Клэр Белл

Моим подругам, Дороти и Донье,

видевшим, как все начиналось

переводчик — К.С.Н.

Сбор назначили в важнейшей части луга, у плосковерхого камня, названного пастухами солнечной скалой. Первым прибыл Такур, пастуший учитель клана. Он оглянулся, проверяя, не идет ли кто-то еще, после чего поджал задние лапы, запрыгнул на серый камень и растянулся, ловя остатки тепла. Насекомые гудели у его ушей, и за то, что он занял лучшее место, на него зашипела скальная ящерица. Такур тряхнул в сторону ящерицы хвостом и сразу о ней забыл.

Такур сдвинулся в небольшую впадину, протертую многими, кто лежал здесь ранее, и почувствовал сквозь мех на животе тот жар, что камень накопил за солнечный день. Он сложил под себя передние лапы, и мягкое мурлыканье трепетало у него в горле, пока вечерний ветерок ерошил мех на его спине. Затем ветерок затих, и лишь сумеречная тишина вместе с запахом солнечной скалы остались царить вокруг Такура.

Камень, на котором он лежал, обладал собственным запахом. Когда вокруг витали другие, куда более сильные, или дул ветер, почуять его было нельзя, но в иное время удавалось ощутить едва заметный дух древней скалы, испеченной солнцем и иссеченной дождем.

Мурлыканье Такура смягчалось, пока совсем не затихло. Ему было чуть неловко сидеть на том месте, которое, когда все были в сборе, занимала Ратха, вожак клана. Он подумал о Хранителях огня и о танце-охоте, чье время приближалось. Солнечная скала остыла под Такуром, и он вздрогнул.

Танец-охота вырос из обычая пересказывать события битвы против Безымянных, охотившихся на прирученные стада и поставивших клан на грань гибели. Принеся в клан странное создание, прозванное Красным Языком, юная кошка возглавила битву и внушила захватчикам такой страх, что они, убегая, затоптали собственных раненых. С тех пор Безымянные редко встречались у границ земель клана. Ратха обрела в клане лидерство умом и отвагой, и кошки рассказывали друг другу о минувшей битве, чтобы почтить вожака.

Пастуший учитель не только нес на себе шрамы той битвы, но и помнил, как впервые о ней рассказали, и как повествование потом изменилось. Рассказчики стали двигаться, покачиваясь в такт словам, а слова превратились в напев.

В первый сезон после победы Ратхи рассказчиком могли избрать любого. Позже Хранители огня, обязанные оберегать существо Ратхи, объявили эту роль своей привилегией. Они расширили ритуал и вовлекли в него больше участников на роли врагов и защитников. Еще они добавили движений, и история, разыгранная по ролям, стала танцем.

Больше всего Такуру не нравилось, что суть истории из торжествующей стала мстительной, а движения танцоров из радостных — исступленными. Ратха неким образом этого не замечала, а если и замечала, то не видела в изменениях ничего особенного. С каждым сезоном Такуру все больше не нравился танец-охота: он зажигал внутри странный страх, чью природу не получалось понять.

Возможно, страх вызывала его тесная связь с Безымянными. Клановая кошка родила Такура с его братом Костегрызом от Безымянного самца. Закон клана запрещал такие связи не без причины: от них рождались котята, не имеющие ума и самосознания, необходимых народу, что прозвал себя Именованными. Хотя за нарушение закона мать Такура и изгнали, старый вожак увидел свет Именованных в глазах котят и попытался оставить детенышей в клане. В конце концов, Такур остался, но мать унесла Костегрыза к Безымянным. Такура никогда до конца не принимали в клане из-за происхождения, пока возвышение Ратхи не принесло ему статус, на который его способности давали ему право.

Высокая трава разошлась на дальнем конце луга. Такур услышал голоса других пастухов и звуки волочения туш забитых животных. Клан хорошо попирует перед танцем-охотой. Пастухи выбрали важенку трехрога и большого самца, слишком тяжелого для челюстей кота, который его тащил.

Такур наблюдал, как шли пастухи через луг, и как их бежевые и коричнево-золотые шкуры сливались с цветом сухой травы. Мех Такура был оттенка темной меди, редкого среди кошек клана.

Такур должен был учить клановых котят управлять пестроспинками и трехрогами, но не обязан был помогать в забое животных. Иногда ему приходилось, ведь юные пастухи нуждались в навыках и опыте не меньше, чем в грубой силе. Но Такур охотно уступал другим право забоя. «Многие животные из наших стад ощутили мои клыки, и многие еще ощутят, — думал он. — Я прожил достаточно, чтобы знать каждое животное, чью жизнь забираю, и грустить об его смерти так же сильно, как и ей радоваться».

Приблизившись, пастухи взмахнули хвостами, зовя Такура помочь дотащить тушу до солнечной скалы. Густой запах мяса убедил Такура спуститься. Он поспешил схватить волочившийся по земле скакательный сустав, зная, что те, кто помогают донести убоину, едят в числе первых. Конечно, Ратха ела прежде всех, но она всегда оставляла достаточно.

Этим вечером клану предстояло приступить к еде в непривычном порядке, ведь лишь на пустой желудок Хранители огня могли справиться с накалом танца-охоты. Второе животное, забитое пастухами, припасли для танцоров.

Когда все пастухи клана получили свою долю, сумерки миновали, и над головами засияли звезды. Несмотря на беспокойство, Такур хорошо поел и утащил себе ребро, чтобы разгрызть его и вылизать в ожидании сбора танцоров. Голод теперь не занимал его мысли так же, как раньше, и, смакуя соленый костный мозг, Такур вспоминал Безымянного, которого вместе с другими пастухами прогнал этим утром. У земель клана Безымянных было мало, и они жили порознь, но время от времени то один, то двое пересекали границу, гонимые засухой и неудачами в охоте.

Такур не понимал, зачем пришел этот Безымянный. У чужака не хватало сил, чтобы поймать и слабейшую из пестроспинок. Он так изголодался, что напоминал однолетку, хотя длина его клыков и потрепанная серебристо-серая шкура намекали на более старший возраст. Пастуший учитель помнил морду чужака, настолько осунувшуюся, что кости челюсти и скул проступали под облезлой шкурой. «Надеюсь, трехрогов убили с подветренной стороны. Было бы жестоко заставлять Безымянного чуять то, что съесть он не может».

Такура миновали несколько Хранителей огня с растопкой в челюстях. Они прокладывали себе путь среди остальных кошек, оставляя в вечернем ветре запах сосновой смолы. Такур проследил, как Хранители огня сложили ветки в стопку, а после разделились, чтобы принести еще. От мысли об их задании у Такура заболели зубы, и он порадовался, что его в свое время обучили пастушеству.

Он прислушался к кряхтению и хрусту, что раздались поблизости, когда мощные челюсти разгрызли оленью бедренную кость. Такур схватил кусок ребра краем пасти и рассеянно пожевал. Ближайший к нему пастух, который и раскусил кость, напряженно уселся с поднятым носом и прижатыми усами.

— Черфан, что несет ветер? — спросил Такур, узнав соседа по запаху.

Черфан опять напрягся и лег.

— Мне кажется, след нашего бродяги.

Пастуший учитель потянул ветер носом и выявил лишь знакомые запахи клана.

— Нос над тобой подшучивает. Тот Безымянный от нас едва спасся. Ему не добрести так далеко, и он умрет через несколько дней, если уже не мертв.

— А мне придется оттащить его подальше. Пф-ф! Вся вонючая работа всегда достается мне, — проворчал Черфан и добавил:

— Гляди, там Ратха.

Луг, залитый звездным светом, пересекла стройная фигурка и прыгнула на вершину солнечной скалы. С ее прибытием все смолкли. Матери успокоили непоседливых котят, пирующие убрали кости. Часть Хранителей огня удалилась с ветками в пастях, и Такур знал, что их зажгут в логовах огненного создания.

За темными травами Такур увидел мерцающий свет факелов. Даже издали головни, казалось, бросали вызов холодному свету звезд. Собираясь в круг, кошки разворачивались мордами друг к другу, и их зрачки по центру горели красным. Из множества глоток вырвался тихий вопль. Он нарастал и делался ритмичнее по мере приближения Хранителей огня. Вопли и вой сложились в бессловесную песню, восхваляющую Красный Язык. Такур ощутил, как рвется крик из его собственного горла, и стиснул челюсти.

Теперь на каждую морду падал свет, и тени мчались по светлым травам, как живые существа, испуганные силой клана — Красным Языком. Тени деревьев и кустарников сбежали в логово ночи, а силуэты, скрытые за приближающимся светом пламени, подкрадывались к факелоносцам.

Такур ощутил два запаха с разных направлений. От Хранителей огня шел острый возбужденный запах, злой, жалящий нос так же, как и дым от факелов. От других, назначенных врагами, шел горький дух, и в горле от него делалось кисло, а язык пересыхал.

Танец-охота начался. Факелоносцы прыгнули в центр круга, и огонь взлетел вместе с ними. Теперь их хорошо было видно: свирепый свет факелов очерчивал контуры морд. Не имевшие огня распластались в траве и затихли напротив.

Такур ощутил, как мех на его шее становится дыбом. «Мне каждый раз приходится напоминать себе, что это не всерьез. Надеюсь, я не ошибаюсь».

Один из факелоносцев направился к солнечной скале и, опустив ветку, осветил кучу хвороста у ее основания. «Безымянные» ответили рычанием, кто-то прыгнул, растопырив передние лапы и распахнув яростную пасть.

Факелоносец вздрогнул и отшатнулся, отдергивая ветку. Второй «враг» бросился на него и потащил за задние лапы. Факел упал и задымился. Вопль клана перешел в шипение. Атака Хранителей огня обрушилась на захватчиков, оттеснив их во тьму. Но скоро противники, отступив, атаковали снова.

Нарастала и затихала песня клана, становясь бессловесным напевом, что следовал темпу боя. Когда факелоносцы выслеживали скрывающихся в ночи противников, их голоса приглушались до шепота. Во время бега и битвы они возрастали до визга.

Битва следовала песне, движения Хранителей огня совпадали с ритмом, и те, кто играли Безымянных, подкрадывались и распластывались в такт крикам. Вокруг Такура свистели хвосты и мерно ударяли о землю лапы. Он чувствовал, что с каждым глотком воздуха и с каждым своим движением проваливается в этот ритм. Он стиснул зубы и впился когтями в землю.

«Когда этот танец был радостным праздником, я не видел в нем никакого вреда. Но с каждым сезоном он все более жесток и свиреп».

Бойцы дичали. Несколько Безымянных упали и покатились, словно замертво. На их боках виднелись царапины и ожоги, сочащиеся кровью. Воздух был замаран новым запахом, и Такур знал: часть факелоносцев забыла, что битва не настоящая. Он отступил, прижимая уши. «Видишь, что натворил Красный Язык с твоим народом, Ратха?»

Он увидел, как зеленью светятся с солнечной скалы ее глаза, но, как и все остальные, она была слишком очарована танцем-охотой, чтобы обратить внимание на Такура.

Несмотря на запахи и близость множества тел, Такур ощущал одиночество. Он смотрел на котов, по-странному безвольных для живых существ, и потел через подушечки пальцев. Он чувствовал: страх изменил его запах и мог бы теперь выдать в нем полукровку, уязвимого для ненависти, что выплескивалась сейчас на врагов. Рядом принюхался Черфан и носом повернулся к Такуру, правда, глядя при этом перед собой. Такур попытался успокоиться: соседям не следовало знать, что с ним происходит.

Битва в кругу разбилась на несколько мелких схваток, а Хранители огня погнали прочь оставшихся врагов. Бойцы кружились, делали выпады, били когтями и факелами. Песня и битва становились все свирепее, пока в темноту не изгнали последних врагов. Запыхавшийся факелоносец вышел вперед, чтобы зажечь кучу хвороста, и Такур узнал главу Хранителей огня, Фессрану. Она бросила факел в трут, и взметнулось пламя.

Такур услышал ее голос сквозь рев и треск:

— Все ли хорошо, Укротительница Красного Языка и Давшая Новый Закон?

— Все хорошо, Хранительница огня, — последовал ответ Ратхи с солнечного камня. — Мое существо еще полно сил. Оно защитит нас от Безымянных, как и в те дни, когда мы прогнали их с земель клана.

Хотя ее голос и был сильным, но Такуру показалось, что Ратха сама едва вышла из оцепенения. Он задумался, осознала ли она опасность ритуала, который сама и создала. Но, о чем бы она ни думала, ход ее мыслей прервала Фессрана, когда, словно учуяв новый и подозрительный запах, откинула назад усы. Она уставилась в ночь, вскочила с места и отбежала от костра.

Вскочила и Ратха. На миг она сделалась озадаченной, затем взглянула туда же, куда и Фессрана, и стала сердито взмахивать хвостом, бросая вызов угрозе.

— Внимание, Хранители огня! — крикнула Ратха, вглядываясь в темноту за пределами круга. — Охота не окончена!

Тишина охватила клан, и все взгляды последовали за взглядом Ратхи. Новый запах, острый и кислый, заполнил воздух. Он рассказывал об отчаянии, смешанном со страхом, и их воплощал незнакомец, все еще скрытый за пределами круга. Каждая шерстинка Такура встала дыбом, ведь он узнал пришельца по запаху. Вокруг него ощетинились остальные пастухи — в ответ на вторжение.

Пастуший учитель тихо покинул свое место и обошел остальных за пределами собрания. Он увидел, как Черфан и Шоман бросились в ночь за незваным гостем. Такур их почти догнал, когда Черфан появился хвостом вперед; зубами он волочил кого-то за костлявую лапу. Одним рывком большой пастух втащил незнакомца в круг света.

Пойманный неистово задергался, словно пытаясь оторвать себе лапу и оставить ее в пасти Черфана. Затем среброшкурый с хриплым криком изогнулся и сделал выпад, целясь клыками в щеку пастуха. Такур прыгнул, сжал чужаку загривок и откинул ему голову. Зубы лязгнули напротив морды Черфана.

Такур сморщил нос от острого привкуса неухоженной шкуры. Он увидел, как скривился Черфан, когда блохи перепрыгнули ему на нос с задних лап чужака. На пришельца бросились и другие Именованные, поднялся вой. Хранители огня помчались на помощь и были уже на полпути, когда их остановило рычание Ратхи.

— Прекратите бой, — приказала она. — Приведите ко мне чужака.

Танец-охота настолько взбудоражил клан, что потасовка продолжалась еще какое-то время, пока не сошла на нет. Такур выпустил загривок чужака и вышел из боя. Пастухи Шоман и Черфан, покинув схватку, выволокли изодранное тело Безымянного. В его шкуре теперь было больше красного, чем серого. Шоман дергал его в разные стороны, раздирая загривок. С сердитым ворчанием Черфан вырвал Безымянного у Шомана из пасти и приволок его к солнечной скале. Их сразу окружили факелоносцы, и Ратха теперь могла рассмотреть чужака. Пойманный скосил взгляд и закрыл глаза от яростного света.

Такур тряхнул головой и пригладил мех, взъерошенный схваткой. «Утром он был слишком слаб, чтобы угрожать нашим животным. Теперь он пришел к нам за смертью».

Факелоносцы убрали головни, и пленник открыл глаза. Такур заглянул в них, ожидая увидеть желтизну или тусклую зелень, затуманенную паникой и бессмысленностью. Он уже такое наблюдал: взгляд животных, во всем похожих на Именованных, за исключением света в глазах.

От увиденного пастуший учитель вздрогнул со страхом. Глаза Безымянного сияли оранжевым. Не янтарным, но глубоким сияющим оранжевым, цветом сердца Красного Языка. В глубине этих глаз, почти задавленные яростью и страхом, обнаружились неожиданные для Такура осознанность и сила.

Другие Именованные тоже это увидели. Нарушитель внезапно стал чем-то большим, чем просто падальщик.

Такур увидел, как Ратха наклонилась со скалы настолько низко, что могла бы сорваться. Безымянный медленно поднял к ней морду, чтобы встретить ее взгляд. Он открыл пасть, и Такур напрягся, готовый при надобности прыгнуть Ратхе на помощь.

Из пасти незнакомца прозвучал не дерзкий рык и не испуганный скулеж, но слова на языке клана.

— Не кусать. Не когтить, — хрипло произнес он. — Прийти клан. Не убивать.

Говорил он неловко и болезненно, однако разборчиво. Ратха все-таки сорвалась, и ей пришлось вскарабкаться обратно. Прочие кошки неверяще озирались.

— Не убивал, — серебристый выставил вперед негнущуюся переднюю лапу. — Нюхать лапа. Не пахнуть олень. Не пахнуть лошадь. Нет кровь, — он держал лапу на весу, хотя она дрожала от усталости.

Никто не двигался. Такур заметил, что Ратха глядит на него.

— Пастуший учитель, ты лучше всех знаешь запахи наших животных. Выясни, говорит ли он правду.

Когда Такур приблизился к пригнувшемуся чужаку, она добавила:

— Если на нем найдется хоть обрывок запаха какого-то зверя из наших стад, он умрет сейчас же от моих клыков.

Пастуший учитель обошел Безымянного, осторожно обнюхивая его со всех сторон и стараясь не замечать зловоние от грязи и гноящихся язв. Он убрал грязь между пальцами, чтобы понюхать почву без примеси посторонних запахов. Закончив, Такур отошел и сказал:

— Он ел только корни и личинок. От него не пахнет нашими животными.

Ратха глянула вниз, на Безымянного.

— Такур подтвердил, что ты не убивал на землях клана. Зачем ты сюда пришел?

— Клан свирепый, сильный. Клан питаться, Безымянный худеть и умирать. Этот, Рыжеглазый, не готовый умирать.

Враждебный шепот стих. Безымянный огляделся.

— Рыжеглазый умный, как клан. Не бояться. Надо быть с клан, — и смело добавил, — Клан нуждаться в Рыжеглазый.

Ратха отпрянула и сплюнула.

— Не нужен нам чесоточный падальщик, который слишком много о себе возомнил.

— Рыжеглазый болеть без еда. Еда сделать лучше.

— Я же сказала, что ты нам не нужен. Уходи.

Хранители огня отвели факелы, позволяя Безымянному ускользнуть, но вместо этого он повернулся к Ратхе.

— Тогда этот лишь хотеть умереть от клыки клана. Дать уродливый пастух со сломанный хвост выйти и убить Рыжеглазый.

— С радостью, — прорычал Шоман позади Такура и грубо мимо него протолкнулся, взъерошив ему мех.

— Шоман, стой на месте, — Ратха сузила глаза в его сторону, а затем — в сторону Безымянного. — Значит, ты думаешь, что достаточно умен и смел, чтобы стать одним из нас, — она подняла голову. — Фессрана, танец-охота еще не окончен. Пусть Хранители огня займут места.

И ритуал возобновился, но враг теперь был единственным. По приказу Ратхи, ни один коготь не коснулся Рыжеглазого, но факелоносцы подошли к нему близко и направляли на него головни, показывая силу Красного Языка. Каждый раз, когда пылающий факел сближался с Безымянным, он подпрыгивал и вздрагивал, но не сдавался. Хранители огня бросались на него все яростнее, пока огонь не лизнул серебристый мех. Рыжеглазый не побежал и не съежился, но, больше не способный удерживать равновесие, упал на бок.

Фессрана, сидевшая рядом с Такуром, не отрывала от чужака взгляда. Ее хвост завивался и подергивался от подавляемого возбуждения.

— Достаточно! — крикнула Ратха.

Факелоносцы отступили. Среброшкурый зверь подкрался к основанию солнечной скалы. Такур слышал шепоты вокруг себя и знал, что отвага чужака впечатлила даже тех, кто ненавидел Безымянных всей душой.

Серебристый поднял исцарапанную и измазанную морду к Ратхе и взглянул ей прямо в глаза.

— Рыжеглазый заслужить. Рыжеглазый остаться.

Она пригнулась на краю скалы, и ее губы приподнялись, показывая кончики клыков. На миг Такуру показалось, что она набросится на Безымянного и за дерзость окончательно раздерет ему морду. Когда зеленые глаза встретились с огненными, Такур увидел во взгляде Ратхи неохотное и удивленное уважение. Еще миг между Ратхой и Безымянным сохранялось напряжение, пока Ратха не наморщила нос в сторону чужака и не расслабилась.

— Хорошо, Рыжеглазый заслужил, — сказала она. — Он останется: по крайней мере, пока, — она поднялась, и это прервало возмущенное бормотание и рычание удивленных кошек. — Сбор окончен. Хранители огня могут есть. Прочие — по пещерам. Вам еще пасти стада, и утро скоро наступит.

Она подождала, пока собрание не рассеется, а затем позвала:

— Такур, приди на солнечную скалу.

От удивления Такур завил хвост. Ратха спрыгнула и встала рядом с Рыжеглазым. Безымянный вновь мог стоять, но лишь потому, что с трудом сумел прислониться к подножию скалы.

— Учитель клана, — начала Ратха, — ты самый терпеливый из нас, и я попрошу тебя позаботиться о нем этой ночью. Возьми для него мяса от доли Хранителей огня и покажи ему ручей, где он может смыть кровь. А если он доживет до завтрашнего дня, приведи его ко мне.

Ратха вынырнула из глубокого сна. Она ощутила под подбородком сырую прохладную землю и поерзала, углубляясь в логово, в тепло, сберегаемое сухой травой и листьями, и оставляя раннему утреннему ветру только нос. Когда ветерок затих, солнце искупало ее морду в своих лучах и высушило на ее вибриссах росу. Ратха снова соскальзывала в сон, когда на ее морду вдруг упала холодная тень.

Ратха тотчас пробудилась, вскинула голову и подтянула под себя лапы. Она искоса глянула на два силуэта, стоявшие напротив восходящего солнца. В одном из них Ратха узнала Такура, но другого вспомнить не смогла. Что это был за скелет в потрепанной шкуре, с клыками, длинными до странности? Потом она поймала резкий запах незнакомца и поморщилась.

— Прошлой ночью, — мягко подсказал голос Такура. Ратхе не потребовались его слова, чтобы вспомнить.

— Рановато вы, — проворчала она, выползая из логова и стараясь пригладить языком взъерошенную шерсть. Еще больше ее сбило с толку, что оба гостя молчали. Они ждали, пока она не потянулась и не умылась. Ратха поняла, что растягивает умывание из-за раздражающего пристального взгляда незнакомца.

— Вижу, он пережил ночь вопреки играм Хранителей огня, — сказала она Такуру, позволив своему хвосту раздраженно взмахнуть разок.

Ратъа заметила, как уши Такура слегка завернулись назад, и представила, о чем он думает. «Игры Хранителей огня? Нет, Ратха, танец-охота твой, и именно ты приказала его продолжить».

По крайней мере, ему хватило такта не произносить это вслух. Ратха дернула головой, и ее уши встряхнулись. Правда ли она превратила празднование своей победы в проверку на храбрость для Безымянного? Правда ли пообещала оставить его в клане в награду за то, что он вытерпел страх перед Красным Языком? Из-за мыслей о своем поступке она тяжело вздохнула. «Той ночью я была не в себе. Думаю, как и каждый из нас».

Ратха села, обвив хвостом лапы.

— Приведи его сюда и дай мне на него взглянуть.

Ратха сразу пожалела об этой просьбе, когда Такур подвел к ней своего подопечного. Солнечный свет открыл все изъяны его внешности и усилил вонь. Новые волдыри возникли на старых чесоточных очагах, а вдоль спины с проступающими позвонками и впалых боков гноились язвы от мушиных укусов. Там, где шкуру не тронули огонь и паразиты, ее покрывали царапины и укусы обезумевших Хранителей огня.

Ратхе стало больно и стыдно. Лучше бы она прогнала его или дала ему достойно умереть, а не травила факелоносцами. «Если бы я не увидела свет у него в глазах, он бы умер ночью. Ну почему ты не умер, — сердито подумала она. — Тогда мне не пришлось бы с тобой возиться».

Она учуяла целебные травы и поняла, что Такур приложил припарку из жеваных листьев к ожогам Безымянного. Возможно, раны выглядели и пахли лучше, чем могли бы. «Спасибо за то, что был добр к нему, Такур». Глядя на пастушьего учителя, Ратха ощутила, как ее взгляд смягчается.

— Ложись, если хочешь, — сказала она Безымянному.

Он сумел разве что присесть на задние лапы. Ратха почувствовала, как к ней снова крадется раздражение, и прижала свой хвост передней лапой, чтобы он не бил по земле. Каждый взгляд и движение чужака выражали потаенную дерзость. Внутри этого иссушенного голодом полутрупа Ратха чувствовала сильного молодого самца и поймала себя на мыслях о том, каким соперником он сделался бы в полной силе.

— Все хочешь к нам присоединиться? — спросила она.

— Рыжеглазый прийти вступить в клан. Все, что Рыжеглазый хотеть, вожак.

— В клане обращаются друг к другу по именам. Ты уже знаешь Такура. Меня зовут Ратха. Ты тоже получишь имя, если останешься с нами.

— Взять имя клана, учить обычай клана, Ратха-вожак, — среброшкурый вздрогнул, осознав ошибку. — Не есть Ратха-вожак, а Ратха, да?

Ратха расслабилась. Он старался понравиться. Возможно, его дерзость ей лишь померещилась.

— Да, — она убрала лапу со своего хвоста.

— Возьму его с собой на луг, пусть посмотрит, как я учу котят, — предложил Такур. Он повернулся к Безымянному. — Ты справишься?

— Лапы еще… — чужак, пытаясь подобрать слово, поднял лапу и повел ею, печально усмехнувшись Ратхе.

— Дрожат, — подсказал Такур.

— Дрожат, но живот лучше. Неплохо учиться для Безымянный, да?

— Да, быстро учишься, — согласилась Ратха. — Хорошо, Такур, бери его с собой. Если для ожогов нужны еще листья, то я нашла новый куст там, где ручей встречается с луговой тропой.

— Хорошо. Свой я как раз уже ободрал.

Что-то маленькое и шустрое спрыгнуло со шкуры Безымянного к лапам Ратхи, и она отскочила, когда чужак почесался.

— Такур, предлагаю вывалять его в блохотравнике, пока не зачешемся или мы с тобой, или весь клан.

Следующие несколько дней Ратха изнывала от любопытства, несмотря на доверие к пастушьему учителю. Пока еще рано было судить, сумеет ли Рыжеглазый жить среди Именованных. Такур говорил, что силы Безымянного возвращаются и что он проявил живой интерес к урокам, но с каждым днем Ратхе все больше не терпелось в этом убедиться.

Время Ратхи занимали встречи с Хранителями огня и решение мелких споров о том, кто и к кому слишком близко выкопал логово. Этим утром она решила улизнуть, пока никто ее не нашел.

День был ярким и жарким. Свет и тень пятнали тропу, ведущую на луг через бурелом. Птицы, перелетая с дуба на колючие кусты, пикировали низко над тропинкой, почти задевая спину Ратхи. Достигнув луга, кошка стала прокладывать путь через сухие травы и вытянула шею, чтобы разглядеть стадо за заслоном из колышущихся стеблей. Наконец, она его заметила: табунок трехрогов и пестроспинок, отделенный пастушьим учителем от основного стада для занятий.

Такур держался с одного края табунка вместе с однолетками. Котята окружили его: они держали уши на макушке, теснили друг друга пятнистыми крупами, задирали короткие хвостики. Такур им что-то объяснял, Ратха слышала, как он говорил то тише, то громче, но не могла понять, о чем. Котята слушали со вниманием, но что-то было не так, и Ратха насторожилась. Одного не хватало. Куда делся Бунди, сын Драни?

Ратха окинула взглядом луг, чтобы заметить хотя бы промельк пятнистой шкуры. «Вот и он, глупый котенок! Вместо того, чтобы слушать учителя, крутится перед теленком трехрога».

Кто-то залег в тени дубовых зарослей. Это Рыжеглазый, прищурившись, наблюдал оттуда за Бунди. Ратха увидела, как он напрягся и вскочил.

Это движение вернуло ее взгляд к несносному детенышу, но она увидела лишь облако пыли на месте Бунди. Ратха вскочила, силясь рассмотреть котенка. Важенка трехрога вышла из клубов пыли, опустив и приготовив к бою носовой рог.

Хвост и усы Ратхи окаменели, пока она искала след однолетки, боясь увидеть его в траве с размозженной лапой или челюстью. Пронзительный визг приковал ее взгляд к котенку, распластавшемуся по земле. Он пятился от оленихи, вздыбливая загривок и прижимая уши.

Ратха подернула губами и поймала в ветре кислый привкус страха. Она подогнула задние лапы и припустилась через жесткую траву, чувствуя, как та царапает грудь и лопатки.

«Нет, Бунди, — думала она, вспоминая свои детские тренировки. — Никогда не показывай животным свой страх…»

Олениха преследовала Бунди, опустив голову; по бокам от нее блеяли оленята. Хоть Ратха и умоляла свои лапы бежать быстрее, она чувствовала, что не успееет догнать и помочь.

Другой ученик мог бы спастись без ее помощи. Бунди не мог. Ему не доставало ни скорости, ни гибкости, чтобы уклониться от трехрога. «Больше никогда я не позволю Такуру учить слабых котят!»

Она увидела, как пастуший учитель оборвал урок и уставился на другой конец стада, вскинув уши. Котята разбежались в стороны, когда он прорвался через них и рванул к ученику, которому грозила беда.

Олениха подобралась перед неистовым рывком, который вбил бы Бунди в землю… и Такур бы не успел.

«Как и я», — с внезапным отчаянием подумала Ратха. Набрав полные легкие воздуха, она прорычала:

— Ее глаза, Бунди! Используй Взгляд! Смотри на нее!

Котенок лишь съежился, слишком испуганный, чтобы послушаться. Между пастушком и оленихой всколыхнулась трава. Из нее поднялась серебристая морда с прижатыми ушами и вибриссами, и на олениху пристально взглянули оранжевые глаза. Олениха остановилась и вскинула голову, стараясь избавиться от взгляда незваного гостя. Затем она бросилась в атаку со свистящим фырканьем.

Ратха увидела лишь серое размытое пятно, когда Безымянный устремился к оленихе. Затем, расставив лапы и вскинув хвост, он бросился высоко в воздух перед зверем. Олениха оступилась и припала на задние ноги. Затем она встала на дыбы, вопя от гнева и ударяя копытами. Одно из них задело Безымянного, когда он приземлился. Взвыв, кот немного отбежал.

Ратха помчалась к Бунди. В один миг его полный ужаса вопль достиг ее ушей, и в клубящейся пыли перед ней возникла пятнистая шкурка. Не останавливаясь, кошка ухватила его за шкирку и поволокла. Бунди болтался из стороны в сторону и был слишком тяжелым, чтобы его тащить, так что Ратха бросила его, едва оказавшись вне досягаемости звериного гнева. Затем она развернулась, чтобы увидеть Безымянного.

На его шкуре не прибавилось ран, лишь болезненно выпирали ребра на худых боках. Олениха развернулась, пристально глядя на Безымянного. Он широко расставил лапы и уставился на олениху, заставляя ее встретить свой взгляд. Готовя новую атаку, она ударила копытом по земле. Теперь она попала в ловушку оранжевых глаз. Как бы стадная важенка ни запрокидывала голову, избежать огненного взгляда ей не удавалось.

Безымянный размеренно шагнул к оленихе. Ратха с осторожностью наблюдала. Было слишком опасно оставлять в живых зверя, узнавшего, что он может противостоять пастухам. Если важенка вновь атакует, сегодня она станет убоиной для клана. Если Безымянный переглядит ее и подчинит ее волю, она будет жить и растить оленят.

Ратха заметила, как остановился Такур. Он тоже следил. Олениха нервно переставила одну заднюю ногу за другую. Безымянный снова к ней шагнул. Неповиновение оленихи сошло на нет, и она отвернулась.

— Довольно, — сказал Такур, отстраняя среброшкурого. Затем он взял верх над оленями, и скоро они совсем отступили. С возмущенным ревом важенка развернулась и поскакала в стадо. За ней последовали оленята на тонких ногах.

Ратха выдохнула и услышала, как рядом выдохнул кто-то еще, но тише. Бунди вздрогнул, когда Ратха на него посмотрела, и кошка представила, каково ему. Он не просто по глупости попал в беду: самому вожаку пришлось его вызволять. «Нет, все не так, — подумала Ратха. — Это не я остановила замах оленихи».

— За глупость Такур прожует тебе уши, — грубо сказала она котенку, — но ты, по крайней мере, остался жив.

Пастуший учитель увел Безымянного в клочок тени на лугу. Рытха рысцой перебежала к Такуру, и Бунди поплелся за ней.

— Безымянный не пострадал? — спросила она.

— Нет, хотя и старался, — Такур повернулся к Бунди. — Сам знаешь, что наделал, котенок. Ступай в другой конец луга и поразмысли. Позже с тобой поговорю.

Порывистый ветер трепал усы Такура. Он поймал запах, который все лето не мог почуять: дождевой. Стоял полдень, но небо над лугом темнело. Такур поднял морду к облакам и увидел, как и другие пастухи задирают головы.

Пастухи кружили вокруг беспокойных оленей и пестроспинок, и Такур помог им согнать животных. От топота множества копыт поднималась пыль и застревала у него в горле. Пыль забивалась ему в глаза и между пальцами, покрывала усы. Его шкура стала грязной и полной песка до оснований шерстинок. Он бросил попытки все это вылизать, потому что давился от вкуса грязи на языке, а на следующий день ее только прибавлялось. Все в клане приобрели один и тот же пыльный окрас. Даже серебряный мех Безымянного стал мышастым, и в контрасте с ним удивительно сияли огненные глаза.

Пестроспинки ржали и брыкались, пока пастухи загоняли их под старый дуб, но Такур знал, что, если начнется гроза, из укрытия никому убегать не захочется. Трехроги разбрелись между окрестными деревьями, чья редкая сухая листва предлагала им мало как пищи, так и приюта.

Бледный свет исчез, когда тучи сгрудились над головами. Пастухи и их животные остались без теней, а серость неба загустела. В начале тропы возникли факелоносцы с Красным Языком и ветками ему на прокорм. Такур увидел позади них Безымянного с маленьким пучком сухих побегов в челюстях. Пусть Ратха пока и не дала ему задания, он выбрал помогать Хранителям огня.

Безымянный, которого все еще звали Рыжеглазым из-за нехватки настоящего имени, принес полную пасть веток ближайшему Хранителю огня и присоединился к Такуру под дубом.

— Сегодня рано нести Красный Язык, — сказал Рыжеглазый в ответ на взгляд Такура. — Фессрана сказать, пастухи заметить щетиногривов, они мочь напасть до темного времени, — говорил он все еще неуклюже, но за малое время его речь удивительно развилась.

Такур и Рыжеглазый наблюдали, как Хранители огня окружили стадо кольцом из равноудаленных стопок хвороста, а затем зажгли костры. Факелоносцы старались укрыть сторожевые огни под нависающими сосновыми лапами и колючими кустами, достаточно высокими, чтобы не вспыхнуть; но несколько костров пришлось развести под открытым небом.

Скоро олени и пестроспинки оказались в широком кольце огней, и у каждого костра стоял на страже Хранитель огня. Острый запах древесного дыма смешивался с запахами раздуваемой пыли и подступающей грозы.

Что-то стукнуло по земле у лап Такура, взметнув облачко пыли. Капля ударила его по носу. Такур заворчал, трехроги заблеяли. Порыв ветра вгрызся в траву и хлестнул сторожевые огни. Хранители огня подкопали каждый костер, соскоблив засохшие сорняки и мусор, чтобы огненное существо не сбежало. «Они знают, каким бывает голод Красного Языкп», — подумал Такур.

Он снова поднял морду к небу. Оно было дымчатым с полосами и рябью, что перетекали, как вода в широкой медленной реке. Дождь оказался бы желанным подарком после изнуряющей жары, что продержалась все лето, но ливень мог убить часть огненных существ и создать прорехи в защитном кольце. Такур ощутил удары тяжелых капель по макушке и ушам. Легкой мороси ждать не следовало.

Дождь быстрее забил по шкуре Такура. Обычно ему не нравилось промокать, но дождь был до приятного теплым, а Такур — до тяги к купанию грязным. Он почесался и распушил мех, чтобы дождь добрался до кожи.

Такур поймал себя на том, что рассматривает полосы, проделанные дождем на пыльном боку своего спутника. Рыжеглазый стремительно восстанавливался после схватки с голодом. Его раны залечились, а чесотка отступила, оставив лишь несколько залысин, уже зарастающих пушком.

Заметил Такур и иное. Грудь среброшкурого зверя была шире, а передние лапы длиннее, чем у кошек клана, поэтому линия его спины понижалась к хвосту. Его передние лапы в целом смотрелись мощнее, чем у Именованных, лопатки и шея — мускулистее. Даже форма головы слегка отличалась. В его черепе имелась странная ложбинка, что начиналась с макушки и пересекала широкий нос, чтобы затем слиться со внутренней стороной клыков.

Такуру было очевидно, что незнакомец отчасти происходил и не от Именованных, и не от Безымянных, но от неизвестного вида. Конечно, по крайней мере один из родителей передал ему дар сознания, горящий в его глазах. Передаст ли он сам этот дар потомству?

Дождь усилился, вымачивая шкуры и превращая пыль под лапами в грязь. Такур увидел, как несколько Хранителей огня собрались вокруг сторожевого огня на открытом пространстве. Некоторые пригнулись под укрытием сосновой ветки и дышали на Красный Язык, пока остальные складывали растопку.

— Должен идти нести больше веток, — сказал среброшкурый и ускакал прочь.

Он едва успел удалиться, как Такур услышал странный вой. Он отвернул усы от стада в направлении звука. Сначала крик был слабым и терялся в непрестанном шуме дождя, но затем он начал нарастать, набирая силу, пока не заполнил весь луг. Жуткий колеблющийся вой разразился тявканьем и лаем, будто насмехаясь над пастухами, Хранителями огня и их стараниями уберечь животных.

Вой угас, осталось лишь шипение дождя. Такур укрылся под ветвями старого дуба, и вода ручьем бежала с его хвоста и ушей. Воздух под деревом был сырым и тяжелым от возни и запахов пестроспинок. Спустя немного времени Рыжеглазый с полной пастью веток опять возник в начале тропы, ведущей на луг, и, доставив растопку, присоединился к Такуру. Многие из оставшихся пастухов тоже искали укрытия от ливня, хотя часть из них стала помогать Хранителям огня защищать сторожевые огни.

— Навозные щетиногривы! — прорычал пастух Черфан и, тяжело встряхнувшись, обрызгал соседей. — Я не от дождя отряхиваюсь, а от этого воя.

— Скольких увидел? — спросил Такур.

— Пару, но учуял больше. Тут их, должно быть, целая стая собралась. Как я ненавижу вонь этих брюхогрызов!

Вой возобновился, будто враги услышали слова Черфана. Голос стали еще более дикими и громкими; порой они срывались на короткие неистовые крики, непохожие на голоса иных животных, известных Именованным. Для Такура они отдавали безумием. Он почувствовал, что больше не в силах просто стоять и слушать.

— Помогу Хранителям огня, — сказал он Рыжеглазому и рванулся из-под укрытия дубовых ветвей.

Прищурив глаза из-за проливного дождя, Такур отправился к самому дальнему из сторожевых огней, что начал уже потрескивать и дымить под навесом из веток, сложенным над ним Хранителями огня. Рядом с костром он увидел Фессрану, что старалась поддержать огонь. Она вздрогнула и поежилась, когда по лугу разнесся новый взрыв дикого воя.

— Нет! — зарычала она, шлепком выбивая ветку изо рта Хранителя огня. — Так не пойдет. Зеленая и промокшая, — она развернулась к другой Хранительнице огня, молодой самке с красно-бурым мехом. — Бира, принеси сосновый факел из ближайшего огне-логова.

Затем Фессрана обернулась на Такура. Он услышал, как к нему сзади подскакал Рыжеглазый, и Фессрана как раз произнесла:

— Поможешь, если принесешь побольше сухой растопки, пастуший учитель. Возьми с собой Рыжеглазого, он знает, где ее добыть.

Бира бросилась к логову, где сберегали главный огонь, а Такур повернулся к Рыжеглазому. Не успел он повторить задание Фессраны, как среброшкурый произнес:

— Я знаю, что ей надо. За мной, пастуший учитель.

Когда Рыжеглазый отпрыгнул, Такур увидел, как Фессрана заложила назад уши из-за очередного неудачливого Хранителя огня.

— А ты не мог бы ветку держать так, чтобы она не капала прямиком на Красный Язык? Неудивительно, что он помирает!

Такур всмотрелся сквозь пелену дождя, разглядел очертания Рыжеглазого, пригнул голову и поскакал за ним. Когда они достигли растопки — груды переломанных терновых веток у основания огромной ели — Рыжеглазый стал отбрасывать верхние.

— Внизу сухие палки, — быстро сообщил он.

Такур сунул морду в кучу веток, не обращая внимания на иглы, царапающие морду. Он учуял теплый смолистый аромат дерева, сохшего все лето. Такур вцепился челюстями в ветку, торчащую из самого низа груды, и тянул до тех пор, пока ему не показалось, что он вот-вот сломает клыки.

Ветка высвободилась с внезапным щелчком, и Такур упал навзничь в лужу. Вскочив, он ощутил, как его мех до самой кожи промочила липкая жижа; но растопку он все-таки сумел уберечь от влаги.

Чтобы сохранить оставшиеся ветки, Рыжеглазый вернул на место те, что забрал с вершины кучи. Перед тем, как взять свой пучок в пасть, он завернул его в большой лист щавеля и показал Такуру, как сделать так же. Когда пастуший учитель был готов, они помчались сквозь дождь к умирающему сторожевому огню.

Такур увидел размытые очертания Биры и другого Хранителя огня, что шел рядом с ней, держа над ее факелом сосновую лапу. Но было уже поздно. Такур услышал в дожде отчаянный вой и увидел, как Фессрана отходит от гнезда своего огненного создания. На мгновение он озадачился, а после понял, что сторожевой огонь погиб, и теперь спасать придется следующий.

Вместе с Рыжеглазым Такур изменил направление и поскакал к Фессране с грузом терновых веток. Там же была и Ратха, она помогала Хранителям огня, но, несмотря на новый факел от Биры, сторожевой огонь задымил и истлел в углях. Все отступили к следующему выжившему костру.

Такур передал растопку Хранителю огня и потер морду лапой, чтобы облегчить боль поцарапанных шек.

— Скажи Черфану, чтобы он перевел трехрогов под дуб к остальным животным, — попросила его Ратха.

Дождь сбегал по ее морде, размазывая сажу. Позади Такур услышал тревожный рык Фессраны:

— Пестроспинки! Они напали на пестроспинок!

Выбравшись из удушливого дыма, Такур увидел сгорбленные силуэты, что выскочили из-под деревьев на дальней стороне луга и собрались в вереницу. Они промчались по пеплу мертвых сторожевых огней к лошадиному стаду. Можно было расслышать пронзительное возбужденное тявканье.

Ратха поджала задние лапы и скачками понеслась к вторженцам, за ней Фессрана и несколько Хранителей огня. Такур развернулся и помчался следом. Он ощутил, как грязь обрызгала его лапы, и обнаружил, что рядом с ним бежит Рыжеглазый. Щетиногривы были впереди, целая стая. Такур уловил, как блеснула в дожде золотистая шкурка Ратхи, когда та бросилась, чтобы отрезать вторженцев от стада.

Ее атака разбила стаю разбойников. Половина стаи пробежала мимо Ратхи к пестроспинкам. Вожак бросилась за ними в погоню вместе с Хранителями огня и исчезла среди дождя. Фессрана ринулась следом, но внезапно остановилась. Напротив нее были тени — тени, дождем превращенные в серость. Такур увидел, как Хранительница огня сделала выпад передней лапой с выпущенными когтями. Щетиногривы отступили, но недалеко. Они опять начали смыкаться вокруг нее с голодным поскуливанием.

Такур и Рыжеглазый атаковали их сообща. Звери отскочили, свесив языки и зажав короткие драные хвосты между лапами. Но вместо того, чтобы разбежаться, щетиногривы возвратились. Такур развернулся в поисках отступления, но лишь обнаружил, что все пути перекрыты. Их с Фессраной и Рыжеглазым полностью окружили.

Он попятился к сородичам, чуя их страх и чувствуя их дрожь. Ливень так разъярился, что было трудно разглядеть что-либо даже в хвосте от себя и расслышать далекие крики других пастухов. Такур ощутил, как мех на его шее встал дыбом от страха. Помощи от пастухов можно было не ждать, они прогоняли от стада оставшихся налетчиков.

Щетиногривы подступали ближе. Такур мог теперь рассмотреть черно-желтые разводы на их шкурах и жесткие грубые гривы вдоль шей. Глаза хищников светились холодом и жадностью. Такур знал, что плоть Именованных может наполнить их животы не хуже мяса стадных животных. Ноздри зверей раздувались, а большие уши подрагивали, разворачиваясь вперед.

Щетиногривы подходили с осторожностью, опустив черные морды, и их тяжелые челюсти истекали слюной. Их запах достиг Такура и напомнил о мухах, ползающих по белым костям. С одной стороны от Такура зарычал Безымянный, с другой огрызнулась Фессрана. Ее ворчание перешло в визг, когда щетиногрив поднырнул к ее боку. Такур увидел, как Фессрана вывернулась и вцепилась в густую гриву, но мех был настолько жестким и плотным, что, как бы она ни напрягала челюсти, у нее не получалось прокусить глубоко. Кровь уже потекла, но существо оставалось на лапах и тянуло за собой Фессрану.

Такуру пришлось защищаться, когда еще один щетиногрив бросился на него и вцепился в живот. Такур вскочил на спину твари и вонзил зубы ей в шею. Щетиногрив откинул голову и стал давить на челюсти Такура, пока они не заныли. Хвост Такура сдавили зубы, и свирепый рывок его чуть не утащил.

Такур упал на бок, и, пока он отчаянно пытался схватить тварь за горло, его передние лапы обвивали ей шею. Рывок за хвост ослабил Такуру задние лапы, и он услышал пронзительные крики других щетиногривов, выплясывающих вокруг. Он утратил хватку и окончательно рухнул. Ему наступили на бок, и к нему принюхались носы щетиногривов.

Какое-то время Такур видел лишь их животы и лапы. Ближайшая пара лап вздрогнула, а затем пошатнулась. Щетиногрив осел: его подмял Рыжеглазый.

Вблизи Такур смог увидеть все. Среброшкурый откинул голову, и его нижняя челюсть опустилась почти до низа горла, высвобождая полную длину клыков. Клыкастая пасть Безымянного опустилась, а передние лапы навалились на врага всей тяжестью.

Раздался треск и скрежет, когда клыки прорезали мех и шкуру, а затем натолкнулись на кость. Вскрикнул щетиногрив.

Рыжеглазый поднял морду от расколотого загривка животного. Такур уставился на Безымянного, ощутив внезапный холодный страх: сильнее, чем от атаки щетиногривов. Такур знал, что этот колющий укус никто из Именованных никогда не использовал.

Он вышел из оцепенения, когда осознал, что другие щетиногривы отступили, беспокойно поскуливая. Неподалеку Фессрана трепала обмякшее тело одного из них. Она тряхнула его в последний раз и бросила. Такуру не нужно было приближаться, чтобы увидеть след от укуса Рыжеглазого.

Фессрана потерлась о Такура, все еще трясясь от ярости. Она зашипела и показала разбойникам клыки, затем повернулась к Рыжеглазому, вытиравшему морду о промокшую шкуру своей добычи, и сказала:

— Спасибо, котенок. Хороши в бою эти твои клыки.

Безымянный посмотрел на Фессрану. В его глазах была странная настороженность, но кошка, похоже, ее не заметила.

«Она знает, что он убил щетиногривов, — подумал Такур. — Но не знает, как».

— Не ранен, пастуший учитель?

Такуру понадобилось немного подумать, чтобы ответить Рыжеглазому.

— Пожевали хвост, но и все на этом.

Хриплые крики и пронзительные взлаивания послышались через шум дождя.

— Брюхогрызы еще преследуют пестроспинок, — прорычала Фессрана. — Туда!

Втроем они бросились в сторону шума.

Дождь ослабел, и поле зрения Такура расширилось. Оставшиеся щетиногривы ворвались в стадо пестроспинок и пытались отбить от него старую кобылу с ее запоздало рожденным жеребчиком. Шкура лошади уже седела, мех на ногах у нее давно истерся. Такур знал, что из-за болезни жеребенка пастухи выбрали обоих животных для забоя. Щетиногривы поддержали их выбор.

Они окружили кобылу с детенышем, заставив их отступить от стада. Лошадь яростно рвалась обратно, отбиваясь задними ногами. Один из разбойников отшатнулся, его челюсть была сломана и болталась. Прочие избежали лягающих ударов и стали гонять жеребенка по лугу, покусывая за скакательные суставы. Они сорвались на быстрый бег и вынудили жеребчика перейти на галоп.

С другой стороны мчалась Ратха с Хранителями огня. Они несли новые факелы, но были слишком далеко, а стая все ускорялась.

Такур ускорялся, пока, наконец, не настиг щетиногривов. Он увидел, как Рыжеглазый и Фессрана бегут напротив, за спинами вторженцев. Окруженные стаей, пестроспинка с жеребчиком сворачивали из стороны в сторону, стараясь прорваться через кольцо похитителей. У кобылы вздымались бока, и ее дыхание вырывалось с тяжелым хрипом. Пена текла с ее шеи, а глаза закатились.

Тяжело дыша, Такур чувствовал, как воздух обжигает ему грудь. Он знал, что способен обогнать щетиногривов в коротком забеге, но в нынешнем темпе они могли убежать далеко. Они перешли на скачки, загребающие землю, чтобы утомить бегущих следом Хранителей огня. Если стая уйдет с пестроспинками, она их загонит до изнеможения, а потом измотает животных мелкими покусами, пока они не свалятся с ног.

Такур сжал челюсти и вложил все оставшиеся силы в последний рывок. Обернувшись, он увидел позади уродливую морду, распахнувшую пасть. Такур помчался вперед, увеличивая отрыв и понимая, что ему понадобится каждый клочок расстояния.

Замедляясь, он отскочил, подкинул себя в воздух, развернулся и бросился, чтобы ударить прямо в грудь вожаку стаи. Столкновение вышибло воздух из легких твари. Щетиногрив рухнул со сдавленным воем, и Такур чувствовал, как снова и снова вздрагивал враг, когда в него врезалось все больше зверей из стаи. Такур стал процарапываться через ошарашенную груду бьющихся тел и щелкающих челюстями морд. Он услышал пронзительные крики, когда звери, оставшиеся вне драки, рассеялись в замешательстве.

С торжествующим ржанием его перепрыгнула старая кобыла и ускакала от барахтающейся кучи щетиногривов. Жеребчик помчался за ней. Краем глаза Такур увидел, как Безымянный вышвырнул щетиногрива за хвост и схватил следующего. Он не утруждал себя их убийством, а просто отбрасывал, и вместе с Фессраной прокладывал путь к Такуру. Пастуший учитель высвободил переднюю лапу и протянул Фессране. Он вскрикнул от боли, когда кошка сомкнула на лапе челюсти и вытащила его из драки.

Такур уловил отблеск огня на мокрых шкурах и понял, что Хранители огня окружили стаю. Дождь прекратился, и ничего не мешало факелам. Щетиногривы сгрудились в центре, прижав уши и приглушив завывания до скулежа. Несколько Хранителей огня принесли незажженные палки, изжеванные на концах и заточенные в огне.

Щетиногривы огибали друг друга, перелезали по сородичам, чтобы только избежать этих мстительных существ, смыкающих вокруг них кольцо. Хранитель огня ткнул головней в загнанного зверя, и тот отступал, пока не натолкнулся на сородичей и не попал в тупик. Его крики становились все резче и пронзительнее, а потом превратились в испуганный вопль. Зверь пригнулся и задрожал, пытаясь спрятать морду в шерсти на боку.

Что-то заставило Такура посмотреть на Рыжеглазого, стоявшего сразу за кругом факелоносцев. Глаза среброшкурого сузились, а губы отдернулись в полурычании. Выражения Хранителей огня отличались. Их глаза горели жаждой мести и внезапной нетерпеливой жестокостью. Рыжеглазый наблюдал не за испуганными щетиногривами, а за кошками клана, что размахивали перед ними огнем.

Такур вспомнил, что и Безымянный точно так же столкнулся с гневом Красного Языка. Он поравнялся со среброшкурым и мягко произнес:

— Кобыла с жеребенком все еще на свободе. Надо помочь пастухам их найти.

Взгляд Рыжеглазого так и был прикован к Хранителям огня. Его глаза изменились. Они сделались ярче, и дело было не только в свете пламени.

— Красный Язык есть могучее существо, — мягко сказал он себе под нос.

— Найдем кобылу, — напомнил Такур, подтолкнув безымянного в лопатку.

— Да, пастуший учитель, — рыжеглазый моргнул, опустил голову и отправился следом.

Они отыскали запах кобылы, что отчетливо ощущался на мокрой траве. Однажды Такур оглянулся и увидел, как вздымаются и опадают огни. Хранители огня ударяли зверей заостренными палками, зажатыми в челюстях. Тявкая и рыча, обезумевшие животные нападали на кольцо факелоносцев. Один из Хранителей потерял головню и упал. Вопли смешались с пронзительным визгом, когда животные, отбросив мучителей, вырвались из круга.

Не успели Такур и Рыжеглазый оглянуться, как стая исчезла в ночи. Придя в себя, факелоносцы кинулись в погоню, и пламя металось на их головнях. Рыжеглазый прыгнул в их сторону, чтобы присоединиться, но они убежали, а их крики уже начали затихать.

