Вот все эти рассуждения, типа ядерной войны, которая погубит планету. А не переоценивали ли мы себя? Ведь арсенала всей Земли едва хватит на то, чтобы реально превратить жизнь людей в Ад. Нет, безусловно, погибнут сотни миллионов, экологические катастрофы коснутся нескольких миллиардов человек. Но ведь в мире останется множество мест, в которых о последней войне, Армагеддоне, будут свидетельствовать лишь яркие вспышки на горизонте, да помехи в радиосвязи.

Но совсем другое дело то, что случилось весной 2015-го года. Ещё зимой астрономы засекли множество объектов в поясе Койпера с невероятно высокой скоростью. Всё свидетельствовало о том, что эти объекты всего за несколько недель преодолеют расстояние, которое человечество в виде спутника "Вояджер" прошло за четыре десятка лет. Грубо. Ну да не о том.

Уже в марте любители могли засечь скопление неизвестных объектов. Они не излучали ничего ни на одной частоте ни одного излучения. Хотя, может, и излучали, просто двигались быстрее любого излучения. Они только отражали свет. И ничего более.

А потом наступил апрель. С интервалом в две недели Земля подверглась массированной ядерной бомбардировке. Очень странной, но очень массированной. Первый удар был... Как будто... Ну, представьте, что у вас есть старые намеченные цели, и вы отработали по ним. А там давно никого нет. Или почти никого. Ну не то, в общем. Долина Нила, северная Эфиопия, Северная Африка, Греция, Италия, Турция, Ближний Восток. А также долина Хуанхэ и Центральная Америка. Как будто у них были координаты древних цивилизаций.

А потом они внесли поправки. И пострадали крупные города и мегаполисы.

Хотя, недостаток данных сделал своё дело. В Москве чудом уцелел центр города, в Челябинске заряд взорвался вообще за чертой города, уничтожив лишь Северо-Запад. А вот Питер и Екатеринбург, например, уничтожены. И ещё много всякого разного, всё и не упомнишь. Так я и закончил 10-ый класс.

А потом было лето. Ни жарко, ни холодно, обычное такое лето. В город стали приходить караваны беженцев. Моя Родина, Зауралье, стала тем самым местом, которое не тронули взрывы. Правда, мест таких теперь немного, да и не надолго это. Но беженцы тянутся. Челябинск, Уфа, а в начале июля до нас стали добираться люди из Центральной России. Вокруг города начали формироваться палаточные городки. Гетто, как мы, молодёжь, их называли. Не было ни малейшего представления, как все эти люди намерены пережить зиму. Ведь кормить их банально нечем, а вместо старых десяти тысяч жителей за городом Щучье теперь числилось около двухсот тысяч голодных ртов.

А дальше...

Я открыл глаза. Слепящий свет, голова раскалывалается, думать даже нет сил. Через пару минут, когда боль схлынула, я попытался пошевелиться, но руки и ноги оказались связаны. Нахлынула паника, а вслед за ней и новая волна адской боли накрыла сознание. Ещё две минуты мучений, и снова облегчение.

Ладно. Закрыть глаза, попытаться всё вспомнить. В июле понаехали вояки, провели быструю перепись. Так, что дальше? А дальше собрали детвору, как заметить успел, вроде, лет шестнадцать-восемнадцать на вскидку, точно не скажу. Потом военчасть к северу от города, бункер, относительно удобные казармы. Потом доктора пришли, провели инструктаж. Мол, бояться нечего, пытать не будут, проведут ряд тестов, поставят ряд проверенных (на этом слове профы сделали особый акцент, было видно, что они сами в это верят) на людях препаратов и отпустят по домам.

Верить, конечно, никто не собирался. Да уж куда ты денешься с подводной лодки? Сначала шли тесты различной направленности: физическое состояние, здоровье, особенности. А потом лаборатория, проверки, испытания, и вот, наконец, первый укол. Всё прошло нормально. Потом ещё пара уколов, а потом уже ничего не помню.

И теперь я лежу, даже не знаю где, не могу толком пошевелиться, и, очевидно, абсолютно беспомощен. От осознания того, в какую ситуацию я попал, паника стала усиливаться. И снова две минуты мучений. Когда боль утихла, я услышал шаги неподалёку. Некто шагал по гулкому коридору или залу: я так и не смог разглядеть, где я, из-за яркого света, который почему-то всё ещё не сходил с глаз. Звук был уже совсем близко, но не стихал. Скоро шаги стали просто оглушающими. Каждый шаг буквально раскалывает голову, даже с трудом представляю, что моя черепушка может выдерживать такое давление.

- Объект 207 пришёл в себя, - раздался громкий голос, - состояние нормальное. Трансформация прошла успешно. Как только реакция стабилизируется – объект должен быть подготовлен к тестам.

Пока человек говорил, я думал что оглохну или заработаю контузию. Как только он замолчал, я поблагодарил всех богов за такую милость. Голова трещала так, как будто со всего размаху дали подзатыльник берёзовой тридцаткой. Тем временем незнакомец кинулся что-то записывать, быстро, почти без перерывов, словно с ожесточением вдавливая грифель карандаша в бумагу, как я смог понять по звукам.

