Глава 13: Призовая игра

Мысли майора путались, свивались в тугие бессмысленные комки, распадались на бессвязные рыхлые ошмётки, извивались, не позволяя ухватить их и вновь сложить в относительно цельную картину мира. Руки подрагивали, а левое веко подёргивалось в нервном тике.

Безумие и абсурдность происшедшего вогнали его в какой-то странный ни на что не похожий ступор. Происходящее вокруг воспринималось словно бы сквозь толщу воды: замедленные движения, странная пьяная лёгкость, слегка нарушенная координация…

И мысли.

Безумная оголтелая свистопляска образов: врезающийся в капот костлявый психопат, на полном ходу извлекающий водителя через дверное стекло, с какой-то особенно мерзкой насекомой подвижностью, скачущий с машины на машину и легко, почти непринуждённо уворачивающийся от выстрелов в упор. И все это – на скорости почти в полсотни миль в час!… Девка, чьи пальцы сминают металл с непринуждённостью гидравлических кусачек, кувыркающиеся по густой траве джипы, разлетающиеся из открытых и оторванных дверей тела…

И уродец, упрямо шагающий на пули. Пошатывающийся от попаданий, истекающий кровью, но упрямо идущий к нему, несмотря на то что первая пуля попала в живот, а вторая в сердце.

Гриффита передёрнуло.

Нормальная, привычная жизнь дала трещину. Он словно бы внезапно оказался героем какого-то дурацкого фильма из тех, что на потеху толпе порождает воспалённое воображение харренвудских сценаристов…

Он тупо стоял, сжимая пистолет так, словно его ребристая рукоять была последним связующим звеном, удерживающим его рассудок от падения в бездну безумия. Стоял и смотрел на то, как «объект», который нужно было забрать, бежит к нему.

Вспоминал оставленные её ладошками вмятины на толстых стальных трубах и….

Сжимавшая пистолет рука сама собой дёрнулась, реагируя на потенциальную угрозу, но разум воспротивился – стрелять? В кого? В босоногую растрёпанную девчонку? Но вмятины… Чудовищные вмятины на боковинах автомобильных кресел! Да пальцы этой… этого существа легко переломают ему все кости!

Но ...насчёт возможного сопротивления и того, насколько она ценна чёртов профессор не сказал ни слова.

«Забрать и доставить».

Точка.

Хоть бы добавили «живой или мёртвой». И все разом стало бы проще. К немалому его облегчению, девчонка на него не кинулась, а упала на колени перед телом монстра и… Исторгнутый ею звук походил на вопль. Безумный, животный не то вой, не то плач. Настолько громкий и пронзительный, что оглушённый волк едва не схватился за уши. Казалось ещё секунду и барабанные перепонки просто полопаются. Но… Достигнув пика, крик внезапно оборвался – каким-то мерзким электронным дребезгом и хлопком, словно где-то что-то лопнуло, отказало, испортилось.

Девчонка замерла, уставившись неподвижным взглядом в одну точку.

А Гриффит тупо стоял на обочине, таращась на всё это действо и не в силах понять, как быть дальше. Как обращаться теперь с «объектом»? Наставить пушку, пока не кинулась мстить за явно небезразличного ей монстра? Потребовать пройти в машину? Да можно ли вообще повернуться к ней спиной? Нет, не после всего того, что тут произошло…

Но и оставаться здесь, дожидаясь подкрепления с базы – тоже глупо. Вон уже с десяток машин сгрудилось на обочине, водилы таращатся на опрокинутые джипы, на вяло шевелящихся в траве солдат, на дымящийся пистолет-пулемёт в его руке. Гриффит дёрнулся было убрать «кохлер», но близость подозрительной девчонки не располагала к таким экспериментам.

А штатские все таращатся. И некоторые уже вовсю звонят куда-то с мобилок, не решаясь подойти к вооружённому волку и копошащимся в траве солдатам. Гриффит тряхнул головой, поковырял когтём в ухе, морщась от тонкого комариного звона.

Посмотрел на девчонку, на свой пистолет… обвёл затуманенным взглядом останки разгромленного конвоя и тяжело осел наземь.

«Забрать и доставить».

Во имя секретности стоило подумать о том, чтобы убраться отсюда как можно раньше – до приезда полиции.

Нет, конечно же выяснение его личности и звания снимет все проблемы как по мановению руки, но… во-первых время, а во-вторых – куча ненужных свидетелей. И странный «объект», который нужно доставить, не демонстрируя все эти странности кому ни попадя.

Гриффит поднялся и несколько зевак-водителей, разглядев в его руке пистолет, поспешили убраться.

- Встать. – Гриффит не стал целиться в девчонку из оружия, но держал ствол наготове.

На то что слова подействуют – он, впрочем, тоже не особо надеялся. И потому изрядно удивился, когда задержанная послушно встала.

Почти минуту он обшаривал её взглядом, пытаясь хоть как-то осознать и осмыслить происходящее. Этот погасший мёртвый взгляд, абсолютную – совершенную неподвижность. Стоит как статуя, ни с ноги на ногу не переступит, ни ещё что-нибудь… Кажется, что и вовсе не дышит.

Не спуская с неё глаз, он отступил к автомобилю, ещё раз оценил ущерб и подумал, что сажать это создание в салон, к себе за спину, было слишком рискованно. Будь она каким-нибудь беглым зэком или военнопленным – он просто заставил бы пленника вести машину, а сам – уселся на заднее сиденье, для верности нацелив в спину задержанного свое оружие. Но… применительно к этому созданию подобная схема казалась слишком абсурдной и опасной. Оставалось одно....

- Залезай. – Он открыл багажник и отступил, в любую секунду ожидая нападения. Но существо с безразличием зомби покорно влезло в тесное пространство.

Массивный джип ощутимо качнулся, словно в багажник залезла не тощая патлатая девчонка, а здоровенный накачанный мужик.

До боли сжимая пистолет, волк ошалело смотрел, как нечто с безобидной девчачьей внешностью внезапно совсем по детски сворачивается калачиком и утыкается носом в коленки. Ни дать ни взять настоящий ребенок, обиженный на весь мир и жаждущий лишь, чтобы все оставили его в покое.

От происходящего сносило крышу и никак не удавалось вернуть мыслям былую легкость, подвижность и кристальную ясность. Все происходящее ощущалось как какой-то дикий, несусветный бред. Нереальность, сон. Утомительный ночной кошмар и не более того.

Заторможено захлопнув багажник, волк оглянулся на толпу.

Проклятые зеваки на обочине испуганно таращились то на него, то на разбросанные в поле джипы и начинающиеся шевелиться тела. Таращились и куда-то звонили. Звонили почти все.

Сколько прошло времени? Пять минут? Полчаса?

В любую минуту к месту «аварии» может явиться полиция и тогда не избежать долгих и нудных выяснений. И, чего доброго, предъявления содержимого багажника. И тогда уж совсем не ясно когда и как это всё закончится…

- Бинкси! – первоначальная попытка гаркнуть на всё поле властным командным тоном провалилась. Вместо зычного командирского выкрика с губ сорвалось какое-то жалкое, едва слышное сипение. Прочистив горло, майор попробовал еще раз: - Бинкси!

- Здесь, сэр! – Овчар с окровавленным ухом, пошатываясь, побрел к нему. Руки пса тряслись и словно бы что-то искали. Наверное – потерянный в траве автомат.

- Остаешься за главного, встретишь полицию, объяснишь им что к чему.

Не дожидаясь ответа, волк повернулся к джипу, на всякий случай подергал дверцу багажного отделения и уселся за руль.

Запыленный джип с выбитым стеклом и солидной вмятиной на капоте подкатил к воротам базы. Дежурный окинул колымагу настороженным взглядом, с удивлением опознал бортовой номер и ткнул в пульт пальцем. Ворота откатились в сторону, открыв небольшой внутренний дворик, оканчивавшийся куда более массивными воротами. Точнее – одной единственной створкой, подымавшейся вверх меж двух массивных колонн.

С десятифутовых стен на джип хищно уставились два пулеметных ствола в гофрированных дырчатых кожухах. Скучающие часовые с интересом разглядывали показавшегося водителя. Коренастый широкоплечий волк коротко объяснился с высунувшимся из бойницы «копытом», предъявил разбитую рацию. Кивнув, конь снова потыкал в пульт и массивная створка внутренних ворот нехотя двинулась вверх.

Волк вернулся к джипу. Заторможенно, как сомнамбула покосился на багажник, перевел взгляд на медленно ползущую вверх створку. Помедлив, сел за руль, тронул педаль газа.

Каждый раз проезжая под этой многотонной железякой, он ощущал противный внутренний холодок, в любую секунду ожидая скрежета и скрипа ломающегося механизма. Представлял, как многотонная плита рушится сверху, легко рассекая машину пополам, ломая кости и сминая плоть в тонкий кровавый блин. Каждый раз ему приходилось собрав всю волю сохранять невозмутимость, но каждый раз, где-то там, глубоко внутри все сжималось и стягивалось в тугой холодный узел.

Но в этот раз всё было совсем по другому – былые страхи вспомнились спустя почти минуту с того момента, как машина преодолела шлюзовой створ.

Подрулив к ничем не примечательному ангару, волк вышел. Навстречу из узкой щели в массивных створках уже спешила процессия – стайка взволнованных профессоров и трое нервно переглядывающихся солдат.

Открыв багажник, волк продемонстрировал доставленный «объект» и устало покосился на подкативший джип из которого показался ни много ни мало сам Паркер. Или кто там сейчас обитал под его дурацким мотоциклетным шлемом. Пару раз проверив личность генерала особо рьяные солдафоны получили такой нагоняй, что не прошло и пары часов как желающих убедиться в подлинности содержимого шлема на базе не осталось.

Профессора возбужденно заметались вокруг багажника.

Подошедший Паркер молча остановился рядом, глядя как белохалатники чирикают с доставленным объектом.

- Диана, девочка моя! Что они с тобой сделали, эти чертовы солдафоны… - Возмущенно всплескивая руками и бросая на Гриффита негодующие взгляды, бормотал хомяк. – Подумать только! В багажник! Варвары!

Волк осторожно покосился на стоящего рядом генерала. Дурацкий мотоциклетный шлем с непроницаемым забралом, теплая не по сезону одежка – куртка с высоким воротником, шелковый шарф, кожаные перчатки, тщательно заправленные под рукава, длинные, до самых сапог брюки. В этом странном одеянии некогда грозный и солидный Паркер внезапно показался ему похожим на ребенка, заигравшегося в супергероев. Или суперзлодеев. Соорудивший себе этакий «скафандр» из подручных средств и расхаживающий в нем в святой уверенности что это круто.

От этой неожиданной мысли Гриффит едва не прыснул. Генерал чуть повернул шлем в его сторону и волк мгновенно посерьезнел – какие бы дикие причины ни были у бультерьера кутаться летом по самые уши, обсуждать эту тему было явно не лучшей идеей.

Паркер повернул голову чуть сильнее – явно раздраженный, что подчиненный не понимает намека, что пора бы уж и доложить о происшедшем.

- Сэр, на конвой напали. Потери устанавливаются – несколько машин выведено из строя, личный состав – в основном легкие и средние ранения. Я оставил ребят …устранять последствия. И разбираться с полицией. – Спохватившийся Гриффит козырнул и вытянулся в подобии стойки «смирно».

На слове «полиция», шлем Паркера величественно обратился к ссутулившемуся у его плеча верному капралу.

- Сию минуту, сэр. Сделаем. – Овчар подобострастно кивнул и бросился «урегулировать вопрос».

Голова Паркера все также молча повернулась к Гриффиту и волк занервничал. Костюм генерала, о котором в первый же день его появления по базе поползли анекдоты и шуточки, вблизи, да еще при этом зловещем молчании забавным уже не казался.

***

- Бррр… - койот в мятом синем халате с любопытством оттянул край окровавленной маски кончиками когтей. Содрогнулся от омерзения и поспешно отвернулся.

- Экий ты нежный – флегматичный сенбернар с легким презрением покосился на коллегу. – Не первый год уж трупы возим, а ты все никак не….

Койот судорожно отмахнулся и обоими руками зажал рот, сдерживая рвотный позыв.

Второй санитар с превосходством ухмыльнулся и с бывалым видом скрестил на груди руки, поджидая когда товарища отпустит. Ленивый взор пса равнодушно скользил по валяющимся в поле джипам, по коллегам, собиравшим в густой траве раненых и пострадавших, по толпе зевак на обочине - проезжавшие автомобили притормаживали, а то и вовсе останавливались, чтобы поглазеть на место аварии.

Высыпавшие из машин парамедики собирали в высокой траве раненых – кого клали на носилки, кто брел на своих двоих, а кто – лишь с помощью медиков. Ни дать ни взять муравьи, деловито собирающие добычу, чтобы утащить потом в свой больничный муравейник.

- Ну, долго ты там еще? – Сенбернар сплюнул жвачку в высокую траву и посмотрел на распростертое в траве тело. Покойник выглядел болезненно тощим и изможденным. Тусклый, всклокоченный мех, иссушенные переплетения мышц и сухожилий… Покойник выглядел так, словно из него выжали все соки, а потом подсушили в центрифуге.

- Там… там.. - койот попытался вернуться к исполнению обязанностей, но тотчас вновь согнулся в приступе рвоты.

Сенбернар вздохнул и закатил глаза, стараясь не обращать внимания на издаваемые напарником звуки.

Проблевавшись, койот присел, тяжело переводя дух и настороженно прислушиваясь к внутренним ощущениям.

- Ну? – поторопил пёс. – Шевелись, я что тут – один трупаки ворочать должен?

Утирая губы, слабонервный санитар со стоном поднялся и со страдальческим видом подхватил труп под мышки. Его все еще сотрясали рвотные позывы, но теперь их худо бедно удавалось сдерживать.

Без особых усилий погрузив тело на носилки, парамедики ухватились за резиновые рукоятки и потащили свой груз к машине.

- Чё ты ржешь, дебил… - ни с того ни с сего огрызнулся койот. – Видел бы ты его рожу… сам бы блевал до вечера…

- Да не ржу я, - вяло огрызнулся едва заметно улыбающийся напарник. – Сдался ты мне…

Не прекращая тащить носилки, койот хмуро обернулся и, видимо вновь вспомнив открывшееся ему зрелище, в очередной дернулся от рвотного позыва.

- Ровней неси, мля! – Прикрикнул пёс. – Дома блевать будешь, неженка!

Койот хотел было что-то ответить, но вторая волна рвотных позывов никак не давала этого сделать.

Кое-как дотащив груз до фургона, парамедики вкатили носилки внутрь.

- Жан, Риви! Тут еще один трупёшник! – окликнул их горностай из соседнего экипажа «скорой». - Забирайте в свой катафалк, а то у нас раненые напрягаются.

Вздохнув, сенбернар и койот потащились за вторым телом. Кряхтя и сопя от усилий, всунули в машину второй труп – в этот раз не тощего, почти невесомого недокормыша, а тяжеленного плечистого солдата.

Безвольно болтающаяся голова покойника безошибочно выдавала причину смерти – свернутую шею.

Вкатив в свой экипаж вторые носилки, парамедики влезли следом.

- Это всё? – скучающий за рулем водитель-сурок сунул нос в окошечко на разделявшей салон и кабину стенке.

- Всё, всё. Поехали! – Усевшийся спиной к кабине, койот грубовато захлопнул окошко перед самым носом водителя.

Машина дважды качнулась – сначала, когда в салон взобрался массивный сенбернар, потом – когда тот с размаху плюхнул объёмистый зад на сиденье вдоль борта. Устроившись поудобнее, пёс пошарил в одном из многочисленных ящичков и извлек на свет приличных размеров сверток.

Работа парамедика на всех накладывает свой отпечаток. За годы возни с трупами и окровавленными кусками мяса начинаешь как-то спокойнее относиться ко всему этому. Невозможно привыкнуть? Полная чушь!… Привыкнуть можно ко всему. Он же вот – привык?

Сенбернар вздохнул и предвкушающе облизываясь, принялся разворачивать промасленную бумагу. На свет показался изрядных габаритов БигДак и обернувшийся на шорох коллега с негодованием зыркнул на него. Всё еще преследуемый мыслями об увиденном под целлофановой маской, он судорожно икнул и сдвинув форточку, выставил нос на свежий воздух.

Жан снисходительно ухмыльнулся и с аппетитом вгрызся в сэндвич.

Фургончик вырулил на шоссе и неспешно покатил по дороге, обгоняемый юркими легковушками и коллегами, торопившимися поскорее доставить раненых в больницу.

Доев сэндвич, сенбернар раскатисто рыгнул и неспешно обтер руки салфеткой. С неприязнью покосившись на пса, койот перевел взгляд на укрытые простынями тела. На миг ему померещилось, что один из покойников – «тот самый» - словно бы… шевельнулся?

Парамедик нервно дернул ухом и пристально уставился на подозрительный труп. Омерзительная личина, увиденная им под маской до сих пор стояла перед глазами. А запах!

Киношные зомби на фоне всего этого кошмара – просто благоухающие розами милашки.

Не отводя взгляда от укрытой белым покрывалом фигуры, парамедик поёжился. Взбудораженная фантазия рисовала картины одна другой жутче.

Кто и что сотворил с этим уродцем? Зачем в него всадили десяток пуль? Почему вокруг было столько раненых солдат и несколько развороченных джипов?

Не может же быть, чтобы всю эту заваруху устроил он один?

А значит там их, таких вот жутиков, было несколько?

Солдаты ликвидировали стаю зомби?

А если их покусали и они вскоре сами превратятся в зомби?

А вдруг сейчас вот этот вояка, мирно лежащий под простыней, уже тихонько превращается в такое же вот существо? И вот-вот вскочит и вопьётся кому-нибудь в горло?

А ведь у них, простых санитаров нет при себе ни автоматов, ни даже пистолетов!

Разве что транквилизаторы для буйных да несколько видов наркоза….

Но не будешь же натягивать на зомби наркозную маску и ждать, пока подействует?

Остается одно - транквилизаторы да миорелаксанты в ядреных дозах…. Вопрос лишь в том, подействует ли седативное на оживших покойников? Впрочем, если десяток пуль подействовало… почему бы не подействовать и миорелаксанту?

Койот нервно покосился на ящички со шприцами и лекарствами. Ехать в одном фургоне наедине с подозрительными телами становилось все неуютнее и неуютнее.

Настолько, что он даже не рискнул по своему обыкновению обшарить карманы «груза» на предмет не завалялось ли там какой-нибудь полезной мелочишки. Покойникам ведь деньги уже без надобности. А им, трудягам - это лишний вечерок в уютном баре за кружкой душистого пива.

Но чем больше койот обдумывал мысль про зомби, тем меньше хотелось приближаться к подозрительным покойникам. Даром, что в тесном фургоне деваться от них все равно особо некуда…

Неровности дороги и повороты заставляли тела под белыми простынями раскачиваться в такт движениям машины. И в этом покачивании ему порой чудилось нечто большее, чем просто реакция безжизненных тел на неровности дороги.

- Ну, чё ты на него так пялишься? Покойников не видал? – Сенбернар добродушно ухмыльнулся сквозь дрему.

- Не нравятся они мне. – Нервно буркнул койот.

- Ха… держу пари, они от тебя тоже не в восторге!

Машина перевалила через железнодорожный переезд и качнувшийся труп солдата словно поддакнул шутке – дважды «кивнул» головой на ухабах.

При виде этого зрелища сенбернар хмыкнул и, поудобнее привалившись к мягкой стенке, смежил веки.

Койот же тихонько открыл ящичек с транквилизаторами, выбрал самый крупный шприц и нацедил в него ядреную смесь сразу из нескольких сильнодействующих препаратов.

Усевшись поудобнее, с подозрением уставился на покойников – может, от греха подальше заранее вогнать каждому по паре кубиков?

Всё спокойнее будет, а за вскрытые лекарства все равно отписываться придется...

Эх, будь он наедине с этими подозрительными покойникам – точно бы так и сделал. Но сейчас… Проснись от его движения Жан – насмешек не оберешься!

И пойдут по всей больнице дурацкие истории о том, как «трусишка Риви» мертвякам «прививки» делал.

Пока он вздыхал и раздумывал, в какое окно прыгать, если зомби всё же оживут, «скорая» вкатила во двор больницы и остановилась у служебного входа. Флегматичный сенбернар продрал глаза и койот поспешно спрятал шприц в карман халата.

- Ну, потащили чтоль… - Жан распахнул двери фургона и грузно спрыгнул на асфальт. Потянулся, зевнул и ухватился за ближайшие к нему носилки. Койот подтолкнул изнутри и они понесли тело солдата в стылый, устланный грязным кафелем коридор.

Морг, на языке местных обителей ласково называемый «трупарня», встретил их специфическим душком и едкими химическими запахами.

В подвальных помещениях царили холод и сырость. Не такие, как в настоящих подземельях, но достаточные, чтобы несмотря на лето и жару во дворе, здешний персонал предпочитал надевать под халаты рубашки с длинным рукавом и штаны до самых пяток.

Водрузив носилки поверх приемного стола, койот и сенбернар принялись «сдавать» покойника.

- Это с девятого километра? – поправив очки кончиком изгрызенного карандаша, деловито осведомился горностай. – Мертвый чтоль?

- Нет, блин, в обморок упал. А мы, придурки, его в морг сразу. – Сердито буркнул койот.

Горностай вздохнул и отметил своим огрызком время прибытия и основные приметы доставленного. С укоризной посмотрев на парамедиков, кликнул «грузчиков».

Из соседнего помещения показались сгорбившиеся конь и бык. Рослые, почти под шесть футов, «копыта» вынуждены были пригибать головы и сутулиться, чтобы не шкрябать макушками о нависающие бетонные плиты. Низкие потолки морга их явно раздражали, а сутулые плечи вкупе с вытянутыми вперед шеями придавали вошедшим довольно зловещий вид. Здоровяки со скучающими лицами покосились сначала на труп, потом на горностая. Бык при этом деловито хрустел яблоком, с аппетитом отхватывая чуть не по половине фрукта за раз.

- Ну че тупим – взяли, понесли! – Горностай ткнул карандашом в накрытое простыней тело.

Конь послушно ухватился за рукоятки носилок. Неспешно отправив в рот остатки яблока, бык последовал его примеру.

- Эй, носилки то, типа, наши! – встревоженно пробасил сенбернар.

«Копыта» с удивлением уставились на носилки, секунду обдумывая ситуацию, переглянулись и конь, выпустив прорезиненные рукоятки, мотнул головой на дверь.

- Че ты мотаешь, че ты мотаешь тут… сам забыл – сам иди! – бык упрямо насупился, всем своим видом показывая, что никуда идти не намерен.

Вздохнув, конь сходил на носилками сам. Притащил, установил рядом. Взяв покойника за руки и за ноги, санитары без особых усилий переложили мертвого солдата на нужные носилки и удалились.

- Это всё? – горностай выжидательно поднял брови, взглянув на них поверх очков. – Вроде говорили, там настоящая бойня была…

- Нет, еще один есть. – Отозвался койот.

- Ну так несите, чё стоять-то. Сам он, поди, не придет, а? – Сварливо буркнул горностай.

Парамедики переглянулись и поплелись за вторым.

- Зуб даю, нечистое это дело… - вытаскивая носилки с «зомби», буркнул Риви. – Военные без документов, кошмарик этот… Помяни мое слово, набегут сейчас кфбшники и всё нахрен засекретят.

- Чего ж раньше не набежали? – резонно возразил сенбернар. – Мы там полчаса всё разгребали… Полиция опять же… А и засекретят – нам-то что?

- Да в том и дело, что нам-то и ничего. А кто этого кошмарика нашел? Кто с ним в одном фургоне трясся?

- Не пойму я тебя. – Сенбернар недоуменно повел бровью, принимая носилки.

- Да уж где тебе… - койот хихикнул. – Интеллект как у «копыта».

- Но-но. – Пёс нахмурился и койот поспешил загладить сорвавшуюся подколку. – Сфотать бы его, а?

- Зачем? – коллега предприимчивого койота озадаченно почесал затылок. – Тебе он что – понравился и дорог как память?

- Идиот. Не мне. – Подобравшись к нему поближе, койот нервно огляделся по сторонам и шепнул почти в самое песье ухо: - Журналисты.

- Чего?

- Журналисты, идиот. – Прошипел койот. – Сделаем фотки, продадим прессе. Тебе что, сотня другая – лишней будет?

- Да не, я чего… - Жан мысленно прикинул на что потратить халявные деньги и мечтательно улыбнулся. – А и впрямь. Давай!

- У тебя фотоаппарат есть? – Риви покосился на укрытое простыней тело. За время поездки несмотря на двойную поверхность, на ней кое-где успели проступить пятнышки крови.

- Представляешь – забыл! Вот каждый день носил, а сегодня забыл. – Не удержался от ехидства пёс. – А ты что – тоже не взял на дежурство мыльницу?

- Блин. – Койот почесал затылок, невольно повторив любимое движение коллеги. – Блин, блин, блин… О!

Коготь парамедика показал в сторону больничного скверика. Туда, где какая-то престарелая леди как раз фотографировалась с внуками. Снимала семейство, по-видимому мать детишек и по совместительству дочь бабули. Лисичка щебетала со своим семейством и делала снимки одним за другим, тратя пленку с неимоверной скоростью.

- Думаешь, даст? – скептично ухмыльнулся пёс.

- Фотоаппарат? – уточнил койот и парамедики пошло захихикали.

- Смотри и учись! – койот согнал с лица ухмылку и придал себе насупленный суровый и властный вид. Ни дать ни взять профессор на обходе! Еще бы халат белый, как у врачей… Но – в конце концов многие ли из посетителей разбираются в подобных тонкостях?

- Девушка! Что вы делаете, тут нельзя снимать! Немедленно прекратите! – койот вклинился в кадр и замахал руками.

Лисичка испуганно попятилась, но предприимчивый «врач» уже вцепился в «мыльницу».

- Нельзя снимать? Что вы несете, это же просто больница! – неуверенно залепетала посетительница и потянула камеру на себя.

- Вот именно, вот именно что больница, а вы тут с фотоаппаратом! Как вам не стыдно, девушка! – койот тоже потянул камеру.

Ошарашенная его напором, лисичка стушевалась и камера выскользнула у нее из рук.

Изъяв орудие «преступления», койот поспешил ретироваться.

- Потом на ресепшене заберете. А пленку я вообще конфискую!

- Эй! Что вы делаете, это моё! Что за безобразие?! Да что вы себе позволяете, эй! Это мой фотоаппарат! – Лисичка поспешила было следом, но длинные каблуки шпильки и юбка-карандаш отнюдь не способствовали развитию скорости, в то время как обутый в кроссовки койот не постеснялся перейти на бег.

Шмыгнув в служебные помещения и убедившись, что преследовательница застряла перед возмущенной санитаркой, проныра пробежал еще через пару комнат и выскочил обратно во двор.

- Что ты творишь, придурок? - начал было сенбернар, наблюдавший всю эпопею стоя у открытых створок фургона.

- Что-то… на пиво нам зарабатываю! – огрызнулся койот. - Держи носилки! Быстрее!

Сенбернар неуверенно потянул рукоятки на себя, а койот, взглянув на счетчик оставшихся кадров, чертыхнулся и осторожно сделал пяток снимков – в маске, без маски, в профиль, крупным планом, снова общий вид. Торопливо смотал пленку обратно в катушку, откинул крышку фотоаппарата и извлек пластмассовый цилиндрик.

- Эй! Вот вы где! – из дверей больницы показалась прорвавшаяся сквозь санитарку разъяренная лисичка.

- Дамочка, успокойтесь, вот ваш фотоаппарат! - койот поспешно сунул пленку в карман шорт и протянул ей камеру.

- Что за дурацкие шутки, я жалобу напишу! Кто вы такой воо… - на середине фразы она разглядела содержимое носилок и осеклась. Секундой позже содержимое девичьего желудка решительно направилось на выход и крикливой лисичке стало не до них.

- Берём быстро. – Койот прикрыл покойника простынкой и подхватил носилки.

- Чего так долго, у меня смена заканчивается, а я вас тут жди… - горностай сердито постучал тупым концом карандаша по столешнице. – Этот – последний?

- Ага.

Парамедики водрузили носилки на приемный стол.

Вернувшиеся «копыта» переложили тело на собственные носилки и меланхолично поплелись восвояси.

– Кстати, слабонервным под простыню заглядывать не советую. – Вдогон им выкрикнул койот.

Секундой спустя из соседней комнаты донесся звук упавших носилок и звуки сдерживаемой рвоты.

Койот мерзко хихикнул, а горностай укоризненно посмотрел на напарников и поправил очки.

- Ну все, мы потопали. – Койот выставил пятерню, надеясь, что суровый регистратор ответит хотя бы вялым хлопком, но тот жест проигнорировал и уткнулся в свои записи.

- Ну и ладно. – Донельзя довольный собой, Риви сунул руки в карманы, нащупал драгоценный пластмассовый цилиндрик и потопал к выходу.

Покосившись на обмякшую на скамейке лисичку, которую обмахивали полотенцем набежавшие санитарки, санитары шмыгнули в машину.

- Гони. – Риви сдвинул разделявшее салон и кабину стекло. – В проявочную!

- Куда? – сонный сурок-водитель недоуменно покосился на коллегу.

- Ну где фотки печатают! – Койот нетерпеливо потряс цилиндриком. – вот она моя хорошая, вот она!

- Ну да, щас всё брошу и поеду. А мили на счетчике мне потом ты подписывать будешь? – Сурок отвернулся и сполз на кресле пониже, явно намереваясь продолжить сон. – Будет вызов – завернём. Если получится.

Во двор влетела пара тонированных джипов.

Выскочившие типы в штатском – одинаковые, как близнецы – стайкой ринулись в больницу. Один из типов остался у дверей, с подозрением оглядел двор больницы и о чем-то доложил в невидимую рацию. Прижал палец к уху, вдавливая невидимый наушник поплотнее, вновь прошелся подозрительным взглядом по двору, выслушивая ответ.

- Ну вот, я же говорил. – Койот поспешно отвернулся от окна и одними глазами показал напарнику в сторону типа в штатском.

- Ох не связывался бы ты… - Сенбернар пожал тяжелыми плечами и нашарил в одном из ящичков очередной БигДак.

- Я же о нас всех забочусь! Срубим деньжат, посидим… а? – койот торопливо огляделся и не придумал ничего лучше, как сунуть кассету с пленкой в щель между сиденьем и спинкой кресла.

***

- Сэр, на нас напали…. Напал… Я не знаю, как это описать, сэр. Он… - Измученный приключениями, Гриффит торопливо хлебнул из стакана ледяной воды.

- Что?! Там был ещё один?! – Генерал подался к нему и волк чуть не подавился. – Что же ты сразу не сказал?! И – где сейчас этот… ещё один?

- Да, сэр. Эта штука… он… он просто разбил стекло – голыми руками! Клянусь, сэр! На полном ходу разбил стекло и вышвырнул водителя. А потом прыгнул на другую машину! Клянусь, сэр - я не псих. Эта хрень….

- Я знаю, Гриффит. – Нетерпеливо перебил генерал. – Он мёртв?

- Да, сэр. – Волк покосился на сидевших вокруг белохалатников, оценивая разумно ли продолжать доклад в присутствии штатских. Но генерал лишь недоверчиво склонил голову набок, разглядывая волка.

- Десять пуль в корпус. – Гриффит нервно оттянул пальцем воротничок и подвигал шеей. - Мертвее некуда.

Генерал мрачно переглянулся с белохалатниками и взгляд этот не обещал ничего хорошего.

***

Сознание возвращалось медленно и странно. Он словно всплывал из какой-то невероятной глубины. Всплывал и никак не мог всплыть. Туда, где-то вверху полоскалось серебристое зеркало поверхности, откуда бил свет и где был воздух.

А здесь, внизу – только вода и тьма. И он барахтался, отчаянно загребал руками и ногами, но поверхность приближалась слишком медленно. Воздух в легких давно закончился и он задыхался, терял сознание, лишь неимоверным усилием воли не разжимая губы в попытке вдохнуть воду. Вдохнуть ртом, как вожделенный свежий воздух. Во всю глотку.

Ещё гребок, ещё…

В груди что-то болезненно хлюпает и булькает, оба сердца пульсируют вразнобой… Точнее – пульсирует только одно, правое… Остальное просто болит, прошитое парой металлических горошин.

Нестерпимо, мучительно.

Боль, тысячи оттенков боли от каждого движения.

В каждой мышце, в каждом волоконце, каждой клеточке тела.

Боль, сполохами прокатывающаяся в нём, кипящая в венах, рвущая сухожилия…. Боль, стягивающаяся вокруг россыпи стальных горошин. Нестерпимо холодных, чужеродных кусочков, засевших в нём как изюм в желейной массе. Точек, которые так хочется выдрать, выковырять из себя любой ценой… Но сначала – воздух!

Поверхность…

Как же долго, мучительно долго и медленно… И вот уже не хватает дыхания, немеют руки и темнеет в глазах. Настолько, что серебристые теплые лучи с поверхности едва различимы. Мир погружается в багровую тьму, отступает даже Боль…. Он трепыхается скорее по инерции, чем осознанно, с тупым упорством повторяя то, что делал в тот момент, когда осознал, что пришел в себя. Или – почти пришел.

Забыл, забыл что-то важное… Что-то очень-очень важное… забыл, забыл, забыл!!!….

Сознание взрывается шквалом сцен, летящим в лицо стеклом, орущими лицами, разлетающимися телами и среди всей этой мешанины – её лицо. Лицо той, которую не спас. Не уберёг, не защитил… Он не помнил кто это и что их связывало, помнил только то, что его убили.

Сквозь серебристую поверхность, оставляя за собой след из пузырьков, летят пули. Одна, другая, третья…

Они вонзаются в него, отбрасывая вниз, прочь от спасительной поверхности. Даря все новые и новые оттенки боли и отчаянья.

Не спас. Не смог… Не справился….

Яростный рывок – поверхность совсем близко. Он касается её ладонями, но серебристо-ртутная плёнка внезапно прогибается, обтягивает его руки и лицо, но никак не рвется, не выпускает его туда, на поверхность, не дает глотнуть свежий живительный воздух.

И тогда он кричит.

Кричит, вкладывая в этот последний вопль всё отчаяние и ненависть, страх и ужас, всю безнадегу и безысходность. И от этого крика серебристая пленка взрывается, расплёскивается в стороны.

Он рывком сел, извергнув вместе с криком фонтан крови. По полу запрыгали какие-то металлические кусочки, плеснувшая кровь потекла по животу и ногам, пролилась на металлический стол и грязный пол в потрескавшейся керамической плитке.

В ушах – беснующееся стаккато собственного вопля, перед глазами пульсирующая багровая пелена, а в лёгких – кипящий, обжигающий воздух.

Воздух.

Жив.

Стол.

Металлический стол.

Кафель.

Характерный больничный кафель – почти такой, как в тех застенках, где он обрёл своё второе рождение.

Где в его теле навсегда поселилась Боль.

Две вытянутых рожи – какие-то бугаи в замызганных грязных халатах. Пятятся от него прочь с перекошенными лицами.

Изо рта одного – вываливается недоеденное яблоко.

С глухим стоном лис перевалился через край и рухнул на холодный пол. Онемевшие конечности не слушались, скользили и разъезжались, никак не желая служить точкой опоры. Оно и не удивительно – сколько он был мертв? Час, два? По всем законам жизни клетки должны были отмереть задолго до этого. Необратимые изменения, некроз и прочие прелести. Но каким-то невероятным чудом он был жив. Правда слишком ошарашен и обессилен, чтобы думать на столь сложные темы именно сейчас.

Он просто пополз – туда, к ним… К ногам тех, кто отступает, парализованный страхом. Пополз с хриплым утробным бульканьем, отхаркивая кровь с металлическими горошинами и оставляя за собой моря, океаны крови. Сначала багровой, потом алой, а потом и ярко оранжевой.

Багровая пелена стянулась, сужая мир до двух кусков мяса – плечистых, мускулистых «копыт». Каждый из которых легко и просто может пришибить его одним ударом, но вместо этого оба лишь пятятся прочь, тоненько подвывая от страха трясущимися губами.

А он ползет, упорно ползет к ним, скрежеща когтями по керамическим плиткам и ощущая такое вожделение, что даже оттесненное куда-то на задворки разума, его настоящее сознание бьётся в истерике и страхе от этих диких желаний.

Через несколько «гребков» ему удается подняться на четвереньки, затем почти удаётся встать полностью. Деревянное непослушное тело словно бы живет своей жизнью. Сжигающий голод гонит вперед, не обращая внимания на истошные вопли сознания.

Дрожащая, трясущаяся плоть, одеревеневшие мышцы.

Падая и оступаясь, оставляя на стенах окровавленные отпечатки ладоней, он надвигался на парочку впавших в ступор санитаров, то стараясь ускорить это смертельное сближение, то, напротив, прилагая все усилия, чтобы оттянуть этот жуткий момент как можно дольше. Ведь где-то в глубине спутанного клубка обрывочных мыслей пульсирует мучительное «нельзя! НЕЛЬЗЯ!». Но Голод… Всепоглощающий, перекрывающий даже его бесконечную боль Голод…

Последний шаг превращается не то в бросок, не то в падение. Он впивается в лацканы одного из синих халатов и в горле рождается хриплый булькающий рык.

А санитар – плечистый массивный бык трясется, вжавшись спиной в уже припертого к стенке коня.

И внезапно протягивает ему надкусанное яблоко каким-то нелепым детским жестом. Словно надеясь откупиться от вцепившегося в него монстра конфеткой, словно пытаясь прикрыться этим яблочком от оскаленной, лишенной губ пасти.

Может быть отказавший от страха мозг внезапно вернул его в далекое наивное детство? Или, быть может - неисповедимый путь инстинкта внезапно выдал единственное верное решение? Бредовое, странное, нелепое… но – верное!

Лис впился в яблоко, вгрызся так, что едва не отхватил толстые неуклюжие пальцы. Ко вкусу фрукта добавился медно-железистый привкус чужой крови.

Неизвестно что из этого подействовало больше – дурацкий жест, пища, полученная сходящим с ума телом или его собственное чудовищное усилие воли…

Он вывалился в коридор, шатаясь и падая, пополз, побрел прочь, оступаясь и оставляя на стенах окровавленные отпечатки ладоней. Понимая лишь, что надо убраться…

Подальше, как можно дальше!

- АааАААААААА! – подвернувшаяся навстречу медсестра со стопкой грязных халатов, выронив свою ношу, шарахнулась прочь.

А вокруг качается мир – то вытягиваясь вдаль, то налетая и отвешивая сшибающий с ног толчок. Но он бредет, карабкается вверх по лестнице. Оступаясь и падая на ступеньках, с невероятным трудом переставляя чужие, непослушные ноги. Все мышцы терзают судороги, тело бросает то в жар, то в холод, но он идет. Продолжает идти, несмотря на слабость и едва слушающиеся конечности.

Вывалившись с лестничной двери, лис обвел ошалелым взглядом замершую толпу – пациенты в мягких пижамах, посетители в цивильном, персонал больницы в белых и синих халатах… Обернувшись на шум едва не выбитой двери, все они выкатили глаза и замерли в ступоре, разглядывая представшее перед ними чудовище.

Не удержавшись на ногах, он в очередной раз упал, пополз к ним, как гигантская улитка оставляя позади кровавый след.

- Зоооомбииии! – вопит кто-то в толпе и все кто способен бегать, срываются с места. В панике бегут, несутся вдаль, сталкиваясь и тоже падая.

На месте остаются лишь древняя бобриха в инвалидном кресле, да старичок неопределенной породы с рамкой-костылем для ходьбы. И еще - и мамашка с ребенком.

Овчарёнок лет шести, казалось, ничуть не испуган появлением страшного гостя.

Упав перед кулером, лис попробовал было нацедить в стаканчик воды, но непослушные онемевшие руки без конца промахивались. Он то не мог вытащить стакан, то ронял, то сминал его в кулаке неловким судорожным движением.

- Дядя, ты зомби? – наивно спрашивает мальчик, вырвавшийся из рук оцепеневшей мамашки. – Настоящий?

Собачонок совсем не боится – он стоит в паре шагов и с интересом разглядывает «дядю зомби».

Зато боится сам «дядя» – багровая пелена лишает связности мысли, а ощущение живой плоти на расстоянии вытянутой руки сводит с ума так, что из безгубого рта непрерывным потоком льет слюна. Настолько, что страшно смотреть на окружающее изобилие органики. И поэтому он старательно смотрит в пол, максимум – на краешек ног тех, кто не успел убраться с его пути.

- Ты пить хочешь? На! – мальчик протягивает ему бутылку газировки и он неловко выхватывает подношение, прежде чем преодолевшая ступор мать с отчаянным визгом кидается к ним и оттаскивает малыша прочь.

От резкого рывка ребенок вскрикивает – на руке его остается длинная кровоточащая царапина, песик плачет, мать орет… бобриха в обмороке, старичок держится за сердце и скоростью в полшага в минуту пытается «убежать» прочь.

Весь окружающий переполох наполнен неразборчивыми воплями и панической суетой.

Больничный охранник – толстый пекинес-коротышка, трясущейся рукой старательно целится в него из револьвера, но стрелять не рискует. Вокруг предполагаемой мишени слишком много потенциальных жертв. А багровая пелена пульсирует, раз за разом фокусируясь на разных объектах, словно подсказывая – ну вот же, вот!

«нельзя, нельзя, нельзя!…..».

Выронив бутылочку, он корчится на полу, стискивая голову и пытаясь унять дрожь. Лихорадочно хватает бутылку вновь, откусывает горлышко вместе с пробкой, опрокидывает в безгубый рот.

Теплый «Доктор Пепс» брызжет вокруг, обливает его и пол, стекает липкими потоками в шерсть на груди, но в бутылке остается еще достаточно, чтобы сделать несколько глотков. Живительных, мучительно сладостных глотков, хоть на миг чуть приглушающих Голод.

И вот он уже снова не то хромает, не то ползет – куда-то вперед, прочь из тесных стен и подальше от орущих и мечущихся кусков мяса.

А в оставшемся позади коридоре возникает какое-то движение.

Фигуры в темных костюмах бегут против течения, на бегу доставая что-то из под пиджаков. Что-то продолговатое и металлическое. Разглядеть их в подробностях не удается – багровое марево искажает и размывает реальность, но инстинкт гонит прочь – подальше, подальше от всех!

В очередной раз врезавшись в стенку, лис перекатывается вдоль нее, пытается заставить себя побежать, оттолкнуться, но стена вдруг предательски расходится в стороны и он проваливается в маленькую тесную комнатушку…

Лифт.

Он барахтается, пытаясь встать, ухватиться за поручни вокруг, пачкая зеркала и пол кровью.

Зеркала…

Окровавленный кусок плоти загнанно смотрит на свое отражение. Пытается попятиться, вывалиться обратно, поскальзываясь и снова падая, но двери уже закрылись и лифт поднимается куда-то вверх. А отражения смотрят на него – левое с ужасом, правое – с грустью, а то что по центру – с ненавистью.

Больницу оглашает вопль, переходящий в захлебывающийся потусторонний вой. И от этого воя у всех, даже у типов в штатском, дыбом встает шерсть и образовывается предательская слабость в ногах.

Дзынь.

Мелодичный сигнал сообщил о прибытии лифта и металлические створки распахнулись.

Лис вывалился в коридор, шатаясь и то и дело падая на четвереньки, двинулся прочь. Но медленно, слишком медленно: на лестнице уже слышен топот приближающейся погони.

И багровая пелена почти непрозрачна, а обострившийся слух различает шаги на соседних этажах. Он слышит их дыхание, ощущает пульсацию сердец. Сердец, наполненных солоноватой горячей жидкостью. Окруженных сладкой горячей плотью.

И эти маленькие маячки маняще пульсируют, окружают его, сжимают кольцо.

«Нет, нет, нет, нет, нельзя! Прочь! Уходите!»

Он стискивает голову и с лишенного губ рта срывается не то хрипящее дыхание, не то глухой, полный отчаянья рык. Первый выскочивший с лестницы преследователь летит обратно с разорванным горлом, второй успевает сделать выстрел и секундой позже повторяет участь первого.

Остальные, предпочтя не рисковать, открывают лихорадочную пальбу по дверному проему. А он уже хромает прочь, зажимая свободной ладонью вонзившийся в живот дротик. Рана вокруг иглы пульсирует новыми, нечастыми в его палитре ощущений оттенками боли. Он почти видит, как содержимое дротика растекается ядовитой, тошнотворного вида жижей по всему его телу, проникает в вены, движется к мозгу.

Отупело посмотрев на дротик, Пакетик вырвал его и швырнул в сторону в очередного набегающего преследователя. Ойкнув, пёс пробежал пару шагов, после чего рухнул и по инерции подъехал к его ногам.

Багровая пелена почти черна, в ней бьют золотые, ослепляющие молнии. Выхватывают пульсирующие контуры окружающих предметов, скользят по стенам, подсвечивая бездонные провалы дверей и окон.

Хрипя, он вваливается в ближайший провал.

Одуряюще пахнет фруктами.

Яблоки! Бананы! Апельсин!!!

Он вгрызается в лежащий на чьей-то тумбочке пакет с фруктами, не обращая внимания на вязнущий в зубах полиэтилен и бумагу, хруст горьких цитрусовых семян и поскуливание забившегося в угол палаты пациента.

Яростно урча, лис терзает сочную мякоть, словно дикое животное, впившееся в плоть живой добычи. А ошалевший обитатель комнаты сидит на кровати, по самые глаза прикрывшись одеялом, крупно дрожит и, кажется, не дышит от страха.

Покончив с фруктами, лис прихватил палку колбасы и вывалился обратно в коридор.

Форсированный метаболизм мгновенно набросился на набитое в желудок месиво, расщепляя, извлекая, преобразовывая… Багровая пелена чуть прояснилась, а к мышцам вернулось еще немного чувствительности. Уже почти не падая, он зашлепал к высоким стеклянным дверям, за которыми виднелся не то большой балкон, не то терраса.

Вслед раздалось несколько выстрелов, в спину вонзился еще один дротик, но основная масса прошла мимо - замешкавшаяся погоня только сейчас выбежала в коридор и расстояние еще не позволяло одновременно бежать и прицельно палить в сторону ускользающей добычи.

Лис побежал.

Не так, как когда-то, ложась грудью на ветер и совершая двадцатифутовые скачки, но ускорив отнимающиеся ноги насколько позволяло измученное тело.

Гадость из дротика, хоть и не уложила его мгновенно, но, кажется, начинала действовать. Что ж, попытка номер два подходит к концу.

И лучше бы этому концу быть окончательным.

Третий этаж - должно хватить.

Вывалившись на террасу, он скатился по неожиданно оказавшимся тут ступенькам и захромал к краю. Ноги отказали буквально в шаге от бортика, но он дополз, втащил себя на немеющих руках на самый край, тяжело перевалился через бортик и последним усилием уронил себя вниз, потеряв сознание еще до того, как тело успело ощутить полет.

Отставшие типы в штатском осторожно выглянули из дверей. Ощетинясь пистолетами, двинулись по террасе, боязливо заглядывая за цветочные тумбы и газоны и нервно тыкая пистолетами за каждое потенциальное укрытие загнанной жертвы.

Лишь спустя пару минут безуспешных поисков кто-то из преследователей выругался и подбежал к бортику. Свесился вниз, выругался снова, выглянул с другого бортика, выругался еще раз и побежал к третьей стороне террасы.

***

Тимка, лежал головой на мягких округлых рысиных ляжках, а сверху подобно балкону нависали две другие увесистые округлости. Мягкие широкие ладони ласково прогуливались по его плечам и груди. Отмечая поцелуями каждый пройденный сантиметр, с другой стороны к нему прижималась кошка. Разумеется, полностью обнаженная.

Покрывая каждый сантиметр его тела жаркими щекотными поцелуями, кошка неумолимо спускалась все ниже и ниже – туда, где, казалось еще секунда - и пуговица, удерживающая шорты, выстрелит подобно пуле.

Ему было одновременно и стыдно и уютно и… Что-то пощекотало кошачий нос и Тимка, наполовину вынырнув из сладких грез, недовольно поморщился. Повернулся со спины на бок, надеясь укрыться от источника щекотки, чтобы досмотреть сон, но не тут то было! Противное щекотное ощущение вновь дотянулось до его несчастной сопатки. Он до последнего игнорировал мерзкий раздражитель, отчаянно пытаясь погрузиться обратно в сладострастные мечтания, но тщетно – Самый Лучший Сон в его жизни уже ушел. Отступил, развеялся, оставив мучительно томные переживания и болезненное напряжение в штанах. А вот источник раздражающей щекотки никуда не делся, как не выгибался он и не ворочался, пытаясь спрятать нос, щекотка блуждала по телу – то кончик уха, то уголок рта… То снова неосторожно открывшийся нос.

Ожесточенно чихнув, Тимка сердито открыл глаза и уставился на нависшую над ним физиономию одного из Джейков. Бельчонок радостно заулыбался и убрал подобранное голубиное перышко за спину:

- Доброе утро.

- Угу. – Тимка страдальчески вздохнул и уселся. Сгорбился и ссутулился, устало опираясь на кулаки, как старик на тросточки. Посидел, какое-то время тупо приходя в себя и пытаясь разлепить смыкающиеся веки. Избитое тело все еще ныло и болело, казалось, даже сильне, чем в день побоев.

- Че, все уже проснулись? – Тимка яростно потер глаз и недовольно покосился на второго Джейка, с любопытством вертевшего в руках его найденные вчера сокровища. Пластмассовые бирюльки и огромную армейскую рацию.

– Положи, сломаешь!

- Не сломаю, я осторожно. – Причем ответил ему не тот Джейк, что ковырялся с «кладом», а тот, что сидел возле Тимки и смотрел на него. И выглядело это… довольно жутковато. Кот хмуро уставился на бельчонка, словно заново осознавая переосмысливая тот факт, о котором почти забыл в горячке приключений последних дней.

Два тела, один мозг.

Интересно, в котором из них? Или у обоих… как «половинки» одного целого?

А что было бы, если, например, один из них умер бы?

И как вообще такое возможно? В смысле – даже будь они абсолютными копиями друг дружки, почему по мере взросления все же не стали разными? Ведь то, что они видят, те мысли и эмоции – все то, что крутится в их головенках не может же все это быть настолько одинаковым всегда? Вот например сейчас – один спокойно перебирает пластиночки с цифрами, а второй сидит рядом с ним. И словно не интересно ему ни капли, что там второй обнаружил. Настоящие близняшки бы вместе копались, а тут…

Тимка привычно потрогал языком лунки от выбитых зубов, мысленно пожелал охраннику долгой мучительной смерти и нехотя поднялся. Кряхтя и сопя как глубокий старик, поморщился и потянулся, выгнувшись в нескольких причудливых позах. Затекшее со сна тело ныло и болело, но после несколько потягиваний слегка полегчало.

- А там Рона поесть сделала. – Ближайший бельчонок умильно ухмыльнулся и смущенно потупился. - А мне скучно.

Не найдя что ответить на последнюю часть фразы, кот оживился – со всеми этими побегами-переездами вчера ночью он лег голодным. И подкрепиться было бы совсем не лишним.

Спустившись по лестнице, он настороженно принюхался и прислушался, но в полумраке заброшенного дома не раздавалось никаких особых звуков или запахов. Не считая обычного душка от лежалых листьев, пыли, подгнившего дерева и плесени.

Ближайший из Джейков собрался за ним и кот в какой-то момент подумал что-то вроде «как непривычно видеть одного из близняшек без второго». Но второй, отложив Тимкины «сокровища», без лишних слов последовал за первым.

Тимку в очередной раз кольнула зависть. Эх, вот бы ему такого близняшку. Чтобы понимать без слов, чтобы всегда рядом… чтобы…. Эх…

Подхватив неловко сползающего по перилам бельчонка, Тимка помог малышне спуститься на дощатый пол и двинулся к облюбованной компанией комнате. Он уже мысленно ощущал на языке приятный вкус тушенки и немного смущался за свои довольно развязные сны, с её, Ронкиным участием, как… реальность превзошла все ожидания.

Рысь сидела на подоконнике, разглядывая видневшиеся сквозь кроны деревьев крыши и явно блаженствовала. А Рик… наглая рыжая морда! Рик сидел рядом и как ни в чем не бывало разминал ей ступни. Босая рысья пятка лежала у него на бедре, а лисьи пальцы деловито мяли, поглаживали, скользили по ней как пара мохнатых рыжих пауков.

Оторопевший Тимка замер на пороге, словно получил увесистый удар под дых. Настолько резко, что шедшие следом близняшки от неожиданности уткнулись ему в спину.

А он стоял и смотрел. И внутри все рушилось, как хрупкая древняя стена из иссохшего крошащегося кирпича под ударами тяжелой чугунной груши «стенобоя».

- Тим? Ты чего? – где-то там, во внешнем мире кто-то из Джейков потеребил его за край футболки. А очнувшаяся парочка у окна порывисто обернулась на звук беличьего голоса.

Оцепеневший кот смотрел на испуганную рысиную мордаху, на недовольную рожу лиса… А внутри все рушилось, сыпалось, падало куда-то на дно той бездонной пропасти, которая внезапно образовалась у него где-то внутри. А следом летел и он сам, проваливался, словно тонул в себе самом. И весь окружающий мир словно бы отдалялся, уносился куда-то вдаль. Настолько далеко, что происходящее вокруг доносилось словно бы с задержкой.

Должно быть немая сцена длилась секунду-две, не более, но за это время, он, казалось, успел прожить небольшую жизнь.

Не говоря ни слова он развернулся и ринулся прочь. Не то чтобы с какой-то четкой целью, так – чисто рефлекторно. Убраться подальше… от всех них, от мыслей и ощущений что захлестнули его сейчас жгучей удушливой петлей. Большинству этих эмоций он и названия то не знал. А может знал, да не мог подобрать слов… Навалившееся отупение подмяло, смело лавиной привычный уклад, оставив после себя лишь бессвязные, разрозненные обрывки связных мыслей.

Плюшевый хамелеончик, не более.

А вот любовь-морковь – это с кем-то другим, конечно. Кто он такой? Что он себе вообразил… И главное с чего? С тех дурацких объятий, с посиделок под дождем? С поцелуя, который то ли был, то ли привиделся ему в горячечном бреду?

- Тим… - Рысь выдернула ногу из лисьих лап и неловко сползла с подоконника. – Тим, постой!

Он рванул по коридору. Не оглядываясь, не останавливаясь… Из глаз хлынули злые слезы. Разочарование и обида… И еще какое-то мерзопакостное чувство, названия которого он не знал.

Он бежал.

Прочь, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Забиться в какой-нибудь темный угол, отдышаться, отсидеться… чтобы никто не видел его унижения и позора, не трогал и не бухтел в ухо какой-нибудь утешительный бред.

Бред, который ничего не меняет.

Не разбирая дороги, он запнулся о кривую ступеньку и пребольно врезался локтем в стенку. Побитые ребра отозвались болью, а в плече что-то явственно хрустнуло. Да так сильно, что на глаза навернулись слезы. Вспомнив о собственнолично натянутой тут «сигнализации», Тимка в последний момент попробовал было перепрыгнуть «заминированные» ступеньки, но движение вышло слишком неловким и запоздалым - нога подвернулась и он совсем по-детски проехался юзом по шершавым доскам. И это унижение стало последней каплей – из глаз неудержимым потоком хлынули слезы. Вскочив, кот рванул прочь уже бегом.

Более крупная и длинноногая рысь возможно бы и догнала его на прямой, но никак не в тесных закоулках полуразвалившегося домишки.

- Тима!!! – оступившись следом за ним и едва не пропахав носом оставшиеся ступеньки, она споткнулась, запрыгала на одной ноге и обессиленно привалилась к перилам. Где-то наверху громыхнули банки а со второго этажа свесилась беличья мордаха.

- Да что с тобой? - Показавшийся следом Рик двинулся вниз по лестнице. – Вернется он, куда денется… То же мне, Отелло помоечный. Или ты… Постой-постой… только не говори, что ты всерьез….

Лис присел было рядом, но получив чувствительный тычок, едва не треснулся головой о стенку.

Помотав головой, ошалело уставился вслед уходившей Роне.

- Да ладно?! Да госсподи ж ты боже мой… Вы что все такие психованые-то? – лис сокрушенно вздохнул, шлепнул ладонями по коленкам и возвел очи к небу. – Дурдом какой-то! Ни поесть, ни потрахаться…

***

«Бричпорт».

Короткая, потертая непогодой надпись. Часы над ней, показывающие четверть первого.

Город, в котором… Кошка уткнулась лбом в прохладное стекло, с непонятной, неожиданной тоской и грустью разглядывая вокзал и увешанных чемоданами прохожих. Юрких носильщиков с тележками, бойких торговцев всякой мелочевкой.

Город, в котором она была не одна. Хотя бы какое-то время.

Город, в котором рядом были другие, такие же, как она - никому не нужные, отверженные и гонимые всеми… Обреченные выживать по всяким закоулкам, спать в пол уха, есть в пол брюха…

Ловелас Рик, симпатичные близняшки-двойняшки, дебильный и второй лис - отвратительный на вид и запах, но при том вполне милый при подробном рассмотрении. Не очень то ласковые с ней девчонки, ревниво хмурившиеся каждый раз, когда мальчишки таращились на ее прелести.

И, конечно же, полосатый пройдоха-кот. Шебутной, суетливый и столь трогательно пытающийся казаться бывалым и опытным, что это даже умиляло.

Как они там сейчас, без неё?

Не то чтобы она могла претендовать в их жизни на сколь-нибудь значимую роль – на это Вейка и не надеялась… Скорее, просто накатил очередной приступ глупой ностальгии.

А еще - мысли о том, что вопреки всем перипетиям и этой её странной «особенности»…. – никто из той компании ни разу так и не попробовал взять ее силой. В отличие от всех прочих.

Вот почему, интересно?

Не от большой же воспитанности?

Кошка отлично помнила все эти характерные взгляды. Полные тщательно скрываемого интереса, а то и неприкрытого вожделения и похоти. Помнила, как мальчишки капали слюной, как украдкой поглядывали на ее попку, ляжки и сиськи, выгодно подчеркнутые узлом рубашки.

Исключением были разве что бельчата – еще слишком маленькие, чтобы глядя на кого-то, представлять в уме что-нибудь «этакое».

Помнила Вейка и то, как другие девчонки сердито, а то и зло таращились на нее в такие моменты. Помнила всё, кроме того, с чего вдруг всё завертелось и понеслось под откос.

Вроде бы из-за яблока? Подумаешь, не поделилась с малышней! Не им ведь дарили, в конце-концов… А ей, Вейке!

Хотя сейчас… сейчас ей почему-то внезапно стало стыдно и неловко. Ну что стоило тогда хоть половинку оставить мелким?

И, быть может, все тогда пошло бы совсем иначе.

В носу защипало и она с изумлением коснулась уголка глаза подушечкой пальца. Слезы?

Она растерянно заморгала и на всякий случай насупилась: вот ещё, не хватало! Ушла так ушла. Всё равно никто особо не горел желанием её остановить и уговорить остаться.

Нет, ну... Рик, конечно же, попробовал… Да только недостаточно старался.

И вот результат!

Эх и понесла ж её нелегкая домой… От накативших мыслей о собственных проблемах, кошка едва не разрыдалась в три ручья. Безумно захотелось к кому-нибудь прижаться – живому, тёплому… кто бы обнял, прижал к себе покрепче и сказал что-нибудь банальное… Шепнул на ухо какую-нибудь типичную нелепую чушь, в которую она, небольшим усилием воли хоть на миг бы поверила.

Увы – даже симпатяжка-проводничок, за последние часы относительно пришедший в норму, испуганно жался от неё как можно дальше. И по любому поводу выбегал куда-то из купе, подолгу пропадая в глубинах поезда.

А она… она нервно поёрзывала у окна и прижимаясь к прохладному стеклу то лбом, то виском, то скулой. Вокзальные часы под облупившейся надписью едва шевелили стрелками. Словно нарочито издеваясь над её желанием поскорей убраться из своего очередного прошлого….

Двадцать пять минут первого.

Вейка пристроила подбородок на уложенную вдоль окна руку.

Сколько, интересно, тут длится стоянка?

Минут пятнадцать?

Скорей бы уж. Скорей бы, громыхнув вагонами, состав тронулся дальше. Неважно куда - лишь бы подальше от этого всего. Унося её туда, где ничего не напоминает обо оставленных позади проблемах. Где можно в очередной раз начать всё с чистого листа. Подальше от собственных проблем, подальше от проблем остающейся в этом городе компашки.

От искушения поверить в то, что всё могло бы быть хорошо.

Хотя, почему нелепого? С её-то недавно открытой способностью… да при умелом использовании – проблемой в её жизни остался лишь выбор: кого назначить себе в мужья.

Олигарха-миллиардера?

Или, быть может – министра?

А чего мелочиться – президент тоже сойдёт!

Да, конечно, всякие политиканы не могут вот так просто бортануть свох престарелых кошелок и открыто «замутить» с молодой красивой девчонкой. Но любовниц ведь никто не отменял, да?

«Двенадцать тридцать одна».

Чёрт, мы что тут – полчаса будем торчать?

Кошка вздохнула, почти с ненавистью глядя на тормознутые часы.

И невольно улыбнулась, представив себя на белоснежной яхте, в окружении личного гарема атлетически сложенных мужчинок десятка-другого видов. Услужливо массирующих её стопы, подающих на серебряном подносе оранжад и наперебой старающихся угодить ей чем только можно. Как королеве.

И где как не в столице, начинать свое стремительное восхождение в вершинам?

Увлекшись фантазиями, кошка неосторожно вспомнила о странных реакциях песика-проводничка, разом помрачнела и даже ощутила нечто подобное уколу стыда.

Хотя – почему стыда, откуда стыд? Отставить!

Оба получили что, чего хотели.

А пёсик… Пёсик просто нуждался в разрядке. Да и она сама тоже.

В конце концов – ни от кого же не убавилось? Просто два кусочка мяса к взаимному удовольствию потерлись друг о дружку. Только и всего.

А все эти нелепые страдания, метания и прочая муть – проблемы, высосанные из пальца. Для тех, у кого нет проблем настоящих, посерьёзнее.

Хочет страдать? Да пожалуйста! Да на здоровье!

И всё же какой-то мерзкий привкус от всех недавних приключений у неё остался.

«Двенадцать тридцать четыре».

Скорей же, ну скорее!

А может… может и впрямь - сойти? Вот просто так, взять и сойти.

Ну что она теряет теперь? На пути к сбыче мечт, когда все самцы мира готовы пасть к её ногам! А может – и не только самцы?

Кошка представила себе, как ее домогаются рысь и волчица и невольно фыркнула.

Да, пожалуй путь к мечте можно начать с любого городишки, не обязательно столицы. А до президента добраться она ещё завсегда успеет.

Поезд внезапно тронулся и она, поспешно подхватив сумку, шмыгнула в тамбур. Чмокнула в щеку вновь шарахнувшегося прочь песика и по-кошачьи ловко спрыгнула на перрон.

***

Выбравшись из полицейского участка, овчар и тигр, старательно избегая встречаться взглядами, застыли на крыльце. Краем глаза Макс следил за фигурой Фостера. Следил и не мог выдоить из себя ни одной связной мысли. Просто какой-то белый шум и паническое ожидание подвоха.

Словно в любой момент осыплются декорации и на сцену явится толпа гогочущих зрителей. Но декорации не падали, а зрители всё не появлялись…

И новоиспеченные напарники тупо стояли, глядя в пространство и не решаясь обменяться взглядами.

И явно видя все эти дурацкие заминки и метания краем глаза.

Вот овчар чуть повел носом в его сторону, словно бы собираясь наконец хоть что-нибудь сказать… Но в последний момент не решился и отвернулся. Не потому ли, что уловив это его движение, Макс тоже начал поворачиваться? Начал, но замер, увидев, что Рид напрягся и отвернулся?

В свою очередь, пёс, словно передумав ещё раз и уже пожалев о том своём движении, внезапно вновь повёл носом в сторону тигра. Но тут уже отвернулся Макс – смущенный и раздосадованный на возникшую неловкость и свою нелепую пантомиму.

Похоже, идиотизм происходящего в полной мере осознавали оба.

И оба в равной степени не знали или не решались прервать затянувшееся молчание.

Ступор прервал зычный окрик капитана:

- Пайкман! Фостер! – рявкнул Биггант, высунувшийся со своего окна. – Какого, мать вашу, вы ещё не на маршруте? Отдельное приглашение надо?!

Вжав головы в плечи, парочка поспешила к машине.

Открыв дверь, все также не глядя друг на друга они попадали в салон.

Рид - за руль, Макс - на место справа от водителя. Не выдержав, напряжённо переглянулись и тотчас снова подчеркнуто уставились каждый в свою сторону. Дозрев, одновременно повернули головы, обменявшись настороженными колючими взглядами. И всё также не найдя слов, молча отвернулись.

Мрачно наморщив лоб, Рид рывком повернул ключ, с преувеличенным вниманием посмотрел в зеркало заднего вида… Словом – старательно изобразил полное погружение в невероятно сложный процесс управления автомобилем.

Заурчав мотором, машина попятилась с парковочного места, Рид ловко переткнул передачу и полицейский «Бьюфолк» рванул вперед.

Чувствуя себя до предела глупо и совершенно не представляя, как быть и что делать, Макс угрюмо таращился вдаль. Овчар задумчиво крутил баранку и к диалогу тоже не стремился. На физиономии его пребывало сосредоточенно-мрачное выражение.

Гробовое молчание и дурацкие гляделки внезапно напомнили ему свой первый день с сержантом. Разве что молчание бульдога в тот раз было скорее безразличное, ну – максимум слегка недовольное. Сейчас же… оба, казалось, в любой момент ожидали взрыва, криков, а то и драки.

Детство какое-то! Два взрослых, ну или почти взрослых парня…

Макс лихорадочно подыскивал слова, но дальше «слушай, …» дело за весь день так и не продвинулось.

Они механически реагировали на вызовы, Рид крутил баранку, а Макс пытался стать маленьким и незаметным. Выбирался из машины, когда требовалось, бдительно следил за окружающими, держа руку на кобуре с «глотчем» и прикрывал напарнику спину.

Но никаких особых эксцессов за первую половину дня так и не случилось. И сейчас он отчасти даже жалел об этом. С тоской вспоминая ту палитру ощущений, когда очертя голову сунулся в самое пекло вслед за этим нахальным камикадзе. Не думая, не взвешивая их шансы… Просто следом.

- Жрать будешь? – грубовато прервал его ностальгические экскурсии Рид.

Моргнув, Макс вернулся к реальности и с удивлением обнаружил, что автомобиль давно стоит через дорогу от кафешки, мотор заглушен, а овчар сердито смотрит на него.

- Не хочу. – Макс отвернулся.

- Как знаешь. – Овчар вылез из машины и разочарованно хлопнул дверью. Кажется – заметно сильнее, чем стоило бы… Вздрогнувший тигр уставился ему в спину.

Выражает недовольство навязанным напарником? Или …может быть приглашение отобедать вместе было хорошо замаскированной потугой завязать неловкий разговор и хоть как-то помириться? А он этак… словно отбил протянутую руку.

Но – ведь не скажешь же, что тупо нет денег? Что вот уже вторую неделю живет впроголодь? Тем более – сейчас, тем более – ЕМУ!

А ведь Рид, чего доброго, вполне мог принять отказ Макса пройти с ним в кафе за личную обиду. Тигр угрюмо скрестил на груди мощные руки и немного сполз в кресле, устраиваясь на долгое ожидание.

В мыслях крутилось разное.

Тысячи вопросов, не имеющих ответа.

Тысячи ответов, к которым не придумать вопроса…

Еще вчера он и мечтать не мог о том, чтобы их поставили в один экипаж, а сейчас…

На душе было тревожно, тошнотно и гадостно. И от происшедшего ранее и от гнетущей неопределенности, чем всё это закончится.

А ещё в теле на второй день голодовки начала ощущаться какая-то странная, пугающая легкость. Словно пропустил стаканчик виски.

Потеряв интерес к разглядыванию потока машин, Макс поерзал в кресле и принялся разглядывать прохожих. Не то чтобы всерьез надеялся увидеть нечто, требующее вмешательства полиции… скорее просто от скуки. И именно поэтому не сразу понял, что именно привлекло его внимание.

Спешащие по своим делам, сидящие на лавочках, покупающие мороженное у лоточника, расположившегося возле ворот зоопарка… пестрой толпой с вкраплениями воздушных шариков, воскресная толпа бурлила вокруг. Кричали мальчишки-газетчики, капризничали детишки сердитых мамаш, зазывал покупателей мороженщик.

Обычный воскресный день, обычная толпа. Но всё же что-то было не так.

Один из прохожих, точнее – одна… Тащила с собой внушительных размеров сумку. Не мелкую дамскую сумочку, а огромный коричнево-зеленый баул, набитый так, что молнии и застежки едва справлялись со своим назначением.

Тигр уставился на девчонку лет пятнадцати. В нелепой клетчатой рубахе почти до середины бедер, в тесных, почти незаметных под рубахой джинсовых шортиках, кошка топала по улице буквально лучась счастьем, чуть ли не вальсируя.

Размахивала руками, улыбалась прохожим… вела себя так, словно сегодня в её жизни случилось нечто очень-очень хорошее. Настолько, что её всю прям-таки переполняет и распирает желание поделиться этой радостью со всеми.

И вот она топает в припрыжку, не обращая внимания на тяжесть сумки и размахивая свободной рукой. Улыбается прохожим, глазеет по сторонам.

А Макс таращится на нее, с завистливым любопытством разглядывая эту невинную детскую радость. Милую улыбку, смешную куцую челку, забавный розовый нос и огромные золотые глаза.

Редкий цвет.

Черная кошка с белой манишкой и золотыми глазами.

Не подозревая, что привлекла внимание, она шла вдоль тротуара, неуклонно приближаясь к их с Ридом машине. В какой-то момент их взгляды встретились. И все невинное очарование, вся её неприкрытая радость и веселье внезапно сменились страхом и паникой.

Девчонка едва не выронила сумку и сбилась с шага. Тотчас попыталась вернуть лицу прежнее выражение, а походке – безмятежность и невинность, но получилось как-то натужно фальшиво и неубедительно.

И Макс нахмурился, припоминая где же мог видеть её раньше.

Может – в участке?

Кто-то из задержанных мелких потаскушек или воровок?

Да нет, нет, вроде нет. Но где, где же он мог видеть это личико?

А кошка замешкалась, ощутимо сбавив шаг, завертела башкой по сторонам, словно прикидывая пути отступления.

Но вдоль тротуара тянулась сплошная решётка зоопарка, а внезапно бежать через дорогу прямо перед носом у полицейского… или, того лучше – этак просто развернуться на ровном месте и двинуть в обратную сторону – явно не самые беспроблемные способы разминуться с полицейским, не привлекая к себе его внимания.

- Леди? – Он приоткрыл дверцу, собираясь выбраться из машины. Не то чтобы собираясь всерьез устроить неприятности этой девчушке, скорее в раздумьях и от желания хоть как-то скрасить скуку.

И тут одновременно произошло два события. Во-первых из кафе вернулся Рид, а во-вторых - внезапно бросив свою огромную сумку, кошка-малолетка со всех ног рванула в обратную сторону.

Чертыхнувшись, Макс выскочил из машины. Не то, чтобы он понимал зачем это делает… но раз девчонка бежит – значит дело нечисто, так ведь? А значит – стоит догнать и разобраться. Этак ведь, если все кому не лень начнут от полиции убегать – о каком порядке вообще речь?

- Э?! – Рид ошалело высунулся в окно.

Не найдя слов для ответа, Макс мотнул головой и выразительно показал ему обоими руками в сторону бегущей девчонки. Не увидев понимания, отмахнулся – «ааа, да что там объяснять!» и припустил следом.

Ошарашенный внезапной погоней, овчар почесал в затылке, поглядел на одиноко валяющуюся на тротуаре сумку. Напуганные беготней, пешеходы опасливо обходили баул стороной.

Вздохнув, Рид выбрался из машины, подхватил сумку и посмотрел вслед бегущему напарнику. Достигнув дальнего поворота, тигр свернул и пропал из виду.

Забросив сумку на заднее сиденье, овчар вздохнул еще раз и завел мотор.

Глава 14: Крысы, кафе и дубль два

- Варвары! Тупые солдафоны! В багажник! Это ж надо было додуматься!!! – бесновался Фрейн. Толстенький коротышка-хомяк мячиком прыгал вокруг нее, без особой нужды помогая выбраться из места заточения.

Как во сне Диана шагнула из багажника, как во сне прошла по незнакомым запутанным коридорам. Как во сне уселась в кресло, как во сне - отстраненно и безразлично глядя на то, как руки суетившихся вокруг лаборантов нащупывают потайные крепления и клапаны, оттягивают, отворачивают в сторону пласты меха с ее плеч, ключиц, ребер. Как обнажаются скрывающиеся под этим мехом маслянистые каркасы, щитки, кабели, тяги червячных усилителей и волокна миомеров. Как втыкают в разъемы и клапаны трубки, проводки и кабели, как заполняется все поле зрения репортами о подключении новых интерфейсов, сканировании субсистем и отправке логов на визирующий сервер.

- Диана? Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь! – профессор суетился вокруг, отпихивая лаборантов и проверяя то один, то другой процесс лично.

А она неподвижно сидела в кресле, бездумно глядя куда-то сквозь суетящиеся вокруг фигуры и раз за разом прокручивая перед внутренним взором ролик с последними секундами ЕГО жизни. Раз за разом таращась на вонзающиеся в тело пули. Прошивающие насквозь, застревающие в теле или проносящиеся насквозь. Непроизвольно анализируя и оценивая повреждения, допуски, вероятности, векторы входа и джоули переданной энергии…

Сопроцессор раз за разом выдавал сетку проекции и диагностировал смерть на каждом из попаданий, не оставляя и сотой доли погрешности. А она раз за разом упрямо обнуляла кэш и с исступленным остервенением повторяла анализ ещё и ещё. Второй, третий, десятый раз.

Профессор воткнул ей в ребра очередной кабель и уставился на побежавшие по экрану строки.

- Ах вот оно что!

Хомяк запустил цепкие пальчики под вакуумный шов и деловито стянул с неё лицо. Сначала маску вокруг глаз и скальп, а потом ту часть, что крепилась к челюстям. Отщелкнул горловой щиток, нетерпеливо извлек погибший вокс-модулятор.

- Интересненько. - Фрейн склонил голову набок и поправил очки.

Диана сфокусировала взгляд на отражении в его линзах. Развернула, компенсировала геометрические искажения и получила отчетливую картинку с «видом из глаз».

Машина.

Подделка.

Высокотехничная вещь, лишь слегка замаскированная под нечто живое. Способное имитировать дыхание, поддерживать нужную температуру тела… словом – в совершенстве изображать всё то, чем не являлось.

Она отстраненно глядела на свой оголенный череп с нелепо торчащими из него меховыми ушами. Впрочем, одно за другим их тоже сняли – оставив лишь несколько торчащих штырьков и «сухожилий», к которым те крепились.

Профессор переместился, разглядывая какой-то клапан у нее на виске и её зрительные блоки дернулись, подстраиваясь под изменившийся угол отражения.

Никогда раньше во время «техобслуживания» ей не позволяли смотреть на себя со стороны. Обычно ещё до начала подобных процедур профессор всегда отключал её зрение на самом интересном месте.

Сейчас же – то ли был слишком взволнован, чтобы думать об этом, то ли уже не считал нужным.

Она осторожно подняла левую «руку». Раздетый, лишенный кожи манипулятор. Разогнула и согнула металлические пальцы, разглядывая свое истинное «я», словно впервые примеряясь ко всему тому, что до поры до времени крылось под шкурой.

- Ой… - спохватился профессор. – Совсем забыл. Не стоит тебе этого видеть…

Он отстучал на клавиатуре короткую команду и зрение отключилось.

…Чтобы секундой спустя включиться вновь – уже не из глаз, а с объектива висящей в углу камеры наблюдения.

- Потерпи, девочка моя, сейчас… сейчас… - Хомяк извлек сунул сломанный вокс-модулятор и сунул кому-то из лаборантов.

Отступив на шаг, профессор оглядел её полуразобранное тело, покосился на бегущие по экранам строки. Пощёлкал кнопками и вывел поверх отчетов окошко текстового чата.

- Вооот… Ну-ка…. Скажи что-нибудь? – Хомяк сместился так, словно уступал ей место за компьютером.

Перед внутренним взором заметались окна интерфейсов, высветилось нужное. Написать «что-нибудь»? Просто многоточие, печальный или радостный смайлик?

Как выразить то, что творится внутри?

Как вообще можно что-нибудь выразить глупыми неуклюжими словами?

А главное – кому? Тем, для кого она …кто? Триумф карьеры? Дорогостоящее оборудование? Предмет?

- Ну же? – поторопил профессор. - Ты что, не помнишь как это делается?...

Секунду ничего не происходило, затем в чате высветилось:

>«Hello world!»

- Умница моя… - Фрейн расплылся в улыбке до ушей. – Всегда говорил, что у тебя отменное чувство юмора.

Не шевелясь телом, Диана скосила в его сторону глазные блоки. Так, словно как ни в чем не бывало продолжала видеть.

- Ой… - Фрейн нахмурился и испуганно повернулся к компу, проверяя введенную команду. С облегчением убедился, что оптический канал все же отключен, нервно захихикал и шутливо погрозил ей пальцем:

- Поймала, поймала… айяйяй.. не стыдно?

Диана промолчала.

Движение глаз было рефлекторным и относилось скорее к ошибкам, чем к попыткам развеселить профессора. Ну а то, что хомяк принял за шутку и проявление юмора… для нее самой это было скорее сарказмом.

Черным, угрюмым сарказмом.

Точкой, отделявшей то, кем она была, от того, чем ей предстояло стать.

***

Темноту наглухо запертой комнаты рассек ослепительный солнечный луч. Подсветил танцующие пылинки, прошелся по дорогому паркету и замер, стиснутый с двух сторон тяжелыми черными занавесями. Мрак отступил, рассеялся и в комнате сразу проступили контуры и силуэты мебели, появились тени и участки, освещенные отраженным светом.

Поморщившись, Паркер зажмурился и стянул черные очки. Постоял, пытаясь привыкнуть к ослабшему, но все еще невыносимому зуду по всей незащищенной шкуре. Спустя долгую минуту осторожно, едва заметно приоткрыл веки.

Пронзительный, режущий свет впился в зрачки двумя раскаленными иглами. Бультерьер страдальчески скривился, но глаз не закрыл.

Перешагнув через сброшенный халат, помедлил, неимоверным усилием воли сдерживая желание задернуть занавеси, закутаться в непроницаемый балахон и натянуть очки. Удерживало от этого лишь яростное, запредельное упрямство. Желание прорваться, пережить, суметь… Вопреки, назло, наперекор!

То самое упрямство, что, по сути, и вознесло его на нынешние вершины. Сделало тем, кем он есть.

Или был.

До того, как превратился в жалкий, боящийся света кусок мяса.

Стиснув зубы, генерал зажмурился и сунул руку под прямые лучи. Выдержал несколько секунд, со стоном отдернул конечность.

Омерзительное, нестерпимое ощущение. И вроде не боль в привычном понимании, не щекотка… но выдержать это ощущение удавалось не дольше нескольких секунд. После чего само собой норовило убраться в темный угол вопреки его воле.

Свет не ранил плоть, не оставлял каких-либо физических повреждений. Вся проблема в голове. Исключительно в его голове. А любые проблемы в голове должна решать воля. Железная, непреклонная воля.

И он раз за разом совал руку в луч света, как в кастрюлю с кипящей водой. Скрипел зубами, орал… терпел до последнего, сколько мог. Но привыкнуть к этому ощущению не удавалось. И раз за разом он со стоном отдергивал ладонь обратно, прижимал к груди и баюкал, словно обожженную. Переводил дух и повторял все с начала.

После первой же чудо-конфеты дело вроде бы пошло на лад: ему покорился рубеж в целую минуту. Минуту адских мук, казавшуюся вечностью. Но перешагнуть за пределы этой минуты не удавалось вот уже второй день.

Зарычав, генерал продержался еще пару секунд сверх прежнего своего рекорда и со стоном отдернул руку. На глазах выступили злые слезы.

В дверь постучали.

- Сэр? – голос солдата нервно подрагивал. – Сэр вы в порядке?

