"О, НЕ КЛЯНИСЬ ЛУНОЙ НЕПОСТОЯННОЙ..."

Renee Carter Hall

Пока девушка перебирает ключи, волк наблюдает за нами из дальнего угла вольера. Я не спешу звать его: слух у него уже давно не так хорош, как прежде; к тому же, он все равно не подойдет, пока мы не останемся одни...

Я не спешу звать его; слух у него уже давно не так хорош, как прежде, к тому же он все равно не подойдет, пока мы не останемся одни...

В рекламной брошюре они называли находящуюся за ограждением территорию "идеальной копией природного места обитания", хотя в действительности это просто обнесенный металлической сеткой участок земли с травой и деревьями. Они пытались изобразить уголок леса, но все здесь было слишком упорядоченным, чтобы выглядеть убедительно. Скорее уж похоже на парк... или зоопарк. Единственное, что выглядело здесь действительно диким - он сам...

В тени навеса над треугольной деревянной будкой стоят две миски из нержавеющей стали. В одной пресная вода, которую меняют каждый час, - это я ценю, - другая наполовину заполнена розовыми кусочками говядины, над которой кружат мухи; похоже, он даже не прикоснулся к еде...

Я вздыхаю, и поворачиваюсь к девушке, которая уже закрыла за мной ворота:

- Он сегодня что-нибудь ел?

Она заглядывает в свою таблицу:

- Нет, сэр. Сегодня утром ему дали оленины, как вы просили, но он не стал её есть.

- Она была холодной?

Несмотря на разделяющую нас ограду, под моим взглядом она бледнеет, и я быстро отвожу глаза, чтобы не смущать её. Но я уже знаю, что в ней нет крови фаола.

- Я не знаю, - отвечает она.

Я с трудом сдерживаю резкие нотки в своем голосе:

- Он не станет есть мясо, если оно не будет теплым!

- Я запишу это, сэр! - нервно кивает она.

Я не сомневаюсь в том, что она это сделает. Они здесь просто обожают делать записи: графики, отчеты и приказы видны повсюду. Но интересно: они сами когда-либо прочитали хоть один из них?

Одна фаза заканчивается, другая начинается, и первым делом ты теряешь способность говорить. Если это так раздражает меня, то могу только представить, на что это похоже для него.

Я, по крайней мере, еще могу говорить...

- Спасибо, - говорю ей, хотя не совсем уверен, за что именно благодарю. - Если мне что-либо понадобится, я найду вас.

Девушка запирает ворота и поспешно уходит. Интересно, как долго она продержится на этой работе...

Убедившись, что ворота надежно закрыты, я сажусь на стоящую под одним из деревьев деревянную скамейку.

Волк негромко скулит и прихрамывая подходит ко мне. Он заметно похудел, а хромота усилилась - отказываясь от еды, он не получает и лекарство от артрита...

Он сует морду мне в руки, и я легонько, уважительно поглаживаю его седую голову.

- Здравствуй, папа! - шепчу я.

Я хорошо помню первый раз, когда увидел его в волчьей форме.

Он сказал мне: "Не бойся!" - но десятилетнему мальчику все равно было страшно смотреть, как меняется его отец. Словно в фильмах ужасов, когда думаешь, что главный герой подошел сзади к своему другу, - а тот вдруг оборачивается, и под взвизг музыкального сопровождения понимаешь, что перед ним монстр...

Но мой отец не был монстром.

Он был сильным, здоровым серым волком, с крепкими мышцами, роскошным мехом и острыми белыми зубами.

Как человек, он всегда казался мне меньше, слабее отцов многих моих друзей, - хотя я не хотел признаваться в этом даже самому себе, - но как волк он был мощным, яростным зверем! И тогда я понял, что впервые вижу его истинный облик...

Это было ошеломляющее чудо!!

В волчьей форме я оказался его миниатюрной копией, и это было великолепно! Он учил меня тому, что значить быть фаолом, как нести дикость внутри себя.

Волк всегда в тебе. Даже когда ты - человек, он есть, он спит на дне твоей души, смотрит на мир сквозь окна твоих глаз... И точно также твоя человечность остается, когда ты становишься волком. Внешне ты или один, или другой. Но в душе ты никто, - и одновременно, - оба. Все это намного проще, и в то же время гораздо сложнее, чем можно высказать словами...

Поблизости от нашего дома не было больших стай, но отец отвез меня к другим, за пределы нашего округа.

Я видел, как они подставляли ему горло и животы, видел, как они лизали его морду...

Волк во мне без слов знал, что это значит, а мальчик во мне чуть не лопался от гордости!

В той стае были две самки с красивыми серебристыми шкурами и сладкими голосами; но пока они увивались вокруг моего отца, он не обращал на них никакого внимания, и я это видел.

Моя мать умерла так давно, что я её почти не помнил, и однажды спросил отца, почему бы не взять одну из них вместо матери.

Он помолчал, затем грустно улыбнулся:

- Волк хочет, чтобы все было легко... - наконец ответил он, - но человек знает, что все не так просто. Как волк, я могу. Как человек...

Он не закончил, а я, ощутив что-то в его молчании, больше никогда его об этом не спрашивал...

То были теплые, ласковые летние ночи, полные звезд, - и я, как все дети, не верил, что однажды все это может кончиться...

- Папа, - говорю я ему, - ты должен хоть немного поесть. Я знаю, это не то, к чему ты привык, но...

Он поднимает голову; его золотистые глаза затуманены. Я не могу прочесть в его глазах, не могу понять, то ли он без слов умоляет меня о чем-то, то ли просто пытается сфокусировать взгляд.