Такур позволил себе расслабиться.

— Вернись, — позвал он среброшкурого. — Пусть Хранители огня их преследуют.

Рыжеглазый замешкался, следя за исчезающим светом факелов. Он что-то пробормотал себе под нос, и пастуший учитель не расслышал.

— Ты поможешь выследить пестроспинок, или нет? — Такур уже терял терпение.

Рыжеглазый вздрогнул и развернулся, все еще со странным выражением в глазах. Это было наполовину негодованием, наполовину чем-то еще… Такур не знал. Возможно, голодом. Голодом, который мясом не утолить.

Ратха остановила погоню на дальнем конце луга. Задыхаясь, она замедлилась; крики щетиногривов все еще отдавались в ее ушах. Позади рычание факелоносцев смешивалось с сердитым потреском Красного Языка. Она разделяла лихорадочною жажду клана преследовать врага клыками и огнем.

Скорость, которую страх придал щетиногривам, позволила им оставить Хранителей огня далеко позади. Собратья разбойников лежали мертвыми на лугу, и Ратха знала, что выжившие заработали шрамы не только на шкурах, но и в памяти, которые отвратят их от дальнейших поисков пищи на землях клана.

Ратха услышала приглушенный рык, звуки волочения и встряхивания. Обернувшись, она увидела Хранителя огня, терзающего тело щетиногрива. Длинный язык свесился из окоченевших черных челюстей и болтался с каждым яростным рывком.

Ратха наблюдала, утоляя жажду мести.

— Достаточно! — неожиданно крикнула она.

Хранитель огня отпустил труп и попятился. Ратха ждала, изучая глаза, сияющие ей в ответ отраженным факельным светом, приглушаемым лишь легкой моросью.

— Достаточно, — повторила Ратха, понизив голос. — Стадо в безопасности, а врагов больше нет. Хранители огня, вернитесь со мной и возродите умершие огни.

Факелоносцы сделали как она велела, и скоро в пепле старых костров загорелись новые. Но они были маленькими и неуверенными. Ратха понимала, что, если дождь усилится, он погасит их так же легко, как и предшественников.

— Дайте существу побольше дерева, — сказала она Хранителям огня, проходя от одного сторожевого огня к другому. — Чтобы оно стало сильным и свирепым.

Она остановилась, наблюдая за тем, как двое Хранителей огня изо всех сил старались выполнить просьбу. Один принес побольше веток, а другой подкармливал огонь. Присев в безопасном отдалении от его гнезда, кот быстрыми поворотами головы подбрасывал сучья. Огонь ненадолго вспыхивал, поглощая сучок, а затем угасал.

— Не так, — нетерпеливо сказала Ратха. — Бери большие ветки и клади, а не бросай.

Бросив на нее тревожный взгляд, Хранитель огня взял в челюсти толстую ветвь, приблизился к огню так близко, насколько осмелился, и подбросил ветку. Она врезалась в пламя, разбив гнездо из бережно сложенной растопки и отправив в небо сноп искр.

Ратха отпихнула Хранителя огня и вытащила ветвь. Она бережно вернула к жизни сплющенные останки своего существа, и, когда оно ровно загорелось на свежей растопке, дала ему ветку потолще.

Каждый раз, когда она опускала ветку в гнездо, дыхание огненного существа рвалось ей в морду, жалило золой и пеклом ее глаза. Огонь прорычал Ратхе в уши о своей ярости, лизнул ее щеки и погрозился сожрать усы. Ей пришлось заставить себя сложить ветки как надо, как бы ни болели ее щеки и как бы инстинкты ни призывали ее отпрыгнуть.

Закончив, она с облегчением отвернулась и вытерла закопченную морду лапой. Оба факелоносца наблюдали за ней со смесью благоговения и негодования.

— Вот как надо, — сказала Ратха. — Будешь быстрым и уверенным — сбережешь усы.

Хранитель огня, сломавший гнездо Красного Языка, подошел к прыгающему пламени с растопкой в челюстях. Он повернулся к огненному существу и, немного поколебавшись, бросился вперед. Вбросив ветку в костер, он крадучись убрался: его живот побелел от мокрого пепла, а взгляд стал непокорным и испуганным.

— Не так-то просто кормить твое существо, когда оно так вырастает и дичает, — сказал он, вздрогнув.

— Будешь приручать Красный Язык, не давая ему разрастись, и он умрет под дождем, — сказала Ратха, стараясь не потерять терпение.

— Когда он свирепеет, он съедает мне усы, — возразил Хранитель огня. — Взгляни, как они укоротились. Я больше не могу ориентироваться в темноте.

— Будешь думать об усах, а не о долге — сгоришь целиком. Попробуй так, как я показывала.

— Хорошо, вожак клана, — сказал он, но Ратха поняла по его глазам и слабо сдерживаемой дрожи, что желание повиноваться боролось в нем со страхом перед огнем. Ратха хорошо знала, что отбросить этот страх не так-то просто.

— Чем больше будешь пробовать, тем больше приобретешь умения, и тогда ты перестанешь бояться, — она постаралась говорить как можно мягче.

Хранитель огня повернулся к ней с таким выражением, словно знал, что эти слова наполовину ложь, но ответил только:

— Да, вожак.

Ратха отбежала трусцой от его сторожевого огня и прошла мимо следующих, иногда останавливаясь, чтобы проверить, как дела у других факелоносцев. Ничего нового она не увидела, лишь пришла в уныние. Несмотря на обученность и опыт, многие из приручающих огонь робели и приближались к пламени, стиснув веки и прижав уши. Они подбрасывали ветки в костер неуверенными толчками и тут же отдергивали лапы. Но больше, чем их поведение, Ратхе подсказывали запахи: факелоносцы мало доверяли своенравному существу, которое обязаны были стеречь.

Сквозь прореху в облаках сияла луна, отсвечивая на мокрой траве напротив Ратхи. Впереди, под дубом, танцевал и потрескивал Красный Язык, предлагая тепло собравшимся вокруг Именованным. Ратха прокралась под дерево, встряхнулась и разместилась у костра. Здесь же был вислоухий пастух Шоман вместе с Черфаном и другими усталыми котами из клана. Фессрана нежилась у огня поодаль от них. Ратха поискала взглядом Такура и Рыжеглазого, но не преуспела. Устроившись поудобнее, она прислушалась к разговору Фессраны с Шоманом.

— Если убьем тех щетиногривов, нам не понадобится забивать пестроспинку, — говорил Шоман.

Фессрана отвела усы.

— Может, ты и способен съесть мясо щетиногрива. Раз способен — ешь.

— Какая ты нервная. Мясо — всегда мясо, — Черфан зевнул, показывая ребристое нёбо и обратную сторону языка.

— Может быть, для тебя, — Фессрана показала ему язык. — Ты можешь съесть что угодно, развалюха ты здоровенная.

Ратха поймала подушечками тепло огня и совсем отвлеклась от их подшучиваний. Уже не впервые Фессрана дразнила Черфана за неразборчивость в еде. Он, похоже, принимал ее насмешки с терпеливым юмором, как, впрочем, и все остальное в жизни.

— Видели Такура с Рыжеглазым? — спросила Ратха.

— Они в поисках, — ответил Черфан. — Такур сказал, что сам найдет кобылу, а я могу пойти погреться.

— Скоро он вернется. Эта старая кобыла сильнее духом, чем я думала. Может, Черфан, тебе и не стоит ее забивать, — заметила Фессрана и принялась мыть грязную лапу.

— Пта! Тебе просто захотелось молодого мяса, Хранительница огня, — поддразнил ее в ответ Черфан. — Ты же знаешь, что она жесткая, как те щетиногривы.

Шоман кисло взглянул на Фессрану.

— Ты, факелоносец, думаешь, что заслуживаешь мяса получше щетиногривьего, не правда ли? Ну а я так не думаю. Вы с прочими паленоусыми дали умереть слишком многим сторожевым огням. Вот потому и прошли щетиногривы.

— Заройся, Шоман, — прорычал Черфан, в то время как Хранительница огня напряглась и впилась в Шомана взглядом. — Ты-то полезный, как клещ в меху. Фессрана, не обращай на него внимания. С тех пор, как появился Рыжеглазый, у него хвост крючком.

Когда сказали про Безымянного, Ратха вздернула уши. Подняв морду с передних лап, она произнесла:

— Похоже, пастух, ты стал его высоко ценить.

— Признаюсь, что все еще сомневаюсь на его счет, но он усердно работает, и напугать его не так-то просто. Он неплохо пожевал этих брюхогрызов. Хотел бы я это видеть! — Черфан взглянул Ратхе в глаза. — Думаю, ты правильно сделала, когда отказалась убивать его в танце-охоте, вожак клана.

— А я не… — начал Шоман, но Черфан перебил его ударом лапы и сшиб на землю.

— Ой, иди брюхо набивай, ушами-шлеп. Поуспокоишься, может быть.

Он явно уронил не только Шомана, но и чувство его достоинства. Шоман отступил. Ратха услышала, как отдаляются его шаги, и ощутила расслабление. Однако Фессрана сидела с серьезным видом. Черфан вскоре поднялся и потянулся.

— Гляну в последний раз на стадо — и в пещеру. Слишком уж мокрая ночь, чтобы спать снаружи. Напомните ушами-шлепу, что он должен меня сменить.

Часть пастухов ушла вместе с ним, остальные возвратились на луг. Один за другим удалялись и Хранители огня, пока Фессрана и Ратха не остались у костра одни.

— Если тебя обеспокоили слова Шомана, Хранительница огня, не надо тревожиться, — сказала Ратха. — Никогда я его не слушаю.

— Может, тебе и стоило бы, — ровно произнесла Фессрана.

Ратха метнула в ее сторону взгляд.

— А чему ты еще могла научить приручающих огонь? За Красным Языком ухаживать непросто. Не хочу я никого из Хранителей огня наказывать за неудачи.

— Нет в наказаниях никакого смысла, — сказала Фессрана. — Я браню факелоносцев, если они забывают, чему их учили, но наказание — не лекарство от страха.

— Я вижу, как им сложно. Красный Язык — все-таки мстительная сущность.

— Но между осторожностью и робостью есть разница. Твое существо много спрашивает с тех, кто его приручают, — Фессрана уставилась в пламя. — Иногда мне кажется, что у него, как и у нас, есть нюх, и оно распознает тех, кто его боится. Вот тогда-то оно и выскакивает, и обжигает нам усы.

В мерцающем свете Ратха могла разглядеть белые шрамы на морде Фессраны. На подушечках передних лап Хранительницы их было еще больше. Ратха тоже носила несколько шрамов от огня и знала, что Красный Язык — суровый учитель.

— Вожак клана, — сказала Фессрана, и Ратха подняла взгляд от шрамов на лапах Хранительницы к ее морде. — Знаю, ты созвала ко мне всех, кого только можно было освободить от пастушества, чтобы вместо него они учились мастерству Хранителей огня. Но огни сегодня погибли под дождем, и они продолжат умирать, если хранить их будут те, кто обращаются с ними так робко. Я могу привить им знания, но с храбростью надо родиться.

— Значит, ты хочешь, чтобы как можно больше сильных котят учились приручать огонь.

— Да, и не одних лишь котят. И у некоторых взрослых есть сила воли, которую требует с нас Красный Язык, — мягко сказала Фессрана.

Из-за ее интонаций глаза Ратхи слегка прищурились, хотя она сама не поняла, почему.

— И кого из Именованных ты выберешь? — спросила она.

— А подходящих мало, не считая нас с тобой. Один из них — Такур, но он отказался служить Красному Языку, и мне понятны причины, — Фессрана сделала паузу, и Ратха почувствовала, что подруга ее изучает. — Я бы выбрала молодого рыжеглазого. Своей силой и храбростью он мне доказал, что подходит для этой задачи. Он показал себя достойным бойцом, не сдавшись на танце-охоте. А сегодня он это подтвердил: телами двух щетиногривов, лежащих вон на этом лугу.

Некоторое время Ратха молчала.

— Он не Именованный, Фессрана.

Янтарные глаза Хранительницы расширились.

— Я думала, ты собираешься его принять.

— Не раньше, чем созову собрание клана. Хочу послушать остальных, а потом решу.

— Все знают, кто убил щетиногривов, — сказала Фессрана. — Если завтра ты нас всех соберешь, то и согласие у всех получишь.

«И я не забыла, что именно он остановил атаку оленихи, чтобы спасти детеныша клана», — подумала Ратха, но ей не хотелось произносить ничего, что побудило бы Фессрану и дальше на нее давить.

Хранительница огня глядела на Ратху.

— Ты же знаешь, что он уже начал носить нам растопку.

— И не возражаю: это занимает его время. Но не хочу, чтобы ты учила его большему, пока я не приму решение. А завтра — это слишком рано для нового собрания, — демонстративно добавила Ратха.

— Приближается брачный сезон, — сказала Фессрана. — Если прождешь слишком долго, я смогу только хвостом перед ним крутить, а ты будешь не в лучшей форме.

Ратха усмехнулась тому, как емко оценила Фессрана ее поведение во время течки. Напряжение Ратхи немного спало, когда она возразила:

— Возможно, он еще слишком юн для ухаживаний, ты, главная развратница! Но ты права, в эту пору все одинаковые. Скоро приму решение.

Фессрана загнула к морде лапу и принялась умываться. Вдруг замерев, она повернула уши вперед и поднялась, чтобы получше накормить костер деревом. Ратха отвернулась к ночной прохладе, чтобы учуять тех, кто приблизились бы к огню.

Такур и Рыжеглазый пришли под дуб и устало разлеглись в сиянии Красного Языка.

— И задала же тебе скачку эта кобыла, — сказала Фессрана, в то время как Такур лизнул лапу и принялся оттирать ею грязь у себя с морды. — Пусть Черфан ее выслеживает. Ты этой ночью уже поработал.

— Как и ты, Фессрана, — Такур быстро глянул на Рыжеглазого. Ратха определила слабый след беспокойства в запахе друга и задалась вопросом, только ли кобыла была тому виной. — Ты вытащила меня из кучи щетиногривов.

— И Рыжеглазый! — вырвалось у Фессраны. — Ратха, тебе надо было видеть, что он сделал с этими брюхогрызами. Они думали, что я им уже попалась. Я тоже так думала, но когда он набросился и зубы вонзил в того…

Рыжеглазый с неловкостью отодвинулся.

— Хранительница огня, со мной был Такур.

— Вы оба заслужили мою похвалу и более чем, — заметила Ратха. — Когда завтра мы забьем животное, ты, Такур, будешь есть после меня, а затем Рыжеглазый наполнит живот. Фессрана, а следующей будешь ты.

Такур вопросительно взглянул на Фессрану.

— Ты это заслужил, пастуший учитель, — сказала она. — Он тоже, — Фессрана поднялась и потянулась. — Ну, тогда, полагаю, и я.

— Фессрана, иди поспи. И Рыжеглазый тоже, — произнесла Ратха. — Такур, останься, пожалуйста.

Когда Хранительница огня и среброшкурый ушли, Такур наклонился к Ратхе и мягко спросил:

— Скажешь, что тебя беспокоит?

Ратха повернулась к Такуру и уставилась на него, наморщив лоб.

— Фессрана просила тебя принять Рыжеглазого и сделать Хранителем огня, так? — добавил Такур.

У нее невольно отвисла челюсть.

— Ты как узнал? Твой слух острее, чем я думала. Или я говорю громче, чем сама того хочу.

— Нет, я тебя не слышал. Но я достаточно долго знаю Фессрану, чтобы знать, что, если она чего-то хочет, она пустится за этим в погоню.

— Я сказала ей, что еще не решила. Если он с нами и останется, не знаю, стоит ли учить его хранить огонь. Конечно, Фессране требуются еще факелоносцы.

— И ты хочешь дать ей то, чего она желает? — уточнил Такур с удивлением и более чем ощутимым раздражением. — Я думал, что он, если останется, обучится пастушеству.

Ратха боролась с чувством вины, что охватило ее из-за явного разочарования в голосе Такура. Ее вымотало нападение щетиногривов, и она знала, что подбирала слова не так тщательно, как стоило бы. Она надеялась, что Такур почует ее изнеможение и не будет дальше на нее давить, но сейчас его обычную мягкость вытеснил гнев. Он ждал со сдержанным блеском в глазах.

Ратха смотрела на свои пальцы, на землю, на огонь; на все, кроме вопрошающих зеленых глаз.

— Такур, а что я еще могу сделать? — вырвалось у нее в конце концов. — Фессрана говорит, ей нужны факелоносцы с силой воли, достаточной, чтобы владеть огнем. Если костры умрут, у клана не останется никакой надежды справиться с Безымянными или щетиногривами.

— Убедила ли тебя Фессрана в том, что лишь Рыжеглазый настолько значим?

— Своей учебой он бы вдохновлял других усерднее работать. Если хоть один факелоносец способен все исправить, тогда я согласна с Фессраной, что им может стать Рыжеглазый.

— Не сомневаюсь, он смог бы, — сказал Такур. — Не сомневаюсь и в том, что Фессрана думает не только о нем, но и о выводке, который он зачнет. Может, он станет отцом целого семейства, достаточно сильного и смелого, чтобы беречь Красный Язык, если только у них достанет ума, чтобы помнить, каким концом брать в зубы факел!

Ратха не смогла не склонить голову и не отвести усы. Она была потеряна и полна неуверенности. Куда делся тот терпеливый друг и учитель, которого она, казалось, так хорошо знала?

— Почему тебя это так тревожит, Такур?

Такур глубоко вздохнул.

— До этой ночи я ответил бы, что это просто страх насчет неразумности его котят. Этого уже достаточно, но появилось еще кое-что. Трудно объяснить, но я видел, как он смотрит в огонь, и мне это не понравилось. Ратха, он не Именованный, даже если света в его глазах хватит на целый выводок котят.

— Я думала, он тебе понравился, — озадачилась Ратха.

— Он может и нравиться, и страшить.

— Страшить! Это детеныш-подросток!

— Способный. Вырвать. Затылок. Взрослому. Щетиногриву? Нет, Рыжеглазый не детеныш. Я видел, как он глядел на огонь, и я чувствую, что в каком-то смысле он может понимать его лучше нас.

— Тогда, значит, раз это так, он может подсказать нам новые способы им управлять, — она вздернула подбородок, пытаясь возвратить себе уверенность.

— Нет, Ратха. Это не то понимание. Он знает, что Красный Язык сделал и способен сделать с нами. Его знания могут быть опасны, я нутром чую.

Ратху бросило и в жар, и в холод. Она задалась вопросом, было ли дело всего лишь в дыхании огня с одного бока и в ночной прохладе с другого, или же ее разозлили и напугали слова Такура.

— То есть? Боишься, что он захватит мой огонь и использует против меня?

— Нет. Не говорю, что он так поступит, или даже захочет так поступить. Только говорю, что изнутри мне что-то подсказывает: рискованно его назначать Хранителем огня. А почему рискованно, я не знаю.

— Это все, что ты можешь мне сказать? — Ратха уставилась на него с испугом.

— Да.

— А если я выберу опасный путь?

Такур долго смотрел на нее.

— Тогда никакие из моих слов или действий не помогут тебе пронести груз, который ты взвалишь на себя на этом пути. Не завидую твоему путешествию.

— Даже чуть-чуть не утешишь? — спросила она, когда Такур отвернулся.

— Нет. Кажется, я больше не способен на то же, что раньше, — горько произнес Такур. — Пришествие Красного Языка изменило нас всех, в том числе и меня.

Ратха молчала, пока он не отдалился от огня. Тяжело сглотнув, она сказала:

— Ты все еще можешь завтра поесть после меня.

— Если ты в самом деле этого захочешь, — и с этими словами Такур ушел.

Не только ночной холод заставил Ратху подобраться поближе к костру.

Когда клан собрался, Ратха посмотрела с вершины солнечной скалы на Именованных. Снова они пришли все вместе, и снова они поели, но сейчас предстояло не праздновать, а обсуждать.

Она чуяла насыщенный аромат оленьего мяса. Он задержался в сумеречном ветерке, хотя от зверей остались теперь лишь кости и клочья шкуры. Ратха съела половину печени и оставила прочее клану. Обычно она наедалась вдоволь, но от избытка мяса становилась сонной, а ее мысли путались. Так что сейчас Ратха ушла от туши лишь наполовину сытой; она знала, что сегодня ей понадобится ясный разум.

Ратха наблюдала за тем, как Фессрана вела факелоносцев. На фоне заката они выглядели черными. Пламя, что танцевало и подпрыгивало на их ветках, казалось рожденным из красно-оранжевого света небес. Те Хранители огня, которым не досталось факелов, несли растопку в пастях. Под руководством Фессраны они разместили хворост в стороне от солнечной скалы и зажгли огонь собрания.

Огонь становился ярче по мере угасания солнца. Позади клановых кошек протянулись колеблющиеся тени. Глаза, обращенные к Ратхе, горели собственными огнями, зелеными и янтарными. Среди них не хватало одного из цветов, ближайшего по оттенку к самому огню.

Хранители огня лежали рядом с пламенем. Фессрана, оставшись на лапах, оглядывала собравшихся. Ратха увидела, как Хранительница огня снова уселась с недоумевающим видом, а затем перевела взгляд от Фессраны к Такуру, сидевшему вместе с пастухами с другой стороны. Его замкнутое, отстраненное выражение рассказало о том, почему не пришел Рыжеглазый.

Все замолкли, и вечер теперь наполняли лишь шипение и пощелкивание Красного Языка. Ратха встала, возвестив о начале собрания взмахом хвоста. Усевшись, она обвила лапы хвостом.

— Мы, Именованные, — сказала она, — видели много перемен. Раньше нами правили Закон Именованных и сила когтей с клыками. Теперь мы следуем новому закону и новому пути, — она повернулась к костру собрания и к Хранителям огня. — Перемены порождают перемены, как и детеныши, вырастая, заводят новых котят. Теперь надвигается еще одна перемена, и снова мы должны решить, принять ее или отвергнуть.

— Во все времена клан расширялся, не привлекая никого извне, — продолжала Ратха. — Таким был закон во дни Байра и Меорана. Мы не смешивались с внеклановыми. Но тогда все было по-другому, а теперь нас осталось мало. С каждым сезоном рождается все меньше котят. Мы никогда не осмеливались искать других за пределами клана, но теперь нас нашел один из них. Он Безымянный, но у него тот же свет в глазах, что и у нас. И решить мне нужно вот что: нужно ли нам принять Безымянного?

Фессрана подняла испачканную сажей морду.

— Укротительница Красного Языка, я выскажусь в поддержку Безымянного. Я бы хотела, чтобы он услышал мои слова. Почему его здесь нет?

Взгляд Ратхи метнулся к Такуру. Он, похоже, немного поник, когда и другие уставились на него. Вздохнув, он сел.

— Его здесь нет, Фессрана, потому что я сказал ему остаться с однолетками. Я подумал, что нам лучше будет принять решение без него, — Такур сделал паузу. — Вспомните, что случилось на танце-охоте.

Фессрана прошлась к основанию солнечной скалы и взглянула вверх на Ратху.

— Давшая Новый Закон, я помню, что тогда случилось, и вот почему я его хвалю. Никогда я еще не видела такой отваги, и даже среди моих факелоносцев.

— Глава Хранителей огня, — сказал Такур, — ты забываешь, что он не Именованный и не из клана. Наши собственные однолетки не могут посещать собрания, пока не докажут, что достойны.

«Но Безымянный доказал, — неожиданно подумала Ратха. — Он показал, чего стоит, когда отвлек стадного зверя, чтобы я спасла Бунди».

— Не нужно с ним обращаться как с однолеткой, Такур, — сказала Фессрана. — Он не детеныш. Ратха сказала, его прибытие — нечто новое для клана. Значит, нельзя о нем судить по-старому.

И глава Хранителей огня снова повернулась к солнечной скале.

— Вожак клана, мы с Хранителями огня просим, чтобы ему разрешили посетить собрание и услышать наши слова.

Среди котов прокатился удивленный ропот, и Ратха уловила неуверенные взрыкивания пастухов. Шоман поднялся, хлеща хвостом.

— Нет у меня хвалебных слов для Безымянного, — вислоухий пастух фыркнул, уставившись на Такура. — Но я присоединюсь к Хранителям огня и попрошу, чтобы его к нам привели.

У Такура отвисла челюсть. Он сощурил глаза на Шомана и глянул на Ратху.

— Таково желание Именованных? — строго спросил Такур.

— Да, Такур, — сказала вожак и увидела стужу в его глазах. — Приведи его, собрание подождет.

Толпа разделилась, пропуская пастушьего учителя. Когда он ушел, Ратха присмотрелась к другим выступавшим: к Шоману с его поджатыми в злобной ухмылке губами и отведенными назад вибриссами, и к Фессране, чей взгляд был нетерпелив и не так уж невинен.

Ратха внезапно пожелала оказаться внизу, среди клана, в ожидании, что кто-то другой на солнечной скале примет решения и найдет ответы.

Ее мысли прервали шаги Такура: он вернулся вместе с Рыжеглазым. Следуя за Такуром, чтобы занять место среди пастухов, Безымянный выглядел настороженно и сдержанно. Он попытался поймать взгляд Такура, но пастуший учитель не смотрел на Безымянного, пока его вел, и сейчас он тоже отвернулся. Среброшкурый опустил голову и отстранил свой хвост от хвоста Такура.

На другой стороне круга зашевелились Хранители огня. Снова вскочила Фессрана.

— Теперь, когда Безымянный среди нас, как он того и заслуживает, я могу говорить. Я не из тех, кто стала бы хвалить внеклановых. Слишком многие из нас пали от их когтей на моих глазах. Но, как сказала Ратха, некоторые из них хранят тот же свет в своих глазах, что и мы, и хотят большего, чем разбойничать и поедать падаль.

Тяжелый голос прорвался из рычания пастухов.

— Пта! Что он хочет, так это набивать брюхо мясом наших животных.

Все повернулись к Шоману. Фессрана попыталась ответить, но ее голос потонул во внезапном гаме. Ратха стукнула лапой по солнечной скале, чтобы собрание притихло.

— Дайте сказать Фессране, — она направила на Шомана многозначительный взгляд.

Фессрана тоже смерила взглядом Шомана и сказала:

— Если ты считаешь, что это все, чего он хочет, почему ты попросил, чтобы его привели на собрание?

— А чтобы все вы могли увидеть, какой он из себя, — взгляд Шомана ринулся поверх собравшихся. — У тебя, Черфан, — сказал он пастуху позади себя, — Безымянные отняли сына. Ты, Мондир, похоронил тело брата после налета. Все вы носите шрамы на шкурах. Взгляните на него. Эти глаза. Похожи они на наши? Эти клыки. Они легко нам перерубят глотки, — он опять повернулся к Фессране. — Но ты об этом не думаешь, Хранительница огня.

Фессрана лишь зевнула.

— На твоей-то шкуре нет шрамов, — сухо сказала она. Несколько Хранителей огня высунули языки, с иронией ухмыляясь.

Глаза Шомана вспыхнули.

— Невидимые раны могут быть глубоки. Я знаю, что от челюстей Безымянных погиб мой отец, и этого достаточно.

Несколько пастухов, приятелей Шомана, от вида Безымянного притиснули уши к головам. Среброшкурый, не обращая на них внимания, сидел неподвижно и собранно.

— Нет, недостаточно, — огрызнулась Фессрана. — Чего ты хочешь, Шоман, так это мести, а не лучшего для клана. Что насчет клыков, они есть у каждого из нас, и, если бы мы озверели, мы бы и сами друг другу выкусили глотки, — она нетерпеливо топнула лапой. — Вы, народ клана, вам ли не знать, что вы увидели в ночь танца-охоты? Вы увидели того, чья сила воли дает ему сражаться со страхом перед Красным Языком. Того, кто, даже будучи больным и истощенным, не отступил перед моими Хранителями огня.

Фессрана стала ходить кругами, подергивая хвостом.

— Да, он хочет набить живот. Все хотят. И он заслужит это право, защищая своей отвагой наши стада.

Она встала на задние лапы, и мех на ее животе в сиянии пламени стал золотисто-белым.

— Черфан! — позвала она. — Ты потерял детеныша из-за набегов Безымянных. Как его звали?

Черфан отозвался не сразу и удивленно моргнул.

— Его назвали Шонгшар.

— Хорошо. Безымянные вернут нам отнятое. Если бы котенок Черфана выжил, он стал бы храбрым пастухом и зачал бы сильное потомство. Я видела, что этот вот, — она повела усами в сторону среброшкурого, — с большим мужеством оберегает наших животных. А что насчет потомства, нам придется подождать, но, думаю, недолго, — Фессрана бросила лукавый взгляд на юных Хранительниц.

«Дай Фессране разрядить обстановку», — подумала Ратха, но слова Хранительницы вселили в нее неловкость, и тень старой памяти пересекла ее мысли. Кошка разыскала напряженно сидящего Такура. Она никогда еще не видела его таким серьезным.

— Шонгшар — хорошее имя, — говорила Фессрана. — Оно не должно исчезнуть. Дайте новичку присоединиться к нам и назовите его этим именем. Пусть у клана появится новый Шонгшар!

Снова раздался гам. Ратха заметила, что среброшкурый повторял под нос имя, примеряя его на себя. Фессрана, очевидно наслаждаясь вниманием, прошествовала к Такуру. Сначала он, казалось, не понял, что она рядом, а затем резко повернул голову и взглянул на нее.

Цели Хранительницы огня не были злонамеренными, как у Шомана. Она и правда была склонна подшучивать над теми, кто относился к себе слишком серьезно. Ратха и сама получила пару острых уколов от когтей остроумия Фессраны.

— В начале собрания ты высказывался против Безымянного, пастух, — сказала Фессрана, все еще довольная собой. — Почему же ты так притих?

От вида внезапного горя на его морде Фессрана утратила ухмылку. Ее морда сделалась хмурой, и она что-то сказала Такуру более мягким тоном: Ратха расслышать не смогла.

Но уловила ответ Такура, когда он поднялся.

— Нет, Фессрана. Клану надо это услышать, — он осмотрел собравшихся, заглядывая каждому в глаза… даже новичку. — Я не хочу подвергать сомнению слова Фессраны. Только напомню, что в одно место ведет много троп, и каждая показывает нам разное. Фессрана провела вас по одной из них; я должен показать другую, — Такур сделал паузу. — Прежде всего должен сказать, что сидящий рядом со мной достоин имени погибшего котенка. Он спас однолетку от рогов стадного зверя. Ратха расскажет вам лучше меня.

— Если ты собирался его поддержать, — перебила, расширив глаза, Фессрана, — почему ты не хотел его допустить на собрание?

— У меня есть и другие слова, помимо хвалебных, — огрызнулся в ответ Такур. — Как и любой другой, я стараюсь упрощать себе задачи, глава Хранителей огня. Было бы проще сказать то, что я хочу, если бы он не слушал.

Ратха заметила, что среброшкурый глядит на Такура с полным недоумением в оранжевых глазах. Одно из его ушей наклонилось вперед, другое — назад, как если бы он не знал, ликовать ему или возмущаться. Другие члены клана обменялись озадаченными взглядами. Шоман выглядел полностью ошеломленным, и Ратха его в том не винила.

— Мы много ошибались насчет внеклановых, — сказал Такур. — Мы думали, все они неразумны, но встретили и других. Мы думали, что они слишком разобщены и не способны стаей напасть на клан, но мы ошибались. Теперь мы считаем, что знаем о них достаточно, чтобы принять к себе. Я предостерегаю вас от новой ошибки, — Такур перевел дыхание. — Ратха, ты сказала, что произошло много перемен. Так и есть, но не всё можно и нужно менять. Старый закон, запрещавший Именованным смешиваться с Безымянными, был обоснованным. Он сохранял свет в глазах детенышей. Если мы забудем о законе, мы рискуем потерять то, за что всегда боролись.

Говоря, он смотрел на Ратху, и она чувствовала, как поднимается и омывает ее, подобно наводнению, старая память. Мордочки ее собственных котят, с пустыми глазами животных…

С каждым сезоном медленно сглаживалась эта боль; дни падали на нее, как листья на лесную почву. Теперь боль вернулась, свежая, как и прежде. Ей привиделось, что морда Такура переменилась: зеленые глаза сделались янтарными с оттенком желчно-желтого; его покрытая шрамами морда превратилась в нетронутую, за исключением сломанного левого нижнего клыка. Даже его аромат изменился, став более сильным и диким запахом того, кто жил в одиночестве и охотился лишь для себя, пока не взял Ратху себе в пару.

Она отшвырнула воспоминания прочь и увидела морду того, кто и правда был перед ней. «Ну почему Такур выглядит и пахнет почти как его погибший брат?»

По мере того, как отступала память о Костегрызе, вздымалось чувство стыда. Ратху так увлекла идея Фессраны, что она почти забыла о суровом уроке, выученном в прошлом. Теперь ей хотелось спрятать голову в лапах и кричать навзрыд.

Такур опять заговорил, и она вновь сосредоточилась на его голосе.

— Думаю, что и для Безымянного, и для нас будет лучше, если мы его не примем, а он покинет земли клана, — впервые с возвращения он посмотрел среброшкурому в глаза. — Прости. Хотелось бы мне, чтобы мы раньше об этом подумали.

Ратха изучала Безымянного со своего возвышения. На нем играл свет костра, и казалось, что Безымянный резко двигался, хотя на самом деле он оставался неподвижным и непроницаемыми глазами смотрел на клан.

Под ее скалой спорили то там, то тут. Одни морды выражали злость и разочарование, другие — замешательство. Фессрана выглядела особо раздраженной, и Ратха понимала: ей будет нелегко простить Такура за то, что он разрушил ее задумку о замене погибшего Шонгшара.

Она уловила обрывки разговоров.

— …можем давать ему убоину, но запретить спариваться…

— …наше стадо растет. Новый пастух принесет пользу…

— …как на него смотрели те Хранительницы? В течке они больше ни о ком не подумают…

Их глаза обратились к Ратхе за ответами, но ответов не было. Любой выбор мог расколоть клан. Она ощутила себя парализованной, потерянной и пожелала лишь умчаться в ночь, думая только о себе. Затем из замешательства и отчаяния возникли ростки идеи. Она была непростой, но что-то подсказывало, что это может сработать.

Ратха подскочила и хлестнула хвостом, призывая к тишине.

— Я выслушала всех, кто высказались. Теперь слушайте, что скажу я. Фессрана, ты права насчет наших нужд. А ты, Такур, мудро говоришь об опасностях. Еще я слышала, кто-то сказал, что мы могли бы принять Безымянного, если бы запретили ему спариваться. Это не сработает; когда приходит время, никто о запретах не думает.

— Предлагаю я вот что, — продолжила она, начав расхаживать туда-обратно по краю солнечной скалы. — Если мы разрешим ему избрать среди нас пару, он должен будет показать нам своих котят, чтобы мы увидели, есть ли свет Именованных в их глазах.

— Я только порадуюсь, если он будет, — сказал Такур. — Но если нет?

Ратха вздохнула и остановилась.

— Если мы найдем их подходящими для воспитания в клане, Безымянный с подругой сохранят их. Если нет, выводок надо будет унести подальше от земель клана и бросить.

Она пригнулась на краю скалы и пристально всмотрелась в среброшкурого.

— Ты, тот, кто станет Именованным — ты все понимаешь?

— Рыжеглазый должен показать своих котят клану и сделать как скажет вожак.

— Да. Если согласишься и обнажишь горло перед Красным Языком, я тебя приму.

Собрание снова взорвалось голосами, когда хором высказали мнение и те, кто поддерживали среброшкурого, и те, кто выступали против. Воздух наполнил торжествующий рев вместе с сердитым шипением. Эмоции, обрушившись на Ратху, отбросили ее назад. Вскочив, она прибавила к суматохе свой голос:

— Тихо, вы все! Решение за мной, и я его вынесла.

Собрание притихло, но остался приглушенный ропот. Ратха спрыгнула и встала перед кланом.

— Готов? — спросила она Безымянного. — Тогда приди к солнечной скале.

Она приказала двум факелоносцам встать от нее по обе стороны, а Фессрана зажгла еще одну палку и принесла Ратхе. Перед тем, как зажать ее в пасти, вожак подняла морду.

— Присядь и обнажи горло.

Неожиданный страх ворвался в глаза Безымянного, и Ратха знала, что он вспомнил танец-охоту. В ожидании клан наблюдал. Если воля подведет Безымянного, проиграют и он, и Ратха.

Ратха высоко подняла факел. Безымянный занял место, как она и велела, и поднял подбородок, поворачивая голову так, чтобы Ратха видела биение жилки сквозь мех на его горле.

— Теперь им, — проговорила она, держа ветку.

Он покорно развернулся и обнажил горло перед кланом. Жест подчинения, похоже, успокоил собравшихся. Безымянный продолжал неуклюже пригибаться, напрягая шею, пока Ратха не сказала ему подняться. Она отбросила факел в костер.

— Встань перед кланом… Шонгшар! — выкрикнула Ратха. — Пусть Именованные поприветствуют нового брата!

Первое время новоименованный Шонгшар стоял в одиночестве, но кошки клана постепенно стали его окружать, касаться носами и потираться с ним щеками. Когда присоединились Фессрана с Хранителями огня, радости сразу прибавилось. Их дружеская атака чуть не сбила Шонгшара с лап, но Ратха заметила, что он принял это с юмором, тем более что все они были без факелов.

Пастухи проявляли меньше радушия, но даже Шоман неохотно почистил новичку усы. Такур для порядка коснулся носом своего ученика и сел рядом с Ратхой. Оба молчали, наблюдая, как толпа доброжелателей захлестывает Шонгшара.

Ратха не смогла не ощутить легкого сияния гордости.

— Ты совершаешь ошибку, — мягко сказал Такур, коснувшись ее уха усами.

— Ар-р, Такур, не порть момент.

— Хорошо. Я за него счастлив, но, надеюсь, тебе известна тропа, по которой ты бежишь.

— Мне пришлось. Другой тропы нет.

Такур опять молчал. Ратха ощутила опустошение и не смогла не вспомнить свою неуверенность насчет новичка и скрытый вызов, который однажды в нем ощутила. Конечно, она ошибалась… или же нет?

Ей внезапно опротивели свои метания, и она сказала себе перестать беспокоиться. «Я сделала для нас как лучше. Большего я не могу от себя потребовать. Только время может сказать, была ли я права. Больше я об этом думать не буду. Не надо искать неприятностей».

Такур сел на сухую листву под дубом и проследил за однолетками, которые теперь сами управлялись с пестроспинками и трехрогами. Он надеялся, что его тренировки хорошо подготовили молодых пастухов к предстоящей работе. С приходом листопада у клана начался брачный сезон. В это время ответственность за стадо ложилась на однолеток, ведь котята еще не достигли той поры, чтобы обращать внимание на суть новых запахов, разносимых осенним ветром по лугу.

Такур учуял течных самок. Каждый из их запахов дразнил и покалывал нос, и Такур подрагивал. Он беспокойно дернул хвостом, желая, чтобы брачный сезон не наступал так скоро.

Он пообещал себе покинуть земли клана. Учеба юных пастухов подошла к концу, и теперь Такур, как и все остальные взрослые кошки клана, должен был положиться на умения и смелость молодых. Из-за запахов и брачных завываний, витавших в воздухе, Такур сомневался в том, что хоть кто-то из клановых задумывался о стаде. Возможно, крики ухаживающих котов меньше бы его раздражали, если бы он не узнал среди них голос Шонгшара.

Такур надеялся, что из-за молодости среброшкурый отложит поиски самки хотя бы на год и отсрочит трудности, которые могли бы возникнуть из-за его котят. Но Шонгшар был старше, чем выглядел, и стремительно превратился в зрелого самца, что удивило многих из клана. Несколько дней назад он стал ухаживать за юной Хранительницей огня Бирой, оттеснив Черфана, который тоже добивался ее внимания. Пастух благосклонно отступил, но признался перед Такуром в том, что недооценил Шонгшара как соперника.

— Не поверишь, но у этого молодого повесы голос погромче моего, — сказал тогда Черфан, вывалив язык в печальной гримасе.

Такур пытался убедить себя, что его собственная реакция на успех Шонгшара была лишь завистью, но часть рассудка отказывалась принимать такой простой ответ. Он говорил с Шонгшаром о возможных последствиях его связи с самкой и встревожился из-за ответов.

— Шонгшар, ты обдумал то, что сказала тебе Ратха, когда ты присоединялся к клану? — спросил его Такур одним дождливым вечером вскоре после церемонии, на которой Шонгшар стал одним из Именованных.

Такур вспомнил, как после этих слов среброшкурый повернул к нему голову, моргая, пока дождевые капли падали ему на нос с вибрисс над глазами.

— Она заставила меня сказать: когда найду кошку и котята родятся, я должен принести их ей. Только если у них будет свет в глазах, мы с подругой их можем растить.

— А если в глазах у твоих котят не окажется света Именованных, их придется оставить на смерть. Ты об этом подумал? — настаивал Такур.

— Думаю, это будет труднее для самки, которую я выберу, чем для меня, — ответил Шонгшар. — Не мне вынашивать и кормить котят. С пустыми глазами они мало для меня будут значить.

— Ты не пожалеешь, если тебе придется от них отказаться?

— Нет, пастуший учитель. Почему спрашиваешь? — Шонгшар осекся, затем вскинул голову к Такуру.

— Кажется, тебе нравится общаться с детенышами. Я видел, как ты им помогаешь работать. Ты почти подрался с Шоманом, когда он задирал Бунди.

— Это плохо?

— Нет, — ответил Такур, — но я от тебя такого не ожидал. Уверен, что твоя привязанность к маленьким не заставит тебя сохранить котят, которых зачнешь?

Шонгшар теперь выглядел задумчивым.

— Не надо волнения, пастуший учитель. Между теми котятами, что глупые, как олени, и теми, чьи глаза ярко светятся, большая разница. Даже если глупые будут мои.

«Интересно», — подумал Такур.

— Это для меня не будет трудно. Не волнуйся, — беспечно сказал Шонгшар и ушел, оставив Такура в сомнениях.

Мысли Такура прервали новые вопли из леса. Он встал и отряхнул мех от лиственного мусора. Однолетки занимались стадом, и никто не смотрел на Такура. Ему следовало идти.

Когда глубокий рык ответил на зов, Такур ушел из-под дуба и зашагал прочь. «Какой все подняли шум из-за брачного сезона! — сердито подумал он. — Почему его нельзя избежать, не прослыв при этом странным?» С самками Такуру никогда не везло; они его прогоняли в пользу более сильных, громких или пахучих. Даже когда лидерство Ратхи подняло его статус от едва выносимого до охотно принимаемого и уважаемого, он все еще уклонялся по привычке.

По привычке, но не только, признавал он про себя, трусцой пересекая луг. Такур мог бы разделить радости этой поры, если бы не был неуверен из-за своего происхождения. Пусть и имелся малый шанс, что его котята унаследуют дар Именованных, но он знал, что от связи его брата Костегрыза с Ратхой родилось неразумное потомство. Вероятно, котята, которых зачал бы Такур, оказались бы такими же.

Если бы он пришел к Ратхе, поведясь на искушение ее запаха, развеваемого ветром, она бы охотно его приняла, не задумываясь о последствиях. В этом она не отличалась бы ни от одной Именованной самки, застигнутой лихорадкой течки. Если бы так вышло, и, если бы ее котята родились такими, как боялся Такур, он нанес бы Ратхе незаживающую рану.

Он знал, что каждый брачный сезон Ратха выбирала партнера, но самцы оставляли только стойкий запах в ее меху и никакого потомства. Однажды Такур спросил Ратху, понимает ли она, почему так происходит. Никогда он, однако, больше не спрашивал. Ее полный боли взгляд стянул ему горло, когда она ответила:

— Я нашла пару после Костегрыза, и у меня был выкидыш. Весной я снова выбрала кота, но у меня в животе так и не зародилась жизнь. Не знаю, почему. Почему-то тело не дает мне выносить новый выводок. Может, я так и не могу позабыть, что случилось с первым.

— Теперь твои котята не будут неразумными, — сказал Такур. — Не будут, если выберешь пару среди клана. Почему бы не попытаться еще?

— Попытаюсь. У меня и выбора нет. Во время течки я о таких вещах и не думаю, но потом…

О связи с ней Такур бы не пожалел. Но все-таки он не стал бы рисковать зачинать с ней котят, чьи глаза оказались бы пусты. Лучше было держаться подальше, и каждый год он так и делал, блуждая в лесах и саваннах за землями клана. Это самоизгнание было для него одиноким и горьким временем. Путешествие утомляло одиночеством, и мысли Такура часто возвращались к тем, кого он оставил позади. Если бы в этом сезоне Шонгшар не достиг зрелости, он мог бы присоединиться к Такуру на его тропе, но он присоединился к тем, кто взбудораженно рычали и махали хвостами. Такур должен был идти один и возвращаться лишь по зову желудка, чтобы поесть убоину от однолеток и ускользнуть, не успев вовлечься в ухаживания за самкой.

С этими мыслями, обременяющими рассудок, Такур тяжело побежал к ручью, что отмечал границу территории клана. Он только начинал разливаться от первых зимних дождей. Вода хлестала Такура по лапам, когда он переходил мелководье вброд. Глубины пока еще хватало лишь на то, чтобы плескать в живот, но, если пройдут еще дожди, обратно придется переплывать. Ни эта мысль, ни мокрые лапы не смягчили гнев Такура. Он поднял голову из-за унылых криков, доносившихся с неба, и увидел птиц, кружащих над лесистыми холмами в том направлении, куда он шел. Крики навеяли картины крючковатых клювов и быстрых острых когтей, и Такуру стало интересно, что за мертвечину они нашли.

Ветер, укравший тепло из мокрого меха на животе, вроде бы остудил и рассудок Такура. Он решил, что славный бег согреет его и разомнет мышцы.

На другом берегу Такур перешел на плавный галоп, наблюдая, как по обе стороны несется размытая листва. Он гордился своей скоростью и часто бегал ради чистого счастья от ускользания земли из-под летящих лап. Он скакал вниз по длинному склону, по оленьей тропе под нависающими ветвями, когда что-то метнулось у него между лап.

По «чему-то» ударила одна из передних лап Такура. Когда нечто взлетело в воздух, раздался резкий визг. Крутанув хвостом, чтобы удержать равновесие, Такур отскочил и остановился, а затем вернулся, чтобы посмотреть, обо что споткнулся.

Штука шевелилась медленно, прерывисто. Виновник столкновения оказался маленьким меховым комком, что по-крабьи пробирался по опавшим листьям. Он был размером с новорожденного котенка, но по виду отличался. Такур склонил голову набок, разрываясь между осторожностью и любопытством. Он осторожно, бочком подобрался к существу и в порыве любознательности протянул к нему лапу. Создание показало крошечные зубы и розовый язык. Оно попыталось пробраться дальше, но скоро замерло. Одна из его задних лап обмякла и волочилась.

Такур обошел животное, а оно присело на тропе, следя за ним испуганными глазами. У него была короткая полосатая мордочка, лапы с ногтями вместо когтей и пушистый хвост в кольцах. Это был один из древесных жителей, часто донимавших кота, когда он пытался вздремнуть в тенях их деревьев.

Как раз возник шанс отомстить, если только Такур в нем нуждался: или же шанс узнать о вкусе таких созданий. По крайней мере, зверек позволил бы Такуру дольше пробыть вне клана, немного насытив ему желудок.

Маленький древесник сгорбился в опавших листьях, бросая на Такура быстрые нервные взгляды. Кот наблюдал, как вздымались маленькие бока, и как существо все тряслось от учащенного пульса. Он учуял страх, сочащийся от зверька. Чувствуя беспомощность, создание обвило себя хвостом и прильнуло к нему, как к матери. Оно принялось нервно поглаживать и теребить свой мех, не сводя с Такура глаз.

Странным образом внимание Такура привлекли движения лап существа. Наблюдая, как маленькие пальцы путаются в волосках, он почувствовал что-то вроде зуда в голове, какую-то мысль, что почти оформилась, но тут же исчезла.

Такур обнюхал древесника. Тот попытался свернуться в клубок, но раненая лапа ему помешала. Кот перевернул создание лапой, внутренне все еще борясь со странным зудом в голове.

Древесник долго сидел неподвижно, а потом внезапно стал вырываться. Такур надежно прижал его хвост. Создание вывернулось и попыталось укусить кота за лапу. Такур легко сомкнул челюсти на шее существа и поднял его. Животное обмякло, но Такур ощущал биение его сердца у себя под губами. На миг он почувствовал себя нелепо, и инстинкт подсказал ему либо съесть зверька, либо рывком головы отшвырнуть в кусты.

«Я заберу его с собой, — решил он в конце концов. — Если он умрет, я его съем, а если нет… ну, он меня позабавит».

Остаток дня Такур нес древесника, радуясь, что никто из клана не видит его и не задает лишних вопросов. Хватку он сместил с шеи на загривок: так зверек, похоже, боялся меньше. Когда, наконец, Такур отпустил существо, оно встряхнуло промокший мех, обрызгав кота его собственной слюной.

Такур умылся, соорудил удобное гнездо и там устроился, а потом протянул к древеснику лапу. Животное попыталось увернуться, но Такур все равно его подхватил, втащил в гнездо и скрестил над ним лапы. Зверек, возмущаясь, коротко пискнул и затих.

Следующим утром Такур слегка удивился, обнаружив, что древесник еще жив и спит у него под лапой. Как только Такур пошевелился, зверек проснулся, зашипел и куснул его за подушечку пальца. Несмотря на рану, существо оказалось бойким, и Такуру оставалось лишь прижимать его, чтобы оно не улепетнуло в траву или не вцепилось своими мелкими зубами. Наконец, ему удалось схватить животное за шкирку и пару раз встряхнуть: после этого зверек неохотно смирился с происходящим.

В полдень Такур остановился у ручейка, что струился между узловатыми корнями двух опаленных сосен. Такур с благодарностью забрался в тень, ведь осеннее солнце припекало ему спину на всем пути, а с древесником в пасти он не мог охладиться, высунув язык.

Такур опустил на землю промокшего путешественника и окунул морду в ручей, чтобы смыть привкус древесникового меха. Держа лапу на хвосте животного, он осмотрел рощу, в которую прибыл. Место казалось мирным и тихим, ничуть не мрачным. Можно было бы здесь остаться на время, и даже выкопать неглубокое логово у воды. Правда, для начала стоило бы понять, что делать с древесником.

Под молодой елью Такур нашел мягкую землю и, держа древесника в пасти, принялся соскабливать хвойные иголки и мусор. Скоро в красной глине под деревом он выкопал глубокую древесниковую яму. Он бережно опустил туда животное, накрыл убежище ветками и хвоей, затем насыпал на покрытие землю, ведь существо могло процарапаться наружу. Такур утрамбовал почву и остался ждать, не откопается ли зверек. Не заметив ни единой попытки выбраться, Такур начал рыть себе временное логово и забыл о древеснике.

Утром он много спал, наслаждаясь уединением. Никаких машущих хвостами самок и завывающих самцов. Никто из клана не давил своими просьбами или страхами. Такур слышал лишь тихий бег ручья и чувствовал, как хвойный ветерок теребит его усы. Затем он вспомнил про древесника.

Такур подпрыгнул и побежал к маленькой ели: там он обнаружил, что уплотнил землю сильнее, чем следовало. Чтобы открыть яму, понадобилось усердно копать. Когда Такур, наконец, прорвался внутрь, то чуть не выбросил древесника вместе с землей. Маленькое создание даже не пыталось сбежать, потому что его почти придушило почвой.

Такур убрал лапой немного глины с пестрой шкурки, а древесник закрыл глаза и не возразил. Сначала Такур ощутил облегчение, но потом встревожился. Он подумал, что, возможно, зверек стал таким покладистым из-за голода, и решил, что лучше бы его покормить. Но чем? Такур заключил, что раз древесники живут на деревьях, то, возможно, они едят листья, и отправился их искать.

Он приносил один вид листьев за другим, и безуспешно. Древеснику их не хотелось. Наконец, Такур принес ветку, где по случайности оказались насекомые. Когда он разместил ее рядом с укрытием древесника, тот высунул голову, выследил жука, схватил и запихнул себе в рот. Зверек собирал насекомых с ветки, пока ни одного не осталось. Он пытливыми глазами посмотрел на Такура, чуть наклонил голову набок и сказал:

— Ари?

Позже, этим же утром, Такур пробрался на ближайший луг, чтобы поохотиться на кузнечиков. В детстве он в этом поднаторел, хотя сейчас обнаружил, что недостаток практики лишил его части навыков. Наконец, он сумел поймать одного кузнечика в пасть и отнести древеснику, чувствуя по пути, как насекомое пинается в язык. Такур его выплюнул перед убежищем древесника. Оттуда возникла маленькая рука, поймала насекомое за ногу и затащила внутрь. Такур услышал громкий хруст.

После охоты за кузнечиками Такур растянулся, чтобы вздремнуть на осеннем солнце. Он уже почти уснул, когда ощутил, как что-то карабкается ему на спину и устраивается в шерсти на боку. Изумленный, он стряхнул древесника и сунул обратно в яму, а потом вернулся к отдыху.

Проснувшись, Такур обнаружил, что древесник опять на него забрался и уцепился за шкуру. Такур повернулся, схватил существо за шкирку и потянул, но оно вплело в мех все свои пальцы. Понимая, что скорее разорвет древесника, чем отцепит, Такур вздохнул и оставил его в покое.