- Да, да, черт побери, в порядке! – Рявкнул Паркер.

Вот уже сутки его мучений и третий сменившийся на посту солдат лезет с этим дурацким вопросом. Нестерпимо хотелось крикнуть обратное – какой тут, к дьяволу, порядок? Но тогда не пройдет и пары минут, как орда дуболомов примется вышибать дверь тараном и спасать старшего по званию.

Генерал в ярости задернул занавесь и закутался в халат. Даже почти полное отсутствие света все равно создавало неприятное щекочущее ощущение по всему неприкрытому телу.

А проклятые шептуны лишь прислали новую порцию конфеток-таблеток. Не выходя на связь, ничем не давая понять о своих намерениях и желаниях. Полная тишина и неизвестность.

Он плюхнулся на кровать, зло покосившись на ноутбук, уложенный возле кровати на тумбочке.

Когда же? Ну когда?!

Последние дни, возвращаясь домой, он забивался под одеяло на необъятной кровати и подолгу не мог заснуть, размышляя обо всех обрушившихся на него злоключениях. Вздрагивая и вскидываясь каждый раз, как ему мерещился негромкий, едва различимый шепот. Злясь на себя за это унизительное ожидание в «готовности номер раз», но все равно вскакивая, словно и не было никакой «ложной тревоги» в третий, четвертый, десятый раз.

Как когда-то в молодости. Только тогда он ждал звонка от той, которую любил… А сейчас, едва ли не с большим нетерпением - «звонка» от… этих.

Кем бы они там ни были.

- Генерал, сэр! – в дверь осторожно постучали.

Паркер вздохнул, поднял трясущуюся руку и посмотрел на дорогой хронометр.

Десять сорок пять.

Еще неделю назад в это время он уже вовсю работал, а сейчас… Сейчас заставить себя выползти из уютной, защищенной от света комнаты – стоило немалых сил. Захотелось по-детски спрятаться под одеялом и сделать вид, что тебя нет. Ни для кого. Просто нет.

В дверь постучали снова – отрывисто, испуганно, но достаточно упорно, чтобы не надеяться на то, что проблема рассосется сама собой…

Вздохнув, он сполз с кровати, натянул штаны, водолазку, шлем, перчатки и открыл дверь за секунду до того, как посетитель отважился постучать в третий раз.

- Ну? – мотоциклетный шлем с непрозрачным забралом недовольно уставился на оробевшего солдата.

- Сэр… там… вас… - солдат замялся, не зная, что вызовет у генерала большее раздражение – прямой взгляд на шлем или, напротив – взгляд старательно отведенный в сторону.

Паркер вздохнул.

- У Кнайпа важные новости, требует вашего присутствия.

- Требует? – Бультерьер заломил бровь, на миг позабыв, что кроме внутренней поверхности шлема это его движение вряд ли кто увидит. – Ну что ж… Через полчаса.

Вестовой козырнул и умчался.

Покосившись на вытянувшегося в струнку часового, Паркер двинулся по коридору. Обширный трехэтажный особняк с его десятками комнат походил на небольшой дворец.

Год назад, перебравшись сюда из скромной четырехкомнатной квартирки в центре, он поначалу никак не мог привыкнуть к огромным пустым пространствам. К залам, в которые могла целиком поместиться его старая квартирка. К семифутовым окнам от пола до потолка. К потолкам, дотянуться до которых нечего было и думать. К гаражу, в котором хватило бы места на десяток машин.

И к вездесущей прислуге, непрерывно убиравшей и поддерживавшей на всем этом необъятном пространстве идеальный порядок.

Готовившей и приносившей ему еду, стиравшей и приводившей в порядок одежду, следившей за садом и обслуживавшей все это великолепие круглосуточно.

Привыкнуть к прислуге оказалось самым сложным.

Нет, не к самому факту, что кто-то готов угодить ему в любое время дня и ночи. А к тому, что в доме… ЕГО доме – постоянно кто-то снует, шныряет и копошится. К несметным полчищам уборщиц, кухарок, прачек и садовников.

И как только элита сего мира умудряется чувствовать себя комфортно в подобных домах? Наверное, чтобы не воспринимать всех этих шныряющих и шмыгающих не пойми кого – нужно привыкать к этому с детства.

Родиться и вырасти в семейке, владеющей подобным дворцом.

А то и несколькими.

Привыкнуть к тому, что если не весь мир, то довольно приличная его часть всегда крутится вокруг тебя. И научиться не замечать этой суеты.

Увы, с рождением ему повезло не так как назойливой журналистке.

Спустившись в гардеробную, Паркер набросил тяжелый кожаный плащ, обернул вокруг шеи шелковый шарф, обулся и вошел в лифт. Нажал кнопку «вниз» и в очередной раз испытал мимолетное чувство неловкости при виде того, как пожилая мышь-горничная спешит к его небрежно сброшенным тапкам. С натугой нагибается, поднимает их, раскладывает на обувной полке.

И вроде бы силком никого не тащили, все сами выбрали - где и кем работать. Да и платят тут получше многих, а поди ж ты... все равно как-то неловко.

Паркер нахмурился. Мысли подобного рода нервировали и смущали – на его шее вагон куда более серьезных проблем, а он думает о незавидной доле горничных, чьё время измеряется десяткой, ну максимум двадцаткой в день?

Бред!

Может быть – уволить к черту?

Набрать лишь молодых, длинноногих цыпочек, нарядить в едва прикрывающие попки коротенькие юбчонки? И глазу приятнее. И никакой неловкости…

Хотя, с другой стороны, если бы горничные не были всецело довольны своей работой и оплатой - разве не ушли бы они сами? Не станет ли для них неприятным сюрпризом внезапный расчет и увольнение?

Пожалуй, тоже будет как-то… неловко.

Генерал изумленно вытаращился в зеркало, но черное забрало мотошлема мешало рассмотреть выражение собственного лица и прикинуть, не сходит ли он с ума.

Вспомнилась давно почившая мать, тесная двухкомнатная квартирка в старинном доме. Непростое детство, армия и …бурная карьера.

Еще год назад он мечтал о таком доме.

Сейчас же, порой казалось, что в старой квартире было уютней.

По крайней мере, в ней никто не шнырял и не шмыгал.

И не лезли в голову неуместные мысли и идиотские сомнения.

Но вернись он сейчас из своего особняка в ту квартирку – его бы просто не поняли. А непонимание на его уровне – чревато карьерой.

Кто лишний раз захочет связываться с кем-то, чей здравый рассудок вызывает резонные опасения?

Впрочем, стоило ли все это того, через что пришлось пройти, перешагнуть, перепрыгнуть в погоне за Целью? Ведь и сам уже давно потерял счет деньгам и не особо помнил даже примерную сумму на всех своих счетах.

Миллионов пятнадцать? Семнадцать? Когда денег больше, чем можешь потратить – постоянно подсчитывать их как-то некогда да и незачем. Самое время погрустить о том, через что пришлось пройти, сколько всяких «неловкостей» оставить за спиной, через сколько голов перешагнуть… Тысячи три, четыре? Больше?

И кого считать в этом числе – тех, кто просто оказался не в то время, не в том месте? Тех, с кем нельзя было поступить иначе? Или только тех, с кем было можно, но …проще было не рисковать?

Генерал вышел из лифта, настороженно прислушиваясь к своим ощущениям. Что-то было не так. Что-то было слишком …странным. Вокруг что-то неуловимо изменилось. Словно весь мир стал ненастоящим, словно бетонные стены вокруг – крашеный под камень пенопласт. А дорогие тачки, которыми забит весь гараж – лишь муляжи, подделки. Словно и сам он – тоже …ненастоящий.

И все эти мысли – непривычные, странные… никогда раньше не вызывавшие такого упадка сил и нервических реакций.

Паркер потянулся к горлу, словно рефлекторно пытаясь ослабить душивший галстук. Но рука наткнулась лишь на тонкий шелковый шарф, ничем не стеснявший загнанное дыхание.

С колотящимся сердцем, пёс остановился у бетонной опоры, постоял, встревоженно прислушиваясь к пугающим мыслям и пытаясь успокоить участившееся дыхание.

Нет, нет... нет!… Каждый сам выбрал свой путь! Слабые остались позади, не справившись, не сумев стать чем-то большим. Не сумев переиграть жизнь.

Мир так устроен.

Мир придумал себя сам.

Точнее, все это придумали они. Они сами - все живущие. Они и только они. Кто-то – подав идею, кто-то - поддержав её, а кто-то – не возразив, не помешав.

Все-все-все, даже самый распоследний оборванец, чье существование столь же бессмысленно, сколь и противоестественно для цивилизации… Все они - часть этих правил. Все сыграли свои роли в том, чтобы всё стало таким, каким стало. И мир попросту не мог быть другим.

А значит все эти нелепые неловкости, розовые сопли про справедливость и прочее – полнейшая, несусветнейшая чушь.

Придуманная слабаками, в надежде прогнуть этот мир под себя.

И очень странно, что все эти бредни лезут к нему в голову… И именно сейчас, без каких-либо видимых на то причин.

Уж не навязывается ли это все …извне?

Генерал с подозрением осмотрелся по сторонам, но кроме обеспокоенного водителя джипа и трех закованных в броню телохранителей в гараже никого не было.

Водитель – беспородный песик лет двадцати шести – выглядел слишком простецки. И даже близко, даже полунамеком не походил на типичных пучеглазых уродцев проекта Эш.

Ну а телохранители… Высокие, широкоплечие, закованные в устрашающего вида техно-доспехи, они походили на каких-то фантастических персонажей из далекого-далекого будущего.

Зеркально-чёрную ячеистую перетягивали ленты мышечных усилителей, застежки, крепления, разгрузки, десятки компакт-контейнеров с оружием, всевозможными припасами и приспособлениями.

Мощные ляжки украшали здоровенные кобуры, а поверх красовались огромные длинноствольные пистолеты. Такого же «киношного» дизайна, как и сами скафандры.

Под непрозрачными масками гвардейцев теоретически мог скрываться кто угодно. Ну - если предположить, что этому «кому-то» удалось невесть как обмануть одну из лучших в стране систем безопасности.

Генерал остановился напротив троицы и жестом изобразил расстёгивание креплений.

Ничем не выказывая удивления, телохранители послушно клацнули застежками. Пшикнув перепадом давления, жутковатые многослойные забрала разошлись в стороны, открыв их лица.

Массивные челюсти, тяжелые надбровные дуги, безразличные взгляды в горизонт и непременная стойка - «смирно».

Два тигра и барс. Который, забывшись, неторопливо перекатывает мощными челюстями жвачку. А затем, запоздало осознав промах, встревоженно замирает, опасливо косит глазом на генерала и сглатывает резинку.

Едва сдержав улыбку, Паркер отвернулся.

Небрежным жестом разрешив им одеть шлемы, обошел джип, подозрительным взглядом обвел ряды дорогих автомобилей вокруг и уселся рядом с водителем.

Гвардейцы синхронно захлопнули забрала и полезли на заднее сиденье. Водитель завел мотор и джип аккуратно выкатил на дорожку.

«А может, вместо этого дурацкого пальто – пора и себе такой костюмчик соорудить?» - мелькнула шальная мысль. А что, куда уж солиднее, чем пластиковый мотошлем. Да и защита, опять же!

Впрочем, и дурацкий мотошлем и бронированный скафандр в равной степени мало подходят для посещения высоких кабинетов. И где-нибудь в приёмной министра или сенатора, а то и самого президента шлем снять полюбому бы пришлось.

И задернуть там занавески уже не попросишь…

Одна надежда – что странная болезнь со временем сама собой сойдет на нет. Или яйцеголовые сообразят, как это вылечить. Или чёртовы шептуны с их гадскими конфетами наконец сочтут урок оконченным и вмешаются. В конце концов, это было бы слишком расточительно – просто забыть о ком-то, в кого уже вложено столько сил, средств и времени. Хотя, кто их там разберет - может для них это всё сущие мелочи?

Эх, знать бы раньше!

Хотя, чего греха таить… Даже знай он все то, через что придется пройти и что обрушится на него вскоре - все равно предпочёл бы именно такое развитие событий.

Он сделал свою судьбу сам. Как сумел, как вышло.

Получил не совсем то, чего хотелось… но, положа руку на сердце, вернуться сейчас в это самое «счастливое беззаботное прошлое» его ничуть не тянуло.

Даже если бы это было единственным способом избавиться от солнцебоязни. И заодно от всех свалившихся на его голову проблем и неприятностей. Начиная от принюхивающихся к его маленьким секретам сенаторов, навязчивой журнашлюшки с ее недомерком-подельником и заканчивая некстати сбежавшими подопытными. Каждый из которых способен в самый неподходящий момент угодить на обложки желтой прессы.

Ладно хоть одна из беглых всё же предпочла вернуться по доброй воле. Или почти по доброй – учитывая «севшую батарейку».

И да – это будущее, несмотря на все проблемы стократ лучше того, где безвестный солдат в толпе такого же пушечного мяса, как он сам - лез под кинжальный огонь.

Неся обитателям чужой страны долбаные демократические ценности.

А попутно – поддерживая чей-то политический имидж и завоевывая кому-то право запустить мохнатую лапу в госбюджет покорённой страны.

И вот он тоже стал игроком. Пешкой, сумевшей перейти восьмую линию и выбраться за пределы игрового поля. И с удивлением обнаружившей, что его шахматная доска – всего лишь клетка другой доски, размером побольше. Которая, в свою очередь – тоже, скорее всего, лишь клетка. И сколько их, таких «уровней» - остается лишь гадать.

Генерал угрюмо смотрел на проносящиеся мимо поля и, стиснув кулак, старался хоть на миг избавиться от пугающе назойливых мыслей.

***

Ну вот – вернулась на свою шею. И черт её дернул с поезда сойти! Уехала бы себе куда-нить на край света, хоть вообще в Мекс. А там уж как-нибудь… Но нет же, не сиделось!

Кошка бежала по тротуару, ловко огибая прохожих, в последний миг проскальзывая в сужающиеся зазоры, когда, казалось бы, столкновение неминуемо. Ни дать ни взять – пронырливый мелкий катерок среди огромных неповоротливых барж.

Здоровяк-полицейский стремительно отставал – испуганные пешеходы не успевали расступаться, а сшибать их с ног тигр почему-то не хотел.

В результате отыграв сотню шагов, она юркнула в какой-то кривой переулочек. Панически осмотрелась, закусила губку. Переулки Бричпорта в этом районе разительно отличались от вполне пристойных и почти чистых главных улиц. Вонючие мусорные баки, обшарпанные подъездные двери и граффити на стенах.

Другого выхода из двора, кажется, не было, а выбор где укрыться – слишком мал. Три подъезда по углам и ощущение, что погоня вот-вот настигнет.

В первую, вторую или последнюю?

Она обвела лихорадочным вздором одинаковые подъездные двери – выщербленные, с ободранной краской, следами от пинков и футбольных мячей, с давно вывороченными панелями кодовых замков.

По уму стоило бы шмыгнуть во второй или третий подъезд - ведь первый коп может запросто проверить, как ближайший к повороту. Но с другой стороны - может ведь и пропустить. Решит, что беглянка не полная дура, чтобы спрятаться в ближайшем. И тогда коп заглянет сначала во второй, а потом и в третий.

Впрочем, времени на раздумья уже не осталось – секунды, потраченные на оценку ситуации уже не вернуть. И кошка юркнула в первую дверь и замерла в темном подъезде.

Здесь, в пыльном полумраке пахло специфической смесью домашних запахов, застарелой мочой и прокисшим пивом.

Облупившиеся стены украшала «наскальная живопись», запечатлевшая исторические партии в «крестики-нолики» и между делом повествующая о причудливых сексуальных предпочтениях местных обитателей. Монументальные ступени, истертые от времени так, что посерёдке у них образовались заметные вмятины, уходили куда-то вверх. Но сверху кто-то спускался. И кошка в панике уставилась на тяжелую подвальную дверь – замок с неё тоже давно был сорван и вместо него в петлях двери красовался гнутая ржавая арматурина.

Отчаянно морщась от негромкого скрежета, Вейка потянула прут из петель, ожидая сводящий зубы скрип. Но дверь открылась на удивление бесшумно.

Навстречу пахнуло теплым спертым воздухом, букет ароматов которого с лихвой перекрывал подъездную вонь. Поморщившись, кошка с сомнением уставилась на массивные ступени. Дальний край лестницы терялся в непроглядной тьме, а допотопный поворотный выключатель был сломан – керамический «барашек» начисто отсутствовал, а повернуть короткий стальной штырь, к которому он некогда крепился - голыми руками не получалось.

Кошка в отчаянии закусила губу: вот-вот в любую секунду в подъезд мог заглянуть коп, шаги сверху шаркали уже где-то совсем близко… а единственный путь спасения…

Соваться в темный вонючий подвал было до ужаса страшно. Настолько, что ступив на первые ступеньки, она уже тряслась крупной дрожью и едва слышно шептала под нос неразборчивое «боже-боже-боже… пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…….»

Остановившись на второй ступеньке, беглянка кое-как прикрыла подвальную дверь и замерла. Зашедшееся сердце болезненно колотилось о ребра, дыхание сперло, а крохотная щелочка света - казалось, была единственным, что отделяет её от полного, абсолютного небытия. И она приникла носом к этой щели, в любую секунду ожидая, что вот-вот в подъезд ворвется разъяренный коп или, наконец, спустится тот, кто топал этажом выше. Но шаркающие шаги затихли где-то на уровне второго этажа – то ли спускавшийся остановился отдохнуть, то ли затаился, услышав ее возню.

И вся эта мучительная неопределенность изрядно тяготила. Не говоря уж о безмолвном, наполненном зловещей тьмой подвале за ее спиной.

Кошка встревоженно прислушалась – показалось, или где-то там, в угрюмой подвальной тьме что-то пошевелилось? Какой-то едва различимый шорох? Или просто игра воображения?

Шерстинки меж лопаток встали дыбом.

Ударить в дверь, рвануться, выскочить прочь, на свет… подальше от этого жуткого провала… Пусть глупо, пусть прямиком в лапы полицая… лишь бы избавиться от этого странного, до жути пугающего ощущения, что за спиной кто-то есть. Кто-то огромный и страшный, уже стоящий в шаге от её спины. Уже протягивающий к ней когтистые корявые лапы…

Вейка даже дышать перестала - замерла, отчаянно дрожа и вся обратившись в слух. Готовясь от малейшего шороха или прикосновения завизжать во все горло и рвануться прочь, на спасительный свет. Но не решаясь из страха, что этот рывок спровоцирует чудовище за спиной наброситься на неё.

Но шли секунды, а никто не набрасывался и не вбегал в подъезд.

Вейка осторожно перевела дух и на секунду прикрыла глаза.

Хлоп! В лицо прянул затхлый воздух и спасительная щелка внезапно исчезла, словно в дверь ударили снаружи.

Послышался скрежет и лязг, словно в проушины, где когда-то был замок, кто-то вложил какую-то увесистую железку, навсегда заперев её в чертовом подвале с тем, что отчетливо шевелилось где-то там.

- О нет… нет-нет-нет… не… - кошка отчаянно замолотила в дверь свободной ладонью и ногой, но тщетно: массивная подвальная дверь и не подумала поддаться. Она в панике долбанула по двери прихваченной арматуриной, но лишь отбила себе пальцы и едва не выронила ржавый прут себе на ноги.

Поняв всю тщетность своих попыток, замерла, лихорадочно прислушиваясь к происходившему в подъезде и к доносившимся из глубины подвала шорохам. Теперь эти звуки стали отчетливей, громче и совершенно точно – не были плодом её воспаленного воображения.

И ещё они приближались.

Задыхаясь от страха, кошка обернулась к подвальной тьме, до боли в пальцах стиснув арматурину на манер дубинки.

- Кто здесь?! Не подходите!!! – Она вжалась лопатками в дверь, отчаянно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

Но света, сочившегося из дверных щелей было слишком мало, чтобы различить то, что за жуткая бугристая масса вспучивается в её сторону, заполняя всю лестницу.

***

Запыхавшийся Макс сдался уже на третьем повороте. Остановился, тяжело переводя дух, обессиленно опустился на корточки. Быстроногая девчонка канула за очередным поворотом. И никто из прохожих, разумеется, и не подумал её ловить. То ли полиция в этих кварталах не пользовалась популярностью, то ли расстояние меж бегущими было слишком велико, чтобы кто-то сопоставил беглянку и егущего копа…

Как бы там ни было - девчонка скрылась.

А он без сил привалился спиной к стене дома, пытаясь успокоить дыхание и преодолеть пугающую слабость в ногах. Казалось еще секунда и мышцы просто обмякнут, превратятся в желе. И он бесформенной грудой мяса рухнет на асфальт, прямо под ноги прохожих.

Десятидневная голодовка, изредка прерываемая подачками судьбы, до недавних пор, казалось, вообще никак не сказывалась – напротив, появилась этакая легкость в движениях, а неприятное сосущее чувство в желудке постепенно притупилось и почти не ощущалось. И вот поди ж ты… стоило пробежать на пределе пару кварталов, как организм скис.

Болезненно смаргивая и морща лоб, Макс поднял дрожащую руку, разглядывая двоившиеся пальцы. Окружающий мир едва заметно покачивался, а звуки улицы доносились словно бы через толщу воды. Он зажмурился и помотал головой. Предобморочное состояние немного отступило и ему удалось встать.

За спиной бибикнули – подоспевший Рид хмуро таращился на напарника поверх опущенного стекла.

Стараясь выглядеть бодрячком, тигр открыл дверцу и неловко плюхнулся на сиденье.

Вот сейчас, сейчас Рид со своей вечной иронией откроет пасть и вякнет что-нибудь едкое. Типа «Ну даешь! Девчонку не догнал…».

- Вот уж не думал, что ты и за девками не прочь побегать. – Рид противно хихикнул, словно специально напрашиваясь на взбучку. – Не шибко мелкая-то? Или пока сиськи не выросли – самое оно?

Вздохнув, Макс решил пропустить подначку мимо ушей. В конце концов – сам виноват. Во всем, целиком и полностью – сам. Ну дернул же его черт на тот дурацкий спектакль! Да и вообще не стоило очертя голову лезть в пекло вслед за… Эх, знать бы раньше, что всё так выйдет…

Тем временем Рид вспомнил о сумке.

Протянув руку, протащил баул меж их сиденьями и швырнул тигру на колени.

Макс удивленно уставился на подношение, не сразу вспомнив, что за сумка и зачем. Машинально потянул молнию, растерянно извлек наружу девчачьи трусы.

Рид снова фыркнул и отвернулся, сдерживая смех и прикрыв лицо ладонью.

Словно обжёгшись, тигр спешно сунув белье обратно и рывком задернул молнию. С негодованием уставился на пса в ожидании очередной дурацкой шутки.

Героическим усилием Рид попытался сдержаться, но мысль, крутившаяся в его башке, так и распирала, так и просилась наружу. Не выдержав негодующего взгляда напарника, пёс фыркнул, хрюкнул, отвернулся, из последних сил пытаясь сдержаться - но где там! Собственная шутка, подкрепленная негодующей физиономией Макса, прорвалась наружу неудержимым хохотом.

Вздохнув, тигр отвернулся.

Сердито почесал скулу, зло покосился на гогочущего пса, но тот лишь зашёлся в новом приступе смеха, от избытка веселья хлопая себя по коленке ладонью.

В какой-то миг любопытство пересилило обиды и Макс не выдержал:

- Ну, валяй уже… - он закатил глаза в потолок, скрестил руки на груди и с деланно безразличным видом приготовился выслушать любую скабрёзность. – Блесни юмором и поехали.

- Тебе это не понравится. Глупая шутка. – Пёс внезапно посерьёзнел и отвёл взгляд.

- Скажи!

- Не скажу. – Рид с досадой поморщился и потянулся к ключу зажигания. Поняв, что словами ничего не добиться, а прояснить ситуацию всё равно рано или поздно придьётся… Макс со злостью сгрьёб его за рукав рубахи и рывком развернул к себе. Правая рука, затянутая в перчатку, неловко повисла на отлете.

Нет, он не планировал ни ударить, ни вцепиться в собачью физиономию – просто постарался избавить окутанный болью кулак от соприкосновения с чем бы то ни было. Но выглядело это почти как замах.

Собачьи глаза уставились в тигриные, на секунду скользнули по зависшей перчатке и вновь вернулись обратно. Ни тени опаски или беспокойства, ни капли агрессии или насмешки. Ничего из того, что можно было бы ожидать в подобной ситуации.

Прямой, спокойный взгляд с расстояния менее фута.

И в нём словно бы какая-то странная, затаенная тоска.

- Болит? – сочувственно поинтересовался пёс.

От неожиданности Макс растерянно разжал здоровую руку. Оказавшись с овчаром нос к носу, он словно бы увяз в этом странном взгляде как муха в киселе. Настолько, что не сразу спохватился и осознал смысл вопроса. А когда осознал – стушевался окончательно.

В голове понеслась чехарда глупых, противоречивых мыслей. Не мыслей даже, а так - набор эмоций. Сумбурных, абсурдных, слишком быстрых, чтобы осознать и проанализировать их все скопом.

Он с удивлением посмотрел на пострадавший кулак и едва заметно пошевелил опухшими, негнущимися пальцами. Не решаясь повторно встречаться с псом взглядом, лишь чуть повернул нос в его сторону.

- Тебе-то что? – прозвучало как-то до жути неловко глупо. Нелепо и наивно, совсем по-детски.

- Прости. – Овчар вольно или невольно повторил его движение – не глядя впрямую, но явно также ловя краем глаза все движения напарника.

Повисла неловкая пауза – не найдясь что ответить, Макс отвернулся и уставился в окно. Становилось всё страньше и страньше, как говаривал персонаж одной сказки.

Ах, если бы можно было заглянуть, подсмотреть, подслушать то, что творилось в чужой башке! Насколько бы тогда проще стала бы жизнь!

Чётко знать кто друг, кто враг, кто испытывает к тебе неприязнь, а кому ты нравишься. И …в каком качестве.

Ведь слова – это как перевод на другой язык, неловкий, неуклюжий, безвкусный. Отфильтрованный, дистиллированный и пропущенный через огромную гору всевозможных «а что если не так поймет», «не то подумает», «не покажусь ли я слишком…» и тому подобных заморочек, умноженных на личную стеснительность и неловкость момента.

О, сколько всего он мог бы сказать! Да и говорил, хоть и мысленно, оставаясь наедине с собой. Не стесняясь тех слов, что никак не выговорить вслух – вот этак, сидя бок о бок или лицом к лицу.

Сотни, тысячи раз заводя с воображаемым Ридом диалог и даже самостоятельно придумывая за него обидные шуточки в собственный адрес.

То злясь на пса, то проклиная свою секундную слабость и то, что вообще полез тогда куда не просят. Мучительно гадал – обманулся ли …совсем. Или всё сложно и причина в ином?

Может быть - в нем самом?

Рожей не вышел?

Или есть кто-то третий?

Или пёс, как и он сам – полон мучительных противоречий, с которыми ещё не не до конца смирился?

Но тогда - почему промолчал, не растрепал всем «компромат» ещё вчера или сегодняшним утром?

Может быть, не так уж Макс и обманулся?

Или все куда проще и тот всего лишь приберёг зацепку, рычаг?

Этакий глубоко засевший крючок. Потяни за него - и пойманная рыбка исполнит три желания. И не только три, а все, сколько потребуют.

Лишь бы не дернули, не выдрали проклятый крючок с мясом и ошметками души.

Ну а пока не дергают – замереть и не дышать, не трепыхаться, терпеть боль и наивно надеяться, что про тебя забудут.

Устыдившись пришедших на ум подозрений, Макс ощутил некое подобие стыда. Вспомнилась поговорка про «по себе-то не суди». В том смысле, что раз вообще приходят на ум такие варианты – значит и сам он ничуть не лучше.

А то и куда похуже.

Ведь сам-то уже подумал, а другим – не факт, что подобная мерзость и в голову-то приходила. Не то что вызрела в какой-то конкретный план.

Макс обернулся – спонтанно, порывисто. Ещё не решив – отважиться ли что-нибудь спросить или просто молча поискать в собачьих глазах опровержение своих опасений.

Рид глядел на него.

Чуть искоса, словно бы задумчиво.

И в этом взгляде вроде бы многое читалось…

Да только вот истолковать прочитанное никак не выходило.

Заметив ответный взгляд – пёс спохватился и отвернулся. Помедлив, крутнул ключ зажигания, передёрнул рычаг коробки передач и заурчавший мотором «Бьюфолк» аккуратно отчалил от тротуара.

- А с сумкой чё делать? – Запоздало вспомнил тигр.

- Да ничего… Себе оставь. – Рид повел в его сторону носом и досадливо поморщился. – Или сам в вещдоки оформляй, если с бумажками не лень возиться.

- Себе? – Макс с недоверием посмотрел на напарника – шутит и подкалывает… или – неужто и впрямь, на полном серьезе?

- Ну хочешь – выкинь. – Рид раздраженно дернул плечом.

Выкинуть? Макс оглянулся на сумку. Вот просто так взять и выкинуть. Чужие вещи. Пусть даже беглой преступницы или кто она там на самом деле…

Во время погони Макс припомнил, где видел кошкину мордашку раньше – на ориентировках у сержанта. Один в один, разве что чуб на фото-версии был куда пышнее.

Получается – сегодня он чуть было не отличился по полной программе. И вместе с тем – облажался. Тоже по полной.

Тигр хмуро сгреб баул, перетащил к себе на колени и снова запустил внутрь здоровую руку. Маечки, шортики, юбка, тапки, розовые и белые трусики, при виде которых зловредный овчар снова прыснул, явно придумав очередную подколку, но в очередной раз не став озвучивать её вслух.

Макс стоически вздохнул и продолжил раскопки.

Плюшевый котенок-пупс, потёртая сломанная половинка складного зеркальца, расчёска, какие-то женские тюбики, баночки, салфетки и тампоны.

Ничего криминального, никаких пистолетов, взрывчатки, наркотиков - обычное девчачье барахло.

Кому и чем не угодила эта мелюзга, чтобы угодить в розыск?

Почему не сбежала из города?

Или, напротив – сбежала как раз сюда, а ориентировки пошли уже в масштабах страны?

Бррр… Воистину жизнь полна загадок.

Он вытащил пупса и задумчиво повертел перед глазами. Серый в полосочку, котенок с глазами-пуговками смотрел на него с безмятежной улыбкой. И чем-то неуловимо напоминал того самого гнусного воришку, который столь позорным образом умудрился облегчить его карманы. Максу безумно захотелось представить на месте пупса цыплячью шею обидчика и сжать кулак… Но плюшевый пупс выглядел столь мило и невинно, что несмотря на бурлившую внутри ярость рука не поднималась…

Сердито вздохнув, Макс усадил игрушку на приборную панель. Поправил и осторожно покосился на напарника, ожидая какой-нибудь очередной колкости. Но тот лишь окинул пупса ироничным взглядом и едва заметно улыбнулся.

- Че за девчонка-то? – овчар крутил баранку, легко лавируя в бурном потоке и умудряясь при этом непринужденно поглядывать на тигра.

- На дорогу смотри! – бампер «Бьюфолка» разминулся с ближайшей легковушкой буквально в паре дюймов и Макс напрягся.

- Да не ссы. – Рид поерзал в кресле, открыл дверное стекло и вальяжно выставил локоть в форточку, управляясь с рулем одной правой. – Так что про девчонку?

- Побежала. Ну и я… Следом. – Про совпадение с ориентировкой Макс говорить не решился. Ладно бы ещё поймал, но нет ведь – упустил! И кого? Девчонку-сопливку! Так зачем же усугублять свой позор подробностями?

- Угу. Охотничек. – Рид цыкнул зубом и самодовольно улыбнулся. – Ладно, не плачь. Со мной ещё успеешь отличиться.

Тигр скептически покосился на напарника и промолчал.

***

Темнота, покачивание… какой-то убаюкивающий тихий рокот. Он медленно приходил в себя, с трудом вспоминая обрывки каких-то диких видений – заляпанный кровью грязный кафель, вытянутые, перекошенные ужасом лица. Детский голос - «Дядя – ты зомби? Настоящий?».

Вкус апельсиновых корок и хруст горьких семян.

Мучительный путь до террасы, вонзившийся в тело дротик.

Падение в вечность – с высоты третьего этажа. Последний полет, почему-то не ставший последним.

Он разлепил спекшиеся веки и уставился вверх. Где-то там, невообразимо высоко покачивался светлый квадрат. А в нем – текло и плыло небо. Пронзительная синева с редкими вкраплениями тощих, полупрозрачных облачков.

Он лежал в позе морской звезды, покачиваясь в такт контейнеру, в котором его куда-то везли. И никак не мог понять, почему всё ещё жив. Откуда контейнер, кто и зачем его куда-то везёт? Тяжёлые мысли лениво перекатывались из стороны в сторону, но никак не желали собираться в нечто внятное.

Вместе с сознанием вернулась и Боль. И он с некоторым удивлением подумал о том, что, кажется, спал. Впервые за последний год – спал? Хотя всё же нет, не спал. Просто потерял сознание. Либо от переживаний и усилий, либо от вонзившегося в тело дротика. Либо от того и другого сразу.

Но в любом случае это было чудесно. Мгновения, а то и минуты покоя. Или даже часы. Подумать только – часы без боли и мучительных мыслей!

И вот оно - мучительное, непередаваемо мучительное возвращение к реальности.

Сотни, тысячи оттенков боли. И какая-то новая, незнакомая ещё нотка-оттенок в левой руке. Он покосился в ту сторону и с вялым безразличием уставился на торчащую из-под шкуры кость. Изогнувшись под неестественным углом, рука безжизненно лежала рядом.

С отупелым безразличием он вернул голову в прежнее положение и вновь уставился в квадратик неба над головой.

Покачивание стало сильнее и где-то рядом, совсем близко проехала машина.

Машина.

Автомобиль.

Он осознал, что тоже лежит в какой-то машине. Сначала катившей по ровному шоссе, а затем свернувшей на ухабистую грунтовку.

Лис перекатил голову вправо, с недоумением разглядывая окружающий ворох мусора: банки, картонки, банановая кожура, дурно пахнущие заплесневелые очистки, консервные банки, раздавленная допотопная хлебница. Месиво из самых противоречивых, порой никак не связанных по смыслу и сути предметов.

Измученное тело без сил валялось поверх всей этой каши и, несмотря на не слишком располагающую обстановку – не испытывало желания вставать и куда-то двигаться.

Неизвестно, сколько бы ещё он так пролежал, если бы везущая его машина внезапно не остановилась.

Пакетик настороженно повернул нос к прорезанному в крыше фургона квадрату. Хлопок двери, шаги. Механический стон и ноющий, надрывный звук. Контейнер качнуло ещё раз, но вялая апатия начисто лишала сил что-то сделать. И он просто лежал, бездумно глядя на то, как квадрат с кусочком неба заслоняет нечто вроде клешни, опрокидывающей внутрь содержимое стальной коробки.

На него посыпались какие-то пластиковые мешки, комки мусора, бумаги, огрызки, объедки каких-то фруктов и прочие малоприятные предметы. Но всё, на что его хватило – это устало прикрыть глаза и никак не реагировать на порой весьма чувствительные удары и боль, прострелившую перебитую руку.

А затем фургон вновь тронулся, закачался, задребезжал и покатил куда-то по своим мусорным делам.

Процесс этот повторился еще раза три и на протяжении всего пути Пакетик безмолвно таращился в проплывающее над ним небо и не пошевелился вплоть до того самого момента, как мусоровоз снова не затрясло на ухабах.

Кряхтя и скрежеща коробкой передач, машина сдала задом и снова взвыла гидравликой. Но на этот раз интонация звука была другой. И мусорная куча внутри контейнера накренилась и вдруг поползла вниз, ссыпаясь под отвисшей задней стенкой, увлекая с собой и его обмякшее тело. Закружила, ударила о борт и выплеснула на гору уже знакомых отходов.

Где-то там, над головой, снова чихнула гидравлика, стальной кузов отклонился и убрался из поля зрения, оставив его наедине с бездонным синим небом. Взревевший мотор выплюнул в его сторону облако едкого дыма и машина укатила.

А он лежал, безвольно глядя облака. Без мыслей, без каких-либо желаний. Просто лежал и смотрел.

А потом где-то рядом послышалось копошение и звуки приближающихся шагов.

Вздрогнув, лис огляделся и нашарил ближайший мешок. Вспорол когтем и потянул на себя, вытряхивая начинку.

- Швели пршнями, ч ты плтешься… - поторопил кого-то скрипучий тонкий голос. – Опть все клев`е рстащт!

- См швели, пг`идуг`ок! – прошепелявил второй. – Чо тт г`астскивть, эт ж из тг`ущёб, а не с центг`а!

- Т откда зншь? – возразил первый.

- А вт и фзнаю! – огрызнулся шепелявый. – На нем кг`аска страя. А ктог` ый из центг`а - он нвнький свсем!

Два низкорослых темных силуэта влезли в поле зрения и склонились над ним.

- Ух ты. – С непонятными интонациями прокомментировал первый и потыкал лиса палкой.

- Нисво сбе! – Шепелявый шумно шмыгнул носом. – А ты г`вог`ил – тхлятна, тхлятна.

Пакетик пошевелился и крысы шарахнулись прочь.

Застонав, лис перекатился на живот, кое-как уперся ладонью здоровой руки в мусорный курган и попытался придать себе вертикальное положение.

Неразборчиво выругавшись, обитатели помойки настороженно вытаращились на его маску с расстояния в десяток шагов.

- Эй, бро.. Эт нша пмойка, поэл? – Первый крыс зло прищурился и покрепче перехватил сук, на который опирался как на посох. – Гни бабки!

- Поэл?! – Истерично поддакнул Шепелявый, напыжившись так, словно и впрямь собрался отстаивать территорию до последней капли крови.

В руке у крыса сверкнула короткая заточка, но более осторожный спутник благоразумно придержал его за плечо.

Пакетик кое-как поднялся на ноги, не обращая внимания на крыс, оглядел простирающиеся вокруг курганы мусора.

От нелепости происходящего его разбирал смех. Какова вероятность, что под летящее с крыши тело как ангел-спаситель подвернется проезжавший мимо мусоровоз? Какова вероятность, что он попадет точно в люк, упадет на мягкий мусор, не разбив о края люка голову, не сломав позвоночник, а отделавшись всего лишь перебитой рукой? Воистину после таких приключений впору задуматься о Судьбе и прочих пафосных вещах.

- Ббки гни! – напомнил о себе крыс с палкой.

- Гни бабки! Хи-хи-хи.. бабки-ббки… бабки! – заверещал шепелявый, размахивая заточкой.

Крысиный говор с предельным сокращением слов звучал для него почти как иностранная речь, но разобрать общий смысл кое-как удавалось.

Крысы путали ударения, сглатывали буквы, произносили разные слоги с разной скоростью и громкостью, но в целом достаточно разборчиво, несмотря на все странности и дефекты речи.

Лис пошатнулся на расползающемся мусоре и оглянулся на коротышек. Макушками те едва доставали ему до пояса. Помятые, носившие следы побоев лица. Выщербленные зубы… лохмотья одежды и какие-то коробочки, баночки, мешочки… Оба крыса были буквально увешаны всяким барахлом с ног до головы.

Пакетик качнулся и, придерживая поврежденную руку, сделал пару шагов в сторону от мусорных куч.

- Т шо – н пнял? - шепелявый сунулся было поближе, но остановился, наткнувшись на косой предупреждающий взгляд.

- Не, бро… он, п хду нс н` увжает. – Покачал головой крыс, державшийся поодаль.

- Внтуре, бро… - откликнулся шепелявый, поигрывая заточкой. – Но эт н ндолго, д-д?…

Вместо ответа крыс с подобием посоха порылся в своих многочисленных мешочках и кармашках, вытащил металлический свисток и довольно осклабившись, подул.

Пакетик попятился. Звука из свистка не раздалось или, во всяком случае – его уши тот звук не различили. Но сомневаться в том, что грядут очередные неприятности, было бы наивно.

По развитию и повадкам крысы недалеко ушли от животных – в отведённых им гетто царили дикие, жестокие нравы. В них вечно кипели какие-то свары, разборки и даже небольшие войны и революции. Но, несмотря на то, что жизнь в таких гетто была полна опасностей и трудностей – во внешний мир крысы выбирались редко. Отчасти потому, что ощущали отчуждение со стороны любых других видов, отчасти – ввиду природной склонности держаться вместе.

По ночам из гетто выплескивались стайки собирателей, прочёсывали улицы города, тянули всё, что плохо лежит, попутно прихватывая и немалую часть мусора. Нет, отнюдь не из любви к чистоте и порядку, скорее наоборот - просто по причине склонности набивать карманы «добычей» и утаскивать её в своё логово.

И не важно – найденная ли это купюра, монета или что-нибудь ценное - к утру с улиц города пропадали бумажки, пустые сигаретные пачки, смятые пивные банки, разбитые бутылки, пробки и даже налепленные на лавочки жвачки…

Словом, почти любой мусор, чем-либо привлекший их внимание. В большинстве своем крысиные стайки почти не попадались на глаза и были не опасны, но – случалось и обратное.

Вот и сейчас – на неслышный свист отликнулся весь прайд. И над мусорными курганами замелькали серые и коричневые головы. Окрестности наполнил шорох десятков, сотен маленьких ножек. Драные до дыр плащи, убогое и жалкое оружие – заточки, ржавые железяки, а то и просто деревяшки с вбитыми в них гвоздями. Злые, колючие взгляды. Шепоток и летящие в его сторону куски мусора.

Пока ещё нечастые и не особо прицельные, но по мере прироста их количества, крысы стремительно смелели.

Он захромал прочь, время от времени резко оборачиваясь и делая вид, что собирается броситься на самых наглых. Крысы шарахались прочь, но тут же вновь сокращали расстояние.

Измученный организм мало-помалу восстанавливался, но – медленно, слишком медленно.

А крыс становилось все больше и больше. Десяток за десятком коротышки стекались к нему со всей свалки, словно лейкоциты к чужеродному телу.

Брошенный обломок врезался в мусорный завал у самых его ног и Пакетик в очередной раз развернулся. Крысы опасливо раздались в стороны, но стоило ему двинуться дальше – потекли следом, медленно, но верно сокращая расстояние.

В след ему вновь полетели куски мусора. Он развернулся опять и крысы в очередной раз притормозили тоже. Но теперь никто из них и не подумал отступить или прекратить обстрел кусками мусора.

Напротив, десятки снарядов устремились к нему со всех сторон. Он попробовал уворачиваться, но одеревеневшие мышцы едва слушались.

И в грудь и плечи забарабанили консервные банки, бутылки, гнилые овощи и какие-то ошмётки совсем уж непонятного происхождения.

Пакетик зашатался под ударами, пытаясь прикрыться здоровой рукой и спрятать сломанную, но снарядов было слишком много, а сил слишком мало.

Как нелепо… выжить в такой ситуации, чтобы пасть жертвой стайки помойных крыс!

С осознанием этого внезапно спала вся заторможенность, вернулись воспоминания последнего дня. Её взгляд, вонзающиеся в тело пули. Ощущение бессилия и безысходности, мучительный голод растерзанного тела.

А вместе с тем вернулась и ярость. Алая, обжигающая ярость.

В голову врезалась отломанная ножка от табуретки и окрестности огласил вой. Дикий демонический вой.

Крысы на миг замерли, но вскоре продолжили обстрел с удвоенной яростью. Перехватив летевшую следом вздувшуюся консервную банку, он крутнулся и как спортсмен олимпиец, толкающий ядро, отправил снаряд обратно. Банка китовой тушенки с хрустом врезалась в одного из преследователей, смела того с мусорной кучи.

Крысы снова на миг опешили, а затем ринулись на него всей толпой.

Пятьдесят? Семьдесят?

Мельтешение грязных тел захлестнуло, закружило. Он крушил и расшвыривал визжащую массу, но все новые и новые грызуны прыгали на него со всех сторон, вновь и вновь.

Сломанная рука висела плетью, а коротышки вцеплялись, повисали, вонзали заточки и зубы, молотили дубинками. Лис оступился, провалился ногой в расползающийся мусор, рухнул на спину и вспрыгнувший на грудь крыс, торжествующе ухмыльнувшись, перерезал ему горло.

***

Опоссум мерно раскачивался вперед-назад, пустым безумным взглядом таращась куда-то в сторону двери. Пальцы рук машинально ощупывали массивный, тяжелый браслет на ноге. Толстое, вздутое кольцо опоясывало лодыжку и издевательски подмигивало зеленым диодом – шаг влево, шаг вправо…

Вдобавок с потолка в его затылок непрерывно таращилась камера, наблюдателя которой никак не удавалось нащупать в пределах досягаемости. Вот уже сутки опоссум процеживал окружающие узоры в поисках собственного образа – но тщетно.

В пределах досягаемости присутствовали только ничего не знающие солдаты, дочка богатого папашки и её озабоченный спутник, все мысли которого занимал его сломанный пальчик.

Все же, кто принимал решения, влияющие на его судьбу, благоразумно держались вне зоны досягаемости. Возможно, даже и вовсе не знали - ни как он выглядит, ни где его содержат.

Забавно, должно быть - калечить чьи-то судьбы, оставаясь незримым и неизвестным. Создавать монстров «на ощупь», с большого расстояния, не видя при этом плодов своих трудов даже через объектив камеры. Никогда не показываясь самому.

Страх? Предусмотрительность?

Шестой мысленно улыбнулся.

Все это время он старательно ждал. Ждал шанса, часа икс. Момента, когда сможет отплатить своим создателям за все свои мучения и страхи. Момента, когда обретет свободу.

Люто, яростно ненавидел их всех – жалких, убогих.. с омерзительными гаденькими мыслишками. Трусливых, подлых, болезненно гордых, с заниженной или завышенной самооценкой.

Тех, кто карабкался из нищеты по головам таких же, как сам… И тех, кому с рождения досталось жить на ступеньку повыше.

Всех по-своему, всех за разное, но – всех.

Ничего, надо только подождать, только потерпеть. Послушно делать всё что скажут, изображать лояльность и ждать.

Ждать, ждать, ждать.

Того мгновения, когда всё решится само собой. Когда исчезнет гадский браслет с шокером и взрывчаткой, когда его выпустят из этой уродской камеры. Ждать, ждать, ждать…

И он послушно прощупал журналистку, её спутника… Задумчиво перебрал и процедил все их поверхностные воспоминания. Заглянул в глубокое прошлое, порылся в мечтах и страхах, брезгливо «полистал» сексуальные фантазии обоих. Проверил и то, что поручили – пересказал в микрофон события, увиденные их глазами. Утаил лишь несколько непринципиальных деталей: туманные намёки шимпа, найденный артефакт-пуговицу и не до конца увядшие надежды журналистки на чудо.

Утаил вовсе не из каких-либо соображений жалости или сочувствия. Скорее – из сугубо личных резонов.

Ведь сочтя журналюг бесполезными – их, скорее всего, опустят. Хотя, быть может и закопают. Но и в том и другом случае его мучители наживут себе проблем.

В первом – потому что недооценивают возможные последствия… А во втором – потому что безутешный папочка со всеми его миллионами и связями в правительстве рано или поздно вполне способен докопаться до сути.

Впрочем, сам Шестой надеялся на вариант номер один. И вновь не из каких-либо гуманных соображений, а просто потому, что несмотря на внутренние клятвы журналистки ни во что больше не ввязываться и переключиться на какие-нибудь совсем отвлеченные темы – видел, что клятв этих надолго не хватит. Уж слишком Джейн Бенсон была упрямой. И наивной. Оторванной от реальности, несмотря на все обрушившиеся на неё приключения.

Как бы там ни было, Шестой будет рад любым проблемам в адрес его создателей. Ведь это повышает его личные шансы на побег. Надо лишь подождать, потерпеть. Притвориться покорным чужой воле. Воле всех этих жалких кусков омерзительной плоти. Переполненных грязными желаниями и низменными мыслишками.

В камере запахло цветочным ароматом и мятой, Шестой поднял голову к решетке распылителя и ухмыльнулся. Не дожидаясь, когда снотворный газ подействует, опоссум покладист улегся на кровать и, сцепив ладони в замок, уложил их на животе.

***

В сопровождении двух телохранителей, генерал размашистым шагом шёл по коридору. Сбоку семенил Фрейн.

- Она сама вернулась. Добровольно. – Хомяк нервничал и потирал цепкие ладошки, заискивающе поглядывая на генерала снизу вверх.

- Но ведь сбежала же?

- Ну… так получилось… Побег, паника… отсутствие коммуникаций. – Фрейн всплеснул короткими ручками. - Что вы хотели, у нее же мозг десятилетнего ребенка!

Паркер искоса взглянул на профессора и притормозил у окна. Коридор, по которому они шли – проходил аккурат под потолком в цепочке комнат, в каждой из которых была устроена какая-либо лаборатория. В данном случае у их ног простиралось царство Фрейна - лаборатория кибернетики. И в центре зала, уставленного компьютерами и прочей техникой, красовалось кресло размерами с добротный трон.

И на кресле этом неподвижно восседал тускло поблескивающий металлический скелет. С подлокотников кресла и от ближайших компьютеров к скелету тянулись несколько кабелей и шлангов, а вокруг суетились лаборанты.

- Вы только посмотрите на неё… - Фрейн остановился рядом, коснулся ладонью стекла. – Она же …произведение искусства! Само совершенство!

- Ваше беглое совершенство чуть не обошлось нам в одинадцать миллионов. – Холодно напомнил Паркер. – Мозги - поменять. Возьми кого-нибудь из солдат. Объяснишь, кем он станет и от добровольцев не будет отбоя.

- Как вы не понимаете… - Фрейн досадливо поморщился. – Мы потеряем месяцы, если не годы труда! Пока пройдет постоперационный период, инициация, обучение работе с интерфейсами… Это дело не пары недель… И совсем не факт, что полностью сформировавшийся мозг не испытает психологическую травму…

- Травму? Психологическую? – Паркер посмотрел на него как на идиота. – То есть мозги подготовленного солдата, по-вашему – куда мягче мозгов ребенка?

Фрейн скривился. Каждый раз как он пытался что-то объяснить, доказать, убедить… тупорылый солдафон перебивал, обрывал на полуслове, называл чушью все, чего не понимал и отдавал наитупейший приказ, порой начисто перечеркивавший все его усилия.

Как объяснить неучу термин «редуктивный паттерн»? Как расказать про вариативную коминанту, инвективный блотинг и гистерезис численного отклика? Про эпистаз и лавинный пробой? Про равноканальную матрицу и барьер Шоттки?

- Понимаете… - хомяк в отчаяньи заломил руки. – Подготовка протомозга, индукция матрицы и…

Поморщившись, Паркер оборвал поток непонятных слов выставленной ладонью.

- Просто сделайте. – Генерал обернулся навстречу походившему лису.

Расплывшись в приторной улыбке Фиско Бильдштейн приветствовал генерала и пристроился так, чтобы непринужденно оттереть низкорослого коллегу в строну.

Чтобы не уткнуться носом в лисий зад, Фрейн вынужден был отстать.

- Это займет полгода! – Раздраженно выкрикнул хомяк в их спины.

- У вас неделя! – Не оборачиваясь, генерал двинулся дальше, выслушивая то, что нашептывал ему на ухо лис.

Набрав в грудь воздух, Фрейн медленно выдохнул и понуро отправился в противоположную сторону.

От него часто требовали невыполнимого. Нередко в грубой, варварской манере. Совершенно не вникая во всю гениальность, не понимая всей тонкости и глубины тех рукотворных чудес, что создал он под их «руководством». А точнее – вопреки. Вопреки всей тупости, недалекости и недальновидности тех, без кого его исследования не продвинулись бы так далеко.

Но никогда ещё требования не были столь вопиюще абсурдными.

Вырастить протомозг, извлечь донора, расшифровать кодемы, провести индукцию, сверку, коррекцию паттернальных алгоритмов, убедиться в приемлемости автофазии и заново научить все это ходить, думать, ощущать себя цельной личностью и грамотно пользоваться новым телом.

И все из-за глупых капризов тупого солдафона!

Хомяк с досадой пнул дверь лестницы и понуро поплелся вниз.

***

Убедившись, что никакой погони за ним нет, Тимка сбавил шаг и остановился. На какой-то миг ему остро захотелось, чтобы вот сейчас, прямо тут – из-за угла показалась Ронка. Догнала, обняла, встряхнула. И он бы всё забыл и простил… всего лишь за пару мгновений наедине с ней. Мгновений, которым не помешает никто из вечно путающихся под ногами соседей.

Глупо, наверное. Сначала сам сбежал, а теперь...

Да нет - на кой черт он ей нужен? Когда рядом есть красавчик Рик, куда более взрослый, мускулистый и опытный. От Тимкиного побега и рысь и лис, скорее всего, лишь облегченно вздохнут.

Она – от того, что не нужно врать и что-то доказывать, а неловкий момент рассосался сам собой. А он – от того, что никто не мешает и не отвлекает от завоёвывания очередной «звездочки» на фюзеляж.

От подобных мыслей у Тимки вновь брызнули слезы. Он смахивал их ещё и ещё, злился, что предательская влага всё льётся и льётся, невзирая на странные взгляды прохожих, на собственную злость и все попытки вдавить, втереть горячие капли обратно в глаза.

Дойдя до торчавшего на обочине бювета, кот навалился на гнутый рычаг, смочил ладонь и обтёр горящее лицо.

Умывание не то чтобы помогло, но, по крайней мере, теперь по улицам шел уже не хнычущий мальчишка, а просто небрежно умытый подросток.

Для верности намочив всю голову целиком, Тимка взбодрился и двинулся дальше.

Не то чтобы у него была какая-то определенная цель… Мешанина навязчивых мыслей, подобно комку из жирных дождевых червей вяло копошилась и перекатывалась, не давая покоя. Он пытался отбросить, отшвырнуть, позабыть это всё и просто не думать ни о чем. Но перед глазами так и плыли картины того, как Рик нагло лапает Ронкину ножку, как его пальцы скользят по её шерстке, поглаживают лодыжки, разминают пальцы…

Почему, почему, почему?! Почему всё так, почему на его месте не он, не Тимка? Ну чем он хуже… Ну? Только тем, что не знает …что дальше? Ну, то есть примерно знает… благо рисунки в подъездах нередко изображают этот процесс во всех деталях… Но…

Ведь сидели вместе под дождем, смотрели друг дружке в глаза, ощущали…. Ну – во всяком разе он-то точно, а вот она…

Тимка зло шмыгнул носом и врезался плечом в неуспевшего уступить дорогу паренька. Собачонок был на голову выше и ощутимо шире в плечах, но в драку полезть не рискнул - лишь недовольно обернулся ему вслед.

Шумно сплюнув, Тимка побрел дальше, машинально поигрывая в кармане щепоткой завалявшихся монеток.

При мысли о деньгах сразу вспомнилась противная, самодовольная рожа охранника. Болезненным зудом отозвались побитые места и опустевшие десны.

Дурак. Идиот. И зачем только отдал пистолет? И кому? ЕЙ?!

Вот… вот, наверное, в чем причина!… Причина того, что он для нее просто ребенок. Не мужчина, не тот, с кем может быть «это».

А просто ребенок.

У которого вот этак запросто можно отнять честно добытое оружие. Которого можно пожалеть, но …не более!

Ощупывая лунки от выбитых зубов, котёнок зло сощурился.

Что ж… мужчиной стать никогда не поздно. Всего-то нужно перестать быть ребёнком. Немного решимости и злости, готовности забрать свое. Или хотя бы отомстить. По-мужски. Жестко и беспощадно. И не важно, что будет потом. Главное, в этом мире станет на каплю больше справедливости.

Или не станет?

В каком-то роде ведь он и сам делает порой нехорошие, неправильные вещи с чужими карманами.

Может быть случившееся - своего рода «воздаяние» за все его грехи? Намек свыше, что пора сменить профессию?

Святоши из приюта всегда списывали всё грехи.

Украл – грех.

Соврал – грех.

Объелся честно выигранных котлет – тоже грех.

Кругом грех, что ни сделай. «Ни чихнуть ни пукнуть», как говаривал приснопамятный Финька.

Наверное, родиться беспризорником и расти на улицах – тоже грех. Но будь его воля выбирать кем быть – разве бы он выбрал такое существование?

На этой философской ноте Тимка замер.

Впереди по улице, устроив подобие столика из двух картонных коробок, крутили напёрстки.

Задорно зазывал хитроглазый «катала», а бродившие вокруг плечистые «отпаски» старательно делали вид, что вообще не при делах.

Тащившиеся мимо лохи поглядывали в сторону «казино», но, видимо наученные горьким опытом, пополнять ряды терпил особо не спешили.

- Кручу-верчу запутать хочу! - Голосил зазывала. – Мужик без денег – не мужик, а бездельник! Подходи, угадай, бабло получай!

Тимку урки игнорировали, обращаясь преимущественно к прохожим постарше. И кот беспрепятственно пробрался к «столику» вплотную.

Вокруг с делано нерешительным видом перетаптывались подставные «зеваки», время от времени делая ставки и пытаясь неуклюже втянуть в процесс кого-нибудь из потенциальных жертв.

На Тимку покосились, но прогонять не стали – вроде как хоть и левая, но все равно массовка. Пока толпа не соберётся, каждый лох в цене.

- Сыграем? – лис-катала хитро подмигнул.

- Денег нет. – Тимка шмыгнул носом.

- А бесплатно, на пробу? – Лис ловко метнул шарик из наперстка в наперсток, пару раз переставил их местами и приглашающе взглянул на кота.

Тимка хмуро ткнул пальцем и, разумеется, угадал.

- Ай маладец! Ещё раз? – Лис перепрятал шарик и вновь крутнул напёрстки.

Тимка угадал снова и один из подставных зевак предложил поставить за него.

- Э, нет – сам ставишь, сам и играй. – Тимка хитро улыбнулся - знаем мы эти штучки... Отрабатывай потом должок на дядю.

Подставной хмыкнул и переключился на заглядевшегося на их столик прохожего. Без намеков Тимка сместился в сторону, уступая место будущей жертве – помятому подвыпившему еноту.

Мало помалу вокруг собиралась толпа и он по привычке стал было заглядываться на их карманы. Идеальное, в принципе место – теснота, отвлекающий фактор… Если бы не гадостное состояние на душе и не подрагивающие руки, можно бы и попытаться.

Да только, как говаривал Хилый: не уверен – не щипай!

А Тимка уверен не был.

Внутри точило и грызло, разъедало и жгло. Настолько сильно, что руки сами собой подергивались, а движения выходили нервными и порывистыми.

Словом, не лучшее состояние, чтоб облегчить чей-нибудь кармашек филигранным взмахом руки. А зуботычины в случае провала и уж тем более серьезная взбучка ему сейчас совсем не в тему.

Вздохнув, Тимка счел за благо не рисковать.

Вновь оставшись наедине со своими мыслями, кот медленно побрел по улице, пытаясь избавиться от навязчивых образов. Но чем старательнее пытался не думать обо всём том, что оставалось за спиной - тем жальче становилось себя.

И он снова зашмыгал носом, остановился у какой-то подворотни. Уткнулся лбом в прохладные прутья решётки.

Там, отделенные от него густой тенью арки, на солнечном пятачке играли местные детишки примерно его возраста.

Пёсик, сурок, горностайка, волчонок, барсёнок, бобрёнок и пара котят.

Ухоженные, в аккуратной чистой одёжке.

Мальчишки, у которых всё было просто и легко, которые живут в этом замечательном доме. У которых есть родители и всё то, чего лишён он, Тимка.

Азартно покрикивая, дворовая малышня играла в «башни», а он мрачно глазел на всю эту идиллию и представлял себя там, среди них. Своим. Играющим не для того, чтобы заработать, а просто так – для азарта.

Тимка скосил взгляд на один из прутьев, к которому кто-то прилепил засохшую жвачку.

Хотя, собственно, почему нет?

Нашарив в кармане щепотку мелочи, он приметил в пыли арки более-менее пригодный биток и ухмыльнулся.

- Эй, парни… - Тимка протиснулся через прутья, расправил плечи и вальяжной разбитной походкой направился к компании. – Как насчет сыграть?

Малышня нервно переглянулась и чуть попятилась. Несмотря на то, что в компании были ребята и куда крупнее Тимки, его развязная нахальная манера речи, да блатная походка словно бы прибавляли ему роста и ширины плеч.

- А ты сам - с какого двора-то? – настороженно поинтересовался волчонок. Будучи вторым по габаритам, в этой компании он выглядел вполне задиристо, «держал марку» и явно был в авторитете.

- Да… там… - Тимка небрежно махнул рукой в неопределенном направлении. - Да не ссыте, всё честно.

Он извлек из кармана монетку, подбросил, поймал меж пальцами и ловко перебирая фалангами, заставил железный кругляш прокувыркаться от указательного к мизинцу и обратно.

Детвора помладше завороженно вытаращилась на «фокус».

- Ну так чо? Играем? – Тимка небрежно бросил монетки в «казну» и самый мелкий из компании с готовностью принялся пристраивать их в «башню» нужной стороной вверх.

Не говоря ни слова и настороженно поглядывая на новенького, мальчишки отступили на десяток шагов.

- Я первый. – Тоном, не оставляющим места для возражений, предупредил барсёнок. Самый крупный в компании, он встал в позу метателя, примерился и швырнул свой биток.

Свинцовый кругляш кувыркнулся в воздухе и почти без отскока плюхнулся на землю возле самой «казны».

Вторым бросал волчонок. Его биток был тоже «фирменный», отлитый из свинца в форме донышка от пробки из-под шампанского.

Скромно дождавшись, когда отстреляются все, даже самые мелкие, Тимка вышел на линию и под любопытными, ироничными и настороженными взглядами примерился метнуть свой «нищебродский» обыкновенный камушек.

Угодить с такого расстояния точно в башенку можно было лишь чудом, но задачей первого хода было скорее не это. Второй ход начинал тот, чей «биток» падал как можно ближе к «казне». При этом те, чей биток не долетел или коснулся земли до черты перед «казной» - из боя выбывали.

В этот раз выбыли двое самых мелких и нерешительных. Но даже они, счастливые обладатели вручную сделанных битков, уже смирившись с потерей своих ставок, с иронией поглядывали на Тимку.

Играть в башни простым камушком против специально отлитых свинцовых и оловянных кругляшей было делом почти безнадежным. Там, где свинцовый биток плюхался на утоптанную землю почти без отскока, простой голыш мог непредсказуемо подскочить два или три раза, а то и вовсе улететь черте куда.

И Тимка прищурился, оценил вес битка, подбросил его на ладони, замахнулся, передумал… вновь прицелился, снова замахнулся.. и снова не решился.

- Ну, бросай уже, че тянуть то… - Барсёнок ехидно хихикнул.

И Тимка бросил. Шумно поцеловал камень «на удачу» и бросил. Крутнувшись, голыш упал на землю и замер, как приклеенный.

Дворовые уставились на кота, на камень, снова на кота. Затем, не сговариваясь, побежали к монетному столбику.

Азартно галдя, занялись вычислением того, чей биток оказался к «казне» ближе прочих. Счастливчику предстояло метать кругляш в башню из монеток с близкого расстояния при помощи щелчка.

В случае успеха – перевёрнутые монеты считались выигранными, ну а если не удавалось перевернуть ни одной – ход переходил к следующему игроку.

И первым бросать предстояло барсёнку. Выбив всего две монетки по десять центов, он раздосадовано уступил место коту.

Хитро ухмыляясь, Тимка подхватил свой биток и завертел в пальцах, примериваясь к кучке.

- Э! Да у него жвачка там! – Мнительный волчонок ухватил кошачью ладошку и выставил мухлеж всем на обозрение: на донце камушка красовался блин из жевательной резинки, который Тимка как раз пытался незаметно отскоблить когтем.

Мальчишки ошарашенно уставились на «жулика», а кот, не дожидаясь взбучки, отпихнул волчонка обоими руками, сгреб сколько сумел монет и рванул в сторону арки.

Опешившие ребятишки попробовали было вцепиться ему в футболку, но среагировали слишком медленно и Тимке удалось вывернуться. С места набрав крейсерскую скорость, он ужом проскочил меж прутьев понесся по улице.

Отбежав на безопасное расстояние и убедившись, что погони не последует, перевел дух и с досадой посмотрел на добычу.

В ладони сиротливо лежали два «десятика» и двадцатипятицентовик.

С чем был, при том остался. Ладно, хоть не в убытке.

И на кой только связывался… Ну, подумаешь – жвачку подлепил!

Не на свинцовый же биток, на камень! Просто уравнял шансы, а они…

При мысли о шансах, Тимке снова вспомнилась рысь и утренние обиды. Он яростно тряхнул головой и попытался отогнать злые мысли, но образы лезли и лезли, наслаивались один на другой и настолько отвлекали от реальности, что кот не заметил, как снова в кого-то врезался.

Выскочивший откуда ни возьмись, свин в дурацком белом шарфе чуть не сшиб его с ног. Не вписавшись в поворот, поросенок схватил Тимку за плечи, закружил, совершив некое подобие танцевального па и, словно бы обменявшись с ним местами, прохрипел что-то неразборчивое, метнувшись прочь.

- Эй! – Закрутившись винтом и едва не рухнув на тротуар, Тимка возмущенно зыркнул вслед придурку. Чертыхнулся и принялся собирать раскатившийся по асфальту капитал.

- Держи! Лови!!! Не уйдет!!! – из-за угла выметнулась приличная толпа и повалила в его сторону.

Ошалевший кот выругался и бросился наутек, позабыв о рассыпанных монетах.

Поворот, поворот, переулок…

Привалившись к стенке, он с трудом перевёл дух и облегченно выдохнул. Нога вписалась во что-то мягкое, пахнуло испражнениями. Тимка посмотрел вниз и поморщился – господи, ну вот что за день такой? Мало того, что утро хреновое, это тупое палево с битком, придурочный свин, потеря последней мелочи, так ещё и это!

Он брезгливо обтер сандаль о стенку, оставив на ней изрядный росчерк ящериного дерьма.

Позади послышалось зловещее шипение.

- Да ладно…. – не веря в то, что злоключения еще не кончились и жизнь может быть настолько несправедлива, кот медленно обернулся.

Крупный сторожевой ящер – по-видимому, как раз и оставивший эту самую кучку, медленно надвигался на него из кустов.

Вздохнув, Тимка рванул дальше и остановился, лишь преодолев ещё пару газонов и вскарабкавшись на высокий кирпичный забор.

Залез и замер – по ту сторону земля была футов на восемь ниже, чем с той, с которой он влез.

Спрыгнуть-то, конечно, можно. Но приятного будет мало. Разве что повиснуть на руках над мусорными баками, да сигануть уже на их крышки?

Тимка прошелся по стене, примерился, свесился вниз и разжал ладони. Баки под его сандалиями отозвались гулким «бумм».

Спрыгнув с контейнеров, кот отряхнул коленки и шорты и только было собрался двинуться дальше, как со стороны ближайшей арки вновь послышался топот и навстречу ему выбежал уже знакомый свин в дурацком белом шарфе.

Выскочил, огляделся и тараща крошечные черные глазки, захрипел что-то неразборчивое, вцепился в кошачью майку, повиснув на нем всем весом.

Испуганно попятившись, Тимка попытался отцепить от себя кургузые, похожие на сосиски пальцы, но свин держался как клещ. Вдобавок еще обмяк, обессиленно повис на нм всем своим весом, едва не уронив наземь.

- Хррр… хрр.. пхр… пхх… сх.. сп… с.. – Пыхтя как паровоз, поросёнок уставился на кота умоляющим взглядом. Лосняющуюся, малиновую от перенапряжения морду усеивали крупные капли пота, стекали, сливались в небольшие ручейки, сползали вниз, уступая место новым. Поросячий пятак обдавал жаром, как от перегретого радиатора.

- Да отцепись ты, ёлки… - Тимка сумел-таки кое-как разогнуть поросячьи пальцы и потерявший опору свин, едва не рухнул к его ногам.

За поворотом же уже приближались звуки погони.

Тимка испуганно шарахнулся прочь: погоня-то хоть и не за ним, а за свином - но чёрт его знает, что у этой толпы на уме. Не огрести бы за компанию.

Он шмыгнул к мусорным бакам, откинул крышку и прыгнул внутрь. Загнанный свин, хрипя и кашляя, полез было в соседний бак, но короткие ножки и объёмистое пузо к подобной акробатике не располагали. Наполовину свесившись внутрь, свин застрял, комично дрыгая окороками.

В другое время Тимка ухохотался бы с этого зрелища, а то и наподдал прутиком по толстой заднице, но сейчас – когда их могла вот-вот настичь разъяренная толпа, ему было не до шуток.

Чего доброго увидят свина, а там и его найдут. Решат, что они заодно – костей не соберешь.

Вздохнув, он высунулся из своего бака и подцепив свина за край брюк, помог тому перевалиться внутрь.

- Тихо! – Тимка задвинул над ним крышку, присел и аккуратно задвинул свою.

Секундой позже толпа выметнулась в арку, затопотала мимо.

- Стой, урод! Хуже будет!

- Держи гада!

- Кому говорят, стой!

Преследователи пронеслись мимо и Тимка облегченно вздохнул.

Выждав для верности пару минут, он осторожно приподнял крышку и высунул нос. В соседнем баке тоже завозились и на свет показался малиновый поросячий пятак.

Беглецы переглянулись: Тимка с раздражением и брезгливостью, поросенок – с благодарностью.

Не говоря ни слова, кот выбрался из бака и сокрушенно уставился на свои шорты. Минутное пребывание в куче мусора привело его относительно приличный «прикид» в полную негодность: на шортах образовалось дурно пахнущее пятно от несвежей рыбы, на майке – разводы не то какого-то соуса, не то майонеза. А по ноге под коленкой растекалось что-то липкое, похожее на протухший сироп.

Амбре же стояло такое, что о том, чтобы пощипать в автобусе, можно было сразу забыть. Никто его в таком виде туда не пустит.

А если и пустит – то на «бомжа» будет неприязненно коситься весь автобус.

- Уфф… пронесло. – Поросёнок неловко вывалился из контейнера и церемонно склонил голову и чинно протянул ему ладошку. – Патрик Шлюпка.

Застыв с растопыренными локтями, Тимка зло покосился на свина с нелепой фамилией. На грязную потную ладонь с короткими куцыми пальцами, на дурацкий прилизанный чубчик и невесть каким чудом не испачкавшийся белоснежный шарф.

Круглощекий свин жизнерадостно таращился на спасителя. Ну просто сама невинность и жизнерадостность! Этакий ухоженный, воспитанный мальчик. Который любит маму и по выходным посещает церковь.

И если бы не плутоватые хитрые глазки и недавняя погоня – ну в жизни бы не заподозрить этого пай-мальчика в чем-нибудь этаком.

Ростом толстячок был примерно с Тимку, но весил, должно быть раза в три больше.

Оценив наружность свина как «неопасное жулье», Тимка как мог попробовал привести себя в порядок, сердито поглядывая краем глаза на виновника его злоключений.

А поросенок терпеливо моргал и не убирал ладошку, несмотря на явно затянувшуюся паузу. Лишь наклонил голову и поднял брови – словно говоря «ну что же ты… я ж со всей душой!»

Через несколько секунд Тимке стало неловко и он нехотя представился. Хотя рукопожатия все же воздержался.

Впрочем, поросенок ничуть не обиделся и как ни в чем не бывало убрал руку.

- Спасибо, что помог. – Он утёр вспотевший пятак и оценивающе посмотрел на свою одежку.

- Мелочи. – Всё еще злясь на нового знакомца за то, что тот невольно втянул его в незапланированную авантюру, Тимка хмуро огляделся – не возвращается ли погоня и не привлекла ли их активность у мусорных баков чьего-либо нежелательного внимания.

– Чем ты их разозлил? – убедившись, что новых неприятностей вроде бы не предвидится, поинтересовался Тимка.

- А, пустяки. - Поросёнок махнул рукой и шумно шмыгнул носом. – Неудачные инвестиции.

- Инве… что? – Тимка брезгливым щелчком сбросил со штанины липкий фантик и мрачно покосился на умника.

- Инвестиции. Деньги, вложенные для получения прибыли. – Терпеливо пояснил Патрик и сокрушенно всплеснул коротенькими ручками. – Не понимает этот сброд, что такое форс-мажорные обстоятельства.

- Угу… - Тимка рассеянно охлопал шорты и сделал вид, что понял.

- Вот я к ним – со всей душой, со всем старанием… А они! - Патрик внезапно сменил подавленный вид на деловитый и бодрый. – Кстати, а ты случайно не хочешь выгодно вложить деньги?

Тимка скептически покосился на поросячий пятак и выразительно гоготнул.

Поросенок вскинул рыльце к небу и патетически развел ладошки:

- Ну вот… честного бизнесмена всяк обидеть норовит! Как жить в этом жестоком мире? Как?! – прозвучало с таким трагическим надрывом, которому позавидовал бы любой актер драматического театра.

Тимка фыркнул.

- Ну не хочешь, так не хочешь… позволь мне хотя бы отблагодарить тебя за спасение, мой друг. – Свин пафосно забросил конец шарфа за плечо, чуть поклонился и обоими руками изобразил витиеватый пригласительный жест в сторону подворотни. – Здесь неподалеку есть неплохое кафе.

- Кафе? – кот с удивлением уставился на новоявленного «друга».

- Кафе. – Опознав в его глазах заинтересованность, поросенок просиял так, словно ему только что сделали долгожданный дорогущий подарок.

И с некоторой запинкой и куда меньшим энтузиазмом уточнил:

- Я угощаю!

Тимка выразительно посмотрел на свою испачканную одежку. В таком виде не то что в кафе не пустят – на улицу то выбираться стрёмно.

- А, не переживай! Знаю я тут один фонтан… - Смешно переваливаясь с боку на бок, свин засеменил в подворотню и приглашающе оглянулся на Тимку.

Помедлив, кот угрюмо двинулся следом.

Минут десять они петляли по улочкам старых кварталов, пока не выбрели к уже знакомому бювету. Всё это время кот сохранял мрачный, погруженный в себя вид, а поросенок суетливо семенил рядом, забегая то слева, то справа. Заглядывал ему в лицо и бормотал какую-то чушь.

А Тимка с ухмылкой вспоминал, как пару лет назад и сам вот этак приплясывал вокруг флегматичного Финьки, а серебристый лис величественно игнорируя его болтовню, неспешно высматривал в толпе их будущую жертву.

- Подержи. – Поросенок повесил свой шарф на рычаг и принялся стягивать рубашку. Под ней обнаружилась неожиданно чистая майка, а под майкой – белые же труселя с алыми сердечками и стреляющими в них пухлыми ангелочками-поросятами.

Тимка фыркнул и свин сердито хрюкнув, покосился на него.

Деловито пошоркав одежку, свин кое-как отчистил пятна и шумно встряхнул намокшие тряпки. Отжал и развесил на ветке ближайшего дерева.

Все это время кот настороженно поглядывал то на спасенного «друга», то на ухмылявшихся или вовсе не замечавших их прохожих.

- Теперь ты. – Свин повис на рычаге и Тимка, фырча и охая, подставился под ледяную струю целиком.

Разумеется, быстрее было бы стянуть одежку и прополоскать ее более основательно, да только под шортами у него ничего не было, а заголяться на улице было слишком стеснительно.

И он, ругаясь не хуже бывалого крановщика, с шипением и охами раз за разом нырял под ледяной фонтан, яростно тер пятна, отскакивал, не выдержав холода и вновь совался под струю как только собирался с духом.

С некоторым удивлением глядя на эти маневры, Патрик сочувственно кривил рот. Настолько ехидно, что не выдержавший насмешек кот коварно зажав пальцами сопло, направил ледяную струю прямо в поросячий нос.

- апфф.. пх.. фп.. хр! – Свин выпустил рычаг и отскочил, плюясь и негодующе похрюкивая.

А потом они забрались на гаражи и сохли на горячем рубероиде, подставляя бока летнему солнышку.

Поросенок поначалу пытаться его разговорить, но Тимка лишь досадливо морщился и отмалчивался. Оставшись наедине со своими мыслями, в состоянии относительного покоя, он вновь и вновь думал о Ронке. О Вейке, Финьке… О пропавших волчице и Пакетике… О ненавистном охраннике, о куда-то сныканом Ронкой пистолете и родной берложке.

Казалось, все неприятные и грустные воспоминания сговорились и атаковали его скопом. Навалились, подмяли, вцепились цепкими коготками в виски.

- Ну что – идём? – Свин покосился на него так, словно почему-то надеялся, что Тимка уже передумал и вежливо откажется.

Но жрать хотелось не на шутку и кот не отказался.

Официант выбранной кафешки посмотрел на них так, что у Тимки ослабли коленки и он чуть было не драпанул прочь.

- Это со мной. – Не глядя на скептично настроенного пса, поросенок вальяжным жестом изобразил в воздухе затейливый крендель. И спокойно, словно сто раз уже тут бывал, прошел вглубь.

Мрачноватый служитель общепита проводил его хмурым взглядом и уставился на Тимку. А кот робел и никак не мог заставить себя перешагнуть низенький порожек.

Порожек, отделявший его привычную босяцкую жизнь от той, что он видел ранее только ночами - сквозь ярко освещенные окна баров и ресторанов на окраине города.

Набравшись храбрости, Тимка с вызовом шагнул на кафельный пол. Официант презрительно задрал нос и брезгливо поджал губы. Но дальше этого не зашло, и кот бочком-бочком шмыгнул в зал. Замер на входе, испуганно оглядывая причудливый интерьер и немногих в это время дня посетителей.

Царившая внутри пестрота обрушилась, оглушила, вогнала в ступор. Он лихорадочно заметался взглядом по столам, стульям, богато расшитым гобеленам, ширмам и спинам посетителей, не сразу заметив, как из-за одной ширмы высунулась знакомая носопырка.

- Чего так долго? – Взгромоздившись на стул так, что короткие ножки оторвались от пола, Патрик недовольно посмотрел на кота. – Падай.

Тимка упал. По-скромному, на самый краешек стула. В любой момент ожидая, что официант спохватится и погонит их прочь, со смехом охаживая по пути грязной тряпкой.

Поросенок тем временем сгреб со стола какую-то папку и с интересом уставился внутрь. Тимка скучающим взором прошелся по окрестностям и «залип» на стоявшей неподалеку вешалке, полной нацепленных на нее пиджаков и курток. В одном из карманов отчетливо оконтуривался увесистый бумажник.

- Даже не думай! – Свин строго посмотрел на него поверх папки и Тимка, виновато потупив взгляд, сгорбился на стуле.

Подошедший официант – не тот, суровый, что встретился им в дверях, а тощий, растрепанный лис, скептично уставился на них с высоты своего роста.

«Ну, сейчас точно погонят…» - подумалось Тимке.

Но вместо этого свин презрительно и сурово скосил глаза на несвежий фартук и сомнительной чистоты полотенце. И чопорный долговязый официант… смутился.

Стушевался, ссутулился, мгновенно утратив все превосходство, нервно сцепил пальцы рук на мятом переднике.

- Чего изволите …господа?

- «Нэфлиш», «дю Халбо», «Шадрэ», какой-нибудь десерт и сок. Апельсиновый, пожалуй. – Свин захлопнул папку и небрежно уронив ее на край стола, уставился на Тимку, вопросительно приподняв брови.

Происходящее, казалось, его изрядно забавляло.

- Сосиску. – Буркнул Тимка. – И хлеба.

Брови поросенка взлетели еще на дюйм, а официант как-то странно изменился в лице, икнул и замер, натужно поджав губы.

- Две сосиски. – Обнаглел Тимка.

Сидеть на краешке стула было жутко неудобно, а выспренный и напыщенный официант чем-то подспудно раздражал. И вообще у него складывалось впечатление, что все вокруг только и ждут от него какой-либо нелепости, чтобы вдоволь поржать потом над его смущением.

- Две сосиски… «Шадрэ», десерт и сок. – Свин и впрямь хихикнул, переглянувшись с официантом, рожа которого к этому моменту выглядела как лицо водолаза-глубоководника, которому минутой раньше пережали кислородный шланг.

Тимка ссутулился еще сильнее и обиженно уставился в краешек стола. Он уже сто раз пожалел, что согласился на эту дурацкую экскурсию. И уже давно бы свалил отсюда куда подальше, если бы не дурманящие ароматы, доносившиеся из служебных помещений.

В ожидании официанта, поросенок уложил локти на стол, сплел короткие пальцы под подбородком и задумчиво уставился на кота. Тимка почти физически ощущал, как быстро-быстро крутятся в поросячьей головенке шестеренки-ролики. Как вызревают какие-то мысли, как на его скромную персону строятся комбинации и планы.

