Существо бежало по волнам с юга, со стороны Ориенты. Прыгало с гребня на гребень, озиралось то ли испуганно, то ли с интересом, как настоящий зверек, и с каждым скачком приближалось к берегу. С высоты второго этажа парома оно таким хрупким казалось.

Еса затаила дыхание, и по плечам пробежали мурашки.

— Тварь на берег лезет! — раздалось совсем рядом, и кто-то еще на палубе подхватил:

— Морская угроза!

Еса сильнее схватилась за поручень.

Совсем не похоже существо на вьорта, которого далеко отсюда видела, на снежной пустоши. Оленьи тонкие ноги, и голова совсем как у оленя. Разветвленные короткие рога. И непонятно, шерсть на нем или зеленоватая чешуя? Или и то, и другое, или шерсть перетекает в чешую каждый раз, когда существо ногой ударяет по морю? Будто ожившая часть природы, такое чудо: и осознавать, что они опасные, так грустно.

Вьорты неразумны, нападают инстинктивно на живые страны, и, если ранят их, становятся причиной разрушений, а вместе с ними — смертей. Лишь вокруг человека мир оживает по-настоящему, и только человеческий разум может лаохортов создать, а разум животных, даже очень умных ориентских, создает лишь чудовищ-вьортов: не очень-то похожих внешне на чудовищ, правда.

Люди переругивались, кто-то кричал: как будто этой руганью можно вьорта прогнать. Его только лаохорт — по-кайрисски синнаяр — прогнать и может.

Немного не добежав до парома, существо остановилось, вскинуло уши, а потом развернулось и обратно поскакало по морю.

— Убегает, тварь такая, — раздался рядом голос мамы. — Еска, ты чего? Как ты?

Вьорта уже и не видно совсем, он как будто растворился в море. Далеко на юге плеснул большущий хвост кита, серый по серебристо-зеленому, и новые волны от него разбежались.

В Ориенте, на землях сильных лаохортов Кранара и Легонии, порождений природы можно увидеть очень редко, и они там долго не живут. Кайрис тоже сильный лаохорт, но ледяные пустоши — не ее земли, и вьорты оттуда приходят. А море тоже никому из лаохортов не принадлежит целиком.

— Да отлично, — ответила Еса. — Интересно, зачем им берег?

— Лезут и лезут, вьорт их знает, этих вьортов.

Еса взглянула на черную полоску песчаного пляжа, где люди купались.

— Погреться, может быть.

— Погреться, — усмехнулась мама. — Ты тут останешься? Паром идет час, Еса. Пошли, с нами посидишь.

Ну, родители хотя бы скандалить сегодня перестали, но вряд ли это надолго, так-то. А с палубы столько всего можно заметить. Скоро вокруг будет одна вода, так здорово, и получится увидеть морского шакала, акул разных, небесных окуней с голубой чешуей.

И вьортов, может быть. Дикие синнаяры, так их зовут кайрисцы. Правда, вьортов в проливе намного реже встречают, чем в океане.

Он ведь убежал и не стал лезть на сушу, как обычно делает — все ведь знают — морская угроза. Не стал искать лаохорта, чтобы сразиться. Или он с сородичами решил подраться, а не с живыми странами?

— Еса, — позвала мама. — Не спи.

— А, да мне тут просто нравится, ты не волнуйся, не утащит меня никто, — весело ответила Еса.

И ладонь запустила в теплый карман куртки, достала конфетки-ла́ккес: купила дома и решила открыть только в поездке. Такие прикольные они, мягкие, зеленовато-красные, и с травянисто-ягодным вкусом. В Кейноре таких не найдешь.

— Будешь, мам?

— Если к нам пойдешь — буду.

Еса глянула на маму вполоборота и улыбнулась.

— Тогда я их все съем.

— А я тимиса тебе не оставлю, — предупредила мама. — А он тут вкусный. Сама выпью, если через десять минут не придешь.

Сама. Опять, что ли, поругались?

Она ушла, когда паром уже отчаливал. Еса подалась вперед: о руки терся холодок, а внизу перекатывалось море, в борт стучало, сгоняло со своих волн штормолёток, и эти птицы так громко кричали, будто камни трескались. У берега, который теперь удалялся, громоздилось много камней: все в зеленых шубках из водорослей, чтобы защититься от холодных ветров.

Берег отодвигался, и уменьшался морской вокзал с далекими многоэтажками. Затем все это отклонилось влево: впереди теперь чернела полоска пляжа и виднелся камень на берегу, похожий на сарга, входящего в воду. Пляж тоже уплыл влево, и, наконец, впереди раскинулось одно море, зелено-серое с белой пеной у бортов.

Словно что-то внутри распахнулось — и границы расширились. То, что было далеким, полумифическим, теперь в самом деле получится увидеть. Даже дыхание перехватывает. Большущий шаг вперед, за горизонт, на другой материк, чтобы жить в теплом южном городе и там учиться в универе.

Волны становились все выше, поднимались так, будто там, в глубине, кто-то огромный ворочался, тревожил море, игрался с ним. Ветер в лицо ударял, как тонкий, но плотный платок, пропахший водорослями и йодом, и куртку с плеч стаскивал. А на пароме, на первом этаже, стояли автомобили, и небольшой автобус, и фура — а в ней все вещи, которые забрали с собой, и она тоже сегодня поедет в Экеру.

Еса съела еще пару конфеток. Удастся ли вообще вернуться в Кайрис? Не жить, ведь там все-таки холодно, полгода темно: а просто увидеть родных, посмотреть на знакомые места. Ну и купить таких конфет.

Домик, к которому бежит лыжня, школа, перепалки родных, снега: казалось, все это не изменится никогда, как камень. Но настоящее столкнулось с невидимым будущим, камень разбился, и теперь вместо него кусочки рассыпаются в песок. Сложно на них стоять, все зыбкое. Будущее стало настоящим, настоящее переходит в прошлое. А теперь будущее — какое оно?

Непонятно. И здорово.

Волны сменялись одна другой, завораживали, голову кружили. И успокаивали в то же время: только море умеет так. Еса подалась вперед, чтобы поймать лицом и ладонью брызги: пусть до второго этажа они пока еще и не долетали.

Кейнор совсем не такой, как Кайрис. В Кейноре море теплое, снега почти не бывает, и каждый день всходит солнце. Есть фрукты, леса, горы и степи, а еще разумные животные: с ними можно говорить как с людьми.

А самое главное, Кейнор — это родина алдасаров, родина предков.

Легонийцев тоже выслали с родного материка. Почти семьсот лет назад воинственный народ чуть не истребил ласари́нов, алеартцев и танна́у, и тогда люди этих трех народов, предки легонийцев, заключив союз, отправились на север, на маленький материк Ориенту. Тоже по морю плыли, но намного дальше.

До сих пор для легонийцев очень важно сберегать ценности разных народов. Только грустно, что алдасаров все-таки отвергли потом и изгнали: но так-то все на той войне защищали свои интересы. Легонийцы не хотели, чтобы их лаохорт ослабел и чтобы из-за этого напали вьорты. И алдасары тоже много сделали нехорошего, если подумать.

С легонийцами снова теперь мир. До Кейнорской революции — в Легонии ее надо называть бунтом Генлинга, как и все тринадцать лет независимости Кейнора — легонийцы с алдасарами жили в мире несколько столетий. И спасли их.

Раньше Кейнор назывался Алдой и был частью Империи-Кранара, но алдасары восстали против Империи. В те времена, когда легонийцы пришли в Алду, Империя уже давно раскололась, а алдасаров осталось мало. Легонийцы помогли им выжить, а предки всегда были благодарными. Но еще — гордыми и свободолюбивыми, все-таки.

Они боролись за кейнорское будущее, за жизнь лаохорта Кейнора: но все равно он не выжил, и столько погибло людей из-за конфликта с Легонией. Лучше просто промолчать иногда, наверное. Вытерпеть, и мир сберечь. Но так не умеют ни родители, ни главы стран.

Теперь кейнорцами называют не алдасаров, а ласаринов.

А первая льета, которую удастся увидеть — это Талис.

— Сумки надо держать при себе, — сказал кто-то из пассажиров, проходя мимо.

— В этой Талис у тебя стырят деньги, даже если ты их себе в рот положишь, — прозвучало в ответ.

Еса глянула на рюкзак, что стоял у ног, и машинально его прижала к себе. Хотя все это предрассудки, конечно: про алдасаров ведь тоже много всего говорят. Просто Талис, чей народ, как алдасары, был народом Империи, к Легонии присоединили всего сто лет назад. Конечно, талисцы от легонийцев отличаются сильнее, чем прочие народы.

Талисцы даже когда-то думали, что были главным народом Империи. Считали, что лаохортом Империи был именно их лаохорт, и так себя поддерживали, пока не убедились, что это Кранар иллюзии создает. Разве они с такими мыслями могли поголовно стать какими-то разбойниками?

Родители тоже говорили, что в Талис надо держаться настороже: а где не надо? В глубинке Кайрис, где тоже есть преступники, где сарги ходят? И даже вьорты.

Когда Еса сошла на землю — землю материка Ориенты, страны Легонии, льеты Талис — то даже защипало от восторга в горле. Морской ветер в спину задул, северный, ледяной, будто Кайрис не хотела своих людей отпускать.

Воздух был мокрым, пропахшим сигаретами и водорослями, и от него в носу немножко щипало.

До поезда два часа, а вокзал рядом с морским, так что можно и погулять. Не выйдет надолго задержаться в Талис, но надо успеть как можно больше увидеть всего.

У кайрисцев волосы черные, у алдасаров светлые и иногда рыжие, а у местных людей — русые и темно-каштановые. И лица очень остро у них очерчены, острее, чем у алдасаров. Интересно, какие они, как живут? Жалко, что нельзя, как в детстве, подойти к человеку и спросить, как тебя зовут и что ты любишь.

— Это же талисцы в древности так одичали, что разжигали книгами костры? — послышался голос мамы. — Хотя в те времена книг и так были считанные единицы.

— Так что им было делать с теми книгами, — сказал папа. — Едва сами не вымерли. Куда уж тут книги.

Еса сильнее стиснула лямку рюкзака. Только не поссорьтесь.

— Историю всю свою сожгли. Что за люди, не помнящие свою историю?

Помнить ее важно, конечно. И в то же время не злиться из-за нее: ведь нынешние легонийцы не будут взрывать в Кейноре ядерные бомбы. Тем более пятьдесят лет назад многих легонийцев тот взрыв совсем не обрадовал.

Но все-таки помнить надо. И про лаохорта-Кейнора тоже: хоть он и умер, но так было тепло на душе, когда читала про него в исторических книгах. Даже на пару мгновений казалось, что он все-таки живой, хотя и глупости, конечно.

— Так, может, там и нечего было помнить, — сказал, наконец, папа. — Было бы чего — передалось бы что-то в легендах.

У домов, за которыми начинался пустырь, Еса отыскала пункт обмена валют, а потом глянула, что вокруг продается.

В одном ларьке — разное для плавания, круги, маски и ласты, только тут рядом не плавает никто: пляжи каменистые, обрывистые. Песок, который проглядывает между камней, не черный, а блекло-желтый.

В другом ларьке нашлись пряности и соленые орехи. Еса взяла себе немного фундука, и продавец его отсыпал с таким строгим видом, будто посчитал, что эти орехи будут не есть, а кидаться обломками скорлупок в людей. Еса улыбнулась ему, но продавец только сильнее насупился.

И, как только Еса зашла на пустырь, из травы поднялось яркое, малиново-синее: бабочка. Еса даже дыхание затаила, а то вдруг испугается. Бабочка. Настоящая. Нормальная бабочка, не домашняя моль и не прохладница, которая от моли не отличается совсем. Она скользила лоскутком шелка, гладила воздух, покружилась и делась куда-то: надо будет ее найти в атласе, не удается такую вспомнить.

Еса отправилась дальше, через травы, по камням, мимо низких холмов. В Талис, конечно, есть опасные существа, но там, далеко, еще ходят люди, а распознаватель не ловит ничего.

В траве виднелось немного мелких цветов, совсем не кайрисских. Они тут голубые с белым, мелкие красные, зеленоватые какие-то, кисточками.

А со стороны моря мчался вьорт.

Быстрый, как морской ветер, он тут же оказался рядом, и Еса остановилась. Внутри сдавливало, и чувствовалось, что рядом чужое, холодное, далекое. Несколько лет назад Еса едва не коснулась странной звериной морды, снежной, с глазами-звездами, и тогда то же самое ощущала.

А у этого, морского, шерсть перетекает, как море, и напоминает то чешую, то настоящий мех, серый в пятнах. То совсем исчезает мех и остается только гладкая китовая кожа. Рога похожи на морские бурые водоросли, а лохматая кисточка на хвосте — будто из травы. Еще копыта у него раздвоенные. И огромные грустные глаза на вытянутой морде — темные, как морская глубина. Заинтересованные. И немного испуганные.

Чужой, опасный, неразумный: а смотрит почему-то так, будто все понимает. Надо бы от него уйти: но он не может ведь людям навредить напрямую. Он ведь нематериальный. И, если убежать, вообще ничего не изменится, так-то.

Еса едва к нему руку не протянула: но не стала двигаться. Еще один случай вспомнился — он тоже произошел давно.

Пустошь, где холода, где ни людей, ни зверей, ни растений. Дрожащие живые огни, бледные, как фонарики, исчезли, когда Еса от радости их коснулась, а потом долго снились, помаргивали под падающим снегом, медленно гасли. И почудилось: если вдруг коснешься такого оленя, вдруг он тоже растает? Как исчезает и снег под пальцами, когда его трогаешь.

Вьорт сам подался навстречу, повел ушами — оленьими, подрагивающими. Морда у него была поострее, чем оленья, какая-то первобытная: и кажется, где-то такое видела на рисунках. Не дотянулся, отбежал, и начал рассматривать травы, вглядываться в цветки, тянуться к ним: и иногда поднимал голову, с удивлением озирался. Он правда удивляться умеет?

Просто вообразила, и все.

А потом развернулся к морю, и рванулся к нему, и закричал. Пространный звук разнесся, чужой — как шум волн, и гул, и свист одновременно. Даже в ушах зазвенело. По воде вьорт вовсе не бегал так быстро, ему там было спокойно, в своей стихии.

Еса прижала к себе рюкзак.

Люди на берегу так громко разговаривали, что вообще ничего не удавалось разобрать. Еса быстро нашла родителей, хоть сначала и растерялась, чуть-чуть.

— Везет нам на вьортов, — сказала мама. — Вот уж и правда, чего они сюда лезут-то, в жизни их не видела, и нате вам.

Еса оглянулась — и люди заговорили еще громче, кто-то отпрянул, а мимо них промчался вьорт, кинулся в волны, к судну, что приближалось к берегу. И опять закричал, почти захрипел.

— И лаохорта же, главное, нет, — громко говорил один из рыбаков, талисец. — Кайрис сюда не попрется. А Легония тоже не попрется.

— Да и хорошо, что нет лаохорта. Если эта мерзота вдруг цапнет…

— Кранар отсюда гоняет вьортов чаще, чем Легония, — раздался еще чей-то голос.

А на палубе судна темнела огромная туша: такая большая рыба? На темном боку блестело солнце, и корабль все ближе подходил, и уже стало видно: совсем не рыбья морда. Кит. Кита-то зачем, разве здесь нет другой еды? Киты умные, и даже кайрисцы китов не убивают, хотя они живут в трудных условиях.

Прыжок — с волны на палубу. Сверкнула зеленая чешуя, в серую шерсть перетекла, и на хвосте взъерошилась длинная кисть. Вьорт кинулся к киту и мордой в него уткнулся, и завертел головой, и вдаль посмотрел. В горле у Есы защемило.

— Там еще китобойные идут, — раздалось позади.

— Это их отродье, китовье.

— Чем меньше китов, тем меньше этих, — высказался еще один из талисцев.

И пальцы стали какими-то слабыми. Разве можно так?

— Дикари, — сказала мама. — Дикари те еще.

— Пошли уже, Лоя, — проговорил папа. — Еса?

— Да иди ж уже, тварина, — раздалось с судна, и послышался стук: чем-то запустили?

Вьорт закричал — крик ударил по ушам, перешел в хрип. Вьорт кинулся в море, и по воде красные пятна стали расплываться, темные, широкие. Выбрался медленно, волоча оцарапанную ногу, словно его и правда смогли чем-то стукнуть. Но не пожалеть ведь никак, не помочь. Темные глаза блеснули, ноги ударили, ни песчинки не подняв.

А шкура совсем уже и не шерстяная, и не чешуйчатая, сплошное море, ожившая вода, и глаза — морские глубины, и очертания ног расплываются, и морда бесформенная.

Над далекими холмами заклубился темный вихрь, понесся по пустырю. Такими кажутся лаохорты, когда очень быстро куда-то мчатся, потому что глаз их не может уловить. Такой и Кайрис иногда казалась. Еса покрепче обхватила рюкзак.

Лишь бы вьорт на лаохорта не напал.

Темное, чужое, стремительное пронеслось мимо здания вокзала, и крик вьорта зазвенел в ушах. А когда Еса глянула в море, там уже не было вьорта, и только вихрь удалялся вдоль берега.

— Легония, что ли? — проговорил папа.

— Кранар, — сказал один из местных, кидая на плитку окурок. — Кранар, скорее всего.

— У вас мусорок нет? — спросила мама.

— А надо? — талисец осклабился. — В Кайрис закончились?

И вспыхнуло негодование. Но что сказать?

— Пошли, Лоя, — папа схватил мамину руку.

— Без тебя разберусь, — огрызнулась мама. В горле сжало. — Окурок подними.

— Тебе надо — поднимай, — ответил талисец.

— Лоя, — повторил папа.

— И китов этих… — мама резко развернулась. — Вот что они им сделали?

— Это промысел, они так живут, пастбища тут абы какие, — сказал папа. — Успокойся и пошли.

— Что значит «успокойся»? Куда «успокойся»? Если ты все терпишь, то, знаешь…

— Особенно тебя терплю. Спасибо бы сказала. Что ты сделаешь с ними? Что ты, Лоя, сделаешь? Ты их поменяешь? Только хуже все сделаешь, как всегда.

Горло сдавливало от грусти. Еса развернулась к морю и к судну, что успело к берегу пристать: веяло холодом, и казалось, что не только от воды, но и от судна тоже. Кит смотрел с палубы большими глазами, темными, как глубины моря, и уже мертвыми.

Год спустя. 678 г., 9 реманы, Еса

За окнами поезда степь тянулась, как шкура с желто-коричневой взъерошенной шерстью, с каменно-земляными проплешинами, с репьями кустарников. Еса сидела с Каей на нижней полке, Одвин — напротив.

— Это мы где уже? — проворчал Одвин и отхлебнул компот, который купил у проводницы.

— В Палагете, — уверенно сказала Еса. Уже так хочется доехать поскорее.

— Думаешь? — фыркнул Одвин и откинулся на стенку плацкарта.

Нирос, такой же молчаливый, как в универе, молча читал на верхней полке над Одвином.

— Давай спросим у специалистки по Палагету, — напротив как раз едут еще ребята с Аттестации, и среди них палагийка. — Лин! Это Палагет?

Лината бросила душить соседку одеялом — а та у нее из кармана вытащила что-то — и развернулась к Есе.

— А? Да не знаю, дрань какая-то, — Лин пожала плечами и опять накинула одеяло соседке на голову.

Сейл так и не поехал, хотя собирался за компанию. Решил остаться в Кейноре, помогать летом в актарии.

Непонятно, что в Кейноре теперь случится. Холодное беспокойство поднялось изнутри, тяжелое: а вдруг не надо было уезжать?

— Чет зря мы едем, — хмуро сказал Одвин, и Еса чуть не вздрогнула.

— И ничего не зря, — возразила Еса. — Всегда что-нибудь происходит, и что, не ездить никуда? Никто не захочет повторять ошибки.

— Да вот, — кивнула Кая.

Да и сейчас ни аалсот, ни ученых-алдасаров в Кейноре нет.

— В том-то и дело, что люди всегда все повторяют, — проворчал Одвин.

— Это ты один вечно повторяешь. То экономику, то вышмат, — усмехнулась Кая.

— Я тоже волнуюсь, так-то, — сказала Еса. — Но смотри, если мы вернемся, мы что-то поменяем? Нет. А так мы узнаем культуру и традиции Талис, и много интересного запишем, и потом вернемся в Кейнор, и сдадим интересные работы. Вот и все.

— Экономику, а не культуру и традиции, — поправил Одвин: донельзя занудным голосом, и Еса его ткнула ботинком в ногу.

— Они тесно связаны, — возразила Еса. — Кстати, кто что будет изучать в Талис? Я — торговлю, как раз что-нибудь впишу про культурные отличия. У них народный промысел должен быть.

— Я откопаю всякие городские легенды, — заявила Кая. — У меня репортаж будет что надо. С учетом репутации Талис, ага.

Одвин опять взял стакан с компотом.

— Думаю про обеспечение актариев. Логистика там, все такое. Еще погляжу, че там за заводы. Хотя Талис и та еще дыра, но производство все-таки в ней есть. Такую работу напишу, что ее примут в библиотеку Бенора, и меня туда пустят.

— Ты как всегда, — улыбнулась Еса. — Уже, наверное, всю работу написал.

— Только план. Да было бы там че делать.

— Что, Одвин, станешь главным экономистом актария, а не страны? — заметила Кая.

— На первое время — чего и нет, — ответил Одвин. — С Сейлом будем напарниками. Он станет на своем аграрном заниматься всякой травой, а я — средства распределять. А если какой-то актарий тоже объявит суверенитет, я как раз и стану ведущим экономистом страны, че.

Нирос все так и молчал, как будто и нет его здесь, будто его просто нарисовали, чтобы не пустовала полка. И, кроме чтения, что-то записывал в блокноте. Навязываться нельзя, но, с другой стороны, вдруг он лишним себя здесь чувствует? Хотя он и малообщительный, но все равно ему, наверное, грустновато, когда общаются без него. Еса ему помахала.

— Ты живой там? — весело позвала Еса. — Нирос? Ни-рос?

Нирос положил ручку и накрыл ее ладонью вместе с блокнотом.

— Куда ты там уже уехал? — поинтересовалась Еса. — Ты, наверное, даже не в Талис, а в Моллитане где-нибудь. Про что ты будешь писать работу, что изучишь?

Нирос долго смотрел куда-то в стенку, но ответил, наконец:

— Даже не знаю, посмотрим.

— Ну а что тебе интересно, и что умеешь?

Нирос все молчал: ну вот, зачем спросила его. Теперь неловко.

— Умею имитировать болезни, — сказал Нирос, когда Еса уже почти отвела взгляд. — Я умею рисовать всякие язвы, нарывы, сыпь и прочее.

— Знаешь, молчи и дальше, — посоветовал Одвин.

— Это интересно, — сказала Еса. Хотя и странно, конечно, но почему и нет, не вредит ведь никому. — Я даже не знаю, это как? То есть, ты как этому учился?

— С натуры, — подсказала Кая. — Собирая на себя всю гадость. А один сидишь, чтобы не заражать?

Еса ее шутливо толкнула в бок, а Кая, наклонившись к Есе, перешла на шепот:

— Я, короче, скучаю по Эрцогу. Я думала, от него же надо отвыкнуть, все равно казнят. А я не могу отвыкнуть, и все тут.

— Тоже скучаю, — кивнула Еса.

Кая недавно рассказала, что Эрцог ей помог переехать из моллитанского городка в Экеру. А до этого Еса узнала, что, когда Кая получала деньги из центра скупки за пойманную Эрцогом добычу, она их отправляла семье. В моллитанских актариях ее родным очень мало платят. Сначала родители Каи, правда, откладывали часть присланных денег, чтобы накопить на книгу Эрцогу. Так что у Каи есть книга про недавно изученные моллитанские растения, и вчера она дала ее полистать.

О том, как сейчас обходятся ее родители, Кая говорить не стала, а спрашивать было неудобно.

Луи появился бесшумно и закрыл собой проход, а Еса зажмурилась: и опять на него взглянула, уже настроившись, что надо увидеть иллюзию. Голову немного сдавило изнутри, очертания льва размылись, и плавно, как во сне, проявились человеческие.

На Эрцога так похож, но лицо мягче. Эрцог больше напоминает алдасаров своими чуть острыми чертами. И еще Луи немного выше Эрцога и заметно полнее, Эрцог все-таки стройный.

В волнистых золотисто-русых волосах Луи проглядывают более светлые пряди. Следы от когтей у него на лице уже меньше заметны, одежда аккуратная, чистая, с рыжеватыми оттенками: только рубашка бежевая. На самом деле это мех, и Луи умывает его совсем как кот.

— В Кейнор решили не пускать нового лет-танера, — мягко сказал Луи.

Которого ваессен в обход всех правил назначил главой Кейнора, без голосования. Еса прислушалась. Одвин наморщил лоб, а Кая, качнув головой, постучала пальцами по краю полки.

— Раммел Манати вместе с Тернески обратился к кейнорцам и сказал, что Кейнор не примет ставленника столицы. На южной границе Кейнора сооружают контрольно-пропускные пункты.

Ну вот. Беспокойство обожгло изнутри руки и голову. Сговорился прежний лет-танер с самым известным кандидатом на его должность: и вот что теперь думать об этом.

Ничем не поможешь. Только и остается, что отвлекаться от всяких тревожных мыслей, а еще поддерживать ребят.

Еса опять глянула вверх, на Нироса: тот все так и читал, и даже вниз не посмотрел. Он из Моллитана, и его Кейнор не очень тревожит: хотя все равно ему в Кейноре еще долго учиться.

На обложке книги Нироса написано: «7 год», и пирамиды какие-то, цифры. Школьный учебник по математике. Зачем ему, интересно? Он что, обучает ребят? Если так, то классно.

— Главное, чтобы нового лет-танера в море не выкинули, — сказала Еса.

— Ты чего, окружающую среду загрязнять, — возразила Кая.

А что теперь будет у Жера? Главное, чтобы полиция больше не трогала его семью.

— Похоже, я умею портить настроение, — добавил Луи. Спокойный у него голос, размеренный, немного недоверчивый, и в нем иногда проскальзывает мурлычащий мягкий призвук. И лицо спокойное, даже безразличное.

— А ты только ща стал интересоваться делами Ориенты? — спросил Одвин. — Или тебе просто больше нравилось портить настроение?

— Последнее, — ответил Луи. — Еса, я хочу с тобой поговорить.

Классно как: и это точно отвлечет от беспокойств.

— А когда ты за мной шпионил, ты хотел поговорить? — Еса улыбнулась.

Он про это сам рассказал: в том числе сообщил, что Еса именно его на руинах Валлейны уловила распознавателем.

— Хотел шпионить. Если бы я хотел поговорить, я бы к тебе вышел. Больше за тобой не интересно шпионить, тебе ведь известно про слежку.

Нирос теперь внимательно смотрел на Луи, но не говорил ничего.

— Я и так знал, что вы общались с Эрцогом, — добавил Луи. — Зачем вы это пытаетесь скрыть и говорите о нем шепотом? Я не отношусь к этому отрицательно, он много с кем общался.

— Он что, про меня рассказывал? — недоверчиво спросила Кая.

— Рассказал, когда я его допросил.

Кая взглянула на Луи, затем на Есу, и нахмурилась. Еса машинально сжала в пальцах прядь волос, задержала взгляд на руках Луи, иллюзорных: на самом деле у него огромные когтистые лапы.

— Ты допрашивал своего брата? — уточнила Еса.

— Моего кого?

— Понятно все с тобой, — бросила Кая. — Подожди, пытал, что ли? Он хромал, когда ко мне пришел, весь какой-то был подранный. Это что, поэтому?

— Да, — ответил Луи. — Правда, возможно, он на кого-то еще нарвался в лесу.

— С кем мы едем, — проворчал Одвин. — Свалю-ка я в другой вагон.

Луи наклонил голову набок.

— В чем дело? — спросил он с интересом.

Он и правда не понимает?

— Ну, ясно, что родственных чувств у зверей нет, но все-таки это жестоко, так-то, — осторожно сказала Еса.

— Вы, конечно, в последнее время не одобряете пытки, но они полезны, если использовать их в меру, — Луи смотрел с непониманием. — Страх смерти — самый сильный. Помогает многое вспомнить. К тому же мы, в отличие от людей, не испытываем от насилия никакого… — он осекся. — Впрочем, звери меняются. Да, вы с ним общались, Кая даже дружила. Поэтому вы предвзяты, не замечаете, что он получил то, чего заслужил. В конце концов, Эрцог убил моего… моя мать была детенышем того льва.

— Твоего деда, — подсказала Еса.

— Да. Наигранные слова, неискренние. «Мать» и «Отец» — нормальные. Я пока еще помню, что это.

Еса едва не отстранилась, когда Луи шагнул поближе.

Он ведь хищник, и так понятно, что он убивал, что он дрался за территорию: и следил за Есой и в Экере, и в Валлейне, но это ладно, это не преследование, просто ему было интересно. Искренний такой интерес, как у любого зверька. Хотя, конечно, неловко: вдруг он заметил что-то нелепое.

Другие у них порядки, и нельзя зверей по человеческим меркам судить: но а как тогда судить, если сама человек? Сколько себя ни уговаривай, все равно он теперь как будто выглядит иначе. И глаза даже в человеческом облике звериные, вот заметила. Рыжие, а не карие.

Однажды уже подумала насчет одних людей, что они делают совершенно страшные вещи: а они, наоборот, показывали так уважение. И ведь то — люди, а не звери. Потом Еса их полностью поняла. Хотя в Легонии, оказывается, считают и кайрисцев полудикими, а это совсем неправильно.

Если подумать, Эрцог на месте Луи бы так же поступил. У него ведь тоже нет ощущения родства. И Луи теперь угрожает казнь как раз из-за того, что Эрцог его сверг.

— Ты зато искренний, — пробормотала Кая. — К вьортам такую искренность.

— Почему наигранные? — спросила Еса.

— Я не могу поверить в то, чего не ощущаю. Даже не уверен, что люди чувствуют родство. Судя по истории, одна из людских семейных традиций — убийство братьев. Того недомерка я убивать не стал, хотя он жестоко убил, если вам так удобнее, моего деда. Вы бы не рассердились в таком случае?

— Но тебя же никак не задело, что твой брат убил твоего деда, — жестко сказала Кая, хмурясь. — К деду у тебя тоже не было привязанности. Ты из-за потери власти обозлился, вот и все.

— Это тоже, — произнес Луи.

Нет, ну, Кая слишком откровенная, надо все-таки осторожнее. Все-таки этот зверь решил оберегать студентов, и уже поэтому лучше с ним не ссориться. Нельзя же от него требовать, чтобы он стал человеком.

Одвин сложил руки на груди и ворчал под нос. Девчонки, что ехали напротив, парой взволнованных слов перекинулись, а Нирос опять стал читать учебник, но иногда посматривал поверх него. Пересекся взглядом с Есой и быстро повернулся к окну. Иногда он настолько замкнутый, что даже в глаза смотреть не хочет, и от этого неуютно: тем более от других ребят он так не отворачивается. Но ничем ведь его не обидела, разве что расспрашивала. И он сам про себя интересное рассказал.

Такой бледный, и волосы бледные: кажется, что они должны быть яркими, просто цвет у них почему-то забрали.

— Пойдем, — Еса глянула на Луи и вскочила.

— Да ну его, — проворчала Кая.

— Нам его надо узнать получше, — объяснила Еса.

— Уже узнали, — бросил Одвин. — Мне как-то хватило.

— Да, он прямо сейчас меня съест. Ладно уже.

И Еса направилась по коридору поезда вслед за Луи.

Шли мимо одинаковых плацкартов, пустых: только в двух из них сидели люди. Полосы солнечного света оживляли полки, складные столы, крючки для одежды, забытый в углу пакет.

У Луи движения плавные, текучие, и кажется, что весит он намного меньше, чем выглядит. А кисти чуть сильнее сгибаются, чем человеческие: даже немного больно на это смотреть, кости рук чуть ломит.

В поездах, конечно, людям не очень удобно ехать вместе со зверями. Не так неудобно, как на другом транспорте, но все равно кому-то мешает шерсть, кому-то запах. Правда, звери путешествуют редко, для них личные территории очень важны, об этом танер Эсети рассказывал. Ну, иногда им, конечно, хочется новое повидать, но не так часто, как людям.

Еса вслед за Луи вышла в тамбур, и из окна ветер ударил так, словно это вовсе был не воздух, а что-то плотное, тяжелое. Он пах травами и креозотом. И колеса мерно стучали.

Слишком тесно со зверем в тамбуре, все равно ощущается, что не с человеком рядом находишься, и хочется выйти, или, на крайний случай, прижаться к стенке. Немного даже чувствуется запах шерсти. А рана на морде — на лице — она откуда?

Ведь и раньше знала, что нет у них родственных чувств. Может, надеялась, что это не совсем так? Все хочется видеть зверей какими-то поближе к человеку, что ли: раз они разумные, и можно с ними общаться.

Луи сощурился на солнце: по-кошачьи лениво, медленно. Зверям не смотрят в глаза, у них это чаще всего означает вызов, но классно, что иллюзорное лицо находится повыше, чем морда зверя, а эмоции на нем отражаются те же, что и на морде. Но если плохо разбираться в зверях, то понимать их выражения в инарисе, конечно, сложнее. Танер Эсети много об этом говорил: и оказалось, что многие кошачьи эмоции похожи на человеческие.

— Расскажи про себя, — попросил Луи. — И про Кайрис. Особенно про Кайрис.

— Ты про меня больше знаешь, чем я про тебя, — напомнила Еса и улыбнулась.

— Хорошо. Спрашивай.

— Как ты все-таки узнал, где я живу? Ты ведь меня выследил от дома, когда встретился с нами ночью? Ну, в первый раз. Танер Эсети просто тебе сказал, что я его ученица, а как ты дальше искал?

— Я хорошо выслеживаю, — Луи прикрыл глаза. Все-таки охотник, конечно. — Запомнил твой запах, затем приходил к университету и узнавал по следам, в какое время ты уходишь и на какую идешь остановку. Однажды проследил за тобой издали в нужное время, заметил автобус, потом ходил по его маршруту.

— След же быстро затаптывали.

— Не всегда.

— Получается, я тебе мешала править? — Еса опять улыбнулась. Только не посчитал бы, что это намек на его неважное правление: совсем такого не имела в виду.

— Не особенно.

Луи наблюдал за степью, сложив руки на груди.

Так в инарисе отражается жест, когда звери кладут лапу на лапу: с тех пор, как узнала, что у них это означает закрытость, замкнутость. Луи, конечно, еще не совсем доверяет, и это понятно. Внимательные глаза у него, настороженные: выглядят как человеческие, но слишком яркие. Дикий он зверь — но при этом тянется к человеку. Как вьорт.

До сих пор кажется, что вьорты — оба раза, когда их видела — хотели с человеком пообщаться. Такое обычное человеческое свойство, когда хочется людскими чертами и разумом наделять что попало.

— Так здорово, что ты решил помочь Талис, — сказала Еса. — Про нее столько разных слухов, и с Гвардией там все как-то не очень.

Может, он и правда что-нибудь исправит.

Понятно, что Луи плохо правил, и что свергли его по закону: однако он все-таки людям не навредил. Ну принимал странные законы, ну оказался не готов править: но он же большой кот, ему все можно простить.

— Я не собираюсь помогать зверям Талис, — Луи прикрыл глаза, когда ветер задул сильнее. — Я собираюсь помочь вам избежать этих зверей, это иное.

— Там все совсем плохо, получается?

— Скажем так, я допускаю, что там улучшится ситуация со временем. Но в срок, отведенный мне, это сделать невозможно. Так что я не буду часто заходить в леса вокруг Манскора. Иначе подвергну себя опасности и понижу доверие к себе, так как не справлюсь.

Танер Эсети тоже упоминал, что талисские звери опасные, и помог составить для них приманку, чтобы отвлекать внимание хищников.

— А мы справимся с Талис, — сказала Еса. — Нам же не надо лезть к зверям. А как ты будешь нас, ну, защищать?

Каким бы он интересным ни был, он себе на уме, все-таки, и он уже проявлял себя не очень хорошо. Но ведь не просто так же Луи отправился в Талис, на самом деле. И репутация ему важна. Значит, он все-таки станет оберегать.

Если бы у человека был такой характер, с ним бы точно не общалась, конечно.

— Разумеется, постоянно ходить за вами я не буду. Если отправитесь куда-то ночью, либо если отправитесь в актарий — сообщайте, сопровожу. Неудобно, что вы все поселились не так уж близко друг к другу.

— Близко, — улыбнулась Еса. — Ну, мы хотя бы в одном городе.

— Для кейнорцев все близко. Кайрис тоже?

— Кайрис далеко.

Стук колес, горький полынный запах, отсветы солнца, которое неожиданно выскочило и светит теперь в глаза. За окном даже кустарников не осталось, трава одна. Степь — как кассетная запись, поставленная на перемотку: быстро-быстро несется. Ближе к железной дороге равнина будто разглажена утюгом, а к горизонту холмится.

Кайрис спасла алдасаров. Сперва их хотели выслать в Васкадию, в бедную страну к востоку от Кайрис, где многие бы точно погибли. Легонийцы решили, что из другого легонийского региона алдасары бы подстрекали других кейнорцев на бунт.

Кайрисцы попросили прислать алдасаров к ним: чтобы не погибли мирные жители и чтобы алдасары самим кайрисцам чем-то помогли. Для кайрисцев ведь важны знания, важно открывать что-то новое для себя. А кейнорцы-ласарины возмущались из-за приговора, который вынесли всем подряд алдасарам, так что правительство Легонии согласилось с Кайрис. Все равно она в то время была не очень развитой, и там условия были тяжелыми.

Кто же знал, что алдасары найдут в Кайрис алмазы, а потом и новые залежи железной руды, каменного угля.

— Расскажи о ней, — опять попросил Луи и встал поближе. И, когда наклонил голову, показалось, что рядом Эрцог. Но они даже не понимают, что братья.

Так хочется поделиться всем, что в Кайрис интересного есть и хорошего: но не все можно раскрывать. Алдасары, правда, никогда не держали в тайне, что добывают алмазы и торгуют с мелкими странами Гартии, которые никогда не воевали с Легонией. Иначе в Легонии бы придумали, что Кайрис разбогатела из-за сговора с враждебными странами.

— Там все есть, и актарии, и заводы, — Еса встала боком к окну, откуда струился ветерок. — Сейчас делают больше теплиц, поэтому актарийское хозяйство стало легче вести. У самих кайрисцев тоже много всего было, только развивалось очень медленно. Они и руду добывали, и завозили машины из Легонии, только не совсем официально.

Луи смотрел с интересом, и в его глазах словно солнышки новые зажглись. Даже дикая янтарность в них показалась уютной.

— А из наших ведь много приехало людей, которые во всем этом разбирались. В Кайрис теперь совсем все в порядке. Что-то делаем сами, что-то покупаем у небольших стран Гартии. Мы им помогаем развиваться, чтобы они к крупным странам Гартии не примкнули.

Те им никогда не помогали. Даже наоборот.

А в то время, когда выслали алдасаров, самые сильные страны Гартии еще восстанавливались после поражения. У них кораблей было мало, а маленькие приморские гартийские страны этим как раз воспользовались. Узнали про перемены в Кайрис, послали туда корабли, в итоге как раз и начали торговать с алдасарами.

— Любопытно, что Кайрис тоже Гартия, — сказал Луи. — Гартия восточного полушария.

— Совсем мы не гартийцы, — улыбнулась Еса. — Ну прошел материк через полюс, и что, мы тут не виноваты совсем. Раз этот материк на полюсе прячется подо льдом, а значит, под водой, то получается, что мы на самом деле остров.

Луи молча сощурился на солнце.

— В маленьких городах сложнее, — добавила Еса. — Нам еще надо было печку топить. Там, конечно, есть и газ, но за него платить приходится много. Трубы в мерзлоте идут над землей, и нужно доплачивать за то, что их утепляют.

А еще в Кайрис настоящее единство народов: оно там лучше, чем в Легонии. Правда, ему меньше лет, чем легонийскому Единству, конечно.

На самом деле никогда не считала Кайрис своей страной. Была ее человеком, потому что родилась на ее земле, и страна, конечно, нравилась, а лаохори тем более классная, она же лаохори, как она может быть другой. Но всегда тянуло в Кейнор. И воспитывали так, что вот, ты алдасарка, родом из Кейнора. Хотя и дали кайрисское имя.

Теперь уже стала человеком Кейнора, и никому об этом знать нельзя. Эта тайна сильно навредит, если ее раскроешь. Кейнор живой, но разве можно за его жизнь платить людскими жизнями? Снова. К тому же, если он отколется от Легонии, на ослабевшего лаохорта могут вьорты напасть и, ранив его, навредить городам, лесам и степям. Легония и так сейчас раненый. А Кейнор сейчас слабее, чем был шестьдесят лет назад, все-таки.

Как бы ни поддерживали его кейнорцы, все они должны понимать, что рисковать нельзя. Только бы миром все закончилось.

Птичка.

Холодает по-вечернему, и ветер дует с севера, из Кайрис. Влияние Кайрис еще, конечно, до конца не пропало: мало времени прошло. И еще — все-таки осталась по ней небольшая грусть, легкая и светлая.

По Кейнору тоже.

Луи хмурился, пристально глядя в окно. Почуял добычу? Он давно уже не ел, если только на станциях никого не поймал, но хищники могут долго не есть.

— Тебе нравятся аалсоты? — спросил он.

Вот это совсем было неожиданно.

Так внимательно он смотрит, и глаза у него яркие, звериные, янтарные.

Полезные машины, хорошие, нравятся невероятно, но к чему это, что за вопросы такие? Да, теперь и легонийцы к ним привыкают: но не все привыкли. И еще немного каверзный вопрос. Ведь нельзя не подозревать, что у кайрисцев есть аалсоты.

— Не знаю, — Еса опустила голову, с волнением прикусила губу, затем опять на Луи глянула и улыбнулась. — Это не… ну, это же не принято, так-то. Не знаю.

— Что в них плохого?

— А разве вам они не должны не нравиться? — Еса наклонила голову. — Ну, зверям.

— Почему они должны нам не нравиться?

— Потому что они против природы.

— Почему?

Еса улыбнулась.

— Ты как тенна Лакит.

— Она приучает студентов к тому, что их ужасает?

— Да, к экономике, я после нее иногда заснуть не могу и мне снится ужас. Слушай, ну, аалсоту Гартии испугались все звери. Я видела ее. Мне и самой было очень тревожно.

— Аалсоты — лучшее, что вы придумали, — сказал Луи и улыбнулся, и опять почудилось, что на самом деле это Эрцог: но он быстро посерьезнел и опять руки сложил на груди. — Так почему ты едешь делать работу по экономике, если она тебе не нравится?

— Мне нравятся разные культуры. Ну, да, я экономику не люблю, но если связано с какой-то культурой, то интересно. Это же здорово, что люди так отличаются, все живут по-разному, такие у всех особенные традиции.

А степь неслась и неслась под стук колес: и чья тут льета, чья культура, интересно? В степи никакой нет культуры, правда.

— Понятно, — кивнул Луи. — Так. Звери тебе интересны так же, как и другие народы? Ты отнеслась ко мне спокойно.

— Ну конечно. Тем более вы здесь разумные. У нас в Кайрис умных животных очень мало, и нет таких, как в Ориенте. Но коммуникацию с разумными существами мы все равно изучали, только нам больше рассказывали про повадки, а практики было мало.

Луи посмотрел куда-то вдаль. Солнце подсвечивало его русые взъерошенные волосы и все ниже опускалось к горизонту.

— Чем же ты хочешь заниматься, если не нравится экономика? Или поступишь так же, как многие: из-за обстоятельств будешь делать то, что терпеть не можешь?

— Нет, я на химию перейду. Сдам переводной экзамен.

— Так, — Луи глянул искоса, и отблеск вечернего солнца слился с его рыжей звериной радужкой. — Как интересно. Хороший выбор. Нравится?

И немного больше он стал напоминать человека: улыбка сделалась совсем человеческой.

А вьорт напоминал настоящего зверя.

— Никто не настаивал, — Еса улыбнулась в ответ. — Танер Эсети тоже.

— Сможешь исследовать состав кейнорских растений. Находить новые свойства.

— Лучше исследовать бармелы. Такие алдасарские домашние растения с ужасным вкусом. Они издевались надо мной, а я поиздеваюсь над ними, отомщу им.

— Какие кровожадные алдасары.

Затем Луи отошел от окна и добавил:

— Теперь мне надоело с тобой разговаривать, так что я пойду.

Понятно, что у зверей это означает не то же, что у людей, но неприятно все равно, и как-то грустно.

— Почему звери так говорят?

Луи повернул голову к Есе.

— Я хорошо знаю человеческие привычки, но отдельные не понимаю. Это не означает, что больше не захочу разговаривать. В данный момент не хочу. У тебя и твоих сородичей разве не бывает так, что ты устаешь с кем-то общаться, хотя нормально к нему относишься?

— Да, но мы все равно так не говорим, это для нас обидно. Считается, ну, не тем тоном.

— Я знаю, но не понимаю смысл. Дурной тон — намеренно обманывать. Ты и так можешь увидеть по моим жестам, что мне уже не интересно. Зачем я буду это отрицать?

Еса усмехнулась.

— Ты со всеми так говоришь, получается? И с правителями тоже?

— Да, они ведь такие же, как все люди. У вас странная логика. Вы почему-то уравниваете себя и отдельный разговор с вами, но разговор — не ты. Разговор может наскучить, это не означает, что ты скучная. Странно, что вы этого не понимаете. Вы же во многом логичные существа, упорядоченные.

И он вышел из тамбура. На стенке рыжий оттиск остался: как будто даже не от солнца, а от взгляда львиных глаз.

Даже и не думала всего-то год назад, что удастся вот так легко разговаривать со зверями. А особенно с правителем зверей.

10 реманы, Эрцог

Запах лисицы въедался в нос — горький, усиливающий боль в затылке. Эрцог закрыл морду лапой и фыркнул. Лиса прошла слишком близко к пещере — зато ее запах отвлек от металлического, соленого, теплого запаха крови.

Эрцог взглянул на тушу белонога, точней, бывшую тушу. Съел ее уже почти целиком: голод вновь оказался сильней, чем стремление уничтожить и подчинить. Чужое, захватывающее — и мерзкое не меньше, чем этот лисий запах.

Кинуться на нее. Задавить.

Эрцог зажмурился.

Эту добычу, самую хилую и старую в стаде, пришлось долго искать и потом преследовать. Пока душил, казалось, что голова отвалится, да еще и днем пришлось охотиться, когда все слишком светлое и жгучее. Даже светлей, чем раньше. Яркое, как огонь костра, куда глава Кейнора опускал железо. Как высокомерные глаза Луи. День теперь побеждает ночь, и от ночи остаются только обрывки.

В первые ночи после неудавшейся казни Эрцог ловил в речке рыбу: потратил много сил, но все-таки рыба лучше, чем ничего. Из-за нее сумел добраться до актария и доехать на пустом трамвае до общежития Каи. Разговор с ней почти и не запомнил, так плохо себя чувствовал. Только помнил, что надо достичь цели.

После сотрясения может подвести даже отличная память. Эрцог забыл часть растений из книги про Моллитан и, встретив Каю у общежития, попросил ее опять показать книгу. Правда, читать было сложнее обычного. А потом Эрцог узнал, что Кая поедет в Талис.

И Луи тоже. Это Эрцог услышал еще в лесу.

Луи, наглая сволочь, решил помочь Талис, которую никогда не считал значимой. Присвоил идею. Он ничего там стоящего не сделает, но все равно о нем начали думать лучше. Как после этого остаться в Кейноре?

Эрцог высунул голову из пещеры в темную лесную прохладу. Она так здорово окутывала, обволакивала. Ночью можно затаиться в любой тени. А днем ты точно у всех на виду, и от этого неуютно.

Скрипы веток и иголок, крики сумеречниц, волчий вой, желтое сверкание светляков, далекий разговор оленей, а еще скребется кто-то. Рядом столько живого — и в то же время один. Все-таки к одиночеству никогда по-настоящему не привыкнуть. Рядом теперь нет Каи, Тагал занят, а все зверьки-данхи боятся.

Раненая лапа плохо сгибается, и локоть все еще горячий. В затылок точно что-то вкручивается, сильней и сильней, затем слабеет и опять нарастает. Голова внутри как будто зажаренная, и во всем теле так и не проходит слабость. Впрочем, сейчас лучше, чем позавчера и даже вчера, а если ждать, когда все пройдет, можно дотянуть и до казни, и тогда самочувствие совсем ухудшится.

Эрцог вернулся вглубь пещеры, лег рядом с добычей, провел языком по мясу.

Кровь уже холодная. Ничего. Свежая, соленая. Когда-то — живая. Теперь — целиком своя. И запахи — все четче. Запах крови, запах земли. Запахи травоядных. Далеко. Но можно нагнать. Показать им, что хищник. Что должны бояться. Еще запах. Другой хищник. Отберет. Защитить свое, отогнать.

Вскочил — и резкая боль в локте. Точно взорвалась кость. Стиснул клыки. Боль запульсировала, сжала — и затихла.

А запах — грифоний. Самка. Знакомая. Давай, вспоминай уже. Разумный или белоног какой-нибудь? Хм, предвзятость. Зато возвращаются нормальные мысли, вот и здорово, больше никакой пустоты в голове, и да — это знакомая грифоница, Скадда. Здорово, и уже не так одиноко.

Запах грифоницы, горьковато-мягкий, приближался, и под ее лапами чуть шуршали сосновые иголки. Эрцог выглянул наружу, и запахи сразу стали холоднее и острей.

— Эй, — позвал Эрцог. — Попутного ветра, Скадда.

Шаги замерли, да и запах больше не приближался. Рассмотреть ее не удалось — закрывали заросли.

Заухала сова, опять поодаль взвыл волк, заворчали, переругиваясь, камнекрысы, а еще свистнул данх. Знакомый — Эрцог ему часто помогал. Он не подойдет, проверял уже.

Опасный, ага. Ну и что теперь — умирать, что ли? Не хочется. Интересно, а другая мелочь, Киоли, подошла бы? Скорее всего, да: но земли ее матери далеко. А соскучился. Ну, еще удастся встретиться.

— Мне все никак не хотели говорить, где ты, — раздался голос Скадды. — Сегодня я встретила Тагала на Каменном Когте, и он сказал.

Все-таки она интересовалась. Эрцог насторожил уши. В голову хлынуло тепло — не то, что приходит с болью, а живое, легкое.

Тагал навещал пару раз, и Эрцог сказал ему, как на самом деле погиб Регон Ласфер. Тагал пускай и поверил, но высказался, что такое убийство не одобряет, и что все равно доказательства никто не увидит и не почует.

— Спасибо, — сказал Эрцог. — А я соскучился, знаешь.

— Я тоже, — ответила Скадда. Чуть хрустнули ветки — на прежнем расстоянии. — Хотя ты и преступник. Но у меня все равно нет полномочий ловить преступников.

— Ага, — Эрцог постарался говорить как можно веселее и почувствовал только сейчас, насколько тут холодный ветер. — Но волков поймала в городе, я слышал.

— Просто остановила. Но да, я очень полезная. Ты не думай, я не боюсь, я просто осторожная, ты все-таки опасный зверь.

Да она правильно делает, что не подходит. Только что терял рассудок, вообще-то.

— Конечно, полезная. Впервые заросли отвечают, когда я с ними говорю — здорово же.

— Ты с зарослями общаешься?

Так и представил, как насторожились острые уши с черными кончиками.

— Из них собеседники получше, чем из Луи, вот честно. Как успехи?

— Тренировки совсем долгие, учимся правильно нападать с неба, — а говорит она пусть с напряженностью, но и с интересом. — Если ты вдруг станешь злобным, я скоро сумею тебя оглушить, но при этом не убить.

— Ага, это радует, — усмехнулся Эрцог. — А я собираюсь в Талис.

— Помню про Талис, — голос Скадды стал оживленнее. — Вы про нее говорили с Луи, и ты сказал, что надо усилить ее Гвардию. И Гахариту ты тоже хотел помочь.

— Точно.

Для грифонов зимы Талис слишком холодные, а талисские волки не очень законопослушные. В Талис нужно отправить больше умелых волков.

— Не думаю, что Луи на самом деле поможет зверям Талис, — сказала Скадда. — Он ленивый, глупый и мне не нравится.

— Ты бы знала, насколько он мне не нравится.

— Но ты его не убивай. Я бы за тобой проследила, чтобы ты никого не убил. Ты хотя и опасный, но ты не глупый, и ты интересный. Мне хочется, чтобы ты выжил в Талис и кому-нибудь помог.

— Я пережил казнь, неужели не переживу какую-то Талис?

— Она не «какая-то». Она льета, которой нужна помощь, ты так про нее говорил. Ее зверям нужна настоящая Гвардия, вот, а еще ей нужно, чтобы ты не терял разум. Ты же все-таки умеешь оставаться разумным, вот и сейчас ты разумный, хотя ты и ел, я слышала, — она немного помолчала и добавила: — А ты знаешь истории про Талис?

Лапы уже плохо держали, так что Эрцог лег и положил на них голову. Пока говорил, боль в голове ощущалась слабее, а сейчас, когда ложился, ощутилось, будто кто-то ударил в затылок. И ведь не ударишь в ответ. Несправедливо.

— Вообще-то у нее почти не осталось старинных хроник, но знаю, что это осколок Империи. Легония долго не обращал на Талис внимания — она далеко, холодная, да и мало там интересного для людей.

— А может, ты узнаешь что-то из истории Талис от местных жителей.

Хрустнули хвоинки под лапами Скадды, уже чуть ближе, и уши Эрцога встали торчком.

— Если узнаю, расскажу.

— Ты еще одну вещь обещал рассказать. Про подземного вьорта.

— Вот так и обещай грифонам. Помнят про мои обещания лучше, чем я. Ну что, тирниски исполняют обещания, — а правда, если говоришь, то головная боль как будто отдаляется. — В общем, на материке Гартии в стране Аркаи́с есть город Це́нктра, и еще в Аркаис жило много хе́сстов. Такие существа вроде куниц или вроде крыс, в общем, мелкие, и еще они могли ходить на двух лапах.

Заскрипели хвоинки — похоже, Скадда легла.

— Люди Аркаис их истребили, но есть гартийская легенда, что хессты запрятались в подземелья под Ценктрой — по слухам, там целый лабиринт. Что они призвали вьорта, похожего на полуволка-полуптицу, и что лишь у этого вьорта есть разум. Те, кто в это верят, считают, что у других зверей тоже могут появиться разумные вьорты.

— Но так совсем не может быть, почему кто-то верит?

— Разумеется, это просто сказка, — Эрцог шевельнул усами. Даже у котов не получилось в свое время разумного вьорта. — Там и подземелий нет, и никаких хесстов тоже теперь не бывает.

— Зачем люди такое придумали? И зачем все-таки люди их истребили? В Гартии странные люди и даже неправильные. А где Аркаис?

— На юго-востоке Гартии. Собираешься слетать и проверить?

— Возможно. Я поняла, зачем они придумали. В Гартии нет разумных животных, нет призывателей, и гартийцы просто выдумали страшную сказку. Они не думали, что звери могут найти в ней преступные идеи. Но все равно это должны были быть очень странные гартийцы, — голос Скадды стал увлеченней. — Как можно подумать, что вьорты бывают разумные? К тому же если ты человек?

— Ты уже целое исследование тут провела, будущая гвардеица. Ты мне потом про Гартию расскажешь, а я тебе — про Талис.

— Хорошо, — ответила Скадда. — А ты когда туда собираешься?

— Хм. Сейчас никого не поймаю, устал. Днем не хочу охотиться, слишком ярко, буду отсыпаться. Так что следующей ночью поймаю добычу.

— И ты ее потащишь начальнику вокзала?

Если бы знал, что так будет, давно бы постарался заполучить доверие кого-то из жителей актариев, чтобы он подвез в центр города. Сейчас, если придет инрикт с убитой косулей, все запрут дома, даже если у них нет замков. А косулю надо оттащить именно в центр, на железнодорожный вокзал: в Манскор на автобусе добраться не выйдет. Если в автобусе займут больше половины мест, зверя никто не пустит, и редко так сходится, чтобы пустили. А если до места ехать дольше суток, зверю вообще не разрешат добираться на автобусе.

— Постараюсь, — Эрцог лизнул лапу.

В городах и актариях охотиться нельзя, а ведь было бы удобно поймать косулю в центре. Раньше бы добрался до вокзала быстро, но с больной лапой не выйдет. В трамвай или автобус с добычей нельзя. Надо подумать.

— У Георга есть машина, — вспомнила Скадда.

Уши Эрцога опять поднялись, вибриссы потянулись вперед. Тагал согласился помочь с Моллитаном, когда Эрцог рассказал ему про план с моллитанской Гвардией. А теперь Скадда вспомнила слова про Гвардию и тоже решила помочь.

— Его можно убедить, — обрадовался Эрцог.

— Я к нему слетаю с утра, успею до тренировки. Георг меня довезет к тебе, а я поймаю невысоко на горе какую-нибудь косулю. До дороги ты дотащишь добычу? А то косули для меня тяжелые.

— Запросто, — ответил Эрцог. — Но я не такой быстрый, как грифоны, имей в виду.

— А еще на твою территорию заходила львица, бродила тут и спрашивала, видела ли я тебя, — добавила Скадда.

Львица? Ивири?

— Желтая? — спросил Эрцог.

— Я же плохо вижу в темноте, а ты плохо видишь цвета. Ее зовут Ивири, вот и все, что знаю.

Вот это странно. И здорово.

Греющий, точно имбирь, запах Ивири удалось почуять вблизи от пещеры, но саму ее Эрцог так и не встретил.

К тому времени, когда Эрцог дотащил добычу до дороги, боль в лапе усилилась. Скадда шла поодаль и немного отставала. Она перебила косуле позвоночник — повезло, что крови почти не было, и запах не дразнил. Правда, солнечный свет мешал, пусть ранним утром он и не очень жгучий.

Вместе пришли к трассе, что тянулась от актария через горы. Машина стояла на обочине, и рядом с ней щипал траву олень. Он быстро снялся с места и умчался через дорогу в чащу, откуда пахло белками и харзой, а теперь запахло еще и беличьей кровью — харза атаковала добычу.

Эрцог, здороваясь, обнюхал руки Георгу Эсети и уловил запахи газет и махорки. Профессор открыл багажник — изнутри его устилали газеты и пара пакетов — и помог затащить косулю внутрь, а затем прошел к двери со стороны водителя. Ботинки сухо скрипнули по камням, попавшимся на асфальте.

Скадда радостно щелкнула клювом, а Эрцог забрался на задние сиденья, когда Георг открыл двери. В салоне оказалось затхло, отдавало бензином, но, когда поехали, ветер добавил свежести.

Георг в дороге иногда о чем-то рассказывал, спрашивал про лес, негромко включил радио. Даже удалось ненадолго заснуть — все-таки кресла удобней, чем каменисто-земляной пол убежища.

К зданию вокзала Эрцог шел по краю плиточной тропы, и прохожие то и дело сторонились. Многие тащили рюкзаки и огромные сумки. Эрцог тащил косулю, жмурясь от солнца, и лапа даже чуть-чуть пыталась сгибаться, а в голове еще мерещился песок, и слабость никуда не делась.

Георг смотрел задумчиво и сосредоточенно. Он точно не доверял, но все-таки решил помочь, уже отлично.

Быстрей бы приняли добычу, все-таки лето. Легко может испортиться.

Съел бы ее. Совсем недавно поел — и как будто ничего и не было. Может, если съесть, в лапы вернутся силы.

Внутрь здания Эрцог проскочил быстро — и там свет приглушился, а еще стало прохладно, плитка чуть заскользила под лапами. Люди постоянно сторонились, кто-то принялся громко возмущаться — ага, как будто впервые видят, что зверь приносит сюда добычу.

— Сейчас еще кинется на кого-то! — крикнула одна из стоявших в очереди к кассам.

— Да уберите его отсюда.

— Зверь!

— Зверь? А что зверь?

— Инрикт же.

— Уберите!

— Спокойнее, — сказал Георг. — Никто не кинется. Вы лучше скажите, в кабинет начальника вокзала как пройти?

Люди успокоились не сразу, но все-таки подсказали путь, и скоро Георг уже открывал нужную дверь. Эрцог зашел туда один и затащил добычу. В кабинете плитка сменилась паркетом, пахло деревом, немного сигаретами и пылью.

Хотя Эрцог уже и ездил однажды на поезде, но это была необычная поездка. Никогда еще Эрцог не заходил в кабинет начальника вокзала — начальницы, точней.

— Тебя кто сюда пустил? — спросила она, взяв ручку со стола — наверное, вообразила, что сможет ею защититься, если вдруг что. Она не отворачивалась и не моргала, а значит, не применяла иллюзию, и Эрцог показал знак инариса, а то мало ли, забыл человек, что все тирниски — посредники, бывает.

Тогда она все-таки отвернулась ненадолго, чтобы применить иллюзию.

— Вот тебе добыча, отнеси в центр скупки, — сказал Эрцог. Денег за косулю хватит, чтобы выкупить место до талисского города.

Только в Манскор пока еще не надо. Лучше не повторять за Луи, а сделать что-нибудь в другом городе. Тем более рядом с главным городом льеты, конечно, все спокойно, да и Луи надо встретить дракой, а на это еще нужно накопить сил.

Начальница вокзала держала ручку так, точно это ружье.

— В этом месяце я больше не могу приносить дары леса в центры скупки, — да дверь в ее кабинет захлопывается дружелюбнее, чем она говорит, вообще-то.

— Вообще-то сейчас начало месяца.

— Мне уже платил другой бывший тирниск.

А, точно.

— И ты извозил паркет, — добавила начальница.

— Ладно, дай мне тряпку и руки, я вытру, — правда, крови на туше совсем и нет. — А позовешь дежурного помощника? Я не потащу к нему добычу, а то еще сильней тут все извожу.

Женщина смотрела исподлобья, и руки у нее напряглись. Внимательно следя за Эрцогом, она встала из-за стола и шагнула к тумбочке с радиотелефоном.

— Он тоже выполнил норму для центров скупки.

— Хм. Тогда кого-то из кассиров.

— Они тоже.

Хвост ударил по паркету — конечно, в инарисе человек не увидит, но ударил он громко. Если она не согласится, косуля испортится и все будет зря — ну уж нет. В затылок точно вкручивалось раскаленное железо, лапы подкашивались. Уже и говорить становилось трудно.

— Эй, да тут просто истребляют травоядных, я так чую, раз все в начале месяца выполнили нормы, — Эрцог недоверчиво фыркнул. — Или грузовиками вывозят из леса какие-нибудь ягоды. Почему я об этом тогда не знаю? Если хочешь, чтобы я заплатил больше, то знаешь, нет.

— Заплатишь, если захочешь. Убивать ты совсем не прочь.

Опять стукнул хвост по паркету. Да она вообще не должна отказывать. Она должна выслушать. Голову, правда, давит все сильней, и это мешает возразить. Все мысли путаются.

Скрипнула дверь.

— Разрешите, — раздался позади голос Георга.

— Я сейчас позову охрану, — сказала начальница вокзала. — Мне мешают работать и…

— Георг Эсети тен Линна, профессор Экерийского университета Легонии. Можете звать охрану, я-то не против, только выслушайте сначала.

Говорил он приглушенно и спокойно, но начальница пока еще выглядела встревоженной и сжимала ручку в пальцах. Уже почти верилось, что из этой ручки получится выстрелить.

— Я хорошо понимаю, чего вы опасаетесь, но только подумайте, вы вот чего хотите добиться-то? — продолжал Георг. — У бывшего тирниска испытательный срок, ваессен это подтвердил, не нам оспаривать. И что, получается, он им и воспользоваться не сможет? Это ведь издевательство, по сути. Он все равно будет пытаться куда-то поехать и что-то сделать.

— Он уже много чего наделал.

— Вы хотите, чтобы он натворил больше? Хотите, чтобы совсем нервы у зверя сдали от безысходности? — голос Георга стал тише и одновременно напористей. — Так хоть какая-то у него цель будет. А то вовсе озлобится, и что тогда? Пускай у него возьмут добычу эту, нам же всем будет лучше. Он на север хочет, а на север сейчас едет немного людей, найдутся-то места в вагоне, куда денутся.

Сжало в горле. Ага, инрикт еще много чего натворит, ну конечно.

— Чтобы он убрался из Кейнора… возможно, — проговорила начальница. — А то так и будет дохлятину сюда таскать.

— Она очень свежая, — заметил Эрцог.

— У дверей подожди, — резко сказала начальница. — Гляну ближайший поезд. Дохлятину оставляй. Покиньте кабинет.

Выйдя в зал ожидания, Эрцог глянул на Георга и повел ушами вверх. Сработало все-таки.

— Спасибо.

Георг сосредоточенно и устало смотрел сквозь очки, в которых отсвечивали окна вокзала.

— Осторожнее будь. Тебе дали возможность, вот и воспользуйся ею как следует. Я уж думаю, на людей не кинешься.

— Разумеется.

Тем более они не станут хватать когтями за лапы.

10 реманы, Луи

В воздухе, охлажденном северным ветром, удавалось различить запахи людей, креозота от шпал, бензина, краски, горькой хвои, собак и далекой свалки. Впереди перекрывало небо серое здание вокзала с красными наличниками вокруг окон. Небо, впрочем, тоже было серым, затянутым однотонными облаками, и казалось настороженным. По обе стороны от вокзала тянулись тонкие лохматые сосны.

Еса приколола к рубашке значок Аттестации, Одвин попытался приладить свой, но тот упал на плитку перрона. Одвин наклонился, и мимо него ветер погнал два пакета, один за другим, пока второй не нагнал и не повалил первого, как хищник — жертву.

Неприятно, что в Талис больше мусора, чем в Кейноре.

— Ну ниче се тут горработники разленились, — проворчал Одвин, брезгливо глянув на пакеты. Значок он отряхнул так же брезгливо. — Мусорка есть где-то?

Кая и Нирос тоже подошли к Есе, другие же студенты остановились на краю перрона: кто-то перекусывал булкой, кто-то исследовал рюкзак, кто-то просто осматривался.

— В прошлом году в Талис тоже грязновато было, — сказала Еса, поймав пакеты. — Но не в Манскоре, конечно. На побережье.

— Эй, Аттестация, — раздался позади Луи женский голос, и Луи насторожил уши, затем развернулся.

Приближались трое, одна из них — женщина, на вид лет тридцати, стройная, с длинными волосами, темными, как и у ее спутников. Люди прошли мимо Луи, даже не взглянув, и быстро, небрежно поприветствовали студентов: коснулись правых плеч левыми ладонями.

Талисцы. Алнир рассказывал, что к зверям они жестоки. Убивают тахров, огромных кошачьих, ради клыков и шкур. Порой провоцируют мирных зверей, потом сообщают, что лишь оборонялись. Убивают даже китов: не только для пропитания.

Талис отличается от прочих льет Ориенты, и это притягивает.

— Рувв Беналь, — представился один из мужчин: рослый, лет пятидесяти, чье лицо было обветренным и морщинистым. — Это Юнна Эсколь, — он кивнул в сторону женщины и та сложила руки на груди, — это Лангрет Керетель, — хмурый, с растрепанной бородой. — Мы из команды Герти Кобальта. Легонийские полицейские разленились, так что мы следим за порядком в Манскоре. Защищаем от преступников, зверей, соседей-алкоголиков, а если надо — самих соседей-алкоголиков защищаем от вас. В свободное время окучиваем грядки.

— Это важно, — вставила Юнна. — Опасно вот до кучи, Керетель даже палец себе оттяпал. А еще можем вынести мусор, если ваш сосед в него подбросит бомбу. Бывает.

Студенты молча переглянулись.

Сейчас они примерно как молодые звери, что забрели на территорию сородичей-чужаков. Местные люди не станут с ними драться, как львы или келарсы, но они намного хитрее зверей. И им тоже не нравится, когда на их землю приходит кто-то издалека.

— Подскажите, а куда пакеты можно выкинуть? — поинтересовалась Еса.

— А чем тебе не нравятся? — спросила Юнна.

— Так, Аттестация, слушайте сюда, — продолжал Беналь. — Вы же тут все аттестационные, да? Сейчас давайте за мной, развезем, а то с транспортом в Манскоре проблемы. Если кто-то живет слишком далеко, туда мы не поедем, мне лень. Город у нас… ну, сойдет. Вы этими легонийскими значками не отсвечивайте, если не хотите узнать богатство талисского разговорного. Он вам не понравится, легонийцы наш язык не очень жалуют.

Еса пожала плечами и сняла значок.

Так. Все меньше она кажется такой же смелой, какой ее считал: пожалуй, в этом она разочаровывает.

— Вот наш телефон, — Беналь сунул по картонке в руки каждому, а студенты молча взглянули на него и друг на друга. — По ночам не бродить, двери всегда запирать, тут вам не Кейнор. Ягоды с кустов не жрать, тут вам не Кейнор. Зверье не кормить, а лучше — нас вызывать, зверье тут такое себе, и даже не подходите к нему, тут не Кейнор, я уже говорил. В речке не плавать… ну, ясное дело. Давайте листовки, отметим на карте районы, в которые ходить не стоит. Вот ты давай.

Он взял листовку с картой города у Каи из кармана. Кая протянула руку вслед, нахмурилась и тихо выругалась. Затем Беналь уже из кармана Юнны вытащил карандаш и принялся черкать в листовке.

Эти люди показывают, что лишь они — владельцы этой земли. Как могут. Интересно наблюдать за людскими повадками, запоминать их, искать в них логику. Еса в этом плане также интересна: к тому же она все-таки рассказывает о Кайрис, хотя и не все, разумеется.

— Если слышите салют — это не салют. Автобус ходит раз в полдня и он один на весь город, а чтобы туда сесть, надо ответить на вопрос о Манскоре или о Талис. Дадим список ответов. Купите банку соленых огурцов всего за пять мерансонов.

— Беналь, пожа-а-алуйста, — Юнна закатила глаза.

— Тудыть егонные зенки через плечо да на цапку, — высказался Керетель, почесав бороду.

— Ну примерно такие у него огурцы, вот ага, — кивнула Юнна. — Бывает.

— Это, а нам откуда знать, че вы и как? — спросил Одвин, сжимая значок в руке.

Улыбнувшись, Еса подалась вперед.

— Спасибо, — сказала она: весело, но неуверенно. — Вы не поймите неправильно, мы же просто вас еще не знаем.

У нее непонятные повадки. Не будь она смелой, она не общалась бы со львами, не ходила бы по Валлейне. Она уверенная, ей нравится общение, но в то же время она почему-то боится выражать свое мнение. Разумеется, открыто конфликтовать с тем, кто сильнее и опытнее — решение вовсе не умное, но Еса, судя по всему, избегает любых, даже не опасных конфликтов.

Такое поведение уже неоднократно встречал у людей. Пожалуй, его будет занятно изучить на примере алдасарки.

Кая смотрела хмуро, прикусив губу, а Нирос Ашенур держал руки в карманах. Те, чьих имен запомнить еще не удалось, стояли поодаль и негромко переговаривались. Луи не вслушивался.

Беналь все еще записывал карандашом в листовке. Луи встал между студентами и талисцами и, убедившись, что последние не обращают внимания, подал знак инариса. Понятно, что в Талис до сих пор не особенно воспринимают зверей всерьез, однако с талисцами стоит поговорить. Тем более что доверять им не следует.

После знака талисцы все-таки применили инарис: кто-то отвернулся, кто-то просто зажмурился.

— Ты извиняй, что мы с тобой сразу не заговорили, — сказала Юнна и достала пачку сигарет. — Мы с собой не взяли говорилку с кошачьими, да еще и патроны к ней закончились. Бывает.

— Полагаю, можете не утруждать себя защитой этих молодых людей от опасных зверей, — сказал Луи.

Юнна посмотрела с улыбкой, потом рассмеялась. Вслед за ней ухмыльнулись Беналь и Керетель.

— Тудыть через забор за хвост, — предложил Керетель, махнув рукой.

— А ты что сделаешь против батахора? — хмыкнул Беналь и вернул Кае листовку, а карандаш оставил себе.

Шорис говорила о том, как можно справиться с таким зверем.

— Лучше иди-ка в магазин плюшевых игрушек, сойдешь за какую из них, может, тебя и не прибьют, как выйдет срок, — сказала Юнна.

Там наверняка тепло и уютно, можно уснуть. В поезде было не слишком удобно: там тесно и жестко, и много застарелых запахов.

— Кстати, — вставил Беналь, — в том магазине у меня взяли огур…

— Тресну сейчас, — предупредила Юнна и отняла карандаш у Беналя.

— Почему вы пускаете в город батахоров? — поинтересовался Луи. — Больше никто не берет огурцы?

— Встретишь батахоров в лесу, — сказал Беналь. — Ты же, надеюсь, не будешь, как в Кейноре, на солнце валяться и никуда не двигаться.

— Почему же, я еще спал в пещере. Прохлада мне больше нравится. Я не намерен посещать никакие леса, бесполезно здесь что-либо предпринимать. Так что да, я ничего не буду делать, отдохну пару месяцев после двух лет правления.

Позади Кая прошипела, что это трусость, и Одвин добавил, что еще и глупость. Конечно, леса посетить необходимо: любопытно, вкусны ли местные виды животных. Можно, конечно, выпросить еду в местных забегаловках. Есть способы. Но есть сомнения в том, что это будет вкусно.

— Было бы от чего отдыхать, — фыркнул Беналь. — Что-то мы не слышали, чтобы ты что-то делал.

— Я также о вас не слышал.

— И чего ты приперся, если наша льета не нравится? — спросила Юнна.

— Нравится по-своему, — признался Луи. — Мне часто нравится то, что больше никто не любит.

— Мы даем тебе время, — резко сказал Беналь.

— Да, мне давно не назначали испытательный срок, — заметил Луи.

— Прибить мы тебя не прибьем, это понятно, — добавил Беналь. — Мы за тобой понаблюдаем, и, пока ты ничего не сделал, лучше к нам близко не подходи.

— О, — Луи наклонил голову. — Спасибо за беспокойство о сохранности моего нюха.

— Извините, — послышался звонкий голос Есы. — Танер… Беналь, так? Не подскажете, тут где-то есть телефоны?

На вокзалах они должны быть, и Еса, конечно, знает: она лишь решила отвлечь. Снова избегает конфликта, даже если ее саму он не затрагивает, и даже если он безвреден.

— На кой ляд они нужны, кому нам звонить, — ответил Беналь. — Скрутили давно и продали. А, насчет продаж — знаете, что Акреон объявил Кейнору торговую блокаду, почтовое сообщение оборвал, въезд и выезд закрыл, и так далее, и тому подобное?

Когти слегка выдвинулись. Вот что.

Еса, Одвин, Кая и Нирос обменялись взглядами.

— Почему? — Еса прошла вперед, сравнялась с Луи, чуть нахмурилась.

Лицо у нее сосредоточеннее и спокойнее, чем у остальных. Она опасается кого-либо обидеть, но не опасается настоящих проблем. Так.

— Что делать, что делать, как теперь, — забормотала позади одна из девушек, чье имя Луи не запомнил. — А мы здесь, а наши там, и что теперь у нас, что нам делать?

— Рот закрой, — огрызнулась другая.

— Педагогично, — заметил Нирос.

— А че она истерит? — фыркнул Одвин. — Это че ж получается, мы в этой… хорошей льете застреваем?

— Мы все равно все сделаем и вернемся, — сказала Еса. — За месяц могут всё уладить, — улыбается, но взгляд серьезный, одна рука сжимает другую, словно проверяя кости на прочность. — Телефоны надо найти. У меня в квартире, вроде, есть.

Да, следует хорошо ее узнать. При этом ей следует получше узнать саму себя. Люди, возможно, порой до того привыкают не говорить ни о чем прямо, что даже сами с собой становятся неоткровенны. Возможно, что все-таки она многообещающая. И, вероятно, она больше расскажет про Кайрис.

Про аалсоты вряд ли признается. У Кайрис они, несомненно, есть, но это все же тайна.

— Идем грузиться, — сказал Беналь. — Котяра, пойдешь пешком, тебе вон полезно. А, еще для тебя новость. Хоть и не охота тебе что-то докладывать, но новость для тебя плохая, так что с радостью. Твой соперник и родич тоже поехал в Талис.

Что же, как всегда, не слишком умное решение, но ожидаемое.

— Эр, — проговорила Кая.

Пока шли мимо вокзала, Луи иногда щурился то от нового порыва холодного ветра, что небольшими вихрями закручивал листья, то от проблеска солнца через теперь уже рваные тучи.

— Акреон совсем идиот? — заговорила Кая, шагая рядом с Есой и рассматривая листовку. — Луи бы лучше справился. Хотя не точно.

Если бы Акреон был тирниском, ему бы тоже бросили вызов. Одно странное решение за другим.

— Зачем ты так говоришь, — Еса выглядела немного неловко. Когда она узнала о произошедшем в Кейноре, она, пожалуй, более походила на алдасарку.

— Я не обижаюсь на правду, — сказал Луи.

Кая развернулась, и ветер взметнул ее светлые волосы.

— Ах, так. Ты никудышно правил, вот совсем.

— Я знаю, — ответил Луи.

— У тебя лишний вес.

Еса усмехнулась и схватила Каю за плечо.

— Кая!

— Тоже знаю, — сказал Луи. — Чтобы не быть похожим на облезлую кошку.

— Ты на Эрцога похож, — сказала Кая. — Даже голову так же наклоняешь.

— Вот и говорю — чтобы не быть похожим на облезлую кошку.

Любопытно, взяла ли Кая с собой книгу. Впрочем, все равно ее не выучить за короткое время. Тем более не станешь ведь постоянно сверяться с книгой, исследуя моллитанские леса.

Прошли мимо растущих у вокзала сосен, чьи серые стволы покрывали черные полосы. Миновали скамьи, две из которых оказались спилены. На тротуаре и на газоне повсюду был мусор: упаковки, окурки, выплеснутая то ли каша, то ли суп. Плитка также оказалась не слишком чистой. Вымыть бы лапы в ближайшей луже, чтобы не пачкать нормальную воду, потом в реке, и лишь потом — языком. Людям повезло, что у них есть обувь. Луи фыркнул и тряхнул лапой.

— Какой там в кустах цветок классный, — заметила Еса. — Синий такой.

— Еса, это пакет, — сказала Кая.

Еса подняла и его, а затем разыскала все-таки урну.

Луи присмотрелся к объявлениям на столбах и железных дверях подъездов, к вывескам: они в основном были написаны на легонийском, но встречались и на талисском. В Алеарте два государственных языка. Должно быть, в Талис дела обстоят так же.

Вряд ли люди, носители обоих языков, постоянно переходят с одного на другой, подобно Эрцогу. Лишь он мог раздражать таким образом.

Остановились на обочине, рядом с синим грузовиком, у которого на боку виднелся рисунок темно-синей ушастой птицы.

— Где там Герти носит? — фыркнула Юнна, забираясь на грузовую платформу.

— Пожрать пошел, — предположил Беналь. — Да главное, чтобы грязью кабину не заляпал, как в тот раз, морда такая.

Луи запрыгнул на первую ступень пожарной лестницы и поднялся на крышу. Сырая затхлость манскорских запахов набилась в нос от порыва ветра. В здании было лишь пять этажей, но и этой высоты оказалось достаточно, чтобы все рассмотреть.

Многоэтажные здания Манскора даже с высоты казались облезлыми, между ними было больше асфальта, чем зелени, и казалось, будто город переболел лишаем. Виднелись и частные районы: словно актарии прямо посреди города, в Экере такого не увидеть. Некоторые дворы заросли кустарниками и деревьями так густо, что казалось, лес пробрался в город и съел дома.

Главное, с высоты не видно никакого мусора, что замечательно. Значит, теперь полноценно побывал и в Манскоре.

К тому времени, как Луи спустился, Герти еще не пришел, однако появился огромный бурый волк с пятнами крови в уголках пасти. Его морда, впрочем, выглядела на удивление спокойной и расслабленной. Вероятно, он не знал, что приближается к охотникам на батахоров и талисскую преступность.

— Кого сожрал, а, Герти? — позвал Беналь, распахивая дверь кабины грузовика.

— Герти? — удивленно повторила Еса.

Просто шутят, ничего особенного.

— Я тут ребят довезу, как договаривались, — продолжил Беналь, глядя на волка. — Ну что, едем? Только кто-то из наших поедет в кузове.

Герти поставил уши торчком и затем заскочил в кабину. Все-таки правда. Ну что же, волки близки к собакам, и они приручаемы.

— Лапы бы вытер, морда, — позвал Беналь. — Тьфу ж ты.

— Так это волк, что ли? — проговорил Одвин.

— Сколопендра, — ответила Юнна, схватив волка за нос. — Шерстяная. Иногда я сама в это верю, бывает. Чего, думали, мы тут вообще зверье не уважаем? Уважаем, если нормальное. Между прочим, Герти — единственный посредник в Талис. Вот и назвали команду в его честь. Забирайтесь, а дождь пойдет — Беналь вам брезенту подкинет.

Стало быть, посредник. Сам лаохорт Кранара дал Герти иллюзию-инарис, чтобы люди могли видеть этого волка как человека и понимать его речь, как если бы она была людской. Считается, что для этого Кранар избирает наиболее отличившихся зверей, однако не всегда это так.

Любопытно, есть ли в самом деле польза от этого зверя.

11 реманы, Скадда

Под крыльями скользила равнина, местами гладкая, местами бугристая, будто смятая, с серебристыми, палевыми, кирпично-красными, голубоватыми оттенками листьев и колосков. Сокирка расписывала степь фиолетовыми узорами, белели иве́ски и колокольчики са́ттий, щетинились колючками кусты гачатки. Белоноги щипали траву, мелькали зайцы, и за одним пустился в погоню пятнистый келарс.

Ветер обдавал прохладой, но солнце грело голову. Расстояние до угольно-черной Лирры не сокращалось, как и до Керсета, золотистого с бурой спиной и маховыми перьями. Он, как и одна из грифониц, вчера прошел первое испытание.

— Это Валлейна, — Рагнар, немного снижаясь, взмахнул крыльями.

Где? Скадда всмотрелась вдаль, туда, где из земли торчали остатки каменных стен, как старые кости. Все больше зданий выплывало из-за горизонта навстречу, и из бледно-голубых они делались глинистыми, красноватыми.

— Слышал, что Кейнор исчез именно здесь, — добавил Рагнар.

В левой части покинутого города поднимались высотки, местами оплетенные плющом и диким виноградом. Квадраты окон чернели как глазницы в обглоданных черепах. Чем дальше вправо, тем меньше Валлейна напоминала бывший город: от одних домов осталось лишь несколько этажей, от других — развалины, полускрытые кустами и травами.

На развалины и приземлились. Внизу, несмотря на ветерок, воздух оказался густым и жарким. Кругом разносился шмелиный гул и шелест колосков, с которыми игрались легкие воздушные порывы, но громче всех звуков был стрекот кузнечиков, и от него звенело в ушах.

— Ненавижу, — сказал Рагнар.

— Кузнечиков? — спросила Скадда.

— Да.

Под бетонные обломки, чьи края зеленил мох, спрятались ящерицы. На темной, почти черной земле росли красные маки и качали тяжелыми цветками на ветру, их окружали кисти сокирки и цветки ска́льницы в форме маленьких кувшинов, серебристые в фиолетовую крапинку. Скадда ударила по уже облетающему маку, и его лепестки взмыли в восходящем потоке.

Скадда прошла по стене и перескочила на другой обломок, неровный, словно от него откусили громадные челюсти. Покосилась на других грифонов: многие озирались, Виррсет чистил перья, Лирра выкусывала кого-то из лапы. Керсет спрыгнул на землю и потрогал стену лапой, а потом попятился, когда выскочила шестилапая ящерица.

— Не полезли бы алдасары, куда не надо — могли бы до сих пор здесь жить, — произнес Рагнар. — Чего им не жилось в составе Легонии. Потом еще и бомба у них взорвалась. Еще двадцать лет назад над Валлейной не летали грифоны. Кто летал — чаще молодые, а в особенности ученики гвардейцев — у тех выпадали мех с перьями. Жили они после этого недолго.

— А сейчас люди что хотят? — спросила Лирра и взъерошилась. — Придумали же эту блокаду.

Да, это непонятная и неприятная штука, но люди сами знают, как лучше. Воевать они больше не будут. Легонийцы постараются сберечь и сородичей, и тем более лаохорта.

— Выдумали опять протестовать, — сказал Рагнар. — Хотят, чтобы было терпимо, а стало ужасно? Но да ничего. Они не так глупы, чтобы рассориться и впустить гартийцев.

— Вот именно, — поддержала одна из учениц.

Скадда коротко щелкнула клювом, соглашаясь, и взглянула на ближайшее целое здание.

В эти черные окна ведь можно легко влететь. Что же там осталось внутри: может, кто-то завелся. А вдруг преступники: звери или люди. Если тут найти кого-то опасного, выйдет здорово, хотя, конечно, ловить их пока еще нельзя. Но ведь если просто заметить, это же совсем другое дело.

Скадда посмотрела на Рагнара, потом на ближайший дом, а затем опустила и подняла уши. Рагнар наклонил голову налево.

— Смысла нет. Там и пепла не осталось.

— А в домах на окраине? Там тоже все сгорело, все вещи?

— Не все, но тебе там делать нечего.

Взгляд так и притягивался к квадратам черноты. А если в Валлейне прячутся, например, призыватели? Интересно выяснить, почему они так странно думают о людях и о лаохортах, почему считают, что они не нужны?

— Мы теперь сюда будем летать каждый день, — говорил Рагнар, расхаживая по стене из стороны в сторону и иногда задевая то концом крыла, то концом хвостового пера кого-то из учеников. — От северных актариев Экеры до Валлейны — шестьдесят пять километров. Туда-обратно — сто тридцать.

— А когда начнем летать до других городов? — щелкающе проворчал Виррсет и чуть взъерошился.

— Да, Экеру мы уже выучили, — поддержала Скадда.

— Когда надо, — ответил Рагнар. Скадда полуосознанно пригнула уши.

Уже начали пролетать по четыреста километров в день, или даже чуть больше, по словам Рагнара. Конечно, чаще всего летали туда-обратно в окрестностях Экеры или над Экерой, но и этого было достаточно. Скадда уже выучила, что с севера на юг Экера простирается на двадцать километров, а с запада на восток — на пятнадцать. И на севере актарии гораздо меньше, чем на юге, из-за близости к лесу и горам, зато на юге и востоке они местами даже протяженнее самой Экеры.

Долгие перелеты даются хорошо, и летать получается уже быстрее, чем раньше: но Лирра все равно обгоняет, и Кенна, и иногда Виррсет, и среди новичков нашлись те, кто порой оказываются быстрее. А если такие найдутся и среди следующих новичков?

Ну уж нет. Должна быть лучшей. На испытании могла ведь стать и первой: но, конечно, хорошо, что ею в тот раз не стала. Нельзя было бросить человека в беде и дать волкам его загрызть.

— Сейчас стая Тагала покажет вам охоту на коня, — сообщил Рагнар. — Больше грифоны этой стаи ни на что не способны, кроме разве что Гри и самого Тагала, — на самом деле это, конечно, не так: просто Рагнар часто ворчит. — Те, кто прошли первое испытание, будут ударять лошадь с воздуха.

Возникла пустота внизу горла, резкая, тянущая. Самое вкусное мясо: и так давно его не пробовала.

И, конечно, потренироваться бить с высоты хочется не меньше, чем поесть: тем более добычу надо заслужить. Лошадь большая, хватит на много ударов, потом еще можно перевернуть. На этот раз надо постараться не сломать ни одной кости.

— Скадда, — позвал Виррсет. — В прошлый раз Рагнар сказал, что после твоей тренировки убитого зайца не отличить от медузы. Ты умелая гвардеица, раз умеешь превращать одно животное в другое.

— Хочешь, сделаю тебе мышиные уши? — откликнулась Скадда.

— Как у тебя? — поинтересовался Виррсет. — А лапы мышиные, как у тебя, сделаешь?

Скадда не всерьез огрызнулась и, распахнув крылья, бросилась на него. Лирра отскочила и защелкала. Виррсет помчался вперед, клацнул клювом, Скадда цапнула его лопатку в ответ. Потом спрыгнула в траву: Виррсет следом. И разбежалась, взмыла, кинулась на взлетевшего Виррсета.

Такой теплый, сильный, и глаза насмешливые, в них ярко отражается солнце.

Задели друг друга, Виррсет едва не сшиб, и Скадда пролетела слишком низко, задев поджатыми лапами верхушки высоких трав. Ударила так, что уже Виррсет едва удержался. И в конце концов его победила, прижала к земле, потрепала за уши: пускай он и быстрее, но не самый сильный. Насчет скорости тоже можно поспорить.

Рядом хрустнули травы: как оказалось, под лапами Рагнара. Скадда опять укусила Виррсета за ухо — а тот изловчился задеть лапой по клюву Скадды — и отошла. Виррсет фыркнул, поднялся, затем поймал клювом шмеля и съел.

— Сносно деретесь, — сказал Рагнар. — А еще ты, мелкая, на него то и дело таращишься.

— Нравишься, — подтвердила Скадда, глянув на Виррсета. — Но это просто так. С гвардейцами не заведешь семью.

— Ты не нравишься, — ответил Виррсет. — Поэтому точно со мной ничего не заведешь. Как друг — сойдешь. Но дерешься ты не сносно, мне просто лень было.

— Скоро начнется брачный сезон, если кто спарится — выгоню обоих, — предупредил Рагнар и взлетел на стену.

Скадда насторожила уши. Виррсет, конечно, симпатичный, даже к нему немного тянет, но, конечно, гвардейцы не создают пар между собой. А когда найдешь себе грифона, он с тобой останется на всю жизнь, и мало кто находит пару в первый брачный сезон, так что вряд ли в этом году что-то сильно изменится.

У развалин приземлились четыре грифона: Тагал, Арен, Амаргон и Гринвальд. Ржаво-рыжий, коричневый с полосками, золотистый и кремово-желтый: оттенки почти всех разновидностей местных трав. Следом на траву опустилась грифоница, похожая на Арена. Шилли, получилось вспомнить: однажды Скадда видела ее на Каменном Когте.

Тагал посмотрел на Рагнара, затем на Скадду, и приветственно повел ушами.

— Шилли, я сказал тебе возвращаться, — его клюв щелкнул.

— Но ты вожак Гвардии, а я не из Гвардии, — мягко проворчала Шилли и провела клювом по своим буро-черным полосатым перьям. — И, если я останусь, пропадет меньше мяса, — она взглянула на Скадду и вскинула уши, приветствуя. — Скай, попутного!

Скадда подняла уши в ответ.

— Сколько голов в том табуне, Амаргон? — спросил Тагал.

— Не считал, — прощелкал Амаргон в ответ. — Мне лень.

— Десять, — ответил Арен.

— Хоть считать умеешь, и то хорошо, — Тагал повернул голову к Гри. — Нашел, на кого лучше напасть?

Гри подтвердил, и его голос звучал приглушенно, как хруст песка под лапами. Тагал развернулся к Рагнару.

— Я ловлю, другие отвлекают.

Сложная охота: одинокого или отбившегося коня может преследовать один грифон, но нападать на табун рискованно даже для стаи. Гвардейцы, конечно, справляются лучше других грифонов.

— Кроме тебя, Арен, — добавил Тагал. — Тебя нет смысла туда приглашать.

Арен насторожил уши и скрипнул клювом.

— Чего это…

— Зря не пушись перед мелочью, — Тагал огрызнулся. — Будешь охотиться — покажешь им, каков ты из себя. Только вниз не смотри, если взлетишь, а то увидишь пятна крови и испугаешься. Рухнуть от страха с высоты не полезнее для здоровья, чем попасть коню под копыта.

Арен сделал вид, что очень внимательно рассматривает куст сребролистника. В детстве он не был храбрым, но ведь сейчас он гвардеец: а Тагал просто испытывает его терпение. Среди гвардейцев нормально так огрызаться по-дружески.

— И меня не приглашай, — добавил Амаргон. — Мне лень.

— Это не оправдание, — Тагал резко качнул головой вправо.

— Мне же лень настолько, что я засну прямо там.

— Тогда от коня тебе положен только глаз и кусок мозга длиной в коготь, — Тагал скрипнул клювом и фыркнул. — Еще скажи спасибо, что не ты остаешься без глаза.

— Согласен на такую долю, — Амаргон шевельнул ухом. — Мне лень есть. Ладно, лети, а я покажу Скай, как спать в воздухе.

Рагнар повернулся к ученикам.

— Отчего оглушаем лишь с большой высоты и учимся ударять не в полную силу? Я вам этого еще не объяснял. Кто догадается?

Скадда раскрыла клюв, но Кенна опередила:

— Если кидаться с малой высоты, можно не лишить сознания, а только разъярить преступника.

— Не только. Еще?

Никто не додумался до других объяснений, и Скадда тоже, хотя и очень хорошо думала.

— На малой высоте вы бы старались бить что есть мочи, — сказал Рагнар. — А вот большая приучит вас сдерживаться, управлять силой удара, ощущать ее. Снижать скорость в пикировании трудно, вы уже и сами убедились. Кроме того, преступников чаще всего атакуют как раз с большой высоты, — конечно, грифоны же взмывают очень высоко, чтобы следить за округой. — Тот, кто станет осторожно снижаться, лишь время потратит.

— Нам опять бить по ребрам? — спросил Виррсет.

— В основном. Они хрупче костей черепа. Если бить так, что на ребрах не будет ни трещины, череп и подавно не проломишь. Запоминайте, какая сила нужна для такого удара по ребрам, чтобы они не треснули. Причем не для всех видов животных, близких по размерам, она одинакова. Коня, к примеру, бьют послабее, чем оленя. Разберетесь с опытом, — Рагнар расхаживал мимо, шурша сухой травой и иногда откусывая колоски. — Сдерживаться важно всегда. В том числе — верно рассчитывать силы не только в атаке с воздуха, но и на всех тренировках. Вы уже должны знать свои пределы. Когда нужно прекратить бег, когда — полет. А когда усталость ложная.

— Ага, например, в самом начале полета, — вставил Виррсет. — Кажется, будто устал, а эта усталость быстро проходит.

Все так и есть.

Амаргон все-таки взлетел вместе с Тагалом, Гри и Шилли, а Рагнар поднялся за ними. Скадда следила за наставником, и, когда его желтый хвост шевельнулся вверх, а крылья, лежавшие на воздухе, приподнялись, взмыла вместе с остальными учениками.

Вот и кони: за развалинами, у подножия одного из низких холмов. Тагал развел уши в стороны, поднял и опустил хвост, и четверо грифонов кинулись вниз.

У Скадды напряглись крылья и лапы: хотя это была и чужая охота.

Охотники отогнали одну лошадь от табуна, затем Рагнар и Амаргон стали отвлекать ее сородичей, а Шилли и Гринвальд — метаться мимо добычи, злить, заставлять ее бежать за собой. Наконец, ее увели подальше, и Тагал, кинувшись сверху, ударил.

Арен и правда не охотился: потому что шестой бы только мешал. Хотя почему охотилась Шилли, если она не гвардеица?

Пока Тагал вгрызался в ногу добычи, четверо грифонов отгоняли коней. Скадда стискивала клюв, представляя, что тоже схватила ногу, и теперь ее ни в коем случае нельзя отпустить раньше Тагала. Но клюв заныл, и пришлось его разжать, хотя потом и сделалось стыдно. Когда Тагал наконец поднял оторванную ногу, один из коней кашляюще крикнул, фыркнул и вернулся к табуну, и лошади продолжили спокойно пастись.

Скорее бы поучаствовать. Наблюдать не так интересно.

Рагнар, подойдя к Тагалу, поднял голову и громко, кличем, назвал, в каком порядке ученики ударят лошадь. Потом Скадда наблюдала с высоты, как аккуратно била Лирра: она атаковала семь раз, и только на одном ребре Рагнар заметил трещину, когда их открыли. Следующий ученик оказался не таким умелым.

Когда подошла очередь, Скадда шире расправила хвостовые перья и рванулась вниз. На время удалось представить, что добыча живая, и даже не обращать внимание на полуразорванный бок.

Свист в ушах. Все ближе бурый бок в короткой шерсти. Удар.

И треск.

Ну вот, представила лошадь добычей, а надо было представить ее преступником, ведь их нельзя убивать без расследований и без разрешений. Скадда разбежалась под хмурый взгляд Рагнара и взмыла к другим ученикам, чтобы снова ударить.

— Я даже отсюда слышала, как ребра треснули, — заметила одна из новых грифониц, которая еще не прошла испытание. — А если она все ребра поломает, то не все из вас потренируются, да?

Скадда фыркнула и спикировала опять.

Осталось еще пять ударов из семи. Разбежаться, взмыть, расправить хвостовые перья, кинуться, повторить. Под конец совсем устала.

А когда разорвали остаток бока, оказалось, что Скадда сломала четыре ребра, больше всех. Совсем в лапах не осталось сил, даже слюна во рту пропала.

Не хочется есть эту лошадь. Не заслужила. Надо много тренироваться. Вот только удары с воздуха сложно тренировать: нельзя убивать зверей для учебы. Только если и для учебы, и для еды.

— Попадись тебе добыча сразу тухлой, — Рагнар тряхнул головой. — Тагал, какую-нибудь полевочную долю ей дай, чтобы не рухнула на полпути к Экере.

Тагал оторвал от низа бедра небольшой кусок, положил рядом, а Скадда тут же вцепилась в мясо: горячее, грубоватое, слишком вкусное. Быстро исклевала его, изорвала и проглотила.

Хочется еще, слишком мало получила: может, взять еще, вдруг не заметят.

— Дай ты ей еще, — сказал Арен.

— Обойдется, — ответил Тагал. — Она не охотилась.

Рагнар наклонил уши вперед, соглашаясь с ним. Жадный же зверь.

Так надо. Съешь больше, чем надо, и не сможешь взлететь. С едой сдержаться даже проще, чем снизить скорость, когда пикируешь.

Другим грифонам из ученической стаи тоже достались маленькие куски, и они с ними быстро расправились.

— Не научишься — имею в виду кости — выгоню без разговоров, — сказал Рагнар. Он подцепил клювом шкуру лошади, удлинил в ней разрыв и рванул клювом мясо. Клюв скрежетнул по кости. — Может, и на следующее испытание не возьму. Это ответственное дело, мелкая. Лишние смерти не нужны. Не можешь как следует оглушить преступника — никакой тебе Гвардии. С силой ударить может каждый.

Конечно. Если бы Тагал, например, не мог хорошо бить с воздуха, Эрцог бы уже погиб.

— Вспомнила, — Шилли провела по клюву лапой, стирая кровь, затем оторвала клочок от печени. Проглотила его и опять вытерла кровь. — Тагал, тирниск попросил, чтобы я передала, что он хочет с тобой поговорить на Чантаре.

— Как ты еще запоминаешь, какие из зверей съедобны и где твоя пещера? — спросил Тагал, толкая лапой полуобглоданную лошадиную голову. Когти скрежетнули по черепу, и Тагал, играясь, вцепился в него клювом: старался обхватить целиком, но не мог.

— Разве у грифонов бывает плохая память? — спросил Виррсет.

— В охоте на коня думаешь только об охоте, а обо всем другом забываешь, — сказала Шилли. На самом деле понятно.

Арен подцепил клювом ногу, а Тагал скрипуче огрызнулся и зацепил его морду лапой.

— Тебе и того куска было много.

— У меня подушечка пальца больше, чем тот кусок был, — Арен совсем не по-гвардейски прижал уши, так, что они как будто пропали в меху, а потом отстранился от еды.

— Ешь траву. Ты не хищник, а самый что ни на есть травоядный, без отваги и мозгов. Чего переводить мясо, если для тебя это противоестественная еда.

— Травоядные тоже питаются мясом, — сказал Рагнар.

— Если он кабан, пускай ищет падаль, я тут с воздуха видел подгнившего келарса. А если Арен — замаскированный конь, тогда я его сейчас арестую за каннибализм.

— А ты слышал недавнее? — Амаргон смял лапой одуванчик.

— Не лишай Арена еды, — сказал Тагал. — Ну?

— Опять Ласурру из стаи Ерты травоеды обвинили в том, что она убивает для забавы оленей, а тела закапывает.

— Я слышал, — Рагнар повел ухом. — Если бы хоть один нормальный зверь подтвердил, а этим только дай повод подставить хищника. Люди, правда, говорят, травоядные тоже становятся все осознаннее. Может, и прибавляется у них мозгов, но работают они точно не лучше, — он повернулся к Скадде. — Травоеды врут нещадно. Тебе это особенно стоит запомнить.

Скадда наклонила голову направо: конечно, травоядные тоже бывают разумными, но хищникам они не равны, как хищники не равны людям, и это нормально.

— Не прибавляется, — сказал Тагал, опять кусая лошадиную голову. — Проверил. Где живут травоеды, что обвиняли Ласурру?

— Да недалеко от Каменного Когтя, — ответил Амаргон.

— Тогда оленей могли загрызть призыватели, — это что же, они живут рядом с Каменным Когтем? — Их вожак был в стае Ерты и похож на Ласурру. Допроси.

— Ты что, у него окрас совсем не тот.

— Травоеды цветов не видят, бестолочь.

— Не настолько же. Ласурра темнее.

— Кто-то тебе будет разбираться. Они разбираются лишь в траве.

Уши сами настораживались от интереса, и Скадда постаралась отвести их назад, чтобы не подавать виду.

Надо этих призывателей найти. Получается, они еще и из стаи Ерты. Среди волков еще больше ненастоящих гвардейцев, чем думала.

— Волки в той стае спокойные, — сказал Гринвальд. — И оленей ловят только для еды. Я за ними следил. Они не такие, как те, которые напали в городе.

— Которых я помогла остановить, — не удержалась Скадда.

Никто почему-то не повернулся.

— Себя останавливай вовремя, — сказал Рагнар.

Особенно в пикировании, конечно.