Я медленно открыл глаза и отвёл их в сторону, чтобы лампа (а судя по жужжанию это лампа) не слепила. Удалось разглядеть человека, стоящего рядом. Какой-то парень в белом халате, видимо, лаборант. Значит, я всё ещё у учёных. На основе того, что удалось разглядеть, сделал вывод, что нахожусь в каком-то коридоре: стены, до середины выкрашенные в тёмно-зелёный цвет, над краской – осыпающаяся местами извёстка; ни проводов, ни плакатов, просто голые стены. Вот суки! Обдолбали какой-то дрянью, так ещё и в каком-то коридоре подыхать оставили! От злости я нервно дёрнул хвостом. Стоп. Чем?! Я прислушался к ощущениям. Ну да, так и есть. Ну какого ж хрена?! Что дальше? Третья рука?! Поскорее бы с глаз пелена сошла, хоть осмотрюсь толком. Я напрягся и попробовал «нащупать» хвост, пошевелить им. В итоге получилось какое-то невнятное шевеление из стороны в сторону.

– А! Разобрался? Молодец, прогресс определённо есть. – снова напомнил о себе обладатель громкого голоса, – Объект стабилен, восстанавливается мышление. Объект изучает возможности организма. – в этот раз я различил щелчок кнопки; видимо, лаборант записывает данные на диктофон.

Его громкий голос чуть не разорвал мои уши, даже пришлось прижать их. Прижать уши? Всмысле?! И это тоже? Да что со мной?!

«В следующий раз я не выдержу» – подумал я, и попросил головастика заткнуться. Вместо слов получилось невнятное мычание, приглушённое, очевидно, кислородной маской. Лаборант перешёл на шёпот:

- Потише? Прошу прощения, забыл. Ты потерпи малёх. У тебя слух сейчас обострился, так что, пока не отрегулируется, придётся терпеть. Держись.

Он похлопал меня по плечу и двинулся дальше по коридору. Странно, но прикосновение было нечётким, как будто через волосы или ткань. Я попытался завернуть голову, чтобы рассмотреть плечо. Удалось заметить лишь краешек, но этого вполне хватило, чтобы сделать вывод: тело, или, по крайней мере, плечо, покрыто мехом. Та-ак, а вот это уже интересно и совсем не смешно. Вдруг рядом раздалось громкое (как будто здесь есть что-то тихое) шипение. Внезапно в глазах потемнело и сознание отправилось в свободное плавание.

***

Помню, новостей не стало, да и вовсе ящик заглох. Не то, чтобы потеря – уже года два как вместо телевизора в доме источником новостей стал Интернет. Но вот затихший старенький Самсунг стал ясным признаком того, что взрывы аукнулись и всё ещё впереди.

Конечно, все полезли в Интернет. Гугл в помощь, как водится. Но кладезь знаний превратился в помойку. Все, абсолютно все толкали что-то своё. Кто-то кричал, что это война. Между кем – не уточняли. Кто-то утверждал, что это мы пытались сбить гостей с другой планеты, а они или ракеты наши отразили, или свои выпустили, или были уже здесь их заряды – не поймёшь, но паттерн общий.

В это время военные расставляли по городу матюгальники.

Помню, ещё до Катастрофы в городе была система оповещения. Регулярно давали проверки, сирены. Поэтому сперва на объявление о начале вещания даже не обратил внимание никто. Но уже через неделю ровно в три часа дня весь город выходил на улицу послушать новости. В момент, когда ничего не ясно, хочется иметь такую информацию, которую можно обсудить с соседом, а не которую стыдливо приходится прятать.

О том, что детей соберут, тоже оповестили заранее, поэтому никто и не возмущался особо, когда за нами приехали. Думали, на подготовку забирают. Даже вещи собрали.

***

Когда я пришёл в себя, мне было гораздо лучше. Звуки всё ещё были слишком громкие, но уже можно было терпеть. Мозг освоился с хвостом, и я, вроде как, научился им рулить. «Нащупал» уши. Они, судя по ощущениям, большие, и очень даже способные к движению. Зрение пришло в норму.

В этот раз я находился в какой-то палате, со светлыми стенами. Лампы уже не светят в глаза, это хорошо. На этот раз я был связан не жёстко, поэтому удалось осмотреться. Вдоль стен стояли несколько пустых кроватей. Около каждой стоят непонятные аппараты, разгадывать назначение которых не позволяла гудящая голова. В противоположном конце палаты гермодверь. Ясно, значит, я ещё в бункере. Вокруг пока никого нет.

Так, а что, собственно, со мной? Я немного приподнял голову. Первой реакцией был шок. Тело, покрытое шерстью, грудь и живот белые, остальное всё светло-серое. Я поднял хвост так, чтобы было видно. Очень пушистый, весь светло-серый и белый кончик. Что-то вроде корсака, получается. Слегка отойдя от первых впечатлений, изучил телосложение: жилистый какой-то, вродь длинный; не, раньше лучше было.

Раздалось гудение моторов. Дверь начала медленно открываться. Когда она отъехала в сторону, в палату вошли несколько докторов. С порога я уже мог слышать их разговор. Не то чтоб слух улучшился, скорее они даже не скрывались. Судя по озабоченным лицам, головастики сейчас думали о секретности в последнюю очередь.

