Обретение судьбы

Белл Клер

Ратха — огненная бестия #1

Ее зовут Ратха. Она принадлежит к племени Имеющих Имя — разумным диким кошачьим, у которых есть свой язык, законы, традиции и, конечно же, вожак. И еще у него есть враги. Жестокие набеги хищных Безымянных ставят племя на грань уничтожения.

Но Ратха, молодая годовалая кошка, открывает могущество Огня, который в племени называют «Красным Языком». Новое оружие может защитить Имеющих Имя, однако его появление вызывает дикую ярость Меорана, вожака племени. Так Ратха оказывается в изгнании, а затем примыкает к Безымянным. Отныне она отверженная, но полна решимости выжить во что бы то ни стало.

Первая книга серии «Ратха — огненная бестия».

Клэр Белл

Обретение судьбы

Ратха — огненная бестия — 1

1

Эндрю Нортону, который любит пушистый народ.

М. Колману Истону, моему критику,

другу и много-много большему.

Увернувшись от острых рогов, Ратха перескочила через куст папоротника и глубоко увязла лапами в топкой земле. Рог все-таки чиркнул ее по шерсти, прежде чем она оказалась от него на приличном расстоянии.

Обернувшись к противнику, Ратха крепче уперлась лапами в землю, опустила голову и выгнула хвост.

Дичь приближалась. Приготовившись броситься на Ратху, олень-многорог наклонил голову со своим мощным украшением-оружием — раздвоенным рогом на носу и раскидистой роговой развилкой на голове — к земле.

Ратха высоко подпрыгнула, вытянув перед собой передние лапы. Приземлившись на задние, она тут же отскочила в сторону — грузный многорог тяжело развернулся, пытаясь поддеть ее рогами и пригвоздить к земле.

Каждый раз, когда рога оказывались рядом, Ратха отскакивала в сторону, заставляя оленя неуклюже разворачиваться под неудобным углом и не давая ему времени сгруппироваться или разогнаться. После нескольких таких поворотов, у животного начали дрожать колени, и Ратха почувствовала запах пота, темными пятнами проступившего на грубой, серо-бурой шерсти противника.

Наконец животное остановилось и задрало голову. Настороженные карие глаза внимательно уставились на Ратху из-за раздвоенного рога на носу, а она замерла, крепко упершись всеми лапами в мох под деревьями, готовая отскочить, если олень снова бросится на нее.

Неуверенно переступая длинными тонкими ногами, олень сопел и пыхтел, кося одним влажным глазом на Ратху, а другим куда-то в сторону.

Ратха знала, что у этого животного нет опыта борьбы с племенными хищниками. Почти все плотоядные, с которыми доводилось сталкиваться этому трехрогому, трусливо поджимали хвосты, стоило ему повести в их сторону своей смертоносной роговой короной. Клыкастые от него убегали, а не заставляли кружить на месте!

В глазах оленя мелькнуло бешенство, он наклонил тяжелую, увенчанную короной, голову и взрыл копытом землю, однако Ратха ясно видела, что ярость в его глазах уже туманит страх.

Она не сводила с оленя взгляда. Потом медленно, с вызовом, направилась ему навстречу.

Многорог попятился, не опуская головы.

При виде отступающего животного, Ратха в полной мере почувствовала грозную силу своего взгляда и, охваченная ликующим ощущением победы, продолжала решительно переставлять лапы, тесня рогатого прочь, вдыхая запах его смятения.

Наконец-то она довела свои навыки до совершенства! Наконец-то долгие дни тренировок дали свои плоды! Сегодня усы Такура будут топорщиться от гордости!

Перед носом Ратхи прожужжала стрекоза, и радужный перелив прозрачных крылышек насекомого заставил грозную хищницу на мгновение отвлечься от добычи.

Олень затрубил.

Ратха вскинула голову, и не успела она сообразить, что потеряла контроль над ситуацией, как многорог оказался прямо над ней, выбрасывая острые копыта и взрывая землю рогами.

Ратха поджала хвост и с оглушительным визгом бросилась наутек. Олень погнался за ней, и они, словно безумные, ринулись через лес.

Лапы Ратхи предательски разъезжались на скользкой хвое, устилавшей землю, а когда она обернулась, то увидела прямо за своим хвостом острые оленьи рога.

— На дерево, однолетка! — раздался громкий крик слева, и Ратха одним прыжком взлетела на середину ствола молодой сосны, в последний миг увернувшись от ринувшихся на нее рогов. В панике она карабкалась все выше и выше, осыпая врага чешуйками коры и кусачими древесными муравьями.

— Такур! — проскулила хищница.

Рыже-бурая голова вынырнула из куста молодых папоротников. Такур посмотрел вверх на Ратху, потом опустил глаза на оленя. В следующее мгновение он сгруппировался и прыгнул прямо на спину животному.

Обхватив могучими передними лапами оленя за шею, Такур глубоко вонзил когти в его шкуру и завизжал.

Свесив голову с ветки, Ратха, словно завороженная смотрела, как Такур, извернувшись, впивается клыками в шею оленя прямо под затылком. Челюстные мышцы буграми заходили на щеках Такура, струйки крови побежали по шее оленя, и Ратха услышала громкий скрежет — это кошачьи клыки царапнули по кости. Челюсти Такура снова напряглись и сомкнулись. Олень рухнул наземь с переломленной шеей.

Такур довольно обошел вокруг добычи, дергавшей ногами в предсмертной агонии. Потом остановился, тяжело раздувая бока, и посмотрел на Ратху:

— Я вижу, по деревьям ты лазаешь куда как лучше, чем загоняешь трехрогих!

Ратха почувствовала, как шерсть на ее загривке поднимается дыбом от стыда.

— Яаррр! Жужжачая муха пролетела у меня прямо перед носом! Разве ты не видел? — Она повернулась и еще раз посмотрела вниз, под дерево.

— Жужжачая муха? Кажется, в прошлый раз тебя отвлекла болотная квакуха! Если не можешь сосредоточиться на том, что делаешь, возвращайся к Фессране и паси пестроспинок!

Сгорая от стыда, Ратха спустилась с дерева и спрыгнула на землю рядом с Такуром. Потом повернула голову и обнюхала свою спину. Олень все-таки слегка оцарапал ее рогом.

— Не стоит поднимать переполох из-за пары клочков шерсти! — ворчливо одернул ее Такур.

— Я только рада поскорее распрощаться с шерстью котенка, — ответила Ратха, приглаживая языком растрепанную шерсть, которая уже начала приобретать «взрослый» бежевый оттенок, но все еще хранила следы выцветающих младенческих крапинок.

Она подняла голову и решительно посмотрела на Такура.

— На этот раз у меня почти получилось, ты же видел! Если бы я не отвернулась, он бы сейчас уже вернулся в свое стадо!

— Да, у тебя почти получилось, — признал Такур. — Ты научилась властному взгляду, и я не раз видел, как ты тренировалась одна. Но ты забываешь главное правило! Поймав взгляд животного, не отпускай его. Заставь противника бояться тебя, пусть этот страх парализует его настолько, что он не посмеет ослушаться.

Он посмотрел на мертвого оленя, валявшегося в лужице солнечного света. Потом пошевелил усами, и Ратха сразу поняла, что Такур раздражен.

— Я не хотел убивать его. Он был молод и мог подарить своим самкам много молодняка.

— Но зачем тогда ты его убил? В племени есть мясо.

— Я сделал это не ради мяса. — Такур пристально уставился на Ратху, и едва уловимый кисловатый запах в его дыхании подсказал ей, что ее наставник сильно рассержен. — И не для того, чтобы спасти тебя. Я бы мог загнать его обратно в стадо. Но он отвлек твой взгляд, Ратха. Он понял, что тебя не нужно бояться, что ты сама его боишься. Животные, которые постигают эту правду, убивают пастухов.

— А зачем нам вообще трехрогие в стаде? — проворчала Ратха. — Ими трудно управлять. Они все время дерутся друг с другом и задирают остальных животных.

— Зато они крупнее и дают больше мяса. И больше потомства, — сказал Такур и, подумав, добавил: — Кроме того, захватчикам гораздо труднее убить и утащить их.

Ратха обошла вокруг оленя и обнюхала его, раздувая ноздри от пряного мускусного запаха. У нее заурчало в животе. В тот же миг крепкая лапа оттащила ее прочь от мертвого животного.

— Нет, однолетка! Меоран и так будет недоволен тем, что я убил оленя. Он рассердится еще сильнее, если заметит на мясе следы клыков.

Ратха помогла Такуру оттащить тушу подальше от солнца и взмахом хвоста согнала с нее налетевших мух. В животе у нее снова заурчало.

На этот раз Такур услышал это и усмехнулся.

— Терпение, однолетка. Поешь вечером.

— Ага, если Меоран и остальные оставят нам что-нибудь, кроме костей и шкуры, — проскулила Ратха. — Племени всегда не хватает убоины, а мне приходится ждать, пока даже те, кто младше меня, набьют брюхо!

— Откуда ты знаешь, что они младше? — с улыбкой промурчал Такур, глядя, как Ратха жадно косится на убоину. — Мне кажется, что пятна у Черфана ничуть не темнее твоих!

— Аррр! Прошлой ночью Черфан ел раньше меня, но я-то знаю, что он появился на свет после меня, Такур Вырванный Коготь! Я старше, а он ест первым!

— Просто пятна на твоей шкуре медленнее бледнеют, — утешил ее Такур. — Ты слишком нетерпелива, однолетка. Два сезона назад я тоже ел последним и частенько оставался голодным. Мне тогда было нелегко, и я понимаю, каково тебе сейчас. Просто знай, что это не навсегда.

Ратха повела ухом.

— Может, мне попробовать загнать еще одного трехрогого? Как ты думаешь, с самками будет проще?

Такур поднял голову и всмотрелся в небо сквозь ветки.

— Солнце уже начало опускаться. Пока мы разыщем нового трехрогого, Яран отправится тебя искать.

Ратха уныло повесила усы.

— Арр, старый ворчун! Можно подумать, у него мало котят, за которыми нужен глаз да глаз, так нет же, подавай ему и меня тоже!

Она фыркнула, вспомнив о своем отце. У Ярана был хриплый грубый голос, и он не имел привычки скрывать свое мнение от окружающих. Ратха знала, что не будь Меоран первенцем, вождем племени стал бы Яран. В глубине души Ратха считала, что так было бы лучше для всех. Она не сомневалась в том, что Яран по-своему, грубовато и неласково, любит ее, однако еще меньше она сомневалась в том, что он спустит шкуру с любого из своих котят в случае малейшего непослушания.

— У нас осталось время для тренировки, Ратха, — сказал Такур, вновь овладевая ее вниманием. — Я заметил, что ты слишком высоко подпрыгиваешь, да и поворот в воздухе тоже нужно как следует отработать.

Такур заставил ее сделать серию поворотов, прыжков и обманных приемов. Он внимательно следил за каждым ее движением, а затем, после несколько замечаний, предложил новое упражнение. Он будет изображать, отбившееся от стада своевольное животное, а Ратха попробует загнать его обратно.

Наблюдая за поджарой мускулистой фигуркой, скакавшей и вертевшейся перед ним, Такур невольно вспомнил о том, с каким трудом ему удалось получить у отца Ратхи разрешение обучать ее искусству пастушества.

— Она проворная, сильная, она может перехитрить почти всех котят, рожденных раньше нее, — говорил Такур Ярану, когда они прогуливались в этом самом месте, наблюдая за Ратхой, гонявшейся за пестроспинками. — Ты только посмотри, как она бегает за молодняком! Она словно не знает, что такое страх. Не обучать ее было бы расточительством, а племя не может попусту расточать ни еду, ни умения.

— Это верно, трехлетка, — проворчал Яран, помахивая серым хвостом. — Она сильна и телом, и духом. Мне уже сейчас трудно заставить ее слушаться, и я опасаюсь, что обучение, на котором ты настаиваешь, сделает ее еще более строптивой, а значит, мне будет еще сложнее найти ей подходящего самца.

В тот день они спорили, пока у Такура не устал язык, а потом пошли к старому Байру, в то время бывшему вожаком, и позвали с собой Ратху.

Байр сразу понял, насколько талантлива Ратха, и велел Ярану повиноваться. Такур получил разрешение обучать Ратху. С тех пор они с Яраном почти не разговаривали, но что значила эта неприятность по сравнению с приобретением Ратхи?

Маленькая ученица носилась туда-сюда по траве, и вечернее солнце окрашивало ее бежевую шерстку золотом. Очень скоро ее пятна полностью исчезнут, и она перестанет считаться котенком.

Неукротимый характер Ратхи нередко озадачивал Такура, а порой даже приводил его в отчаяние, однако он никогда не пытался сломить ее дух, как это делал Яран. Более того, где-то в глубине души у Такура теплилась мысль, что когда Ратха подрастет, то, возможно, изберет его своим супругом, хотя по возрасту и положению в племени он стоял ниже других самцов, которых Яран мог желать для своей дочери.

Такур поднял голову и поскреб когтями укушенное блохой место за ухом.

— Знаешь, однолетка, хоть я и бранил тебя сегодня, но мне ни разу не пришлось пожалеть о том, что я выбрал тебя в ученицы. Ты хороша, Ратха — хороша, несмотря ни на что! Когда я закончу тебя обучать, ты станешь лучшей пастушкой в клане. — Он помолчал, а потом сурово добавил: — Я не часто хвалю тебя, однолетка. Наверное, напрасно. — Он выкусил блоху и снова растянулся на земле. — Чтобы исправить эту ошибку, я предложу тебе нечто такое, что понравится тебе куда больше похвалы. Хочешь, сегодня ночью я разрешу тебе нести стражу вместе со мной и другими пастухами?

Ратха села, усы ее задрожали.

— Мне можно? А Меоран мне позволит? Для такой работы ему нужны лучшие пастухи племени!

— Я сказал ему, что ты достаточно хороша для этого дела. Возможно, Меоран невысоко ценит мое мнение, но когда я говорю о стадах, он всегда прислушивается. Ты хочешь пойти?

Ратха судорожно сглотнула.

— А сражаться придется?

— Если да, то мы избавим тебя от схватки. Так ты хочешь пойти со мной сегодня или нет?

— Конечно!

— Хорошо. — Такур встал и потянулся, расставив лапы. — Помоги мне оттащить убоину к нашему лежбищу, а я позабочусь о том, чтобы вечером ты как следует поела. Племя не позволит ослабеть от голода тем, кто стережет стада от Безымянных!

— А ночью дождь будет? — спросила Ратха, нетерпеливо семеня рядом с наставником.

— Меоран думает, что будет. Дождь поможет нам незаметно следить за Безымянными.

— Я видела их всего несколько раз. Они прячутся за деревьями или крадутся во тьме. Они следят за нами, как и мы за ними. — Ратхе пришлось бежать, чтобы поспевать за более широкой поступью Такура. — Я часто думаю, кто они такие, и почему у них нет имен.

— Может, сегодня ты найдешь ответ на свой вопрос, однолетка, — пробормотал Такур.

Они подошли к мертвому оленю. Отшвырнув в сторону одну из неподвижно застывших ног оленя, Такур схватил тушу за шею, а Ратха уцепилась за заднюю ногу под коленом. Вместе они подняли убоину и поволокли ее через лес.

2

Ратха бежала за мелькавшим перед ней в темноте белым пятнышком. Она чувствовала запах смолы и слышала шорох хвои, поэтому инстинктивно пригибалась, подныривая под низко свисавшие над тропой ветки.

Когда Ратха вышла из пещеры, луна ярко сияла за деревьями, но теперь, когда они очутились в дремучей чаще, никакого света в небе не было и в помине.

Вот белое пятнышко стало меньше, а шаги Такура тише.

Ратха со всех лап бросилась догонять его. Впрочем, ей вовсе не нужно было бежать за хвостом наставника, она прекрасно ориентировалась в темноте, хотя привыкла вести дневной образ жизни. Но белое пятнышко притягивало ее, и она, не раздумывая, бежала за ним, как когда-то бежала сквозь высокую луговую траву за белой кисточкой материнского хвоста.

Ратха помнила, как однажды осмелилась ослушаться негласного закона племени. В тот раз ее охватила безумная паника, и она, скуля и хныча, помчалась обратно к Нарир.

Ратха давно выросла из младенчества, но до сих пор ночь представлялась ей огромным и грозным существом, а мелькающее белое пятнышко впереди сулило защиту и безопасность.

Так она шла, глядя по сторонам, и поражалась тому, насколько сильно изменяется мир по ночам. Ей уже приходилось гулять ночью, но обычно это была пробежка от логова к логову, настолько короткая, что Ратха, переставляя лапы, продолжала думать о чем-то своем, не замечая ничего вокруг.

Сейчас путь был длиннее, да и Ратха, быстро взрослея, начала сбрасывать свои детские мысли вместе с пятнистой младенческой шкуркой. Таинственная ночь, словно почувствовав, что она смотрит на нее глазами разума, выползла из своей мрачной берлоги и предстала перед Ратхой во всем своем величии.

Ледяной свет луны пробивался сквозь деревья, придавая каждому узловатому корню, каждому чешуйчатому стволу и завитку папоротника хищную, почти болезненную резкость. Ратха смотрела на озаренные ночью деревья и камни, и ей казалось, что если она дотронется до них, то порежет лапу об их острые очертания.

Она вдыхала полной грудью запах мшистых камней и сырой шерсти. Слышала, как Такур шлепает лапами по илу вдоль ручья. Вот он весь подобрался, превратившись в плотную тень на фоне залитой лунным светом воды, и перескочил через ручей.

Ратха увидела, как он взмахнул хвостом на другом берегу.

— Прыгай, однолетка! — крикнул Такур. — Ты уже делала это раньше.

Она присела на плоском камне у самого края воды, пытаясь измерить взглядом расстояние до противоположного берега. В горле тревожно пульсировало, и Ратхе вдруг захотелось пить. Она наклонилась к воде и в тусклом ночном свете увидела свою морду.

Ее глаза, зеленые днем, теперь тонули в черноте. Ратха уже много раз видела свое отражение; в раннем детстве она до изнеможения лупила лапой по воде, пытаясь поймать себя. Сейчас она долго и пристально рассматривала своего ночного двойника: широкий нос, маленькие клыки и странные, расширенные глаза. Наглядевшись, она резко отвернулась и одним прыжком перемахнула через ручей.

Хвост Такура быстро метался из стороны в сторону, от него пахло тревогой. Тревогой и еще чем-то, чему Ратха пока не знала названия. Она побежала к наставнику, на ходу отряхивая глину с лап.

— Быстрее, однолетка. Остальные уже ушли вперед, и я не хочу заставлять их ждать.

В глазах Такура отразился лунный свет, и он, поспешно отвернувшись, вернулся на тропу.

На этот раз Такур пошел быстрее, чем раньше. Ратхе приходилось мчаться со всех лап, чтобы поспевать за ним, и она чувствовала, как тяжесть съеденного перед выходом мяса тянет ее вниз при каждом шаге. Она вскинула голову и стала жадно глотать прохладный ночной воздух, приятно остужавший пульсирующее горло.

Запахи луга, смешивавшиеся с запахами леса, говорили о том, что они почти пришли. Лес стал редеть. Вскоре сквозь густую листву показались пронзительные звезды, а потом и половинка луны.

Хрустнула ветка. Звук был резким и близким, Ратха насторожилась. Такур, бежавший впереди, оглянулся, но не замедлил шага. Плотная завеса листвы расступилась, и тропу озарила луна. Свет серебрил шерсть Такура, несшегося вдоль склона к лежащему внизу оврагу.

Запыхавшаяся Ратха бросилась за ним вдогонку, горько сетуя на свои короткие лапки и излишне плотный ужин. Зачем только она столько съела перед выходом?

Добравшись до вершины холма, она услышала сухой царапающий звук. С дерева упал кусок коры. Ратха обернулась и посмотрела на корявый дуб. Одна из его длинных ветвей тянулась прямо над тропой, образуя параллельный, более короткий, путь.

Когда Такур скрылся за гребнем холма, какая-то тень спрыгнула с кроны дуба и побежала вдоль ветки. На миг незнакомец замер с поднятой передней лапой и посмотрел прямо на Ратху. Потом исчез, словно растворившись в темноте.

Ратха спрыгнула с тропы и бросилась в куст. Оттуда, поджав хвост, она помчалась вниз по склону.

Такура нигде не было видно, и Ратха остановилась на средине тропы. Сердце бешено колотилось у нее в груди.

— С-сссс, однолетка, — раздался совсем рядом тихий голос. — Сюда. — Такур высунул голову из папоротников. — Разве Нарир не научила тебя ходить по следу? Я думал, сквозь кусты пробирается шарколап!

— Я его видела, Такур, — перебила Ратха, усы ее дрожали от возбуждения.

— Кого ты видела?

— Безымянного. Он выбрался на ветку, когда ты прошел. И посмотрел прямо на меня.

— Яаррр. Безымянные никогда не позволяют себя увидеть! Ты видела обычного племенного котенка, который вообразил себя ночным охотником, — пренебрежительно фыркнул Такур.

Ратха разочарованно приоткрыла пасть, потом прижала уши.

— Нет! Я его видела! Он был прямо на ветке и не скрывался, как будто хотел, чтобы его увидели. И потом, я уже встречала его раньше.

— Когда? — спросил Такур.

— Много дичи назад. Я тогда подралась с Чарфаном, и он загнал меня в кусты на краю луга. Безымянный спал там, и я выскочила прямо на него. А он на меня зарычал.

Такур выбрался из папоротников и подошел к Ратхе. Поступь его была быстрой, взгляд — настороженным и внимательным.

Ратха вновь почувствовала тот же запах, который уже замечала раньше.

— Ты кому-нибудь рассказывала об этом?

— Только Черфану, — неуверенно ответила Ратха. — Но он все равно меня не слушает. И тогда не поверил.

— Почему ты не рассказала мне?

В голосе Такура прозвучала непривычная резкость, он не разговаривал так с Ратхой даже тогда, когда бранил ее во время занятий.

— Я же тогда не понимала… Почему ты сердишься, Такур? Ты боишься этого Безымянного?

— Нет.

Ратха вернулась на тропу, но Такур толкнул ее, и она остановилась.

— Постой, Ратха. Этот Безымянный… он сказал тебе что-нибудь?

— То есть… — Ратха моргнула. — Разве они разговаривают?

Странный запах, исходивший от Такура, стал сильнее, и внезапно Ратхе стало страшно. Она чувствовала, что ее наставник хочет чего-то такого, чего очень боится, но от этого хочет этого еще сильнее. Ратха крепче поджала хвост и вздыбила загривок.

— Да, маленькая. Он произнес какие-то слова?

Глаза Ратхи распахнулись еще шире, а сама она беспомощно съежилась под взглядом Такура. В чем дело? Может быть, это прикосновение ночи делает его таким… страшным?

— Ратха?

Она попятилась. Свисающий лист папоротника коснулся ее спины, и она подпрыгнула от неожиданности. Потом жалобно заскулила.

— Такур, я ничего не понимаю! Все знают, что Безымянные не разговаривают! Они не умеют! Они не достаточно умные!

Такур пригладил усы, и Ратха услышала, как он с досадой проворчал себе под нос:

— Ну конечно, это все Меоран! Он уверен, будто неплеменные обязательно должны быть безмозглыми. Сначала забивают мелюзге голову всякой ерундой, а потом хотят, чтобы племя выжило!

— Такур, Безымянные не умеют разговаривать, они как стадные животные, — сказала Ратха, упрямо вздергивая голову.

Такур вздохнул. И заговорил мягко, вновь превратившись в терпеливого наставника:

— Прости меня, маленькая. Я не хотел тебя напугать. Возможно, мне следовало отвести тебя обратно в пещеру Нарир. — Он поднял голову. — Сегодня странная ночь. Я чувствую запахи, которые меня тревожат. Нет, эта ночь не для молодняка!

Ратха села и слизнула языком сухие листья, приставшие к ее шерсти. Потом они пошли дальше.

Первое время Ратха думала только о незнакомце, чьи глаза сияли ей с ветки старого дуба. Кто это был? Неужели, и правда, один из Безымянных? Но почему Такур расспрашивал ее о таких странных вещах? У нее не было ответа ни на один из этих вопросов. Пока.

В ночи резко замелькали какие-то тени, и Ратха повернула голову, прижав уши.

Ночью любое движение гораздо заметнее, чем днем. Малейшее колебание, на которое Ратха бы никогда не обратила внимания при солнечном свете — например, падающий с дерева лист или трава, раскачивающаяся под ветерком, сейчас заставляли ее поворачивать голову и топорщить усы.

Она уже поняла, что в горле стучит от волнения. Этой ночью она чувствовала себя необыкновенно живой. Все ее чувства стали будто острее, а по коже то и дело пробегали мурашки, словно чувствительные усы выросли у нее не только на морде, но и по всему телу.

Вот впереди что-то зашуршало в кустах.

Такур так резко остановился, что Ратха едва в него не врезалась. Заглянув ему за плечо, она заметила темную тень, удирающую в сумрак ночи.

— Ну вот, опять, — прошептала Ратха. — Я его видела!

— App! Вот глупец, зачем показываешься? — прошипел Такур, глядя в темноту.

— Он плохой охотник, Такур, — твердо сказала Ратха. — Он шумный, совсем как я. И глупый, — добавила она, надменно взмахнув хвостом. — Все Безымянные глупые, и я их совсем не боюсь! Пта! — фыркнула она.

— Тогда поторопись, однолетка, — сухо ответил Такур. — Сегодня на лугу нам понадобится твоя храбрость.

Он снова засеменил по тропе, и Ратха пошла следом.

Низкий утробный скрежет, выжатый сквозь стиснутые зубы. Стадное животное громко отрыгнуло и с глухим влажным звуком принялось пережевывать свою жвачку.

Ратха подкралась ближе, отряхивая лапы после каждого шага.

Было сыро, трава покрылась росой. Легкий туман заволакивал лунный свет дымкой, заглушал немолчную песню сверчков. Грузное животное, лежавшее на боку, слегка пошевелилось. Потом шумно засопело и фыркнуло, с ленивой настороженностью уставившись на Ратху своими маленькими глазками, близко посаженными на длинной, тупорылой морде. Животное пошевелило ушами, похожими на уши трехрога, и проглотило жвачку.

Ратха брезгливо подобрала усы. Ей было противно думать о том, что траву можно есть, не говоря уже о том, чтобы снова и снова отрыгивать ее и бесконечно пережевывать. Зачем они это делают? Неужели непонятно, что мясо гораздо лучше? Его нужно прожевать всего один раз, а проглоченное навсегда исчезает в животе и никогда не возвращается обратно… если только не глотать слишком быстро.

Животное сжало челюсти и сердито уставилось на маленькую кошку. Рогов у него не было, зато оно могло больно бодаться своей твердой большой головой. Толстые бока и короткие ножки придавали ему неуклюжий и нелепый вид. Но Ратха знала, что это впечатление обманчиво. Несколько пастухов поплатились за эту ошибку сломанными ребрами.

Животное снова отрыгнуло. Ратха поморщилась и попятилась.

Окинув взглядом луг, она посмотрела на пастухов, которые стояли окружив стадо и повернувшись мордами к лесу. Ратха зевнула, сладко потянулась так, что хвост задрожал, и заметила между двумя тенями в тумане пустующий промежуток. Судя по всему, этой ночью ничего плохого не случится… Пережитый на тропе страх так и останется единственным переживанием этой долгой ночи. Может, Такур прав, и она видела совсем не Безымянного, а обычного племенного котенка.

Обогнув куст папоротника, Ратха услышала, как два пестроспинки сопят и возятся в темноте. Обычно пестроспинки забирались друг на друга по весне, но эти что-то рано начали.

Ратха почувствовала густой притягательный запах кобылы, резкий дух пота и гона, исходящий от маленького жеребца. Этот запах одновременно отталкивал и будоражил ее, напоминая о едких метках, которые племенные самцы оставляли на деревьях.

И еще этот запах почему-то заставлял ее думать о Такуре, и о том, как он вылизывал ей голову за ушами, когда они шли по тропе.

Подергивая хвостом, Ратха прислушивалась к возне пестроспинок и ритмичному сопению жеребца. Эти мысли были новыми для нее, совсем не детскими, и она подходила к ним осторожно и с опаской, как к рыгающему стадному животному.

Вскоре от стояния на одном месте у нее отсырели лапы. Ратха по очереди отряхнула их. Туман сгущался. Может быть, сходить, поискать Такура?

Его запах смешивался с ароматами стадных животных, дыханием леса и запахами других пастухов. Сосредоточившись, Ратха выделила единственный нужный ей запах и пошла на него.

Такур, крепко обвив хвостом лапы, сидел на вершине греющего камня и разговаривал со стоявшей рядом Фессраной.

Ратха поспешно подбежала к ним и резко остановилась, чувствуя, как топкая сырость просачивается между ее когтей.

Такур наклонил голову в ее сторону.

Ратха почтительно приблизилась к Фессране и потерлась носом о ее нос.

— Племенная пастушка, двое из твоих пестроспинок спрятались в папоротниках, — доложила она. — Загнать их обратно в стадо?

— Нет, Ратха. Оставь их, я сама за ними пригляжу, — ответила Фессрана своим мягким певучим голосом.

— Этот маленький жеребчик никак не уймется, да? — усмехнулся Такур. — Ах, Фессрана, у нас будет много жеребят, и мы накормим племя досыта!

— Яаррр! Такур, ты думаешь только о своем брюхе! — фыркнула Фессрана и шутливо взмахнула лапой, но Такур ловко увернулся.

— Мне нравится, что она так быстро всему учится, — продолжала Фессрана, глядя на Ратху.

— Да, я тоже доволен. Самки редко рождаются с задатками пастухов, но ей повезло, и она работает без устали.

Ратха удивилась, увидев, как распушилась Фессрана.

— Когда ты успел стать таким же скудоусым, как Меоран? — прорычала она. — Самки ничуть не менее талантливы, чем самцы! Просто наш блохастый дурень, по ошибке называющийся вожаком, не желает их обучать. Возьми хоть Сингру, дочь Драни. Скажешь, она менее способна, чем Ратха? Но ее отец запретил ей учиться, а Меоран пригрозил отгрызть мне уши, если я посмею обучать своему искусству кого-нибудь кроме тех, кого он сам выберет! — Фессрана опустила голову и хлестнула себя хвостом. — И Сингры, как ты знаешь, не оказалось в числе тех, кого он выбрал в этом сезоне. А теперь уже слишком поздно, она с каждым днем становится все более жирной и неповоротливой. Яаррр!

— Не шипи, Фессрана, — успокоил ее Такур. — Будто ты не знаешь, каких трудов мне стоило отвоевать Ратху!

— Ты получил ее только потому, что старый Байр был жив! А с тех пор как вожаком стал Меоран, ни одна маленькая самка не поступила в обучение к пастухам. Пта! Ах, скоро он отдаст меня серошкурому и поставит на мое место кого-нибудь из своих детенышей! Как же я его ненавижу!

— Сссс, этой ночью на лугу много недобрых ушей. Не болтай лишнего, Фессрана.

— Узнаю мудрого Такура! Ты всегда был намного осторожнее, чем я, — пробурчала Фессрана, приглаживая свою шерсть. — Эти пестроспинки, наверное, уже закончили. Пойду, загоню их обратно в стадо.

— Фессрана! — окликнул ее Такур. Кошка остановилась и обернулась к нему. — Я сделаю все, что смогу, для Ратхи. Но тебя я никак не смогу защитить. Прошу тебя, будь осторожна в словах, и тогда, может быть, уцелеешь.

— Ты прав, но мой характер часто выбирает слова за меня, — вздохнула Фессрана и, печально понурив усы, побежала прочь.

Такур тоже вздохнул и поудобнее устроился на сыром камне, распушив шерсть.

Ратха задрала заднюю лапу и с наслаждением почесалась.

Впереди, на лугу, заблеяли стадные. Такур сел. Еще одно животное тревожно закричало. Потом застучали копыта, несущиеся через траву. Раздался грубый вой. Он взлетел в небо, задрожал, превратившись в визг, и тут же ему ответил второй.

Ратха вскочила, шерсть у нее стояла дыбом. Такур спрыгнул с камня.

— Это не зов племени, — хмуро сказал он подскочившей Ратхе.

Она увидела, что со всех сторон к ним бегут другие пастухи, услышала хруст веток и пронзительные голоса.

— Останься здесь, однолетка, — резко приказал Такур.

Тень выступила из тумана и со всех лап бросилась к ним. Это была Фессрана.

— Такур, на краю луга прорвались захватчики. Они завалили двух оленей. Скорее!

Такур повернулся к Ратхе.

— Следи за пестроспинками, однолетка. Заставь их держаться вместе!

— А если придут захватчики?

— Они не придут, — оскалилась Фессрана. — Так далеко им не прорваться.

— Если кто-нибудь нападет на мое стадо, я буду драться, — воскликнула Ратха, решительно взмахнув хвостом.

— Нет, не будешь, — сердито сверкнул глазами Такур. — Ты заберешься на ближайшее дерево и будешь сидеть там, пока я тебя не позову. Племя может потерять нескольких пестроспинок, но только не тебя!

— Appp! Я хочу пойти с тобой, Такур!

— Это не возня котят, Ратха. Разве я не предупреждал тебя перед тем, как мы вышли? Ты не будешь сражаться. Все поняла?

— Да, — вздохнула Ратха.

Послышался отчаянный вопль стадной самки, затем несчастное животное захрипело. Из густого тумана донесся приглушенный вой.

— Быстрее, Такур! — прошипела Фессрана, и они оба помчались через луг, оставив Ратху в одиночестве.

Она поежилась и взглянула в небо. Луна превратилась в мутное белое пятно, звезды исчезли.

Ратха подбежала к рассыпавшемуся стаду пестроспинок и начала обегать его кругом, сгоняя животных плотнее друг к другу.

Почувствовав опасность, те сделались норовистыми, убегали и громко кричали. Маленький жеребец собрал вокруг себя кобыл и попытался увести их от остальных пестроспинок.

Оскалив зубы, Ратха вернула их обратно, больно кусая пестроспинок за бока. Собрав стадо, она продолжила кружить вокруг него, держась достаточно далеко, чтобы не пугать животных, но при этом достаточно близко, чтобы немедленно поймать отбившихся.

Выбившись из сил, Ратха остановилась и перевела дух, стряхнув росу с усов. Несколько мгновений она прислушивалась к топоту копыт и пронзительным воплям, доносившимся с дальнего края луга. Упало еще одно тело. Значит, убили еще одну пестроспинку.

Ратха прижала уши. Она не позволит никому из этих Безымянных пожирателей нечистот тронуть пестропинок Фессраны! Маленькие лошадки жались друг к другу, подняв головы и подрагивая жесткими гривками.

Ратха сделала глубокий вдох и принялась вновь обходить стадо. Двигаться было лучше, чем сидеть. Беготня не позволяла думать и не давала по-настоящему испугаться.

Внезапно она заметила, как что-то мелькнуло в тумане на противоположном конце стада. Невысокая поджарая фигура — значит, это не пестроспинка.

Ратха оскалила клыки и бросилась в обход стада. Потом остановилась и принюхалась. Она сразу узнала запах. Опустив нос, обнюхала землю. Запах растворялся и таял в сырости, но отпечатки лап никуда не делись.

Угрожающе покачивая хвостом, Ратха покрутила головой во все стороны, вглядываясь в туман. Куда он подевался?

Внезапный вопль ответил ей на этот вопрос. Ратха бросилась в гущу стада, так что перепуганные животные рассыпались во все стороны. Убийца был здесь, он с натугой волок бьющуюся добычу по траве.

Широко разинув пасть, Ратха издала низкое горловое рычание и кинулась на врага. Похититель едва успел разжать клыки, выпустив глотку пестроспинки, как Ратха налетела на него и сбила с лап.

Она поспешно вскочила, но успела лишь мельком увидеть желтые, горящие ненавистью глаза Безымянного, прежде чем он прыгнул на нее.

Упав на бок, Ратха яростно забила лапами, царапая когтями незащищенное брюхо врага. Безымянный щелкнул челюстями, и Ратха почувствовала, как ее передняя лапа врезалась ему в подбородок. Он хотел цапнуть ее, но промахнулся, однако не поднял головы, и, прежде чем Ратха успела его отпихнуть, распорол клыками кожу у нее на груди.

За это Ратха укусила его за ухо, с наслаждением почувствовав, как ее коротенькие зубы вонзаются в его плоть. Безымянный попытался отодрать ее от себя, но Ратха повернула голову и куснула его за щеку, почувствовав отвратительный привкус сальной шерсти. В ответ враг потянулся к ее животу, но Ратха встретила его выпущенными когтями. Тогда его грубый язык прошелся по подушечке ее лапы, зубы скользнули ниже.

Безымянный схватил Ратху за густой воротник вокруг шеи и принялся свирепо трясти ее из стороны в сторону. Ее голова беспомощно откинулась назад, грудь горела огнем и пульсировала болью. Теплая кровь, словно куча блох, расползалась под шерстью.

Ратха вертелась и крутилась, но страшные клыки лишь еще крепче стискивали ее горло и еще яростнее мотали ее тело. Потом тяжелая лапа с хрустом наступила ей на ребра, и победный вой огласил ночной воздух.

Челюсти разжались, грубая лапа перевернула Ратху. Когда мир перестал вращаться у нее перед глазами, она увидела два горящих янтарных глаза и оскаленные клыки, приготовившиеся в последний раз впиться ей в горло.

Одним стремительным движением она перекувырнулась и бросилась на врага. Ее зубы с клацаньем ударились о его клыки, и Ратха почувствовала, как что-то хрустнуло. Она вцепилась Безымянному в нижнюю челюсть и укусила его с такой силой, что мышцы ее щек заболели. Во рту стало кисло от вонючей слюны врага, усы намокли. Вскоре она почувствовала вкус крови, густой и соленой, как костный мозг.

Безымянный завизжал и отбросил ее от себя.

Ратха покатилась по земле, но тут же вскочила и сплюнула кровь.

Враг присел перед ней.

Грудь у Ратхи горела огнем, ребра тяжело вздымались. Если он снова поймает ее, то убьет без промедления. Почему она не послушалась Такура?

Безымянный прыгнул. Ратха отскочила в сторону. Он развернулся и бросился на нее, но она опять увернулась, с трудом заставляя подгибающиеся лапы повиноваться. Некоторое время она скакала из стороны в сторону, пока в ее голове не забрезжила одна мысль.

Такур учил ее обманывать стадных. Но сегодняшний трехрогий олень хотел убить ее ничуть не меньше, чем этот Безымянный разбойник. Меоран все время твердит, что Безымянные не умнее стадных. Если это так, то почему не воспользоваться своими навыками, чтобы обмануть убийцу?

Ратха зорко смотрела, как враг готовится к новому броску. Дождавшись пока он окажется совсем рядом, она высоко подскочила и приземлилась у Безымянного за спиной. Потом развернулась и несколько мгновений смотрела, как он в недоумении трясет головой и пыхтит. Наконец, враг повел носом, обернулся через плечо, прыгнул снова — и ударился лапами о траву в целом хвосте от нее.

Ратха ухмыльнулась, вывесив язык.

Безымянный зарычал, показав сломанный нижний клык. Ратха с безопасного расстояния насмешливо повела усами. Враг снова ринулся на нее, но она отскочила.

Воодушевленная успехом, Ратха принялась бегать кругами, и очень скоро заставила Безымянного гоняться за собственным хвостом. Тогда она, захлебываясь от восторга, стала носиться рядом и дразнить его:

— Пожиратель нечистот! Падалыцик! — шипела Ратха, видя, как Безымянный неуверенно пошатывается на лапах. Он злобно посмотрел на нее, сверкнув глазами. — Похититель котят! Костегрыз! — Она остановилась, чтобы перевести дыхание. — Ты ведь не понимаешь ни слова, да? — Безымянный остановился, тяжело дыша, а Ратха заплясала вокруг него. — Яаррр, да ты даже на материнский хвост прыгнуть не сможешь! — крикнула она, скаля на него зубы. — Когда Такур вернется, он отгрызет тебе ухо, понял? Эх ты, пожиратель болотных квакух, костегрыз блохастый!

— Племенная мелюзга, ты слишком много болтаешь! Что ж, выговорись на здоровье, пока я не перегрыз тебе глотку!

Ратха оцепенела. Вытаращила глаза.

— Чего уставилась? — огрызнулся Другой.

— Ты… ты… — залепетала Ратха. — Я не думала…

— Что неплеменные умеют разговаривать?

Ратха, разинув пасть, хлопала глазами.

— «Костегрыз блохастый!» — передразнил Другой. — «Ты ведь не понимаешь ни слова, да?»

Прежде чем Ратха успела ответить, он прыгнул на нее.

Она видела его занесенную лапу, но не успела увернуться. Безымянный с силой ударил ее по голове, опрокинув в мокрую траву. Когда она с трудом поднялась, и в голове у нее прояснилось, Безымянный уже тащил свою добычу в сторону леса.

Ратха бросилась за ним, но споткнулась и упала навзничь.

— Ну и пусть ты умеешь говорить! — закричала она вслед Другому, — ты все равно падальщик и костегрыз!

Ответом ей был только шорох туши, которую с усилием волокли по мокрой земле.

Ратха попыталась встать, но у нее подогнулись лапы. Она беспомощно плюхнулась на живот. Пестроспинки разбежались по всему лугу, превратившись в легкую добычу для остальных хищников. Ратха знала, что не сможет собрать их в стадо до возвращения Такура и Фессраны.

Упав головой на вытянутые лапы, она с тоской подумала о том, оставит ли Фессрана от нее хоть какой-нибудь клочок, который Такур мог бы отругать и наказать за непослушание.

3

Ратха проснулась, вся дрожа. Сильная роса вымочила ее шерсть до самых костей. С бровей капало на нос. Ратха моргнула и потрясла головой. Испугавшись, что проспала остаток ночи, она всмотрелась в туман, ища признаки наступившего рассвета или возвращения Такура. И ничего не увидела. Над головой по-прежнему был мрак, а полумесяц лил слабый свет на темную массу деревьев.

Ратха вытащила из-под себя передние лапы и попробовала подняться. Тут же боль полоснула ее по груди и лапам. Она почувствовала, как раскрылись укусы на шее, и наклонила голову, чтобы зализать их. Потом заставила себя разогнуть задние лапы и встать, бессильно свесив голову. Все тело болело от зубов до хвоста. Ни Такур, ни Фессрана до сих пор не вернулись.

Ветер с глухим рассветным стоном прошелестел над головой Ратхи. Но туману было нипочем, казалось, он стал еще гуще под порывами ветра. Ратха едва различала траву в хвосте от себя.

Она шагнула вперед и поморщилась от боли, которая сначала ударила от клыков в затылок, а затем хищно запульсировала, обосновавшись за глазами.

Почему она не послушалась Такура и не залезла на дерево, как только заметила захватчика?

Ратха почувствовала что-то, застрявшее у нее между зубов, прямо за верхним клыком. Она нашарила это что-то языком и вытащила. Кусочек кожи: мокрая шерсть с одной стороны и горькая сера с другой. Кусок вражеского уха!

Ратха поморщилась, выплюнула кусок на землю и с мрачным удовольствием отшвырнула лапой.

Она с усилием сделала еще несколько шатких шагов, стиснув зубы, чтобы не так гудело в голове. Жгучий комок в груди постепенно рассасывался, и даже идти стало легче.

Вскоре Ратха заметила в тумане какое-то плотное пятно и, пошатываясь, потрусила к нему, надеясь, что это кто-то из разбежавшихся пестроспинок. Через несколько мгновений она с досадой опустила усы, догадавшись, что бежит на греющий камень. Ну что ж, по крайней мере, теперь она знает, где находится.

Ратха вспрыгнула на вершину камня и принюхалась, прекрасно понимая, что неподвижный влажный воздух ловит и удерживает все дорожки запахов.

Ага, вот он! Слабый, но постепенно усиливающийся след. Вдохнув полной грудью мускусный запах маленьких лошадок, Ратха сползла с камня и пошла на запах.

Жеребец-пестроспинка и его кобылки сбились в кучу, туман клубился вокруг их ног, жесткие лошадиные гривки и шкуры блестели от росы и пота. Жидкий лунный свет придавал глазам пестроспинок странное свечение. Жеребец встал на дыбы и заржал, показывая короткие и острые зубы. Когда Ратха осторожно вошла в стадо, лошадки попятились от нее, и она медленно погнала их к греющему камню. Некоторые отбившиеся пестроспинки вернулись в стадо, но множество единичных запахов, отсутствующих в общем густом духе табуна, подсказывали Ратхе, что куда как больше животных разбежались или стали жертвами Безымянных.

Ратха резко остановилась. Замерев, она прислушалась, но не услышала ничего, кроме фырканья пестроспинок. Туман заглушал все звуки, кроме самых близких. Она не видела и не слышала, что происходило на другой стороне луга. Беспрепятственно до нее доносились только запахи, и от них у Ратхи шерсть вставала дыбом. В ноздри ударил едкий запах пота, к которому присоединялся густой и железистый привкус крови. Но самым сильным запахом был страх: казалось, он растекся по всему лугу, смешавшись с туманом, и парализуя все, к чему прикасался.

Показалась тень — сначала смутная, потом отчетливая. Знакомый запах, затем — знакомая фигура.

— Ратха? — Голос Такура звучал настороженно.

— Я здесь, Такур, — ответила она.

Ратха потерлась носом о нос Такура. Он тяжело дышал, она почувствовала на своей морде жар его дыхания и прикосновение мокрых усов.

— Однолетка, все оказалось гораздо хуже, чем я думал. На этот раз Меоран сильно недооценил захватчиков.

Страх пронзил Ратху, острый, как боль в груди.

— Мы потеряли стадо?

— Нет, клыками и зубами мы отогнали захватчиков, и если сумеем сдержать их до наступления рассвета, то битва будет закончена, ибо Безымянные никогда не нападают днем. — Такур помолчал и обнюхал Ратху. — Ты в крови, однолетка.

— Я сражалась, Такур! Я знаю, ты велел мне забраться на дерево, но когда он убил пестроспинку, я бросилась на него.

— Я слишком хорошо обучил тебя, Ратха, — вздохнул Такур. — Твоя мать отгрызет мне уши, когда я приведу тебя домой раненой.

— Это я отгрызла ему уши, Такур! — свирепо воскликнула Ратха. — Да, он унес пестроспинку, но оставил кусок своей шкуры у меня в зубах!

— Ха! — хмыкнул Такур, обходя кругом и обнюхивая ее. Он вылизал следы укусов на горле Ратхи, содрав языком мелкие сгустки крови. Потом сжал раны челюстями так, что брызнула кровь.

Ратха забилась и заскулила.

— Тише, однолетка. Хочешь, чтобы укусы загноились? Это случится, если дать им зажить слишком быстро. Все, я закончил.

— Такур, — быстро сказала Ратха. — Я знаю, кто был этот захватчик.

Он моргнул и уставился на нее, и Ратхе вдруг стало не по себе под этим странным взглядом.

— Тот самый, которого я видела на тропе.

— Однолетка, это был… — начал было Такур.

— Нет, это не был глупый племенной молодняк! Разве племенной котенок мог бы убить пестроспинку Фессраны? Такур, я видела его и сражалась с ним! — Ратха помолчала, внимательно глядя на него. — Там, на тропе, ты спросил меня, заговорил ли он со мной в тот раз, когда я случайно наткнулась на него в кустах. Это напугало меня. Но сегодня ночью я снова увидела его, и думаю, что ты должен еще раз задать мне тот же вопрос.

— Нет! Я жалею, что спросил тебя тогда об этом! Я не хотел напугать тебя.

— Но я больше не боюсь, Такур. Я хочу знать, почему! Почему ты спросил меня, заговорил ли со мной Безымянный?

— Ратха, я не могу… — в смятении начал Такур. Глухой свист травы не дал ему закончить, и в следующее мгновение из тумана, прихрамывая, вышла Фессрана. Она повела носом и сердито посмотрела на Ратху.

— Пта! Я всю ночь сражалась с разбойниками, а она даже не смогла посторожить стадо пестроспинок, не растеряв половину! Неужели ты забыла все, чему я тебя учила, маленькая?

Ратха открыла было рот, чтобы огрызнуться, но взгляд Такура заставил ее замолчать.

— Я отведу Ратху к Нарир, а потом помогу тебе разыскать отбившихся пестроспинок, — успокоил он Фессрану.

— Если Безымянные дадут тебе уйти, — оскалилась Фессрана. — Сегодня их в лесу больше, чем блох на брюхе Меорана.

— Ты сможешь присмотреть за лошадьми до моего возвращения?

— Конечно. Забирай маленькую и иди. В пещере у Нарир ей будет намного безопаснее, чем здесь! — буркнула Фессрана и похромала прочь от Такура и Ратхи.

— Я тоже сражалась с разбойниками! — сердито зашипела Ратха. — Почему ты не разрешил мне сказать ей?

— У нас нет времени, однолетка. Нам нужно торопиться. Захватчики могут прорваться, поэтому я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.

— А можно мне не возвращаться в пещеру? — спросила Ратха, устало переставляя дрожащие лапы рядом с Такуром.

— Однолетка, неужели тебе мало сегодняшней ночи? Ты едва стоишь на лапах, неужели ты думаешь, что у тебя хватит сил на новую схватку с Безымянными? Нет, тебе лучше вернуться.

— Хорошо, Такур, — зевнула Ратха. — Я устала.

Они не успели далеко уйти, когда из тумана выступили несколько фигур и помчались к ним. У Ратхи тревожно ёкнуло сердце, но это оказались племенные пастухи.

— Привет тебе, Такур Вырванный Коготь, — сказал первый пастух.

— Привет тебе, Срасс из пещеры Саларфанга, — ответил ему Такур. — Как нынче след?

Срасс опустил голову и пошевелил усами.

— Безымянные становятся все более дерзкими. Они напали на группу пастухов, которые хотели присоединиться к нам. Наш народ прорвался, но двое сильно покусаны. — Пастух перевел взгляд на Ратху. — На твоем месте я бы не ходил этой тропой сегодня ночью, маленькая.

— В логове ей будет безопаснее, — возразил Такур.

— Тогда вырой ей логово на лугу, — посоветовал Срасс и пожал плечами, встретив гневный взгляд Такура. — Делай, как хочешь, Вырванный Коготь, но если вы ступите на тропу до рассвета, то не дойдете до угодий племени.

— Я думала, что Безымянные убивают только стадных животных, — тоненьким голосом пискнула Ратха.

— Они убивают всех, кто принадлежит племени. Они ненавидят нас.

— Яарр, Срасс! — прорычал товарищ пастуха, самец постарше, со сломанными зубами и весь покрытый шрамами. — Ты говоришь так, словно Безымянные настолько разумны, что могут ненавидеть! Разве Меоран не сказал, что все Безымянные и бесплеменные являются безмозглыми животными, неотличимыми от наших стадных?

— Животные тоже могут ненавидеть, — пробурчал Срасс, однако поспешно опустил хвост, и Ратха почувствовала, как изменился его запах. Он испугался. — Довольно, Тевран, — поспешно сказал Страсс, не поднимая глаз. — Я не оспариваю слова нашего вожака, так что нечего настораживать уши! — Лучше вам остаться на лугу, Вырванный Коготь, — повторил он. — Я слышал, что эта маленькая обещает стать отличной пастушкой, будет нехорошо, если племя потеряет ее.

Такур отвернулся, подрагивая усами. Ратха посмотрела на него, вопрошающе склонив голову.

— Желаю вам всегда есть сидя и спать в самой сухой пещере, племенные пастухи, — вежливо сказал ее наставник Срассу и Теврану.

Но когда Такур проходил мимо Ратхи, она услышала, как он еле слышно пробурчал себе под нос:

— Чтоб тебе хвост отгрызли и вся шерсть выпала, Тевран!

Бросив последний взгляд на пастухов, Ратха опустила голову и потрусила за наставником.

— Мы возвращаемся? — спросила она, поравнявшись с ним.

— Нет. Срасс прав. Тропа сейчас слишком опасна.

— Ну вот, а мне захотелось домой! У меня весь подшерсток промок, — не скрывая раздражения, процедила Ратха.

— Мы не можем вернуться, однолетка. По крайней мере, до рассвета.

— А что если захватчики снова нападут на нас?

— Тогда мы с тобой заберемся на ближайшее дерево.

Ратха поежилась и отряхнулась, рассыпав во все стороны мельчайшие брызги. Потом звонко чихнула.

— Давай вернемся к греющему камню, — предложил Такур. — Ты свернешься клубочком между мной и Фессраной. Мы согреем тебя.

— Фессрана на меня злится, — проворчала Ратха.

— Я посоветую ей поточить когти на ком-нибудь другом. Идем, однолетка! — сказал Такур.

Ратха зевнула, широко разинув пасть, так что у нее снова заболели челюстные мышцы. Такур властно взмахнул хвостом, но Ратха и не думала ему подчиняться. Она прижала уши и отвернулась.

— Ратха!

Но она даже ухом не повела и упрямо зашагала в туман.

Позади послышался топот лап и свист мокрой травы. Остановившись, Ратха обернулась и сердито посмотрела на наставника.

— Безмозглая однолетка, ты не можешь вернуться домой одна! Ты — маленькая!

Но Ратха упрямо отвернулась и побежала в другую сторону.

Такур снова преградил ей дорогу.

— Уходи! Я больше не хочу, чтобы ты был моим учителем! — зарычала Ратха. — Фессрана строгая, но она слушает, что я говорю, и отвечает, когда я спрашиваю! И я больше не маленькая! Ты бы не привел меня сегодня на луг, если бы я была такой!

— Когда ты так ведешь себя, мне тоже кажется, что я совершил ошибку, — устало сказал Такур. — Яарр! Вернись, однолетка! — крикнул он вслед удирающей Ратхе.

Но она неслась изо всех сил, то и дело прыгая в сторону и петляя, чтобы Такур не мог выследить ее. Вскоре туман заглушил топот его лап, и шаги наставника смолкли.

Ратха бежала, не останавливаясь, вся дрожа и изнывая от боли, не разбирая дороги и нисколько не тревожась об этом. В горле у нее было тесно, словно там застрял кусок мяса, но сколько она ни глотала, ей никак не удавалось избавиться от него.

Наконец она выбежала на полоску прибитой изморозью травы и остановилась. Холод вытягивал туман из воздуха и кристалликами льда расстилал по земле. Ратха взъерошила шерсть. Пробежка согрела ее, но стоило ей остановиться, как холод вновь вполз под нее.

Ратха задрала нос к небу. Сквозь туман просвечивали редкие звезды. Все было спокойно.

Ратха выглянула из-за посеребренных инеем стеблей и юркнула обратно. Она не хотела, чтобы ее нашли — неважно, Такур или Безымянный. У нее беспомощно задрожали усы. Не выдержав, она тихо заскулила и закрыла глаза.

Ратха боялась ночи, захватчиков, Такура, но еще больше она боялась перемены в себе самой. Маленькие не должны сердиться на своих учителей. Маленькие не должны спрашивать, сомневаться или чувствовать, что что-то идет не так. Когда же она станет мудрой?

Она печально повесила нос. Может, она только вообразила, будто Безымянный разговаривал с ней во время схватки? Было так соблазнительно просто поверить в то, что она никогда не слышала этих слов. Верить в это было безопаснее. Спокойнее. Не так страшно — и для нее, и для Такура. Но почему? Почему Такур хотел знать, говорил падальщик или нет?

«Потому что он знает, что Безымянные умеют разговаривать», — ответило что-то у нее в голове, и Ратха поперхнулась, потрясенная этой мыслью.

«Все считают, что бесклановые глупы, — продолжала рассуждать она. — Меоран с детства учит нас верить в это. Но если Такур думает, что они умеют говорить, как мы, значит, он не считает их глупыми?»

Она села и долго смотрела в никуда. Все это было бессмысленно.

Немыслимо.

— Такур ошибается, — прошептала Ратха. — Я больше не маленькая!

Она долго смотрела на тусклое пятно, темневшее на траве рядом, и не сразу поняла, что видит первый след своей зарождающейся тени.

Когда молочный рассвет начал просачиваться за стволами деревьев, Ратха моргнула и покачала головой, не зная, спит она или бодрствует.

Солнце встало и прогнало туман, обвивавший деревья. Иней растаял, превратившись в росу, тяжелые капли повисли на травинках, листья заблестели. До ушей Ратхи долетели звуки, и она повернула голову.

Она забежала так далеко на луг, что не видела греющего камня и даже не представляла, где он. Туман уползал, обнажая следы ночной бойни. Туши зарезанных стадных, трехрогих и пестроспинок неподвижно валялись в траве. Рядом с ними виднелись более мелкие туши — растерзанные останки пастухов и нападавших.

С того места, где пряталась Ратха, убитые племенные были неотличимы от убитых захватчиков. В племени были убеждены, что Безымянные совсем не похожи на племенных, но видимо смерть сделала их одинаковыми.

Ратха выползла из своего укрытия и потрясла головой, пытаясь избавиться от этих странных мыслей. Наступил день. Нужно было исполнять обязанности: пасти и поить стадных, обучать и кормить маленьких. Племя должно собраться, похоронить мертвых и жить дальше. В конце концов новый день все-таки пришел.

Ратха кисло усмехнулась. Такур, наверное, будет ждать, что она придет к нему на урок, после того как отоспится и залечит раны! Он будет вести себя так, словно этой ночи не было вовсе, и захочет, чтобы она снова стала той маленькой, которую он вел по тропе прошлым вечером.

«Но я уже не та, что раньше, — подумала Ратха, устало бредя через луг. — Я изменилась, только сама не понимаю, как».

4

В ветвях над тропой затрепетали синие крылья, послышалась пронзительная перебранка, и две поссорившиеся сойки принялись гоняться друг за другом среди листвы.

Отвлекшись, Ратха задрала голову, но успела увидеть лишь промельк белых перьев, прежде чем сойки исчезли из виду. Она и забыла, что птицы могут быть такими бойкими! Совы и козодои, пролетавшие над лугом ночью, вели себя совершенно бесшумно.

Теплый язык солнца лизнул спину Ратхи, когда она вышла из-за деревьев. Она почувствовала, как жар, пробравшись сквозь шерсть, впитывается в ее кожу, и разморено зевнула. Когда она в последний раз видела яркий солнечный свет и слышала птичье пение? Наверное, перед первым набегом. С тех пор пастухи племени научились вести ночной образ жизни, охраняя стадных животных от неожиданных набегов захватчиков.

Но все их усилия могли лишь замедлить неумолимое сокращение стада, погибавшего от зубов врага. В этом сезоне число убитых животных впервые превысило число родившегося молодняка, и все в племени понимали, что такая ситуация не может длиться долго. Потребность в новых пастухах была столь высока, что на охрану стада стали отправлять котят, еще не завершивших свое обучение.

В числе этих юных пастухов была и Ратха. Она была счастлива выйти из-под опеки Такура, ибо после памятной ночи первого набега ей так и не удалось достичь каких-нибудь успехов в обучении, и Ратха прекрасно знала причину этого — она перестала доверять своему учителю.

Такур отказался отвечать на ее вопросы о бесплеменных и упрямо отрицал, что Безымянные могут говорить. Однажды он даже сказал, что никогда не говорил ничего подобного.

Ратха знала, что ложь Такура была предназначена для ушей Меорана и не винила учителя за это. Но даже когда они оставались наедине, он отказывался говорить ей правду, хотя глаза выдавали его с головой.

Ратха чувствовала, что какой-то страх заставляет Такура молчать. Однажды, когда она особенно упорно донимала его просьбами поговорить начистоту, Такур вышел из себя и высмеял ее. Он сказал, что Ратха выдумала весь свой разговор с Безымянным, а на самом деле это просто ветер шуршал в траве. Только малый котенок может верить в то, что Безымяные разговаривают. Только котенок!