— Допросишь. Вместе с Амаргоном, — сказал Тагал. — Тем более раз ты их знаешь.

Гри согласно скрипнул клювом.

Рядом, в траве, прополз степной скорпион, и Скадда ударила его по изогнутому хвосту, стараясь не задеть жало. Какое же интересное существо. А еще это тоже полезная тренировка: надо бить так, чтобы его не сломать, а значит, сдерживать силы. Вот.

Скорпион старался убежать, наклонял и изгибал хвост, а Скадда дотягивалась лапой до существа, переворачивала его и подтаскивала к себе.

— Ты зачем это делаешь? — спросила Шилли, подойдя. Она наклонила голову набок. — Они мерзкие. А ты их, случайно, не ешь?

— Я ем, — сказал Виррсет. — Там шмель?

— Скорпион, — поправила Скадда. Ударила еще несколько раз, увернулась от жала и дала скорпиону спрятаться. Неразумных тоже не убивают без надобности.

— А, — Виррсет потер клюв лапой. — Этих не ем.

— Их интересно ловить, — сказала Скадда.

— Крабов и рыб интереснее, — Шилли распушила кроющие и стала их чистить. — Прилетай, половим. Я живу у моря, сразу за Хвойным утесом.

У моря всегда нравится. Скадда поставила уши торчком и наклонила их вперед, к Шилли.

— Прилечу, — весело чиркнула Скадда.

Нужно тоже найти убежище, но на это пока не хватало времени, обычно Скадда слишком уставала после тренировок.

А ведь другие грифоны, похоже, не так устают, раз им хватает сил вернуться в лес, когда занятия заканчиваются в городе. Конечно, спать на скамейках или иногда у Георга — не по-грифоньи.

Рагнар попросил добавку для Лирры, а Тагал, расправившись со своей частью добычи, посмотрел на Скадду и мотнул головой, приглашая поговорить. Скадда сразу подскочила.

Он отошел подальше по сухой, перегретой на солнце траве, и Скадда двинулась за ним: из-под лап то и дело убегали кузнечики и ящерицы, а колоски, похожие на перья, хрустко шипели на ветру. К шестилапым ящеркам Скадда старалась не прикасаться: они переносчики болезней.

— Эрцог все-таки попал в Талис, — сказал Тагал и лег, примяв траву. Один из стеблей, высвободившись, кольнул его в восковицу клюва. — Ты помогла? Я хотел подкупить кого-то из актария, чтобы тот ему дал доехать до вокзала, но все не было времени. Да и не знаю, согласились ли бы его довезти на этот раз. Разве что довести.

Эрцог ведь в самом деле хотел помочь зверям. Каким бы он ни был.

— Да, я. Попросила Георга помочь, — по крайней мере, никто не запрещал.

— Вот как. Я тоже помогал Эрцогу. Он мой приятель.

Скадда развернула к Тагалу уши.

— Мой тоже. Хотя я не очень ему доверяю.

— Предрассудки все эти — ерунда. Я видел столько зверей, что знаю — сойти с ума может любой. Эрцог разве что больше предрасположен, но он и сдерживать себя учится, в отличие от прочих, считающих, что с разумом никогда не расстанутся. Я с ним общался с тех пор, как едва только стал вожаком. Когда Эрцог решил помочь Моллитану, я его зауважал. Он замыслил туда отправиться, сделать кое-что важное для моллитанцев, получить от них книгу про растения Долины и их выучить. У него все вышло. Память у него почти грифонья, Эрцог ее с детства развивал. Ему требовалось. Раз он решил собой рискнуть, там, в Долине, значит, и правда хотел помочь.

Уши Скадды напряглись. Вот он какой? Да, не зря ему помогла. Эрцог, конечно, убил сородича, и жестоко, но кошки все равно не бывают такими же законопослушными, как грифоны. К тому же Эрцог и правда умеет себя сдерживать.

Тагал, подняв голову, взглянул на Скадду внимательно, и еще устало. Травы, которые он примял, отливом напоминали его ржавую окраску.

Тагалу едва не пришлось казнить Эрцога. Гвардейцу могут отдать приказ казнить даже друга, и возразить нельзя, даже если ты вожак.

— А как ты стал вожаком? Что случилось с Селдором? Он же был таким мощным, опытным и еще не старым.

— Я едва успел стать гвардейцем и был в стае вожака Гвардии, — сказал Тагал. — Все случилось чуть больше года назад. Мы полетели в восточный Кранар, там не справлялась местная волчья Гвардия, слишком много развелось зверей, которые не уважали законы. Среди кабанов, лосей. Волков тех же. Когда мы туда попали, увидели вьортов.

Скадда встрепенулась.

— Какие они? Ты только не говори, что они, как Кранар, похожи на обычных птиц, и в них нет ничего интересного.

— Не похожи. Ничего интересного. Одного породил недоразум травоядных — та еще тварь получилась, с клыками по всей пасти. Одного — волки, я не запомнил, как он выглядел. Сцепились они. От этого деревья падали, звери выли и дохли. Одно дерево раздавило Селдора. Грифоны переполошились, тогда я их возглавил, увел, больше никто не погиб. Потом помог кранарским зверям по мелочи.

— Как здорово, — Скадда, глядя на Тагала, отвела уши назад и наклонила голову. — Ты же еще и гвардейцем стал раньше срока, заслужил.

— Так бы всякий сделал. Ерунда.

— А почему у тебя теперь другая стая? Арен, Амаргон и Гри доучились позже тебя. Как они стали твоей стаей?

— Так надо, — коротко ответил Тагал, глухо стукнув крючковатым надклювьем о подклювье.

У вожаков ответственность. И никто из них не считается неприкосновенным. Убить могут любого, например, на охоте: и если тот же конь, защищаясь, случайно убьет Тагала, это не преступление. Но, если вожака уважают, звери будут стараться избегать его убийства, ведь вдруг следующий проявит себя хуже.

— Будет, как ты говоришь, здорово, если я арестую Ласферов, — голос Тагала стал жестче. — Разумеется, не все из них — преступники. Гелес и Фелан — точно. Убитых зверей, над которыми проводили опыты, они наверняка прячут в пещерах и потом выбрасывают кости.

— Разве не изучали их пещеры? — поинтересовалась Скадда. — Почему ничего не нашли?

— Изучали. И всех допрашивали. Не пытали пока что, раз доказательств не было, но дойдет и до этого. У Ласферов, разумеется, есть и тайные пещеры. Не станут же они проводить эксперименты там, куда проникнет любой зверь.

— Мы с тобой отлично изучали пещеры. Нашли даже кости вьорта, и это я придумала такие поиски. Может, именно я поймаю Ласферов, — весело сказала Скадда и прикусила стебель лебеды, что выглядел самым прочным из всех вокруг. Он хрустнул под клювом, от этого в уши проникло легкое тепло азарта.

— Поймаешь — цапну. Моя добыча.

На этих словах Тагал недовольно повел ушами в стороны, а затем направился к туше коня.

Ее торчащие кости так похожи на кости вьорта. И ведь четкой внешности у вьортов нет, но скелеты не бесформенные. Интересно, а кто на самом деле придумал сказку про разумного вьорта Гартии? Люди Астелнал, чья аалсота летала через море? А кто же еще из гартийцев тесно общался с людьми Легонии, кроме астельцев, которые потом их предали?

Рагнар поднялся, подцепил лапой череп коня и отбросил подальше.

— Кто мне завтра его первым принесет, тому весь день не буду говорить, что у него мышиные хвосты вместо когтей, — сообщил он.

Скадда сразу присмотрелась к ближайшим рытвинам, камням: и к линиям Веннты на всякий случай.

— Я его забрать хотел, этот череп, — прорычал Тагал. — Неплохой, крупный.

Плавные очертания гор обозначились у горизонта, словно на границе степи и неба провели кистью со светло-синей краской, разведенной водой: однажды Скадда наблюдала, как на улице Панеста девушка так рисовала пейзаж, и запомнила.

Скадда проскользила по воздушному потоку: так здорово, когда хотя бы мгновения можно не пользоваться крыльями. От свободы и легкости радостно защипало в горле. И Скадда опять стала взмахивать, подвернула хвост, ускорилась и ненадолго оглянулась: теперь золотисто-бурый новичок Керсет наконец-то остался позади и не мог сократить расстояние.

Нужно было то парить в термиках, то парить искаженно, как над лесами, и при этом чаще работать крыльями. Если так чередовать, устанешь меньше, хотя и надоедает взмахивать. А хвост то распускался в парении, то подворачивался при взмахах. В небе собралось много кучевых облаков, дул порывистый ветер: и появлялось много потоков, будто на самом деле они спали на земле в яйцах, как грифонята, но только в невидимых, а от облаков и ветра вылупились и взлетели. После полудня их появится больше.

Еще немного — и удастся перегнать Лирру. Правда, сейчас и Виррсет вырвался вперед, но его часто получается обогнать. Скадда немного проскользила в парении, и хвостовое Виррсетовское перо чуть не уткнулось в клюв. Скадда шевельнула крыльями и ушла вниз. Ветер усилился, крылья наклонились сильнее, и спуск перешел в подъем.

Скадда проскользнула под Виррсетом и вынырнула уже перед ним, и уже сама едва не задела его клюв хвостовым пером. Жалко, что он тоже будущий гвардеец: а вот если не пройдет испытание, с ним можно… все, надо прекращать. К тому же ему не понравилась.

Рядом захлопали крылья, Скадда покосилась вправо — на рыжую грифоницу, новичка, что прошла вместе с Керсетом и теперь догоняла. Крылья напряглись сильнее.

Все-таки не дала грифонице себя обогнать, но и не сравнялась с Лиррой. Рагнар стал снижаться, Скадда тоже плавно пошла на снижение, и вместе с другими учениками и наставником приземлилась в степи совсем рядом с лесом. Клюв скрипел от радостного азарта.

Могла же догнать соперницу. Но еще получится: если не в полете, то в беге.

Лапы легко отталкивались от земли и казались мощными, как у львицы. Не зря стала бегать по ночам: правда, постоянно после этого хочется спать на уроках, поэтому пришлось сократить такие тренировки. Скоро Виррсет обогнал, но Скадда быстро его опередила. Уже в лесу, там, где приходилось перескакивать корни, муравейники, камни и поваленные деревья и огибать места, где паслись кабаны, удалось обогнать и Лирру.

Правда, она все-таки сравнялась, когда пробегали по поляне, и спокойно посмотрела на Скадду искоса. Скадда ее слегка укусила, а Лирра сощурилась и опередила.

С полетами все хорошо, скоро даже удастся стать лучшей: и больше всякие новички не должны обгонять. И с бегом уже все нормально. Осталось улучшить атаки с воздуха.

Пока еще не раскрыла все, на что способна. Без Гвардии так и не раскроешь. Если не пройдешь дальше, не сможешь обучаться у гвардейца и узнавать правильную технику, а просто так никто учить не станет.

— Сегодня ничего от вас не услышал по истории, — раздался впереди голос Рагнара.

Первой стала рассказывать Лирра, а потом пришла очередь Скадды.

— В двести первом… нет, в двести втором, — тоже неправильно, но лучше сделать вид, что именно так, хотя Рагнар и ворчит, — вожак Гвардии Иниса, Чира́та, первая пролетела над лесами Долины. А первым грифоном-гвардейцем в Моллитане, на безопасных землях в горах, стал ее бывший детеныш. Но он погиб.

Интересно, зачем Эрцогу знать растения Моллитана, и что он задумал? Тагалу точно известно больше, чем он рассказал.

Скадда говорила и про других грифонов прошлого: о том, как они налаживали связь животных с людьми, как прогоняли опасных зверей из актариев, как защищали людей в лесах.

— А сейчас чем должны заниматься гвардейцы, когда налаживают отношения с людьми? — задал вопрос Рагнар.

Скадда даже немного ускорила бег: так здорово, что он задает еще вопросы. Значит, ему понравился ответ, но Рагнар это прямо не скажет.

— Гвардейцы защищают людей, когда те в лесу, — ответила Скадда. — Помогают человеку изучать повадки зверей и, немного, язык. Водят людей в глубины леса: иначе звери, живущие далеко от людей, не смогут им доверять. А еще на их земле смогут зародиться вьорты, если там долго не будет человека. Особенно если лаохорт ослабеет.

— И еще гвардейцам надо рассказывать животным важные человеческие новости. Например, про всякие блокады, — дополнила Лирра и резко остановилась. — Клещ мне в ухо, тут камень острый. Скай, осторожнее.

— Спасибо, — Скадда глянула под лапы и обогнула тот камень. — Рагнар, а почему в наши леса гвардейцы не водят людей? Или наши леса слишком близко к Экере, поэтому нет смысла?

— Тебе еще людей тут не хватает, — сказал Рагнар.

На очередной поляне пришлось взмыть, и напряженные лапы прижались к телу. В искаженном парении удалось догнать Лирру. Та фыркнула и подгребла крыльями, затем ушла вверх. Опередить ее в небе пока еще не вышло.

Но все равно уже почти лучшая.

В полете Скадда иногда высматривала людей под кронами. Если получится встретить гвардейскую стаю, которая приведет людей в лес, то, может быть, Рагнар даст понаблюдать за тем, как правильно показывать человеку природу?

Не все народы Легонии хорошо общаются со зверями. А после того, как волки напали в городе на человека, люди, конечно, стали настороженнее. Даже местные.

В гостинице «Закатная волна» живут те, кто застряли в Кейноре после того, как объявили блокаду. Вдруг удастся узнать, что кто-то из них особенно подозрительно относится к животным? Потом рассказать это гвардейцам, чтобы те поговорили с приезжими и их переубедили.

Из-за этой блокады Дайгел сейчас не может приехать в Кейнор, и ему нельзя отправить письма, но к нему потом получится прилететь, так что не страшно. Все равно сейчас было бы некогда с ним встречаться. Георга уже не получается навещать так часто, как раньше.

Лохматые верхушки деревьев скользят под лапами. Где-то там, под кронами, есть и призыватели, и даже рядом с Каменным Когтем. Очень интересно: будто высмотрела необычную рыбу в воде и непременно решила ее поймать. А многие призыватели знают сказку про разумного вьорта?

Однажды Скадда спросила маму: раз в древности не было людей и лаохортов, как тогда звери выжили? Вьорты же постоянно дерутся, и от ран, которые они наносят друг другу, гибнут живые существа на их землях. Получается, в древности эти чудовища сражались не так жестоко и часто. Мама рассказала, что, когда появились лаохорты, вьорты почувствовали, что теряют контроль, что пришел новый мир, и совсем обезумели.

Лаохорты слишком не похожи на вьортов и появились слишком резко. Даже у разумных зверей их не бывает. Тагал вот сам в этом убедился.

Скадда, конечно, как-то спросила маму и о том, откуда разум у людей. Звери ведь появились от других видов, мелких и глупых. А люди во многом отличаются: особенно по своим умениям. Мама ответила, что люди сразу появились именно такими: разумными и умеющими делать много важного. Что они такими созданы, и все. Об этом, конечно, животным рассказали люди. Они много всего знают, даже такого, о чем очень трудно думать.

Получается, призыватели думают, что звери могут сами становиться разумными? Считают, что и люди когда-то были как животные? Но люди ведь правда очень другие.

— Те, кто не проходили первое испытание, могут улетать, — раздался впереди голос Рагнара. — Другие остаются.

Тренировка закончилась на Каменном Когте. Очень хотелось поскорее туда прилететь, чтобы сразу отправиться искать призывателей, но Скадда, пока добиралась до Когтя, успела устать. А еще надо было улететь гораздо западнее, и на обратный путь вместе с поисками уже совсем не хватило бы сил. Хотя скоро это перестанет быть оправданием. Гвардейцы летают и дольше.

Занятия и так с каждым разом становились все дольше: вот сегодня Скадда полетела на тренировку рано утром из парка в Экере, а теперь уже вечернее солнце касалось верхушек далеких гор. В небе висела и луна: днем она похожа на облако, но с настолько правильными и четкими краями, что ее сразу отличаешь, даже если смотришь краем глаза и не видишь пятен. Она осветит половину ночи: ведь она уже наполовину повзрослела, и поэтому у нее хватит сил. Конечно, луна не живая, но иногда кажется, что она растет, как настоящее животное. Полная луна — матерая — умеет светить всю ночь. А вот несколько дней назад она казалась детенышем, потому что освещала лишь самое начало и сразу пряталась.

Рагнар в этот раз ничего не сказал про Скадду, и ворчание досталось тем, кто отставал. А когда все разлетелись, Скадда спросила:

— Почему Тагал постоянно зовет Арена трусливым? Арен же не может быть трусливым, хотя он раньше и правда многого боялся. Он же иначе бы не прошел испытания. Я понимаю, что Тагал просто на него ворчит и вспоминает, как мы играли, но как-то слишком часто ворчит. А почему у Тагала изменилась стая?

Рагнар, пройдя по краю скалы, скинул пару камней в сосновник, шевельнул хвостом и спросил в ответ:

— Чего ты задерживаешься каждый раз? Вы все меня теперь раздражаете в сто раз больше, чем обычно. Весь день приходится проводить с вами, на подругу остается только вечер. Тот еще брачный сезон. Лети уже, если нет стоящих вопросов.

Скадда весело щелкнула клювом и спрыгнула со скалы.

Улетев подальше, поймала на безлесном склоне горы молодого зайца, подхватила клювом, сильнее распустила для равновесия хвостовые перья и направилась на запад над лесом, иногда присматриваясь к знакомым линиям Веннты, но больше — к ориентирам.

Вот и нужная гора. Небольшой шуршащий водопад, завал камней, теперь надо обогнуть скалу, и вот она, нужная пещера.

— Держи, — сказала Скадда, кидая зайца рядом с Четтой. Та фыркнула и клювом подтолкнула к Скадде зайчиху, которую убила сама.

— Без крыльев охотиться отвратительно, — проклекотала она. — Сочувствую всяким келарсам.

— Им удобнее, у них гнется спина.

— А ты хорошую выбрала добычу, — похвалила Четта и воткнула клюв в зайчонка, пойманного Скаддой. Затем, прорвав ему шкуру, обхватила его лапами. — И как там обучение? Рагнар гоняет?

— Да, в Валлейну. Расти перья и слетаем вместе с тобой.

— Да хоть в Кранар. В северный. Куда угодно бы полетела, — проворчала Четта, вгрызаясь в зайца. Скадда тоже принялась за еду.

— А я там была, — сообщила Скадда и, вырвав кусок, проглотила.

— Да ты что. Долетела?

— Только доехала. Но однажды долечу, и быстрее тебя.

— Мечтай, — с усмешкой сказала Четта.

12 реманы, Дайгел

Со склона холма Онталоз, названного в честь самого именитого рода Алеарты, видно, как тянутся улицы Далии, сплетаются и расходятся, будто ветки; по асфальтовым дорогам мелькают автомобили, по подвесным канатным — кабины для надземных поездок. Сплошь зелень, деревьев в лесу и то меньше, дома теряются в этих чащобах. Над крышами летает пара грифонов, наверняка гвардейский патруль.

Людей на этом холме просто тьма. По каменистой тропинке, ведущей к замку Ваммельхо́л на вершине, муравей не проскочит. Ладно бы еще молча стояли, так нет — гомон сплошной, поскольку собрались тут одни алеартцы. Проще простого их отличить — сами белобрысые, а глаза темнющие, черно-серые или синие. На плечах считай у каждого алеартца лежит цветастый платок.

Лица у всех местных какие-то слишком радостные, даже если новости не особо хороши, как сейчас. Мало-мальски симпатичных девчонок не видно, многие носатые, форм никаких, все низкорослые.

Речь звучит то на легонийском, то порой на чирикающем алеартском. Все отчего-то держат зонты, хотя ни капли не упало. Если бы дождь и впрямь зарядил, было бы только хорошо, а так лишь небо серое и солнце-таблетка растворяется в этой мути. Воздух душный, травами пахнет, то и дело дует прямо-таки студеный ветер, хорошо хоть куртку накинул.

Замок уже близко, правда, толпа какая-то заторможенная. Ваммельхол, этакая махина, щурит бойницы и глазеет десятками нормальных окон. Весь в башнях с крышами-конусами, а на самой высокой из башен, той, что по центру, треплется легонийский флаг. Алеартцы всегда своих лет-танеров считали королями, вон даже замок им отгрохали.

Дайгел откусил от булки с овощами, купленной в забегаловке у подножия холма, и едва не выплюнул, да удержался ради приличия. Казалось бы, тесто трудно испортить, а нет, алеартцы могут.

— Знаете, из-за чего погибла династия наших королей? — спросил стоявший впереди Дайгела щуплый пацан. Опять лезут со своими вопросами, да что же им неймется, ведь вовсе не похож на алеартца.

— Догадываюсь, — ответил Дайгел, глянув на булку.

Пацан улыбнулся во весь рот — даже передернуло. Вот что за восторженность у них вечная, как дети малые: да даже дети себе такого, как правило, не позволяют. В чем смысл — себя наизнанку выворачивать перед чужими людьми?

— Вот бы наша династия-то вернулась, уж как бы я хотела, — заговорили позади. — Я-то за Единство, конечно, само собой, не то что эти кейнорские, неблагодарные, но сильный лет-танер нашей Алеарте никак не повредит.

Так это она чисто про алеартскую династию, а не про легонийскую.

Онталозы возникли еще в Хадиере и с первых дней государственности Легонии возглавили народ алеартцев. Люди из этой династии еще и умудрились посидеть на легонийском троне: хотя не будь у них в родителях легонийских королей, ничего бы не вышло. А последние Онталозы недолго пробыли королями самой Алеарты, когда у нее была независимость: в то же время, что и у Кейнора. Вот только Легония мгновенно забыл об алеартском отделении, и никого из алеартцев за сепаратизм не осудили. Это ж Алеарта, а не какой-нибудь там Кейнор.

— А сильный правитель — это монарх! — поддержала еще одна и всплеснула руками.

— Надо бы эти устои возрождать! — раздался поблизости мужской голос. И все-то у них с какими-то восклицаниями, все громкое, да и руками вечно машут. — Хорошие короли были в Легонии, я бы в то время жить не отказался. Ваессен наш хоть и правопреемник, хоть и хорош, но все-таки нам надо монархию, это порядок, справедливость, как уж бы мы зажили…

— Так ведь где взять династию? И наша, и легонийская — все в огне Валлейны погибли. Или думаешь, те самозванцы лет десять назад…

— Да ты что, кто о самозванцах говорит. Ваессен же и так до конца жизни правит, он и так король по сути, не то что кранарские эти правители лет на пять, или сколько там. Если следующего нам не выбирать, а, например, его сына или дочь…

Второго Акреона еще не хватало.

В Кейноре вон уже отменили выборы, да народ не оценил.

Алеартцы трещали и трещали. Кто-то спросил у Дайгела мнение про одного из старинных алеартских лет-танеров, потом про другого, да еще и при этом руку положил на плечо, даже передернуло. Дайгел ее скинул.

Ладно бы еще на своих местах трещали, так ведь расхаживают, какая тут очередь. Да и не в тему их рассуждения насчет истории. Теперь остается думать лишь о том, накроется проект с заводом или нет, раз остановилось сотрудничество с Кейнором.

Никакой Кейнор не отделится, перемены никому из людей не сдались, а вот всякие блокады да прочие неурядицы могут затянуться надолго.

— Хочу с вами поговорить о конце времен, — сказал, приблизившись к Дайгелу, насупленный пожилой мужик в костюме и галстуке.

Даже самое личное, религию, выставляют напоказ, что за люди. Да еще и переиначивают по-всякому.

— Дихлордифенилтрихлорметилметан, — ответил Дайгел, и мужик отправился восвояси. Вот уж спасибо, отец.

— Ой, вы химик? Что вы думаете о развитии химии в Кранаре на рубеже четвертого и пятого столетий? — спросили позади.

— У меня по истории единица, — ответил Дайгел.

— А почему? — удивился стоявший впереди пацан, взмахнул рукой и едва не задел Дайгела ярко-розовым зонтом, да и платком своим. — Что у вас по истории не складывалось? Даты запоминать сложно, это да, но у меня вот такой прием есть…

Да это уже невозможно, еще минуту постоишь — и крыша поедет.

— Так, пацан, — сказал Дайгел. — Я скоро подойду, — и с этими словами развернулся к тем, кто стояли позади. — И пусть вперед меня никто не лезет.

Под восклицания из ряда: «Что за грубость», «Как вы так можете говорить», Дайгел протолкался на волю из толпы, пестреющей зонтами. Надо ориентироваться на розовый — таких тут не шибко много.

Обычно, говорят, не бывает таких очередей, но поди ж ты, каждый надеется, что на глаза попадется новый лет-танер. Если бы этот замок не открыли для посещения со стародавних времен, как бы тогда алеартцы управлялись с любопытством.

Несмотря на политику единства, все народы Легонии так разными и остались. Каждый из них хотел сберечь традиции, а Легония это поощрял: вот только с условием, что народы будут едиными. Сохранится ли впрямь Единство в таких условиях — тот еще вопрос.

Считай семьсот лет сохранялось, да во многом из-за Кранара. Легония не стал захватывать земли, оставшиеся целиком во власти Кранара, раз уж их лаохорт дал зверям инарис, без которого они бы с людьми не сблизились. А вот Кранар на часть легонийских земель порой претендовал. Как-никак, все они входили в состав Кранара-Империи. Общий соперник, можно сказать, и сплотил легонийцев.

Читая исторические книги, Дайгел с детства болел за кранарцев: претензии-то у них честные. Ясное дело, легонийцам требуется пространство для жизни, но тот же Моллитан могли бы и уступить, раз его народ произошел от кранарского.

В Кранаре народ один, и фамилии передаются всегда от отцов. А легонийцы всегда отслеживали, на кого будут дети похожи и чья кровь сильнее. До сих пор, когда дают фамилии, часто как раз на это и смотрят. Оттого у разных народов и сейчас фамилии отличаются. А еще народы эти облюбовали разные льеты — кому какой климат подошел. Кейнор, Алеарта — здесь в основном ласарины и алеартцы живут, соответственно. Правда, на севере Алеарты этих галдящих поменьше, это в столице их полно, а севернее да западнее они смешались с ласаринами, кое-где и с таннау.

Дайгел дошел до стены. Поодаль, у ворот высотой в два человеческих роста, узорчатых, с выгравированными лебедями, охрана осматривала входящих на территорию замка. Посетители доставали все из карманов да сумки отдавали, потом получали обратно.

Дайгел вытащил из сумки тетрадь, вкратце записал о том, что творилось вокруг, да упомянул вопросы алеартцев. Взял бы с собой камеру, но ведь обыскивать будут. Затем повернул к деревьям.

Холм населяла хвойная мощная кенкра́бия, дубы, краснодол, а под ними косматились заросли всякой калины, шиповника, еще какой-то местной зелени, в том числе колючей. Из зарослей раздался рык: волчина, что ли. Дайгел отступил на шаг на всякий случай, хотя рык звучал не злобно, всего лишь предупреждающе.

Во, пробирается между шиповником и калиной — собака, и какая, гальм, даст фору любому волку. Смольно-черная, мохнатая, морда белая, уши короткие и стоячие, лапы, чудится, даже корове перешибут хребет, и челюсти немногим хуже медвежьих.

— Порядок, я тут не нарушаю, — сказал Дайгел.

Псина гавкнула — дружелюбно, однако в замке наверняка лопнуло не одно окно. Хвостом так замахала, что и забор бы могла повалить. Скалиться не забывала, серьезная, не как-нибудь. А затем, бросившись к одному из дубов, она басовито залаяла да подскочила на задние лапы. По веткам лазал кто-то в светлом плаще.

— Ба́сна, не пугай людей, невыносимая собака, — раздался звонкий то ли мальчишеский голос, то ли женский.

Лазальщик перебрался на соседнее дерево, проверил нижние ветки на прочность, затем спустился так, будто не по веткам и не по стволу вовсе, а по самой что ни на есть лестнице. Девчонка — худая что спичка, на лицо лет двадцать точно есть, может, чуть побольше. Волосы густые, волнистые, чернющие, немного выше плеч, сама бледная. А вот глаза алеартские, чернильные.

Подойдя к псине, девчонка ее потрепала по голове.

— Невоспитанная злобная громкая собака. Она против, чтобы я лазала. Извините. Пожалуйста.

А смотрит спокойно, без этих алеартских улыбок и ужимок. И говорит тоже ровно, нормально, без лишней экспрессии. Хоть какой-то приятный человек.

— Ничего, она извинит.

— Нет, это я вам, — девчонка огляделась так, будто за ней кто гнался. Села на корточки, и собака стала ее на голову выше. — Вы в Ваммельхол, да?

Дайгел глянул на очередь: а та уже двигалась быстрее, скоро понадобится место занять.

— Нет, просто нравится очереди занимать. Я их коллекционирую. Где я только ни стоял в очереди.

— А я хочу в нем работать, — сказала девушка. Ее взгляд стал задумчивым да отчасти грустным.

Дайгел присвистнул.

— Высоко метишь. Что, Вестомор слишком долго прожил в Кейноре и нет ему доверия, сместить его хочешь?

— А что, можно и так? — девушка, взглянув на Дайгела, взъерошила ладонью копну черных волос. Растерянно как-то посмотрела, встревоженно. И сразу — весело, да улыбнулась, но не как алеартцы, а нормально, в чем-то даже симпатично. — Нет, конечно, я никого не свергаю, я просто хочу… — она осеклась и подкинула камень носком ботинка. — А, ничего.

Нет, раз уж начала что-то любопытное, пускай заканчивает. Тем более такой разговор — это нормальное дело, это не галдеж какой-нибудь, да и трогать, как алеартцы, эта девчушка не собирается. Чем-то даже Скадду она напомнила: характер не тот, но тоже мелкая да лазает всюду. А к Скадде все-таки привык, без нее пустовато.

— Ладно, я записался на прием к Вестомору, насчет завода. А теперь ты рассказывай.

— «Эльтен», вагоностроительный? — уточнила девушка и потрепала по холке собаку.

— Он самый, — вот как, такими вещами интересуется.

— Сложно с ним сейчас. Получается, кто вы по профессии?

— Инженер-механик.

Девушка улыбнулась.

— Ого. Здорово. Что-то конструируете?

— И новое придумывал, и старое чинил.

— Я хочу чинить изобретения алеартских мастеров, которые отдали Ваммельхолу, — голос девушки прозвучал громче и звучнее, чем до этого. — Вот поэтому я хочу там работать, — а закончила она уже приглушенно да как будто растерянно.

— У тебя образование-то соответствующее есть? — поинтересовался Дайгел.

— Не особо, — проговорила девушка. — Но… ладно. Будет.

Очередь уже шустрее двигалась, розовый зонт считай подобрался к воротам.

— Ты-то сама туда пойдешь?

— Тоже следишь за каким-то зонтом? — спросила девушка. Погладила собаку, а та махнула хвостищем-поленом.

— Тоже толпа замучила?

— Конечно.

— Звать-то как? Я Дайгел.

— Кита.

Чинить алеартские изобретения, вон оно как. Неужели они в настолько плохом состоянии, раз уж посетители хотят их привести в порядок.

К воротам в составе несмолкающей очереди Дайгел подошел через минуту. Охранники потребовали удостоверение личности, кому-то передали за воротами, затем вернули. После обыска Дайгела пропустили, и тропинка, ведущая к Ваммельхолу, за воротами сделалась ни дать ни взять трассой, от которой в разные стороны шли развилки и убегали в парк. Впереди, уже в сам замок, люди проходили через обыкновенные стеклянные двери.

Внутри было светлее, чем ясным днем, и довольно-таки прохладно. В этом зале весь город мог бы собраться, притом без давки. Под сводчатым потолком горела люстра, отец бы такую наглую трату электричества не одобрил.

Приблизился парень в костюме, с алеартским платком на шее, и приложил левую ладонь к правому плечу. Дайгел поздоровался в ответ. Парень еще и руку протянул пожать, но Дайгел сделал вид, что не заметил. Вот уж вопиющие нарушения личного пространства, Скадда бы особо негодовала. Хотя, возможно, к грифонам тут относятся поуважительнее, чем к людям: грифон ведь при случае и палец прокусит.

— Рад вас видеть, — служащий лыбился до ушей и дальше: и чему тут улыбаться. — Могу предложить бесплатный путеводитель.

— Возьму, — Дайгел глянул на наручные часы: до назначенной встречи с лет-танером оставалось еще в районе сорока минут. Найдется чем забить тетрадку.

— Пойдете с экскурсией или один? У нас тут есть…

— Один.

Дайгел принял брошюру от служащего, удалился и на ходу принялся листать.

Все тут на алеартском продублировано, в этом Ваммельхоле: что информация в брошюре, что надписи на табличках-указателях. Алдасарский язык в Кейноре раньше тоже был вторым государственным.

— Послушайте, пожалуйста, — раздавался позади голос служащего. — Вы не дослушали. Почему такая грубость?

Лет-танер, само собой разумеется, обитает в главной башне, высоченной и с флагом.

В переходах горели лампочки, похожие на всамделишные языки пламени, разве что неподвижные. Дайгел вошел сначала в тот коридор, где обе стены оказались в гобеленах. По левую сторону простирался вид на Далию в древности, если верить надписи, а по правую раскинулась современная Далия. В древности она выглядела ничего так: дома с цветными крышами, всё одноэтажки и двухэтажки, как в актариях.

Алеартцы историю шибко ценят. А в Ваммельхоле одновременно и правительство находится, и можно прикоснуться к старине: так что здесь история прошлого пересекается с той, что творится сейчас. Насколько качественно она творится — вопрос другой.

Вон лестница, деревянная, сделана под старину, в одном месте между перилами — паутина, но даст фору любому искусству, даже заморскому флорентскому, до того много в ней всяких завихрений узорчатых. И черный длинноногий паук на одном из завитков. Табличка рядом — «Гала́бия снежная, охраняемый вид, паутина широко используется». На алеартском тоже есть подпись, куда ж без нее.

Судя по местной технике, на которую смотрел в магазинах, именно из паутины ее и делали, выданной за пластмассу.

Дайгел про все записал и отправился по коридору, что вел к хранилищу.

В хранилище, переполненном людьми — тьма шкафов, а вывески над ними ориентируют: «Книги», «Музыка», «Киноискусство». На каждом шкафу — ваммельхольские знаки, буква «В» и расправивший крылья лебедь. Лаохори Алеарты была лебедем, и Ваммельхол обновил знак, едва она появилась. А после того, как взрыв в Валлейне уничтожил правящие верхушки Легонии, Алеарты и Кейнора, алеартцы вернулись к Единству как ни в чем не бывало, и другие легонийцы делают вид, что лебедь в Ваммельхоле — это так, в память о птицах, которых местные зимой подкармливают.

В этой льете даже фильмы снимают, нипочем бы не подумал. Впрочем, по киноискусству шкаф самый невзрачный. Рядом с ним четыре штуки телевизоров, на одном идет какая-то любовная муть. Много приемников, музыку алеартцы по ним слушают через наушники, тут же обсуждают, зовут других послушать, и Дайгела тоже звали, да сбежал.

Скоро Дайгел двинулся в главную башню, куда вела витая лестница. На каждую из ее ступеней глядели с портретов алеартские правители, начиная первыми лет-танерами и лет-теннами, продолжая королями — их было в Алеарте всего-то двое — и заканчивая опять же главами льеты. Кто смотрел с брезгливостью, дескать, не пристало тут шастать всяким простолюдинам, кто с безразличием, кто с радушием, а кто и с грустью.

Последний портрет — Марена Вирезе. Пытается улыбаться, но вид усталый, и на лбу морщины. В целом она, похоже, была вменяемой, и льету старалась развивать, да угасла от какой-то хвори.

У дубовых дверей охранники опять обшарили Дайгела и снова вперились в удостоверение личности, будто ничего интереснее в жизни не читали. Наконец, проверили имя в списке посетителей и, когда вышел предыдущий — с какой-то стати в солнечных очках, лохматый, низкий да худой — Дайгела пропустили.

В какую-то каморку, отцов кабинет и то больше. Вестомор Марез сидел за небольшим столом, почти что тумбочкой, у окна — спиной к панораме Далии, боком к гобелену. А и впрямь уселся за тумбочкой, и их тут навалом.

После приветствий новый лет-танер жестом пригласил сесть напротив.

— Рад вас видеть в Ваммельхоле, танер Дайгел Эсети. Как вам Далия?

Была б нормальная работа — впечатление бы вышло что надо.

— Хороший город. Лет-танер Марез, я по поводу завода. Раз сейчас в отношении Кейнора ввели торговую блокаду, то интересует, что у «Эльтена» теперь за перспективы. Теперь ведь на завод никак нельзя поставлять кейнорскую сталь.

— Мы откроем завод, — из разряда: «Мы починим дороги в Панесте». Тот же тон, каким говорили в таких случаях панестские народные избранники. — С вынужденным запозданием, но все же откроем. Благодарен за желание участвовать в развитии Алеарты.

Сдалась твоя Алеарта, денег бы.

— А вообще вы в будущем с Кейнором собираетесь сотрудничать? Что-то слышно на этот счет, если, конечно, есть возможность это открыть?

— Зависит от Кейнора, — задумчиво сказал Марез. — По правде сказать, меня эти вынужденные меры напрягают не меньше, чем вас. Асура для меня очень важна. То есть, Экера. Но эти меры не против Кейнора как такового, танер Эсети, они против действий его правительства.

Ага, именно правительство выходило протестовать на улицы.

— Разумеется, — ответил Дайгел.

После встречи Дайгел заглянул в раздел с алеартскими механизмами. С теми самыми, что делают алеартские умельцы — а скорее те, кто ими считаются — и сдают в Ваммельхол как дар льете. Хоть и не было особых надежд на то, что отыщется что-нибудь стоящее, но взглянуть все равно хотелось.

Глянул на приспособления для кухни, для сада, для уборки. Кое-где стояли одни лишь модели на фоне снимков настоящих изобретений, слишком здоровенных, чтобы разместить их в зале. В целом ничего прямо-таки особенного не заметил. Часть экспонатов запылилась, имелись и вовсе старинные предметы, часы какие-то древние. На корпусе у одних таких был выгравирован вензель в виде буквы «Р».

А алеартцы всё с интересом рассматривали, ахали, обсуждали, спорили. Даже тут не передохнуть. Дайгел, стараясь не сбиться с мысли, по-быстрому отметил в тетради все самое важное и, когда на плечо опустилась ладонь, едва сдержался и все-таки не дал в челюсть.

— Не трогать, — сказал Дайгел, отстраняя чужую руку. — Я ваших порядков не разделяю.

Рука принадлежала мужику на вид лет сорока. Башка у него лохматая была и светлая, пол-лица затемнили очки, само лицо оказалось круглым и морщинистым. Этого алеартца Дайгел и видел перед тем, как войти к Марезу.

— Заметил, что вы тоже были у лет-танера, — сказал мужик и принялся лыбиться по-алеартски. — Ну что, как успехи, что обсуждали?

А ведь Вестомор сносный более-менее, без этих улыбок. Жизнь в Кейноре превратила его в нормального человека.

— К нему еще раз сходите да спросите, а то я уже не помню. Я с этим лет-танером встречаюсь не впервые.

Алеартцы нерасторопны, вряд ли этот все по полкам разложит у себя в лохматой башке да поймет, что говорит с человеком из Кейнора. Но если поймет, то отстанет, а не поймет — придется сказать прямым текстом. Кейнорских здесь не шибко жалуют. А вот кейнорскую еду любят лопать, как же.

— Я вот хотел работать в «Эльтене», уже документы подал, и на тебе, такая неопределенность, да что же такое, — алеартец считай не делал пауз между фразами.

Стоп. В «Эльтене»? Так он что, в технике разбирается? Скорее всего, он просто так думает: и все же стало любопытно. Любопытно вывести его на чистую воду.

— Ничего себе, — присвистнул Дайгел. — А я по тому же вопросу. Инженер?

— Инженер-механик, много в чем разбираюсь, так вы что, вы мой коллега, получается? Давай знакомиться, я Энкел Талез, — очки от солнца хоть бы уж снял. Нет, не снял — а вот руку протянул, как близкому другу или родственнику.

— Э, — сказал Дайгел и отстранился. — У нас так не принято. Ты же мне не папаня.

— А откуда вы… ты?

— Кейнорский, — может, хоть отцепится.

А нет, заулыбался едва ли не до очков, всплеснул руками, едва ими Дайгела не задел и тут же кинулся извиняться.

— Этого вот не надо. И не люблю, когда слишком много болтают. Давай все по делу. Коллега, хорошо. Сейчас где-то работаешь по специальности?

— На заводах тут такое себе, понимаешь или нет, работал, да перегорело, — Энкел махнул рукой. — Никакой инициативы не проявишь, ерунду штампуют, не принимают нормальные разработки. На «Эльтен» были надежды, да, но вот как оно обернулось. Тебе что сказал?

— Вежливо намекнул, что можно не дожидаться.

Чего он там работал, конечно, на заводе-то. Сам, небось, был рад заниматься ерундой.

— А это вот мое, — Энкел прошел к одной из витрин и жестом подозвал Дайгела, пришлось подойти да взглянуть.

Какая-то там хранилась «Пылеуборница прыгающая музыкальная», нелепость, иными словами. Энкел окликнул одного из служащих и попросил показать, как ерундовина работает: и ведь действительно весь этот набор деталей принялся ползать, чистить и издавать что-то, напоминающее музыку. Прыжков, правда, так и не довелось увидеть.

А надпись под названием — «Энкел Талез тен Ламила, 675».

— Нарочно этим именем назвался, — сказал Дайгел. — Так я и поверил. А я, — и глянул на один из макетов, — Тамия Панагезе, и вон тот комбайн мой.

Энкел, усмехнувшись, достал удостоверение личности: Энкел Талез тен Ламила, вон как. Занятную все же вещь он изобрел, хоть и нелепую. По крайней мере, она отличается от остальных экспонатов.

— Допустим, — Дайгел ухмыльнулся в ответ. — Преподнес в дар Алеарте, потому что больше ни на что не годится?

— В общем-то да, — весело признался Энкел. — Сам что-то изобретаешь?

Еще и без этих алеартских обид.

— По мелочи. Не комбайны, но неплохие вещи.

— А с Кейнором что, ты же там живешь, вернуться хочешь, или тут останешься, как ты вообще?

Вот может же не галдеть, но нет, надо выдавать слова как из пулемета. Хотя ладно, этот еще не особо раздражает.

— Вернуться хотел бы. В идеале.

— А если не выйдет? Конечно, надо бы надеяться на лучшее, это да, но если придется задержаться в Алеарте, то что, чем бы занялся?

— На завод какой-нибудь загляну, — хотя здесь в этом плане ничего дельного не найти, конечно. — Или пойду в ремонтный центр, где-то да понадобится мастер.

Разумеется, устроиться в такой центр — все равно что заставить Скадду безвылазно сидеть в квартире. Да и деньги от продажи дома еще есть, и накопленные тоже. Но ведь тухло живется без работы, да и за тунеядство еще привлекут, если долго никуда не устраиваться: так что лучше хоть что-нибудь найти, чем просто взять и руки сложить.

— Я в ремонтных центрах тоже работал. А слушай, ты мастер, я мастер, давай свой ремонтный центр откроем.

Это все через госслужбу регистрации самозанятых. Мороки много, к тому же с незнакомцем открывать свое дело — затея так себе.

Пусть этот незнакомец и изобретатель, как выяснилось, к тому же принес свою поделку в Ваммельхол, не как-нибудь. Значит, он здесь на хорошем счету.

— Останавливает то, что частники должны здоровенный платить налог, — да еще и чем больше получаешь, тем больше отдаешь государству. — Никто про нас знать не будет, никакой выручки не получим, да и я про тебя толком не знаю.

— Так-то оно так, но устроиться тут непросто, я и сам проверял, а свое дело я давно хотел, просто в одиночку оно так себе, сам понимаешь, трудно. И, разумеется, все подводные камни понимаю, да, но вдвоем сподручнее, и ты, если что, звони, я эту идею со счетов не сбрасываю, хоть и тяжело, вот да.

Все, не трещи, каким бы ни был толковым.

— А вот интересно насчет алдасаров, — сказал Энкел уже спокойнее, будто по выражению лица все понял. — Ты же сказал, ты из Кейнора, а в Кейноре сейчас алдасары ведь снова живут. Ты встречался с ними?

— Допустим.

— Интересно, к ним гартийцы не лезут в Кайрис, потому что в северных условиях сложно воевать? Или поскольку у алдасаров есть какое-то преимущество, и их опасаются?

А вот это тема любопытная. Ясное дело, что Кайрис — сильная страна.

— В Кайрис природные богатства во какие. Думаю, гартийцы бы все равно туда полезли, несмотря на холода. Они на крайний север нет-нет да лезут, и в Кайрис бы забрались. Так что дело не в морозах.

— А ведь наши дипломаты готовятся плыть на острова-колонии Гартии в Мраморном океане, — сообщил Энкел. — Как раз из алеартского порта, тут ближе всего, удобнее, да, и хотят узнать у астельских, что это было.

— Рискованное плавание, но связаться надо, согласен, — и ведь несколько суток им добираться, а в океане морская угроза кишмя кишит.

Из гартийских никто на связь не вышел, да оно и ожидаемо. В свое время из гартийских стран с Легонией полноценно связалась одна лишь Астелнал. Легония помог ей с развитием, а путь астельских кораблей к Ориенте пролегал мимо островов, вот Астелнал и основала там колонии. В итоге ничего путного из сотрудничества с гартийцами у Легонии не вышло. Что с чужаков возьмешь.

— Согласен, да, — кивнул Энкел. — Но ничего не попишешь, придется вот так. Гартийцы, что сидят на островах, ведь могут еще какую сделать каверзу, или поостерегутся, как ты думаешь?

— Да у них не колонии, а одно название, людей там мало, — ответил Дайгел. На этих колониях в основном добывают ресурсы, в самой-то Гартии их мало.

— Но аалсоты-то в Гартии сделали. Или в колониях.

— Может, то была их единственная аалсота, кто их разберет.

— Все возможно. Ну так созвонимся насчет ремонтного центра, если что?

— Привет, — раздался рядом смутно знакомый голос.

Ага, та самая девчонка, Кита. Стоит рядом, держит светлый плащ и сумку.

— Здравствуйте, — она пожала протянутую руку Энкела. — Кита. Я тут просто хотела узнать, если вы правда устроите ремонтный центр, вы меня возьмете? Я, правда, пока не умею чинить, но я научусь. Мне очень нужна работа.

— И как же мы тебя возьмем, если ремонтировать ты не умеешь? — поинтересовался Дайгел. Энкел краем рта улыбнулся. Ничего, пускай не думает, будто бы его затея и впрямь пришлась по душе.

— Я книги читала, — серьезно сказала Кита. — Много выучила. Правда, пока в теории, но вот послушайте.

И она принялась рассказывать — да сколько всего. Сыпала терминами, тут же их объясняла, рассказывала, как устроены и вот такие приборы, и сякие, и тимисники-термосы, и настольные лампы, и телевизоры, чуть ли не двигатели автомобилей. Говорила об основных разновидностях поломок и об инструментах. Даже те алеартцы, что осматривали экспонаты поблизости, заглушили свои разговоры, чтобы послушать.

— Ничего себе целеустремленность, — заметил Дайгел. — Это насколько же надо хотеть работать в Ваммельхоле.

А еще ей известно про «Эльтен», вот ведь как.

Идея создать контору по ремонту — такая себе, но, если бы и впрямь создавал, всяко лучше было бы взять на подхват кого-то, кому хотя бы интересна техника. Многие из местных не отличат граблей от телевизора.

— О, — сказала Кита и глянула на Дайгела. — Ну, спасибо. Я номер тогда оставлю?

А когда выходили из зала — уже вместе, и Дайгел записал номера обоих — она задержалась у полки с часами, на которых виднелся вензель «Р», и смотрела на них так долго, будто взглядом старалась пыль с этих часов стереть.

13 реманы, Еса

Еса наклонилась, чтобы получше ягоды рассмотреть — лохматые, как маленькие персики. На ящиках все названия обозначили на талисском: здесь так в любом магазине. И только если еда в упаковке, то надписи на обертке бывают на легонийском, а иногда и на кранарском.

На табуретке у витрины лежал уже знакомый выпуск газеты, где писали, что десятого в Талис приехали ребята из Кейнора в рамках Аттестации, и что одна из них — алдасарка. Вот так впервые в газету попала, классно.

— А откуда у вас хлеб, с какого хлебозавода? — спросил Одвин. — А то ниче не написано.

— А вам что, на хлеб мазать этот хлебозавод? — ответил продавец. — Откуда надо, оттуда привезли.

— Но он же манскорский? — уточнила Еса.

— Хлеб он и есть хлеб, какая разница.

Фрукты здесь дешевле, чем в Кейноре, хотя в Манскоре никакой черешни не растет, и клубника вряд ли созрела. Наверное, что-то все равно завозят из Кейнора, несмотря на блокаду: или привезли еще до нее?

Странные, конечно, эти легонийцы. Запретили ввозить в Кейнор товары, но у Кейнора ведь и так все есть. И вывоз запретили, а ведь кейнорцы как раз и хотели, чтобы их льету оставили в покое. Правда, полный запрет торговли вред принесет, конечно. В избытке фруктов, овощей и зерна ведь нет ничего хорошего, много всего испортится.

А вот тут молоко местное. На бутылках — этикетки манскорского молокозавода. Есть еще сыр, тоже манскорский, и надо купить. Продается и обычный, и какой-то: «Из молока крапчатого хелемана».

Еса открыла блокнот, записала немного, и послышалось:

— Строчить мне тут не надо.

— Подскажите, пожалуйста, а что такое крапчатый хелеман? — спросила Еса.

Продавец не ответил.

— Прикольное, — послышался голос Нироса. Нирос смотрел на круглый овощ в плотной бежевой кожуре, размером с два кулака. Надо купить, а то еды в квартире не осталось, кроме одного яйца.

— Что у вас такое круглое светлое? — спросил Нирос.

— Еда. Съедобная.

— Местное?

— Флорентское.

— Еса, беги. Помнишь, что ему интересно? — и Кая добавила шепотом: — Оно точно зараженное.

Еса все-таки взяла бежевую штуку, как Нирос, и спросила:

— А можно самим взвесить?

— Ага, и так ловко, чтобы заплатить полцены, — сказал продавец.

— У нас просто так принято, — объяснила Еса. — Ну, не платить полцены, а просто самим все взвешивать. При вас, конечно.

— Ну и езжайте в Кейнор, мне-то что. Только тогда все там и покупайте.

Пришлось дать продавцу взвесить овощ, а потом Еса еще купила грибную пасту, консервированную фасоль и сыр, хелеманский для интереса. Продавец доставал все банки с полок за своей спиной: непривычно.

Грибная паста оказалась кранарской, как и фасоль.

— Вот и хорошо, вот и проваливайте, — сказал продавец, отдавая еду.

Ребята уже направились к дверям, но Еса задержалась и осмотрелась еще.

Магазин небольшой, здесь приглушенно пахнет свежими овощами и деревом, стены обиты досками, на прилавке — выструганные фигурки. Очертания у них острые, резкие, как у букв талисского алфавита. И еще над полками висит деревянный круг с вырезанным на нем узором, похожим на стилизованный ураган. Здесь во всех магазинах много деревянных вещей, из-за этого и запахи особенные, и все по-старинному выглядит.

Продавец кашлянул, раздался перестук пальцев по прилавку.

— Еска, пошли, — прошипела Кая. — Чего тут торчать?

Когда выскочили из магазина под прохладный талисский ветер, пахнущий хвоей, Еса поежилась от холода. Надела сегодня длинные штаны вместо коротких, и это хорошо, но куртку не взяла, обманулась солнцем, а после полудня все небо затянуло облаками. Зато в Талис не придется обгорать, а то в Кейноре летом без крема от солнца никуда, если у тебя бледная кожа, как у всех рыжих.

— Кая, у меня идея, — Еса села на перила короткой лестницы, ведущей ко входу в магазин. — Давай вместе возьмем интервью у какого-нибудь продавца. Хотя бы у этого.

— Не буду я ничего у него брать, — Кая пихнула Есу в плечо и села рядом. — Сейчас еще выйдет и потребует, чтобы мы уперлись в другой район, ага.

— Ладно Ашенура тянет на всякую фигню, так еще и тебя, Кирлинг, — добавил Одвин.

Нирос просто насвистывал и следил за мелкими хохлатыми серыми птицами с фиолетовыми крыльями: они что-то клевали на асфальте у лестницы.

— Ты все равно никуда не денешься, это твоя работа, — Еса сорвала ягоду с ближайшего куста, запустила в Одвина и попала в плечо. — Ну а у кого ты возьмешь интервью, у главы льеты? Как раз простых горожан и надо опрашивать.

— Отвянь, — фыркнула Кая. — Я вообще-то хотела опросить тех, кто из команды Герти. Но это потом, а пока я просто отдыхаю. Вот захочу — позвоню людям Герти и возьму интервью. Запросто. И работу эту сделаю да хоть за пару дней. Для журналиста тут вообще раздолье.

— Холленур, ты вот прям как Луи, — заметил Одвин. — Он тож отдыхает, че.

Кая вскочила и попробовала ему в шутку врезать, Одвин отбежал и махнул руками, а Нирос все следил за птицами. Еса кинула парой ягод в Каю и позвала:

— Пошли интервью возьмем. Кая, я тоже драться умею. Эй?

Дверь магазина распахнулась.

— Ягоды не трогать, — раздалось с порога. — Я их продаю.

— Это ложная смородина, ее ягоды никуда не годятся, — пробурчала Кая, убирая ягоду из волос.

— Устаревшая информация.

— И у вас их в ящиках не было, — добавила Еса.

— В ящиках — не было, — кивнул продавец. — Минус ягода с куста — плюс мерансон к цене любого продукта. Все понятно?

Еса вскочила, подбежала к Кае и шепнула:

— Видишь, сам вышел, — а потом развернулась к продавцу и уже в полный голос сказала: — Но мы не будем больше. А подскажите, пожалуйста: вот у вас есть деревянный круг с узором, хороший такой, это…

За продавцом захлопнулась дверь.

— Плохая идея, — заметила Кая.

— Хорошая, — возразила Еса.

Кирпичных одноэтажек в Манскоре много, деревянные тоже есть, совсем как в Кайрис. Дорога в частном секторе — из гравия, и под подошвами каждый камень чувствуется. Во дворах растут елки и полосатые сосны: так необычно, никогда не видела, чтобы в актарии сажали лесные деревья, а здесь они на каждом шагу. На ветках голубых елей отрастает очень светлая молодая хвоя, а еще проглядывают фонарики свежих светло-оранжевых шишек. Сады тут заросли лебедой, чередой и крапивой. Прикольно, похоже на актарий, но вокруг многоэтажки: и впереди, и далеко позади. И это центр города, вообще-то. Главного города льеты Талис.

Тут хотя и красиво, но пакеты кое-где валяются и обертки, окурки тоже, особенно в кустах. Зачем вообще так делать? Горработников, наверное, мало, а ведь работы здесь для них очень много. Столько мусора, все неухоженное, скамейки почти все спилили, кусты разрослись, а цветы — лишь полевые и помятые. Мама бы совсем ужаснулась. Неужели тут не штрафуют?

— Кто хочет квартиру в центре Манскора? — усмехнулась Еса.

— У меня дома уже есть Манскор в центре квартиры, — ответил Одвин.

Над кустами — хвойными, в мелких шишках — порхала бабочка, подрагивая крыльями, и они, темно-сероватые в белых отметинах, отливали то синим, то фиолетовым. Переливница, в атласе такая есть. Еса улыбнулась. К кейнорским бабочкам привыкла, а тут совсем другие. И все другое.

Поравнялись с кирпичным домом, у которого росла яблоня, кряжистая, большущая. Одной веткой она облокотилась на забор, а остальными пролезла в окна, собираясь через них все утащить и рамы тоже вынуть. Рядом с этим строением обитало другое, похожее, но с целыми окнами и на вид почище. У него над дверью, деревянной и в узорах в виде хвойных веток, висела табличка: «Резьба по дереву»: а вот и народный промысел. Еса сразу туда направилась.

— Я не буду у них ничего спрашивать, — предупредила Кая.

— Я буду, — сказала Еса. — А потом тебе дам записи, когда у тебя не окажется никакого интервью под конец срока, и возьму с тебя дань. Купишь мне вишню.

— Разбежалась. Где я тебе вишню найду в конце паиса?

— В Кайрис, — предложил Нирос.

— Сам туда и поедешь, — отмахнулась Кая.

Еса заглянула внутрь, и запах дерева сразу окутал, теплый такой. Освещение внутри тоже оказалось теплое, оранжевое, словно видишь этот самый запах: а окна были зашторены. Впереди возвышался прилавок с фигурками, и одна из них в глаза сразу бросилась: деревянная рысь с острыми шерстинками на шее и спине, с глубоко прорезанными зрачками. Еса прошла дальше и позади смутно расслышала шаги ребят.

Слева и справа у стен — лопаты, грабли и вилы с резными рукоятками, а на самих стенах висят картины. Одни из них по дереву выжжены, а другие — вырезаны, и в эти резные узоры залили краску: зеленую и красную. Некоторые фигурки тоже раскрашены, но многие просто покрыты лаком, и у каждой из них детали очень острые. Есть фигурки и в форме домов, и в форме животных, и еще есть объемная елка со множеством деревянных иголок. Может, маме купить? Хотя она деревянные статуэтки не собирает, но, может, понравится ей такое.

— Елку сделали из елки, — послышался шепот Нироса. — Интересно, где-то делают птиц из перьев?

— Поглазеть или купить? — резко спросила продавщица. Ну, те, кто занимаются народным промыслом, должны ведь ответить на вопросы. Надо же с культурой познакомиться, прежде чем покупать.

— Было б че смотреть, — тихо проворчал позади Одвин, и Еса ему едва не показала кулак, зачем вот все портить. Правда, продавщица и не услышала.

Такой классный промысел у талисцев, они просто не могут быть дикими людьми. Ну недоверчивые, закрытые, но, значит, с ними надо общаться получше, вот и все.

— У вас замечательные вещи, — улыбнулась Еса. — Подскажите, а кто вам их сюда привозит? — и блокнот потихоньку достала. — Вы сами этим занимаетесь, или просто продаете?

— А они как-то изменятся от этого?

— Ну, интересно очень, — Еса пожала плечами. Слова все хуже получалось подобрать, неловкость их отталкивала и каждую мысль превращала в глупость. — А еще ведь узоры что-то означают, это ведь все не просто так. Это же история.

Хотя у Талис истории почти и нет, но историю промысла здесь хотя бы должны знать.

Продавщица схватила деревянную рысь и ткнула пальцем во взъерошенность на спине.

— Вот это означает: «Я задралась и сняла лишнее». Вот это, — она ткнула в узор на боку, — я вообще доделывала ночью и по пьяни, не знаю, что это. А вон там инструмент соскочил. Все?

Ух ты, все-таки ее работа: Еса записала по-быстрому, стараясь не обращать внимания на хмурый взгляд продавщицы. А он ощущался, даже если Еса совсем на нее не смотрела. Одвин опять что-то ворчал позади, Кая разглядывала картины, а Нирос ходил рядом. Хотелось отойти от продавщицы, было неуютно, но Еса задержалась все-таки, а потом огляделась снова.

Здесь тоже есть деревянные круги, те самые, с резьбой, как в магазине. На одном изобразили волчью морду, а на другом — молнии.

— Эти круги с рисунками, ну, сзади вас, — сказал Нирос, и Еса глянула на него: тоже заинтересовался, так здорово. — Я их раньше видел, что это такое?

— Раз видел раньше, сам догадаешься, — бросила продавщица.

— Вообще не нужны, — послышалось от Одвина.

А Кая подошла ближе, и даже блокнот достала.

— Так хочется про ваши традиции побольше узнать, — сказала Еса. — У вас же все такое интересное.

— У нас нет традиций.

— Но вот же есть, — все, уже совсем неловко, и почему только тянет настаивать?

— Это не традиции.

— Так и запишем, — пробормотала рядом Кая.

А еще на некоторых картинах и фигурках есть надписи на талисском, опять эти непривычные угловатые буквы, многие вообще на легонийские не похожи. Этот язык и звучит интересно, звонко и четко. Вот сейчас продавщица на нем что-то сказала — выругалась, наверное.

Совсем не хочется ее раздражать. Как будто проглотила что-то холодное.

— У вас правда все классное, — сказала Еса и отошла от прилавка. — Я еще забегу и куплю у вас фигурку, правда. Просто сейчас деньги с собой не взяла.

— В наших обычаях вас только одно и интересует, — голос продавщицы стал монотонным, приглушенным, словно заговорила тень одной из фигурок. — Как бы их с корнем выдрать. Как и наш язык.

В Легонии берегут, конечно, разные культуры, но это на уровне идеологии, а в жизни по-разному может быть. Хоть многим легонийцам и нравятся обычаи разных народов, но эта женщина могла столкнуться и с другими легонийцами.

— Это… — Еса осеклась. — Жалко так. Я правда не знала, — глупость какая-то получается. — Мне это все правда интересно. Это же здорово, что люди везде разные.

— Вот и побудьте разными в другом месте.

Когда Еса вышла, ветер совсем осенним показался, холодным, и сорванные листья закружил.

— Кто-то их искореняет, ага, — пробурчал Одвин. — Сами какие-то мутные. А если и это — их традиции, — он пнул пластиковую бутылку, — то пускай выдирают, че.

— Но идея записать с ними интервью — это все же ничего так, — заметила Кая. — Я хотела замахнуться на что-то посолиднее, но те, кто посолиднее, отвечать будут еще хуже, так что я за, короче. Да и веселее так, ну.

Так классно, все-таки ей понравилась идея.

— Отлично, — улыбнулась Еса.

Манскорские многоэтажки обычно приземистые, этажей в пять, и стены у них разлинованы стыками бетонных плит. Серые они, как правило, но иногда встречаются и цветные: правда, грязноватые у них оттенки. Оранжевые, зеленые, бирюзовые, словно выцветшие на солнце, и никто их не хочет обновить. Балконы — огромные и жмутся к стенам, железные и сбитые из разноцветных досок, то пустые, то заваленные коробками, то заставленные горшками с растениями.

Прохожих совсем мало, а на неспиленных скамейках иногда спят, похоже, бездомные — они в грязной одежде, и алкоголем от них отдает. Опять же, не видела в Кейноре такого.

В еще одном магазине с вывеской на талисском Еса опять нашла молоко с местного завода. Мяса оказалось совсем немного, и Еса, взглянув на упаковки, увидела там: «Страна-поставщик — Кранар». И надписи на кранарском, конечно.

— Даже мясо кранарское, — тоже заметил Нирос.

И, главное, не очень дорогое.

Из Кранара были и яйца, и некоторые овощи, и мороженое. Еса сделала много пометок в блокноте, и Кая тоже, потом и Одвин что-то начал записывать под ворчание продавцов.

— Ну, с Кранаром торгует вся Легония, но чет тут кранарского перебор, — размышлял Одвин вслух. — Походу, сверх ограничений.

В Легонию нельзя, конечно, ввозить зарубежные товары сверх допустимого, как и в Кранар. Чтобы экономику своей страны в первую очередь поддерживать. Но кажется, что здесь все в меру, по правилам.

— Город находится недалеко от Кранара, — пожала плечами Еса. — Неудивительно.

Кая нахмурилась, но не сказала ничего.

В подъезде темно так, фонарик пришлось достать. Выщербленные бетонные ступеньки, желтоватые стены, под лестницей черное все. Запустение здесь ожило и превратилось в запах, густой, неприветливый и запыленно-кислый.

Еса взяла ключ. В замке дважды щелкнуло, деревянная дверь скрипнула, когда открыла ее. В коридоре светлее, чем в подъезде, и запах свежее, но тоже чужой. В маминой-своей квартире ничем не пахнет, а здесь — застарелым сигаретным дымом, грязной тканью и непонятной едой.

Еса перекусила по-быстрому, странный овощ пока решила не трогать, а странный сыр понравился — ну, сыр всегда вкусный. Вымыться тоже пришлось очень быстро: кафель тут весь грязный, даже трогать не хочется. И ушла в единственную комнату, остановилась у окна.

На пыльном стеклянном небе — ржавая пыльца заката, царапины трещин, синие тени проводов. Ветерок сквозит в комнату. Видно другие пятиэтажки и еще пару зданий повыше, а дальше теснится множество частных домов, они крышами друг друга толкают. Вокруг них косматятся елки, а еще растрепанные сады или просто заросли деревьев, непонятно, черные они совсем. И речка за ними, серая полоска, посчитала бы асфальтом, если бы не знала. За ней — высотки.

Еса стерла с телека пыль салфеткой. Газеты, обитающие рядом с ним, два дня уже лежали в стопках, а не валялись вокруг тумбочки, и вся комната сделалась за эти дни почище. Не очень хотелось ее мыть, но все-таки стало уютнее, и телеку тоже. И пусть он покажет теперь что-нибудь интересное. Жалко, что все программы в газетах старые.

По «Объединенному легонийскому» фильм какой-то шел, и сказали: «Бомба». Еса сразу застыла. А, нет, «клумба», и как раз показывали клумбу.

Еса выключила телевизор.

За окном теперь — черное небо, рыжие огни фонарей и окон в многоэтажках: фонарей даже больше. В Экере желтые фонари, а в Манскоре оранжевые, в них света будто бы меньше, и он тревожный, он черноту углубляет. Позади скрипы донеслись — из подъезда. Хлопки какие-то вдалеке послышались, похожие на выстрелы, и ключицы холодом сжало.

Повезло, что телефон тут есть. Маме уже звонила вчера, но лучше и сейчас позвонить. Тревожно как-то.

Гудок. Гудок. Возьми, пожалуйста, ты где. Гудок. Гудок. Внутри все скручивает в узел, в пальцах ломит. Гудок. Ну где она, поздно ведь уже. Гудок.

— Да?

Мама! И сразу так легко. А ведь в Экере позднее, чем в Манскоре, на два часа: хорошо, что только сейчас про это вспомнила.

— Мам, это я, все хорошо, ты как?

— Все обычно. Не забивай голову. Ничего, куда денутся, вернут вас, и у нас все будет хорошо. У тебя что? Везет тебе, ходишь с тирниском. Талисцы эти не буянят, не грубят? Все-таки тебе посоветую, ты с ними не особенно общайся, ничего в них хорошего нет.

Не бывает во всем хороших людей, но во всех есть что-то хорошее, так-то.

Еса поговорила с ней немного, и стало легче: показалось, как будто мама сидит на кухне и читает журнал про науку.

После звонка Еса покрутила в руках телефонную трубку, улыбнулась. Уже слышала звонок этого телефона, когда кто-то ошибся номером, и по звучанию он напоминал скорее женский голос, чем мужской. Мама, правда, таких ассоциаций не понимает, а ведь по звонку можно и характер придумать. Например, это — Линна, она не общительная, втайне хочет, чтобы ее укрыли от оконного холода, ей нравится запах тимиса, и она насмотрелась на буянящих постояльцев, о которых рассказывала хозяйка, поэтому любит тишину. Вот, поэтому надо купить тимис. И, хотя и по-детски все это, но Еса накрыла телефон курткой.

Ветерок протискивается в комнату, ищет тепло, и город похож на огромного черного зверя с десятками оранжевых глаз. Наклонился к земле, присматривается, принюхивается, ищет кого-то.

В дверь заскреблись, и Еса вздрогнула. Знакомый звук, а все равно пока еще не привыкла. Но сразу радость заискрилась, как огонек.

— У тебя есть какая-нибудь еда? — поинтересовался Луи, когда Еса открыла дверь и применила иллюзию. — Мясное. Но я могу и овощи попробовать, бывают любопытные блюда.

— У меня какой-то овощ местный и странный.

Хотя и мало узнала тирниска, но с ним не одиноко, с ним даже уже легко, и он такой интересный зверь. Не верится, что в квартиру пришел, все хочется протереть глаза.

Луи прошел мимо, не задев Есу, чтобы иллюзия не распалась, и в комнату заглянул.

— И до сих пор нет ничего, чтобы постелить на пол? Жаль. Было бы уютнее.

— Нет ничего, правда. А ты же меховой, — с улыбкой сказала Еса. — Не стыдно совсем? Если сейчас спросишь, что такое стыд, я телек включу и не стану с тобой общаться.

Его и так надо включить. Вдруг про Кейнор по новостям скажут: а когда не одна, не так тревожно узнавать эти новости.

— Почему, я знаю, что это.

— Вот и здорово.

— Читал в книге, примерно понял принцип работы.

Еса усмехнулась и, заперев дверь, прошла в комнату. Телек включила, и забормотали новости. Показали обращение Акреона к легонийцам: он просил не беспокоиться, говорил, что все в Кейноре будет нормально, что ситуация стабильная, и что он ждет, когда кейнорские люди все хорошо обдумают и успокоятся. А до тех пор вынужден принимать меры.

Мысль о лаохорте Кейнора — заноза, и не вытащить ее совсем никак. Только впивается глубже, и остается не обращать внимания. Ничего не сделаешь, тем более отсюда, из Манскора: только это не объяснить ни стыду, ни беспокойству.

— Но почему-то он отменил выборы, — Еса глянула на Луи. Может, он знает причины: он хотя и звериный, но политик, все-таки.

— Все кейнорские кандидаты связаны с прежним главой льеты. Раммел Манати считал Тернески своим преемником, — пояснил Луи. — Акреон мог решить, что другие кандидаты будут разделять настроения Раммела Манати. Тернески их действительно разделил.

Возможно, так Акреон и думал: но все равно не лучший способ он выбрал.

Позже начались местные новости, упомянули убийство, и Еса замерла. Так сжимает всегда внутри, если слышишь такое. И думаешь: вот ты ходила в это время по городу, смеялась, общалась, а люди, точно такие же, умирали.

— В урне на улице Ветровой нашли пакет, в котором обнаружили полуразложившиеся фрагменты тела, — говорила дикторша.

— Это ужасно, — произнес Луи. — Бедный пакет, как ему было противно.

Еса повернулась к нему: но ничего так и не смогла сказать. Правда, поспокойнее стало, почему-то.

— Вы контрастные существа. В ваших повадках много странного, но, тем не менее, мне кажется, что у людей все более упорядоченно, — задумчиво произнес Луи. — Вас проще понять, чем зверей. В природе все слишком хаотично.

— Упорядоченно — это как? Ты уже говорил, но я просто не замечаю какого-то особого порядка у нас.

— У вас все по расписанию. Работа в строго определенное время, учеба тоже. Жилища, улицы, поля — все ровное. Иногда и растения делаете ровными. Даже исторические события, в общем-то, повторяются. В книгах, фильмах тоже всегда есть структура. Вам всегда необходим порядок.

— В природе на самом деле тоже все упорядоченно, — Еса села на подоконник, скрестив ноги. Пальцы скользнули по сухим каплям краски, по выщерблинам, по дереву, с которого краска местами слезла. — Химические элементы, например. Просто на первый взгляд там все очень сложно и логики нет, а если изучить поглубже, то все взаимосвязано и очень логично. Наверное, люди к этому порядку стремятся. Который просто не заметить, если о нем не знать.

— Вот как, — Луи подошел поближе. — Знаю про таблицу элементов, но поверхностно. Это все любопытно. Правда, мне техника все же интереснее.

Не ожидала, что зверям такое нравится.

— А танер Эсети говорил, что вам это не интересно.

— Смотря кому, — Луи по-кошачьи глаза прищурил, очень медленно: он так показывает, что ему спокойно здесь и уютно. Глаза у него фонарно-оранжевые, и в человеческом облике тоже.

— Я в школе не интересовалась химией, но оказалось, у нас просто учительница преподавала не очень. Я у нее почти ничего и не понимала. А факультатив у танера Эсети взяла просто потому что о профессоре слышала много хорошего, и оказалось, что химия — это на самом деле мое.

— Не представляю, как он обучает стольких людей. Меня утомляет обучать и моих детенышей. Но, вероятно, рассказывать им о кайрисских особенностях будет интересно.

Луи обычно не подходит очень близко, и никогда не прикасалась к нему, но, когда с ним говоришь, кажется, будто сидишь на теплой шерстяной шубе. Голос обволакивающий, мягкий, и убаюкивает даже немного, как кайрисские песни.

Хотя слова про допрос Эрцога забыть не удается. Но все-таки он зверь, а не те люди, чьи преступления по телевизору до сих пор описывают.

— Еса, ты знаешь, каким даром обладает лаохори Кайрис?

Ну, никто не говорил, что это надо скрывать.

— Поиск.

— То есть?

Луи очень плавно и мягко прошелся по комнате и остановился рядом с кроватью: она небольшая, ему там разместиться будет сложно. Он уже не первый раз к ней присматривается, но, наверное, не хочет сломать.

В этот раз Луи все-таки лег на кровать: он там даже поместился, надо же, как умеют коты. Иллюзия начала бледнеть, а сквозь нее просматривалось, как зверь пытался свернуться в клубок. Еса отвернулась и пояснила:

— Если кто-то что-то потерял, она это может найти. И не только вещь, но и животное, или другого человека, даже не кайрисского. На своей земле, конечно.

Снова глянула на кровать: Луи лежал на боку, подогнув ноги.

— Она может отыскать совершенно все? Даже если, например, у тебя ручка закатилась под кровать?

— Похоже, да, — улыбнулась Еса. — Но я так поняла, она находит только то, что для человека ну очень важно. Она чувствует, что именно человек потерял, и ощущает, где это есть.

— Интересно, изучал ли кто-нибудь из людей дары лаохортов. Что влияет на эти дары? Возможно, личности самих людей?

— Если бы это преподавали у нас в универе, я бы точно взяла такой факультатив. Но мы же слишком мало примеров даров знаем, так-то.

— Гартийцы должны знать больше. На их материке лаохортов много.

— Но эти дары они могут скрывать, или говорить неправду.

— В общем-то да. Любопытно. Дары проявляются по-разному, но есть и закономерности, — Луи глядел перед собой, и голос у него стал увлеченным, почти как у танера Эсети, когда он рассказывает очень интересное. — Какие-то дары могут использовать только сами лаохорты, какие-то дары они используют совместно с людьми.

Но танер Эсети всегда на студентов при этом смотрел, для них говорил, а Луи сейчас как будто общался сам с собой. Словно отстранился от Есы.

Хотя он и отстраненно говорил, но словно приоткрылась дверца в неизведанное, манящее, и удивление обдало холодком: колюче-радостным, свободным, как ветер, зовущий за горизонт. Точно так же все было, когда профессор объяснил сложную задачу по химии, и Еса впервые все поняла.

— Какие-то дары совсем нельзя применять напрямую к людям, — вспомнила Еса. — Астелнал, например, управляет речными потоками.

— Хотелось бы знать, от чего это зависит.

Даже люди про такое никогда не говорили. Даже танер Эсети, хотя он задумывался, может быть. Правда, почему дары такие разные, и как сами люди на них влияют? Лаохорты, может быть, знают? Но Кайрис далеко, а Кейнора не спросить: и от этого горько.

— Жаль, что мне полноценно не исследовать дары, — добавил Луи, потянувшись: слишком плавно, лениво для человека. И голову набок повернул, а одну руку поджал.

Ну да, у животных нет тесных связей с какой-нибудь из стран.

Есть ли у вьортов что-то вроде даров? Или дары только разум дает, получается?

— Зато, если придет гартийский лаохорт, ты его, например, услышишь, а мы — нет, — улыбнулась Еса. — Правда, он же будет говорить на своем языке, ты не поймешь.

— Вот именно.

— Смотри, Кранар на зверей накладывает инарис, и он хорошо держится. Но звери его увидеть не могут. Почему так? Один и тот же дар в одном случае на животных действует, а в другом — совсем нет.

Словно сидишь в аудитории и преподавателя спрашиваешь. А интерес к дисциплине вливается в голову, как искристый лимонад в бокал. Еще и нет других слушателей, никто не вмешается, и никому больше не достанется внимание.

— Иллюзия может быть наложена хоть на камень, хоть на траву, хоть на здание, главное, чтобы они принадлежали Кранару, — правда как будто лекция, и знания кажутся огненно-теплыми. — Когда вы, люди, зная о наложенной иллюзии, стремитесь ее увидеть — это активное использование дара. К такому звери не способны. За какое время ты научилась пользоваться даром Кранара?

Грусть горечью разлилась в голове. Потому что именно из-за связи с Кейнором получилось использовать инарис. Но воодушевление постаралось сжечь эту грусть: правда, ветки оказались отсыревшие, но поддавались все равно.

— За полгода, — ответила Еса. — К нам, ну, к студентам-алдасарам, приходили волки-посредники. Учили понимать речь животных, на которых лежит иллюзия-инарис.

— Вроде КРС, как в легонийских школах? Уроки коммуникации с разумными существами?

— Ну, да.

— Лаохорт Кранара очень силен. Он уступает Легонии в военной мощи, но его люди сильны духом, — мягко и задумчиво проговорил Луи. — Удивительно, что он сохраняет власть даже над землями, где неоднократно сменялись другие лаохорты. Я знаю, что некоторые иллюзии, им созданные, можно видеть или игнорировать по своей воле. Но иные он навязывает, и ты не сможешь их не увидеть, даже если ты зверь: слишком они мощные. Но на это у него уходит больше сил, полагаю.

— Он тебе какие-то иллюзии навязывал? — поинтересовалась Еса. — Ты его один раз только видел, когда он сделал тебя посредником, или потом еще встречал?

— Встречал.

Больше Луи ничего не сказал, и Еса не спросила. Если не хочет говорить, не надо его беспокоить, хотя и интересно, что он такое в иллюзии увидел.

— Легонийцы ведь не могут прикоснуться к Кранару, даже если используют его дар? — уточнила Еса.

— Нет. И слышать не могут, и звать — также. Если бы могли, Легония бы точно посчитал это той еще наглостью со стороны Кранара. К тому же, если Кранар использует дар не с теми, с кем в полной мере связан, это забирает у него больше сил.

А ведь танер Эсети долго жил и работал в Кранаре, и интересно, у него появилась особая связь с ним, или нет? Или он с Кейнором по-настоящему связан?

До сих пор.

Прошлой ночью снились шуршащие крылья, и далеко внизу неслись актарии, степи, леса, вершины гор. На кусочке подоконника, где отпала краска и открыла доску, ноготь Есы выдавил изгиб сокольего клюва: словно талисская резьба по дереву.

— Ты часто встречала Кайрис? — поинтересовался Луи. — Пользовалась ее даром?

— Видела, как другие пользовались. А саму Кайрис видела часто. Мы ведь жили в маленьком городке, где кругом тундра, а в тундре иногда появлялись вьорты, и Кайрис туда прибегала. И я там вьорта видела один раз.

А потом видела другого вьорта, на море: и в Талис.

— Она, конечно, сейчас года четыре как спит, — добавила Еса.

— Кранар обычно спит не более трех лет подряд, — задумчиво произнес Луи: холодно, отстраненно, как для кого-то другого. — Как раз из-за того, что ему нужно накладывать инарис на зверей. Любопытно, если лаохорт долгое время спит не дольше трех лет, не вредит ли это ему. Легония в мирное время, помнится, как-то спал лет восемь. Это уже порядочный срок. Возможно, Кранар просто плохо высыпается из-за нас, посредников. Поэтому у него… некоторые проблемы.

Это он все тот случай вспоминает, когда второй раз повстречал Кранара?

— И глаза поэтому красные, — добавила Еса.

Луи слегка поморщился.

— Мне и самому стоит уснуть, — сказал он. — Надеюсь, засну нормально, — и закрыл глаза.

Так и будет спать на кровати? Но льва в любом случае не стащить оттуда, да и не хочется ему мешать, он как кот. Ну, удобнее ему так. Может, подушку забрать и разместиться на подоконнике? Почти как на полке в поезде, только поменьше, но даже интереснее, когда так. И интереснее, если в комнате есть кто-то, особенно зверь, а еще его присутствие кутает невесомым теплым покрывалом.

Еса слезла с подоконника, подошла к кровати, взяла подушку, на которую Луи все равно не лег. И опять вернулась к подоконнику, подушку там разместила.

— Почему ты не возражаешь? Это ведь твое место, — раздался мурлычащий голос.

— Мне и так удобно.

— Неудобно, я ведь знаю людей. Я лишь тебя проверял. Ты должна была возразить, — крупные лапы мягко стукнули о пол. — Но ты можешь возражать лишь в шутку. Ты боялась, что я могу тебе навредить? Я тебя не раню. К тому же я знаю, что вы намного более хрупкие, чем кошки.

— Я не хотела мешать, а на подоконнике правда нормально, — ответила Еса.

— Я тебе мешал. Отчего люди боятся сказать, если им неудобно? Думаю, ты сможешь мне ответить: если не сейчас, то позже. Другие люди чаще не хотят задумываться над происхождением своих привычек, но тебе будет интересно это исследовать. Подумай.

— Но ты бы ушел.

— Допустим. Разве это важнее твоего удобства? Я все равно собирался уйти, на улице лучше. Здесь слишком затхло, хотя и лучше, чем пару дней назад, признаю.

Луи прошел к двери, и на душе стало так прохладно, как будто теплое одеяло убрали. Ну не уходи, пожалуйста: но если ему неудобно здесь, зачем настаивать.

— Ладно, — Еса улыбкой постаралась отогнать эту грусть. — А, чуть не забыла, мы завтра хотим в актарий с утра. Я посмотрела расписание автобуса, он туда приедет где-то в девять. Актарий Тальга, где молокозавод и прочее.

Луи кивнул. Он сориентируется, у зверей ведь чувство времени очень хорошее.

А когда Еса выключила свет в пустой комнате, та стала черно-оранжевой, и рыже-огненные глаза черного зверя-города наблюдали через окно, следили. Словно город разыскивал именно Есу, и сейчас обнаружил, и смотрел теперь пристально.

Еса укуталась в одеяло и обняла его край еще до того, как легла в кровать.

— Кто основал Манскор? — спросил водитель.

— А пес его знает, — ответил Одвин.

— Правильно. В каком году Манскор объявили главным городом Талис?

— В пятьсот восемьдесят первом, — вспомнила Еса.

Водитель задал еще пару вопросов: про завод актартехники и главную улицу Манскора. Одвин подсказал ответы Кае и Ниросу, а потом в автобус едва удалось протиснуться,

Еса с трудом удерживалась в толпе за поручень, а автобус мчал, и пару раз захватило дух, когда он скатился с горки.

— Старо-заводская есть? — выкрикнул водитель, а сзади ответили, что есть. Автобус остановился, пару человек выпустил и никого не впустил, вот и класс.

— Заречный рынок есть?

— Есть.

— Улица Новоземельская есть?

— Нет.

По обеим сторонам дороги темнели обгорелые одноэтажки, многие без окон.

— Все-таки не успели потушить, — сказал водитель.

До актария доехали неожиданно быстро, хоть ехать было и далеко. Еса проверила по Одвиновским часам, что даже девяти еще не пробило.

— Давайте подождем, — сказала Еса, забежав под козырек остановки, а то дождь немного стал накрапывать. — С нами здесь встретится Луи.

— Да пошел он, Кирлинг, — махнул рукой Одвин. — А мы пошли к заводу.

— Я слышал, тут бесхозные собаки иногда бегают, — сообщил Нирос. — Могут наброситься.

Так странно, что собак бросают. Почему?

— Да пусть хоть стадо волков нападет, все лучше, чем эта кошачья зараза безответственная, — отмахнулась Кая. — Тем более у нас есть приманка.

Еса глянула на распознаватель — ничего. И в кармане нащупала пузырек с приманкой, которую танер Эсети помог составить. Она так пахнет, что волки обязательно обратят внимание, и собаки тоже.

Луи, конечно, не привязался ни к кому из команды, но, по крайней мере, он не глупый. Лучше подождать его, чтобы не было никакой напряженности.

— А я буду ждать, — и Еса схватила Каю за руку, когда та с остановки чуть не ушла. Нирос остался, а Одвин к актарийским домам уже направился. — Да ладно тебе, так ведь безопаснее. Од, вернись, видишь, больше никто не уходит?

Ему пришлось повернуть назад, а Кая процедила:

— Тоже мне. Безопаснее, ага. Особенно Эру с ним было безопасно. А Эр — такая же, как он, здоровенная зубастая скотина размером с сарай. Чем этот Луи нам поможет?

— То, что он ничего не делает, на его репутацию не очень-то влияет, — сказала Еса. — А вот если совершит что-то неправильное — например, сбежит и не поможет — то уже повлияет как раз.

И подошла к плакату, висящему на остановке. На улице Строителей покажут фильм под открытым небом: ух ты, как раз в центре, идти недалеко. Начнется сегодня в одиннадцать вечера.

— Сходим? — предложила Еса.

— А нормальных кинотеатров нет? — пробормотал Одвин. Хотя летние кинотеатры даже лучше, вообще-то. — Ну, раз нет, сходим, че.

Кая тоже согласилась. Когда приблизился Луи, она глянула на него с недовольством и не сказала ничего, а Одвин просто отступил подальше. Только Ниросу было все равно, и он просто следил за незнакомыми талисскими птицами.

— Я не чую здесь хищников, — сообщил Луи. — Но все же буду держаться поблизости.

— Здравствуйте, мы с Аттестации. Какое у вас все классное, — и Еса спрятала блокнот.

Как раз такой же круглый овощ купила вчера, вот он, на кусте: и еще клубника тут зреет на грядках.

Луи остался поодаль, ведь все-таки зверей здесь не очень любят.

— Пошли вон, — сказали работники актария из-за сетки-рабицы.

— Хороший овощ, я пробовал, — Нирос кивком указал на куст. — Что за овощ, подскажите?

— Как ты его готовил? — шепнула Еса.

— Жарил.

Работники так и не ответили. Хотя не все они были заняты: кто-то просто курил. Под забором оказалось много окурков.

— Вы же еще куда-то поставляете продукты? — уточнила Кая.

— Ну нам же надо узнать про вас, — добавила Еса. — Как этот овощ называется, подскажите?

Конечно, неловко местным вопросы задавать, раз они так относятся, но в то же время не получается не спрашивать. Словно тянет ветром за горизонт, навстречу чему-то новому, свободному. Пусть и боязно по этому ветру мчаться, вдруг далеко утащит.

— Книги, журналы почитайте.

— Да там старье, — пробурчал Одвин. — Все общими словами, без примеров. Не нужно нам простое: «Торгуем с Кранаром». Конкретику надо.

Тем более в статьях и книгах могут и неправду написать, особенно про замкнутую Талис, о которой столько предрассудков. И замалчивают, конечно, многое. Аттестация как раз и должна помогать узнавать всю правду.

— Вот вы обязаны писать работу — пишите, — ответили из-за сетки. — А мы вам помогать обязаны? Нет. Нам от этого ни горячо, ни холодно.

— Как нам тогда писать? — спросил Нирос.

Одвин просто что-то под нос ругательное пробормотал.

— Вы же студенты, вам не впервые что-то придумывать. Про нас и так много всего придумывают, ничего, привыкли.

— Мы не хотим придумывать, мы хотим рассказать, какое у вас отличное актарийское хозяйство, — Еса улыбнулась. — Мы не будем вас доставать, просто немного узнаем, и все. Хотим узнать, что тут куда отправляют, что сажают.

— Что сажают, то сбегает.

И больше они не сказали ни слова.

— Ну, так дело не пойдет, — Кая, отойдя, пнула пустую консервную банку, та попала в Луи, и, похоже, не случайно, потому что Кая криво ухмыльнулась. Луи совсем на нее внимания не обратил. — Они мне все расскажут. Не эти, так другие.

— Да ничего они тебе не скажут, — фыркнул Одвин. — А мне скажут. Только я замахиваюсь на завод, нужен мне этот актарий. Раньше тебя все узнаю, сама увидишь, Холленур.

Актарий оказался неожиданно маленьким: но известно, что в Талис есть еще много актариев, отделенных от городов. Их называют селами.

В блокнот добавлялась запись за записью, хотя от самих продавцов ничего так и не удавалось узнать. Еса просто записывала общие фразы о том, что встречалось по пути. Овощи, клубника, лавка народного промысла. Магазин актарийского инвентаря.

Луи так и держался поодаль, но, правда, по актарию скоро разнеслось, что аттестационные ходят со зверем, и манскорцы от этого сговорчивее не стали.

— А не подскажете, куда отправляете рыбу? Или только по Манскору? — спросила Еса, остановившись поодаль от лодки, откуда сгружали улов.

— Точно не туда, куда вас сейчас отправим, — раздался ответ. И еще один:

— Гребите отсюдова.

Одвин с отвращением стряхивал с ботинка прилипшую размокшую бумагу, а еще в воде бутылки наталкивались друг на друга и чернели мусорные пакеты: как только тут рыбу ловят?

— Такая рыба интересная, большая, с синими полосками: вы ее выкидываете, потому что не подходит? — осторожно поинтересовалась Еса.

— На вас похожа, — кинули в ответ.

— А какие тут вредители у зерновых? — спросил Нирос, глядя на пшеничное поле, пока еще зеленое.

— Легонийцы, — ответили рабочие.

Еса посмотрела на будку дежурного: к ее двери был приколочен деревянный круг, и по нему косые линии тянулись, прерывистые. Будто изобразили тут ливень. Есть в них что-то общее, в этих кругах, только не удается пока еще упорядочить мысли.

Рабочие ушли раньше, чем у них удалось что-то спросить, и по пути разговаривали только на резком, звучном талисском: их ножи для резьбы по дереву, конечно, такие же острые. Холодком обдало.

— А куда нам его отправлять, этот мед? В Легонию, чтобы морды у них слиплись?

— Так вы никуда не отправляете? — уточнил Одвин.

— Уйдите с пасеки, — отрезала рабочая.

— Вы же такие классные, — сказала Еса и улыбнулась. — Мы напишем про вашу культуру, про вашу экономику, всю правду опишем, какое тут у вас все отличное. Вы же правда классные, мы же видим. Покажите это.

И пасека такая аккуратная, кругом зеленая трава, даже мусора нет, и рядом виднеется кромка леса. Аккуратные ярко выкрашенные пчелиные домики, и пчелы жужжат: вот же везет им жить в такой красоте.

— Уйдите с пасеки.

— Пошли уже на завод, — Одвин зевнул. — Чего тут торчать.

— Какие еще экскурсии? — раздался голос охранника из-за ворот.

— С руководством можем поговорить? — спросил Одвин. — Мы с Аттестации.

— Мы из Экерийского университета, изучаем экономику Талис, — добавила Еса. — Нам очень-очень надо.

— Можно поговорить, — протянул охранник.

Одвин прищурился и отметил:

— Я же знал.

— Хотя бы эти люди что-то расскажут, — обрадовалась Еса.

Ждали долго, и, наконец, за воротами послышались шаги.

— Чего надо? Какая экскурсия?

Еса повторила про экономику, Аттестацию и прочее, а тот, кто пришел, сообщил, что никого никуда не пустит, и даже не расскажет ничего.

— Даже не сказали, кто такие хелеманы, — заметила Еса, уходя.

— Вчера убежала пара штук, одного до сих пор не нашли, — раздалось из-за ворот. — Если встретите — передайте, что тут по нему шибко скучают. Если успеете передать. Узнаете сразу, тот еще красавчик. Мы как на эту красоту глянем, потом успокоительные пьем горстями. Еду подаем на лопате, глаза завязываем. Приятной прогулки, ребята.

— А на завод актартехники все равно пойду, — сказал Одвин. — Че на этом молокозаводе делать, правильно, что не пустили. С актартехникой интереснее. Мож, сам съезжу, без всяких котов.

Луи скрылся в зарослях, обрамлявших летний кинотеатр. Еса, Кая, Одвин и Нирос разместились на одной из дальних скамеек, и экран в нише скоро загорелся светло-серым.

— Что за кино будет, интересно, — Еса повернулась к Кае, а рядом с ней села знакомая женщина, чье лицо сейчас экран подсвечивал. Юнна Эсколь.

— Местное кино, — пояснила она.

— Отлично, — сказала Еса.

— Ага, — поддержала Кая. — Если нам так никто ничего и не скажет, я напишу, что взяла интервью у кого-то из местных про талисский кинематограф.

Людей собралось немного. Еса узнала Беналя, он разместился недалеко от Юнны. Постаралась и волка высмотреть, но он на этот раз не пришел.

Здорово, что у них волк в команде: и команду назвали в его честь. Вот вроде бы напряженно у них тут все со зверями, но нормальных уважают, все-таки.

Фильм длился где-то полчаса, но Еса подумала, что он мог быть раза в два короче, а лучше — чтобы его не было совсем. Правда, под конец даже немного удалось понять сюжет. Запомнилось, как герой твердил о вреде курения, ударил друга, когда узнал об его беспорядочных связях, и расстрелял на детской площадке пьющих людей за то, что они пили при детях. Пленка, похоже, была заляпанной и порванной местами, и часто возникали помехи. Юнна посматривала на экран, хмурясь, и что-то чертила в тетради.

— И как? — спросила она, когда все закончилось и загорелись фонари.

Ну, тоже проявление местной культуры, так-то. Хотя бы что-то новое удалось про нее узнать под конец дня, уже хорошо.

У Одвина скривилось лицо.

— Ну, интересно немного, — сказала Еса.

— Полная ерунда, — отрезала Юнна. — Ага, мы ж отдельный народ, у нас должна быть культура, это-то да. А нет культуры — придумаем. Бывает.

В ее тетради виднелись лица персонажей из кино: и, главное, так реалистично нарисованные.

— Так у вас же по дереву что-то там вырезают, — напомнил Нирос.

— Это другое дело, — проговорила Юнна. — Что, узнали что-то полезное?

— Не-а, — ответил Одвин. — Все от нас отмахиваются.

— Про народный промысел и про торговлю немного узнали, — сказала Еса. — Но нам никто ничего не рассказывает, мы сами догадываемся.

И, хотя спрашивать было чуть неудобно, Еса спросила:

— А вы расскажете немного?

— Интервью как раз возьмем, — поддержала Кая.

— Мы тоже ничего не расскажем, — Юнна качнула головой. — Народ не говорит — а нам чего? К нам кейнорцы не приезжали пятнадцать лет. Ко мне — три года. Кому из вас мы надо? Вы долго пробыли легонийцами, как бы сейчас ни бунтовали. И работаете сейчас на них.

Сжало в горле немного.

— Это вы со всеми легонийскими так? — уточнила Кая. — А ваши где проходят «Осу»?

— В Моллитане. Моллитанцы еще ничего, — сказал, подойдя, Беналь. — И они изначально легонийцами не были.

— Я моллитанка, — оживилась Кая, и Нирос голову поднял, кивнул.

— Вы все равно из кейнорского университета, — возразил Беналь. Ну вот.

— И как нам что-то узнать? — спросила Еса.

— Как получится. Нам-то чего. А, кстати, — Юнна развернулась, махнула рукой, и Еса тоже голову повернула: а к скамейкам приближался Луи. — Читала про тебя в газете. Одна из главных вожаков, волчица, рассказала зверям про твоих мелких. Решила, что скрывать нечего, ты же уже не тирниск.

— Раз ты не последний Фернейл, можно тебя на шубу пустить, — ухмыльнулся Беналь. — Ты хоть что-то делаешь?

— Нет, — спокойно ответил Луи.

Ну, он лаохортов изучает, можно сказать. Даже сейчас от этой мысли загорелась радость.

15 реманы, Эрцог

Подлесок трещал, как кости.

Все ближе — тяжелые шаги, храп, въедливый соленый запах. А правая передняя лапа сама не сгибается, волочится, и надо ей напоминать, что у нее вообще-то есть сустав. Бежать не получается. Только идти — как можно скорее.

Зато повезло, что батахор не сразу бросился в погоню. И еще — что сейчас ночь и все отлично можно рассмотреть, а не только учуять и услышать. Сосны — тонкие, низкие, на них не забраться, и в этом уже не везет. Не лес, а какая-то игольчатая степь.

Удары ног по земле — и по кустам, по валежнику — все ближе и громче. А батахор бегает плохо, раз до сих пор не догнал. Но долго выяснять, кто медленнее — инрикт после вывиха лапы или здоровый батахор — все-таки не стоит.

Эрцог сильней постарался согнуть больную лапу, и локоть будто обожгло. Дальше Эрцог быстро шел, не сгибая ее — ладно, не хочет она сгибаться, а значит, можно и так. Только сильно не наступать. Все чудится, что тогда сустав опять свернется.

Позади — сплошной треск, а еще кто-то взвизгнул.

Вот и нормальный лес: высокие, пушистые сосны с прочными ветками. Эрцог замедлился у подходящего дерева — а позади с треском ломались кустарники — и прыгнул на ствол, вцепился когтями. Локоть запульсировал, боль отдала в зубы.

Эрцог с осторожностью вскарабкался выше и лег на прочную ветку. Сразу вернулась слабость, и сразу сильней ощутилось, какая тяжелая в последние ночи голова — точно набитая землей.

Батахор бродил внизу, темная лохматая громадина. Толкался в дерево бугристым лбом, фыркал, хрипел. Эту сосну он не сломает, и он должен скоро уйти — детеныша одного не оставит, раз так за него тревожится. Кому нужен этот детеныш, его все равно не получилось бы убить, и запах не лучший. Но это не объяснишь — язык батахоров Эрцог еще не выучил, да и говорят, что у этих зверей слабый разум. Правда, это еще надо проверить. Но точно не сейчас.

Темный мех, шеи почти нет, скошенный лоб. Округлые уши, маленькие глаза, а на голове три пары выступов, похожих на шишки и туго обтянутых шкурой: первая пара между ушей, вторая, поменьше, между глаз, а третья — на носу. Ноги толщиной со ствол молодой сосны. Короткие пальцы, а на их концах что-то вроде мелких копыт. И торчащие клыки — зачем ему, интересно, раз он травоядный.

Ушел, отлично. Теперь сильней болит лапа, точно кто-то в нее вгрызается. Укусит — отпустит, укусит — отпустит. А если шевельнешь головой, кажется, что в ней двигается что-то тяжелое, вязкое, и что голову нельзя поднять и опустить: только медленно повести ею вправо или влево. Будто это дверь какая-то, а не голова. В глазах немного щиплет и давит, но, по крайней мере, уже можно без боли скосить взгляд.

Подбежала древесная шипастая ящерица, мотнула хвостом, повела круглой мордой из стороны в сторону.

— Привет, — сказал Эрцог.

И распробовал местные запахи. Коры и горькой хвои полосатых сосен, хвои кедров, а потом — косуль, лесных коз-мена́лов, лосей, лис, похожих на лисиц древолазов-таюмов. Еще — местных пернатых. И оленей. У талисских оленей нет пятен, а запахи более маслянистые и густые, чем у кейнорских.

Когда удалились шаги и запах батахора, Эрцог осторожно спустился.

На ближайших полосатых соснах кора оказалась объеденной, и вокруг них виднелись следы того самого батахора — одни свежие, другие старые. Подальше высились кедры, ели, пихты. Веяло озером с северо-запада.

Еще Эрцог нашел следы двух крупных волков, что наслаивались на рысьи, а дальше, в кустарнике, отыскал эту рысь, разорванную в клочья. Убили ее просто для игры. Опять. Кошку, которая их не трогала — и совсем беззащитную перед ними. Жаль ее.

Эрцог оцарапал землю, присыпанную хвоей. Раньше легко бы победил трех и даже четырех волков, но теперь даже двое — опасные соперники.

Волки, конечно, не убьют. Все уже знают, что инрикт в Талис: в ближайшем городе Эрцог попался на глаза многим людям. И всем ясно, что, если в этих местах пропадет тирниск, с местными зверями разберутся гвардейцы из других льет. Им же захочется выслужиться по важному поводу и развлечься.

Но, если тирниска несмертельно погрызут, это уже не преступление. А новые раны ничуть не нужны. Надо, чтобы лапа залечилась как можно скорей.

На окраине Талис есть волки-гвардейцы. Но их давно сюда присылали в последний раз, да и никто их здесь не контролирует. Эрцог их так и не встретил. А талисские волки не подходят для Гвардии. Слишком долго Талис не входила в состав Легонии, а тирниски пусть и правят всей Ориентой, но все-таки на зверей влияют и люди. Там, где они не очень хорошо относятся к зверям, этим зверям непросто соблюдать законы. А тем, кто защищают законы, непросто за такими животными уследить.

Талис всегда считали бесполезной, но, если бы ею занялись получше, все бы изменилось. Только как ею заняться? Грифонам, например, здесь холодно. Надо подумать. Правда, в одиночестве думается плохо. Можно найти каких-нибудь разговаривающих зверей, лечь неподалеку: не совсем то, что нужно, но так будет лучше.

А про блокаду Кейнора пусть думают кейнорцы. На их месте бы такое терпеть не стал. Неужели они вытерпят и спокойно себя признают легонийцами? Ну уж нет.

Повезло, что поезд, державший путь в Талис, успел пересечь границу Кейнора до того, как ее закрыли.

Эрцог прошел дальше на северо-запад и скоро уловил новые запахи — не лесные. Остановился, принюхался и прислушался к ветру, затем облизнул нос, чтобы лучше чуять. С севера шел смолистый дым горящих сосен, от которого опять начало болеть в затылке, а еще пахло железом, отчасти — бензином. И людьми. Горели не деревья в лесу, иначе вокруг бы уже тревожились все звери и птицы.

Значит, костер в актарии. Еще один город поблизости. Но лучше сначала к озеру.

Дальше попался рысий след. Четких территорий у этих кошек нет, бродят где хотят. Ладно харзы, но как может кошка без личной земли? Скучно же, да и чувствуешь себя слабым, когда так.

Правда, сейчас тоже стал кошкой без личной земли. Но всего лишь несколько ночей назад покинул свои земли, и это пока еще не тревожит.

Там, где проходила рысь, Эрцог нашел свежий скелет зайца — как раз зайцев они чаще всего и едят, и еще птиц. Затем, чуть дальше, выискал задушенную кошкой лису. Уже успел выяснить, что рыси ненавидят лисиц, волки — рысей, а тахры, местные большие кошки — волков. Ладно еще на этой территории нет тахра.