- Объект наблюдения вышел из комы на два месяца раньше срока. Ранние тесты показывали ускоренный метаболизм и ещё ряд незначительных отклонений, но они означали выход из комы максимум на день-другой раньше, но никак не два месяца! Самое главное – приборы показывают полное завершение трансформации, закончившейся три дня назад, что тоже очень рано. Полная мутация, слышите? Без патологий и тому подобного! Мозг тоже подготовлен к управлению телом. За три дня! На этот процесс уходит неделя, плюс месяц педагогической программы. Разумеется, есть спецтесты, но не думаю, что нас ждут заурядные результаты. – кричал доктор во главе процессии. «Ну, всё, - подумал я, - будут резать!» Тем временем профа продолжил свой монолог:

- Объект 0 очень важен для науки, поэтому я считаю…

- Короче, Склифосовский! – раздался голос из толпы, и на свет божий вырвался какой-то генерал, - У Минобороны есть заказ на конкретную партию. Хотите эксклюзивную зверушку? Выводите свою!

Никогда не думал, что буду так рад вояке! Он мне, можно сказать, жизнь спас. Хотя, надолго ли?

***

- Закончили? Тогда развязывайте его! – скомандовал генерал. Профессора кинулись расстёгивать ремни. Ирония! У них есть суперсовременные препараты, позволяющие сделать из человека не пойми что, но они всё ещё пользуются ремнями, которые, по-видимому, старше любого из присутствующих. Спустя минуту, с некоторыми усилиями, меня освободили.

- Ну, богатырь, - сказал генерал с усмешкой, - вставай!

К этому я был готов давно. Не то чтобы я планировал бежать. Скорее всего не вышло бы даже до выхода из палаты добраться. Это скорее было любопытство, желание опробовать новое тело.

Я медленно поднялся, свесил ноги с кровати – ничего нового, разве что, не знаю, куда хвост девать, ну да ладно, свыкнемся. Так я и застыл, в ожидании не пойми чего, не зная, как поступить дальше. Не ясно было, как отреагирует организм. Испугался, короче.

- Ну? – нетерпеливо поторопил генерал. Я хотел было ответить, мол, «Не могу», - но получилось какое-то мычание, - Стоп, вы сказали, что с речью проблем не будет. – заволновался генерал.

- Хоть что-то у него нормально, - проговорил зло доктор, видимо, обиженный на то, что у них забирают замечательного подопытного кролика, - Хотя, с такими результатами, думаю, это скорее дело тренировки, чем полноценного обучения.

- Ладно. Ну, вставай, вставай! – обратился уже ко мне генерал.

«Не встану сам – поставят они. – подумал я, - А так хоть процесс контролировать смогу». Опустив ноги на пол, я поднялся… и тут же упал обратно. Хвост заметно перевешивал. Попробовал снова, отклонившись слегка вперёд. Получилось нормально, но не устойчиво. Постепенно откалибровавшись, я встал более-менее ровно.

- Ну, как? – спросил генерал. Видимо, частица «ну» это его любимый словесный оборот. Я утвердительно кивнул в ответ, так как говорить сейчас, видимо, было бесполезно.

- Попробуй шагнуть, - сказал предводитель профессорской процессии, забыв про свои обиды, и взирая на меня с нескрываемым интересом, - Попробуй, мы подстрахуем.

Я перенёс сначала вес на одну ногу. Вроде, ничего, главное хвостом сильно не махать. Я поднял ногу, сделал шаг и прислушался к ощущениям. Всё так же, по-старому. Строение ног не поменялось, по крайней мере, на вид, слава богу, поэтому проблем не возникло. Хотя, потом посмотрим.

***

– Немыслимо! – продолжал восклицать главный профессор, когда остальные уже ушли, – Как можно? Забирать у науки такой ценный экземпляр! Да ведь мы… Мы ведь вообще представление о генной инженерии можем перевернуть! Мы такие болезни лечить сможем! Такие задачи решать! Ты-то хоть меня понимаешь? – профессор повернулся и вопросительно посмотрел на меня.

Я лишь потеряно посмотрел на него: мне не сильно-то хочется лечь под скальпель. Хотя, конечно, может резать меня и не стали бы. Но я бы с ума сошёл, если бы знал, что где-то наверху живут такие же как и я, тёплые и с мехом, и с хвостами. А я тут просто существую, обвешанный датчиками и электродами.

– Да больно ты нужен, резать тебя. – профессор будто мои мысли прочёл, – Чтобы посмотреть, что внутри, у меня в морге уже семнадцать трупов лежит. Господи! Совсем ещё дети, куда их? Ну да, я понимаю, сыворотка эффективно действует только в юном возрасте, но боже мой, семнадцать детей, а сколько ещё в пограничном состоянии?! Не слишком ли большая цена за перспективных солдат, не думаешь?