Спустя немного времени Такур понял, что ему нравится, когда у него на спине лежит древесник. Пока Такур бежал трусцой, зверек довольно бормотал, а если что-нибудь приключалось, он коротко и бессловесно выражал свое мнение. Сначала Такур боялся потерять компаньона и осторожно выбирал путь, избегая низких ветвей, чтобы наездника не сшибло или чтобы он не удрал на дерево. Он делал большие крюки и на каждом шагу оборачивался, чтобы убедиться, что зверек не пропал. Древесник смотрел на Такура в ответ, и выражение его короткой мордочки говорило: «Я все еще здесь. О чем ты так беспокоишься?»

Скоро Такур перестал волноваться, что потеряет животное. Похоже, ему нравилось так ездить и спать в меху по ночам. В следующие дни Такур бродил далеко от рощи вместе с древесником и кормил его жуками и большими кузнечиками, обитателями окрестных лугов.

Он сомневался, что существо привыкло именно к этой еде, но, похоже, на новом рационе зверек процветал. Такур и сам съел пару-тройку насекомых, чтобы отдалить голод, грозившийся загнать его обратно в клан. Он знал, что в конце концов туда придется уйти, и что тогда делать с древесником?

Хотя сейчас же шел брачный сезон. Никто из взрослых не обратил бы на Такура внимание. Да, понадобилось бы показаться однолеткам, оберегавшим стада и костры, иначе рьяная молодежь напала бы на Такура, как на врага. Узнав Такура, ученики бы взглянули на него с любопытством, но его статус не позволил бы им задать ему слишком много вопросов или попытаться съесть его нового друга.

Друга? Эта мысль поразила Такура. Никогда бы он не подумал, что сможет воспринимать другой вид животных как что-то большее, чем пищу, и все же Такуру пришлось признать, что общество древесника нередко приносит ему некий тихий уют.

Такур не смог удержаться от ухмылки, когда в очередной раз неторопливо шел со зверьком на спине.

— Смешной ты маленький древесниковый детеныш, — сказал он, озираясь на зверька. — Иногда я задаюсь вопросом, понимаешь ли ты, о чем я думаю. Возможно, стоит дать тебе имя, если уж я собираюсь с тобой общаться, как с клановыми.

Древесник смотрел на него широко раскрытыми торжествующими глазами.

— Ари, — произнес он, словно соглашаясь.

— Но, может быть, и не надо. Ты не знаешь, что означает имя. Оно означает, что ты знаешь, кто ты такой. Древесниковый детеныш, а ты знаешь, кто ты такой?

Зверек склонил голову набок.

— Да какая разница. Думаю, что ты — это «он», и надо бы тебя называть кем-то кроме «древесника». Как мне тебя назвать? Мехоцап? Жукохруст?

— Ари!

— Ну, хорошо. Раз уж только это слово ты знаешь, назову тебя Ари.

В этот же день, немного позже, Такур проходил под навесом из листьев, и древесник вдруг прыгнул с его спины на ветки. К тому времени, как Такур понял, что Ари сбежал, он уже скрылся из виду. Дерево было слишком тонким, чтобы Такур смог вскарабкаться выше, чем до первой развилки, и именно там он и взгромоздился, с тревогой вглядываясь в крону и беспомощно завывая в надежде, что Ари вернется.

Вскоре послышался шорох, и Ари плюхнулся на Такура, заставив потерять равновесие и свалиться с дерева. Сильнейший взмах хвоста позволил Такуру приземлиться на все четыре лапы, а древеснику — удержаться у него на спине. Оглянувшись, Такур заметил, что Ари принес что-то гладкое и круглое. Такур уже видел, как на некоторых деревьях висели такие штуки, но так как ничего древесного он никогда не ел, то никогда и не обращал на них внимание, если только не наступал в уже сгнившие.

Ари был в восхищении. Древесник вертел свою находку в лапах, осматривая и нюхая. Маленькому созданию пришлось очень широко раскрыть челюсти, чтобы прокусить кожуру, но, едва прокусив, он принялся жевать так, будто за всю свою короткую жизнь не едал ничего вкуснее.

Фрукт, сорванный древесником, оказался перезрелым, и на спину Такура закапал сладкий сок. Он стекал с боков, и мех из-за него слипался, заставляя почесываться. В раздражении Такур чуть оттолкнул Ари и начал чиститься, но чем больше он вылизывался, тем больше древесник на него капал.

Вкус штуковины был сладким, а Такур знал, что сладким бывает только протухшее мясо. Этого хватило, чтобы он бросил умываться. Такур пытался не обращать внимания на измазанную шкуру, но к вечеру солнце пригрело ему спину, превратив капли в липкие пятна и сухую корку. С тех пор, как Ари обнаружил новое угощение, ему требовалось все больше, и его никак не удавалось убедить спешиться во время еды. Мех на спине и шее Такура скоро огрубел от высохших капель, а кожа невыносимо чесалась.

Некоторые мухи еще не уснули после лета, и все они стали роиться вокруг Такура. Безразличный древесник все так и лакомился. Больше не способный выносить мучения, Такур, наконец, заставил Ари слезть, покатавшись в траве. Пока древесник дулся, кот вылизывал бока и спину, выгрызая липкие колтуны, в которых злобно жужжали запутавшиеся мухи.

Иногда древесник срывал больше, чем мог съесть, и стал разборчивым: откусывал, а остальное выкидывал. Такур часто подбирал объедки и слизывал сок. Он подавился мясистой мякотью, когда впервые попробовал съесть фрукт. Привыкнув ко вкусу, Такур попытался разгрызть косточку как кость. Костного мозга он внутри не нашел, только семена с мерзким вкусом. Такур все выплюнул и широко раскрыл пасть, пуская на землю слюну. Он бросился к ручью, почти потеряв Ари из виду, и лакал, пока не исчезла горечь.

Еще Такур нашел у новой еды интересное свойство. Многие из все еще висевших фруктов начинали бродить, и в языке от них покалывало. Потом Такуру становилось тепло и радостно, он гонялся за хвостом и подпрыгивал, как котенок. Съедая слишком много, он делался неуклюжим и не мог удержать лапы от поскальзывания. Еще у него немного болела голова. Древесник радостно щебетал и раскачивался у него на спине.

Однажды древесник так опьянел, что свалился с дерева. Его приземление смягчили заросли папоротника, но он не мог больше ехать на Такуре. Такуру пришлось взять Ари пастью, чтобы перенести в убежище. Он тоже страдал от обжорства древесника, потому что подъедал его объедки. Сильное расстройство желудка заставило забыть о легкой боли в голове. Оба провели остаток дня в укрытии, отсыпаясь. Как только они пробуждались, на них накатывало дурное настроение, и, лежа и ворча, Такур поклялся, что больше никогда не дотронется языком до этой проклятой штуковины.

Ари поправился первым, но Такур болел еще несколько дней. Все это время Ари оставался рядом, бережно чистил ему шерсть или жался к нему, издавая мягкие успокаивающие звуки. Наконец, желудок Такура вновь стал себя вести прилично, и Такур смог, пошатываясь, выйти из логова, весь худой и дрожащий.

Он понимал, что нуждается в мясе, и что ему надо вернуться к клану. Такур догадывался, что брачный сезон почти подошел к концу, судя по тому, как долго он пробыл вдали. Конечно, теперь ему стоило озаботиться тем, как поступить с древесником, но, по крайней мере, в пути у него было время об этом подумать.

Такур ощутил, как древесник зарыл лапы поглубже ему в шерсть и низко пригнулся к спине. Сквозь серую морось, что сеялась между деревьями, кот посмотрел на луг, где паслось стадо. Над травой вздымался дым, и он увидел янтарное мерцание огня. Древесник встряхнулся и распушился. По тому, как Ари вздрагивал и цеплялся изо всех сил, Такур ощущал, как непросто ему приходится. Порыв ветра унес в их сторону дым. Пастуший учитель уже почти позабыл, как он жалит нос. Он чихнул и глянул на Ари, а древесник отвел усы и потер морду тыльной стороной лапы.

Такур сделал круг по краю луга и приблизился с наветренной стороны к сторожевому огню, чтобы юные Хранители огня учуяли его и узнали о возвращении. Иначе однолетки могли перенервничать, и их ошибочная атака могла испугать Ари. Скоро Такур увидел кольцо сторожевых костров, оберегающих животных клана.

Он трусцой пробежался к месту на полпути между ближайшими кострами. Хранитель огня вышел его встретить. При виде Такура молодой зверь поднял хвост, и на его морде возникло облегчение. Такур догадался, что он с нетерпением ждал, когда взрослые оставят брачные игры и снова примутся за свои обязанности.

— С возвращением, пастуший учитель! — позвал Хранитель огня.

Затем он остановился, всмотрелся и наклонил голову набок. Такур знал, что однолетка заметил в нем что-то странное, но, не собираясь останавливаться и отвечать, лишь ускорил шаги.

Когда Такур пересек луг, он взглянул в сторону дуба, под которым укрывались от мороси несколько клановых. Среди них он увидел проблеск серебряной шкуры. Такур уже давно не задумывался о Шонгшаре. Общество Ари отвлекло от старых беспокойств, но теперь они опять нахлынули на Такура. Шонгшар поднял голову и рысью выбежал ему навстречу.

Такуру стало стыдно за свои тревоги. Он напомнил себе, что Шонгшар уже доказал: он достойный и ценный член клана. Похоже, что только он, Такур, продолжал в нем сомневаться. И основывались эти сомнения не на личности Шонгшара, а на том, что от него не зависело, вроде длины клыков, манеры укуса и непонятного происхождения. Справедливо ли обвинять его в таких вещах?

Когда Шонгшар приблизился, Такур увидел, что он потяжелел, а мощная мускулатура лопаток и шеи стала еще заметнее. Теперь он почти достиг полной силы, вокруг него витал дух зрелости и некой новой уверенности. Когда среброшкурый подобрался ближе, Такур понял, что стало тому причиной. Морду Шонгшара исполосовали царапины от когтей. После брачных сезонов пастуший учитель всегда замечал такие отметины на других молодых самцах. У старших котов хватало опыта, чтобы успеть отпрыгнуть прежде, чем самка успевала их поцарапать, но юные часто замечали резкую перемену в настроении подруги слишком поздно и не избегали удара по морде.

Для множества юных самцов это были знаки зрелости, и они гордо несли свои раны, как и Шонгшар. С рыси он замедлился до легкого шага, помахивая хвостом. Такур снова ощутил, как напрягся Ари, когда до них обоих добрался запах Шонгшара. Однако среброшкурый, казалось, понимал, что ему стоит остаться поодаль.

— Пастуший учитель, если ты голоден, есть свежая убоина, — сказал, наконец, Шонгшар, взглянув на древесника. — Ты вернулся в числе первых, и однолетки оставили много.

Его слова напомнили Такуру о том, что он много дней не наполнял живот мясом. Такура охватил сильный голод, который ослабил его и сжал ему желудок.

— Сюда, пастуший учитель, — Шонгшар повел под дуб.

При виде убоины Такур забыл обо всем на свете и ел, пока не ослабла боль в животе. Насытившись, он почистил морду и помыл за ушами, толкая при этом передней лапой древесника. Потом зевнул, ощущая приятный вес набитого живота.

— Ах, так гораздо лучше, — сказал Такур, растянувшись на траве и не обращая внимания на ее влажность.

Шонгшар съел пару кусков, а затем, как и Такур, умылся, время от времени отвлекаясь, чтобы изучить древесника.

— Что оно ест? — спросил он.

— Жуков. И мягкие штуки, что свисают с деревьев.

Шонгшар сморщил нос.

— Ох.

Он сел, задрав морду, а затем внимательно прислушался.

— Еще идут.

Такур неохотно поднялся. Он только и хотел, что лежать и переваривать ужин, но ему стоило что-то сделать с Ари до прибытия клановых.

Они пришли намного раньше, чем ожидал Такур. Он успел лишь достичь тропы, ведущей к логовам, когда целая компания долго отсутствовавших кошек вывалилась из подлеска и встретила сородича восторженными потираниями морд и тычками носов. Ари с испуганным визгом нырнул под Такура и вцепился в длинный мех на его животе. Все с удивлением отступили, и Такур хотя бы смог разобрать, кто они такие. Он увидел с одной стороны от себя Шомана, Черфана и Фессрану, а с другой — Ратху и Биру. Они выглядели усталыми и тощими, но радостными. А еще они выглядели голодными, и пахли тоже.

Их голоса сливались в ушах Такура.

— Это сущность с деревьев, Такур?

— Где ты его взял?

— Ты его съешь?

— Я их никогда еще не пробовала. А можно?

— Хорошо пахнет. Ты что, не поделишься?

Такур судорожно отыскал способ выбраться из кольца голодных друзей. Он ощущал, как дрожит Ари и до боли сжимает мех у него на брюхе. И опять все столпились вокруг, за исключением вожака клана. Она стояла в стороне и наблюдала с раздражающей увлеченностью.

— Ратха! — взревел Такур, стараясь защитить Ари от любознательных морд и лап.

Она пробралась в толпу, бодаясь, пихаясь и раздавая тумаки тем, кто не успел убраться с пути.

— Ладно, отстаньте уже от Такура, жадная вы свора. У дуба я чую убоину, и нас приветствуют однолетки.

Черфан поднял голову и хвост. Его глаза засияли, и он ускакал прочь, за ним Шоман, Фессрана и Бира.

— Мне оставьте! — прорычала Ратха им вслед, прежде чем повернуться к Такуру.

Ари перестал трястись, но все еще крепко льнул к Такуру. Ратха обошла пастушьего учителя, стараясь заглянуть ему под живот и увидеть древесника. Такур слышал, как бурчал ее желудок, и не был уверен, что она интересуется лишь из любопытства.

— Ты правда хочешь оставить это существо? — наконец, спросила она.

— А что, нельзя?

— Ну, не знаю. Никто из клана так никогда не делал. Не знаю, зачем бы это кому-то понадобилось. Ты что, хочешь его откормить, чтобы он занял побольше места в пасти?

— Мясо вон там, — холодно сказал Такур, тряхнув усами в сторону старого дуба. — Если ни о чем, кроме желудка, ты думать не в силах, сходи и поешь.

Ратха заверила его, что древесника не съест, но в ее глазах еще виднелись азартные искры. Она признала, что кто-нибудь может оставить себе такое существо не только ради еды. В конце концов, она приручила и оставила себе Красный Язык.

— Но я не думаю, что древесник может равняться с существом, которое я принесла в клан, — скептично сказала она, когда Ари осмелился оставить убежище под животом Такура и вскарабкаться ему на спину.

Взглянув на Ратху с подозрением, древесник опять принялся чиститься, а закончив, стал раздвигать мех Такура и просматривать его шкуру.

Ратха сгримасничала.

— Яр-р! Он тебе в шкуру лапы запускает! Разве не ужасно?

— Сначала было ужасно, а теперь я не против, — ответил Такур. Ратха села и бегло почесалась.

— Что он делает? — она внимательнее пригляделась к древеснику.

— Ари ест моих клещей. Он меня хорошо почистил, и блох у меня теперь мало. Должно быть, у тебя сейчас их больше.

— Наверное. После зимнего увядания блохотравника мы чешемся до самой весны, — Ратха тут же показала это в действии. Когда она снова встала, Такур к ней приблизился и попробовал столкнуть древесника ей на спину.

— О нет, — она отстранилась бочком. — Не хочу, чтобы эта штука лапила мне шерсть.

— Ты приручила Красный Язык, но боишься древесника? — Такур показал ей язык.

— Конечно же нет! — вибриссы Ратхи ощетинились.

— Ты же хочешь избавиться от всех этих зудящих блох, не правда ли?

— Не думаю, что он согласится на меня залезть, — сказала Ратха, но Такур видел, что она сопротивляется все слабее.

— Согласится, если не попытаешься его съесть.

Все еще в сомнениях, Ратха приблизилась к Такуру. Он спихнул сопротивляющегося древесника со своей спины. Ари зашипел на Такура и дернул его за усы, а потом вскарабкался на Ратху и начал ухаживать за ее шерстью. Он закопался мордой в ее шкуру и во что-то вгрызся. Встревоженный, Такур попытался снять древесника, неуверенный в том, кусал ли он что-то в шкуре Ратхе или же ее саму.

— Нет, пусть будет, — внезапно сказала Ратха. Она поморщилась, затем взглянула с облегчением. — О, и болит же. Твой древесник только что вытащил злополучного клеща, которого я несколько дней таскала. Я его не могла достать зубами. Что за облегчение!

Она позволила древеснику вычистить всю свою спину. Закончив, Ари прыгнул обратно на Такура и угнездился между его лопаток, мягко бормоча.

— Хорошо тебе? — Такур посмотрел на Ратху.

— Из-за твоего зверька мне казалось, что на моей спине собрались блохи со всего леса, но я рада избавиться от того клеща, — Ратха встряхнулась. — Значит, оставь своего древесника, а я скажу остальным, чтобы они его не ели. Он не такой, как Красный Язык, но, кажется, он полезный. Он почистит кого-то еще из клана, кроме нас с тобой?

— Если они будут с ним бережны и не станут его пугать.

— А что ты сейчас с ним собираешься делать? — спросила Ратха.

— Возьму себе в логово. Думаю, ему хочется поспать.

Ратха еще раз глянула на древесника.

— Пойду спрошу однолеток, не случилось ли чего-нибудь, пока меня не было, — сказала она и убежала трусцой, размахивая хвостом.

Такур посмотрел ей вслед, затем повернулся к тропе, ведущей к логову. После сытного ужина он согласился с древесником, что сон будет неплохим времяпровождением.

Многие самки из клана, нашедшие пару, забеременели. Зимой они выносили котят и родили их ранней весной. Когда закончился сезон дождей, матери принесли выводки из родильных укрытий в уединенное место среди выходов горной породы. В этой защищенной детской под охраной одной-двух самок малыши могли спать на солнце или ползать на пока еще нетвердых лапах.

В полдень в детской становилось бы слишком жарко, если бы не тень молодого деревца, что склонялось над скалами. Щель в усеянных лишайником валунах пропускала легкий ветерок, освежавший котят, и при этом укрытие защищало детенышей от холода раннего весеннего ветра.

Ратха лежала в полусне, а куча дремлющих детенышей грела ее живот. Сама она не родила, как и после двух прошлых брачных сезонов, но решила понянчиться, чтобы матери отдохнули. Она открыла один глаз и посмотрела, как трепещут в ветерке свежие листья молодого дерева.

Пухлое пушистое тельце закрыло ей вид, и лапки наступили на морду. Детеныш был слишком крошечным, чтобы причинить боль, и Ратха позволила ему вскарабкаться по своей голове, и лишь когда он остановился на полпути, чтобы пожевать ее усы, кошка не вытерпела. Рявкнув, она стряхнула его с себя, поймала за шкирку и бросила в кучу еще спящих приятелей.

— Хм-ф. Лучше бы твоя мать тебя научила, что мои усы — не травинки, хотя и напоминают их, когда я лежу, — проворчала Ратха, ткнув его носом.

Она опять легла, чтобы насладиться покоем, но скоро проснулись остальные детеныши и начали на нее карабкаться, бодаться головами, копаться в меху на ее животе в поисках сосков. Жалея об отсутствии молока, Ратха подумала, что им придется поголодать до прихода кого-нибудь из кормящих матерей.

— Спите, а потом Фессрана придет вас покормить, — сказала она.

Ратха отбросила в сторону хвост, когда его принялся грызть котенок. Ее удивило, какими могут быть острыми эти крошечные зубы. Она снова попыталась вздремнуть, но детеныши не оставляли ее в покое. Ратха уже начинала терять терпение, когда Фессрана наконец проскользнула через расщелину в скалах и плюхнулась, чтобы покормить голодных котят. Слышались тонкие вопли и урчание, пока малыши дрались за места у ее сосков. Ратха села понаблюдать за кормлением, вдыхая насыщенный запах льющегося молока.

— Ну что, наш вожак наухаживался за мелочью? — поддразнила Фессрана.

— Они хотя бы не ссорятся так же, как те повзрослевшие котята, за которыми мне вечно надо присматривать, — сказала Ратха.

Фессрана хмыкнула.

— Дай им время, и начнут. Особенно мои, — она наклонилась, чтобы подтолкнуть своего маленького сына, и оставила на нем пятно сажи. — Черная штука не навредит, — сказала Фессрана. — Просто еще одно пятнышко. Я его вымою, когда остальных докормлю.

— У детей Хранительницы огня свои проблемы, — поддразнила Ратха. — Если он и дальше будет получать пятна, как же ему их потерять при взрослении?

Фессрана зевнула.

— Кстати, о детях Хранительниц огня: Бира еще своих сюда не принесла?

— Нет. У нее поздний помет, и они еще слишком маленькие.

— Пта! Она родила немногим позже меня. Да она просто боится, что ее дети не окажутся лучшими из всех. Конечно, не окажутся, но я уверена, что они терпимые. Думаю, тебе надо с ней поговорить. Она же должна помогать нам кормить эти выводки.

— Она совсем юная, и это ее первый помет, — возразила Ратха. — Я пока не хочу ее беспокоить. Но меня интересует кое-что насчет Шонгшара. Ему интересен выводок?

— Да. Он заботится о своих котятах больше, чем любой другой из моих знакомых самцов.

— Кажется, он хорошо ладит с детенышами, — поднимаясь, задумчиво сказала Ратха. Возможность того, что Шонгшар сильно привяжется к своим детям, встревожила ее, но она не озвучила Хранительнице огня своих забот. Вместо этого Ратха спросила:

— Шонгшар оправдал твои надежды, служа Хранителем огня? Знаю, что сторожевые огни пылают ярко, и в последнее время мы не потеряли из-за налетчиков ни одного животного.

Глаза Фессраны загорелись гордостью, когда она ответила:

— Шонгшар их более чем оправдал. Он не только смелый и быстрый, он подает хороший пример молодым и вдохновляет их поусерднее работать.

— Хорошо, — Ратха позволила себе приглушить тревогу.

Котята, не нашедшие места у сосков, ползали по всей Фессране с пронзительным и настойчивым мяуканьем.

— Кто-то поможет их покормить? — спросила Ратха.

— Уже идет Драни с полными сосками молока, — Фессрана скривилась и оттолкнула котенка от живота. — Ай ты кобыленок! Сосать же надо, а не жевать.

На этом Ратха ее и оставила.

В следующие несколько дней она наблюдала за Шонгшаром и Бирой. Шонгшар безмерно гордился потомством, и это сквозило в каждом его шаге. Однако Бира казалась подавленной. Она радовалась своим первым котятам, но радость, которую наблюдала Ратха в глазах других матерей, у Биры омрачалась неуверенностью. Бира так и не приносила свой выводок в детскую, и Ратха неохотно решила, что пришло время это обсудить.

Солнце только что село, и Ратха отдыхала в логове, пытаясь придумать, как бы лучше спросить молодую мать о том, почему она сделалась такой скрытной. Она услышала приближение чьих-то шагов и почуяла Фессрану. Поймав острый оттенок гнева в ее запахе, Ратха подняла голову.

— Что случилось? — спросила она, когда Фессрана подошла ко входу, подергивая хвостом и ощетинив шерсть.

— Бира, дурочка эта! — прошипела Фессрана. — Котят бросила. Шонгшар пришел ко мне, когда их нашел, голодных и холодных. Должно быть, она с ума сошла. Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так поступал.

Ратху охватило колющее предчувствие.

— Шонгшар с тобой?

— Нет. С котятами, пытается их согреть. Если попробуешь ее найти, я буду в пещере у Биры и покормлю их.

Ратха замешкалась. Обычно в убежища новоиспеченных матерей никто не вторгался. Самки клана как никто другой знали, как яростно матери защищают свою территорию и право решать, показывать им кому-то котят или нет. Правило мог нарушить лишь вожак, и лишь из необходимости. Фессрана не сказала об этом прямо, но Ратха понимала, что она просит разрешения войти в логово Биры.

— Хорошо. Покорми, — Ратха выкарабкалась из логова и встряхнулась, пытаясь избавиться от холодка, ползущего сквозь мех.

Это было беспокойство, которое она долго подавляла и о котором почти забыла. Теперь оно, ранее озвученное Такуром, снова вернулось.

— Нет, — прорычала она себе под нос.

Фессрана озадаченно на нее взглянула.

— Ничего. Иди. Я найду Биру. Где ты ее видела в последний раз?

— У одного из сторожевых огней, окружающих луг. Ее напарник уже ушел, но она могла и остаться, — сказала Фессрана и убежала.

Ратха пошла по тропе, ведущей на луг. На ней остался запах Биры, но тусклый: это доказывало, что Хранительница огня ушла на луг, но не вернулась. Добравшись до пастбища, Ратха всмотрелась в ночь и прищурила глаза, чтобы дальше видеть. У самого дальнего костра она различила силуэт одинокой кошки.

Когда Ратха приблизилась к огню, Бира бросилась к ней, прижав уши и оскалившись.

— Уходи! Я всем уже сказала, что не нужна мне никакая помощь!

Ратха осталась на месте. Шаги Биры замедлились, а ее хлещущий хвост напрягся.

— Ценю твое усердие, Хранительница огня, — сухо произнесла Ратха. — Но и другие ждут очереди подежурить.

Глаза Биры в испуге расширились.

— Вожак! Я не имела в виду…

— Я знаю, — Ратха старалась говорить подобрее. — Вернись к огню и расскажи, почему ты оставила котят.

Бира последовала за ней обратно в круг теплого света, идущего от сторожевого огня. Ратха разглядела, что красно-бурая шубка Биры загрубела, а шерсть на ее хвосте стала неухоженной и спуталась. Соски юной матери набухли от избытка молока, и она призналась, что они болят.

— Почему бы тебе не покормить свой выводок? — снова спросила Ратха. Бира, ничего не сказав, вздрогнула и поникла.

— С ним что-нибудь не так?

Биру забила дрожь, а затем она чуть дернулась, словно хотела вскочить и умчаться прочь. Она отвернулась и с тоской уставилась в темноту. Ратха подумала, что это совсем не в характере Биры. Она всегда отличалась спокойствием и рассудительностью, даже в детстве. Единственным ее недостатком было честолюбие: она чересчур гордилась длинным пушистым хвостом. Теперь она перестала за собой ухаживать, и это показывало, насколько она тревожилась.

Глядя на Биру, Ратха все больше убеждалась, что знает причину ее горя.

— Бира, — мягко сказала она. — Ты боишься, что в глазах у твоих котят нет света?

Юная мать содрогнулась, и внезапно у нее вырвались слова:

— Шонгшар думает, что с ними все в порядке, но он не знает. Ведь это я вижу, что у них в глазах чего-то не хватает. Это я пытаюсь заставить их произнести первые слова, боясь, что они не заговорят никогда…

— Бира, им еще рано говорить, — сказала Ратха, пытаясь заставить себя поверить собственным словам. — В других пометах уже кто-нибудь заговорил?

— Нет… но они пытаются. Фессрана сказала, что ее дочка начинает ей подражать и издает звуки, похожие на слова.

— Пта! Фессрана просто хвастается своим потомством. Как и все матери, — Ратха старалась ее успокоить. — Тебе не стоит их слушать.

Но Биру убедить не удалось.

— Нет, — упрямо проговорила она, глядя в землю. — Что-то с ними неправильно. Может, я носила их слишком долго, или молоко у меня плохое.

— Все с твоим молоком в порядке, — настаивала Ратха. Бира промолчала. Она села и вздрогнула, даже несмотря на тепло огня, и после этого долго смотрела в пустоту.

— Фессрана попросила разрешения понянчить твоих котят, — наконец, сказала Ратха. — А я попросила ее покормить их. Я не могу заставить котят голодать лишь потому что ты решила, будто с ними что-то не так. Нам нужен каждый котенок, которого мы только можем вырастить. Я хочу, чтобы ты забрала их и о них заботилась, пока мы не поймем, можно ли им дать имена. Так будешь ли ты за ними ухаживать?

Бира закрыла глаза.

— Нет, вожак клана.

Ратха вздохнула.

— Ну, я не могу притащить тебя в логово и принудить. Раз уж Фессрана захотела кормить твое потомство, не позаботишься ли ты об ее котятах?

— Если мои заболели от моего молока, вдруг оно навредит ее детенышам? — спросила Бира.

— Не думаю, — терпеливо ответила Ратха.

— Извини. Я не хотела, чтобы все так вышло… да, я покормлю котят Фессраны.

Бира подложила в сторожевой огонь побольше веток, а затем вернулась с Ратхой через луг. Вожак махнула хвостом двум другим Хранителям огня, и они сразу же заняли место Биры.

Юная мать не была уверена, примут ли ее котята Фессраны, но скоро Бира уже лежала на боку в логове их матери, а три котенка сосали ее молоко и мяли ей живот. Убедившись, что ей удобно, Ратха отправилась в другое логово: сказать Фессране, что об ее выводке позаботились. Затем вернулась к себе и провалилась в беспокойный сон.

На следующее утро Ратха пришла посмотреть, как поживают детеныши Биры. К тому времени, как Ратха пришла в логово, Фессрана их уже покормила и ушла. Шонгшар как раз выводил котят поиграть. Ратха в первый раз увидела его детей при свете и теперь их тщательно изучала.

Хотя его детеныши родились чуть позже многих клановых, они казались старше. Они были крупнее, сильнее и тверже стояли на лапах, чем котята из остальных пометов. Пусть их головы и выглядели такими же по-детски круглыми, как и у других котят, но имелся и тонкий намек на то, что детеныши унаследовали от отца изогнутую форму черепа с ложбинкой. Мех между их пятнами, палевый с вкраплениями серебристо-серого, был таким светлым, что казался пепельным. Младенческая пухлость не до конца скрывала массивность и длину передних лап. Величина этих лап показывала, что однажды котята сравняются в росте с отцом. Пахли они скорее как Шонгшар, чем как Бира.

Ратха наблюдала и за Шонгшаром и заметила, что он восхищался выводком, в отличие от многих самцов из клана, которые на дух не переносили своих котят, пока те не подрастали. Шонгшар отбросил свою обычную сдержанность и играл с детенышами, как если бы был еще одним котенком из того же выводка. Он разрешал им нападать на свой хвост, лазать по себе и жевать свои уши. Ратха никогда не слышала, чтобы Шонгшар мурлыкал, но непрерывный грохот, шедший из его горла, пока он терся щекой о маленького сына, был звуком совершенного довольства.

И все-таки, чем дольше она наблюдала, тем больше ощущала, как растет беспокойство за котят. Они во многом играли так же, как малыши в детской: выслеживали, набрасывались и дрались; но чего-то странным образом не хватало. Их движения были быстрыми, глаза — зоркими; казалось, они замечали все, что движется. Но едва им удавалось что-нибудь атаковать и победить, от качающегося цветка до отцовского хвоста, они тут же теряли интерес к этой штуке, пока она не двигалась снова.

Котят из детской тоже привлекали шевелящиеся штуки, но каждый из этих детенышей после первого неуклюжего прыжка переходил от охотничьего восторга к настойчивому любопытству, идущему от жажды познания мира. В глазах этих котят всегда хранились вопросы, пусть даже маленькие языки еще не были готовы к тому, чтобы их задавать.

Стараясь не побеспокоить троицу, Ратха приблизилась, чтобы рассмотреть получше. Глаза Шонгшара светились любовью и счастьем, когда его большие лапы качали детенышей. В их же глазах жил лишь мимолетный восторг, и больше ничего. Стараясь справиться с подкравшимся внутренним холодком, Ратха пристально всматривалась, пока не заболели ее собственные глаза, но ничего не увидела. Ни вопросов, ни желания… ни света. С каким бы отчаянием ей ни хотелось этого отрицать, она знала, что инстинкты Биры не ошиблись.

Ратха почувствовала себя так же, как если бы узнала, что котята умирают от тяжелой болезни. От их вида у нее внезапно скрутило желудок, как от запаха гнилого мяса, и она возненавидела себя за это чувство. Теперь она понимала, почему Бира не смогла за ними ухаживать. Если бы она принудила молодую мать заботиться об этих котятах, Бира бы точно их убила, а потом убежала бы из клана со стыдом и отчаянием.

— Вожак! — Шонгшар заметил ее. Ратха собрала все свои чувства и упрятала подальше, а потом заставила себя приблизиться к нему.

— Вижу, они хорошо растут на молоке Фессраны, — ни о чем другом у нее думать не получалось.

— Я благодарен ей за то, что она за ними ухаживает, — Шонгшар осекся: он выглядел обеспокоенным. — Не понимаю, что такое с Бирой. Как она могла оставить таких хороших? Смотри, какие они быстрые и сильные.

Ратха знала, что не обязана ему отвечать. Как вожак, она могла никому не отвечать, если ей не хотелось. Она сумела лишь пробормотать что-то невнятное и отойти. Потом она посмотрела в глаза Шонгшару. Из них ушло счастье, заменившись на тень той самой боли, что видела Ратха в глазах у Биры. Она колебалась, зная: то, что ей понадобится произнести дальше, только усугубит его боль.

— Шонгшар, ты помнишь, что пообещал мне в ночь, когда тебе дали имя?

Его уши дернулись, словно он хотел отвести их назад и зашипеть на Ратху.

— Да, — резко сказал Шонгшар. Его глаза расширились, стали испуганными, почти умоляющими. — Вожак, разве еще не слишком рано? Я уверен, что у моих котят появится свет в глазах, когда они подрастут. Ты не можешь сейчас рассудить. Пожалуйста, дай им немного времени. Я знаю, что думает Бира, и она ошибается, я это знаю.

Ратхе хотелось отвернуться, но она заставила себя не сдвинуться с места и не подать виду.

— Ты не жалеешь о своем обещании? — спросила она.

— Нет. Другого выбора не было. Если бы я к тебе не пришел, я бы умер, — просто сказал он. — Но я думал, что отказаться от котят будет легко. Я не мог знать, что именно буду к ним чувствовать.

«Такур знал, — подумала Ратха. — Поэтому он и переживал».

— Сейчас я не стану решать, — сказала она, глядя прямо на Шонгшара. — Ты прав, еще не время. Но наступит время, когда я рассужу, а ты должен будешь принять мое решение.

Его хвост поник, и он уставился в землю.

— Я понимаю, вожак.

Он больше ничего не сказал и вернулся играть с котятами, но его движения казались теперь замедленными и неохотными. Уходя, Ратха понимала, что проще не смотреть.

На следующий день она посетила детскую. Казалось, погода разделяла пасмурное настроение Ратхи. Весна отступила назад к зиме, вернулись порывистые ветра, которые раздували мех и крали тепло из шкуры. Несмотря на погоду, матери вынесли котят наружу, и две самки приглядывали за множеством неугомонных малышей.

Многие котята освоили навык ходьбы и теперь учились бегать. Всю детскую заполняли пятнистые тельца, носящиеся из стороны в сторону. Ратха наблюдала за их проделками, пока не услышала, как кто-то к ней подходит с другой стороны. Это была Фессрана с одним из детенышей Биры в пасти. Ее многозначительный взгляд говорил о том, что она принесла котенка не просто поиграть. Ратха почти что ожидала подобного. Хотя Фессрана и продолжала заботиться о детях Биры, она скучала по своим, а нагрузка от беспокойства сразу за два выводка, вдобавок к обязанностям Хранительницы, сделала ее резкой и вспыльчивой.

За Фессраной Ратха увидела Шонгшара со вторым детенышем.

— Драни, — сказала Фессрана одной из самок, — у тебя так много детенышей, что еще парочка погоды не сделает. Я прослежу, чтобы Бира встала в очередь, потому что эти — ее.

Фессрана отступила, позволив Шонгшару проскользнуть через расщелину и положить второго котенка. Драни зашипела из-за неожиданного визита самца, и Шонгшар поспешно попятился.

— Если увидишь Биру, — с раздражением произнесла Фессрана, — скажи ей, что своих убогих котят она пусть кормит сама, а моих пускай вернет.

Затем она ушла.

Ратха расположилась поудобнее, чтобы проследить за первыми попытками детенышей Биры влиться в общество. К ней неожиданно подскочил Шонгшар. Драни взглянула на него и зарычала.

— О, перестань. Он им не навредит, — проворчала Ратха.

Шонгшар с благодарностью взглянул на Ратху, устроившись на валуне. Ветер трепал его серебристый мех и разносил по камню шерстинки с его хвоста. Он наклонился, подобрал свою дочку за загривок и принялся ее умывать. Закончив, он вернул котенка в детскую.

К дочери Шонгшара притопал другой детеныш и попытался соприкоснуться с ней носами. Она встряхнулась и ушла. За ней отправился еще один и попробовал обнюхать ее хвост. Тихо рыкнув и заложив уши, она прыгнула на него и схватила за ухо. Котенок с писком попятился, таща ее за собой.

— Нет-нет-нет! — пронзительно закричал клановый детеныш, знавший пока лишь единственное слово. Когда ему, наконец, удалось стряхнуть дочь Шонгшара, он отступил, выглядя совершенно сбитым с толку.

— Сюда приди, — прорычал Шонгшар своей дочери.

Она лишь единожды глянула на отца и отскочила за пределы досягаемости его лапы. Драни пришлось ловить ее и относить обратно Шонгшару. Он взял ее за шкирку и посадил между своих лап, а Ратха наблюдала.

— Нет, — строго сказал Шонгшар. — Нет. Ты не должна так делать с котятами.

Дочь бездумно посмотрела на него и попыталась высвободиться. Когда Шонгшар вернул ее в детскую, она тут же напала на еще одного котенка и не обратила никакого внимания на отцовский выговор. Чтобы освободить несчастного, потребовался резкий подзатыльник от Драни, и нарушительницу спокойствия опять вернули отцу.

— Она не привыкла к другим котятам, — Шонгшар слегка смущенно взглянул на Ратху.

Теперь он оставил дочь рядом с собой, и у Ратхи появилась хорошая возможность рассмотреть ее поближе. Ее глаза были серо-голубыми со странными оранжевыми вкраплениями. Она была определенно крупнее и мощнее любого другого котенка, но взгляд ее был пустым и несфокусированным, как у новорожденного, едва открывшего глаза.

Ратха подозревала, что котенок не слушается Шонгшара, потому что не понимает его слов. Его дочь знала лишь язык рычаний и подзатыльников. Ратха не удивилась, когда Шонгшар поднял ее за загривок и оставил детскую. Очень скоро он вернулся за сыном.

Ратха не сразу отправилась за Шонгшаром. «С этого дня он должен знать, что его детенышам никогда не носить имен, — подумала она. — Бира уже знает, и она вычеркнула их из своей жизни. Он должен поступить так же или уйти с земель клана».

Послеполуденное солнце закатилось за облако, и скалы под Ратхой начали остывать. Кошка устало поднялась и ушла из детской к тропе, ведущей в логово Шонгшара — к тропе, которую ее лапы знали уже слишком хорошо.

Он был там и лежал поперек входа в логово, словно его охраняя. Из-за его спины выглядывали две пятнистые мордочки. Он поднял голову, показывая профиль, и его губа оттянулась, обнажая длину клыков. Он не смотрел на Ратху.

Ратха села, держась на расстоянии. Она так и ждала, пока тени деревьев и кустарников не удлинились и не растеклись по земле ко входу в логово. Ее собственная тень кралась с остальными, пока не коснулась Шонгшара.

Ветер переменился и донес его запах до Ратхи. Она учуяла едкий дух гнева и горький колючий запах отчаяния. После этого Ратха встала и шагнула к Шонгшару. Оранжевый свет в его глазах сделался ярче, и мех на загривке поднялся. Ратху охватил страх, на который она постаралась не обращать внимания.

— У тебя длинные клыки, Шонгшар, — сказала Ратха. — Им будет легко отыскать мое горло. Но мое убийство не изменит правды о твоем потомстве.

— Я бы загрыз не тебя, вожак, — низко прорычал Шонгшар.

Взгляд Ратхи ужесточился.

— Если хочешь отомстить Бире, ошибаешься. Она родилась в клане. Если бы она выбрала кого-то другого…

— В этом нет вины Биры. Я знаю.

Ее страх ослаб, но она оставалась настороже.

— Бира не вернется к этим котятам. Раз теперь ты знаешь, какие они, ты должен их бросить и больше о них не думать.

Маленькая самка начала карабкаться на спину Шонгшара. Он взял ее за загривок, уложил между своих передних лап и стал вылизывать, хотя, судя по запаху, котенка уже мыли. Ратха чувствовала, что это и был ответ.

Наконец, Шонгшар посмотрел на нее и произнес:

— Я не знал, что буду чувствовать к своим котятам, когда давал тебе обещание, наделившее меня именем. Я не знал, как это будет тяжело, — и его глаза добавили упрек: «Ты не знаешь, как это тяжело, вожак».

От вида его горя у Ратхи заболел живот.

— Я об этом рассказывала только одному среди Именованных. Я родила выводок таких же котят. Мой избранник жил вне клана, как и ты. Едва я поняла, что мои дети неразумны, я чуть не сошла с ума, — когда нахлынули воспоминания, слова полились потоком. — Я попыталась убить одного из котят и напала на своего избранника. Он меня прогнал. А потом он умер. Я не знаю, что случилось с котятами; возможно, они уже мертвы.

Шонгшар лежал, молча глядя на нее, а тени карабкались на его шкуру. Его дочь пискнула, и он заставил ее притихнуть.

— Значит, ты знаешь, каково это, — он подтолкнул котенка, а тот, широко раскрыв глаза, взглянул на Ратху, моргнул и зевнул.

Ратхе было трудно сохранить невозмутимость во взгляде.

— Да, знаю, — наконец, ответила она. — Я… прости.

Шонгшар посмотрел мимо нее.

— Что я должен буду сделать, если выберу тебе подчиниться?

— Унеси котят подальше от земель клана и оставь. Или, если выберешь не подчиняться, можешь этой ночью уйти из клана и забрать их с собой, — Ратха сделала паузу, чтобы дать ему осмыслить ее слова. — Завтра утром я вернусь к твоему логову. В любом случае, выберешь ты остаться или уйти, котят здесь быть не должно.

— А если я решу уйти?

Ратха сглотнула.

— Тогда мы потеряем лучшего факелоносца из всех, кто когда-либо обучался. Твое имя отдадут старшему котенку-самцу в первом из следующих пометов, а ты опять станешь Безымянным рыжеглазым.

Она поднялась. Тени выцветали с наступлением сумерек.

— Что бы ни случилось, желаю тебе всего самого лучшего, Шонгшар, — сказала Ратха, надеясь, что он не заметит, как она начала дрожать.

Ей вдруг захотелось оказаться рядом с кем-нибудь, кто утешил бы ее, или хотя бы просто ее понял, уделил ей дружеское внимание. «Такур, — подумала она. — Ты мне нужен. Я знаю, что у нас было несогласие, но только не отвернись от меня сейчас… пожалуйста, не отвернись…»

Желание увидеть Такура перешло в непреодолимую жажду, и, разыскивая друга, Ратха понеслась что было сил по темнеющей тропе.

— Осторожно, вожак! — раздался из сумрака знакомый голос, и впереди на тропе она увидела пару зеленых глаз.

Чтобы избежать столкновения, Ратха остановилась так резко, что поскользнулась на мокрых листьях и упала на бок. Она заставила себя подняться на лапы, хотя дыхание обжигало ей горло.

От голоса и запаха Такура она забыла о неловкости и о промокшей шерсти. Зеленые глаза моргнули. Сразу зажглась еще одна пара, поменьше, и между контурами ушей Такура Ратха рассмотрела очертания мордочки древесника.

Пастуший учитель вышел вперед, чтобы соприкоснуться с ней носами.

— Куда же ты так спешила?

— К тебе, — Ратха сглотнула. — Ты был прав насчет Шонгшара. Бира родила неразумных котят. Ты был прав, а я не слушала. Лучше бы я послушала! — вскричала она.

Такур ничего не сказал, и его молчание терзало сильнее любых гневных слов. Когда Ратха подумала, что больше этого не вынесет, он сказал:

— Пойдем ко мне в логово. Там и поговорим.

Она с благодарностью последовала за ним до убежища. Такур отстранился, чтобы пропустить ее, а затем вошел сам.

— Я знал, что Бира бросила выводок, — сказал Такур, когда Ратха свернулась клубком, прислонившись спиной к земляной стене укрытия. Ей стало лучше от насыщенных запахов почвы и прелой листвы, смешанных с запахом ее друга.

— У ее детенышей пустые глаза, — произнесла она, чувствуя, как ее голос делается тверже. — Я знаю. Я в них смотрела.

— Ты не могла ошибиться?

— Как же я могу быть не права, если у меня были такие же котята? Глаза своей дочери я не забуду никогда. Думаю, что и Бира не забудет глаза своей, — ее голос был полон самообвинения.

— Со временем она отойдет. Ты ведь смогла.

Ратха опустила голову на лапы.

— Смогла, а потом увидела котят Шонгшара, и все вернулось.

— Что ты ему сказала?

— Напомнила об его обещании и предложила ему или бросить котят и остаться с нами, или уйти от нас вместе с ними.

— Они смогут жить с Шонгшаром? — спросил Такур.

— Думаю, да. Они еще пьют молоко, но Фессрана уже дает им прожеванное мясо. Пусть у Шонгшара и нет молока, но мясо прожевать он для них сумеет.

Ратха услышала, как мягко прошуршал по земле хвост пастушьего учителя, когда Такур им обвился.

— Сколько ты дала ему времени?

— Я сказала, что завтра приду к нему в логово. Если там останутся котята, значит, мне придется самой о них позаботиться, — из-за мысли о таком исходе Ратха грустно вздохнула.

До ее ушей донесся странный шаркающий звук, а затем Такур мягко произнес:

— Входи, дружок. Она тебя знает. Она тебя не обидит.

Ратха ощутила, как лапки древесника коснулись ее задней лапы, и замерла, когда Ари запрыгнул ей на бедро и прошелся по ее боку к спине. Там он начал ухаживать за мехом Ратхи. Касания Ари были такими нежными и бережными, что она спросила себя, не известно ли древеснику о ее грусти.

— Чем дольше у меня Ари, тем чаще мне кажется, что он чувствует мое настроение, — привязанность к древеснику наполняла голос Такура теплом. — Он не умеет разговаривать, но, кажется, его лапки умеют доносить смыслы.

— Он очень нежный. Надеюсь, он не сердится, что я чуть-чуть промокла, — Ратха почувствовала, как ее покидает напряжение, и широко растянула пасть в хорошем зевке. — У меня промелькнула забавная мысль.

— Какая же?

— Ари ухаживает за мной так же, как ухаживал бы и ты, если бы лапы у тебя были такими же маленькими и умелыми. Может, он что-то перенял от тебя.

— Возможно, — мягко сказал Такур. — Тебе лучше?

— Чуть-чуть. Хотелось бы, чтобы вместе с клещами и блохами он бы вытащил и все мои дурные мысли.

— На такое не способны даже древесники.

Ратха втянула воздух и выпустила с тяжелым вздохом, приподняв и снова опустив древесника на своих ребрах.

— Думаешь о завтрашнем? — спросил Такур после недолгого молчания.

— Да. Надеюсь, когда я доберусь до логова, котят Шонгшара там уже не будет. Мне все равно придется встретиться с Фессраной и все ей рассказать, но лучше уж это, чем забрать их собственной пастью и бросить.

— Если хочешь, я пойду с тобой.

— Я думала, ты на меня злишься, — удивилась Ратха.

— Больше нет, — Такур сделал паузу. — Если тебе придется забирать котят, обоих тебе в любом случае не унести.

— Ты не обязан так делать, Такур, — ответила Ратха, одновременно пристыженная и благодарная. — Это моя ответственность.

— Ответственность лежит на каждом из нас, — сказал он, а в это время Ари как раз закончил чистить шерсть Ратхи и слез у нее со спины.

Ратхе было тепло, спокойно и сонливо. Она подумала, что, возможно, все-таки сумеет достойно справиться с вызовом завтрашнего дня.

Она проснулась рано и по непонятной причине. Возможно, из-за трели птицы или из-за слабого утреннего света, проникающего в логово. Ратха зарылась носом в хвост и попыталась снова закрыть глаза, но тщетно. Мысли о предстоящем уже украли сон. Ратха могла лишь смотреть и ждать, в то время как серый свет снаружи набирал силу, а бока Такура вздымались и опадали в такт его медленному дыханию. Ари, свернувшийся клубком у его живота, напоминал котенка с пыльно-бурым мехом.

Древесник завозился. Такур дернулся и пошевелился во сне. Ратха надеялась, что он скоро проснется; подходило время отправляться в логово Шонгшара. Когда Такур опять притих и захрапел, она ткнула его, вытянув заднюю лапу. Такур сонно и бормочуще завозмущался, но все-таки его глаза открылись, и, когда Ратха перешагнула его на пути к выходу из пещеры, он сразу ожил.

Рваный туман стелился по земле и клочьями свисал вокруг одиноких деревьев. Такур выполз из укрытия с покачивающимся и зевающим Ари на спине. Древесник счел погоду отвратительной и распушился.

Сырой воздух хорошо удерживал запахи, и прежде, чем Ратха достигла убежища Шонгшара, она уже знала, что он все еще там, с котятами. С ними был и кое-кто еще. Запах и отпечатки лап Фессраны оказались свежими, и это означало, что глава Хранителей огня чуть раньше прошла тем же путем.

— Думаю, ее привел Шонгшар, — сказал Такур позади Ратхи. — По одну сторону тропы есть лишь его запах, а по другую сторону их запахи смешались.

Ари поддержал разговор чиханием, а затем встряхнулся.

Ратха глянула назад и задалась вопросом, обязательно ли Такуру было брать с собой древесника на такое задание. Но она так была ему благодарна за то, что он с ней отправился, что решила промолчать. Все равно никто бы не заметил; они с этим существом стали почти что одним целым. Если бы Шонгшар разозлился и спровоцировал драку, Такур отправил бы маленького компаньона на ближайшее дерево.

— Тем не менее, — сказала она Такуру, когда они сблизились, — ты пропустишь меня вперед.

Она увидела Шонгшара, ожидающего снаружи логова. Белый завиток наземного тумана скрывал все его четыре лапы, а серебро его меха смешивалось с серостью мороси. Лишь глаза Шонгшара Ратха смогла разглядеть отчетливо: они пылали смесью боли и вызова.

— Я не смог их бросить, — низко прорычал он. — Я пробовал, но я просто не могу.

Ратха смотрела на него прямо.

— Так хочешь ли ты оставаться с нами?

— Я пришел в клан, потому что мог выжить только так. Там, снаружи, нет ничего для меня.

— Ты меня ослушался, — сказала Ратха. — Котята все еще здесь, и ты тоже. Однако, если ты отойдешь в сторону и дашь мне их забрать, ты сохранишь и имя, и место среди нас.

Он отодвинулся от прохода в логово и, когда Ратха проходила мимо него, уставился куда-то вдаль.

— Прости, Шонгшар, — сказала она, но он ничем не показал, что услышал ее слова.

Ратха наклонила голову и заползла в убежище. Ее нос омыло теплым молочным запахом. В логово проникало достаточно света, чтобы рассмотреть лежащую Фессрану с потомством Шонгшара у ее сосков.

— Им недолго осталось так питаться, — сказала она. — Я начала кормить их пережеванным мясом, но им все еще нужно немного молока.

— Я думала, ты больше не будешь о них заботиться.

— Я и не хотела, — ответила Фессрана. — Но, когда Шонгшар меня опять попросил, я не смогла отказать. Почему ты никак не заставишь Биру их кормить?

Ратха взяла себя в лапы и произнесла ровным голосом:

— Фессрана, Бира к ним не вернется. Шонгшар не сказал тебе о нашем ночном разговоре?

Зрачки Хранительницы сузились, и она крепче прижалась к выводку.

— Значит, ты собираешься оставить их на смерть. Я не верила, что ты на такое способна.

Ратха потеряла терпение.

— О, перестань же себя дурить! Ты же смотрела на этих котят и знаешь не хуже моего, что у них в глазах ничего нет, — она остановилась и постаралась успокоиться. — Драни не рассказывала тебе, что случилось в детской?

— Рассказывала, — признала Фессрана, глядя на пол логова между своими лапами. Она села, в то время как беспокойные детеныши продолжали мять ей живот.

Ратха потянулась вперед и раскрыла пасть, чтобы взять за загривок маленького самца. Фессрана, огрызаясь, преградила ей путь.

— Нет! Я этим котятам свое молоко давала! Я не хочу их смерти.

Ратха присела; ее загривок вздыбился, а губы отдернулись, приоткрывая клыки.

— Я… я просто считаю, что тебе нужно дать им побольше времени, вот и все… — Фессрана запнулась, смущенная своей неожиданной вспышкой гнева.

— Ты думаешь, что тогда тебе станет легче их отдать? Когда ты покормишь их еще дольше и сочтешь за своих? — прошипела Ратха.

— Нет. Я знаю, что они Бирины.

— Но ради Шонгшара ты все равно захочешь, чтобы их оставили и вырастили.

Хранительница огня уставилась на нее в ответ, отражая глазами свет, проникающий в логово.

— Фессрана, я не принесу тебе добра, если разрешу их оставить. Что произойдет, когда котята вырастут и тебе придется взглянуть правде о них в глаза? Что случится, когда наступит брачный сезон? Мы не сможем запретить им спариваться, как и Шонгшару не смогли. Хочешь увидеть больше подобных выводков? Хочешь родить таких же котят?

— Нет! — прокричала Фессрана. — Нет, нет, если ты права на их счет. Но ты же можешь и ошибаться.

Ратха сгребла пастью маленького самца и разместила так, чтобы свет, идущий снаружи, падал ему на морду.

— Иди, посмотри, — прошипела она. — Вот посмотри на него и скажи мне, серьезно ли ты думаешь, что я ошибаюсь, — Ратха схватила его за шкирку и подняла перед Фессраной.

Котенок повис в ее челюстях без единой попытки вызволиться. Фессрана внимательно вгляделась в его мордочку. В ее глазах возникло что-то вроде жалости и отвращения, и она отвернулась.