Многие здесь охотятся для развлечения и ничуть не сдерживаются — они же не инрикты, зачем им это нужно, ага.

На берегу озера Эрцог обнаружил куньи и бурундучьи запахи, еще почуял местных незнакомых древесных существ и снова рысь. Поблизости заметил укрытие, похожее на покинутое логово тахра — отлично. Пригодится после охоты.

Кошку нашел в кроне дерева, растущего почти у самой воды. Рыси похожи на лесных кейнорских кошек или на городских, только гораздо крупней, с большими кисточками и с обрывками вместо хвостов. Поговорить бы с ней, а то одиноко.

Еще надо получше узнать рысий язык. Наверняка его легко удастся понять. Местные олени, например, говорят почти так же, как кейнорские, а к мелким отличиям в диалектах Эрцог уже привык.

— Эй, — негромко сказал Эрцог рыси, прижав уши и затем поведя ими вверх. — Я не угрожаю. Видишь? Давай поговорим.

Кошка вскинулась, зашипела и удрала.

Эрцог отыскал ее старый след у кустарника, чьи листья с белой каймой, похожие на замерзшие волчьи уши, оказались обкусанными — и пахли, опять же, рысью. Хм, такое уже не в первый раз заметил, но надо еще проверить, зачем этот кустарник кошкам.

У берега Эрцог увидел рыб. В мутной воде их не очень удавалось рассмотреть, и Эрцог поймал нескольких наугад. В двух узнал обычных красноперок, а три оказались неизвестными — гибкие и черные с белой каймой на каждой чешуйке спины. Есть их Эрцог не стал, они могли оказаться и ядовитыми. Одну Эрцог выпустил, а двух случайно придушил, пока ловил.

От рыбы только сильней захотелось есть, зато в голове не исчезли мысли. Эрцог вымыл мех в воде от ила и грязи, затем умылся уже языком. Поймал запах старой косули и ускользнул в ее сторону.

Заметив косулю, Эрцог залег в зарослях. Азарт наполнял голову — и от напряжения опять начинало жечь в голове, но охотничья радость перекрывала боль. Косуля медленно бродила между стволов, встряхивала ушами из-за мошек, подъедала траву и ягоды. В горле покалывало от радости каждый раз, когда добыча немного приближалась. Кончик хвоста Эрцога метался, лапы вжимались в землю.

Подходит, ни о чем не подозревая. Кинуться? Нет, пусть еще отойдет, и еще приблизится. Так интересней. Тем более бегать пока еще не получается.

От хищной радости даже слабость ощущалась уже меньше. В горле сильнее защипало из-за азарта. Хвост вытянулся — и стукнул опять. Ага, а вот теперь уже можно. Она подошла очень близко. Эрцог рванулся вперед, сшиб добычу, сжал клыки у нее на горле и держал, пока ее пульс не замер, а резкая боль в голове и лапе не утихла.

Эрцог утащил косулю на берег озера, забился с ней в логово. Когда разорвал бок добычи, от ее горячей крови жаром ударило в голову. Теперь отпустить, подождать. Сберечь рассудок. И нельзя, чтобы застали врасплох.

Конечно. А то отберут. Разорвал бок сильней, язык прошелся по мясу. Это — свое. Такое горячее. Соленое. Ничего больше не нужно.

Бег вниз по горе, львиный рык, душная жесткая шерсть в пасти. Разорванная морда Регона. Пещера, муть в голове и холод. Потом обжигает лапу, и язык, и хочется пить.

Это было давно.

Съесть ее надо. Но не сейчас. Сейчас порвал бы и хищников. Если бы напали. И большого травоядного. Больше не будет гонять, как дичь. Не посмеет.

Никуда не убегать. Ни от кого. Нападут — убить. Травоядных, хищников. Особенно хищников. Льва. Он причинил боль. Лапа покалечена. Из-за него. Треск под клыками — и отдается треском в голове.

Когти раздирали шкуру. Клыки — трепали. Вгрызался, рвал, отшвыривал куски.

Стиснул клыки. Больше не стоит. Не надо. Осторожно. Вжался мордой в лапы — заглушить запахи, заглушить вкус. Здорово так от него. Греет.

Немного подождав, Эрцог поднял голову и осмотрелся.

Кругом лохмотья шкуры и мяса, труп косули разорван так, что непонятно, косуля ли это. Торчат кости, одна нога оторвана и переломана. Такой злости еще никогда не было. И отвлечься никак не мог. Нужно сильней себя сдерживать. И надо поесть.

Когда Эрцог принялся слизывать мясо с костей, жар ударил в голову. И почудилась львиная морда. Спокойная, как камень. Глаза желтые, как огонь. Обжигает лапу и пасть.

Огрызнулся, вцепился в косулий разодранный бок. Лучше бы это был бок Луи.

И отстранился, сжал челюсти.

Опять вернулся к еде, опять спутались мысли, и снова отвлекся, начал перекидывать шишку у входа в логово, чтобы не думать о добыче и о том, как бы ее опять растерзать, представляя отлично знакомого зверя.

Таюм, лохматое желтое существо, что-то между лисой и кошкой, пробрался в убежище и откусил от ноги косули. Эрцог огрызнулся. Вскинулась лапа. Ничего он не заберет.

Таюм взвизгнул и кинулся прочь. Да не ударять же его. Чего он сделал? Успокойся. Эрцог фыркнул, тряхнул головой, потер морду лапой. В мыслях не было его калечить, забавный зверь, пусть живет. В Кейноре иногда мимо укрытия пробегали лисы, коты или барсуки, и хотелось на них кинуться, да, но ведь даже не пытался.

На самом деле не убивал бы Луи, конечно. Для разумного зверя это неподходящий поступок, да и рискованно. Подрался бы с ним, и показал бы ему, где его место, это да. И заставил бы пожалеть о всем, что он сделал. Он никакой не правитель. Просто заносчивая, равнодушная и жестокая тварь.

Но для драки нужно, чтобы вылечилась лапа. И чтобы выдержка не ухудшилась.

Поесть все-таки удалось. А когда Эрцог выбрался из логова, оказалось, что неподалеку проходили волки. Они могли почуять, но все-таки поостереглись подходить к опасному зверю. Хотя и ослабленному — по запаху это легко заметить.

Те самые волки, что нападают здесь на рысей. Опять возникла ярость. Когти впились в почву.

Пока Эрцог пробирался за волками по сосново-еловой чаще, дождь когтил ее, прорывался через хвою, смачивал мех, и изредка от всполохов молний все делалось таким ярким, что приходилось жмуриться. В ушах закладывало и звенело, затылок казался тяжелым и жарким.

Найдя волков, Эрцог тихо зарычал.

Драка не нужна — пусть и тянет кого-то из них ударить по морде. Надо лишь сделать им выговор. Они поостерегутся напасть на инрикта, от которого пахнет кровью.

— Что за зверь? — прорычала волчица, огибая стволы сосен и елей. Она говорила очень быстро, отрывистым голосом, но все-таки ее диалект легко удавалось понять. — Я догадалась, но назовись первым, если не трус.

Эрцог едва не огрызнулся от злости.

— Эрцог Фернейл.

— Так и поняла, — волчица остановилась рядом и отдернула верхнюю губу, оскалив зубы. Подняла и распушила хвост, взъерошила мех на загривке. — И что ты хочешь?

У ее волка, огромного и матерого, на морде — оскал, в глазах заинтересованность и немного страха.

— Помочь талисским зверям. И ты знаешь, как я это сделаю.

— Убирайся. Не лезь. А еще ты пугаешь добычу.

Матерый волк одобрительно зарычал, подбираясь к подруге.

— Рысей, которых вы убиваете лишь для игры, да? Я ваш запах запомнил, если что, — от злости застучало в затылке. — Что они вам сделали? Разве они жили только для вашего развлечения?

Эрцог оскалился. Волки огрызнулись — и поджали хвосты.

— Убирайся, — отозвалась волчица.

И вместе со своим волком отправилась вглубь чащи.

— Ага, я же не рысь, — вырвалось у Эрцога.

Пришлось заставить себя остаться на месте — это проще, чем сдержать ярость от вкуса крови. Затем Эрцог с силой ободрал сосновый ствол. Правда, только одной лапой — с отметиной тирниска на шкуре.

Их удалось напугать, ага, но не удалось заставить их прислушаться к себе. Они бы напали, если бы не опасались, что инрикт все еще может сойти с ума после крови. Эрцог стиснул клыки.

Пока Эрцог пробирался к городу — или к деревне, здесь бывает и такое, вроде небольшого актария без города — начало светлеть, и древесные существа с глазами на полморды запрятались в укрытия. Воздух перед вибриссами то и дело уплотнялся из-за всяких веток и иголок.

В глаза все старались залететь мошки — и чего им так хотелось убиться, интересно. Эрцог отряхнулся от них и выгрыз из лапы клеща.

Уже видно безлесную полосу и дома: в один этаж, редко в два. Деревянные, у одного из трубы идет дым. Дальше, над этими жилищами — пятиэтажки.

Эрцог прошел по кромке леса, где воздух горчил полынью. Здесь стояла опора линии электропередачи, напоминающая скелет существа, похожего на елку, и к ее скелетным лапам цеплялись провода. Точно существо растянуто этими проводами, а они не дают ему сбежать, и, если их обрезать — оживет.

Многие участки вокруг домов обнесли лишь частоколом или заборами высотой по колено человеку, хотя рядом лес со всеми его лисами, куницами и волками. Еще в этом актарии, похоже, семена овощей, цветов и сорняков смешивают в одной коробке, а потом так и сажают. На дороге — обрывки бумаг, коробки, пакеты.

— Сколько раз повторять? — донеслось из-за ближайшего дома. — Гвоздями к забору прибивай, а не забором к гвоздям.

Когда Эрцог подошел к дому, люди, что работали рядом с ним, тут же перешли на непонятный талисский. Опять. И ведь знают — звери могут выучить лишь один людской язык. Все так же одиноко и пусто кругом. Эрцог свернул к лесу.

Свет утреннего солнца резал глаза — и чего оно в последнее время такое яркое. Хм, затянуло облаками, уже лучше. Скоро ветер начал кидаться в морду стылыми брызгами дождя, и Эрцог забрался под деревья недалеко от домов, чтобы уснуть.

Проснулся раздраженный и злой, и захотелось обратно в Кейнор, на свои земли. Их же так давно не обходил, и метки уже наверняка исчезли. Не терпелось вгрызться в шею кому-нибудь из нарушителей границ.

Значит, вот как это ощущается. Все-таки еще никогда не бродил так долго вдали от своих территорий.

Эй, это надо перетерпеть. Испытательный срок нельзя провести в Кейноре. Всем зверям трудно вне своих территорий, но тирниски все-таки не просто звери. Всем предкам приходилось надолго покидать Кейнор, а значит, к этому можно привыкнуть.

Талис — одна из самых сложных льет. Да, Луи сюда отправился первым, перехватил идею, но вряд ли у него что-то выйдет. Может, найти вокзал? В Палагете тоже сложно, но там хотя бы есть Гвардия.

Бояться сложностей? Еще чего. Вообще-то первым высказался, что на Талис нужно обратить внимание, что ей нужна Гвардия — Скадда это даже запомнила. А Моллитан еще сложней, но там тем более нужно побывать. И зачем еще Палагет? Чтобы перебежать его границу и оказаться в Кейноре, да?

Эрцог направился вперед, через бурьян, через кустарники. Гудели жуки, мелькали бабочки, по веткам сновали муравьи — или не сновали, или не муравьи, прыгающие они какие-то. Эрцог подбросил шишку и закатил в заросли, оттуда выскочил гибкий таюм, вскарабкался по дереву и залез в дупло.

С ним не пообщаться. Даже с данхами получалось поговорить, а с этими зверями — нет. Уже так давно ни с кем не говорил по-настоящему. А когда в одиночестве, вообще никаких идей не приходит в голову.

Здесь незнакомые звери, незнакомые места, все чужое. А территории, которые Эрцог два года отбивал у других львов и келарсов, в драке за которые однажды сломали ребра — эти земли очень далеко, даже по Веннте не ощущаются, и по ним бродят другие владельцы. От злости стиснулись челюсти, и Эрцог отступил на несколько шагов.

Если уехать, это будет означать, что сдался. Что никогда не получится стать тирниском. И что даже шесть личных территорий скоро все равно окажутся совсем чужими. Если умереть, так оно и будет.

Эрцог направился дальше в лес.

Соприкасаются выступающие корни двух деревьев — как будто они сообща устроили ловушку. Кроны очень темные — с одной стороны, непривычно, в Кейноре деревья светлее, а с другой — ощущение сумерек в дневное время. Особенно когда небо заволакивают тучи. Отлично же.

Удалось учуять метку тахра — матерого, сильного зверя. И ведь так близко к городу. Или к деревне — все равно. Эрцог едва не развернулся — не стоило ходить по территории огромной кошки — но заметил пару знакомых кустов, чьи листья напоминали окаймленные снегом волчьи уши.

Подошел, принюхался к ним и присмотрелся. В этих кустарниках тоже нашлись обкусанные листья, даже обглоданные до черешков, только теперь уже тахром. Интересно. Раз два очень разных вида кошачьих такое едят, помеси двух других видов кошачьих это растение тоже не повредит. А одурманенные коты в этих местах не попадались, значит, одна из версий отметается. Лекарственные, ни шерстинки сомнения.

Рядом промелькнула птица, выхватила белку из травы и взмыла. Затем Эрцог по запаху — острому и вязкому, отдающему падалью — отыскал эту птицу на одном из деревьев.

Крупная сова с черной головой и пучками перьев, похожими на уши. Летает днем, вот как. Раньше не видел таких черноголовых.

Сова быстро расправилась с белкой, и останки упали в поросль травы, чьи мелкие желтые цветы покрывали черные точки. На этой траве не сидело никаких насекомых, даже поблизости никто не летал. Скорее всего, из-за ядовитости.

А местами травы согревало солнце, пробиваясь лучами между стволов, и Эрцог чуть не лег на эти теплые участки, чтобы покататься. Погреться, добавить к шкуре новых запахов в знак того, что побывал в новом месте и нашел что-то новое, да и просто поиграться.

Но лучше не надо — сделает уязвимым.

Эрцог отыскал огромную ель и осторожно залез примерно на середину, выше не стал — ветки там уже делались тонкими. Долго умывался, а закончив, сшиб носом и лапами на землю несколько сухих шишек и понаблюдал, как они падают — так занимательно. Еще одну сначала просто подбрасывал, стараясь сделать так, чтобы она не укатилась через ветки на землю, а затем подцепил когтями и подтащил к себе.

— Ладно, — сказал Эрцог. — Представлю, что ты — ящерица. Древесная разумная ящерица с очень прочной чешуей. Потому что именно ты не упала на землю. Представлю, что ты зацепилась лапами и поэтому не упала. Давай я тебе расскажу про моллитанские опасные растения.

Даже на время показалось, что и правда больше не один. А потом получилось уснуть.

Эрцог проснулся с болью в горле.

Если бы наелся ежей, в горле стало бы точно так же тепло и садняще. Ладно еще запахи пока еще оставались отчетливыми. И где только подхватил эту простуду, какая-то аллергия на поездки. Теперь после холодной пещеры болезням будет проще цепляться — но то, что цепляется, рано или поздно отцепится.

Совсем не хотелось никуда идти, а хотелось спрятаться, затаиться, замереть и переждать болезнь, но Эрцог вспомнил про обкусанные листья и заставил себя спуститься с дерева.

Правая лапа все еще пульсирует в локте, но уже почти не заметно. Наступить, согнуть ее, разогнуть — все так же, как с левой, и почему она больше не помнит? Все время теперь приходится ей напоминать, как именно она должна ходить.

Холодно, но голова стала горячей, и кажется, будто кости в ней размягчились, а лапы тоже кажутся какими-то мягкими и ведут не туда, куда надо. Кости в них ноют. Глотать — колюче и мерзко, будто в горле застряла ветка, и никак от нее не избавиться, не вытащить, только злит. Мысли точно уплывают, тянет куда-то забиться и уткнуться мордой в лапы. Опять все покосилось, поплыло, одна лапа наткнулась на другую, и локоть свело.

Листья, которые ели местные кошки, оказались кисловато-горькими, и, когда Эрцог их проглотил, долго мерещилось, что они заклеили горло. Затем Эрцог забрался в кустарник и лег, подогнув под себя все лапы, кроме правой передней. Кости ломило.

16 реманы, Луи

Зангу шагнул вперед из зарослей и раскрыл широкую пасть. Раздался хрипящий рык, непонятный, похожий на стук падающих камней. Луи огрызнулся в ответ, зверь пригнулся, замотал головой, затем на пару мгновений поднялся на задние лапы. Пластины на шкуре, вероятно, удастся прокусить: впрочем, пока что он не нападал, лишь предупреждал. Луи прошел мимо зверя, присмотрелся, зверь же следил, иногда припадая на задние лапы и скалясь.

Длинная голова, короткие лапы, вытянутый хвост. Полосы серых и черных пластин, чередуясь, проходят от лба до хвоста, а также по бокам. Любопытно, для чего ему броня. Вероятно, реликтовый зверь. Очень медленный, странный, с грубо очерченной мордой.

— Не наврежу, — сказал Луи: как можно мягче. Язык зангу непонятен, но, вероятно, зверь поймет интонацию.

Пасть зангу снова широко распахнулась. Луи направился подальше, огибая деревья и изредка посматривая в сторону зангу. Он тоже вскоре ушел. Довольно мирный хищник, никогда не нападает первым.

Тени сгустились, стало слышно сов. Небо медленно темнело. Дорогу перебежало стадо низких копытных существ с короткими рогами и вытянутыми мордами: они невкусные, к тому же кости у них слишком тонкие и хрупкие, Луи чуть не вогнал одну такую себе в нёбо. На деревьях замелькали круглоглазые длиннолапые существа и лисоподобные таюмы.

Чужая территория. Хотелось бы вернуться на свою личную землю: но умом осознается, что это нерациональное желание. От него можно избавиться, и его можно игнорировать. Тем более здесь много всего предстоит исследовать, и это, пожалуй, любопытно.

Человеческий запах коснулся носа — слишком чужой для лесов. Луи остановился. На юге раздался хлопок, затем с той же стороны затрещали, ломаясь, ветки кустарников — убегали олени.

Еще один выстрел, громче. Хрипящий рык, словно обвалились камни в горах. Тот самый зангу. На этот раз он, впрочем, рычал от боли.

Зверь снова заревел, уже более протяжно, и его голос резко оборвался.

Он вел себя мирно, в актарий не забирался, а мясо у него неподходящее. Убить его могли разве что из-за пластин: правда, они не достаточно тверды на вид, чтобы найти им применение. Скорее всего, убивали только чтобы сократить поголовье хищников. Ожидаемо со стороны талисцев. Впрочем, зангу и без того мало.

Следуя на восток, Луи услышал поодаль, с подветренной стороны, негромкий осторожный шорох. А если Эрцог. Он все-таки должен сюда прийти, этот мелкий трус.

Нет, шаги оказались совсем не кошачьими. Приближался лишь холайтан, небольшое травоядное.

Рога у него на вид острые, но бесполезные. По три отростка из одного основания, не длиннее двух когтей. Черные полосы и крупные вытянутые пятна на боках напоминают рисунок на местных соснах, только тот тоньше. Странно, почему эти звери успешно выживают в одиночку, они ведь на вид уязвимы.

Когда Луи шагнул к нему, зверь запрокинул голову, открыл черные пятна на шее и закричал. Показалось, будто в уши воткнулось что-то острое, и Луи поспешил уйти.

Теперь понятно.

Затем обнаружились очередные заросли лечны, растения, одурманивающего волков. Вокруг лечны Луи нашел, как и ожидал, множество следов зверей из местной стаи, распавшейся на лето. Приторно запахло падалью, сладковато-мерзко.

Луи учуял волчью кровь на траве и немного дальше отыскал корчащегося зверя с облезлой шкурой. Даже на скулеж у него не осталось сил. Последствия лечны. Луи дернул лапой и отошел подальше: даже от от одного взгляда казалось, будто прикоснулся к чему-то липкому. Разумные звери превратили себя в падаль.

Заметив отметины когтей на коре деревьев, Луи насторожился.

Скоро нашлись и другие метки, и выяснилось, что территорией обладает тахрица: сильная, но немолодая, и в схватке ее вполне получилось бы победить. Слышал в актарии, что, когда один из местных людей отправился на охоту, как раз к северу от города его потрепала тахрица, и лишь когда ему пришли на помощь, кошка сбежала. Призывательница, возможно. Впрочем, здесь многих зверей можно назвать призывателями, судя по их отношениям с людьми.

Многие призыватели не считают лаохортов высшими существами и какой-то ценностью. Странные звери.

Отчего все животные ощущают настолько сильный страх, встречаясь с лаохортами? Только из-за того, что лаохорты слишком отличаются? Непонятно. Если подумать, высшие существа, на которых стоит равняться даже людям, должны, напротив, вызывать положительные эмоции.

И Кранар слишком странно себя вел. Иллюзии могут выражать то, о чем втайне думаешь сам, однако сцену убийства Луи, без сомнения, Кранар вообразил самостоятельно. Выпотрошил, будучи при этом в облике Эрцога. Странная жестокость для лаохорта.

В то, что он убивал остальных Фернейлов, все-таки не очень верится: точнее, не хочется верить. Это было бы чересчур странно, и лаохорты для такого слишком разумны. По крайней мере, так учат. Убить по личным мотивам — одно дело, уничтожать род — другое. Алнир и Лиери умерли явно не из-за Кранара.

Следовало бы побольше пообщаться с призывателями. Любопытно, расскажут ли они, откуда идет их предвзятость к лаохортам. Возможно, у кого-то из личного опыта. Когда то, что сам наблюдаешь, расходится с общепринятым, это, конечно, влияет на многое.

По пути на север, вглубь территории тахрицы, Луи заметил оленя, который не кинулся прочь при виде хищника. Луи подобрался ближе и снова почуял гниющую плоть, правда, падали не обнаружил. Запах шел от оленя.

Так.

Луи огрызнулся. Олень, не обращая внимания, объедал листья на кустарнике. Луи опять огрызнулся, замахнулся лапой и зашел справа. В оленьем боку зияла рана, сквозь которую просматривалось ребро. Луи осторожно подступил ближе, почти вплотную к зверю, который даже не повернул головы. Глаза смотрели пусто и напоминали вставленные в глазницы обломки стекла.

Растение наверняка дурманящее. Он просто ничего не понимает: только неясно, откуда эта несвежая рана.

Запах тахра коснулся носа, когда ветер переменился. Владелица территории находилась совсем рядом.

Тахрица отдыхала у валежника — косматый зверь с черными разводами на шкуре, с торчащими из пасти клыками, с коротким хвостом. Она подняла голову, и раздался рокочущий хриплый рык.

— Давно тебя чую, — так же хрипло сказала она. На мохнатой, в черных отметинах, морде читалось презрение. — На мою территорию не рассчитывай. Ты и свою не удержал.

Язык не совсем привычен, но в Кранаре уже доводилось говорить с такими зверями. Жесты у нее почти львиные, хотя она слишком часто подергивает ушами. Голову держит прямо, нос слегка наморщен. Не собирается нападать, однако насторожена, и может кинуться, если что-то сочтет вызывающим.

— Я о тебе слышал, — сказал Луи и, пригнув голову, отвел уши назад: продемонстрировал, что пришел не для того, чтобы сразиться. Сейчас в этом нет необходимости.

Рана на боку оленя была глубокой и выглядела не так, будто ее драли. Скорее нанесли одним мощным укусом. Гигантскими клыками. В этом нет никакого благородства, никакого азарта охоты. Нарушение природного порядка.

— Ты же из призывателей, — добавил Луи. — Ведь так.

— А ты из скинутых вожаков, — тахрица поднялась — медленно, лениво — и потянулась. — Чего с тобой говорить. Даже драться бессмысленно. Выиграю — невелика заслуга, проиграю — тот еще позор. Лучше просто не лезь. Говорить я с тобой не собираюсь.

— Уже говоришь, — Луи размеренно подступил ближе. — Если местные люди узнают, что я говорил с призывателями, они станут хуже ко мне относиться. Стало быть, возрастет вероятность, что меня казнят. Ты ведь поспособствуешь казни того, к кому относишься неважно, ведь так?

Тахрица презрительно фыркнула.

— Если так. Чего ты хочешь?

— Что ты думаешь о лаохортах?

Тахрица медленно повела ушами вверх и повернула голову.

— И все? — она зевнула. — Я думаю, что мы для них не интереснее, чем для нас — куньи блохи. Они для меня также не интересны. Ты решил рассказать мне о пользе лаохортов, как какой-то мелочи? К твоим детенышам тебя не пускает самка, чтобы они не знали, кто их отец, и не жили в позоре?

— Ты неосторожна, — Луи шевельнул одним ухом. — Люди сегодня в лесу подстрелили зангу. Могут начать охоту и на тебя, зная, что ты уже кидалась на их сородича. Или тебе понравилась территория вокруг его дома, так что ты решила отбить ее в схватке?

— Эти высшие создатели лаохортов, — кошка фыркнула, — освежевали моего зверя. Неприкосновенные, замечательные, прямо благодетели. Я не против. Таков закон природы. Если он не смог избежать смерти, значит, так было надо. Но в природе все уравновешивается, вот в чем дело. Они могут убивать — хорошо. Но нам их отчего-то убивать нельзя. Ты об этом думал? — она, подергивая коротким хвостом, принялась расхаживать из стороны в сторону, и из ее пасти то и дело вырывался короткий рык. — Или ты уже стал таким же, как неразумные домашние травоядные? Кейнорская зверушка. Хочешь — ходи по моей земле, ты мне все равно не соперник.

— Интересно, — сказал Луи, — рвать заживо одурманенного зверя — это тоже по закону природы? Объясни, а то домашний зверек немного отвык от настоящей дикой жизни.

Тахрица остановилась, ее глаза прищурились, пасть приоткрылась — не в оскале, скорее от замешательства.

— Я хватаю оленей за горло, чтобы душить. Но я ведь отвык от благородных повадок кошачьего рода. Позволь научиться убивать так, как положено настоящим хищникам, — Луи говорил спокойно и приглушенно, снова отведя уши назад. Тахрица смотрела все более беспокойно, отчасти со злостью, и ее ноздри чаще раздувались. — Научи, сколько нужно подождать, прежде чем олень совершенно потеряет рассудок и перестанет отличать тебя от дерева? И как понять, не принял ли он твои уши за листья? Вдруг откусит, мало ли.

Из пасти тахрицы вырвался гулкий рык, ее передние лапы пригнулись.

— Так, — добавил Луи. — Задуши его. Если я снова сюда вернусь и увижу оленя, гниющего заживо, я с тобой проделаю то же самое, что ты проделала с ним. Законы природы должны работать, все должны быть в равных условиях, правда ведь?

Ночи в летней Талис почти и не было. Когда Луи ушел юго-восточнее, туда, где обитала еще одна местная волчья стая, уже начало светлеть.

Здесь тоже росло много лечны: впрочем, нетронутой. Луи обошел достаточно кустов, чтобы сделать такой вывод. Неподалеку от некоторых кустарников учуял волчьи следы, но выяснил по ним, что никто из стаи не приближался вплотную к дурманящему растению. Волки, разумеется, разбрелись на весну и лето, разделили территорию между временными одиночками и главной парой, чтобы не мешать вожакам растить новых щенков, однако лечна легко бы заставила их нарушить это правило. Так произошло с соседней стаей: но не с этой.

Также Луи учуял людские следы, запахи пороха и крови волка.

Многие деревянные дома в актарии выглядели облезлыми, и сосны, если бы имели глаза, смотрели бы на них с укоризной, не понимая, как их сородичи дошли до такой жизни.

Прохожие изредка оглядывались на Луи, но чаще игнорировали.

На участках Луи нередко видел технику и замечал у тракторов, опрыскивателей, косилок эмблему местного завода: кошачий глаз. Луи уже подходил к этому заводу из интереса, и, хотя на территорию не пустили, эмблему запомнил. Здесь неплохо развивается техника. Хотелось бы исследовать поближе.

— Вы довольно часто охотитесь, — сказал Луи одному из людей, чей запах замечал в лесу. — Знаю, что ты — охотник. Охота на зангу ведется для того, чтобы в лесу было меньше хищников, так? Либо пластины зангу для чего-то используют. Для чего же?

Известно, что хищники здесь часто нападают на актарии. Обычно крадут животных: вредить людям напрямую все же опасаются.

— В Палагете вон все люди соблюдали легонийские традиции, а теперь их кони жрут вместе с огородами. Нам нужны отряды, как в Кранаре. Как у Марты. А не эта ваша Гвардия. Марта вон молодец. Звери должны знать свое место. И ты в том числе.

Затем он перешел на талисский и, судя по тону, на ругательства. Что же, больше от него ничего не удастся выведать. Остается только дальше следить за лесами и актариями. Не увидев во дворах ничего, что напоминало бы пластины из шкуры зангу, Луи улегся на зеленой зоне вблизи одного из домов.

Хорошо, что здесь все молчаливы: и звери, и люди. Конечно, без разговоров не узнать о некоторых проблемах, однако все же замечательно, что в Талис никто не лезет и не мешает размышлять.

Значит, Марта Полесски. Глава центрального округа Кранара. Ее уважают даже здесь.

С одной стороны, ее отряды превышают полномочия, с другой — все же полезны. Когда удастся посетить Кранар, надо, среди прочего, побольше узнать об их работе. Шорис эти люди также напрягают.

После Кранара следует побывать в Моллитане. Вместе с Эрцогом: он ведь выучил, по собственному признанию, все ядовитые растения этой льеты.

Луи заметил поблизости, в траве, окурки сигарет, и подобрал под себя лапы. Неприятно. Затем принялся умываться и начал с морды.

Непонятно, останется ли Эрцог в рассудке. После сотрясения даже с разумом обычного зверя могут произойти перемены. К тому же Эрцог теперь в одиночестве, а одиночество он не терпит настолько, что даже приходил к сопернику, чтобы рассказать что-нибудь историческое. Либо подраться не всерьез. Это даже стало интересным, когда он набрался сил.

В день первой встречи Эрцог вызвал интерес: одновременно лев и не лев, и детеныш отца, что самое странное. Потом Луи его долго не видел, и позже, когда Эрцог подрос, он также показался занятен. От него пахло знакомо и в то же время по-чужому, это вызывало любопытство, несмотря на сильную неприязнь. Слишком мелкое существо, чтобы быть хищником, но все-таки хищник. Полосы и пятна, большие зеленые глаза, черные отметины на ушах как у Алнира. Луи их тоже унаследовал. В первое время хотелось его изучать, подмечать черты, похожие на львиные и отличные от них.

Потом он наскучил, стало ясно, что это обычный детеныш. А в них нет ничего занятного. К тому же он всегда раздражал, еще до того, как выяснилось, что он глупый, трусливый и изворотливый. Раздражал не без причин. И не только по той причине, что самцы кошачьих терпеть не могут других самцов.

Кая говорила, что похожи с этим недомерком: возможно, внешне что-то есть, все же оба из одного рода. Но это совсем другой зверь. Сильного сходства быть не может.

Мошек все больше, они то и дело стремятся залететь в глаза, даже если никуда не идешь — почему же им так хочется убиться, интересно.

Тауран, как и Эрцог, начнет раздражать, когда войдет в полную силу. Но пока что он не вызывал отторжения. Не было причин.

Что же, догадывался, что главные вожаки откроют правду о детенышах. Впрочем, о матери Таурана и Киоли никто не знает, и Шорис ничего не расскажет, чтобы к ней не было предвзятости. И ради будущего. Вряд ли детенышам сейчас будет что-то угрожать, впрочем. Ласферы теперь осторожны и не пойдут на убийство, слишком много вокруг них подозрений. К тому же непонятно, с чем в самом деле была связана смерть Регона.

Рядом с высоткой, где поселилась Еса, тротуар стал неожиданно чистым, как и земля под деревьями. Теперь даже не было противно наступать: правда, местами оставался тяжелый запах сигарет.

Еса вместе с приятелями собирала остатки мусора в мешки рядом с одним из подъездов. Полезное занятие: хотя бы на одной из улиц Манскора не придется брезгливо отряхивать лапы.

— Привет, — сказал Нирос, повернувшись к Луи.

Еса помахала рукой и улыбнулась, Кая что-то проворчала себе под нос.

— А мусороперерабатывающего завода нет, — заметил Одвин. — Все попадет на свалку и оттуда все растащат по лесам, так бы хоть в городе валялось.

— Уройся, — проворчала Кая.

— Ничего не растащат, — усмехнулась Еса и вытряхнула совок. — Еще никто здесь не видел столько мусора в одном пакете. Все просто испугаются его трогать.

Она, подпрыгнув, стащила с ветки сосны запутавшийся пакет, и люди, что шли к подъезду, странно взглянули на студентов.

— А вы не подскажете, где здесь рядом пункт сдачи макулатуры? — спросила у них Еса.

— А песьих рогов не надо? — ответили ей.

— Правда странно, — сказал Нирос. — Это же главный город льеты. Ладно переработка мусора, но пункт сдачи должен быть. В моем городке был.

— Это там, где ты наблюдал за оспой, чумой и прочими милыми зверятами? — спросила Кая.

— Там, — Нирос подвинул один из мешков к Есе, которая вытащила из кустарника несколько оберток и картонную коробку и теперь поправляла перчатку. — Ты хорошо придумала, тут теперь симпатично.

Еса улыбнулась.

Выходит, именно из-за нее студенты принялись убирать улицу. Так. Еса способна проявлять инициативу. Способна даже возглавить своих приятелей. Она достаточно уверенная. Однако при этом избегает противостояний: любопытно, разве ей, человеку, что интересуется дарами лаохортов, самой от этого не скучно?

Понятно, что благоразумная осторожность необходима, однако ведь продавцы или работники актариев не ранили и не убили бы этих студентов. Они даже не смогли бы навредить им какой-либо человеческой хитростью. Тем более при льве, бывшем тирниске. Зачем же их опасаться, интересно.

Одвин поднял с тротуара ветку, разломал и затолкнул в мешок. После того, как Еса и Кая отнесли последние два пакета и вернулись, Еса предложила:

— Теперь куда? Еще сбегаем в продуктовый, или давайте к народному промыслу? Я еще один магазин нашла со всякими фигурками.

— От продуктовых есть толк, я все убеждаюсь, что кранарских товаров слишком много, — сказала Кая. — Асура ближе к Кранару, чем Манскор, я иногда туда ездила, и там тоже есть кранарские продукты, но серьезно поменьше.

— Да уже насмотрелись на еду, — качнул головой Одвин. — Ну давай в тот, что с народным промыслом, че. А с этими деревянными круглыми ерундами все просто.

— Так ты тоже разгадывал, — Еса взглянула на него. — И что думаешь?

— Вроде оберегов. Ерунда, короче.

— Ну да, на всех нарисовано что-то опасное или неприятное, — согласилась Еса. — То смерч, то ливень, то гроза, то хищники, — она глянула на Луи и добавила: — То есть, вредные хищники, здесь ведь волки на актарии нападают.

— Почему ты так боишься всех обидеть? — Луи подошел к ней ближе. — Тем более «опасный» для нас скорее комплимент.

Еса даже не попыталась возразить, лишь пожала плечами.

— В твоем случае скорее «неприятный», — сказала Кая, сложив руки на груди.

— Бери пример с нее, — добавил Луи, показав мордой на Каю. — Вы так сегодня ничего и не узнали нового?

— Только про кранарские товары, — Еса качнула головой.

Луи насторожил уши. Вновь задействован Кранар.

— Вам следует лучше стараться, — сказал Луи. — За вашими попытками уже не так занимательно наблюдать.

— То есть, мы тебя развлекать сюда приехали? — пробормотала Кая.

— В том числе, — ответил Луи. Не всерьез, однако голос прозвучал совершенно серьезно. Так интереснее.

Одвин отмахнулся, Кая пробормотала ругательство. Еса глянула на них и весело улыбнулась. Хотел бы о многом ее спросить, однако не нравится общаться при посторонних. Они непременно влезут в разговор. Лучше наедине.

— Когда Талис не была в составе Легонии, местные же намного больше торговали с Кранаром, скорее всего, — Нирос сел на скамью. — Может, сейчас кранарские продукты правда завозят нелегально.

Отчего же Кранар не присоединил Талис до того, как она отошла Легонии, хотелось бы знать. Кранар ведь в давние времена хотел вернуть, к примеру, земли Моллитана. Однако Талис, населенную родственным народом, он так и не забрал за сотни лет.

Кая что-то хотела сказать, но ей не дали. К студентам подбежали две девушки, тоже с Аттестации: их имена Луи запомнил плохо, хотя пару раз сопровождал их ночью. Одна, вроде бы Лината, сообщила:

— В общем, к школе не ходите.

— Откуда вы тут взялись? Привет, — сказала Кая.

— А что там? — поинтересовалась Еса.

— Бунтуют, — ответила Лината.

— И здесь тоже, — сказала Еса. — Да уж. Пойдем, посмотрим? Как раз народный промысел там рядом.

В то время, когда Кейнор отделялся, Талис не последовала его примеру. Что будет теперь — неизвестно. Происходящее вызывает любопытство: и, разумеется, настораживает. Если начнутся войны, а затем и нападут вьорты, это приведет Ориенту в хаос. Многое нельзя будет предугадать заранее, и придется думать, как решить множество новых проблем.

По пути к школе миновали забегаловку, деревянное одноэтажное здание во дворе, окруженном липами и рябинами. Из нее вкусно пахло мясом, правда, скоро выяснилось, что мясо пересолили, к тому же оно подгорело: а вот запахами свежих булок, казалось, получилось бы насытиться и через нюх.

— Я бы попробовал, что здесь дают, — сказал Луи, подойдя ближе к Есе. — В Инис мне случалось брать еду в столовых.

Еса улыбнулась.

— Понравилось? Или ты только по сырому мясу и травам каким-нибудь, лечебным?

— Как и алдасары сплошь бунтари и изобретатели, — Луи прикрыл глаза. — Особенно ты. Хищникам нравится не только это. Мне нравится лаванда, лавандовое тесто тоже, и то, что из него делают: печенье, к примеру. Очень.

— А почему, что тебе в нем нравится? — с удивлением и интересом спросила Еса. Ее глаза прищурились, в них появился некий блеск, как при обсуждении даров лаохортов.

— Необычно. Не похоже больше ни на что. Пряное и в то же время спокойное. Контрастно.

— Ты же видишь не все цвета? У котов, по-моему, ограниченный спектр.

Луи кивнул.

— У лаванды в нашем восприятии особенный цвет, — добавила Еса. — Вот ты какой видишь, когда на нее смотришь?

— Синий. Иногда серый.

— Мы его называем лавандовым. Он не синий, скорее такой… ты про фиолетовый слышал? Светло-фиолетовый. Светло-синий и в то же время немного уходит в красный спектр.

Красного в нем точно не видел. Любопытно. Как же развито все-таки зрение у людей: далеко от грифоньего, конечно, но все же. Столько цветов. Каково это — видеть то, что другой не способен даже вообразить?

— Хотел бы увидеть.

— Ты, получается, различаешь яркий красный, яркий синий, зеленый, желтый, оттенки серого и бурый? Ну и черный с белым, — с тем же исследовательским интересом продолжала Еса.

— Красный, синий, зеленый и желтый не бывают яркими. Яркий — это белый. Другие цвета не бывают такими же броскими.

— Да, хорошо. Просто ты цвета можешь увидеть, если они яркие, да? Блеклый голубой, то есть, синий, уже увидишь как серый. Небо для тебя у горизонта серое, получается?

— Именно.

Если она захочет стать ученой, ей, несомненно, понадобится уметь отстаивать свои интересы. Ее стремление к познанию не должно заглушиться опасениями. Это будет вовсе не интересно и не рационально.

Между высотками — синий многоугольник неба. Слышатся крики птиц: и голоса с востока, с той стороны, где школа.

Многие бунтующие кричали на талисском, но, впрочем, доносилась и легонийская речь.

— Мы будем учить родной язык!

— …не сокращать учителей талисского!

— …наша идентичность!

— …талисский оставить вторым государственным в льете!

— …в Алеарте оставили второй язык, а у нас…

— Все теперь на легонийском, куда годится?

Сопровождая молодых людей, Луи прошел мимо школы, окруженной народом. Кто-то сидел и на крыше, помахивал флагом с неразличимыми цветами: по крайней мере, для льва. Кто-то со звоном разбил окно, к чему примешался выкрик: «Все равно уволили». К школе уже приближались полицейские, и через рупор людей призывали к спокойствию.

Студенты понаблюдали совсем недолго и ускорили шаги. Так интересно было бы задержаться и проследить за бунтующими подольше. Однако оставлять молодых людей в одиночестве не следовало: сейчас им как раз могли навредить.

В Кейноре люди гораздо больше уважают труд и не стали бы портить то, что создано чужими руками. Возможно, именно поэтому Акреон послал кейнорцев в Талис. Чтобы они увидели, до чего доводит людей отсутствие единства с Легонией. Неуважение к природе, неуважение к труду. Эти молодые люди не захотят увидеть в Кейноре то же самое: если, конечно, в Кейнор их теперь пропустят.

Однако Акреон рассуждает слишком поверхностно. И зря ужесточает политику в отношении Талис, хоть его логика отчасти и ясна. Ведь представители Кайрис до сих пор не высказали мнения о блокаде Кейнора, насколько известно. А Талис долгое время была независимой: и поддерживала связь с Кайрис.

В случае конфликта между Кайрис и Легонией Талис приняла бы сторону давней союзницы, и понятно, почему подозрительность в отношении Талис возросла. Вот только меры, принимаемые Акреоном, все лишь усугубляют.

До магазина народного промысла долетали и выкрики протестующих, и голоса из рупоров. Магазин оказался деревянной постройкой с вырезанными под окнами волчьими пастями и молниями. У входа находилась мишень и стол с резными луками, замечательно интересными: давно не наблюдал ничего подобного. Луи обнюхал эти вещи, потрогал вибриссами лиственно-ягодные узоры, потерся мордой, примешивая свой запах к древесному и оставляя мелкие шерстинки. Рядом расхаживал, насвистывая, продавец: больше ничьих незнакомых человеческих запахов Луи рядом не обнаружил, а из магазина пахло лишь деревом.

— Как у нас, — в глазах Нироса сверкнуло солнце. — Кая, у тебя же тоже были луки, ну, в твоем городе?

Еще никогда не слышал от него настолько живой речи. Он говорил все так же приглушенно, однако при этом бойко и быстро.

— Ну, были, — ответила Кая. — А что?

Нирос подбежал к прилавку, поставил ладони на его край и наклонил голову.

— Можно пострелять? — добавил он и, не дожидаясь ответа, схватил лук, достал стрелу из лежавшего рядом колчана, приладил.

Еса встала рядом с Ниросом, взглянула на лук с интересом. Одвин нахмурился. Нирос натянул тетиву и прицелился.

Стрела пронеслась мимо мишени, наклонилась от ветра еще правее, стукнулась древком о дерево, перевернулась и куда-то укатилась.

Вот бы тоже получилось выстрелить: жаль, что звериные лапы не могут использовать самые интересные из предметов, созданных людьми.

— Военная подготовка на первом курсе уже завалена, — осклабился Одвин. — В части стрельбы так точно. Тебе сначала встать надо было нормально, а потом уже…

— Если только ты не пытался кого-то подстрелить в траве и перед этим его обмануть, — добавила Еса.

Кая хмыкнула. Нирос пожал плечами, усмехнулся и пошел доставать стрелу.

Что-то охотничье в нем все-таки есть, и прежде всего — стремление к такому оружию.

Кроме того, у Нироса осторожные охотничьи движения, а окраска волос помогала бы ему замаскироваться. Она напоминает блеклую кору. Много ли он ходил по Моллитану, любопытно?

— Нирос просто хотел продавца привлечь, — предположила Еса и мягко улыбнулась Ниросу. — И он теперь точно с нами поговорит. Вы куда-нибудь продаете эти вещи?

Продавец курил, не глядя на студентов.

Неудивительно. Даже Одвин не умеет настаивать на своем, хотя и не боится обидеть. Пожалуй, именно Еса могла бы узнать у талисцев больше всех, если бы раскрыла то, на что способна.

— Он и в этом промахнулся, — добавил Одвин.

— Он зато пытался что-нибудь сделать, — возразила Еса. — И это правильно.

— Два раза промахнуться одним выстрелом — тоже достижение, — сказал Нирос, возвращаясь со стрелой. — Если бы я ее не нашел, вышло бы трижды. Вот, держите. Вещь классная, — и возвратил все на прилавок.

— Вы живы вообще? — спросила Кая у продавца. — Или это манекен такой продвинутый?

— Местная талисская техника? — улыбнулась Еса.

— Он живой, — кивнул Луи. — Я чую. Но вариант с живым манекеном интереснее, я бы сам его предпочел. Нирос, ты охотился в моллитанских лесах, так?

— Было, — ответил Нирос. Неудивительно. — Немного.

— Все моллитанцы охотились, — хмуро сказала Кая. — Да вы достали, талисцы. Нам же надо работать. Хоть что-то скажите, а? Я вот моллитанка, не кейнорка. Мне скажете, или как?

Продавец так и не ответил, что и не удивительно.

Да, студенты уже вовсе не занимают в своих попытках узнать нужные вещи от талисцев, так что уже следует подтолкнуть одного из них. Вернее, одну. У нее имеются задатки. Еса даже пробовала быть настойчивой с талисцами: правда, она допускала при этом значимую ошибку.

— Я их правда не хочу обидеть, — призналась Еса, забираясь на подоконник. За ее спиной желтел закат, и на его фоне все здания казались обугленными. — Они же, ну, компетентнее, чем я. Они лучше знают, что у них и как, что им говорить, а что нет. Не заставлять же их.

— Отчего нет, — Луи сел на пол рядом с ней и немного повернул к ней голову.

В комнате лампочку не зажгли, и вечерний свет слегка очерчивал контуры края стола и спинки стула, подсвечивал красным волосы девушки.

— Они ведь работают.

— Как будто вы не работаете. Ты хочешь им понравиться, не хочешь даже малейших ссор, вот в чем дело. Никто ведь не говорит, к примеру, о драках. Хотя Одвин мог бы… но да, у вас не принято, вы вынуждены не проявлять агрессию физически. Любопытно, ты всегда избегала конфликтов? Это врожденное, или же приобретенное?

Еса задумчиво пожала плечами.

— Конечно, мне хочется им нравиться. Здорово, когда к тебе хорошо относятся.

Признала. Выходит, не ошибся в своем предположении.

Почему же она считает, что нравиться кому-нибудь — это здорово? Хорошее отношение нравится лишь если оно исходит от Шорис. От кого-либо другого оно вовсе не нужно. Никакого смысла.

— Им не нравится, что вы пришли на их территорию, и эта неприязнь делает талисцев менее рациональными. Так что ты никогда им не понравишься, и никто из вас. Более того, ты зародишь в них особо сильную неприязнь, если продолжишь искать их расположения. Они лишь сочтут тебя неискренней. При этом они уважают силу. Ты ведь алдасарка, вы — сильный народ: отчего ты такая неуверенная? — на самом деле во многих случаях она уверена в себе, но хочется, чтобы она возразила. — Твои приятели к тебе прислушиваются, но ты, насколько вижу, этого совсем не осознаешь.

— С ними проще, все-таки, — Еса сжала в пальцах прядь волос и улыбнулась. — Они же друзья.

— Ты и сейчас мне не возражаешь. А ведь я говорю, что ты в себе не уверена. Почему бы тебе это не опровергнуть?

Она ведь действительно непроста, и она способна исправить свои недостатки.

— Ты и сам не опровергаешь то, что о тебе говорят, — заметила Еса: немного с хитростью. — А к тебе предвзято многие относятся, так-то.

— Мне просто все равно. И ты все-таки не свергнутый тирниск, правда?

— Я удивляюсь твоей выдержке. Мне было бы обидно. Не могу представить, что тебя это не ранит.

— Чем? Об известных все равно будут говорить что угодно, как бы они себя ни проявили. Лучше сразу настроиться на критику.

— Это трудно.

— Тогда проверь, что труднее. Принять, что кому-то ты не понравишься, или попробовать научиться отстаивать свои интересы.

— Проверю, — Еса улыбнулась. — Интересно же.

— Я на это и рассчитывал.

18 реманы, Дайгел

— И как с трудоустройством? — Энкел развалился на стуле и локтем едва не сбил со стола кружку.

— Тяжелый случай, — ответил Дайгел. — Не думал, что настолько.

Кто бы знал, что алеартцы до такой степени консервативны. Если в ремонтный центр берут нового сотрудника, к тому же не алеартца, сразу же разбегается половина клиентов. Местные ходят всю жизнь к одним и тем же людям: к косым, криворуким, дряхлым, любым, лишь бы к своим.

А заводы здесь вовсе никуда не годятся. Давно было известно, что всякие алеартские приемники и телевизоры по качеству так себе, но Дайгел еще и немного поговорил на всякий случай с руководством местных заводов. Скорее чтобы лишний раз поудивляться, какими бездарными бывают люди.

— А я предупреждал, а ведь слушать надо местных.

— Я тогда свихнусь, — заметил Дайгел. — У вас тут горазды поболтать. Ко мне вчера пришла одна починить тимисник-термос, так я ее биографию теперь знаю лучше, чем устройство этих термосов. И это я ее слушал только пару секунд.

— Я тоже не понимаю этого нежелания что-то менять, — сказал Энкел.

— Это я понял. Сам-то ты горазд что-то менять, те же способы уборки пыли.

— Да вот же. Поехали же, да, в Нелам? — Энкел потянулся к блюду с печеньем, а Дайгел сам взял печенье и ему всучил, нечего распоряжаться.

— С чего вдруг?

Повод-то вроде бы имеется. Сегодня выходной, луна этой ночью будет полной. Да ведь работы не было считай, с чего тут отдыхать.

Древние легонийцы всегда отдыхали в день перед новолунием, ведь ночь им предстояла самая напряженная, без света. Потом приурочили отдых и к полнолунию, в знак благодарности за работающую на полную мощность ночную лампу, а затем и к четвертям, когда люди сильнее обленились.

— На корабли взглянуть, — ответил Энкел.

— Я на них в Экере нагляделся. Ты мне давай-ка стоящие аргументы.

— А на гартийские корабли?

— Что, какие-то из судов времен войны подняли со дна?

А что, могли и притащить их сюда от кейнорских берегов, заявив, что у Кейнора на эти суда нет прав. Каргосское море у Кейнора уже отняли, а стало быть, со временем могут отнять и победу над объединением флотов гартийских стран. Могут еще и море переименовать — оно-то названо в честь алдасарского ученого.

Пусть и не усугубилось там ничего, в Кейноре, но беспокойство подтачивает. Акреон этот и впрямь обнаглел. К отцу не съездить, писем отцу не отправить, а от него и от Скадды их не получить: куда годится? Голос из телефонной трубки ведь на память не сберечь.

— Гартийцы-дипломаты сегодня прибыли, Вестомор Марез тоже отправился в Нелам, ждут посланников от Акреона.

Вон оно что. Это и впрямь веская причина туда поехать.

— На гартийцев посмотрю, так и быть, — кивнул Дайгел. Затем поставил замачиваться помазок, а то лицо уже как спина у стриженого ежа. — Чего ж сразу не поделился такими новостями?

— Сам же просил поменьше всего рассказывать, — напомнил с усмешкой Энкел.

— Такое рассказывай. Так чего их дипломаты прибыли? Объясняться?

— Ну да, сообщить, что ничего такого не имели в виду, что хотят извиниться за неудобства, и все в этом духе, вот да. Там есть корабли Астелнал и Аркаис, и представители Ванраглина оставили послание. Все твердят, что конфликтовать с Легонией не собираются, а Аркаис и Ванраглин еще передают, что Астелнал просто на голову раненая, грубо говоря, и действует, ничего не обговаривая с другими странами Гартии. И не надо ее всерьез воспринимать и по ней судить других гартийцев.

Ага, не надо, всего-то у нее подводные авианосцы и аалсоты-лодки, это она так играется.

Записать на видеокамеру надо обязательно, а то что, одному отцу снимать что-то важное да историческое? У каждой кассеты емкость полчаса, так что записывать надо с умом, кассеты переменить будет сложно.

Дайгел взбил пену в чашке, побрился по-быстрому.

Уже на улице, пока Энкел копался в багажнике обшарпанной «Ресы-180», Дайгел немного заснял окрестности, повесив на плечо сумку с коротким ремешком и камерой внутри. А что в сумке небольшая дырка напротив объектива — кто ее заметит.

Шесть утра, а уже толпы народа на улице, и все галдят. Как же алеартцы спят-то без своей болтовни.

Здания пяти-семиэтажные, крыши как у актарийских, двускатные, еще и цветные. Флюгеры на них понаставлены: то железная птица, то морской конек, то воющий волк, то роза. Рисунки кое-где есть на стенах — в виде ладоней, а еще орнаменты в форме стилизованных сцепленных рук. На трубах аисты устроили гнезда. А на домами маячат округлые вершины зеленых гор.

Тротуары в трещинах, буграх и колдобинах, в кривых смоляных заплатах. По их краям лохматятся сосны, липы, еще дубы, чья кора похожа на переплетение кучи старых проводов. Кое-где на деревья ведут веревочные лестницы, по которым не только мелочь лазает, но и люди постарше, и там болтают, газеты читают наверху, слушают музыку из приемников. Вот эта традиция еще ничего, сам бы там посидел, но сразу прицепятся с разговорами.

— И откуда же такое у вас взялось? — спросил Дайгел, глядя на веревочные лестницы.

Мимо пробежала косуля, шарахнулась от проехавшей по дороге машины и сама спугнула зайца, который выскочил из палисадника.

— Просто стремление к природе, — ответил Энкел. — Оно у нас всегда вот так выражалось, и стремление к какой-то воздушности всегда было, вот поэтому, наверное, наша покойная лаохори и оказалась лебедем.

Странно, что не сорокой.

— Стремятся к воздушности, а аалсоты делать не стали.

— Я бы делал.

— Вот своим и скажи.

Торговые ряды тут прямо на улицах, и на прилавках под навесами навалом черешни, клубники, смородины, крыжовника, а скворцы их крадут потихоньку. И все тут по приемлемым ценам, та же черешня раза в три дешевле, чем в Кейноре. Хлеб по полмерансона буханка, а в Кейноре взлетел до двух мерансонов. Даже в мясных лавках все доступно, уже убедился. В Алеарте государство не позволяет поднять цены, да и в прочих льетах, а вот в Кейноре — куда деваться, раз дефицит товаров.

И многие товары тут из Кейнора, судя по подписям. Давно уже Кейнор заблокировали, а все равно кое-что умудряются вывозить. Ту же черешню еще могли сохранить со времен до блокады, а клубнику? Так и тянут все из Кейнора, пускай и окольными путями.

Энкел пригласил в машину. Наверняка начнет за рулем болтать, как все алеартцы, и ненароком пропустит знак да попадет на штраф. Или в столб влетит, с него станется. Обратно нужно будет самому повести.

До актария портового городка Нелама добрались незадолго до полудня. По дороге, что шла к Неламу — а Энкел все-таки вел сносно, хоть и порой болтал, куда деться — машины прямо-таки разъездились. То одна, то другая неслась к синей полосе на горизонте. А дома актария тут располагались ниже по уровню, чем дорога, и дремали, уткнувшись в густую зелень садов, как в подушки. И чего алеартцам не естся собственных фруктов, или же на местные деревья перешло неумение создавать нормальную пищу?

Деревья по обочинам все непривычные. Одни высоченные, с листьями, которыми можно укрыться не то что от дождя, от града, а еще одни — с извилистыми ветками, будто бы змеи задревесневели, а их чешуя перекинулась в пучки мелких растопыренных перьев, торчащие по всему стволу.

— Это что за ерунда? — спросил Дайгел. — Деревья эти.

— Хорошее растение, можно делать настойки из листьев, они неплохо продаются.

— Из листьев какого именно дерева?

— Любого.

— Что, местная народная медицина?

— Ну, оно безвредное, по крайней мере, точно полезнее, чем то, что здесь продается в аптеках. Я ведь продавал настойку непридуманного растения, а они…

— Зато с придуманными свойствами? — ухмыльнулся Дайгел.

— Да кто их знает, может, их просто еще не открыли, а я предсказал, понимаешь или нет.

— И давно ты этим промышлял?

— В молодости, когда надо было заработать, а негде было.

С учетом местной еды, он точно никому не навредил.

Машину Энкел остановил у набережной, где собрался в толпу галдящий народ. Ветер дул прохладный, морской: тут хоть и теплее, чем в Далии, но нет кейнорской жары. А море — пролив Единства, соединяющий Алеарту и Инис, Каргосское море и Мраморный океан. Всюду Единство, куда от него денешься. Кейнор вон пытался.

И всюду на столбах — плакаты, призывающие вместе бороться с морской угрозой. Да алеартцы же домоседы, какое им плавание по морю. Если только не из рабочей необходимости.

По веткам прыгали странные сороки с фиолетовым отливом и тарахтели, посматривая на людей. Звери из лесов сюда сейчас не сунутся: через толпу им не пролезть, да и гартийцев они опасаются. А вот сороки расскажут зверям обо всем, что видели да слышали.

У ближайшего пирса стояли лишь легонийские суда под оранжево-бирюзово-синими флагами, а два гартийских — судя по непривычным флагам, серо-зеленому да желто-черному — приткнулись у следующего, и по бокам их стерегли военные корабли Легонии. Вражеские суда оказались двухпалубными теплоходами: сколько же народу на них привезли? Явно немало, ведь к дальнему плаванию готовились уж точно основательно. Прибыли, ясное дело, и дипломаты, и переводчики, и охрана дипломатов, и еще там помощники какие-то, кто их знает. Надолго они сюда?

И уж явно не мирные у них цели. В эту чушь поверят лишь алеартцы.

Дайгел, проталкиваясь к пирсу, поднял сумку повыше, прижал к себе: будто бы лишь чтобы толпа не раздавила, а на деле — чтобы снимать было удобнее, и чтобы удалось записать что-то помимо алеартских голов. И рук, а то местные горазды ими размахивать. Когда полез в сумку за тетрадью, то заодно нажал кнопку выхода из спящего режима и кнопку съемки, надеясь, что на камеру попадут корабли, а не просто море с алеартцами. Потом сделал пару заметок.

Энкел болтал с окружающими: а неплохой от него толк, он всех алеартцев на себя перетягивает. Дайгел и его немного заснял — как-никак, наиболее терпимый из местных. Если не считать одну из отцовских учениц, но она — исключение из правила. Ну а Кита явно не совсем алеартка.

Потом Дайгел остановил запись: ничего интересного так и не произошло.

На сам пирс никого не пускали, да и толпа на него не стремилась забраться, только бормотала всякое про гартийцев, да про то, как страшно-то, что делать-то, а вдруг нападут, а вдруг не был тот полет у берегов Экеры «простым баловством». Не был, ясное дело. И напасть могут. Что теперь — разныться?

Но вскорости толпа начала расходиться. И рядом пронеслось:

— Гартийцы!

— Наши сопровождают!

— Вон они, идут!

Да все с жестами, со взмахами, едва успевай уворачиваться. Дети тоже что-то выкрикивали.

А со стороны судов повеяло холодом, и смутно почудилось на миг, что оказался не в Алеарте, а на еще более чужой земле. С теплохода под серо-зеленым флагом Астелнал прямо на море спрыгнула волчица-лаохори с глазами, горящими зеленью.

На другом корабле, аркаисском, сидела птица, и ее глазищи блеснули золотым. Кто там у Аркаис в лаохортах? Сова, вроде бы. А взгляд тяжелый, как будто отдала что-то ценное в ремонт, а теперь, получив обратно, ищет, к чему бы придраться.

Алеартцы подались назад: все-таки трусости в них больше, чем любопытства. Едва не отдавили ноги Дайгелу с Энкелом. Скоро в толпе образовали проход, и в нем показалась Астелнал.

И ведь волк на вид всамделишный, вот же скотина какая. Ушами подергивает, хвост-полено держит прямо.

— Ничего себе собачка, да, — присвистнул Энкел.

— С учетом того, что натворила — тогда уж сука, — поправил Дайгел.

Людей ее аалсота всполошила, зверей перепугала, вон в Экере волки из-за этого чуть не погрызли человека, да Скадда вступилась. А намного раньше, что важнее всего, астельцы предали Легонию, хотя собирались на его стороне воевать против флотов других гартийских стран. И били с кораблей по Кейнору. В том числе по Экере.

— Дайл, она же рядом.

— Я ж не астелец, все равно не услышит.

— Однако это неуважительно, грубо.

— Выключись.

— Оттого это интересный опыт — ругать страну в ее присутствии, — добавил Энкел с ухмылкой.

— Вот другое дело.

Астелнал, как выяснилось, направлялась к гартийцам, окруженным моряками Алеарты. Дайгел выбрался в проход и следом за вражеской лаохори подошел ближе к гостям. Алеартцы зашикали: а кто им мешал, поступили бы так же. Как только Дайгел оказался совсем рядом с волчищем, нахлынула волна чужого чего-то, далекого: будто вдруг перебросили в незнакомое место.

Похоже, все, кто вышли на берег — астельцы. Аркаисцы должны быть черноволосыми, с темными глазами, а эти светлоглазые, и волосы у них темно-каштановые. Одни гартийцы в костюмах, а другие — в более легкой и свободной одежде. Есть среди них тут и обычные моряки, понятное дело.

Читал про астельцев, что они в основном степенные и сдержанные. Хоть и противники, и твари, но хотя бы алеартских ужимок у них не увидишь.

Алеартские моряки чуть расступились, Астелнал между ними прошла и села рядом со своими людьми. Чуждость отхлынула. А лапы у нее отчего ободранные? В стране у нее, похоже, бардак, или она слишком часто убегает со своей земли, оттого слабеет.

Энкел приблизился и зачем-то солнечные очки нацепил, хотя солнца было не шибко много. Дайгел положил тетрадь на верх сумки: и чтобы записывать стало удобнее, и чтобы держать повыше сумку с камерой, не вызывая вопросов. Уж кого-кого, а лаохортов отец ни разу не фотографировал. А тут — на видео.

Астелнал переглянулась со своими, улыбнулась, потом алеартцам махнула лапой — прямо-таки человеческим жестом. На алеартцев она глядела весело, улыбалась: вроде и обычной волчьей ухмылкой, а вроде и что-то в ней сквозило человеческое. Да пакостное. И что же, алеартцы будут ей-предательнице в ответ лыбиться?

Не стали — вот же удивительно.

Один из гартийских, в пиджаке с полосатым воротником — не поймешь, из дипломатов или моряк — что-то тихо сказал алеартскому моряку, а тот кивнул.

— Граждане Легонии, — начал этот астелец. — Меня зовут Ин-Вагал Табон. Я из Астелнал, как и мои товарищи, и возглавляю наш… скажем так, дипломатический визит, — а говорил он хоть и с грубым акцентом, однако в целом правильно. Учат там у себя в Гартии легонийский язык, подлюги. — Назовем это так, хотя у нас пока что, к сожалению, нет настоящих дипломатических отношений.

Он сощурил от солнца светлые раскосые глаза, толком ничего не выражающие, как блики на морской воде. Какие еще с вами дипломатические отношения, гребите отсюда.

Аркаисцы вот не стали подлизываться к местным: значит, есть у них зачатки совести.

— Мы рады, что нам позволили с вами пообщаться, — на лице Табона появилась прямо-таки алеартская улыбка. Голос стал веселее: вопреки акценту, жесткому, словно астелец не слова произносил, а швырял камни. — Надеемся, что у наших стран получится поддерживать теплые соседские отношения и забыть прошлые конфликты.

И, закончив говорить, астелец всплеснул руками. Это где же тут степенность?

Забыть прошлые конфликты. Дорогу в Ориенту лучше забудь.

— Для теплых соседских отношений было обязательно слать аалсоту к нашим берегам? — выделился крик из гудящей толпы.

К их берегам, ага.

— Не оправдываем тех ребят, они ничего с нами не согласовали, самовольно покинули базу на острове.

А речь у него и впрямь считай алеартская: быстрая, бодрая да раздражающая. Мимика тоже сделалась под стать, руками вон опять взмахивает. Может, тому, кто описал астельцев, впервые посетивших Легонию, попались более-менее вменяемые люди? Так и эти сначала выглядели спокойными. Видать, потому что не разговаривали.

— И мы уже извинялись за них. Они тоже ничего плохого не хотели. Понимаете, у нас такой менталитет, нам нравится путешествовать, узнавать все новое. Это было просто очередным путешествием. Помните, как наша лаохори прибежала к вам через океан и открыла для нас Легонию? Вот мы все такие.

А еще хорошо помнится, как вы потом Легонию предали.

Астелнал подняла уши и опять улыбнулась. По ее передней лапе потекла кровь — свежая струя — и волчица-лаохорт легла на плитку. С чего вдруг опять — никак из-за своих путешествий? Дайгел опять заснял лаохори на невидимую из-за сумки камеру. Волчина шевелила ушами, помаргивала, хотя что ей — ни мошки не страшны, ни яркое солнце.

То ли дело вот эти раны.

На чужой земле лаохорты не могут находиться подолгу, им постоянно охота вернуться, да и силы они так теряют, хоть и медленно. Потом восстанавливают сном. Вот и проваливала бы, и спала бы у себя в Гартии.

Двое астельцев о чем-то стали говорить, один рассмеялся, всплеснул руками преувеличенно-радостно. Будто они вовсе не аалсоту послали в Кейнор, а так, детскую игрушку.

— Спрашивайте что хотите, ответим на все вопросы, — с улыбкой продолжал Табон. — С радостью расскажем, как мы живем.

В толпе послышались приглушенные слова о предательстве Астелнал. Потом неподалеку опять появился проход в толпе, и скоро к гартийцам приблизился Вестомор Марез в компании охраны.

То, как Вестомор приветствовал астельцев, Дайгел особо не слушал, но на камеру записал. Выяснилось, что сносно говорили по-легонийски только двое гартийцев. Остальным помог переводчик.

Алеартцы полезли к Дайгелу спрашивать мнение об астельцах. Дайгел пару раз огрызнулся, и все переключились на Энкела, а тот и не возражал. К Астелнал никто не подходил, так что вид на гартийцев и лаохори оставался отменным.

— Асти, — позвал Табон, затем окинул взглядом толпу алеартцев. — Она слишком долго пробыла вне страны, на островах. Асти, давай, иди. Скоро вернемся.

А в подтексте — видите, дескать, как мы хотим наладить с вами отношения, раз наш живой менталитет не собирается от вас уходить, пусть от этого и слабеет. Асти, значит. Дайгел усмехнулся. Нелепость еще та, это все-таки страна, а не собака.

Волчица нехотя поднялась и, взглянув на алеартцев, направилась к морю. Алеартцы могли бы и не расходиться, она бы и через них легко прошла, но да ладно, это бы странно смотрелось. Когда она убралась, стало уютнее. Астельцы сообщили Вестомору, что хотели бы передать в музей Далии некие свои изобретения, и народ тут же кинулся это обсуждать. Энкел уже менее охотно отвечал алеартцам: видать, они и людей из своего народа способны утомить.

Алеартцы начали ближе подходить к гартийцам, оттеснили Дайгела, перекрыли обзор. Ну да, из их народа с Гартией воевали единицы, огребать в основном пришлось Кейнору. И победу легонийцам подарил как раз Кейнор. Сейчас и лыбиться начнут вражинам. Чего еще от этих алеартцев ждать.

Теперь уже Дайгел остановил съемку и все самое важное отмечал в тетради.

— Не сшиби, — сказал Дайгел, когда рядом одна из алеарток, болтая и жестикулируя, едва не заехала по лицу. — Энкел, вот почему алеартцы руками машут?

— Даже не замечал, — ответил Энкел. — Нормальная привычка, обычные живые люди, это ты какое-то дерево.

Сам-то особо не размахивает.

— Деревья хотя бы полезные.

— Ну что, тогда сам из себя делай настойку, что могу сказать.

— Я тут и так уже настоялся.

— Кейнорцы все выносливые, терпеливые, да.

Дайгел усмехнулся.

— Сейчас запущу.

— Чем? — Энкел оглянулся — это да, кругом сплошь толпа. — Если найдешь чего, то запускай, хорошо, я потом это продам, вот да.

— Выручку разделим.

Вестомор говорил, что все равно не ему решать, с кем сотрудничать Легонии, и держался настороженно. Гартийцы твердили, что Вестомор сможет подтвердить их мирные намерения.

— Пускай подтверждают кейнорцы, чего уж, — заметил Энкел, и ведь верно.

Алеартцы все усерднее проталкивались к гартийцам, а те у них что-то спрашивали с неизменными улыбками, но, правда, местные им пока что не отвечали. Ничего. Скоро начнут гартийцев в гости звать. С них станется.

Оставаться здесь незачем, самое главное уже записал, а так и ноги отдавят, и камеру еще ненароком повредят. Надо бы выбраться к морю.

— С гартийцами поговорить не хочешь? — поинтересовался Дайгел у Энкела.

— Да ну их, — Энкел качнул головой и махнул рукой, при этом задев одного из соседей.

— А говорили, астельцы спокойные, — заметил Дайгел.

— Так и есть, спокойные, да.

— По вашим меркам, может быть, и вполне, но их не так описывали. Больно уж они переменились. И с лаохортом странности.

Энкел пожал плечами.

Допустим, она долго бродила вне своих земель, да наверняка еще силы потратила на разговоры со своими людьми, но чтобы прям струей от этого текла кровь? Что-то наверняка стряслось в ее стране. Или какой-то еще есть подвох.

У алеартцев на лицах уже появлялись улыбки, обращенные к чужакам. Все как и думал. Неужели мнимо-алеартские уловки вражин на них и впрямь повлияли?

— А какой у нее дар, не знаешь? — добавил Дайгел. — Я историю прогуливал.

— Управлять речными потоками, — ответил Энкел. — Она Легонии сразу рассказала, когда собирались заключать союз. У них все реки как-то текут по-чудному, одни вечно меняют направление, у других русла пересекаются под прямым углом и воды не смешиваются, вот да.

Вот что. Значит, она может пользоваться этим даром лишь на своей земле. Если только не наврала, с нее станется.

— Совсем они не беспокоились из-за ее раны. Даже тот, кто внимание обратил на эту рану, вот да, — добавил Энкел.

— У них лаохортов не так берегут, как у нас, — усмехнулся Дайгел. — У нас двое, а у них полон континент лаохортов. Если какого-то погрызли вьорты — не трагедия, а так, ерунда. Наверняка они и в другие страны легко переезжают.

— Лаохорты — ценность, как же так можно? Да если и сотня лаохортов кругом, своя страна — она всегда своя.

Такие вот они, гартийцы.

Хотя астельцам вряд ли легко приобрести гражданство другой страны. Астелнал всегда была изгоем среди других ведущих гартийцев. Когда те страны прознали, что их ушлая соседка связалась с другим материком да создала колонии на островах Мраморного океана, то сразу насторожились. А как прознали об ориентских богатствах, то и решили сами создать колонии, да сразу на Ориенте.

Астелнал переметнулась в конце концов на их сторону, решив, что таким образом получит статус у себя на материке. По итогу лишилась флота и главы государства из-за Кейнора. А вот нечего было.

Дайгел понемногу прокладывал путь к морю, а позади легонийская переводчица сообщила, что один из гартийцев пожелал Вестомору такого же удачного управления льетой, как и Пагренару Онталозу. Вот подхалимы, это где они про него узнали? Еще гартийцы передавали, что у алеартцев, дескать, замечательная культура и богатая история, и будто бы они, астельцы, очень рады, что ближайший порт находится именно в Алеарте.

Алеартцы все больше раздражали и все усерднее толкались, пробираясь к чужакам. А у них ведь и название народа созвучно с астельским, вот падлы. Дайгел то и дело их отстранял — как будто не среди людей шел, а в бурной речке плыл против течения. Лишь бы камеру не раздавили.

А к пирсу приближался новый корабль под фиолетово-серо-белым флагом Кайрис, окруженный легонийскими судами. И из алеартцев-то никто не смотрел на море.

Впервые лет за десять возникла эдакая боевая настороженность, как на давних курсах военной подготовки в универе. Вот это кайрисцы вовремя. Наконец-то заметили блокаду Кейнора.

Скоро с судна, приставшего к свободному месту у причала, раздался голос, усиленный мегафоном.

— Просим внимания народа Легонии.

Поток этих клятых алеартцев наконец-то остановился. Марез тут же стал пробираться через толпу к причалу, его охране пришлось отстранять народ, и Дайгелу с Энкелом удалось проскочить следом за лет-танером, пока освободившиеся места опять не затянуло людьми.

Вплотную к пирсу не прошли, но хотя бы подобрались туда, откуда выходило как следует разглядеть корабль и увидеть женщину на палубе. Дайгел поднял сумку и заснял кайрисскую посланницу, но пленка тут же, зараза такая, подошла к концу, так что пришлось строчить в тетради.

Хоть бы кто предупредил, что прибудут люди из Кайрис. Тогда бы меньше снимал гартийцев.

— Я, Керия Барвенг, должна была стать послом Кайрис в Легонии, и сейчас я выполняю поручение главы Кайрис, тенны Деи Бентанг, — вновь разнесся над толпой звучный голос. Судя по фамилии, посол была алдасаркой. Что же получается, послов от Кайрис в Легонии так и не было, одни мелкие дипломаты какие-нибудь? — Легонийцам следует узнать, что ваессен Акреон Кардей вел с руководством Кайрис переговоры насчет предоставления нами военной помощи. И не только ее. Об этих переговорах были осведомлены вы, лет-танер Марез, и лет-тенна Инис Леатарин Сагай.

Главы регионов, между которыми разделили большую часть Каргосского моря. Ранее весь его восток был кейнорским. Именно в этом море алдасары разбили гартийцев, и именно это море легонийцы отобрали у Кейнора пятьдесят лет назад. Вместе с независимостью.

Твари все-таки эти легонийцы. Особо остро осознается, когда видишь гартийцев на входе в Каргосское море. Гартийцев, которым улыбаются легонийские граждане.

— Эту военную помощь мы предложили Легонии после вторжения аалсоты Астелнал в воздушное пространство вашей страны. Ваессен Легонии после долгих переговоров отверг наше предложение и не позволил пройти через Каргосское море нашим судам.

Алдасарка делает акцент на том, что Кейнор — легонийский, вот же дела. К чему она ведет-то, на самом деле?

— Как им только разрешили сюда подойти, — заговорил Энкел. — Неужели наши за ум взялись.

Куда там.

Алеартцы гомонили, да негромко, и голос Барвенг их легко заглушал.

— Аалсота Гартии летала не просто у берегов нашего союзника. Она летала у берегов Кейнора, родины алдасаров, одного из государствообразующих народов Кайрис, — продолжала Барвенг. А вот это уже любопытнее. — Сейчас Кейнору объявлена экономическая блокада, а гартийцы стоят у легонийских берегов.

Сделав паузу, она продолжила:

— По неким причинам легонийцы пускают к себе гартийцев с большей охотой, чем тех, кто их спас от гартийцев. Нас напрягает, что в отношениях Легонии и Кайрис, к сожалению, в последнее время обнаруживается много спорных моментов. При этом с начала налаживания дипломатических отношений между нашими странами мы всегда стремились укрепить с вами связь. Я зачитаю одно из распоряжений тенны Деи Бентанг. Впрочем, вы уже знакомы с его содержанием, лет-танер Марез.

Барвенг прочла, что Дея Бентанг распорядилась показать легонийцам часть новой алдасарской техники, которая могла бы неплохо помочь в обороне от Гартии. Заодно продемонстрировать, как эту технику можно доставить по океану. Сперва — на нейтральные острова, ясное дело.

У Кайрис, оказывается, есть аалсоты. Да кто бы сомневался.

Если бы ваессен согласился, кайрисцы бы передали Легонии военные суда и пару ракетных комплексов, чтобы сбивать вражеских летунов. Привезли бы в Легонию на авианосцах гражданские аалсоты и научили бы легонийцев ими управлять. А военную авиацию отправили бы несколько позже.

Дайгел записывал все быстрее.

Да, хоть алдасары и себе на уме, но их помощь пришлась бы кстати. А выгода — все ее ищут, никак без этого. Во всяком случае, на Кейнор алдасарам не чихать, и они уже вытаскивали свою льету из передряг. Заодно и всю Легонию.

Нужно ли им единство Легонии — иной вопрос.

А кому оно теперь нужно? Вот только лишь бы войны не случилось, если Кейнор начнет отделяться.

В такое время быть отрезанным от отца — та еще засада. Но, с другой стороны, вон сколько всего задокументировал.

— Алдасары — это тревожно, но лучше с ними, чем с Гартией, — высказался Энкел. Этот хоть алеартец понимает.

— Само собой, — кивнул Дайгел.

— Какой ужас! — ахнул рядом кто-то из алеартцев. — Они за алдасаров!

— За алдасаров! — откликнулись рядом. — Ужас. За тех, кто нас бомбил. У которых аалсоты.

— Умолкни, — сказал Дайгел. — А то сам сейчас бомбу изобрету. Хотя вы уже изобрели алеартскую кухню.

— Кухня-то нормальная, ты чего, — возразил Энкел. — Ничего пересоленого, ничего пережаренного, все полезное.

— Море вон тоже полезное, но его же не пьют, — сказал Дайгел.

Тем временем Барвенг продолжила:

— Мы несколько дней стояли у островов на нейтральной территории, пока легонийцы досматривали нашу технику. Когда ваессен отказал — замечу, он согласился, что техника подходящая, и не объяснил причин отказа — мы приготовились к отплытию, но в направлении Ориенты прошли гартийские суда. Их заметила наша лаохори, когда отгоняла морскую угрозу от островов.

И эти с лаохортом: впрочем, сама Кайрис не показалась.

Наверняка алдасары догадались, что гартийцы отправятся в Ориенту после прилета аалсоты. И подловили их. Ясное дело, что все кругом хитрят.

— Гартийцы сейчас сами, наверное, выглядят как волки, — сказал Энкел. — Которые бежали за лосенком, а им навстречу выбежал лось. Они еще много поколений будут помнить, как алдасары уничтожили их флот, и алдасары хорошее время выбрали, чтобы сюда добраться, вот да.

— Дело говоришь, — не то что прочие местные, которые вновь принялись трещать про угрозу, но теперь уже алдасарскую.

— Вы задавались вопросом, из-за чего Акреон Кардей так относится к Кейнору и к нам? Из-за усиления нашего государства и опасений, что кейнорцы начнут переезжать в Кайрис? — продолжала Барвенг. Это она о том, что не всем легонийцам разрешается ездить в Кайрис, понятное дело. — Легонии следует определиться. И либо в самом деле укрепить с нами отношения и принять нашу поддержку, а заодно отнестись к нашей родине должным образом, либо порвать с нами связь.

Дайгел едва успевал записывать. В новостях все это будет, разумеется, да только самому услышать и увидеть — другое дело. В официалке все приглаженное, неживое.

— Спасибо, что пропустили, — продолжала Барвенг. — Мы с уважением отмечаем тот факт, что легонийцы не применили силу к кейнорским людям. Мы и сами не будем ее применять против вас, но мы не можем оставить своих людей. Мы не верим Гартии, и, раз Легонии не нужна наша помощь, мы предлагаем ее Кейнору, от которого Легония отгораживается, как от враждебной страны.

Поддержка независимости Кейнора — кто бы сомневался. Прямо-таки азарт нарастает, живой да яростный. Раньше не хотелось, чтобы какие-то творились перемены, однако же, когда они пришли, сама по себе разгорается непонятная радость.

Алеартцы притихли. Почаще бы их льету посещали алдасары. Посмотрел бы на реакцию астельцев, но тех сейчас видно не было.

Само собой, лучше пусть войн никаких не будет, но перемены назревают прямо-таки зовущие да живые. Будто застоявшееся болото встряхнули да свежую воду туда налили, и сейчас только понял, что до этого, сколько бы чего ни искал, сидел на самом деле как пень, которому ничего и не интересно толком. В сравнении-то это понятно.

Ведь и впрямь Легония со своим ваессеном достал уже Кейнор. А что до возможных вьортских атак из-за того, что Кейнор отколется — может статься, Кайрис Кейнору поможет чудищ гонять. Да и Легонии, за компанию, а то его вьорты в Кейнор полезут, как блохи.

Азарт этот новый в пульсе стучит, в ветре чудится.

А пропустили кайрисское судно, видать, вот почему. Не могли ведь не пустить гартийские суда. Тогда кайрисцам тоже позволили пройти в порт, а то как бы потом объясняли, почему недругов пустили, а партнеров нет. Одно дело — отказаться от помощи, другое дело — порт не предоставить, в то время как гартийцам его предоставили. Алдасары все же хитрые.

— Вас не могут сейчас пустить через море, — раздался голос Вестомора Мареза. — Я не могу принимать такое решение без ведома ваессена.

Остается только надеяться, что от алдасаров не будет никаких проблем. Ребята они толковые, но все же.

Ладонь сжималась в кулак. Голову затуманивало яростным теплом. Отец там как сейчас? Позвонить бы ему. Он-то обо всем этом не знает.

— Ваш ваессен по факту отказался от Кейнора, поэтому не возразит, — сказала Барвенг. — Да, мой корабль вернется к островам и затем в Кайрис. Да, у вас есть Каргосское море, названное в честь ученого-алдасара, который помог вам победить Гартию. Только у вас нет неба.

— Так их же там, в Кейноре, могут арестовать, — проговорил Энкел.

— Не поймают, — отозвался Дайгел.

Лишь бы и в самом деле не поймали.

В толпе снова раздались голоса:

— Аалсоты?

— Бросят против нас аалсоты?

— Те, кто досматривали наши авианосцы, знают, что на них находятся не боевые аалсоты, — как будто подслушав их слова, сказала Барвенг. — Это знает и ваессен Акреон Кардей, и лет-танер Вестомор Марез. Сбить гражданскую аалсоту вы не посмеете.

Последнее слово заглушил рокот, и над морем, над кораблями, над головами алеартцев пронеслась аалсота — серая с фиолетовым аалсота Кайрис.

18 реманы, Скадда

— Уйди, — потребовала Скадда, отпихивая Керсета лапой. — Это мой скелет.

— Правда? По размерам подходит. А где клюв? — спросил Керсет.

Скадда фыркнула и наступила на кости сурка. И ведь правильно вспомнила, в отличие от некоторых, в каком палисаднике и у какой заброшенной высотки Рагнар их оставил. А теперь надо первой отыскать череп косули на другом конце Валлейны.

— Я нашла, — заявила Лирра, раздвигая ветки кустов рядом со Скаддой.

— А это тогда что? — Скадда взъерошилась и, не убирая лапу с костей, вытянула шею к Лирре и заметила скелет в зарослях. Такой же, сурочий.

— А это другой сурок, — Лирра с недоумением повела ушами в стороны.

— Это твой сурок — другой, а мой — тот самый.

— У твоего старые кости, — Лирра качнула головой. — Он не похож на сурка, которого ели позавчера. А на моем остался клочок мяса, посмотри.

Ничего не удалось увидеть, а кости совсем не отличались.

— Рагнар не бросал скелет в заросли, — вспомнил Керсет. — По-моему.

— Проверку памяти не прошел, — заметила Скадда.

И разве не могла находка Лирры попасться кому-то на обед в другом месте? Скадда взъерошилась и посмотрела вверх, на парящего над покинутыми высотками Рагнара, затем позвала кличем.

— Мой правильный, — сказала Скадда, как только Рагнар приземлился рядом.

— Да он погиб от взрыва в Валлейне, — возразила Лирра. Скадда затрещала на нее и шутливо укусила за клюв, царапнула по восковице, а Лирра сделала так же в ответ и вся встопорщилась. Керсет просто ходил мимо, взъерошивая перья на крыльях.

Рагнар просунул лапу под ветки того же кустарника, где Лирра нашла скелет, и выкатил череп с царапиной.

— Растащили, — сказал он. — На костях я всегда оставляю отметины. Всегда разные, если кто захочет подделать. Ищите косулю.

Зашуршали крылья, и Виррсет приземлился около Рагнара, едва не задев Скадду маховыми перьями. Из клюва он выронил рогатый череп.

— Не тот череп, — сказал Рагнар. — Ищи дальше.

Раздался гул. Уши Скадды дернулись, встали торчком. Слишком громкий гул для автомобиля: и откуда он, с неба?

Аалсоты? Опять Гартия?

Скадда попыталась зарычать, но сумела только щелкнуть клювом. Когти впились в землю. Напали? Скинут бомбы?

Рагнар насторожил уши, встопорщил перья и глянул вверх, Скадда тоже. Под нарастающий грохот над высоткой показалось нечто: крылатое, парящее, стремительное. И плавно повернуло на восток.

Сердце колотилось так, будто Скадда только что пролетела от Валлейны до Экеры и обратно, весь путь взмахивая крыльями.

Крылья улетающей серой аалсоты расчеркивали фиолетовые полосы. Все-таки не Астелнал, не ее цвета.

— Кайрис, — прорычал Рагнар.

Испугалась, как белоног. Скадда чуть скрежетнула клювом. Еще чего. Пятьдесят лет назад кейнорские грифоны видели аалсоты каждый день. С чего вдруг бояться?

Только что все это значит?

Рядом приземлялись другие ученики: взъерошенные, с беспокойными взглядами.

— Воевать, что ли, начали? — спросила бурая Кенна, прижав уши.

Другие стали переговариваться. Керсет отошел и опустил хвост, а Лирра обвела всех спокойным взглядом: вот она точно совсем не испугалась. От этого даже сделалось обидно.

— Превращаться в травоядных начали? — отозвался Рагнар. — Кто их знает, чего они хотят. Посмотрим, куда летят, а когда уберутся, вернетесь к поискам. Вести себя спокойно, не разлетаться куда попало, как вон эти, — он повел головой в сторону, где уменьшалась аалсота. — Высоко не подниматься.

Скадда вместе с остальными выскочила на дорогу, проходящую мимо высоток: темную, с трещинами в асфальте. И, когда распахнула крылья на взлете, они быстро стали тяжелыми. Они больше не ныли так, как раньше, но уже много дней ощущались в воздухе огромными, неповоротливыми, словно кости в них заменили чужими.

Аалсота уже летела над развалинами на востоке, там, где они сливались со степью. Косули, что паслись на руинах, вскинули головы и ускакали, белоноги бросились бежать, только лошади еще щипали траву и кусты гачатки, а один из коней поймал и прожевал хомяка. Аалсота опять повернула и теперь понеслась на юг, в сторону Экеры.

И ничего она не страшная, было просто непривычно, никогда не видела в воздухе ничего настолько огромного. Больше аалсота не испугает. Вот.

— Вот же эти люди выдумывают, — проворчал Рагнар. — За работу.

Но что же такое происходит? Что-то ведь серьезное. И что случится в Экере?

Лошади — сразу все — рванули на восток. Почему? Аалсота ведь уже удалилась.

Зайцы разбежались в стороны, убегали и сурки, и хомяки, и из травы взлетали жаворонки с чимрами, даже гаски неслись так, словно вот-вот взлетят. Табун уносился дальше в степь, туда, где остатки развалин не рассмотрел бы даже грифон.

Аалсота развернулась на север.

Над восточными руинами взметнулись гигантские птичьи крылья. Они обхватили останки города, и поднялась птичья голова с загнутым клювом, с желтыми, как фонари Экеры, глазами. На правом крыле виднелся длинный шрам.

Сокол-лаохорт вырвался из земли: но на степи и руинах не осталось никаких следов. И, уже небольшой, с обычную птицу, Кейнор кинулся к аалсоте, а потом снизился, пронесся над травой, приземлился и наклонил голову.

Снова взмыл, понесся за аалсотой, а та опять направилась на юг.

— Ищите череп, — сказал Рагнар.

— Но в Экере сейчас что-то случится, — возразила Скадда, глядя вслед лаохорту и аалсоте.

— Кто будет перечить, того моя лапа коснется, или клюв, — огрызнулся Рагнар. — Все равно все выясните.

Но так будет не интересно. И уже много сегодня тренировались, уже вечер, хотя и ранний, а тех, кто совсем новички, Рагнар отпустил еще до полета в Валлейну. И вообще, ему же надо к подруге.

— Да это же Кейнор, — пробормотала Кенна, подергивая ушами.

— А то я без тебя не понял, — сказал Рагнар. — Еще насмо́тритесь.

Две пары крыльев удалялись — металлические и пернатые.

Лаохорт всегда появляется в том месте, где заснул. А засыпают эти существа в глубине земли, чтобы животные их не чувствовали. И лаохорты, даже когда спят, ощущают все самое важное, что происходит в их стране. Интересно, а вьорты ощущают? И спят ли они когда-нибудь?

— Что, уже захотела отдыхать в городе? — поинтересовалась Лирра и поравнялась со Скаддой.

— Она же там, по-моему, и живет, у нее нет пещеры? — добавил Виррсет.

Вот же наблюдательный. И что, радоваться этому, или нет?

— Я развиваю гвардейскую выдержку и выносливость, — сказала Скадда. — Дышу грязным городским воздухом, а не чистым и свежим, как вы. Вот.

— Ну, резонно, — сказала Лирра.

Скадда парила искаженно: то поднималась, то опускалась, то наклонялась в стороны, держась ближе к кронам буков, грабов и сосен и улавливая переменчивые лесные потоки. Когда взмахивала, воздух расходился под крыльями, и вокруг кончиков появлялся новый ветер.

Кенна и Лирра быстро перегнали Скадду: а еще именно Кенна отыскала косулий череп, и очень быстро. В следующий раз ее удастся опередить. Во всем.

Скадда то и дело посматривала на юг, в сторону Экеры.

— Летаете как вареные, — сказал Рагнар. — В следующий раз наберу в ученики сорок.

— Правда? — протрещали с дерева внизу.

Рагнар за утро показал множество мест в горах и в лесу, которые нужно было выучить, а теперь стал знакомить с новыми. Ориентирование в городе закончилось, теперь Скадда вместе с другими учениками запоминала не здания и памятники, а большие деревья, скалы, ручьи и тропы, едва заметные между кронами. По этим ориентирам потом удастся узнавать территории разных стай и стад. Никакие волки столько не запомнят, у грифонов лучшая память.

Когда уже закончится урок? Конечно, надо заниматься усерднее, но уроки происходят каждый день, а аалсоты Кайрис прилетают далеко не каждый. Экера все ближе, ощущается теплее: скорее бы туда.

— Вон там — очередная территория Ласферов, — сообщил Рагнар, когда обогнули Чантар и приблизились к соседней Тавире. — Приглядитесь вон к тому горному лугу.

Скадда различила с высоты множество растений, и часть из них оказались гахаритскими: летний снег, например, а еще лекарственные травы, которыми лечились северные волки. Скадда их не пробовала: неизвестно, как они влияют на грифонов.

А Ласферы знают? Нет, экспериментировать на грифонах они бы точно не осмелились.

— Здесь живет Фелан Ласфер, — добавил Рагнар. — И это его логово.

Скадда быстро нашла пещеру прямо над обрывом: от пропасти ее отделял только узкий выступ, на котором даже грифон бы разместился с трудом.

— Пусть со мной поделится, зачем ему такая, — высказалась рыжая А́рада.

Скорее бы найти себе убежище.

— Это теми растениями Ласферы травят зверей? — уточнила Кенна и отлетела от склона подальше.

— Кто их знает, травят или нет, — Рагнар начал удаляться от Тавиры, и Скадда, как и другие ученики, развернулась следом.

Поток воздуха относил в сторону. Из-за этого еще двое грифонов обогнали Скадду, а Скадда заворчала и постаралась их догнать. Одного получилось опередить, а другого все никак не удавалось. Ну вот. Так привыкла летать второй или третьей, настроилась на то, чтобы скоро стать первой — и тут какие-то наглецы все испортили.

— Тагал зря пытается убедиться в вине Ласферов, да еще и занимает гвардейские стаи этой ерундой, — проворчал Рагнар. — Подозрительные львы, да вот кого он еще предложит в правители?

— Если они преступники, то им не надо править, — высказалась Скадда.

— Преступники всюду, — качнул головой Рагнар.

Эрцог ведь тоже преступник: но не хотела бы, чтобы его казнили.

Дальше летели на юго-запад, где у горизонта виднелась синяя полоска моря. Она расширилась, стала ярче, приобрела оттенки зелени и бирюзы, белые росчерки из-за волн. Подул западный ветер, прохладный, пахнущий йодом и подводной травой.

Уже летала вдоль берега, но никогда — над самим морем. Потому что над ним дуют совсем незнакомые ветра, и, хотя море очень нравится, эти чужие ветра всегда вызывают отторжение. Хотя и интерес, конечно, тоже: и сейчас интерес пересилил. Очень хочется в Экеру, к аалсоте: но и к морю. Много времени не потратится, зато получится отличная тренировка.

Силы еще остались, а значит, их надо как можно лучше использовать. Нельзя позволять себе лететь четвертой, и даже третьей.

— Можно пролететь над морем? — спросила Скадда.

— Орлы и соколы часто дохнут, пролетая над волнами, — ответил Рагнар. — Над морем другие воздушные потоки, нас в них закрутит, завертит.

— Конечно. Но гвардейцы иногда летали, вот Сигдах, например. Он даже добирался до островов.

Рагнар фыркнул.

— Все свободны, — сказал он. Ученики сразу стали разлетаться. — Кроме Скадды. Она отдыхать не хочет, она хочет, чтобы отломились крылья. И впрямь, зачем они ей нужны, раз она в Гвардию не попадет.

Скадда весело прищурилась.

— Скай, Кенне тогда крылья отдай, а то ей своих не хватает, — заметил Виррсет.

— Отдам тебе мозги, — сказала Кенна, подлетев к нему. — Рыбьи, когда поймаю форель. У тебя-то никаких нет.

— Только без меня сильно не деритесь, а то у вас отвалятся и лапы, — предупредила Скадда, улетая с Рагнаром. — И тогда с кем мне драться?

— С мышами, — отозвался Виррсет.

— Сам пробовал?

Рагнар огрызнулся, и Скадда ускорилась. В крыльях теперь ощущалось больше силы, чем тяжести.

— Давай, — сказал Рагнар, как только впереди простерлась сплошная синь, словно опрокинутое на землю небо. Морская пена напоминала клочки облаков. — Пробуй.

Ветер крепчал, восходящих потоков над водой не было: и Скадда ударила крыльями, поднялась повыше, еще раз подгребла. Сбивало, отбрасывало назад.

Далеко улетать не нужно.

Светлое небо и яркая, темная морская голубизна у горизонта: а под крыльями море сине-бирюзовое с индиговыми пятнами и разводами от теней облаков. Скадда продвинулась чуть дальше, на мгновение стало легче: и снова набросился ветер, горло забилось, никак не получалось сделать вдох. Хлестнула крыльями, развернулась, теперь ветер оказался сзади, и удалось вдохнуть.

Потоки извивались, сбивали с толку, постоянно меняли скорость, почти утащили вниз, к волнам, и пришлось сильнее ударить крыльями, подтолкнуть себя к берегу, а потом и приземлиться.

А Рагнар, конечно, стоял на песке и никуда не летал.

— Хватит, большего не ждал, — сказал он.

Скадда повернула голову набок, рассматривая волны. Почему летать над ними сложно для грифонов? Так быть не должно, грифоны же лучшие.

Летают же чайки по морским ветрам: почему они умеют? У них, правда, крылья устроены по-другому, они вытянутые, не прямоугольные. Но ведь у некоторых грифонов получалось: а значит, надо сужать маховые перья? Даже если ветер дует навстречу? В таких случаях ведь маховые, наоборот, расширяют.

— Еще бы чуть пролетела — грохнулась бы в воду.

— А сейчас есть грифоны, которые летают над морем? — поинтересовалась Скадда.

— Может, и есть, но это не ты.

Знакомые улицы, белые здания со светло-золотистым вечерним отблеском, синие тени. Кругом раскидистые каштаны и демвии, остроконечные кипарисы и туи, растрепанные вязы.

Скадда летела ниже, чем обычно, почти наравне с крышами девятиэтажек, от которых поднимались мощные потоки, и замечала на столбах, в окнах, на перилах лестниц, на телефонных кабинках, на киосках кейнорские красно-зеленые флаги. На здании администрации пока еще реял оранжево-сине-бирюзовый легонийский.

Скадда приземлилась на тротуар, подбежала к прохожим и поскребла лапой, чтобы дали бумагу и ручку, но люди в ответ лишь развели руками. Сразу, не обращая внимания на Скадду, они продолжили взволнованно общаться: как раз про аалсоту.

— Туда вон на юг полетели, аж земля задрожала, я думала, стекла на меня все повылетят…

Пусть не преувеличивает. Отлично, что даже спрашивать не пришлось: и Скадда радостно чиркнула, а потом разбежалась и кинулась в небо. Здания впереди, белые с голубыми прямоугольниками теневых сторон, омывались солнечным светом, и казалось, что они в нем немного тают.

Скадда поднималась кругами, и в ушах посвистывал ветер.

Город и актарий получится пересечь. Крылья стали сильнее. Скоро и на тренировках Рагнара понадобится летать дольше, чем обычно.

Что же теперь произойдет? А вдруг война?

Люди, хотя и допускают ошибки, все-таки стремятся жить в мире, стараются все решать умом, а не силой. Ну, хотя бы в последнее время. И хотя отчасти даже интересно взглянуть на войну, все равно ее не хочется. Как уважать людей, если увидишь, что они друг друга убивают? Люди все-таки очень разумные существа, и они больше не допустят такого.

К тому времени, как Скадда пересекла город и часть актария, крылья стали казаться пернатыми булыжниками. Дома, сады, дома: ни на что не хотелось обращать внимания, только лететь, и все. Когда Скадда поравнялась с радиомачтами, линии Веннты странно изогнулись, север и юг оказались не на своих местах, запад и восток тоже. Захотелось повернуть туда, где, как казалось, находился восток.

Но ведь он не настоящий. А голову давит, и от этого ощущения хочется отмахнуться, как от мошек.

Гвардейцы знают, как лететь правильно. Им нельзя помешать.

Скадда снизилась к следующему восходящему потоку, а затем по нему поднялась, направляясь на восток, казавшийся западом. Тяжесть в голове прошла, стороны света вернулись на свои места. А впереди дома сменялись полем, по которому тянулась знакомая железная дорога.

Когда Скадда скользила по воздуху, казалось, что двигалась медленно, а когда взмахивала — что это только мешает, а крылья от этого устают еще больше.

Кажется, прошло меньше двух часов с тех пор, как проснулся Кейнор. И одновременно — словно целый день. Повернуть назад? Приземлиться? В крыльях жарко. Да, очень интересно, но разве оно стоит того, чтобы так уставать?

Точно не стоит того, чтобы скулить. Разве хочется летать четвертой или пятой? Или вообще седьмой? Ну уж нет. После того, как стала бегать после уроков, получилось лучше бегать на тренировках, а значит, и с полетами нужно так же.

Впереди и внизу, слева от трассы, в степи — в степи, не в поле, ведь там уже росли в беспорядке дикие травы — блеснули на солнце огромные металлические крылья. Скадда кинулась вперед уже легче, быстрее, и дыхание перехватило, как во время охоты на крупную дичь.

Неподалеку от аалсоты, окруженной военными, теснились автомобили, как лисицы рядом с телом льдозубра, а в стороне от машин, скалясь, лежал лаохорт-дракон. Его перепончатые крылья, покрытые короткой шерсткой, испещряли рваные раны. Сейчас, на высоте, ничего не удавалось ощутить: интересно, а как это — испытать сильный страх без причины? Уже ощущала такую тревогу, но совсем ненадолго, и, возможно, она была иной. Конечно, лаохортов бояться не стыдно, это высшие существа.

А совсем близко к аалсоте находились четверо: мужчина и трое женщин, и у одной из них, с короткими седыми волосами, Скадда разглядела морщины. Она стояла, опираясь рукой на невысокую лестницу, что вела ко входу в летающую машину.

С отдаления за этим собранием наблюдали звери. Лошади, косули, келарсы, а еще хафены: длинноухие травоядные с закрученными на концах рогами. Они пришли в Кейнор издалека.

Скадда приземлилась вблизи от лаохорта, и страх, нарастающий, жгучий, сдавил, будто кто-то поймал, сжал клыками бока. Будто сделалась маленькой: не грифоном, а крылатым муравьем. Глупости. И все-таки стыдно.

Кажется, будто боится что-то внутри, что-то неосознанное, мелкое, глупое.

— Когда же вернется ваш лаохорт? — спросила одна из военных. Словно из-за каменной стены.

Лапы подкосились, и захотелось сжаться в комок, даже если это невозможно с плохо гнущейся спиной. Скадда уткнулась клювом в лапы. И даже не подняться. Когти подрали сухую траву и землю, царапнули по мелким камням.

Скадда все-таки подняла голову. Уши отгибались.

Лучше бы наблюдала с воздуха: но это тоже испытание. Надо выдержать.

На лаохорта Скадда не стала смотреть, взглянула на трассу: а там остановилась машина, и оттуда выскочила женщина с длинными рыжими волосами. Она носила форму горработника. А ей на плечо сел сокол, и его глаза, в которых не было зрачков, сверкнули, как закат.

Из-за Легонии все хотелось спрятаться, забиться в пещеру.

Надо выдержать. Вот.

— Здравствуйте, — сказала женщина, подойдя к военным.

Сокол-лаохорт сидел на ее плече, взъерошивал перья клювом, смотрел с насмешливым прищуром желтых закатных глаз. На него смотреть было проще, чем на Легонию, ведь сокол находился дальше.

Лапы вот-вот сорвутся с места. Убегать, как зайцу? Совсем не по-грифоньи. Скадда отошла все-таки чуть-чуть, чтобы страх ослабел.

Женщина достала из кармана штанов небольшую книжку — похоже, удостоверение личности — и затем добавила:

— Лоя Кирлинг тен Велия. Вот не думала, что придется этим заниматься после работы, но мне не впервые ездить на другой конец города и дальше, тем более каждый кейнорец…

Она переглянулась с соколом, и послышался пространный голос, похожий на эхо, загадочный и при этом неожиданно задорный:

— …хочет заглянуть за горизонт.