Ратха знала, что Такур всегда поддерживал ее, сражался за нее и даже не побоялся пойти против воли ее отца и старого предводителя, отстаивая право обучать ее пастушеству. Порой ее обида отступала перед этим знанием, но теперь Ратха была полноправной пастушкой племени, у нее было слишком много обязанностей и слишком мало свободного времени, тогда как у Такура появилась куча новых котят, которых нужно было обучать.

Они редко виделись и еще реже разговаривали друг с другом.

Ратха побрела по тропе, покачивая хвостом и наслаждаясь солнечным утром.

Она уже отработала предыдущую ночь, но когда один из пастухов дневной стражи неожиданно заболел, Ратха сама вызвалась подменить его, чтобы побродить по солнышку. И еще, хотя она ни за что не хотела признаться в этом даже самой себе, чтобы увидеть Такура.

Ратха перепрыгнула через ручей на краю луга.

Пестроспинки паслись в тени вдалеке. Фессрана тоже была там, она показывала трем упитанным пятнистым котятам, как уворачиваться от копыт строптивых маленьких лошадок.

Ратха помахала ей хвостом, и пастушка прервала свое занятие.

— Эй, Фессрана! Где твой похотливый маленький жеребчик? Что-то я его не вижу.

— Он в кустах, с кобылкой, как обычно, — хмыкнула Фессрана. — Если бы не он, Безымянные давным-давно сожрали бы весь мой табун.

— А чем он занимается? — пискнул один из котят.

— Делает новых пестроспинок, — ответила Фессрана.

— Ой, — задумчиво захлопал глазами малыш. — А мы увидим жеребят, когда он вернется?

Наставница закатила глаза и скорчила гримасу.

Ратха широко усмехнулась, высунув язык.

— Это происходит совсем не так, как ты думаешь, Мондир, — важно сказала другая маленькая ученица.

Задетый за живое, Мондир развернулся и приблизил мордочку к самому носу опешившей кошки.

— Ты у нас все знаешь, да, Бира? Ну так расскажи мне, как это происходит!

— Я не все знаю, — ответила ученица и, сморщив нос, уселась на свой хвост. — Но моя мама сказала, что я тоже буду так делать, когда вырасту. И ты тоже.

— Что делать? Новых пестроспинок? — громко завопил Мондир и тут же сник, увидев четыре высунутых языка.

— Яарр! Ума не приложу, почему ваши матери ничему вас не учат, — проворчала Фессрана. — Иди своей дорогой, Ратха! — буркнула она. — Мне нужно заниматься с молодняком.

Ратха улыбнулась и побежала прочь.

Уходя, она слышала, как Фессрана утешает хнычущего Мондира.

— Нет, малыш! Ты не будешь делать пестроспинок, когда вырастешь, я тебе обещаю. Ничего, после урока я все тебе объясню…

Ратха потрусила к группке трехрогих оленей и жвачных, за которыми должна была приглядывать до самого вечера. Она уже видела, что ее ждет беспечное утро и еще более беспечный день. Никто из захватчиков не посмеет показать усы до наступления сумерек. Может, ей даже удастся упросить кого-нибудь из учеников Фессраны покараулить стадо, пока она вздремнет на солнышке… Ратха нашла свою часть стада, обошла ее кругом, а потом растянулась на боку, полуприкрыв глаза, и стала слушать, как трехроги с хрустом щиплют траву. Этот монотонный звук то и дело прерывался громкой отрыжкой одного из жвачных.

Ратха повела усами. Отвратительные животные, но при этом очень вкусные. Что ж, в жизни нет ничего совершенного, все время приходится идти на уступки…

Дневное тепло вдруг угасло, и Ратха, лениво приоткрыв один глаз, увидела, что солнце скрылось за облаком. Она подождала, когда облако уйдет, и снова с наслаждением почувствовала прикосновение теплых лучей к шерсти.

Поведя ухом, Ратха посмотрела на темную гору облаков, громоздившихся на противоположном краю неба. Дождливый сезон в этот раз закончился рано, весна выдалась сухой. Лесная земля давно распрощалась с сыростью, и сухие ветки весело потрескивали под лапами Ратхи, когда она бегала по тропинкам. Что ж, небольшой дождик, наверное, будет очень кстати, если, конечно, эти облака не несут с собой что-нибудь похуже. Ратхе совсем не нравился их вид.

Тем временем облака решительно скапливались и расползались по небу. Воздух застыл в напряжении.

Ратха встала. Стадные животные тоже почуяли надвигающуюся грозу и сбились в кучу, пихая друг друга.

Ратха видела, что на другом конце луга пастухи тоже то и дело поглядывают в небо, косясь на свое стадо. Даже Фессрана прервала урок и погнала своих учеников к материнским логовам.

Низкие тучи закрыли солнце, и на мир опустились сумерки. Ослепительная молния разорвала небо. Пророкотал гром.

Ратха обежала вокруг своего стада, время от времени поглядывая на других пастухов. Стадные животные жались друг к другу, их тревожно переступающие ноги и упитанные тела скрывали за собой приземистые, поджарые фигуры сторожей.

Еще несколько пастухов появились на племенной тропе и бегом бросились на луг.

У Ратхи защемило сердце, когда она узнала знакомую рыжую шерсть.

Но у нее не было времени думать о Такуре. Олени и жвачные принялись в панике метаться во все стороны, Ратхе пришлось гоняться за ними, чтобы заставить стадо держаться вместе. Она носилась, высунув язык и прижимая уши каждый раз, когда молния полыхала над ее головой, а раскат грома заглушал испуганное блеянье жвачных.

Внезапно старая сосна пробила верхушкой полог лесной листвы над лугом. Ратха едва успела заметить мелькнувшее дерево, как ее ослепила вспышка молнии, оглушил гром, и свалило с лап порывом ветра.

Она покатилась кувырком по траве. Рядом упали несколько трехрогих, но тут же вскочили и забились, глаза у них стали совершенно безумными.

Ратха окинула взглядом луг. Повсюду метались испуганные стадные. К раскатам грома примешался новый звук — сухое потрескивание огня. Старая сосна загорелась!

Пастухи замерли с вздыбленными загривками, беспомощно глядя на несущихся мимо них животных.

Старое дерево рассыпало искры и сбрасывало горящие ветки, поджигая лес. Языки огня с ревом взметнулись в воздух, запрыгали с дерева на дерево, пока не добрались до луга и не подпалили траву.

— К ручью! — закричал кто-то, и этот голос мгновенно вывел Ратху из оцепенения.

Такур промчался мимо нее, рыча и щелкая зубами на перепуганных трехрогих.

— Сгони их в стадо, Ратха! Гони их к ручью!

Остальные пастухи бросились им на помощь.

Вместе с ними Ратха и Такур сумели развернуть стадо и погнать оленей к ручью, протекавшему у начала тропы.

— Там не очень глубоко, Такур, — пропыхтела Ратха, мчась рядом с ним.

— Я знаю, но ручей приведет нас к реке. Выстройте их хвостом друг за другом! — закричал наставник остальным пастухам, когда вожак стада с плеском вбежал в ручей. — Держите их в воде!

Пастухи, рассыпавшись по обоим берегам ручья, заставили трехрогих зайти на середину. Вскоре длинная вереница оленей, расплескивая воду, побрела вниз по течению.

Такур резко остановился, выставив хвост, чтобы не потерять равновесия.

— Так, теперь пестроспинки, — сказал он Ратхе. — Бегом!

Вместе они помчались обратно к Фессране. Пастушка грозно шипела на лошадей. Ратха видела, что она страшно напугана огнем и при этом взбешена тупостью своих стадных.

— Им даже не хватает ума бежать прочь от огня! — прошипела она, кашляя от дыма. — Они несутся прямо в него!

Огонь уже добрался до луга. Подгоняемый и раздуваемый ветром, он жадно гнался за убегающими стадными. Он ослеплял их дымом, душил пеплом и щедро осыпал золой.

Ратха помогла Такуру и Фессране загнать пестроспинок в ручей и погнать следом за оленями. Маленький жеребчик, обезумевший от огня, стал бросаться на пастухов, не желая уступать им свою власть над кобылами.

Ратха перепрыгнула через стелющийся по земле язык пламени, едва не опаливший ей живот. Пестроспинный жеребчик вырвался из стада и принялся кругами носиться вокруг нее.

Ратха погналась за ним, потом остановилась, испугавшись, что остальной табун разбежится.

— Поймай его! — пропыхтела подбежавшая Фессрана, глаза у нее слезились от дыма, шерсть на щеке почернела. — Я заставлю остальных идти по течению.

Ратха помчалась за жеребцом, уже успевшем превратиться в едва различимую тень, мелькавшую на фоне едкого дыма, зависшего над травой.

На какое-то мгновение порыв ветра разогнал удушливое марево, позволив Ратхе увидеть жеребца. Он встал на дыбы и громко заржал, размахивая в воздухе передними копытами.

Ратха увидела, как Такур подпрыгнул, вцепился зубами в переднюю ногу жеребца и повис на нем, не разжимая челюстей, а молодой жеребчик принялся вертеться и брыкаться, в кровь раздирая ногу об острые зубы Такура.

Ратха увидела, как Такур встал лапами прямо в дымящийся пепел и погнал ржущего стадного вперед. Шерсть у ее бывшего учителя стояла дыбом, глаза стали круглыми и бешеными, но он все равно не разжимал зубов и не выпускал ногу жеребца. Тот принялся скакать и лягаться, пытаясь достать своего пастуха свободной ногой.

За их спинами полыхал пожар, извергая клубы черного дыма. Ветер переменился, и в мгновение ока Такур и жеребец очутились в густом дыму.

Ратха поспешно сделала глоток свежего воздуха и бросилась к ним.

Жеребец пятился, вытягивая ногу из челюстей Такура. Взметнулись языки пламени. Удушливая пелена колыхалась перед глазами Ратхи, выжимая слезы из ее глаз. Она услышала пронзительный крик, вырвавшийся из глотки пестроспинки. Жеребец вырвался и попятился назад, в огонь. Ратха увидела, как он снова взвился на дыбы, спина у него горела. Он снова пронзительно заржал, а потом упал на бок и забился.

Такур бросился к жеребцу, схватил его за переднюю ногу и поволок горящее животное по траве.

— Брось его, Такур! — крикнула Ратха, но раскаленный воздух обжег ей глотку, и она не смогла выдавить больше ни слова.

Тогда она подбежала к Такуру. Он уже бросил труп жеребца — тот лежал неподвижно, его шкура корчилась в огне. Ратха поискала глазами Такура, но ничего не увидела за дымом. Судя по звуку, огонь подобрался совсем близко. Колышущееся оранжевое марево со всех сторон обступило Ратху, рев пожара оглушал ее.

— Маленькая! Сюда!

Развернувшись, Ратха бросилась на знакомый голос и едва не вскочила на голову Фессраны. Пастушка пихнула ее вперед.

Земля ушла из-под лап Ратхи. Вода ударила ее в грудь и вцепилась в лапы, увлекая по течению. С громким плеском Фессрана плюхнулась рядом.

— Где Такур?

— Не знаю.

Ратха коснулась лапами дна, течение потянуло ее за бока. Вода окрасилась цветом пламени, бушевавшего на берегу. Пепел сыпался в ручей и с тихим шипением умирал в воде.

Ратха безвольно скатилась по небольшому порожку в более широкую часть ручья, больно ударившись боком о камень. Фессрана скользнула следом за ней, и они поплыли, держа головы над водой. Впереди виднелось стадо пестроспинок, которые брели по каменистому броду, сверкая мокрыми боками.

Рядом с Фессраной в ручей свалилась горящая ветка, но пастушка в последний момент успела отвернуть в сторону, а ветка с шипением утонула.

Ратха плыла впереди Фессраны, яростно работая лапами, удерживая голову на поверхности. Потом ее когти царапнули по камням, и она нащупала лапами дно.

Ратха с трудом встала, догнала бредущих по ручью пестроспинок и побежала между ними. Фессрана осталась с лошадьми, и Ратха увидела, как еще одна пастушка обогнала ее, помахав мокрым хвостом на прощание.

За мелководьем ручей сужался, с усилием пробираясь среди скал и камней.

Ратха карабкалась по источенным водой камням, то и дело поскальзываясь на мхе и водорослях. Следуя вниз по течению, она постоянно встречала других членов племени, которых не было на лугу во время удара молнии.

Седые старцы, перепуганные однолетки и усталые матери с пищащими котятами в пасти плыли и брели за хмурыми пастухами, а ненасытный огонь пожирал лес за их за спиной. Рыжие клочья огня трепетали на соснах, выстроившихся вдоль берега ручья, ползли по веткам над головами племени.

Воздух потемнел от золы, огненный ветер сушил глотки, и без того саднящие от беготни за стадными.

Ратха подогнула лапы и всем телом погрузилась в воду, оставив на поверхности одну макушку. Взбаламученная глинистая вода коснулась ее губ, потянула за усы. Ратха отдалась течению, лишь изредка пуская в ход ноющие лапы, чтобы перебраться через камни или крепче вцепиться когтями в илистое дно, когда ручей несся через пороги.

Постепенно ручей сделался шире, а течение все быстрее несло усталых пловцов и их стадо от огня. Воздух над водой стал холоднее, и Ратха с наслаждением вдыхала его обожженными легкими. Она больше не могла разглядеть впереди стадо трехрогих.

Вскоре Ратха заметила, что проплывающие мимо нее тела движутся как-то безвольно, полностью отдавшись на волю течения. Испугавшись, она повернула к берегу, но поток был слишком силен, а берега превратились в высокие глинистые откосы.

Алый диск солнца сиял сквозь серую пелену, висящую между деревьями, окрашивая воду в цвет крови.

Ратха поняла, что тонет. Ее пасть была полна воды. Она с усилием подняла голову и закашлялась, отплевываясь. Течение с легкостью перебросило ее через каменный порог и швырнуло в бурлящий водоворот, который с радостью закружил свою добычу. Новый и еще более сильный поток выхватил ее из воронки.

Оглушенная и ослепшая, Ратха смутно почувствовала, как чьи-то зубы вцепились ей в хвост, рванули — и поволокли против течения. Она беспомощно барахталась на боку, потом пасть ее сама собой открылась, язык вывалился, и в глотку хлынула вода.

Ратха ударилась боком обо что-то твердое и почувствовала, как песок царапает ее мокрую шерсть, а ее саму грубо волокут на берег. Чьи-то носы и лапы перевернули ее на живот. Все тело ее содрогалось в конвульсиях, ее мучительно рвало водой. Потом она снова повалилась на бок, мир угас в ее глазах, и Ратха провалилась во тьму.

5

Песчинки защекотали Ратхе нос. Она проснулась и чихнула, подняв маленькую песчаную бурю в логове, отчего расчихалась еще отчаяннее, потом стукнулась головой о низкий потолок и посмотрела в сторону выхода.

В отверстии, на фоне ясного голубого неба и свисающих ветвей виднелась четырехпалая нога. Нога пестроспинки. Вот она чуть передвинулась, сбросив в нору новую порцию песка. Ратху осыпало с макушки до лап. Она зажмурилась и поморщилась. Затем в отверстие влезла узкая морда, и влажный черный глаз уставился на Ратху.

Глаз моргнул, а морда фыркнула.

Снаружи неслись топот и крики. Голос Такура звучал громче всех.

— Фессрана, отведи своих пестроспинок от берега! Они ходят прямо по нашим норам!

Морда пестроспинки тут же исчезла, а за ней скрылась и нога, на прощание осыпав Ратху щедрой порцией песка.

Ратха выползла из норы и отряхнула голову, поведя ушами. Стоя на теплом зернистом песке, она прищурила глаза от утреннего солнца.

Птицы весело перекликались в ветвях у нее над головой, река вторила им, проносясь мимо берега. Ратха повернула голову и лизнула спину. Жесткая свалявшаяся шерсть царапнула ей язык. Пришлось зубами выкусывать комья глины, запекшейся в подшерстке, и быстро-быстро двигать языком, чтобы не чувствовать противного вкуса застарелой грязи.

Ратха до предела раздвинула губы и старалась работать самыми кончиками зубов, но мерзкий привкус был вездесущ, и вскоре ей захотелось, чтобы кто-то другой вытащил ее из норы и как следует умыл.

Ратха сражалась с колтунами до тех пор, пока они не поддались, позволив ей глубже забраться языком в шерсть, нащупывая твердые изгибы ребер под кожей. Она прервала умывание, перевела дух и откашлялась. Грудь до сих пор немного болела, где-то в самой глубине.

Подумав, Ратха решила завершить умывание позже. Встряхнувшись, она побрела по узкому берегу к реке, чувствуя, как по мере приближения к воде рыхлый песок под лапами становится все плотнее. Она остановилась у самой кромки воды и долго стояла, слушая плеск мелких волн и глядя на рыб, снующих в тени возле дна.

Подняв голову, Ратха посмотрела на противоположный берег. Большая часть деревьев была на месте, только без листьев и хвои. Под стволами лежала голая, усыпанная пеплом земля, разом лишившаяся и кустов, и привычной лесной подстилки.

Сначала выгоревший лес показался Ратхе голым и безжизненным, но, присмотревшись внимательней, она поняла, что это не так. Среди обугленных стволов то тут, то там виднелись пятна свежей светло-зеленой растительности.

Ратха повела усами. Интересно, сколько же она пролежала в своем песчаном логове? Достаточно долго, чтобы провонять, как немытая кошка. Достаточно долго, чтобы новая зелень успела распуститься на пепелище.

Эта догадка напугала Ратху и заставила ее содрогнуться, несмотря на пригревающее солнце. В животе у нее было пусто, на зубах хрустел песок. Она посмотрела на свое дрожащее отражение в реке и поняла, что выглядит такой же тощей и грязной, какой себя чувствует. Но при одной мысли о вылизывании у нее засаднило язык.

Ратха зевнула и потянулась: осторожно, с опаской. Потом села, обвила хвостом лапы и отдалась убаюкивающему плеску реки.

Когда веки у нее начали сами собой закрываться, Ратха услышала шорох песка за спиной.

— Значит, вот она, эта маленькая самка, — сказал чей-то густой голос, явно не принадлежавший Такуру.

Ратха обернулась и съежилась под грозным взглядом.

— Ну же, Ратха, поздоровайся, как положено, с нашим вожаком, — велел ей Такур.

Ратха обернулась и провалилась лапами в рыхлый песок. Испуганно сглотнув, она моргнула и во все глаза уставилась на спутника Такура.

Что же она натворила, чтобы сам Меоран обратил на нее внимание? С нижестоящими членами племени тот заговаривал только в том случае, если они в чем-то провинились или нарушили закон племени.

У Ратхи тревожно заколотилось сердце.

«Неужели это из-за того, что я услышала, как бесклановый разговаривает? Неужели Такур рассказал Меорану о том, что случилось той ночью?»

Такур молча ударил лапой по песку, подгоняя Ратху.

Она неуклюже вскарабкалась на берег, застыла, а потом пошла навстречу Меорану. Остановившись в тени, Ратха запрокинула голову, подставляя вожаку свое незащищенное горло. Меоран наклонил тяжелую голову и ткнул ее носом в нежное место под косматым воротником, где прямо под кожей тревожно билась жилка.

Ратха не шевелилась, прекрасно понимая, что если вожак пожелает, он может без всяких объяснений забрать у нее жизнь. Даже самые высокоранговые члены племени беспрекословно подставляли вожаку свое горло, и хотя этот жест считался всего лишь ритуальным, многие украдкой поговаривали, будто клыки у Меорана обагрены настоящей кровью. Однако Ратха слышала, что старый Байр никогда не злоупотреблял этим правом.

Она чувствовала, как ее уши сами собой прижимаются к голове, и с таким трудом подняла их торчком, что мышцы заныли.

— Желаю тебе всегда есть сидя и спать в сухой пещере, вожак племени, — сказала она.

Воротник Меорана скользнул по носу Ратхи, и вожак отодвинул свою морду от ее горла. Запах у него был такой же, как голос — тусклый и тяжелый, с угрожающим оттенком. Воротник тоже был необычный, густой и грубый, как грива.

Меоран отошел от Ратхи, оставляя на песке огромные отпечатки своих лап. Ратха молча смотрела на них, понимая, что в одном следе пальца Меорана может запросто поместиться целиком вся ее лапа.

— Она сможет завтра переплыть реку и повести стадо? — спросил Меоран.

— Она едва не утонула. Когда мы с Яраном вытащили ее из реки, я подумал, что она умерла.

— Завтра я поведу племя в обратный путь через реку, Вырванный Коготь. Она или поплывет вместе с нами или останется здесь. — Меоран взглянул на Ратху, его глаза сверкнули желтым огнем на широкой морде. Челюсти у него были такие огромные, что, наверное, могли одним укусом расколоть череп трехрогого. — Старый Байр решил, что у тебя хватит сил стать пастушкой, маленькая. Не думаю, что на его месте я дал бы свое согласие, но Такур уверяет, будто тебя обучали не напрасно.

Ратха посмотрела на Такура и увидела, что мышцы у основания его ушей подрагивают, словно он с трудом удерживает уши торчком.

— Неужели нельзя подождать хотя бы один день, вожак?

— Чем дольше мы пробудем вдали от своих земель и лежбищ, тем меньше у нас их останется по возвращении.

— Но куда нам возвращаться? Посмотри на ту сторону реки. Красный Язык съел всю траву и листья. Где будут пастись наши стадные?

— Новая зелень уже подрастает, — Меоран зевнул и с клацаньем захлопнул пасть.

— Но ее недостаточно, чтобы прокормить целое стадо!

Глаза Меорана потемнели, превратившись в два куска холодного янтаря. На этот раз он показал клыки.

— Если бы ты был мудр, Вырванный Коготь, то не напоминал бы мне об одном и том же дважды. Однажды я позволил тебе говорить перед собранием племени. Я даже сдержал себя и не покарал тебя за трусость. Разве этого не достаточно?

Такур вздрогнул и поспешно опустил взгляд, чтобы Меоран не увидел его глаз.

— Если тебе не хватает мужества жить на земле, по которой прошелся Красный Язык, — добавил Меоран, — можешь остаться здесь вместе с этой маленькой, и подождать, пока вырастет новая трава.

— Я поплыву, вожак, — выпалила Ратха, уязвленная тем, что Меоран счел ее слабой. — Я помогу гнать стадо.

— Слышал, Вырванный Коготь? — усмехнулся Меоран, показав полную пасть клыков. — Маленькая не боится. Она пристыдила тебя, пастух! — Такур пнул лапой кусок плавника, наполовину присыпанного песком. Потом поднял голову и посмотрел в глаза Меорану.

— Мы будем готовы, Меоран.

— Вот и хорошо. Я не потерплю никаких задержек, — бросил вожак, а затем повернулся и ушел.

Ратха села и принялась копаться в шерсти, а Такур проводил Меорана долгим взглядом и несколько раз глубоко вонзил когти в песок.

Украдкой покосившись на него, Ратха увидела, как наставник по очереди вытащил передние лапы, отряхнул их от песка и принялся сердито выкусывать грязь, застрявшую между пальцев.

— Тебя разбудили пестроспинки Фессраны, — сказал он. — Я пойду и отгрызу ей уши!

— Ты злишься на Меорана, а не на Фессрану, — осторожно сказала Ратха, не вытаскивая нос из шерсти.

Такур низко зарычал.

— Но почему? Что он имел в виду, когда сказал, что ты не храбрый? Я видела, как ты поймал пестроспинку. Ты почти спас этого глупого жеребца!

Такур замахал хвостом, оставляя извилистые следы на песке. Потом опустил голову и пошел прочь.

— Такур…

— Однолетка, лишние слова не принесут мне пользы, зато могут навредить. Жди здесь. Я скоро вернусь.

Он повернулся и помчался вниз по берегу.

Вскоре Такур вернулся, таща полную пасть каких-то непонятных мелких существ. Опустив голову, Такур высыпал их перед Ратхой. Она отшатнулась. Существа копошились, суча лапами. Ратха обнюхала их и сморщила нос.

— Я не ем жуков.

— Это не жуки. Попробуй одного. Я покажу тебе, как раскусывать панцирь.

Такур выбрал рака покрупнее, прижал лапой к земле и откусил ему голову. Потом сунул изогнутое туловище в рот, сжал зубами и с хрустом разломил. Ловко орудуя когтями, он очистил панцирь, вытащил передними зубами нежное белое мясо и бросил кусок Ратхе.

Аппетитный запах защекотал ее ноздри. Ратха с опаской лизнула угощение, потом откусила кусочек. Мясо оказалось жестковатым, но при этом сочным и вкусным. Поспешно разделавшись с первой порцией, Ратха стала с нетерпением ждать следующую.

Такур еще дважды угостил ее, а потом пододвинул к ней оставшихся раков.

— Лучше тебе как следует подкрепиться перед завтрашним путешествием, — сказал он, вытаскивая из кучи очередное многоногое лакомство.

Рак попытался убежать, но Такур поймал его за хвост и вернул обратно. Рак бешено сучил лапами так, что песчинки разлетались во все стороны. Он был меньше остальных, поэтому Такур даже чистить его не стал, а просто сунул и рот, с хрустом раскусил и принялся языком отделять мясо от осколков панциря.

Ратха выплюнула панцирь и посмотрела на Такура.

— Почему Меоран так торопится вернуться в угодья племени?

— Не знаю, однолетка. Возможно, ему неприятно думать о том, что какие-то другие животные займут его место.

— Или Безымянные захватят нашу территорию!

Такур пошевелил усами.

— Вот уж не думаю! Он редко думает о бесплеменных, его гораздо больше тревожат суслики, которые могут обосноваться в его норе! Даже последние набеги ничему не научили нашего вожака. Он до сих пор не понимает, что Безымянные намного опаснее, чем он думает.

— Ты много знаешь о бесплеменных, правда? — вкрадчиво спросила Ратха, пристально глядя в глаза Такура.

Он опустил голову, делая вид, будто поглощен выбором очередного рака.

— Да, однолетка. Я много знаю о них.

— Но почему тогда ты не расскажешь Меорану обо всем, что знаешь?

— Потому что он не станет меня слушать, как не стал сегодня. Однолетка, прошу тебя, не спрашивай меня больше!

Ратха крепко сжала зубами неподдающийся панцирь и почувствовала, как тот хрустнул у нее в пасти.

— Забудь о Безымянных, Ратха. Красный Язык отогнал их далеко от наших угодий. Они не скоро вернутся обратно.

Наступила тишина, нарушаемая лишь плеском реки, да хрустом панцирей в зубах Такура.

— Я знаю, почему ты не хочешь возвращаться, — усмехнулась Ратха.

Такур, сощурившись, посмотрел на нее, подобрав усы.

— И почему же?

— Потому что тебе так полюбились эти речные ползуны, что ты не хочешь с ними расставаться!

Такур расслабился. Ратху озадачило облегчение, мелькнувшее в его глазах, однако запах Такура ясно говорил, что он не ответит, если она прямо спросит, чему он так обрадовался.

— Ты умная, однолетка. Тебя не проведешь. Да, я так привык к этим речным ползунам, что возьму с собой несколько штучек на обратную дорогу!

Ратха молча наблюдала за тем, как он ест. Взгляд и запах Такура говорили о том, что он почему-то очень не хочет возвращаться обратно, и речные ползуны не имеют к этому никакого отношения.

Ратха бежала по берегу, и в какой-то момент оступилась, запутавшись в лабиринте следов, оставленных на песке. Разумеется, она тут же наступила лапой в кучу помета, и запрыгала на трех лапах, брезгливо отряхивая четвертую, а пестроспинки в это время от души истоптали ее тропу своими отчетливыми резко очерченными следами.

«Этот берег слишком узок для такого количества животных!» — подумала Ратха, начисто вытирая подушечку лапы о кустик жесткого песчаного колосняка.

Трехрогие олени сбились в плотную кучу и настороженно поглядывали на пастухов. Самцы били копытами и вонзали рога в песок, их мускусный запах стал резким от раздражения. Пастухи бросались на них, вместе и поодиночке, пытаясь отогнать самцов и расколоть стадо пополам.

Ратха понимала, что она пока слишком слаба для такой работы, поэтому молча наблюдала, как Такур и Фессрана сражаются с двумя крупными самцами, загораживавшими проход в гущу стада.

Умело и ловко пастухи оттеснили оленей в сторону, и Меоран вошел в центр стада. Масса животных всколыхнулась, задрожала и расступилась. Пастухи тут же хлынули в образовавшийся проход и стали с двух сторон удерживать волнующееся стадо, не давая ему соединиться.

Ратха вскочила. Ее задача заключалась в том, чтобы вместе с другими пастухами прогнать пестроспинок, жвачных и других стадных между трехрогими.

— Ведите оленей сюда!

Ратха обернулась и увидела, как Меоран выкрикивает приказания на берегу. Пастухи рычали и кусали оленей, загоняя их в реку.

Выглядывая поверх голов и спин низкорослых лошадок, Ратха смотрела, как олени прыгали в воду и трясли головами, поднимая тучи брызг рогами и копытами. Крики, плеск и блеянье заглушили журчание бегущей воды. Взбаламученная река потемнела от ила, поднятого со дна копытами.

Ратха видела стремительные белые проблески в воде — это ослепленная грязью рыба билась и выпрыгивала на поверхность, пытаясь увернуться от копыт.

Пестроспинки вошли в воду следом за оленями, пастухи ни на шаг не отходили от них.

Сбежав вниз по берегу, Ратха прыгнула и плюхнулась животом в реку. Очутившись под водой, она открыла глаза, охнула от холода и забила лапами. Впереди нее какая-то коротконогая пестроспинка плыла рядом с бредущим по дну оленем, то появляясь, то исчезая в мутном потоке, бурлившем за ногами трехрогого.

Ратха оторвалась лапами от дна и поплыла за лошадками, чувствуя, как при каждом гребке вода просачивается между ее пальцами. Чтобы легче было плыть, она немного развернулась против течения, бившего ей в грудь.

Вскоре олени тоже поплыли, по самые шеи погрузившись в воду так, что их ветвистые рога превратились в движущийся колючий лес, колышущийся вокруг пестроспинок.

Ратха почувствовала, как вода забурлила вокруг нее и увидела гладкую голову Такура и его мокрые усы. Она улыбнулась ему через плечо и тут же набрала полную пасть грязной воды от плеснувшей в морду волны.

— Сможешь проплыть, однолетка? — крикнул Такур, глядя, как она чихает и отплевывается.

— Переплыву, Такур! — ответила она, и вода выплеснулась из уголков ее рта. — Не надо плыть рядом со мной! — попросила она, когда Такур рывком очутился рядом с ней, его рыжий хвост плыл за ним по течению.

Ратха сосредоточилась на своей задаче, стараясь ритмично двигать лапами и все время держа нос над водой. При этом она не сводила глаз со стада, двигавшегося впереди.

Трехрогие образовали разомкнутое кольцо вокруг пестроспинок и других стадных, принимая на себя всю силу течения, так что мелким животным почти не приходилось сражаться с потоком. Но несмотря на это, река то и дело прибивала маленьких лошадок то к одной, то к другой стороне кольца, бросая их, бок к боку, к оленям. Трехрогие лягались и отшвыривали лошадок прочь, но течение снова и снова пригоняло несчастных обратно. Прижатые к раздраженным соседям, пестроспинки ржали и кусались.

Ратха плыла по их следу, чувствуя привкус крови в воде. Она гребла медленно, лапы у нее настолько отяжелели, что с трудом шевелились. Резь в легких появилась еще в начале пути, едва она проплыла несколько хвостов по течению, но теперь она превратилась в изнуряющую боль, простреливающую через весь позвоночник в грудь.

Мокрая шерсть тащила вниз. Вода плескалась вокруг щек, возле самого основания ушей. Берег нисколько не приближался, зато стадо с каждым мгновением удалялось.

Такур плыл рядом с Ратхой, держась достаточно близко, чтобы успеть схватить ее, если она пойдет ко дну, однако не навязывая ей никакой непрошенной помощи, разве что изредка подбадривал, говоря:

— Осталось всего полпути, однолетка!

— Полпути, Такур, — булькала Ратха, продолжая грести.

Она уже начала захлебываться от усталости, ей казалось, что позвоночник у нее вот-вот расколется от напряжения, но тут, наконец, ее когти царапнули по каменистому дну противоположного берега.

Потом кто-то потянул Ратху за загривок и прижался теплым боком к ее боку. Такур поддерживал ее до тех пор, пока ее лапы не перестали разъезжаться на рыхлой гальке.

Очень медленно, пошатываясь, Ратха побрела по мелководью рядом с Такуром и с усилием выбралась на берег.

Она умирала от усталости, но заставила себя поднять голову и окинуть взглядом берег. На песке виднелись следы, но стадо уже ушло. Было совсем тихо, только мелкие волны лизали песок, да капала вода со шкуры Ратхи.

Она стиснула зубы, хрустнув набившимся в пасть песком. «Меоран даже не подумал подождать их!»

Яран непременно остался бы, но, наверное, побоялся ссориться с вожаком. Значит, они думают, будто она утонула.

Ратха почувствовала, как ее подтолкнули, потом над ухом раздался голос:

— Это все пустяки, однолетка. Ложись, передохни.

Она повернулась и прижала уши.

— Меоран думает, что избавился от меня, от слабой, никчемной маленькой самки! Увидеть меня живой для него будет все равно, что шлепнуться мордой в кучу помета! — усмехнулась она, все еще с трудом переводя дыхание. Потом повернулась и нетвердо побрела вверх по берегу, зная, что Такур пойдет следом.

Он так и сделал. Она слышала, как он хрустит лапами по песку, но не оборачивалась и шагала через рябь песчаных наносов, поднимаясь все выше и выше.

Краем глаза Ратха заметила, что Такур упрямо смотрит под ноги, стараясь не поднимать глаз на темнеющий впереди лес, обгоревшие деревья которого говорили о прошедшем Красном Языке.

Запах гари густо висел в воздухе, и хотя к нему уже примешивался свежий аромат новой поросли, все вокруг напоминало о недавнем пожаре.

Такур стал отставать, кончики его усов задрожали.

Ратха прошла несколько шагов, прежде чем поняла, что он совсем остановился.

— Такур? — Она обернулась. Он дрожал гораздо сильнее, чем она. — Такур, ты заболел?

Такур стоял и в оцепенении смотрел на песок в нескольких хвостах перед собой. Ратху обдало запахом его страха. Она робко подошла и обнюхала его.

— Теперь ты сама видишь, почему Меоран назвал меня трусом, — сказал Такур, низко опуская голову.

— Но почему? Чего ты боишься? Красный Язык уже ушел!

— Для меня он никуда не ушел, — тихо ответил Такур. — Ратха, я сейчас не готов пройти через это. Прошу тебя, останься со мной здесь на несколько дней. Мы сможем питаться речными ползунами.

Ратха гневно посмотрела на него.

— Я хочу заставить Меорана есть помет! Чем дольше мы просидим здесь, тем дальше они уйдут!

Она резко отвернулась и зашагала вперед.

— Глупая маленькая! — ударил ей в спину яростный крик Такура. — Ратха, ты не сможешь вернуться к ним одна! Ты сейчас и с новорожденным котенком не справишься, не говоря уже о Безымянных захватчиках!

— Тогда идем со мной! — Ратха остановилась и посмотрела на него, махнув хвостом.

— Я не могу.

— Почему?

— Я видел, как умер тот пестроспинка. Ты была слишком далеко, но я видел все.

— Такур, запах стал гораздо лучше. Мы пойдем по мягкому пеплу, он совсем остыл. Мы сможем идти быстро.

Он еще ниже повесил голову.

— Я не могу.

Ратха с досадой зевнула. Злость кислой желчью обожгла ей горло.

— Мне нет никакого дела до твоего сгоревшего пестроспинки! Я хочу вернуться в свое племя! Наверное, Меоран был прав, когда называл тебя сыном Безымянного костегрыза!

Она очутилась на песке еще до того, как последнее слово вылетело из ее пасти. Такур навис над ней, а голова Ратхи гудела от его тяжелой оплеухи.

Она сжалась в жалкий комочек, мечтая исчезнуть, растворившись между крупицами песка. Крепко зажмурив глаза, она чувствовала упавшую на нее тень Такура, чувствовала его боль и ожидание…

— Я не знала! Я думала, что Меоран нарочно распускает вранье про тебя! — залепетала Ратха.

Такур бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Нет. Он распускает про меня правду, и это гораздо хуже. Где ты это услышала?

— За убоиной. Подслушала, как Меоран говорил с Яраном. Но я тогда так жадно ела, что ничего толком не разобрала.

Такур с шумом выдохнул.

— Ладно, однолетка. То, что ты услышала — правда. У того, кто дал мне жизнь, не было имени, хотя он был достоин его гораздо больше, чем многие наши племенные. Моя мать, Решара, сделала неправильный выбор.

— Но мне казалось, для того, чтобы новорожденному дали имя, его отец и мать оба должны иметь имена! — воскликнула Ратха.

— Ты хочешь спросить, почему у меня есть имя? — невесело усмехнулся Такур. — Старый Байр сжалился над Решарой, хотя она нарушила закон, найдя себе самца вне племени. Он позволил ей остаться в племени до тех пор, пока она не родила двойню, а затем изгнал. Он сохранил мне жизнь и даже дал имя. Он был очень милосерден ко мне.

Ратха осторожно оторвала голову от песка.

— Двойню? — переспросила она. — Но ведь у тебя нет ни брата, ни сестры в племени!

Такур смутился, и Ратха поняла, что он случайно сказал больше, чем собирался. Некоторое время он молчал, потом устало вздохнул.

— Мой брат сейчас у Безымянных. Решара забрала его собой, когда покинула племя.

— Но почему же она не взяла и тебя тоже?

— Старый Байр велел ей оставить нас обоих и уходить одной. Хотя нашим отцом был Безымянный, Байр знал, что мы совсем не безмозглые.

— Но как же получилось, что она взяла твоего брата?

— Решара ослушалась Байра. Она взяла моего брата и сбежала. Мой отец пришел за мной, но Меоран, сын Байра, уже лежал в засаде и ждал его.

— Меоран схватил тебя, — еле слышно прошептала Ратха.

— Меоран убил моего отца и забрал меня. Я сражался, но что я мог сделать? Я был всего лишь молокососом. Меоран прижал меня лапой к земле и вырвал у меня несколько когтей зубами.

Ратха посмотрела на правую переднюю лапу Такура и поежилась. Она однажды спросила его, где он потерял когти, но он тогда быстро перевел разговор на другую тему. На вид его изувеченная лапа не слишком отличалась от остальных, но Ратха догадывалась, какие шрамы скрываются под шерстью.

— Ты с тех пор когда-нибудь видел Решару или брата? — спросила она.

— Решара уже умерла, — ответил Такур таким тоном, что Ратхе сразу расхотелось продолжать расспросы.

Она пошевелила лапами и с трудом встала.

Такур смотрел поверх ее головы на пепелище.

— Иди, однолетка, — сказал он. — Я пойду следом.

Ратха пошла вперед и вскоре добралась до границы берега, где песок был испещрен угольно-черными шрамами.

Чуть выше, над берегом, лесная земля превратилась в сплошной пепел и обугленные пни, среди которых робко пробивались редкие зеленые побеги.

Ратха принюхалась, поморщилась от запаха гари, и шагнула на пепелище. Она шла очень осторожно, потому что земля все еще была влажной от росы, и пепел скользил под лапами.

Пару раз она робко оглянулась. Такур брел за ней. Шерсть у него на хвосте стояла дыбом, усы дрожали, а в глазах стоял страх, однако он, не говоря ни слова, брел по пожарищу следом за Ратхой.

Чем дальше они отдалялись от воды, тем суровее становился пейзаж, тем сильнее пахло гарью.

Здесь пожар бушевал совсем недавно и особенно сильно. Молодые деревца стояли, раскинув скудные мертвые ветки, на которых уже никогда не появятся новые листья. Стволы выжженных насквозь сосен валялись на земле, преграждая путь. Ратха с легкостью перепрыгивала через них, но не так-то легко было уговорить на это Такура, и ей не раз приходилось почти силой заставлять его взбираться на очередной все еще дымящийся ствол.

Такур покорно шел за Ратхой через пепелище, пока путь им не преградила огромная груда ветвей и сучьев. Одна ветка продолжала гореть в месиве обугленного бурелома. Пламя трепетало на фоне бледного неба, плясало среди почерневших лохмотьев коры.

Для Ратхи Красный Язык был животным, а значит, как и у всякого животного, его жизнь должна была закончиться смертью. Поэтому найти на пепелище живой Красный Язык — пусть слабый и замирающий, но все равно живой! — противоречило всем ее представлениям о жизни и смерти.

Стоявший за ее спиной Такур тоненько заскулил: он всеми силами пытался сдержаться, но жалобные звуки сами собой вырвались из его горла.

Ратха подтолкнула его, пытаясь заставить идти вперед, но он уперся, не желая проходить мимо Красного Языка, плясавшего в рухнувшем дереве.

Ратха уставилась на огонь. Обойти поваленное дерево вокруг означало предпринять утомительный крюк в сторону. Но она понимала, ей ни за что не заставить Такура перебраться через завал, хотя легко можно было проползти между переплетенными ветвями.

Такур в оцепенении замер у нее за спиной — зажмурившись, тяжело дыша, не в силах преодолеть охватившего его ужаса.

Ратха разозлилась и зашипела на огненного зверя. Хлестнув хвостом, она подошла к горящей ветке. Резкий порыв воздуха заставил пламя отшатнуться от приближающейся Ратхи, и она сразу же осмелела.

Воздух вокруг Красного Языка дрожал, словно бегущая вода. Дым был густой и смолистый.

Гнев и растущее любопытство тянули Ратху к Красному Языку, и она во все глаза уставилась на сине-золотое сердце пламени. Кто же он такой, огонь? Наверное, это существо, которое пляшет, ест и растет, как все животные, только, в отличие от них, оно не умирает навсегда, даже после того, как его убили.

С прижатыми ушами и слезящимися глазами Ратха прыгнула, целясь в черное горло Красного Языка. Ее зубы впились в обугленное дерево, и Ратха быстро повернула голову. Ветка переломилась.

Несколько секунд Ратха держала ее в пасти, глядя, как огонь изгибается и шипит прямо у нее перед носом. На вкус уголь оказался горьким, и Ратха поспешно отшвырнула палку. Она покатилась по земле. Огонь затрепетал, зашипел — и погас.

Ратха потрогала ветку лапой. Поскребла когтями обожженную кору, пытаясь найти неуловимое огненное существо, но дерево было холодным и неживым.

Ратха подняла голову от ветки и поймала пристальный взгляд Такура. Он осторожно приблизился к ней и обнюхал ветку, на которой только что жил Красный Язык. Ратха стояла рядом с ним, слегка задыхаясь от волнения.

— Теперь ты сможешь пролезть через бурелом, Такур? — спросила она.

— Да, однолетка, смогу, — кротко ответил он. — Веди.

По дороге им встретилось еще несколько мест, где Красный Язык слабо теплился на коре или ветках, и тогда Ратха ломала эти ветки и душила огонь. Каждый раз после этого Такур обнюхивал обугленное дерево, чтобы убедиться, что пламя умерло.

Ратха предложила научить его своему новому умению, но Такур поспешно отказался.

Солнце уже забралось на макушку затянутого дымкой неба, когда Ратха и Такур добрались до очередной рощи обгоревших сосен и услышали звук приближающихся шагов.

Такур поднял голову и насторожил уши.

— Фессрана? — крикнул он.

— Эй, пастух! — Фессрана бегом обогнула дымящийся сук, стараясь держаться от него подальше.

— Далеко ли племя? — спросила Ратха, подходя к пастушке вместе с Такуром.

— Меньше, чем в полдневной пробежке отсюда, если идти напрямик. Но если огибать все буреломы и поваленные деревья, то гораздо дольше, — Фессрана села и слизнула с шерсти сажу. — Странно, что вы сумели так быстро сюда добраться.

— Мы шли напрямик, — ответил Такур. — Спроси Ратху.

— Нет, конечно, вы можете пробираться через завалы, — с сомнением сказала Фессрана. — Если только вам нравится, как щенки Красного Языка лижут вам шкуры!

— Я не боюсь щенков Красного Языка! — усмехнулась Ратха. — Гляди!

Фессрана подошла к Такуру и остановилась. Ратха рысцой подбежала к куче поваленных деревьев, вскочила на ствол и схватила ветку с танцующим на ее кончике язычком пламени. Зажав ветку в зубах, она спрыгнула на землю, швырнула ветку на землю и закидала ее землей. Потом схватила за конец и растерла тлеющие угольки в золу, которая облачком взлетела в воздух, заставив Ратху звонко расчихаться.

Когда облако рассеялось, Ратха важно направилась к Фессране и Такуру, зажав в зубах обугленную палку.

Фессрана вздыбила загривок и попятилась.

Ратха остановилась.

— Подойди и понюхай, Фессрана, — попросила она.

Покосившись на Такура, который не тронулся с места, пастушка с опаской приблизилась к Ратхе, вытянула шею и коснулась черной ветки усами.

Поморщившись от резкого запаха, Фессрана отпрянула, словно ожидала, что огненный зверь сейчас оживет и бросится на нее. Пастушка присела и замерла, не сводя глаз с того места, где только что плясал Красный Язык.

Такур обнюхал ветку.

— Яарр! — Фессрана замахала хвостом, поднимая тучу золы. — Он умер. Ты его убила!

— Я умею убивать только маленьких, — призналась Ратха, раздвигая в улыбке губы по обеим сторонам от зажатой в зубах ветки.

— Кроме тебя этого никто не умеет! — сказала Фессрана, с усилием разгибаясь. Живот у нее был весь перепачкан сажей. — Даже Меоран.

Ратха важно выкатила грудь, распушив шерсть и усы.

— Вожак племени, пта! Да кто он такой, по сравнению с Убийцей Красного Языка!

— Тот, кто может распороть тебя от горла до живота, если хоть раз услышит такие слова, — ответил Такур, и гордость Ратхи мгновенно испарилась под его проницательным взглядом. Она с досадой сморщила нос, отшвырнула палку и молча полезла через поваленное дерево.

Следующий Красный Язык они повстречали, когда солнце уже наполовину спустилось с небес к земле.

Два молодых деревца упали рядом, переплетя жидкие верхушки. Красный Язык притаился в буреломе из веток, надежно укрывших его от ветра.

Ратха остановилась, отряхнула слой сажи, приставший к подушечкам лап, и уставилась на врага.

— Он не преграждает нам путь, — раздался за ее спиной голос Такура. — Не нужно убивать его.

Ратха сделала шаг вперед. Такур был прав. Ей следовало пройти мимо и оставить огненного зверя в покое. Ратха подняла голову и принюхалась. Едкий запах щипал нос, обжигал горло. Ненавистный запах!

— Оставь его, Ратха.

Она покосилась на Такура. Они с Фессраной уже повернули прочь.

На глазах у Ратхи они сделали еще один шаг в сторону деревьев. И еще один. Но Ратха слышала только треск и шипение огня. Насмешливый танец Красного Языка манил ее к деревьям, и она все смотрела и смотрела, чувствуя, как в глубине ее существа рождается странный голод, порожденный восторгом и ненавистью.

Ратха вскочила на накрененное дерево, и оно задрожало, грозя сломаться под ее тяжестью. Балансируя, она поползла вверх по узкому стволу, глубоко вонзая когти в истонченную огнем древесину. Подобравшись к гнезду Красного Языка, Ратха принялась ломать сухие ветки, ограждавшие пламя.

Огненное существо съежилось, когда Ратха разрушила его гнездо. Тая на глазах, оно отступило на одну ветку и вцепилось в нее, словно вызывая Ратху добраться и сбросить его. Ратха переступила с лапы на лапу и посмотрела вниз.

Такур и Фессрана стояли возле дерева, поглядывая то на Ратху, то друг на друга, в смятении шевеля хвостами.

Ратха расширила проход среди веток настолько, чтобы в него можно было просунуть голову, набрала полную грудь воздуха, подобралась и прыгнула на ветку Красного Языка.

Она успела впиться зубами в дерево, но тут ветка под одной из ее лап с хрустом переломилась, и Ратха, отчаянно завертевшись, едва успела перескочить повыше.

Зажатая в ее зубах ветка раскололась с треском, отдавшимся в зубы. Когти сначала зацепились, удержались, потом сорвались, и Ратха заскользила вниз. Ее оглушал треск ломающихся веток, перед глазами все расплывалось, крона дерева вдруг распалась на множество фрагментов. Черные ветки, голубое небо и насмешливая рыжина огня сбились в кучу, бешено завертелись, а затем последовал страшный удар, и все остановилось.

Ратха лежала в пепле, все ее тело превратилось в одну сплошную боль. Она приоткрыла один глаз. Мир продолжал вращаться. Она вздохнула и снова опустила веки.

Голоса. Такур. Фессрана. Шорох. Кто-то идет, расшвыривая золу. Ратха вскочила, тряся гудящей головой. Потом пошатнулась и прищурилась. Что-то шевелилось. Тогда она крепче уперлась в землю всеми четырьмя лапами и заставила себя удержать взгляд на расплывающемся силуэте Такура.

За его спиной клубился дым. Снова раздался шаркающий звук, а следом тонкий испуганный вой.

Шатаясь из стороны в сторону, с трудом переставляя подгибающиеся лапы, Ратха пошла навстречу Такуру.

— Возьми ее за конец, — услышала она крик Фессраны, и увидела, как Такур беспомощно кидается на горящую ветку. — Возьми за конец и воткни в землю, как делала Ратха!

Но Такур слишком робел. Ратха увидела, как он снова попятился, в его глазах стоял ужас.

Внезапно Фессрана оказалась между Такуром и Ратхой, она бросилась на огонь и принялась отчаянно забрасывать его землей и пеплом.

Ратха видела, как на плечах пастушки вздымались мышцы.

Огонь стал слабее, а потом начал умирать под бешеным натиском Фессраны.

И все-таки он был еще жив, и Ратха не знала, на что он способен. Зато она чувствовала, что Фессрана стоит слишком близко от искр, брызгами рассыпающихся во все стороны от огня.

— Фессрана! — крикнула она, и пастушка, прервав свое занятие, обернулась через плечо и уставилась на ковыляющую к ней Ратху.

— Ты жива, маленькая! Я думала, ты погубила себя собственной глупостью!

— Фессрана, отойди! Ты подошла слишком близко!

Новый ливень искр взметнулся ввысь, и Фессрана закашлялась в удушливом дыму, заклубившемся вокруг нее. Расчихавшись, она попятилась назад.

— Убей эту тварь, Ратха! — зашипела она, крепко зажмурив глаза.

Ратха прыгнула на умирающий огонь и схватила зубами конец ветки. Собрав все силы, она ударила ветку о землю, но Красный Язык был упрям и крепко цеплялся за дерево. Тогда Ратха наступила на ветку лапой и принялась катать ее по золе, но цепкое существо то и дело выскакивало между лоскутами съежившейся коры.

Присев, Ратха уставилась в огонь, и чем дольше она смотрела, тем сильнее он завораживал ее, и ей уже не хотелось его убивать. Словно почувствовав, что первый яростный натиск закончился, огонь робко выполз из своего укрытия. Собравшись с силами, он стал робко ползти к вершине ветки. Ратха обошла его кругом.

— Смотри, как он меняет форму, Фессрана, — пробормотала она.

— Не играй с ним, — прорычала Фессрана, прижимая уши. — Убей его!

— Но зачем? Если не подходить слишком близко, он нас не тронет. Он всего лишь малыш, Фессрана.

— Этот малыш слишком быстро растет. Убей его!

Ратха приподняла лапу — и уронила ее обратно в золу, заглядевшись на огонь, обвивающий ветку.

— Нет.

Она убрала лапу.

— Убей его, Ратха! — закричал Такур.

Фессрана оскалила зубы и поползла к огню.

Ратха преградила ей путь. Пастушка попыталась прорваться, но Ратха отпихнула ее. Фессрана поскользнулась на золе и упала на бок.

Ратха стояла между ней и Красным Языком, подняв загривок и распушив хвост. Две пары прищуренных глаз уставились друг на друга.

— Это мой питомец!

— Красный Язык не питомец, и он не принадлежит никому! Убей его! — Фессрана завозилась в золе, подтягивая под себя лапы.

Ратха напряглась, в глазах у нее защипало.

— Я могу убить его, а могу оставить в живых, но это все равно мой питомец! — зашипела Ратха, всем туловищем подаваясь в сторону Фессраны.

Глаза пастушки изумленно округлились. Она встала, отряхивая с шерсти хлопья золы.

— Ты не хочешь со мной драться, — сказала Ратха, когда Фессрана попробовала обойти ее кругом. Пастушка бросила на нее еще один гневный взгляд, потом опустила голову.

— Имеющие Имя не обнажают клыки друг на друга, — сурово ответила Фессрана, — и я никогда не обращу свои зубы на ту, которую обучала. Хорошо. Это твой питомец. Делай с ним, что хочешь. Убей или оставь.

Послышался шорох удаляющихся шагов.

Фессрана повернула голову.

— Такур ушел, — сказала она, делая шаг в ту сторону, куда удалился пастух.

— Ты уйдешь вместе с ним? — спросила Ратха. Ее гнев уже прошел. Странная гулкая пустота поселилась у нее в животе, когда она увидела, как Фессрана обернулась, скользнув взглядом по отпечатавшимся в пепле следам Такура.

— Я должна. Он мой брат-пастух. А тебе мы больше не нужны. У тебя есть твой питомец.

Ратха задрожала.

— Фессрана…

Пастушка остановилась, покачивая хвостом, и какая-то тень мелькнула в глубине ее глаз.

У Ратхи вдруг отнялся язык.

— Хорошо, иди, разыщи Такура, — попросила она. — Скажи ему, что я не хотела его напугать. А когда найдешь, возвращайтесь ко мне.

— Вряд ли он захочет вернуться, Ратха.

— Тогда пошли его вперед, а сама возвращайся, — Ратха изо всех сил старалась говорить твердо, но не могла скрыть мольбу в глазах.

Фессрана посмотрела за спину Ратхи, на огонь. Ратха проследила за ее взглядом и выдавила:

— Мой питомец умирает. Неважно, убью я его или нет, но к тому времени, когда ты вернешься, он будет мертв.

— Ты была готова драться со мной ради того, чтобы защитить издыхающее существо? Это бессмысленно, Ратха.

Ратха открыла пасть, чтобы объяснить, но не нашла нужных слов и повесила голову. Она не знала, почему пыталась защитить Красный Язык и откуда взялось бешенство, заставившее ее угрожать Фессране, а до этого — насмехаться над Такуром.

Глаза Фессраны потеплели.

— Хорошо, жди здесь, покуда я догоню Такура. После я вернусь к тебе.

С этими словами она ушла, ставя лапы в следы Такура. Какое-то время Ратха смотрела ей вслед, потом снова повернулась к огню. Пламя съежилось до единственного бледно-рыжего лепестка, дрожавшего на ветке.

Ратха села рядом с ним, обвив хвостом лапы, и стала смотреть.

«Кто ты?» — беззвучно спросила она.

Огонь затрещал в ответ.

«Ты разговариваешь как я, или только рычишь, как Безымянные? — Ратха подкралась ближе и положила подбородок на землю. — Ты теперь такой маленький, что не сможешь меня обжечь. Скажи, чей ты малыш, маленький Красный Язык? — Маленькие облачка золы, поднятые ее дыханием, заставили огонек затрепетать. — Не умирай, Красный Язычок», — попросила Ратха.

Огонь подпрыгнув, вдруг став в два раза больше, а потом снова съежился.

Не сводя глаз с пламени, Ратха подняла подбородок, вытянула шею и осторожно дохнула на него. Пламя вновь окрепло, словно питалось ее дыханием. Ратха отдернула усы, приоткрыла пасть и стала дышать на огонь.

Но через какое-то время маленький огонек снова затрепетал и начал умирать, превращаясь в светящиеся угли.

Ратхе приходилось дуть изо всех сил, чтобы заставить слабенькое создание подняться, но оно тут же гасло. Ее дыхания было недостаточно! Огонь умирал. Ему было нужно что-то еще. Ратха беспомощно смотрела на него.

Обугленная ветка сломалась, осыпалась золой. Угли засветились оранжевым светом, Ратха склонилась над ними, и ее обдало теплом. Она снова выдохнула, подняв целый вихрь искр. Одна из них приземлилась на сухие иглы и превратилась в пламя. На несколько мгновений второй огонь разгорелся сильнее первого, но быстро пожрал хвою, а потом упал и умер.

Ратха подбежала к обгоревшему месту и обнюхала его. Потом повернулась к своему питомцу. Она чувствовала, что ответ где-то совсем рядом.

«Ему нужно… ему нужно… Я знаю, что ему нужно!»

Путаясь лапами от волнения, она подбежала и схватила ветку, полуприсыпанную бурой хвоей. Потом бросила ветку на угли и едва успела отпрыгнуть от весело вспыхнувшего пламени.

«Моему питомцу нужна еда, — подумала она, возбужденно помахивая хвостом. — Если я буду кормить его, он не умрет!»

Ратха забегала туда-сюда, собирая еду. Вскоре она выяснила, что огонь не ест камни и золу, не радуется, когда его кормят сочными зелеными побегами, зато пляшет и радостно потрескивает от сухой хвои и веток. Кроме этого он проявил предосудительный аппетит к шерсти и усам. Приходилось стараться держать и то и другое подальше от его жадного языка.

Огонь быстро разгорелся и вырос. Волны жара обдавали Ратху, выжимая слезы из ее глаз. Она перестала кормить питомца, и вскоре он снова уменьшился.

Птичье пение, прорезавшее шипение пламени, заставило Ратху поднять голову. Оказывается, уже наступил вечер. Краешек солнца опускался за горизонт, и небо, прочерченное алыми полосами заката, стремительно выцветало до густого лилового оттенка.

Застрекотал первый одинокий сверчок, затем к нему присоединился целый хор соплеменников.

Ратха жадно впитывала в себя все эти звуки, приглушенные спускающейся ночью и тихим шипением Красного Языка.

Черная гарь лежала под усеянным звездами небом. Без деревьев, удерживавших дневное тепло и преграждавших путь ветру, воздух быстро остывал. Кружа в темноте вокруг огня, Ратха распушила шерсть, но несмотря на летние звезды над головой, никак не могла унять дрожь.

Когда она вернулась и снова улеглась возле огня, он окутал ее теплом, и Ратха сразу перестала дрожать. Она зевнула и вытянула лапы к огню. В последний раз ей было так тепло и уютно только в детстве, когда она лежала, свернувшись клубочком в логове возле матери.

Ратха перевернулась на живот, подвернула лапы под грудь и погрузилась в легкую дремоту, то и дело просыпаясь, чтобы подкормить свой огонь.

Ночь становилась все холоднее. Резкий ветер зашипел в голых деревьях. Ратха еще ближе подползла к огню. Собрав охапку веток, она подтащила ее к себе, чтобы не нужно было покидать тепло и уходить на поиски еды. Треск огня теперь казался ей дружелюбным, и она сонно подумала, что ее питомец мурлычет. Этот звук убаюкал Ратху, и она уснула.

Она проснулась, не понимая, что ее разбудило. Ратха замерла, положив подбородок на землю, глядя из-под полуопущенных век и стараясь не чихать, хотя чешуйка пепла щипала и щекотала ей нос. Легкая дрожь земли под подбородком говорила о том, что кто-то к ней приближается.