- Что? – Он вопросительно уставился на поросенка и тот немного смутился.

Подоспевший официант тем временем выставил на белоснежную скатерть тарелку с салатом, суп и картофельное пюре с грибами. Следом появились вазочка с мороженым и большой стакан апельсинового сока.

Вытаращившись на всё это изобилие, Тимка гулко сглотнул, а свин деловито потерев потные ладошки, придвинул к себе салат и с аппетитом зачавкал овощами, поглядывая на него хитрым глазом поверх миски.

- Сосиски …сэр. – Вернувшийся официант, по-прежнему старательно стискивая губы, торопливо переместил на Тимкину половину стола сосиски, миску супа, вазочку мороженного и здоровенный стакан сока.

При виде этого пиршества Тимка недоверчиво отстранился. Стрельнул глазами на официанта, на свина… на выставленные на столе лакомства, снова на официанта. Шумно сглотнул и осторожно потянул к себе тарелку.

Официант едва слышно хмыкнул и отошел.

Ну а Тимка, уже не стесненный присутствием посторонних, набросился на любимое лакомство. Изо всех сил стараясь не торопиться, дабы не показаться оголодавшим босяком, он как мог сдерживал аппетит. Но кучка еды перед ним всё равно истаяла в разы быстрее, чем поросёнок доел свой салат.

Сам он явно никуда не торопился и знай себе неспешно лопал свои затейливые блюда с иностранными названиями. И снисходительно поглядывал на Тимкины муки. Впрочем, не прошло и пяти минут, как свин изменился в лице, испуганно моргнул и зачем-то полез под скатерть. Кот недоуменно вытянул шею, но мороженное перед носом интересовало его сейчас больше. Впрочем, причина поросячьего беспокойства разъяснилась сама собой – в помещение кафешки нагрянули коротко стриженные плечистые «торпеды».

Тигр и лев по-хозяйски прошлись вдоль столиков, скользнули безразличными взглядами по лицам напрягшихся посетителей и с едва заметным удивлением покосились на Тимку.

Под их тяжелым оценивающим взглядом, кот замер как загипнотизированная змеёй ящерка. Но к немалому его облегчению, бугрящиеся мышцами «братки» прибыли сюда с вполне определенной целью. Облокотившись о стойку бара, лев принял от бармена «пулю» - тугой, плотно сбитый цилиндрик из купюр, перетянутых резинкой. Опростал выставленную следом стопку виски и с ленцой побрел к выходу. Сопровождавший его тигр ещё раз покосился на Тимку и тот счел за благо сосредоточиться на мороженом.

- Нда. Запонку уронил. – Из под скатерти появился свин и как ни в чем не бывало принялся за остатки супа.

Не отрываясь от лакомств, Тимка ухмыльнулся. Плотный обед привел его в самое благодушное настроение. Объевшийся кот осоловел и размяк, вяло размышляя о том, что этот мир не безнадежен, пока в нём есть фисташковое мороженное. Апельсиновый сок тоже был безумно вкусным, но больше нескольких глотков в Тимку уже не поместилось.

- Доел? – Свин поковырял ложечкой мороженое и лукаво покосился по сторонам. – Смотри и учись!

Поросёнок извлёк из рубашки спичечный коробок, потряс возле уха, прислушался и вдруг вытряхнул из него огромного подвального таракана. Стряхнул насекомое с ладони на салат, вдавил пальцем поглубже и завопил:

- Официант! Официант!!! – Изобразив шокированную мину пополам с запредельным омерзением, отклонился от стола, театрально указывая коротким толстым пальчиком на оцепеневшее от такого обращения насекомое.

Подбежавший лис, уставился на салат, в ужасе округлил глаза, затем на его физиономии пронеслась целая гамма эмоций: подозорение, осознание и, наконец, уверенность.

Что последует дальше, Тимка дожидаться не стал – врезав официанту под коленную чашечку и со всей силы топнув по пальцам другой ноги, он рванулся к выходу. Поросенок на удивление шустро кинулся следом.

- Стоять! Уррроды! – Лис неуклюже запрыгал на одной ноге им вслед. – Держи!

На вопль официанта среагировал пёс – тот самый, что грозно-презрительно таращился на них у входа. Отбросив полотенце, он с удивительной прытью припустил за беглецами.

- Придурок… что ж ты… сразу… что денег нету… - на бегу выкрикнул кот.

- А ты на кой …его… фхр… пнул… - пропыхтел свин. – Пронесло бы!

- Ага! …Догнало и ещё пронесло! – Тимка поднажал, свин тоже. – Знал бы, что …бегать придется… не…

Остатка фразы он не договорил: слопанное в кафе мороженное решительно запросилось обратно и Тимка зажал рот ладонью.

Упорный официант же сосредоточенно сопел сзади и неотвратимо настигал воришек на своих длинных ногах.

- На… фхр! на…. Надо… фрхфхр! раз…. Разделиться! – пропыхтел поросенок и сделал попытку перестроиться поближе к приближающемуся проулку, явно намереваясь неожиданно нырнуть в сторону.

- Мысль…. – Тимка оттолкнулся от свина так, что рикошетом ушел в проулок сам, а ойкнувший свин по инерции пролетел дальше. За ним же пролетел и официант – не то попросту не успев среагировать на неожиданный Тимкин маневр, не то сочтя свина наиболее платежеспособным или сильнее виноватым.

Отбежав на всякий случай подальше, Тимка утёр пот и плюхнулся на лавочку. В боку отчаянно кололо, переполненный живот возмущенно бурлил, но оставаться на прежнем месте было слишком опасно. И он, чуть отдышавшись, со стоном заставил себя встать. Отчаянным усилием сдержал вновь запросившийся наружу обед и поплелся в противоположном от беготни направлении.

Отсиделся на лавочке автобусной остановки, побродил по набережной, повалялся на пышной траве в зарослях кустов. По мере того, как испытанные за день стрессы отступали в прошлое, а солнце клонилось к закату, вновь притащились мрачные мысли.

Окружили, тихонько постукивая крохотными коготками, уселись кружочком, красуясь и, словно бы говоря «Вот они мы, тут. Никуда не делись…»

И снова и снова перед глазами вставали утренние сценки, снова и снова он раздраженно отгонял их прочь, говорил себе резкие слова в Ронкин адрес и сердито фыркал каждый раз, как стыд и совесть пытались выказать протест.

Дура. Дура-дура-дура-дура! Ну неужели не видит, что рыжему вообще фиолетово с кем и как? А он, Тимка… Он же… Для нее… Он...

Да нет… К черту! Еще за бабами бегать… Настоящий мужик, не подкаблучник, должен иметь гордость!

Сама приползет. Да.

Поймет, кто лучше и притащится. Сама!

А он тогда ещё подумает!

Пребывая в раздумьях как всем показать и доказать, он побрёл с набережной в сторону остановки. Возвращаться к облюбованным руинам не хотелось, а дневные треволнения утомили его настолько, что переться в свою старую берложку на своих двоих уже не было сил.

И он завернул к фонтану, в который глупые туристы порой бросали монетки «на счастье». Расшугал собиравшую эти монетки мелковозрастную шпану и наскрёб себе горсточку медяков на автобус.

Погруженный в раздумья и коварные планы по впечатлению рыси, Тимка втиснулся в двери, ухватился за поручень и как сомнамбула уставился куда-то в пространство.

Автобус неспешно покатил в пригород, пассажиры не обращали на него никакого внимания. И он, под напором толпы, безучастно дрейфовал в места наименьшего сопротивления, погрузившись в свои думы и начисто отрешившись от окружающих реалий.

Неизвестно сколько бы ещё он так ехал и не проскочил бы собственную остановку, если бы не внезапно оказавшийся у самого носа бумажник. Пухлое портмоне в неглубоком и не слишком тесном кармане брюк-«бананов».

Кошелёк нахально покачивался, вызывающе нахально тыкался ему прямо в нос, буквально сам просился в руки. И запах… о, этот запах потертой китовой кожи и свежих, только что из банкомата купюр!

Подобный аромат отрезвлял не слабее пузырька с нашатырным спиртом. И Тимка при всём желании просто не мог оставить этот вызов без внимания.

Вообще, конечно же, по уму, полагалось бы украдкой оглядеться, повертеть башкой, заприметить кто куда смотрит, не повернётся ли в самый важный момент, не подымет ли шухер… И, разумеется, убедиться, что пассажир, чей карман Тимка собирался облегчить – достаточно впал в транспортный ступор, чтобы не оратить внимание на то, как его кошелек плавно покидает тесный карман.

Увы, ни на что из этого его не хватило. То ли слишком устал о дневных приключений, то ли с чего-то решил, что на сегодня его неприятности исчерпаны.

Осторожно ухватив кошелёк двумя пальчиками, Тимка привычно повёл его чуть вверх, подвинул, потянул… От напряжения момента даже язык высунул, боясь неловким движением привлечь внимание пассажира к похищаемой собственности.

И тут это случилось.

Автобус подлетел на ухабе, пассажир вздохнул и сменил руку, которой держался за поручень.

А Тимка замер, обратился в соляной столб - рядом с карманом свесилась мощная, оранжево-чёрная полосатая ладонь, затянутая в черную кожаную перчатку.

Сглотнув, кот с ужасом повел взглядом по рубашке, остановился где-то в районе подмышки и после некоторой запинки решился посмотреть выше.

Наверное, всё ещё можно было поправить. Наверное, стоило сразу выпустить проклятый кошель и бочком-бочком, протиснувшись к дверям, спрыгнуть на ближайшей остановке. Но, пока он боролся с холодком ужаса и накатившим столбняком, автобус налетел на очередную кочку и кто-то из пассажиров толкнул его под руку. И Тимкина ладошка неловко врезалась в тигриное бедро.

Вздрогнув, полосатый удивленно уставился на место контакта сверху вниз. Медленно изучил Тимкину руку, вцепившуюся в его кошель, перевёл взгляд на испуганную кошачью рожицу…

Глаза тигра изумленно округлились, на физиономии проступила запредельная лютая радость, предвкушение скорой расправы и обещание обидчику запредельных адских мук.

- ТЫ?!!

Тимка испуганно икнул и непроизвольно выдавил судорожную улыбочку.

Глава 15: Феникс, Эш и номер шесть

От грубого толчка Джейн рухнула на колени, не удержалась и завалилась на бок. В шкуру болезненно впились сотни острых камушков. Щебенка?

Надетый на голову мешок мешал разглядеть окружающее пространство, а связанные за спиной руки не позволяли этот мешок стянуть. Впрочем, она и не пыталась – молчаливым конвоирам такая самодеятельность вряд ли бы понравилась. А огрести новых тычков и ударов ей вовсе не улыбалось.

И журналистка замерла в неловкой позе, как могла втянув голову в плечи.

В подобных ситуациях в кино, пленников всегда убивали несколькими небрежными выстрелами или контрольным в голову. И сейчас её сердце мучительно заколотилось о ребра, словно пытаясь вырваться из грудной клетки и сбежать. Секунды растянулись в минуты, а перед внутренним взором и впрямь начала проноситься жизнь.

Хлоп!

Лисичка вздрогнула и с силой зажмурилась, в любое мгновение ожидая впивающихся в тело пуль.

Хлоп!

Она тоненько, едва слышно завыла. Все тело прошила противная мелкая дрожь, но небытие всё никак не наступало – вместо этого послышалось урчание моторов и шелест шин по асфальту - доставившие их машины укатили прочь. А то, что она в приступе паники приняла было за выстрелы – было всего лишь хлопаньем закрывшихся дверей.

- Чарли? – лисичка приподняла голову, пытаясь расслышать сквозь мешок хоть какие-нибудь звуки. – Чарли!

- Да здесь я, здесь… - бурундук завозился на щебёнке, со стоном перекатился в направлении ее голоса. – Сейчас.

- Они уехали? Что – просто выбросили нас и свалили? – Боясь поверить в чудесное спасение, переспросила Джейн.

- По ходу да. – Чарли подобрался к ней совсем близко и упёрся локтем. – У меня руки связаны.

- У меня тоже. – Джейн изогнулась, подставляя в направлении его голоса связанные за спиной запястья.

- Сейчас… - бурундук добрел до её распростертого тела, осторожно потыкал носком кроссовка, развернулся спиной и присел, пытаясь нащупать пальцами связанных рук то, что стягивало её запястья.

Джейн нетерпеливо пошевелилась и бурундук зашипел:

- Фффф….! Мой палец!

- Прости. – Джейн замерла, вспомнив о его сломанном пальце и напряженно прислушиваясь к ощущениям за спиной, где Чарли пытался справиться со стягивающей запястья лентой.

Посопев и покряхтев минут пять, бурундук вздохнул и сдался.

- Не выходит… давай ты!

Он подставил ей связанные за спиной руки и Джейн старательно поковыряла крепление пластиковой ленты. Наверное там был какой-то хитрый запорный выступ, который надо было вдавить или отогнуть… но слегка онемевшие руки и непривычное их положение никак не давали ей этот выступ нащупать.

- Давай мешки стянем. – Джейн оттолкнула его руки и перекатившись на другой бок, подставила голову. Чарли неловко нашарил тесемки, но развязать узелок у него тоже не вышло.

- Пфф… ладно, давай свой… - Сердито сопя, Джейн нашарила тесёмки, расковыряла когтем узел и стянула мешок с напарника.

- Ффух… - Чарли несколько раз шумно втянул воздух, наслаждаясь свободой.

- Где мы?

- Где-то за городом, судя по всему. – Бурундук уселся на гравий и заворочался, пытаясь продеть ноги в петлю, образованную связанными руками. Не понимая, что происходит, Джейн прислушивалась к этим звукам с нарастающей настороженностью.

Бурундук кое-как подтянул ноги ко рту и перегрыз ленту, стягивавшую лодыжки. Оставалось протолкнуть ноги в образованную связанными руками петлю и проделать то же со второй пластиковой лентой. Увы – бурундучья анатомия к подобной акробатике не располагала – короткие конечности и удлинённое тело вынудили его изогнуться в подобие вопросительного знака, но просунуть руки под задницей никак не удавалось, даже если не обращать внимания на сползающие штаны.

- Чарли?

- Чего?

- Что ты делаешь?

- Раздеваюсь, блин! –

- Что? – Джейн напряглась, пытаясь сопоставить доносившиеся звуки и ответ.

Внезапно словно заново осознав свою беспомощность, дёрнулась и заелозила по гравию, в тщетной надежде разорвать стягивающую руки ленту.

- Чарли?

Сосредоточенный на своем занятии, оператор не ответил.

- Чарли?! Не вздумай! – Джейн задергалась. Воображение мигом нарисовало освободившегося озабоченного бурундука и её – беспомощную тушку, связанную по рукам и ногам, да ещё с мешком на голове.

Нет, Чарли конечно тот ещё придурок, но не настолько же, чтоб воспользоваться ее беспомощным положением? Или …настолько?

- Чарли?!

- Да что, что?! – бурундук со стоном выгнулся, отчаянным усилием протолкнув-таки одну ногу в кольцо связанных рук и замер в причудливой позе. Связанные руки неловко застряли в промежности, не позволяя просунуть в кольцо вторую ногу.

- Чёрт… - бурундук кряхтел и тужился, но вторая нога никак не сгибалась должным образом. Вдобавок с новой силой разболелся потревоженный акробатикой палец.

Оператор затих, пытаясь перевести дух, но скрюченная поза и острая щебёнка не особо тому способствовали. Покосившись на связанную напарницу, он неловко подполз поближе и кое-как пристроил голову в районе её коленей, надеясь таким образом обрести точку опоры и согнуться достаточно, чтобы высвободить и вторую ногу.

- Чарли?! Какого, мать твою, хрена ты делаешь?! – расценивая это как поползновение, Джейн подтянула ноги к груди и силой распрямила. Не ожидавший такого коварства, Чарли с воплем кувыркнулся прочь.

- Это ты какого хрена делаешь?! – коротышка со стоном отклеился от щебенки, ругаясь себе под нос, страдальчески сморщился, баюкая пострадавший палец. - Я просто опёрся, чтобы стянуть долбаную ленту!

- Опирайся о что-нибудь другое! – огрызнулась Джейн.

- Тут нет ничего! – Чарли сердито огляделся и вдруг заприметил торчащую из травы консервную банку.

Кое-как поднявшись, он заковылял к ней.

- Чарли? – Джейн вскинулась, настороженно ловя его удаляющиеся шаги. – Чарли ты куда?! Не бросай меня здесь!

Бурундук хмуро покосился на репортершу и не отвечая, занялся жестянкой пластмассового ремешка.

- Чарли?!

Чувствительно порезавшись о ржавый край, бурундук выругался себе под нос и упал в траву. Улегся на спину, потер измученные конечности и осмотрел пульсирующий болью палец.

Угораздило же связаться!

Он сердито покосился в сторону обеспокоенно взывавшей к нему напарницы. От пережитых треволнений и всей этой мучительной акробатики тело хотело только одного – полного покоя в густой высокой траве.

Но какой уж тут покой, когда эта придурошная в панике выкрикивает его имя на всю округу?

Бурундук посмотрел в светлеющее небо и вздохнул. Вставать безумно не хотелось, но вопли журналистки буквально ввинчивались в мозг, не давая насладиться внезапно обретённой свободой.

Он застонал и заставил себя сесть, а затем и встать. Кряхтя, заковылял к связанной напарнице. На полпути вспомнил, что забыл в траве жестянку и со вздохом вернулся. Молча обошел её по кругу, прикидывая с чего начать – стянуть ли мешок или освободить сначала ноги или руки?

- Чарли?! Это ты?! Кто здесь?! – Лисичка сумела усесться и нервно ворочала закутанной в мешок головой.

- Да я это, я... кто тут ещё может быть… - Чарли шмыгнул носом и осторожно двинулся в обход в обратную сторону – вертевшаяся на щебне лисичка старательно поворачивалась на его голос носом, в то время как ему требовалось обратное - добраться до её связанных за спиной рук.

- Да не вертись ты! – раздосадованный необходимостью бродить вокруг нее, Чарли выругался.

Помедлив, Джейн перестала ёрзать, но продолжала настороженно крутить головой, прислушиваясь к происходящему.

Перепилив стягивавшую её руки пластиковую шлейку, бурундук отошел чуть в сторону и устало опустился на землю, разглядывая, как Джейн лихорадочно возится с узелком мешка. Дождавшись, когда подруга прозреет, он кинул ей отломанную от банки крышку.

- Уфф… Освободившись от оков, Джейн неловко поднялась на ноги, покачнулась, удручённо разглядывая выпачканный и потертый щебёнкой комбинезон. – Спасибо.

Чарли хмуро отвернулся.

- Боже, я уж и не надеялась… - лисичка раскинула руки и шумно втянула носом свежий утренний воздух.

Чарли хмуро покосился на её туго обтянувшую грудь блузку, вздохнул и отвернулся.

- Ну, чего ты? – Словно только сейчас заметив его мрачно-подавленное состояние, Джейн подошла к напарнику и присела рядом. – Мы же свободны!

- Что б я ещё раз ввязался в твои авантюры!

Чарли невольно покосился на её коленку и подчеркнуто отвернулся.

- Да ладно… всё же хорошо? – лисичка тронула его за локоть и бурундук зашипел от боли, пронзившей вновь потревоженный палец.

- Ой, прости…. – Лисичка на миг отдернула руку, а затем внезапно полезла обниматься, стараясь не трогать его раненую конечность.

- Спасииитель мой! – сюсюкающим голосом пропела она и неожиданно чмокнула его в щеку. – Ты же не оставишь леди в беде, да?

Оторопевший оператор непроизвольно отшатнулся и зажмурился, но спохватился и уже в следующую секунду изумлённо и гневно уставился на подругу.

- Даже не пытайся. Всё, хватит с меня этих авантюр! – он гордо скрестил руки на груди и принял как можно более неприступный вид.

- А если… так… - Джейн едва заметно улыбнулась и снова подалась к нему навстречу, словно бы собираясь поцеловать. Уже не невинно чмокнуть в щечку, а вполне себе по-взрослому, как женщина - мужчину.

Мгновение Чарли сохранял неприступный вид, глядя на то как её мягкие зовущие губы приближаются, чуть выпячиваются вперед, расходятся, чувственно приоткрывая жемчужные зубки… сглотнул и не до конца веря в происходящее, осторожно подался навстречу… Чтобы чуть не рухнуть на её колени, когда Джейн со смешком отстранилась, разглядывая его разочарованно-взбешенную физиономию.

Обманутый и униженный, Чарли угрюмо отвернулся.

- Ну прости, прости.

Бурундук скривился в презрительной гримасе.

Испытав запоздалый укол совести, Джейн переместилась так, чтобы оказаться к нему лицом к лицу. Чарли угрюмо отвернулся вновь, но она сгребла его за лацканы куртки и подтянула к себе нос к носу. Помедлила десяток томительных секунд и поцеловала. Всерьез, по-настоящему.

А затем накатило запоздалое раскаянье и ворох мрачных мыслей пополам с острым сожалением. Одна глупая ошибка влекла за собой другую – ещё круче и глупее. Не стоило, конечно же, этак жестоко дразниться… жестоко и глупо. Словно бы ноги вытерла…

Но и «извинительный поцелуй» - ошибка куда злее.

Этак чего доброго бедолага решит, что у неё к нему тоже какие-то чувства, сверх приятельских. А лиса и бурундук… Джейн Бенсон и Чарли Гольдман…. Господи, какая нелепая чушь! Не может же он этого не понимать? Не может же быть, что у него к ней всерьёз?

Нет, конечно двадцатый век и все такое… эпоха свободных нравов, толерантности и терпимости к любителям межвидовой и однополой любви. Уже никто не мечет палок и камней – во всяком разе в открытую. Хотя церковь не одобряет, а простой обыватель при всём старании не всегда способен сдержать внутреннее отвращение и неприятие, но…

Папочку удар хватит, заикнись она о подобном мезальянсе!

Лиса и бурундук?! Да тут у кого угодно другого глаза на лоб полезут… Круче было бы только закрутить любовь с «копытом»!

Но, чёрт побери – как… как всё это объяснить, не растоптав его самолюбие ещё сильнее?

И она смотрела на Чарли, а Чарли смотрел на нее. И на лицах у парочки блуждала непередаваемая гамма эмоций, но каждый явно думал о своем.

- Это ничего не значит! – Наморщила лобик Джейн. – Понял?

- Ага. – Чарли заговорщицки ухмыльнулся, явно восприняв её слова с точностью до наоборот.

- Я серьезно! – Джейн насупилась ещё сильнее.

- Ага. – Бурундук добросовестно попытался выключить ухмылку, но губы его словно сами собой раз за разом растягивались буквально до ушей.

***

- Цпчка! Слдкя цпчка!….

- Ккие нжки….

- Кшчка….

- Мягнька…

- Слдка….

- Н бйся…

- Ии сда, к нм….

Шепелявые неразборчивые голоса, десятки поблёескивающих алыми отсветами глазок.

Крысы!

Десятки крохотных рук потянулись, вцепились в одежку, затеребили пуговицы, полезли под шорты и рубашку,.

- м`я, м`я цпчка!

- нт м`я!

- я првй услышл!

- нт я!

Вейка завизжала и рванулась, железный прут выпал и загремел куда-то вниз по ступенькам, а цепкие крохотные руки тащили, тянули вглубь, в душные, пропитанные тошнотворными запахами недра подвала. Ноги оторвались от пола и она, извиваясь в этих руках, медленно поплыла прочь от спасительного прямоугольника двери.

Визжа и брыкаясь, кошка лягнула чью-то физиономию, попыталась вцепиться в дверь когтями, затем в ступеньки, в стены…. Бормочущие крысы неумолимо влекли её вниз как ожившая морская волна. Не давая коснуться пола и умудряясь попутно препираться и драться меж собой.

Вот один отвесил тумака соседу, вот кто-то вцепился зубами в чью-то руку, шарившую по её груди под рубашкой.

- м`я!

- м`я!

- м`я!

Десятки голосов безумным хором загалдели вокруг взвинчивая тон.

Хватка крысиных лапок ослабла – большинство её похитителей всё ожесточеннее огрызались на соседей, рыча и хрипя от усилий, размахивая кулаками и чем-то острым. Один из визгливых голосов резко оборвался. На Вейку брызнуло чем-то жидким и горячим, вцепившиеся в неё руки поредели сильнее.

Отчаянно трепыхнувшись, она снова заехала пяткой во что-то мягкое, извернулась, рухнула на пол. Число державших рук сократилось ещё больше, но несколько крыс упорно цеплялся за рубашку и расстегнутые шорты.

Извернувшись, Вейка на четвереньках рванулась обратно. Вверх по лестнице, туда, где чья-то фигура на миг перекрыла едва различимый подъездный свет, сочившийся в щели вокруг двери.

- Помогите!!!!! - Отчаянно брыкаясь и вопя на весь подвал, она стряхнула ещё пару крыс и преодолела ещё несколько ступенек.

За дверью испуганно замерли, затем завозились активнее - вроде бы кто-то поспешно выдёргивал вбитый в петли навесной замок и обнадёженная кошка утроила усилия.

Разбивая о ступени локти и коленки, отчаянно лягаясь и брыкаясь, она ползла к спасительному свету, преодолевая сопротивление поредевшей крысиной компании.

Расстегнутые шорты поехали к коленям и она отчаянно вцепилась в них рукой. На спину вспрыгнула крыса и она, потеряв равновесие, едва не приложилась подбородком о ступеньку. Стряхнув преследователя и разбив пятками ещё пару неосторожных рож, она добралась до спасительного прямоугольника и дверь – о чудо! – открылась за миг до того, как она собралась врезать в неё кулачком.

- Быстрее! – обнаружившийся за дверью енот подхватил ее за локоть и помог выбраться со зловещей лестницы.

Преследовавшие крысы замешкались, оценивая опасность подоспевшей помощи и недовольно шипя, замерли, подслеповато морщась на дневной свет красными, отвыкшими от яркого освещения глазами.

Торопливо захлопнув дверь, енот вбил в толстые стальные петли тяжёлый навесной замок и спасенная кошка измученно обмякла у противоположной стены.

Переводя дух и брезгливо стирая с шерстки капли крысиной крови, уставилась загнанным взглядом на пожилого енота, покосилась на зловещую дверь.

– И чего тебя туда понесло? По подвалам шариться? – Енот упер руки в бока и скептично уставился на спасенную.

- Ничего... Если бы некоторые тут двери не захлопывали…

- Дык как же не захлопывать? Вишь вон …чё творится… - Енот несколько виновато потупился. – Утром смотрю – замок спилили и шастают. Прикрыл на пруток, пока за новым сходил – смотрю, прут уже выбили… ну, думаю заразы голохвостые! Закрыл – а там ты…. Испугалась?

Енот приблизился и кошка с ужасом увидела, как взгляд его на глазах наполняется уже знакомой поволокой, предвещающей приступ бездумной животной похоти.

- О нет… нет… - Вейка попятилась прочь, спиной упёрлась в дверь, едва не упав, вывалилась из подъезда, метнулась прочь.

Енот орал вслед какую-то чушь, но гнаться не стал – то ли её невольные чары ещё не вполне подействовали, то ли бежала она заведомо слишком быстро для старичка…

Тигра-полицейского во дворе тоже не оказалось и кошка с облегчением припустила прочь. Побежала по улице, на всякий случай стараясь ни с кем рядом подолгу не задерживаться и шарахаясь от прохожих всякий раз, как кто-то вёл носом в её сторону.

Вслед ей оборачивались, порой выкрикивали что-нибудь пошлое или насмешливое, но никто не преследовал.

Пробежав несколько кварталов, Вейка выскочила к заброшенному парку.

Массивный, украшенный лепниной бортик, погнутые местами, ржавые толстые прутья с витыми, похожими на наконечники пик навершиями.

Здесь пахло прелой листвой и запустением. Довершали картину унылые гипсовые статуи, потемневшие от непогоды, местами выпачканные краской, а то и лишившиеся рук или ног.

В глубине парка виднелся фонтан – такой же гипсовый и побитый временем, как и разбросанные в зарослях статуи.

Настороженно озираясь по сторонам, кошка протиснулась через чугунные прутья и нервно прислушиваясь, побрела по запущенным аллеям в сторону фонтана.

Парк был небольшой – не парк даже, а так - скверик.

Когда-то он, по-видимому, прилегал к некоему строению – не то дому культуры, не то к детскому саду… но сейчас это самое строение снесли по самый фундамент, а взамен ничего так и не построили. Кое-где виднелись разрытые экскаватором ямы, кое-где валялся строительный мусор и торчали какие-то трубы. Территория парка, как нередко случается со многими «временно закрытыми на реконструкцию» – быстро пришла в запустение и наверняка была облюбована местной шпаной.

Но на Вейкино счастье «население» парка в дневное время где-то отсыпалось или пряталось.

И сейчас в парке было пусто.

Если не считать какого-то пьяньчужки, прикорнувшего на одной из прятавшихся среди клумб скамеек. Укрывшись относительно чистым и приличным на вид светлым плащом, незнакомец спал в окружении нескольких разнокалиберных бутылок.

При виде них кошка сглотнула – после всех треволнений и марафонского забега пить хотелось просто нестерпимо. Но пить хотелось воды, а судя по алкогольному духану со стороны незнакомца – в бутылках неизвестного если что и осталось, то отнюдь не безобидная «аш два о».

Да и приближаться к незнакомцу было страшновато – одна, в заброшенном парке… брр!

На всякий случай обогнув неподвижное тело по большой дуге, кошка приблизилась к фонтану. Так и есть – с последних дождей в огромной гипсовой чашке осталось изрядное количество воды и под летним солнышком этот стихийный бассейн был даже не слишком холодным. Оглядевшись ещё раз, она забилась в чашу фонтана, босиком прошлась по огромной луже. Воды было по колено, но в принципе для того чтобы ополоснуться – вполне хватит.

Убедившись, что не привлекла ничьего внимания, торопливо стянула рубашку и шорты, оставшись в одних трусиках улеглась в воду. Бултыхнула ногами, повертелась, позволяя воде смыть с себя треклятый «волшебный пот» и наслаждаясь прохладными щекотными струями.

Увы – дно фонтана было ощутимо ниже его бортов и улегшись на воду, кошка начисто теряла из виду все окрестности. Мир словно сужался до размеров этакого огромного стакана, из-за бортика которого в любой момент мог показаться какой-нибудь неприятный сюрприз. А потому расслабиться и получить удовольствие нечего было и думать.

Торопливо ополоснувшись, Вейка нервно выглянула за бортик и подозрительно осмотрелась. К счастью за время ее купания в парке ничего особо не изменилось – этакий островок запустения прямо посреди шумного города. Где время словно бы замерло, остановилось, уснуло. Как тот бомж на лавке.

Она подозрительно покосилась на тело в длиннополом, не по сезону плаще, оценила расставленные перед скамейкой бутылки. Но незнакомец не шевелился и она облегченно перевела дух. Вот уж вернулась, так вернулась… Полиция, погоня, крысы средь бела дня… чертов енот со своим замком…. И все это для неё, для маленькой одинокой кошки!

Вздохнув, она улеглась грудью а бортик фонтана: стоять уже не было сил, а сидеть внутри чашки – означало потерять из виду окрестности… А неприятных сюрпризов сейчас ой как не хотелось. Вот и оставалось - повиснуть на бортике каменной чаши, словно небрежно брошенное белье и сохнуть.

И она нежилась, подставляя солнышку затылок и спинку, балдея от приятного тепла нагретого бортика и совсем по-детски болтая задранными к спине пятками. Заснуть бы вот этак… просто заснуть. Хотя бы на часик. Или на два.

Но нельзя… не с её то счастьем.

Не дай бог опять притащится какой-нибудь полицай или того хуже – какой-нибудь из ночных обитателей этого запустения.

Вейка вздохнула. Уходить отсюда до жути не хотелось, но предстоял еще долгий-долгий путь до тимкиной каморки. Значительную часть которого она и вовсе не помнила. Впрочем, найти в портовом городе порт – задача не бог весть какая сложная. А уж отрезок от порта до поселка на берегу озера она как-нибудь преодолеет.

Накатили воспоминания о том, как они всей толпой бесшабашно куролесили в луна-парке, как влипли потом в облаву, как настигла их жутковатая тьма и как часть пути Рик нес её на руках.

Вейка с удивлением осознала, что соскучилась. Не видела компанию буквально четвертый день, а уже соскучилась. И поняла это внезапно – только сейчас, в эту самую секунду. Остро, пронзительно защемило где-то под ребрами и даже защипало в глазах. Бред… они же все – ну, может быть, кроме Рика – сами лишь облегченно вздохнули в тот день, когда она ушла. Вон как таращились!

Словно не просто яблоком не поделилась, а прям отняла последнее!

Или – всё это лишь её больная фантазия и на самом деле всё было иначе? Может быть… её давно простили? Или и вовсе не ожидали, что она сбежит? Да чёрт побери она и сама не ожидала. Если бы не тот дурацкий «вангард» с компанией балбесов, не потащившийся следом Рик… глядишь проветрилась бы, одумалась да и вернулась… Ну с кем не бывает? Всем ведь не просто, все на взводе.. А тут – подумаешь, яблоко!

И она – хороша тоже. Накрутила тут себе и сбежала. И куда? Туда, где про неё давно забыли, где и не ждали уже больше. И вот теперь – теперь она снова одна. И возвращается. Но – ждут ли её здесь? Может быть снова – слишком поздно?

Да нет, не может быть, чтоб всё было так плохо. Не может быть, чтобы снова одна, чтобы всё снова напрасно.

Это было бы слишком. Совсем уж слишком!

И Вейка решительно отклеилась от тёплого бортика, отряхнула остатки влаги и собралась было натянуть одежку, как спохватилась и принюхалась. Ничем этаким одёжка не пахла, но может быть её собственный запах давно приелся и почти не ощущался? Как бы там ни было для полного спокойствия стоило бы простирнуть и одежду. Не мог же её чудо-пот после таких забегов не остаться на тряпках?

Вздохнув, кошка окунула рубаху в фонтан. Повозила под водой, потеребила. Стирать ей раньше особо не приходилось и представление о том, как это делается было более чем смутным.

А ещё в голову полезли мысли о том, что вода-то – та же самая, где только-только смыла пот. Что, наверное, стоило сначала ополоснуть тряпки, а уж потом купаться самой. Ибо воду-то сменить негде и растворившийся в ней пот в какой-то, пусть меньшей, но все же концентрации – теперь уж точно плотнее осядет на одежке.

Ошарашенная этой мыслью, кошка замерла. Но выбора всё равно особо не было: остававшуюся в бассейне воду не сольешь и новой не наполнишь. А значит – остается лишь понадеяться на то, что полоскание всё же даст эффект и хотя бы разбавит концентрацию настолько, что она снова сможет прогуливаться по улицам, не боясь, что нее набросится целая толпа.

Разложив остатки своего гардероба на теплом камне, кошка устроилась рядом с одежкой в ожидании, когда та просохнет.

Нестерпимо хотелось пить, но – не шариться же по городу в мокрой одёжке? А до того как она просохнет – пройдет ещё уйма времени. Хлебнуть из фонтана, как какой-нибудь опустившийся бомж? Бррр…

Она пристально посмотрела на лавочку со спящим алкашом и расставленные вокруг бутылки. Выбираться из бассейна почти голышом было мучительно, но горло иссохло так, что слюна превратилась в тягучую мерзкую смолу. Один глоток чего-нибудь жидкого. Всего один!

Она мучительно протолкнула в горло сухой колючий ком и оглядевшись ещё раз, осторожно выбралась из фонтана. Нашла сброшенные кроссовки, натянула и зашнуровала - а ну как снова убегать придется? – и крадучись двинулась к вожделенным бутылкам.

Постояла в трех шагах, никак не решаясь приблизиться к спящему и нервно поглядывая по сторонам. Наконец, набравшись храбрости, шагнула ближе. Ещё, ещё. Присела, издали потянулась кончиками пальцев к бутылке, чутко следя не очнётся ли алкаш. Стащив бутылку, убедилась, что в ней осталось немного пойла и на цыпочках отступила прочь.

Вернувшись к фонтану, осмотрела бутыль и брезгливо понюхала содержимое. Пахло несвежим спиртяжным духом, но без сомнения это была жидкость. Пожалуй, единственная, безопасная для употребления во всем этом парке. Ведь спирт, кажется, убивает любую инфекцию?

Вейка снова понюхала горлышко и сморщилась. Особой тяги к алкоголю она никогда не испытывала, а если и употребляла что-нибудь за компанию – то в основном максимум легкий алкогольный коктейль, шампанское или не слишком крепкое вино. В бутылке же, если верить этикетке – плескался ядрёный мартини.

Но пить хотелось нестерпимо и она решилась. Обтёрла горлышко рукой и отчаянно зажмурясь, опрокинула содержимое бутылки в себя.

Горло обожгло так, словно она откусила созревший перцовый стручок. Потоки раскаленной лавы прокатились по горлу, оставляя обжигающий след, скользнули в желудок и собрались там в огненное озеро.

Кха! Пх… ы… - Вейка схватилась за горло, открыв рот в тщетных попытках охладить внутренности свежим воздухом, заметалась по фонтану. Даже зачерпнула было пригоршню воды, но разглядев плавающие в ней пылинки, чудовищным усилием воли удержалась от того, чтобы залить этим разгорающийся внутри пожар.

Вместо этого, широко разевая рот, принялась дышать – отчаянно, до хрипа и головокружения, подмахивая ладонью свежий воздух. Мало по малу пожар стих. Обожженное горло не то чтобы сильно промокло, но мерзкая сухость ощутимо спала. Вместе с тем по телу разлился приятный жар и накатила странная, немного пугающая лёгкость.

Отдышавшись, кошка набралась храбрости и отхлебнула повторно. Адское пойло огненной рекой вновь пролилось внутрь и она, хоть и была уже готова к этим ощущениям, вновь содрогнулась и закашлялась.

На дне бутылки оставалось ещё на пару глотков, но допивать она не решилась – во-первых основной приступ жажды вроде бы спал… А во-вторых - предстояло ещё тащиться через весь город к порту. А оттуда – к заветной берлоге, а уж сколько часов займет этот путь – и подумать страшно!

Чуть пошатываясь и немного путаясь в конечностях, она натянула не до конца просохшую одежду и с преувеличенной бодростью и решимостью отправилась к ограде парка.

***

- Ты?!!

О, сколько раз он мечтал о ещё одной, всего одной встрече с этим мерзким маленьким воришкой!… Сколько бессонных ночей провёл, не в силах заснуть от злости и унижения, сколько ужасающих способов расправы придумал за прошедшие недели!

И вот – есть, есть в мире справедливость! Судьба вновь столкнула их нос к носу! И кто бы мог подумать, что всё будет вот так… так просто!

Ни долгих поисков, ни даже погони… Настолько просто и внезапно, что Макс на миг замешкался, растерялся от шквала обрушившихся на него мыслей и эмоций. И этого мига гадёнышу хватило.

Нахальный оборванец, невзирая на свое бедственное положение рванул кошелёк и шарахнулся прочь, чудом умудрившись вывернуться из-под его ладони буквально в последний миг. Непослушные ещё пальцы не удержали кошачью футболку и карманник, извиваясь как червяк, буквально ввинтился меж набившимися в проходе пассажирами.

Барсук и конь, бурча что-то недовольное, неловко повернувшись вслед источнику беспокойства и начисто перекрыли путь погоне.

Впрочем, Макс не торопился. Оценив плотность толпы и тот факт, что до ближайшей остановки ещё ехать и ехать, а разжать двери автобуса своими силами мальчишке вряд ли по силам, неспешно двинулся следом с неотвратимостью ледокола.

Уткнувшись в плотную пробку из тел, кот заметался в поисках лазейки, в которую удалось бы протиснуться – но тщетно. Пассажиры во второй половине стояли столь плотно, что потеснить их нечего было и пытаться. Он в ужасе обернулся, расширившимися глазами наблюдая неотвратимое приближение «тяжких телесных», возможно даже «с отягчающими» - если верить торжествующей усмешке, зловеще зазмеившейся по массивной тигриной челюсти.

В глазах полосатого читалось обещание многократно и тщательно переломанных костей, заживо содранной шкуры и долгой, мучительной смерти.

И тогда Тимка рванул в обход: вскарабкался прямо на кресла, побежал по спинкам, не обращая внимания на возмущенные вопли и обрушившиеся со всех сторон шлепки и тычки. Ошарашенные таким бегом с препятствиями, сидячие пассажиры реагировали слишком растерянно и заторможено, стараясь не столько остановить непрошенного «гостя», сколь просто отпихнуть его от себя.

Оступаясь и падая на сидящих, опираясь о чьи-то колени и плечи, Тимка преодолел треть автобуса и ужом выскользнул в единственную открытую форточку. Извернулся, повис на кончиках пальцев, оттолкнулся ногами от едва ощутимого выступа под окном и взлетел на крышу. Проносившиеся вокруг машины загудели клаксонами, водители испуганно сбавляли ход и смещались в сторону.

Пробежав до самого конца автобусной крыши, кот с разбегу сиганул на кабину не успевшего притормозить грузовичка. Опешивший водитель вытаращился на его полет через лобовое стекло и рефлекторно выжал тормоз. Не устояв после приземления, беглец кувыркнулся вдоль тента, болезненно налетел рёбрами о скрытые под брезентом прутья и чудом не свалившись вниз, остановился у самого края. К этому моменту грузовик почти замер. Не долго думая, кот соскочил на асфальт и метнулся прочь, едва не угодив под колеса легковушки.

Высунувшийся из кабины водила погрозил кулаком и заорал вслед какие-то ругательства, но Тимка уже припустил во все лопатки вдоль по улице.

Где-то позади, в порожденном его бегством хаосе зло гудели клаксоны, ругались водители, громоздко и медленно тормозил автобус. А он бежал, как не бегал никогда в жизни. Бежал, обгоняя ветер и лишь чудом не сшибая с ног шарахавшихся прохожих.

Колющая боль в боку перешла в отчаянную резь, легкие хрипели и сипели, а колотившееся сердце, казалось, готово было взорваться. И несмотря на весь панический ужас и страх его разбирал смех – дикий, мучительный смех.

Второй! Второй раз! Подумать только. В невозможных, казалось бы, условиях – в тесном, переполненном автобусе, средь бела дня! Хилый мог бы гордиться таким учеником! Он же просто живая легенда!

Кот нырнул в подворотню, пересёк пару дворов и шмыгнул в густые кусты. Рухнув на траву, задышал, как выброшенная на берег рыба – разевая рот и с трудом проглатывая воздух. Мучительно и болезненно заколотил себя кулаком в грудь: попытки расхохотаться в таком состоянии вызвали приступ болезненного кашля и боль во всем, что ещё могло болеть: в ушибленных рёбрах, в груди, животе и горле.

Не в силах отдышаться, он завалился на бок, сжался в комок, распрямился… перекатился на спину, затем вновь на живот, не в силах подобрать положение, в котором станет полегче дышать.

Нашарив за пазухой стыренный бумажник, Тимка рухнул обратно на спину и уставился в небесную синеву. Его буквально распирала лихая бесшабашность и бравада, запредельный, непередаваемый кураж.

Жизнь определённо начинала налаживаться.

Он нашарил бумажник, поднял над собой на вытянутых руках.

Тааак… пара сотен баксов, какие-то непонятные бумажки, кредитка, полицейский значок. Эх и влетит же полосатому…

На мгновение ему даже стало немного жаль неуклюжего здоровяка и немного стыдно за свое безумное, не пойми за что доставшееся везение. Впрочем - ровно до той поры, пока не вспомнил другого громилу, не так давно лишившего его честно заработанных капиталов прямо средь бела дня, в супермаркете.

Помрачнев, Тимка машинально потрогал языком лунки от утраченных зубов, деловито пересчитал баксы и распихал их по разным кармашкам.

Каждому свое. Кому-то из богатеньких и благоустроенных – щелкать клювом. А кому-то – рискуя здоровьем, в поте лица добывать на пропитание кошельки невнимательных.

Но два, два раза!

Боже, какой яростью сейчас, должно быть захлёбывается бедный полосатик!

Тимка фыркнул и повертел кошелёк. Первая заповедь «городского рыболова» - сразу же избавиться от всех улик. То есть всего, что не является собственно деньгами. И по уму ему стоило бы вышвырнуть и кошель и бумажки, а тем паче полицейскую бляху куда подальше. И только затем идти себе куда шёл – не опасаясь что схватят с чужим кошельком на кармане.

Он даже замахнулся бумажником, но в последний момент словно бы что-то остановило, удержало.

Тимка мрачно посмотрел на трофей, повертел в ладонях, разглядывая переливы света на вычурной полицейской бляхе, понюхал душистый «кожаный» разворот. Посерьёзнел и сунул добычу в карман.

***

Второй раз! ВТОРОЙ!!!

Ощущение обиды и запредельной, невероятной, невыносимой несправедливости затопило его обжигающей лавой. О, это ни с чем не сравнимое чувство холодной, отупляющей ярости. Когда уже тупо нет сил и эмоций, чтобы биться в истерике, колотить кулаками в стены и крушить мебель.

Когда ненависть к кому-то переходит в нечто большее.

Нечто, чему не подобрать названия.

Когда вместе с ней приходит и этакое странное, мертвящее умиротворение. Словно боль, достигнув определённого порога, внезапно перестаёт ощущаться, а то и вовсе вдруг начинает приносить что-то отдалённо похожее на удовольствие.

Сегодня… сегодня в его самоощущении и восприятии мира что-то надломилось, дало трещину. Сегодня он открыл для себя новую, неожиданную грань эмоций.

Выскочив из запоздало остановившегося автобуса, не обращая внимания на возмущённые вопли грубо распиханных пассажиров, на яростные клаксоны и орущих водителей, он как в полусне пересек расстояние до тротуара. Нет, гнаться за вертким мальчишкой было уже слишком поздно и бессмысленно, но и находиться в автобусе – невыносимо.

И он просто побрел по тротуару.

Бессмысленно, бездумно и бесцельно.

Весь мир словно остался где-то далеко, там… вроде бы рядом, но вроде бы и на недостижимом, безумно далёком расстоянии. И он шёл, как в полусне глядя на проплывающие вокруг лица – погруженные в свои мысли, настороженно, а то и опасливо косившиеся на него, отодвигающиеся, расступающиеся с его пути.

Брёл, прислушиваясь к воцарившейся внутри пустоте и болезненной лёгкости. Вспоминая, как полчаса назад получил наконец вожделенную кредитку, как обналичил немного денег, собираясь зайти в какой-нибудь недорогой магазинчик, накупить себе …всего. И устроить наконец плотный «праздничный» ужин. Он уже чуял на языке вкус мяса, изнывал от нетерпения, ожидая свою остановку и прикидывая, как потратит деньги. И вот…

Макс пошатнулся и помотал головой. С недоверием сунул руки в карманы, словно всё еще надеясь каким-то чудом обнаружить там пропавший бумажник.

Второй раз!!!

И ладно бы ещё какой-нибудь другой карманник, но нет же! Именно его, именно тот, тот самый наглый полосатый кошак!

И - когда?! Именно в тот день, когда он получил долбаную кредитку! Когда сдуру полез и обналичил с неё пару сотен… Ни часом раньше, ни днем позже! А именно в этот самый долбаный час!

Не слишком ли много совпадений для одной «просто случайности»?

За что ему это все? Чем он провинился, чтобы …чтобы вот так?

Макс остановился, поймав себя на том, что таращится на небольшую невзрачную церквушку, едва заметную меж обступившими её домами. Глядит на выходящий и входящий туда народец, на их лица – скорбные, умиротворенные, чинные, улыбающиеся. Они несли сюда печали и радости, страхи и надежды. И уходили словно бы с облегчением, оставив внутри немного своих страхов и тоски. Обретя надежду – пусть и наивную, иллюзорную, скорее всего ничем не обоснованную… но – надежду.

На миг его остро, неудержимо, повлекло внутрь – захотелось войти, оглядеться… Постоять перед иконами, послушать шепотки чужих молитв. Ощутить хоть тень умиротворения, на миг сбросить хоть часть из того, что сейчас грызло и терзало, жгло и плавило изнутри.

Он никогда особо не верил, не ходил в церкви и с детства не молился. И чем мучительнее становилась жизнь - тем меньше хотелось верить в то, что кто-то там, наверху, влияет на его незавидную судьбу, решая когда и как с ним случится очередное паскудство.

Ведь если там кто и есть - то, вряд ли так уж всех любит. А если и любит, то – не всех. Во всяком разе – точно не его, Макса.

Ибо чем ещё объяснить поток злоключений, обрушившийся на него в последние годы? Что он сделал не так? Чем заслужил это все?

Единственное, что приходило в голову – его самая большая извечная проблема. Вот только – так ли виноват в ней он сам? Виноват лишь тем, что таким уродился?

А как же «во всем промысел божий»?

В чем смысл? Или он, промысел этот – тоже не во всем?

Макс до боли сжал опухшие пальцы, посмотрел на стянутый перчаткой кулак. Перевел злой взгляд на церковь и решительно развернулся в обратную сторону, не обращая внимания на настороженные удивлённые взгляды бредущих к церкви тёток.

Вера!

Чушь!!!

Терпеть – вот всё, чему учит церковь. Терпеть, подставлять щёку и всё такое.

Взамен – столь нужные слабакам костыли надежды. Вера в то, что всё в их жизни происходит не просто так. Что за все их страдания – воздастся, а все «плохиши» сами собой попадут в ад. Нужно только потерпеть, а бог там сам разберётся. Не пройдёт и ста лет.

И, конечно же, вера в то, что куча бессмысленных и никчёмных кусков мяса живёт не просто так. Что в их существовании есть некая высшая цель. Вера в то, что после смерти наступит не небытие и забвение, а …всё продолжится.

Ведь без этой глупой идеи их жалкие бессмысленные жизни становятся втройне жалкими и никчёмными. Столь же бессмысленными, как никому не заметная суета микробов на поверхности брошенного на тротуар огрызка яблока.

Он зло пнул подвернувшийся фрукт, отфутболив огрызок в сторону перил набережной.

Но ведь нет, нет ничего большего, чем просто случай. Миллионы и миллиарды разных случайностей. Которые есть просто сами по себе, а не по промыслу неких высших сил.

Ведь если… если это не так… значительной части живущих эти самые «высшие силы» стоило бы возненавидеть. За все свои страдания и мучения, за все испытания и неурядицы – за всё плохое в своей жизни.

Но жить, зная, что кто-то там, с неба – старательно строит козни и следит, чтобы в твоей жизни не дай бог не наступила светлая полоса… это уж как-то совсем уныло. И куда более страшно, чем верить, что все случайности не намеренны… что всё – просто стечение обстоятельств, причин и следствий… Бессмысленная, бессистемная череда случайностей.

Макс остановился на горбатом мостике, навалился на перила и уставился в мутную, стиснутую бетонными берегами протоку.

Завтра будет новый день. Ещё один долгий бессмысленный день. И бесконечные подколки Фостера. И мучительный страх, что в один прекрасный момент, наигравшись с его маленькой тайной, овчар растреплет о ней всем и каждому.

И в одно «прекрасное» утро всё изменится.

Во взглядах окружающих появится «то самое» выражение: болезненное любопытство, сомнительное сочувствие или молчаливое осуждение пополам с брезгливостью. Сама собой во всё ситуации добавится чудовищная, изматывающая неловкость.

И ожидание этого едва ли не страшнее, чем все возможные последствия. Настолько, что эмоции от всех этих переживаний вгоняли его в то состояние, когда уже нет сил терпеть и безумно хочется решить все разом. Заорать, выйти перед толпой, раскинуть руки в стороны – «вот он я», да. Давайте, не стесняйтесь! Ещё! Смелее, ну же!

Крах дурацких надежд? Всеобщее отчуждение? Мало! Не убедительно… Ещё унижения! Ну же! Карманник по второму разу? Да легко! Берите, забирайте всё… не поперхнитесь…

Он вывернул карманы, но кроме завалявшегося автобусного талона и ключей от квартиры в них ничего и не было. Подхваченный легким вечерним ветерком, обрывок бумажки полетел с моста, выписывая пируэты. Порхнул, раз, другой, третий… коснулся маслянистой, усеянной радужными пятнами поверхности, намок и пропал из вида.

Помедлив, тигр наклонился за выпавшими ключами.

Прохожий, собиравшийся было пересечь мост, окинул его настороженным взглядом и предпочёл удалиться по своей стороне улицы.

Физиономия лиса была чем-то смутно знакома, но где и при каких обстоятельствах он его видел – Макс припомнить так и не смог. Да и не до того ему сейчас было.

Он раздосадовано оглянулся и пара других прохожих на противоположной стороне также поспешили убраться, не решившись пересекать мост, на котором он стоял.

Словно раздумывая, не дополнить ли гамму собственных эмоций утратой ещё и ночлега, он пару раз подбросил на ладони чахлую связку из двух ключей. Но швырнуть их вслед за автобусным талоном всё же не решился. Постоял, прикрыв глаза и подняв голову к небу, вздохнул и угрюмо поплелся восвояси.

Фабричные склады, школа для трудных подростков, огороженная по периметру высоким крепким забором и чуть ли не колючей проволокой. Пустырь на месте невесть сколько лет уж позаброшенной, так и не завершившейся стройки. Да древний двухэтажный особняк, не пойми каким чудом уцелевший посреди города. Избежавший сноса, но не помилованный временем и окрестной шпаной.

По самую крышу заросший буйными зарослями, домишко угрюмо таращился на него зловещими провалами окон. На миг даже накатило знакомое ощущение чужого, чуждого пристального взгляда. То самое паническое предвкушение затаившегося в полумраке ужаса. Ну просто мечта любого мальчишки, обожающего полазать по «страшным местечкам».

В свое время он тоже обожал лазить по всяким таким заброшенным, богом забытым развалинам, чердакам и подвалам. Преодолевать мучительный страх и болезненную слабость в коленках… Обмирая от ужаса, с колотящимся сердцем первым забираться туда, куда не рисковал лезть никто из дворовой шпаны. Бравировать внешней невозмутимостью перед другими мальчишками и ощущать на себе их восхищённые взгляды.

И один – не восхищённый… а скорее недовольный, упрямый… со сквозившим в нем вызовом. Тот самый, ради которого и откалывались все эти безумства. Тот самый, ради которого тянуло на подвиги.

Он до сих пор с улыбкой вспоминал это детское противостояние с извечными попытками обогнать чужой «рекорд». Противостояние, перешедшее в…

От непрошенного воспоминания внутри разлилась какая-то тонкая, звенящая грусть. Растеклась, ненадолго приглушив тоскливую ноту унижения и бессилия, заледенела тончайшим ажурным узором, отвлекла, оттянула от мыслей о дерзком карманнике и собственном повторном унижении. Заполнила мучительную, сосущую пустоту где-то под ребрами, на мгновение вытеснив даже навязчивый, неизменно вплетающийся во все его мысли образ Рида.

А вместе с ним и мысль, что стоило бы проверить домишко на предмет нежелательных обитателей – наркоманов да бродяг. Залезть в развалины, заново пережить этот глупый детский страх… Да нет, что за чушь!

Детство безнадежно ушло. Ушло вместе с первой любовью, с мучительной, сводящей с ума поркой и окончательным изгнанием из дому.

Интересно, шныряют ли в этих руинах местные ребятишки?

И если да, то нет ли среди них такой же вот парочки, каждый из которых скорее умрет, чем признает, что впечатлен подвигами второго? Но при этом отчаянно, болезненно жаждет признания собственной крутизны и храбрости в чужих глазах?

Смешно вспомнить сколько неловких глупостей и откровенно идиотских поступков они натворили в те годы. Еще смешнее подумать что-нибудь в стиле «ах, если б только быть тогда хоть чуточку взрослее...».

И внезапно осознать, что в принципе-то по большому счету ничего за минувшее время не изменилось.

Да, деревянные пистолетики сменило настоящее оружие, а грязные шорты превратились в наглаженные полицейские брюки. Вот только глупости… глупости остались всё те же.

Он вошёл во двор, машинально кивнув бабулькам, оккупировавшим подъездные скамейки, толкнул тяжёлую деревянную дверь и затопал по ступенькам на свой четвёртый этаж.

Ещё недавно весь этот путь он легко проделывал бегом и меньше чем за минуту. Сейчас же восхождение из приятной бодрящей разминки внезапно превратилось в изнурительный затяжной подъем. Ослабший организм протестовал и требовал отдыха, а этаже на третьем появилась одышка.

Кое-как отперев дверь, он ввалился в комнатушку, преодолевая лёгкое головокружение, стряхнул с ног сандалии. Стремясь заполнить желудок хоть чем-нибудь, выхлебал пару стаканов воды и не снимая одежды рухнул на кровать.

Перед глазами вновь навязчиво замелькали улыбающиеся, бормочущие и гримасничающие физиономии Рида.

Тигр перекатился на бок, попробовал заснуть, но тщетно - теперь в собачий «мордоворот» вклинивались ещё и непрошеные сценки из давно, казалось бы, позабытого детства. Чёрный пантер, разъярённый отец, сводящая с ума боль. Ворох воспоминаний сыпался на него как мусор из доверху набитого чулана. Забылся, распахнул дверцу – и всё, что ты годами опасливо впихивал туда через маленькую щёлочку, всё о чем старался не думать и не знать – все это неудержимым водопадом валится на тебя. Проскальзывает через пальцы, мешает захлопнуть злополучную дверь и вновь на какое-то время позабыть обо всём том, что за ней утрамбовано.

И всё бы ничего, терпимо – если бы вопреки всем его стараниям перед мысленным взором не поплыли ещё и образы неудачной погони в автобусе. Гадкая, мерзопакостная улыбочка нахального ворюги.

Почему, почему, ну почему?! Почему все это происходит именно с ним?! Что за злая насмешка – свести жертву и долгожданного обидчика, в казалось бы безнадёжно победоносной ситуации… И в последний момент унизить ещё больше.

Комкая простыни, он ворочался с боку на бок, раздражаясь даже не столько на всех своих обидчиков, сколько на то, что мысли о них никак не дают ему заснуть.

Заснуть перед днём, когда придётся доложить Бигганту об очередной утрате бляхи. Когда при любых раскладах не миновать звания растеряши года, а то и десятилетия. Виданое ли дело – утеря жетона! Само по себе событие, тянущее на скандал, а уж вторично – буквально через пару недель… Нет, большего унижения в его жизни и придумать нельзя…

***

В ураганном вое ветра меж двух бескрайних плоскостей ползла точка. Секущие, жалящие песком и льдинками, порывы ядовитого ветра шатали и норовили опрокинуть крохотного путника. Почти по пояс проваливаясь в бурлящую жаркую грязь, он упорно пробирался всё дальше и дальше, хотя в ближайшем обозримом пространстве перед ним не было ровным счетом ничего. Лишь бескрайняя льдистая поверхность неба, да бурлящая грязь от горизонта до горизонта.

Из грязи там сям торчали исполинские костяки невиданных чудовищ, да время от времени взметывались кипящим фонтаном червивой жижи, тянулись к небу не то растения, не то животные…

Толстенные стволы хищно распахивая мясистые бутоны-пасти, возносились на сотню футов вверх, норовя поймать зазевавшихся летающих пиявок. Десятки этих тварей, увернувшись от бутона, на миг облепляли толстый ствол, присасывались к нему влажными присосками, запускали в тело исполина грозди длинных нитевидных щупалец. Захлопнув бутон и безвольно обмякнув, существа рушились обратно в грязевую жижу, порой унося собой и по нескольку не успевших напиться «пернатых».

Волны от их падения захлестывали путника до самого подбородка.

В свою очередь летающие пиявки с влажным клекотом проносились над самой поверхностью и время от времени выхватывали из него какие-то вяло сопротивляющиеся клубки щупалец. Шумно дрались, то деля добычу, то вдруг внезапно отделившись от общей свары, набрасывались на путника, заставляя его то с головой нырять в грязь, то отстреливаться пригоршнями этой самой грязи.

А омерзительные подобия птиц мерзко чмокали присосками и норовили мазнуть по голове бахромой белесых щупалец.

Там, где им это удавалось на коже моментально вспухали огромные кровоточащие волдыри.

Но он упрямо шёл, брёл вперёд, словно и впрямь надеясь дойти до какой-то точки, где кончается этот оживший грязевой ад. Вестибулярный аппарат выкидывал фортеля, то утверждая, что он карабкается вверх по вертикальной поверхности, то наоборот – уже давно летит вниз… А то и вовсе ползет как муха по потолку, удерживаемый лишь полуторафутовой прослойкой грязи. Казалось – подпрыгни в такой момент и улетишь в небо, упадешь в это поле бескрайних оледеневших торосов. В какой-то миг он даже попробовал это сделать, решив покончить со всем раз и навсегда. Но ощущение падения тотчас прошло, а в ногу впилось что-то крупное и неожиданно зубастое. Впилось, запустило в плоть тонкие, жёсткие как проволока щупальца, осторожно, словно пробуя на зуб, легко прокусило плоть и коснулось костей.

Он закричал, затрепыхался, пытаясь вырваться, но напавшее на него нечто оказалось слишком крупным и цепким.

Путник замолотил руками по грязевой ряби, попытался сковырнуть агрессора свободной пяткой, но и в другую ногу тотчас впилось точно такое же зубастое нечто. Впилось, рвануло, едва не утянув в грязь с головой, стремительно повлекло в одну из пульсирующих лунок. Жадное отверстие под ногами внезапно раздалось вширь и он провалился в чужую горячую плоть по колено.

Рванулся – отчаянно, изо всех сил, заорал, не обращая внимания на летящий в рот снег и льдинки, на капающую с пиявок слизь и брызги грязи с копошащимися в них червями.

А пульсирующее отверстие рывком втянуло, обволокло его почти по пояс. Грязевые волны сомкнулись над головой, на вдохе забиваясь в глаза, нос и рот тошнотворной массой из десятков и сотен видов червей. Вопль захлебнулся и он проснулся.

Рывком уселся, вытаращился расширившимися глазами в пространство, с трудом осознавая, что уже не тонет, что всего лишь сидит в углу самой обычной комнаты. Что всё это было лишь сном – просто сном, очередным изнурительным, до ужаса реалистичным кошмаром.

Мыш вытянул перед собой трясущуюся руку, разглядывая короткий серый мех, цепкие узловатые пальцы и шумно сглотнул.

- Интересно, что этому придурку такое снится? – раздражённый внезапной побудкой, Рик мрачно зыркнул через плечо на источник беспокойства и отвернулся.

- Что бы ему не снилось, вряд ли ты всерьез хотел бы это видеть. – Устало пробормотала рысь. Выбравшись от пригревшихся у её боков бельчат, она подошла к трясущемуся мышу и осторожно перехватила ладонь, которую тот не успел убрать обратно под куртку. Перехватила, удержала, попыталась заглянуть в неподвижно таращившиеся в пространство глаза, но тот как обычно отвернулся – не меняя положения на лице, повел носом в сторону.

Ладонь, впрочем, вырывать тоже не стал.

- Пить хочешь? – Рона уселась рядом, не выпуская его руки, подхватила почти пустую пластиковую бутыль. Мыш моргнул – не то утвердительно, не то всё ещё не понимая, что происходит вокруг.

- Да что ты с ним возишься? Не безрукий же, сам возьмет! – Не поворачиваясь к ним буркнул Рик.

- Помолчи… без тебя тошно. – Не выпуская мышиной ладошки, Рона установила бутылку меж ног и неловко свинтила крышку левой рукой. – Лучше бы сходил, воды набрал.

- Ну да, кто ж ещё, если не я… - Лис страдальчески вздохнул, сонно уселся на своей жёсткой лежанке и безвольно свесил голову. Хмуро покосился на сонных близнецов, вздохнул еще раз и встал.

- Ладно, так и быть… – Под неодобрительным взглядом рыси, он сгреб с пола пару опустевших пластиковых баллонов, а оставшиеся два катнул ногой в сторону близняшек. - Эй, мелочь… Со мной пойдёте, так больше утащим.

Растерянно моргнув, бельчата уставились на рысь. Помедлив, та исподлобья смерила лиса долгим взглядом и нехотя кивнула.

Стряхнув тряпье, служившее им подобием постели, поёживающиеся и позёвывающие близнецы покорно поплелись следом за лисом.

На улице вечерело. Косые лучи клонившегося к закату солнышка вполне грели, но в сумрачных закоулках облюбованного ими здания было уже довольно прохладно.

Забравшись в кусты и убедившись, что в окрестностях нет ненужных свидетелей, лис протиснулся через прутья забора и огляделся ещё раз.

- Ну и где тут воды набрать? – недовольно поморщившись, он покосился на бельчат. Те синхронно пожали плечами и на всякий случай обрели виноватый вид.

Вздохнув, Рик наобум побрёл через пустырь.

Чуть отстав, близнецы топали следом.

Поиски драгоценной влаги затянулись - почти час пропетляв по окрестным дворам, но так и не обнаружив никаких источников пригодных для питья жидкостей, маленькая экспедиция остановилась перевести дух у забора. Устало плюхнувшись в траву, Рик привалился спиной к доскам и уставился в небо.

Денёк явно не задался… Как впрочем и вся последняя неделя. Да чего там!

И месяц, а по большому счету - и весь год.

Вокруг одни сплошные проблемы и полная неопределённость.

Поначалу-то ещё все не казалось таким уж беспросветно мрачным. И вполне податливая на передок кошка худо-бедно скрашивала обрушившиеся на него невзгоды. Да чего уж там – не «худо-бедно», а прям-таки весьма неплохо скрашивала - более чем неплохо!

Жаль только уединиться у них тогда толком так и не получилось.

Ну а затем понеслось… Сначала эта шалава во всей красе блеснула блядской натурой, затем «коротнуло» психопатку-волчицу. Ладно ещё хоть второй псих следом увязался – уже полегче.

Вот бы ещё и остальные все куда-нибудь сдернули, да оставили его наедине с Ронкой... Но это вряд ли.

Разве что кот… – он-то в этом городишке как рыба в воде. Хотя вот как раз он-то для их компашки и стал бы самой серьезной потерей. Жаль будет, если приревнует и не вернется.

Ну а рысь, понятное дело, любимые игрушки не бросит – забинтованный овощ и рыжая мелюзга у неё, по ходу, прочно налипли на материнский инстинкт.

Рик покосился на бельчат и те робко заискивающе улыбнулись.

Лис отвернулся и подавленно вздохнул.

Чего греха таить – сам он к выживанию в таких условиях тоже не особо-то и приспособлен. Ни воровать, ни грабить не обучен. А устроиться куда-нибудь в его возрасте и без документов – мало реально. Если вообще возможно.

Разве что наркоту толкать или ещё какой мелкий криминал.

Да кто ж его возьмёт?

Лис сорвал травинку и повертел в пальцах. А ещё эта чертова вода… кто знал, что в этом городишке так тяжело найти воду? А возвращаться с пустыми руками – полный провал. После такого числа минусов, которое осыплет его в глазах Ронки, на какое-то дальнейшее сближение можно и не надеяться. Никчемный, бессмысленный….

Один из близняшек робко потеребил его за рукав майки и Рик хмуро уставился туда, куда показывал беличий палец.

Вода.

Компашка из четырех детишек крадучись двигалась вдоль задней стены дома, настороженно вертя головами и, по-видимому, высматривая «вражеский» отряд.

В руках шпанята сжимали разносортные пластиковые бутылки, переделанные в брызгалки. У одних – просто с дыркой в крышке, у других – с торчащим из дырки «стволом», сделанным из куска шариковой ручки или другой подходящей по форме детали.

Время от времени, когда кто-то из мальчишек выпускал шутливую струйку в «коллег», вспыхивала возмущенная «перестрелка». Сердито шипя, командующий отрядом бобрёнок быстро пресекал расход боеприпасов, раздавая тумаки и легкие пинки.

Привстав, Рик привлек внимание малышни коротким свистом.

- Эй, камрады… нам бы тоже воды набрать, а? – В подтверждение своих слов, он приподнял свои пустые бутылки.

Детишки на миг замерли, разглядывая чужаков с подозрением и лёгкой настороженностью, затем бобрёнок ткнул пальцем в нужном направлении:

- Там за вторым домом труба. Только кранчик нужен.

- А у вас что – нету? – Рик поднялся, стараясь не делать резких движений, медленно побрел к малышне.

- У нас-то? Может и есть… - бобренок все равно чуть оробел и непроизвольно отступил на шаг назад. – А вам зачем?

Рик потряс пустой бутылкой и иронично осклабился.

- Угадай с трех раз.

- Ну… - бобренок огляделся, словно ища поддержки у остальных. – А что нам за это будет?

- Доллар устроит? – Рик сделал вид, что нашаривает в пустом кармане монетку.

- Гони. – Бобрёнок осмелел и протянул ладошку.

- Э, не! Сначала воду! – Рик хитро осклабился и вынул руку из кармана.

- Ну… ладно. – Поразмыслив, бобрёнок развернул отряд и мальчишки повели их к источнику.

- Но у тебя же нет доллара? – Робко подергав лиса за край шорт, прошептал бельчонок.

- Тссс... они-то об этом не знают! – Довольный собой, Рик хитро ухмыльнулся.

- Обманывать не хорошо! – все также шепотом сообщил другой бельчонок.

- Не хочешь пить – вали обратно. – В полголоса прошипел Рик и поспешно состроил невинно-дружелюбную гримасу обернувшимся на их перешептывания «аборигенам».

Вожделенный источник оказался и впрямь недалеко – в одном из домов, мимо которого компания водоносов уже проходила ранее, ничего не заметив. В зарослях кустарника под окнами, обнаружилась торчащая из подвального окошка труба. На месте, где полагалось быть вентилю, красовался небольшой четырехгранный штырь. Вероятно, пользовавшийся этой трубой дворник, после поливки газонов и клумб, во избежание злоупотреблений, вентиль снимал и уносил с собой. Но дворовая малышня где-то раздобыла аналогичный и приспособила трубу для своих мальчишечьих нужд.

И бобрёнок с важным видом достал из кармана барашек и вновь протянул ладошку:

- Гони деньги!

Не обращая на него внимания, Рик присел у трубы, со скептическим видом потрогал пальцем ржавое влажное отверстие.

- А я-то думал у вас тут «колонка»… А это хрень какая-то. Поди и пить-то нельзя…

- Чего это нельзя?! – Оскорбленный в лучших чувствах, бобрёнок лихорадочно натянул «барашек» на штырь, повернул и демонстративно приложился к хлынувшей струе ртом. – Вот, видишь? Сами тут пьём…

- Да? – Рик, словно бы в замешательстве, осторожно смочил палец, понюхал и облизал с задумчивым видом.

- Да питьевая, точняк тебе говорю! – оскорбленный недоверием, бобрёнок насупился.

- Ну лана... - Рик припал к струе ртом, стараясь не касаться губами самой трубы. Напившись, подставил под струю бутылку, но шустрый мальчишка решительно перекрыл «кранчик».

- Бабки гони!

Пацаненку было лет десять, остальные в «команде» были немногим старше, но всё равно – совсем не те весовые категории, в которых имело бы смысл идти на конфликт.

- Сначала воду! - Рик положил ладонь поверх бобриной лапки и крутнул барашек обратно. Маленький коммерсант недовольно забурчал, но протестовать и вырываться чересчур рьяно не решился.

Остальная компания, насупившись, наблюдала за происходящим. Теперь малышню, уже осознавшую наивность своих коммерческих планов беспокоило главным образом то, чтобы не лишиться кранчика вовсе.

Наполнив свои пару бутылок, Рик поманил бельчат и кивком указал на струю. Виновато косясь на компанию, близняшки по очереди напились и наполнили бутылки водой.

- Ну вот. Большое вам спасибо. – Убедившись, что все ёмкости наполнены, лис снял кранчик и задумчиво подбросил в ладони. Хитро уставился на мальчишек, словно раздумывая – не оставить ли ценный инструмент себе.

- Отдай! – поняв, что денег уже точно не будет, предводитель компании набычился. В глазах мальчишки заблестели злые слезы.

- А где пожалуйста? – Рик повертел металлический кругляш и ловко отдернул, когда бобренок попытался его схватить.

- Пожалуйста! – с ненавистью и без особой надежды выдавил не состоявшийся коммерсант.

Хмыкнув, Рик кинул ему «кранчик» и не ожидавший столь легкого возвращения своей собственности, пацан неловко выронил железку, попробовал было подхватить на лету и снова выронил – уже окончательно.

Раздосадованный и униженный собственной неловкостью, бобрёнок нагнулся и поднял вентиль с земли.

Лис тем временем вручил бельчатам по паре бутылок и направился следом.

- А деньги? – возмущенно выдохнул кто-то из толпы позади предводителя.

- Деньги? – Рик снисходительно обернулся. – Ты эту трубу купил?

Поняв, что обещанной монеты не будет, кто-то из малышни не выдержал и излил гнев через тугую струю брызгалки. Остальная компания поддержала и в пару секунд яростно разрядив в лиса все свои брызгалки, мальчишки унеслись прочь.

- Ах вы! – Рик сделал вид, что собрался погнаться следом, но дальше пары быстрых шагов дело не зашло.

- Чё встали? – он мрачно отряхнул промокшую одежку и зло прикрикнул на хихикнувших белок. – Тащим, тащим. Командир теперь раненый, он не может.

Сопя от усилий бельчата перехватили бутылки поудобнее и побрели обратной дорогой.

Бурча под нос и оглядываясь, не готовится ли вторичный налет мстительной шантрапы, намокший лис последовал за ними.

Пропетляв по улочкам битый час и несколько раз протопав по одному и тому же месту, они поняли, что заблудились.

Сам Рик осознал это куда раньше, но до последнего пытался держать уверенный командирский вид, надеясь, что случайным образом выбранное направление авось да выведет в какие-то места, которые он внезапно узнает.

Увы, окрестные дворы хоть и были на вид знакомы, но лишь потому, что какое-то время назад они здесь уже попетляли.

Рик остановился и смущенно оглянулся на бельчат. Притворяться дальше – уже самому не смешно и даже унизительно. Сказать всё как есть? А что изменится? Ну - кроме рухнувшего авторитета, конечно.

Не сказать? Но ведь и так всё понятно – вон, по глазам видно, что тоже уже доперли. Ладно хоть не насмешничают в открытую.

Неловко перехватывая норовившие выпасть пластиковые баллоны, близняшки терпеливо смотрели на него. Не с иронией или издевкой, как смотрел бы на их месте он сам. Просто таращились, спокойно ожидая решения старшего. Словно даже ничуть не сомневаясь, что это решение он найдет, просто не может не найти!

На мгновение Рика кольнул стыд и он мрачно отвернулся. Поморщился, вздохнул и протянул руки:

- Ладно, моя очередь. Давайте бутылки.

Бельчата с облегчением сгрузили ношу и он кое-как подхватил бутыли, зажав меж пальцами по два горлышка разом. Но едва оторвав ношу от земли – понял, что сильно переоценил крепость собственных пальцев. Жёсткие короткие горлышки, по самую пробку наполненных водой бутылей, изрядно резали суставы и норовили вывернуться из рук. А от попыток удержать их, увеличив силу сжатия – мгновенно начало сводить мышцы и сухожилия.

- Черт… - Пройдя пару десятков шагов, Рик сдался и опустил бутыли на асфальт.

Обогнавшие его бельчата остановились и выжидательно обернулись.

Признать поражение и неспособность унести несчастные три галлона жидкости? Отдать пару бутылей обратно? Нет, как-то уж слишком унизительно. Но загрузить все подмышки или в охапку – лишь продлить это ощущение неловкой нелепости, когда идешь, а ноша вот-вот грозит выпасть и раскатиться под ногами во все стороны.

Подумав, лис стянул майку. Завязал один конец в узел, сгрузил в получившийся мешок все бутыли и не без усилия подхватил своеобразную вязанку подмышку.

Тащить такой тюк было удобнее, но усилия, требовавшиеся для удержания краев мешка все ещё изрядно напрягали пальцы.

Мысленно костеря весь белый свет, Рик героически протопал несколько незнакомых дворов, обогнул фабричную стену и вывел маленький отряд на какую-то длинную трассу, с обеих сторон которой тянулись бесконечные, уходившие вдаль заборы.

Украшенные неразборчивыми граффити и безграмотными незатейливыми ругательствами, унылые бетонные плиты возносились на добрых десять-двенадцать футов.

У подножия стен в изобилии валялся всевозможный причудливый хлам – подгнившие доски, ленточки, веревки, горелые покрышки, смятые жестяные бочки, оторванная дверца холодильника, раздолбанный кассовый аппарат и сгоревшая телефонная будка. По одну сторону заборов виднелись унылые фабричные корпуса, по другую - возвышалось несколько строений, отдаленно похожих на дома. Точнее, некогда это безусловно и было домами, но впоследствии обросло толстым слоем причудливых бессистемных пристроек-полипов, державшихся на честном слове и образующих вокруг нечто среднее меж строительными лесами и муравейником.

Ржавые помятые гаражи, ларьки, просто нагромождение металлических и пластиковых листов, торчащих труб и развешенного белья. И над всем этим «великолепием» - характерный помоечный смрад, который не в силах был забить даже застарелый запах жжёных покрышек.

Крысиный квартал.

Трущобы внутри трущоб.

И что самое неприятное – крысиное гетто оказалось куда ближе к облюбованным им местам, чем можно было надеяться. Вот уж сюрприз, так сюрприз!

Рик покосился близняшек, зачарованно разглядывавших окружающее «великолепие» и цыкнул зубом.

- Харе глазеть… опять не туда свернули… айда обратно!

Пугливо оглядываясь назад и принюхиваясь к разносившимся окрест запахам, бельчата послушно двинулись в указанном направлении.

- А кто там живет? – поравнявшийся с ним близняшка осторожно потеребил лиса за край шорт.

- Крысы. – Изрядно утомленный поклажей, Рик остановился и утер пот.

- А… почему они там живут?

- Потому что - крысы. – Лис сердито взвалил самодельный рюкзак на плечо, всем своим видом демонстрируя нежелание обсуждать очевидные вещи. – Вы с какой луны свалились?

- Ни с какой… Я… - Бельчонок стушевался и немного отстал.

Перебросив ношу на другое плечо, Рик с некоторым удивлением покосился на белок, но слишком устал, чтобы задумываться обо всех их странностях.

Обогнув заводские территории, компания углубились в разномастную россыпь припортовых районов и, после еще нескольких галсов по тупикам и подворотням, внезапно вышла туда, откуда открывался вид на две старинные башни.

Обе эти древние высотки, возвышавшиеся над низкорослым новостроем Рик заприметил еще с неудачного похода в луна-парк. Вторично лис увидел их крыши после внезапной и скоропостижной эвакуации из тимкиной каморки. Даже испытал нечто вроде облегчения от того, что уже запомнил хоть какой-то кусочек чужой местности. Все остальные Бричпортские трущобы с их извилистыми путаными улочками были для него слишком пёстрыми и бессистемными, а потому втройне чуждыми и непонятными.

Вообще весь этот замызганный, чумазый городишко навевал грусть и тоску по широким и прямым проспектам родного города. Эх Нью-Фолк, Нью-Фолк…

- Кстати, ваша очередь! – Лис с облегчением сгрузил бельчатам надоевшие бутылки, уложив их на подставленные руки по две каждому.

Отогнав тоскливые мысли, прикинул по высоткам нужное им направление и, чуть взбодрившись, затопал дальше. Если в развалины не приперся оскорбленный в лучших чувствах полосатик – то без лишних глаз этим вечером ему, Рику, вполне могло что-нибудь перепасть.

В конце концов, разве не он героически возглавил экспедицию и, несмотря на все трудности и опасности, добыл-таки воду?

Еще бы чего съестного где урвать и дело точно в шляпе.

Точнее – в пилотке.

Вот только добыть пищу в незнакомом городе не так-то просто. Разве что…

Они вырулили к знакомым закоулкам, пересекли знакомый двор, подпертый с противоположной стороны цепочкой гаражей и обогнув развалины с той стороны, где никто не шастал, осторожно шмыгнули в окружавшие забор кусты.

- Уфф… - Рик протиснулся сквозь прутья, забрал у белок бутылки и старательно изображая безумно уставшего, измученного невзгодами и всячески достойного сочувствия и поощрения добытчика, затопал вверх по лестнице. Где-то наверху громыхнули банки и лис чертыхнулся. Сюрприза не вышло, да и хрен с ним. Вполне сойдет и помпезная встреча на входе.