— Вот именно. Он меня нашел. Почувствовал в городе своих людей, попросил одну из них, то есть, меня, приехать сюда, так все и было.

Лаохорты чувствуют на своей земле всех-всех своих людей, всех своих разумных зверей и птиц. Когда впервые об этом узнала, решила, что у лаохортов замечательная память, почти как у грифонов. Потом рассказали, что память у них и правда отличная, но они на самом деле помнят и знают не каждого жителя своих стран, а лишь тех, с кем знакомы. Прочих просто ощущают как что-то теплое. Как ориентиры по Веннте.

Военные переглянулись.

— А вот еще, — и Лоя достала второе удостоверение. — Это кайрисское, если еще остались вопросы. Если обобщить, я алдасарка, родилась в Кайрис, но своим домом всегда считала Кейнор. Как видите, — Лоя провела рукой по перьям сокола, и те взъерошились под ее пальцами, — он меня тоже считает своим человеком. Когда приедут посланники Легонии, завтра? Если и им понадобится все подтвердить, то, так и быть, загляну за горизонт еще раз.

Лаохорт-дракон пристально смотрел на Лою, подняв остромордую голову с ярко-синими, как сумерки, глазами. Горизонт на западе был ярко-желтым, словно дракон подпалил небо, а солнце опускалось все ниже и теряло яркость.

— Теперь спросите своего лаохорта, — добавила Лоя. — Он меня чувствует, или нет?

Легония не отвечал, только ударял хвостом с длинной кисточкой, не приминая ни травинки.

— Кейнор, — позвал хрипловатый женский голос. Сокол переглянулся с Лоей, взмыл с ее плеча и, подлетев к аалсоте, сел на руку, протянутую пожилой алдасаркой.

— А я тебя помню. Хотела использовать мой дар, Ялла Венлинг? Ты за мной все бегала, такая юная, бойкая, а я отказывался. И ты используешь, обещаю. По-моему, сейчас у меня для этого хватит сил, — и он быстро, с хитринкой глянул в сторону Легонии. Совсем по-человечески: хотя у него и не было зрачков.

— Спасибо, — сказала Ялла. — Спасибо тебе.

Кейнор посмотрел ей в глаза и взмыл.

Голова Легонии лежала на лапах, синие глаза не моргали, только подрагивали раненые крылья и острые уши.

Ялла смотрела в небо, странно, как будто в никуда, и улыбалась.

— Вы ведь все понимаете, — заговорила одна из алдасарок, крепкая, с короткими рыжими волосами. — Те, кого выслали в Кайрис, так и не приобрели с ней связь. Те, кто родились в Кайрис, приехав в Кейнор, тут же с ним связались. С ним, а не с Легонией. Власть Легонии на этих землях ослабла, хотя Кейнор и был в его составе. Теперь, когда пробудился наш лаохорт, даже ласарины со временем разорвут с Легонией связь. Кейнор не удалось присоединить даже миром. Пойдя войной, вы только приманите вьортов и еще сильнее настроите Кейнор и Кайрис против вас. Не следует дальше ослаблять лаохортов. Ни политикой, ни смертями.

Скадда все внимательно выслушала. Получается, войны точно не будет, раз Легония никак не сможет вернуть Кейнор. Значит, все хорошо: хотя и чуть беспокойно из-за того, что многое изменилось. Кейнорцы и все легонийцы ведь так часто говорили про Единство, а это оказалось неправдой.

Военные молчали.

— Дожидайтесь посланников Акреона, — сказал один из них.

— Это вряд ли что-то изменит, — заметил алдасар.

— Обещайте похоронить Саргона, — опять раздался голос Кейнора, который вернулся и сел на плечо Яллы. Ее глаза как-то странно светились бликами и казались совсем молодыми. — Я все время сна чувствовал рядом его кости. Однажды он приходил со мной говорить. Несмотря ни на что, он был самым близким мне человеком. Я покажу его кости и кости его коня, который прибежал к нему в горящий город и там же погиб, — его взгляд переместился к Скадде. — Похороните их обоих. Коня — рядом с нашим кладбищем.

Давно запомнила, что Саргон приручил коня, одно из самых свирепых существ. Конь даже разрешал ему ездить у себя на спине. Алдасары были дружны со зверями: а их потомки будут?

Ну, ласарины точно хорошо относятся к зверям: и сам Кейнор. Конечно, непонятно, зачем закапывать коня в другом месте, но у людей это почему-то означает уважение.

И в актарийском трамвае, и в автобусе говорили про Кейнор и его независимость, а еще про алдасаров. Раммел Манати возглавил свободный Кейнор, но ненадолго: ведь скоро кейнорцы выберут себе нового правителя. Голоса звучали и радостно, и обеспокоенно, но больше радостно, а водители объявляли, что никому сегодня не стоит платить за проезд.

Скадда больше не летала, от остановки до дома Георга добралась на лапах, и, когда подходила к подъезду, над зданиями, сумеречно-синими, в желтых огнях окон, с темными флагами, развернулись крылья: перепончато-шерстяные, драконьи, от западного до восточного горизонта. Оскалилась пасть.

Такой огромный. Таким же был Кейнор, когда проснулся. Лаохорты на самом деле не становятся гигантскими, они не могут изменять облик: просто у лаохортов так проявляется сильное беспокойство. Или сильная радость.

А лаохорты могут бояться?

Никогда еще такой беспомощной себя не чувствовала, как сегодня. Скадда заворчала и резко почистила клювом кроющие перья. Надо специально еще несколько раз встретить лаохорта, привыкнуть к нему и научиться совсем не бояться. Конечно, они высшие существа, но это не повод же ощущать себя детенышем, только что пробившим скорлупу.

Крылья исчезли, а над крышами пронеслась птица, силуэт в сумерках с ярко-желтыми глазами. Его имя выкрикивали из желтых окон, а в палисадниках зажигались костры. Олени и белоноги, дремавшие у домов, вскочили и подняли головы.

Скадда, поднимаясь на восьмой этаж, слышала на лестнице отзвуки музыки, голосов и новостей, где говорили о независимом Кейноре. А потом раздались хлопки, и на перилах возникли красно-зеленые отсветы салюта. Скадда остановилась и долго вглядывалась в россыпи ярких шуршащих искр за окном.

Уже привыкла, что в Ориенте две страны, а в Легонии разные народы сосуществуют в мире: между собой и со зверями. Кейнорцы были легонийцами, вывешивали на праздники легонийские флаги. И все так быстро переменилось. Это и интересно, и немного тревожно. Но, конечно, кейнорцы радуются.

— Здравствуй, — сказал Георг, пропуская. — Ну что, сама все видишь-то.

Когда Скадда прошла за ним в гостиную, где бормотал телевизор, Георг приблизился к окну и поправил прислоненный к стеклу красно-зеленый флаг. Флаги обычно перекликаются с цветами лаохортов, но серо-бурый с желтым смотрятся тускло, и для кейнорского флага используют цвета-символы алдасаров и ласаринов. Тоже Единство, на самом деле. Алдасары, ласарины и кайрисцы.

Только, получается, единства с Легонией и не было? И зря про него столько говорили?

Не только крылья, но и лапы стали тяжелыми от усталости, и Скадда легла в свое гнездо из вещей Георга. А в телевизоре женщина — глава Кайрис — обращалась к народу Кейнора. Она рассказывала, как собиралась помочь Легонии укрепить оборону, и как Акреон отказался от помощи Кайрис и от Кейнора. Потом выяснилось, что в Легонию пришли корабли Гартии, и это удивило, но в сравнении с Кейнором — слабо.

Остальное Скадда видела и сама, поэтому уже не стала вслушиваться, а потом пошли другие новости, и Скадда постаралась уловить что-то про зверей, про Эрцога, но ничего не сказали.

— Дайл гартийцев сегодня заснял, только что вернулся из портового города, похвастался. Ничего. Переживем мы эти перемены. Мне это не впервые, я такие перемены видал, что куда там сегодняшним. Ничего, пережил их, а вы, грифоны, и подавно переживете, вы вон какие выносливые, — никаких сомнений. От его слов стало спокойнее. — Главное — экспедицию надо вернуть. И ребят с Аттестации, когда придет время.

А кто на Аттестации в Кейноре? Скадда все-таки поднялась, попросила листок и ручку, а потом спросила.

— У нас-то на Аттестации гахаритские.

Скадда шевельнула ухом. Может быть, они остановились в «Закатной волне»? А ведь гахаритцы не очень доверяют животным. Как раз хотела поговорить с постояльцами гостиницы, но не было времени туда прилететь, а теперь как раз появилась цель.

А алдасары так и останутся в аалсоте?

Все-таки, раз они в самом деле так быстро связались с Кейнором, значит, они и правда ему верны.

— Что это значит? — спросил Рагнар, когда Скадда опять задержалась на уступе Каменного Когтя после тренировки.

Не потому что хотела о чем-то узнать у наставника, а потому что крылья почти не шевелились и во всем теле не осталось сил. Все-таки вчера пролетела слишком много: значит, надо чуть меньше. Все равно никто из учеников столько не летает.

— У тебя результаты сегодня хуже, чем у новичков, — добавил Рагнар. — Что творится?

Да, сегодня летела седьмой, и из-за этого злилась. Но зато показала все ориентиры, хотя и медленнее обычного. И даже сломала не так уж много костей.

А Рагнар сегодня всех освободил чуть раньше, он хотел поскорее встретиться с подругой.

— Я вчера перезанималась, — призналась Скадда, и слегка повела ушами вниз, признавая ошибку, а затем поставила их торчком. — Много летала после тренировки, потому что смотрела на аалсоту, алдасаров и лаохорта. Но я так больше не поступлю.

— Какая из тебя выйдет гвардеица, если не можешь рассчитать своих сил? — Рагнар, пройдя по краю обрыва, повел хвостом вверх-вниз, и острое хвостовое перо как будто царапнуло воздух. — Еще раз такое натворишь — перья укорочу вместе с ушами. Все ясно, мозги муфлоньи?

— Ясно, — ответила Скадда.

Ладно, так долго летать не надо. Но ведь призыватели поселились близко к Каменному Когтю.

Прохладный лес ущелья заполнял птичий свист и журчание речки. Скадда рассмотрела на ветках грабов и буков мелких белых ванланок с зелеными головой и крыльями: они дрались высоко в кронах, а иногда слетали ниже и собирали семена в кустах чернокогтя и сагасты. Черно-желтые зеленохвостки переворачивались вниз головой и ловили мошек, кенлетки с черными «масками» вокруг глаз порхали с ветки на ветку. Большие, с ворону, хохлатые листвицы забирались в дупла, бегали по стволам или спархивали в траву.

Волки-призыватели должны жить именно тут. Стаю Ерты, что патрулирует земли в округе, Скадда уже запомнила, а те волки, которых заметила в ущелье, были совсем другими. Ущелье как раз находится рядом с Каменным Когтем. Может, конечно, волки пришли с другой территории, но вряд ли.

Как вообще здесь Ерта терпит призывателей, еще и бывших гвардейцев?

— Прилетели алдасары, — твердили сороки.

— А в лес не придут? — раздался голос куницы.

— Лучше пусть не приходят, — отозвался ворон. — И в Кейноре им нечего делать. Чужие люди. Что они принесут?

А ведь кейнорцы радуются. Глядя на них, удается их понять, но и тех, кто опасается, тоже. Перемены — это в любом случае беспокойство.

Впереди затрещали сухие листья и ветки, послышался волчий разговор: ворчащий, иногда с подвыванием, визгом. Скадда насторожила уши. Пара волков обсуждала охоту. Волчица твердила, что ей надоели белоноги и хочется чего-то другого, а еще предлагала пересечь Экеру и попробовать хафенов. Волк не хотел и говорил, что не любит машины. Волчица грустно проворчала, что тоже их терпеть не может. Скадда пробиралась с подветренной стороны и слушала.

— Сейчас у них новые машины, — угрюмо добавила волчица. — А еще они теперь перегрызутся.

— Точно перегрызутся, — поддержал ее волк. — Думают, Легония это в самом деле так просто оставит? Не оставит. Говорят, алдасары связываются с Кейнором. Не верю.

С ними все-таки надо поговорить, тем более видела больше, чем они. Скадда пробралась к волкам через заросли, и звери встретили спокойными равнодушными взглядами. В нору спрятались волчата.

— Алдасары вчера при мне доказали, что у их народа быстро появляется связь с Кейнором. И легонийцев они убедили. Даже использовали при них дар Кейнора. Там еще были звери, они видели. А Кейнор попросил…

Волк спокойно, немного со снисходительностью глянул на Скадду: как будто на щенка из своей стаи. Скадда взъерошилась и распушила перья.

Пусть он и призыватель, но он не нападет. Гвардейцы говорили, что эти волки законопослушные. Ну, пока еще.

— Ты говоришь про дар лаохорта с восторгом детеныша, — негромко сказал волк. Разве так? Какой еще детеныш? Ну уж нет. — Один лаохорт тысячелетиями применял к нам дар. Чудовище, подчинявшее наш разум. Он заставлял нас видеть добычу вместо подруг, ядовитых насекомых вместо детенышей. Сводил с ума и зверей, и свой народ, пока его из отчаяния не порвали на части.

Скадда выставила уши торчком. Чудовище? Ориента — Кранар — в самом деле был жестокой страной, и его люди плохо относились к зверям, воевали между собой, но все-таки преувеличивать жестокость тоже нельзя. Почему призыватели так странно относятся к лаохортам?

— Он так больше не делает, и вряд ли делал именно так, — возразила Скадда. — Люди тоже больше и не казнят никого, и не пытают, и к зверям относятся нормально, — кейнорцы точно, и алеартцы с таннау. — А лаохорты не могут пользоваться даром просто для развлечения. Если они его используют слишком часто, это может их ранить.

— Почему мы тогда боимся лаохортов? — волк опустил голову на лапы. — Но что толку говорить с грифоном. Рассказывай сородичам, какие у лаохортов хорошие дары.

— Но люди доказали, что могут измениться, — сказала Скадда. — И у них больше возможностей, у них намного лучше разум. Поэтому и лаохорты пугают, наверное.

Вожак фыркнул. Волчица посматривала на Скадду с недоверием.

— Ты что, хочешь, чтобы звери отделились от людей? Но ведь если звери потеряют с ними связь, то потом и охоту на людей разрешат, и вьорты станут зарождаться чаще, — добавила Скадда. — Если мы станем жить на землях вьортов, у нас уже в следующем поколении ухудшится разум, — так ведь и случилось после распада Империи с теми, кто рождался на земле Ферры. — А львы — высшие хищники, они, если их не контролировать, вернутся к тирании. Особенно если начнут терять разум. Зачем тебе хочется, чтобы все поменялось? Объясни.

— Да, многие хотят, чтобы все оставалось как сейчас. Особенно травоядные, — сказал волк. — Впрочем, мы не травоядные. Насчет разума… а какова цена твоего разума, если он не свободный, если от людей и лаохортов зависит, есть у тебя мозги или нет? Ты хоть сама в это веришь? Правда, чего толку спрашивать.

— Конечно, разум животных появляется из-за людей. Это же, наоборот, отлично. Что не так?

Тот волк, который напал на человека в Экере, говорил, что разум у животных может появляться и без людей. А этот что, тоже так думает?

Волк лишь повел ушами и отошел, а Скадда, разыскивая место для разбега, направилась вглубь ущелья. Ну да, люди могут враждовать, и иногда они заставляют беспокоиться, но, чтобы сравнить их разум со звериным, нужно только посмотреть на города, на изобретения, на книги. Звери никогда такого не сделают. Даже жалко.

Недалеко от волков, у реки, встретилась грифоница: она лакала воду, лежа на каменистом берегу. Такую грифоницу Скадда еще не видела: с приглушенно-коричневой окраской, как будто в мягкий теплый коричневый оттенок добавили молока. На боках и крыльях темнели округлые пятна, лапы и грудь были бежевыми. Серый цвет глаз красиво сочетался с цветами шерсти и оперения. А еще она была чуть старше.

Грифоница поднялась и направилась к Скадде. Она двигалась мягко, почти бесшумно, и под ее лапами побеги папоротника и лимонника почти не приминались. Раздался потрескивающий, будто ветки в костерке, голос:

— Что же ты делаешь рядом с призывателями? — и грифоница наклонила голову, прищурила глаза: она выглядела дружелюбно, но Скадда замерла. А если кому расскажет? Правда, ничего ведь не сделала преступного.

— Мне стало интересно. Я не понимаю, почему у них такие убеждения.

— И как, поняла?

— Не очень.

— Тебе бы не стоило к ним лезть, у гвардейцев возникнут вопросы. Я видела, что ты летела с Каменного Когтя: ты ученица, так? Ты нарочно полетела в это ущелье: видимо, подслушала разговор о нем?

Как она так поняла? Она гвардеица?

Грифоница смотрела с интересом, наклоняла голову то в одну сторону, то в другую, чтобы лучше разглядеть Скадду.

— Любознательная ты. Одобряю. Но поосторожнее.

— Волки — не преступники, а я ничего не замышляю, — ответила Скадда. — А ты гвардеица?

— Нет. Но знаю, что многие гвардейцы бы к тебе придрались, если бы здесь увидели.

Взгляд у нее умный, изучающий и спокойный.

— А ты что делаешь рядом с призывателями? — поинтересовалась Скадда.

Грифоница взглянула одобрительно.

— Хороший вопрос. Я осведомительница Гвардии и слежу за ними, один из них все-таки был в стае Ерты. Пока им разрешили здесь остаться, потому что детеныши маленькие, но потом им придется уйти. В этот раз я проследила еще и за тобой. Меня зовут Венти Лаграй.

Скадда насторожила кончики ушей. Знакомое имя. Точно, Рагнар о ней говорил: это осведомительница, которая посчитала, будто не сможет служить в Гвардии. А еще это подруга Тагала.

— Я про тебя слышала, — ответила Скадда. — А я Скадда Корфай.

— Вот как. И чья же ты ученица?

— Рагнара Халлета.

— Почему ты захотела вступить в Гвардию?

— Чтобы защищать порядок. И быть полезной.

— Знакомо, — Венти наклонила голову. — Да, насчет лаохортов, — она провела подушечкой лапы по камню, обкатанному речной волной. — Они живут во многом как простые звери.

Скадда развернула к ней уши.

— Объясни.

— Сильный вытесняет слабого, потом и сам слабеет, и молодые лаохорты, зарождаясь, его убивают, — ответила Венти. — Не в прямом смысле, конечно.

В груди — что-то пустое, напряженное. Одно дело — призыватели, но не слышала, чтобы грифоны так странно говорили о лаохортах.

— Странно выглядишь, — весело добавила Венти. — А что в этом плохого? Старое сменяется новым, так всегда происходит. Мне нравится. Мы, например, вытеснили своих бескрылых предков.

Если в этом смысле, то да.

— Попутного ветра, — добавила Венти. — Передай Рагнару от меня того же.

Три года назад. 675 г., 20 лартана

— Когда обнародуете изобретение, обязательно подчеркните, что оно сделано при содействии гахаритского ЛОРТа, — напомнил в двухсотый раз Ва́рлан Зенрамо́т.

— Я еще даже ничего не изобрел, — Дайгел, зажав трубку между плечом и ухом, застегнул рюкзак. За время, пока говорил с начальством, успел туда все сложить.

Надо же было ляпнуть на Дне родителей начальника, что задумал штуковину, которой нигде больше нет. Дайгел и без выпивки бы сказал коллегам, но, само собой, когда задумка бы как следует оформилась.

— Но скоро изобретете. И добавлю, лучше бы вам обнародовать первый экземпляр, и только первый, когда изготовите новые модели, усовершенствованные. Не хотелось бы, чтобы в ЛОРТах других льет повторили задумку. Тем более — чтобы нас опередили.

Да и без того собирался первое время скрывать штуковину. Чтобы воспользоваться преимуществом, само собой.

— Разумеется, вас будет ждать повышение. Как только изобретение опробуем в действии, так сразу, без всяких сомнений. Мы в вас не сомневаемся.

Дайгел скоро попрощался и повесил трубку. Горазды они там, в ЛОРТе, продвигать на лучшие места своих: уже убедился. Даже зарплату наверняка ни на мьенц не поднимут, не говоря уж о каком-то там карьерном росте. Но без ЛОРТа штуковину вряд ли удастся собрать. Ведь наверняка не все детали самому получится выточить. А дальше — изобретение все-таки по закону принадлежит тому, кто его придумал, начертил и к тому же приложил больше всех усилий к его сборке. Гахаритцам хватит и гордости за то, что при помощи их ЛОРТа сделают какую-то там особую вещь.

Гахаритцы всегда гордятся тем, что считают лично своим. Для них важнее всего — чтобы у Гахарита было как можно больше собственных изобретений, книг, фильмов, достижений селекции и всего подобного. А Единство с Легонией — пожалуйста, разве что в личное пространство не лезьте. В общем-то правильный подход, вот только отчасти странный, раз они готовы даже изобретение кейнорца счесть гахаритским.

Знать бы еще, какую вещь предстоит сделать. Сейчас-то есть только азарт, и никакой толковой идеи. Но нет: еще есть уверенность, что все пройдет как надо. Все-таки уже разрабатывал свое, по мелочи: когда работал на заводе. И, совсем по мелочи — когда учился в школе и в универе, но то не считается. Кроме того, доводилось иметь дело с самой разной техникой, от актарийских машин до видеокамер.

Но не в отпуске об этом всем думать.

Лугра, городок северного Гахарита на морском побережье, почти не отличается от Панеста. Та же зелень на крышах, те же серые дома. Как во всех городах Гахарита, у некоторых из них чердаки соединены проходами, и порой, если улица узкая, они едины и у тех многоэтажек, что стоят напротив друг друга. Там, на чердаках, по сути отдельный город, личное пространство гахаритцев. Лишь гахаритцев туда и пускают: такой негласный, но всем понятный закон.

Гахаритцы поселились в Ориенте позже всех прочих народов. Прибыли неведомо откуда в трехсотых годах и приняли легонийское подданство. Легонийцы в те времена не могли расселиться далеко на восток Ориенты, слишком их было мало, а отправлять небольшие экспедиции было рискованно. Из-за гахаритцев на востоке перестали появляться вьорты, но, чтобы пришлые не призвали своего лаохорта, на восток со временем все-таки переселили малую часть легонийцев. Правда, с гахаритцами они не смешались и потом создали свою льету — Феаллин.

Гахаритцы немало подсобили Легонии с кораблестроением и защитой от морской угрозы. Всегда были обособленными, но отделиться никогда не хотели — их и так все устраивает. Легония их защищает, они дают Легонии корабли и не возникают, разве что могут время от времени поругаться на цены да на невыполненные обещания, но так это повсюду.

Весенний воздух натянут, как струна: ударь по нему — и зазвенит. Одуревший, шальной, пахнущий чем-то земляным, живым, ручьистым, да и небесным каким-то. И все до того огромное, просторное, полное жизни до краев, что хочется его исследовать целиком, заглянуть во все потаенные уголки.

Погода стояла облачная, иногда прояснялось, и солнце шарило лучами по городу, точно пытаясь собрать блики, которые само и растеряло то в окнах, то на полоске моря, то на осколке бутылочного стекла. Горработник замел его в совок и направился к коллегам, что высаживали на клумбах белоцветковые кусты. Не успел растаять снег, как по нему уже соскучились. Прохожие иногда приветствовали горработников, прикладывая левую ладонь к правому плечу.

— А можно с ними? — спросил один малой.

— Вот закончишь аграрный, пройдешь потом подготовку — и пожалуйста, — ответила мать. — И будешь облагораживать город.

И придется ежедневно убирать улицы, следить, чтобы фасады, тротуары, палисадники и входы в магазины не выглядели обшарпанными, ухаживать за деревьями и кустами, все чистить, красить, порой обрабатывать от вредных грызунов и тараканов. Трудная, муторная работа. Вот это терпение у людей.

У кромки моря тоже убирались горработники, чистили берег от водорослей и дохлых медуз. Дайгел прошелся по набережной: под ногами скрипели доски и шуршали волны. По бортам катеров, стоящих слева, у пирса, прыгали отсветы водных бликов, а дальше виднелись и корабли — их в Гахарите полно, огроменный флот, и часть этих кораблей порой перебрасывают в Инис и Ламейну. На одном из малых судов собрались трое человек, и Дайгел услышал с его стороны:

— Никуда, значит, не отправляемся. Минимум нужно четверо.

— А куда собрались? — поинтересовался Дайгел, подойдя.

— Рыбачить, — ответили с катера. — За участие — десять мерансонов, каждый ловит не больше пяти рыб.

Еще не хватало. На море, конечно, никаких комаров, не то что на речке, но чего интересного — сидеть часами да ждать, пока дернется поплавок.

— Да мало, чего вы, — сказала одна из пассажиров, девушка на вид лет двадцати пяти-двадцати семи. Стройная, с хорошими формами, и симпатичная.

Все, конечно, зависит от попутчиков. Точнее, попутчиц.

Гахаритки — самые привлекательные, и не только внешне. У них нет заморочек. Своими проблемами и секретами не грузят, в твои никогда не полезут.

— За полтора часа ты больше и не поймаешь, — сказал ей капитан катера.

— Если поймаю пять за полчаса, ловлю еще пять, лады? — предложила девушка.

— Грабеж моря, — заметил Дайгел, забираясь в катер. — Я бы посмотрел.

Девушка переглянулась с Дайгелом и хмыкнула. Глаза у нее немного раскосые, не как у прочих гахаритцев, и голубые, яркие — у всех гахаритцев они выразительные, а у женщин так особо.

— Никаких рыб сверх нормы, — отрезал капитан катера. — Нас потом проверят. О, вот, набралось четверо, и славно, отчаливаем.

— Не наберется, если не дашь ей поймать сверх нормы пять рыб, — предупредил Дайгел. — Я ловить не буду, так что свою норму ей отдаю.

Девушка снова глянула на Дайгела, чуть прищурив один глаз.

— Ну, раз так, то сойдет, — согласился капитан. — Когда пристанем вон туда, — он указал на другой пирс, в отдалении, — покажешь пять ее лишних рыб как своих.

— А потом, — с тем же прищуром заявила девушка и поправила воротник куртки, — заберешь моих рыб и не почешешься. Знаю таких.

— Больно надо, я их считай и не ем, — ответил Дайгел.

— В центр скупки отдашь. Я не абы чего ловлю, а ценных рыб, дорогих.

И редких, что ли? Гахаритцы и на это способны. Правда, вымирающую редкость, по идее, в центре скупки не примут, еще и оштрафуют. Понятное дело, что среди гахаритцев встречаются и браконьеры, а центры скупки далеко не всегда честные. Но нечего настрой себе портить.

— Чего молчишь? — добавила девушка. — Раскусила?

— Разумеется, — кивнул Дайгел. — Ты давай, не подведи, а то еще выйду с одной дохлой рыбешкой да опозорюсь с таким уловом.

— Секунду, — и девушка расстегнула рюкзак, вытащила сапог, привязала к тросу и забросила в море, а второй конец троса, нагнувшись, прикрепила к свае. — Все, начала рыбачить. Продолжим.

Капитан катера глядел на нее с недоумением.

— Я-то понял, вроде бы, — сказал он. — Но обязательно сапог?

Девушка усмехнулась.

— Горработникам прибавила забот? — поинтересовался Дайгел.

— Не им, — ответила девушка.

Бирюзовое море расходилось пеной у бортов, толкало лодку, как приятеля при встрече, и швырялось брызгами в людей. Пока все рыбачили, Дайгел делал заметки о том, что наблюдал. Записал и про сапог. Правда, как ни крути, если заносишь просто на бумагу, детали выветриваются из памяти, а если записать на видео — другое дело. Но видеокамеры все громоздкие, вот незадача.

Что-то мелькнуло в голове, будто и там бликовало солнце.

Пожилой гахаритец и капитан катера первыми вытащили из моря по серебристой рыбине, потом еще по одной. Девушка скоро выловила здоровенную полосатую зубастую штуковину и успела ее оглушить, пока та клацала пастью, а затем одну за другой кинула в таз две средних рыбы. Еще двоих тоже быстро украла у моря — одну с желтым шипастым плавником, одну с белыми разводами по черным бокам: уж выпустила бы такую.

А прошло — Дайгел глянул на наручные часы — всего двадцать минут. У других рыбаков улова не прибавилось.

Они хоть съедобные, эти рыбины?

А девушка снова закинула удочку. Темные волосы трепало ветром, голубые глаза щурились.

Руки у нее сильные. Черты лица — сейчас получше рассмотрел — грубее, острее, чем у большинства гахаритцев. Но так еще привлекательнее.

Это кейнорцев и кранарцев воспитывают так, чтобы до женитьбы никого не тащили в кровать: и Дайгела так учили, но гахаритские порядки быстро показались удобнее, хоть и кейнорец. Семью заводить не тянет, в одиночку привычнее, да и не выходит представить себя в роли отца. А без женщины трудно. С гахаритками легко познакомиться и легко расстаться, претензий потом никто не высказывает.

— Звать-то как? — спросил Дайгел.

Девушка в ответ только хмыкнула.

За остаток плавания она поймала четыре рыбы сверх нормы, да капитан выловил еще две, и, когда возвращались к берегу, Дайгел заметил, что свои рыболовные качества девушка преувеличила.

— Погодь, — сказала она и повернулась к капитану. Волна, плеснув, оставила брызги на ее щеке. — Поверни к тому пирсу, откуда отчалили.

— Помню, — ответил он.

Скоро девушка отвязала трос, вытянула сапог и, когда кинула его на палубу, обрызгав ботинки Дайгела, из голенища выскользнул здоровущий осьминог. Вот те на, уже готовая изобретательница — во всяком случае, о таком способе не слыхал.

— Все равно преувеличила, — сказал Дайгел. — Это не рыба.

— Дают за него как за двух рыб, вот ага.

А ползает он шустро, глазищи оранжевые, серьезные какие-то, и так ловко управляется с этими своими щупальцами. Его и съесть-то жаль, сказать по совести. Девушка провела пальцами по его скользкой башке, а когда осьминог отполз, пихнула его ботинком, и он опрокинулся со шлепком, открыв ряды колец-присосок. Быстро перевернулся и отполз. Да славный же малый, необычный, в море бы его.

— Живое же, — сказал Дайгел. — Чего ты с ним так?

— Кейнорец, что ли?

— А верно мыслишь.

— В маринаде его пожарю, будешь?

— Да нет, я их предпочитаю в море. Но спасибо, чего уж.

— Кейнорцы не осилят гахаритский маринад, вот ага.

— Осилю, — ухмыльнулся Дайгел. — Но предлагаю съесть что-то кроме осьминога.

— Тогда что-то острее гахаритского маринада.

— И с прогулкой по горам. Завтра, в девять, встречаемся здесь.

— Заметано.

Куда ни глянь — сплошные горы в меху лесов.

Под деревьями, что росли у ведущей вверх по склону тропы, зеленели почками ветки шиповника, а еще виднелись мелкие кусты брусники и голубики, росли плауны и всевозможные мхи. Кое-где оставался снег, грязный от следов копыт. Все это пытался зарисовать художник, и пока что у него на полотне обитали одни лишь цветные пятна. А рядом с художником трое ребят снимали пейзаж камкордером.

Эта видеокамера хоть и считается переносной, да все равно громоздкая. Состоит из трех блоков, и все они соединяются кабелем. Камера отдельно, камерный канал — отдельно, здоровущее устройство для звукозаписи — тоже отдельно. Известно, что все это можно упихнуть в один корпус, но такие камеры весят лишь слегка меньше, все руки ими оттянешь и спину сорвешь, да и делают их крайне редко.

Подобные разработки не считают особо важными: даже в ЛОРТах. Вот разработки новой актартехники или новых кораблей — это важно, и с этим никто не спорит, но и камеры надо бы привести в порядок. Тоже ведь полезные штуковины.

Дайгел записал про камкордер в тетрадку, а девушка, идя рядом, тем временем тоже что-то строчила.

Стоило подняться повыше в гору — и все, больше никого из людей не осталось поблизости. Гахаритцы в основном ходят в горы и лес с экскурсиями, а не в одиночку. И даже не парами. Со зверями они уживаются лучше, чем раньше, но те-то помнят, как долго гахаритцы отучались от чрезмерной охоты и до сих пор не до конца отучились. Гахаритцы, в свою очередь, не шибко любят встречаться на природе со зверьем, пусть звери и опасаются на них нападать. А эта девушка, на тебе, согласилась в лес пойти без всяких экскурсий.

Когда горные ели сильнее сомкнули лапищи над головами, девушка сказала:

— Такое ты не видел.

И, перевернув страницы назад, показала тетрадь. На весь разворот разлегся дракон, да прямо-таки настоящий, вот-вот и бросит вылизывать лапы да вскочит, расправит крылья, огрызнется.

— Издалека видел.

— Значит, не видел.

Дайгел пихнул ее в плечо.

— Опишу при случае. Я вот чем занимаюсь, — и показал ей записи, раз уж она поделилась своим: немного сегодняшнего, про лес, и немного вчерашнего, про рыбалку. Девушка молча пролистала свою тетрадку вперед.

Тот самый катер, море, рыбины в тазу, лицо Дайгела, осьминог — и ведь ничего не зарисовывала, пока ходили по морю. А все удивительно узнаваемое. Рисунок с какой-то едой она быстро пролистала и показала тот самый еловый лес, по которому сейчас бродили.

Затем проследили, выбравшись на поляну, за тем, как дракон парил у склонов соседней горы.

— Так себе полет, — сказала девушка. — Вытащи в степь — не взлетит.

Дракона почти и не разглядеть, видно только, что серый, и хвост у него длинный. Рык прокатился по скалам, а потом зверюга опустилась на выступ скалы. А чего бы и вблизи не поглядеть.

Задор плеснул внутри, как волна от штормового ветра. Дайгел принялся спускаться, при этом глянул на девушку да скосил глаза на дракона. Девушка усмехнулась и полезла следом.

Спустились шустро, потом поднимались едва ли не вечность. Пугали оленей и обходили лосей с кабанами, а с волками Дайгел здоровался. Заходили по горным тропам в тупики, убегали от падающих со скалы камней, выпили воды из водопада — а холодный-то какой.

Девушка иногда останавливалась, чтобы что-то зарисовать, а иногда первым останавливался Дайгел — записать в тетрадку то, что увидел. Камера бы впрямь пригодилась, да еще и поддразнил бы девчонку — дескать, ты почти что фотографируешь, зато шевелиться твои рисунки нипочем не станут.

А если впрямь видеокамеру придумать, да размером с кошку? Хоть и баловство, а кажется, будто это вполне возможно. С такой-то видеокамерой не придется оставаться у подножия — с ней можно легко забраться в гору да все поснимать на высоте.

— Ты прямо как фотоаппарат, — сказал Дайгел.

— Спасибо, что не как термос, чего уж, — отозвалась девчонка с усмешкой.

Потом она начала напевать: и то знакомые песни, то народные какие-то гахаритские мотивы, то вовсе что-то неизвестное, на резком звучном языке, и Дайгел пробовал угадывать сюжеты неизвестных песен, а девушка усмехалась и отвечала, что все неверно.

И, пока угадывал очередную, ботинок поехал со скалы, Дайгел вовремя ухватился и за ветку, и за протянутую руку девушки. А, там пропасть внизу. Да и вьорт с ней. Если даже и в ней — без разницы.

За драконом наблюдали из-за обломка скалы. Зверище спало под вечерним солнцем, уложив шипастую морду на лапы, и ветер шевелил его мех. Подрагивали перепонки шерстяных крыльев. А поблизости валялся человеческий череп.

Сожрал, зараза. Не украл же муляж из музея или школы из эстетических соображений. Вот тебе и работа Гвардии. С чего ж он так на человека взъярился, и как еще умудрился убить?

— Бывает, — сказала девушка. — Валим?

— Валим.

Девушка куда-то вела по старому кварталу, ярко освещенному фонарями. Здесь дома сплошь каменные и высотой всего этажа в три, зато какие высоченные эти этажи — каждый стоит двух. Окна считай до пола, и каждое — в окружении мелких окон величиной с ладонь. Эта мелочь еще и с цветными стеклами — зелеными, фиолетовыми, серебристыми.

Будто объективы видеокамеры.

Остановились у магазина с керамическими фигурками. Девушка их долго рассматривала, и очень внимательно, а ее лицо отражалось в стекле да оживляло его. Что-то опять она напевала. Не гахаритское, а невесть какое — звонкое, как ручей, и жесткое в то же время, грубоватое, притягивающее по-своему.

— А, сдаюсь, — махнул рукой Дайгел. — Тут поется о том, как ураган разметал опоры ЛЭП.

— Догадался, бывает.

Потом забежали в подъезд, и девушка повела наверх. Шаги стучали гулко и бойко. Вот уже третий этаж, после гор полнейшая ерунда, а вот то, что девушка стала взбираться по лестнице к люку на чердак — вовсе не ерунда. Дайгел полез следом.

Когда из-за генов матери выглядишь так, что сойдешь за представителя считай любой народности, это весьма кстати. Но удостоверение личности все испортит, фамилия-то кейнорская.

— Тут настоящая гахаритская еда, — девушка, добравшись до верха, достала ключи. — Острая. Не осилишь.

— И настоящее гахаритское все?

— Само собой. Не для кейнорцев. Ну, не для всех.

Вот теперь много чего надо будет записать. Дайгел улыбнулся и облокотился на стену. В первый раз такая выдалась возможность, вот ничего же себе. Сколько ни общался с гахаритцами, никто не приглашал в чердачный мир.

— Ты могёшь бегать очень быстро? — спросила девушка и прищурилась. — Это важно.

— От надзирателей?

— Ну, да. Еще меня лишат права сюда ходить. Но да ладно, — девушка широко улыбнулась. — Я завтра уезжаю, мне-то чего.

Вот оно как.

Будто и нет там ничего, за люком, кроме обычного чердака с пауками. И свет в коридоре тусклый какой-то.

Да чего — ни с кем все равно подолгу не встречался. И в этот раз не собирался. А может, она поедет в гахаритский город. В Панест, например.

— Куда уезжаешь?

— Давай потом, а. Идем.

Ну, если и на другой конец страны — не страшно. Можно и письма писать: хотя письма — совсем иное. И сколько себя ни уговаривай — пустота какая-то.

Она отперла люк, и открыла, и хлынул свет, еще и музыка послышалась в отдалении, легкая, бренчащая. Дайгел пролез на чердак следом за девушкой и, поднявшись, едва не задел головой потолок. Девушка рассмеялась: и показалось, будто ничего она не говорила про отъезд.

— Документы, — сказали, подходя, двое гахаритцев.

Девушка быстро показала удостоверение, а потом Дайгел развернулся к ней — и взял за руку. И кинулись вперед по коридору, едва успевая уклоняться от ламп. Позади требовали документы и гремели ботинками. Вдвоем вбежали в зал, обогнули столы, чудом никого не сшибли — а пахло как раз-таки гахаритской едой, пряно, ярко, оранжево и зелено.

Охранники ворвались в зал.

— Одолжи, — сказала девушка, сдернув куртку с одного из стульев. Кинула ее Дайгелу, Дайгел накинул на себя, и вместе встали в углу, будто и не было ничего. Девушка посмеивалась, Дайгел усмехнулся тоже. Подошел какой-то парень, видать, хозяин куртки. Дайгел показал ему кулак.

Будто и не сотрудник ЛОРТа, а так, пацан семнадцати лет, каким приехал поступать в местный универ.

Больше никто и внимания не обратил. А на столах — тербета с приправами, пряные булки, мясные тоже есть. Есть блюдо с чищеными яйцами, какими-то здоровенными, всего четыре штуки уместилось, и белок кажется серым даже при свете ламп. Странное дело. В продаже подобного не видел. На стене — голова льдозубра и волчья шкура. Кого сюда не стоит пускать, так это зверей. В местных забегаловках Дайгел иногда подобное видел, мог бы уже привыкнуть, а все равно коробит. Надо бы все это описать — да потом. Сейчас эта задача отдаляется и размывается.

Охранники молча проходили между рядами столов, и, казалось, они не хотят на самом деле найти нарушителей гахаритского личного пространства, а так, дурью маются. А когда до них осталось немного, Дайгел подмигнул девушке, бросил куртку, снова девушку схватил за руку и кинулся бежать.

Выскочили из зала, а дальше понеслись мимо рядов дверей, при этом чуть еще кого-то не сбили. Затем девушка затащила в темную комнату, захлопнула дверь, и в нее тут же заколотили. Дернули ручку, однако ж Дайгел умудрился найти шпингалет и сдвинуть. Щелкнул выключателем.

А комната маленькая, кровать едва помещается, окон никаких, само собой.

— А пошли они, — сказал Дайгел. — Не дракон, не сожрут.

— А пошли они, — согласилась девушка, и Дайгел ее поцеловал. Пахло от нее морем, пылью после дождя, листьями местной пряности-улибиса — и уютно, и свободно.

— На улибис чуть похожа, — сказал Дайгел, когда отстранились друг от друга.

— Я твои эти «схожести» уже коллекционирую. Бывает. А улибис почему?

— А из пряностей больше всего понравился. Твоя комната?

— Они все общие.

В дверь опять застучали. Девушка на этот раз первой подалась вперед.

Сколько времени прошло — вовсе не ясно. Да и ну его. Дайгел нашарил в темноте одеяло — девушка его целиком украла — и потащил на себя. Девушка заворочалась и обхватила Дайгела руками.

— Одеяло верни, — сказал Дайгел. — А то холодно.

— Потому что ты не поел нормальной гахаритской еды, — отозвалась девушка. — Чего ни придумаешь, чтобы ее не есть. Проиграл. Бывает.

— Сама-то тоже не ела.

— А времени сколько?

Пришлось в сумке искать фонарь и светить на часы. Десять утра.

— Поезд скоро, — сказала девушка и поднялась.

Глаза слегка привыкали к темноте, да и через щель двери виднелась полоска света. Мало что удалось рассмотреть, но да зато оставался простор, чтобы представить. Особенно после того, как вчера насмотрелся, и увиденное пришлось по душе.

Улибисом немного пахло. У листьев этого дерева приглушенная горечь, привкус особый, бархатистый, фиолетовый.

— И куда поедешь?

Чего вдруг вырвалось. В жизни не интересовался, куда потом подруги денутся.

— Никуда, — ответила девушка. — Неважно. Позвали.

Гахаритки никогда секретами не грузят, это-то да, и настаивать бесполезно, да и ни к чему. Лучше бы, правда, загрузила.

— Успехов тогда.

— Успехов. Сам чем займешься?

— Изобрету что-нибудь, — само вырвалось.

И даже в темноте увидел улыбку.

— Давай. Чего-нибудь полезное, да?

— Именно.

А уже на улице, когда снова убежали от охранников, и когда девушка уже сама скрылась, Дайгел понял, что стоило бы спросить у нее какой-нибудь рисунок.

Или саму ее сфотографировать. Нет, лучше — записать на видео. Так живее, да и голос можно сберечь. Почитать, что ли, побольше про видеокамеры, да тем самым отвлечься.

20 реманы, Эрцог

Темные облака нависли низко над горизонтом, и из желтизны под ними точно вытянулись желтые когти, вцепились в облака, а затем продлились дальше, расширились, слились. При этом ощущалось, что сейчас вообще-то должна быть ночь.

Понятно, конечно, что летом день всегда длиннее ночи, но чтобы настолько? Да он здесь, в Талис, просто не дает ночи жить. Он будто ее загоняет и терзает, как волки — рысей. Даже день тут ничуть не соблюдает законы. Хорошо, что вокруг сосновые леса и пасмур — они мешают солнцу.

Запахи точно отдаляются, еще и искажаются, делаются странно теплыми. Все еще остается угнетенность, но сил уже больше, вот только заложенность в носу раздражает. Ее хочется схватить когтями, разодрать и выбросить подальше. И кашель — точно кто-то скребется в горле. Но зато першить перестало быстрей, чем обычно. Все-таки эти листья и правда здорово лечат: и отлично, что здесь, у актариев Горвы, этот полезный кустарник тоже растет.

Правда, в тот же день, когда Эрцог впервые съел его листья, пришлось счесать с оснований ушей целые клочья меха. А почему у рысей и тахров никакой аллергии, они же тоже кошки? Хотя да, они же не инрикты.

На опушке, недалеко от актария, под лапы кинулась тетерка, заволочила по траве крылья, закричала, и Эрцог фыркнул с усмешкой. Тут же вырвалось чихание.

— Да я бы и не узнал, что рядом твои птенцы, если бы ты не… — и осекся. Никто не отвечает, а неразумные птицы — тем более.

Хм, а она поселилась близко к людям. Не боится.

В глубине леса опять заревели медведи. У них гон, и местные люди сейчас стараются далеко в чащи не забредать, но на окраинах все еще часто охотятся. Но все-таки не на птиц, которые выводят птенцов.

На краю кладбища копали новые могилы, и Эрцог прошел мимо рядов камней с вырезанными на них годами жизни и именами. Непонятно, зачем это нужно. Еще и лес вырубают, чтобы кладбище сделать больше. Зачем теснить живое из-за мертвого?

В актарии собаки, как всегда, подняли лай, а люди на Эрцога ничуть не обратили внимания. Эрцог стащил газету с тележки, которую везли по актарию, и, ускользнув, лег в заросли у забора. Вот, нашел, назначили дату выборов в Кейноре — двадцать третье реманы.

Здесь не пишут, но, конечно, новый лет-танер — точнее, теперь это называется ваессен Кейнора — должен поговорить с главными вожаками насчет испытательного срока. И тогда он назначит нормальный срок, а не три месяца. Уже почти два. Неважно — все равно на самом деле впереди почти целый год.

В Кейноре сейчас здорово. Живой Кейнор — просто чудно. А голос Легонии, как пишут, уже и ласарины слышат с трудом. Все еще лучше, чем думал, и все-таки не зря согласился с Раммелом. Кейнору помогают алдасары из Кайрис, они его люди, и никакая Гартия ему угрожать не станет. И Легония тоже.

Наверное.

Вот Гартия немного тревожит.

Надо с кем-то про это поговорить. Ага, с людьми — чтобы они опять в ответ потянулись к ружьям. Не всерьез, конечно, но ничего приятного.

Кажется, что пасть заткнуло камнями. А еще кажется, что если и дальше ни с кем не общаться, то и в мыслях возникнет такая же пустота. Эрцог попробовал рассказать сам себе описания моллитанских трав, но тут же стало одиноко, а потом появилась злость.

Эрцог подкрался к речке и затаился в кустарнике. Травоядный пил, стоя на камнях в прозрачной воде, и от его морды разбегались круги, а между копытами расставленных ног вились мелкие рыбы.

Он некрупный, похож на оленя с круглыми ушами, а еще четырехрогий. Забавно. Те рога, что больше, напоминают косульи, а те, что торчат перед ними — длиной в половину оленьего уха, без отростков, и острые на вид. Интересно получше узнать его травянисто-солоноватый запах, но нюху мешает заложенность, из-за которой чудится, что мир вокруг сузился.

А если редкий зверь? Ладно, все равно этого не знал, а если и слышал название такого вида, не знал, как он выглядит. Инрикты в любом случае реже. Эрцог припал к траве и, подкрадываясь, выбрался из зарослей. Когти выдвинулись, лапы напряглись. Заметался хвост.

Ни разу не видел таких зверей. Все-таки он редкий. Но лапа ноет, и не хочется искать кого-то еще. Правда, что потом — ловить домашних гасок или телят?

Эрцог зарычал, а травоядный унесся, расплескивая воду. Эрцог, хотя и нарочно его спугнул, едва не сорвался с места, чтобы кинуться следом.

А, ну его. Каждый рывок — это сильная боль в лапе. Радость победы и вкус мяса — справедливый обмен, но незачем терпеть боль просто так.

От голода, правда, опять свело в горле.

Зато ходить уже проще, чем раньше — лапа сгибается лучше. Скоро получится и бегать, а то со времен ареста ни разу не пробежался. Уже соскучился по бегу — почти как по разговорам.

В речке отчетливо виднелись снующие рыбы, но они надоели — ими совсем не наесться. Эрцог, отмаргиваясь от мошек, отошел от воды, а потом сквозь заложенность смутно учуял волков и остановился.

Рядом с Горвой жила пара волков со щенками, и этих зверей пока еще плохо удалось узнать.

Волки, облезлые из-за линьки, подойдя к речке, стали ловко вылавливать пастями рыб из воды, и при этом не трогали серых с синими полосами на боках, хотя у волчьих лап они кружили стаями. Их вообще никто не ест — похоже, ядовитые.

В Кейноре самая вкусная рыба — форель, и морскую там тоже удавалось ловить. А еще крагета, морского зверя.

По еловому стволу, лежавшему поперек реки, прокралась рысь, с опаской глянула на волков и кинулась в воду. Рыси часто ловят небольшую рыбу с круглыми плавниками, и Эрцог, узнав об этом, тоже стал такую ловить. Сейчас кошка вытащила за низ головы какую-то крупную, вроде щуки, но со скругленной мордой. Ага, значит, ее тоже можно попробовать.

Волчица огрызнулась на рысь, и та легкими прыжками удалилась с добычей в чащу. Эти волки, похоже, не грызут рысей, раз кошки их не очень-то опасаются, а значит, стая все-таки уважает законы, и с ней можно договориться.

— Расскажите, какие проблемы у местных зверей, — сказал Эрцог, подходя к волкам.

Волк поднял голову и оскалился, а волчица зарычала.

— Но ты сначала меня укусишь до крови, — сказал волк.

Это ничуть не здорово. Эрцог отвел вибриссы назад и переступил передними лапами.

— Эй, знаешь, я против чрезмерной грубости.

— Ты потеряешь рассудок, — оскалился волк. — Оттого и отказываешься.

— Ничего я не потеряю. Я просто не хочу драться, потому что вы не преступники, а я болею, ты и сам чуешь.

Вряд ли самоконтроль и правда стал хуже. Правда, не проверял, вообще-то. После косули, из-за чьей крови Эрцог едва не напал на таюма, больше никого не удалось поймать и съесть.

— Драться не обязательно, — сказала волчица. — Мы знаем, что ты сходишь с ума от вкуса крови. С таким зверем разговаривать не будем. Или доказывай, что не сходишь с ума, или уходи.

— Это, — Эрцог нервно облизнулся, — хм, это насилие без причины. Никого я не стану нарочно кусать.

— Тогда мы ничего не скажем зверю, который хочет править всем материком, но даже себя не может контролировать, — прорычал волк.

Они ушли, а Эрцог остался на месте, от разочарования и злости раздирая когтями хвойную подстилку. Зато поговорил. Немного.

Что-нибудь удастся сделать. Должно получиться.

Далеко в бору опять заревели медведи. В ушах закладывало и чуть звенело — приближался дождь. Заложенность скрадывала запахи, и Эрцог с силой потер нос лапой, точно эту заложенность все-таки можно было оттуда вытащить.

Значит, надо лучше изучить окрестности слухом и глазами, если не получается нюхом.

Эрцог проскользнул мимо большой сосны. Все ее ветки вместе с верхушкой наклонились вправо, точно дерево увидело там что-то интересное. Сосны вообще будто разные по характеру — одни направляются вверх, и им не интересно то, что происходит внизу, а другие, любопытные, вытягивают ветки вниз, чтобы дотронуться до всех, кто проходит мимо. Эрцог сам потрогал лапой эти ветки, а потом потерся о стволы деревьев. Пускай и не своя территория, но другого кота здесь нет.

Давно уже день, время засыпать, но, правда, в последнее время спится все хуже. Когда просто рыскаешь, на свои территории не тянет, зато они часто появляются в тревожных снах.

Все равно вся Ориента — своя территория.

В переплетении веток шиповника проглядывало гнездо, и Эрцог увидел край одного из яиц — светлого, с полосками. Значит, это гнездо вихревицы, очень редкого четверокрылого существа. Эрцог отступил, чтобы не спугнуть зверьков.

К гнезду подкрадывался соболь, и Эрцог сам подкрался к нему, сшиб здоровой лапой, прижал ко мху.

— Твое гнездо вытащу и выкину, если их тронешь, — сказал Эрцог, подделываясь под голос местных волков, чтобы соболь все понял. — Нечего трогать вымирающих. Ешь бурундуков и белок.

Соболь тявкал и пытался вцепиться, а когда Эрцог отпустил зверька, он убежал в хвойный кустарник и оттуда зарычал — голосом, похожим на куний — что ему угрожали, что инрикт его пытался убить, и все подобное. Он поостережется нападать на вихревиц, но нужно что-то еще сделать.

Здесь, где нет Гвардии, где животные не помогают друг другу, а люди — животным, очень нужно хоть в чем-то улучшить жизнь зверей. А еще нужно, чтобы звери хотя бы чуть-чуть доверяли. В одиночестве ничего не приходило в голову, но Эрцог подкрался к дереву, на котором общались две вороны. Под их приглушенный хриплый разговор удалось кое-что придумать.

Эрцог пробрался к поляне, к зарослям голубики на ее краю — приземистым, с тонкими ветками, с белыми цветами, похожими на кувшины длиной с полкогтя и с узким горлом. Куницы едят ее ягоды. А соболи похожи на куниц, и тоже должны есть голубику. Один из местных соболей тоже живет на поляне, он смастерил гнездо под корнями огромной ели, и там тоже сырая торфяная почва.

Эрцог подкопал землю под самым маленьким кустом, и сороки застрекотали:

— Он вырывает ягодные кусты. Вы это видели? Портит жизнь зверям.

— Какие заботливые, — заметил Эрцог. — Птицы, а волнуетесь насчет зверей.

Уши дернулись, когда на них попали капли. Остро и ярко запахло мхом, землей, еловой хвоей — эти запахи проникли даже через забитость носа, и даже сумели ее истончить. Земля отлично поддавалась, и детеныша голубики удалось выкопать, пусть при этом и испачкались лапы. Правая копала хуже, но это не слишком помешало. Схватив куст пастью под недовольное ворчание куниц и ругань сорок, Эрцог направился туда, где вчера нашел укрытие соболя. По пути сильно захотелось кашлять, и Эрцог чуть не выронил из-за этого голубику.

Прячась в зарослях, Эрцог проскользнул мимо лисьей норы — у ее входа лисята охотились на жуков, и пугать их не стоило. Потом пересек тропу кабанов, увидел следы людей, а пройдя подальше, поймал и запах пороха, и запах кабаньей крови, усиливший голод. Набрел на медвежью тропу, проломленную через кусты — уже знакомые, пушистые, с плодами из трех долек. Правда, их название не узнал. Поодаль виднелось пятно примятой травы, где катался медведь.

Следы не очень свежие, и звери ревут вдали, но лучше поскорей убраться.

Рядом с убежищем соболя, откуда недовольно шипел сам зверек, Эрцог раскопал сырую землю и столкнул куст в небольшую яму. Правда, часть корней при этом сломал, да и часть веток тоже, но пусть растет.

С неба лило так сильно, что дождем пригибало уши. Зато меньше придется мыть лапы и морщиться от вкуса земли. А из бывших — и будущих, вообще-то — тирнисков выходят неплохие актарийские работники. Надо об этом сказать, если опять соберутся казнить.

Ласферы тоже сажают растения. Но у них совсем не то. Ласферы сажают яды и всякие неизвестности. От этих мыслей Эрцог нервно фыркнул и поспешил вылизать раненую лапу.

Горький запах черноголовой совы, приглушенный из-за болезни Эрцога, коснулся носа. Две птицы сидели на низкой ветке, прижавшись друг к другу — самец и самка. Этих сов очень мало, но Эрцог встречал их на разных территориях, и убитых не находил, а еще заметил, что они прожорливые и стремительные. Вряд ли им плохо живется. Они просто малочисленные, никто их не истребляет.

А в детстве сов приходилось опасаться. В первые годы мать скрывала от всех, и отец приходил очень редко, чтобы ничего не заподозрили. Логово находилось в овраге, под низким деревом, и Эрцог никогда не выходил из-под его веток, если гулял. И постоянно перед тем, как покинуть логово, принюхивался — не сидят ли на ветках разумные птицы. Если бы они рассмотрели, если бы заметили пятна и полоски, то сразу разнесли бы слухи. А особенно Эрцог опасался сов, они там часто летали и могли не только выяснить правду, но и просто съесть. И, замечая на листьях свежие совиные погадки, Эрцог спешил укрыться — вдруг совы совсем близко и сейчас вернутся.

Такие мелкие пернато-растрепанные существа. А лет восемь назад могли и навредить. С возрастом все меняется — например, стал огромным сильным зверем. С разумом будет так же.

Под лапой хрустнули кости. Визг врезался в уши. Резко затих. В голове точно что-то шевельнулось. Мелкое, загнанное, слабое. Уйти. Не трогать. Убрать лапу. Что ты наделал.

Опять.

Вкус крови во рту. Лосиной. Детеныша. Добыча, своя. На нее посягали. Хотели отнять. Получили лапой по хребту. Так и надо.

И точно крик в голове — слишком далеко, глубоко. Лапы и пасть его не слушают. Они сами по себе. Надо наклониться, впиться в тело, сорвать шкуру.

Что ты наделал.

Перед глазами, в слабом утреннем свете — желтое, мелкое, разбитое. Желтое. Как львиная шерсть. Как огонь. Пасть оскалилась.

Скулеж поодаль. Еще кто-то рядом. Тоже отберет.

Вскинулся, огрызнулся. И этого тоже ударить. Пусть подойдет.

Прекрати. Просто. Немедленно. Прекрати. С трудом переступил лапами назад, в логово. Не слушаются. Им бы кинуться, выпустить когти, вонзить в шерстяное, желтое.

Ушел все-таки — тяжело и медленно — вглубь убежища, уткнулся носом в лапы. Нет никакой крови. Точно нет. Запах шерсти, пыли, хвои, вот и все, успокойся.

Эрцог повернулся к выходу из заброшенного логова тахра. Поодаль от порога лежала лисица. Убил ее, что ли? Нет. Нет, совсем нет. Просто хотел отогнать, просто оттолкнул лапой, вот и все, и совершенно ничего не хрустело, это ветка в лесу. Эрцог подкрался к зверьку осторожно, медленно, почти не глядя.

Кровью не пахнет — ага, точно не навредил, а она притворяется, они же хитрые.

А затем посмотрел. Оскаленная лисья морда с маленьким пятном крови у уголка пасти, глядящие в никуда глаза. Эрцог, подойдя, ткнул лису мордой, пошевелил лапой и понял, коснувшись бока, что ребра у нее переломаны, и позвоночник, похоже, тоже сломал.

Просто молодая безобидная лиса, похожая на кейнорскую забавную Ласси. И разумная. Только что бегала, жила, хотела и дальше жить. Убил ее почти так же, как сам не хотел умирать. Она и не входила в укрытие, просто пробегала мимо. Мало ли кто пробегал мимо в том же Кейноре, даже близко к убежищу — и никогда никого ведь не трогал.

Какой толк от этого разума, если в самое нужное время он точно забивается в пещеру и боится выйти. Сколько ни думай, что все получится, все равно бесполезно. Эрцог стиснул челюсти.

Прошла почти треть испытательного срока. Ничего не сделал. А что сделать со зверями, если они не слушают, не рассказывают, и неясно, как им помочь, да и надо ли? Если применить силу, выйдет еще хуже. Тем более сейчас ее и не применишь.

Да и сколько ни думай, что все получится, что ты разумный — все равно ты бесполезный. Ненадежный зверь, вот и все. И правда не стоит ни с кем говорить. Просто остаться здесь, в логове, и никуда не уходить. Даже не охотиться.

Как будто наступили, передавили все кости. Эрцог свернулся клубком и накрыл морду кончиком хвоста.

Алнир сразу заметил проблемы. Он старался следить за едой Эрцога, сдерживал в нужные моменты, иногда мог и несильно ударить лапой по загривку, и это даже работало, но мать возмущалась и всегда твердила, что с Эрцогом все нормально, что просто просыпаются охотничьи инстинкты, ничего страшного. Свободного времени у Алнира было немного, он не всегда мог уследить, и раньше Эрцога это радовало. А потом, когда Эрцог повзрослел, с самоконтролем все ухудшилось.

Еще и подружиться в детстве ни с кем не удалось. Котята келарсов шипели и убегали, львят Эрцог почти и не видел. Правда, один друг, похоже, был. Если это можно назвать другом.

Ну да, бегал за ним, хотел общаться, хотел узнать получше, а Луи сначала интересовался в ответ. Даже приводил в библиотеку Экеры. Он быстро научил Эрцога читать по историческим книгам, и это так захватило, что Эрцог потом часами ему рассказывал о том, что узнал. Правда, Луи со временем разговаривал все реже, отвечал односложно или жестами, а потом и совсем начал избегать. Когда оба повзрослели, он стал соперником.

Да и когда общались, Луи вел себя по-разному. То охотно что-то рассказывал, выслушивал, вылизывал мех Эрцога, мог показать интересный муравейник или странную рыбу, или вот, самое здоровское — библиотеку. То мог, ничего не говоря, подойти и резко перевернуть на спину, сдавить, грубо ткнуть лапой. Сейчас ясно — он всегда относился не как к другу, а как к непонятной штуковине, которую надо изучить. А когда изучил, то забросил живого зверя, как надоевшую игрушку. Вот именно, что живого. И менять это, в общем-то, не хочется.

Надо изменить другое.

Вот пускай именно оно, ненужное, а не разум, забивается вглубь головы. А начать надо с сомнений и страхов. Ощутить их, понять, где они: будто колючий, жалящий комок внутри черепа. Или в горле. И как-то от себя отделить. Они — не личность. Так, мешающая ерунда, точно клещ, присосавшийся к лапе. И эта ярость от вкуса крови — тоже вроде того. Убьешь сомнения — и ярость со временем убьешь. А зверям обязательно нужно помогать. Иначе еще больше животных погибнет зря.

А лиса — хм, ее убил совсем не для развлечения. Ее, в конце концов, тоже можно съесть. Чтобы не вышло так, что она умерла зря.

Правда, мясо у нее оказалось таким, что, как только в голове прояснилось, захотелось кинуться к реке и напиться, чтобы перебить затхлый вкус. Ладно, все равно можно посчитать, что охотился на нее. Приманил новую добычу на запах прежней. Примерно так.

Эрцог нехотя умыл лапой морду. Сейчас вообще не хотелось умываться — во время болезни на это мало остается сил. Хотя и неприятно ощущать, что мех грязный.

Интересно, а отчего усилилась ярость? Из-за сотрясения, или потому что стал меньше общаться? В Кейноре же так не злился. Там хотя бы с кем-то можно было поговорить.

Правда, случалось ненадолго терять разум на охоте и в драке, еще не пробуя кровь. Но удалось научиться собой владеть в таких случаях, а вот с кровью все гораздо трудней.

Сначала нужно тут сделать что-нибудь важное, поправиться, а потом поехать в Манскор. До Манскора не дойти, далеко. К Горве не хотят поезда, а автобусы отсюда ездят редко, и они небольшие, в них зверя не пустят. Надо с кем-то договориться из людей. Чтобы и подвез, и чтобы одиночество ушло.

Еще там, в Манскоре — Кая. С книгой про моллитанские растения. А у нее с приятелями получится вернуться в Кейнор, интересно?

Ну вот. Появилась цель — и жалящий комок притаился, сжался, затих.

Остаток дня Эрцог спал — но беспокойно, прерывисто. Слишком ярко светило солнце и иногда пробивалось через ветки в логово, а еще зудели уши, облезшие от лекарства. Эрцог опять съел целебные листья, и зуд из-за этого усилился. Еще и появился странный тяжелый кашель — ладно еще ненадолго.

Все-таки больше не нужно этим лечиться. Простуда проходит, зато с аллергией все хуже и хуже.

Вечером, перед тем, как подойти к актарию, Эрцог изучил места, где обычно бродят охотники. Нос приходилось прижимать к земле: и почвенные запахи прогоняли заложенность. От ходьбы она тоже проходила, но, правда, стылый ветер ее возвращал, при этом из носа текло, а в горле сразу становилось неуютно.

Следы подсказали, что люди часто проходят мимо зарослей хвойного кустарника с мелкими шишками, в котором прячется глухарка с птенцами. Они умелые охотники и должны знать, что глухари здесь водятся. Но не трогают этих птиц.

Уже удавалось найти следы людской охоты на кабанов, и известно, что на оленей здесь тоже охотятся. А вот тетеревов и глухарей, которые вывели птенцов, местные люди и правда не убивают.

У одного из охотников, живущих на окраине, точно была машина. Эрцог учуял рядом с его домом стойкие запахи бензина и выхлопных газов, а еще через щель в заборе сумел рассмотреть гараж позади участка, заросшего сорняками. Отлично.

Услышав шаги с территории охотника, Эрцог лег у калитки и, когда дверь отворилась, не сдвинулся с места. Человек выругался. Попробовал переступить, но Эрцог глухо заворчал.

— Говори давай, — ага, наконец-то. Эрцог вскочил и подал знак инариса.

Талисец отвернулся: ну вот, хотя бы кто-то из них применил иллюзию.

— А вы отлично охотитесь, — заметил Эрцог. — Не трогаете птиц, у которых вывелись мелкие.

— И чего?

— Давай за то, что ты законопослушный, я тебе помогу, а ты меня отвезешь потом в Манскор.

— И в чем ты мне поможешь?

— С охотой. В общем, сейчас у медведей гон, ты в глубину леса не пройдешь, а я могу тебе оттуда кого-нибудь добыть.

— С медведем, что ли, сразишься? — человек смотрел с недоверием и постукивал пальцами по дереву калитки.

Вообще-то мог бы и победить, но только одного, молодого, и если схватка не затянется. И со здоровой лапой, конечно. Ну и со здоровым носом. Лекарственные листья отлично помогли, из-за них быстрей обычного перестало болеть горло, и слабость прошла. Но все-таки не до конца еще выздоровел. Вот бы найти что-то вроде такого растения, но чтобы от него не было аллергии.

— Я их отлично… избегаю, — наконец, ответил Эрцог.

— А ты хоть знаешь, что я делаю с добычей?

Убитых зверей люди должны или съедать сами, или отдавать в центры скупки.

— Возишь в центр скупки. А что-то оставляешь себе.

— Продаю в соседние города.

Хм. А вот это уже не законно. Частные лавки по продаже мяса, особенно дичи, открывать нельзя. Эрцог насторожил уши.

— Сам посмотри на наш город, — добавил человек. — Центра скупки нет. И работы нет. Жить надо. Чего нам — кто оштрафует? Мы тут считай никому не нужны. Бездумно мы тут дичь не переводим, самим нужна, — да, это заметно. Животных здесь много. — Было время, тут глухарей забивали сотнями из-за пера, но то уже лет пять как в прошлом.

В общем-то понятно. Да и охотятся они в самом деле нормально.

— Начну уже завтра, — кивнул Эрцог.

Человек протянул руку, быстро отвернулся, избавляясь от иллюзии, и Эрцог обнюхал пальцы и запястье, чтобы лучше запомнить запах.

22 реманы, Скадда

Солнце выжгло травы почти до белизны, и небо тоже выглядело выжженным, блекло-голубым, а земля, разрытая копытами лошадей, была очень темной, бурой, в тени почти черной. Скадда рассматривала табуны, отвлекаясь от тяжести в крыльях: и от того, что впереди оказалось уже четыре ученика. От последнего отвлечься было сложнее.

В степи паслись и стада хафенов: этих зверей было больше, чем лошадей. Скакали белоноги, бегали зайцы и гаски, и, полускрытые травами, мелькали хомяки и мыши.

— А алдасары только в Экере? — поинтересовался Виррсет, глядя на наставника.

— Да, — ответил Рагнар.

— Не нравятся они мне, — сказала Лирра. — Непонятно, чего хотят. Странно все это.

— Если люди так решили, то им виднее, — задумчиво проговорила Кенна. — Но с алдасарами и правда непонятно.

— Они интересные, — заметила Скадда, оставляя Виррсета позади. — Вот только что теперь с Единством?

— Интересные, — сказал Керсет. — Но себе на уме. Они могут думать, что мы так, неумные существа. В Кайрис почти нет разумных животных.

— Наверное, привыкли там у себя, что на зверей надо охотиться и защищаться от них, а не дружить с ними, — высказалась Лирра и подлетела еще ближе к Рагнару, но Кенна с ней сравнялась.

Скадда радостно заклекотала, когда опередила еще одного из учеников. Ну вот, наконец-то снова третья: и на этом останавливаться нельзя.

— Но, когда в Ориенту пришли легонийцы, алдасары быстро подружились с животными, — напомнила Скадда. — И никогда чрезмерно не охотились.

— И взорвали атомную бомбу, уничтожив сотни зверей и людей, — Виррсет заворчал. — Ну, алдасары занятные, я бы на них посмотрел. Но кому нельзя доверять, так это им.

— Неизвестно, чья была бомба, — заметила Скадда.

— Неизвестно, чья бомба, — дразняще-щелкающе повторил Виррсет и фыркнул. — Выскочка.

— У меня просто настоящая грифонья память.

— А у меня настоящие грифоньи крылья, — отозвался Виррсет и перегнал. Скадда поспешила обогнать его в ответ и сильно взмахнула, чтобы приблизиться к Лирре. Она дразнила и не всерьез злила одним своим уверенно-спокойным крылатым видом.

Степь из ровной становилась более холмистой, часто попадались скалы. Однажды пролетели над холмом, слишком высоким для холма и маленьким для горы: с каменистой вершиной и скалистой восточной стеной. Его окружало огромное стадо хафенов.

Сегодня уже летали в Валлейну и обратно, и еще через всю Экеру с актариями. Так далеко на юг забраться еще не удавалось: здорово. Скадда послала Лирре и Кенне веселый сопернический свист, а Лирра ненадолго напрягла уши против ветра и заклекотала. Скоро Скадду обогнали два грифона, в том числе Керсет: ну вот, опять.

Скадда не успела их опередить. Внизу показалось маленькое стадо черных медленных туров, а поодаль от них, под холмом, лежал мертвый бык, еще свежий: над ним едва начали виться мухи. Рагнар указал на него клювом и глянул на Заррану, золотистую с полосатыми буро-желтыми крыльями: она лишь недавно прошла первое испытание, и при этом единственная из тех, кто в тот раз его проходил. Заррана смотрела куда-то вдаль, и Рагнару пришлось щелкнуть клювом, чтобы привлечь ее внимание.

— А, дохлый, — спокойно сказала Заррана. — Ну, хорошо, ударю. А мы когда-то все будем такими же, как он. Знать бы, как это случится. Я вот в последнее время плохо линяю. Однажды мне на зиму не хватит меха, и я сдохну.

— Бей уже, — приказал Рагнар, а затем глянул на еще двух грифонов и, наконец, на Скадду.

И, когда пришла очередь бить в наполовину разорванный бок, Скадда ринулась вниз.

Сначала быстро, потом надо чуть замедлиться, ударить легко, скользяще. Должно получиться. И кости у туров прочные.

Треск.

У него что, кости растаяли под солнцем? Как так?

Скадда поднялась, стараясь не глядеть на Рагнара: а то и так понятно, что он недовольный. Ударила опять.

Из пяти ударов три оказались слишком сильными. Ну, хотя бы что-то получилось, все-таки на турах еще не пробовала. Рагнар потребовал ударить еще трижды. Скадда кинулась вниз: и в лапах уже заломило, как и в крыльях.

За эти три удара сломала туру одно ребро.

Четыре кости. Интересно, почему так. Другие грифоны сломали по одной или по две, и ударяли больше.

— Бестолочь, — сказал Рагнар.

Крылья шевелились тяжелее обычного, хотя вроде бы не очень устали. Как тренировать такие удары? Тела для тренировки попадаются не так часто. А ведь при этом многие другие грифоны хорошо научились бить с воздуха. Под шкурой зачесалось от нетерпения, словно клещ вцепился в кожу с обратной стороны.

А еще к Рагнару будут прилетать новички до конца реманы: возможно, у кого-то из них окажутся отличные навыки полета. Нельзя расслабляться. Можно — и нужно — летать гораздо лучше. Как и ударять с высоты.

Земля, что просматривалась под травами, стала рыже-бурой, глинистой, а скоро степь перешла в аккуратное поле, и на горизонте показались радиомачты, опоры линии электропередачи, актарийские дома, потом и высотки.

— Аратта, — назвал Рагнар.

В груди, в горле будто что-то зажглось: теплое, легкое.

— Отчего не летели над дорогами? — добавил Рагнар. — Кто как думает?

— Потому что так слишком просто сориентироваться, — сказала Скадда. — Еще дороги не прокладывают напрямик, они извилистые, а мы можем пролететь прямо.

— Именно.

Когда неслись над актарием, Скадда всмотрелась в постройки. Актарии Аратты оказались меньше экерийских, но здесь построили больше сараев для животных.

Легонийцы стали приручать туров, коз и муфлонов в первые годы после того, как приплыли в Ориенту. Кроме тех, что давали много молока и набирали много веса, люди отбирали еще и наименее разумных животных. Так что домашние травоядные глупее диких, растут быстрее, и люди с ними мало общаются, чтобы к ним не привязываться. Животные на это сразу согласились: люди убедили, что, если будут держать свои стада, будут и реже охотиться. А еще домашние копытные получили кров.

Алдасары тоже заводили животных, и их стада быстро смешались с легонийскими.

Города такие аккуратные в сравнении с лесами и даже со степью. В степи все кустарники разной высоты и кустистости, и все холмы разные, вообще все очень отличается друг от друга, а в городах ровные улицы, ровные дома, даже некоторые деревья ровные: после полетов над лесами и степями это выглядит скучновато, но симпатично. А еще удивительно, особенно если долго всматриваться, как люди смогли все это посадить и построить.

В Аратте дома тоже белые, как в Экере, но мало деревьев, и они достают вершинами до второго этажа, не выше. Зато очень много кустарников: и сребролистника, и малины, и ежевики. Клумбы, расписные и яркие, обязательно выложены по краям камнями: серыми, коричневыми или красными с белыми прожилками.

А в окнах развеваются кейнорские флаги.

Скадда неслась третьей, а иногда и второй. После того, как летала за аалсотой, а потом ослабла и получила выговор от наставника, больше не переусердствовала, однако тот долгий полет все-таки усилил крылья. Не стоит летать так же долго, как в тот раз, однако все-таки надо заниматься по вечерам.

— Люди все слишком быстро поменяли, — сказала Лирра. — Мне такое никогда не нравилось. Теперь чего ждать?

— Именно, слишком быстро, — Скадда повела ушами вверх. — Но они не должны наделать никаких глупостей.

— Да, они же не вы, — заметил Рагнар.

И стал называть улицы: быстро, едва удавалось запомнить. Скадда внимательно вслушивалась. Теперь наставник начнет давать задания, которые нужно выполнять в других городах. От радости уши поднимались против ветра, а крылья взмахивали чаще обычного и не уставали.

— Касается тех, кто до сих пор ломает кости, — добавил Рагнар, когда поворачивали обратно. — Кто до середины паиса не научится ломать не больше одной за десять ударов — не допущу ко второму испытанию. Будет специальное задание. Если вам не удастся выполнить его в назначенный день — вышвырну. Ясно?

— Конечно, — ответила Скадда.

Это очень ответственно, от этого ведь зависит жизнь зверей. Преступников тоже нельзя убивать зря.

За больше чем полмесяца еще можно научиться. Отлично.

Термики исчезают, так что летать не получится. Но можно и пробежаться до гостиницы «Закатная волна» по экерийским улицам: уже прохладным, затененным, с солнечными огнями в окнах. Правда, хочется или просто пройтись, или даже сделать гнездо и лечь, но так нельзя: еще ведь остались силы. Конечно, свои силы важно оценивать правильно, однако ведь и так оценила их правильно. Способна на большее.

На бегу Скадда рассматривала похожие на перья листья акаций, а еще листву на концах тонких абрикосовых веток: она отливала киноварью. Замечала и ореховые деревья: кора у молодых орехов была серая и шелково-блестящая, светлые рисунки прожилок на листьях напоминали елочки, а в кронах виднелись зеленые плоды в мелких крапинах.

У кованых ворот территории гостиницы собралось много людей, и прохожие иногда присоединялись к этой толпе, потом оставались или шли дальше. Скадда приблизилась, вслушалась, присмотрелась и первым делом заметила гахаритцев поодаль от собрания.

Этот народ легко отличить от остальных. У гахаритцев яркие и выразительные глаза, волосы темные и длинные, черты лиц мягкие. Здесь собрались, скорее всего, ребята с Аттестации: на вид они очень молодые, моложе, чем Жермел.

Гахаритцы приглушенно обсуждали, какую еду купить и куда еще отправиться. При этом то и дело переглядывались, хмуро посматривали в стороны, пожимали плечами: они вели и другой разговор, замаскированный. Гахаритцы часто так делают. Понимать их жесты Скадда не научилась, а Дайгел их тоже не знал.

— Нет, мы пока не можем видеть инарис, — раздался слегка знакомый женский голос. Скадда, подойдя поближе, разглядела, что толпа окружила алдасаров: тех самых, что прилетели на аалсоте. — Но в следующем году уже сумеем.

— Прилетит ли кто-то еще из родившихся в Кейноре? — спросили из толпы.

— Возможно, но мы пока не стали рисковать, — ответил алдасар. — Тем, кто до сих пор связан с Кейнором, как минимум по шестьдесят лет. Здоровье многих из них подкосилось после депортации. Перелет они тоже могли тяжело перенести. Но все возможно.

Так прилетят и другие аалсоты? Ну, стоило ожидать, к тому же никто не станет сбивать мирные летающие машины и им угрожать. А остановить их никак не получится. Но алдасары, конечно, не хотят слишком тревожить Легонию. Вряд ли аалсоты прилетят очень скоро.

— Вы хорошо говорите по-легонийски, — заметила кто-то из собравшихся.

— Мы учили своих детей и легонийскому, и кайрисскому, и старинному алдасарскому, — мягко сказала пожилая Ялла. Она стояла среди других алдасаров и сменила, как и они, костюм летчицы на обычные штаны с рубашкой.

А в толпе упомянули — с одобрением — что алдасары поселились в гостинице на общих основаниях, и что временно исполняющий обязанности лет-танера хотел их поселить бесплатно, но они отказались.

Все люди в толпе выглядели спокойными, некоторые улыбались, некоторые держали кейнорские флаги. И все равно ощущалась какая-то странная напряженность.

— А то, что посланники Легонии передали, что Акреон не призна́ет суверенитет Кейнора, как-то повлияет на ваши планы?

— Это было ожидаемо. Главное, что сам Кейнор его признаёт.

— Вы будете выдвигать свои кандидатуры в законотворческое собрание Кейнора? — вопрос прозвучал недоверчиво. — Ходит слух о том, что вы, танер Оталинг, собираетесь баллотироваться.

— Нет, не собираюсь, — с легкой улыбкой ответил Оталинг. — Мне достаточно быть главой дипломатической миссии. Быть народным избранником — это уже слишком.

— Что вы скажете об аалсотах Астелнала? Вы знаете, каким воздушным флотом располагает эта страна?

— Не знаем, это стало открытием и для нас, — сказала одна из алдасарок, рыжеволосая и крепко сложенная. — Астелнал и другие хищники Гартии, конечно, могут нести угрозу, и они добились заметного прогресса. Но касательно гидроплана — о нем не беспокойтесь, это был просто блеф. Таких машин у них наверняка мало, у них сложнее и дороже техническая эксплуатация. Предупреждая вопросы: да, у нас тоже подобные есть. Нет, наши разработки не могли попасть в Астелнал, мы верны Кейнору.

И в этом действительно все убедились.

В толпе стали перешептываться.

— А как называется ваша аалсота?

— «Штормолётка», — ответила алдасарка. В толпе кто-то усмехнулся, и она добавила: — Название кайрисской птицы. Вроде чаек.

— Теперь и у нас будут строить такие аалсоты? А как же кораблестроение? На него урежут расходы?

— Да, вот это интересно, — добавили из толпы. — Как вы думаете, Кейнору хватит сил, чтобы гонять морских вьортов?

— Ему хватило сил, чтобы выжить, пятьдесят лет находясь под властью Легонии, — заметила алдасарка. — А он еще молод. Это исключительный случай.

Кейнорцы все спрашивали и спрашивали. Про Кайрис, про впечатления от Кейнора, про будущие отношения с Легонией, про то, как алдасары смогли посадить аалсоту в степи: оказывается, не каждую аалсоту так можно посадить, просто «Штормолётка» — специальная.

Еще интересовались, будет ли Ялла Венлинг завтра голосовать на выборах главы Кейнора: удостоверение личности у нее, конечно, кайрисское, но все-таки она человек Кейнора. К тому же у всех кейнорцев удостоверения пока еще иностранные, легонийские. Ялла ответила, что голосовать бы ни за что не стала, потому что совсем не знает кандидатов, а значит, это нечестно.

Скадда с каждым вопросом проходила через толпу все ближе к алдасарам. Люди расступались, а Скадда часто озиралась, чтобы не помять об кого-то маховые перья. Когда пробралась к алдасарам, Оталинг произнес:

— Грифон, смотрите-ка. Иди к нам. Ты посредник?

Скадда качнула головой. Но и без инариса можно отлично общаться с людьми.

— Это грифоница, — заметили в толпе. — Мелкая, морда изящная.

Скадда слегка взъерошилась. Вовсе никакая не изящная, так не говорят про опасных зверей, ломающих кости с воздуха.

— Хорошо, — Оталинг улыбнулся. — Подойди к нам. Ну подумать только, второй раз так близко вижу грифона. Слушай, Аверанг, — он повернулся к рыжеволосой алдасарке, — их, по-моему, трогать нельзя, да?

Скадда кивнула.

Второй раз? Неужели другим грифонам совсем не интересно? А первым был, наверное, Тагал. Ученики Рагнара с настороженностью отнеслись к алдасарам: и остальные звери тоже не очень им доверяют. Или просто прошло мало времени.

Скадда поскребла по асфальту, а одна из алдасарок достала ручку и листок, положила у лап. Здорово, они уже переняли полезную привычку кейнорцев носить с собой письменные принадлежности для животных. Скадда записала:

«К вам приходили звери?»

— Было дело, — кивнула Аверанг. — Волки, вот грифон, не считая тебя.

Все — хищники. А вот травоядные тяжелее принимают перемены, и еще пугливые: и, конечно, хоть они и отстают по разуму, но все равно важно, чтобы они оставались спокойными. Паникующие травоядные могут натворить неприятностей, и иногда посерьезнее, чем хищники.

Алдасары еще не упомянули льва, а Гелес должен был прийти: но Рагнар говорил, что тирниск отправился в Палагет договариваться с табунами и только сегодня вернулся.

— Подумать только, — послышался голос Яллы. — Я, конечно, знала, но как-то не верила, сказать по совести. На моей памяти звери едва умели читать, а ты пишешь. Дай-ка погляжу, можно?

Аверанг подняла листок бумаги, протянула Ялле, а та его долго вертела в руках.

— У них тут даже внештатным сотрудником ЛОРТа сделали зверя, чего вы хотите, тенна Венлинг, — заметила белокурая алдасарка, чье имя Скадда пока не слышала.

— Это да, — кивнула Ялла.

Скадда глянула на нее, затем на алдасарку, и насторожила уши. Как это — сотрудником ЛОРТа?

— Еще не слышала? — спросила Аверанг. — Сегодня объявили. Дорен Лосоти не рассказывал, его коллеги признались. Почему-то в ЛОРТ оформили бывшего тирниска. Хорошо хоть не полукровку, а Луи Фернейла.

Скадда вскинула уши. Луи? Разве так бывает?

— И что, его оставят в ЛОРТе? — спросили в толпе.

— Да ну, это уж вовсе странные вещи, — усмехнулась Аверанг.

Узнала много всего, пробежалась, теперь не стыдно и отдохнуть. Тем более уже темнеет, и скоро зажгутся фонари.

— Вы же сюда переедете? — спросил кто-то, и Оталинг кивнул.

Скадда опять прошла через толпу. Гахаритцы так и стояли отдельно, говорили про море и условия в номерах, и все так же с недоверием посматривали на алдасаров.

— Сегодня начнем не с тренировки, — заявил хмурый Рагнар, приземляясь на выступ Каменного Когтя.

— А с того, что кого-то выгонишь, — спокойно сказала Заррана. — Например, меня. А меня могут выгнать. Есть вероятность.

— А можешь сама отказаться вступать в Гвардию? — спросил один из учеников, черно-рыжий. — Ты мне нравишься.

— Ты облезлый, — так же спокойно ответила Заррана.

— К сожалению, никого не выгоняю, — сказал Рагнар. — Гелес уже нескольких гвардейцев, таких же удачливых, как и я, попросил показать учеников. И на нашу стаю он тоже обратил внимание. Уж не знаю, что его привлекло. Видимо, то, что стая собрана из редких существ.

Тагал уверен, что Гелес — преступник. Из-за этого еще интереснее посмотреть на нового тирниска.

— Из грифонов кривокрылых, — добавил Рагнар. — Такой подвид. Шевелитесь. Кто первый скажет…

— Я, — влез Виррсет.

Рагнар глянул на него, и Виррсет поджал уши.

— …скажет, где Чантар, тот покажет сегодня на два ориентира в лесу меньше.

— Ну вот я же, — опять оживился Виррсет. — Раз Гелес, значит, надо на Чантар, а он…

— Не считается. Никакой дисциплины.

— К западу и чуть на север, — Лирра опередила Скадду.

Взмыли, обогнули Каменный Коготь, пролетели мимо ближайших к Когтю скал, между которыми изумрудным пятном выделялась роща баладров. Листва у них чуть с синеватым оттенком. Баладры выше и сосен, и молодых дубов: сучковатые, с мощными и немного искривленными стволами.

Скадда летела третьей, после Виррсета и Кенны: а Лирра решила поберечь силы. Для нее это не стыдно, она ведь часто опережает совершенно всех учеников. Скадда старалась не сбавлять скорость и сильнее подталкивать себя крыльями, если кто-то из летевших позади сокращал расстояние.

Вверху — голубое небо и столбы кучевых облаков, а за ними стелются перистые, похожие на пушинки гигантских птиц. Там, где перистые улеглись слишком часто и беспорядочно, небо напоминает устеленное пухом гнездо. Внизу — светлая зелень лиственных рощ и темная — хвойных.

Искаженным парением Скадда вместе с остальными грифонами пролетела над горными лесами, иногда опускаясь совсем низко и высматривая под кронами зверей: удавалось заметить и муфлонов, и белоногов, и кабанов. Муфлоны, отгоняя мошек, моргали и трясли головами; белоноги и косули объедали кустарники; кабаны ложились в лужи, а одно стадо белоногов кинулось врассыпную от келарсиц. Скадда видела и хенг, и спящих на ветках четверокрылов, и крупных изящных птиц-тенаттов, и мелких хвойниц с ванланками. По пути засаднило и зачесалось крыло у основания, но не стала пока выкусывать клеща, в полете трудно.

Чантар скоро показался на глаза, выдвинулся из-за куда более высоких соседей.

Его сторона, обращенная к северу, неровная и бугристая, от западной будто откусили ближе к вершине, а о восточную словно поточили когти: леса на ней растут полосками. Низкая гора, зеленая, с лесами и лугами, с пещерами, озерами и небольшой рекой, с пасущимися оленями и муфлонами на склонах: ориентир со множеством других ориентиров.

Скадда увидела и двух львиц, которые отдыхали на камнях под солнцем.

На одном из выступов, над обрывом, стоял Тагал, а Гелес Ласфер, поджарый бурый лев со светлыми полосами на боках и в черной гриве, лежал поблизости от него, положив лапу на лапу. На левой виднелась метка тирниска, выжженная железом. Чуть дальше от обоих зверей по краю широкой скалы ходил еще один лев, похожий на Гелеса, но с более темной шкурой, теплее оттенком.

Скадда опустилась на камни у пещеры — скорее всего, пещеры Гелеса — вместе с Рагнаром и другими учениками. Так и летела третьей до самого приземления: никто не обогнал, и это было хорошо, но и Скадда никого не опередила, а это уже было плохо. Хорошая грифоница, в будущем лучшая, должна как следует развить навыки, и поскорее.

Многие из учеников взлетели повыше, на другие выступы: здесь им не хватило места. Скадда тоже захотела наверх, но там все быстро заняли.

Зато чем ближе будешь находиться к наставнику, Тагалу и тирниску, который, возможно, самый настоящий преступник, тем лучше все удастся услышать.

— Из-за хафенов среди местных травоядных скоро начнется голод, — сказал Гелес.

Львиную речь уже гораздо проще понимать, чем месяц назад: привычно, и даже мягкие интонации уже не так мешают, как раньше. Конечно, грифонья речь в любом случае внятнее.

Тагал стоял прямо и держал пернатый хвост вытянутым.

— Хафенов и в Инисе с Хинсеном слишком много, — он посмотрел на ученическую стаю, в том числе на Скадду, и его настороженно-недоверчивый взгляд сделался спокойнее. — Они из-за этого полезли к нам. Попутного ветра.

Гелес смотрит с интересом, но при этом устало. Глаза у него темные, карие, и даже на свету они кажутся затененными. На вид он дружелюбный, спокойный, но это все обманчиво: а еще выглядит значительно старше прежних тирнисков. Слышала, что он средних лет, ему двадцать три года.

Скадда по-быстрому избавилась от клеща и, навострив уши, внимательнее присмотрелась. Вдруг удастся заметить что-нибудь особенное, какую-нибудь важную мелочь, и с помощью нее раскрыть преступления Ласферов?

Незнакомый лев посмотрел на грифонов искоса и лег в стороне.

У него грубые неправильные черты морды, порванное в клочья ухо, а взгляд желтых глаз, похожих по окраске на восходящую луну, живой, любознательный, как у совсем молодого зверя.

— Выходит, если их и удастся убедить вернуться на юго-восток, проблему этим не решить, — Гелес сложил передние лапы по-новому, и правая теперь закрывала левую, пересекая метку тирниска.

Хафенов в самом деле очень много.

— Какие предложения? — в голосе Тагала прибавилось рычания, он выставил правую лапу вперед. — В горы они идти не хотят. Чуть усилят на них охоту — бегут жаловаться, что их притесняют.

Гелес прикрыл глаза от солнца.

— На одно из кейнорских растений, что обитает на горных лугах и может расти в степях, у хафенов аллергия: ее проявления неприятные, но не опасные. Это растение — паливия. Она быстро прорастает. Когда начнутся дожди, можно будет рассеять семена там, где хафены пасутся чаще всего. После этого они уйдут туда, куда мы попросим, даже в леса, с условием, что там не повторятся неприятности.

— Допустим, — Тагал насторожил уши. — Откуда ты знаешь, как на них действует паливия?

— Ты что, не знаешь, на что аллергия у хафенов?

Тагал переступил с лапы на лапу и насторожился еще заметнее.

— Я советую расширять кругозор, — добавил Гелес. — Да, Шорис Гленхол?

По скалам бесшумно поднималась львица: стройная и некрупная, с блекло-песочной шерстью и редкими, но широкими полосками цвета соломы, выгоревшей почти до белизны. Шорис приблизилась неспешным шагом, наклонила голову, взглянула на Гелеса и Тагала спокойными, немного грустными светло-зелеными глазами.

— Что у моей осведомительницы? — спросил Гелес, обнюхав ее морду. Шорис, здороваясь с ним, медленно отвела вибриссы назад.

— Оказывается, бывшего тирниска, Луи Фернейла, при Легонии сделали сотрудником ЛОРТа, — голос у нее оказался тихим, почти безразличным, и уши она слегка отводила назад. — Новый глава кейнорского ЛОРТа хочет узнать твое мнение.

Про тирниска в ЛОРТе удалось выяснить быстрее всех грифонов.

А Шорис даже рычащие слова произносила очень тихо, пригибая при этом голову и уши из-за покорной робости. Скадда слегка взъерошилась: неужели хищницы такими бывают? Да, у львов и келарсов самки слабее самцов, но дикие кошки все равно никогда себя не вели как какие-то травоядные.

Рядом со Скаддой с недоумением фыркнула Лирра, глянув на Шорис. Другие грифоны разочарованно заворчали, но притихли, когда Рагнар щелкнул на них клювом. Конечно, какой бы эта львица ни была трусливой, не надо мешать ей докладывать. Пусть хоть что-нибудь сделает полезное, а то ей будет совсем стыдно жить. Правда, слышала, что кошкам не бывает стыдно.

— Странно, — Гелес прошел мимо Шорис, посмотрел на нее удивленно и задумчиво. — Хотелось бы знать, за что.

— Чем-то помог ЛОРТу, — подал голос незнакомый лев. Гелес резко повернул к нему голову и повел хвостом: в одну сторону — быстро, а в другую — уже спокойнее, медленнее, как будто сам себя заставил.

— Я не спрашивал твоего мнения, Фелан, — голос Гелеса прозвучал искусственно мягко, так, будто лев на самом деле хотел зарычать. — Спрошу позже. Зверь в ЛОРТе — это нелепо и ни к чему. Соглашусь, если они захотят его убрать из ЛОРТа. Они ведь этого хотят, но не хотят так поступать без моего ведома, раз это касается львов, правильно? — темные глаза Гелеса опять остановили взгляд на Шорис, а она опять прижала уши.

— Да, — вполголоса подтвердила львица. — Алдасары тоже против зверя в ЛОРТе, я узнавала у них. Но… можно сказать?

Почему это она просит разрешения? А еще осведомительница.

Гелес, соглашаясь, прикрыл глаза.

— Про зверя в ЛОРТе скоро все узнают, — продолжала Шорис. — Я так удивилась, когда услышала. У меня из-за этой новости даже появилась мысль, ну, о том, что люди нас все больше уважают, раз доверяют нам даже такую ответственность. Другие звери, может быть, тоже так подумали. И подумают.

Наверняка она боится и людей: и, конечно, изобретений.

— Но что может делать зверь в обществе по развитию технологий? — Гелес мягко переступил лапами. — Это же нелепо.

— Да, так и есть, — уши Шорис наклонились в стороны, вибриссы прижались. — Но, я подумала… конечно, глупость, но ведь аалсоты, например, похожи на птиц. Корабли — немного на рыб, китов. Люди вдохновляются животными. Может, кошачьими тоже. Может, когда они наблюдают за кошачьими, у них появляются какие-то идеи. Про движение машин, про гибкость... Извини, что так долго, что отнимаю время.

Она сказала правильные вещи, но не верится, что эта трусливая заискивающая львица может так думать. Скадда нахохлилась.

— О, ты не отнимаешь время, и ты мне нравишься, — Гелес глянул на львицу со смесью снисходительности и одобрения, и Шорис наклонила голову. Странно, что Гелесу понравилось ее поведение.

— Отчего бы тебе самому не сотрудничать с людьми? С какой-нибудь лабораторией? — высказался Тагал, так взглянув на Гелеса, словно собирался его этим взглядом сбить с лап и выбросить в пропасть.

Вдруг прямо сейчас Гелес сделает что-нибудь подозрительное? Скадда всмотрелась в него со всей внимательностью, но Гелес казался невозмутимым. Тем интереснее узнать про него правду.

В стороне фыркнул Фелан.

— А тебе — с каким-нибудь обществом, создающим нелепые теории, у людей такие тоже есть, — сказал он, и Гелес опять резко глянул в его сторону.

— К тому же алдасаров опасаются, — добавил Гелес. — Я сам еще не знаю, как к ним относиться, но животным не следует быть против них. Это только все обострит. Если кейнорцы сразу после прилета алдасаров отменят решение, которое воодушевило некоторых зверей, то это уменьшит доверие к людям. В частности, к алдасарам. Благодарен, Шорис, — Гелес быстро обвел ее взглядом и снова прикрыл глаза. — Останься после того, как улетят грифоны. Хочу обсудить с тобой еще некоторые вещи.

— Прости, — сказала Шорис, отступив на шаг. — На Гелиде меня хотели видеть. Там ловили редких существ, а мне надо собрать побольше сведений. Я бы осталась, но надо помочь. И зачем обсуждать что-то со мной, мой ум тебе ничем не поможет. Только моя память, и все.

Гелес посмотрел на нее с симпатией.

— Достойный ответ. Буду ждать от тебя новых сведений.

А когда Шорис ушла, он подошел к Рагнару и попросил назвать учеников. Как только Рагнар произнес: «Скадда Корфай», Фелан Ласфер поднялся и не спеша приблизился к Гелесу.

— Это имя рода грифонов, которых Георг Эсети первыми вылечил от гронты. И отправил в Гахарит на карантин.

— Не всех он вылечил, — прервал его Гелес.

Конечно, Фелан интересовался такими вещами: он же из рода, ближайшего к правящему, а теперь и правящего.

— А чего ты не говорила? — спросил Виррсет. — Потому что жила с людьми, да?

— О, Корфай. Так это род Корфай первым вылечил Георг? Я не знала, — одна из учениц подошла поближе.

— А я слышал что-то такое, — сказал Керсет.

— Хорошо. У нее на одну причину меньше для смерти, — заметила Заррана.

Лирра подалась вперед, к Скадде, а Рагнар всех успокоил негромким рыком.

— Рагнар, когда Гелес всех отпустит, я хочу поговорить с Корфай, — добавил Фелан. — Оставь ее ненадолго.

Так неожиданно и здорово. Вдруг сегодня и правда удастся выяснить что-то важное про Ласферов?

Рагнар недовольно ощетинился, а Тагал взъерошил перья и мех на шее. Гелес неторопливо перевел взгляд на Фелана и медленно ударил кончиком хвоста:

— Ты не должен влезать в мои дела.

— Ты что, против? — спросил Фелан. — Сам хотел ее о чем-то попросить? У тебя нет в коллекции гахаритских растений, так что тебе грифоница из Гахарита не нужна. У меня же есть гахаритские кусты и травы, малоизученные, про которых я бы хотел узнать. Регон в свое время со мной поделился.

— Коллекция Регона теперь моя, и гахаритские растения там есть.

— Она всегда будет коллекцией Регона. И ты к ней все равно не ходишь, выше по горе тебе забираться трудно, потому что…

— Я сказал, не лезь. Договоришь, когда я закончу знакомство с учениками. Потом говори с кем хочешь. Пока что не лезь. Либо спрашивай разрешения. Еще одно слово…

— Конечно.

Лапа Гелеса взметнулась к морде Фелана. Фелан после удара фыркнул, провел лапой по тонким царапинам и отошел в сторону.

Гелес узнал имена всех учеников, а еще Рагнар коротко сообщил про каждого: про Скадду он отозвался как про среднюю ученицу, которая не может рассчитывать силы правильно. Ну вот еще, совсем не средняя: правда, Рагнар никого не назвал лучшим, даже Лирру. В любом случае, надо много заниматься.

А когда наставник закончил, Фелан опять вышел вперед.

— Рагнар, разреши ей. Не беспокойся, пока она со мной, Саламандра ее не утащит.

Рагнар зарычал: правда, задумчиво.

— Саламандры вымерли, — и Скадда повернулась к наставнику. — Если он и правда проводит эксперименты, он станет их меньше проводить, когда больше узнает про гахаритские травы. Я предупрежу преступления, и ты тоже.

Тагал стоял весь взъерошенный, и Фелан подступил к нему ближе.

— Не хочешь, чтобы кто-то еще раз поисследовал территорию Ласфера? Может, она отыщет доказательства опытов. Может, ученики окажутся внимательнее гвардейцев.

Гелес смотрел на него с неприязнью и поводил ушами назад: как будто даже невольно признавал Фелана сильнее.

Рагнар прошелся из стороны в сторону, и Скадда посмотрела на него с воодушевлением. Ну пусть согласится.

— Они не станут проводить надо мной опыты, ведь много свидетелей увидят, что я с ним ушла. В пещеры я не полезу, — сказала Скадда хмуро-задумчивому Рагнару, а потом посмотрела на Тагала. Он резко повел ушами назад, а затем взъерошил перья на крыльях.

— Тагал, не позволяй ей общаться с Ласферами, — сказал ему Фелан. — Это только тебе можно было водить дружбу с удачным экспериментом одного из предыдущих тирнисков над келарсами.

— Скадда, залезешь в пещеру — вытаскивать не стану, — Рагнар тряхнул головой и взмыл в воздух. Вот и здорово, согласился. — А может, Фелан отдаст пещеру тебе. Она совсем не подходит львам. Покажешь в лесу на два ориентира больше, чем нужно.

Легко. Тем более один из этих ориентиров сейчас удастся изучить получше.

Фелан провел Скадду по склону Чантара, затем через седловину — на склон соседней горы, Тавиры, которая гораздо выше Чантара. Потом через сосновник, мимо ущелья, по заросшим лишайниками скалам, мимо реки. Рагнар все время летел следом, на большой высоте.

Очень скоро Скадда вместе с Феланом оказалась на камнях перед горным лугом, окруженным по краю кустарниками. Раньше никогда не видела ни кустов с зелеными ягодами-спиралями и темно-вишневой листвой, ни зарослей со множеством змеевидных побегов, у которых только на концах виднелись пучки круглых листьев.

— Точно не гахаритские, — Скадда прошла подальше от них: вдруг ядовитые. Все равно даже издалека их можно очень хорошо рассмотреть.

— Ты исследовала весь Гахарит? — Фелан потерся боком о сосну, что росла между двух краснолистных кустов. — Это с его юга. Там не так холодно.

— Не весь, но много где была.

Ветки зашевелились от ветра, острый и тонкий узор теней добавил полосок бурой шкуре и черной гриве Фелана. Лев протиснулся между веток и кивком головы позвал Скадду за собой.

Какие-то незнакомые растения могут быть безопасны для львов, но опасны для грифонов. Скадда с разбега взлетела, отыскала крупные камни на лугу и остановилась уже на них. Фелан в это время уже стоял у низкого куста летнего снега.

— Подойди ближе, — позвал Фелан.

— У меня отличное зрение, — отозвалась Скадда. — Я все могла бы рассмотреть и с соседнего склона, просто ты бы меня не услышал. Это летний снег, его ягоды едят люди, — но сейчас их на ветках не было видно, даже незрелых. — Он плохо растет в Кейноре?