Такур? Фессрана? Неизвестный подходил с подветренной стороны, поэтому Ратха не могла узнать его по запаху

Она слышала два вида шагов, совершенно непохожих друг на друга. Две пары глаз зелеными звездами сверкнули в темноте.

Ратха заметила две фигуры — одна жалась сзади, вторая приближалась. Свет огня разрисовал пляшущими тенями шкуру животного, кравшегося из темноты ночи в освещенный круг, отброшенный Красным Языком.

Вот фигура настороженно подняла голову, сощурив глаза от света, и Ратха узнала Фессрану.

Пастушка припала к земле, напружинив лапы так, что мышцы выступили под ее шкурой, и заскребла животом по земле. Сделав несколько быстрых шагов, она остановилась, подрагивая боками.

Ратха видела, как зрачки Фессраны сузились, превратившись в точки, когда она всмотрелась в огонь.

— Ты все еще силен, мерзкий хищник, — услышала Ратха шипение Фессраны. — Ты убил ту, что приручила тебя, и съел ее, чтобы набраться силы?

Ратха села. Фессрана резко обернулась, шерсть на ее загривке встала космами.

— Ратха?

— Я здесь, Фессрана. За Красным Языком.

— Значит, эта тварь не съела тебя, хотя стала сильнее, чем была? Ты сказала мне, что она умирает.

— Так и было. — Ратха обогнула костер, подошла к Фессране и вытянула шею, чтобы потереться о ее нос, но пастушка не ответила на приветствие.

Ратха втянула голову, оробев при виде прищуренных глаз и вздыбленного загривка старшей кошки.

— Моему питомцу была нужна еда, — сказала она, смущаясь, но в то же время чувствуя робкую гордость. — Я наша еду, которая ему нравится. Я кормлю его, и он не умирает.

— Пта! Значит, мы с Такуром напрасно проделали весь этот путь. Сиди тут, заботься о своем питомце. Корми его и играй с ним хоть всю ночь напролет, если охота. Моя летняя шерсть не спасает от такого ветра. Я ухожу.

— Фессрана, — Ратха дотронулась лапой до ее бока.

Но Фессрана, прижав уши, снова заговорила:

— Я полночи бежала по холоду. Ты упрашивала меня вернуться. Ты сказала, что к моему возвращению Красный Язык будет мертв. Пта!

Ратха отпрянула от ее крика. Две пары глаз уставились друг на друга. Потом Фессрана опустила голову и повернулась к Ратхе спиной.

— Тебе сейчас холодно? — спросила Ратха.

— Яарр! — Фессрана остановилась и оглянулась. — Что за глупый вопрос? Как мне может быть не холодно, когда ветер продувает насквозь…

Ратха терпеливо ждала. Фессрана замолчала, моргнула и распушила шерсть.

— Твой питомец согрел нас, — удивленно протянула она. — Теперь я вспомнила, что когда мы убегали от Красного Языка, я чувствовала позади его горячее дыхание и бежала быстрее.

— Сейчас не нужно никуда убегать. Мой питомец становится злым только когда вырастает слишком большим. Но я научилась делать так, чтобы он навсегда оставался котенком, — с оттенком гордости заявила Ратха.

Фессрана разгладила шерсть на загривке, но не выказала никакого желания остаться. Вместо этого вышла за очерченный огнем круг света и растворилась в темноте, так что от нее остались только глаза и сверкающие зубы.

Ратха тоже подошла к бледно-коричневому краю круга и содрогнулась, когда пронзительный порыв ветра пробрался под ее тонкую летнюю шерсть. Она слышала, как дрожит Фессрана.

— Возвращайся ко мне и моему питомцу, — окликнула ее Ратха. Она подождала немного, потом раздраженно отвернулась и зашагала обратно к Красному Языку. Что-то заставило ее бросить еще один взгляд в темноту. Глаза не исчезли. Они по-прежнему смотрели на нее.

Ратха даже бровью не повела. Она легла на землю, подставив живот огню, и раздвинула пальцы, чтобы тепло потекло между ними. Вскоре она услышала робкие шаги и заулыбалась.

— Будь хорошим сосунком, мой маленький Красный Язык, — нежно проурчала Ратха пляшущему пламени. — Может, если она поймет, что тебя нечего бояться, то подружится с тобой.

Шаги стали быстрее, потом резко остановились. Послышался тихий шорох — это хвост обвился вокруг лап. Фессрана села за спиной Ратхи, словно та была стеной, ограждавшей ее от непредсказуемых выходок Красного Языка.

— Тебе он нравится, правда? — спросила Ратха.

Фессрана пошевелила усами. На ее морде сохранялось настороженное выражение, однако в глазах, устремленных на огонь, сейчас было больше изумления, чем страха.

Ратха приподняла голову, чтобы потереться о щеку Фессраны, и на этот раз получила ответное прикосновение.

— Я поступила, как глупый сосунок, когда не дала своему питомцу умереть?

Взгляд Фессраны стал мягче.

— Возможно, нет, Ратха.

Ратха зевнула, выгнула спину и потянулась, так что лапы и хвост задрожали.

— Такур говорит, что когда-то в племени называли старого Байра глупцом за то, что он попытался приручить трехрогих и добавить их к нашим стадам, — напомнила она.

— Да, но те, кто так считал, тоже не были глупцами. У них были причины сомневаться, — возразила Фессрана. — На моих глазах многие пастухи погибли от рогов трехрогих. За это время мы многому научились, и теперь можем содержать этих животных, однако это стоило племени потери многих жизней.

— Трехрогие полезны для племени! — упрямо отрезала Ратха. — И Байр не был глупцом, когда решил пасти их. Может, я тоже поступила не так уж глупо, приручив Красный Язык. Я уже очень много знаю о нем, и готова учиться дальше. Племени не придется погибать, чтобы научиться!

— Может, оно и так, Ратха, — осторожно сказала Фессрана. — Кстати, о Такуре. Я оставила его ждать на холоде.

Она встала, отряхнув золу с задних лап.

— Пригласи его погреться возле моего питомца, — предложила Ратха.

— Я попробую, но ты прекрасно знаешь, что он боится Красного Языка.

Фессрана повернулась спиной к огню и крикнула в темноту, где молча дожидался Такур.

Ратха увидела, как он подкрался к самому краю освещенного огнем круга, где оранжевый цвет превращался в коричневый, а тени становились длиннее и колыхались.

Такур застыл на этой границе и не двигался с места, несмотря на все уговоры Фессраны. Он не произносил ни слова, только морщил брови и отводил от огня свои испуганные слезящиеся глаза.

— Брат-пастух, питомец Ратхи не причинит нам вреда. Подойди и ложись рядом со мной. Красный Язык согреет тебя, и тебе будет тепло, как в логове.

— Мне и так не холодно, — пробурчал Такур. — Свет Красного Языка жалит мои глаза. Пусть лучше звезды смотрят на меня. — Он распушил шерсть, борясь с ветром. — Стадные животные боятся этого существа, и это благоразумно. Тот, кто не испытывает страха — просто глуп.

Он в упор посмотрел на Ратху.

— Но я приручила это животное! Я знаю его, поэтому не боюсь! — прошипела однолетка, прижимая уши.

— Я тоже знаю его, — прорычал Такур, и его губы разъехались в стороны, так что зубы заблестели в темноте. — Ты не забыла, как оно съело наш лес? Ты не забыла пестроспинку, которого я тащил? Фессрана, я пытался спасти твоего маленького жеребчика. Я тащил его прочь от Красного Языка, но он выпустил длинное змеиное жало и нанес удар. — Такур сгорбился, весь дрожа, ужас и отсветы огня плясали в его глазах. — Красный Язык лизал жеребца до тех пор, пока его шкура не почернела и не стала отваливаться клочьями. Он лизал его, пока внутренности жеребца не изорвались, и не показались белые кости. Аайоуррр!

Ратха гневно посмотрела на Такура, в этот момент она ненавидела его за напоминание о том времени, когда питомец, которого она уже считала своим домашним животным, был диким и убивал все живое на своем пути. Обугленное пепелище, на котором она стояла, и так служило этому достаточным напоминанием!

Она разозлилась еще сильнее, когда страх — тот самый страх, который она подавила, приручив Красный Язык — вернулся с новой силой.

Тем временем, Такур продолжал:

— Наверное, Меоран думает, что ты утонула во время переправы, раз до сих пор не вернулась в угодья племени. Если ты не поторопишься, он найдет молодого самца на твое место.

— Не дразни ее, Такур, — предупредила Фессрана, видя, как шерсть на загривке Ратхи встает дыбом.

— Пусть Меоран думает, что хочет, мне все равно! — фыркнула Ратха.

У нее свело живот при одном воспоминании о холодных глазах и насмешливом голосе вожака. Меоран думал, что она слабая, непригодная для пастушьей работы! Несмотря на заносчивые слова, которые она бросила в морду Такуру, мысль об этом занозой саднила у нее внутри, впиваясь глубже острых клыков.

Ратха задрожала, жалея о том, что не может вспыхнуть, как Красный Язык, чтобы пожрать Такура, Меорана и всех тех, кто сомневался в ней — сжечь их дотла, чтобы даже косточек не осталось!

Такур поднял морду.

— Тебе не было все равно, что думает Меоран, когда ты плыла через реку. Но даже если ты сейчас говоришь правду, то зачем — зачем, во имя Закона, давшего тебе имя! — ты потащила меня через эти места? — Он ударил лапой по обугленной земле. — Меня тошнит от этого запаха. Пепел разъедает лапы. А ты, Фессрана, — воскликнул Такур, поворачиваясь к пастушке, — зачем ты поддерживаешь эту глупую мелюзгу? Скажи, разве ты завела бы одну из своих пестроспинок на скалы, надеясь, что та не свалится вниз? Я всегда считал тебя благоразумной!

— Именно потому, что я благоразумна, — тихо ответила пастушка, — страх не удерживает меня от использования Красного Языка.

Такур снова посмотрел на Ратху. Зелень его глаз выцвела, побледнев. Сейчас Ратха до ослепления ненавидела его за слабость и заметила, как он содрогнулся, почувствовав всю силу ее ненависти.

Его следующие слова были взвешены и осторожны. Глядя прямо в глаза Ратхе, Такур произнес:

— Я допустил ошибку, выбрав тебя в ученицы. Мне следовало послушаться Меорана. Обучение тебя пастушеству было напрасной тратой сил и времени. В следующий раз я трижды подумаю, прежде чем брать самку в обучение.

— Тогда убирайся! — завизжала Ратха, и каждая шерстинка ее шкуры встала дыбом от бешенства. — Я устала слышать твое нытье и вдыхать вонь твоего страха! Лежи в темноте и в холоде, трус!

Фессрана разинула пасть, но прежде чем она успела сказать хотя бы слово, Ратха прыгнула к Такуру.

— Если Меоран был прав в отношении меня, то он еще больше прав, говоря о тебе! Твой отец был Безымянным костегрызом, а ты сам не достоин имени, которое дал тебе Байр!

Она стояла прямо перед Такуром. Он не отшатнулся и не отскочил. Лишь твердо смотрел на нее.

Ратха занесла лапу, чтобы оцарапать его, но вдруг поняла, что не может этого сделать, и с досадой убрала когти, злясь больше на себя, чем на Такура. А он по-прежнему смотрел на нее, и в глазах его была боль, от которой у Ратхи стыдом обожгло горло. Ей вдруг захотелось вырыть нору и похоронить в ней свои слова гораздо глубже, чем она обычно закапывала помет.

— Увидимся на землях племени, — очень спокойно сказал Такур и ушел.

Несколько мгновений Ратха молча смотрела на следы его лап, озаренные трепещущим светом огня, и вдыхала их резкий запах. Она слышала, как за ее спиной Фессрана вылизывает свою шерсть. Ратха стояла, прислушиваясь к шороху, с которым язык пастушки скользил по шерсти, и к приглушенным утробным звукам, которые издавала Фессрана, выкусывая блох и разглаживая колтуны. Затем за ее спиной раздался спокойный голос пастушки:

— Он хороший пастух. Ты поступила плохо, оскорбив его.

Ратха резко обернулась, ее терпение было на исходе.

— Тогда уходи вместе с ним! Я могу одна пасти свой Красный Язык!

— Послушай меня, Ратха. Было бы лучше, если бы ты более строго пасла свой собственный язык и почаще держала его в загоне за зубами. — Фессрана закончила вылизываться, отряхнулась и встала. — А теперь покажи мне, как кормить этого твоего питомца, чтобы я могла поддерживать его жизнь, пока ты будешь спать.

Ратха проглотила остатки гнева. Фессрана собиралась остаться, и этого было достаточно.

Она показала ей кучу хвороста и научила, как кормить им Красного Языка, подкладывая по одной веточке в его берлогу.

Когда Фессрана научилась все делать правильно, Ратха свернулась клубочком на золе, зарылась носом в хвост и уснула. Последнее, что она услышала, прежде чем провалиться в глубокий сон, было тихое мурлыканье огня.

6

Когда Ратха проснулась в своем пепельном логове, утро уже разогнало рассветную дымку и над пожарищем висело голубое небо. Брызги зелени испещряли черную землю; за ночь новые побеги выросли из преждевременно созревших от жара семян, но каждый из них был пока так нежен, что склонялся под тяжестью единственной капли росы.

Ратха села, зевнула и стряхнула пепел с шерсти. Первым делом она поискала глазами Такура, и только потом вспомнила, почему его нет. Пол ночи, проведенные в хлопотах об огне, сделали ее раздражительной, а урчащий от голода живот тоже не настраивал на миролюбивый лад.

«Вот бы сейчас поживиться задней ногой пестроспинки или хотя бы кучкой речных ползунов!» — подумала Ратха, и пасть ее наполнилась теплой слюной. Сглотнув, она попыталась выбросить из головы все мысли о еде. Здесь еды не было. Надо было ждать до возвращения на земли племени.

— В этом месте еда есть только для Красного Языка, — раздался за спиной у Ратхи голос Фессраны, и ноздри ей защекотал запах дыма. — Да и то маловато. Твой питомец очень прожорлив, я уже устала кормить его.

Ратха по очереди вытянула лапы, потом прогнула спину, чтобы разогнать утреннюю скованность и принялась вылизывать себе живот, то и дело поглядывая на Фессрану, подкладывавшую последние ветки в логово Красного Языка.

Порыв утреннего ветра погнал клубы дыма в морду Фессране, и та затрясла головой, моргая слезящимися глазами. Потом, поморщившись, отошла назад.

— Арр, неблагодарное животное! — проворчала она. — Я без устали кормила тебя всю ночь, а ты за это кусаешь меня в глаза?

— Встань с другой стороны, — зевнула Ратха. — Ты его слишком раскормила. Его нужно держать маленьким.

— Я его больше вообще не буду кормить, потому что еды уже не осталось, — Фессрана потерлась мордой о внутреннюю сторону передней лапы так, что шерсть у нее на щеке стала влажной и растрепанной. Потом она крепко зажмурила глаза и тут же снова открыла их. — Ну вот. Теперь я снова могу видеть.

— Я найду ему еду. — Ратха указала носом на дерево. — Вон там, наверху.

— Этого не хватит, разве что ты сумеешь повалить целое дерево! — хмыкнула Фессрана, с сомнением глядя на обугленные деревца. — Возможно, ты еще какое-то время сможешь это сделать, но нам нужно уходить.

— Как же мы уйдем? А как быть с моим питомцем?

— Нам придется оставить его, Ратха.

— Нет! — Ратха твердо уперлась лапами в золу. — Прошлой ночью он согревал меня! И тебя тоже.

Он детеныш, сосунок, за ним нужно ухаживать, его надо кормить! Если мы уйдем, он умрет!

— Мы не можем остаться здесь, — твердо сказала Фессрана.

— Но почему тогда вчера ночью ты согласилась поддержать в нем жизнь? — заскулила Ратха.

— Потому что прошлой ночью мне было холодно, а сейчас нет. Я тоже не хочу, чтобы твой питомец умер, но если мы останемся здесь, то сами погибнем от голода.

Ратха возбужденно забегала вокруг костра. Внезапно ее осенило.

— Я хочу показать своего питомца пастухам племени! — воскликнула она, поворачиваясь к Фессране, которая терпеливо ждала, покачивая хвостом из стороны в сторону. — Давай я останусь здесь с Красным Языком, а ты приведешь пастухов? Ты сможешь это сделать, Фессрана? Я готова остаться!

— И стать куском мяса для первого голодного зверя, который пройдет мимо? — фыркнула Фессрана. — Если я оставлю тебя здесь одну, то когда вернусь, найду только твои обглоданные косточки. Кроме того, мне не верится, что пастухи поверят моим словам. Арр! Что ты делаешь? — вскрикнула она, когда Ратха попыталась схватить пламя и отскочила, отброшенная болью и жаром.

— Я не могу его поймать! Там нечего ловить. Я его вижу, но мои зубы проходят сквозь него!

— А ты хотела понести Красный Язык за шкирку, как котенка? — Фессрана сморщила нос. — Возможно, я мало что смыслю в этом деле, но знаю одно — это животное совсем другого рода, чем мы с тобой или наш скот.

Покосившись на Фессрану, Ратха поморщилась и облизала горящую огнем пасть. Затем снова повернулась к загадочному существу, плясавшему на своей утренней порции веток.

Фессрана положила маленькие веточки немного неряшливо, так что их сломанные концы торчали из гнезда Красного Языка.

Ратха с опаской взяла в пасть одну из этих веток и вытащила ее из огня. Ветка оказалась короче, чем она думала, и Ратха поудобнее перехватила ее зубами, борясь с желанием отбросить прочь, поскольку огонь плясал слишком близко от ее морды. Краем глаза она видела, что Фессрана невольно подняла лапу, приготовившись выбить ветку из ее пасти.

Ратха держала свою головню столько, сколько смогла, а потом все-таки бросила обратно в огонь.

— Придумала! — пропыхтела она. — Я все-таки понесу своего питомца!

Фессрана опустила глаза в землю.

— Ты не сможешь далеко унести его, рано или поздно тебе придется его бросить. Солнце уже высоко, Ратха. Нам не нужен Красный Язык.

— Нет! Ты такая же, как Такур! Ты велишь мне бросить моего питомца! А я полюбила его, я кормила его и хочу взять с собой!

Ратха в отчаянии плюхнулась на живот и уставилась в огонь.

«Должен же быть какой-то способ… должен… ага, вот!»

Она поймала пытливый взгляд Фессраны и резко выпрямилась, чуть не врезавшись макушкой в подбородок пастушки.

— Я придумала, Фессрана! Посмотри на Красный Язык. Видишь, как он ползет по ветке? Ты видела, как Красный Язык лижет дерево, оставляя его серым и пушистым? — перегнувшись через плечо Фессраны, Ратха подцепила когтем обугленную палку и вытащила ее из огня. — Когда дерево превращается в перья, Красный Язык больше не может им питаться. Значит, если я возьму ветку за этот конец, — пробормотала она, нетерпеливо похлопывая лапой по черной коре, не в силах дождаться, когда же она остынет, — то смогу нести ее!

Когда конец ветки перестал светиться и дымиться, Ратха взяла его в зубы и вытащила головню из огня. Потом подняла голову, гордо держа свой факел. Миг спустя обугленная деревяшка хрустнула между ее зубами, и горящий конец упал на землю. Огонь затрепетал и погас.

Давясь кашлем, Ратха выплюнула полную пасть пепла и принялась пускать слюну на золу, пытаясь остудить обожженное горло. Затуманенными болью глазами она гневно смотрела на Красный Язык и срыгивала, пуская слюну по подбородку.

Часто-часто дыша, Ратха высунула саднящий язык и подставила его утреннему ветру.

— Арр! Я думала, у меня получится! — прохрипела она, когда снова смогла говорить.

— В первый раз у тебя вышло лучше, — отозвалась Фессрана. — Наверное, стоит найти более длинную палку, еще не тронутую Красным Языком. Подожди. Я заберусь на дерево и сломаю подходящую ветку.

Стоя с разинутой пастью, Ратха смотрела, как Фессрана карабкается по накрененному стволу молодого деревца.

— Ты помогаешь мне?

— Думаю, это лучше, чем бросить тебя здесь одну!

Голова Фессраны показалась в развилке между двумя ветками. Крона дерева закачалась, когда она переступила лапами, пытаясь сохранить равновесие. Схватив в зубы ближайшую ветку, Фессрана отломила ее и кинула Ратхе. За первой веткой последовали другие, сухое дерево быстро и легко отламывалось от ствола.

— Мои зубы для этого не предназначены, — пробурчала Фессрана и спрыгнула на землю рядом с Ратхой, подняв целое облако пепельных хлопьев.

— Зачем ты набросала так много? — спросила Ратха. — Я могу нести только одну ветку с Красным Языком на конце!

— Это так, зато я могу понести все остальные. А когда Красный Язык доползет до конца твоей ветки, я переманю его на одну из своих и передам тебе.

— App! Ты такая умная, Фессрана! — воскликнула Ратха.

— Я не умная. Я голодная. Возьми самую большую ветку для своего питомца. — Фессрана выждала, пока Ратха подожжет ветку. — А как же твое большое животное? — прошамкала она, зажав в зубах поднятую с земли ветку.

— Мы его оставим, и оно умрет, — сказала Ратха. — Но мой питомец уже окотился, и его сосунок танцует на конце моей ветки. С Красным Языком всегда так бывает. — Она помолчала. — Ты готова, Фессрана?

Вместо ответа та пошевелила хвостом, и они пустились в путь через пепелище — Фессрана впереди, а Ратха, с зажатым в пасти факелом, сзади.

Чем глубже они заходили, тем гуще становилась трава, свежим зеленым ковром укрывавшая выжженную землю. Метелки дикой пшеницы щекотали им животы и бока, и Ратхе приходилось как можно выше держать свой факел, чтобы не поджечь юные побеги.

Море колышущейся травы покрывало то, что еще недавно было лесной подстилкой, образовывая водовороты вокруг убитых огнем остовов елей и сосен. Только исполинские хвойные деревья все еще затеняли землю, их сердцевина была жива, а волокнистая кора лишь почернела от прикосновений Красного Языка. Дикая трава плохо росла в тени огромных стволов, и даже факел стал гореть ярче в сумрачной прохладе под деревьями.

Но деревьев-великанов было мало, и трава праздновала свою победу, вырвавшись из полумглы на яркое солнце.

Ратха шагала за Фессраной, глядя на покачивающийся кончик ее хвоста и слушая, как огонь шипит и плюется на конце ветки. Кроме этих звуков слышен был лишь шелест травы под их лапами, да глухая дробь дятла, сидевшего на высокой ветке.

Солнце достигло зенита и начало опускаться.

Фессрана меняла факел Ратхи столько раз, сколько почерневших головешек осталось на их пути. Ратха слышала, как урчит в животе у Фессраны, а к тому времени, когда они добрались до земель племени, ей стало казаться, что ее собственный желудок прилип к позвоночнику.

Она не сразу поняла, что несмолкающий низкий рокот, преследующий ее по пути, на этот раз доносится не из их голодных животов. Это рычала бегущая вода. Ратха попыталась найти ручей по запаху, но едкий дым факела делал ее нос беспомощным. Она ничего не чувствовала, и всецело полагалась на Фессрану.

Вскоре они уже шагали вдоль поросшего травой берега ручья. Фессрана отыскала брод, где вода едва прикрывала речную гальку.

Они побрели на другой берег — Фессрана по-прежнему впереди, Ратха следом.

Добравшись до берега, Фессрана вскарабкалась на крутой склон и отряхнула с лап приставшую глину и мелкие камешки.

— Здесь мы с оленями уплывали от Красного Языка! — крикнула она Ратхе, все еще стоявшей посреди ручья.

Погрузив лапы в прохладную воду, Ратха предалась воспоминаниям. При свете дня ручей выглядел совсем по-другому: вместо деревьев на его берегах теперь росла трава. Но Ратха знала, что там, выше по течению, таились глубокие водовороты, которые она преодолевала вплавь, а чуть выше над ними — пороги и водопад, в который она свалилась. При одном воспоминании об этом у Ратхи разболелись бока.

— Я знаю, что у тебя устали лапы, Ратха, — вывел ее из задумчивости громкий голос Фессраны. — Но нам осталось пройти совсем немного.

У Ратхи даже челюсть отвисла от огорчения, и она едва не выронила в воду свой факел. Осталось уже немного? Внезапно ей захотелось немедленно вернуться на пожарище и оказаться в начале пути, когда конечная цель была еще настолько далека, что не нужно было ни думать, ни тревожиться. Но теперь вдруг оказалось, что они почти пришли.

Ратха посмотрела на высокий берег, где стояла ее спутница. Земли племени… Но она не готова ступить на них!

— Ты будешь до вечера полоскать свой хвост в воде? — с раздражением спросила Фессрана.

Ратха опустила глаза на свое отражение.

«Пастушка Красного Языка», — сухо подумала она про себя. Узкая печальная морда смотрела на нее из ручья, держа в зубах факел. Недавно брошенные слова эхом зазвучали у нее в ушах: «Вожак племени, пта! Да кто он такой, по сравнению…»

— Быстрее, Ратха! — Фессрана наклонилась над водой. Ратха резко вскинула голову и, вся мокрая, прыгнула на склон. Лапы у нее разъехались на скользкой глине, но Фессрана схватила ее за шкирку и втащила наверх.

Пока Фессрана отряхивалась, Ратха беспокойно расхаживала туда-сюда по берегу. Это были ее родные земли, но как же они изменились!

Лес больше не спускался к самой воде, а луг изменил форму и стал больше. Трава под лапами казалась совсем юной и свежей. Ратха посмотрела на огромное открытое пространство и невольно вспомнила прохладный сумрак старого леса.

Луг был пуст. Не паслись животные, не несли охрану стражи.

Ратха поежилась. Где же они все?

— Фессрана, племя не могло уйти куда-нибудь в другое место? — с трудом прошамкала она, не выпуская из пасти ветку.

— Луговая трава еще не достаточно сочна для наших животных, — ответила Фессрана. — А пестроспинки любят пастись в зарослях кустов. Наверное, наши пастухи повели стада куда-то еще, но я уверена, что к закату они вернутся.

Фессрана быстро отыскала заросшую тропу, ведущую к берлогам.

— Трава примята, — заметила она, принюхиваясь. — То тут, то там видны отпечатки больших лап. Меоран и остальные прошли здесь совсем недавно.

Ратха стояла на берегу ручья, с ее мокрой шкуры капала вода. Она не могла отвести взгляд от луга. Сначала ей показалось, будто он пуст, но почему тогда вон тот кустик травы раскачивается, когда другие стоят неподвижно? Вскоре трава замерла, и сколько ни всматривалась Ратха, больше ей ничего разглядеть не удалось. Ей стало холодно от мокрой шерсти, и она снова задрожала.

— Кто-то нас выслеживает, — прошептала Ратха, поймав вопросительный взгляд Фессраны.

— Какой-нибудь молокосос охотится на кузнечиков, — насмешливо сморщила нос пастушка. — Эй, отъемыш, выходи из травы и поздоровайся с теми, кто стоит выше тебя! — крикнула она. Но на лугу все осталось тихо.

— Это не молокосос, — сказала Ратха.

— Откуда ты знаешь? Мне казалось, что ты ничего не чувствуешь, потому что Красный Язык дышит тебе в морду!

— Мой нос молчит. Я просто знаю, и все, — проворчала Ратха.

Фессрана подняла хвост и помахала белой кисточкой на его кончике. Ратха знала, что ни один сосунок племени не посмеет ослушаться такого сигнала. Однако из травы по-прежнему никто не вышел, и Фессрана опустила хвост.

— Отряхнись досуха, — раздраженно бросила она Ратхе, — а этот шутник пусть сам играет в свои игры!

Отряхнувшись, Ратха пошла по тропе за Фессраной. Дорога петляла между редкими деревьями, пощаженными Красным Языком, и лесными исполинами, рухнувшими прямо на тропу. Ратха видела, что Фессрана тоже чувствует себя неуверенно, хотя когда-то эта тропа была ей хорошо знакома.

Внезапно пастушка остановилась, подняв одну лапу.

Ратха резко встала у нее за спиной.

— Они следят, — прошипела Фессрана. — Они прячутся вдоль всей тропы и следят за нами. Эй! Если вы из племени, то выходите и поздоровайтесь! — крикнула она, но и в этот раз никто не показался, хотя Ратха почувствовала быстрое движение между деревьями и даже успела заметить светящиеся зеленые глаза.

— Это Безымянные? — спросила Ратха и снова вздрогнула хотя на этот раз шерсть ее была почти сухой.

— Нет, — бросила Фессрана, не опуская голову. — Я чувствую очень знакомые запахи.

— Тогда почему они не выйдут и не поздороваются с нами?

— Не знаю. — Фессрана сделала несколько шагов вперед, остановилась и закричала: — Я Фессрана из логова Саларфанга, пастушка племени. Я по праву хожу по этой земле. Слышите меня — вы, которые здесь? Срасс, твой мерзкий запах я не спутаю ни с каким другим! И ты, Черфан, я почуяла тебя, и тебя, Пешар, и тебя, Мондир. Выходите и покажитесь!

Ее грозный рык эхом прокатился над землей, но стоило ему смолкнуть, как вечер вновь в полной тишине продолжил свой путь к сумеркам.

Ратха припала к земле и подобрала брошенную ветку.

— Постой, Фессрана, — сказала Ратха. — Мой питомец слабеет. Ему нужна еда. Дай мне палку, которую несешь.

Фессрана поднесла ветку к факелу Ратхи и подержала, пока та не занялась. Она держала горящую ветку, пока Ратха забрасывала умирающую головню землей, а потом отдала ей свежий факел.

Огонь затрещал и загудел, обрадовавшись свежей пище.

Ратха подняла факел как можно выше и пошла по тропе следом за Фессраной.

И снова они услышали шорох в зарослях возле тропы, и опять зеленые глаза засверкали в сгущающейся темноте. Доносившиеся издалека крики говорили о том, что новость об их возращении бежала впереди них. Фессрана молча шагала вперед, опустив голову и напружинив хвост.

— Чую запах убоины, — прошипела она, оборачиваясь к Ратхе. — Племя встретит нас раньше, чем мы придем, в этом я уверена!

Ратха почувствовала, как голодная слюна увлажняет конец палки, зажатой в ее пасти. Голод уже давно превратился в тупую боль в желудке, высасывавшую силы из лап, так что они дрожали при каждом шаге. Ратха видела, что и Фессрана уже не может скрыть голод. Только Красный Язык был по-прежнему сыт и силен.

Они поднялись по поросшему травой склону холма и миновали могучий дуб, склонивший до самой земли толстые ветки, на одной из которых Ратха когда-то впервые увидела Безымянного разбойника.

Поступь Фессраны замедлилась. Ее шаги стали тише, потом и вовсе замерли. Ратха кралась рядом с ней.

— Вот. Впереди. — Усы Фессраны защекотали ей морду. — Видишь? Вот они. — Усы дрогнули и отстранились. — Стой здесь, Ратха, — шепнула Фессрана. — Я переговорю с ними.

Ратха впилась когтями в землю, чтобы удержаться на трясущихся лапах. Потом в упор посмотрела на светящиеся глаза, следящие за ней из темноты. Они перестали скрываться и с безмолвным вызовом сбились в кучу.

Ночной ветер доносил до Ратхи запахи. Она поискала среди них знакомые по воспоминаниям запахи племени, родни и братьев-пастухов, которые учили ее всему, что она знала, и бежали рядом с ней по лугу, когда Безымянные, их общие враги, совершали свои набеги. Запахи были рядом, но Ратха больше не узнавала их. Запах племени превратился в запах стаи.

Не успела Фессрана сделать несколько шагов вниз по тропе, как из толпы раздался единственный голос:

— Ни шагу дальше, если не хочешь почувствовать силу наших зубов на своей жалкой глотке!

— Ты ослеп от старости, Срасс? — донесся до Ратхи разъяренный вой Фессраны. — Ты знаешь меня и знаешь Ратху, которая стоит за моей спиной. Дай нам пройти и поесть убоины.

Ответом ей была тишина и горящие глаза.

— Племя знает тебя, Фессрана, — прозвучал глубокий низкий голос, при звуках которого у Ратхи дыбом встала шерсть на загривке, ибо она знала этот голос и ненавидела его. — Но ту, что стоит за тобой, мы не знаем. Прогони ее прочь, и тогда можешь прийти к нам и поесть.

— Вожак племени! Та, что стоит за мной, тебе знакома, и хорошо знакома, — ответила Фессрана. Она говорила очень осторожно, и Ратха понимала, что ее бывшая наставница старается не злить Меорана. — Запах, что смешивается с моим, принадлежит Ратхе, маленькой самке, которую обучали мы с Такуром.

— Маленькая самка? Мы не чуем запаха никакой маленькой самки, — взвыл Срасс, и Ратха живо представила, как Меоран стоит рядом с ним и шепчет нужные слова в облезлое ухо старого пастуха. — Мы не чувствуем самку! Мы чувствуем лишь то, что горит — то, что мы ненавидим.

— Яран! — окликнула Фессрана, и Ратха поразилась, услышав, что она обращается к ее отцу по имени. — Если ты стоишь среди этих паршивых мешков с блохами, то ответь мне! Неужели ты отвернешься от маленькой самки, рожденной от тебя и Нарир?

— Я не чувствую никакой маленькой самки, — раздался в ответ мрачный голос Ярана, и боль, страшнее голода, стиснула желудок Ратхи.

— Да неужели вам всем забило носы пометом? Ратха, выйди сюда и покажись, чтобы мы могли закончить эти детские игры!

Дрожа всем телом, Ратха поползла вперед, и зажатый в ее зубах факел озарил тропу трепещущим оранжевым сиянием. Когда свет факела упал на стаю, хищники теснее сбились в кучу.

Ратха видела, как Меоран моргнул и сузил глаза, превратившиеся в агатовые щелочки на его широкой морде.

— Мы не чувствуем никакой маленькой самки! — снова завыл Срасс. — Мы чуем только тварь, которую ненавидим! Прогони ее! Прогони ее с нашей земли! — Он оскалил свои сломанные зубы на Ратху.

Она хотела перекричать вой взбесившейся стаи, но зажатый в зубах факел вынуждал ее хранить молчание.

— Дайте ей слово! — завизжала Фессрана, хлеща себя хвостом. — Она Имеющая Имя! Позвольте ей говорить.

— Возьми мое животное, Фессрана, — прошипела Ратха, не разжимая зубов. Освободив пасть, она повернулась мордой к стае.

— Смотрите! Фессрана держит его, она его не боится, — заговорила Ратха, кивая на Фессрану, стоявшую рядом с ней с факелом в зубах. — Это мое животное. Я принесла его в племя. Я — Ратха, которая когда-то пасла трехрогих оленей. Теперь я пасу Красный Язык.

Раздался сдавленный вопль, и Меоран, оттолкнув плечом Срасса, вышел вперед.

Ратха почувствовала, как земля под ее передними лапами вдруг стала влажной от пота. Запах Меорана обступил ее со всех сторон и придавил к земле, как если бы вожак обрушился на нее своей огромной тяжестью. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы заткнуть любой протест в глотку протестующему. А если глаз оказывалось не достаточно, то тяжелые челюсти без труда довершали дело. Увидев блеск зубов, торчавших, как клыки, за губами вожака, Ратха сразу вспомнила солоноватый привкус свежепролитой крови, смешивавшийся с запахом Меорана, и то, как каждый раз после этого все племя ходило с низко опущенными головами и помутневшими от страха глазами.

— Никаких пастухов Красного Языка не будет на землях, которыми я правлю, — пророкотал Меоран, не сводя тяжелого взгляда с Ратхи.

— Я пришла не для того, чтобы требовать, вожак племени. Я принесла свое животное, чтобы оно служило тебе, согревало тебя, когда ты сторожишь стадо в ночи.

— Мы не знаем тебя, забирай свою мерзкую тварь и убирайся.

Холод охватил Ратху, ужас пробежал по ее шкуре, словно блоха, выбирающая место для укуса. Всего несколькими словам вожак лишил ее имени, рода и всего, что она знала и ценила в жизни. Теперь у Ратхи осталось только одно — то, что горело в зубах у той, что стояла у нее за спиной.

— Дай мне мое животное, — попросила она Фессрану, которая ошеломленно посмотрела на нее, потрясенная тем, как изменился голос Ратхи.

Взяв факел у спутницы, Ратха повернулась, бросив трепещущий огненный свет на стоявшую перед ней стаю. Они все зажмурились от боли и втянули головы. Даже Меоран опустил свою тяжелую морду с выступающими челюстями.

— Убей ее! — закричал кто-то, и остальные подхватили этот вопль. — Убей ее и тварь, которую она принесла!

Стая пожирала ее ненавидящими глазами, но ни один не посмел приблизиться, когда Ратха взмахнула факелом, очертив огненную дугу в черноте ночи.

— Да, убейте его, — прорычала она сквозь стиснутые зубы. — Давайте, подходите! Разорвите ему глотку. Прыгните и сломайте ему спину. Вот он, перед вами. Что? Трусите? — Она усмехнулась углами рта, сжимавшего палку. — Вы не знаете, как его убить, верно? Ха! Глядите, какие острые зубы у нашего племени! Неужели они не смогут загрызть такое крошечное животное? Или только я одна знаю, как с ним справиться?

— Сссс, Ратха, — Фессрана пощекотала усами ухо Ратхи. — Ты слишком быстро бежишь по незнакомой тропе. Такур тоже в стае. Я чую его запах.

— Какое мне дело до… — рявкнула в ответ Ратха.

— Тебе будет до этого дело, когда Такур расскажет все, что знает, — прошипела Фессрана, притопнув лапой рядом с лапой Ратхи.

— Убейте Красный Язык! — взревел Меоран.

— Как? — заскулила стая. — Мы не знаем, как это сделать!

— Никто из вас этого не знает! — Ратха взметнула факел выше и угрожающе замахала им. — Красный Язык — мой питомец! Его нельзя убить!

Вопли стихли, превратившись в урчащие стоны. Некоторые из тех, кто стоял в первых рядах, запрокинули головы, обнажая глотки. Ратха не сразу поняла, что они подставляют горло ей — ей и ее Красному Языку. Не Меорану — вожаку племени.

Она снова посмотрела в глаза вожака, увидела закипающую в них ярость и поняла, что эта ярость не остынет до тех пор, пока теплая кровь бежит в ее жилах, а Красный Язык продолжает танцевать на конце ее ветки. И еще она поняла, что ей уже нет дороги назад с избранной тропы.

Меоран бросил свирепый взгляд на ближайшего пастуха, застывшего с запрокинутой головой. Подняв тяжелую лапу, он ударил его так, что тот зарылся мордой в землю. Остальные мгновенно в ужасе опустили головы, но Ратха видела, что Красного Языка они боятся гораздо больше, и страх, мелькнувший в глазах Меорана, подсказал ей, что он тоже это понял.

Ратха еще выше подняла свой факел, так что свет упал на съежившиеся фигуры, и поискала глазами Такура. Она услышала голос пастуха раньше, чем увидела его самого.

— Выслушай меня, клан! Красный Язык можно убить. Я видел, как она это делала.

Ратха почувствовала как вздрогнула стоявшая рядом с ней Фессрана. Потом увидела, как Меоран одним прыжком перепрыгнул через согбенные спины стаи и приземлился между ними, не обращая внимания на визг тех, кто попался ему под тяжелые лапы. Схватив Такура за шиворот, вожак выволок его из толпы. Он швырнул его на спину и поставил свою тяжелую лапу ему на грудь.

— Ты будешь говорить, пастух. Говори мне все, что знаешь, — прорычал Меоран, встряхнув Такура.

Тот повернул голову и посмотрел на Ратху

— Он убьет тебя, однолетка, — спокойно сказал он. Струйка алой крови бежала по его шее. — Забирай свое животное и беги!

Нижняя челюсть у Ратхи вдруг задрожала, так что ветка заплясала в ее зубах, и она с трудом удержала ее.

— Говори же, пастух! — процедил Меоран сквозь стиснутые зубы. Ратха направила на него факел, но вожака прикрывало распростертое тело Такура.

Ратха всем сердцем ненавидела Такура за предательство, но все-таки не могла обратить огонь против него. Она знала, что Меоран почувствовал ее колебание, поскольку он нарочно рывком швырнул Такура перед собой, закрываясь его телом от грозного животного, трепетавшего на ветке у Ратхи. Затем он замахнулся на Ратху из-за головы Такура.

Фессрана кружила вокруг них, пытаясь отвлечь Меорана, чтобы вырвать Такура из его пасти.

Ратха посмотрела на стаю, плотной толпой стоявшую за Меораном. Никто из них даже не шелохнулся, чтобы помочь своему вожаку. Они просто стояли, смотрели и ждали, кто окажется победителем в этом поединке.

— Беги, Ратха! — закричал Такур, когда Меоран принялся трепать его из стороны в стороны.

— Отпусти его, Меоран! — зарычала она и прыгнула на вожака, не выпуская факел.

Меоран рывком поднял Такура в воздух, так что тот повис, как сосунок, в пасти вожака, волоча задними лапами по земле и беспомощно размахивая в воздухе передними.

Ратха едва успела остановиться, чтобы не ткнуть факелом в грудь Такура. Она отскочила и попятилась.

Такур запрокинул морду, зажмурил глаза и застыл, мелкая дрожь била его оцепеневшее тело.

— Зачем, Такур? — закричала Ратха, чувствуя, как внутри у нее все рвется от муки. — Зачем ты им рассказал?

— Не из ненависти, Ратха, — прошептал Такур, обмякнув в пасти Меорана. Он хрипло застонал, когда вожак снова с бешенством встряхнул его.

— Если я убегу, он тебя убьет, — пробормотала Ратха. — Скажи, ты уйдешь со мной, если я тебя освобожу?

Такур медленно открыл затуманенные глаза.

— Я не могу уйти с тобой. Он меня не убьет. Ему нужно то, что я знаю.

Несколько мгновений Ратха стояла, в оцепенении глядя на Такура, пытаясь найти ответ в его глазах. Когда-то он был ее учителем, другом — а может быть, даже больше. Кем он стал теперь?

Вскинув голову она встретила сощуренный взгляд Меорана.

Вся стая пожирала ее глазами из-за спины вожака.

Тем временем сила Ратхи таяла, ибо Красный Язык уже подползал к самому концу ветки. Ему еще хватало жара держать стаю на расстоянии от ее глотки, но Ратха видела, что очень скоро соплеменники прыгнут вперед и набросятся на нее.

— Уходи, однолетка, — снова тоненько простонал Такур.

Ратха почувствовала, как Фессрана подтолкнула ее сзади. Она обернулась, и в страхе посмотрела во тьму, которая тут же выпрыгнула из-за деревьев, стоило ей направить факел в сторону леса.

Не говоря ни слова, Ратха развернулась и помчалась прочь за Фессраной.

Через несколько шагов она остановилась, подняла факел и обернулась. Меоран и стая никуда не ушли, их черные фигуры выступили из ночной тьмы.

Ратха снова отвернулась и помчалась прочь, озаряя тропу светом своего факела. Они не бежали за ней… пока.

Она гнала себя вперед, не обращая внимания на подгибающиеся лапы и сосущую боль в пустом животе. Но самую страшную боль было нельзя заглушить. Дыхание с шипением вырывалось между зубов Ратхи, стиснутых на конце факела.

— Такур… Такур… Фессрана, скажи, что случилось с Такуром?

— Возможно, то, что он знает о Красном Языке, спасет его от зубов Меорана. Но не спасет от моих, если тебя поймают и убьют!

— Нет! — Она споткнулась на бегу. Земля ушла из-под лап, и Ратха беспомощно растянулась за спиной Фессраны. — Он сделал это не из ненависти! Не смей ему мстить, дай мне слово!

Фессрана пошла медленнее, давая ей время подняться и догнать.

— Мое слово ничего не значит. Меоран и мне пустит кровь, если поймает нас. Ладно, поговорим позже, когда перейдем реку. Бегом!

Факел все еще горел, но половина ветки уже обуглилась. Красный Язык обессилел, но ветер то и дело подхлестывал его, заставляя разгораться сильнее, пожирая остатки ветки.

«Можно будет наломать веток с деревьев на той стороне реки, — подумала Ратха. — Если, конечно, мы туда доберемся. Если Меоран поймает нас раньше, мое животное уже не сможет защитить наши глотки».

Ратха и Фессрана забрались на холм и сбежали вниз с другой стороны. Склон был очень длинный, и Ратха так разогналась, что Красный Язык жадно заплясал возле самых ее усов. Где-то впереди была река. За ней земля племени заканчивалась.

Ратха так далеко обогнала Фессрану, что не услышала ее предупредительного крика.

В следующее мгновение трава под ее лапами сменилась глиной, и Ратха кубарем покатилась по ней, не в силах остановиться. Бешено вращая хвостом, она попятилась, пытаясь подобрать под себя задние лапы.

Сырая глина зачавкала между ее пальцев. Мелкая галька больно ободрала подушечки на лапах. Берег стал круче, а потом ушел из-под лап. Ратха снова судорожно взбрыкнула лапами — и очутилась над водой. Потеряв равновесие, она неуклюже рухнула вниз. Факел полетел в темноту. На мгновение Ратха увидела две огненные вспышки — одну над другой. Потом они встретились, слились, и факел ушел под воду.

Ратха ударилась о воду и бешено замахала лапами. Упершись в дно, она оттолкнулась и встала на задние лапы, молотя по воде передними.

Огонь погас.

Ручей переливался в холодном лунном свете, а Ратха все искала и искала своего питомца. Она шлепала по воде, запускала лапы на глубину, даже нырнула с головой и попробовала искать усами. Бесполезно.

Внезапно что-то ударило ее в бок. Обернувшись, Ратха схватила невидимый предмет зубами. Она узнала свой факел по вкусу и запаху гари, но Красный Язык навсегда погас, и теперь в зубах у Ратхи была обычная палка — бесполезная, как сотни других таких же.

Ратха разжала зубы и выпустила палку.

Потом запрокинула голову и завыла от страха и ярости. Теперь уже ничто не защитит ее горло от Меорана! Все было напрасно. Красный Язык умер.

Снова встав на задние лапы, она стала хлестать и царапать ручей когтями, словно он был живой плотью, которую нужно было хоть как-то покарать за убийство ее животного. Потом Ратха услышала шаги над головой. Громкий плеск, раздавшийся совсем рядом, едва не сбил ее с ног. Острые зубы впились ей в загривок.

— Ратха! — громко шикнула Фессрана ей на ухо. Ее горячее влажное дыхание опалило Ратхе нежную кожу над ухом.

— Мой питомец! Мой питомец умер! — завыла Ратха, до боли обдирая горло.

— Племя приближается, — процедила Фессрана сквозь зубы. — Твои вопли приведут их сюда. Замолчи!

— Они ищут меня. Беги, Фессрана. Если они найдут меня, то не станут искать тебя.

— Скажи еще слово, и я окуну тебя мордой в воду. Я тоже держала Красный Язык в зубах, и Меоран никогда этого не забудет.

Острые зубы снова сомкнулись на загривке Ратхи, и Фессрана поволокла ее через реку, а потом вытащила на берег.

Ратха так дрожала, что едва могла стоять, а когда ветер обрушился на ее мокрую шкуру, ей стало казаться, что она осталась совсем без шерсти.

Гладкая шерсть Фессраны тускло блестела в темноте, когда она прошла мимо Ратхи и погнала ее вверх по склону.

— Стой.

Фессрана обернулась, глаза ее светились изнутри.

— Здесь заканчиваются наши земли, — сказала она, — но не ярость племени.

— Мы не можем убежать от них. Мы слишком давно не ели, — проклацала зубами Ратха.

Фессрана опустила морду и сгорбила плечи.

— Фессрана, они никогда не оставят меня в покое. Но ты еще можешь отвести от себя их ненависть.

— Как же? — светящиеся глаза сощурились.

— Красный Язык умер. Меорану незачем знать, что его убила моя глупость. Скажи ему что это сделала ты, Фессрана. Скажи, что убила Красный Язык и прогнала меня. Наверное, он слышал мои крики.

— Яаррр… А я слышу его, — процедила Фессрана. — Быстрее, Ратха!

— Не спеши! Он поверит, Фессрана. Вот, — Ратха полоснула лапой себя по животу и протянула полные когти своей шерсти старшей кошке. — Вот моя шерсть. Возьми ее в зубы.

Прежде чем Фессрана успела ее остановить, она размазала по шерсти Фессраны кровь и грязь, которыми были перепачканы подушечки ее израненных лап.

— Вот! Я набросилась на тебя с Красным Языком, но ты сумела вырвать его у меня из пасти и убить. Меоран увидит мою кровь на твоей шкуре. А палку отнесет вниз по течению. Покажи ему все это, когда он придет.

— Довольно! — зашипела Фессрана. — Он никогда…

— Ты не успела даже вылизаться, как племя выбежало к реке, — продолжала Ратха и ударила Фессрану лапой по морде, оставив грязный след. В следующее мгновение ей пришлось отпрыгнуть назад от тяжелой оплеухи Фессраны.

Глаза Ратхи бешено засверкали.

— Убирайся отсюда, пока я не превратила твою ложь в правду! — зарычала Фессрана.

Ратха втянула голову в плечи и отбежала назад. Потом остановилась, подняла голову и обернулась.

— Да будешь ты всегда есть сидя и спать в самой сухой пещере, Фессрана, — тихо проговорила она. — Ты принадлежишь племени. Ты не можешь его покинуть. Но мой путь лежит в стороне от общей тропы. И я такая одна.

Ярость погасла в глазах Фессраны. Ее хвост дернулся в последний раз, потом замер.

— Пусть этот путь приведет тебя обратно к нам.

— Позаботься о Такуре, — попросила Ратха.

— Непременно. А теперь иди, — Фессрана оттянула назад усы. — Я не хочу, чтобы ты видела, как я буду лебезить перед Меораном.

Ратха вскочила на вершину холма и больше не оборачивалась. Вопли племени на другом берегу раздавались уже совсем близко. Ратха немного пробежала вдоль ручья вниз по течению, а потом свернула в лесок. Убедившись, что находится с подветренной стороны от берега, она зарылась в кустарник и прислушалась. Сердце быстро-быстро колотилось в горле, грозя задушить ее. Выйдет ли все так, как она задумала? Поверит ли вожак в рассказ Фессраны и помилует ли ее? Племени слишком нужны хорошие пастухи, чтобы без необходимости убивать одного из них!

«Если Фессрана погибнет, — подумала Ратха, взбудоражено меся лапами землю, — я тоже выйду и подставлю горло Меорану».

Вой стих, наступила тишина. Затем послышались голоса.

Ратха находилась слишком далеко, чтобы разобрать слова, но живо улавливала интонацию. Густой рык Меорана, жалобное поскуливание Срасса. То взлетающий, то стихающий голос Фессраны. Потом снова воцарилась тишина.

Ратха напряглась всем телом и, стиснув зубы, стала ждать истошного вопля стаи, знаменующего смерть Фессраны. Но все было тихо.

Она подняла подбородок и наклонила уши вперед, не смея поверить в то, что такая простая ложь могла спасти ее сторонницу. Она до боли в глазах всмотрелась сквозь переплетение ветвей. Луна серебрила противоположный берег. Вдалеке фигуры сновали туда-сюда. Фессрана сидела, о чем-то разговаривая с Меораном. Потом протянула лапу. Меоран вытянул шею, чтобы обнюхать ее, а вся стая сгрудилась вокруг. Затем Фессрана встала, смешавшись с остальными, и Ратха потеряла ее в толпе.

Она устало растянулась под кустом, оглушенная усталостью и облегчением. Положив подбородок на сырую землю, кошка лежала, чувствуя, как ее сердце постепенно начинает биться медленнее. Вернулась боль в животе, запульсировали порезы на подушечках лап. В раны попала грязь, но Ратхе было некогда их вылизывать. Ветер в любой момент мог перемениться, и отнести ее запах в сторону племени, выдав это жалкое убежище. Несмотря на голод и усталость, она должна была бежать и бежать, пока не окажется вне досягаемости племени.

Ратха зевнула.

«Здесь можно было бы отлично выспаться, — подумала она, с трудом приподнимаясь на передних лапах. — Но если бы я уснула, то очень скоро Меоран стоял бы надо мной, готовясь нанести смертельный укус».

Она заставила неподатливые задние лапы повиноваться, встала и выглянула из-за куста. Голоса стихли. Племя ушло. Должно быть, Фессрана послала их по ложным тропам, чтобы они ее не нашли.

Ратха вышла из зарослей и посмотрела на звезды. За редкими деревьями стояло огромное пространство небес. Как много звезд… И каждая горела, как маленькая крупица ее погибшего питомца. Ночной ветер тронул шерсть Ратхи, она поежилась и насторожилась.

Отныне она была вне племени, отверженной и поставленной вне закона. Выходит, ее зря учили пастушеству, ведь отныне ей некого было пасти. Не будет больше собраний, не будет больше общности над убоиной племени. Отныне ей придется самой добывать себе пропитание, хотя никто не учил ее этому.

Умирая от жалости к себе, Ратха поплелась прочь от реки. Она старалась держаться в тени кустов и деревьев, избегая открытых пространств, где юная трава купалась в лунном сиянии возле обугленных стволов поваленных огнем сосен.

Вначале она заботилась только об осторожности, пожертвовав скоростью, но очень скоро отчаяние выгнало ее из укрытия.

Ратха бежала от врага, у которого не было ни вида, ни запаха, чье мрачное присутствие мерещилось ей в каждой тени дерева, заставляя опрометью удирать с тропы. Она бежала, как сосунок, впервые вышедший на ночную тропу и боящийся всего, что движется.

Ветер стал резче, он шипел и гремел в ветвях. Новая резь, появившаяся в груди, оказалась не в силах заглушить старую боль в пустом животе, и Ратхе приходилось терпеть обе до тех пор, пока голод не превратился в слабость, пропитавшую лапы. Спотыкаясь, она плелась от дерева к дереву, подолгу отдыхая под каждым, набираясь сил для следующего перехода. В довершение всех бедствий тропа то ли пропала, то ли Ратха сбилась с пути, ибо теперь ей приходилось продираться сквозь колючие заросли и крепкие, как ветки, вьющиеся лианы.

Она задыхалась. Подошвы лап стали скользкими от пота, порезы жгло огнем. Ратха была почти благодарна боли: по крайней мере она поддерживала в ней жизнь и злобу, не позволяя поддаться искушению рухнуть в заросли цепляющихся за шерсть колючек и больше уже не вставать. Сейчас только злость заставляла ее вырываться из цепких объятий шипов и двигаться дальше, оставляя за собой клочки шерсти.

Казалось, сама земля обратилась против нее, став настолько топкой, что Ратха на каждом шагу проваливалась лапами в жижу. Мягкая почва чавкала под ее поступью, тащила назад, а острые колючки немилосердно грызли ей бока и загривок. Наконец она зацепилась за шипы, торчавшие из побегов лиан и, сколько ни билась, не смогла освободиться.

Некоторое время Ратха сидела неподвижно, собираясь с силами. Потом с последним усилием вырвалась, так что шипы в кровь располосовали ей бока.

Потеряв равновесие, она упала и покатилась по крутому склону. Совершенно обессиленная, Ратха безропотно кувыркалась по земле, лишь изредка цепляясь когтями, чтобы замедлить падение. Потом она плюхнулась на что-то, услышала тихий хруст и почувствовала запах гнилого дерева. Она попыталась встать, но не смогла даже поднять голову, не говоря уже об остальном теле, слишком ослабевшем, чтобы подчиниться.

Тогда она бессильно уронила голову, смутно почувствовав сырую землю под щекой. Неужели она нашла здесь свое смертное место? И может быть, когда-нибудь племя найдет ее тело — сгнивший комок шерсти, валяющийся возле такого же гнилого бревна?

Нет! Ратха сцепила зубы. Нет, она не будет лежать тут, как падаль — по крайней мере, пока. Если Меоран и другие придут сюда, она встретит их стоя, с оскаленными зубами!

Только бы отдохнуть хоть немножко… Больше ей ничего не нужно. Только немного времени, чтобы к ногам снова вернулась сила и хоть чуть-чуть ослабла боль в груди. Тогда она смогла бы сражаться, если потребуется, или отправиться дальше на поиски воды, чтобы смягчить пересохшую глотку, и еды, чтобы наполнить воющий желудок.

Ратха закрыла глаза, и земля плавно закачалась под ней, мягко приподнимая и опуская, словно она вновь стала сосунком, свернувшимся на теплой груди матери.

Приоткрыв один глаз, она посмотрела на темные папоротники, склонившиеся над ее головой. Листья были неподвижны, и Ратха поняла, что ее качает не земля, а собственная усталость. Смирившись, она позволила воображаемой качке убаюкать себя, погрузив сначала в дремоту, а затем и в сон.

Она проснулась от страшного зуда во всем теле. Неужели все ее блохи вдруг обезумели? Они скакали по ее шкуре, щекотали кожу, так что необходимость положить конец этим мучениям пересилила усталость. Ратха пошевелила лапой и увидела, как что-то белое, извиваясь, упало на землю. Значит, это не блохи кишели в ее шерсти. Но кто же тогда?

Одним прыжком Ратха вскочила и принялась с такой яростью отряхиваться, словно хотела сбросить с себя шкуру. Часть неведомых паразитов ссыпалась ей под ноги, но остальные продолжали живыми колтунами ползать в ее шерсти.

У Ратхи даже хвост распушился от ужаса. Может быть, она уже так близка к смерти, что черви начали селиться в ее теле? Она вспомнила увиденный когда-то труп пестроспинки, павшей от болезни. В тот раз племя даже не притронулось к зараженному мясу, и труп бросили на растерзание стервятникам. Ратха живо вспомнила звук, исходивший от мертвого тела — тихое жужжание и непрекращающийся шорох. Это была песнь трупоедов, гимн разложения. Это был звук миллионов крошечных челюстей, пережевывающих мертвую плоть. Ратха содрогнулась, вспомнив эту песнь. Потом снова принялась трясти шерстью.

В лунном свете она увидела у себя под ногами бледные панцири и сучащие во все стороны ножки. Ратха немного успокоилась, страх уступил место осторожному любопытству.

«Никакие это не черви», — подумала она, наступая лапой на удирающее насекомое.

Обернувшись, Ратха снова посмотрела на поваленное дерево, возле которого ее сморила усталость. Плотная древесина прогнила изнутри, так что было видно глубокое дупло. Целые вереницы муравьев кишели и сновали в этом отверстии, порой выплескиваясь наружу, как черная густая жижа.

Оказывается, Ратха устроилась прямо у них в гнезде! Неудивительно, что она проснулась с полной шкурой насекомых. Ратха повернула голову за спину и сжала зубами шевелящийся клок шерсти.

Стиснув челюсти, она пропустила шерсть сквозь зубы. Крохотные лапки защекотали ей язык, так что она едва не поперхнулась. Ратха укусила насекомое, раздавив его панцирь.

Она поспешно выплюнула расплющенный трупик, но вкус насекомого все-таки успел попасть ей в пасть. Ратха ожидала горечи или мерзкого привкуса, от которого захочется тошнить, но вкус оказался чистым и чуть сладковатым, чем-то напоминающим речных ползунов, которыми угощал ее Такур. Тут же она почувствовала зверский голод. Но в таком деле главное — не торопиться. Ратха пустила слюну, омыв язык, и еще раз попробовала насекомое. Нет, с речными ползунами, конечно, не было никакого сравнения, но тоже вполне съедобно.

Она слизнула сразу несколько муравьев, ползавших у нее под лапой, раздавила их зубами и прожевала.

«Глупые трупоеды! — торжествующе хмыкнула про себя Ратха. — Я сама вас съем!»