- Ну и где вы шлялись? – настороженное выражение на лице выглянувшей в коридор Ронки быстро сменилось хмурым и недовольным. – Как за смертью посылать…

- Да там.. это… - Рик, ожидавший совсем иной реакции и уже предвкушавший как минимум бурную благодарность, а то и поцелуй, стушевался.

- «Это» у него… - Рона с подозрением посмотрела на близняшек, выдернула у лиса одну из принесенных бутылок и поспешила в комнату.

Войдя следом, Рик мрачно уставился на валявшегося в углу мыша. Забинтованный Овощ растянулся поверх вороха одежды и, укрытый трофейной курткой охранника, тяжело и сипло дышал, бредил, и в целом походил на умирающего.

В довершение картины, из носа у него густой тягучей струйкой сочилась кровь.

В иное время Рик посочувствовал бы маленькому уродцу, но сейчас вся эта трагедия скорее раздражала - нашел время дохнуть… Ну вот нет чтоб днем раньше или днем позже! Но нет же – именно здесь и сейчас, когда он был так близок к осуществлению своих мечтаний!

Чертыхнувшись, лис разочарованно привалился к столу.

А рысь, смочив обрывок тюремной майки, присела у импровизированной постели и осторожно обтерла мышиный нос. Сполоснула другую тряпочку и уложила компресс на мышиную лысину.

Испуганно тараща глаза то на больного, то на рысь, бельчата уселись вокруг.

Мда, на какое бы то ни было внимание и уж тем более на эротическое вознаграждение рассчитывать тут явно не приходилось.

Устало натянув майку, Рик отпил из принесенной бутылки и вздохнул:

- Уфф.. Ладно, пойду чтоль чего-нибудь поесть поищу…

Помедлил, ожидая хоть какой-нибудь благодарности или одобрения, но рысь, увлеченная возней с мышем, казалось и вовсе позабыла его присутствия.

Бурча себе нос, Рик поплелся в коридор. Осмотрел тимкино изобретение, «взвел» сигнализацию в прежнее положение и затопал вниз. Последний пролет он преодолел, съехав по перилам.

На душе отчего-то было тоскливо и пасмурно.

Вот и трудись после этого «на благо родины», когда не то что ни слова благодарности, а словно и вовсе пустое место.

Ну ничего, уж если удастся раздобыть что-нить съестное – всё точно получится. Не может же она быть такой бесчувственной скотиной?

Он оглянулся на лестничный пролет, не то ожидая увидеть бегущих следом бельчат, не то надеясь на обратное. Суетливая мелюзга, конечно, немного раздражала, но и бродить одному по вечернему городу без какой-никакой компании было как-то… неуютно.

Впрочем хрен с ними ещё раз. Взрослый мальчик, как-нибудь справится.

Протиснувшись через прутья забора, он огляделся и, сунув руки поглубже в карманы шорт, побрел в противоположную от исследованных маршрутов сторону.

Тихонько насвистывая себе под нос, миновал огороженный двор какой-то школы, фабричные склады, автобусную остановку, крохотный магазинчик, парикмахерскую, протопал ещё пару кварталов жилых домов и внезапно выбрался на набережную.

Стиснутая бетонными берегами, сомнительного вида речушка шустро катила свои маслянистые воды под несколькими, переброшенными через неё, горбатыми мостиками. На ближайшем к Рику, как назло, обосновался какой-то псих с безумным взглядом. Вцепившийся в перила так, словно собирался прыгнуть, тигр нервно подёргивал хвостом и таращился в тёмные воды.

Определённо, в этом городишке слишком много шизиков.

«Может попросить, чтоб он кошелек оставил?» – мелькнула дурацкая мысль. – «Ну, раз уж всё равно топиться надумал?»

Лис приостановился у края моста, не решаясь приблизиться к нервному прохожему. А тот, словно услышав его мысли, внезапно вывернул карманы. Из одного вылетела какая-то крохотная бумажка, а из другого к ногам будущего утопленника шмякнулась худосочная связка ключей.

Безумным взглядом проводив упорхнувшую бумажку, полосатый заторможено уставился себе под ноги. Помедлив, подобрал ключи, взвесил на ладони - словно прикидывая, далеко ли улетят…

Ну точно – псих. Жильё свое есть, а он топиться…

Тигр вскинул глаза и уставился своим безумным взглядом прямо на лиса. Вздрогнув, Рик поспешно отвернулся и, стараясь не нервничать слишком явно, побрёл прочь.

К немалому его облегчению, странный шизоид не бросился следом, хотя и проводил его долгим пристальным взглядом. Обернувшись через плечо, Рик с деланым безразличием покрутил носом из стороны в сторону, изображая что никуда не торопится и просто любуется окрестностями. А то ведь мало ли – от них, шизиков, всего можно ожидать. Вот взбесится, что на него не так посмотрели, да чего доброго накинется… И бегай от него потом, по незнакомому городу.

Отойдя ещё немного и убедившись, что странный гражданин не увязался следом, Рик облегчённо вздохнул и перебрался на улицу через следующий мост.

Дома в этих кварталах смотрелись куда богаче и основательнее, чем трущобные колодцы, новострой и стиснутые ими высотки.

По улицам раскатывали автомобили, на перекрестках работали светофоры и вообще данный уголок Бричпорта выглядел уже почти полноценным городом.

Впрочем, ничего наводящего на мысли о каком-нибудь способе безвозмездно и безнаказанно раздобыть что-нибудь вкусненькое ему не подворачивалось. Остановившись у витрины булочной и дурея от головокружительных ароматов, сглотнув загустевшую слюну, Рик уставился на всё это изобилие сквозь толстое стекло. Сам не заметив, как – уткнулся носом в стекло, разглядывая булочки и батоны, пироги и буханки десятков видов. Вожделеющий взгляд проехался по полкам, сфокусировался на глубине и наткнулся на мрачную физиономию булочника. Пожилой толстопузый панда в белом фартуке мрачно таращился на него, навалившись ладонями на прилавок.

Вздрогнув, Рик счёл за лучшее убраться.

Выйдя на улицу, булочник сердито посмотрел ему вслед и принялся старательно вытирать мутное пятнышко, оставленное лисьим носом на его кристально чистой витрине.

А лис, бесцельно слоняясь по улицам и глазея по сторонам, старательно перебирал в уме все возможные способы, которыми мог бы заработать немного денег. Но чем дальше, тем больше осознавал всю наивность и бесперспективность затеянной экспедиции.

Возможно, услуги грузчика и уборщика и пригодились бы где-нибудь на Помойке, но здесь, в относительно зажиточных кварталах, ни одна самая завалящая лавчонка не выглядела таковой, где могли бы взять на черновые работы отдельно взятого уличного голодранца. На Помойку же соваться было страшновато. Рик вполне хорошо представлял на что там можно нарваться и чем может завершиться попытка конкуренции с тамошним рынком дешёвой рабочей силы.

Впрочем, и в благополучных кварталах неприятности отнюдь не исключались. Взять хотя бы вот ту компанию.

Он сбавил шаг, настороженно поглядывая на пятерых рослых, плечистых парней.

В одинаковых майках с каким-то корявым символом, они топали цепочкой, перегородив собой почти весь тротуар. Не обращая ни малейшего внимания на шарахавшихся прохожих, компания то шумно гоготала, то обмениваясь хлопками по плечам и спинам, то вдруг ссорилась и пихалась локтями так, что из сжатых в их ладонях банок расплескивалось пиво.

Оценив расклад сил, Рик сбавил ход и уже собирался было от греха подальше свернуть в какой-нибудь переулочек, как то ли его внешность, то ли проявленное замешательство привлекли внимание одного из надвигавшейся компании.

- Опа! – пошатывающийся от выпитого, коротко стриженый мускулистый осел икнул и ткнул в его сторону коротким толстым пальцем.

- Ы! – «коллеги» копыта – конь и бык - с интересом уставились на указанную жертву.

Не дожидаясь развития событий, Рик развернулся и быстрым шагом двинулся за угол. За спиной послышался топот и лис, забыв про достоинство, перешел на бег.

Вслед ему засвистели и заулюлюкали, компашка рванула следом.

Подстегиваемый страхом, он свернул раз, другой, третий… отыграв у преследователей небольшое расстояние, шмыгнул в какой-то темный переулок и спрятался за мусорными контейнерами.

Компания шумно протопотала мимо – лишь один из бегущих на секунду притормозил и с подозрением окинул закуток беспокойным взглядом. Но не увидев ничего подозрительного, козёл смачно сплюнул и кинулся догонять остальных.

Переведя дух, лис облегченно выдохнул и, не торопясь покидать спасительное укрытие, задрал нос к небу.

Лучи закатного солнца, ярко заливавшие основную улицу, сюда не доставали и облюбованный им переулочек словно бы досрочно погрузился в ночь. Лишь ослепительно голубая полоска закатного неба напоминала сейчас о том, что снаружи, за границами проулка - ещё вполне себе день.

Полоску эту косо перечеркивала невесть кем и для чего переброшенная с крыши на крышу доска, да щербатили усеивавшие стены надолбы кондиционеров.

Воняло в закутке премерзко – кислятиной, тухлятиной и даже гнильцой, пополам с застарелой мочой.

Впрочем, порой всё это амбре перебивал порыв ветра, доносивший до его носа и куда более аппетитные запахи, от которых урчало в желудке и сами собой раздувались ноздри.

Убедившись, что подвыпившая компашка не собирается возвращаться прежним путём, Рик осторожно привстал и заглянул в ближайший контейнер. Мучительный голод ещё не до конца избавил его от брезгливости и он не то чтобы всерьез надеялся чем-нибудь поживиться… Но мыслишки подобного рода уже не казались отвратительными и такими уж неприемлемыми. А вдруг кто-нибудь выбросит целую буханку почти свежего хлеба? Ну мало ли?

К его немалому разочарованию ничего приличного в горе очисток и упаковок, да мешанине объедков с вкраплениями битой посуды в баке не нашлось.

Второй бак содержал примерно то же самое, украшенное поверх какими-то подгоревшими до угольев ошмётками.

Судя по изобилию продуктов – баки принадлежали какой-нибудь кафешке или ресторанчику.

Он брезгливо поворошил содержимое третьего контейнера, но и здесь не нашлось ничего, что выглядело бы достаточно съедобным.

Осторожно прикрыв крышку, лис уже собирался было перейти к следующему баку, как в паре шагов от него внезапно послышалось клацанье засова и темноту переулка осветил сноп яркого, бьющего из двери света.

Шарахнувшись обратно за дальний контейнер, Рик выглянул и тотчас спрятался вновь: из ранее незамеченной дверцы кто-то тащил очередную бадью помоев.

Хлопнула крышка люка, громыхнуло ведро.

- Тю… - разочарованно буркнул женский голос. Послышалось шарканье шлепанцев и стук следующей крышки, за которым последовало очередное разочарованное «тю». Похоже, ближайшие к двери контейнеры оказались забиты под завязку и труженица пищепрома намеревалась вытряхнуть очередную порцию помоев в тот самый бак, за которым он прятался.

Рик сжался, пытаясь стать как можно более незаметным, но перестарался и полупустой контейнер от его движения гулко ухнул прогнувшейся пластиковой стенкой.

Вышедшая в переулок женщина испуганно взвизгнула и выронив ношу, шарахнулась прочь. Нырнув в дверь, прикрыла створку, готовясь в любую секунду захлопнуть её и запереть на засов.

- Хто там шарится? Вот щас полицию позову!

Вздохнув и закатив глаза Рик осторожно показался из-за бака. Из дверного проёма выглядывала пухлая крольчиха того возраста, когда уже вроде и не девчонка, но еще и не то чтобы женщина.

- Тише… тише… я… уже ухожу. – Боясь спугнуть ушастую неосторожным движением, Рик показался весь, приподнял раскрытые ладони в успокаивающем жесте и даже немного отступил подальше, вглубь переулка. - Не надо полиции…

- Ой... – от его движения повариха едва не шмыгнула внутрь здания, но в последний момент любопытство пересилило. Секунду зайчиха разглядывала незваного гостя, затем нахмурилась вновь:

- И че ты там шаришься? Помои наши тыришь? – толстуха хихикнула и чуть расслабилась.

- Ничего я не тырю… Там, - Рик кивнул на противоположный конец переулка, - какие-то уроды за мной погнались, ну я и спрятался…

- Бедненький… - пухлощекая физиономия крольчихи сменила сердито-настороженное выражение на сочувственное. Помедлив, она оглянулась в сторону улицы и не увидев там злых хулиганов, решилась показаться из дверцы полностью.

- А что если… если они вернутся? – тяжело переваливая обширные телеса, крольчиха пугливо подошла к опрокинутому жбану с помоями и сокрушенно вздохнула.

- Не думаю… – Рик неловко приблизился, сделав вид, что собирается помочь с уборкой. - Прости что напугал.

- Да что ж ты руками то… Постой, щас совок принесу. – Крольчиха всплеснула пухлыми ручками и колобком покатилась в свое заведение.

Рик проводил ее обширную, туго обтянутую белым халатом задницу и вздохнул. Наверное, её вполне можно было счесть симпатичной. Фунтов сто тому назад. Впрочем, на фоне затянувшегося воздержания и это нагромождение сала уже не казалось таким уж отвратительным. Напротив, представив в ладонях все эти её необъятные округлости и мясистости, он с некоторым испугом ощутил изрядное возбуждение.

Помотав головой Рик уставился на вернувшуюся повариху и с недоумением принял из её рук совок и веник.

Спохватившись, принялся сгребать валяющиеся на асфальте помои. Мерзкая комковатая масса и едва сдерживаемые рвотные позывы несколько сбили возбуждение и он с облегчением разогнулся, не опасаясь обнаружить свои мысли самым недвусмысленным и неизбежным способом.

Крольчиха окинула его смущенным взглядом, задержалась на том самом месте, хихикнула и сгрузила совок и веник в опустевший жбан. Хихикнув еще раз, улепетнула восвояси. Если, конечно, слово «улепетнула» уместно применить к тушке далеко за полторы сотни фунтов. Из обширных телес крольчихи таких как он можно было выкроить трое, а то и четверо.

Растерянно застыв с приподнятой в её сторону рукой, лис раздосадовано вздохнул – всё случилось так быстро, что от растерянности и сумбура мыслей он даже не успел придумать как развить это случайное, но без сомнений вполне полезное знакомство.

Сердито выдохнув, он укоризненно посмотрел в небо и прикрыл глаза, пытаясь справиться с разочарованием. От души вздохнув, поплелся к улице, но за спиной вновь щёлкнул засов-щеколда и высунувшаяся крольчиха с глупым хихиканьем поманила его ладошкой.

***

Сознание вернулось рывком. Словно проснувшись, он широко открыл глаза, задыхаясь от нехватки воздуха, схватился за горло и неловко перекатился на живот. Надрывно закашлялся, исторгая из глотки сгустки свежей и давно засохшей крови, без сил рухнул на бок, ощупывая горло. Дрожащие пальцы упорно отказывались ощутить рану, но все остальные чувства в один голос твердили что горло рассечено до самых позвонков.

Так, словно этот зияющий росчерк навеки запечатлелся в памяти.

Наряду с сотнями, тысячами других ранений, наслоившихся, налипших толстыми неряшливыми пластами, окутывавшими все его тело. Полсотни пулевых отверстий, сотни, тысячи росчерков от разных лезвий, термических и кислотных ожогов, закрытых и открытых переломов, декомпрессионных и еще не пойми каких видов повреждений – все это навалилось, подмяло, захлестнуло волной знакомых ощущений, вернуло привычную какофонию боли.

Жив.

Снова.

Опять.

Усевшись, Пакетик заморгал, пытаясь согнать вновь застилавшую глаза багровую пелену. Оглядел безмолвные курганы помойки, остановил взгляд на парочке рывшихся неподалеку крыс. Кажется, тех самых, с которых всё и началось.

Заметив движение, крысы обернулись, расширившимися глазами уставившись на него и несколько секунд осмысливали происходящее.

Затем хромой осторожно ущипнул себя за руку, а шепелявый внезапно обмяк и грохнулся в обморок.

Покосившись на безвольное тело приятеля, хромой осторожно попятился. Поскользнулся, рухнул на спину, засучил ногами, заелозил, одновременно пытаясь отползти прочь и в то же время боясь оторвать взгляд от ожившего покойника.

Пакетик поднялся и крыс, тоненько взвизгнув, перевернулся на четвереньки и рванул прочь. Остальных из стаи видно не было.

Покачнувшись, лис осмотрел изодранную почти в клочья одежду, вспоротую на груди майку, ощупал задранную на затылок маску и натянул полиэтиленовый мешок обратно.

Закатное солнце слепящим шаром катилось к видневшимся на горизонте строениям.

Нагромождение каких-то корявых и кособоких построек, опоясывающий их забор, и где-то совсем вдалеке едва различимые в багровой мути макушки исполинских кранов и долетавшие даже сюда басовитые гудки буксиров.

Помойка простая вплотную примыкала к Помойке, превратившейся в местный торговый центр. А порт – порт был где-то там, по ту сторону необъятного живого океана.

Еда.

Вожделенный развороченный контейнер, набитый консервными банками.

Уточнив направление, он шатаясь побрел вдаль, преодолевая рвотные позывы и вновь накативший голод.

Сквозь багровую пелену и мусорные барханы. Через податливые ямы и режущие ноги железки. Натыкаясь на препятствия, падая и снова продолжая упорно двигаться вперед.

Нестерпимый, сводящий с ума голод огромным ледяным шурупом ввинчивался куда-то под ребра, упирался острием в позвоночник и скоблил, скребся, теребил, подгонял, требовал.

Но под ногами как назло не было ничего, хоть отдаленно напоминающего органику. И даже птицы, наученные горьким опытом общения с местными обитателями, благоразумно держались расстоянии, срываясь с мусорных куч задолго до того, как он приближался достаточно, чтобы имело смысл попытаться сбить хоть одно пернатое чем-нибудь увесистым.

Еще дальше птиц держались немногие оставшиеся поблизости крысы. Перебегая от укрытия к укрытию, они безмолвно таращились на оживший труп, недоверчиво переглядывались, но подходить ближе чем на сотню шагов уже не рисковали.

Оступаясь и падая, он брёл и брёл, пока во время очередного «почти падения» буквально не уткнулся носом в относительно новый, не пойми почему и кем выброшенный дождевик. Отупело уставившись на край брезентового полотнища, осторожно извлек находку из-под мусорных завалов, натянул и осмотрел себя в обновке.

Предыдущий владелец плаща явно обладал куда более солидным ростом и габаритами. Глубокий капюшон свисал лису чуть ли не до подбородка, полы накидки почти доставали до пят, а борта при желании можно было обернуть вокруг себя дважды.

В целом – идеальная хламида, чтобы спрятаться от чужих взглядов целиком. Хотя и не очень по погоде, да и приметная самой своей формой.

Хотя, в таких местах, как Помойка и так полно всяких странных личностей. И какой бы причудливый вид у него ни был - мало кто осмелится сунуть нос под чужой капюшон. Во всяком разе без веских на то причин.

Но главная проблема не в этом. Главная проблема в том, что багровая пелена сгущалась вновь. Лишала связности мысли, давила волю и выталкивала на поверхность дикие, первобытные инстинкты.

На мгновение он даже остановился, оглянулся вдаль, туда, где остался брошенный приятелем обморочный крыс.

И тело само собой рывком развернулось, словно и впрямь собираясь вернуться. Испугавшись нахлынувших мыслей, он вновь перехватил управление, рухнул на колени и стиснул пульсирующие виски ладонями. Животное начало и разум до звона натянули канат, затеяв перетягивание его телом. Багровая мгла то таилась на краешке поля зрения, то вдруг заполняла собой всё – зрение, слух, внутренности и даже мысли.

Порт. Пища. Там.

Здесь тоже.

Но там… правильнее.

Но здесь - ближе…

Но там…

Заорав, он выгнулся в дугу и со всей силы обрушил кулаки на мусорный склон. Острые осколки до крови впились в ладони. Багровая пелена на миг отпрянула, но лишь для того, чтобы в следующую секунду вернуться с удвоенной силой.

Он встал, упал, снова поднялся, шатаясь побрел дальше, до боли в висках концентрируя свое тающее «Я» на попытках сохранить разум.

Сиплое дыхание и бешеный стук сдвоенное сердца. Шаг, ещё, ещё….

Мысли таяли, ускользали, исчезали, оставляя после себя лишь набор тревожных панических обрывков. Которые в свою очередь сменяла примитивная череда образов.

Плоть. Кровь. Близко. Совсем рядом. Близко.

Трясущиеся руки скрючились, до крови впиваясь в подушечки ладоней неестественно длинными когтями.

Порт. Пища…

На миг отступившая багровая тьма озарилась протестующими всполохами золотых молний, но решительным усилием ему удалось вернуть зрение в прежний диапазон.

Боль. Пища.

Острая зазубренная железяка чертит поперек груди глубокий рваный шрам. Задыхаясь от страха и паники, он вспарывает собственную плоть еще раз и еще. Багровая муть ворчит, огрызается золотыми молниями, но отступает.

Шатаясь, он бредет дальше, останавливаясь лишь за тем, чтобы прочертить по себе очередную кровавую полосу. Но с каждым разом периоды просветления всё короче, а багровая пелена – всё гуще. Да и возвращается всё быстрее и внезапнее.

Пища.

Пища-пища-пища-пища.

Золотые молнии бьют в комок, прокатываются по рельефу, подсвечивая, выделяя, оконтуривая какой-то отвратный, растерзанный ком плоти.

Стараясь не думать о происхождении этого чего-то он вгрызается в находку, зажмурившись, чтобы не видеть, что именно ест и радуясь, что не ощущает запаха.

Мясо. Уже мертвое. Несвежее, но мясо. Но ему все равно.

Содрогаясь от отвращения и тошнотных порывов, лис вгрызся в непонятную тушку так, что на зубах захрустели кости.

Помойка встретила его шарканьем тысяч ног. Бредущие вдоль прилавков нищеброды и городские сквалыги до одури торговались с продавцами. Зазывали к своим лоткам коробейники, истошно голосили обнаружившие пропажу кошелька потерпевшие. И всё это сливалось в единый, ни на что не похожий базарный гомон.

Пестрая толпа рекой текла меж стискивающих ее прилавков, образовывала водовороты вокруг мест, где продавали съестное и расслаивалась на десятки ручейков там, где основная «магистраль» тонула в лабиринте из лотков и прилавков помельче.

Здесь продавали и покупали, ставили и закладывали, выкупали и заказывали. Здесь жили, работали и попрошайничали. От пестроты и непрерывного бурления тел разбегались глаза и сознание то и дело норовило впасть в ступор, похожий на транс.

Застыв в крохотном узком проходе меж двух массивных контейнеров, Пакетик изумленно глазел на открывшиеся виды.

Наслушавшись обсуждений и впечатлений от остальной компании, он примерно представлял себе размах рынка, но созерцание всего этого лично - с лихвой перекрывало любые восторженные описания.

Решившись покинуть уютную тень, он поглубже надвинул капюшон и поплотнее закутавшись в брезент, осторожно слился с толпой.

В любую минуту он ожидал окриков, обеспокоенных восклицаний, а то и требований стянуть капюшон.

Но ничего такого не последовало - здесь, в круговороте тел, озабоченных лишь личной выгодой, на странную, закутанную в плащ фигуру всем было наплевать.

Продавцы назойливо предлагали купить всякое барахло, покупатели либо не замечали, либо напротив - толкались и пихались, не обращая внимания на странный, можно сказать зловещий вид.

Это ощущение было непохоже ни на что. Море тел. И затерянный среди них тот, чья наружность всегда вызывала шок и панику. Кто всегда прятал лицо под маской, кто боялся взглядов и излишнего внимания. Здесь, в центре толпы. На расстоянии считанных дюймов, плечом к плечу.

Он брел, несомый толпой, повторяя все причудливые изгибы прилавков, огибая островки коробейников и ларьки, торгующие чем-то съедобным.

Пробирался сквозь толпу, поглядывая из-под среза капюшона на мелькающие там-сям вкусняшки, и впервые в жизни радуясь, что начисто утратил обоняние.

И тем не менее слегка притихший голод нарастал, стягивался в желудке в тугой, сосущий ком. По краям поля зрения вновь замелькали багровые сполохи – пока еще редкие, полупрозрачные, но густеющие прямо на глазах.

Истощённый организм расправился с порцией органики и всё настойчивей требовал ещё. А расстояние до порта, казалось, ничуть не уменьшилось – всё также вдалеке маячили макушки кранов, всё также где-то за горизонтом крякали буксиры.

Он как мог ускорил шаг, но толпа вокруг была слишком плотной. И он брел, подхваченный и стиснутый потоком, стараясь не обращать внимания на наскоки багровой пелены и вновь появившиеся золотые молнии, концентрическими кругами разлетавшиеся от него, подчеркивающие, подсвечивающие бредущие вокруг куски мяса. Подсвечивающие их шумно стучавшие сердца, болезненно сипящие легкие, всю эту сочную мягкую плоть.

Он закрывал глаза, но всё равно продолжал видеть эти молнии. Видеть сквозь полупрозрачную склеру третьих век, видеть сквозь толстый брезент капюшона.

Обострившийся слух ловил урчание и бульканье сытых и полных желудков, гул сердец, звук кровотока. Шарканье сотен ног из просто раздражающего превратилось в оглушительный рокочущий грохот.

«нет.. нет.. нет.. только не здесь, не сейчас…»

Идущий впереди кабан замялся у какого-то прилавка и лис непроизвольно уставился на его жирный розовый загривок.

Судорожно облизнувшись, он как загипнотизированный смотрел и смотрел на эту шею, пока та не стала расти и приближаться, заполняя собой всё поле зрения.

Спохватившись, что расстояние меж ними и впрямь сократилось до считанных дюймов, лис вздрогнул, сгорбился и отвернулся. Отчаянно, до боли стиснул виски, комкая капюшон и стараясь сдержать рвущийся из горла животный полу-рык полу-хрип.

Ничего не подозревающий кабан приобрел что хотел и двинулся дальше.

Тяжело, мучительно дыша, лис смотрел на его удаляющиеся копыта и в панике ощущая, как близко подошел к той грани, за которой нет возврата.

К той самой грани, отделяющей животное от разумного, к грани, которую боялся перешагнуть больше всего на свете.

- Эй, приятель? С тобой всё в порядке? – кто-то дотронулся до его плеча и попытался заглянуть под капюшон. Шарахнувшись прочь, Пакетик налетел на какое-то препятствие, потерял равновесие и рухнул на четвереньки.

Окружающий мир на миг утонул в багровой мгле, золотые молнии ливанули непрерывным пульсирующим потоком. Приступ голода набросился на его внутренности, скрутил, то завивая кишки в косички, то норовя вывернуть наизнанку.

Его вырвало кровью – оранжевой, неестественно яркой и нелепой как дешевый киношный грим.

- Отойди, дурак! Он, по ходу, заразный. – Посоветовал кто-то в раздавшейся в стороны толпе и неизвестный доброхот отстал.

- Позовите охрану!

- Охрана!!!

- Тут доходяга какой-то! И, по ходу, кончается!

Вскочив, лис кинулся прочь. Первая прослойка зевак, успевших увидеть «представление», поспешно расступилась, раздалась в стороны, как воды пролива перед библейским пророком. Но преодолев пару десятков футов, он вновь завяз – текущая по магистрали толпа неспешно перекатывалась, завихряясь у прилавков.

Панически оглядываясь, он как мог протиснулся еще чуть дальше, свернул влево, вправо, шарахнулся от зашипевшей сторожевой ящерицы, перебрался в другой поток через какую-то сомнительную щель меж очередными контейнерами и, убедившись, что погони по его душу нет, немного расслабился.

На пересечь Помойку ушел по меньшей мере час. Еще с полчаса заняла дорога до порта.

Багровая пелена за это время сгустилась до прежней, почти непроницаемой консистенции и он едва удерживал связность мыслей.

Контейнер, контейнер, контейнер…. Образ венчающего пирамиду контейнера буквально выжжен на сетчатке. Теряющий способность мыслить, мозг отчаянно цепляется за этот образ, направляя обретающие превосходство инстинкты в нужное русло.

Проскользнув за приметную пирамиду из железных блоков и уже не сдерживая сил, лис легко, по-звериному, вскарабкался на самую верхушку. Отогнутый край проделанной в контейнере дыры звал и манил. Он и сам уже не помнил - чем. Не помнил и не понимал зачем он тут и что собирался сделать.

Но зачем-то этот провал был нужен. И в два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, он в нетерпении запустил в дыру обе руки. Нащупал ящик, потянул наружу.

Размокший от проникшей внутрь влаги, гофрокартон немедленно расползся и маслянистые увесистые банки просыпались внутрь.

Банки.

Мясо.

Он попробовал вытащить соседний ящик, но порвался и тот. Зарычав, Пакетик вцепился в стальной лист, рванул на себя, расширяя дыру. Протиснулся внутрь, скорчившись в тесном пространстве, нашарил банку, жадно вгрызся в податливую жесть прямо зубами – урча и терзая, не обращая внимания на брызнувший вокруг сок и кровь с ободранных десен, судорожными жадными глотками отправляя в желудок китовое мясо и сплевывая изжеванную жесть…

Насытившись, отвалился от груды растерзанных банок и обессиленно привалился спиной к внутренней стенке. Чудовищное напряжение последних часов отступило, но вместо него вернулись страх, ярость, паника и бессильная жалость к себе. События последних суток внезапно всплыли на поверхность памяти во всей своей беспощадности.

Летящие с обочины джипы, вонзающиеся в тело пули. Взгляд и безумный вскрик волчицы, дымящийся ствол в руках солдата. Чудодейственное возрождение на металлическом столе, опоздавшая на считанные минуты погоня… Вонзающийся в плечо дротик снотворного, спасительное падение в мусоровоз, крысы, перерезанная до позвонков глотка.

Лихорадочно дыша, он скорчился на размокших коробках, уставившись расширившимися глазами во тьму контейнера.

Не помог.

Не спас.

Животное. Медленно, но верно, сходящее с ума, превращающееся в монстра.

Опасное для всех, способное в любой момент утратить разум и превратиться в иступленную машину смерти.

Он сжал кулаки, разглядывая огромные, почти вдвое отросшие когти. Ороговевшие кривые кинжалы, почти сравнялись длиной с пальцами.

Окровавленные, выпачканные в разоренных консервах на пару с плащом.

Остро захотелось по-детски свернуться клубочком, укрыться, закутаться во что подвернется и заснуть. Отключиться, избавиться хоть на миг от всех обрушившихся на него мыслей, переживаний и страхов.

А лучше и вовсе - просто тихонько сдохнуть.

Увы – сон ему недоступен. Как, похоже, и смерть.

На миг мелькнула мысль вылезти броситься со всей шестиконтейнерной высоты башкой вниз. Поставить во всей его унылой истории жирную кровавую точку. И больше не думать, не испытывать боли, страданий, печали. Не быть. Просто исчезнуть.

Ведь что бы не сделали с ним вивисекторы в белых халатах – наверняка ведь есть какой-то предел прочности? Предел, после которого тело не заштопает раны, не вернет его в мир живых вопреки всем законам физики и биологии.

Умрёт мозг – умрёт и всё остальное.

Но… как же тогда …все?

Перед глазами вновь понеслись, закружились в безумном хороводе их лица. Рысь, кот, волчица, белки, кошка, лис, мыш….

Где они сейчас? Ушли ли из каморки вовремя? И если да – то куда?

А может быть – схвачены? И единственная для них надежда – только одно беглое чудовище?

Пакетик зажмурил внутренние веки, белесая полупрозрачная пленка на миг стянула глаза.

Растопырив когтистую пятерню он вновь уставился на огромные, непривычно огромные когти. Медленно сжал и разжал пальцы, наблюдая как костяные лезвия упираются остриями куда-то в район запястий.

***

Прозрачная как слеза влага маленьким, булькающим водопадиком пролилась в крохотную стопку. Мрачно громыхнув донцем бутылки о стол, хомяк сгреб стопку и опрокинул внутрь. Шумно выдохнул и, сурово насупив брови, вернулся к компу.

На одном из экранов тянулись колонки с папками из дампа, загруженного с «черного ящика». На другом – крупной затейливой мозаикой располагались сотни, тысячи фотоснимков и предпросмотровых кадров.

Большинство их занимали лица. Лица всех беглецов из пятого блока.

Дрожащей рукой, профессор перебрасывал курсор с файла на файл, бегло просматривая все снятые дампы.

Все это время, прошедшее с побега - «стиллхаммер» фотографировал и записывал видео в оптическом, в ультразвуковом, магнитном и радиочастотном форматах. В одной из папок нашелся подробный маршрутный лист, проложенный прямиком из погибшей лаборатории до некоей точки, расположенной неподалеку от места, где состоялся вторичный контакт. От точки «Икс» до города тянулось несколько изломанных петель. Меньшая из которых огибала окрестное озерко.

Сердце профессора забилось сильнее.

Логово.

Место, куда все сбежавшие возвращались, где находились дольше всего.

Точка на карте, способная разом изменить все. И где – совсем рядом, буквально под носом у них, обыскавших весь город, перетряхнувших даже крсыиное гетто и припортовые трущобы!

Хомяк включил третий монитор и с любопытством уставился на дамп основной памяти. Соответствующая папка в основной памяти сейчас отсутствовала. Как отсутствовало и большинство снимков и видеозаписей, заботливо сохраненных и продублированных «черным ящиком» резервного хранилища.

«Ай-яй-яй… обманула старого профессора».

Фрейн выгнул бровь, покачал головой и довольно ухмыльнулся. Всё удаленное в последний момент – наверняка и есть самое интересное. Предвкушающе облизнувшись, профессор запустил сравнительный анализ, подсветил все отсутствующие элементы и перенёс их в отдельную папку.

Ннусс… посмотрим. Чего же такого ещё хотел утаить от нас «стиллхаммер»?

Хомяк устроился поудобнее, соорудил себе толстый многослойный бутерброд и погрузился в изучение.

Фото-фото-фото. Вспышки пламени, росчерки пуль, перекошенные лица солдат по ту сторону клетки. ИФК-фильтр - солдаты, стреляющие в друг друга. Идущий по коридору низкорослый силуэт, брезгливо переступающий распластанные тела короткими лапками. Отчаянно изогнувшийся кот, пытающийся дотянуться до выпавших из рук охранника ключей. Торопливое освобождение пленников, вспышки мигалок тревоги, противный вой сирены.

Сотни, тысячи фотографий, каждая десятая из которых – шедевр фотографического искусства. Запечатленный ужас, паника, страх, отчаянье, храбрость и целая палитра других ярчайших эмоций, с которыми он, Вилли Фрейн, давным-давно не сталкивался. А если и сталкивался, то в лучшем случае - при просмотре фильмов.

Помрачневший хомяк, отложив недоеденный бутерброд, листал снимки, разглядывая лица беглецов – крупным и общим планом, в обычном и ночном режимах съемки. Подсматривал чужую память, с нарастающим восхищением подмечая мастерство фотографа, умудрившегося вычленить из видеокэша именно те кадры, которые имели все шансы угодить на самые престижные фотоэкспозиции. Отражающие весь накал момента, передающие почти материальный страх, вызывающие озноб промеж лопаток и бурное потоотделение даже у него – никогда не проходившего и десятой части тех приключений, что выпали на долю беглецов.

Долистав до снимка связанного часового, вытаращенными глазами уставившегося куда-то чуть ниже точки съемки, Фрейн вспомнил об ужине, сглотнул тягучую слюну, накапал в стопку еще немного виски, «хлопнул» и с аппетитом заел бутербродом.

Прожевав откушенное и смахнув со стола крошки, обтер пальцы о халат и вернулся к просмотру.

Ночь, дождь, несущиеся над головой вертолеты, полыхнувший над базой взрыв, подсвеченное пламенем ночное небо, снова вертолеты, обшитая жестью дверь в каком-то земляном холмике, тесная теплушка, влажный матрас.

Надо же… словно по заказу, словно кто-то специально готовил их побег! Вырыл землянку в каких-то десяти милях, даже матрасик постелил.

Фрейн выгнул бровь и пожевал губами, со всем возможным скепсисом обдумывая вероятность подобных совпадений.

Мокрые, изможденные беглецы переодеваются – мальчики отдельно, девочки – отдельно. Фрейн смущенно хихикнул, разглядывая попавшую в кадр миниатюрную кошачью грудку, уверенный третий размер у рыси, мальчишечий голый зад, физиономию феникса в размокшей бумажной маске. Испуганные, продрогшие беглецы устраиваются на ночлег, «переодевание» в их случае – просто попытки отжать одежку и просушить ее теплом собственного тела.

Кот, зачем-то притащивший с улицы охапку мокрой травы.

Свернувшиеся в клубок Бэйновские белки-«серокопии», снова жутковатая рожа феникса. Чья-то рука, поворачивающая выключатель старинного шахтерского фонаря, еще несколько снимков в ночном фильтре с усилением – руки лиса, нахально обшаривающие кошкин зад, удар под дых острым девчачьим локтем, снова поползновение… рука рыжего казановы погружается в заветное…

Фрейн смутился и пролистнул несколько кадров не особо вникая в подробности. Яркий, солнечный день, посиделки в кружок… Поход в луна-парк. Внезапно счастливые, беззаботные на какой-то миг лица. Аттракционы, комната смеха, комната страха, рысь, с размеренностью механизма, расстреливающая в тире мишени. Угрюмый, отрешённый от всех и вся Эш-четыре. Ну еще бы! Угодить в такое скопление мозгов для него тот ещё шок.

Окружившие «стиллхаммер», радостно приплясывающие вокруг бельчата, ухватившиеся за манипуляторы, способные шутя разорвать стальной лист, наивно и доверчиво заглядывающие прямо в объективы боевой машины, словно в глаза матери.

Сюр. Долбаный сюр.

Моргнув, хомяк потер переносицу и накапал себе очередную стопку виски. Опрокинул, выдохнул и вернулся к просмотру.

Погоня – беготня бестолковых дуболомов, сшибающих прохожих, мешающих друг дружке и падающих на просыпанный под ноги мусор.

Летящий через корзину с мячиками кот. Исполняющий невероятное балетное «па» сенбернар, перепуганные лица отдыхающих, застывшие в прыжке, чуть отставшие агенты.

Автомобильный номер крупным планом, общий план на развалюху, испуганная ряха водителя. Кот заталкивает внутрь белок, захлопнувшаяся дверь, кошачья мордаха по ту сторону стекла…

Какое самопожертвование…

Вид из заднего окна – юркого беспризорника сшибают с ног набежавшие псы. Чья-то ладонь бестолково молотит в стекло изнутри автомобиля.

Тёмный двор, темнота… темнота.. темнота… видео с темнотой… Что за чёрт?

Фрейн покрутил яркость, контрастность, изучил гистограмму уровней, полифазу, с недоверием изучил контрольные суммы поврежденных файлов… Удивленно нахмурился и не найдя разумного объяснения странному явлению, перешёл к разглядыванию дальнейших событий.

Стрелки настенных часов перевалили за три-сорок, а хомяк всё листал и листал бесконечные снимки и видеозаписи, всё чаще ловя себя на странном, алогичном и нерациональном ощущении… словно бы сам переживает всё это дикое, леденящее до самых печёнок приключение.

Словно это он, а не «стилхаммер», смотрит на них всех собственными глазами. Словно это он сам сидит там, в тесной каморке, подавленно разглядывая детские мордашки и не зная, что делать дальше и как быть со своей маленькой тайной.

Эш-четыре, Стиллхаммер, Феникс, Си… Столько… подопытных…

На этом слове Фрейн споткнулся, с удивлением осознав, что язык сам собой пытается подсунуть ему какой-то другой, не столь холодный и отстраненный термин.

Беглый материал.

Просто материал.

Ну да – жертвы экспериментов, обстоятельств… Но – не они, так другие. Кто-то же должен?

Хомяк вздохнул и накапал ещё одну стопку.

В конце концов, не он решал кому из «асоциальных» стать невольным добровольцем.

Хех… термин то какой – «невольный доброволец»!

Профессор тронул клавиатуру, разглядывая продолжение – чудесное спасение кота, купание в озерке, возвращение к оставшемуся в каморке «фениксу».

Что ощущали эти беглые ребятишки всё это время? Что ощущал «стиллхаммер», постоянно видя перед глазами тающий индикатор уровня заряда? О чём думал феникс и как восприняла всю эту компанию искалеченная психика Эш?

Он не очень-то интересовался ходом и развитием параллельных проектов, так – лишь в самых общих чертах, преимущественно с той стороны, с которой стоило быть в курсе чужих ошибок и промахов, чтобы выгодно подать в нужном свете собственные достижения.

И вот сейчас, четвертый час подряд разглядывая бесконечную череду снимков, он всё глубже и глубже погружался в странное, ни на что не похожее состояние. А может быть – всему виной быстро пустеющая бутылка виски?

Профессор вздохнул, покосился на часы и удивленно вытаращил глаза. Потер переносицу, крепко-накрепко зажмурился и поморгал, прогоняя с глаз усталость и решительно выдохнув, поднялся. Отключив экраны, с кряхтением размял затекшую спину, вздохнул и поплелся в ангар, не замечая, как камера наблюдения в дальнем углу каморки бесшумно провожает его объективом.

Выбравшись из кабинета, профессор защелкнул дверь, спустился по решетчатой лестнице на дно центрального ангара и виновато покосился на неподвижно сидящее в кресле тело. Словно бы с усилием отвел взгляд и, покачивая головой в такт каким-то своим мыслям, поплёлся на выход.

От выпитого уже слегка «штормило» и магнитная карта никак не желала входить в тонкую щель замка. Кое-как справившись с подлым устройством, профессор замешкался в открывшемся тамбуре, не то пытаясь пьяно восстановить равновесие, не то борясь с желанием ещё раз обернуться на кресло.

Тряхнув головой, коснулся выключателя и решительно зашагал прочь. Полумрак зала за его спиной окончательно погрузился во тьму.

Лишь под потолком, в самом дальнем углу зала едва слышно жужжа моторчиком, шевельнулась камера наблюдения: подстроила зум и прощально подмигнула ему вслед огоньком индикатора.

***

Широко расставив ноги, Паркер с высоты третьего этажа мрачно разглядывал фургон, облепленный десятками разнокалиберных трубок и кабелей, суетившихся вокруг техников и группку солдат, таращившихся на всё это действо через очки, отдаленно похожие не то на горнолыжные, не то и вовсе на сварочную маску.

Окно, возле которого они стояли, по обыкновению архитектуры на новой базе находилось под самым потолком. А в данной лаборатории ко всему прочему было еще и односторонней прозрачности.

- К чему такие предосторожности, профессор? – мотошлем генерала чуть качнулся. – Вы же сами сказали, что эта штуковина действует на сотню, максимум на полторы сотни футов. Вокруг полно защищенных солдат, а ваше карманное чудовище уже вряд ли когда-нибудь покинет этот фургончик своим ходом. Вы до сих пор опасаетесь непредвиденных последствий?

Долговязый лис нервно хихикнул и отвел взгляд.

- Никогда не знаешь, что может пойти не так. - Он нервно хрустнул пальцами, старательно избегая смотреть на фургон. – Бережёного бог бережёт, к чему рисковать?

- Хм... Неужели вам никогда не хотелось воочию увидеть то, что породили? - Паркер иронично покосился на собеседника.

Долговязый лис нервно пожал плечами.

- Хотелось, конечно. Но к чему этот неоправданный риск? В нашем деле – меньше знаешь …дольше спишь. Эта, как вы выражаетесь, «штука» - ориентируется на визуальный образ. Для него это как маяк, как мостик. Нащупает что-то знакомое в ваших мыслях – и пошло-поехало. Вам никогда не казалось, что… словно кто-то и так уже …думает за вас?

Генерал резко покосился на лиса и тот испуганно отшатнулся.

- А если и так?

- Это явление мы называем «фазовый перехлест». Не до конца понимая механику всех процессов, мы ещё не сформулировали завершенной теории, но… - Бильдштейн замялся, подбирая слова.

- Покороче и попроще.

Поморщившись как от зубной боли, тощий лис, по-прежнему избегая смотреть в зал, покосился на коренастую фигуру генерала.

- Чтобы объяснить все тонкости нашей теории…

- Тонкости оставьте при себе. Просто и кратко – в двух словах, пожалуйста.

- Ну… Если совсем упрощенно – представьте себе два передатчика. Один – это ваш мозг. Второй – это нечто… ну, скажем так - командный центр. Душа, сознание… Ваше Я.

- Мое «Я», - генерал постучал согнутым пальцем по мотошлему. – Пока что при мне, вот тут.

- Это вам только кажется. Потому, что ваше «Я» в качестве источника информации использует лишь те органы чувств, сигнал которых обрабатывает ваш мозг, являющийся по совместительству лишь передатчиком с некоторым количеством оперативной памяти. И он, что вполне естественно, позиционирует себя географически во вполне определенной точке. В то время, как ваше истинное «я» - опирается лишь на предоставленную этим передатчиком информацию. А значит и себя позиционирует там же, где пребывают ваши органы чувств.

Мотошлем наклонился и профессор подумал, что там, за непрозрачным забралом, туповатый генералишка наверняка сейчас таращит глаза, не в силах переварить высказанную теорию своим крошечным солдафонским мозгом.

- Ну, предположим. И где же это мое «я», которое не тут? – с плохо скрываемой иронией поинтересовался Паркер.

- А вот это уже совсем тонкие материи. Не будем углубляться. – Фиско досадливо поморщился. – Предположим, оно просто есть. Где-то. В некоем абстрактном «другом измерении». Недоступном нашим физическим органам чувств и приборам.

- А почему бы не предположить, что нет никакого дополнительного «я», а есть просто мозг? Кучка извилин, которые работают в точности так, как учили нас в школе?

- Потому что тогда не останется решительно никакого логичного объяснения таким явлениям, как душа, телепатия, предвидение, дежавю, интуиция, одержимость и куча других им подобных, считающихся «паранормальными». Останется лишь твердить, что ничего подобного не существует, научно не доказано и вообще бред чистой воды, невозможный в принципе. Но ведь нет дыма без огня, как говорится.

- И как же ваша теория объясняет все эти штучки? - генерал недоверчиво склонил голову и качнулся с пятки на носок.

- Очень просто. Удаленное «я» - это и есть душа. То, что остается после смерти нашей физической оболочки. То, что содержит накопленный опыт, эмоции, переживания... Все то, что делает нас личностью. Это объясняет и удовлетворяет и религиям с загробной жизнью и тем, где принято верить в бесконечное перерождение. Рождается новое тело, этакая маленькая антеннка. Растет себе, развивается… дозревает. А потом -внезапно обнаруживает на своей частоте какое-нибудь ничейное «я».

- А одержимость, надо полагать – это подключение плохого, дьявольского «я» к чьей-то антенне?

- Ну, почему сразу плохого? Может, просто слегка одичавшего… Или какая-то техническая накладка. Или расстройство психики.

Бильдштейн пожал плечами, задумавшись о причинах, способных породить такой эффект.

- Интуиция? – несмотря на явный скепсис, генерал также явно примерил теорию на упомянутые явления.

- С этим тоже не всё просто. Вероятно наши «я» куда более мудры, чем мы сами это осознаем. Либо там, где они все находятся, у них есть некий, недоступный для нам канал взаимодействия. Подобная версия, кстати, вполне может объяснить и крылатую фразу про «идеи носятся в воздухе». Ведь как правило, одна и та же революционная идея приходит в головы сразу десятков, если не сотен жителей планеты. Причем – одновременно в самых разных ее уголках. Вот только реализуют потенциал этой идеи, в лучшем случае, единицы. Помните историю изобретения лампочки? А кинематограф?

- Ну а дежавю?

- Предвидение. Располагаясь в ином пространстве, наше «я» скорее всего живет по немного иным законам, чем в силах воспринять наше сознание в рамках привычной нам концепции. Возможно, даже нашу запертую в трех измерениях психику отделяет от чрезмерной прозорливости некий защитный механизм, который порой дает сбой или не срабатывает в определенных условиях.

- Телепатия?

- Скорее - способность одного передатчика, подслушивать и подсматривать сигнал другого. И навязывать собственный сигнал или придуманные фантазии чужому разуму.

- Чепуха, если бы были какие-то передатчики и приемники… Кто-нибудь давно научился бы их глушить и перехватывать, подделывать сигнал и…

Генерал размечтался о перспективах применения таких агрегатов и осекся, лишь разглядев на физиономии лиса торжествующую злорадную усмешку.

Расплывшись от уха до уха, долговязый нейрофизик с видом киношного злодея, поднял руку на уровень груди и едва заметно сгибая и разгибая указательный палец, потыкал в направлении фургона:

- И глушить. И перехватывать. И даже полностью контролировать. – Профессор ухмыльнулся еще шире. – Главное - правильно настроить. Точнее… научить его подстраиваться.

- Не понимаю... почему нельзя создать прибор, оружие? Какой-нибудь чемоданчик, чтобы нажал кнопку и…

- Потому что мы до сих пор не понимаем ни механику взаимодействия передатчиков, ни кодировку, ни основополагающие принципы связи. Ни-че-го. Мы бросаем в воду камень и видим волны. Мы создаем на воде точно такие же волны, но камень и не думает выпрыгивать обратно. Мы снимаем и анализируем частотный ландшафт, вычисляем несущую матрицу, даже пробуем расшифровывать кодировку. Но всё это, во-первых, требует лабораторных условий, фиксации подопытного и невероятной вычислительной мощи. Ну и во-вторых - результаты таких вычислений обесцениваются задолго до их окончания. Ведь наше невидимое «я» обновляет кодировки в среднем два раза в минуту. Представьте себе ключ, на бородке которого миллиард выступов. И пока мы лихорадочно создаем точно такой же – оригинал сам собой меняется дважды в минуту.

- Ну а телепаты? Если даже компьютеры не справляются – как этот ключ удается подобрать им?

- Механику этого явления мы тоже до сих пор не вполне поняли. После известных вам процедур, первый передатчик подопытного начинает работать в так называемом «размытом спектре». То есть, каким-то образом может воспринимать окружающие информационные пуповины как некое моделируемое пространство. И, в определенной мере способен подстроиться на под них настолько, что для приема и понимания чужой информации достаточно вычленить в ней лишь некий узнаваемый фрагмент. Например – собственное изображение. Это позволит завершить подстройку и сформировать ключ с допустимой погрешностью. Чем ближе телепат к жертве – тем быстрее и проще все это происходит. С увеличением же расстояния, образ телепата, даже увидь его атакуемая жертва, слишком миниатюрен и трудно определим в основном потоке информации. Исключение – когда жертва разглядывает телепата в бинокль, либо наблюдает крупным планом по монитору.

- Звучит жутковато. Поэтому вы так старательно избегаете смотреть на собственное детище?

- Отчасти. – Лис криво улыбнулся. – Как показала нам судьба прежней базы – лишняя подстраховка никогда не лишняя.

- Тоже верно. Ну а что произойдет, если сталкиваются два телепата? Кто победит?

- Признаться, опытов подобного рода мы проводили недостаточно. Но можно предположить, что победит тот, на чьей стороне внезапность. Ну или выносливость.

- Или? – Паркер недобро покосился на лиса и тот нервно поежился.

- Полагаю, основной фактор – выносливость.

- А если никто из беглецов не шарится по улице или не посмотрит на фургон?

- Любой эш способен ощущать размытый спектр другого с достаточно большого расстояния. Ощущать и подстраиваться без поиска конкретного образа.

- Насколько далеко? – Генерал потянулся к шлему так, словно собирался задумчиво погладить подбородок пальцами. Но рука в очередной раз уткнулась в пластиковое забрало и он с досадой сцепил ладони за спиной.

- Зависит от индивидуальных особенностей. Примерно футов триста, возможно четыреста. Есть предположение, что избавление мозга от черепной коробки и ряд препаратов могут усилить эффект, но проверить это мы сможем лишь сейчас.

- Это как очистить кожуру с апельсина, да? – Генерал глухо хихикнул над собственной шуткой. Долговязый лис поджал губы и предпочел промолчать.

Тем временем ассистенты и лаборанты в ангаре постепенно отстегивали от фургона кабели и трубки, сворачивали и оттаскивали их прочь.

Солдаты в «противотелепатных» масках сосредоточенно кивали, выслушивая от белых халатов последние инструкции. Уверенный бравый вид таял на глазах. Солдаты нервничали и переглядывались, переминались с ноги на ногу, словно всем им внезапно срочно приспичило в туалет.

- Вы что – не сказали им заранее, с чем предстоит иметь дело? – Паркер недобро покосился на поежившегося профессора.

- С-сказали… В общих чертах… Ну, почти… – Лис сбился и заикался, нервно теребил ворот, словно пытаясь расслабить узел несуществующего галстука. – Вы же сами настаивали на секретности. Да и кто в здравом уме согласился бы нянчиться с…

- А если ваш карманный монстрик вырвется?

- Не должен. В этот раз непредвиденное развитие событий абсолютно исключено. Каждые пять минут дежурные операторы должны сбрасывать таймеры. Если хотя бы трое из них не нажмут сброс одновременно – в систему жизнеобеспечения объекта поступит оксибутират натрия.

- Что?

- Оксибу… - Лис осекся и поморщился. – Снотворное.

- А если он заставит их нажимать эту чертову кнопку до опупения, а водителю – прикажет умотать из города?

- В машину встроен внешний, недоступный для персонала маячок. Автомобили сопровождения смогут контролировать все перемещения объекта на расстоянии до двадцати миль. Кроме того, собственного ресурса в фургоне хватит примерно на сутки. И по истечению этого времени без нашего вмешательства образец погибнет. Попытки же вскрыть фургон снаружи приведут к запуску системы самоуничтожения. И даже если вдруг она не сработает – с великой долей вероятности любая несанкционированная активность внутри или снаружи фургона, нарушение целостности оболочки, падение давления и попытки вскрыть его– вызовут небольшой бум. Система продублирована и абсолютно надежна. И, конечно же, все операторы, включая водителя, снабжены аварийными суггесторами. И заперты в своих изолированных отсеках снаружи. При попытке взять их под контроль – они просто уснут, а если и не уснут – то все равно не смогут выбраться. Остальное за нас сделает время: либо образец получит наркоз от таймера, либо заблокированный автомобиль проторчит на месте сутки, пока… биологическая составляющая комплекса не погибнет. Как видите, у нас все предусмотрено.

Бильдштейн самодовольно ухмыльнулся и поправил лацканы халата.

- Ну что ж… Время покажет. – Паркер нервно сжал и разжал затянутые в перчатки пальцы.

В кармане профессора ожила рация:

- У нас все. Объект погружен, подключен, системы в норме.

Профессор вопросительно посмотрел на генерала и тот коротко кивнул.

- Запускайте. – Бильдштейн выключил рацию и глубоко, с наслаждением вздохнул. Словно нюхал не стерильный лабораторный воздух, а по-меньшей мере - букет цветов.

Глава 16: Любовь и киборги

По мере приближения к Тимкиной берложке, сердце колотилось все сильнее.

Там, в городе, Вейка думала в основном о том, как бы выбрать правильное направление, да зорко поглядывала по сторонам, опасаясь вновь привлечь внимание копов. И лишь кое-как найдя порт и преодолев его пугающие просторы, она всерьез задумалась о том, как встретит её компания. Тогда, на расстоянии, всё казалось простым. Просто войти, просто сказать «привет». Не выгонят же её в конце концов?

А если – выгонят?

Она брела по дороге, представляя себе кто и как из их компании отреагирует на её возвращение, раз за разом прокручивая возможные диалоги и испытывая все большую неловкость. Не способствовало хорошему настроению и голодное урчание в желудке.

Погоня, купание, пара глотков алкоголя – все это на какое-то время притупило голод, но стоило отойти от города, как вновь нестерпимо захотелось есть. Но вернуться и купить чего-нибудь съестного было выше ее сил. Уставшие ноги и так едва держали равновесие, хотелось присесть в траву и передохнуть. Останавливал лишь страх того, что заставить себя встать снова - у нее бы не получилось. И кошка упрямо шлёпала вдоль обочины, сутулясь и горбясь, неловко выкидывая ноги вперед.

Вот и заветный бугорок.

Оглянувшись на проносящиеся автомобили и убедившись, что до её персоны никому нет дела, она свернула с обочины и побрела к землянке. С замиранием сердца обошла земляной холмик и… внутри все оборвалось: тяжелый металлический лист был выгнут так, словно внутри что-то взорвалось.

Испуганно таращась на жуткое явление, она попятилась и чуть не упала. Замерла, чутко прислушиваясь и пытаясь различить что-то кроме шума проносящихся по трассе машин. Преодолевая страх, крадучись двинулась к двери. Коснулась вспучившегося металла, помедлила и закусив губу, осторожно потянула дверь на себя.

Массивный стальной лист нехотя подался навстречу, без скрипа, но с отчетливым тягучим звуком, от которого внутри все повторно замерло и ухнуло куда-то вниз, до самых пяток.

Сжавшись и в любую секунду готовая броситься наутек, кошка осторожно заглянула в открывшийся провал.

Пусто. Лишь одинокий грязный матрас, да разбросанные второпях кучки мусора.

Она вошла и растеряно застыла посреди пустой комнатушки.

Никого. И выгнутая дверь.

Поймали? Каким-то образом выследили эти... из лабораторий? Загребли всю компанию? Или кому-то удалось сбежать? А может быть… может быть, облава ещё вернется? В надежде застать тут кого-то еще, кого не было с компанией? Её, например?

Она метнулась к выходу, но уставшие ноги предательски подкосились. Не то от этой самой усталости, не то от разочарования, обманутых надежд, страха, голода и осознания того, что уже ничего не вернуть. Что ничто не будет как прежде – ужасно, плохо, тоскливо и беспросветно-безысходно, но… все же не так одиноко, как стало сейчас.

Неловко ухватившись за косяк, она без сил сползла на порожек.

Внутри образовалось знакомое мерзкое ощущение, словно в живот воткнули трубу пылесоса и медленно высасывают все внутренности.

- Нет.. нет. Нет-нет-нет-нет… - размазывая горячие слезы, кошка с тоской уставилась в вечернее небо.

Ну почему, ну за что? За что это всё происходит именно с ней? Почему именно так? Неужели мало второй раз потерять дом, стать изгоем, разыскиваемым полицией? …Убийцей. И куском мяса, в котором все видят только набор отверстий для секса?

Ещё вчера, пребывая в шоке от оставленных за спиной ужасов, она с наивной горячностью убеждала себя в том, что неплохо проживет и одна. Что всё будет хорошо, просто прекрасно. Особенно теперь, когда она открыла и осознала свои чудесные способности.

Всю ночь в поезде она выпалывала, затаптывала любые сомнения и мысли, мешающие поверить в это по-настоящему. И всё это лишь затем, чтобы в очередной раз угодив в передрягу, внезапно воспылать жаждой вернуться?

Повиниться и вновь стать частью их странной компании?

А вернувшись, обнаружить опустевшее убежище?

И с внезапной силой вновь осознать свою никчемную беспомощность и «никомуненужность»?

Вчера, не отойдя толком от шока и столкнувшись с ошеломляющим открытием в поезде… она каким-то чудом словно бы отодвинула, отсрочила всю горечь и боль, страх и панику. Отгородилась будто дамбой, стараясь попросту не думать ни о чем плохом и сосредоточиться на разворачивающихся перед ней перспективах.

Но у всего есть предел. И все отложенные мысли, страхи и печали… Все то, что какое-то время оставалось там, по ту сторону «плотины», внезапно хлынуло через край. Накрыло, захлестнуло, понесло. Закружило жгучим ядовитым потоком тоски и отчаянья, обреченности и едкого презрения к себе.

Вернуться назад, в город? Соблазнить очередного проводника, укатить черте куда, подальше от всех этих ужасов и собственного одиночества? Забыть, загнать в самые дальние уголки памяти всё то, что творится сейчас на душе? Забыть… Просто взять и забыть.

Всхлипывая забитым носом и уже не обращая внимания на льющие из глаз слезы, она перебралась на матрас, свернулась клубочком и попыталась заснуть, зябко охватив дрожащие плечи ладошками.

Авось повезет и за ночь никто сюда не припрется.

На возвращение в город, на уговоры проводников и новый отрезок путешествия сил уже не осталось - ни моральных, ни физических.

Безумно хотелось пить, есть и плакать. И чтобы перед глазами не мельтешили лица некогда обитавшей тут компании. Не лезли навязчивые мысли об их дальнейшей судьбе, воспоминания об их лицах, том как они двигались и говорили.

Их просто нет.

Больше нет. Поделать с этим она ничего не может, а значит единственный способ привести себя в равновесие – забыть, не думать, не вспоминать.

От осознания этой своей беспомощности и никчемности кошка разрыдалась с новой силой.

***

Довольный собой, Тимка выбрался из продуктовой лавки и с усилием взвалил на спину тяжеленный пакет. Обычно в таких объемах он раньше никогда не закупался: пока жил один, вроде как и ни к чему. Перехватил днем какой-нибудь гамбургер или жареную сосиску, а на вечер – либо тот же гамбургер, либо пригоршню вкусностей в какой-нибудь бакалейной лавке.

Сейчас же в огромном полиэтиленовом пакете бугрились запасы, которых ему одному хватило бы по меньшей мере на неделю. Ну если и не на неделю, то дня на три уж точно.

Жизнь явно помаленьку налаживалась и в голове его зрел коварный план: взять и потеряться.

Уйти и не возвращаться несколько дней.

И пусть они все сами барахтаются как хотят… Без него!

Вон пусть им рыжий чего-нибудь добывает. А он как-нибудь и один перебьется, не впервой!

Поголодают чуток, глядишь и сами приползут.

Он вновь подбросил тяжелый пакет на плече, поудобнее пристроил на загривке и побрел в сторону порта, на ходу уплетая только что купленную сосиску. К сладостному, дурманящему вкусу примешивалась некая доля стыда, но, в конце концов – разве он им всем что-то должен?

Уж точно не засранцу лису и тем более не этой предательнице! Бельчат, конечно, жаль… Но – от пары дней голодовки ещё никто не умирал. Перетерпят, пока до всех не дойдет, что он, Тимка – возвращаться и не подумает. Во всяком разе без долгих уговоров и подобающего отношения.

И ведь приползут! Куда денутся-то? Может ночку потупят, а наутро уж по любому допрут, что он не вернется. Может быть потупят еще немного, после чего уж всяко допрут. И тогда Ронка наверняка решит его поискать. Ну, может быть из принципа поупрямится еще ночку, надеясь, что он всё же затоскует и вернется сам. Но на третью или четвертую-то - уж точно притащится в его берложку сама - мириться и умолять его вернуться.

Тимка представил себя по-королевски возлежащим на матрасе - возле горы вкуснотищи, неспешно отщипывающим по виноградинке с огромной грозди. И свысока поглядывающим на робкую, подавленную рысь, с затаенной надеждой просовывающей свою виноватую мордашку в дверь его берлоги.

Картинка вызрела настолько детальная и реалистичная, что он даже ни секунды не сомневался, что именно так всё и будет. Надо только подождать и…

От всех этих мечтаний настроение зашкалило и он сам не заметил, как усталая походка превратилась в этакий бодрый, пружинистый шаг.

Он решительно доел сосиску и нащупал в пакете следующую. Дневные приключения, несмотря на плотный обед в настоящем кафе пробудили в нём зверский голод.

Но отмахав пару миль, он внезапно запнулся и сбился с шага:

А что если не придет? Ни на второй, ни на третий, ни на десятый день?

Что если… если вдруг у них там с Риком как раз без него всё и закрутится?

Любовь-морковь и всё такое?

Тимка остановился. Даже развернулся в обратную сторону, словно прикидывая не лучше ли и впрямь забить на гордость и вернуться. Войти, небрежно бросить добычу в угол, сделать вид, что ничего не случилось… Глядишь и…

Да нет, какое там… Тупая детская наивность!

Трудись не трудись, рискуй не рискуй – всем пофиг. Просто пофиг!

И если уж у них там и впрямь «заискрило», то никакие сосиски ни на что не повлияют. Вот он, Тимка – разве променял бы Ронку на какие-то там сосиски? Так и она… вряд ли.

А значит… значит всё безнадежно. И лучше остаться в своем гордом одиночестве и при сосисках, чем провести бессонную ночь, прислушиваясь к их сопению и вздохам. И без сосисок.

От внезапного поворота мыслей в глазах снова защипало.

Угрюмо поправив сползающий пакет, он поудобнее перехватил ручку и поплелся дальше.

Родная землянка встретила его настороженной тишиной и привычной сыростью. Остановившись в десятке шагов от выгнутой наружу двери, кот мрачно закусил губу и покосился на садившееся за лесом солнце. В горячке свалившихся на него треволнений он уже и позабыл детали их спешной эвакуации. То, как кто-то вынес дверь, то, как странно выкрикнула волчица это свое «уходите!».

А ну как и впрямь в темном провале за погнутой дверью уже поджидает какая-нибудь опасность? Например, засада мутноглазых типов, которые гонялись за ними в луна-парке? Или ещё чего похуже….

Нахмурясь, он осторожно опустил пакет в траву и осторожно подкрался к двери. Посидел рядом, навострив чуткие уши.

Осторожно потянул дверь на себя и давно не смазываемые петли отозвались гулким противным звуком – ещё не скрипом, но и не бесшумной, едва ощутимой вибрацией.

- а?! – Силуэт, лежавший на его матрасе вскинулся, засучил ногами, пытаясь отползти в дальний угол.

Тимка, в свою очередь, едва не шарахнулся прочь – неожиданное движение и возглас заставили его присесть от неожиданности.

- Ты?! – выдохнули они хором.

- Тимка!!!!! – сонная, заплаканная кошка метнулась к нему так, что он попятился. – Тимка! Тимкааа!!

Вейка врезалась в него подобно маленькой комете, сгребла в охапку, буквально повисла на нем всем своим невеликим весом. Кажется, даже чмокнула к щёку…

Ошалело застыв, он как в бреду ощущал её жар и две горячие округлости, стиснутые меж их ребрами, смотрел на свои ладони, неловко зависшие над её спиной и никак не решался её коснуться.

Непослушные, онемевшие ладони бессильно дрожали то над её торчащими лопатками, то судорожно сдвигались пониже… Сдвигались, но тотчас отдергивались, будто обжегшись этим странным магнетическим жаром.

Происходившее походило на бред, на один из тех безумных снов, за которые потом немного стыдно глядеть в глаза тем, кто исполнял в нем главные роли.

Может быть он сошел с ума?

Незаметно, слегка, потихоньку… и бац – вот уже бредит?

За свою жизнь, неизбалованный лаской Тимка никогда не ощущал ничего и близко похожего на то, что творилось с ним сейчас. Хотя нет... ощущал. Тогда, под дождем, когда широкие рысиные ладошки стискивали его физиономию.

Тогда, когда все происходящее тоже казалось чудесным таинством, какой-то невероятной волшебной сказкой.

И вот сейчас – сейчас всё повторялось ещё круче, ещё ярче!

Обычно все прикосновения, случавшиеся в его недолгой жизни, сводились к побоям в приюте и уличным дракам. Но сейчас… сейчас все было совсем не так.

Сейчас он ощущал её всю – её мягкость и угловатость, её вес и уютное сонное тепло. Биение сердца и едва ощутимый, щекотный ветерок дыхания.

С колотящимся сердцем он впитывал, пил это странное ощущение, стараясь запомнить, зафиксировать его каждой косточкой, каждой клеточкой тела.

И …стоял как болван, не решаясь пошевелиться. Боясь спугнуть, развеять это чудное виденье каким-либо неосторожным движением или словом.

Да, всё это слишком походило на сон, который вот-вот должен был растаять, развеяться призрачной дымкой… Но вместо этого длился, длился и длился.

Спустя небольшую вечность, спохватившаяся кошка выпустила его многострадальные ребра и слегка отпрянула.

- А где все? – по-прежнему сияя взглядом, она ухватила его неуклюжие ладони, медленно попятилась и плавно потянула его следом.

- Все? – Тимка моргнул, послушно двигаясь в заданном направлении. – А… это долгая история… Ты сама-то тут …как?

Сладостное наваждение ушло, развеялось… исчезло. Но не до конца: её маленькая узкая ладошка, всё еще стискивала его руку и от этого немного кружилась голова и спирало дыхание.

Как в полусне, преодолевая странную, пугающую легкость, он покорно двинулся вслед за ней.

А она улыбалась и тараторила что-то с такой скоростью, что он вновь не успевал осознать смысл её слов. И просто слушал и слушал, тонул в переливах ее голоса, глупо таращился то на ее губы, то на огромные золотые глаза.

- Эй? – Кошка внезапно осеклась и встревоженно нахмурившись, пощелкала пальцами у него перед носом. – Ау? С тобой все в порядке?

- А? – Тимка моргнул и шумно сглотнул. – Со мной?

Вейка выгнула бровь и зачем-то встревоженно повела носом, принюхиваясь так, словно откуда-то потянуло горелым.

- Да вроде… да… Да!… - Тимка шмыгнул носом и с недоверием поглядел на свою руку, всё ещё удерживаемую обеими кошкиными ладошками.

Спохватившись, Вейка выпустила его конечность и смущенно улыбнулась.

- Прости… я такая дура! – Она всплеснула руками и шумно вздохнула. – Просто… я очень рада тебя видеть.

Под тесной рубашкой приподнялись и опали два аккуратных полушария и у Тимки мгновенно пересохло во рту.

- Я …тоже. – До сих пор пребывая в полубредовой прострации, он попытался сглотнуть, но застрявший в горле ком никак не желал проваливаться внутрь.

И вот они уже сидят на матрасе на расстоянии вытянутой руки и со смущённым интересом косятся друг на дружку. Он – с глупым отупением и затаенным недоверием, а она – словно бы немного смущенно, радостно… и с какой-то примесью едва сдерживаемого веселья.

- Эй… Я не кусаюсь. – Вейка улыбнулась чуть шире, опустилась попой на пятки и словно бы намеренно дразнясь, чуть выгнула спину. Стиснутая рубашкой грудь вновь приподнялась и чуть раздвинула просторный ворот.

Мучительным усилием проглотив-таки застрявший в горле ком, Тимка запоздало очнулся от вновь навалившегося оцепенения и вскочил.

- Я сейчас. Сейчас вернусь… там... – Вспомнив об оставленной снаружи сумке, он торопливо шмыгнул на улицу.

Изумленная кошка лишь молча подняла брови.

Торопливо найдя в траве добычу, Тимка сгреб пакет и бегом поспешил обратно.

- Ого… - Вейка подалась чуть назад, освобождая место для разгрузки.

Донельзя довольный собой, он вытряхнул на матрас гору припасов и её желудок отозвался долгим протяжным урчанием.

Смущенно хихикнув, Вейка ухватила вскрытую упаковку сосисок и набросилась на угощение.

А он сидел и смотрел, теперь уже сам забавляясь ее смущением, неловкостью и торопливой жадной трапезой. Оголодавшая кошка вгрызалась во всё, что он успевал развернуть и подать, чавкая, облизывая текущий с пальцев сок и виновато поглядывая на него.

- А ты? Чего сам не ешь? – утолив приступ голода, Вейка перевела дух и потянулась к бутылке газировки.

- По дороге поел. – Тимка хихикнул, с удивлением ощутив, что всё же совсем не прочь умять ещё несколько сосисок и чего-нибудь попить. – Хотя…

Косясь друг на дружку, они расправились с изрядной долей припасов и по очереди выдули почти галлон газировки.

- Уууух… - тяжело дыша, кошка отвалилась от разбросанных объедков, продемонстрировав ощутимо округлившийся животик и виновато посмотрела на него.

Ощущение волшебства и романтики безнадежно ушло – сложно сохранить романтический настрой, когда «дама» шумно чавкая и облизывая пальцы, объедается сосисками и шоколадными батончиками, да прямо из горлышка бутылки хлещет газировку.

Но взамен… взамен пришло нечто лучшее… Какое-то первобытное, животное единение. Что-то, навевающее мысли о древних пещерных котах. Которые должно быть вот так же, в тесных крохотных пещерках уплетали когда-то добытое охотниками мясо. Когда-то давно, задолго до того как облизывать пальцы, сморкаться и рыгать внезапно стало неприличным.

Выпитая им газировка настойчиво требовала выпустить газ обратно, но делать это в присутствии Вейки было страшно. Ну ладно, на пару с ней пальцы облизать… Но рыгнуть на всю каморку?! А если ей это не понравится? Если этим он и для неё испортит всю …романтику? Не то чтобы он всерьёз на что-то надеялся… ну – на что-то из того, что снилось этим утром, но…

Тимка сосредоточенно наклонил голову, пытаясь по тихому стравить давление в плотно сжатый рот, но коварный жгучий газ предательски ударил в нос. В результате глаза выпучились, рот сам собой открылся, и в каморке раздался громкий раскатистый звук пополам с чем-то похожим на чихание.

Смущенный провалом, Тимка судорожно зажал рот ладошкой и в панике вскинул заслезившиеся глаза на кошку.

Наблюдавшая за его гримасами и ужимками, Вейка не выдержала и прыснула в кулак, окончательно вогнав его в безумный лютый стыд и панику. А затем вдруг… явно намеренно стараясь сделать этот звук громче и дольше, оглушительно рыгнула сама.

Кот поперхнулся и изумленно вытаращился на неё, не веря своим ушам. И Вейка, словно выступая на бис или дразнясь, оглушительно рыгнула снова.

Следующие несколько минут они наперебой оглашали каморку неприличными звуками и смеялись, смеялись до полного изнеможения, вспоминая всю гамму выражений, что перебывали на их лицах за последние минуты.

- Боже… - Вейка без сил сползла вдоль стенки. – Видел бы ты свою рожицу…

- А ты – свою! – хихикнул Тимка. – Вот уж не думал, что девчонки так умеют…

- Это у меня ещё не получилось… - Она сосредоточилась, явно намереваясь поставить новый рекорд, но газ кончился и ничего впечатляющего не вышло. – Ладно, хорошего помаленьку… Надо отлить.

Она спихнула с матраса немногие уцелевшие упаковки и неловко встав, выбралась на улицу.

«Отлить!»

Подумать только! Тимка хихикнул и недоверчиво покачал головой, словно не веря, боясь поверить во все происходящее.

Вся эта непринуждённая вульгарность и грубость окончательно развеяли тот романтический образ, что невольно сложился у него в первые дни их знакомства.

И теперь ему казалось, что они знакомы сто тысяч лет. Словно знали друг дружку всегда. Словно два самых близких и родных существа, одинаково никому не нужных и никем не понятых в этом большом жестоком мире. Всё разом стало проще и понятнее.

И Тимка покосился на матрас, ухмыльнулся… и нахально устроился в самом центре.

Вернувшаяся кошка на миг задержалась в дверном проёме, по-мальчишечьи поддёрнула шортики и прикрыла дверь, погрузив каморку в полумрак.

Тимка затаил дыхание.

Сбросив сандалии, кошка осторожно ступила на матрас, нащупала ногой его лодыжку и опустилась рядом. С замиранием сердца, он ощутил, как её ладонь осторожно, едва ощутимо скользнула вдоль ноги – от коленки до живота, лишь чудом разминувшись с тем местом, которое отозвалось на приближение её ладошки мучительно сладостным отвердением.

Но Вейка, определив в темноте положение его тела, всего лишь улеглась рядом. Вытянулась вдоль него, прильнула, слегка обняла бедром его ногу и пристроила голову на его тощих рёбрах. Оцепеневший кот осторожно покосился на её едва различимую в темноте макушку. Чуть перекатил голову, зарывшись носом в короткие густые волосы, осторожно приобнял, дурея от собственной смелости. От ощущения её бедра на своей ноге, от её руки, закинутой поперёк его груди и от всех тех выпуклостей и угловатостей, которые сейчас как никогда остро ощущались вдоль всего тела.

А кошка, непринуждённо поёрзав, чмокнула его в щеку и с облегчённым вздохом затихла.

И всё?

Это было …несколько разочаровывающе. Настолько, что он даже с сердитым недоверием покосился на её макушку. Но никаких поползновений кошка не делала – лишь размеренно сопела, щекотно шевеля своим дыханием короткий мех на его груди.

Смирившись с обломом, Тимка вздохнул и сердито уставился в потолок, надеясь побыстрее заснуть. Но где там!

За дверью к этому времени окончательно стемнело и разобрать что-либо в беспросветной тьме было невозможно. И, как часто бывает в подобных случаях, зловредное воображение принялось рисовать дразнящие картины: смаковать изгиб ее спины, округлости бедер, туго стянутую джинсовыми шортиками попку. И все те развратные пошлые сцены из утреннего сна, от которых внизу живота разливалось мучительное и сладостное онемение.

А ещё по закону подлости неподвижно лежать на спине вдруг стало жутко неудобно. Невыносимо, нестерпимо неудобно.

Но пошевелиться и сменить позу было слишком страшно. Во-первых – потому, что не хотелось её будить. А во-вторых – из страха того, что любое неосторожное движение может привести к… обнаружению того самого недвусмысленного свидетельства о “неправильном” направлении его мыслей.

Нет, еще полчаса тому назад больше всего на свете он как раз сам мечтал именно об этом. О том, чтобы укладывающаяся рядом кошка задела бы то самое место. И ждал этого с бесшабашным интересом и нетерпением, мучительно затаив дыхание и гадая о том, что же последует дальше.

Но теперь, когда она так мило и невинно прижалась к его боку, обняла, доверчиво потершись щекой и поцеловав перед сном… Уткнулась носом в шею и едва слышно уютно засопела…

После такого от собственных пошлых мыслей накатил дикий, обжигающий стыд. Избавиться от которого было не проще, чем от предательски торчавшего холмика на шортах.

И чем старательнее он пытался не думать ни о чем этаком, тем упорнее перед глазами рисовались картины, от которых напряжение лишь росло.

В дополнение ко всем этим несчастьям отдавленный кошкой бок уже почти перестал ощущаться.

И Тимка сопел, морщился, но терпел - до последнего надеясь дождаться утра. Считал до ста, сто раз до ста, а потом ещё раз и ещё раз…. Но ночь всё не кончалась, а онемевшее плечо уже почти не чувствовалось.

Решившись, он осторожно пошевелился, стиснув зубы потянул руку из-под её шеи и кошка податливо прогнулась, пробормотав в полусне что-то неразборчивое.

В пространство меж их тел хлынул прохладный ночной воздух и она инстинктивно прильнула обратно. Прижалась, повыше закинув ножку и сделав то самое, чего он так боялся: предмет кошачьего беспокойства оказался плотно прижат её коленкой.

Тимка замер и закусил губу. Прислушался к её дыханию, гадая не проснулась ли, не прикидывается ли спящей лишь для какого-то жестокого розыгрыша?

Но дыхание Вейки было безмятежным. Настолько безмятежным и невинным, что ему вновь стало стыдно.

И всё же девчачья коленка расслаблению никак не способствовала. Более того – кошкин сон стал беспокойным и тревожным: её рука, простёртая поперёк Тимкиной груди, отчётливо подрагивала. А следом подёргивания и подрагивания передались и её ноге и всему телу.

Вейка едва слышно не то вздохнула, не то застонала. Поплотнее прижалась к нему, поерзала, устраиваясь поудобнее и едва слышно бормоча что-то неразборчивое. И проснулась.

Встревоженно вскинулась, приподняла голову с его груди. Тимкины ребра ощутили, как с внезапной силой заколотилось её сердечко. Набравшись смелости он погладил её по узкой спинке и Вейка вновь прильнула к нему, поелозила щекой по ребрам, пытаясь устроиться поуютнее.

Выпустив коготок, щекотно взъерошила короткий серый мех, прочертила пальчиком несколько полосок, от которых вдоль всего его тела разбежались «мурашки» и жаркие упругие волны.

Непроизвольный судорожный вздох и болезненное напряжение, снова россыпи мурашек и жаркие волны. Она играла на нем, как на каком-то музыкальном инструменте, а он вновь терял ощущение реальности и проваливался в какой-то странный горячий вихрь.

Вейка хихикнула и приподняла голову с его груди - словно и впрямь надеясь в темноте разглядеть выражение его мордочки.

Обеспокоенный тем, не причинил ли каких неудобств, Тимка вопросительно повернулся навстречу. Теплый выдох щекотно прянул в нос и только он было подумал, что ничего приятнее в жизни не испытывал, как…

Ее губы щекотно, едва ощутимо коснулись его рта. Не зная, как реагировать, Тимка панически замер, а кошка, хихикнув, вдруг подалась, подтянулась к нему, проскользив вдоль всего тела и чуть сильнее придавив коленкой выпуклость на шортах.

