И вот почему он так на меня смотрит? Кто я, а кто он — девушка из приличной семьи и отпетый хулиган. Дочь прокурора и выросший без отца и матери волчонок, воспитанный скорее улицей, в меньшей степени — бабушкой, каким-то чудом пристроившей его в хорошую школу. Никогда не знавшая ни в чём недостатка девчонка и сам зарабатывавший себе на жизнь парень. Скромница и разбитной гуляка, никогда не отказывающий себе в удовольствии подраться. На пол-жизни, казалось, пропавший одноклассник, возникший, словно бы из ниоткуда. Что я в нём нашла? Почему так ноги дрожат, стоит мне на него посмотреть? И по какой причине меня так к нему тянет? Хотя… Да нет, не может он мне нравиться — грубый, неотёсаный, несмотря на то, что выпустился с хорошим аттестатом, так ехидно ухмыляющийся. Ой, нет, улыбающийся. Да о чём это я? Позорище… Вот зачем я стараюсь прийти в эту забегаловку, причём в его смену? Пить, давясь, дешёвый кофе и смотреть на эту коричневатую морду, стараясь перехватить взгляд его карих глаз, тут же отворачиваясь, когда он посмотрит в мою сторону.

— Вы так и будете здесь сидеть? Ничего не возьмёте?

Идиотская ситуация — кручу перед собой пустую чашку, а сама все глаза на него проглядела. Ладно, возьму ещё. Вот чего ты пристал? Иди уже, не мешай, неравнодушный гражданин. И всё-то вам надо, и всегда… Надоело! Да что ноги идти не хотят?! Шаг, ещё. Давай, иди уже к нему. А вдруг узнает или он забыл меня? Хоть бы забыл, хоть бы не узнал. Нет, узнал! Наклоняется, морда до ушей и эта его неповторимая улыбка, похожая скорее на оскал. О, боже, но мне это… Что-что?! Нравится? Не-не-не, Шейла, успокойся. Может, Калеб теперь всех так встречает? Мало ли — не один ведь год прошёл.

— Вот как… Я уж думал, ты сюда просто так вторую неделю ходишь.

— Кофе у вас хороший. Как дела?

Вот надо же — узнал! Что делать? Как быть? О чём я с ним говорить буду? В школе было проще — могла и не говорить, а тут придётся. Ну, была не была. Хм-м… Думай, Шейла, думай. Потихоньку, осторожнее, не смей выдать свои мысли, не надо! Подумает, что он мне нравится и всё. Ой, но ведь это так и есть! Сказать? Нет, лучше не надо. Просто поговорим и всё, каждый о своём. Точнее, друг о друге.

Вот оно как, так вот из-за чего он пропал! А мог сейчас “белым воротничком” быть. А я, дура, ничего и не знала. Ой, вру — знала, просто не думала, что он так к смерти бабушки отнесётся. Армия… Служба, разошёлся с командиром во мнении. Уволен, работу найти нормальную не может. Так ведь я помочь хочу, глупый, зачем отказываешься? Отец поможет, у него связи. Каким ты был, таким и остался — старающийся всегда сам всего добиться кудлатый волчище. Да что это со мной? Неужели плачу? О, нет… Вижу, что ты всё тот же, старающийся помочь, парень.

— Прости, Калеб, я немного…

— Бывает! Вот, держи.

Как стыдно-то. Стою, вытираюсь пропитанным его запахом платком. Ох, Шейла, Шейла, глупая ты девчонка. Ну вот, теперь и правда лучше, помогло. Сколько же сейчас? Дура! Не взять с собой смартфон. И как я узнаю сколько времени? Надо на часы у него за спиной посмотреть. Ох, уже почти десять.

— Я пойду, поздно уже.

— Торопыга! Десять минут подожди, я тебя провожу, ты ведь допоздна не задерживалась. Вам кофе и… Да, понял, сейчас. Простите, мы скоро закрываемся.

— Посиди, я мигом.

Только его хвост и видно было. Пушистый такой, наверное мягкий. Хоть бы просто на пару секунд к нему прикоснуться. Что-о?! Боже, да я свой тереблю. Не хвост, а какая-то тоненькая палка, не то, что у него. Опять? Снова ты про него думаешь? Теперь про пощупать? Только не это. Уйти, сбежать от позора, пока никто ничего не понял. Сумочка… Да где же она? А, вот, на столике стоит. Взять. Быстрее, быстрее выйти. Как же сердце колотится, плохо. Вдох, выдох. Вдох, задержать на несколько секунд дыхание. Медленный выдох. Да, теперь точно всё в порядке. Темно как! Отцу позвонить? Ах, да, не могу. Ну, ладно, пешком дойду.

Давно я вот так не ходила, всё с водителем или с подружками, с братом, но никогда одна. Не с кем было. Хах! Теперь то я понимаю, почему старалась отшить любого, кто пытался знакомиться. Волк. Да что ты думаешь — вернись да выложи ему как есть. Чего молчать? Перед родителями позориться, что не нашла никого лучше, чем уволенный из армии бывший одноклассник. Как бы мой папа сказал? Ой, не знаю, вряд ли бы одобрил. Мама? Она, да, скорее всего бы согласилась. Джон? Мой самовлюблённый братец со сверхразвитым ЧСВ? Ага, как же.

— Дорогуша! Эй, ты чё, блять, глухая? Не? Мы с тобой говорим или как? Вы посмотрите, какая милая леди.

— Ага. И без охраны!

— Слышь, давай мы тебя того… Ну, ты поняла. Типа проводим. Во, точняк! Проводим.