Быстро расправившись с муравьями, нападавшими с земли, Ратха принялась за тех, кто еще ползал по ее шерсти. Не насытившись, она поворошила лапой гнездо, круша гнилую древесину. Кишащая масса муравьев волной выхлестнула из отверстия дупла.

Ратха передавила их лапами и съела всех.

К рассвету она почти насытилась. Дневной свет загнал насекомых в глубь их развороченного гнезда, но Ратхе было уже все равно. Боль в желудке утихла, и она была готова снова двинуться в путь.

Несколько дней Ратха шла через густые лиственные и хвойные леса. Здесь уже совсем не чувствовалось ярость огня, под деревьями царил прохладный сумрак, напоминавший Ратхе ее родной лес до прихода Красного Языка.

Шагая по палой хвое, она подумала, что могла бы поселиться среди этих молчаливых деревьев. Здесь было много гнилых стволов, которые легко сдались бы под ее когтями, выдав всех своих жильцов, так что с голоду она не умерла бы. Но при одной мысли об этом лапы ее сами собой бежали быстрее, пока лес не поредел, уступив место кустам и подлеску.

Только когда последние деревья остались за спиной, Ратха остановилась и оглянулась назад. Лес манил ее из глубины своей сумрачной серо-зеленой утробы, обещая покой и безопасность. Далекий горизонт тоже манил, не обещая ничего, кроме испытаний.

Ратха повернулась спиной к лесу и помчалась в сторону горизонта.

7

Ратха обнюхала цепочку крошечных следов, бежавших с низины в камыши. Запах болотного ила ударил ей в ноздри, заглушив аромат дичи. У Ратхи задрожали задние лапы, и она села. Волна тошноты подступила к горлу и судорогой свела желудок, грозя исторгнуть из него озерную воду, которую Ратха пила ранним утром, пытаясь заглушить сосущий ее голод.

След вел глубже в болото. Ратха заставила себя подняться и идти вперед. Болотная бурозубка пробежала тут совсем недавно, ее следы четко отпечатались в черном иле.

Ратха умела читать следы. Такур научил ее не только искать отбившихся от стада трехрогих и пестроспинок по отпечаткам их копыт, но и понимать, по какому следу стоит идти.

Она остановилась и всмотрелась в землю. Так-так, здесь дичь побежала. Следы стали глубже и располагались дальше друг от друга. Мелкие крошки засохшей грязи, цветом чуть светлее ила, тянулись вдоль тропы, разбросанные торопливыми маленькими лапками.

С растущим возбуждением Ратха пошла по следу. Пасть ее наполнилась слюной. Очень скоро хрупкие косточки захрустят на ее зубах, и она жадно захлюпает свежей теплой кровью… И тогда грызущая боль в животе отступит…

Ратха остановилась. След оборвался. Вот он, последний отпечаток в черном иле, а дальше — ничего.

Взвыв от досады, Ратха стала обнюхивать след со всех сторон. Может быть, бурозубка перепрыгнула на какое-нибудь бревно или ветку? Она лихорадочно крутила головой. Вокруг не было ничего, кроме ила. Куда же подевалась дичь?

Ратха снова закружила на месте, пытаясь отыскать загадочно оборвавшийся след. Внезапно что-то узкое и гладкое укололо ее в лапу. Ратха убрала ногу и посмотрела. В оттиск ее подошвы впечаталось птичье перо — длинное гладкое маховое перо!

Пронзительный крик над головой заставил Ратху вскинуть голову. Несколько птиц кружили в небе над ней. Ратха узнала их по очертаниям крыльев — это были хищники. У Ратхи опустились усы. Наверное, ее дичь попала в когти этим птицам, и они порвали ее своими загнутыми клювами. Значит, охота закончена. Придется начинать все сначала.

Краем глаза Ратха заметила какое-то движение сбоку. Она вихрем обернулась. Тяжелый клюв прорезал воздух в том самом месте, где только что был ее загривок.

Не раздумывая, она припала к земле, глядя вверх на своего врага.

Огромная птица каркнула и задрала гребень, глядя на Ратху немигающими змеиными глазами. Кривые птичьи когти глубоко ушли в ил под тяжестью громоздкого тела. На здоровенных ногах, покрытых чешуйчатой мозолистой кожей, держалось нелепое тело — неуклюжая туша, длинная шея и крошечные крылышки, покрытые лохматыми перьями. Змеиную шею венчала огромная голова, раскачивающаяся под собственной тяжестью. Клюв снова раскрылся. Коготь взметнулся в воздух. Внутри клюв оказался желтым, с блестящим и узким розовым языком.

Целое мгновение парализованная страхом Ратха беспомощно смотрела, как сверху на нее опускаются огромная пасть и загнутый коготь. Потом она вспомнила о своих лапах.

Клюв воткнулся в черный ил.

Обезумев от ужаса, Ратха помчалась через камыши, подгоняемая сиплым карканьем разгневанной хищницы. Она мчалась, не разбирая дороги, бросаясь в разные стороны и путая следы, чтобы сбить преследовательницу со следа. Она бежала, пока лапы несли ее, а потом упала и сразу же уснула, но сон ее был краток — голодный живот вскоре разбудил кошку, напоминая о том, что он по-прежнему пуст.

Вечер вновь застал Ратху за охотой. На этот раз дичь была либо больной, либо раненой, об этом говорила вихляющая из стороны в сторону цепочка неровных следов. Порой отпечатки лап были смазаны, словно бы по ним прошелся волочившийся по земле хвост. Ратха снова шла по следу, но на этот раз никакой азарт охоты не мог заставить ее забыть о том, как легко из охотницы превратиться в добычу.

Постепенно след становился все более свежим, запах усиливался. Увидев впереди поваленное дерево, преградившее тропу, Ратха заранее напружинила мышцы. Она уже слышала тихий шорох, доносившийся из-за упавшего ствола, и хруст разгрызаемых семян. Дрожь прошла по ее телу, живот напрягся. Ратха бесшумно проползла вдоль гнилого ствола и заглянула через него. Вот она! Маленькая болотная бурозубка с тусклой полосатой шерсткой и такими же ввалившимися боками, как у Ратхи. Задняя лапа у нее была ранена, и бурозубка приволакивала ее. Вот тупоносая мордочка повернулась, маленькие усики задрожали. Ратха поспешно втянула голову. Дождавшись, пока зверек снова вернется к еде, она выглянула из-за крошащихся обломков поваленного дерева. Наконец-то она поймает хоть какую-то дичь!

Собравшись, Ратха напружинила мышцы и перелетела через дерево. Коснувшись лапами скользкой земли, она прыгнула еще раз и поймала бурозубку вытянутыми передними лапами.

Ратха бешено замахала хвостом, пытаясь удержать равновесие, не выпуская из лап бьющегося зверька. Зашатавшись, она высвободила одну переднюю лапу, чтобы устоять на лапах, и бурозубка не преминула воспользоваться ее замешательством, чтобы вырваться. Вне себя от бешенства, Ратха прыгнула и щелкнула зубами, но маленький зверек, несмотря на раненую лапу, был уже далеко и что было духу удирал в камыши.

Воя от досады, Ратха бросилась в погоню. Подстегиваемая голодом и злостью, она гналась за бурозубкой по жесткой траве, и вскоре всего несколько хвостов отделяли ее от дичи. Внезапно болотная трава расступилась, сменившись зарослями папоротников, но когда Ратха уже почти настигла свою добычу, какой-то рыже-бурый зверь вдруг выскочил невесть откуда, бросился на нее и отшвырнул прочь от бурозубки. Раздался тоненький визг, затем низкий рык, и все смолкло.

Ратха выкатилась из куста папоротников и с трудом поднялась на ноги. Молодой самец ее вида стоял неподалеку, нагло глядя на нее. Хромая бурозубка, теперь уже мертвая и безжизненная, болталась в его пасти. Самец бросил ее в папоротники и принялся катать туда-сюда лапой, искоса поглядывая на Ратху. Голод заставил кошку подойти ближе.

Самец взмахнул хвостом, зарычал, потом подобрал с земли маленькое тельце и отошел чуть подальше в папоротники. Там он швырнул бурозубку на землю, присел в нескольких шагах от Ратхи и начал вылизываться.

Распластавшись животом по траве, Ратха поползла через папоротники, застывая всякий раз, когда самец бросал на нее взгляд. Голод волнами прокатывался по всему ее телу, но где-то в промежутке между этими приступами она вдруг поняла, что запах наглого вора кажется ей до странности знакомым.

Ратха подняла голову и пошевелила усами. В этот момент самец обернулся, вызывающе зевнул и опустил голову в папоротники. Раздался сочный хруст костей, и Ратха поняла, что он пожирает «ее» добычу.

С диким визгом она бросилась на врага, но почти сразу же свалилась от усталости. Рывком поднявшись на подгибающиеся лапы, Ратха распушила хвост и плюнула. Самец, ни на миг не отрываясь от еды, пренебрежительно повел ухом. Ратха увидела, что от бурозубки осталась уже половина.

— Трупоед! — зашипела она. — Безымянный пожиратель помета! Блохастый костегрыз! Аррр, я знаю, что ты не понимаешь мою речь, зато очень хорошо поймешь мои зубы!

На этот раз самец посмотрел на нее, кусок мяса с приставшим к нему клочком шерсти свисал у него из пасти. В несколько быстрых укусов он заправил лакомый кус в рот и принялся пережевывать, показав острые зубы со сломанным нижним клыком.

Ратха уставилась на уши вора. На одном из них недоставало верхушки, а рваный край носил отчетливый отпечаток зубов. Ее зубов. Это был тот самый разбойник, который напал на пестроспинок Фессраны в ночь, когда Ратха впервые встретилась в бою с Безымянными.

— Те же слова, недотепа? — усмехнулся самец, глядя ей прямо в глаза. — Неужели тебя не научили другим?

Ратха вздыбила загривок и почувствовала, как шерсть распушается по всему ее телу от спины до хвоста. Ноздри ее раздулись. Она никак не могла решить, броситься ей на врага или уйти, поэтому не сделала ни того, ни другого. Она только смотрела на остатки еды, лежавшие между передними лапами самца, и беспомощно сглатывала голодную слюну.

Он оторвал кусок дичи. Запах теплого блестящего мяса заставил Ратху сделать шаг вперед. Слюна потекла у нее между зубов и закапала с губ на шерсть.

— Ты забралась далеко от своей земли, племенная кошка, — заметил самец, проглотив мясо. — И далеко от скота, который тебя кормит.

Ратха сделала еще один шаг вперед. Она видела, как подрагивают кончики его усов.

— Я выследила эту бурозубку, сломанный клык. Позволь мне забрать остатки ее мяса.

— Да, ты ее выследила, — легко согласился самец. Голос его звучал беспечно, но глаза оставались настороженными. — Но не ты поймала ее. Это сделал я.

— Я поймала ее! Мои лапы коснулись ее раньше твоих. Я пустила ей первую кровь!

— И что из этого? Это что, новый закон племени? Я думал, у вас и без того слишком много законов и вожаков, которым вы подставляете свои глотки! — Он усмехнулся, показав острый конец сломанного клыка.

— Отдай мне мою добычу! — взвыла Ратха, бросаясь на него. Но дрожащие лапы вновь подвели ее, и вместо смертельного прыжка она неуклюже плюхнулась на землю.

Самец подобрал остатки еды и неторопливо отошел подальше. Усевшись среди папоротников, он насмешливо посмотрел на Ратху.

— Ты плохая охотница, племенная кошка. Едят только хорошие охотники, — процедил он сквозь зубы, поднимая голову, чтобы остатки еды легко проскочили в его глотку.

— Вор! Костегрыз! Я сломаю тебе еще один клык и оторву второе ухо! Попробуй только еще раз приблизиться ко мне или украсть мою добычу, и я отгрызу тебе хвост и вобью его в твою вонючую глотку!

Вместо ответа он показал ей язык, а потом повернулся, высоко поднял хвост и неспешно пошел прочь.

Ратха подошла к тому месту, где только что лежали остатки бурозубки, надеясь найти хотя бы несколько кусочков. Но там был только мох, мокрый от крови и слюны.

Склонив голову, Ратха принялась лихорадочно вылизывать зеленый ковер, но почувствовала лишь едва уловимый вкус. Тогда она закрыла глаза, и судорога отчаяния свела ей живот.

«Едят только хорошие охотники», — тупо стучало у нее в голове.

Ратха подняла голову и оскалила клыки. Потом принялась рвать когтями мох.

Она потеряла свой мир и все, что в нем было. Пастушьи знания, верой и правдой служившие ей в клане, оказались бесполезны в дикой жизни. Она распрощалась со своим племенем. Но только теперь, когда изнуряющие муки голода сменились парализующим страхом, Ратха поняла еще кое-что — она распрощалась со всем, чему научило ее племя.

«Меня учили пастушеству! — вопила часть ее существа. — Теперь эта жизнь закончилась. Что же мне осталось?»

«Ничего, — отвечал тот же голос. — Выбрав уход из клана, ты выбрала смерть».

Ратха оцепенела от отчаяния. Ей хотелось провалиться сквозь мох и остаться там навсегда. Превратиться в кучку сухих костей, которые раскатятся под лапой того, кто пройдет этой тропой. Белых, крошащихся костей, изъеденных насекомыми…

Но тут впервые заговорила другая часть ее существа.

Ратха заглушила голос ужаса и прислушалась. Эта часть ее говорила не словами, а чувствами и образами. Она напомнила Ратхе о запахах, стоящих над озаренными звездами тропами, о том, как красться и прятаться в темноте, о треске веток под лапами и внезапном восторге, охватывающем охотника при запахе близкой добычи. Она говорила о жизни, которая была намного старше племени и при этом намного глубже и, как ни странно, намного мудрее. Эта древняя часть ее существа не сомневалась, что и в Ратхе живет отголосок этой мудрости.

Выслушав все это, Ратха очнулась словно ото сна и задрожала, ибо это знание было намного сильнее премудрости племени.

Ратха знала, что обычаи племени существуют очень давно — много-много жизней, много-много смен времен года. Она знала имена вожаков племени, от самых первых до Байра и Меорана. Обычаи скотоводов были стары, но этот, другой обычай, оказался гораздо древнее и уходил в недоступную памяти племени даль. Он существовал до начала времен. И назывался обычаем охотников.

Из норки высунулись усики. Следом показался боязливый нос. Земля и мелкие камешки градом полетели из отверстия, а затем и сам жилец показался наружу и огляделся.

Ратха, прятавшаяся в зарослях высокой травы, напряглась всем телом. Она видела черные полосы на щеках зверька и его тупоносую морду. Вот нежные пятипалые лапы пришли на помощь усам и начали исследовать землю перед норой.

Ратха чувствовала, что эта охота будет совсем другой. Она знала, что голод отнял у нее проворство и ловкость, необходимые каждому охотнику. Однако у нее еще осталось нечто, что могло пригодиться, если правильно им воспользоваться: ум. Если она могла перехитрить трехрогих и Безымянных разбойников, то неужели она не справится с какой-то глупой бурозубкой?

Болотная землеройка посмотрела прямо на потайное укрытие Ратхи, а потом подняла голову и показала длинные острые зубы, словно догадалась о том, что охотница спряталась там.

Передние лапки зверька были уже снаружи норы, а вскоре за ними последовали и задние. Полосатая землеройка засеменила в сторону, останавливаясь через каждые несколько шагов, чтобы поднять голову и принюхаться.

Чем дальше она отходила от своей норы, тем сильнее волновалась Ратха. Вся дрожа, она стояла на месте, бесшумно перебирая передними лапами, выжидая, когда землеройка отойдет еще дальше. Время от времени она резко дергала головой, подавляя желание броситься на дичь. Нет, торопиться было нельзя. Сначала нужно кое-что сделать.

Она не трогалась с места до тех пор, пока землеройка не добралась до кустика болотной травы и не принялась грызть клубневые корни. Тогда, бросив последний взгляд на свою добычу, Ратха вышла из своего укрытия и тихо поползла, но не к землеройке, а к опустевшей норе. Возле входа виднелась небольшая кучка сухой земли, выброшенной землеройкой при рытье жилища.

Одним махом Ратха смела землю в нору и добавила сверху еще две пригоршни свежей почвы. Затем хорошенько похлопала лапой, утрамбовывая завал, и только после этого, оглянувшись в последний раз, бесшумно скользнула в свое укрытие.

Усевшись, она негромко замурлыкала, довольная своей сообразительностью. Эта охота оказалась не таким уж сложным делом, особенно для того, у кого есть голова на плечах и кто умеет ею пользоваться.

Сложнее всего было сидеть неподвижно до тех пор, пока землеройка не закончит лакомиться корешками, тем более, что даже выбравшись из болотной осоки, зверушка не торопилась возвращаться в свою норку.

Ратха со смешанным чувством нетерпения и завистливого восхищения следила за тем, как ее добыча, ненадолго превратившись в охотника, ловила и поедала жуков и мух. На ее глазах землеройка прыгнула на стрекозу, монотонно жужжавшую над самой землей, а потом снова шлепнулась на землю, сжимая в зубах сломанное изумрудное тельце.

От чуткого слуха Ратхи не укрылся ни приглушенный хруст, с которым землеройка откусывала насекомому ножки, ни жадное чавканье, смолкшее только после того, как от хрупкой стрекозы остались только кружевные крылышки, небрежно брошенные в грязь рядом со все еще судорожно сокращающимися лапками.

Деловито обнюхав останки насекомого, землеройка подняла голову и посмотрела в небо, желая убедиться, нет ли там для нее еще какого-нибудь угощения, а потом, видимо, насытившись, потрусила к своей норке.

Прятавшаяся в траве Ратха задрожала от возбуждения, стараясь утихомирить поднявшуюся в голове суматоху. Близость еды пробудила ее желудок, и он нетерпеливо зарычал на свою хозяйку. Прыгай сейчас. Вот сейчас. СЕЙЧАС ЖЕ!

Задние лапы Ратхи сами собой оттолкнулись от земли, гоня ее прочь из камышей. Она распласталась, прижимаясь животом к земле.

Землеройка подбежала к своей норке, прыгнула в отверстие — и отлетела назад, ударившись об утрамбованную землю. Она заметалась вокруг исчезнувшего отверстия, петляя туда-сюда и лихорадочно шлепая лапками. Ратха погнала дичь прочь от норы по покрытому илом участку земли между камышами, вокруг гнилого бревна и снова к норе. Камыши хлестали ее по морде, но она упрямо неслась через заросли, не сводя глаз с землеройки.

Зверек снова бросился к своей норке. Вскочив на груду земли, преграждавшей вход, землеройка принялась бешено раскидывать ее лапами. Когда подоспела запыхавшаяся Ратха, ее дичь уже до половины скрылась в норе. Ратха остановилась и выцарапала землеройку из груды земли. Та больно впилась ей зубами в лапу, так что Ратха, взвыв от боли, выпустила ее.

С пронзительным писком зверек поднялся на задние лапки и оскалил зубы. Растерявшаяся Ратха забегала вокруг дичи, которая отчаянно пищала и подпрыгивала на месте.

Замахнувшись, Ратха с силой обрушила лапу на землю, рассчитывая впечатать дерзкую дичь в ил. Но землеройка высоко подпрыгнула в воздух и отскочила в другую сторону.

Ратха развернулась — и увидела в глинистом берегу между корнями болотного мятлика еще один вход в нору! Землеройка неслась прямо к нему.

Взвыв от бешенства, Ратха бросилась вдогонку за удирающей дичью. Отчаяние подстегивало ее, но она не сумела вовремя остановить свои дрожащие лапы. Землеройка добралась до второго отнорка раньше своей преследовательницы.

Ратха щелкнула зубами, пытаясь схватить мелькнувшие в отверстии задние лапы дичи, но промахнулась и проехалась головой по берегу.

Зубы ее заскрежетали по гальке, мокрая глина залепила нос и пасть.

Ратха отскочила, попятилась и полоснула когтями по воздуху. Вонючая грязь забилась ей в рот и ноздри, поэтому Ратха рухнула на землю и захрипела, отрыгивая и бешено работая языком, чтобы поскорее избавиться от зловонной жижи. Ее несчастный желудок содрогнулся в мучительном спазме, исторгнув из себя все свое жалкое содержимое. Ратха широко разинула пасть, и горькая желчь, прокатившись по ее языку, превратила вонючий ил в едкую пену, обильно закапавшую у нее с губ. Ее желудок был пуст, но спазмы не прекращались, ей казалось, будто живот у нее вот-вот вывернется наизнанку, а потом задние лапы ее вдруг ослабели и с дрожью подогнулись.

Но в тот момент, когда она была уже готова извергнуть все свои внутренности в болотную жижу, тошнота вдруг отступила, оставив ее беспомощно лежать на сырой земле, превратившись в задыхающуюся груду шерсти, истекающую липкой бурой слюной.

Ей захотелось умереть, и пусть племя узнает, как она встретила свой конец. Пусть Меоран воет от смеха, пока газы не пойдут, услышав о том, как гордая пастушка Красного Языка захлебнулась болотной грязью, безуспешно пытаясь поймать какую-то жалкую землеройку!

Ратха зажмурила глаза и почувствовала, как влага брызнула из них, смешиваясь с жидкостью, льющейся у нее из носа и пасти. Красный Язык? Почему она вспомнила о нем сейчас? Он умер. Лишь один раз ей повезло найти огонь. Больше она никогда его не увидит. Отныне ее жизнь будет только такой — если, конечно, у нее еще осталась жизнь.

Ратха медленно перекатилась с бока на живот, а потом с трудом поплелась через камыши к противоположному берегу. Живот болел, нос и глотка горели огнем. Губы и язык саднило. Даже зубы, всегда такие гладкие и скользкие под ее языком, покрылись каким-то налетом, став шершавыми на ощупь.

Перед берегом колыхался густой слой водорослей, цеплявшихся за полузатопленные камыши. Радужная пленка, покрывавшая поверхность воды, переливалась всеми цветами.

Ратха закрыла глаза и высунула язык, чтобы напиться.

Чья-то лапа поднырнула ей под шею, заставив отвернуть голову от воды. Ратха сдавленно пискнула и забилась, пытаясь освободиться от сильной передней лапы, крепко державшей ее под нижнюю челюсть.

Она открыла глаза. Увидев в воде отражение нападавшего, Ратха снова завизжала и повернула голову, умирая от ненависти к желчному привкусу, поселившемуся у нее в пасти, и к тому, кто не давал ей напиться. Она сделала еще одну попытку — но он снова запрокинул ей голову. Обессиленная, она повалилась на землю, уткнувшись подбородком в грязь. Он подошел к ней, шевеля рваным ухом.

— Племенная кошка, ты потеряла чутье? Разве твой нос не говорит тебе, что эту воду нельзя пить?

— Я умираю от жажды. У меня горит во рту. Дай мне напиться, — жалобно проскулила Ратха.

— Я знаю. Я видел, как тебя тошнило. Но тебя будет рвать еще сильнее, если ты будешь пить здесь. Выше по течению есть ручей. Ты сможешь его найти.

— Иди своей дорогой, костегрыз! Я сама решаю, где мне пить! — Она гневно посмотрела на него, вложив в этот взгляд всю свою ненависть. Потом прищурила глаза так, что они превратились в узкие щелки. — Какое тебе дело до того, будет меня тошнить или нет? Ты забрал мою еду, ты хотел, чтобы я умерла с голоду! Убирайся!

Отвернувшись от него, Ратха легла на бок и свернулась клубком. Она слышала шаги костегрыза, чавкающие по болотистой земле. Затем они вдруг смолкли.

Ратха приподняла одно веко, надеясь, что тишина означает его уход. Нет. Он все еще был здесь, сидел в сторонке и рассматривал ее своими желтыми глазищами. Желтые глаза на плоской морде, казавшейся ей странно знакомой, словно отражение кого-то другого…

Ратха со стоном уронила голову между лап и подняла глаза на костегрыза.

— Почему ты остался?

— Я сыт. Делать мне больше нечего. А ты занятная. Я еще никогда в жизни не видел более отвратительной охотницы.

— Оставь меня в покое! — слабо прорычала Ратха. — Как я могу охотиться, если ты отнимаешь все, что я ловлю?

— Ты льстишь себе, племенная кошка. Насколько я знаю, ты пока еще ничего не поймала.

Ратха вскинула голову и смерила его испепеляющим взглядом, жалея о том, что у нее нет сил порвать его в мелкие клочья. В голове у нее гудело от злобы и усталости.

— Я поймала тебя, вор! Пусть рваное ухо и сломанный клык вечно напоминают тебе об этом!

Она снова уронила голову на лапы. Зашуршала трава, и она услышала приближающиеся шаги. Ратха напряглась.

— Чего тебе надо, вор? Хочешь убить и съесть меня?

Над головой у нее раздалось ворчание, звучавшее скорее насмешливо, чем угрожающе:

— Нет. Какой прок убивать такую тощую кошку, в которой и мяса-то почти нет? — Он склонил голову и посмотрел на Ратху. Его лоснящаяся шерсть кое-где поблескивала огненным золотом в тусклом вечернем солнце. — Несмотря на все сказки, которые тебе рассказывали про Безымянных, мы не едим своих сородичей.

Ратха из последних сил отодвинулась, но так недалеко, что костегрыз задел ее хвостом по ребрам, когда садился.

— Ты мне не сородич, костегрыз, — проворчала Ратха.

— Да, между нами есть различия, — легко согласился он. — Я далеко не так глуп, как ты, племенная кошка. Но теперь, когда мы познакомились, хочешь, я покажу тебе ручей с чистой водой?

Ратха буркнула и отвернулась. Жажда ее ослабла, как и все остальное. Теперь ей хотелось только спать. Но в голове у нее царапалась какая-то мысль, и Ратха знала, что та все равно не даст ей покоя.

«Я дралась с этим вором на лугу, но его морда и запах знакомы мне совсем не поэтому. Мне кажется, будто я его знаю, хотя это не так. Почему?»

Приоткрыв один глаз, Ратха посмотрела на костегрыза сквозь шерсть своего хвоста. Веки у нее отяжелели. Ратха опустила их, и костегрыза не стало.

Потом его запах усилился, зубы впились ей в загривок.

Ратха испуганно распахнула глаза, когда он рывком поднял ее с мокрой земли и одним движением расправил ее передние лапы, поставив их на землю. Но стоило ему отпустить ее, как лапы Ратхи подогнулись, и она шлепнулась на землю.

Костегрыз отошел и бросил на нее озадаченный взгляд, в котором на этот раз сквозила едва уловимая печаль.

— Неужели вы, племенные, настолько слабы, что ложитесь и умираете, стоит вам столкнуться с трудностями? Когда ты трепала меня на лугу, я думал, что у тебя сил побольше!

— И это говорит тот, кто отнял у меня мою дичь! — с горечью прошипела Ратха. — Если бы я тогда поела, то сейчас смогла бы пойти за тобой.

Он обошел ее кругом, подрагивая усами.

— Слишком поздно, костегрыз, — сипло прошептала Ратха.

— Ну что ж, так тому и быть. Лежи тут, усами в грязи, племенная кошка, — насмешливо процедил он, распушив шерсть.

Ратха закрыла глаза и уткнулась носом в передние лапы. Когда она снова подняла веки, костегрыза уже не было. Некоторое время она лежала, прислушиваясь к шелесту ветра в камышах и пению птиц над головой.

«Кто же он такой?» — снова подумала она, но потом начала проваливаться в тяжелый сон и решила, что это не имеет никакого значения.

Ее разбудил запах. Густой, мускусный, упоительный аромат защекотал ноздри Ратхи, затопляя все ее голодное существо. Этот запах выманивал ее из глубокого сна, который постепенно, шажок за шажком, приближал ее к смерти. Ратха впилась клыками в мохнатую тушку, валявшуюся перед ней.

Она была словно в бреду, и только когда почувствовала теплое мясо на зубах, поняла, что проснулась. Тогда Ратха еще глубже вонзила в еду зубы, но она была настолько слаба, что не смогла даже оторвать кусок. Она беспомощно сжимала мясо в челюстях, выжимая из него соленый сок. Ее желудок изумленно содрогнулся, а потом жадно заурчал.

Она не знала, откуда взялась убоина, и ей это было безразлично. Главное, она была здесь, она была ее, и для обостренных голодом чувств Ратхи это было лучше и вкуснее всего, что она когда-либо пробовала.

Собравшись с силами, чтобы приняться за еду всерьез, Ратха начала с головы и успела уписать половину тушки, когда уже знакомый запах и узнаваемая поступь заставили ее оцепенеть.

В следующее мгновение она склонилась над дичью и принялась жадно поглощать ее, зажав тушку передними лапами и торопливо заглатывая огромные куски прямо вместе со шкурой. Он сел и стал наблюдать за ней.

Ратха продолжала есть, искоса поглядывая на него.

— Ешь медленнее, племенная кошка, а то мясо не пойдет тебе на пользу.

Ратха прижала было уши, но они сами собой встали торчком, когда ее вдруг осенило.

«Дичь… Я же ее не ловила! Неужели это он?»

Ратха оторвалась от еды, перевернула лапой остатки еды и внимательно осмотрела ее, ища следы, оставленные сломанным клыком.

— Можешь не утруждаться, племенная кошка. Да, это я ее поймал, — сказал костегрыз.

Ратха вздернула голову и уставилась на него.

— Почему?

— Потому же, почему я оттащил тебя от гнилой воды.

Она опустила голову и медленно закончила есть.

— Безымянные никому не помогают без причины. Чего ты от меня хочешь, вор?

— Безымянные много чего не делают, если верить великой мудрости твоего племени. Например, они не разговаривают, — усмехнулся костегрыз, но в его желтых глазах мелькнуло что-то, похожее на горечь.

Ратха приподнялась на передних лапах и потянулась, чувствуя приятную сытость в желудке и вернувшуюся в лапы силу. Теперь ее беспокоила неприятная стянутость шерсти на морде, заляпанной засохшей глиной, илом, слюной и рвотой.

Ратха с тихим отвращением поняла, что она вся, от носа до хвоста, покрыта грязью. Лизнув подушечку на лапе, она начала было тереть морду, но вскоре прекратила это занятие, не удовлетворенная результатом.

— Ты похожа на падаль, племенная кошка. — Молодой самец встал и выгнул спину, сверкнув блестящей медно-рыжей шерстью. — Я покажу тебе ручей. Языком тебе никогда не отмыть всю эту грязь!

Взмахнув хвостом, он потрусил в сторону. Ратха, раздраженно ворча, заставила себя подняться.

Незнакомец вел ее по узкой тропе, изрытой отпечатками копыт оленей и пестроспинок. По обеим сторонам тропинки росли грибы и мох. Вскоре болотистая почва сменилась твердой землей, и коты вышли к ручью, бьющему из расщелины в поросшем травой склоне.

Подбежав к источнику, Ратха вошла в глубокую воду. Она оказалась холодной и чистой, и Ратха, погрузив в нее голову, пила до тех пор, пока у нее не заломило зубы. Утолив жажду, она пошире открыла пасть, чтобы вода болтала ее язык из стороны в сторону, остужая и полоская горло, начисто отмывая ее от привкуса недавней тошноты.

Затем Ратха спустилась чуть ниже по течению и уселась на мелководье, чтобы бегущая вода хорошенько растрепала ее шкуру против шерсти. Клацая зубами от холода, она выскочила из ручья, повалилась на траву и каталась, пока не высохла, слегка припорошив своего спутника песком.

Костегрыз чихнул и отбежал наверх, подальше от нее. Затем он сел над ручьем и замер, глядя на Ратху с каким-то странным выражением глаз.

Она повернулась к нему спиной и пошла прочь.

— Куда ты идешь, племенная кошка? — донесся до нее голос костегрыза.

Она остановилась, опустила хвост и обернулась к нему. Закат пламенел, и косые алые лучи разожгли костер на рыжей шерсти кота, глядевшего через плечо на садящееся солнце.

Ратха вдруг подумала, что он очень красивый, но тут же спохватилась и задушила эту мысль.

— Охотиться, вор. Теперь я сыта и полна сил.

— Что ты знаешь об охоте? — насмешливо спросил костегрыз. — Ты никогда не охотилась ни на кого, кроме кузнечиков, да отбившихся от стада жвачных.

— Я умею выслеживать и прыгать! Я знаю, что нужно дождаться, пока дичь выберется из норы, а затем забросать вход в нору землей. Сегодня я едва не поймала землеройку!

— Ты обманываешь себя. Как бы хорошо ты ни умела выслеживать и прыгать, и как бы умна ни была, ты бы никогда не поймала эту землеройку. И никого другого тебе тоже не поймать, — хмыкнул он.

Ратха впилась когтями в землю. Костегрыз невозмутимо ждал, ухмыляясь своей наглой щербатой ухмылкой, приводившей Ратху в исступление. Ей страшно хотелось содрать эту улыбку когтями с его морды. Но она пересилила себя.

— Ладно, вор, — сказала она, сделав глубокий вдох. — Объясни мне, почему я никого не могу поймать.

— Потому, что ты не знаешь дичь, на которую охотишься. Взять хоть ту полосатую землеройку. Что ты о ней знаешь?

— Я знаю, как она пахнет. Знаю, как выглядят ее следы. Знаю, где она прячется и что ест. Разве этого не достаточно?

— Нет. Ты не знаешь самого главного, поэтому сегодня пообедала болотным илом, а не землеройкой. У землеройки не одна, а несколько нор, и все они соединяются между собой.

Ратха подозрительно посмотрела на него.

— Зачем одной землеройке несколько нор? Она же не может одновременно спать во всех сразу? У меня же только одно логово. У нас дома у всех так. Причем, некоторым приходится делить свое логово с другими!

Молодой самец вздохнул.

— Ты рассуждаешь, как пастушка. Но чтобы поймать землеройку, ты должна думать, как землеройка.

Ратха сморщила нос.

— Постой, но землеройки не умеют думать! Они же не такие, как мы!

— Нет, моя дорогая, они умеют. И очень скоро ты узнаешь, насколько они умны.

— Но ведь у них нет имен… и племен тоже нет, — растерялась Ратха.

— Разве все умные обязаны иметь имена и жить в племени? — спросил костегрыз, пристально глядя на нее.

Ратха смутилась под его взглядом.

— Нет, — выдавила она, наконец. — У тебя нет ни имени, ни племени, но ты очень умный. И та землеройка тоже была умная.

— Не все животные роют туннели, — продолжил костегрыз. — Многие прячутся по-другому. Теперь, когда я открыл тебе секрет болотных землероек, ты сможешь охотиться на них, но очень скоро тебя начнет мутить от их мяса. — Он замолчал, и Ратха раздраженно взмахнула хвостом. — Тебе нужно еще многому научиться, — вздохнул костегрыз и тихо добавил, словно разговаривая сам с собой: — Мне кажется, я мог бы тебя обучить.

— Ты?! — Ратха отшатнулась, распушив хвост. — Да я скорее вернусь в племя, чем соглашусь учиться у тебя!

Он пристально посмотрел на нее. Их глаза встретились.

Костегрыз подошел к Ратхе и вплотную приблизил свою морду к ее носу. Она хотела отвести глаза, но не смогла, поэтому нервно плюхнулась на хвост.

— Ты не можешь вернуться обратно, племенная кошка, — тихо проговорил костегрыз.

Глядя на свое отражение в желтой глубине его глаз, Ратха вдруг поняла, что он знает о ней гораздо больше, чем можно ожидать от Безымянного.

— Ты не можешь вернуться, — снова мягко повторил он. — И не можешь выжить здесь без моей помощи. А кроме меня никто из Безымянных не станет тебе помогать.

Он отодвинул свою морду, и тогда Ратха вытащила из-под себя хвост, вскочила и с вызовом уставилась на него.

— Тогда я разыщу какое-нибудь другое племя. И они меня примут!

— Здесь больше нет племен наших сородичей.

Ратха уже приготовилась огрызнуться, но смолчала. Глубоко внутри она понимала, что он прав. Сколько бы она ни скиталась, ей никогда не найти общество пастухов и скотоводов, похожее на то, которое она оставила. Она и сказала-то об этом не всерьез, а теперь призрачная надежда умерла, не успев родиться.

— Но почему? Почему ты хочешь мне помочь? — резко спросила она, понимая, что у нее нет другого выхода, кроме как принять его помощь, если он еще раз ее предложит.

— Наверное, потому что я тот, кто я есть.

— Ты? — в Ратхе вновь вскипел дух сопротивления. — Я знаю, кто ты есть! Вор и костегрыз!

Он наклонил голову и невесело улыбнулся.

— Да, я таков, племенная кошка. Но, возможно, скоро ты узнаешь меня с другой стороны.

— Ха! Если ты единственный из Безымянных, который хочет мне помочь, то почему же я встретила именно тебя и никого другого?

— Ты меня не встретила, — зевнул он. — Это я тебя нашел.

— Нашел меня? — Ратха разинула пасть. — Ты меня искал? Но зачем Безымянному костегрызу искать какую-то пастушку?

— Возможно, затем, чтобы научить тебя приличиям, малявка, — рявкнул он, и в раздражении отвесил ей оплеуху.

Ратха отскочила, мотая гудящей головой. Потом прищурила глаза.

— Я не верю, что ты Безымянный! Ты слишком умен. Ты очень похож на кого-то из нашего племени, только я никак не могу вспомнить, на кого. — Она встопорщила шерсть на загривке. — Это Меоран послал тебя найти и убить меня?

— Будь это так, болотные птицы уже давно клевали бы твою грязную шкуру. Нет, племенная кошка. У меня нет имени, и я никому не подчиняюсь. — Он снова ухмыльнулся. — Кроме своего желудка, разумеется.

— Вот в это я верю! — кисло пробормотала Ратха, разглаживая вздыбленную шерсть.

«Наверное, он говорит правду, — подумала она. — Меоран ни за что не потерпел бы в своем племени такого дерзкого кота!»

— Пора охотиться, племенная кошка, — сказал костегрыз, поворачиваясь к ней. — Начнем с болотных землероек. Ты готова?

— Да… — выдавила Ратха, а потом неуверенно замолчала.

— Ммм? — Он вопросительно изогнул хвост.

— Как мне тебя называть?

— Никак. У меня нет имени.

— Но я же должна как-то к тебе обращаться, раз уж мне придется с тобой разговаривать. Ты называешь меня «племенная кошка». Значит, мне тоже нужно что-то придумать.

Он повел ушами.

— Придумай.

Ратха задумалась.

— Скажи, как бы ты хотел, чтобы я тебя называла?

— Это тебе нужно имя. Ты и придумывай.

— Аррр, это не совсем имя! — с сомнением пробормотала Ратха. — Только племя может дать коту настоящее имя, такое, как у меня.

Ей показалось, что ее слова разозлили самца.

— Для меня это не более чем глупое название, дарованное вам каким-то разжиревшим самцом, которому вы все безропотно подставляете свои глотки! Не вижу никакой разумной причины обзаводиться этой глупостью, — насмешливо добавил он.

Ратха стала перебирать все возможные варианты. Ни одно из племенных имен не подходило этому самцу. Единственное, что звучало более-менее сносно, было имя, которое она сама придумала.

Чем больше Ратха размышляла об этом, тем больше ей нравилась эта мысль. К тому же, в этом не было ничего плохого. Это же не настоящее имя!

Она поймала на себе его пристальный взгляд и поняла, что от самца не укрылся блеск ее глаз.

— Придумала, — объявила Ратха.

Он оттянул назад усы.

— Кто бы сомневался! Я весь внимание, племенная кошка. Как же я буду называться?

— Костегрыз!

— Аррр, — проворчал он. — Пожалуй, это имя мне подходит. Так, а теперь займемся делом. Идем на болото, посмотрим, получится ли у меня сделать из тебя охотницу.

Ратха потрусила за ним, наслаждаясь своей маленькой местью. Костегрыз! В самом деле, звучало совсем неплохо!

Этим вечером они поймали еще несколько полосатых землероек, причем одну из них Ратха сумела загнать и убить самостоятельно. К ночи ее стало клонить в сон от сытости и усталости. Ей не хватало только логова, в котором можно было как следует поспать.

Но Костегрыз привел ее на освещенную луной прогалину под склоном того самого холма, откуда бил ключ, и велел спрятаться в папоротниках.

— Мы не будем охотиться, — сказал он, когда Ратха начала было ворчать, что уже не сможет впихнуть в себя ни кусочка дичи. — Просто тихо посиди рядом со мной и смотри в оба.

Они уселись рядышком и стали смотреть, как поляна постепенно оживает.

Ратхе не раз приходилось пасти скот и идти по следу ночью, однако ей и в голову не приходило останавливаться и обращать внимание на то, сколько мелких зверьков выбираются из своих нор с наступлением темноты.

Ратха вся затряслась от возбуждения, забыв о переполнявшей ее сытости, и Костегрыз положил лапу ей на спину, удержав от порыва выскочить на поляну и учинить расправу над ночными обитателями луга.

Крохотные лапки топотали под кустами туда-сюда, шурша прошлогодними сухими листьями.

Костегрыз внимательно прислушивался и тихо рассказывал Ратхе, какое животное издает какие звуки. Некоторые зверьки были ей известны по ночным пастушеским бдениям. Но большую часть она вообще не знала и не могла на слух отличить друг от друга. Ее слух был приучен различать лишь клики отбившихся стадных животных или шорох воров, притаившихся в засаде в кустах.

Ратха, словно зачарованная, смотрела, как маленькая черная змейка выползла из норы прямо у нее под передними лапами и заскользила прочь, блестя посеребренными луной чешуйками. Ратха видела, как змея проползла по траве и шмыгнула на камень, все еще хранящий дневное тепло. Не успела змея с тихим шорохом свернуться кольцом, как к подножию камня подбежал какой-то зверек с тусклой серой шерсткой, острым носом и длинным голым хвостом. Черная змея приподняла голову, стремительно выстрелила раздвоенным языком, и устремила немигающий взор на голохвостого. Затем медленно распустила кольца и бесшумно заструилась вниз.

Ратха сморщила нос, почуяв мерзкий запах голохвостого, и мысленно согласилась со змеей в том, что можно найти дичь и поаппетитнее. Следом за первым голохвостым показался второй, бежавший, изогнув хвост над спиной. Несколько серых комочков болтались на нем вниз головой, обвив свои хвостики вокруг хвоста старшего зверька.

Костегрыз шепотом пояснил ей, что голохвостые вонючки всегда так носят свой молодняк.

Только на рассвете Костегрыз отвел Ратху в свое логово, где она без задних лап проспала до полудня. Днем они снова охотились на землероек, а когда насытились, Костегрыз повел Ратху в другое место, где можно было спрятаться и наблюдать.

Несколько ночей подряд они провели в таких укрытиях. И каждую ночь Костегрыз показывал ей все новых и новых зверьков, составлявших мир и добычу охотников. Он рассказывал Ратхе об их жизни и привычках, заставляя повторять его слова до тех пор, пока она не запомнила их назубок.

Только после того, как она научилась распознавать каждую примету, каждую уловку и каждую особенность поведения дичи, он разрешил ей охотиться.

Поначалу Ратха злилась и громко причитала, поскольку инстинкт велел ей, не раздумывая, кидаться на добычу. Но чем больше она узнавала, тем меньше жаловалась, потому что начала понимать мудрость своего наставника. Со временем она стала так серьезно относиться к каждому новому заданию, что полностью отдавалась наблюдению, забывая о необходимости наполнить пустой живот.

Тогда Костегрыз для разнообразия стал показывать ей других охотников, промышлявших на его территории. Одной из его соседок оказалась та самая нелетающая птица, которая напала на Ратху в день ее первой охоты.

Ратха издалека наблюдала, как птица бредет по заболоченному лугу, и чья-то безжизненная пушистая тушка болтается в ее огромном изогнутом клюве.

«Эта мертвая шкура могла бы быть моей!» — с дрожью подумала Ратха.

Когда огромная голова приподнялась, устремив взгляд немигающих змеиных глаз в то место, где пряталась Ратха, она не выдержала, выскочила из своего укрытия и бросилась наутек, положив конец уроку.

А в другой раз Костегрыз увел ее с болота, и они, пройдя вдоль берега озера, забрались в глубь суши, пока не очутились на плоской возвышенности, поросшей цветами и невысокими деревцами.

Здесь они увидели исполинского зверя, похожего на чудовищно огромного пестроспинку. Передние лапы его были длиннее задних, а спина горбом ниспадала от плеч к загривку. Косматая рыжая шерсть покрывала спину и живот этого странного животного. У него были не копыта, а лапы, которые заканчивались кривыми когтями, из-за чего передвигался он неловкой шаркающей походкой.

Спрятавшись в цветах, Ратха смотрела, как шарколап, встав на задние лапы, обрывает нежные листочки с веток или разрывает когтями землю в поисках съедобных корешков.

День за днем и вечер за вечером Ратха ходила за Костегрызом на охоту и разведку, и постепенно ей стало казаться, что она видела всех существующих на свете зверей.

Какой ограниченной казалась ей жизнь пастухов племени теперь, когда она научилась разбираться в разнообразии форм и богатстве запахов дикой жизни!

Костегрыз научил ее ловить рыбу в озере, и Ратха с изумлением обнаружила, что причудливые водяные обитатели столь же разнообразны, как жители суши, а в чем-то даже еще причудливее.

Новый наставник показал ей рыбу с четырьмя глазами, два из которых располагались над, а еще два — под поверхностью воды. Он сказал, что вкус у этой рыбы отвратительный, зато тихим летним вечерком бывает очень любопытно наблюдать, как четырехглазка, выпустив струю воды, сбивает в воздухе стрекоз, а потом жадно заглатывает упавших в реку насекомых.

И только одно животное ни разу не встретилось им за все это время — их сородичи.

Если не считать Ратху, то Костегрыз охотился на своей территории совсем один, и никакие другие Безымянные охотники сюда не заглядывали. Для Ратхи, привыкшей есть и работать вместе с другими, это уединение казалось странным и неприятным.

Однажды, когда они выслеживали луговую мышь на склоне под источником, Ратха спросила Костегрыза, почему он никогда не видится с другими Безымянными.

— Они сюда не заходят, — ответил тот, прикончив свою добычу.

— Почему?

— А зачем? У них свои территории, у меня своя. Они охотятся у себя, я у себя. Мне это по нраву.

— Но если тебе так нравится охотиться одному, — спросила озадаченная Ратха, — зачем же ты взял к себе меня?

Костегрыз улыбнулся, и она улыбнулась ему в ответ, глядя на мышиный хвостик, болтавшийся в его пасти. Он сглотнул, и хвостик исчез.

— Ты другая, — ответил Костегрыз.

— Я — Имеющая Имя, если ты об этом, — надменно ответила Ратха, не понимая, к чему он клонит.

— Пта! Опять ты об этом глупом обычае? Для меня он ничего не значит.

— Но если не имя делает меня особенной, то что же тогда? — спросила Ратха.

— Скоро узнаешь, кошка из племени, — он резко отвернулся и указал лапой в сторону. — Вон там прячется жирная мышь.

Проследив за взглядом Когтегрыза, Ратха увидела, что в одном месте чуть колышется трава. Узнать ответ на своей вопрос ей хотелось гораздо больше, чем поймать очередную мышку, но Ратха чувствовала, что сейчас все равно ничего не добьется. По крайней мере, от Костегрыза. Поэтому она подавила раздражение и поползла к дичи, продолжая ломать голову над тем, что же имел в виду этот загадочный кот.

8

Золотая летняя трава и ленивое солнышко сменились сырым ветром и листопадом. Камыши вдоль берега пожелтели, стали сухими и ломкими. Их некогда свежий запах теперь отдавал сухой ореховой горечью. По утрам теперь было холодно и дождливо, по вечерам сгущались серые сумерки. Отовсюду пахло прелью и сыростью.

Ратха сбросила летнюю шерсть вместе с последними следами младенческих пятен. Новая шерсть выросла густая, золотисто-кремовая. Ратха была в восторге от своей неожиданной красоты, но ее счастье оказалось недолговечным. Осенние ливни превратили все тропинки в сплошную слякоть, и после каждой охоты Ратха возвращалась промокшей до костей и грязной от усов до хвоста. Костегрыз тоже сменил свою веселую медную шерсть на темно-бурую, которая выглядела черной под дождем.

Непогода загнала мелких зверьков в норы. Костегрызу и Ратхе приходилось трудиться, не щадя сил, чтобы наполнить животы. Случалось, что они возвращались в логово с пустыми лапами, и тогда им оставалось только лежать и слушать голодное урчание в собственных желудках, пока нужда не выгоняла их на сырость в поисках пропитания.

Ратха научилась есть ящериц и червей, а также жевать клубни, которые выкапывала из земли. Она даже пристрастилась к зловонным голохвостам, поскольку очень часто они были единственной пищей, которую ей удавалось найти.

На смену осени пришла зима. Дожди превратились в затяжные ливни, нередко со снегом и градом. Ратха и Костегрыз теперь охотились днем, а в студеные ночи лежали, тесно прижавшись друг к другу, в гнездышке из сухих листьев, устроенном в дупле старой сосны. Было так холодно, что тот, кто ложился спать ближе к отверстию дупла, просыпался весь дрожа, с седыми от инея усами.

Однажды в тихое пасмурное утро Ратха высунула усы из дупла. Она была одна, Костегрыз еще раньше ушел на поиски еды.

Ратха вылезла из дупла и отряхнулась. Отчего-то этим утром она была особенно раздражена и нервозна. В воздухе чувствовалась какая-то странная хрупкость, непрочное затишье между последней ночной грозой и громадой тяжелых туч, ползущих по горной гряде над озером.

Ратха решила не затягивать с охотой. По опыту она уже знала, что большую часть короткого зимнего дня они с Костегрызом будут вынуждены прятаться в своем логове, пережидая, пока новая гроза устанет хлестать озеро, пригибая камыши и превращая воду в бурлящую пену.

Она несколько раз обежала вокруг сосны, пока не нашла слабый запах Костегрыза. Отыскав его след, Ратха потрусила по нему вдоль озера.

Она нашла его, стоящим по грудь в грязной воде. Костегрыз с усилием тащил что-то на берег.

Подбежав ближе, Ратха увидела, что это был труп утонувшего молодого оленя.

Не обращая внимания на обжигающий холод, Ратха вошла в ледяную воду и помогла Костегрызу вытащить добычу.

— Он умер не так давно, — сказал Костегрыз, обнюхав мертвое тело. — Довольно свежий для падали. Глаза все еще твердые и ясные.

— Трехрогий олененок, — добавила Ратха, заметив костяную шишку на носу животного и два роговых бугорка на его голове. Положив лапу на ребра олененка, она осторожно покачала тело туда-сюда. Оно казалось странно дряблым, голова животного безжизненно моталась по земле.

— Ты уверен, что он свежий? — спросила Ратха у Костегрыза. — Положи лапу ему на спину. Вот сюда, между лопаток.

Он сделал, как она сказала.

— У него спина сломана! — пробормотал Костегрыз, наклоняя голову набок. — И шея. А вот и отметины зубов. Этот олень не утонул. Это убоина.

— Но кто же будет бросать убоину в воду?

Костегрыз задумчиво пошевелил хвостом.

— Возможно, кто-то потерял эту добычу во время грозы. Должно быть, он волок оленя вдоль того выступа горы, что нависает над озером с противоположной стороны. Кто знает, может быть, труп охотника прибило к берегу чуть выше по течению.

Ратха села и уставилась на мертвое тело. Беспокойство, с утра терзавшее ее, сделало ее вспыльчивой.

— Знаешь, Костегрыз, я до сих пор еще ни разу не видела трехрогих ни возле озера, ни где-то еще на твоей территории.

— Я тоже, — согласился Костегрыз, досуха отряхивая шерсть. — Их здесь нет. Я живу тут уже давно, и точно знаю.

— Тогда откуда же взялся этот?

— Может быть, Меоран прислал тебе подарок? — усмехнулся он.

— Костегрыз! — взвыла Ратха и шлепнула лапой по мокрой слякоти, забрызгав себе и лапу и грудь. Потом снова посмотрела на труп оленя, и ее обдало жаром. Наверное, нужно было просто съесть его и забыть. Но что-то удерживало Ратху.

У нее уже не оставалось сомнений в том, что это был олень из стада племени. Больше ему неоткуда было взяться, ибо, в отличие от большинства диких животных, этот трехрогий выглядел не изможденным, а весьма упитанным и хорошо ухоженным.

Костегрыз зевнул.

— Мне все равно, откуда взялся этот олень. Он свежий, а мы с тобой не в таком положении, чтобы бросаться хорошим мясом.

— Яарр! — согласилась Ратха, пытаясь не подать виду, насколько ее взволновало зрелище убитого животного. Она не сомневалась, что Костегрыз поддразнивает ее, но при этом чувствовала за его словами правду, пусть и сильно искаженную.

Ратха в нерешительности покосилась на своего товарища, который уже с жадностью рвал зубами брюхо мертвого олененка. От звуков его трапезы и запаха мяса, повисшего в неподвижном сыром воздухе, у Ратхи судорогой свело пустой живот. Отбросив все сомнения, она присоединилась к Костегрызу и принялась за еду…

Как раз в тот момент, когда ей стало казаться, что она больше не сможет втиснуть в себя ни кусочка, сидевший рядом с ней Костегрыз вдруг вздрогнул и насторожился.

Ратха вытерла перепачканную кровью пасть о внутреннюю часть своей передней лапы и посмотрела поверх брюха олененка. На поросшем травой пятачке в нескольких хвостах от них сидели два незваных гостя — один серый, другой пятнистый. Ратха распушилась и зашипела.

— Ссс, нет! — приказал Костегрыз, и ее рык превратился в озадаченное завывание.

Ратха впилась глазами в своего наставника, который на негнущихся лапах вышел вперед и остановился между мертвым оленем и двумя пришлыми.

У Ратхи оборвалось сердце, когда она поняла, что это Безымянные. Котенок-подросток и старуха, оба изможденные, всклокоченные и на вид очень грозные. Настороженные морды и глаза — глаза охотников. Их запах, доносившийся сквозь мелкую морось дождя, не был похож ни на один знакомый Ратхе запах.

Безымянные пахли очень сильно, одновременно кисло и мускусно, с примесью железистого привкуса крови съеденной дичи, как старой, так и совсем недавней. Кроме этого Ратха чувствовала затхлое дыхание старости и смрад грязи, принесенной издалека на усталых лапах. Но самое главное, что наряду с собственными запахами и следами съеденной дичи, Безымянные несли на себе ароматы неведомых долин, равнин и лесов, где охотник может с равным успехом как резвиться на свободе, так и сгинуть жалкой смертью от голода.

Присмотревшись к Безымянным, Ратха поняла, что история, которую рассказал ей их запах, отражена в их глазах. Может ли дикая жизнь научить хищника чему-то, кроме выживания? Ратхе с детства твердили о том, что бесплеменные не способны ни к чему, кроме заботы о собственном пропитании. Сейчас она знала, что это не совсем так. Костегрыз был бесплеменным и безымянным, однако он умел говорить не хуже любого пастуха племени.

Однако теперь, глядя на него и на двух Безымянных, Ратха отчетливо поняла еще кое-что — Костегрыз отличался от этих двоих точно так же, как и от племенных.

Она молча ждала, глядя на своего товарища. Вот он сощурил глаза и приоткрыл пасть.

Ратха ждала, что сейчас он нападет или грозно зарычит на этих безмозглых тварей. Но Костегрыз не сделал ни того, ни другого. Он обратился к безымянному котенку — так же просто и естественно, как разговаривал с ней, с Ратхой!

— Ты путешествуешь вдвоем с серой, Пестрый? Или за вами идут другие?

Незнакомый котенок встал и сделал несколько шагов вперед. Серая кошка осталась сидеть, следя за Пестрым взглядом, показавшимся Ратха до странности рассеянным и косящим.

Ратха сначала подумала, что кошка слепая, но потом заметила, что та поворачивает косматую голову и узкие зрачки прищуренных глаз вслед за ковыляющим котенком.

Ратха перевела глаза на маленького пестрого Безымянного, ожидая увидеть на его морде тот же тупой взгляд. Когда глаза их встретились, у нее невольно встала дыбом шерсть. Взгляд у котенка был зорким и ясным, как у Костегрыза. Тем не менее, он был Безымянным. Интересно, умеет ли он говорить?

Котенок ждал, не сводя глаз с Ратхи, словно чувствовал вопрос, вставший между ними. Затем он повернулся к Костегрызу.

— Другие идут за нами, Живущий-у-воды. Охота становится все хуже. Мы ищем другое пропитание.

При звуках его голоса Ратха испытала еще одно потрясение. Ей пришлось заставить себя дышать медленнее, чтобы успокоиться. Получается, она заблуждалась насчет этого котенка точно так же, как и насчет Костегрыза. А значит, племенные вообще ничего не знали о Безымянных! Ничего.

Пестрый снова заговорил.

— Еще многие пройдут через твою землю до окончания этого сезона, — сказал он и посмотрел на развороченный труп олененка. — Ого, Живущий-у-воды! Озеро принесло тебе хорошую убоину.

— Да, это хорошая убоина. Скажи, это ты оставил следы зубов на шее оленя, Пестрошкурый? — спросил Костегрыз.

— Нет, Живущий-у-воды.

— Тогда проходи через мою землю и не тревожь меня больше.

Котенок сделал еще шажок вперед, опустил голову и палкой вытянул хвост.

— Должно быть, ты так давно не живешь среди нас, что успел забыть о праве странника, Живущий-у-воды. Мы со старухой ушли очень далеко от дома и проголодались.

— Я ничего не забыл, Пестрошкурый, — усмехнулся Костегрыз, показывая все свои зубы. — Я просто понадеялся, что ты слишком молод, чтобы помнить об этом праве. Но ты прав. Угощайся и позови Серую.

— Костегрыз! — ахнула Ратха, разинув пасть. — Что ты такое творишь? У них нет никаких прав на эту убоину!

Котенок и Серая дружно уставились на нее одинаковыми зелеными глазами.

— Она говорит за тебя, Живущий-у-воды? — спросил котенок у Костегрыза, который поспешно подошел к Ратхе.

— Послушай, Ратха, — прошипел Костегрыз в ее прижатое к макушке ухо. — Если хочешь быть целой и невредимой, то закрой пасть и позволь мне самому поговорить с ними.

— Ты их боишься? Пестрошкурого сосунка и серую старуху, вдвое меньше тебя ростом? У них нет права на нашу убоину! — завизжала в ответ Ратха. — Ее украли у пастухов племени. Если ты трусишь, то я буду сражаться за нее!

— Значит, ты беспокоишься о племени? Пта! Хочешь сражаться за его скот? Да Меоран убьет тебя, если ты к нему вернешься. Сражайся за то, чтобы насытить свое брюхо, если считаешь это необходимым, но не надо говорить о племени и от имени племени!

Ратха опустила уши.

— Если мы оставим себе этого олененка, нам не придется охотиться завтра, — пробормотала она. — Подумаешь, какой-то пестрошкурый и серая старуха! Кто они такие?

— Да, сейчас это пестрошкурый и серая старуха, но за ними идут другие, — ответил Костегрыз, уколов Ратху усами в щеку. — Я не хочу драться со всеми Безымянными. Говорю тебе, успокойся и позволь им поесть.

Он оттолкнул Ратху прочь от дичи, освобождая проход чужакам.

Ратха вся тряслась от гнева и ненависти, и едва удержалась, чтобы не впиться зубами в шкуру Костегрыза.

— Не стоит, племенная кошка, — очень мягко сказал он. — Ты наелась досыта. Позволь же им наполнить свои пустые животы.

Ее гнев внезапно прошел. Ратха молча смотрела, как котенок подошел к серой кошке и подтолкнул ее к дичи. Потом он указал лапой на труп олененка, и тогда старуха подняла голову, посмотрела на мясо и облизала морду.