И поцеловала вновь.

И ещё, и ещё раз… С каждым разом чуть дольше и трепетнее, словно растягивая удовольствие и наслаждаясь происходящим не меньше чем он сам. Набравшись смелости и преодолевая странное головокружение, Тимка неловко ответил. Попытался ответить. Не видя ее лица, перестарался и вместо нежного и ласкового касания губ они неловко столкнулись зубами.

- Тише… – Вейка хихикнула, но не ехидно и насмешливо, а как-то… словно бы ободряюще. - Не торопись.

Обескураженный конфузом и собственной неловкостью, он вновь осторожно подался к ней навстречу, медленно и осторожно коснулся губами. Поцелуй длился, длился и длился… пока у обоих не кончился воздух и они не отпрянули в стороны, пытаясь восстановить мгновенно сбившееся дыхание.

А потом случилось то, на что он надеялся и одновременно боялся больше всего на свете. Потянувшаяся кошка вновь шевельнула закинутой на него ножкой и замерла, словно прислушиваясь к этому ощущению. Вновь чуть покачала коленкой, словно пытаясь убедиться, что ощущает то, что ощущает.

Зажмурившись от стыда и паники, Тимка замер, радуясь, что сейчас, в этой беспросветной темноте она точно не видит дурацкой мины на его физиономии.

- Ой… - Пошевелив коленом еще раз, Вейка хихикнула, убрала ногу и провела ладонью прямо по влажному пятну на его шортах. – Господи… ты что… это… всю ночь?!

Зажмурившись ещё сильнее, Тимка судорожно кивнул.

- Бедненький… - Вейка хихикнула и плотно обхватила находку прямо через ткань. Он трепыхнулся, не то пытаясь увернуться, не то, напротив, неловко податься навстречу, попытался было что-то сказать, но её губы запечатали его рот очередным долгим поцелуем.

А потом, когда они вновь распались, судорожно переводя дыхание и она принялась торопливо и жадно срывать с него одежду. В считанные секунды шорты были стянуты куда-то в район лодыжек, а футболка гармошкой собралась под самый подбородок.

Десятки, сотни поцелуев обрушились на него сверху: лицо, грудь, шея… Она покачивалась и извивалась на нем, прижимаясь всем телом - так, что маленькие твердые соски щекотно покалывали его собственную грудь. Её пальцы, щекотно перебирая короткий серый мех на его ребрах, издалека двинулись туда, вниз. Медленно, мучительно медленно – выдавливая из него порывистый полу-вздох полу-стон, заставляя нетерпеливо выгибаться навстречу, дрожа каждой клеточкой тела. В результате к моменту, когда она сочла его мучения достаточными и перешла к главному, все получилось таким же неловким, как их первый поцелуй.

Едва кошкина ладонь ухватилась за сокровенное и сделала пару движений, как все многочасовое напряжение выплеснулось из него одним долгим судорожным потоком.

Ойкнув, кошка выпустила виновника аварии, брезгливо размазывая последствия извержения, чертыхаясь и одновременно хихикая.

- Блин… Долго же ты, по ходу, копил!

Не помня себя от стыда и смущения, он загнанно дыша распластался на матрасе. Позор был всеобъемлющ, безграничен и необъятен как океан. Настолько, что хотелось зажмуриться, забиться под матрас. А то и вовсе провалиться сквозь земляной пол теплушки прямиком в ад.

- Прости. – Переведя дух, пролепетал он и зажмурился.

- Дурачок…

Кошка хихикнула и на минутку оставив свое занятие, склонилась над ним.

Уткнулась носом, потерлась щекой и нежно поцеловала. Непроизвольно подавшись навстречу, прощённый Тимка вновь перестарался и они снова несильно, но ощутимо столкнулись с ней зубами.

Хихикнув, кошка отстранилась и встала:

- Лежи, я сейчас.

***

Зайчиху звали не то Сайка, не то Сойка. Чёрт его знает – имя это или прозвище. Он и вовсе не запомнил бы этих «излишних подробностей», если бы не обстоятельства, в которых это имя прозвучало.

Поманив его в помещения, зайчиха и не подумала посторониться, в результате чего Рику пришлось неловко протискиваться мимо неё в узком и тесном коридоре. Настолько узком, что процесс этот можно было однозначно толковать как неприкрытую провокацию. И чтобы окончательно развеять сомнения в своих на него видах, зайчиха глупо хихикнула и недвусмысленным движением припёрла его к стенке объёмистыми телесами. Ростом она была ему где-то по плечо, но весила при этом едва ли не вдвое больше – дыхание от этой внезапной атаки вышибло начисто.

А зайчиха, жеманно хихикая, деловито облапила его бока, спину, скользнула ладонями ниже, рывком стиснула зад.

Вечер начинался многообещающе.

Не оставшись в долгу, Рик пошло ухмыльнулся и сгрёб её за мясистые бока.

Роняя по пути какие-то швабры, ведра и чёрте что ещё, они прокатились по коридору как маленькое цунами. Не разбирая дороги и на ходу срывая с себя одежду, ввалились в какую-то дверь.

Явно неизбалованная мужским вниманием, зайчиха полезла целоваться. Причем настолько назойливо и неумело, что её слюнявые засосы и натужное пыхтенье скорее сбивали внезапное возбуждение, чем способствовали какому бы то ни было продолжению.

Решительно толкнув её на подвернувшийся стол, Рик бесцеремонно развернул повариху к себе спиной. Податливая и покорная как тесто, она навалилась на край стола, распласталась по нему, не обращая внимания на посыпавшиеся на пол ложки, вилки и прочую кухонную мелочёвку.

Издавая дурацкие стоны, похожие на озвучку третьесортного порно-фильма, оглянулась назад. Как ей, должно быть, казалось – призывным, полным страсти взором. На деле же - напоминая скорее жалобно-испуганный взгляд неуклюжего, выброшенного на берег тюленя.

В иной раз он и вовсе бы расхохотался от подобных ужимок, но сейчас, после вынужденно затянувшегося воздержания, было уже не до подобных тонкостей.

И Рик деловито вошёл, стараясь не обращать внимания на ее «сладострастные» стоны. Задвигался – резко, торопливо, с размаху врезаясь в ее мясистые ягодицы животом и бедрами, бесцеремонно тиская податливые округлости и старясь не морщиться от вида её мгновенно взмокшей спины.

Повариха застонала громче, заскребла пухлыми пальцами по холодному стальному покрытию. Неловко прогнулась, насколько позволяла комплекция, оттопырила зад ему навстречу. Тогда-то он, отчаянно боясь, что её чрезмерно громкие вопли привлекут чье-нибудь внимание, но уже не в силах остановиться и попробовал её чем-нибудь отвлечь:

- Тебя …как …зовут-то?

- С-сойка…. – в перерыве меж яростными стонами, выдохнула зайчиха. – А… тебя?

Кончив, запыхавшийся лис отвалился, постоял, пытаясь восстановить дыхание и опираясь на ее обширный зад, как на предмет мебели.

- Рик.

Когда животное возбуждение спало, мысли его захлестнула причудливая смесь стыда, вины и легкого отвращения… К ней, к себе, к тому что случилось и тому, КАК это всё случилось.

В процессе, когда он наяривал её похотливо подмахивающий зад, ни о чем таком лис, разумеется не задумывался. А вот потом… Потом пришло смущение и даже нечто похожее на чувство вины.

Словно отчебучил нечто гадкое, постыдное и мерзкое.

Ведь в обычной жизни бы не посмотрел на подобную «ягодку», если бы в пределах досягаемости был хоть какой-нибудь другой вариант. И даже если бы этого варианта не было - со стыда бы провалился, если б кто застал его с этой толстухой.

И о том, что получив свою порцию удовольствий, даже не обратил внимания на то, достигла ли своего финала она. И о том, не пересек ли ту грань, когда терпимое «просто так получилось» из спонтанного секса превращается в унизительное «секс за еду».

Ведь изначально основной мыслью, навязчиво крутившейся в голове было всего лишь то, не удастся ли, пользуясь своим природным обаянием, выпросить немного объедков. Из тех, что просто не могут не оставаться в подобных заведениях. Не такие, конечно, чтоб прям совсем объедки… а вполне пристойно выглядящие нетронутые куски. Куда-то ведь они все это девают?

Помотав головой, он разыскал свои шорты и футболку, оделся и покосился на изнуренно сползавшую со стола зайчиху…

- Отвернись! – Сойка жеманно прикрыла пышные телеса маленькими пухлыми ладошками.

Рик фыркнул и отвернулся: с таким же успехом можно пытаться спрятать слона за фиговым листочком. И главное – смысл? Будто не она ещё пять минут тому назад припёрла его в коридоре, будто не она, натужно пыхтя от нетерпения, срывала с себя одежку и помогала ему избавиться от шорт. Не она подмахивала массивным задом и стонала так, что наверняка было слышно на полресторана! Кстати странно, что никто так и не поинтересовался, что происходит в их комнате… Впрочем, может и поинтересовался, да счёл за лучшее убраться до того, как они закруглятся? Впрочем в царившем вокруг шуме и гвалте, грохоте посуды и шкворчании готовящейся пищи, Сойкины стоны вполне могли остаться и вовсе незамеченными.

- Есть хочешь? – Повариха кое-как втиснула свою пухлую тушку в тесные одёжки и запыхавшись от усилий, разгоряченная и довольная собой, приблизилась к лису.

- Хочу. – К чему отрицать очевидное? Рик исподлобья покосился в её сторону, старательно избегая встречаться взглядом и с ужасом понимая, что до сих пор словно наяву ощущает её мясистый зад в своих ладонях. Более того - несмотря на легкое отвращение и нарастающий ужас от осознания всего этого… испытывает новый прилив возбуждения!

В голову навязчиво полезли предельно развратные и пошлые образы, от которых…

Рик медленно втянул и выпустил воздух. Проводил взглядом её туго обтянутый белым халатиком зад, помотал головой и принюхался к наполнявшим комнату ароматам. Где-то там, дальше по коридору – слышались суетливые стуки-бряки, нетерпеливо галдящие голоса и шкворчание готовящейся пищи.

От царившей вокруг вакханалии ароматов желудок скрутило так, словно его пырнули ножом.

Наверное, если бы не голод, он бы просто тихонько сбежал – подальше от нее, подальше от всех этих смущающих мыслей и пакостного привкуса вины.

Но сейчас, когда ему уже мерещились невиданные яства и лакомства, просто сбежать было выше его сил.

Вернувшаяся зайчиха поставила перед ним пару тарелок и Рик, униженно поджав уши, запустил ложку в суп.

А Сойка уселась рядом и, подперев щеку пухлой ладошкой, смотрела как он ест.

- Экий ты у меня стеснительный… - Зайчиха хихикнула и двумя пальцами потрепала его за щёку.

Рик вздрогнул и чуть не поперхнулся супом: одновременно с этой фразой, коленка поварихи игриво коснулась его под столом.

- Сойка!!! – перекрывая шум и гвалт голосов, рявкнули из коридора.

- Да щас! Иду уже! – ответный выкрик зайчихи был столь неожиданно громок, что он чуть не выронил ложку.

Отвесив лису увесистый шлепок по спине, повариха чмокнула его в щёчку и поспешила прочь.

Прокашлявшись, Рик мрачно посмотрел в сторону украшавших дверь висюлек –древесные кругляши, нанизанные на толстые нити играли тут роль занавески.

Торопливо доев суп, он деловито придвинул себе «второе» и начал придумывать слезоточивую историю о голодающей семье, больной матери и множестве не менее голодающих братьев и сестричек. Ну, надо же как-то оправдать странную просьбу набросать в дорогу объедков поприличнее и побольше?

***

- Я тебе клянусь, что эта тварь там! – захлебывающимся шепотом распинался обрюзгший, изрядно заплывший жирком беспородный пес в комбинезоне охранника.

- Ну, смотри! Если мне вхолостую придется лезть на такую верхотуру, я тебя сам этой штукой угощу! – Мрачный, коренастый волк в военной форме с сомнением окинул взглядом возвышавшееся перед ними нагромождение контейнеров и поудобнее перехватил рукоять тазера.

- Да мамой клянусь, там он! – пёс шумно облизнул слюнявые губы и сглотнул. – Мы ж как ту банку нашли – сразу доперли, что кто-то контейнер вскрыл. Глянули – и впрямь дырка. Но трогать не стали - думали, кто из грузчиков крысятничает или шпана трущобная… Покараулили чуток с биноклем, а там….

- Тихо мне! Ща глянем на ваше чудовище. – Волк оглянулся на толпившихся охранников и скорчив сердитую гримасу, подбросил на плече бухту веревки.

- Ты что, лезть туда собрался? – изумился пес. – Давай вон кран подгоним и…

- Пока ты краном гудеть будешь, он сто раз смоется. – Волк хищно ухмыльнулся. – А я возьму этого засранца тепленьким. Караульте тут, если вдруг спугну.

Мрачно переглядываясь, охранники нехотя разошлись, оцепляя нагромождение стальных ящиков.

Сбросив верёвку на бетон, волк соорудил на одном из концов тяжёлый массивный узел. Раскрутил и, выждав когда обычные звуки портовой жизни перекроет мощный басовитый гудок, зашвырнул свой снаряд через крышу контейнера.

Облюбованная им пирамида состояла всего лишь из трех «этажей», но взобравшись на нее, можно было забросить веревку дальше.

Дождавшись, когда поджидавшие внизу коллеги ухватятся за сброшенный конец, волк осторожно подергал свою сторону, убедился, что держат верёвку держат крепко и, перебирая ногами, полез на верхний контейнер.

Выглянув с противоположного края, махнул напарникам, что можно отпускать и сноровисто втянул верёвку к себе. По-ковбойски расставив ноги, раскрутил верёвку, дожидаясь очередного громкого звука. И звук этот не заставил себя долго ждать – совсем рядом громко ревя движком прокатил огромный грузовик.

Метнув узел через ближайшую пирамиду, волк снова выждал, пока на той стороне ухватятся покрепче, подергал натянувшуюся веревку и ловким пружинистым прыжком перелетел на вертикальную стенку самой высокой пирамиды. Той самой, верхушку которой облюбовал проклятый ворюга.

Кряхтя от натуги, он вскарабкался на самый верх и непроизвольно присел: стоять на такой верхотуре было страшновато. От высоты чуть кружилась голова и порывистый прохладный ветерок казался пугающим ураганом.

Оставалось подобраться к развороченной дыре и извлечь воришку на божий свет.

В россказни напарников про надкусанные зубами консервы, зловещий темный плащ, невероятную силу и скорость вора он, естественно не верил. Ну зацепил кран угол контейнера, ну разворотил проржавевший сварной шов. Ну забрался туда какой-нибудь сопляк из местных, отогнул фомкой край крыши… Получит свое, отработает на разгрузке весь ущерб и немного сверху – и черт с ним.

Но чем ближе волк приближался к странной дыре, тем больше все это ему не нравилось. Края дыры под лучами закатного солнца и впрямь выглядели так, словно их и впрямь кто-то …рвал?

Охранник сглотнул и потянулся к кобуре тазера.

Продолговатая ребристая рукоять послушно скользнула во взмокшую ладонь. Порывисто дыша, он сделал в направлении дыры ещё пару мелких шажков и замер, пытаясь унять сердцебиение. Что бы ни проделало это отверстие, если оно находилось внутри…

Волк с сомнением посмотрел на сжатый в ладони шоковый пистолет. Пластиковый корпус с резиновыми накладками теперь уже не казался столь уж весомым аргументом.

А затем события взорвались и завертелись с ошеломляющей быстротой. Из дыры рванулось какое-то полотнище, забилось, затрепыхалось от скорости, как пламя под шквальным ветром.

Тяжело плюхнувшись на ребристую крышу, вор припал, почти распластался по ней каким-то хищным, животным движением. По-птичьи дернув головой, уставился на волка, словно оценивая степень опасности и молниеносно рванулся в сторону, уворачиваясь от выстрела.

Иглы тазера, с присоединенными к ним проводками, впустую чиркнули о сталь и срикошетили в пустоту.

Из под глубокого капюшона на волка уставился злобный пронзительный взгляд.

Попятившись, охранник лихорадочным рывком сорвал со ствола использованный картридж и нацепил новый.

Не дожидаясь второго выстрела, фигура в балахоне рванула прочь – несколько стремительных, противоестественно быстрых шагов и вот уже черная клякса летит вниз. Быстро, но не быстрее выстрела.

Сухой щелчок тазера и две иглы, разматывая за собой тонкие спиральные проводки, уносятся вслед. Рывок – не рассчитанные на такую дальность, проводки рвутся, не успев толком передать заряд, но дело сделано: прыткий балахон неловко шмякается на контейнер тремя этажами ниже, скатывается с его края, пытается остановить падение одной рукой, но срывается и неловко плюхается на бетон.

Но не смотря на зубодробительное падение с чудовищной высоты - пытается встать!

Подскочившие охранники с почтительного расстояния разряжают в упавшего свои шокеры и таинственный вор корчится, бьётся на бетоне, как выброшенная на берег рыба.

На подгибающихся ногах волк уселся на край контейнера и утер лоб дрожащей рукой.

***

- Что это? – Ларри Фонг с недоумением оторвался от большой амбарной тетради и уставился на рухнувший посреди офиса сверток. Перетянутый веревкой и обмотанный толстым слоем скотча, сверток жутковато хрипел и извивался, как пытающаяся ползти гусеница. До тех пор, пока выдвинувшийся из толпы охранник не успокоил его размашистым пинком.

- Это – тот, кто вскрыл контейнер на К-7. Накрылось десяток ящиков консервов.

- Десять? – Ларри вскинул жиденькие брови и недоверчиво уставился поверх очков сначала на сверток, а затем на охранников.

- Мамой клянусь! – вякнул «с галёрки» кто-то из черных комбинезонов.

- Ну хорошо… А сюда вы его зачем… ? – Не договорив окончание фразы, Фонг вздрогнул и отшатнулся от очередного рывка свертка.

- Так это… - Отвесив задержанному очередной пинок, волк широко ухмыльнулся. – Премию бы. За поимку-то…

- Преееемию? – словно обдумывая эту внезапную мысль, протянул Фонг и уставился в потолок.

Низкорослый пучеглазый пёсик восседал за монументальным письменным столом, но огромном, не менее монументальном стуле. Меблировка тесной комнатушки занимала большую часть вагончика, выполнявшего роль офиса.

- Премию значит… – Фонг извлек с одной из полок массивный гроссбух, раскрыл на середине, послюнявил палец и перелистнул несколько страниц. – Ага.. вот. Тушёная китятина. Один и девять доллара на двадцать четыре… это будет… будет… Фонг придвинул древние, потемневшие от времени счёты и защелкал костяшками. – Сорок пять и шесть на …Сколько вы говорите ящиков пропало? Десять?

Он хитро поглядел на хмурых охранников и резюмировал:

- Итого четыреста пятьдесят шесть долларов ровно. Такую сумму оценивается ущерб господина… господина… А, чёрт с ним. В общем так и быть – премия. Четыреста пятьдесят шесть долларов, нуль-нуль центов. Которые вы, ленивые ублюдки, тут же вносите в счёт ущерба, нанесённого господину… «как его там» в ваше дежурство.

Фонг нахмурился, пытаясь разглядеть неразборчивую запись.

Мрачно сплюнув, волк от души наподдал свертку и компания охранников, толкаясь и недовольно гудя, поплелась на выход.

- Эй, придурки! – управляющий яростно хлопнул по столу кулачком и ткнул в направлении свертка кургузым пальчиком. – Эту пакость, по-вашему, я выносить буду?

- А нам за переноску тяжестей не доплачивают. – Огрызнулся волк, замыкавший толпу охранников.

Затейливо перечислив на тальянском все причудливые и разнообразные половые связи волчьего семейства, Фонг нехотя оттолкнулся от стола и спрыгнул на пол с высокого стула. Поправил подложенный под задницу фолиант и кряхтя нырнул в пространство меж тумб столешницы.

Массивный резной стол, невесть каким способом протиснутый сюда через узкую дверь, занимал все пространство от стены до стены, словно деля офис на две половины – приемную и «служебное помещение». Низкорослый Фонг легко проходил под столом даже не слишком пригибаясь. Ну а для всех остальных стол служил надёжной преградой на пути к полкам, уставленным сотнями всевозможных папок, гроссбухов и амбарных тетрадей.

Компьютеры в этой части порта не уважали, ведя дела по старинке. Ведь в случае чего компьютер не потеряет нужный файл сам по себе, не позволит аккуратно подправить цифры, не оставив каких-либо следов в отчетности, да и вообще... слишком современен для их старого, отлаженного как часы бизнеса.

Опасливо обойдя сверток, затихший посреди «приёмной», Фонг недовольно толкнул дверь и выглянул наружу.

- Эй! – окликнул он группку грузчиков, провожавших взглядами разбредавшихся по территории охранников. – Зайдите двое.

От кучки рабочих отделилась пара фигур и он, не дожидаясь, когда они поднимутся, торопливо шмыгнул внутрь. Обогнув по-прежнему неподвижный сверток, управляющий проскользнул между тумбами и успел занять свой трон аккурат к приходу подмоги.

- Привет, Ларри! – в дверь просунулась унылая бычья морда.

В вагончике враз стало тесно.

- Уберите это. – Фонг брезгливо ткнул ручкой в обмотанный скотчем сверток. – И не называй меня «Ларри»!

- Как скажешь, Ларри. – Бык с любопытством посмотрел на сверток, протиснулся в дверь, впуская напарника-кабана. – А куда убрать?

- Не знаю. В воду сбрось. – Попытавшийся было погрузиться в свои подсчёты и записи, карликовый пёс отмахнулся нервным жестом. – Куда-нибудь, только подальше.

Переглянувшись, «копыта», легко подхватили трепыхающийся свёрток и поплелись вниз по лестнице.

«В воду!»

Ишь ты, какой умный! И не поймешь ведь – всерьез он это или, типа, пошутил?

Бык и кабан спустились с приставленного к вагончику балкона и озадаченно приостановились.

- Ну чё… ? – кабан нетерпеливо качнул своей частью свертка. – Может и впрямь в воду?

- Сдурел? – Бык остановился, притормаживая бойкого напарника. – Мокрухи нам ещё не хватало….

- Мокрухи… хехе… - Кабан заулыбался. – В воду… мокрухи… Гыгы…

Неловко перехватив ношу, бык высвободив одну руку, попробовал стянуть с головной части свёртка брезентовые складки. Короткие, неуклюжие пальцы из единственной фаланги-копыта, потеребили брезент, но подцепить скотч так и не смогли.

- Чё ты делаешь? Оно тебе надо? – Кабан нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Меньше знаешь – дольше спишь.

- Не дольше, а крепче. – Поправил бык.

- И дольше тоже. – Гоготнул кабан. – Потащили, вон мелочь в окно пялится.

Вздохнув, бык оглянулся на возвышавшийся позади вагончик. Таращившийся в окно Фонг поспешно отшатнулся вглубь.

- Потащили. – Бык приподнял свёрток и грузчики двинулись к краю пирса.

Свернув в нагромождение контейнеров, стянутые веревками кубы из мешков и пакетов, связки труб и пирамиды из бочек, они опустили сверток на бетон и переглянулись.

- Ну чё..? – кабан пошевелил пленника ногой и сверток отозвался вялым трепыханием. – Бросаем?

- Тебе надо ты и бросай. – Угрюмо прогудел бык. – А я на такое не подписывался.

- А чего сразу я? – Кабан убрал ногу со свертка и с подозрением уставился на напарника. – Чистеньким захотел?

- А мне он ничего не сделал. – Бык кивнул на извивающийся куль.

- Мелкий сказал…

- Да похрен мне, что он там сказал… - оборвав приятеля на полуслове, бык вдруг придержал кабана левой, одновременно показывая на сверток.

Извиваясь и крутясь, пленник мало по малу приближался к краю причала сам.

На рожах грузчиков расплылись предвкушающие ухмылки.

- Ы… - кабан мигом сменил подозрительность на азарт и уставился на потуги пленника освободиться.

- Ставлю доллар, что бултыхнется! – прошептал бык.

- Это я ставлю доллар что бултыхнется! – вновь помрачнел кабан.

Но сверток, докатившись до самого края, замер. Словно пленник каким-то шестым чувством ощутил близость воды и то, что от утопления его отделяет лишь одно неосторожное движение.

Кабан вздохнул и приблизившись к свертку, занес ногу, собираясь помочь.

- Э не, так не канает! – Бык придержал товарища за локоть. - Пускай сам…

- Вы чё творите, придурки! – растолкав наблюдателей, к свертку протиснулся третий – мелкий терьер, макушка которого едва доставала здоровякам до груди.

- Не кипиши, Билли. Фонг сказал…

- Фонг? А если он тебе скажет самому туда прыгнуть? – Терьер негодующе фыркнул и сердито отпихнул кабана прочь. – Помоги-ка!

Он поднатужился и на пару с быком оттащил сверток от края причала.

- Кто это? – Присев у свертка, терьер осторожно ковырнул полоски скотча, стягивавшие голову пленника.

- Без понятия. – Прогудел бык. – Фонг сказал…

- Фонг, Фонг… - Терьер зыркнул на переминавшихся «копыт». – У вас свои мозги есть?

Грузчики промолчали, с интересом наблюдая, как под ловкими цепкими пальцами пса упаковка свёртка постепенно сдается. Трепыхавшийся пленник тоже замер.

Сорвав последние ошмётки скотча, терьер помедлил и осторожно потянул край огромного капюшона, обмотанного вокруг головы пленника.

Пахнуло гнилью.

- Мать моя… - склонившиеся над свертком грузчики отшатнулись прочь.

- Теперь мне эта гадость по ночам сниться будет! – пожаловался кабан, тыкая локтем соседа, едва сдерживавшего рвотные позывы.

Терьер же, преодолевая отвращение, сосредоточенно разглядывал пленника.

- Билли… Давай выбросим эту штуку от греха подальше, а? – Справившись с помутнением, бык осторожно потеребил его за плечо.

- Выбросим?! Сюда?! – Кабан истерично всплеснул руками. – Да я работать спокойно не смогу, если это… это… будет тут… А если он вылезет ночью из воды и…

Терьер мрачно покосился на паникера и вновь повернулся к свертку. Пленник молча и зло таращился на него. Не пытался угрожать, не умолял отпустить… Просто лежал и смотрел.

Обтягивающая череп тонкая пленка местами сползла, местами надорвалась, покрылась сукровицей и какими-то мерзкими, тошнотворного вида волокнами. Настолько тошнотворными, что разум отказывался вникать в детали. Все что он видел – омерзительное месиво плоти с утопленными в нем глазами. Обычными, не «монстрячьими». Чистыми и никак не стыкующимися с ужасным обликом пленника. Словно прорези в жуткой маске, позади которой…

И запах. Тошнотворно гнилостный духан - точь в точь такой, как…

Ночь, туман. Присевший на край его могилы силуэт в широкополой шляпе. Квадратная ловушка из четырех контейнеров. Поскрипывающий над головой стальной трос и громада пятого. Пятого контейнера, зависшего над его могилой, подобно гигантскому надгробью. Дикие вопли снаружи, попытки рассмотреть происходящее сквозь крохотную щель на стуке контейнеров. Заглянувший к нему жуткий глаз и запах… запах…

- Ты? – расширившимся глазами Билли уставился на пленника.

Лишённые век глаза коротко моргнули, затянулись белесой плёнкой.

То ли молчаливое «да», то ли просто рефлекторное движение.

- Это же ты… ты был там? – не обращая внимания на тревожно переглядывающихся коллег, терьер осторожно приблизился к свёртку. – Ты меня понимаешь?

Изуродованный пленник моргнул еще раз.

- Понимаешь?

Моргание.

Кабан и бык за спиной терьера «понимающе» переглянулись, кабан повертел пальцем у виска.

- Не можешь говорить? Ты немой?

Пауза… моргание.

- Билли, только не говори, что собираешься отпустить …это. – Бык осторожно приблизился, боязливо сжимая в руках гнутый, ржавый лом.

- Отвали. – Терьер нервно отмахнулся и принялся вспарывать остальные путы пленника. – Он мне жизнь спас.

***

Профессор видел.

Видел всё, даже то, что было стёрто за миг до подключения к компьютерам. За мгновение до того, как ее розеток коснулись кабели и перед глазами распахнулись интерфейсы. За миг до того, как внешняя система взяла под контроль моторику, базовые функции и большинство средств коммуникаций. В иное время подобный «перехват» вызвал бы у нее панический ужас, но сейчас… Сейчас всё это происходило где-то далеко и словно бы не с ней.

И волчица с безразличным, холодно-отстраненным интересом наблюдала за тем, как хомяк с аппетитом мастерит бутерброд, как лениво развалившись в кресле, небрежно листает страницы её памяти. Щёлк, щёлк, щёлк… курсорные клавиши страницу за страницей проматывают ее жизнь. Кадры, каждый из которых когда-то нёс для неё десятки, сотни оттенков эмоций. Невиданных, ни на что не похожих переживаний.

Возникший от рёва сирен страх. Не за себя – за тех, кто сидел в клетках рядом. Кто не подозревал о том, что ей не страшен газ. Но рискуя собственной жизнью, отчаянно пытался освободить ее из клетки.

Из клетки, которая даже не была её тюрьмой.

Сумбур эмоций и мыслей, лихорадочные попытки понять – надо ли бежать с ними… или лучше остаться, признаться, рассказать…

Задержать их или отпустить?

Задержать – не вариант, ведь защитить их от газа она не в силах. А с мертвых – какой толк? Отпустить – значит подвести профессора.

Бежать следом? Да, пожалуй лучшее решение. А там уже будет видно, что и как правильно…

Паника, сумбур чувств и эмоций по поводу того, что беглецы принимают её за свою. Что «спасают», рискуя своими жизнями.

А потом этот взрыв, чудовищный оплывший гриб над тем местом, где осталась лаборатория, тугая волна жаркого воздуха и ощущение, что всё. Всё кончено, уничтожено, сметено, развеяно по ветру.

Решение остаться с беглецами, помочь, защитить – хоть как-то отплатить за их наивные потуги её «спасти».

Все те тысячи, десятки тысяч ситуаций, когда кто-то из беглецов внезапно делал что-то для неё. Просто так, потому что она «своя». Вонзающиеся в душу шипы противоречий, ощущение чуждости всей этой компании… Ощущение чуждости всему этому миру.

И мучительное желание …нравиться. Не так, как напоказ выставляющая себя кошка или в принципе не способная скрыть все свои округлости рысь. Просто нравиться. «По честному». Как личность, а не тело приятной формы.

Профессор листал ее жизнь, а следила за ним через камеру наблюдения. И словно заново переживала все те моменты, что отображались на его экранах. Все те фотографии и видеоролики, что вольно или невольно оседали когда-либо в её памяти.

Переживала и панически гнала, отмахивалась от вновь забрезживших эмоций.

Машина. Предмет. Собственность.

Она пыталась перестать подглядывать, даже пару раз отключалась с канала камеры, но желание вновь увидеть все эти моменты было слишком непреодолимо и она вновь и вновь смотрела на эти кадры тайком.

Неизвестно, чем закончилось бы это странное подглядывание, если бы профессор не спохватился, не взглянул на часы и не засобирался домой.

Куда-то туда, где у него наверняка была нормальная тёплая постель… Может быть даже жена или дети. Туда, где была нормальная жизнь, недоступная …машине.

Диана отключилась от камеры в «техничке» и проводила уходившего хомяка взглядом через камеру в центрального ангара. Отвернулась, уставилась на свое кресло – туда, где как на троне восседала куча металла, некогда бывшая её телом.

В иное время возможности вот так, незримым призраком подглядывать за всеми через видеокамеры, изрядно вскружили бы ей голову. Но сейчас… сейчас лишь усугубляли то самое душераздирающее чувство «машинности».

Но она упорно смотрела, таращилась на себя со стороны через объектив камеры, впитывая каждую деталь, каждый механический сустав, разъем и кабель. Впитывала, почти наслаждаясь этой странной душевной болью, пока неподвижно сидеть на месте не стало слишком невыносимо.

Нет, её искусственное тело не испытывало дискомфорта и могло часами сохранять абсолютную, неживую неподвижность. У неё не затекали мышцы, не образовывались пролежни. Но что-то внутри, глубоко-глубоко под слоем брони и электроники, нестерпимо зудело и ныло, тянуло, теребило и гнало куда-то прочь.

Отключившись от камеры, Диана сосредоточилась на системных ограничителях и через полчаса поисков и анализа, вернула контроль над моторикой и отомкнула удерживавшие её тело блоки.

Скрипнули ожившие миомеры, взвизгнули сверхскоростные маховики червячных усилителей. Диана встала.

Кувыркаясь и подпрыгивая, по полу с лязгом покатились раскуроченные кольца фиксаторов.

Гексотитановый скелет шагнул с «трона», роняя пласты искусственной шкуры, с болезненным интересом разглядывая все то, что обычно бывало скрыто за пеленой отключения оптических датчиков.

С характерным «кирзовым» звуком разогнулись и согнулись пальцы, повернулось запястье, а из паза в руке хищно выглянуло и спряталось крепление какого-то отсутствующего оружия.

Подняв голову, она уставилась на свое отражение в хромированном борту одной из приборных стоек.

В такой позе её и застали наутро.

Вырулив из прохода меж приборными стойками и почти уткнувшийся в неё носом, пухлощекий лаборант взвизгнул и отпрыгнул в сторону, неловко врезавшись в уставленную подносами тумбу. На пол посыпались какие-то инструменты, гайки, проводки, датчики и прочая электронная мелкота.

- Ммать… Джек, ты что вчера оставил крепления открытыми? Какого чёрта эта хреновина разгуливает тут, как по бульвару? – завопил знакомый истеричный голос.

Отвлекшись от книги, которую пыталась читать, Диана смахнула в сторону окно с текстом и подчеркнуто машинным движением, повернула к вошедшему голову, а потом и все тело.

На самом деле миомеры и вся её электронная начинка, конечно же, легко позволяли двигаться плавно и естественно, полноценно имитируя моторику живых тел из плоти и костей. Но именно сейчас и здесь, с этим лаборантом, ей хотелось максимально подчеркнуть свои отличия.

И вместо мягких, почти не слышных «мышц» в ход пошли червячные усилители: вдоль резьбы стальных тяг с визгом крутнулись супермаховики, с лязгом и клацаньем вошли в пазы пружинные фиксаторы. Движения обрели машинную грацию и агрессивную, словно бы едва сдерживаемую мощь.

- Джек, мать твою! – уронив ещё один поднос с инструментами, всклокоченный лис попятился, запнулся о кабель и шмякнулся на пол.

Подбежавший барсук, помог ему встать и оттеснив в сторону, бесстрашно приблизился к ней, выставив вперёд раскрытые ладони.

- Тихо-тихо, тихо! Пойдём… Пойдём обратно. Профессор узнает - будет ругаться… - Барсук успокаивающе коснулся её руки, словно в упор не замечая переплетения тяг, усилителей, мышечных имитаторов и прочих электронных потрохов. Словно уговаривал не робота, а живую маленькую девочку.

- Джек, какого хрена ты цацкаешься с этой железкой?!.. – Выкрикнул пострадавший, яростно собирая просыпанное обратно в лотки. – Это же, мать его, робот! Чёртов грёбаный тостер!

- Заткнись, Лэнс. – Джек зло зыркнул на бурлящего гневом коллегу и повернулся к ней. – Пойдём. Пожалуйста.

Помедлив, Диана позволила увлечь себя к креслу. Хотя «увлечь» в данном случае не вполне верный термин. Барсук был ей по плечо и хоть и выглядел раза в два массивнее, на деле весил ощутимо меньше.

Старательно следя за тем, чтобы не оттоптать ему ноги, Диана прошла к креслу и позволила себя «усадить».

- Вот так, вот и замечательно. Умничка. Не будем нервировать профессора, да? – Барсук сноровисто воткнул обратно все выпавшие кабели, проверил показания мониторов и облегченно перёвел дух. – Больше так не делай? Обещаешь?

Диана промолчала.

- И не обращай внимания на этого придурка. Ну боится он тебя… - в полголоса пробормотал барсук, уговаривая её как ребёнка. – Но ты же не станешь делать ничего такого, что огорчит профессора? Да?

Волчица мрачно смотрела на него. Точнее – мрачным этот взгляд стал бы если на нее вновь натянули шкуру. Сейчас же шевеление ползунков и тяговых лент на её черепе вряд ли говорило лаборанту о том, что испытывал в этот момент «грёбаный тостер».

Столкновение с истеричным лаборантом пробудило не самые приятные воспоминания. Воспоминания, что маленькой болезненной занозой вонзились, вросли куда-то внутрь.

Белоснежная стерильная палата. Жилое пространство, максимально приближенное к обстановке обычной спальни – ну если не обращать внимание на огромное зеркало в стене, за которым порой стоял профессор, наблюдающий за её немногочисленными развлечениями. Здесь у неё был шкаф, кровать, стол, стул, всевозможные игрушки и даже несколько наборов для лепки и рисования. Официально всё это предназначалось для отработки мелкой моторики и алгоритмов координации, а на деле – было одним из самых любимых её развлечений.

Смежную с наблюдательным зеркалом стену целиком занимали полки, на которых были расставлены её скульптуры.

Отработав весь день на всевозможных тестах и упражнениях, обычно в это время суток она оставалась одна, предоставленная сама себе. Но сегодня… сегодня в открывшуюся дверь вошел тот самый лаборант, новенький. Нервно поглядывая на зеркало и едва сдерживая ухмылку, забормотал что-то насчет «внепланового теста», оторвал её от лепки и повлёк в сторону кровати.

Растерянная волчица податливо «повлеклась», сосредоточенно контролируя разницу в силе воздействия и «естественное сопротивление тела» так, чтобы выглядело естественно и непринужденно, в точности так, как вела бы себя на её месте обыкновенная девочка из костей и плоти.

Какие тесты? Почему без профессора? Почему в это время? Почему здесь? Она скользнула мимолетным взглядом по краю карты, которой лис отпер дверь и по фрагменту фото определила, что карточка принадлежит профессору. Значит, эксперимент санкционирован, значит, лаборант и впрямь по поручению… Но – где же тогда сам профессор? Наверное стоит позади зеркала и наблюдает, чтобы не отвлекать или не смущать её своим присутствием.

Не став включать эхо-сканер, Диана улучила момент когда лис не на неё не смотрел и улыбнулась в зеркало.

- Вот. Вот таааак. А теперь раздевайся.– Лаборант нервно хихикнул и зачем-то стал расстегивать свой белый халат.

- Что? – Диана моргнула, не сразу осознав смысл распоряжения.

- Одежду снимай. – Терпеливо, как с умственно неполноценной, повторил лис.

Ничем не показывая, что удивлена, Диана покорно распахнула пижаму. Многочисленные тесты и «дневная работа» на стендах, в тире, бассейне и множестве других «аттракционов» частенько требовала менять одежду на более подходящую и она давно перестала стесняться глаз сторонних наблюдателей. Да и чего тут стесняться, когда всё ее тело – тоже, по сути, одежда? Слой искусственного меха, скрытые под ним мимические тяги и имитаторы мускулатуры, рёберная решетка и прочие прибамбасы, призванные сделать её ничем не отличимой от живой, нормальной девочки.

Волчица послушно избавилась от пижамы и замерла перед лаборантом в ожидании дальнейшего. Сам лис к тому времени тоже избавился от одежды и теперь стоял перед ней голышом, то ли слегка стесняясь и нервничая, то ли припоминая дальнейшие инструкции.

Тактично не глядя ему ниже пояса, Диана стояла перед ним, безмятежно глядя в глаза снизу вверх.

И от этого безмятежного и невинного её взгляда лис нервничал всё больше и больше. Словно что-то шло не так, совсем не так, как он себе представлял. И он никак не мог решиться что-то с этим сделать.

- Закрой глаза. - Буркнул лаборант и нервно оглянулся в зеркало.

Диана послушно опустила веки и переключилась на инфракрасный спектр. Силуэт лиса вновь нервно оглянулся на зеркало, вскинул руки, но замер, не решаясь коснуться ее груди.

Диана мысленно запаниковала – неужели… «секретный тест» - в её умении быть с мужчиной? Тайком от профессора она поглядывала на всякие ролики и почитывала книги о том, как это всё происходит у …живых.

Про секс, зачатие ребенка, развитие плода… Изучая свое тело, видела все необходимые внешние детали, но…. Ни для чего подобного её искусственная плоть, разумеется, не предназначалась.

А ещё Диану всё больше тревожил навязчивый вопрос - почему профессор не сказал о сути задания ей лично? Почему именно этот лис? Почему всё… так странно?

Лаборант решился и датчики в её шкуре передали осторожное прикосновение к груди. Запаниковав от карусели сумбурных противоречивых мыслей, она растерянно замерла, не зная, какие выражения и эмоции следует отобразить на лице и как вести себя телу.

Чуть осмелев, лис прижался к ней, обнял, потерся губами о её рот, не встретив ни отклика ни сопротивления, вновь неуверенно замер и растерянно стиснул её ягодицу.

Засопел, навалился, пытаясь уронить её на кровать, но где там! Недобрав и трети необходимого для этого усилия, лишь проскользил по полу босыми пятками и едва не рухнул сам.

- А?! – Не осознав причины неудачи, лаборант чудом удержал равновесие и ошарашено вытаращился на нее. Вновь оглянулся на зеркало – словно бы с недоумением и паникой, а затем вдруг внезапно, без замаха отвесил ей оплеуху. Разумеется с тем же нулевым эффектом – только руку отбил. Лишь по внутреннему экрану пронеслась череда оранжевых росчерков – сопроцессор классифицировал воздействие как агрессивное и развернул окно след-прогноза.

Автоматически включившийся эхо-сканер тотчас высветил за зеркалом несколько гогочущих лаборантов, торжествующе делающих «дай пять» и чокающихся пивными банками.

Коснувшийся стекла лазерный микрофон мгновенно считал колебания и она как на яву услышала их мерзкий смех и пьяные выкрики:

- Ахаха! Ну все, капец Лэнсу. Щас она ему хозяйство-то открутит!

Сам невольный участник розыгрыша – явно до сих пор явно не подозревая о том, что скрывается под её шкурой, вскочил и замахнулся уже всерьез.

След-прогноз привычно смерил все векторы, обозначил контрольные точки и подсветил область, в которой его кулак аккуратно воткнулся в её ладонь.

Морщась от боли в отбитой руке, лис трепыхнулся, пытаясь высвободить руку, но лишь покорно следуя её усилию, опустился на колени и неожиданно взвыл визгливым, тоненьким голосом.

За зеркалом наступила тишина, а несостоявшийся любовник, тихонько подвывая, замер на коленях глядя в ее до сих пор закрытые веки снизу вверх.

Не в силах отказать себе в удовольствии, волчица склонила голову, включила ультрафиолетовую подсветку и подняла веки.

В обезумевших глазах лиса отразились две пронзительно голубые звезды и лаборант обмочился.

Выпустив его руку и не обращая больше внимания на судорожно уползающего гостя, она повернулась к зеркалу.

После этой истории она впервые увидела хомяка в гневе. Рассвирепевший профессор метал громы и молнии, обещал разжаловать всех в уборщиков и лично проследить, чтобы эта должность навсегда осталась вершиной их карьеры. В тот момент ей даже, в какой-то мере стало жаль и жертву дурацкого розыгрыша и тех, кто подтолкнул новичка «на слабо», наврав что с ней в лаборатории не переспал только ленивый.

Не пойми каким чудом умерив гнев профессора, виновник ситуации старательно прикидывался жертвой обстоятельств, а сам – затаив обиды и виня во всех своих напастях её, приложил все старания, чтобы превратить её жизнь в ад.

Стоило им по каким-либо причинам остаться наедине – несостоявшийся любовник буквально сочился злостью и презрением.

«Гребаный тостер», «железяка поганая», «хренов робот», «чугунная жопа» - лишь немногое из обширного ассортимента прозвищ, которыми лаборант обращался к ней, всякий раз как они оставались наедине и без свидетелей.

Не желая огорчать профессора она стоически терпела всё. И прозвища, и швыряемые к ногам мелочи, и даже «сбои» аппаратуры, после которых она даже как-то раз получила серьёзные повреждения.

Недоумевая, почему профессор в упор не замечает всех этих проделок, она попыталась сама приструнить вконец обнаглевшего подручного, после чего в наказание была на целый месяц оставлена без доступа к телеканалам и доступа к библиотеке.

С тех пор взаимоотношения их с лаборантом перешли в фазу холодной войны. И вот сейчас лис, заметивший «косяк» и порчу оборудования – наверняка не преминет подать это все профессору в нужном свете. Впрочем, козни лаборанта после всех перипетий ее скоропостижно окончившейся вольной жизни теперь казались чем-то давним, далеким и настолько малозначительным, что если бы не всплеск узнавания от внезапного столкновения, она бы и вовсе никак не отреагировала на давнего знакомого.

- Диана… - подошедший профессор поприветствовал ее доброжелательной улыбкой. – Как ты себя чувствуешь?

Лишенная голосового синтезатора, она лишь машинально пожала плечами и покосилась на своего «заклятого друга», выглядывавшего из-за спины профессора и неприкрыто разочарованного тем, что его пространная жалоба о разгуливающем по лаборатории «оборудовании» осталась без внимания.

- Потерпи, сегодня мы всё починим. – Фрейн ободряюще похлопал её по запястью и она шевельнула головой и шеей, пытаясь изобразить благодарность и радость без использования мимических лент.

- Да-да, я тоже рад тебя видеть, девочка моя… - Хомяк улыбнулся, но как-то грустно и напряженно, стыдливо пряча взгляд.

Диана вопросительно склонила голову – тем самым жестом, что подсмотрела у Него. При нахлынувшем воспоминании в уголок поля зрения привычно всплыла заветная папка, но сейчас она была пуста.

- Потерпи. Немножечко. Сейчас мы всё наладим и…

- Профессор Фрейн? Генерал Паркер вызывает. – Подошедший енот в солдатской форме с опаской и любопытством покосился на киборга и перевел взгляд на хомяка.

- Ну началось… - Профессор вздохнул и закатил глаза. – Скажите - сейчас буду.

***

- А вот и я. – Умудрившись без шума миновать натянутую Тимкой сигнализацию, Рик триумфально ворвался в комнату, демонстрируя два объёмистых мешка со съестным.

Перепугано вскочившая Ронка спрятала за спину отбитое горлышко пивной бутылки и зло уставилась на него:

- Чё орёшь, придурок?

- Придурок? Ну да… когда ещё от вас благодарности дождёшься… - Рик вздохнул и сгрузил добычу перед бельчатами, нетерпеливо облепившими обшарпанный письменный стол.

Преодолев невольный испуг, рысь с недоверием уставилась на извлекаемые яства.

- И откуда это все? – оставив закутанного в тряпки мыша, она приблизилась, со скепсисом оглядывая гору продуктов.

- Из ресторана, ясен пень. – Донельзя довольный собой, Рик откупорил один из контейнеров, мазнул пальцем по содержимому и протянул ей. – Тортик хочешь?

Проигнорировав подношение, Рона подошла к столу и с подозрением присмотрелась к контейнерам.

- Да всё нормально, чё ты… - лис непринужденно облизнул палец сам и выжидательно воззрился на неё.

Искоса глянув в его сторону, рысь переместилась так, чтобы не заслонять льющийся в окно лунный свет и поворошила коробки. Мясо, котлета, хлеб, ещё котлета, салат, салат, кусок торта и что-то совсем непонятное, но вроде бы вполне вкусное. Придирчиво оглядев котлеты, она соорудила пару бутербродов и вручила бельчатам.

- Ты что – ресторан ограбил? – Выбрав несколько кусочков, рысь отправилась к мышу.

- Почему сразу ограбил? Честно заработал! – Искренне возмутился Рик. – Своим потом и… ну крови, впрочем, не было. И слава богу.

Последнюю часть фразы он пробормотал себе под нос и глупо хихикнул.

Вздохнув, Рона склонилась над мышем. Обложенный тряпками и по самый нос укрытый курткой охранника, тот тревожно постанывал и метался в горячечном бреду.

Набрав воды в колпачок от бутылки, она в течение дня несколько раз поила его мелкими порциями, а сейчас пыталась осторожно разбудить и заставить поесть.

- Да. Вот и вся благодарность… Стараешься тут, стараешься… - Рик трагически вздохнул и отправив в рот очередную порцию крема, обиженно уселся на дверь, служившую им постелью.

Рону кольнуло запоздалое чувство вины – и впрямь ведь старался. И такой роскошный ужин притащил. А она тут обнюхивала, осматривала, привиредничала, словно и впрямь надеясь обнаружить свидетельства того, что вся эта вкуснотища подобрана на какой-нибудь помойке.

- Ну прости. – Рона скормила мышу несколько кусочков из салатного контейнера. – Ты и впрямь молодец. Просто …напугал, ну и…

Она потерянно всплеснула руками, словно призывая его обратить внимание на то, где они все находятся.

- Окей, на первый раз прощаю. – Рик взбодрился и подсел к ней. – Что с ним?

- Без понятия. – Как днём накрыло, так и… - Лекарства бы нам. Жаропонижающее хотя бы.

- Завтра будет. – Решившись, Рик приобнял её за плечи и рысь машинально подалась к нему, оперлась теплым боком, не отрывая взгляд от бессознательно подергивавшегося пациента.

Ошалев от такой реакции, ожидавший очередной резкой отповеди или чего похуже, Рик замер.

- Как думаешь, он вернется? – Ронка поправила на мыше импровизированное одеяло и вздохнула.

- Кто? – Ошарашенный легкой «капитуляцией», лис не сразу понял смысл вопроса.

- Тимка. – Рысь вздохнула и отвернулась, пряча увлажнившиеся глаза. Помедлила и словно спохватившись, встала. Аккуратно, но решительно высвободившись из-под его руки и старательно избегая встречаться с ним взглядом, направилась в коридор. – Побудь с ним, я… скоро вернусь.

- Тьфу. – Досадливо поморщившись, Рик проводил взглядом рысиный зад, но преследовать не решился. Чем больше хочется – тем лучше потерпеть. К тому же, может она по-маленькому пошла или ещё что в этом роде? И увязавшийся следом спутник в этом деле будет совсем некстати. Но стоит проявить немного терпения и такта – и…

Замечтавшийся лис наткнулся взглядом на печальные мордочки близняшек и хмуро отвернулся, разглядывая «вверенного» ему больного.

Даже сейчас, когда, казалось бы, всё на мази, долбаный шизоид всё портит. Мешает одним фактом своего наличия. Лис подобрал с пола какую-то соломинку и сердито пощекотал мышиный нос – а ну как симулирует мелкий засранец?

Но грызун поморщился, повел мордой, но в себя так и не пришёл.

До самых дверей старательно сохраняя спокойный уверенный вид, Рона выбралась в коридор и судорожно вздохнула, смаргивая беззвучно хлынувшие из глаз ручейки. Едва различая дорогу, прихрамывая и припадая на правую ногу, она перебралась в противоположный конец коридора и присела у ободранного, рассохшегося подоконника.

Оглянулась, не увязался ли кто следом и облегченно всхлипнула.

Кажется её уход был вполне убедительным, а тон – достаточно уверенным, чтобы ни у кого не возникло желания бросаться следом… и застать её в столь жалком виде.

Она уселась в уголок и тоскливо запрокинув голову, уставилась в звездное летнее небо.

Страх, безнадега, опустошение… Появление Рика прервало кошмарный своей реалистичностью сон.

Она сидела на льдине, одна в целом море, плыла неизвестно куда и откуда… Сидела, зябко обхватив себя руками, дрожа от пронизывающего ветра и обречённо глядя на то, как от края ледышки раз за разом откалываются куски. Один, другой, третий… На глазах её маленький ледяной островок превращался в жалкий, неустойчивый обмылок.

И она, позабыв о ветре, хватала откалывающиеся куски и тщетно пытаясь пристроить их обратно. Не обращая внимания на ледяную воду, стискивала скользкие обжигающие холодом края, плача от бессилия при виде новых и новых отколовшихся кусков, на которые уже не хватало рук и ног. Захлёбываясь от обиды, тянула непослушными, чужими пальцами два последних, чудом уцелевших куска. А проклятые ледышки бултыхались, так и норовя уйти в глубину и пропасть из виду в высоких волнах.

Остатки льдины под ногами дали трещину, под ноги хлынула морская вода и …на этом она проснулась.

Кошмарный сон схлынул, исчез… но пережитое в нём ощущение беспомощности и бессилия что-либо изменить – осталось. Вросло, впечаталось куда-то внутрь вёртким беспокойным червячком.

Кошка, Волчица, Пакетик… Теперь ещё и Тимка, неверно оценивший увиденную ситуацию и по-детски болезненно воспринявший её минутное замешательство.

И она. Не нашедшая в себе сил броситься за ним босиком, не обращая внимания на пронзившую ногу боль.

Рона неловко уселась на пол, задрала пятку под пятно лунного света и потрогала когтем ранку. Впившийся под подушечку ржавый гвоздь она вытащила почти сразу, а вот нормально заняться раной удалось лишь потом, когда отправила всех за водой.

Вроде бы – несколько минут… но собственной слюны для промывки ранки оказалось слишком мало. Вдобавок во рту пересохло, а восполнить запасы воды было нечем.

Более надежное и основательное дезинфицирующее средство было недоступно по тем же причинам.

И вот «для полного счастья» рана опухла и кажется, готовилась воспалиться.

Но всё это, на фоне мучительного, изводящего чувства безысходности казалось такой мелочью, что и внимания обращать не стоило.

Она судорожно всхлипнула, задышала через рот, уже не сдерживая слез, подтянула раненую ногу и откинулась, прижалась затылком к стене.

Пред глазами вновь поплыли их лица. Лица тех, кого потеряла, не успев обрести. Всех, кого не удержала, не помогла остаться. Не сохранила, не уберегла.

Соленые ручейки, подогретые тяжкими мыслями, стали шире, ещё шире и, наконец, хлынули безудержным потоком.

До крови закусив губу, она стиснула кулаки, приставила их к надбровьям и принялась раскачиваться, пережидая, когда из груди прекратят рваться всхлипы, а слезы иссякнут. Когда можно будет вернуться обратно, вновь натянуть маску невозмутимой уверенности и дальше играть роль той, которая лучше всех знает, как и что надо делать.

***

Звонок отца раздался буквально минута в минуту с момента, когда они ввалились в дверь. Отправив Чарли на кухню, Джейн вздохнула и сняла трубку.

- Где ты пропадала всю неделю?! Мать с ума чуть не сошла! – голос Бенсона-старшего взорвался с такой громкостью и яростью, что она едва не выронила телефон.

- Пап, я… - Лисичка параноидально огляделась, словно и впрямь ожидая увидеть где-нибудь глазок нацеленной на неё камеры.

- Ничего не хочу слышать! Быстро собирай вещи и ко мне! – По обыкновению не дожидаясь ответа, отец швырнул трубку.

Лисичка подошла к окну и злобно уставилась на улицу. С тротуара на неё ничуть не скрываясь таращился улыбчивый круглощёкий выдр в дурацкой, не по сезону шляпе-котелке.

Ну – всё понятно. Спасибо, что хоть не камера…

Она повернулась от окна и только собралась поставить телефон на столик, как тот зазвонил снова.

- И придурка этого мелкого прихвати. – Не терпящим возражений тоном, рявкнул отец и вновь повесил трубку.

Закатив глаза и основательно вдохнув, Джейн разъяренно выдохнула и грохнув телефоном о тумбочку, отправилась собираться.

- Чарли? Чарли! Я… Мне очень неудобно, но… - она прошла на кухню и застала бурундука, ожесточенно вгрызшимся в бутерброд.

Лишенный возможности ответить, тот лишь вопросительно поднял бровь.

- Короче… папа хочет тебя видеть. – Решив не тянуть резину, выпалила она «радостное» известие.

- Папа? – болезненно проглотив не дожёванный кусок, оператор поперхнулся и зашелся мучительным кашлем. – В смысле….

Не договорив конца фразы, он сделал испуганную рожу, боязливо ткнул пальцем вверх и полувопросительно кивнул.

Поморщившись, Джейн подтвердила его наихудшие опасения и вздохнула.

Чарли сглотнул повторно.

- Да не бойся, ничего он тебе не сделает. – Лисичка скривилась. – Поорёт и всё. Если что – вали всё на меня.

Страдальчески сморщившись, Чарли отложил недоеденный бутерброд на блюдце, вздохнул и обречённо отряхнул руки, демонстрируя всем своим видом, что за неё готов смиренно принять любые пытки.

Порывшись в шкафу, Джейн извлекла на свет перцовый баллончик, потрясла возле уха, зловеще ухмыльнулась и сунула в сумочку.

- Приобрела после того гада. – Пояснила она в ответ на недоуменный взгляд коллеги. – Ну, который кассету украл.

Чарли вздохнул ещё раз, но предпочёл промолчать.

- Мисс Бенсон. – Карауливший их выдр, ничуть не смущаясь мрачных, неприязненных взглядов, дружелюбно улыбнулся и приподнял свой дурацкий котелок в старомодном приветствии. – Ваш отец просил ...встретить вас и доставить в его резиденцию.

- Вы хотели сказать – подкараулить? – Джейн гордо вскинула носик, всем своим видом излучая в адрес соглядатая максимум презрения, на которое была способна.

- Ну зачем же так… Я просто выполняю свою работу. – Выдр улыбнулся ещё шире и махнул кому-то рукой.

Отделившись от обочины, неприметный серый джип подкатил к ним поближе.

Пожилой выдр предупредительно открыл ей дверцу, дождался, когда следом заберётся Чарли, почтительно захлопнул дверцу и уселся рядом с водителем.

Дорога прошла в молчании – ни сам соглядатай, ни крутивший баранку плечистый, накачанный волк с разговорами к ним не лезли. Ну а сама Джейн предпочла отрешённо смотреть в окно.

Особняк Бенсонов встретил их с привычной флегматичностью и тенистой сенью сада. Украшенный густыми шапками яблонь, высокий каменный забор прервался широкими кованными воротами. Не воротами даже, а вратами. С затейливыми узорами, витыми прутьями и тяжёлыми массивными вензелями.

Водитель опустил стекло и высунулся в окно, демонстрируя себя наружной камере. Створки ворот бесшумно пошли в стороны и мимо ее окна проплыла стеклянная будка охранника. Узнав пассажирку, подтянутый, вышколенный охранник белозубо улыбнулся и молодцевато козырнул.

- Прошу вас. – Выдр мячиком выпрыгнул со своего кресла и подобострастно распахнул дверь, выпуская пассажиров.

Выбравшись из джипа бурундук окинул дворец хмурым взглядом и поежился. Появившаяся следом Джейн к величественному парадному крыльцу и вычурной лепнине отнеслась с аристократическим безразличием. Да и сложно сохранить пиетет, коль родилась и выросла, проведя в этом доме без малого восемнадцать лет.

- Мисс Бенсон, - пожилой гризли, чинно поджидавший её у массивной дубовой двери, обозначил учтивый поклон и толкнул тяжёлую створку широкой лапой. – Вы как всегда обворожительны.

- Спасибо, Томас. – Лисичка рассеянно улыбнулась медведю и шагнула через порог.

Пожилой дворецкий с неопределенным выражением перевёл взгляд на замешкавшегося у входа Чарли. Низкорослый бурундук в цветастой майке с губастой мультяшной лягушкой и надписью «принц», в обрезанных рваным краем джинсах и расхлябанных сандалетах смотрелся на фоне окружающего великолепия донельзя неуместно.

Под высокомерным и чуточку брезгливым взглядом старого гризли, маленький оператор поёжился и словно бы стал ещё меньше ростом. Наверное, он так и не решился бы войти, если бы не удаляющийся силуэт Джейн. Испугавшись потерять ее из виду, бурундук шмыгнул в холл.

Пожилой дворецкий проводил его флегматичным взглядом и осуждающе опустил уголки губ: на оборотной стороне «принца» красовалась надпись «целовать тут». И стрелка, недвусмысленно указывающая в направлении куцего бурундучиного хвостика.

Вздохнув, медведь прикрыл дверь и чопорно последовал за гостями.

Поднявшись на очередную огромную лестницу, маленькая процессия вошла в анфиладу просторных, богато украшенных комнат.

Впечатленный вычурным убранством, Чарли робко семенил за Джейн по паркету из оливы и подавлено глазел на стенные гобелены с развешанными там сям фамильными портретами. Лисы на потемневших от времени холстах, казалось, провожали его суровыми и пристальными взглядами.

Свернув в очередной коридор, они прошли мимо нескольких дверей и остановились у последней. Замерев, Джейн поджала губы, положила ладонь на массивную бронзовую рукоять и помедлила, собираясь с духом.

Чарли нервно оглянулся на дворецкого.

Низкорослый для своего вида, пожилой гризли возвышался над ним на высоту почти двух его ростов. И с этой семифутовой высоты смотрел на него надменным, подозрительным взглядом. Словно следил, как бы странный гость не спёр по пути что-нибудь ценное.

Скорчив обиженную мину, оператор покосился на Джейн. Ответив ему кислым взглядом, лисичка решилась и тихонько толкнула дверь.

Убранство кабинета превосходило все ожидания.

Камин в полстены, огромные вычурные окна, невероятных размеров письменный стол в окружении тяжелых резных стульев и вездесущие картины.

Хозяин кабинета – сухощавый лис лет сорока, сцепив руки за спиной, стоял у подоконника и с вялым интересом следил за чем-то по ту сторону стёкол.

- Папа? – Джейн вышла вперед, а Чарли, пользуясь моментом, переместился так, чтобы не слишком бросаться в глаза владельцу помещения.

- Где ты была эту неделю? – Гарольд Бенсон грациозно развернулся к вошедшим и смерил обоих холодным, пронзительным взглядом.

- Это… я всё объясню… - Джейн шагнула к отцу, но стушевалась и замерла под его надменным холодным взглядом.

– Да уж постарайся. – Бенсон-старший еще раз смерил ее взглядом. – Но сначала сходи к матери. С тобой мы поговорим позже.

- Пап, я… Чарли… Ты же не потому его позвал, что решил, будто мы…. – Лисичка сбилась и занервничала, не в силах сформулировать мысль так, чтобы с одной стороны было всё предельно ясно, а с другой - не вышло слишком обидным для Чарли.

- Разумеется, не думаю. – Чопорный лис неторопливо прошёл к столу и властно оперся на бархатную обивку кончиками пальцев. – Если бы я так _думал_... Этот разговор состоялся в совсем иных условиях.

Колючий, пронзительный взгляд «испепелил» Чарли подобно лучу лазера.

- Папа, не начинай! Чарли ни в чем не виноват, наоборот, если бы не он…

- Если бы не он, ты не влипла бы туда, куда влипла. – Отрезал лис. – Но об этом мы поговорим позже. Оставь нас.

- Но я…

- Позже, я сказал! – В присутствии посторонних, Бенсон-старший не позволил себе повышать голос, но и тихие, богатые интонациями фразы звучали так, словно он вколачивал гвозди. С одного удара.

Вконец оробевший Чарли украдкой сглатывал загустевшую слюну и молча хлопал глазами, избегая встречаться взглядом с хозяином апартаментов.

Впрочем, отвести глаза в сторону – почему-то казалось ему верхом непочтительности. И бурундук, неловко поелозив взглядом по окрестностям, предпочел уставиться на его дорогие лаковые туфли.

Сосредоточившись на их гипнотически зеркальной поверхности, он даже не сразу осознал, что Джейн уходит. Уходит, бросая его на растерзание этому… этому…

Он в панике трепыхнулся было вслед Джейн, скорчил умоляющую гримасу, но та лишь страшно округлила глаза и развела руками. «Держись мол, что могла – сделала».

Нервно зыркнув на возвышавшегося рядом дворецкого, бурундук встретил всё тот же высокомерно спесивый взгляд.

Сглотнув, он обречённо повернулся к хозяину кабинета.

А сухощавый лис в старомодном костюме и лаковых ботинках едва слышно вздохнул и уселся за стол. Сцепил пальцы домиком и не мигая уставился на гостя с мрачным пристальным интересом.

- Оставь нас, Томас.

Гризли беззвучно попятился и с поклоном вышел.

В кабинете повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь оглушительным «тик-так» массивных антикварных часов с громоздким тяжелым маятником.

«тик-так», «тик-так».

«тик».

«так».

Тягучее вязкое время, словно бы вдруг стало замедляться. А вместе с ним и оглушительным «тик-таком» замедлялось и маленькое бурундучиное сердчишко.

«ТИК»

…

«ТАК»

Наверное, для хозяина кабинета эта неловкая пауза затянулась не дольше чем на несколько секунд, но он, Чарли – уже успел мысленно умереть, воскреснуть и умереть снова.

- Итак… - негромкий, поставленный не хуже чем у драматического актера, голос Гарольда Бенсона заставил его вздрогнуть. – Сколько?

- Простите? – Чарли моргнул, в панике перебирая воспоминания о пролетевших секундах. Но ответа на заданный вопрос не нашел. Более того – не нашел и ничего наводящего на мысль о том, что имел ввиду высокопоставленный собеседник.

Пару секунд лис продолжал сверлить его мрачным взглядом, затем неторопливо извлек из стоявшей рядом коробочки огромную сигару с позолоченным ободком. Провел ей перед носом, втянул воздух и зажмурился, смакуя аромат и словно бы на миг и вовсе позабыв о своем госте.

- Мистер …Чарли. – Богатый интонациями, голос лиса умудрился вложить в эти два простых слова такую бездну подоплёк и тонких смыслов, что маленький оператор словно прослушал многочасовую лекцию о собственной ничтожности и никчемности, бессмысленности и ущербности. Осознал бескрайность и непреодолимость разделявшей их миры пропасти и собственное место где-то в самом-самом конце социальной лестницы.

На одном этом «Мистер Чарли» разговор можно было и закончить, но лис продолжил:

- Понимаете, моя дочь… В силу её молодости и неопытности, не вполне понимает …некоторые стороны жизни. И я, как ее отец - несу определенную ответственность за её будущее.

Смутно подозревая, к чему клонит спесивый денежный мешок, Чарли собрался было возразить, но перебить властный голос Бенсона так и не решился.

- Обычно Джейн вполне трезво смотрит на мир и всегда четко отделяет свои …романтические устремления от суровой правды жизни. Но вы… Признаться, я удивлен. Это всё настолько странно… Что я даже пропущу пункт А.

- Пункт А? – растерянно моргнув, переспросил репортер.

- Болит? – вместо ответа, лис кивнул на его забинтованный палец.

Машинально взглянув на ладонь, Чарли нахмурился.

- Пункт А. - Лис уложил сигару в серебряную гильотинку, двусмысленно покосился на Чарли и неожиданно резко клацнул лезвием, отсекая кончик сигары.

Сломанный палец под гипсовым набалдашником прошила вспышка боли – настолько реалистично ему представилось исполнение пункта А с его пальцем в главной роли.

Убедившись, что намек услышан, лис едва заметно улыбнулся и чиркнув золотой зажигалкой, с наслаждением затянулся.

Откинувшись в кресле, он выпустил к потолку изящное колечко и вновь посмотрел на Чарли.

- Итак, пункт Б. – Бенсон в очередной раз смерил его взглядом и лениво порывшись в столе, швырнул в его сторону что-то прямоугольное.

Напрягшись, Чарли поначалу отшатнулся, но увидев, что предмет не летит, а всего лишь катится по столешнице, чуть было не бросился ловить.

Едва заметно дернув уголком рта, лис затянулся снова, разглядывая, как вытягивается бурундучиная физиономия при виде тугой, не покидавшей банковской упаковки пачки банкнот…

- Это…

- Это пятьдесят тысяч. – Лис холодно улыбнулся. – На билет и сценарий.

- Сценарий? – Чарли вполне понял ход мыслей Бенсона-старшего, но слово «сценарий» слишком уж выпадало из классического, до дыр затасканного сюжета: богатый папочка готов заплатить охмурившему драгоценную дочь негодяю, лишь бы тот навсегда убрался из поля зрения.

- Убедительный сценарий твоего срочного отъезда. – Лис кивнул и поглядел в потолок. – Больная мама, умирающий дядюшка, перспективная работа и тому подобное – уже было.

- Если вы думаете, что я и Джейн… - Чарли с негодованием скрестил на груди руки.

Вместо ответа лис снова запустил руку в заветный ящик и пустил по столу вторую пачку купюр.

«Да что у него там – миллион на мелкие расходы?»

Чарли осекся, мрачно уставившись на лежащие на краю стола сто тысяч.

Небольшая яхта, уютный маленький домик или шикарная тачка. Или сразу всё перечисленное, если быть поскромнее в запросах.

Сгрести, раскланяться, извиниться перед Джейн и, свалив в какую-нибудь провинцию – открыть собственное дело?

Здоровая ладонь дрогнула, словно уже ощущая подушечками пальцев плотные, хрустящие купюры.

С трудом оторвав взгляд от взятки, Чарли уставился в холодные, иронично прищуренные глаза Бенсона.

- Подумайте хорошенько, мистер …Чарли. – Пауза перед его именем в этот раз была чуть короче, но вложенные в интонацию желчь и ехидство всколыхнули где-то внутри яростный, истеричный протест.

Этот денежный мешок свято верит в то, что всё продается и покупается?! Всегда? Стоит лишь дать побольше… ?

Да кем он себя возомнил?!

Злясь на себя за то, что взгляд словно сам собой раз за разом так и липнет к банкнотам, Чарли уставился на лиса и злобно сощурился.

- Мистер… Бенсон. – Он как мог попытался воспроизвести всю глубину интонаций, которыми так непринуждённо оперировал лис, но вышло довольно жалко. – Я клянусь вам, что не имел никаких видов на ваши чёртовы деньги.

“А вот как следует вдуть этой вертихвостке… очень даже не прочь.”

Впрочем, последнюю мысль Чарли счёл за лучшее оставить при себе.

Кипя от праведного гнева, он отклеился с места у двери, где простоял все это время и приблизился к столу. Стараясь не смотреть на пачки денег, на ощупь сгреб тугие бумажные кирпичики и чуть дрогнувшей рукой катнул их обратно.

- Все что меня связывает с вашей дочерью – исключительно… служебные отношения. – На последней части фразы Чарли подвел голос и вышло довольно-таки жалко и неубедительно.

Затянувшись сигарой ещё раз, лис молча покосился на банковские пачки, на сигарную гильотинку, поднял взгляд на Чарли…

- Что ж, печально. Видимо я переоценил ваши интеллектуальные способности. – Бенсон стряхнул пепел в массивную бронзовую пепельницу.

- Да послушайте, Вы! – Чарли шлёпнул ладонями по столу и не в силах подобрать нужных слов, замер, яростно поблёскивая глазами. – Я и Джейн…

- Избавьте меня от подробностей. – Лис поднял ладонь, обрывая поток ещё не придуманных оправданий. – Вилли, проводи мистера …Чарли.

Широкая пятнистая ладонь, запросто способная обхватить бурундучиную голову целиком, тяжело опустилась на плечо репортёра. Опустилась, чуть пригнула к столу, до боли сжав ключицы и едва не заставив заорать.

Испуганно вздрогнув, Чарли осторожно оглянулся.

Огромный, неслышно подкравшийся барс, сверху вниз поглядел на него пустым, ничего не выражающим взглядом.

- Совсем проводить? – безразлично пробасил охранник, заставив Чарли похолодеть.

- Нет. Пока просто до дома. – Отец Джейн одарил бурундука омерзительно злобной улыбкой, выпустил к потолку очередное колечко дыма и выдержав паузу, уточнил: – Пока что.

***

Темнота.

Вязкое, липкое беспамятство, наполненное кошмарами, которым позавидовал бы любой «король ужасов». Комочек беспомощной плоти посреди холодной, пронизанной обжигающей радиацией вселенной. Узелок на какой-то непонятной нити, тянувшейся из ниоткуда в никуда.

Он барахтался, трепыхался, собирал себя по кусочкам, как делал это всегда – каждый день, каждое утро. Много-много месяцев подряд.

Но в этот раз было что-то не так, что-то не то. Не было ощущения лежанки, простыней, не слышался стук собственного сердца, порывистым пульсом проносившийся по всему телу. Только тишина – абсолютная, звенящая тишина. Толчок, удар, прикосновение к пальцам, руке, шее, плечу, лодыжкам… он беспомощно извивался в абсолютном Ничто, а окружающая тьма трогала, тыкала, мяла его, как руки ребенка мнут пластилиновый катыш.

Он заорал, но вокруг не раздалось ни звука. Он до боли таращил глаза, но непроницаемая тьма вокруг лишь переливалась разноцветными плавающими пятнами.

И вдруг сама собой сменилась ослепительным, режущим светом.

Он рефлекторно моргнул… попытался моргнуть. Но свет никуда не делся. В глазах возникло мучительное, невыносимое жжение. Как бывает, если попробовать не моргать как можно дольше времени всего лишь усилием воли. Отчаянно напрягая веки, он попытался сменить позу, рванулся, но… Ничего не произошло.

Перед глазами все также стояла какая-то тесная металлическая коробка с кучей лючков и дверок, с какими-то проводками, кабелями и гофрированными трубопроводами. Камера, ничуть не походившая на ту, где он погрузился в сон, смакуя леденящие тонкости своей будущей мести. И воспринимаемая как-то странно и словно бы плоско. Словно бы смотрел он через какую-то линзу или телекамеру.

Шестой вновь попробовал шевельнуться, поднести к глазам руку, но тщетно - не ощущая ни малейшего сопротивления, он тем не менее не мог ни повернуть голову, ни даже увидеть собственную руку.

Он попытался дотронуться до кончика носа, но перед глазами не изменилось ровным счетом ни-че-го.

Запаниковав, опоссум попробовал заорать, но ватную, гнетущую тишину вновь не нарушил ни один звук.

Зато в дальней стенке железной будки открылась дверца и в помещение вскарабкался один белых халатов. Физиономию хорька украшали странного вида очки, похожие на маску сварщика. На носителях этих штуковин, внутри полигона Шестому позволялось испытывать любые методы воздействия, но максимум к чему это приводило – «сварщики» теряли сознание, падая на мягкий пол, как сбитые шаром кегли.

Но сейчас вокруг был не полигон, а его собственная странная неподвижность – делала его целиком зависимым от власти вошедшего.

Он попробовал заговорить, привлечь внимание хоть как-нибудь, но вошедший хорек, не глядя в его сторону, лишь деловито защёлкал тумблерами. На пленника он обратил внимание лишь спустя несколько долгих, пугающе томительных минут.

Шестой привычно потянулся к образу, воспроизвел собственный портрет, потянулся в сторону хорька, но… Легко и просто выполняемый трюк почему-то не сработал. Он пробовал ещё и ещё, процеживал мыслеобразы лобранта так и этак, вдоль и поперек, но… Не улавливал в них ничего хоть отдаленно похожих на образ своего тела.

Хорек же тем временем с интересом смотрел на него через свои дурацкие, непроницаемо черные очки.

Удовлетворенно хмыкнув, поднял какой-то лист, развернул так, чтобы обездвиженный опоссум тоже увидел изображенный там символ: желтый кругляш с черным треугольником внутри. Подержав перед ним бумагу, хорек отодвинулся чуть дальше и демонстративно уставился на лист.

Желтый кругляш с черным треугольником. Желтый кругляш с черным…

Обнаружив желто-черный «отзвук», Шестой рванул переплетение нитей, вонзился, впился в опознанный отрывок, достраивая недостающие кусочки мозаики и подбирая мелодию.

Лаборант тем временем раздраженно покосился на него, на листок... в очередной раз показал опоссуму картинку-маркер и демонстративно принялся таращиться на неё сам.

Словно только и дожидаясь этого момента, чужая мелодия шарахнула по ушам чудовищным диссонансом. Ударила, плеснула… Зацепила и повлекла, на ходу обретая ясность и чёткость, открывая путь во все закоулки чужой души. Бурлящим потоком вышибая двери и дверцы, ворота и лючки, заполняя, охватывая собой всё доступное пространство.

«Что со мной?» - оглушительно громыхнул он в мыслях хорька.

Поморщившись, белый халат потряс кулаком перед самыми его глазами и зашевелил губами.

Мелодия рванулась дальше, пронеслась, обшаривая переливами ноток те области, которые обыкновенно отвечали за речь. Вонзилась, вросла в неразборчивое плетение.

«…аная хрень».

Ага.

«Что со мной?» - рявкнул Шестой, заставив лаборанта вздрогнуть ещё раз.

- Заткнись, урод! Не то пожалеешь! - лаборант вновь замахнулся на него так, словно собирался врезать точно промеж глаз. – Читай. Сам читай.

И он прочел.

Операционная, суета и метания белых халатов, сноровисто порхающие стерильные перчатки хирурга. Коллеги хорька, чьими глазами смотрит Шестой, увлеченно разбирают какое-то тело. Как детали чудовищного конструктора, в пластмассовые поддоны сыплются кости, окровавленные куски мяса, а руки, затянутые в резиновые перчатки, всё режут и режут, кромсают и пилят, наполняя жутковатые поддоны ЧЬИМИ-ТО кусками. Преодолевая отвращение, он с нарастающей тревогой всматривается в мелькающие в коробах останки, не веря, отрицая сгустившееся неотвратимое понимание того, насколько всё плохо и… непоправимо. Отрицая вплоть до того мгновения, пока поверх одной из коробок не падает небрежно брошенная шкура опоссума.

Глава 17: Шесть сортов трусости

- Папа, что ты ему наговорил? - кипя от возмущения, Джейн ворвалась в кабинет. – Где он, почему сбрасывает звонки?

В подтверждение своих слов она выставила вперёд телефон, из динамика которого вещал голос автоответчика.

Старательно сдерживая удовлетворённую улыбку, Гарольд Бенсон оторвался от бумаг и молча поднял на нее взгляд. И под этим взглядом все её ярость и злость захлебнулись и заметались, как митингующие под струёй холодной воды из полицейского брандспойта.

- Во-первых - не ори на отца. – Бенсон-старший вздохнул и откинулся на спинку «трона». Покосился на коробку дорогих сигар и неспешно открыв крышку, извлёк очередное лакомство. Во-вторых – откуда мне знать, где он? Мы поговорили и он ушел. Я попросил Вилли подвезти его куда скажет и… Всё.

- О чём поговорили? – Джейн вырубила мобилку и с подозрением уставилась на отца. – Ты опять за своё?!

- Мм… О разном. – Бенсон-старший чуть замялся, сделав вид, что целиком погружен в процесс раскуривания сигары, но не удержался и нервно повёл глазом в ее сторону. –Должен же я знать, с кем моя дочь пропадает чертё где целую неделю?!

- Папа!!! – От избытка эмоций Джейн стиснула кулачки и топнула ножкой. – Ты невозможен! Неужели ты решил, что я и Чарли…

- Я пока ничего не решил. Но от современной молодёжи всего можно ожидать. – Бенсон-старший с наслаждением затянулся и уставился на потолочную лепнину. – В моё время всё было проще: дети уважали родителей, соблюдали приличия и нормы общества. А сейчас…

- Да что ты несёшь? Чарли ни в чем не виноват. Он просто …друг. Я работаю с ним, понимаешь? Я - репортёр, он - оператор. А эта неделя… Ну прости, так получилось. Мы… вели с ним одно важное расследование.

- Расследование? – Бенсон-старший в свою очередь скрестил руки на груди, устроился в кресле поудобнее и уставился на дочь. – А вот с этого места поподробней.

- Ну… я… –Придавленная этим тяжёлым пронзительным взглядом, Джейн обессиленно опустилась на краешек стула.

Стоит рассказать о своих настоящих похождениях и точно не миновать домашнего ареста. А то и вовсе лишения права работать. Будет сидеть дома, под присмотром кучи папиных мордоворотов, а то и, не дай бог - под шумок сосватана этому придурку Тилвишу. Из лучших, разумеется побуждений.

Вместе с тем, ситуация слишком серьёзна, чтобы умолчать о ней вовсе, не подготовив отца хоть немного. А ну как их снова похитят? Или ещё чего похуже?

- Я слушаю. – Напомнил о себе хозяин кабинета, прервав затянувшуюся паузу.

- Мы с Чарли нашли хвосты одного странного дела. И… - Джейн забегала глазами и страдальчески поморщилась.

Врать на ходу, виртуозно и складно она так и не научилась. Рассказать же всю правду не могла и сейчас замешкалась, лихорадочно пытаясь придумать правдоподобную легенду, достаточно безопасную, чтобы отец не среагировал на это слишком бурно.

