картины на стене из гальки да песка: серый город, желтое небо, бурые деревья. А на серванте — скульптуры: для них каким-то образом склеили гальку. Вон вставшая на дыбы лошадь с подобиями крыльев: либо тварь мифическая, либо вьорт. Вон женский силуэт. Есть и невесомая фигурка танцовщицы, сделанная из прочно склеенных рыбьих костей.

Дайгел все позаписывал на камеру. Потом Астелнал завела в другую квартиру, такую же серую и металлическую, только еще и с водно-серо-зелеными пледами по углам. На улице Басна записала — притом с интересом выставляя уши торчком и топорща усы:

«Настоящий астелец отличит речную гальку от морской. Мы обычно ничего не красим, потому что не очень были богатые, не привыкли тратить деньги на краску. Картины рисовали песком и речной галькой».

«Сначала, наверное, просто выкладывали их на побережье, или на земле? — поинтересовалась Кита. — Красиво, когда природные цвета. Приглушенные такие, живые, неброские. Когда слишком ярко, и когда этого много, у меня болит голова».

«Ага, — появилось после того, как Астелнал прочитала. — Но ты подкрашиваешь напитки. Насчет еды мы новое примем, а мои камни красить не дам».

«Без зеленого цвета скучно, а он самый природный».

«У нас в реках есть специальная водоросль, легко сушится и клеится. Скучно без цвета моих глаз, правда?»

«А рыба здесь вкусная?» — спросила от себя Басна.

«Постоянно ем ее. Вьортов ем на завтрак. Ладно, шучу, хотя наверняка они на вкус как рыба, но это надо у них самих спрашивать. Мои попытки даже просто поговорить с вьортами потерпели крах. Просто буквальный. Иногда мои делают мраморный и гранитный песок, но для картин надо обязательно речной. Тут все картины из моего речного песка».

«Местный тоже берешь?» — поинтересовался Дайгел.

«Тут речки не очень».

«А рыбьи глаза на картины, случайно, не клеите, вместо луны?» — Дайгел, дописав это, сел на металлическую скамью. Все тут у них в квартале — холодный металл, и неудивительно, что ташчинцев здесь немного.

Астелнал, прочитав, взглянула с недоумением.

«Ладно, вместо солнца, — добавил Дайгел. — Хотя получится темноватое, но, может статься, у вас на материке как раз такое». Металлическое солнце.

Астелнал усмехнулась.

«Мой Нарок бы оценил идею».

На ташчинских низких прилавках, что тянутся вдоль узких улиц, расставлены глиняные фигурки. Пернатые птицы, пернатые люди: одежда у них вся с перьями. Кистей рук у искусственных людей отчего-то нет.

Один из продавцов тронул Астелнал за морду и улыбнулся: вот только у разных ташчинцев разные мнения на ее счет.

«У искусственных людей нет кистей рук, потому что они не могут творить», — сообщила Астелнал через Басну.

Басну тоже местные захотели потрогать, но быстро отдернули руки. Больно уж огромная она собака, если сравнивать с ташчинскими.

Афиши спектаклей на штакетнике театра, где железные прутья перемежались с палками, тоже оказались блеклыми, серо-песочными. Кита показала на афишу с женским силуэтом и ножом, нахмурилась и подала вопросительный жест. Астелнал покачала головой и резко повеселела.

На еще одну малопонятную афишу с силуэтом гуся Астелнал взъерошилась и упала, точно подстреленная. Военная драма? Потом поочередно улыбалась, грустила, закрывала морду лапами от ужаса и неизменно весело держала уши торчком. Подойдя к последнему рисунку, указала на военную драму, потом на комедию и, присев на задние лапы, развела передними.

«Почему гусь — и про детективы? — спросила на бумаге Кита».

— Про военное, — поправил Дайгел.

«Там украли гуся, — внесла ясность Астелнал. — Детектив, с убийствами».

— А из тебя бы вышла его героиня, — усмехнулся Дайгел, хлопнув по плечу Киту. — Но не труп, не боись.

Кита ухмыльнулась.

«У нас есть сырное тесто, — записывала Басна, лежа на циновке в кафе, рассчитанном человек на пять. Крыша нависала так низко, что люди тут могли лишь сидеть. — Но ташчинцы не воспринимают ничего молочного, вместо теста у них мелко-мелко размолотая крупа. Нароку нравилось. Теперь многие из моих сумели это попробовать, и я знаю, какое оно на вкус. Не понимаю Нарока».

Дайгел еще раз обвел камерой помещение.

На углублениях в стенах — глиняные фигурки. Есть среди них и раскрашенные в красно-оранжевые тона, поярче глины. На оштукатуренных стенах — вырезанные птичьи перья, или грифоньи, можно представить и так. Скадда то и дело оперяла собой полы, порой ее перья цеплялись и к стенам.

Дайгел, сильно пригибаясь, возвратился к сидящей у входа Ките, а она показала рецепты новых напитков. Еще она в блокноте отметила для Астелнал и ташчинцев, обступивших вход в кафе, что синие плоды, растущие в Алеарте — это сумеречная ланковица, которую растят под старыми дубами да напитывают мудростью. Рассказала и про ягоды, приносящие везение и любовь, а Астелнал всю эту чушь, судя по всему, передала ташчинцам.

— Рыбные напитки придумаешь? — поинтересовался Дайгел.

— Рыбы же мало, — пожала плечами Кита.

Зато в павильоне каждый день этой рыбой несет: но только запах от нее и остался.

А ташчинцы оживились от псевдоалеартских традиций, выдуманных Энкелом в разъездах, и глядели с улыбками на лаохори. Одна ташчинка в белом переднике все норовила ее потрепать, вот только на волчьей лапе рядом с пальцами выступила кровь и Астелнал поспешила отойти. Рядом с ней подвяла трава.

Опять переобщалась. Или не только.

Она же вашу страну разорвала, пичуги вы безмозглые. Уж явно не хищная птица у них в лаохортах. Да разве сам лебезил бы перед лаохори, которая, например, отгрызла бы от Кранара кусок? Этим ведь, кто здесь собрались, лет под сорок, а то и под полтинник, помнят независимость. Дурищи.

Теперь у этих ташчинцев руки из-за нее болят, вон люди морщатся. Глупая тварюга. Стоит, поджимает лапу, уши гнет, как волчонок после неудачной первой охоты, а не матерая волчица. За нос бы схватил, подбодрил. Будь она нормальным зверем. Тьфу ты.

— Дело есть, — сказал Дайгел, кивнув Басне.

Басна куда-то делась, но не успел ее позвать, как Керка ощетинилась. А потом, разворачивая накидку и доставая веревки, Дайгел следил вместе с волчицей за тем, как снижалась крылатая тварь. В кои-то веки очутился рядом с местом атаки. Басну-то куда унесло?

Послышалось, как она подвывает, зовет.

Тварь пикировала не к гусям, а правее — к дому. Падла. Еще и доносятся детские голоса с участка. Чего мелких не заперли? Или сами выскочили?

Керка, метнувшись, перемахнула забор. Орел рухнул с неба — за ограду.

Дайгел бросился на ворчаще-вгрызающийся шум, рванул калитку. Пернато-мохнатая груда металась в пыли, поодаль двое детей лет трех сидели на корточках, закрывая головы руками. Перед ними стояла Басна, помахивая хвостом и рыча.

Керка отскочила от трепыхающейся птицы, и из волчьей пасти выпал обрывок махового пера. Орел припадал на одну лапу. В калитку влетела Кита и, чуть не наступив орлу на крыло, бросилась к Басне, а орел издал звонкий короткий вскрик.

— Малоразумен, — сказала Керка. — Но, думаю, сумеет донести кое-что до своих.

Басна заметалась перед орлом, отвлекая, и Керка придавила ему крыло. Дайгел наступил на второе, набросил на птицу накидку, а когда Басна после рыка Керки прижала орлиную голову, туго перевязал крючковатый клюв, затем и лапы. Кита все крутилась рядом с Басной. Управившись с орлом, Дайгел подхватил его и потащил, куда указывала Керка.

Керка тронула лапой чемхон, из которого только что извлекли последние звуки ее нового имени, воюще-рычащие да удалые. Затем повторила их воем, и старик повторил мелодию, а когда дуэт завершился, глянул на далекий остров.

Сейчас он подсвечен лишь вечерним солнцем, а ночью подсветится собственными огнями.

— Тилуг-Ташчин, — произнес старик. Ага, припоминаются буквы, теперь-то удалось бы прочесть. Затем обвел рукой вокруг себя. — Халуг-Ташчин.

Дайгел кивнул и, уходя, поманил волчицу.

— Привлечь бы сюда грифонов, — сказал ей Дайгел. Керка задумчиво кивнула.

— Чую след Басны, — произнесла она, раздувая ноздри. — Она ушла вместе с Китой.

Опять шпионят за Астелнал? Дайгел отвязал коня от дерева и поскакал за Керкой следом. Далекий остров казался туманным призраком самого себя, море шипуче ругалось на берег.

Ехал, пока впереди не показался длиннющий деревянный дом, таких здесь еще не видел. Басна сидела у его дверей, прижимая уши. Дайгел, не доезжая, оставил коня — а то еще понесет из-за Астелнал — и двинулся к распахнутым дверям, двустворчатым, как в гараже.

Внутри под светом ламп стояла помесь лодки с аалсотой, серая с зеленой полосой да с рисунком волчьей морды на борту. Кита водила ей рукой по крылу, и на ее лице виднелась спокойная счастливая улыбка. Как есть алеартка. Кейнорка бы эту ерундовину подожгла, да и кранарка тоже. Астелнал поставила на крылатую тварь передние лапы и замотала хвостом.

— Он сломался, — сказала Кита. — Но такой… так здорово устроен, здорово выглядит, все здорово.

Астелнал взяла да показала уязвимое место, как собачонка, что валится на спину. Только не из доверия, а из хитрости.

— Его правда можно изучить? — осторожно добавила Кита.

А улыбка-то какая. Да уж, каждому для счастья нужна своя мерзопакость.

5 талуны, Еса

— Надеюсь, хоть Ферру ты лечить не станешь? — поинтересовался танер Эсети, разглядывая «дорогу за горизонт» из желто-оранжевых тканевых полосок. Теперь заметно, что не очень ровно ее сделала: ну вот. — Прямо как огонь, смотри-ка.

Тогда и правильно, что она неровная.

Нир выводил кисточкой последние штрихи на пернато-мохнатом крыле у Ферры, и желтые линии превращались в огонь, как на шкуре живого вьорта шерсть чешуей сменялась. Зачем Нир думал, что только язвы умеет рисовать? Сейчас горящей бумагой запахнет, съежится листок черновика, исчезнут новые записи про бармелы, загорится преподская.

Еса отморгнулась, будто и правда от огня, и глянула на красно-синюю «дорогу за горизонт» от Нира. Ему подарила оранжево-красную, как раз получилось под цвет Ферры.

— Она у тебя как настоящая, — заметила Еса. — Ты назвал у костра имя Ферры, и она тебе приснилась?

— А так можно? — Нир поднял голову. — Тогда я так сделаю. Оба рисунка покажу своим ребятам, тогда они заинтересуются не только химией. Феррой тоже.

— Опыт с дихроматом аммония как раз можно связать с Феррой. Такой же красивый и опасный.

— Похож на вулкан.

— Я к ней тоже в свое время поднимался, — произнес танер Эсети. — В те годы у нее сохранилось побольше костей. Надо бы снова сходить, все-таки наша история.

— Хочу ее изучать, а не только бармелы, — улыбнулась Еса.

У входа в лабораторию теперь всегда немного грустно: зато во время работы ненужные мысли сгорают в костерке интереса. Выяснила теперь, какие сорта бармелов из изученных — самые полезные, а Зора пообещала снова поделиться саженцами. Это лучше, чем без дела сидеть: такого совсем бы не вытерпела. Хотя и кажется время от времени, что заперли в симпатичную, но тесную комнату.

— Что хотел сообщить-то: с нами связался университет Асуры, — от слов танера Эсети словно луч пробился в мысли, и в преподской сразу же стало посветлее. — В приоритете у них как раз медицина и биология. Меня вот выбрали для научной командировки.

Еще там Луи с Эрцогом. И лаохорт Нира и Каи: если это правда, конечно.

А еще там у грифонов не получилось работать. В Долине.

— Еса, в лаборатории я всех предупредил, — добавил танер Эсети. — По обычному графику сможешь ходить.

— Может быть, в Моллитане у границы все-таки кто-то болеет, — проговорил Нир. — И еще радиация.

Хотя в Асуре, конечно, не должно ее быть.

— Тогда и в Асуре бы болели, а таких новостей нет, — сказал танер Эсети.

Зато в Кранаре все тревожно. Теперь оттуда очень мало новостей, и вроде бы на западе все по-прежнему, но на юго-востоке — словно провал, и оттуда веет холодом.

— Танер Эсети, я с вами поеду, — быстрей, пока несказанные слова не спрятались.

— Прогуливать?

— Узнать, почему там грифоны служить не могут. Это же опять связано с растениями. Может быть, я свое исследование смогу продолжить. Все очень осторожно!

Нир только молчал и смотрел выжидающе.

И с его народом интересно познакомиться.

— Будешь прогуливать под мою ответственность, — ответил танер Эсети, наконец. Радость стала такой осязаемой, что в нее захотелось закутаться.

— От меня тоже будет задание: рассказать, как там дела, — добавил Нир.

Грусть зацарапалась колючками. Он же хочет туда: и при этом про Моллитан почти не говорит. А значит, переживает слишком.

Танер Эсети нашел и показал билет на автобус: восьмого он выезжает, девятого прибудет, на то же число надо взять. Или не стоит ехать? Но искры, что сейчас разгораются, совсем сожгут, если отказаться. Не произойдет ведь то же, что и в Талис.

В коридоре, остановившись у кадки с анцирусом, Нир сказал:

— Я туда потом съезжу, сейчас всякое важное по работе.

— Мне неудобно, — Еса его взяла за руку. Что пожелать? Чтобы поскорее Кейнор перестал для него быть клеткой, как когда-то Талис?

Может быть, у Нира денег не хватает на поездку. Да, сейчас его учебные программы заверены на кафедре химии, есть рекомендации, но все равно не так уж много у Нира учеников. Жалко так.

— Моллитанским птицам от меня передай привет. Если увидишь светящихся, им тоже передай. И мне расскажи, если их увидишь.

— Обязательно.

— На аалсоте полетишь? — спросил Жер, приведя в комнату, откуда пахло тимисом и булками. Он худой такой, а волосы у него совсем-совсем короткие, едва отрастают: но на лице улыбка, и она даже скрадывает бледность.

— А почему на аалсоте? Танер Эсети показал, как я их из бумаги делаю?

— Это тоже. Просто правительство Легонии согласилось, чтобы через Моллитан отправили аалсоты забрать экспедицию.

Вот почему у него лицо теперь как лампочка: не только потому что так падает солнечный свет. Правда, все равно тревожно: и непонятно, как о таком говорить. Ведь неизвестно, что сейчас с отцом Жера.

— Мама уже готовит как будто для отца: он любит побольше изюма. Что-то меня опять потянуло мастерить после больницы. Вон ту табуретку, например, — и самую классную показал, лакированную, с нарисованными круглыми узорами вроде солнышек и растительными мотивами.

— Ух ты, так тоже умеешь? — на этих узорах — блики из окна, потому что солнце признало сородичей. — Знаешь, мне так хотелось, чтобы ты был на конференции. Ты же на следующую…

— Хочу, конечно, — задумчиво сказал Жер. — Мне есть что публиковать. Вот то, что случилось с Гелесом, я… хорошо, что пропустил. Как-то оно неприятно.

Замершие львиные лапы: словно из дерева.

— А тебе, еще раз, спасибо, — да что там, это ведь Жер отыскал противоядие. — Вообще, знаешь, они же сначала еще что-то будут согласовывать, подготавливать. Пройдет минимум месяца полтора перед тем, как отправят аалсоту. В новостях еще напомнили, что экспедиция восстала против тогда еще единой Легонии.

— Но Моллитан же не допустит, чтобы их задержали? Тем более Легонию мы терпим с их ядерным топливом.

Неужели атомную бомбу снова готовились сделать? И где взорвать, в Экере? Холодные иголки ужаса вцепились изнутри в голову.

— Знаешь, ко мне из-за этого Моллитана в больницу приходила девушка с журналистики. Нулевик, но уже с таким заданием.

— Может, она его сама себе дала?

— Тоже может быть. Не знаю, как выяснила. Наверное, просочилось после всего этого с Гелесом. Она спрашивала, правда ли я жил в Аленте, а когда я сказал про брата, ну, что он от лейкоза умер, тут же начала извиняться, мне самому стало неловко. У нее свои причины узнавать. Ее люди же, ну, были там, в Аленте.

— Флорентка?

— Ну, да, — опять будто солнце посветило на Жера, хотя на улице все теперь было затененным. Или на самом деле засияли узоры-солнца. — Зовут Меда. Потом познакомлю, она интересная.

Небо раскинулось огромным высоким зонтиком, прозрачно-голубым, подожженным огоньком моллитанского солнца. А рукоятка — или один из кипарисов, или одна из многоэтажек. Дома здесь вырезаны из неба и на землю наклеены, как аппликация. Хочется взять и унести себе такой, тем более можно.

«В Асуре продают статуэтки в виде местных высоток, потому что красивые. Покупай в актарии, там они лучшие».

Диких зверей почти нет на улицах, но иногда пробегают остроухие ежи или пятнистые зайцы. Черно-зеленоватые птицы, похожие на соек, свистят и трещат. Глаза щиплет, совсем плохо спала в автобусе: но при этом не хочется засыпать.

«В моллитанские города пускают только небольших и самых мирных животных. Птицы здесь самые умные».

Почерк Нира шерстку напоминал, и тетрадка от этого казалась особенно теплой. А оранжевые кроны деревьев, похожих на акации, согревали глаза: время будто на месяц назад вернулось. Тени стволов полосатили улицу, тени веток ее штриховали.

«Лукуны не облетают до середины зимы. Анцирусы, кейнорские комнатные цветы, на самом деле из глубины Долины. Они нормальные, но никому в Кейноре не говори, что они наши».

На скамье окруженной анцирусами, спит женщина, укрывшись пледом: Нир писал, что здесь люди так закаляются, да и одежда у нее чистая, только в волосах запутались рыжие листики. Когда в Кранаре Еса спала на скамейке, Нир тогда, оказывается, к своей культуре приучал. Так и про сон под кроватями можно поверить.

А на спинках скамеек, на кустах — ленточки «дорог за горизонт», одиночные и сплетенные. Еса, проходя мимо горработницы, повязывающей новые ленточки, ладонь приложила к плечу, и горработница ответила тем же. Здесь виднелись и остатки праздничных костров, совсем как в Кейноре: и их края аккуратно выложили камнями.

«Лучший магазин, где вкусное — «Стриж» на Ладоти, 7».

Вот и он, компактный такой, светло-голубой, жмется к высотке. Рядом с ним кипарисы растут, а из-за них показалась огромная львиная морда, мягко наступили золотые лапы, и радость искрами полыхнула.

Как во сне. Но настоящий.

Луи принюхивался, поводил усами: и глядел вроде бы прямо. Но зрачки были огромными и словно неживыми. Словно глаза ему прожгли. Ну зачем же так?

— Луи!

Он плавно прошел вперед, глаза прикрыл, а Еса к нему кинулась, обхватила. Жесткий мех: а сам зверь мягкий, так классно. Луи слегка прижал лапой: но даже в этой легкости — мощь, не пошевелиться совсем. И не хочется.

— Я хочу забрать тебя домой.

Шерстью запахло немного, тепло, зверем таким. Луи опустил лапу и замурлыкал.

Налетел золотистый вихрь, толкнул Луи, заворчал. Шерсть Эрцога — выжжено-желтая, как трава кейнорских степей. Как и эти травы, мягкая на вид, но на ощупь жесткая: даже не заметила, как дотронулась.

— У меня для вас кое-что есть, — сказала Еса. — Пойдем в гостиницу.

— Отлично, — улыбнулся Эрцог, когда Еса использовала инарис. — Кстати, этот не любит, когда к нему прикасаются. А мне нравится, ко мне прикасайся. Да и вообще у него постоянно аглодия в гриве.

— Затем началась равнина: снежная, с льдисто-голубыми отливами, словно в огромных санях едешь по самому Северному полюсу. А когда я отвернулась в салон, перед глазами вспыхнуло зеленым, как северное сияние.

Луи слушал, сидя рядом с Есой у кровати, и его иллюзорные ладони то сжимались, то разжимались. От пустой коробки из «Стрижа» немного лавандой пахло: надо еще ему пару пирожных купить.

— Потом я настоящие снежинки рассматривала: в них превратились капли влаги на стекле. Внизу иллюминатора они сложились в узор, похожий на высотки, как будто там основали город. А затем облачные снега протаяли, и стало видно, как далеко внизу медленно проворачивается туманно-голубая Земля.

Эрцог, подойдя, лапой попробовал подвинуть Есу.

— Эй, вообще-то именно я ему все рассказываю, — усмехнулся он в инарисе.

— Но такого ведь не расскажешь.

— Ты еще не знаешь, насколько это вредная и опасная тварь. Мне не навредят разговоры с ним, а за тебя я волнуюсь. Передай мне все самое интересное, а я ему перескажу.

Он резко огрызнулся — инарис немного рассеялся — и отошел. Луи медленно опустил руку.

Руки Есы на груди сцепились в замок: классные звери, знакомые, но никогда не сидела рядом со сразу двумя большими котами. У Эрцога очень дикий взгляд, несмотря на улыбку. А вдруг подерутся, как те грифоны?

— Драться не надо, — предупредила Еса. — Я обещала, что вы шерстить здесь не будете.

Эрцог фыркнул и сел поблизости.

А комната уже как будто своя, и в ней не хочется переживать о том, что из-за пропусков не сдашь экзамены и вообще не получишь специальность. Всюду одежда развешана, есть и книжки, еще привезла приемник и кассеты, зеркало небольшое, распознаватель. Велосипед поставила. В Талис ничего не хотелось распаковывать.

— Вот что у меня есть, — Еса подтащила рюкзак и достала бармел. — У него вкус гадостный, но он очень помогает от простуды. Из корней можно сделать лекарство, оно еще лучше будет помогать. Фрукт котам не навредит, совсем точно.

У Луи даже глаза на мгновение ожили. Он в настоящем облике потянулся к фрукту и обнюхал, а Эрцог дотронулся до бармела лапой, которая потом иллюзией превратилась в руку.

— Здорово. Сейчас зима и холод, я как раз заболеваю, — и, отвернувшись, он чихнул.

— Зима и холод начнутся в Гахарите, — заметил Луи. — Но надо сначала убедиться, что Моллитан будет сотрудничать с Кейнором, и лишь затем отправиться севернее.

— Я уверена, что будет.

— Все-таки научилась уверенности? Даже свергла моего соперника. Поможешь ли со вторым?

Еса улыбнулась.

Эрцог, уже в обычном облике, стал играть с уголком ковра, расписанного луками, стрелами и копьями: сгибал, отпускал, бил по стреле и отбегал сразу же. Тоже кот такой. Так не хочется, чтобы он погиб.

Беспокоилась, что моллитанцы против Кейнора, а оно вот как оказалось. Моллитан теперь сам как страна, или нет? На блокпостах между восточным Хинсеном и западным не пришлось никаких оформлять документов, но все-таки вещи осматривали тщательно.

— Грифоны могут Моллитан связать с Кейнором, — сказала Еса. — Можно найти для них антидоты. Вдруг они есть в моллитанских растениях? Гелес лиану выращивал, и вместе с ней — противоядие. Или можно синтезировать, если нет в природе.

Луи кивнул, а Эрцог сразу уши насторожил, и потом сказал, когда Еса использовала инарис:

— Здорово! Я же все-таки не зря учил грифонов.

— Вот и хорошо, а я с вами пойду в Долину и возьму образцы.

— Эй, это совсем опасно, — предупредил Эрцог. Луи головой качнул.

— Надену спецзащиту. Через опасные растения я уже лазала, так-то.

— Где ты ее найдешь? — поинтересовался Луи.

— Расскажу. Только ты сначала расскажи.

Еса осеклась. Неловкость попыталась запереть мысли, и пришлось у нее резко выбить ключ: словами.

— Про моллитанского лаохорта в новостях непонятно: то оказалось, что это вьорт, то все-таки говорят, что лаохорт, но странный и прячется. Видели в Арме, но пишут, что это придумали. Ну, из-за атаки вьортов и из-за боязни, что Легония ослабел. Если вы что-то знаете, то, ну…

Звери обменялись коротким рычанием, из-за которого холод появился в груди и от дрожи рассеялся в руках.

— Так. Все равно когда-либо правда откроется, а ты заслуживаешь знать ее сейчас, — сказал Луи. — Легония при мне с ней встречался. Она выглядит одновременно как лаохорт и вьорт. Ощущается и разговаривает как лаохорт, признает своих людей.

Холодная пустошь в голове — и метель из звериных слов раздувает мысли, как снежинки. Одновременно появляется что-то новое, яркое, живое, как свежий и яростный росток.

Рука очень медленно опустилась на пол.

— Это лаохори Долины, — добавил Луи. — Моллитана, Ламейны: отчасти и Хинсена. Восточного, поддержавшего Моллитан. Ее зовут Лафенграс, и она лисица.

— Название Долины у местных? Я такое слышала. А те, кто ее видели — как они отнеслись?

— Она защищала Арму от вьортов, — Эрцог говорил немного нервно. — Я мельком ее там видел. Легония сказал, что она укусила вьорта.

Мысли застыли.

— Он много о чем говорил, — произнес Луи. — Жители Долины привыкли хранить секреты, поэтому не распространяются насчет лаохори, тем более ее видели лишь в двух городах. Сама она, судя по всему, прячется. Люди не хотят испугать зверей и, вероятно, боятся Легонию, поэтому избегают говорить открыто. Избегают и самой лаохори. Хотя некоторые считают, что она выглядит странно из-за Легонии, не из-за зверей.

Флорент сумел ранить другого лаохорта: и это был исключительный случай, он от отчаяния так сделал. Но не слышала, чтобы лаохорты ранили вьортов. Даже если полувьорты… это как?

Давно ведь думала, что вьорты — не только чудовища. Новое существо создали разумы и людей, и зверей, получается? Вдруг те вьорты, которых видела, были первыми, ну, нормальными?

— Я видела мирных вьортов. Совсем не чудовищных.

Эрцог смотрел с настороженным интересом.

Внутри распахнулась дверь, и за ней обнаружилось что-то непонятное, но зовущее, и очень тускло станет, если закрыть ее. Нет-нет, не надо закрывать — хочется вперед, в непонятное, яростное, как в огонь, который пугает, но не обожжет совсем.

— Тоже одну вещь расскажу, — Еса откинула волосы со лба. — Про это известно танеру Эсети, Ниру, Дайгелу, Скадде и все.

Луи ведь надо про Марту побольше знать. Танер Эсети с этим тоже согласен.

Голубые дома расступались, открывая густую зелень Долины. На улицах исчезла домашняя трава с кустарниками, лишь рыжие лукуны остались, у которых вокруг стволов насыпали шишки, чтобы не пробилось ничего лишнего.

Впереди, отсекая город от леса, тянулась сетка выше человеческого роста. Так странно, что частных домов нет на окраине, и кажется, будто впереди на самом деле парк. Но деревья выглядят темно и дико, а когда ветер по ним проносится, так свистят, будто из крон с шипением вырываются огромные змеи и охотятся.

— У меня на Долину вид из окна, — от слов Раммела Нитура Еса чуть не вздрогнула: так внезапно он подошел.

Знает ведь про новую лаохори? До сих пор мысли о ней носятся, как снежинки в пурге. Если вдуматься, все привычное треснет, как весенний лед. Он и должен треснуть, под ним будет живая вода, но только бы потоком не утащило.

— Здравствуйте, — запоздало сказала Еса и улыбнулась.

Танер Эсети дал его номер: и в очередной раз напомнил, чтобы не рисковала слишком, и чтобы не уходила далеко от котов.

— Результаты принесешь, — и Раммел вручил пакет с защитной одеждой.

— Я же полезная. А все кейнорцы полезные для моллитанцев? — и как-то смело вдруг произнеслось.

— Мы привыкли бороться, кейнорцы тоже.

Так и не решилась его спросить про лаохори. А когда уходила, догнал Луи: мягкие шаги, грива треплется на ветру. Такой стал пушистый, везет ему, а вот людям приходится куртки застегивать получше.

— Ты как в Талис меня защищаешь, — сказала Еса. — Боишься, что нападут иллаты?

— Не думал, что оберегать тебя стоило в первую очередь от людей. В том числе от кранарских.

Ветер развевал полосатый мех на воротнике его иллюзорного пуховика.

Так все-таки классно, что рассказала. Главное, чтобы Луи потом много лет эту тайну хранил, а не только полгода. И Эрцог тоже. Можно ли вообще им обоим выжить?

— А другие звери тут тоже беспокоятся? Кроме иллатов, — уточнила Еса.

— Опасаются, что Асуру будут вновь расширять.

— А будут расширять, потому что тем, кто живет у окраин, надоело ее видеть из окон?

От солнца зрачки Луи совсем не сужались. Еса старалась смотреть не на лицо, а на короткие волнистые волосы со светлыми прядями.

— Возможно. Понимаю опасения местных зверей: они не видят, как расширяют центральные актарии, и боятся, что этого на самом деле не происходит. Что людям просто захотелось побольше пространства.

— Я тоже за тебя опасалась. Так грустно было, когда я узнала про твои глаза.

Оранжевый листок скользнул мимо Луи, а Луи его лапой легко прижал, словно видел. И снова листки ловил, не пропуская ни одного, когда шли дальше по оранжево-голубым улицам, по осени, замершей посреди зимы. Все улицы посинели очень скоро, лишь по одной, стекающей на запад, струился светло-желтый теплый свет, и машины оттуда мчались яркие, светящиеся, приехавшие прямо с солнца.

— Нитур к кейнорцам хорошо относится, — сказала Еса, когда остановились в пустынном парке, где зелень сгущалась почти в черноту. И села на скамейку, пакет положила рядом с собой, а потом продолжила шепотом: — Ты не думал, что моллитанцы летом могли угрожать просто для вида, зная, что никто войска не отправит? И что Моллитан, ну, с Кейнором был всегда заодно?

Так классно, что с ним все это обсудить можно.

— Немного думал, — задумчиво сказал Луи. — Если и так, Кейнор все равно должен был отделиться первым. Если бы об отравленной реке объявили во время единой Легонии, даже кейнорцы-ласарины решились бы на жестокий бунт. Другое дело, когда в Кейноре уже нет легонийского правительства и войск. Впрочем, ядерная энергия нужна и интересна.

Льдинкой под ребра кольнуло.

— В Валлейне такой был жуткий взрыв, я читала, что случилось с людьми и с животными. Спать потом даже не могла, оно мне снилось.

— Опасные и тревожащие новые вещи могут быть полезны. Эрцог, например.

— А местная лаохори?

— Допускаю, — Луи сел рядом со скамейкой: и совсем рядом с ногой Есы. — Знаешь, я видел ее, скажем так, детенышем, — он говорил это тихо, ворчаще, и приходилось очень внимательно вслушиваться. — В моем детстве, в хинсенских степях. Потом — незадолго до раскрытия правды, в лесах Моллитана и в Аленте. Она напоминала тень.

Нир ведь рассказывал, как бегала тень по руинам рядом с Каурой.

— Ты, наверное, никогда не рассказывал никому?

— Поверила моя подруга, мне было достаточно. Она умерла, потом я уже не говорил даже своей львице. Это было слишком связано с тем, что я потерял. Но теперь об этом и так скоро все узнают.

— Мне не поверили, когда я сказала, что видела доброго вьорта. Там, в Кайрис. Я не помню, был он таким, или мне так показалось. Но хочу узнать.

— Говорил же, что ты — человек-призыватель.

— Просто я теперь решительная, — улыбнулась Еса. — Нет, на самом деле не очень.

— Тогда тебе другое задание. Увидишь лед на луже — скажи мне, разобью. Это занятно.

— А на кровати будешь спать? Она заледенеет, я там забыла закрыть окно.

— Слишком коварно.

— Зато будешь разбивать на ней лед, — Еса погладила синюю ленточку, привязанную к скамейке. Цвет Единства, здесь много таких.

Нир подарил красно-синюю «дорогу». Жизнь и Единство. Специально? Всегда цвета выбирала просто так, чтобы сочетались красиво, и он, наверное, тоже просто сделал красиво. Почему-то потеплели щеки.

— Неубедительно. Хотя сойдет за возражение. Неубедительное возражение. Ты не слышала, что вьорт ранил твою прежнюю страну? Это случилось при мне.

Ладонь чуть не вплавилась в скамейку. Ленточка рванулась на ветру и вытянулась.

— Ранил мою Кайрис?

Морда тархонжицы с умными фиолетовыми глазами-северным сиянием. Копыта, не приминающие снег.

Листок ярко-рыжей акации слетел на коленку.

— Сейчас с ней все должно быть в порядке.

Он точно попал туда из-за талисцев. Но раз не рассказывает, значит, есть причины. Что-то политическое.

— Пока не можешь рассказать, как ты там оказался, да?

Луи кивнул.

— Там, в Кайрис, я учил саргов письму и чтению, — тихо добавил он. — Здесь я также учу животных, хотя даже среди них мало кто верит, что зверь на такое способен.

Как здорово. Вот бы встретились такие сарги.

Луи очень кратко и тихо рассказал о том, как люди ему не поверили: сделалось одновременно и грустно, и яростно.

— Ты им докажешь, — заверила Еса. — Другие львы бы не доказали, а ты — да. А если Шорис от меня узнает?

— Она замечательная. Расскажи, как вы общались. Еще расскажи об особенностях Кайрис, о посохах и о тех, кто рассказывают сказки. О ваших обычаях. Думаю, я долго не устану от разговора.

— Да, посохи классные. На них отмечают новые знания: ты уже понял, да? А еще у нас сказительницы — это чаще женщины. Они в доме работают, по традиции, а мужчины — вне дома. При этом наука — это работа в доме, так считается. И еще…

Как будто и не расставались совсем. А кругом — не Талис, не Кейнор, не Моллитан, что-то застывшее во времени, осенне-зимнее, пахнущее незнакомой горькой листвой, темно-зеленое с фонарными проблесками, с прозрачно-синим небом, чистым и северно-льдистым воздухом. Что-то в этом даже есть кайрисское.

Надо с Луи еще кое-чем поделиться. Он точно поймет.

Рука грелась в густой полосатой гриве.

— Вот этим обожглась грифоница в Валтанде, — Эрцог говорил немного в нос, и еще закашлялся.

— С ней хотя бы все хорошо?

— Почти.

Здесь и правда совсем не зима, много вечнозеленых растений: правда, не все удается разглядеть, угол обзора сузился из-за респиратора. Упавшие стволы покрывает до неестественности яркий мох, оранжевый и салатовый.

Танеру Эсети тут тоже было бы интересно, но он опять на встрече в университете Асуры: скоро встречи уже закончатся, и до отъезда хочется как можно больше успеть всего.

— Этот мох называется у вас абрикосовым и яблочным. А вообще лонка и лаката, но это официально и скучно. Луи, там Еса уже раздавила селею, но ты все равно не наступай.

— Я как-то придумывал названия, — произнес Луи. — Они звучали интереснее.

— Мне нравится шерстебык, — заметила Еса. — Тамойги по правде шерстяные быки.

— Кейнорские зимние грибы я назвал снегоземниками.

— Никакого смысла, — усмехнулся Эрцог. — Но забавно.

— В тебе также никакого смысла, но даже от тебя бывает толк. Правда, пока не понял, больше, чем от снегоземников, или нет.

Шелесты и скрипы растений в скулеж и вой переходят, в отдаленное рычание, в крики: а вдруг все это издают деревья и травы? Над головой — зеленая полутьма, и кажется, ничуть не небо просвечивает, просто на ветках растет яркий голубой мох.

А Нир и Кая в таких лесах охотились.

Тирниски бродят рядом с Асурой уже несколько дней. Они говорили, что и рядом с другими городами иллаты наглеют, но, если кто-то нападет на главный город льеты, это зверино-людским отношениям особенно навредит. Ну и еще тирнискам надо точно знать, будут ли сотрудничать Кейнор с Моллитаном.

— Стаи иллатов уходят? — негромко поинтересовалась Еса.

— Осталась всего одна, — Эрцог отвернулся и чихнул. — У тебя сейчас смешной голос. В общем, я надрал шеи двум вожакам, чтобы не лезли в город и не рвали в лесах травоядных, а потом Луи потрепал еще двоих. Удалось им объяснить, что добычи здесь на несколько стай не хватит. Самоконтроль у меня, кстати, стал лучше, но я старался не кусать.

Впереди посверкивала речка.

— Там есть речной остров, надо пройти подальше, — сказал Эрцог, первым оказавшись на берегу. — Луи, стой. Левее. На островах всегда очень много интересного. Еса, я же тебе все рассказал про тот речной остров в Талис?

— Думаешь, он теперь известный на всю Ориенту, и я про него из новостей знаю больше тебя? Хотелось бы, так-то.

Эрцог весело фыркнул.

— Я и про тебя слышал новости, в общем. Правда, не знал, что это ты сожгла дом Марты Полесски.

Не мох, а огонь на ветках, на камнях: он даже камни сжигает, но медленно.

Правда, быстро прошло это ощущение.

— Только комнату, — виновато сказала Еса.

— Жаль, — заметил Луи.

Потом он молча шел за Эрцогом, легко огибая по его указаниям и кантокриду, и селею, и многое другое опасное. И от этого появилось восхищение, пусть и смешанное с колючим беспокойством, конечно.

— Интересно, почему здесь так много сородичей кантокриды? — Еса осторожно переступила через замшелый и на вид скользкий камень.

— Точно не защита от травоядных, — произнес Луи.

На каждом кейнорском дереве, если присмотреться, увидишь вредителей, но тут только чистые блестящие листы, и шершавые листы, и аккуратно разрезанные: от природы, а не поврежденные жуками.

— Может, от насекомых?

— Одно местное растение их ест, — Эрцог опять чихнул. — Слушай, а правда. Вредителей на растениях нет. Пчелы есть. Один жук. Клещей, правда, вижу, но на безопасном кусте.

— Ты ближе к насекомым, чем клещ, — заметил Луи.

— Он хороший, — с усмешкой вступилась Еса.

— Я не буду с ним драться при тебе, не беспокойся. Он получает по морде без свидетелей.

— Я — только по морде, в отличие от тебя, — усмехнулся Эрцог.

— Видишь, ты неправильно о нем судишь, — Луи прищурился. — Разве он хороший?

— Кантокриду, наверное, никто из насекомых не ест? — поспешила добавить Еса.

— И даже никто из клещей, — ответил Эрцог.

Пару побегов кантокриды Еса срезала в пакет: заранее его спрятала в карман. Их нельзя будет трогать без перчаток, даже когда они высохнут. Потом еще немного растений собрала, сородичей кантокриды, и Эрцог про все из них рассказал, а когда он заметил росток тулванги, то и у него Еса ветку срезала: очень маленькую. Он и сам ведь маленький.

Как раз его сородичи и травили грифонов.

Эрцог все подсказывал Луи, где можно проходить, а где нет.

— Тебе удобно говорить, горло не болит, Эр? — спросила Еса, а то Эрцог ведь что-то простыл.

— Какой вежливый способ заткнуть его, — заметил Луи. Стало неловко.

— Придавлю твой хвост к селее, — раздалось в ответ.

— Я три месяца хожу с четверолапой селеей. Возможно, Алнир тебя с ней путал, когда ты был мелким, поэтому брезговал к тебе подходить.

— Болит, но терпеть можно, — Эрцог покосился на Есу. — Спасибо.

Скоро поравнялись с речным островом, и Еса заметила в воде ледокрылок, которых еще описывал Нир: плавники у них прозрачные, прямо кайрисские рыбки.

Видно, как островные птицы прыгают по веткам, крупные, черные с фиолетовым отливом и лиловыми пятнами. Есть и черно-зеленые, и ярко-оранжевые, как местный мох. Слышно треск и посвист, и протяжные крики.

— В Гахарите ты станешь бесполезен, — сказал Луи, тряхнув головой. — Поселись с теми птицами.

— Не надо его обижать, — весело сказала Еса.

— Ты всего лишь детеныш человека, не умеющий как следует возражать. Приведи аргументы, почему мне не стоит поступать таким образом. «Он хороший»? Для тебя все хорошие. Даже талисцы.

— Уже нет.

— Даже вьорты.

— Это совсем провокация, — а вот новая птица на островном берегу спрыгнула с ветки. Зеленовато-серая, даже не рассмотрела бы, если бы она не двигалась.

Оперение у нее сменилось на красно-желтое. Руки стали ветками, слились с моллитанским лесом, и только пульс напоминал, что они живые: или это древесный сок?

Легония теряет землю, новый странный лаохорт сил еще не набрался, а тут людей совсем мало. И остров от всех отрезан.

— Пригнись, — прошипел Эрцог. — Прячься.

Еса подальше отступила и зашла за дерево: но все равно из-за него подсматривала. В Кранаре Луи с Эрцогом видели настоящих чудовищ, а этот мирно над деревьями парит, и кажется, не клюв у него, а просто морда пернатая. Перья теперь голубые, как небо, и с небом сливаются.

У Луи задумчивая морда, а Эрцог как будто растерянный. Луи негромко заворчал: оказывается, над ним на ветке сидела птица. Надо же, без зрения заметил больше, чем зрячий человек.

— Вьорта зовут Олаан, — сообщил Луи в инарисе. — Сюда никогда не приходил лаохорт, люди тоже. Поблизости нет других вьортов.

У Ферры тоже было имя: а как же звали того, кто бежал через море? А снежную собаку?

— Пр-рочь, — заскрипел голос птицы, напоминающей черную с зеленью сойку. — Люди искаж-жают. Не пр-риходи.

— Не бойся, — тихо сказала Еса. Наверное, птица испугалась, что респиратор исказил лицо. — Хорошая. Я, конечно, в этой страшной маске, но не бойся. И от Нира привет, — такие птицы точно нравились Ниру: и птицу-вьорта Нир бы нарисовал.

— В самом деле не следует подходить, — негромко произнес Луи. И жестко, но жесткость была не для Есы: Луи к сойке голову повернул. — Они встревожатся сильнее.

Вьорты в древности испугались людей и силы лаохортов: и сделались яростнее. Почему же они бывают мирными?

Луи и Эрцог переговаривались негромким ворчанием. Вьорт плескался в небе, как в море, и в воду нырял. За речку он не улетал, наверное, чуял, что там уже земля лаохорта: но вьортов ведь это не только пугает, но и тянет, почему-то. Вряд ли просто из-за злости на живые страны. Или он слишком слабый, чтобы рваться за границы?

— Да, нужно уходить, — наконец, произнес Луи по-человечески. — Нам всем. Это все же опасно.

— И что, даже не проверишь? — Эрцог смотрел с усмешкой и нервно.

— Что в нем плохого, казалось бы? — сначала тихо получилось, а потом уже громче: — Он же классный, и не нападает ни на кого. Просто летает на своем острове.

Вот ввысь он взмыл, почти к облакам: и метнулся вниз.

— Так, — произнес Луи. — Мне интересно. Эта река не связана с Яской, так что не отравлюсь. Лаохортов пока еще рядом нет. Много времени не потеряем.

— Еса, стой здесь, — в голосе Эрцога прорезалась строгость.

А так хочется к реке, и позвать эту птицу.

Одним прыжком Луи пересек половину речки, и его сильно отнесло течением, но он сумел все-таки удержаться на одном месте. А когда вьорт над ним крыльями взмахнул, сердце заколотилось, как крылья: вот-вот и в небо поднимет. Чуть не шагнула: да, глупость, и приходится изо всех сил себя сдерживать.

Олаан снижался, его глаза блестели с любопытством: птичьи, совершенно нормальные глаза. Морда у него, в самом деле: совсем не клюв. Как у археоптерикса, древней птицы.

И не меняется он, кроме окраса. Зелень перьев переходит в золото, золото — в пепел, в черноту с фиолетовым отливом, в синь неба. Так хочется перья ему погладить.

Луи задел вьорта лапой, и она прошла насквозь. Птичий свист раздался, смешанный с рычанием: не злобным, а скорее как у щенка, с которым играют. Раньше тоже слышала голос вьорта: получается, их вообще все слышат? Потому что они близки к природе, к материальному миру?

Эрцог хвостом помахивал: нервно, сильно. И сказал, когда Луи подплывал к берегу:

— Чуть дальше, а то там кантокрида. Ага, вот здесь вылезай. Ну и что?

— Проверь, ты ведь не трус?

Голос Луи очень увлеченно звучал, даже незнакомо: искристый, живой такой. Редко у него такой бывает.

— Уходить надо, вообще-то.

— Здорово, — добавил Луи уже обычным серьезно-отстраненным голосом. — Некий ветер, чужой, прохладный. Не пугающий, впрочем.

Луи и Эрцог отошли к Есе только когда вьорт, зелено-синий, кинулся в островной лес.

— Вьорт-олень начал меняться, когда увидел мертвого кита, — рассказала Еса. — У него появились раны, и очертания словно расплылись.

Киты — парнокопытные. Он поэтому выглядел как олень?

— Они похожи на своих предков, — добавила Еса. — А у людей таких предков не было, люди сразу были… ну, людьми. Или еще вьорты похожи на тех, кем их звери могли бы стать.

— На свои желания, — уточнил Луи. Как же не хватало этого общения с ним. Про дары лаохортов: и вот теперь про вьортов, тоже здорово так.

Звери что-то опять обсудили на своем языке, и потом Эрцог, снова в инарисе, очень тихо сказал:

— В общем, раз ты не боишься и хранишь секреты, то слушай. Кранарские звери нам сообщили, будто их вьорты сначала были нормальными, а вышли к людям — и сошли с ума. Конечно, выдумки. Этот вьорт просто мелкий, а так — подрастет и станет таким же, как прочие.

Жаркое покалывание в кончиках пальцев. Мысли-искры. Эрцог как-то грустно говорил под конец: сам не верил в свои слова?

— Люди убивали зверей тех вьортов? — предположила Еса.