— Второгодка, не время для ягод. И что люди говорят об их свойствах?

— Вкусные, по их мнению, но я терпеть не могу ягоды.

А вот и знакомые травы: но Рагнар кружит высоко над лугом, и кажется, что даже с высоты его взгляд очень давит. Может, и не стоит ничего говорить. Вдруг Фелан это использует для какой-нибудь преступности.

— Что ты помнишь?

— Я не хочу рассказывать.

Фелан приблизился к камням, где остановилась Скадда, и лег у подножия одного из самых высоких.

— Ты же хотела. И ты точно изучала, какие там травы полезные, какие приносят вред. Если, конечно, не жила все время у человека и не избегала лесов.

— Ты говоришь почти как мой наставник, — заметила Скадда. — Он все говорит, что я привыкла к удобству.

— Боишься, что он посчитает тебя нашей помощницей? — Фелан дернул рваным ухом. — Сама рассуди, что плохого в том, чтобы просто рассказать кому-либо о свойствах растений. Или звери четко делятся на плохих и хороших в твоем понимании? И если условно плохим рассказать что угодно, это непременно измена.

Ладно, не собиралась же говорить ничего незаконного. Скадда немного рассказала: про пользу того же летнего снега, черники, клюквы. И про другие растения, например, полезные для волков. Узнала и несколько ядовитых трав, но говорить о них не стала.

Фелан наклонил голову.

— Ладно, лети, — сказал он. — Если что-то еще вспомнишь, ты знаешь, куда обращаться.

— Про какую саламандру ты говорил? — вспомнила Скадда.

— Был тут один и правда жестокий зверь, которого так прозвали. Безжалостный, почти сумасшедший. Может, до сих пор он бродит по Чантару и по округе. Кто он на самом деле — никто не знает.

— А откуда ты знаешь, что он есть?

— Знаю, — Фелан повел хвостом. — До встречи.

— Покажешь, как поднимаешься в пещеру? — поинтересовалась Скадда. — Рагнар говорил, что она не для львов, — туда и правда непросто забраться без крыльев.

— Не для любого льва, — Фелан потянулся. — Идем. Или смотри отсюда, если тебе так удобнее.

Скадда проследила, как он поднимался по скалам, которые высились над горным лугом. Взобравшись на большую высоту, Фелан прошел по узкому выступу. Лев там еле-еле помещался, и если бы сдвинулся хотя бы на коготь вправо, легко бы упал.

Фелан повернулся к Скадде: он явно хотел похвастаться. Затем быстро и легко забрался в пещеру. Для грифона ничего страшного, но у Фелана все-таки нет крыльев. Вот это он удерживает равновесие, не ожидала. Кошки гибкие и ловкие, но чтобы настолько.

А когда Скадда поднялась к Рагнару, тот выглядел особенно недовольным. Но ведь в самом деле ничего неправильного не совершила.

— Четыре дополнительных ориентира, мелкая, — сказал он. — А сейчас — бег.

У водопада пятнистые оленихи разговаривали с муфлонами про алдасаров: взволнованно, почти со страхом. Говорили про страшные летающие машины, про то, что алдасары были жестокими к людям — но, правда, не к зверям. А потом одна муфлоница сказала, что Кайрис — это Гартия, и из-за этого оленихи с испугом вздернули уши.

— Это не Гартия, — заметила Скадда, подойдя к ним. — Не совсем. Кайрис в другом полушарии.

— Но это материк Гартия, — проговорила олениха.

— Но они далеко от гартийских стран.

— Я слышал, что Кайрис торгует с другими гартийскими странами, — проговорил муфлон. — Ужас.

— Ужас! — поддержали его.

— С нормальными, — поспешила сказать Скадда. — Не с теми, кто воевал с Легонией.

— Но они все против зверей. А Легония не прогнал гартийцев из Алеарты. А ты почему заступаешься? — олениха отпрянула. — Ты с алдасарами говорила?

— Говорила, но…

— Они ее переманили!

— Ужас!

Больше ничего и не удалось услышать, травоядные сбежали: какие же они неумные. Говорят, только Далут, самый главный из кейнорских оленей, более-менее отличается от сородичей, но и то он не такой, как хищники.

Конечно, не нравится, что в Легонии сейчас гартийцы. Но что нужно было делать легонийцам: сразу нападать и воевать? Нет, они стараются узнать, какие из себя эти гартийцы, и правильно делают. Ведь чужаки не поселятся в Легонии навсегда.

— Нечего их слушать. Нормальные они, эти алдасары, — сказала келарсица, подбежав к воде.

Но не все хищники так думают.

— А что ты думаешь про алдасаров? — спросила Скадда, когда, поймав зайчонка, принесла его Четте.

Она ушла к водопаду и скоро вернулась с двумя рыбами.

— Я бы для начала на них посмотрела, — ответила после этого Четта. — Да и на аалсоты тоже.

На следующий день, вернувшись из Аратты и показав после этого Рагнару несколько новых ориентиров в лесу, Скадда стала кружить над Экерой.

Сегодня на пути к Аратте, а потом и к Экере Скадда была третьей, а иногда и четвертой: Керсет то и дело вырывался вперед. Скадда побольше полетала над городом после тренировок, а закончила полет у «Закатной волны», когда крылья уже сильно заболели. Завтра надо постараться лететь второй: и ни у кого не должно получиться потеснить. Особенно у всяких новичков.

Гахаритцы, студенты с Аттестации, сидели на скамейке во дворе гостиницы. Алдасаров заметить не удалось, но с гахаритцами тоже нужно было поговорить, и Скадда приземлилась поблизости от них. Студенты переглянулись, посмотрели на Скадду, но никто не подошел.

Не слышала, чтобы гахаритцы заходили в местные леса. В лесах Гахарита эти люди не гуляют, они там только охотятся или собирают травы с ягодами. Они не доверяют животным, и понятно, почему.

Может, Рагнар пошлет к гахаритцам гвардейцев, которые помогут им пообщаться с животными в лесу. Но сначала нужно, чтобы студенты сами захотели пообщаться.

— Так что, нас не поменяют на кейнорских, говоришь? — спросила одна из девушек, и вторая покачала головой.

— Легонийцы не хотят. Они вообще с Кейнором не хотят связываться.

Скадда поскребла по земле лапой, и, наконец, рядом положили карандаш и листок. На Скадду глядели скорее с недоверием, чем с интересом.

«Я про вас знаю. У вас часто нападают волки, могут укусить людей. Часто крадут животных из актариев. Но здесь они спокойные. Вам надо в лес, тут животные мирные. Вам будет интересно».

— Ага, мирные, и нападали прямо в городе на людей.

«Их сразу поймали. Я ловила. И это один случай, остальные не кидаются на людей. В Гахарите с этим хуже, поэтому не доверяете. У вас есть и ганроды, они мстительные. А в актарии Лугры в начале года дрались льдозубры».

Те, кто прочитали записи, стали смотреть чуть внимательнее: ну вот, получилось, на это и рассчитывала, теперь они могут чуть больше доверять.

— А ты откуда знаешь? — спросила гахаритка.

Скадда как раз тогда съездила в Лугру вместе с Дайгелом, и в городе часто говорили об этом случае.

«Мне интересно. Мы изучаем, что происходит в разных льетах», — это ведь не ложь, просто хитрость.

— Вот как, — сказал один из ребят. — Кейнорские звери интересуются гахаритскими зверями, а кейнорцам гахаритские люди не интересны. И нашим на нас тоже наплевать.

Ну вот. Помогла, называется.

— Но от зверей лучше держаться подальше, — добавил еще один. — Серьезно. Ты не бери на свой счет. Грифоны еще ничего.

«А вы сможете пойти с грифонами гулять в лес? По Экере ведь все равно ходят животные. Вам надо привыкать».

Конечно, не каждый день и не на всех улицах можно встретить животных, ведь наземным зверям обычно не нравится покидать свои территории. Но все-таки лесные животные в Экере — не такая уж редкость. Кому-то нравится общаться с людьми, кому-то просто интересно в городе, кто-то хочет, чтобы его угостили.

— Не, ну не настолько же грифонам мы доверяем. Ты не бери на свой счет. Просто как-то оно… не.

Скадда фыркнула и посмотрела на перистые облака в вечернем небе: там как будто сильно линял огромный грифон. Может быть, гахаритцы еще передумают. Ведь грифоны — отличные. К «Закатной волне» в любом случае понадобится еще прилететь.

25 реманы, Дайгел

У прилавка рядом с только что открывшимся центром по ремонту электроприборов набралось уже человек двадцать, и все глазели на Дайгела с Китой. Собаку она послала погулять — и правильно, а то мало ли, алеартцев распугает своей огромностью.

Аренду за месяц заплатить договорились в складчину. У Киты хотели взять меньше всего — у нее заработка давно не было, только от родственников кое-что осталось. К тому же устраивалась она как стажер. Но Кита настояла и всучила треть стоимости аренды.

Еще Дайгел пополам с Энкелом оплатил взнос за регистрацию.

Вряд ли этот центр проработает дольше месяца, само собой.

— Вы же посмотрите, да? — синющие алеартские глаза с нетерпением таращились из-под шляпы. Дайгел усмехнулся, принял тимисник-термос из рук самого первого клиента и начал изучать — на открытом воздухе, на виду у всех, чтобы народ хоть кое-как привлечь.

Мимо двери, которая еще пять дней назад вела в абы какой подвал, любой пройдет и не посмотрит, тем более пока что ее не покрасили. Да и в том бывшем подвале еще толком не прибрались. На улице удобнее.

— Как думаешь, что тут? — спросил Дайгел, когда рассмотрел прибор и дал его изучать Ките.

Насчет этой Киты возникла догадка, как только Дайгел узнал ее фамилию при регистрации ремонтного центра. Если догадка верна, и если Кита пошла в своего знаменитого родственника, то мозги у нее наверняка работают как надо.

— Перегорел нагревательный элемент.

— Выучила, хвалю, — негромко сказал Дайгел.

— Вы ведь почините? — клиент поправил огроменные усы и наклонился так, что весь свет загородил. — Все в порядке?

— Починим, починим.

Куда там плоская отвертка закатилась, а, вот она. Кольцо-опору долой, теперь надо крестовидную, снова плоскую, дно термоса — в сторону. Кита подала торцовый ключ.

— А теперь?

— Вот не очень помню, наверное, контакты…

— Тестер давай. Так. Теперь в ящике посмотри. Отлично.

А потом, убедившись, что прибор работает, алеартец всплеснул руками и развернулся к остальным.

— Ну, видали? Быстро-то как! Да я в соседний центр обращался, и там мне сказали, что дело безнадежное. А тут вон как! Прекрасно. Просто восхитительно. И это они еще управились без наставника, танера Талеза! Представляете, что он сделает? Восхитительно!

Да чего ж так дребезжать, ушам ремонт потребуется, еще и прочие алеартцы зачирикали. И даже по алеартским меркам перебор с восторженностью: это ведь всего-навсего тимисник-термос. Кита выглядела так, точно ей дали попробовать лимон, да еще и лимонной кислотой его посыпали. Дайгел ей подмигнул.

А клиенты-то потянулись. Даже косули подошли, встали с краю, принялись глазеть. Чего им починить, копыта или рога? Из гомонящей толпы вышли двое, полная алеартка средних лет и мужик. Он нес лампу, а женщина — что-то в пакете. Первый клиент уже ускользнул.

— Хорошо чините, — заметила женщина. — А можно взглянуть на ваше свидетельство о регистрации?

Вот интересно, отпугнет кейнорская фамилия, или нет. Похожа по звучанию на палагетскую, вот только у палагийцев фамилии никогда не начинаются с гласных.

— Энкел Талез, — начала женщина. — Хорошо. Кита Ренски. Вы кранарка?

— Наполовину, — сказала Кита. — А в душе алеартка.

По глазам-то да, а вот судя по тому, как она сторонится алеартцев — совсем нет.

— …Дайгел Эсети, — энтузиазма в голосе явно поубавилось.

— Живу в Далии, прописан в Далии, — с недавних пор, правда. — Кейнорец, так и что с того.

— Кейнорцы привечают алдасаров, — отрезала женщина. — Это просто немыслимая вещь.

— Ну да, согласен, у меня дома как раз сидит пара алдасаров, работу ищут, — сказал Дайгел.

— Алдасаров, которые нарушают законы природы. Алдасаров, которые бомбили наши города, — алеартка взмахнула руками и, видать, забыла, что держала пакет с поломанной вещью, потому что задела им мужика с лампой, да прямо по лампе. Лампа треснула, и по ушам ударили еще и возгласы неудавшегося клиента. — Да как же так?

— Спокойнее, — сказал Дайгел. — Сам-то я не алдасар. Вон даже сойду за кранарца.

Мать-то кранарка.

— Алдасары вселяют души птиц в металл! — послышалось из толпы. — С алдасарами и их прихвостнями нечего дел иметь.

Это они из-за того, что алдасары всегда называют аалсоты в честь птиц: логично ведь.

— Сепаратисты!

Кто бы говорил.

— Язычники!

Вот уж совсем нет. Но только то, что храмы у них не стоят на виду, уже отпугивает алеартцев. Главное, кранарцы-то язычники, но с ними алеартцы не боятся связываться и даже семьи заводить, вон по Ките видно.

Кита хмурилась и держала руки скрещенными на груди. Косули переглянулись и кинулись бежать.

— Да что ж вы такие есть, — сказал Дайгел и усмехнулся. Да, выручки сегодня не получить, зато забавно в своем абсурде. — Ага, и в тот термос я вселил душу рыбы, чтобы вода в нем не портилась.

— Сам признался! — раздалось из толпы. Кто-то направился прочь.

Кита настороженно осматривалась и теперь держалась за прилавок, точно и он ускачет.

— Подходите, подходите, извините за опоздание, — подбежал Энкел Талез и шепнул: — За термос спасибо. Хорошо я заставил нагревалку перегореть, а? Достоверно выступил?

Теперь, без шляпы и усов, он и выражался нормально, никакой торопливости и чириканья.

— Да, у меня даже возникло пять идей устройств для убийства, — кивнул Дайгел.

Народ разошелся, даже не глядя, что пришел алеартец. Зато подскочила девчонка с газетами.

— Свежие новости, советы по актарскому хозяйству, головоломки, — кто же так говорит, «актарское», дремучие неучи здесь в Алеарте.

— Голова у меня и по работе будь здоров как ломается, — ну-ка, а чего это там мелькает, «Вестомор заявил», чего он там заявил хоть. — Давай сюда эту.

Дайгел всучил пару мьенцев в обмен на газету с новостями. В новостях сообщали, что Вестомор Марез назвал «мнимое» отделение Кейнора от Легонии вопиющим нарушением морали, а алдасаров — гартийцами. Гартия сразу у многих ассоциируется с врагом, на этом и решил сыграть. Хотя гартийцы вон до сих пор гостят на юге Алеарты. Определились бы.

— Так и будем тут стоять? — поинтересовался Энкел.

— До обеда, из спортивного интереса, — кивнул Дайгел. — Потом у меня дома отдохнем.

— Ты там, случайно, не собираешься обнародовать камеру? — спрашивал Зенрамот. — А то День электричества скоро, и ты, наверное, ее собираешься представить на выставке? Деньги-то тебе нужны. Мы-то не против, ты сам понимаешь, только…

— Изобретение же гахаритское, чего беспокоиться.

На выставках в честь Дня открытия электричества чего только ни показывают, и не обязательно, чтобы все это впрямь работало на электричестве. Когда-нибудь, разумеется, придется представить камеру, но не хотелось бы нести ее для этого на выставку, а в особенности — на алеартскую.

Когда Дайгел положил трубку, Энкел спросил, кто звонил. Кита молча пила тимис, сделанный как раз с помощью того самого тимисника-термоса, который сегодня вместе с ней отремонтировали, и чесала за ухом свою здоровенную собаку.

— Бывшие коллеги, — сказал Дайгел. — Переживают, видишь ли.

— Какие заботливые.

— Ну да, о своем всегда заботятся.

— Из Кейнора?

— Гахаритские.

Вот к гахаритским тут относятся, вроде, нормально, но Гахарит далеко от Алеарты, а так, возможно, тоже бы перегрызлись. Тоже отличаются по менталитету.

Дайгел перевел взгляд на Киту.

Ренски. Либо однофамилица известного кранарского математика, либо потомок. Раз сама не говорит, то и лезть нечего. Вот насчет ее образования все известно, диплом она принесла: закончила аграрный, да не пришлось по душе.

А собака задремала у ее ног. Дайгел себе никого не заводил, за исключением Скадды, но та сама завелась. Был как-то в детстве кот, он до рождения Дайгела выбрал отца, и тот с ним заключил соглашение. Того кота давно уже нет.

Лесные коты, своенравные и гордые, в древности решили, что отомстят за покоренных сородичей-львов. Вот некоторые из них и внедрились к людям, но скоро поняли, что те им умиляются, готовы для них на все. Коты, разумеется, этим воспользовались и о прежних целях скоро позабыли. До сих пор они сами выбирают хозяев.

С собаками проще: и скучнее. Слишком послушные, навязчивые. Они прибыли с ласаринами из Хадиера — потомки каких-то хадиерских то ли шакалов, то ли степных волков. Их тоже не покупают, в отличие от скота в актариях, а выбирают, и если ты ему не понравишься — извиняй. Но им понравиться проще, чем котам.

У Киты-то собака спокойная, не навязывается.

— Надо написать рекламу и дать собаке в корзинку, пусть разносит, — предложила Кита. — И бесплатно, и людей заинтересует. Сейчас займусь.

— А что хочешь написать? — спросил Дайгел.

— Адрес, и какой-нибудь придумать девиз, я не знаю.

— Отремонтируйте у нас что-нибудь, нам надо за аренду платить, вот да, — кивнул Энкел. — Что-то придумаем.

— Придумаем, — кивнул Дайгел. Правда, судя по реакции местных, не верится, что чего-то с рекламой удастся. — Что ж у вас за народ такой, Энкел? Ты-то мужик ничего. Кита вот тоже, хотя ты, Кита, наполовину кранарка. А так — что с народом творится?

— Народ хороший, — ответил Энкел. — Хотя и не все мне нравится, но я люблю этот город, культуру люблю, понимаешь или нет.

— Чего той культуры, — заметил Дайгел.

— Ты сам много чего хорошего не замечаешь, вот уверен, и давай я тебе покажу после работы.

— Покажи мне нормальных клиентов, — ухмыльнулся Дайгел.

— Я решила, что мы напишем только адрес, — предложила Кита. — У нас преимуществ пока нет. А то, которое есть, они уже видели, и это не помогло.

До самого вечера ничего не произошло существенного. Останавливалась пара человек, да лишь из интереса, дескать, что тут за новый прилавок появился. Прохожие наперебой галдели про кейнорцев и алдасаров, Басна пару раз гавкнула, так галдеть стали еще громче, только еще и о том, что, дескать, не воспитывают собак.

Басна порой убегала с корзинкой и приводила клиентов. Те интересовались, что такое открылось по новому адресу, потом смотрели с недоверием да уходили.

А вечером Энкел повел пройтись по Далии, и Кита тоже увязалась.

— Ну да, город хороший, — говорила она. — У нас в семье все были сдержанные, я к алеартцам не очень привыкла, к этой общительности, но мне тут парк нравится, и Ваммельхол, и вообще.

— По тебе сразу было видно, что ты кранарка, — отметил Дайгел. — Оттого и сдержанная. Да и внешне считай кранарка, глаза только местные.

— Нет, со стороны отца все алеартцы, я в них пошла, и внешне тоже.

— С черными волосами — и алеартцы, да? — удивился Энкел.

— Ну, да. Точнее, с такими, ну, темно-каштановыми. Я потемнее, правда.

И чего ей хочется к Алеарте приклеиваться? Кранарка и кранарка, народ славный.

— Легенд у нас много, а если их знаешь, так и город оживает, — сообщил Энкел, глянув на Дайгела.

И он много чего принялся рассказывать: сперва слишком тараторил, но затем вошел в нормальный темп, а Дайгел то и дело возобновлял запись: и улицу снимал на камеру, лежащую в сумке, и легенды записывал. Однажды прошли по улице, где по стенам длинного дома тянулись лианы и нависали в одном месте над дорогой с обеих сторон, будто бы арка.

— Они здесь растут четыре сотни лет, — рассказывал Энкел. — Один человек жизни не мыслил без охоты, а его жена растила цветущие лианы. А мужчина часто отправлялся в леса да горы, — хотя алеартцам путешествия несвойственны, но ладно. — Вот однажды не вернулся, осенью уехал, а тут зима настала, а потом и весна, понимаешь или нет. Все его жену сочли за вдову, ее многие хотели взять в жены, вот да, а она все верила, что муж вернется. Но только летом умерла от болезни, и ее цветы без ухода зачахли, а осенью муж вернулся, он, оказывается, заблудился в горах, ногу сломал, еле выжил.

— Загулял в соседнем городе, иными словами, — вставил Дайгел.

Кита, такая вся мечтательная, глянула на Дайгела и нахмурилась.

— И как он на улицу вступил, так ожили лианы, за которыми ухаживала его жена, — невозмутимо продолжал Энкел, — и кинулись к нему навстречу, вот и растут здесь с тех пор, и цветут по осени.

— А я не слышала, — улыбнулась Кита. Басна завиляла хвостом.

— Красиво, — согласился Дайгел. — Только тогда дома были вроде актарийских, а сейчас высотки. Эти лианы заново выращивали, выходит?

— Нет в тебе ни на мьенц романтики, — отозвался Энкел.

Вместе со спутниками Дайгел миновал дома, между которыми тянулась канатная дорога с кабинами под цвет листвы. По соснам во дворах шныряли белки, а под ба́висами с листьями-зонтами отдыхали волки.

— Привет вам, товарищи, — сказал Дайгел и поприветствовал их, приложив левую ладонь к правому плечу. Волк мотнул хвостом, волчица коротко завыла.

Звери тут теперь поуспокоились, а то, говорят, из-за Эльтена волновались. Хоть кому-то на лапу недоразвитость Алеарты. В Кейноре звери тоже возникают первое время, если строятся какие-то новые большие заводы, но потом ничего, привыкают.

Кита отчего-то посторонилась, когда миновали волков. У самой-то собака крупнее этих зверюг.

Потом прошли через гаражи, обросшие невесть какими северными лианами и утопленные в кустарниках с желтыми ягодами в красную точку. Дайгел посмотрел на машины в открытых гаражах — в основном старье, «Пылегоны» и «Ветроходы», ни одной «Дагаты» — и перекусил крапчатыми ягодами. А что, прохожие едят, да и олени с кустов щиплют. На землянику чем-то смахивали, но кислее, и во рту мазались, будто крем какой.

— Память-ягода, — сказал Энкел, и Дайгел вывел камеру из спящего режима, украдкой запустив руку в сумку. — Часто она вырастает на могилах тех, о ком особо долго помнят, и хорошо помнят, вот так.

— Как здорово, — сказала Кита и провела ладонью по гладким листьям.

— А кого тут закопали? — поинтересовался Дайгел.

— Тебя сейчас закопаю, чтобы легенды не портил, — отмахнулся Энкел.

Потом вместе оказались на первом ярусе двойного моста, на тротуаре, и, держась за поручни, овитые зеленью, Дайгел взглянул на извилистую речку, к которой спускались крутые берега. Можно сказать, лесистые, до того густо там росли деревья. И кое-где на зеленом побережье виднелись прогалины, на них что-то пестрело, палатки что ли разложили, и олени бродили там.

Дайгел поднял голову, тут же ветер подул и взъерошил волосы. Наверху, на втором этаже моста, пронеслась фура, а за ней — пара машин, как мальки рядом с акулой.

— А река точь-в-точь такая же по очертаниям, как та, что течет в Хадиере на старой родине алеартцев, — заметил Энкел. — Кто-нибудь об этом слышал?

Кита кивнула. Дайгел усмехнулся: ну да, алеартцы с их прямыми руками правильно изобразили хадиерскую речку на старых картах, охотно верится.

— Вот поэтому и основали здесь нашу столицу, решили, что это отражение старой Алеарты, — дополнил Энкел.

— Это уже неплохая легенда, без соплей, — заметил Дайгел. — А что, я бы проверил, действительно они совпадают или нет.

Проехался с приятелями по канатной дороге, потратил остаток пленки на вид Далии сверху.

А Далия сверху — сплошь деревья и цветные крыши с флюгерами, да пятна гаражей. Виден и храм — для храма необычно броский, разноцветный, с колоннами. Вдалеке тянется река, поворачивая вправо и становясь похожей на старинную букву.

Ветер обдувал лицо, холодил, солнце то и дело исподтишка тыкало лучами в глаза.

— А еще у нас язык красивый, — сказал Энкел. — Вон послушай, напою.

Что-то напел чирикающее, непонятное. Ките понравилось, а Дайгела не впечатлило. В свое время одна девчонка гахаритские народные напевала, когда с ней гулял: вот эти пришлись по душе. Или не гахаритские — чудны́е там были какие-то напевы, таких больше не слышал. Хорошая девчонка, и песни были хороши. Давно это было.

— Кусок из баллады об охотнице и садоводе, — сказал Энкел. — Сюжет хорош, наши и фильм сняли, советую посмотреть, у нас хоть и многие фильмы не очень, но этот неплохой.

— Ага, не сомневаюсь, — со скепсисом ответил Дайгел.

— И это не сопли, — назидательно добавил Энкел. — Это жизнь. Преданность, память. Вот у тебя нет жены или невесты, потому и не понимаешь.

— Больно надо, — усмехнулся Дайгел. — Какой в этом интерес?

26 реманы, Луи

Луи перевернулся на другой бок, стараясь при этом не скатиться с узкой кровати, и уложил голову на подушку.

— Еса, уходи из комнаты, это моя территория.

— Нет, — сказала Еса с уверенностью олененка, окруженного волками.

— Почему же?

— Это моя комната, я заплатила за нее, и кровать моя, уйди с нее, пожалуйста, — голос уже погромче, но недостаточно. Его хватает лишь на то, чтобы перебить шум дождя. — Ты можешь заснуть где хочешь, а я только тут могу спать.

— Вот именно — где хочу, — Луи потерся щекой о подушку, прикрыв глаза. Так намного лучше, чем класть голову на лапы или на листья. Люди придумали много замечательных вещей. — Я всю жизнь спал на земле, траве и камнях, и мне надоело. Ты всю жизнь спала на кровати, потерпишь месяц без нее.

— Я на полу не высплюсь.

— Я теперь тоже, ведь раньше я не знал, что такое подушки. Ну же, стань поближе к древним алдасарам. Сделай себе шалаш в палисаднике, например. Подыши свежим воздухом, а я любезно подышу застоявшимся.

— Луи, я никуда не пойду, и убери голову с подушки. Пожал… — Еса осеклась и улыбнулась. — Просто убери.

— Что говорят вместо «пожалуйста»?

— Немедленно.

— Все же не аргумент. Говорить надо громче и четче.

— Ты просто кот, и я тебе не могу возразить как следует, — Еса подвинула стул к кровати и, сев, обхватила подбородок ладонями. — Это нечестно, так-то. С людьми у меня гораздо лучше получается, и давай сейчас попробуем с ними? Я с ребятами все равно только к вечеру встречаюсь.

Луи провел лапой по покрывалу, ощущая вибриссами жесткую шероховатую ткань. В комнате из-за дождя собрался полумрак, и все выглядело черно-серым и блекло-серым, даже волосы Есы потеряли цвет: наверняка и для удивительного человеческого зрения все обстояло так же.

— Какого сейчас цвета твои волосы? — спросил Луи.

— Коричневого немного, — улыбнулась Еса.

— Ты победила. Для меня они темно-серые, — Луи повернулся поудобнее и поджал лапы к груди. — Советую побывать со мной в юго-восточном актарии Колге, там много местной техники. Ее наверняка продают в другие льеты, но тебе, конечно, ничего не скажут, ведь ты не умеешь настаивать.

— Умею и докажу.

Луи потянулся и перевернулся на спину.

— Так. Выходит, ты больше не собираешься мне возражать? Если бы твои предки сдавались так же быстро, гартийцы бы сейчас не приплыли в Легонию, чтобы мириться. Они бы просто спокойно истребляли зверей и твоих сородичей.

На самом деле, разумеется, намерения у них вовсе не мирные.

— Луи, ну давай будем, как ты говоришь, рациональными. Мне просто за столом или на подоконнике удобнее сидеть. А сплю я только ночью, а сейчас утро, — впрочем, солнце где-то потерялось. К тому же давит в ушах, так что дождь к полудню точно не закончится. — Тебе сейчас эта кровать нужнее. А ночью я тебя правда выгоню.

— Ты все же умеешь настаивать, — Луи прищурил глаза. — Правда, вовсе не так, как я рассчитывал.

— Ну, мне же не надо стараться тебе понравиться.

— Пожалуй, логику алдасаров я недооценил. Хотя нет. Это не та настойчивость.

— А почему? — с задорным блеском в глазах спросила Еса.

— Она не приносит тебе выгоды. Выходит, ты не отстаиваешь свои интересы.

— Приносит! У меня в комнате и на кровати — лев, тирниск Ориенты. Кто еще таким похвастается?

— Хозяева квартиры. В Кейноре я к тебе домой не пойду.

Еса засмеялась.

— Все, теперь ты победил.

— Вдвойне. Ты ведь так меня и не прогнала.

Еса кивнула и приблизилась к окну.

Она до сих пор умалчивает одну важную вещь, хотя больше нет нужды об этом молчать. Если алдасары, рожденные в Кайрис, действительно быстро связываются с Кейнором, получается, Еса — тоже человек Кейнора. Она, правда, который день даже не упоминает Кейнор в разговорах с друзьями.

А она ведь наверняка видела аалсоты, когда жила в Кайрис. И, хотя не сомневался, что в Кайрис они есть, приятно осознавать, что не ошибся.

Луи спустился с кровати на пол и подошел к Есе. Рядом с ней по обратной стороне стекла катились дождевые капли, прочерчивая линии в пыли и сливаясь с сородичами в сплошной поток. Слились и дома с далекой рекой: в грязно-серое пятно.

— Так странно, что ты, оказывается, сотрудник ЛОРТа. Ты не рассказывал.

— Ты тоже многое не рассказала о Кайрис.

Без помощи главы ЛОРТа не удалось бы добыть чертежи. Луи часто говорил с Дореном об аалсотах и надеялся найти хоть что-то, с ними связанное: кто же знал, что настолько повезет.

Луи отыскал в библиотеке старинную карту Валлейны, нашел бывший квартал ученых и долго исследовал их дома в то время, когда еще не стал тирниском. С Дореном Луи заранее поспорил, что тот возьмет в ЛОРТ даже зверя, если он разыщет что-то важное. Хотя бы внештатным сотрудником. Дорен согласился скорее для того, чтобы посмеяться, но, впрочем, ему тоже было интересно. Он неплохо принимает новое.

Разумеется, во многих домах Луи ничего не нашел. Но в одном из интереса сдвинул комод, слишком тяжелый для человека, и обнаружил люк в подпол. Который потом удалось открыть Дорену, как и сейф, обнаруженный внизу.

Луи не сразу отдал находку Дорену, а тот не посмел бы забрать портфель у льва. Он отвез Луи в Экеру. Сперва Луи изучил содержимое вместе с Георгом Эсети, и лишь потом решил действовать. И упросил Георга подвезти в Тарлент.

Теперь ЛОРТ Кейнора наверняка возглавит кто-либо, выступающий за независимость Кейнора, и Дорен, скорее всего, найдет способ уехать в Легонию.

— Я тебе расскажу, — раздался голос Есы. Она села на подоконник, положила ногу на ногу, провела рукой по облупленной краске на дереве. — Знаешь, я правда хотела рассказать, но даже не знала, о чем можно говорить, а о чем нет. И думала, вдруг своих подведу.

Луи поглядел на нее и насторожил уши.

— Ну, теперь все знают, что у нас есть пассажирские аалсоты, так что, ну да, я летала на такой. Наверху небо очень темное. И кругом как будто снег, такие облачные снежные равнины, — с этими словами Еса улыбнулась.

Луи невольно переступил лапами по полу, сжимая и разжимая кисти. Она наблюдала мир с высоты. Видела аалсоту изнутри, чувствовала ее запахи.

— Как оно ощущается? Чувствуется движение?

— Совсем нет, хотя они такие быстрые. Только взлет и посадка ощущаются, и это очень здорово, — вовсе она не против аалсот, вот и раскрылась еще одна правда. Она их не боится. Иначе Еса не была бы алдасаркой. — Я совсем немного летала, у нас набирали добровольцев, чтобы испытать пассажирские аалсоты. В Васкадию летала.

Васкадия находится к востоку от Кайрис, там холодно, почти нет ресурсов, местный народ малочислен и в целом страна слабо развита. Васкадию тоже бы хотел почуять.

— Почему ты так лапами перебираешь? — с любопытством спросила Еса и мягко усмехнулась, а затем присмотрелась получше. Ничего особенного, впрочем, но для человека это может оказаться действительно в новинку. — А трешься ты обо что-то, что тебе нравится, да?

— Я трусь о то, что присваиваю, чтобы наделить это своим запахом.

— Значит, когда о меня кошка потерлась в гостях, это не потому что я ей понравилась?

— То, что не нравится, мы не присваиваем.

— Ну, хорошо тогда. А про лапы я слышала, что кошки так успокаиваются. Но мне кажется, что, наоборот, они так делают, когда совсем спокойны, и когда им нравится что-нибудь. Тебе так аалсоты, значит, нравятся?

Луи кивнул.

— Это что-то из детства. Иногда хочется так делать, если под лапами что-нибудь мягкое. Сиденья аалсоты мягкие?

— Не очень. Мы вот говорим про технику, а я вспомнила, что номер Дайгела так и не узнала. Надо будет сегодня узнать у танера Эсети и Дайгелу позвонить.

Он почти коллега, ведь работал в ЛОРТе.

— Интересно, что теперь скажут алдасары о чертежах из Валлейны, которых больше нет в Кейноре.

— Жалко, что увезли. Но чертежи ведь, например, помогли нам перебраться в Кейнор. Ведь из-за них Легония стал сближаться с Кайрис. И я без них Кейнор бы никогда не увидела.

Страну, к которой ты принадлежишь, не так ли?

— Ну, конечно, наши теперь будут негодовать, что чертежи в Легонии, — добавил Еса. — Но кто бы их ни нашел, я благодарна. Очень.

Сколько же аалсот теперь будет в Кейноре?

Ко дню падения Кейнора в строю оставалось около ста аалсот, несколько меньше, чем до конфликта. Затем много летающих машин попало под взрыв в Валлейне. Алдасары пытались использовать их даже после поражения Кейнора, но без руководства мало чего добивались и были слишком ослаблены. Тем временем легонийцы успешно уничтожали авиатопливо и места заправки аалсот. Кроме того, они успешно сбивали аалсоты: а те немногие, что остались, в скором времени уничтожили.

Разумеется, легонийцы в то время не сумели бы управиться с этими машинами. Без специального топлива аалсоты в любом случае мертвы, а ослабленной стране было не до производства такого топлива, и уж тем более не до производства новых аалсот. Но все же легонийцы могли бы оставить хоть какие-то из них. Очень жаль.

— Только бы экспедицию вернули, — сказала Еса. — Жер теперь совсем переживает, конечно. Я ему звонила недавно, он беспокоится.

— Он что-то говорил об алдасарах?

— Ко мне он нормально относится. Но это же я, ко мне он привык. К другим алдасарам — нет. Не доверяет пока еще.

— Доверяешь ли ты им? Тем, кто прилетели в Кейнор?

Еса задумчиво смотрела вперед.

Она ведь знает, что связана с Кейнором. Еса находилась на берегу моря, когда прилетела аалсота Гартии: сама ведь об этом упоминала. В то время там же находился лаохорт Легонии, и Еса, разумеется, ощутила, что он чужой. Однако не следует пользоваться преимуществом сразу же: вероятно, Еса сумеет признаться.

— Не хочу я в политику лезть, — сказала Еса. — Ладно, пойдем.

У одной высотки все окна на первом этаже оказались заколочены, и на стене, над крайними из них, чернела надпись: «Не заглядывайте сюда». Когда из подъезда этого дома вышла женщина, Еса спросила ее:

— А что у вас на первом этаже?

Женщина посмотрела на нее исподлобья, с недоумением.

— У нас нет первого этажа.

Шли по незнакомой улице: заметил, что Еса часто выбирает новые пути, чтобы попасть в уже знакомые места. Пройдя мимо подъезда, чья железная дверь была расписана зонтами и каплями дождя, Еса приблизилась к огромному дубу, вздыбившему корнями землю и асфальт. Она провела рукой по коре и улыбнулась, а вверх по стволу в крону прошмыгнула белка.

Скоро вышли в частный сектор, и Луи стал идти медленнее, принюхиваясь и присматриваясь к дороге, обходя лужи, раздавленные пакеты с мусором, окурки и плевки. Мокрая земля пачкала шерсть на лапах, капли изредка падали с серого неба.

Остановились у одного из приземистых кирпичных домов с табличкой «Резьба по дереву», и Еса переглянулась с Луи.

— Сейчас я все правильно сделаю.

Луи отступил к зарослям и принялся умывать лапы. За Есой захлопнулась дверь — уже громче, чем обычно — и послышался ее голос: такой же бойкий, как раньше, и при этом с большей уверенностью:

— Здравствуйте. Мы уже виделись, а значит, уже знакомы. Расскажите про ваш промысел. Откуда он взялся, какое используете дерево и все такое вот, — под конец Еса стала говорить чуть тише, впрочем, не критично.

— То дерево, из которого сделаны легонийцы, — раздался ответ.

— Кстати, вот эти круги с вырезанными узорами, с дождем, с волками, с молниями — это обереги, правда? Их ведь покупают в других льетах?

— Нет, это тарелки такие, мы их на стены вешаем, потому что есть не любим.

— Я их в Кейноре никогда не видела, — голос Есы звучал все со большим задором. Ей ведь всегда хотелось больше узнать у талисцев, хотелось настаивать: однако она сама себя сдерживала. Несомненно. — Их точно надо продавать в Кейнор. А если вы станете их продавать не только в Кейнор, но и еще куда-нибудь, вы их будете больше делать, а значит, больше народа привлечете к промыслу, и…

— Выйди отсюда.

— А почему? — спросила Еса. — Какие у вас аргументы? Вы не можете меня выставить. Так нельзя общаться с клиентами.

— Ты не клиент, ты зашла и докапываешься.

— А где написано, что нельзя спрашивать?

— Сейчас напишу. Выметайся.

— Ну почему вы сказать не хотите?

— Девочка, а тебя не смущает, что ты работаешь на единство страны, от которой отвалился твой Кейнор? Нет?

— Но мы…

— Никаких но.

Так и не заговорила правильно. Что же.

Когда Еса вышла и сравнялась с зарослями, Луи преградил ей путь.

— Она мне все равно ничего не скажет, — Еса попробовала обойти, Луи не позволил. — Ну, да, с ними надо поувереннее, и я им все равно не понравлюсь, но я же не могу совсем с ними отношения испортить.

— Можно испортить только что-то хорошее. Послушай, — Луи прищурил один глаз, — если ты не попробуешь еще раз с ней поговорить, и на этот раз погрубее…

— Я так не могу, — Еса улыбнулась. — Не получается.

— Что же. Возвращайся к ней. Иначе купишь мне лавандовое пирожное.

Еса засмеялась:

— Где я его найду в Талис?

— Тебе не придется искать, если опять с ней поговоришь.

— Но все равно это не сработает, ты же слышал, как она ведет себя.

— Вы, алдасары, можете отделить Кейнор от Легонии, но не можете поговорить с продавщицей сувениров? — в груди становилось теплее, словно от предвкушения. Она должна узнать о себе побольше. Так любопытно узнать, удастся ли этот эксперимент. — И никаких: «Я не отделяла», «Я не знаю про аалсоты» и тому подобного. Давай, Еса. Иначе пирожное… нет, пять пирожных. Одного мне мало.

Сбежать у Есы не удалось, поэтому ей пришлось возвращаться ко входу в магазин народного промысла. Задержавшись перед дверью, она прокашлялась, потянулась к ручке, убрала руку и потянулась снова.

— Что я делаю, — Еса улыбнулась и глянула на Луи.

— Пять пирожных.

Еса все-таки ускользнула внутрь: быстро, словно боясь, что ее заметят. Сперва удавалось услышать только птичий пересвист и шорох травы, потом шуршание гадюк и ящериц. Затем раздалось:

— Опять ты?

— Извините, — начала Еса.

Ну вот. Опять. Что же, очень хочется, чтобы она нашла лавандовые пирожные.

— …но я зачем в этой дыре уже месяц торчу? Когда я уже закончу эту драную работу, провались она к подземным вьортам?

Прозвучало достаточно живо: что же, наверняка именно так она обо всем и думает, но не признается сама себе. Вот это настоящая Еса. Жаль, что придется остаться без вкусного.

— Выйди.

— Мне, думаете, нравится в Талис торчать? Хотите, чтобы придумала что-то сама? И придумаю. Ваши работы точно есть и в других льетах. Потому что в этой льете жить невозможно. Вот они и сбегают. Сами.

— Уходи, или сейчас выкину.

— Да, выкиньте меня. Домой. Я только обрадуюсь.

Еса выскочила из магазина так же быстро, как и зашла в него.

— Позорище, — тихо сказала она. — Мне стыдно.

— За то, что оставила меня без пирожных? — Луи приблизился к ней. — Я прощу, так и быть.

— Она, конечно, не сказала ничего. Но я все-таки настояла, — Еса улыбнулась, затем глянула на магазин и быстро отвела взгляд. — На том, чтобы тебе еду не покупать. А это считается?

— Возможно. Еса, тебе же они не нравятся, так?

— Они хорошие. Я устала уже просто.

— Ты не просто устала. Ты зла, и это нормально.

— Мне не нравится быть злой, — улыбнулась Еса.

— Тогда ты отторгаешь часть себя. Люди часто верят в то, что придумывают себе сами, правда? А настоящее склонны считать выдумкой.

— Может, это ты выдумал, что я злая, — заметила Еса с хитрым прищуром. — И тебе хочется, чтобы я такой была. Такой, как ты, потому что ты зверь.

— Стоящий аргумент, — Луи прикрыл глаза. — Я поразмыслю. Но все же я уверен, что ты действительно ничуть не робкая, и что это всего лишь приобретенное поведение. Я наблюдал такое явление у многих людей, но на их примере оно не так меня занимало, как на примере алдасарки. Проверим тщательнее.

— Совсем я твоих экспериментов не боюсь, — усмехнулась Еса.

— Вот поэтому и уверен.

Завод актартехники располагался на окраине, между домами: трехэтажное здание, длинное и узкое. Справа от него тянулись хозяйственные постройки, рядом с ними выстроились в ряд несколько тракторов. Хорошо было бы зайти в них, изучить все внутри. Еще лучше было бы самому завести такую машину, проехаться в ней.

Она напоминает большое искусственное травоядное. Хотя не совсем. Настоящее травоядное среди машин — комбайн.

— А в одиночку ты так сюда и не съездил, — сказала Еса, повернувшись к Одвину.

— Да ниче не скажут, — протянул Одвин. — Вот в библиотеке Бенора про Талис точно много всего есть, притом достоверного. Тем более библиотека кранарская. Кранарцы точно знают, че они в Талис так лезут, че туда продают и че у нее берут.

— Все равно тебе сейчас не дадут никакой пропуск, — заметила Кая. — Или думаешь, у тебя план работы такой прям весь отличный, что тебе прям на расстоянии этот пропуск выпишут, еще до защиты?

Одвин отмахнулся.

— Вам здесь нечего делать, — заявила охрана, как только студенты приблизились к технике. — Разворачивайтесь.

— Я сделаю репортаж о плохом качестве талисских товаров, — предупредила Кая.

— Так местные все равно будут покупать талисское, — усмехнулись ей в ответ. — А легонийцы тут и не сдались.

Луи под ругань талисца потерся о несколько тракторов. Когда всем пришлось отойти, мимо по мокрой от дождя грунтовой дороге проехал колесный трактор с надписью «Удобрения».

— Ребят, а у него эмблема не как у тех, что с местного завода, — заметила Еса.

Луи также присмотрелся. Действительно, вместо кошачьего глаза на этом тракторе изобразили небольшую голову орла с таким острым клювом, словно птица смогла наточить его, как когти или как нож.

— Кранарский, — кивнула Кая и нахмурилась.

— Про это запишу, — сказала Еса. — Значит, сюда и технику из Кранара поставляют?

— Ты, давай, про кайрисские товары расскажи, — произнес Одвин, положив ей руку на плечо. — Такие, крылатые, нарушающие законы природы.

— Зачем? — спросила Еса, откинув волосы со лба.

— Ну дык, если они в Кейноре теперь есть, знать-то про них надо.

— Хоть они и та еще зараза, — прибавила Кая. Нирос ничего не говорил, лишь шел в стороне.

— И для тебя, походу, та аалсота из Астелнал вообще была не чем-то из ряда вон, а? — добавил Одвин. — Ты оттого и не испугалась? Вот все вспоминаю и думаю, как они ею вообще управляли, скотиной такой крылатой.

— Испугалась, так-то, — заметила Еса. И, немного промолчав, вполголоса добавила: — Я еще и летала на них. Но это не страшно. Не управляла, конечно.

Это уже продвижение. Когда она признается насчет связи с Кейнором?

— Это дичь, — сказала Кая.

— Дичь еще та, — кивнул Одвин.

Еса улыбнулась

— Ну, да, когда высоко поднимаешься, непривычно, и вообще, — сказала она.

Так. Следует действительно выгнать ее из комнаты.

Луи посмотрел на один из участков, огражденный сеткой. Между грядками ползло приспособление вроде комбайна, но размером с кошку, оставляя после себя черную почву, свободную от сорняков. Теплом окутало грудь, и взгляд никак не удавалось отвести от изобретения: оно ведь правда как живое существо, так же двигается, возится в земле, словно большой муравей.

Надо привлечь студентов, все-таки это связано с их работой. Луи, с трудом отвлекшись, переглянулся с Есой, и она, подбежав к ограде, тоже присмотрелась.

— Хоть что-то еще запишете, — произнес Луи. — А то противно на вас смотреть.

— Ого, глядите, — Еса, весело улыбнувшись, махнула рукой студентам. — Вот этот симпатичный. Он манскорский, интересно? Да, точно, с эмблемой завода.

— Чего ни придумают, — заметил Одвин. — Главное, чтоб не аалсоты. А че, расскажешь еще про эту дичь? Как ею управляют? Как оно не падает, я примерно понял, я ж не Сейл.

Хотелось бы поддеть этот комбайн лапой, остановить, пробраться внутрь, изучить: в конце концов, механизмы не умирают, когда их вскрываешь.

— Не знаю, мне не говорили, — сказала Еса.

— Раз крылатая, ее, наверное, трясет еще как, — предположила Кая. — Да ну, я бы не полетела.

— Боишься просто, — улыбнулась Еса.

Давай же. Признай, что они тебе нравятся. Признайся, что ты кейнорская.

Воздух показался странным. Луи принюхался тщательнее: отдавало домашними гасками и утками, навозом, землей и гнилью, травой, собаками. Ничего особенного: но так не может быть. Что-то смутило.

С юга, со стороны леса, впереди и чуть левее, пахло чем-то еще. Едва уловимым, солоноватым. Живым, незнакомым и мощным. Вот оно.

Запах остановился все более ощутимым и резким, сильным, объемным. Он принадлежал кому-то огромному.

Вдали заскулили собаки.

В общем-то понятно, что это за существо. Самого крупного местного зверя еще не удавалось учуять: до этого дня. Стоит изучить, что ему здесь нужно, однако людям к нему приближаться не стоит.

Луи прошел вперед студентов и развернулся к ним.

— Уходите назад. Осторожно. И подальше.

— Зайцы из леса пришли? — усмехнулась Кая.

— Пойдем, — спокойно сказал Нирос, глянув на Есу. Его лицо словно бы заострилось, напряженная рука потянулась к карману наплечной сумки, одну ногу он выставил вперед. Наверное, так и выглядят в инарисе настороженные хищники.

Еса смотрела также настороженно, однако и с интересом. Она глядела вперед, будто собираясь высмотреть неизвестное существо.

— Подальше, — прошипел Луи.

— Э, да он нас бросить решил, — возмутился Одвин.

— Знает, что делает, — произнес Нирос. — Идем уже.

— Пойдем, — кивнула Еса. — Луи, а ты куда?

— А он задавит зайца, чтобы тот не лазал в актарий, — усмехнулась Кая. — Просто он же аристократ, как он при людях покажется с гривой, заляпанной кровью?

Впереди раздался отчаянный крик, послышалась ругань. Что-то приглушенно треснуло.

— Заяц размером с дом? — уточнила Еса.

— Только этим Луи и наестся, как же, — проворчала Кая. — Бежим, короче.

— У нас же приманка, — добавила Еса. — Может, она поможет от лесного зверя.

— Она для хищников, — сказал Луи и огрызнулся.

Затем Луи бросился вперед. Мимо бревенчатого дома, мимо следующего, мимо хвойной поросли, влево. Запах батахора ударял в нос. Слышалось, как хлопали двери домов, как люди звали друг друга.

Пролом в дощатом заборе — и, очень близко, запах птичьей крови, почти заглушенный душным запахом батахора.

Косматый темный зверь величиной больше любого льва, больше тура, замотал шишковатой головой, захрипел, ударил ногами по остаткам сарая. Захрустели то ли доски, то ли птичьи кости.

Людей поблизости нет, попрятались. У многих местных должны быть ружья, но пока что никто не стал стрелять. Пока придут вооруженные, неясно, сколько пройдет времени. Что же. Туров удавалось загрызть, лосей в Кранаре — тоже. Хотелось бы испытать, на что он способен.

Луи зарычал. Зверь отбрел от груды дерева — грязной, с прилипшими перьями — и принюхался, храпя и фыркая. Огромный, с густым мехом, с наверняка толстой шкурой. Впрочем, неповоротливый, медленный: об этом говорила Шорис. Если и не удастся убить, задержать удастся.

Батахор подался вперед. Луи легко отскочил, обогнул его и прыгнул сзади. Когти увязли в шерсти: недооценил густоту. Батахор повернул голову. Луи с силой рванул лапы, высвободился и отпрянул. Батахор ударил ногой, ломая ближайший куст.

Луи снова обогнул — батахор пытался отследить, но поворачивался очень медленно — и метнулся сбоку. Обхватил лапами верх лопаток зверя: на этот раз без когтей, чтобы не застряли. И, толкнув бок соперника задними лапами, мгновенно оказался на его спине и вцепился в шею.

Шерсть слишком жесткая. Кожа прочная.

Клыки продирались сквозь мех, но никак не могли достичь шкуры. Под лапами дрогнуло огромное тело, все вокруг качнулось, подалось вбок. Луи отпустил — клыки слегка заныли — и, оттолкнувшись лапами, метнулся в сторону.

В противоположную той, куда упал батахор. Зверь грузно прокатился по земле, смяв низкий куст.

Поодаль люди о чем-то говорили. Стрелять не станут, разумеется — не захотят задеть тирниска. Что же, зверь силен. Тем любопытнее.

Батахор поднимался, тряся головой с тремя рядами наростов-шишек. Если попасть под такое, переломаются кости. У него еще и клыки, однако.

Луи легко уклонился от выпада. Разумеется, этот зверь может вымотать. Эрцог выматывал. Хотя батахору с ним в скорости не сравниться. Снова прыжок, плеск грязи под лапами. Запах крови и травы. Еще прыжок.

Так. Он осторожен. Смотрит, чтобы не наступить на грязь, не поскользнуться. А поблизости есть куст шиповника. Что же. Его жесткая шерсть зацепится за шипы: но он не подойдет туда, если будет видеть.

Глаза — по бокам головы, как у всех травоядных. Разделены парой шишек.

Когда после очередного выпада зверь отвел голову назад, Луи подался вперед, взметнув лапу. Пальцы окатило теплом, на месте глаза растеклось красное пятно. Луи отбежал — под хриплое мычание батахора.

Когда Луи приблизился с другой стороны, батахор отступил и кинулся с неожиданной скоростью: пришлось тут же отскочить. Затем Луи обогнул его сзади и успел ударить со стороны целого глаза. Ослепший батахор захрипел и ударил ногой так, что едва удалось увернуться.

Лапы уже заныли, дыхание сбивалось. Луи кинулся к батахору, но не задел и сразу отбежал — ведь зверь мог совершить новый яростный рывок. Но батахор так и стоял на месте, мотая головой и фыркая. Луи снова бросился к нему и отпрыгнул в сторону шиповника.

Батахор не двинулся. Решил осторожничать. Хоть они и не разумны, однако все же не до конца глупы.

Сухожилия тоже не перегрызть — из-за прочной кожи. К кусту, который мог бы замедлить зверя и помешать перевернуться, батахор не идет. Решил обороняться, а не нападать.

Шорис говорила про сканодис, дурманящий батахоров. Доводилось видеть это растение у Регона и Гелеса, однако не в Манскоре.

Из-под досок разломанного сарая торчали зубья вил. Интересно, сломан ли черенок. Батахор вполне на это способен. Луи повернулся к людям, собравшимся за оградой: выяснилось, что все-таки один наставлял ружье. Подав знак инариса, Луи произнес:

— Подожди.

Затем бросился к сараю и вытащил вилы клыками. Нет, все же они оказались целыми.

Не спеша, чтобы не тратить силы, Луи подтащил вилы к батахору. Быстро увернулся от удара ногой, который, впрочем, пришелся как раз на черенок. После выхватил железный конец вил с зубьями и остатком дерева.

Воздух становился горячим, его не хватало. Однако, пока батахор разворачивался, тяжело переступая ногами, удалось отскочить снова.

За остаток деревянной рукояти держать удобнее.

Луи подступил к батахору спереди, наставляя на него железные зубья, и, когда батахор метнулся вперед, лапы инстинктивно отбросили назад. Дышать становилось все труднее, сердце колотилось.

Затем пришло странное спокойствие, смешанное с чем-то теплым, покалывающим.

Когда батахор пригнул голову, готовясь к следующему удару, Луи подался вперед, стараясь держать прямо — и крепко — остаток вил. Голова батахора метнулась к Луи. И столкнулась с одним из зубьев, самым крайним, а он, скользнув по шишке, глубоко прошел в рану на месте глаза. Раздался треск — сломалась стенка глазницы. В зубах заломило от удара.

Раздалось гулкое протяжное мычание, смешанное с хрипом. Ноги батахора подкосились.

Использовал человеческое изобретение. Что же, недолго осталось до того, чтобы использовать и небольшие комбайны, либо трактора.

Дыхание восстанавливалось с трудом, клыки сводило.

— Отойди-ка, — сказал, приблизившись, Рувв Беналь. — Чего лезешь?

— Прошу прощения за то, что выполнил вашу работу, — произнес Луи, отпустив рукоятку. — Просто мой нюх слишком утонченный и не мог вынести запаха этого существа. И в следующий раз, — Луи повернулся, учуяв людей, выходивших из дома, — используйте более цивилизованные методы для сноса сараев.

Герти пробежал через дыру в заборе и остановился рядом с Беналем, скалясь и держа хвост вытянутым. Его бурая шерсть взъерошилась. Беналь переглянулся с ним, и Герти повел ушами вверх.

— Рога прямые или закрученные? — спросил Беналь.

Луи переступил лапами.

— То есть?

— Овцу тебе или козу? Или телка?

Луи насторожил уши.

— Я не ем домашних животных, если только это не какое-нибудь особенное блюдо. Они не очень вкусные в сыром виде, а вашей готовке я не доверяю. Лучше бы я послушал про вашу актарийскую технику, и желательно вместе вот с этими недоразумениями, которые тут со мной ходят.

Они все же нескоро чего-то добьются от талисцев. К тому же Еса заслужила поощрение.

Как раз удалось учуять студентов поблизости: впрочем, не сомневался. Еса, Нирос, Одвин и Кая приближались к проломанному забору, и Луи, как только Еса отвела взгляд ради иллюзии, произнес:

— Я просил уйти подальше.

— Мы и ушли подальше, — Еса остановилась у ограды и положила руки на доски. — Мы и не рисковали, мы просто выстрел услышали, вот и все.

В Валлейне она также не рисковала, разумеется. Нет, Валлейна, конечно, безопаснее батахора, но полностью безопасной ее не назвать.

— Зачем ему клыки? — спросил Нирос, зайдя на участок. Он внимательно глядел на мертвого батахора и выглядел таким же напряженным, как и до этого: напряженным, подобно охотнику, который вот-вот выхватит оружие и выстрелит в зверя, если тот лишь притворяется мертвым.

Еса тоже прошла следом, как и Кая с Одвином. Одвин остановился дальше всех от батахора.

— Вот их я имел в виду, — сказал Луи, глянув на Беналя и Герти.

— На завод сходим, — Беналь ткнул ботинком остатки куста, раздавленного батахором: на ветках виднелись черные ягоды, от которых шел кисловатый запах, чуть схожий с запахом от домашних кошек. Беналь оторвал пару ягод и закинул в рот, скривился, взял еще несколько. — Ранний сорт, сволочь такая, истребил. Молодежь, давайте за нами.

— Ничего себе, — пробормотала Кая.

Одвин хмурился, глядя с отдаления на огромную голову батахора.

— Эт че, зачем он напал? — спросил Одвин.

— Да опять кто-нибудь забил мелкого батахора недалеко от актария. Людям сколько ни говори, сколько тут батахорам ни топчись, а все равно тупят, — пояснил Беналь. — Идем уже на завод, говорю. Вам надо что-то узнавать, или нет?

— Так что, говорите, часть деталей из Кранара? — спросила Кая, прохаживаясь рядом с тракторами и приминая траву с таким усердием, будто в воображении при этом мстила ее моллитанским сородичам.

— Там делают неплохие детали, — проговорил рабочий: сонно и нехотя. — Да и остальное там неплохое. У нас порой лучше. Но и у них нормальное качество.

Если бы не Беналь и Герти, стоявшие поодаль, вряд ли бы он что-нибудь сказал.

— А куда поставляете актартехнику? — поинтересовалась Еса.

— В Палагет, бывало, — так же лениво и почти не слышно ответил рабочий.

— А из Кранара в последнее время больше актартехники присылают, или как? — Одвин с этими словами облокотился на трактор, и рабочий глянул на него так, что Одвину пришлось отойти шагов на десять.

— Не считал. Присылают.

Студенты записали еще немного, в том числе про продажу тракторов в западный Кранар, и Луи получше рассмотрел технику. Когда пришло время уходить, Беналь пообещал отвезти, но не слишком далеко, а Еса сказала:

— Там, где есть актартехника, есть и поломки. А я сегодня собиралась звонить сыну танера Эсети, Дайгелу. Он как раз актартехнику чинить умеет и может в чем-то помочь.

— Они сами тут починить ничего не могут, что ли? — Кая качнула головой. — Да ну.

— И как он поможет, если он за тыщщу километров, или сколько там, — добавил Одвин. — А, до Далии тысяча триста. Тем более.

— Ну, я пока не знаю, но придумаю. И еще, вы видели те маленькие сорнякоуборочные комбайны где-нибудь, кроме того двора? Вот и я не видела, и давайте спросим про них.

— Кстати, точно, — согласилась Кая.

Еса махнула рукой Беналю — а тот задержался — и направилась обратно к заводу по немного подсыхающей грунтовой дороге. Луи последовал за молодыми людьми.

— Опять эти, — проговорили охранники, как только Еса к ним приблизилась.

— Я только хотела спросить, — и Еса догнала одного из работников завода, который уже собирался войти внутрь здания. — Чуть не забыла. Такие маленькие комбайны, чтобы убирать сорняки: вы их еще делаете?

Все-таки есть у нее прогресс.

— Бывает, — ответили ей.

— Но их мало, — добавила Кая. — Они что, невостребованные, или сложные в уходе?

— Тот, кто их изобрел, уже ушел на пенсию. И болеет, не до комбайнов ему. Мы крайне редко по его разработкам делаем новые, но это не то. Все, надеюсь, с нас хватит?

Хотел бы сравнить эти комбайны, любопытно.

— А те, ну, первоначальные модели, они еще работают? — поинтересовалась Еса. — Поломок нет?

— Вы вроде с факультета развития торговли, а не с приборостроительного?

— Я с журналистики, — процедила Кая. — Но в торговле много чего интересного, о чем можно репортаж написать. Про кранарские товары там, например.

— И мы очень многое должны учитывать, — заметила Еса. — Так что нам и техника важна.

— Бывают поломки. Есть уже списанные машины. Мы новые делаем на их основе, оттого и не избавляемся.

— А если вам починят старые комбайны? — предложила Еса. — У нас есть знакомый инженер, он еще и изобретатель, и он посмотреть может. Например, их можно переслать.

— Никуда мы их не пошлем, — выражение лица рабочего стало жестче. — Можем только вас послать.

— Можно же сфотографировать поломку, — сказал Нирос, рассматривая синюю отметину на ближайшем столбе.

Впрочем, когда Луи присмотрелся тоже, это оказалось не отметиной, а небольшим рисунком в виде ушастой птицы.

— Не водится здесь у нас фотоаппаратов, — процедил рабочий. — А что там точно сломалось в этих штуковинах — кто его знает. Мы в них не шибко разбираемся.

— Или зарисовать, — добавил Нирос.

— Вот ты и рисуй, ты же рисуешь всякую ерундовину, — предложила Кая.

— Я только бактерии всякие могу рисовать, — пожал плечами Нирос.

— А идея отличная, с рисунком, — оживилась Еса. — Надо придумать, как это сделать. Послушайте, — она развернулась к Рувву Беналю, который приблизился к студентам, — мы ведь действительно можем помочь вам. Надо попробовать.

— Ерунда, — отрезал рабочий.

Давай же, настаивай. Ну же, ты ведь способна.

Еса не отступала, но и ничего не говорила, при этом выглядела задумчивой. Наконец, она произнесла:

— Танер Беналь, а вы знаете кого-то, кто перечертить может, или…

— Рисовать, говорите, — Беналь поскреб подбородок. — Есть на примете один человек. Кстати, — он повернулся к рабочему, — не хотите всего за пять мерансонов соленых…

Дверь за рабочим захлопнулась.

Сон оборвался быстро. Луи поднял голову с подушки, неохотно спрыгнул с кровати и потянулся. Так давно не видел этот сон. Ничья Тень, бегущая рядом, по травам, по серым орхидеям: более настоящая, чем обычные тени. Она то стелилась по земле, то поднималась, при этом затемняя воздух и становясь объемной.

Еса сидела на подоконнике с учебником по химии, и свет настольной лампы, которую она поставила рядом, возвращал красный цвет ее волосам.

Что же, она разочаровывает все меньше.

— Ты мне сейчас напоминаешь Жермела Кадати, — сказал Луи, подойдя к ней. — Пока что не самого Георга Эсети, но почуем и посмотрим. Может, ты добьешься чего-то значимого.

Еса ненадолго глянула поверх книги, на чьей обложке виднелись рисунки колб, молекул и бензольных колец. В зрачках Есы сверкнули огоньки лампы.

— Ты знаешь Жера?

— Немного.

Доводилось с ним общаться: в том числе вскоре после находки чертежей аалсот. Луи обсуждал их с Жермелом. В то время он относился к ним неприязненно, однако сейчас, должно быть, его мнение постепенно меняется.

О том, что именно сделал зверь для вступления в ЛОРТ, не скажут по новостям. Те из ЛОРТа, кто знали или могли догадаться о настоящей личности существа, добывшего чертежи, выступают за Легонию. И алдасарам они правду не откроют. Точно знал только Дорен, в общем-то.

Повезло, что оставили внештатным сотрудником. Вот только почему.

Потребуют ли алдасары свои чертежи обратно? В свое время они смирились с тем, что чертежи находились в собственности тогда еще дружественной Легонии. Но теперь Легония стал врагом.

Еса подвинула к себе тетрадь. Что-то туда долго записывала, что-то зачеркивала, чуть хмурилась и прикусывала конец ручки. Огоньки мелькали в ее зрачках, и казалось, что это мысли ненадолго стали видимыми. Закончив, она спрыгнула с подоконника.

— Все получилось? — поинтересовался Луи.

— Только одну задачу сделать не смогла. Но я ее завтра закончу.

По телефону она долго слушала гудки, и, когда на другом конце раздался приглушенный, немного искаженный, но узнаваемый голос Дайгела, Еса с радостью поприветствовала в ответ. Дайгел коротко рассказал про Далию, про свой ремонтный центр и, совсем коротко, про гартийцев, затем Еса начала говорить об аттестационной работе.

— На том заводе раньше делали маленькие комбайны, или вроде того, чтобы выкорчевывать сорняки, — сообщила она. — Только сейчас тот мастер, который их изобрел, там больше не работает. Есть сломанные комбайны. Дайгел, послушай, а если бы кто-то зарисовал детали, которые сломались, ну или просто эти комбайны в разобранном виде, ты бы смог узнать, что именно там надо починить?

Тоже не отказался бы работать в ремонтном центре, если бы был человеком.

— Так сходу не скажу, надо подумать, — впрочем, в голосе Дайгела заметно добавилось интереса. — А что, прямо-таки зарисовать? Заснять не вариант?

Еса все объяснила, и Дайгел сказал:

— Ну что, я тут, честно сказать, сижу считай без работы, спроса никакого. Высылай рисунки. Сама, что ли, будешь рисовать?

— Я рисую ужасно, — улыбнулась Еса. — Но мы нашли добровольца. А скажи адрес.

Назвав адрес, Дайгел добавил:

— А погоди, вам все равно надо делать работу, хотя Легония и разваливается?

Остается надеяться, что не развалится в самом деле. Опасения вызывает лишь Талис. В остальных льетах народ, вероятно, более благоразумен.

— Ну да, сказали, что все равно надо дописать ее. А когда придет время уезжать, что-нибудь удастся придумать. Может, чуть раньше уедем.

— Кейнорские вас не вытащат? Хотя та еще задача — как это сделать.

Разумеется, если одна-две аалсоты раз в полмесяца и могут пронестись над морем, то полет над землей Легонии могут счесть за куда более серьезную провокацию. К тому же аалсотам придется сесть в Талис, чьи люди недолюбливают Кейнор. Пока студентов найдут, аалсоте смогут и навредить. Как минимум.

— Придумают, — сказала Еса. — Или мы придумаем что-нибудь.

Юнна сидела прямо на траве рядом с заводом актарийской техники, щурясь от утреннего солнца. Она рассматривала полуразобранный комбайн для уборки сорняков.

— За это мне нравится Талис, — сказал Луи, наклонившись к комбайну.

Теперь можно изучить все его внутреннее устройство и, кроме того, взглянуть на описание в инструкции. Чтобы яснее понять, какая деталь за что отвечает. Лапы разминали почву, глаза прикрылись.

Юнна кашлянула и ткнула карандашом в лопатку; Луи не сдвинулся.

— Свет загораживаешь и шерстью сыплешь, — фыркнула она. — Чего, значит, Талис нравится, но считаешь ее ужасной?

— Была бы не ужасна — не нравилась бы. Это так плохо, что уже хорошо.

У нее получалось достаточно точно, несмотря на то, что на комбайн она больше не глядела. Лишь закончив набросок Юнна покосилась на прибор и сделала немного исправлений. Затем взялась за следующий лист бумаги.

— Ты его потом соберешь? — поинтересовался Луи.

— Я без понятия, как его собрать. Те люди вот подсобили, разобрали. Ты-то точно не знаешь, как собрать, вот и убирай морду.

— Нате, — сказал один из рабочих, что вышел из здания завода с двумя кружками. Над ними вился пар, пахло пряной горьковатой хвоей. — Только две. Будете за них драться — так подальше от техники. Договор?

— Эт че? — спросил Одвин: впрочем, он поспешил первым взять кружку и сесть с ней на ступени, ведущие к одной из дверей завода. — Кирлинг, вот эт че, ты объяснишь мне?

Еса забрала вторую кружку, попробовала напиток, улыбнулась, передала Кае, затем снова забрала. Одвин, отпив, поморщился и отдал Ниросу.

— И больше не буду. Та еще ерундовина, — сказал Одвин. — Хотя оставь глоток.

— Итьма это, — сказал рабочий. — Шишки завариваем. Растет по обочинам, вся грязная, да ничего, вроде, отмыли.

— Очень здорово, — обрадовался, отпивая, Нирос. — Я даже еще попрошу. Классная вещь. У нас что-то подобное заваривали.

— В первый раз слышу, чтобы моллитанские растения заваривали, — сказала Кая. — Тебе хоть сколько жить осталось?

— Зависит от того, встретим мы еще батахора или нет, — улыбнулся Нирос.

— И будет ли рядом Луи, — кивнула Еса.

Она приблизилась к Луи по мокрой от росы траве, отпивая из кружки.

— Вы только так рисуете? — спросил Нирос у Юнны. — Или красками тоже?

— И красками, но реже, — кивнула Юнна. — Покажу, где взять, если интересно.

Нирос улыбнулся.

Вместе с Есой Луи отошел подальше, к бревенчатому забору одного из домов: тоже деревянного, с крышей, сложенной из разноцветных кусков профлиста. Наполовину забор скрывали кусты итьмы и молодые пихты, их ветками шевелил прохладный ветер.

— Ты не играешь? — поинтересовалась Еса. — Я просто совсем не видела, чтобы ты играл, или крупные кошки не делают так?

— Раньше играл, — ответил Луи. — Не хочется. Изредка играю с водой, она занимает и успокаивает.

— А здесь те самые штуки под окнами, смотри, — сказала Еса, подняв голову. Тогда Луи их тоже заметил: они круглые, с изображениями волн и косых росчерков. — Интересно, если не обереги, то что это.

— В такую ерунду мы не верим, — отозвалась поодаль Юнна. — Да этими штуками, наоборот, опасности притягивают. Бросают вызов. Дескать, ничего нам не навредит, пускай лезет.

— Вот как, — улыбнулась Еса.

— А батахоров рисуют? — раздался заинтересованный голос Каи. Она очень быстро записывала в блокноте. — Ура, хоть что-то.

— Студентов нарисуют, — ответила Юнна. — Не отвлекайте.

— Интересно, тот батахор был призывателем, или нет, — произнес Нирос, подойдя к Луи и Есе. — И какими были бы их вьорты. У батахоров же есть и клыки, и шишки эти, и огромные ноги. Чего им не хватает?

— Он всего лишь отчаялся, — сказал Луи. — Батахоры неразумны и не могут сознательно стать призывателями. Но насчет их вьортов мне тоже интересно.

Еса взглянула на Нироса, и по ее щеке скользнула колючая тень хвойной ветки.

— А ты думаешь, вьорты отражают то, чего самим зверям не хватает?

— Вроде того, — пожал плечами Нирос.

— Ты их видел?

— Всякое видел, — Нирос поправил воротник рубашки и оперся рукой о ствол полосатой сосны. — Мне вот интересно, те голубые птицы с перьевыми ушами, как на гербе Манскора, встречаются в самом деле, или нет. Вот их не видел.

— Я даже герб Манскора не видела, — сказала Еса. — Или это тот рисунок на грузовике? Поняла тогда. А точно с перьевыми?

— Наверное. Интересно, это естественные птицы, или нет.

— А бывают неестественные?

— Звери точно бывают, — добавил Луи.

— Ты, наверное, думаешь, это вьорт? — спросила Еса.

Нирос чуть усмехнулся:

— Вроде того.

— Вьорты — тоже часть природы, так-то, — Еса глянула на него искоса. — Значит, они естественные. Они интересные, на самом деле.

Не думал, что она интересуется еще и вьортами и, более того, что она это призна́ет. Ей осталось признать себя человеком Кейнора: и научиться, пожалуй, получше общаться с талисцами.

— В какой-то степени, да, часть природы, — ответил Нирос, и лицо Есы стало увереннее. Луи посмотрел на нее:

— Человек-призыватель?

— Они просто малоизученные, — сказала Еса.

28 реманы, Дайгел

— С днем родителей, — сказал Дайгел, услышав в трубке отцовский голос.

— С днем рождения, — ответил отец. Кранарский праздник: в Легонии-то день рождения не отмечают. — Что у тебя хорошего?

— Разговаривал с Есой, и она мне нашла работу, вот как бывает. Отправила задание скоростной почтой, пойду сейчас забирать.

— Вот и подарок.

— Лучший подарок будет, если Кейнор в покое оставят. Марез хоть не донимает? А то с него станется забыть, где Экера находится, и опять тебя пригласить в Алеарту.

— Я его донимаю. Насчет студентов и того, как бы их нам вернуть из Талис.

— Может, подключиться? — хотя чем тут поможешь.

— Хватит тебе, не выдумывай. Достучусь, куда он денется.

— А Скадда как? Пока еще не было второго испытания?

— Еще нет. Изредка заглядывает, говорит, все в порядке.

Поговорив с ним еще немного, Дайгел стал собираться на вокзал.

Отправил бы для Скадды письма, да почтовое сообщение с Кейнором закрыто. А ее голос давно не слышал: каждый раз, когда созванивались с отцом, ее дома не было. Да и мало поймешь из того, что Скадда скажет на своем языке. Только самое основное, без деталей.

За окном раздался скрипучий крик: да не, то птичий скорее. Да хотя нет. Грифоний, он самый. Дайгел выглянул: над цветными крышами, над флюгерами в виде птиц и морских коньков, над трубами с гнездами аистов парил серый грифон.

Чуть не позвал.

Да это не Скадда, само собой. Этот целиком серый, да и покрупнее.

— Дайгел Эсети тан Георг? — уточнил проводник с верхней ступеньки «Вагона единства», синего, как и заведено.

— Он самый, — ответил Дайгел и, бегло показав удостоверение личности, забрал конверт.

А потом, уходя, снова взглянул на синий почтовый вагон: рядом с ним алеартцы получали и отправляли письма с посылками.

Синий — цвет рек, а именно по рекам чаще всего и путешествовали древние легонийцы, когда еще не было нормальных дорог и леса кишели опасным зверьем. Так что с давних пор это еще и цвет Единства.

Оно-то хорошо, когда письмо может быстро дойти, а не барахтаться месяц по всей Легонии. Вот только в Кейноре таких вагонов уже не увидишь. И Легония давно уж не тот. Те же алеартцы скорее согласятся на единство с Астелнал.

— Ты ничего не пропустил, — сказала Кита, сидя на прилавке. Прохожие вовсе не обращали внимания ни на нее, ни на Энкела, ни на приклеенную скотчем на прилавок бумагу с надписью «Ремонтный центр, быстро и качественно».

Дверь в бывший подвал, где за последние дни удалось более-менее прибраться, отворилась, и Басна, щурясь на процеженное сквозь листву солнце, выбралась из логова. Глянула на Дайгела, махнув хвостищем: хорошо хоть лаять не стала, а то бы из соседних домов все съехали с перепугу.

Дайгел положил на прилавок конверт.

— Ну-ка, посмотрим сейчас, что там такое, вот да, — Энкел склонился над конвертом — будто это ему прислали, не иначе.

А внутри оказались неплохие схемы устройства, смахивающего на небольшой комбайн. Рисунки детальные, в нескольких ракурсах, и вся начинка показана. Этакая фотография при помощи карандаша, и кто же у них в Талис нашелся такой умелый.

С обратной стороны одного из листов талисцы подробно расписали проблемы, возникающие, если включить этот прибор, ну а вдобавок приложили инструкцию с описанием штуковины.

На бумагу свалился листок, скрежетнул по ней и замер, закрыв одну из деталей. Дайгел отправил его в полет.

— Я такое еще не видела, — заметила Кита. — Но это точно можно починить.

— Все можно починить, — ответил Дайгел. — Вопрос в том, как это сделать.

— И как, сумеешь, найдешь способ? — спросил Энкел.

— Актартехнику чинил. Найду.

С электрокультиваторами имел дело, с обычными косилками и опрыскивателями — тоже, само собой. Да и с обычными тракторами и комбайнами. Здесь, хотя и не совсем привычно выглядит вещица, уже кое-что узнаваемое удается найти. Правда, тут же оно переходит в нечто вовсе не знакомое. Показалось навскидку, будто с редуктором что-то не то, а потом, присмотревшись, понял, что ошибся.

Дайгел сгреб листы бумаги со стола, попросил у Энкела фонарь и направился в подвал. Мимо протрусила пара волков, и Кита, все еще сидевшая на прилавке, подогнула ноги да съежилась с какой-то стати, будто ледяным ветром ее обдало.

— Обратите внимание, — тем временем говорил Энкел. — У нас большой опыт, мы готовы что угодно починить, да вот смотрите, давайте прямо сейчас вам починим…

Дайгел закрыл за собой дверь — и за собакой, она успела проскочить. Потом изучал чертежи, сидя на старом стуле из своей же квартиры. Высвечивал фонарем то весь рисунок целиком, то отдельные детали, и то вовсе ничего не соображал, то ухватывал некую мысль, то вновь ее терял.

Или все-таки что-то с редуктором. Сравнил со схемами в книжке — нет, все же порядок. Цепь заменить. Возможно. Что-то еще должно быть. Было б лучше, если бы отправили сам комбайн, однако ж талисцы не доверяют свои устройства кому-то еще.

А вот здесь смахивает на проблему. Или нет. Надо еще сравнить.

— Гав, — раздалось поблизости и эхом разнеслось по подвалу.

Едва чертежи не выронил: тьфу ты, забыл про эту собаку.

— Ничего ты в технике не понимаешь, — сказал Дайгел. — Иждивенка.

Собака недовольно заворчала.

Вот оно, и впрямь обнаружил проблему. Чуть отвлекся — и уже освежился взгляд.

Дайгел сравнил чертежи в очередной раз. Вот оно что. Да тут этих проблем штуки три, и, похоже, в этот раз определил их правильно.

А вскоре еще и понял, как от них избавиться. Не хотелось бы записывать прямо на рисунке, до того он ладный — да что поделаешь. Придется обвести отдельные детали, чтобы полноценно пояснить, как все это отремонтировать лучшим образом.

Как закончил, в подвал пробился слабый рыжий свет.

— Дайгел, ты идешь? — послышался голос Киты. — Уже включили фонари.

И правда, ночь на дворе. Дайгел глянул на наручные часы — вот тебе и раз, десять вечера.

— Клиентов не было, — сказал Энкел. — Зато у нас был обед, мы в забегаловку по очереди бегали, и тебя, кстати, звали, но что толку, вот да. Я поехал, мне еще с семьей сегодня встречаться. Получилось?

Есть уже и самому хочется — горло стягивает. Да и мозги испеклись после работы.

— Да, получилось? — поинтересовалась Кита.

— Да еще бы, — ответил Дайгел.

— Знали бы клиенты, рассказать бы им, да как же, вовсе не поверят, — Энкел махнул рукой. — Ничего их не берет. Ты там столько сидел, но разве до них донесешь, никак не донесешь.

— На них не подзаработать, но, надеюсь, из Талис хоть сколько-то пришлют, — усмехнулся Дайгел. — Но я таким согласен заниматься не чаще, чем пару раз в месяц. Интересно, да больно уматывает.

Надо бы свои записи посмотреть: про гартийцев, которые до сих пор в Алеарте. Было бы неплохо кое-что освежить в памяти.

— Энкел, — позвал Дайгел, когда приятель уже удалялся к машине. — Завтра, как отправлю чертежи, приеду к тебе и телевизор оккупирую где-то на час, идет?

Дома-то нет телевизора, и купить пока не на что. Вернее, есть на что, но лучше пока экономить.

— Опять отлыниваешь? — улыбнулась Кита.

— Отпуск себе сделал.

— Идет, — ответил Энкел. — А чего так срочно?

— А будет фильм, который мне нравится. В программе увидел, а пропускать не хочу. Семья не будет против?

Алеартцы-то никогда не против гостей, тем более у гостей документы не проверяют.

— Не будет, — ответил Энкел. — Они не со мной живут.

На экране телевизора Астелнал и вовсе казалась обычной волчицей, даже зеленое свечение в глазах не выглядело чем-то из ряда вон. Вон она моргает, ушами дергает, а по лапе тем временем расплывается красное пятно.

А астельцы ничуть не встревожились. Ранения лаохортов для них привычнее, чем для ориентцев, да вот все равно что-то коробит. Что-то то не то. Опять же, поведение у них резко изменилось. Пока не говорили с алеартцами, были и впрямь какими-то сдержанными. Не болтали между собой, не жестикулировали.

Дайгел, выключив телевизор, взял сегодняшнюю газету и поудобнее разместился на кресле Энкела. У него все в зелено-синих тонах, мебель деревянно-узорчатая, по верху наброшены алеартские цветастые платки. Не то чтобы подобное особо нравилось, и у себя бы в квартире такого не хотел, но все чисто, глаз не режет. Имеет право быть. Марка приемника, правда, никуда не годная, ну кто покупает «Осенницу», ее даже чинить — себя не уважать.

В газете опять пишут про гостей из Гартии. Аркаисцы уже отчалили, а вот астельцы то и дело выбираются к алеартскому народу. Есть и про гартийскую лаохори: она опять появилась на алеартской земле.

Лаохортам на чужой территории находиться вредно, тем более раненым. Это они в самом деле настолько общительны, эти астельцы, что и их лаохори в ущерб себе лезет к новым знакомым?

Легония ее, разумеется, чувствует. Знает, что на его землю опять пришел чужой лаохорт, и, ясное дело, от этого он не в восторге. Но, должно быть, Астелнал он и впрямь сейчас предпочитает Кейнору.

Подозрительная она, как ни крути. Да и Легония сейчас такой же — вернее, его руководство. Против Кейнора ничего легонийцы не делают, сидят да выжидают, однако ж вряд ли они все оставят просто так. Правда, и война случится навряд ли.

Не хотелось бы, чтобы она опять затронула отца.

29 реманы, Эрцог

— Еще вот кого принесешь, — Ва́грев, облокотившись на стол, опустил голову, и темные волосы, занавесив ему лицо, смешались с бородой и усами. — Цаплю-холодни́цу.

Ага, та самая шустрая цапля с белым пучком перьев на голове и с белыми пятнами на крыльях. Охота будет отличной, даже несмотря на то, что нос еще заложеный. Выслеживать без нюха даже интересней. Здорово, когда есть препятствие, и когда при этом его можешь преодолеть.

— А цаплю принесешь — будет тебе Манскор, — добавил Вагрев. — Там найдешь команду Герти, толковые ребята, порядок охраняют.

Как раз вовремя. Здесь, рядом с Горвой, все-таки уже больше ничего не сделать. А в Манскоре можно повторить важные вещи про моллитанские травы.

И получше разодрать Луи морду.

Лапа с каждым днем все лучше сгибается, а про боль в голове уже почти и забыл. Да, еще не до конца набрался сил, но уже не терпится подраться по-настоящему.

— И вон чего глянь, там и про тебя есть заметка под конец.

Одну газету он постелил на стол, вторую бросил Эрцогу, и Эрцог поймал ее в пасть. Запах бумаги не почувствовался — ощущалась лишь вязко-теплая муть заложенного носа. Эрцог положил газету на деревянную лавку, резную, с высеченными на ней рысьими и кабаньими мордами, и быстро пролистал в конец, а потом потер лапой нос, чтобы его пробило.

Ага. Тернески, ваессен Кейнора, «самозванный лет-танер» для легонийцев, сообщил, что оставил Эрцогу Фернейлу прежний испытательный срок. Теперь уже два месяца.

Точно проглотил что-то склизкое и холодное. Ладно. Пока еще живой. Значит, кейнорцы избавляются от предрассудков насчет аалсот и алдасаров, а насчет инриктов — нет. Только от самих инриктов, ага.

— Знаешь, — Эрцог глянул на Вагрева, — спасибо, что не избегаешь инриктов.

— У нас водится и не такая погань.

А вот статья и про гартийцев: они все еще гостят в Алеарте, и Астелнал, их лаохори, все еще там. Зачем? Немного шпионит за легонийцами?

Хотя для лаохортов невозможно шпионить по-настоящему. Лаохорты не слышат чужих людей, а самих лаохортов почувствуют и люди, и звери. А еще лаохорты ощущают, что на их территорию пришли сородичи.

— Идешь уже? — спросил Вагрев. Он чистил рыбу, чей запах смутно удавалось поймать: маревок, немного похожих на карпов, гибких, с синими полосками поперек боков.

Именно этих рыб избегают ловить хищники, и не зря, в общем-то — они и правда ядовитые, что не мешает талисцам их есть.

Вагрев вынимал у рыб жабры, снимал черную пленку с брюшины, вытаскивал икру или молоки, а потом мыл руки и саму рыбу. Эрцог столько раз это все наблюдал, что и сам запомнил. Если все сделать правильно, рыба не принесет вреда. И даже пленку получится содрать когтями, только осторожно.

Эрцог, понаблюдав еще немного, подцепил лапой и сбросил со стола спичечный коробок. На лету он повернулся ребром к полу, но упал все-таки вверх рисунком, как и лежал до игры. Не удержавшись, Эрцог сбросил и нож, когда Вагрев его положил. Люди часто хотят, чтобы все лежало на своих местах, но, если вещи падают, они же точно оживают. А еще они все падают по-разному — одни крутятся, другие просто летят вниз. Одни глухо ударяются, другие — звонко, какие-то еще кружатся и подскакивают.

Недавно Вагрев ронял кружку, и она не разбилась. Эрцог протянул к ней лапу.

— Получишь по ушам, — сказал Вагрев.

А, ну да, ему же не интересно за этим наблюдать. Алнир рассказывал, что люди не видят мелкие детали движений. Эрцог фыркнул и ушел к двери.

На одной из полосатых сосен дрались два самца-таюма, а дальше, у кустов итьмы, похожих на низкие пушистые елки с множеством мелких шишек, спокойно поедали насекомых сразу три таюма, и тоже самцы. Земля для них общая, а личные территории — только на деревьях.

Несмотря на почти исчезнувший нюх, удалось учуять запах рысьей метки. В этом лесу больше глухарей и зайцев, чем там, где у рысей не было четких территорий. Значит, рыси кочуют не всегда, а только если мало добычи.

— Опять отправился кормить человека? — огрызнулась волчица, преградив дорогу.

— А ты заметила, что люди здесь реже охотятся? — Эрцог повел ухом вверх. — Они получают добычу из глубины лесов, куда сами не ходят.

— Люди охотятся реже, зато инрикт — чаще. Ты же ради развлечения охотишься? Как на ту лису?

Эрцог, негодуя, ударил хвостом.

А уйдя от волчицы, обогнул рощу вельхий — елок в коротких иголках, похожих на шерстку. На опушенных кустарниках их подлеска зрели плоды, каждый из трех красных долек. Здесь, у корней подлеска, вчера было больше травы с мелкими белыми колосками. Эрцог давно заметил, что эту траву часто едят олени.

Вокруг заметны отпечатки не только оленьих, но и лосиных копыт, причем примятые растения не подгнили, а значит, звери паслись здесь только что. А вот дальше смятая трава немного гниет — там звери бродили давно. Все-таки с забитым носом даже интересней.

Эрцог отыскал поляну, на которую, как раньше выяснил, часто приходит лосиха, и снова нашел там свежесмятую и свежеобъеденную траву. Вернулся к белым колоскам и сорвал тот, где созрели семена, а потом принес на поляну и там оставил. Прорастут. Точно так же Эрцог сажал семена хьемны в Кейноре — для косуль. На лосей, что будут есть эти травы, не удастся поохотиться, зато они будут знать, что инрикт им немного помог. Просто так.

— Тот куст, который ты выкопал, — сказала куница с ветки, слегка щетинясь. — Зачем перенес его? На нем завяли все цветы.

— Эй, я не работник актария, а тирниск, — ответил Эрцог. — Передай потом лосихе, которая сюда ходит, что я нарочно посадил ей на поляну одну из ее любимых трав.

Скоро начались земли, которые Эрцог не успел как следует изучить. Медведи ревели все громче — хорошо еще, что ревом они сразу сообщали, где находятся, и на них никак не удалось бы случайно наткнуться. Земля становилась влажнее, кусты брусники и голубики попадались чаще, а мох густел. Эрцог иногда прижимался к нему носом, чтобы изучить запах и поймать чьи-нибудь следы. Сосны и ели росли все дальше друг от друга, перед вибриссами реже сгущался воздух, и, наконец, впереди блеснула вода

Холодницу Эрцог заметил в тростнике на краю болота и стал подкрадываться. Ветка за веткой, камень за камнем, ни шороха. Лапы наступали на обломки коры, на мох, на почву, и изредка выдвигались когти. Ветви колыхались, зацветающий тростник пригибался от ветра и взмахивал кисточками, и как бы Эрцог ни топорщил вибриссы, их прижимало к щекам.

Напряглись лапы. Правая напряглась слабей — все-таки она еще болела.

Ветер сильный. Прыгать надо как можно выше.

Эрцог бросился вверх, сшиб птицу левой лапой и перебил шею. В правой лапе после этого рывка заныло не так сильно, как обычно, и Эрцог даже попытался пробежаться. Это получилось медленно, неуклюже, но все-таки получилось, и в голове потеплело от радости.

А потом, пробираясь по краю болота, Эрцог заметил примятую бруснику там, где сам не лазал, и подобрался к ней поближе. Неизвестный зверь сильно погнул ветки, при этом не сломал, как сломали бы кабаны или лоси. Значит, шел кто-то с мягкими лапами, но крупный. И оставил клочья желто-черного меха.

В первый раз заметил здесь следы тахра. Эрцог получше присмотрелся к примятым травам — ничуть не подгнившим — и осторожно направился вперед по свежему следу. Через ельник, мимо кустов итьмы, затем через сосново-ельник с порослью голубики по краю. Время от времени Эрцог принюхивался к следу, но забитый нос сообщал лишь о том, что след оставила большая кошка, а это и без него было ясно.

Там, где проходил чужак, лежала мертвая глухарка со свернутой шеей. Поодаль Эрцог заметил и убитого таюма. Разумный тахр перебил ему спину, чтобы поиграть, и скажут ему что-то местные волки, ага.

Тахр тоже держался подальше от медведей. Он шел на юго-восток — в сторону территории, которую Эрцог уже отлично исследовал. И в сторону актария.

Уже на той территории, где охотятся волки, Эрцог увидел тахра у валежника — зверь дремал, положив голову на полуразорванный кабаний бок. Сильный соперник, раз поймал такую добычу. При этом — удалось рассмотреть морду через заросли — очень молодой. Только что ушел от матери, чтобы искать территорию и кошек.

У него, конечно, длинные клыки, да и лапы очень мощные. Сам он крепкий, плотный. Но Луи еще крупнее, при этом его удавалось победить. Измотать и резко ударить, сбить с лап, вцепиться в горло.

Совсем не хочется, чтобы тахр убивал зверей для развлечения, нападал на местных волков — а он нападет. Да и на рысей тоже. Но и сразу нападать на него самого — не лучший выбор, все-таки надо набраться сил. Правда, он не послушает, конечно.

Эрцог положил холодницу на траву и, подойдя ближе к тахру, огрызнулся. Тахр поднял голову и наморщил нос.

— Я про тебя слышал. Ты мне не соперник. Дерешься только лапами, а? — и он зевнул, получше открывая длинные клыки. — Убирайся-ка. Я здесь поселюсь.

— А я и не прочь, — ответил Эрцог. — Ты совсем другого вида, и ты не раздражаешь. Тахрицы мне не нравятся, я их не отобью, — к тому же, когда болеешь, вообще не до кошек. — Но я тебя здесь потерплю лишь если ты не станешь убивать для развлечения. За зверей я несу ответственность.

— Ты несешь ответственность лишь за свою шкуру, — тахр сощурил глаза. — Лучше бы тебе ее поберечь.

Эрцог насмешливо фыркнул и вернулся за птицей.

Эрцог так быстро, насколько мог, подбежал к логову волков — а те ощетинились и загнали волчат в укрытие.

— Уходите подальше, — сказал Эрцог, бросив цаплю. — Сюда пришел молодой тахр.

Солнце пробилось через тучи и ветки, и от него появилась резь в глазах.

— Я чую только молодого и наглого инрикта, — сказала волчица.

— Он убивает зверей просто для игры. Волков он тоже убьет. А что, вам ни сороки, ни дневные совы ничего не рассказывают? Вы с ними не дружите?

В общем-то неудивительно — здесь все разобщенные. Но ничего же не мешало волкам подружиться с птицами, это ведь полезно.

Волки лишь презрительно фыркнули.

— Выслуживается, — сказали они.

Эй. Когда им уже удастся понравиться?

Дойдя до участка Вагрева, Эрцог толкнул калитку, зашел во двор, пересек его, залез на резное деревянное крыльцо и поскреб в дверь, стараясь не задевать торчащие щепки.

— Пришел опасный тахр, — сказал Эрцог, отдав охотнику птицу. — Пусть люди сегодня не ходят в лес. Я его выгоню.

— Я бы и пристрелил, — заметил Вагрев.

— Это моя территория, — Эрцог поставил уши торчком. — Прогоню.

Возвращаясь к логову — бывшему логову давно умершего тахра — Эрцог поймал зубастую нещуку. Эта рыба всегда отдает илом, зато она крупная и в общем-то вкусная. Морда у нее как длинная речная галька. Эрцог вытащил и других рыб — водопадниц, черных и гибких, с белым ободком на каждой чешуйке спины. Маревок пока еще трогать не стал.

Затем вернулся к останкам оленя, припрятанным в старом логове, что находилось совсем недалеко от волчьего укрытия.

Пока Эрцог ел, разум опять исчезал.

Но, когда поблизости прошмыгнули таюмы, не захотелось на них кинуться. Все-таки самоконтроль улучшился. В самом деле из-за общения? Да и сил стало больше — всегда они прибавляются, когда есть с кем поговорить.

Визг ворвался в уши.

Сколько спал? Уже темнеет? А, нет, просто собрались облака, и в ушах из-за этого давит.

Эрцог вскочил и выглянул из логова. Раздался визг, а затем и тонкий вой детеныша. Эрцог бросился на звук через заросли, стискивая челюсти из-за горячей боли в локте.

Тахр пригнулся к волчьему убежищу и, склонив голову набок, просунул лапу в логово. Поодаль лежали два маленьких тела — Эрцог едва узнал в них растерзанных волчат. Третий скулил в укрытии.

Эрцог зарычал. Тахр вытащил третьего волчонка, уже мертвого, затем подцепил его, подбросил, снова подцепил и лениво повернул голову к Эрцогу.

— Не убью, — сказал он. — Лишь покалечу. Тебе все равно осталось жить два месяца. Потерпишь.

Эрцог презрительно фыркнул и прошел вперед. Вымотать — и свалить. Надо, чтобы он не вонзил клыки. Не убьет, конечно, если будет осторожничать, но раны оставит те еще, причем с одного укуса.

Эрцог толкнул врага здоровой лапой, отскочил от его выпада, зашипел, затем кинулся и снова ударил, и снова отпрыгнул. И так еще несколько раз. Тахр двигался медленнее, однако все-таки дважды успел задеть. Правда, не очень сильно.

— Клыки так и не применишь, — сказал он, нарочно повернувшись хвостом.

— У меня лапы сильные, тебе этого хватит, — ответил Эрцог, зацепив его бок когтями.

Вдвоем поднялись на задние лапы, обменялись ударами. Эрцог бил правой — чтобы не показывать ее слабость. Правда, вскользь. Затем Эрцог опять набросился сбоку, но нарочно не ударил. Быстро обогнул соперника и атаковал другой бок.

Правый локоть ныл, но боль приглушалась из-за азарта. Уже можно бегать. Здорово.

Прыжок. Снова прыжок. Тахр двигается уже медленнее. Отлично — устает.

Эрцог опять слегка задел его лапой. И, как только отпрыгнул, раздался хруст. Тахр, сосны, кустарники — все точно отдалилось, размылось. А потом локоть точно обожгло от боли.

Тахр набросился. Четкость вернулась — и лес тут же опрокинулся.

Эрцог попробовал шевельнуть правой лапой, но ее как будто сжало, разорвало и скрутило в одно и то же время. Тут же стиснул клыки, чтобы не зарычать.

— Знаешь что, укуси и отпущу.

Тахр, щуря наглые глаза, прижал к земле лапы Эрцога и нарочно наклонился низко — так, что можно было бы даже вцепиться в горло. Да, вцепился бы.

Стой. Ни за что. Сразу не прокусишь, но все-таки разъяришься — и не захочешь отпускать из-за опасности. А потом прорвешь шкуру.

— Да ты и правда сумасшедший. Так боишься потерять рассудок, что лучше потерпишь, как тебя искалечат. Что у тебя с лапами? Подламываются на ровном месте?

Вывернулся тот же самый локоть. Слишком много ходил и даже бегал, а ведь он не до конца еще вылечился.

Если вывихнуть снова, сустав может сам встать на место. Может, он и встал. Луи в тот раз его вправил — что очень странно. Лапой чуть удалось шевельнуть, но опять ее точно обожгло. Зато ее тахр не прижимал — знал, что ее никак не применить.

Пульсирующая, жгучая боль в локте. Еще и огромный зверь близко, и держит. Такая же беспомощность, как раньше. А на желтой шкуре — точно не черные разводы пятен, а светлые полосы. Искалечит, да? Один уже пытался — такая же дрянь.

Эрцог рванул здоровую лапу со всей силы и попытался сдвинуть лапу тахра, что ее прижимала. Сильную лапу.

Не сильнее, чем у инрикта. Хищник, тирниск не должен становиться беспомощным. Тахр уже распахнул пасть. Собрав все силы, Эрцог оттолкнул его лапу — и ударил вверх, навстречу клыкам.

Снова хруст. Точно опять выбил сустав, но уже другой. Правда, в здоровой лапе — никакой боли.

Тахр отступил, заворчал — а из его пасти сочилась кровь. Лапы освободились. Эрцог повернулся на бок и пастью подхватил с земли клык, похожий на кинжал. За середину, чтобы не почувствовать крови. И с трудом встал на все четыре лапы — а голову сразу пригнул.

Тахр снова подался вперед. Эрцог резко поднял к тахру голову, сжимая в пасти выбитый клык. И ударил.

Из пореза на шее тахра хлынула темная кровь, зверь рухнул, хрипя и клокочуще ворча. Эрцог прижал лапу к его шее — правда, кровь остановить не удалось. Попал прямо в сонную артерию.

Тахр так долго не проживет. В общем-то не хотел его так задеть — но, по крайней мере, это точно самооборона.

Больной сустав точно сжимала тяжелая лапа, затем отпускала и опять сжимала — но он все-таки и правда встал на место.

— Эй, тахр, — сказал Эрцог, бросив клык у лап. — Я же тебе говорил. Чего ты полез, зачем.

— Так он не потерял рассудок, — раздался голос из зарослей.

Волк с волчицей осторожно выбрались из кустарника, обнюхали мертвых детенышей и приблизились к Эрцогу. Тахр дернул лапами и замер.

— Весь в крови, — сказал волк. — А у тебя на пасти крови нет.

Эрцог показал мордой на клык тахра.

— По-моему, от меня не больше вреда, чем принес этот кот, — заметил Эрцог.

А мелких они оставили. Для волков, правда, это нормально — они все считают, что взрослые важней. Тем более здесь нет других взрослых волков. Против тахра у них и не было шанса. Убил бы он взрослых — и мелкие все равно бы не выжили, а так волки вырастят новых.

И все равно мелким было очень одиноко и страшно. А если бы кто-то напал на логово, когда Эрцог был мелким и мать уходила? Хорошо, что удавалось затаиться, покататься на листьях, перебить запах. В первое время выходил только ночью, и то если поблизости не было сов.

Мать умерла, когда Эрцог уже подрос. Луи даже тогда не сочувствовал, ничем не поддержал. Просто сел поблизости, ничего не сказал, даже не тронул лапой.

Ну, с заново вывернутой лапой его точно не победишь.

— Спасибо за ужин, — наконец, сказал волк.

— Ага, — ответил Эрцог.

— Чуть позже поедем, в общем, — сказал Эрцог, вытянувшись на деревянном полу рядом с лавкой.

Локоть пульсировал и, казалось, горел.

Вагрев кинул рядом потрепанную дубленку, и Эрцог, кивнув, перебрался на нее. Затем, умывшись, начал чистить когти — слишком они запачкались у оснований, в них почти въелась грязь. Это трудней всего отмыть, приходится кусать по направлению роста когтя.

— А расскажи что-нибудь, — попросил Эрцог, когда привел себя в порядок. — Совсем не верю, что у вас не осталось ничего исторического.

— И дальше не верь.

— Тогда дай вяленого мяса.

— Сначала с вот этим разберусь, — и Вагрев вытащил из корзины птицу, похожую и на глухаря, и на тетерева. Очень темную, с большими красными наростами-«бровями» и круглым хвостом. — Вон сейчас подбил на огороде.

Эрцог опустил голову между передних лап и насторожил уши.

— Кто это?

— А это межняк. Вредная тварь. Крупный, сильный, глухарей всех отваживает, топчет глухарок, а те потом пустые яйца сносят. Полутетерев, полуглухарь. У нас самцов-глухарей не так давно перебили из-за перьев, вот до сих пор их мало. Вот глухарки порой и забираются к тетеревам на токовища, а потом появляются такие неестественные твари.

Эрцог поднял голову и опять присмотрелся к птице. Хм, почти сородич. И его пример обнадеживает — правда, вообще-то хотел бы завести котят.

— А, — сказал Эрцог, немного помолчав. — Получается, я еще могу понравиться кошкам.

— Ну, ты полезная тварь, полезная, — кивнул Вагрев.

30 реманы, Скадда

Скадда поднялась из гнезда и прошлась по ковру, на котором кроме мелких серебристых перьев и шерстинок разглядела серые и бурые волоски с волчьей шкуры.

В окнах домов, стоящих напротив, уже загорались утренние солнечные огоньки: приближалось время очень важного задания. Георг читал, сидя в кресле, и свет, отраженный окнами, в стеклах его очков отражался во второй раз.

Телевизор приглушенно бормотал, на экране иногда мелькали помехи. Послышался голос Тернески, и Скадда насторожила уши.