Я не думал. Я окончательно смутился. Меня пугает манера белохалатного разговаривать не то с самим собой, не то с неведомой зверушкой, которая не факт совсем, что правильно понимает его. Одновременно меня пугает и то, что из трёх сотен моих сверстников, которых большую часть я и не знаю, конечно, но всё же, семнадцать уже умерли. Умерли по-настоящему, окончательно и бесповоротно. И это не безусловно страшные, но очень абстрактные пять миллионов погибших в Москве, которых и не вспомнят скоро уже. Это всего семнадцать детей, которые и сопротивляться не могли. А вдруг я и правда могу сделать так, что их число не увеличится?

***

Неделю меня гоняли по тестам и испытаниям. Бег, прыг, лёж. Отдельно проверяли устойчивость к холоду. А потом опять заявился генерал. Он велел мне собирать манатки (как будто у меня что-то было) и идти с ним.

Шли мы довольно долго. «Когда ж они всё это построить успели?» - подумал я. Всё прояснилось, когда мы задержались на одном из постов. Генерал разговорился с дежурным, а я вдруг решил изучить какой-то выключатель. На нём был какой-то гост и надпись: «Сделано в СССР». Почему-то я и не удивлён. Ну, зато, можно спать спокойно – ничего я не проморгал.

Через минут пятнадцать мы пришли в казарменное помещение, закрытое на гермодверь. По команде военного солдаты у двери дёрнули рычаги и дверь с ясно слышимым скрипом раскрылась внутрь двумя створками. Мы прошли внутрь и генерал начал культпросвет:

- Здесь будет жить ваша братия. Помещение на 400 мест, рядом такое же. Охранники предупреждены, но будь поосторожнее: они на взводе. В твоём распоряжении: казармы, столовая, спортзал. Есть библиотека, но нет книг. Режим дня пока свободный. Свободное время советую потратить на физическое развитие: не думаю, что надо объяснять, почему. Поупражняйся в общении, потом поговорим. – вывалив кучу информации военный стремительно скрылся за гермодверью.

Казарма представляла из себя длинное помещение, метров пятьдесят (может чуть больше, глазомер и так не ахти, а после этих метаморфоз вообще забей), шириной метров семь, заставленное двухэтажными койками. На койках матрас, наволочка, подушка, одеяло. Ничего лишнего, а ля армейский минимализм.

Я вздохнул у закрывшейся двери и пошёл искать койку, чувствуя себя, как буриданов осёл – всё хреновое, выбирать нечего. В конце концов просто уселся на какую-то случайную койку, и выдвинул ящик у тумбочки, что стояла рядом, чтоб не потерять потом. Глянул на часы, висящие над выходом. Часы механические, размечены на двадцать четыре часа. Время одиннадцать вечера, странно. Видимо, ритм сбился. Надо исправляться. Немного посидев, думая о чём-то возвышенном, я лёг, закрыл глаза, и понял, что сильно ошибался на счёт усталости. Сон победил без боя, и сознание выключилось.

***

Помню, как в город приехал первый конвой военных. Это были Внутренние Войска. В части их размещать не стали, привезли сразу в город. Разместились они на южной окраине в палаточном городке. Солдаты в красных беретах буквально заполонили город. Я тогда впервые увидел, что военные с ВВшникамм не дружат.

Одним июльским днём в горсаду компания подростков, примерно как я, лет по шестнадцать, гуляла, как это обычно и происходит – шумно.

Глупыми мы никогда не были, и задирать красноголовиков никто не собирался. Однако сами ВВшники вели себя так, словно захватили нас. В норме вещей было пойти в магазин и пять минут им объяснять, почему ты ходишь по улице один. Или пойти гулять с девушкой и объяснять, для чего вы собрались в группу из двух человек. Бывало ребятам и отбивать девчонок у патрулей.

В тот раз патруль подошёл к группе подростков и выцепил пару человек. Однако ребята молчать не стали и попробовали отбить друзей. В центре города, конечно, нашлись ещё ВВшники, и дело перерастало в массовую драку. Не известно даже, чем бы дело кончилось, но тут в центр приехал грузовик танкистов. Они прибыли готовить здание бывшего универмага под штаб, их бригада приехала буквально на днях.

Коротко выслушав свидетелей танкисты вмешались в драку, оттеснив подростков и окружив ВВшников. Однако для тех это не было победой. Показательно избив пару человек танкисты всех красноголовиков погрузили в грузовик и увезли в их палаточный городок.

Говорят, потом был долгий разговор между их начальством, но дальше штабов теперь ВВшники не отходили. А ребята стали здороваться с минобороновцамм за руку.

***

Когда я проснулся, часы показывали семь утра. Однако. Осталась, видимо, привычка. На тумбе лежала форма, впрочем, не солдатская. Скорее, роба цвета хаки, выцветшая, местами даже потёртая. Меня вдруг распёрло любопытство на счёт предусмотрительности вояк. Я взял штаны и оглядел. Не подвели, но и не старались: искал я дырку для хвоста, и нашёл; правда, маленькую и её функциональность осталась под вопросом. «Ладно, - решил я, - разберёмся по ходу пьесы, а хвост можно и в штаны спрятать». Скинув лабораторный халат, бывший мне одеждой последнюю неделю, я начал натягивать штаны, и обнаружил, что дырку для хвоста можно растянуть – она была на резинке. Оставалось изловчиться и просунуть хвост во всё равно не самое удобное отверстие. После сей операции хвост мой напоминал более унитазный ёршик.