— Медведей там убивали, — кивнул Эрцог. — В общем, мы тебя к нему не пустили еще и потому что животные в это начинают верить. Вдруг бы разозлились.

Луи повернулся к нему и задумчиво сказал:

— Если бы она подошла, они бы убедились, что их слухи ложные.

— Знаешь, вьорты меня опасались, когда подходили, — сказала Еса. — Этот тоже мог испугаться, и животным бы такое точно не понравилось.

Луи задумчиво кивнул, а Эрцог нахмурился и улыбнулся.

— Еса, не ходи сюда без меня, — сказал Луи.

— Я тебя пристукну.

— Хорошо, но потом, — улыбнулась Еса. — Мам, я тут интересные штуки нашла, отдала их Раммелу Нитуру и предположила, что из них можно сделать.

— По Долине лазала?

— Совсем нет. Ладно, давай, я гулять. Точно не по Долине! И точно не к вьортам.

— Где бы ты их там нашла? Не надо тут мне страсти всякие рассказывать. Моллитанские семена прицепятся к одежде — в Экеру не заходи. Я такое выпалывать не буду. Бармелы твои спрятала подальше, а то опять чуть не покрошила в суп.

Рядом под клыками зверя хрустнул последний кусок бармела. Правильно, уничтожь его совсем.

Еса дала ему только один: а перед этим посоветовалась с Зорой. Она ведь тоже давала бармелы коту, но только домашнему.

— Не стал бы я есть этот суп, — Эрцог поморщился и с усмешкой фыркнул. — Но, в любом случае, спасибо.

— Ты привела в номер зверя? — уточнила мама.

— Они хорошие.

— Ну все, хватит.

А после этого Еса набрала номер Зоры: и трубку, к счастью, сразу схватила Кела.

— Хочешь, как я, изучать, из чего сделаны растения? — хитро спросила Еса. — У меня есть друг, который отлично учит химии. У него учебные программы заверены на нашей кафедре, это передай маме.

— Хочу! — обрадовалась Кела. — И классу расскажу, — вот в этом не сомневалась совсем. С такой общительной ученицей, как она, другой рекламы, наверное, совсем не понадобится.

— Ни в одном нет соединений, которые могли бы послужить противоядиями. Надо искать в тех же семействах, а не наугад, — тяжелый голос Раммела Нитура каждое слово складывал в мозг, как в морозилку. — Синтез противоядий возможен, но не в приоритете.

В лаборатории все белое, гигантское, непонятное — хотя многие из этих приборов видела, но здесь даже собственные пальцы кажутся незнакомыми.

— Насчет вредителей — все возможно, — добавил Раммел. — У кантокриды и ее сородичей нет вредителей. Пока это не изучали, но стоит.

Радость распахнулась, как тяжелая дверь.

— Раз я помогла, значит, Моллитан сотрудничает с Кейнором? — улыбка сначала где-то в глубине зародилась и потом проявилась на лице.

Все тут замороженное, медленное: и сама такая маленькая.

— С самого начала не сомневались, — голос все еще безразлично-угрюмый.

Облака за окном — оранжево-лососевые, пепельно-запеченно-сливочные. Переходы такие же, как на шкурах у вьортов. Надо еще к тому острову попасть, запомнила, где к нему сворачивать с трассы: но коты в последние дни не могут бродить по Долине.

Не уходить же прямо сейчас? Оцепенение какое-то окутало: но нельзя же так просто согласиться с тем, что противоядие, как Раммел сказал, не в приоритете.

— Подождите, это же важно для Кейнора и Моллитана, — сказала все-таки Еса: наверное, Раммел глупостью посчитает эти слова. Он и сам ведь знает, что это важно, так-то. — Ну, для сотрудничества. Противоядие поможет грифонам работать в Долине.

— К нам приедут кейнорцы для совместной работы, будем обмениваться опытом. Правительство Легонии разрешило, вместе с Акреоном. Ты можешь остаться. Георг Эсети подробно рассказал о твоей научной работе, ты можешь быть нам полезна.

Радость только не осознается — все кругом приглушенное, замедленное. Это же, наверное, хитрость какая-то. Но и отказываться нельзя, такой шанс.

— Правда? Я очень хорошо помогу. Соберу еще растений, и есть идеи, что, ну…

— Твоя научная работа будет опубликована у нас. Георг Эсети ее нам перешлет.

Остаться здесь. Научная работа не пропадет. Мысли носятся, как хлопья осадка во взболтанной пробирке.

— Танер Нитур, а как с университетом? — спросила Еса. Ладонь одной руки обжигала другую.

— Через несколько дней сообщу больше.

Это не обман, Раммел настоящий, он ученик танера Эсети — но мозг будто бы стал песком и пересыпается туда-сюда. Так можно? Так просто?

Легония на уступки идет из-за ран лаохорта? Вьорты у побережья, опасно конфликтовать. Приходится разрешать льетам все больше: и этим тоже себя ранить? А вьорты морей? Уже узнала: что-то испугало их очень сильно. И не хочется осознавать, что именно: ведь нет подтверждений, ведь так не бывает, лаохорты не ранят вьортов.

— Передай Луи, что с главой Асуры на его счет связывалась лет-тенна Соноти, — добавил Раммел. — Говорит, что гахаритская лет-тенна собирается прислать людей за тирнисками. Глава мне сообщил.

В Кейноре по новостям теперь вообще не говорят о Гахарите, а ведь там наверняка не все спокойно. И Эрцогу там будет опасность угрожать. Словно стала снежинкой и забилась куда-то вглубь себя.

Когда вышла из биоинститута, Луи у скамьи сидел под облетевшим деревом: Еса быстро его увидела как человека. Рядом с Луи собрались трое людей, и Еса к ним быстро приблизилась.

У одной — раскосые кайрисские глаза, только серые с карими крапинками, а не черные. Волосы длинные и кремовые, одежда простая, светло-коричневая, в такой хорошо по лесу ходить и по тундре. Держится прямо и умиротворенно: такое теплое спокойствие, знакомое, кайрисское.

— Ваши поверья про небесную тархонжицу любопытны, — говорил Луи. — Посохи, на которых изображают все самое важное — тоже.

— В город ходил, вот же, — произнес один из людей. — Этлин, и что, сарги правда пишут?

— Люди Скхатмока обучают их дальше, — ответила Этлин.

— Так, может, они изначально и обучали? А не этот, не Луи?

Этлин взглянула с недоумением, а тот, кто до этого молчал, произнес:

— Далганг, хватит.

— Но зараза, не верится. Надо взглянуть. И что там у них за жесты? Или лучше опиши.

Луи так рискует. Но, если алдасары правда ему поверят, если поверят кайрисцы, это же будет так классно. Это же новые отличные знания, ну пусть они поверят. Только хоть бы не навредили ему никак.

Эрцог, приблизившись, тронул Есу лапой.

— Эта штука отличная, — сообщил Эрцог. — Горло не болит, и вообще. Здорово. Даже талисская лекарственная трава так быстро не помогала. И уши не облезли: а на ту траву у меня была аллергия.

Северный ветер теперь показался теплым.

— Я кое-что еще узнала, — сказала Еса. — Про вас и Гахарит.

14 талуны, Скадда

Вот-вот облетевшие деревья сдует с улиц Экеры, как пух с одуванчиков, а дома поднимутся в небо, где их совсем не отличишь от облаков. Кипарисы, как перевернутые смерчи, затемняют улицы, а море — сизо-стальное с холодным отливом бирюзы.

На северо-западе показался обелиск, затем синяя крыша-холм здания администрации, а потом открылась площадь Гелонта Третьего, где собрались и кабаны, и олени, и волки, и харзы. Над ними парили несколько грифонов, в том числе огненно-рыжий Ялгар. Рагнар, немного снизившись, раскинул крылья в термике против воздушного потока.

До ушей долетал громкий голос: человек говорил в мегафон.

— …прекратили деятельность. Кейнорские специалисты все подтвердили. И повторяем, у нас ничего подобного нет.

— И не будет? — удалось различить в завывании волчицы.

— А как же Астелнал с Легонией? — раздалось рычание келарса. И ведь люди не разберут эти слова: неужели звери не понимают, или просто отчаялись?

А если нападут, как полгода назад? Люди проходят подальше от площади, сторонятся животных, которые к ней спешат: нет, конечно, не боятся, просто не хотят пугать и мешать.

Термик, шедший от крыши, слабел, и крылья остывали на ветру. Скадда, перелетев на другой поток, задела крылом Виррсета, который, похоже, посчитал, что этот термик — его территория.

Голоса зверей усиливались, смешивались. Снова заговорил человек, и волчица с келарсом вышли вперед. А потом им положили бумагу и ручку, и с высоты удалось различить то, что написали звери.

«Легония дружит с Гартией».

«Было Единство с Легонией. Что будет теперь? Легонии нет?»

«Марта Полесски говорит, что зверей не надо лечить».

«Скажите правду о лаохорте зверей».

Жители Долины решили, что Легония их отверг и бросил, вот у них и появился лаохорт, но ведь совсем обычный. В Ламейне что-то разрушилось из-за вьортов, люди испугались, а нового лаохорта принимать не хотят, потому что считают себя легонийцами.

— Ерунду спрашивают, — высказалась одна из гвардеиц.

Молодой мужчина забрал бумагу, отнес к трибуне у входа в здание администрации, и скоро опять раздался усиленный голос: зверей не оставят, все будет хорошо. Про лаохорта зверей — ни слова.

Вот над площадью — Глери, белая, с большими черными и серыми пятнами, с золотыми глазами и очень короткими ушами. Кто-то из тех, кто летал в Моллитан, убил для развлечения долинных животных: а вдруг как раз она?

Почему преступники-гвардейцы так поступают, они же сами росли с убеждениями, что грифоны лучшие и должны охранять порядок? А Рагнар когда-нибудь нарушал? А отец? Или древний Ресул?

Кенна, стоя на уступе Каменного Когтя, чистила красивые бурые перья, поправляла их и выглядела так, будто первая прилетела с важного задания.

Ветер разбился от удара крыльев Скадды, как кости оленя — от ударов неумелого гвардейца. И, хотя спешила, все-таки глянула вниз, в ущелье на востоке: у волчьего логова зеленела свежая трава, уже высоко подросшая.

Виррсет обогнал Скадду, и Лирру тоже. Опустившись рядом с Кенной сразу после Рагнара, он глянул искоса на Лирру и фыркнул. Скадда быстрее взмахнула крыльями: нечего Виррсету изображать из себя самого умелого.

— Тебя выгонят, — заявил Виррсет, шутливо прищурив глаза и толкнув Кенну в крыло. — Ты ехала на автобусе.

— Я помогала Кейнору и Моллитану сотрудничать, — голос Кенны звучал тише обычного, но желтые глаза смотрели весело. — Потому что меня отправили в Кейнор бесплатно.

— Именно, — добавила, приземляясь на соседний уступ, Лирра. Лапы Скадды лишь мгновением позже ударили по камням.

— С тобой временно занимаюсь отдельно, — произнес, глядя на Кенну, Рагнар. — А сейчас расскажешь историю Моллитана и экерийские ориентиры. Летать ты не могла, а вот думать могла.

— Моллитан был регионом Империи, — с готовностью ответила Кенна. — Потом, когда Империя пришла в упадок…

Она пошатывалась от ветра, иногда поджимала больную лапу и морщилась, но рассказывала так же аккуратно, как приглаживала перья. Лирра глядела на нее с беспокойством и подергивала ушами.

— Нашли преступника? — спросила Скадда, как только Кенна закончила.

— Я же не прилетел с чужими перьями на клюве, — ответил Рагнар.

Лапы Скадды переступали по самому краю, камни сыпались вниз: вот бы какой-то из них угодил в грифона, из-за которого ранили Кенну. Рагнар объявил поединок Лирры и Кенны, и они еще не успели по-настоящему подраться, как снова раздался голос наставника:

— Основы изучаете уже давно. Теперь должны выработать личную тактику. Лирра, бей крыльями. Уверенней, они у тебя не совсем стрекозиные. Побольше, как у вымерших стрекоз, сама только не вымри, пока будешь осторожничать. Кенна, маховые подальше. Бей скользяще, чтобы себе перья не сломать. А то была у меня одна такая.

Потом он отправил Кенну на выступ и сам схватился с Лиррой. С наставником Лирра билась в полную силу, но Рагнар часто ускользал от ее ударов, а если Лирра его задевала, то казалось, что Рагнар допускал это нарочно.

Вот опять Рагнар стремительно ушел от атаки вправо, тут же — вверх и назад. Лирра замерла в воздухе напротив ветра, расставив маховые перья. Потом отклонилась от атаки совсем чуть-чуть, но удар Рагнара все равно прошел мимо. А когда Рагнар оказался справа от Лирры, она метнулась и ударила его в грудь. Теперь уже Рагнар точно не поддался.

— Что использовала? — спросил он, взмывая выше. Лирра сравнялась с ним.

— Мне было проще нападать вправо. Там поток, ну, нужный. Как его назвать.

— Хватит. Суть понимаешь. Скадда, давай.

Скадда взмыла, и ветром сразу забило клюв.

Небо так затянуто облаками, словно на нем поселились гигантские пауки и все заткали паутиной, и теперь крылья в ней вязнут.

— Будет у тебя тактика мошкары.

Крылья так и застывают в холодеющем воздухе. Все потоки какие-то смешанные, льдистые, непонятные, и взмахи получаются сбивчивые. Взгляд Рагнара — недовольно-строгий.

— Мошкары боятся даже большие звери, — заявила Скадда, поймав поток, обтекающий склон Когтя: правда, этот летящий воздух быстро холодел, а крыло слишком близко пронеслось к скале.

— Это в жару. А в холоде мошкара вся спит и дохнет.

Рагнар отклонялся в лес, в сторону гор. Ближайшую гору занесло снегом до начала пояса смешанного леса, и весь сосновник на ней был словно гахаритским: льдисто-бело-голубым.

— Я — снежная мошкара, — сказала Скадда, огибая Рагнара. Он ушел так быстро, что даже не заметила, как повел крыльями. — Снежинки мелкие, но засыплют и не дадут... — ветром перебило слова и дыхание, Скадда тряхнула головой. — Не дадут подняться.

— Прекращай звенеть и дерись. Голова от тебя чешется.

Уклонилась к Когтю, к его восточной стороне, куда совсем немного успели попасть лучи солнца. Там появился слабый поток, неровный, почти морской.

Желтые крылья рассекли воздух, и Скадда взметнулась. Против ветра удобнее лететь вправо: но ведь легкая. Можно напасть неожиданно. Скадда кинулась влево и выбросила вперед лапу.

Коснулась лопатки Рагнара. Здорово.

Но кроны оказались слишком близко. Сосновая зелень напоминала волны. Скадда сильно взмахнула крыльями, поднимая себя выше.

— Утонуть боишься? — заметил Рагнар, проносясь рядом. Его удар откинул обратно к сосновнику: и Скадда снова выровнялась, едва не уколов подушечки лап об иглы на верхушках.

— Я совсем никогда не тонула, — последние слова заглушились ветром.

Снова быстро налетела, коснулась лишь одного пера, и снова отбросило желтой лапой к соснам.

Рагнар опять налетает, сейчас отшвырнет к скале. А что если и да?

Скадда раскинула крылья против ветра. Лишь чуть отстранилась, чтобы смягчить удар — и Рагнар толкнул к Каменному Когтю. В бок точно впились огромные сосновые сучья, клюв стиснулся, и до потока воздуха Скадда не достала, но взмахнула, чтобы достичь.

Крылья внесли в поток, обтекающий склон. Рагнар приближался, но Скадда, хлестнув крыльями, ушла вбок.

Ребра пекло от удара, наставник догонял. Скадда свернула и, проносясь мимо Рагнара, быстро задела ему бедро.

— Это ты ударила или мошку разбудила?

А ведь здорово задела. Но крылья сносит ветром — надо сравняться с уступом, пускай даже вот с этим, маленьким.

Лапы ударили по его камням, а Рагнар приземлился выше. Надо взлететь к нему: но подул слишком сильный ветер, еще ударит о скалу.

— Боишься взлететь, — дразняще сказала Рисса, поводя ушами и хвостом в стороны. Ее солнечно-закатные глаза прищуривались. Скадда дождалась, чтобы ветер стих, и взлетела, потом шутливо цапнула Риссу.

Рагнар сообщил о преступниках, живущих в округе Экеры, и потребовал, чтобы каждая стая нашла хотя бы четверых осужденных зверей до того, как пожелтеет солнце. Среди нарушителей были и волки.

— А где те, что жили недалеко от Каменного Когтя? — уточнила Скадда. — Призыватели.

— Отчего ты считаешь, что они там больше не живут?

— У логова растет высокая свежая трава, а детеныши бы всю ее измяли.

— Так усердно следишь за призывателями. Опять куда-то влезешь?

Скадда запустила лапу в щель между камнями и расколола там лед.

— Больше никуда.

— Это сегодня.

— Но где призыватели? Объясни. Вдруг они тоже что-то нарушат.

— Я их тебе назвал среди преступников?

Лирра уже нетерпеливо щелкала клювом. Скадда фыркнула и спрыгнула со скалы, и внутри так здорово защипало, перехватило дыхание: в такие моменты совсем не хочется думать про нарушителей.

— Я на северо-запад, — предупредила Скадда Лирру.

Лирра прищурилась и улетела на восток, Керсет — на юг. А Виррсет помчался вместе с Риссой и Нивиром на север, и до ушей донесся его голос:

— Со мной, а то по морде получишь. Один ничего не найдешь. Ты невнимательный. Лучше бы остался Ламмерт, он с гнезда меня слушал.

— Ты не видел, как я в одиночку работаю, — негромко прощелкал Нивир.

— Мне твоей работы в команде хватило.

— Почему ты их не отпускаешь? — не удержалась Скадда, а Виррсет недовольно заворчал.

— Значит, им такое подходит, — раздался звучный голос Рагнара. — Грифоны сами должны разобраться. Вмешиваться не стоит, а тем более такой мелочи.

На ориентировании Рагнар учил, где чьи территории, и Скадда запомнила земли, принадлежащие и табунам, и келарсьим стаям, и волчьим. Призыватели не могли увести волчат очень далеко, а как раз поблизости, к северо-западу, жила стая со старым вожаком. После его смерти как раз освободилась бы территория. А по пути получится пролететь над землями стаи, где молодые волки постоянно нарушают. Вот.

Нарушителей Скадда хорошо рассмотрела с воздуха, узнала очертания светлых масок на мордах и темных отметин на спинах: Рагнар очень точно их описал. Немного проследила, преступлений не заметила и уклонилась чуть западнее.

Пролетая низко над кронами сосен, Скадда увидела на одной из полян знакомого волка-призывателя. Волчата кусали его за лапы, как лося, а волк рычал и отбивался, морща нос и показывая клыки. Скадда приземлилась в стороне от зверей.

— Я понимаю, почему ты ушел от Ерты, — сказала Скадда. Венти ведь говорила, что этот волк был детенышем вожака кейнорской волчьей Гвардии. — Осталось мало настоящих гвардейцев. Я ученица Гвардии, и я убедилась.

Волк рыком отогнал волчат и шагнул вперед, пригибая голову. Ветер трепал пушистый мех на его щеках и шее.

— Помню, что стая Ерты наказывала животных из-за законов Луи, — продолжала Скадда, чуть взъерошившись, чтобы выглядеть больше. — Оказывается, он их придумал как раз чтобы выявить гвардейцев-преступников.

— Гвардия изменилась, — волк, пройдя ближе, протянул к Скадде морду. — Нужно что-то новое. Как зовут? Меня зовут Сурус.

Над головой зашуршало волчье дыхание, охладило кожу под шерстью за ушами.

— Тогда ты со мной не соглашалась, но ты меня выслушала. А потом и других.

— Ты про что?

Земля, присыпанная хвоей и чуть-чуть снегом, слегка нагревалась: скоро появится поток. Волк так и молчал.

— Сейчас я тоже не со всем соглашаюсь, — уточнила Скадда. — Мы не должны отделяться от людей и лаохортов, — в горле почему-то стало кисло. — Я следила за дельфинами, они разумные, но не смогли придумать законы. Они убивают детенышей, мучают самок.

— Рыбные недоолени, — пробормотал Сурус и во второй раз зачем-то обнюхал за ушами. Скадда защелкала клювом, а Сурус, огрызнувшись, тряхнул мордой и отступил. — Хорошо, не буду. Расщелкалась. Что с них взять. У них блох и то нет.

— Я тоже из семьи гвардейца, и он не хотел, чтобы я вступала в Гвардию. Спорил с грифоном-гвардейцем, который хотел нарушать. А я тогда ничего не понимала. Тебе было еще труднее, чем мне. Волчица, у которой ты родился, глава всех кейнорских волков. И нарушала. Почему? Расскажи.

Но он вряд ли много расскажет, ведь если о его словах узнают гвардейцы, они могут отомстить.

— Вообще-то моя бывшая стая из неплохих. Просто бывало разное, чуешь ли. Нельзя нарушать закон, но если немного и лапами тех, кто обычно его защищает, то можно. Так они думали. Я думал, вы, грифоны, лучше. Что у вас и испытания серьезные. Следил я за этими испытаниями и за тем, как вас готовят. Куда серьезнее все обстоит, когда я приношу волчатам олененка и учу охоте.

— У Рагнара не так, он хорошо обучает.

— Знаю. И тебе вон не мешает. Здесь тоже будешь помогать травоядным? — Сурус повернул голову набок.

— Тоже? Ты про дельфинов? Но я им не помогала, и они не травоядные, они им просто родственники.

— Про ганлайг. Призывателям тоже помогла, в Хинсене.

Перья на шее и крыльях Скадды взъерошились, а лапы сильнее вдавились в землю.

— Они видели, как какого-то волка неправильно осудили, что ли, а никто их не послушал, кроме пернатого щенка, — продолжил волк. — Вот и помогла. Тем, что выслушала и поверила.

— Откуда ты знаешь? Объясни.

— Не станешь нарушительницей раньше времени, раз уже попробовала власть?

Глаза у него внимательные, золотистые.

— У меня никакой власти нет.

— В стае, имеешь в виду? Это видно, ты мелкая. Говорю про гвардейскую власть. Чем меньше власти среди сородичей, тем больше — над пойманными преступниками.

Откуда он все выяснил про ганлайг и про стаю призывателей? Не такая уж известная грифоница. Хотя Рагнар и гвардейцы, летавшие из Моллитана в Хинсен, знают, и Тагал наверняка тоже, но кто из них мог рассказать Сурусу, и зачем? Точно не Рагнар. Он не общается с призывателями.

Но если бы и общался, что в этом плохого? Не все они преступники.

— Волки Ерты пытали зверей, да? — Скадда заговорила тише.

Переставила лапу чуть ближе к волку, и хрустнули хвоинки.

— Дали львам приволочь раненого инрикта в сырую пещеру, хотя он не сбежал бы даже с горного луга. Я, как бывший почти-гвардеец, знаю, о чем говорю. Пусть инрикт и сошел с ума, он из-за сотрясения не мог никому навредить. Но стае захотелось власть ощутить, поиздеваться. До этого я еще раздумывал, не присоединить ли свою стаю к ним. Все-таки свои. Моих детенышей Ерта обещала принять, но с теми, у кого нет чести, я жить не хочу.

В горле Скадды загудело рычание.

Его не осудят за это? Птицы же могли все слышать. Хотя он сейчас не сказал ничего преступного, и, может, на этой территории такие птицы, которым он верит.

— А кто нарушал больше всех? — Скадда заговорила очень тихо. — Если не хочешь про стаю, может, расскажешь про грифонов? Я теперь мало кому верю из них. Надо знать, кому особенно не стоит верить. Буду исследовать их территории. Что скажешь про Глери? А про Лорвана? А про Ялгара?

— Что же ты так трещишь, замаскированная сорока? — Сурус сделал вид, что сейчас укусит, и сделал морду угрожающей, но при этом игриво махнул хвостом. И сам заговорил очень тихо: — Глери выбрала склоны Тавиры себе для патруля, а Фелану запретили их покидать. Вот она и превышает полномочия. Дальше сама расследуй. Ты же все-таки хочешь стать гвардеицей? Вот пока ею не стала, можешь еще принести пользу.

— И все-таки, откуда знаешь про Хинсен?

— Грифоны, сочувствующие нам — большая редкость. Вот и все.

А Хурул — тоже призыватель? Он видел вьортов и не перестал им сочувствовать. Правда, спрашивать про вьортов — уже лишнее.

— А какие звери обычно сочувствуют? — поинтересовалась Скадда.

— Есть олени. Я теперь иначе к ним отношусь. Над их видом часто издеваются. У меня среди них есть приятели, умные звери, я договорился, что не трону их будущих оленят.

Откуда он, интересно, знает про Глери? Навещает бывшую стаю или захотел узнать, как обращаются с Феланом?

— Ты сочувствуешь Фелану, да?

— Какие-никакие, но Ласферы все-таки нам помогали. Посерьезнее, чем Фернейлы. Из-за Фелана выздоровел волчонок, раненый людьми. Лишь немного хромает.

— Фернейлы тоже помогают. Я видела.

Сурус тряхнул головой и отошел к волчатам, а Скадда взлетела.

Разве Фелан не передал бы Шорис через филинов, друзей Ласферов, что с ним плохо обращаются? Или этим филинам не верят? Один из них совсем улетел после того, как помог отравиться Гелесу.

Отлично, что вылечился тот волчонок. Он пострадал, когда Скадда привела в лес гахаритцев. Тогда люди случайно навредили детенышу, а Фелан забрал его к себе и стал лечить.

На Чантаре Скадда ненадолго остановилась, но не отдохнуть. Оттуда хорошо просматривался южный склон Тавиры: именно там, на горном лугу, обитают растения Фелана. Вот только волки, что бродят ниже луга Фелана, могли и заметить подлетающего грифона: если допустить, что они чуть-чуть ответственные. Среди них есть не только волки Ерты, но и гвардейцы из других стай: потому что стае Ерты надо и патрулировать, и следить за детенышами правящих родов.

Грифона, летящего на большой высоте, не заметят. Зимой грифоны летают низко, но не та грифоница, что привыкла к Гахариту и к тренировкам Рагнара.

Там, на высоте, на заснеженной вершине Чантара, у скалы, под которой виднелась пещера и тянулось небольшое плато, не просто леденели крылья: ветра сшибали, будто штормовые морские. Вокруг был словно не воздух, а что-то колючее, сухое, льдистое, рвущееся навстречу, и им почти не получалось дышать. Скадда постаралась втягивать его хотя бы короткими вдохами. Крылья отгибались назад, и Скадда расширяла маховые перья все сильнее, стараясь поймать теплый поток среди ветрового хаоса.

Склоны гор — словно высеченные изо льда вместе с соснами. А вот легкие облака впереди закрутились вихрями, перемешали синь неба с белым. Словно взметнулся и распахивает пасть огромный полупрозрачный небесный змей: вот-вот обрушится сверху и заморозит. Скадда рванулась к нему, заклекотала, хлестнула крыльями. От облака ветер рвал мелкие полупрозрачные клочки, разметывая по небу: и так здорово думать, что сама поранила чудовище.

Вместе с обрывком облака Скадда долетела до склона Тавиры, заметила Фелана на скале, переглянулась с ним и тихо скрипнула клювом, а потом опустилась на камни бесснежного горного луга, что зарастал незнакомыми растениями. Крылья жгло от усталости и холода.

Луг окружен нездешними вечнозелеными кустарниками, и волки побоятся через них проходить, а значит, не учуют посторонний запах. Вряд ли они станут тщательно все проверять, но лучше обезопаситься.

Пробираясь к Скадде через кусты, Фелан подкинул лапой ветки, извивающиеся, как сколопендры или змеи. Они так смешно зашуршали, вот бы поиграть: все, не надо, пришла по делу.

Солнце пригревало, но лапы словно промерзли насквозь. У Фелана не виднелось никаких ран: правда, он исхудал, и казалось, что на его шкуре росла не шерсть, а темный замерзший мох.

— Ты меня помнишь? Ты меня сюда водил, — зачем топорщатся перья и мех на загривке? Так даже холоднее, совсем не надо.

— Вспомнила что-то еще про растения Гахарита? — негромко спросил Фелан.

— Вспомнила, как я летала в Гахарите. Ты видел, как я летала? Это был очень хороший полет.

Фелан грустный или просто сосредоточенный? Никак не понять.

— Я узнала, что Глери плохо с тобой обращается, — Скадда говорила тихо: человек бы не услышал, даже если бы стоял в двух шагах. — Я понимаю, почему тебе нельзя уходить с Тавиры, даже если ты не признанный преступник. Так можно по закону, ведь ты подозрительный. Но тебя нельзя мучить.

Можно проследить с вершины Чантара. Глери не будет ожидать, что кто-то оттуда примчится, ведь там очень сложно летать. Но нужно несколько свидетелей, она ведь гвардеица.

Фелан смотрел устало и теперь слегка насмешливо.

— Почему ты не передал Шорис правду насчет Глери? — поинтересовалась Скадда.

— Мне не нужна никакая помощь от самозванки. К Саламандре ее.

Никакая она не самозванка. Но сейчас надо, чтобы Фелан прислушался. Лучше умолчать.

— А от молодых грифонов, которые хотят восстановить справедливость? — Скадда свистнула, а затем защелкала. — Скажи, когда обычно прилетает Глери? Я с друзьями смогу понаблюдать, а потом прилететь точно так же, как сейчас, и никто не заметит.

Фелан смотрел на Скадду, как на обломок скалы. Сел, почесался, обнюхал ветку одного из кустов, а потом потерся о нее, почесывая щеку и подбородок.

— Ответь, — проклекотала Скадда. — Я зачем сюда прилетела?

— Где ты услышала про Глери?

— Мне сказал волк Сурус. Но очень мало. Он же приходил к тебе, да?

Только не может никому рассказать правду. Потому что он призыватель, а Ласферы и так под подозрением.

— Как же он тебе открылся?

— Сурус узнал, что я помогала травоядным в Хинсене, а он сам теперь сочувствует травоядным. А еще он узнал, что я выслушала призывателей-свидетелей.

Этого волка, про которого они сказали, теперь оправдают? Или хинсенские гвардейцы не согласятся?

— Он связывался со мной через Гвиха, — вполголоса, принюхавшись, признался Фелан. — И зачем тебе все это надо?

— Я хочу помогать зверям, и мне нужен шанс, а кейнорские львы всегда дают шанс. Например, подтверждают грифонов, которые приходят учиться.

Фелан, судя по взгляду, даже обрадовался: но только не имела в виду, что он может стать тирниском, ведь это они подтверждают учеников. Эрцог — друг, и Луи уже тоже понравился. Хочется, чтобы кто-то из них стал тирниском. Скорее Эрцог.

— Глери, да чтобы Саламандра глаза ей выцарапала, пользуется одним из моих растений, — Фелан заговорил еще тише. — Стоит мне притащить добычу, заставляет сначала съесть отравленный кусок. Берет лист и растирает сок по мясу. Откажусь — зовет волков, а те в любом случае на ее стороне, и о моих охотах тоже сообщают они. Без внимания остаются разве что охоты на какую-то мелочь. Для чего-то серьезного мне надо уходить подальше, а они следят. После отказа Глери будет пытать, это хуже. Потом волки забирают остатки добычи. А если кто-то посторонний узнает, что я отравлен, он решит, что я как Гелес. Завтра опять охочусь, если тебе интересно. Вернее, пытаюсь охотиться.

Вся стая Ерты такое поддерживает? Или только те, кто охраняют Фелана?

— Давай в полдень, и принеси добычу на луг, пусть Глери сюда прилетит.

— Договорились, — Фелан, правда, смотрел на Скадду так, будто с ним заговорила шестилапая ящерица. — И ходи по моим травам. Глери и волки ходят, там нет ничего опасного, мне им пришлось сказать. Твои следы я заглушу своими.

— Тебе ведь уже стало не так одиноко? Я тебе все равно не доверяю, но грифоны и волки ведут себя неправильно.

— Люди не верят не только Ласферам, я еще и поэтому не одинок. Люди никак не поверят, что у зверей тоже есть разум, — не согласна с ним: хотя вспомнилось, как люди называли зверей бессердечными. — Знаешь, больше свободы я хочу увидеть басмаданские растения. Не беспокойся, никаких экспериментов я не провожу.

— Но над травоядными и правда проводили эксперименты. А с ними так нельзя. Среди них бывают умные, они даже могут хорошо читать и писать. Знаю, что ты меня не послушаешь, но промолчать не могу. Потому что я будущая гвардеица.

Скадда разбежалась по камням и взмыла.

Когда всё рассказали Рагнару, наставник отправил Кенну в ее убежище, а остальных повел северо-западнее Экеры. Показал десяток новых преступников: завтра каждому надо было найти их и рассказать, как они себя вели. Все нарушители оказались травоядными: кто-то убил детенышей хищников, кто-то опасно ранил отдыхающих волков и келарсов.

Скадда постаралась запомнить и кабанов, и оленей-преступников, когда приземлялась вблизи от них. Всматривалась в очертания морд, подмечала особенности повадок.

На закате Скадда улетела в северный актарий Экеры, а по пути высматривала давно знакомые ориентиры: и Нальменову скалу, и маленький Вязовый полуостров рядом с актарием Тенгеркой, весь поросший соснами, потому что люди не всегда называют правильно. Хотя он похож на дерево со стволом-перешейком и круглой кроной, так что, может быть, и правильно.

Когда доехала до края восточного актария, совсем не захотелось выходить, хотя Скадда и добиралась, по ощущениям, дольше часа. Там, снаружи, все было черно-синим с фонарными подпалинами, и очень холодным на вид. В автобусе было тепло. Разве стыдно греться, когда сегодня чуть не выморозилась в горах? Рагнар, конечно, заметил, что замерзла, но ничего не сказал, потому что и так должна была лететь под холодными ветрами.

Лапы, как чужие, потащили к дверям, и клюв сжался, стараясь сохранить тепло хотя бы внутри. Скадда, выскочив на остановку в поле, долго стояла, крепко притиснув теплые крылья к бокам, а потом, когда и под перьями сделалось холоднее, побежала в темную степь.

В небе обязательно должны отыскаться желтые огни. Он же тогда сказал, что летает к востоку от Экеры: или западнее, в горах, но там его сегодня не видела.

Вот они, огни: и совсем не далеко. Сегодня толком не бегала, надо потренироваться, как раз получится согреться. Скадда помчалась в степь, следя за огнями, как за небесными светлячками.

Расстояние совсем не сокращалось, а лапы, хотя их обжигало изнутри, ничуть не согрелись. Клюв приоткрылся и сразу остыл внутри, горло тоже: будто проглотила ледышку.

Золотые вспышки ринулись вперед сквозь мглу. Через несколько мгновений от страха словно бы пронзило ветками бока. Но страх ослабел, а огни глаз лаохорта застыли над головой.

— Видишь, я все-таки летаю лучше тебя, — весело сказал Кейнор. — А что на этот раз хочешь спросить? Ты же выяснила, где я обычно летаю, так что для тебя я уже скучный, нет?

— Как летают вьорты? — горло вновь обдало холодом. Скадда подделывалась под человеческую речь: и уже удачнее, чем обычно.

Про них ведь очень интересно узнавать. Особенно после того, как оказалась к ним очень близко и услышала о них странные вещи.

— А почему тебе их не догнать и не спросить? Все в твоих крыльях.

— У меня нет вьортов в крыльях, я не призывательница. Только клещи иногда бывают.

— Ну а вдруг у клещей появятся вьорты.

— Так бывает? — Скадда весело подняла голову, а от страха в горле сделалось кисло, и уши прижались. — Ты же больше знаешь про вьортов, ты их гонял. Было трудно?

— Да примерно как клещей выдирать.

— Я слышала, молодые вьорты могут играть. Потом становятся злыми. Это возможно? А они умеют между собой общаться?

— Ну, скажем, в догонялки играть они могут.

— Ты изучал их? Людям ведь все очень интересно, особенно кейнорцам.

— Вьорты, знаешь, не очень-то этого хотели. Иди-ка спи. Хотя, подожди, я не хочу, чтобы ты в степи тут мерзла.

Кейнор умчался в сторону трассы, и очень скоро появились новые золотые огни: от фар машины. Скадда побежала к дороге. А Кейнор больше ничего не скажет?

— Вот ее в город подвези, — раздался голос Кейнора, когда остановилась машина.

Скрытный, как человек. Но все равно получится многое выяснить.

Скадда заклекотала и тронула дверь лапой, когда по ощущениям Веннты машина приблизилась к музею. Там рядом находился парк, где можно уснуть.

Но Скадда не отправилась в парк, а долго рассматривала через окно картину с первым гвардейцем Ресулом: правда, виднелось лишь крыло, и Скадда побежала к лестнице. В музей сейчас пришло мало людей, заметила это и в других окнах, а значит, ходить внутри будет не так сложно.

Скадда то и дело задевала витрины концами сложенных крыльев. В конце концов оказалась в нужном зале и остановилась напротив картины. Взгляд фиолетовых глаз грифона устремлялся вверх, строгий и гордый. На бело-рыжих крыльях Ресул сотни раз бросался на помощь зверям Ориенты: и людям тоже.

А это не обман?

— Ты был настоящим гвардейцем? — спросила Скадда, нахохлившись. — Их больше нет таких. Я теперь не буду считать правильным то, что считают правильным гвардейцы. Они сами в свои идеи не верят. А я верю себе. Ну, еще Рагнару. И Тагалу, но он еще учится. Тебе можно было доверять? Или ты такой же, как вся наша Гвардия? Тогда тебя надо клюнуть.

Скадда моргнула, глянув на желтый край солнца: словно единственное лиственное дерево сумело не облететь и засияло, гордясь собой. Люди иногда говорят что-то вроде: «Засиять от радости», может, это был бы как раз такой случай.

Лирра, прилетев, положила на камни черно-белый лохматый комок с клювом и глазами, взъерошила эту непонятность лапой, расправила ему небольшие пуховые крылья. Существо защелкало клювом, а Скадда подскочила к нему поближе: это и правда будущий грифон? Тоже была таким же?

Грифоненок сложил крылья и заворочался, заскрипел, запищал. Встать на лапы не смог: с трудом эти лапы различила в пуху. Кенна тоже протянула морду к детенышу, подошел и Виррсет.

— Чужие мне не нравятся, а нравятся только мои, — сказала Данри. — Все трое оказались как я.

— Этот тоже из моего рода, — Лирра гордо вскинула голову, потом наклонилась и взъерошила пух на спине черно-белого комка. — Второй совсем черный. Но Риччет с белыми лапами, поэтому интереснее.

— Можно тронуть? — спросила Скадда. — Только вибриссами.

— Нет, укушу.

Аддар, прилетев, тоже направился к грифоненку.

— Мы с Зарраной договорились, что, если детеныш окажется черно-рыжим, Зарра поймает жеребенка. Если золотистым в полоску — поймаю я.

— Какой получился? — поинтересовалась Скадда.

— Она рыже-золотисто-полосатая с черным, так что мы охотились вместе.

— А кто их кормит? — спросила Кенна у Лирры.

— Мой грифон дружит с грифоницей, чьим детенышем он был, — объяснила Лирра. — У нее новый грифоненок, она взяла и моих. Сказала, что через пару дней у меня должна появиться ниса, раз я стала ночевать с детенышами. Правда, уже можно приучать их к мясу, но, если они долго пьют нису, будут здоровее, так что я хочу их кормить.

— Сойдет, на грифона немного смахивает, — сказал Рагнар, приземлившись. — Отчего не целиком пошел в твой род?

— У меня есть совсем черный, — ответила Лирра.

Она пригнулась, чтобы грифоненок залез на загривок, но тот лишь трещал и взмахивал крыльями, так что Лирра, немного подождав, просто схватила его в клюв и улетела. Вот бы тоже обучать таких странностей полетам, законам и дракам.

Папа зимой перетаскивал на своем загривке в зимнее логово у подножия горы, а то наверху в это время все заметает.

Лирра успела вернуться как раз в тот миг, когда Рагнар приказал ей драться с Виррсетом. Два грифона в схватке то взвивались, то падали, а их перья тоже то взлетали, то, кружась, летели на скалы. Виррсет, наконец, сшиб Лирру на камни, прихватил ей горло и отошел, смотрясь при этом очень гордым.

Лучше не спрашивать у его стаи: не слишком близко с ними общалась, и они могут отказаться. Аддар и Данри тоже, а Кенне будет тяжело на вершине. Остаются лишь Лирра и Керсет.

Сегодня нужно найти десяток преступников, которых вчера показывал Рагнар, но ведь надо еще задержаться на Чантаре. Удастся ли успеть? Дни сейчас совсем короткие. Это помогает выспаться, но мешает выполнять задания.

Улетая от Каменного Когтя вместе с Лиррой и Керсетом, Скадда рассказала про задумку.

— Так и думала, что, раз ты полетела с нами, это неспроста, — задумчиво сказала Лирра. — Мне не нравится. Я думала, ты умнее.

От негодования крылья Скадды взмахнули раньше, чем закончился слабый поток.

— Глери нарушает закон, — в горле остался холод, словно оторвала и проглотила кусок ветра.

— Она не должна нарушать, — согласилась Лирра. Керсет трусливо отмалчивался и летел позади. — Но и не должна навредить моим детенышам. Я не хочу вмешиваться так серьезно, тем более Ласферы всем навредили и не нужны. Тебе это тоже не надо.

— Ты не вожак, — на последнем слове клюв сильно заскрежетал. — Керсет, страшно?

— Не хочу помогать Ласферам, — голос Керсета прозвучал по-незнакомому строго.

Новый порыв ветра Скадда разбила крылом. Следующий взмах метнул Скадду вперед и в сторону, к Чантару и Тавире.

— Я тебе никогда не запрещу никуда летать, — раздался спокойный голос Лирры. — Это твое дело и твое решение, и Рагнару не скажу. Только расскажи, что там произойдет.

— Было бы интересно — полетела бы со мной, — огрызнулась Скадда. И поспешила прочь: но не к Тавире, а дальше, западнее.

Водопад не замерз, а грифонице тем более стыдно мерзнуть. Скадда обогнула скалу, нашла пещеру: но рядом с ней не было Четты. Приземлившись, зашла в убежище: внутри нашелся только снег без единого следа. Скадда оставила пару следов для Четты и улетела на северо-восток.

Четта переселилась? Или поскользнулась на камнях, или неудачно поохотилась, или сильно заболела и поэтому умерла? Это все природное и правильное: но внутри ненадолго стало холодно и пусто.

Олени, знакомые Суруса, сочувствуют призывателям. Ласферы сильно навредили травоядным, но вдруг те олени посочувствуют и Фелану? Успеют добежать до Тавиры? Полдень еще не скоро, но надо поспешить.

Рагнар бы послушал, но, если он помешает Глери, к нему станут больше придираться в Гвардии. Снова получится так, что против порядков Гвардии выступит лишь Рагнар с учениками. Шорис бы ему поверила, но все равно будет лучше, если свидетелем окажется кто-то другой.

По линиям Веннты Скадда прилетела к земле Суруса и, едва удерживаясь низко над соснами, высмотрела волчицу-призывательницу. Осторожно пролетела вниз между тонкими молодыми деревьями, приземлилась и все объяснила.

— Надо оленей, да? — наморщила нос волчица, поводя мордой и принюхиваясь.

Она завыла, и Сурус, судя по ответу, бродил недалеко. Потом Скадда его ждала, а он все не показывался. Мерзнущие лапы Скадды мешали почву с иголками и бело-синими клочьями снега.

Четта сильно мерзла? А вспоминала про холодную Кайрис, о чьих традициях узнала от Скадды? Там можно увидеть северное сияние, а здесь — совсем нет. Здесь скучно мерзнуть. И ждать.

— Приведи меня к ним сама, — взъерошилась Скадда. Волчица только щелкнула пастью. Сурус как раз прибежал, и Скадда ему все объяснила.

— Мне нужны только они, — добавила Скадда. — Травоядных всюду больше, чем хищников. На Тавире много оленей, и волков не удивит, если туда придут еще, а вот новые хищники их обеспокоят, — и хищников убедить труднее, даже если они друзья.

Сурус согласился и позвал приятелей воем. Когда затрещал кустарник под копытами, Скадда кинулась вперед и на бегу начала объяснять. Не дослушав план, оба оленя замотали головами и отстранились.

— Я помогала копытным в Хинсене, Сурус точно знает, — настаивала Скадда. — Вам не навредят, я не допущу. Фелан не нападет, он слабый и не сможет охотиться на здоровых зверей.

— Идти к волкам и к грифонице-преступнице? — один из оленей зафыркал.

При этом он говорил без страха: просто с расчетом. Грифоны, конечно, тоже не поступают безрассудно.

— Глери надо помешать, — заметил Сурус.

— Фелана мы уважаем, — добавил олень. — Фелан нам не вредил, только Гелес. Фелан беспокоился, что мы болеем, и хотел нам помочь. Но те олени, на Тавире, наверняка на него злятся.

Поэтому они ни о чем не расскажут Шорис, даже если знают про Глери.

— Надо им сказать, что это защита не Ласферов, а закона, — Скадда вскинула уши. — Гвардейцы станут более жестокими, особенно к травоядным, если останутся без наказания. А Глери я в любом случае кормить не хочу. Так что я не дам ей вас съесть.

Два оленя остановились на седловине, ближе к Чантару, и один поднял голову.

Отстранившись от края выступа, Скадда прижалась к холодной скале и закрыла глаза от стылого ветра прозрачными веками. Вниз уходил каменистый склон: вместе со снегом его покрывали лохматые пятна можжевельника, ниже — буковый лес, а еще ниже — сосновый. Лапы стыдно подрагивали от холода, клюв сжимался.

Сосновник укрылся облаками, будто ему недоставало снега. Несколько мгновений — и облаков не осталось, ветер порвал их на куски и припрятал добычу по разным сторонам леса. На Тавире завывали волки, сообщая, что нашли добычу: но слишком часто повторяли одни и те же сигналы. Это был не охотничий вой, а подделка.

Немного ниже по склону, чем луг Фелана, знакомые олени очень скоро встретились со стадом тавирских, а когда пообщались с ними и отошли, то их сородичи нервно подергивали ушами. Получилось ли убедить?