— Телевизор смотрит, понимаешь ли, — хитро произнес Георг. — Делом-то не занимается. Как есть настоящая студентка.

Скадда щелкнула: тихо, потому что Георг намного старше, и это его территория.

— Это мы изначально были Легонией, — говорил Тернески, новый глава Кейнора. — Это на нашей земле он зародился, это наш ласаринский язык стал легонийским. К большому нашему сожалению, нынешний Легония больше не таков, каким был раньше. Легонийцы стали нам чужими, и они сами об этом заявили путем блокады. Однако мы не считаем их врагами. Для нас по-настоящему важно Единство, но лишь с теми, кто относится к нам как к равным партнерам, а не как к сырьевому придатку.

Георг посмотрел на него поверх очков.

А потом говорили, что восемнадцатое реманы теперь официально день независимости Кейнора, и что кейнорцы собрались вести переговоры с Легонией насчет Каргосского моря и участников Аттестации. Еще — что, если нападет Гартия, Кейнор может дать Легонии аалсоты, но только как страна, а не как льета.

— Лишнее, — негромко проговорил Георг, качнув головой. — Такого-то преимущества лишаться. Но, с другой стороны, это так, дипломатические тонкости. Наши, да особенно алдасары, вряд ли бы им впрямь отдали аалсоты.

Дайгел, наверное, тоже сейчас слышит эти новости. Или в Алеарте такое не показывают?

До сих пор казалось, что он просто на работе и вот-вот вернется. А на самом деле он далеко, и теперь, получается, в другой стране. Но скоро к нему удастся прилететь.

На полке книжного шкафа постукивали стрелками часы, стоящие на лапках: а время приближалось к семи утра, первые термики давно появились. Часы как будто вот-вот пойдут на самом деле, даже показалось, что шевельнулась лапка, но это просто по ней скользнула полоска света.

Скадда направилась к двери, а Георг отложил книгу, затем взял металлический перекидной календарь, улыбнулся и перевернул дату на три дня вперед. Затем посмотрел на Скадду.

— Ну, успехов тебе.

Чуть не забыла рассказать ему про Ласферов. Георгу было бы интересно. Скадда подошла к столу Георга, оперлась передними лапами сначала на стул, затем на крышку стола, и подтащила к себе ручку клювом. Георг достал лист бумаги и подвинул к Скадде.

«Видела Ласферов. Фелан повел меня на свой луг, показал растения. А Ласферы к тебе не ходят?»

— Да вот не ходят. Регон хотел доказать, что звери способны исследовать, и что помощь людей им для этого не нужна. Я-то хотел взглянуть на его коллекцию растений, хотел ему книги о растениях дать почитать, а он, видишь вот как, отказался.

«Но звери же не могут исследовать как люди, — Скадда повернула голову набок. — Это странно. Думаешь, он делал что-то жестокое со зверями с помощью растений? А его потомки?»

— Мне он говорил, что просто свойства разных трав исследует. Изучает, как они растут, какая им влага нужна, как ими лечиться. Что будто бы все это безобидно. Сам-то я Ласферам не доверяю, больно там все странно, ты права. Они особые звери. Но эксперименты над ними уж точно ставить не буду. Кому, как не грифонам, узнавать правду о тирнисках.

Скадда поставила уши торчком и кивнула.

И кому, как не грифонам, летать в разные города. Тем более Рагнар водил уже не только в Валлейну и в Аратту.

Между шпалами железной дороги за двенадцать дней выросло еще больше лопухов, болиголова и ромашек.

Скадда следовала на юго-восток, подмечая ориентиры под крыльями: холмы, деревья, озера, заросли сребролистника. Порой Скадда обращала внимание на изгибы Веннты, которые почти неуловимо изменялись, и чуть-чуть меняла направление, если слишком сильно уклонялась на юг или на восток. На западе белел полумесяц, похожий на верхнюю часть клюва, и тоже помогал ориентироваться. От трав поднимались термики, и Скадда то и дело ловила какой-нибудь из них, поднималась по нему кругами, затем скользила к другому, все ниже и ниже, ловила уже его, затем следующий. Время от времени чередовала с парением короткий машущий полет, чтобы не уставать.

Степь захолмилась, появился и самый знакомый местный холм, «маленькая гора». А скоро на горизонте забелели крыши актариев Аратты. Скадда в первый раз прилетела сюда в одиночку: теперь осталось разыскать стадион, на чьей крыше должен был ожидать наставник одной из араттских ученических стай.

Скадда теперь внимательнее разглядывала дома актариев: у многих были белые крыши и цветные стены, местами оплетенные виноградом или плющом. А скоро Скадда полетела над высотными зданиями, ловя теплые потоки, восходящие от крыш.

Почти все дома в Аратте белые, лишь у некоторых светло-серые или бежевые узоры на стенах: в виде автомобиля, комбайна, морских водорослей с рыбами или человеческой фигуры. Кажется, их нарисовали мокрой кистью без краски, и даже удивляет, что они не высыхают под солнцем. На многих балконах заметна лепка, совсем как на высотках той улицы, где живет Георг. Дома здесь стоят так же далеко друг от друга, как и в Экере, только мало деревьев, больше пустырей и кустарников, а на клумбах низкорослые цветы пестреют среди камней.

Наконец, Скадда нашла стадион, где дети играли в мяч. Поймала термик от травы игрового поля: он немного пах полынью и медуницей. Покружив в этом термике под веселые крики маленьких людей, Скадда опустилась на крышу и сложила крылья.

Грифон прилетел чуть позже, и Скадда передала ему, что он должен выполнить несколько поручений от Тагала, а потом прилететь к Тагалу и рассказать, как ведут себя хафены рядом с Араттой.

— Ученики, — грифон принялся чистить перья, — бесполезные существа. Я бы и сам к нему слетал.

— Нет, полезные, — ответила Скадда.

Скоро, оставив позади город и актарии, Скадда заметила в траве зайца, кинулась с воздуха и ударила: при этом постаралась замедлить скорость в пикировании. Затем ударила еще пару раз и, приземлившись, разорвала шкуру клювом.

Разбила ему три кости, еще и лапы начали болеть. Все-таки зайцы не подходят для тренировки, они слишком мало весят. Даже косули не подходят. Ну и что, осталось еще полмесяца.

Перекусив, Скадда отправилась дальше. Степь скользила из-за горизонта: вдали голубоватая, вблизи — желто-золотистая с коричневым. По ней скакали олени и белоноги, часто пробегали зайцы и гаски, а над маленькими озерами кружили чайки, утки, цапли, иногда и лебеди: белые, изредка необычные черные.

Травы двигались на ветру, и порой казалось, что они шевелятся сами: коричневые и красноватые стебли сухого пырея, светло-салатовые листья нитавы, серебристо-голубоватая узорчатость полыни, пушистые злаки. Иногда виднелась ктанка, трава с колючками и черными, как угольки, колосками. Там, где ее много, портится почва.

На пути в Тарлент Скадда особенно внимательно присматривалась к травам. Землю видно не всегда, зато известно, что одни растения живут на глине, другие — на более плодородном грунте, а на переходах почв появляются лучшие термики. Скадда время от времени их находила. А еще высматривала мертвых животных: и однажды удалось атаковать с высоты труп келарса.

Сломала лишь одно ребро за десять ударов. Наконец-то.

Во время пути приходилось и отдыхать, а еще Скадда немного пробежалась, когда облака закрыли солнце и на земле стало прохладнее. Ночью спала под кустом сребролистника, прячась там от дождя: правда, все равно залило водой, но перья непромокаемые, а не как у каких-нибудь соколов.

К актариям Тарлента Скадда прилетела рано утром следующего дня и у двух гвардеиц, патрулировавших рядом с городом, узнала про новые случаи бешенства в окру́ге. Про это понадобится рассказать Рагнару, а он сообщит обо всем Тагалу.

Затем осмотрела с высоты весь Тарлент, черно-белый и степной, и задержала взгляд на самом необычном здании: одну его стену сделали из стекла, из десятков окон, и в ней мутновато повторялось небо. Не хотела бы летать в таком небе: разделенном на прямоугольники и тусклом. Попав в отражение, Скадда фыркнула и умчалась подальше: ненадолго придумалась игра, будто, если задержишься в одном из таких стеклянных обрывков неба, станешь неумелой.

А потом Скадда заметила в окнах черно-белых зданий, кроме кейнорских флагов, легонийские: оранжевые с синим и бирюзовым. Хотя и не совсем привыкла к новым порядкам, но не слышала от экерийцев, чтобы кто-то был против свободного Кейнора.

В одном из дворов горработники красили скамейки: а если люди вместе работают, они часто что-нибудь обсуждают. Правда, Дайгел, наоборот, не любит, когда с ним разговаривают во время работы, но не все такие же, как он. Скадда приземлилась на другом конце двора, чуть-чуть приблизилась и насторожила уши.

— Какая подделка? — спрашивал один работник. — Все же задокументировали уже, в нормальной Легонии даже согласились.

— Да лаохорт нарочно выискал двух своих людей из числа алдасаров, — второй поманил лисицу, а потом бросил ей еду, и лиса, подхватив, убежала. Вообще они часто болеют бешенством, но гвардейцы следят, чтобы бешеные не приближались даже к актариям. — Всего-то двух. А другие-то алдасары остались подданными Кайрис. Ты видел, чтобы Кейнор их касался?

Как он мог их специально выискать? Ялла, пожилая алдасарка, прилетела из Кайрис. Но этот человек не послушает. Похоже, он даже упрямее призывателей.

— Так они сорок лет прожили в другой стране, родились там, чего ты хочешь.

— А они нам нужны, эти подданные другой страны? Ты что, сам за них?

— Да нет, но ты не те аргументы приводишь, вот в чем дело. Я-то согласен, что они подданные другой страны и нам не сдались, но они же и впрямь быстро связываются с Кейнором, и года не проходит.

— Два человека связались?

— Говорят, всех, кто год назад сюда переехал, это касается.

— Студентов каких-то? Кто докажет, что они правду говорят?

— Так Кейнор же докажет.

— Заладил ты со своим Кейнором. Что, он прям всех студентов-алдасаров облетит и каждому на руку сядет? Ему делать больше нечего?

В Экере никогда таких разговоров не слышала.

На отдыхе Скадда походила по городу: правда, хотелось лечь куда-нибудь в кустарник, но зачем лениться, если можно узнать интересные и важные вещи. Скадда проследила за прохожими и вслушалась в разговоры. Люди общались редко, чаще о своих делах, но все-таки иногда упоминали и алдасаров, и не очень одобрительно. Говорили, что легонийцы вкладывали в Тарлент и особенно в ЛОРТ много денег, и что теперь непонятно, чего ждать от алдасаров.

Отчасти согласна: непонятно. Однако людям не нужно разобщаться, и тем более не нужно, чтобы от них отдалялись звери. А алдасаров надо узнать как можно лучше: и надо найти для этого время после тренировок.

На Каменный Коготь Скадда прилетела вечером. В крыльях давило: все-таки никогда еще не летала так далеко два дня подряд. Даже в Гахарите. Тарлент находится за четыреста пятьдесят километров от Экеры: и это расстояние удалось пролететь меньше, чем за день. Быстрее, чем вчера.

— А мы сейчас драться, — сказал Виррсет, глядя, как Скадда опустилась на широкий каменный выступ. — А ты — нет.

Скадда с усмешкой фыркнула.

Все ближайшие выступы заняли ученики Рагнара. Их уже много, и больше никто к нему не придет учиться в этом году. Среди новичков вроде бы не нашлось слишком быстрых, но та же Лирра сперва казалась обычной грифоницей, а потом выяснилось, что ее очень трудно обогнать. Хорошо, что удалось так много пролететь: это, конечно, улучшило навыки.

— Как тебе люди в Тарленте? — поинтересовалась Лирра. — Тебе захотелось с ними жить?

— Не представляю, как это — жить с людьми. До сих пор не представляю, — сказала Кенна.

— Как и не представляешь, какие суровые зимы я видела, — заметила Скадда. — И ощущала.

— Я зимой летала на вершину Парессы, — сказала Лирра. — Так что я ощущала то же самое.

— Тагал тоже на Когте. Сама ему доложишь, мелкая, когда расскажу про отряды Марты, — слова Рагнара прозвучали даже громче шума его крыльев. — Завтра тренируешься со всеми. В Тарлент полетит Лирра. Четыре года назад глава центрального округа Кранара, Марта Полесски, предложила тирниску Алниру Фернейлу ввести людские отряды, чтобы помочь Гвардии, — рассказывая, Рагнар ходил по самому краю. — В Кранаре полно призывателей и преступников, в глухих лесах там временами появляются вьорты.

— А вьорты какие? — поинтересовался Виррсет.

— Ненужные и безмозглые. Мало от вас отличаются. Гвардия в Кранаре стала справляться с обязанностями все хуже, гвардейцы мало чего успевали. Не могли как следует уследить за тем, чтобы преступники отбывали наказания как полагается.

Зверей-преступников все-таки не посадишь в тюрьмы, и даже в пещеры. Пещер может и хватить, но не хватит гвардейцев, чтобы их охранять. Просто нужно следить за тем, чтобы опасные преступники не покидали какую-нибудь территорию. А еще их надо ранить. Ну, самых опасных, конечно, казнят.

— Кроме того, в Кранаре мало гвардейцев-грифонов, — добавил Рагнар. — Глядя на вас, впрочем, убеждаюсь, что это к лучшему.

Дальше он рассказал, что отряды Полесски ловят преступников, навредивших людям. Сначала узнают, что именно произошло и где водятся эти звери. Потом приходят к ним и предлагают следовать за собой. Если преступники не прислушиваются, гвардейцы назначают им куда более суровые наказания. Могут, например, перегрызть лапы за украденного теленка, а не просто ограничить охоту.

Люди увозят преступников, держат в клетках несколько месяцев, затем выпускают. Сначала Алнир разрешил такое ввести рядом с одним из небольших кранарских городков, а когда все сработало и зверей в самом деле вернули в лес, отряды Марты ввели почти по всему Кранару. Конечно, такие меры не касаются тех, кто, например, убивает людей. Таких недостойных зверей казнят гвардейцы, а люди не могут их казнить.

Когда Рагнар закончил и всех отпустил, он добавил:

— Скадда, встретишь Тагала — возвращайся сюда.

Скадда повторила в голове все то, что он рассказал об отрядах Марты, а потом поспешила к Тагалу. Вместе с Амаргоном, Ареном и Гри он поедал дикую козу, лежа на одном из уступов. Скадда рассказала ему про бешенство и сообщила, что передала все поручения, а потом добавила, что люди в Тарленте не очень хорошо относятся к алдасарам.

— Люди такие выдумщики, — Тагал вырвал кусок бока, открыв ребро в потеках крови. — Запрещали себе полеты. Алдасаров уважаю. Не понимаю предвзятости людей к полетам. Любая стихия, если целиком в нее погрузиться, убивает, но только не воздух. Неужели те, кто до сих пор боятся аалсот, такие трусы.

И покосился на Арена, а тот шевельнул ухом.

— Они не из-за полетов не любят алдасаров, а просто потому что алдасары чужие. И потому что хотят быть с Легонией. Хотя, может, и из-за полетов тоже, — сказала Скадда.

— Да до сих пор хватает тех, кто считает, будто они запретны, — Тагал повернулся к рыжему Амаргону. — Доешь — лети к Парессе, там опять убили расчеркнутых коз. Арен, отправишься с ним. Гри, будешь патрулировать степь. Сам знаешь, где.

Амаргон растянулся на камнях и закрыл глаза, прижав лапой кусок мяса.

— Я спать. И я не доел.

Он не всерьез. Гвардейцу стыдно спать днем: и любому грифону.

— Вы с Ареном должны вернуться до темноты, — Тагал посмотрел на Арена, который отошел от туши, затем на Амаргона. — Иначе выйдет как в тот раз, когда Арен перепугался из-за сов.

— Они были преступниками, и очень опасными, а я таких сразу чувствую, — объяснил Арен. — Я помчался, чтобы предупредить остальных зверей.

— В Кранар? — Гри повернулся к Арену и вскинул уши.

— Я этот, дальновидный. Я увидел, что там, в Кранаре, тоже есть такие совы.

— По крайней мере, — сказал Тагал, — он доказал, что может летать на дальние расстояния без отдыха. Вот только при определенных условиях, — и он повернулся к Скадде. — Поэтому, Скай, я его и не выгнал. Научиться бы еще управлять дальностью его беспрерывного полета. Скажем, сова — сто километров. Сумеречница — сто пятьдесят.

— А разве Кранар не за пятьсот? — уточнила Скадда и запустила клюв в оперение, чтобы его почистить.

— Он летел туда не отсюда, а из Легета, — объяснил Тагал. Точно, северный Кейнор. — Пятьсот он тоже пролетит, если показать ему крагета. Я для этого и ищу крагетов. Такие морские существа.

В клюве Скадды скрипнуло одно из самых пыльных перьев. Теперь уже совсем не пыльное.

Надо снова попробовать полетать над морем. И Шилли живет у моря, у Хвойного утеса: уже известно, где это, и уже показывала Рагнару этот ориентир. Надо снова найти его, и еще найти Шилли. Но это потом. Сегодня после занятий лучше отправиться в Экеру, к «Закатной волне»: до темноты еще осталось время.

Конечно, не помешает и отдохнуть после долгого перелета, но не надо давать себе слишком больших послаблений. Тем более потом понадобится летать еще дальше, а значит, надо еще лучше развивать крылья. Правда, лететь до самой «Закатной волны» все-таки не нужно, ведь до нее целых сорок километров: но можно доехать до нее и покружить над зданием.

— Еще я видел котят Луи, — добавил Арен.

— Тебя его львица не порвала? — фыркнул Амаргон. — Кстати, а кто она?

— Юлали Эскран, — ответил Тагал. — Все и так уже знают. Обычная, ничего особенного, Гвардии никак не помогает, просто охраняет свою территорию и воспитывает мелочь.

— Что-то мне показалось, — Арен потер клюв лапой, — что детеныши на Луи не особенно и похожи. Львы, конечно, не очень-то различают цвета, но что-то подозрительно, что лишь у одного там детеныша фернейловские оттенки меха и глаз. Обычно котята Фернейлов к этому роду и относятся. В основном.

— Зато львы отлично различают запахи, — заметил Амаргон. — Измену они сразу почуят, в прямом смысле.

— Можно и перебить запах, — возразил Арен. — И объяснить, что это для лучшей охоты или вроде того.

— Расследовал бы ты нормальные преступления, — заметил Тагал.

Скадда упорхнула на выступ, где до этого слушала Рагнара. Наставник быстро вернулся и повел к поляне, где лежало тело муфлона.

— Волки Ерты поделились добычей. Само собой, для тренировки, а не для еды.

— По пути в Тарлент я била келарса и сломала только одно ребро, — сообщила Скадда.

— Отчего добыча стаи Ерты больше всего подходит для твоих тренировок?

Скадда задумчиво наклонила голову набок и взмахнула крыльями.

— Сломаешь много костей — испортишь еду для стаи, — пояснил Рагнар. — После этого тебе лучше будет не лазать по территории этих волков. А ты такого не потерпишь, тебе везде надо сунуться. Значит, ты хотя бы начнешь стараться.

За десять ударов Скадда сломала две кости, и Рагнар недовольно дернул головой. Ну и что, почти не ошиблась.

— По их земле ходить еще можешь, — прощелкал он. — Но только очень быстро. В следующий раз еще у них возьму добычу, — как здорово. — Если хоть раз треснет больше трех костей, прекращу с тобой такие тренировки.

Во дворе «Закатной волны» Скадда заметила алдасаров, а рядом с ними — двух грифонов-гвардейцев: раньше их видела на Каменном Когте. И проследила, паря над гостиницей в последних вечерних потоках. Грифоны ничего не записывали, значит, они были посредниками.

А поблизости от гостиницы синело спокойное море: так хотелось полетать и над ним, но сил на это уже не осталось, тем более над морем все-таки летать безрассудно. В одиночку, по крайней мере. В любом случае, в последние дни сделала многое, и скоро уже получится стать лучшей.

С высоты ничего не удалось услышать: лишь получилось заметить, что алдасары стояли напряженно, складывали руки на груди и не приближались к грифонам. Скадда снизилась к воротам, ведущим во двор «Закатной волны».

— А что говорят про нового тирниска? — спрашивала алдасарка Аверанг, и ее голос был недоверчивым, ровным. — Что сами скажете?

Грифоны говорили, что тирниск самый обычный, и что есть недовольные, но это как всегда. Конечно: еще ведь ничего не доказали, а значит, не надо еще сильнее напрягать алдасаров. Потом они добавили, что сами пока не очень доверяют алдасарам, но относятся без неприязни.

Голоса грифонов, неловко имитирующие людскую речь, звучали устало и слишком серьезно. Понимать их речь все равно получалось легко, пускай она и звучала непривычно. Пожилая алдасарка Ялла повторяла для других алдасаров слова зверей: ведь лишь она могла видеть и слышать инарис. Из-за ограды прозвучали и голоса незнакомых людей, приблизились новые шаги.

Гвардейцы должны сближать животных с человеком. Но сколько бы ни бродила по лесам и ни летала над ними, не видела, чтобы гвардейцы водили по ним людей. У грифонов, конечно, много других забот, но у волков территории меньше и времени больше. Но волки не такие ответственные. Может быть, эти грифоны поведут алдасаров в лес.

Мимо Скадды к воротам гостиницы прошли несколько людей, совсем молодых: и они посторонились, посмотрели на Скадду с опаской. Никогда не видела такого. Чтобы кто-то, даже из другой льеты, боялся грифонов? Скадда повернула голову набок и пригляделась к людям внимательнее. Одна темноволосая девушка поправила белые перчатки и нервно покрутила прядь волнистых волос прежде, чем войти во двор гостиницы. Интересно, откуда эти люди? Может быть, моллитанские: но моллитанцы не боятся животных.

Одновременно Скадда слушала. Гвардейцы рассказывали о том, что звери Кейнора нечасто грубо нарушают законы, особенно в том, что касается людей. Да, бывает, что волки и куницы крадут в актариях. Нет, людей в последнее время никто не убивал. Нет, призыватели спокойные. Да, бывает бешенство, но в основном в степях, и рядом с Экерой это редкость. Да, в лесу к алдасарам относятся настороженно, однако нападать никто не станет.

Алдасарам сообщили про хорошие луга для прогулок и, очень кратко и устало, про самые интересные горы, а вот про город ничего не рассказали. Звери понимают, что люди и сами покажут его сородичам. Задача гвардейцев — сообщить о лесах, а город им не очень интересен. Они, конечно, знают не обо всем, что есть в Экере.

А алдасарам интересен город. Города в Кайрис совсем другие. Лапы начинают ныть, и хочется отдохнуть, но когда еще появится такой шанс? Тем более простая прогулка по Экере не сможет вымотать слишком сильно. Не очень устала, когда бродила с Эрцогом.

Проследив за тем, как грифоны взмыли и унеслись вдаль, Скадда перелетела через ограду и приземлилась на тропинке, по которой алдасары уже шли к крыльцу. И с ними — еще трое незнакомых светловолосых людей.

— Приукрашивают, — проговорил Оталинг.

— Само собой, — один из незнакомцев кивнул. — Не все у них гладко. Я вон про тирниска уже слышал, будто бы он травил подданных.

— Ладно хоть в прошедшем времени, Далганг, — заметила пожилая Венлинг. — Они, звери, не так уж склонны обманывать. Чего-то не знать, недопонимать чего-то — это могут.

Далганг — алдасарская фамилия. Новые — это тоже алдасары, и, получается, прилетели еще аалсоты.

А звери, конечно, могут обманывать: но не гвардейцы.

Ялла Венлинг шла очень медленно, а Оталинг выглядел сосредоточенным и усталым, как улетевшие грифоны. Те, кто только что прибыли, тоже, конечно, устали. Аверанг, рыжеволосая алдасарка, выглядела самой бойкой из всех, и Скадда, подбежав к ней, царапнула плитку тропинки. А когда положили листок, написала:

«Идем. Покажу интересное».

И посмотрела на Аверанг.

— Дальше связь налаживаем? — с легкой улыбкой спросила та. — Припоминаю тебя, голубоглазая мелочь. Ну, идем.

— Да, забирай Аверанг, ее не жалко, — добавил Оталинг, взъерошив ладонью свои рыжие волосы.

Скадда повела ушами вверх, забрала листок и ручку и направилась к воротам по плиточной тропинке. Да, мелкая, а такой грифонице, выглядящей очень безобидно, люди больше станут доверять. Тем более с ними уже познакомилась.

Гвардейцы — лучшие, но все они больше разбираются в воздушных потоках и в преступниках, чем в людях.

— Так ты тоже гвардеица? — спросила Аверанг, идя следом.

Скадда фыркнула и не ответила. Так она может думать что хочет, и обмана не выйдет, вот. А выйдя за ворота, Скадда написала:

«Когда прилетели другие?»

— Днем. Особо часто летать не будем, само собой. Сейчас хоть прилетели аалсоты-заправщики, это хорошо. Что ты там мне хотела показывать?

Скадда направилась дальше. Вывела к трамвайной остановке, вместе зашли в трамвай, и Аверанг взяла билет. Белый салон расцвечивали рыжие пятна солнца, которые то прятались и уступали вечерней синеве, то опять выскакивали и занимали сиденья, если трамвай мчался мимо пустырей и между домами.

На нужной остановке Скадда выскочила и проследила, как Аверанг показала билет контролеру на выходе. Потом Скадда направилась в сторону библиотеки.

— Мы в той библиотеке уже были, имей в виду, — сказала Аверанг. — В музее тоже, и на набережной.

Фыркнув, Скадда на нее искоса посмотрела и взъерошила перья на крыльях: грифоны показывают не всем известные вещи, а что-то поинтереснее. Наконец, привела к белой лестнице: ее перила напоминали языки огня, и она пересекала травянистый холм, на чьей вершине тянулись вверх многоэтажки. А у нижней ступени золотилось пятно света, и Скадда замерла: на миг показалось, что это Эрцог, и что вернулась во времени, встретила его опять у этой лестницы.

Пробежала вверх по ступенькам, присмотрелась к каменным огням: что же такое, где оно? Было где-то в начале? Нет, скорее в середине. Вот. Нашла. Кончиком клюва Скадда коснулась рельефа в виде сокола с раскинутыми крыльями и перьями-кинжалами, а Аверанг, подойдя, наклонилась к нему.

— Кейнор, — сказала она. — Ты ж моя птица, а.

Скадда опять попросила листок и написала:

«Построили после взрыва в Валлейне. Через двенадцать лет», — если только правильно запомнила.

И глянула на Аверанг: она улыбнулась краем рта.

Потом Скадда повела ее по Листовой к набережной, и солнце село, когда добрались до моря. Здесь Скадда ходила с Эрцогом, а с Дайгелом гуляла дальше, севернее. Скадда шла вдоль побережья, пока не показался клуб любителей музыки, белеющий сквозь темноту: из него доносилась грустная спокойная музыка, иногда ее перекрикивали то филины, то сумеречницы. У дверей горел костер, парень и девушка в красной одежде сидели рядом с ним и перевязывали друг другу руки. Только что они стали парой: для этого людям зачем-то надо совершать много непонятных вещей. Они не могут просто поселиться вместе, чтобы стать семьей.

Скадда глянула на дверь, затем на Аверанг, и та кивнула. Вместе зашли в тесное и полутемное помещение, где у стен с портретами стояли музыкальные инструменты, на которых, правда, никто не играл, а на подоконнике, поблескивая красными и зелеными огнями, пел радиоприемник. Многие посетители слушали музыку в наушниках, держа маленькие приемники в руках.

Аверанг осмотрелась, обратилась к служащей, затем пару минут поиграла на клавишном небольшом инструменте. Взяла один из приемников со стойки, перебрала кассеты. Скадда подтолкнула ей клювом Акареза, с чьими песнями познакомил Жермел. Аверанг оценила, а потом записала названия некоторых кассет, в том числе Акареза, и сказала, что купит такие.

Потом Скадда повела в забегаловку: ее тоже показывал Дайгел. Для этого пришлось пройти по набережной немного южнее, и Скадда заранее написала Аверанг, что в забегаловке нехорошая еда: Дайгел это отметил у себя в тетрадке, когда с ним гуляла.

Аверанг посмотрела на вареные клубни, которые выглядели бледными даже под золотистыми лампами, и спросила служащих, откуда берутся продукты.

— Все свежее, — ответили они.

— Этот год? — поинтересовалась Аверанг.

— Прошлогоднего нет.

— Ну да, ясно, что не прошлогоднее. Это позапрошлый год.

— Тогда идите в другое место, — ответили служащие.

— Конечно, к Тернески, — кивнула Аверанг и повернулась к Скадде. Ну вот и здорово, помогла Аверанг раскрыть преступление, пускай и маленькое. — Идем. Кстати, как тебя?

«Скадда», — написала Скадда уже на улице, под фонарем.

— Олла. Забегаловка тоже интересная, к Тернески я и вправду обращусь. Ну-ка, показывай еще. А может, в кино сходим?

«Не хочу. Не нравится. Все придуманное. А что ты еще любишь?»

Аверанг села прямо на асфальт и наклонилась к Скадде.

— Что я люблю? Ну, ты же до Кайрис не долетишь, какой бы ни была умелой.

Скадда встопорщила перья на крыльях от радости и подняла уши.

«Я узнаю про Кайрис. Много. Найду способ».

И получше присмотрелась к Олле. Ей примерно сорок лет или чуть больше, она крепкая, лицо у нее крупное и с острым подбородком, на лбу есть немного морщин. Она видела Кейнор и море с огромной высоты: так здорово.

Аалсоты умеют взлетать выше птиц и грифонов. Но они не живые, поэтому никаких настоящих достижений у них не бывает.

— Ищи, раз хочешь. Вино люблю хорошее. Пока что ничего нормального местные не посоветовали. В смысле, урожденные местные.

«Нравится здесь?»

— Гораздо теплее, чем в Кайрис, — усмехнулась Аверанг. — Влажно, но мне нравится. Ну, что еще покажешь?

«А расскажи, какое все с огромной высоты».

— С высоты твоего полета интереснее. Сверху все размытое, мешают дурацкие облака, терпеть их не могу.

Конечно, быть грифоном лучше, чем быть пассажиром или даже пилотом аалсоты.

«Я сейчас улечу. Я тебя не брошу, хотя ты и не рассказала мне про вид с высоты. Посмотрю одну вещь».

Положив ручку, Скадда взмыла с разбега. Термиков не было, но все-таки сил хватило на очень короткий полет, и Скадда по-быстрому всмотрелась в темноту, расцвеченную огнями.

Да, вот впереди площадь, где светятся цветные фонари. Но это ближе к Георгу. Идти далеко. Приземлившись, Скадда спросила:

«Еще подъедем?»

— Запросто.

А потом вышли из трамвая прямо на маленькую площадь, украшенную зелеными, красными, голубыми и пурпурными переливами, в которые вкраплялись желтые и оранжевые оттенки, и Скадда начала подставлять лапу то под один поток света, то под другой, следя за тем, как почти белые шерстинки окрашиваются в разные цвета. Аверанг щурилась и слегка улыбалась.

— Северное сияние, — сказала она. — Нет, южное. Может, на южном полюсе оно такое.

Может быть. Этот полюс никто не видел, и никто не знает.

Затем Скадда привела Аверанг к киоску с мороженым.

— Ну, я из Кайрис, — сказала Аверанг. — Издеваешься, что ли?

Скадда кивнула.

Потом лежала на скамейке, на краю которой сидела Аверанг, и записывала:

«В Тарленте к вам настороженно относятся люди. Потому что они вас мало знают. И из-за ЛОРТа. Им легонийцы давали деньги. А теперь нет».

— Так и Тернески будет спонсировать, и наши из Кайрис, притом еще лучше. Или боятся, что мало. Поживут — увидят.

«Поговорите с ними. Их надо убедить. И в том, что вы связаны с Кейнором. Надо привести еще алдасаров, которые с ним связаны».

— А ты нас совсем не опасаешься, — заметила Аверанг.

«Я из-за перемен волнуюсь. Но вас не боюсь».

Аверанг усмехнулась.

— Все решим, в общем. Волноваться не надо.

«Вас хотели увидеть, — добавила Скадда. — Приходите в лес. Все покажу».

— А то, — ответила Аверанг. — Как-нибудь надо.

«Сегодня видела странных людей, — дополнила Скадда. — Боялись меня. Пришли, когда вы говорили с грифонами. Не знаешь, кто это?»

— Флорентские. Трое ребят из Флорента еще в галензе приехали. Флорент же вкладывается в ЭУЛ, вернее, вкладывался, и вот в этот раз снова прислал своих студентов. Тут у нас и другие застряли флорентские, но те, которые уже обучаются. А эти приехали пораньше, чтобы освоиться в городе и потом поступить.

С ними надо потом пообщаться: они интересные. Флорентцы очень редко посещают Ориенту, ведь им долго сюда добираться. Они прибывают только по очень важным делам.

«Почему вы полетели в Валлейну? — добавила Скадда. — Кейнор бы почувствовал Яллу и так».

— А чтобы ему показать, что он для нас важен и что мы помним об его судьбе, — ответила Аверанг.

«Я гуляла с алдасарами, — написала Скадда. — А расскажи, почему ты поддерживаешь Кейнор?»

— Сложно это выразить вкратце. Моя это страна, в душе это заложено, — сказал Георг, подняв листок со стола. За окном горело множество окон соседнего дома, и почти в каждом виднелся красно-зеленый кейнорский флаг. — Не во всем я поддерживаю алдасаров, само собой, да и у Кейнора множество недостатков. Но он мой.

Совсем непонятно. Когда Георг вернул листок, Скадда дописала:

«Как так? Почему поддерживаешь, если много недостатков?»

— Для многих поддерживать и любить свою страну означает, что ты должен закрывать глаза на ее слабые стороны. Вот и в книгах по истории негативные моменты опускают. Это как с людьми. Хочется тебе быть хорошим, идеальным, а как что-то совершишь не то — стремишься позабыть, отрицаешь, да и злишься, если люди тебе напоминают. А страны, лаохорты, их история — это мы, это наше отражение. Вот и с ними то же творится.

Скадда, отойдя от стола, развела уши в стороны. Не совсем пока что понятно. Если не считать, что твоя страна поступает правильно, то как ее поддерживать? Надо подумать еще.

— А с алдасарами я и сам общаюсь. С этими, приезжими, тоже говорил, хоть и мало, и вот с Есой.

Точно, его ученица-алдасарка. Скадда вскинула уши. Она ведь многое может рассказать про Кайрис: об этом Скадда и записала. А Георг прочитав, снова глянул на Скадду, примерно на клюв: он понимает, что зверям неловко, если люди смотрят им в глаза.

— Могу и побольше узнать от нее про Кайрис, для тебя и для алдасаров. Отчего бы и нет.

«Расскажи, какое в Кейноре лучшее вино», — добавила Скадда.

Георг взглянул поверх очков и ухмыльнулся.

— Надеюсь, это не тебе. Так и быть.

3 паиса, Еса

— Талис могла бы древесину продавать, — сказала Еса, глядя на реку и крыши в синей дымке дали. — Здесь много деревьев, в Кейноре таких нет. Очень много домов из дерева, и фигурки деревянные тоже есть, и вообще здесь древесина лучше, чем в Кейноре, — на самом деле непонятно, но, с другой стороны, в Кейноре ведь даже в актариях не строят деревянных домов.

Тенна Лакит молчала. Наверное, скажет, что глупость это все. Ведь совсем мало всего удалось узнать.

Еса рассказала ей про талисские овощи, про молокозавод, про актартехнику, и, конечно, упомянула, что в Талис кранарских товаров много.

— То есть, второй раздел ты закончила, — сказала тенна Лакит.

Никак не понять по ее голосу, как она относится к этому всему. Хорошо ли получается? Казалось, что да, но, когда позвонила тенне Лакит, появились сомнения. Из-за них тревога новые колючки отрастила и зацарапалась. Еса прикусила губу.

— Да, там только поправить немного.

А про Кейнор она так и не говорила ни разу. Какая объединяющая Аттестация, если Кейнор не Легония больше, или что про это думает тенна Лакит?

— А еще, — добавила Еса. — В Кейноре же сейчас, ну…

— И что? — прервала тенна Лакит. — Вы ждете, что я разрешу не делать работу? Пишите, Кирлинг.

Щеки от стыда сделались горячими.

— Нет, я пишу, конечно, и я не думала ни о чем таком. Просто это проводят для объединения льет, а у нас вот такое.

Ну вот, теперь она посчитала ленивой. А на самом деле ни за что бы эту работу не бросила. Просто хотелось узнать побольше про настроения кейнорцев, про мнение Осты Лакит. Но не оправдываться же теперь.

— Это не повод освобождать себя от обязанностей. Таковы требования. Работайте. Работа неплохая, жду последнюю главу, на защите вас тоже жду. Уже говорили, что, вероятно, вам придется уехать раньше срока.

Кейнор, лучшая птица, солнышко.

Но в Талис тогда так и останется незавершенность, если рано уехать. Уже тут столько времени пробыла, и узнала все-таки кое-что важное, но все равно Талис кажется дальше, чем северный полюс.

— Вы не знаете, как нас отсюда вывезут?

— Пока без понятия. Работайте.

Еса положила трубку Линны, не сводя глаз с синего горизонта: и улыбнулась. А здорово все-таки. Значит, не так и мало сделала всего?

Но радость быстро приглушили беспокойные мысли, которые много дней уже мучают: будто раскусила мороженое, а внутри оказалась соль. Там, в Кейноре, сейчас те люди, которые всегда ему были верными. И мама в том числе. Неужели никто на самом деле отсюда не вывезет, и больше не удастся туда попасть: потому что испугалась правду сказать о живом Кейноре?

Испугалась из-за того, что и правда неуверенная, как вот Луи и говорил.

По новостям первым делом заговорили про Кейнор, когда Еса их включила. Вот раньше политическое часто казалось скучным, а теперь даже сердце замирает. Над Каргосским морем пролетело еще три аалсоты, оказывается. А глава Ламейны — Алодис Гремиор, который помогает и другим льетам Долины — высказался, что надо по отношению к Кейнору меры ужесточить.

Серая пустая комната. И все родные так далеко. И птичка. Живой, и никакой ведь не началось войны, и сама бы могла догадаться, что так получится, раз Кейнор и миром не получилось оставить в Легонии.

Алодис Гремиор говорил, что надо прислать в Кейнор войска, что нельзя допускать, чтобы «иностранные захватчики» по Легонии расхаживали. Его и глава Моллитана поддержала, но она ему поддакивает во всем. Еса сцепила руки на груди. Кажется, если бы сейчас с места сорвалась и побежала, то оказалась бы в Кейноре раньше всех поездов, автобусов и аалсот.

«Ты ведь алдасарка, вы сильный народ», вот так Луи говорит. Именно из-за алдасаров Кейнор появился в первую очередь. Алдасаров выслали в Кайрис не только из-за поддержки бунта Генлинга — в Легонии так надо называть Кейнорскую революцию и все тринадцать лет независимости Кейнора. Легонийцы еще и хотели, чтобы без алдасаров лаохорт Кейнора умер поскорее.

Была готова на то, чтобы он умер, получается. Царапается эта мысль, грызет, изводит. Ничем не помочь ему, тем более с другого края материка, и эта кухня, квартира, дом, город и льета — просто клетки какие-то, одна внутри другой. Облака на небе — прутья. Река сожмется шнурком вокруг дома, вокруг комнаты, и задушит.

Ничего нельзя сделать: но об этом спокойнее думать, когда ничего серьезного и не случается. А когда случается, очень тяжело осознавать, что ты не поможешь ничем.

— Поэтому необходимо приструнить алдасаров, — важно говорил Гремиор. — Не позволим ставить под сомнение наше Единство. Не позволим разрушать страну, и…

Еса к телеку подбежала и выключила этого Гремиора. Ну вот, хотя бы это можно сделать. И поесть надо, все-таки, хотя и не хочется ничего. Но надо же отвлечься чем-то, иначе так и будешь с кислым лицом по Манскору ходить, а он и так не радостный.

Забежала на кухню — хоть она и маленькая, и пылится постоянно, и совсем не хочется скоблить грязь непонятного происхождения, а все равно в утреннем свете даже здесь становится симпатично. Еса отдернула занавески, разложила по сковородке куски плода, получилось что-то вроде солнышка. Здесь по-прежнему пахло кисло, по-чужому: на улице как-то уютнее.

А еще надо магазины пиломатериалов найти и посмотреть, даже если никто ничего не ответит. Получается, древесину могли бы в Кейнор отправлять. И сувениры, конечно же.

Лучше бы отправили студентов. Как же из Талис теперь вытащат? И Кейнор здесь не найдет. Лаохорт не может своего человека ощутить в другой стране, если только не стоит совсем рядом.

А он чувствовал, когда гуляла рядом с ним? Даже, может, ощущал, как думала о нем? Ведь так хотелось с ним встретиться. Сон лаохорта — это же не как человеческий сон, лаохорт все равно ведь чувствует, что происходит на его земле. И еще лаохорты родство между людьми ощущают. Почему-то Кейнор ведь выбрал именно маму.

Потому что не может он мысли читать. И знать, что один из его людей так струсил.

Выключив шипящие ломтики, Еса поспешила к телефону, к молчаливой Линне. Кому набрать в Кейнор, чтобы отвлечься от мыслей? Мама сейчас на работе. Не тенне Лакит же опять звонить. А танер Эсети работает.

— Привет, неудачники, — рассмеялся Сейл на том конце трубки. — Ну что, как там ваша торговля?

— Как земля копается? — парировала Еса и невольно тоже усмехнулась. Сейл легкий, радостный.

— Отлично, а еще подрабатываю в СУРе, — чуть не переспросила, что это, в Кайрис ведь нет такого, но вспомнила, что это служба по уходу за растениями. — Некоторые, представь себе, вообще не знают, как обращаться с халенотисами. А лимоны ты бы видела у некоторых.

К счастью, ему не придется бармелы пересаживать, а тем более их есть.

— Сейчас тебе понравится, — добавил Сейл. — В актарии мы используем марганцовку для профилактики одной ерундовины у тербеты и перцев.

— Перманганат калия, — сразу сказала Еса и улыбнулась. — Сильный окислитель из-за перманганат-иона, и из-за этого он как антисептик действует, и…

— Трубку брошу! — усмехнулся Сейл.

Еса с ним еще немного поговорила, и вроде бы отвлеклась, и сил стало больше, но, когда положила трубку, все равно опять тревога стала давить, и кислой занозой сидело в сердце предательство.

Во входную дверь поскреблись, и Еса впустила Луи: уже так привычно.

— Пахнет холодными овощами, — сказал Луи.

Точно, совсем забыла про них.

— Будешь?

— Холодные не нравятся.

Быстро перекусив в комнате и не почувствовав вкуса, Еса забралась на подоконник. За окном все совсем посерело: эту часть города от остального мира отрезало, залило бетоном сверху, и, если подойдешь к горизонту, на стену наткнешься.

Но все-таки не одна. От этого сразу уютнее и теплее: большой такой кот. Много хороших сказал вещей. Если бы, действительно, отстаивала свои интересы тогда, с Кейнором, и сказала бы сразу правду, что бы случилось? А ребята бы что сказали? Им до сих пор не призналась в том, что оказалась человеком Кейнора. Собиралась, конечно, признаться, но такая кислая сразу возникала неловкость, и все казалось, что они отвернутся, если узнают.

Ребята про независимость Кейнора не говорят ничего, и не хочется с ними поэтому политику обсуждать. Но Кейнор — не просто политика. Кейнор ведь часть жизни. Часть души.

— Слушай, раз ты пришел, я тогда с ребятами — и с тобой — пойду опять в юго-восточный актарий, — сказала Еса. — Надо же проверить, починили они свои комбайны, или нет.

Луи сел рядом, на пол, и, повернув голову, кивнул, а Еса чуть не отодвинулась.

Даже в облике человека — сильные руки, звериный невозмутимый взгляд. Вспомнилась красная рана вместо глаза батахора, острие в глазнице.

И ведь спас он, в самом деле.

Здесь, в Талис, тоже всякие тревожные происходят вещи, и батахоры — не самое тревожное. Легонийцы запретили в Талис второй государственный язык, а потом полиция арестовала недовольных. Демонстранты здесь, конечно, побеспокойнее были, чем в Кейноре. Правда, уже много дней все тихо, но в Кейноре так-то тоже демонстрации затихали.

А к команде Герти, к «народной полиции», местные полицейские не придерутся?

— В Кейноре опять всякие неприятности, — добавила Еса. — Главы Ламейны и Моллитана за то, чтобы все-таки ввести войска. Странно, моллитанцы всегда к кейнорцам относились спокойно.

И не захотят же они, все-таки, чтобы из-за войны напали вьорты?

— Моллитан всегда был предан Легонии, — заметил Луи. — При Легонии он обрел стабильность. Его люди благодарны. Что до Кранара, он пока что сохраняет нейтралитет, делает вид, что его ничего не касается. Возможно, ты кранарка на самом деле? Раз также нейтральна.

Холодком кольнуло в голову, и Еса чуть не поежилась: как он так тревоги угадал? Чуть не сказала, что просто вне политики: но какое тут может быть сейчас «вне политики»?

Хватит уже предавать. К тому же ему как-то проще сказать, чем друзьям. Он тоже много в чем признался, так-то.

— Луи, — сказала Еса. — Я тогда, у моря, встретила лаохорта Легонии. Я не ощущала Легонию как своего, и не слышала его.

— Думаю, твои друзья все равно уже поняли, что ты связана с Кейнором, — и сразу радостью захлестнуло, будто сильный ветер бросил в лицо тепло от костра. — После всех событий в той льете. Или это для тебя не льета?

— Ты провоцируешь, — засмеялась Еса. — И с Кейнором я связалась, потому что у него над той землей власти больше. Это не совсем от меня зависело, так-то.

Ну вот, опять. Зачем ты назад идешь. Радость как будто была чужая.

— Но тебя еще и воспитывали с установками, что Кейнор — твоя земля.

— Это земля моих предков.

— Ты приняла его как свою землю, не надо отрицать. Лишь дети связываются с определенной страной без осознания, по факту рождения. И все же зря Кейнор отделился. Я понимаю причины, но не поддерживаю. Кейнору теперь может угрожать Гартия и сам Легония. Вьорты тоже.

Стылой грустью повеяло.

— Ну вот, я правильно сделала, что не сказала никому. Думала, так будет лучше.

— Ничего ты не усвоила.

— И теперь мне от этого очень грустно, — из-за этих слов стало почему-то намного легче: будто принялась за уборку в своей голове и начала выметать самый грязный мусор. — Потому что я еще до поездки знала, что Кейнор живой, и скрыла от всех.

— Он ведь и сам не говорил, не так ли?

Будто искра полыхнула.

Кейнор ведь ощутил, что связался с алдасарами. Но он не показался людям: наверное, подумал, что это вызовет всякие беспорядки. Он ведь чувствовал, что на его земле что-то не так.

Не хотела ведь, чтобы он погиб. Просто хотела, чтобы все было хорошо. И он хотел того же самого. Значит, он поддержит? Он не оттолкнет? Дыхание перехватило, и в уголках глаз защипало чуть-чуть.

— Но он лаохорт.

— Такой же, как его люди. Он ведь мог бы сразу показаться своим людям, как только начались демонстрации, верно?

Еса кивнула. Немного стало спокойнее.

— Впрочем, достаточно с этим. Кейнор далеко. Мы не закончили с твоим обучением.

Еса искоса взглянула на Луи.

— Опять тебя с кровати прогонять?

— Возможно. Но мне немного надоело, ты так ни разу меня и не прогнала. Давай попробуем что-то еще. Попроще, — Луи прищурил глаза. — Например, скажи мне что-то неприятное. Объективно. Или неловкое. Мне нужна критика от тебя.

— Но зачем? Я не хочу.

— Всегда есть какие-либо претензии. Скажи.

Еса спрыгнула с подоконника и прошла мимо Луи: а тревожные мысли сгладились, отдалились, будто и правда внутри своей головы прибралась. Даже чудилось, что попала под легкий дождь: пришла свежесть и ощущение чего-то нового.

Луи следил с интересом и уже не держал руки скрещенными на груди — вернее, лапу на лапе. Они теперь лежали свободно. А янтарно-оранжевые звериные глаза опять казались ну очень яркими.

— Так ничего и не можешь сказать, — лениво произнес Луи. — Просто под всех подделываешься, хочешь быть удобной.

— Ну совсем нет, — улыбнулась Еса. — Это не так.

Он правду говорит, отчасти: и от него это совсем не обидно.

— Даже возмутиться как следует не можешь. Вот слышишь, я умею высказывать претензии. В отличие от тебя.

Конечно, надо свое мнение выражать: но разве сейчас это нужно? Правда, сейчас это как игра. Хоть и неловко, но на деле не обидишь никого.

— Я придумаю обязательно, — сказала Еса.

— Давай-давай, — Луи улыбнулся. — Придумывай. Я тебе совсем не верю.

С улыбкой он словно совсем другое существо: только жалко, что она держится секунды. Как проблеск неба среди сплошных серых облаков кайрисской осенью.

Иллюзорная одежда у него по-прежнему выглядит чистой и аккуратной, хотя Луи постоянно где-то бродит. Ну вот, он чистоплотный, но это совсем на претензию не тянет.

— Придумаю, — повторила Еса с улыбкой.

— Вот не верю. Ничуть.

— Ты ленивый и эгоистичный, — сказала Еса. — Но это для кошек даже хорошо. В людях эти качества мне не нравятся, а в кошках нравятся.

Луи прикрыл глаза.

— Возможно. Но что, ты больше не чуешь во мне недостатков? Ты мне так пригодишься, когда закончится испытательный срок.

А ведь его казнят, скорее всего. Но нет, он же придумает что-нибудь исключительное. Вероятнее, что казнят Эрцога: совсем мало времени ему дали. Руки похолодели.

— Ты не переживаешь из-за этого? — спросила Еса.

Луи по-прежнему смотрел спокойно.

— Вы действительно переживаете слишком много. Об этом наслышан.

— Наверное, вы мало тревожитесь, потому что у вас и так беспокойств всяких множество? Если долго переживать, совсем на природе не выживешь.

Луи задумчиво кивнул.

— Смерть, в любом случае, тоже интересный опыт, — добавил он.

— Ничего ты не умрешь, — Еса села рядом, на пол. — Слушай, а когда ты опять станешь тирниском, что с Гелесом будет? Он же тебе тогда уступит место, правильно? Но он же тоже тирниск.

— Он тоже не сможет покидать Ориенту без ведома глав ее государств. И станет советником. Но это большая редкость. Ты отошла от темы, впрочем.

— Ладно, еще ты жестокий.

— А если поубедительнее? Возможно, я поверю.

— И свои обязанности плохо выполнял, — добавила Еса: правда, получилось тихо. Как его можно за это судить, в самом деле.

— Давай погромче. Поувереннее. Ты таким образом повлияешь на судьбу зверей Ориенты. Ведь, если ты убедишь меня, я буду управлять получше.

Еса не удержалась и засмеялась.

— Да, вот очень тебе верю, — поддела Еса. — И ты тогда скажешь тенне Лакит, что вот, эта девушка помогла зверям Ориенты, можно ей за аттестационную работу без защиты высшую оценку поставить?

— Возможно.

— Можно поругаться на тебя по-кайрисски или по-алдасарски? — не очень, правда, удалось эти языки выучить: было интересно, но сложно. — Мне так будет спокойнее.

— Мне будет не спокойнее. Я ведь начну выспрашивать, что ты такое говорила.

Еса прокашлялась. Ладно, надо попробовать, тем более это не то же самое, когда кому-то незнакомому говоришь неприятное.

— Ты — существо жестокое, безответственное и наплевательское, — громко сказала Еса. — И любящее унижения. Я тебя порицаю, — и добавила уже обычным тоном: — Ну, как-то так.

Луи опять улыбнулся.

— И ты странные законы принимал, — добавила Еса. — Кстати, а почему? Просто из интереса?

— Не только, — Луи глянул искоса. — Что же, у тебя есть способности, постарайся их не заглушить. Лидерам это важно.

Щеки какими-то стали теплыми, и руки тоже.

— Ну какой лидер, — проговорила Еса. — Ты чего.

Меньше бы удивилась, если бы сказали, что Есу Кирлинг назначили заведующей кафедрой экономики.

— Ребята за тобой идут.

— Но я просто хочу, чтобы им было интересно. Мне даже неловко, когда они соглашаются с чем-то. Всегда кажется, что потом чего-то не получится.

— Тебе нравится с ними общаться, — Луи наклонил голову. — Это так удивительно. Мне быстро надоедает общение, не представляю, как это — желать постоянно с кем-то находиться рядом.

— А с львицами? — поинтересовалась Еса: заодно и тему перевела. — С ними же хочется быть рядом?

— У меня только одна львица. Всегда была одна.

Даже неловкости никакой не ощутила: потому что Луи ее совсем не ощущает, и с ним из-за этого с каждым разом все легче общаться.

— Точно, тирнискам же так положено. Чтобы слишком много наследников не было?

— Многие все равно нарушали этот порядок, — взгляд Луи стал жестче, но он, правда, не на Есу смотрел в это время, а в темный коридор. — Мой предшественник, например, — отец, получается. — Моя мать его очень любила. Он же бегал от красивой сильной львицы к облезлой и неказистой кошке, чуть ей стоило повести перед ним хвостом. Он даже скрыть это толком не мог. Денгар, его предшественник, отправил Алнира в другую льету, на родину Ласферов, в Хинсен. Вместе с моей матерью, которую Алнир замучил пренебрежением. Расстояние, впрочем, не помогло. Денгара казнили, Алнир вернулся в Кейнор и сделал своей кошке мелкого уб… убожество, в общем. Когда мать еще была жива.

Еса, сидя рядом с ним, перекладывала ногой тапку туда-сюда.

Так тепло от того, что он решил поделиться, и щемит в то же время.

— У меня родители постоянно ссорятся. Сейчас разводятся. И папа приводил женщину. Он не признался, но я замечала чужие вещи, он их потом выбросил. Понимаю так. Правда. Только мне еще повезло, не знаю, как бы отнеслась, если бы у них родился ребенок.

— Люди сдержаннее, особенно в Кейноре. Вижу и по тебе со сверстниками. Даже если у вас есть влечение друг к другу, вы его не проявляете.

Даже без зеркала поняла, что щеки покраснели.

— Мне точно не нравится никто, — усмехнулась Еса и спрятала лицо в ладонях. — А слушай, твоя львица, она какая? Красивая?

— Симпатичная. Многие красивее. Мне нравится запах, и движения, и характер.

— Ты ей, наверное, прямо об этом говорил? Ну, что другие красивее?

— Да.

— Девушка бы обиделась.

— Мы оцениваем себя так, как того заслуживаем. Это для вас главное — красиво выглядеть.

— А те, кто красивее, совсем не привлекали?

— Бывало. Но они скучные, не такие, как моя. Тем более я не хотел вести себя как лев, которого осуждаю сам. Все, разговаривать надоело, скоро идем?

Еса кивнула и развеяла инарис. В голове как-то сделалось легче, даже не замечала, что немного ее сдавливало, когда использовала иллюзию. Хотя, конечно, и по другим причинам возникла легкость.

Сняла в коридоре легкую куртку с вешалки, а то на улице ветер и холод.

— А дождь пойдет? — поинтересовалась Еса.

Луи кивнул: и, подойдя, ткнулся лбом в руку.

— Ты чего? — спросила Еса. Ведет себя как кот, но со львами так не обращаются, как с кошками.

И снова применила инарис.

— В Кайрис что, нет кошек? — поинтересовался Луи. — Если нет, расскажу. Кошек чешут за ухом, можно под подбородком. Уши можно трогать. Нос — нежелательно.

Интересно, конечно: но и неудобно. Совсем.

— Нет, ну, есть кошки. Но я же тебя часто как человека вижу, и ты правитель.

— Люди. Сами придумали, сами запретили. Что-то воображаете, а потом обижаетесь, что оно не такое, каким вы его видите. Значит, ты можешь наговорить грубостей, но погладить — нет. Мне чаще всего не нравится, но сейчас захотелось.

Еса присмотрелась к нему внимательно, пока настоящий облик опять не увидела. Золотую звериную морду со светлыми полосками, светло-бурую гриву с песочными прядями, огромные лапы: меховые, будто плюшевые. Они многим косулям сломали позвоночники, на самом деле.

Столько раз с ним говорила и сидела рядом, но все равно трудно руку протянуть к морде. Как будто сейчас укусит. Кошку гладишь — и то она может укусить, а тут дикий зверь.

Убивший батахора: правда, вилами. Ну, не такой уж и дикий, даже цивилизованный.

Пальцы все-таки дотронулись до шерсти: мягкой на морде, на гриве погрубее. Раздался приглушенный монотонный рык, Еса тут же отдернула руку, но Луи качнул головой, подался вперед и прикрыл глаза. Еса опять коснулась морды, и рык повторился: короткий, на выдохе, как будто заводился мотоцикл. Потом повторился еще и еще. Не сразу поняла, что это мурлыканье.

Когда приехали в актарий, стало тепло и солнечно, и Кая отметила, что Луи насчет погоды наврал.

— Нет, — сказала Еса. Надо же учиться настаивать.

Одна из работников актария отложила шланг, подошла к деревянной ограде и махнула рукой. Наверное, заметила кого-то из приятелей?

— Государство требует, чтоб мы половину меда отсылали в Алеарту и Палагет, — сказала она. — Записали? Нет? И вьорт с вами. Вот, а с половиной делаем что хотим. Мы вот кранарцам посылали, они мировые ребята. В размере ограничений, это само собой.

Еса переглянулась с ребятами и блокнот поспешила достать: а женщина подняла с земли шланг и подальше ушла, к кустарникам. Еса многое записала по-быстрому, но кое-что забыла и переспросила у Каи.

— Про Палагет она еще говорила, — сказала Кая и поморщилась. — Опять этот Кранар. Явно они туда шлют сверх нормы, только прячутся от Легонии.

— А вторая льета — Алеарта? — уточнил Нирос у Есы. Еса кивнула и сказала:

— Интересно, почему она так вдруг. Наверное, все удалось с починкой техники?

Луи молча стоял рядом. Всегда он в компаниях чаще всего молчит: но ему нравится молчать. А вот с Ниросом долго было непонятно, вынужденно он молчит или нет. На стеснительного все-таки не похож, и на боязливого тем более.

Батахор Нироса не испугал совсем, зато заинтересовал его. И еще Нирос тоже видел вьортов, он ими тоже интересуется. «В них отражается то, чего зверям не хватает». Почему он так подумал, интересно?

По пути через актарий Еса распознавателем уловила целую стаю собак: они оказались бродячими и сразу облаяли, как только мимо них пришлось пройти. Но Луи на них огрызнулся, и после этого стаю больше не видели ни Еса, ни распознаватель.

Теперь все работники отвечали на вопросы. Они рассказали, какую используют актартехнику, откуда у них всякие лопаты и шланги, и что за растения здесь выращивают: оказалось, они любят холод и в Кейноре совсем бы не прижились. При этом от работы люди не отрывались, и воздух из-за полива пах мокрой землей, как во время дождя.

Одна работница даже пригласила на свой участок и повела за дом.

— Кусок нашей культуры. Не до конца изничтоженный легонийцами, — сообщила она. — Досталось от прадеда, это он смастерил, а у многих такие изделия сожгли.

Еса долго смотрела на деревянную скульптуру, тонкую и высокую фигуру девушки в одежде, расписанной белым и зеленым.

Складки ткани так здорово прорезаны, как будто ветер их сейчас взметнет. Как можно уничтожить такое.

А потом пришли на завод.

— Как новый, — сказал работник завода, показывая, как старый маленький комбайн, который раньше не работал, чисто выполол промежутки между грядками.

Начал дождь накрапывать, и комбайн поспешили убрать: ну вот, Луи не ошибся. Еса подмигнула Кае, а та отмахнулась.

— Ну что. Наши разработки спонсируют мало. ЛОРТа у нас нет, мы же считай не Легония по мнению самих легонийцев, — говорил работник. — Ресурсов у нас маловато. Есть у нас сырье из Моллитана, в основном руда.

Трактор быстро подъехал к заводским постройкам, ровно встал рядом с такими же тракторами, а из кабины на траву выскочил Одвин. Луи сразу приблизился к трактору и стал осматривать его, лапой осторожно трогать, а потом потерся. Ему так интересно все это, и, если бы трактор был свой, обязательно пустила бы туда Луи.

— Крутая вещь, — сказал Одвин. — Очень.

Одвину — и понравилось? Чудеса.

— Если б ты еще слушал советы, было б еще лучше, — сказал один из работников завода, тоже покидая кабину.

Потом Еса с ребятами записала, куда поставляют технику с этого завода: в актарии Палагета, и в Алеарту, опять же, и немного даже в Кейнор, но это было давно. И в Кранар, само собой. Из Кранара, в свою очередь, сюда привозят технику. Одвин списал то, что пропустил, пока водил трактор, и Еса поддразнила, что он больше уже не отличник.

— Качество у кранарцев хорошее. Эти ограничения по ввозу зарубежных товаров нам шибко мешают, — сообщили под конец.

— И въезжать в Кранар тяжело, — сказал Одвин.

Все никак ему не дает покоя то, что у него нет пропуска в бенорскую библиотеку. С ним кранарскую границу пересекать легко, ничего дополнительно оформлять не нужно.

— Да это решаемо, — сказал один из работников, но очень тихо, правда.

— Мы опять в газете, жалко, что это не мой репортаж, — улыбнулась Кая.

Еса склонилась над газетами, прислонившись к рябине: ее крона укрывала от дождя. В «Легонийских известиях» прочитала с ребятами статью о том, что к главе Талис, О́лквену Мье́нелю, обратились члены команды Герти Кобальта и рассказали, что инженер из Алеарты «связал Алеарту с Талис»: он нашел по рисунку поломки в талисском устройстве и рассказал, как от них избавиться. Все сработало. И еще добавили, что это все на благо Единства, конечно.

Значит, лет-танер Талис поддерживает эту команду, и вряд ли с официальной полицией у них будут конфликты.

Мьенель в интервью благодарил Дайгела Эсети и повторял несколько раз, что рад неравнодушию соседней льеты к проблемам Талис. А в «Вестях Манскора» еще отметили, кроме прочего, что это была идея ребят с Аттестации — комбайн починить таким способом.

— Надо же, — присвистнул Одвин.

— Здорово, — Еса обвела всех взглядом. — Пойдем тогда в какой-нибудь магазин и теперь попробуем спросить. Нам точно ответят.

Еще чуть глянули манскорские новости: например, манскорцы против фонарей во дворе на Рыбной, потому что там на свету стали собираться алкоголики. Еще писали, что открывается новая поликлиника и что в школы оборудование новое завозят. И ничего тревожного в статьях.

А на соседней улице кто-то закричал и зазвенело разбитое стекло. Луи уже ушел: из актария ведь выбрались, да и собаки не попадались больше. Может, зря он ушел?

Беспокойство насчет Кейнора не исчезло на самом деле, просто сгладилось, вот и кажется при любом странном звуке, что это какие-то демонстрации. А на самом деле все будет спокойно.

Не верится уже, правда. Но и страха нет. Когда объявили блокаду, он тоже спрятался, и осталась только решимость.

После ливня кажется, что цветные дома, зеленые и оранжевые, нарисованы акварельной краской на городе: они больше не однотонные, на их стенах одни участки чуть светлее, другие темнее, и все это воздушно так смотрится. А на серых улицах, где местами попадаются деревянные низкие заброшки, все выглядит очень мрачно, и только флаги оживляют пейзаж, фиолетовые с кислотно-зеленым.

— Ну и цвет, — фыркнула Кая.

— Геральдика сдохла, — добавил Одвин.

— Зато ярко, — заметила Еса и взбежала по ступенькам к двери магазина. Вывески с описанием продуктов на ней выцвели, остались лишь зеленоватые и голубые тона, размытые и блеклые: будто само время отпечаталось, грустно так. — Пошли сюда.

— Выпнут, — качнул головой Одвин. — Мало ли че написали.

— Пошли, — Нирос заскочил в магазин следом за Есой, и Кая тоже, а Одвин, ворча, тоже все-таки зашел.

— Мы с Аттестации, — сказала Еса продавцу. — И мы бы…

— Молоко с местного завода, он неплох, но творог жуть еще та, — начал продавец. — Сушки и хлеб — из Унгала, такой недогород по соседству. Крупу из местных актариев. Из Спалотты что-то тоже привозили, это тоже соседний город. Кранарское есть.

— У вас очень много кранарских товаров, — не удержалась Кая.

— Качественные. У них все это полностью государство контролирует, не то что у нас. На местах могут в продукты положить всякой ерунды, и ничего им не будет.

Еса заметила рядом с весами фиолетовый кулек и спросила:

— Подскажите, а это что?

— Конфеты.

Купила их немного: все в фиолетовых обертках и без подписей. А на улице развернула.

Зеленовато-красные. И вкус травянисто-ягодный, и прохладный ветер по щеке погладил: как будто вернулась в Кайрис.

— Ты чего? — спросил Нирос, когда Еса опять по ступенькам бросилась вверх.

— У вас эти конфеты из Кайрис ведь? — уточнила Еса, заглянув в магазин.

— Наши, — голос продавца стал жестким. — Чего выдумываете?

Талис с давних пор торговала с Кайрис: правда, эта связь оборвалась после высылки алдасаров. Но лишь официально. На самом деле все в Кайрис знают, что в их страну иногда завозят товары из Талис. Но не думала, что кайрисские конфеты из глубинки могут в Талис отправлять. Ни с чем их не перепутать. Еса улыбнулась.

— Я их еще куплю. Можно все купить?

С кульками конфеток-лаккес повеселее стало: несмотря на то, что улицы казались настороженными. Люди почти не встречались, только кошки гуляли, но быстро забирались в форточки, даже не давали себя погладить. Хотя бы кошек тут не выбрасывают.

А под окнами и на столбах развеваются талисские фиолетово-зеленые флаги. И еще, хотя их здесь очень мало, сине-бирюзово-оранжевые легонийские.

Мимо магазина одежды, в котором громили окна, пробежали очень быстро: и, оказавшись в подворотне, Еса все-таки глянула назад. Тревога схватила спокойствие, разорвала его, как ненужный листок бумаги, и сердце заколотилось. Люди раскидывали по улице одежду, топтали: под выкрики, не всегда на легонийском, так что мало чего удавалось понять.

— Сами разберутся, — сказала Еса.

Потом проскочили дальше: а по улицам только пакеты и бегали, и еще кем-то брошенный зонтик скакал по лужам, переваливаясь с боку на бок. Под легким дождем мокла книжка, и ветер ее страницы листал.

— Я даже не знаю, что лучше: когда тут на улицах люди есть, или когда их нет, — заметил Нирос. — Вроде как-то странно, когда рядом никого. А если кто-то есть, еще страннее.

— Ты ж постоянно один, че тебе, — сказал Одвин.

— Вы же рядом есть.

Еса улыбнулась. Он по-настоящему часть команды, это с каждым днем все заметнее, а что мало общается — ну, удобнее ему так. Он совсем не дичится, и больше не кажется, что он чувствует себя лишним.

Потом поравнялись с новой демонстрацией: из нее звучали лозунги на талисском, и на легонийском тоже.

— На работу выйдем, только если наш язык признают вторым государственным! Как в Алеарте!

— Наше уничтожают!

— Сохраним наши традиции!

Которых у них нет, по словам некоторых местных.

— Независимость! Да здравствует независимость!

— Только независимость нас сохранит!

И кто-то с легонийским флагом выкрикнул такое:

— За Единство! Единство нас сбережет!

Его голос, правда, тут же заглушили, а потом и самого закрыли, и смяли легонийский флаг. Потом и дым поднялся, густой и черный, полыхнул огонь: зажгли покрышки. А в окна адвокатской конторы полетели камни.

— Легонийские!

— Все документы на легонийском!

Все новые крики, уже и не разобрать ничего, и сердце колотится, но хочется и дальше смотреть: огонь вот тоже опасный, но, если просто на него посмотришь, он не обожжет. И глаз не оторвать от него.

— Вот же, — проворчал Одвин.

Нирос смотрел очень внимательно, и руки у него напряглись. Кая хмурилась.

А с другой стороны улицы что-то еще зажгли, и зазвенели стекла — на этот раз их выбили у машины; и кто-то прыгнул прямо на автомобиль, ударил по крыше древком фиолетово-зеленого флага. Дым собирался в черные облака, скрывал огонь, и глаза уже слезились. Кого-то поволокли, ударили, человеку удалось вырваться и отбежать. Кто-то выплеснул воду из окна. И хлопки послышались: высоко, похоже, в окнах или на балконах. Запахи, крики — со всех сторон, окутывают, как дым, и давят, душат, и как будто не деться отсюда никуда.

Спокойствие пришло какое-то странное. Нет — оцепенение. Как будто не верится, что все это сейчас по-настоящему.

— Побежали, — сказала Еса — бодро, сама от себя не ожидала.

И побежали.

— В аптеку зайдем, че, — предложил Одвин, когда оказались в спокойном районе: правда, запах гари уже впитался в нос, поэтому казалось, будто и здесь что-то жгут.

Еса сразу вбежала внутрь.

Холодно, и запахи лекарств кругом, и немного неуютно, больницу напоминает. Сердце шарахает сильно.

— Чего надо? — раздалось от прилавка.

Как только сообщили, что с Аттестации, аптекарша рассказала, откуда везут лекарства, и, конечно, некоторые оказались из Кранара.

Трудно что-то отвечать, дрожь бьет. То ли от холода, то ли нервное, и сдержать не выходит. Только спрятать.

Еса спрятала ладони поглубже в рукава.

А пришлют ли сюда больше военных? Военных ведь и в Кейнор хотят послать. Те из них, кто были в Кейноре во время прилета алдасаров и остались на стороне Легонии, потом покинули льету… уже страну.

Может быть, талисские военные перейдут на сторону Талис. От этого еще беспокойнее.

— Хотя бы тут этих нет, — проговорила Кая, когда аптекарша закончила. — Вот же ж разошлись.

— Громят зачем? — проворчал Одвин. — Как будто тут много товаров, ага.

— Да и жалко, — добавила Еса. Тихо, а то вот-вот станут зубы стучать, если громче скажешь. — Как можно так труд не уважать.

Нирос задумчиво как-то глядел, отстраненно.

— Этих тут нет. А кранарские вон еще есть, кроме тех, что она перечислила, — тихо прошипела Кая, рассматривая упаковки за стеклом. — Замаскированные.

— Не, это паранойя уже, — Одвин качнул головой. — Маскировка прям какая-то.

— А сам ты не о том же говорил? Что возят сверх ограничений, — огрызнулась Кая. — Думаешь, они не идут на хитрости?

— Почему кранарские? — шепнула Еса. Ну не ругайтесь только, ребята. Ладони, упрятанные в курточные рукава, крепко сжались в кулаки: чтобы дрожь эту совсем раздавить.

— Штук пять лекарств — переименованные кранарские, — шепотом пояснила Кая. — Вот это, например, в Кранаре называется чуть иначе, — ее палец щелкнул по стеклу рядом с упаковкой таблеток. — А к нам в Моллитан его привозили под таким же названием, как здесь. Место изготовления, конечно, тоже написали ненастоящее, но местные знали, что это все из Кранара. Кранар нам так втирался в доверие: дескать, у него и медицина лучше, чем у Легонии. Потом глава льеты вмешался и прикрыл контрабанду.

— Раз вы лучше меня знаете, то так и будете сами себе рассказывать? — уточнила аптекарша.

— Нет, мы слушаем, — ответила Еса. — Мы просто подумали, что вы уже все рассказали. Извините, — сделалось неловко, но неловкость заглушалась тревогой.

— У нас и лекарства из Моллитана есть, — добавила аптекарша. — Хорошие. Благодаря им не так давно справились с чумой.

Еса покосилась на Нироса и улыбнулась:

— Все, уезжай, с ней справились уже.

— Нет, надо убедиться, — с легкой улыбкой ответил Нирос. — А еще, смотри. Это возбудитель горной чумы. Я точно знаю.

Он показал на не-оберег над головой аптекарши: с вырезанными на нем чумными палочками.

Небо потемнело уже, солнце спряталось и облака заклубились: синие, а на западе, у горизонта — с красноватыми подпалинами. Тихо очень стало, на улицах никого не попадалось, к счастью. Еса застегнула куртку: ветер дул холодный, северный, прямиком из Кайрис. В Кейноре сейчас даже ночи теплые, а он так далеко.

Кая шла с угрюмым видом, часто отбрасывала волосы с лица, ругалась на них негромко.

Понятно, почему она так относится к Кранару. Кранар давно хотел у Легонии забрать Моллитан, ведь моллитанцы были народом Империи. Легония в свое время как раз и начал воевать с Кранаром из-за Моллитана. Кранарский правитель-дасул свои притязания оправдывал тем, что в Моллитане мало людей и вьорт может появиться, и что легонийцы там не приживутся, а кранарцы — народ Империи, как моллитанцы, и лучше приспособятся. Хотя на то время Моллитан уже больше трехсот лет был легонийским, так-то.

Казалось, что это все в прошлом. А теперь, после рассказа про лекарства, стало ясно, что кранарцы до сих пор лезут к Моллитану. Очень хотелось поддержать Каю, но никак не получалось подобрать слова.

— Эт че, кранарцы все так и хотят Моллитан заграбастать? — спросил Одвин. — Воевали с вашими предками и при этом думают, что моллитанцы смогут перейти на кранарскую сторону, что ли?

— Короче, кранарские уже не собираются воевать, но амбиции у них остались, — сказала Кая. — Ресурсов им наших всегда хотелось. Легонийцы нашу природу хотя бы берегут, а кранарцы бы на корню все выжгли, чтобы открыть месторождения. И чтобы себя обезопасить. Эта природа — тварь, но наша ж тварь, сами с ней разберемся.

Она ударила бутылку носком ботинка, а потом догнала и дальше ее пнула.

— А еще кранарцы не сберегли бы наши традиции, они же хотят, чтобы другие народы под них подстраивались. Легонийцы-то просто хотели, чтобы мы зверье не кошмарили и нормально жили с другими народами. Сейчас кранарцы с Легонией не хотят терок из-за природы. Ну и с самими зверями. А как у Легонии ослабнет власть, быстро вернутся к прежним порядкам. Особенно если заграбастают у Легонии какие-нибудь куски.

Кранарцы часто убивали львов в древности: вспомнилось сейчас.

А Легония из-за Кейнора слабеет, так-то. И Кранар поднимает голову.

Но Кейнор не мог не отделиться. Он живой, он свой. Он должен жить. Ногти впились в ладонь.

— У вас там горы, в Моллитане, — сказала Еса. — Они отделяют вас от Кранара. А у Талис нет никаких гор, и сюда гораздо проще попасть, чем в Моллитан, все-таки.

— Да, и поэтому он усерднее творит с Талис то же, что творил с нами, — кивнула Кая. — Подкупает ее людей, короче. А в Моллитане эти кранарцы че только ни делали.

— Но если Талис нужно сохранить традиции, почему она тогда сближается с Кранаром? — проговорила Еса.

— Да тоже самоуверенные эти талисцы. Все, я больше про них не хочу.

Прошли по очень узкой разбитой лестнице между домами. Окна их первых этажей находились совсем низко, почти у асфальта: как только там живут. В одном из этих окон на комнатном растении вдруг открылся огромный ярко-красный цветок.

— А, зараза, — проворчал Одвин. — Глаза выел.

Во дворе наткнулись на забегаловку, одноэтажную и деревянную: и так захотелось есть, что показалось, будто даже до дома не получится дойти, не то что подняться к квартире. Конечно, перекусывали по пути, с собой взяли немного нанкас и покупали мороженое в ларьках, но это же не то.

А совсем рядом — школа, и с той стороны опять слышится шум. Не очень, правда, громко. В забегаловке играет музыка, она все заглушит. Правда, у нее над дверью — легонийский флаг. Но люди ведь сидят внутри, и никого не смущает.

Еса переглянулась с ребятами.

— Перекусим? — спросила Еса одновременно с Каей. Нирос уже дверь открыл и внутрь заглянул. Одвин пожал плечами, но тоже согласился, в конце концов.

За дверью встретило тепло, и Еса сняла куртку. Деревянные стены, пол, мебель, стойка — все было в теплых тонах с оранжевым оттенком ламп. Тени, правда, резкие тут обитали, черные, и они разбавляли эту теплую оранжевость. Разместилась вместе с ребятами за столом — вокруг него не стулья оказались, а короткие лавки.

Еса глянула вперед, на витрину с едой.

Неловко так, что у талисцев в забегаловках не увидишь кухню для гостей: хотя и устала, но что-нибудь быстрое как раз бы смогла приготовить. Как-то в кейнорской забегаловке по книге рецептов, которая там лежала на кухне, удалось очень интересное сделать блюдо, прямо точно по описанию.

А на обитых досками стенах — резьба, и висят пучки трав; и столы кругом тоже резные. На одном, за которым никто не сидит и не закрывает картину — целый замок, и птицы вокруг него. А на другом — птица с перьевыми ушками. И контуры залиты краской: у замка — белой, у птицы — голубой. Из-за Нироса известно теперь, что это символ Манскора.

Официант принес буклет: там описывались блюда, которые по заказу могли приготовить.

— И че, прям все приготовят? — проворчал Одвин. — То бишь, тут вообще всем готовят, даже если ты никуда не спешишь? Чего уж. Почувствуй себя королем из прошлого.

Официант не обратил внимания и ушел.

— Точно, и как будто слугам приказываешь, — Еса забрала буклет. — Неудобно так.

— Да чего вы, даже у нас в Кауре такое было, — улыбнулся Нирос, а Кая прошла к витринам.

— Ну, мне непривычно, — улыбнулась Еса.

Надо что-то такое посмотреть, что готовится по-простому. Чтобы людей не мучить. Тем более поздно, ну кому сейчас захочется на ночь глядя готовить для чужих людей? Сок надо взять. И что еще. Салат? Лучше сходить к витринам и узнать, что есть готовое.

— Пирог с травами я бы съела, вот прям хорош, — сказала Кая, вернувшись. — Готовый есть.

Потом и Нирос посмотрел, сообщил, что тоже хочет пирог, и тогда его купили — на всех. Он правда классный оказался, никогда не пробовала такого: пряный немного, с кусочками овощей, тесто душистое и мягкое. Съели его быстро, и поговорили про разные фильмы, отвлеклись от Аттестации и от Кранара, и музыка в самом деле заглушила всякий шум. Нирос, правда, отмалчивался, но внимательно слушал.

— А посуду куда относить? — спросила Еса, когда вернулся официант.

— Зачем? Сами отнесем.

— Я использую чужой труд, — сказала Еса, глянув на Одвина. — Это возмутительно.

— Привлечь за тунеядство, — усмехнулась Кая.

На салфетке Еса написала: «Все очень вкусно. Спасибо! Удачи!»

За окном, там, где рыжее мешалось с черным и черный побеждал, снова отдаленные выстрелы загремели. Гарью запахло. И город следил, настороженно смотрел десятками фонарных огней.

Совсем никого не было рядом.

— Почему за стеной соседи не шумят, когда они нужны, — сказала Еса.

Телевизор включила и сразу выключила: там все казалось пустым и ненастоящим, даже хорошие фильмы. Затем газету полистала, которую взяла в ларьке. И нашла, кроме прочего, номер и адрес магазина пиломатериалов, причем круглосуточного. Так всегда классно и интересно звонить новым людям, тем более когда знаешь, что в этот раз тебе все хорошо расскажут. Ожидание заплескалось солнечными бликами в воде беспокойства.

Еса позвонила, все объяснила и спросила, когда можно встретиться с заведующим. Заведующий, оказалось, приедет завтра, и только в одиннадцать вечера.

Магазин не очень далеко, но все-таки здесь небезопасно. Надо с кем-то из ребят договориться, если Луи не придет. Где он сейчас?

Как только Еса положила трубку, телефон подал голос: ну вот, Линна и сама захотела поговорить, наскучило ей одиночество. Еса улыбнулась, сказала телефону: «Привет» и взяла трубку.

— Ну что, спасибо, — заговорил на том конце Дайгел. — У нас появились первые клиенты. Покамест пара человек, но они, по крайней мере, есть.

— Я про тебя и в газете читала, — обрадовалась Еса.

А когда с ним поговорила немного, позвонил профессор Эсети.

— Готовлюсь, — ответила Еса, когда он спросил, что нового. — Хочу, правда, готовиться к вашему экзамену, а не к сдаче работы по экономике Талис.

— На «Осе» не так уж интересно?

Опять хлопки за окном.

— Тоже интересно, — сказала Еса. — Но интереснее изучать культуру.

— Сейчас Скадда тем же занимается, только с алдасарами, — та самая грифоница, как классно. — Задала себе дополнительное задание.

— Я бы рассказала ей про Кайрис, — оживилась Еса. — Про некоторые обычаи. Вы же ей передадите, да?

И рассказала, а после разговора включила на маленьком переносном приемнике кассеты, которые дал танер Эсети: кусочек дома. Так давно не доставала этот приемник.

Может быть, в Кейноре правда получится подружиться со Скаддой: и, хотя еще остается грусть из-за того, как поступила с Кейнором, но она и правда уже приглушилась. Все будет очень хорошо: и так в это хочется верить.

Танер Эсети мало того что химик, он и врачом работал в Кранаре, и фармацевт, и помогает зверям до сих пор, ту же Скадду спас от болезни. Столько всего знает и столько изучал. Учиться у него — это лучшее. Скорее бы сдать переводной экзамен и перейти на химию.

Под его кассеты Еса наконец-то уснула.

Утром, собираясь, Еса услышала по телевизору, как Тернески сообщил, что будет единолично кейнорских тирнисков назначать и распоряжаться об их казни. И напомнил, что оставил Эрцогу испытательный срок в три месяца.

Неужели и правда казнят.

На серой улице с прозеленью листвы рябин и хвои полосатых сосен все оставалось чистым и тихим. Словно идешь по голове огромного спящего чудовища, и оно вот-вот проснется, если как-то неосторожно шагнешь. Еса вчера опять убиралась во дворе, и еще не успели все мусором закидать, так что сейчас пришлось выбросить только пару окурков.

И, огибая дом, Еса увидела на асфальте пятна крови.

К месту встречи с ребятами Еса шла через двор, где находилась забегаловка, в которой вчера сидели. Окна оказались выбиты, легонийский флаг исчез, а на деревянной двери виднелись зарубки и порезы. Что-то упало, просыпалось в глубине души.

Еса схватилась за ремешок сумки и шаги ускорила.

— Никуда не продаем, это чисто наше, — сказала продавщица — и мастерица — в магазине народного промысла.

— Этому долго учатся? — спросила Еса.

Неловко было находиться рядом с ней: и Еса даже смотреть на нее толком не могла. Схватилась за локоть.

Грохот с улицы — как будто свалили крышу.

— До сих пор учусь.

— А у вас подмастерья есть? — поинтересовался Нирос. — Ну, там, родственникам передаете ремесло? Вы делаете луки?

— Нет, конкуренты не нужны. Родственников не учу, у них не получится так же, как у меня. Лук у меня есть один.

Она достала резную луковицу и положила перед Ниросом.

— Покупай, — Одвин толкнул его в плечо. — Им ты точно никого не убьешь.

— Лучше закажу резную чумную палочку, — ответил с усмешкой Нирос.

Еса усмехнулась.

— Хорошая мысль, но это делать не интересно, мало деталей, — произнесла мастерица. — И ты, — она глянула на Есу, и Еса отступила на шаг. Ну вот, трусиха опять. — В прошлый раз нормально зашла. Без соплей. Вот так и надо. Давай.

Потом забегали то в один магазин, то в другой: они встречались то на более-менее прибранных и симпатичных улицах с талисскими флагами на серых облезлых домах, то на улицах, где дома были цветными и симпатичными, но во дворах встречалась то сгоревшая машина, то пятна крови на тропинке, то пакет с продуктами, откуда вытекало молоко. По краям тротуаров копился мусор и от деревьев, и от людей.

— Местное молоко часто возят в Кранар, — сказали в одном молочном магазине: там продуктов почти не осталось.

Рядом с домом, где поселилась Еса, в магазинах тоже еды стало меньше. Закупиться надо.

— Подграбливают Талис, короче, — процедила Кая. — Знакомая вещь.

— А сами ездите в Кранар? — поинтересовался Нирос.

— Само собой. И продукты отвозим, и так, посмотреть.

— И мясо отвозите в Кранар, да? — поинтересовалась Еса.

— Ну да, бывает. Неплохо за него платят, и везти ближе, чем в тот же Палагет.

— Да я сам кранарский, — сказал другой продавец. — Подработать приехал.

— А как с пересечением границы? — нахмурился Одвин. — Трудно же.

— Денег же охота.

Кая стояла, сложив руки на груди, и, хотя молчала, ее лицо ясно выражало, что она думает про Кранар и все его амбиции.

А Кейнор ведь тоже осколок Кранара. Алдасары были народом Империи: неужели Кранар захочет и к Кейнору протянуть свои когти? Тревога сгорела во вспышке ярости, захотелось ударить по чему-то кулаком: даже страшновато стало от этого порыва.

— Я не домой, — сказала Еса, когда поравнялись с подъездом Нироса. — Мне надо в магазин пиломатериалов. Но, если будут слишком шуметь, не пойду, конечно.

Рядом отразили свет фонарей львиные глаза. Как-то и теплее стало. Еса еще проверила пузырьки с приманкой в кармане штанов: почти забыла про них, но собак и волков сегодня не встречалось, даже Герти не видела.

— Тоже пойду, — вызвался Нирос.

— Ноги чуток отваливаются, но я за, если тут близко, — Кая зевнула. Одвин просто лениво кивнул.

В этот раз ночь оказалась тихой.

Город набросил черно-рыжий плащ, сотканный из темноты и света фонарей, приглушенно-оранжевых, тусклых: им будто вовсе и не хотелось светить на дорогу, на гаражи, на деревья. Еса вместе с ребятами обогнула высотки, вышла в двор, где часть фонарей оказалась разбита и половину скамеек отпилили и унесли. И покосилась в сторону: Луи тенью шел следом.

— Ты где вчера был? — шепнула Еса.

— Спал, — ответил Луи.

— А вечером? И ночью.

— Пришел к студентам, с которыми вы не общаетесь. Они больше нуждались в защите, чем ты, — все равно не получается на него обидеться. — Ты более вынослива. Еще у них перед домом было беспокойнее.

— Значит, ты к моему дому подходил, все-таки? — Еса улыбнулась.

— Нет, слышал и чуял издалека, этого было достаточно.

Хотела попросить его приходить почаще: но он все-таки оберегает всех студентов, не только лишь кого-то одного.

Было бы здорово, если бы Одвин, Нирос и Кая поселились поближе, но удалось найти лишь отдаленные друг от друга квартиры для съема. Погостить еще можно, а вот обратно идти ночью небезопасно, тем более Луи не всегда рядом.

У всех квартиры оказались однокомнатными, с односпальными кроватями, а слишком часто ночевать на полу никто бы не смог. У мальчишек вообще бы не удалось остаться на ночевку, совсем неловко.

Прошли мимо ларьков, чьи окошки светились тускло-желтым. В школе горели окна на первом этаже, у дверей чернел силуэт: похоже, охранника. Кричали совы и какие-то птицы непонятные, или не птицы совсем.

Ветер сильно остудил, опять пришлось застегивать куртку. Будто лето и не начиналось.

Фонарики Есы, Одвина и Каи почти и не добавляли света. Нирос шел поодаль от всех, тоже светил, и пятно от фонарика прыгало то в одну сторону, то в другую, рисовало линии, узоры: вот нарисовало звездочку, затем что-то еще. Остановилось на заборе, и появилась тень руки: сначала просто рука, потом теневые пальцы сложились и напомнили пасть волка, а затем превратились в мордочку зайца. Когда Нир миновал забор, луч продолжил прыгать, но уже по кустам. Еса подошла к Ниросу и выключила свой фонарик.

— Правда, у моего садятся батарейки, — сказал Нирос.

— Ничего, я вижу в темноте, как кошка. Правда, безглазая. Слушай, Нирос. Чем ты занимаешься? Расскажи.

Нирос сначала молчал, и Еса уже захотела уйти, чтобы не доставать человека, но он ответил все-таки, негромко:

— Утром буду звонить одним ребятам. Ну, я репетиторствую. Немного совсем, по телефону. Тут только что нашел клиентов. Мелкие ребята, первая трехлетка. Я и второй трехлетке тоже преподаю, в Экере ходил на дом.

— Это здорово, — тоже приглушенно сказала Еса. Как раз у него видела школьный учебник. — И как, ты регистрируешься как репетитор? Или это как-то по-другому работает?

— У меня маленький доход, регистрироваться не обязательно. Вроде как сам помогаю людям, а те просто благодарят. Еще разные штуки могу делать, по мелочи. Птицы классные, — он затих, прислушался: непонятные птицы тоскливо кричали все ближе.

— Точно птицы?

— Точно. Какие-то ягоды, — Нирос провел лучом фонаря по кусту. — А, эти невкусные.

— Мне после бармелов все вкусно.

— Кто они такие?

— В Кайрис выращивают такие комнатные растения, их откуда-то из северной Гартии привезли. Ну, не из той Гартии, которая заходит на наше полушарие, а из Большой Гартии. Говорят, они полезные, иммунитет улучшают немного, но у меня они только терпение улучшили, если честно.

— Мне даже интересно.

— Не ешь их никогда.

Нирос повел фонарем из стороны в сторону. Все дальше и дальше вдвоем отходили от других ребят, и Луи тоже остался где-то в отдалении.

— Тени прикольные, — добавил Нирос шепотом. — Я как-то видел у себя в Кауре странную тень, когда гулял по окраинам. Там еще рядом с городом всякие руины, их нельзя сносить, они — памятники архитектуры. В детстве я думал, что памятники — это просто жуткого вида здания, и не понимал, почему наш сарай не охраняют, если он выглядит хуже. Я на нем даже рисовал всякие язвы, чтобы он стал хуже и его стали охранять. Короче говоря, я видел тень, которая просто бегала по руинам. Не совсем как обычные тени: она не то чтобы плоская, но все равно какая-то полупрозрачная была. Темная. Я бегал за ней по стенам, она потом спряталась.

И что это такое, странный вьорт? Или Нирос просто придумал: но все равно прикольно. К тому же никогда от него столько слов еще не слышала.

— Я слышала, в Моллитане всякое странное водится, но не знала, что настолько.

— Ага, странное. Зверюги с огромными когтями, которые торчат из боков. Пресноводные медузы. Нет, медузы в Ламейне, но там по нелюдскому населению почти Моллитан. Безглазые пещерные медведи: правда, они мелкие, но нехорошие. Почти все растения ядовитые, ну, это все знают. Много всего опасного. Птицы светятся. Эти не опасные, эти так… просто.

Холодный ветер, рыжие глаза уличных фонарей. На миг они исчезли: мир сузился до фонарного огонька Нироса, желтого и теплого, как звездочка.

— О, гаражи, — добавил Нирос.

Свет фонаря скользнул по стволам полосатых сосен, и полоски очень темными показались, похожими на царапины. За гаражами кто-то вскрикнул, человек или птица какая-то? Еса вместе с Ниросом догнала других ребят и Луи.

Холод, разбитые фонари, разбитые окна в сторожке.

Асфальт лежал, как клочки окаменелой кожи. Миновали гаражи, вышли к двухэтажному дому с единственным окном. Забор высотой ниже колена жался к дому, словно чего-то испугался, а калитки не оказалось, и прямо от начала участка к входной двери тянулась кривая лестница. Магазин где-то тут должен был найтись, у гаражей, но Еса табличку нашла с указанием улицы и выяснила, что нужно пройти подальше.

Дальше опять начались гаражи. Кругом росли полосатые сосны, один гараж был распахнут, но рядом никого не оказалось. Скоро все-таки добрались до склада пиломатериалов, освещенного фонарями. Миновали доски, сложенные в огромные стопки под жестяными навесами, затем грузовик, который по высоте уступал каждой из стопок, и, наконец, дошли до магазина, напоминающего коробку.

Еса постучала в дверь под табличкой «Стройматериалы». Дверь открыли, свет разлился струйкой апельсинового сока по краю жестяного листа.

— Сюда, ребят.

Заведующий пропустил в помещение, полное распиленных досок и пахнущее деревом. На полу кое-где стружка рассыпалась. Свет тут горел такой же оранжевый и тусклый, как и на улице, а за столом, заваленным бумагами, работница что-то записывала. Луи не зашел: наверное, изучал грузовик. Лес он и так хорошо знает, и, конечно, не хочет изучать, как он устроен изнутри: потому что это для травоядных.

— Чего вам? Древесина откуда? Так наша, талисская, манскорская.

— Вы ее куда-то отсылаете? — спросила Еса.

— В Кранаре своей много. Но в Кранар да, бывает, заказывают. Есть такое. В Алеарту были поставки да сплыли.

Нирос смотрел внимательно, и прожилки в его глазах напоминали рисунок на пыльно-коричневой древесной коре. А голубые глаза Каи стали похожи на штормовое море.

Обратно пошли по одной из главных улиц, и скоро Еса с Каей и Одвином попрощалась, и с Ниросом: а он уходить не стал.

— Мне по пути. Так надо, — сказал он.

Когда уже подошли к подъезду Есы, навстречу проехала машина: пожелтел щербатый асфальт тротуара, на нем вытянулись черные тонкие длинноногие тени.

— С нашей едой мы сами такими станем, — сказала Еса. Нирос улыбнулся.

— Спокойной ночи, — потом усмехнулся. — Знаешь, это как в Кейноре летом пожелать снежного дня.

— Давай, Нир, поменьше выстрелов.

— Поменьше революций под окнами.

— Поменьше батахоров в комнате.

— Пускай, поем хотя бы нормально.

Луи стоял в стороне, и его глаза отсвечивали зеленью.

Еса купила немного еды, потом поднялась к квартире. Вместе с Луи: спокойствие от этого пришло, погладило, как теплая волна кейнорского моря.

Но тут же вспомнились слова Каи про Моллитан и Кранар, и Еса, когда готовила яичницу, все прокручивала их в голове. А потом и другую вспомнила фразу.

«Кранар отсюда гоняет вьортов чаще, чем Легония». Так сказали талисцы в тот день, когда Еса встретила морского вьорта.

Кранар не стал возражать Легонии, когда Легония присоединил Талис. Кранар ведь уступает Легонии в военной мощи. Но зато он медленно Талис переманивал: и вот теперь, когда в Кейноре начался пожар, будет действовать решительнее.

Кейнор не мог не отделиться, но распада Легонии кейнорцы совсем не хотят. Не хотят, чтобы вьорты рушили чьи бы то ни было города, бросаясь на лаохортов. А кранарцам не нужно, чтобы их собственные земли рушились из-за вьортов: еще и поэтому войной они не пойдут, только и будут хитрить, но хитрость — это ведь тоже сила.

Еса рассказала Луи о том, как кранарцы в Моллитан поставляли лекарства, меняя названия. И о том, что Кая думает насчет Кранара. Вдруг Луи все это пригодится, когда он в Кранаре и Моллитане будет зверям помогать.

Луи, закончив умывать морду, положил лапу на лапу и наклонил голову, а Еса зажмурилась.

— Он делает вид, что растерял амбиции, — сказал Луи. — Назвался вместо Ориенты, имени материка и Империи, просто Кранаром. Как северный регион Империи. Будто бы вместе со своими осколками он утратил и имя. Однако да, Кранар именно таков, как считает Кая. Он все еще хочет забрать свои осколки. Талис, Моллитан и Кейнор.

Будто кто-то холодной рукой провел по спине.

— Мы в любом случае на Кранар не повлияем, — сказала Еса.

Возникла незнакомая решимость: колючая и напряженная. Нельзя больше трусить: хотя сказать, конечно, проще, чем сделать.

— Но мы придумаем что-то. Может, мы что-то сделать и сумеем. Например, мы точно расскажем в своих работах про множество кранарских товаров. Может, это как-то в легонийские университеты передадут. Или нет, мы сами оставим легонийцам сведения, когда нас будут увозить. Это же нейтральная информация, и это Кейнору тоже поможет. Кранар к нам в Кейнор вряд ли полезет, если его здесь остановить.

— Следует подумать, — сказал Луи. — Что же. Я не могу тебе всего рассказать, и не очень хочу, тем более ты не поверишь. Однако Кранар в самом деле жесток.

Это ведь точно связано с одной из его встреч с Кранаром. С навязанной иллюзией.

Больше Луи ничего не сказал, а когда Еса вернулась в комнату, нашла его на кровати. Луи спал, раскинув лапы, и Еса села тогда на самый край, потом к мягкому боку придвинулась вплотную: правда, не столкнешь этого зверя никак. Только перегреться можно: он как батарея. Зато от тревог хорошо отвлекает.

И все-таки правда нужно настаивать. С ним рядом сначала хорошо, а потом неудобно, сползаешь то и дело, и ноги затекают уже.

— Луи, уходи, — громко сказала Еса. — Мне неудобно. Это моя кровать и моя комната.

Луи приоткрыл глаза.

— Убедительно, — мурлыкающе сказал он, когда Еса инарис использовала. — Но я не сойду.

— Но ты же сказал, что убедительно! — Еса чуть подтолкнула его, шутливо. И опять применила инарис.

— Ты должна настаивать, несомненно. Однако настойчивость не гарантирует успеха. Запоминай.

Ну, справедливо, на самом деле.

Тогда Еса прошла к окну и глянула вниз, на асфальт, рыжеватый от фонаря.

— Слушай, а что за марка машины? — с настоящим удивлением сказала Еса. — Я не очень разбираюсь, но у нее, по-моему, бампер какой-то… как от другого автомобиля.

Луи мгновенно перевернулся и бесшумно спрыгнул, а когда он к окну приблизился — ленивый, но с живым интересом в глазах — Еса помчалась к кровати и на нее запрыгнула. И легла сразу поудобнее.

Луи уселся у окна и искоса глянул на Есу, потом глаза прищурил.

— Но тебя можно стащить, — сказал он.

— А ты мне можешь при этом навредить, — Еса подмигнула. — Ты намного сильнее, а мы, ты сам говорил, более хрупкие, чем кошки. Но ты вредить не захочешь. Вот и все, и кровать моя.

Тогда Луи довольно кивнул и улегся уже рядом с кроватью. Еса дала ему переносной приемник, только запретила его разбирать, так что Луи его просто включал и выключал, осторожно касаясь лапой. Не с первого раза ему удавалось: но удавалось, все-таки, и то раздавалась приглушенная музыка, то затихала, то шли сплошные помехи, то играла заставка радиопередачи. Он и каналы переключал, и громкость менял немного. Потом оставил канал, на котором читали книгу.

Луи глядел на приемник, повернув голову набок, а Еса глядела на них обоих и уснула незаметно.

От огня пахло глубоко-бархатистым, насыщенным, темным, с оттенком дерева. Сегодня опять ходили очень много, и многое узнавали, и опять видели демонстрантов, и полицейских, и битые стекла, и горящие покрышки.

Но огонь, горящий здесь, на пустыре, хотя бы мирный. И можно представить, что далекие выстрелы — салюты. Салюты, которых в Кейноре в честь дня независимости так и не увидела. Как в клетке сидела, а так хотелось к своим, в тепло, и порадоваться вместе с ними. Как им там было хорошо. И горько так: опять какая-то зависть. Совсем ведь не хочется, хочется просто радоваться, а она отравляет, лезет в голову.

Не надо думать про нее. Лучше любоваться огнем: ну какой же классный. Как живое существо. Затягивающий и опасный, и красивый, как вьорт.

Здание, где часто собиралась команда Герти, оказалось недостройкой в девять этажей, и в нем окна горели лишь на первом этаже и на девятом, почему-то. Рядом с домом, с краю небольшого пустыря, приткнулся голубой грузовик команды Герти с белой мордой и силуэтом ушастой птицы на боку: сейчас он выглядел рыжим в фонарном свете. На нем люди Герти и привезли Есу с ребятами: Есе они сами позвонили и предложили встретиться. Еса им оставила свой номер, когда их видела в последний раз.

Было неясно, как команда Герти относится к всему происходящему, к этим призывам сделать Талис независимой. Но все-таки эти люди с лет-танером поддерживают связь, и все-таки не стоит с ними ссориться. Может, чем-то они сумеют помочь.

— Тудыть вон ту головогрелку, — сказал насупленный бородатый Керетель. Он полулежа сидел на траве и тянулся рукой без мизинца к Юнне — за добавкой. Беналь сидел справа от него, Юнна — слева, и она что-то зарисовывала в тетрадке, почесывая Герти за ухом. Герти лежал головой на ее коленях, закрыв глаза, и его второе ухо смялось о ногу Юнны.

Одвин, Кая и Нирос сидели слева от Есы, Юнна — правее. Луи лег в отдалении, в тени, только глаза иногда поблескивали зеленым.

— Сам налей, — отозвалась Юнна, легонько ткнув Герти в нос.

— Огурцами закусишь, Керетель? — спросил Беналь.

Керетель пробормотал что-то вовсе непонятное.

Юнна перелистнула страницу, что-то напевая на талисском, звучном и резком: некоторые слова Еса уже даже начала узнавать, правда, так и не поняла, что они означают. Не прекращая рисовать, Юнна взяла кувшин, накрытый тряпкой, налила оттуда в стакан и дала Есе. Приятная оказалась настойка, травяная.

— Здорово, — сказала Еса, допив. — А что это, талисское народное?

— Не знаю, на улице чет там нарвала.

Ну… Ну, по крайней мере, вкусно.

— Кто там про краски спрашивал? — развернулась Юнна. — На «Спирали» можно купить, — такой микрорайон, где много извилистых улиц, уже знакомый. — На Ветровой, дом не помню, там полуподвальное помещение и синяя дверь.

— Спасибо, — ответил Нирос.