— Еда, — донеслись до Ратхи слова серого котенка. — Подойди. Ешь.

Косматая кошка уставилась из-за спины котенка на Костегрыза и Ратху. Потом заскулила, распушила загривок и оскалила желтые остатки зубов.

— Нет, — терпеливо произнес котенок, похлопывая ее лапой. — Не драться. Не охотиться. Серая может поесть.

Костегрыз отошел в сторону и сел, повернув голову. Но Ратха не тронулась с места, во все глаза разглядывая Безымянных. В этой серой кошке было что-то отталкивающее и в то же время привлекающее.

Котенок, истекая голодной слюной, бросился к туше олененка и впился зубами в его бок. Серая пошла за ним, и они ели до тех пор, пока животы у обоих не раздулись от мяса.

Наконец, они закончили. Ратха с горечью заметила, что от оленя остался только обглоданный череп да крупные кости. Остальное было сожрано, либо разбросано кругом. Серая закашлялась, отряхнула шерсть от дождя и отвернулась в сторону. Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Ратха села перед старухой, преградив ей дорогу.

— Старая, раз ты ела нашу еду, — сказала она, — то должна в благодарность за угощение ответить на наши вопросы. Кто ты такая? Где твой дом? Куда ты держишь путь в такую непогоду?

Вместо ответа серая ударила ее лапой по морде.

Ратха пригнулась.

— Не трать слова понапрасну, грязная, — раздался у нее за спиной голос пестрого котенка.

Ратха обернулась и увидела, что тот, как ни в чем не бывало, вылизывает усы.

— Старая не умеет разговаривать. Она с трудом понимает, что я ей говорю.

— Почему? — спросила Ратха. — Она выжила из ума от старости?

— У нее никогда не было ума. Она всю жизнь была такая, — котенок зевнул и прогнул спинку, пока хвостик не задрожал.

Ратха попятилась прочь от серой. Влажный рассеянный взгляд скользнул по ней, и Ратха вдруг почувствовала себя пленницей этих тусклых глаз. У нее свело живот от злобы и омерзения.

Котенок вопросительно приподнял брови.

— Мне жаль ее, — выпалила Ратха, жалея о том, что подошла близко к этой кошке.

— Зачем ее жалеть? — переспросил котенок. — Она этого не понимает. Она не знает никакой другой жизни. Зато умеет охотиться лучше многих других. Мне она нравится, потому что не болтает.

Ратха снова открыла пасть, но так и не придумала, что ответить. Несмотря на свои недавние слова, она гораздо больше жалела себя, чем серую старую кошку. Оказывается, она снова ошиблась. Только что ответ казался легкой дичью, которая сама шла ей в зубы. Но в последний момент он увернулся, как болотная землеройка и спрятался в норке противоречий.

Ратхе было досадно и неуютно, словно ее застали за каким-то постыдным занятием. Но ведь она всего лишь задала несколько вопросов! Нет, дело было не в этом. Причиной ее смятения были эти странные глаза — старые глаза, в которых она ожидала увидеть мудрость и опыт, но увидела лишь пустоту.

Гром прорычал в небе, хлынул дождь, и шерсть Ратхи мгновенно прилипла к туловищу.

Котенок и серая бросили на нее последний взгляд. Она опустила голову, чтобы не встречаться глазами со старухой. Затем двое Безымянных засеменили через траву, высоко поднимая лапы, чтобы не забрызгаться.

Ратха стояла и смотрела им вслед, пока они не скрылись за пеленой дождя. Потом она почувствовала, как кто-то подходит к ней сзади, и содрогнулась всем телом, прежде чем поняла, что это Костегрыз.

— Они расстроили тебя, племенная кошка? — спросил он.

— Нет, котенок тут не при чем. Но серая… у нее совсем пустые глаза, Костегрыз. Я не знаю, как объяснить…

— В племени тебя учили, что Безымянные неразумны, — с непривычной резкостью сказал Костегрыз. — Почему же ты расстроилась, узнав, что это так и есть?

— Я думала, что Меоран ошибается… — пробормотала Ратха. — То, чему меня учили — это были просто слова, Костегрыз. Я произносила их, учила, иногда даже спорила с ними, но никогда не понимала, что они означают. До тех пор, пока я не заглянула в глаза этой серой кошки и не увидела в них пустоту.

Костегрыз тяжело вздохнул.

— Ты думала, что сможешь поймать правду, не так ли? Но ты снова ошиблась. И будешь ошибаться снова и снова, каждый раз, когда попробуешь отгадать. Потому что единственная правда заключается в том, что Безымянные очень разные. Некоторые из них похожи на тебя или меня. Другие — такие, как серая. Есть и те, что отличаются и от тех, и от других. Тебе придется научиться не обращать внимания на эти различия.

— А я увижу других Безымянных? — спросила Ратха.

— Конечно.

— А ты расстраиваешься, когда видишь таких, как серая?

— Раньше расстраивался, — ответил Костегрыз. — Теперь привык. — Он помолчал. — Со временем я научился никогда и никому не смотреть пристально в глаза.

— Кроме меня, — смело выпалила Ратха, вспомнив его настойчивый взгляд, пронзавший ее насквозь.

— Это правда, кошка из племени, — признал Костегрыз, сморщив нос. — Порой и я делаю ошибки. От оленя что-нибудь осталось?

Ратха осмотрела растерзанный труп. Эти двое дочиста подъели все остатки мяса и внутренностей. Дождик моросил по голым белым ребрам оленя, заливался в развороченную грудную клетку. На обглоданном черепе и ногах все еще сохранилось несколько клочков грубой шерсти. Остальное было подъедено дочиста.

Ратха грустно уставилась на остатки пиршества. Ей хотелось бы поскорее избавиться от этого оленя и забыть обо всем, что было с ним связано.

— Хочешь голову? — спросил Костегрыз. Он подошел к Ратхе сзади и подтолкнул ее, так что она вздрогнула. Почему-то от его прикосновения по ее телу прокатилась волна жара, да такая сильная, что Ратха невольно охнула. Затем ее обдало холодом, и она снова задрожала. Не в силах устоять на месте, она возбужденно забегала туда-сюда перед обглоданным скелетом.

— Нет! — рыкнула Ратха. — Там нечего грызть, только зря зубы обломаешь!

— Тогда помоги мне оттащить остатки обратно в озеро. Я не хочу оставлять кости на земле.

Ратха злобно обернулась, но потеряла равновесие и упала.

Костегрыз обнюхал ее, когда она поднялась.

— Ты горячая.

— Я бегала! — огрызнулась она, пытаясь скрыть тревогу. Неужели у нее жар? Она вся горела и при этом испытывала какое-то дикое исступление, ей хотелось то ли взбежать на гору и завыть там во всю глотку, то ли броситься в ледяное озеро.

Костегрыз еще раз обнюхал ее, зарывшись носом в шерсть у нее на боку. Ратха вспыхнула от раздражения.

— Прекрати тыкать меня своим носом, как будто я падаль!

Он увернулся от ее занесенной для удара лапы и отошел.

Ратха увидела голодный огонь в его глазах. Это удивило ее. Костегрыз только что наелся досыта, он не мог хотеть есть. Так чего же он хочет?

Усевшись, она хорошенько поскребла себя когтями. Ей было не только жарко, у нее вся кожа зудела. Может, она заболела? Но если так, то это какая-то странная болезнь. Она еще никогда в жизни не испытывала ничего подобного.

Костегрыз схватил зубами обглоданный скелет. Ратха нехотя присоединилась к нему и помогла оттащить остатки оленя через камыши на берег. По дороге она то и дело врезалась в Костегрыза, и от каждого такого прикосновения ее снова бросало в жар, который разгорался где-то глубоко внутри, и волнами расходился по всему ее телу к голове и кончику хвоста.

Вместе они вышли на берег и бросили остатки туши в озеро. Ратха смотрела, как они тонут в серой воде, пока от оленя не осталось лишь слабое пятнышко белой кости, просвечивавшей со дна.

Она была сыта, ей хотелось свернуться в логове и уснуть. И еще хотелось подумать и постараться сделать какие-то выводы из всего, чему она научилась. Возможно, Костегрыз был прав, и она всегда будет ошибаться. Возможно, во всем этом вообще нет никакого смысла.

Когда она повернулась и пошла прочь, Костегрыз снова прижался к ее боку.

Его запах и близость заставили Ратху мигом забыть обо всех своих вопросах. Она затрясла головой, пытаясь прогнать туман, заволокший все ее мысли. Но от этого у нее только голова закружилась.

Костегрыз, успевший далеко отойти вперед, задрал хвост и помахал ей белой кисточкой.

Ратха еще ниже опустила голову и потрусила за ним, оставляя за спиной дождь, уныло поливавший берег озера.

На следующее утро она проснулась на куче сухих листьев, наваленных в дупло старой сосны, некогда выжженной молнией. Время и непогода приглушили резкий запах обугленного дерева. Смола, сочившаяся из растрескавшейся древесины, добавляла терпкую горчинку к аромату сухой листвы.

Ратха сонно похлопала глазами, перекатилась на живот и положила голову на край отверстия дупла. Она у нее по-прежнему кружилась, но сегодня это ощущение уже не казалось ей неприятным.

Ратха поглубже зарылась в листья и стала смотреть на встающее зимнее солнце. Вчерашняя лихорадка прошла, и Ратха чувствовала уютное тепло и безмятежную лень во всем теле.

И все-таки что-то царапало ее сознание, пытаясь привлечь внимание. Она чувствовала, что это нечто важное — или было важным. Странно, что она не могла припомнить, что же это такое. Ратха вздохнула, чувствуя, как холодный ветер обдувает ее нос, споря с тайным жаром, сжигавшим ее изнутри.

Костегрыз лежал рядом, Ратха чувствовала его тепло и резкий мускусный запах. Солнечные лучи, падая на его шкуру, превращали ее из темно-бурой в пламенно-рыжую, цвета меди.

Ратха перекатилась поближе и склонилась над спящим, зачарованная узором его шерсти на груди и передних лапах. Каждый волосок сиял в окружении ореола света, и каждый был на своем месте, вплетаясь в причудливый рисунок, сбегавший по его лапе вниз, до завитков шерсти над стопой.

Запах Костегрыза гипнотизировал Ратху, притягивал ее. Это был грозный дикий запах с оттенком горчинки. И такая могучая сила таилась в этом запахе, что у Ратхи дрожь пробегала по спине до самого кончика хвоста.

Костегрыз пошевелился, согретый солнечным теплом. Ратха отпрянула назад, внезапно напуганная этим движением и потрясенная собственными чувствами.

Костегрыз завозился, и его запах вновь потянул ее ближе. Вот он разжал одну лапу, показав желтовато-белые когти, потом зевнул и потерся щекой о сухие листья. Приоткрыл один глаз.

Золотой взгляд этого единственного глаза привел Ратху в смятение. Она поспешно отвернула голову.

— Хммм, — протянул Костегрыз и зевнул так широко, что показался язык. — Я вижу, тебе уже лучше.

Ратха озадаченно уставилась на него.

— Ты полночи пыталась вытолкнуть меня из нашего логова. Я так и думал, что наутро ты об этом и не вспомнишь.

Он перекатился на спину, и от этого движения волны запаха окутали Ратху. Нет, не окутали — они обрушились на нее, захлестнув с головой и прокатились по всему ее телу, так что у нее задрожали лапы.

От Костегрыза никогда так не пахло раньше. Неужели у него изменился запах? Нет. Все дело в ней. В ее носе, в ее глазах. Почему-то она вдруг стала ощущать все гораздо сильнее, настолько остро, что едва могла выносить. Что с ней такое?

Костегрыз поерзал на спине, раскинув лапы. Его глаза манили Ратху. Это было невыносимо! Одним прыжком она выскочила из логова и отбежала в сторонку. День выдался ясным, с резким холодным ветром. Голубое безоблачное небо простиралось над головой у Ратхи. Она распушила шерсть и принялась вылизываться, постепенно успокаиваясь за этим монотонным занятием. Странно, утреннее умывание сегодня доставило ей гораздо большее удовольствие, чем раньше.

Ей нравилось ощущение шерсти, скользившей под языком, и тепло шероховатого языка, прижимавшегося сквозь шерсть к коже; все эти по-новому острые переживания заставили ее продолжать вылизываться уже после того, как она тщательно разгладила всю шерсть. Это было очень приятно, особенно в зудящем месте под основанием хвоста.

Внезапно Ратха почувствовала, как еще один язык, присоединившись к ней, принялся вылизывать ей загривок, в то время как она приглаживала брюшко. Она резко вскинула голову, ударив Костегрыза в подбородок. Он грустно покачал головой и отошел, обдав ее своим густым запахом.

Ратха поджала хвост между лап и потрусила прочь. Отойдя чуть подальше, она легла, устремив пристальный взгляд на Костегрыза. Тот склонив голову, усмехнулся — и сделал несколько шажков в ее сторону.

Ратха раздвинула губы, показав зубы.

— Не подходи! — прорычала она.

— Хорошо, — добродушно согласился Костегрыз. — Я вижу, ты еще не готова. Есть хочешь?

— Заботься о себе! — огрызнулась Ратха. — Я уж как-нибудь сама себя прокормлю!

Ощущение приятной расслабленности исчезло. Она снова чувствовала себя разгоряченной и раздраженной.

Костегрыз повернулся и поплелся прочь.

Ратха со злобой и непонятным сожалением проводила его глазами.

Она не испытывала голода, но знала, что должна поесть. Поэтому она встала и забегала туда-сюда, пока не отыскала многообещающе выглядевшую норку, а затем уселась рядом и стала ждать обитателя подземного дома.

Но в этот день Ратха никак не могла усидеть на одном месте. Все тело у нее зудело, чесалось и горело, так что вскоре она уже не могла больше выносить эту муку. Не выдержав, Ратха сдалась и яростно зачесалась. Потом принялась вылизываться, плотно прижимая язык к груди и животу. Это было приятно, но все-таки недостаточно. Тогда она плюхнулась на спину и стала кататься по траве. Но и этого было мало. Ратха легла и в бешенстве засучила лапами в воздухе.

«Я чего-то хочу, но не знаю, чего именно… Но разве можно хотеть, неизвестно чего?»

Она перестала вертеться.

Костегрыз вернулся, неся в пасти двух ящериц. Бросив одну перед Ратхой, он отошел в сторонку и принялся уплетать вторую.

Ратха вскочила и отряхнула шерсть от земли и сосновой хвои. Ей было стыдно. Она не хотела вести себя как безмозглый котенок. Но очень скоро неистовое желание кататься и тереться о землю взяло верх над ее смущением. Тогда Ратха снова бросилась на спину и вертелась, корчилась и извивалась до тех пор, пока ей не стало казаться, что еще немножко, и она сдерет с себя всю шкуру.

Тень закрыла небо, а потом что-то шлепнулось ей на морду. Что-то неживое, чешуйчатое и восхитительно пахнущее. С внезапно проснувшимся голодом Ратха схватила брошенную Костегрызом ящерицу. Она жадно съела ее, наслаждаясь каждым кусочком и каждой хрустящей на зубах косточкой. Покончив с едой, она подняла голову и облизала усы.

Глаза Костегрыза вдруг показались ей двумя кусками янтаря, светившимися на его темной морде. Он обнюхал Ратху, и на этот раз она не отпрыгнула в сторону. Тогда он начал вылизывать ее, и Ратха, хоть и задрожала всем телом, но осталась на месте, почувствовав, что прикосновения языка Костегрыза и были ответом на все ее метания, жар и беспокойство. Он был такой теплый, и пахло от него так сильно… Странный крик закипел в ее горле — дикий и одновременно тоскливый. Ратха с трудом узнала свой голос. Она лежала, прижимаясь головой и грудью к земле, сердце ее билось так сильно, словно хотело сломать ребра.

Костегрыз схватил ее зубами за загривок. Ратха кричала и кричала, до смерти напуганная звуком собственного голоса, но не в силах сдержать вопли. Она почувствовала, как Костегрыз трется животом о ее спину, а потом он вдруг медленно, не торопясь, сменил позу, переставив лапы. Его запах затопил Ратху, переполнил, подчинил, убаюкал, так что вскоре ее голод, страх и изумление слились воедино. Она терлась головой о землю и кричала до тех пор, пока не сорвала голос.

Тяжесть тела Костегрыза прижимала ее к земле, она чувствовала, как его лапы уперлись ей в спину, чередуясь в настойчивом ритме. Вот он выпустил ее загривок, а затем схватил ее зубами чуть ниже, за спину между лопаток. Потом хвостом отбросил в сторону ее хвост. Ратха призывно изогнула спину ему навстречу, и в ее крике прорезались новые ноты. Костегрыз присоединил свой голос ее воплям, и они слились, напряженные и дрожащие.

Затем одним молниеносным движением он оторвался от Ратхи. Внезапная боль оказалась настолько резкой и сильной, что Ратха завизжала и перевернулась, оказавшись мордой к своему мучителю. Ее когти с силой прошлись по его шерсти и шкуре, так что на плече Костегрыза заалела кровавая рана. Он отпрянул, и Ратха поняла по его глазам, что он не ожидал столь свирепого отпора. Воодушевленная, она снова бросилась на него. Он отбежал, но не далеко, а лишь чуть в сторону, и уселся под кустом, не сводя с нее внимательных, оценивающих глаз….

Ратха повернулась спиной к этим горящим янтарным глазам и принялась вылизываться. Она бешено работала языком, пытаясь избавиться от всех следов его запаха, но тяжелый дух Костегрыза продолжал плыть к ней от того места, где он сидел, глядя на нее.

Ратха прижала уши и зарычала.

— Только подойди ко мне еще раз, ворюга, и я порву тебя на такие мелкие клочки, что даже съесть будет нечего!

— Поверю тебе на слово, — ответил Костегрыз, не трогаясь с места. — Я подожду. Очень скоро ты передумаешь.

Повернувшись к нему хвостом, Ратха забралась обратно в дупло. Внутри у нее по-прежнему все ныло и пульсировало болью, зато теперь она вновь чувствовала себя собой, словно выздоровела. Она решила больше никогда не делать этого с Костегрызом. Потом свернулась клубочком и уснула.

К ее досаде, проснулась она вновь в горячке и томлении. На этот раз Ратха осталась в дупле, где долго вылизывалась и каталась на спине, не в силах понять, что же с ней такое творится.

— Ты хорошо пахнешь, — раздался снаружи вкрадчивый голос Костегрыза. — Можно мне войти?

Ратха высунула лапу наружу, выпустила когти и несколько раз полоснула по воздуху, рассчитывая пройтись по носу назойливому коту.

Потом подождала, прислушиваясь. Ничего. Ушел.

«Вот и прекрасно!» — в бешенстве подумала она.

Но вопреки всему ее терзала досада и отчаяние, которое стремительно нарастало, пока не стало почти невыносимым.

Не выдержав, Ратха принялась метаться в дупле, подняв целый ураган сухой листвы и хвои. Наконец, она обмякла обессилевшей кучей, и листья посыпались ей на спину.

«Что же делать, что же мне делать? — стучало у нее в голове. — Неужели со мной теперь всегда так будет? Я же даже охотиться не могу! Я умру с голоду!»

Уронив голову, Ратха зажмурилась, чтобы не видеть яркого полуденного солнца. Через какое-то время чье-то дыхание обожгло ей морду, и шершавый язык робко лизнул ее в щеку. Это снова был Костегрыз. Ратха заворчала, еще ниже опустив голову. Язык замер.

— Ты снова будешь царапаться? — раздался тихий голос у нее над ухом.

Ратха зарычала, прекрасно понимая, что в ее голосе нет ни тени угрозы. И Костегрыз тоже это знал. Его язык облизал ей ухо и спустился к челюсти. Сдавшись, она отодвинулась глубже в дупло. Язык последовал за ней. Не открывая глаз, Ратха почувствовала, как Костегрыз забрался в дупло и лег рядом с ней.

В этот день и на следующий они спаривались еще несколько раз. И каждый раз воспоминание о боли, неизбежно следующий за окончанием совокупления, заставляло Ратху давать себе слово больше никогда не подпускать к себе Костегрыза, но лихорадочный жар снова и снова бросал ее к нему. Ее аппетит чудовищно возрос, и она жадно поглощала еду, которую приносил ей Костегрыз.

Та Ратха, которой она себя помнила раньше, теперь казалась ей чужой и далекой. Она не знала, пройдет ли когда-нибудь это наваждение или же она отныне навечно будет пленницей потребностей своего тела.

В перерывах между спариваниями Костегрыз пытался утешить и приласкать ее. Его грубость и равнодушие исчезли, сменившись нежностью, на которую Ратха до сих пор не считала его способным.

Солнце вставало и садилось несколько раз, прежде чем горячка, терзавшая Ратху, начала остывать. Постепенно запах Костегрыза стал казаться ей просто приятным, но уже не одурманивающим. Ее чувства утратили повышенную остроту.

По мере того, как ослабевал неистовый зов плоти, к Ратхе вернулась способность мыслить. Ее разум настолько очистился, что она снова смогла думать о будущем и выживании. Только теперь Ратха отчетливо поняла, что в эти лихорадочные несколько дней будущее совершенно перестало для нее существовать, ибо неистовая власть тела заставляла ее сосредоточиться только на настоящем.

Ратха радовалась возвращению контроля над собственным телом и разумом, и все-таки ее не покидало тоскливое сожаление. Эти несколько горячечных дней, стоявших особняком от всей ее жизни, подарили ей новые ощущения, новые чувства и новые мысли. Теперь, пройдя через все это, Ратха знала, чего ожидать, если зов тела снова настигнет ее в будущем. Возможно, в этот раз она будет рада уже знакомым переменам в своем теле и с готовностью погрузится в лихорадочный сон наяву, бросающий ее от безумия к наслаждению.

Сначала Ратхе казалось, что она будет такой же, как до горячки. Однако не все новые ощущения ушли безвозвратно, часть их осталась, и это говорило о том, что далеко не все осталось прежним. На животе Ратхи появились ноющие, особо чувствительные местечки. А где-то глубоко между ее бедер поселилась тяжесть, которая оставалась неизменной, независимо от того, много она съедала или мало.

В течение следующих дней Ратха охотилась вместе с Костегрызом. Они больше не видели никаких новых Безымянных. Ратха все меньше и меньше думала о них, хотя встреча с серой кошкой крепко врезалась в ее память. Но поскольку дни шли за днями, а новые незваные гости так и не появлялись, она решила, что странный котенок и серая были единственными странниками Безымянных.

Когда Ратха поделилась этим соображением с Костегрызом, тот отвел назад усы, вывел ее из дупла под ливень и показал кошачьи следы, заполненные грязной водой. Следы были незнакомые — не ее, и не Костегрыза.

Ратха долго смотрела на них, потом перевела глаза на Костегрыза.

— Ты хочешь спросить, почему я не вступил с ними в бой? Об этом спрашивают меня твои глаза?

— Ты же сам сказал, что их слишком много… — осторожно ответила Ратха.

Он хмыкнул и ответил:

— Это единственный путь, которым могут пройти чужаки. С одной стороны моей территории лежит озеро. С другой — горы. Им в любом случае придется пройти через мои земли. Я не смогу остановить их. И не хочу этого делать. — Он покружил вокруг следов, а потом стал забрасывать их грязью. — Я лишь стараюсь, чтобы они не замечали меня, проходя здесь.

— Но почему? — спросила Ратха. — Ты их боишься?

Он прихлопнул грязь лапой.

— Нет. Но я не хочу делить свою дичь с каждым, кто проходит через мою землю, как мне пришлось сделать это, предложив мясо котенку и старухе.

— Право странника, — вспомнила Ратха. — У Безымянных существует такой закон?

— Наверное, можно и так сказать, — с неожиданным раздражением огрызнулся Костегрыз. — Но нам с тобой и так непросто достается пропитание, так что пусть чужаки сами ищут себе дичь!

Он отвернулся, взмахнув хвостом. За острой ноткой раздражения, примешивавшейся к его запаху, Ратха почуяла отчетливый привкус тревоги.

Костегрыз вернулся к охоте. Ратха еще какое-то время молча разглядывала засыпанные грязью следы. Потом наклонилась и обнюхала край одного отпечатка, однако прошедший дождь уже смыл все запахи. Подняв голову, Ратха побежала догонять Костегрыза.

На следующий день она вернулась на то же место и увидела цепочку свежих следов. Костегрыз не пошел с ней, поэтому Ратха решила ничего не говорить ему. Он знал о посетителях и, судя по всему, это не слишком его беспокоило. С тех пор Ратха стала пораньше выходить из логова, надеясь встретить одного из тех, кто оставлял отпечатки своих лап на их земле.

Однажды, перед самым рассветом, она увидела из своего укрытия смутную тень, двигавшуюся вдалеке за завесой дождя.

Откуда же шли эти чужаки и куда держали путь? Этот вопрос не давал Ратхе покоя. Почему Костегрыз день за днем уходил в самую дальнюю часть своей территории и никогда не приближался к этой тропе? Ратха допускала, что отчасти он делал это из эгоизма и нежелания делить свою дичь с пришельцами, однако запах и непривычное поведение Костегрыза заставляли ее предположить, что у него были и какие-то другие причины для такой осторожности.

Раз или два, когда Ратха искала мышей на косогоре, она видела, как Костегрыз останавливается, будто вкопанный, перед следами Безымянных. Он долго смотрел на них, и в глазах его была такая тоска, словно он хотел немедленно броситься следом за ушедшими. Затем печаль исчезла из его глаз, сменившись выражением отвращения.

Костегрыз яростно забросал следы землей и одним прыжком скрылся в кустах.

Со временем Ратха поняла, что в его ежедневных скитаниях была определенная цель. Каждый день Костегрыз обследовал какую-то часть своей территории, помечая и внимательно осматривая ее, чтобы убедиться, все ли там в порядке…

«Проверяет, прежде чем уйти», — думала Ратха однажды ранним утром, когда неслышно кралась за Костегрызом сквозь моросящий дождь.

Ей было холодно и одиноко. Костегрыз ничего не говорил ей ни о каком путешествии, однако он явно делал какие-то приготовления: ловил больше дичи, чем мог съесть и прятал запасы в расщелине дерева или под плоским камнем. Очень часто он прерывал свои занятия, словно делал все это против воли, однако если Ратха продолжала следить за ним, то каждый раз убеждалась, что рано или поздно Костегрыз вновь принимался за дела.

«Значит, пора уходить», — с горечью думала Ратха.

Она научилась у Костегрыза всему необходимому, чтобы самостоятельно пережить остаток суровой зимы. Она видела, что Костегрыз ведет какую-то мучительную борьбу с самим собой; Ратха не понимала его терзаний, но чувствовала, что они каким-то образом связаны с ней, а также с Безымянными, продолжавшими оставлять следы на его территории. Труп оленя, выловленный из озера, тоже имел какое-то отношение ко всему этому.

Иными словами, Ратха собрала несколько кусочков загадки, но их было недостаточно, чтобы сложить целую картину и получить ответ.

Она брела по мокрой траве, зорко поглядывая между стеблей. Внезапно впереди мелькнула прилизанная дождем рыжая шерсть. Костегрыз! Он опять обнюхивал очередной след. Пойти за ним? Но за все это время они не видели на своей территории ничего, кроме отпечатков лап. Стоит ли тратить время зря?

Ратха подняла голову и посмотрела на птиц, круживших и нырявших в серых тучах. Ветерок пошевелил ее усы, принеся с собой запахи Холмов и болот. И в этот момент, когда она стояла неподвижно, а ветер перебирал ее мокрую шерсть, Ратха вдруг почувствовала, что наступил ее последний день на этой территории.

Костегрыз вышел на открытое место и побрел вдоль следа. Через какое-то время Ратха увидела, как он вдруг остановился и поднял голову. Высокий склон закрывал ей обзор, но по поведению Костегрыза Ратха сразу поняла, что на этот раз он увидел нечто большее, чем просто следы.

Ратха со всех лап бросилась вниз с косогора, стараясь оставаться незаметной. Описав широкий круг за спиной Костегрыза, она прижалась животом к земле и стала подкрадываться ближе, бесшумно переползая от одного куста травы к другому.

Приблизившись к тропе, Ратха сразу поняла, что на этот раз она не пуста. На ней стояли трое Безымянных.

Ратха присела за склоном и затаилась, растянувшись за высокой травой и положив голову на кочку. Теперь ей было видно и слышно все.

Она смотрела, как Костегрыз подходит к трем Безымянным. Двое из них были рыжими, третий — черный. Рыжие были грузные, с густыми воротниками вокруг шей. Судя по запаху, висевшему во влажном воздухе, они были самцами.

Увидев их пустые бессмысленные глаза, похожие на глаза старой серой кошки, Ратха сразу поняла, что они не умеют говорить.

Самцы развалились на земле, обвив хвостами лапы. Черный Безымянный сидел прямо, на его узкой морде светились зеленые глаза цвета обгоревшей головни. Взгляд незнакомца был прикован к Костегрызу.

Ратха подтянулась на вершину кочки, чувствуя, как ее сердце тревожно стучит в землю. Умеет ли черный говорить или же он такой же неразумный, как и его рыжие товарищи?

Черный встал на все четыре лапы и повернулся к приближающемуся рыжему коту.

— Я все ждал, когда же ты придешь, Ночная, — услышала Ратха слова Костегрыза.

— Место сбора зовет, Живущий-у-воды, — раздалось в ответ. Судя по голосу и запаху, это была самка. — Я и мои спутники — последние.

— Те, что собираются, подождут вас, — сказал Костегрыз.

Не спуская с него глаз, черная сделала несколько шагов вперед.

— Нам нужен ты, Живущий-у-воды. Лишь немногие из нас обладают твоими способностями.

Взгляд зеленых глаз стал настойчивым, мольба смешивалась в них с угрозой. Ратха увидела, как загривок Костегрыза распушился.

— Я это знаю, Ночная. Но это мои способности, и мне решать, как и когда их использовать.

Черная опустила усы и прошла по тропе мимо Костегрыза. Два рыжих самца последовали за ней. Через несколько шагов самка остановилась и, обернувшись через гладкое плечо, посмотрела на Костегрыза.

— У моих спутников есть клыки, и я могу пустить их в дело, Живущий-у-воды.

Ратха напряглась, приготовившись броситься вверх по склону, если Костегрызу понадобится помощь.

— Можешь, Ночная, — беспечно ответил Костегрыз, но Ратха видела мышцы, напрягшиеся под его мокрой шкурой.

— Нет, Живущий-у-воды, — сказала черная, показав острые кончики зубов. — Я не настолько глупа. Ты прав, решение остается за тобой. Но если мы все еще твои сородичи — приходи. Если же нет, возвращайся в племя, откуда пришел, и оставь свою территорию Безымянным.

Ратха подползла еще ближе. Если верить черной, Костегрыз не был Безымянным! Значит, он родился в племени? Неужели это правда? Впрочем, это очень многое объясняло…

Черная взмахнула хвостом и засеменила по тропе. Двое ее спутников последовали за ней.

Костегрыз не поднимал глаз от земли до тех пор, пока звук их шагов не растаял вдали. Только после этого он поднял голову и, дергая хвостом, покачал мордой из стороны в сторону. Затем повернулся и посмотрел на кочку под холмом, где пряталась Ратха.

— Очень умно, племенная кошка, — громко сказал он. — Только ты не учла, что ветер переменился, и я учуял твой запах.

Ратха сердито вскочила и потрусила на холм. Чем ближе она подходила, тем сильнее Костегрыз прижимал уши к голове, так что в конце концов стал похож на безухого.

— Ну что, Живущий-у-воды, — насмешливо крикнула Ратха, остановившись на безопасном расстоянии от его когтей, — побежишь по тропе за своими сородичами? И будешь вместе с ними нападать на своих бывших сородичей?

— Яаррр. Значит, и ты узнала мою тайну, — с некоторым смущением пробормотал Костегрыз. — Но это неважно. Очень скоро ты бы все равно догадалась. Охотница из тебя так себе, однако ты довольно умна. Я бы даже сказал, слишком умна.

Ратха впилась в него глазами.

— Ты не любишь Безымянных. Я поняла это, когда смотрела, как ты затираешь лапами их следы.

— А еще я не люблю голодать. Погода и так ужасная, а скоро будет еще хуже. Этой земли едва хватает, чтобы прокормить меня одного. Но нам с тобой тут не продержаться. Ты с каждым днем ешь все больше и больше.

Он выразительно посмотрел на ее живот. Беременность Ратхи была уже заметна, и ее аппетит возрастал день ото дня.

— Значит, пойдем, — сказала Ратха, шагая на тропу.

Костегрыз пошевелил усами и неуверенно посмотрел на нее.

— Путешествие будет непростым, к тому же, тебя ждет то, что тебе совсем не понравится.

— Разве у меня есть выбор? Если я ношу твоих котят, то должна хорошо питаться. И не беспокойся о том, что может мне не понравиться — с этим я справлюсь, когда столкнусь. Когда я думаю о том, через что мне пришлось пройти, то понимаю самое главное — я могу выдержать все!

«По крайней мере, я очень на это надеюсь», — скромно думала Ратха, семеня по тропе следом за Костегрызом.

Вопреки предостережениям Костегрыза, поначалу путешествие было очень приятным. Тропа бежала то вверх, то вниз по голым холмам, поросшим колышущейся травой. Солнце то и дело выглядывало из-за туч, и тогда умытая дождями земля казалась чистой, юной и сияющей.

По ночам или в холодные дни, когда вместо привычного дождя с неба сыпался снег с градом, Ратха и Костегрыз сворачивались друг возле друга в дупле или под кустом, пережидая непогоду.

Какое-то время они были единственными путниками на тропе, но очень скоро им стали встречаться и другие коты, в том числе и черная со своими рыжими самцами. Костегрыз шел очень быстро, и Ратха выбивалась из сил, чтобы поспевать за ним. Зато он охотился за них обоих, потому что умел вспугивать дичь из травы, растущей вдоль тропы, и не успевала Ратха как следует уйти вперед, как он уже догонял ее с добычей. Иногда они делились своей дичью с встречными Безымянными. А когда их животы и пасти оказывались пусты, другие путники предлагали им часть своей дневной добычи.

Дни убегали, как земля под лапами, и вскоре им стали попадаться Безымянные, выходившие из-под кустов или из боковых троп, вливавшихся в основной путь. Тропа, по которой еще совсем недавно шли одинокие путники, державшиеся на отдалении друг от друга, Теперь превратилась в реку мохнатых шкур, растянувшихся в обе стороны, насколько хватало глаз.

Костегрыз перестал охотиться вдоль тропы, поскольку все мелкие животные были либо убиты, либо распуганы предыдущими путниками.

Когда Костегрыз уходил на охоту, Ратха нередко садилась возле тропы и разглядывала проходивших мимо Безымянных. Здесь были косматые старцы и лохматые подростки, самки с молодняком и покрытые боевыми шрамами самцы — иными словами, коты всех видов, от тех, которые были знакомы Ратхе по племени, до виденных ею впервые.

Одни были сильны и здоровы, другие, ослабевшие от голода, с трудом передвигали лапы в самом конце цепочки. Часть котов выглядела сытой и ухоженной, ничуть не хуже племенных котов. Рядом с ними шли косматые, шелудивые и покрытые колтунами бродяги.

Но только заглянув в глаза каждому, можно было понять, есть ли в них хотя бы искра разумности. В некоторых взглядах она едва теплилась, зато в других ярко горела, озаряя все существо кота внутренним светом разума. Этот удивительный дар зачастую проявлялся у тех, у кого Ратха меньше всего ожидала его увидеть, и, напротив, отсутствовал у тех, в ком она поначалу не сомневалась.

Угрюмые косматые охотники, на первый взгляд способные лишь на кровавую жестокость, нередко поражали ее глубиной своего взгляда. Зато старики, чьи седые шкуры, казалось бы, служили доказательством нажитой мудрости, развеивали все ее надежды, стоило Ратхе увидеть пустоту в их глазах.

Но почему? Этот вопрос стучал у нее в голове в такт топоту лап по тропе. Почему одни такие, а другие нет?

Ратха уже успела заметить, что пустоглазые составляли большинство Безымянных, а коты, вроде нее или Костегрыза встречались очень редко. Лишь немногие могли понимать речь, а еще меньше было тех, кто умел хоть как-то разговаривать, не говоря уже о сложной беседе.

Почему? Почему дар разума и речи столь редко встречался у ее бесплеменных сородичей? В племени все было совершенно иначе!

Ратха постоянно ломала голову над этими вопросами, но так и не смогла найти сколько-нибудь приемлемый ответ.

В конце концов, она решила, что отыщет разгадку после того, как получше познакомится с Безымянными. Что-то подсказывало ей, что ответ придет очень скоро, и что частью этого ответа будет она сама, хотя Ратха не понимала, как это произойдет. Эта догадка не только не успокаивала ее, но, напротив, вселяла тревогу.

Ратха не делилась своими соображениями с Костегрызом. Она чувствовала, что его не интересуют ни ее вопросы, ни ответы.

Тем временем, холмы постепенно сменялись горами, а дорога, становясь все круче, превратилась в узкую петляющую тропку. Дожди шли не переставая, и вскоре шкуры путников приобрели одинаковый тускло-бурый цвет грязи.

Каждый день Ратха просыпалась мокрая и промерзшая до костей, чтобы снова бесконечно брести вперед, не видя перед собой ничего, кроме тропы, или завесы дождя, падающего прямо перед ее усами. Костегрыз был молчалив и угрюм, отныне в нем не было и следа его привычной энергии.

Вскоре Ратху одолело непонятное беспокойство, и она не сразу поняла, что с ней творится.

Местность, по которой они шли, стала казаться ей знакомой, хотя она твердо знала, что видит ее впервые. Запахи, дуновение ветра, очертания листвы и даже камни на тропе — все говорило о том, что она когда-то уже шла через эти горы. Только не по этой тропе — это Ратха знала точно. И не через этот горный отрог, через который переваливала вереница Безымянных котов.

В памяти у Ратхи сохранились лишь смутные образы, ибо большую часть этого пути она неслась, подгоняемая страхом, гневом и мучительной болью предательства.

Она поняла, что вся дрожит и уже не может переставлять лапы, поэтому сошла с тропы и встала в стороне, глядя на проходивших перед ней путников, похожих на неясные тени, движущиеся за пеленой дождя.

Так она стояла, уверяя себя в том, что это было очень давно и даже не с ней. Эта Ратха, которая плелась по раскисшей от дождей тропе в цепочке потрепанных Безымянных, не могла быть той Ратхой, что размахивала Красным Языком перед своим племенем. Та часть ее жизни умерла, и Ратхе было ненавистно все, пробуждавшее в ней воспоминания.

— Ты устала, Ратха? — услышала она. Костегрыз сошел с тропы, чтобы подойти к ней. Она подняла на него глаза, пытаясь скрыть свою боль, но увидела, что тот все понял, ибо в его глазах промелькнула какая-то тень, и на миг вид у него сделался виноватый.

— Идем, — пробурчал он, бросая взгляд на тропу. — Я не хочу, чтобы мы пришли последними.

— Далеко еще? — спросила Ратха.

— Меньше одного дня пути. К закату дойдем.

Ратха вытерла о траву подошвы лап и стряхнула застрявшую между пальцами грязь. Она знала, что это совершенно бессмысленно, ибо стоит ей только ступить на тропу, как она снова будет в грязи с лап до усов. Но ей хотелось разозлить Костегрыза, и она своего добилась, поскольку тот прижал усы и, не говоря ни слова, прыгнул в толпу, оставив Ратху в одиночестве.

Остаток дня она шла сама по себе, не обращая внимания на котов, толпившихся вокруг.

Дождь стих, а потом и вовсе перестал. Тучи рассеялись, и солнечный свет упал на землю, обведя каждую мокрую травинку сияющим серебряным контуром. Капли дождя на усах у Ратхи вспыхнули на свету, напугав ее своим блеском. Она потрясла головой и стряхнула их.

Коты все выше поднимались в гору, и трава под их лапами сначала стала жесткой и низкой, а потом и вовсе исчезла. Садящееся солнце бросало черные тени на горные вершины, и Ратха поняла, что конец путешествия уже близок.

Вереница котов растянулась, утратив порядок. Некоторые путники, которых Ратха помнила по началу путешествия, покинули свои места и отбежали в сторону. Поднявшись на гребень горы, коты длинным хвостом растянулись вдоль него и продолжили путь, а тучи над их головами из серых постепенно становились розовыми и золотыми.

Ратха увидела скалистую стену, вздымавшуюся ввысь над склоном горы. Когда она, вместе с остальными плетущимися в хвосте, приблизилась к скале, то увидела, что река Безымянных прекратила свое существование, разлившись на множество ручейков, бурливших вокруг огромной массы камня, захлестывая на ее уступы. Это и было место встречи.

Солнце вспыхнуло над краем скалы, на миг ослепив Ратху. Усталая и ошеломленная, она отдалась на волю толпы, которая отнесла ее к подножию выступа и швырнула о камень так, что Ратха беспомощно завертелась в каком-то водовороте, пока другие коты волнами накатывали на нее.

— Ссс! Сюда! — услышала она над головой голос Костегрыза.

Вытянув шею, Ратха увидела очертания его головы на фоне темнеющего неба. Собрав последние силы, она прыгнула на выступ, где сидел Костегрыз.

— Смотри, — сказал он, и она посмотрела.

Повсюду, по всей поверхности скалистой стены сверкали глаза и влажные шкуры тускло поблескивали в последних лучах солнца.

Костегрыз встал и пошел вдоль выступа, и Ратха пошла за ним, с опаской переставляя лапы, поскольку старые камни были все в трещинах. Мелкие камешки то и дело выкатывались из-под ее лап и с тихим шорохом катились вниз по склону горы, пока эхо их падения не стихало далеко внизу.

Выступ закончился глубокой расщелиной, через которую Костегрыз и Ратха прошли на другую сторону горы. Здесь толща скалы раскололась, распавшись на несколько крупных частей, образовавших пещеру, в которой уже сидело множество Безымянных.

Укрывшись от режущего ветра, хлеставшего горный склон, Ратха сразу же согрелась. Она молча шла за Костегрызом, который уверенно прокладывал себе дорогу по осыпям и упавшим камням, коротко приветствуя Безымянных, рассевшихся по валунам и вокруг них. С Ратхой никто не заговаривал, однако она чувствовала, что ее провожают внимательными взглядами.

— Косте… — начала было она, но не успела произнести его имя, получив хлесткий удар хвостом по губам. Взбешенная и обиженная, она цапнула Костегрыза зубами за хвост и выдрала клок шерсти, прежде чем тот сумел вырваться.

— Зачем ты… — закричала Ратха, но он снова оборвал ее.

— Затем, чтобы ты не позорила ни себя, ни меня, — тихо и спокойно ответил Костегрыз. — Здесь нет имен. Не забывай об этом.

— Как же я могу с тобой говорить, если тебя нельзя называть по имени? — растерялась Ратха.

— Называй меня Живущий-у-воды, как они. А еще лучше, просто молчи и слушай.

— Яарррр! — Ратха прижала уши, хотя прекрасно понимала, что Костегрыз прав. Он тоже больше не называл ее «племенной кошкой». А ведь эту кличку, когда-то родившуюся из оскорбления, Костегрыз уже давно превратил в ласковое прозвище Ратхи. Лишившись ее, Ратха вдруг почувствовала себя несчастной и опустошенной, одной из тех кошек с пустыми бессмысленными глазами. Она повесила голову и судорожно сглотнула.

— Что случилось, молодая? — раздался у нее над головой незнакомый голос.

Ратха подняла голову и увидела два светящихся зеленых глаза на такой черной морде, что они казались двумя огоньками, плавающими в кромешной тьме.

— Она просто устала, ночная, — ответил Костегрыз за Ратху, пока та собиралась с мыслями.

— Я не видела ее раньше, и ее запах мне тоже незнаком, — продолжала черная кошка, — хотя она слишком взрослая, чтобы принадлежать к последним пометам. Она пришла с тобой, Живущий-у-воды?

— Она присоединилась ко мне на тропе, — коротко ответил Костегрыз.

Ратха почувствовала напряжение, возникшее между ним и черной кошкой.

— Встретимся на том же месте, между Камней-с-клыками.

— Я приду, ночная.

— Хорошо, — черная кошка отвернулась и зарычала на двух пустоглазых самцов, стоявших у нее за спиной. — Прочь, котятки! До рассвета вы мне больше не понадобитесь!

Два самца с утробным рычанием понурили головы и отошли.

— Зачем ты держишь их при себе, ночная? — поинтересовался Костегрыз. — Ты достойна спутников получше.

— Если бы мне нужны были спутники, я выбрала бы кого-нибудь получше. Но безмозглые беспрекословно подчиняются мне, и это все, чего я хочу.

— Это все, чего ты хочешь, ночная? — переспросил Костегрыз.

Черная кошка широко открыла глаза.

— В некоторых случаях наличие или отсутствие разума не имеет значения, Живущий-у-воды. Я вижу, ты сделал тот же выбор, ибо я до сих пор не слышала ни слова от твоей маленькой самки.

— Я умею говорить! — выпалила Ратха, бросив испепеляющий взгляд на Костегрыза.

Черная кошка зевнула и прогнула спину.

— А, вот как. В таком случае, он, наверное, возьмет тебя на совет.

— Я так не думаю, ночная.

— Очень хорошо, Живущий-у-воды, — сказала черная и отбежала прочь.

— Твоя маленькая самка?! — с отвращением взвизгнула Ратха и засучила задними лапами, словно хотела закопать свою грязь. — Если среди Безымянных много таких, как она, то я не желаю иметь с ними ничего общего! Куда ты идешь? — спросила она, увидев, что Костегрыз отходит от нее в сторону.

— К Камням-с-клыками.

— А меня с собой возьмешь?

— Нет. Оставайся здесь. Найди хорошее местечко, свернись клубком и поспи. Ты уже давно как следует не высыпалась.

— Поспать? Да как я могу… — начала было Ратха и осеклась.

Костегрыз уже ушел, и его тень растаяла между скалами.

Она хлестнула себя хвостом и глубоко вонзила когти в мелкую гальку.

Что это за собрание? И что за совет, о котором говорила черная и на который Костегрыз отказался ее взять? Может быть, он боится, что она опозорит его, назвав по имени?

Ратха презрительно фыркнула. Вот глупый! Да разве кто-то, кроме них двоих, догадается, что «костегрыз» это имя? Нет, наверное, у него была какая-то другая причина…

Ратха понюхала землю. След Костегрыза все еще был свежим. Может, пойти за ним в то место, о котором он говорил? К этим загадочным Камням-с-клыками? Может, она сумеет там где-нибудь спрятаться и тайком подслушать все разговоры? А возможно, ей даже повезет как следует отделать эту черную красотку, которая как раз отпустила своих телохранителей!

Против этой мысли Ратха уже не смогла устоять.

9

Ратха выглянула между двумя рядами зазубренных камней, торчавших из пола пещеры. Все пришедшие на собрание уже расселись по местам, образовав круг под светом, струившимся с потолка.

Костегрыз сидел рядом с двумя огромными серыми охотниками; в причудливом сине-зеленом свечении пещеры его рыжая шерсть казалась угольно-черной, а глаза сияли, как изумруды. С другой стороны от него сидела черная кошка. Кроме них в пещере присутствовали только серебристо-седой косматый старик, хромавший на трех лапах и молодой самец, еще не до конца распрощавшийся с младенческими пятнами.

Некоторое время собравшиеся негромко переговаривались между собой, и Ратха не слышала ничего кроме перестука капель, падавших сверху в блестевшие на полу лужи. Одна особенно холодная капля шлепнулась на нее, и Ратха подскочила, вся дрожа. Опомнившись, она съежилась и распушила шерсть, пытаясь удержать тепло.

Она сидела, поглядывая на каменные клыки, торчавшие из пола и свисавшие с потолка, и воображала, будто попала в брюхо огромного зверя.

Наверное это пасть гигантского неведомого животного, залегшего в горах.

Ратха представила, как каменные челюсти вдруг сомкнутся, и верхние остроконечные пики обрушатся вниз, смыкаясь с нижними…

«Ой, нет! — подумала она, пытаясь успокоить бешено заколотившееся сердце. — Даже если это пасть огромного зверя, то он больше никогда-никогда ее не захлопнет! Он умер. Я в пасти мертвого холодного зверя!»

Но тут голоса зазвучали громче, и Ратха вспомнила о Безымянных, сидевших в кругу.

Теперь она слышала все, что они говорили. Она подползла чуть ближе и легла, устроив нос между двумя каменными зубами.

Один из серых охотников разговаривал с черной кошкой.

— Тебе и твоим сородичам легко ждать, — ворчал он. — Мой народ пришел издалека и с пустыми животами, так что терпения у наших нет и в помине. Как я отвечу им?

— Отвечай на том языке, которым пользуешься всегда, серый охотник, — протянула черная, вытянув хвост поверх изящных лап. — Когтями, а если потребуется, и зубами. — Она посмотрела на него из-под полуопущенных век. — Или ты сомневаешься в своей силе?

— Я сомневаюсь в смысле разговоров. Чем меньше болтовни, тем лучше. Я и мой народ пришли убивать, а не болтать. Когда начнется охота?

— Когда все соберутся, серый, — хрипло перебил его косматый самец.

— Мне кажется, ты неправильно меня понял, серый охотник, — промурлыкала черная, широко открывая зеленые глаза. Ее голос приобрел шелковистую вкрадчивость. — Я понимаю твои затруднения. Ведь я, по крайней мере, могу говорить с теми, кого возглавляю, и многие из них прислушиваются к моим доводам.

— Довольно! — рявкнул косматый калека. — Мы собрались здесь, чтобы выработать план, а не ссориться. — Он повернулся к Костегрызу. — Я вижу, ты все-таки решил прийти, Живущий-у-воды. В прошлый раз твое отсутствие дорого обошлось нам, и ты это знаешь.

— Я сделаю все, что смогу, — коротко ответил Костегрыз.

У Ратхи затекло тело, капающая с потолка вода промочила ей загривок, однако она боялась пошевелиться. Подслушанный разговор лишь распалил ее любопытство, не дав никаких ответов, но она чувствовала, что стоит на пороге разгадки.

— Мне интересно знать, Живущий-у-воды, зачем ты пришел на этот раз? — снова прозвучал сиплый голос.

Ратха насторожила уши, чтобы не упустить ни слова из ответа Костегрыза.

— Старый, я надеялся, что на этот раз вы прислушаетесь ко мне, хотя уже не раз слышали мои слова до этого.

Серый охотник вскочил на лапы.

— Не слушайте его! Он оставит нас голодными, лишь бы спасти стада ненавистных! Он один из них! Падаль, рожденная в племени!

— Серый, когда ты закончишь выть и будешь готов слушать, — с едкой невозмутимостью ответил Костегрыз, — я объясню тебе, почему я поступаю так, как считаю нужным.

Огромный серебристый кот с ненавистью посмотрел на Костегрыза, а затем обвел глазами круг, ища поддержки. Многие коты бросали злобные взгляды на Костегрыза.

— Серый дурак! Неужели ты думаешь, что я хоть немного забочусь о тех, кто прогнал меня прочь и готов был убить, когда я был котенком?

С этими словами Костегрыз наотмашь ударил серебристого, а остальные втянули головы в плечи.

Костегрыз встал, опустил вздыбленную шерсть и обернулся к ним.

— Воровать дичь из стада — да сколько угодно. Пусть ненавистные работают на нас. Я ни слова не скажу против. Но вы хотите превратить набеги в охоту возмездия, в бойню стад и тех, кто их стережет. — Он прервался и обвел глазами пещеру. — Пойти на это — все равно, что вырвать шерсть из собственных хвостов. Мы живем за счет племени. Немногие из вас, великих охотников, готовы признать это, но в эту зимнюю пору мы выжили только благодаря набегам да пожиранию падали.

— Пта! Нужно перебить всех ненавистных и отобрать их земли! На их территории добычи больше, чем на наших. Это поддержит нас всех. Беречь ненавистных? — Серебристый раздвинул губы, показав крепкие клыки. — Нет!

По глазам сидевших в кругу Ратха видела, что Костегрыз не пользуется поддержкой сородичей.

Единственная, кто не смотрел на него с откровенной ненавистью, была черная самка, но от этого Ратха только еще сильнее обозлилась.

«Он прав! — лихорадочно думала она, глядя, как Костегрыз возвращается на свое место. — Он прав! Почему же они его не слушают?»

— Хорошо, — сказал Костегрыз. — Я вижу, что большинство из вас не разделяет моих опасений. Больше мне нечего вам сказать. Если вы пожелаете оставить меня в совете, я подчинюсь любому вашему решению. Но не забывайте — я вас предупреждал.

Наступило молчание, прерываемое лишь эхом капели, падающей в глубине пещеры. Коты снова начали негромко переговариваться между собой, и Ратха не могла разобрать ни слова. Но ей было все равно. Она и так услышала достаточно.

Она встала, дрожа всем телом от страха и холода. Одеревеневшие лапы неохотно повиновались ей. Повернувшись к выходу, Ратха нечаянно задела лапой обломок камня. Он с шумом покатился по полу, и звонкое эхо прокатилось по пещере.

Ратха застыла. Потом обернулась на собрание. Все коты вскочили, насторожив уши и вздыбив загривки.

Она негромко застонала от досады. Сейчас они найдут ее, растерзают и разбросают клочки по горам!

— Стойте, — услышала она громкий голос Костегрыза. — Ни с места. Я знаю, кто это.

Ратха вздрогнула, чувствуя, как желудок у нее еще ниже проваливается в лапы. Она не вынесла бы, если бы Костегрыз нашел ее здесь!

Поджав хвост, она бросилась из пещеры в затопленный проход, а оттуда в туннель, через который попала внутрь.

В туннеле ей пришлось ненадолго остановиться, кровь так сильно пульсировала у нее в горле, что она едва не задохнулась. Услышав плеск лап по воде, она снова бросилась бежать. Костегрыз догонял ее! Ратха не знала, что будет делать, когда он ее поймает.

Она бежала в кромешной тьме, полностью положившись на свои чувствительные усы, не позволявшие ей разбить голову о каменные стены.

— Ратха! — раздался у нее за спиной шипящий голос Костегрыза. — Ратха!

Свежий холодный воздух защекотал ей нос, и Ратха принялась с жадностью глотать его. Теперь она знала, что почти выбралась, и понеслась вверх по покрытому мелким щебнем склону.

Высунув голову, она огляделась по сторонам. Никого. Свободна! Скоро она понесется вниз с горы, оставив Безымянных далеко за спиной. Она вернется в свое племя и предупредит пастухов. Кто-то непременно прислушается к ней, даже если Меоран не захочет! Волнение душило ее. Наконец-то — о, наконец-то! — она вернется домой!

Она почти выбралась наружу, когда почувствовала, как ее схватили зубами за хвост. Потом ее с силой рванули назад, ударили по голове и вышибли из нее дух.

Она вырывалась, но Костегрыз крепко держал ее.

Ратха рвала свой хвост, пока не ободрала его до крови, а потом, обессилев, беспомощно рухнула на пол — в ужасе, изнеможении и отчаянии.

Она почувствовала, как зубы, сжимавшие ее хвост, разжались, и робко посмотрела в сторону. Глаза Костегрыза сияли на нее из темноты. Ратха крепко зажмурилась, ожидая удара его клыков.

— Сядь, Ратха, — он шлепнул ее, но вполсилы. Ратха еще крепче свернулась в клубок. — Я не обижу тебя. Прошу тебя, сядь и выслушай меня.

Прошло немало времени, прежде чем Ратха решилась развернуться и, приоткрыв глаз, с опаской посмотрела на него.

Костегрыз ухмыльнулся — в выражении его морды не было и тени дружелюбия. Лунный свет блестел на его оскаленных клыках, и Ратха вдруг вспомнила ту далекую ночь, когда она сражалась с ним на лугу.

— Можешь геройствовать сколько хочешь, ты нисколько не опасна для нас, — сказал он. — Если хочешь, иди и предупреди свое племя. Только сначала подумай, какую пользу принесет им твое предупреждение? Сколько котов в твоем племени? А Безымянных сколько — ты видела? Подумай об этом.

Ратха села, предательский холод начал расползаться по ее телу.

— Они смогут приготовиться к битве, — сказала она, но слова ее прозвучали настолько неуверенно, что не убедили даже ее саму.

— И ты думаешь, это что-то изменит? — Костегрыз наклонился над ней. — Болотная землеройка готова к битве, но я питаюсь болотными землеройками. Твое предупреждение лишь сделает битву немного длиннее и погубит чуть больше Безымянных, однако ничего не изменит.

— Нет… — пролепетала Ратха, чувствуя, как наряду с холодом ее начинает охватывать отчаяние.

— Ты ничего не изменишь, Ратха. И я тоже. Ты же слышала, я пытался.

Ратха встала, и ночной ветер обрушился на нее. Даже звезды над ее головой были безжалостными, со стальным отблеском.

— Племя переживет набеги Безымянных, — тихо сказала она, поворачиваясь спиной к ветру и Костегрызу. — Они выживут! Они всегда выживали!

Костегрыз обошел ее кругом и посмотрел в глаза.

— Ты слышала почти весь разговор в пещере, а значит, поняла, что Безымянные больше не хотят убивать только для пропитания.

— Но почему? — спросила Ратха, ненавидя себя за молящие нотки в голосе. — Почему все изменилось?

— Не знаю. Может быть, потому что Меоран стал пасти свои стада на территории, некогда принадлежавшей Безымянным. Может быть, потому что нынешняя зима выдалась слишком суровой, а голодные животы охотнее прислушиваются к голосу ненависти. Или потому, что Безымянных стало так много, что наша земля уже не в силах нас прокормить.

Ратха крепко закрыла глаза, но это не помогло ей закрыться от правды. А Костегрыз продолжал говорить:

— Я еще во время позапрошлой встречи понял, к чему идет дело. Поэтому и решил держаться в стороне. Я чуть не умер с голода, но понимал, что без меня у них никогда не получится перебить пастухов и забрать скот. Так и вышло. — Костегрыз помолчал. — Ты помнишь, какими частыми и свирепыми были набеги в последнее время? А ведь тогда лишь небольшая часть Безымянных хотела уничтожить племя. Но сейчас серебристого поддерживает большинство.

Ратха смерила его презрительным взглядом.

— Значит, они потерпели поражение только потому, что тебя не было с ними? Пта! Что решает одна лишняя пара клыков?

— Ничего, зато от лишнего разума зависит очень многое. Я ведь племенной по рождению, Ратха. Я достаточно долго прожил с нашим народом, чтобы понимать, как они мыслят, и что могут предпринять. Безымянным нужны мои знания.

«С нашим народом, — медленно повторила про себя Ратха, не сводя глаз с Костегрыза. — Он называет племя своим народом…»

Она стремительно повернулась к Костегрызу, ее отчаяние превратилось в лютое бешенство.

— С какой стати ты заботишься о племени? — зашипела она.

— Ни с какой, — ответил он, и его взгляд был холоден, как лед. — Я не испытываю никакой любви к племенным. Я считаю, что они существуют только для того, чтобы давать нам пропитание. Это единственное, что меня заботит. Если племя погибнет, мы тоже погибнем. Это правда, но остальные Безымянные слишком глупы, чтобы это понять. — Он прищурил глаза. — Ты единственная, кто переживает за судьбу племени. Очень жаль, что Меоран уничтожил свою единственную надежду на спасение, изгнав тебя.

— Что ты хочешь этим сказать? — рявкнула Ратха.

— Сама догадайся.

Она прижала уши и опустила голову. У нее испуганно ёкнуло сердце, когда далеко наверху послышались крики.

«Они ищут нас», — поняла Ратха.

Костегрыз дотронулся до нее, и она отшатнулась.