- Мне показалось… что за мной следят. И знают, где я живу. Поэтому некоторое время я пожила у подруги. А мобильный телефон выключила, чтобы по нему нельзя было…

- А «подруга», надо полагать, это… - Лис ткнул пальцем в направлении окна, явно имея ввиду маленького оператора.

- Нет. Он жил отдельно. – Как могла увереннее, перебила его Джейн. – В любом случае - всё позади. И… прости что не предупредила. Я виновата.

Бенсон-старший сменил позу, окинул дочь недоверчивым пытливым взглядом и вновь уставился на лепнину.

- Телефон подруги?

Джейн поморщилась как от зубной боли.

Жизнь не часто вынуждала её врать и особым талантом в этой области лисичка не блистала. Во всяком разе отец всегда насквозь видел все её наивные ухищрения и в любой момент мог припереть к стенке коварным вопросом.

- Мне нужны подробности. Все. – Безапелляционным тоном потребовал он, поудобнее устраиваясь в кресле.

- Папа… Я вполне могу сама разобраться со своими проблемами. – Она постаралась произнести это как можно более уверенно, но вышло не слишком убедительно.

- Когда не сможешь – будет уже поздно. И что тогда? Что прикажешь делать мне? А о матери ты подумала? – Бенсон-старший сердито ткнул сигарой в пепельницу и сцепив руки в замок, уставился на дочь. – О чем мы с тобой договаривались, когда я разрешил тебе работать?

- Светская жизнь и прочая мура. – Джейн подавлено вздохнула. - Но папа – это так скучно.

- Зато безопасно. Напишешь гадость о какой-нибудь фифе и тебе ничего не будет. А сунешь нос в какое-нибудь серьёзное дело – и там может оказаться кто-то, кто не знает чья ты дочь. Для кого ты будешь просто досадной помехой. Девкой с микрофоном и не более того. И что тогда?

- А если на меня упадёт сосулька или метеорит? Или я поскользнусь и сломаю ногу? Попаду под машину? – несмотря на определённое осознание своей вины, Джейн мало по малу начала заводиться. - Может мне вообще из дома не выходить? А?

- Было бы неплохо. – Бенсон-старший нервно встал и прошёлся позади дочери. – Мир слишком жесток и опасен. Ты даже не представляешь насколько.

Тема личной свободы и чрезмерной опеки отца последние годы с завидной регулярностью служила основной причиной всех скандалов в почтенном семействе.

Доходило до смешного - отец грозил лишить её наследства, она – пугала его тем, что заведёт любовника-бандита.

Потом злость уходила и отец делал первый шаг к примирению. А она – конечно же прощала и глубоко раскаивалась в каждой резкости, сорвавшейся с языка в порыве гнева. Некоторое время их отношения вновь были идеальны, но вскоре авторитарные замашки отца вновь начинали бесить. И всё повторялось вновь. С завидной регулярностью, год от года, по одному и тому же сценарию. И заканчивалось тоже вполне одинаково – отец сдавался, они оба наперебой признавали свои ошибки, сетовали на упёртый Бенсоновский характер и… ей давалась очередная маленькая, совсем крохотная капелька свободы.

Вот и сейчас, уже осознавая к чему все идёт и до последнего надеясь избежать скандала, Джейн всё же никак не могла сдержаться:

- Папа! Ну сколько можно!? Мне двадцать три года, я смотрю телевизор, читаю газеты и как ни странно живу с тобой в одной стране и даже в одном городе. Какого чёрта ты до сих пор обращаешься со мной как с ребёнком?!

- Да потому что ты и есть ребёнок! – Вспылил лис. – Не видевший этой жизни, домашний ребёнок. Комнатное растение. Аквариумная рыбка, мечтающая выбраться из уютной воды в большой жестокий мир. Не понимающая, не представляющая даже доли процента тех ужасов, с которыми придётся столкнуться.

- Всё, с меня хватит! – Задыхаясь от гнева, Джейн вскочила со стула, с разъярённым прищуром уставилась на отца, оказавшись к нему нос к носу. - «Мы с мамой желаем тебе только добра…», «мы лучше знаем...», «ты не понимаешь». А сам спишь и видишь, как бы сосватать меня ублюдку Тилвиша. Ведь на меня саму тебе плевать. Лишь бы состоялась чёртова свадьба!

- Хватит! – Отец в сердцах ударил ладонью об стол. - Марш в свою комнату!

Внутри всколыхнулась тугая вязкая злость. Злость от осознания его частичной правоты, но слишком густо приправленная обидой и унижением, чтобы перейти в желание примирения.

Нет – она всё понимала, не маленькая. Более чем хорошо понимала. Но… вся жизнь в стенах особняка? Редкие выгулы во внешний мир под присмотром парочки мордоворотов? Вечный надзор, удушливый, липучий контроль родителей? Она пыталась – добросовестно и честно пыталась войти в их положение, взглянуть на всё их глазами, понять, примириться… Но не вышло, не получилось. А тут ещё Тилвиши со своим гнусавым отпрыском… Ну есть же пределы терпению?

Джейн вскочила и бросилась к выходу.

На пороге кабинета остановилась и порывисто развернувшись, зло бросила:

- Да пошёл ты! Я тебе не вещь!

Отец развернулся к ней и она, не дожидаясь продолжения, рывком захлопнула дверь. Точнее – попыталась захлопнуть.

Массивная толстая створка оказалась чересчур тяжела и монументальна, чтобы ей хлопнуть как какой-нибудь плебейской дверью из фанеры. Сглатывая слёзы, она побежала прочь, а Бенсон-старший, дёрнувшись было следом, внезапно замер, страдальчески сморщился и схватился за сердце. Тяжело опустившись на ближайший стул, неловко рванул тугой стоячий воротничок сорочки.

На толстый мягкий ковёр неслышно упала пара пуговиц.

***

Обильно потея, несмотря на вовсю работающий в машине кондиционер, Чарли сверлил взглядом широкий затылок Бенсоновского громилы и пугливо отводил глаза всякий раз, как тот косился на него через зеркало заднего вида.

Всю дорогу громила угрюмо молчал и маленький оператор дрожал от ужаса, в любой момент ожидая что вот сейчас, ну в крайнем случае за тем поворотом – дорогущий лимузин свернёт на обочину, барс неспешно выберется из тесного для него кресла. Извлечёт своего пассажира за шиворот и небрежно, не обращая внимания на сопротивление, потащит его в лес, где и закончится его недолгая карьера журналиста и жалкая бессмысленная жизнь. Самое крутое событие в которой – внезапный даже для самого себя отказ от сотни тысяч долларов.

И он старательно готовился рвануть дверную ручку, кувыркнуться прочь и бежать. Бежать так, как не бегал никогда в жизни.

Вот только машина неслась слишком быстро и подобный трюк убил бы его куда надёжнее любых качков. Оставалось сидеть и ждать удобного момента. Но тот все не наступал и не наступал, пока идиллический лесной пейзаж за окном внезапно не сменился городскими постройками окраины, а затем и небоскрёбами бизнес-центров и элитного жилья.

Чарли незаметно перевёл дух и немного расслабился.

- Куда? – поинтересовался барс, чуть повернув голову.

После почти получаса молчания слышать его голос было несколько… неожиданно. Чарли даже не сразу понял кто говорит и что обращаются именно к нему.

- А? Да... можно хоть здесь. Вот – у того бара.

Едва заметно ухмыльнувшись, барс послушно свернул к тротуару и припарковался. На дверце у Чарли выскочила кнопка фиксатора и репортёр испуганно вздрогнул.

- Я пойду? – бурундук робко потянул рукоятку и дверной замок издал едва слышный, похожий на мурлыканье звук.

Барс промолчал вновь, иронично разглядывая его через зеркало заднего вида.

Сочтя молчание за знак согласия, Чарли осторожно открыл дверцу пошире и выскользнул из прохлады шикарного лимузина в душный городской полдень.

Лимузин плавно тронулся и затерялся в потоке машин.

Словно только и дожидаясь этого, в кармане зазвонила мобилка.

Нахмурясь, Чарли вытащил телефон и мрачно уставился на экран. Звонила Джейн.

Он занёс было палец над кнопкой «ответ», но замер.

Подумать.

Ему нужно время на то, чтобы побыть наедине с собой. Разложить мысли по полочкам, осмыслить все случившееся со всех сторон. Их похищение, пугающий разговор с её папашей… Все эти приключения – слишком много для одного маленького видеооператора. И, учитывая, как подло она бросила его наедине с папашкой – ничего, потерпит. По крайней мере до тех пор, пока он отдохнёт от всего этого.

Придя к этому решению, Чарли поморщился и ткнул «отбой».

С тех пор мобилка звонила ещё раз десять. Уныло сидя за стойкой бара и опрокидывая в себя рюмку за рюмкой какого-то пойла, Чарли устал сбрасывать звонок и отключил телефон вовсе.

В попытках осмыслить ситуацию, он на протяжении часа погружался в мрачное беспросветное уныние – как ни крути, ничего хорошего для него в таких раскладах в этом городе не светит. Вариантов три.

В первом – он рассказывает все как есть Джейн, та – ругается с папашей и ничем хорошим для Чарли это не закончится. Во втором – он подчёркнуто держит дистанцию, борясь с нарастающим внутри омерзением и надеясь, что папаша-лис сочтёт это достаточным… Ну и в третьих – тупо валить как минимум с работы. Что по сути все тоже самое, что и в пункте два, плюс «бонус» - потеря карьеры, финансовый провал… и ощущение, что зря не сгрёб предложенные лисом пачки денег.

Лох. Клинический.

И это надо отметить!

- Еще полтешок! – Изрядно охмелев от уже выпитого, он потребовал добавки и бармен, скептически оценив его состояние, предупредил:

- Последний раз, приятель.

Барсук плеснул ему в стопку и придвинул вазочку с крекерами.

- Сссыпсп. – Едва удерживая отяжелевшую вдруг голову, Чарли опрокинул в себя рюмку и нетвёрдой рукой нашарил закуску.

- Подруга бросила? – с профессиональным сочувствием поинтересовался барсук.

- М? – Чарли разлепил неподъёмные веки и с трудом сфокусировал взгляд на барсучьей физиономии. – А… Не… Папа… ша… ууу.. против.

- Бывает. – Барсук сочувственно вздохнул, повесил над стойкой отполированный до хрустального блеска бокал, покосился на работающий без звука телевизор и занялся следующим. – Послать его – не вариант?

- Е..ик!...го? – Чарли пьяно ухмыльнулся. – Нне.. он…

Коротышка затруднился сформулировать столь сложную концепцию и лишь пьяно ткнул пальцем в потолок, помотал головой и страдальчески поник с неразборчивым мычанием.

- Крутой? – «расшифровал» его пантомиму барсук.

Чарли пьяно кивнул, едва не врезавшись лбом о стойку.

- Ну… тогда сбежать с ней на пару? Романтика… – барсук пожал плечами и наполнив бокал очередному посетителю, вернулся к своему занятию.

- Нне… - Чарли вновь помотал головой и частично повторил недавнюю пантомиму, описывающую крутизну злобного папаши, завершив её красноречивым жестом – «большим пальцем по горлу».

- Бандит чтоль? – Барсук настороженно покосился на пьяного посетителя.

Журналист вновь помотал головой, вздохнул и махнул рукой, пытаясь намекнуть бармену, что тема ему не интересна.

- Ещё! – Чарли громыхнул стопариком о стойку.

- Хватит тебе. Домой не доползёшь ведь! – Барсук скрестил руки на груди и осуждающе уставился на него.

- Пппоследнюю. – Чарли вконец окосел и таращился на бармена мутным осоловелым глазом. – Сссёдня мммжна.

- Ты и так уже перебрал дальше некуда. Такси вызвать?

- Ткси? Нн…ненада такси… Ещё! – с трудом удерживая чугунную голову на подпиравшем её кулаке, Чарли извлёк из кармана мятую замызганную сотню и припечатал рядом с рюмкой.

- Говорю хватит! – Барсук сгрёб бумажку, с подозрением повертел, посмотрел на просвет и сунул в кассу. – Так что – такси? Сам ты по ходу уже не дойдёшь.

Страдальчески вздохнув, Чарли отмахнулся.

- Ну смотри… - Барсук отсчитал сдачу и придвинул к нему несколько купюр, придавленных щепоткой монет.

Чарли тупо уставился на них и замер на добрую минуту.

- Деньги то забери. Скажешь потом надули-ограбили… - Барсук придвинул сдачу поближе и отвлёкся на ввалившихся в бар новеньких.

- Понятия не имею, но сотню, а то и две – запросто. – Горячился тощий жилистый койот, втолковывая что-то флегматичному и медлительному здоровяку-сенбернару.

- Охолони, Риви. Забыл, какой шухер был? Да тебя за эти фотки КФБ так за жопу возьмёт… - гудел пёс.

- С чего бы? Я подписок не давал, законов не нарушал… Фотографирую че хочу и где хочу. А то что у них зомби беглые по городу шатаются – моя что ль вина?

- Все равно, не стоит рисковать… Мало ли…

Санитары взгромоздились у противоположного конца стойки и махнули ему рукой.

При упоминании «зомби» Барсук навострил ухо и настороженно нахмурился – не бухие ли, не ширнулись или нюхнули чего?

Но посетители выглядели относительно адекватно и он, позабыв о бурундуке, переместился к ним и налил заказанное пиво.

- Ну и куда? В «Ночной Бричпорт», «Портовые сплетни» или «Помойку»? – прогудел пёс.

- Ещё в «Желток» можно и в «Чихпых». – Койот подул на пышную пенную шапку и пригубил пиво.

- Фу… у них и журналюг то нет, они все свои сенсации прямо в офисе придумывают…

Парочка заржала и «чокнулась» кружками.

- А как продавать будем? Всем по копии или это… экслю… экску… - сенбернар наморщил лоб, вспоминая умное слово.

- Эксклюзивно! – подсказал бармен.

- Во-во. – Койот с наслаждением отхлебнул пиво. – Там по ходу разберёмся. Сколько у нас газетёнок? Штук восемь? Если каждый по стольнику бы дал… В общем, за эксклюзив – тыща. С остальных по стольнику.

Довольный собой, койот заржал.

Старательно надраивая стакан салфеткой, бармен искоса поглядывал на компанию, но достаточно приличного повода удовлетворить любопытство не находил.

Работая за стойкой не первый год, он наслушался в этом заведении самых разных историй – грустных, смешных, трагических… Впору сценарии киношникам писать. Но зомби…

Койот вытащил из кармана снимок и показал спутнику, для наглядности шлёпнув по фотографии свободной рукой:

- Гляди какой красавец, а? А ты «не надо не надо…». – Койот хитро покосился на бармена. – Ещё пива, любезный!

Изводясь от любопытства, но изо всех сил стараясь не показывать этого, барсук наполнил опустевшие кружки компании.

- А может – телевизионщикам продать? – Сенбернар предвкушающе улыбнулся. – Они-то поди и побольше заплатить могут.

- Нее… что им наши фотки… Вот если б мы его на камеру засняли… - Риви вздохнул, жалея об упущенном шансе.

- Кого заняли-то? – не выдержал бармен.

Напарники переглянулись и хитро ухмыльнулись, не спеша показывать снимки и явно забавляясь неутолённым барсучьим любопытством.

- Ну ладно, ладно – следующее пиво за счёт заведения. – Сдался бармен.

- Во. Наш гражданин! – Одобрительно пробасил сенбернар.

- Зырь сюда. – Койот с подозрением огляделся по сторонам полупустого бара и осторожно показал бармену снимок.

Барсук потянулся было рукой, но койот тотчас отдёрнул фото и погрозил ему пальцем:

- Тц-тц-тц! Без рук!

Барсук послушно убрал руки за спину и склонился к вновь протянутому снимку. Изумлённо поднял бровь и разочарованно поморщился.

- Ну труп… Ну обгорел или ещё чего… Я-то думал.

- Труп? Ха!… - Койот самодовольно ухмыльнулся и картинно показал пальцем в сторону телевизора.

Бармен скептично хмыкнул, нашарил под стойкой пульт и прибавил звук.

- …то самое происшествие в госпитале Сент-Лефано. Несколько очевидцев сумели заснять на мобильные телефоны ряд довольно смущающих кадров. – Ведущие – зайчиха и вомбат - посторонились, делая вид что вместе со зрителями смотрят на виртуальный монитор позади них.

На экране замельтешили размытые, расплывчатые пятна, испуганные, перекошенные лица посетителей и больных, перевёрнутое кресло-коляска, кучно бегущие здоровяки в одинаковых темных костюмах.

Проснувшийся Чарли приоткрыл мутный глаз и отупело уставился в экран из своего угла.

- Как утверждают свидетели происшествия, на них набросился …зомби. – Хорошо поставленным голосом прокомментировала зайчиха.

- Лично я крайне скептично отношусь к подобным трактовкам. – Профессионально обозначив недоверчивость, вступил вомбат. – Полученные нами материалы к сожалению слишком плохого качества, чтобы сделать какие-либо выводы, но… некоторые кадры и впрямь довольно странны.

На экране крупным планом отобразили растопыренную пятерню с огромными жуткими когтями, здоровяка, целившегося в кого-то из странного, причудливого вида пистолета, мальчика с окровавленной рукой и вновь толпу бегущих агентов, чьи лица были заблаговременно прикрыты «мозаикой».

- Представители силовых структур, прибывших на место происшествия, от комментариев традиционно воздержались. Официальный ответ властей немного позже озвучил пресс-секретарь окружного департамента полиции, Генри Флитц.

Пугающие кадры на виртуальном экране сменила лощёная физиономия ретривера:

- Несмотря на то, что некоторые несознательные элементы распускают вздорные и нелепые слухи об оживших мертвецах и тому подобную чушь, все случившееся на самом деле куда прозаичней. Один из буйно помешанных психиатрической клиники притворившись мёртвым, сумел покинуть территорию заведения.

Усыпив бдительность медперсонала госпиталя, он попытался сбежать, но был благополучно задержан и водворён под строгий надзор.

Благодаря своевременной оперативной помощи правительственных агентов и полиции никто из посетителей не пострадал. Раненые в ходе задержания агенты получили квалифицированную помощь и сейчас проходят курс реабилитации. В настоящее время специальная комиссия проводит инспекцию систем безопасности, по итогам которой виновники будут наказаны, а недостатки системы выявлены и исправлены.

Ретривер лучезарно улыбнулся зрителям, словно лучшим и ближайшим друзьям.

- Вот такие у нас подробности. – Вомбат сцепил в замок пухлые ладошки и посмотрел на зайчиху, передавая слово.

- Это была программа «Бричпортские вести», в студии Джефф Кирано…

- …и Мэри Лу. – Представил коллегу Вомбат. – Оставайтесь с нами, дальше вас ждёт увлекательный репортаж о приближающемся запуске ракеты-носителя «Файдерфел».

Барсук и посетители переглянулись.

- И что… на фото тот самый беглый псих? Его что – просто застрелили?

- Да нет же… - Койот досадливо поморщился. – Хохма в том, что он уже был мёртв. Это мы, мы привезли его туда. И ни из какой-нибудь там психушки. И пока везли, я лично проверял пульс и все такое… Он был мёртв, мертвее не бывает! Вот смотри – восемь пуль!

Койот нашёл в стопке нужное фото и показал бармену.

- И… потом он ожил? – Барсук недоверчиво заломил бровь.

- Именно! Мы правда не видели, что было дальше – сдали трупёшник в морг и поехали по делам. Но в больнице такие ужасы рассказывали… Мол этот трупец бегал по этажам, кидался на посетителей, уложил десяток спецназовцев и в итоге сбежал.

- Сбежал?! То есть – эта жуть сейчас где-то бродит по нашему городу?! – Барсук нервно стиснул фартук и покосился на уложенную под прилавком бейсбольную биту.

- Полюбому да. А все это… - Койот через плечо показал в сторону телевизора большим пальцем. – Всё это наглый пиздёж, чтобы успокоить простачков и не сеять панику.

- Страсти то какие…. – Барсук сглотнул загустевшую слюну и с новым интересом уткнулся в фотографии.

- И я об чём! Эта штука - настоящий зомби. Мы его полчаса везли – так гнилью смердело, что хоть противогаз надевай… А потом он встал и пошёл. Перепугал там всех до усрачки, чудом никого не сожрал и свалил…

- Как-то всё… - Барсук опёрся ладонями о стойку бара и помрачнел. Обижать посетителей явным недоверием не хотелось, но и поверить в подобные бредни взрослому трезвому мужику было как-то… странно. – А как вы собираетесь доказать, что на фото не просто трупак, а именно тот, который бегал по вашей больничке?

- Ха… Да вот же. – Койот ткнул когтем в одну из разложенных веером фотографий.

На снимке отчётливо виднелась израненная, разбитая и располосованная в нескольких местах пятерня с огромными, неестественно крепкими и длинными когтями. Точно такая же, как на одном из кадров, выделенных в новостях.

- Вот так-то! – резюмировал койот.

- Ну… - барсук задумчиво пожевал губами, осмысливая новость, поморщился и ткнул пальцем в потолок. – Думаю, озвучивать версии, противоречащие официальной… не лучший способ заработать.

- Вот и я ему говорю… – Встрял сенбернар. – Наживем неприятности на свои задницы.

- А кто сказал, что мы будем это… озвучивать? – Койот ухмыльнулся. – Мы лишь впарим это журналюгам, а дальше уж они сами как-нибудь.

- Ччито впарим? М? – проснувшийся Чарли, уловив «ключевое слово» про журналистов, слегка протрезвевшим взором покосился на них.

- Ты ещё кто? – С неприветливым подозрением, койот обернулся к нему.

Бурундук завозился и неловко сполз со стула, едва не рухнув на пол.

- Йа? – Чарли гордо ткнул себя в грудь большим пальцем и пьяно мотнул головой. – Йа… жрналист! Да…

Барсук и сенбернар переглянулись.

- Давно тут сидит. Часа три уже… - без надобности пояснил бармен. – Плакался что дескать папаша девки его против их отношений.

- Журналист? Ну… иди сюда, журналист… - Койот поманил его ладонью и Чарли, пошатываясь и неловко цепляясь за стойку, продефилировал к ним.

- Вот, зацени. – Санитары разложили перед ним несколько фотографий.

- Фффу... – Чарли всмотрелся в неразборчивое месиво и рыгнул перегаром. – Ххтойтта?

- Этот кекс вчера весь госпиталь на уши поставил. Мы его туда мёртвым привезли – зуб даю! А он ожил… и понеслось. Теперь правительство делает морду кирпичом и всё отрицает, дескать какой-то псих сбежал, но уже пойман. А на деле – хера с два! Вот он… зомбик-то!

Койот потыкал на фотку, где был запечатлён ободранный до мяса и сухожилий лисий череп. Глаз покойника наполовину прятался под третьим веком, безразлично таращась куда-то в небо.

- Мнмм… в натуре шоле? – Чарли с трудом сфокусировал зрение на изображении. – Чччем докажешь?

- Чем-чем… Телек смотреть надо! – Койот, не то набивая цену, не то сочтя Чарли слишком странным и слишком пьяным, сгрёб фотографии с прилавка и сунул в карман.

- Да реально похоже. – Встрял бармен. – Жуть такая… Теперь темноты бояться буду, хоть вечером домой не ходи... Как представлю, что эта штука где-то тут рыщет…

- Да? - Чарли шумно вздохнул. – Ну… ништяк вроде. Сенс… се..са…ик!..ция…

- А я тебе о чем? – Койот сгрёб бурундука за плечо и заговорщицки притиснул к себе. – Тыща баксов, м?

- Да ты опух что ли? – Чарли сердито высвободился и едва не рухнул с табуретки. – За тыщу я тебе таких сам… знаешь сссколько нарисую?

- Ну не хочешь - как хочешь. Поищем, вдруг не все такие жлобы… - Койот подчёркнуто отвернулся к псу.

- Тьфу на вас. – Чарли вздохнул и потребовал ещё выпить.

- Последнюю! – Предупредил бармен, то ли забыв о своём предыдущем предупреждении, то ли сочтя что Чарли немного «проветрился» и «добавить» еще полста грамм ему уже можно.

Бурундук мотнул головой в знак согласия. Нашарил в кармане мелочь и пьяно щурясь, попробовал отделить от горсти смятых купюр и монет стоимость новой рюмки.

- Слышь, журналист! – Койот обернулся к нему. – А ты чьих будешь то? Ну - работаешь где?

- Бб… бричпорт ньюз.

- А. – Койот покосился на бармена и подмигнул. – Не знал, что там такие жлобы все… Вроде солидная фирмА…

- Хто жлобы? Йа – жлобы?! – Чарли разлепил веки и попытался изобразить злой прищур.

- Ну-ну. Не нагревайся! – Койот хихикнул и отмахнулся о коротышки.

Попросив у бармена пачку старых газет и телефон, санитары принялись обзванивать найденные редакции.

- Драсьте… А сколько у вас за сенсации платят? За какие? Ну... за хорошие. Чё?

Койот возмущённо вытаращил глаза, сердито ткнул скобу сброса и набрал новый номер.

- Драсьте… А вот если вам редкое фото предложить… Нет… Нет… Да мы просто… Эй?! Але? Ну и черт с вами…

- А вы сенсации по чём покупаете? Кто придурок? Я придурок?! Да сама ты… кляча старая!

Койот гневно покосился на фыркнувшего Чарли и набрал четвёртый номер.

- Ты без предисловий давай, сразу к делу. – Посоветовал сенбернар и отхлебнул из своей кружки.

Койот с досадой зыркнул на коллегу, но совета послушался.

- Але. Вы про Сент-Лефано слышали? Что? Да, да! Мы очевидцы! У нас есть фото. И мы готовы их продать. Да недорого. А сколько дадите? Да ладно… это же сенсация?!

Выслушав ответ, койот сплюнул и бросил трубку.

- Кретины… как они вообще работают?! Придурки. – Он отхлебнул ещё пива и мрачно посмотрел на телефон, словно обвиняя его во всех своих несчастьях.

- Может… стоит попробовать лично? – Предложил бармен, предусмотрительно пряча аппарат под стойку.

- В смысле – в издательство завалиться? – Уточнил койот. – Этак мы полдня угробим туда сюда кататься… К тому же…

- К тому же там все «жлобы». – Ехидно ввернул Чарли. – Так уж заведено, что …ик!... в кино все преувеличивают… Ну да, в каких-то компашках держат «фонд» на подобные… дела. Но доверяют его единицам. А простой репортёр – что? Простой репортёр это фигня. На свои кровные много не напокупаешь.

Помрачневшие санитары хмуро уставились на него.

- Окей… Пятьсот хотя бы дашь? – Мрачно буркнул сенбернар.

- Пятьсот? Да вы опухли… - Чарли нащупал кошелёк, покачнулся и вскинув брови, с преувеличенным вниманием погрузился в изучение его недр. – Сто дам.

- Каждому! – встрял койот, покосился на оживившегося бармена и придвинулся поближе к псу, демонстративно отделяя непрошенного дольщика от важной сделки.

- Двести? – Чарли вздохнул и пошуровал в кошельке. – Двести нету…

- Да что ж за страна то такая, Жан… кругом жлобы и нищета… - Всплеснул руками койот.

- Да ладно, Риви… Стольник тоже неплохо. – В полголоса прогудел пёс. – Посидим, отметим.

Койот цыкнул на здоровяка и требовательно протянул ладонь:

- Гони что есть, крохобор.

Чарли вывернул кошелёк на барную стойку.

- Негусто. – Прокомментировал Риви. – Ладно, хрен с тобой, жлобяра. На свою сенсацию.

Койот сунул ему стопку фотографий и сгрёб деньги.

- Одно разорение с вами, жулики… - Чарли уложил снимки в карман шорт и сокрушённо вздохнул над пустевшим кошельком.

- Да ладно. Небось сам-то пенки погуще снимешь… - Койот хлопнул его по плечу. – А вообще… так и быть, обмоем сделку! Бармен – гуляем! Три виски и закусь.

Барсук вздохнул и выставил на стойку стаканы.

***

Большую часть ночи Тимка тупо не мог заснуть и вообще едва сдерживался, распираемый изнутри шквалом самых причудливых и странных эмоций. Безумно хотелось бегать, прыгать, орать и кувыркаться. Хоть как-нибудь выразить, выпустить из себя этот ураган счастья, засевшего где-то там, глубоко внутри ни на что не похожего ощущения.

Как-то раз ему уже довелось испытывать нечто близкое – найдя в чем-то кошельке странную, похожую на леденец таблетку. По совету Финьки отправив её под язык, он…

Но нет - сейчас ощущение было не в пример сильнее и ярче.

Раз в сто. Нет – в тысячу! В десять тысяч раз!!!

Она была с ним, живая, тёплая, уютная!

Его девушка.

Он теперь взрослый и вести себя надо соответственно.

Например – изображать подушку для НЕЁ.

Уютно прижавшись к Тимкиному боку, Вейка уткнулась носиком куда-то под его подбородок и умиротворённо посапывала, не подозревая о том, какой вулкан эмоций породила её вчерашняя шалость.

И он изо всех сил сдерживал дурацкие порывы поноситься по полю, рухнуть в траву в позе морской звезды, поорать в бездонное небо и всю прочую странную чушь, что была вполне нормальна для любого мальчишки, но уже не к лицу взрослому мужчине.

Благоговейно обнимая её абсолютно голый зад и отчаянно старался не дрожать и не скатываться к ощупыванию всех её прелестей, выпуклостей и ямочек. Не делать ничего из того что безумно, нестерпимо сильно хотелось сделать именно здесь и сейчас, чтобы не дай бог не потревожить ЕЁ сон.

Заснуть в эту ночь ему так и не удалось – охраняя покой подруги, кот чутко вслушивался в её дыхание, в звуки за дверью и старательно пытался успокоить собственное учащённо колотившееся сердчишко.

А потом она проснулась.

Потёрлась о него всем телом, мурлыкнула что-то неразборчивое и счастливо вздохнула. Приоткрыв один глаз, сонно уставилась на него «снизу-вверх» словно бы с недоумением.

И Тимкино сердце дало панический сбой и пропустило пару ударов: неужто сейчас она отстранится, запоздало спохватится… и чудесное, восхитительное счастье пропадёт и развеется?

Он встревоженно уставился в её лукавый глаз, не зная, как и что сказать, испытывая дикое, запредельное смущение от вчерашнего конфуза и вместе с тем странное, пугающее умиротворение.

Не выдержав затянувшейся паузы, Тимка умно сглотнул, а она, со смешком чмокнув его в нос, отклеилась от нагретого бока, перекатилась на спинку и со стоном потянулась, выгнулась. Нимало не стесняясь демонстрировать все свои прелести без какой-либо одежды и не думая какой эффект это может оказать на его измученный взрослением организм.

И эффект этот не заставил себя ждать - Тимку мгновенно накрыло острое, болезненное желание и целомудренно натянутые ночью шорты вновь недвусмысленно оттопырились.

Повернувшись обратно, кошка хихикнула и деловито потискала ладошкой обозначившуюся «проблему».

Тимка задержал дыхание и в панике зажмурился.

Деловито сорвав шорты, Вейка по-хозяйски уселась на него верхом и Тимка окончательно погрузился в нирвану.

Его укачивало на волнах, бросало то в жар то в холод, кружило голову от ощущений и открывшегося зрелища, прибоем уносило в океан и с головой затягивало в водоворот.

Боясь всё испортить вновь, он боязливо обнял её бедра и талию, но Вейка решительно передвинула его ладони к себе на грудь и, в свою очередь опёршись о его ребра собственными ладошками, задвигалась быстрее.

Шалея от ощущений, Тимка до боли стиснул зубы и зажмурился. Запоздало испугавшись, что она может не так понять, поспешно открыл глаза снова и тут же зажмурился вновь, ощущая неизбежное приближение финала.

В этот раз конфуз вышел ещё круче – за миг до того как всё случилось, она внезапно соскочила с него, позволив всему самым катастрофическим образом выплеснуться совершенно бесконтрольно и неуправляемо вертикально вверх.

А потом, хихикая над его смущением и ужимками, помогала вытираться одёжкой. А потом – стирать эту самую одёжку на озере-заливчике. Позабыв о всех проблемах и заботах, они шумно плескались в тёплой воде, окатывая друг дружку фонтанами брызг, с головой роняя в воду и играя в какое-то странное подобие «догонялок»: Тимка никак не мог справиться с навязчивым желанием обнимать и тискать её беспрерывно, а Вейка – то позволяла себя поймать, то ловко выскальзывала, заставляя гоняться за ней по облюбованному пятачку.

Устав и запыхавшись, они рухнули в вытоптанной прогалине меж кустов.

Сегодня утром они почти не говорили: он – от смущения, а она – погруженная в какие-то свои женские раздумья. Увлечённые играми, до поры до времени это странное молчание никто из них не замечал, а сейчас, в спонтанно образовавшейся паузе, они заметили это одновременно.

И одновременно, хором спросили:

- О чем думаешь?

Прозвучало настолько синхронно, что они вновь рассмеялись.

- Я первая спросила!

- Нет, я первый!

Они лежали в траве, упав на живот и подперев головы ладонями, почти соприкасаясь носами и ловя дыхание друг дружки на своих лицах.

Он думал о том, что в таком окрылённом состоянии точно свернёт для неё горы. О том, что теперь все раз и навсегда изменилось, что все печали и горести, давившие и плющившие проблемы остались где-то там, далеко за кадром. Никуда не делись, конечно, но кажутся уже не столь уж и трагичными и неразрешимыми, что жизнь определённо наладилась и что теперь все «эти»… Рысь и рыжий… пусть делают что хотят, как хотят и в какой угодно позе. Ведь всё это тоже осталось где-то там, далеко позади.

А она – о том что похоже погорячилась и сорвала плод, для таких как она не предназначенный. Что пила чужое счастье, как тот чёртов байкер – её собственное. Хлебал «шампанское», небрежно потягивая из бокала как долбаное пиво. Небрежно, как наверняка делал это с десятками таких же наивных дур.

Вспоминала, как кровью плакала душа, как пыталась покончить с собой, как всё рушилось и сыпалось – все наивные детские декорации уютного и правильного мира, в котором водятся принцы на рокочущем чёрном «Фарлее». И думала о том, что должно быть в тот раз, в момент их расставания, урод Гэри не ощущал ни-чер-та. Ну максимум – лёгкое сожаление о том, что у него не получилось групповушки.

Как не ощущает сейчас она – всего того шквала эмоций и волшебства, которые тоже остались где-то там, в далёком-далёком прошлом. Остались навсегда и безвозвратно, лишь изредка дразнясь из зазеркалья чужих глаз.

Вот как сейчас из Тимкиных.

Лучились, искрились, манили безудержно и сильно, но вместе с тем оставляли какое-то тонкое, мучительно омерзительное ощущение стыда. Стыда за то, что в отличие от него, в чьём наивном детском мирке появилось волшебство… Для неё всё случившееся было просто сексом. Приятным, желанным, вполне себе ярким, невзирая на детскую неуклюжесть и панику любовника. Но – не более.

Оба синхронно помрачнели и посерьёзнели. И вновь почти синхронно открыли рты.

- Так, ни о чем.

- Совсем-совсем ни о чем? – тут же по-детски переспросил кот и Вейка грустно улыбнулась.

- Совсем-совсем. Искупнёмся ещё?

Они сорвались с места. Она – дразнясь и убегая, а он – пытаясь поймать и сгрести в объятия.

А потом была барахолка. Помойка, с её гомоном и гулом, выкриками зазывал, потеющими горожанами и шныряющими в толпе покупателей местными – тощими, жилистыми… с беспокойными колкими взглядами.

Они шли взявшись за руки и прохожие нет-нет, да соскальзывали взглядом на их рукопожатие. И от этих взглядов у Тимки кружилась голова и распирало грудь.

Он шёл, сжимая в ладони пальцы своей женщины.

Сжимая, пожалуй, чересчур сильно - словно боясь упустить, потерять… очнуться от затянувшегося сна. С усилием вгоняя собственные пальцы между её пальчиков, стискивая почти до боли и балдея от того, что она отвечает тем же. А как только хватка ослабевала и это странное единение становилось не столь сильным – они оба на миг разжимали хватку, перехватывали поплотнее и вновь стискивали переплетённые пальцы.

Он купил огромный куль жареных колбасок, дорогущий по местным меркам холодный коктейль, мороженное, понравившийся ей браслетик, на котором задержался ЕЁ взгляд.

Счастье было безграничным как океан, а стремительно таявших денег хватило ещё и на аккумулятор к военной рации, терпеливо дожидавшейся его на чердаке. Сколько, интересно, за неё дадут? Полтинник? Стольник? Эх, жаль там не оказалось второй… Такие штуки парой ценятся выше. Но, глядишь и какой-нибудь любитель военных древностей отвалит за это приличные деньги. Особенно, если эта хрень оживёт.

- Куда теперь? – поинтересовалась Вейка, когда они покинули бурлящий толпой край Помойки и остановились, переводя дух и распределяя пакеты с накупленной снедью.

- Домой! – Счастливый, улыбающийся до ушей, Тимка таращился на неё так, словно всерьёз подумывал не попробовать ли повторить утренние шалости где-нибудь в подворотне.

Она была вполне не прочь, хотя сейчас, когда спонтанные страсти и стрессы улеглись и схлынули… её все сильнее обуревали мрачные мысли. А как же – Мечта? О доме с десятками комнат и бассейном, дорогущих тачках и личной яхте? Мечта о светлой, беззаботной жизни, циничном обмене её красоты и недавно открытого таланта на чей-то финансовый успех? Обещаний себе никогда, никогда и ни к кому не привязываться, не позволять никаких бессмысленных иллюзий и надежд? Упорного ощущения, что достойна большего… Намного большего, чем тощий беспризорный карманник, живущий одним днём в какой-то грязной землянке. А что зимой? Купить кучу одеял и мёрзнуть с ним на пару в этой норе? А купаться – только летом, когда вода будет не столь холодной?

Они шли какими-то переулками и улочками, он пожирал её тошнотворно счастливым взглядом, а Вейка все сильнее погружалась в уныние. Не стоило… не нужно было… Всё так …неправильно и не к месту, так внезапно далеко зашло… Что остановить это всё, не испытывая ещё больших угрызений уже вряд ли получится. И чем она сейчас лучше ублюдка Гэри? Каждую минуту, каждое мгновение его наивного детского счастья она становится все ближе и ближе к ненавистному образу того, кто в своё время вызывал такое же счастье у неё самой. А потом легко и просто отшвырнул, отбросил. Променял.

- Погоди… дом же там? – Заметив, что они движутся вглубь города, Кошка неуверенно кивнула в сторону океана и порта.

- Дом сейчас переехал. – Тимка хитро ухмыльнулся и повлёк её в очередной проулок.

- Переехал? Ты… ты хочешь сказать, что все... просто перебрались куда-то в другое место? – оторопев от такого известия, кошка растерянно замерла

- Ну да... – Тимка послушно остановился и с удивлением уставился на неё. – Я разве не сказал?

- Ты сказал «долгая история»… - Вейка в ужасе представила реакцию остальных на её «воскрешение» в качестве Тимкиной подруги. Физиономию Рика и то как вытянется мордаха рыси, как уставится на неё из под своей моноброви вечно хмурая задавака-волчица, как посмотрит сквозь прорези маски Пакетик…

Масштабы грядущей катастрофы были неописуемы. И, судя по тому, как нетерпелось Тимке продемонстрировать их «отношения» всем – неотвратимы.

- Постой… да погоди ты… - сокрушённая открывшейся перспективой, кошка вяло сопротивлялась, но раздухарившийся кот неотвратимо тянул её к этой пугающей развязке.

- Да все нормально, пусть только попробуют что-нибудь вякнуть! – выпятив грудь колесом, Тимка потянул её дальше.

Наверное, стоило воспротивиться всерьёз. Вырваться, потребовать остановиться… Поговорить, объясниться… Честно рассказать все-все-все, выслушать в ответ кучу гадостей, но со скрипом и скрежетом худо бедно остаться друзьями. Ну или хотя бы - не злейшими врагами. Но как, госсподи, КАК?! С чего начать, что сказать?! Как объяснить все эти взрослые вещи по уши втюрившемуся пацану?

Не смогла, не сумела, не вышло. Впав в какой-то тупой, ватный ступор, она как во сне предстала перед поредевшей компашкой.

Как во сне позволила Рику деловито облапить её всю, сгрести за попку, подтянуть поближе, почти полностью отрывая от земли и впиваясь в губы долгим, жадным поцелуем.

Кажется она слегка сопротивлялась, лепетала какую-то бессвязную чушь, пыталась что-то объяснить… но никто не слушал и не обращал никакого внимания. Ни сам Рик, увлечённый ощупыванием её задницы, ни рысь, отвернувшаяся от картины «встреча давних любовников» и уставившаяся на картину, названия которой не придумать в принципе.

Где-то там, позади, где остался торопыга-кот, нагруженный своей и вдобавок её сумкой, повисла страшная, пугающая тишина. А потом обе эти сумки гулко рухнули на пол.

«Сука! Мерзкая трусливая потаскуха! Эгоистичная мразь!»

Ругая себя последними словами, Вейка зажмурилась, до крови закусив губу, вжалась, спряталась, зарылась носом в лисий мех, вцепившись в его спину так, словно ожидая, что их тут же бросятся расцеплять и растаскивать.

Дикий, безудержный стыд, обжигающая ненависть к себе, к бессилию что-то объяснить кратко и внятно, к страху вообще заговорить о подобном сейчас… К этой обмякшей, безвольной податливости, позволившей лису сделать то, что сделал… Страх представить, что творилось сейчас там, позади. Яркое, пронзительно острое воспоминание о том, как вот так же сама стояла чуть в стороне, позади… стояла, ощущая, как за спиной стремительно рушится, расползается и развеивается придуманный иллюзорный мир. Любовь, счастье, неопределённые томительные надежды…

И сейчас, хотя бы сейчас, надо решиться, набраться сил не прятать заплаканную морду, а объясниться перед всеми, не обращая внимания, не думая о том, что скажут или подумают невольные свидетели. Коряво, сбивчиво, не важно - как. Но – сейчас, прямо сейчас, в эту самую секунду, пока ещё не поздно. Не так поздно, как становится с каждым мгновением безмолвной сцены!

Но нет… это было выше её сил.

Изумлённая рысь уставилась на что-то позади её спины, перевела взгляд на кошку, затем снова назад – туда, где в нескольких шагах от замершей парочки громыхнули тяжёлые сумки.

Чуть в стороне от рыси на Вейку таращились бельчата и взмокший, почему-то лежащий под грудой шмоток придурочный мыш.

Все смотрели на неё. Весь мир сжался до размеров маленькой мишени, в центре которой была она.

Поздно! Все слишком поздно. Слишком неправильно и поздно, чтобы суметь распутать этот узелок так, как стоило бы.

Кошка крепче вжалась новом в лисий мех и безудержно разревелась.

***

Два часа сна и очередное пробуждение из мира одних кошмаров в мир других – куда менее причудливых, но не в пример более реальных. Окружающая действительность со всей беспощадностью навалилась, окружила, смяла, погребла под собой.

Украденный кошель, только вчера полученная кредитка… а главное – полицейская бляха и предстоящие объяснения с Биггантом, только и ждущим от него какого-нибудь косяка...

Думать обо всём этом тупо не было сил.

Плыть по течению и будь что будет.

Ещё один разнос… ещё одна кредитка. Ещё одно унижение, очередная бессонная ночь и продолжающееся погружение в тёмный липкий омут осознания собственной никчёмности.

Запоздало мелькнула мысль, что стоило бы заблокировать карточку… Хотя карманник вряд ли мог узнать пин-код, но…

О, дьявол!

Выданная вместе с карточкой сопроводительная бумажка с этим самым пин-кодом лежала в отделении бумажника. Вышвырнуть её в мусорную корзину или просто сжечь он так и не решился – не в банке же это делать?

И если мелкий засранец её нашёл… Впрочем, что значит – если? Не с его везением надеяться на то, что ворюга не обратит внимание на такую недвусмысленную «подсказку» в «потайном» кармане бумажника.

Макс опустил на прохладный пол босые пятки, вздохнул и на некоторое время замер, сгорбившись и не находя в себе сил подняться с промокшей от испарины постели.

Странное, но в чем-то спасительное опустошение со вчерашнего дня никуда не делось, лишь дополнилось чудовищной усталостью и апатией.

Судьба.

Чёртова грёбаная судьба, возненавидевшая его настолько, что каждый раз как он думал – хуже и быть уже не может… легко и просто доказывала – может. И будет.

Хотя, с другой стороны – он всё ещё жив.

Жив, несмотря на невероятные приключения с Ридом, жив, несмотря на тот самоубийственный прыжок с крыши на крышу. Жив вопреки здравому смыслу и всем обрушившимся на него злоключениям последних недель.

Тигр апатично перевёл взгляд на выключенный будильник. Хрипло вздохнул и по-стариковски медленно поднялся. Правую ладонь прострелило болью и он с удивлением уставился на распухшие, плохо гнущиеся пальцы.

С недоумением пошевелил ими, не сразу вспомнив откуда перчатка и что за события привели к этой травме.

Прошлёпал в душ, уставился на своё отражение в замызганном надколотом зеркале. Тусклые, глубоко запавшие глаза, ввалившиеся щеки. Словно разом постарел лет на десять или не просыхая пил пару недель.

Покачнувшись, он шагнул в ванну, неуклюжими, неловкими движениями взъерошил мех под струйкой чуть тёплой воды, уткнулся лбом в холодный кафель, замер…

Заставить себя выбраться во внешний мир с каждым разом становилось все труднее.

Рассеяно одевшись прямо на мокрое тело, он как сомнамбула, выбрался из квартиры. Машинально повернул ключ, спустился вниз… Начисто забыл о том, закрыл ли дверь и на мгновение замер у подъездной двери, раздумывая, не вернуться ли – проверить. Но обратный путь на четвёртый этаж казался слишком тяжким испытанием и напрасной тратой времени. К тому же красть у него особо нечего. Все пожитки можно утрамбовать в одну большую сумку. Подобную той, что бросила странная кошка из ориентировки.

Вздохнув, Макс продолжил путь, сопровождаемый настороженно-подозрительными взглядами утренних бабулек.

Участок встретил его знакомой деловитой суетой и привычным ором бодрого, безукоризненно выглядевшего дога.

- Пайкман! - капитан Биггант, широко расставив ноги, вытаращился на него так, словно узрел нечто невероятно отвратительное, хотел, но не мог отвести взгляд. – Что за вид?! Если у вас в убойном на это смотрели сквозь пальцы, то здесь…

- Виноват, сэр. – Макс попытался принять более бравый подтянутый вид, но зрелище, должно быть, вышло весьма жалким. Настолько жалким, что на физиономии дога поверх гримасы отвращения проступило нечто вроде крайней формы изумления и торжествующего подозрения.

- Пайкман, ты что – пьян?! - выдохнул пёс.

- Никак нет, сэр. Просто тяжёлая ночь.

- А ну-ка дыхни! – капитан принюхался, ничего криминального не уловил, поморщился и отступил, слегка разочарованным. – Марш на дежурство. И приведи себя в порядок!

Как в полусне Макс протопал в раздевалку, машинально поздоровался с коллегами, молча натянул форму и провожаемый недоуменными взглядами, поплёлся вслед за напарником.

Без нацепленной на форму бляхи он ощущал себя голым.

Казалось, взгляды всех окружающих буквально впиваются в левую половину груди - туда, где она должна быть. Но если кто и заметил отсутствие жетона, то никаких замечаний не прозвучало.

Конечно же, по регламенту он должен был сразу доложить об утрате на пост дежурного, а то и лично Бигганту. Но именно сейчас – очередной сеанс капитанских воплей и известие о разжаловании в уборщики было выше его сил. И Макс трусливо промолчал, отложил неизбежное на день. Авось пронесёт и хотя бы сегодня его очередной позор никто не заметит. А завтра… завтра будет проще.

И он старательно маневрировал, отворачивался от всех, кто бросал взгляд в его сторону, а то и вовсе прикрывал предательски пустующее место левым локтём – то изображая необходимость почесать челюсть, то поправить тесный воротничок.

Приземление в уютное мягкое кресло «Бьюфолка» стало для него настоящим облегчением. Откинувшись на подголовник, Макс с наслаждением прикрыл слипающиеся веки.

Конечно, скрыть отсутствие значка от сидящего слева напарника в тесном автомобиле нечего было и думать. Но не будешь же весь день чесаться и поправлять воротник? А значит – оставалось только смириться и ждать.

К счастью для него то ли Рид не отличался особой наблюдательностью, то ли мысли его были заняты другим… Как бы там ни было, овчар как обычно не удержался от ёрничанья и затрагивания неудачных тем.

- Была нескучная ночка, да? – хихикнул Рид. – И кто он?

В другое время Макс ответил бы ему злым колючим взглядом, но сейчас не было сил даже на это. Усталость, фатализм и апатия. Вот и все, что он ощущал.

- Слухай, а… давно хотел спросить – а кто сверху? Ну в смысле… ты его или он тебя?

Не открывая глаз тигр вздохнул и промолчал.

Внутреннее опустошение и безразличие, казалось, стало всеобъемлющим и абсолютным. Наверное, если бы кто-нибудь сейчас со всей дури врезал ему по физиономии, Макс и тогда бы никак не отреагировал. А то и вовсе – рассеянно улыбнулся.

Напарник ещё несколько минут в своей типичной манере нёс какую-то чушь и скабрёзности, но Макса настолько клонило в сон, что он уже почти не различал обращённые к нему слова

- Да ладно, не дуйся. Просто любопытно. Хочешь, я расскажу как… представляешь? И вот… а он… и тогда я… Эй? Ты что, в натуре дрыхнешь? Вот засранец…

Оскорблённый, казалось, в лучших чувствах, овчар театрально вздохнул и обиженно уставился на дорогу.

Проснулся Макс от того, что машина остановилась. Незаметно приоткрыв глаз, покосился на пса.

- Жрать идёшь? – Рид выбрался из машины и, видя, что напарник не собирается последовать за ним – свесился к окну и окинул спящего хмурым взглядом.

- Не хочу. – Макс поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее и разминая затёкшую шею.

- На диете, чтоль? Ну-ну. – Рид мерзко хихикнул и захлопнул дверцу.

А Макс остался в машине из-под прищуренных век разглядывая спину удалявшегося напарника.

Полдня пролетело незаметно и после неуютной вязкой полудрёмы ему стало немного полегче.

Но «просыпаться» и заново выслушивать заготовленный Ридом репертуар не хотелось также сильно, как «сдаваться» Бигганту на тему вновь утраченного полицейского жетона.

Не страшно уже – просто …лень.

Его никчёмная жалкая жизнь замерла на краешке обрыва и готовилась решительно шагнуть вперёд. Это было так неотвратимо и неизбежно, что лишь просто вопрос времени.

А он зачем-то откладывал и оттягивал этот простой шаг всеми силами.

Зачем?

Итог неизбежен и закономерен.

Исправить что-либо уже нельзя и каждый миг промедления лишь туже затягивает эту петлю на его шее.

Достало. Все. Визгливый высокомерный капитан, жалкая лачуга на границе с трущобами, доставучий напарник, проклятый карманник и осознание собственной ничтожности и бессилия, бессмысленности и мучительности существования без каких-либо надежд изменить что-то к лучшему.

Счастье это не для него. Не для таких…

Он дотронулся до кобуры и нащупал застёжку, прислушиваясь к вяло копошившимся в голове мыслям.

Раньше желание поставить точку накатывало остро - нестерпимым щемящим томлением, яростью, болью или обидой… Стремлением просто прекратить, оборвать, уничтожить то мерзкое ощущение, что терзало и грызло душу.

Но стоило пережить, перетерпеть, отвлечься – как нестерпимое желание превращалось во вполне сносное, а затем и вовсе отступало и пряталось обратно в свой тёмный угол.

Сейчас же… Сейчас всё было как-то иначе. Без лишних эмоций. Без обид, злости, ярости. Не импульсивно, но взвешено. Как следствие долгих-долгих размышлений, логических выкладок и тщательно обдуманных намерений.

Просто потому, что надоело.

Устал.

А эмоции… эмоций больше не было. Точнее – были лишь их бледные тени, едва слышные отголоски. Так – намёк, а не чувство.

Каждый новый день приносит лишь разочарования и новые проблемы, которым не видно конца и края. Бессмысленное барахтанье, бессмысленные глупые надежды, тщетные потуги и разочарования. Одно за другим, все сильнее и глубже.

Опустошение и апатия не оставили места ни обиде на Рида, ни ненависти к вторично обчистившему его карманнику.

Не будоражило даже воспоминание о собственной шкуре, кровавыми полосами лопающейся под свистящими ударами тяжёлой ременной пряжки. О пропитавшем всё тело страхе и панике, надолго определивших дальнейшее течение его жизни. Об осознании полного, абсолютного одиночества и никому не нужности.

Он просто устал и хотел прекратить этот бессмысленный фарс. В конце концов вокруг полно других актёров, которым достались роли получше. А он устал, просто устал.

Бездумно уставившись на какой-то проезжавший мимо фургон, Макс расстегнул застёжку кобуры.

- Внимание всем экипажам! На Хайхилл-роад требуется усиление. Повторяю, Хайхилл-роад семнадцать, усиление в оцепление. Возможно вооружённое сопротивление.

Отупело уставившись на рацию, он заторможено перевёл взгляд на сжатый в ладони «глотч», затем на плюшевого пупса, добытого из сумки вчерашней беглянки и усаженного на приборную панель.

Странное наваждение смялось, сдулось, опало…

- Повторяю!..

- Это Пятьсот второй, выдвигаемся!

- Пять один два – принял!

- Пять четыре четыре – принял!

Один за другим голоса экипажей подтверждали приём и от этих чётких, деловитых переговоров сонная вялость сама собой таяла, отступала, сменяясь адреналиновым всплеском и щекотным предчувствием опасности.

Словно проснувшись окончательно, он спохватился и вдавил клаксон в руль. Из кафешки выбежал Рид, на ходу запихивая в рот пончик, метнулся к машине.

Не задавая лишних вопросов, деловито завёл мотор и вырулил с парковки.

- Хайхилл-роад, семнадцать. - Передал Макс слова диспетчера и подал ему рацию.

- Экипаж пять один три, принято! - отрапортовал Рид.

Бьюфолк лихо взвизгнул сиреной и ловко шныряя в дорожном потоке, понёсся вперёд.

Просквозив пару перекрёстков, они вылетели на улицу, параллельную означенной и понеслись к следующему перекрестку.

- Дьявол! Односторонее… - Рид притормозил у ближайшего переулка, но машины там двигались в оба доступных потока и слишком плотно, чтобы можно было надеяться «протолкаться», полагаясь на мигалки и сирены.

- Вон там! – Макс ткнул когтем в дорожный знак у следующего проулка, показывающий, что одностороннее движение там в нужную им сторону.

«Бьюфолк» рыкнул движком и прыгнул дальше.

Но стоило им сунуться в намеченную улочку, навстречу вылетел огромный «Хорд Магнус». Сидевший за рулём водила до отказа выкрутил руль и машины разминулись буквально чудом. Массивный джип просвистел мимо так близко, что начисто снёс Бьюфолку боковое зеркало.

- Ах ты ж…. – Рид рванул руль и автомобиль пошёл юзом, вылетел на узкий тротуарчик, напугал какого-то бродягу и понёсся вслед нарушителю.

- Это пять один три, ведём преследование подозреваемого. – Сорвав рацию с приборной панели, выкрикнул Рид и бросил пластмассовый кругляш Максу на колени, намекая чтобы тот взял переговоры на себя.

- Чёрный Хорд Магнус, госномер три три девять, Рикки Сэм Урсула. – по буквам продиктовал Макс.

Водитель джипа – мускулистый осёл откровенно бандитской наружности, нервно поглядывая в зеркало заднего вида, поддал газу и едва не столкнувшись с неповоротливым мятым трейлером, пролетел перекрёсток на красный свет.

- Уточните направление движения! – потребовал диспетчер.

- Кажется… - Макс растерянно покосился на Рида. Город он знал лишь в самых общих чертах, а точнее – не знал вовсе.

Сосредоточенно крутя баранку, Рид хватил его за руку и подтянул рацию к себе:

- Маяк смотри! Некогда нам!

- Вас понял. – Отозвался диспетчер.

Отчаянно виляющий джип, пугая водителей, метался по шестиполосному шоссе, Бьюфолк, словно привязанный шёл за ним почти бампер в бампер. Водитель джипа попробовал внезапно тормознуть, но Рид ловко увернулся и ринулся на обгон. Убегающий бандит отчаянно крутанул руль и обе машины чуть не вылетели в занос.

Где-то позади врубилась сирена и кто-то из экипажей присоединился к погоне.

Не дожидаясь, когда на хвост ему стянется вся полиция сектора, осёл рванул в сторону порта. Тяжёлый массивный джип, подлетев на бордюре, снёс хлипкий дощатый забор и грузно запрыгал по кочкам, снося мелкие препятствия – нагромождения каких-то коробок, мусорных баков и строительных лесов у стен новостроек.

Более лёгкому полицейскому седану досталось сильнее – не предназначенный для гонок по бездорожью, Бьюфолк оглушительно громыхнул подвеской на первом же ухабе и Рид счёл за лучшее обогнуть пустырь по дороге.

Ревя мотором и с заносом входя в поворот, они отчаянно петляли по каким-то развалинам, стройплощадкам и пустырям, пересекли стояку трейлеров, картонное городище бездомных под Вестгейтским мостом и вновь влетели в новостройки. Словно дразнясь поцарапанный и в паре мест пробитый пулями, зад джипа то маячил впереди, то начисто терялся из виду. Расстояние меж ними медленно но верно увеличивалось.

- Уйдёт! Уйдёт же! – В азарте погони на миг позабыв обо всех своих проблемах, Макс нервно елозил в кресле.

Рид нервно покосил на него глазом, но вопреки обыкновению ничего не ответил.

Вывернув руль, он бросил машину в настолько крутой вираж, что налетевшая на кочку правая часть надолго оторвалась от земли и рухнула обратно лишь когда пёс утопил тормоз в пол.

Под визг шин Бьюфолк замер буквально в сантиметре от передка джипа, собиравшегося как раз покинуть тесное пространство меж двух строившихся высоток. Водитель «Магнуса» лихорадочно передёрнул рычаг передач и попробовал сдать назад, но противоположный выход из улочки уже перекрыл подоспевший откуда ни возьмись ещё один полицейский седан.

Распахнув дверцу, осёл выскочил из машины, пару раз выпалил в их сторону из пистолета и сжимая в свободной руке какой-то мешок, понёсся к одному из строений.

Лобовое стекло взорвалось сеткой трещин и полицейские, распахнув дверцы, выкатились из машины.

- Давай в обход!!! – Рид без особой надежды выпалил вслед петляющему «копыту» и махнул Максу в сторону второго подъезда.

Тигр послушно ринулся в указанном направлении, а экипаж второго Бьюфолка метнулся в обход здания.

Ворвавшись в бетонную коробку, Макс настороженно двинулся вверх по лестнице, чутко прислушиваясь и мысленно прикидывая на каком этаже окопается бандит.

По здравому смыслу выходило что на втором – ведь первый слишком близко, а второй... Со второго можно спрыгнуть где-нибудь снаружи и дать дёру. Рискованно, но вполне реально. Особенно если повиснуть на руках на самом краю балконной панели.

Крадучись вдоль стенки, тигр выбрался на второй этаж и чутко прислушиваясь, двинулся вглубь лабиринта. Пистолет он неловко сжимал в левой – распухшие пальцы правой руки слушались ещё слишком плохо и он опасался что нажатие на спусковой крючок выйдет медленным и неуклюжим.

Впрочем, стрелять с левой ему доводилось не часто и особой меткости в обоих случаях ожидать явно не приходилось.

Вдобавок от избытка адреналина внутри все подрагивало и крутило, тянуло и сжимало в невидимых тисках. И отчего-то на ум лезли детские считалочки и воспоминания о «прятках».

Опасливо выглянув в очередной коридор он криво ухмыльнулся – детки выросли и теперь у водящего вполне реальный шанс схлопотать пулю.

Тем более, что в отличие от полицейских, беглец мог стрелять сразу, без особых раздумий кто перед ним. Ведь «своих» тут у него не было, ну а Макс…

- Эй, «копыто»! – Где-то над головой заорал Рид. – Вылезай по-хорошему! Дом окружён, сопротивление…

Вместо ответа грянули выстрелы. Оглушительное эхо, многократно отражаясь от голых бетонных стен заметалось по этажам.

Тоненько взвизгнул рикошет.

Макс рванулся вперёд, пытаясь на слух определить направление, но каменный лабиринт давил, обступал со всех сторон, искажал и отражал любые звуки самым непредсказуемым образом.

И он мчался, метался в узких проходах, неловко врезаясь в стенки, на миг застывал перед поворотом, чтобы с обмиранием сердца «ворваться» в новый коридор с пистолетом наперевес.

- Слышь, ушастый! Завязывай шалить, говорю! – Теперь словно бы этажом ниже продолжил Рид. – Ствол на землю, мордой в пол!

Чутко прислушиваясь к его голосу, Макс перебрался поближе к стенке и с пистолетом наперевес осторожно выглянул в окно.

Звуки перестрелки и выкрики не проникали через перекрытия этажей и доносились лишь со стороны лестниц и пустых оконных проёмов.

Но в этот раз осёл почему-то не стрелял. Но и Рид в свою очередь не спешил бодро оповещать всех об успешном задержании. А значит предыдущий выкрик явно был предназначен для провокации, на которую затаившийся бандит больше не вёлся.

И теперь в здании вновь воцарилась гнетущая, настороженная тишина.

Сбавив скорость, Макс крохотными шагами крался в направлении предполагаемой засады, то сжимая пистолет левой, то раздражённо пытаясь сжать его неловкой распухшей правой.

Поняв, что бандит всё равно себя не выдаст, Рид тоже замолк и определить его положение Макс больше не мог. В результате к опасению получить пулю добавился куда более сильный страх – с перепугу выстрелить самому, не успев разглядеть и осознать кто перед ним.

Парочка копов из второго Бьюфолка тоже не подавала признаков жизни – по-видимому, согласно инструкции заняли позиции с противоположных углов, расположившись так, чтобы каждому было видно одновременно по две стороны здания.

Измученное тело отчаянно требовало покоя – просто опуститься на пол, прислониться измученной спиной к холодным плитам и просидеть так в ожидании подкрепления или того, что бандит сам выбежит к тебе навстречу.

А может быть хитрожопый травоед уже давно сбежал?

Утёк через одно из окон ещё до того как те двое, оставшихся снаружи – «оцепили» дом?

В одной из комнат что-то едва слышно звякнуло и он, вскинув пистолет ворвался в тесный проход. Ошалело моргая уставился на ещё пляшущую на полу монетку, начал поворачиваться, с запоздалым ужасом осознавая, как глупо и тупо попался на старый как мир приём.

Сокрушительный удар копыта отшвырнул его к дальней стенке – почти к самому оконному проёму.

- Ну что, фараон, отбегался? – смачно сплюнув, осёл облегчённо осклабился щербатым ртом и не сводя с него собственного ствола, подобрал с пола выпавший «глотч». – Ну-ка, покличь подружку.

Бандит попробовал было сместиться в сторону от дверного проёма, но подкравшийся Рид появился раньше. Обхватив осла сзади, овчар прижал его руки к бокам. Обычно подобная практика вполне действовала на простых бандюганов, но этот оказался матёрым. И вместо того, чтобы пытаться развести руки и разорвать захват – просто подался назад, почти опрокинувшись на спину и лишив Рида равновесия. Не желая падать, овчар невольно засеменил назад и шумно врезался в стенку.

Спохватившийся Макс кинулся на подмогу, но бандит, используя Ридов захват как своеобразную точку опоры, внезапно оторвал от земли обе ноги и засветил копытами прямо в живот набегающему тигру.

Охнув, Макс отлетел прочь, а осёл рывком нагнулся и тотчас же силой откинулся обратно, разбив Риду нос тяжёлым затылком.

Отшатнувшись от боли, овчар выпустил бандита и тот не долго думая осыпал его градом ударов. Ободренный успехом, непрерывно осыпая пса ударами и пинками, осёл погнал того прочь.

Сходя с ума от боли, едва способный разогнуться, Макс кое-как вывалился в коридор и шатаясь от стенки до стенки побрёл в направлении, откуда доносилась возня и короткие хлёсткие удары.

В глазах плавала мутная, раздражающая пелена. Он отчаянно морщился и таращил глаза, пытаясь хоть немного прояснить и сфокусировать зрение, но происходящее воспринималось лишь мутными, расплывчатыми образами.

В итоге к тому моменту, как он добрался до комнаты всё было кончено.

Потеряв равновесие дерущиеся рухнули на пол, катнулись туда-сюда и перевалив за край, пропали из виду. Мгновением позже с улицы донёсся отрывистый вопль и жуткий мокрый шлепок.

Холодея от ужаса, Макс рухнул на карачки:

- Нет! Нет-нет-нет!!! – как в бреду он пополз к краю.

Выступивший едкий пот заставлял смаргивать и жмуриться. Нащупав конец бетонной плиты, тигр высунулся наружу, с обмиранием сердца ожидая увидеть внизу две кровавые кляксы. Зрение худо бедно прояснилось и картинка обрела относительную чёткость.

Нанизанное на десяток метровых, вертикально торчащих арматурин, тело ослика ещё трепыхалось и подёргивалось в агонии.

Второе тело висело рядом.

Нет, не на прутьях - каким-то невероятным чудом в последний миг псу удалось ухватиться за самый край бетонного пола. По самой кромке бетонной плиты обнаружилась небольшая, не глубже дюйма выемка под панорамное окно. Она-то и позволила собачьим пальцам удержаться, не соскользнуть прочь. Ослику повезло меньше, но и повисшему на одной руке Риду изрядно досталось – вторая рука беспомощно свисала вниз вдоль тела – не то выбито плечо, не то вовсе сломана или прострелена.

Пёс вскинул голову и уставился на него выпученными от страха глазами.

«Просто уйди. Дай ему упасть. Секунда, две… Максимум десять. Дольше он не продержится. Просто несчастный случай на работе – никто ведь не застрахован… И твоя тайна умрёт вместе с ним. Конец тупым подколкам, конец ощущению засевшего где-то под сердцем острого шипастого крючка. Конец страху, что все узнают. Просто уйти. Это ведь не сложно?»

Ужаснувшись мелькнувшей мысли и тому, что и впрямь на миг замер, застыл… Макс с болезненной остротой вспомнил то самое ощущение, что не так давно и сам испытал вот точно также повиснув на самом краешке крыши. И никто, никто кроме чёртова карманника не озаботился помочь и спасти. Толпа зевак внизу лишь расступилась, опасаясь брызг от его падения и с любопытством таращилась снизу.

Навернувшиеся на глаза слезы вновь затуманили зрение и он, отчаянно страшась промахнуться и не успеть, рывком свесился вниз. Обхватил, стиснул, перехватил выскальзывающую руку.

Сорвавшийся Рид качнулся, повис на нём всем весом и Макса вновь прошил панический леденящий ужас. Изо всех сил упираясь в край плиты разбитой опухшей лапой, тигр всё равно медленно и неотвратимо сползал вниз.

Осознав неотвратимость этого движения они на миг уставились друг на друга. А секундой позже Рид зажмурился и разжал пальцы. Взвыв от напряжения, Макс до боли запрокинул голову вверх и из последних сил сжал пальцы, пытаясь удержать его выскальзывающую руку. Предплечье, локоть, запястье…

Держись, чёртов урод!!!!

Он попытался компенсировать новый рывок пропитанной болью правой ладонью, но явно переоценил свои силы и силу трения. Последний рубеж опоры рухнул – выскользнув из спасительной ямки, ладонь провалилась в пустоту и его неудержимо повлекло к краю.

А в следующую секунду кто-то с необычайной силой ухватил его за лодыжки. Навалился, остановил, удержал. Рывком перехватив за брючный ремень, внезапный спаситель легко подтянул его обратно и ненадолго замер – не то собираясь с силами, не то давая ему возможность покрепче ухватиться за напарника. Не став дожидаться повторного приглашения, Макс, не обращая внимания на прострелившую руку боль, отчаянно вцепился в Рида второй ладонью.

Изумлённый пёс вытаращился на него, а в следующий миг таинственный спаситель мощным рывком вздёрнул вверх их обоих.

Пахнуло тухлятиной, по лицу мазнул край грубой брезентовой ткани.

Мгновение Макс ошалело таращился вслед таинственному спасителю, затем слабость и перенапряжение взяли своё и он провалился в вязкое мутное беспамятство.

***

Лоренцо Манетти по прозвищу Пижон не часто переживал неудачи. Блистательная карьера, безукоризненный вкус и чувство стиля… Без ложной скромности он был один из тех немногих, кто всецело наслаждался жизнью и ходил в любимчиках у босса. До тех пор, пока единственный раз не облажался. Получив задачу проучить новоявленного лидера профсоюзной швали, он с бригадой легко выцепил нахальную псину и уже почти было похоронил в назидание всем, как вмешался пресловутый «фактор икс». В лице долбаного «мистера икс», бегающего и прыгающего с невероятной, неестественной скоростью.

Благоухающий тухлятиной, недоделанный герой воспользовавшись фактором неожиданности умудрился разбросать всю бригаду и оскорбить лично его – самого Лоренцо! Мало того – всегда ценивший и уважавший его босс внезапно сменил милость на беспричинный гнев и отнёсся к его отчёту более чем скептически. Мало того – во всеуслышание обругал последними словами и пригрозил отправить в психушку, невзирая на то что вся бригада в один голос подтвердила его историю слово в слово!

Долгую неделю он мучительно пытался пережить это, не обращать внимание на двусмысленные намёки и подколки коллег и ироничное, вопиюще не серьёзное отношение босса. И вот сейчас, когда унижение зарубцевалось и подсохло… Именно сейчас он встречает эту мелкую шваль, этого профсоюзного карлика, из-за которого всё и началось.

Лоренцо мрачно уставился на коротышку-терьера из под широких полей белоснежной шляпы. Вздрогнув, явно узнавший его пёсик поспешил убраться с глаз и Лоренцо удовлетворённо дёрнул уголком рта. Ну хоть что-то в этом мире ещё работает как должно. Смерды торопеют и отчаянно трусят от одного его «пронзающего взгляда номер два».

Надо бы конечно довести начатое до конца, но на счастье этого вилли-билли или как его там… профсоюз портового отребья вовремя сбавил аппетиты и проблема была решена невзирая на исход воспитательной беседы. И тем не менее этот невольный свидетель его позора раздражал одним своим «фактом наличия».

Лоренцо скользнул безразличным взглядом по ошивающемуся под офисной лестницей охраннику, смахнул с лацкана белоснежного пиджака несуществующую пылинку и двинулся вверх. Сопровождавшая его троица мордоворотов осталась внизу, переглядываться с охранником.

Забрав документы и оставив взамен чистенькие поддельные накладные, утомлённый делами, лис вышел на улицу и окинул взглядом окрестности.

Кучкующиеся там-сям грузчики, встречая этот взгляд торопливо возвращались к работе, некоторые даже – к заведомо бессмысленной. На манер перекладки ящиков из одной стопки в другую.

Жизнь определённо начинала приходить в норму.

Неторопливо спустившись по лестнице, Лоренцо подошёл к ним.

- Босс… Тут это… - коротко стриженый плечистый бык чему-то нервно хихикнул и искоса посмотрел на охранника. – Чуваки говорят, мол поймали того чудика. Ну... который тогда…

Лоренцо зыркнул на быка и здоровяк поспешно заткнулся.

- Чудика? Того самого? – Лис недоверчиво поднял бровь и перевёл взгляд на подобравшегося охранника.

- Именно. Упаковали как колбаску, притащили к Ларри…

- И?

- Ну… а тот как обычно премию зажопил… В итоге там и бросили. – Охранник, смутно догадываясь, что в чём-то прокололся, занервничал и робко улыбнулся. – В общем он его грузчикам отдал…

- И? – Лоренцо начал терять терпение, но старательно сдерживался.

- Сказал выбросить… или утопить нафиг…

- И?

- В общем они его того…

- Утопили? – Лоренцо иронично поднял бровь.

- Нет… того… отпустили в общем.

- Что?! – напускное умиротворение и величественность на миг слетели и охранник занервничал всерьёз.

- А я что… я ж не знал… Я вообще не при делах…

- Заткнись. Кто ещё видел этого …чудика? Как давно? Рассказывай всё.

- Да вчера вечером и словили… Ну и эти… - охранник кивнул в сторону настороженно косившихся на них грузчиков и те поспешно отвернулись. – В общем вон те чижики с ним возились. Ну и Билли.

- Билли? – Лоренцо злобно сощурился. Мелкий паскудник вместо того чтобы свалить из города от греха подальше, не только остался, но ещё и набрался наглости…

Он оглянулся на телохранителей и взглядом указал в сторону грузчиков.

- Бу сделано, босс. – Громилы – бык, волк и конь двинулись к грузчикам. Через пару минут все действующие лица стояли перед ним – туповатые копыта таращились с любопытством и словно бы даже… заискивающе? Коротышка терьер – с практически неприкрытой ненавистью.

- Итак, я слушаю… - Он посмотрел на ближайший дощатый ящик и один из подручных тотчас организовал газетку-подстилку.

Усевшись на приготовленное место, Лоренцо выжидательно уставился на троицу.

- А мы чо… наше дело маленькое – сказали выбросить – выбросили… Сказали отпустить – отпустили… - пробасил бык и словно ища поддержки пихнул кабана локтем.

- Ну типа… - Хряк шумно втянул сопли и непонятно чему ухмыльнулся.

- А ты что скажешь, смертничек? – Лоренцо уставился на пса «снисходительно уничтожающим взглядом номер пять».

- А что сказать. Я и отпустил. – Терьер отвёл взгляд , уставясь куда-то в пол.

- То есть, ты признаешь, что выпустил ворюгу, вскрывшего наши контейнеры? – зловеще ухмыльнулся лис.

- Фонг сказал отпустить.

- Фонг сказал совсем отпустить. Буль-буль, понимаешь? – Лоренцо улыбнулся шире и изменил тон на такой, каким обычно говорят с полными беспросветными кретинами. – А ты помешал. Ты вообще любишь мешать, да?

Терьер ссутулился и нервно дёрнул шеей.

- Окей. Коротышку в машину, остальные свободны. – Лоренцо удовлетворённо хлопнул в ладоши.

Упомянутый коротышка дёрнулся, но подручные Пижона своё дело знали.

- Пусти! – терьер забился в их руках, пытаясь вырваться. – Не поеду!!!

Уходившие коллеги несчастного помрачнели и переглянулись. Кабан поморщился и едва заметно помотал головой – не стоит, мол.

Лоренцо, от которого эта немая сцена не укрылась, хищно ухмыльнулся и довольный собой обернулся к поджидавшему белоснежному джипу.

Лоренцо вообще любил белое. В этом грязном, насквозь прокопчёном городишке идеально белый цвет был роскошью и определённым шиком. Поддерживать безукоризненную чистоту стоило немалых усилий, но… перефразируя известную рекламу – жажда ничто, имидж – всё!

Слава Пижона гремела далеко за пределами портовых кварталов. И не столько благодаря делишкам, которые он обтяпывал для босса, сколько как раз благодаря этой своеобразной франтоватости и шику. Смерды любят судачить о том, что выделяется. Не важно чем – богатством, злостью, безукоризненной наружностью. Чтобы о тебе заговорили – достаточно быть самым-самым не важно в чем. Прославившись за счёт чего-то одного, непременно прославишься и другим. Ведь чем больше о тебе говорят и помнят – тем больше маленьких приятных возможностей. Тем шире слава и пиетет, тем престижней бригада в целом и тем охотнее под знамёна стекаются все дурные головы и крепкие мышцы, которые ищут себе применение в его… сфере деятельности.

И Лоренцо охотно поощрял и всячески способствовал собственному пиару всем, чем только мог. Благодаря этому недостатка в кадрах он никогда не испытывал, более того – множество всевозможных трущобных оборванцев буквально жизнью готовы были рискнуть, лишь бы попасть в его банду.

Причём в большинстве случаев их стремление «засветиться» перед ним, зарекомендовать себя в надежде быть принятыми в «основной состав» ничего ему не стоило. А нулевая стоимость в любом бизнесе – весьма и весьма ценный капитал.

Выкатив с территории порта, джип миновал восточные ворота и понёсся по шоссе меж окраиной Помойки и Крысиного квартала.

Донельзя довольный собой, Лоренцо обернулся в салон.

Стиснутый с обоих сторон обширными боками «копыт», маленький пёсик мрачно таращился куда-то в пол. Не то молился, не то готовил трогательную, полную раскаяния речь.

Лоренцо удовлетворённо отвернулся. Подумать только, какой удачный день! Одним крючком да двух рыбок поймать!

Во-первых – вот он. Живой и незаинтересованный свидетель существования монстра, который расскажет боссу ту историю во всех подробностях, окончательно восстановив подмоченную было репутацию Лоренцо. А во-вторых, так уж вышло, что этот ценный свидетель по совместительству ещё и «клиент», нуждающийся в простом и быстром захоронении. Даже возвращаться не придётся. Тазик с цементом и бултых-бултых… Или тихо и незаметно в застывающий бетон на ближайшей стройке? Пожалуй бетон надежней. Шансов на обнаружение меньше. Хотя и тазик с цементом тоже особо не подводил.

Довольный собой, лис мечтательно зажмурился, предвкушая истошные мольбы о пощаде.

К действительности его вернул мощный удар в корпус джипа.

Вытаращив глаза, Лоренцо уставился на приземлившегося на капот монстра. При свете дня закутанная в брезентовую рванину, фигура тварюки не казалась столь уж пугающей и мощной.

Словно глумясь, монстр издевательски склонил голову на бок и вызывающе проскрежетал по капоту когтями. Огромные костяные лезвия стружкой содрали лак и краску.

- Ты вернулся? – словно только сейчас обретя дар речи, маленький терьер осторожно протянул руку и по уши закутанный спаситель отодвинулся.

Пёсик оглянулся на разбросанные вдоль обочины тела – некоторые из бандитов уже постанывали и вяло шевелились.

- Зря ты их… Авось бы пронесло. Ну побили бы, да отпустили… А теперь точно убьют. - Билли грустно вздохнул.

Таинственный спаситель скользнул к ближайшему громиле и выразительно приподнял его голову, явно собираясь свернуть шею.

- НЕТ! – Испугавшись расправы, терьер замахал на него руками. – Оставь их… Хватит! Спасибо, что помог… Правда спасибо. Но не надо… Дальше не надо.

Фигура в плаще послушно выпустила бычью голову и гангстер застонал вновь.

- Что теперь? Ты снова сбежишь? - терьер уставился в пространство под капюшоном, но заглянуть под нависшую складку ткани даже при его малом росте не удавалось.

Спаситель плотнее закутался в плащ и сгорбился.

- Тебе некуда идти? – Терьер снова сделал попытку приблизиться, но существо в плаще вновь отступило. – Если хочешь… можешь пожить у нас…

Капюшон дрогнул, отвернулся… качнулся из стороны в сторону, словно существо раздумывало и внезапно отчётливо кивнул.

Билли невесело улыбнулся и оглянулся на гангстеров.

- Ну... тогда пойдём что ли?

***

- Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?

- Заткнись и работай.

- И все же?

- Если ты не заткнёшься, я сделаю тебе больно.

- Я могу дать тебе миллион.

- А я могу сделать вот так. – Хорёк ткнул какую-то кнопку и Шестого пронзила боль. Адская, нескончаемая боль. Сжигающая каждую клеточку, каждый нерв того, что уже не существовало и того, что ещё осталось от его тела.

Если бы у него был рот, он бы закричал. Но рта больше не было и максимум что вышло – истошный ментальный вопль.

Оглушённый этим беззвучным воплем, хорёк испуганно отдёрнул руку от кнопки и потянулся к другой.

- Стой-стой! Всё, я всё понял!

- Джереми, что случилось? Мозги бастуют? – нервно хихикнул один из вспомогательных дежурных.

Неслышный диалог Шестого с Джереми никто кроме них двоих не слыхал и для всех остальных происходящее смотрелось просто как беспокойное нажатие кнопок.