Знакомые олени часто посматривали вверх, а скоро Скадда увидела внизу грифоницу, взлетающую с отдаленной скалы, и различила черные и серые пятна на ее белой шкуре. Когда она стала снижаться над лугом Фелана, куда лев затаскивал убитого муфлона, то один из приятелей Суруса толкнул своего спутника мордой.

Глери приземлилась на траву.

Стадо не уходило. Два оленя поднимались, огибая деревья и камни: медленно, как и договаривались. Все-таки они и правда умные, Четта бы с ними подружилась.

С ней не должно было случиться ничего плохого. У нее же скоро должны перелинять все маховые перья. Она должна взлететь.

Глери что-то сказала Фелану: так и думала, что она не станет молчать на встрече с тем, кого считает своим пленником, не упустит шанса поиздеваться, а олени смогут все услышать. Они уже подошли близко, но не настолько, чтобы Глери их заметила.

Отломав вечнозеленую ветку, Глери схватила ее и направилась ко льву. Фелан, отступив от добычи, бегло посмотрел в стороны, вверх, и его зрачки расширились. Глери бросила ветку и опять к нему обратилась, а Фелан огрызнулся в ответ.

Оба оленя резко повели ушами вперед.

Скадда взмыла, рванула крыльями набегающее на вершину облако и кинулась к Тавире. Задержала дыхание: подул встречный ветер, очень сильный.

Если не дышишь — умираешь. Надо бить крыльями, выкарабкиваться, улетать прочь. Скадда задержалась против ветра. Что за трусость?

Олени не сбежали, а ведь их могут съесть. Разве съест ветер? Или облако? Тем более грифоницу? Скадда щелкнула клювом и медленно вдохнула.

Фелан подступил к Глери и наклонился.

Ветер стремился прижать к оставшейся за хвостом скале, оборвать маховые перья, но крылья несли вперед. Скоро Скадда ринулась вниз. И, когда взмахивала крыльями над головами Фелана и Глери — пока еще высоко — на краю луга, у обрамлявших его кустарников, показались олени.

— …еще один кусок, — послышался грифоний свистящий голос. — Не сдохнешь.

Один из оленей стукнул копытом. Глери заворчала с таким недоумением, будто олени пришли к ней в пещеру и укусили добычу.

— Вам нечего пастись среди ядовитых растений, — лениво сказала она. — Тут другие пасутся.

Скадда едва не врезалась в скалу, настолько сильно подул ветер: и ударила крыльями, относя себя подальше.

— Это можно назвать пытками, — пробормотал один из оленей — и глянул вверх. Правда глупый, что ли?

Глери стоит на ветке. Ядовитые листья, безвредная кора. Хватает листка, чтобы умер лев. Гулунда: то, чем хотели отравить Гелеса, и то, чем он отравился сам.

Фелан отстранился: и стало видно, что он съел самый кончик. Все равно опасно.

— Какие пытки? — Глери пристально смотрела на оленей, и мех на ее загривке поднимался торчком вместе с перьями.

— А он не осужден, — добавил второй олень.

— Мы расскажем Шорис, — кивнул первый.

Уже научилась правильным ударам с неба, но до конца учебы они под запретом. Если только не охотишься. Но удар с малой высоты всегда слабый, он лишь разъяряет.

А Глери уже начинала разбегаться: и она нацеливалась на оленей. Вот-вот она взмоет и кинется, ударит их с неба.

Скадда снизилась очень сильно: и слегка ударила Глери в бок. Оказавшись на земле, сразу схватила ветку и отскочила. Маневренность и скорость. И неожиданность. Как у мошкары.

Сразу бросилась за убегающими оленями, а Глери взмыла в воздух. Взмыла и Скадда, хлестнула крыльями перед Глери, чтобы помешать ей увидеть оленей, а потом спикировала на склон между деревьями и помчалась вниз.

Олени теперь скачут позади. Нужно бежать так, чтобы Глери не ударила с воздуха. Деревья растут густо, нужно держаться к ним ближе: но вот облетевшие, Глери под ними заметит. Она над кронами, снижается. Надо кинуться теперь в сторону, в другую. Стадо близко.

Олени подбежали к сородичам, смешались с ними, и Скадда тоже вбежала в стадо. Все олени вскинули головы и огляделись, а Скадда бросила ветку и прижала к земле. Глери опустилась между деревьями вблизи от стада.

— Я отняла у нее ветку гулунды, — заявила Скадда. — Глери травит Фелана.

— Он Ласфер! — крикнули в ответ. — Пусть.

— Мы же договорились, — возразил один из знакомых оленей. — И мы все это видели, слышали ее угрозы. Она и нам угрожала, хотела на нас кинуться, убить за то, что мы хотели рассказать все Шорис.

В лапах сделалось горячо, и крылья Скадды чуть развернулись, заострились.

— В ней растет жестокость из-за того, что она часто пытает, — сказала Скадда. — Она уже хотела убить оленей не для еды. Из-за своей жестокости. Вот.

Олени кричали все громче, все беспокойнее. Глери медленно обходила стадо. Скадда заставляла крылья не расправляться, а лапы — не разбрасывать блеклые палые листья. Удастся ли успеть найти преступников? Кроме Глери. Или Глери посчитают за десяток?

Скоро показались и волки-гвардейцы. Тоже преступники, на самом деле. Тогда олени потребовали позвать Далута, и волки, хотя и огрызались, все-таки позвали воем. Правда, Тагала.

К тому времени, как Тагал прилетел, нашла бы уже пять преступников.

— Вот оно что, — хмуро проговорил он.

— Ты сейчас ее выгонишь, и я смогу лететь? — не удержалась Скадда. — У меня просто есть задание.

— У меня есть еще кого выгнать, — отозвался Тагал, поведя ухом в сторону Скадды. — Шорис давно хотела встретиться на этот счет с гвардейцами. Вот и назначим на этот вечер.

— Тогда я могу улететь до вечера? — Скадда вскинула уши.

— Стой здесь.

— Раскомандовался, — Глери встопорщилась, глянув на Тагала. — Драться хоть будешь? Хотел же со мной драться. Думаешь, когда ты едва из яйца проклюнулся и лез мне уши грызть, ты вправду побеждал?

— Сначала все у вас выясню, — желтый глаз Тагала, слишком похожий на глаза Глери, смотрел на Скадду в упор. — Потом прилетишь в Берроут на закате. С Рагнаром.

Сначала пришлось выслушивать всех оленей и злиться, потом выслушивать Глери с волками и злиться еще больше, еще и потому что волки оправдались. Ведь странный клич еще ничего не доказывал.

После этого, рассказав все Тагалу, Скадда поспешила на запад: найти преступников. Тагал удалялся на север, но скоро заметила, что он тоже повернул западнее.

Спрашивал он только по делу и не высказывал мнение. Конечно, ворчал, услышав про призывателей, но ведь Венти за ними тоже следит. Что преступного в том, чтобы просто поговорить с призывателями? Правда, Скадда не сообщила ему о разговорах про Гвардию, хотя и в этом не было ничего преступного.

Скадда быстро прилетела на склон горы Фанглаты, где сразу увидела местных кабанов: сначала секачи дрались, потом победивший погнался за самкой и обтер запененную морду об ее спину. Один из преступников. Он что, ей правда понравился? Да, понравился, она не уходит и закрывает глаза. Нашла кого выбрать. Скадда фыркнула.

За ними следят гвардейцы-грифоны, и правильно: детеныши кабанов сейчас меняют окраску на взрослую, и настоящие взрослые, особенно преступники, могут покалечить молодых самцов, если встретят. Надо сказать про это Рагнару.

А когда Скадда взлетела, крылья Тагала зарыжели впереди, как яркие отблески заката: хотя до настоящего заката еще оставалось много времени.

Как раз в той стороне, куда он летит, есть преступница.

Зависнуть против ветра получилось лишь с третьего раза: потоки не удерживали, а сшибали. Тагал, стоя на скале, что-то говорил оленям, собравшимся вокруг, а потом повернулся к двум пятнистым грифонам, рыже-белому и черно-серому.

Скадда сумела подлететь ближе, и ветер теперь не относил голоса. Тагал в сторону Скадды не смотрел.

— Они же преступники, — раздался выкрик рыже-белого.

Две оленихи прильнули друг к другу, рогатый самец поднял голову. Из них только одна олениха — преступница, она убила котят келарсов.

— Нет, вы их не тронете, — огрызнулся Тагал. — Недовольство — не преступление.

— Они провоцируют тех, кто потом начнет убивать. Вон та олениха уже убивала.

— Олени не всегда бездумно слушают кого попало, — Тагал слетел вниз, к оленям, и навстречу ему из сосновника вышли еще двое. — Им не нравится то, как к ним относятся хищники. Это можно понять.

Олени тревожно забормотали.

— Кто этих оленей тронет — маховые перья затолкаю в клюв, — добавил Тагал. — А волкам затолкаю их когти в пасть. Олени, теперь слушать меня.

Поднялись их головы, насторожились мягкие уши, шевельнулись черно-белые хвосты. Яркую рыжину оленьих шкур разбавляли белые крапинки.

Скадда поймала слабый теплый поток, идущий от южных скал.

— Видите, что звери нарушают — сразу говорите мне. Передавайте через соек или кого еще. Прилечу сам или отправлю свою стаю. Больше мне доверяйте. Гвардия меняется.

Он так прямо держит голову, что кажется еще больше, хотя и так огромный грифон. Поднял и вытянул хвост, развернул уши вперед: пусть они и маленькие, но острые, как шипы у дракона. Так странно, что один глаз смотрит пронзительнее, сильнее, чем смотрели два.

— Но чтобы не было паники. Да, злитесь, давайте отпор, замечайте преступников, загоняйте в угол, запоминайте. И доносите нам. Будем с ними вместе бороться. Все поняли? Никаких убийств без повода, тем более мелочи. Никаких издевательств. Кто там обещал келарсу глаза выткнуть и клыки выбить?

— Я, но не всерьез, — сказала одна из только что подошедших олених. — Я по-настоящему не сумею так сделать.

Рыже-белый грифон зарычал, а Тагал рявкнул на него, и грифон, пригнув уши, отступил.

Даже когда знакомились, Тагал не назвал свое имя рода. Он хочет добиться всего сам, и не хочет, чтобы родство с героем на это повлияло, как повлияло имя рода на назначение Амаргона и Арена.

Когда Тагал улетал, Скадда поспешила за ним, разметая крыльями холодный воздух. Гвардейца трудно догнать: но Скадда позвала его кличем, и он обернулся.

— Стая уже отлично тебя слушает? — сосны скачком метнулись к Скадде, в груди перехватило, словно холодная зелень крон уже воткнулась иголками. Тагал ударил крыльями, кинулся вверх, словно по термику: а Скадда взмахнула своими, но Тагал все отдалялся, уходил выше.

Взмах, еще один, и уже набрала высоту. Тагал немного снизился.

— А ты, вижу, не слушаешь никого.

— Зато не ленивая, как Амаргон. Он поэтому не заболел в Моллитане?

— Он не ходил в Долину, потому что, напротив, слушал меня лучше всех. Осторожнее с гвардейцами, Скай.

— Боишься за мои глаза? — шутливо фыркнула Скадда. — Ты сам ведь не боишься, а у тебя их уже в два раза меньше, чем было.

Тагал налетел, тоже фыркнул и, играя, не очень сильно, но ощутимо задел крылом, а потом унесся дальше. В горле потеплело и защипало, будто спикировала с большой высоты.

Лирра и Керсет опустились рядом на холодную землю поляны, затемненную синими вечерними тенями сосен, и Лирра вопросительно глянула на Скадду, но Скадда в ответ только встопорщилась.

— Ты успела? — поинтересовался Керсет.

Скадда щелкнула клювом.

Лирра поводила вверх-вниз длинным хвостом: он специально такой длинный, чтобы кусать его много раз. А сама Лирра специально такая черная, чтобы ее быстрее находить в небе, догонять и вцепляться.

— Я думала, я с тобой дружу, — сказала Скадда.

Нашла только шесть преступников. Но Глери могут посчитать, по крайней мере, за четверых.

— Мы дружим, — ответила Лирра. — Но ты творишь нехорошие вещи.

— Какой мелкой серой погани устроить линьку всех маховых? — донеслось вместе с шумом крыльев Рагнара, и уши Скадды на миг пригнулись.

— Я просто искала преступников в округе Экеры, — честно сказала Скадда.

Рагнар, встав на пути, закрыл собой Керсета и почти заслонил Лирру: оставил лишь кончик ее клюва, который надо было ударить и убрать из виду.

— Слушаю про десяток.

— Можно прогнать Лирру и Керсета? Я не хочу, чтобы они слышали.

— Можно мошкару прогнать у себя из глаз. Или это зрачки? С тобой не поймешь.

Под напором его взгляда Скадда отступила на шаг, но выпрямила шею и уши. Быстро рассказала о тех, кого видела.

— …а за кабанами надо следить особенно внимательно. Они могут много нарушить во время гона. Вот. Это всё.

— Ты подвид кейнорской моли и умеешь считать лишь до шести? Завтра рассказываешь про всех преступников, которых знаешь в округе Экеры.

— Отлично, — Скадда немного пригнула уши, но смотрела прямо. — Про Глери тоже?

— Смотри, чтобы не пришлось рассказывать про себя. Хотя образ жизни моли меня не слишком интересует. И смотри, чтобы Георг не вышвырнул тебя за съеденную одежду.

Виррсет прилетел с Нивиром и Риссой, которые, как обычно, держались от него не дальше длины лапы до локтя. Аддар — вместе с Данри.

— Кенна рассказала больше вас, — проворчал Рагнар, когда стая Виррсета закончила доклад. Они все говорили примерно одно и то же, только Виррсет рассказывал чуть подробнее остальных. — Что выяснил ты, а что — Нивир и Рисса?

— Нивир — что олень-преступник недавно еще и собирался украсть ядовитую траву из коллекции Гелеса, — ответил Виррсет. — За коллекцией сейчас грифоны следят, и они…

— Это я узнала, — вступила Рисса: и сразу пригнула уши.

— Ясно. Виррсет ведет себя как дикая гаска, попавшая в гасчатник, — сказал Рагнар, без интереса глядя на Виррсета. — Она наглее и быстрее, оттого все прочие недоптицы за ней будут бегать. Пока не поймут, что она чужая и наглая, заодно худая и к местному корму не привыкла. Тогда и заклюют.

— Я выбрал грифонов, которым могу доверять, — Вирссет фыркнул, защелкал и встопорщил перья с мехом на загривке, заодно и крылья: но отступил. Ему очень хочется показывать перед Рагнаром, что он важный, но при этом он понимает, что наставник — намного более опытный и сильный грифон, и что вызов ему никогда не бросить.

— Рисса, Нивир, когда будете драть ему бока, меня не зовите. Гаски дерутся так себе, смотреть нечего.

Закончив всех опрашивать, Рагнар, ничего не говоря, взлетел с поляны, а Скадда за ним, совсем не глядя на Лирру и Керсета. Лирра позвала, но Скадда нарочно как можно сильнее повела ушами вперед, чтобы не разворачивать к ней. Ветер, правда, все равно их пытался отогнуть назад.

— Ты видел Четту? — спросила Скадда. — Ее нет в убежище.

— Найдешь сама, если нужно. Ты же самостоятельная грифоница, — Рагнар говорил спокойно, почти без рыка, но от его голоса лапы сильнее прижимались к телу. — Отправлю тебя на северный полюс.

— Потому что там не водятся сколопендры, и мне будет скучно и плохо?

— Да.

Между двух гор краснело солнце, как прогрызенная на небе рана. Берроут на скале — даже не просто вырезанный из камня, он словно часть утеса, и кажется, внутри него сплошные льды.

— А где ты живешь?

— Выяснишь — нигде жить не будешь, — Рагнар повернулся к Скадде.

— Поняла. Потому что, пока не доучусь, надо относиться к тебе серьезнее всего, и нельзя видеть, как ты играешь с детенышами?

— Нет, нельзя видеть, как я делаю башни из муравьев и мха, — Рагнар закатил глаза.

— А такие возможно сделать?

— Не задавай глупых вопросов, раз сама же знаешь ответы, — и он повернулся вперед. — У меня к тебе вопросов куда больше, но все равно твой скрип придется слушать, когда тебя опросит Шорис, так что лишний раз себе уши царапать не хочу.

Нормальный голос, грифоний, никакой не скрип.

— Но можно будет как-нибудь посмотреть детенышей?

— Вот это надежда на лучшее. До сих пор она надеется, что после сегодняшнего выживет.

— Пускай они меня и загрызут, — прищурилась Скадда. — Они же точно опасные хищники.

— Я постараюсь, чтобы они не видели недогрифонов, пока не подрастут. У них должен сформироваться вкус. Лезть к ним нельзя точно так же, как нельзя нападать на гвардейцев. Одно дело — вывести Лорвана. Другое — гвардейца атаковать. Как это пришло тебе в голову, я догадываюсь. Раз нет мозгов, их место что-то должно занять. В твоем случае — размолотая шкура сухого краящера.

Так сильно снизилась: нельзя этого допускать. Скадда взмахами выровнялась и поднялась к Рагнару, подлетела поближе на четверть хвоста.

— Она тебе крылья могла порвать. Я бы ей тоже тогда порвал, но твои бы не вернул. Ты когда соображать научишься? Ты что, не грифон, а человеческий проект по изучению гвардейцев? Деревянная поделка в виде грифона с кривым механизмом внутри?

— Почему деревянная? Я же пушистая, — на зиму отрос чуть более густой мех.

— Как твои пауки. У них тоже не шерсть, а чушь какая-то. Или вон как равии. Ты такое же растение, только равии хоть глаза успокаивают. От них не кажется, что голова сейчас превратится в осиное гнездо.

Все-таки ведь его подвела. Уши так прижались к голове, что показалось, они вот-вот исчезнут.

— Я хотела тебя позвать, — проворчала Скадда.

— Не скрипи.

На фоне голубого неба, такого светлого над темными горами, сцепились в схватке два грифона, Тагал и Ялгар. Ялгар налетел сверху и забил крыльями, а Тагал впился ему лапами в бока — заметила в мгновения между взмахами.

Скадда ободряюще свистнула, взвилась выше — так здорово. Настоящая драка. Очередь Ялгара остаться без глаза или уха, или даже без хвоста. Рагнар повернулся против слабого термика, следя за грифонами.

Они приближались к скалам: и Тагал рывком перевернул Ялгара, впился в горло, отшвырнул и, налетев, сшиб на выступ. Не дал подняться, вгрызся в лапу, сжал клювом морду — правда вырвет глаз?

Но отпустил и отошел, а Ялгар нехотя поднялся и повернул голову так, чтобы Тагал видел горло. Затем они вместе полетели к Берроуту и о чем-то уже спокойно общались.

Скоро рядом с замком приземлилась и Скадда вместе с Рагнаром. Вошли в каменную замковую прихожую, где оказалось даже немного теплее, чем снаружи, затем поднялись по извилистой лестнице: она выглядела совсем как сколопендра, и Скадда била по каждой ступеньке. Вот бы охотиться на такую огромную. Вместе с Шилли: или лучше с Четтой. С Шилли наверняка все хорошо, а Четту надо отыскать.

Вот перо на лестнице: это Рагнар потерял, он как раз идет впереди? Но даже в полумраке видно, что оно темнее, а еще с крапиной. Как у Четты. У Тагала нет крапин, у Ялгара они на шее и светлые. Скадда подхватила перо в клюв и догнала Рагнара, но уже не на лестнице, а в коридоре.

— А целого тенатта поймать не могла? — спросил Рагнар.

Слышались голоса незнакомых грифонов: неужели перо — от кого-то из них? Конечно, что тут делать Четте. Но вдруг?

— …их не приговорили бы к казни, и надо…

— Запретить спускаться до полосы смешанного леса, — оборвал Тагал.

— Холодно же там, заморозится.

— Даже негвардейские семьи не улетают на зиму с нижней границы сосновой полосы. А еще они из тех, кто не выучил законы, так? Саррет, завтра не отчитаешься к вечеру — келарс-преступник поточит когти о твой клюв.

Грифон щелкнул клювом и недовольно заворчал, но недовольство перешло в раздраженное согласие.

В комнате без двери, где собралось много грифонов, Шорис сидела у стены с каменной мозаикой в виде карты Ориенты, а рядом с львицей лежала, вытянув передние лапы, Четта.

Это правда ее перо.

Скадда чуть не рванулась к Четте: но не надо в очередной раз злить гвардейцев, а ведь если бы прошла мимо них, точно бы наступила кому-то на хвост. Так что Скадда просто прищурилась в улыбке, а Четта поднялась и прищурилась в ответ.

Рядом с Четтой почему-то косуля: вздергивает уши, озирается, но ее тонкие ноги стоят очень твердо, словно растут из камня. Среди грифонов тут есть и Венти, а еще, разумеется, Глери: и Насчерат, который прилетал в Моллитан.

— Зачем так поздно? — возмущался черный гвардеец.

— Вы ночью ничем не заняты, — промурлыкала Шорис, умывая морду. Затем прошлась от одной стены к другой и подвинула лапой лежавших на пути грифонов. Когда Шорис моргнула Рагнару, он двинулся вперед, и Скадда за ним, но чуть не споткнулась о вытянутые пернатые хвосты.

— Сколько всего грифонов предлагаешь отстранить за то, что они плохо прошли испытания? — уточнила Шорис, остановившись рядом с Тагалом. Темнота сгущалась, но по-зимнему пушистая шкура львицы, казалось, совсем не темнела.

— Десять, — ответил Тагал и щелчком клюва оборвал рык гвардейцев.

От радости показалось, будто взлетела, хотя крылья и оставались сложенными.

— Пока что — лишь недавно принятых в Гвардию, — продолжил Тагал, поглядывая на львицу-тирниска. — Ставленников известных гвардейцев. Среди них есть те, из кого выйдет толк, несмотря на результаты, так что я выгоняю совсем неудавшихся, и пока что немногих. Это не ухудшит репутацию Гвардии, а докажет, что в ней неумелые не задерживаются.

— У тебя слишком строгие требования, — высказался Ялгар, правда, не глядя на морду Тагала. — Но ладно. Ты не птенец. Я своим ученикам про тебя расскажу, что ты хорош в бою.

Скадда переглянулась с Четтой и опять прищурилась, но хитро. Четта — в ответ.

— Какие вопросы я тебя попросил задать гвардейцам? — спросил Тагал.

— Наказание для гвардейца, намеренно покалечившего зверя-преступника, — сказал Ялгар в ответ.

— Что в этом сложного? — конечно, за это должны сломать лапу и временно отстранить от службы, а при повторе вожак Гвардии обязан такого гвардейца выгнать. — Осознать ответственность сложно? А ты назови, — Тагал повернулся к черному грифону, — о чем ты должен был опросить стаи?

— Что грозит тем, кто вытаптывают редкие растения и намеренно уничтожают водоемы. Разница между наказаниями для тех, кто уничтожают растения в актариях, и для тех, кто поедают плоды в актариях… особенно последнее, кому это надо? Кто из разумных пойдет объедать черешню? Воро́ны? Еще было наказание для разумных птиц за отравление, но этого же почти не бывает.

— Гелес ведь до сих пор живой, действительно, — заметил Рагнар. — А что, я видел его пару дней назад. Всего-то неудачно вылинял. Скадда, поедание плодов в актариях относится к кому?

Четта пристально смотрела на Рагнара.

— К волкам, — тут же ответила Скадда. — Они разоряют бахчи. Не уничтожают, а именно съедают арбузы. За это им просто не разрешают ходить в актарии, но можно посещать города. Если волки быстро заберутся в автобус на окраине актария, или если люди подвезут их на машине.

— А за вытаптывание в актариях что будет?

— Съесть слабоядовитое растение. Если вытоптали слишком много, то еще ранят ногу или лапу.

Венти подмигнула Скадде, а Четта взъерошила перья. У нее уже все маховые выросли? Еще рано, но она все-таки бывший детеныш Рагнара. Может, она умеет их быстро отращивать.

Когда Тагал назвал имена отстраненных, Шорис произнесла:

— Раньше ведь не было столько смертей от оглушения. Догадываюсь, что обучать гвардейцев стали менее ответственно. Рагнар, ты в этом разбираешься, выскажись.

Ялгар скрежетнул клювом: и когтями по камням. Косуля насторожилась, вздрогнула, а Четта чуть слышно щелкнула клювом, глянув на нее, и косуля быстро вздернула уши, повеселела.

— Обленились, — сказал Рагнар. — Сперва учат пернатых недомерков бить с малой высоты. И притом со всей силы. А преступников чаще можно заметить при патруле с большой высоты, и надо их атаковать мгновенно, не тратя время на спуск. Разве что в пикировании надо потом замедляться, но это быстрее. Трудно перестроиться, когда учился шарахать лапами что есть сил, а не сдерживаться.

— Во время моей учебы грифонов из других стай как раз натаскивали нападать с малой высоты, — поддержал Тагал. — Сейчас переучиваю своих. Гри научился, с Ареном сложнее всего.

— Теперь я буду время от времени наведываться к ученическим стаям, — сказала Шорис. — Если кто-то будет обучать атакам с воздуха неправильно, эти наставники отправятся на патруль самых сложных территорий. Без учеников, разумеется. На месяц. Если они продолжат настаивать на своем, они уберутся из Гвардии с переломанными лапами. Совсем не жестоко для тех, кто учит разбивать головы невиновным. Теперь Насчерат. Ты уходишь из Гвардии, без вопросов.

Грифоны промолчали. Потом Венти с негодованием фыркнула.

— Да, давно пора, — проворчала Венти. — В Палагете сейчас снова беспорядки с конями, и я бы опять отправила его туда, чтобы кони переломали ему ребра.

Значит, он из палагетских грифонов-преступников?

Рагнар глухо зарычал.

— Отравить бы его за это, — сказал он. — За Кенну. Закон позволяет.

— Согласна, — сказала Шорис, подняв голову. И даже косуля вскинула уши.

Очень темно, за окнами — синь, окрасы грифонов почти не различить, и уже забыла, где Насчерат: но, конечно, это тот, кто сейчас пригибается к полу. Клюв заскрежетал, и очень захотелось растрепать этому грифону все перья до стержней.

— Зачем Тагал отправил его в Моллитан? — Ялгар фыркнул.

— Он вызвался сам, — хмуро ответил Тагал. — Я не стал его отсылать, грифонов и так не хватало. Не уследил, моя вина.

— Какой ты тогда все-таки вожак, — огрызнулся Ялгар, поднимая перья на загривке. — Не мог приказать следить за грифоном, который уже был под подозрением?

— Ошибки совершают все, но те, кто хотят быть вожаками и ими не являются, отрицают свои промахи. Понимают, что их иначе заклюют. Вожак слишком ценен, чтобы его заклевали за ошибки.

Глери смотрела на него: спокойная, будто ее совсем не могут прогнать.

— Я также признаю свою ошибку, — Шорис опять поравнялась с картой. — Не подумала, что травоядные так отнесутся к правде о Ласферах, думала, они спокойные совсем. Четтана Марилл, расскажи, как вредили в последнее время травоядным?

Четта вышла вперед, держа клюв развернутым к Рагнару.

— Не забывай, что они могут ответить на преступления хищников еще более серьезными преступлениями, — сказал он. — Особенно теперь, когда умнеют. Они уж точно нам не сочувствуют.

Очертания смазываются темнотой, грифонов почти не отличить: но, если присмотреться, видна разница в силуэтах, в том, как держится любой из зверей. Рагнар и Тагал — уверенные, крепко стоят на лапах. Венти вся настороженная, у нее чуть взъерошен мех, но она тоже уверенная. Остальные — напряженные, недовольные. Переминаются с лапы на лапу, прижимают уши. А Четта — с ней непонятно. Стоит твердо, но кажется, вот-вот и исчезнет в тенях.

Она рассказала о преступлениях, и лишь о некоторых Скадда уже слышала. Четта сама расследовала? Вот это здорово. Она отмечала и нарушения гвардейцев, которые наказывали оленей, всего лишь говоривших о жестокости хищников.

— Ликис Ежевика, — позвала Шорис, и косуля, едва различимая, шагнула вперед: ее копыта сбивчиво стукнули о плиты.

— Я, наверное, очень боязливо смотрюсь? — тонким, немного знакомым голосом спросила косуля.

— Сюда приходила девушка, что боялась еще больше тебя, но я все равно считаю ее отважной, — ответила Шорис. — Давай.

Интересно, страх косули перед хищниками сильнее или слабее, чем страх хищников перед лаохортами? Очень долго получалось выдерживать Кейнора, так что удается ее понять. Скадда одобрительно щелкнула клювом и, глянув на Ликис, прищурила глаза. Она не увидит, но все равно.

— Я была с Четтой, когда она… мы вместе увидели, как олени... — Ликис тряхнула головой. И, хотя она сбивалась, ее голос прозвучал очень бойко и даже сильно, как большой ручей. — Этих слов не было, я начну с начала, всё! Мы увидели, что оленю собирались ранить ногу, но я отвлекла гвардейца-волка, ударив по камню, а Четта выскочила…

Она правда смелая косуля. Надо же.

Ликис рассказала, как опрашивала вместе с Четтой пострадавших, и уже говорила намного увереннее.

— Травоядных до сих пор часто не слушают, — сказала Шорис, когда косуля закончила. — Это подтвердит сейчас и Скадда Корфай.

Холод словно ушел вглубь стен, лапы и крылья согрелись. Скадда прошла к Венти и Четте, и Венти весело скрипнула клювом.

У Шорис стройный и плавный силуэт, по-зимнему пушистый, и смотрит она, кажется, очень спокойно. Тоже плавно, если можно так подумать про взгляд. Она, конечно, помнит и про другой случай с листком гулунды, и от этого еще спокойнее.

Скадда рассказала про ганлайг, про недовольство травоядных на границе Моллитана и про то, как им помогли Фернейлы, а заодно и травоядным в лесах Долины. Шорис опять обратилась к Четте, а та добавила, что грифоница Арада, с которой она недавно познакомилась, много сообщила про белоногов.

— Они рассказывают много лишнего, но много и важного.

— Это верно, — высказался Рагнар. — Другое дело, что во всем верить травоядным и недооценивать их преступность — неправильно.

— Я так и не поступаю, — словно откликнулась не Четта, а заговорил он сам, только намного моложе, звонче. Сейчас, когда не было видно морд и окрасов, лучше удавалось заметить сходство голосов.

И, наконец, Шорис спросила про Глери, а Скадда тут же с нетерпением все сообщила. Шорис отметила, что сама опрашивала оленей, и все их слова сейчас подтвердились.

Глери, когда пришло ее время, высказалась:

— Я у него хотела узнать, кто убил Ютарра Ласфера.

— Ты всегда хотела добиваться того же, чего хотел добиться я, — трескуче проворчал Тагал. — Что бы я ни делал, ты говоришь: «Ерунда, я так же смогу». А Ласферов я еще и не успел допросить. Из-за этого хотела все у них узнать?

— Надо было тебя в яйце выкинуть, — правда, Глери отвечала скорее весело. — Хотя на тебя было здорово охотиться, на мелкого. Лапой подбрасывать. Забавный был, а выросла ерунда какая-то. Как и из этой выскочки, что влезла в дела Гвардии. Вот с кем ты, значит, лазал по скалам, пока крылья не доросли?

— Прожила большую часть жизни без Гвардии, проживешь и дальше, — заметила Шорис. — Скадда, на гвардейцев больше не налетать. Я буду проверять и ученическую стаю Рагнара, и твой наставник согласится со мной, что при следующем таком налете тебя выгонят.

Ну вот, все отлично. Скадда вздернула уши и прищурилась. Да, так больше не надо делать, конечно. Тем более сейчас никто из гвардейцев не нарушает, так что сдержаться очень просто.

— Разве что налетай на меня во время драк, — добавил Рагнар. — Иначе тоже выгоню.

— Никто больше не брал растения Фелана, чтобы кому-нибудь навредить? — негромко спросила Скадда. — Или растения Гелеса?

— Следим, — ответила Шорис. — Вокруг растений Гелеса хорошо патрулируют. Гелес сделал много полезного для зверей, на самом деле. За то, что не преступное, я ему благодарна, серьезно. Правда, он не успел побывать в Гахарите, а из-за Моллитана эту льету теперь от Легонии совсем отрезало.

— Туда правда повезут бывших тирнисков? — спросил один из грифонов.

— Правда. Слетай за ядовитым растением для Насчерата и для Глери. Остальные расходятся. И не трогать Ликис: кто тронет, вылетит из Гвардии. Из окна тоже.

А когда Скадда вышла в коридор вслед за Рагнаром, он спросил:

— Что заметила насчет Шорис?

— Она не терлась о камни, хотя много ходила вокруг гвардейцев. А как раз должна была, потому что так кошки показывают, что территория их.

Мимо прошли несколько гвардейцев и глянули на Скадду, с негодованием отведя уши.

— Она тебе польстила по-кошачьи, — сказал Рагнар, огрызнувшись на грифонов. — Ты комок пыли, сброшенный человеком полетать. Который ожил от его разума, не иначе. Что сбежала от Глери — ожидаемо, ты мелкая, шустрая и достаточно безмозглая, чтобы не опасаться. Остальное любой бы разведал. Но все же ты прислушиваешься к зверям, которых никто больше не слушает. Надеюсь, не начнешь отыскивать смысл в стрекотне кузнечиков, раз уж она похожа на твой голос.

— Буду узнавать только самое важное, — уверила Скадда. — И буду во всем с тобой советоваться. Я хотела и насчет Глери посоветоваться, правда, но подумала, что, если только мы с тобой будем свидетелями, подумают, что мы специально подставляем Гвардию. А олени не заинтересованные.

— У комка пыли появились пыльные мозги. Откуда взяла?

— Если скажу, арестуешь.

— Давно пора. Так почему она не терлась о камни?

— Не считает территорию своей. Здесь была территория Луи, — Тагал при первой встрече рассказывал, и это очень запомнилось: тогда впервые увидела Берроут. — Она по нему скучает? — на этих словах Скадда заговорила тише.

Рагнар лишь повел ушами вверх.

— Считает, что вернется, — поправил он. — Скучает или нет — ее дело.

Мимо прошли Венти и Четта, и Четта задержалась, а Венти лишь переглянулась с Рагнаром и отправилась дальше.

— Догони меня на улице, — сказала Скадда Четте и поспешила за Венти. Все-таки Четта точно что-то хотела сказать Рагнару.

Почти дойдя до лестницы, Скадда услышала — и отвела уши назад:

— Ты и сейчас мне доказываешь? Как на испытании, когда именно поэтому торопилась?

— Я не поэтому торопилась.

— Ты думала о чем-то другом, не об испытании. Иначе не сломала бы перья. Ты всегда стремилась доказать мне, что ты лучшая.

— Но я же и так лучшая. Но я тебя на испытании разочаровала. Я никогда не хотела тебя разочаровывать.

Скадда все-таки стала спускаться.

— Вовсе не разочаровала, просто мне не до тебя. Не в Гвардии — что же, у тебя другой путь.

— Мне не Гвардия важна. Но это лучший способ, ну… подружиться с тобой, — Четта с негодованием щелкнула клювом. Ее голос никогда не звучал так растерянно. — Пойдем завтра вместе бегать? Я хочу летать, но мне еще одно перо осталось, и все.

— Зачем? У тебя своя жизнь. Неплохая жизнь, осведомительница. Тренировки зря не прошли.

Скадда опять остановилась: а голоса уже почти не слышались.

— Помнишь, я тебе притащила ящерицу? Хотела притащить, но уронила.

— Нет, ничего не помню. Чего тебе надо? Не мешай и спать иди.

Четта усмехнулась.

— Ты так же мне говорил, когда… а, ну, ладно. Ничего. Совсем ничего, — она так щелкнула клювом, будто в комнате, где собирались грифоны, осыпалась вся мозаика.

Так хочется с ней пообщаться, но надо сейчас поговорить еще с одной грифоницей. Она была в Хинсене. Она следила за Сурусом и его стаей в день, когда впервые с ней встретились. О чем-то ей, конечно, мог рассказать и Тагал, ее грифон.

Когда Скадда спустилась, Венти внизу не нашла. Открыла тяжелую деревянную дверь — дубовую, наверное, если ей так много веков, и она так хорошо сохранилась?

Венти оказалась на улице. А поодаль от замка ходили еще двое грифонов. Керсет и Лирра, их легко узнать по силуэтам и походке. Подождут.

— Ты сообщила про меня призывателям, — тихо сказала Скадда, отойдя с Венти к краю скалы.

— Они должны знать о тех, кто им верит. Им мало кто верит. Они те же звери, разве не так?

— Сурус понимал, что Фелан мне все-таки все расскажет. Получается, знал, что Фелан со мной знаком. А ты общаешься с Феланом?

— Да, я говорила о тебе Ласферам. Что ты любопытная, хочешь приносить пользу и, кроме этого, жила в Гахарите. Фелан понимал, что тебе вряд ли хорошо известны гахаритские растения, он всего лишь хотел о тебе больше узнать. Плохая рекомендация?

— Хорошая. Но ты, получается, сочувствуешь призывателям? — Скадда заговорила еще тише.

— Это хуже, чем сочувствовать грифонам, которые раздирают беременных кобыл?

— Нет, конечно. Но ты же не поддерживаешь тех, кто против людей?

— Георг помогает зверям, — задумчиво сказала Венти. — Что до других ученых — таких, как он, единицы, Скадда.

— Поэтому ты за Ласферов? А ты за то, чтобы они исследовали растения сами, как хотел Регон?

— За справедливость.

— Убивать тех оленей, травить их — справедливость?

— Люди сейчас поступают намного лучше? А гвардейцы?

В голове будто мошки какие-то, а не мысли. Она призывательница? Но она же Венти. Подруга Тагала. Лучше многих гвардейцев.

— Я знаю волка рядом с Харгалувом, который, возможно, призыватель. Но он хороший и умелый гвардеец.

Скадда рассказала про Хурула, ничего не упомянув ни про вьортов, ни про Кейнора. Который сам умолчал насчет вьортов.

— Вожак волков округа Талкета, — сказала Венти. — Слышала. Надо пообщаться.

Она улетела, легко взмахивая крыльями без всяких термиков: а позади застучали о камни подушечки лап.

— Нашелся вожак, — фыркнула Скадда, пихнув лапой Лирру.

Ну ждали. Ну беспокоились. И что теперь? Скорее бы Четта пришла, где она там? Вот, уже показалась, надо к ней.

— Хорошо, злись. Завтра у тебя все равно меньше сил будет на драку, и я тебя повалю, — спокойно сказала Лирра.

— И что? Я тебя после этого покусаю. Я буду и потом с тобой драться.

— Хорошо.

— Всерьез драться, — уточнила Скадда, топорща перья.

— Хорошо, — все так же спокойно отвечала Лирра.

17 талуны, Луи

— Все, разрешили пересечь блокпост, — сообщил, открыв фургон, один из посланников главы Гахарита. Обдало холодом, и поодаль зашуршал мех Эрцога по полу, скрипнули когти. — Но еще минут десять постоим. Здесь будете охотиться? Тут лес неподалеку.

Луи качнул головой.

— Какое «здесь»? — раздался голос женщины: одной из тех, кто также пересекали новую границу. — Инрикт добычу раздерет? При детях? У вас совесть есть вообще? Они и так всю осень гасок рубили, дайте им отдохнуть, ну что вы как эти?

Засигналили машины.

Раз уж грузовик, посланный главой Гахарита, простоял здесь несколько часов, что говорить об остальном транспорте.

— Зачем столько снега? — раздался голос Эрцога. — Он вообще сумеет растаять? Даже ночью от него светло. Там сугроб похож на дом, только снежный, — слышалось, как лапы Эрцога переступают по полу от холода. — А вон там — на льдозубра. Все, фургон закрывают. И отлично. Снег выглядит интересно, но холодно.

Вместо снега представились облака за иллюминатором аалсоты.

В доме так пахло искусственно-фруктовыми духами и моющими, словно Хала Фенат возненавидела прочие запахи и решила от них избавиться, начав с собственного. Луи не сразу его почуял, даже когда обнюхал запястье Халы.

Шаги Эрцога вполне сошли бы за уверенные, однако принюхивался он с почти боязливой настороженностью.

— Рада вас тут видеть, — произнесла Хала размеренно и благодушно. — Мне все равно, инрикт, не инрикт. Я львов никогда не видела, трудно судить, чем отличаются от них инрикты. Если хотите, изучите тут все в доме, отдохните. Дом я взяла на пару дней, сама не знаю, что тут есть. Хотите — прямо сейчас поговорим, как будет удобнее.

Было бы удобнее, если бы гахаритцы видели инарис.

Луи, подойдя к столу, нюхом и вибриссами обнаружил лист бумаги, затем и ручку. Приблизились Эрцог и Хала, ножки стула сухо царапнули паркет, скрипнуло сиденье.

«Звери подумают, что вы вернетесь к прежним обычаям, утратив связь с остальной Легонией. Поэтому ты послала за нами? Нас привезли в этот город, поскольку в центре Гахарита меньше проблем, чем здесь?»

Думал, записывать будет сложнее, однако запах чернил и ощущение листка под вибриссами хорошо помогают в этом деле.

— Извините, не могу разобрать последнее, — с недостоверной мягкостью сказала Хала.

Луи подвинул ручку лапой к Эрцогу, и послышалось, как он выводит буквы на листе: этот негромкий прерывистый звук немного напоминал о ветре, играющем с тканью. Лист прошуршал по столу.

— Да, поэтому. Тут, в глубинке, да, есть проблемы, сказать по совести. Ничего опасного, но тут надо разобраться, это безусловно. Может, вызнаете как раз что-то новое.

Снова шелест бумаги. Снова Эрцог записывает.

Ничего опасного. При этом люди перебросили именно сюда, и именно здесь ненадолго поселилась глава Гахарита.

— Спросил, насколько чаще люди здесь стали охотиться, — сообщил Эрцог. Говорил он весело, однако и нервно.

— Средства от Легонии нам уже трудно получить, — ответила Хала. — На инрикта, сразу скажу, охотиться будут. Ну как я запрещу, его ведь сам глава Легонии приговорил. Вот в Моллитане не трогали, так ведь там он был людям нужен, а в Гахарите мне вот нужен, я и не трогаю.

Так и думал.

Молчание Эрцога, пожалуй, более угрожающее, чем его рык.

— Надо вам что-то с дороги. Мясо очень жареное, очень перченое, но вы, должно быть, не питаетесь такими видами животных. Налить сливок?

— Хочу, — негромко сказал Эрцог. — Но я ей не верю.

Луи поинтересовался, есть ли пирожные, и Эрцог насмешливо заворчал:

— Эй, серьезно?

— Они точно не будут отравлены. Она не подумала бы, что мне их захочется.

— Могу угостить печеньем, — ответила Хала. — Могу дать вчерашнюю звериную книгу Гахарита. Но, если не захотите, ступайте в лес. Или отдыхайте, как хотите. Когда ничего не получится, придете сюда, отдохнете.

«Здесь разве хуже, чем в Моллитане?» — записал Луи. Впрочем, судя по положению Эрцога, действительно хуже.

— У нас льета хорошая. Может не получиться узнать что-то важное, звери могут вас не понять. Ночью приходите, как раз будет поменьше людей на улицах. Только я уеду через пару дней.

Что-то звонко полилось в стакан: что-то, пахнущее лимоном, совсем как моющее.

Так. Гахаритцы были тесно связаны с Кранаром, ведь кранарский юг намного ближе к Гахариту, чем Кейнор.

«После окончания эпидемии вы не сразу восстановите связь с Кранаром. Заводы на его востоке не работают, пропали урожаи», — Луи, записав, толкнул руку Халы лбом.

Рука почесала за ушами, затем у морды Луи легло, судя по запаху, печенье. Сливочное и одновременно острое. Любопытно.

— В Кранаре все строго, — пальцы Халы легко сжали ухо, пригладили, и Луи замурлыкал. Эрцог фыркнул по-львиному презрительно, затем с усмешкой. — У нас тоже, и граница закрыта наглухо.

«У кого-то есть и родственники в Кранаре».

— Мало у кого. От нас далеки эти кранарские, культура чужая. Торговать торговали, совсем другое дело.

Так и подозревал, что с Кранаром они почти не связаны кровно: возможно, поэтому гахаритцы не видят инарис. Впрочем, юго-восточные кранарцы тоже его не видят.

«Что в целом тебе известно о Кранаре? Между ушами можно тоже».

— Талис ему присылает гуманитарную помощь. Вакцины еще нет, но в той же Талис над ней работают. Я слышала, вы, крупные, не мурлычете.

— Талис отличная, — оживился Эрцог.

Легония не разрешает льетам самовольно связываться с другими странами, но Гахарит всегда был себе на уме. Теперь он еще и отсечен от Легонии Моллитаном и Ламейной. Разумеется, у него возникли новые тайны.

«С какими льетами Легонии вы сильнее всего были связаны?»

Луи коснулся носом пальцев Халы: их суставы оказались слишком горячими. Больными. Прижался к ним щекой: еще одна полезная манипуляция, от тепла человеку станет легче.

— Моллитан, конечно.

Моллитанские актарии не могут прокормить и сам Моллитан.

«Вряд ли он много поставлял. Как и Ламейна, которая его кормит».

— Палагет. Далековато, но вот были связаны через тот же Кранар. Кейнор, конечно, был.

«Алеарта, Талис?»

— Нет, они уже слишком далеко.

«Техника ведь не портится»

— Качество у алеартцев, если начистоту, не очень. У нас своя техника очень хорошая. С талисцами не связывались.

«Кранар связан с Саа-Деном. Этот остров находится близко к Кранару. К вам тоже».

— Нет, у нас разрешения не было с островом связываться.

Луи сильнее прислонился к больным пальцам.

— Но Акреон Кардей этого хотел, — голос Халы стал потише. — Скорее для борьбы с морской угрозой.

«Вы замечательные мореплаватели. Не буду осуждать. Вы ведь потеряли Кранар, теряете и связь с Легонией. Связались с Саа-Деном, так?»

— Она кивает, — сказал, усмехнувшись, Эрцог. — Хитрые люди.

«Чем торгуете?»

— Рыбой, мясом домашних животных.

Только ли домашних.

«Не обозлятся ли звери на саа-денцев, как на Гартию?»

Скоро вся шерсть на щеке протрется об ее пальцы. Почувствовав, как Хала коснулась ушей и гривы за ними, Луи зажмурил глаза.