— Ратха, — тихо сказал он, и она подняла на него глаза. — Племя обречено. Ты ничего не можешь изменить, поэтому перестань думать об этом. Ты будешь жить.

— Но как? Стану разбойницей и помогу вам перерезать пастухов, с которыми когда-то пасла стада?

Костегрыз подождал, пока она успокоится, а затем сказал:

— Ты не можешь заботиться о них, Ратха. Заботься о себе. Жизнь с Безымянными не слишком приятна, зато твое брюхо всегда будет сыто. — Его голос, тихий и беспощадный, звучал у нее в ушах, от него не было спасения. — Племя изгнало тебя, как когда-то изгнало меня. Они собирались тебя убить. Ты забыла? Разве их глаза и клыки были менее свирепы, чем глаза и клыки Безымянных?

Ратха жадно впитывала каждое его слово. Вопросы Костегрыза пробудили давно уснувшие воспоминания и наполнили их силой, так что они запылали перед ее глазами, как факел, некогда зажатый в ее пасти.

Ратха снова стояла перед кланом и видела ненависть в обращенных на нее взглядах. А потом из толпы раздался знакомый голос, который предал ее, и Ратха вновь содрогнулась всем телом.

Тот голос, единственный… голос Такура.

Она стиснула зубы, чувствуя закипающую ярость. Ратха знала, что воспоминание о глазах Такура, беспомощно обмякшего в пасти Меорана никогда не изгладится из ее памяти. Почему Меоран не убил его тогда? Все племя заслужило смерть, а Такур — больше всех!

Низкое рычание закипело в ее глотке.

— Ну вот, ты все вспомнила, — тихо сказал Костегрыз.

Она посмотрела на него, сощурив глаза.

— Куда мне теперь идти?

— Куда хочешь. Если пойдешь со мной, я спрячу тебя на ночь.

— А как же совет? Ты ведь сказал им, что знаешь, кто прятался в пещере?

— Скажу им что-нибудь, чему они с готовностью поверят. Не забивай себе голову, это моя забота.

— Тогда я тоже пойду на совет, — решила Ратха. — Им нужны те, кто умеют думать и говорить. Может быть, я стану вашим вожаком.

— Вожаком? Ты? Пта! Ты тайком прокралась на совет и подслушала то, что не предназначалось для твоих ушей. Если ты заявишься в пещеру, я расскажу всем, что это ты пряталась среди Камней-с-клыками.

Ратха стиснула зубы, гневно глядя на него. Костегрыз был прав, он мог настроить совет против нее. Это будет совсем несложно, ведь она до сих пор чужая среди Безымянных.

— Ты можешь охотиться с нами, — продолжал Костегрыз, — но даже думать забудь о месте вожака! Твое место среди самых низших Безымянных. Ты не будешь говорить о племени. И вообще не будешь разговаривать, чтобы не выдать, кто ты такая и откуда взялась. Только так ты можешь быть в безопасности.

— Может быть, мне еще перепачкать морду грязью, чтобы скрыть свой разумный взгляд? — завизжала Ратха. — Или внушить самой себе, что я такая же безмозглая, как те, которых я видела?

Костегрыз твердо посмотрел на нее.

— Ты будешь сыта. Это я тебе обещаю.

Ратха поплелась вниз по склону следом за ним. Глотка у нее горела, лапы были, словно каменные. Она снова и снова вспоминала ту юную кошку, которая когда-то принесла Красный Язык в свое племя.

Больше всего на свете ей сейчас хотелось бы вернуть своего питомца.

Но словно бы в насмешку над ее воспоминаниями о веселом ярком пламени, над горами сгущался мягкий туман, делавший все кругом тусклым и бесформенным. Надежды не было. Она больше никогда не найдет своего питомца.

Ратха повесила голову и зашагала вперед.

10

Прошло много дней, и вот наступил вечер, и солнце село, и тени от леса поползли по лугу. Очертания деревьев вытянулись и утончились, став похожими на когти, подкрадывающиеся к стаду и пастухам, сбившимся в плотную кучу посреди луга.

Ратха лежала в укрытии вместе с другими Безымянными. Они прятались в лесу и ждали наступления ночи. Солнце догорало над кронами деревьев, и просачивавшийся вниз свет постепенно бледнел и таял. Очень скоро должен был прозвучать сигнал к нападению.

Ратха пошевелилась, пытаясь отстраниться от костлявого бока, слишком тесно прижавшегося к ней. Она сморщила нос, брезгуя кислым запахом грязной шерсти и гнилых зубов. Потом сердито покосилась на серошкурую. Старуха ощерила пасть в отвратительной ухмылке, лишенной малейшего следа осмысленности или веселья. Когда Безымянные покинули скалу совета, серая прицепилась к Ратхе, бросив пестрошкурого котенка, с которым путешествовала до этого. Ни угрозами, ни побоями Ратхе не удалось отвадить ее от себя.

Слезящиеся глаза старухи тускло вспыхивали от радости всякий раз, когда Ратха подавляла дрожь омерзения или отстранялась от нее.

«Меня тошнит от ее вида и запаха, — с тоской подумала Ратха. — Она знает об этом, и ей это нравится!»

Отвернувшись от зловредных старушечьих глаз, она стала смотреть на пастухов, снующих вокруг стада, но ничего не помогало — близость старой серой кошки висела над ней, словно туча, отравляя воздух.

«Нет, меня раздражает не ее старость, не грязь и даже не ее гнилые зубы, — продолжала размышлять Ратха. — В нашем племени были и старые, и грязные, и вонючие. Но даже у самых зловонных наших стариков в глазах светилась мудрость, и я уважала их за это. В этой старухе нет мудрости, и она всю жизнь прожила с этой ужасной пустотой внутри. Она ничего не знает и умеет только терзать меня за то, что я ее боюсь».

На лугу заблеяли трехрогие. Ратха смотрела, как пастухи еще плотнее сомкнули кольцо вокруг стада. Они тоже знали, что скоро будет набег.

Листья зашуршали перед носом у Ратхи, и она осторожно выглянула из-за куста. Она избегала задерживаться взглядом на отдельных пастухах, из страха узнать кого-то из них.

«Теперь я одна из Безымянных! — яростно твердила себе Ратха. — Я им враг!»

Но она не могла не думать о Фессране и Такуре… хотя думать о нем было особенно мучительно. О Костегрызе она тоже не хотела думать.

На совет она шла вместе с ним, как супруга и как равная. Но теперь Костегрыз был среди элиты совета, а Ратха очутилась в обществе низших Безымянных, и должна была делать вид, будто ничем не отличается от них.

Для нее это был очень горький кусок мяса, но еще горше было понимать, что она попала в такое положение только из-за собственной глупости.

Ратха стиснула зубы, вспомнив сверкающие янтарные глаза и насмешливую улыбку, обнажавшую сломанный клык.

Ей было бы намного проще ненавидеть Костегрыза, если бы она не слышала его выступления на совете. Но каждое сказанное им слово было мудрым и правильным. И Ратха знала, что Костегрыз говорил искренне. Он бросился на серебристого, потому что верил в свою правоту.

«Может, проще стать настоящей Безымянной? — с горечью подумала Ратха. — Не думать, не помнить, не переживать… Как было бы просто!»

Хриплый вопль разорвал вечерние сумерки — это был сигнал к атаке. Молодой самец с младенческими пятнами на шкуре первым выскочил из зарослей. Ратха помчалась за ним, а за ней устремились два мышастых самца и вонючая старуха. Еще одна бежевая самка пронеслась мимо Ратхи, а подросток, возглавивший набег, отдавал какие-то приказы, совершенно неразличимые за топотом лап и дикими воплями, рвущимися из каждой глотки.

Ратха тоже визжала вместе со всеми, и свирепая радость стаи охватила все ее существо.

Хлынув из леса на луг, Безымянные огромной волной обрушились на пастухов, которые лишь плотнее сомкнулись вокруг стада. Но и Безымянные нападали не аморфной массой, они разбились на группы, каждая из которых бросалась на слабые места в обороне пастухов.

Еще одна стая под предводительством серебристого пробежала мимо группы Ратхи и сцепилась с пастухами. Битва превратилась в множество отдельных схваток.

Краем глаза Ратха видела, как старый Срасс встал на задние лапы и набросился на серебристого. В следующее мгновение они рухнули на землю и покатились, превратившись в извивающийся когтистый ком. Тогда подросток повел свой отряд через прорыв в кольце обороны на беззащитных трехрогих. Животные, испуганно блея, начали разбегаться по лугу. Ратха слышала истошные вопли пастухов, отдающих приказы друг другу, но трехрогие уже отделились от пестроспинок и с громким топотом помчались через высокую траву.

Разбойники и пастухи, без разбора, очутились под тяжелыми копытами, и разрытая земля стала красной от крови.

Ратха, опьяненная азартом погони, помчалась за самым крупным оленем. Он оторвался от стада и стремительно бежал впереди, легко выкидывая ноги и высоко запрокинув рога.

И тогда Ратха забыла об Имеющих Имя, о племени и обо всем на свете, кроме этого восхитительного животного. Она знала, что только опытный охотник сможет справиться с этим оленем. Если она убьет его, то докажет всем, что стала настоящей охотницей.

Поэтому Ратха со всех ног бросилась в погоню за трехрогим. Она шмыгала между топающими ногами, пригибалась, ныряла и уворачивалась, спасаясь от мелькающих копыт и грозных рогов. Догнав свою дичь, Ратха отрезала оленя от стада и стала высоко подпрыгивать, кусая его за бока и холку. Во время одного такого безумного прыжка ей удалось запрыгнуть трехрогому на спину, и несколько мгновений она скакала на нем, глубоко вцепившись когтями в жесткую шкуру животного. Затем трехрогий взбрыкнул и сбросил ее, но Ратха быстро вскочила на лапы и продолжила погоню.

Она бежала за трехрогим так, как никогда не бегала во время своего недолгого пастушества в племени. Она гнала его, наслаждаясь собственной силой и своими навыками охотницы и пастушки. Она металась и вертелась, точно рассчитывая каждый свой рывок и бросок, она плясала перед животным, заставляя его бегать по кругу, пока, наконец, олень не выбился из сил и, закатив глаза, не стал спотыкаться, позволив Ратхе приблизиться почти вплотную и приготовиться к последнему, смертельному броску.

Ратха даже не догадывалась, что пастушеские навыки выдают ее с головой, поэтому оцепенела, услышав грозный вопль за спиной:

— Она племенная! — надрывался знакомый голос. — Племенная пастушка режет скот вместе с разбойниками! Вырвать ей хвост! Выпустить ей кишки!

Обернувшись, Ратха увидела несущегося на нее Срасса, покрытого кровоточащими ранами после схватки с серебристым.

Ратха была молода и без единой царапинки, однако бешенство придало Срассу силы. В мгновение ока он очутился возле нее. Ратха услышала тяжелое сопение пастуха, почувствовала его дыхание между ушей. До смерти перепуганная, она попыталась убежать, но Срасс впился зубами ей в загривок, и они, сцепившись, покатились по траве.

Ратха лягалась и царапалась, молотя Срасса лапами по животу, а он цапнул ее за горло. Она оторвала ему остаток драного уха. Он располосовал ей грудь и глубоко расцарапал внутреннюю сторону передней лапы. А потом битва вдруг прекратилась. Ратха оказалась на свободе. Ничего не понимая, она вскочила. Потом потрясла головой и вытаращила глаза.

Срасс отчаянно отбивался от двух мышастых самцов и серой старухи. Серебристый держал старого пастуха зубами за загривок.

Срасс пытался вырваться, но он был один против четверых, поэтому вскоре прекратил сопротивление. Запрокинув голову, он подставил врагам горло, демонстрируя полную покорность. Ратха ожидала, что теперь, когда Срасс целиком признал свое поражение, Безымянные его отпустят. Но серебристый лишь слегка ослабил хватку, а затем поудобнее схватил Срасса зубами за шкуру под затылком. Старый пастух напрягся всем телом, глаза его помутнели от страха.

— Заберите стадных животных, — сказала Ратха. — Отпустите его. Зачем убивать напрасно? — Слова застряли у нее в глотке, когда она увидела, что ни один из четверых даже не подумал отойти от пастуха. — Он подставил вам горло! — бросила Ратха. — Он больше не будет драться. Оставьте его!

— Я пришел сюда, чтобы попробовать вкус племенной крови, — прорычал серебристый, не разжимая зубов.

Бросив злорадный взгляд на Ратху, серая старуха вцепилась зубами в бок Срасса и вырвала из него кровавый лоскут. Мышастые, не произнося ни звука, оскалили зубы на Ратху. Холодея от ужаса, она поняла, что Безымянные собираются убить пастуха. Но ведь Срасс показал им горло! Этот знак был известен всем, даже Безымянным. Это был один из древнейших законов, который почти никогда не нарушался.

Ратха увидела, как напряглись мышцы на щеках серебристого.

— По крайней мере, окажите ему уважение — разорвите ему глотку! — в отчаянии завизжала она.

Серебристый бросил на нее быстрый взгляд. Потом с силой сомкнул челюсти. Срасс истошно завизжал, и Ратха услышала глухой хруст кости. Тело пастуха забилось в предсмертной агонии, сокращающиеся мышцы заставляли его лапы дергаться неестественным образом. Ужасный вопль продолжал рваться из разинутой пасти Срасса даже после того, как его череп хрустнул под зубами серебристого. Затем последняя судорога сотрясла тело несчастного, и он обмяк, а его полные ужаса глаза погасли.

Серебристый разинул пасть, и тело Срасса с тяжелым стуком упало на землю. Кровь быстро сочилась из его раздавленной головы и шеи.

— Вот как вы убиваете? — закричала Ратха, поворачиваясь к серебристому. — Вы режете их, как дичь! Пта!

— Для нас они и есть дичь, — ответил охотник, облизывая окровавленную пасть. Потом он сощурил глаза на Ратху. — Я слышал, самка, как эта падаль кричала, будто ты тоже из племени, хотя и охотишься с Безымянными. — Он отошел от трупа Срасса и шагнул к Ратхе. — Твою голову будет очень просто раздавить, самка. Пусть лучше твои лапы поскорее уносят ее подальше отсюда, пока я не открыл пасть еще раз.

Фыркнув, Ратха развернулась и бросилась прочь. Ночь оглашалась воплями, воем, визгом и блеяньем перепуганных животных. На бегу Ратха видела, как Безымянные волокут в лес зарезанных пестроспинок. Встала луна, и зловещие темные пятна проступили на примятой траве в тех местах, где разбойники творили свою резню.

Звуки битвы то нарастали, то стихали, битва бушевала в разных концах луга. Пастухи терпели поражение, их круг неумолимо сужался, и они теснее прижимались друг к другу, чтобы защитить оставшихся трехрогих и пестроспинок.

Ратха остановилась, чтобы зализать рану на передней лапе. Царапина уже запеклась, стянув кожу, поэтому Ратха начала прихрамывать. Она закрыла глаза и вновь увидела предсмертный ужас в глазах Срасса. Его убили, как стадное животное, и глаза его выкатились из орбит, как у стадного животного, когда серебристый расколол ему череп.

Ратха содрогнулась. Никто из Имеющих Имя еще никогда не умирал такой смертью! Только что свершившееся на ее глазах убийство нарушало все законы, которым подчинялись ее сородичи — будь то Безымянные или Имеющие Имя. Если подставивший горло может быть убит, как стадное животное, значит, больше не существует никаких законов и ничто не имеет смысла!

Ратха понимала, что была причастна ко всему, случившемуся с ее народом; пусть она ненавидела произошедшие перемены и боялась их, однако она помогала осуществить их, а значит, была их частью. Срасс погиб из-за того, что заметил пастушку среди разбойников. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть Ратху или узнать ее запах, но сразу заметил, как она гнала трехрогого, отрезая его от остального стада. Ее выдал опыт и безрассудство. Внезапно Ратха почувствовала во рту привкус крови, словно это ее зубы проломили череп старому пастуху.

«Нет, — подумала она, пытаясь хоть немного утешиться. — Череп Срасса был бы мне не по зубам!»

Но она знала, что поровну делит с серебристым вину за эту смерть.

Ратха снова остановилась. Битва была уже далеко. Она видела, как разбойники волокли убитых животных по траве, оставляя черные пятна крови между отпечатками своих лап. Они по-прежнему орудовали стаями, как во время нападения. Одна группа показалась Ратхе знакомой и, приглядевшись, она узнала двух мышастых и серую, которые помогали убить Срасса. Челюсти серой потемнели от крови.

Словно почувствовав взгляд Ратхи, старуха подняла свою безобразную голову и уставилась на нее. Вожак стаи выпустил шею пестроспинки, которого тащил в сторону леса. Ратха вдруг испугалась, что это серебристый, но когда вожак распрямился, она узнала подростка, возглавлявшего их стаю в начале набега. Он уставился на Ратху поверх туши пестроспинки. В следующее мгновение подросток легко перепрыгнул через дичь и, не успела Ратха опомниться, как он наотмашь расцарапал ей морду когтями.

— Совет был недоволен мной за то, что я не сумел сохранить свою стаю. Я передаю тебе их недовольство.

Ратха упала, тряся головой. Теплая влага выступила из свежих царапин на ее морде, закапала на нижнюю губу, попала ей в пасть. Но Ратха была так счастлива, что это оказался не серебристый, что почти не чувствовала боли. Она встала, ощущая в пасти металлический привкус крови.

— Там еще много животных, которых нужно оттащить в лес, — прорычал вожак их стаи. — Серая еле лапы таскает. Помоги ей донести дичь! Потом вернешься вместе с остальными и принесешь оставшуюся убоину. — Он строго посмотрел на Ратху. — Если посмеешь еще раз уйти из стаи, станешь падалью.

Опустив голову, Ратха побрела навстречу слезящимся зеленым глазам, блестевшим в темноте над смутными очертаниями тела стадного животного. Запах серой вновь обрушился на нее, обступил со всех сторон, заставляя чувствовать себя пленницей. Старая самка с ворчанием ухватилась за шею животного. Ратха молча взялась за холку и потащила дичь вместе со своей напарницей.

Каждая стая сваливала свою дичь на залитую лунным светом поляну и отправлялась за новой убоиной.

Остаток ночи Ратха таскала добычу Безымянных с луга в чащу леса. К тому времени, когда первые лучи рассвета просочились сквозь кроны деревьев, у Ратхи ломило зубы, онемела шея и горели огнем содранные в кровь подушечки на лапах. Она возненавидела привкус грубой жирной шерсти и мертвую тяжесть убоины, оттягивавшей ее пасть. Все в ней восставало против того, чтобы покорно таскать чужую добычу.

Утро было уже в самом разгаре, когда стая закончила перетаскивать зарезанный скот на поляну. Ратха вырвала зубы из шеи пестроспинки, и голова лошадки безжизненно упала на землю.

Пошатываясь, Ратха отошла в тень под скрюченной сосной и обессилено повалилась в траву. Мерзкая старуха подошла и уселась рядом с ней, но Ратха слишком устала, чтобы прогонять ее. Уронив голову на лапы, вдыхая горьковатый запах хвои, скрывавшей землю под деревом, Ратха смотрела, как разбойники собираются на пиршество. Некоторые из них набросились на еду сразу же, как только принесли первые туши. Теперь и остальные, проголодавшиеся и все еще распаленные жестокой резней, сгрудились над добычей, шипя и рыча друг на друга и на каждого, кто хватал лучший кусок.

Тяжелый запах мяса ударил в нос Ратхе, когда охотники принялись рвать трупы, пожирая внутренности. Но сейчас этот запах вызывал у нее отвращение, убивая последние остатки аппетита. После того, как она всю ночь напролет таскала мертвые тела, насквозь пропитавшись их вкусом и запахом, ей было противно даже думать о том, чтобы есть их. Ратха с тоской подумала о жилистых болотных землеройках, которых она когда-то ловила на земле Костегрыза.

Новая группа приблизилась к толпе жрущих разбойников и отогнала облезлую стаю от трупа кобылы. Бросив взгляд на новоприбывших, Ратха заметила среди них черную самку и старого калеку, которых видела в пещере под скалой совета. Значит, это были члены совета и те, кто подготовил набег. Костегрыз тоже был среди них.

Вожаки Безымянных принялись за еду. Ратха видела, как черная самка положила лапу на бок и ребра кобылы. Ее плечи напряглись под черной шкурой, когда она вгрызлась мордой в разорванное брюхо добычи. Остальные с не меньшим аппетитом набросились на еду, и только Костегрыз никуда не торопился. Он ждал, пока калека насытится, а затем нехотя занял его место. Только тогда он немного поел, но Ратха видела, что он делает это через силу Она помнила его выступление на совете в пещере и понимала, что ему противна эта бессмысленная резня. Безымянные не могли позволить себе такого расточительства, даже в сытое время.

Она подняла голову, надеясь поймать взгляд Костегрыза. Сердце судорожно билось у нее в горле, она разрывалась между надеждой и гневом. Раз или два Костегрыз, не переставая жевать, приподнял морду, словно почувствовав на себе чей-то взгляд. И каждый раз Ратхе мучительно хотелось окликнуть его, но ее удерживала осторожность. Но вот Костегрыз поднял голову и посмотрел на нее поверх развороченного бока кобылы. Ратха вскочила, задыхаясь от волнения, но он отвернулся, словно чего-то устыдившись.

Несколько мгновений она стояла в оцепенении. Потом медленно легла на свое место, уронила голову на лапы и уставилась на сухую хвою, сбившуюся в кучу на земле. Когда Ратха снова подняла голову, Костегрыз уже ушел.

Много дней Безымянные оставались на поляне, нежась под хилым зимним солнцем и объедаясь убоиной. Ратха вместе с остальными членами своей стаи стояла на страже, охраняя поляну от возможного набега пастухов племени. Но никто на них так и не напал. Ратха знала, что это означает. Ее племя было слишком ослаблено и подавлено, чтобы вынашивать мысли о мщении.

Она ела мало и старалась держаться подальше от звуков и запахов этого пиршества. Ее стали беспокоить непривычные ощущения в животе — слабые боли, тяжесть и странные колышущиеся движения, будто кто-то шевелился у нее внутри. Она заметно округлилась, ее соски приобрели болезненную чувствительность. Поначалу все эти ощущения были едва заметны, и Ратха не обращала на них внимания. Но дни шли за днями, Безымянные то совершали набеги, то пировали, ночи становились холоднее, и вскоре ее беременность стала бросаться в глаза, вызывая вопросительные взгляды окружающих.

Ратха догадывалась, что понесла не вовремя. Если Безымянные самки ничем не отличаются от племенных, то они спариваются ранней весной и приносят потомство летом.

«Я опять все сделала неправильно!» — с тоской думала Ратха, стоя под проливным дождем в ожидании нападения, которого, как она прекрасно понимала, никогда не будет.

Она даже котят не сумела зачать вовремя! Теперь они появятся на свет слишком рано, до того, как она сможет уйти от Безымянных. Но даже если она уйдет до рождения котят, то как она будет охотиться в разгар зимы? Она будет голодать, и ее котята все равно погибнут.

Ратха не участвовала в новых набегах, последовавших за первым нападением. Ей и серой старухе теперь поручали только носить с луга чужую убоину. Много ночей подряд Ратха таскала тяжелые туши через подлесок, а на рассвете падала без сил и смотрела, как разбойники до рвоты обжираются свежим мясом. И после каждого набега она видела, как Костегрыз пирует вместе с членами совета. Ратха ловила на себе его встревоженные взгляды, но на этот раз отворачивалась первая.

Однажды тихим дождливым утром между набегами, она стояла на страже у края луга, где накануне состоялась очередная битва. Неожиданное шипение напарницы отвлекло Ратху от невеселых раздумий. Она напряглась, вонзив когти в топкую землю. В чем дело? Неужели племя набралось сил для нападения? Серая кошка вскочила с земли и зашипела на кусты, колыхавшиеся в нескольких хвостах от нее. Она прижала уши, так что стала казаться еще безобразнее, чем обычно.

— Привет, старуха, — раздался знакомый голос из кустов. — Прекрати шуметь. Ты знаешь мой запах. — Из куста показалась медно-рыжая голова в обрамлении мокрой зеленой листвы. На мгновение она пропала, а затем Костегрыз выскочил на открытое место, волоча в зубах большой кусок мяса.

— Это не тебе, — процедил он сквозь зубы, отталкивая истекающую слюной старуху. Та заскулила и оскалила зубы, но мгновенно попятилась под грозным взглядом Костегрыза.

— Вот тебе, — пробурчал он, без лишних слов бросая мясо к лапам Ратхи. Она тупо уставилась на кусок, потом подняла глаза на Костегрыза.

— Ешь. Тебе нужна еда. Этот молодой дурак, которого поставили во главе вашей стаи, морит тебя голодом.

Ратха не произнесла ни слова. Она глубоко втянула в себя запах мяса. Оно было свежим, от последней убоины. Но Ратха все равно не могла есть.

— Ратха, — теряя терпение, сказал Костегрыз. — Я принес тебе кое-что получше гнилых объедков, которые ты обгрызаешь со старых костей, но ты ничего не ешь, а смотришь на меня, как эта старая серая дура. Ты разучилась говорить?

Несколько мгновений она смотрела на него, не в силах ответить чем-то, кроме взгляда. Она так давно не разговаривала, что с трудом могла подобрать слова. Речь Костегрыза потрясла ее, но еще сильнее ее пугала собственная неловкость. Ее охватила паника, она боялась, что так долго притворялась немой и глупой, что в самом деле стала такой. Но это длилось совсем недолго, затем слова пришли сами собой.

— Ты сам сказал, что я отныне буду в числе самых низших Безымянных, — сказала она, и голос ее прозвучал сипло от долгого молчания.

— Даже самые низшие должны хорошо питаться, — ответил Костегрыз и подтолкнул ее. — Все ребра наружу! Если ты похудеешь еще сильнее, то потеряешь котят.

Ратха прижала уши.

— Так вот, значит, почему ты пришел и принес мне это мясо? Ты заботишься не обо мне, а только о том, что я ношу в животе! Пта!

— Какая разница, почему я здесь? — фыркнул в ответ Костегрыз. — Ведь я могу бросить тебя на милость твоего вожака!

Ратха в бешенстве забросала кусок мяса грязью и отбежала прочь.

— Отдай это серой!

— Я спас твою драную шкуру, и поверь мне, это мне дорого обошлось. Теперь еще меньше членов совета прислушиваются ко мне, и безумная резня продолжается. Да, я ничего не могу с этим поделать, и ничего не могу сделать для тебя, кроме как приносить тебе дополнительные порции еды. — Костегрыз наступил ногой на мясо. — Да, я забочусь о котятах, — сказал он, и его желтые глаза вспыхнули даже при свете дня. — Но я не меньше забочусь и о тебе. Остальные хотят тебя убить, и если ты хоть чем-нибудь привлечешь их внимание, то очень скоро закончишь свои дни, да, наверное, и я вместе с тобой.

Ратха опустила морду и обнюхала кусок мяса. Потом откусила кусочек, и вдруг почувствовала, как Костегрыз нежно вылизывает ей уши. Изумленная, она отскочила назад и в недоумении уставилась на него.

— Хорошо, — тихо сказал он. — Ешь. Я не буду тебя беспокоить.

Ратха с жадностью съела половину куска и поняла, что больше ей в себя не вместить.

Все время, пока она ела, серая старуха тоненько выла в сторонке.

— Если я съем все это, меня стошнит, — сказала она Костегрызу. — Отдай остатки серой. Она работает не меньше меня.

— Я думал, ты ее терпеть не можешь.

— Так и есть, — ответила Ратха, чувствуя, как вместе с ощущением сытости к ней возвращается часть былой твердости духа. — Я ее ненавижу, особенно за ее тупой взгляд. Но ты же сам сказал, что даже самые низшие должны есть вдоволь.

Костегрыз усмехнулся ей и, махнув головой, швырнул остатки еды серой старухе. Та поймала мясо на лету и принялась пожирать, шумно давясь от жадности.

— Я еще вернусь, — сказал Костегрыз, поворачиваясь, чтобы уйти. — И буду приносить тебе еду так часто, как только смогу. Жаль, что я не пришел раньше, мне больно видеть тебя такой отощавшей.

Ратха не ожидала, что он сдержит свое слово, однако через день Костегрыз выбрался из кустов с новой порцией мяса. Этот кусок Ратха тоже поделила с серой, и глаза старухи стали круглыми от удивления.

С тех пор Костегрыз стал появляться каждые несколько дней и приносить Ратхе лакомые кусочки самой свежей добычи. Постепенно Ратха стала с нетерпением ждать этих визитов, и не столько ради еды, сколько ради возможности поговорить.

Для всех остальных она оставалась тупой кошкой. Безымянные считали ее безмозглой, и Ратха по мере сил старалась убедить их в этом, надеясь стереть из их памяти воспоминания о ее поведении на лугу во время первого набега.

Когда погода испортилась, Безымянные возобновили набеги. Ратха рассчитывала, что ее больше не заставят принимать участие в битве. Ей и остальным членам ее стаи вновь поручили таскать дичь с луга. На этот раз работа оказалась легче, ибо убитых животных оказалось меньше, и все они были мелкими. Отныне Ратха могла узнавать о битвах только от Костегрыза, когда тот приносил ей еду. Она также с нетерпением ждала новостей о племени, и Костегрыз удовлетворял ее любопытство, хотя ему нечем было порадовать ее.

Он рассказал ей, что Безымянные готовят последний набег на племя, что они планируют выгнать всех Имеющих Имя из жилищ, перебить их и захватить племенную землю.

Ратха молча слушала. Она не могла ничего сделать, чтобы избавить свой народ от этой страшной судьбы. Отныне она могла заботиться только о себе и пытаться выжить, сохранив жизнь своим будущим котятам.

От бессилия Ратха искала облегчение в привычной злобе. Почему она должна жалеть тех, кто по собственной трусости и глупости изгнал ее прочь, превратив в отверженную? Они сделали это только потому, что не сумели оценить новую силу, которую она принесла им! Какая бы лютая смерть не ждала Меорана, он полностью ее заслужил! Единственными, кто пытался защитить ее, были Такур и Фессрана. Но даже Такур оказался предателем.

«Значит, я не буду жалеть никого, кроме Фессраны!» — со злобой думала Ратха.

В этот вечер она молча смотрела, как стаи собираются на поляне, готовясь к нападению на племя. Ее группа тоже была среди них, ибо этой ночью Безымянным предстояло только сражаться, а не оттаскивать добычу, и единственной убоиной должны были стать трупы Имеющих Имя.

Но Ратху все равно оставили в тылу, вместе с чересчур старыми, слишком молодыми и прочими непригодными к битве. Беременность пока не делала Ратху обузой, и она подозревала, что ей просто не доверяют.

Она лежала, положив подбородок на лапы, и посматривала на стражей, поставленных охранять ее и ее товарищей.

Ночь была тихой, лишь ветерок шуршал сухой листвой, да трещал последний одинокий сверчок. Время от времени отдаленные вопли и визг прорезали тишину, и тогда Ратха поднимала голову. Это продолжалось снова и снова до самого рассвета. Крики стихали так же внезапно, как начинались, и снова слышен был только ветер, да пение сверчка.

«Только бы Фессрана уцелела», — думала Ратха.

Перед рассветом она услышала шум возвращающихся разбойников. Они приближались, вопя о своей победе, и с шумом неслись через лес, ломая ветки. Многие были ранены, некоторые не вернулись.

Ратха лежала и смотрела на Безымянных, важно проходивших мимо в бледных рассветных сумерках. Она уже догадалась, что в этой последней битве племя сражалось с отчаянным упорством.

Между вожаками стай вспыхнула перепалка. Ратха поначалу не обращала на нее внимания, позволив злобным выкрикам слиться с остальным шумом. Но когда до нее дошло, о чем идет спор, она мгновенно насторожила уши.

— Что из того, что несколько из них остались в живых? — задиристо спрашивал подросток, возглавлявший отряд Ратхи. — Мы захватили их стада и их логова!

Затем спорящие, продолжая рычать друг на друга, отошли в сторону, и Ратха больше не могла слышать их разговор.

Тогда она встала и сделала несколько шагов вслед за ними, но вдруг столкнулась с Костегрызом.

— Яаррр! Осторожнее! Я и так весь изранен, — проворчал он, неуклюже отстраняясь от нее.

Он хромал, свежая кровь струилась из глубоких царапин у него на боку, а его морда была покрыта целой паутиной шрамов. Оба уха были в лохмотьях.

— Все закончено, — глухо сказал Костегрыз, глядя на Ратху. Потом покосился на разгоряченных победителей, снующих вокруг. — Они идут в логова. Иди за мной.

Они шли через луг по тропе, протоптанной в высокой траве. Мертвые тела, валявшиеся с обеих сторон, казались обглоданными. Многие из них не только казались такими — они были частично объедены, и Ратха знала, что насекомые никак не могли бы сделать это за столь короткое время. Она вспомнила, как серая старуха вырвала кусок мяса из бока еще живого Срасса.

Помертвев, Ратха содрогнулась всем телом и, зажмурив глаза, пошла дальше, ориентируясь на звук шагов Костегрыза и шорох травы за его лапами. Но от запаха ей не удалось спрятаться, он сопровождал ее всю дорогу до самых племенных лежбищ.

Здесь тоже валялись мертвые тела, и липкие пятна темнели перед входами в многие логова.

Ратха видела следы на земле в тех местах, где волокли мертвецов. Может быть, это были следы Фессраны или Такура? Или ее отца, Ярана, или матери, Нарир?

Из каждого логова на нее веяло знакомыми запахами, и на миг Ратха вновь почувствовала себя котенком, ковыляющим мимо лежбищ и во все глаза разглядывающим морды, торчавшие из отверстий наружу. Кто-то сердито смотрел на нее, недовольный тем, что Ратха разбудила его своим любопытным носом. Другие провожали ее снисходительными взглядами, понимая, что она всего лишь малышка и очень скоро научится себя вести.

Но Ратха недолго предавалась воспоминаниям. Картины прошлого исчезли, теперь перед ней были только опустошенные логова, в которых не осталось ничего, кроме слабого запаха тех, кто еще совсем недавно жил здесь.

Костегрыз подошел к ней, и они вместе стали обходить логова. Оба молчали. Они видели, как другие Безымянные бегают по ямам, занимают их, расширяют старые и начинают рыть новые поблизости.

Племенная территория отныне принадлежала им, и они собирались провести здесь остаток зимы. Чужие морды ухмылялись из отверстий входов, и один из новых обитателей радостно крикнул Ратхе и Костегрызу:

— Подыщите себе подходящее жилище! Это прекрасные логова, даже слишком замечательные для племенной грязи!

Огромный серебристый охотник захватил логово Меорана. Глубокая яма, в которой когда-то жила Фессрана, теперь перешла к задиристому подростку.

Ратха покорно шагала за Костегрызом, пока тот не остановился возле маленького логова на восточном берегу. Пригнувшись, он вполз внутрь.

Ратха полезла было следом, но остановилась. Запах, хлынувший на нее из логова, был похож на запах Костегрыза — и все-таки принадлежал не ему.

Ратха тщательно обнюхала края и стены норы, и внезапно поняла, кому принадлежало это жилище. Костегрыз, случайно или намеренно, нашел логово Такура! Как ни странно, его собственный запах был почти неотличим от другого, знакомого, до сих пор сохранившегося на стенах логова.

Ратха попятилась, как будто этот запах ужалил ее в нос. Воспоминания о Такуре до сих пор были слишком свежи, и его запах лишь еще больше усилил их.

— Логово небольшое, — раздался изнутри голос Костегрыза, — но нам с тобой места хватит. Иди сюда, взгляни сама.

— Нет, мне тут не нравится! — рявкнула Ратха. — Найди другое!

Костегрыз озадаченно посмотрел на нее и выбрался наружу.

Он показал ей еще несколько пещер, но каждый раз Ратха чувствовала знакомый запах, и перед глазами ее возникали глаза ушедших. Как ни пыталась она заглушить скорбь ненавистью, образы никуда не девались, они словно бы навсегда поселились среди прохладных земляных стен. Спастись от них можно было только выскочив на свет. Только здесь, снаружи, Ратха переставала дрожать.

Немного успокоившись, она пробрела мимо опустевших жилищ, разыскивая Костегрыза. Она заметила его возле одного из логовищ, находившихся чуть в стороне от остальных. Судя по запаху, это логово опустело задолго до прихода Безымянных. Ратха помнила, что оно оставалось незанятым еще во времена ее детства.

Она молча смотрела, как Костегрыз обнюхивает разрушенный вход. Присев на задние лапы, он стал выгребать песок наружу. Крыша старого логова совсем обвалилась.

Ратха подошла ближе. Зачем он возится с этой старой норой? В ней давным-давно никто не жил, сюда не вела натоптанная тропа. Даже котята держались подальше от этого логова, и не только потому, что оно было темным, пустым и полуразрушенным, а из страха перед рассказами старших, говоривших, будто в этой норе кого-то убили. Поговаривали, что земля перед заброшенным логовом до сих пор пахнет кровью.

Стоило Ратхе задуматься об этом мрачном логове, как она вдруг вспомнила, что однажды видела здесь одного Имеющего Имя. Она даже вздрогнула, когда поняла, кто это был.

Такур. Она видела здесь Такура.

Упав на траву, Ратха поползла против ветра, стараясь не спугнуть Костегрыза. Он стоял перед старым логовом и смотрел на него с каким-то странным выражением, которое Ратха уже видела в других глазах — только зеленых, а не янтарных.

И тут все вдруг встало на свои места, и Ратха чуть не выпрыгнула из травы. Она все поняла. Решара родила двойню — двух самцов, отличавшихся только цветом глаз.

«Он ищет старые воспоминания и хоронит их, — подумала Ратха, глядя, как Костегрыз забрасывает песок в осыпавшееся логово. — Неужели это то самое место, где Решара родила котят?»

Она отползла назад, чтобы Костегрыз ее не заметил. Потом встала и отряхнула шерсть от травы. Спросить его напрямую? Нет. Теперь она знает правду. Какая разница — признает ее Костегрыз или станет отрицать?

Молодой кот, возглавлявший ее стаю, попытался поселить Ратху в логово вместе с серой старухой и двумя мышастыми самцами, но она сбежала и забралась на дерево.

Здесь она долго сидела, глядя на копошащихся внизу Безымянных, твердо решив, что лучше будет спать под открытым небом или на дереве, чем войдет в логово, еще недавно принадлежавшее ее народу.

Несмотря на угрозы и оскорбления Безымянных, Ратха осталась жить на дереве, спускаясь только для того, чтобы поесть или встать в дозор, охраняя новое поселение бесклановых от возможного нападения уцелевших хозяев. Было известно, что некоторым Имеющим Имя удалось спастись, однако никто не знал ни сколько их, ни куда они подевались.

Тем временем становилось все холоднее. Дожди сменились снегами, мороз сковал землю, слякоть замерзла в камень.

Однажды утром Ратха проснулась на своей ветке, укутанная белой шкурой снега. Внизу под ней расстилалась мягкая нетронутая белизна.

Она спустилась на землю. Неподалеку валялся почти дочиста обглоданный труп пестроспинки. Ратха откопала его из-под снега и подкрепилась мороженым мясом, кое-где оставшимся на костях.

Жуя жалкие остатки, она с тоской думала о сочных внутренностях и филейных частях, которые вожаки Безымянных первым делом растащили по своим логовам. Может быть, Костегрыз принесет ей какой-нибудь лакомый кусочек?

Подкрепившись, Ратха разыскала серую старуху, которая обычно караулила поселение вместе с ней. Ратха уже привыкла к этой дряхлой кошке, к ее бессловесному бормотанию и злобным пустым глазам. Она прекрасно понимала, что серая старуха могла охранять только ее, Ратху, ибо ни на что другое она не годилась и при любой атаке была бы совершенно бесполезна.

В былые времена Ратха возмутилась бы, но теперь ей было все равно, более того, она даже радовалась хоть какому-то обществу, пусть даже такому тупому и молчаливому.

Она смотрела, как старуха пометила дерево, потом подошла и оставила еще одну метку рядом с Ратхой. Это был сложившийся ритуал, с которого они начинали каждый дозор. Затем серая уселась на расстоянии нескольких хвостов от Ратхи и повернула голову в сторону. Ратха повернулась в другую.

Прошло утро, наступил день. Колючий ветер не приносил никаких новых запахов, лес стоял тихий и молчаливый. Тени медленно поползли по блестящему насту. Ратха решила, что Костегрыз сегодня уже не придет. Она с трудом сглотнула и съела немного снега, чтобы смягчить пересохшее горло. Наверное она ему надоела, он устал от ее постоянной раздражительности, ему противно смотреть на ее раздувшийся живот. Может быть, он нашел себе другую супругу, с мягкой и блестящей шерстью, с ласковым характером…

Ратха с бешенством уверяла себя, что горло у нее горит от голода, а не от обиды. Она снова зарылась мордой в снег и вдруг услышала, как серая негромко зарычала. Затем рычание превратилось в тоненький скулеж, а следом что-то с мягким шлепком упало на землю.

Ратха обернулась. Серая старуха жадно пожирала кусок мяса, пачкая белый снег алыми пятнами. За ее спиной стоял Костегрыз. Ратха ждала, что он кинет и ей кусочек, но в пасти у Костегрыза больше ничего не было.

Боль разочарования когтями стиснула ее желудок.

— Я сегодня ничего не получу? — спросила Ратха.

— Я приготовил для тебя мясо, — ответил Костегрыз. — Но сначала ты должна пойти со мной. Я хочу показать тебе кое-что.

— Я не могу. Я должна сторожить. Старуха поднимет шум, если я оставлю свой пост. Мой вожак…

— Твой вожак еще ответит мне за то, как он с тобой обращается, — перебил ее Костегрыз, оскалив клыки. — Что до серой старухи, то она ничего не видит, кроме мяса. Идем.

Не прибавив больше ни слова, он повернулся и побежал.

С опаской покосившись на свою напарницу, Ратха встала и пошла следом. Она заметила, что следы лап Костегрыза перепачканы чем-то бурым и красным. Нахмурившись, она побежала быстрее, торопясь догнать его и спросить, что это такое. Она понеслась галопом, забрасывая снегом ближайшие кусты. Потом снова нахмурилась, сдвинув брови.

Следы Костегрыза вели к покрытому снегом склону, поднимались на вершину и исчезали с другой стороны. На верхушке невысокой скалы они вдруг оборвались, и сколько ни крутилась Ратха, кругом не было ни единого отпечатка. На миг она перепугалась. Может быть, Костегрыз разыграл ее? Заставил оставить пост, заманил подальше и бросил? Если ее найдут вдали от места несения стражи, она станет законной добычей любого Безымянного, ибо все решат, будто она сбежала!

— Костегрыз! — взвыла Ратха, голос у нее стал пронзительным и грубым от страха.

— Я здесь, — послышался глухой ответ откуда-то, как ей показалось, у нее из-под лап.

Ратха свесила голову над крутым берегом и увидела рыжую макушку Костегрыза с торчавшими над снегом ушами. Он повернулся к ней и ухмыльнулся.

— Где ты? — закричала Ратха, решив, что он нарочно закопался в снег, чтобы пошутить над ней.

Рыжая голова снова исчезла.

Ратха еще сильнее вытянула шею и осторожно направилась вниз по крутому склону. Она боялась провалиться в какую-нибудь занесенную снегом яму или споткнуться о невидимые камни или корни.

Как оказалось, опасения ее были не напрасны. Внезапно передние лапы у нее потеряли опору, и Ратха рухнула в какую-то глубокую нору. Не удержавшись, она перекувырнулась через голову и всей тяжестью упала на спину.

Некоторое время она лежала в снегу, бешено размахивая всеми четырьмя лапами. Голова у нее шла кругом, перед глазами все плыло. Затем она увидела над собой морду Костегрыза, оказавшуюся прямо между ее передними лапами.

— Ты что делаешь? Хочешь его обрушить?

Ратха в изумлении разинула пасть.

— Кого «его»?

— Логово!

Она медленно перекатилась на бок, так что хлопья снега посыпались с ее шерсти.

— Логово? Это и есть то, что ты хотел мне показать? — Ратха посмотрела на берег, возвышавшийся за спиной Костегрыза. Теперь она разглядела низко расположенное отверстие входа и цепочку грязных следов, протянувшуюся по белому снегу. — Я уже говорила тебе, что не хочу жить в племенных логовах! — пробурчала Ратха, с трудом поднимаясь на ноги.

— А это не племенное логово, — ответил Костегрыз.

— Я тебе не верю! Оно слишком большое для любого другого зверя. Кто же его выкопал, если не племенные?

— Я, — просто ответил Костегрыз.

— Ты? Когда?

— Закончил сегодня ночью, как раз перед тем, как начался снегопад. Вовремя успел.

— Но ведь вся земля смерзлась, ее тяжело копать… — пробормотала Ратха.

Костегрыз с раздражением посмотрел на нее, потом перевернул свою переднюю лапу. Вся подушечка на ней была содрана в кровь, под сточенными когтями виднелась земля. Ратха вспомнила буро-красные отпечатки его лап. Не говоря ни слова, она подошла ближе и обнюхала отверстие. От него пахло свежевырытой землей.

— Это ты выкопал логово, — нехотя признала Ратха. — Но зачем?

— А ты как думаешь? — буркнул Костегрыз.

— Для своих котят!

— Яаррр! Они еще не родились! Ты еще недостаточно крупная. Когда тебе настанет время окотиться, мы вернемся на мою территорию.

— Тогда зачем ты выкопал это логово?

— Затем, что я знаю — ты не просто так мерзнешь на своем дереве. Запахи старых берлог будят в тебе воспоминания, которые ты хотела бы похоронить навсегда. Я все понимаю, Ратха, — сказал Костегрыз, и его голос и взгляд приобрели непривычную мягкость. — Я тоже не могу спать в бывшем логове Решары.

Несколько мгновений Ратха пристально смотрела в глаза Костегрыза, пытаясь угадать, что это было — попытка заставить ее признаться в своих догадках или предложение разделить с ним его прошлое.

— Ты не видел, как умер твой отец, — медленно произнесла она.

Костегрыз оскалил зубы.

— Ты становишься дерзкой, племенная кошка. Наверное, Такур рассказал тебе об этом, потому что Меоран сделал свое дело у него на глазах. — Он сощурил свои янтарные глаза. — Я вижу, мой брат научился пасти скот, но при этом пускал свой язык бегать без присмотра.

Ратха ощетинила загривок.

— Вот как ты говоришь о нем? Пта! Я знала, что Безымянные не испытывают уважение к тем, кого зарезали, но думала, что ты другой!

Она думала, что Костегрыз ударит ее, но он лишь облизнул стертую подушечку на своей лапе и сказал:

— Такура не было среди убитых.

Надежда встрепенулась в груди у Ратхи, погасив нарастающий гнев.

— Ты его не видел? Значит, он мог спастись?

— Я уверен, что он спасся, но искать его бессмысленно, — сказал Костегрыз, увидев, что Ратха уже открывает пасть для нового вопроса. — Надеюсь, я хорошо знаю моего брата, и он сейчас очень далеко отсюда.

Ратха опустила глаза на притоптанный снег вокруг ее лап. Очень далеко отсюда… Наверное, это к лучшему. Теперь она сможет перестать думать о нем.

Она подняла голову и долго смотрела на логово, которое Костегрыз выкопал для нее. Но не переступила порог. Вместо этого Ратха наклонила морду и легонько куснула Костегрыза за переднюю лапу.

— Что ты творишь? — пробурчал он.

— Подними ногу.

Он с ворчанием протянул ей лапу, балансируя на трех ногах. Ратха принялась вылизывать его подушечку, вычищая грязь между пальцами и из-под когтей. Теперь она видела, что когти у Костегрыза совсем затупились, видимо, мерзлая земля упорно сопротивлялась его усилиям. Не удивительно, что он пропадал несколько дней!

Дочиста вылизав первую подушечку, Ратха еще несколько раз ласково провела по ней языком и попросила другую лапу.

Закончив, она вползла в логово, несколько раз поворочалась в уютной темноте и с наслаждением растянулась, свесив лапы в отверстие входа.

— Логово маленькое, но очень хорошо выкопано, — признала она. Ратха видела, что Костегрыз ждет от нее чего-то еще. Когда она не прибавила больше ни слова, он разочарованно свесил усы.

Ратха поерзала на животе и показала ему язык.

— Мне тут очень нравится! Я бы ни за что не выкопала логово лучше этого!

— Здорово! — Усы Костегрыза снова вспорхнули вверх и весело растопорщились. — Я выкопал тебе логово вдали от других, чтобы никто не попытался его занять. Но если кто-то окажется настолько глуп, чтобы посметь сунуть сюда нос, я преподам ему хороший урок.

— Ты сказал, что наши котята родятся на твой территории, — прошептала Ратха, вновь становясь серьезной. — Это правда?

— Да. Как только погода позволит пуститься в путь, мы уйдем отсюда. Я достаточно насмотрелся на Безымянных и сыт по горло их глупостью. Я им больше не нужен, а они мне и раньше были ни к чему. Я не хочу жить с ними. Мы с тобой будем жить вдвоем, ты и я.

Они вместе пошли обратно к тому месту, где Ратха должна была нести стражу. Подойдя ближе, они увидели, что старуха спит в снегу, уронив голову на лапы.

— Она скоро проснется. Мне пора идти, Ратха, — сказал Костегрыз, глядя ей в глаза. — Тебе приходится нелегко, хотя ты очень сильная. Я сожалею о том, что причастен ко всему этому. Легче не будет, по крайней мере, в скором времени. Но я обещаю тебе, что когда зима останется позади, мы уйдем отсюда и больше никогда не вернемся.

Ратха молча обвела глазами заснеженные дали.

— Снегопад только-только начался, — тихо вздохнула она. — Зима будет долгой. Но теперь мне хотя бы не придется спать на дереве!

— Я понимаю. Порой кажется, что это никогда не кончится. Но когда станет совсем трудно, думай о весне. И обо мне, — добавил он с луковым огоньком в глазах.

Ратха смотрела, как он убегает от нее по снегу. Серая старуха завозилась, просыпаясь, но Ратхе было все равно. Она была счастлива.

11

На возвышенности весна добиралась медленнее, чем на равнины. Когда Ратха и Костегрыз спустились с гор, редкая трава и голые кусты сменились юной зеленью, упруго стелющейся под лапами. Они решили не идти старым путем, до сих пор еще растоптанным лапами Безымянных. По молчаливому уговору они даже не повернули в ту сторону, а побрели в обход, по бескрайним лугам, покрывавшим склоны горы.

Костегрыз медленно шагал впереди Ратхи. Длинный шрам на его боку только теперь начал исчезать. Чужие клыки глубоко пропороли ему шкуру, навсегда оставив хромым.

Ратха брела через траву по его петляющему следу, чувствуя, как новая жизнь шевелится у нее внутри. Она стала такой огромной, что даже невысокая травка щекотала ей живот; ее некогда грациозная походка превратилась в неуклюжую поступь, и огромный живот раскачивался из стороны в сторону при каждом шаге.

Когда Ратха и Костегрыз спустились с гор в долину, среди травы стали появляться цветы, наполнявшие нежным ароматом теплый весенний ветерок.

Ратха подняла голову и посмотрела на птицу, лениво кружившую у нее над головой. Печаль никуда не ушла, она по-прежнему жила у нее в горле, как и воспоминания, прочно поселившиеся в сознании.

Племени больше не было, оно было уничтожено и рассеяно нападением Безымянных. Она, Ратха, и жалкая кучка выживших — это все, что осталось от тех, кто некогда избрал путь пастухов и скотоводов. Остальные пролили свою кровь там, где когда-то паслись стада трехрогих и пестроспинок.

Но и Безымянным победа досталась дорогой ценой. Ратха помнила, как стервятники кружили над лугом, а обглоданные кости постепенно становились серыми и покрывались плесенью.

Солнце припекало ей спину, напоминая о том, что страшные времена остались позади. Нерожденные котята вновь зашевелились и принялись легонько толкать ее изнутри, словно им не терпелось поскорее выбраться на свет.

Когтегрыз остановился и обернулся.

— Ты устала? — спросил он.

— Нет, просто проголодалась.

Он довольно хмыкнул.

— Эти котята едят больше, чем ты! Они будут сильными и здоровыми.

— Я еще несколько дней смогу охотиться, — сказала Ратха, глядя, как Костегрыз привычно переступает лапами, перенося вес тела с раненой ноги.

— Охотиться? Да ты даже ползти не можешь! — хмыкнул он, но вместо привычной насмешки в его голосе слышалась нежность. — Нет, хоть я теперь хромой, но землеройки скоро меня узнают! Клянусь, что натаскаю их тебе столько, что тебя будет тошнить от обжорства!

— Я обожаю землероек, — промурлыкала Ратха, а Костегрыз потерся мордой о ее раздувшийся бок.

— Яаррр! — Он потряс головой и поморщился. — Он меня лягнул! Да так сильно, что в носу защипало! Так-то ты обращаешься с отцом, маленький разбойник? — Костегрыз с напускным гневом посмотрел на живот Ратхи.

— Это она тебя лягнула, — захихикала Ратха. — Это самка!

— Какое счастье, что они резвятся не у меня в животе, — негодующе прошипел Костегрыз.

— Они скоро родятся, — сказала Ратха, вновь пускаясь в путь.

— Когда? — испуганно спросил Костегрыз.

— Не знаю. Они мне сами скажут. Идем, Трехлапый! — засмеялась она устремляясь вперед. — Впереди еще долгий путь!

Солнце заходило еще несколько раз, прежде чем они добрались до болот, где лежала территория Костегрыза. Он был счастлив вернуться домой и без устали обегал всю свою землю от берега озера к лугу на склоне горы, где вовсю бушевала весна. Ратха переваливалась следом, с наслаждением вдыхая терпкую горечь заболоченной низины и любуясь блеском утреннего солнца на глади озера. Она даже решилась войти в воду, когда Костегрыз бросился в озеро, чтобы смыть с себя дорожную грязь.

Как тяжелое налитое соками бревно Ратха плескалась и каталась на мелководье, пока Костегрыз гонялся за рыбой. Самое удивительное, что ему даже удалось поймать одну рыбку — правда, не благодаря особой ловкости, а лишь на голом энтузиазме. Гордый собой, Костегрыз поплыл к Ратхе, сжимая в зубах свой блестящий улов. Они выбрались на берег и поделили добычу.

Теперь им предстояло выкопать новое логово для будущих котят.

Ратха облюбовала место на склоне холма, возле ручья, где земля была особенно мягкой и легко поддавалась когтям. Они охотились и копали по очереди, и скоро логово было готово. Ратха придирчиво осмотрела его и начала выстилать сухой травой, хвоей и клочками собственной шерсти, которую вырывала из живота. Костегрыз помогал ей, выбирая самые мягкие листья и самые душистые травы для будущей подстилки.

Они возвращались с последнего похода за травой, когда Ратха вдруг почувствовала резкую судорогу, начавшуюся вверху живота и прокатившуюся вниз по обоим ее бокам. Она уже и раньше испытывала такие спазмы, но до сих пор они были гораздо слабее и быстро проходили. На этот раз схватка все время усиливалась, пока не стала болезненной. Ратха застонала и выронила из пасти траву.

Костегрыз оставался с ней до окончания схватки. Когда все закончилось, Ратха привалилась к нему, жадно впитывая его силу и тепло. Боль напугала ее, и она была благодарна Костегрызу за то, что тот ее не оставил. Когда схватка прошла, она снова смогла идти. Но не успели они добраться до логова, как все повторилось, и на этот раз еще сильнее. Ратха почувствовала, как что-то оторвалось у нее внутри, и из нее хлынула какая-то жидкость, намочив шерсть под хвостом.

— Они говорят, что готовы, — простонала она, уронив голову.

Ратха почувствовала, как Костегрыз схватил ее зубами за загривок и рывком поставил на ноги. С его помощью она кое-как доковыляла до логова. Костегрыз втолкнул ее внутрь, уложил на подстилку и встал рядом, с тревогой глядя на нее.

Ратха стиснула зубы, когда новая схватка сотрясла ее тело. Она забила задними лапами о стену логова, отталкиваясь от нее всем телом. Боль снова отступила, оставив ее обессиленной и задыхающейся от слабости. Ратха подняла глаза на Костегрыза, но тот уже ушел.

Охваченная паникой, она в смятении заворочалась с боку на бок. Уютное логово, так старательно выкопанное и выстланное изнутри, вдруг показалась ей ужасно неудобным, а тьма, вместо того, чтобы успокаивать, теперь пугала, грозя задушить в тесноте.

«Я не знала, что это будет так, — думала Ратха, прижимаясь головой к земляному полу и ощущая лихорадочное биение пульса в горле. — Я думала, матери просто засыпают, потом просыпаются, а котята уже тут как тут!»

У нее вдруг зачесались соски, и Ратха перекатилась набок, чтобы вылизать их. Почти сразу же она почувствовала взбухающую под языком волну, и новая схватка скрутила ее изнутри, разгоняя боль к бокам. Ратха сдавленно закричала и напряглась, отталкиваясь задними лапами от стены. Это помогало.

Она так часто дышала, что у нее пересохла глотка. Ратха подумала было сходить к ручью и попить, но как только она приподнялась на передние лапы, что-то с силой прокатилось в ней изнутри, давя внутренности. Крепко зажмурившись, она повалилась на бок и вновь забила лапами по земляной стене.

И снова ее охватил ужас. Как долго это будет продолжаться? И, самое главное, так все и должно быть? Ратха не знала. Она была одна наедине со своим телом и тем таинственным и величественным превращением, которое свершалось с ней.

Ратха поддалась страху. Он охватил ее, как холодный туман, леденивший ей кровь, как бы глубоко она ни зарывалась в листья, и как бы сильно ни дрожала. Страх овладел всем ее телом, он заставлял ее мышцы работать вразнобой, он разгонял ее сердце до тех пор, пока она не начинала задыхаться от изнеможения, он превращал каждую схватку в ослепляющую муку.

Ратха выла и терлась щекой о землю. Она понимала, что так больше не выдержит. Если она позволит страху взять над собой верх, то умрет от ужаса, и ее котята никогда не появятся на свет.

«Каждая самка, начиная от самой первой, проходила через это, — с яростью подумала Ратха. — Если они смогли, то и я смогу! Племя не смогло меня убить, Безымянным это тоже не удалось! Я — пастушка трехрогих, хозяйка Красного Языка, и я рожу этих котят!»

— Вы меня слышите, котята? — зарычала она на свой живот. — Если вы не перестанете меня мучить, я отгрызу вам ваши гадкие хвостики, когда вы вылезете!

Вскоре она почувствовала ответные толчки изнутри. Ратха усмехнулась. Это, наверное, маленькая самка, та, что пнула Костегрыза. Началась новая схватка, а вместе с ней снова пришел страх, но на этот раз Ратха прогнала его.

— Все хорошо, маленькая землеройка, — прохрипела она, упираясь лапами в стену. — Ты… вылезаешь…

Ратха зарычала, напрягаясь всем телом до тех пор, пока ей не показалось, что она сейчас лопнет, и вдруг почувствовала, как котенок скользит обратно. Судорожно втянув в себя воздух, Ратха с такой силой оттолкнулась от стены, словно хотела выдавить в ней пещеру. Боль уступила место ликующей радости, когда она почувствовала, что котенок начал продвигаться вперед. Страшная сила сжала ее тело между бедер и под хвостом.

«Еще один толчок!» — велела себе Ратха, ощущая, как кожа набухает и растягивается у нее под хвостом. Котенок шел головкой вперед, выдавливая себя в этот мир. Сердце у Ратхи пустилось вскачь и, не выдержав, она изогнулась, чтобы посмотреть. В тот же миг в ней что-то лопнуло, потом выпало, и мокрый извивающийся комок плюхнулся на листья рядом с Ратхой.