Я быстро осмотрел тумбочку: пара блокнотов, несколько простых карандашей и всё. Расчёски не было. Попробовал пригладить руками, но шерсть оказалась непослушной, как и когда-то волосы. Негоже в таком виде в свет выходить, ну да ладно. Затем я надел рубаху и китель – бункер ведь, прохладно всё-таки должно быть. На правом рукаве куртки красовалась эмблема: морда пёсьего вида без чёткой видовой привязки и надпись: «Vulpes». В переводе с латыни – лисы. Оригинальность необыкновенная, конечно. Я вспомнил про блокнот. Интересно, я всё ещё левша? Взял карандаш и блокнот. Попробовал написать слово «хлеб» правой. Получилось коряво, как, впрочем, и всегда. Потом левой. Всё получилось на автомате: рука сама выводила нужные символы. Значит, моторика рук не утеряна, меньше забот на мою бедовую голову. Кстати, ещё кое о чём вояка умолчал: туалет. Не то чтоб хотелось, но теперь выход в мир неизбежен. Вздохнув и отматерив про себя забывчивого генерала, я пошёл к ближайшей двери. Никакой обуви я, окинув взглядом пол вокруг кровати, не нашёл, так что пришлось идти босиком. Внезапно для себя я услышал чёткое цоканье когтей по бетонному полу, словно собака идёт. Даже не обращал внимания на это раньше. Пока шёл – разминал речевые связки. Начинал, как и все – с азов. «Мама»…

Интересно, помнят ли меня дома, знают ли, что со мной? Навряд ли, в обоих случаях. Отношения с родителями так себе были. Хотя – разве ж они могли меня забыть? Я ж не найдёныш какой. Вот только времени-то прошло ни много, ни мало… Блин, а сколько времени-то прошло? Да ладно, не суть, потом узнаю. А друзья? Да не так уж и много их было. Все здесь, наверно. Надеюсь, живые.

С такими мыслями я и подошёл к гермодвери. Вместо слов пасть изрыгала мычание, и со стороны, наверное, это выглядело, как будто мне отстрелили сразу всё. Прекратив пытку речью, я нажал кнопку открытия двери. Как только она откатилась в сторону, я вышел в коридор.

А там меня уже ждали. В хорошем смысле. Два доблестных бойца с калашами наизготовку. Я потянулся за блокнотом, и тут же получил возможность изучить нарезку ствола АК. Уже без участия зрения, целиком утонувшего в дуле автомата, одним только слухом я уловил, что военный отщелкнул предохранитель. Дёрнул же меня чёрт этот грёбаный блокнотик во внутренний карман положить! Пришлось снять куртку, подать её солдафону, и показать на внутренний карман. Тот без стеснения сунул руку в карман, достал блокнот и карандаш, и, успокоившись, передал их мне. Его напарник опустил автомат. Было видно, что солдатики нервничают.

- Чего бродишь? Ты кто вообще?

Ясно, что его интересует не вид, а личность. Я взял карандаш и начал писать: «Я номер 0, учёные меня так называли. – я решил, что имя ему ничего не скажет, - Я решил прогуляться чуток, разведать обстановку. Короче, ищу туалет. Генерал про него умолчал». Я подал блокнот солдату, тот пробежал глазами по записке и спросил:

- Ты там один?

Надо же, не знают. Я кивнул. Военный заглянул внутрь и убедился в моей искренности.

- Ладно, пошли. Лейтенант, ты на стрёме.

- Так точно!

Надо же, Лейтенант. А это, наверно, вообще полкан какой. Однако, важный я… объект.

Мы шли уже минут 5, и вот солдата потянуло побалакать:

- Поговорить хочешь? А то инженеры намудрили, нам не просто полчаса идти, нам ещё на этаж спускаться.

Я взял блокнот и принялся строчить ответ: «Конечно хочу, я здесь уже хз сколько».

– И давно ты тут?

«С июля. А какой сейчас месяц?»

– Декабрь шестнадцатого года. Долго, однако. А чего молчишь?

«Я не могу говорить. Пока.. Не знаю, почему. Когда пытаюсь – выходит только мычание. Головастики говорят, что я способный, даже учить не будут».

- Хах, ясно всё с тобой. Много вас вообще?

«Из нашей партии человек, может, триста. Сложно сказать. Нас собрали в кучу и привезли сюда».

– А кто собирал?

"Вы. Внутренние Войска. Мы сперва думали, что это в отместку за дружбу с военными, за то, что не подчиняемся ВВшной комендатуре. Молодёжь ведь наиболее явно сопротивлялась".

– Ох ты… Неужели про нас так думают в городе?

"Не знаю. Сейчас, может, и по-другому. Просто тогда, летом, сюда загнали срочников. А они все с других мест. Вели себя так, будто нас на разграбление отдали. Несколько раз компании выловили патрули, вломили, прям как надо. А эти суки… Обидчивые они оказались".

– Да… Я и не знал, честно. Эт у вас часть своя? – спросил вояка, косясь на эмблему на рукаве.

«Видимо. Не знаю, мне не объяснили. А ты в каком звании?»