— Хорошо, забирай его, — жестко сказала она. — И самку бери, она точно такая же.

Ратха опустила котенка к своим лапам на время, достаточное, чтобы сказать:

— Возвращайся к своей семье, Фессрана. Возвращайся к маленькой дочке, начинающей говорить. Подумай, как ты будешь гордиться, когда твои дети сядут перед кланом и им дадут имена.

Она подобрала детеныша и вынесла из логова.

Оказавшись снаружи, Ратха задержалась напротив Шонгшара и положила котенка на землю, чтобы освободить пасть.

— Это твои котята, — сказала она. — Если все еще хочешь взять и отнести их сам, я тебе это доверю.

— Нет, вожак, — ответил он. — Это ты попросила об этом обещании. Ты сказала, что мои котята должны умереть. Я не стану с тобой драться, но и помогать тебе тоже не стану.

Она перевела дыхание.

— Хорошо. Теперь я несу за них ответственность. И я это принимаю.

Она опять подобрала котенка, но Шонгшар стоял, закрывая ей путь. Его оранжевые глаза горели скорбью, и Ратху испугала внезапная ненависть, полыхнувшая в их глубинах. Она как будто смотрела в глаза старому заклятому врагу. Ратха ощутила, как зачесались ее спина и загривок из-за вздыбленности меха; она сощурилась и зарычала, взмахивая хвостом из стороны в сторону. Шонгшар сдвинулся с ее пути, но Ратха, проходя мимо него, чувствовала, что не выиграла в противостоянии, а лишь его отложила.

Из убежища выползла взъерошенная Фессрана. Не глядя на вожака, она сказала:

— Пойдем со мной, Шонгшар. Непросто совмещать семью и лидерство над Хранителями огня. Черфану мои котята не интересны. Если мы объединим семьи, это нам обоим поможет.

Шонгшар опустил голову и направился к Фессране. Уходя, никто из них не взглянул на Ратху.

Когда Шонгшар с Фессраной удалились, из кустарника вышел Такур и вытащил из логова маленькую самку.

Унося котят, двое Именованных покинули земли клана и трусцой побежали к туманным силуэтам гор под восходящим солнцем. Скоро у Ратхи напряглась и заболела челюсть от веса котенка, но она заставляла себя нести его дальше, без остановки на отдых. Что-то подсказывало ей, что выводок надо отнести так далеко от земель клана, насколько возможно.

За время пути онемели не только ее челюсти. Ратхе казалось, что ее лапы переступают сами собой, а разум лишь выбирает направление. Детеныши, заметно ошарашенные, ни разу не крикнули и не попытались вырваться, из-за чего казалось, что это какая-то безжизненная ноша, а не живые существа.

Остаток дня Ратха с Такуром пересекали равнины и предгорья, пока не достигли гор. В сосновых борах, покрывавших нижние склоны, они отыскали ручей, который вывел по неглубокому каньону на луг, защищенный скалистыми стенами. Они оберегали луг от ветра, а ручей протекал рядом с пастбищем. Увидев это место, путешественники поняли, что теперь ушли достаточно далеко.

Едва Такур отпустил маленькую самку, она начала преследовать большого жука, что цеплялся за качающийся стебель. Повиляв крупом, она кинулась, и Ратха услышала, как ее челюсти с хрустом сомкнулись на насекомом. Детеныш с отвращением скривился от вкуса, но проглотил добычу.

Ратха посмотрела на нее, затем на Такура, и он сказал:

— Хм-м. Если она может питаться насекомыми, есть шанс, что они с братом здесь выживут.

— Может быть. Фессрана говорила, что они начали есть прожеванное мясо.

Она понаблюдала, как резвятся котята в новом убежище. Когда малыши достигли дальнего края луга, Ратха ощутила, как ее подтолкнул Такур.

— Теперь нам надо идти, — мягко произнес он.

Он потрусил вниз по течению и, в последний раз взглянув на котят Шонгшара, Ратха последовала его примеру.

На обратном пути к землям клана она произнесла лишь пару слов. Хотя и оставалась небольшая надежда на то, что брошенные котята все-таки выживут, Ратха знала, что рискованно говорить Шонгшару о том, где их оставили. Такур вел, и она следовала за ним, думая, избавится ли когда-либо от усталости духа и тела, что охватили ее и притупили все чувства.

Вскоре после возвращения на земли клана Такур заметил, что Ратха стала непривычно подавленной и больше не появлялась среди Именованных чаще, чем того требовал долг. Она проводила много времени в логове. Ее голова покоилась на лапах, а глаза смотрели вперед, в пустоту.

— Мне было бы не легче, если бы Шонгшар сам взял котят и бросил, — пробормотала она в ответ на осторожный вопрос Такура. — Это я ему позволила вступить в клан и их зачать, и это я решила, что он должен потерять их. Хотела бы я забыть, что они вообще когда-либо рождались, но я все еще вижу перед собой их мордочки.

— Ты не убивала котят, — подчеркнул Такур. — Мы выбрали для них сытое и безопасное место.

— До первого голодного хищника. Неважно. Шонгшар думает, что они мертвы, и так думает каждый, кто о них знает. Только нам с тобой известно, что они смогут хоть сколько-то прожить.

Вздохнув, она вновь уложила голову на лапы и уставилась в никуда, не замечая, как Ари прыгнул на нее и начал ухаживать за ее шкурой. Такур позвал древесника обратно, зная, что с этим горем Ратха сможет справиться лишь сама, и помочь ей никто не в силах. Он задумался, принадлежали ли мордочки, которые видела Ратха в своих снах наяву, котятам Шонгшара или же ее собственным.

Постепенно Ратха вышла из апатии, но Такур не мог посудить, разобралась ли она со своими чувствами или же просто закопала их поглубже. Как бы сильно он ни хотел остаться с ней и ее утешить, другие обязанности не терпели отлагательств. Котята, рожденные весной, подросли, и часть из них Такур скоро должен был обучать пастушеству.

— Еще слишком рано вставать, — проворчал Такур, глядя одним глазом на своего древесника.

Ари повернул голову набок и уклонился от сонного тычка лапы Такура. Отчего-то зверек необычайно разыгрался. На всех четырех он проскакал к порогу убежища, высунул нос, проскакал обратно и прыгнул на Такура. Потрепав Такуру мех, зверек всеми возможными древесниковыми звуками сообщил ему обо всем, что думает насчет тех, кто храпят в своих логовах, пока снаружи занимается такое чудесное утро.

Этот выговор, а еще удар от приземления Ари прямиком на Такура полностью разбудили кота.

— Слишком много я тебя кормлю, — зарычал он на древесника. — Толстеешь.

Древесник рос стремительно и уже достиг взрослых размеров. Теперь, когда Ари стоял рядом с Такуром на всех четырех лапах, его спина достигала живота пастушьего учителя. Вытянув хвост, он мог дотянуться от лопаток Такура до его бедра.

Ари взглянул на кота до того душещипательно огромными глазами, что Такур понял: зверька надо накормить. Он устало выполз из логова и отыскал валежник, покрытый жуками-короедами. Ари на него взобрался и жевал насекомых, пока не насытился.

Такур хорошо набил желудок вчерашней убоиной и мог не есть еще несколько дней. Он вздрогнул, когда сквозь его шерсть пробрался холод, разлитый в воздухе раннего утра. Скоро матери приведут котят на луг и начнется первый учебный день, но пока еще было слишком рано.

Он подумывал возвратиться в логово, но древесник все еще резвился. Ари бы ни за что не дал Такуру вернуться ко сну, так что Такур вместо этого решил прогуляться по лугу. Кто-то из Хранителей огня мог еще стоять на посту, и можно было бы погреться у сторожевых огней.

Когда Такур добрался до пастбища, горел лишь один костер, и пастуший учитель заметил, что Хранитель огня уже готовился его потушить. Зимой сторожевые огни горели день и ночь, но в теплое время года в них нуждались лишь в темноте или если стадам грозила опасность.

Такур ускорился и позвал Хранителя огня. Он не ожидал, что им окажется Бира.

Здороваясь, она соприкоснулась с Такуром носами и спросила, когда он начнет учить котят.

— Этим утром, но не очень скоро, — ответил он. — Просто меня разбудил мой древесник.

— А Ари может почистить мне хвост? — спросила Бира, скользя по зверьку взглядом. — Я одно время толком о себе не заботилась, а теперь у меня в шерсти застряли эти скверные репьи, и зубами я их вытащить не могу.

— Думаю, Ари не возразит, — Такур подтолкнул его, чтобы он слез со спины, а Бира распушила по земле свой хвост.

Бира все еще выглядела несколько худой и неухоженной, но вновь стала заботиться о своей внешности, и поэтому Такур понял, что она уже отходит от удара, который нанесло ей рождение неразумных котят.

— Котят уже нет? — внезапно спросила она.

Такур замешкался.

— Да. Я помог Ратхе отнести их.

— Не рассказывай, куда. Я не хочу знать, — ее хвост вздрогнул под лапами Ари. — Следующей весной я рожу других. Шонгшару же придется уйти, когда опять наступит брачный сезон, правда?

— Надеюсь, что да, — ответил пастуший учитель.

Возможно, Шонгшар сопроводил бы его в ежегодном путешествии за пределы земель клана. Если бы у Такура появился спутник на время вынужденных изгнаний, это скрасило бы ему одиночество, так что Такур был только за. Однако, как сам Такур себе напомнил, он-то уклонялся добровольно, а Шонгшару пришлось бы уйти вынужденно. Ратха точно не потерпела бы на землях клана новых выводков котят с пустыми глазами.

Бира вонзила когти в грязь и скривилась, когда Ари сильно потянул ее хвост за клок свалявшегося меха. Чтобы сохранить равновесие, древесник обернул хвост Биры своим. Затем рванул что было сил и выдрал репей. Теперь он держал в лапах покрытую шерстью колючку, а Бира вздохнула с облегчением.

Когда древесник закончил ухаживать за Бирой, он опять оседлал Такура и сам почистился. Кошка зевнула и стала забрасывать землей мерцающий огонь.

— Подожди, — сказал Такур. — Еще рано, и я еще мерзну. Можешь ненадолго оставить мне Красный Язык?

Бира засомневалась.

— Пепел надо зарыть. Фессрана говорит, это важно.

— Зарою сам, когда согреюсь. Погляди на Ари, он тоже весь дрожит. В конце концов, он избавил твой хвост от того репья, — Такур подтолкнул древесника, а Ари в ответ бросил на Биру страдающий взгляд.

— Хорошо. Я тебе разрешу, раз все Хранители огня ушли. Но… не говори Фессране. Она все более строга к уходу за огненным созданием. Раньше она такой жесткой не была. Думаю, в последнее время она много слушала Шонгшара, — Бира сморщила нос. — Я считаю, даже слишком много.

Слегка удивленный этими словами, Такур пообещал сохранить все в тайне, и Бира потрусила прочь, зевая и помахивая хвостом. Такур свернулся у костра, что почти весь превратился в тлеющие угли: лишь несколько рваных языков пламени все еще лизали обугленные ветки. Ари сел ему на бок, глазея в огонь. Такур заметил, что древесник перестал ерзать и непривычно притих.

Все создания, кроме Именованных, боялись огня и не приближались к нему. Даже Ари укрылся в шерсти Такура, когда тот впервые принес нового приятеля к Красному Языку. Теперь Такур спрашивал себя, не приобрел ли его древесник долю того же понимания, что позволяло Именованным сладить со страхом перед огнем. Нелепо было даже предполагать, что древесники способны думать как Именованные, однако Ари демонстрировал удивительный ум, а также интерес не только к еде и уходу за мехом. А еще древесник будто бы угадывал чувства Такура, и пастуший учитель точно не ожидал такого от существа, к которому относился как к животному. Пестроспинки и трехроги тоже были животными, но их держали для еды. Ари был другим.

Древесник наблюдал за огнем, и в его глазах не было страха. Прежде, чем Ари пошевелился, Такур почувствовал, что зверек сейчас сделает что-то такое, чего раньше никогда не делал. Когда Ари спускался, пастуший учитель старался держаться неподвижно, при этом не напрягаясь. Древесник присел на покрытую пеплом грязь напротив костра, уставившись в пламя со странной вовлеченностью. Он опустил мордочку и зажмурился от жара. Затем потянулся лапкой к огню.

Сперва Такур подумал, что Ари вот-вот ошибется так же, как и многие маленькие котята при первом знакомстве с Красным Языком. Они пытались потрогать пламя, не понимая, что самая броская часть этой сущности на самом деле неосязаемая и жгучая. Такур приготовился поймать Ари при попытке схватить танцующее пламя. Но лапа древесника остановилась и опустилась к палке, лежащей одним концом на углях.

Такур почувствовал, как его сердце подпрыгнуло и бешено заколотилось. Теперь он понял, что именно ощутил, найдя на тропе раненого зверька: шанс, что эти умные лапки помогут Именованным в самом трудном деле, за какое когда-либо брался клан — в овладении Красным Языком. Он затаил дыхание, когда лапка коснулась необожженной части палки и сомкнула вокруг нее пальцы.

Тлеющие угли вспыхнули, показывая сияющие сердцевины, когда Ари вытащил палку из огня. Когда он поднял ее к своим глазам, огонек на конце съежился и погас, оставив лишь красные и оранжевые угольки среди черной чешуи, в которую превратилась кора. Древесник поднес конец палки к своей мордочке и внимательно изучил. Он потянулся другой лапой, как будто желая дотронуться до светящегося дерева, но жар заставил его пальцы отдернуться.

Такур мягко и осторожно замурлыкал. Он не знал, почему древесник достал из огня палку, и в общем-то ему было неважно. Просто, по его мнению, древесник должен был знать, что Такуру это понравилось: это побудило бы зверька повторить. Когда Ари услышал мурлыканье, его глаза заблестели, и он подбрел к Такуру на трех лапах, все еще удерживая палку. Угли уже превратились в пепел.

— Ари? — спросил древесник, словно неуверенный, что его похвалят.

Такур облизал его, уткнулся в него носом и этим подтвердил, что очень-очень доволен. Он с таким рвением отнесся к Ари, что тот отбросил ветку и принялся тереться о Такура, завивая кольцами и распуская хвост от удовольствия. Когда восторг Ари поиссяк, Такур нашел ветку и предложил древеснику.

Ари быстро догадался, что, если примешь палку, получишь лизания и объятия. Какое-то время Такур играл с ним в простую игру, передавая и принимая обгоревшую ветку: она переходила из пасти в лапы и обратно. Когда Ари уже начал от этого уставать, Такур решил, что пришло время дать древеснику простое задание и узнать, повторит ли он ту самую выходку.

Такур положил палку в огонь, туда же, где она была раньше. Он двигался медленно, чтобы Ари мог отследить каждое его действие. Когда палка легла на место, Такур взял ее в пасть, забрал и осторожно вернул. На глазах Ари он проделал это несколько раз. Решив, что древесник все понял, Такур возвратил в костер палку, но вместо того, чтобы зажать ее в зубах, использовал подушечки лапы.

От его неуклюжих попыток палка лишь укатывалась в стороны. С нетерпеливым щебетом древесник сунулся Такуру под лапу, ухватил палку и вытащил. Жестом, напоминающим росчерк, он вручил ее Такуру, как бы говоря:

— Не так уж сложно, если лапы у тебя как мои. Видишь?

Такур вылизывал древесника, пока он не отсырел, и терся об него, пока не помял Ари всю шубку. Возможности зверька превзошли любые ожидания. А еще древесник вырос достаточно большим и сильным, чтобы удерживать все ветки, кроме самых тяжелых. Такур знал, что, если уделить достаточно времени и усилий, Ари выучится управлять Красным Языком с большей бережностью и мастерством, чем лучшие из Хранителей огня.

Ощутив спиной тепло солнечных лучей, Такур понял, что туман уже рассеялся. Скоро матери должны были привести котят на первые уроки пастушества. Он быстро подтолкнул Ари себе на спину и втер в землю прах Красного Языка. До прихода котят ему еще следовало подготовить учебное стадо.

Такур бросил на угли последний комок грязи и умчался прочь. Завтра ранняя побудка от Ари его бы уже не рассердила. На самом деле Такур бы сам разбудил древесника. Возможно, он смог бы уговорить Биру снова сберечь для себя огонь: а после этого стоило бы разузнать, на что еще способен Ари.

С тех пор, как началось обучение зверька, Такуру не терпелось продолжить. Он думал, что после того первого всплеска воодушевления Ари заупрямится и больше не захочет терпеть утренний холодок, но этого не случилось. Возможно, Ари уловил то чувство запретного приключения, которое Такур испытывал каждый раз, покидая логово в предрассветных сумерках.

Скоро Ари научился извлекать из огня ветку и прохаживаться с горящим факелом на трех лапах. Однажды или дважды древесник пытался передать ветку своему цепкому хвосту, но Такур быстро его отучил. Обычно Ари уделял штукам, которые держал хвостом, намного меньше внимания, чем тем, которые удерживал в лапах. Однажды он чуть не обжег себе спину, когда факел свесился из хватки хвоста.

Такур тщательно следил, чтобы Ари не обжегся и не поранился во время уроков. Он не хотел пробудить в нем страх перед Красным Языком, который, похоже, таился в глубине души каждого живого создания. Древесник чувствовал, что огненное существо способно ранить, если подойти к нему слишком близко, и позже Такур усилил осторожность Ари.

Уже почти наступило лето, когда древесник научился зажигать кучу трута факелом из сторожевого огня. В то утро, когда он сумел так сделать, Такур был воодушевлен и бесконечно хвалил древесника. Он ловил для Ари кузнечиков, пока тот не объелся, и терся носом об его лапы, чья ловкость изумляла в сравнении с неуклюжестью лап Такура.

Он вспомнил, что сказала ему Ратха, пока Ари чистил ее шерсть. «Он ухаживает за мной так же, как ухаживал бы и ты, если бы обладал его умелыми лапами». Она произнесла это в полусне и не до конца понимала смысл этих слов. Такур тоже, но теперь ее слова приоткрыли глаза на возможности дружбы с древесниками. Он взглянул на Ари будто в первый раз. Странное ощущение пробежало по его спине до самого хвоста. Внезапно Такур ощутил и страх, но не такой, как от столкновения с врагом, и даже с врагом невиданным. Нет, этот страх был близок к тому, что Такур испытывал, когда глядел в ночное небо с горящими звездами, ощущая при этом трепет и странный неведомый голод. Этот голод, берущий начало где-то глубоко внутри него самого, Такура и пугал.

Он глянул вниз, на древесника, присевшего между его передних лап и с любознательностью заглядывающего ему в глаза.

— Научить тебя заботиться о Красном Языке — это лишь начало, — мягко сказал Такур и прислушался сам к себе: ведь эти слова будто произносил кто-то другой. — Вместе мы можем сделать куда как больше.

Глядя, как ловко черные лапы расчесывают шерсть на древесниковом хвосте, Такур ощутил дух свободы, которой, как выяснилось, раньше он достичь не мог. Ратха была права. Навыки этих пальцев сделались его собственными, и этот дар нес даже больше возможностей, чем можно было ожидать.

Солнце припекало спину Такура, а доносящиеся издали, с луга, крики ссорящихся и гоняющихся друг за другом котят напомнили ему о предстоящих уроках. Он быстро погасил затухающий огонь и закопал весь пепел.

Урок начался и закончился поздно. Уже почти смеркалось, когда матери пришли за детенышами. Такур остался у своего ученического табунка до прихода очередного пастуха.

— Можешь не пускать моих животных в главное стадо? — спросил Такур у Черфана. — Тогда завтра утром мне не придется их долго и упорно отделять от остальных.

Огромный пастух согласился, но рассеянно: его внимание привлекало что-то другое. Через пастбище, у солнечной скалы, мерцал новый костер.

Черфан уставился на него, насупившись.

— Похоже, у Хранителей огня собрание, — наконец, произнес он. — О, а насчет ученического стада не беспокойся. Я прослежу, чтобы твои животные остались отдельно.

Хранители огня раздосадовали Такура. Ему нравилось забираться на солнечную скалу с закатом, чтобы ловить последнее тепло уходящего солнца и наблюдать, как из-за деревьев восходит луна. Ну а теперь ему пришлось бы либо искать другое место, либо идти в логово. Несмотря на раздраженность, собрание вызвало у Такура любопытство, так что он решил побродить поблизости и все разузнать.

Костер был большим, и его свет озарял луг далеко вокруг, разгоняя сумерки. Дым разлился по траве и взметнулся в небо. Ари чихнул на спине у Такура и тряхнул головой. Такур кружил с подветренной стороны, избегая дымовой завесы, но у него все равно щипало в горле. «Этот костер куда больше, чем надо», — сердито подумал он.

Приблизившись, он увидел, как кто-то расхаживает перед костром взад и вперед, в то время как остальные сидят вместе, мордами к пламени. Такур отважился вдохнуть едкий дым, чтобы поймать вместе с ним запахи тех, кто пришел на собрание. Он узнал многих взрослых Хранителей огня, включая Фессрану, Шонгшара и Биру, а также учуял и некоторых котят. Теперь ему были известны запахи многих из них. Такур не удивился, узнав Чику и Ньянга, детей Фессраны, но вот учуять и третьего ее котенка, Кшуши, было неожиданностью.

«Кшуши должен был учиться пастушеству», — подумал Такур. В начале дня этот котенок был среди его учеников, но почти сразу его забрал Шонгшар, сказав, что детеныша позвала Фессрана. Такур был уверен, что идея прийти на собрание Хранителей не исходила от Кшуши. Счастьем от него даже не пахло.

Пастуший учитель поймал и еще один запах, до того смешанный с дымом, что его принадлежность читалась лишь смутно. Пришла ли сюда и Ратха? Такур не был уверен. Сгустившаяся тьма и блеск огня мешали зрению. Дым опять забил Такуру горло и вызвал кашель, но рык огня задушил этот звук, как и все прочие. Такур осторожно прошел поближе к собранию и сел позади, так, чтобы рассмотреть стоявшего перед костром.

Это была Фессрана, и теперь она прекратила расхаживать. Она развернулась к собранию и уселась. Шонгшар сидел в стороне с тремя ее котятами, и, когда Фессрана заговорила, он стал пристально за ней наблюдать.

— Первым делом я обращаюсь к самым юным, что собираются учиться хранить огонь. Сегодня вы пришли на это собрание, потому что вы лучшие. Вас выбрали, потому что вы сильнейшие и умнейшие из котят, рожденных весной. Вы здесь, потому что мы, те, кто служат Красному Языку, не согласны на меньшее.

Ари беспокойно зашевелился на лопатке у Такура. Такур боднул его, чтобы успокоить, а затем прокрался вперед среди собравшихся, пытаясь увидеть выражения слушателей. Хранители огня сидели прямо, топорща усы с самодовольным видом. Многие котята смотрели с воодушевлением и трепетом, их глаза сверкали в свете пламени. Кшуши, сидящий между братом и сестрой, опустил голову и нервно лизнул переднюю лапу.

— Вы смотрите на Красный Язык, и он вас страшит, — продолжала Фессрана. — А почему? Потому что он сильнее, и яростнее, и свободнее вас всех? Вот именно! Никто из нас не может достичь того же величия. Это существо может жить вечно, если ему есть чем питаться, и оно может вырасти больше любого зверя. Добыча огня — не только лесные звери, но и весь лес, и, когда он зол, ничто на земле не может спастись от его гнева.

В глазах Фессраны виделся некий отблеск: не простой желто-янтарный, но глубже… почти оранжевый. Что-то заставило Такура взглянуть на Шонгшара. Он наклонился вперед, над котятами, пристально глядя на Фессрану прищуренными глазами. Его челюсть шевелилась, как если бы он повторял те же самые слова, и на его огромных клыках сияли отблески пламени.

Фессрана продолжала:

— Мы можем греться у Красного Языка и видеть в его свете, но мы способны на это лишь пока достойны. А как мы можем доказать, что достойны? Стремясь быть настолько сильными и свирепыми, насколько это в наших силах. Думая не о своих усах или лапах, а о долге перед Красным Языком. Отказываясь показывать страх, даже когда он вцепляется нам в горло или в живот. Вот что с нас требует Красный Язык.

Фессрана приостановилась и оглядела собравшихся. Кшуши выглядел еще несчастнее, чем раньше.

— Не все из вас будут избраны, чтобы учиться хранить огонь, — сказала она. — Мне надо знать, кто из вас достоин, — ее хвост беспокойно дернулся, когда она обвила им лапы. — Вы, те котята, кто считают, что у них хватит смелости вынести Красный Язык — вы, подойдите и встаньте рядом со мной.

Некоторые из маленьких выступили вперед, задирая хвосты и топорща усы от уверенности. Другие, в том числе Кшуши, тоже пробрались вперед, но взволнованно: они просто не хотели, чтобы их дразнили братья и сестры. Детеныши выстроились перед Фессраной в неровный ряд. Резкий свет костра вынуждал их моргать и щуриться. Фессрана прошла перед котятами, изучая каждого по очереди.

— Хорошо, — наконец, сказала она и повернулась к Шонгшару, чтобы скомандовать: — Принеси факел.

Он зажег сухую ветвь и принес ей. Глаза котят широко распахнулись, и детеныши тихо сели, не отводя взглядов от Хранительницы огня.

Такур напрягся. Что это задумала Фессрана?

Хранительница огня развернулась с зажатым в челюстях факелом. Когда она провела им перед мордами детенышей, пламя затрепетало и взревело.

Несколько маленьких взвизгнули от ужаса и умчались, зажав хвосты между лап. Другие, в том числе Чика, отскочили и, заложив уши, повернулись мордами к пламени. Несколько котят вздрогнули и присели, но остались на месте. Мех встал дыбом у них на спинах и встопорщился на хвостах.

Фессрана тоже выглядела пораженной, словно не ожидала, что многие убегут. Такур заметил, как она глянула на Шонгшара, будто бы ища поддержки. Она снова сделала выпад факелом перед оставшимися котятами, пытаясь привести их в бегство. Все, кроме Ньянга, попятились с шипением.

Все, что Такур мог сделать — не дать себе броситься в центр собрания и выхватить у Фессраны головню. Его сдерживали лишь мысли о том, что у Фессраны должна быть причина для такого подхода к учебе, каким бы все это ни казалось суровым и жестоким.

Она отдала головню Шонгшару, а тот возвратил ее в огонь.

— Итак, — сказала Фессрана, глядя на Хранителей огня и дрожащих котят, — вы поняли, что не так-то просто быть избранным для служения Красному Языку. Те из вас, кто остались в кругу, показали, что бороться со страхом они умеют. Возвращайтесь по местам.

— Глава Хранителей огня, — высоким дрожащим голосом сказал один из детенышей. — Те, что убежали, еще не вернулись. Кому-то их надо поискать.

Фессрана повернулась к Бире.

— Найди мелких беглецов, и пусть они возвращаются к матерям. Они недостойны.

Бира удалилась. Такур ощутил, как недоверие охватило его и просочилось под кожу. Он и сам приучал котят к дисциплине и обращался с ними строго, но никогда он не видел, чтобы маленьких нарочно так унижали и запугивали. Имело ли для Фессраны какое-нибудь значение, что среди убежавших был и ее сын Кшуши?

Он опять посмотрел на котят, что остались в кругу, и увидел, как страх и гнев, что отражались на их мордах, превратились в свирепую решимость. Может быть, Фессрана пыталась их вдохновить: разозлить настолько, чтобы вынудить бороться и показывать, что они достойны стать Хранителями огня. Но все равно ее метод нес в себе необязательную жестокость.

Потом Такур понял, что некоторые из собравшихся заметили его, и что к нему поворачивают головы. Он поспешно пригнулся и попятился прочь. Он распластался на траве в темноте, внезапно ощутив, как сильно забилось его сердце. Фессрана опять заговорила, отвлекая тем самым внимание от Такура. Такур быстро пополз прочь на животе, пока не отдалился достаточно, чтобы бежать. Когда его глаза опять привыкли к темноте, он остановился и заметил, как кто-то выбежал из-за солнечной скалы.

Фигурка была стройной и гибкой, с длинным хвостом. Она исчезла прежде, чем Такур убедился, что правда ее увидел. «Ратха?» — пробормотал он сам себе в темноту, но уверен он не был. Первым делом Такур захотел броситься следом, но дымное марево, заполнявшее воздух, не дало бы никого отыскать по запаху. Такур решил, что лучше бы ему отдохнуть в логове и подумать там.

На пути в убежище он навестил и логово Ратхи на случай, если она там окажется. Логово пустовало. С тяжелым сердцем Такур отправился к себе и устроился на ночлег.

Ночные ветра сдули прочь завесу из дыма, и к утру воздух уже очистился. Ратха лежала на солнечной скале и наблюдала за рассветом. Ее мысли вернулись к вечернему сборищу Хранителей огня. Ратха пригнула уши, а кончик ее хвоста задергался, когда она вспомнила, как Фессрана поступила с котятами.

«Не было никакой необходимости в том, чтобы так их пугать, — подумала Ратха, — как и в таком огромном костре. И меньший бы всех согрел, — кончик ее хвоста снова дернулся, и она напомнила себе: — Но прошлой ночью Фессране хотелось вовсе не погреться у Красного Языка».

На самом деле Ратха не собиралась прятаться и подсматривать. Просто она опоздала, а к тому времени, как она пришла, костер собрания уже взметнулся высоко в ночное небо. Рык Красного Языка скрыл ее шаги, а едкий дым спрятал запах. Правда, Ратха смогла расслышать голос Фессраны, и она не ожидала таких слов от подруги. Собравшиеся непривычно помрачнели и напряглись, будто собирались противостоять врагу, а не приветствовать юных будущих Хранителей огня. Даже у маленьких котят выражения мордочек были серьезными, хотя некоторые выглядели просто несчастными.

Поэтому Ратха остановилась, чувствуя, что ее присутствие сорвет замысел. Какое-то время она просто стояла и слушала, разрываясь между желанием открыто заявить о себе и необходимостью больше узнать о сути собрания. Наконец, ощутив укол сожаления за этот выбор, она сквозь вздымающийся дым повернула на подветренную сторону и нашла местечко за солнечной скалой, откуда можно было незаметно подсмотреть и подслушать.

Солнечная скала. Ратха была здесь ночью, и вот она снова сюда вернулась. Ратха знала, что, склонившись через край, разглядит отпечатки собственных лап в грязи: там, откуда она, пригнувшись, наблюдала за Хранителями огня. В другом направлении она смогла бы увидеть свежеразрытую почву, смешанную с пеплом, на месте погребенных Хранителями огня останков костра. Ратха пометила это место перед тем, как забраться на солнечную скалу, и ощутила долю удовлетворения от маленькой демонстрации власти. Сейчас она повернулась спиной к бывшему костру, предпочитая смотреть на пастбище, где пестроспинки и трехроги щипали траву под пастушьим надзором.

Правда, в голове у нее задержалась одна беспокойная мысль, что раздражала, как застрявший в зубах осколок кости. Ее поразила суровость испытания Хранителей огня. Ратха знала, что нужно отстранять от такой учебы пугливых котят, но ей не нравился способ, который выбрала для этого Фессрана. Эта идея была настолько не в характере подруги, что Ратха подумала, не предложил ли ее кто-нибудь другой, например, Шонгшар.

— Пта! — выплюнула Ратха, чувствуя отвращение к себе самой. — Знаешь же, что это не так. Кому никак нельзя внушить чужие идеи, так это Фессране.

И все же ей стало не по себе, когда ее мысли обратились к главе Хранителей огня. Фессрана была верной подругой и единственным союзником Ратхи, когда та впервые принесла в клан Красный язык. Ратха наградила ее, отдав удивительное существо ей на попечение. Это было честью, но и бременем, и Ратха не сразу решилась возложить его на подругу.

Ратха нередко замечала, как мухи садятся на свежее мясо убоины, и знала, что единственное мелкое насекомое может отложить столько яиц, что туша вся наполнится личинками, а мясо испортится. Прошлой ночью она призналась себе в том, что Красный Язык тоже кое в чем испорчен, и впервые подумала, что даже упрямая пастушка, возглавившая Хранителей огня, могла не устоять перед этой заразой.

С этими мыслями Ратха улеглась и сразу услышала шорох в траве. Она подтянула под себя лапы, присела и направила взгляд в направлении звука. Скоро она увидела, как Такур с древесником на спине трусцой приближается к солнечной скале. Он не смотрел вверх и не ускорял шаги, как если бы просто собирался пройти мимо Ратхи на пути в дальний конец луга.

Подойдя ближе, он сделал небольшой крюк, который привел его к закопанному пеплу костра. И снова Ратха могла бы подумать, что Такур собрался всего лишь взглянуть и отправиться дальше, но он внезапно остановился, принюхался и сморщил нос. Такур прошелся по усыпанной пеплом земле, пока не отыскал метку Ратхи. Он поморщился и взглянул на солнечную скалу.

Ратхе стало неуютно из-за того, что она поддалась тому порыву. Вышло так, что она высказала Такуру свое мнение насчет собрания Хранителей огня, и сделала это яснее, чем могла бы при помощи слов.

— Значит, ты там была, и тебе это тоже не понравилось, — наконец, произнес Такур.

Тоже? Ратха, глядя на него, прищурила глаза. Она взмахнула хвостом, приглашая Такура запрыгнуть к ней. Когда он устроился рядом, Ратха произнесла:

— Вижу, не одна я подсматривала.

— Я решил, что пастуха на этом собрании бы не одобрили, и был прав, — ответил Такур. — А ты, вожак клана?

— Меня бы одобрили, но из-за меня Фессрана бы получше подумала, стоит ли так пугать детенышей.

Она заметила, что Такур тщательно подбирает следующие слова. Он тихо сказал:

— Ты можешь запретить подобные собрания.

Ратха установилась на него с недоверием.

— Запретить? Лишь потому, что Фессрана возвела чересчур большой костер и испугала пару котят? В любом случае, они еще слишком маленькие.

— Ратха, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы знать, как ты к чему-либо относишься. Ты можешь не произносить этого вслух, но твоя метка на зарытом пепле уже обо всем сказала.

— Ар-р, — Ратха почувствовала себя по-дурацки. — Я поставила ее в плохом настроении.

— И Фессрана никак не связана с твоим плохим настроением?

— Ладно, — огрызнулась Ратха. — Связана. Но давай я так тебе скажу: мне может не нравиться то, что она делает, но все это, как правило, работает. Она сказала мне назначить Шонгшара Хранителем огня и была права. Мы больше не теряем сторожевые огни из-за робости Хранителей. Наши стада защищены как никогда. Вот что для меня важно. Фессрана хорошо справляется, а я ей мешать не собираюсь, так что вырой нору поглубже и зарой там свою идею, вот так.

Она подумала, что Такур потеряет из-за нее терпение, но он только отдернул уши, а потом позволил им снова встать торчком. В его глазах хранилось подавленное воодушевление, как если бы он собирался о чем-то сообщить, но раньше у него не было возможности.

— Положим, я покажу тебе еще один способ овладения Красным Языком. И котятам, чтобы показать, чего они стоят, больше не понадобится жечь себе усы.

Ратха взглянула на Такура, сидящего с древесником на спине. Взгляд Ари прибавился к взгляду Такура, и кошке стало неуютно из-за того, что в нее вперились сразу две пары глаз.

— Ты же не нашел такой способ… или нашел?

— Просто следуй за мной, вожак клана, — с этими словами Такур спрыгнул с солнечной скалы.

Ратха догнала его лишь на половине пути к самому дальнему из сторожевых огней. Она услышала, как Такур бормочет:

— Хорошо. Бира еще не отказалась мне помогать, — и он рванулся вскачь, снова оставив Ратху позади.

Когда она приблизилась к костру, Такур разговаривал с Бирой. Юная Хранительница огня вздрогнула, увидев Ратху, и глянула на Такура, словно прося поддержки.

— Можешь идти, — сказал он. — Не волнуйся. Все хорошо.

Ратха понаблюдала, как зевающая Хранительница огня трусцой уходит прочь, помахивая хвостом. Она заметила, что Бира оставила Такуру много растопки, хотя сторожевой огонь уже догорал. Растопка лежала в двух кучах: большая была небрежно сложена, а маленькая выглядела как гнездо для нового костра.

— Она не должна уходить, не забросав землей костер и не закопав пепел, — Ратха неодобряюще посмотрела вслед Бире.

— Она ответственно относится к своим обязанностям. Это я попросил ее сберечь для меня костер, и Бира делает это для меня каждое утро. Фессрана не знает, — добавил Такур.

— Хм, — Ратха зарычала. — Ты должен был ее спросить.

Такур не обратил внимания.

— Хорошо, Ари, — обратился он к древеснику. — Давай покажем Ратхе, чему ты научился.

Ратха услышала щелчки и не поняла, откуда они исходят, пока не увидела, что челюсть Такура слегка шевелится. Ари спрыгнул с лопатки пастушьего учителя и подскочил к большому вороху веток. Он выбрал тонкую, которую мог удержать одной лапой, и возвратился к Такуру.

Такур послал Ратхе ухмылку. Не впечатленная, она ответила сердитым взглядом.

— Ага, хорошо, он может брать ветки. Это чуть-чуть облегчит Хранителям огня работу.

Такур снова щелкнул зубами и мягко зашипел. Ари поднял ветку и завил полосатый хвост, будто спрашивая. Пастуший учитель снова с щелчком сжал челюсти, и Ари, к ужасу и изумлению Ратхи, понесся прямо к костру.

Ее лапы среагировали так же быстро, как и мысли. Она была уже на полпути к древеснику, когда кто-то внезапно на нее набросился и хорошенько придавил. Только осознание, что это Такур, удержало Ратху от того, чтобы перевернуться на спину и закогтить задними лапами его живот, хотя ей и очень хотелось так сделать.

Она попыталась высвободиться, но Такур ее держал, глядя при этом не на нее, а на древесника.

— Иди, Ари. Все правильно. Она не хотела тебя напугать.

— На что ты рассчитываешь? Хочешь, чтобы Ари прыгнул в Красный Язык? — прошипела Ратха.

— Нет. Наблюдай, — сказал ей на ухо Такур. Когда Ратха успокоилась, он слез с нее и встал рядом.

Ари осторожно приблизился к огню и опустил ветку на угли. Как только она занялась, древесник ее вытащил и поднял вместе с распустившимся на ее конце Красным Языком. Зажав ветку в обеих передних лапах, Ари приблизился к Такуру и разместил ее в раскрытой пасти кота. Такур осторожно захлопнул пасть, стараясь не навредить маленьким пальцам, что сблизились с его зубами.

Ратха наблюдала в изумлении. Ее захватило не столько само действие, сколько легкость, с которой Ари его выполнил. Она тут же убедилась, что лапы древесника подходят к этой работе намного лучше неуклюжих челюстей Хранителей огня, даже самых храбрых.

Такур гортанно зарычал и разжал челюсти. Ари взял пылающую ветку и возвратил в костер. Ратха поднялась.

— Подожди. Это еще не все, — произнес Такур.

Он опять щелкнул зубами, и Ари опять умчался к вороху веток. На этот раз древесник вернулся, подпрыгивая на всех четырех лапах и обернув кольчатым хвостом очередную ветку. Он посмотрел вверх и наклонил голову набок; его серьезные черные глаза, расположенные по бокам полосатой морды, глядели на Такура.

— Хорошо, если хочешь, можешь сделать так, — добродушно сказал Такур, как будто древесник его понимал.

Как и раньше, он щелкнул зубами и зашипел. Древесник направился к костру, хвостом передал ветку себе в лапы и зажег ее край точно так же, как раньше. Этот маленький факел он протянул Такуру, а пастуший учитель сел у меньшей кучи растопки.

Древесник, глядя на него, опять наклонил голову.

— Давай же, Ари. Я показывал, как это делать, — Такур наклонился вперед, чтобы уговорить своего зверька.

Сперва нерешительный, Ари, крепко сжимая факел, все же побрел к растопке. Дальше он, казалось, сбился с толку, и Такур, склонясь к нему, ткнул носом в локоть древесника.

Ари присел перед растопкой и ткнул горящей веткой между бережно сложенными палками. При этом он постарался ничего не сдвинуть, и скоро рядом с огоньком, горящим на ветке, радостно затрещал второй, в гнезде.

Такур мурлыкнул. Глаза Ари заблестели, и он метнулся к учителю за наградой: облизыванием и объятиями. Затем он вскарабкался Такуру на спину и радостно там умостился, обвив кошачью шею длинным кольчатым хвостом.

Ратха стояла с раскрытой пастью, пока ветер не высушил ей язык. Наконец, к ней вернулся дар речи:

— Как ты его такому научил? — спросила она.

— Так же, как и котят — пастушеству. Если они делают что-нибудь правильно, я их хвалю. Если нет, поправляю, а когда они не понимают, показываю на своем примере. Ари всегда был интересен Красный Язык, мне осталось лишь его подбодрить.

— И еще ты внимательно следил, чтобы ему ничего не навредило. Тем не менее, я и не знала, что древесники бывают такими умными. Ты же и сам знаешь, что многие кошки не могут зажечь основу для костра, при этом ее не разворошив. А потом огонь умирает, и им приходится заново укладывать ветки.

Такур стал забрасывать землей сторожевой огонь, и Ратха помогла ему похоронить весь пепел. Второй костер они разделили лапами и разбросали дымящийся трут.

— Что же, вожак клана? — спросил Такур, когда они закончили.

— Да! — с нетерпением воскликнула Ратха. — Учи его и дальше. Я попрошу, чтобы Фессрана сделала у твоей пещеры гнездо для огня.

Она думала, что Такуру это понравится, но вместо этого тень пробежала по его морде, затемнив зеленые глаза.

— Лучше воспользуюсь кострами Биры, — произнес он.

— Не хочешь показывать Фессране, что умеет Ари?

— Нет. Не сейчас, — сказал Такур и быстро добавил: — Ари еще нужно подучиться. Ты же видела, что мне приходилось ему помогать. А надо, чтобы он сделал все сам.

Ратха догадывалась, что для отказа имелась и другая причина, но решила не давить. Скоро Такур отправился учить котят пастушеству, а Ратха возвратилась на солнечную скалу с более легким сердцем, чем ранее.

Ратха дала Такуру время позаниматься с древесником и несколько дней не виделась с другом. Она знала, что Хранители огня решили собраться снова, и догадывалась, что Фессрана повторит то же, что и в прошлый раз.

Однажды, ранним утром, она улеглась на вершине солнечной скалы, и к ней рысью прибежал Такур с Ари на спине. На этот раз Ратха спрыгнула к ним с вершины.

— Пастуший учитель, у Хранителей огня скоро намечается собрание. Прежде, чем Фессрана примется за котят, я хочу, чтобы она увидела твоего древесника.

Она ощутила идущее от Такура отторжение, но друг, наконец, ответил:

— Да, ты права. Нам надо попробовать. Может, я и ошибаюсь на ее счет.

Ратхе хотелось узнать от него побольше, но Такур выглядел слегка нетерпеливо, а Ари уже начал почесываться.

— Встретимся тут завтра, после твоих занятий, — сказала Ратха вслед Такуру. — Приведу Фессрану, и мы подготовим огонь.

В ответ Такур махнул хвостом, но выражение его морды сообщило Ратхе, что в успехе задумки он не уверен.

«Ар-р, да он просто осторожничает, как всегда, — сказала она себе. — Думаю, Фессране Ари понравится».

Глава Хранителей огня пришла поздно днем. С собой она привела еще нескольких, включая Шонгшара и своего старшего сына Ньянга. Фессране не терпелось узнать, что приготовила для нее Ратха, но не смогла раскрыть секрет даже с помощью настойчивых вопросов. После того, как Хранители огня соорудили гнездо для Красного Языка и подожгли трут, Ратха попросила их сесть и дождаться Такура.

Наконец, он вошел в длинную тень от солнечной скалы, усталый, пыльный и пропахший стадными животными. Некоторые из Хранителей огня заметили древесника и отвели усы. Такое начало не обещало ничего хорошего.

Несмотря на это, по мере того, как Такур показывал выучку зверька, к Ратхе возвращалась надежда. Было заметно, что продленное время для тренировок использовалось с умом. Ари выступил лучше, чем в первый раз. Можно было сказать, что впечатлились и Хранители огня, но Ратха ощущала и неприязнь, словно бы мастерство древесника возмущало кошек.

Шонгшар, сидящий рядом с Фессраной, что-то бормотал ей на ухо. С каждым его словом интерес, возникший у нее на морде при виде первых выступлений Ари, понемногу спадал, пока ее выражение не окаменело, как у всех прочих.

Ратха понимала, что это и предвидел Такур. Отправив Ари раскладывать ветки для нового костра, он бросил в сторону Ратхи многозначительный взгляд. Ратха еще не видела, чтобы Ари таким занимался, и она в восхищении наблюдала, как маленькие лапки бережно складывали ветку к ветке, создавая идеальное гнездо для Красного Языка. Древесник не уронил ни одной ветки, не говоря о том, чтобы перевернуть гнездо. Под бережным руководством Такура Ари взял ветку из костра и засветил новый.

Хранители огня вопреки своим желаниям широко распахнули глаза. Впечатлился даже Шонгшар, хотя Ратха была уверена, что он сам того не хотел.

Возможно, Ари тоже уловил перемену в Хранителях огня, ведь после он вытворил нечто неожиданное. Ухватив ветку, достаточно маленькую, чтобы нести ее в одной лапе, Ари окунул ее одним концом в огонь, а затем вытащил и проскакал вокруг Хранителей огня на трех лапах, неся с собой Красный Язык. От смятения у Такура поникли усы, и он бросился в погоню за древесником. Именно этого Ари и ждал. Он понесся Такуру навстречу, запрыгнул ему на спину и проехался на нем с факелом, высоко поднятым в обеих передних лапах.

Едва Такур успел остановиться, Ари соскочил у него со спины, бросил головню обратно в пламя и вернулся с важным видом, высоко задирая хвост и ожидая обычную награду в виде объятий и облизываний. Ратха заметила, что у Такура не было выбора, кроме как похвалить зверька. Этих древесниковых шалостей он не планировал, но все равно они оказались поразительны. У Хранителей огня от изумления даже отвисли челюсти.

Первым голос подал Шонгшар, а не Фессрана.

— Твой древесник умелый, пастуший учитель, — сказал он, внимательно изучая Ари. Древесник при виде него вспушился и крепче обвил хвостом Такурову шею. — Долго ты его обучал? — спросил Шонгшар.

— Да. Ари умен и схватывает на лету, но с ним надо много работать.

— Почему ты решил обучать древесника, а не котят?

Ратха заметила, как Такур замешкался.

— Котят я учу пастушеству. Я не Хранитель огня, — ответил он. — Я учу Ари из-за особой способности, которой нет у котят. Его лапы отличаются от наших: они нужны, чтобы хвататься за ветви во время лазания. В нем нет неуклюжести наших котят, и он ничего не роняет.

— Котята понимают, чем они занимаются, служа Красному Языку, — мягко произнес Шонгшар. — А твой древесник?

— Нет, — признал Такур. — Он просто понимает, что надо сделать, и все.

— Он не чувствует к огненному существу того же, что и мы. Он не знает про силу и могущество огня.

— Нет, — ответил пастуший учитель, и его зеленые глаза сердито вспыхнули. — Как можно ожидать от древесника понимания таких вещей? Он и не должен понимать. Он делает то, что ему говорят.

— Тогда он животное, как пестроспинки и трехроги, — Шонгшар сопроводил слова шипением в голосе и золотым блеском глаз. — Он неразумный, как мои дети, которых вы с Ратхой унесли с земель клана. Разве может животное служить Красному Языку?

Ратха ощутила, как ее глаза сузились, а загривок вздыбился.

— Хватит, Шонгшар! Я бы Фессрану хотела послушать, а не тебя.

Глава Хранителей огня вздернула подбородок и смерила Ратху холодным взглядом.

— Вожак клана, я разделяю многие из чувств Шонгшара. Ты лучше меня знаешь, как яростно мы сражались за Красный Язык в те дни, когда Именованными правил Меоран.

— Да, тогда ты бежала рядом со мной, и твои чувства были твоими собственными, — прорычала Ратха.

Едва эти слова слетели у нее с языка, она о них пожалела, ведь Фессрана заметно дрогнула, и в ее янтарных глазах поселился тот же жесткий блеск, что и у Шонгшара.

— У древесника впечатляющие навыки, — сказала Фессрана. — Правда, есть у меня пара вопросов. Древесник у вас один, а Хранителей огня много. Вы что, собираетесь наловить еще древесников и обучить их точно так же?

Такур взглянул на Ратху.

— Я об этом еще не думал. Ари у меня появился случайно. Я нашел его раненым. Поймать других может оказаться непросто.

— Если мы примем Ари и поручим ему сложную работу, мы перестанем стараться выполнять ее сами, — отметила Фессрана. — Что будет, если древесник убежит, или если его убьют?

Такур сел рядом с Ратхой, и она ощутила, как напрягли его слова Фессраны.

— Не думаю, что Ари собирается сбежать, и я точно никому не позволю его убить, — он послал взгляд в сторону Хранителей огня.

Ратха решила, что пришло время вмешаться.

— Никаких разговоров об убийстве, — огрызнулась она. — Такур поделился с вами тем, что умеет его древесник, и вы должны быть ему благодарны.

— Мы и не собирались обидеть ни тебя, ни Такура, вожак, — сказала Фессрана. — Мы считаем, что древесник ценен своим умением, но есть и пара проблем. В конце концов, Такур не знал, что собрался делать его зверек, когда он забегал вокруг нас с факелом. Думаю, ты согласишься, что надо еще позаниматься с древесником, прежде чем мы и правда ему доверимся.

Ратха попыталась сладить с чувствами. Да, Фессрана сейчас раздражала, но кое-что дельное в ее соображениях все-таки было. Последняя выходка Ари показала, что древесник остался непредсказуемым, да и то, что зверек был только один, тоже вызывало сомнения. Несмотря на все это, Ратхе понравилось, что Такур попытался избавить Хранителей огня от заносчивости.

— Ладно, — наконец, сказала она. — Такур, ты продолжаешь учить Ари. Чтобы облегчить тебе задачу, Фессрана назначит Хранителя огня, а он разведет костер у твоего логова и будет за ним ухаживать. Согласны, вы оба?

Фессрана в замешательстве посмотрела на Шонгшара.

— Ты сам бы кого хотел? — спросила она у Такура.

— Если поделишься Бирой, не возражу, — ответил он.

Хранители огня потушили свой костер и ушли, а Такур остался рядом с Ратхой. Порывисто и сердито он пригладил языком свой взъерошенный мех.

— Фессрана отпустит к тебе Биру, — сказала Ратха, когда вокруг них сомкнулся сумрак.

— Она может. Интересно, что еще она может сделать.

Ратха колко взглянула на Такура, но от него остался лишь силуэт и два сверкающих глаза в нарастающей тьме.

— Пока я возглавляю клан, она будет делать так, как я скажу.

Такур вздохнул.

— Хотелось бы мне, чтобы ты так не говорила, — мягко произнес он и отправился прочь, унося на спине древесника.

В следующие несколько дней Ратха навещала Такура по утрам, чтобы увериться, что Фессрана исполняет обещание. Каждый раз она заставала Биру у логова Такура с хорошо разведенным костерком и всегда полной стопкой веток. Юной Хранительнице огня, видимо, нравилось наблюдать, как Такур обучает Ари. Ратха внимательно за ней следила, чтобы не упустить знаков той же враждебности, что выказывали остальные Хранители огня, но не нашла ни одного.

Учеба Ари хорошо продвигалась. Похоже, древесник понял, что баловаться так же, как в тот раз перед Хранителями огня, недопустимо, и что за это будут ругать. Такур сообщил, что Ари стал послушнее, а Ратха заметила, что пастуший учитель достиг этого, не подавляя волю зверька. Время от времени Ари поглядывал на Такура с озорством, сияющим в глазах, но все задания воспринимал всерьез и никогда намеренно не ослушивался.

Ратха наблюдала и обнадеживалась. Уже скоро Такур мог бы снова представить Ари Хранителям огня, и те не нашли бы к чему придраться. Ратха решила, что вместе с Такуром смогла бы изобрести способ наловить еще древесников. Например, Ари мог бы заманить кого-нибудь еще с ветвей. Если бы пойманный древесник оказался самкой, она бы родила потомство. Или Такур мог бы вскарабкаться на фруктовое дерево вместе с Ари и поискать древесниковое гнездо с детенышами. Если бы удалось найти и обучить побольше таких зверьков, Фессрана, возможно, согласилась бы с идеей.

Ратха тщательно строила планы, отдыхая в логове или лежа на солнечной скале. Каждое утро она спрашивала Такура, не готов ли Ари. В последний раз вместо отказа он попросил ее на следующий день собрать весь клан. Он сказал, что всем нужно кое-что увидеть. Не только Хранителям огня.

Вечером накануне собрания Ратха решила его навестить, чтобы убедиться, что он подготовился. Она отправилась как раз перед закатом и была лишь на полпути от логова Такура, когда услышала, что кто-то к ней бежит по тропе. К Ратхе примчался Такур с дрожащими усами и вздыбленной шерстью.

— Ратха, Ари исчез! — выдохнул он.

Неверие пронзило ее насквозь.

— Как? Не может быть. Ты же с ним не разлучаешься.

— Разлучился. На пару мгновений. Я оставил его в логове, спящего клубочком. Мне надо было добыть еще растопки, Бира всю истратила. Терновые ветки — лучшие, но я не мог пробраться в заросли с Ари, и я его оставил.

— Когда? — Ратха ходила мимо него туда-обратно.

— Я закончил учить котят пастушеству. Вернулся, оставил Ари в убежище, пошел за ветками, а вернувшись, его не нашел. Я все обыскал, — печально добавил он.