— Зверей, которые могут поумнеть, там мало. Водятся кабарги, их мускус нам посылают, он целебный. У нас подобные олени тоже есть, но их меньше.

«Из ближайшего приморского города ходят суда в Саа-Ден?»

— Нет, это далеко. Из восточных портов.

«Гахаритские мореплаватели ходят и дальше на восток, чем Саа-Ден, ведь так? Всегда восхищали».

— Подходили к островам Рундальерам, описывали с моря.

«Они так далеко. Нужен был еще порт примерно на середине пути, хоть вы и умелые».

— Саа-денцы помогали.

«К каким именно островам подходили? Там есть лаохорты?»

— Люди там живут, но наши с ними не общались.

Мурлыча, Луи потерся ухом о ладонь Халы и почувствовал, как ухо, согнувшись и сложившись вдвое, потеплело.

«Как называются острова?»

— Не знаю, какие там названия, прошло уже лет сорок.

Так. Сработало. Она расслабилась.

«Сорок лет вы связаны с Саа-Деном?»

— Да не так уж много торговали, — Хала произнесла это с задумчивостью.

— Отчего ее не спрашиваешь? — Луи повернул морду к Эрцогу. — Все молчишь.

— Думаю, — ответил Эрцог и, судя по шороху меха, лизнул лапу.

Луи не стал больше ничего записывать. Эрцог вскоре сам взял ручку, затем озвучил:

— В Гахарите люди так же защищают редких существ, как и по всей Легонии? — он прочитал это бойко, но отчасти с жесткостью.

— Вот вы как раз и сравните со всей Легонией. Может, выпьете все-таки немного, теплого, сливочного?

Последний человеческий напиток, который довелось попробовать, не слишком пришелся по вкусу.

— А существо в Моллитане, это что? — добавила Хала. — Вы видели, что там бродит?

«Если редкое, его следовало бы защитить», — отметил Луи.

Луи исследовал вибриссами и нюхом дверь очередного развороченного автомобиля. Если бы экскаваторы стали хищниками и принялись бы терзать меньших сородичей, останки их обеда выглядели бы так же. Хале повезло, что звери, которые это сделали, не зашли вглубь актария.

Пахло незнакомыми крупными травоядными, солоновато-терпко. Запахов людей Луи не учуял: два неизвестных зверя уволокли под дерево пустую машину.

Дальше, в морозном вечернем лесу, запахи стали чище, тоньше, прохладнее. К уловимым в воздухе и на снегу заячьим следам прибавлялись шорохи заячьих лап, и образы зверьков проступали в голове.

— Снег так блестит, точно ему стыдно за свой холод, и он хочет чуть-чуть напомнить огонь, — говорил Эрцог. — Если бы только это грело, ага. А у гор очень желтые вершины. Мне кажется, если до них добраться, там можно погреться. Почему они обманывают?

— Выпил бы того, что предложила Хала. Оно бы согрело.

— Ну уж нет, домашний кот. И трогать себя ей не дам. Правда, очень хотелось, если честно.

Птица свистнула так звонко, словно зазвучал снежный отблеск, а потом засвистела дробно, с переливами, и почудилось, что просыпались ледяные осколки. Вновь ощутился терпко-соленый запах, на этот раз примерно десятка зверей: среди них были и те, кого Луи учуял у машины. Первый прыжок Эрцога сообщил о себе легким шелестом снега, остальные Луи не услышал: только учуял, что отдалился запах.

— Косматые черные туры, — вполголоса сообщил Эрцог, возвратившись. — Ганроды, значит. Угловатые, очень шерстяные.

Луи, принюхавшись, определил самый мощный из запахов стада: он принадлежал пожилой самке. Что же, ганроды должны понимать речь гахаритских волков и наверняка поймут, если подделаться под речь южно-кранарских.

Луи шевельнул ушами в сторону Эрцога, затем в сторону стада, и направился туда.

— Отлично, — сказал Эрцог с показным весельем. Его лапы ступали несколько нервно: впрочем, он научился лучше скрывать напряжение. Хотя бы в голосе.

Возможно, Хала так долго ждала, поскольку хотела убедиться, что кандидаты в тирниски на самом деле помогут травоядным в Моллитане.

По лапам хлестнуло поземкой.

— Я сейчас умру, — весело произнес Эрцог. Его зубы скрипнули, тихие шаги замедлились.

— Так. Все-таки малополезное изнеженное существо.

— Оттого, как здесь здорово.

— Раз не описываешь, то у тебя заледенела пасть.

— Хочу, чтобы Гахарит был только моим, в общем.

— Возвращайся в город, — Луи держал к нему голову вполоборота. — Для подобных существ тут чересчур холодно.

— Нет.

— Рассчитываешь согреться бегством от стада? — ощутив еловую ветку вибриссами, Луи уклонился, толкнул ее лапой, и снег шуршаще ссыпался на морду, заставил прищуриться, защекотал в носу.

— Кроме лап у меня есть и мозги.

— Хочешь в этом наглядно убедить ганродов?

Эрцог ответил насмешливым фырканьем.

Запахло бычьей кровью, и ганроды отрывисто замычали. Затем стали приближаться их шаги. Одни звери остановились впереди, другие принялись обходить сбоку.

Со стороны Эрцога не доносилось ни шороха. Ему можно заговорить и первому: он лучше сымитирует волчий, а с ганродами как раз нужна точность. Луи наклонил голову к Эрцогу, и тот удивленно фыркнул. Затем, повернувшись к самке-вожаку, Луи с уважением отвел уши назад.

— Вы ранили ноги зверям, что напали на машину, — начал Эрцог: его ворчание теперь напоминало кранарское волчье. — А здорово следите за порядком. Осведомители?

— Осведомители, как помню, не гоняют гвардейцев, — хрипло, тоже подделываясь под волчий, произнесла вожак.

В ее голосе ощущалась непосредственность, и в то же время — уверенная мощь.

— Вас не раню, — голос стал более гулким и менее разборчивым, хрустнул снег под тяжелыми копытами. — Вы прошли через Моллитан. Но ведите себя достойно. Не как вот эти глупые звери из моего стада. Из-за таких, как они, мы не можем помочь сородичам.

— А чем помочь?

— Мерзнешь. Зря ты здесь. Хищники и люди всех сейчас злят. Та машина — это хозяина центра скупки. Севернее — моя земля. Восточнее тоже, мы ходим и в горы. Если уклонитесь на запад — там бродит яростное стадо. Вы свергнутые хищники, как и те гвардейцы. Как ты дал себя свергнуть?

— Мои законы не приняли, отпираться было бессмысленно, — сказал Луи. — Что с местной Гвардией?

Ветер запустил снегом в морду, затрещали беличьи когти по коре. Ганродица-вожак то ли громко фыркнула, то ли вздохнула.

Вокруг такое огромное пространство, столько зверей: но видна только серая муть, остальное лишь представляется. Если начинаешь больше об этом думать, становится тесно: словно заперт на самом деле в самой маленькой из комнат замка Берроута. Переместился за камни, за древнюю дверь.

— Гвардейцы пускали сюда чужих волков, убийц. Волки истребляли молодняк копытных. Бросали. У меня весной будет маленький, я тревожилась. Сейчас тревожусь тоже. Люди временами много охотятся, увозят добычу. Наши сородичи на западе убивают местных львов. Гвардейцы ничего не делают. Мы в тегене разогнали две гвардейские стаи. Пытаемся охранять порядок.

— Значит, теперь вы сами поступаете как гвардейцы, — лапы Эрцога неспешно переступали по снегу: для тепла.

— Не надо. Не хитри по-кошачьи. Мои вас не тронут, потому что слушают меня.

— Куда же люди увозят добычу? — спросил Луи.

— Вы за людей, а люди истребляют нас. Я вас уважаю, но вам не верю. Но я против того, чтобы вредить людям. Мое стадо на них раньше не нападало. Сегодня двое моих вот не вытерпели. Глупые. Бессмысленно атаковать людей. Даже хозяев центров скупки — бессмысленно. Хорошо, что людей не было в той машине.

Хвост Эрцога шелестнул по снегу.

— Не хотите, чтобы вас убили — не ходите к яростным ганродам, — продолжила вожак. — Для них все львы — тот же Гелес. Мы им не помешаем, наше стадо намного меньше. Сейчас мы можем помогать зверям. Некоторым. Проиграем в бою — больше никому не поможем.

Так. С людьми эти ганроды пока что не общаются. Стало быть, с этим стадом можно попробовать то же самое, что и с травоядными у Валтанды.

Луи кратко и тихо рассказал вожаку о саргах, о том, почему люди ослепили на самом деле, об обучении зверей, в том числе травоядных, письму и чтению, и Эрцог подтвердил. Затем Луи отметил, что ни в коем случае не следует передавать это зверям, не заслуживающим доверия. Да, пострадал от людей, однако многие люди к этому не имеют отношения. Отметил, что, если кто-то из стада Угулвунут из-за этих сведений навредит человеку, придется ответить лично перед Луи.

Молчание вожака длилось долго.

— Тут люди стали много охотиться в конце каждого месяца, — наконец, заговорила она. — Когда наступают двадцатые числа, надо быть осторожнее.

— Настолько точно? — Луи насторожил уши.

— Птицы отследили даты. Тридцатого люди уже перестают так охотиться. Из-за этих охот наши нападают иногда на людей. Первый раз была облава в конце нерии. Повторилось в конце сеоны, в тех же числах, и в тегене. Могу тем птицам сказать про то, как ты учил животных. Белые совы умные.

Эпидемия в Кранаре началась как раз в нерии. Гахарит в то время был еще связан с остальной Легонией, однако товары из других льет везли сюда дольше, чем с юга Кранара.

По словам Халы, суда не ходят в Саа-Ден из ближайшего порта. Однако из приморского города, что находится поблизости, товары вполне могут перевозить в восточный порт на специальных судах, где ничего не портится. Известно, как выглядят такие суда. Наверняка они как раз приходят тридцатого или чуть позже.

— Была осведомительницей. Мне сказали — Угулвунут, все, что можно, мы сделаем. Совы следили за людьми, мое стадо следило. Птицы полезные. Люди охотились тут, и в полудне ходьбы тоже. К тому же собирали растения. Город, куда увозят добытое, недалеко, это Лугра.

— Это ценно, — заметил Луи. — Не узнали, куда именно везут?

— В Лугру ведь. Все, поняла. Свозят к большому дому.

В Лугре должен быть мясоперерабатывающий завод.

Стало быть, о Саа-Дене звери не знают и пока что не могут догадаться. Неужели Хала не понимает, из-за чего именно обозлились животные, и не может повлиять на поставки в Саа-Ден? Посоветовать их сократить?

Вряд ли люди будут много охотиться там, где ходит бывший тирниск, но в Лугру все равно повезут добычу, и наверняка в то же самое время, что и прежде. Ведь и саа-денцы, и гахаритцы не захотят отказываться от прибыли из-за визита зверей. Возможно, просто расширят территорию для охоты.

— Но не можем потребовать рассказать, почему так много охотятся. Многие ганроды жестоки. Из-за них нас застрелят еще у города, испугаются. Без Легонии — подавно. Птицы спрашивали, люди не отвечали. Люди оставляют нам зимнюю еду, но с нами не говорят.

— А как же налаживать связи с разумными существами? — хмуро спросил Эрцог. — Вы вообще умеете, ну там, читать? Или только птицы умеют?

— Птиц учат. За полезные травы.

Луи процарапал на снегу несколько букв, и снег зашуршал поблизости под копытом ганрода.

Луи подбрасывал снег, и тот рассыпа́лся на колюче-морозные частицы. Лапы рассеивали сугробы и собирали новые, более правильные, с ровными гранями. Снежная архитектура. Шорис очень понравилось, когда играл так в Кейноре, но снега там немного, он слишком сыпучий, смешивается с землей. Однако здесь, в Гахарите, лепить из него замечательно, и даже забывается, что вместо рук — большие лапы. Варежки, как называл их Дорен. Люди вполне могут лепить из снега варежками.

Сделать бы таким образом какую-нибудь технику.

Что насчет техники, легонийцы могли снять копии с алдасарских чертежей: тогда оригиналы следовало бы вправду возвратить алдасарам. Только это не должно быть местью, иначе будет слишком уж глупо.

— А, я понял. Еще одно доказательство для ганродов, — Эрцог ходил туда-обратно мимо снежной постройки.

— Просто играю.

Эрцог прошуршал снегом — видимо, тоже стал разбрасывать.

— Мой снег, — сказал не всерьез Луи, запрыгнув за снежную ограду. — Мой Гахарит. Не трожь.

Выскочил, настиг нелепое существо, повалил его и ткнул мордой в снег, затем убежал, пока Эрцог отфыркивался. В отместку в бок прилетел ком снега.

Луи выстроил еще пару стен: четвертую уже не стал. Вырыл внутри ограды снежное логово и прорезал когтем на стенах, с внешней стороны, узоры вроде растений. Так интереснее.

— Ты и в Гахарите все же приносишь пользу, — сказал Луи. — Раз мои слова подтверждает соперник, это многое значит.

Когда забрался в укрытие, холод снега перешел в тепло. Эрцог заскочил следом, даже не спросив разрешения: и, как только он прислонился к спине, ощутилась его дрожь.

— Логово отличное. Почему, хотя ты и вредный зверь, у тебя есть таланты? Твои рисунки не похожи на рисунки людей, особенно Юнны, но все-таки похожи на растения.

— Ты толком так и не сказал, что думаешь о произошедшем с Лафенграс. Не о нападении на вьорта, а в целом об ее сущности.

— Раз такое есть — значит, оно есть. Ты же не нарочно с ней связался. Хм, а я тоже могу так связаться с лаохортом? Если свяжусь, он станет таким же? Люди же тогда от него не отвернутся, нет? Слушай, это все так сложно, что я не люблю про все это думать в подробностях, все равно не разбираюсь. Она интересная, но больше она мне не нравится, и не оправдывай ее издевательства над вьортами.

— Ты нормально отнесся к Олаану, хотя он может напасть на вьорта или лаохорта.

— Он не притворялся лаохортом. И вел себя вообще-то нормально. Хотя и временно, конечно.

Об этом, разумеется, не следует говорить животным. Они поймут неправильно.

— А если бы меня не подставили? — больше он не дрожал: согрелся. — Если бы я остался править? И если бы ты в одиночку прошел испытательный срок, ты бы что тогда сделал?

— С тобой?

— Ага.

— Надрал бы тебе уши, как еще поступать с провинившейся мелочью?

Эрцог огрызнулся.

— Тем более ты, будучи тирниском, не помог бы мне с Моллитаном. Так?

— Ты бы и не знал про Моллитан, если бы я остался тирниском, — хвост Эрцога ударил так, что показалось, сейчас обрушатся снежные стены. — Все, хочу спать.

Он долго ворочался, пихал Луи лапами, огрызался. Однажды встал и выскочил, однако сразу же вернулся.

— Расскажи что-нибудь, — прорычал Эрцог.

— В городах я всегда забираюсь на крыши. Если не увидел город с крыши, значит, не побывал в нем.

— Почему? — вопрос прозвучал скорее не с интересом, а с раздражением, словно Эрцог думал о чем-то другом и его отвлекли.

— Чтобы изучить весь город с земли, надо пройти через все улицы, но это невозможно. С крыши можно изучить весь город. По крайней мере, глазами. Теперь без этого скучно.

— Ты слишком… как человек. Я и вообще не удивился, что тебя приняли в ЛОРТ. Может, тебе и города нравятся больше, чем леса? — не такой уже раздраженный вопрос, хотя по-прежнему отстраненный.

— Нравится в равной мере то и другое. Люди многое изменяют так, как оно не могло бы измениться в природе. Придумывают новое. Камень никогда не соединится со стеклом и деревом так, как под влиянием человека. Думаю, люди оживляют мир и таким образом тоже.

— Не понимаю, почему ты тоже оживляешь. Верней, понимаю. Ты умный, всерьез. Я терпеть тебя не могу, но это признаю. Но вот почему именно ты так умеешь? Я же тоже могу, получается. Я же не хуже.

Никто не хотел рождения Эрцога, как сказал он сам. Сложно, разумеется, взрослеть, зная о подобном. Возможно, стоит его поддержать.

— Не следует, разумеется, оживлять просто так. Чего бы то ни было. Это огромная ответственность, а Алнир и Кесси были безответственны.

— Ага, опять ты о том, что меня не должно было быть? Должно было. Иначе меня бы и не было, — Эрцог насмешливо фыркнул.

— Не о том. Им следовало сразу воспринимать тебя по-другому.

Снег, разрытый и утрамбованный лапами, пах сосновой хвоей, смутно отдавал следами белок, куниц и бурундуков.

— А если ганродов перевезти в Талис? — голос Эрцога стал веселее и увлеченнее, хотя его согнутая в локте лапа, которой он упирался в спину Луи, оставалась напряжена. — Они могли бы жить и на пустошах, батахоры ведь живут и в лесах, и в степях. Ганроды сумеют дать отпор и нимлингам.

Не очень продуманно, однако пускай он подумает сам.

— Ты размышлял и насчет разделения обязанностей гвардейцев. Давно, еще до прихода к власти. Это также любопытно. Одни и те же гвардейцы то патрулируют, то нападают, то охраняют преступников. Наверняка им трудно так часто переводить внимание.

— Точно, я говорил, что можно, например, разделить Гвардию на атакующую и защищающую. Чтобы все гвардейцы, конечно, сначала учились самому важному, но потом развивали что-то одно. Это же как у людей. Есть наземные военные, а есть те, кто служат на кораблях. Еще некоторые стаи Гвардий надо отправлять в разные регионы с проверками. Не одним же нам носиться по льетам. А еще надо тех талисских гигантских жуков поселить в заповедниках, раз они редкие.

— Это зангу.

— Ага, понял. И все-таки надеюсь, что в Моллитане будут грифоны. Иллатам я не доверяю, лучше опять буду учить грифонов-гвардейцев выживать в Долине. Еса же сказала, что можно сделать противоядия.

У Есы неплохая идея.

Прислонившись спиной к спине, Эрцог опять заворочался и царапнул стену убежища. Все-таки нужно, чтобы он успокоился и заснул, иначе будет лишь действовать на нервы.

— Напади, раз хочешь. Убедись, что я не представляю опасности.

Эрцог насмешливо фыркнул, и лопатку Луи сдавило клыками. Все более сильно и болезненно, пока не прожгло. Кровь согрела шкуру, клыки отпустили, и рык ударил в уши.

И в бок, в раненую лопатку ударили лапы. Сминая, переворачивая.

Эрцог не вгрызся, так что отбиваться не следует. Можно лишь в крайнем случае.

Вибриссы уловили движение. На горле ощутилась хватка — быстрая, мощная. Затем Эрцог отпустил: но по-прежнему удерживал передними лапами.

— Дрянь. Хотел убить? Хотел же? — слишком мяукающий рык, чтобы быть грозным.

— Не хотел. Ты в безопасности.

В воздухе — железное тепло крови. Рык, более серьезный, менее осознанный — у самой морды.

Морду Регона Эрцог разворотил клыками. Однако морда Эрцога не приближается. Отбиваться пока не следует.

Казалось, не лапы прижимали к снегу, а обвалились и засыпали снежные стены. И снег под спиной стал жарким, царапающим. Мелочь в последнее время неплохо окрепла, однако. Жаль, что сейчас решил не давать ему отпор. Любопытно проверить его новую полную силу.

Вибриссы почувствовали, что морда Эрцога отстранилась.

— Только тронь. Глотку вырву. Через пасть.

— Ты всегда можешь дать мне отпор, — Луи поднял лапу, и ее сразу сшибло. — Не нападу, если будешь сильно болен или ранен. Лишь на равных. На спящего не нападу тем более.

Снова ударило, перевернуло, и клыки теперь с силой вцепились в бок, но не прогрызли. Разжав челюсти, Эрцог так и не отпустил — до боли стискивал лапами и тяжело дышал, точно загнав добычу.

Снаружи шел запах ганрода, молодой самки из стада Угулвунут. Она приблизилась к снежному укрытию.

— Больше мне не кажется, что я дерусь с лесной кошкой, — сказал Луи. — Бьешь увереннее, даже когда плохо себя контролируешь.

Отстранился Эрцог нескоро и после этого все же, скорее всего, заснул: но во сне его лапы то и дело били по стенке укрытия, осыпая снег.

Запах меха и крови львицы — истончившийся, мерзлый.

— Даже не понял бы, что это львица, — негромко сказал Эрцог. — Ничего себе. Вот это травоядные. Когда я рву травоядных, то выглядит тоже… хм, ладно. Она же вечером была живая. Совсем молодая, сильная, а на нее напали сразу трое. Двое, правда, просто ей мешали, — он перешел на рык. — А бил один. Сволочь.

Его хвост хлестал по снегу.

Луи протянул лапу. Когда убрал ее, она еще словно бы ощущала мех, неровную кость челюсти, раздавленные ребра под шкурой. Львицу бил молодой самец: а немного поодаль, на раздавленном снегу, Луи нашел запах вожака, огромной самки. Она наблюдала. Убийства не случилось бы без ее одобрения.

Лишь смутно учуяв свежий запах ганрода, Луи повернулся к Эрцогу и отвел уши назад. Ушел медленно, постоянно принюхиваясь, и только на земле Угулвунут втянулись когти.

Из снежного логова снова раздался рык. Луи на этот раз протиснулся вглубь убежища и сразу же увернулся от удара лапы: вибриссы вовремя уловили чужое движение.

Эрцог набросился, вцепился, и Луи оттолкнул его. Все же пришлось покинуть укрытие. Эрцог не двинулся следом, и под его клыками вскоре треснула звериная шкура: все-таки у Эрцога достало соображения понять, что защищать добычу не требуется.

Луи лег у снежной стены.

— Это он сделал? — послышался голос совы. Местных сов Эрцог описывал как белых с небольшими крапинами, и Луи представил снежно-белую птицу. — Лев?

— Ганроды видели, как он рисовал, — ответил ей сородич. — Так это тот лев, тирниск? Он живой?

Понятно. Появились занятные слухи.

В скором времени Эрцог молча вышел из убежища. Он огрызнулся, когда туда пробирался Луи, однако не напал. Добычу Эрцога Луи изучил, прикасаясь лапой. Шкуру горного барана Эрцог не содрал: лишь искалечил голову, но можно сказать, что просто обгладывал.

Интересно исследовать убитого зверя получше. Самому содрать с него шкуру, вывернуть и возвратить на место локтевой или коленный сустав. Так. Это исследование может быть и полезным. Однако хочется это сделать из любопытства, прежде всего, а не ради помощи кому-то в будущем.

Луи отстранился.

— В общем, слушай, — голос Эрцога звучал прерывисто, хрипло из-за подъема по склону, однако все равно отчего-то весело. — Этот город похож на куст. У него есть главная улица, как ствол, и много-много перепутанных веток, то есть, других улиц и переулков. Есть дома с красными крышами, круглые такие, как рябиновые ягоды. А есть с зелеными. Там иногда прямо на крышах растут всякие хвойники, я это заметил, когда ходил по улицам.

Луи лег, подогнув под себя лапы, и бок вместе с лопаткой пронизало болью от недавних укусов. Эрцог чуть не сбросил с уступа, упав на бок и спину Луи.

— Использую тебя для тепла. Значит, еще есть каток, как будто огромный совиный глаз смотрит через ветки. Носятся машины. Вот желтая, похожая на белку, и вот серая, это мышь, и большой самосвал еще, это, хм, волк, который сошел с ума и полез на куст.

Переплетение веток перед глазами, серый глаз-каток, мелькающие по улицам машины-зверьки. Сам бы подобного не увидел.

Тепло, но слишком нарушено личное пространство. Луи приоткрыл клыки, Эрцог в ответ фыркнул: со смесью недовольства и насмешки. Со спины и лопаток ушла тяжесть лап, но бок нагрелся сильнее.

— Кто же люди?

— С этой высоты — скорее муравьи, я думаю.

— Нет.

— Эй, чего это? — Эрцог пихнул лапой, и Луи сшиб ее, прижал к снегу. — Муравьи для тебя тоже интересные.

— Люди сами делают себе ветки. Муравьи лазают по уже существующим.

— Люди тоже делают из существующего, — Эрцог высвободил лапу и прижал лапу Луи в ответ. Что же, он прав. — Да и ты тоже. А ты смог бы сделать из снега целый город?

— Для кого?

На этот раз общение не очень утомляет. Напротив, любопытно.

— Для грифонов-гвардейцев, чтобы те не замерзли зимой.

— Чтобы кто-то пришел, разломал стенки города, засыпал грифонов снегом и переломал им маховые перья, так?

— А это можно проделать с нарушителями.

— Проявление жестокости инрикта?

— О чем мы вообще говорим? — Эрцог засмеялся. — Про соединенные чердаки гахаритцев я тебе рассказывал? Даже у актарийских домов есть общие чердаки, и, кстати, на этих чердаках я видел росписи, хотя, по-моему, это скорее надписи гахаритскими буквами.

— Просто чердаки? Без сравнений? — Луи вновь придавил к снегу лапу Эрцога. — Для чего я тебя слушаю.

— Это у куста ветки соединились.

Снова стиснута лапа. Пусть. Утомился постоянно переводить внимание.

— Какое у куста от этого преимущество в выживании? Он ведь как-то выжил на севере, в холоде, так?

Задавать вопросы хочется потому же, почему хотелось часами наблюдать за муравьями. Бессмысленно, однако затягивает.

— На сросшихся ветках вырастает лишайник в виде гахаритских букв. И греет.

— Почему только на сросшихся? Каким образом он греет?

Все равно что бросить муравью большого жука и следить, как он старается с ним справиться. Некоторые муравьи убегали, некоторые вцеплялись и силились притащить жука в муравейник. Эрцог также борется, и оттого занятно дразнить его подобным образом.

— Он темный, нагревается от солнца и дает тепло веткам. А на сросшихся — потому что в них больше всяких полезных веществ, чем на одиночных. Ну а еще эти ветки отпугивают зверей, которые хотят этот кустарник съесть. Потому что похожи на силки. Да, я знаю, что люди появились вообще-то позже кустарников, но…

— …но это кустарник, созданный людьми. Все верно.

— Подожди! Я про него говорю как про настоящее растение.

— Почему?

— Эй, я запутался.

— Как ветки кустарника?

— Ага, как этот лишайниковый рябиноплодник. Вот, я тоже умею придумывать названия.

— Интересно, вдруг Лууфра и вправду переводится именно так.

Вспомнилось, как один из муравьев оплел тонкую травинку вокруг лапы жука и потащил за нее. Было здорово. Сейчас примерно так же.

— А горы — это большие камни, за которыми куст прячется от ветра.

— Он сам решил поселиться рядом с ними?

— Может быть. Это же необычный куст. А я победил.

На лапу теперь не только давило: ее сжали когти. Луи просто шевельнул ухом в ответ.

Из укрытия драконицы пахло еще и волками, и залежавшимся мясом.

— У нее очень длинный мех, а крылья почти сливаются с телом, — сказал Эрцог. — Интересно, а почему у них перепонки, а не перья? Они же родственники грифонам.

— Драконы появились в более теплом климате. Грифонам нужна была хорошая защита от холода и от воды. Еще у драконов не полые кости, и перепонка облегчает их скелет. Зато драконы могут драться с крупными зверями, и в воздухе они маневреннее грифонов.

— Ух ты, надо проверить.

Носа коснулся запах более свежего мяса: драконица поднесла его и положила рядом с Луи, затем дала обнюхать свой мех за ушами. Сквозь запах хвои чуть пробивался запах драконят. Луи поинтересовался, подделываясь под волчий, не нужно ли дать что-нибудь владелице убежища, ведь у грифонов принято меняться едой с приятелями.

— У нас просто принято угощать тех, кто пришел. Потому что мы лучшие звери гор, — голос драконицы оказался скрежещуще-рычащим, будто с каждым словом откалывался пласт породы. — Мы на земле и на небе — лучшие охотники.

Если умолчать о том, что зимой они не летают.

— Но инрикт пытался тебя убить, — добавила она. — Инрикт теряет рассудок от вкуса крови. Пускай берет мясо и выходит.

— У инриктов все равно принято есть мясо в своей пещере, — сказал Эрцог. — Я его вынесу, потому что снаружи холоднее, но слушать зверей я буду здесь.

— Ты даже испытательный срок не прошел.

— Я выслушивал подданных и в глубине Долины, — Эрцог стал переходить на шипение: приглушенное, но при этом уверенное. — В драконьей пещере и подавно получится.

Его слова наконец-то прозвучали в какой-то мере по-взрослому. Драконица глухо заворчала и отступила.

Волки-гвардейцы сообщили о том, как справляются с обязанностями, и о том, как пострадали от ганродов их сородичи. Оказалось, что в большой стае, живущей ближе к Лугре, за последнее время убили трех волков, а стадо Угулвунут уничтожило половину одной из гвардейских стай перед тем, как прогнать.

— Это, без сомнения, неправильно, — сказал Луи. — Она умолчала об этом. Однако и Угулвунут неплохо следит за порядком. Вне ее территории часто убивают хищников. У себя Угулвунут этого не допускает: по крайней мере, убитых хищных зверей на ее земле я не чуял. В то время как вы игнорируете преступления другого стада ганродов.

— Она сама убивает хищников, — зашипела драконица. — А люди опять забрали весной мою кладку. Я второй год подряд вывожу детенышей в зиму. Из-за них.

— Волки-гвардейцы весной привели людей к логову драконицы. Знали, когда она уйдет, — сказала Угулвунут. — Должны были ответить. Ответили, когда я решила их прогнать. Мы убили троих из десятка. Самых хитрых, мы давно их знали. Остальных отпустили. Драконица не поверила, что это ради нее, она поверила хищникам. А мне было жаль драконят. Всегда жаль маленьких.

Ганрод, самка из другого стада, гулко замычала вдали. Угулвунут ответила ей непонятным, но явно недовольным ревом. С земли соседнего стада пахло кровью двух волков, и Эрцог встревоженно фыркнул, принюхиваясь.

— Пусть инрикт отойдет подальше, — добавила Угулвунут, пригибая голову, судя по легкому изменению громкости голоса. — Он нападал на тебя, ганродица из моего стада слышала. Говорил, что разорвет тебе горло.

— Вообще-то нет, — Эрцог стремился говорить как можно более непринужденно. — Да и он ведь живой, как видишь.

— Об убийстве говорил я, — уточнил Луи. — Вернее, о том, что не собираюсь его убивать.

— Он тебя сильно укусил.

— Все хищники так общаются и устанавливают главенство.

— Не видела такого у местных львов.

— Их мало, и они наверняка утратили навыки.

— Если бы я правда потерял разум, я бы его и не вернул, — добавил Эрцог. — А рядом есть другие стада ганродов, что не убивают хищников? Знаешь про такие?

Угулвунут не отвечала. Луи, развернув голову в ее сторону, напряг уши.

— Поблизости — нет, — наконец, сказала Угулвунут. — Среди одиночек-самцов тоже все озлобленные. Жаль. Хищники убивают старых и больных ганродов, делают наш род крепче. Теперь хищников меньше. В моем стаде есть больная молодая самка, съешьте. Другая донесла про вас очень важное. Кроме того, как вы устанавливали главенство. Луи сумел сделать странное убежище из снега. Зачем?

— Это интереснее, чем просто рыть норы, — ответил Луи.

— А если снова кто-то из твоих начнет разносить ненужные слухи, пускай лучше сначала поговорит со мной или с ним, — добавил Эрцог.

— С Эрцогом в то время нельзя было поговорить, — высказалась ганродица, подходившая к логову.

— Я ведь говорил, — заметил Луи.

— Мы поверим лишь если ты покажешь выдержку, — произнесла Угулвунут. — Сейчас мы беспокоимся в первую очередь за себя. Отчасти — за Луи. Он полезный.

— Сейчас не покажу, — сказал Эрцог. — Потому что я не дерусь и не охочусь, когда нет необходимости.

Когда уходили, он произнес по-львиному:

— Я хочу сберечь силы. Заболеваю. А когда выздоровею, убью того, кто убил львицу.

— Потому что это львица?

— Нет. Я против казней, но ты мне сам доказал, что надо иногда обращаться со зверями жестоко. Вот так и поступлю, раз ганроды не могут сами его убить.

— Лишь ради справедливости? Не обманываешь сам себя?

— Ну, еще потому что это молодая львица, конечно. Но это ничуть не главное.

— То есть, если бы убили старую собаку, ты бы мстил так же?

Эрцог лишь фыркнул.

Плохо, что заручиться поддержкой Угулвунут не получится.

— Я не его убью, — добавил Эрцог. — Знаешь, ему же, в общем, просто приказали. Там рядом пахло вожаком, это она должна ответить. Так будет честно.

Наконец-то. Луи поставил уши прямо.

— Вот уж не знала, — голос Халы звучал достаточно искренне, однако все равно ей не верилось. — Это же когда произошло с волчьей Гвардией? Украли яйца драконов? Вот же как.

Эрцог чихнул дважды подряд.

«Здесь стали намного больше охотиться», — вывел Луи.

— Просто тут копытные стали агрессивнее, нападают на хищников, из-за этого совсем с ума сходят, нападают и на нас. Таких, конечно, отстреливают. Отдохните тут. Можно на чердак, разместитесь там. Еще вот возьмите звериную книгу. Вы можете читать обычные, вам везет, а среди наших зверей мало кто умеет. Лекарства побольше куплю, есть подходящее для котов.

Эрцог что-то тоже написал, и послышалось, как Хала открыла ящик. Запахло газетной бумагой.

На чердаке в нос забились запахи дерева, пыли и ткани. Луи положил звериную книгу у лап и принялся умываться, пока Эрцог читал газету.

— Арестовали главу завода ядерного топлива, — рассказывал он, шурша страницами. — Про Гахарит ничего не пишут. В западном Кранаре не хватает еды, туда даже Мьенель сам ездил вместе с гуманитарным конвоем. В округ Олкаравес, вот.

Кранар слабеет. Значит ли это, что он более не опасен? Или же в скором времени он наберется сил?

Раз на гахаритцев не действует дар Кранара, значит, убитый Денгаром муж лет-тенны Кейнора, Таржен, стал кейнорцем. Только сейчас об этом задумался. Хотя Кранар мог просто изменить восприятие Денгара, а не накладывать иллюзию на человека. На Берроут лаохорт не накладывал иллюзию, это не его земля: он просто повлиял на зрение Луи.

— Про Талис тоже пишут, ух ты. Школы с обучением на талисском языке, документы на талисском. Знаешь, а там в общем-то все было нормально. Просто лишь для людей, а не для зверей. На севере совсем было мирно, ни войны, ни беженцев.

— Просто ты бродил только в безопасных местах.

— Еще Мьенель встречался с Тернески. И Талис укрепляет экономические отношения с Кайрис, — что же, северной стране все-таки дешевле отправлять товары в Талис, чем в мелкие страны Гартии.

Когда Эрцог с шорохом отстранил газету, Луи принялся листать звериную книгу.

К страницам приклеены обрывки ткани, ветки, порой сухие листья: где их только отыскали зимой? Любопытно, зачем в основном взяли именно листья и ветки. Потому что большинству зверей интереснее изучать природное? Могли бы вложить, например, какие-либо детали, по которым ходили звери. Мелкие фрагменты развороченной машины.

Эрцог дышал тяжело: у него забило нос.

— Тут маленькое окно, — сказал он, приблизившись. — Видно фонарь и как рядом с ним собрались снежинки — точно мотыльки. Я читал, раньше тысячелетиями не было никакой зимы. Значит, она до сих пор считает себя какой-то неправильной. Снежинки повторяют насекомых, а на деревьях, собираясь в небольшие стаи, они повторяют листья.

Представилось очень интересно.

— Возможно.

— Ты мне расскажи про те запахи в книжке. А то я плохо чувствую.

— Запах ганродов ты знаешь. На эту ветку наступало четверо взрослых и двое детенышей. Потом они возвращались тем же путем и только с одним детенышем. Дракон катался на листьях. Так. Вот еще ветка.

Знакомый горьковатый запах. Знакомая форма и мелких шишек, и хвои. Фалвиста, ядовитая редкость, что росла у Регона в коллекции и погибла во время сильной жары. Не интересно. Впрочем, если бы совсем не было интересно, вряд ли бы запомнил.

— Пробовать на вкус ее не стоит, — добавил Луи. — Надеюсь, куст не уничтожили. Редкий вид.

Лапу Луи, лежавшую сбоку от книги, толкнуло и затем приподняло, после чего ощутилось, как под нее пролезла морда. Луи оскалил было пасть, чтобы укусить, но остановился.

Запах бумаги — будто в экерийской библиотеке. В читальном зале тоже было темно, хотя и не настолько. Померещилось что-то желтое: всего лишь в памяти.

Луи просто убрал лапу под себя.

— Дальше — ткань. По ней пробегали лосята, игрались. Они из разных пометов, насколько понял. Затем к ним подкрадывалась львица.

— Молодая? Сильная?

— Твоя Талис заревнует.

— Эй.

— Не очень молодая, но крепкая.

Неплохая. Однако не Шорис.

— Знаешь, а это ничуть не примитивно. Здесь звери к такому привыкли, а гахаритцы это делают именно для них. Я этим людям, конечно, все равно не доверяю, но именно эта штука мне нравится.

Луи рассказал еще несколько историй, понятных по запаху. На паре листьев ощущался запах собаки: наверняка она подсказывала человеку, какие следы наиболее отчетливы и наиболее интересны для зверей.

— Все-таки ганроды в Талис не нужны, — сказал Эрцог. — Будут с батахорами, в общем, враждовать, — теперь он сильнее говорил в нос, а договорив, закашлялся.

Луи с одобрением повел ушами вверх.

Хотелось бы, чтобы Еса смогла передать свои лекарственные плоды.

Эрцог, отойдя подальше, сгреб несколько старых курток. Потом, опять приблизившись к Луи, толкнул головой в лоб. Луи обнюхал его нос, оказавшийся сухим и горячим. Нелепая ерунда. То борется за жизнь, то пытается помереть при любом удобном случае.

Луи, отойдя, толкнул чердачный люк, затем, спустившись по низкой лестнице, закрыл его: и услышал голос Халы. Вместе с одним из самых знакомых голосов.

С ветром в дом проник наиболее влекущий из всех запахов. Терпкий, чуть травяной, притягательный. Хала захотела встретиться и с действующим тирниском.

Луи, едва уловив приближение легких шагов, направился навстречу Шорис. От прикосновения ее прохладного носа обдало жаром, как и от касаний вибрисс к щекам.

— Моим подданным нравится в Гахарите? — чересчур официально произнесла Шорис. К кончикам пальцев притронулись ее едва выпущенные когти.

— Стало быть, мое мнение насчет Гахарита тебе не интересно?

— Нет, мнение белки не интересно.

— Почему же белки?

— Мои подданные — все разумные звери Ориенты. Белки неразумны. К тому же ты похож на белку окрасом и распушенностью меха.

— Тирниск тратит время на разговоры с неразумным существом?

Она так близко: но рядом и Хала, и человек, который подвозил из Моллитана. Нельзя открыть им правду.

— Я уважаю всех живых существ, — ответила Шорис. — Один из моих предшественников учил этому одного из моих детенышей.

Затем Шорис прошла к Хале для разговора, и Луи возвратился на чердак. Эрцог уже, судя по всему, заснул, иначе бы тоже вышел навстречу Шорис.

— Тирниск, у которого нет гривы, — промурлыкал Луи, когда Шорис снова оказалась рядом.

— Почему. Есть, — Шорис потерлась о шею.

— Ты поступила замечательно. Я тебе благодарен. Мне только не понравилось, что из-за Ласферов встревожились травоядные.

— Дело не только в том, что творили Ласферы. Гелес не дал бы тебе жить нормально, — она говорила чуть слышно. — Может быть, убил бы и наших детенышей. Хитростью. После того, как ты вернул бы власть, думаешь, он бы смирился?

На самом деле справедливо.

— А ты смиришься? — Луи прижал ее лапой. У Шорис уже вырос теплый зимний мех, замечательный, пушистый. — Впрочем, ты всегда будешь править. В какой-то степени. Гелес хотел сделать тебя своей, так? Думаешь, после этих мыслей он бы остался с четырьмя лапами?

— У него их стало бы шесть? Из вывернутых ребер.

— Примерно.

Шорис замурлыкала.

Под лапой ощущается ее гибкость и сила, и легко представляется ее светлая, с полосками, шерсть. Каждую из этих полос давно изучил. Будут еще котята, но сейчас ей совсем не время их носить: тем более в зиму.

— Мне выгнать волков из стаи Ерты? — ощутилось, как повернулась голова Шорис, прижатая к гриве. — Нескольких могла бы.

Шорис назвала их имена.

— Отправь подальше от Экеры и проследи, как справятся. Они умелые, но в стае главного вожака служить не должны.

— Согласна.

— Как ты добралась?

— Убедила Тернески, что и мне нужно быть в Гахарите. Легонийцы не в восторге, но мне мешать не хотели. Правда, не получилось рассмотреть Моллитан. Знаешь, я подозревала, что там все намного сложнее, чем мы думали, — настолько мрачным голос Шорис не был уже давно. — Давно слышала про болезни крови в Моллитане.

— Теперь ты услышишь и об его лаохори, — сказал Луи. — Моей лаохори.

21 талуны, Еса

Тень от здания института — больше, чем сам биологический НИИ Асуры: черная на сером среди серых деревьев.

Так и не рассказала Раммелу Нитуру о вьорте. Потому что не поймет. Или на остров придут люди: а что тогда случится? Не искажают же, в самом деле, люди этих вьортов.

До сих пор ли он мирный, в конце концов?

Раммел, идущий рядом — словно обрывок от тени НИИ. Бесшумный, в темной одежде: только кроссовки белые у него. До сих пор не сказал ничего конкретного насчет учебы, а ведь экзамены сдавать через десять дней. Правда, он ждет научную работу, но непонятно, когда она придет, хотя преподаватель с кафедры танера Эсети давно уже выслал ее.

— Я сегодня взяла билет на двадцать шестое, — сказала Еса. Все-таки не в плену ведь, как у Марты.

О ступеньку споткнулась и едва успела опереться о стену. Раммел без слов показал охраннику пропуск, и Есу тоже пропустили без слов.

— Заберу результаты своего исследования, — монотонно сказал Раммел. Впереди поднималась лестница, с боков бело-голубели коридоры, позади оба окна превратились в пылающие солнца, хотя они и не грели совсем. — Георг Эсети на днях зачитал все основное из копии твоей работы. Я записал. Вчера дал это прочесть сотрудникам. Коллеги хотят посмотреть на человека, который спустя время будет им, вероятно, помогать.

Вспышка в груди — яркая, но не согревающая при этом. Как окна-солнца.

— Ух ты! Я тут, получается… Раммел, спасибо! А билет…

— Съездишь. Заберешь документы. Как я сейчас — результаты, только документы, — совершенно тон не поменялся. — Дам список справок, которые получишь. Чтобы потом не ездить лишний раз и не пересылать почтой. Сама видишь, как она работает без вагонов Единства. Сдашь экзамены, приедешь сюда, сдашь академразницу.

— Это, получается, на химфак?

— Да. Химия и фармация. Первый курс.

Правда? Серьезно? Как? Не бывает ведь так просто — но радость тут же эти мысли волной смывает и утаскивает, как песчинки. Эта волна даже камни смоет.

Все из-за сближения с Кейнором?

В Кейноре — друзья. Мама. Нир. Танер Эсети. В сумке — сине-красные ленточки «дороги за горизонт».

— А кого-то еще так переведут сюда?

Теперь беспокойство кажется волной: она ощутимо колет песком в ладони, в пальцы, накатывает и холодит, и огонек уверенности едва-едва под ней теплится. Это сон же, разве нет? Пыльно-прохладные, с островатым оттенком запахи холла НИИ. Пылинки в свете ледяных окон-солнц.

— Мало людей из Кейнора приехало к нам работать. Но особо важно, что согласилась ученица профессора Эсети. Из-за этого согласится кто-то еще.

Почему не едут? Из-за разрушений в Арме? Из-за слухов про странную лаохори?

За окнами, кажется, нет ничего совсем, кроме нестерпимо яркого сияния. Вечный вечер.

Просто страх перемен. Хотя никогда не боялась их, так-то: но после Талис изменилось кое-что, все-таки. Осторожности должно быть больше.

— В сдачу академразницы входит прохождение практики на биостанциях. Там есть лаборатории. Некоторые из моих коллег преподают в университете Асуры и курируют подобные практики.

— А, да, — только что поняла, что сумку к себе прижала, словно удирающую зверушку. Достала оттуда маленький пакет. — Танер Нит… Раммел, я вот еще сегодня собрала, хотела отдать.

Около Асуры. Не там, вдалеке, где вьорт: а так хочется съездить туда.

Раммел молча все забрал.

Коридоры НИИ — белые с голубым, как замороженное небо. На двери с облупленной краской есть надпись: «Посторонним вход запрещен». Голубые чугунные радиаторы — как засохшие ребра: будто в стены вмурованы существа, и над ними тут эксперименты проводят.

Но ведь столько солнечного света — и вообще, об этом ведь и мечтала, что такое, где радость? Здесь ведь в будущем даже получится работать. Нир приедет сюда обязательно, и вообще он здесь будет жить… когда? После универа?

Все-таки лучше работать в Кейноре.

С друзьями и мамой все равно получится общаться. Не удастся учиться у танера Эсети, зато удастся работать с одним из лучших его учеников. Профессор ведь обрадовался, когда узнал, что Раммел предложил здесь остаться.

Кейнор и Моллитан будут сотрудничать — то есть, Кейнор и Легония. Все теперь уладится, легонийцы вину признали, закрыли тот завод. Не должно быть никаких войн. Только бы именно так все и получилось. Только бы это не оказалось наивным.

— Подожди, — сказал Раммел, останавливаясь у двери в лабораторию. Она здесь, конечно, намного больше, чем в биологическом институте Асуры.

Из лаборатории, когда Раммел отпер дверь, вышла грифоница, белая, как кейнорское солнце. Она лапу на лапу поставила и наклонила голову, прищурив золотые глаза. А Еса, второй раз на нее взглянув, увидела невысокую и стройную белокурую женщину: глаза у нее, правда, те же остались, грифоньи.