– Я – майор Внутренних Войск. По фамилии – Ремарчук. Я – начальник охраны бункера, так что если что – обращайся ко мне, и хвастайся, что знаком. – надо же, а я думал они всегда в своих беретах ходят; на душе стало неспокойно, не люблю ВВшников, – Слушай, пардон за нескромный вопрос и вообще, но… как оно, вот так вот ходить?

«Нормально, в общем-то, только хвост тянет, непривычно. Слышно вообще хорошо. Я в первый день, как пришёл в себя, вообще от каждого звука глох. А сейчас ничего, привык. Обоняние не имел случая проверить. А зрение слегка село. А в остальном, вроде, всё так же».

- Вот оно как. А в остальном ты как от людей отличаешься?

«Типа «быстрее, сильнее, дальше»?»

- Ну, да.

«Явных преимуществ нет. Бегаю чуть быстрее, но это только за счёт силы мышц. Если постараешься, то и сам так сможешь. В остальном – маленький коренастый мужичок. Ну, плюсом, к температурам низким не так чувствителен. До -5 могу без одежды вынести без дискомфорта. Могу и больше, но потом жрать хочу, как неделю не кормили. Так что, не особо я и отличаюсь от людей».

- Понятно. А… Шерсть? С нею чё, как?

«Нормально всё с нею. Пока в грязи не ползал, так что проблем нет. Посмотрим потом».

Таким образом мы общались на разные темы всю дорогу…

Примерно через час мы вернулись к казарме. Лейтенантик уже весь извёлся, но в целом выглядел спокойно. Значит, начальство не беспокоило.

Я прошёл в казарму. За мной закрылась гермодверь, и я пошёл к своему месту. Сел на кровать, и, скинув куртку, лёг немного отдохнуть.

***

Я проснулся от звука шагов. Кинул взгляд на часы. Оказывается, я дрых полтора часа. Сев, я увидел шагающего по коридору генерала. Заметив меня, он искренне удивился, видимо, считая, что шагает негромко. Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что шагал он достаточно шумно, и мне сложно было бы его не услышать и до… смены образа.

Шёл он больше минуты, и я за это время успел обнаружить и надеть ботинки, бывшие, оказывается, всё это время под кроватью. От завязывания шнурков меня отвлёк его голос:

- Проснулся? Тем лучше. Привет, кстати. Мне доложили, что ты уже успел побегать. На счёт туалета ты это, извини. Как-то не дошёл до этого разговор. Поболтать настроен?

Меня удивила вежливость генерала. Очень удивила.

«Да, настроен. Можно вопрос? А откуда такая вежливость?»

Военный явно раздражался от моей манеры общения. Однако мне сложно выражать мысли иначе, а лебезить перед незнакомыми людьми мне и вовсе не привычно.

- Не веришь, да? Ну, ладно. В общем, ты, наверное, уже понял, что не совсем обычный, да? Причём, из всех необычных – самый необычный. Поэтому ты у нас на вес золота. Так что, привыкай. Скажу тебе вот что: у учёных мы тебя почти выкрали, и они так просто не отступятся. Будут проверки и прочая ересь: они будут искать повод тебя забрать. Ты, вроде, по-умному выглядишь, так что не думаю, что нужно объяснять, для чего ты им. Заранее предупрежу: наши врачи тебя тоже осмотрят, военные. Интерес, куда ж от него денешься. А в остальном – живи, развлекайся. На какое-то ты свободен, потом появятся соседи. Пожелания есть?

«Есть. На счёт библиотеки. Не могли бы вы доставить пару книжек? Мне нужно речь восстанавливать».

- Это можно. Что-то конкретное?

«Да, если можно. «Капитанская дочка», «20k лье под водой» и что-нибудь на английском, лёгкое, детское, без смысла».

- Необычно. Ранешних это вообще не интересовало. Ладно, будет, не сложно. Ну, я человек занятой, мне пора. И ещё: ты всё-таки лишний раз не светись перед охраной. Они всё знают, но имеют чёткие инструкции. Ребята хорошие, хоть и ВВшники, мы с ними общий язык нашли. Не нервируй их попусту. Удачи, отсыпайся.

Ранешних? Неужели я не один?! Но почему тогда "объект 0", почему тогда столько внимания? Ладно, пускай, я рано восстановился. Пускай, это им и интересно. Но почему же тогда они говорили, что я первый, что я – один? Или кто-то всё же был? Но где они тогда? Что с ними?

Генерал развернулся и направился к гермодвери. Когда гудение моторов прекратилось, я лёг на кровать и закрыл глаза. Незаметно подкрался сон...

***

Пара дней прошли за чтением оперативно доставленных вояками книг. Говорить, однако, всё ещё не получалось, хотя я уже почувствовал направление. За время походов в библиотеку я сошёлся со всеми сменами охраны. То, что я не последний, и вся наша партия не завершает программу, было ясно и без намёков. Но оно, в принципе, и не моё дело. Проверил здешний спортзал. Состояние, в принципе, как и у библиотеки: лампочки, шведская стенка, и, собственно, всё. Поэтому, на обширную спорт-программу рассчитывать не приходится, но размяться можно. Хотя, я не атлет ни одним местом, мне сложно заставить себя заниматься работой, которая не даёт видимого прогресса. Помещение, по меркам бункера, просторное. Относительно. Десять метров в ширину, пятнадцать в длину. В баскет, конечно, не погоняешь (потолки не вышли), но, в принципе, жаловаться не на что.