Трижды дура! Смартфон забыла — раз; так и не призналась ему — два; допоздна задержалась — три. Надо было и правда Калеба дождаться, с ним бы эта пьянь так не говорила. Толчок в плечо, кто-то зажал рот, противно хохоча. Как же от него перегаром несёт. Куда меня тащат? Зачем? Вырваться. Как больно. Падаю прямо в лужу, натёкшую из-под мусорного бака. Пинок в пах не помог, зато левая половина морды от удара почти потеряла чувствительность. Двое смеются и держат, третий, тот, что ударил меня, похотливо урча, рвёт платье. Сволочь, сволочь, сволочь! Стой, прекрати! Хватит. Отпустил, встаёт. Нет, только не это, не надо, прошу. Берите, что хотите, но только не здесь, только не так и не это. Не в грязной луже. Нет, не надо! А он продолжает смеяться, снимая джинсы.

— Нравится? Смотри, какой он молодец. Ух-х! Ну-ка, ротик открывай. А вы, долбоёбы, чё ржёте? Держите её. Если укусит — сами отсосёте.

Он всё ближе и ближе — большой какой. Тошнит. Снова удар. Теперь меня держит только один, второй сдавливает челюсти с боков. Не могу закрыть рот, не могу. Хоть кто-нибудь помогите. Я не хочу! Нет, прошу, не на…

— Э, пидарки! Живо бросили и свалили нахер!

Знакомый голос пробился через звон в ушах. Калеб? Но как? Зову его, а выходит лишь хрип. Уходи, волчок, не надо, не лезь. Нож. У него нож, неужели ты не видишь? Хотя здесь темно, откуда тебе знать?

— Опа! А ты ещё кто? Шёл бы ты, а? Нет, ну чесслово, блять, какого ты нам весь кайф испортил? Ребята, чего сидим? Кого ждём?

Отпустили… Забиться в угол, к мусорке, вжаться в поржавевший металл, чтобы не видеть и не слышать ничего. Страшно. Не хочу так. Не хочу… Что? В чём дело? Глухой удар, хруст и жуткий крик, нет, не крик — истошный вой, противное хлюпанье разбиваемой о стену чьей-то морды. Раз. Ещё раз и ещё, ещё и ещё.

— Ты какого хуя, сука, со Спанки сделал?

Не могу это слушать. Закрыть уши, зажмуриться, сжаться в комочек, чтобы не слышать их криков. Что там, что? Кто это хрипит? Калеб? Нет, только не он…

— Говорил же, что дождаться надо было. Давай помогу. Мать твою… Это они?

Поднимают. Да это он, чувствую это даже сквозь вонь помоев. Открыть глаза. Не могу, голова кружится. Нет, полегче вроде. Меня берут на руки и мы идём. Остановились.

— Надеюсь, что эти уроды ничего с тобой сделать не успели.

Они лежат неподвижными тушками. Никогда такого не видела: у тех, которые держали меня, руки вывернуты под неестественными углами, третий…Такое ощущение, что у него попросту нет морды.

— Ладно, пошли отсюда.

Меня осторожно усаживают на сиденье, дверь захлопывается. Пара секунд и машина, заурчав, заводится. Мы едем.

— Прости, Каб.

— М-м?

— Я тебя не дождалась.

— Ясно… Ты всё там же живёшь?

Хлюпаю разбитым носом, закутываюсь в его пропахшую бензином куртку. Повернуться и посмотреть на него. Или не стоит? Нет, стоит. По нему видно, что он не сердится, только смотрит на меня и улыбается. Признаться? Да гори оно всё огнём!

— Каб?

— Н-да?

— А ты мне нравишься, всегда нравился. Ещё со школы.

Визг тормозов, машина останавливается. Какое-то время мы просто молча сидим, глядя друг на друга. Потом Калеб начинает смеяться. Он хохочет, колотя кулаком себя по колену. Поворачивается.

— Знаешь, Шай, я ведь то же самое тебе хотел сказать. Там ещё, в кафе.

— Ой…

— Да всё в порядке, хотя ни одна ещё девушка не признавалась мне в любви вот так, в лоб.

И мы снова сидим в тишине. Внезапно он отстёгивает ремень и прижимает меня к себе, мягко так, нежно. Я утыкаюсь ему подмышку. Реву как дура, а он просто гладит меня, успокаивает.

— Знаешь, я ведь тоже хотел, чтобы ты была моей девушкой, всё ждал удобного момента, но боялся, что ты меня не примешь. Кто я, а кто ты. Вижу, что ошибался.

Мне самой становится смешно и я, закашлявшись, пытаюсь смеяться. Выходит из рук вон плохо, всё тело болит и получается только сдавленное хихиканье. Успокоившись, я отворачиваюсь, глядя в окно. Калеб тоже не говорит ни слова, он просто заводит машину и мы трогаемся с места. Всю дорогу молчим, каждый думает о своём. Вот и знакомая улица. Тут светло, безопасно — престижный район города как-никак. Мой дом… Только почему-то, выйдя и держась за лапищу Калеба, мне совершенно не хочется туда возвращаться. А почему бы и нет? Это ничего не изменит.

— Каб?

— Агась, слушаю.

— Давай я тебя с родителями познакомлю.

— Чего-о? Ты что, сдурела?

— Не-а! Скажу им, что ты мой парень и только что спас меня.

— Давай не будем спешить? Я просто провожу тебя домой. Тьфу, то есть я уже тебя проводил.

— Дочка? Это ты? А это ещё кто? Боже, на тебя напали? Живо в дом.

Голос отца доносится из динамика, а камера с явным любопытством, по крайней мере мне так кажется, разглядывает моего смущённого спасителя.

— Да, пап, это я. А это мой парень. Ты откроешь?