— Ты не искал его по следу?

— Искал, но воздух такой дымный, что я не нашел следов.

Они достигли логова. Ратха трусцой пробежалась по настилу из пепла, холодеющему на том месте, где обычно горел учебный огонь. Она подняла голову и принюхалась. Конечно, Такур был прав: едкость воздуха мешала учуять запах древесника.

Ратха осторожно разгребла лапами золу и грязь. Если бы огонь горел недавно, они бы еще оставались горячими. Но они остыли.

Она удивилась, отчего же тогда здесь пахнет так, будто кто-то разбросал кругом горячий пепел.

— А где Бира? — неожиданно вспомнила Ратха.

— Ее здесь нет. Она помогает мне только по утрам. Я думал сам сложить костер, чтобы Хранительница его потом зажгла.

Ратха взглянула на те немногие деревья, что росли вокруг логова. Их ветки четко обрисовывались на красно-сером фоне заката, но на них не виднелось ничего, что напоминало бы съежившуюся фигурку древесника. Ратха помогла Такуру обыскать заросли, но безуспешно.

Задул ветер, избавляя воздух от едкой вони, но и запах Ари он унес с собой. Древесник пропал, и никто ничего не мог с этим поделать.

Такур вполз в убежище и опустил голову на лапы.

— Это я виноват, — произнес он жалобно. — Не надо было мне его оставлять. Ари, вернись, пожалуйста, где бы ты ни был. Я по тебе скучаю.

— Такур, — мягко сказала Ратха. — Мне нужно объявить всем, что собрание завтра не состоится.

— Скажи матерям, чтобы завтра не приводили котят, — прорычал Такур. — Мне не до учительства. Я займусь другими делами, например, примусь задавать вопросы. Много вопросов. Может, прямо сейчас и начну.

Он поднялся и начал было выползать из укрытия, но Ратха опустила лапу ему на спину.

— Нет, — сказала она. — Ты остаешься здесь. Если понадобится задать вопросы, я их сама задам и вернусь к тебе с ответами.

— Тогда думаю, что ты отыщешь более стоящие ответы, чем мог бы отыскать я, — Такур снова уложил голову себе на лапы.

От его скорбного вида и от горя в его голосе Ратха зажглась негодующей яростью. Тот, кто унес или напугал древесника, не просто лишил Такура товарища. Он украл у Такура надежду и тяжело его ранил.

Ратха нежно лизнула Такура в лоб, стараясь смягчить его горе и гнев. Наконец, Такур забылся беспокойным сном, и она ушла, решив, что либо разыщет Ари, либо отомстит тому, кто украл древесника. Кем бы он ни был.

Когда Ратха вышла на ночной луг, солнечную скалу заливало оранжевым светом. Ратха разглядела силуэты собравшихся Хранителей огня на фоне скалы и заметила, что кто-то прохаживался перед ними из стороны в сторону. Ратха услышала гул голосов, смешанный с шипением и ревом костра.

Ее ужалило раздражение, быстро переросшее в гнев. Хранители огня встретились снова, без ее разрешения, даже не предупредив. Опять они построили гнездо своего раскормленного пламени прямо у основания ее, Ратхи, солнечной скалы.

Слишком злая, чтобы заботиться о нежелательности своего визита, Ратха промчалась через луг, протолкнулась между собравшихся факелоносцев и столкнулась с освещенной огнем фигурой того, кто расхаживал перед ними. Она ощутила предостерегающее касание страха, когда поняла, что перед ней не Фессрана, а Шонгшар.

Она стала разыскивать взглядом главу Хранителей огня и обнаружила, что та сидит в стороне. Глаза Фессраны были сощурены и холодны, но внезапно они распахнулись, и фальшивая приветливость обозначилась на морде кошки. У Ратхи скрутило живот от такого выражения на морде той, кого она считала подругой, и ей пришлось отвернуться к собранию.

Она увидела Биру, сидящую позади Кшуши: кошка пригнулась, как если бы хотела спрятаться. Ньянг был впереди толпы, он взирал на Шонгшара, при этом глаза котенка сияли восхищением и обожанием. Впереди сидел и кое-кто другой, тот, кого Ратха не ожидала увидеть.

Пастух Шоман повернулся и взглянул на нее с неуверенностью. Медленно опустив голову, он принялся вылизывать переднюю лапу. Это движение привлекло к его лапе взгляд Ратхи. Она увидела уродливую красную отметину, что блестела сочащейся жидкостью в оранжевом свете.

— Вожак клана, — Фессрана поднялась, чтобы разрядить напряжение, вызванное прибытием Ратхи. — Я рада, что ты пришла. Я уже хотела, чтобы Ньянг тебя позвал.

Ратха не обратила на нее внимания.

— Что здесь делает Шоман и что у него с лапой?

— Спроси у него, — сказал Шонгшар и взглянул в сторону Шомана.

Пастух ответил:

— Я… грелся у пастушьего костра. Хранителей огня рядом не было. Я попытался дать Красному Языку побольше веток, но он разозлился и ранил меня.

— Ты все сделал неправильно, Шоман, — жестко сказала Фессрана. — Ухаживать за Красным Языком могут только Хранители огня. Ты должен был отправиться за кем-нибудь из нас.

— Зачем его сюда привели? — требовательно спросила Ратха. — Если он ошибся, пускай его накажет Черфан. Он же пастух, а не Хранитель огня.

— Он пришел загладить свою вину, — ответила Фессрана. — Он согласился показать котятам, что может случиться, если кто-то рассердит своей небрежностью огненное существо.

Ратха снова взглянула на Шомана. Он присел и съежился, нянча свою лапу и морщась от боли. Его глаза таили замкнутость и обиду. Когда он поймал взгляд Шонгшара, на его морде промелькнул страх, и Ратха поняла, что Шоман пришел сюда не по доброй воле.

— Ладно! — выкрикнула она, внезапно ощутив тошноту. — Котята уже насмотрелись. Шоман, иди к Такуру залечивать рану.

Шоман, хромая, ускользнул в темноту. Взгляд, посланный им Ратхе, был все еще тяжелым от негодования, но имелся в нем и странный оттенок облегчения.

— Мы рады, что ты пришла, вожак клана, — объявила Фессрана. — Ведь ты своими глазами увидела, какую опасность Красный Язык несет пастухам, не обученным ухаживать за ним правильно.

Ратха стояла в ожидании, стараясь не бить хвостом. Фессрана взглянула на нее и продолжила:

— Как глава Хранителей огня, прошу тебя запретить прочим клановым приближаться к Красному Языку без нашего разрешения. Тогда никто из пастухов больше не пострадает так же, как пострадал Шоман.

— Я счастлива, что ты беспокоишься о тех, кто кормит клан, — ответила Ратха, позволив легкой язвительности просквозить в своем голосе. — Правда, не думаю, что пастухам понравится просить у Хранителей огня разрешения, если им захочется погреться у костра или что-нибудь рассмотреть в его свете.

— Детенышам тоже не нравится, когда им запрещают делать всякие опасные вещи, но, чтобы сберечь котят, их надо ограничивать. Те, кто не осознают путей огненного существа, не должны к нему лезть, — произнесла Фессрана.

Ратха, повернувшись к Фессране, постаралась взять себя в лапы.

— Фессрана, я понимаю, почему ты беспокоишься, и согласна, что все это отчасти опасно, но я хочу выслушать пастухов, прежде чем решить.

— Резонно, вожак, — ответила Фессрана.

«Те, кто не осознают путей огненного существа, не должны к нему лезть». Тихо повторяя в мыслях слова Фессраны, Ратха развернулась к собранию. Относились ли эти слова не только к невежественным пастухам, но и к Такуру с его древесником?

Она изучила толпу, мельком глянув на каждую морду, будто бы могла прочесть ответы в глазах. Одни из Хранителей огня ответили ей прямыми взглядами, другие скрывали в глазах вызов, а третьи смотрели неуверенно или испуганно.

— Все вы знаете пастушьего учителя Такура, который повсюду ходит с древесником на спине, — сказала Ратха. — Вы были на собрании, где он показывал, как Ари умеет обращаться с огнем, — и она многозначительно взглянула на каждого. — Я только что разговаривала с Такуром. Древесник исчез, и мы не нашли никаких следов. Я как раз пришла спросить, видел ли зверька кто-нибудь из вас. А может, кто-нибудь из вас знает, куда он делся.

— Когда это случилось? — произнесла Фессрана, и в ее голосе Ратха определила искреннее волнение.

— Этим вечером. Такуру пришлось оставить Ари в убежище, чтобы добыть терновых веток. Он говорит, что ушел ненадолго, а когда вернулся, Ари пропал. Кто-нибудь знает, где вообще древесник?

Хранители огня переглянулись и выругались. Ратха ждала.

— Возможно, древесный зверь убежал к собратьям, — Шонгшар нарушил долгую тишину.

— Все может быть, но мы с Такуром так не думаем.

Фессрана приблизилась к костру и села рядом с Шонгшаром.

— Бедняга Такур. Он правда любил этого маленького чудилку. Ему не надо было приучать зверька играться с Красным Языком, но я не хотела, чтобы Такур его потерял, — она немного подумала. — Догадываюсь, что ты хочешь узнать, почему он потерялся именно этим вечером, в то время как завтра мы опять собирались взглянуть на его умения.

Взгляд Фессраны смягчился, и она уже не так раздражала Ратху, хотя вожак не могла позволить ослабнуть своим подозрениям. Фессрана или правда ничего не знала об исчезновении Ари, или же умело притворялась.

— Да, именно это я и хотела узнать, — признала Ратха.

— Честно тебе скажу, что я вообще об этом ничего не знала до твоего прихода. Не думаю, что и Шонгшару что-то было известно, — Фессрана повернулась к своему спутнику. — Ты весь день был со мной, никак ты об этом не мог узнать, пока нам Ратха не сообщила.

— Я не знал, вожак клана, — сказал Шонгшар, но Ратхе трудно было понять, правда или ложь скрывается в глубине оранжевых глаз. Фессрана стала расхаживать туда-обратно, ее хвост задрожал от негодования и злости.

Ратха задумалась, что же возмутило Фессрану: кража Такурова древесника или же то, что подозрения пали на Хранителей огня.

— Слушайте сюда, факелоносцы! — выкрикнула Фессрана. — То, что сотворили с Такуром — это просто низко. У нас с ним бывало несогласие, но он мой друг. Если хоть кто-то из вас в этом замешан, или что-то знает, но скрывает — выходите вперед, сейчас же.

Сердито глядя на кошек, она ходила взад и вперед. Кроме вздрогнувшей Биры, никто не шевельнулся.

— Итак, вы все невинны, — тихо сказала Фессрана. — А я если я ошибаюсь и кто-то скрывает вину, пусть тогда Красный Язык горит у него в глотке, пока обугленный язык не вывалится из пасти!

У Ратхи перехватило дыхание. На миг глава Хранителей огня стала похожей на прежнюю Фессрану, на подругу, что сражалась с ней бок о бок против прежнего вожака Именованных, на подругу, чья свирепая любовь и верность поддерживали Ратху в сумбурные дни после гибели Меорана.

«У меня нет права тебя судить, Фессрана, — неожиданно подумала она. — Мы обе изменились сильнее, чем сами того ожидали».

Фессрана приблизилась к Ратхе и взглянула ей прямо в глаза.

— Ни я, ни кто либо еще из Хранителей не совершали такого позорного поступка, — сказала она. — Ты должна поверить, вожак.

— Если сумею, — мягко ответила Ратха, собираясь уходить.

Она с грустью вернулась к Такуру и сказала, что ничего не смогла узнать. У нее были подозрения, но Ратха чувствовала, что лучше их держать при себе, ведь найти доказательства было трудно. Она, наконец, предположила, что древесник мог убежать к сородичам, чтобы найти себе пару.

На следующий день Ратха снова помогала Такуру в поисках, но вдвоем они заметили лишь диких древесников, которые сразу вскарабкались на верхушки своих деревьев и вцепились в качающиеся ветки. В этот день на лугу забили животное, и Ратха ела так, будто ее желудок был бездонным, но она заметила, что у Такура пропал аппетит и он быстро уступил место следующему в очереди.

Он вернулся к учительству, но его поступь стала тяжелой, а брань — суровее, чем обычно. Такур закрылся от всех, даже от Ратхи. Теперь он редко говорил и редко смотрел кому-либо в глаза. Потеряв древесника, он будто бы потерял и силу духа и угасал день ото дня, пока не стал похож на одну из древесных теней, пересекающих земли клана.

Большую часть времени Ратха проводила с Хранителями огня. Во многом затем, чтобы предотвратить собрания, подобные тому, где напугали котят, но еще и из-за чувства, что ей не удалось как следует обучить Хранителей огня правилам поведения с огненным существом. Ратха призналась себе в том, что и сама не до конца понимала эти правила.

Шонгшар явно не приветствовал это внимание с ее стороны, но Фессране оно, похоже, понравилось. Глава Хранителей огня часто приглашала Ратху с собой на луг по ночам, чтобы вместе патрулировать кольцо сторожевых огней. При этом у них часто находилось время на разговоры, и Ратха осознала, что положение вожака клана отдалило ее от той, кто была ей самым верным другом.

Наступило лето, и дневное тепло сохранялось теперь до позднего вечера. Лишь в часы перед рассветом ночь холодала, и на траве оседала роса. В это время Хранители огня окончательно утомлялись, костры могли ослабнуть, а враги — наброситься. Это время Фессрана и выбирала для патрулей, и она расхаживала от одного костра к другому, проверяя, правильно ли следят за кострами и хватает ли растопки. Тех, кто стояли на страже ранним утром, она подбадривала и поднимала им настроение. Ратха воодушевилась, увидев, как усталые Хранители огня ухмыляются в ответ на подколки Фессраны. Она заметила, что и сама своим присутствием кое-кого подбодрила.

Следуя за Фессраной через травы, залитые лунным светом, Ратха остановилась, чтобы отряхнуть лапы от росы, и в это время ночную тишь разорвал чей-то крик. В один миг Ратха осознала, что кричало не стадное животное и не затаившийся враг. Это был крик боли и ужаса, и он шел из самого центра луга.

Когда повторился крик, она увидела, как впереди вздрогнула и замерла Фессрана. Затем они обе бросились через травы.

— Пастуший костер, — тяжело дыша, проговорила Фессрана, когда Ратха сравнялась с ней. — Вон там, у старого дуба.

Пастухи уже собирались вокруг костра, у которого обычно грелись. Посреди них лежал кто-то, залитый оранжевым светом; он дергался и корчился. Вот его голова откинулась, пасть оскалилась, и ушей Ратхи достиг новый ужасный крик.

Ратха промчалась мимо Фессраны и резко остановилась среди пастухов. Ее живот болезненно скрутило, когда она увидела, что морда, искаженная от боли, принадлежит Бунди. Черфан, испуганный и потерянный, касался лапой юного пастуха.

— Переверни его, — приказала Ратха. — Быстро.

Так бережно, как только могла, она помогла Черфану перевернуть Бунди. Когда взгляду открылась часть его морды и шеи, Ратха ощутила, как дернулись вверх ее губы, открывая клыки. Его плоть от щеки до лопатки и шеи покрывали волдыри, и пепел прилип к обугленному меху. На глазах у Ратхи кожа на морде Бунди сморщивалась, оттягивая назад уголок рта.

С обожженной стороны его глаз заплыл и зажмурился, а вибриссы у носа и над глазом исчезли.

— Несите его к ручью, — сказала Фессрана, пробиваясь через толпу пастухов. — Вода облегчит боль от Красного Языка. Поторопитесь же!

Отчасти волоча, отчасти неся раненого, Ратха и Черфан потащили Бунди к маленькому ручью, текущему вблизи от начала тропы.

— Кладите вот здесь, где дно не грязное, — распорядилась Фессрана, войдя в воду. — Вот так. Держите его нос над водой.

Ратха склонила голову, пытаясь разглядеть морду Бунди. Когда он часто задышал и выгнул спину в конвульсиях, она ощутила его дыхание на своих усах. Он открыл пасть, чтобы крикнуть снова, но вода забила ему глотку, и у Бунди вырвалось лишь бульканье, смешанное с кашлем.

Ратха поймала Бунди за загривок с неповрежденной стороны и подняла молодого кота, чтобы вода вытекла у него из пасти. Черфан помог передвинуть его на мелководье и положил мордой к берегу. Скоро дыхание Бунди успокоилось, и он сумел прошептать, что боль утихла.

— Сможете о нем позаботиться? — спросила Ратха у Черфана и Фессраны. — Я хочу вернуться и взглянуть на огонь.

— Бедный неуклюжий котенок, — донеслись до ее ушей жалобы Черфана, когда она выбралась из ручья и как следует встряхнулась. — Не стоило тебе приближаться к Красному Языку, когда рядом не было никого, кто мог бы тебя защитить.

Рысью подбегая к огню, Ратха заложила уши. Бунди всегда был неловким, но не настолько же неуклюжим? Она обошла вокруг костра, тщательно исследуя землю. Бесполезно: и пастухи, и она сама уже затоптали следы Бунди и того, кто еще мог здесь находиться. Отчетливые запахи всех, кто сюда пришел, тоже мешали унюхать что-нибудь подозрительное.

Ратха видела, что огонь совершенно точно потревожили. Основание костра перекосилось, а в золе и раздавленных углях остался большой след на месте падения тела. Теперь оставалось узнать, запутался ли Бунди в собственных лапах, или же кто-то его столкнул?

Ратха снова пробежала вокруг костра, разыскивая следы на границе земли с травой. Ей удалось отыскать половинчатый отпечаток лапы, и она решила, что его оставили до того, как пастухи столпились вокруг Бунди. Для Бунди след был слишком большим. Он мог принадлежать лишь двум самцам из клана: Черфану или Шонгшару.

Она напомнила себе, что, когда пришла, Черфан был здесь. «Но Бунди же его сын! Я знаю Черфана, и он никогда не поступил бы так с тем, кого зачал». Значит, оставался Шонгшар.

Но даже если след принадлежал ему, когда он его оставил? Возможно, этим же вечером он помогал соорудить костер для пастухов. Или же мог столкнуть Бунди. Но Шонгшар, похоже, любил Бунди даже сильнее, чем Черфан. Ни один из вариантов ничего не прояснял.

А не был ли Красный Язык сам по себе зловредной силой? Не была ли права Фессрана, когда предположила, что огненное существо может броситься на того, кто ему не угодил? Могло ли оно ощутить присутствие невежественного пастуха, заманить поближе, а потом затащить к себе?

На мгновение Ратха уставилась в огонь, горевший так ровно, будто ничего и не случилось. «Нам непонятно это создание», — подумала кошка, и от этой мысли у нее поджался хвост. Страх прополз между шерстинок Ратхи, и ей внезапно захотелось сбежать от этой чужеродной вещи, пока та не протянулась к ней и не заключила в свирепые объятия.

Ратха усмирила дрожь в лапах и проглотила ком в горле. Ей все еще требовалось задавать вопросы, и ответы на них должны были прояснить, нужно ли верить, что огню потребовалась чья-либо помощь, чтобы добраться до бедного Бунди.

Когда Ратха возвратилась к ручью, Фессрана как раз уговаривала Бунди выйти из воды и даже заставила его чуть-чуть встряхнуться. Наконец, он присел на берегу, и вплотную к нему с одной стороны встал Черфан, а с другой — Фессрана: оба пытались его согреть. Фессрана мягко о чем-то говорила, стараясь подбодрить и успокоить Бунди. В своей заботе и стремлении помочь она проявляла такую искренность, что Ратха точно понимала: что бы ни случилось, Фессрана явно была ни при чем. Время от времени Бунди била дрожь, но все-таки его боль, похоже, притихла. Все трое выглядели как странная груда камней на берегу ручья, освещенная луной.

Когда ночной ветер добрался до отсыревшего меха, Ратха встряхнулась.

— Бунди, можешь идти? — спросила она. — Тебе надо в укрытие. Фессрана, заберешь его к себе?

— Да, заберу, но сначала я хочу еще кое-что сделать.

— Что?

— Приставить Хранителей огня к пастушьим огням.

Ратха удивилась, а затем ее коснулась досада, но она потеряла слишком много сил, чтобы спорить, и к тому же немного испугалась. Если Красный Язык и правда злонамерен, она была обязана уберечь от него Именованных.

— Хорошо, — наконец, согласилась Ратха.

Она поняла, что Фессрана ощутила ее недовольство. Ведь Хранительница огня сказала:

— Я поручу это Бире. Она хорошо ладит со многими пастухами и сама выберет, с кем захочет работать.

Это подбодрило Ратху. Бира вряд ли считала себя выше пастухов и вряд ли могла бы предвзято судить о том, кто может подойти к огню, а кто нет.

Фессрана вызвала юную Хранительницу, и скоро та приступила к новым обязанностям. Отдельные пастухи смерили ее подозрительными взглядами, ведь они не привыкли к постоянной компании Хранителей огня. Но, когда разошлись новости о ранении Бунди, они передумали и охотно приняли защиту Биры.

Фессрана забрала Бунди себе в логово и устроила его там с удобством. Ратха заглянула к ним как раз перед тем, как усталость отправила ее в собственное убежище. Она забралась внутрь, когда рассвет стал раскрашивать небо, и быстро провалилась в глубокий усталый сон.

Сны нечасто беспокоили Ратху, но события ночи странным образом воспроизвелись в ее сознании, изменившись в сравнении с тем, что происходило по правде. Во сне Ратха снова стояла перед Красным Языком, и, пока она наблюдала, огненное существо менялось. Языки пламени, взметнувшиеся к небу, наклонились и разделились, словно превращаясь в лапы, а их кончики закруглились и стали тверже, будто бы делаясь пальцами. Центр пламени вытянулся, подобно телу. Часть его свернулась в шар, и получилась голова с пылающими ушами и красными углями вместо глаз.

В ужасе Ратха смотрела, как появляются задние лапы и как вспышка огня, вырвавшись наружу, обращается длинным хвостом. Существо распахнуло пасть, показывая зубы, обладающие невозможной остротой яростного пламени. В его меху на жгуче-оранжевом фоне проглядывали голубые, фиолетовые и желтые полосы.

Оно медленно зашевелилось, и огненная плоть всколыхнулась, как если бы под ней имелись мышцы. Оно сфокусировало взгляд на Ратхе, и она задрожала до стука зубов, чувствуя бесконечный пожирающий голод существа. Разум умолял ее лапы пуститься в бегство, но она стояла, обездвиженная ужасом и некоей испуганной очарованностью.

Огненное существо опустило голову и переставило одну лапу вперед другой. Повзрослев, оно выбиралось из родильного укрытия и теперь приближалось к Ратхе. Оно заговорило, и в его голосе послышалось мягкое шипение пылающего костра.

— Обнажи передо мной горло, вожак клана, — сказало оно. — Обнажи передо мной горло, ведь власть — моя.

Его ужасная красота манила и отталкивала, и Ратха пригнулась. Будто бы в знак служения, она подняла подбородок, показывая горло. Существо, возникшее из сердца огня, приблизилось к ней и распахнуло пасть для смертельного укуса. Ратха чувствовала на себе его дыхание, и его усы, сделанные из самых тонких языков пламени, коснулись ее, оставив полосы ожогов на коже под мехом. Она ощутила, как кончики клыков скользнули по ее горлу.

— Нет! — прокричала Ратха и кинулась на него изо всех сил.

Проснувшись, она обнаружила, что вцепилась когтями в стену убежища и оскалила зубы. С благодарным вздохом избавления Ратха опустилась на землю и безвольно лежала, пока не убедилась, что ужас сна и вправду миновал. Ее мех загрубел и был полон грязи, и она увидела на полу следы там, где во время сна билась в страхе.

Она неуверенно поднялась и покинула логово, отряхиваясь от земли и приглаживая шерсть языком. Послеполуденное солнце светило сквозь разбросанные по лугу деревья, утешая Ратху теплом и золотым светом.

Но у нее так и не получалось позабыть эти красные глаза-угли, которые сияли в ее сторону голодом, что никогда не мог быть насыщен. Она понимала, что существо ей только приснилось, но также знала, что сны часто бывают правдивы. Хотя Ратха и поставила перед собой цель овладеть Красным Языком, она понимала, что часть ее рассудка всегда будет взирать на огненное существо с необъяснимым ужасом.

Когда этим вечером к ней пришла Фессрана и попросила снова назначить Биру смотрящей за кострами пастухов, Ратха с легкостью согласилась. Скоро это стало постоянной обязанностью Хранительницы огня, и по настоянию Фессраны Ратха запретила кому-либо из пастухов приближаться к неохраняемому костру.

Бунди выздоравливал медленно. Его раны, правда, оказались не настолько серьезными, как думала Ратха, и она с одобрением вспомнила об идее Фессраны искупать его в ручье. Опухоль на его морде уменьшилась, а вынужденно зажмуренный глаз снова открылся. Бунди мог ходить, но хромал, потому что ожог протянулся с его морды на шею, а оттуда на лопатку, и ему было больно, когда натягивалась покрытая волдырями кожа.

И все же он скоро возвратился к пастухам. Он выполнял посильную работу и старался делать еще больше. Скоро Бунди снова мог полноценно двигаться, но и он, и все, кто его окружали, понимали, что он навсегда останется изуродованным.

Ратха продолжала пытаться раскрыть тайну происшествия с Бунди. Она осторожно расспросила и его самого, но потрясение навредило памяти молодого кота, и Бунди не мог точно вспомнить, что случилось. Он только знал, что сумел броситься прочь из костра, а потом катался по земле, пока кто-то не подошел.

Шонгшар оставался вежливо уклончивым, и Ратха не хотела на него давить еще больше, чтобы не отчуждать Фессрану. Она была уверена, что сама Фессрана не имела к случившемуся никакого отношения, и если бы она вообще подозревала Шонгшара, то сказала бы об этом.

Папоротники поглаживали бок Ратхи, когда она пробиралась сквозь них по мшистому ложу у ручьевого берега. Она спугнула лягушку и услышала, как та плюхнулась в чистую воду. Деревья редколесья протягивали ветки над головой у кошки, стремясь коснуться сородичей с другого берега ручья. Когда затих ветерок, Ратха расслышала мягкий плеск водопада, до которого можно было добраться, пройдя чуть дальше по тропе.

Она следовала вдоль ручейка от луга до холмов, к истоку: этот путь Ратха часто выбирала, когда гуляла в одиночку без какой-либо особой цели, желая лишь побыть наедине с собой. С тоской она подумала о том, что не отказалась бы взять с собой Такура, но этим утром он был занят учительством. В любом случае, из-за несчастья от потери древесника из него вышла бы неважная компания. Ратха уже пыталась его подбодрить, но сделать она могла немногое. В конце концов он сам бы справился с горем, но для этого требовалось время.

Ратха немного злилась на Такура за то, что он погрузился в печаль, в то время как ей требовалась его помощь и поддержка как никогда. Теперь ей не с кем было поговорить. Она мельком подумала о том, чтобы открыться Фессране, но их дружба стала слишком ненадежной. Глава Хранителей огня обрела новый объект преданности: тот, что отрывал ее от прежних уз.

Пастухи сторонились Бунди с тех пор, как с ним случилась беда, видя в его шрамах знаки недовольства Красного Языка. Юный кот, и так застенчивый из-за неуклюжести, становился одиноким и озлобленным, а его взгляд стал слишком взрослым для его возраста. Единственным пастухом, кто мог бы с ним теперь работать, был Шоман, чья лапа тоже носила метки гнева Красного Языка. Он страдал от той же враждебности, что и Бунди.

Ратха никак не могла заставить пастухов не отвергать их: она могла разве что потребовать, чтобы это отвержение не показывали при ней.

Тропа поднималась вверх, и Ратха следовала по ней, прислушиваясь к водопаду, чей шум отдавался эхом среди деревьев. Что-то заставило Ратху остановиться и глянуть вверх, и внезапно кошке показалось, что за ней следят.

Она оглянулась на тропу и принюхалась к ветерку, ерошившему ей мех. Позади никого не оказалось. Немного подождав, Ратха опустила голову и отправилась дальше.

И вновь она остановилась, теперь уже от шороха в ветках над головой: а затем с подозрением вгляделась в полог. Невысоко над Ратхой в листве возникла маленькая бурая полосатая морда. Она уставилась на кошку круглыми черными глазами.

— Ари? — спросил зверек.

Ратха уставилась в ответ. Она раскрыла рот, и ее челюсть так и отвисала, пока пасть совсем не распахнулась.

— Ари? Я что, и правда тебя нашла?

Древесник в ответ зевнул и почесался. Он наклонился, чтобы получше взглянуть на Ратху, вытянув для равновесия длинный кольчатый хвост. Затем, как будто удовлетворившись увиденным, зверек неторопливо пробрался по ветке и спустился в крону.

Сначала Ратха подумала, что ошиблась. Этот зверек был чуть больше и намного круглее, чем древесник Такура. А потом она заметила искривленную заднюю лапку. Да, это точно был Ари, если только другой древесник не умудрился сломать ту же конечность в том же месте.

Ратха мягко говорила с древесником, стараясь его успокоить, но Ари казался робким и неуверенным. Он то спускался, то сомневался и вскарабкивался обратно.

— Иди ко мне, Ари. Ты же меня знаешь. Ты чистил мне шерсть. Она опять испачкалась, — сказала Ратха и замурлыкала.

«С тех пор, как Ари ко мне привык, он больше меня не боялся. Он меня всю испрыгал. Что же в него вселило такую робость?»

Уткнувшись носом в свой выпуклый живот, древесник стал чиститься. Точнее, стала. Очевидно, Ари оказалась самкой и нашла себе пару.

— Придется Такуру привыкать называть тебя «ею», — Ратха ухмыльнулась. — А еще ему придется привыкнуть ко всем твоим малышам, когда они появятся на свет.

Ари повернула голову набок и вильнула Ратхе хвостом, но, как бы Ратха ни мурлыкала, зверушка не оставляла дерево. Ратха уже начала волноваться, но вспомнила команду, которой Такур подзывал древесницу.

Она задержала дыхание, коротко зашипела и дважды щелкнула зубами. Глаза Ари заблестели. Древесница спрыгнула, приземлилась и забралась на спину Ратхи. Она потерлась о Ратху щекой, а Ратха в ответ облизала ее и уткнулась в ее шерсть носом. Зверушка устроилась на лопатке у Ратхи и обвила хвостом ее шею.

Убедившись, что Ари останется на месте, Ратха развернулась и рысью помчалась по тропе на луг, с нетерпением желая найти Такура.

Ее заполнили сомнения, когда она подошла поближе и услышала голоса детенышей. Лучше было не ходить с Ари под открытым небом. Если маленькие ученики Такура заметят Ари у нее на спине, они от неуемного любопытства столпятся вокруг и напугают зверька. А если древесница перепугается и сбежит, то больше ее не найти.

Так что Ратха, не дойдя до луга, сошла с тропы и стала кружить по зарослям у края пастбища, пока не добралась до чащи и не спряталась в листве. Отсюда она все могла разглядеть и услышать. Ветер дул навстречу, в нем Ратха почуяла потный запах пестроспинок и нетерпеливые нервные запахи юных пастушков.

Котята наблюдали, как Такур преследовал на лугу двух пестроспинок. Лошади мчались перед ним, развевая гривы. А он их преследовал, гибкий и стройный, но мощный. Внезапно ускорившись, Такур сравнялся с пестроспинками и рванулся между ними. Казалось, он пронесся прямо под летящими копытами, и Ратха затаила дыхание, пока не увидела, что лошади разделены, а Такур бежит между ними.

Детеныши тоже стояли как вкопанные, и Ратха представляла, как они задумались над тем, сумеют ли так же гонять и разделять пестроспинок. Обучаясь пастушеству, она тренировалась целую вечность, прежде чем попробовала сделать то же, что сейчас совершил Такур. Миг нерешительности или неосторожный шаг могли повергнуть пастуха прямо под острые копыта.

Ратха увидела, как Такур перешел на трусцу и остановился. Впереди него, фыркая и храпя, обе лошади замедлили шаг. Эти пестроспинки были резвее старой кобылы, с которой ученики занимались раньше, и Ратха поняла, что котята уже достигли следующего шага в учебе: теперь они могли работать с животными, обладающим более сильной волей.

У нее на спине завозилась Ари, напоминая о главной цели. Ратха поискала глазами ближайшего котенка и узнала младшего сына Фессраны в рассеянной тени у края луга.

— Пст! Кшуши! — позвала Ратха, высовываясь из укрытия.

Котенок подпрыгнул и развернул к ней голову.

— Пст! Сюда. Быстрей.

Заметив ее, Кшуши моргнул. Быстро глянув по сторонам, он побежал к кустарнику, где она пряталась.

— Вожак клана! — его глаза расширились от удивления. — А что ты делаешь? Прячешься в кустарнике?

— Не обращай внимания, — сказала Ратха, следя за тем, чтобы как можно больше листьев нависали у нее над головой, закрывая древесницу. — Позови учителя. Скажи, что у меня кое-что для него есть.

Кшуши посмотрел на нее с сомнением.

— Но он сегодня очень-очень сердится, вожак клана. Если я прерву урок, он прожует мне уши, а они и так у меня уже все потрепанные.

— У меня есть для него кое-что, что смягчит его нрав, — ответила Ратха. Как раз в это время Ари решила просунуть голову между листьями, и глаза Кшуши расширились еще сильнее.

— О-ох!

Ратха нырнула поглубже в чащу.

— Со мной пропавший друг Такура. Поспеши привести учителя, не то именно я прожую тебе уши!

Ахнув, Кшуши сорвался с места и помчался по траве туда, где Такур следил за другими детенышами, окружившими двух пестроспинок. Чтобы привлечь внимание учителя, Кшуши пришлось дернуть Такура за хвост, и Ратха увидела, как котенок уклонился от раздраженного замаха. Но детеныш оказался настойчив, так что Такур в конце концов оставил учеников с пестроспинками и пересек траву в направлении укрытия Ратхи.

— Ратха? — сердито позвал он. — Кшуши сказал, ты здесь. Где…?

Она как раз занесла лапу, чтобы переступить через низкую ветку, когда Ари с радостным визгом перемахнула через ее голову. Правда, она забыла до конца отпустить шею Ратхи из хватки своего хвоста. Внезапно утратив равновесие, Ратха вывалилась на траву и упала на живот.

Ошеломленная и полузадушенная, она посмотрела вверх. Ари повисла между Ратхой и Такуром на хвосте, обвивая передними лапами шею кота. Она терлась своей щекой об его и неустанно ворковала. Такур выглядел не менее пораженным, чем Ратха. Его челюсть отвисла, и на миг он уставился на Ратху в полном замешательстве.

А потом его обвисшие усы встали торчком, и уши навострились. Неверие быстро уступило место восторгу.

— Ари! — воскликнул он, когда хвост древесницы отпустил шею Ратхи, а все четыре лапы обняли Такура. — Ари, ты правда вернулся! Как же я по тебе скучал, маленький ты блохолов! Можешь хоть весь день есть фрукты у меня на спине, закапать меня с головы до лап их соком, я и слова ни скажу, только больше не уходи.

Ратха поднялась и прилизала взъерошенный мех на груди.

— И ни слова благодарности храброму вожаку клана, которая лапами и хвостом рисковала, чтобы вернуть тебе это непредсказуемое существо? — хрипло сказала она, кашлянув для пущего эффекта.

— Он не сильно тебя поранил? — спросил Такур, наморщив мех на лбу. Кошка напряженно уселась.

— Она, — Ратха сделала паузу, — чуть меня до смерти не придушила. Еще раз потеряешь свою древесницу, и клану понадобится новый вожак.

Такур взглянул на Ари в изумлении.

— Ты права. Он самочка, а скоро их станет больше.

— Если дети Ари окажутся такими же умными, значит, мы решили проблему Фессраны? — Ратха ухмыльнулась Такуру.

— Если я сумею обучить весь ее выводок. Не знаю, как я совмещу учебу пастушков с заботой о целой семье древесников, — добавил он в легком сметении.

— Я помогу, когда наступит время, — предложила Ратха.

Потом Ратха объяснила, как нашла древесницу и как зверек оставался на дереве до тех пор, пока она не зашипела и не щелкнула зубами.

— Не знаю, почему Ари меня так боялась. Ей так нравилось чистить мне шерсть, — озадаченно произнесла Ратха.

Такур обнюхивал древесницу и вылизывал ей шубку. Задержавшись, он вернулся к месту, которое вылизывал ранее, и осторожно раздвинул мех зверька языком и зубами.

— Смотри, — его голос прозвучал невнятно.

Ратха уставилась на спину Ари. На коже древесницы она увидела две близкорасположенные ярко-розовые полосы. Это были полузажившие раны от когтей.

— Теперь ясно, что она не просто так сбежала, — наконец, подала голос Ратха. — Кто-то ее преследовал.

— И почти поймал, — мрачно дополнил Такур. Ари встряхнулась и пригладила свою шерстку. — Но ты быстрее любого Шонгшара, правда, маленькая древолазка?

— Значит, ты думаешь, что это был Шонгшар, — тихо сказала Ратха.

— Да. Больше никто не обладал такой же веской причиной избавиться от Ари. Он уверен, что приручить Красный Язык можно лишь путем жестокости и силы. Моя Ари доказала, что есть и другой путь. Если Хранители огня ко мне прислушаются, они прекратят верить Фессране и Шонгшару. Фессрана могла бы захотеть измениться, но не Шонгшар.

— А как насчет Бунди? — спросила Ратха.

Глаза Такура сузились.

— Это сложнее объяснить. Шонгшар и Бунди были как братья. Даже сейчас мне трудно поверить, что он мог умышленно навредить Бунди.

— На краю костра я нашла его следы, — сообщила Ратха.

— Это ничего не доказывает. Шонгшар мог прийти туда раньше и помочь зажечь огонь. Нет. Я думаю, что Бунди столкнул туда Ньянг.

— Сын Фессраны? — эта догадка поразила Ратху, но чем больше она об этом думала, тем больше это походило на правду. — Да. Ньянг готов на все, чтобы угодить Шонгшару. Я видела, как этот детеныш на него смотрит.

— Да, но доказательств у нас нет, — напомнил Такур.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, пастуший учитель, — с долью грусти произнесла Ратха. — Пока я не докажу себе, что Шонгшар и Ньянг виновны, я не сумею их наказать. Если все это правда, они хорошо замели следы.

— И, возможно, не в твоих силах их откопать. Думаю, ступая по этой тропе, мы должны смотреть вперед, а не оглядываться, — сказал Такур. — Теперь, раз Ари вернулась, она сможет и дальше заниматься с кострами.

Ратха ощутила легкий укол неуверенности.

— Думаешь, это правда хорошая идея? То есть… — когда Такур с удивлением на нее посмотрел, она вздрогнула. — Мы же не знаем, что случилось с Бунди, так? Может, его обожгло само существо огня.

— Только не говори, что ты прислушалась к тем, кто льет этот пестроспиночий навоз нам в уши! Это годится разве что на страшилку для котят, но у тебя-то побольше ума.

Она замешкалась, вспомнив свой сон.

— Знаю, но иногда я не уверена. Меня напугало то, что случилось с Бунди.

— Как и остальных. Если бы Фессрана приставила Хранителей огня к пастушьим кострам до случая с Бунди, у нее бы шерсть встала дыбом от возмущенных воплей. Теперь же никто не жалуется.

— Они даже рады, — сказала Ратха. — Это меня тоже немного пугает. Я не уверена, что знаю, что делать.

— Помоги мне с древесниками, — предложил Такур. — Мы продолжим учить Ари, а когда родятся маленькие, обучим и их.

— Тогда Фессрана не будет переживать, что древесник только один, — воодушевленно сказала Ратха. — Может, она даже решит нам помочь.

— Может быть, попозже мы ей расскажем, но сейчас нам нужно во что бы то ни было хранить это в тайне, — предостерег Такур.

— Тогда принеси мне вечером Ари, а я разведу костер у логова. Если мы оставим Красный Язык маленьким, он ей не навредит.

— Принесу. А сейчас мне надо вернуться к ученикам, — добавил Такур, бросив взгляд на детенышей, что наблюдали за ним, от любопытства задрав хвосты.

Ратха оставалась в укрытии так долго, пока не убедилась, что Такур справляется и с Ари, и с непоседливыми котятами. Убедившись, что миновала опасность вновь потерять зверька, она ускользнула.

Она решила исследовать землю рядом с убежищем Такура, чтобы найти отпечатки лап. Старый пепел от последнего Бириного костра все еще оставался там, и никто его не потревожил. Так что Ратха могла найти нечеткие отпечатки, которые раньше, возможно, пропустила.

Следуя по тропинке, вьющейся между редко растущими деревьями, она услышала отдаленный треск и хруст. Скоро мимо торопливо прошел Хранитель огня с хворостом в пасти. Кто-то продолжал ломать ветки, и еще один Хранитель огня проследовал за первым с зазубренным куском бревна, который едва умещался в челюстях.

Ратха посмотрела ему вслед с легким любопытством. Ее интерес возрос, когда появился третий носитель растопки. Как только он исчез, послышались шаги следующего. На этот раз возникла Бира с полной пастью душистых сосновых побегов. Приблизившись, она с уважением склонила голову перед Ратхой и выронила пару веток. Пытаясь подхватить их, Бира лишь потеряла еще больше. Она попыталась поймать их когтями и затолкать себе в пасть подушечками пальцев, но в конце концов потеряла терпение и бросила всю ношу.

— Мне, конечно, не стоило брать сразу так много, — сказала она, отплевываясь от кусочков серой коры, — но Фессрана хочет, чтобы мы поторопились.

— Куда ты их несешь? — спросила Ратха. Она собрала несколько разбросанных побегов и положила рядом с кучей Бириных веток.

— О, это растопка не для костра собрания, — быстро сказала Бира. — Фессрана нашла пещеру у водопада, и мы собираем туда растопку, чтобы она не промокла в сезон дождей.

Ратха помогла Бире закрепить все ветки у нее между зубами, и юная Хранительница огня потрусила прочь, с благодарностью махнув хвостом.

Ратха в раздумьях уставилась на тропинку. Фессрана ничего ей не говорила о пещере для растопки. Звучала эта идея, конечно, разумно, хотя спешить было незачем: оставалось еще много времени до сезона дождей. «Думаю, надо бы просто проследовать за Бирой и осмотреться».

Она отправилась по той же тропе, что и этим утром, и скоро достигла места, где нашла Ари. И заметила, что отпечатки ее лап стерлись из-за беготни Хранителей огня. Потерянная сосновая ветка сообщила, что Бире так и не удалось удержать всю ношу.

Ратха задумалась, как долго этим занимались Хранители огня и прекращали ли они носить ветки, когда она раньше проходила этой тропой. Она заметила, что тропа, ведущая вдоль ручья, уже более утоптанная, чем раньше, и на ней уже больше запахов.

Эта тропа бежала между огромных деревьев, на чьей грубой коре оставил обугленные следы Красный Язык. Дальше тропинка вилась вокруг выходов крупнозернистого камня, который выветрился и раскрошился белым гравием, хрустящим под подушечками лап. Подъем стал крутым, и Ратха начала задыхаться, когда достигла огромного гранитного валуна у подножия водопада.

Она остановилась, позволив охладить себя каплям, сдуваемым ветром, и стала изучать поваленные валуны у подножия утеса. Когда что-то шевельнулось в тенях, Ратха напряглась. Одна из теней обрела силуэт с головой и передними лапами. Из расщелины между скалами выбрался Хранитель огня. Он так погрузился в работу, что не заметил Ратху и скоро исчез из виду, спустившись по той же тропе, по которой она вскарабкалась.

Ратха пробиралась между давно упавших со скалы камней, пока не достигла расщелины. Она уже готовилась войти, когда услышала внутри голоса, отдающиеся эхом. Ратха быстро отступила. Один из голосов принадлежал Фессране. Другой, погромче — Шонгшару.

— Я считаю, мы должны ей сказать до того, как начнем, — с недовольством говорила Фессрана. — Очевидно же, что это пойдет на пользу всему клану, а не только нашим Хранителям огня.

— И предположим, что она это так не воспримет, — прошипел Шонгшар, и скальное эхо, донеся этот голос до Ратхи, добавило в него угрожающий оттенок. — Предположим, отнесется так же, как к нашим собраниям: с наименьшим уважением к нам и к огненному существу, которому мы служим.

— Она так не поступит, Шонгшар. Я…

Фессрана запнулась, и Ратха поняла, что случайный ветерок занес ее запах в пещеру. Когда глава Хранителей огня вышла, ее морда хранила странное напряжение, как если бы она злилась, но опасалась утратить самообладание. Шонгшар последовал за ней и уставился на Ратху странным нечитаемым взглядом. Он так изменился с тех пор, как отказался от своих неразумных детенышей, что Ратха больше не знала, чего от него ожидать.

— Мне сказали, что вы собираете здесь ветки для костра, — бодро сказала она, не глядя ни на кого из них. — Хорошая задумка. Я бы взглянула, сколько вы уже собрали.

— Не очень много. Почему бы тебе не прийти попозже, когда мы уже все ветки разложим по видам и соберем в стопки? — с этими словами Фессрана глянула на Шонгшара.

— Тогда покажите пещеру, — категорично сказала Ратха, давая им понять, что это больше не просьба.

Серая туша Шонгшара без слов развернулась, и он направился вперед. Ратха прошла за ним и услышала позади шаги Фессраны. Ратха собралась сосредоточиться на ощущениях вибрисс, пока ее зрение привыкало бы к темноте, но обнаружила, что низкий туннель заливает слабым пляшущим светом.

Слух Ратхи уловил ровный мягкий рык, нараставший по мере того, как она углублялась в пещеру вместе со спутниками. Свет усилился, проявив следовавшего впереди Шонгшара в образе серо-бурой тени и подернув глаза Фессраны красноватым свечением.

Звук все нарастал. Шонгшар вывел Ратху в большую пещеру, чей потолок дугой уходил в тень. Колонны с вкраплениями кварца отражали неистовый рыжий свет огня, горевшего в центре пещеры.

Шерсть Ратхи встала дыбом. Раньше она бывала в пещерах, но их освещало лишь мягкое природное сияние осклизлых растений, обитающих на стенах. Она ощущала необъятность и пустоту подземелий лишь по отзвукам эха, достигавшим ее ушей, или по волглым дуновениям, которые, казалось, шли из земных глубин. Теперь же, в свете костра, она могла окинуть взглядом все пещерное пространство.

Вздымались вверх колонны шероховатого известняка, с высотой исчезая в тенях, играющих на потолке пещеры. Камни, подобные клыкам, торчали из пола, защищая проходы в другие, более глубокие подземелья, чья древняя пустота, казалось, просачивалась в зал, где находилась Ратха.

Ратха с трепетом оглянулась, чувствуя себя маленькой и испуганной среди зловещего величия огромной пещеры. Она заметила растопку, сложенную Хранителями огня напротив основания одной из колонн. Ветки смотрелись неопрятно и неуместно на фоне огненно-сияющего известняка. В дальнем конце зала было несколько Хранителей огня; Ратха их сперва не заметила, ведь они слились с подвижными тенями, созданными Красным Языком.

Но поражала не только сама пещера. Ратха ощутила, как ее взгляд почти что неосознанно оказался прикован к костру. Его голос наполнял пространство, его свет танцевал на колоннах и стенах. Здесь его присутствие подавляло и затмевало все остальное. Здесь его мощь была усилена и незыблема. В этом месте правил Красный Язык.

Ратха снова вспомнила свой сон и почти уже увидела красные угли-глаза существа из того видения, загорающиеся в костровом сердце. Она решила сразиться со страхом при помощи злости и неожиданно развернулась к Фессране.

— Зачем вам тут огонь? — вопросила Ратха. — Я-то думала, здесь будут просто хранить растопку.

Ответ прозвучал не от Фессраны, а от Шонгшара:

— Нашим Хранителям огня трудно здесь ориентироваться после дневного света. Мы осветили пещеру, чтобы они видели, где складывать ветки. Конечно, ты чуешь в этом смысл, вожак клана.

Скрепя сердце, Ратхе пришлось согласиться с вескостью этой причины. Ее разочаровывала невозможность объяснить то беспокойство, что раздирало ей изнутри живот. Она задавала вопросы, но все ответы, хотя и не приносили спокойствия, имели смысл. Почему они выбрали такую большую пещеру? Меньшие над водопадом, добраться туда труднее. Почему они не развели костер в менее просторном проходе, ведущем в пещеру? Там слишком сыро, а ветки надо хранить в сухости.

Наконец, Ратха произнесла:

— Когда закончите собирать растопку, огонь в пещере вам больше не понадобится. Я хочу, чтобы его погасили.

— Он нам понадобится в сезон дождей, — возразила Фессрана.

— Я сама решу, что делать в сезон дождей. Когда закончите укладывать ветки, Красный Язык отсюда уберется.

— Как пожелаешь, вожак, — тихо прорычал Шонгшар. Фессрана, казалось, хотела что-то произнести, но сохранила молчание.

Ратха выбралась из пещеры. Ее глазам стало больно от дневной яркости, но она внезапно обрадовалась солнечному свету и синеве небес. Она вдохнула воздух, освеженный водяной пылью, встряхнулась и направилась вниз по тропе.

Растопку собирали гораздо дольше, чем ожидала Ратха. Раз или два она почти теряла терпение, но Фессрана отметила, что, если Ратха хочет сохранить стада в безопасности, Хранителям огня понадобится больше сухой пищи для сторожевых огней. Ратха вспомнила о нападении щетиногривов и с неохотой согласилась, чтобы Хранители огня продолжали.

Ратхе не нравилось бывать в пещере, но она поднималась к ней время от времени, чтобы взглянуть, как продвигается работа Хранителей огня. В последний раз она заметила, что Фессрана приставила снаружи одного из котов, чтобы тот охранял вход в пещеру.

Это еще сильнее встревожило Ратху, и она собралась прогнать всех из пещеры, когда там соберется достаточно растопки для сезона дождей.

Хранители огня все еще мало-помалу собирали растопку, а у Ратхи заканчивалось терпение. Каждый день жизни пещерного огня, казалось, прибавлял Хранителям огня сил и влияния. Каждый раз, посещая луг, Ратха слышала, как пастухи обсуждают пещерное логово Красного Языка. Некоторые отважились заговорить о его посещении, хотя, насколько знала Ратха, никто из пастухов там пока еще не бывал.

Минула середина лета, и зелень луговой травы обратилась в бледное золото. Стадные животные кашляли от пыли, поднимаемой сухими ветрами. Ручеек, текущий через луг, сжался до тонкой струйки, и пастухи стали водить животных к речке на водопой. Хранители огня с особым тщанием расчищали места для костров, ведь луг мог вспыхнуть от единственной искры.

Наконец, задание Хранителей огня подошло к концу. Даже Фессрана согласилась с Ратхой в том, что заготовленных сухих веток хватило бы и на длиннейший сезон дождей. Правда, она оказалась не так сговорчива насчет того, чтобы освободить пещеру от Красного Языка, и Ратха, к своему смятению, обнаружила, что сберечь его хотят не только Хранители огня, но и многие пастухи. Почему от дождя и ветра стоит защищать лишь пищу Красного Языка? В чем смысл избавляться от этого костра, в то время как главные источники тепла и света едва ли защищены в неглубоких логовах, вырытых для них на лугу? В ливень эти логова могло затопить. Почему бы тогда не сберечь огонь в глубокой пещере? Тогда клану даже в самый жестокий шторм больше никогда не придется бояться утратить Красный Язык.

Что больше всего злило Ратху в этой идее, так это то, что не было ни единой стоящей причины ее отвергнуть. Нападение щетиногривов во время ливня доказало, как уязвимы стада, если Красный Язык слабеет. Доказательства были просты и очевидны. Временами Ратхе почти удавалось убедить себя с ними согласиться.

Но тень того сна все еще витала в ее мыслях. Перед ней все еще стояли полные голода алые угли-глаза, а в ее ушах звучал голос, что был ревом самого пламени. «Обнажи передо мной горло, ведь власть — моя», — произнес он, и ужас заставил Ратху пригнуться и задрожать, поднимая подбородок. Прочие Именованные сделали бы это по доброй воле, и осознание этого необъяснимо пугало Ратху.

Ее нутро знало, что эти страхи имеют под собой основание, но язык не мог этого выразить в полной мере. Разве могла она выставить перед сородичами тварь из своих снов в качестве причины для того, чтобы отвергнуть замысел, важный для выживания всего клана? Ратха задалась вопросом, не была ли опасность, которую она видела, всего лишь обманом, знаком того, что она сделалась малодушной и избегающей риска.

Когда она шла по тропе к логову Такура, на нее давил полуденный жар. Она чуяла летнюю листву и лепестки опавших цветов, чьи сердцевины превращались во фрукты. В иное время Ратха бы остановилась, чтобы полной грудью ощутить все запахи лета, но теперь заботы отодвинули на второй план любое удовольствие.

Она обнаружила Такура вне логова: он лежал в тени. Ари не заняла привычное место на его лопатке, а сидела, прижавшись к нему. Когда Ратха приблизилась, древесница попыталась свернуться в клубок, но из-за беременного живота смогла лишь перекинуть длинный хвост через лопатку. Она выглядела беспокойной и не могла устроиться поудобнее.

Ратха так привыкла к тому, что Ари всегда находится на спине или на загривке Такура, что ей было странно видеть, как древесница просто сидит рядом с ним.

Такур поймал взгляд Ратхи. Он поднял голову и ухмыльнулся.

— Бедная блохоловка слишком округлилась, чтобы удерживаться у меня на лопатках. Утром она сильно раскачивалась, вот-вот бы упала.

— Когда у нее появятся детеныши?