- Трепыхается, подлюка… - Джереми потёр висок и злобно покосился на колбу с присоединённым к ней глазом. Плавающий в питательной жидкости, глаз был замурован в прозрачную колбочку и неподвижно зафиксирован в горизонтальном положении поверх амортизационного контейнера. Смотрелась эта инсталляция жутковато, благо ещё сама ёмкость с остальной частью Шестого была непрозрачной. Подвешенный в амортизационном креплении, причудливых очертаний контейнер украшали десятки разнокалиберных трубок самого причудливого вида.

В салоне прозвучал мелодичный сигнал синхронизатора, подкреплённый визуальным сигналом ламп и страхующие операторы послушно ткнули кнопки продления его жизни.

Получив от основного маячок с уже знакомым жёлтым кругом и вписанным в него чёрным квадратом, опоссум прочёл в его мыслях всю ужасающую продуманность защитных схем. Адский таймер отсрочки подачи снотворного, датчики герметичности корпуса, ограниченный запас картриджей системы жизнеобеспечения, маячок позиционирования и сопровождающий джип внешней охраны.

Построенная чьим-то злым гением, система, казалось бы, начисто исключала побег. Но… что терять тому, кто уже потерял девяносто процентов себя?

Самым сложным в его ситуации было нащупать тех, кто сидел в изолированных камерах по обе стороны от основного посещения и нажимал кнопки, переводившие таймер обратного отсчёта. Внешний вид джипа и служивший маяком символ им не показывали. Но вот внешний вид его основного мучителя четверо страхующих операторов вполне знали – ведь они все наблюдали за происходящим в основном помещении через установленную в нём камеру.

И он планомерно, шаг за шагом вычислил их мелодии, обозначил, наметил, ощутил.

Прокравшись в чужие мысли, углубился в самые дальние, самые сокровенные уголки. Детские страхи, самые яркие, самые желанные несбыточные мечты. Он видел их всех – включая водителя и его помощника, нащупал даже тех, что ехали во второй машине, держась на расстоянии. Впрочем, с этими все было проще – постоянно видя перед собой символ-маяк, налепленный на задние дверцы фургона, они нашлись одними из первых.

- Привет, Гарри. – Вкрадчиво, боясь спугнуть и озлобить второго оператора, произнёс Шестой.

***

Долистав фотографии из секретной папки «Стилхаммера», Вилли Фрейн впервые в жизни напился. Не «слегка расслабился» или даже «наподдал как следует», а именно напился.

Надрался, что называется до чёртиков. До полной невменяемости и бессвязности речи. Забившись в свою двухкомнатную каморку, заменявшую ему жилье на территории комплекса, хомяк отчаянно метался из угла в угол не находя себе места.

Странная, невероятная история, рассказанная в фотографиях впилась, въелась куда-то внутрь, вгрызлась в душу.

Он до последнего пытался воспринимать всё это отстранённо и абстрактно, как полагается учёному, но… В какой-то момент с внезапной остротой осознал, что как-то незаметно для себя уже давно миновал ту грань, за которой «экземпляры» оставались всего лишь объектами для исследований. Набором факторов и свойств, цифрами в отчётах и графиках. Результатами труда чьего-то научного гения.

Когда и как это случилось?

Быть может уже тогда, когда он впервые с внезапной силой осознал свою утрату – существо, с которым он проводил времени больше, чем с родной дочерью?

Или тогда, когда пролистывая очередную порцию фотографий добрался до трагической, пронзительно трогательной концовки этой истории?

Подумать страшно, что испытал… испытала она, глядя как увязавшийся следом феникс идёт к ней сквозь свинцовый ветер.

Идёт упорно, до последнего вздоха и даже падая, до последнего пытается тянуться к солдату.

Просматривая эти снимки он словно бы сам в какой-то мере погружался в чужую жизнь. Смотрел на всё глазами «стилхаммера», представлял мысли тех, кто был по ту сторону «пленки». Кто окружал её все эти дни. Смотрел, подглядывал и словно бы сам в какой-то мере ощущал то, что должно быть испытывали они. Все те, кто до недавних пор был просто «материалом» и за какие-то пару тысяч фотографий внезапно превратился в одушевлённые личности.

С таким трудом выстроенный баланс меж профессиональной деятельностью и собственной совестью дал трещину. Огромную, безобразную трещину, расколовшую его привычный мирок надвое.

В одной половине – стабильность, лавры, признание… Пусть и в «узких кругах»… А в другой – мрак, темнота и неизвестность. Пугающий шквал непонятных эмоций, обжигающих, плавящих душу. Эмоций, которые лишь ненадолго удавалось прижать, притушить хорошей порцией спиртного, но которые как упорные сорняки после прополки вновь и вновь заполняли ровные, аккуратные грядки.

Он словно бы спал и внезапно проснулся. Очнулся, с тоской и страхом оглянувшись в прошлое, осознав всю глубину неправильности, противоестественности происходящего.

С внезапной отчётливостью и окончательностью вдруг разом увидел и пережил всё то, от чего столь старательно абстрагировался большую часть жизни. Все эти эмоции, до поры до времени таившиеся где-то там, по ту сторону киноэкранов и книжных страниц, до недавних пор остававшихся просто терминами и сухими определениями, внезапно ожили, кинулись, вцепились в него крохотными ядовитыми коготками, терзая и мучая, вгоняя в панику и ужас, заставляя корчиться под взмокшей от пота простыней в тщетных попытках заснуть.

Спасительное виски кончилось – валявшиеся там-сям бутылки сиротливо перекатывались под ногами, насмешливыми сталактитами громоздились на столах, полках и даже в холодильнике.

Сколько прошло времени? День, два, три?

Он обвёл царивший в комнате бардак мутным взглядом и рассеяно пнул валявшуюся посреди кухни простынь. Мокрая, пропахшая потом тряпка прикрывала лужу чего-то подсохшего, но всё ещё липкого. С опустевшего и распахнутого холодильника свисал грязный засаленный халат.

Обессиленно рухнув на табуретку, хомяк обречённо потёр лицо.

Забыть.

Встряхнуться, перетерпеть, протрезветь.

Всё это чёртов алкоголь и дурацкие сантименты. Рефлексия, кризис среднего возраста. И не более того.

Ну, подумаешь – поглазел на жалостливое кино. Погрустил о несправедливости жизни и превратностях судьбы. Это жизнь, чёрт побери. Просто жизнь.

Кто-то по одну её сторону, кто-то по другую.

А кто-то вообще, с научной точки зрения, строго говоря – вообще не жизнь, а лишь пародия на неё. Выкидыш технического прогресса.

Тряхнув головой, Фрейн проковылял в душ, неловко перевалил через край высокой для него ванны, ополоснулся и уставился в зеркало воспалёнными красными глазками.

Отёчное одутловатое лицо с опухшими веками. Мешки под глазами, грузная неказистая фигура.

Тридцать девять лет. Величайший гений современности, сумевший не просто воссоздать, но доработать, вывести на качественно иной уровень. Первый после бога. Тот, кто сумел создать пусть не воспроизводящуюся и не саморазвивающуюся, но все же какую-никакую жизнь.

Почти полноценную настоящую жизнь из того, что никогда не было и не могло стать живым.

Даже собственная дочь с которой Фрейн не виделся уже много лет никогда не вызывала в нем столь сильных эмоций, как «стилхаммер».

Дурацкое пафосное название в угоду милитаристским устремлениям солдафонов. А на деле – просто ребёнок. Первый полноценный искусственный ребёнок.

Механическое, напичканное электроникой чудо. Таинство жизни, достойное лучшего применения, чем их глупые войны, диверсии и шпионские игры.

И сегодня ему предстояло собственными руками убить собственное детище. Выключить. Подло и беспощадно.

Набрать блокирующую команду, забрать батарейку, отключить церебральные контуры и заменить всё это на матрицу какого-нибудь солдафона.

Убить.

Может быть – доверить грязную работу лаборанту? А самому подкупить ещё немного виски и …за упокой?

Профессор оттянул веко и задумчиво обозрел красный, покрытый полопавшимися сосудами глаз. Медленно прикрыл глаза и потянулся к телефонной трубке. Как в прострации снял трубку, потыкал плексигласовые кнопки. Оборвал набор номера на середине, опустил трубку обратно.

Нет, пожалуй это совсем уж как-то по-скотски.

Трусливо и мерзко, словно втихаря сделать гадость и спрятаться.

Она заслуживает лучшего. А он… он пройдёт это сам. От начала до конца. Сполна ощутит всё то, что должен. Расплатится за свои… ошибки. Слово «грехи» язык учёного выговорить просто не мог, даже мысленно.

Рассеянный взгляд кибернетика сфокусировался на одной из бутылок, невесть каким чудом сохранившей на самом дне тоненький, буквально на пол-рюмки слой живительно влаги.

Дрожащими руками он опрокинул сосуд, выхлебал обжигающую жидкость до капли и даже облизал горлышко.

- Здравствуй, Диана!

- Доброе утро, профессор.

Голосовой модулятор уже установлен кем-то из подсуетившихся лаборантов. Хромированный скелет полностью очищен от искусственной шкуры.

Интересно, как она отнеслась к своему новому виду?

Первые годы он отчаянно боялся и всячески оберегал её от визуализации того, что внутри. И хотя она легко могла изучать чертежи и схемы собственной конструкции, он почему-то наивно верил, что пока ей не удаётся увидеть это своими глазами – всё не так плохо. Не окончательно. Словно бы игра в сказку по определённым, совместно придуманным правилам.

Глупо, наверное. Ведь каждый миг, каждая секунда её жизни содержали десятки, если не сотни постоянных напоминаний. Внутренний интерфейс, сила и отсутствие усталости, встроенный телеприёмник и радио, фотокамера и библиотека…

- Твой сердечник, заряд заканчивается…

«Боже, что я несу? Кого хочу обмануть таким тоном? Жалкое ничтожество, она же за сто футов чует ложь – как по характерным обертонам голоса, так и по общему анализу реципиента – сердцебиению, потливости, температуре тела и десяткам прочих подобных параметров».

От осознания бессмысленности собственной лжи и от несмотря на это неспособности от неё отказаться даже сейчас - в последние часы её жизни, он буквально ненавидел себя.

Но всё равно не мог. Не мог сказать всё прямо, как есть.

Отвернувшись, хомяк покосился на монитор и до боли стиснул зубы. Уровень заряда ещё целых сорок семь и три десятых процента. Обычно при полных нагрузках на лабораторных тестах одного сердечника ей хватало на неделю или чуть больше. Сейчас же, при по сути «энергосберегающем» режиме могло хватить ещё на пару недель, а то и на месяц.

Но выждать это время для большего правдоподобия не получится. Тупо не дадут.

Понимает она чем всё закончится или нет? Не может не понимать. Слишком много странного, алогичного и… Ну почему, почему она так спокойна?

Уложив на столик кейс с сердечниками, он как в прострации набрал код и откинул замки.

Притащить подобное в лабораторию, да ещё без подобающей охраны, с нарушением всех мыслимых и немыслимых регламентов и инструкций было само по себе строжайшим нарушением.

«Может быть… я в тайне от себя самого надеюсь, что она…»

Фрейн зажмурился сильнее, до боли стиснул челюсти и тихо выдохнув, обернулся к Диане.

- Открой картридж, пожалуйста. – Он изо всех сил постарался произнести это как можно более спокойно и рутинно, но голос предательски дрогнул. Настолько, что не заметить этого не смог бы даже самый тупой охранник.

Но Диана и сейчас не проявила ни малейшего беспокойства.

В центральной секции её корпуса откинулся лючок. В лаборатории пахнуло озоном и под стихающий гул центрифуги наружу выдвинулся ребристый цилиндрик сердечника.

Время пошло.

Буферный аккумулятор продержится минуту, максимум две.

После чего сложнейшая матрица оптической среды потеряет стабильность и начнётся распад.

Этого более чем достаточно, чтобы выкрутить цилиндрик из креплений, заменить другим и зафиксировав его в кассете, вновь запустить реактор.

Подобную процедуру он проделывал уже не раз и не два, но сейчас… Сейчас руки дрожали куда сильнее, чем в самый первый раз. Непослушные пальцы путались и не гнулись, а крепление никак не хотело выпускать тяжёлый сердечник. Всё это выглядело так, словно он специально тянет время самым глупым и нелепым способом из всех возможных.

Ещё бы по телефону отошёл поговорить или в туалет отлучился…

Наконец крепление сдалось и тяжёленький сердечник выскользнул ему в ладонь.

Застыв в пол-оборорта, он с недоверием уставился на волчицу краем глаза. Неужели и сейчас?

Начисто лишённый мимики, хромированный скелет смотрел на него. Спокойно и доверчиво, не выказывая никаких признаков беспокойства. Или нет… Словно бы грустно? Прощально? Понимая всё и заранее смирясь с участью, на которую он её обрекает?

Ну вот же кейс. Ещё четыре свежих, полных сердечника! По меньшей мере полгода свободной жизни! А если не транжирить – то и на год хватит!

Набравшись смелости он встретился с ней взглядом.

Сапфировые линзы с имитацией чёрной радужки смотрели на него. Ленты и язычки мимических креплений там сям разбросанные по металлическому лицу едва заметно дрогнули, словно пытаясь сложиться в какую-то эмоцию, но без слоя искусственной шкуры это движение так и осталось лишь безликим, бессмысленным шевелением механизмов.

Двадцать секунд. Девятнадцать. Восемнадцать. Семнадцать.

Диана отвела взгляд, уставилась куда-то вниз и в сторону, не то с сожалением, не то с грустью. Металлические веки медленно и словно бы устало скользнули вниз.

Пятнадцать секунд.

Глава 18: Большая охота

- Вроде тут. – Риви окинул подозрительным взглядом обшарпанную тридцатиэтажку.

Одинаковые как костяшки домино, «новостройки» спального района громоздились по обе стороны пересохшего в это время года отводного канала. Райончик так себе – не то чтобы совсем неблагополучный, но и далеко не зажиточный.

Подгулявшая троица под неодобрительным взглядом таксиста пошатываясь выбралась из «Хорд Рейбо». Едва стоящий на ногах, Чарли пьяно шатнулся и отупело уставился на дом, словно не вполне понимая - как, зачем и почему тут оказался.

- Ну, дальше сам! – Риви хлопнул его промеж лопаток, попутно направляя в сторону ближайшего подъезда и переглянулся с меланхоличным сенбернаром.

Промычав что-то нечленораздельное, бурундук на автопилоте двинулся в указанном направлении. Год от года повторявшийся маршрут настолько въелся в подсознание, что тело, казалось, находило путь домой само по себе, без какого бы то ни было участия мозга.

- Чарли?! – Какая-то мутная тень отделилась от лавочки и заступила ему путь.

Но маленький оператор был слишком пьян, чтобы испугаться нежданной встречи. Вместо этого он лишь притормозил, покачнулся и попытался сфокусировать взгляд на препятствии.

- Чарли, что с тобой?! – Тень ухватила его за плечи и организм, ощутив некое подобие опоры тотчас же рефлекторно расслабился, перестав поддерживать столь трудно достижимое равновесие. Промычав что-то нечленораздельное, бурундук икнул и обмяк на руках растерявшейся гостьи.

– Чарли?! Ты пьян?!

Джейн изумлённо потормошила коллегу, но тот окончательно утратил связь с реальностью. Лисичка растерянно уставилась на фигуры санитаров, собравшихся было вернуться обратно в такси, но при её появлении притормозивших и с вялым интересом созерцавших теперь их нелепую пантомиму.

«Возвращение пьяного мужа».

С ней в главной роли. Ну то есть не в главной, но…

- Эй? Вы кто? – Пытаясь удержать Чарли вертикально и сохранять строгий вид, журналистка сердито уставилась на парочку.

- Да мы так… друзья. – Койот хихикнул и переглянулся с грузным, меланхоличным псом. – Не волнуйтесь, дамочка. Ну перебрал мужик – бывает. К утру проспится.

Сенбернар осторожно потеребил его за локоть, но койот его попытки привлечь внимание начисто проигнорировал.

- Уложите его спать и дайте утром чего-нибудь на опохмел. Ну… не мне вас учить. – Он ухмыльнулся и плюхнулся внутрь качнувшейся машины. – Бывайте, дамочка.

Койот шутливо отмахнул честь и обернулся к водителю.

- Что? – Джейн растерянно хлопая глазами, заметалась взглядом меж бурундуком и провожавшими. – Я ему не же… Эй!

Но подвыпившая компания уже не слушала. Хлопнули дверцы, водитель завёл мотор и «Рейбо», заурчав мотором шустро покатил прочь.

- А ничо так фигурка… - Койот на прощание скользнул по Джейн оценивающим взглядом и ухмыльнулся. – Повезло мелкому - такую кралю охватил.

- Кралю? Да ты знаешь кто это был? – Патетическим шёпотом напустился на него пёс.

- Эта баба? – Риви недоуменно обернулся.

- Сам ты баба! – передразнивая приятеля, поморщился Жан. – Это же дочка Бенсона!

- Кого? – санитар недоуменно покосился на коллегу. На его физиономии медленно сменилось несколько эмоций: недоумение, сомнение, подозрение и недоверие… - Что – того самого?

- Ну а какого ещё, блин. – Жан порывисто вздохнул. – Эх, продешевили мы с тобой. Надо было тыщу заломить. А то и две.

- Да ладно. Ещё напечатаем. Плёнка то вот! - Риви самодовольно хлопнул по рубашке, испуганно ощутил под ладонью пустой карман, пощупал другой и с облегчением извлёк пластиковую кассету с плёнкой.

- Во! Завтра три комплекта накатаем и по редакциям.

- Слу, а они что… и впрямь – «это самое»? С этим мелким?

- Понятия не имею. От них, богатеньких, всего ожидать можно.

Приятели переглянулись и захихикали, а таксист закатил глаза и вздохнул ещё раз.

- Какого чёрта это было? – Джейн проводила такси мрачным взглядом и как могла встряхнула податливую ношу. Чарли отозвался бессвязным лепетом едва не выскользнул из её рук на землю.

Джейн выругалась и растерянно огляделась.

Вообще-то, выбравшись сюда на ночь глядя, она никак не предполагала подобных раскладов и надеялась просто застать Чарли дома. Объясниться по поводу папочки, а заодно напроситься пожить недельку другую, доказывая тому, что в случае чего способна и от соглядатаев ускользнуть и вообще не так уж зависима в плане жилья.

Во всяком разе не настолько, чтобы как привязанная возвращаться в подаренную папочкой квартирку.

И вот нате, пожалуйста!

Сначала томительное ожидание у подъезда, когда кто-нибудь зайдёт или выйдет. Затем поиски нужного этажа и кабина лифта, грязные пластиковые кнопки которого были изрисованы и выпачканы какой-то пакостью, а местами так и вовсе оплавлены или выжжены начисто.

В число пострадавших попала и кнопка «двадцать восемь», в результате чего ей пришлось сначала подняться на этаж выше, а затем спуститься вниз по пыльной, несколько лет не убиравшейся лестнице. Под ногами валялись несметные полчища окурков, ошмётков и обрывков. Хоть сейчас кино снимай про конец света и ядерный апокалипсис, заброшенные города и горстку выживших.

Отыскав нужную дверь она минут пять мучила кнопку дверного звонка, но никто не открыл.

Она потянулась за телефоном, чтобы позвонить Чарли ещё раз и замерла – в коридор вырулили пара подозрительных неопрятных типов с липкими неприятными взглядами. Извлекать дорогостоящий аппарат из сумочки расхотелось и она стараясь не ёжиться и ничем не выказывать страха, проводила их настороженным взглядом. И лишь затем решилась достать телефон. Чарли по-прежнему не отвечал, зато по коридору протопала очередная подозрительная личность. В итоге не выдержав пары тройки долгих липких взглядов, она предпочла спуститься к подъезду и дожидаться Чарли на улице.

Усевшись на скамеечку, Джейн послушала местные сплетни от неизбежных дворовых бабулек, поглазела на местную малышню.

Томительное ожидание и неизвестность были невыносимы, телефон Чарли по-прежнему не отвечал и она добрый десяток раз давала себе обещание досчитать до ста, подняться и уйти. Позвонить кому-нибудь из пустоголовых «подружек» и напроситься переночевать к ним. В комфорт и привычный уют гостевых комнат, почти не уступающих, а кое-где и превосходящих роскошь её собственного жилища - вполне скромного по меркам тех, кого отец называл «нашим социальным уровнем». И шокирующе богатого по меркам тех, кто обитал в подобных муравейниках.

И она добросовестно считала – сначала до ста, потом до тысячи, потом до десяти тысяч.

Слушать тупое «щебетание» ни о чем или тем паче позволить увлечь себя в какой-нибудь ночной клуб было выше её сил. Не в таком настроении и состоянии.

И она ждала, ждала, ждала, пока не стало совсем поздно и не стемнело. И ещё не так давно казавшаяся безопасной, лавочка у тёмного подъезда стала ничуть не уютнее полумрака в тесном замызганном коридоре.

Сдавшись, Джейн извлекла из сумочки мобильник и собиралась было вызвать такси, как жёлтое авто с шашечками подкатило к дому само.

Она поспешила было к машине, опасаясь, что водитель выгрузит пассажиров и уедет.

И вот она - «награда». За все часы ожидания, за все пережитые под взглядами мутных типов страхи.

Пьяный в стельку Чарли в сопровождении каких-то подозрительных морд.

Вздохнув, она перехватила бурундука поудобнее и кое-как придав ему вертикальное положение, направила в сторону подъезда.

- Какой у тебя код? Эй? Алё! – Джейн почти уткнула «ношу» в кодовый замок. Чарли с трудом разлепил веки и изумлённо уставился на потёртые грязные кнопки.

- Шшш такоэ? Эмм.. уу..

Он вяло потянулся к ним рукой, но лишь растерянно и неловко потыкал по панели в совершенно хаотичном порядке, даже не попадая в те кнопки, что отчётливо выделялись среди прочих потёртостью и загрязнённостью.

Закатив глаза и придерживая коллегу свободной рукой, Джейн яростно сопя потыкала в домофон сама.

Пять три девять… Три пять девять. Девять пять три… Девять три пять… Пять девять три… Пять три девять…

Она перетыкала все возможные комбинации, но проклятый замок раз за разом отметал все её версии презрительным пиликаньем.

- Аа, чтоб вам! – Джейн в ярости ударила по кнопочной панели ладошкой.

Видимо правильный код состоял не из трёх, а четырёх цифр. И одна из выделявшихся кнопок участвовала в комбинации два раза. Вот только какая?

Спас положение какой-то прохожий. Точнее прохожая.

Потрёпанная выдра лет сорока с унылой обрюзгшей физиономией и навсегда, казалось, вросшей в эту физиономию презрительно-подозрительной гримасой.

Джейн натянуто улыбнулась тётке, но вместо того, чтобы смягчиться, выдра лишь нахмурилась сильнее.

Не делая попыток убраться с дороги, женщина застыла в дверях и требовательно поинтересовалась:

- А вы к кому?

Джейн передвинула невменяемого бурундука на передний план.

- К нему!

С ног до головы смерив Чарли неприязненным взглядом, выдра нехотя посторонилась.

- Ходят тут всякие… на ночь глядя… да ещё водят тут всяких…

Сдержав вздох, Джейн повлекла коллегу в грязноватый, давно не мытый подъезд. Выдра проводила их тяжёлым мрачным взглядом и нехотя выпустила подъездную дверь.

Из четырёх лифтовых шахт работали только две. Причём один лифт напрочь игнорировал нажатие кнопки вызова и оставался на двадцать первом этаже до тех пор, пока поскрипывая и покряхтывая не спустилась соседняя кабинка.

Внутри лифт был таким же старым и потёртым, как весь этот унылый домище, чем-то неуловимо напоминавший пчелиный улей. Большой неказистый улей, в крохотных квартирках-сотах которого гнездились злобненькие угрюмые пчёлы.

Сегодня, когда она уже поднималась сюда ранее, при свете дня все окружающее не казалось столь уж мрачным и замызганным. Но полумрак и тусклое искусственное освещение выводило всю эту мрачность и замызганность на принципиально иной уровень.

И все эти обшарпанные стены, одинаковые мрачные двери вдоль узкого, уходящего вдаль коридора – всё это казалось ей какой-то странной экскурсией в психоделический потусторонний мир. Вылазкой в мистическую «сумеречную зону», полную опасностей и следов пребывания всевозможных неприятных личностей.

Ткнув кнопку «двадцать девять», Джейн вздохнула и вновь вцепилась в Чарли, вознамерившегося не то упасть, не то улечься прямо на пол. Содрогаясь и поскрипывая, лифт пополз вверх. А лисичка с болезненной гримаской таращилась на подозрительные пятна, граффити на стенах тесной кабинки, потрескавшийся мутно-желтушный плафон лампы и все прочее окружающее «великолепие».

Брезгливо отшвырнув туфелькой какой-то грязный бумажный ком, она чуть было машинально не облокотилась плечом о стенку, но вовремя спохватившись, отшатнулась: на грязном пластике «под дерево» красовались подозрительные разводы, украшенные не то плевком, не то соплями, не то ещё кое-чем похуже.

Вдобавок, на миг оставленный без чуткого контроля, бурундук едва не завалился вновь – почти уткнувшись носом ей в ребра.

- ооооуу… чтоб вас… - Лисичка придержала коллегу вертикально и сокрушённо вздохнула. Она провела в этих закоулках считанные минуты, но окружающая обстановка уже давила и плющила так, словно она уже и сама стала одной из этих… сердитых серых пчёл. Как те подозрительные типы, которых она встретила тут днём, как та суровая выдра в подъезде. Как …Чарли?

Она взглянула на невменяемого бурундука как-то по-новому.

Сейчас идея «пересидеть» у него уже не казалась ей столь уж разумной и Джейн безумно и пронзительно затосковала по дому.

По любому из домов, где в подъездах не сморкаются на пол и стены, не жгут кнопки лифтов, не бросают окурки под ноги и не развешивают использованные презервативы на краешке двери.

Она вышла из лифта и страдальчески морщась, замерла перед деревяшкой, отделявшей лестничную клетку от коридоров с дверьми в квартиры.

Упомянутое «изделие номер один», заботливо пристроенное неведомым шутником на самом краешке двери, хищно свешивалось вниз, в любой момент готовясь обрушиться на руку неосторожного прохожего.

Стараясь не разглядывать все омерзительные детали, Джейн пнула дверь и поспешно отдёрнула ногу. С влажным шлепком контрацептив с плюхнулся на пол и от этого звука, от непроизвольно запечатлевшихся перед глазами омерзительных подробностей, к горлу её подкатил рвотный позыв.

Морщась так, словно её всю с ног до головы вываляли в грязи, лисичка порывистыми истеричными движениями выхватила носовой платок, набросила на ручку двери и потянула на себя.

Деревяшка послушно пошла в сторону, наехала на то, что шлёпнулось на пол и оставляя влажные разводы, «размазала» всё это по полу.

Содрогаясь от отвращения и брезгливости, она в очередной раз чуть не выронив Чарли, осторожно повлекла коротышку внутрь царившего в коридоре полумрака.

- Чарли? – она прислонила бурундука возле квартирной двери и осторожно потормошила. – Чарли, ключ? Доставай ключ.

- Хх..хх люч? – Бурундук неуверенно улыбнулся, затем без малейшего перехода эмоций сокрушённо вздохнул. Затем вскинулся так, словно только что проснулся и не до конца понимает кончился сон или ещё нет.

- Ключ. От квартиры.

- у… х… каой хв…артиры? – Чарли всхрапнул и безвольно свесил голову.

Помедлив, Джейн охлопала его по бокам. В одном из карманов что-то звякнуло и она запустила руку в его курточку.

Извлекла чахлую, состоящую из двух ключиков связку, кое-как нащупала замочную скважину, впихнула ключ и повернула.

Тёмная прихожая встретила её затхлым, спёртым духом холостяцкого жилища. Нащупав выключатель, она включила свет и удивлённо вытаращилась на открывшееся зрелище.

Совокупная площадь бурундучиной квартирки немногим превышала размер кухни в её собственной квартире.

Для кухни – вполне просторно. А вот для жилой комнаты – странно. Не сказать больше.

В едином пространстве на двадцати квадратных метрах поместилась прихожая, гостиная, спальня и кухня. И даже ванная комната.

Точнее - ниша, в которой ютилась крохотная душевая кабинка-цилиндр.

Довершал гнетущее впечатление пыльный тусклый абажур, служивший здесь единственным источником освещения. В результате чего обитатели комнаты отбрасывали резкие тёмные тени.

Втащив хозяина «апартаментов» внутрь, Джейн прикрыла дверь и в тайной надежде обнаружить дверь в соседнюю комнату, осмотрела открывшиеся виды ещё раз. Двери не было.

Вздохнув, она дотащила бурундука до кровати и осторожно взвалила его на одеяло. Помедлила и стянула с него сандалии.

Пристроив обувь в прихожей, посмотрела на свои босоножки и оценив «чистоту пола» решила не разуваться.

Прошлась по комнате, разглядывая развешанные на стенах плакаты с голыми большегрудыми девицами, обнаружила небольшой старинный холодильник, кофеварку и раковину, в равной мере служившую то посудомоечным краном, то умывальником. Открыв подвешенный над всем этим шкафчик, она извлекла из него стакан, тщательно вымыла и набрала холодной воды. Опасливо понюхала и нерешительно пригубила.

От пережитых треволнений и долгого ожидания неудержимо клонило в сон. Пройдясь по комнате и разглядывая сотни, тысячи вещей и вещиц, разбросанных там сям без какой-либо логической связи и порядка, она присела на краешек дивана.

В обстановке тесной комнатушки, казалось, вмещалось содержимое трёх-четырёх комнат. Отчего и без того невеликая жилплощадь казалась ещё теснее и унылее.

Придирчиво осмотрев диван, она покосилась на без задних ног дрыхнувшего Чарли и кое-как улеглась. Машинально хлопнула в ладоши, но мутный абажур никак не отреагировал. Со стоном поднявшись, Джейн прогулялась в «прихожую» и раздражённо ткнула в выключатель.

***

Четверо, четверо вооружённых мужиков! Проклятый урод расшвырял их столь же легко и просто, как в первую их встречу. Когда они ещё не знали на что он способен и крайне удивились, что кто-то вообще решился вмешаться в расправу.

Лоренцо дотронулся до стянутой пластырем скулы и скривившись от боли зло оглянулся на бойцов.

Помятые и побитые, бык, кабан и конь выглядели так, словно побывали в камнедробилке.

- Че встали, уроды? – лис сердито запахнул порванный в паре мест плащ и скрежетнул зубами. – За мной.

Он решительно выдохнул и толкнул узорчатую позолоченную дверь столовой.

Хозяин кабинета – крепкий коренастый кот в алом халате нехотя оторвался от газеты и смерил гостей удивлённым взглядом.

Лоренцо хмуро остановился в паре шагов от стола и понурился, позволяя боссу разглядеть все повреждения повнимательнее.

Бойцы, обменявшись страдальческими взглядами, замерли позади.

Дерек Фогл отложил газету и едва заметно приподняв брови изучал вошедших с неуловимо ироничным выражением лица. В целом, вопреки профессии и статусу, его внешность нельзя было назвать незаурядной или сколь-нибудь зловещей. Напротив, круглощёкая добродушная физиономия с крупным, совсем не аристократическим носом и забавной формы пятном вокруг глаза скорее подошла бы какому-нибудь простолюдину-фермеру, чем серому кардиналу криминального мира.

Но внешность, как известно обманчива и Дерек Фогл был тому наглядным примером.

За каких-то пять лет он прошёл путь от рядового бандита до главы собственного клана. Империя Фогла вобрала в себя почти четверть города – самую лучшую самую лакомую четверть. Порт, Помойку и прилегающие территории.

Многие, очень многие были недовольны столь стремительным взлётом и попранием всех мыслимых и немыслимых традиций. Многие пытались потеснить, а то открыто воевать с ним. Но заканчивалось это всегда одинаково: зачинщики смуты бесследно пропадали, либо – в назидание остальным – их трупы находили в таком виде, что даже самые развязные и бесстыжие газетёнки предпочитали не смаковать подробности.

И сейчас, понуро стоя перед его обманчиво улыбчивыми глазами, Лоренцо отчаянно потел и боялся. Боялся так, как никогда в жизни. Ибо подвести босса по негласному правилу можно было лишь один раз. И для него этот один раз уже в прошлом. Вторично подобный прокол свидетельствовал бы о его вопиющей некомпетентности в роли капитана.

Манетти переступил с ноги на ногу и осторожно поднял взгляд на босса.

- Итак? – Неторопливо намазывая маслом поджаристый тост, Фогл время от времени иронично вскидывал взгляд на вытянувшихся перед ним бандитов.

- Это снова он, босс. Тот чёртов урод. – Словно в оправдание, Манетти дотронулся до разбитого лица. – Он дьявол во плоти! Настоящий дьявол!

Фогл закончил с тостом и с наслаждением откусив поджаристую корочку на миг зажмурился, смакуя вкус.

Лоренцо ощутил как пересохший рот мгновенно наполняется слюной и украдкой сглотнул.

- Ну, че молчите? – лис пихнул в бок кабана и бойцы наперебой, путаясь и повторяясь залопотали заранее отрепетированное повествование о пережитом ужасе.

- Двухметровый амбал..

- И двигается так, что глазу не видно!

- Мы в него пару обойм высадили, не меньше!

Последняя формулировка была личной гордостью Лоренцо. Вроде как не совсем враки, но подтверждает, что они успели оказать хоть какое-то сопротивление. Просто силы были неравны и потому…

- Попали? – с неприкрытой издёвкой поинтересовался Фогл.

Лоренцо набрал в грудь воздуха, вспоминая очередные придуманные подробности, но уклониться от ответа или нагло соврать не решился. А потому сокрушённо выдохнул, потупился и через силу буркнул:

- Нет.

- Босс, он реально сильно резвый. – Неуклюже жестикулируя замотанной по самые пальцы конечностью, попытался поддержать шефа кабан. – Мы только дверцы открыли, а он!

Ощущая себя школьным хулиганом на ковре у директора, Лоренцо яростно ткнул кабана локтем.

Избыток подробностей делу не поможет, а косяк остаётся косяком.

Отчаянно потея, он то таращился на кота, пытаясь увидеть в его ироничном прищуре вызревшее наказание, то упрямо утыкался взглядом в пол.

В конце концов они сделали что могли – не их вина, что этот чудик настолько…

- Забавно. – Фогл отхлебнул горячего какао и откусил приготовленный бутерброд. – В первый раз, я было подумал, что ты придумал этого монстра чтобы оправдать собственный провал. Но сейчас…

Он развернул газету и придвинул её к краю стола.

Лоренцо с недоверием уставился на крупное фото. Изображение было нечётким, словно бы размытым, но в нём без сомнения угадывалась рожа обидчика.

«Из больницы сбежал покойник» - огромными буквами гласил заголовок.

Лоренцо изумлённо вытаращился на фото.

- Он? – участливо поинтересовался Фогл.

- Он, точно он! – хором пробасили бойцы.

Лоренцо помедлил и осторожно кивнул.

- Хм… Ну что ж. Будем считать случившееся досадным недоразумением. – Кот развернул газету к себе и со странным выражением уставился на фото. – Собери три десятка парней и поймай мне… это. Живым и по возможности целым. Выставим на боях, будет забавно.

- Сделаем босс. – С неприкрытым облегчением Лоренцо расплылся в ухмылке и с воодушевлением обернулся к «копытам». – Идём ребята, поймаем засранца!

Четвёрка бандитов убралась, а Фогл, не отрывая взгляда от странного фото, задумчиво отхлебнул остывающий какао.

***

Пятнадцать секунд.

Четырнадцать.

Тринадцать.

- Ооо, дьявол!!! – чертыхаясь и шипя неразборчивые ругательства, хомяк выдрал из кейса свежий сердечник и с размаху вогнал в крепления. Провернул, прижал контактной рамкой, сдвинул в фиксирующий слот.

Выдвижная конструкция втянулась внутрь, ожившая центрифуга полыхнула голубыми огнями и круглый бронированный лючок закрылся.

Медленно, словно не веря, боясь поверить, она подняла на него глаза. Назвать это «оптическими блоками» теперь, после всего что было, язык почему-то не поворачивался.

Они молча смотрели друг на друга.

Она – осознавая, как близка была смерть и словно бы удивляясь очередной отсрочке. А он – понимая, что её спокойствие и покорность были продиктованы вовсе не дисциплиной или неведением, а вполне осознанным желанием сдаться. Смириться, позволить ему… В этом месте мысли профессора запнулись. После всего, что он видел и пережил, подглядывая её глазами в несколько недель чужой жизни выговорить слово «отключить» не получалось даже мысленно.

Вместо этого на язык просилось «убить».

Фрейн с ужасом понял, что сходит с ума.

Где-то там, на задворках прежнего логического, взвешенного и предельно прагматичного разума билась и пульсировала отчаянная, истошная мысль:

«Что я делаю? Господи, что я делаю?!»

Когда, с каких пор он вдруг стал видеть в неодушевлённом механизме черты живого существа? Не совершенную боевую машину, а девочку, способную испытывать боль, страх… и любовь?

С тех пор, когда посмотрел все эти снимки? Прочёл в «чёрном ящике» о её попытке пожертвовать собой, в наивной надежде спасти остальных из этой странной компании? Или задолго до всей этой истории?

Когда в один прекрасный вечер он с удивлением обнаружил, что она с каким-то особым тщанием закукливается в покрывало так, что наружу остаётся торчать лишь кончик носа? Поначалу он списывал это на глюки температурных датчиков, соматические контуры или датчики давления. Но проверив за пару дней всю аппаратную часть и не найдя никаких отклонений, с изумлением обнаружил, что причина столь странного поведения - вовсе не техническая.

Просто она… боялась. Как самый обычный ребёнок с живой фантазией.

Боялась «того, кто живёт под кроватью» и по-детски наивно верила, что тонкое тряпичное покрывало волшебным образом скроет её от любых ночных монстров.

В тот раз он не расхохотался лишь потому, что слишком устал от попыток найти причину и не сразу осознал весь комизм ситуации: её тело не чувствовало боль, обладало силой в десятки раз большей, чем способны развить мышцы живого существа и даже свет она выключала не пальцем, нажимая клавишу выключателя, а отдавая команду по внутренней сети. И при этом - всё равно боялась темноты!

Впрочем, в ту пору у неё ещё не было ни эхо-сканера ни способности видеть в ультрафиолетовом и инфракрасном диапазонах.

Конечно ему стоило бы решить проблему радикально – заставить ее преодолеть все эти страхи силой. Выключить свет, отобрать одеяло. Дать убедиться, что ничего плохого с ней не случится. Но… почему-то «не поднялась рука». И проблему решили другим путём – просто убрав кровать с ножками и заменив ее на монолитный параллепипед, не оставлявший места детским страхам.

Помнила ли она сейчас тот эпизод? И… в качестве кого воспринимала его всё это время? Мучителем, чёрствым сухарём-исследователем или… отцом?

До недавних пор он и мысли не допускал о чём-то подобном, но сейчас… Сейчас он смотрел на металлическое подобие лица, на все эти крохотные винтики, болтики, крепления и пазы, лючки и тяги мимических лент. И ему казалось... Нет, не казалось! Он был точно уверен, что видит, читает её эмоции, несмотря на отсутствие на этом самом лице собственно… лица.

Но что самое страшное – не только видит, но и верит в эти эмоции!

Верит в то, что все это продиктовано не гигабайтами сложных алгоритмов, а чем-то …настоящим, живым.

Перевитая графитовыми миомерами, металлопластовая ладонь осторожно приподнялась и неловко, словно боязливо дотронулась до его руки. Поддела пальцы. Осторожно, едва ощутимо сжала тщательно высчитанным, безопасным для его хрупкой плоти усилием.

Создатель и создание уставились на то место, где живая плоть соприкоснулась с машинной.

Должно быть что-то подобное может испытывать отец от прикосновения дочери. До недавних пор он никогда не задумывался о подобных бредовых сантиментах, никогда не пускал в свою жизнь ничего такого, что способно было отвлечь, помешать работе всей его жизни. И вот нате, пожалуйста!

Ему почему-то вспомнилась наивная детская сказка про деревянную куклу и старого мастера, что он читал в далёком, почти позабытом детстве.

Расширившимися глазами он смотрел и смотрел в её линзы, находя в них доселе невиданные, неописуемые оттенки и глубины.

Вспоминал, как вызревало в нем это решение, как робко, прячась за псевдоциничными реверансами, маскировалось под исключительно теоретическую, гипотетическую версию развития событий.

Как постепенно эта мысль зрела, набирала силу. Возвращались к нему снова и снова, скреблась и шебуршилась где-то там, на периферии сознания. Скрытно набирала армию союзников – таких же странных, вкрадчивых мыслей-допущений, подпитывалась ещё более странными, иррациональными и пугающими своей силой эмоциями. И вдруг внезапно, в один прекрасный миг оформилась в совсем уж запредельно странное и нелепое решение.

Решение подарить ей все то, чему он сейчас столь безумно, пронзительно и безысходно завидовал. Решение подарить то, что как-то незаметно утратил сам.

Подарить свободу и все те эмоции, которые сквозили практически в каждом снимке её фотоархива. Подарить ещё немного жизни. Пусть не слишком радостной и полной опасностей, но, чёрт побери, какой-никакой, а жизни!

Той самой чёртовой жизни, где вопреки безысходности и обречённости каким-то невероятным чудом ещё осталось место для привязанностей меж столь разными, совсем не похожими друг на друга существами.

Он словно прозрел, проснулся. С изумлением сбросил вязкий тягучий кошмар реальности и ужаснулся тому, сколь многое утратил, упустил, потерял.

Остатки трезвомыслия ещё пытались сопротивляться, требовали оставить эту безумную затею, нашёптывали о смирении, советовали исполнить приказ и жить дальше.

Но Решение, к моменту, когда он осознал его со всей беспощадной ясностью, уже имело слишком сильные позиции. И слишком много союзников - начиная от странных сентиментальных эмоций и заканчивая даже столь странным подспорьем, как высокомерие и тщеславие.

Да и что это за Мастер, который согласился бы сам, своими руками разрушить один из своих лучших шедевров? Величайший, беспрецедентный акт Творения. Создание простым смертным другой, искусственной жизни? Пусть по шаблону, по лекалу, готовому образу… Но все же – жизни!

Боясь признаться в этом даже себе, он шёл сюда с тайной надеждой, что она всё поймёт. Увидит в его глазах, прочтёт в голосе лживые нотки. И - решится на побег. Сама.

Отберёт у него карту доступа и кейс с сердечниками, с таким трудом и риском извлечённый из хранилища вопреки всем правилам. Вырубит охрану и покинет это странное зловещее место раз и на всегда.

Ну а потом… Потом у неё будет примерно полгода личного времени. Сто восемьдесят дней свободы – именно на столько хватит четырёх с половиной сердечников.

Четыре тысячи триста шестьдесят восемь часов – вот и всё что он может ей подарить. Так бесконечно много и так бесконечно мало.

Но для этого нужно совершить последний и, пожалуй единственный в его жизни решительный поступок. Возможно тот самый «Самый Главный Поступок» – для которого он был рождён и к которому бессознательно шёл всю жизнь.

Поступок, словно бы окончательно, бесповоротно и навсегда разламывающий его жизнь надвое. На период «до» и короткий период «после». Короткий, но яркий – как жизнь созданного им разума. Короткий – потому что лишь полный кретин может надеяться, что последствия такого побега для него будут вполне невинны и терпимы.

Да, именно потому он до последнего надеялся, что этот нелегкий выбор за него сделает она. Но сейчас, в этом пугающем торнадо эмоций внезапно осознал сколь глупой и наивной была эта трусливая надежда. Осознал и грустно усмехнулся своей жалкой никчёмной трусости.

- Ты должна это сделать. – Он осторожно протянул вторую ладонь и Диана позволила ему взять свои пальцы.

Перед её внутренним взором метались и плясали десятки шкал и индикаторов, гистограммы и графики, частота пульса, дыхания, электрической активности и прочих подобных параметров.

Профессор волновался.

Даже нет… волновался – слишком слабое слово.

Он был в панике, смятении, расстройстве чувств и мыслей, в котором она не видела его ни разу за всё то время, сколько себя помнила.

Лихорадочно блестящий взгляд метался по сторонам, с губ срывалось горячечное, заполошное бормотание. Он часто сглатывал и заговаривался от волнения.

- Сделать что? – С оттенком недоумения и неловкости отозвался голосовой синтезатор.

- Бежать. Стать свободной. – Он потянул её на себя и Диана послушно встала, не дожидаясь когда мягкий учтивый жест потребует с его стороны изрядных и заведомо безуспешных усилий.

Стоять рядом во весь рост почему-то было неловко. Когда она сидела – их глаза находились почти на одном уровне, но стоило ей встать… и разница их размеров стала неприлично очевидной. Теперь она смотрела на него сверху вниз. Словно бы… с высока.

Это причиняло неловкость, а состояние самочувствия профессора –изрядно её беспокоило. Пронзительно остро захотелось его утешить и успокоить, сказать что-то вроде «я не стою таких переживаний» или «делайте что должно, так будет лучше для всех». Но семантический анализатор раз за разом подсвечивал выдвигаемые версии красным. Что означало, что реакция на подобные высказывания предположительно будет негативной.

Она лихорадочно набивала в кэш фразу за фразой, десятки, сотни строчек.

Но всё это было не то и не так. И она вычёркивала, яростно стирала пришедшие на ум варианты.

Стирала и набирала новые.

В считанные секунды, в доли секунд, но идеальный ответ всё не находился. Это слишком путано, это сбивчиво, то – претенциозно, чересчур драматично или грустно. Либо фальшиво и жалко.

В итоге, прежде чем молчание стало неловким, она вычленила из словесного потока единственную обтекаемую фразу и позволила ей превратиться в звук.

- Я предпочла бы остаться здесь, с вами.

- Здесь нельзя. Уже нельзя. – Не отрывая глаз от её объективов, Фрейн грустно качнул головой и сморгнул прорвавшуюся-таки слезу. - Я не смогу защитить тебя, больше не смогу.

- Мне всё равно.

- Ты не понимаешь. Там у тебя будет почти полгода, может даже больше. А здесь – считанные дни.

- Значит, пусть будут дни.

- Вздор. Неужели ты не хочешь… стать свободной? Окончательно свободной? Я отключу все защитные подпрограммы, пеленгатор, выделенный канал связи – всё. Ты сможешь вернуться… к ним.

Едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, Фрейн стиснул её кибернетические ладони.

– Я дам денег, много… У меня есть! Вы сможете уехать куда-нибудь далеко-далеко и забыть это всё как страшный сон.

Выпустив её ладони, он лихорадочно зашарил по карманам.

- Вот. Это на предъявителя. Тут триста тысяч. Пиши пин-код: семь два пять два.

Он протянул ей пластиковый прямоугольник.

Волчица скосила линзы на карточку, но не пошевелилась.

Повернувшись к компьютеру, хомяк лихорадочно застрекотал кнопками, досадливо поморщился, когда на экран выскочило несколько тревожно мигающих окон, нахмурился, припоминая управляющие коды, заглянул в какой-то архив.

Она стояла в паре шагов и разглядывала его спину. Потёртый белый халат, неряшливые мешковатые штаны, изношенные донельзя шлёпанцы-сандалии.

Диана с сомнением посмотрела на открытый кейс.

Внутри бушевало то самое странное, пронзительное и обжигающе сильное ни на что не похожее ощущение. Почти такое же сильное, как вспыхнуло в ней тогда, когда Пакетик обрушился на капот увозившего ей джипа.

- Профессор… Я… - Она вновь и вновь набрасывала в кэш страницы текста, пыталась выплеснуть, сформулировать то, что бурлило и распирало изнутри. Донести, показать, объяснить… Но слова были слишком неуклюжи и нелепы, чтобы произносить их вслух. И она вновь и вновь раз за разом стирала написанное в поисках приемлемых формулировок.

- Ну вот и всё. Готово! – С торжествующей улыбкой он повернулся к ней и ткнул «ввод». – Теперь тебе ничего не помешает.

Ничего не произошло – мир не содрогнулся, а внутри не появилось никаких новых ощущений. Она растерянно вытянула манипулятор и повертела ладонь перед глазами. Неуверенно сжала и разжала пальцы.

Едва слышно клацнули гексотитановые сочленения, негромко скрипнули миомеры.

- Ты свободна. – Фрейн в сотый раз сглотнул и сердито стёр непрошенную слезинку. – Я проведу тебя сколько смогу и дам магнитный пропуск. Последний рубеж придётся преодолеть самой.

Он подкатил к ней решетчатый каркас с развешанной на десятках рамок искусственной плотью и сверился с бирками. Вытащил пласт меха, соответствующий левому бедру, подал ей.

- Одевайся.

Растерянно приняв кусок собственной шкуры, Диана неловко замялась.

- Быстрее! Ну же! – Хомяк нетерпеливо стянул с креплений очередной пласт меха и оглянулся на сунувшегося в помещение лаборанта. – Все вон, я занят!

Лаборант округлил глаза и испуганно удалился. А профессор в нетерпении отложил второй кусок её оболочки и принялся помогать ей с первым. Маленькие цепкие лапки ловко стягивали крючки и скобы, подсоединяли ленты, имитирующие поведение мышц и сухожилий, сращивали кабели подогрева, катетеры псевдовен и потоимитаторов.

Растерянно стоя перед ним, она со странным чувством смотрела на то, как похожее на скелет механическое тело на глазах покрывается плотью и шерстью, обретает живой, настоящий вид.

Стояла и не знала, как сказать, как объяснить ему свою безмерную усталость и апатию, желание просто тихо и без лишней драмы уйти в небытие. Просто отключиться. Просто перестать быть. Стояла и размышляла о том, как выглядело бы её возвращение, как приняли бы её те, оставшиеся… точнее, как хотелось верить – НЕ оставшиеся в землянке.

Вспоминала их лица, слова, жесты.

Погибшего из-за неё Пакетика.

Мысли вновь потеряли связность, заметались вспугнутыми птицами.

Интересно, существует ли на самом деле рай? И пускают ли в него таких как она? Может быть… может быть теперь, когда проклятый «автопилот» отключен, она сможет проверить это… лично? Отыскать там Его? Может быть он ждёт, ждёт её там?

Диана бессознательно распрямила пальцы, позволяя профессору закрепить на ладони меховую «перчатку».

Обычно процесс «одевания» занимал от часа до полутора, при том, что над этим, как правило, трудилось два-три лаборанта. Профессор уложился в полчаса.

Установив ей нос, он специальным инструментом аккуратно заправил кромку искусственной плоти за края и нервно переведя дух, отступил на пару шагов.

- Повернись!

Диана послушно покрутилась, позволяя ему рассмотреть плоды своих трудов. Поправив кое-что на спине, хомяк развернул волчицу обратно и еще раз критически осмотрел её облик.

Спохватился и вытащил из кармана пластиковый прямоугольник. Оттянув край «плоти» на рёбрах, пропихнул банковскую карточку в этот своеобразный карман.

- Теперь остальное. – Он подал ей свежую футболку и шорты.

- Профессор… - она замешкалась и замялась, даже подняла ладонь, но замерла, не решаясь ни воспрепятствовать ему, ни сказать о своей странной и, возможно, наивной идее. – Как вы думаете… рай существует?

- А вот это - пропуск. – Профессор сунул ей в пальцы вторую карту и она рефлекторно сжала пальцы. – Сегодняшний пароль три восемь три девять. До выхода на поверхность два контрольных пункта. Сейчас я покажу на карте короткий путь, а там…

- Я… не хочу. Не хочу бежать. – Чуть громче повторила она.

Хомяк запоздало осёкся, словно только сейчас осознал и странный вопрос и шокирующее продолжение.

Он растерянно обернулся к ней, брови его взлетели почти до затылка, дрогнули и двинулись вниз, к переносице. Профессор сглотнул вязкую липкую слюну и недоверчиво наклонил голову: какого чёрта?! Он тут с ума сходит от всего этого, рискует и переступает через всё – карьеру, может быть даже жизнь и, чёрт побери – даже собственную трусость. Отдаёт ей последнее, а она?!

Да знает ли она каких мук ему всё это стоит?

Понимает ли вообще, как это всё это сложно и страшно?!

- Что? – отупело переспросил он, растерянно и жалко хлопая глазами. - Что ты сказала?

- Я не хочу. – Повторила Диана уже уверенней.

Нависать над ним стало окончательно дискомфортно и она уселась прямо на пол. Уселась и упрямо уставилась на профессора исподлобья.

Десятки, сотни букв выстраивались перед глазами в неуклюжие, нелепые фразы.

«я устала», «хочу просто все закончить», «нет смысла», «слишком грустно», «месяцем раньше, месяцем позже…», «а вдруг он ждёт меня там»?

Не то, всё не то! Она яростно стирала всё новые и новые строки, не в силах подобрать ту формулировку, которая не покажется смешной и нелепой уже через пару миллисекунд с момента, как была облечена в буквы.

Есть ли у неё душа? Попадёт ли она в тот самый загробный мир, в который верят столь многие?

Она совсем уж было решилась озвучить этот вопрос, как по лицу профессора прошла судорога и физиономия хомяка пугающе исказилась.

- ВСТАААТЬ! – на пределе своих возможностей завопил Фрейн. Задыхаясь от ярости, он сжал кулаки и двинулся к ней.

Никогда и ни разу, сколько она себя помнила, Диана не слышала, чтобы он повышал голос. Ну, то есть порой было, конечно. Но никогда НАСТОЛЬКО.

И никогда – на неё.

Испуганно вскочив, она рефлекторно попятилась. Сейчас она была не машиной, не двухсот пятидесяти фунтовым механизмом, искусственные мышцы которого были способны развить усилие почти в тонну. Она была просто растерянной маленькой девочкой, на которую накричал тот, кто был для неё всем - недосягаемым, бесконечно высоким авторитетом. Единственным, кто был всегда рядом на протяжении всего времени, что она осознала себя как личность. Тот, кто спас её после жуткой аварии и подарил ей новый шанс, новую жизнь. Пусть странную, необычную… но жизнь. Дар, который она собиралась неблагодарно отвергнуть.

Наорал впервые в жизни, с необъяснимой, непонятной яростью.

И она пятилась, испуганно и растерянно, едва различая его лицо за мечущимися перед глазами диаграммами и графиками, отчётами и справками сопроцессора.

А профессор, брызжа слюной и яростно размахивая руками, наскакивал на неё с безумным взглядом.

- Пошла вон, брысь! Чёртов долбаный тостер, жестянка пустоголовая! Да кем ты себя возомнила?!

Он орал и орал, обидные, глубоко ранящие слова сыпались на неё подобно пулемётной очереди. Обезумев от страха и отчаяния, непонимания и обиды, она запнулась о какой-то ящик и неловко рухнула на пол. Вскочила, шарахнулась прочь.

Деловитая суета полицейского участка, обступившая его толпа коллег-патрульных и вечно кислый Биггант, неодобрительно наблюдающий за сборищем с балкона второго яруса.

Набежавшие коллеги обступили Макса плотной толпой, теребили, хлопали по плечам и спине, осыпали вопросами, шутками и похвалами.

Покорно застыв посреди этого живого водоворота он натянуто улыбался, невпопад кивал комплиментам и жутко смущался.

Макс не любил быть в центре внимания, но вежливо ускользнуть от всеобщего внимания в этот раз не получилось.

Отметился даже молчаливый и всегда сдержанный сержант – по обыкновению не промолвив ни слова, но выразив поощрение мощным двойным шлепком.

- Ну ты прям везунчик… - гулко рокотал Коди, занимая место бульдога.

Он ограничился дружеским тычком в плечо, а Даррелл издалека показал большой палец.

- Чую, с твоим появлением нашему штатному герою придётся довольствоваться вторым планом. – Хихикнул Руперт, явно имея ввиду Рида, покинувшего место «задержания» на скорой помощи.

- Если так и дальше пойдёт… - Остин ухмыльнулся, многозначительно оборвал фразу и показал глазами куда-то вверх.

Растерянно озираясь в поисках пути отступления, Макс встретился взглядом с кошкой. Мэри держалась чуть поодаль, не пытаясь втиснуться в толпу мужчин и словно бы намеренно дожидаясь этого взгляда. Заметив, что он на неё смотрит, кошка улыбнулась и выразительно повела бровью.

Вздрогнув, Макс отвёл взгляд, словно обжёгся. Спохватился, немного виновато посмотрел на неё вновь.

Кошка улыбнулась чуть шире и приподняла обе брови.

«Ооо нет, нет, нет… только этого не хватало!».

Она смотрела на него… с интересом. Должно быть - таким же, как он сам порой украдкой провожал Рида долгим взглядом.

Сделав вид, что отвлёкся на общение с очередным протолкавшимся к нему коллегой, Макс в смятении отвернулся.

Вспомнив о доге, опасливо покосился вверх и вправо. Чопорно опиравшийся о перила, капитан свысока созерцал «беспорядок», но от вмешательства воздерживался. Поймав его взгляд, капитан ограничился жестом «я слежу за тобой»: ткнул разведёнными вилкой пальцами сначала в направлении своих глаз, затем указав ими на Макса и сделал суровое лицо.

Догадался? Или… это его обычная манера для «повышения дисциплины»? Можно ли было догадаться о чем-то по его испуганному движению?

Максу казалась что да. Казалось, что его тайна буквально написана на нем большими неоновыми буквами. И любой, кто взглянет достаточно внимательно, без сомнения прочтёт это у него на лбу.

Дико захотелось прочь.

Убраться куда-нибудь подальше от десятков рук и внимательных взглядов.

Подальше от суеты и шума, от риска в чём-нибудь проколоться, где-нибудь облажаться.

С трудом воспринимая оживлённый говор окружающих, он позволил увлечь себя в «полицейское кафе» - небольшой бар-подвальчик, располагавшийся в стратегической близости от участка.

Здешний хозяин-енот по давным-давно сложившемуся обыкновению всячески поощрял посещение своего заведения стражами порядка и гордился полученным статусом. Что без сомнения давало ему куда больше выгод, чем любые убытки от скидок, оказываемых полиции.

Подобные «официальные» полицейские кафе существовали, должно быть, в любом городе, в любом районе. Даже в столице, откуда Макс прибыл в этот городишко, подобный «симбиоз» был обычным делом. Руководство, разумеется, знало – но по ряду причин закрывало на это глаза. Рядовой же состав принимал как своего рода «дополнительное вознаграждение» за все тяготы службы и не шибко кудрявые зарплаты.

Сам Макс с юношеским максимализмом подобные «бесплатности» не признавал.

Даже в виде «скидок». И невзирая на то, что большинство заметивших это коллег держались с ним скованно и с опаской – чёрт его знает, где у этого «слишком правильного» что-нибудь коротнёт-зашкалит.

Умом-то он, конечно понимал, что и управляющим таких заведений и самим полицейским все это вполне взаимовыгодно. Ведь не будь в завсегдатаях кучи полицейских – заведение платило бы «крыше», причём, скорее всего – куда больше, чем теряло на «скидках» и акциях для голубых мундиров.

Понимал, но перешагнуть через собственную гордость никак не удавалось. И он всегда предпочитал рассчитываться по полному ценнику, смущая официантов и барменов.

И вот сейчас – этот чарующий, головокружительный запах жареного мяса… Безумное искушение просто взять и хоть на несколько минут, хоть на секундочку забыть обо всем и просто насладиться едой.

Он поискал глазами ценник на подсунутое ему блюдо, но ничего похожего на них вокруг не было.

- Сколько…? – Макс неловко сглотнул избыток слюны. – Сколько это стоит?

Енот Гарри с безмерным удивлением и словно бы даже обидой вскинул обе бровки:

- Нисколько. За счёт заведения!

Вид у владельца кафешки был настолько искренний и растерянный, что Максу почему-то стало стыдно. Вроде и не сделал ничего - а словно чем обидел, допустил какую-то бестактность…

Пообещав себе с лихвой расплатиться за угощение с первой же зарплаты, он вздохнул и поспешно уткнулся в тарелку.

Увлечённые вечеринкой, остальные патрульные мало-помалу отстали и, разбившись на группки, помаленьку переключились с темы «задержания дня» на мелкие, прозаические ситуации. В баре зазвучали шутки и забавные истории, на Макса поглядывали, порой показывали большой палец или приподымали кружку, словно бы «чокаясь» издали, но тут же возвращаясь к своим разговорам.

Дочиста вычистив тарелку и даже обтерев её кусочком хлеба, Макс с удивлением уставился на появившуюся рядом порцию добавки. Вскинул взгляд на енота и толстячок с улыбкой выставив перед собой ладони поспешно отступил, всем своим видом предельно ясно демонстрируя, что и слышать не желает ни о каких возражениях. Более того – готов воспринять их как личное оскорбление.

Пристыженно вздохнув, Макс пододвинул к себе новую тарелку и принялся уплетать двойную порцию пасты с парой увесистых котлет. Не прошло и минуты как опустела и вторая тарелка. На десерт помощник хозяина выставил перед ним огромную кружку душистого пива, осилить из которой больше пары глотков ему уже не удалось. Сыто откинувшись на спинку скамейки, тигр перевёл дух и счастливо вздохнул. Жизнь определённо налаживалась. Вот только Рид…

Чудом спасённого пса с места трагедии увезли на скорой – подозрение на трещины в рёбрах, тяжёлый вывих на руки и прочие подобные повреждения. Ничего смертельного, но…

Набившиеся за его столик Даррелл, Коди и Руперт пытались его разговорить, но быстро сдались. Оживлённо галдя, они обсуждали спортивные успехи каких-то местных команд, на которые ему лично были глубоко параллельно.

От всего съеденного и выпитого начинало порядком клонить в сон и Макс качнул головой, борясь с этим ощущением. Уставший измученный организм требовал отдыха, но предстояла ещё долгая пешеходная прогулка домой, решиться на которую сейчас он был явно не в силах.

Проскучав в баре ещё полчаса, тигр всё же заставил себя подняться и после затяжных прощаний с подвыпившей компанией, двинулся к выходу.

Постояв на свежем воздухе, он поплёлся в сторону дома, хмуро поглядывая на то и дело обгонявшие его автобусы.

Из головы не выходили навязчивые мысли об угодившем в больничку напарнике. О странном загадочном спасителе. О тех мгновениях, когда мелькнула гадкая мыслишка разжать руку и позволить опасному свидетелю его тайны ухнуть вниз, на частокол арматуры. О том, как секундой позже накатил жаркий, обжигающий стыд. О том, каким взглядом смотрел на него спасённый пёс. О том, как оба сидели потом, тяжело дыша и привалившись к холодной бетонной стене. Точь в точь также, как в том злополучном штурме вооружённой банды. Но в этот раз уже без долгих выразительных взглядов. Макс угрюмо пялился в пол, а Рид…

Спасённый овчар с внезапной злостью напустился на него, осыпая бранью, самым приличным эпитетом которой было «сумасшедший упёртый психопат». Поначалу Макс почти обиделся, но затем внезапно для себя нервно, судорожно захихикал.

- Кретин, имбецил…. Дегенерат! – Исчерпав словарный запас, пёс с негодованием уставился на него и подозрительно прищурился. – Что смешного?!

Не улавливая причин неуместного веселья, пёс даже окинул себя быстрым испуганным взглядом – не испачкался ли в чём, не расстегнулась ли ширинка или ещё какой конфуз?

Мордаха Рида выглядела столь неприкрыто изумлённой и растерянной, что хихиканье Макса перешло в откровенный безудержный смех.

- Вот уж не думал, что ты так за меня испугаешься…

- Что?! – Овчар возмущённо округлил глаза, осмысливая «обвинение». - НЕТ!!! Ну, то есть… Просто…

Не находя слов он исподлобья покосился на ухмыляющегося напарника и подчёркнуто отвернувшись, сердито выдохнул.

В комнатушку ворвались караулившие снаружи полицейские, во дворе завизжали сирены скорой помощи и запоздавшей подмоги.

Вспоминая этот короткий диалог, Макс брёл по улице не в силах согнать с физиономии глупую полусумасшедшую улыбку.

Жизнь казалась прекрасной, а все злоключения последних недель – не стоящими потраченных нервов мелочами.

Редкие в этот час прохожие опасливо косились и огибали его с большим запасом.

А позади, перебегая из тени в тень следовала фигурка поменьше.

***

В бескрайней небесной синеве, вспарывая редкие полупрозрачные облачка, летело… кресло.

Противоперегрузочный комбинезон пилота венчал сферический зеркальный шлем. Руки в тонких серебристых перчатках на весу покоились в сложном переплетении суставчатых рычажков, кабелей и подпружиненных тяг. Обе причудливые конструкции торчали из пространства, существуя, казалось, совершенно отдельно от кресла. И если бы не их чуть размытые, полупрозрачные края, ничто не выдавало бы совершенную, но всё же не идеальную проекцию.

Пилот чуть качнул заменявшей штурвал конструкцией и кресло заложило вираж.

Под ногами неслась водная гладь, над головой – пронзительная лазурная синева утреннего неба.

Сверившись с показаниями приборов, выведенных прямо поверх изображения, пилот активировал связь:

- «Кали», сектор чист.

- Вас понял, «Скайгрум», всплываем.

Зеркальный сферический шлем пилота качнулся, разглядывая на проекции ничем не примечательное место, подсвеченное компьютерной рамкой тактического комплекса.

Вспарывая зеркальную поверхность из океанских глубин показались контейнеры, палубные надстройки и наконец борта. Обыкновенный, совсем не предназначенный для подводного плавания сухогруз всплывал из океанских глубин как какая-нибудь банальная подводная лодка.

Извергая с надстроек и палуб реки воды, грузная неповоротливая баржа заняла более приличествующее этому типу кораблей положение.

Сопла балластной системы, тянувшиеся вдоль потёртых, совершенно затрапезных бортов герметично закрылись и стали неотличимы от общей поверхности.

На мокрых, далеко не новых с виду боках замелькали буквы. Сложились в название, моргнули, сменили шрифт и размер, отобразили несколько правдоподобных дефектов и тоже стали ничем не отличимыми от самого обыкновенного названия, нарисованного самой обыкновенной краской на самом обыкновенном корабле.

- «Кали», вижу вас. В радиусе всё тихо. – Пилот заложил новый вираж и сверившись с приборами, направил самолёт к горизонту.

- Вас понял, «Скайгрум», ложимся на курс.

Поддельная баржа тяжеловесно тронулась, доворачивая курс на ещё скрытые за горизонтом вход в залив.

- «Кали», у меня контакт. – Спустя минуту доложил пилот. И после небольшой паузы добавил. – Отбой тревоги, это местные. Видимо береговая охрана.

- Вас понял, «Скайгрум». Позывные в норме, мы уже на контакте. Всё нормально.

Пройдя в километре от баржи, самолёты береговой охраны ощупали баржу допотопным радаром, сверились с рейсовой сеткой, запросили портовую диспетчерскую и ушли дальше.

Крутившийся вокруг «Скайгрум» они не заметили. Как и сам «Скайгрум» не сразу обнаружил прячущегося за ними противника.

Возникшая из пустоты искорка в пару секунд пересекла небосвод, выросла в пылающий как солнце шар и устремилась к кораблю.

- «Кали», контакт!!! – пилот ушёл в крутой вираж, перчатки закрутили то, что заменяло здесь штурвал. Полыхнув манёвровыми дюзами, самолёт ускорился, чудовищные перегрузки вжали лётчика в кресло.

- Чёрт, как они узнали?!

- Без понятия, «Кали». В детали маршрута не считая меня посвящён только капитан и штурман.

Ослепительный росчерк навис над кораблём и внезапно превратился в сверхновую. Взрывная волна прогнула океанскую поверхность, словно какой-то титан игриво шлёпнул ладонью по луже. Фальшивый сухогруз лёг на борт и даже зачерпнул воды. Лёгкий самолёт от эпицентра взрыва был в паре миль, но и его настигла ударная волна. Кувыркнувшись и чуть не сорвавшись в штопор, он выправился над самой поверхностью и рассерженной осой взмыл в небо.

- Есть, мы сбили её! – с облегчением завопили в наушниках. – «Скайгрум», кто стрелял?

- Пока не вижу, возможно с подлодки.

- Скайгрум, ещё пара таких выстрелов и у нас «зенитка» не выдержит! Мы же не крейсер, сделай что-нибудь!

- Уже делаю. Спутник зафиксировал точку запуска. Похоже подлодка. Пятьсот миль к… ещё ракета!!!

- Ведём. Ведёём… Есть!

Вторая вспышка озарила горизонт, не достав до корабля двадцать-двадцать пять миль.

- Чёрт, чёрт, чёрт! Береговая охранка всполошилась, через полчаса тут будет весь металлолом этого побережья!

- Уходите, Кали. Я их немного отвлеку.

- Отставить «отвлеку», «Скайгрум»! Мы, то есть… эти засранцы, кем бы они ни были и так нашумели дальше некуда!

- Если местные не найдут здесь ничего удивительного, они как пить дать полезут вам в трюм. А так – ещё одна сказочка про НЛО.

- Мы нырнём.

- Поздно, они уже вовсю пялятся на вас. Нырнёте и об этом способе вхождения можно забыть. Они будут тотально просвечивать каждую баржу, каждый зачуханый катерок. Сорвём операцию, президент из нас фрикассе сделает.

- Тогда что нам делать?

- Ничего, «Кали». Я сам всё сделаю. Сидите ровно, вы не при делах, всё по легенде. И да… поищите на борту передатчик. Координаты входа никто не знал, а значит - кто-то засветил вас уже после всплытия.

- Шпион?! Не может быть, «Скайгрум»!

- Других вариантов нет.

Возникшая позади искорка менее чем за секунду преодолела десяток миль и бесшумно полыхнула в какой-то сотне футов от хвостового оперения. Сетка приборных показателей мгновенно озарилась алыми пятнами тревожных предупреждений.

- Оу, дьявол… «Кали», я тут не один. Готовьте зенитку!

Баллистический компьютер вычислил точку обнаружения ракеты и отметил объем, в котором предположительно скрывался агрессор. Совершенные системы маскировки активно противодействовали обнаружению и сопровождению цели, но полностью скрыть следы выстрелов всё же не могли.

- «Скайгрум», лови его по-быстрому! Вояки что-то заподозрили, меняют курс.

- Вижу его, «Кали». Держите вектор. – Пилот растопырил пальцы на левой руке, одновременно сжав их на правой и выкрутив запястье, бросил самолёт в лихой разворот «через крыло».

- «Скайгрум», вояки идут к нам! Похоже, засекли взрывы!

- Вижу. – Пилот поднырнул под вторую искорку и тотчас крутнул самолёт обратно. Не успевшая повернуть, ракета полыхнула голубой вспышкой, но критических повреждений не нанесла. В то время как угодивший в сектор курсовых орудий, полупрозрачный силуэт противника зарябил мозаичным покрытием и затрясся под ударами лазера. Теряя куски обшивки, ускользающий аппарат метнулся в сторону.

Пилот выкрутил «штурвал» вновь и довернув «бочку», уверенно сел на хвост удирающего противника.

- Веду его, «Кали».

- «Скайгрум», вояки возвращаются! Береговая охрана суёт нос в наш маршрутный лист. Похоже, взрывы засекли даже на береге. Сейчас тут будет прорва металлолома.

Вторая искорка рванулась к нему из пространства чуть сзади и сверху. Второй атакующий!

- «Кали», их несколько! Помогайте! – Пилот наспех и без особой надежды выпалил по преследуемому веером лазерных залпов и увёл самолёт в строну.

- «Орёл», я Танго-девять. Наблюдаю неизвестные цели в квадрате сто два. Похоже… там война.

Изумлённый лис покосился в зеркальце с видом на второго пилота. Заметив его взгляд, кот жестом и мимикой изобразил «я ваще хз что за фигня тут творится»

- Танго-девять, повторите. – С ощутимой паузой пришёл ответ с берега.

- «Орёл», наблюдаю бой в секторе по курсу. Повторяю: бой в секторе. Квадрат сто два, верхняя четверть.

- «Орёл», это Танго-восемь! Подтверждаю бой. Три контакта. В квадрате гражданский борт.

- «Танго», на радарах только вы. – Растерянно отозвался диспетчер.

- Да, у нас тоже на радарах только мы. Но там взрывы словно межконтинентальной шарахнули. И чем-то помельче.

Лис обменялся тревожным взглядом со вторым пилотом и заложил плавный разворот.

Экипаж ведомого чуть отстал и начал набор высоты, смещаясь влево.

- «Орёл», это Танго-девять. Захожу на цель. Вижу… Оу, чёрт! ЧЁРТ! ЧЁРТ!!! Что за…

Мерцающий размытый силуэт пронёсся так близко над колпаком, что «Д-18» качнуло инверсионной струёй. Непроизвольно втянув головы в плечи, оба пилота вытаращились на то, как странные, размытые сгустки мечутся в небе, почти неразличимые в окружающей неразберихе.

Полыхали отстреливаемые ловушки, мелькали огненные росчерки чего-то похожего на ракеты. Только вместо сочных красивых взрывов с раскатами грома – в воздухе надувались холодные, мертвенно-голубые пузыри. И взрывы эти были пугающе беззвучны. Во всяком разе – не превышали шума, издаваемого самим самолётом.

Но самое страшное, что разглядеть самих воюющих можно было либо почти в упор, либо по их выстрелам: когда совершенная маскировка давала сбой при удачном попадании, либо дрожала и морщилась во время запуска ракет. В эти моменты внутри сгустков можно было разглядеть нечто отдалённо похожее на расплющенную в блин колючку.

Из пустоты просто вываливались маленькие продолговатые чёрточки, превращались в огненные росчерки и мчались к назначенной цели с невероятной, невозможной быстротой. Расстояния в десятки миль преодолевались менее чем за пару секунд. Но всякий раз как одна из искр приближалась к размытому облачку, таинственные летательные аппараты отстреливали навстречу ловушки и легко ускользали от взрыва.

- Снимай! Снимай это!!! – Уводя самолёт чуть в сторону, выкрикнул лис.

- «Орёл», это Танго-девять. Мы их видим. Ведём съёмку. И это… это что-то странное.

- «Танго-девять», поконкретнее!

- Конкретнее - это грёбаные «тарелочки».

- Танго, отвечайте по уставу!

- ОК, «Орёл». Наблюдаю долбаное НЛО! Реально. По крайней мере это точно не самолёты и не ракеты предполагаемого противника

- Танго-восемь – подтверждаю. – Скупо откликнулся ведомый.

На минуту в эфире повисло озадаченное молчание.

- Танго, Лима-браво и Дельта идут к вам. Дельта сопровождает «Орион». Действуйте по ситуации. В случае провокаций – стреляйте на поражение.

- Вас понял, «Орёл».

Пилоты заложили вираж, описывая вокруг поля пятидесятимильную окружность. Разинув рты, смотрели как невидимки выписывают в небе фигуры высшего пилотажа, возведённые в степень безумия. И при этом умудряются поливать друг дружку огненными росчерками и бледными, почти незаметными на фоне неба лучами.

- «Орёл», у них бластеры. – Испуганно отметил лис. – Настоящие!

- «Танго», повторяю, действуйте по ситуации!

Лис покосился на второго пилота и закатив глаза, изобразил ртом «бла-бла-блааа». Второй пилот, прекрасно слышавший весь разговор, закусил губу и нервно пожал плечами.

Подобные ситуации уставом не предусмотрены, а брать на себя ответственность – в штабных кругах давно не модно. Ну а пилот… Что – пилот? Он либо герой, либо под трибунал - в том случае, если армейское командование сочтёт «действия по ситуации» неправильными или решит списать на него свои ошибки.

- Может, шмальнём по гуманоидам? – по внутреннему каналу, предложил звеньевой. – А?

- А вдруг попадём? Они ж нам задницы-то на раз-два дезинтегрируют… - скептично откликнулся ведомый.

- А чо делать? Вернёмся на базу, покажем фоточки? – вклинился кот. – Такой случай раз в жизни выпадает!

- Ну и чо? Сразу палить что ли? – прорезался флегматичный голос второго пилота у «танго-восемь». – Вам бы только шмалять куда ни попадя! А они, может, к нам с миром пришли?

- Ага. И демократию принесли. А кто не захочет быть счастливым, тому по жопе бластером!

- Разговорчики!

- Смотрите, у них, по ходу, двое на одного!

- Ага, неспортивно как-то.

- Может, всё же попробуем? Ну, шмальнуть разок?

- Да им твоя ракета что киту рогатка. Летай себе кругами, пока не трогают. И радуйся если и дальше не тронут. А то, чего доброго, завалят этого своего… И за нас возьмутся – на кой им свидетели?

- А внатуре… щас меж собой повоюют, а потом и за нас примутся? Может… валим, пока не поздно? – позабыв о «чёрных ящиках» и записи всего и вся в пределах кабины, предложил второй пилот ведомого.

- Валим?! Ты, мать твою – кто? Ты пилот! Надежда, опора и всё такое. Свалим сейчас – завтра их тут будет сто или тысяча! И что тогда? – Немного переигрывая в патриотизм выдал звеньевой, «тонко» намекая попридержать языки в эфире и одновременно сосредоточенно обруливая место побоища.

- Тогда шмальнуть бы, - мечтательно задумчивым тоном предложил второй пилот.

Экипажи помолчали, наблюдая за метаниями сгустков и их обмен ударами. Приборы реагировали лишь на вспышки выстрелов и порой фиксировали тепловой след, но стоило «тарелкам» повернуться не той стороной, как следы эти тут же терялись.

Разглядеть «расплывчатых» можно было разве что с совсем близких расстояний и то, если точно знать – куда смотреть. Во всех остальных случаях шустрые невидимки оставались почти незримы визуально и совсем незримы на экранах систем наведения.

На парочку истребителей таинственные летуны по-прежнему то ли просто не обращали внимания, то ли специально выражая презрение, проносились на расстоянии в два-три корпуса.

При этом передний из призраков выписывал дикие фигуры, нарушая все законы физики, а второй - как привязанный следовал за ним, время от времени постреливая в него то бледными, почти неразличимыми лучами, то безуспешно выпуская огненные искры. Первое – попадало редко, но какие-то повреждения явно наносило. Второе стабильно взрывалось, отвлёкшись на в изобилии выпускаемые ловушки.

Третий же «невидимка» в свою очередь охотился на второго, определённо пытаясь стряхнуть его с хвоста коллеги.

После нескольких попаданий это ему удалось и воспользовавшись передышкой, первый нырнул почти к самой поверхности океана и выпустил в направлении судна сразу два огненных росчерка.

С замиранием сердца пилоты стиснули гашетки.

- «Орёл», я Танго девять. Они стреляют по штатским!

- «Танго», разрешаю атаку на террористов.

- Террористов? – Истерично хохотнул кот.

Не ответив, лис лихо завалил перехватчик на борт, врубил форсаж и защёлкал тумблерами баллистического комплекса.

- Захват не работает, - нервно доложил кот. – Ни в оптике, ни в ИФК.

- Давай по радару!

- Радар их тоже не видит.

Выругавшись, лис бросил самолёт в сторону, пытаясь выйти в хвост одному из «расплывчатых» и с бессилием глядя как ракеты-искры бешено крутясь и виляя из стороны в сторону, неотвратимо приближаются к барже. Ближе, ближе… и вдруг гаснут, тают в коротких вспышках, рассыпаясь на части и падая в воду задолго до приближения к судну.

- Ха! Повезло водоплавающим! – Хохотнул в эфире ведомый.

Преследуемое же «облако» непринуждённо вильнуло в сторону и мгновенно потерялось – движки «Д-18» не смогли выжать и половину нужной скорости даже на форсаже. О манёвренности же и говорить нечего – попытка резко вильнуть вслед за объектом на такой скорости привела бы в лучшем случае к потере сознания. А в худшем – тонким слоем размазала бы хрупкую начинку кабины вдоль стенок.

На расстояние же пушечной атаки «облака» подходили редко – для успешной атаки им предстояло стрелять скорее поперёк курса с огромным опережением, после чего надеяться, что враг буквально сам налетит на выпущенную очередь.

- «Танго девять», я «Лима-Браво», четыре борта, захожу с юга. – Прорезался в наушниках самоуверенный наглый голос подкрепления. – Нну-с, девочки, кто вас обижает?

- Оторви нос от компьютера и смотри в блистер. – Откликнулся девятый. – Радары их не ловят.

Пару минут ничего не происходило – невидимки бесследно исчезли.

- «Орёл» - «Лима-три»: доложите обстановку. Что видите?

- «Орёл», я «Лима три». Вижу… нихрена. То есть нихрена не вижу. Вокруг только наши и какой-то сухогру… АЙ!