Еса выпила немного вина с ребятами: Кая добыла где-то бутылку. И тепло прошло по лицу, хлынуло в уши. Потом Еса попробовала пару глотков чего-то, что предложила Юнна. Совсем не крепкий оказался алкоголь, и даже почти не ударило в нос. Он фруктами отдавал.

А потом все как будто отдалилось, и губы занемели. И голос Юнны тоже отдалился, как во сне. Все словно отгородилось полупрозрачной тканью, звуки приглушились. Непонятно стало: люди говорят, или чудится. Еса закусила хлебом, но вкуса не ощутила, и ела машинально, руки и язык как будто жили своей жизнью.

— Спойте что-нибудь еще, тенна Эсколь, — попросила Еса: уверенности словно прибавилось, и расслабленности. Тревоги отступили, но все-таки мерцали где-то в глубине мыслей. — Можно на легонийском? Вы красиво поете, но мы совсем не понимаем ничего. И нам талисский нравится, правда, но хочется и сюжет понять.

И вправду стала увереннее: даже не задумалась о том, что чем-то могла ее обидеть, что-то неуместное сказать. Очень странно.

— Правду говоришь, — ухмыльнулась Юнна. — Ну, слушай.

Она спела про ветку, которую оторвали от дерева: и потом из нее выросло новое, а одним целым с прежним деревом так и не стало. Ее голос звучал будто за пеленой, ее рука лежала на голове у волка, а тот дремал. И казалось, что снится этот волк.

Юнна пролистала тетрадку, лежащую на коленях. Глядеть туда неловко, конечно. Это личное.

— Смотри, если хочешь, — добавила Юнна.

На страницах поднимались морские волны, по нарисованной палубе полз осьминог, и еще показалось лицо мужчины. Так на Дайгела был похож, удивительно, только чуть моложе. Голову кружило немного, и казалось, изнутри ее устелили войлоком. Дальше в тетрадке выросли хвойные леса, и опять возникло лицо: снова похожее на Дайгела. Потом Юнна уже манскорские пейзажи показала и снова принялась рисовать.

Так легко внутри. И кажется, что можно с Юнной обо всем пообщаться, про независимость даже спросить. Но не надо забывать про осторожность и такт. Чтобы не пожалеть потом.

Как будто никто и не призывал к независимости. Но это неправда. В городе беспокойно.

— Полиция демонстрантов ловит, — раздался голос Каи. — А вы ловите?

— У нас другие задачи, — сказала Юнна.

Луи приблизился к костру, глянул на Юнну и подал знак инариса.

— Расскажи что-нибудь и мне, — произнес он.

— Про зверей? — улыбнулась Юнна. — Запросто. Однажды лиса пообещала защищать детенышей рыси. А потом их стала убивать. Рысь рассвирепела и попыталась убить лисицу, но лиса оказалась хитрее. Она ранила рысь и смогла сбежать.

Взгляд Луи сделался задумчивым.

— В истории нет смысла. Это ведь предательство.

— Лиса должна была получить по заслугам. Согласен же?

— Да.

— Или просто получить то, что хотела.

— Это справедливо? — человеческие глаза отразили зеленью отблеск костра.

— Кто знает.

Под рукой Юнны вырисовывались новые картинки. Луи в человеческом облике, но сидящий, прислонившийся к чему-то рукой, с растрепанными волосами, совсем как у Эрцога. Чей-то звериный силуэт, хищнический. Силуэт оленя рядом с ним: или не оленя, просто тень какая-то. Что-то странно внутри защемило от этого рисунка.

— О чем же история? — Луи наклонил голову. — О том, что в жизни не всегда все заканчивается справедливо?

— Нет, о том, что справедливость проявляется не сразу, — сказала Юнна.

— Независимость Талис — это справедливо? Именно к этому сейчас призывают на улицах. Полиция не справляется.

— Это не касается зверей. Полиция да, не справляется. Мы уже говорили, что они здесь обленились.

Но команда Герти не помогает протестующих ловить, все-таки. Что же это за костер? Они так празднуют первые бунты за независимость?

Ну что за ерунда лезет в голову: хотя почему ерунда?

Как будто холодом овеяло. И совсем пелена пропала с глаз. Еса оглянулась: и заметила, как у Луи, уже в настоящем облике, выдвинулись когти, подсвеченные огнем.

Чужое. Далекое.

Ближе к жилым домам, под фонарем, взмахивала крыльями птица: сорока, кажется, или ворона, но с ярко горящими красными глазами.

Луи глухо рычал и не поворачивал голову к птице. Герти огрызнулся и завыл.

— Какой классный, — Нирос поднялся и шагнул вперед. — Сороку же сделал? Да, вижу. Просто чудо. А если я захочу увидеть цаплю, или сову? Как с инарисом, когда хочу видеть человека и вижу? Так можно?

«Птица» раскинула крылья в парении — как орел, не как сорока — и повернула голову набок.

— А правда интересно, — добавила Еса. — Только есть проблема одна небольшая.

— Нирос, — нахмурилась Кая, — ты хоть в курсе, кто это?

— И что, он классный, — улыбнулся Нирос. — Точно, Кранар же меня не слышит. Можно бумагу и ручку?

Луи перестал рычать, лишь кончик хвоста колотился по земле.

— Очень замечательный, — проговорил он. — До смерти.

Птица взмахнула крыльями и исчезла, влетев прямо в стену дома. Юнна молча прижимала руку к глазу и морщилась.

— Тварь, а, — сказала она. — Чего еще рассказать?

8 паиса, Луи

На земле тахрицы Луи больше не видел отравленных оленей, лишь наткнулся на старый волчий труп, что отдавал горечью, и на всякий случай вырвал молодую поросль дурманящей травы. Местные волки умерли.

Добычи на этой земле все меньше, и охоты с каждым разом становятся все неудачнее.

Растущий месяц скрылся быстро, и ночь стала слишком темной. Впрочем, быстро посветлеет. Все казалось, что в темном небе вот-вот появятся красные всполохи: не от солнца, от орлиных глаз.

Очень странно.

Кранар потерял много сил, но все-таки снова их тратил: на совершенно не нужную иллюзию. В лапы, во все тело проник холод, замедлив движения. Кранар опасен, бесспорно. Жесток.

Тем интереснее, впрочем.

Следует у него все выяснить, только позже, и на его земле. На земле Легонии этот лаохорт задерживаться не станет, раз он опять использовал дар: впрочем, после этого Кранар восстанавливается быстрее, чем думал. Ему ведь несколько тысяч лет. Кто знает, на что еще способны лаохорты.

Высшие, совершенные существа. Идеальные. Конечно.

К стае, что живет к востоку от Манскора, Луи в этот раз шел, держась ближе к реке. Перед тем, как напиться, расплескал воду лапой: это помогает избавиться от листьев, а еще занятно. Давно не хотелось так делать, впрочем.

По территории стаи Луи прошелся медленно и распробовал запахи. Здесь водилось совсем мало травоядных: нашел на пути следы лишь пары оленей и лосихи. Недалеко от актария Луи увидел охотника, что тащил по тропе убитого волка.

— Убил батахора — похвально, — тихо сказала, подойдя сзади, Хагру, вожак стаи. — Но на нашу добычу не посягай. И так не хватает.

Она принюхалась вслед человеку, огрызнулась и добавила:

— Приходится воровать из актариев. Коз, телят. Уже второго нашего застрелили. Унесли моих щенков. Мы бы и не хотели воровать, но нечего есть.

— Люди слишком много охотятся на травоядных? — уточнил Луи.

Отряхнул лапу: на ней остался серый налет какой-то гадости после того, как Луи пролезал через заросли. Налет не стряхнулся. Надо поискать воду: хотя ближайшая вода — в болоте. Мерзкие все-таки места.

Возможно, талисцы еще и пересылают шкуры и мясо лесных зверей в Кранар.

Если Талис обретет независимость, хуже станет и Легонии, и зверям. Впрочем, если она сделается частью Кранара, будет еще хуже.

— Да. И на нашей земле в этом году родилось слишком мало оленят.

Летом волки чаще всего охотятся именно на них. Крупные копытные могут ранить, а в тепле раны заживают сложнее, часто гноятся, порой доходит до заражения.

— На территории тахров люди меньше охотятся, копытных там больше, — добавила волчица. — Но тахры нас не пускают на свои земли. А сюда копытные не идут. Некоторые из моих пробовали ходить к котам на разведку, так коты их потом выследили и задавили. Уже на моей земле.

— Ты о той тахрице, что живет к северо-западу отсюда?

— Есть молодые, к востоку. Хотя ты с ними все равно ничего не сделаешь. А к тахрице не пойдем. Она не гоняет волков, но люди на нее злы. Нам оно не надо.

Поразмыслить, в любом случае, стоит. Здесь нарушается природный баланс, это неправильно: однако прежде всего надо обдумать кое-что другое.

Луи встал передними лапами на подоконник: смотреть на город с крыши, разумеется, лучше, но обзор все равно был неплохим. Хорошо просматривалась река и далекие здания, местами виднелся дым, что вздымался из дворов к облакам. Облака сгрудились очень низко: словно серые косматые перья на груди гигантской птицы, зависшей над городом.

Еса остановилась рядом, опустила учебник по химии на подоконник, положила ладонь совсем близко к лапам Луи. По подоконнику полз черный жук: Еса осторожно посадила его на палец, открыла окно и выпустила.

— Там холоднее, но зато есть еда, — сказала она. — Лети, хороший.

— Хочу порепетировать с тобой речь, — сообщил Луи. — Надо рассказать талисцам о Кранаре. Я хорошо разбираюсь в логике людей, но все-таки не во всех случаях. Нужен комментарий от человека. Чтобы выяснить, насколько это убедительно звучит, скажем.

На миг расширилось отражение города в глазах Есы, затем Еса улыбнулась: задумчиво.

— А они поверят? Конечно, мы об этом, получается, знаем больше остальных, — она глянула в окно. — Мы, конечно, не будем к каким-то новым бунтам призывать…

— То есть, ты допускаешь, что поможешь?

Пальцы Есы постукивали по подоконнику, глаза смотрели с прищуром, бойким, почти как у Эрцога: но и с настороженностью.

— Замалчивать такое нельзя. Но это надо рассказать нашим, кейнорским, ну и легонийским. Потому что здесь мы только все ухудшим, так-то. У меня опять под окнами били кого-то, кричали, что он за Легонию. И стреляли вдалеке. А вдруг так же начнут на кранарских нападать? Или, наоборот, на нас. Мне не страшно, честно, просто это ведь и других людей касается. Не могу я такие решения принимать.

Но принимать их нужно. Если все время стоять в стороне, ничего не выйдет.

— Я в любом случае к ним обращусь, — сказал Луи.

Впрочем, рисковать уже привык.

— А я много чего делала такого, о чем жалею, — после этих слов Еса замолчала, потом добавила: — И не делала… тоже.

— Я тоже. Делал такое, о чем жалею. Это было несколько лет назад.

Вовсе не хотел об этом говорить. Вырвалось само: как в прошлый раз, когда говорил о происхождении Эрцога. Впрочем, подробности о том, что случилось несколько лет назад, не рассказал бы Есе в любом случае. Вся правда известна лишь Шорис, и больше никто не узнает.

Даже не думал, что кому-то удастся рассказать о причинах неприязни к Эрцогу. К которому, впрочем, даже пробовал привыкнуть. В первое время он был занятен, к тому же его, пожалуй, было жаль, когда погибла его мать. Тогда Луи как раз подолгу находился с ним рядом, чтобы поддержать.

— Можно и попробовать, ты все равно на своем настоишь, — сказала Еса и улыбнулась: теперь уже весело. — Давай, порепетируй со мной речь, а я скажу, убедительно, или нет.

— Раз я уже тебя убедил, даже не произнося ее, то она неплохая.

Еса стащила с ноги ботинок, подтолкнула его, надела опять.

— Все равно мы не знаем, предпримут ли что-нибудь легонийцы или кейнорцы. Поверят ли нам. И все равно мы уже не сделаем хуже, чем есть. Нельзя всегда молчать и не пытаться ничего сделать. Я вообще-то пыталась, когда маленькой была, — она посмотрела вниз, на деревянный пол. — И быстро уяснила, что ты просто мелочь и не можешь ничего. Говоришь им, чтобы они не ссорились, а становится хуже.

— Ты не знаешь, хуже стало, или нет. Возможно, эти люди что-то уяснили на будущее. Многие просто не признают ошибок вслух. Ладно, я начну речь. И расскажи что-нибудь из работы по Талис.

— Хоть что-то полезное, кроме того батахора, — сказала Кая: она держалась позади Луи, рядом с Есой. — Правильно делает. Конечно, нужно что-то посущественнее, но и это сойдет.

— Только главное, чтобы они потом не кинулись крушить кранарцев, — заметил Нирос: впрочем, весело. — Или нас.

— Из-за того батахора к Луи и прислушаться могут, — добавила Еса.

— Ерунда выйдет, — проворчал Одвин. — Но поглядим, че.

На стенах школы развесили плакаты с призывами к независимости, а вокруг здания соорудили палаточный городок, и некоторые из тех, кто в нем поселились, жарили мясо на кострах. На палатках трепались двуцветные флаги, зеленые с красным: который Еса назвала фиолетовым.

Окна у школы местами были выбиты: несколько на первом этаже, несколько — на втором. Вчера здесь ходил отряд полиции, но сегодня он отправился успокаивать тех, кто нуждался в этом больше. Над далекими домами поднимался густой дым, и там, видимо, полицейские как раз присутствовали. Легонийцы, разумеется, арестовывали наиболее рьяных, но в основном проявляли чрезмерную мягкость. Либо из-за надежды разрешить все миром, либо просто из-за нехватки компетентных стражей правопорядка в Талис.

Луи прошел мимо группы, что скандировала лозунги за талисский язык, и мимо палатки, целиком исписанной фразами на талисском. Обогнул лужу, в которую оказались втоптаны грамоты. Подписи на них с трудом разобрал из-за грязи: «…учителю», «заслужен…».

От множества голосов, сливающихся в монотонный гул, внутри черепа становилось жарко. Люди, мимо которых проходил Луи, либо ворчали, что здесь не ждали кейнорских кошек, либо недовольно покашливали. С серого вечернего неба упали капли, со стороны костров поднялось еще больше дыма, отдающего деревом и вкусным жареным мясом. Удалось учуять и собак, что отдыхали у некоторых палаток, и запах алкоголя.

— Смотри, что жгут, — сказала Еса, глянув на Каю, затем на Луи. Луи присмотрелся к костру, на который Еса указала кивком: там обгорала резная доска, возможно, столешница.

— Такая красивая, — добавила Еса, уже обращаясь к тому, кто сидел у огня. — Вам совсем не жалко?

— Я таких в день хоть пять штук сделаю, — отмахнулся человек.

Еса переглянулась с Луи: а Луи кивнул ей, и она улыбнулась.

Нирос смотрел на Луи заинтересованно, Одвин сложил руки на груди, Кая же выглядела так, будто сейчас сорвется с места и сама заговорит с талисцами. Когда Луи достиг примерно середины лагеря, студенты отошли в сторону.

Раз основная претензия — к легонийскому языку, не удивителен выбор места для основного палаточного лагеря недовольных. К языку приучают именно в школах.

Луи подал знак инариса, наступив лапой на лапу и наклонив голову. Сперва лишь двое людей отвернулись и затем взглянули на ненастоящий облик Луи, потом к ним присоединились еще двое. Немного, но для начала хватит.

— Я достаточно пробыл в Талис, чтобы вас понять, — начал Луи. Люди, что применили инарис, недовольно забормотали:

— Чего ты там понимаешь.

— Вы полагаете, что Легония лишит вас идентичности, задавит вашу культуру. Я сам не поддерживаю мер, которые, — Единство лучше при них не упоминать, — которые лишь настраивают людей негативно. И понимаю, что вам хочется изучать родной язык, общаться на нем.

— Заполнять на нем документы, — шепотом подсказала Еса.

— Заполнять документы на родном языке. Я понимаю это, поскольку звери также находятся в подобной ситуации. Мы вынуждены подстраиваться, чтобы пообщаться с людьми. Люди не могут полноценно выучить наш язык.

Есе это не особенно понравилось, она советовала убрать, но, впрочем, талисцы стали слушать внимательно. Еще несколько из них отвернулись и снова взглянули, применяя инарис. Кто-то спрашивал у соседей, о чем говорит кошка.

— Понимаю, что вам хочется свободы, уважения, сохранения культурных особенностей, — не со всеми их убеждениями согласен, а с методами тем более, но Еса убедила, что об этом говорить ни к чему.

Еще добавил бы, что глупо желать ухудшения ситуации. Ведь она непременно усложнится, и люди со своей логикой должны это понимать. Кроме того, в культуре Талис наверняка есть что-то скрытое: не зря Легония ее не одобряет. Но люди всегда отрицают подобные предположения, в особенности если они правдивы.

— Однако вам следует хорошо подумать, что случится, если вы отделитесь, — добавил Луи.

— Угрожаешь?

— Пролегонийский?

Затем последовало несколько пьяных выкриков, не до конца понятных даже существам со слухом куда лучше людского.

— Вам в самом деле могут угрожать. Другие люди. Вы небольшая страна. В любом случае вас захотят присоединить, захотят использовать ваши природные богатства, — которых мало, но все же они есть. Та же древесина. — Ваших мастеров, ваши продукты. Если не Легония, который и так слабеет, то Кранар.

— А чего Кранар?

— Я туда каждые выходные езжу. Кранар тут при чем?

— Да мы с ним отношения наладим, как нормальная страна, и заживем, во.

— Чего эта кошка понимает.

— Да пускай говорит, не стрелять же его.

— А если и да?

Дым щипал в носу. Краем глаза удалось заметить, как напряглась Еса.

Хотя и перебивали, Луи стал рассказывать дальше: о том, что лаохорт Кранара сильнее легонийского, о том, что в Талис очень развита торговля с Кранаром — впрочем, это никого не удивило — и о том, что Кранар нарочно сближается с Талис. Об имперских амбициях Кранара, о претензиях на Моллитан. Пересказал то, о чем говорила Кая, и народ зашумел, пока сама Кая не пробилась к Луи и не подтвердила, что все было правдой.

— Это просто не обнародовали, — сказала Кая. — Только на севере Моллитана про эту ерунду и знают. Особенно люди из небольших городков, к ним проще влиться в доверие — там же денег мало, медикаменты дорогие. А тут раз — и Кранар перебросил свои. Куда больше, чем разрешается. Кранар, правда, извинился, а легонийцы не захотели дальше отношения с ним портить. Дипломатией все развертели.

Люди зашумели еще громче, и Луи заметил, каким сосредоточенным стало лицо Есы. Удалось расслышать, что некоторые из талисцев все же засомневались и начали спрашивать окружающих о том, верят они или нет. Кто-то заметил, что все возможно. Большинство утверждало, что кранарцы — друзья, что они помогают, а кейнорцы вместе с котом говорят сплошную ерунду. Но кто-то все же согласился с Луи. Уже хорошо.

— Кранар воспользуется ослаблением Легонии, не стоит с этим спорить, — продолжал Луи. — Неужели вы хотите выйти из подчинения одной страны, чтобы попасть в зависимость к другой?

Крики: «Какая еще зависимость», «Да уберите его» и «Сколько можно» порой перемежались фразами: «Да правда», «Тоже думал». Впрочем, такие фразы быстро затерялись.

— Вы, пожалуй, перспективная льета. У вас отличная древесина, хорошая техника. Вы ведь не хотите, чтобы всем этим пользовался Кранар? От Легонии вы хотя бы знаете, чего ожидать.

— Он говорит, что мы всегда будем от кого-то зависеть! Не будем!

— Мы — страна!

— У нас история насчитывает столетия! Легонийцы всю жизнь нас давили!

— Сами решим, с кем нам сотрудничать и как!

Столько голосов, что уже тяжело в голове. Как будто оказался в кейнорском лесу, будучи тирниском, и пришлось выслушивать сразу множество звериных проблем. Трудно сосредоточиться на всем сразу. Хотел бы решать все постепенно, иначе перегружается голова, но такую возможность давали редко. Решай все быстро, слушай всех сразу. Почему так некачественно? Почему не выслушал нас? Неважно, что мы обращались к тебе одновременно с десятком других зверей.

— Вы можете сотрудничать с Кейнором, разумеется, — говорил Луи. — Но с ним все равно не свяжешься иначе, как через Легонию. А с Кранаром вам сближаться не стоит.

И о нем кое-что еще удалось узнать: но в это точно никто не поверит. Жаль.

Как будто разговор не с людьми, а с камнепадом. Серый дым мешается с серостью облаков, и кажется, это они опускаются на землю дымом.

— Мы всегда отчасти жертвуем свободой, — добавил Луи. Разговор со множеством людей утомил не слабее подъема на гору. — Я тоже. Я правил зверями, но был вынужден подчиняться людям, как и все звери.

Голоса людей звучали гораздо громче голоса Луи. Можно было, конечно, зарычать, но они сочли бы провокацией.

— Лучше с Легонией, который бережет природу и старается беречь мир между людьми, чем с Кранаром, что в древности уничтожал живых существ и сейчас посягает на чужое. Думаете, он в самом деле изменился? Он подстроился.

— Сравнил нас со зверьем, — раздалось из толпы, что гудела все громче. На студентов уже поглядывали с неодобрением. Впрочем, им ничего не говорили.

— Я сам — зверь, — заметил Луи. — Я не сравнил бы в негативном смысле.

— Легонию — долой, — раздалось поодаль.

— Долой. Мы — независимые! Они и зверям мозги промывают.

— Мирные, ага. Мирно вытесняют нас.

— За талисский язык!

— А Кранар и впрямь лезет.

— Кранар свой!

— А вдруг заберет нас?

— Легония куда хуже!

— Вам нужно Единство, а не раздробленность, как в Гартии, — Луи заговорил громче, но все равно не удалось их заглушить. Бесполезно.

Голова изнутри казалась жаркой, будто свежие угли. Луи подступил к студентам, оглянулся: но зрение словно бы размылось. Кто-то размахивал палкой, вынутой из костра. Кто-то забрался на забор и кричал оттуда. Кто-то, выйдя из палатки, с криками ее поджег. Кругом все гудело так, что больше не удавалось расслышать отдельные слова. Раздавался звон разбитых бутылок, грохот, испуганный лай собак.

Еса настороженно оглядывалась, при этом в ее движениях появилось больше собранности, больше уверенности. Пока Луи старался пройти вместе с молодыми людьми через толпу, кто-то стремительно пробился вперед.

Рувв Беналь. Рядом — взъерошенный Герти. Волк завыл, затем Беналь выстрелил в воздух, и толпа притихла.

— Чего вы ерунду слушаете? — огрызнулся Беналь. — Сближение с Кранаром нам необходимо, надо связь держать с соседними дружественными странами. Лидер у нас сильный. Никто нас не присоединит.

Все же они за независимость Талис. Понятно. Народная полиция на стороне народа Талис.

Герти подал знак инариса и добавил:

— Беналь прав, — голос волка имитировал людскую речь и был из-за этого малоразборчив. — А насчет тебя, — он развернулся к Луи, — расскажи, отчего тебя должны слушать? Из-за одного батахора? Перечисли, что ты сделал за месяц?

— Все же помог зверям в округе Манскора, — сказал Луи.

— Как это людям проверить? — теперь понимать слова Герти стало проще.

— Тебя я в манскорских лесах совсем не видел, — заметил Луи. — Странный волк, живущий с людьми.

— Как и ты, — с усмешкой оскалился Герти, наклонив голову.

— Да, говори, что ты сделал, — донеслось из толпы.

— Думаешь, одного убил — и все? Этих батахоров команда Герти знаешь сколько завалила? Говори.

— Да он что угодно может сказать. Чего его слушать?

Разумеется. Эти люди конфликтуют со зверями, и среди местных животных, кроме Герти, нет посредников. Никто ничего не подтвердит манскорцам.

— Исследовал округу Манскора, — произнес Луи. — Тахрица с севера больше не нападает на людей. Обнаружена законопослушная стая волков, которая не трогает дурманящие растения. При этом люди истребляют эту стаю и зверей, которыми она кормится. Порой ваши люди охотятся на редких животных, например, зангу. Пока что не очень много сделано, однако…

— Он и не собирался помогать, — перебил Беналь.

— Верно. Я не утверждал, что чего-то добьюсь. Мне в основном не нравятся животные Талис.

О том, что люди также не нравятся, Еса советовала молчать, и это в целом логично.

— Вот и не добился.

— Ты будешь ездить с нами на задания до тех пор, пока не уедут люди с Аттестации, — волк смотрел прямо в глаза, и никак не удавалось заставить его отвести взгляд. Прежде не случалось видеть настолько наглых волков даже среди главарей.

— Чей это на самом деле приказ, Герти? — поинтересовался Луи.

Люди тем временем одобрительно загудели:

— Так и должно быть! Должен доказывать, что чего-то стоит — пусть докажет.

— А то прячется за спины людей.

Пускай говорят что хотят.

— Да, выполняй с нами задания, — отрывисто сказал Беналь. — Согласен?

Что же. При отказе Беналь, вероятно, сможет и несмертельно подстрелить. Этого бы не хотелось. Приглашением стоит воспользоваться: к тому же хочется побольше узнать об этой команде и о лет-танере.

Команда Герти — за независимость Талис, и в этом с ними не согласен, однако уже убедился, что эти люди все же помогают талисцам.

Стоит обсудить с ними и то, что связано с природой. Показать проблемные территории, к примеру. Неясно, удастся ли убедить команду Герти пресечь браконьерство, но попытаться все же стоит. Многие талисские звери, разумеется, ни на что не годны, но волки Хагру, к примеру, небезнадежны. К тому же талисцы охотятся и на редких существ, а виды не должны вымирать. Когда исчезает целый вид, в мире становится скучнее.

Герти все-таки отвел взгляд: как будто чтобы переглянуться с Беналем. У этого волка есть сходство с Гелесом.

Еса, Нирос, Одвин и Кая держались рядом друг с другом, окруженные толпой.

— Я согласен, — сказал Луи, посмотрев на Беналя. — Дайте выйти этим людям.

Беналь выстрелил снова.

Еса, уходя, часто оборачивалась на Луи, и мог бы услышать ее разговор с приятелями, если бы толпа его не заглушила.

— Доказывай!

— Обещай!

— Обещаю, что отправлюсь на задания с этой командой, — спокойно кивнул Луи. — Обещаю помочь.

— И не сбегать, — добавили из толпы. — Не прятаться.

По крайней мере, ничего сложного. Пока что.

На первом этаже недостроенной высотки свет в комнате горел из-за генератора, что гудел не хуже толпы рядом со школой. Что-то громыхнуло, заглушив и этот гул, и отдаленные выкрики, и небо прорезала вспышка.

Юнна слушала через наушники радио, сидя на подоконнике шириной едва ли больше ветки, и на ее лицо ложились синие отблески. Небо посветлело, хотя еще стояла глубокая ночь, а в ушах перестало давить: дождь закончился. Герти спал под окном, вытянув лапы, и Луи, опустив на пол голову, также заснул.

— Да в ночь полиция лютовала, Керетель, — разбудил голос Юнны. — У школы задерживали народ. Кого-то из полицейских ранили, говорят, даже прибили, но не точно. Кто-то нападал на военную часть, вот там точно кого-то прибили. Еще на кранарцев ночью нападали какие-то дурни. Бывает.

Сейчас за окном уже совсем посветлело.

Юнну больше не было слышно, говорило лишь радио.

О том, что многие талисские военнослужащие перешли на сторону независимой Талис; тогда Акреон Кардей принял решение отправить в Талис палагетских и алеартских военных. Сообщали, будто какие-то бригады уже вошли в Манскор. Впрочем, никаких выстрелов или взрывов ракет не было слышно.

Так. Где же боязнь навредить лаохорту? Или дело в том, что у Талис лаохорта нет, а ее люди опаснее кейнорских. Возможно, узнав о бунтах в Талис, Легония уже потерял терпение и решил, что вслед за ней точно решит отколоться кто-либо еще. Алеарта, к примеру: она ведь была независимой одновременно с Кейнором. Хотя ее люди, как ни странно, никогда не восставали против Единства.

Эти события не нравятся, но, раз они уже происходят, хотел бы взглянуть на машины, наиболее близкие к хищникам среди всех человеческих изобретений. Танки, бронеавтомобили, ракетные пусковые установки. Понаблюдать их в действии.

Разумеется, самые хищные — это боевые аалсоты.

— Растудыть легонийцев в Литтис, за воду и дальше, — пробормотал Керетель, разбирая папки с бумагами. — И этих растудыть, кто документы заколдыбливает.

— Накладные не прислали? — поинтересовалась Юнна. — А, вродь было чего-то. Поглянь в тумбочке на девятом, я какие-то нашла бумажки, колбасу в них заворачивала.

— Туды ж на три столетья в озеро и тапком, — Керетель вскочил и выбежал в коридор.

По новостям уже говорили, что никакие войска Легонии в Манскор не зашли, и что это всего лишь легонийская пропаганда.

— Чего ж ты полез к нам, — проговорил Беналь, садясь на пол рядом с Луи.

Луи поднял голову со сложенных передних лап и повернулся к нему, затем встал. Беналь на время отвел глаза и продолжил:

— Мы же над этим столько работали. Все мы, талисцы. Отношения между странами укрепляли. И торговлю наладили, а сейчас, как отделимся, наладим еще лучше. И чего ты лезешь, а?

— Тебе бы лучше сказать людям, что отказываешься от своих слов, — добавил Герти, вскинув уши.

— Я не отказываюсь, — ответил Луи и прошел по комнате.

По-прежнему кажется, будто все происходит как надо: но при этом в горле словно собралась вода, и лапы движутся как сквозь воду. Мысли — медленные, тяжелые, перемешанные. Все слишком зыбкое и непонятное. Слишком много нового, неизвестного, того, что в полной мере не исследуешь. Что еще подвигло людей на то, чтобы так бунтовать против Легонии?

Опять взорвалось в отдалении: слишком слабо для ракеты. Раздались крики.

Хотел бы прийти к Есе. Никогда особенно не нравилось общаться, за редким исключением. Еса тоже стала исключением.

Уснуть бы, но слишком напряженная голова.

По новостям сообщили, что легонийские войска заняли три манскорские улицы.

— Вообще-то мы думали, что ты с нами будешь ходить до тех пор, пока не уедут ребята, — добавил Беналь. — Но, знаешь, теперь у нас появился хороший повод от тебя избавиться пораньше.

Луи поднял лапу и замер. Избавиться, вот как. Любопытно, как они оправдаются? Убийство тирниска все-таки тяжелое преступление, такое им не простят.

— Мы знали с первых дней, как ты сюда заявился, что для Талис ты ничего не сделаешь. Но надо было, чтобы прочие люди и звери в этом убедились.

Так. Если они ограничат свободу, это легонийцы тоже не одобрят: вот только узнают ли. Интересно, что сделают талисцы.

— Никто и не знает, до какой степени ты никудышный правитель, — добавил Беналь. Юнна спрыгнула с подоконника и встала рядом с Луи, Герти поднял голову. — Для зверей нормально — бояться лаохортов, Герти вон тоже боится. Но когда правитель умоляет, чтобы его пощадили — это не просто забавно, это жалко.

Что-то словно шевельнулось в груди, плеснуло — горячее, колкое. О чем это он.

— Когда потомок тех, кто решил уничтожить Империю, скулит у этой Империи в лапах — такая, правда, ирония. Лаохорт Империи пересказал нам свой недавний разговор с тобой. Даже показал иллюзию того, что он с тобой сделал. Может, он что-то преувеличил, хотя утверждал, что нет.

— Что ты там говорил — я на всю жизнь отправлюсь в Кайрис, я уйду с твоего пути? — уточнила Юнна. — Было такое, да?

Пустота — раскаленная, напряженная. Так. Это были слова Кранара, когда он в облике Эрцога покушался на убийство. Когда создал иллюзию, в которой разорвал Луи живот, при этом наверняка надеясь, что вызовет сильное потрясение и тем самым убьет по-настоящему.

Они этого не говорили. Показалось. Всего лишь не выспался.

Видеть иллюзии Кранара могут многие жители Ориенты: вот только слышать его способны лишь кранарцы. Вот оно что.

Где-то на краю слуха уверяли, что в Манскоре нет никаких легонийских бригад. Никакого порядка у этих талисцев.

— Ну, скажи, — добавила Юнна. — Что мы кранарцы, что мы за Империю, и все в этом роде. Почти все люди Ориенты вообще-то люди Империи, а мы вот взяли и связь укрепили. Мы и наш глава Мьенель. Мы хотим для Талис всего лучшего, и в том числе — чтобы она стала частью сильной страны. Хе, подумать только. Начать что-то там мяукать про Империю после того, как перед этой Империей унижался. Ты вот правда, ты по-кошачьи невероятно наглый, а такое жалкое существо точно не будет править.

Что же, они знают далеко не о всех недостатках.

— Вы только поэтому меня недолюбливаете? — уточнил Луи. — Кажется, тогда я еще назвал Кранара подонком и недоразумением. Если он до сих пор обижается, напомню, что он сам принял такой облик.

Юнна усмехнулась и переглянулась с Герти.

— В основном ты скулил, как мне рассказали. Жалко, что я не видел, — Герти зевнул. — Рядом с этими существами страшно, да, особенно рядом с древнейшим из них. Но не припоминаю, чтобы перед лаохортом я становился размазней. Даже если лаохорт порвет меня на части как косулю или как тебя, я останусь волком. Знаешь, а иди куда хочешь.

— Э, раскомандовался, — улыбнулась Юнна.

Герти глянул на нее с прищуром и добавил:

— Котяра, даем тебе немного времени. Делай, что хочешь. Например, расскажи талисцам, что их предали те, кого они уважают. Или что ты там еще придумаешь. Разобщи людей еще сильнее.

— Ага, — поддержал Беналь. — Ты уже добился того, что у Легонии с Талис началась гражданская — в твоем понимании — война.

— Вы ведь меня все равно найдете, — уточнил Луи.

По радио передали, что легонийские военные заняли пять улиц. Впервые захотелось загрызть приемник.

Беналь кивнул.

— Можешь и не уходить, — сказал он. — Или воспользуешься шансом? Ты можешь и совсем сбежать, если захочешь. Навредит репутации, да хотя что сможет еще больше навредить твоей репутации? Вот только второй раз уже не сбежишь. Попробуешь — раним.

Почти как с испытательным сроком: второй раз его не назначают. Вот только зачем им это нужно.

— Я точно не откажусь от своих слов, — напомнил Луи.

Что же. До места, куда необходимо попасть, много часов ходьбы. Впрочем, его легко найти по ощущению магнитного поля.

10 паиса, Еса

— Двое уже уехали, — сообщила Еса, подбежав к Ниросу, Одвину и Кае, которые дожидались во дворе.

Вчера договорились собраться в это время, когда ушли от школы. Тогда еще не могли догадаться, что ночью такое начнется, но все-таки подозревали что-то тревожное. Надо было еще вчера уехать.

— А кто? — спросил Одвин.

— Лин, палагийка из другой группы. Как раз вчера днем уехала в Палагет, мне хозяйка ее квартиры про это сказала, и сообщила, что она была с еще одной девчонкой, — Еса поправила ремешок сумки. — Нам тоже надо уезжать.

Правда, неизвестно, где еще двое ребят, но с ними никогда не общались, и как их теперь найти? Хоть бы тоже уехали. А если все уедут, то Луи, получается, не нужно будет ездить с командой Герти?

Эта команда за отделение Талис, конечно. Догадывалась. Очень не хочется, чтобы люди воевали, жалко и талисцев, и легонийцев: и понятно, что команда Герти свою землю поддерживает, своих людей.

И те бунты, которые приходилось наблюдать на улицах.

А Луи они, казалось, не приглашали, а угрожали ему.

— Валим, валим, — сказала Кая. — Девчонки правильно сделали. Война-не война, но что-то междугороднее должно ходить.

— Да, хотя бы в безопасный город по соседству, а там посмотрим, че, — сказал Одвин.

Лучше бы Луи не говорил ничего талисцам. Сразу защемило от мысли о нем. Кот такой.

— Надо же еще с Луи связаться, — Еса оглянулась. — Он еще придет, я так думаю.

— У него тут свои дела, — махнул рукой Одвин. — И ему мы интересны, как блохи, — да совсем все не так. — А если нас пристрелят, это меньшее преступление, чем если пристрелят его.

— Позитивно, — заметила Еса.

Да, он тирниск, ему нельзя не рисковать. И все равно с ним скоро пришлось бы расстаться.

Мысли тревогой кислят.

Сейчас все спокойно, мирно так: правда, людей на улице совсем нет, хотя утро уже не раннее. И на балконах тоже никакого движения. Все замерло. Потому что в город вошли войска Легонии.

Это воюющий город. Не верится совсем.

Свет солнца мазался на крыши, как плавленый сыр, и капли дождя на ярко-зеленых вымытых листьях перемигивались разными огоньками, будто это у них язык такой особенный, цветной. Пахло расцветающей липой. Уже девять, а утро еще свежее, будто солнце только взошло.

Вдали загромыхало: сперва подумалось, что это просто кажется. Что просто стук крови отдается в ушах. Но гремело все сильнее: то глухо, то разрывисто и с потреском.

Пока еще вдалеке.

Еса глянула на вход в магазин: теперь уже запертый. Еще и денег не очень много, а ведь надо новый билет купить, универ его уже не оплатит. Есть лист регистрации в центре скупки, можно ягод каких-нибудь найти, но сколько их в городе? Тем более здесь не Кейнор, тут все поздно зреет. Ну ничего, на билет хватит, и на еду, если только не подорожает сильно.

Под аркой, за которой виднелся проспект, показался Луи, и Еса улыбнулась, махнула ему рукой: ну вот, не обязан же он всегда быть с командой Герти. Конечно, он пришел.

Луи шел очень быстро, его шерсть взъерошилась, лапы затемнила грязь. Когда он приблизился, Еса применила инарис.

В ненастоящем облике Луи выглядел совсем усталым, хотя лицо у него и оставалось невозмутимым. Иллюзорная одежда, обычно аккуратная, местами истрепалась, и бежевая рубашка измялась совсем. Еса руку к нему протянула. Ну что же ты так, что случилось?

— Идем, — сказал Луи, глянув на Есу и остальных ребят. — Хотя быстрее машины и волка вы идти не сможете.

— А чего… — начал Одвин.

— В квартиру. Успеем, — быстро сказала Еса. И только успела податься в ту сторону, послышался голос Луи, сосредоточенный, негромкий:

— Бесполезно. Герти давно идет следом, и не только он.

В проем арки с нарастающим гулом въехал грязный голубой грузовик. Раздался выстрел, следом еще, и Еса вздрогнула.

Но, похоже, вверх стреляли. Вряд ли в Луи.

Нельзя им доверять. Никак.

— Теперь мне придется уйти с ними, иначе мне прострелят лапу, — сказал Луи. — Им не верьте, они даже не за свободную Талис, они за Талис в составе Кранара. С лаохортом Кранара они и связаны.

И холод возник в ладонях.

— Что такое случилось? — вырвалось у Есы.

Грузовик уже рядом затормозил. Одвин, Нирос и Кая встревоженно оглядывались, а на балконы выходили люди. На выстрелы? Странно. Или это был знак от команды Герти?

— В смысле? — проворчала Кая.

— Смотрите только, каков этот тирниск, — Юнна встала в полный рост в кузове грузовика, ее ярко-голубые глаза сверкали, как капли на листьях. — Обещал помогать нам, но при первой же возможности удрал. А еще — чего он вызвал своей речью? Он всех нас подставил под удар, вот ага.

С балконов раздались возмущенные выкрики.

Сбежал? Совсем не верится, так-то. Да и без этой речи люди уже бунтовали, о чем она говорит? Луи этой речью собирался помочь. Пусть и по-своему, по-кошачьи, но собирался. Несправедливость искрой упала в мысли и зажгла их злостью. Все совсем не так.

Но не надо подходить. Вдруг подстрелят: и ребят тоже. Тут и правда ничем не поможешь: эта мысль водой плеснула в огонь.

Но Еса и назад не отошла.

Луи стоял, спокойно глядя на грузовик. Керетель, сидевший с краю кузова, наставил на Луи пистолет: и целился вниз, в лапы.

— Почему сбежал? — послышался голос Нироса. — У них там стадо батахоров в команде?

— Батахоры — коренные жители Талис, почему и нет, — сказала Еса. Чтобы подбодрить ребят: и Луи.

Огромный бурый волк, обежав грузовик, огрызнулся и показал знак инариса. Еса, когда отвернулась и опять на него посмотрела, увидела человека, высокого и худого, с острым и скуластым лицом. Он запрыгнул в кузов — не по-человечески легко.

— И что мы чуем, то есть, видим? — заговорил он. — Ему назначили испытательный срок, чтобы он у людей и зверей получил уважение, а в итоге люди из-за него получили проблемы.

— Тирнискам за решение проблем возвращают должность, — раздался из кабины голос Беналя. — А за их усугубление будет справедливо урезать ему срок, согласны?

С балконов раздался одобрительный гул.

И вот так стоишь, как будто приклеили сюда, непонятно зачем — ведь как убедишь их, как сделаешь что-то? Откуда вообще Луи узнал, что люди Герти — за кранарцев?

Про Луи, по крайней мере, узнала побольше, чем про талисцев. Пальцы сильнее на ремешке сумки сжались.

— Луи не мог сбежать, случилось что-то другое, — несмотря на злость, слишком тихим оказался голос, и Есе пришлось уже громко повторить: — Луи не сбегал. Расскажите, что такое произошло.

Никто из команды Герти на Есу и не посмотрел, будто и не говорила ничего, будто и правда сюда приклеили и оставили так — и делай, что можешь. Даже плакаты на столбах и то умеют больше.

— И он не отказался от своих слов. Между тем, наши из-за Луи теперь еще и начали нападать на кранарцев, — продолжал Рувв Беналь. — Мало нам войны. Из-за каких-то домыслов этот зверь заставил часть талисцев сомневаться не только в идее нашей независимости, но и в наших будущих международных отношениях. И он пойдет с нами. Если не по доброй воле, то с раздробленной лапой. Это не убийство, а оттого не преступление. Тирнисков же можно лечить, так? Вот мы его просто вылечим от подобных идей.

Керетель все еще держал пистолет.

— Да скажи уже что-то, а, — прошипела Кая в сторону Луи, который так и стоял неподвижно, и смотрел на грузовик. — Ты им дашь себя забрать? Существо трусливое.

Но что он сделает? Кая, правда, и сама все понимает.

Нирос молчал, но глядел настороженно.

— У меня с командой Герти все равно дела, — вполголоса произнес Луи. — Что же, не доверяйте этим людям.

С балконов выкрикивали, что команда Герти — молодцы, так и нужно, и что тирниск еще и трус, не только подстрекатель. Слишком все странно. И как он ушел от этой команды?

Помогла ведь ему с этой речью. Но если скажешь сейчас об этом — еще и ребят подставишь. Как тут быть? Луи этим точно не помочь. В глазах людей все равно он будет зачинщиком.

Луи взглянул на Есу.

— Ты имеешь право не только принимать что-то, но и отвергать, и злиться: это вопрос выживания. Яркого пламени.

Он коснулся руки Есы — ощутилась шерсть, не кожа — и иллюзия резко исчезла, в голове сдавило. Огромный лев одним прыжком оказался в кузове грузовика.

— Да стой ты! — Еса подалась вперед. — Эй, ну что вы делаете? Беналь, Эсколь? Герти? Нельзя же ему мешать.

Выстрелят. Холод в руках.

— Да что ты, — отозвалась Юнна. — Может, это вы ему мешали и отвлекали от дел?

— Вернись давай, — позвала Еса. — Луи!

Хотя как он вернется?

— Да ну его, валим, — прошипел Одвин.

Нирос медленно шагнул вперед.

— А вы — не нарывайтесь, — добавил Беналь. — Ту выходку, — он скользнул взглядом по Кае, — простим за то, что вы сделали для актария. Но чтобы больше никуда не лезли. И к нам не лезли. Проваливайте отсюда как можно скорее. Ступайте к вашим легонийцам.

Грузовик огрызнулся, запахло выхлопными газами, горечь въелась в нос, и машина, резко развернувшись, понеслась обратно к арке. Поравнялась с ней, повернула — и Еса помчалась следом, и Нирос с Каей тоже.

— Кто-то объяснит, вот че это было? — раздался голос Одвина. — Э, вы куда?

Правда, и он побежал: и, когда вместе пронеслись через арку, остановились у дороги.

Голубой грузовик все быстрее удалялся вправо, на север, пока не превратился в точку на трассе и не повернул, не исчез за домами. Капли дождя на листьях ярко отражали солнце и слепили глаза, смахнуть бы их все, они только мешают. Серые дома, растрепанные деревья, разбитое стекло на асфальте, пустота. Такое все пустое, холодное.

Грузовик как раз поехал в сторону их штаба, только до него много часов идти, а автобус теперь не ходит. Зато среди мусора из грусти, недоумения и бесполезного гнева появилась искра цели. А потом из искры превратилась в огонек, и даже возник интерес. Надо мост пересечь.

Войска зашли с юга. С севера команда Герти вряд ли куда-то денется.

— Ну че, вещи собираем, пока нас танками не раскатало, — сказал Одвин. — Пошли, Кирлинг?

— Не можем мы уехать, — Еса развернулась к Одвину. — Нам надо хотя бы узнать, что теперь случится с ним. Вдруг ранят, или что-то еще?

— Шкуру Марте Полесски продадут, ага, — кисло усмехнулась Кая, подталкивая окурок носком ботинка. — Тирниск же, ничего не сделают ему. И мы ничего не сделаем. Вот мы чего сейчас добились?

Не сбегать же. И Луи не сбегал. Он бы где-то спрятался, если бы решил скрыться.

— Он нам помогал, — сказал Нирос. — И просто его бросить, даже не поинтересовавшись, что с ним — это не по-людски.

Еса улыбнулась и повернулась к нему: а он поодаль стоял, в тени, опершись плечом о стену. Как будто хотелось ему слиться с этой тенью и стеной, но не затем, чтобы отделиться от команды, а просто чтобы замаскироваться. Словно для какого-то важного дела, для которого надо быть незаметным.

— А тут оставаться, чтоб нас талисцы с кранарцами сгрызли — по-людски? — бросил Одвин и направился к арке. — Не верю, что эта команда что-то с кранарцами мутит. Скорее, их просто Луи вывел из себя. Он могёт.

— Надо найти их штаб, — Еса подбежала и путь ему преградила. — Мы же там были. Хотя я улицу и не знаю, но примерно помню, рядом с чем это находится и в каком районе. И, думаю, Луи не выдумал, он честный, так-то.

— Он тебе втирался в доверие, — высказалась Кая. — И втерся.

— Кирлинг, для тебя и талисцы вон были честные, — Одвин фыркнул.

Будто что-то оторвалось. Не слышат. Совсем одна.

— Тогда Луи бы просто убежал, не стал бы нас предупреждать, — возразил Нирос. — А так он пришел к нам, предупредил, сам же себе сделал хуже. Он легко мог где-то затаиться, и не нашли бы.

Да, и ведь именно так и думала. Огонек с новой силой зажегся. Огонь, конечно, сильный, но он же гаснет без веток: а поддержка — те же ветки для костра.

— Мутное дело, — Одвин сплюнул. — Чего лезть.

— Мы проверим, — сказала Еса. На этот раз твердо. — И никого не бросим. Ну, я точно не брошу. Если хочешь, то уезжай, а я не смогу ради своей безопасности взять и друга оставить.

Как маму оставляла, когда у них начинались с отцом скандалы, и уезжала в Валлейну одна, а потом, хотя мама совсем не обижалась и все понимала, эти мысли так и жалились.

— Ради безопасности четырех людей вообще-то, — бросил Одвин. — А зверь и сам о себе позаботится.

— Сейчас везде опасно, — возразила Еса. — Ехать на автобусе из воюющего города — тоже ничего хорошего, так-то. Уже все автобусы забиты. Самыми разными людьми.

— Я тоже не совсем верю, что команда Герти — за кранарцев, — добавил Нирос. — Но что-то с ними не чисто, это точно.

— Слушай, Еса, с меня хватит, и сама давай не выдумывай, — Кая скрестила руки на груди. — Собираем вещи — и на вокзал. Луи сам разберется, в самом деле, не прибьют же его.

Сократят испытательный срок. Значит, задержат Луи? А на сколько? И это же в самом деле не очень-то законно, но талисцы не против, а Легония и не сделает ничего.

Пустая серая улица — до горизонта.

Луи и правда себе на уме, и жестокий, и в самом деле, можно сказать, втирался в доверие. Рядом настоящие друзья, они беспокоятся, они в опасности: и что, их бросить теперь, уйти одной? В бунтующий город, который сейчас затаился, как сытый хищник, наелся за ночь рыжего фонарного света, криков и страха.

Хищник, на которого идет охота.

Опять хлопки на юге: не приближаются. За южные улицы идут бои. Талисцы не отходят. Все это как-то отстраненно воспринимается: и даже странно.

Дружба, правда, не всегда зависит от того, как долго ты кого-то знаешь. Никого и не узнаешь по-настоящему, даже себя не знаешь совсем. Боишься всех обидеть и себя не слушаешь, а твой голос при этом где-то глубоко возмущается. Как и сейчас.

Да, одной рисковать было бы проще. Нельзя ребят подвергать опасности. Но если они одни уедут — их же тоже, получается, бросишь. И в других городах Талис тоже все вспыхнет вот-вот. Что так опасно, что так.

— Пошли уже, — Кая потащила Есу за руку. Нирос все так и стоял, прислонившись плечом к стене.

— Нам не надо разделяться, когда тут творится такое, — сказала Еса и высвободилась, затем сумку поправила. — Поэтому пойдем вместе.

— Да, разделяться не надо, вот и все, оставайся с нами, — нахмурилась Кая. — Ну глупость, серьезно. Что сделаешь-то? И не факт, что его повезли в штаб.

— Зато там точно будут люди из команды Герти, — отметила Еса.

— Я уже пожалел, что в эту Талис поперся, во второй раз я не поддержу ерундовую затею, вот имей в виду, — проворчал Одвин. — Их че, убедишь?

— Тут ночью все может на воздух взлететь, вон они чего творят, — добавила Кая. — А вдруг заблудишься. Не выдумывай. Мы туда еще не ходили пешком.

— Ну так тем более нам не надо на вокзал в таких условиях, — нашлась Еса. — Вдруг не выедем? Вдруг подорвут автобус? Может, лучше переждать? Ребята вот раньше уехали, как будто знали, что такое начнется. И еще все равно же надо идти к домам, где вы с Одвином живете. Давайте так. Мы пойдем вместе, а потом, когда до вас доберемся, еще раз все обговорим.

Осталось только вещи собрать и ключ оставить в подъезде под половиком. Так здесь, конечно, не принято, но из этой квартиры ничего при желании не украдут. А до хозяйки Еса не дозвонилась.

Нирос тут живет недалеко, и вещей у него мало, тоже быстро соберется.

— Ага, все возьмем — и рванем на вокзал, без всяких волков и котов, — кивнул Одвин.

Луи надо найти. Обязательно.

— Зато от команды Герти была польза, — сказал Нирос и, расстегнув один из карманов сумки, показал пачку с красками.

— Разрисуем тут все, ага, — проворчал Одвин.

— Зато станет поинтереснее, — ободряюще добавила Еса.

Яркое солнце, середина лета, а так холодно. Еса застегнула куртку. Даже в Кайрис было летом теплее, кажется. Еще и внутри все будто смято и раздавлено: то становится легче, то опять сжимает, и тянет в ногах. Очень вовремя, конечно. Еса раскопала в аптечке таблетку.

По дороге с грохотом прошли бронемашины с талисскими флагами, и Еса отошла от обочины ближе к домам.

— Если асфальт еще целый, значит, его здесь делают очень здорово, — заметила Еса.

Задумчивый Одвин вяло кивнул. Кая постоянно озиралась, и Нирос тоже, но спокойно и будто выжидающе. В голову пришла непривычная, но уже знакомая собранность, никакие далекие грохоты не отвлекали, только, правда, иногда мерещилось, что это лев рычал.

Еса еще раз проверила карту в листовке. Если бы знала заранее, прочитала бы на домах название улицы, где находится штаб, но совсем не обратила внимания, когда гостила у команды Герти. Зато известно, где район. Через мост — совершенно точно, и еще везли на грузовике мимо рынка, а потом не очень далеко проехали. Можно найти.

Команда Герти при первой встрече отметила опасные районы на карте Каи: сейчас понадобилось бы просто закрасить весь юг.

— Очень интересно, — сказал Нирос, разбивая тишину. — Мне нравится вот так где-то лазать и что-то искать. А особенно кого-то.

Его улыбка сделалась немного хищной, и он показался совершенно незнакомым, чужим: на долю секунды, правда. Такие странные вещи говорил, про тень, про светящихся птиц: и интересные.

— Ты хоть точно знаешь, куда двигаться? — спросила Кая.

— По большей части, — кивнула Еса, и надежда заискрилась. — А что, ты уже точно решила со мной дальше пойти?

— С нами, — добавил Нирос. — Я точно иду.

И теплее стало: все-таки не одна.

— Ничего я не решила, — буркнула Кая.

Еса свернула во дворы, и Кая окликнула:

— Да куда?

— Так интереснее, отсюда тоже можно дойти до моста, и это даже короче, я проверяла, — отозвалась Еса. Ребята пошли следом, правда, Еса заметила, что Одвин долго не хотел сворачивать, и добавила: — Зато здесь никакие бронемашины не гудят, а то я оглохла уже совсем.

Шли по площадкам между домами, мимо гаражей: рядом с ними скулили собаки, и их подальше обошли на всякий случай. Еса быстро вытащила и включила распознаватель, но он только одного пса показал, и все. А потом, у подъезда, знакомого, на чьей железной двери были нарисованы разноцветные зонтики и капли дождя, Еса заметила деревянную скульптуру в виде длинного, устремленного вверх замка с башнями. И даже остановилась.

Когда в прошлый раз тут бродила с Луи, не было никакого замка. Видела что-то другое. Хорошее такое, но, может, это находилось не здесь. Еса провела рукой по древесине. И только сейчас заметила, что от основания замка по асфальту и земле расходились волны — от корней.

Точно. Дуб, большой такой, зеленый, с раскидистой кроной, и еще по нему бегали белки.

— Подождите, — сказала Еса. — Так это из живого дерева вырезали.

Даже поросль нашла, которую не успели убрать. И так быстро сделали, главное. Как это? Уничтожить живое? Ну да, все деревянные дома и даже фигурки — это все из дерева, которое когда-то было живым, но работать вот так, по растущему дереву — это же совсем другое.

И в актарии такое же показывали.

— Да, странно, — Одвин пихнул торчащий корень носком ботинка. — Засохшее, может, было.

— Живое, — качнула головой Еса.

До самого моста ни на что подозрительное больше не наткнулись, зато наткнулись на работающие магазины, и даже с едой, и только на мосту повстречали военную технику и притаились, пока та не прогрохотала мимо. На ней виднелись, опять же, талисские флаги.

— Не думал, что у талисцев столько техники, че, — проворчал Одвин.

В самом деле военные переметнулись на сторону Талис. Ну, часть из них, по крайней мере.

А в универе со следующего учебного года начнется военная подготовка. В некоторые дни она будет проходить вместо обычной физкультуры. Научат с оружием обращаться, навыки самообороны помогут улучшить.

Те, кто сейчас в армии, закончили специальные военные университеты, прошли серьезную подготовку.

Хотя серьезную ли, так-то. У Легонии давно ни с кем не было войн. Кейнорская революция словно вечность назад произошла. Ну, льеты Хинсен, Моллитан и Ламейна конфликтовали не так давно, конечно, но там ведь была не война. И они не собирались отделяться, у них просто друг к другу возникали претензии из-за ресурсов Долины. Лафенграс, «Долины теней», как ее называют из-за густых лесов.

Потом быстро пересекли мост, а по его проезжей части даже промелькнула одна машина, и даже не потрепанная. По другую сторону людей оказалось больше, и Еса заметила одного с легонийским флагом — а потом раздался хлопок, и человек рухнул, на асфальте стало медленно растекаться красное пятно.

В горле сгустился давящий комок черноты, отдающий тупой болью.

Небо, разорванное высотками, выглядело голубым и мирным. А поодаль то ревела военная техника, проезжая по дорогам, то визжали сирены скорой помощи. Совсем далеко гремела война.

У дома, где жил Одвин, немного отдохнули, а когда Одвин вещи собрал, отправились к Кае. В ее съемной квартире Еса сказала:

— Сейчас, наверное, легонийцы отрезали сообщение с Талис. Как и с Кейнором, раз такое началось. Надо проверить.

Одвин на этот раз согласился, хоть и ворча, и, когда добежали до ларька с газетами, выяснили, что в самом деле в Легонию из Талис и обратно больше ничего не ходит. С сегодняшней ночи. Блокада, как и с Кейнором. Как будто совсем от Кейнора оторвали.

— Мы еще можем свалить в другой город, — настаивал Одвин.

И мимо сразу три скорых пронеслось.

— Мы и так уже много прошли, — сказала Еса. — И еще пройдем. Ты правда хочешь на вокзал? Думаешь, там спокойнее?

— Еще часов десять до той конторы пилить, — проворчал Одвин. — И то не факт, что разыщем. Вокзал хоть известно где.

— Слушайте, команда Герти же — местные народные полицейские. Людям они тут помогают.

— Ты чего предложишь? — отмахнулся Одвин. — Чтобы местные люди по нашей указке им позвонили да вызвали их? Ага, так нас местные и послушают.

— Просто узнаем у местных, где они находятся. Самим найти будет сложно, но мы в тот район переместимся и узнаем скоро.

— Ладно, не поедем, — наконец, сдалась Кая. — Я репортаж напишу. В конце концов, правда, лучше переждать. Я с этими, ходящими тут по улицам, в одном автобусе не поеду. Но и к Луи я идти не хочу.

— В вокзал может что-то прилететь, — пробурчал Одвин. — По таким местам сразу бить должны, по идее. Ладно. Переждем, пускай поуспокоятся.

Да, а ведь он прав насчет вокзала.

Ну, они не согласились, но хотя бы остались. Еса улыбнулась.

Рядом прошли двое: они разговаривали о том, что на рынке взрыв произошел, задело несколько человек.

— Нам точно туда? — спросила Кая.

— Точно, — кивнула Еса, разглядывая рынок на карте. — Это хороший ориентир, и вдоль дороги мы к нему выйдем. Во второй раз там никто ничего не взорвет.

Опять промчалась скорая.

— Из Унгала возят раненых, — сказал один из прохожих, обращаясь к спутнице. — На границе — вот где война, а тут ерунда. Говорят, больницы наши уже все забиты людьми из Унгала и Спалотты. Наши скорые и то все на границе.

— А если с сердцем у нас кому плохо станет? А если подстрелят? Тут-то тоже шарахают.

— Да может и преувеличивают насчет скорых, кто б их знал.

Еса переглянулась с ребятами и пошла быстрее.

Дорога выглядела как наконечник стрелы с рыжими фонарными контурами. В отдалении громко, гулко били из техники, и иногда громыхала талисская ракетная установка: уже удавалось отличить, когда стреляют талисцы, а когда — по талисцам.

Такое странное спокойствие: будто кто-то его накинул на эмоции, как плащ. В глубине души есть и ужас, и грусть, но они — лишь всполохи, зарницы.

Спокойствие даже пугает: правда, оно и страх этот сглаживает. И хочется даже улыбаться, подбадривать ребят. Странная, дикая бойкость выросла на спокойствии: трава на пепле.

— Домой мы уже точно не попадем, — сказала Кая, щурясь, будто что-то в темноте могла рассмотреть. Рыжие фонари не помогали совсем, у них свет как будто заржавел от влаги. — В смысле, в те квартиры. Ну их. Я даже не понимаю, где они. Еса, мы же укрытие ищем? Не Луи? Луи мы все равно не найдем.

— Все мы найдем, — сказала Еса. — Мы даже нашли в Талис экономику.

— Чего я поперся с вами, — проворчал Одвин.

Нирос молчал.

Деревянные частные дома стали черно-рыжими, и фонарные столбы напоминали костлявые лапы с горящими кистями.

Прогремел очень сильный взрыв, и плащ спокойствия слетел. Все чувства вспыхнули, будто это в них попала ракета.

Что-то другое зажглось, напряженное, яркое. Вместо неживого спокойствия теперь колючая, даже веселая уверенность защищала мысли от всяких отчаяний. Все будет в порядке. Все удастся.

Вместе скрылись между кирпичным зданием с табличкой «склад» и полосатыми соснами, когда рядом прошел отряд непонятно кого.

— Странные какие-то эти универские мероприятия, — сказала Еса. — Не стану в них больше участвовать.

Обошли двор, откуда раздавались выстрелы — и тянулся дым, и пахло горящим деревом. Свернули на пустую улицу, очень тихую. Сразу на глаза попался небольшой деревянный домик рядом с сараями, магазин народного творчества: и свет внутри горел такой уютный. Дверь приоткрылась, и на асфальт немного этого света вылилось. Более золотистый у него был оттенок, чем у фонарей: почти экерийский.

Кто-то внутрь зашел и дверь запер. А в окнах все хорошо просматривалось: и бревенчатые стены, и выжженные по дереву картины на стенах, и прилавок с фигурками — с домиками, белками, птицами, котятами. Кусочек мира среди всего этого непонятного, черно-жгучего, дымного.

Старик, что стоял у прилавка, кивнул вошедшему, молодому, и тот надел фартук, затем передал старику клетку: внутри виднелась птица, и все никак не удавалось ее рассмотреть, Еса только поняла, что перья у нее голубые.

— Та самая, — проговорил Нирос и подался вперед. — С герба Манскора и с грузовика. Зайдем к ним?

Но только успели пару шагов пройти, как старик, разговаривая о чем-то с молодым, открыл клетку и птицу сгреб, вытащил так, будто и не живое существо взял, а кусок ткани. Птица забила крыльями. Нирос замер рядом с Есой. Положив птицу на брусок, старик воткнул в нее короткий нож.

В голове тот же холод, что и сейчас на улице. Ветер и пустота.

— Какого, — сказал Нирос. — Чего?

— Чего за, — пробормотала Кая.

Талисцы из живого дерева сделали скульптуру. И вот это теперь происходит. И говорят о чем-то, а кровь пропитывает брусок.

— Надо послушать, — шепнула Еса и, пригнувшись, отступила в тень — от окон слишком много света было.

Прокралась к магазину, а рядом с окном уже различила слова:

— Какой главный принцип творчества? — мягкий такой голос, добродушный: как будто и не птицу этот человек зарезал, а просто лишнюю стружку снял.

— Все живое покоряется разуму, — раздался более молодой и резкий голос. — Разум преобразует живое по своему усмотрению и придает ему новую жизнь.

— Именно так. Работая по дереву, мы утверждаем главенство разума и покоряем живое. Истинно разумные существа способны к творчеству, а настоящее творчество — работа с живым. Новые мастера об этом забывают, но ты не думай, что можешь просто обработать дерево, нет.

Покорять живое?

— Мы доказываем природе, что мы сильнее ее, — продолжал пожилой мастер. Еса все-таки чуть заглянула внутрь: он уже обрабатывал ножом, залитым кровью птицы, окровавленное дерево. — Мы придаем ей форму, которую она никогда не приобретет сама. Вся деятельность человека состоит именно в этом — победить, провозгласить свою мощь.

Нирос, Одвин и Кая переглянулись. Они тоже, оказывается, подкрались.

— Творчество, по традиции, должно сочетать как можно больше живого. Как можно больше торжества человеческого разума. Ирналь будет высечена из этого дерева — это и есть искусство. Соединение того, что было ирналью, и того, что ею стало.

Вот что. А котята и белки? Тоже? И пальцы будто покалывает.

Разводы в радужках Нироса тоже казались высеченными по дереву.

— Ирналь, — сказал он: бесцветный сухой голос напомнил кору. — Вот они как называются. Птицы эти.

Покорение природы, животных. А потом что? Покорение людей, как в Империи? Вот они почему с Кранаром сошлись. В Моллитане такого ведь нет. Наверное. Нирос переживает из-за этого промысла, по крайней мере, и Кая точно не такая.

Обжигает руки — от плеч к локтям. И никаких теперь «извините». Можно бояться обидеть тех, о чьих недостатках ты не знаешь наверняка. Кинулась бы к ним, в эту лавку, и высказала бы все.

Только что скажешь талисцам. Опять их распалишь, как тогда, с речью Луи про Кранар? И что, самих тогда схватят? Надо эту ярость приберечь.

И ведь легко поверить, что такое бывает. В Кайрис, конечно, не с таким столкнулась, но тоже был шок, а теперь — огонь. Ладони горят, и голова, и мысли.

Осторожно отошли подальше, и даже выстрелы теперь показались уютнее света из магазинных окон.

— Может, они даже Луи смогут убить, — вырвалось у Есы.

Точно. Похолодело внутри.

— А возможно, — пробормотала Кая. — Слушай, а.

— И че, и зачем? — фыркнул Одвин. — Да ну, эт уже совсем. Такое на себя навлекать. Люди ж видели, как его забрали.

— Те люди такие же, — проговорила Еса.

С классной культурой. Классные. Просто их не понимают. Ага.

— А легонийцы, получается, знают об этом? Ну, правительство? — добавила Еса.

Даже хорошо, что фигурку в тот раз не купила, не нужно. И зачем только спрашивала про все это. Даже если не все талисцы убивают, чтобы сделать фигурки — ну, фигурок много, да и тот талисец сам говорил, что новые мастера так не поступают — все равно их искусство основано на этой идее. С какими мыслями они обрабатывают дерево? Чтобы подчинить дерево? Они нормальные? Мокрые горячие ладони сжались в кулаки.

Нирос поднял голову, и как будто сильнее у него лицо заострилось.

— Теперь даже призывателей понимаю, — сказал он.

И в голове мелькнуло: вьорты.

Талисцы убивают китов, а это одни из самых умных существ. Ну да, для еды убивают. А все равно — без жалости, и вьорт по китам в тот раз тосковал. Конечно, сама его наделила этой тоской, хотела в нем увидеть что-то человеческое, иллюзию вроде инариса.

Вьорт. Синнаяр — с кайрисского. А лаохортов кайрисцы тоже называют синнаярами, и как-то никогда не задумывалась об этом. Просто думала, что так заведено, вроде как одно название для сверхъестественных существ. Что лаохорты и вьорты разные — это очевидно.

Но для древних кайрисцев они были одним и тем же?

О чем ни подумаешь, чтобы не думать об этом народном промысле.

— И не отнекивайся, — Еса глянула на Одвина. — От нас теперь судьба тирниска зависит, и даже зверей Ориенты. Нам что-нибудь обязательно надо сделать.

— Ага, еще и потом перед Лакит все это защитить, — буркнул Одвин.

— Луи мы найдем, — сказал Нирос. — Пока его не превратили в дерево.

— По-моему, его уже, причем с рождения, — заметила Кая. — Но я теперь совершенно за.

— Эти полудурки способны на что угодно. Еще и с Легонией сгрызутся сильнее, раз прикончат Луи, — сказал Одвин.

— А еще я напишу репортаж поинтереснее, между прочим, — добавила Кая. — Нам же на работу осталось еще десять дней.

Еса уже написала заключение: но работу защищать совсем не хотелось.

От воспоминаний будет только злоба и непонимание. А ведь правда хотела подружиться.

— Отличная идея, — Еса кивнула.

— Это подозрительные гаражи, — сказал Одвин.

— Тут все подозрительное, — Еса отпихнула его от выхода. — Зато по ним никто не начнет палить. Никто и не подумает, что тут есть жизнь.

Еса еще раз на карту из листовки посмотрела, поглядела на отметки магазинов. Те из них, что еще работают и встретились по пути сюда, Еса обвела карандашом.

Больницы очень далеко, а ведь кого-то и подстрелить могут ненароком. Надо, конечно, очень осторожно себя вести. И главное, чтобы снаряд сюда не прилетел. Легонийцы так и не продвинулись, похоже, но иногда ракетами бьют вглубь. Правда, редко.

Чернота все еще давила: но, если поговорить, она проходит. И если конфеты-лаккес съесть: хоть и здесь их купила, а все равно они кайрисские, из прошлой жизни. Предложила и ребятам, Кая взяла одну.

Нирос взгромоздился на кучу коробок в углу гаража: уже разграбленного. В коробках раньше лежали банки с тушенкой, и они очень бы пригодились, так-то. Еса еще раз вместе с Каей прошлась по гаражу в поисках укатившихся банок, но лишь убедилась, что все утащили уже давно. В углу лежал сломанный велосипед, и стало вдруг жалко его.

В Кейноре такой же оставила.

Опять раздались разрывы.

Где же там Луи? Забрала бы его себе. Разрешила бы разобрать приемник, разрешила бы спать на всех кроватях в квартире. Папа скоро все равно уедет, и комната у него опустеет. Ни одна ракета так не тревожит, как этот кот.

Опять хлопки.

— Не поубивайте друг друга, пожалуйста, — сказала Еса и села рядом с Ниросом. Он так поддержал, такое тепло от него идет. — Нам же еще работу сдавать. А как мы ее сдадим, если не будет вас.

— Но тогда у работы появится новый смысл, — заметил Нирос, качая ногой.

Он взял общий пакет: туда сложили все, что удалось найти в магазинах. Вынул батон, затем достал нож с резной рукояткой и отрезал ломоть.

— Первая работа про исчезнувшие цивилизации, которую написали очевидцы, — добавил Нирос.

Что-то просвистело и взорвалось совсем рядом. Горячо и остро всплеснуло в груди. Сжались кулаки. Но быстро стало спокойно: ко всему привыкаешь, все-таки.

— Ага, только исчезнувшие цивилизации — это мы, — сказал Одвин, останавливаясь рядом. Еса усмехнулась и пихнула его в плечо.

Нирос пожал плечами и отрезал еще хлеба, Есе протянул.

— Нож у тебя хороший, — заметила Кая. — Узоры знакомые. Моллитанские.

— Нож как нож, — сказал Нирос. — Полезный.

— И что теперь? — спросила Кая.

— Тут переночуем, — Еса глянула на нее. — Днем будем исследовать то, что вокруг гаражей, — отметила их на карте, но нужно еще проверить, не ошиблась ли. — Совсем покидать их не надо: другое убежище можем и не найти. Далеко уходить тоже не надо. Разделяться тоже не будем, только нервы лишние. Будем спрашивать людей, и будем искать.

Конфетка-лаккес, кайрисская конфетка, травянисто-ягодно легла на язык.

Дар Кайрис, дар поиска всего ценного, здесь очень бы пригодился: хотя это и не ее земля, и он тут оказался бы бессильным.

Но все-таки была человеком Кайрис. И что-то позабытое, теплое сжалось в груди от этой мысли.

От чего зависят дары лаохортов, Луи? От самих людей, может быть?

11 паиса, Луи

Олквен Мьенель, кратко поздоровавшись с людьми из команды Герти, сел на грязный скрипящий стул. Он так и не протянул Луи свою руку, чтобы дать исследовать запах. Было лишь ясно, что от правителя Талис пахнет манскорской пылью, штукатуркой, хлебом и сигаретным пеплом.

Неприметный на вид, низкорослый и худой. Лицо чисто выбритое с торчащими ушами и выпирающим подбородком. Одежда потертая, цвета серых манскорских стен. В Легонии обилие серого цвета в одежде и интерьере нежелательно, ведь для легонийцев это цвет пепла, цвет уничтожения. Но талисцам это безразлично.

Или, напротив, вовсе не безразлично.

Мьенель заговорил с Беналем, Керетелем и Юнной об обстановке в городе: выяснилось, что талисцы все же остановили легонийцев в Манскоре. Упомянули и соседние города: где-то легонийские войска медленно добивались успеха, где-то их теснили талисские. Затем разговор зашел о гуманитарной помощи для манскорцев.

Легонийцы все же не хотят чрезмерно ослаблять лаохорта, поэтому и не прислали много военных. Отсюда и неудачи. Впрочем, вряд ли талисцы смогут долго сдерживать Легонию.

Их гибель тоже ранит легонийского лаохорта: у Талис ведь нет своего. Гражданские войны, пожалуй, наиболее опасны в плане влияния на живые страны.

Герти ушел, оставив команду с их настоящим предводителем.

Глава Талис часто приходит в этот штаб. Он даже оставил свою машину для нужд команды: известно, что эти люди стали помогать раненым и развозить гуманитарные грузы. Откуда они брали эти грузы, еще предстояло выяснить.

Луи отступил еще на два шага к краю комнаты.

И снова протянул лапу к коробке с электронным содержимым, прикрепленной к ошейнику. Он прилегает плотно, а кожа, из которой он сделан, слишком прочная — в этом убедился, как и в том, что пультом можно регулировать, насколько мощно ударит током. Любопытно, удастся ли повредить коробку. Впрочем, не совсем безопасно: однако хоть какое-то занятие в этой серой коробке с полуразваленной тумбочкой, двумя раскладушками, столом с торчащими щепками, древним шкафом, множеством бумаг, что разбросаны по мебели, и видом на Манскор с девятого этажа.

Последнее, по крайней мере, вносит разнообразие, хотя и немного надоело. Смотреть на город с высоты — замечательно, однако не сутки подряд.

Пахнет оружейным маслом, старыми тряпками, потом, сигаретами, чем-то кислым. Три стены — серые, неровно отштукатуренные, но на четвертой, противоположной окну, нарисована комната с темной лакированной мебелью, шторами с белым кружевом по краям, картинами на стенах, аккуратным шкафом и аккуратными папками внутри. Впрочем, все это местами заляпано и поэтому скорее отталкивает, а не интересует. Еса бы навела здесь порядок.

Коготь коснулся коробки.

Мьенель повернулся быстро, как зверь, учуявший добычу, и выхватил пульт из руки Керетеля. Луи убрал коготь так же быстро и сделал вид, что балки на потолке выглядят крайне любопытно.

Никаких новых ощущений не последовало. Луи покосился на Мьенеля — тот перебросил пульт из руки в руку.

Весьма любопытное изобретение. Если бы не попал в эту историю, так бы и не узнал, на что еще способны талисцы. Луи перевел взгляд на окно: на подоконнике сидела белка, почти живая на вид, но пахнущая лишь старой шерстью и чем-то резким, уже проверял.

— Шею натирает, ваше величество? — Мьенель подкинул пульт на ладони. Его голос звучал тяжело и гулко. — Ничего. Мы этими штуковинами дрессируем даже самых неуправляемых собак.

— Так вот откуда у вас в команде волк, — Луи наклонил голову.

Юнна забрала у Мьенеля пульт.

Все мышцы напряглись и тут же словно исчезли. Лапы подкосились, подбородок ударился о пол. Тело охватило болью и оно сделалось будто бы не своим, в голове зазвенело.

Непонятно, сколько прошло времени — минута, час. Что же, необычно. До вчерашнего дня такого не чувствовал: и до сих пор, хотя опробовали уже раз пять, это ощущается как в новинку. Когда Луи поднялся, голова кружилась. Лапами удавалось переступить с трудом.

— И сколько я у вас пробуду? — поинтересовался Луи.

— Сколько надо, — сказала Юнна.

— Кормить его все равно не потребуется, — заметил Беналь. — Сколько они без еды, говоришь, живут? Полмесяца? Этот и полгода проживет.

— Огурцов беналевых да с опилками, — махнул рукой Керетель и почесал бороду.

— Мне вот интересно, — Луи сел поблизости от них. — Вы же обманываете людей. Талис не получит независимости. Даже ваш правитель — человек Кранара.

— Тебе слова не давали, — оборвал Мьенель. Юнна перекинула ему пульт, и в это время остро запахло волчьей шерстью: Герти поднимался наверх.

— Слово нематериально, его нельзя дать, — заметил Луи. — Любопытно, почему вы именно так говорите. Я понимаю, это означает, что не разрешали говорить, и тем не менее…

— Не понимаешь.

Мьенель, не глядя, ткнул на одну из кнопок пульта. Тряхнуло, лапы свело жгучей судорогой, в ушах зазвенело и пришлось лечь. Слабость стала такой, что больше не удавалось шевельнуть даже кончиком хвоста.

— Ух ты, открыли электричество, — отметил Луи. — Какая передовая льета.

Мьенель встал со стула и направился к Луи. Его сапог ударил в бок и в живот, от тупой боли пришлось инстинктивно сжаться в комок. Воздух закончился.

— …и изобрели сапоги, — добавил Луи. — Мьенель, у вас в самом деле передовые технологии.

Закашлявшись, Луи продолжил:

— Вам не стоит напрягаться. В вашем логове меня больше всего ранит оскорбление моего чувства прекрасного. А оно здесь на каждом шагу.

— Возможно, пару пальцев тебе отпилим, — сказал Беналь.

— В самом деле? — Луи повел ушами вперед. — Что же, два отрезанных пальца не повлияют на эффективность охоты. Так интересно почувствовать фантомные пальцы. Когда вы это сделаете?

— Беналь, — Юнна закрыла лицо руками. — Дай огурцов, а.

Запах Герти приблизился, как и перестук когтей. Волк остановился у входа в комнату.

— Так вы дадите ответ? — поинтересовался Луи. — Любопытно, как вы объясните все это людям. Вряд ли вы хотите, чтобы они так же поднялись против вас.

Сейчас все спокойно, даже удивительно: лишь вдали порой что-то взрывается, но это уже стало обыденностью.

Луи снова посмотрел в окно, на Манскор, на серые здания среди зелени деревьев. Электрическая подстанция слева, далекие трубы котельной, крыши одноэтажных строений, крыши гаражей.

— А я еще и ядами могу пользоваться, — сказал Беналь. — Как-то использовал с одними тварями. Вынудил их жрать отравленную пищу. Потом их, мразей, парализовало. Трое суток корчились, пока не подохли.

— Да, Беналь, я тоже в актарии травила клещей на смородине, — Юнна взглянула на него и усмехнулась.

— Вот нечего мою любимую ягоду было изничтожать.

Луи повернул голову к Герти:

— Ты же зверь.

Герти ухмыльнулся — и, судя по тому, что люди на время отвели от него взгляд, они применили инарис.

— Будешь меня умолять? — спросил Герти измененным голосом.

— Я бы на это посмотрел в реальности, — Беналь усмехнулся. — Как ты там говорил? Ой, не убивай меня, пожалуйста, мне же так больно. Надо бы Империю пригласить. Или где-то найти твоего брата? Наверное, когда он в самом деле бросил тебе вызов, ты грохнулся в обморок.

Горло свело, и когти царапнули бетонный пол.

— Конечно, — кивнул Луи. — Он невероятно грозный зверь. Особенно когда линяет. Лишь интересно: почему ты предаешь зверей? — Луи снова взглянул на Герти. — В пользу Кранара. Или надеешься стать собакой?

Юнна опять потянулась к пульту, но Герти тряхнул головой.

— Собаки неплохи, — ответил Герти. — Получше, чем многие звери. Я среди лесных не нашел единомышленников. Сам знаешь, что они глупые. Пусть люди делают с ними то, что считают нужным.

— Людям пока что нужна независимость и поддержка их идей, — нехотя добавил Мьенель. — Накал когда-нибудь спадет, люди устанут, и тогда сами согласятся стать с Империей единым целым. Сами поймут, что им это нужно. Мы с Кранаром очень близки.

— Кранар все-таки жесток к зверям, — заметил Луи. — Местная Гартия.

— Порой с вами так и нужно.

— Потому что становимся разумнее? Вы, кранарцы, этого боитесь? — Луи выделил предпоследнее слово. — С браконьерами Кранар не разберется, я так полагаю.

— Ты уже достал, — сказала Юнна.

После следующего удара током ненадолго показалось, что лап больше не существует. Что-то новое.

— Звери так забавно корчат из себя невинных, — голос Юнны доносился словно бы с нижнего этажа. — А еще мы используем живое в творчестве. И это разве хуже, чем использовать для еды или тепла? Творчество тоже нужно человеку. Жизненно важно. А знаешь, — она подняла с подоконника белку, — из тебя, конечно, ничего такого не выйдет, но убийство потомков тирниска — не такое уж страшное преступление.

Когти выдвинулись, несмотря на расслабленность лап.

— Говорят, у тебя только один детеныш из Фернейлов. Остальные вроде как не нужны. Может, нам пригодятся.

Их они, впрочем, не достанут.

Вот где сейчас Эрцог — неизвестно. Думал, он быстро попадет в Манскор. Он должен был уже набраться сил.

Он еще должен попасть в Моллитан, даже если у него пропадет желание. А оно пропадет, скорее всего. Мелкий трус, никчемный, в то же время не желавший покориться и стать нормальным подданным. Нередко выводил из себя, навязывался, а в детстве подлезал под лапу, если Луи замечал что-то любопытное и не хотел ни с кем этим делиться.

Впрочем, вовсе к нему не привык. К Есе — возможно. Скорее всего, студентов уже нет в Манскоре: они должны были искать любой способ, чтобы выбраться. В другой город Талис, для начала. Пускай это сейчас и непросто.

Туда, где Луи в последний раз их чуял, война, насколько известно, не добралась. Уже хорошо.

На первом этаже человек из команды Герти — кто-то, кого Луи еще не запомнил — договаривался по телефону о переброске лекарств. Собеседник напоминал ему, что не может слишком часто ездить с востока Кранара на запад, но при этом уточнил, что постарается в следующий раз привезти большу́ю партию медикаментов.

Почему же Кранар не присоединил Талис раньше. Может, понимая, что уступает соседу в военном плане, он не хотел злить Легонию, усиливая влияние, пусть и на нейтральных землях. Конечно, кранарцы набрались наглости перед войной за Моллитан, но из-за поражения они вновь стали осторожными.

Теперь же Кранар наглеет снова.

— Быстрее уже, — на этот раз последовал лишь легкий укол. Беналь раздраженно постучал пультом по дверному косяку.

Вода в лужах была мутной и полной песка, но лучше так, чем без нее.

— Хоть в чем-то тебя можно уважать, — сказал Беналь. — Я бы тебе за это налил и водопроводной, но до колонки далеко. Три часа все-таки к ним шел. Даже удивительно.

Луи промолчал.

Да, они выбрались из города, разумеется. Это было бы разумно. Еса наверняка обо всем позаботилась: в любом случае, она точно не испугалась и не растерялась. В ней не ошибся.

— Так что вы все-таки замыслили? — Луи, снова зайдя внутрь, глянул на лапы. Не помешает как следует их вымыть.

— Никого убивать не станем, — резко сказал Беналь. — На нас, по крайней мере, подозрения не должны упасть, — он скосил взгляд на Луи. — Ты, зверь, еще не знаешь, почему мы тебя поймали. И не надо тебе знать, даже догадываться не надо. А насчет того, что с тобой сейчас сделать, есть одна мысль.

— Для чего загадки?

— Для спокойствия людей. И зверей, — хмуро произнес Беналь. Яснее не стало.

Уснуть удалось лишь ненадолго, людские голоса быстро прогнали видение степи и живой, стремительной Тени. Луи столько раз ее видел, но никак не мог понять, какому животному она могла бы принадлежать.

— Да и правда, — сказал Герти, опершись лапами на стол. Свет лампочки окаймлял его морду, бликовал на носу. — Неплохо.

— Ну да, убивать его ради этого — возни много, — Беналь с этими словами нервно усмехнулся. — Да и на что нам вся его кровь, на деревянный танк?

Луи поддел лапой брусок, который люди положили рядом. Укол от ошейника заставил отдернуть лапу.

— А сколько оно будет стоить, кстати, — добавила Юнна.

— Собираетесь нажиться на своем же народе, который решили продать кранарцам? — спросил Луи. — Вот что следовало изучить Есе в работе по экономике.

Мьенель, не выпуская из рук пульта, сел рядом с Луи, придвинул к себе брусок, и на него пришлось положить лапу. Короткий нож для резьбы по дереву прорвал на ней шкуру. Впрочем, тут все равно больше нечем заняться.

11 паиса, Дайгел

— А, еще пару заказов примем и все, — ответил Дайгел Энкелу, забирая пакет с чем-то поломанным.

Сегодня выходной, День открытия электричества, к тому же ночью — первая четверть луны. Но выходных и так было достаточно, а сейчас хоть спрос появился. До полудня поработать — нормально.

— На выставку хоть пойдем? — спросил Энкел.

— Я ни одну выставку в День электричества не пропускаю, — напомнила Кита.

— День электричества я в Далии встречать не хочу, — сказал Дайгел. — Я бы в Экере пошел, а тут чего делать.

Скадда-то хотела, чтобы встретили вместе. И с отцом бы встретил.

— Это как, это что, не отпразднуем День электричества? — возмутился Энкел.

— Ну нет, — поддержала его Кита. — Надо отпраздновать.

— А кто сказал, что не отпразднуем? — Дайгел развернул пакет. — Мы его в Далии не станем отмечать, а вот в Неламе — так уж и быть.

Кита улыбнулась: ну да, она же туда еще не ездила, к этим гартийцам.

На выставке стоит побывать разве что из-за этих чужаков: может, удастся еще чего заметить подозрительного. А что до алеартских изобретений, они, ясное дело, сплошь ерунда. Кроме пары-тройки, может быть.

— Хорошая идея, гартийцы завтра как раз отчаливают, наверняка им покажут всякие местные работы, — оживился Энкел.

Пока Дайгел чинил лампу, пришли еще люди, приволокли телевизор, и девчонка опять бегала с газетами, но быстро умчалась, не успел купить.

Вон одну газету взял четверть месяца назад — и сразу понял, отчего вдруг клиенты возникли. Сначала три человека в день, и то немыслимо, а теперь до десятка доходит. Сегодня за утро пришло уже семеро, и, разумеется, многое придется чинить в следующие дни, но людей подкупило то, что и в выходной мастера согласились принимать заказы.

Тот выпуск «Легонийских известий» Дайгел так и сохранил. Да еще и денег талисцы прислали: как раз достаточно, чтобы оплатить аренду за следующий месяц. Хотя алеартцы и упоминали, что Талис они не шибко доверяют, но рекомендация лет-танера — это рекомендация лет-танера. Тем более Мьенеля в Легонии всегда уважали.

Правда, в Талис уже творится невесть что, а лет-танер у них, как выяснилось — за независимость Талис. Вероятно, в следующие дни из-за этого начнется спад. Правда, в той газете отмечали, что Дайгел работал на Единство: может статься, алеартцы сочтут, напротив, борцом за Талис в составе Легонии.

Захотелось Талис отделиться — ее дело. Она изначально не легонийская. Однако же с Кейнором хотя бы войны не вышло, а вот из-за Талис на Легонию явно кинутся вьорты, рано или поздно. Это уже скверно.

Отец говорил, что с Есой связаться не удалось, трубку не берет. Не приключилось бы чего.

Потом с Энкелом изучили телевизор: и Дайгел чуть не решил, что он когда-то уже был сломан, а хозяйка его починила собственноручно, приделав пару ненужных выступов к деталям. Хотя она бы не додумалась. Неужели у них завод на таком уровне? Как можно было так никудышно все сделать — никак с расчетом на то, что телевизор через пару месяцев сломается и придется брать новый.

— Завтра сделаем, — предложил Энкел, и Дайгел согласился.

А про Талис все гудят и гудят, даже газету читать не надо. Дайгел прислушался. Вдруг даже про ребят что-то скажут: да нет, ничего.

Легонийцы пока что посылают в Талис небольшие бригады: считают, что из Талис противник такой себе, да и не хотят оставлять без охраны границы Кейнора. Но, говорят, талисцы легонийских теснят. А еще говорят, дескать, из Каргосского моря сегодня направили суда к берегам Талис. Якобы для переговоров. Военные суда. Для чего же еще.

Гартийцам только на руку, вот же.

Тем манскорцам, следящим за порядком, позвонил бы и лично бы их поблагодарил, если бы не вот это все. Надо было сразу у Есы взять телефон, да все откладывал.

— Вот это можете починить по фотографии? — новый клиент ткнул снимок переломанного невесть чего прямо под нос.

— Допустим, — сказал Дайгел, отстранив его руку. — Но не починить, а диагностировать.

Диагностировать было нечего. Все равно что откопали бы древний скелет, сфотографировали и спросили, что с человеком не так и отчего не встает.

— А вы можете сказать, что не так, а я поправлю?

— Работникам завода я мог сказать. Потому что они как раз могли сами поправить, да и находились за тысячу километров. А когда я сам могу отремонтировать, то беру и ремонтирую.

— И на дом придете?

— Перенести его можно, как погляжу. Вот и несите сюда. После выходных.

— Грубость какая-то, — сказал, уходя, алеартец.

— Как же здесь у вас здорово, — говорил Табон, глава астельских якобы дипломатов.

Гартийцев даже не глядя можно было распознать по жесткому выговору. Они шли между прилавками выставки, окруженные моряками, и то и дело останавливались, чтобы поболтать с местными. С астельским акцентом даже похвальба и лесть звучали считай как ругань, но это алеартцам не мешало.

Подошла здоровущая косматая чернота с белой мордой, потянула за рукав куртки Дайгела, а Дайгел в ответ потрепал собаку между ушами.

Вот лесных зверей не видать. Остерегаются астельцев.

Кита сторонилась чужаков, тянулась к собаке, но все равно то и дело на этих астельцев посматривала да улыбалась растерянно.

— Они как-то настораживают, — пробормотала она.

Дайгел задержался у прилавка с машинами на радиоуправлении. И отчего их не изобрели лет двадцать тому назад. Конечно, качество у этих машин наверняка не очень, раз они алеартские, а все равно тянет следить за тем, как они разъезжают себе от одного края прилавка к другому. Вдруг какая-то возьмет да упадет: а там и докажет, что все-таки способна разъезжать и по асфальту, и по грунтовке.

Алеартские продавцы даже никаких гонок не устроили между своими машинами: нет в них духа соперничества ни капли.

Дайгел включил украдкой камеру в сумке: алеартцы хоть и закрывали собой половину прилавков, но что-то из выставленного все равно должно было попасть в объектив. Все-таки обещал Скадде записать выставку на День электричества.

Ночью тут станет поинтереснее, зато ранним вечером, под солнцем, все запишется лучше, чем под фонарями.

На краю площади Дайгел приметил занятную вещь: автомобиль размером чуть больше велосипеда, с круглой мордой, без крыши.

— Электромобиль, — сказал владелец, круглый, как удачно испеченный блин, да навязчиво улыбчивый. — Подзарядки не требует долгое время, а заряжается легко, чудо-вещь. В планах — перевести на солнечные батареи. Кого прокатить?

Энкел посмотрел с интересом, а Кита отстранилась. Басна, соглашаясь с ней, кивнула.

— Меня, — предложил Дайгел.

Владелец тут же в лице переменился.

— Но это не сейчас, дней через десять, а пока что запись желающих ведется, но он полностью исправен, и я…

Ага, все понятно: из трусливых алеартцев-то никто бы не вызвался прокатиться.

— Доделаешь — свяжемся.

— Да я все доделал, все исправно, просто надо время, и еще надо с документами там все сделать, ну, вы понимаете.

— Делай, делай, — кивнул Дайгел. — Может, доделаешь до ракеты и отправишь гартийцам. Я в тебя верю.

Потом задержался у прилавка с радиоприемниками. Нашлась там пара ламповых, с деревянными корпусами: всегда такие были по нраву. Выглядели они добротно: может, их сделали переселившиеся кейнорцы или кранарцы.

А из того радиоприемника, что находился в центре выставки, доносилась музыка. Началась как раз рубрика «Музыка всех льет Легонии», и на этот раз пришла очередь гахаритских народных песен. Гахаритские еще ничего.

— Выключите это, — попросили рядом.

— Да, переведите канал, слушать невозможно.

— Заунывность.

Заведующие выставкой тут же прислушались, но на другом канале шли новости, где говорили про Талис, так что приемник попросту отключили.

Энкел помахал Дайгелу: как выяснилось, он отыскал прибор, похожий на две металлические руки, приделанные к подносу. Пальцы этих рук сжимались и разжимались, хватали и роняли вещи: карандаши, линейки да циркули без иголок. Вот это оказалось неплохой вещью: и Дайгел, подойдя, пожал одну из рук. Кита тоже приблизилась, но, когда руки к ней протянулись, отшатнулась тут же, и Дайгел ухмыльнулся.

— Энкел, а ты в выставках участвовал со своими пылеуборницами? — поинтересовался Дайгел.

— Давно это было, а после того, как отдал вещицу в Ваммельхол, вовсе желание пропало, кажется, что выставка ниже уровнем, ну, ты понимаешь меня.

Это как работать в салоне по ремонту всякой ерунды после завода или ЛОРТа.

— Знаешь, — сказала Кита, — знаете, в Ваммельхол не всю технику отдавали добровольно. Некоторые вещи просто забирали. Старинные. В общем, — она сжала одну ладонь в другой, — ты мою фамилию уже знаешь, конечно.

Так вот что, она и впрямь потомок математика Ренски, если не врет. Значит, голова у нее должна работать будь здоров. Уже, по крайней мере, заметно, что многое, связанное с ремонтом, она схватывает быстро.

— Те часы в Ваммельхоле, с вензелем «Р», они, ну, принадлежат моей семье, — добавила Кита. — Когда я осталась одна, мне еще пятнадцати не было, вот музейные работники их и забрали, а меня не послушали, — глядя на свои ботинки, она почесывала собачье ухо. — Я поэтому и хожу в Ваммельхол. Выучилась на аграрном, чтобы работать в саду Ваммельхола, но меня туда точно не возьмут. Потому что я много напортачила, когда была стажером, а у них высокие требования. Но я недавно поняла, как еще можно оказаться поближе к моим часам. Поняла, когда сама починила себе лампу. Мне это больше нравится, чем работать с травой и с ветками. Сходим туда еще, в Ваммельхол? Я там уже и сад выучила. Весь.

— Ну даешь, — сказал Дайгел. — Сходим.

— Естественно, — оживился Энкел. — И вот как, у нас кое-что общее нашлось, у тебя тоже вещь в Ваммельхоле, вот да.

Дайгел прошел к крайним прилавкам выставки: к морякам и астельцам, которых постепенно окружала толпа. Чужаки, жестикулируя, громко хвалили алеартскую культуру, да еще добавляли, что надо будет снова встретиться. К алеартцам они обращались и сами, и через переводчика.

Отчаливайте уже. Да и провалитесь в океан. А волчица ваша где, никак уже провалилась?

— Мы бы повидали вашу страну! — выкрикнули местные.

— Мы бы тоже ее повидали, — улыбнулся Табон. — А то все на островах да на островах.

Один крупный парень, пробиваясь вперед, чуть локтем не заехал по сумке Дайгела — с камерой — и Дайгел его отстранил.

— Не лезь так. Тресну.

— Нецивилизованно, — возмутился алеартец. — Кейнорец, что ли? Или из Талис? Они вон там и наших стали убивать, да неслыханно, да как же так?

Правда, дальше пробиваться он не стал.

Наших. Для алеартцев остальные легонийцы не чужие — но и не свои, само собой.

Только Дайгел достал листок и ручку, как алеартцы стали расходиться, и знакомая ерунда нахлынула, точно переместило в другую страну. Вон она, Астелнал: в глазах плещет зелень, темные потеки на лапах видать.

Что же с лапами-то астельскими.

А смотрит весело, почти что носом тычется в руки местных людей. Алеартцы, правда, на нее глядят без восторга, но уже не сторонятся, ясное дело.

— Опять лесные пожары? — спросил кто-то из толпы.

— Да, у нас это летом главная напасть, — ответил Табон, как будто оправдываясь. — У лаохори были еще и ожоги, немного, уже прошли. Сейчас уже затушили все пожары, без сомнений, но люди все равно умирают от последствий. Кое-где в пригородах даже голодают из-за этих пожаров, и вот... Но все, конечно, потушили. Мы и леса тушим, само собой.

— Ага, — сказал Дайгел, повернувшись к Энкелу, который как раз подошел. — Делают вид, что звери им небезразличны.

— А собак у них покупают, как скот, — проговорила Кита. Поежилась от взгляда на Астелнал и тут же запустила руку в черный густой мех Басны. — Я слышала.

Ну что, объяснение звучит вполне достоверно. Вот только все равно в него не верится. Ушлые они, эти астельцы.

— И на прощание, — добавил Табон, проведя рукой по голове подошедшей Астелнал и взъерошив ей шерсть: как будто рядом с ним настоящая волчица остановилась, или собака. — У нас еще остались пряные галеты. Если кто-то хочет…

Алеартцы тут же подались вперед.

— Отравят еще, — шепнул кто-то рядом. Впрочем, толпа так и напирала на астельцев.

— Да сколько раз уже брали.

— Неплохие ребята.

— Да бери, ты чего.

Теперь им еще и подачки бросают. Тьфу ты. Кейнорцы и кранарцы ни за что бы на подобное не повелись.

Энкел смотрел на все это со скепсисом, Кита тоже.

— Если и яд, даже это лучше местной кухни, — заметил Дайгел. — Меньше мучений.

Басна заворчала, да с такими интонациями, что сразу удалось распознать: поблизости дикие звери. Поодаль, у крайних прилавков, раскинула ветки айва, и Дайгел заметил, как в зарослях мелькнул волк. Махнул приятелям и направился туда.

Волка уже не было видно, но он глухо ворчал в глубине куста, явно с недовольством. Звери тревожились из-за завода, и призыватели тогда тем более всполошились, Скадда рассказывала: а теперь вон лесные из-за Гартии беспокоятся.

— А ты смелый, — заметил Дайгел. — Что, не доверяешь этим заморским волкам?

Волк огрызнулся — беззлобно, правда. Лишь с неприязнью.

— Успокойся, я не гартиец, даже не алеартец, — добавил Дайгел.

— А алеартцы как будто ему навредят, — заметил Энкел. — Мы, между прочим, тоже очень зверей уважаем, не только в Кейноре берегут природу, понимаешь или нет.

Кита не приближалась, цеплялась за собачью шею, да выглядела так, будто приготовилась удирать прямо сейчас. Энкел на нее взглянул с удивлением.

— У тебя вон зверюга какая, — сказал Дайгел. — Ты что же, волка боишься? Обычного?

— Вообще-то, — проговорила Кита, — я боюсь всего. Кроме высоты. Ну и техники. Но не всей.

Механические руки, ага.

— Главное — вовремя признаться, — кивнул Дайгел. — А самое главное — чтобы в работе не мешало. Разберемся.

11 паиса, Скадда

Скадда поднималась по склону быстрее, чем двое алдасаров, и то и дело к ним оборачивалась. Огибала сосновые стволы, задевала крыльями ветки, трогала лапой грибы и пауков на валежнике. Если алдасары сильно задерживались, взмывала и кружила: крылья ведь должны оставаться сильными. Конечно, подъем в гору на четырех лапах тоже тренировал: развивал силу и выносливость лап, а значит, и всего тела. Завтра, конечно, получится лететь второй на пути к Тарленту. Или даже первой.

Выше по склону прошел муфлон, вскинул голову и убежал. Солнечного света уже осталось мало, все тише журчали ванланки и щелкали скимотки́. В темноте на выставках в честь Дня электричества загорятся огни. Хотелось пойти на праздник с Дайгелом, но не получится: зато он запишет на камеру то, что увидит в Алеарте.

Алдасары специально решили отправиться в лес именно сегодня: чтобы показать, что сблизиться с животными для них важнее, чем отпраздновать.

А вот талисцы больше не хотят сближаться даже с другими людьми-легонийцами. Талис теперь почти отделилась, и там началась война. Потому что там жестокие люди. Правда, это происходит далеко, так что не очень тревожит: но хочется взглянуть, что там такое. Талисским зверям ведь надо помогать, и им нужна хорошая Гвардия. Вдруг их даже понадобится оберегать от людей?

Очень хочется, чтобы у Эрцога получилось помочь тем зверям. И, конечно, грифонам тоже надо побывать в Талис: хотя бы летом.

Скадда откусила ветку, что свисала над пауком и его закрывала, а потом лапой указала на самого паука, мохнатого, симпатичного, черного с синими лапами. Взглянула на людей и, взъерошившись, помотала головой. Нельзя его трогать, он ядовитый. А жалко, он такой шерстяной и шустрый, было бы интересно с ним поиграть.

Показала его паутину, и землянику, и страннолистку, и стрелы Летии, и птичий коготь, и лягушек-плющевиц: Оталинг одну взял в руки и потом осторожно выпустил. Затем Скадда отыскала данха, похожее на крысу ядовитое существо, но оно сразу скрылось.

Белоноги убегали подальше, олени тоже близко не подходили, но все-таки некоторые из них шли следом за алдасарами. Коты шипели на алдасаров с веток, куницы и харзы свешивались со стволов и недовольно принюхивались.

— Алдасары? — спросила кто-то из них.

— Просто городские.

— Я слышала, что алдасары.

— Конечно, алдасары, — ворчаще прощелкала Скадда. Куницы сразу скрылись: к алдасарам они еще не привыкли.

Скадда запомнила на уроках Рагнара, где обычно бродят кабаны и на каких склонах их не бывает, потому что им трудно туда забираться. Так что выбирала безопасные пути: среди кабанов ведь много нарушителей, и кто-то из них мог легко напасть на человека, особенно на алдасара.

Нашла краящера, который дремал под деревом, и ткнула его лапой в чешуйчатый бок, а когда пасть краящера стала медленно раскрываться, Скадда отошла. Он не опасный для людей, он очень медленный.

Показался водопад. Скадда обогнула его, а пока ждала людей, собрала себе у воды маленькое гнездо из веток и в него легла. Потом попросила лист бумаги и ручку, положила на камни, оплетенные красным горным плющом, и написала:

«У вас есть гейзеры. Рядом с ними собираются в самую короткую ночь. Если над ними появится северное сияние, весь год будет хорошим».

Ветер бросил на бумагу несколько капель с водопада.

— Это где ты выяснила такое? — спросил Оталинг. — А верно. Но мне не нравилось, холод дикий, спать хотелось.

— Скажешь еще, — Олла Аверанг села рядом на камни. — Хороший праздник. А что еще знаешь?

«Саргон Генлинг выреза́л для сыновей статьи из газет. Для одного — про часы, для другого — про еду».