— Думаю, этой ночью. В глубине моего логова она собрала гнездо из папоротника, и у нее поменялся запах.

Ари дотянулась до бока Такура, схватила две пригоршни меха и вскарабкалась на кота. Потом она потянулась к хвосту, а Такур услужливо перекинул его через лапу, чтобы ей было удобнее. Древесница принялась вытаскивать из его шкуры пучки шерсти и скручивать их в пальцах.

— Она выяснила, что я все еще немного линяю, а ей как раз нравится выкладывать гнездо мехом, — объяснил Такур.

— Надеюсь, из-за нее твой хвост не совсем уж облысеет, — заметила Ратха, когда древесница вырвала особенно большой клочок.

— Ой! — Такур одним взмахом убрал хвост от Ари. — Ладно, ты уже много собрала. Иди-ка лучше мастери свое гнездо, а то еще соберешься родить прямо на мне.

— Ари! — согласилась древесница, слезая с него, а затем прошаркала в логово с комком кошачьей шерсти.

Некоторое время Такур с волнением глядел ей вслед.

— Я рад, что ты пришла, — сказал он Ратхе. — Ты знаешь об этом больше меня.

— А что я? Я же ничего не знаю про древесников, — возразила Ратха.

— Да, но ты же рожала детенышей.

Ратха повернула голову набок.

— Только однажды. Не понимаю, чем это может помочь.

— Ну, наверное, ты права, — уступил Такур. — Но ты хотя бы сможешь объяснить мне, что она делает.

Ратха ожидала, что Ари скоро опять покинет убежище, чтобы набрать еще листьев или украсть побольше меха. Но с наступлением вечера тени удлинились, древесница так и не появилась, а Такур начал переживать.

— Может, стоит взглянуть, все ли с ней в порядке, — сказал он, вскочив на лапы. И пополз внутрь логова, пока снаружи не остался один лишь хвост.

— Она лежит на боку в гнезде, — приглушенным голосом сообщил Такур. — Чуть-чуть шевелится и издает забавные звуки.

Ратха просунула голову в убежище рядом с боком Такура и прислушалась. Она расслышала дыхание Ари и то, как покряхтывает древесница через каждые несколько вдохов. Довольная тем, что все идет как надо, Ратха выкарабкалась из логова и дернула Такура за хвост.

— Идем, пастуший учитель. Ты сейчас хуже, чем любознательный однолетка в пору рождения котят. Лучшее, что ты можешь для нее сделать — оставить ее в покое.

Взъерошенный Такур попятился прочь из логова.

— Любой бы сейчас решил, что это ты — отец ее детенышей, — поддразнила Ратха.

— Не вини меня за это поведение, вожак, — криво усмехнулся Такур. — В конце концов, другой семьи у меня быть не может.

Она вздрогнула.

— Извини, Такур. Я не хотела тебе напоминать.

— Не стоит извиняться. Я привык с этим жить, — сказал он. — Я решил не пытаться, а после того, как увидел, какими родились котята Шонгшара, убедился в верности этого выбора сильнее прежнего, — он сделал паузу. — Не думаю, что ты хотела бы бросить еще один выводок, к тому же рожденный от меня.

Ратха растянулась в пятнистой тени, выставив задние лапы под солнце. Она опустила голову на лапы и исполнилась благодарностью Такуру за его чуткость, позволявшую ему уходить на время течки у самок. Этим он избавлял Ратху от болезненного выбора: либо изгонять его на время брачного сезона, либо разрешать ему выбирать подругу. Она вздохнула. Если бы только Шонгшар поступил так же!

— Такур, — неожиданно произнесла она. — Думаешь, дети Шонгшара еще живы?

Он ответил не сразу.

— Не думаю. А что?

— Я вот думаю, может, мне надо было сказать ему, что мы их не убили. Если бы я сообщила ему, где мы их оставили, он мог бы пойти и повидаться с ними, — она подняла голову. — Я ему не говорила: думала, он вернет их обратно. Возможно, все обернулось бы лучше, если бы я ему доверилась.

На некоторое время Ратха замолчала, а после мягко спросила:

— Как думаешь, если сказать ему сейчас, это что-то уладит?

— Нет, — ответил Такур. — Если и было время, когда эти слова бы что-то уладили, оно прошло. Горе отправило его по новой тропе, и он уже давно по ней ступает.

Она вздохнула.

— Хотелось бы мне знать, почему его слушает Фессрана.

— Она слушает его по той же причине, по какой ты не можешь подвергнуть сомнению его слова: он понимает силу Красного Языка и знает, как ею пользоваться.

— Я не могу знать, его словами говорит Фессрана или же своими. Я только знаю, что от этих слов у меня внутри возникает чувство, которое мне не нравится, и с которым я ничего не могу поделать.

Слушая, Такур наклонился к ней ближе, и Ратха ощутила новый прилив отчаяния.

— Он такой умный! Все, о чем он говорит или о чем он просит сказать Фессрану, имеет смысл. Он прав, что на время зимних дождей Красный Язык стоит укрыть в пещере. Кажется, он думает лишь о безопасности моего народа, но нутро мне подсказывает, что у Шонгшара есть и другие причины.

— И оно все правильно подсказывает, — заметил Такур.

— Да, но ему удалось убедить лишь оставшуюся часть меня. Других-то котов убедить сложнее, — проворчала Ратха.

Такур сдвинулся подальше под солнце и прикрыл глаза. Ратха боялась, что он собрался погрузиться в сон, но он открыл глаза и сказал:

— Нам важно показать Фессране, на что способны древесники. Она увидит, что силой Красного Языка можно воспользоваться и иначе. Думаю, она слушает Шонгшара, потому что считает его способ единственным.

— И скоро у нас появятся еще древесники. Знаю, что нам еще предстоит их обучить, и что это не так-то просто, но думаю, все сработает, — Ратха хотела сказать и побольше, но Такур уселся и пристально всмотрелся в логово.

— Я слышу Ари, — сказал он. — Думаю, я ей нужен.

Он вошел в укрытие, несмотря на увещевания Ратхи. Ей осталось лишь вздохнуть и последовать за ним. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она увидела, как Такур свернулся вокруг гнезда древесницы. Ратха не понимала, как он это сделал, не потревожив зверька, но, кажется, Ари была довольна, что он пришел. Древесница изогнулась рядом с ним. Такур замурлыкал, а Ари мягко защебетала себе под нос.

Их дуэт успокоил Ратху и погрузил в дремоту. Она прижалась щекой к утрамбованной почве на полу убежища и позволила себе расслабиться. Как и в пещере Красного Языка, она находилась под землей, но здесь ощущала себя не испуганной, а укрытой и защищенной.

Снаружи померкло солнце, но поднялась луна, и Ратха могла видеть при слабом серебряном свете, проникавшем в убежище. Ари опять забеспокоилась, и Ратха услышала, как она ворочается в гнезде. Полуприкрытые глаза Такура широко распахнулись. Ари замерла, присела и, кажется, содрогнулась. Она издала глубокое рычание: звук, который Ратха раньше никогда не слышала от древесников. Снова заворчав, Ари тяжело задышала.

— Она меня толкает лапами, — сказал Такур. — Как думаешь, с ней все в порядке?

— Да. Когда я рожала, я издавала все странные звуки подряд. Пускай толкается, если ей так нужно.

Любопытство Ратхи внезапно сменилось радостным воодушевлением. Она ощущала то же самое, когда поняла, что изнутри нее пробирается наружу ее первый детеныш. Даже последующее знание о том, что ее котята были не более чем простыми животными, не смогло испортить этого первого воспоминания, и оно с такой силой нахлынуло на Ратху, что она начала нетерпеливо и быстро дышать вместе с Ари. Неважно, что на свет появлялись не котята Именованных, а детеныши древесника: это было все тем же чудом.

— Любой бы сейчас решил, что это ты рожаешь этот выводок, — нежно поддразнил Такур.

Слишком воодушевленная, чтобы смутиться этими словами, Ратха заглянула в гнездо, пытаясь разглядеть как можно больше. Ари странно дернулась и издала протяжное ворчание, почти перешедшее в рык.

— Такур, первый на подходе! — прошептала Ратха.

Она услышала, как Ари глубоко вдохнула и снова зарычала, а потом в убежище был уже кое-кто еще, блестящий извивающийся комок, который сам издавал тоненькие звуки. Ратха увидела, как блеснули глаза древесницы, когда маленькая мама свернулась клубком, чтобы вылизать первенца и освободить от пуповины, все еще соединявшей их тела.

Ратха помнила этот вкус, ощущение соленой мокрой шерсти на собственном языке и то, как малыш мяукал и извивался у нее под мордой. Она услышала неожиданно громкий крик, а затем и быстрое сопение: новорожденный начал дышать.

Ари прижала к себе детеныша и покормила. Она съела появившийся вскоре послед и вновь заворчала. Второй детеныш древесника быстро последовал за старшим однопометником, и Ари легла рядом с Такуром, баюкая на руках обоих малышей.

Скоро в гнезде появились и новые жители, и Ари пришлось улечься на бок, чтобы их покормить.

— Думаю, у нее всё, — сказал Такур, когда после долгого ожидания больше детенышей у древесницы не появилось.

— Неудивительно. Обычно их выводки больше наших.

— Сколько их? — спросил Такур. — Я не всех вижу.

— У нее столько же детенышей, сколько у тебя лап, — ответила Ратха.

— Хороший способ их отслеживать, — с уважением сказал Такур. — Когда мне надо понять, все ли мои стадные звери на месте, я просто нюхаю и понимаю, чьих запахов нет. Но мы пока плохо знаем по запахам этих древесников.

— Пока не выучим запахи, просто соотноси их с лапами. Если насчитаешь лишнюю лапу, будешь знать, что какого-то маленького древесника не хватает.

На фоне стены убежища, слабо освещенной луной, Ратха увидела силуэт Такура, наклонившегося, чтобы обнюхать древесницу.

— Для Ари их число не имеет никакого значения. Она просто счастлива.

Логово заполнили напевы древесницы. Скоро к ним прибавилось глубокое мурлыканье Такура, и Ратха сама не заметила, как прибавила к песне свой голос. Она не уловила момент, когда стихло Такурово мурчание, но вскоре после этого смолк ее собственный голос, и она снова присоединилась к Такуру — уже во сне.

Когда Ратху разбудил толчок под ребра, ей показалось, что она вот-вот закрыла глаза. Она перевернулась на спину и сонно моргнула Такуру. Яркое сияние утреннего солнца освещало пол убежища перед входом, и растущее тепло обещало жаркий день.

— Ратха, мне нужно к ученикам, — Такур перешагнул через нее, оставляя за собой тень. — Можешь присмотреть за Ари с потомством, пока я не вернусь.

Ратха зевнула и встряхнулась, стараясь избавиться от неотступающей сонливости. Затем она вспомнила события ночи и полностью пробудилась.

— Как там Ари? — спросила она.

— Только что снова покормила свой выводок, и теперь они все спят. Они такие крошечные, но уже толстые.

Ратха заглянула в гнездо, где четыре шарика влажно-распушенного меха свернулись рядом с крупным комочком: со своей матерью. Некоторое время Ратха лежала, опустив подбородок на скрещенные передние лапы, и наблюдала за сном древесников.

Позже она вышла размять лапы и осмотреться. Вернувшись, чтобы уберечься от полной силы полуденного солнца, Ратха обнаружила, что проснувшаяся Ари кормит двух детенышей, а остальные еще спят. Потом кошка попеременно дремала и смотрела за древесниковой семьей. Иногда Ари лежала на боку и кормила малышей так же, как Именованные. Но зачастую она поила их молоком по-другому, укачивая в руках и прижимая к соскам.

Ратха сочла это странным и бесконечно очаровательным. А еще Ари, кажется, понимала, как менять местами детенышей, чтобы каждый получал равную долю молока, а не дрался за него с братьями и сестрами, как котята Именованных. Ратху все это так увлекло, что она даже не заметила, как миновал день, пока не учуяла Такура и не услышала его шаги вне убежища.

Она с неохотой уступила ему обязанность присматривать за древесниками, но при этом ощущала себя и немного виноватой за то, что скрывалась там, где никто ее не мог найти.

Пообещав вернуться и постеречь древесников следующим утром, Ратха потерлась о Такура на прощание и потрусила прочь. Она выбрала тропу, ведущую на луг, и скоро услышала шаги с другой стороны. К Ратхе приближался один из пастухов. Его шаги были быстрыми и целеустремленными, взгляд — до странности пристальным, как если бы он смотрел на что-то, парящее впереди.

На его морде возникло испуганное удивление. Проходя мимо Ратхи, он пригнул голову, но не замедлил шаг. Ратха остановилась и посмотрела, как исчезают в кустарниках его задние лапы.

«Он точно не ожидал меня увидеть», — подумала Ратха. К изумлению пастуха примешивалась доля стыда, как если бы его застали за чем-то запретным, и кошка сразу поняла, что он держит путь в пещеру Красного Языка.

Ей захотелось броситься за ним по тропе и приказать вернуться на луг. Эта мысль быстро уступила разочарованию. Пастух прекрасно знал, что делает. Об этом свидетельствовало выражение его морды. Даже если бы Ратха его поймала и отругала, он, возможно, снова поступил бы так же.

Вместо этого Ратха решила последовать за ним на расстоянии и посмотреть, что случится, когда он придет к пещере. Его запах был свежим, и идти по следу было легко. Пробираясь вверх по последнему участку тропы, Ратха подумала, что пастух уже, возможно, в пещере, но за шумом водопада расслышала его голос.

Ратха скрылась за валунами, в беспорядке торчащими по обочине тропы, и выглянула, выставив уши так далеко вперед, как только могла. Пастух стоял к ней хвостом, закручивая его и им помахивая. Холодный ветерок, идущий с водопадов, нес запах его смятения, а также еще один, более неприятный: запах чопорного самодовольства Хранителей огня, преградивших ему путь.

— Это логово Красного Языка, а не место развлечения для тех, кто бездельничает у хвостов пестроспинок, — прорычал один из них.

— Просто дайте мне ненадолго войти. Вы столько рассказываете о силе и красоте огненного жителя пещеры, что мне захотелось увидеть его своими глазами.

— Может, ты даже возомнил себя достойным служить ему, пастушок, — умыльнулся второй Хранитель огня. — Вижу, перед приходом сюда ты потрудился почистить свой мех от навоза, чтобы Красный Язык не был уж слишком тобой недоволен.

Пастух взвил хвост и нетерпеливо шагнул к расщелине в скалах. Хранители огня опять преградили ему дорогу.

— А ну не так быстро, таскатель навоза, — огрызнулся самый крупный из них. — Сначала мы тебе расскажем, что внутри можно делать, а что нельзя.

— Ну хорошо, расскажите, — пастух слегка отвел уши назад.

— Уши держи повыше, хвост — пониже. Не чесаться, не лизаться.

— Но я же чешусь у сторожевых огней, — озадаченно произнес пастух.

— А не должен. К тому же здесь все по-другому устроено. Это логово Красного Языка, проявляй уважение. Готов?

Пастух ответил, что да. Один из Хранителей огня провел его внутрь, а второй остался у входа. Прошло немного времени, прежде чем пастух вернулся, и Ратха заметила, что вышел он ошеломленным и охваченным трепетом. Он моргнул и, когда он снова взглянул на Хранителей огня, в его глазах горел новый голод, полный зависти.

— Наверное, вас посчитали самыми достойными, раз вы служите такому чудесному существу, — сказал он, и Ратха поняла, что его слова еще сильнее раздули гордость Хранителей огня.

Ее захватило искушение выскочить из укрытия и зарычать на них за высокомерие и властность, но она сдержалась. Ратхе следовало выяснить больше: она должна была предъявить Фессране и Шонгшару доказательства того, что Хранители огня нарушают законы.

Ратха решила вернуться и снова здесь спрятаться на следующий день, чтобы собрать побольше улик. Она кисло подумала, что если поведение этих двух Хранителей огня — обыденность, то скоро она получит все необходимое. Возможно, Ратхе даже удалось бы убедить Фессрану спрятаться и подслушать, ведь она чувствовала, что глава Хранителей огня, вынужденная зависеть от Шонгшара и терпеть его методы, ощущает из-за этого все больше неловкости.

В следующие несколько дней для Ратхи стало обыденностью сперва наблюдать за Такуровыми древесниками, пока он отсутствовал по утрам, а затем прятаться возле пещеры огня и следить за происходящим. Туда приходило все больше пастухов. Некоторые, например, Черфан, нравились Ратхе, и она их уважала, так что ее встревожило, что их туда потянуло. Сначала пастухи приходили лишь утолить любопытство, но затем их интерес превращался в очарованность, и они возвращались в пещеру снова и снова.

Ратха заметила, что Хранители огня стали избирательнее приглашать клановых в пещеру. Пастухам, которым не терпелось припасть к земле перед огненным существом, приходилось подчиняться правилам, что становились с каждым разом все более суровыми и менее логичными. Ратха стискивала зубы и рычала, обещая себе: как только Фессрана поймет, что происходит, она покончит с этими издевательствами.

И все же, чем больше она наблюдала, тем больше росла ее неуверенность. Те, кто приходили к логову огня, с таким беззастенчивым рвением умоляли, чтобы их пропустили, что Ратхе становилось за них стыдно. Мелочности правил, установленных Хранителями огня, они не замечали, принимая все ограничения за часть ритуала, что выстраивался вокруг пещеры.

По мере наблюдения Ратха узнавала свой народ с новой обескураживающей стороны. Что-то в природе Именованных заставляло их припадать к земле в повиновении новой власти. Ратха чувствовала, что они не понимают, кому теперь хранить преданность. Раньше она никогда не думала, что ее статус вожака может всерьез пошатнуться. Это она принесла клану эту новую мощь. Это она приручила Красный Язык и с помощью его силы заставила Безымянных пуститься в бегство от страха. Все Именованные были ей благодарны, и каждый обнажил перед нею горло.

Но она осознала, что никто не взирал на нее с таким же благоговейным трепетом и страстью, как на тварь, которую она когда-то звала своим существом. Без пылающего факела в челюстях Ратха обладала лишь силой когтей и клыков — и верностью народа, основанной на гаснущей памяти. Да, она приручила Красный Язык, но она поручила хранить его другим Именованным и слишком долго не замечала, как сильно он их изменил.

В своем кошмарном сне Ратха разглядела истинный смысл. Ее рассудок показал ей Именованного, созданного из пламени, чтобы доказать, насколько глубоко проникла сила огня в сердца ее народа и в ее собственное.

«Каждый из нас в сравнении с ним — всего лишь пищащий котенок», — когда-то давным-давно произнес Такур. Вспомнив его слова, Ратха подумала: «Когда-то я единственная могла без страха выстоять против огня. Теперь я знаю, что ничем не лучше остальных».

Однажды поздним летом она лежала в укрытии, грея спину на солнце и держа подбородок на камне: достаточно далеко от Хранительских стражей, чтобы те ее не почуяли. Не дуло ни ветерка, и жара, казалось, заглушала даже шум водопада. Весь день никто не приходил, и оба Хранителя огня дремали на посту. Ратха уже подумывала покинуть свое пристанище и попить из ручья ниже по течению, но услышала скрежет когтей по скале. Пригнувшись, она заглянула в щель между двумя валунами. На мгновение эта щель обрамила некрасивую вислоухую морду с желчно-желтыми глазами.

Шоман! Он-то что здесь забыл?

Когда он миновал укрытие Ратхи, она заметила его бурую с проседью шкуру и сломанный хвост. Кто-то шел за ним следом: Ратха увидела морду в шрамах от ожогов и выцветающие пятна двухлетки.

— Бунди? — шепнула она себе под нос. Ей не нужно было чуять раненого пастуха, чтобы его узнать.

Не до конца понимая, почему, Ратха ощутила себя преданной. Может, потому что предполагала, что тот, кого ранил Красный Язык, будет впредь избегать его общества.

Она увидела, как Шоман и Бунди приблизились к стражам-Хранителям огня. Одним из них был Ньянг, сын Фессраны, и он с вызовом вышел вперед к пастухам, намеревавшимся войти.

— Поворачивайте на тропу и ступайте назад, — сказал Ньянг, недовольно отгибая уши. — Красный Язык уже отметил вас как недостойных.

— Я недостоин, потому что ношу этот шрам, или потому что вижу все таким, как оно есть, невзирая на то, что мне навязывают? — прорычал Шоман.

Ньянг прищурил глаза.

— Что Красный Язык захочет, то ты и увидишь. Если не веришь, зачем ты здесь?

— Из-за вот этого! — Шоман выставил перед Ньянгом свою лапу, покрытую шрамами. — Из-за того, что прочие пастухи избегают меня при виде этих шрамов. Меня никогда особо не любили, а я этого никогда и не ждал, но они морщат носы и смотрят на меня как на падаль, полную опарышей… и этого я больше выносить не могу.

— А ты не боишься, что тот, кто уже разозлил огненное существо, может снова вызвать на себя его гнев? — спросил Ньянг.

— Если его и вправду злит неуклюжесть, пусть он меня забирает, — выплюнул Шоман. — Ничего я неправильного не делал, но какое до того дело другим пастухам. Лучше я испытаю гнев огня, чем вернусь на луг и меня там обшипят от презрения.

Он замолчал. Ратха не могла видеть его морду, но понимала, что сейчас он глядит на Ньянга. Наконец, Шоман произнес:

— Если не можешь впустить нас обоих, впусти хотя бы Бунди. Он куда сильнее моего пострадал от Красного Языка, и он слишком молод, чтобы его отвергали и отлучали от всех.

Ратху изумила грубоватая забота Шомана о Бунди: она думала, что этот пастух слишком ожесточен и эгоистичен, чтобы о ком-либо беспокоиться. Но на Ньянга он потратил слова впустую: котенок смотрел на него с холодом во взгляде.

— Подбери причину получше, — произнес он и испытывающе взглянул на Шомана.

Глубокий рык пастуха окончился вздохом.

— Ты ее получишь. Бунди, — Шоман повернулся к юному пастуху, — принеси мясо, которое я тебе дал.

Этот маленький кусок Бунди прятал у себя во рту, скрывая от всех его запах. Он выступил вперед и изрыгнул его перед Ньянгом.

Ратху разгневал вид мяса, лежащего на камне перед Хранителем огня, и ей пришлось приложить усилия, чтобы себя не выдать. Никто не имел права уносить мясо от тела забитого животного, если только еда не предназначалась кормящей матери. Весь клан ел совместно, и все брали равные доли, пока не наедались. Красть или запасать впрок было позорно, и по старым законам Именованных вожак клана мог потребовать от виновника обнажить горло для смертельного укуса.

Ньянг обнюхал мясо, осмотрелся, чтобы убедиться, что никто не видит, а затем сжал на нем челюсти. Ратха позволила ему съесть половину, после чего покинула укромное место и вышла на тропу. Ньянг вздрогнул от звука ее шагов, а пастухи резко обернулись.

— Это мясо под запретом, Хранитель огня, — Ратха опускала голову по мере того, как шерсть на ее затылке вставала дыбом.

Ньянг попытался проглотить остаток еды, но, когда Ратха показала ему клыки, подавился и все выплюнул. Вожак развернулась к Бунди, и тот не смог ответить на ее осуждающий взгляд.

— Это мое мясо, — суровым голосом сказал Шоман. — От моей доли.

— Ты знаешь не хуже меня, что мы едим там, где лежит туша, — яростно сказала Ратха. — От твоей доли или нет, но оно украдено, и я не потерплю такого позора среди своего народа.

Наполовину пристыженный, наполовину дерзкий, Шоман вернул ей взгляд.

— Ты позволишь, чтобы хорошего пастуха избегали и оплевывали только потому, что он весь в шрамах после беды, в которой не виноват? Я говорю не о себе, а о Бунди, вожак клана.

— Если он войдет в пещеру, чем это ему поможет? — спросила Ратха. — Красный Язык не исцеляет своих ран.

— Он может исцелить раны от вредоносных слов. Если мы с Бунди войдем в пещеру будто бы за прощением и выйдем невредимыми, и если эта новость разнесется среди пастухов, к нам перестанут относиться как к изгоям.

Ратхе хотелось спросить, почему они не подошли к Черфану или к ней, однако новая мысль помешала ей задать вопрос. Если бы Шоман обратился к ней, она могла бы приказать тем, кто избегал его с Бунди, прекратить так себя вести, но, положив конец действиям, она не изменила бы чувств, проявляемых во взглядах. Шоман поступал единственным возможным способом, несмотря на риск. В той же мере, что для себя, он делал это для Бунди, и Ратха уважала его за это.

— Хорошо, — наконец, произнесла она. — Ньянг, возьми их в пещеру.

В последний раз алчуще взглянув на еду, Хранитель огня пропустил обоих пастухов.

Ратха подобрала остатки еды, придерживая их кончиками клыков, как тухлятину. Она протиснулась мимо второго стража, который с удивлением за всем наблюдал, и вошла в низкий проход, ведущий в пещеру.

Она остановилась в мерцающих тенях, чтобы понаблюдать, как Шоман и Бунди приближаются к пламени. Шоман стоял спокойно, однако Бунди согнулся перед огнем, так низко опустив голову, что его усы подмели пол пещеры.

За ними, на выступе в темноте дальней части грота, сидел Шонгшар, а за его спиной — Фессрана. Их взгляды были прикованы к Бунди, и их глаза, казалось, вспыхнули, когда молодой пастух поднял подбородок, словно бы готовясь обнажить горло.

Ратха перепрыгнула ряд каменных клыков и направилась прямиком к выступу в дальней части пещеры. Бунди прекратил вымаливать прощения у огня и отполз от костра подальше. Если бы он не обратил на Ратху внимания и обнажил горло перед огненным существом, вожак точно огласила бы пещеру рыком, но она промолчала и приглушила шаги.

Ее путь пролегал мимо обоих пастухов. Она резко остановилась, сощурила глаза на костровый свет и сказала:

— Идите. А я постараюсь убедиться, что остальные перестанут вас избегать.

Когда они оба удалились, Ратха отправилась дальше в конец пещеры.

— Почему ты вошла в логово Красного Языка без разрешения тех, кто его сторожит? — голос Фессраны, доносящийся с выступа, звучал угрожающе и глухо, и все же в ее слова вплеталась нотка страха.

— Потому что я это существо приручила, Хранительница огня, — ответила Ратха, глядя на тех, кто сидели на выступе. — И меня утомили эти котячьи игры. Позови Ньянга.

— Моего сына? Чем это он досадил вожаку?

Чтобы говорить внятнее, Ратхе пришлось выпустить мясо из пасти. Теперь она вновь подобрала его и бросила перед выступом. Фессрана и Шонгшар подошли к краю своего возвышения и посмотрели вниз, чуя свежую плоть. Шонгшар остановил взгляд на Ратхе.

— Твой сын принял эту еду от двух пастухов, желавших войти в пещеру. Мясо украли от клановой убоины, — сказала Ратха.

— Тогда накажи пастухов, — прорычал Шонгшар. — Это они преступили закон.

Глаза Фессраны расширились.

— Преступает закон и тот, кто принимает украденное мясо или требует его за проход от нежелательных гостей, — прошипела Ратха.

— Думаю, ты неверно поняла намерения пастухов, вожак клана, — непринужденно сказал Шонгшар, растянувшись вдоль края.

Жест был небрежным, но в полуприкрытых глазах кота Ратха могла прочесть напряжение. Шонгшар сделался крупнее и мощнее, и тени придавали его оранжевым глазам странную потаенную враждебность. Ратха поняла, что он заметил, как ее взгляд скользит по его телу, отмечая его объем, мощные мышцы шеи и передних лап.

Он снова сдвинулся и продолжил:

— На луг спускаться долго, и некоторые из нас не могут съесть столько же, сколько те, кто остаются рядом с убоиной. Пастухи стараются исправить положение, принося нам немного поесть, и я не вижу в этом ничего дурного.

— Ньянг вечно голоден, — Фессрана старалась говорить по-матерински снисходительно. — Он может что угодно съесть, не разбираясь, откуда оно взялось.

— Я обязана следить, чтобы всем доставалась равная доля убоины. Ньянг получает не меньше нужного и вечно старается забрать у других. Нет никакой нужды в том, чтобы пастухи таскали для вас еду. А если вы считаете, что ваша пещера слишком далеко от луга, тогда перенесите растопку в другое место.

Фессрана посмотрела на Шонгшара, но, хотя он явно ощущал ее пристальный взгляд, Ратха заметила, что он не взглянул на кошку в ответ.

— Я поговорю с Ньянгом, — наконец, сказала Фессрана.

— Ты должна поговорить со всеми Хранителями огня. И перед уходом я еще раз тебе напомню: я не потерплю, чтобы кто-нибудь крал от убоины или принимал украденное мясо, — Ратха развернулась к выходу, а затем обернулась. — Если я узнаю, что это случилось снова, пламя погасят, а ветки перенесут. Ты все поняла? Вот и хорошо.

Она резко развернулась и трусцой пробежала по полу пещеры, вниз по проходу и наружу, под солнечный свет. Ратха ощущала, что очистилась от гнева, и была довольна тем, что дала наконец отпор той заразе, которая гноилась в ее сознании, как рана от клеща, вцепившегося в плоть. Ей казалось, что наконец-то она нашла и вырвала этого клеща. Но, спускаясь по тропинке в рассеянном свете позднего вечера, Ратха знала, что справилась еще не до конца.

Пастухи так и ходили в пещеру Красного Языка. Некоторые делали это открыто, другие же, таясь и стыдясь, пробирались по тропе в ночных тенях. Ратха знала, что не способна их остановить, но украдкой приглядывала за тем, чтобы никто не таскал к пещере мясо. Пару раз она замечала такое намерение в глазах котов, впивающихся в бедро трехрога, но их быстро разубеждал ее взгляд и легкое подергивание губы, к которому прибавлялся рык.

Подозрительность Ратхи и растущее превосходство Хранителей огня над пастухами отравляли всегда грубоватое, но когда-то добродушное соперничество за места вокруг туш забитых животных. Ратха следила, чтобы каждый получал достаточно, и неравенства в самом деле стало даже меньше, чем раньше. Но все ели в напряженной тишине, нарушаемой только звуками разрываемой плоти. Ратха обнаружила, что стала питаться меньше, ведь из-за настроений, витающих вокруг еды, мясо начинало отдавать для нее тухлятиной и застрявало в горле. Притихли даже котята: они редко подныривали под лапы, чтобы урвать кусок мяса, как раньше. Наверное, они поняли, что из-за таких выходок скорее получат не легкую добычу, а свирепый укус или царапину.

Больше никто не крал пищу, и Ратха стала меньше проявлять настороженность: она надеялась, что тот случай забудут и все станет как прежде. Это мало помогло. Да, во время еды кошки стали больше общаться и даже слегка шутили, но невысказанное недоверие между Хранителями огня и пастухами породило скрытую недоброжелательность, из-за которой все оставались на взводе.

Спустя несколько дней с последнего забоя Ратха заметила пропажу одного из трехрогих оленят, рожденных весной. Она тщательно расспросила пастухов и отправила их на поиски, но они не нашли ни следа. Необъяснимая потеря животного несла угрозу, и Ратха внятно донесла до пастухов, что больше такого произойти не должно.

Иногда ей казалось, что она находится не среди своего народа, а среди чужаков, чьи озадаченные обиженные взгляды заставляли ее чувствовать себя до странности потерянной. Ратха сама поискала животное, но ей повезло не больше, чем пастухам.

Наконец, Черфан сообщил ей, что олененок мертв. Он умер, когда стадо перевели к реке, и именно там закопали его тело, поскольку оно не годилось в пищу. Ратха подозревала, что этим ее просто пытались успокоить: она понимала, что Черфан с остальными пастухами уже устал от ее подозрений. Она оставила поиски, решив в конце концов, что попытки узнать о судьбе животного вызовут слишком много негодования и еще сильнее расколют клан.

Ратха обнаружила, что все чаще и чаще возвращается к Такуру и семейству его древесников как к отдушине от бремени лидерства. Каждым утром, когда пастуший учитель уходил на учебу, она оставалась в его пещере и до самого возращения присматривала за Ари с малышами.

Первое время, когда детеныши были слишком маленькими, чтобы покидать гнездо, задание было совершенно легким и приятным. Они лишь спали и пили молоко, хотя иногда Ари выносила их под утреннее солнце, чтобы они поползали и потаращились на мир широко раскрытыми глазами. Они интересовались всем, что их окружало, совсем как котята. Правда, Ратха понимала, что их осознание мира далеко от осознания Именованных.

По мере роста древесников между ними проявлялись различия. Самый крупный из двух самцов был спокойным и уравновешенным, а его брат компенсировал маленький размер задиристым и агрессивным характером. Обе самочки оказались подвижными и любопытными, правда, одна из сестер была неосторожной и стремилась порвать на части то, к чему проявляла интерес, а другая наблюдала за цветами и насекомыми, совсем к ним не притрагиваясь. Ее не нужно было учить бережно обращаться с окружающим миром.

Сначала Ратху привлекла самая большая и смелая из сестер. Маленькая древесница напоминала Ратхе ее саму и обладала качествами, которые Ратха считала самыми подходящими для компаньона. Она была сильнее прочих, обладала красивыми полосками на шкурке и уникальной маской на мордочке. Еще она искала приключений и первая выбралась из гнезда. Ари всегда приходилось выдергивать ее за хвост из какой-нибудь передряги.

Хотя Ратхе нравились грубоватые игры этой древесницы, ее взгляд часто обращался к меньшей сестре. Ее окрас был не таким насыщенным, а отметины — не такими четкими, но своим нежным нравом эта маленькая самка могла утолить жажду привязанности так, как никто не мог, даже Такур. Древесница ощущала бепокойство Ратхи и прижималась к ней, прежде чем почистить ее мех.

Ратха так и не поняла, когда решила, что эта маленькая древесница станет ее компаньоном. Возможно, это случилось, когда Такур заметил их растущую дружбу и стал, поддразнивая, звать детеныша «Ратхина Ари». Ратха не могла придумать ничего лучше и, наконец, приняла это в качестве имени. Для простоты она смешала два слова в одно и спустя немного времени стала звать маленькую древесницу «Ратари».

Скоро начали созревать плоды, и Ари теперь в охотку забиралась на деревья, чтобы их собирать. Поначалу маленькие древесники гнушались новой едой, но они уже слишком выросли, чтобы пить молоко, и сладкий запах стал их притягивать. Скоро они уже питались фруктами с не меньшим аппетитом, чем их мать.

С рождения маленькие древесники знали огонь. Его свет мерцал на стенке логова над их гнездом, и они привыкли к его запаху и звукам, как к родной матери. Когда выводок достаточно подрос, чтобы Ари могла надолго его оставлять, Такур снова принялся учить ее заботиться о Красном Языке. Скоро за этим стали наблюдать детеныши, которые посещали каждый урок и с нетерпеливым любопытством следили, как тренируется их мать.

Такур и Ратха одобрили их интерес и начали проверять малышей на наличие тех же способностей, что и у Ари. Они делали это бережно и постепенно, используя тот же подход, что и Такур использовал к своей древеснице. Как и мать, детеныши быстро поняли, что тепло Красного Языка может даже навредить, если слишком усилится, но если вести себя осторожно, то не поранишься.

Ратха боялась, что ее малышка Ратари окажется слишком робкой для факелоносца. Она и правда была осторожнее всех остальных, но под ее застенчивостью пряталась определенная решительность. Так же, как братья и сестра, Ратари хотела подражать мастерству своей матери, а Ратха терлась о нее и хвалила ее каждый раз, когда она прилагала усилия, чтобы себя преодолеть.

С тех пор, как стало очевидно, что дети Ари способны перенять умения матери, Такур и Ратха начали уделять их учебе все больше времени. Ратха признала, что Такур обучает гораздо лучше, ведь у него уже имелся опыт, а еще терпение, чтобы без конца повторять команды и действия, пока ученик, наконец, не поймет. Нетерпеливость Ратхи вечно приводила к оплошностям, и она изо всех сил старалась себя контролировать. Постепенно она поняла, что начинает лучше собой владеть, особенно с помощью древесницы Ратари. Привязанность, которую ощущала Ратха к маленькой напарнице, приучала ее поменьше торопиться.

Торопиться? Да. Ни Ратха, ни Такур не говорили об этом вслух, но оба чувствовали, что обучить древесников очень важно. И от скорости этой учебы зависело будущее. Фессрана обоснованно возражала против того, чтобы клан полагался на одну лишь Ари, но с пятью древесниками риск уменьшался. От обучения Такура Ари стала надежнее и менее склонной ко всяким неожиданностям, вроде той выходки, что она вытворила перед собранием Хранителей огня. Ратха ухмыльнулась, вспомнив выражения на мордах факелоносцев.

Конечно, увидев умения Ари и ее детенышей, Фессрана бы приняла их услуги. Возможно, она бы выбрала древесника и для себя, хотя отдать кого-то из них Шонгшару Такур бы точно не захотел.

Наконец, Ари была готова. Ратха подумала, что осталось только попросить Фессрану снова собрать Хранителей огня, но обнаружила, что сделать это труднее, чем ожидалось. Глава Хранителей огня почти все время проводила в пещере у водопада, наблюдая за теми, кто приходил выказать почтение Красному Языку. Шонгшар не отходил от нее, и при нем Фессрана словно бы менялась, становясь надменной и властной. Правда, Ратха часто замечала неожиданную скорбь у нее на морде, как если бы Фессрана ощущала, как влияет на нее Шонгшар.

Казалось, он никогда не выпускает ее из виду: он ходил вместе с Фессраной на луг к еде, ходил вместе с ней отдавать приказы тем, кто разжигал сторожевые костры. В последнее время Шонгшар стал перебивать ее или отвечать за нее, когда она с кем-либо говорила, хотя все еще относился к ней с почтением, которое казалось преувеличенным, а иногда и до странности зловещим. Было трудно застать Фессрану в одиночестве, но даже тогда она казалась потерянной и не хотела разговаривать.

Наконец-то Ратхе удалось продержать ее отдельно от Шонгшара достаточно долго, чтобы заставить согласиться взглянуть на новые умения Ари. Но Фессрана намеренно не уточнила, когда пройдет встреча. В конце концов, у Ратхи закончилось терпение. Через Хранительницу огня Биру она передала, что Такур назначит демонстрацию на следующий вечер. На закате Ратха развела костер вблизи его логова и отобрала наилучшие сосновые ветки для факелов древесников. Такур еще раз испытал Ари, а затем они уселись ждать.

Ночью сильно похолодало, и огонь стал затухать, а Ратха, наконец, признала, что Фессрана не собирается приходить. Она прекратила злобно расхаживать и позволила Ратари спуститься у себя со спины.

— Я пойду в их пещеру, — из круга кострового света Ратха уставилась на тропу, уводящую от логова Такура.

— Ратха, не думаю, что это умное решение, — мягко произнес он.

— Когда Фессрана посмотрит мне в глаза, она не сможет меня ослушаться. Я уже устала от косых взглядов и всего этого шныряния вокруг да около.

— Тогда позволь мне пойти с тобой. Ночью тропа может быть коварна.

— Коварство живет лишь в том логове, где ползают на брюхе вокруг огня, — прорычала Ратха. — Нет, ты останешься здесь с Ари и малышами. Поддерживай огонь, пока не вернусь с Фессраной. Я ненадолго.

Такур отвернулся, и Ратха услышала его вздох, но она слишком злилась на его слова, чтобы удержаться, или чтобы просто подумать о том, что ее спешка подвергнет друга опасности.

Она прыгнула в ночь, и ярость придала ей скорости. Этой ночью не было луны, и деревья, нависшие над тропой у ручья, так зачерняли дорогу, что Ратха полагалась больше на запах и осязание, чем на зрение.

Из-за темноты путь казался круче, а поворотов и изгибов у тропинки, казалось, стало больше, чем при свете дня. Касания папоротников, влажных от росы, раньше были нежными, теперь же они чудились угрожающими и зловещими.

Усталость несколько смягчила злость Ратхи, и она задумалась, не был ли прав Такур. Еще она задумалась, стоило ли оставлять его, если больше никто не мог помочь ему постеречь древесников.

Почти оглохшая от грохота водопада, она вскарабкалась по последнему отрезку тропы, поскальзываясь на гравии, мокром от брызг. Сюда доносился и другой звук, нараставший по мере приближения к пещере: грубый рев Красного Языка.

Призрачный оранжевый свет, льющийся из пещеры, высвечивал фигуры двух Хранителей огня, несущих стражу перед входом. Рыча, они поднялись, но, стоило им уловить запах Ратхи, их вызывающий рык перешел в бормотание.

— Ты пришла склониться перед Красным Языком, вожак клана?

— Нет. Я пришла повидать Фессрану.

Говоривший глянул на своего напарника, а тот с сомнением посмотрел назад.

— Вожак, прежде чем войти, ты должна узнать, как нельзя себя вести… — под взглядом Ратхи он дрогнул и загнул уши.

— Ты смеешь учить меня, как мне вести себя перед существом, которое я сама принесла вам в клан? Пта! — она бросилась на них, кусая и ударяя когтями.

Прежде, чем кто-то из стражей успел опомниться, Ратха кинулась мимо них в проход, ведущий в пещеру. Она тут же подумала, что костер стал намного больше прежнего. На каменном полу прохода Ратха уже видела свою тень. Мимо нее дул устойчивый ветер, призванный утолить голод огненной твари.

Она замешкалась, несмотря на гнев. Свет, сияющий впереди, ослепил Ратху, и жар накатил на нее обжигающими волнами. На миг казалось, что пламя ее задержало, но затем внутри Ратхи вспыхнула злость, вытесняя страх.

Она уже была в самой пещере. Суровая и непрерывная песня Красного Языка наполняла зал и отдавалась эхом в других переходах. Огромное пламя вздымалось вверх, будто центральная колонна, поддерживающая купол пещеры: извивающаяся желто-золотая колонна, тянущаяся от пола к сводчатому потолку.

Оно освещало каменные клыки, торчащие из потолка, и делало их сияюще-желтыми, еще больше похожими на зубы в пасти великого и ужасного зверя.

Ратха была так прикована к Красному Языку, что почти не замечала тех, кто собирался вокруг костра. К Ратхе протянулись их тени, извиваясь и танцуя на каменистом полу, а потом прошли у нее над головой. Сначала Ратха подумала, что это Хранители огня разжигают огромный костер еще сильнее, но, когда она подкралась ближе и ее глаза привыкли к свирепому сиянию, стало видно, что Именованные просто двигаются вокруг огня. Правда, их движения были медленными и ритмичными, как если бы они переходили к танцу.

Чем дольше Ратха наблюдала, тем больше убеждалась, что это и вправду оказался танец, но такой, какого она прежде не видела. Она вспомнила танцы-охоты, которыми раньше отмечали победу клана над Безымянными. Они были яростными и дикими, но даже в накале танца-охоты не было такого безумия и свирепости, как здесь.

Танцоры подпрыгивали, били себя хвостами по бокам и делали когтистые выпады, словно дрались с невидимым, но злейшим врагом. Они поднимались на задние лапы и тянулись к потолку, извиваясь и корчась от жара, как ветки, поглощаемые Красным Языком в его бесконечном голоде.

Они издали громкие крики, и Ратха не понимала, от ярости или же от ужаса. На мордах у Именованных никогда раньше не появлялось таких выражений: почти что безумных. Они жаждали единения с мощью, что намного превышала их собственные силы, даже если бы ради этого единства каждому их них пришлось бы пожертвовать волей.

Из рыка и дробных прыжков зародился ритм для этого танца, и даже Ратха ощутила странный порыв того дикого экстаза, что наполнял тела и взгляды танцоров. Среди этих прыгающих фигур Ратха заметила и саму Фессрану: ее пасть растянулась в крике, восхваляющем силу Красного Языка. Ратха никогда не видела, чтобы она прыгала так же высоко, как сейчас, и чтобы она таким же невообразимым образом изгибалась. Фессрана приблизилась к огню так сильно, что Ратха испугалась, как бы она туда не упала.

Танец-охота так поглотил Ратху, что она не слышала, как к ней подбираются сзади, пока ее ухо не заполнил голос:

— Хорош-шо, — прошипел он. — Смотри. Смотри, как он их притягивает, как завлекает их в танец. Смотри, как он вдохновляет их, вожак: ты-то так не умеешь.

Ратха отпрянула от Шонгшара, но сцена слишком ошеломила кошку, и ее хватило лишь на попытку удара. Когда ее внимание вновь переметнулось к танцорам, Шонгшар боком подобрался к ней и вновь заговорил: его слова странным образом смешивались с выкриками танцоров и суровой песней костра. Зачарованная, Ратха слушала, будучи не в силах разорвать охвативший ее транс.

— Чего стоят в сравнении с этим успехи древесников? — шептал Шонгшар. — Ах, вожак клана, ты никогда не понимала истинной силы прирученного тобой существа. Ты предоставила обрести это понимание мне.

Ратха содрогнулась, но не смогла отвести взгляда от неистовых танцоров, окруживших Красный Язык, и не могла заглушить голос Шонгшара в своих ушах.

— Смотри, что он делает с твоим народом. Смотри, как он толкает их за пределы собственных тел. Смотри, как он берет и наполняет их такой силой, такой радостью, что они прыгают и кричат от восторга. Присоединись к ним, вожак. Присоединись к ним в танце, восхваляющем Красный Язык.

Ратха злобно сделала выпад, и от ее удара потекла кровь, но Шонгшар не ударил в ответ. Он знал, что она дрогнула, и Ратха прочла об этом в его глазах. Ее выдал запах: гнева, беспомощности, страха, отвращения и испуганной очарованности. В полузакрытых глазах соперника она видела, что он рассмотрел ее близость к краю, и ему оставалось лишь дождаться ее падения.

— Твоя ошибка, вожак клана, — мягко произнес он, — в том, что ты считаешь, будто бы огненное существо — всего лишь средство для защиты от Безымянных и обогрева по ночам. Да, мы используем его ради этого, но огонь — это еще и намного большее.

— Это мушиное яйцо, что портит убоину. Это рана, где зарождается гной, — прошипела Ратха, отчаянно отыскивая силы в своем гневе и стараясь не замечать, как высоко подпрыгивают Хранители огня в пугающей красоте своего танца.

— Если ты решила так о нем думать, вожак клана, то да, — безмятежно сказал Шонгшар.

— А ты-то почему не участвуешь в танце? — потребовала ответа Ратха, но, произнося эти слова, она уже знала ответ. Тому, кто так хорошо понимает сущность Красного Языка, не так-то просто попасть под его влияние.

— Я участвую в нем по-своему, — когда он говорил, огонь блеснул на его огромных клыках, напоминая Ратхе, что Шонгшару не требуется объединять со своей силой чью-либо еще, чтобы нести опасность. Он глянул на Ратху и усмехнулся, видя, как ей тяжело. — Может, не стоит тебе дожидаться окончания танца, вожак клана. Ты оставила Такура в одиночестве с теми древесниками. Раз уж они для тебя так важны по причинам, не до конца мне понятным, ты же не захочешь, чтобы с ними что-нибудь случилось?

Ратха застыла и онемела от гнева.

— Ты не посмеешь! — выплюнула она в конце концов.

— Я? Разумеется, нет. Но есть и другие, которым не нравится, что вожак клана марает себя общением с этими животными.

— А ты ни лапой не шевельнешь, чтобы им помешать. Дай-ка я тебе вот что скажу, Шонгшар. Если хоть кто-то из Хранителей огня чем-то навредит Такуру или его древесникам, эту пещеру завалят, и Красный Язык умрет. Ты понял меня?

— Да, я понял, — его шелковый голос был почти мурлычащим. — Но для пущей убежденности я задам вопрос и им тоже, — он тряхнул усами в сторону танцоров, и его голос ужесточился. — Затем я спрошу их, кого они слушают. Тебя удивит ответ, вожак клана.

В его глазах сохранился прежний оранжевый блеск, но теперь в них поселилась и холодная безжалостность. Их ненависть впивалась в Ратху, как если бы Шонгшар вонзал в нее клыки, и она попятилась от него, дрожа от страха и холодной уверенности в том, что оставила Такура с древесниками без защиты.

Она описала круг и бросилась прочь, через тени, все еще танцевавшие и мерцавшие на пещерном полу, через туннель и наружу, во тьму. Затихающий рев пещерного пламени превратился в насмешливый вой, когда Ратха, полуослепленная яростным светом, поскальзывалась на гравийной тропе, силясь рассмотреть дорогу.

«Такур, ты просил меня не ходить, и ты опять оказался прав. Я слишком разозлилась, чтобы слушать, но от злости нет никакого проку». Из-за того, что она смотрела в сердце пещерного пламени, перед ее глазами висело яркое пятно, и лишь поворачивая головой на бегу Ратха могла что-либо увидеть перед собой. Ее зрение восстановилось, когда она достигла тропы, ведущей к Такуровому логову, но она не увидела гостеприимного мерцания костерка, который оставила с другом.

Сперва она решила, что от паники бросилась не туда, но запахи и ощущение земли под лапами подсказывали, что ошибки не было. Она пристально вгляделась вперед, чувствуя, как нарастающее дурное предчувствие душит ей горло и сдавливает грудную клетку. Запах тлеющего пепла привел ее к остаткам костра. Его разломали и разбросали по земле.

Едкий пепельный запах еще оставался сильным, и с ним смешались следы, которые Ратха узнать не могла. Нашлись и отпечатки лап, с трудом различимые при звездном свете, но они оказались смазанными, как будто тот, кто их оставил, поскользнулся на бегу.

— Такур… — мягко простонала она, и ее вибриссы задрожали. — Ари… Ратари…

Она приблизилась к чему-то, лежащему на земле, и неуверенно дотронулась лапой, боясь, что это окажется разорванное тело древесника. Но перед ней лежала лишь сломанная ветка из разбросанного костра, и, когда она перекатилась под лапой, Ратха вздохнула от облегчения.

Она направилась к логову и забралась внутрь, думая, что там могли бы укрыться древесники, но убежище оказалось холодным и пустым: его наполнял лишь тот же пепельный запах, что витал снаружи.

Покинув логово, Ратха застыла от вида двух сияющих янтарем глаз, уставившихся на нее из ночной древесной тени. Глаза моргнули и двинулись вперед. Не сумев уловить запах пришельца, идущего с подветренной стороны, Ратха выгнула спину и распушила хвост.

— Вожак клана? — голос самки дрожал от неуверенности.

— Кто здесь? — огрызнулась Ратха. — Ты Хранитель огня?

— Это я, Бира. Вожак, идем со мной. Я знаю, где Такур.

Сначала Ратхе захотелось с нетерпением броситься следом за Бирой, но предусмотрительность заставила ее сдержаться. Юная и дружелюбная, Бира входила в число тех, кто имел дело с Красным Языком.

— Как ты докажешь, что тебя прислал не Шонгшар?

— Он отправил меня и еще нескольких, чтобы убить древесников, но я стала драться на стороне Такура, — ответила Бира. — Если хочешь доказательств, то вот у меня в шкуре пепел, который я втирала для маскировки, а вот у меня на лапе след от Ньянговых зубов.

Бира вышла вперед, чтобы Ратха обнюхала ее шкуру. Когда она приблизилась, Ратха увидела кого-то маленького на шее у Биры.

— Такур попросил принести твою древесницу, и она пошла со мной, хотя все еще боялась, — сказала молодая Хранительница огня. — Вот.

Она подошла вплотную, и Ратха ощутила, как лапки древесника сжали ей мех: Ратари перебиралась на ее спину со спины Биры. Древесница обернула шею Ратхи хвостом, неистово ее обняла, и дрожь Ратари поведала об ее непонимании и испуге.

Ратха неожиданно почувствовала себя увереннее. Чтобы завести ее в ловушку, Бире не понадобилось бы приносить Ратари. Если бы Шонгшар собирался убить Ратху, он мог бы придумать что-нибудь попроще. Похоже, юная кошка говорила правду, и ни в ее словах, ни в запахе не было ни следа обмана.

— Быстрее, вожак! Узнав, что я его предала, Шонгшар отправит за мной остальных.

— Ладно, Бира, веди к Такуру.

Она следовала за Бирой, пока путь не вывел к главной тропе. Как только Бира свернула к ручью, внутри Ратхи вновь вспыхнуло подозрение, и теперь она следовала осторожно, проверяя, нет ли в воздухе запахов притаившихся врагов. Правда, Бира скоро свернула с тропы у ручья и стала взбираться по крутому берегу над водой. Вскоре они оказались в еще более густой темноте среди огромных деревьев, и лапы Ратхи ощутили осыпавшуюся кору, перемешанную с сосновыми иглами.

Ратха чувствовала, что они сделали широкий круг, чтобы удалиться от основания водопада и от пещеры Красного Языка. Она задумалась, до сих пор ли клановые вместе с Фессраной участвуют в том диком танце. От этой мысли ее пробрала дрожь.

— Мы идем к маленьким пещерам над водопадами. Я их нашла, когда однажды тут все изучала, и больше про них никто не знает, — объяснила Бира идущей рядом с ней Ратхе. — Я привела Такура вот сюда, рассказала, как их найти, а потом вернулась за тобой.

— Вам удалось спасти всех древесников?

— Ага. Одного из маленьких поцарапали, а Ари чуть-чуть ушиблась, но вообще с ними все хорошо.

Напряжение Ратхи немного спало, и она сосредоточилась на подъеме. Наконец, кошки разыскали старую тропу, которая много раз поднималась и опускалась, а еще без конца поворачивала. Ратха была уверена, что они с Бирой ушли уже далеко от земель клана, но Бира вдруг свернула с тропы вниз на поросший кустарниками склон и исчезла в зарослях. Этот путь привел в крошечную долину, заполненную журчанием ручья, на чьей пенящейся воде блестел звездный свет. Бира пробежала вдоль берега и нырнула под большую серую плиту разломанной скалы.