— Привет. Меня зовут Фетта Астир, — добрый, скрипуче-щелкающий голос у нее: мягче, чем у Тагала. Еса не смогла сдержать улыбку.

Первая, кого вылечил танер Эсети. Мама Скадды.

— А я Еса.

И Кранар ей дал инарис: первой, кто победила гронту. Это была совместная победа человека и зверя, получается.

Раммел скрылся в лаборатории.

— Раммел рассказывал, что ты — ученица Георга, — Фетта по-птичьи наклонила голову. — У тебя есть работа про лечение грифонов. Я читала записи Раммела про нее, и мне понравилось.

— Спасибо. Ты тоже Раммелу помогаешь, да?

— Скорее просто интересно. Иногда он мне устраивает экскурсии, но не очень далеко, — Фетта прищурила глаза. — Потом тебя пустят гораздо дальше. Сейчас я читала записи про грифоницу, пострадавшую в Моллитане: совсем детеныш. Обожглась ядовитым растением, и в больнице, где она лежала, описали, что с ней было. Таким молодым нельзя работать в Моллитане.

Скадда ведь тоже была в Моллитане: а Фетта, конечно, по ней скучает. У них не бывает такого родства, как у людей, но почему им не увидеться?

— Слушай, я Скадду встречала, — осторожно, словно переступая по снегу, начала Еса.

От ветра, подувшего из окна, белые иллюзорные волосы взъерошились, и померещилось, что насторожились звериные уши.

— Раммел иногда мне про нее рассказывает, ему передает Георг. Я хочу ее увидеть, но я помню ее как детеныша, а она меня — как мать. Если увидимся, мы станем чужими. Хотя... — Фетта встряхнулась. — Так ведь и должно быть. Но если мы и так чужие звери, зачем нам видеться?

— Ты можешь с ней подружиться.

Правда, грифоны дерутся со своими друзьями: как команда Тагала. Но слова, которые сейчас сказала, кажутся очень правильными: и теплыми. Звери откровенные, и с ними надо так же откровенно говорить.

— Ты боишься ее потерять, да? — совсем тихо прозвучало.

— Это наше с Риадом единственное проклюнувшееся яйцо.

— А она похожа на Риада, — ее же Корфай зовут, не Астир. — Ты не хочешь, чтобы тебе так сильно про Риада кто-то напоминал, да?

Человеку бы точно не сказала подобное. Почему все-таки вмешалась? Потому что сама соскучилась по маме?

— Да. Точно. Правда так. Я о таком не думала, я всегда была слишком осторожной, — Фетта в грифоньей улыбке прищурила глаза. — Мне кажется, мне тогда станет очень грустно, и ей тоже.

— Скадда очень хорошая, — сказала Еса. — Не знаю, встретитесь или нет, но, если встретитесь, это точно будет не зря.

Когда вернулся Раммел, Фетта, уже в обычном облике, ему что-то застрекотала очень мягко, а Раммел ее погладил: неужели так можно? Или это только гвардейцы строгие? Фетта приблизилась: и, как только ладонь Есы легла ей на голову, стала щуриться. Мех на голове оказался гладким, мягким, а на шее — смешанным с перьями и жестковатым.

Фетта ушла дальше по коридору, а Раммел Есу повел к лестнице. Под ладонью осталась иллюзия грифоньего меха. Из окна, что в конце коридора, просматривалась голубая Асура: из неба добыли камень для ее домов, и серые тучи — провалы карьеров.

Вдали, за домами — лесная моллитанская зелень. Ненастоящая, не зимняя совсем. Но Нир тоже ее из окон постоянно видел, и ничего, прожил здесь нормально. И классный вырос.

— Для них же у вас еще делают лекарства? — вдруг вспомнились слова Марты о том, что не надо сейчас заниматься зверями.

— На наше отношение к зверям не повлияют проблемы с Легонией. Вакцина от чумы в приоритете, но зверей не оставляем. Твою работу иначе бы не приняли.

Стены будто плывут, размываются. Люди — как тени.

Скоро Еса вышла за Раммелом из здания института, и Раммел завел в библиотеку: она тут небольшая в сравнении с бенорской. В виде куба, и всего в два этажа высотой. Внутри — старинно-бумажный запах книг с древесными нотками, и дерево полок тут особенно пахнет, по-книжному, словно оно тут пропиталось знаниями. Теплее стало внутри, и спокойнее: остались согревающие искры от встречи с Феттой.

В одном из читальных залов ожидали трое, и Еса сразу приложила левую руку к правому плечу, приветствуя. И они поприветствовали в ответ, а Раммел представил друг другу Есу и научных сотрудников. Когда Есу спросили о работе с растениями, искры разожглись в настоящий костерок.

Домашний, спокойный. Не думай о горящей комнате, не тревожься. Это не талисцы, все-таки, и не Марта.

Свободно все и бойко рассказывала, и слова плескали огнем: в один миг померещились искры на книжных полках, и Еса чуть не зажмурилась.

— Допускаю, что на основе кантокриды можно сделать средство от вредителей, — Сейлу понравилось бы очень. — Противоядие от тулванги очень нужно грифонам. Ну и еще с бармелами собираюсь дальше работать. Для лечения грифонов… ну и вот.

— Это хорошо, — кивнул один из научных сотрудников. — Мы рады, что вас так интересует Моллитан, и что вы не опасаетесь никаких трудностей.

Огненный узор-керан извивается у потолка, как красная полоска ткани в «дороге за горизонт».

— Подскажите, пожалуйста, можно выбрать, где работать на практике?

Только не думать ни о чем тревожном. Лишь о будущем, о том, что исполняется мечта: и почему-то она совсем не осознается. Воспринимается как что-то далекое, сонное.

— Где бы вы хотели?

Научный сотрудник так мягко смотрит: словно на кого-то, кого знает уже десять лет, а не десять минут.

Марте хотелось узнать про биостанцию в родном городе Нира: точно.

— На биостанции Кауры. Так ведь можно?

— Я вон думал, вы попросите какую-нибудь асурскую биостанцию, а вы вон какая скромная девушка.

Еса заулыбалась. Там точно ничего плохого не будет: и Нир туда может приехать, ну вот. Поскорей бы у него с работой все получилось хорошо.

— Раз вы так хорошо знаете Моллитан и знаете, где у нас биостанции, это очень, очень нас устраивает, — произнесла научная сотрудница.

Еса кивнула и одну ладонь накрыла другой: но не согрела, а заморозила.

Листок взмахнул своими половинками — на самом деле крыльями — и взлетел. Вот и еще одна такая бабочка сидит на ветке, усы и лапки с корой у нее сливаются. Таких в атласе не найдешь совсем.

Вот знакомый куст с разрезанными от природы листьями, его запомнила, как ориентир. Рядом с ним Еса оставила велосипед. А среди веток другого кустарника показался и спрятался язычок огня.

За спиной — дорога. У кого-то остаток сигареты унесло ветром? Сквозь респиратор не учуешь ничего, но все-таки сильного огня не видно. Надо поскорее пламя затоптать.

Или посмотреть немножко на обгорающие ветки.

Никаких «посмотреть».

Еса, подбежав, раздвинула ветки куста, и навстречу подняла острую морду темно-серая лисица. Шерсть у нее — из золы и черного дыма. Солнечные всполохи пламени по всей шкуре. Бока и лапы, оплетенные лозами. Зрачки в ярко-салатовых полыхающих глазах. Рана на морде: от нападения вьорта? Почему-то вспомнилось — такую же рану видела у Луи, когда ехали с ним в Талис.

Лисица взъерошилась.

Настоящая моллитанская лисичка — вьорт и лаохорт одновременно. Огонь в ее шкуре — как в перьях древней Ферры. Столько происходит странного, что уже и удивляться не хочется, только руку осторожно протягивать.

— Ты такая хорошая, — сказала Еса, садясь на корточки. Лиса отскочила и голову повернула набок. — Не убегай! Подожди.

И настолько быстро, насколько могла в комбинезоне спецзащиты и в перчатках, Еса достала блокнот из сумки и отыскала ручку: лисичка следила. Неужели с ней не говорит никто, и никто не любит?

Все как и со вьортами: вроде бы что-то странное, вроде бы надо сторониться, но так естественно она здесь выглядит среди леса, и с ней как будто перемещаешься в другой мир. Где покачиваются разрезанные кожистые листья, тянутся к лианно-лиственной крыше мелкие длинные трубки цветов, такое все непривычное для зимы, но очень правильное и настоящее, не как вид из окон НИИ. Такой же настоящий и лаохорт со зрачками в глазах, с хвостом, который пушится мехом-золой.

«Ты хорошая», — написала Еса, а лисичка заглянула в блокнот: с таким же внимательным выражением, как у Нира, когда ему очень что-нибудь интересно.

Когда обгорает ветка и в ней красные жаркие проблески поселяются среди черноты, она так же выглядит, как эта лаохори. Огонь ее превращает в новое, необычное. А в случае с лаохори огонь — это и правда влияние зверя? Какого?

«Ты — синнаяра, — вывела Еса, и так это правильно, четко сложилось, что даже светлый листок в лесной моллитанской крыше показался солнцем — будто и правда это мир другой, и просто небо здесь такое резное, зеленое. — В Кайрис так лаохортов называют».

И вьортов.

Лисичка — Лафенграс — легла, почти положив голову на ботинок Есы. Ну ведь здорово, когда есть зрачки: сразу лучше видно эмоции. Она ведь правда разумный настоящий лаохорт: но с чертами вьорта от зверей. Все это очень хорошо осознается. Да, необычно — и что? Это же так здорово объединяет зверей с людьми. Жалко, что люди ее отвергают.

«У меня лучший друг — твой человек. И это правда здорово, что ты необычная. Я людям не скажу про тебя, но они потом обязательно с тобой подружатся. Ты чудо настоящее. Правда очень нравишься. Я изучаю твои растения, Раммелу Нитуру приношу образцы. Ты его знаешь, да? Он твой очень классный ученый».

Лафенграс улыбнулась. Затем вскочила и носом показала на дорогу, головой замотала, посмотрела куда-то вдаль. Она же чувствует, что у нее отняли клочок территории. Не просто так же сюда пришла.

Она действительно может ранить вьорта? Или Легония такое придумал, чтобы людей от нее отвратить? А если в самом деле лаохорты и люди как-то влияют на вьортов?

Когда успели так мысли перемениться? Раньше даже не подумала бы о чем-то таком. Или всегда догадывалась, не осознавая?

«С вьортом можно пообщаться?»

Лафенграс замотала мордой.

«Но вдруг можно? Ты же понимаешь и звериный язык, наверное? — кивок в ответ. — А язык вьортов? Послушай, этот вьорт мирный. Или уже нет?»

Лафенграс развела ушами.

Ну что же такое сказала ей? Нет-нет, конечно, не станет Лафенграс рисковать, не надо ей к вьорту лезть. И общаться тем более, глупость какая-то. Но все-таки интересно, что бы из этого вышло. Вдруг и правда — что-то хорошее?

«Давно ты его выслеживаешь тут, да?»

Кивнув, Лафенграс опять показала мордой на дорогу, и эта морда у нее сделалась задумчивой, а потом — воодушевленной и по-хищному радостной. Пламя оплетало шерстинки из дыма, сажи и пепла, а лозы в этом пламени купались. Какая она маленькая, и мягкая очень на вид.

Еса протянула руку, и она сквозь лаохори прошла, как сквозь ветерок. Даже без перчатки ничего бы не ощутила. А все равно казалось, что можно взять эту лаохори на руки.

Опять показав на дорогу, уже нервно и с оскалом, Лафенграс унеслась скачками в моллитанскую зелень. Которая тут же показалась совсем обыденной: пусть и осталась странно-зеленой для зимы.

Еса направилась к трассе, но тут же повернула обратно. Не очень запомнила, где речка, зато слышалось, как птицы с посвистом разлетались: с пути лаохори.

Она и правда захотела пообщаться с вьортом?

Может быть, они и правда договорятся? Риск такой, страшно. Но цель-костер уверенность подогревает, жжет нетерпением, ноги несет вперед.

А речка от трассы находится совсем недалеко. Просто с Эрцогом и Луи туда медленно шла. Быстрей, через кустарники, мимо валежника, мимо дерева, на котором птицы раскричались. И все, уже на берегу. С моллитанского дуба свисает куварга, будто змеи так замаскировались и весь ствол оплели, а мимо пройдешь — оплетут и тебя, страшные, холодные. Теперь влево. Правильно? Ну да, там уже проглядывает остров.

Яркая птица над ним — кусочек неба, воды и леса. Напротив, на другом берегу — пепел, огонь и сажа, и яркая зелень. Сплетение природы и человечества. Человек ведь так же все изменяет, как и прирученный им огонь. И зверей изменяет тоже. Дает им разум, а вьорты, порождение звериной сущности, не могут этот разум выдержать. Почему-то пришло такое в голову. Надо обязательно поделиться с Луи.

Яркие крылья взметнулись в небе, огонь ответил вспышкой на берегу. Еса к замшелому стволу прислонилась: и сама в этой спецзащите словно покрылась мхом, обросла лианами. Двигаться стало тяжело, дышать тоже.

Что же досталось Лафенграс от зверей? Ну, кроме внешности вьорта.

Луи спокойно рассказывал о том, как допрашивал Эрцога. Но недавно, когда их видела вместе, Луи с Эрцогом общался почти так же, как Еса с Уденом. Или опять человеческое на них перенесла, а на самом деле не было ничего такого?

Но если у них нет человеческих чувств, это же не значит, что они нехорошие. Просто жутковато. Как зеленая тьма Долины.

Вьорт спикировал к лаохори, взмахивая крыльями, как птица, как переливчатая бабочка, как ожившая природа. Небо, речка и чаща. Вьорт — их душа.

Лафенграс с интересом морду протянула вперед, а вьорт сел на спину лисицы, и взмыл, и крыльями заиграл — но по ним прошла, покалывая в глазах, салатовая рябь. Превратилась в салатовые вспышки-молнии, жгучие, оплетающие вьорта, как прутья клетки.

Перчатки изнутри — все мокрые.

Птица с криком взмыла выше, выдираясь из вспышек-прутьев — и рухнула. На землю острова наступили когтистые лапы чудовища. Мощные, как стволы деревьев. С бугристой кожей, как кора моллитанских дубов.

В дерево врасти. Замереть. Исчезнуть, пока он здесь.

Из пасти — один ряд зубов, два, три, пять — вырвался свист, отчаянный такой, а затем — грохочущий рык. С крыльев исчезли все перья, и к груди вьорта прижались маленькие передние лапы.

Лафенграс метнулась мимо чудовища. То, что было Олааном, с ревом рванулось за ней.

Ноги несли Есу бесшумно, будто стала зверьком. Куницей, харзой, лисицей. Вот тут — пригнуться, здесь — обойти, переступить по камням, перескочить. Словно всю жизнь тут жила.

Откуда возникли салатовые вспышки, как в глазах лаохори? Он правда не выдерживает разум и не может вытерпеть тех смыслов, которые люди и лаохорты привносят в мир? Даже если он просто касается лаохорта?

Вьорт ведь нападать совсем не хотел. Сама виновата в том, что случилось.

Но не надо опять себя грызть виной. Не хотелось плохого. Совсем. И, в конце концов, вряд ли люди и лаохорты в самом деле кого-нибудь искажают. Может, он уже был такой, просто все раскрылось, когда он испугался Лафенграс: но откуда же эти вспышки взялись?

Горло и лицо горели. Еса на велосипеде пронеслась по обочине трассы и чуть не задела сетчатую ограду Асуры, которая только на трассе и разрывалась. У ближайшей высотки спрыгнула с велосипеда: и даже холодный ветер совсем не охладил.

Ноги немного ныли, как и живот. Опять очень вовремя. Вообще-то раньше срока. Тупая боль то сдавливала, то отпускала: сейчас бы вернуться в гостиницу, взять таблетку, залезть под одеяло и немного побыть там несчастной.

Рядом слышались голоса прохожих:

— …никакого такого существа нет.

— Но видели же. Вся Алента, вся Арма. Арму вон как развалило.

— Нет ее, говорю. А ну кыш! Нельзя ничего сносить!

Лафенграс вскочила на крышу ларька и теперь искоса посматривала на людей. Говорила что-то, открывала пасть, а ее лозы шевелились, соприкасались листьями, к огню притрагивались. Лапой она указала куда-то вперед.

— Да нельзя сносить, говорю, — повторил прохожий. — Это не сарай, это пристройка к балкону.

Сносить? Про что это они? Про дар Лафенграс? Хотелось бы так думать, правда. Не собралась же она кусать этого вьорта, нет?

Лафенграс опустила голову и как будто вздохнула. Оглянулась — и кинулась обратно в лес, а оттуда теперь раздавался рев.

Вьортов вылечить совсем нельзя, к сожалению. Накатила холодная грусть.

Еда из гостиничной столовой очень вкусная, хотя здесь накладывают ровно треть тарелки и ровно в центр. Огурцы поджаренные, так необычно, и редис тоже. Алческа из жареных овощей и творога с сыром — просто класс, не зря ее Нир рекомендовал. Здесь совсем не едят сырое. Мяса почти нет: в Моллитане скот выпасать негде, и мясо сюда везут из Хинсена с Ламейной. Местные люди, конечно, охотятся на диких копытных и их мясо сильно вываривают, но сейчас это делают реже.

Хоть на что-нибудь отвлечься. В городе ничего не разрушилось. Все хорошо. Но если думаешь про вьорта и про Лафенграс, становится горько.

Лафенграс прошла в номер сквозь стену, и Еса сразу достала блокнот. Стены теперь — будто сплетенные из веток, и узор-керан у потолка — словно лиана или змея. Воздух чужой и чистый.

Еса села на коврик, опершись спиной о кровать. Лафенграс уселась совсем рядом, и зеленые узоры на коврике будто бы стали листья распускать, тянуть к ней побеги.

«Ты как меня нашла, чудо?»

Лафенграс нажала лапой себе на нос.

«Звериный нюх. Прикольно, — точно так же и Луи выслеживает. — А видишь как человек? — в ответ Лафенграс замотала головой. — Как зверь? — снова нет. — Или переключаешь зрение?»

Лафенграс закивала и улыбнулась.

Словно ступаешь по тонким льдинкам: но так тепло внутри, интерес горит, потому что идешь на незнакомый берег, где начинается что-то новое. Страшновато — но больше хочется за горизонт попасть, чем от страха свернуть обратно. Лисичка верит. Ей так одиноко.

«Не обижаешься, что я тебя исследую, получается?»

Лафенграс — синнаяра — беззвучно усмехнулась. Если бы Табии про нее рассказала, она бы поверила непременно.

И, хотя было неловко много спрашивать, но такой запылал интерес. Как она мир ощущает? Что с вьортами? Как она собралась сближаться со своими людьми? С кем связана из зверей, и что это значит? Эти звери — самые разумные, получается? А еще очень хочется поднять ее на руки.

«Я еще вьортов немного изучаю. Кости Ферры видела, писала про них, — Еса погладила Лафенграс по бесплотной морде, как по ветерку в образе лисицы. — Олаан, тот вьорт, теперь испугался и убежал?»

Лафенграс кивнула и подставила морду под руку.

«Можно его вернуть? Сделать таким, как раньше? Он был такой хороший, — Еса все поглядывала на лисицу, а та лишь ушами поводила в стороны. Она сама не понимает, что случилось, так-то. — Его можно просто загнать на остров, чтобы он там сидел? Или он все равно за тобой будет гоняться? И приходится поэтому его пугать».

Кивок.

«А если не давить, призыватели поднимутся против людей. Я понимаю»

К Есе протянулась лоза, а Еса ее погладила: но ладонь ощутила пустоту. И коснулась огоньков на шкуре: не жгутся они совсем, но завораживают. Словно превратилась в саламандру, поэтому они и не обжигают. А как бы Нир эти огоньки почувствовал?

«Вьорты тебе не нравятся, да? Совсем? Олаан же вроде понравился?»

Лафенграс наморщила нос.

А потом она к двери позвала кивком, и Еса направилась следом, повела велосипед: уже можно и погулять, таблетка помогла, хотя в ногах и руках все-таки тянет до сих пор. На лестнице Лафенграс убежала сквозь стену, а на улице опять возникла рядом.

«В Кейноре твои люди едят сырое. Потому что ко всему привыкают?»

Улыбнувшись, Лафенграс кивнула в ответ.

Ее люди к ней не приближались. Только Еса и касалась ее: когда с велосипеда спрыгивала и показывала блокнот. Пальцы проходили насквозь, конечно.

— Это что ж такое?

— Зверюгам смотри не показывайся. Слышишь же меня, да?

— Зверюги совсем ополоумеют.

А многие просто внимания совсем не обращали: будто и не было лисички.

Уже показались актарийские палатки и ларьки, с едой для работников актария и для гостей тоже. Здесь продавались обжаренные огурцы, рагу овощное, морепродуктами тоже пахло, их тут любят и привозят из Ламейны. На прилавках стояли и статуэтки, и Еса подъехала к одному из ларьков, чтобы купить для мамы асурский дом.

Продавец, ничего не сказав про лисичку, отдал покупку.

Статуэтка-высотка покрыта глазурью, и небо, кажется, тоже. На его голубую тарелку кто-то облачное мороженое аккуратно выложил. Странно — такое спокойствие. Будто сон, только очень долгий и детальный. А если Лафенграс подходит совсем близко, то все вокруг как будто укутывается в солнечный туман, рассеивается и собирается во что-то такое же, как раньше, но неуловимо другое.

Кто-то костер зажигает, готовится праздновать. Неужели то, что показалась Лафенграс? Или просто день родителей, свадьбу? Скорее надо проехать мимо. Кажется, огонь до того заворожит, что руку в него протянешь, не думая, что обожжешься.

Выстрелы послышались, и Еса вздрогнула.

Вывеска, красное на белом: «Тир». И еще написано очень мелкими буквами: «Спортивные винтовки и луки напрокат». «Соревнования по метанию ножей».

Не заметила, как выбралась на пустырь вместе с Лафенграс. Тут несколько высоток снесли, до сих пор сваи торчат местами, и людей вокруг нет — пустошь одна. Накрытая голубой блестящей тарелкой сверху. Раскаленно-белый солнечный огонь.

Ветром взметнуло волосы.

Лафенграс подбежала к Есе, подпрыгнула и тронула носом блокнот. Лапой по нему провела, как будто захотела перелистывать. Еса пролистала его для лисицы, когда слезла с велосипеда и села на корточки, а Лафенграс опустила морду на тот листок, где Еса написала, что немного изучает вьортов. Провела носом по слову «изучаю» и коснулась своей лапы когтями.

«Хочешь изучить? — новые строчки теснились между старыми. — Себя?»

В виске постукивал пульс: будто здравый смысл пытался достучаться сквозь череп.

Лисица кивнула в ответ. Может ли лаохорт сам себе вред нанести? Она и правда навредила вьорту?

«Ты себя разрушаешь? Ты чего? Потому что они с тобой не общаются? Они тебя любят. Ты им интересна. Не надо, ты что».

Или она им интересна, но только как объект для изучения? А если ее создали одновременно люди и звери, получается, изнутри ее разрывает на части? Люди поэтому не смогут ее принять до конца?

Нет-нет-нет. Такого не может и не должно произойти.

Пыль — раскаленно-белая, рассыпается солнце. Лапа Лафенграс коснулась листка и ручки. Записывай?

Синнаяра отбежала.

— Лафенграс!

Ее когти вонзились в лапу — едва процарапывая, как плохо наточенный нож. Зеленая трава увядала, земля взрыхлялась, будто кто-то сквозь нее прорывался. Темнела от крови.

Лафенграс поморщилась, опустила окровавленную лапу: и улыбнулась?

«Не делай так больше, — быстро записала Еса. — Я дружить с тобой перестану».

Буквы метались, как сердце под ребрами.

Она уже сама не скрывает, так что обязательно надо рассказать: что сложного? Это ведь его лаохори, так-то. Еса то поднимала телефонную трубку, то роняла, и быстро ловила, чтобы трубка не успела удариться о стол. Жалко ведь будет. Какой, интересно, у этого телефона голос? Кажется, что негромкий мужской, молодой совсем, но пока еще не слышала его звонка.

— Привет, — сказала Еса, когда услышала голос Нира. Показалось, будто он прямо за дверью стоит и сейчас войдет. — Я гуляла с твоей лаохори. Ты не обидишься?

— На нее? — Нирос очень весело и немного растерянно это сказал. Еса сжала одну ладонь пальцами другой. — А ты можешь передать ей, что нет?

— Конечно! Я же с ней умею общаться.

— Я почему-то догадался, а как? — его голос очень свежо звучал, лучисто. — Записываешь вопросы?

— Да. А она соглашается или нет.

— Она согласилась, что ты классная?

Под руками вот-вот и расплавится стол.

— Раз с тобой гуляла, то да, согласилась, — растерянно добавил Нир, и представилось, что он сейчас почесал затылок. — Я к ней хочу. Я тут, знаешь, еще вот разыскиваю учеников, надо обязательно приехать, а еще к родным, ну и так.

— Очень хорошо.

Свет из окна — пронзительный, теплый, лимонный. Еса улыбнулась.

— Улыбаешься? — спросил Нир.

— Ага. Как ты следишь? У Лафенграс такой дар?

— Может быть, — Нир усмехнулся. — Еще про нее расскажи.

Рассказала бы ему и про вьорта. Ниру это можно доверить, но лучше при личной встрече: правда, он просил не рассказывать, если птиц начнут обижать.

— У нее огонь и лозы в шкуре, — начала Еса.

— Красиво же. Чего она так. Скрывает, в смысле. Скрывать вообще ничего нельзя, не понимаю такого.

Он говорил, что облик вьортов отражает то, чего им не хватает.

— Слушай, ты же вьорта видел?

— Ага. С клыками, странного, он жил на острове, где бродило много оленей.

— С клыками? Как будто хотел защититься? Я вот видела вьорта на море, и он напоминал оленя. Он, получается, грустил по суше?

— Еще бы по ней не грустить, — сказал Нир. — На суше много хорошего.

— Есть она и есть. Тебе это не изучать.

Если бы он только знал.

В читальном зале совсем становилось сумрачно, и лампы не добавляли света: темно-желтые они какие-то, как старые кости.

У лаохорта, получается, есть психологический барьер: не может он навредить другим лаохортам и вьортам. А значит, и себе. Все равно что человек себе палец начнет отрезать. Почему же Лафенграс смогла себе навредить? И вьорту, получается, тоже могла?

У Ферры такой же был огонь.

Все равно эта лисичка классная: и общение с ней напоминает Луи. Она тоже стремится все исследовать.

— Эти лозы в ее шкуре — вымершие растения, — сказал, садясь напротив за стол, Раммел Нитур. — Похоже на их окаменелости.

— Как о ней скажут людям? А сам ты как к ней... — Еса осеклась: ладно, нечего бояться говорить правду, и незачем. — Она мне вот нравится, очень.

Немного кисло внутри: но и свободно, ведь не испугалась сказать. Какая разница, как он к этому отнесется? Не хочется, конечно, чтобы Раммел посчитал какой-то глупой: но и себя предавать не хочется, и лисичку.

— На сотрудничество это положительно не повлияет, — голос стал еще монотоннее. — Но не думаю, что она продолжит выходить к людям. Там — студенты из твоего будущего вуза, — он кивнул в сторону ребят, сидящих поодаль.

Лампа в центре их стола сияла зеленоватым, будто ребята загнали огромного светлячка и теперь его изучают.

— Они тоже перевелись из другой льеты. Только с одного биофакультета на другой. Проходили здесь Аттестацию, не смогли выбраться. Потом решили остаться. Теперь учатся, работают.

Они из Талис? Не успела спросить — сзади шаги послышались, а Раммел поднялся. Еса тоже, и оглянулась: приближалась знакомая стройная женщина с голубыми раскосыми глазами на жестком, будто высеченном из дерева лице. Юнна Эсколь.

Ну, всё. Это даже не тревожно, это совсем перебор. Только улыбка и осталась — нервная, почти веселая. А вслед за Юнной пришли еще несколько человек: Раммел со всеми поздоровался, и Еса замерла, вцепилась в спинку стула. Тоже потом поздоровалась, но руки цепенели, правда.

— О как, — раздался веселый голос Юнны. — Нам такие нравятся. Цели ты добиваться умеешь. Так это ты — коллега Нитура?

— Еще нет, — Еса все-таки ей смогла посмотреть в глаза — будто в талисское небо через тысячи километров.

Там все-таки с Ниром сблизилась, так-то.

— Да в том смысле, что тоже ученица Георга Эсети. Отличный ученый. Вот у нас тоже ученые отличные. Моллитанцы подтвердят.

Луи она все равно навредить не смогла.

Темный зал, болезненный желто-зеленоватый свет, как в глазах синнаяры.

— Скоро наши и моллитанцы сравнят те данные, про отравленную грифоницу, с новыми. Ты ж грифонам хочешь помогать? — Юнна говорила прямо как с давней подругой. — Как раз привезли тварей, с которыми можно всячески экспериментировать. У нас их все равно завались. Бывает.

— Как экспериментировать, тенна Эсколь? — это прозвучало даже уверенно.

— Да просто противоядия испытывать от моллитанской погани.

— Это не погань, — безразлично поправил Нитур. Незнакомый совершенно. Деревянный. И даже почему-то неприятно из-за того, что его фамилия созвучна с именем Нира.

Она про те самые противоядия: от тулванги, для грифонов? Все-таки их будут создавать? Правда, радости совсем не возникло от этих мыслей.

Пальцы правой руки, кажется, спинку стула сейчас раздавят.

— Поглянь, какой, — Юнна махнула рукой, и еще один человек подошел: с клеткой, где спал зверь с клювом и перепончатыми крыльями. — А то необучаемый, поганец. Хоть пользу принесет. Он только в библиотеке умеет молчать, а больше ничего.

В конце концов, уже удавалось ее обхитрить, и не только ее. И столько нового уже увидела и узнала, что больше ничего не должно быть страшно.

Конечно, тогда была не в одиночестве. А теперь — одна среди этого чужого, холодного, темного. Нет Кейнора, нет птицы с золотыми глазами, нет родных и нет моря. Даже свет и яркие цвета здесь чужие, а ведь яркое всегда очень нравилось. Из-за Лафенграс вряд ли теперь кто-то еще сюда приедет из Кейнора.

Здесь можно будет научиться помогать зверям: не так, как помогла Тагалу, а по-настоящему. Юнне никто тут не даст издеваться над зверьком, она его просто для научных целей привезла: жестоко, но ведь с сумеречницами то же самое.

А еще это земля Нира. И Каи. Как еще себя успокоить.

— Раммел, — тихо позвала Еса. И с ним подальше отошла между стеллажами, лишь слегка освещенными лампами. — Можно не забирать документы из того универа? Просто, ну, вдруг проблемы какие-то возникнут, — ну говори ты нормально уже.

— Если не забирать документы, значит, ты не переведешься.

Понятно. Но думалось, что будет лазейка какая-нибудь.

— А если сдать экзамены, практику, и только потом документы…

— К практике тебя не допустят, если не переведешься. Если боишься, оставайся в Кейноре.

В конце концов, Дайгел долго прожил вне своей страны и остался кранарцем.

— Не боюсь совсем, — улыбнулась Еса.

Полки — как ветки, а книги — темные листья. Пол вот-вот спружинит, словно покрытый мхом, и по веткам промчатся зверьки: хорошо, если не змеи проползут. Ладони в кулаки стиснулись.

Зеленоватые вспышки глаз в темноте. И распахивается пасть синнаяры.

— Нет, — сказал ей Нитур в ответ на беззвучный вопрос. — Если я ученый, это не значит, что я изучаю психологию морских существ.

Еса прислонила ладонь к стенке книжного шкафа: почудилось, что сейчас под ладонью она зашевелится и задышит.

22 талуны, Дайгел

— И что, несколько лет подряд на зимнее солнцестояние из моря выходят вьорты? Из-за них здесь и рыбы мало? — уточнил Дайгел, скармливая Каргосу кубик сахара, будто диковинную полупрозрачную деталь от вражеской машины, которую таким лишь способом и можно изничтожить. — Это у них, что ли, праздник, а не у людей?

— Возможно, ощущают, что это самый короткий день, — ответил Табон. — Возможно, их, детей Луны, зовет к себе ночь. Вьорты приходят даже издалека. Видят наши огни и идут.

Или бегут за Астелнал. Пусть побольше носится по океану, чего уж там.

Надрывалась сирена. Кита, сидя на земле у павильона, записывала свою часть послания для Энкела, а тем временем как раз донеслись от него вести по радио, и Басна прикусила Ките пальцы. Та кивнула и подняла голову.

Клиентов, оказывается, стало больше, и непонятно, из-за связи сотрудников ремонтного центра с Астелнал или из-за того, что в нем остался лишь алеартец. Еще Энкел начал чинить медтехнику — недаром постоянно про нее читал.

— Один бы я никак не решился всем этим заняться, — читал ведущий. — Так что спасибо тебе. Вот дожидаюсь вас, понемногу скучаю, хоть техника и мешает скучать. Недавно чинил холодильник для медикаментов, впервые, вот да.

Одиноко ему, поди ж ты. Одиночество — оно хорошо, особенно когда заняться есть чем, но порой нет-нет да надо поговорить с близкой живой душой. Особенно ему-то, алеартцу.

От Юнны Дайгел вестей не ждал: в прошлый раз она сообщила, что отправится куда-то по делам, да еще и прихватит свою клювастую тварь.

Ташчинцы покидали дома налегке, один только нес корзину.

— Многое оставляют, — заметил Дайгел.

— Асти не пускает вьортов на берег, местные ей доверяют, — будто механизм какой-то говорит, ни капли жизни.

Табон отошел в сторону и кивком позвал Дайгела. Ну-ка, что он там вызнал в главном городе Ташчина? Может, будут какие вести от посланника Легонии?

— Надеемся, что северный Ташчин защитит его лаохорт, — с беспокойством сказал Табон. Во дела, и впрямь у него никаких секретов. Зато три тонны хитростей. Беспокойство это — та же хитрость, больно вовремя оно появилось, притом что до этого ни намека не было. — Мы бы и не против принять беженцев, однако не хотелось бы, чтобы люди страдали. Оба эти острова, сами знаете… трудности были у них.

— Не знаю.

— Разве не рассказывали? Даже Нор-Фалас Валтон?

Дайгел качнул головой.

Вот только неясно, что за трудности Табон имеет в виду. Если астельскую оккупацию, так эта трудность не была, а продолжается.

— Нор-Фалас чересчур тревожится, не хочет создать неверное впечатление. Мы при Нароке присоединили оба острова, — а говорит с таким сочувствием, будто принимал в этом участие лично. Только вот сочувствие это какое-то пластиковое, если вдуматься. — Южный остров, когда мы вернулись, захотел с нами заново связаться, но северный почувствовал свободу, и мы не стали настаивать. Хотя мы ведь там и сельское хозяйство наладили в свое время, сделали водопровод, электричество провели.

Ну и ресурсов на северном острове не так много, ага, запомнилось.

— А потом что же?

— Северянам не понравилось, что южные оставили свободу, на их взгляд. Что они полюбили Асти, стали нам благодарны. Целый год север и юг жили мирно, потом противоречия вырвались наружу. Южные напали на северных как раз на праздник, только другой, День водорослей океана. В этот день всегда приносит много ценных для ташчинцев водорослей, в тот раз принесло и конфликт. Жертвы были, к сожалению, но благодаря нам обошлось малой кровью, после этого оба острова не связывались друг с другом. Несколько лет назад пытались снова.

— Именно с этим городом, — уточнил Дайгел. Он ведь к северному Ташчину ближе всего.

— Жители других городов про тот остров уже не вспоминают. Грустно, но наверняка и к лучшему.

Грустно ему. Как волку, сожравшему олененка.

— Почему бы вам не поездить по Ташчину? — добавил Табон.

— Так в этом городке все не такое, как в Ориенте. А там, на другом конце острова — та же степь и чахлые леса, как здесь.

— Там другие люди.

— Им что, Астелнал не нравится?

Наконец-то на лице Табона появилось нечто вроде раздражения, хоть и подправленное улыбкой, как лезвие и ручка исправляли оценки в дневнике.

— Нет. Просто все люди индивидуальны, — мягко заявил Табон.

Да если бы так же исправлял оценки, как Табон — раздражение, то капал бы на них водой, размазывал и лепил поверх новые фломастером. Он, оказывается, живой человек, вот те на.

— Как и звери, — ну-ка, что там еще сказать неприятного про Астелнал так, чтобы не навредить этой кривой дипломатии, но оживить Табона. — Чтобы познакомиться с личностями-людьми не дело — загонять личность-Каргоса.

— Почему же коня? Как же автомобиль?

— Да видел я ваш транспорт. И автомобили, и гидроплан.

— Все совершают ошибки, — особенно с гидропланами. — В том, что касается качества другого нашего транспорта, вы ведь убедились.

— Вот если бы он выдержал вьортский удар, убедился бы.

— Мы их не допускаем к судам, — напомнил Табон со своей обычной пластиковой мягкостью.

Дайгел, вернувшись к коню, забрался на него, подмигнул Ките, открывавшей дверь павильона, и отправил лошадь к дому старика.

Дед нес с собой один лишь чемхон, а его дочь и зять шли вовсе с пустыми руками. Двое их ребят вырывали друг у друга вышитую накидку, и собака вертелась между ними, норовя кого-нибудь сшибить хвостом.

Облака убедили солнце сэкономить свет и приберечь для кого-то кроме астельцев. Хотя ташчинцам порой давали немного освещения, так и быть.

Дайгел, уведя коня на обочину, поравнялся со знакомыми. Дед добыл у себя из кармана горсть ягод и кинул на тропинку, ведущую к двери одного из домов, а на угощение тотчас слетелись местные птицы-сиалии, голубые с рыжеватым и белым.

Копыта стучали по брусчатке, как особо крупные дождевые капли.

— Тилуг-Ташчин, — сказал зять старика. Махнул на чемхон в дедовых руках, на север, затем показал три пальца.

Чемхон из северного Ташчина у них, что ли.

Добрались до сельхозрайона, когда у дня почти села батарейка и облачное небо зажелтело у горизонта старой мятой бумагой, исчерканной письменами птичьих крыльев. Прямо у дороги люди порой швыряли на землю плетенные из соломы и веток скатерти, ставили на них по тарелке с овощами, разорванными так, будто у поваров постоянно заказывают ужин алеартцы и не оплачивают. На десяток домов приходился один такой стол, и мясом даже не пахло, хотя гусей в округе хватило бы на прокорм сотни гвардейских стай.

Зато каждый прохожий нес по чемхону, а еще тут прикармливали сиалий: не только ягоды им кидали, но и что-то серое. Пригляделся — из раковин вытаскивали моллюсков да бросали птицам. И правильное применение, людям это есть нечего.

Изредка доносившаяся игра чемхонов звучала как последние песни полураздавленных сверчков.

Дед, переговорив с ташчинцами, позвал жестом Дайгела.

— Астелнал, — и указал в сторону поля, затем туда направился вместе с семейством. Дайгел повернул коня за ними.

На темнеющем поле между домами и куцыми лесными деревьями собрались ташчинцы вокруг Астелнал. Что-то поочередно ей говорили, держа дистанцию, притом говорили настороженно и порой недовольно. А Астелнал сидела и смотрела на них так, что, будь это ориентская волчица, поверил бы в ее дружелюбие.

Показались и астельцы, среди них вездесущий Табон, а потом объявилась Кита: и махнула рукой.

Дайгел спешился и отвел коня на край поля: как раз перекусит. Никуда он не убежит: рядом, если что, бегает нормальная волчица, да и Басна где-то здесь должна патрулировать. На всякий случай Дайгел свистнул, а Каргос тотчас перестал жевать и развернулся. Порядок. Хоть и непривычно, что по-нормальному с ним не поговорить.

— И сколько же лет подряд к вам вьорты лезут на праздник? — уточнил Дайгел, подойдя к Табону.

Табон сначала не ответил: он слушал Астелнал. Кита стояла, схватившись рукой за локоть. Ташчинцы мало-помалу разошлись от лаохори, и многие из них смотрели до того хмуро, будто все кругом обратилось в тучи. Каргос беспокойно заржал, холодный ветер прыгнул в лицо испуганной белкой.

— Два года назад случилось впервые. Это уже третий раз, — произнес Табон. — Они лезли, конечно, и летом, и осенью бывало. Всегда без жертв, благодаря Астелнал.

Совпадения, ну-ну. Этим и Каргоса не обманешь.

Зять старика Шаклебеха, говоря про чемхон и северный Ташчин, показывал тройку. Третий раз подряд не получается как следует отпраздновать. В последний раз пытались связаться с тем Ташчином случайно не три неполных года тому назад?

К Дайгелу подошли несколько ташчинцев, коснулись руками своих лбов и показали ладони. Астелнал на них взглянула прямо-таки радостно да принялась лыбиться.

— Благодарят за помощь с орлами, — пояснил Табон.

Вот бы без посредников с этими людьми пообщаться. Без лишних астельцев. Ладно еще Валтона рядом нет: он со своей семьей, которую не так давно перевез на остров.

— Керка — гвардеица, это всё ее навыки. Так и передай, чтобы ее благодарили.

Дед, приблизившись, показал Астелнал на стайку сиалий, а лаохори глянула на него довольно-таки грустно, отведя и уши, и черные вибриссы. Зачем лаохортам вибриссы, казалось бы. Они же ими ничего не ощущают.

А потом Астелнал ткнула Шаклебеха носом в руку: дед эту руку медленно убрал и, уходя, на лаохори так поглядывал, будто она у него чемхон погрызла вместе с письмами из северного Ташчина.

Эдакий нелепый щенок. И смотрит даже не как волк, а как собака, которая со всей душой, а ее отпихнули. Она же молодая по лаохортовым меркам, как раз щенок? Пустые мысли. На деле-то — опасная враждебная тварина.

Астелнал вздернула морду и раскрыла пасть, а старик, замерев, развернулся. Даже вдруг улыбка проявилась у него на лице, будто это лицо было бумажным и кто-то пытался его сложить. Глянув на семью Шаклебеха, Астелнал беззвучно сказала что-то еще. А поблизости парень забренчал на чемхоне, притом знакомую мелодию: так то же имя старика. Шаклебех к нему подошел да руки развернул вперед ладонями.

— Их сближает знание мелодий имен, — везделезущий Табон не дал дослушать очередную песню чемхона. — Астелнал знает много таких мелодий и умеет их напевать.

На миг почудилось, что Астелнал для них воет по-волчьи, хотя лаохорты так и не могут.

Манипуляции. Да и ташчинцы это хорошо ощущают: по-прежнему держатся так, будто их собрали сюда не на праздник, а сообщить тревожную новость.

Слышат ведь ташчинцы Астелнал. И дед ее слышит. В общем-то много лет прошло со времен независимости, да тем более Ташчин и раньше принадлежал Астелнал, но все-таки вон некоторые, сколько ни живут в Легонии, так и не становятся легонийцами. А отец не стал кранарцем.

Когда показались Керка и Басна, люди в знак благодарности стали касаться своих лбов, и одна женщина протянула руку, притом к волчице. Астелнал заулыбалась так, будто погладить надумали именно ее, а Кита вперед прошла, присела на корточки и обхватила свою собаку за шею.

Тот раненый орел все-таки, похоже, сообщил обо всем сородичам, и нападать на пригород эти птицы стали гораздо реже. Отдельные наглецы порой прилетали, да Керка с Басной их быстро поставили на место.

А люди расходились по мере того, как сгущались сумерки. Дед со своими куда-то пропал, и Астелнал уже смотрелась не такой и веселой. Поговорив о чем-то с Табоном, она унеслась по дороге. Недовольно всхрапнул Каргос и продолжил уничтожать траву.

— Что они говорили Астелнал? — спросил Дайгел у Табона.

— Хотели сыграть для волн. Играют для них каждое зимнее солнцестояние, а теперь вот не получается. Говорят, что последние два года из-за этого выдались не совсем счастливые. Что из-за этого исчезает рыба и гибнут водоросли.

Не только для волн они собирались сыграть, наверняка: берег-то смотрит на северный Ташчин.

— А у вас самих солнцестояние празднуют?

— Нет, у нас ближайший праздник — смена года в начале весны, — Табон оглянулся. — Асти сказала, что в этот раз много местных осталось в своих домах, вблизи от моря, и хочет их обезопасить.

— Ну так они доверяют ей в вопросах со вьортами.

— Она слишком дорожит людьми.

Вернее, не хочет, чтобы Ташчин их переманил.

Те, кто остались, сидели у дороги или бродили по кромке поля, и игра чемхонов больше не слышалась. У городка будто повредилась внутренняя изоляция, прикоснись к нему — ударит током. Дома растворялись в серо-синей темноте, и то появлялись, то гасли в ней редкие огни, как на издыхающем приборе. Снимать на камеру Дайгел не стал — что там запишешь на ночь глядя.

— Тут все праздники такие? — Кита шагнула к Дайгелу и глянула на Басну, убежавшую носиться по опустелому полю. Каргос уже и траву не пощипывал, будто и ему передалось настроение городка.

— Ну так не день электричества.

— День антиэлектричества, — кивнула Кита. В это время и Табон ушел в темноту. — Надо отпраздновать хотя бы освобождение от орлов. Мне нравится, когда вокруг празднуют.

Она села на траву, прижимая к себе сумку, и Дайгел опустился рядом.

— Поскольку тогда обстановка спокойная и ничего не боишься?

— Да что ты все про страхи, — Кита нахмурилась.

— Да я сейчас и не подтруниваю. Попросту интересно.

— Ну, можно сказать и так, — Кита пожала плечами, а потом из кармана сумки достала ручку с блокнотом и фонарь. — Ее они лучше послушают, чем Табона и, ну, прочих астельцев.

— Придумывать новые обычаи для Дня гусиного избавления будешь сама.

— Это только ты с Энкелом все придумывал.

— Твоя очередь.

Керка вышла на поле, поводя лобастой острой мордой, а Басна подскочила к ней: мохнатая да огромная, крупнее волка, вот только волчица стоит куда тверже, и вся она — как стрела, что вот-вот отправится в полет.

Басна пригнулась, замотала хвостищем. Керка зафыркала и обнюхала собаку, нехотя сама повела хвостом, потом, рявкнув, грызанула Басну за шею.