— Серьезно? — заинтересовалась Олла. — А откуда знаешь? Вы даже это изучаете?

— Я не слышал, — добавил Оталинг.

Скадда подняла уши торчком. Когда-то про Саргона рассказал Эрцог, и правильно сделал. А вот следующее удалось узнать от Георга, которому сообщила Еса.

«Вечером, перед ночью Смены Года, в Кайрис на снегу рисуют знаки. Выбирают место, где их рисовать. Площадь, двор или крышу. Каждый житель улицы рисует один знак. Запоминает. А утром смотрят, что с ними стало. Если разнесло метелью, наследили звери или птицы, то это хорошо. Будут перемены и новые знания».

— Вот оно что, — Олла Аверанг присвистнула. — Так и есть.

Скадда весело фыркнула, подхватила ручку вместе с листом бумаги и направилась дальше.

Четта высунулась из пещеры, сонно моргая, и Скадда положила перед ней листок.

— Ого, алдасары, — Четта глянула вперед и наклонила голову. — Алдасары же? Или сороки и сойки трещали неправду?

Скадда повернула голову вправо.

— Ого. В самом деле. И кого мне тебе поймать, сарга? Я смогу, только подожди, пока вырастут перья.

— Ты не поймаешь сарга, — сказала Скадда. — Сначала долети в Кайрис, они только там водятся, а не у тебя под горой.

— Долечу. Меня Рагнар тренировал с проклюнутого яйца, а не с галенза, — сообщила Четта.

Скадда только сейчас заметила, что у Четты такие же удлиненные уши и ассиметричный клюв, как у Рагнара. А еще такие же глаза цвета скорлупы лесного ореха. Но остальные черты совсем не рагнаровские.

— Ты же не из его рода? — уточнила Скадда. — Я бы запомнила.

— Нет, не из его. Но ты бы и не запомнила. Когда он называл наши имена при знакомстве, ты очень смотрела на Виррсета, — Четта снова глянула на алдасаров, а они не торопясь шли к ее логову. — Здорово. Они видели мир с большей высоты, чем я. И пролетели больше.

— Мы с тобой еще больше пролетим, — сказала Скадда и подвинула к ней листок. — Пиши: «А если какой-то знак нетронут…»

— Зачем?

— Чтобы я не съела твои уши.

Четта развела уши в стороны, затем поставила их торчком и начала записывать, а Олла посветила фонарем на бумагу, и чем дальше писала Четта, тем с большим интересом алдасары за этим наблюдали.

— …значит, его нарисовали «забытые люди». У них ничего нового в жизни не произойдет. Говорят, что эти люди совершили проступок, — тихо, пощелкивающе продиктовала Скадда, а Четта, дописав, повела ухом вверх:

— Странные они.

— Но здорово.

— Да.

— Какие сведущие, — усмехнулся Оталинг. — Что нам еще покажешь? «Белая равия», кстати, хороша.

— Мне другая грифонья рекомендация больше понравилась, — возразила Олла. — «Спящий вулкан». Сладкое — это вино, а вот кислятина — это кислятина. Откуда грифоны знают про вино — другой вопрос.

Рано утром Скадда прилетела в один из южных актариев, на пустырь, где возвышалась радиоматча: скоро там собрались все одиннадцать учеников Рагнара, прошедших первое испытание. Конечно, из-за радиомачты менялись стороны света, но к этому намного проще было привыкнуть, чем к страху, идущему от лаохортов.

У некоторых учеников мех на загривках, смешанный с перьями, поднимался дыбом, а перья на крыльях топорщились. Скадда на них фыркала и весело пощелкивала клювом. Керсет отступил на шаг, за что Рагнар цапнул его за ухо.

— В западном актарии Тарлента встретите гвардейцев,— сказал Рагнар. Он назвал их имена и поручил каждому что-нибудь узнать от одного из этих грифонов. — После этого — назад. День — туда, день — обратно.

Все очень просто.

Скадда долго летела четвертой и злилась, но после Аратты наконец-то перегнала Керсета. Теперь впереди неслись только Лирра и Кенна.

Внизу, окруженные огромным стадом хафенов, проскользили холмы Первая стая: два крупных и два поменьше. Их назвали в честь первой стаи волков, вступившей в Гвардию, и они на самом деле напоминали волков: летних, после линьки. Потому что их, как и многие соседние холмы, сильно объели хафены.

Степь сделалась каменистой, более ровной и гладкой. Крылья несли Скадду все так же хорошо, а расстояние до бурой Кенны сокращалось. Но, едва Скадда успела с ней поравняться, начало сбиваться дыхание.

Скоро после каждого вдоха стало казаться, что в горле возник горячий камень. Крылья, напряженные, негнущиеся, Скадда словно бы забрала у аалсоты. А Кенна летела слишком легко и скоро вырвалась вперед на пару хвостов.

Гвардейцы никогда не летают вдаль без отдыха. Но однажды в этом полете Скадда уже отдыхала, долго, и Кенна тоже, а после этого она не снижалась. Если сейчас снизиться, это будет означать, что соперница сильнее. Пускай сначала она решит отдохнуть.

Способна на большее. Откуда такая усталость?

Речка, маленькая и тонкая, извивалась далеко внизу: при виде блестящей воды сразу ощутилось, как сильно пересохло в клюве. Жар послеполуденного солнца не чувствовался из-за высоты, зато чувствовался жар от скорости: и от усталости? Крылья не взмахивали, просто чуть двигались в парении. Казалось, если взмахнешь, сразу рухнешь.

Приземлиться — это же не значит проиграть. Нет, надо вниз, обязательно: крылья уже не могут терпеть.

Не слабая. Не сдалась. Скадда заворчала. Внутри что-то так и подсказывало кинуться вниз: что-то малоосознаваемое, трусливое.

Кенна все никак не снижалась: как будто впереди летела совсем не грифоница, а иллюзия, или новая аалсота, которую не отличить от грифоницы. А позади раздался бойкий клекот Керсета.

Кости в крыльях как будто растянулись. Мышцы жгло. Нельзя переусердствовать. В конце концов, Рагнар об этом говорил. Скадда раскрыла хвостовые перья, кинулась вниз: и закружилась голова. Ее охватила жаркая давящая боль.

Скадда приземлилась против ветра, и жесткие травы ткнулись острыми концами листьев в бока и лапы. Из клюва вырвался недовольный клекот.

Не сдалась. Больше никто не перегонит. А Керсета и Кенну обязательно получится догнать.

На закате Скадда все-таки добралась до окрестностей Тарлента. Четвертой: и это требовалось исправить. Гвардейцев нашла очень быстро, они парили над актарием.

— Мне надо от вас узнать что-нибудь важное, — сказала Скадда.

— Это мы еще никому из учеников не говорили, точно, — протрещала одна из грифониц. — Это было севернее, ближе к Аратте, у Первой стаи. Мы с подругой рассыпали там семена… как ее там?

— Паливии, — отозвалась другая гвардеица.

— Я слышала про такое растение, — Скадда вздернула уши. — Это поручил Гелес. На эту траву аллергия у хафенов, и она быстро прорастет после дождя, а потом хафены должны уйти из степей.

— Да, именно.

Надо проверить, чем это все закончится. Все-таки Гелес — преступник.

Термики исчезали, и Скадда приземлилась в степи. Никого из учеников не увидела и не услышала. А мысли смешивались, и Скадда, полуосознанно собирая лапами гнездо из травы, в конце концов задумалась уже совсем непонятно о чем. Прохлада успокаивала, глаза закрывались сами собой.

Совсем нельзя спать. Только отдохнуть. Чуть-чуть.

Темнота кругом. Сколько проспала? Кто из грифонов прилетел?

Скадда глянула на запад: половинка заходящей луны торчала из степи, будто клык. Значит, еще даже не прошла половина ночи. Спала не очень долго, к тому же сейчас вообще-то спят все грифоны. Нормально лететь в темноте почти невозможно: термики ночью появляются лишь над водой, а рек и озер рядом нет. Правда, гвардейцы способны долго лететь без теплых потоков.

На востоке поблескивали окна актария. Скадда отряхнула крылья от травинок, выкусила клеща, огляделась. Больше нельзя так резко засыпать в незнакомом месте.

Ориентиры в темноте не увидишь, и Веннту тоже: но можно ее почувствовать. Известно, что надо на северо-запад. Надо хоть немного выиграть времени. Совсем чуть-чуть пробежать, не тратить слишком много сил, ни в коем случае. В степи можно обогнать спящих Лирру, Кенну и Керсета.

Скадда быстро поймала молодого больного зайца, и, когда почти уже его доела, приблизилась турица. Скадда наступила лапой на добычу и насторожила уши. Турица выглядела спокойной, на Скадду не обратила внимания. Она стояла, глядя на актарий, с чьей стороны дул ветер, и глубоко дышала, принюхиваясь.

— Что такое? — спросила Скадда.

— Мои бывшие сородичи, — гулко протянула турица. — Я часто сюда хожу. Они могли ходить с нами. Никого не виню, так надо. Но они могли жить с нами, пастись с нами. Могли убежать. Могли стать жертвами. Могли получить разум.

Туры всегда были глупее, вот их и приручили, а грифонов, например, никто не одомашнивал.

Но если бы людям это пришло в голову? По спине тут же же пробежал прохладный ветер, и Скадда встопорщилась.

Туры, конечно, тоже стали разумнее. Но они не такие, как хищники, и никто из них не стал жить так же долго, вот и еще одно доказательство того, что их разум слабее.

Правда, лисы тоже не стали жить намного дольше, чем сотни лет назад. Волки живут меньше львов, взрослеют быстро, но они ведь не глупые. Как и сами львы, живущие меньше грифонов. Как-то раньше не задумывалась. Конечно, это ни о чем еще не говорит, но интересно.

— Ты давно так ходишь? — спросила Скадда.

— Год как.

— А кто-то еще?

— Никто. Они понимают. Так заведено. Это защищает нас от охоты, это защищает и тех человеческих туров. Коров, как люди их называют. Но они похожи на нас. Смотрят как мы. Телята у них — как наши. Я их и до этого видела, мне было не интересно. Год назад что-то поменялось. Я не замечала, как они на нас похожи.

Скадда подошла поближе к турице, а она осталась на месте. В конце концов, грифоны на туров не охотятся, ни одной стае не съесть целого тура, поэтому она и не боится. От турицы веяло теплом и чуть пахло степными травами. Она повернула голову к Скадде и взъерошила дыханием шерсть на голове.

— Ничего ты не понимаешь.

— Я понимаю, — возразила Скадда. — Но те коровы — они же не знают, что на воле хорошо. И им все равно. Они ничего не поймут.

— Они могли бы, — добавила турица и больше ничего не говорила.

А Скадда побежала в сторону Экеры.

Надо остановиться и еще поспать. Все-таки веки слипаются. И уже несколько раз путала направление, наверное, набегала лишнего.

Но уже светлеет, можно рассмотреть линии Веннты, а не только почувствовать. Надо взглянуть на линии, поточнее определить сторону света, и только потом отдохнуть.

А теперь совсем светло, и появляются термики. Немного пролететь? Почему и нет. Совсем немного, ведь потоки еще слабые. Интересно, какая уже по счету, и удалось ли обогнать спящих грифонов?

Это, наверное, нечестно.

Но отдыхающих грифонов ведь можно обгонять: почему же нельзя обгонять спящих?

Скадда пролетела совсем чуть-чуть и уже готовилась приземлиться, когда впереди, в воздухе, показался грифон. Бурая грифоница Кенна. Так все-таки третья?

Степь, холмы, овраги, стада, река: Скадда ни во что не всматривалась, кроме самых заметных ориентиров. Немного отдыхала, чуть-чуть совсем дремала в траве и снова поднималась в воздух.

Недалеко от Аратты Скадда обогнала Кенну, заметила Лирру впереди: и Керсета. Все-таки опять оказалась третьей. Хотя и рано пустилась в путь.

Опять возникала горячая тяжесть: и в горле, и в груди. Скадда скользила по термикам, ловила новые над переходами почв, присматривалась не только к ориентирам, но и к облакам, чтобы находить по ним лучшие теплые потоки. Которые помогут парить быстрее, но так, чтобы крылья не слишком уставали, а то опять получится как вчера с Кенной.

Вот показалось кучевое, клубящееся: под его гладким темным низом точно должен был появиться поток. Не ошиблась. Скадда перелетела на него, потом нашла поток посильнее, что возник под небольшим облаком.

Подольше бы отдохнуть на земле: но что потом, прилететь десятой?

Мертвых животных Скадда не разыскивала. Все равно в последнее время много и успешно тренировалась с Рагнаром.

Скадда подбиралась все ближе к Керсету, но ни над Экерой, ни над ее актариями не удалось его догнать, а потом он умчался совсем далеко. Тяжесть все нарастала, глаза старались закрыться, и в них щипало. В крыльях начинало сильно ломить от усталости: зачем она нужна? Еще никогда так не уставала после далеких полетов. Какая-то стыдность.

Наступал вечер, в свете просматривался легкий золотой оттенок, а в тенях появился синий. Голову пекло и давило, хотя на высоте и обдавало прохладой.

Перед Каменным Когтем Скадда заметила отдыхающих на уступе Керсета и Лирру: Рагнар летал над ними кругами. Чтобы никто не заметил усталости, Скадда постаралась успокоить дыхание, тяжелое и частое, а затем, снизив скорость, опустилась к Лирре и Керсету.

Рагнар, метнувшись вниз, нацелил клюв в сторону одного из выступов Когтя, где лежал труп келарса.

— Бей.

Лапы Скадды очень медленно шагнули к краю обрыва. Очень не хотелось снова взлетать, хотелось даже уснуть: но что еще выдумала, сдаваться, что ли?

— Почему нам не надо? — спросила Лирра.

— После нее, — ответил Рагнар.

Пришлось опять взмывать и глотать тяжелый, душный, закладывающий горло воздух. Рагнар все-таки относится как к очень способной ученице? Поэтому поручил бить сразу после того, как вернулась?

Скадда ринулась вниз: а в глазах щипало так, словно по ним слишком долго бил ветер и даже сдул прозрачные веки.

Постаралась замедлиться: но в голове было жарко и мутно.

Удар. Вовремя снизила скорость, или нет?

Еще подъем, еще удар.

Что-то трещало? В ушах и так сплошной треск и звон. Глаза — горячие, саднящие.

Снова удар. И снова. Еще и еще. Лапы не хотели жаться к телу, они норовили повиснуть, как у мертвой, и вместо воздуха будто вдыхалось что-то раскаленное и жалящее. Перед последним, десятым ударом Скадда задержалась на раскинутых крыльях, глотая воздух жадно, будто воду.

— Засчитаю промедление за одну сломанную кость, — прорычал Рагнар. — Промедление даст нарушителю сбежать. Быстрей.

Скадда ударила.

Потом разодрала пятнистую шкуру. Этого келарса, наверное, убили преступники: а вдруг, наоборот, он сам преступник, и его казнили? Надо спросить.

Пять сломанных костей за десять ударов. Скадда повернула голову набок, всматриваясь получше: вдруг это просто двоится или троится в глазах? Нет, правда пять. А почему? Ведь уже улучшила навык. На отдельных занятиях с Рагнаром обычно ломала не больше одной кости.

Рагнар, зашуршав крыльями, приземлился рядом.

— Это был допуск к испытанию, — сказал он, пощелкивая клювом, и Скадда вздернула уши.

Получается, второго испытания не будет, и уже не будет места в Гвардии? Как тогда узнать, на что еще способна, если не учиться у гвардейца? Захотелось зарычать.

Но надо же понять, почему так вышло, почему так устала, и что еще можно сделать. Все-таки очень хочется дальше тренироваться с гвардейцем и будущими гвардейцами.

— Перед полетом я говорил, что надо стараться прилететь первым? Или среди первых? Это не испытание.

— Но я должна была, — ответила Скадда. — Я же всегда летаю впереди.

Рагнар молча смотрел на Скадду.

Те, кто не знают предела своих сил, не смогут и правильно бить с воздуха. Значит, все-таки переусердствовала? Но ведь не слишком уставала, летая над городом после тренировок.

— Я хочу разобраться, что случилось, — Скадда почесала клювом крыло.

— Ты занималась после тренировок, а не отдыхала.

— Но я не уставала. Другие ученики ведь тоже немного летали после уроков: к своим пещерам. А у меня нет пещеры, и можно сказать, что я ее просто искала.

Рагнар раздраженно скрипнул клювом.

— Было заметно, что я занималась? — уточнила Скадда, взъерошив крылья.

— Да. Как же, не уставала она, — Рагнар заворчал. — Еще как уставала. Я говорил, что вы уже должны ощущать свои пределы? Говорил. Но за каждым комком из перьев и шерсти мне после уроков не проследить. И за самодеятельность по клюву не надавать. За полеты над морем в одиночку еще истрепал бы мех, а за другие полеты, за бег и за то, что ты еще творила, отвечаешь лишь ты, — его зрачки сузились, а Скадда опустила уши. — Теперь ты уже за все отвечаешь самостоятельно. Убирайся.

Но он все-таки остался поговорить, а не просто выгнал.

— Еще я гуляла с алдасарами, — добавила Скадда. — Наблюдала, как с ними разговаривают гвардейцы, и захотела тоже немного помочь. Потому что я очень хорошо знаю людей. Но я, получается, вмешалась в работу Гвардии, а еще я долго с ними гуляла по городу и по лесу после уроков, и, раз я твоя ученица…

— Была ею.

Уши опять прижались. Стало пусто и грустно.

Но ведь после тренировок, которые Скадда назначала себе сама, действительно не ощущалось какой-то особенной усталости.

Зато перед этими занятиями, после уроков Рагнара, каждый раз тянуло отдохнуть. Хотя, опять же, сильной усталости не было.

— Я считала, что, если у меня после тренировки остались силы, надо их использовать, чтобы стать лучшей, — задумчиво сказала Скадда и почесала клювом крыло. — А мне хотелось отдыхать. И я не отдыхала. Получается, что усталость может накопиться? Как грязь на когтях и на перьях. А когда мы летели в Тарлент и обратно, я очень хотела всех обогнать. Поэтому я по пути в Экеру сначала бежала ночью, а потом летела рано утром.

Рагнар молчал. Он и не двигался, лишь медленно моргнул.

Отдых все-таки не стыдный, даже если он не ночной?

— Алдасары недавно бродили по лесу, — наконец, прорычал Рагнар. — Перед тем, как вы улетели. Значит, твоя работа? — и он с раздражением отвел уши назад.

— Да. А раз я провалила задание еще и из-за того, что ходила с алдасарами, — Скадда переступила лапами, распустила и собрала хвостовые перья, — я не хочу, чтобы эта выходка прошла зря. И чтобы твои усилия прошли зря. Поговори с алдасарами, когда закончишь с учениками: тебе же надо знать, не совершила ли твоя ученица чего-то нехорошего. Я же тогда была твоей ученицей. Может, я даже что-то, наоборот, улучшила.

— Состав Гвардии. Тем, что в него не попадешь.

Скадда отошла на край скалы. Лирра и Керсет смотрели встревоженно.

— Она отлично летает, — послышался голос Лирры.

Рагнар щелкнул клювом в ее сторону, и она замолчала.

Скадда, ожидая остальных, сначала проследила за ударами Лирры и Керсета: эти грифоны ничего не сломали. Потом рассматривала узоры трещин на скалах, куниц внизу в сосновнике, кусты котолапника и мароты на склонах. Надо будет все равно стать гвардеицей и охранять леса. Способ должен найтись.

Но если и не получится, надо будет все равно летать следом за Рагнаром и наблюдать, как он обучает. В конце концов, он не укусит того, кого не учит. Конечно, удастся запомнить какие-нибудь важные гвардейские приемы и даже выполнить задания, летая в стороне от учеников. А потом получится стать лучшей осведомительницей. Даже лучшей, чем многие гвардейцы.

Но, конечно, намного больше тянет стать гвардеицей.

А когда уже почти все ученики, летавшие в Тарлент, собрались на ближайших уступах и каждый по очереди ударил келарса, они стали пересвистываться и ворчать о том, что Скадда Корфай опять что-то нарушила.

— Целостность твоего уха, вот прямо сейчас, — Скадда весело вздернула уши, когда Заррана спросила, что нарушила Скадда.

— У меня все равно не будет ушей после того, как умру, — сказала Заррана. — И я не прошла. Ломаю слишком много костей.

— Ну, раз ты не прошла, со мной полетишь, чтобы стать семьей? — спросил черно-рыжий Аддар. Совсем не интересный и не очень умелый, прилетел шестым, зато не сломал ни одной кости. — Пока у тебя уши хотя бы есть. Ничего такие. Шерстяные.

— Давай, — Заррана развела уши в стороны. — Все равно тебя не выгонят, раз я больше не ученица.

Они взлетели вместе, кинулись к ближайшей горе и, сцепившись лапами, обхватили друг друга крыльями.

Скоро прилетели двое отставших, грифон и грифоница. После ударов с воздуха Рагнар не допустил грифона к испытаниям, а грифонице, рыжей Араде, сказал, что она умеет не тратить силы попусту.

— Ты их вовсе не тратишь, — добавил он. А потом и ее не допустил.

Но когда он говорил об испытании ударов с воздуха, он это произносил по-особому. Ведь точно.

— Ты сказал: «Если вам не удастся пройти его в тот день», — напомнила Скадда. — А день еще не закончился, даже закат не скоро, — все-таки летом дни очень длинные, как и вечера. — Значит, те, кто не пройдут, смогут попробовать еще.

— К своим алдасарам летишь или нет? Разберемся, в чем ты там напортачила, а после этого расстанемся. Двигайся.

— Алдасары в «Закатной волне», — сказала Скадда. — До гостиницы сорок километров. Нам лучше долететь до актария, а потом поехать. Если поспешим, вернемся как раз на закате.

И так уже пролетела сегодня четыреста пятьдесят.

— Не делай вид, будто знаешь свои пределы, — проворчал Рагнар.

— Постой, — раздался голос позади, и Скадда обернулась. — Рагнар, меня пропустил Тагал. Пусть она подождет?

На выступ вскарабкалась львица: на Каменном Когте их совсем не увидишь, откуда она взялась? Ее шкура была очень яркой и рыжей, со светло-янтарными полосками, а морда выглядела знакомой.

— Я Ивири. Помнишь? Я спросила Тагала, знает ли он грифоницу, с которой Эрцог встречался перед тем, как уехать в Талис.

— Это было давно, — сказала Скадда. — И я спешу. А что ты хочешь?

— Просто сказать спасибо. Хотела еще спросить одну вещь, но ты занята, так что потом.

Она рассказала, на каком речном острове ее найти, и направилась вниз по скале, откидывая в сторону мешающие камни, а Рагнар взъерошил перья на шее.

— Опять коты. Что ты еще творишь, пока я за тобой не слежу? Мне что, приставить к тебе охрану?

— Я же больше не ученица, — развела ушами Скадда.

Но это еще не точно.

— Привет, — сказала Олла Аверанг, садясь рядом со Скаддой на ступени, ведущие ко входу в гостиницу. Тени листьев, похожие на подушечки лап, скользнули по ее лицу. — А, ты привела еще одного грифона? Тоже гвардейца?

Ой.

Перья на шее Рагнара поднялись торчком.

— Я им не говорила, что я гвардеица, — предупредила Скадда.

— Просто они гвардейцев не видели и первого попавшегося грифона приняли за нормального. Ясное дело.

Рагнар провел по плитке лапой, и Олла положила перед ним листок бумаги. Скадда попыталась заглянуть туда, пока Рагнар записывал, но наставник щелкнул клювом и пихнул лапой. Скоро Олла с шорохом подвинула к себе бумагу.

— А, так это ученица, — кивнула Олла. — Да нет, никаких претензий. Даже наоборот. Слушай, а вы хорошо готовите будущих гвардейцев, она у вас даже традиции Кайрис знает. Да и по городу провела хорошую экскурсию, и по горам.

Уши Скадды поднялись. Совсем не сомневалась.

— Привет тебе, — добавил Оталинг, выйдя на крыльцо. Он протянул руку к голове Скадды, но все-таки вспомнил и убрал. — Еще пройдемся?

Рагнар молча смотрел на них.

— Дам тебе сегодня еще одну попытку, — сказал он, переведя взгляд на Скадду: такой взгляд, что захотелось прижать уши, но Скадда все-таки снова их подняла. Морду охватило теплом от радости, пускай в глазах все еще болезненно давило и кололо, а голову пекло. — За мной.

Да. Отлично. Скадда глянула на алдасаров, быстро кивнула им, прищурив глаза в улыбке, и отправилась к воротам гостиницы, но задержалась: ведь навстречу шли ребята-гахаритцы. Один из них махнул рукой, и Рагнар вскинул уши.

— Здравствуй, в общем, — парень подошел поближе к Скадде, потом кивнул Рагнару. Он говорил приглушенно, то и дело посматривая на крыльцо. — Мы слышали, ты с алдасарами в лес ходила. На них никто не напал, и им вроде как все понравилось. В общем. Ты можешь с нами так же пойти? Мы тебя-то знаем, а ты про Гахарит хорошо знаешь.

Чуть не кивнула: но ведь рядом Рагнар, и все-таки не стоит лишний раз его злить. Скадда глянула на Рагнара, и он быстро написал гахаритцам, что его ученице надо выполнить задание, а если она выполнит его хорошо, то вернется к ним, но уже завтра.

— Так здорово, — сказала Скадда. — Правда, спасибо.

— Лишь в сопровождении нормальных гвардейцев, имей в виду, — проворчал Рагнар. — Ясно, что, раз тебе удалось убедить гахаритских пойти в лес, этим надо воспользоваться. Другой бы столько времени прожил у людей на коврике — тоже бы так умел. Но тебе нужны и другие умения. Чтобы ты могла и защитить этих людей в случае чего. Все ясно?

Скадда наклонила голову направо. В груди крепла теплая веселая уверенность.

Мимо прошли и другие ребята: они чуть посторонились и что-то произнесли на своем языке. Скадда заметила среди них знакомую девушку с волнистыми волосами и в белых перчатках. Флорентцы.

— К ним полезешь — маховые повыдергиваю, — предупредил Рагнар.

— Даже если перестану быть ученицей?

— Да.

Вернуться удалось незадолго до заката: попались очень быстрые трамваи.

По пути в актарий, а потом до его северной окраины Рагнар не говорил ни слова, просто ходил между сиденьями, иногда поглядывал в окна и при этом недовольно фыркал. Потом пришлось немного пролететь над лесом: на север.

Двое непрошедших учеников, рыжая Арада и серый Ни́вир, все еще ждали на Каменном Когте.

— Раз не улетели — двигайтесь за мной, — объявил Рагнар.

И, когда зависли вместе над горным лугом, где нашелся труп муфлона, Нивир спросил:

— А что было? Чего ты там с алдасарами?

— За перьями своими следи, — огрызнулся Рагнар. — Скадда. Давай.

В короткой шерсти муфлона ветер прокладывал тропки, рыжие от закатного солнца шерстинки надвигались друг на друга и разделялись, шевелясь, как живые. У морды уже ползали муравьи. Обидно вот так умереть, ничего не сделав важного.

Крылья тяжелее, чем до полета в Экеру и обратно: но все-таки успела немного отдохнуть. И появился шанс. Заслужила его, сама. Вот. Настояла и все сделала.

Скадда рванулась вниз.

Сильно тянет к земле — упасть на нее, отдохнуть.

Но надо бить осторожнее. Аккуратнее. Как бы ни отвлекала слабость и желание уснуть. Вот, прямо сейчас — надо замедлиться. Чуть раньше, чем когда бьешь по келарсу. Средний муфлон весит примерно столько же, сколько и средний волк. Удар — наискось.

Треск. Как будто внутри головы.

Когда Скадда опять взлетела, Рагнар смотрел так, будто хомяк прыгнул со скалы, посчитав, что он грифон.

Ну уж нет. Это всего одна кость.

Снова вниз: надо теперь замедлиться немного раньше, и ударить плавно, легко.

Шорох трав кругом, треск кузнечиков. Снова треск? Или это только кузнечики, или это вовсе трещат ветки где-то далеко внизу? Кровь гудит в голове.

Снова удар.

И еще, и опять взмыть, и опять кинуться к телу муфлона.

Когда шкура, наконец, затрещала под клювом, Скадда невольно прижала уши, и даже старалась не смотреть на лапы стоящего рядом Рагнара.

После десяти ударов сломала одно ребро: то, первое. Скадда не удержалась, легла на траву и опустила голову на вытянутые передние лапы: ладно, отдыхать не стыдно. Ну вот. Почти гвардеица.

— Раз ты сама себе усложняла работу, — сказал Рагнар, — значит, была уверена, что сладишь с такой нагрузкой. Со следующего дня начнешь выполнять больше заданий, чем все прочие. Алдасары и гахаритцы — тоже твои задания. Все поняла?

Но это в будущем, а сейчас удастся отдохнуть. Можно, конечно, чуть-чуть еще пролететь на юг, до актария: но совсем чуть-чуть. Скадда подняла уши.

— Поздравляю, — мягко зашуршали крылья, и на траву рядом с Рагнаром приземлилась Венти. — Я за тобой следила. Что же, мне нравится.

— Не порть, — огрызнулся Рагнар.

— Как скажешь, — Венти повела ушами вверх. — Попутного ветра, Скадда.

— Ты как всегда? — на этот раз рядом приземлилась Лирра, взъерошив лапами траву и землю.

Тоже, оказывается, следила.

— Не умею нормально заканчивать важные задания, — сообщила Скадда. — Мне для этого нужно специально тренироваться.

— Допросишься, — заметил Рагнар.

Над зданиями Экеры высоко в темнеющем небе парил сокол с желто-золотыми глазами, такими же, как угаснувший закат и экерийские фонари. А еще выше сокола, в самой темноте, загорелись две красные точки, словно чьи-то светящиеся глаза.

По крыльям и спине прошел холод.

Скадда наблюдала, пока не исчез силуэт лаохорта: и кто-то еще со светящимися «глазами». Высоко летящая аалсота?

Потом поднялась к Георгу. До его дома, как и до «Закатной волны», Скадда добиралась на транспорте, не считая короткого полета до остановки в актарии, и даже смогла поспать на полу в трамваях.

Дома у Георга был Жермел. Скадда легла в гнездо, устроилась там на кофтах Георга и записала на бумаге о том, что сегодня случилось.

— И гахаритцам будешь показывать лес, говоришь? — Георг, дочитав, положил листок на стол. — Все-таки договорились отправить их обратно в Легонию. В обмен на наших, как и хотели. Вестомор Марез на это все-таки повлиял, это который алеартский лет-танер и наш бывший экерийский глава. Правда, пока что из Талис лишь две девушки успели уехать в Палагет, а с Есой и с остальными я так и не связался.

Жермел сидел на краю стула и перебрасывал ручку из ладони в ладонь.

— Выберутся, — добавил Георг. — Вот все равно я в этом уверен. Такие времена, как наше, приучают верить.

Скадда опустила голову на передние лапы.

— Еще же прилетели какие-то аалсоты? — негромко спросил Жермел.

— Не прилетели. Пару штук перебросили на авианосцах, а с ними — топливозаправщики.

Авианосцы? Скадда вскинула уши и посмотрела на Георга.

— Сегодня подошли к нашим берегам. Много легонийских судов ушло в Талис, вот алдасарские и проскочили, — объяснил Георг. — Пока что легкие.

Раздался шорох со стороны входной двери, и Георг вышел: а Жермел так ничего и не говорил, молча смотрел на обои, на которых извивались тонкие полоски, похожие на ветки. Куртку он так и не снял с тех пор, как зашел. Почему он в куртке? Да, сейчас ночь, но ведь лето, и никто из кейнорских людей сейчас не носит такую одежду.

Георг вернулся с львицей: уже знакомой, светло-золотистой с мятно-серыми глазами. Это была Шорис Гленхол, скучная львица, покорная и пугливая. Скадда презрительно фыркнула.

— Она посредница, — с этими словами Георг отвел взгляд, чтобы применить инарис, а Жермел повторил за ним. За что же Кранар сделал эту львицу посредницей? Скадда с недоумением повернула голову набок.

— Гвардейцы за полтора месяца так ничего и не выяснили, — измененным голосом сказала Шорис, отводя уши назад: только теперь из-за настороженного взгляда это смотрелось не покорно, как в прошлый раз, а недовольно. Львица взглянула на Скадду, затем на Жермела. — Ладно. Пускай они слушают.

Так все-таки это настоящая львица, а не какая-то странная? Теперь у нее совсем другой голос, уверенный, бойкий, и дело не только в том, что она подстраивает речь под человеческую.

— Кошки всегда считают, что в моем доме хозяева — они, — морщины на лбу Георга слегка разгладились, в уголках губ появилась улыбка. — Шорис, я же тебе говорил, ничего я поделать с Ласферами не смогу.

Шорис осмотрелась, остановила взгляд на Георге, и кончик ее хвоста наклонился из стороны в сторону.

— А ты ведь тоже подозреваешь, что Ласферы — преступники.

Скадда поднялась. Теперь эта львица даже понравилась.

— Больше не было никаких подозрительных случаев, — Георг говорил мягко, но смотрел прямо на Шорис, и, наконец, она отвела взгляд в сторону: неспешно, с достоинством. Люди обычно не смотрят животным в глаза, но Георг очень старый и все его уважают, так что ему можно так делать. — Может быть, я и ошибаюсь в подозрениях. В конце концов, звери тоже имеют право исследовать.

— Но не так, — возразила Шорис. А что она знает?

Серые глаза Жермела смотрели теперь с интересом, и он постукивал ручкой по краю стола. Все время грустил или был задумчивым, а теперь оживился.

— Танер Эсети, — вступил Жермел. — Может, я как-то смогу помочь. Мне, например, интересно изучить растения Гелеса. Ну, те, что малоисследованные и из других льет. В Кейноре я же таких больше не найду. А там что-нибудь и выясню еще.

— Если он согласится, — заметил Георг. — Правда, возможно, что Гелес не так стремится к самостоятельности, как Регон.

— Еще бы, — Шорис ухмыльнулась. — Воображает из себя правителя, на самом деле жалок.

При встрече так совсем не показалось, обычный лев.

— Он согласится, — добавила Шорис. — Он хочет отличаться от Регона, и ему важно, чтобы о нем хорошо думали. Если человек сам решит ему помочь, о Гелесе станут думать лучше: правда, временно. Он выдаст себя при студенте, которого, конечно, проще обмануть, чем профессора.

— Раз так, можно и попробовать. Само собой, там осторожность не помешает, но уж на человека-то Ласферы точно не нападут.

А если Жермел будет ходить на Чантар, получится там с ним встретиться.

Жермел кивнул.

— Ты еще можешь рассказать ему про басмаданские растения, — добавил Георг. — Это будет ценно. Только смотри, осторожнее. Не замерзнешь там, в горах? В последнее время ты все мерзнешь.

— Да я не мерзну, танер Эсети, — задумчиво проговорил Жермел. — Нет, все отлично. Договорились, получается?

— Договорились, — кивнул Георг. На Жермела он смотрел очень задумчиво.

Потом Георг и Жермел стали решать, когда именно Жермел посетит Чантар и что он скажет Гелесу, а львица начала умываться. Скадда приблизилась к ней и сказала:

— Я тебя видела с Гелесом, когда он смотрел на учеников. Ты мне тогда не понравилась, я подумала, что ты трусливая и глупая, а теперь я поняла, что ты хитрила.

Шорис прищурила глаза и повела ушами вверх.

— А, да. И ты ему, конечно, про меня расскажешь.

Скадда взъерошилась.

— Это почему?

— Ну, как же. Тебе же надо служить тирниску, раскрывать заговоры против тирниска и делать прочие скучные вещи, — перечислила Шорис.

— Они не скучные, — возразила Скадда. — Ответственные и нужные.

— С тирнисками можно делать вещи и поинтереснее.

— Например, их свергать, — подсказала Скадда.

— Ну, и это тоже. В том числе. Вроде того.

— Ты не его львица? — поинтересовалась Скадда.

Шорис взъерошила мех на шее.

— Скажешь что-то подобное, и я тебя заброшу в пещеру со сколопендрами.

Скадда приподняла крылья.

— Хочу!

— Еще одна Киоли, — негромко проворчала Шорис, затем улыбнулась. — Нет, я ему очень нравлюсь, и я этим пользуюсь. Но его львицей не стану. Ни за что.

— Почему ты его подозреваешь? — поинтересовалась Скадда. — Расскажи.

— Почему ты такая любопытная?

— Мне так интереснее.

— Вот и мне.

С этими словами Шорис направилась на ковер и свернулась на нем клубком.

— Надо его выбить, — сказал Георг. — Там вчера еще волчица спала.

Шорис встала, встряхнулась, поморщилась и опять принялась вылизываться.

14 паиса, Эрцог

В машине тяжелый воздух, чересчур теплый, и он отдает бензином, сухими непонятными травами, старой тканью. Когда выезжали, не сразу удалось поместиться на задних сиденьях, но все-таки получилось, когда Эрцог подогнул все лапы и спрятал хвост.

В передней части, где сидит водитель, по стенкам висят пучки сухих трав, и большие засохшие листья, и засушенные цветы. Темная тканевая обивка — вся потертая. А за окном все смазывается в движении, не рассмотреть. Вместо деревьев по ночным обочинам — сплошная серость.

Эрцог поднял голову — и ветром ударило по ушам.

— Я не успеваю так быстро думать, — сказал Эрцог.

— Если у нас думать, можно свихнуться.

— А мы так не проедем Манскор?

— Вернемся.

— Хм, когда въедем в море, это мы точно заметим.

— Я не против въехать в море. Приготовлю не́кьенов.

— Это что?

— У них здоровенные ядовитые клешни.

— Эй, я их ловить не буду.

Одно лишь мелькание серого и черного. Поле, лес, снова поле. Даже не увидеть и не почуять никого.

— Что у тебя за растения? — поинтересовался Эрцог. Притронулся лапой к тому, что висело ближе всех, и один лист, упав, прошуршал на пол.

— Из мест в лесу, где удалось побывать. Как-то все хотел себе в коллекцию сушеный цветок ламии. Здоровенная детина, со ступню. У нас ходит легенда, что этот цветок в лунную ночь отращивает клыки из тычинок и может сожрать. Нашел, сорвал, а он в засушенном виде похож на старую калошу.

Ага, отлично, вот и легенды.

Потом Вагрев стал тихо напевать, соперничая с радио, и, когда выключил приемник — а то пошли одни помехи — продолжил напевать песни, даже сложные.

— Я этому как-то учился. И играть кое на чем могу, так, пару этюдов, — пробормотал Вагрев.

Эрцог заметил внизу край бумаги, подцепил, вытащил из-под коврика — оказалась купюра в двести мерансонов.

— Вот что нашел, — сообщил Эрцог.

— А, заначка.

Рассмотрел на ней в одном углу силуэт повозки — он, если наклонить, превращался в автомобиль. В другом углу человек тянул руку вверх и переливались буквы Т.С. Раньше особенно и не присматривался к деньгам, хотя они вообще-то связаны с историей.

— Таржен Сталат, — сказал Эрцог. — При нем ведь сделали первую установку перегонки нефти. А значит, картинка с повозкой и машиной — это отсылка.

— Это где?

Вагрев забрал деньги, повертел в руках, не сразу нашел то, что нужно, и Эрцог ему показал.

— А, и правда.

— Интересно.

— Не особо. История — унылость.

— История не бывает унылой, она бывает плохо рассказанной. А что, ты про историю Талис вообще ничего не знаешь? Я знаю, что вы встретились с лаохортом Кранара после того, как он заключил союз с Легонией. И что какой-то ваш правитель плавал на острова Мраморного океана. И то непонятно, это все правда или нет. А еще этого мало. Что у вас еще было?

— Да наверняка творилось что-то похуже нынешнего. Больно надо оно тебе.

— А хотя бы еще какие-нибудь легенды там, не знаю? Кроме той, что про растение. Сказки? Ну не бывает же так, чтобы совсем забыли свою историю.

— Значит, нечего было помнить.

— Даже сказок нет?

— Это разве исторические документы?

— Хм, в сказках постоянно кого-то убивают. Может, это на самом деле старинные криминальные хроники?

Вагрев пожал плечами.

— А как ты инарисом вообще научился пользоваться? У вас же нет посредников.

— В Кранар же езжу, — ответил Вагрев. — И в Легонию тоже ездил.

До окраины Манскора добрались очень быстро, на рассвете, и шерсть на загривке, как только затих мотор, сразу встала дыбом. Из-за далекого грохота померещилось, что на горизонте ревут огромные тахры.

Пока сюда ехали, так и не верилось, что на одной из окраин Манскора идет война. Ладно еще не на той, куда привез Вагрев. Где же сейчас Кая? А ее друзья? И Луи, конечно. Будет ничуть не интересно, если кто-то его случайно застрелит. Выдвинулись когти, сморщился нос и напряглись челюсти — как перед охотничьим броском.

Здесь, на севере Манскора, нет никакой войны. А все-таки она очень близко.

— Выкидываю тебя и сваливаю, — Вагрев щелкнул зажигалкой.

Эрцог открыл дверь и выскочил в темную дождливую серость. Дождь, правда, уже заканчивался. Значит, найти команду Герти. Наверняка эти люди подскажут, где студенты — потому что наверняка им помогли.

Пахнет бензином и сыростью, очень тихо, никаких зверей и людей. У ближайшей высотки выбиты окна на всем первом этаже и отчасти на втором, а на двери магазина надпись: «Продукты закончились».

— Столица, чтоб ее, — добавил Вагрев. — Желаю не помереть в ближайшие минут двадцать. Ты неплохой котяра.

— Ты тоже ничего, — Эрцог повернулся к нему. — Спасибо. А где найти команду Герти?

— Ездят повсюду, как правило. Где базируются — тут я тебе не помощник. Но вот знаешь, они порой приезжают, если узнаю́т, что в каком-то районе опасный зверь, так что…

— Понял!

Эрцог прошел по улицам, чтобы кому-нибудь попасться на глаза и чтобы этот кто-нибудь вызвал народную полицию. Из окон иногда слышал шорохи, но никого в манскорских окнах так и не увидел — их все занавесили, местами еще и заклеили бумагой крест-накрест. Рычать не хотелось — люди здесь и так все настороженные и испуганные. Иногда привставая на задние лапы, Эрцог старался высмотреть людей на балконах.

А балконы здесь разные, как лесные жители — например, вот бурый и неровный, как засыпанная глиной коряга, а слева от него чистый и обшитый зеленым железом, точно кустарник в свежих листьях. На том, что справа, облезлом и почти без ограды, птицы свили гнездо, а у гнезда стоит поилка. Никаких людей.

Лучше отыскать следы тех, кто осмелился выйти: и Эрцог принюхался к тротуару. Пришлось прижиматься к нему носом, потому что свежих следов не нашлось. Но и по старым получилось бы выяснить, куда ходят люди, если все-таки выбираются из дома. По одному из таких следов Эрцог и направился.

На замусоренном до брезгливости тротуаре отыскалась шишка, но поблизости не рос никто хвойный. И как так получилось? Эрцог подкинул ее — семян не нашлось. И еще отыскал рядом обертку от колбасы. Кто-то шел, съел колбасу, выкинул обертку, закусил семенами и выкинул так же шишку? А что. Раз это Талис — возможно.

Скоро почуял свежие людские запахи, а еще поймал запах свежего дерева и лака — в том же направлении. Все они привели ко входу в деревянную постройку с узорчатым крыльцом — кто-то умело вырезал его перила в виде переплетенных веток итьмы. Над входом выделялась надпись, которую высекли на бревне: «Лавка народного промысла». Там внутри, судя по запахам, собралось человек семь.

Эрцог подкрался к окну постройки, взглянул на людей, теснящихся у прилавка, на котором расставили фигурки из дерева, а потом потерся о стекло. Быстро отбежал — вдруг все-таки выстрелят. Ощутилось, как взъерошилась шерсть от звуков далеких разрывов.

— Это еще что? — послышалось изнутри. Затем послышалась ругань, кто-то дернул дверь, но, правда, открывать не стал. Скоро уже раздавалась ругань на семь голосов, и сквозь нее удалось различить, что люди собрались звонить команде Герти.

Ну и отлично.

— Что это за дичь? — спросил, выскочив из машины, высокий пожилой мужчина с обветренным лицом, грубым и резким, как и у всех талисцев. Эрцог быстро показал ему знак инариса.

— Ладно, вы еще ко мне привыкнете.

Как только Эрцог договорил, раздался рык каких-то далеких боевых машин, и захотелось ударить невидимого врага напряженной лапой — а потом умчаться.

Так бы и умчался. Но здесь — подруга. И ее друзья. А еще враг.

И подданные, вообще-то. Которых вся эта война, конечно, пугает. Эрцог поднял голову и заставил улечься шерсть на загривке.

— Раскидать мои калоши вон тудыть да за пасеку, — сказал еще один человек, выбираясь с заднего сиденья. — Инрикт.

— А я тоже про вас слышал, — Эрцог постарался говорить как можно четче и уверенней, чтобы боевые машины не перерычали. Правда, кончик хвоста нервно бил по асфальту — и запачкается, белый же, но никак не остановить. — Знаю, что вы охраняете порядок. А я хочу узнать, какие здесь проблемы, и помочь.

— Помочь. Зеленый ты такой еще. И худющий. В человеческом виде это все заметнее. Вот чего ты в зверином говоришь непонятно, а? Ты же в людском не на кошку похож, а на какого-то слетка. Помочь он хочет. Один уже помогал, — Луи, что ли? Хм, это не в его характере. — Ну так садись. Думаю, мы договоримся, раз у нас твой враг, — и первый талисец осклабился.

Ага, они точно про Луи: эй, что он у них делает? И что этот человек имеет в виду? Эрцог переступил лапами и взъерошился. Выдвинулись когти, захотелось оскалиться — но эти люди, конечно, вооруженные.

Надо все у них узнать. Хотя интерес теперь и смешался с напряжением.

— У нас есть машина и поудобнее для перевозки подобных тебе тварей, но в этот раз, как видишь, мы не на ней, так что разместишься как-нибудь.

— Не в первый раз, — ответил Эрцог. — А что у вас с Луи? А еще, вы знаете, где студенты из Кейнора?

— Про Луи все узнаешь. Отчасти по пути, отчасти на месте. Местному зверью все равно известно про наш промысел, а то, что надо держать в тайне, ты удержишь, если захочешь шкуру удержать на костях. Что до студентов — мы и сами не знаем.

От негодования захотелось зарычать, но Эрцог удержался.

Ожидал ничуть не этого. Люди слишком часто хитрят.

— Эй, ну нет, это ненормальная вещь, — возразил Эрцог.

— Да мы слышали, что ты творишь с добычей. Мы со своей добычей творим хотя бы эстетичные вещи, — ответил Беналь.

Значит, талисцы убивают мелких неразумных зверей и птиц так, чтобы их кровь попала на дерево, из которого что-нибудь вырежут. А теперь им попалась добыча покрупней. Луи не убивают, конечно, и его скоро выпустят, но все равно как-то странно — зачем им его удерживать? Только из-за того, что он ничего не делал, а потом разозлил талисцев? Когда его выпустят, он и дальше будет ничего не делать, только всех злить.

А зачем им вообще эта резьба по дереву? Правда, у гахаритцев бывает и не такое, а талисцы вообще стали частью Легонии недавно — и ненадолго. Разумеется, пока еще не выйдет их отучить, но, конечно, стоит получше узнать про этот промысел.

Еще в пути узнал, что со студентами, в том числе с Каей, люди из команды Герти все-таки общались, но теперь не знают, где они. Может, как-нибудь уехали?

У входа в недостроенную высотку пахло сыростью, окурками, бензином, волком, и Эрцог нашел еще один запах, более четкий, самый знакомый из всех — Луи. Эрцог принюхался, опустив морду к травам. Чуть дальше, на стене, Луи оставил метку, и теперь стало ясно, что он растерял силы.

Все равно уши невольно прижались, едва его удалось учуять получше. Вырвалось нервное рычание. Луи сейчас не соперник, а все равно давит, даже если рядом его нет.

И все-таки по силе он сейчас не очень уступает, даже ослабевший. Можно сказать, ничуть не уступает.

Конечно, лапа сгибается уже намного лучше — но все равно болит. Да и ел в последнее время немного. Просил Вагрева запирать себя в сарае, когда охотник приходил с добычей — сарай все равно ему был не нужен. Да отмоет, если захочет — там ничего страшного. Ничего такого, чего охотник бы не видел.

По ступеням Эрцог поднимался не так быстро, как хотелось, волочил лапу, и скоро отстал от людей. А знакомый запах становился все четче, раздражал, заставлял мех на шее становиться дыбом. Как будто Луи появится прямо сейчас, презрительно посмотрит и отшвырнет лапой. Надо хотя бы ненадолго вцепиться ему в глотку. От этой мысли лапы стали ударять по бетонным ступеням все быстрей.

— Вы бы еще в цемент добавили, — голос Луи прозвучал тише, чем обычно, но с привычной расслабленно-издевательской интонацией. Эрцог остановился.

Лапы обжигало изнутри от злости — и одновременно стало спокойней, теплей. Точно переместился в Кейнор. На свою территорию. И все это чужое, холодное, с чужими запахами, чужой пылью — будто отдалилось.

— Это уже издевательство, — послышался усталый женский голос.

— Нет, — возразил Луи. — Это совет.

— Его хоть как-то можно заткнуть? — спросил Беналь, уже почти поравнявшийся с девятым, последним этажом.

— Его и лаохорту не заткнуть, — а это уже раздался новый голос, гулкий и тяжелый, и, если бы он был материальным, об него бы точно удалось сломать клыки. — Придется терпеть.

Эрцог перескочил последние несколько ступеней, поморщился от резкой боли в локте, пересек короткий коридор и заглянул в комнату, куда вошел Беналь с приятелем. Освещение оказалось тусклым — отлично. Луи лежал на боку, спиной ко входу, и рядом с ним на бетонном полу, наклонив голову, сидела молодая женщина. Послышался легкий треск шкуры, металлически запахло кровью.

Конечно, он враг. Если он умрет — значит, проиграет.

Но отчего-то накатила ярость. Направленная не на Луи — на людей. Как будто угодил под кипяток — и он проник сразу под шкуру.

Лапы ударили по бетонному полу, рванулись вперед — и локоть вспыхнул, но как будто далеко, и совсем не свой. Из пасти рванулся короткий рык. Женщина отшатнулась, нахмурилась, и Эрцог, подбежав, слегка толкнул лапой Луи. Полосатый мех на его боку потемнел от крови.

Луи приподнял голову и посмотрел, как обычно, отстраненно и задумчиво. Чего еще от него ждать.

— Чего это за дичь и откуда оно взялось? — спросила женщина, взяв у человека, стоявшего возле окна, дощечку. По дереву сухо скрипнул окровавленный нож.

— Мы начинаем понимать друг друга, — сказал Луи, положив голову на пол. — Я задаюсь этими вопросами полжизни.

Только заметил, что из пасти все еще вырывалось глухое рычание — без слов.

Эрцог замолчал, отступил на шаг, огрызнулся и ударил хвостом по полу. Луи стал подниматься — нетвердо, медленно, и, даже еще не встав, умудрился споткнуться. Шею сдавливал ошейник с прикрепленной к нему коробкой, заметный даже сквозь гриву. Эта грива, как в общем-то и вся шерсть Луи, стала тусклой и взъерошенной — ни намека на ухоженность.

Двигается слишком медленно, а дыхание частое и тяжелое. И даже голову он поворачивает с трудом. На лапах виднеются следы порезов, почти не прикрытые шерстью — и некоторые проходят по венам.

Ну уж нет, с таким точно не подраться. Это нечестно. Люди лишили такой отличной драки. А они его точно отпустят?

Луи точно не убьют. Ему еще надо надавать по морде, надо самому пустить ему кровь.

Ясно, что Луи должны казнить — но это не то. Это не скоро, да и по закону, в общем-то. Хм, об этом толком не размышлял. Может, что-то бы придумал. Хм, а что? И зачем?

Лапы жжет от ярости, и морда скалится. Вовсе такого не ожидал.

Это не их соперник.

— Эй, — Эрцог развернулся к Беналю, глянул на того, кто стоял у окна, а затем на женщину. — Вы мне сказали, что вообще-то его отпустите.

— Отпустим, — отозвался незнакомец с гулким тяжелым голосом. — Конечно.

— А ничего, — Эрцог облизнул пересохшие губы, отогнул усы, — что он потерял вообще-то много крови? Сколько еще потеряет и сколько времени он будет восстанавливаться? А еще это нечестно.

Луи медленно лег, подогнув под себя лапы.

— Во-первых, Олквен Мьенель, бывший лет-танер Талис, — представился незнакомец.

— Самокритично, — заметил Эрцог, стараясь успокоиться. Морду, правда, так и жгло от злости.

— Потому что теперь я просто глава Талис, — добавил Мьенель. — Свободной.

Луи при этих словах покосился в его сторону.

Женщина еще пару раз царапнула дощечку ножом, а потом обтерла нож тряпкой — и без того в темных пятнах. Не было ни шерстинки сомнения насчет того, чья кровь их оставила.

— Ты-то я знаю кто, — продолжил Мьенель. — Вот уж не представляю, где они тебя выкопали.

— А малых тех придурков так и не отыскали? — хмурясь, спросила женщина. — Олквен, вот честно, не думаю, что они своим ходом куда-то выберутся.

— Это их дело, — отмахнулся Беналь. — Хотели бы — давно бы выбрались, как те, другие. У нас своих дел полно.

— Я говорю ж, не выберутся. Надо нам их искать.

— Ну и ищи дальше.

Мьенель отмалчивался.

— Чего оно, в одиночку, — она сложила руки на груди и пальцами одной из них постукивала по локтю другой, а ее голос стал неожиданно задумчивым. — Мне бы Герти в помощь.

— Искать студентов? — нахмурившись, уточнил Эрцог. И, глянув на Луи, заметил, что он смотрит с беспокойством. Правда, оно тут же исчезло — наверное, лишь померещилось. Луи ни о чем не переживает. — А кто не выбрался? — вдруг Кая. — Я их помогу поискать, и не только их, но…

— Подумаем, — перебил Мьенель. — Юнна, у Герти и так работы много, но поразмыслю. Я сам думал, что они выедут, но что-то действительно никаких вестей, кроме как о тех двоих.

— Меня не искали, я сам захотел с вами встретиться, — сказал Эрцог, стараясь не рычать. — Знаю, что вы помогаете людям, гоняете и опасных зверей, и, думаю, у нас общие цели. Я хочу помогать зверям. Уже им помог кое-где в Талис.

Этих людей здесь в самом деле уважают и зовут на помощь, если нужно. И в то же время они ведут себя недостойно с Луи.

Тоже наденут ошейник? Конечно, судя по рассказу Беналя, Луи сам на это нарвался, и все-таки — кто их знает.

— Раз так, — Мьенель подошел ближе, — что же, попробуй. Посмотрим, чего стоишь. Вот только один из вас уже такое задание провалил, — да он просто не хотел помогать. — Мы тебя особо ограничивать не станем, ты и так в незавидном положении. Ты моей команде не насолил, так что насчет своей шкуры не беспокойся. Но, если тебя убьют другие талисцы, это легонийцев не настолько возмутит, как возмутила бы смерть твоего соперника. Да и здоровье у тебя неважное, никто не удивится, если ты помрешь, и не обязательно это сочтут насильственной смертью.

Когти не хотели втягиваться.

— А, и еще, — добавила Юнна. В ее голосе уже ничуть не осталось задумчивости — он сделался насмешливо-бойким. — Инрикты когда-то давно убивали по львиному приказу. Убивали людей Империи. А кранарцы сейчас сближаются с Талис. Ну так, к сведению.

— Ага, ясно, — сказал Эрцог. — Только… — и глянул на Луи.

— Будешь и ездить вместе с нами время от времени, — добавил Мьенель. — И еще. Тебе осталось полтора месяца, ты все равно больше ничего не сделаешь, а так — запомнишься за Талис, хотя бы, если вдруг что-то получится. В общем, если мы узнаем, что тебя видели за границей Талис, это обрушит твою репутацию еще сильнее. Объявим, что ты испугался и сбежал.

Конечно, о побеге и речи быть не может. Сбежишь — и звери того же Палагета или Кранара не поверят, что ты хочешь и можешь им помочь. Не поверят твоим обещаниям, раз одну льету уже бросил.

Надо постараться совершить здесь что-нибудь важное. После этого могут и отпустить из Талис. А потом можно и самому себе увеличить испытательный срок. Ждать казни? Еще чего. Однажды ее уже избежал.

Только непонятно, что с Луи.

— Ладно, — кивнул Эрцог. — А Луи еще долго тут у вас пробудет?

— Еще дней десять. А может, чуть больше, поглядим, но не меньше десяти, — ответил Мьенель.

— И вы все это время будете у него брать кровь. В этом даже никакого смысла, вы чего, — Эрцог наклонил голову. — Да и кранарцы вряд ли вас поймут, если узнают.

— Ты плохо знаешь Кранар. Кранар в основе своей — Империя, — сказал Мьенель. — Если о нашем промысле узнает кто-то из предвзятых, историю этих деревянных работ они посчитают просто легендой для поднятия цен. Это многие считают легендой, даже если речь о крови каких-нибудь пичуг. Но все-таки кранарцам эта легенда нравится, хоть они сами не занимаются таким промыслом. Поверь, легенда о крови тирниска в рисунке древнекранарского замка их не отпугнет.

— Ну а те, которые не из Кранара и не из Талис — они же не знают? А студенты с Аттестации?

— Да ничего они не знают, эти студенты, — ответил Беналь. — А что, знаком с ними?

Эрцог шевельнул хвостом.

— Ничего им не говори, когда их найдем, — предупредила Юнна. — Нам не нужно, чтобы они от нас шарахались. Мне, по крайней мере, не нужно.

Кае и ее приятелям все равно надо знать. Вместе больше шансов что-то сделать.

Вдруг их и правда найдут? Хотелось бы встретиться.

— Все-таки Луи может умереть, — хмуро сказал Эрцог. — А мне еще с ним драться.

В таком состоянии, как сейчас, он еще восстановит силы, но если еще ослабеет, то вообще потом может не выжить.

— Но мы-то его напрямую не убьем, — заметил Мьенель. — К слову, в том, что ты сейчас здесь находишься, есть один забавный момент.

Луи поднял голову, и его взгляд сделался настороженным.

— Да ты вовсе не такой невозмутимый, каким хочешь казаться, — подойдя к Луи, Беналь наклонился и потрепал его по щеке, а Луи огрызнулся. — Надо было, чтобы твой братец сразу к нам пришел. Ты же его боишься, а не лаохортов?

— То есть? — Эрцог сел и обвил хвостом лапы. Уже вообще ничего не понятно.

— Может, он тебе расскажет, — усмехнулся Мьенель. — Он же все пытается нас разоблачить. А, ты ведь не захочешь унижаться еще сильнее, особенно перед врагом? — он внимательнее взглянул на Луи. — Хотя бы теперь ты замолчишь.

Вовсе ничего не ясно. Но когда-нибудь прояснится.

— Я просто скажу, что ты им не должен доверять, — произнес Луи, уже не подделываясь под людскую речь: а смотрел он опять безразлично и сосредоточенно. — Они связаны с Кранаром и хотят передать Талис в его подданство, а не сделать независимой, — хм, очень странно звучит. — И то, и другое, разумеется, нежелательно.

— О чем ты ему сказал? — поинтересовался Мьенель.

— О вашей связи с Кранаром, — уже измененным для инариса голосом признался Луи.

— Откуда же тебе известны такие сведения? Мы что, предоставили тебе неоспоримые доказательства своей связи с Империей? Интересно, какие?

— Что с ним будет через десять дней? — прервал Эрцог. — Просто отпустите? Хм, не верю.

— Тебе расскажем. Отправим в Кайрис. Он этого очень хотел.

Взгляд Луи сделался удивленным: и в то же время полным интереса. Луи даже улыбнулся.

— И, если не посетишь главу Кайрис, не сможешь возвратиться в порт Талис, — добавил Мьенель. — Мы уже договорились с людьми, которые тебя сопроводят.

В Кайрис ему нельзя. Тирнискам вообще-то нельзя бывать на других материках без разрешения глав стран Ориенты. Да если в Ориенте узнают, что Луи там был, это же очередной повод его казнить в конце испытательного срока. А если застанут в Кайрис до того, как он вернется — тем более.

И глава Кайрис, получается, знает? Да как они вообще смогут все это сделать? Хм, ну, то, что подкупят или уже подкупили людей на переправе — ясно.

Эрцог замер, подняв лапу.

— А зачем вы мне в этом признались? — поинтересовался Эрцог. — Или думаете, что мне все равно не поверят?

И все-таки непонятно, что там у них с Кранаром.

— Зато поверят, что Луи — трус, — сказал Мьенель. — Возможно, в твоих интересах — заронить сомнение. Все будут перешептываться о том, что он пропал не просто неведомо куда и где-то скрылся, а пересек пролив. Его пропажа и так вызовет подозрения.

— Это уже совсем не честно, — возразил Эрцог.

— Заткнись, — сказал Луи уже по-львиному, постаравшись подняться. — Мне такое интересно. Теперь уходи отсюда. Впрочем, — он глянул на Эрцога искоса, — они тебе вряд ли скажут что-то путное. Звери им не очень интересны, за исключением меня и той дохлой белки на окне. К востоку от города, за актарием Таруна, живет вменяемая волчья стая, вожак — волчица Хагру. Меня они знают. Можешь с ними поговорить для начала.

— Вы его не можете отправить в Кайрис, — сказал Эрцог. — Это против закона.

— И что ты сделаешь? — усмехнулся Беналь. — Добьешься того, чтобы и тебе ошейник примерили?

Эрцог огрызнулся.

Вообще-то надо придумать, что с этим всем делать. Отправить тирниска в запрещенную для него землю, еще и с кровопотерей — просто отлично, ага. При этом нападать на людей ничуть не нужно. Да, надо что-то придумать.

Эрцог посмотрел на подоконник: там рядом с чучелом белки лежал лист бумаги. С наброском замка, похожего на Берроут. «Кровь тирниска в рисунке древнекранарского замка». Это они имели в виду? Именно контуры Берроута сейчас выреза́ла Юнна?

— Еще, — добавил Луи, и Эрцог повернул к нему голову. — Я тебя найду в Манскоре. Думаю, справлюсь с заданием менее чем за полтора месяца. Если помрешь до моего возвращения, сочту слабаком и проигравшим.

— А если оживу? — Эрцог повел ушами вверх.

— Тоже. Тебе ведь для этого придется умереть.

Эрцог отвернулся и насмешливо фыркнул. Фырканье, правда, отчасти получилось нервным.

— Не фыркай по-келарсьи, — сказал Луи. — Уже надоело.

— Оставлю твои уши в Манскоре, — ответил Эрцог. — Тогда тебя, может быть, не осудят. Помнишь, как ты мне запретил покидать Кейнор? Ты мне тоже тогда уши хотел оборвать.

— С хвостом. Для начала.

— Я не тиран, как ты. Хвост я тебе оставлю. Постарайся вернуться до того, как твои уши без тебя облезут.

— Они не облезут сильнее Манскора, — произнес Луи.

14 паиса, Еса

За три дня, прошедшие с тех пор, как поселились в гаражах, изучили много всего.

Правда, в первый день стрельба очень близко звучала, где-то недалеко гремела ракетная установка, и выйти почти не удавалось, только перебежками и ненадолго. А люди, которых встречали очень редко, конечно, не отвечали ничего. И птиц никаких не было, а то можно было бы сороку или ворону прикормить, Нирос очень хотел так сделать.

На второй день поблизости стало тише, и получилось найти людей, которым помогала команда Герти: но никто не знал, где находится ее штаб.

На всякий случай не представлялись студентами из Кейнора. Одвин, Кая и Нирос — светловолосые, в отличие от талисцев, поэтому им капюшоны пришлось накинуть, и Еса свои рыжие волосы тоже под капюшоном спрятала.

Под конец второго дня получилось все-таки заманить сороку, накормить и попросить ее найти недостройку, а сорока согласилась и улетела. Совсем.

А на третий день, под отдаленную канонаду, направились в ту сторону, куда еще не ходили, и очень далеко забрались. И нашли под ночь частный сектор, чьи жители очень часто видели голубой грузовик. Даже рассказали, с какой стороны он приезжал: но сначала молчали, и Еса на всякий случай рискнула назваться студенткой с Аттестации. А здесь все-таки помнили про помощь студентов с комбайном и не знали про помощь студентов Луи с его речью.

Так что сегодня ранним утром побежали в тот самый частный сектор: по пути, который Еса отметила на карте. Одвин тоже его отмечал, на всякий случай.

Уже не стала бы у этих людей ничего узнавать ни про промысел, ни про экономику. Даже если бы работу еще не закончила. И так уже выяснила многое, хватит.

Но злость уже выцвела, правда.

— Нам говорили, что по этой дороге часто ездит грузовик с гербом Манскора, — сказала Еса одному из местных, который, стоя у калитки, счищал грязь ножом с подошв ботинок. — Часто возвращается по ней. Вы его видели?

— Да, есть такое. Где-то через пару дней, да, бывает. Вчера ездил.

— А где они находятся? — спросил Одвин.

— Почем знать.

— Недостроенная девятиэтажка среди обычных, у пустыря — есть?

Местный ничего не знал.

А вот у следующего дома знали. Даже подсказали, где это: и внутри воодушевление зажглось, как солнце, и огромный ком сдвинули эти слова. Сколько раз уже задавала такой вопрос: и все не зря. И можно теперь не возвращаться.

Конечно, может быть, команда Герти рассказала живущим вблизи, что студенты выступили против талисской независимости. А может быть и не рассказала? Зачем им столько внимания каким-то студентам уделять. Слух мог и сам разойтись по Манскору, это да, но Луи со своей речью далеко отсюда выступил. И очень много других новостей произошло, в сто раз серьезнее.

Опять вдалеке загремело, но гораздо тише, чем раньше. Легонийцев, похоже, отодвинули на самый юг Манскора.

— До темноты бы нам найти, — пробурчал оптимистичный Одвин, и Нирос кулак ему показал.

Ноги легко несли вперед, но, правда, воодушевление спало, когда через пару домов совсем другой подсказали адрес. Еса снова вместе с Ниросом приманила птиц, а они, наконец, сказали, куда идти: теперь уже вперед. Третье направление.

Правда, пошли сначала влево, но совсем не отыскали тех ориентиров, о которых сообщили люди. А потом уже направились по птичьему пути и нашли внезапно работающий магазин. Купили там еду.

— Эта булка, — Еса подняла ее так, чтобы солнце красиво подсвечивало по краям, — сделана из золотого зерна, собранного на янтарном восходе на берегу реки в момент, когда солнце в росе отражалось. Так оно и было. Ну что, Одвин, теперь ты не будешь ворчать насчет того, что булка стоила два мерансона?

— В четыре раза больше нормального, — проворчал Одвин. — Офонарели. Буду.

— Офонарели в том смысле, что из них сделали фонари? — задумчиво произнес Нирос. — Возможно.

— А булку из кого сделали, на самом-то деле? — Кая, сидя на ступеньках, что вели к дверям магазина, чертила в грязи узоры колпачком ручки. Еса ей протянула пару конфеток-лаккес, а Кая качнула головой.

— Давайте еще купим булок, — предложил Нир и сам конфеты взял. — Я тут все-таки на репетиторстве заработал, еще скинусь, не жалко. Еса, а вкусные. Конфеты.

Еса сбегала с ним еще за двумя булками, а потом, завтракая и смахивая крошки с куртки, все осматривалась и старалась между домами разглядеть недостроенную высотку.

Мотор загудел: все ближе. С полускрытой деревьями грунтовки на дорогу вырулил голубой грузовик, и Еса подалась назад. Быстро заколотилось сердце, ладони вспотели.

— Там эти, от Герти, — шепнула Еса: и улыбнулась. — Проследим.

Но сначала спрятались за кустарник, ведь по лестнице могли не успеть взобраться: а грузовик, промчавшись мимо, вдруг остановился.

— Юнна, это они, — Беналь выскочил и махнул рукой, а сразу за ним выпрыгнул огромный волк. — Волосы рыжие.

Ну вот, все-таки плохо спряталась, просвечивают они.

Беспокойство перешло в решительность: не зря же училась настаивать. Надо этих людей убедить. Пусть помогут. Хотя они и требовали, чтобы к ним больше не обращались.

— Забирайтесь, раз уж вам из города не удалось свалить. Чего вы тут вообще делаете?

— Подальше от войны ушли, — ответила Еса. — И еще мы спрашивали, где тут безопаснее всего, и нам подсказали дорогу. К вашему штабу.

— Вы хоть знаете, что вас разрешили перебросить в Кейнор?

В Кейнор? Ну вот, и настаивать не надо: это даже разочаровало чуть-чуть. Значит, вот почему эти люди больше не говорят держаться подальше. Может, они от отправки студентов в Кейнор получат какую-нибудь выгоду.

Луи почти что нашли: если он только у них. И Кейнор. Как будто увидела солнце, хотя на самом деле оно запряталось в тучи и не показывается.

Нирос вяло махнул рукой Беналю и шагнул в сторону, пошатнувшись. В кузов он забирался медленно, Еса вместе с Одвином и Каей ему помогла залезть.

— Да простыл недавно, — отмахнулся Нирос, когда Юнна поинтересовалась, что с ним. Даже голос у него теперь звучал болезненно. — Нормально все.

Он сел в углу кузова и сжался, стиснув зубы, как будто его бил озноб. Руки запустил в карманы куртки.

— Ты чего? — шепнула Еса.

— Притворяюсь безобидным, — бодро прошептал Нирос. — На всякий случай. Может, пригодится. Слабость — признак много чего.

— Я бы повел эту штуку, — сказал Одвин. — А че, как его заводить, покажете?

— Все может быть, — ответил Беналь, забираясь в кабину.

Доехали спустя мгновение: ну вот, почти что и сами их нашли. Почему-то северный ветер совсем показался кайрисским: как будто Кайрис своим даром поиска все-таки помогла. Еса улыбнулась.

Рядом с многоэтажкой стояла еще одна машина, черный автомобиль.

— Лет-танерская, — ответил Беналь, когда Еса спросила, чья это. — Иногда и мы тоже пользуемся.

В коридоре первого этажа, в пыльном полумраке, пахло сигаретами и чем-то прогорклым. Громко гудел генератор. Еса зашла в комнату следом за Юнной, Беналем и Герти, и навстречу поднялся огромный кот.

Нашли!

Еса подалась вперед.

Только это не Луи, хотя и очень похож. Но нет гривы, глаза зеленые, полоски чередуются с пятнами. Откуда он здесь? Еса улыбнулась.

— Эрцог, — позвала Еса и остановилась, руку к нему осторожно протянула. — Привет!

Прохладное дыхание кота дотронулось до пальцев. Кая пробилась вперед, остановилась рядом с Эрцогом, и так и стояла, чуть хмурясь, а потом улыбнулась, когда Эрцог боднул ее головой в руку. И молча, сев на корточки, обхватила его лохматую шею. Эрцог еще раз толкнул ее мордой, теперь в плечо, и глаза прикрыл.

Юнна и Беналь, и люди, которые сидели в комнате — один за столом с бумагами, другая у окна — посмотрели на Каю с недоумением. Еса тоже протянула руку и взъерошила мех на голове Эрцога, затем на шее, более жесткий, грубее, чем у Луи. Скорее келарсий, наверное. Затем подошел и Нир, но медленно, прихрамывая и ежась от холода. А вот Одвин остался в стороне.

— Так, кошатники, — бросил Беналь. — Наша льето-страна хоть и в блокаде, но с нами тут еще и лет-танер, или как его теперь. Он договорится с ребятами на границе, там, где более-менее спокойно, и вас перебросят в Палагет или Алеарту. Там разберетесь. Покажете значки, или что там у вас еще есть. Гахаритцев еще не вернули, вас ожидают, так что скоро будете жариться на солнце, лопать фрукты и тискать всяких диких тварей. Пока что сидите у нас. Тихо и мирно, никуда не лезете, а мы в ответ вас терпим. Все понятно?

— Спасибо, — ответила Еса, но не смогла улыбнуться.

Все-таки они искали. Но перед этим прогнали, сказали не обращаться к ним больше. А они знают про этот народный промысел? А лет-танер? С приезжими они не станут про такое говорить, конечно.

И благодарность есть: в том числе за то, что эти люди все-таки собираются вывезти из Талис. Зачем бы они иначе сюда привезли? Да, наверняка из личной выгоды — но все-таки хотят помочь. С другой стороны, талисцы как будто отдалились. Жесткие, угловатые лица, тяжелые взгляды. Правда, и огонь злости уже не так горит, скорее теплится.

Герти глянул на Эрцога, оскалился и отошел в сторону.

— Но не все понятно, — добавила Еса. — Скажите, а Эрцог сюда как попал? Просто мы с ним общались в Кейноре, и…

— Бывает, — хмыкнул Беналь. — Сказал, что его подбросил человек, которому он тоже втерся в доверие. Это случилось сегодня утром, не раньше, иначе до нас бы это тоже раньше дошло.

— А что теперь? Эр, ты тоже с нами поедешь?

Эрцог качнул головой: уже в ложном облике. И сейчас он еще больше напоминал Луи.

— Мне тут надо решать всякие проблемы, — он ответил бодро, но смотрел при этом настороженно, и как будто что-то еще хотел сказать. — Так что пока задержусь.

А вдруг в последний раз его увидела. Вдруг его тоже здесь задержат, как Луи?

— А Луи? — спросила Еса. — Где он сейчас?

— Вы что, так к нему привыкли? — усмехнулся Беналь.

— Вообще нет, — качнула головой Кая. — Но интересно, что с ним.

— Я привыкла, — сказала Еса. — А можно нам с ним увидеться?

— Отдыхать ему не мешайте, — ответил Беналь.

— Он тоже пока побудет у нас. С ним порядок, отдохнет и отправится куда надо, — сообщила Юнна. — И подумает над своим поведением. Ничего особенного. Нет, вас мы к нему не пустим, пускай он не расслабляется.

Не верится ничуть.

Взгляд Эрцога еще более настороженным вдруг стал: всего на мгновение. И опять сделался озорным, почти беззаботным.

А если попросить отпустить Луи, то, конечно, никто не послушает. Надо по-другому все сделать. Еса посмотрела на Нироса, который все еще бледным выглядел и стоял еле-еле. Нирос опустился на один из стульев, подмигнул — неожиданно весело. Куртку он так и не снимал, и Есе тоже не хотелось.

Еса села на край засаленного сиденья стула — он тут же отозвался скрипом. Эрцог огляделся, но люди, сидевшие в комнате, смотрели на него внимательно, и он ничего не сказал.

Эрцог скрывает что-то. Очень уж он встревоженный. Он точно знает, что с Луи что-то не то, но Беналь ведь в этом не признался.

Юнна и Беналь вместе с Герти вышли и направились наверх, судя по шагам, но другие люди, незнакомые, все еще могли подслушать.

— И че? — спросил Одвин, садясь рядом.

Еса глянула на Эрцога. Если дать ему бумагу и ручку, сразу будет понятно, что что-то секретное начали обсуждать.

— Эр, у меня вот что есть, — нашлась Кая и расстегнула сумку. Вытащила оттуда сначала одежду, и как она там только помещалась, а потом показалась и обложка книги о моллитанских растениях.

Люди из команды Герти сразу на нее глянули с интересом.

— А он не рассказывал вам? — спросила у них Еса. — Эрцог изучает растения Моллитана, он и этой льете хочет помочь.

— Нам сначала поможет, — раздался ответ.

Ну, хотя бы репутацию ему чуть-чуть поднять.

Он здесь тоже в опасности: но хотя бы не взаперти, как Луи.

Эрцог повел ушами в стороны, глянул на книгу, потом на Каю, и плавно поднял уши, прищурив глаза. Он сел рядом с Каей, мордой открыл книгу, положил на страницу лапу и, проводя ею под некоторыми словами, начал касаться когтем букв. А Еса присмотрелась вместе с ребятами.

«Резьба по дереву. Знаете?» — после каждого слова Эрцог поглядывал то на Есу, то на Каю. Он и знаков препинания тоже касался: грамотный, аристократ, ну конечно.

Команда Герти, конечно, связана с этим промыслом. Уже и сил никаких не осталось на злость.

Еса кивнула и сказала, глядя на иллюстрации:

— Ух ты, правда, интересное. Кая, ты такие лианы видела?

— Я вот такие видела, — нашлась Кая и тоже показала на страницу. Эрцог тем временем быстро сообщил:

«Луи потерял много крови. Из-за Юнны. Мьенеля. Пока порядок. Потом будет хуже».

Словно множество репьев прицепилось к мыслям, и они сбились в комок, исцарапали. И в то же время Еса улыбнулась. Все-таки вовремя сюда пришли. Можно помочь.

Еса долго делала вид, что просто изучала текст и фотографии, а потом кивнула Эрцогу, и он опять начал лапой осторожно водить по бумаге, касаясь когтем букв.

«Десять ночей продержат. Он не выдержит. Потом выпустят. Но он может умереть. Слабый».

— Да тебе ж все равно, — буркнула Кая. — И он тварина та еще, — а потом изменила тон голоса, сделала его беззаботней. — Ну видела вот этот дуб, Еса, убиться же можно? Сам безвредный, а лианы растит ядовитые. И я встречала эту гадость, руки долго были все в ранах.

И на Эрцога посмотрела внимательно. Про допрос ему напомнила, ну зачем. Эрцог нервно лизнул лапу и слегка огрызнулся.

«Он мой соперник. Но это не честно. Не интересно».

— Какие еще выучил растения? — поинтересовалась Еса.

«Его повезут вглубь Талис. Выпустят там».

Еса глянула на Нироса. Он ведь не зря притворяется больным и безобидным: это может пригодиться. Если только ребята согласятся.

Нирос выглядел решительным, Кая хмурилась. Одвин смотрел настороженно.

— Герти рядом нет? — шепнула Еса.

Эрцог качнул головой.

Если шептаться, тоже заподозрят. Так что Еса достала черновик аттестационной работы, и стали вместе обсуждать ее вполголоса, а потом и пометки делать в черновиках. Вообще не относящиеся к работе.

Еса описала ребятам план.

«Краски ведь у тебя с собой?» — и глянула на Нира, а тот кивнул и улыбнулся.

«Домой хочу, — добавила Кая в своем черновике: Еса к ней заглянула. — Но с Луи у них уже перебор. Так не оставим. Но, если твой план сработает, нас лишь через месяца три перебросят. Нужны мы такие в Легонии».

«Все равно выберемся, — добавила Еса. — Если что, признаемся. Уже когда все случится. Но не команде Герти, конечно».

«Все запомнил и понял», — отметил Нирос. Его ручка рисовала аккуратные длинные буквы: как будто на листе бумаги вырастала шерстка.

— Когда мы поедем? — спросила Еса, как только вошла Юнна.

— Прям ща вас перебросим, — усмехнулась та. — На самом деле, возможно, и завтра отчалите, но кто знает. Не раньше. Готовьтесь тут ночевать. Никто вас больше в Манскоре не бросит, только в политику не лезьте, это не ваше.

И вышла.

Еса еще раз глянула на карту. База команды Герти на окраине, теперь и название улицы известно, а все больницы далеко.

— У вас умыться можно? — проговорил Нирос. — А то мы вот бродили. Колонки — совсем не то. Речка тоже.

С собой он взял сумку.

Начинает работать план. Ничего себе. И как будто на хлипкую лестницу начала подниматься: вроде все и держится, но не контролируешь, будут эти ступени прочными или нет. И не знаешь, вдруг оно все обвалится. А уже идешь вверх, и не можешь спуститься, и от высоты, от риска перехватывает в горле.

Могли и домой попасть.

Ага, и друга бросить в опасности. Теперь уже точно известно. Тем более про народный промысел Эрцог не придумал.

Не ожидала от него, что он заступится. Пусть он себя бережет.

Загорается костер внутри — и сразу все становится ясным, отчетливым: от уверенности. Еса глянула на Эрцога и еще раз провела ладонью по бархатистой шерсти на голове. Пятна на лбу, светлые полосы на щеках. Эрцог зажмурился и сильно прислонился к руке, потерся, подставил уши и нос.

Очень сильно похож на Луи, если его представить без гривы. Глаза только побольше, зеленые, и уши чуть острее, келарсьи. А в человеческом облике просто одно лицо, даже несмотря на то, что телосложение разное.

— Осторожно, хорошо? — шепнула Еса. — Пусть тебя никто не обидит, — хотя и прозвучало это глупо, наверное.

Эрцог прищурил глаза: как будто с усмешкой.

Нир задержался надолго, а когда вернулся, пошатнулся, чуть не упал, вовремя оперся ладонью о стену, и Еса вскочила ему навстречу. Понятно, что это неправда, но ведь в самом деле больным таким выглядит. И бледный весь. Свет прорезал в его зрачке, как в черной стенке, квадрат окошка, и небо в этом окне выглядело очень светлым, не как за настоящим окном. Как будто отрывок другого мира там, за зрачком, увидела.

— Книгу сохраните, ладно? — послышался голос Каи. — Я ее Эрцогу везла. Думаю, не продадите куда-нибудь?

Тот, кто сидел за столом, усмехнулся.

На лестнице застучали шаги, послышался голос Беналя.

— А покажьте, — проговорил Одвин, поднимаясь ему навстречу, — этот ваш драндулет. Как его заводить? Сложнее, чем трактор, или че?

— Пошли, — ответил Беналь. — Время есть.

— Хоть чем-то заняться, че, — проворчал Одвин и махнул Есе. — Да я быстро.

После того, как они ушли, заглянула Юнна.

— Чего жрать будете? — спросила она. — У нас ничего нет.

— У меня есть булка, — Нир вынул из сумки и протянул. — У нас там еще были, берите.

— О, отлично, — кивнула Юнна.

— А у меня распознаватель работает плохо, — Еса отдала его Юнне. — Может кто-то из ваших посмотреть?

— Ну, сейчас сбегаю, — ответила Юнна.

Странно, что они сидят на девятом этаже: хотя первый лучше всего обустроен. Для обзора, что ли? Или просто так?

Еса прислушалась. Шаги Юнны удалялись — вверх, пока совсем высоко не затихли.

Сработало.

Подождали еще немного. Машина лет-танера так и стояла под окнами.

Одвин ненадолго заскочил, взял стакан с водой у одного из сидевших в комнате и опять ушел: до странности радостный такой, ему грузовик, похоже, в самом деле понравился. Эрцог дремал, положив голову на лапы.

— Ребята, — послышался голос Нира. Нир встал со стула, едва не запнулся ногой об ногу, с трудом удержался, опершись о стенку. — Ребята, я вот чего… А это не заразно?

Морщась, он расстегнул куртку, медленно очень, и потом снял ее с таким лицом, будто за каждое движение его кололи иголкой.

На руках набухали нарывы и язвы, одни только-только проявлялись, другие уже выросли и гноились. Люди из команды Герти повскакивали с мест. Стопка бумаг шлепнулась на пол, листы разлетелись. Эрцог поднял лапу и посмотрел на Нира с недоумением, его хвост стал ударять по полу. Затем Эрцог поймал взгляд Есы — и Еса краем рта улыбнулась.

И правда реалистично. Кажется, будто объемные. Ближе никто не подойдет, чтобы присмотреться получше.

— Падла, падла, падла, — пробормотал один из людей, хватаясь за телефон.

Вот только больницы далеко и переполнены. И водители скорых слишком заняты — возят раненых из других городов. Луи должны вывезти быстрее, чем прибудет скорая.

— Быстро выходим! — неслось уже из коридора. — Сюда притащили горную чуму. Кто с малыми контактировал?

Наверху выругалась Юнна.

— Распознаватель, — прошипела она. — Зараза ж. Они мне распознаватель передали, вот же, а. Кто из них болен?

— Да там стадия такая, что они все перезаражались! — выкрикнули из коридора.

— Падла! — отозвалась Юнна. Ее шаги приблизились. — Вы чего, сразу сказать не могли?

— Мы не знали, — сразу ответила Еса.

— Я тоже, — пробормотал Нир. — Я думал, ну, акклиматизация.

— Акклиматизировать вас всех раз по двадцать на полюсе! — отозвалась Юнна.

— Ну, у меня получится такое пережить, — ответила Еса.

Эрцог смотрел настороженно, поводил ушами в стороны: и чуть заметно улыбался.

— А что делать? — спросила Кая.

— Ничего, сидеть! — раздался голос Юнны. — Уходить, точнее. Выметаться. На улицу всем. И подальше от нормальных людей держитесь.

Нир кое-как накинул куртку и шел с трудом, а Еса вместе с Каей помогла ему выйти на улицу и споткнулась на пороге — и так, что люди из команды Герти посмотрели будто на чумную… ну да, правильно. Эрцог вышел следом, и он осматривался вроде бы встревоженно, но, когда глянул на Есу, в его глазах появился задор.

— Я книгу забираю, да? — спросил он, глянув на людей лет-танера. — Хм, я ведь этой штукой не заболею.

Еса прислушалась. Сверху ничего услышать не удалось, но потом Юнна спустилась и начала звонить.

— Да. Да, решили пораньше. Да у нас тут такое. Не можем больше держать его. Негде. У нас в штабе чрезвычайное происшествие. Пожар? Вроде того, — она ненадолго замолчала, потом продолжила — но уже, похоже, не по телефону: — Найдите тех, кто с ними не общался. Наверху распознаватель… а, двое его уже трогали, вот же зараза. Язвам дня два, у других ничего не проявилось, значит, заболел он недавно, когда мы с ним не общались. Мьенеля в этой комнате не было, он на первый не спускался, распознаватель он не трогал. Чего, остается лет-танеру ехать?

Скоро вышел и Мьенель, невысокий, с жестким лицом — он остановился поодаль и уточнил, не трогал ли кто-то из студентов его машину. Тем временем на грузовике подъехал Одвин, выскочил из кабины вместе с Беналем и сделал вид, будто не понимает совсем ничего.

Нир осел на траву: он выглядел совсем слабым. Еса и Кая держались с ним рядом, и Кая тоже смотрелась совсем потерянно.

— Ты и фазы болезни просчитал? — шепнула Еса.

— Ну да, — ответил бледный и совершенно несчастный Нир.

— И от грузовика подальше держимся, — объявил Мьенель. — Ничего не трогать. Отойти скорее.

Во всяком случае, пока Луи не довезут до места, тот, кто с ним поедет, с командой Герти вряд ли свяжется. Будет думать, что команда на обследовании. Хочется верить.

Одвин выглядел нахмуренно-встревоженным: правда, ему для этого и усилий не пришлось прикладывать.

Еса не отрывала глаз от входа в недостройку, пока не вышел Луи: осторожно, медленно, словно по разбитому стеклу. Неверящая теплая радость поселилась в груди. Его мех выглядел тусклым и растрепанным, морда осунулась. Луи поднял голову, насторожил уши с черными кончиками и глянул на Есу: по-настоящему встревоженно, никогда у него такого взгляда еще не видела.

Еса улыбнулась, глянула на ребят, потом на Луи, и подмигнула ему украдкой.

Луи переступил с лапы на лапу, посмотрел непонимающе, затем с удивлением, и тряхнул головой. И направился к машине, куда уже сел Мьенель.

Эрцог следил за Луи и ничего не говорил, только поводил хвостом. А когда машина унеслась на север, приблизился к Есе и ребятам.

Только бы машина поскорее умчалась от города подальше. Еса глянула на часы Одвина: двадцать минут первого. В час уже можно совсем успокоиться. Если только никто машине лет-танера не пробьет колеса: но ладно, не надо думать об этом.

— Все хорошо, — улыбнулась Еса.

Стена из темно-серой стала яркой, бежевой, и на ней прорезалось теневое дерево. На траву опустилась птица, проскакала мимо: маленькая, голубая, с тонким клювом и перьевыми «ушками»: сразу каким-то мягким окутало спокойствием. Нир присмотрелся к ней, улыбнулся, глянул на Есу настороженно и приложил палец к губам.

— Та самая, — улыбнулась Еса.

Птица свистнула, что-то пропела разливистое и звонкое: и улетела, а Нир ее проводил взглядом.

— Существует.

— Существует, — кивнула Еса.

Еще минут двадцать прошло, пока не приехала скорая. Еса помогла Ниру куртку снять, и сердце стучало: вдруг узнают, вдруг машину лет-танера развернут, хотя как с ним свяжутся теперь, так-то.

— Быстро сюда, — отрезала врач, одетая в спецзащиту. — А из вас кто-то болен?

Еса помотала головой, но вяло, и теперь уже нарочно. Правда, вряд ли стала выглядеть бледнее.

— Недомогание есть? — уточнила врач.

— Ну немного, — начала Еса, — но…

— Быстро сюда. Все четверо. К остальным приедет еще машина. Уже объявлено, что лет-танер потребовал ввести карантин в городе. Мьенель в безопасности?

Беналь кивнул.

Ехали полчаса, Еса опять проверяла по часам Одвина, а потом еще минут десять ждали во дворе больницы, пока не подошли еще врачи, тоже в спецзащите.

Еса переглянулась с ребятами, и те кивнули. Ну вот, теперь пора, Мьенель уже далеко, если все сложилось как надо. И никаких извинений. Опять птица перед глазами, голубая, с перьевыми ушками: и в крови.

Талисцы не все такие.

Но откуда взялись те, кто «такие», и кто их воспитал?

— Мы вас обманули, — призналась Еса. Нир кивнул, взял из сумки бутылку с водой, а потом снял куртку и себе полил на руки: и выглядел он уже бодрым, даже нормальный цвет лица к нему вернулся.

— Что за? — спросил врач, ставя чемодан у ног.

— Мы хотели, — Еса глянула на ребят, — чтобы хотя бы ненадолго в городе установился мир. Раз карантин ввели, то легонийские войска ведь уйдут из города.

Над головой шуршали, переговариваясь, листья, и все казалось, что в шелесте прослеживается ругань.

— Идиоты, — наконец, сказал один из врачей.

— Но ведь уже объявили карантин, — добавил Одвин. — Вам че, самим перемирия неохота?

— Вы нас отпустите? — поинтересовался Нир.

— Раз карантин, и раз уже забрали, то не думаем.

— Нам в инфекционку нельзя, — сказала Еса. — Мы тогда по правде заболеем. И вам нас придется кормить, а у вас и так много пациентов и мало еды. Еще нам надо домой, отпустите нас.

Врачи молчали.

— Ладно, — пробормотал Нир и вынул купюры. — А вот так?

Сто мерансонов: не очень много, но и не мало, еды можно купить достаточно.

Опять молчали. Нир опять в карман полез, и тогда Еса приложила еще пятьдесят мерансонов. Десять осталось.

— Валите, — сказали в ответ и забрали деньги.

А перестрелок ночью не было. На следующий день Еса с ребятами опять нашла работающие магазины и купила немного еды. Город совсем стал тихим, и люди, что иногда встречались на улицах, редко отвечали на вопросы.

— Карантин все еще есть? — снова спросила Еса. В этом районе никогда не была, но рыжие волосы всегда в глаза бросаются, так что накидывала на них капюшон куртки на всякий случай.

Отвечали, что есть, и добавляли:

— Самое главное, легонийских военных нет. Как про горную чуму узнали, сразу свалили.

Одвин нахмурился почему-то и качнул головой.

— Гуманитарные конвои разъезжают, — сказали в одном из магазинов. — И выходите отсюда: вот ты, девчонка, оставайся, а вы потом зайдете по очереди. Карантин, чтоб его.

— А что за конвои? — спросила Еса.

— Кранарские, — раздалось в ответ. — Марта Полесски распорядилась развозить продукты.

— Ну ее, эту Полесски, — проворчал Одвин, когда Еса вышла из магазина.

— Если мы больше не найдем никакой транспорт, то можно и с кранарцами поговорить, — сказала Еса. — Они нам все равно ничего плохого не сделают. Не захотят же с Легонией открыто конфликтовать, и особенно с льето-странами, к которым втираются в доверие. Передадут нас в Легонию и все, а оттуда легонийцы отправят в Кейнор.

Тем более автобусы сейчас вообще ни в какой город из Манскора не ходят. Из-за карантина.

Кая нахмурилась, а Нир улыбнулся.

— Точно? — поинтересовался он. — Хотя у нас уже кое-что сработало, так что и тут может сработать. Мне было бы интересно.

— Мы и так в Талис, здесь вся помощь будет с подвохом, — сказала Еса, и ребята согласились, хотя Одвин с Каей и поворчали.

Гуманитарные конвои долго не встречались. На вторые сутки, шестнадцатого, удалось услышать, что гуманитарку в центре города раздают, так что решили туда отправиться следующим утром.

Когда вышли к речке, Еса, стоя на берегу, внимательно осмотрелась: думала заметить Эрцога, или даже Луи, но заметила только черный дым с другого берега.

Только бы с ними все было хорошо. С обоими.

Давно уже не думала о том, что предала Кейнор: все-таки приглушилась эта грусть и тревога. И из-за слов Луи, и из-за жизни бок о бок с войной. Но теперь возникла новая заноза: от тревоги за этих котов.

За свое будущее тоже очень тревожно, и за ребят, но все-таки за себя отвечаешь сама, а ребята — вот они, рядом. С котами неизвестно, что происходит.

Искупались по-быстрому: хотя и не советовали плавать в этой речке, но все-таки это лучше, чем по очереди к колонкам бегать в темноте и ополаскиваться. Нир потом куда-то убежал один, но быстро вернулся и принес резной лук.

— У тебя еще денег немерено? — нахмурился Одвин.

Классный лук: но стоит вспомнить, с чем здесь связан промысел и с какими мыслями все эти вещи делают, даже если не используют при этом кровь, как сразу жар бросается в руки и в голову.

— Я его взял, — сказал Нир. — Да там куда-то ушел владелец, ну а лук лежит, я и подумал. Стрел, правда, нет. Но мне это не помешает.

— А нам скорее на руку, — заметила Кая.

Еса коснулась лука: а у Нира еще и нож с резной рукоятью, он похож немного. Но к этому луку все равно и притрагиваться как-то неохота. Убрала ладонь.

— Знаешь, — сказал Нир, — я думаю, не все вкладывают в это ремесло такой смысл. Вещи все-таки неплохие. Какая разница.

— Это неправильно, так-то, — возразила Еса. — У них основа изначально исковерканная, они всё с этими мыслями делают. Даже если этот лук мастерил нормальный человек, все равно у них основа культуры — в жестокости. Надо его сломать.

Ярость вспыхнула, как костер: даже стало страшновато от этого.

— Все основано на жестокости, — Нир пожал плечами. — Ну сделано оно с какими-то не теми мыслями и в знак подчинения природы. Но лук-то об этом не знает. Эта культура вышла из жестокости, ну да. Но я подумал, она все-таки облагородилась, что ли. У этих людей теперь есть хоть что-то красивое. Получается, мы их будем порицать в любом случае — и за жестокость, и за культуру. Но они же не могут изменить прошлое, и что им, не жить теперь и ничего не делать?

Еса снова посмотрела на лук. Не то чтобы в самом деле его так осуждала: просто скопилась обида на этих людей, скопилось непонимание. Лук даже жалко, так-то.

— У тебя точно нет температуры? — спросила Кая. — Я от тебя столько слов в жизни не слышала.

— Я согласна, — Еса кивнула Ниру. — С тобой, то есть.

В конце концов, и у алдасаров много чего творилось.

— Я вот думаю, — сказала Кая. — Писать мне про то, что здесь на самом деле происходит, или нет. У меня-то в работе все приглаженное, но я могу и добавить кое-чего. Приглаженность меня вымораживает.

А надо бы добавить. Жар возник уже в ладонях, в локти поднялся — и вместе с ним пришла ярость, незнакомая, словно не своя.

— Не надо, — сказала Еса. Иногда все-таки не стоит высказывать то, что думаешь. — Звери обозлятся, если обнародовать, а у них и так теперь сложности с людьми.

Кая пожала плечами и кивнула.

— Про Кранар тоже, наверное, не напишу подробности, — сказала она. — А то будет еще хуже. Вон че развернулось, когда Луи стал про него говорить.

— А грузовик у них хорош, — протянул Одвин. — Буду скучать, че. Медленный, правда, зараза. Да и трактор тоже.

— Все тебе не так, — Еса улыбнулась и ткнула его в плечо. Со стороны дороги раздался гул, и Еса развернулась.

Подбиралась огромная белая фура, и под ее лобовым стеклом чернел силуэт орла, распахнувшего крылья.

Нир поднялся, и Кая, а Одвин приставил ладонь ребром ко лбу.

— Вот те раз, — он присвистнул. — Явились.

Еса помахала рукой, и ребята тоже, а фура, подъехав, притормозила: но мотор все еще гудел.

Нельзя, конечно, им доверять: но выхода больше нет, и заканчивается срок.

— Здравствуйте, — Еса начала говорить по-легонийски, но осеклась, переглянулась с водителем, и тот кивнул. — Мы с Аттестации, и нам…

— Аттестация? — голос звучал с акцентом, растягивал гласные. — Ищем вас уже давно. Мы еще двоих нашли позавчера, они уже в Кранаре на карантине. Сначала поешьте.

Карантин. И ладно работа, ее можно будет сдать и потом, обстоятельства ведь сложные. Но переводной экзамен никто не поставит в учебном году. А после первого курса и не перейдешь никак.

Будто ведро холодной воды на голову вылили. Как же химия? Ладони Есы обхватили одна другую. Ладно, удастся решить. Уже кое-что решила.

— Ого, — недоверчиво проворчала Кая.

— Решили выслужиться перед Кейнором, — тихо заметил Нир. — Или Легонией.

— И держитесь от нас на расстоянии. Знаем про чуму, — добавили из кабины.

— Это дезинформация, — поспешила сказать Еса. Все равно карантин в Манскоре из-за этих слов не снимут: ведь он заставил легонийских военных выйти из города. — Мы совсем здоровые.

— Потом разберемся. Имена свои напомните.

— А чего вы одни? — спросил Одвин, хмурясь. — Где конвой-то?

Ну вот, он как обычно.

— Скоро еще подъедут, мы сюда завернули разведать обстановку. Будем раздавать гуманитарку в центре.

Все назвали свои имена и фамилии, а потом послышались голоса из-за деревьев, со стороны домов, которых почти и не видно было:

— Какой центр, нам ехать туда три часа? А здесь не судьба нам выгрузить?

Скоро люди из фуры, одетые в спецзащиту, поволокли мешки к домам, почти не видным среди деревьев — на мешках было написано «тербета» по-кранарски, а еще ящик с хлебом понесли, и упоминали медикаменты, и теплые вещи.

— Сейчас наверняка начнут обыскивать, и вообще, — сказала Кая, толкнув Есу в бок. — В общем. Эти кранарцы мало ли чего учудят, и пускай они знают про нас поменьше правды. Давай я возьму на всякий случай твой учебник по химии. Они подозрительные, а вдруг тебе пригодится то, что тебя не посчитают химиком?

— Здорово, — улыбнулась Еса. — И что я тогда сделаю? Взорву их?

— Хотя бы.

Вот бы удалось сдать этот экзамен. Попасть на него. Еще время есть, обязательно все удастся. Еса спокойно улыбнулась: хотя мысли и носились, как бешеные.

— Отлично, — кивнула Еса.

И, когда отдавала учебник, из сумки еще и картонка выпала: Кая подхватила, а Еса присмотрелась. Телефон команды Герти.

— Забирай тоже, — улыбнулась Еса. — Если свою потеряла.

— Да я ее вышвырнула, но твою возьму на память. О тебе и о нашей беготне.

Они в самом деле собирались помочь. И в самом деле знали о промысле. Не только знали. Не хочется ничего общего с ними иметь.

Кая кивнула и засунула картонку в карман штанов.

После этого вернулись кранарцы, и Еса перекусила с ребятами: кранарцы раздали булки, и еще немного консервированных овощей. Потом всех и правда обыскали.

— Странный, — заметили кранарцы, когда Нир показал резной нож.

— Это семейная ценность, редкость из Моллитана, и вообще он для еды, — заметил Нир. Правда, лезвие все равно плотно обвязали платком и проследили, чтобы Нир убрал нож вглубь сумки. — А это местный сувенир, — сказал Нир, когда перешли к луку. — И стрел нет. Мне же его не выбрасывать?

— Оставляй, — сказали в ответ.

Посмотрели и в аптечки. Про пузырьки с приманкой спросили, потому что они были без надписей: а Еса ответила, что это лекарство от кашля.

— Сначала вот вас двоих заберем, Одвина и Каю, — сказали кранарцы. — Остальных заберет другая машина из конвоя. В этой все не поместятся, там слишком много товаров.

— Подмазываются к Талис, — проворчала Кая.

— Есть кто-то с пропуском в библиотеку Бенора, или всем придется делать документы? — спросил один из кранарцев.

Пропуска ни у кого не было: ну ладно, не месяц же оформляют переход границы. Одвин, отвечая на этот вопрос, выглядел еще более сердитым, чем раньше: ему ведь так хотелось получить этот пропуск. Потом он пожал Есе руку и приобнял за плечо — и у Нира лицо отчего-то сделалось слишком острым и напряженным.

— Ну, давай, — сказал Одвин.

— Пока, — кивнула Еса.

И что-то в голове мелькнуло — приманку зря таскала, так и не пригодилась. Может, на будущее?

Потом Одвин похлопал по плечу Нира, пожелал не болеть, а Кая усмехнулась и обхватила Есу рукой, и Еса в ответ ей волосы взъерошила. Уже с грохотом подъезжала вторая машина.

— Встретимся, — сказала Кая.

Фура проехала рядом, и все побелело из-за дорожной пыли.

— А то, — улыбнулась Еса. — И чтобы быстрее прошел этот карантин.

— И чтобы ты поступила куда надо.

Сейчас в это стало больше вериться. Еса опять улыбнулась.

И вдаль посмотрела: так ожидала, что вдруг появится огромный золотистый зверь с полосатой гривой, и даже так показалось на мгновение, но это просто ветер поднял густую пыль.