Генерал более не захаживал, я был фактически предоставлен самому себе в известных рамках. Практиковался в произношении, занимался в спортзале, общался с охраной. Но, не более того.

Через пару дней после разговора с генералом в бункере началось оживление. С самого утра рядом с казармой носилось необъяснимое множество солдат. Меня старались надолго не выпускать. У одного из знакомых караульных я узнал, что шум из-за армейских головастиков, прибывших сюда по понятной причине.

Во второй половине дня под гудение гермодвери в казарму вошли несколько людей в халатах. Головастики оказались неожиданно подтянуты. Это, впрочем, вполне объяснимо. Парень из караула объяснил, что по медицинской части сейчас общий недобор и в армии, и на гражданке. Так что этих наверняка забрали в санбат. Тот же парень говорил, что во время службы в одной из горячих точек приходилось иногда помогать санбату, и работёнка это та ещё, волей-неволей вытянешься, пока трупы таскаешь. Правда, где они таскают столько трупов, мой новый знакомый не уточнил.

Как не странно – простой осмотр. После сказали, чтобы завтра явился в лазарет. По-видимому, господа решили проверить мою пригодность к службе. Качество товара, так сказать.

Всё случилось так, как я и предполагал: в лазарете я просто прошёл осмотр. Рост, сто шестьдесят. Вес, шестьдесят пять. Давление, температура. Различные тесты, проверки, почти те же самые, что мы проходили, только попав сюда. Было, правда, и что-то новое: проверили слизистые глаз, зубы. Залезли даже в нос. Раздели, осмотрели шерсть. Кто-то сказал, что она у меня как у добротного немца, так что придётся много времени уделять уходу за ней. Во время проверки один из головастиков попросил подойти к нему после осмотра, а после незаметно куда-то делся.

Когда осмотр закончился, врачи разошлись. Почти все, кроме одного, того самого, что подходил во время осмотра. Он сделал приглашающий жест, и я подошёл к нему.

- Здравствуй-здравствуй, объект. – начал он с места, - Любопытный ты зверь, получается. Полковник Марков, начальник врачебно… ветеринарной комиссии. Да, не делай круглые глаза. Мы уже не можем полноценно сказать, всё ли у тебя в норме без помощи собачников. Ты, говорят, минимум месяца через полтора от сегодняшнего должен был очнуться? Не пугайся, мы здесь не для того, резать не будем. Ты должен будешь пройти ряд специальных тестов. Пошли со мной.

Мы шли по коридору, сохраняя молчание. Я успел подучить планировку этажа, поэтому понял, что мы идём к лифту. Интересно, куда меня ведут?

На лифте мы поднялись куда-то на верхние уровни бункера и вышли в какой-то ангар. Время было к полуночи, и народу здесь почти нет, а те немногочисленные техники, что бегали туда-сюда, были слишком заняты и не обращали на нас внимания. Мы направились к воротам ангара.

Когда мы подошли к воротам, головастик отошёл в сторону, а через минуту вернулся в куртке и шапке.

- Ты-то у нас мороза не боишься, а мне-то прохладно будет.

После этих слов он нажал кнопку, и створки ворот начали разъезжаться. Повеяло свежестью, и я увидел снег. Белый, чистый, чуть-чуть не привычный. На улице было темно, слегка дул ветер.

- Ну, пошли, - сказал головастик: посмотрим, на что ты способен.

Я выбежал на улицу. Выбежал как никогда. С дуру я пролетел, наверное, метров двадцать, а потом просто упал спиной в снег. С детства люблю это: ни с чем не сравнимое чувство… как будто, невесомости. Полежав я вскочил и отряхнулся. Ветер слегка трепал шерсть, холод не чувствовался. Неподалёку на столбе висит градусник, он показал -27. От осознания того, что я стою на лютом морозе в униформе, предназначенной, скорее, для летних условий, от кончиков ушей до кончика хвоста меня пробрал холодок.

- Удивился? – спросил головастик так неожиданно, что я подскочил на месте, - Ладно, пошли. Я тебя не на прогулку вывел.

С полчаса головастик гонял меня по импровизированной полосе препятствий. После устроил какую-то пытку: заставил сесть на корточки, что было совсем не легко, из-за того, что хвост сместил центр тяжести, и мне пришлось несколько раз упасть, прежде чем я нашёл положение равновесия. Головастику этого показалось мало, и он заставил меня бежать в таком положении. Последовало ещё десятка два падений, но, в конце концов, у меня стало получаться. В итоге выяснилось, что на согнутых ногах я могу бегать, держа корпус почти параллельно земле. Когда я наконец разогнулся, спина ныла, грозя сломаться, а головастик сиял, как начищенный самовар. Впечатление, что меня создавали только ради этого проклятого бега. Как же я его ненавижу.

Когда мы зашли обратно в ангар, снег на одежде начал таять и моя шерсть начала напитываться водой. Вот теперь-то я озяб. Решив отряхнуться я случайно обдал брызгами головастика.