Она наклонила голову и принялась быстро и с силой вылизывать котенка. Крошечное существо отчаянно пищало, переворачиваясь под ее языком.

Маленькие коготки оцарапали Ратхе подбородок, маленький хвостик хлестнул ее по носу. От малыша исходил запах родов — теплый, густой и темный; это был запах самой Ратхи, запах сокровенной глубины ее тела. Но у котенка был и собственный запах, который подсказал Ратхе, что она не ошиблась — ее первенец был самкой. Она вылизывала дочку до тех пор, пока та не стала сухой и пушистой, а затем приложила ее к своим сосцам.

Несколько мгновений малышка обнюхивала материнский живот, а потом крошечный ротик приник к соску и принялся сосать.

Ратха съела послед и легла, спеша передохнуть перед новой схваткой, возвещающей о подходе следующего котенка. Ждать пришлось довольно долго, и Ратха задремала, благодарная своему телу за эту передышку.

Ее разбудила схватка. На этот раз Ратха была готова, и вскоре второй котенок уже лежал рядом с первым. Третий выскользнул наружу почти без всякого усилия. Зато последний как будто вовсе не хотел приходить в этот мир, и после долгой борьбы выбрался хвостом вперед.

Ратха вылизала и растерла его, как и предыдущих, и вот уже дочка и три ее братца лежали рядком, сося молоко и пихая лапками материнский живот.

Усталая, измученная, но довольная, Ратха с наслаждением потянулась, лежа на боку.

Тень закрыла солнечный свет, падавший в отверстие логова. Ратха подняла голову. Запах Костегрыза хлынул внутрь. Но это больше не был запах ее супруга и товарища, нет, это был резкий и угрожающий аромат самца. Врага.

Ратха вздыбила загривок.

— Ратха? — окликнул ее Костегрыз. Она увидела его глаза, светящиеся перед входом в логово.

Но эти знакомые глаза теперь казались Ратхе голодными и жадными.

«Мои котята!» — подумала она, начиная шипеть. Он пришел убить и съесть ее котят!

Ратха вскочила, стряхнув с себя прильнувшие к ней рты и коготки. Она поднялась, чтобы защитить своих детей, но в то же время была потрясена своей неожиданной злобой. Умом Ратха понимала, что Костегрыз пришел увидеть своих детей, а не есть их. Но Ратха больше не была властна над своими чувствами, отныне они принадлежали не ей, а поколениям матерей, живших до ее рождения. Она задрожала всем телом, когда ужасная картина встала перед ее внутренним взором, затмевая все доводы рассудка — мертвый котенок, свисающий из окровавленной пасти.

— Ратха? — голос стал громче, глаза ближе.

— Не подходи! — зашипела она.

— Я хочу их увидеть, — сказал Костегрыз, протискиваясь внутрь. — Что с тобой такое?

Ратха оскалила зубы.

— Убирайся! — Она полоснула его когтями. Костегрыз вздрогнул и попятился. Вид у него сделался такой растерянный и несчастный, что Ратхе захотелось подбежать и утешить его. Но она не могла оставить своих котят и знала, что если Костегрыз сделает хоть шаг вперед, древняя ярость заставит ее броситься на него.

— Я еще не готова, — выдавила она, стараясь спрятать сжигающее ее бешенство.

— Я хочу посмотреть на них, — повторил Костегрыз.

Ратха шумно сглотнула.

— Костегрыз… — начала она, стараясь увидеть в нем своего супруга, а не кровожадного самца. У нее за спиной нетерпеливо запищали котята. Ратха суетливо обвила их хвостом и снова легла.

Костегрыз вышел, но продолжал смотреть на нее из отверстия входа.

— Ты проголодалась, Ратха? — ласково спросил он. — Сходить тебе за едой?

— Да, — с благодарностью отозвалась Ратха. — А когда вернешься, то, может быть, сможешь их увидеть.

Услышав его удаляющиеся шаги, Ратха опустила подбородок на листья и зажмурилась, вспоминая обиду и горечь в глазах Костегрыза. Она не могла объяснить ему, что случилось. Это был просто беспричинный страх… и все-таки, у него должна быть какая-то причина!

В племени самцы никогда не нападали на матерей и не поедали молодняк. Может, такое случается среди Безымянных? Котята завозились под животом у Ратхи, ища молоко. Они бодали ее своими головенками, их писк становился резким и требовательным. Ратха со вздохом сгребла их передними лапами в кучу и подтащила к сосцам.

«Какие они сильные! — с нежностью думала она. — Какие свирепые охотники вырастут из них!»

Она снова легла и уже погрузилась в сон, когда вдруг ее пронзила неожиданная мысль. Охота — не единственное, чему она сможет научить своих детей.

«Племени больше нет, — думала Ратха, подняв голову и глядя в темноту широко открытыми глазами. — Но искусство пастухов не утрачено, ибо я помню все, чему меня учили и смогу научить других. Разве Такур не говорил, что она могла бы стать лучшей пастушкой племени?»

Воспоминание об этом несло с собой не только боль, но и гордость. Ратха обнюхала котят. Она и ее детки смогут наловить животных в лесу, как когда-то делали их предки, а потом пасти их на лугах в долине! А когда котята подрастут, они создадут новое племя, вместо старого… Ратха могла бы научить и Безымынных, ведь держать свои стада гораздо выгоднее, чем жить набегами.

Прислушиваясь к тихому сосанию малышей, Ратха тихонько замурлыкала от удовольствия. Как много старых обычаев умерло на ее глазах, и она была причастна к э тому умиранию. Неужели изменение — это всегда смерть и конец?

Горький голос памяти спешил согласиться с этим, но другой голос — более тихий, но более сильный — возражал. Этот голос был дыханием молодняка, сопящего под боком у Ратхи.

«Начало, — сонно думала Ратха, чувствуя прилив надежды. — Возможно, настало время начала…»

С тех пор Ратха днями и ночами лелеяла своих детей и свою мечту, и все ее питомцы быстро росли и набирались сил. Она пыталась поделиться своими замыслами с Костегрызом, но того малыши больше интересовали сами по себе, чем как основатели будущего племени.

После того, как Ратха позволила Костегрызу приблизиться к детям, он показал себя любящим и преданным отцом, а также неутомимым добытчиком.

Поначалу он обращался с котятами осторожно и предупредительно, стараясь развеять последние опасения Ратхи. Но вскоре котята уже вовсю ползали и по отцу, и по матери. Они бодали Костегрыза головами в живот, сосали его шерсть и бесконечно охотились за его хвостом.

После того как малыши открыли глазки, Ратха смогла оставлять их с Костегрызом и уходить охотиться. Отец с детьми оставались в логове, а Ратха бегала по лугу, с наслаждением разминая застоявшиеся мышцы и освежаясь под ветром и солнцем. Во время этих отлучек она неотступно думала о том, как будет обучать своих детей пастушеству.

Первым делом она найдет одинокую пестроспинку, скажем, старую или раненую, отбившуюся от стада. Она научит малышей ухаживать за маленькой лошадкой, покажет им, как пасти и поить ее, как не дать убежать. После этого Ратха поймает пестроспинку с жеребенком. Они положат начало их маленькому стаду.

«Такие умные котята, как у меня, — с гордостью думала Ратха, — будут все схватывать на лету. Очень скоро они превзойдут меня, а уж когда у них появятся собственные дети…»

Каждый день Ратха пристально следила за котятами, с нетерпением ожидая увидеть первые признаки их выдающихся способностей. Особенно внимательна она была к своей дочке, упрямой маленькой разбойнице, которая проявляла такую агрессивность ко всем шевелящимся поблизости предметам, в том числе и к колючим, что получила имя Охотница-на-Чертополох.

Костегрыз прозвал так свою неукротимую дочку после того, как несколько раз вытаскивал острые колючки, неизбежно оказывавшиеся в нежном маленьком носике после очередной охоты.

— Мне кажется, она ничему не учится, — ворчала Ратха, глядя, как Костегрыз утешает скулящую малышку.

— Научится, — невозмутимо отвечал он, выпуская дочку и убирая от нее свой хвост. Лишившись заманчивой дичи, Охотница-на-Чертополох убегала к братьям.

Ратха зорко наблюдала за тем, как ее котята бегают друг за другом и прыгают на пролетающих над землей насекомых. Они были сильны, отважны и проворны. С того самого дня, когда они впервые покинули материнское логово, они только и делали, что тренировались красться и прыгать на добычу.

Все четверо были прирожденными охотниками. И постепенно горькое разочарование стало закрадываться в сердце Ратхи, заглушая ее гордость. Охота — это, конечно, очень важно, но существуют и другие, не менее важные, занятия, к которым ее котята проявляли полное равнодушие.

Ратха, как могла, боролась с тревожными предчувствиями.

«Они еще слишком малы. Дай им время», — твердил внутренний голос, вторя словам Костегрыза.

Ратха вздыхала. Чего она ждала от малышей? Ратха не могла определенно ответить на этот вопрос. Ей не на что было опереться, кроме воспоминаний о собственном детстве. Но какими бы туманными ни были эти воспоминания, они казались Ратхе совершенно не похожими на то, что она видела в своих детях.

«Когда я начала осознавать окружающий мир? — часто спрашивала себя Ратха. — Когда заговорила? Я все время разговариваю с Охотницей-на-Чертополох и с остальными, но никто из них мне даже не отвечает, не говоря уже о том, чтобы повторять за мной!»

Костегрыз был ей плохим советчиком, он только твердил, что надо набраться терпения.

— Ты слишком нетерпелива, Ратха. Ты ищешь того, чего пока нет, — неизменно говорил он, вглядываясь в ее встревоженные глаза.

Ратха смотрела на Охотницу-на-Чертополох, которая жалобно льнула к отцу, подставляя ему свой нос, расцарапанный после очередной встречи с ее колючим тезкой.

— Сколько тебе было, когда ты начал разговаривать? — спросила Ратха у Костегрыза.

— Старше, чем она, это точно.

— Ты помнишь?

— Нет. — Он обнюхал дочку и поднял глаза на Ратху. — Не торопись, Ратха. Очень скоро она перестанет быть такой, как сейчас. Радуйся, пока есть возможность!

Ратха понимала, что он прав, но не могла избавиться от грызущих сомнений. Она смотрела на Костегрыза и малышку, почти завидуя их счастью.

Костегрызу было все равно, какой вырастет Охотница-на-Чертополох, и что она будет делать!

Он был счастлив просто играть с ней, баловать и утешать, не требуя ничего, пока она не подрастет.

Ратха старалась быть терпеливой, но у нее была мечта, и эта мечта не давала ей покоя. Каждый день, пока весна медленно переползала в лето, она мучительно следила за своими детьми, пытаясь найти в них задатки чего-то большего, чем инстинктивная способность к охоте. Она ликовала, когда Охотница-на-Чертополох и ее братья начали подражать ее словам и жестам. Но первый прилив гордости быстро иссяк, когда Ратха убедилась, что ее дети совершенно не понимают, что звуки, которые они повторяют, могут иметь какой-то иной смысл, кроме получения похвалы и угощения. С тех пор Ратха окончательно уверилась в том, что ее дети отстают в развитии, и эта догадка терзала ее, как блоха в шерсти. Отныне летний ветерок стал казаться ей студеным ветром, а золотой солнечный свет потускнел.

Однажды вечером Ратха и Костегрыз вышли посидеть на гребень холма над логовом. Костегрыз дремал среди длинных вечерних теней, наслаждаясь последним теплом заходящего солнца. Ратха лежала рядом с ним и пыталась уснуть, но жалость к себе не давала ей сомкнуть глаз. Внизу, под склоном, раздавались веселые вопли котят, гонявшихся друг за другом среди высокой болотной травы. Внезапно пронзительный вой заглушил радостный визг. В следующую секунду он оборвался, превратившись в жалобное поскуливание. Костегрыз мгновенно проснулся и сонно потряс головой.

— Я спущусь, — сказал он, увидев, что Ратха начала подниматься. — Наверное, она опять прыгнула на ком чертополоха.

— Оставь ее, — глухо прорычала Ратха, уперев взгляд в землю между лапами. Какой-то жучок вполз на раскачивающуюся травинку и замер, шевеля усиками. Его панцирь сверкал и переливался в розовом свете заката.

Послышался тихий шорох травы под быстрыми лапами.

Ратха рывком вскинула голову.

— Я сказала, оставь ее!

Костегрыз озадаченно сел и обвил хвостом лапы. Закат окрасил его шерсть в цвет пламенеющей меди, просвеченной яркими бликами в тех местах, где мышцы выступали под шкурой. Тень скрывала шрам на его боку. Костегрыз выглядел почти так же, как в ту ночь, когда Ратха впервые увидела его, но сегодня его красота вызывала у нее лишь горечь.

«Охотница-на-Чертополох тоже красивая, — думала Ратха. — Когда сойдут пятна, шерсть у нее будет медной… а глаза у нее зеленые, как у меня. Большие зеленые глаза… и ничего, кроме пустоты, в них».

— Ратха, — негромко сказал Костегрыз.

— Нет! Может быть, боль научит ее думать, прежде чем прыгать! Все остальное бесполезно.

Костегрыз подошел и ласково зарылся носом в ее шерсть, но ничто не могло утешить Ратху. Тоненький плач не смолкал, но теперь в нем слышалась не только боль, но и гнев.

— Я приведу ее. Подожди здесь.

Ратха вонзила передние когти в землю и уставилась вслед Костегрызу. Скоро он вернулся, волоча малышку за шкирку. Ратха видела, как напряжены мышцы у него на шее — Охотница-на-Чертополох становилась слишком тяжелой, чтобы таскать ее в зубах.

Костегрыз положил ее на землю и принялся по очереди осматривать подушечки на лапках, пока не нашел колючку и не вытащил ее зубами.

Малышка тихо лежала на спине, уютно пригревшись между отцовскими лапами. Потом повернула головку и посмотрела на Ратху. Ратха уставилась на нее, пытаясь найти хоть что-то свое в этих ясных зеленых глазах, но они гораздо больше напоминали ей Безымянных.

Отчаяние охватило ее, когда она поняла правду. Котята, которых она родила, растила и пыталась чему-то научить, унаследовали от нее только тело! Их задорные маленькие мордочки и лукавые глазенки не таили в себе ничего, кроме бессмысленного охотничьего инстинкта!

Ратха стиснула зубы. Это было настолько же ясно, насколько мучительно. Неужели Костегрыз этого не видит?

Ее супруг с мурчанием зарылся носом в живот Охотницы-на-Чертополох. Четыре маленькие лапки запорхали вокруг его морды, маленькое рыжее тело извивалось от щекотки.

— Арр, да ты дикая маленькая кошка! — ворковал Костегрыз, щекоча и дразня малышку. — Ты будешь такой же грубиянкой, как твоя мать, когда научишься говорить!

Ратха заподозрила, что его слова были обращены больше к ней, чем к Охотнице-на-Чертополох. Костегрыз лукаво посмотрел на нее из-за машущих лапок малышки, притворно уворачиваясь от ударов.

Встретив взгляд Ратхи, он слегка опешил.

— Прекрати лгать себе и мне, — услышала Ратха свой холодный и отстраненный голос, раздавшийся откуда-то из неведомой ей глубины. — Она никогда не будет говорить. — Вытянув лапу, она схватила Охотницу-на-Чертополох за затылок и повернула ее модой к Костегрызу. Мгновение он смотрел в красивые пустые глаза малышки. Потом зажмурился и прижался щекой к ее щеке. Ратха убрала лапу. Она увидела все, что хотела увидеть.

Очень нежно Костегрыз принялся утешать расхныкавшуюся дочку.

— Я старался убедить себя, — прошептал он, не глядя на Ратху.

— Но почему? — спросила Ратха, с трудом продавливая слова через сжатое отчаянием горло. — Почему у наших котят нет света в глазах? Почему их языки не превращают звуки в слова? Роды были тяжелыми. Может быть, я повредила их? Или со мной что-то не так? — Она принялась нервно расхаживать перед Костегрызом.

Охотница-на-Чертополох, притихшая и растерянная, замерла в отцовских лапах.

— Нет, — после долгого молчания ответил Костегрыз. — Ты племенная, Ратха. Если бы ты спарилась с котом своего вида, в глазах твоих детей светился бы разум.

— Но ты же моего вида, — пролепетала Ратха.

— Глаза твоих детей говорят, что это не так.

— Но какое имеет значение то, что Решара когда-то избрала самца Безымянных? Твои глаза ясные, как у меня, как у любого кота из нашего племени, а ума гораздо больше, чем у них! Почему же нашим детям не досталось ничего этого?

— Это не имеет никакого значения, — признал Костегрыз, глядя на притихшую Охотницу-на-Чертополох. — Но я всегда боялся, что это окажется правдой. И не послушался своего страха.

Ратха оцепенела, пытаясь осознать то, что он только что сказал. Потом ее ослепила ярость.

— Ты знал?! Ты знал, что наши дети могут оказаться такими? — завизжала она. — Значит, однажды ты уже зачал неразумное потомство?

Костегрыз съежился, зарывшись мордой в пушистый бочок Охотпицы-на-Чертополох.

— Та была… совсем другая… Та самка была Безымянной.

Глаза Ратхи превратились в узкие щелки.

— Что ж, теперь у тебя есть котята! Я жалею только о том, что они не родились мертвыми!

Не помня себя от бешенства, она запрокинула голову и завизжала в вечереющее небо. Ее мечта была уничтожена. Тот, кого она уже начала любить, стал отныне ей ненавистен, и пылающая злоба жгучим Красным Языком расцвела у нее в животе.

— Ратха!

Она бросилась на него, оскалив клыки и выпустив когти.

— Почему? Почему ты сделал это со мной?

Костегрыз увернулся от ее нападения, пытаясь заслонить собой Охотницу-на-Чертополох и защититься, не ранив Ратху.

Захлебываясь визгом, она с ненавистью полосовала когтями его морду.

— Почему ты не убил меня в ту ночь, когда напал на наше стадо? Сжалься же надо мной теперь! Разорви мне глотку и брось на съедение насекомым!

Охотница-на-Чертополох весело скакала между лап отца, радуясь новой игре.

— Сражайся, Безымянный! — взвыла Ратха, когда он попятился от нее. Его кроткое отступление лишь еще сильнее распалило ее злобу.

Ненависть и горечь заполнили все ее существо, заставив забыть обо всем на свете. Снова и снова она бросалась на Костегрыза, раздирая в кровь его плечо и порвав щеку до кости. Сжавшись в комок, он отползал от нее, оставляя кровавый след на земле.

Ратха слышала, как дыхание с болезненным хрипом вырывается у него из груди. В какой-то момент Охотница-на-Чертополох споткнулась и выкатилась из отцовских лап. Быстрее молнии Ратха прыгнула на дочь и что было силы впилась в нее клыками. Охотница-на-Чертополох завизжала, и пятнистая младенческая шкурка под зубами Ратхи окрасилась алым.

В следующий миг тяжелый удар отшвырнул ее прочь от дочери, и Ратха кубарем покатилась вниз с горы. Костегрыз стоял над ней, глаза его сверкали, клыки нависли над самым горлом Ратхи.

Затем он ушел, и Ратха осталась одна среди надвигающейся ночи, с бешено колотящимся сердцем.

Все еще ослепленная бешенством, она вскочила и помчалась вверх по склону. Она перешагнула через ужас, пронзивший ее, стоило ей почувствовать во рту вкус крови Охотницы-на-Чертополох. Словно со стороны она смотрела, как Костегрыз вылизывает раненую малышку.

Замерев, Ратха ждала, когда он почувствует ее присутствие и обернется.

— Убей меня, — тихо попросила она. — Я больше не хочу жить.

Его глаза превратились в два угля из костра заходящего солнца, но он не тронулся с места.

Ратха посмотрела за спину Костегрыза на Охотницу-на-Чертополох.

— Почему ты не бросишь их умереть с голоду? — с вызовом спросила она Костегрыза. — Подыщи себе другую супругу, может быть, на этот раз…

Голова ее с такой силой мотнулась в сторону от удара, что Ратхе показалось, будто у нее порвались мышцы в шее.

— Довольно, Ратха, — прохрипел Костегрыз.

Она отскочила от него, не сводя глаз с Охотницы-на-Чертополох. Раненая малышка вся дрожала, съежившись в комочек, ужасные темные пятна расползались по ее плечам и груди. И вновь какая-то часть ее существа в ужасе содрогнулась от этого зрелища, но Ратха снова переступила через себя.

— Даже не пытайся, — предупредил Костегрыз. — Ты не заслужила такой смерти.

Ратха презрительно раздвинула губы, обнажая клыки, и уставилась на Охотницу-на-Чертополох.

— Неужели ты хочешь оставить ее в живых? Она же неразумная! — со злорадством выкрикнула она.

— Да, я хочу ее оставить. И ее, и всех остальных, — тихо ответил Костегрыз. — Ты права. Они никогда не станут такими, как ты или я. Они никогда не разделят с нами дар речи. Но это мои дети, и я сохраню им жизнь, ибо других детей у меня уже не будет. — Он опустил голову. — Я больше никогда не изберу себе супругу, Ратха.

У Ратхи упали усы. Гнев ее прошел, и она впервые увидела ужас в глазах Охотницы-на-Чертополох. Ратха привычно призвала свою ярость и раздула ее, чтобы затуманить взор и отгородиться от этих зеленых глаз. Но она уже понимала, что это поможет лишь на время, и очень скоро к ней вернется беспощадная ясность.

Писк оставшихся внизу котят звонко разносился в лиловом вечернем небе. Ночной ветер коснулся шерсти Ратхи. Братья Охотницы-на-Чертополох продолжали играть.

Ратха повернулась к склону, но Костегрыз преградил ей дорогу.

— Держись от них подальше. Я предупреждаю тебя, Ратха.

Он занес лапу, выпустив когти.

— Я не убью тебя, но если ты приблизишься к моим детям, я на всю жизнь оставлю тебя слепой и хромой.

Вся дрожа, Ратха попятилась от него. Вот теперь она действительно потеряла все. Костегрыз больше никогда не подпустит ее к себе, а в глазах Охотницы-на-Чертополох она отныне будет видеть только страх и ненависть.

Вновь, в который раз, она не могла повернуть назад с выбранного пути.

И тогда Ратха снова раздула свой гнев в бушующее пламя, спалившее дотла последние остатки сожаления.

— Забирай котят, Безымянный! — прорычала она. — Корми их хорошенько, чтобы они не зарезали тебя и не сожрали твое мертвое тело! Я ухожу.

Она повернулась и побежала прочь вдоль гребня холма, вздымавшегося над болотом.

Сырой ночной ветер нес с собой многочисленные запахи, и все они были знакомы Ратхе. Но она знала, что больше никогда не будет жить среди них.

Через какое-то время она остановилась и прислушалась. Костегрыз шел за ней, желая убедиться, что она покинула его территорию.

Гнев оставил Ратху, уступив место отчаянию. Больше всего на свете ей хотелось броситься к нему, зарыться головой в его бок и попросить прощения, пообещав, что она научится любить своих детей такими, какие они есть, а не такими, какими она хотела бы их видеть.

Костегрыз остановился у границы своей территории.

Ратха со всех лап бросилась бежать, оставив его за спиной. Ее лапы дробно стучали по земле, заполняя сознание ритмом галопа.

Отныне она была отверженной среди Безымянных, как и среди племенных. Где бы она ни появилась, ее будут встречать оскаленными клыками, ибо она повсюду известна как убийца и предательница. Ратха бежала, не разбирая дороги, не думая, куда несут ее лапы.

А потом в ночной тиши за ее спиной раздался голос. Ратха пыталась не слышать его, но голос не умолкал и становился все громче. Она остановилась у ручья, чтобы напиться и смыть из пасти металлический привкус крови.

Потом она бежала и бежала, пока прощальный вой Костегрыза не растаял вдали, и она не осталась наедине с ночью — своим единственным спутником и товарищем.

12

Остаток лета Ратха скиталась по земле, словно одинокий лист, гонимый порывистым ветром. Она часто забиралась на вершину крутого утеса, размышляя, не броситься ли вниз, или подолгу лежала в темной пещере, мечтая, чтобы голод поскорее прикончил ее. Но каждый раз она поворачивала назад с утеса и выползала из пещеры, чтобы отправиться на охоту. Какая-то неведомая сила заставляла Ратху жить вопреки ее собственной воле.

Она жила настоящим, стараясь не думать ни о прошлом, ни о будущем. Ее глаза постоянно высматривали дичь или тех, для кого она сама могла стать дичью. Когда она смотрела на свое отражение в лужах и ручьях, из которых пила, то не могла выдержать взгляда глаз, глядевших на нее с незнакомой худой морды из-под толщи воды. У нее все сжималось в животе при виде горечи, проступившей в ее облике, как свежие шрамы, еще не заросшие шерстью.

Тот, кто видел Ратху в те дни, когда Такур ласково звал ее «однолеткой», ни за что не узнал бы ее сейчас. Теперь она бродила, низко опустив голову, и шерсть ее стала тусклой, косматой и свалявшейся.

Ратха пыталась уверить себя в том, что скитается без всякой цели, однако в глубине души знала, что движется в сторону старых племенных угодий. Что-то звало ее домой, и она отвечала на этот зов, хотя умом понимала, что у нее больше нет дома. На лугу, где когда-то паслись стада трехрогих, теперь остались только серые кости, да логова, засыпанные гниющей листвой.

Ратха не знала, какая сила тянет ее на старую территорию племени. Ничто не ждало ее в конце этого пути. Она часто противилась зову, сворачивала на другую тропу, но каждый раз ее лапы сами собой несли ее на старое место.

В прошлом она слишком часто оставляла нахоженные тропы и неслась на поиски новых путей, но теперь у нее не было ни сил, ни желания бросать вызов неизвестности. Ратха чувствовала себя истощенной и измученной, ей казалось, что раны, нанесенные ей Костегрызом, никогда не закроются и не перестанут кровоточить.

Каждый день, когда внутренняя боль становилась настолько невыносимой, что ей хотелось лечь и больше никогда не вставать, Ратха проклинала свое тело за упрямую живучесть. Вкус крови Охотницы-на-Чертополох намертво въелся в ее пасть и не уходил, сколько бы она ни пила и ни полоскала рот.

Однажды, жарким днем в середине лета, Ратха остановилась у ручья и огляделась. Перед ней во все стороны расстилался луг, поросший высокой сочной травой. Обугленные стволы, некогда бывшие деревьями, чернели на фоне неба, а море колышущейся травы омывало их снизу. Насекомые жужжали над головой Ратхи, солнце припекало ей спину, и она долго стояла, не решаясь ступить на луг.

Повернувшись, она пробрела вдоль тенистого берега ручья, влажная глина приятно остужала ее лапы. Выйдя на открытое пространство, Ратха сощурила глаза от солнца, сверкавшего на глади воды. Едва заметная полоса чуть более редкой травы на противоположном берегу ручья — вот все, что осталось от некогда нахоженной тропы, ведущей в глубь луга. Очень скоро исчезнет и этот последний след…

Ратха вспомнила, как бежала по этой тропе, как Фессрана пыхтела рядом с ней, а стая племенных пастухов выла у них за спиной. Эхо этих воплей и сейчас послышалось ей в горячем неподвижном воздухе. У Ратхи задрожали уши. Она замерла, наставив уши вперед.

Нет, это было не просто воспоминание. Она услышала какой-то звук, пусть очень слабый и очень далекий!

Ратха подняла голову и снова прислушалась, гадая, не напекло ли ей голову солнцем.

Она снова окинула взглядом луг. Там никого не было, но ей все равно казалось, что звук доносился откуда-то из его глубины. Это были ни вопли ярости, а эхо высокого звенящего визга, который она не раз слышала раньше.

Не выдержав, Ратха бросилась в высокую траву и помчалась на звук.

Бежать оказалось гораздо дальше, чем она думала. Давно нещипаная трава была намного выше головы Ратхи, если она стояла на четырех лапах. Ей казалось, что она целую вечность бежит по душистой зеленой пещере, стены которой двигались вместе с ней. Стебли хлестали Ратху по бокам и с хрустом ломались под ее лапами.

Внезапно Ратха замерла с поднятой лапой. Свистящий шелест раздвигаемой травы продолжался еще несколько мгновений, а затем резко стих.

Ратха принюхалась, пытаясь поймать запах, но кругом был только сладкий аромат раздавленных стеблей. Шерсть вокруг ее шеи встала дыбом.

Она ждала. Все оставалось спокойно. Никто не появлялся. Воздух был тих и неподвижен. Затем вновь раздался вопль, уже слышанный ею раньше, но на этот раз он был заглушён горячим воздухом луга.

Это был призывный клич жеребца-пестроспинки, собиравшего своих кобылок!

Пестроспинка! У Ратхи заурчало в животе. Если она убьет жеребца, то сможет наесться досыта, а остатки втащит на дерево, чтобы пировать несколько дней, не утруждая себя изнурительной охотой. Забыв обо всем на свете, она понеслась через траву, и спелые семенные коробочки хлестали ее по спине.

Ратха резко замедлила бег. Она снова оцепенела, услышав еще один звук, совсем не похожий на ржание жеребца. Сев на задние лапы, Ратха зорко всмотрелась сквозь траву. Вот! Кольцо стеблей за ее спиной слегка всколыхнулось. Снова опустившись на все четыре лапы, Ратха повернулась и уставилась в зеленую стену травы. Но и на этот раз оттуда никто не вышел.

Раздосадованная, она продолжила свой путь, только на этот раз уже не побежала, а стала бесшумно красться среди стеблей, пытаясь ничем не выдать своего присутствия.

Ее преследователь держался против ветра, поэтому поток воздуха, обдувавший щеки Ратхи, не приносил с собой никаких запахов. Тем временем запах жеребца все сильнее щекотал ее ноздри, пробуждая зверский голод.

Вскоре Ратха увидела пестроспинок, их коричневые, блестящие от пота спины отчетливо выделялись на фоне зарослей дикой пшеницы. Когда-то Ратха ухаживала за таким стадом и охраняла его. Теперь она была разбойницей, а стадо никто не охранял, если не считать жеребца.

Ратха подползла поближе к пестроспинкам, сгруппировалась и стала высматривать жертву. Пожалуй, она выберет вот этого жеребца, чуть постарше, с обвисшей шкурой и резко выступающим хребтом. Он двигался скованно и сильно отставал от остального стада.

Ратха поползла, едва касаясь животом земли, и вскоре всего один короткий бросок отделял ее от намеченной жертвы. Преследователя не было ни видно, ни слышно. Наверное, он сбежал или вообще не было никакого преследователя, а была лишь иллюзия, рожденная шелестом ветра, игравшего в высокой траве.

Ратха собралась и прыгнула. Но не успели ее лапы оторваться от земли, как оглушительный вой разорвал тишину у нее за спиной. Раздувая ноздри, пестроспинки заржали, высоко запрокидывая головы, и бросились врассыпную.

Ратха потеряла свою добычу в мешанине ног и боков, промчавшихся мимо нее. Прекратив погоню, она резко развернулась и поплелась обратно в ту сторону, откуда пришла.

Высоко подпрыгнув, Ратха заметила, как море травы всколыхнулась, словно кто-то мчался ей навстречу. В следующий миг солнце вспыхнуло на косматой шкуре цвета меди, и у Ратхи горло перехватило от страха.

Неужели Костегрыз выследил ее? Может быть, Охотница-на-Чертополох умерла от ран, и разгневанный отец решил отомстить ее убийце? Ратха стиснула зубы и бросилась в траву, не обращая внимания на острые края листьев, полосовавших ей морду.

Но как ни быстро она бежала, как ни вертелась и не путала следы, преследователь не только не отстал, но обогнал ее, преградив путь к спасению.

Ратха использовала все уловки, которым научилась во время пастушества в племени, но и это не помогло ей оторваться от невидимого врага. Даже Костегрыз не был так проворен и ловок.

Оборачиваясь назад, Ратха слышала неумолимый хруст травы и видела мелькающую рыжую шерсть. Наконец растерянная и обессиленная, она остановилась, напружинив плечи. На этот раз преследователь не стал таиться. Что ж, она дождется, когда он покажется, и тогда прыгнет и вонзит клыки ему в глотку…

Трава расступилась. Ратха прыгнула, попыталась остановиться в воздухе и упала. Потом вскочила на лапы и замерла, поджав хвост между ног.

На нее смотрела морда Костегрыза, только глаза у этого кота были зеленые, а не желтые. И оба клыка, целые и невредимые, грозно блестели в его оскаленной пасти. Когда он наклонил голову, чтобы разглядеть ее, Ратха увидела шрамы у него на шее. Она вспомнила, как Меоран схватил его за горло и тряс из стороны в сторону перед пылающим Красным Языком.

Ратха увидела тень этого воспоминания в глазах стоявшего перед ней пастуха, однако он смотрел на нее с сомнением, словно не был до конца уверен в том, кто она такая.

— Я шел выследить и убить разбойника, — сказал Такур. — А нашел тебя.

Ратха промолчала.

— Я должен найти разбойника, — голос Такура стал суровым. — Ты пришла сюда не для того, чтобы пасти скот. Ты живешь с Безымянными, которые охотятся на наших животных? Ты была среди тех, кого я прогнал прошлой ночью?

— Я пришла, чтобы убить, — глухо ответила Ратха, — но я живу одна.

— Мои клыки ищут глотку разбойника, — прорычал Такур, хлеща хвостом по траве. — Наши животные худы и малочисленны, однако Безымянные продолжают охотиться на них. Я разорву тебе глотку и повешу твою шкуру на дерево, чтобы Безымянные увидели ее и отправились на поиски другой территории.

Ратха горько усмехнулась.

— Развесив мою шкуру на дереве, ты окажешь услугу Меорану, а не Безымянным. Сделай это, Такур. Так от меня будет гораздо больше пользы, чем сейчас.

— Тогда беги, — рявкнул Такур. — Я не собираюсь служить Меорану. — Он помолчал, а потом добавил: — Ты очень похожа на нее, но ты — не она.

У тебя глаза охотницы, а не однолетки, которую я учил.

— Если я не Ратха, убей меня, — повторила она, твердо глядя на него.

Такур шагнул к ней, прижав уши и оскалив зубы. Ратха почувствовала запах пота, исходивший от его шерсти, и тяжелое нечистое дыхание. Он остановился, тяжело дыша. Потом опустил голову.

— Такур, это я, Ратха.

— В таком случае ты знаешь, откуда у меня шрамы на шее, — процедил он сквозь зубы. — Они очень долго не заживали. Как и другая рана, оставленная не Меораном.

Ратха обожгла его гневным взглядом.

— А чей голос заглушил вопли племени в ту ночь? Чей голос сказал им, что моего питомца можно убить? Если бы не ты, Такур, племя сейчас слушалось бы меня, а не Меорана!

— Я могу лишь повторить то, что сказал тебе в ту ночь. Не ненависть к тебе заставила меня возвысить голос, — не дрогнув, ответил Такур.

— Что же тогда? — взвизгнула Ратха, не сводя с него глаз.

— Я видел слишком много глоток, покорно подставленных ярости Красного Языка, — спокойно сказал он.

— Чем это хуже, чем подставлять глотки Меорану? — запальчиво крикнула Ратха.

— Меоран жесток и глуп, но он наш сородич. Его власть — это власть зубов и когтей, и мы понимаем ее, хотя боимся. Власти Красного Языка мы боимся, потому что не понимаем. Этот страх превращает храбрейших из нас в хнычущих котят. Всех, кроме тебя, Ратха.

Он долго и сурово смотрел на нее.

— Так вот что ты подумал! Ты решил, что я хочу использовать власть Красного Языка, чтобы править племенем? Нет! Я хотела поделиться с вами своим питомцем, научить мой народ использовать его и заботиться о нем! Но Меоран оказался слеп и не смог этого понять.

— Он не был слеп, — ответил Такур. — Он увидел то же самое, что увидел я — глотки племени, покорно подставленные той, что держала Красный Язык в пасти. Ты стала бы править, хотела ты этого или нет. — Ратха скорбно прижала уши под взглядом Такура, а тот продолжал: — Я не хотел этого ни для своего народа, ни для тебя.

— Теперь я поняла, почему ты заговорил, — прошептала Ратха.

— Меня страшило не прикосновение Красного Языка к моей шкуре, — медленно произнес Такур. — Меоран думает, что я заговорил из страха, но сейчас ты услышала настоящую причину. Я сказал тебе правду. Ты веришь мне?

Ратха опустила глаза на свои лапы.

— Какая разница, верю я тебе или нет? Красный Язык умер, а народ, который мы когда-то называли своим племенем, вырезан Безымянными.

— Не целиком, — возразил Такур. — Животные, которых я стерегу, принадлежат не мне одному.

Ратха вытаращила глаза.

— Значит, племя еще живет? Но где? И сколько вас осталось?

— Меньше, чем когтей на всех моих лапах. Но я пока не могу сказать тебе, где мы живем.

Ратха во все глаза смотрела на него, чувствуя, как давно умершие надежды вновь оживают в ее груди.

— Однолетка, — мягко сказал Такур, называя ее забытым детским именем. — Я знаю, что ты проделала долгий и горький путь. И еще я знаю, что невольно помог тебе ступить на этот путь. Я не сожалею о том, что случилось, ибо у меня не было другого выбора, но жалею, если стал причиной боли, которую вижу в твоих глазах.

Прежде чем Ратха успела ответить, над лугом разнесся громкий клич пастуха. Такур сел на задние лапы и всмотрелся в траву.

— Черфан помогает мне пасти скот, — пояснил он, снова опускаясь на четыре лапы. — Он волнуется, куда я пропал.

— Черфан? — переспросила Ратха. — Этот жадюга, который вечно лопал раньше меня? Он выжил?

Такур с улыбкой посмотрел на нее.

— Смотри-ка, ты ничего не забыла! Черфан стал хорошим пастухом, хотя поздно начал обучение. Он сражался вместе со мной против разбойников, а недавно стал отцом двух котят, первого молодняка в нашей маленькой стае. — Он осекся, увидев, как помрачнели глаза Ратхи. — Что с тобой, однолетка?

Ратха покосилась на него, понимая, что выдала себя.

— Я потом тебе расскажу. Иди, не нужно, чтобы Черфан нашел меня здесь.

— Подожди меня, — сказал Такур и исчез, не оставив никакого следа, кроме едва заметно покачивающейся травы в том месте, где он только что стоял.

Ратха стала ждать. Высоко над ее головой кружили и ныряли в воздухе птицы. Насекомые монотонно жужжали и носились перед ее глазами, навевая сон. Косые лучи света пробивались сквозь траву, и вечерний ветерок шуршал листвой.

Испуганный голос все громче звучал внутри Ратхи, спрашивая, зачем она поверила Такуру. Может, он сейчас приведет сюда Меорана и стаю исполненных ненависти пастухов, которые набросятся на нее и порвут в клочья? Или он зайдет сзади и прыгнет на нее из травы…

С каждым мгновением Ратха чувствовала себя все более и более беззащитной. И все-таки она не трогалась с места.

«Такур верит, что я буду ждать его и не убегу, хотя я могу запросто сделать это в любой момент. Наверное, он хотел узнать, что я выберу…»

Она вскинула голову, услышав приближающиеся шаги в траве.

Такур высунул голову из травы, увидел ее и просиял.

— Ты не ушла, очень хорошо! Я сказал Черфану, что прогнал разбойника. Он присматривает за пестроспинками. Я сказал ему, что должен проверить, убрался ли разбойник с нашего луга. — Такур усмехнулся. — Как ты думаешь, он убрался?

Ратха посмотрела на него, чувствуя гулкую пустоту внутри.

— Я дала бы правильный ответ, если бы наполнила пустое брюхо!

— У нас сегодня будет мясо, — сказал Такур. — Правда, немного, мы теперь растягиваем убоину на много дней.

Ратха села.

— В таком случае, вот тебе мой ответ! — засмеялась она, чувствуя, как к ней возвращается былая сила духа. — Разбойник не убежал. Разбойника зовут Такур. Я с радостью попробую мясо из стада Меорана. Принеси мне хороший кусок, Такур. Укради для меня печень, если никто ее не заберет. Я буду ждать тебя у ручья.

— Нет, однолетка. То, чего ты хочешь, ты можешь взять сама. Пойдем со мной.

— Вернуться обратно в племя? — опешила Ратха. — Но если Меоран все еще там, он спустит с меня шкуру!

— Меоран все еще там, но я уверен, что на этот раз он не будет распускать когти. Если, конечно, ты не будешь разевать пасть, — многозначительно добавил Такур и продолжал: — Ты говоришь о нас, как о племени, но на самом деле, нас осталось совсем мало. Безымянные забрали очень много жизней, Ратха. Теперь нас столько, что мы все можем поместиться в одно логово.

Ратха с усилием сглотнула. Она была еще не готова признаться ему в том, что присутствовала при резне, и видела, как умирали ее сородичи.

— Отныне каждый выживший бесценен для нас, — сказал Такур. — И Меоран это знает.

Ратха сморщила нос. Такур заметил это и добавил:

— Ты увидишь, что он сильно изменился. Даже я, носящий на шее отметины от его клыков, могу признать это. И потом, это Меорану мы обязаны своим спасением.

— Неправда! — взвизгнула Ратха. — Это он своей глупостью отдал вас в пасти Безымянных!

— Это так. И он знает об этом, — спокойно ответил Такур. — Это был горький урок для него.

— И вы продолжаете считать его своим вожаком? Подставляете ему глотки? Пта!

— Что умерло, то умерло, Ратха. Прошлое осталось позади. Меоран силен. Нам нужна его сила. И твоя тоже. Возвращайся к нам.

Ратха посмотрела на Такура и увидела в его глазах то, что он пока не мог сказать вслух:

«Мне было так одиноко без тебя, Ратха… Возвращайся… Возвращайся ко мне».

Ратха опустила голову, ибо глядящий на нее был слишком похож на Костегрыза. Сможет ли она забыть о своей горечи? Неожиданно перед ней опять оказался новый путь, да такой, который она уже не надеялась найти. Ей казалось, что она уже ничего и никому не может дать, а вот гляди-ка…

— Ты сказал, у вас есть молодняк, — медленно произнесла Ратха. — Сколько им?

— Они уже достаточно подросли, чтобы учиться на пастухов, но у меня нет времени заниматься с ними.

Такур посмотрел на Ратху, и она увидела, как его глаза озарились надеждой.

— Мне будет тяжело видеть котят, зная, что они не мои.

Ратха не сводила с него глаз, поэтому сразу поняла, что выдала себя. Она даже не успела договорить, когда ей вдруг страшно захотелось откусить свой длинный болтливый язык и остаться немой до конца своих дней.

Такур долго молчал, а потом сказал:

— Я был неправ, называя тебя «однолеткой». Теперь я вижу, что ты повзрослела. Ты ушла от нас так давно, что уже успела родить котят.

— Родить и потерять.

Он сочувственно посмотрел на нее.

— Я вижу, что ты прошла свой путь до конца. И этот путь оказался таким мучительным, что на него больше нельзя ступать даже в воспоминаниях. Я никогда не буду расспрашивать тебя о том, что с тобой случилось.

— Я сама расскажу тебе, когда смогу, — ответила Ратха, испытывая несказанное счастье от того, что именно Такур первым повстречал ее на этом лугу. — Если я помогу тебе пасти скот, у тебя останется время на обучение молодняка?

Его глаза просияли. Он поднял голову и громко завыл в небо:

— Apppooyyyy!

— Такур! Что ты делаешь? Сейчас тут будет все племя!

— Мне все равно! Теперь они могут тебя увидеть.

Ратха снова сглотнула. Счастье Такура оказалось заразительно, и ей не хотелось ему сопротивляться, однако она никак не могла до конца избавиться от страха.

— Ты уверен, что Меоран выслушает меня? — спросила она.

— Если у него есть хотя бы капля разума, то он примет тебя обратно, — заверил ее Такур. — Только не зли его.

Он повернулся и побежал через траву, высоко задрав хвост. Ратха последовала за ним.

Ратха вскарабкалась на вылизанный водой камень, и плеск бегущего внизу ручья оглушил ее. А может это был стук ее сердца, гулким эхом облетавший скалы…

Ратха задрала голову и посмотрела на морду скалы, располосованную лучами заходящего солнца. Когда-то давно, когда она была еще котенком, ручей был намного полноводнее, он прорезал скалу, подмывая и полируя утес, который теперь высоко вздымался над берегом.

Хвост Такура скрылся за гладким камнем, и Ратха поспешила за ним вдогонку. Она уже чуяла запах несвежего мяса, долго лежавшего на солнце.

Вылетев из-за валуна, Ратха увидела, что Такур стоит на покатой серой скале и смотрит вверх, на вымытую водой пещеру. Внутри пещеры виднелись какие-то фигуры, и они зашевелились, стоило Ратхе показаться за спиной у Такура.

Все глаза смотрели на нее. Из глубины пещеры доносился запах мяса. Впереди, загораживая вход, стоял мышастый самец, а за ним робко жались хрупкая самка и два пятнистых котенка.

Мышастый шагнул вперед, а самка погнала малышей в глубь пещеры.

— Стой, Такур! — окликнул самец. — Кто это с тобой?

Не успел он договорить, как Ратха увидела быстрое движение внутри пещеры. Затем между сидящими показалась косматая морда. При виде Ратхи два круглых глаза изумленно расширились, два уха встали торчком от радости. Это была Фессрана!

Ратха заметила, как она настороженно покосилась на сидящих, а потом успокоилась и двинулась к выходу.

— Подойди, обнюхай ее и ответь на свой вопрос, Черфан, — сказал Такур, подталкивая Ратху вперед.

Она приблизилась к Черфану. В следующий миг новое движение в пещере привлекло ее внимание, а затем могучая серая фигура выросла под аркой входа. Ратха оцепенела.

Черфан обернулся через плечо.

— Я скажу, кто это такая, — прозвучал грубый голос, и янтарные глаза впились в Ратху. — Назад, Черфан! — Мышастый послушно попятился. Меоран повернулся к Такуру. — В последние дни ты не раз испытывал мое терпение, пастух, поэтому не заставляй меня выходить из себя. Где ты нашел ее и зачем притащил сюда?

Меоран сел, ожидая ответа Такура.

— Я нашел ее в высокой траве на лугу. Вначале я принял ее за разбойника, охотящегося за нашими пестроспинками.

— Тогда поступи с ней так, как поступают с разбойниками! — прошипел Меоран.

— Постой, Меоран, — громко и твердо ответил Такур, заглушая глухой ропот ручья внизу. — Выслушай меня. Она вернулась к нам не как враг, хотя ты лишил ее имени и сделал изгнанницей. Она хочет вернутся к своему народу.

Меоран раздвинул губы, показывая острые клыки.

— Она хочет вернуться. Прими ее. Нас, Имеющих Имя, осталось так мало, что было бы глупо прогонять ее. Раньше ты бы никогда не прислушался к моим словам, но я знаю, что ты изменился.

— Ты узнал меня с новой стороны, пастух, и поспешил притащить в мое логово истекающую слюной самку? — презрительно осклабился Меоран. — На твоем месте я бы получше воспользовался своими познаниями!

Ратха сглотнула и попыталась скрыть свой голод. Она услышала, как Такур царапнул передними когтями о камень.

— Я выслушал твои слова, Такур, — продолжал Меоран после долгого молчания. — Мудрость, которой научили меня Безымянные, заставляет меня признать твою правоту. Каждый представитель нашего народа ценен для нас, ибо поможет нам выжить.

— Значит, мы можем принять ее? — с надеждой спросил Такур, весь подавшись вперед.

— Не торопись, пастух, — прорычал Меоран, прищуривая глаза. — Разговор еще не окончен.

Такур, заметно растерявшись, опустил голову.

— Ты, Ратха, подойди ко мне.

Ратха медленно приблизилась к Меорану. Серый вожак казался огромным и тяжелым, как камень, на котором он сидел.

Черфан и его супруга подошли ближе и встали по обеим сторонам от него. Остальные выжившие выглядывали из глубины пещеры. Это были сыновья и дочери племенных пастухов, которых Ратха когда-то знала.

Здесь был молодой самец с кривым хвостом, как две капли воды похожий на Срасса, косматого старого пастуха, убитого Безымянными на глазах у Ратхи. Из старших членов племени в живых остался только Меоран. Он сидел рядом с Черфаном, возвышаясь над молодым отцом, словно гора.

По дороге сюда Такур рассказал Ратхе, что новое правление Меорана было ничуть не мягче прежнего, однако в отличие от прошлой мелочной тирании, нынешняя суровость диктовалась жестокой необходимостью. Ошибки прошлого стоили вожаку гибели всех его сыновей и большей части племени, и позднее прозрение впечаталось ему в сердце так же глубоко, как раны, оставленные когтями Безымянных на его морде.

Черфан смотрел на Меорана, как преданный сын на великого отца, и Ратха чувствовала, что вожак в полной мере заслужил это уважение.

Прищуренные янтарные глаза резко распахнулись.

— Я не забыл ту ночь, когда однолетка принесла в клан Красный Язык. И я вижу по твоим глазам, что ты тоже ничего не забыла.

— Это осталось в прошлом, Меоран, — ответила Ратха. — Красный Язык погиб в реке. По моей глупости.

— По твоей глупости, а не от когтей пастушки Фессраны, как мне было сказано, — медленно проговорил Меоран.

Он повернул голову. Проследив за его взглядом, Ратха увидела Фессрану, робко съежившуюся в тени под стеной пещеры. Несколько мгновений Меоран молча смотрел на нее, а потом широко зевнул, обнажая целиком язык и все зубы.

— Сядь, пастушка, и не жмись в комок, как котенок! Ратху выдали ее следы. Сжалившись над тобой, Фессрана, я вернулся назад, прошел по ее следу и нашел место, где она поскользнулась и упала в ручей.

Фессрана метнула на Ратху быстрый взгляд, в котором радость смешивалась со страхом.

Меоран усмехнулся.

— А тебе было приятно думать, будто вы сумели меня одурачить? Нет, Фессрана. Я сохранил тебе жизнь только потому, что ты была мне нужна. После того, как Красный Язык погиб, а маленькая самка сбежала, ты больше не представляла опасности для меня. Потому ты осталась в живых. — Он снова повернулся к Ратхе. — Значит, ты решила вернуться. Снова стать пастушкой. Есть племенную убоину и подчиняться племенным законам.

— Да, Меоран, — ответила Ратха, не поднимая глаз.

— Ты просишь меня забыть ту ночь, когда ты и твой питомец опозорили меня перед моим народом. Но это слишком большая просьба, Ратха.

Ратха подняла голову и посмотрела в горящие рыжие глаза вожака, как когда-то смотрела в сердце Красного Языка.

— Большей части тех, кто помнил эту ночь, уже нет в живых, — тихо сказала она. Все затихли, ловя каждое ее слово. — Их воспоминания умерли вместе с ними, в них больше нет стыда. Теперь это осталось только между нами, Меоран.

— Осторожнее, Ратха, — прошипел Такур у нее за спиной.

— Молчать, пастух! — неожиданно для всех взревел Меоран. В глубине пещеры захныкал котенок. — Ты пришла сюда просить кусок моего мяса и место в моем логове, но разговариваешь со мной, как равная, — прорычал Меоран, не сводя глаз с Ратхи.

— Я прошу разрешения вновь служить пастушкой и зарабатывать свой кусок мяса, — ответила Ратха, встопорщив усы. — И я буду подчиняться закону племени.

— Подчиняться закону племени означает подчиняться мне, — произнес Меоран глубоким и звучным голосом. — И делать это без вопросов и размышлений.

— Я буду подчиняться, — ответила Ратха и стиснула зубы, чувствуя, как в ней вновь закипает ненависть.

— Смотри на меня, когда говоришь. Я хочу видеть, много ли значат твои слова.

Ратха вскинула на него глаза.

Янтарный взгляд вожака полыхал, грозя поглотить ее и уничтожить. Ратха сопротивлялась — тихо, в глубине души, надеясь, что Меоран ничего не заметит.

Наконец он первый отвел глаза.

— Ты будешь подчиняться мне на словах и, возможно, на деле, но не в своем сердце. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вижу в твоих глазах вызов.

— Нет! — жалобно вскрикнула Ратха, понимая, что он увидел то, что она хотела скрыть. Она знала, что до конца своих дней не забудет о том, как Меоран склонил свою тяжелую голову перед силой Красного Языка.

— Вы, некогда бывшие племенем! — прокричал Меоран, обращаясь к тем, кто стоял у него за спиной. — Я хочу выслушать ваши слова. Что вы скажете — принять ее обратно или нет?

— Зачем нам приглашать блоху в шкуру? Зачем звать червя в наше мясо? — крикнул молодой самец с хвостом и ушами старого Срасса.

— Это так, но она молода, сильна и может принести нам котят, — заметил Черфан, поворачиваясь к Меорану.

Глухой ропот стал громче, теперь говорили все сразу.

Прислушиваясь к разговорам, Ратха с горечью поняла, что большинство было против нее.

Фессрана встала, отошла от стены и приблизилась к Ратхе. Пастушка была так счастлива снова видеть Ратху, что не могла скрыть свою радость, к тому же, она больше не рисковала навлечь на себя гнев Меорана, подбежав к подруге и открыто приветствуя ее.

Фессрана села рядом с Ратхой, и та почувствовала ее тепло и учащенное дыхание.

— Меоран! — крикнул Такур. — Ненависть порождает только ненависть. Пусть старые тропы порастут травой. Если ты прогонишь ее, то скоро пожалеешь об этом. Мне нужен еще один пастух в помощь. Котятам Черфана нужен наставник. Хватит нам вражды с Безымянными. Зачем наживать новых противников?

Меоран поднял лапу и указал на Ратху.

— Это не моя ненависть, пастух. Она сама выбрала путь, по которому будет идти. Посмотри на нее!

Ратха стояла, дрожа всем телом, стараясь подавить ярость, бурлившую в глубине ее существа, пытаясь в самом деле стать той самой скромной пастушкой, какой ей хотелось бы предстать в глазах Меорана. Но все было бесполезно. Она знала, что голос, который так часто лгал, теперь говорит правду.

Дело было в ней. Даже не в ней самой, а в чем-то внутри нее, в чем-то, что горело ярче Красного Языка. Ратха не хотела носить это в себе, ибо оно хоронило все ее мечты, все ее надежды вновь соединиться со своим народом.

Но у нее не было другого пути.

— Меоран прав, — глухо прорычала Ратха. — Я сама выбрала свой путь. Не Меоран сделал меня отверженной, а я сама! — Она вскинула голову. — Я говорю это словами сейчас, чтобы не говорить кровью завтра! Я ухожу. Береги свой народ, Меоран.

С этими словами Ратха повернулась, проглотив последние слова и голод, судорогой скрутивший ее желудок. Она еще успела увидеть боль в глазах двух своих друзей, но в следующее мгновение была уже далеко от них, со всех лап несясь вниз по каменной плите.

Ратха слышала, как Фессрана вскочила и бросилась за ней, но лишь помчалась быстрее. Потом она услышала за спиной частое дыхание подруги и ее громкий крик:

— Ратха, если ты не остановишься, я свалю тебя, как пестроспинку!

Ратха замедлила свой бег и остановилась.

— Возвращайся, Фессрана. Меорану нужен каждый пастух, — сказала она.

— Он неправ! — закричала Фессрана, и ее глаза стали дикими от отчаяния. — Ты нужна нам! Клянусь, я пущу ему кровь за то, что он сделал!

— Нет! — прошипела Ратха. — Меоран ничего не сделал, Фессрана. И он прав. Неужели ты ничего не поняла? Вы выжили только потому, что оставались вместе, под водительством одного вожака. Но меня отравил Красный Язык, он заставил меня хотеть того, к чему я не предназначена, и чего никогда не смогу достичь. Ты свободна от этого яда, Фессрана. Возвращайся к Меорану, слушайся его во всем, и твой народ будет жить!

— Ратха!

— Возвращайся, Фессрана, — мягко попросила Ратха, дотрагиваясь до подруги лапой. — И скажи Такуру, что я простила его.

Затем, не дожидаясь ответа Фессраны, Ратха бросилась бежать, оставив ту позади.

Тьма обступала ее со всех сторон, скрыв даже звезды над головой, а Ратха все бежала и бежала, и ей казалось, будто она несется прямо в пасть какого-то грозного чудовища, пришедшего поглотить ее.

13

Ратха убежала на границу племенных угодий.

Здесь, среди деревьев на берегу ручья, она выкопала себе берлогу и стала жить одна. Часто, охотясь на землероек и голохвостых, она слышала шум битвы, доносившийся со стороны луга, и пронзительный визг пастухов и разбойников. Каждый раз Ратха поворачивалась спиной к этим воплям и уходила охотиться в другое место, ибо с одинаковой силой ненавидела обе враждующие стороны.

Ратха не сомневалась, что отныне все члены племени будут ее избегать, а друзья побоятся разыскивать ее, чтобы не навлечь на себя гнев Меорана. И она не позволяла себе надеяться на то, что Такур и Фессрана когда-нибудь придут к ней, ибо не хотела подвергать их опасности.

Она часто думала о том, чтобы снова отправиться странствовать, окончательно превратившись в одиночку, не имеющую ни семьи, ни народа, ни территории. Сколько неизведанных земель лежало за землями племени и еще дальше, за озером, где обосновались Безымянные!

Однажды она даже взобралась на горную вершину и увидела сверкающую синюю полосу в том месте, где земля встречалась с небом. Незнакомые дикие, запахи, которые нес с собой ветер, пробуждали в ней желание отправиться в дальнее путешествие в сторону горизонта.

Ратха знала, что очень скоро уйдет. Ее больше ничто не удерживало в этом месте, пропитанном болью и воспоминаниями. Свободная и одинокая, она побежит по новым холмам и долинам, увидит зверей, которых даже Костегрыз никогда ей не показывал, а может быть, если будет бежать очень быстро и заберется достаточно далеко, то сумеет даже сбежать от своих воспоминаний.

Однажды утром, вернувшись с ночной охоты, Ратха увидела, что кто-то ждет ее у входа в логово.

Такур.

У Ратхи перехватило горло. Она так мечтала увидеть его, но теперь, когда он сидел перед ней и смотрел ей в глаза, она вдруг растеряла все слова.

Такур опустил голову и толкнул носом что-то, лежавшее возле ее лап. Когда он поднял морду, нос у него был весь красный. Ратха принюхалась, и чуть не захлебнулась слюной, ибо этой ночью ей не повезло с охотой. Такур принес ей половину печени, такой свежей, что с нее капала кровь. Ратха не решилась спросить, чего стоило ему раздобыть такой кусок.

— Меоран узнает, — сказал Такур, поймав ее взгляд. — Наверное, мне придется за это поплатиться, но это мой выбор, однолетка.

Ратха жадно набросилась на еду, разрывая зубами сочное мясо.

— Я не могу остаться надолго. Черфан заменяет меня, я обязан ему, — раздался рядом с ней голос

Такура. — Я буду проведывать тебя так часто, как смогу, до тех пор, пока ты остаешься вблизи наших земель.

Ратха посмотрела на остатки печени, раздумывая, доесть ее сейчас или оставить на потом. Что-то заставило ее посмотреть на Такура. По его глазам и запаху она поняла, что ее друг голоден. В последние дни в племени стало совсем мало мяса, и все-таки он поделился с ней последним куском.

— Я сыта, — сказала Ратха, подталкивая ему остатки печени. — Ешь.

Он впился зубами в печень.

Ратха молча стояла рядом, слушая, как он рвет, жует и глотает мясо. Когда Такур закончил, она сказала:

— Когда кончится лето, я уйду.