Кита подскочила. Но зверюги только игрались, и Кита опять уселась, хоть и сгребла машинально траву с камнями в горсть. Керка сама повалилась на землю, и уже Басна ее потрепала, хотя недолго, с опаской. Совсем безобидная собака, уже так к ней привык, что это не она кажется огромной, а все прочие — мелочью.

Уже и облака наливались синью, будто небо сплошь замотали изолентой. Кита, оглядевшись, подняла развернутый блокнот, и Астелнал, подбежав к ней, превратила все в чуждость. Прочла, кивнула и унеслась к ташчинцам, что остались поблизости.

И вскоре они развели костер, потом приволокли гуся, которого хватило бы на целый город, и Басна ходила вокруг, пока его разделывали, а Керка молча наблюдала издалека, временами порыкивая на Каргоса: а то он осмелел и стал приближаться к лесу. Хищников тут, кроме орлов, не водится, а все же нечего ему там делать. Каргос слушался и отступал, хоть и, ясное дело, не понимал слов волчицы. Однажды Керка встрепенулась, заворчала, и Басна кинулась к ней — хотя орлы-то не летают ночью, чего тревожиться.

Керка подхватила в пасть что-то небольшое, едва различимое в отблесках костра, и мотнула хвостом. Басна гавкнула сначала разочарованно, затем и весело. Провели ее.

Когда мясо стали жарить на огне, Кита присоединилась. Она и на палки его цепляла, и приправы смешивала, и что-то порой записывала — после чего подходила Астелнал, прочитывала, передавала людям. Ташчинцы приволокли пряно пахнущие кувшины, затем и фрукты, и, когда Кита сама отправилась за съестным, Дайгел составил ей компанию. Кита вознамерилась влезть на самую верхушку дерева, чтобы достать какую-то кислую мелочь.

— Астелнал показывала, — объяснила Кита. — Вкус ужасный, но если сварить, то хороший.

Людей уже собралось десятка два, все местные, и Астелнал, держась к ним поближе, щурила зеленые глазищи. Свет костра добавил красок лицу Киты, и хоть чуть-чуть она стала смахивать на девушку. Басна весело тыкалась носом Ките в ладонь и пихала Дайгела черным хвостом. Собаке с волчицей выделили по здоровенному куску сырого мяса.

— Кит, а огня не боишься? — поинтересовался Дайгел. Тоже обмотал перченые ломти вокруг палки да закрепил деревянными иглами.

— Точно, — нахмурилась Кита. — Боюсь.

Отступив от костра, она глянула на Астелнал — а та зевнула, отвернулась от Киты и уронила башку на передние лапы.

— Она показала, что, если продолжу бояться, мне не дадут починить гидроплан, — задумчиво пробормотала Кита.

Ладно еще не атомную бомбу, что взорвалась в Валлейне.

Научилась чужую лаохори понимать. Ишь ты какие таланты.

— А что, уже пообещали?

— Нет. Но я сама хочу его починить.

— Он сделан из астельской наглости, где ты такой материал найдешь? Астельцы не поделятся, а в тебе этой наглости — ни крупицы.

— Ну, зато, — Кита глянула на костер и шагнула к нему, — они могут показать чертежи. Попрошу. Надо же нам знать, как устроена эта штука. Для дипломатических отношений.

— А в перспективе все равно бы хотела починить. Никак хочешь, чтобы оно прилетело к алеартским берегам? Или в тебе играет алеартская наивность?

— Вот еще, — Кита опять пожала плечами. — Для интереса. Нет, не то чтобы чинить…

— Ага, стало страшно?

— Чертежей-то точно не страшно, — Кита взъерошила ладонью густые волосы, которые тут, в Ташчине, постригла еще короче. — К алеартским берегам… авиация же бывает разная. Они и так с нами связываются, и, знаешь, на аалсотах было бы удобнее. Морская аалсота не опасная, на ней и не увезешь какой-то большой груз.

— Пару бомб оттуда вполне можно скинуть.

— Ладно тебе. Там и дальность полета небольшая.

— То связываться с алеартцами, то дальность полета небольшая. Ты чего хочешь-то, я не понимаю? Чего оно тебе сдалось?

— Профессиональный интерес, — в кои-то веки с уверенностью сказала Кита.

Начеркала чего-то в блокноте да махнула Астелнал.

Ну а волчище, прочитав, кивнула и заодно покосилась на костер. Кита, протянув руку к огню, едва не коснулась пламени. Гулко заворчала, прыгнув к ней, Басна, и один из ташчинцев чуть не выронил от такого шума кусок гусятины.

— Что, волчарина не против?

Рядом с Астелнал холодный ветер ощущался отчетливей кострового тепла. Небо — старая драная ткань.

Кита положила перед Басной ручку с блокнотом, и Астелнал отошла в сторону.

— Даже нет, — кивнула Кита, глядя в записи. — Разрешила посмотреть чертежи. Давай вместе их потом посмотрим.

— Ты бы ее лучше спросила, для чего на самом деле этот гидроплан разлетался рядом с Кейнором. А что, чинить передумала?

Да хоть из профессионального интереса — ни за что бы не согласился. Гартийская почти что военная техника, тьфу ты. Хотя чего она там починит, это все-таки даже сложнее, чем собрать автомобильный двигатель.

— Ты думаешь, я бы сумела? — серьезно спросила Кита.

Нет. Сложная работа, не говоря о том, что ненужная. С другой стороны, скажешь прямо — и замкнется. Но и врать тошно.

— Они его все равно опять угробят.

— Быстро вывели из строя, — кивнула Кита.

— И либо безрукие, либо у них таких аалсот все-таки полно.

— Или он не совсем удобный. Поэтому и не совсем опасный. Просто, смотри, гидропланы, наверное, ну, сложные и в обслуживании, и вообще. Больше шансов сломаться, раз он и летает, и плавает… ерунду, наверное, говорю.

— Сейчас — как раз-таки нет.

Кита все-таки записала вопрос к Астелнал насчет полетов у ориентских берегов, ну а та, прочитав, опять отошла и ответила через Басну:

«Это просто была игра. Кейнорцы убили моего Нарока, и я согласилась, что надо их немного позлить».

Басна хмурилась и прижимала уши, пока все это отмечала.

«Я тебе расскажу, что было перед Битвой Пяти. Понимаю, что это вас тревожит. Хорошо?»

Кита кивнула — но Басна больше ничего не записывала, хоть Астелнал и говорила. Закрыв пасть, Астелнал вопросительно вскинула уши. За волками наблюдала у себя, в Гартии, вот и переняла их жесты? Наблюдала за ними перед тем, как этих волков отстреливали?

«Я не буду это писать, — почерк Басны стал более отрывистым, будто сейчас-то как раз писала собака, а до этого — сама Астелнал ее пастью и лапой. — Не могу писать то, с чем не согласна».

— Нам любопытно же, да и полезно, — сказал ей Дайгел. — Ты напиши — по мнению Астелнал, ну или пускай она выражается корректнее. Тут, как-никак, сидит человек с кейнорской кровью.

Кита принесла это Астелнал, и волчица, прочтя, глянула на Дайгела чуть ли не виновато, а потом посмотрела с мнимым сочувствием на ворчащую съежившуюся Басну. Кита, поглаживая Басну по холке, следила за новыми записями.

«Кейнор нападал и на вас, на Алеарту, бомбил города. Дайгел, я не говорю, что все кейнорцы одинаковые. Но, серьезно, многие из них строгие, жесткие. Иногда жестокие. Многим из них не нужны союзники».

«Это уж скорее про алдасаров, и то они разбавились ласаринской кровью», — заметил Дайгел на бумаге.

Опять подошла волчище — и подхватило волнами, утащило за океан на ее настоящее побережье.

«Может, на суровую кровь Империи это и повлияло, — вот что ж ты за тварище. С печальным взглядом, будто Нарока прямо сейчас на ее глазах пришибли, хотя его, сказать по совести, можно было бы прибить и дважды. — Но кейнорцы и алдасары сейчас тоже не боятся выступить одни против всех».

Какая ж ты тварь: но приходится держаться невозмутимо. Дипломатия, чтоб ее. А Кита — все в думах о своем летучем монстре? Больно задумчивая.

Человек-то она неглупый, потомок кранарского математика, и повестись на астельские уловки не должна. Хотя ум технический и ум житейский — это не одно и то же.

«По мнению Астелнал, — ручка едва не прорезала блокнот насквозь, как продолжение собачьих клыков, — Кейнор готовился ее предать, шпионы узнали, Астелнал его опередила. Дальше не буду писать. Это может поссорить Кейнор и Алеарту, зверям будет хуже. Зверям и так сложно».

— Погоди-ка, — собственный голос показался голосом статуи из Ущелья лиц. — Кейнорцы — люди честные. На тех же алеартцев нападали только в ответ на их атаки.

Тут же все это записал. Нечего было говорить, но не удержался: а может, подсознательно хотел это сказать для Киты.

Вот что кейнорцы переборщили с ответной атакой на алеартцев — это проблема. Алеартцы — люди подневольные, ведомые, король Легонии заставил их воевать, сами бы они сидели себе да никого не трогали. И чего было на них срываться? Не из-за болтовни же. Эти алеартцы толком никак и не навредили.

«Ну да, алеартцы были неправы, — Кита, записывая, кивнула. — Кейнорцы захотели просто отделиться, они не хотели ни на кого нападать, ну, кроме тех, кто им мешал».

И опять Астелнал прочитала, и опять поволокло к чужим берегам. Синь над головой — будто небо едва просматривается сквозь водную толщу.

«Легонийцы это признали? В своих учебниках?»

Кита задумчиво мотнула головой.

«Кранар?»

Кита кивнула.

«Никто не признает своих ошибок, — Басна, записывая, глухо ворчала. Ручку скоро сожрет. — Я в том числе, если честно. Но одно дело — молчать. Другое — врать. Дальше слова Басны: мысли правильные, но я с ней все равно не согласна».

«Легонийцы не говорили, что кейнорцы нам враги, — заметила Кита. — Просто, ну, говорили, что это в прошлом».

Опять Астелнал прошла мимо.

«Они и нам не враги», — Басна держалась хмуро, посматривала на Дайгела, а Дайгел сказал ей:

— Все передавай. Нам надо больше о ней знать, ты нам таким образом помогаешь.

«И не спорю, что они в большинстве своем честные, — ворча, вывела Басна. — Но ведь не простой народ припрятал еще корабли в бухтах. Кейнорцы выставили больше судов, чем договаривались. Часть из них скрыли от нас».

«Предостереглись, — Дайгел кивнул. — Это ничего еще не доказывает».

«Сам знаешь, что адмиралы и политики в основном не очень честные».

«А Нарок?» — поинтересовался Дайгел.

Астелнал, прочитав его имя, опустила голову.

«Я просила Легонию его не убивать, ну, отговорить своих людей, но тяжело, когда единственный, кто слышит, не отвечает».

Кита опустила голову.

«Я побегу дальше, чувствую, что у моря есть еще люди», — и после этого Астелнал метнулась прочь.

Люди, играющие перед волнами?

Проверил бы, да ведь некоторым трудно в одиночестве. Кита, как-никак, частично алеартка и совсем не частично — дружище. Энкелу вон одному непросто, но он сразу об этом говорит, а Кита вся в себе. Вон хотя бы про праздники выговорилась.

Праздники ей нравятся. И гидропланы вон нравятся. А алеартцы наверняка в самом деле порадовались тому полету у берегов Кейнора — они же сами от Кейнора пострадали в свое время. Даже те из них, кто называли астельцев предателями, быстро могут переключиться на мнение, что астельцы предали Кейнор, не Легонию. И то Кейнор как будто бы сам напал.

Тьфу ты.

— Не переживай, — сказала Кита. — Она и сама наверняка ничего не знает, поверила своим шпионам, и все. Все ведь верят своим.

— Это ты ее выгораживаешь, или вместе с гусятиной свои мозги испекла?

Запах жареного мяса сейчас все равно что запах травы, до того нет настроения на еду. Вон Каргос ходит себе вокруг столба, похрустывает травой: а Керка прикорнула. Слышала все, разумеется, своим гвардейским слухом.

— Ты вот всегда так общаешься, да?

— А ты вот всегда такая ранимая, да? — поддразнил Дайгел.

— Я с ней бы хотела пообщаться о чем-то другом, — пробормотала Кита. — Понимаешь, мне просто очень интересно. И я уже стараюсь ничего не бояться. Басна тебе подтвердит. Правда, Басна?

Собака вложила ей лапищу в руку.

— Ты еще в Легонии говорила, что хотела бы пообщаться с лаохортом.

— Ну конечно.

— А Легония в последнее время был не горазд общаться. Для вас, алеартцев, ведь важно все это: вон и историей интересуетесь, и привыкли, чтобы правители жили близко к народу. Лаохорт в вашем понимании и подавно должен быть к народу близок. Лаохори-Алеарта ведь такой и была, должно быть.

Кита рассеянно кивнула.

Так Астелнал в тот день, когда ее людям дали посетить Ваммельхол и когда тревожились изюбри, устроила манипуляции? Гартийцы-то уже знали на тот момент об алеартских особенностях, вот и провоцировали — дескать, глядите, как мы близки к лаохори, как она с нами играется. Завлекали. Легонийский лаохорт-то слаб. Что от него осталось, от того Легонии? Если бы он до сих пор был силен, то и Кейнор бы не отделялся, да и Талис.

— Мне как-то соседи рассказывали, что они очень много общались с Легонией, — сказала Кита. — Но давно. Знаешь, я хочу у лаохорта что-то узнавать совсем новое, неземное, далекое. Это как, например, когда я смотрю на звезды. Но разговоры переходят на политику.

— Лаохорты — те же люди, и знают не больше человеческого.

— Ты в этом хотя бы лично убедился, — улыбнулась Кита.

Сидела она так близко к костру, будто там вовсе не огонь взвихрялся да опадал, угрожая нет-нет да поджечь одежду, а болталась на ветру светящаяся тряпка. Астелнал скоро опять объявилась, зажгла еще два костра, ядовито-зеленых — от своих глаз. А Басна принялась строчить, хотя Астелнал ничего и не говорила.

«Семена растений умирают от укуса вьорта?»

— Собака, — сказала ей Кита, потрепав за холку. — Ты что, из-за меня? Или самой интересно? — в ответ на это Басна кивнула. И заворчала, глядя на Астелнал: считай без страха, угрюмо. Вот интересно, если Басне не нравится какой-то лаохорт, ее можно считать призывательницей?

Астелнал прочитала строки прямо-таки с интересом.

«Как повезет. Иногда укус им может не навредить, и даже фрукты, возможно, не раздавятся. Сойдут для напитка. Укус не целиком уничтожает, он просто ранит. Людей от укуса вьорта не разрывает на мелкие части, вот и растения тоже. Даже человек может выжить после атаки вьорта, но это если очень сильно повезет».

«Я смогу посидеть с тобой рядом, — приписала Кита. — Чтобы было удобнее».

Дайгел сел так, чтобы Басна оказалась слева, и махнул Ките, чтобы та уселась справа. Ну а эта вражина-лаохори, так и быть, пусть садится с Китой, раз та ее терпит в силу своей алеартщины.

«Бактерии умирают от вьортовских укусов? Или от других лаохортских ран?» — уточнил Дайгел, взяв блокнот у Басны. Она ворчала: Астелнал сидела все-таки слишком близко к ней, но хоть не вплотную.

Затем Дайгел передал запись Ките, та положила ее перед Астелнал, ну а после блокнот, перейдя из рук в руки, вернулся к Басне.

«Нет. Если что, мои люди это правда исследовали».

И так непосредственно общается, улыбается. Это ж не человек, не пошлешь ее куда подальше, и она об этом знает. Это целый народ — хотя что за хороший повод послать его сразу весь куда подальше.

Да, с такими лаохортами только о вьортах и общаться. И выведывать — а ну как проговорится о дарах? Полно у них там лаохортов, в Гартии. Вот любопытно, а лаохорты-полускелеты есть?

Астелнал ведь привыкла, тварь такая. Раз решила уже откровенничать. Пускай еще чего расскажет важного.

Больно уж странно, что Талис, вчерашний скелет, взяла да прогнала всех вьортов, с которыми сам древний Кранар не справлялся в одиночку. Понятное дело, двоим сподручнее, но странно. Она вон и будучи совсем слабой гоняла одну тварь, а Эрцогу нет причин не верить.

Астелнал наверняка и сама не прочь оторвать кусок у помирающих лаохортов. И наверняка таких отслеживала.

«А вот если лаохорт слабый, если кости видны, глаз нет, он может прогнать вьорта?» — настрочил Дайгел и протянул Ките. И добавил, вслух:

— Ты не читай, там страшное.

Кита нарочно прочитала, нахмурилась, но как можно невозмутимее передала Астелнал. И поежилась:

— Зачем такое?

— Да вот про Талис хочу узнать.

«Нет, таким очень трудно справиться с вьортами, — вывела Басна астельские слова: да напрягла остроконечные уши. — Вьорты наглеют и лезут. Они боятся таких лаохортов меньше. Просто ненавидят».

Тот вьорт, которого гоняла слабая Талис, и сам мог быть слабым.

Луи сказал, что за месяц до атаки вьортов на Кранара Талис еще разлагалась заживо.

«Как быстро эти лаохорты восстанавливаются? — добавил Дайгел. — Бывает так, что был полускелет, гнил, а за месяц взял и стал нормальным?»

— Ну у тебя и вопросы, — пробормотала Кита, передавая блокнот. — Басне такое точно смотреть нельзя.

Зато Астелнал даже интересно на такое отвечать, вон как глазами поблескивает.

«Да ну, чтобы такое залечилось, нужно несколько лет. У одной из наших, постарше всех, ей лет восемьсот, иногда отрывают куски. Не я. Мне не надо, там речек нет. Вот эта лаохори восстанавливалась лет пять. Потом еще раны надолго остаются, огромные. После того, как исчезают следы разложения. На год, не меньше».

Но и ран-то у Талис не было. А ведь даже у Кейнора спустя полсотни лет была рана от атомного взрыва.

Дайгел присмотрелся к лаохортским лапам: у Астелнал на них не было теперь ни ссадины.

Она, должно быть, решила, что спросил про Легонию. Обрадовалась?

«Отчего не спрашиваешь, зачем мне?» — передал Дайгел.

«Ну ведь интересно. Мне тоже, я на таких территориях отслеживаю вьортов, вдруг перебегут ко мне, а я не подготовилась».

«И что, у многих из ваших такое бывает?»

«Ага, вызнаёшь? Но они — не я, так что скажу. Бывает».

С возрастом лаохорта его связь с людьми укрепляется, а значит, ему и восстановиться должно быть проще. Это понятно.

Эрцог упоминал, что Талис вроде как в древности встречалась с Кранаром. Она немолодая. Но Империя распалась лет за тридцать до прибытия легонийцев, так что Талис в любом случае не может быть намного старше Легонии. Да и те, кто его старше, восстанавливаются медленно. Если Астелнал все правильно помнит и не врет, само собой.

Лаохортов, что старше тысячи лет, наверняка немного. В Гартии, где постоянно рушатся и появляются государства — и подавно.

Затянувшиеся раны всего за месяц — это сколько лаохорту должно быть лет и какая связь у него должна быть с народом?

Кранару четыре тысячелетия — и его не испугались так же, как вчерашнего полускелета? Кранар связан со своим востоком, а дар там применять не может? А вьорт, которого Талис, еще полумертвая, загоняла до смерти? Если он был слаб, если изначально его загонял Легония или Кранар, то отчего же дело до конца не довел?

— Чего ты? — Кита, оказалось, толкала в бок.

Мыслей много в голове — но никаких доказательств.

«Отчего у лаохортов бывает такое состояние? — вывел Дайгел. — Если страну целиком присоединила другая страна, то может она так израниться от чужого влияния?»

«Тогда она просто начнет исчезать и становиться каким-то призраком, — последовал ответ. — Ран не будет. Раны и разложение — это если отсоединяется земля».

Восток Кранара.

Вот ведь как. А Кейнор-то, хоть и был в составе Легонии пятьдесят лет, но ведь действительно у него нет таких ран, как у Талис. Можно было списать на то, что он сильнее — но ведь Талис-то старше.

Намного старше. Будто волной окатило. А дальше поднялась, как скала, холодная уверенность.

Сейчас-то ничего не сделаешь, а вот по возвращению стоит кое-что проверить.

Кита, поглядывая в небо, писала о том, что на Ташчине есть незнакомые звезды. «Жаль, их нельзя сейчас увидеть в телескоп». Астелнал посмотрела вверх с усмешкой. Какие там звезды: с землей бы разобраться.

Когда Астелнал опять умчалась, Дайгел оседлал Каргоса.

— Вьортов я уже видел, — сказал Дайгел в ответ на встревоженность Киты. — Чем меня испугать?

И умчался по якобы праздничной улице, тихой, разве что немного пахнущей костром да жареной птицей. Мысли сделались сплошной стеной из камня, эдакой горой. Хотя бы тут удастся сейчас проверить догадку. Заодно отвлечься.

Пока по городу ехал, начался дождь — будто мир вдохнул полной грудью. Мокрой землей запахло так, что почудилось, сейчас этот запах заодно мозги промоет от всякой чуши.

А в этот город привезли, конечно же, затем, чтобы одновременно следить и за ориентцами, и за людьми, ближайшими к острову, несогласному с астельской властью. Многое с ними ясно, с астельцами.

Дождь ослабел, точно небо сделало глубокий выдох. Потом опять стал нарастать, да как осторожно — точь-в-точь Скадда подстерегала да подкрадывалась на мягких лапах. Когти дождя постукивали по крышам да по листьям — вот точно Скадда. Она так едва выпускала свои иголки на пальцах, чтобы Дайгел сумел услышать ее шаги, подготовиться и сам напасть. Ей так интереснее.

Вот ускорились шаги, нет-нет да нападет. Затихли — упряталась зверюга в темной комнате под кровать. И набросилась всей своей пакостью когтистой, вцепилась — только тваринка не теплая и пернатая, а холодно-дождевая. Ничего, дождь везде неплохой. Пролился разве что не в Кранаре, не в Кейноре, а на этом обмылке земли в океане, да ничего, все совершают глупости.

По камням у берега дождь так шуршал, что чудилось, камни шипят, или дождь их вовсе разъедает. Пробивалась музыка, и Дайгел направил к ней Каргоса. И слева она звучала, и справа — но справа вдруг замолкла. Дайгел, повернув влево, придержал коня — а то еще поскользнется, дурище эдакое.

Люди собрались у берега да играли, и среди мелодий Дайгел расслышал голос знакомого деда. Кое-кто держал фонарики, так что удавалось порой увидеть лица. А берег северного Ташчина весь сверкал огнями.

Конь заржал, пригибая уши, и Дайгел слез с его спины.

Далеко в море тоже плавали огни, из моря тоже доносилась музыка. Вон они каковы, ташчинские вьорты. На лодках ходят.

Словно самого теперь тащит через море, но не на лодке, а на канате. Два зеленых огня позади — как новая поломка в отремонтированном приборе. А люди-то все настороженные, тревожные, несмотря на то, что играют весело.

Дед вел беседу с молодыми ташчинцами: притом раскидывал руки, разворачивал ладони тыльными сторонами к собеседникам, а стало быть, от чего-то отговаривал. Молодежь его увещевала, притом с явным недоумением. Дед против, что ли? Скорее бы поверил, что он пришел сюда первым.

Астелнал, подсвеченная фонариком, обменялась словами с ташчинцами — она беззвучными, а они непонятными, но явно взбудораженными. Затем ушла в тень, после чего зеленые огни махнули к морю, остановились у берега. Люди что-то выкрикивали, порой даже яростно, и их мелодии звучали еще более резко, чем голоса. В Кейноре на последних демонстрациях, должно быть, все обстояло примерно так же. По крайней мере, по духу.

Только игра чемхонов все стихала, пока совсем не оборвалась. Как вот только что оборвалась игра других ташчинцев на этом же берегу. Да и недовольные выкрики сменились бормотаниями.

Чтобы демонстрация так резко закончилась? Ни в Гахарите, ни в Кейноре подобного не наблюдал.

Дед, приблизившись, провел фонарным светом по копытам Каргоса и сказал что-то Дайгелу.

— Хотел бы я тебя понять, — ответил Дайгел.

А прежде всего понять, что тут за ерундовина происходит.

Когда люди стали расходиться, дед им одобрительно закивал. И на Астелнал он глянул со странной тоской. Шаклебех — и за то, чтобы его люди не связывались с северными собратьями? Так он впрямь отговаривал? Это еще что за дела, подменили деда?

Дайгел взял у него фонарь — Шаклебех лишь кивнул — и посветил на Астелнал, а то чего она там у моря торчит?

Астелнал опустила поджатую переднюю лапу, окровавленную — по ней стекала целая струя.

Да ведь только что не было никакой у нее крови. Что еще за чушь? Вьорт какой-нибудь мелкий сейчас укусил? Вот уж нет, пускай не придумывает: тогда бы здесь люди погибли. От разговоров такого тоже не могло случиться.

Снова что-то на ее земле? Одновременно с переменой настроения ташчинцев, ага.

И ведь прямых доказательств-то, зараза, нет. Она как будто и не против, что на нее взглянул. Или не ждала? Ведь не ощущала же, зараза, чужого человека.

Дайгел, оседлав коня, двинулся туда, где недавно затихли мелодии других чемхонов. А позади начиналась новая мелодия, незнакомая, да какая-то растерянная. Не ташчинская — словно перенесся на гартийскую землю, словно сама Астелнал в ветре подвывает чемхонам.

Небо залило грозовым бетоном, и чудилось, будто сидишь не на улице, а в пещере. Дайгел выкладывал мелкую гальку в ряд на боку у каменюги — как в День-наоборот кранарцы выкладывают из камней всякие растения. Вполне себе получилась травинка, еще бы в зеленый ее водорослями покрасить. Чего ни сделаешь, если в голове — сплошь камка, взбитая штормом.

— Они вспомнили, что Асти слышала их еще в то время, когда не слышала их голоса, — говорил Табон. — Запомнила мелодии их имен.

Что-то произнес Шаклебех, глядя на далекий северный Ташчин, будто на последнюю монету, оброненную в воду. В его глазах будто тоже была вода, а не блики. Глянув на Дайгела, он вычертил палкой на песке двойку и девятку.

— В эту ночь к ним всегда приходит ностальгия. Раньше эта ночь соединяла острова. Теперь наших ташчинцев бывшие сограждане считают предателями. Как, в таком случае, можно сохранить добрососедские отношения?

Он хоть сам верит в то, о чем говорит? Не бывает так, чтобы люди взяли да разошлись, притом такие взбудораженные.

— …да, нервничали, тосковали, но подумали и убедились. Лаохори незадолго до этого отгоняла вьорта. Вьорт, наверное, все-таки ее укусил, но Асти виду не подавала, а от общения рана и разошлась.

Сказать бы все, о чем подумал.

А что сказать? Твоя лаохори на деле никакими не реками управляет, а людскими эмоциями? Сам, дескать, видел? Да если бы и с Китой видел — подняли бы на смех.

Не было у нее раны, когда сидели с ней у костра. Но ташчинцы-то могут со временем и подтвердить, что Астелнал была уже в то время ранена.

Двадцать девять лет назад местные явно неспроста напали на свой народ. За год Астелнал могла успеть заново связаться с людьми южного Ташчина. Могла повлиять на их эмоции, разжечь конфликт. Чужие эмоции внушить им. Тьфу ты.

В Кранар эта волчица и впрямь способна прибежать, учуяв, что можно оттяпать кусок. Дайгел с силой сдавил в ладони гальку. Ничего у нее не выйдет.

Море скакало, бурлило, будто его раскачивали. Тучи надвигались сзади и сбоку, солнце светило сквозь темную серость белесым пятном, будто залитый в бетон бледный осьминог. В волнах прыгала, смешиваясь с заплесневело-зеленым, рваная мглистая муть, и ветвистые просветы ломались водными молниями.

— Знаешь, я бы эти земли еще посетил, — сказал Дайгел, и Табон тотчас заулыбался по-волчьи.

Вот только сначала надо получше познакомиться с Талис.

26 талуны, Эрцог

Кровь в пасти — с горько-вязким привкусом ганродовой шерсти. Огромный зверь под лапами. Побежденный. Язык обдирает мясо.

Хищники подходят. Оскал, рычание — им навстречу. Ага, отошли. Вцепиться теперь сильней. Показать силу. Белеющая кость, шерстинки на шкуре. Ганрод. Это ганрод, добыча, просто еда, и вообще-то не сам его добыл. Тогда тем более надо победить, показать главенство?

Мысли возвращались рывками, точно греб сквозь мутную воду, а она становилась прозрачной. Мысли вставали на места и занимали пустоту в голове.

Вокруг поляны — заснеженные елки, сверху — черно-искристый простор. Сегодня луна отдыхает, и только из-за звезд чуть-чуть светло. Голова двигается как сквозь что-то тяжелое и вязкое, в горло будто забили подпаленный терновник. Во время ярости болезнь не ощущалась, зато и ничего остальное толком не чувствовал.

Язык стирал жестковатое мясо, очищая кости. Эрцог поднял голову и весело огрызнулся, потом, играя, укусил добычу — ага, надо впиться еще. Раздробить. Уничтожить. Эй, ну хватит, совсем не хочется.

Ударило в лопатки и в грудь, сдавило морду. Не отнимешь. Сдохнешь. Замахнулся лапой в ответ.

Не навредит. Эй, спокойно. Не трогай.

Снег под лапами, оторванная ветка ели перед глазами. Сосредоточься на них. Они — настоящие. Твой разум — тоже настоящий. Разум и личность. Пусть эта ярость уходит.

Эрцог огрызнулся и отпихнул Шорис лапой без когтей. Такой легкий львице-тирниск. Забавная. А вот когда падает и ударяет задними лапами, как сейчас — не очень забавная. Бок сразу заныл, Эрцог оскалился и несильно ударил в ответ.

— Дай уже поесть, — Эрцог сгреб снег кистями лап и замурлыкал, сжимая их и разжимая. И правда — сберег самоконтроль. Сумел. Здорово.

— Ешь, твое, — Шорис отдалилась, щуря глаза. — Мелких не обижаю, я их только воспитываю.

— Снежинки воспитывай, — Эрцог провел языком по мясу, слизывая его с ганродовых ребер, и когти вырвались наружу. — А что, у тебя есть мелкие?

— Потренируюсь на тебе и заведу.

Луи выбрался на поляну, темный, как его Лафенграс, когда была Тенью. Шорис к нему сразу приблизилась. Они о чем-то говорили, и так тихо, что не удалось расслышать, а потом к ним подбежала лисица. Рассказала о новой большой охоте к северо-западу отсюда и сообщила, что Угулвунут уже все знает.

— Она хорошая ганродица, ты ее не наказывай, Шорис. Она спрашивала, когда запретишь центры скупки.

Эрцог, поглядывая на лису, нарочно опять попробовал мясо. Лиса на Эрцога не смотрела.

— Если все запретить, люди, наоборот, станут чрезмерно охотиться, — объяснила Шорис. — После запретов пропадут не охотники, а правила.

А еще центры скупки не во всем зависят от охоты, но недовольным все равно.

— В Лугру стоит идти только мне с Эрцогом, — сказал Луи, когда лисица, так и не взглянув на Эрцога, скрылась. — Если туда придет и действующий тирниск, люди быстрее поймут, что мы заподозрили неладное. Эрцогу, конечно, придется скрываться, и ты могла бы… но двум крупным кошкам скрываться сложнее.

Луи выглядел, как всегда, совсем невозмутимо, но принюхивался чуть чаще обычного и постоянно держал морду развернутой к Шорис. Шорис то и дело на него посматривала.

— Согласна.

Ух ты, Луи улыбнулся ей. На долю секунды, но все-таки. Интересуется этой львицей, так здорово, а ей нравится Луи — в Кейноре и не замечал. Никогда не понимал, зачем Луи выбрал Юлали, она же скучная, но, получается, вкус у него все-таки получше, чем думал. У Шорис красивый светлый мех, и она изящная, смотрит весело, гордо. Запах у нее стал очень интересным, но, правда, не очень-то тянет к ней как к львице — внешне и по характеру нравятся другие кошки, к тому же лев у нее уже есть.

Если бы сам сидел рядом с львицей, которой взаимно бы нравился, то прижал бы ее к себе и грел. Особенно если бы этой львицей оказалась Ивири. Потерся бы он об нее мордой, что ли? Это же львица. Только люди ведут себя так же непонятно — зачем-то скрывают, если кто-то им нравится.

— Все-таки беспокоюсь, — тихо сказала Шорис. — Хотя это и не должны посчитать преступлением, я про тебя и твою лаохори. Даже если они догадываются.

— Каким преступлением это бы посчитали? Чрезмерным призывательством?

У Луи даже голос чуть изменился, стал бойчее.

— Примерно так, — Шорис, пройдя мимо Луи, задела его лапой. Точно, лучше оставить их одних. Эрцог неслышно прокрался к ельнику.

— Пойду посягать на твою территорию, — добавила Шорис.

— С каких пор ты об этом предупреждаешь?

— Я предупреждаю, когда собираюсь посягать, а не когда внезапно отбираю.

— Потому что в таком случае это внезапно даже для тебя.

— Да.

Запах Шорис отдалился — эй, чего это вдруг? Эрцог повернул голову в сторону львов: Луи не двинулся за львицей, а просто лег на снег.

— А чего ты ей не скажешь, что она тебе нравится? — спросил, пройдя к нему, Эрцог, и начал умывать морду от крови ганрода.

Луи повел ушами, зовя подойти поближе, а потом негромко сказал:

— Она от меня родила. Как думаешь, знает она, или нет?

Ничего себе. Он продолжил сразу два правящих рода.

— Я думал, может, ты не знаешь, как общаться с львицами.

— Ты сам, без сомнения, знаток, — Луи подогнул под себя лапы, когда промчалась поземка.

— Серьезно. Думал, что Киоли и Тауран — просто результат эксперимента. Раз ты знаешь, что мелким я не наврежу, скажешь, где львята Шорис?

— Одну из них ты чуть не утопил.

— Серьезно?

— Юлали их взяла на воспитание, — голос Луи сделался еще тише. — У нее самой лишь двое львят. Не моих. Юлали меня не привлекает, но я хорошо ее знаю, и у нас небольшая общая проблема.

Получается, когда детенышей рассекретили, про их мать никто и не выяснил. И, если бы с мелкими что-то вдруг случилось, могли бы родиться новые. Луи, похоже, не хотел бы искать себе новую львицу.

— С травоядными именами?

— С тобой, — Луи фыркнул с непривычной для льва интонацией. Совсем не по-львиному. Усмехнулся по-келарсьи, что ли? А правда похоже.

Потом он молча удалился по следам Шорис — наверное, ждал, пока она не отойдет подальше, потому что так интереснее.

Эрцог раскопал снег под лапами ели: там, где оставил лекарство. Зачем, интересно, Хала его купила? Ей не хочется шкуру больного зверя?

Горло не саднит уже целые сутки, хотя нос все еще немного заложен. Кажется, в нем те же облака, что затянули небо, но настоящие облака полезные, из-за них поблекло не только солнце, но и снег. Правда, сильные запахи улавливаются уже отчетливо.

— Уверен? — спросила Шорис. — Вот я уверена, что ты хотел бы вместо всего этого поваляться в тепле.

А Тауран, оказывается, похож на нее — только сейчас это понял. Когда не знал, то даже и не задумывался.

— Скоро уже надо идти в Лугру, так что нечего тянуть, — ответил Эрцог, смахивая снег с камня. — Бармелы, если честно, помогали быстрей. Но ничего, все нормально.

Луи шел справа и немного в отдалении, Шорис — слева. Эрцог нарочно отстал от львов, еще раз поточил когти и проследил — приблизятся друг к другу или нет? Ага, Шорис подступила к Луи. Дальше Эрцог шел уже в стороне от них обоих и иногда замечал, как Луи будто случайно задевает Шорис хвостом. Забавно.

— Береги себя, а то зачем тебя терять, — сказала Шорис. — Ты все-таки уникальное существо. Тебя же зверь обучил письму и чтению.

Здорово, что она поверила без вопросов. Ивири бы поверила, интересно?

По Веннте уже ощутилось, что началась земля враждебных ганродов. Снег под лапами почудился колким, казалось, еще шагнешь — и лапы изрежутся в кровь. А если звери захотят напасть и на Шорис?

Липкие, тяжелые, вязкие запахи, как болотная трясина — болота как раз не замерзают зимой. Целое стадо впереди. В голове — как вспышка — теплый азарт. Убьют они, да как же. Подчинятся. Лапы легко несут к ганродам, а сердце при этом колотится, точно стремится вырваться и умчаться вперед, мимо этих быков.

Стадо — точно чернота провала пещеры, где придется ожидать казни. От стада отделились трое, потом и еще один. Они пока еще были не очень близко, но уже могли услышать. Шорис негромко зарычала.

Носа коснулся запах ганрода-убийцы и запах настоящей убийцы, вожака. Когти Эрцога продавили снег. Рядом оскалился Луи.

Четверо ганродов шли, мыча глухо и без слов, и вожак тоже отбрела от стада. Она присматривалась, раздувала ноздри, хлестала хвостом.

— Будем биться, вожак, — Эрцог прибавил к словам рычание. Когда говорил, подделывал язык под волчий. — Я — инрикт и бывший тирниск.

Ганроды замедлились, когда их вожак приглушенно фыркнула. Пока еще можно было и убежать от них всем троим хищникам. Кинуться в разные стороны при случае.

— Или боишься? — Эрцог вскинул голову. — Четверо точно со мной справятся. А ты, вожак? Считаешь всех хищников жестокими? Тогда самый жестокий — перед тобой. Разберешься одна с таким соперником?

— Как в старину, раз нет стоящих гвардейцев? — не сразу разобрал слова в ее ревущем голосе. — Казнь от клыков инрикта?

В горле мерзко стянуло. Но сейчас это не то же самое, что убийство зверя, которого подставили. Просто по-другому никак.

Вожак высоко подняла рогатую голову и без слов замычала, взрыхлив копытом снег, точно шкуру убитого белого хищника.

— Пока их не трогать, — и, когда она кивнула в сторону Шорис и Луи, другие ганроды отступили. — Пусть увидят всю свою хищническую суть. Они все такие же, как инрикт. Безжалостные. Разве что не так явно это показывают. Для них мы — одно мясо. Пусть видят, что сами они — то же мясо.

Зубы стиснулись так, будто уже разгрызали ей кости.

Наклоненная рогатая голова, матовые темные глаза, как старые лесные орехи. Отсверк солнца на рогах — ага, оно спряталось, и все, пускай не показывается.

Лапы понесли в сторону, неспешно и легко. А голова ганродицы развернулась медленно.

Разворот, более быстрый рывок направо — и назад, от выпада рогов. Тяжело переступают ноги ганрода. Лапы точно сами выбирают, куда уклоняться, и уводят от атак. Пока еще скорее отгоняющих, чем нападающих.

Эрцог перескочил кустарник, ничуть его не задев — а ганродица перед ним замедлилась, потом сквозь него прорвалась. Эрцог зашел за дерево и потерся, чтобы немного ее отвлечь. Так она решит, что соперник не очень-то настроен драться. Отлично, остановилась.

Лапы ступают уверенно, и здорово удается прокладывать путь между сугробов, стволов и заснеженных торчащих скал. Точно уже много времени тут провел.

Обогнул ганродицу и прыгнул на нее — сзади. Зверь развернулся.

Толкнуло в лопатку. Кроны деревьев взвились — слишком высоко. Снег заледенил затылок. Копыто ударило в бок.

Откатился от следующей атаки, вскочил — и лопатку стиснуло тупой болью. Метнувшись в меховую черноту, Эрцог сдавил клыками горло врага.

Ганродица дернулась, челюсти разжались, и Эрцог опять упал в снег. Разорвав сугроб, поднялся — и рванулся сбоку. Сжал клыки на ее лопатке, втиснул когти в мех на боку. Дыхание зверя начало сбиваться. Отлично.

В левом боку заныло так, точно вытягивали ребро. Ганродица опять встряхнулась, голову наполнил ее рев. Жжение крови возникло на языке.

Уничтожить. Лапы соскальзывают. И клыки тоже.

Отпустил — и в сторону.

Боль в боку и лапе — вспышками, трудно дышать. Зверь разворачивается, фыркает. Множество зверей. Опасные. Бежать?

Горячая кровь в пасти.

Зверь подчинится. Но у зверя рога — опасность. Смерть. Избежать смерти. Убить.

Обошел белое, большое — ага, сугроб. Вот, отлично, уже думается. Нельзя исчезнуть. Нельзя себя потерять. Нельзя навредить невиновным, нельзя. Вдох — горячий, как кровь ганрода в пасти. Кажется, копыто осталось под шкурой.

Прыжок — и точно проломило ребра изнутри. Схватил ее, пригнувшую голову для удара, за шею. Успел. Стиснул — и лапой толкнул в лопатку.

Ганродица дернулась — так она и клыки могла бы выдернуть. Не дождется. Эрцог надавил мощней, чуть пригнулся, заметал хвостом по снегу — точно хвост даст удержаться, ага. Клыки вжимались в шерсть — а где там кожа, где мясо? Один мех. Жесткий, густой.

Опять она рванулась. Шумно задышала — и Эрцог заставил ее сильней склонить голову. Мычали ганроды, чуялись вокруг их запахи — и два хищных.

Эрцог пригнулся еще сильней, увлекая вниз голову ганродицы. С каждым вдохом становилась жарче боль в боку, отчетливей пульсировало в зубах, ныли десны.

Снова дернулась — да тварь. Клыки чуть сдвинулись. Вырывается. Ничего. Она сдастся. Она покорится. Это лучшая добыча. Сорвать с нее шкуру. С живой.

Это не добыча. Не охота. Не развлечение. Это пример ганродам. Она уже никого не прикажет убить. Клыки со всей мощью врезались в шерсть, достигли кожи. В пасти разлился соленый металлический жар.

Все пошатнулось. Черная громада подкосилась. Упала — и ощутил, как голову дернуло вниз. Взвился снег.

Рев кругом — они тоже покорятся.

Она дышит. Дрянь. Надо еще держать. Потом — еще сразиться. Опасность. От этих, кто вокруг. Биться с ними. С огромными зверями. Травоядными. И с хищниками.

Все. Не дышит. Теперь порвать. В клочья.

Нет.

Оттолкнулся лапами, развернулся. Живое рядом. Новая добыча. Опасное копытное. Оно ближе всех. Меньше всех. Истребить. Рывок к нему — и боль в боку. В челюстях. Отдаленная.

Пасть распахнулась, лапы напряглись.

Почему меньше всех? Небольшое? Почему? Эти звери другие. Крупные. Крупные ганроды опасны. Этот другой, не опасный. Не вожак, не нападает, нельзя убивать.

Протянул морду к этому мелкому. Темному, дрожащему. В опасности — а не бежит. Детеныш ганрода. Совсем слабый, его сюда подтолкнули. Чтобы инрикт набросился на беззащитного и всю свою ярость показал. Всем вокруг.

Эрцог потер морду лапой, а кровь, добавившись к пятнисто-полосатой желтизне меха, попала и на отметину тирниска. Глянув на ганродов, повел вибриссами вперед, а потом обнюхал детеныша — запах у него оказался отличным. Вкусный зверь. Челюсть напряглась.

Нет. Не опасный, не преступник, не добыча.

Ныла челюсть — точно держал ганрода целые сутки. Мелкий ганрод задрожал, и Эрцог, боднув его мордой в бок, обвел ганродов взглядом.

— Я все-таки сумел для вас сдержаться, хотя вы гребаные твари и убийцы. Даже эту свою мелочь хотели убить. Ничего. Виновата была вожак. Без нее больше не рискнете. Кто убьет для развлечения хоть волчонка, тому вырву глаза и на рога повешу.

Запах хищника — слишком близко.

Выдвинулись когти — и тут же Эрцог их спрятал.

Луи. И Шорис тоже приближается. У Луи выпущены когти, точно он тоже дрался. Значит, беспокоился, лохматая зараза с гривой?

Ганроды молча косились в сторону мертвого вожака. А Шорис внимательно посмотрела на самую крупную самку в стаде, что вышла вперед.

Лопатка точно горела — рогом ее задело вскользь, ладно еще не до крови.

— Инрикт не нападает? Правда? Вы не хотите нас без причин убивать?

Какие они наивные и странные все-таки — и здоровские в чем-то, как те, долинные. Кроме того ганрода, кто убил львицу. Вот ему бы вцепился в шею — но лишнее. Стой.

— Он же из-за крови теряет рассудок. А тут не потерял. И ее не растерзал.

— Он терял.

— Нет, не терял.

А если бы на казни тоже дали шанс умереть не беспомощной добычей, а в бою, как этой ганродице? В любом случае, умирать совсем не хочется.

Новый вожак глянула на Эрцога и наклонила голову — в знак уважения. Кончики ушей согрелись, как и кисти лап.

Тушу убитого вожака Эрцог, уходя, потащил с собой, хотя от ее тяжести усилилась боль в боку и лопатке. Есть ее не надо — убивал не для этого, да и ел недавно. Пускай Луи поделится со своей львицей. Шорис как раз поскользнулась и будто случайно толкнула Луи мордой в бедро, а он прикрыл глаза. Все, когда еда окажется у той снежной постройки, надо оттуда убраться. А потом ходить одному по холодному снежному лесу без единой кошки, ага.

— Ты не научился бросать вызовы, — заметил Луи. — Я научился фыркать по-келарсьи, будь добр научиться рычать по-львиному.

Эрцог повернул голову ганродицы лапой и наставил на Луи ее рога.

— Отправила сов вперед вас, — сказала Угулвунут. — Предупредят зверей и птиц у Лугры. Чтобы те верили, что вы поможете. Чтобы знали самое главное про Эрцога и не выдали его людям. Люди все равно будут охотиться на тебя, инрикт. Их не убедишь. Но меня ты убедил.

Глядя на Эрцога, она наклонила голову и отошла назад. Эрцог улыбнулся, и ушам снова стало тепло.

— Пусть совы там задержатся, — добавил Луи. — Их зрение нам понадобится, и пускай их будет как можно больше.