Ратха теперь окончательно избавилась от страха, ведь на берегу ручья отыскался отчетливый запах Такура. Под каменным навесом нашлись небольшие углубления, которые едва ли можно было назвать пещерами. В самой большой из них устроился Такур вместе с древесниками.

— Ш-ш, Ари. Это просто Ратха, — успокоил он, когда самый большой из древесниковых силуэтов поднял голову в знак тревоги.

Такур сдвинулся, чтобы Ратхе досталось место на мягком песчаном полу. Видя, что друг в безопасности, она была ошеломлена от облегчения и какое-то время могла лишь сидеть с ним рядом, вылизывая ему уши и приговаривая:

— Такур, мне надо было прислушаться. Мне надо было прислушаться, — она повторяла это снова и снова.

— Ну, мне повезло, — сказал он, когда Ратха в конце концов успокоилась. — Хранителей огня послали не за мной, а только за древесниками. А когда Бира повернулась против них и стала помогать мне в бою, это их сбило с толку. И дало нам время, чтобы собрать всех древесников и сбежать.

— Ари чуть не потерялась, — добавила юная Хранительница огня. — Когда Ньянг поцарапал одного из ее детенышей, она налетела на него и сильно цапнула. Слышала бы ты, как он орал.

— Опять этот Ньянг, — с отвращением произнесла Ратха. — Да он же что угодно сделает ради Шонгшара? Я думаю, это он столкнул Бунди в костер.

— Он нас вел, — сказала Бира. — Он показал нам, как втирать в шкуры пепел, чтобы никто не почуял, кто напал на древесников. Ненавижу этот вкус и это ощущение; завтра я хорошенько искупаюсь в ручье.

— Бира, — медленно сказала Ратха. — Я благодарна за то, что ты сделала. У тебя не было никаких причин мне помогать. Если бы я не разрешила Шонгшару остаться в клане, ты не родила бы выводок неразумных котят.

— Ты воспользовалась своим шансом, вожак, а я — своим, — ответила Бира. — Я оплакала этот выводок, но больше их нет, и я о них больше не вспоминаю. А про Такура — это я ему собирала костры, когда он учил Ари. Такур мне понравился, и древесники мне тоже очень понравились: ну как я могла позволить Шонгшару их убить? Так что я показала Ньянгу, будто я очень свирепая и достаточно мерзкая, чтобы стать убийцей. Это было непросто, — добавила она с гримасой, из-за которой сузились ее сияющие глаза.

— Думаю, — твердо произнес Такур, — что мы должны немного поспать. Все только началось, и завтра нам понадобится вся наша сила и ум.

Хотя его слова и прозвучали мрачно, Ратха слишком устала для дальнейших волнений. Бира предложила посторожить спящих в первую половину ночи, а Такур сказал, что возьмет на себя остаток патруля. Он еще не закончил говорить, а его слова уже превратились в гул, который затихал у Ратхи в ушах по мере того, как она соскальзывала в сон.

Она проснулась внезапно, отряхиваясь от приснившегося ей вида огромного костра и гротескных черных фигур, прыгающих сквозь пламя. Открыв глаза, Ратха с благодарностью вдохнула воздух тихого утра. Где-то птица издала высокую мелодичную трель, перекричав веселый шум ручья. Бира спала поблизости, уложив голову на лапы, и ее бока медленно вздымались и опадали. Между ней и Ратхой свернулась Ратари; черно-бурый мех древесницы оттенял измазанную пеплом рыжую шкуру Биры и палевую — Ратхи.

Ратха подняла голову и сфокусировала взгляд на Такуре, сидевшем прямо за порогом маленькой пещеры. Зевнув, Ратха выбралась наружу, стараясь не побеспокоить Биру или древесников. Она потянулась, собираясь с силами перед началом дня.

— Никто не знает, что случилось ночью, кроме Шонгшара, нас и тех, кто пошли вместе с Ньянгом, — задумчиво произнесла она. — И никто из них никому не расскажет, особенно с учетом того, что их покушение провалилось из-за Биры.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил Такур. — Поговорить с Фессраной?

Ратха умолкла. С тех пор, как она застала главу Хранителей огня в бешеном танце перед Красным Языком, она сомневалась, что Фессрана готова выслушать что-нибудь насчет древесников или даже насчет проступков Шонгшара.

— Нет, — сказала она. — Я собираюсь поговорить с пастухами и рассказать им, что задумал Шонгшар. Затем я собираюсь повести их по тропе у ручья и с их помощью забрать из пещеры всю растопку. Без веток пещерный огонь умрет, а с ним и сила Шонгшара. Тогда-то мы и посмотрим, кто останется на его стороне!

— Возможно, это будет не так-то просто, — взгляд пастушьего учителя, направленный на Ратху, был полон сомнений.

— Да, но если я смогу сберечь верность пастухов, я точно справлюсь и с этим. Идем, Такур. Черфан с остальными пастухами скорее меня послушает, если ты будешь со мной.

— И у меня меньше шансов, что меня атакует Ньянг со своим сборищем Хранителей огня, — сухо сказал Такур и добавил: — Не думаю, что сегодня я смогу уделить время учебе.

— Мы можем доверить Бире древесников?

— Да. Она больше не Хранительница огня. Они не примут Биру обратно после того, как она бросилась мне на помощь. Возможно, Ньянг ее ищет, а Бира знает, что здесь она в безопасности.

Ратха уставилась в пещеру, чтобы в последний раз перед уходом взглянуть на Ратари.

— Надеюсь, что Бира сумеет их сберечь.

Она развернулась к Такуру и ощутила дрожь от серьезного вида его морды.

— Ты тоже насчет этого не уверен, правда?

— Не уверен, — признался он.

Больше сказать было нечего. Ратха первой выбралась из-под навеса, и некоторое время они переходили ручей вброд, чтобы их запахи и отпечатки лап не привели никого к Бире. Потом они с Такуром свернули на тропинку и направились к лугу вниз по склону.

На своем пути Ратха с Такуром никого не встретили. Даже на тропе, ведущей к лугу, было пустынно, и, когда Ратха достигла ее начала и глянула поверх травы, она почувствовала в утреннем воздухе напряженную тишь.

Она заметила, что пестроспинки и трехроги собрались очень близко друг к другу вместо того, чтобы рассеяться по пастбищу, как всегда по утрам. На краю луга все еще горело несколько сторожевых огней. Ратха посчитала это странным. Как правило, Хранители огня всегда их гасили после рассвета.

Стадным животным не нравилось, что их согнали на такой маленький клочок пастбища. Ратха слышала, как трехроги ревели и били копытами, а пестроспинки фыркали и ржали. Несколько пастухов окружили животных и бегали рысцой вокруг стада, чтобы удержать их вместе. Остальных клановых нигде не было видно.

— Ратха! — глубокий голос отвлек Ратху от животных. Из травы навстречу к ней выпрыгнул Черфан. По торопливости в шагах огромного пастуха и по дрожи его усов Ратха поняла, что он встревожен.

— Черфан, где все? — спокойно спросил Такур.

— За большими колючими зарослями на дальнем краю луга. Кто-то рано утром убил пестроспинку, — ответил пастух, развернувшись к Ратхе.

— Безымянные налетчики? Щетиногривы?

— Не думаю. Никто не прорывался через сторожевые огни.

Ратха принялась расхаживать рядом с Черфаном, держась поблизости от Такура.

— Вы отыскали тушу?

— Нет, но нашли место, где ее волочили.

Черфан перешел на быстрый бег, и Ратха мчалась рядом с ним, пока они не достигли колючих кустарников. Они скрывали участок луга, и именно там, насколько Ратха могла судить по вырванной и примятой траве, умерла пестроспинка.

Вокруг этих следов и собрались остальные пастухи: они обнюхивали землю и обменивались озадаченными взглядами. Черфан прошел среди них, помахивая хвостом. Остановясь, он внимательно взглянул на каждого.

— Странно, — прорычал он. — Кого-то не хватает. Куда это делся Шоман?

Пастухи перекинулись бормочущими фразами и скоро подтвердили, что Шомана нет ни среди тех, кто охраняет оставшихся животных, ни на лугу. На самом деле, никто не видел его с самой полуночи.

— И Бунди тоже здесь нет, — вдруг произнес Такур.

— Мне еще кое-что непонятно, — Черфан сузил глаза. — На ночь мы загоняем пестроспинок в середину луга. Мы не даем им заходить за эти кусты, иначе они легко удерут. Чтобы убить кобылу именно здесь, ее пришлось бы отгонять от табуна, а она бы тогда дралась и шумела, и всполошила бы всех нас.

— Если только животное не заманил сюда кто-нибудь, кого оно знало, — сказала Ратха.

— Так и есть. Пестроспинку могли заманить и убить, но никто не слышал ее крика. Пестроспинки всегда кричат, если чувствуют касание клыков.

— Но не в том случае, когда атакующих двое, — быстро произнес Такур. — Один заманивает, другой прячется. Животное отвлекается, второй пастух прыгает и кусает в затылок. Зверь умирает быстро и тихо. Именно так я их и забивал.

Мех на лбу Черфана сморщился.

— Шоман… и Бунди? Возможно, Шоман бы мог. Я никогда ему толком не доверял. Но Бунди?

— Я застала Шомана с куском мяса, которым он пытался подкупить Хранителя огня, — напомнила ему Ратха. — Бунди был с ним. Шоман сказал, что все вы гнушаетесь ими обоими из-за того, что их ранил Красный Язык.

— Значит, Шоман убил пестроспинку, чтобы нам отомстить? — озадаченность Черфана стала сменяться злостью.

— Не ради мести, — сказала Ратха. — Думаю, его заставили заманить ее сюда и убить.

— Заставил? Кто? И где же тогда мясо? Не могли же они с Бунди столько съесть.

Ратха посмотрела на Такура, затем возвратила взгляд к Черфану.

— Тушу найдешь в пещере Красного Языка.

Среди пастухов прокатилась волна бормотаний и рыка. Одни казались неуверенными, другие вздыбили мех на загривках и обнажили клыки. Черфан прижал уши.

— Хочешь сказать, что Шоман убил животное для Шонгшара и Фессраны? Но зачем?

— Потому что из-за меток Красного Языка они с Бунди сделались изгоями и стремятся любой ценой задобрить Хранителей огня. А Шонгшар знает об отчаянии Шомана и им пользуется, — прошипела Ратха.

И вновь по собранию пастухов прокатилась волна рыка. Уши Черфана прижались еще сильнее.

— Никому нельзя убивать стадных животных без твоего приказа.

— И насчет этого зверя приказа я не давала, — Ратха многозначительно взглянула на остальных пастухов. — Шонгшар с Фессраной ослушались меня и законов клана. Туша — украденное мясо, и у них нет на него никакого права. Если оставить Хранителей огня безнаказанными, они вновь украдут, а всем остальным придется голодать, — сделав паузу, она прорычала: — Хотите слышать, как бурчат ваши желудки из-за жадности Хранителей огня?

— Нет! — раздался многоголосый крик. — Веди нас в пещеру, и мы вернем украденное.

— Слушайте внимательно! — прокричала Ратха. — Сила Хранителей огня — в пещерном Красном Языке. Они запасли в пещере растопку ему на прокорм. Если мы вытащим не только мясо, но и все ветки, пещерное пламя умрет от голода.

— Мы возвратим то, что у нас украли!

— Ты не боишься Хранителей огня?

И тут же собрание пастухов разразилось хором подвываний и рыка:

— Нас больше, чем их! Вперед, в пещеру!

Ратха вела разгневанных пастухов по тропе у ручья, а по бокам ее сопровождали Такур и Черфан. Сначала отряд был буйным и шумным, но как только послышалась песня Красного Языка, все притихли. Пастухи то и дело обменивались нерешительными взглядами, и Ратха поняла, что трепет, подчинявший тех, кто приходил к огню, снова стал закрадываться в их сердца.

Такур, возможно, тоже это ощутил, ведь он приложил морду к ее уху и прошептал:

— Только не робей, Ратха, или эти смельчаки нас оставят.

Ее даже обрадовал запах мяса пестроспинки, витавший в воздухе вдоль тропы. Он заново раздул пастушью злость, и теперь пастухи уверенно шагали за Ратхой. Когда они достигли конца тропы, Ратха шепотом сообщила им последнюю часть плана.

Рыча, как низвергающийся водопад, ее стая бросилась к проходу и ринулась на обоих стражей. Те собрались было драться, но, когда пастухи рванулись в пещеру, Хранители огня сумели разве что отпрянуть, чтобы их не затоптали.

Снова перед Ратхой встало огненное существо, извиваясь и шипя, совсем как живое, но Ратха была слишком зла, чтобы бояться. Поверх костра она взглянула туда, где Хранители огня трепали и рвали на части полусъеденную тушу. Ньянг поднял голову: его морда была вся в крови и пепле. Фессрана бросила бедро, которое только что жевала, и поднялась, а остальные посмотрели на Ратху поверх обглоданных костей убоины.

Продолжил есть один лишь Шонгшар: он удерживал кусок печени между лапами и разреза́л его боковыми зубами. Ратха расслышала приглушенный рык пастухов, но никто из них не вышел вперед и не бросил вызов пирующим Хранителям огня. Многие пастухи с тревогой поглядывали в центр пещеры, на Красный Язык, будто ожидая, что он выскочит и спалит дотла первого, кто сделает хотя бы шаг.

Ратха обратила взгляд к Фессране. Фессрана с надменностью посмотрела в ответ, однако на ее морде промелькнула тень вины.

— Это мясо запретно, — голос Ратхи эхом отразился от стен пещеры. — Прочь от него.

Часть Хранителей огня обменялась взглядами, и пара-тройка клановых попятилась от убоины.

— Нет! — Фессрана перепрыгнула тушу и встала перед ней, молотя хвостом. — Мы, служащие Красному Языку, взяли свое по праву. Ешьте без всякого стыда, Хранители огня, ведь существо, о котором мы заботимся, бережет стадо от захватчиков.

— Точно, Фессрана. Учи их без стыда есть мясо зверя, убитого незаконно и втихомолку приволоченного в пещеру, — огрызнулась Ратха.

— Раз те, кто сторожат стада, утаивают мясо от нас, стерегущих сторожевые огни, значит, у нас на такую убоину есть право! — выкрикнул Ньянг позади Фессраны.

— Пта! Когда мы едим животное там, где его забили, каждый может поровну набить желудок. А все остальное — или жадность, или наглость, молодняк, — Ратха взглянула на Ньянга, но он, пригнувшись, спрятался за Фессраной.

— Того, что ты считаешь равной долей, нам не хватает, вожак клана, — произнесла Фессрана. — Служение Красному Языку — тяжелый труд, а на луг нам долго спускаться.

Ратха сплюнула.

— Ты позоришься, произнося эту ложь, в которую даже не веришь, глава Хранителей огня. Ты знаешь не хуже моего, что красть и запасать мясо от убоины — это значит ставить под удар весь клан и мое лидерство.

Один за другим она встречала взгляды Хранителей огня, пока не остановилась на Фессране.

— Кто приказал забить это животное без моего ведома? Это была ты, Фессрана?

— Животное забили пастухи, — угрюмо сказала глава Хранителей огня.

— Да, пара пастухов, которым сказали заманить и зарезать животное в обмен на новое разрешение войти в пещеру. В обмен на разрешение склониться перед существом, которое я принесла для службы Именованным. А теперь эта тварь породила молодняк, который сосет из нас силы, как котята — молоко матерей.

— Да как ты смеешь! — глаза Фессраны вспыхнули. — Как ты смеешь так о нас говорить. Мы служим силе Красного Языка, вожак клана, и эта сила отвечает лишь сама перед собой!

Ратха дождалась, пока эхо от голоса Фессраны не заглушил глухой рев пещерного пламени.

— А твои ли это слова, Хранительница огня? — с этими словами у нее в горле застряла горькая печаль. — Это что, ты вынудила Шомана и Бунди забить животное?

Фессрана попыталась ответить, но с ее языка не слетело ни слова. Она стояла, вздрагивая и уставившись в пол между своих передних лап.

— Я. Это был я! — выкрикнул Ньянг, бросаясь через добычу, чтобы встретиться с Ратхой морда к морде. Его морда, запятнанная кровью и искаженная ненавистью, принадлежала уже не котенку, но кому-то с недобрыми намерениями, даже опасному.

— Нет, убогий ты котенок! — когда он пригнулся, чтобы прыгнуть на Ратху, Фессрана схватила его за шкирку и сбила с лап. С силой мотнув головой, она отшвырнула его и, глядя на котенка, загнула уши. Он отполз с тлеющим взглядом.

Взгляд Ратхи неожиданно оказался прикован к Шонгшару, который покончил с печенью пестроспинки и уселся. Он принялся чистить лапы, но прервал свое занятие, чтобы поднять голову и сфокусировать взгляд на Ратхе.

Ей показалось, что она могла бы провалиться в эти глаза, и что пламя, пылающее в них, могло бы ее поглотить, не оставив и обугленной кости. Оранжевый свет мерцал и корчился, как будто Ратха смотрела сквозь волны жуткого жара. Теперь она знала, где таится истинная сила Красного Языка. Не в пещерном костре, но в глубинах этих глаз.

И она знала, что именно она, Ратха, помогла сложить костер, зажженный духом Шонгшара: духом, впустившим горе в свирепое сердце и зачернившим это горе до ненависти. Пастухи тоже видели это пламя, и многие отвернули от него свои морды.

— Шонгшар, — мягко сказала она, и казалось, ее голос звенел вокруг нее в стенах пещеры.

— Приказ убить пестроспинку отдал я, вожак клана, — ответил он и принялся дальше вылизывать лапу.

— Зачем?

— Чтобы пировали Хранители огня. Пастуший учитель, что стоит рядом с тобой, хорошо знает: котята лучше учатся, если им хватает еды, и охотнее слушают того, кто их кормит.

Ратха ожидала. Шонгшар прошел вперед и занял место Фессраны, даже не взглянув в ее сторону. Она отпрянула с испуганным взглядом, не оставлявшим сомнений, кто на самом деле возглавляет Хранителей огня.

Шонгшар вновь заговорил:

— Зверя забили не только для еды, вожак клана. Твой народ испытывает и иной голод, и набитому желудку его не заглушить. Тебе непонятен этот голод, и ты ничего не сделала, чтобы утолить его у своих подданных. Но мне он хорошо известен.

Ратха вздрогнула, против воли удерживаемая чарами его голоса и глубиной его глаз.

— Оглянись, и ты увидишь его как в глазах Хранителей огня, так и в глазах своих пастухов, — в речи Шонгшара прослеживался странный непреодолимый ритм. — Загляни внутрь себя: ты отыщешь его и там.

Ратха невольно поймала себя на том, что ее взгляд блуждает по мордам пастухов. Они молчали, захваченные, как и она, шелестящим голосом Шонгшара. И да, он был прав. На их мордах, в их глазах, даже в перемене их запахов Ратха ощущала жажду, которая, возможно, всегда была с ними, или, возможно, ее только что сотворила сила слов Шонгшара. Ратха не знала правды, и эта неизвестность ее пугала.

Внутри себя она ощущала такой же голод, чувство, которое ей никогда не удавалось выразить словами. Это был тот странный голод, что закрадывался внутрь нее, когда она в одиночестве смотрела на звезды. Он пришел к ней, когда она впервые пожелала самца, и в близости с ним он почти утолился. И тот же самый голод вовлекал ее в танец вокруг Красного Языка, несмотря на страх.

И она знала, что утоление этой странной нужды может привести и к чему-то хорошему: к пушистой умилительности новорожденного котенка, к блеску шкуры жеребца пестроспинки, гарцующего на лугу. В то же время этот голод можно было превратить и в нечто, процветающее в пещерных глубинах, питающееся ненавистью среди костей и гниющей плоти.

Она не сомневалась: Шонгшар знал, как его утолить. Казалось, он стал отцом выводка, сосущего не молоко, но кровь. Страх и ярость придали Ратхе сил: она сумела оторваться от взгляда Шонгшара и отмахнуться от его слов.

— Пастухи! Слушайте сюда! — прокричала она. — Голод, о котором он твердит, на самом деле — его же собственный. Отдадите себя и свои стада на милость твари, которой он служит — и станете мясом для его прокорма.

— Нет! — выкрикнули пастухи, но Ратха недосчиталась многих голосов, а те, что она услышала, звучали тонко и надреснуто из-за сомнений.

Было слишком поздно приказывать им идти в атаку на Хранителей огня. Ратха не знала, сколько пастухов из тех, что так смело высказывались на лугу, останется на ее стороне, если дело дойдет до настоящей битвы. Даже сейчас, когда они стояли рядом с ней, она ощущала, что неистовое существо из центра пещеры, то, из которого черпал силу Шонгшар, лишило их отваги. Именно в центр и следовало бить.

— Растопка, — мягко прошептал Такур позади нее. — Они совсем о ней позабыли.

Ратха посмотрела в угол пещеры, где лежали стопки хвороста и веток, и взглянула на пастухов в надежде, что они присоединятся. Затем вскочила и помчалась к одному из ворохов растопки, сопровождаемая Такуром.

На миг она подумала, что им с Такуром придется в одиночку противостоять Хранителям огня. Потом за ней бросился Черфан, а следом и остальные пастухи. Прежде чем недруги успели собраться и отрезать их от растопки, Ратха с пастухами ее уже достигли. Ратха догадалась: Хранители огня ошибочно решили, будто пастухи сейчас накинутся на тушу, поэтому сгрудились, чтобы уберечь убоину.

— Выстройтесь так, чтобы никто не проскочил, — сказала Ратха, и ее стая рассредоточилась, охраняя растопку. К ним приблизился Ньянг со своей сворой, но из-за угрожающего рыка и оскаленных клыков защитников он тут же отпрянул.

Ратха прошла перед строем пастухов и развернулась к Шонгшару. Он взглянул на нее и не произнес ни слова, в то время как она села и обвила лапы хвостом.

— Ешьте, ешьте, Хранители огня, — Ратха перевела взгляд в их сторону, — но вы в последний раз едите в этой пещере, под светом Красного Языка.

Ее слова встретили рявканьем и насмешками, в том числе в сторону пастухов. Однако вскоре Хранителям огня надоело дразнить ее стаю, и они перевели внимание на убоину: волоча ее по пещерному полу, они отдирали и проглатывали куски плоти. Никто из них не заметил, что огонь уже стал отгорать, а тени удлинились. Из Хранителей огня к еде не присоединился только Шонгшар. Он сидел и следил за пастухами, прищурив глаза.

Обглодав тушу, приспешники Шонгшара вновь стали развлекаться, бросаясь оскорблениями в сторону пастухов и пытаясь прорваться сквозь их строй, но Ратха заметила нерешительность Хранителей огня. Мрачные ответы пастухов быстро испортили противникам все веселье.

Шонгшар продолжал следить, и Ратха чувствовала, что он чего-то ожидает. Она не понимала, чего, и ей сделалось не по себе. Его силы убывали по мере того, как угасало пламя, но он даже не пытался напасть. Он лишь сидел и изучал пастухов с такой пронзительностью, из-за которой те скалились, а потом пытались отвести от него взгляды.

Хранители огня приводили в порядок мех, а кое-кто и лег спать, словно пастухов здесь вовсе и не было. Из углов пещеры подкрадывались тени, а свет умирающего пламени отливал багряным. Пламя начало мерцать и дымить. Больше оно не могло притягивать ветер снаружи, и пещера заполнялась дымным маревом.

От сидения у Ратхи одеревенело тело, и она уже собралась подняться и размять лапы, когда раздался голос Шонгшара. В пещере все так померкло, что рассмотреть можно было только его глаза, горящие теперь ярче пламени.

— Позволь же ему умереть, вожак клана, — прошипел Шонгшар. — Позволь ему умереть и верни это логово тьме. Ведь будет лучше, если нам не перед чем будет склоняться, не перед чем танцевать от дикой радости. Будет лучше, если мы, Именованные, отвернемся от такого величия, ибо мы слишком слабы, чтобы удержать его в пастях.

Позади себя Ратха услышала тихое бормотание, и взгляды пастухов, обращенные к ней, омрачились сомнениями. Даже Черфан казался потерянным и взглянул на Шонгшара так, будто мог бы найти в его словах пристанище.

Кроме строгого молчания, Ратха не нашла для Шонгшара ответов, и его голос вскоре снова зазвучал:

— Смотрите, как умирает это существо, народ клана, и наблюдайте за смертью своего будущего. Именованные могли бы править далеко за пределами земель клана, могли бы стать настолько свирепыми и ужасными, что все, кто ранее на нас охотился, либо пустились бы прочь, либо легли бы у наших лап. Вот что вы отвергнете, если повинуетесь ей.

Позади Ратхи вновь загудели голоса, и глаза клановых заблестели от образов подобного будущего.

— Тихо! — зашипела она: не столько на них, сколько на Шонгшара. Огонь утонул в ложе из пепла и осыпавшихся углей. Яростный красный свет медленно выцветал.

Ратха ощутила, как начинает дрожать от победного торжества. Пещерный огонь погиб, а мощь Шонгшара была искалечена. Ратха ждала, ощущая, как вокруг нее холодеет воздух.

— Все кончено, — произнесла она, вставая. — Хранители огня, выйдите из пещеры.

Один за другим они проходили мимо нее, опустив головы и волоча хвосты, пока не остался единственный. Шонгшар.

— Идешь, или тебя придется тащить? — прорычала Ратха.

Из темноты на нее уставились две оранжевые щелочки. Силуэт Шонгшара был темнее пещерного мрака, и Ратха напряглась, опасаясь, что, когда ему придется проходить мимо, он воспользуется моментом и нападет.

Вдруг глаза исчезли. Ратха вновь их увидела, когда услышала, как хрустнули угли от шлепка лапы Шонгшара.

— Народ клана! — проревел он. — Смотрите же! Он жив!

Огонек прорвался из разломанных углей и подрос от дыхания Шонгшара. Потом до ушей Ратхи донеслись ужары бегущих лап, и, прежде чем Ратха успела ринуться к огню, чтобы забросать его и выбить из него всю оставшуюся жизнь, она заметила, что кто-то вырвался из ряда пастухов и принес Шонгшару ветки с трутом.

Ее яростный рык заполнил пещеру, и она набросилась на предателя, но к нему примкнуло еще больше пастухов, и они отшвырнули Ратху. Она сильно ударилась и перекатилась, а когда опять смогла подняться на лапы, пламя уже разгорелось с новой силой.

Рык Шонгшара призвал Хранителей огня обратно в пещеру. Они смешались с пастухами, и Ратха больше не могла их отличить друг от друга. А тех пастухов, что постарались остаться на ее стороне, уже схватили и утащили за груду растопки. Хранители огня загнали Черфана в дальний конец пещеры и окружили, и Ратха видела отчаяние в его взгляде.

Огонь потрескивал со злобной живостью, поглощая новые порции веток, которые подкладывали ему клановые. При резком свете Ратха разглядела, что рядом с ней остался лишь Такур: его хвост и загривок вздыбились, а губы оттянулись, открывая клыки.

— Схватить пастушьего учителя, — приказал Шонгшар, стоящий рядом с огнем. — Это он хотел насмеяться над нами, отдав Красный Язык древесникам. Приведите его сюда и заставьте обнажить горло.

Яростную стаю, что кинулась на Такура, вел Ньянг. Ратха прыгнула на Хранителей огня, раздирая им спины и уши, но ее опять отшвырнули, и она могла только смотреть, как дико и отчаянно сражается Такур. Прежде, чем его удалось повалить, он разодрал до крови шкуру не одному Хранителю огня. Зубы вонзились ему в загривок, в передние лапы, в хвост; кто-то обхватил ему морду пастью, чтобы он не мог укусить.

Его медленно волокли к огню, а он извивался и брыкался. Скребя по камню, когти Такура издавали звук, подобный предсмертному воплю стадного зверя. Услышав вскрик Фессраны, Ратха глянула в ее сторону и увидела, как расширились глаза Хранительницы огня от ужаса и беспомощности.

Ратха снова ринулась на тех, кто поймал Такура, но ее оттащила и удержала еще одна стая. Потом они подвели ее поближе и заставили смотреть.

— Теперь же, пастуший учитель, — произнес Шонгшар, хитро глядя на Такура, — обнажи горло перед Красным Языком.

Такур вновь попытался отбиться, но вновь ничего не вышло. Мучители подтащили его ближе к огню и откинули ему голову, оставив горло открытым и беззащитным.

— Я его обнажаю, но перед тобой, Шонгшар, — прорычал Такур сквозь зубы. — Все эти разговоры о служении силе Красного Языка — ложь, только и всего.

Хранители огня встряхнули его, заставляя замолчать. После этого Ратха испугалась, что Шонгшар вот-вот перерубит горло Такура длинными клыками, но он просто с довольной мордой отступил от пастушьего учителя.

— Хорошо. Он начинает выказывать верность. Удержите его. Он нам понадобится, чтобы показать, где отступница Бира с древесниками.

Он повернулся, не сводя взгляда с Ратхи, и ее сердце наполнялось ледяным ужасом, который не удавалось преодолеть с помощью ярости. Шонгшар направился к Ратхе, и казалось, что он растет с каждым шагом.

Хранители огня, что удерживали Ратху, отступили, и она осталась с Шонгшаром один на один.

— Ты достойна смерти от моих клыков, вожак клана, — мягко произнес он. — Ты знаешь, что я не могу оставить тебя в живых. Если будешь лежать тихо, все пройдет быстро.

От его первого удара Ратха увернулась. Они закружили, прижимая уши и хлеща хвостами. Ратха заставила свои дрожащие лапы напрячься для броска и прыгнула на спину врага, а затем погрузила зубы ему в шею. Он содрогнулся, но не упал, даже когда Ратха навалилась на него всем телом, чтобы заставить потерять равновесие. Кровь противника хлынула ей в пасть, но она понимала, что не нанесла смертельной раны.

Он толкнул ее, перекатился на нее, но Ратха не разжимала челюстей, невзирая на сокрушительный вес врага. Ее зубы погружались все глубже, и она обвила передними лапами шею Шонгшара, прибавляя их тягу к силе напряженных челюстей. Соперник мотал головой туда-обратно, но не мог освободиться, и Ратха на миг подумала, что могла бы удерживать пасть сомкнутой до тех пор, пока враг не ослабеет от потери крови.

Он просунул лапу между собой и грудью Ратхи, а затем толкнул. Ратха не могла противопоставить свой укус его мощным передним лапам. Стараясь укусить глубже, она повернула голову, но ее зубы вырвались из раны. Сильнейший напор огромной лапы угрожал сломать Ратхе ребра, и она короткими болезненными вдохами втянула воздух.

Когда Ратха совсем утратила хватку, Шонгшар повалил ее на пол пещеры и поставил одну лапу ей на шею, другую — на грудь. Ратха забилась, пытаясь вырваться, но это лишь забрало остаток сил.

Над ней поблескивали зубы соперника и пылали его глаза. Его челюсть сильно откинулась, открывая полную и ужасающую длину клыков. Он опустил голову, и Ратха ощутила твердый изгиб клыка напротив пульсирующей жилки своего горла. Когти вонзились в нее, чтобы удержать, и Шонгшар откинул голову назад для смертельного укуса.

— Ратха!

Крик наполнил пещеру. Краем глаза Ратха заметила, как кто-то прорвался через круг пастухов. Она заворчала, когда на нее вдруг навалилось чье-то тело, и, едва ее окутал запах Фессраны, ощутила легкие царапины от когтей Хранительницы.

Ратха мельком уловила приближение клыков Шонгшара, а затем Фессрана вздрогнула и дернулась. Шок захлестнул Ратху, когда Шонгшар ударил: и она услышала, как клык скрежетнул по кости. Она вывернулась из-под Фессраны и Шонгшара, а у наблюдавших вырвалось испуганное шипение.

Затуманенным взглядом Ратха смотрела, как Шонгшар поднимает голову с окровавленными клыками от тела Хранительницы, бывшей когда-то ее подругой.

— Я опять обнажаю перед тобой горло, Ратха, — прошептала Фессрана, поворачивая голову. — Прости за мою глупость.

Внезапно у костра поднялась суматоха. Один из Хранителей огня, стерегущих Такура, отпрянул от его удара. Воспользовавшись замешательством, чтобы вырваться, он ринулся к Ратхе.

— Беги! — выкрикнул Такур.

В последний раз с отчаянием взглянув на Фессрану, Ратха бросилась вслед за Такуром, как только он сравнялся с ней. Они вырвались из пещерного зала, пронеслись по туннелю и оказались под солнцем до того, как из пещеры позади них раздались завывания и рык.

Такур бросился к ручью, вытекающему из основания водопада, и затем перескакивал со скалы на скалу, пока почти не затерялся в брызгах. Ратха последовала за ним, силясь удержаться на скользких камнях. Такур побежал вниз по течению и перепрыгнул на ствол дерева, что опускалось с крутого склона, возвышавшегося перед кошками. Ратха тут же очутилась за Такуром, и уже скоро они вдвоем пробирались через заросли, пока не достигли гребня холма.

— Это должно было сбить их с толку, — Такур, задыхаясь, обернулся. — Они решат, что мы пошли по тропе.

Оцепеневшая Ратха едва разбирала его слова. Она все еще ощущала шок и дрожь от того, что Фессрана приняла на себя удар, предназначенный ей, Ратхе. Тихим голосом она простонала имя своей подруги.

— Ратха, — произнес Такур. — Ратха, у нее никаких шансов. Даже если он ее не убил, она скоро умрет. Клыки вошли глубоко.

— Я должна вернуться и отомстить ему. Я должна побороться за свое место во главе клана, — прошипела она, и ярость вместе с отчаянием сдавили ей горло.

— Тогда еще одна Именованная будет лежать в крови на полу пещеры Красного Языка. Без тебя у нас с Бирой не останется никакой надежды. Прошло то время, когда ты могла прислушиваться к голосу гнева, — сказал Такур, и Ратха понимала, что он прав.

Раздавшиеся внизу озлобленные кличи заставили их припуститься вверх по склону следующего холма.

— Хранители огня скоро отыщут наши следы, — проговорил Такур. — Нам стоит разделиться и увести их подальше от Биры с древесниками.

— Я их уведу. А ты разворачивайся. Найди Биру и расскажи ей, что случилось. Не волнуйся, — добавила Ратха в ответ на его полный сомнений взгляд. — Не буду я с ними драться. Встретимся в той пещерке у ручья.

— Хорошо, — Такур взмахнул хвостом и потрусил к вершине холма.

Когда он исчез из виду, Ратха вернулась по его следам, размазывая отпечатки лап Такура и перебивая его запах своим. Наконец, довольная тем, что ей удалось скрыть след, она взглянула на солнце и помчалась вниз по склону, прочь от криков, сообщавших, что Хранители огня вместе с Шонгшаром отыскали ее следы.

Чтобы чуть-чуть передохнуть, Ратха прислонилась к камню, влажному от росы, и поймала щекой его прохладу. Она слышала, как Хранители огня продираются через заросли и топчут палые листья. Она видела, как между деревьев движется в ее сторону мерцание их факелов, и чувствовала, что неприятели вновь взяли ее след. Все тело захлестывала дрожь: отчасти порожденная страхом, отчасти — азартом.

Однако Ратху даже порадовало, что Хранители огня решили выследить ее при факельном свете. Влажной ночью они легко могли бы идти по одному лишь запаху, однако его труднее становилось учуять из-за дымного марева факелов. Нет. Шонгшар собирался вовсе не ловить ее таким способом. Он отправил за ней факелоносцев, чтобы показать Ратхе гнев Красного Языка. Он хотел, чтобы ее собственный страх погнал ее прочь с земель клана, как отступницу.

Пробегая по куртине шерстевидного папоротника, который ничуть не шуршал и не мог ее выдать, Ратха горько ухмыльнулась. Она уже видела худшее из того, на что способно огненное создание. Оно могло спалить и мясо, и кости, и целый лес, но еще оно могло захватывать умы и искажать волю Именованных, как если бы ум и воля были всего лишь кусками коры, горящими и корчащимися в сердце пламени.

Небо над верхушками деревьев подернулось глубоким фиолетовым, а сверкание звезд потускнело. Глядя вверх, Ратха осознала, что целую ночь морочила головы Хранителям огня. Такур мог уже очень давно добраться до Биры. Пришло время положить конец этим котячьим играм. С рассветом у тех, кто отправились на поиски, появилось бы преимущество.

Ратха ползком убралась чуть дальше и вслушалась. Хранители огня опять остановились и оглядывались в поисках беглянки. Ратха тихо отплюнулась, чувствуя отвращение к их шумности, а затем ускользнула в подлесок.

Чтобы кто-нибудь случайно ее не заметил, она старалась держаться на границе земель клана. А чтобы скрыть следы, Ратха часто возвращалась, переходила вброд ручьи и каталась в навозе животных для маскировки запаха.

К тому времени, как Ратха достигла песчаной тропы, ведущей под навес, в пещеру, где она ночевала с Бирой, Такуром и семейством древесников, солнце едва показалось над вершинами деревьев. Ратха пришла в смятение, обнаружив, что во впадине пусто. Когда она в беспокойстве обыскивала другие пещеры, голос Такура донесся из теней под навесом.

— Сюда, — сказал Такур. — Мы сменили убежище.

От облегчения Ратха едва не рухнула на песок, но удержалась и всего лишь высунула язык, а затем направилась вслед за другом.

Такур провел ее чуть дальше, вверх по течению, к меньшему водопаду, чья вода стекала каскадом на расколотые камни, становясь множеством бурлящих ручейков. На мгновение Ратха обернулась, чтобы взглянуть, как пляшет утренний свет на падающих водах и мчится вниз вместе с ними. Потом она мельком увидела, как исчез хвост Такура между двумя склоненными друг к другу каменными плитами.

Ратха направилась следом, с неохотой приготовившись покинуть веселое утро и погрузиться в пещерный полумрак. Однако, оказавшись внутри, она обнаружила, что идущий под уклон каменный пол испещрен игрой света и тени, и ощутила ветерок, несущий запах свежести и шорох маленького каскада. Это укрытие было достаточно надежным, чтобы скрыть от посторонних глаз, но в то же время достаточно открытым, чтобы не угнетать.

Бира лежала в залитой солнцем впадине, а древесники собрались и вокруг нее, и на ней самой. Ратха взглядом поискала Ратари и увидела, как блеснули при виде нее черные глаза маленькой древесницы. Издав радостный визг, древесница взбежала по наклонной скале и бросилась на Ратху.

— Уф, и тяжелая же она стала, Такур, — простонала Ратха, но у нее не получилось убедительной жалобности.

Как только древесница заняла привычное место у Ратхи на лопатке и обвила хвостом ее шею, Ратха растянулась рядом с Такуром и Бирой, чтобы принять солнечную ванну.

Какое-то время они просто лежали, расслабившись, и Ратха ощутила, что погружается в легкую дремоту. Затем Такур уселся — Ари восседала у него на лопатке — и сказал:

— Надо поговорить.

Ратха зевнула и стряхнула с себя сонливость.

— Бира знает, что случилось прошлой ночью?

— Да, Такур мне рассказал, — ответила Бира. — Не удивляюсь, что пастухи тебя бросили. Шонгшар убедит любого сделать то, что ему надо. Это он умеет.

— Я должна была кое-что им сказать, — прорычала Ратха, укладывая голову на лапы и чувствуя, как ее вновь захлестывают беспомощность и ярость. — Я должна была им сказать, что все его разговоры о том, что Именованные будут править за пределами земель клана — не больше чем мечты безумного котенка. Я должна была на части порвать того пастуха, что принес Шонгшару растопку. И я должна была догадаться: Шонгшар как раз и хотел, чтобы я заморила Красный Язык голодом.

— Может быть, для него расширение границ — вовсе не мечта безумного котенка, — задумчиво произнес Такур. — Если он сделает Хранителей огня еще высокомернее и свирепее, они смогут удержать бо́льшую территорию, а пастухи сумеют расширить пастбища. Возможно, с этим трудно смириться, но мы должны признать, что Шонгшар предложил Именованным путь не просто к выживанию, но к процветанию.

— Пта! Они для него лишь мясо, — сплюнула Ратха. — Они будут пресмыкаться в пещере перед огненной тварью и забудут, что когда-то обладали собственной волей.

— Многие из нашего народа охотнее выполнят приказы, отданные более сильным голосом, чем их собственные голоса. Даже если этот голос жесток и резок. Мы, Именованные, испытываем странную ненависть и даже более странную любовь к тем, кто обладают могуществом, — мягко сказал Такур и добавил: — Ты сама с этим столкнулась, когда впервые принесла нам то существо, что мы прозвали Красным Языком.

Ратха вздохнула.

— Если бы я только знала тогда, чем для них станет мое существо, я бы никогда… — она осеклась. — Нет. С тех пор, как я его приручила, для меня больше не было пути назад.

— Нет его и для нас. Шонгшар владеет умами нашего народа так же уверенно, как и Красным Языком.

— Он всего лишь один-единственный, и он может умереть, — свирепо огрызнулась Ратха, из-за чего Ратари тревожно вздрогнула.

Ратха принялась успокаивать свою древесницу, а Такур ответил печальным взглядом.

— Ратха, это ничего не решит. Даже если ты сумеешь его убить, другие подхватят его идеи. Чтобы отвоевать себе место во главе клана, ты должна уничтожить пещеру и все, что находится внутри. Только вот не знаю, как мы сумеем это сделать лишь втроем.

— Ты что же, собираешься сдаться и позволить нашему народу стать мясом в челюстях Шонгшара? — Ратху захлестнуло гневное негодование.

— Послушай. Что бы ни побудило наш народ к этому выбору, они его сделали. Если ты сейчас отнимешь у них Шонгшара, ты лишь погибнешь сама. Но позже, когда Шонгшара возненавидят за его правление, у тебя может появиться шанс. Ты должна наблюдать и ждать.

Бира пошевелилась, когда юный древесник спустился с нее и направился к матери. Ари принялась его чистить.

— Не думаю, что мы можем тут оставаться, — сказала Бира. — Мы все еще на землях клана, и, хотя это и тайное место, Шонгшар его когда-нибудь отыщет.

— Согласен, — проговорил Такур. — Нам надо покинуть территорию клана и какое-то время пожить где-нибудь еще. Например, там, куда я ухожу на время брачного сезона. Это недалеко, и там растут фруктовые деревья, на которых прокормятся древесники.

Ратха неохотно с ним согласилась. Сперва ей пришло в голову сделать это место временным пристанищем для своей маленькой стаи: отсюда было бы удобно совершать вылазки против Хранителей огня или ускользать на встречи с пастухами, чтобы постараться переубедить их поддерживать Шонгшара. Но Ратхе пришлось признать правоту Такура. Что могла сделать их стая против целого клана? Пришло время поразмыслить о выживании, а не о мести.

— Как мы проживем без стада и Красного Языка? — боязливо спросила Бира.

— Мы можем питаться и другими животными, — ответил Такур.

— Но у нас нет пастухов, которые их забьют или хотя бы просто не дадут им сбежать, — Бира обратила к нему взволнованную морду.

— Ты сама их сможешь поймать. Ты что, никогда не охотилась на кузнечиков?

— Да, но это же было давно, — юная Хранительница огня склонила голову набок. — То есть, ты и других животных так можешь ловить? Я об этом ни разу не думала. Я слишком привыкла к нашей клановой убоине.

Ратха подавила презрение, пробужденное в ней словами Биры. Ведь когда-то и ее саму точно так же встревожила жизнь вне клана. И она была точно так же беспомощна, пока Безымянный не научил ее охотиться и обеспечивать себя пищей. Голод сделал ее охочей до учебы, и она никогда не забывала, как обучал ее Костегрыз, хотя воспоминания о нем по-прежнему приносили боль.

Она понимала, что жизнь в статусе вожака клана притупила ее охотничьи навыки, но практика отточила бы их заново. Возможно, Ратха смогла бы обучить основам Такура и Биру. Это мысль немного ее взбодрила. В конце концов, теперь ей было о чем подумать, кроме ненависти к Шонгшару.

— Бира, я несколько сезонов прожила без клана, — медленно проговорила она. — Я научилась охоте и могу о себе позаботиться. Думаю, что сумею научить и вас.

Бира посмотрела на нее с почтительным восхищением, и Ратху внезапно согрел этот взгляд Хранительницы. Она уже почти и забыла, каково это — когда тебя уважают за твои умения, а не просто за то, что ты вожак клана. Ратха подумала, что и у жизни в изгнании есть свои преимущества.

Чуть позже маленькая стая пустилась в путь, и почти все древесники ехали на Бире и Ратхе, а Такур с Ари на спине шел во главе. Они покинули уютное убежище у водопада и отправились дальше по течению ручья, пока не нашли родник, служивший ему истоком. Здесь заканчивалась территория клана в направлении закатного солнца. Шонгшар не стал бы их искать за этой границей.

«По крайней мере, не сейчас», — подумала Ратха.

Остаток дня они петляли по лесистому гребню холма и провели ночь, прижавшись друг к другу и свернувшись клубком под кустарником, на сухой листве. Следующим утром Такур объявил, что они ушли уже далеко от земель клана, и, повернув обратно, направился вниз по склону с той же стороны, откуда привел подруг наверх.

Спускались они намного быстрее, чем шли в гору, и к вечеру вернулись на равнину, а заходящее солнце сверкало позади них. На открытой местности трое Именованных могли путешествовать и в ночи. Утром они обнаружили, что приближаются к секвойной роще: здесь и жил Такур во время брачного сезона.

Как только путники туда добрались, Такур показал Ратхе с Бирой ручей, текущий поблизости, и логово, которое выкопал в красной глине под корнями старого дерева. Затем нужно было покормить древесников, а то они уже раскапризничались от голода, ведь за время путешествия с земель клана им удалось перекусить лишь парой насекомых. Ари повела свой выводок вверх по веткам ближайшего плодового дерева, а Такур прикорнул в его тени.

Ратха повела Биру на открытый луг, чтобы показать ей, как бесшумно подкрадываться. Они учились на крупных кузнечиках, что цеплялись за колышущиеся листья, и к тому времени, как день стал клониться к вечеру, Бира сама поймала нескольких насекомых. Правда, она не смогла заставить себя их съесть, и Ратха в конце концов сама распорядилась большей частью улова.

Когда они возвратились к Такуру, то обнаружили, что он весь покрыт объевшимися древесниками, а еще окружен фруктовыми косточками и обглоданными ядрышками. На некоторых косточках остались отпечатки зубов Такура, и Ратха поняла, что древесники поделились с ним урожаем. Ни ей, ни Бире не хотелось даже пробовать такой странной еды, так что Ратха отправилась на охоту, оставив Биру с Такуром.

Первые попытки не удались, но, попробовав еще раз, Ратха поймала раненую земляную птицу, сбежавшую от другого охотника, и принесла своим спутникам. Бира расчихалась из-за перьев, но все-таки слишком проголодалась, чтобы привередничать. Птица не могла набить всем троим желудки, но чуть раньше Такур полакомился плодами, а Ратха съела всех кузнечиков. Так что Бира обглодала почти всю тушку, и этого ей хватило.

В следующие несколько дней Ратха осознала, что взяла на себя роль главной добытчицы в стае. Она ловила маленьких зверей и птиц на всех, а однажды, с небольшой помощью Такура, сумела добыть даже дикую важенку трехрога. Древесники, в свою очередь, процветали на созревающих фруктах. Пастуший учитель признался, что охотник из него неважный, и решил попытать счастья в рыбалке.

Поначалу все время и внимание Ратхи занимали поиск еды для стаи и кормление древесников. Но практика стремительно отточила ее умения, придала силы тем мышцам, что не использовались ранее, и Ратха обнаружила, что ее мысли устремляются к клану. Пробираясь по следу добычи через траву, она часто задавалась вопросом, что происходит с Именованными под началом Шонгшара. Если эти мысли отвлекали Ратху и она упускала добычу, то она огрызалась сама на себя и старалась сосредоточиться на своем занятии.

Любопытство Ратхи росло вопреки ее желанию, пока она наконец не призналась себе, что не может отвернуться от своего народа, пусть он ее и предал. Бира с ней согласилась, признав, что соскучилась по знакомой земле под лапами и по запахам клановых кошек.

Такур тверже всех стоял на том, что им надо оставить прежнюю жизнь позади и не искушаться никакими опрометчивыми надеждами на то, чтобы свергнуть Шонгшара. Ратха, наконец, перестала убеждать его пойти и вместе проследить за Именованными из укрытия. Однако Бира захотела с ней.

Вдвоем они обнаружили на краю земель клана дерево, достаточно высокое, чтобы обозревать с него пастбище. С высоты две кошки могли понаблюдать за пастухами без опасений, что их заметят. Однако то, что они увидели с высоты, только расстроило Ратху. Запахи, принесенные ветром, намекали, что пастухи напряжены и обеспокоены, но Ратха не могла понять, что их волновало: жестокость правления Шонгшара или же просто засуха.

Ратха с Бирой спустились с дерева, выбранного для слежки, и отправились обратно на новую территорию. Они не успели уйти далеко от границы земель клана, как Ратха вдруг услышала тихое жужжание: и чем ближе к нему подбиралась, тем сильнее оно нарастало и набиралось угрозы.

Над кустом, растущим с краю тропы, вилась стая черных мух, и под этим кустарником что-то лежало в тени.

— Думаю, это мертвое стадное животное, — Бира сморщила нос. — Не могу почуять; ветер дует в ту сторону.

Ратха вгляделась в неподвижное тело. Оно не слишком напоминало пестроспинку или трехрога, но точно сказать было нельзя. Вообще-то Ратха не питалась падалью, но понимала, что шанс лучше не упускать.

— Мясо может быть еще свежим, — сказала она Бире и направилась к кустарнику.

— Не порть себе желудок этим мясом, падальщик, — послышался хриплый голос, и в тени раскрылась пара тускло-желтых глаз. — Оно уже завонялось.

Этот знакомый сарказм заставил Ратху вздрогнуть, а ее челюсть — отвиснуть в неверии.

— Фессрана?

Глаза послали ей ответный взгляд; их яркость затуманивали лихорадка и боль. Сквозь жужжание мух Ратха различала хриплое дыхание.

— Фессрана? — повторила она, приближаясь.

Теперь она разглядела, что никакой засиженной мухами мертвой пестроспинки, над которой склонилась Фессрана, под листьями вовсе не было. Там была сама Фессрана, и огромная стая мух собралась над ее обмякшим телом.

Отвращение и внезапная жалость скрутили Ратхе горло, когда она произнесла:

— Ты приняла удар, предназначенный мне, и я подумала, что он тебя убил.

— Он и убил. Просто я умираю слишком долго, — Фессрана устало ухмыльнулась Ратхе. — Помнишь, до того, как я взяла в пасть факел, я пасла пестроспинок. А нам обоим с тобой известно, что убить пастухов трудновато, — она закашлялась, и ее забила дрожь. — До того, как ты пришла, тут был стервятник. Я было думала, что он на меня бросится еще до моей смерти. Я рада, что ты хоть ненадолго его отпугнула, — и ее глаза закрылись.

— Мы оставили тебя в пещере…

— Я там так и лежала, пока Шонгшару не надоело на меня глядеть: тогда он приказал оттащить меня с земель клана, — слабо сказала Фессрана и снова зашлась кашлем. — Он заставил Черфана это сделать. Бедный пастух, вечно ему достается самая дряная работа. Он пытался меня покормить мясом, но есть я не могла, и он стоял с такой грустной мордой, что я наконец сказала ему уйти, — она помолчала и перевела дыхание. — И ты, Ратха, лучше ступай.

Ратха ее не послушала.

— Бира, сдвинь ветки, чтобы я рассмотрела рану, — сказала она юной Хранительнице огня, и тени отступили.

Ратха подошла ближе и сглотнула, удерживаясь от рвоты: от разорванной и изъязвленной плоти исходила вонь. Клыки Шонгшара вошли в верхнюю часть передней лапы у самой лопатки, пронзили саму лапу и впились в грудь. Лишь то, что на пути клыков оказалась именно лапа, спасло Фессрану от мгновенной гибели, но Ратха, глядя на ее опавшие бока и искаженную болью морду, подумала, что лучше уж смерть.

И все же что-то в выражении морды Фессраны подсказывало, что на самом деле она не готова была умирать, и что, если бы у нее появился шанс, она бы боролась за свою жизнь так же яростно, как боролась за жизнь Ратхи. На самом деле рана не была смертельна. Фессрану ослабили заражение и голод. Если Ратха с Бирой смогли бы принести Фессрану к Такуру, ее спасли бы лечебные навыки друга.

Ратха поняла, что подруга прочла ее намерения, ведь Фессрана медленно повела головой.

— Нет, Ратха. Оставь меня стервятникам. Позаботься о себе и Бире.

От этих слов Ратха лишь отвела уши назад.

— Пта! Сама же сказала, что клановых пастухов убить трудновато.

Она наклонила голову, схватила Фессрану за здоровую лапу и выволокла из-под куста. Мухи сердитой тучей роились вокруг.

— Пригнись, Бира, — сказала Ратха, прежде чем Фессрана успела отстраниться.

Вздрагивая от жалости, Хранительница огня, юная и маленькая ростом, распласталась рядом с Фессраной. Ратха снова дернула за лапу.

— Ратха, нет, ты не можешь. Я для нее слишком тяжелая, — возразила Фессрана, когда под ней завозилась Бира.

— Ты-то тяжелая, глава Хранителей огня? — сказала, развернув к ней голову, Бира, и ухмыльнулась Ратхе. — Ты не тяжелее веток, которые я ношу в пасти, или блох в моей шкуре.