Усы Такура обвисли.

— Я знаю, однолетка. Тебя ничто здесь не держит. Этот путь закончен, и скоро тебе придет время отправиться на поиски нового.

— Этот путь закончен, — тихо повторила Ратха. Потом подняла глаза на Такура. — А ты, Такур? Разве твои лапы не ищут новых путей?

Но он не оправдал ее ожиданий.

— Нет, однолетка. Я там, где мне следует быть. Будь мы одни, я бы отправился в путь вместе с тобой. Если бы наше племя уцелело, и у нас было бы достаточно пастухов, чтобы стеречь скот и сражаться с разбойниками, я бы тоже ушел с тобой. Но сейчас я должен остаться. Ради нашего народа, ради Черфана и его котят.

Ратха ласково вылизала шрамы, оставленные у него на шее клыками Меорана.

— Я задержусь подольше, — пообещала она. — Возвращайся к тем, кто нуждается в тебе. Ты приведешь с собой Фессрану в следующий раз?

Такур напрягся и опустил глаза в землю.

Ратха стиснула зубы и свирепо выругала себя за глупость.

— Она и так очень зла на Меорана, — ответил Такур. — Я боюсь за нее. Если она увидит тебя, это лишь еще сильнее распалит ее гнев.

— А ты не хочешь, чтобы она пошла по моему пути, — негромко закончила Ратха.

— Однолетка, твой уход и так стал тяжелой потерей для нас.

— Тогда храни в тайне тропу к моему логову и забросай мои следы грязью, чтобы Фессрана не нашла их, — сухо посоветовала Ратха. — И расскажи ей обо мне, когда я уйду.

— Хорошо.

Такур поднял хвост и побежал обратно вдоль берега.

Лето плавно переходило в осень, а Ратха по-прежнему жила одна, если не считать редких визитов Такура. Каждый раз он приносил ей какое-нибудь угощение, и Ратха была рада даже самым маленьким и тухлым кускам, поскольку охота далеко не всегда позволяла ей набить живот.

Такур приносил последние новости из жизни племени и рассказывал ей о том, как они выживают под постоянными набегами Безымянных.

Сначала Ратха ворчала и отворачивалась, стоило ему заговорить о других, но постепенно начала слушать. Она была очень одинока, и даже ненависть, вопреки ее ожиданиям, не спасала от тоски.

Ратха знала, что последнее время Такур очень тревожится. Безымянные жестоко теснили племенных. Много дней и ночей племя сражалось из последних сил. Ратха понимала, что с наступлением зимы нападающие станут еще более голодными и свирепыми. В глазах Такура она видела постоянный страх за их маленькое племя, за последних Имеющих Имя, стоявших на пороге полного уничтожения.

Осень пришла с пронзительными ветрами, которые без устали трепали деревья, взметая вихри пыли и сухой листвы. Ветры распушали шерсть Ратхи, словно хотели раздуть ее и унести в небо вместе с листьями и пылью.

Стоны и завывания непогоды бесили Ратху, а от того, что ветры постоянно тянули ее за шерсть, ей хотелось бежать и бежать, пока лапы не сотрутся в кровь, и глотка не лопнет от частого дыхания.

Но она оставалась на месте, следя за тем, как тяжелые тучи громоздятся над горами. Все говорило о том, что ей пора отправляться в дорогу, но Ратха не трогалась с места, удерживаемая воспоминаниями и запретными надеждами.

Такур продолжал навещать ее, радуясь тому, что она не уходит, и гадая про себя, почему она этого не делает. Новости, которые он приносил из племени, были то веселые, то печальные. Еще одна самка окотилась в конце лета, котята были здоровы. Но один из малышей Черфана погиб, помогая отцу защищать стадо.

Ратха слушала внимательно и вместе с Такуром скорбела о смерти котенка. Но постепенно голос Такура превращался в монотонное гудение, и взгляд Ратхи начинал блуждать среди ветвей, раскачивавшихся под порывами ветра.

Почему она продолжала надеяться на то, что Красный Язык вернется?

Последняя охота утомила Ратху. Она не слышала, как первые капли дождя застучали по земле, и как вдалеке зарычал гром. Она крепко спала, свернувшись клубком в своем логове.

Ратха проснулась от вспышки молнии, да такой яркой, что она увидела ее с закрытыми глазами.

Шум был больше похож на встряску, чем на звук. Земля сотрясалась под ее лапами, и Ратха испуганно бросилась в глубину логова.

Новый всполох сделал бурую землю белой, яркие пятна заплясали перед глазами Ратхи. Затем послышался звук — оглушительный треск, хруст расщепляемой древесины и грохот падения тяжелого дерева.

Ратха подползла к выходу из логова и с опаской выглянула наружу. Она увидела, как веселое рыжее пламя падает на землю, вцепившись в крону накренившегося дерева. Дым заклубился к небесам, мешаясь со струями дождя.

Ратха посмотрела вниз. Ручей, бегущий под берегом, стал черным и блестящим.

Она улеглась возле выхода из логова, содрогаясь от грохота своего сердца. Ярость огня будила в ней желание броситься наутек и, в то же время, притягивала подойти поближе. Вскоре полоса деревьев превратилась в стену пламени.

Ратха видела скачущие и бегущие тени: это лесные животные бросались наутек от огня.

«Красный Язык, — думала она, с благоговением глядя на пожар. — Красный Язык вернулся!»

Она увидела бегущего оленя, его черный силуэт четко вырисовывался на фоне пламени. Маленькие зверьки неслись мимо нее, чуть ли не карабкались по ее лапам, смертельный ужас перед огнем заставил их забыть о страхе перед хищницей. Маленькая змейка прошуршала рядом с Ратхой, отсветы пламени играли на ее чешуе.

Дождь прекратился, и Ратха услышала уже знакомый треск и шипение пожара.

Затем послышался новый звук, и Ратха испуганно повернула голову. Какая-то поджарая фигура неслась к ней вдоль берега.

— Такур? — прошептала Ратха, но голос застрял у нее в горле. Судя по походке, это был не Такур. Ратха съежилась у входа в логово, низко опустив голову и прижав уши. Кто же мог отыскать дорогу к ее тайному убежищу?

Окутанная дымом фигура остановилась.

— Ратха?

Ратха узнала голос Фессраны.

Несколько мгновений она молчала, вспомнив, почему Такур до сих пор не приводил к ней Фессрану.

— Ратха! — голос раздался вновь, сиплый и срывающийся. — Я выследила Такура в последний раз, когда он вернулся от тебя. Я ждала до ночи!

— Зачем ты пришла, пастушка? — словно издалека услышала Ратха свой собственный голос. Фессрана внезапно выросла перед ней, заслонив оранжевый свет пожарища и озарив пещеру своими горящими глазами.

Она подошла к Ратхе и хлестнула себя хвостом.

— Котенок умер, — глухо произнесла Фессрана.

— Такур сказал мне, что разбойники убили сына Черфана, — ответила Ратха, поднимая глаза.

— Его убила глупость Меорана! — взревела Фессрана. — Он послал необученного малыша сторожить стадо! Меоран сказал, что у нас нет времени на обучение. Пта! Я видела, как его убили. Меоран слишком поздно бросился ему на помощь. Теперь сын Черфана лежит мертвый, и черви ползают по его костям. — Голос Фессраны звучал низко и грубо. — Мы все умрем, один за другим. Имеющие Имя обречены, пока Меоран правит нами.

Она отвернулась и уставилась на огонь.

Ратха ждала, уже зная, что последует дальше и страшась услышать это.

— Власть Меорана заканчивается. Ты и Красный Язык — это все, что у нас есть против Безымянных, — прошипела Фессрана. — Приведи своего питомца, Ратха. Я последую за тобой, как в прошлый раз.

— Нет. Этот путь для меня закрыт, — ответила Ратха, но, вопреки своей воле, тоже устремила взор на стену огня. Волны жара опаляли ее морду.

— Ни один путь не будет закрыт для той, кто несет Красный Язык, — прошипела ей на ухо Фессрана.

— Возвращайся в свое логово, пастушка, — сквозь зубы процедила Ратха. — Пусть Красный Язык догорит и умрет.

Глаза Фессраны изумленно округлились.

— Ты боишься снова взять своего питомца?

— Он никогда не был моим питомцем. Как ты не понимаешь? Он никогда не был моим питомцем, Фессрана! — завизжала Ратха, и Фессрана с фырканьем отпрыгнула в сторону.

— Я не боюсь Красного Языка! — крикнула пастушка, убегая.

«Я боюсь не Красного Языка», — подумала Ратха, глядя ей вслед.

Подпрыгивающая фигурка пастушки становилась все меньше и чернее на фоне пляшущего оранжевого пламени, обвивающего нижние ветви деревьев и ползущего вверх по стволам, словно река, устремившаяся с земли в ночное небо.

Какое-то время Ратха могла только смотреть. Затем она сорвалась с места и тоже помчалась к лесу, до предела растягивая мышцы в отчаянной попытке догнать свою подругу.

Фессрана неслась к огню, как падающий с горы камень.

Голос огня стремительно нарастал, и вскоре превратился в непрекращающийся оглушительный рев. Ветер гнал Ратху в спину, раздувая бушующее пламя. Громкий треск, сопровождаемый стоном, заставил ее поднять голову. Еще одно дерево начало валиться на землю, огонь рекой стекал с его кроны. Дерево падало прямо на луг, поджигая сухую траву. Оно рухнуло поперек тропы, по которой неслась Фессрана, и Ратха потеряла подругу из виду.

Она со всех ног помчалась к поваленному дереву, и подобралась к нему так близко, как только позволила густая стена дыма.

Тогда Ратха отскочила и бросилась вдоль упавшего ствола, чтобы обойти его. Иссушающие клубы дыма ползли над ее головой, не давая вздохнуть. В тот самый момент, когда Ратха выскочила из-за верхушки рухнувшей сосны, еще одно дерево упало прямо перед ней, рассыпая искры по траве.

Ратха встала на задние лапы, пытаясь разглядеть, что творится за огненной стеной. Там, в самом сердце бушующего пламени, металась черная фигурка, дрожавшая и расплывавшаяся в волнах жара, поднимавшегося от огня.

— Фессрана! — взвыла Ратха, и ей показалось, будто она услышала ответ.

Два дерева рухнули верхушками друг к другу, стволы их были полностью скрыты огнем, пожиравшим еще стоявшие сосны. Два объятых огнем ствола образовали неприступный барьер, отрезавший Фессране дорогу к лугу. Единственный путь к спасению лежал между двумя кронами, однако их плотно переплетенные ветки представляли собой зловещую сеть, которую предстояло прорвать, чтобы выбраться наружу.

Ратха высоко подпрыгнула, пытаясь разглядеть Фессрану. Она увидела, что ее подруга, сжавшись в комок, сидит за огненной стеной на клочке травы, еще не тронутой всепожирающим пламенем. Ратха даже услышала ее надсадный кашель.

Не раздумывая, Ратха бросилась в лабиринт горящих ветвей, слепая ярость помогла ей прогнать страх. Она впилась зубами в кору, и кипящая смола обожгла ей язык.

Не чувствуя боли, не замечая пляшущего вокруг пламени, Ратха перегрызала мелкие ветви и ломала крупные. Вскоре пасть ее окрасилась кровью, расцарапанные лапы покрылись ожогами, но она снова и снова, как безумная, бросалась на горящую преграду. Затем, совершенно неожиданно для себя, она вдруг очутилась по другую сторону барьера.

И тут она оцепенела, недоверчиво глядя перед собой. Фессрана все так же сидела на траве, со всех сторон окруженная пламенем, но в пасти у нее была зажата горящая ветка. Пастушка в ярости тыкала факелом в огонь, пытаясь прогнать его прочь!

«Глупая! — сердито подумала Ратха. — Мой питомец не боится сам себя!»

— Фессрана! — взвыла она, и знакомая морда, с зажатым в зубах факелом, повернулась к ней. Напружинившись, Фессрана прыгнула к Ратхе. Огонь лизал их с обеих сторон, опаляя шерсть и прожигая кожу.

— Дура! Сумасшедшая! — рявкнула Ратха, даже не дожидаясь, пока они выберутся из огня. — Брось его к остальным!

Но Фессрана только раздвинула губы, показывая зубы, впившиеся в ветку. Ратха попыталась вырвать факел у нее из пасти, но Фессрана увернулась и отбежала в сторону. Затем остановилась и оглянулась на Ратху.

— Возьми еще одну ветку и беги за мной! — процедила она, не разжимая зубов.

Ратха молча уставилась на подругу. Сила Красного Языка вновь пробудилась в ней. Ратха ничего не могла с ней поделать. И еще она знала, что эта ночь Может закончиться только смертью, ибо от Меорана не укроется, куда и зачем уходила Фессрана.

И тогда Ратха опустила голову, признавая свое поражение.

Не сводя глаз с Фессраны, она схватила зубами горящую ветку и отломила ее. Сердце ее невольно забилось чаще. Возвращение питомца наполнило ее ликованием, путь и с оттенком горечи.

Фессрана уже убежала вперед, высоко неся свой факел. Ратха последовала за ней.

14

Гроза ушла дальше, оставив после себя горящие деревья. Ратха и Фессрана стояли на дальнем берегу ручья, догадавшись, что вода остановит продвижение пожара. Ратха воткнула свой факел в мягкую глину. Фессрана по-прежнему держала свой в зубах.

Потрескивание горящих веток вторило могучему реву лесного пожара. За вихрями искр, вздымавшихся вверх, стало проглядывать серое небо.

Ратха набрала кучу веток, ибо по прошлому опыту помнила, что их факелы скоро прогорят. Танцующие отсветы пожара пробегали по мокрой траве, так что казалось, будто она колышется, и Фессрана то и дело с тревогой крутила головой из стороны в сторону. Ратха прижалась боком к подруге и почувствовала, как та дрожит.

Сама Ратха испытывала странное спокойствие.

— Меоран не придет, — прошипела Фессрана. — Нам придется самим искать его! Мне надоело ждать здесь, и Красный Язык ест деревья совсем близко от нас.

— Он придет, пастушка, — ответила Ратха. — Как только он узнает, что ты отправилась искать меня, он сразу же бросится по твоему следу.

— Пусть же поторопится! — прорычала Фессрана, не выпуская из зубов свою ветку.

Трава вновь всколыхнулась, и на этот раз Ратха услышал а звук шагов. Тень упала на траву, и Фессрана сделала выпад своим факелом. Запах, казавшийся незнакомым из-за примеси едкого страха, ударил в нос Ратхе.

— Такур! — закричала она, и Фессрана застыла на месте. Такур сидел в темноте, сердито глядя на обеих кошек.

— Опусти свой факел, пока я не отобрала его у тебя, — рявкнула Ратха на Фессрану. — Лучше отдать Красный Язык пестроспинке, чем тебе, и то больше проку было бы! Опусти факел, я сказала!

Фессрана послушалась и воткнула пылающую ветку концом в глину, рядом с факелом Ратхи.

Такур пополз в круг света, голова его была высоко поднята, живот волочился по земле. Прижимая уши к макушке, он оскалил клыки и заговорил:

— Я все время боялся, что ты снова найдешь своего питомца, — он обращался к Ратхе. — Меоран идет сюда, и все племя вместе с ним. Когда он услышал про удар небесного огня и заметил исчезновение Фессраны, он сразу все понял. — Такур помолчал, переводя дыхание. — Бегите, бегите скорее! Бросьте свои факелы и убегайте! Ратха, однажды ты сумела убежать от Меорана, ты сможешь сделать это еще раз! Бегите!

— Нет, Такур. На этот раз он не успокоится так легко, как тогда. Меоран будет охотиться на нас до тех пор, пока не пустит нам кровь, — тихо ответила Ратха.

Такур одним прыжком бросился к ней, глаза его сверкали от гнева и боли.

— Сколько жизней оборвется ради этого безумия? Значит, так должен погибнуть мой народ? Имеющие Имя будут убивать Имеющих Имя? Ты считаешь, что они заслужили такую смерть? Скажи мне, если ты веришь в это!

Ратха молча смотрела на него, чувствуя, как в животе у нее все сжимается от этих слов.

— Довольно, Такур! — вмешалась Фессрана. — Ты не готов к тому, что здесь будет. Убегай, чтобы хоть кто-то выжил, чтобы на земле остался последний Имеющий Имя!

Такур перевел глаза с Фессраны на Ратху.

— Сделай так, как она сказала. Или возьми факел и сражайся вместе с нами, — тихо произнесла Ратха.

Такур бросил быстрый взгляд через плечо.

— Он идет, я слышу его шаги, — простонал он. Голос его оборвался, превратившись в шипение. — Ради своего народа, бросьте эти проклятые ветки и бегите!

Ратха повернула голову на звук шагов.

Серый дым висел за деревьями, клубами расползался по земле. За дымом темнели фигуры. Янтарные глаза смотрели на нее из огромной тени, серой, как сгустившийся дым. С каждым мгновением тень становилась все больше и плотнее, приближаясь к кругу света.

— Мудрые слова, Такур-Вырванный-Коготь, — прорычал Меоран, высунув тяжелую голову из дымной пелены. Ратха знала, что один укус этих огромных челюстей мог расколоть череп трехрогого оленя. Меоран не был тем, кому можно было безнаказанно бросить вызов.

Какое-то время они трое неподвижно стояли перед Меораном и племенем, сгрудившимся за его спиной. Затем, с внезапным воплем бешенства, Фессрана схватила свой факел и ринулась на Меорана. Тот встал на задние лапы, легко взметнув вверх свое тяжелое мускулистое тело.

Молниеносным движением Меоран выбросил вперед свои смертоносные когти, а Черфан и другие молодые самцы бросились к нему с обеих сторон, чтобы прикрыть от удара сбоку. Фессрана, обливаясь кровью, отшатнулась назад. Факел выпал из ее пасти и погас.

— Вот и вся сила Красного Языка, — ощерился Меоран, одним ударом лапы отшвыривая дымящуюся ветку прочь от протянутой лапы Фессраны.

— Постой, Меоран! — закричал Такур. — Ты убил питомца Фессраны. Теперь тебе не нужно отнимать у нее жизнь. Позволь мне поговорить с ней.

Фессрана растянулась на боку, ее шея и грудь были залиты кровью, сочившейся из глубоких рваных ран. Подняв голову, она с ненавистью смотрела на Меорана.

— Разговоры ни к чему не приведут, — прошипел Меоран. — Ее глаза стали похожи на глаза этой молодой самки.

Ратха смотрела, как Фессрана корчится на земле. Потом подняла голову и твердо встретила янтарный взгляд серого вожака.

— Молодая самка будет говорить, — тихо произнесла она. — Оставь Фессрану. Она не та, кого ты искал. Я уже сказала тебе в прошлый раз — это наше с тобой дело, Меоран.

Вожак племени тяжело шагнул вперед.

— Назад, — рявкнул он на Черфана и других молодых самцов, охранявших его. — Это мое мясо.

Меоран сделал еще один шаг и вдруг изумленно вскинул голову.

Такур стоял перед ним, загораживая собой Ратху.

— Имеющий Имя не обнажает клыки против Имеющего Имя, — услышала Ратха твердый голос Такура. — Разве ты забыл древний закон?

— Я даю законы этому племени, Такур-Вырванный-Коготь. Отойди прочь! — рявкнул Меоран и с размаху хлестнул Такура по морде. Тот уронил голову и слизнул кровь из рассеченного носа.

— Имеющие Имя не обнажают клыки против Имеющих Имя, — упрямо повторил он, но на этот раз так тихо, что Ратха едва услышала его слова.

— Я не буду обнажать клыки на такую падаль, как ты! Когтей будет вполне достаточно, — прорычал Меоран и бросился на Такура, распоров ему щеку до кости.

Ратха сморщилась, словно удар обрушился на нее. Что-то внутри нее начало отчаянно биться о стены своей тюрьмы. Ей хотелось завизжать на Такура, чтобы тот отошел и дал ей сойтись с Меораном один на один. Она вся дрожала, охваченная ненавистью. Она знала, что если Меоран еще раз ударит Такура, ее ярость вырвется на свободу.

Двое стояли друг против друга, распушившись и напружинив лапы.

Обливающийся кровью Такур по-прежнему преграждал Меорану путь к Ратхе. Но она не испытывала к нему благодарности. Напротив, дикая сущность, бившаяся в груди у Ратхи, была направлена на Такура не меньше, чем на Меорана.

Какое он имеет право вмешиваться? Разве он не предал ее в ту ночь, когда погиб ее первый питомец? А ведь она уже тогда могла бы положить конец власти Меорана! Она никогда этого не забудет! На что Такур рассчитывает теперь? Надеется, что она смягчится при виде его крови? Нет. Ни за что! Кровь порождает только кровь!

Меоран занес лапу. Такур молча смотрел на него, глаза его были пусты и бесстрастны. На этот раз Меоран вложил в удар весь вес своего могучего тела. Такур пошатнулся, его голова мотнулась в сторону, кровь брызнула на шкуру Ратхи. Лапы у Такура подогнулись, и он рухнул на землю перед серым вожаком.

Фессрана завизжала, и ее вопль разорвал что-то внутри у Ратхи.

Не помня себя, она вырвала из земли свой факел. Меоран медленно, почти с ленцой, приближался к Такуру, разинув пасть для смертельного укуса.

Пламя преградило ему путь.

Меоран вновь встал на дыбы, чтобы ударом лапы выбить факел из пасти Ратхи, как он только что сделал это с Фессраной, но недооценил проворства своей противницы. Огонь опалил шерсть на груди вожака, и тот отскочил назад, воя от боли.

— Нет, Ратха! — раздался хриплый крик у нее за спиной, и Ратха увидела, как Такур с усилием поднимается с земли. Пасть его была открыта, блестящие струйки крови, сбегая из глаза и разорванной щеки, капали на челюсть.

Ратха пошла на Меорана, сжимая в зубах свой факел. Племя, сгрудившееся за спиной своего вожака, попятилось назад.

И могучий Меоран в страхе съежился, втянув голову в плечи, открыв пасть и тяжело раздувая бока.

— Закрой свою пасть, если не хочешь, чтобы твой язык познакомился с Красным Языком, — прорычала Ратха.

Меоран с шумом сглотнул и захлопнул челюсти.

— На землю и подставь мне свою глотку, — приказала Ратха, вскидывая голову с зажатым в пасти факелом. — Эй вы, племя! Смотрите хорошенько. Отныне законом Имеющих Имя будет закон Красного Языка!

Они сбились в кучу, прижав животы к земле. Черфан, его супруга, молодой сын Срасса и другие беспомощно смотрели на разыгрывавшуюся перед ними сцену.

Ослепленная гордостью, Ратха повернулась к ним, оторвав взгляд от Меорана.

В тот же миг вожак бросился на нее, целя клыками в глотку. Стремительно повернув голову, Ратха взмахнула факелом, описав грозную дугу в воздухе, и с силой вонзила свое оружие прямо в распахнутую перед ней пасть. Удар был такой силы, что она чуть не выбила себе зубы о конец палки. Затем раздался странный рвущийся звук, факел с силой дернулся, и Ратха потеряла равновесие.

В следующее мгновение ветка вылетела у нее из пасти, а Ратха кубарем покатилась по земле.

«Все пропало», — смутно подумала она, пытаясь подняться на ноги. Она развернулась, приготовившись до последнего драться когтями и зубами. И замерла, окаменев.

Меоран крутился на одном месте, как котенок, гоняющийся за собственным хвостом. Он превратился в серое пятно, просвеченное дрожащими рыжими пятнами. И он выл.

Когда Меоран остановился, обессиленный болью и усталостью, Ратха увидела, что с ним случилось, и ее ярость сменилась ужасом. Древко факела торчало у него из пасти, не позволяя ей закрыться. Обугленный конец, светящийся красными всполохами, далеко выступал у него над подбородком, и Красный Язык с жадностью лизал нижнюю челюсть вожака.

Цепенея от страха, Ратха поняла, что вонзила горящий конец ветки прямо в глотку Меорана. Кровь и пена пузырились вокруг головешки, шипя на огне.

Меоран снова издал жуткий полузадушенный вопль. Он царапал лапами ненавистный факел, смертельно пронзивший его плоть. Меоран метался, а Красный Язык, гневно полыхая, облизывал ему морду, и кровавые пузыри вздувались и лопались на челюстях вожака.

Краем глаза Ратха увидела, как Такур бросился сквозь клубы дыма к вожаку.

— Ручей! — завизжал он. — Красный Язык умирает в воде! Беги в ручей!

Все в том же оцепенении Ратха смотрела, как Меоран слепо бредет к воде.

Она не сделала ни шагу, чтобы помочь ему или помешать. Она больше не хотела быть той, кто решит, какой смертью он умрет.

Меоран с визгом покатился вниз по берегу. И тогда Фессрана бросилась на него из камышей — она была вся в крови, а в глазах ее горел жадный огонь мщения. Фессрана стала бить лапами по концу факела, торчавшему из пасти Меорана, чтобы боль гнала его прочь от спасительной воды.

— Ешь хорошенько, ночной питомец, — мурлыкала она, глядя на огонь. — Это мясо утолит твой голод. Пляши на его костях, выжги ему кишки, заставь его петь перед смертью!

Каждый раз, когда Меоран пытался пробиться к ручью, Фессрана вырастала у него на пути; она пела свою тихую песню огню и бешено хлестала вожака по морде. Шерсть на морде и вокруг шеи Меорана почернела, под ней показалась разбухающая от ожогов кожа.

Ратха бросилась к Фессране, но Такур опередил ее. Поймав пастушку за задние ноги, он покатился прочь, увлекая ее за собой.

Охваченный пламенем Меоран бросился мимо Ратхи, и огонь жадно пожирал на бегу его голову и шею. Он не добежал до воды. Он упал и стал корчиться на траве. Ветер раздувал Красный Язык, лизавший его бьющееся тело.

Ратха видела, как Такур побежал к вожаку, но разгоревшееся пламя заставило его отступить. Тело Меорана в последний раз изогнулось, а затем застыло и начало гореть.

Такур стоял перед погребальным костром вожака, обмякшее тело Фессраны безжизненно валялось у его ног. Ратха видела, что Такур дрожит всем телом.

Затем он повернулся и пошел к куче веток, собранных Ратхой. Не говоря ни слова, он взял одну ветку в зубы и поджег ее от огня, доедавшего тело вожака.

Вся дрожа, Ратха молча ждала, когда Такур подойдет к ней. Она видела только один его глаз и боялась, что в нем тоже горит огонь безумия.

Огонь был уже перед ней, он говорил с ней своим жестоким голосом. Ратха смотрела в него и не могла отвести глаз. Так тому и быть. Она сгорит вместе с Меораном.

— Ратха! — услышала она голос Такура и с трудом посмотрела на его изуродованную морду. — Ты готова?

— Принять смерть от Красного Языка? Да. Это правильно. Я рада, что это сделаешь ты.

Она подняла подбородок, подставляя ему горло. Потом закрыла глаза.

— Нет! Не принять смерть! — зашипел Такур. — Жить и принять власть над племенем. Править нами по закону Красного Языка!

Ратха быстро открыла глаза. Такур протягивал ей факел.

— Возьми его, Давшая Новый Закон, — проговорил он сквозь зубы.

Ратха опустила голову.

— Пусть мои зубы сгниют и выпадут, если я когда-нибудь снова возьму в пасть эту тварь! Выбрось его, Такур. Путь Красного Языка — это путь безумия.

— Возможно, — ответил Такур, — но еще это путь жизни. Посмотри на свой народ, Давшая Новый Закон!

Ратха посмотрела на Имеющих Имя, все еще стоявших перед ней. Она увидела Черфана, прижавшегося к боку своей супруги, в его глазах ярко блестел ужас. Поймав взгляд Ратхи, Черфан запрокинул голову, подставляя ей горло. Его супруга, сидевшая рядом, сделала то же самое.

— Нет! — прошептала Ратха. — Я никогда не хотела власти. Это путь Меорана!

— Меоран догорает в траве. Очень скоро от него останутся только кости и пепел. Его власть окончена, а вместе с ней и его закон. Отныне править будет Новый Закон.

— Тогда ты или Фессрана… — пролепетала Ратха.

— Наш народ не подставит горло ни мне, ни Фессране, — твердо сказал Такур. — Возьми факел, Ратха, и возглавь свой народ.

Ратха вновь обвела глазами тех, кто лежал на земле перед ней. Новые головы запрокинулись под ее взглядом. Новые горла обнажились перед ней. Но были и те, в глазах которых по-прежнему светилось сомнение и ожидание.

Ратха медленно открыла пасть, и Такур сунул ей в зубы горящую палку. Когда он разжал свои челюсти, Ратха почувствовала тяжесть факела в зубах и увидела Красный Язык, пляшущий перед ее глазами.

Такур отступил прочь, его опухшая морда была покрыта потеками запекшейся крови.

Ратха взглянула на племя, увидев, что теперь все глотки обнажились перед ней. И все-таки у нее еще оставался выбор. Она могла отшвырнуть факел и броситься в погребальный костер Меорана. Или уйти прочь, отыскать дорогу, уводящую в горы, и оставить свой народ погибать от набегов бесплеменных.

«Красный Язык несет безумие, — снова подумала Ратха, вспоминая слова Такура. — Но еще он несет жизнь. — Такур не договорил, но Ратха знала, что осталось недосказанным: — Сейчас это единственная жизнь, которая нам осталась».

Она крепче стиснула палку, чувствуя горький вкус коры. Пожар продолжал пожирать деревья, и огонь от погребального костра Меорана уже начал расползаться по траве.

— Это мой питомец, — сказала Ратха, выше поднимая факел. — Но он будет и вашим. Я научу вас беречь и кормить его, потому что ему ни в коем случае нельзя позволять умереть. Отныне вы больше не будете зваться Имеющими Имя. Теперь вы — Народ Красного Языка!

Она описала факелом полукруг.

— За мной, в логово! — прокричала Ратха. — Сегодня мы дадим разбойникам новое угощение, которое вряд ли придется им по вкусу! Вы слышите меня?

В ответ раздался оглушительный рев, от которого у нее заложило уши.

С бешено колотящимся сердцем Ратха бросилась вперед, неся в зубах Красный Язык и слыша за спиной топот лап своего народа.

15

Ратха смотрела в сердце огня, ползущего из своего сложенного из веток гнезда в ночное небо. Он горел шумно, с шипением и треском.

Красный Язык жил и днем, и ночью, но Ратхе казалось, что в темноте он становится намного сильнее. Это было ночное животное, несмотря на то, что оно не подчинялось законам тишины и скрытности, общему для всех других зверей.

Ее народ собрался возле огня. Ратха видела зеленые и желтые глаза, глядящие на нее сквозь дрожащее марево жара и дыма. Она отвела взгляд от огня и посмотрела в прохладную тьму.

Бледный образ Красного Языка продолжал плясать у нее перед глазами, поэтому Ратха зажмурилась. Она не могла больше откладывать. Ее народ ждал. Как и Безымянные, прятавшиеся в лесу за границей луга.

Ратха вытащила палку из лежавшей рядом с ней кучи. Это была хорошая ветка, терпко пахнущая свежей смолой. Ратха сунула палку одним концом в костер, потом вытащила и подождала, пока Красный Язык не расцветет в полную силу.

— Фессрана, — прошипела она сквозь зубы.

Фессрана подскочила к ней и с готовностью взяла факел.

— Пусть этой ночью Красный Язык будет сильным! — воскликнула она, прежде чем сомкнула челюсти.

— Хорошенько охраняй наше стадо, пастушка, — ответила ей Ратха. — Если мой питомец сегодня ночью не подпустит Безымянных к нашим глоткам, ты разделишь со мной власть. Я не забыла, кто сражался бок о бок со мной, когда свет Красного Языка впервые зажегся в глазах племени.

Фессрана опустила факел и понесла его прочь.

«Я бы могла назвать тебя подругой, ибо ты мне все равно что сестра, — подумала Ратха, глядя ей вслед. — Но я не позволю себе лишнего, я лишь признаю твою преданность».

Она выкрикнула следующее имя, зажгла еще один факел и посмотрела на пастуха, вышедшего из круга. Он тоже получил свой факел и ушел следом за Фессраной.

Ратха окунула очередную ветку в Красный Язык и передала ее в следующую пасть.

Пастухи один за другим получили свои факелы и уходили, чтобы занять свои места между стадом и Безымянными.

Оранжевые звезды горящих головней рассыпались по темному лугу, бросая пляшущие тени на траву под деревьями. Из леса послышались вопли, словно огонь добрался туда и царапал спрятавшихся в темноте.

Ратхе были хорошо знакомы эти крики. Они рвались из ее собственной глотки, когда она пряталась в этом же лесу вместе с Безымынными.

Но теперь, когда вооруженные факелами пастухи заняли свои места, вопли хищников зазвучали иначе.

Ненависть и злое торжество, еще недавно слышавшиеся в диком лесном вое, стали звучать глуше, подавленные растерянностью. Голоса дрожали, и Ратха слышала, как ярость борется в них со страхом. Этой ночью новый питомец вышел пастись на луг, и Безымянные боялись его.

Она задумалась о своей старой стае, о молодом вожаке, безмозглой серой старухе и остальных. Наверное, сейчас они жмутся в кучу под деревьями и растерянно переглядываются между собой. Что за ужасное сияние прогнало ночь и украло отвагу у храбрейших из них? Откуда и зачем пришел этот свет? И лишь один из Безымянных мог знать ответ на этот вопрос.

Ратха смотрела в огонь, борясь с воспоминаниями о Костегрызе. Наверное, он сейчас далеко отсюда, вместе с котятами, которых она родила ему…

Ратха оскалила зубы, словно Костегрыз вдруг вырос перед ней и ухмыльнулся своей насмешливой улыбкой, обнажавшей сломанный клык.

Она схватила палку и с такой силой впилась в нее зубами, что расщепила ее.

Отшвырнув негодную ветку, Ратха схватила другую и сунула ее в огонь. Когда она обернулась, то увидела перед собой морду Костегрыза. Хвост у нее распушился, и все волоски на спине встали дыбом.

Глаза у него были зеленые, а не янтарные, а морда была покрыта длинными рваными шрамами, распухшими и покрытыми коркой подсохшей крови.

— Такур, — выдохнула Ратха, опуская взъерошенную шерсть. — Ты последний?

Он приблизился, глаза его смотрели озадаченно и с тревогой.

«Не удивительно, — подумала Ратха. — Наверное, вид у меня был такой, словно я хочу броситься на него!»

— Все уже получили свои факелы, Давшая Новый Закон, — сказал Такур, однако не открыл пасть, чтобы получить горящую ветку, как остальные.

— Можешь стеречь скот без факела, если хочешь, — сказала Ратха, кладя ветку обратно в костер. — Наверное, тебе больно открывать пасть.

— Шрамы нескоро заживут, — ответил Такур. — Меоран не любил вылизывать грязь из-под когтей.

— Раньше ты боялся моего питомца, — тихо сказала Ратха.

— Я и сейчас боюсь его, и гораздо сильнее, чем раньше.

Он твердо смотрел на нее, и было в его глазах и запахе нечто такое, от чего у Ратхи кровь стыла в жилах.

— Я насмехалась над тобой из-за этого страха, — выдавила она. — Но я больше никогда не буду смеяться над тобой.

— Я возьму факел, — отозвался Такур. — Он понадобится мне, когда разбойники нападут. Но сначала, Давшая Новый Закон, я покажу тебе твой народ.

Ратха наморщила брови, озадаченная и раздосадованная его словами. Им нужно было готовиться к отражению атаки, Безымянные могли в любой момент хлынуть на пастухов из леса! Сейчас было не время тащиться за Такуром на луг и смотреть на то, что ему вдруг захотелось ей показать.

Ратха уже хотела отказаться и отослать его к стаду, но тут непрошенная мысль вдруг пришла ей в голову.

«А ведь Такур самый умный из всех нас. Сколько раз я отворачивалась от его мудрости именно тогда, когда мне следовало бы к ней прислушаться! Возможно, сейчас уже слишком поздно, но на этот раз я все-таки выслушаю его».

Оставив костер, Ратха пошла за Такуром. Вопреки ее ожиданиям, он не повел ее к ближайшему пастуху. Вместо этого он направился к пламени, трепетавшему в самом дальнем конце луга. Он приближался сзади и против ветра, чтобы пастух не мог ни увидеть их, ни почувствовать их запах.

Такур был уже возле хвоста пастуха, когда тот вдруг подпрыгнул и обернулся, размахивая факелом. Взревело пламя, и Такур распластался животом по земле. Затем он бесшумно отполз назад, оставив Ратху один на один перед пастухом.

Парализующий ужас охватил ее, когда она увидела своего питомца в чужой пасти. Она, Давшая Новый Закон и Приручившая Красный Язык, теперь могла лишь беспомощно пятиться, вжимая голову в плечи, и это продолжалось до тех пор, пока пастух не остановился.

Страх мешался в ней с гневом. Такур нарочно спугнул молодого пастуха и шмыгнул в сторонку, оставив ее перед нападающим! Он знал, что ей не грозит никакая серьезная опасность, ибо пастух очень быстро узнает ее.

Молодой пастух был знаком Ратхе — даже слишком хорошо знаком. Это был сын Срасса, старого пастуха, убитого на ее глазах на этом самом лугу. Ратха вновь вспомнила глаза старика в последний миг его жизни, когда серая старуха рвала мясо из его дрожащего бока, а серебристый охотник крошил зубами его череп. Уродливая морда старика была искажена болью и яростью, и все-таки, до самого последнего мгновения, это была морда Срасса.

Но сейчас, когда Ратха смотрела на сына Срасса, она не видела в его морде ничего знакомого. Багровый свет, сиявший в глазах молодого пастуха, был порожден огнем, пылавшим у него внутри, а не только снаружи. Это была новая дикость и новая свирепость, которую Ратха никогда не видела в глазах тех, кто сражался только при помощи клыков и когтей.

Ей хотелось заскулить и отползти назад, но гордость заставила ее остаться на месте. Молодой пастух опустил свой факел, и морда его вновь стала мордой сына Срасса, мучительно знакомой в своей вислоухой некрасивости. Но Ратха знала, что теперь каждый раз при взгляде на него будет вспоминать эту ночь и перемену, вызванную в нем огнем.

«Так вот как выглядела я, когда стояла перед кланом с Красным Языком в зубах?» — впервые подумала Ратха.

— Неси стражу, пастух, — сказала она после долгого молчания. — Мы не хотели тревожить тебя.

Краем глаза она заметила, что Такур выпрямился и стряхнул сухую траву с шерсти.

Свирепый вой, донесшийся из леса, эхом прокатился по лугу, и молодой охотник повернулся к невидимому врагу, отсветы огня заплясали в его глазах.

— Идем, Давшая Новый Закон, — раздался негромкий голос за спиной у Ратхи. — Я до сих пор не получил факела.

Гнев вскипел в груди у Ратхи, и она не смогла его сдержать.

— Такур, я могла бы накормить тебя Красным Языком, как Меорана или освежевать, как пестроспинку!

Он ответил ей спокойным взглядом, и Ратхе показалось, что его зеленые глаза грозят поглотить ее.

— Могла бы, Давшая Закон. И сейчас можешь.

Этот ответ лишь еще сильнее распалил ее ярость, но Ратха могла только бессильно шипеть и беситься. Она знала, что не сможет поднять лапу на Такура.

— Зачем ты показал мне это? — взорвалась она. — Ты же не хуже меня знаешь, что если мы хотим выжить, то должны приручить Красный Язык!

— Загляни в себя и найдешь ответ, — сказал Такур. Помолчав, он добавил: — Я вижу, что ты рассердилась, а значит, уже знаешь ответ.

С этими словами он повернулся и побежал к костру, который Ратха оставила гореть посреди луга.

Ратха скрипнула зубами, словно рвала мясо. Такур не хуже ее знал, что они не могут свернуть с нового пути! Что же он пытался ей сказать?

«Нужно знать путь, по которому идешь, даже если он ведет не в те края, куда ты хотела идти», — подумала Ратха словами и голосом Такура. Она прижала уши. Нет, она не была благодарна ему за мудрость. Гораздо проще бежать, куда глаза глядят, не зная, что ждет тебя по дороге и в конце пути!

Вопли, несущиеся из леса, стали громче и настойчивее. Очень скоро Безымянные перейдут в наступление. Сможет ли Красный Язык спасти ее народ? Их по-прежнему было слишком мало, а Безымянных — слишком много… Ответ будет ясен лишь утром, если, конечно, Ратха доживет до утра.

Новая мысль заглушила клокотавший в ней гнев, и ее Ратха тоже услышала произнесенной голосом Такура. Даже если Красный Язык спасет ее народ, они уже никогда не будут прежними. Когда-то, под водительством старого Байра и Меорана, они были Имеющими Имя. Отныне они станут теми, кем Ратха назвала их, не особо задумываясь о том, что несет в себе это имя. Народ Красного Языка… Но теперь Ратха увидела первенца своей новой породы, и все поняла.

По дороге к костру она прошла мимо других пастухов.

На этот раз Ратха приближалась к ним открыто, стараясь, чтобы ее могли увидеть и учуять издалека. Возможно, она неправильно поняла то, что увидела в глазах молодого пастуха? Может быть, это была лишь вспышка гнева на то, что его застали врасплох? Вероятно, сына Срасса изменил внезапный страх, а не отпечаток Красного Языка!

Новая надежда расцвела в груди Ратхи, однако ей было суждено умереть так же быстро, как родиться. В глазах у всех пастухов, даже заранее ждавших ее приближения, Ратха видела то же выражение, которым так напугал ее сын Срасса. Все они, и кроткие, и жестокие, были преображены пылающей силой, которую держали в зубах.

«Значит, вот мы какие, — думала Ратха, обходя пастухов. — Вот какими мы стали теперь».

Когда она вернулась, Такур ждал ее возле костра. Ратха молча подожгла ветку и, не говоря ни слова, протянула ему, чувствуя, будто бросает грязь в чистое озеро, из которого ей предстоит пить в будущем.

Такур опустил факел и побежал прочь, вскоре превратившись в одну из мерцающих оранжевых точек, разбросанных по черному пространству луга.

Из леса вновь донеслись вопли разбойников. Ратха вскинула голову, нервно подрагивая ушами. Она увидела, как пастухи плотнее сжимают круг, загоняя скот в центр. Факелы качнулись вперед.

Ратха схватила свою ветку, подожгла ее и понеслась к пастухам, оставив костер полыхать на полянке. Не успела она добежать до края луга, как захватчики бросились в атаку.

Ратха до последнего момента надеялась, что Красный Язык отпугнет Безымянных, но при этом она не позволяла себе забыть самое главное — ненависть и голод могут быть сильнее страха. Ее опасения подтвердились, когда разведчик доложил, что Безымянные ринулись на луг, огибая пылающие участки травы. При этом разведчик заметил, что одна группа разбойников движется вдоль берега ручья, что заставляло подозревать самое страшное — среди Безымянных был кто-то, знакомый с повадками и характером Красного Языка. Но Ратха отказывалась признаться себе в том, что она знает, кто это мог быть.

Тени, только что неподвижные, как камни и кусты, теперь стремительно ползли на луг. Они неудержимым потоком струились из леса, сверкая глазами и оскаленными клыками.

Ратха воткнула факел в землю и огляделась по сторонам.

«Их слишком много! — поняла она, содрогаясь всем телом в такт сердцебиению. — А нас слишком мало, даже с Красным Языком».

Она видела, что пастухи тоже разделяют ее опасения: они тесно жались друг к другу, и тоненькое поскуливание то и дело раздавалось из толпы.

Похоже, разбойники тоже почувствовали их страх. Они приближались все быстрее, их шипение становилось все более злобным. Они больше не ползли, а открыто наступали: черные тени со всех сторон окружали пастухов.

Ратха снова схватила свой факел и наклонила его вперед, как сделали все остальные. Атакующие были уже совсем близко. Факелоносцы ждали.

Вся дрожа, Ратха до боли всматривалась за пределы круга оранжевого света. Разбойники продолжали наступать, но передние ряды атакующих вдруг запнулись и рассыпались в стороны, потому что многие Безымянные в страхе останавливались перед огнем. Ратха услышала отдельные голоса, взлетевшие над общим воем — это вожаки Безымянных пытались бросить свои стаи в бой.

Однако в их яростных воплях теперь тоже слышался страх. В рядах Безымянных начались стычки. Стремившиеся убежать от огня дрались с теми, кто гнал их в бой. Единая масса врагов превратилась в озаренное лунным светом бурное ночное море, обратившееся против самого себя.

Затем все стихло. Глаз, отражавших пляшущие отсветы факелов, стало гораздо меньше, но это были глаза тех, в ком ненависть победила страх. Первая атака закончилась неудачей. Вторая вот-вот должна была начаться.

Пастухи стояли напротив Безымянных, широкая полоса луга отделяла их друг от друга.

С грозным воем, перешедшим в визг, какая-то фигура выскочила из рядов Безымянных. Отсветы пламени вспыхнули на серебристой шкуре, и Ратха узнала тяжелые челюсти, когда-то сокрушившие череп Срасса. Серебристый охотник повел за собой остальных, и Безымянные ринулись навстречу пастухам.

Всколыхнулись и затрещали факелы. Оскаленные пасти были встречены огнем. Атакующие отхлынули назад: дико воя от укусов пламени, унося ужасное огненное создание на своих шкурах, дымясь на бегу, потому что раскаленные угли и искры сжигали их шерсть, вгрызаясь в мясо. Некоторые, обезумев от ужаса, валились на землю и катались, пуская пену, а отступающие давили их на бегу.

Ратха обернулась к рычащему серебристому охотнику. Она увернулась, когда он прыгнул на нее, и ткнула факелом ему в глаз. Обугленное дерево обломилось от силы удара, отвалившийся конец упал на лапу серебристому. Ослепленный и обезумевший от ужаса, он бросился наутек.

Ратха увидела, как два других пастуха хлещут его факелами по спине. Потом она потеряла врага из виду.

Ветка в ее пасти превратилась в короткий обугленный обломок, жар которого уже подбирался к усам Ратхи. Она отшвырнула его и забросала землей. Остальные факелы тоже почти прогорели или сломались о ребра и морды Безымянных. Ратха видела, что ее пастухи теперь сражаются клыками и когтями, и алая кровь блестит в свете пламени.

Она пригнулась, спасаясь от броска разбойника, и побежала к своему костру. Здесь Ратха подожгла новый факел и передала его раненому пастуху, который сжимал в зубах погасший обломок, но был настолько ошеломлен всем происходящим, что никак не мог бросить ненужную палку. Глаза пастуха просияли, он схватил новый факел и ринулся в гущу боя.

К запыхавшейся Ратхе подошла Фессрана.

— Давшая Новый Закон, позволь мне отнести новые факелы тем, кому они нужны, — попросила она. — Не твоя обязанность делать это.

— Отныне это будет твоя обязанность, Фессрана. Если этот костер догорит до рассвета, то твоей почетной обязанностью будет беречь его и ухаживать за ним.

Фессрана передала ей зажженный факел.

— Иди и прогони Безымянных, Давшая Новый Закон. Пусть к рассвету Красный Язык пожрет их тела!

Ратха снова бросилась в битву, грозно рыча сквозь стиснутые зубы. Она прыгнула на ближайшего врага, царапая его когтями и обжигая факелом. Вопли ярости и гневного торжества исторглись из груди усталых пастухов, и они с новым бешенством бросились на разбойников.

Безымянные начали отступать. Медленно, нехотя, они пятились назад. Теперь они сражались только за свои жизни и уже не пытались прорвать цепь пастухов и добраться до скота. Толпа врагов редела на глазах, и все новые и новые фигуры, озаренные лунным сиянием, неслись через луг в сторону леса.

Ратха воткнула свой факел в землю рядом с чьим-то холодеющим телом и насмешливо завыла.

— Они бегут! — кричала она. — Они всего лишь беспомощные котята перед могуществом Красного Языка! Дайте же им отведать его напоследок, пока они не укрылись в лесу! Ко мне, мой народ!

Ряды врагов дрогнули и рассыпались. Пастухи бросились на отступающих, и многие Безымянные испустили свой предсмертный вопль, не добежав до леса.

А затем неожиданно все закончилось, и над лугом воцарилась ночная тишина, нарушаемая лишь тихими стонами раненых и умирающих.

Ратха стояла, сжимая в зубах факел, и смотрела на опустевший луг. Ее сердце замерло, перестав отсчитывать удары. Она победила. После такого страшного поражения Безымянные больше не вернутся. Маленькая стая пастухов будет расти, и котята, сытые и бесстрашные, будут весело играть в высокой траве.

Ратха побрела назад через луг, еле переставляя усталые лапы. Теперь ей некуда было торопиться.

Когда она добралась до костра, Фессрана взяла горящий факел у нее из пасти и положила его в огонь. Остальные пастухи, следом за Ратхой, отдали свои ветки Фессране. У них осталось еще одно дело, и для этого им нужны были свободные челюсти.

Среди валявшихся на лугу Безымянных были раненые, корчившиеся от боли или пытавшиеся дотащить свои истерзанные тела до леса.

Ратха бесстрастно смотрела, как ее народ разбредается по лугу. Пастухи изливали свою все еще не утихшую ярость на раненых, они драли их когтями и клыками, превращая в груды окровавленных лохмотьев, в которых еще недолго теплилось слабое дыхание, прежде чем отлететь навсегда.

Ратха мрачно смотрела на эту резню.

Она не давала приказа терзать раненых, но и не запрещала этого. Она не забыла, как разбойники рвали еще живого Срасса и пожирали его мясо. Поэтому она смотрела, не принимая в этом участия, ибо во рту у нее все еще стоял вкус крови, смешанный с горечью обугленного дерева.

— Давшая Новый Закон, — прозвучало рядом, и Ратха все так же молча посмотрела в глаза Такура. Эти глаза тоже светились, но не отсветом Красного Языка, а нежным сиянием рассвета, занимавшегося над лесом.

— Я устала, — резко ответила Ратха. — Если ты снова хочешь показать мне, как изменился мой народ, то подождешь, пока я высплюсь.

— На этот раз я хочу показать тебе не твой народ, — отозвался Такур.

Ратха сощурила глаза.

— А что же тогда? Безымянных?

— Одного из раненых разбойников. Он еще жив. Он зовет тебя. Он знает твое имя.

Она почувствовала внезапный холод в животе. Этот холод стремительно растекся по ее спине и хлынул в лапы. Только один из Безымянных мог знать ее имя. Но Ратха думала, что он далеко отсюда, в безопасности своей территории!

— Веди меня к нему, — хрипло выдохнула она.

Такур повел ее к опушке леса, к длинной бледной тени сосны, росшей в стороне от своих подруг. Тень становилась темнее, а трава, наоборот, светлела, по мере того, как небо из фиолетового делалось сначала розовым, а потом золотым.

Два пастуха сидели рядком, глядя на раненого разбойника, лежавшего под сосной. Когда Ратха приблизилась, они обвили хвостами лапы и оскалили зубы на раненого.

— Нет, — резко сказала Ратха. — Он не станет убоиной, пока я не прикажу.

Они с Такуром подошли к Безымянному. Мускулы слабо сокращались под пропитанной кровью медно-рыжей шерстью.

Затем Ратха услышала слабый и хриплый голос.

— Она пришла, брат? Мне тяжело поднять голову.

— Она пришла, — ответил Такур, и Ратха почувствовала, как он подтолкнул ее вперед, сам оставшись стоять.

Она шагнула в прохладную тень под деревом. Морда разбойника приподнялась, и распухшие губы расплылись в насмешливой ухмылке. Ратха увидела сломанный нижний клык.

— Подойди ко мне, Ратха, — сказал Костегрыз, и кровавая пена закапала у него из пасти. — Дай мне посмотреть на ту, что возглавила племя. Ах, да, — прохрипел он, когда она приблизилась. — Ты стала сильной и неистовой. Ты станешь гораздо лучшей предводительницей, чем Меоран. Это ж надо было быть таким дураком, чтобы прогнать тебя! Ах, какой глупец!

Ратха едва не бросилась на него. Она прыгнула и приземлилась так близко, что едва не наступила ему на морду передними лапами. Потом с бешенством посмотрела ему в глаза.

— Зачем ты пришел? Зачем?!

— Увидеть тебя, — прошептал он, глядя на нее. — А если повезет, умереть от твоих клыков.

— Прекрати насмехаться надо мной, Костегрыз, или, клянусь Красным Языком, я исполню твое желание! Ты же сказал мне, что больше не хочешь иметь ничего общего с Безымянными! Неужели твоя земля стала такой маленькой, что уже не могла прокормить тебя в щедрую пору года?

— Нет. — Костегрыз мучительно раскашлялся, грудь его судорожно вздымалась.

Ратха увидела, как кровь ручейком побежала у него из пасти. Нижняя часть его груди была вся разбита и вдавлена внутрь. Кровь хлестала из глубоких ран, длинный зазубренный осколок кости торчал наружу из порванной шкуры.

— Жуткий вид, да, племенная кошка? Это мне награда за то, что возглавил стаю трусов. Они набросились на меня, чтобы спастись от Красного Языка, а когда я упал, пронеслись прямо по мне. — Он снова усмехнулся и сморщился от боли. — А потом пришли твои пастухи и поиграли со мной немножко. Что и говорить, не такой смертью я хотел бы умереть!

— Зачем ты пришел? — Ратха всем сердцем хотела ненавидеть его, но голос не подчинялся ей, он дрожал и срывался.

— После того, как я прогнал тебя, а котята сбежали, уже ничто не держало меня на старой территории. Когда Безымянные проходили через мою землю, я пошел с ними.

— Котята сбежали?

— Да. Ты была права насчет них, Ратха. До сих пор не могу поверить, что зачал такую банду! Последнее время я едва мог удержать их от того, чтобы они не загрызли друг друга и меня заодно! Они сбежали, маленькие свирепые убийцы.

— Значит, Охотница-на-Чертополох осталась жива?

— Да, она жива, только обезумела. Думаю, ты еще увидишь ее, если Безымянным хватит глупости вновь прийти сюда. — Он снова раскашлялся, судорога прошла по его телу. — Я вновь увидел тебя, Ратха. Это все, о чем я мог попросить и все, чего хотел.

— И это все, чего ты хотел от меня, Костегрыз? — спросила Ратха, пытаясь подавить внезапную горечь, захлестывающую ее изнутри.

— Если твои клыки помогут мне отправиться на темную тропу, я не буду в обиде, — ответил Костегрыз. — Но если ты не можешь убить меня, то попроси кого-нибудь другого.

Ратха сглотнула, не в силах выдавить ни слова. Потом повернулась к Такуру. Тот встал и подошел к Костегрызу. Проходя мимо Ратхи, он коснулся боком ее бока.

— Прочь, пастухи! — завизжала Ратха на двух членов своей стаи, по-прежнему сидевших и смотревших на происходящее. — Вам тут нечего делать!

Они вскочили и бросились прочь. Ратха потрусила было за ними, а потом перешла на шаг и побрела вперед, глядя, как ее народ тащит трупы Безымянных на земляную поляну, где полыхал костер.

Фессрана и другие пастухи, помогавшие ей, без устали подбрасывали ветки в пламя, и вскоре оно разгорелось так ярко и сильно, что могло пожрать всех мертвецов.

На другом краю луга мирно паслись пестроспинки, не выказывая ни малейшего следа пережитых ночных ужасов. Ратха долго смотрела на эту мирную сцену, прежде чем повернуться к огню.

Трава зашелестела у нее за спиной, и знакомый запах окружил ее. Но Ратха не поворачивала головы до тех пор, пока Такур не остановился перед ней.

— Я держал своего брата за горло, пока он не затих, — тихо сказал Такур.

— Он сказал что-нибудь еще?

— Только то, что вожакам племени не запрещено горевать и оплакивать мертвых.

Ратха разинула пасть.

— Надменный блохастый сын падальщика! Значит, он вообразил, будто я стану оплакивать его? Он думал, что я… я., буду плакать… по… по… — Голос ее оборвался, превратившись в горестный вой, и Ратха больше не могла сдерживать свое горе.

Она затопала лапами, забила хвостом и замотала головой из стороны в сторону. Весь гнев, вся ненависть и печаль, которую Ратха испытывала и скрывала в глубине сердца, теперь вырвались наружу и сотрясали ее до тех пор, пока силы не оставили ее.

Шатаясь, Ратха подошла к Такуру и уткнулась головой в его грудь.

— Я глупее всех на свете, — прошептала она. Бока ее все еще судорожно раздувались от недавнего плача. — Предводительница племени не должна хныкать, как котенок!

— Никто не видел, — тихонько успокоил ее Такур.

Наконец Ратха нашла в себе силы поднять голову и посмотреть на луг. Там паслись пестроспинки, и пастухи окружали их. Очень скоро в их стаде появятся трехрогие и другие животные, ибо Такур и другие пастухи были очень искусны в Ловле и приручении травоядных.

«Мой народ будет жить, — думала Ратха. — Они изменились, как и я, но они будут жить. И это самое главное».

— Я оставил своего брата под сосной, — сказал Такур. — Ты этого хотела?

— Да. Его кости будут лежать там, и каждый, кто пройдет мимо них, будет чествовать их. — Ратха судорожно втянула в себя воздух. — Когда-то я ненавидела его. Но теперь во мне не осталось ненависти. Он был моим супругом, Такур, и этим все сказано. Я не скоро забуду его.

— Я тоже, Ратха.

Она повернулась к Такуру, и посмотрела в его зеленоглазую морду, так напоминавшую ей другую, чьи янтарные глаза навсегда закрыла смерть.

Нет. Он не был Костегрызом, но он тоже пробуждал воспоминания, пожалуй, еще более мучительные. Ратха не желала выбирать себе другого супруга до тех пор, пока время не исцелит жгучую боль воспоминаний. Но она чувствовала, что Такур будет ей мудрым и заботливым другом, который твердо пойдет рядом с ней по новому жестокому пути, лежащему перед ней и ее народом.

Это будет непростой путь, и опасности, подстерегающие их впереди, могут оказаться выше сил Ратхи. Но она, ободранная и измученная, высоко вскинула голову в безмолвном вызове всем неизвестностям.

Она была Ратха, молодая самка, пастушка трехрогих оленей, укротительница Красного Языка и предводительница своего народа.

Что бы ни ждало ее в будущем, она встретит это всей своей силой и всем отпущенным ей разумом. Одно Ратха знала точно — пока жива она и пока горит Красный Язык, ее народ будет жить.

И тогда ликующая радость пересилила ее усталость. Ратха подняла хвост и побежала следом за Такуром, который шагал через луг навстречу восходящему солнцу.

Продолжение следует.

Герои серии:

Ratha — Ратха.

Thakur (Torn-Claw) — Такур (Вырванный Коготь).

Reshara — Решара. Мать Такура.

Bonechewer — Костегрыз (так Ратха назвала его). Брат Такура. Безымянные называют его Dweller-by-the-water — Живущий-у-воды.

Fessran — Фессрана. Племенная пастушка из пещеры Саларфанга.

Meorаn — Меоран. Вожак.

Cherfan — Черфан.

Yaran — Яран. Младший брат Меорана. Отец Ратхи.

Narir — Нарир. Мать Ратхи.

Baire — Байр. Вожак до Меорана.

Singra — Сингра (дочь Драни).

Drani — Драни (мать Сингры).

Strass of Salarfang Den — Страсс из пещеры Саларфанга. Пастух.

Tevran — Тевран. Пастух.

Gare — Гар. Пастух.

Mondir — Мондир, ученик пастушки Фессраны.

Peshar — Пешар.

Bira — Бира, ученица Фессраны.

Thisle-chaser — Охотница-на-Чертополох. Дочь Ратхи и Костегрыза.