Под сапогами охотников похрустывал снег, и было здорово пробираться между деревьями тише обычного. Казалось, что вот-вот и под лапами перестанут оставаться следы. Когда стиснуло горло от подступающего кашля, Эрцог прижался мордой к сосновому стволу.

Взмах рукой, очерчен быстрый круг кончиками пальцев — люди выслеживают лося. Многие их жесты успел запомнить.

Заметные у них запахи, у этих людей. Охотники надели светлую одежду, синюю в сумерках, как и снег, но по-настоящему не замаскируются.

А вот теперь новый знак — человек повел вверх мизинцем. Один изобразил несогласие, второй тоже, и опять показали жестом лося. Ветер донес лосиный запах — впереди бродила самка с детенышем. Значит, решили все-таки не оставлять мелкого в одиночестве? Нет, теперь все подали охотничьи знаки и медленно двинулись вперед.

Эрцог возвратился к Луи, все ему передал, и он отправился к людям.

— Нет, не трогаем кормящих самок, — ответили они после того, как когти Луи перестали шуршать по снегу. Эрцог проследил и убедился, что люди ушли от лосихи подальше. По крайней мере, они не талисцы, и на Луи охотиться не собирались.

По пути увидел и других охотников: судя по знакам, они выслеживали кабана. Его учуял тоже, одинокого и старого — ладно, пускай. Может быть, тоже чрезмерная охота, но хотя бы не такое нарушение.

Здесь травоядных и так очень много, а вот хищников учуять не удается, даже волков. В стороне Лугры должна быть волчья стая, куда она делась? Нет и следов.

— Инрикт, — послышался кабаний голос, и на тропу, вытоптанную оленями, вышел секач. Эрцог насторожил уши и слегка выпустил когти. — Наказал ганрода и не потерял разум? Теперь собой гордишься? Я тебе дам отпор, ты запомни, кошка.

— Это ты так предлагаешь мне поесть? — Эрцог развернул к нему ухо. — Спасибо, я не голодный, а вот люди голодные. Или наглые, не знаю, что лучше. А что тут с волками?

Секач принюхался и поспешил удалиться. Волки тоже встретились после того, как удалился кабан, но это оказались уже знакомые гвардейцы.

— Наши сородичи ушли, — встревоженно говорили они. — Тут много копытных, куда могли деться волки и почему? На зов три ночи не отвечают.

Они держались в стороне от Эрцога, но смотрели уже с уважением, и от этого даже снег чудился не таким холодным. Совы отлично справились с заданием Угулвунут.

— Я их тоже не чуял, — ответил Эрцог.

Прямо сейчас гахаритцы много охотятся, чтобы отправить добытое в Саа-Ден. Странно совпало с исчезновением стаи. На волков в Ориенте охота запрещена уже много лет: но, конечно, и талисцы, и отряд Марты Полесски нарушали запрет. И слышал, что на волков в Гахарите тоже порой охотятся ради шкур. Но чтобы продавать эти шкуры в другие страны?

Луи настороженно принюхивался и ударял хвостом.

Снег похрустывал под лапами, и лапы, казалось, тоже сейчас так хрустнут. В ближайший порт доходят теплые воды из океана, и зима, раз у нее не получилось заморозить море у Лугры, решила своим ветром заморозить хотя бы глаза Эрцога.

От крайних домов актария доносилось радио, и Луи повернул туда уши, Эрцог тоже прислушался. Сразу в нескольких домах включили одну и ту же передачу.

— Кто пытался с ним нормально пообщаться? Кто-то его касался? Кто?

— Слухи же про тирниска.

Уши напряглись еще сильней.

— Вот именно, слухи, причем я бы их назвал преступными, — и отлично, и правильно. — Никак не мог зверь прикоснуться к лаохорту. Это, прошу позволения, полный и безоговорочный бред.

Раздался гул, смешанный с помехами.

— Полно свидетелей. Да это существо выглядит как…

— Она разговаривала с людьми, свидетелей тоже много.

— Хорошо, как проверить? Что вы предлагаете? — тут же человека перебило с полдесятка голосов. — Дайте сказать. Товарищи!

— Призываю к тишине, — после третьего повторения это все-таки получилось. — Да, что вы скажете?

Помехи.

— Странный облик лаохорта может быть обусловлен…

— Прошу прощения, уточните, вы считаете, что это лаохорт?

— Вьорт, общеизвестно, не способен разговаривать. Так вот, о чем это я: странности в облике могут быть результатом радиоактивного заражения территории Моллитана.

Люди как будто нарочно включили радио — или телевизор — так громко. Для животных.

— Вы уверены в этом?

— Согласитесь, это наиболее приемлемый вариант и наиболее вероятный. Кто видел Кейнора сразу после взрыва атомной бомбы? Хорошо, видели, но он быстро исчез, насколько это все достоверно? Свидетели вообще не могли остаться в живых. А Легонию в ближайшие месяцы после того взрыва кто-то видел?

— Легония был сильно ранен, зачем ему было деморализовать людей и животных. Он всем показывался только ночью.

— Вот именно.

— Хотите сказать, что и Легония тогда выглядел так же?

— Хорошо, какой вариант предлагаете вы? Вы знаете, о чем говорят животные? Уже и люди повторяют этот… эту недопустимую, даже кощунственную…

— Не повторяйте и вы.

— Что они имеют в виду? — белая сова бесшумно опустилась на пень.

— Без понятия, — ответил Эрцог и разрушил хвостом небольшой сугроб. — Местных волков не видела?

— Спрашивал о них моих местных сородичей, — самец совы повернул голову набок. — У наших самок пестрые красивые крылья, у меня нет пестрин.

— Ага, запомню, — правда, после Моллитана трудней запоминать все остальное.

— Волки исчезли после одной ночи. Тогда был снегопад, мои сородичи ни следа потом не увидели. Думают, волки ушли. Но в ту ночь по лесу ходили люди. Мои сородичи слышали выстрелы.

Хвост метнулся по снегу. Люди могли убить эту стаю? А травоядные, может, и видели, но молчат, ведь сами не терпят хищников?

— Помнишь, что я говорил насчет судна? — уточнил Луи.

— Прилетаем к тебе, когда видим белое, много… многопалубное, очень большое, — перечислила птица. — Но пока такого не видел. Больших здесь немного, все серые.

Груз повезут огромный, конечно. За маленьким саа-денцы бы ничего не отправили.

— Хорошо. Следи дальше вместе с остальными и сообщи сразу же, как только такое появится. Позже объясним, для чего. Привлек и местных сов, так?

— Как договаривались, — раздалось в ответ. — Нашел филинов для ночного патруля.

Луи повел ушами вверх.

— Так, — задумчиво сказал он, когда улетела сова. — Шкуры обрабатывают, их запахи от этого искажаются, однако я со своим нюхом сумел бы учуять шерсть. И определить, чьи шкуры.

— Ага, — ответил Эрцог.

Если люди смогли ослепить тирниска, почему бы им не охотиться на волков для продажи шкур? В Ориенте не купят волчьи шкуры — ну, кроме, наверное, кранарцев, и то сейчас не выгодно нагнетать. А вот в Саа-Дене, далеком от Ориенты и от дружбы со зверями — конечно.

Лапа разломала очередной сугроб так же легко, как сломала бы кости охотнику на волков.

Небо выглядело по-странному светлым для ночи, дымчато-серым, и, хотя не виднелось никакой луны, удавалось различать и отдельные хвоинки на ветках, и ягоды, и старые засушенные листья, к которым примерзли снежные комки.

С вершины низкой горы, куда Эрцог очень быстро забрался вместе с Луи, виднелся весь небольшой город. Лугра с высоты искрилась, как черный снег, и на северо-востоке ее блеск обрывался морской чернотой, где, правда, тоже показывались огоньки, только редкие.

Луи положил себе на лапы газету, чьими страницами уже не мог играться ветер, до того они замерзли. К сверкающим портам пока не двигались новые огни.

— Там есть невидимые корабли. Один светит красным и белым, другой — зеленым и белым, они идут в разные стороны. Интересно, насколько большие.

Уши поймали приглушенный гудок, и Луи тоже прислушался к морю.

— Келарсье ночное зрение тебя подводит. Даже не можешь рассмотреть суда.

— Лучше изучу их нюхом, особенно то, что у них внутри.

— Твои задние лапы не пробьют обшивку.

— Хм, а правда. В воде лапы весят меньше и двигаются медленней.

— Удивительно, что ты не боишься воды. Келарсы боятся.

— Да знаешь, мама постоянно говорила, чтобы я перестал плавать. А Алнир — чтобы я прекратил лазать по деревьям. Ладно еще не удивлялись, что у меня на шкуре полоски вместе с пятнами.

— Представляю, как ты донимал Кесси. Поначалу тебе больше не с кем ведь было общаться.

— Ей же тоже общаться было не с кем. Правда, приходила еще одна келарсица и носила маме еду. Мама была ее детенышем, но я этой келарсице не нравился.

— Это она потом рассказала всем о том, что ты якобы задушил до рождения двух инриктов?

— Надо же, ты в это не поверил.

— Ты и одного инрикта убить не можешь, несмотря на старания. Прочитай газету.

Эрцог, пролистав, нашел статью про саргов у города Скхатмока. Оказалось, что с ними пообщались алдасары, дипломаты Кайрис в Кейноре, и они для этого временно вернулись домой. Писали, что с этой стаей встречался и Луи, когда «по досадной ошибке покинул Ориенту».

— Саргов обучат основам коммуникации с людьми и в дальнейшем рассчитывают определить и развить вероятные способности к восприятию письменной информации… им точно нужен переводчик, слушай. Олла Аверанг, бывшая советница-посланница Кайрис, советница ваессена Тернески по вопросам внешней политики, впервые в истории провела уроки чтения для саргов, — голову точно подожгло изнутри, — и обнаружила задатки у вожака… чего? — Эрцог скомкал лапой лист, бумага хрустнула. — Впервые в истории? Аверанг? А ты, значит, просто встречался с саргами? Ты же их еще и письму учил, это же намного сложнее.

— Возможно, там дальше есть что-нибудь про меня.

Эрцог уже не читал это вслух — быстро пронесся взглядом по строчкам. Ничего. Ни слова про Луи. Так и передал.

Пока читал, оказывается, пробил хвостом в снегу новую тропинку. Лапы Луи расцарапали и скомкали снег.

— Что же, — спокойно сказал Луи. — Неудивительно.

— Они живут меньше, чем ориентские звери, — Эрцог прошел мимо него, врезался в кустарник, рассеял лапой сугроб. — Не верю, что алдасары так поступили, потому что не захотели кого-нибудь тревожить. Они бы это сразу тебе сказали. Нет, это наглость. Люди рассчитывают, что сарги быстро про тебя забудут, да? Что сменятся поколения — и сарги будут помнить, что чтению их научили люди? А сейчас эти звери никому не скажут правду, потому что писать не умеют.

Разбил очередной сугроб, и еще один, и раскусил при этом шишку. Ушел на край скалы, лег, сразу поморщился от боли в боку и укусил ком снега.

— Какая-то дикая тварь, — произнес Луи.

Подойдя, он подтащил к себе лапой, при этом сильно надавил на раненый бок, и Эрцог огрызнулся. Луи лег рядом — сразу стало потеплее.

— Вообще-то меня ганрод в тот бок ударил, — сказал Эрцог. — Осторожней.

Луи умылся и положил себе лапу под голову.

— Вообще-то Кранар в твоем облике меня разорвал.

Эрцог поднял голову и насторожил уши. Вот это что-то новое и здоровское.

— А клыки у меня были острыми, или он меня недооценил?

— Переоценил, я бы сказал.

— Ощущалось как настоящие раны? С другими Фернейлами, получается, он так же поступал? А они не выдерживали, вот почему ты про них спрашивал. Они правда погибали очень странно, ну, те, кто жили после Кейнорской революции.

Вот это лаохорты. И новые исторические знания.

— Допускаю, что в реальности боль от открытого перелома и вспоротого живота была бы примерно такой.

— Ух ты, а он меня уважает, здорово. Ко мне он приходил как Алнир, и, наверное, тоже бы напал. А если он умеет делать такие сложные иллюзии, значит, с ним получилось бы иллюзорно подраться?

— Страх перед лаохортом мешал, если честно, — мурлычаще-ленивый голос Луи звучал теперь не отстраненно, как обычно, а свободно и даже немного весело. — Хотя осязательные иллюзии у него очень разные и интересные. Мне казалось, например, что он перевернул меня на спину. Интересно, почему он показался тебе Алниром. Из-за того, что мы подходили к его костям?

Пусть Кранар дерется со своими вьортами. Это не его соперник. Луи повернулся поудобнее, а Эрцог его укусил — просто так. Луи лениво задел по морде.

— А что случилось с Лиери? Мне вообще-то все равно, но с ней ты почему-то дружил, а со мной не хочешь.

Луи не ответил.

Эрцог протянул лапу к городским огням — вот бы с такими поиграть. Подбросил снег, но представил, что это фонари и окна Лугры, и корабли заодно. Под боком грело — здорово, вот только клыки Эрцога стали сжиматься, точно впиваясь в шерсть и в кожу.

Соперник.

— Регон говорил, что Лиери с растениями не справится, и что самкам недостает ума, — а думал, что он уже не заговорит. — Он и нашу мать недооценивал. Лиери хотела ему доказать, что может придумывать полезное. Что львицы на это способны: а значит, была способна и мать. Когда Алнир взял нас на север Кейнора, Лиери собралась поймать крупного оленя, мне не сказала. Она уже хорошо охотилась в то время. На этот раз выкопала яму, закрыла ветками, погнала олениху. Загнала в ловушку, но сама не удержалась на краю, и олениха, выбираясь, переломала ей кости. Я нашел Лиери по запаху, когда понял, что ее слишком долго нет, и выяснил все по следам. Тебя я обучал спустя несколько дней после ее смерти.

Лапы Эрцога, и Луи тоже, неподвижно лежали, касаясь пальцами края скалы. Ветер бросал на шерсть снежинки, взъерошивал мех.

— Кесси ведь убила волчья стая, так? — спросил Луи.

— Ага. Пришли чужие молодые волки, подрались с ней. Меня тогда в овраге не было. Подожди, Лу, а ты потом сидел рядом со мной. После того, как за мной пришел Алнир. Ты сочувствовал, получается? Я думал, тебе все равно.

— Неправильно думал. Так вот, моя мать помогала Алниру успокоить недовольных зверей, в том числе недовольных тобой. Однажды эти звери ее укусили, повредили бедро. Алнир пытался остановить кровь и говорил, что именно Солари ему нужна. Слова не очень-то помогают, тем более поздние.

Алнир же маму любил, а с Солари был вынужденно. Зачем он тогда так сказал — просто поддержать перед смертью, или что?

— Какая она была вообще?

— Умная, благородная. Красивая. Лучше прочих Ласферов. Порой ошибалась, конечно, хотя я могу ее понять. Изучала растения, но точно не так, как Регон и Гелес. Лучше. Уверен.

— И очень уверенная в себе? Ты вот очень уверенный.

— Примерно в твоем возрасте у меня был комплекс насчет имени, — Луи сказал это неожиданно весело. — Я даже назвался другим именем, рычащим, притом человеческим, и считал, что это для особой цели. Цель была, я позже тебе расскажу. Немного надоело. Устал.

— А от письма не устанешь?

— Проверим.

Эрцог выцарапал несколько букв, вразнобой, и Луи дотронулся до них вибриссами. Нашел одну, вторую, третью, а затем отыскал не букву, а след Эрцога.

— Неправильная Ш.

— Эй, это след. Их тут вообще полно.

Снег исчеркан следами: лисьими, заячьими, птичьими. На нем как будто надписи, в самом деле. У разных народов есть свои языки. У зверей тоже — но письменности нет.

— Давай придумаем буквы из следов и листьев вместо настоящих букв, тогда люди не поймут, о чем мы пишем.

— Они и так в основном не понимают наш настоящий язык.

Но Луи заинтересованно поднял лохматые уши с черными кончиками, как у Алнира — и улыбнулся. Затем оставил отпечаток лапы.

«К. Кошачьи», — вычертил он рядом.

Потом Луи вырезал когтем силуэт кошачьего следа — примерный, упрощенный. А рядом Эрцог нарисовал такой же упрощенный силуэт следа, только еще и с когтями.

— Это «В». От волков.

«Не говори. Утомило».

— Кранара вспомни, и не надо мне тут приказывать, — усмехнулся Эрцог. — Ты вообще меня боялся.

— Твоих блох он сымитировал лучше, чем тебя. Я боялся скорее их.

А двупалый отпечаток копыта надо соотнести с оленями. Однопалый — с лошадьми, ну и еще придумать что-нибудь.

Для сна Эрцог отошел немного дальше, залез под ветки низкой елки и, свернувшись клубком, накрыл морду хвостом. Так будет теплей.

— Уже не очень злюсь, но спать рядом не хочу. Нападу. Еще и с горы тебя скину.

— Решил стать одиночкой? — между хвоинок рассмотрел, как Луи наклонил голову. — Что же, ты перенимаешь полезные привычки.

В ночь на тридцатое Эрцог вместе с Луи перешел через актарий в город. Удалось пройти так, что собаки не подняли лай — с моря дул сильный ветер в сторону леса, и это помогло. Иногда приходилось задерживаться и прятаться.

Запах долго останется на снегу, но собак тут не должны выпускать на дорогу, людям все-таки важны ручные животные. Из леса могут прийти всевозможные ганроды, волки и инрикты. Ну, кроме волков. А отпечатки лап посчитают следами Луи. Они почти такие же.

У моря Эрцог перескочил забор и прошел мимо портовых построек. Решил остановиться позади одного из сараев: потому что рядом с ним не обнаружил человеческих запахов, даже старых. Скоро прилетел филин, один из следящих за морем, и сообщил, что ничего нового не увидел.

Никаких складов у моря птицы не нашли, и куда точно причаливают такие суда, как описывал Луи, осталось неясно. Ладно еще город небольшой.

— Все так плохо оборудовано, чтобы никто не догадался, — сказал Луи. Эрцог усмехнулся в ответ.

Судно пришло рано утром первого веланы — об этом сообщила, разбудив, большая белая сова, и отметила, что нужная пристань недалеко. Луи отправился за птицей, а Эрцог немного подождал и затем пошел по следу: осторожно огибая портовые здания, принюхиваясь и прислушиваясь. Наконец, остановился у торца одного из строений, поближе к кораблю, и спрятался за елью.

Белое многопалубное судно в темных волнах выглядело как ледник, приплывший из северных морей. Люди вытаскивали ящики из фуры — похоже, потом их собирались поднять с помощью странных устройств, что торчали на корабле. Они были вроде кранов, но на вид легче и в то же время запутанней.

— Покажите груз, — сказал Луи, обходя ряды ящиков.

— Это людские дела, — ответил один из грузчиков. Этот человек увидел инарис: легониец или кранарец, отлично. — Покинь порт, ступай к зверям, помогай им, а нам не мешай.

Четыре крюка двинулись с судна — со странных краноподобных штук — прямо к ящикам.

А прямо за фурами — забор. Между ним и машинами нет людей, зато они увидят того, кто проберется от торца здания к фурам или к забору.

— Однако вы мешаете животным. Охотиться в этих краях стали слишком часто. Следует удостовериться, что вы не везете слишком много добычи.

Опять Луи говорил официально и гордо, и захотелось его повалить, в игре ударить задними лапами — чтобы стал настоящим. Грузчик бегло пересказал все своим, а Луи прошелся туда-обратно мимо ящиков, и люди настороженно за ним проследили. Многие переругивались — но как им выгнать льва?

Он не ко всем ящикам сумеет подойти — но учует же?

Крюки еще не забрали ящики. Нависли над ними в воздухе, как грифоны над преступниками.

— Притащи журнал прибытия и отправления судов, — сказал один из людей.

Принесли его очень быстро, и белая сова прочитала, что судно отправится в северо-восточный порт Гахарита, на остров, который участвовал в Железноморском кризисе. В то время лет-танер Феаллин построил там дом, а лет-танер Гахарита быстро объявил тот остров гахаритским, потом две льеты недолго воевали. Ну а теперь он, получается, контрабандистский.

— О какой добыче, о какой охоте идет речь? Зачем бы нам на восток Гахарита везти то, что там уже есть?

— Для чего же столько охотятся на травоядных? — поинтересовался Луи.

— Потому что опасны, вот и вся подоплека, — раздалось в ответ. — Самозащиту никто не отменял.

Ветер дул в сторону Луи — а он, медленно повернув голову к Эрцогу, быстро шевельнул ухом — едва заметно. Потом так же медленно показал мордой влево, на один из рядов ящиков. И провел лапой по асфальту.

Ого, он точно учуял, и именно волков. Это же условленный жест. В горле свело, точно проглотил осколок кости. И от ярости точно опалило морду. Эрцог остановил кончик хвоста — представил, что рядом кантокрида.

— Но вы не улучшите ситуацию, если будете охотиться на них больше, — высказался Луи. — Дайте взглянуть. Вот здесь, — он продвинулся вправо, — к примеру, чую достаточно ядовитое растение.

— Ядовитое?

— Фалвиста. Редкость, — добавил Луи — медленно, задумчиво. — Поэтому не знаете об его свойствах, так? Используете в народной медицине?

— Все, закончили разговоры.

Редкое. Да еще и яд.

На судно наскакивали волны, шипели, дыбились. Двое грузчиков все-таки направились к ящику, на который указал Луи, а крюки так и не вернулись к тем штукам вроде кранов.

Ага, люди отвлеклись, отлично.

Эрцог перебежал от торца здания к фурам, затем проскочил между ними и забором к ящикам, при этом сразу пригнулся. Люди так не заметят.

Хм, а какой именно ящик в том ряду, на который показал Луи? От всех ближайших дощатых коробок пахнет лишь чем-то мерзло-солоноватым, сухим, непонятным.

— Малой дозой люди вряд ли сильно отравятся, но ничего полезного в нем точно нет, — продолжал Луи. — Неужели вы настолько не доверяете зверю, тем более бывшему тирниску, что готовы рисковать, лишь бы не послушать?

— Ты в Гахарите не был никогда, — отметили в ответ.

Да понятно, откуда Луи узнал про свойства местного яда. Не сомневался, в общем-то. Особенно после огневики. Даже если бы выяснилось, что он проводил над зверями опыты, ничуть бы не удивился. Хотя, правда, в горле немного сжало от этих мыслей.

— Такое растение есть в коллекции Регона. Теперь я получше принюхаюсь к прочим ящикам, вдруг там имеется нечто подобное.

— У нас есть оружие, — раздалось в ответ. Ничуть не грозно, скорее раздражающе. — Мы не привыкли, чтобы звери задерживали погрузку скоропортящегося груза. Нам придется тебя отогнать.

— Мы тоже не привыкли, чтобы люди так вмешивались в наши дела. Нечего скрывать? Тогда я с вами отправлюсь, что же, — Луи подходил все ближе к ящикам, напротив которых замер Эрцог. — И, вероятно, сова со мной. Согласна? Хорошо. Стало быть, мы с ней проследим. Еще неизвестно, есть ли среди засушенных растений, приготовленных для отправки, еще какие-нибудь редкости. К тому же опасные.

— Фалвиста не вымирающая, само растение точно не пострадало, так, обрезали, — отмахнулся грузчик. — Тебя везти негде, кормить нечем.

— Почти вымирающая, — уточнил Луи. — Так. Вы действительно выстрелите в тирниска, проходящего испытательный срок?

Надо ему сейчас просто поверить. Его нюху, обостренному из-за слепоты.

Все-таки люди стали открывать ящики — послышался треск. Они убеждали, что там уж очень скоропортящийся груз, замороженная гасчатина и что-то еще такое.

Луи же верил в Моллитане. Верил тому, кто убил льва. И сам подсказывал правильно — он же первым определил, что у пленников иллатов болезненные запахи.

Луи уже прямо напротив — отделенный ящиками. Два стука когтя — ага, надо принюхиваться не к тому ящику в ряду, что ближе всех, а ко второму. Шерстью, правда, вообще не пахнет.

Эрцог медленно сдвинул ящик, протиснулся к тому, что стоял впереди него, и принюхался, сильно прижавшись носом к доскам. Что-то лежалое, соленое. Шерсть, ага. В шерстяном мерзло-соленом запахе прослеживалось немного волчьего. Лапы вдавились в асфальт.

Как Луи все это почуял с такого расстояния?

— Убедился? Все мы на досмотр не притащим. Все ящики не откроем, все испортится, да их тут и много. Документы есть, разрешения все имеются. Гаска, видишь? Просьба покинуть порт и не смущать людей.

Луи сломал дверь в Харгалуве — а с ящиком все еще проще.

Удар лапой по дереву, снова удар — и доски распались. Внутри — несколько волчьих шкур, через глазницы продета веревка.

Эрцог схватил их пастью, сдерживая рык. Вытащил, кинулся назад — и через забор.

Прохожие отпрянули. Позади доносилась ругань. Луи перемахнул через забор и встал рядом. Скрытная зараза — зато ему можно верить. Люди тоже скрывают разные вещи — но верить людям ничуть не хочется.

Эрцог, кинув шкуры под ноги прохожим, указал мордой на белое судно. Ручку и листок дали очень быстро, смотрели обеспокоенно, держались подальше. Эрцог забил хвостом. Луи подошел ближе, и Эрцог нервно укусил его в бок, лишь потом взял ручку. Бумага расцарапалась под лапой.

— Волки? — люди говорили негромко — и тревожно, испуганно, даже с сочувствием. С фальшивым, каким еще. Один наклонился к шкурам и провел по волчьей шерсти рукой. Точно и правда пожалел. Охотники — и жалеют. Очень верится, ага.

— Шкуры-то связанные, гляди. Там вправду такие товары грузят?

— Это тебе не ганрод тупой. Существо разумное.

— Инрикт тоже тут? Он же пропал где-то?

— Может, их…

— Закройся. В полицию надо звонить.

«Там — разломанный ящик, — перед тем, как получилось что-то внятное, ручка расчеркала половину листка. — Оттуда достали шкуры».

А львиные там есть? Львов вообще в Гахарите очень мало. Почему? Горло точно опаляет — от злости. Здания, машины, море, сами люди, обеспокоенные крики ворон и сов — отдаленное все, как ненастоящее.

Выстрелят?

Посмеют они, ага. Разрушить не только свое Единство, но и мир со зверями.

Полицейские появились быстро — но к Эрцогу и Луи не приблизились. Прохожие показали им записку, потом шкуры, и кто-то говорил, что охотники совсем уже с ума посходили. Что, в самом деле гахаритцы переживают?

Притворяются. Вот и все. Хотя так хочется, чтобы они погладили.

— …на судно пройдем. Водную полицию подключить. С нами проходите. Да ты не боись, оружие есть у нас, да, но нас и наше оружие ты интересуешь в последнюю очередь, инрикт. Разберемся, до лет-тенны Фенат все тоже дойдет.

— Ты настолько хорошо изучал местные растения? — поинтересовался Эрцог.

Многие люди здесь уже знают о том, что случилось, и нападать не станут, тем более тут кругом разумные птицы — но все равно тревожно.

С шага Эрцог перешел на бег. Люди расходились с пути, беспокойно обмениваясь жестами. Снежные улицы скользили под лапами, сигналили машины.

И что, правда арестуют тех людей?

Они признались, что собирались везти в Саа-Ден еще и мясо ганродов вместе с лосиным. Убийство ганродов и лосей — не преступление, а вот торговля мясом диких зверей с чужой страной в обход Легонии и без ограничений — уже да.

— Так, — Луи тряхнул гривой и слишком тихо сказал: — У травоядных есть причины не слишком хорошо ко мне относиться. Они, впрочем, про эти причины не знают. Ты догадывался. Я проводил над ними эксперименты, с растениями. Давно. Что такое Саламандра, тоже, в общем-то, теперь знаешь.

Голос Луи под конец прозвучал очень глухо — и как будто говорил совсем не он. Эрцог вздернул уши и остановился.

Ага, слышал про Саламандру. Какой-то там опасный чантарский ядовитый зверь, а еще Регон предупреждал Эрцога, чтобы не попадался ему в лапы. Хм. Луи, похоже, участвовал в ласферовских экспериментах, но совсем молодым. И все это забросил. По крайней мере, хочется верить. А что с Саламандрой?

И почему-то сделалось даже легче, удивительно. Одной загадкой меньше.

— Не очень-то ты опасный, — наконец, сказал Эрцог. — Ничего. У меня тоже преступление связано с Ласферами.

— Ласферы многое преувеличили на мой счет, — Луи произнес это нарочито высокомерным тоном. — Позже объясню. До окраины я доберусь быстрее.

— Еще чего, — и Эрцог сорвался с места.

Саламандра. Хм, Ласферам точно не стоит верить. А на что способен Луи, уже убедился сам. И что-то действительно не страшно.

От бега лапу и бок как будто прокусили, их свело болезненным теплом.

— Надеюсь, ты не станешь считать всех местных людей такими, как те, что торговали с Саа-Деном, — добавил Луи.

Эрцог обернулся — а краны судна застыли, точно заледеневшие.

— Еще чего, — Эрцог насмешливо фыркнул. — Но я все равно на них злюсь.

— И они все равно узнают про Лафенграс. Рано или поздно.

Эрцог вскинул уши — одновременно с Луи.

— Что узнают? — спросила вслед ворона.

— А скоро узнаешь, — ответил ей Эрцог. И улыбнулся.

2 веланы, Скадда

Над темнеющим городом кружил орел-беркут с красными глазами, с язвами на крыльях и груди. Скадда заскребла когтями по асфальту и заворчала. Что ему нужно в Кейноре?

Но слишком сегодня устала, а термики слишком слабые, чтобы его догонять. И если Кейнор, уважающий зверей, ничего не рассказывает, то Кранар не расскажет и подавно.

Скадда заклекотала и щелкнула клювом. Сплошные кругом непонятности.

— Лаохори она, разумная, вот что точно известно, — сказал Георг. — Внешность странная, но, может статься, на нее и впрямь повлияла радиация.

Жермел кивнул в ответ.

Эрцог и Луи ведь тоже видели этого лаохорта?

Скадда легла у стула Жермела и накрыла лапой листок и ручку. Жермел выглядел уже намного бодрее, и даже улыбался. Хорошо, что не жалуется: это сближает его с грифонами.

За окном растерянно завыли волки, и уши Скадды сразу же дернулись.

— Люди чего только ни творят, Скадда, — произнес Георг. — Но и хорошее тоже. Будем надеяться, что Лафенграс входит в это хорошее.

«А Кранар — хорошее? Почему он на территории Кейнора? Уже не в первый раз».

— Каким бы ни был сильным наш лаохорт, очень уж он молодой, а у Легонии с каждым днем власти на этой земле все меньше. Вот-вот могут вьорты полезть, а к большим городам они полезут вероятнее всего. Вот Кранар и прилетел на подмогу.

Хотя он и лаохорт Дайгела, но все равно он как-то напрягает и не очень нравится.

Георг опять наклонился к Скадде, и на лапу легла разноцветная полоска ткани, сплетенная из нескольких: сине-голубых, белых и зеленоватых, цвета морской волны. Скадда радостно вскинула уши, затем подбросила штуку лапой, прикоснулась к ней вибриссами: ощутилась гладкая мягкая ткань. «Дорога за горизонт», подарок на ночь смены года: она прошла месяц назад, но в последний раз Скадда виделась с Георгом в прошлом году.

«Буду с ней играть, когда буду приходить. А то в лесу испачкаю».

— Мне мать сделала красную, — сказал Жермел. — В древности их плели из соломы. Знаешь, Скадда?

Скадда качнула головой в ответ и посильнее развернула к нему уши.

— Вот. А сто лет назад люди сами ткали полотна и нарезали на такие ленты. Это символические дороги в будущее, поэтому длинные. Я вообще хотел на исторический, но танер Эсети переубедил своим преподаванием.

— Ты переубедил себя сам, — заметил Георг.

По сравнению с этими плетеными штуками обои Георга кажутся слишком скучными. Вот бы на обоях с узорами, похожими на ветки, зимой рисовали листья: а то на улице почти все лиственное уже облетело.

— Да что там, — Жермел глянул на Скадду. — Ну, раз папа присылал всякие исторические вещи из Басмадана, то история мне стала напоминать про этот Басмадан. Стало как-то грустно ее изучать, вот я и пошел куда попало. Думал после нулевого перейти на исторический. Но попал к танеру Эсети и понял, что не надо переходить. Все равно по истории много знаю, если что — спрашивай, вдруг пригодится для Рагнара.

Как жить, когда очень часто и сильно волнуешься? Это же очень тяжело. Людям и так трудно с плохим зрением и без шерсти, не говоря уж о крыльях, а тут еще и такое. Жермел сейчас, конечно, не так грустит, как раньше, но ведь все равно он переживает.

«Когда заберут твоего отца? Почему так долго тянули? Теперь в Басмадан точно отправят людей?»

Лицо Жермела стало мрачнее.

— В следующий раз просто подарю ему не такую длинную дорогу за горизонт. Понимаю, что суеверия, но все-таки как-то не по себе.

Ему надо хорошо поднять настроение.

«Я тоже хочу помочь. Хочу так же далеко летать, как аалсоты. Над морем тоже. Но пока я не могу туда полететь: значит, я по-другому тебя поддержу. Покидай мне ручку, а я буду отбивать. Людям от такого веселее».

Жермел просто улыбнулся в ответ.

— Туда ведь отправятся не только на аалсотах, — Георг, прочитав, прошел к подоконнику, куда из форточки слетел четверокрыл, и Скадда, когда поднялась, увидела, что Георг дал зверьку ломтики фруктов. — Придется пересаживаться на судно. В Басмадане-то аалсоте садиться негде.

Снова раздался волчий вой.

— И аалсоты не дотянут, — добавил Жермел, глядя на обои так пристально, словно надеялся высмотреть почки на их узорах-ветках. — Толку от них, — и усмехнулся, но как-то нервно. — Танер Эсети, вам повезло, что не застряли в Моллитане, а то вдруг басмаданский осколок перенял басмаданскую каверзность.

Возможно, люди из экспедиции уже умерли, но нельзя Георгу и Жермелу прямо говорить про смерть, люди относятся к ней очень тяжело. Хотя, если человек рисковал, значит, он и сам допускал, что умрет. Грифоны-гвардейцы это всегда допускают. И тирниски тоже. А смерть — нормальная часть мира, как без нее? Правда, люди верят, что однажды, в далеком будущем, ее не станет и все совсем изменится, но об этом очень сложно думать.

Лучшее, когда можешь помочь. И худшее, когда понимаешь, что крылья способны не на все: металлические тоже.

На улице взвыли тоскливо-негодующе, и Скадда всмотрелась в окно: хотя и нельзя было там никого увидеть. Георг качнул головой, а Жермел развернулся к нему и оперся локтем на стол.

— Про басмаданские растения я поначалу только читал, избегал их вживую, но все-таки не надо все время от них бегать. Скадда, посмотри, только не трогай.

Из сумки он достал небольшой кулек и поднес к Скадде: внутри оказались засушенные листья.

— Только попробуй отравить Онлона Тарети, — сказал, глядя на них, Жермел. Вспомнила, что так зовут его отца. — Штука опасная. Толком не исследовали, лежала в музее, в составе гербария.

Опять завыли.

— Волков этих надо бы приструнить, — Георг с этими словами вышел в коридор.

Из шкафа Георга, отодвинув стекло, Жермел взял несколько кассет, а затем надел перчатки, пошел к подоконнику и забрал четверокрыла. Георг, уже в плаще, в это время заглянул в комнату.

— Вы говорили, я могу взять что захочу, — сказал Жермел.

— Тогда возьми еще яблок у меня на кухне под столом, он только такой сорт и ест.

Скадда отправилась за Георгом.

На улице, освещенной фонарями, волки огрызались на оленей, но успокоились, когда к ним приблизился Георг. Скадда, встав в стороне от профессора и зверей, распушила перья.

— За эту лаохори мы ответственны никак не больше вашего, и знаем не больше. Простые моллитанцы тоже. Слухи делу не помогут, — говорил Георг.

Волки молчали, немного скалились, отводили уши назад. И, наконец, ушли: никто на этот раз не хотел нападать. Правда, не стало спокойнее.

Перед рассветом животные заняли половину площади Гелонта Третьего, а по крышам ближайших к ней домов ходили грифоны-гвардейцы. Скадда немного снизилась и различила слова в голосах муфлонов, волков и оленей:

— Они нас не поймут, зачем вы? — слова оленихи быстро затерялись в гуле.

— Объясните! Правду про лаохорта Моллитана! А тирниски знают?

— Отбирают наши земли, строят аэродром.

— Сказали, что отнимут немного. Зачем такой огромный аэродром?

Волки, которые сюда пришли — это стая со склонов Тавиры и Чантара, а ведь в ней же есть и преступники. Они тоже здесь: но им ведь нельзя сюда ходить. Скадда возмущенно заклекотала.

Крылья Скадды взмахивали все сильнее, помогая удерживаться без термиков. Двое людей направились к зданию администрации, но звери не ушли с их пути, и один из волков-преступников цапнул человека за руку.

В груди — будто колючий песок, крылья — жесткие, мощные.

Вокруг — гвардейцы. В тот раз, когда Скадда остановила волков, напавших на человека, Гвардии рядом не было. Уже снижаются. Но если они неправильные? Не осудят преступников?

Надо себя сдерживать. Для Рагнара. Нельзя его подставить. Ученица не должна лезть туда, где гвардейцы совершают очень важное. Пусть и не все эти гвардейцы — умелые.

Клюв приходилось сжимать, как на горле добычи.

Оказывается, почти коснулась синего купола. Скадда толкнула себя вперед взмахом крыльев и бросилась дальше над улицами, такими же синими, как эта крыша здания администрации. Дальше, еще дальше, к синим клубам облаков: разорвать бы их в клочки, пускай они и мощные.

Скадда обернулась и глянула вниз.

Животные немного разошлись, и стало видно, как волк истекает кровью у лап грифона. Зачем? Он нарушил, но не настолько, чтобы казнить. Неправильный удар с воздуха?

Еще один волк бросился на гвардейца, свалил его, укусил в шею, и крылья заныли, рванули назад. Казалось, воздух сейчас изрежет крылья в клочки. Послышались выстрелы с площади — нет ли новой крови? Снова снизились грифоны, и звери отбежали, будто отхлынула волна.

Остается только улетать. Облака — тяжелые, темные, будто сделанные из шерсти ганродов, и кажется, вот-вот они рухнут на голову. Внизу, вдалеке, захрипел кабан, взвыл волк: не смотреть, не слушать. Надо успеть на тренировку и там всех обогнать, покусать, особенно Лирру.

Словно вернулась в яйцо. Там летать нельзя, есть мясо нельзя, останавливать преступников — тоже. Маховые перья на крыльях — как огромные когти. Вот бы они тоже могли разрывать.

С рассветного востока летит еще грифон? Нет, маленькая птица, бурый пестрый сокол с золотыми глазами: словно отблески восходящего солнца.

Кейнор мчался к темнеющему на западе морю: а там вздыбилось что-то громадное и сразу исчезло, и от него не разошлись никакие волны. Оно не воздействовало на мир: это был вьорт.

Ветра, идущие с моря, усилились, и крылья Скадды теперь отгибало, а чаек, парящих над крышами, над антеннами и проводами, отбрасывало ветром. Скадда пролетела за лаохортом на запад и на юг, а потом опустилась на крышу высотки. Рагнару тоже будет полезно узнать о том, что здесь происходит. Для того, чтобы добыть такие сведения, не стыдно и опоздать.

Сейчас бы хорошо полетала над морем, но так рисковать неумно. Хотя и хочется.

Беспокойство насчет того, что случилось на площади, сменилось интересом и напряжением. Никогда здесь не видела вьортов, а теперь, получается, власть Легонии совсем исчезла? Георг был прав: не зря ему можно верить.

Его лаохорт скользил над волнами, как чайка. Поравнялся с набережной: той, где Скадда в галензе ходила с Дайгелом. Пролетел над клубом любителей музыки, над знакомой столовой: оба строения издалека были маленькими, словно галька. Еще чуть южнее Скадда ходила с Эрцогом, когда он еще правил Ориентой, и грелась с ним у костра.

Набережную покидали люди, из столовой и из клуба выбегали посетители, и кто-то из них показывал в сторону моря.

Из волн на юге поднялась огромная пасть, заостренная, узкая, бирюзовая, как морские волны. В ней белела пена, превращаясь в острые зубы, а над полосками жабр, над глазами топорщились шипы. Скадда ринулась на край крыши, и одна из лап наступила в пустоту, так и застыла: а существо взмыло над водой, извиваясь, как водоросли во время шторма.

Плоское, длинное и гибкое существо, у которого морда то расширяется, то делается тоньше, и чешуя напоминает то воду, то морскую гальку. Все-таки существо не бесформенное, хотя и меняется. Просто выглядит не как настоящее животное, а как чудовище.

Сокол-лаохорт развернулся, и его далекий человеческий голос заглушило шипение: так шипят волны, когда, напав на берег, уходят обратно в море. Вьорт двигался в воздухе медленно, огибая Кейнора, а потом набросился, как змея.

Пасть вгрызлась Кейнору в шею. Кейнор рванулся и ударил воздух крылом. Вьорт не отпускал, к его зелени примешивалось красное, как и к зелени моря.

Скадда сорвалась с крыши.

Песок будто бы разрывали невидимые лапы. Со столовой сорвало крышу, белый одноэтажный клуб просел, как тающий сугроб. Трещины прошли по земле к асфальту, вскопали почву, а впереди, в море, дрогнул серый военный корабль и стал очень медленно погружаться в волны. Дрогнул и еще один, и огромная волна захлестнула скользящий по морю катер. В щеках, в ушах защипало как от сильного холода, и крылья словно оцепенели.

Вьорт впивался, трепал, и сокол-лаохорт мог только биться, тянуть соперника за собой: севернее, подальше от кораблей. Надо сражаться с врагом, надо кусать его, как же терпеть? Так несправедливо, что лаохорты не могут дать отпор.

У вьорта отпадает чешуя, кровоточат огромные раны — почему он не отпускает?

Море металось, пенилось, рвалось из берегов. Скадда тоже металась, ударяя ветер, что забивался в горло и не давал дышать. Каменная набережная раскалывалась все дальше. Вот бы самой вцепиться в вьорта.

И увидела боковым зрением: над крышами появился вихрь. Он летел к лаохорту и вьорту, к морю: а из вихря взметнулись орлиные крылья. Вьорт зашипел, и уши пронизало изнутри.

Кейнор еще раз рванулся, вьорт его отпустил — и в крыльях Скадды стало свободнее. Подгребая одним крылом, лаохорт упал на расколотые плиты набережной, где бурлящая вода, что их захлестывала, мешалась с кровью.

Вьорт свился кольцом, хлестнул плавниками воздух и бросился вниз, к Кейнору. Кранар метнулся между ними, а вьорт отпрянул, прижав шипы. Кранар умчался на запад, в море. Из клюва Скадды вырвался подбадривающе-тревожный клич: а Кейнор уже взмыл, бросился над волнами на север: очень низко, заваливаясь на бок на лету.

Звери узна́ют вести. Ничуть не беспомощная. Вот.

— Все потому, что Тагал сократил состав Гвардии, — заявил, распахивая огромные крылья, Ялгар: он вместе с Лорваном стоял на выступ выше Рагнара и его учеников. — Теперь никто с нами не считается, раз мы выставили себя слабыми. Погиб гвардеец. Да, я начинаю отчасти соглашаться с Тагалом, но нет, не в этом случае.

Очень сильно захотелось зарычать, но Рагнар строго взглянул, и Скадда просто толкнула лапой камень.

— Я бы на вашем месте стыдился, что у вьорта больше гвардейских навыков, чем у вас, — сказал Рагнар. Да, из-за вьорта сразу прекратились все беспорядки на площади, об этом уже удалось узнать. — Виррсет, Кенна, драться.

— А рядом дерутся вьорт с лаохортом, — Виррсет недовольно встопорщился, но все-таки взмыл и налетел на Кенну.

— Ладно ты еще сама не полезла с ним в поединок, — заметила Лирра, покосившись на Скадду: а Скадда сделала вид, что приготовилась ее клюнуть.

Драться очень здорово: особенно если представлять, что ударяешь вьорта, разрушившего места, где гуляла с друзьями и которые искала на ориентировании. Пришлось сначала драться с Керсетом, и пару раз он даже трещал и жмурился из-за ударов Скадды. Рагнар на второй раз огрызнулся, но не на Керсета за его стыдное поведение, а почему-то на Скадду. А когда начала драться с Лиррой, прилетел один из молодых гвардейцев.

— Скадду требуют в здание правительства, — проворчал он. — Передала грифоница из Хинсена. Вожак.

— Точно в этот раз к волкам не лезла? — Рагнар приоткрыл и взъерошил крылья. — Не возвращайся, не нужна ты здесь. Полетишь в Тарлент, догонишь Лирру с Керсетом, и чтобы вернулась завтра до полудня.

— Еще раньше, — весело сказала Скадда. А зачем тут хинсенские?

— Будут грозы. Смотри, как бы не пришлось возвращаться под вечер и ломать себе перья о мой клюв. К вьортам не лезть.

— Разберешься с ними сам? — Скадда поставила уши торчком. — Куда их отправишь?

— Тебе не сообщу.

— Встретимся над крайней улицей актария Мелны, — шутливо объявила Скадда своей стае и взмыла в воздух. — Не догоните — ждать не буду.

Лирра весело щелкнула клювом.

— Рагнар, — позвал, улетая, молодой грифон. — Слушай. Тебе тоже надо туда лететь.

На верхнем уступе недовольно взъерошился Ялгар. Лирра и Керсет переглянулись.

— Попутного ветра, — Гирра распустила черно-белые крылья, но кончики полосатых маховых перьев коснулись низких туй, и крылья пришлось сложить. — Сюда просили прислать только Скадду. Без тебя она долетает и до Кранара, не тревожься.

Скадда фыркнула.

— Попутного. В Кранар она летала не зря, а здание правительства для нее бесполезно. Так зачем срывать ей учебу? — голос Рагнара прозвучал так же, как во время допроса иллата Вар-Ганчата, но Рагнар как раз тогда говорил с гвардейцем, так что все правильно.

Звериную дверь в правительство открыли люди в зеленой форме смотрящих за садом, а между ними и Гиррой с Рагнаром на аллею опустился Тагал.