Когда Ратха с Бирой устроили Фессрану так, чтобы она не упала, Бира поднялась. Фессрана ахнула и тихо зашипела от боли.

— Все в порядке? — спросила Бира.

— Нет конечно, но лучше уж так, чем валяться тут, да еще и в мухах, — кисло усмехнулась Фессрана.

Какой бы ослабленной ни была Фессрана, Ратха поняла, что она уже больше напоминает саму себя, чем в тот миг, когда ее впервые обнаружили. И исполнилась надежды на то, что подруга выживет.

Бира сделала несколько осторожных шагов, а Ратха шла рядом с ней, поддерживая Фессрану. Убедившись, что у нее получится нести Фессрану в подходящем темпе, Бира отправилась в путь, и Ратха следовала вблизи, помогая ей. Фессрана опустила голову на шею Бире и закрыла глаза, расслабив лапы и хвост.

Путешествие оказалось для Фессраны болезненнее, чем она могла признать, и к тому времени, как кошки добрались до секвойной рощи, раненая стенала в голос и мотала головой туда-обратно. Кровь и гной, что сочились из ее раны, стекали по боку Биры и впитывались в мех юной Хранительницы.

Кошки уложили Фессрану в Такурово логово под секвойей, и Ратха осталась с раненой, а Бира помчалась за Такуром. Его изумление от вида подруги было лишь слегка слабее того шока, что он испытал при виде ужасной раны. Он незамедлительно принялся собирать целебные листья, а Бира рвала их на мелкие кусочки и вымачивала в ручье перед тем, как уложить на рану. Еще Такур взял с собой Ари, чтобы отыскать плод с толстой кожурой, который уже подгнил бы и покрылся плесенью. Возвратившись с таким плодом, он снял кожицу. К изумлению Ратхи, Такур заставил Фессрану проглотить немного пушистой плесени, а мякоть смешал с измельченной припаркой.

Пока он ухаживал за раной, Ратха разжевала мясо, пока оно почти не превратилось в жидкость, и покормила им подругу. Бира принесла из ручья влажные листья, чтобы капнуть на пересохший язык Фессраны.

Несколько дней она безжизненно лежала в укрытии, едва находя в себе силы, чтобы что-нибудь проглотить или открыть глаза. Казалось, пища и вода всего лишь оттягивали ее кончину, и Ратха ощущала, как надежду сменяет отчаяние. Несмотря на припарки Такура, рана сочилась и дурно пахла, а от лихорадки Фессрана истаяла почти до скелета.

Ночь за ночью Ратха оставалась рядом с Фессраной, изо всех сил стараясь не задремать, ведь она боялась, что, проснувшись, увидит мертвые глаза подруги. Она кормила Фессрану с ярой преданностью, хотя еда зачастую выходила обратно.

И в конце концов, когда все они были на грани того, чтобы сдаться, Фессрана начала оживать. Опухоль спала, рана перестала сочиться и покрылась коркой. Фессрана наконец-то смогла съедать все, что давала ей Ратха и посасывать влажный лист, который клали ей в пасть.

Она больше не лежала безвольно на боку, но уже могла и переворачиваться на живот, хотя при этом ее морда часто искривлялась от боли. Скоро Фессрана смогла есть куски мяса и при помощи Ратхи сумела, шатаясь, добраться до ручья и полакать воду.

Когда Фессране стало лучше, Ратха смогла оставить ее и вернуться к охоте для маленькой стаи. Она продолжила обучать Биру, и вскоре юная самка уже сама могла ловить небольших животных. А еще Бира сопровождала Ратху в вылазках к дереву для слежки, на чьих ветках они обе, затаившись, следили за пастбищем.

Клан забил нескольких стадных животных, но пастухи получили лишь малую долю мяса. Большую часть еды забирали Хранители огня и зачастую утаскивали вверх по тропе, туда, где за ними нельзя было проследить. Ратха напряженно старалась увидеть или учуять Шонгшара, но он никогда не появлялся на лугу, даже при свете сторожевых огней в вечерних сумерках. Ей не терпелось узнать, что творится в пещере, и злость вызывала перед ней образ Шонгшара, развалившегося перед Красным Языком и разжиревшего от мяса, украденного у пастухов. От этих мыслей она рычала сквозь зубы, а на той ветке, где сидела, раздирала в клочья кору.

Лето перешло в осень, а листья стали скручиваться и опадать. Однажды, после того, как Ратха помогла Фессране вернуться с водопоя, Хранительница огня растянулась в логове и бережно вылизала мех по краям раны.

— Немногие из Именованных пережили бы такой укус, — отметила Ратха.

— Вся боль того стоила. Вы с Такуром спаслись, — Фессрана ненадолго затихла. — Когда я увидела, что Шонгшар тебя вот-вот убьет, я поняла, кто он на самом деле. До этого я жила как во сне. Он пользовался моим страхом перед огненным существом, чтобы управлять мной, как пестроспинкой. Он был так умен! Все, о чем бы он ни говорил, казалось правильным, и даже все, что он делал, пока он не обнажил клыки, чтобы забрать твою жизнь.

— И вместо этого чуть не забрал твою. Мне хотелось вернуться и вырвать Шонгшару глотку, но Такур убедил меня даже не пытаться. Иногда мне кажется, что среди нас лишь у Такура есть хоть капля здравого смысла.

— Да, — согласилась Фессрана и добавила: — К счастью.

Они показали друг другу языки, и Ратху согрела тихая радость вернувшейся дружбы. И все-таки Фессрана не только порадовала ее своими речами. Когда Ратха попросила Фессрану рассказать обо всем, что случилось после ее ранения, глаза подруги потемнели, и она сообщила о надменности Хранителей огня, растущем обжорстве Шонгшара и лихорадочных танцах вокруг пещерного пламени. Она сказала, что Шонгшар уже начал использовать огонь для устрашения, чтобы расширить владения клана. Многих котят решили обучить как Хранителей огня, а пастухи тяжело работали, чтобы обеспечить мясом всех, кто пировали в логове Красного Языка.

Чем больше слушала Ратха, тем сильнее гневалась; и она ломала голову над тем, как вырвать свою власть из лап Шонгшара. Ратха осознавала, что именно она ответственна за эту перемену в своем народе. Она принесла Именованным дар огня и не только убила с его помощью прежнего лидера, но и покончила с прежними законами и традициями, которым следовал клан. Ее правление привело к победе над Безымянными, но ей не удалось утолить духовные потребности своего народа, тот нарастающий голод, из-за которого и возвысился Шонгшар.

Фессрана стала поговаривать о том, чтобы сообща убить Шонгшара. Когда-то Ратха с нетерпением поддержала бы эти гневные речи, но раздумья наедине с собой открыли ей справедливость в словах Такура.

— Нет, — ответила она, а Фессрана уставилась на нее с озадаченностью. — Убийство ни к чему хорошему не приведет. Именованные хотят склоняться перед Красным Языком и служить лидеру, имеющему как раз такую власть, как у Шонгшара. Если он умрет, его наследие не погибнет, ведь они подыщут на его место кого-нибудь такого же.

Подруга сузила глаза.

— Предположим, он умрет, а вместе с ним и пещерный огонь. Тогда Именованным останется не перед кем склоняться, и они вернутся к тебе.

— Что хорошего принесет мое лидерство клану, если Красный Язык не будет защищать стада? Именованные стали слишком зависеть от огня, чтобы суметь без него выжить.

— Нам не нужно, чтобы весь он погиб, — ответила Фессрана. — Силу Шонгшару дает лишь огненное существо из пещеры. Пастухи не склоняются перед сторожевыми огнями на лугу или перед теми, что хранятся в огненных логовах. Они идут в пещеру. Бить нужно туда.

Чем дольше Ратха раздумывала над предложением Фессраны, тем более убедительным оно казалось. Если Шонгшар утратит пещерный огонь, его влиянию будет нанесен серьезный урон.

— Фессрана, кому-то из Хранителей огня тоже придется погибнуть, — медленно сказала Ратха. — Совсем юным, котятам, не знающим других путей, кроме пути Шонгшара. Одним из них наверняка будет и Ньянг, твой сын.

— Он скорее сын Шонгшара, чем мой, — горько произнесла Фессрана. — Это моя вина: я позволила Шонгшару повлиять на него и превратить в маленького убийцу. Даже если бы он выжил, нельзя было бы ему доверять. Нет. Это не собьет меня с пути.

Ратха уставилась на нее, заглядывая глубоко ей в глаза.

— То есть, ты знаешь способ уничтожить огонь в пещере?

— Вверху есть большая трещина, — сказала Фессрана. — Через нее дым вытягивается наружу, поэтому он и не заполняет грот. Это одна из причин, почему мы выбрали это логово для Красного Языка, — она сделала паузу. — Дым выходит из нескольких трещин над водопадом. Я их увидела, когда мы туда поднимались.

— А через какие-нибудь из них можно пролезть?

— Нет, не думаю, — сказала Фессрана.

— Тогда не понимаю, какая от них польза.

— А подумай, — и Фессрана стала ей намекать. — Кто величайший враг Красного Языка? Почему мы перенесли огонь в пещеру?

— Дождь? — уточнила Ратха. — Как же ты собираешься устроить дождь в пещере?

— Ну, я точно не уверена, как это сделать, но ручей протекает близко к трещине, а если дым может подняться, то вода, в свою очередь, может пролиться вниз.

— Как же ты зальешь в трещину воду из ручья? — Ратха склонила голову набок.

— А вот этого я как раз и не знаю.

Ратха какое-то время размышляла.

— Такур может нам помочь. На рыбалке он часто играет с илом и водой.

Когда Такур возвратился от ручья с добычей в пасти, Ратха рассказала ему о замысле Фессраны. Сначала он сомневался, но чем дольше обдумывал, тем больше убеждался, что план может сработать. А направить воду из ручья в пещеру можно было бы, прокопав канаву от ручья к расселине, новое русло. На берегу ручья Такур как раз выкапывал такие ловушки для рыб.

— А трещины, ведущие в грот, находятся выше или ниже ручья? — спросил он Фессрану.

— В маленькой впадине, где ручей изгибается до того, как достигает водопада, — был ее ответ.

— Берег там каменистый или земляной?

Фессрана сказала, что земляной, но не была уверена. Лишь побывав там снова, можно было бы сказать наверняка.

Ратха повернулась к Такуру, которого вновь стали одолевать сомнения.

— Пастуший учитель, это шанс нанести удар по огненной твари и освободить наш народ от Шонгшара. Ты с нами?

Такур согласился, и они стали продумывать небольшой поход, чтобы убедиться, сработает ли замысел. В первый раз должны были идти лишь Такур и Ратха вместе с Ари и Ратари, а Бира оставалась, чтобы позаботиться об остальных древесниках и Фессране. Если бы выяснилось, что план осуществим, кто-то один остался бы копать, а другой вернулся бы в секвойную рощу за Бирой: и за Фессраной, если здоровье позволило бы ей пуститься в дорогу.

Перед уходом Ратха добыла достаточно пищи, чтобы Бире не пришлось охотиться. Покончив с этим, она попрощалась с подругами, как и Такур, и отправилась в путь.

Чтобы избежать беды, они решили вернуться на земли клана тем же путем, которым пришли. Они огибали границы территории Шонгшара, пока не достигли ручья, отмечавшего край земель клана в стороне заката. Они переправились ночью и прятались, пока не убедились, что Шонгшар не патрулирует эти отдаленные земли. С наступлением дня Такур и Ратха отправились вниз по течению, и скоро Ратха узнала берег из рассказа Фессраны. Следуя за запахом дыма, кошки отыскали впадину и обнаружили путаницу трещин, из которых он выходил.

Как и говорила Фессрана, ручей пролегал чуть выше впадины, отделенный от нее лишь травянистым возвышением берега. Если вышло бы прокопать достаточно глубокий канал, ручей удалось бы свернуть с пути и направить во впадину. Разломы, что проветривали пещеру, были примерно на дне углубления, так что воде, которая заполнила бы впадину, не пришлось бы сильно разливаться, прежде чем она просочилась бы вовнутрь.

Наверху возвышения Такур вырыл яму и нашел песчанистую глину там, куда смог добраться. У ручья Ратха проделала еще одну пробную раскопку и наткнулась лишь на несколько неподатливых камней.

— Выглядит лучше, чем я думал, — сказал Такур, изучив результаты ее раскопок. — До этого я сомневался, но теперь знаю, что мы сумеем. Я начну, а ты приведи Фессрану и Биру.

Через несколько дней Ратха вернулась с подругами и древесниками. Она укрыла их в маленьких пещерах, что находились намного выше по течению, чем те, где Ратха с друзьями укрывалась раньше. Оставив Фессрану с Бирой отдохнуть, она отправилась искать Такура.

Не найдя ни друга, ни раскопок, она забеспокоилась, но вскоре Такур объявился, сдвинул ворох веток и показал ей, какую канаву он уже прокопал.

— Каждый раз, уходя, я прячу ее под ветками, — объяснил он. — Тогда, даже если сюда проберется кто-нибудь из Хранителей огня, они не узнают, что мы делаем.

— Ты уже столько проделал, — Ратха была под впечатлением от длины и глубины его раскопки.

— Но предстоит еще больше, и мы должны поспешить до начала сезона дождей, — ответил Такур и почти что с озорством добавил: — Ну что, принимайся за работу, вожак клана.

Несмотря на слабость после долгого пути, она забралась в канаву и принялась скрести лапами грязь прямо перед собой. В этот день Ратха копала до позднего вечера. Она копала до боли в когтях, едва заметив, что к ней присоединилась Бира. Выкарабкавшись из канавы, Ратха, пошатываясь, добралась до кустарника и провалилась в сон.

Она копала и на следующий день, и на следующий после следующего, а когда не копала, то охотилась для тех, кто еще сильнее погрузились в это задание. Казалось, что вся ее жизнь сузилась, сосредоточась лишь на копании: а еще на том, чтобы охранять канаву, маскировать и, разумеется, кропотливо расширять день за днем.

Такур руководил, прокладывая пробный канал, а Бира с Ратхой расширяли его и углубляли. Фессрана присоединилась к ним, и, хотя раненая лапа мешала ей бросаться в бой на утрамбованную глину, она могла выбрасывать почву, летящую из-под лап друзей, расчищать землю от кустарника и выдирать корни.

На подмогу пришли даже древесники. Их умные лапки часто прокапывали землю вокруг вросшего камня или вырывали какой-нибудь упрямый корень. Иногда Ари играла роль наблюдателя: карабкалась на дерево, что нависало над канавой, и криком предупреждала о незванных гостях. А еще древесники вычищали грязь из шерсти копальщиков, вытаскивали из-под ноющих подушечек слежавшуюся глину и источали такие необходимые уют и любовь.

Ратха чувствовала, что все сильнее привязывается к Ратари, а та все время сидела у нее на спине: и неважно, копала ли подруга или же выслеживала добычу. Древесница понимала, что на охоте надо вести себя тихо, и что во время Ратхиного прыжка нужно присесть и вцепиться покрепче. Часто Ратха и вовсе забывала, что она в компании Ратари, пока ей в ухо не начинал бормотать голосок древесницы или пока маленькие ловкие пальцы не начинали чистить ей мех.

Фессрана и Бира тоже выбрали питомцев. Раненая Хранительница огня сдружилась со старшей сестрой Ратари. Первое время она неоднозначно относилась к древесникам и не хотела себе такого зверька, но как только Фессрана начала общаться с этой самочкой, их отношения потеплели с неожиданной быстротой, и скоро Фессрана стала неразлучной со своим компаньоном. Бира выбрала младшего из самцов, так что у Такура осталась лишь сама Ари со старшим сыном. Подражая Ратхе, Бира назвала своего древесника Биари.

Шли дни, и мало-помалу канава расширялась от ложбины, где брала начало, до подъема к ручью. Она сделалась такой глубокой, что по ее дну можно было пройтись, оставив на виду лишь кончики ушей, и такой широкой, что в ней легко получалось развернуться. Ратха с напарниками прерывалась лишь на сон, еду и естественные потребности. Каждый завершенный участок искусственного русла покрывали ветками, так что при опасности копальщикам пришлось бы замаскировать лишь тот, где прямо сейчас велась работа.

Солнце с каждым днем садилось все раньше, и укороченный световой день оставлял меньше времени на раскопки. Падающие листья залетали в канаву, и их приходилось вычищать. Ратха чувствовала, что вот-вот уже начнется брачный сезон, однако ни у нее, ни у подруг не было ни признака течки. Ратха пообещала себе, что, даже если течка у нее начнется, она останется на дне канавы и всю свою страсть перебросит в усердную раскопку. Фессрана и Бира ее поддержали и сказали, что, если хоть кто-то из них захочет кота, они тут же отправят Такура рыбачить и добывать еще какую-нибудь еду, а сами продолжат работать.

Они вместе уже до конца продумали устройство канала: две пробные раскопки шли бок о бок, чтобы обозначить ширину участка, который оставалось прорыть.

Однажды утром, вместе с Бирой расширяя край канала, Ратха ощутила, как что-то ужалило ее по носу. Посмотрев вверх, она увидела, как серые облака плывут над деревьями; и еще одна капля стукнула ее между глаз.

— Дожди в этот раз поспешили, — Такур наклонился в канаву, попеременно поглядывая то на Ратху, то в небо.

— Сколько нам еще осталось прокопать до берега? — спросила Ратха, поднимая нос над кучами грязи, набросанной на краю канавы.

— Расстояние в пару хвостов. Правда, нам придется рыть глубже, чтобы прорезать берег и заставить воду потечь сюда.

Она вздохнула и вернулась к работе.

Над ее головой заворчали тучи и начался дождь. Сначала он был слабым и смягчил землю, так что работа ускорилась. Но, когда он перешел в ливень, дно канавы превратилось в болото. Копальщики изо всех сил старались удержаться на скользкой глине, но все-таки часто падали в лужи или случайно друг друга обрызгивали, отбрасывая в сторону грязь. Их маленькие питомцы походили уже не на древесников, а на промокшие земляные комочки.

Под конец дня Ратха, вся дрожа, выползла из канавы с вымокшей шкурой, с грязными от глины и гравия животом и боками. Когда она забралась в укрытие, Ратари с решительностью попыталась ее почистить, но древесница до того утомилась, что уснула, не успев и начать. Ратха так устала, что ей было все равно.

Работа усложнилась, и задание казалось бесконечным. Порой, в пелене усталости, Ратха не могла даже вспомнить, в чем оно заключалось. Ей казалось, что она провела всю жизнь, скребясь в этой злополучной норе, и что остаток жизни ей придется провести точно так же. Когда в конце концов Такур опять наклонился в канаву и крикнул: «Хватит!», она не обратила на него внимания и неосознанно продолжила копать, пока к ее лапам сквозь гравий и почву не просочилась вода.

Ратха почувствовала, как Такур, спрыгнув к ней, схватил ее за загривок и встряхнул.

— Хватит, Ратха! Мы закончили. Если проберешься дальше, русло затопит раньше, чем мы подготовимся.

Она моргнула, стараясь вырваться из оцепенения. Затем вслед за Такуром выбралась из канавы и увидела, что он прав. Ручей удерживала лишь тонкая земляная стенка. Когда придет время, в нее надо будет вкопаться и ослабить ее, пока она не прорвется, и тогда поток направится по новому руслу, а оттуда в ложбину и в трещины, что проветривают пещеру. Пещерный огонь погибнет в потоке воды, а тех, кто за ним ухаживает, смоет прочь.

Несмотря на усталость, Ратха ощутила волну триумфа. Она была готова. Осталось лишь ждать.

Целыми днями солнце пряталось за тяжелой грядой облаков, а дождь лил, не переставая. Поток стал разливаться, вздымаясь и перехлестывая через берега, и Ратха испугалась, что земляная стена на краю канавы его не удержит. Как-то раз она присела на возвышении над берегом ручья, тревожно наблюдая за бурлящей водой.

Такур сказал, что за слабым местом нужно следить. Если утрамбованная земля поддастся слишком рано или не там, где надо, стремительный поток разрушит канаву и помчится вниз по склону, минуя впадину. Если такое случится, это сведет на нет все усилия.

Ратари съежилась на земле, укрываясь от дождя в тепле между передними лапами и грудью Ратхи. Ратха ощущала дрожь маленького тела древесницы.

— Осталось недолго, Ратари, — мягко сказала она, чувствуя прикосновение лапок зверька к своей передней лапе. — Бира спустилась проследить за пещерой и скоро вернется.

Ожидая Биру, Ратха, как это часто случалось в последние дни, поймала себя на раздумьях о Шонгшаре. Первое время ее разум затуманивала ненависть. Ратха обещала себе, что, как только падет пещерный огонь и закончится власть противника, она избавит Хранителей огня от заносчивости. А имя Шонгшара никто из клана не будет произносить без шипения. Его замыслы и всю память о нем предадут забвению.

Но все-таки теперь Ратха осознала, что, каким бы Шонгшар ни был жестоким и безжалостным, он мыслил шире ее самой. Он был прав: Ратха оставила ему обретение истинного смысла силы Красного Языка и тем самым утратила лидерство. Почитание огня ввергло ее народ в унижение и дикость, каких раньше не бывало среди Именованных, но еще оно утолило духовный голод: потребность, которую нельзя было ни игнорировать, ни отвергать.

А еще Шонгшар был прав насчет того, что присутствие Красного Языка впечатляло Именованных настолько, что даже выталкивало их за пределы собственных тел. Взгляд в пламя не только вдохновлял их становиться сильнее и мужественнее, он еще и помогал им искать новые смыслы за пределами повседневности. Ратха нехотя признала, что даже мечта Шонгшара о том, чтобы расширить свое влияние за пределы земель клана, была не столько высокомерной, сколько вдохновленной.

Как бы сильно Ратха ни надеялась истребить все следы правления Шонгшара, она осознала, что часть его нововведений менять нельзя. И это осознание заставило ее отодвинуть ненависть достаточно далеко, чтобы понять: не все из того, что делают Хранители огня под началом Шонгшара, на самом деле неправильно. Запасать в пещере растопку и сберегать там главный огонь — идеи здравые, пусть Шонгшар их и использовал в своих целях.

Если бы большое укрытие, к примеру, та же пещера, находилось на лугу, а не гораздо выше по течению, то этим укрытием было бы труднее злоупотреблять. Если бы она, Ратха, как следует внушила Хранителям огня, что сила Красного Языка подарена всем Именованным без исключения, то, возможно, Шонгшару было бы труднее сбить их с пути. А если бы она поняла, что ее народу необходимо приобщиться к могучей силе, и использовала бы эту потребность во благо вместо того, чтобы ее отвергать, то Шонгшар, вероятно, не сумел бы настроить клан против нее.

До Ратхи донеслись шлепки влажных лап и запах промокшей Бириной шкуры. Сквозь дождь проявились очертания юной самки с древесником на спине.

— Многие Хранители огня сидят внутри, — тяжело дыша, она присела рядом с Ратхой. — У Шонгшара в пещере целое пиршество. Где Такур с Фессраной?

— Уже идут, — Ратха вздрогнула от холода и нетерпения.

Когда они оба объявились, Бира сообщила им новости. Такур и Фессрана переглянулись с нарастающим воодушевлением, а затем вместе с Бирой обратили взгляды к Ратхе.

— Фессрана, возьми Ратари, — сказала она и запрыгнула на земляную плотину, что сдерживала поток. В пенящуюся воду полетела грязь. Ратха раздирала почву, как горло Шонгшара, и ярость придавала силы ее ударам.

— Скоро… они запляшут… вокруг Красного… Языка, — прорычала она, удвоив усилия. По канаве под ее лапами уже заструилась бурая вода. С умылкой разворачиваясь к Такуру, Ратха ощутила, как из-под нее уходит земля.

Когда земляная стенка сломалась и покосилась, торжество Ратхи тут же обернулось страхом. Она бросилась в сторону, извиваясь и стараясь во что-нибудь вкогтиться. Она упала на живот, утопив задние лапы и хвост в бурлящем потоке, что хлынул через пролом. По мере того, как рушилась стенка, течение усиливалось и тащило Ратху с собой за задние лапы. С неистовой силой она плескалась и пиналась, понимая, что, если она затонет в бегущей воде, ей уже не вырваться на поверхность. Ее, как безвольный листок, утянет в пенящийся водоворот, в который превратится впадина. А Красный Язык окажется отомщен еще до своей гибели.

Эта мысль прибавила Ратхе сил: она сумела выбраться повыше и впустить когти в твердую землю. Мышцы лап, старающихся вытащить тело Ратхи из голодного течения, свело от напряжения судорогой. Под одной из лап рухнула вниз часть берега, и Ратха повисла, удерживаясь лишь на когтях второй передней. Она ощутила на болтающейся лапе хватку зубов и потом ворчала, пока ее дергали вверх: до тех пор, пока ее грудь, а затем и живот не оказались на краю обрыва.

Кто-то поймал ее загривок, кто-то еще ухватил ее за заднюю лапу, а древесниковые руки сомкнулись на хвосте. Ратху подняли, оттащили и откатили в сторону, и в это время обрушился весь берег, угрожая смести прочь Ратху вместе с ее спасателями. Когда они все, наконец, оказались в безопасности, Ратха смогла лишь лечь, тяжело дыша: а все остальные при этом смотрели на нее с беспокойством.

— Я в порядке, — выдохнула она, с усилием поднимаясь на лапы. — Посмотрите, что там случилось.

Ратха встряхнулась, хотя под ливнем это было и бессмысленно, и, пошатываясь, отправилась туда, где уже стояли все остальные.

Ручей, разлившийся из-за дождей, устремился в канал, смывая остатки земляной стены. Поток расширил и углубил свое новое русло, сильнее разъел изначальное ложе и теперь сбрасывал в канаву все больше и больше воды. Ратха и Бира побежали по краю раскопок, следуя за пенящимися волнами до самой впадины. Силы течения хватило на то, чтобы по ее склону хлынула каскадом мутная вода и попала прямо в трещины, ведущие в пещеру.

— У нас получилось! — воскликнула, глядя на Биру, Ратха, когда они уже мчались вверх, обратно к ожидающим Фессране с Такуром.

— Без всяких сомнений, — сказал Такур поравнявшейся с ним Ратхе. — Смотри. Ручей совсем ушел со старого русла.

Он указал лапой на ложе ручья, проходящее ниже начала канавы. В песке между лужами бежала лишь тонкая струйка воды.

Сквозь рев воды, хлещущей в канал, Ратха уловила отдаленные крики и вопли.

— Пещерное пламя должно быть уже мертво! — воскликнула она, вскочив. — Теперь мы выступим против Шонгшара!

Она провела друзей вниз мимо нового озера, в которое превращалась впадина, и повернула на тропу, ведущую к подножию водопада. Ратха заметила, что его шум исчез. Его заменил гул падающей воды, доносящийся из грота, что служил логовом для Красного Языка. Из входа в эту пещеру хлынул поток, смыв часть тропы, пролегавшей рядом с ручьем, и отрезав себе обратный путь в опустевшее русло.

На глазах Ратхи и ее стаи по течению проплыло тело и прокувыркалось по валунам, пока вода не оттолкнула его в сторону и не оставила в покое. Ратха увидела и других кошек: одни из них безвольно лежали под дождем, другие пытались отползти подальше от прибывающей воды.

Обугленные бревна, выброшенные потоком ко входу, подтверждали, что пещерный огонь утонул, а его гнездо смыло прочь. Заговорщики переглянулись, охваченные трепетом от вида разрушенного костра.

Воображение Ратхи показало ей картины того, что творилось внутри пещеры, когда туда хлынула вода. Сначала маленькая капля, попав на Красный Язык, с шипением превратилась в пар и удивила танцоров. Затем, поблескивая в свете костра, с потолка заструились ручьи. Тогда танцоры застыли, заложили уши и огрызнулись в ответ на это странное вторжение. А потом, представив, как поток со всей своей мощью ударил в великий огонь и погрузил пещеру во внезапную тьму, Ратха почти что услышала завывания и крики поверх отдающегося эхом рева, который все нарастал и нарастал…

Одни пытались сбежать из пещеры в панике, граничащей с безумием, думая, что сама земля посчитала злом их поклонение Красному Языку и повернулась против них. И Ратха могла представить этот ужас в глазах у тонущих Хранителей огня.

— Думаю, это было ужасно, — мягко сказала Бира, озвучив то же самое, что наблюдала Ратха во взглядах Такура и Фессраны.

— Идем за Шонгшаром, — резко сказала Ратха и отвернулась.

Они нашли его ниже по течению, в небольшом ущелье рядом с тропой. Поток воды утащил его с собой, кувыркая и переворачивая, пока, наконец, не отбросил в сторону. Теперь Шонгшар промокшей грудой серебристого меха лежал среди валунов на дне разлома.

Ратха с осторожностью спустилась в ущелье в сопровождении друзей. Если Шонгшар погиб, нельзя было оставлять его гнить вблизи от ручья и портить воду. Его стоило куда-то оттащить и похоронить. А если он еще не умер, об этом нужно было знать.

Шонгшар остался неподвижен, когда Ратха приблизилась, и это убедило ее, что тело неприятеля покинула жизнь. Она уже собралась попросить Такура схватить Шонгшара за хвост, как вдруг приоткрылись оранжевые глаза. Ахнув, Бира отскочила назад и натолкнулась на Фессрану.

Глаза Шонгшара раскрылись шире, и их взгляд сфокусировался на Ратхе. Ее пробрало внезапным ознобом, и возник он не только из-за касания ветра к вымокшей шкуре.

— Твое правление окончено, Шонгшар, — сказала Ратха, стараясь унять дрожь в голосе. — Красный Язык, живущий в пещере, уничтожен, а Хранители огня слишком напуганы, чтобы и дальше тебя слушать.

— Значит, это ты послала злую воду в пещеру, — прошипел он и сделал судорожный вдох.

— Да.

— Ты стала и вправду могущественной, если вода теперь повинуется твоей воле, — сипло произнес Шонгшар. — Более слабый должен уступить более сильному. Это всеобщий закон, вожак клана. Предлагаю твоим клыкам свое горло, — на словах он откинул голову.

— Осторожно! — прошипел Такур, стоявший рядом с Ратхой.

Позади себя она расслышала рык Фессраны:

— Убей его за меня, Ратха.

Но Ратха отступила от Шонгшара.

— Нет. Хватит среди нас смертей. Предлагаю тебе такое, Шонгшар. Можешь сберечь свою жизнь, но оставить земли клана и никогда не возвращаться.

— Выходит, ты ничего мне не предложила, — слабо огрызнулся он в ответ.

— То есть, ты говоришь, что вне клана для тебя ничего нет. А как же твои котята?

Его глаза сузились, и между веками полыхнуло оранжевым. Его губы отдернулись от клыков, когда он выплюнул:

— Куда мне до твоей жестокости, Ратха. Ты их убила. Мысль об их смерти покидала меня лишь в то время, когда я смотрел в сердце Красного Языка, а теперь, когда и его больше нет, ты опять меня мучаешь этой памятью.

— А ты бы мне поверил, если бы я сказала, что котят я не убивала? Мы с Такуром унесли их с земель клана и оставили там, где они могли прокормиться и найти воду. Может, они до сих пор еще живы.

Шонгшар посмотрел на нее, и Ратха увидела, как в его взгляде слабая надежда борется с яростью. Он поискал глазами Такура.

— Это правда, пастуший учитель?

— Да, — ответил Такур.

— И ты не могла мне об этом сказать, не так ли? — горько произнес Шонгшар, опять обращая взгляд к Ратхе.

— Я не могла тебе доверять. Слушай, когда ты соберешься оставить земли клана, я расскажу тебе, где мы их оставили.

Шонгшар откинулся, и его глаза по-странному затуманились.

— Ты должна была доверять мне именно тогда, вожак клана… а сейчас уже поздно.

Ратха едва услышала предостерегающий крик Такура прежде, чем свирепый удар задел ее голову, заставив потерять равновесие. Шонгшар неожиданно прижал ее к земле и сжал когтями ее бока. Ратха забилась под ним, брыкаясь и пытаясь увернуться от зубов, собирающихся в нее вонзиться. Клык оцарапал ей бок, и она, замахнувшись, разодрала когтями щеку Шонгшара.

— Я предложила отпустить тебя… найти твоих потерянных котят, — ахнула Ратха. Она извивалась под противником, не обращая внимания на то, что ее спина колотится о камни.

— Что хорошего мне сейчас принесут их поиски? — прошипел он. — Если они, как ты была уверена, и впрямь неразумные, то им все равно, кто их отец. А если нет, мы с ними слишком давно разлучились, чтобы они меня вспомнили.

Тогда Ратха осознала, что ненависть прожила в нем слишком долго, чтобы ее можно было бы заглушить. Свирепое сияние в глазах Шонгшара было огнем безумия.

— Нет, Ратха, — шипел он, обнажая клыки напротив ее морды. — Все, что мне от тебя теперь нужно — это твоя смерть, или моя.

Он откинул голову для смертельного укуса. В тот миг, когда его горло открылось, Такур нанес удар. Сила атаки пастушьего учителя оттолкнула Шонгшара от Ратхи. Она с усилием поднялась с земли, а Фессрана и Бира бросились на помощь Такуру.

Фессрана восполнила недостаток силы яростью. К тому времени, как все трое схватили Шонгшара, он истекал кровью от множества ран, но даже объединив усилия, кошки едва могли его удержать.

— Ладно, Шонгшар, — тяжело дышала, сказала Ратха. — У тебя есть выбор. Или ты сейчас же покидаешь земли клана, или твоя жизнь закончится здесь.

В ответ он лишь замахнулся на Ратху. Такур бросил в ее сторону отчаянный взгляд, говоривший, что Шонгшар сделал выбор, и пастуший учитель с этим ничего поделать не может.

— Ты собираешься убить меня, — Шонгшар, прищурившись, взглянул на Такура. — Тяжелое это решение — убить того, кто когда-то был тебе другом. А если ты этого не сделаешь, я всажу в нее клыки. Выбирай, о ком из нас тебе скорбеть, пастуший учитель.

Он опять сделал выпад в сторону Ратхи и почти отбросил тех, кто его удерживали. Они ухватили Шонгшара покрепче и дернули назад. Такур раскрыл пасть для смертельного укуса.

— Нет, — сказала Ратха. — Это я привела его к нам. И я отведу его на теневую тропу.

Пастуший учитель сдвинулся в сторону, и Ратха ощутила его дрожь. Он взглянул на Ратху темными от скорби глазами.

— Только быстро, — произнес Такур и отвел взгляд.

Когда все было кончено и Шонгшар затих, Ратха подняла голову и ощутила, как ее переполняет сильная усталость. Когда остальные попятились от тела, она посмотрела вниз, на серебристый мех, сквозь который сочилась кровь.

— Мы перенесем его на луг, под дерево, где умер Костегрыз, — мягко произнесла она. — Он заслуживает по меньшей мере этого.

— Ратха!

Резкость в голосе Такура заставила ее отвезти взгляд от Шонгшара. Фессрана глядела вверх, на край ущелья, ударяя хвостом. Вниз смотрели разъяренные клановые. Именованные были повсюду, они спускались с обеих сторон по крутым стенам ущелья. Было слишком поздно убегать или прятать тело Шонгшара. Ратха понимала, что ей придется либо завоевать лояльность клана, либо вступать в бой.

Она почувствовала, как к ней прижался Такур, вместе с Фессраной прикрывая Биру. По мере того, как Именованные собирались в ущелье, воздух заполнялся горьким запахом жажды мести.

— Неподходящее место для схватки, — тихо проворчал Такур.

— Держимся вместе, — прошипела Фессрана. — Чтобы добраться до кого-нибудь из нас, им придется убить остальных.

Ратха, прищурившись, взглянула на собирающуюся вокруг стаю. Она ощущала, что пастухи вовсе не разделяют мстительных настроений Хранителей огня. На самом деле Хранителям огня приходилось запугивать пастухов, чтобы те выказывали угрюмое согласие.

— Это та, кто убила нашего лидера и учителя! Вырвите ей глотку! — прокричал Хранитель огня и тут же царапнул пастуха, а тот вздрогнул и прорычал:

— Да, вырвите ей глотку!

— Пускай отведает того же мяса, что предложила нам! — выкрикнул какой-то еще пастух.

— Пта! — отплюнулась Ратха. — Вам ли, пастухам, не знать, каким мясом он вас кормил. Он утаскивал ваших животных, чтобы объедаться со своими прислужниками, а вам не оставлял ни куска. С чего бы вам о нем горевать?

— Он дал нам власть и силу, — прорычал один из клановых.

— Он подарил нам танец в пещере, — простенал другой.

— Значит, танец, — сказала Ратха. — А на этот танец хоть когда-нибудь приглашали пастухов? Тем, кто кормили Хранителей огня, хоть когда-нибудь разрешали попировать у пещерного огня и поучаствовать в празднествах?

Пастухи обменялись взглядами, несмотря на тычки Хранителей огня.

— Нет, — пробормотал один из пастухов. — Они говорили, что у нас слишком грязные шкуры. Что мы должны наблюдать в отдалении и быть благодарны за то, что Красный Язык вообще нас допустил в пещеру.

Забормотали и другие пастухи, и Ратха услышала больше жалоб на отношение Шонгшара к Именованным, ухаживающим за стадами клана.

— Да я рад, что этот Шонгшар помер, — прорычал кто-то еще, и Ратха с трепетом узнала голос Черфана. — Устал я уже кланяться этому паленоусому дурачью и слышать, что мы, пастухи, не имеем права приближаться к Красному Языку.

Пастухи стали разворачивать к нему головы, и все больше голосов поддерживало Черфана, пока, наконец, пастухи не отделились от остального клана и не столпились вокруг Ратхи. Черфан развернулся к Хранителям огня и взревел:

— Теперь-то мы поглядим на вашу смелость в честном бою!

Но Ратха видела, что у Хранителей огня до сих пор сохранялось преимущество. Хотя на лугу и оставались еще пастухи, Черфан не мог позвать их на помощь: это сразу начало бы схватку. К тому же для Ратхи не имело значения, равны ли силы. Кто бы ни победил, это стоило бы клану многих жизней.

— Если она победит, она запретит нам преклоняться перед огненным существом или дарить ему свои танцы, — перерыкивались Хранители огня. Среди них разнеслось бормотание, и один из клановых взвыл:

— Нападаем сейчас же! Она убила огненное существо в пещере. Она не позволит Красному Языку вновь воспрянуть.

— Нет! — крикнула, разворачиваясь к нему, Ратха. — Ошибаешься!

Даже Такур с Фессраной уставились на нее в удивлении, а она взмахнула хвостом, призывая к тишине.

— Слушайте, Хранители огня, — сказала Ратха. — Мне понятно ваше желание преклоняться и танцевать перед Красным Языком. Было время, когда я думала, что это неправильно, и что это надо прекратить, но теперь я знаю лучше. Пещерный огонь я убила, потому что им злоупотребляли, — она сделала паузу, заглядывая в глаза Хранителям огня. — Вот сами мне скажите. Было ли правильно смотреть на пастухов свысока и, уже раздувшись от пищи, снова забирать у них животных? Или не пускать их в пещеру, пока они не принесут вам мясо?

Некоторые из Хранителей огня опустили головы и уставились на свои лапы.

— Нет, — продолжала Ратха. — Шонгшар был неправ, внушив вам веру в то, что служба огненному существу делает вас достойнее прочих. С помощью этой веры он вынуждал вас совершать жестокие поступки, на которые вы не пошли бы по своей воле. Вот почему он умер.

Один из Хранителей огня поднял голову.

— Значит, ты разрешишь нам почитать Красный Язык, а не только пользоваться им для охраны стад?

— Да. Ничего не имею против его почитания, самого по себе. Слушайте. Вот что я сделаю. Мы расширим одно из старых огне-логов, сделаем из него земляную пещеру прямо на лугу, и именно там сможем хранить наш главный огонь. Там можно будет запасать и сухую растопку, и там мы сбережем огонь от дождя. Вход будет охраняться, но любой, неважно, хранитель огня или пастух, сможет найти там пристанище от холода, или склониться и пригнуть перед огнем усы, если ему так захочется.

— Не думаю, что этого хватит, — прорычал хранитель огня, пристально глядя на Ратху. — Шонгшар только нам позволял приближаться к Красному Языку и перед ним склоняться. Пастухи пусть возятся со своими пестроспинками.

Среди пастухов раздалось шипение, смешанное с завываниями, и клановые стали вздыбливать мех на загривках. Ратха испугалась, что у нее может не получиться предотвратить битву.

— Слушайте меня, все вы. Я принесла Красный Язык для каждого из клана. Должность хранителей огня ввели затем, чтобы их навыки принесли пользу всем Именованным. Пастухи, знайте, что хранители огня нуждаются в вас так же, как и вы в них. Они не выживут без ваших умений, так же, как и вы — без их. Если вы последуете за мной, я позабочусь, чтобы огонь принадлежал и пастухам, и хранителям огня, и при этом нес благо и тем, и другим.

Среди хранителей огня вновь разнеслось бормотание. Тот, что возражал Ратхе, снова захотел что-то сказать, но приятели его остановили. Ратха дождалась, пока хранители огня не перестали возиться и переговариваться.

— Вожак клана, — сказала одна из них, — многие из нас считают твое предложение мудрым. Но нам нужен собственный лидер. Мы бы хотели, чтобы к нам вернулась Фессрана.

— Думаю, это можно устроить, — Ратха повернулась к подруге и сказала, понизив голос: — Раз уж теперь ты знаешь о ямах на этом пути, я верю, что ты пройдешь по нему осторожно.

Некоторые хранители огня отделились от товарищей и пристально взглянули на Ратху.

— Мне это все еще не по нраву, — пожаловался тот же, кто возражал Ратхе до этого. — Ты считаешь, что Шонгшар ошибался, забирая мясо у пастухов и отдавая нам? Но нам ведь требуется больше, чем им. Мы должны быть сильными. С этим-то что не так?

Фессрана с рыком выскочила вперед.

— А я тебе сейчас расскажу, что с этим не так, жадный ты негодяй!

Хранитель отпрянул, а Фессрана окинула взглядом тех, кто его поддерживал.

— То, что предлагает Ратха, справедливо для всех, и я намерена ее поддержать. Вы либо подчиняетесь моим приказам, либо вы больше не хранители огня. Понятно объяснила?

Они с неохотой согласились, угрюмо ворча.

Ратхе с друзьями понадобилось приложить усилия, чтобы вытащить из ущелья тело Шонгшара. Когда все было сделано, вожак отправила Такура с Фессраной на поиски выживших, которые могли сбежать и где-то скрываться. К счастью, они и сами начали возвращаться, промокшие, с затравленными взглядами. Одни из них кашляли и сипло дышали из-за воды в легких, другие шли молча и скованно, испытывая боль от растяжений и ушибов. Когда все собрались, Ратха повела их на луг.

О хранителях огня, спасшихся из воды, позаботились Фессрана и Бира, как о большом выводке непослушных, но все еще любимых котят. Благодаря Фессране они обсохли у огня, у нового пламени, зажженного из огне-логов. Бира утешила тех, кто все еще дрожали от скверных воспоминаний.

Ратха разыскала тела погибших в потоке и помогла отнести их на границу земель клана, а потом — уложить под могильные деревья. Среди мертвых был и пастух Шоман. А еще, как Ратха и боялась, погиб сын Фессраны, Ньянг.

Самые разгневанные пастухи хотели растерзать тело Шонгшара и разбросать его кости, но Ратха строго запретила им даже приближаться к нему. С осторожностью и уважением они с Такуром перенесли тело через луг и положили под могильным деревом Костегрыза.

В следующие дни Ратха с Фессраной занимались изменениями среди хранителей огня: они сократили их число и отправили часть из них переучиваться на пастухов. Теперь, вновь обретя контроль над Красным Языком, Ратха поощрила стремления Такура, Фессраны и Биры к тому, чтобы вновь обучать древесников искусству владения огнем. Она была рада узнать, что Ари не забыла то, чему ее так тщательно учили, а юные древесники сберегли большую часть навыков. Ратха вместе с Ратари присоединилась к учебе и вечерами напролет изучала возможности древесниковых лапок.

И у них было много зрителей, ведь клановым, которые еще не завели древесников, было очень интересно. Конечно, среди них еще блуждало беспокойство насчет того, стоит ли поручать таким существам уход за огнем, но Ратха чувствовала, что оно рассеивается и больше не так опасно, как во времена прихода Шонгшара к власти. Она делилась Ратари с теми, кто сами хотели попытаться поработать с древесниками, и подбадривала Такура, Биру и Фессрану делать то же самое.

Сгребя лапой первую горсть земли с порога старого огне-логова, Ратха немного задержалась, прежде чем ее отбросить. Несмотря на то, что она сказала хранителям огня, она ощущала, что ступает по следам Шонгшара. Она надеялась, что у нее достанет сил, чтобы не избрать его тропу.

Чувствуя на своей лопатке тепло Ратари, Ратха повернула голову, чтобы потереться о питомца, и почувствовала себя спокойнее. Нежные прикосновения древесницы сглаживали то одиночество, что иногда угнетало Ратху, даже когда она находилась среди сородичей. Ратари не умела говорить, но, казалось, своими ловкими руками и сияющими умными глазами она говорила не хуже Именованных.

Древесница дарила Ратхе многое большее, чем навыки своих лап. Она была спутницей, что никогда не спрашивала и не осуждала. Казалось, ее присутствие уменьшало ярую потребность Ратхи в том, чтобы показывать себя с самой выгодной стороны перед сородичами, и Ратха чувствовала, что обретает ясность ума, какой никогда еще прежде не знала.

Обучая Ратари, к примеру, раскладывать растопку, она часто ощущала, что древесница понимает ее намерения еще до того, как слышит щелканье или чувствует легкий тычок в лапы. Между ними было уже не то понимание, что позволяет одному служить другому: их взаимопонимание переросло в партнерство. Когда Ратха и Ратари сосредотачивались на задаче, связь между ними так усиливалась, что они становились одним существом, чьи общие способности превосходили умения любой из них по отдельности.

А еще Ратха обнаружила, что их отношения еще более равноправные, чем она считала. Изучая ловкость Ратари, будто бы свою собственную, она чувствовала, что и питомица обретает знания, каких никогда еще не было у древесников. Ратари могла пользоваться силой Ратхи, ее скоростью и умением видеть в ночи. И разумом тоже, хотя Ратха часто раздумывала, глядя в поразительно глубокие глаза Ратари, не обладают ли древесники собственным умом, и даже, может быть, равным уму Именованных, хотя и несколько иным.

Когда она отважилась спросить друзей об их отношении к древесникам, то обнаружила, что вовсе не одинока в своем открытии. И даже те Именованные, кто лишь наблюдали за зверьками или по чуть-чуть с ними работали, похоже, извлекали из этого общения пользу.

Теперь Ратха соскребла еще одну пригоршню земли, а в это время к ее раскопке присоединились и остальные клановые. Она взглянула на Такура, вставшего рядом, и заметила, что Ари слегка располнела.

— Она опять беременна, — сказал Такур с ухмылкой. — Не спрашивай, когда она умудрилась.

Ратха с радостью продолжила работу. Скоро появится еще больше древесников: как раз для тех из клана, кто захотел себе таких зверьков. А захотели почти что все.

Ратха чувствовала, что к ее народу пришла очередная перемена: менее заметная, но ничуть не менее могущественная, чем появление в клане Красного Языка. Но, в отличие от использования огня и служения ему, разъярявших дикие инстинкты, растущая дружба Именованных с древесниками, похоже, пробуждала мягкую сторону натуры клановых, придавая ей силу.

Это принесло Ратхе странную надежду: правда, продолжив копать, она в этом почти что засомневалась, но эта мысль все равно не выходила у нее из головы. Ратха обнаружила, что смотрит на своих друзей, желая убедиться, действительно ли с ними произошла та перемена, которую она вообразила. Да, произошла. Даже Фессрана, которая была против древесников и только после болезни взяла питомца, признала, что ощутила воздействие. Ее вспыльчивость не убавилась, а ее подколки оставались все так же остры, но внезапные вспышки гнева, из-за которых остальные порой настороженно относились к Фессране, совсем прошли.

Возможно, именно это подарило Ратхе настояшую надежду на то, что она сумеет провести свой народ по новому пути. На то, что древесники смогут не только использовать навыки своих пальцев для ухода за огнем, но и развеют одиночество, а еще утолят духовный голод, который и привел Именованных к неистовому повиновению Красному Языку.

Мерцающий костровый свет заливал земляные стены и отбрасывал сияние на мокрую луговую траву. На закате начался слабый дождь, но источник огня был надежно защищен в укрытии. Логово прокопали глубокое и надежное, с отверстиями, чтобы выводить дым и не позволять пламени слишком сильно вытягиваться вверх. Пол из утрамбованной земли сделали приподнятым, чтобы огонь оказался выше любой воды, которая могла бы просочиться внутрь. Еще клан вырыл смежное логово, где складывал и сушил растопку. Сейчас его наполовину забили остатками пещерных запасов: часть из них удалось извлечь и высушить у сторожевых огней.

И вскоре после того, как это было проделано, Ратха привезла у себя на спине Ратари: она несла факел, чтобы зажечь новый источник огня. Теперь, вырастая и потрескивая ветками, пламя озаряло морды пастухов и хранителей огня, что собрались у входа в пещеру.

— Теперь защита Красного Языка нас в жизни не подведет! — воскликнула Фессрана и, к удивлению Ратхи, радостно подпрыгнула в воздух с древесницей на спине. Приземлилась Фессрана немного неуклюже, ведь раненая лапа еще была слаба, но она все равно ухмыльнулась Ратхе и прыгнула снова.

Чувство праздника было заразительным, и все клановые закружили у сияющей пасти огненного логова, а их шкуры заблестели от дождя и света. Именованные скакали и кружились. Присоединился даже Такур, и Ари подскакивала у него между лопаток. Держаться ей было непросто, но блеск в ее глазах говорил не о страхе, а о восторге.

Только Ратха осталась в стороне. Для нее круг танцоров перекрывался другой картиной, что так и плавала перед глазами. Это тоже было танцем, ужасающим неистовством тех, кто подбрасывали себя в жаркий воздух пещеры, тех, чьи глаза сверкали жестокостью и желанием служить яростному огню. Все это вновь ожило перед Ратхой: звуки, запахи, ее собственное нарастающее сердцебиение; и ей захотелось крикнуть, чтобы все это тотчас прекратили.

Здесь было и огненное существо из ее сна, восстающее из центра пламени, одновременно похожее и непохожее на Именованного. Но когда тварь поднялась на дыбы, чтобы вцепиться когтями в крышу пещеры, то она, казалось, вздрогнула и опустилась обратно. Рык огня затихал, а само пламя уменьшалось… пока не превратилось в простое сияние, идущее из прохода в земляное логово, и пока танцующие вокруг огня не превратились в народ Ратхи и в ее друзей. Блеск в их глазах был просто радостью, а свет костра подчеркивал их силу и изящество.

Да, они могли танцевать перед Красным Языком, могли говорить ему спасибо за свет, тепло и защиту. А еще они могли видеть красоту в его силе и радоваться ей, не стремясь превратить ее в оружие для устрашения всех вокруг.

Неожиданно танец изменился. К нему присоединились и древесники: они прыгали по кругу от одного танцора к другому, будто бы сплетая их воедино.

Спустя мгновение Ратари метнулась со спины Ратхи в кольцо танцующих Именованных. Дождь блеснул на шкурке древесницы, когда она пробежала по спине Такура и вскочила Фессране на холку.

— Вернем ее, если присоединишься к нам, — воскликнула Бира, когда Ратари запрыгнула на юную Хранительницу огня, танцуя по кругу.

И Ратха присоединилась.

Позже, когда Именованные и древесники вместе повалились от усталости на мокрую траву, Ратха слабо подняла голову и увидела вокруг себя счастливо высунутые языки.

— А у тебя самый длинный, — поддразнила она, игриво шлепнув Фессрану. — Все, засовывай обратно.

Древесники отскочили, пока Ратха с Фессраной боролись, как котята. Потом они, сопя друг на друга, разомкнули лапы.

Дождь прекратился. Клановые кошки поднялись и отправились кто на патруль, кто в пещеры. Фессрана с Такуром встали одновременно, и Такур предложил проводить Ратху в ее логово.

— Нет, я хочу тут еще немного побыть, — сказала она.

Ратха проследила за тем, как уходят друзья, прислушалась к далекому мычанию стадного зверя и к тихому потрескиванию источника огня, укрытого в логове. Когда она отправилась бы в свое логово, ей пришлось бы позвать кого-нибудь присмотреть за пламенем, но пока что она могла побыть в одиночестве.

Она ощутила, как на нее забирается Ратари и сворачивается в клубок у нее на боку. Ратха зевнула и почувствовала, как ее охватывает тихое удовлетворение. Хотя она многое пережила, как и ее народ, но они всё еще живы, всё еще вместе. Конечно, они оплачут погибших: Шомана, Ньянга, Хранителей огня. А Шонгшара? Наверное, лишь она, Ратха, будет навещать его кости под могильной сосной.

«Да, я буду плакать о нем, — подумала она. — Это из-за горя он выбрал такую темную тропу. И он преподал мне урок, который я не забуду, несмотря на всю его горечь. Я должна научиться утолять тот голод моего народа, что не связан с пищей, ведь теперь я знаю, что лидер должен обладать не только силой и волей».

И она лежала, раздумывая, а из-за оранжевого сияния костра на траве до самого рассвета лежала ее тень. Ратха опять нашла новый путь и для себя, и для своего народа, и с этих пор она будет вести их, используя не только силу и упорство, но и новоприобретенную мудрость. Она подняла голову и прищурила глаза на солнце, что поднималось над деревьями и озаряло утренним светом земли клана.