- Блин, хоть бы предупреди! – беззлобно выругался доктор, - Пошли, здесь есть душ, там оботрёшься.

Когда мы вернулись в ангар, головастик обратился ко мне:

- Пошли, тут комнатка есть уютная, пообщаемся.

Мы направились к небольшой двери в стене ангара. За нею было несколько лестничных пролётов. Поднявшись по ним, мы оказались в длинном коридоре. Головастик повёл меня по коридору и остановился у одной из дверей. Открыл её.

- Заходи.

Я зашёл в комнатушку. Типовой кабинетик: шесть на два метра, окно в противоположной от двери стене, письменный стол посередине поперёк кабинета, два стула: один за столом, другой перед ним.

- Садись. – доктор показал на стул перед столом, а сам прошёл за стол.

Минут пятнадцать-двадцать профессор мурыжил меня вопросами о самочувствии и впечатлениях. Отдельно опросил про бег вприсяди. Я в ответ спросил его, зачем мне это.

– Скажем так – нет пока чёткого понимания, на что способны вы в целом и особенно ты в частности. Ваш вид нам достался, по сути, в наследство. Сами мы, ни в Минобороны, ни в ФСБ ни разу раньше не пытались провести такие эксперименты. Согласись, это развлечение не для мирного времени. Не поймут.

"Я не первый?" – написал я на блокнотике, через который и общался с полковником.

– Ты первый среди своих. Остальные пока не восстановились, не вышли из искусственной комы.

"А вообще? Я не первый?"

– Тебе так важно это знать?

"Конечно! Я ведь… я ведь даже не знаю, что я такое."

– Ты – продукт примитивной генной инженерии. Ты создан довольно варварским по современным меркам образом: целый коктейль из ядов, по сути, убил тебя, минимизировав иммунный ответ организма, снизив его способность к сопротивлению нашему воздействию. После тебе вводили различные препараты, основанные на тех же ядах и, как я могу понять, органов животных. Я сам не знаком с технологией, так что больше сказать не могу. Факт в том, что это безобразие создали ещё при Союзе. Думаю, сам понимаешь, что сыворотка была испытана ещё тогда. Сведения о её применении отрывочные, однако, конечные эксперименты были успешны. Правда, мы не знаем критериев успешности. А ты – случай особенный. Без лабораторного изучения мы даже предположить не можем, кто ты теперь такой. То есть, конечно, понятно, что ты – как я и сказал, продукт эксперимента, по видовой принадлежности – корсак. Но вот что ты такое – мы не знаем. Ты не первый из себе подобных. Но ты первый из двухсот семидесяти трёх объектов, кто вышел из комы и ты первый из всех, кто зашёл так далеко. Ты дышишь, ходишь и поразительно быстро учишься. Есть мнение, что не удалось убить тебя достаточно, не удалось полностью подавить твой иммунный ответ, а организм восстанавливался быстрее, чем менялся, и теперь продолжает работать в экстренном режиме. Если бы мы могли изучить тебя, понять до конца, как же устроены в тебе те процессы, которые ускорили твоё восстановление – многое бы прояснилось. Возможно, удалось бы извлечь пользу из этих знаний даже более глобальную, чем в рамках вашего проекта. Однако, полковник Силкин отстоял тебя. Хорошо это, или плохо – решать уже тебе.

"Полковник Силкин – этот тот самый, который главный надо мной?"

– Над всеми вами. Да. Займись чем-нибудь пока. – сказал он после опроса, - Я сейчас допишу и отведу тебя в казарму.

Я подошёл к окну. На улице было темно, но можно было различить лес и прожектора за деревьями. Лес расположен прямо на территории части. Со стороны, я помню, это смотрелось даже забавно. Днём ты видишь обыкновенный, ничем не примечательный лес, а ночью он светится, как кремлёвская ёлка. А теперь, изнутри, он кажется чёрным, как ночь, и только огоньки прожекторов напоминают о том, что мы не в тайге. На улице падал снежок, а уже через минуту снегопад обратился метелью. Сердце защемило от скуки.

- Буран. – сказал я неожиданно даже для себя; проф же вообще смотрел на меня огромными глазами:

- Что ты сказал? – спросил он меня.

- Буран. – повторил я, и вдруг понял, что разговаривать в новом теле не так уж и сложно. Просто, знаете, как в старом анекдоте: «Претензий не было».

Головастик быстро схватил трубку телефона, стоявшего на столе, и принялся бешено крутить круг совдеповского раритета. Пару раз он от волнения ошибся номером, и, угадав на третий раз, затараторил в трубку:

- Позовите полковника Силкина. Товарищ полковник? Говорит полковник Марков. Танцуйте! Объект 0 полностью подготовлен! Да, речь тоже восстановлена. Нет, заключение комиссии ещё только предстоит подготовить, но предварительно могу вам сказать – ваш боец годен по категории А, хоть и нуждается в развитии физической подготовки Есть, доставить в казарму! Так точно!

Головастик бросил трубку и с усталостью и заботой, что ли, посмотрел на меня:

- Ну, вот ты, парень, и готов. Вот у тебя и начинается – новая жизнь.