— Гирра, какого клеща? — его клюв лязгнул так, будто Тагал укусил железную дверь. Через миг Тагал уже теснил Гирру к кустарникам, а глава хинсенских гвардейцев-грифонов раскрывала клюв и пригибала голову, держа уши прямо и вздыбливая мех на холке.

— Я оторву тебе хвост, — прошипел Тагал. — С каких пор ты распоряжаешься кейнорскими грифонами? После этого ты будешь спрашивать у меня разрешения, чтобы выкусывать кейнорских клещей. Быстро к людям. Сама знаешь, что им сказать.

Клюв Тагала сомкнулся рядом с ее шеей: в общении двух равных это почти что вызов. Здорово, никогда еще не видела драк между вожаками Гвардий. Скадда подалась вперед, приподнимая крылья.

— Скадда не гвардеица, ты тоже ею не можешь распоряжаться, — ответила, подняв голову, Гирра. Рагнар глухо заворчал, а Скадда сильнее навострила уши. Когти от нетерпения зацарапали плитку аллеи.

— Она кейнорская.

— Она очень много работала в Хинсене, и даже была в Моллитане.

Уши очень сильно напряглись.

— Много и качественно, хотя она только ученица, — продолжала Гирра. — Узнавала о гвардейских недоработках, летала над морем, летала в нелетную погоду, помогла людям в Кранаре.

Скадда повернула голову набок. С каких пор гвардейцы хвалят за то, что она перечислила? При этом интонации у Гирры были не хвалебные, а ровные и безразличные.

Откуда она знает про море, она же не видела, как удавалось над ним летать? Правда, у Ерчарта такие же полосатые крылья. Если это не совпадение, если он правда был ее грифоненком, он очень хорошо знает Гирру.

Хвост Тагала наклонялся то вниз, то вверх, а его крылья слишком сильно прижимались к бокам, словно стоит их чуть расслабить, и они взметнутся.

— Очень хорошо общается с людьми, — добавила Гирра. — Такая полезная кандидатура, тем более ответственная. С дисциплиной немного не ладится, но это очень скоро удастся исправить.

В груди точно рассыпались горячие иголки, проникли в горло и лапы.

— Почему это сразу обсудили с людьми, а не со мной? — огрызнулся Тагал. Рагнар медленно, будто собираясь атаковать, двинулся к Гирре. — Я против.

Тагал поднял лапу, и Гирра опять пригнула голову. Да про что они?

— Ты из-за желания самоутвердиться лишишь людей шанса доказать их доверие зверям? — шипение Гирры сменилось рычанием. — Сам покажешь недоверие людям? Почему, Тагал? Да и ты, Рагнар — почему? Вы оба считаете, что Скадда с людьми будет в опасности? Отличный пример для ученицы гвардейца. Особенно сейчас, когда звери обозлены на людей.

Вообще-то хочется в интересную опасность, но не хочется поддерживать Гирру. Скадда взъерошилась. А что там, интересно же?

Но как доверять теперь людям, кроме самых знакомых? Жермел болеет из-за людей. Из-за их лжи. Люди очень хорошие, очень нужные: и такие во многом непонятные.

Тагал медленно отвел лапу.

— Что нужно людям? — проскрежетал Рагнар.

— Скадду возьмут в Басмадан. Показать, что звери — тоже полноправные жители стран Ориенты. Что они даже могут быть дипломатами.

Лапы заполнило теплом.

Басмадан — это же почти как Моллитан. Моллитан от него откололся в древности. В Басмадане мало опасных растений, и еще там есть псевдозвери, с ними можно поиграть… то есть, получить от них раны, заразиться от них, как мама заразилась от шестилапой ящерицы. Там много где можно погибнуть.

Это месть гвардейцев Рагнару. За свободу и за свободных будущих гвардейцев. Это обман. А внутри все равно тепло: наполняющее уже и крылья, рвущее к небо.

Не нужна никакая мнимая свобода полета к другому материку. Туда даже крылья понесут чужие. Над океаном, над облаками, где не летал ни один грифон: все, хватит. Нет. Хотя от этого отказа становится очень тяжело внутри.

Рагнар посмотрел на Скадду с тем же выжидающе-серьезным выражением, которое появлялось у него каждый раз, когда он отправлял в далекие города или требовал бить добычу с воздуха.

— Я не хочу, — сказала Скадда. — Если начнут заставлять, это будет неуважение к зверям. Вот.

— Ты ведь ответственная, — Гирра повела ушами вперед. — Разве ты упустишь шанс примирить зверей и людей? А если люди долго будут искать новых кандидатов?

— Пусть возьмут гвардейцев, они умелые и опытные, — с негодованием сказала Скадда.

— Они нужны здесь, в Ориенте, особенно сейчас, когда Гвардия из-за Тагала ослаблена, а звери беспокойны, — все это ложь, про ослабленную Гвардию. Ее ослабили, да, но намного раньше. — Может, отправить Рагнара? Кто знает, как он перенесет Басмадан. Старшие грифоны хуже адаптируются к новому климату другой льеты, что говорить о других материках.

Скадда выпустила когти и стиснула клюв. Рагнар не ответил: но смотрел на Гирру с таким негодованием, будто собирался набить ее перьями гнездо и отдать его змеям.

— В тебе еще уверены дипломаты Кайрис вместе с их главой, Оталингом, — добавила Гирра. — Знаешь его, да? Других кандидатов, если они даже найдутся, будут утверждать гораздо дольше, чем тебя. А без зверей люди лететь не хотят. Они думали, ты сразу согласишься. Ты же не захочешь, чтобы тех людей очень долго искали?

Там отец Жермела: даже не бывший отец, Жермел к нему относится как к члену семьи. Вдруг он живой?

— Люди ждут, — добавила Гирра. — Не надо им показывать, что мы сомневаемся. Да и чем ты обоснуешь отказ? Они знают, что ты любознательная и смелая, налаживаешь связь между людьми и зверями.

Будто стиснули крылья, и сколько ни бейся — останешься на земле.

Рагнар развернулся. Скадда быстро пошла за ним к двери, и так хотелось что-то по пути отбросить лапой, кого-то царапнуть, сжать клювом, но аллея была недопустимо чистой.

Над крышей кружили Керсет и Лирра. Скадда тихо им свистнула.

Поднимаясь за Тагалом и Рагнаром по лестнице, Скадда царапнула балясину и продрала на ней лак. Если бы кинулась сверху, совсем бы разломала перила.

— Они хвалят, а мне не нравится, — сказала Скадда, поравнявшись с Рагнаром. — Когда ты ругаешься, то как будто хвалишь.

Он держал голову прямо, клюв нацелил вперед, как и взгляд, и будто разглядывал что-то, чего Скадда еще не видела.

— Теперь еще и ругать тебя не выйдет, мелкая.

— Я же все равно буду в Басмадане. Хотя нет. Не буду.

Потом шли по коридору второго этажа. Тагал — впереди, Гирра — сзади. Рагнар — сбоку, в стороне.

— Как ни мерзко это говорить, но с людьми молчи, — Рагнар тряхнул головой. — Не всегда удается выиграть, сама знаешь. Значит, после проигрыша надо держаться достойно, это главное. Чтобы не дать им выиграть снова.

Тагал поскреб дверь лапой, и ее открыли. Скадда даже не заглянула внутрь: остановилась рядом с Рагнаром.

— Ты не проигрываешь.

— С Ораином проиграл. В молодости тоже проигрывал, по мелочи.

— И когда хвалил в начале учебы, тоже проигрывал? — Скадда хитро прищурилась. — Я поняла, почему. Сначала надо знать, в каких случаях мы поступаем правильно и что делаем хорошо. А потом уже сами можем делать выводы, и хвалить нас не стоит.

Рагнар чуть заметно нацелил вверх черный кончик уха.

В кабинете Олла Аверанг спокойно и мягко рассказала собравшимся людям о том, что Скадда — ученица умелого гвардейца, что она помогала в расследованиях, изучала моллитанские растения, способна даже помочь басмаданцам наладить отношения со зверями.

— Не вздумай, — сказал при этом Рагнар. Тагал глядел на Скадду очень внимательно, явно порываясь что-то сказать.

Гирра измененным голосом все подтвердила и добавила многое про Хинсен.

Слушали и незнакомые люди, и Оталинг, и Далганг. Скадда не сразу увидела, что в углу кабинета сидел и читал смутно знакомый парень, светловолосый, с жестким прямоугольным лицом.

Еще добавили, что отправят лишь одну грифоницу, потому что нескольких трудно прокормить. Сказали, что даже людей в команде будет мало. Олла вроде бы глядела на Скадду, вроде бы улыбалась. Скадда смотрела на стол, на подоконник, на дверь, на парня в углу, но старалась не смотреть на Оллу и совсем не запоминала обстановку.

Олла, оказывается, тоже туда отправится. Вот и летела бы сама, раз она так умеет летать. Недавно как раз летала в Кайрис: там бы и осталась.

— Что решили с отрядами Марты? — жестко спросил Тагал измененным голосом. Рядом насторожилась Гирра. — Давай уже сразу, раз ведете речь про налаживание отношений со зверями.

— Ты видишь, что гвардейцы не справляются, — твердо сказала Олла.

— И из-за растущего разума стали более жестокими, так говорит Марта? Не сказал бы, что это совсем неверно, но я сам успешно призываю их к порядку.

— Гвардейцы в том числе недовольны тобой, к сожалению, но отряды тебе помогут. Тернески в этом со мной согласился. И ничего это не отряды Марты, там будут одни алдасары, не беспокойся. И несколько людей, которым Марта Полесски доверяет, само собой, но чисто в целях поделиться опытом.

Скадда быстро глянула Олле в лицо, взметнула уши. Олла? Ты зачем?

— Напросились, — огрызнулся Рагнар и посмотрел на Тагала. — Я с тобой. Сладим. Другим гвардейцам пора преподать урок. Главное — чтобы нормальные звери не пострадали от этих людей.

Алдасары до сих пор не очень доверяют зверям: но ведь так здорово помогала им сблизиться с животными. Они ведь так хорошо общались с волками.

Скадда едва удерживалась от рычания: конечно, непонимающего, а не злого. Все-таки и сама хорошо общалась с Оллой. Когда под лапу положили листок бумаги, Скадда сначала отшвырнула его: а потом догнала и молча прижала. Взяла и ручку.

«Почему? Так и не доверяешь животным?»

— Тем, с кем сама общалась, доверяю. Ты очень хорошо помогла, — Олла говорила так же спокойно и по-доброму, как и в день первой встречи, когда Скадда водила ее по теперь уже разрушенной набережной. — Эти отряды тоже помогут общаться людям и зверям, не беспокойся, все будет хорошо.

Лапы остыли.

Люди скоро разошлись, остался только парень, сидевший в углу.

— Одвин, ступай, скоро приду и посмотрю, — сказала ему Аверанг. — Не улети там в Моллитан.

— Да меня моллитанские не заметят, если я туда полечу, тенна Аверанг, — Одвин лениво махнул рукой: теперь его узнала, он общался с Жермелом. Только Одвин теперь выглядел немного старше, чем раньше.

— Я не сомневаюсь, но топливо надо экономить.

— Никуда не денусь, мне еще за вьортом следить, — и он, глянув на Скадду, снова махнул рукой. — Полетов тебе хороших, или че там у вас. Вы хоть на крыльях летаете, а не на всякой там пакости.

Почему ему дали такое задание, а грифонам не дают? У грифонов крылья намного лучше, хотя и не такие выносливые. У аалсот даже не бывает перьев.

— Завтра твоя очередь следить за вьортом, завтра. Ты и так отыскал его лежбище, хватит уже с тебя, над полигоном покружишь. Все, Одвин, давай уже, — Аверанг качнула головой и, когда за Одвином закрылась дверь, добавила: — Скадда, в Басмадане водятся псевдозвери, и тебе, конечно, лучше не надо будет к ним приближаться, я думаю, но все равно на всякий случай понадобится дней десять побыть отдельно от всех сородичей.

Не летать, не тренироваться. Крылья до ломоты прижались — иначе бы резко развернулись и все тут сшибли.

— Чтобы уж наверняка, — добавила Аверанг. — Сократим, конечно, до шести, потому что четыре дня будем плыть.

Там надо полетать. Над самим океаном: и этого можно дождаться. Вот. Тогда шесть дней без полетов можно и потерпеть: в конце концов, есть опыт с Гахаритом. Скадда выпрямилась и подняла голову.

— Сегодня уж полетай, — только не получится в Тарлент, и не получится посоревноваться с Лиррой и Керсетом. — Завтра тебя ждут в больнице для зверей. Шорис туда тоже придет, с ней мы обговаривали отдельно.

Лапы показались совсем маленькими, как в детстве, когда хотела, чтобы они поскорее стали нормальными. Тут даже тирниск ничего не может. Даже такая, как Шорис. Ее тоже вот так убедили? Что случилось?

— Я не разленюсь, — добавила Скадда. — И не буду совсем ничего бояться. И крылья не ослабнут. Лирра, я обгоню тебя много раз.

Рагнар щелкнул клювом. Лирра подступила к Скадде поближе, всмотрелась с беспокойством, а Керсет все взволнованно оглядывался, будто туи по краям тропинки вот-вот на него нападут или превратятся во вьортов.

— Нору тоже поэтому отправили на Хадиер, в Халькар? — спросила Скадда. — Потому что делала все по-своему?

— Да, — ответил Рагнар.

— Но с ней все хорошо.

— Отчасти. Помню я, какой она была.

— А туда сейчас отправляют грифонов?

— Трудно туда добираться, еще и могут заметить. Нора была последней, и то много лет назад. Лирра, Керсет, для вас ничего не отменяется, так что прочь.

Скадда, взлетев, отправилась на юго-восток, к Георгу: надо ему сообщить.

Позади раздался клич.

— Не суйся к Кранару, — Рагнар несколькими сильными рывками сблизился со Скаддой. — Не вздумай. Это тебе не мелочь-Кейнор.

Лаохорт не причинит вреда. Но не всегда глава стаи может объяснить сразу, и не надо об этом сейчас просить. Рагнар — тот, кому надо верить, а когда понадобится, он объяснит все сам. Скадда утвердительно повела ушами вверх и полетела дальше.

Так хотелось броситься за отдалившимися Лиррой и Керсетом: а Лирра как раз посмотрела назад.

С кем-то надо полетать, и очень быстро, на пределе сил, со всей яростью.

— Где тебя найти? — позвала Скадда улетающего Рагнара. — Я побуду с человеком и к тебе прилечу полетать ближе к вечеру. Можно?

— На Коготь тогда лети, — не оборачиваясь, ответил Рагнар.

Крылья совсем не устали за время полета к Георгу, и Скадда поймала пару термиков на пути, но быстро их покинула. Надо летать как можно усерднее, чтобы не утратить навыки.

У Георга через окно увидела Дайгела: и бросилась прямо к окну. Дайгел тоже, и Скадда подгребла крыльями, чтобы ровно удержаться. Только потом снизилась к облетевшим вишням. На верхний этаж бежала, перескакивая по пять ступеней сразу и представляя склон горы.

— Я думал, у вас тут полный бардак, а как про тебя объявили, понял, что тогда еще было ничего, — сказал, отперев дверь, Дайгел.

«Видела, как вьорт разрушил набережную и потопил корабли, — записала Скадда уже в гостиной. — Здесь твой лаохорт».

Дайгел медленно кивнул, и взгляд у него стал каким-то чужим. Сам он осунулся, на щеках и подбородке появилась густая щетина. Скадда цапнула Дайла за ногу, а в комнату вошел Георг и шутливо пригрозил. При этом глядел он с такой задумчивостью и даже с болью, что стало грустно, и Скадда опустила уши вместе с крыльями и хвостом.

— Мучают нашего зверя, — сказал Георг. — Справишься ты, не сомневаюсь ни капли, ты там только басмаданцев не съешь.

Только говорил он все равно с грустью, хотя и вроде бы шутливо.

— Опиши-ка вьорта, — попросил Дайгел. А потом очень внимательно читал все то, что написала Скадда.

«Что говорили про вьорта?» — добавила Скадда на краю листка.

— Кранар его отогнал за Тенгерку, — ответил Дайгел. — Аалсоты подняли, проследили, вот и выяснили, что тварище отдыхает себе, — и даже известно, что это выяснил Одвин. — Знакомое описание, вон оно что. Если и не прям та самая тварь, то все равно типаж ведь такой же. Акулий вьорт. Скажи, папань? — и он дал прочитать Георгу. — Похожа ведь на ту, что на записи.

— У кейнорских берегов акул сроду не было, — задумчиво произнес Георг, прочитав то, что вспомнила Скадда. — Да, вьорт вел себя странно, как будто действительно боль не чувствовал, по-акульи.

Бывают и вьорты, не чувствующие боль? Но тогда они могут очень сильно покусать сородичей и лаохортов: а именно это и случилось. Зато Кранар его все-таки испугал.

Дайл приготовил поесть, и Скадда в это время ходила рядом с ним, заглядывала в миску, в сковородку и потом в тарелку. Затем посмотрела с Дайгелом фильм про историю одного из городов, а после этого Дайгел нашел для Скадды книжку со стихами. Он оставался каким-то задумчивым: понятно, что волновался из-за вьорта.

Скадда читала стихи, интересные и красивые, пока Дайгел не взял сумку и не сказал:

— Пошли-ка полетаем, пока тебя не заперли. Я на «Дагате», ты на крыльях.

— Никак пойдешь снова вьорта снимать? — спросил Георг.

— Куда там, я тебя и так обогнал по всем параметрам. У тебя один Саргон и одна живая Валлейна, у меня и про лаохорта всего завались, и про вьортов, и про остров, вон пленки сколько извел.

Георг протянул Дайлу ключи, положил ему руку на плечо, а Скадда легла на пол и показалось, что чернота под кроватью — крылья Риада.

«Я полечу за машиной, потом к Рагнару, — записала Скадда. — Мы очень долго будем летать. Потом еще с тобой погуляем, Дайл. Поздно ночью».

— Ты смотри, не приближался чтобы к набережной, — предупредил Георг. — Как бы он ни боялся Кранара, вернуться может очень скоро.

— Он-то меньшая дрянь, чем та, кто его натравила, — заметил Дайгел.

Скадда вопросительно вздернула уши. Натравить вьорта?

— Да видал я, как Астелнал управлялась с таким вьортом в море, — пояснил Дайгел. — Выманивает, повадки знает. Вполне себе могла и сюда приманить. Знала бы ты, как она отзывается о Кейноре.

Георг покачал головой.

Опять гартийцы. Совсем нельзя отстать от Ориенты? Нет, ну разве лаохорт так мог поступить, даже гартийский? Скадда ворчала все время, пока спускалась с Дайгелом по лестнице.

— Лаохорты не будут ее кошмарить почем зря, для них такая зверюга в новинку, — добавил Дайгел, когда вышли с ним на улицу и направились к гаражам. — А вот выжидать вполне себе станут. Пока все не разнесли, как раз время прогуляться.

Скадда поскребла по асфальту лапой, а когда получила листок и ручку, записала:

«Где именно вьорт?»

— Ты же теперь гвардеица дисциплинированная, не полезешь? — в ответ Скадда замотала головой. — Загнали к Вязовому полуострову. Кранара-то он напугался, — Дайл на мгновение нахмурился. — Астелнал не шибко боялся, а от древнейшего сразу хвост поджал, хотя от Кранара стая мелких вьортов в свое время не разбежалась. Старик набрался сил за эпидемию.

Скадда с непониманием повернула голову набок: а в крыльях возникла теплая легкость. Напряглись лапы. Дайгел рядом, и с ним даже можно соревноваться.

— Не обращай внимания, я так, думаю вслух о всяком-разном. Отчаливаем. Вьорт далеко не убежал, значит, и впрямь скоро опять набросится.

Полуостров маленький, и от актария Тенгерки до него лишь крылом взмахнуть.

Сначала Дагата-Восток сильно обгоняла Скадду, но уже на Равийной Скадда ее опередила. Долго преследовали друг друга, и Дайгел трижды обогнал, а Скадда каждый раз рычала и стремилась установить справедливость. Человек не должен обгонять грифонов.

Когда Дайгел посигналил, Скадда поднялась над кипарисами, над белыми зданиями и рванула на север, к актариям, лесу и горам. Глянула на запад, в сторону моря, которое оставалось спокойным, без волн и вьортов. Интересно, а Дайл не поедет в Тенгерку, не пойдет на полуостров? Если он уже записывал вьортов на камеру, не захочет ли еще?

Машина Дайгела двинулась к дому Георга: скоро Скадда перестала за ней следить и поспешила к Рагнару. Держалась пониже: термиков не хватало.

Но если Дайл все-таки захочет на север, вдруг он окажется у Тенгерки раньше? Дело не только в том, что он выиграет: он же будет рисковать. Скадда поднялась чуть выше, присмотрелась к разным улицам, но Дагату уже не нашла.

Пусть он не поедет. Ему нельзя.

Рагнар стоял на том из уступов Каменного Когтя, где часто собирал учеников.

— С ковром попрощалась? — Рагнар поднял голову, а Скадда опустилась рядом с ним на камни и сложила крылья.

— Да, — ответила Скадда. — Пообещала принести ему басмаданскую подружку.

— Георг ее вышвырнет.

Рагнар взмыл со скалы, и Скадда следом: сначала быстро, мощно взмахивала, чтобы сильный поток, обтекающий склон, не бросил на скалы. А потом уже замедлилась и заскользила над лохматыми соснами, которые с потерей высоты все больше напоминали деревья, а не густой зимний мех горы. Листопадные рощи казались проплешинами. Рагнар летел впереди, легко управляясь с потоками воздуха.

— В море у Вязового полуострова есть вьорт, — сообщила Скадда. — Давай посмотрим издалека? Вьорт не достанет до нас укусом.

— Ты и не укусом достанешь. Представь, что держишь нанкасу. Представила? Вот захлопни клюв, чтобы камнекрысам она не досталась, и лети.

Скадда, отдалив друг от друга маховые перья, расширила крылья и продвинулась дальше против сильного ветра.

— Но это интересно.

— Камнекрыс не корми.

Скадда поглядела на юго-запад, на полоску моря: с той стороны к Каменному Когтю приближалась Венти. Она бросилась к Рагнару и Скадде, сильно загребая крыльями.

— Тагал на Вязовом, — раздался ее голос. — За ним прилетели гвардейцы, и Тагал полетел успокаивать зверей и выводить с полуострова. Я сначала ждала его. Долго. Когда за ним полетела, гвардейцы меня не пустили через перешеек.

— Что с того? Правильно делают, — правда, голос Рагнара прозвучал задумчиво. — Слишком правильно для бестолочей.

— Тагал при мне попросил, чтобы грифоны полетели за тобой, Амаргоном и Гри и направили вас к нему на Вязовый, на подмогу, — продолжала, взмахивая крыльями, Венти, и ее взгляд метнулся к морю. — Надежные, быстрые грифоны. Я спросила одного из охраняющих перешеек. Стая Тагала не прилетела. И к тебе никто не прилетал.

Рагнар взмахнул, словно отшвыривая поток воздуха, и уклонился западнее.

— Ищи Амаргона и Гри, — скомандовал он и позвал кличем гвардейцев, отдыхающих на Когте.

— Нас не звали на Вязовый, — раздалось в ответ. — Ученики есть, вот ими и командуй.

Скадда так сильно разбила крыльями воздух, что даже настигла Рагнара. Вернее, его хвост, но это уже считается.

— Не прогоняй, — негромко сказала Скадда. — Если будешь один, я… я всех клюну. Тот вьорт не ослаб от укуса, он просто боится Кранара. Он не чувствует боль, потому что он акулий, и это точно знает Дайгел. А еще он надолго здесь задержится. Его тянет к своему морю, но он же не чувствует, что это его еще и ранит.

Рагнар просто щелкнул клювом в ответ.

Лес несся под крыльями, то немного удаляясь, то приближаясь, а море ширилось, захватывало пространство.

Тагал уже помогал зверям там, где нападали вьорты, и теперь так хочет укрепить свой статус: у него правда может получиться.

— Почему гвардейцы такие? — спросила Скадда. — Просто хотят власти и удобства, а не защищать животных, да? И им не нравится, когда их удобству мешают?

Рагнар шевельнул ухом.

Летели низко, чтобы лучше улавливать термики. Безлиственные рощи чередовались с хвойными, пронеслось внизу озеро, у чьих берегов живут келарсы. Высоко подниматься не удавалось, лучшие потоки ловились низко над кронами.

— Лес зимой облезает, а летом обрастает, — сказала Скадда. — Ведет себя совсем не как его жители.

— Так ведь и ты ведешь себя не как блохи.

Тонкий перешеек приближался, со всех сторон окруженный синью. Скадда, взлетев повыше, окинула взглядом весь маленький хвойный полуостров со скалистыми берегами, округлый, как крона дерева. Тагала не увидела, зато заметила гвардейцев над перешейком, сразу семерых, и то, как мелькнул между стволов убегающий отставший олень. Прошло много времени, всех уже должны были отсюда выгнать.

А восточнее, совсем близко — актарий Тенгерка, и людей на улицах не видно. Увезли?

— Дальше не лететь, приказ Тагала, — сообщил, взмывая выше на пути Скадды и Рагнара, один из гвардейцев.

— Тагал требовал, чтобы я сюда прилетел, — возразил Рагнар. — Лети и спроси его.

— Он запретил нам отсюда улетать.

Рагнар раздраженно скрипнул клювом. Скадда распластала крылья, хлестнула ими вниз и подтолкнула себя над хвойными и пустыми веточными кронами, похожими на окаменевшую паутину вымерших пауков. Внизу мелькнули олени, один метнулся назад, но рядом с ним пробежал грифон. Не Тагал: какой-то золотистый.

— Мы тут успешно работаем, — сказала грифоница. — Спасибо. Попутного ветра, Рагнар.

Тагал взлетел над дальним концом полуострова. Скадда подалась вперед: и Тагал тут же ринулся вниз, а на него налетел ярко-рыжий грифон.

— Это тоже работа? — огрызнулся Рагнар.

Другие как будто не видят. Слишком их много: а сколько там, с Тагалом? Вот кинулся еще один, а Тагал в него врезался, сшиб.

И исчез за кронами. Он на самом краю полуострова, над берегом. Надо через море. Но не бросить же Рагнара.

Рагнар подал тревожный клич и рванулся к морской индиговой бездне, а Скадда ринулась к ней тоже. Внутри все всколыхнулось, будто и под шкурой появились крылья. Скадда рассекла воздух, сравнялась с хвостом Рагнара, затем с его боком. Позади рычали грифоны.

— Убирайся! — рявкнул Рагнар.

Они и так погонятся следом за ученицей неугодного и неудобного грифона. И Рагнар это, конечно, понимает.

Рагнар огрызнулся и больше ничего не сказал.

Синь уже неслась под крыльями, берег оборвался, и под шкурой, под ребрами, что-то тоже будто оборвалось: но затем пришло легкое и в то же время яростное тепло. Лапы притиснулись к телу, готовые вот-вот распрямиться и ударить противника.

На северо-западе, над правой частью «кроны», взвился сокол-лаохорт с золотыми глазами и тут же пропал за деревьями.

— Грифоны, летающие над морем, есть, — Скадда свистнула и щелкнула клювом в сторону гвардейцев, что неслись вдоль берега и преследовали. — Только не они.

— Да.

Штиль, нет волн: и нет потоков. Никакого парения, только взмахи: в пустоте, где упадешь и не взлетишь потом с воды. А плыть намного медленнее, чем летать.

Тагал дрался с грифонами на скалах, то взмывая, то падая с неба: очень быстрый, и одному уже сломал все маховые перья. Но соперников там восемь, нет, девять. Десять. Еще четверо преследуют, и над землей из-за них не полететь. Вступить в драку — значит, не успеть к Тагалу. Потерять силы.

Слабый ветер. Взмах, заостренные по ветру крылья: как у чайки. В основаниях крыльев жжет, их кто-то с каждым взмахом словно выкручивает, выгрызает. Море слишком близко. Новый взмах: и дыхание замерло.

Очень легкая грифоница: таким проще научиться летать над морем. Меньше надо приложить усилий, чтобы поднять себя крыльями. Не зря всегда была уверена, что небольшие грифоны тоже нужны.

Скадда быстро глянула влево, вдаль: вьорта не было. Отражая окнами солнце, Экера блестела, как белая морская галька.

Воздух словно сам как вода, тяжелый, пропитанный морем. Бить его — все равно что рвать мясо, только крыльями, а не клювом.

Ветер усилился, бросил в морду соленую морскую пыль. Тагал, взмыв со скалы, сцепился с рыже-коричневым грифоном, отпустил его и ушел вниз, рассек лапой воздух — и подсек маховые перья. Вцепился в них, отшвырнул соперника, а тот рухнул на камень. Потом поднялся, поджимая заднюю лапу.

Раздробленное морское солнце плавало, протягиваясь к горизонту: будто для схватки с сородичем. С ветром появились волны, и Скадда снизилась к воде.

Сейчас — уклониться, проскользить параллельно гребню, поймать поток: ломит в крыльях, но надо все равно ими взмахивать.

Тагал устает, взлетает все ниже, вот уже его укусили. В горле стянуло из-за тревоги, а в голове стало жарко от злости.

— Левее, — командовал Рагнар. — И крылья сильней расширь. Сужай теперь. Сойдет. Научись быстрее сужать-расширять, будет проще. Я азы тоже сам узнавал, с опытом. За тобой каждый раз следил, когда ты летала над морем. Ты не замечала. С бдительностью проблемы, выносливость в порядке.

С каждым гребком крыльями берег рвался вперед. Грифоны, что летели параллельно морю, не отставали. Синь и белая пена волн: берег все круче, скалистее, и волны расшибаются о скалы, потому что не могут рассчитать силы. Грифон умеет, грифон так не разобьется. Настоящий грифон, а не те… гвардейцы. И Тагал не разобьется.

Тагал отбросил еще одного: а среди преступников был и Лорван, кружил в стороне так дразняще-легко. Не должен он хорошо летать. Не заслуживает.

Еще рывок над морем. Трое уже сильно ранены, не взлетают. Те, что дерутся, заметили подмогу для Тагала: серо-желтый заклекотал, но никто не обратил внимания. Их все-таки больше. Подмоги они не боятся. Скадда заскрежетала клювом.

Тагал теряет высоту: хотя крыльями ударяет уверенно. Прочие то и дело отдыхают, меняются, а ему отдохнуть не дают. Лишь Тагал снижается, его сразу атакуют.

Рывок крыльями. Еще. Уже близко.

Тагал развернулся в воздухе, поднялся над скалами берега, над деревьями, и обрушился сразу на четверых соперников. Одному задел бок, другого оттолкнул, от двоих увернулся. Одна из его ран, на боку, сильно кровоточила: рванули клювом.

Гвардейцы хотят сослаться на нападение вьорта. Тот, кто попал под укус, тоже покрывается ранами.

Вожак опять поднялся: намного медленнее, чем раньше. Рагнар подтолкнул себя крыльями, и Скадда осталась от него уже в двух хвостах. А потом наставник сравнялся с черно-рыжим атакующим и сшиб его так, что тот, падая, задрожал крыльями и не успел выровняться перед морем. Упал прямо в воду.

Захотелось победно заклекотать: но тут же этот порыв исчез. Тагала окружили трое — из тех, с перешейка. А Лорван снялся со скалы. Метнулся к Тагалу, теряющему высоту. Слева — оттуда, где у него нет глаза.

Скадда крикнула, резанула крыльями воздух. Оклик Рагнара одновременно разнесся над морем.

Тагал развернулся и ударил одного из гвардейцев. Рагнар поспешил к Тагалу: и Лорван. Скадда тоже взмахивала все сильнее.

Один грифон кинулся Рагнару наперерез. Лорван, обогнув Тагала, атаковал его крыльями, укусил в горло.

Вместо своих крыльев — будто что-то расплавленное.

Лорван и Тагал падали к скалам, ударяя крыльями, и Рагнар рванулся за ними, Скадда тоже: но впереди взметнулись и зашуршали серо-желтые крылья. Скадда забрала вверх, грифон — тоже. Сделал выпад.

Увернулась. И от двух следующих. Мелкая и быстрая, как мошкара. И там Тагал, Рагнар. Вниз, быстрей. Скадда сильно клюнула противника в заднюю лапу и кинулась за Рагнаром, за падающим на скалы буро-рыжим клубком.

Упали. Прыгнул со скалы и взмыл только бурый Лорван. А у Тагала столько и было ран, и на горле же тоже? Было же? Эй, взлетай. Куда ты смотришь?

Волны шипели, кидались пеной, одна почти достала до верха скалы. Из волны поднялась острая морда и с шипением погрузилась в море.

Скадда метнулась над Лорваном, мешая ему взлететь выше, а Рагнар сшиб его, распластал по камням в нескольких шагах от Тагала и огрызнулся на подлетающих гвардейцев. Их же много. Ранят Рагнара. Нет.

Рагнар вгрызся одному из них в лапу. Другой налетел на Рагнару сбоку, и Скадда ринулась на этого врага, ударила его с высоты в крыло: и не замедлилась. Нарочно.

Слабо ранишь — только обозлится.

Хрустнули кости крыла. Подушечки лап Скадды ударились о камни. Раненый грифон упал и затрещал клювом.

Да, не должна никого калечить. Но иначе они убьют и Рагнара, и Тагала.

Еще один огрызнулся, а Скадда, проскочив мимо него, кинулась с обрыва, взмыла и ускользнула от грифона, летящего навстречу.

Рагнар сильно порвал лопатку одному из нападавших, вцепился Лорвану в крыло, хрустнули перья, заклокотал рык. А Тагал — почему не встает? Его и не видно, они его закрыли, наступили прямо на него. Скадда опять приготовилась пикировать — и оттолкнули, едва удержалась в воздухе. Отклонилась от выпада — и справа взметнулось крыло.

Снова бросилась вниз: на тех, кто закрыл Тагала, ходил рядом с ним, по нему. Тагал не разбился. Не мог. Тем более об негрифоний клюв Лорвана. Тот еще клюв, это даже стыдно. Встанет.

Промахнулась, грифон отбежал — и рядом раздался треск чьих-то перьев, или костей? Еще один недогрифон зарычал, отброшенный Рагнаром. Отбежал, волоча крыло.

Сшибли, и Скадда укусила чужую лапу, ударила врага крылом. Рядом лежала темно-рыжая лапа, неподвижная. Еще укусила соперника, а он отстранился — сильно ранила? Нет, в него вгрызся Рагнар, потом рванул другому шею и отскочил обратно к Лорвану.

Рагнара уже все сторонятся, даже те, у кого не видно ран. Только подлетают еще несколько — те, кто сторожили перешеек. Крылья в голубом небе — далекие, чужие, опасные.

Над ними распахнулись новые. Белые с изнанки крылья золотого грифона, сияющего, как солнце.

Те, кто летели чуть ниже него, закричали и разлетелись. Скадда огрызнулась, притиснула лапу к телу и замерла. Отпрянули и те грифоны, что были на скале, кроме Рагнара: он вздернул голову, щелкнул окровавленным клювом и зарычал.

Грифон снижался, и его глаза блеснули фиолетовым. Ресул? Похож на Ресула с картины, точь-в-точь, и кто он такой?

— Тагал, смотри, — позвала Скадда.

Тагал беззвучно огрызался, лежа на боку и подмяв под себя крыло, а его единственный правый глаз смотрел в небо, прямо на странного грифона. Видел?

Это не Тагал. То, что лежит рядом, похоже на Тагала, но пустое. Не летающее, хотя и с крыльями. Совсем земное. С растерзанным горлом — все не хотела замечать. Растерзать могут добычу, не грифона, не вожака. Где Тагал? Куда его дели? Скадда крикнула, позвала его кличем.

Горло сдавило страхом: так сильно, будто и его растерзали.

Грифон-иллюзия, грифон-лаохорт, Кранар медленно опускался к грифонам, и Рагнар метнулся вперед. Распахнулись его желтые крылья, заградили и небо, и лаохорта.

— Вот какой у вас разум, звери, — ясно и звучно, совсем по-грифоньи, сказал лаохорт. Вот только очень пространно, как будто из-за горизонта. Казалось, перед глазами не крылья, а просто занесло песком: вместе с этой скалой, вместе с ненастоящим Тагалом. — Где ваш вожак?

— Нет уже вожака, Ресул, — срывающимся голосом крикнул кто-то из грифонов.

— Угробили. Новый доказал мне, что он вожак. А вам? Вы умнее Ресула? Умнее лаохорта? Умнее всех? Что вы потом собирались делать? Я бы вас вьортам скормил, если бы они могли вас поедать.

Скадда все-таки чуть высунулась из-за широких маховых перьев, и Рагнар зашипел: тогда Скадда просто всмотрелась в просветы между его перьями. Правда ведь выглядит как Ресул. Тагал, ну почему не видишь? Пусть он уберет эти свои крылья, может, и Тагал увидит? Рагнар же и его закрыл.

Новый. Новый вожак.

Снова будто крылья распахнулись внутри: ведь это справедливо. Только раненые крылья, оцарапанные. Тагал сломал крыло, когда упал? Оно так странно вывернуто, подмято. Это крыло ведь можно было вылечить? Если бы не было раны на горле?

— И эта пускай выходит, если это Скадда. Скадда же? Сразу дар применю к посланнице и к вожаку. Опять убьете его — останетесь без вожака, и не буду я тратить на вас дар.

— Не пущу, — Рагнар ощетинился. Он совсем не подделывался под человеческий: ведь Кранар понимает и так. — Ты свой дар и так применишь.

Скадда еще внимательнее вгляделась в просветы. А «Ресул» ударил крыльями, сгорел в белом солнечном огне, чтобы затем взмыть дальше, где его уже не стало видно.

Что-то же должно произойти? Совсем ничего не ощущается. Только появился какой-то свет: будто солнечный луч упал на Рагнара.

Когда наставник отстранился, Скадда увидела беркута, улетающего к воде: на его крыльях темнели язвы. Он опустился на тонкую полосу гальки под скалой, на гальку, среди которой виднелась и белая. И скрылся за камнем.

Скадда, отступив, чуть не встала на перья Тагала — и задержала лапу. Прикусила другу маховое перо, потом ухо. Толкнула в бок, огрызнулась.

Грифоны окружили Рагнара и сразу отступили, когда тот встретил их раздраженным рыком. Многие сильно хромали, а у Рагнара виднелись пятна крови на бежевом меху. Кроющие перья на его крыльях сильно взлохматились после боя и местами торчали не в ту сторону.

Рагнар — главный вожак.

Скадда переглянулась с ним, распахнула крылья и приветствующе заклекотала: Тагал тоже был бы рад, почему-то так показалось.

Голоса грифонов присоединились к этому клекоту. Лживые они. Пусть бы Рагнар прогнал их всех. Лорван сильно хромал и волочил крыло, похожее на красно-бурую рваную тряпку.

Крик Скадды перешел в прощальный, горький, и Скадда, взлетев, всмотрелась в гальку на берегу, глянула на орла: виднелся только клюв из-за камня.

А на самом краю одной из прибрежных скал, что в отдалении — человек. Дайгел. В голове и лапах на мгновение сделалось очень жарко из-за волнения. Он все-таки здесь. Зачем он так рискует?

— Далось оно мне, — сказал Рагнар. — Решать теперь, кому из этой погани жить, а кому нет.

Оглядевшись, он задержал взгляд на Дайгеле.

— Чего ему надо? — проскрежетал Рагнар. — Все сейчас отсюда уберутся, — он оскалился, когда в уши врезался пространный свист-шипение вьорта. — Живо.

Рагнар издал недовольный клич, а Дайгел махнул ему рукой. Шипело море, смешивая свой голос с голосом вьорта. Дайгел стал спускаться по каменистому склону: и махнул еще раз, подзывая к себе.

— Рагнар! — донесся его голос. — Дело есть!

Рагнар огрызнулся на гвардейцев, приказал им лететь или хромать к Нальменовой скале, и грифоны сразу же взмыли: все, кто еще могли. Потом Рагнар снялся со скалы, и Скадда полетела за ним.

— Вдруг кто-то еще из них нападет, — пояснила Скадда. — А еще там Дайгел.

— Прочь.

Прижала уши, отлетела к другим грифонам: хотя не хотелось с ними делить одно небо. Но Дайл добавил:

— Еще хоть кого-нибудь позови. Важно еще как.

И тогда Скадда кинулась на клич Рагнара: вот бы хоть что-то еще сделать важное, что-то еще, чтобы не думать про Тагала. Скоро Скадда уже встала рядом с Дайгелом и провела по камню лапой, прося листок и ручку.

Ведь есть инарис: ну да, как вспомнишь инарис. Тагала нет, небо будто потеряло просторность. Скадда поставила лапу на лапу и наклонила голову. Дайгел отвернулся, а как только снова взглянул, усмехнулся и покачал головой.

— Вот те раз! Какая ты девчонка забавная, такую и представлял. Эдакая ванланка, правда, а не грифоница.

Скадда взъерошилась. И чего он радуется, радоваться тут нечего. Хотя он же ничего не видел? Со своим зрением, которое хуже грифоньего.

Вроде и кажется веселым — но нервный, бледный, странный.

— Да тебе лет шестнадцать всего, вот ты ребенок, а. Нахохленная, белобрысая, глазищи грифонские синющие. Потом спрошу, что у вас стряслось, а то я пришел, когда этот… Кранар появился. Да и снял на камеру, как он над вами кружил — стало быть, давал инарис. Погрызли кого? Хоть не насмерть? Ладно, сейчас спущусь, а вам тоже надо знать правду. Это Кранар же там, да?

Рагнар недовольно щелкнул клювом.

— Кто же еще? — недоверчиво спросил он измененным голосом. — Тагал погиб. Гвардейцы его убили. Говори прямо, чего ты хочешь.

— Ты так сразу и не поверишь, — ответил Дайгел. — Но мне тут ничего не грозит, а вы так сразу улетите, если что. Я полезу к Кранару, оно того стоит, уж точно. И вы со мной давайте. Но если Саагара всерьез на кого нападет, то уж не ждите.

— Разберемся.

Над дальним берегом взмыл сокол и улетел.

Скадда следила, как Дайл спускался по склону: быстро и ловко, он ведь много времени провел в горах, и в Гахарите постоянно по ним лазал. Но все равно, когда смотрела на Дайгела, иногда казалось, что у него из-под ног посыплются камни, и он упадет: от этого пережимало в горле. А если атакует вьорт? Иногда глядела на Рагнара, на Тагала, который остался в одиночестве на камнях, и на уходящих и улетающих грифонов: иногда они посматривали назад с видом косуль, что посчитали себя хищниками и потом сами себе удивились.

Рванула вниз, мимо Дайгела. На берегу среди серой гальки высмотрела немного белой, которая нравится Тагалу, затем сгребла ее в клюв и стащила у моря вытянутую раковину, куда спрятался рак-отшельник: и добыча, и необычная штука. Тагал обратил бы на него внимание. Под вой вьорта Скадда уронила половину камней, схватила рака и опять взяла клювом белую гальку. Поднявшись к Тагалу, высыпала все ему на лапу. Он же сам искал бы такое.

Прилетели Амаргон и Гри, с ними даже Арен, и встали рядом с Тагалом: Амаргон, взъерошив ему клювом перья, заворчал, глухо заклекотал и прижал уши. Скадда развернулась и бросилась обратно к Рагнару.

Венти кружила высоко над Тагалом, но не приземлялась. И молчала.

Придется все равно лететь в Басмадан. Вряд ли Кранар кому-то еще даст инарис, если отказаться от полета. А еще отказ подставит Рагнара перед людьми: и Скадда коротко сказала обо всем этом Рагнару.

— На чужих крыльях тебе лететь. Позорище.

— Тоже так думаю, — проворчала Скадда.

Дайгел, спустившись, махнул рукой, и Рагнар слетел со скалы, затем и Скадда. Очень скоро Дайл сравнялся с камнями, за которыми скрылся Кранар.

— Привет, — послышался голос Дайгела, повторенный эхом. — Хотя ты же меня не слышишь. Ты же не Кранар.

Дайгел расстегнул сумку и достал камеру. Иллюзия не может на нее записаться. Это точно.

Не Кранар? Как? Все же знают, иллюзии дарит Кранар. Иллюзии не воздействуют на лаохортов, сородичи общаются с Кранаром, как они вообще могли не знать?

Рагнар, медленно опускаясь на крыльях к подножиям скал, насторожил уши, хотя их и отгибало ветром.

Почему бы лаохорту иллюзий не принять облик другого лаохорта? Ведь никто из лаохортов не видел Кранара, когда он накладывал инарис? И сейчас Кранар не зря держится от Кейнора подальше? Кейнор не видел его, когда Кранар пришел на помощь: лежал на плитах, раненый, а потом улетел в море из-за вьорта. А Кранар в это время был очень быстрым. Правда, Кранар доказывал Легонии… но что, если лаохорты схитрили?

Зачем?

Тоже обман?

И чем сильнее спускаешься, тем сильнее стучит сердце, хочется улететь, закрыться ветками.

Дайл как-то понял, что это не его лаохорт, и решил прибыть туда, где этот лаохорт точно будет. На полуостров, у которого на время поселился вьорт.

— Он записал, как ты давал инарис, — раздался громкий скрежещущий голос Рагнара. — Все грифоны, что были здесь, всё подтвердят при людях. А люди увидят на записи, как ты вправду выглядишь. Опозориться хочешь? Показывай правду.

Крылья потеплели — надо же, так говорить с лаохортом.

А ведь лаохорт все ближе, и все сильнее сдавливает страх. У Рагнара чуть пригибаются уши: но его взгляд не стал менее твердым.

Лаохорт-орел не двигался. Молчал, лишь ветер чуть шевелил его перья. Тоже обман: чтобы выглядело привычно для людей и животных. Хватит уже врать.

Орел встряхнулся, взлетел, и по его крыльям, по телу прошла рябь, стирая оперение, заменяя серым пятнистым мехом. Вытянулись лапы, клюв превратился в морду, плавно, как перетекают облака из одного облика в другой. Прямо на воздухе, потягиваясь, теперь стояла рысь, и, когда она повернулась, ее глаза горели оранжевым, а не красным.

— А люди Кранара такие же творческие, как и он сам, — сказала Талис.