- Ради меня, хорошо? Хотя бы немного. А в следующий раз я принесу тебе свежей печенки!

На одно безумное мгновение я задумываюсь над тем, как бы мне ухитриться протащить сюда что-нибудь живое; теленка, ягненка, или хотя бы кролика. Ему нужно горячее мясо, - мясо с кровью, - но я не был уверен, найдет ли он силы убить его сам...

Волк жаден.

Год за годом эта жажда понемногу захватывает душу. Некоторые навсегда уходят в лес, - так далеко от людей, как только могут. Другие держатся изо всех сил, пока больше не могут измениться обратно в человеческую форму.

Рожденные как люди, фаолы умирают как волки...

Отец всегда говорил, что знает, когда придет его время. Иногда он говорил о том, что можно успеть добраться до национального парка, который находился в нескольких часах езды. Иногда о пистолете, лежавшем в его тумбочке...

В тот день, когда я зашел к нему домой, потому что он не отвечал на звонки, я не знал, что может там ждать меня. И поэтому, увидев его, в волчьей форме лежащего в старом кресле перед всё еще включенным телевизором, я был рад. Даже когда его взгляд встретился с моим, и я ощутил отзвук охватившего его горя и отчаяния - даже тогда я был рад...

Я оглядываюсь на ворота, - там нет ни девушки, ни кого-либо другого, - и снимаю одежду, осторожно пристраивая её на скамейке так, чтобы она не помялась и не запачкалась.

Изменение проходит легко и быстро...

Я поджимаю хвост, прижимаю уши, скулю, и облизываю его морду. Его глаза сверкают, хвост поднимается чуть выше, и я бросаюсь бежать, играя с ним так же, как когда-то. Но я не знаю, как долго он сможет продолжать, и не хочу утомить его...

Потом мы лежим в тени дерева, и крошечные муравьи щекочут подушечки наших лап. Я вдыхаю его запах, и снова ощущаю себя маленьким, снова в полной безопасности...

Он дремлет. Интересно, что ему снится?

Кем он помнит меня? Волчонком? Или человеком?

Мой человеческий разум подсказывает мне, что пора уходить...

Я нежно лижу его ухо, и пока он потягивается и зевает, у меня появляется идея...

Подняв хвост и уши, я неторопливо трушу к его миске. Но едва наклоняюсь к мясу, как слышу грозное рычание, - и, оглянувшись, вижу, что он гневно скалит пожелтевшие клыки.

Инстинкт берет верх над упрямством.

Я отступаю, освобождая ему место.

Съев большую часть мяса, он отходит, а я доедаю оставшееся.

Его вкус заставляет меня содрогнуться; я привык к мясу приготовленному, или сырому, но свежему, а не уже подсохшему на солнце, но все равно заставляю себя глотать.

А потом мы слизываем мясной сок с морд друг друга как когда-то, смывая кровь после удачной охоты...

Он скулит, когда я направляюсь к скамейке.

Я хочу остаться с ним; другой Я знает - пора уходить.

Переход обратно в человеческую форму похож на перетаскивание тележки через порог. Чуть больше усилие, чуть сильнее встряска. Сейчас это также легко и естественно, как дыхание, но со временем порог станет выше. И однажды я не смогу его пересечь...

Он ложится, и, опустив голову на лапы, смотрит, как я одеваюсь.

Помнит ли он, как это - заправлять рубашку, задергивать молнию, затягивать пояс? Или его волчья душа уже отбросила эти воспоминания, спрятала их в запахе прелой листвы, в грезах о пятнах лунного света на шкуре оленя? Я даже не уверен в том, что он еще понимает мои слова, но все равно говорю, словно разговаривая сам с собой.

Я шепчу слова, которые не смог сказать человеку, но которые могу сказать только теперь, волку:

- Я люблю тебя...

Подняв защитную крышку клавиатуры на воротах, я набираю код, отпирая замок.

- Я вернусь... скоро...

И закрывая за собой ворота, слышу низкий, тоскливый вой. Через мгновение к нему присоединяются другие волки, и эта дикая песня возносится над оградой. Даже в человеческой форме я могу выделить его голос среди хора; то поднимающийся над остальными, затихающий до стона, и снова взлетающий в небо...

Я возвращаюсь к своей машине, но, даже закрыв двери и окна, все равно продолжаю слышать их.

И словно ребенок, закрыв уши ладонями, я плачу, уткнувшись лбом в руль...

Ночь опускается, прозрачно-чистая и прохладная...

Я бегу рядом белоснежной самкой, и наши лапы рвут землю. Вчера вечером мы с ней вкушали лингвини и красное вино в итальянском ресторане - а сегодня, если ветер будет с нами, отведаем мяса взрослой оленухи.

Бег - это наслаждение, это песня, звенящая в моей крови!

Я больше не щенок; теперь я такой же красивый и сильный, каким был мой отец в ту первую ночь. Только эта ночь - моя! Я пьянею от нее, от стремительного бега и запаха волчицы....

А еще...

Когда я прыгаю, сбивая оленя на землю, когда клыки распарывают шкуру, а горячая свежесть первой крови щекочет ноздри, - я молю о том, чтобы однажды острое копыто оленя нашло меня, и один удачный удар оборвал мою жизнь...

Оборвал до того, как мои глаза потускнеют, а слух притупится.

До сетчатой изгороди и миски из нержавейки.

До того, как я возьмусь за пистолет, суну голову в петлю, или сяду в машину, и, возможно, решусь...

Волк Я надеется, что это будет легко.

Но Я человек знает, что все не так просто...

Перевод - Redgerra

Редакция - Дремлющий