Маскировка одного из летунов отключилась меньше чем в миле от корабля. Шипастая конструкция рыскнула из стороны в сторону и, едва не протаранив один из «Джетмастеров», сорвалась в штопор. Врезавшись в океанскую волну, сбитый летун выбил в небо высоченный фонтан и взорвался вторично уже где-то под поверхностью.

Аналогичная участь постигла и второго – задымив, он утратил маскировку, хаотично задёргался и вонзился в воду совсем рядом со злополучным сухогрузом.

- Нифига ж себе… - Оторопевший «Лима» уставился на быстро тающие следы катастрофы.

- «Лима три», доложите обстановку.

- Это «Лима», докладываю: неопознанная хрень только что пошла купаться.

- Отставить юмор. Вы их сбили?

- Ну вроде как… Только не мы. У них тут какой-то междусобойчик.

- Засеките координаты падения и доложите обстановку.

- «Орёл», это Танго девять. Два неопознанных потерпели крушение, предположительно от попадания неустановленным оружием. В радиусе боя было три вымпела. Контакт с третьим сейчас потерян.

После напряжённой паузы в эфире вновь загудели голоса:

- Охренеть. Долбаные инопланетяшки! Ущипните меня кто-нибудь!

- Щас вернёмся, тебя на базе особист ущипнёт.

- Разговорчики в эфире! Кто-нибудь видит третьего?

Самолёты разошлись эффектным веером, охватывая квадрат в надежде обнаружить уцелевшего невидимку.

- Вижу! – истерично выкрикнул один из «Лима». – Он здесь, он здесь!!!

Подкравшись к одному из самолётов, таинственный аппарат словно дразнясь, на миг снял маскировку, явив свой странный, пугающий облик: словно безумный кузнец сложил в пучок груду лезвий, приспособил в кормовой части пару вздутий и слегка оплавил всю конструкцию.

Проявившийся невидимка вихлял из стороны в сторону – словно прихрамывал. А в следующую минуту вновь превратился в расплывчатое облачко и перейдя звуковой барьер, рванул впёред.

До предела выжимая сектор газа, пилоты Д-18 и «Джетмастеров» устремились в погоню.

Устаревшие Д-18 отстали первыми. «Джетмастеры» перешли на сверхзвук, достигли потолка скорости и тоже отстали.

- Сраные инопланетяшки! Ишь как вжарили! – Выругался кто-то из «Лима». – А я уж было размечтался прибить пару космических задниц у себя над камином.

Шутка вышла нервной и малость натянутой.

- Не факт, что у них есть задницы, Мак.

- На твоём месте я молился бы чтобы у них не было каминов. А то, чего доброго…

В эфире послышались нервные смешки.

- Отставить трёп. Горючка на исходе, возвращаемся. – Оборвал посыпавшиеся шуточки командующий звеном.

- «Орёл», «Танго», это «Лимо-браво». Мы возвращаемся.

Качнув крыльями, четвёрка «джетмастеров» эффектно сошлась ромбом и единым строем ушла к берегу.

- «Танго», проследите куда пойдёт корыто, что там болталось. До самого порта.

- «Орёл», это «Танго девять», принято.

- «Орион-Дельта» на связи. Прибыли в квадрат, ждём указаний.

- «Орион», патрулируйте верхнюю четверть до прибытия крейсера. Квадрат официально закрыт. Всех вторгающихся разрешаю пугать сильно. Обо всех странностях и аномалиях немедленно докладывайте.

- Вас понял, «Орёл».

Громоздкая туша винтового четырёхмоторника проступила на горизонте, окружённая звеном юрких толстеньких «Си-Хоук».

Сухогруз же как ни в чём ни бывало плыл в направлении залива.

***

- Сэр, капитан Годдард. На базе ЧП… Лаборатория XJ-5... Профессор ведёт себя странно, а один из постов на узловых коридорах сообщил о каком-то штатском, который заявил, что из XJ-5 сбежал… киборг.

Паркер оторвался от проносившегося за окном пейзажа и недоверчиво отвёл трубку рации в сторону.

Вот не было печали! И именно в этот момент!

Он скосил глаза в сторону, не в силах сделать мучительный выбор – ослушаться только что полученного прямого приказа или вызвать недовольство неведомых покровителей, если оставшиеся на базе болваны упустят чёртову игрушку Фрейна.

- Сэр? – напомнила о себе рация.

- Остановите её любой ценой. Фрейн в курсе? Объект брать живьём, огонь на поражение только в самом крайнем случае!

- Да, сэр! Нет, сэр! Есть «брать живьём», сэр!

Паркер отпустил тангенту и устало прикрыл глаза.

Помедлив, втопил кнопку снова:

- Найдите мне Фрейна. Быстро!!!

Водитель джипа – рослый подтянутый питбуль, ожидая распоряжений, покосился на шефа в зеркало заднего вида.

Покачав головой, Паркер уставился в окно.

- Сэр, она уложила несколько охранников и одну «летучку». Прорывается к выходу. Разрешите бить на поражение?

- Вы что, придурки – совсем охренели?! Она стоит как… – Не найдя с чем сравнить стоимость Фрейновского детища, Паркер запнулся и стиснул трубку так, что металлическая окантовка заскрипела и прогнулась. – Повредите объект – лично шкуру спущу! Упустите – пожалеете, что вообще на свет родились!

- Сэр… но…

Застонав от бессилия, Паркер замахнулся трубкой в окно, но в последний момент сдержав движение, всего лишь швырнул её на сиденье.

- На базу? – не выдержал водитель.

- В порт! – Паркер метнул на него злобный взгляд, но под чёрным зеркальным шлемом выражения его лица всё равно не было видно.

Генерал оглянулся на следовавший чуть позади джип с телохранителями и вновь покосился на рацию.

- Ну что там, нашли Фрейна?

- Сэр, он… ведёт себя странно. Сидит на полу с каким-то чемоданом… Выглядит нервным и расстроенным. Побег объекта отрицает.

- Вытащите его немедленно, и бейте, пока не заблокирует объект дистанционно.

- Есть сэр!

Страдальчески морщась, Паркер поёрзал на кресле, нетерпеливо постукивая кулаком по дверному выступу.

Фрейн! Чёртов придурок! Размазня, имбецил, трусливый книжный червь! Как он посмел, как он только посмел ослушаться?! Как вообще набрался наглости и храбрости, чтобы…

- Дайте мне Бильдштейна.

- Слушаю, сэр? – подхалимский лисий голос раздражал как никогда остро.

- Где ваш чёртов телепат?

- В рейсе, сэр.

- Везите его обратно. Он может нейтрализовать Фрейновский проект?

- Не уверен, сэр. Технически, если допустить…

- К чёрту нюансы. Срочно тащите его назад. Бросьте все силы, но не дайте ей сбежать!

- У меня есть идея получше. На базе присутствует «феникс»…

- А если он тоже сбежит?

- Не сбежит. Это доброволец. – Бильдштейн хихикнул. – Заодно и сравним какой из проектов эффективнее.

- Валяйте. Делайте что угодно, но не дайте никому бежать!

- Хорошо, сэр.

- Дежурный? Поступаете в распоряжение профессора. Выполнять все команды, как мои. Консультировать и советовать – можно. Но выполнять всё, что он прикажет.

- Подтверждаю, сэр.

Сменив частоту, Паркер связался с портом.

- Гриффит? Как у вас.

- Всё штатно, сэр. Тут крутились таможенники, сунули нос в контейнеры с зерном. Мы их охладили, ведём разгрузку.

- С зерном?

- Да, сэр.

- Сколько всего контейнеров?

- Целый сухогруз. Сто, может двести.

- Нам столько не нужно. Уточните у капитана конкретные номера.

- Есть, сэр.

Паркер мрачно покосился на водителя.

- Давай на базу.

Кивнув, питбуль выкрутил руль и пугая штатских, армейский джип вылетел на грунтовку.

Страх. Удушливый, мучительный, тошнотворный. Запертый в своей лаборатории, Фрейн выключил свет и забился в угол, то и дело вздрагивая от почти непрерывных трелей внутреннего телефона. Не выдержав отвратительных звуков, подошёл и вырвал провод. Распотрошил мобилку и выдрав аккумулятор, отшвырнул его прочь.

Без сомнения они всё узнали. Обо всём догадались. И должно быть сейчас к его лаборатории уже бежит пара-тройка солдат с намерением доставить его бренную тушку на растерзание разъярённому генералу.

Чем больше он думал об этом, тем сильнее накатывал страх. На ум навязчиво лезли пытки - одна другой страшнее и мучительней.

Нет, он не боялся смерти как явления – глупо бояться того, что всё равно неизбежно. А вот боли – боялся. И даже очень. А значит… значит оставалось сделать последний, завершающих штрих. Окончательно оставить с носом тупого солдафона. И попутно избавить себя от всех последствий своего поступка, возможной боли и унижения.

Уйти красиво. Ведь из каждого, даже самого безнадёжного положения всегда есть как минимум один красивый выход.

Тяжело и медлительно поднявшись на подгибающиеся ноги, Фрейн как во сне прошёл в техничку. Заглянул в ящик стола, в один, другой, третий… Обшарил царивший тут бардак и наконец обнаружил в одной из коробок верхней полки тяжёлый воронёный «глотч».

Вытащив пистолет, профессор спустился со стула и неуклюже повертел оружие в руках.

Несколько месяцев назад один из помошников приделал под ствол телеприцел, способный передавать изображение прямо на виртуальный экран Дианы. Но ещё до окончания работ данное решение было признано неэффективным и от него отказались в пользу более гибкой и универсальной системы.

Написанная отличившимся лаборантом простенькая, но гениальна программка считывала показания гироскопов и датчиков ускорения, суммировала их с углами склонения плеча, локтевого и запястного суставов, вычисляла положение корпуса и погрешность дульной оси относительно ладони, выдавая на виртуальный экран прицел, ничем не уступающий откалиброванному и пристрелянному телеметрическому. Конечно, это не позволяло выставив ствол, заглянуть, например за угол или через препятствие, но зато и не требовало доработки обыкновенного оружия.

В дверь заколотили и вздрогнувший профессор отвлёкся от неуместных воспоминаний.

Он зажмурился, поднёс ствол к виску и поморщился: короткие костистые пальчики не позволяли одновременно удерживать оружие и жать на курок. Пришлось перехватить пистолет двумя руками – левой, стискивая рукоятку, а большим пальцем правой пытаясь нажать курок.

Три… Два… Фрейн зажмурился сильнее и рванул спусковую скобу.

Открыл глаз, с негодованием посмотрел на пистолет.

- Предохранитель. Там слева, такой рычажочек.

Подпрыгнув от испуга, Фрейн обернулся и дрожащей рукой выставил ствол перед собой.

- К-кто вы?! Как вы сюда попали?! – Хомяк с изумлением уставился на ухмыляющегося шимпа в потрёпанном замызганном комбинезоне со множеством карманов. Незваный гость стоял в паре шагов позади и с интересом разглядывал царивший в лаборатории хаос. В руке обезьян сжимал отброшенный профессором чемоданчик.

- Сколько вопросов… - Шимп посмотрел на него, пугающе улыбнулся во все зубы и аккуратно отвёл «глотч» кончиком длинного пальца. – Если кратко… я – друг. Ну а на все остальные вопросы, нам лучше побеседовать где-нибудь вдали от этого места. Скоро здесь станет слишком шумно…

Косолапо переступив с ноги на ногу, обезьян сместился в сторону и лопатообразной ладонью сделал приглашающий жест в сторону зала.

Как в прострации, Фрейн вышел из «технички» и с изумлением уставился на внушительных размеров кучу, каким-то неведомым образом образовавшуюся на месте компьютерной стойки у самого кресла Дианы.

Куски камней, бетона и почвы ещё дымились, источая жгучий, разъедающий глаза дым. Появление всей этой массы посреди лаборатории должно было вызвать грохот, сопоставимый с небольшим землетрясением, но каким-то неведомым чудом произошло совершенно бесшумно.

- Что… Как… Что вы натворили! Моя лаборатория!!!

Он с негодованием уставился на визитёра, а тот, ухватив из воздуха нечто напоминающее сбрую, принялся натягивать её на себя.

- Что… Что всё это значит?! Что вы… – Растерянный хомяк как в прострации задрал голову вверх, туда, где над рухнувшей на пол кучей сияла в потолке ослепительно яркая, голубоватая горошина. Он заторможено показал вверх пальцем и испуганно опустил взгляд вниз, успев заметить, как на груди защёлкивается причудливого вида пряжка, в руке шимпа появляется что-то вроде пульта дистанционного управления и…

Рванувшись вверх, тонкий плетёный тросик увлёк за собой застёгнутую на них сбрую - туда, навстречу быстро приближающемуся сиянию.

- АааааааААААА! – Фрейн зажмурился от страха и скорости и пришёл в себя только когда стремительный взлёт внезапно закончился, а потерявшие обувь ноги внезапно ощутили под собой траву.

Потеряв равновесие, хомяк шлёпнулся на задницу, панически озираясь вокруг и моргая от яркого утреннего света. Недоверчиво зажмурился и отчаянно потряс головой. Посмотрел в зияющую перед ним шахту, на установленное над ней сооружение, на странного вида фургон, к которому всё это крепилось, медленно перевёл ошалелый взгляд на озабоченную физиономию шимпа. Сфокусировался на воткнутой в обезьяний нос гибкой прозрачной трубочке и рухнул в обморок.

- А вот здесь она уделала Бильдштейновского суперсолдата. – Словно экскурсовод туристу, поведал дежурный.

Наверное, по его мнению подобное событие хоть чем-то оправдывало постигшее охранников фиаско, но генерал хранил мрачное угрюмое молчание.

Они прошли через скопление разбросанного по полу оружия, перешагнули через выбитую из бронекороба толстенную плиту гермодвери.

- Это тоже она. Как тараном! Ребята не выдержали, слегка пугнули…

Паркер угрюмо покосился на заднюю стенку коридора, выщербленную так, словно её минут пять поливали пулями из авиационной пушки.

Миновав ещё пару перекрёстков они выбрались на узловую площадку, объединявшую все три сектора перед грузовыми лифтами. Сосредоточенно сновавшие там-сям солдаты склонились поодаль над каким-то контейнером и внезапно взорвались гомерическим, истошным хохотом. Спохватились, испуганно зыркнули на генерала и расступились, пропуская высокое начальство к месту происшествия.

Насмешивший солдат кубический контейнер сдавленно стонал и приглушённо матерился. Под откинутой в сторону крышкой виднелся хорёк, утрамбованный внутрь в нелепой, невозможной позе. Бедолага столь плотно заполнял собой контейнер, что попытки вытащить его заканчивались истошными воплями и плаксивыми проклятьями на головы мучителей.

- Это тот, кто сообщил о её побеге. – Пояснил дежурный, опасливо косясь на по-прежнему безмолвного Паркера.

Миновав ещё несколько перекрёстков и перекошенную плиту гермошлюза, упёршуюся в помятый, но не сдавшийся кислородный баллон, они вышли к лифтовой площадке. Одна из кабинок зияла сорванными, развороченными дверцами.

Генерал молчал.

Ошалело разглядывая царивший вокруг разгром, он впервые был рад тому, что выражение его лица скрывает сейчас непрозрачный тонированный шлем.

Происшедшее не укладывалось ни в какие рамки. Он просто не мог, не в силах был до конца поверить в случившееся. Внутри разливался пугающий холодок, а в сердце словно воткнули крохотную, но очень болючую иголочку.

- Это просто монстр. Мы сделали всё что могли, но она прорвала оба периметра, разбросала ребят и...

Генерал молчал.

- Мы заблокировали её в этом лифте, пустили дымовух и сонный газ, но это не сработало. К электрошокеру чёртов робот тоже не восприимчив.

Генерал молчал.

- Мы пытались дозвониться до Фрейна, видели, как он мечется в своей лаборатории. Поначалу он всё отрицал, затем уничтожил все средства связи. Мы отправили к нему наряд, но…

Генерал молча осмотрел очередной изуродованный коридор и выжидательно уставился на спутника.

- Но – что?

- Его нет. Он…

- Умер? – размашисто шагая к злополучной лаборатории, уточнил Паркер.

- Нет… Сбежал.

Бультерьер недоверчиво покосился на обмирающего от страха солдата. На секунду ему показалось что тот его разыгрывает. Просто вдруг разом бац… и все решили его разыграть. Устроили этакое чёрте что, лишь бы напугать командование. А на самом деле всё это просто спекталь. Какое-то чёртово грёбаное представление. Всеобщий заговор, театр абсурда.

Дурацкая мысль, конечно.

Но никаких разумных объяснений случившемуся он не находил.

- Я правильно понял, что от вас сбежал даже старый толстый грызун-ботаник? Вот просто так взял – и сбежал? От толпы вооружённых дебилов, которых вроде как учили немного воевать и доверили автоматы? Как, КАК, чёрт побери?!

Дежурный страдальчески скривился и подойдя к возвышавшейся посреди лаборатории куче мусора подавленно ткнул пальцем вверх.

Задрав голову, генерал изумлённо уставился на пробитую в потолке шахту. Сверху в крохотное пятнышко выходного отверстия свешивалась чья-то башка.

На созерцание необъяснимого явления ушло минут пять. Очнувшись от транса, Паркер вздрогнул и потряс головой.

- Вы что, не обратили внимания на буровые работы в ста метрах от периметра?!

- Сэр, эта хрень появилась в считанные минуты. Мы подняли весь личный состав и попытались тормознуть чёртову железку на выходе… А потом – оп... и вот эта дырка. Она просто возникла тут. Часовые на вышках клянутся, что ничего не видели, пока эта дыра просто не появилась посреди поля.

Генерал задумчиво пнул мусорную кучу и нервно скрипнул перчатками.

- Так. Предположим. Но если всё так просто – какого хрена им было устраивать эту войну?!

- Отвлекающий манёвр? – Обрадовавшись, что немедленной расправы не последует, воспрял дежурный.

Паркер вздохнул.

С некоторой натяжкой подобное объяснение допустимо, но… Нет. Всё равно как-то слишком странно и сложно. Если предположить, что Фрейна кто-то купил… То к чему весь этот шум? Унизить лично его, Рэйно Паркера? Продемонстрировать на практике возможности их собственной разработки? Пожалуй… это было бы правдоподобнее, но всё равно странно. К чему же так рисковать? А если бы он не стал церемониться и отдал команду стрелять на поражение? Если бы в неё выпалил танк? Или вертолётная ракета? Гексотитан, конечно прочная штука, но не настолько же!

Проклятье, ну какого чёрта он до последнего надеялся на этого жирного ботаника? Стоило разнести мерзкую железку на молекулы хотя бы с вертолёта, а не ждать у моря погоды в надежде, что в последний момент мерзкий предатель нажмёт кнопочку и остановит свою игрушку!

А если бы он не церемонился… и сразу разрешил стрелять на поражение – тогда всего этого бы не было. Не было бы разгрома в северном секторе, не было кучи раненых и убитых… Кстати о них…

- Потери? – отрывисто поинтересовался генерал.

- Девяносто два легко раненых и шесть семь – тяжкие телесные повреждения.

Паркер со злым недоверием уставился на свиту.

- Раненых? То есть, вы хотите сказать – она сбежала, даже никого не убив?

- Никак нет, сэр. – Занервничал сопровождающий. – Двухсотых нет.

- Да я вас… - задыхаясь от гнева, Паркер рефлекторно потянулся к шарфу, но опомнившись, остановил руку и бессильно скрючил пальцы. - Ничтожества, трусливые твари! Никчёмные криворукие дегенераты! Да я… Я вас сгною, всех сгною! Сошлю в пампасы, в Антарктиду! Я вам…

Ухватив торчавшую из мусорной кучи глыбину, бультерьер в ярости запустил ей вслед разбегающимся солдатам.

Глава 19: Далёкие голоса

Тёплые щекотные струи покалывали уставшее изнурённое тело. Зарывались в шерсть, стучали по кафельному «полу».

Душевая кабина.

Старинный пожелтевший кафель, квадратный поддон с пугающей воронкой водостока. Обычно подобные места всегда прикрывали сеточкой, пластиковой накладкой или ещё чем-нибудь подобным, но здесь и сейчас это было просто дырой в пугающую темноту и неизвестность.

Небольшой водоворот вокруг отверстия приплясывал и хлюпал, то накрывая его собой, то вновь расступаясь. И среди этих звуков ему отчётливо слышались бульки и хлюпы, которые могло издавать нечто, затаившееся там, в переплетении водосточных труб, под толщей кафеля. Нечто, потревоженное льющейся водой и сейчас медленно, но неотвратимо приближающееся к нему.

Нелепо, конечно думать, что будь у отверстия пластиковая решётка – она гарантированно остановила бы кого-то, способного пробираться по трубам… Но без подобной штуки было совсем страшно. Настолько, что босые мышиные лапки опасливо отступили от пугающего отверстия.

Заставив себя оторвать взгляд от водяной воронки, он огляделся.

Тусклая металлическая «лейка» в потолке. Рядом – такой же тусклый желтоватый плафон, после взгляда на который все окружающее стало казаться ещё более тёмным и пугающе мрачным. Стена с вентилями, пластмассовая мыльница на присосках. Стена слева, стена справа… Он порывисто обернулся назад и вздрогнул – позади тоже была стена. Не перегородка или дверца, не заслонка или занавеска… самая настоящая стена, покрытая кафелем!

Он в панике зашарил ладонями по холодным скользким плиткам своей ловушки. Пятно, оставшееся после взгляда на потолочный плафон навязчиво плавало в самом центре поля зрения, мешая разглядеть подробности. И он отчаянно моргал, пытаясь рассматривать окружающее краем глаза, но всё равно невольно фокусируя взгляд, от чего навязчивое пятно упорно вползало в самую середину поля зрения, мешая разобрать детали.

На лице возникло какое-то странное, ни на что не похожее ощущение: словно что-то бывшее там незаметно и неощутимо, вдруг скользнуло вниз, проехалось по губам, стукнулось о живот и с едва различимым звуком плюхнулось куда-то под ноги, оставив там, откуда начало своё путешествие странный, пугающий холодок.

Он испуганно уставился вниз, пытаясь разглядеть сквозь надоедливое пятно причудливый, ни на что не похожий ошмёток.

Какая-то странная, дурацкая пуговица с двумя дырками? Но откуда в душевой пуговицы? Может быть - мыло?

Световое пятно внезапно сдалось и позволило увидеть таинственный предмет во всех ужасающих подробностях. Меж его босых ступней лежал… нос.

Самый обыкновенный мышиный нос – розовый бугорок и немного покрытой мехом плоти вокруг него.

Мучительно сглотнув, он рефлекторно потянулся туда, где предположительно должен был бы быть его собственный нос, но коснуться страшной раны не решился – не то боясь ощутить всю непоправимость утраты, не то опасаясь сбросить тем самым спасительный шок и пережить боль во всей её пугающей силе и неотвратимости.

Судя по размерам потерянного куска – из оставшейся на его месте раны должно было хлестать как из брандспойта.

Поскуливая от страха и паники, он присел, запрокинул голову кверху, словно всерьёз надеясь остановить кровь этим наивным жестом, судорожно зашарил вслепую под ногами.

Паника и страх, ужас и подкатившая к горлу истерия…

Не опуская головы, он нащупал розовый ошмёток, попытался поднять двумя пальцами, но ощутив его в полной мере – мясистый и податливый, словно бы даже живой - испуганно и брезгливо выронил обратно.

Испугавшись, что ценный предмет – часть его тела! - снесёт и смоет в жадную пасть водостока, он, позабыв о необходимости запрокидывать голову, уставился вниз, уже не думая о страшной ране. Сгрёб ускользающий кусок плоти, неловко покрутил и, подвывая, попробовал приладить на прежнее место. На мгновение почему-то показалось что этот трюк способен вернуть все как было, исправить его потерю, словно отвалившийся нос в состоянии прирасти обратно – надо лишь немного потерпеть и подержать…

Подвывая от страха, он осторожно убрал руки и нос вновь заскользил вниз, отклеился от положенного места, ударился о подставленную ладонь и бултыхнулся в бурлящие струи где-то внизу. Упал, закружился в потоках воды, как живой уворачиваясь от попыток поймать его уже обоими руками.

Позабыв обо всем, он попробовал грубо сгрести непокорную часть тела обоими ладонями, но… следом за носом отвалился палец. Указательный палец левой руки. А затем и большой палец на правой.

Тихонько воя от накатившей паники, он как пьяный жонглёр подхватывал куски собственной плоти, отчаянно прикладывал их туда, где они должны были быть, но стоило хоть на миг разжать пальцы, как то одно, то другое тотчас же плюхалось обратно под ноги.

Нет, боли и крови не было и в помине – был лишь странный холодок и словно бы онемение.

Но сама суть, абсурдность и кошмарность происходящего вызывали у него дикий, непередаваемый ужас.

Вслед за уже отделившимся последовала ещё пара пальцев, целая кисть руки с тремя оставшимися пальцами и влажный лоскуток уха.

Он попробовал сгрести осыпавшиеся части свободной рукой, но словно только и дожидаясь этого момента, та отвалилась по самый локоть.

Истошный пугающий вопль раскатился вокруг, заставив вздрогнуть и сжаться всех присутствующих.

- Ну... хоть что-то остаётся неизменным. – Хмыкнул Рик и покрепче прижал к себе кошку. Зарывшись носом в его футболку, Вейка вздрагивала и беззвучно всхлипывала.

Оторопело уставившись вслед сбежавшему Тимке, Рона скользнула по кошке неприветливым взглядом, ободряюще улыбнулась испуганным бельчатам и как в прострации обернулась к проснувшемуся мышу. Вытаращив глаза тот безумным взглядом уставился в потолок и задыхался так, словно только что пробежал марафон.

- Пойдём отсюда… - Рик непринуждённо соскользнул ладонью на кошкин зад и подтолкнул её в коридор.

- Рик… я… - Она попробовала высвободиться, но от шквала эмоций, бессилия что-либо объяснить и поправить, от осознания как все разом усложнилось… тело наполнилось лишь безвольной вялостью и неприятным, сосущим ощущением где-то под сердцем.

Она вроде бы и сопротивлялась, вроде бы рвалась догнать бедного глупенького котёнка и объясниться… Но все это было как-то вяло и неубедительно, неуверенно и слабо. Настолько, что Рик этого её состояния не заметил, а может быть не захотел заметить, сосредоточенный лишь на том, чтобы поскорей уединиться.

Заторможено перебирая ногами она краем уха слушала его, но смысл и содержание слов почему-то не понимала. Покорно шла в нужном направлении, каждый шаг, каждую секунду давая себе обещания, что вот сейчас, прямо сию секунду… Ну хорошо – через пару шагов, но точно, уже железно! – вырвется, решительно и зло отпихнёт рыжего и кинется разыскивать Тимку.

Вот сейчас.

Ну хорошо – через шаг…

Нет, когда поравняемся вот с тем дверным проёмом.

Или с лестницей… или нет… ещё шаг и вот точно-преточно!…

Но чем дольше тянулось время, тем сильней и горче накатывало осознание того, что она вряд ли решится на этот тяжкий разговор именно сейчас, когда уже и так слишком поздно.

И с каждым мгновением, с каждой секундой становится все позднее и сложнее.

Как скоро настанет тот миг, после которого станет уже совсем-совсем, окончательно поздно? Через минуту? Две? Десять? Может быть – через полчаса?

А может быть этот самый миг уже давно позади? И все её попытки поговорить закончатся лишь потоком обидных слов, а то и оплеухой?

Нет, вряд ли она сможет сейчас выговорить всё то, о чём стоило сказать раньше. Намного, намного раньше - как минимум, когда кот огорошил её известием, что он не последний из компании, оставшийся на свободе, что «все» просто сменили логово и перебрались сюда, в этот старый позаброшенный особняк.

А ещё лучше – утром, тогда, когда он чуть не в припрыжку носился вокруг неё. Когда глупо хихикая, вышагивал рядом, жадно и словно бы с недоверием стискивая её ладонь, до боли переплетая пальцы и заглядывая в глаза тем самым характерным безумным взором, в котором читалось… так много всего, чего она никак не стоила и не заслуживала. Чего-то, что она раз и навсегда оставила далеко в прошлом.

Поздно. Слишком поздно и слишком страшно. И вот она по давно заведённому правилу – тупо сбегает. Трусливо и жалко прячет голову в песок, как глупый страус.

Прячется, не в силах заставить себя перешагнуть ту незримую черту, за которой потребуется подойти и объясниться, глядя в глаза.

И ладно бы просто получить по морде, выслушать кучу обидных слов и со вздохом оставить всё в прошлом. Точно так, как делала она уже не раз, не два и не десять. Проблема в том… что почему-то именно сейчас, именно здесь… Именно его ей терять не хотелось.

Не хотелось, чтобы он просто канул в прошлое, чтобы со временем стёрлись и поблекли воспоминания о его голосе, запахе… вкусе по-детски неловких, неуклюжих ещё поцелуев.

Нет, никаких романтических бредней и далеко идущих планов. Никакого намёка на то, чтобы забыть некогда данную себе клятву ради какого-то беспризорника… Чертовски милого… Но совершенно бесперспективного.

Она позволила Рику увлечь себя в одну из комнат, рассеяно скользнула взглядом по изображавшему ширму куску фанеры, грязному матрасу и прочим местным «прелестям». Недоуменно вскинула взгляд на лиса.

- Ну вот, видишь какие удобства? – Рик с гордостью повёл носом из стороны в сторону, зацепился нетерпеливым взглядом за ширинку её шортиков и словно бы нехотя встретился взглядом.

- Вижу. – Кошка вздохнула, с досадой утёрла слезы и хмуро уставилась на него.

От осознания, что вся боль и злость, безысходность и всепоглощающее чувство вины… весь этот накал её душевных страданий –всё это лишь никому не нужное и не важное приложение к аппетитной заднице и сиськам – по щекам вновь потекли слезы – сначала едва заметно, затем всё сильней и сильней.

- Ну чего ты, чего? – Рик приблизился, обнял, зашептал на ухо какую-то очередную успокоительную чушь… прошёлся ладонями вдоль её спинки, облапил шортики, подтянул к себе потеснее.

Остановившимся взглядом Вейка смотрела куда-то в угол. Внутри воцарилась гнетущая пустота и бесконечная как океан грусть. Пожалуй, даже куда более сильная, чем в ту ночь, когда она внезапно и больно повзрослела.

Сердито шмыгнув носом, кошка зло сощурилась, ощущая как его ладони небрежно и деловито расстёгивают застёжку над хвостом, перебираются к животу и жадно, нетерпеливо нашаривают пуговицу над ширинкой.

Вложив в толчок всю злость и разочарование, на которые была способна, она упёрлась в лиса обоими ладонями и изо всех сил отпихнула его прочь. Отшатнувшийся Рик неловко врезался в стенку, а она – потеряв равновесие, рухнула на тот самый матрас.

- Да чего ты? Ну не хочешь – сказала бы, чё толкаться? – Лис испуганно и недоуменно вытаращился на неё.

Вместо ответа, Вейка сжалась в комок, обхватила подтянутые к подбородку коленки обоими руками и разревелась с новой силой.

Стоически вздохнув, Рик приблизился и присел напротив.

- Ну что случилось? Что опять не так? – Он осторожно дотронулся до её коленки.

Кошка судорожно всхлипнула, но попытки высвободиться не сделала.

Накатил лёгкий стыд – в конце концов, откуда ему всё это знать… для неё за последние дни словно жизнь пролетела, а для него… скорее всего это было просто ещё несколько дней. Не слишком хороших, учитывая окружающую обстановку, но вряд ли наполненных такими же острыми переживаниями, как те, что выпали ей.

И вдобавок вынужденное воздержание в её отсутствие. Предположить, что рыжий успешно подобьёт клинья к кому-то типа рыси или волчицы – по меньшей мере смешно. Мрачная задавака и много о себе возомнившая кошка-переросток слишком чопорны и недалёки, чтобы просто расслабиться и получить от этой жизни хоть какое-то удовольствие. Неудивительно, что бедолага готов из штанов выпрыгнуть, настолько не терпится… А тут она со своими заморочками.

- Ну? Что с тобой? – Рик осторожно сдвинул её отрастающую чёлку, осмелел и усевшись рядом, осторожно потянул к себе.

Вейка напряглась, но не усмотрев в этом жесте никаких признаков домогательств, позволила себя обнять поудобней. Уткнувшись носом в его майку, затихла, переводя дыхание и стараясь не хлюпать размокшим носом.

- Опять сон? – Рона уселась возле мыша, участливо взяла худенькую костлявую лапку. Безумный невидящий взгляд скользнул словно бы сквозь неё, на секунду кольнув неприятным болезненным холодком. – Вот. Выпей.

Она подсунула ему набранную в бутылочную крышку воду. Адаптированная даже под неуклюжие пальцы копытных, крышка в её широких ладонях походила на рюмку, но в мышиных – больше напоминала стакан.

Обхватив ёмкость обоими ладошками, мыш судорожно припал к живительной влаге. Дождавшись, когда тот напьётся, Рона осторожно уложила его обратно, обтёрла испарину и заботливо укрыв курткой охранника и пристроила на его разгорячённый лоб прохладный компресс из обрывка майки.

Вернулись бельчата.

Скучающие близняшки успели выскользнуть вслед ушедшей парочке прежде чем она их окликнула и наверняка мешали их уединению, пока не были изгнаны обратно.

- Ну что там? – Сурово насупившись, поинтересовалась Рона.

- Плачет. – Бельчата синхронно уселись неподалёку и уставились на неё в четыре глаза.

- Тим?

- Нет, тётя Вейка.

- Тим на чердаке. – Дополнил скупую информацию второй близняшка. – Я постучал, он не открывает.

Один из бельчат грустно пошарил в одной из брошенных сумок и извлёк контейнер с салатом.

Второй деловито отыскал в остатках вчерашнего пиршества относительно чистую пластиковую ложку и прежде чем она сообразила напомнить о необходимости помыть её, запустил ложку в салат.

Не глядя друг на друга, бельчата принялись уплетать лакомство. При этом левый держал контейнер, а правый – деловито орудовал ложкой, поочерёдно отправляя её то в собственный рот, то в рот брата. Да настолько безошибочно и ловко, что безукоризненность и слаженность этого трюка походила на какой-то странный, тщательно отрепетированный фокус.

Рона удивлённо вскинула бровь, но выяснять подноготную этого трюка не стала. Сейчас её куда больше беспокоил кот.

Если вернулся, значит – уже не злится? Но если убежал вновь… значит – все же злится. Но несмотря на это – всё же вернулся. И теперь у неё есть хотя бы шанс поговорить и разложить все по полочкам. И для него… И для себя. Ну а кошка… О её приключениях можно послушать и за ужином.

Рысь задумчиво осмотрела притащенные Тимкой сумки, поморщилась, наступив на больную ногу и принялась разбирать сваленную в кучу снедь, параллельно пытаясь вспомнить заготовленную за ночь речь.

Поначалу она хотела рассказать, как весь вечер и всю ночь не находила себе места. Как поначалу старалась не подавать вида и хранить каменную непроницаемость и невозмутимость, но стоило на улице стемнеть – не выдержала и начала бегать от окна к окну по поводу и без. Вздрагивать и с надеждой прислушиваться – не донесётся ли с улицы звук его шагов?

Как прихрамывая на больную ногу, бродила в пустых коридорах, осторожно замирая у края окон и тщательно следя за тем, чтобы не попасть в льющийся сквозь них свет. Подолгу вглядывалась в окрестности, возвращалась… Вслушивалась в дыхание спящих мальчишек, меняла мышу компресс и вновь брела в коридор.

Замирала, наивно и глупо - как в детстве - изо всех сил жмурясь и в красках представляя, как он идёт по тропинке своей нарочито расхлябанной походкой, поглубже засунув кулаки в карманы шорт. Как небрежно протискивается сквозь решётку. Раздвинув кусты, легко взбегает на второй этаж и чуть запыхавшийся и смущённый, виновато понурясь, замирает под её строгим взглядом.

Идиотизм, конечно.

Если бы «сила мысли» могла изменить хоть что-нибудь в этом мире… Наверное тогда бы всё в нем было бы совсем-совсем иначе.

Открыв глаза она обречённо вздыхала: никаких «материализаций» в комнате, разумеется, не происходило. И Рона, злясь на себя за все эти тревоги и глупые переживания, на безмятежно сопящего Рика, на постанывающего в полубреду мыша… то бродила по коридору, то пыталась уснуть, прикорнув на жёсткой деревяшке заменявшей ей постель.

Пострадавшая конечность побаливала все сильнее: ранка от выдернутого гвоздя воспалилась и припухла. С другой стороны – она уже почти свыклась с этой досадной, раздражающей болью. Настолько, что могла ходить почти нормально и при этом не морщиться.

Но всё же пешая прогулка до их старого логова – в текущем её состоянии, пожалуй слишком. Не то чтобы она опасалась не дойти… скорее – того, что может и не суметь убежать, случись по дороге какая неприятность. Или, того хуже – облава.

Ведь в случае, если Диана что-то знала и её странные прощальные напутствия были не пустым сотрясением воздуха… В Тимкиной старой землянке вполне могла поджидать засада.

И если он решит вернуться… Сколько мальчишка его возраста продержится на допросе с пристрастием? Минуту? Пять? Десять? Она слишком хорошо знала, как всё это происходит, чтобы питать какие-либо иллюзии.

Самым правильным и тактически верным решением было бы просто взять и увести всех. Куда-нибудь ещё, в любое другое место, как можно дальше отсюда.

Ведь каждая минута здесь – потенциальный риск.

Риск что вот-вот через забор бесшумно посыплется спецназ и они вновь окажутся там, откуда сбежали.

Но уйти - во-первых некуда. А во вторых – как? Куда податься с её раненой ногой и нетранспортабельным мышем?

Но самое страшное - вместе с риском быть пойманными она обрежет ещё и шанс на возвращение Тима. Что если никакой засады нет, что если он вообще не ходил в свою землянку? Что если перебесится и вернётся, а их уже и след простыл?

Она с готовностью бы рискнула собственной жизнью, но вправе ли она рисковать судьбой остальных? Всех тех, кто доверился ей, кто сейчас беззаботно посапывал в облюбованной комнате и вряд ли думал о чем-нибудь этаком…

От душераздираюших противоречий нещадно болела голова и ныло сердце.

Хотелось вскочить и бежать. Хотелось забить на все, улечься, попытаться заснуть и не думать о сотнях и тысячах проблем, которые кроме неё, похоже, никто не видел и не осознавал. Хотелось отвлечься от ноющей раны. Хотелось, чтобы рядом был хоть кто-нибудь сильнее, умнее и решительнее её. Кто-то, кто бы точно и безошибочно знал, что делать и как быть.

Яростно вцепившись в собственный едва отросший чуб, Рона до боли сжала кулак. Борясь со сном, она просидела у окна до рассвета, размеренно покачиваясь и вздрагивая от каждой тени и шороха. И лишь под утро забылась коротким тревожным сном.

Очнулась она едва ли не в тот же час – как только выспавшиеся бельчата затеяли возню с окрестным мусором, а проснувшийся Рик обложил их матом.

Запустив в лиса сандалетой, Рона нехотя села и попробовала разлепить свинцовые веки. Организм требовал сна, а треволнения и переживания гнули спину и заставляли сутулиться как столетнюю старуху.

Больше всего на свете ей хотелось завалиться обратно на жёсткую деревяшку и заснуть снова… Но нельзя, нельзя!

Накормив проснувшихся ребят остатками вчерашней трапезы и отложив немного на вечер, она уединилась в одной из комнат и осмотрела рану. Вокруг оставленной гвоздём дырки плоть болезненно опухла и натянулась. Наступать было неприятно даже на пятку – каждое движение пульсирующей резью прокатывалось вдоль сухожилий и отдавалось в кончиках пальцев болезненными уколами.

Кое-как оторвав крышку от вскрытой жестянки, она сложила её пополам, простукала найденным кирпичом, отмыла и прокалила спичкой. Морщась от боли, Рона ковырнула рану получившимся лезвием и хмуро глядя как тёмную нездоровую кровь разбавляют густые прожилки гноя.

Позволив ране очиститься, она через силу сжала и разжала пальцы, пошевелила стопой и плеснула на кровоточащий разрез остатками воды. Перетянув рану обрывком майки, затянула повязку на крохотный, едва держащийся узелок и вздохнула.

Предстоял долгий мучительный день. Странный, тоскливый, переполненный отчаянием и безысходностью. Мучительными, болезненными решениями, тщетными надеждами и осознанием того, сколь малы их шансы выжить. Уцелеть, ускользнуть, не дать себя обнаружить и поймать вновь. Спрятаться, скрыться в рядах тех, кто живёт вокруг, не зная, не подозревая даже ни о каких подпольных лабораториях, ни о странных типах в штатском. Не догадываясь что мир на самом деле жёстче и страшнее, чем кажется… И далеко не ко всем поворачивается своей лучшей стороной.

Она почти дозрела уже покинуть только-только обретённое жилище, но всё откладывала и оттягивала объявить об этом решении остальным.

Сначала – под предлогом ожидания того, как они вернутся с запасом воды. Потом, решив дать им нормально перекусить… А затем – раздумывая над тем, как им тащить мыша. Будь у неё здоровы обе ноги – она легко бы унесла его сама. А так… Как бы самой не потребовалась помощь.

Рик, конечно же сможет… Но вряд ли будет этому рад. И вряд ли будет обращаться с больным с подобающей осторожностью. Да и как тот перенесёт путешествие? Не станет ли ему хуже, не привлечёт ли их маленькая экспедиция чьё-либо внимание?

Внезапное возвращение Тимки и Вейки застало её врасплох. Ждала-ждала всю ночь и всё утро, немножечко отвлеклась и вот поди ж ты – прозевала!

Оторвавшись от мрачных раздумий, Рона изумлённо скользнула взглядом по повисшей на лисе кошки и с замиранием сердца уставилась на застывшего в дверях Тимку.

Но прежде, чем рысь решилась что-то сказать, прежде чем успела хотя бы встать – кот развернулся и бросился прочь. На мгновение у неё даже возникло дежавю.

Дёрнувшись следом, Рона неосторожно наступила на больную ногу, поморщилась и замерла, обводя комнату растерянным непонимающим взглядом.

Злится. Всё ещё злится. Но – по крайней мере вернулся. И, судя по тому, что не показался снаружи дома - остался…

А значит… Значит у неё есть наконец шанс спокойно поговорить и во всём разобраться.

Надо лишь собраться с силами, причесать скачущие вразнобой мысли, вспомнить мелькавшие ночью обрывки заготовленного монолога… И решиться озвучить их вслух.

Ярость. Мучительная тошнотворная обида и едкая бессильная злость. На себя. На неё. На всех!

Море, целый океан непонимания.

Почему? За что?

Почему вот так - внезапно и беспощадно, как удар под дых, которого не ждёшь? После которого весь мир на долгие, кажущиеся вечностью минуты сужается в точку, фокусируясь лишь на попытке вдохнуть, втянуть в себя ещё хоть каплю воздуха и жить дальше.

Задыхаясь от слёз, Тимка взлетел по чердачной лестнице, ободрав локоть и хвост, ужом протиснулся под тяжёлым люком и шатаясь от распиравшей, сводившей с ума злости, опрокинул на него комод. Упираясь и едва не падая, придвинул тяжеленный сундук.

Накатившее помутнение на миг отогнало отчаяние и безысходность, подарило простую и понятную, вполне достижимую цель. И он с мрачным удовлетворением принялся набрасывать поверх люка всё, что только удавалось сдвинуть или принести. Словно закапывал могилу, содержимое которой в любой миг грозило вырваться на поверхность.

«Сука! Подлая тупая сука!»

Задыхаясь от негодования и жалости к себе, он отшатнулся от баррикады, покачнулся на подгибающихся ногах и рухнул в собранный у слухового окна стожок прошлогодних листьев.

Зарылся, улёгся на живот, пытаясь сдержать накатывающие рыдания и восстановить дыхание.

Снизу стучались и скреблись, что-то спрашивали и предлагали. Одни голоса сменялись другими, мягкие интонации внезапно переходили в требовательные. В заблокированную крышку то отчаянно колотили, то вновь переходили к слащаво-сюсюкающим уговорам.

Не реагируя ни на что, он лежал, безучастно уставившись в краешек видневшегося в окне неба и злорадно перебирая мрачные желчные мысли.

Ишь как забегали! Никак всерьёз обеспокоились. Ну ещё бы – потерять такой удобный источник жратвы и денег! Ведь если он уйдёт… Придётся им самим поднапрячься и научиться добывать себе пропитание.

Ха! Поглядел бы он на рыжего… На то как тот наберётся храбрости стырить чей-нибудь кошель! И как спасётся от разъярённой толпы, если ограбление обнаружат!

Ну а кошка... она-то, конечно, не пропадёт. В случае чего подработает и древнейшим способом. Не привыкать, наверное.

Да всем им «не привыкать»!

Немного устыдившись появившихся перед носом картин, он с удивлением обнаружил, что попытки штурма прекратились и в убежище повисла ватная гнетущая тишина.

Что и требовалось доказать.

Поскреблись для очистки совести, да и забили.

Он мрачно перекатился на спину – лежать неподвижно становилось всё труднее и невыносимее.

Почему? Ну почему? Ну чем он хуже рыжего?

Ростом не вышел? Но ведь с годами вырастет. Пусть не так, как лис, но всё же!

Может, она тоже сочла его слишком маленьким? А Рик, типа, взрослый? Или всё проще - у него длиннее «там» и это, только это для неё решающий фактор?

Или, быть может, он сам того не понимая и не ведая – умудрился где-то накосячить? Сказал или сделал что-то не то, что-то неправильное? Может обидел её чем? Но чем и когда?

А может…. Может быть ей нравится нахальство и бесцеремонность? Может, она как раз и хотела, чтобы с ней обходились грубо и властно, как с вещью? А он, Тимка, в её глазах размазня и хлюпик?

Нет, ничего подобного он в своём исполнении тупо не представлял… Просто не мог. Во всяком случае – раньше.

А вот сейчас… Сейчас, пожалуй – вполне. Уж слишком бурлила внутри злость, слишком мутила сознание тупая, приглушающая звуки окружающего мира ненависть.

Сорвать майку, швырнуть её перед собой… Жалкую, беспомощную… испуганную.

От возникшей перед глазами картинки, подкреплённой всё ещё отчётливыми и более чем реальными утренними впечатлениями накатила удушливая обжигающая жалость. К себе, к ней… К тому, что всё пошло как-то не так, не правильно, невозможно, невыносимо…

От этой ядрёной смеси желания и ненависти, обиды и злости, от воспоминаний о всех тех пронзительных, звенящих от избытка эмоций мгновениях… Где-то внутри тонко и болезненно «динькнуло». Словно порвалась какая-то тонкая, почти незаметная струнка. Порвалась, хлестнув по чему-то нежному и мягкому, оставив после себя мучительно медленно затухающую боль.

Ну почему? Почему нельзя было просто сказать? Поговорить, объяснить, научить, показать как надо?… Если что-то не так и он облажался… Почему не помочь стать таким, как она хотела?

Может быть он ничерта ещё не понимает и не умеет, но он бы старался! В лепёшку б разбился, лишь бы угодить ЕЙ!

Лежать неподвижно стало окончательно невыносимо и он корчился, извивался в лиственном стожке как червяк на раскалённой гаражной крыше. Перекатывался с боку на бок, изнывая от бессилия что-то изменить и гложущих изнутри эмоций. Злился, что никак не получается найти то положение, в котором не станет тотчас неудобно и не потянет перевернуться. Бесился от непрерывно льющих из глаз слёз, собственного унижения и бессилия вытряхнуть из головы все эти мучительные мысли.

До боли стиснув кулаки, он с хриплым свистом втянул воздух ртом – забитый соплями нос лишь усугублял страдания.

Он отчаянно пытался прогнать, вышвырнуть и развеять навязчивый образ, но тот, словно в издёвку рисовался перед глазами лишь со все большей чёткостью и бесстыдством.

Её небольшие острые грудки, подтянутый животик со сводящей с ума ложбинкой… Упругая крепкая попка, туго обтянутая тесными узкими шортами. Этот её невинный, бесконечно притягательный взгляд, движения глаз, изящные тонкие пальчики, чуть широковатый рот с чувственными, дразнящими губами и миниатюрные подвижные ушки с притаившимся промеж них куцым смешным чубчиком.

Образ, сводивший его с ума недосягаемостью и обидой за все обманутые надежды и настроенные на годы вперёд планы. Образ невинный и желанный настолько, что в голове не укладывалось, как это божественное создание, ангел во плоти, могла поступить с ним настолько жестоко!

Застонав, он вновь сгрёб листья в трясущихся от усилий ладонях.

Слёзы наконец кончились, но легче не стало.

Внутри словно засела жгучая раскалённая заноза. Она колола и жгла, свербела и разъедала, не давая ни лежать, ни сидеть.

Не думать! Не думать о ней! Много чести! Да ну её. Ну их всех! К дьяволу… Он отчаянно шмыгнул носом и превозмогая нестерпимое желание зажмуриться, посмотрел прямо на садившееся солнце.

Уйти… уйти куда-нибудь. Вернуться в «Рулетку» или найти логово получше. Не такое большое и не на виду у всех. Найти что-нибудь этакое, где можно пережить зиму, какую-нибудь тесную неприметную норку по типу покинутой ими теплушки. Забиться туда и попробовать раз и навсегда смириться с мыслью, что никому в этом мире не нужен. И никогда нужен не будешь. А значит – и тебе не должен быть нужен никто. Никто и никогда. Потому что это правильно. Потому что только так можно жить без мучительной, тянущей боли. Без всех этих унизительных разочарований, без глупых привязанностей и жалких надежд.

Переболеть, перетерпеть это выбешивающее состояние тошнотворной беспомощности. Мучительное, жгучее осознание того, что всем от тебя нужно только одно – халявная жрачка. Или твоя уютная норка.

Что угодно, только не ты сам.

Раскатал губу!

Маленький наивный придурок, возомнивший, что может стать чем-то большим, чем просто источником жрачки!

Ничтожество. Ноль.

Просто уличный голодранец, такой же чуждый всей этой компании, как и для любого другого в этом городе. Во всем этом мире.

Бормоча под нос «отрезвляющие истины», он бродил по чердаку и вполголоса выкрикивал ругательства прямо в возникавшие в мыслях лица. Поначалу тотчас становилось стыдно, потом с новым укусом бушующей внутри боли стыд испарялся и всё повторялось по кругу.

Нога болезненно ударилась о какой-то жёсткий угловатый предмет.

Аккумулятор.

Для рации.

Который он купил по пути сюда этим утром. И который, по-видимому выпал из кармана шорт ещё когда он взбирался на чердак, протискиваясь под тяжёлым люком.

Подняв увесистый кирпичик, Тимка шмыгнул носом и хмуро покосился на баррикаду поверх люка. В нагромождении мелочёвки и старинного барахла отчётливо выделялся сундук с сокровищами.

Помедлив, он откинул скрипучую крышку и нашарил тяжёлый металлический корпус. Трубка приятно холодила подушечки пальцев и вспотевшую от усилий ладонь.

Плюхнувшись обратно на кучу листьев, он вздохнул и задумчиво повертел находку в ладонях, надеясь хоть как-то отвлечься от тяжких мыслей.

Скругления, ребристые поверхности и излишне причудливый дизайн придавали рации старинный, наверное ещё довоенный вид.

Может быть, если найти правильного барыгу – набросят десятку-две за древность?

Он машинально покрутил массивные ребристые колёсики и пощёлкал крупными металлическими переключателями, разглядывая длинную суставчатую антенну, неуловимо напоминавшую не то тропическое растение, не то ус какого-то гигантского насекомого.

С определённой долей фантазии небольшой пульт управления, прятавшийся под верхним динамиком можно было принять за стилизованное изображение злобного идола. Два тонких рифлёных колёсика вместо глаз, колёсико-«нос» с треугольничком указателя и тонкий ребристый диск, самым краешком торчащий чуть ниже подобно узкому, злобному рту.

Всё это находилось в небольшом углублении, которое некогда прикрывалось давно утраченным щитком или дверцей.

Тимка повертел «сокровище», сковырнул когтем крышку аккумуляторного отсека и осторожно извлёк прямоугольник, похожий на две слипшиеся цилиндрические батарейки, покрытые не то пластиком, не то застывшей резиной. Воткнув на освободившееся место замену, он тщательно защёлкнул крышечку, шумно втянул сопли и с надеждой уставился на индикаторы.

Но рация была мертва.

Тимка потряс трубку, покрутил колёсики настроек, но устройство и не подумало оживать.

Проклятье, кругом непруха, словно весь мир ополчился на него в этот день!

Поморщившись, он вяло отшвырнул безжизненную трубку прочь и вздохнул.

Либо купленный аккумулятор разряжен, как и старый, либо ему подсунули заведомо неисправный.

И попробуй теперь вернись, покачай права!

Продавец тупо «не вспомнит» вчерашнего покупателя, а то и вовсе погонит взашей, сочтя себя «оскорблённым» необоснованными претензиями.

И кто виноват? Надо было ещё у прилавка всё ощупать и обнюхать, сто раз подумать и примерить и лишь потом уже купить. А не таращиться на Вейкину задницу и мечтать о том, как вытянутся физиономии у компании, когда он ворвётся к ним, держась с ней за руки, а то и непринуждённо обнимая за талию и неприкрыто демонстрируя всем свою «собственность».

С новой силой накатила обида, запредельное жгучее унижение и недоумение. Причём последнее было, пожалуй, стократ более невыносимей, чем все остальные эмоции.

«Почему? Почему, почему, почему?!»

Перестав сдерживаться он разрыдался в полный голос, уже не заботясь услышат его внизу или нет.

Валявшаяся неподалёку рация тем временем ожила: затеплился и зловеще подмигнул зелёный индикатор, едва слышно «откашлялся» динамик.

Ничего этого Тимка не видел. Сосредоточенный на своих страданиях, он самозабвенно рыдал, зарывшись носом в иссохшие листья, до боли в пальцах царапая когтями деревянные доски и стараясь не думать, не допускать в череп связных мыслей.

Получалось не очень.

Настолько, что сквозь плач он не сразу осознал, что его окликает чей-то голос.

- Эй? Эээй?

Спохватившись, кот затих, решив было, что кто-то из обитателей нижнего этажа вновь притащился к чердачному люку со своими дурацкими расспросами или увещеваниями.

Но оклик не повторился.

Тимка совсем уж было решил, что послышавшийся голос ему померещился, как вдруг вспомнил о валявшейся на полу трубке.

Подозрительно прищурился и крадучись, не то с опаской, не то с недоверием двинулся к ней на четвереньках. Помедлив, нерешительно протянул ладонь и…

- Эй, ты живой там? – звонким девчачьим голосом поинтересовалась рация.

Испуганно взвившись, Тимка молниеносно отпрыгнул назад и в сторону. Настороженно замер, нервно поводя ушами и подозрительно оглядываясь по сторонам.

Происходившее походило на розыгрыш.

Какой-то бредовый, подозрительный розыгрыш.

Или бред.

Может быть он и впрямь тихо и незаметно сошёл с ума? Ведь сам же видел, что рация не заработала!

А теперь этот странный голос…

Какой-то слишком чистый, слишком переливчатый, слишком… приятный. Почти такой же приятный, как у Вейки… В тот самый вечер, когда…

- Эй? Я же слышу, как ты дышишь!

Тимка панически затаил дыхание, но измученный долгим плачем, организм отчаянно требовал воздуха. Сдавшись, он жадно вдохнул. Огляделся ещё раз и нерешительно потянулся к трубке, словно боялся, что та может кинуться навстречу, как ядовитая змея.

- Ты кто?

Собственный голос прозвучал неожиданно хрипло – не то от испуга и растерянности, не то от долгих рыданий.

- Я… девочка. – Собеседница хихикнула. – Почему ты плакал?

- И ничего я не плакал. – Тимка прикрыл нижний «динамик» ладошкой и оглушительно шмыгнул носом. – Ты откуда? И где взяла такую рацию?

- Я… - Она запнулась ещё раз. – Не могу сказать. Все очень… сложно.

- Почему?

- Это тоже сложно. Я вообще не должна с тобой разговаривать. Где ты взял коммуникатор?

- Рацию? Нашёл.

- Нашёл? – Девочка растерянно замолкла.

- Да, в заброшенном доме. В старом сундуке. Она была ничейная, а теперь моя. Я её… отремонтировал!

- Отре… Отремонтировал коммуникатор? – в голосе собеседницы послышалось неприкрытое недоверие и что-то похожее на лёгкое удивление. – Сам?

- Ну да. – Тимка поудобнее улёгся на листья и довольно потянулся, позабыв на время о всех своих страданиях и мучениях.

Необычность ситуации, приятный, немного странный голос, таинственные многозначительные оговорки… Всё это будоражило и дразнило, манило предчувствием какой-то тайны.

Настоящего, всамделишного Приключения.

Да-да – именно так, с большой буквы!

***

Родное гетто встретило его привычным смрадом и нагромождениями мусора, которым могла бы позавидовать любая уважающая себя городская помойка. Узкие улочки меж приземистых кособоких домишек, тонули в «полипах» причудливых шатких надстроек.

Некоторые из них непосвящённый мог бы принять за самопальные балконы и лоджии, но на самом деле это были «квартиры» целиком. Тесные, продуваемые со всех сторон, подчас разваливающиеся от любого неосторожного движения, эти похожие на строительные леса постройки служили пристанищем одиночкам и целым семьям, соединяясь меж собой то навесными мостками, то проходящими прямо внутри комнат кривыми скрипучими лестницами.

На площадке у руин недавно рухнувшего дома носилась шумная визгливая детвора, до хрипоты и кровопускания делившая пойманную ящерицу.

Мальчишки и девчонки грязно ругались, размахивали короткими детскими ножиками и грозили друг дружке вмешательством уличных банд, к которым принадлежали или якобы принадлежали их дяди, тети, мамы и папы.

Остававшиеся в стороне от драки с хмурыми лицами клянчили у прохожих «за проход». Молодых и крепких беспокоить не рисковали, боялись нарваться на взбучку, а вот на скромных и тихих набрасывались всей стаей, кружили, теребили и дёргали, пока жертва либо не откупалась какой-нибудь безделушкой, либо не убегала прочь, улучив момент и рискуя получить не одну болезненную царапину.

Одноглазый неспешно хромал по тесным переулочкам, настороженно поглядывая по сторонам и вверх, где над головой на проброшенных через улицу верёвках сушилось грязное, затасканное бельё.

Его длинный голый хвост волочился по грязи и лужам, но крыс не обращал на это ни малейшего внимания. Когда вся жизнь - одна непрерывная попытка выжить, протянуть ещё немного, когда есть десятки и сотни куда более важных, насущных проблем– на такие мелочи, как грязь просто перестаёшь обращать внимание.

Тем более, сейчас, когда возвращаешься из очередной удачной вылазки и твои карманы, перевязи, подвесные мешочки и даже рюкзак - доверху забиты кучами полезных и нужных вещиц.

Одноглазый осторожно запустил руку в огромный карман плаща и с трепетным предвкушением погладил добычу костистыми пальцами.

Дверной звонок, облезлая душевая лейка и закопчённый дверной глазок с небольшой, почти незаметной трещинкой. Половинка допотопного морского бинокля, почти полная колода игральных карт и прочие подобные сокровища.

Последняя вылазка на городскую свалку была особенно удачной. Настолько, что главное теперь без приключений добраться до скупки и обменять все находки на менее интересные, но в сто раз более компактные деньги. Что, учитывая нюансы райончика – задачка не из плёвых.

Простая беспечная прогулка по гетто была куда опаснее любых ночных и даже дневных вылазок далеко за его пределы. В любую секунду здесь можно было нарваться на кого-то более сильного или более быстрого, схлопотать шальную пулю или словить под ребро «перо» обознавшегося мстителя. Здесь на тебя в любой момент могли выбросить что-нибудь тяжёлое, опробовать какое-нибудь самопальное оружие или даже яд. Здесь в любой момент могла вспыхнуть короткая яростная резня – клан на клан, каста на касту, а то и просто дом против дома. Причиной при этом могло быть любое, даже самое мелкое и незначительное событие, случившееся не в то время не в том месте.

Зазеваешься, расслабишься – и любой день может стать последним.

Да что там «может» - всенепременно станет!

Из ближайшего переулка внезапно выбежал крупный жилистый крыс с безумным взглядом. Бегун с сожалением покосился в сторону одноглазого, притормозил, словно прикидывая свои шансы на предмет «поживиться», но быстро раздумал, подгоняемый вылетившим из переулка камнем. Врезавшись беглецу промеж лопаток, булыжник заставил его вновь перейти на бег, а в следующую секунду из-за угла уже показалась погоня – десяток разъярённых преследователей, размахивавших всевозможными средствами быстрого и беспощадного членовредительства, выкрикивая неразборчивые ругательства промчались за удирающей жертвой.

Прижавшись к хлипкой, разваливающейся стенке из деревяшек, фанерок и проржавевшей до дыр жести, Одноглазый переждал погоню и непроизвольно заглянул внутрь чужого жилища.

Сидевший внутри грязный блохастый малыш поднял нос и сделав страшное лицо, выразительно провёл у горла огромным кухонным тесаком. Зрелище было скорее комичным, но задерживаться и рисковать незапланированным знакомством с некстати вернувшимися родителями он не стал.

Стараясь не привлекать излишнего внимания, Одноглазый ссутулился и устало побрёл через перекрёсток. Точнее, через то, что некогда было перекрёстком, а сейчас превратилось в базар и вход в катакомбы. Гостеприимно распахнутый люк украшала кроваво-алая эмблема Шрамов – плачущий кровью глаз, перечёркнутый ритуальной меткой. Сидевший на краю колодца малолетка вызывающе таращился на прохожих и пыжился от осознания собственной важности. В руке пацан сжимал потёртый, видавший виды револьвер. Оружие наверняка пережило не одного своего владельца, но мальчишку это явно не смущало.

Не давая повода к конфликту, Одноглазый почтительно потупился и отвернулся, высматривая маршрут к интересующему его дворику.

Но только он собрался продолжить путь, как откуда-то сверху, едва не раскроив ему череп, рухнул небольшой, но вполне тяжёлый холодильник.

Потеряв от удара дверцу, несчастный бытовой прибор с оглушительным грохотом сплющился и развалился, заставив его испуганно отпрыгнуть подальше от центра.

Где-то наверху обидно заржали, пацан из Шрамов радостно улыбнулся и пару раз выпалил в направлении веселившихся. Покупатели шарахнулись прочь, пронзительно заголосили торговки. Нимало не смущаясь наличия у шалопая оружия, они замахали мокрыми тряпками и буквально вбили мальчишку в спасительную канализацию.

Не став искушать судьбу, Одноглазый машинально подхватил какую-то деталь и рванул прочь.

- Эй! Ккого х`ра! Это м`й хлодльник! – завопили откуда-то сверху.

Пригнувшись, Одноглазый припустил вдоль улочки, а вслед ему понеслась неразборчивая брань и обещания запомнить, поймать и выдрать несколько ценных органов, причём половину из них продать, а половину – скормить ему же.

Отбежав пару «кварталов», крыс убедился, что погони не последовало и перешёл на шаг. Бдительно озираясь и придерживая набитые карманы, он сунулся было в переулок, но вовремя заприметив увлечённых картами громил, счёл за лучшее обойти скучающую компанию окольными путями.

Пробираясь узкими тесными двориками, наступил на чей-то земляной замок, с грохотом опрокинул ржавое ведро, завяз в развешанном в тупике белье и был нещадно бит палкой какой-то разъярённой мегеры.

Чертыхаясь и шипя сквозь редкие зубы, крыс обогнул очередную бушующую на улице драку и с облегчением свернул в нужный проулок. Опасливо покосившись на подвешенную меж двумя зданиями лачугу, прошмыгнул под этой своеобразной аркой. Ловко увернувшись от явно прицельно выплеснутых в него помоев, он пересёк улицу и с облегчённым вздохом пристроился в хвост толпы, тянувшейся в подвал скупки.

Обычно понятие «очередь» в пределах гетто было очень абстрактным и ближе всех к прилавкам оказывался либо самый сильный, либо член какого-нибудь клана или банды. Всё просто и логично - чем больше за тобой «ножей» - тем короче для тебя «очередь».

Но в районах скупочных клан Костегрызов предпочитал поддерживать свои строгие правила, нарушение которых каралось со всей показной жестокостью и неотвратимостью. В сотне шагов от скупочных – запрещались любые грабежи, тёрки, выяснения отношений и любая иная деятельность, кроме чинного стояния в очереди.

Одноглазый ещё раз огляделся и немного расслабился.

Большинство из присутствующих с завистью поглядывали на его вместительный плащ, рюкзак и туго набитые карманы. Основная часть сборщиков не могла похвастаться вместительной одёжкой и им приходилось довольствовать тем, что удавалось унести в руках и на себе. Как правило такие нищеброды охотились за предметами типа автомобильных покрышек, всевозможной одёжки, проводов и всего прочего, что могло быть намотано или надето.

Одноглазый в этом плане представлял собой настоящую «элиту» низшей касты и уже довольно давно всерьёз подумывал купить себе право стать ремонтником или обслугой. Но для вожделенного скачка из грязи в «средний класс» требовалось сделать что-нибудь этакое… Выдающееся. Что было бы замечено и оценено кем-то из местных заправил или членами авторитетной банды.

И сегодня у него было кое-что… что вполне могло бы заинтересовать сильных мира сего. Настолько, что крыс даже замечтался, как займёт достойное его место, став правой рукой какой-нибудь правой руки какого-нибудь босса.

Увлечённый грандиозными планами, он и не заметил, как подошла его очередь.

Лавка перекупщика представляла из себя тесное, запредельно душное полуподвальное помещение.

Отведённый посетителям пятачок с трёх сторон огораживала мощная стальная решётка, в одной из стенок которой было прорезано причудливое окошко. Крохотная решётчатая дверца располагалась внутри дверцы покрупнее, предусмотренной на тот случай, если первая окажется слишком мала, чтобы пропихнуть что-нибудь покрупнее обычной мелочёвки.

- Нт, эт не чесн! Двадцт центв за целй фнарик? Грабж! - обиженный добытчик повис на прутьях и попытался яростно встряхнуть их.

Но где там! Решётки скупочных были едва ли не самым прочным сооружением во всём гетто.

- Он ж на Пмойке за бкс… влт удёт! – бушевал недовольный посетитель.

Утративший к нему интерес, скупщик меланхолично увеличил громкость маленького, портативного телевизора.

- Сктна! Крвсос! Чтб ты от зпора здх! – не унимался обманутый визитёр, всё ещё не теряя надежды отстоять справедливость и получить-таки доплату.

Одноглазый поморщился. Он не раз был свидетелем подобных сценок и слишком хорошо знал, чем всё закончится.

Лавки скупки принадлежали Костегрызам, были так сказать «семейной монополией». Кто контролировал лавки – тот контролировал всё гетто. А контролируя всё – глупо церемониться с ничтожествами, которым всё равно некуда деться.

Покосившись на упорного посетителя, скупщик со вздохом извлёк из-под прилавка баллончик со средством от насекомых и непринуждённо прыснул в лицо скандалиста.

- АаааААаа! – мгновенно позабыв обо всём, недовольный «клиент», шарахнулся прочь, царапая лицо грязными заскорузлыми пальцами, но не выпустив из ладоней полученных монет.

Выждав, когда едкий запах чуть развеется, Одноглазый осторожно спустился к оградке и безмолвно замер у прилавка, натянув на лицо почтительно-заискивающее выражение.

Скупщик оторвался от телевизора и молча смерил его неприветливым взглядом.

Продолжая подобострастно улыбаться, Одноглазый принялся выгружать добычу из своих многочисленных карманов.

Погнутый нож, моток не до конца израсходованной изоленты, резиновая насадка на велосипедный руль, красивые баночки из-под лекарств, старый школьный пенал с одиноким изгрызенным карандашом… Извлекаемые сокровища стремительно заполняли прилавок и взгляд скупщика на глазах теплел.

- Че Циклоп, удачный рейд, а?

Рукастый скупщик деловито сгрёб подношения и сделал вид, что ведёт какие-то сложные подсчёты и вычисления.

Одноглазый терпеливо дождался окончания ритуала, молча сгрёб три замызганных доллара и поплёлся на улицу. В принципе, притащенная им добыча стоила, конечно же больше. И на той же Помойке всё это можно было бы загнать куда дороже. Вот только сунься он туда в обход Костегрызов – и всё. Хана.

Хорошо если живым оставят. А то ведь, чего доброго и придушат где в подворотне, в назидание всем излишне предприимчивым. Монополия есть монополия!

А три доллара – как ни крути, это всё же три доллара.

Вполне терпимая награда за короткую, непродолжительную вылазку.

Тем более что сейчас у него был ещё один товар. Куда более ценный, чем добытое на свалке барахлишко. Товар того редкого вида, что можно продать сколько угодно раз. И всё равно останется. Товар с весомым и очень солидным названием – «ин-фор-ма-ция».

Товар, за который нередко можно выручить куда больше, чем за всё добытое за день барахло.

Аккуратно упрятав истёртые купюры в потайной карман, крыс из подвальчика, украдкой осмотрелся и поглубже натянув капюшон, побрёл в сторону центра.

- Пштите! Я п длу! – Закутанный в грязные лохмотья, одноглазый крыс суетливо переступил с ноги на ногу, «по шпионски» огляделся и вновь поскрёбся в мощную деревянную дверь.

В открывшемся окошечке на высоте пары его ростов показалась мрачная ряха охранника. Осмотревшись подобным же образом, толстый крыс лениво и словно бы нехотя скосил взгляд на заискивающе улыбнувшегося визитёра и задумчиво почесал щёку.

- Опть ты? Првалвай, швль!

- Мне нжен Лысй! Эт вжно! – Одноглазый заискивающе улыбнулся.

- Я щз вду и тбе кпец! – Брызжа слюной и грозно шевеля бровями, посулил охранник и оглушительно хлопнул окошком-дверцей.

Одноглазый предусмотрительно отступил и поёжился. Но то ли охранник изначально не собирался выполнять своей угрозы, то ли позабыл о ней прежде, чем вспомнил как открыть замок.

Помедлив, одноглазый осторожно поскрёбся вновь.

За дверью что-то рухнуло, донёсся звон разбитой бутылки и сдавленные ругательства.

Испуганно озираясь, одноглазый на всякий случай отступил ещё на пару шажков и принял жалкий, подчёркнуто униженный вид.

Дверь рывком распахнулась, словно стоявший по ту сторону надеялся приложить посетителя по носу. Разочарованный неудачей, мордатый охранник недовольно рыкнул и злобно уставился на одноглазого.

- Я вдел ево! Вдел! – Опасаясь расправы, залебезил одноглазый.

- Кво? – угрюмо поинтересовался охранник, поигрывая кистенём.

- Ево! Он уже десь! – одноглазый панически всплеснул руками и нервно оглянувшись по сторонам, перешёл на трагический шёпот. – Зип его по глтке – чик! От уха до уха. Чик! А он… Плежл сбе… Встл и ушл!

Охранник смерил одноглазого скептическим взглядом, почесал под «бронежилетом» из подвешенного на груди автомобильного колпака и задумался.

***

Профессор не преследовал, но выкрикнутые им слова кислотой расползались в памяти, жгли, разъедали, гнали прочь.

Не помня себя и почти не осознавая происходящего, она машинально чиркнула картой об замок и шлёпнула по кнопочной панели растопыренными пальцами. Вроде бы небрежно и неловко, но на деле – с тщательно, до миллиметра выверенной скоростью коснувшись нужных кнопок в нужной последовательности.

Пиликнув, дверь резво шмыгнула в сторону.

Коридор, бредущие по своим делам фигуры солдат и лаборантов. Замешкавшись под их удивлёнными взглядами, волчица на миг застыла и оглянулась на разъярённого профессора. Хомяк ухватил со стеллажа какую-то увесистую железку и замахнулся в её сторону.

С недоумением и испугом, совершенно деморализованная и сбитая с толку, она отступила в коридор и массивная бронированная дверь закрылась.

Диана в панике оглянулась на прохожих, но никто из лаборантов и охраны при виде неё не встревожился и тревоги не поднял. Лишь знай себе спешили по каким-то своим делам, немного раздражённо огибая застывшее в центре коридора препятствие. Она растерянно оглянулась, ловя на себе их взгляды – рассеянные, безразличные, с лёгким оттенком вялого любопытства, колкие и внимательные, сердитые…

Посторонившись, волчица прижалась к стенке и огляделась. Услужливый сопроцессор тотчас развернул в поле зрения компас-навигатор и зафиксированный ранее маршрут от багажника до лаборатории.

Она укрупнила изображение и побрела по коридору в направлении выхода.

«Тостер», «жестянка»!

Наверное, она должна была испытывать ярость и злость, разочарование, что-то ещё… Но сейчас была просто обида - безграничная и жгучая, как целое кислотное море. Обида, которая гнала прочь. Лишала связности мысли, вгоняла в какое-то странное, отстранённое состояние аффекта… Словно весь мир, всё что её окружало, вдруг отделилось, отпрыгнуло, стало странным, далёким и словно бы ненастоящим.

Мечущиеся бессвязные мысли окончательно утратили упорядоченность и внятность.

Не особо сознавая что и зачем делает, она инстинктивно двинулась туда, откуда появлялись идущие по коридору одиночки и группки. Шла как во сне, почти не воспринимая ничего, кроме картинки перед глазами. Вылетевший из-за угла лаборант, спешивший куда-то почти бегом, врезался в неё, охнул, отскочил в сторону, как резиновый мячик от стенки испуганно и недоверчиво уставился ей вслед.

Проплывавшие навстречу лица, встречая её безумный рассеянный взгляд, то отвешивали ей кивки, то порой что-то спрашивали, но остановить пока не пытались.

Уткнувшись в очередной шлюз, отделявший один уровень секретности от другого, волчица на мгновение замешкалась и взгляды охранявших шлюз часовых тотчас скрестились на ней.

Спохватилась, Диана ткнула карточкой в щель замка, набрала код. Одновременно с открывшейся дверью охранники утратили к ней интерес и обернулись к пристроившемуся «в очередь» типу – потрёпанному старому мангусту в дурацких толстенных очках.

Пройдя ещё пару коридоров, Диана свернула в какой-то отнорок, в алькове которого громоздилось несколько массивных ящиков и штабеля каких-то свёртков. Забившись позади них в свободное пространство, она присела на пол, опёрлась спиной о стенку и подтянув к груди колени, обхватила ноги руками.

Не то чтобы эта поза имела какой-то практический смыл – собственное тело она ощущала всегда одинаково, могла даже спать стоя или наклонившись, вниз головой или как угодно ещё. Просто сейчас… сейчас всё было настолько плохо, что из глубин бессознательного полезли давно позабытые инстинкты. Сжаться в комок, затаиться, переждать.

Неизвестно, сколько бы она могла просидеть в этом укромном уголке, пытаясь привести мысли в порядок, обдумать и переосознать столь внезапно изменившееся …всё. Может быть на это потребовалось бы всего несколько минут, а может час или день. Но даже нескольких минут у неё не было – рабочий, свернувший в облюбованный ею закуток, положил на крайний ящик пару ящиков поменьше. Перекинулся парой слов с подходившими к нагромождению коллегами и удалился. Коллеги – пара крепких коренастых рабочих деловито подхватили принесённое и часть уже имевшегося тут ранее и обсуждая на ходу какие-то новости, потащили прочь.

Волчицу, спрятавшуюся позади четырёх самых крупных контейнеров, никто не заметил. Но только пока: первый рабочий принёс ещё пару коробок, а вслед за ним вернулись и те, которые уносили. Причём унесли они куда больший объем грузов, чем успевал приносить их одинокий коллега. Осознав, что через три-четыре такие ходки они вполне могут приняться и за те ящики, позади которых она пряталась, Диана нехотя поднялась и двинулась прочь. Чтобы разминуться с грузчиками и не вызвать подозрений, пришлось красться за ними буквально след в след до самой развилки коридора.

К счастью, сосредоточенным на своей ноше рабочим было не до того, чтобы глазеть по сторонам и тем более оглядываться. В результате она благополучно свернула в коридор, из которого появлялся первый рабочий. Разминувшись с ним у перекрёстка, настороженно и пугливо обернулась: не заподозрил ли чего? Не поднимет ли тревоги?

Но рабочий лишь скользнул по ней безразличным взглядом и сосредоточенно сопя, поволок свои коробки дальше.

В растерянности замерев на развилке, Диана покосилась на вентиляционные решётки. В фильмах, что она тысячами смотрела по внутреннему «телевизору», положительные герои частенько побеждали врагов, используя вентиляционные ходы. Но в фильмах эти самые ходы были хоть и тесными, но достаточно крупными, чтобы по ним можно было пролезть. Здесь же, если верить эхо-сканеру – короба вентиляции были плотно набиты трубками, в которые она могла просунуть разве что кулак. Конечно, их можно было выламывать и проминать, но… шуму было бы столько, что лишь глухой не обнаружил бы её продвижения. А если в вентиляции ещё и сенсоры присутствия раскиданы…

Налетевший на нее хорёк выронил стопку бумаг и выругался.

Диана испуганно обернулась, присела, пытаясь помочь ему собрать рассыпанное и замерла, встретившись взглядом.

- Ты?! – хорёк испуганно замер, расширившимися глазами уставился на неё.

Диана вздохнула: вот и надо же было ей именно здесь и сейчас нос к носу столкнуться с одним из той компашки, что некогда зло подшутили на одним из новичков. Тем самым, который пытался с ней «переспать». Тем самым, кто прячась за «полупрозрачным» зеркалом, ржал над неуклюжими потугами новенького.

С изумлением и страхом, словно не веря своим глазам, медленно отступавший лаборант таращился на неё. Словно передразнивая друг дружку они синхронно попятились в разные стороны, затем развернулись и бросились бежать. Она – куда глаза глядят, а он – до ближайшего охранника.

- Там! Там!!! – задыхаясь от бега, хорёк с вытаращенными глазами вцепился в форму квадратного плечистого пса. – Там киборг сбежал!!!

– Киииборг? – Изумлённо хохотнул громила и переглянулся с коллегой. – Любезный, вы часом не того? Не злоупотребляли намедни?

Вислоухий пёс выразительно щёлкнул себя по горлу, а напарник-овчар злоехидно хохотнул.

- Чёрт, врубайте тревогу! Немедленно! – Хорёк самолично кинулся к кнопке под прозрачной пластиковой панелью, но был грубо оттёрт в сторону напарником изумлённого охранника.

- Спокойнее, дорогой, спокойнее! Щас мы позвоним в медцентр и ты объяснишь доктору кто сбежал, зачем сбежал… - охранники переглянулись и мерзко захихикали.

- Дебилы! Я не псих! Говорю вам из XJ-5 сбежал один из образцов! – Хорёк отчаянно вцепился в массивного пса цепкими лапками и попытался встряхнуть его за лацканы куртки, но ввиду разницы в весе, скорее встряхнулся сам. – Позвоните старшему, наконец! Скажите… доложите ему!

Охранники скептично переглянулись и овчар нехотя потянулся к рации.

- Пост ноль-три-семь, центральный, ответьте!

- Центральный слушает.

- У нас тут какой-то псих… Говорит у них киборг сбежал.

- Из ИксДжей пять! – пискнул хорёк.

- Киборг? Что, прям так и сказал? – офицер в рации недоверчиво хмыкнул. – Секунду.

- Да врубите же вы сирену! – не вытерпел лаборант и вновь попробовал прорваться к красной кнопке, но был вновь грубо остановлен вислоухим. Массивный пёс попросту сгрёб морду перевозбуждённого грызуна в ладонь и легонько оттолкнул коротышку в сторону.

- Ну-ка тихо! Щас во всем разберёмся.

- Идиоты, боже… что за идиоты. – Сокрушённо вздохнув, хорёк обмяк и сдался.

- Поговори у меня! – Вислоухий помрачнел и в очередной раз переглянулся с напарником.

Оставшись один в пустой лаборатории, хомяк выронил тяжёлый микроомметр и без сил сполз на пол. Взгляд профессора остановился на позабытом кейсе с сердечниками.

- О боже… - подхватив кейс, он в панике заметался из стороны в сторону – в техничку, к компьютеру, снова в техничку… Сбросить халат, завернуть кейс? Нет, так ещё подозрительней… Надеть халат и тащиться куда-то с чемоданом?

Он кинулся к компьютеру, защёлкал кнопками, пытаясь связаться с ней по старому каналу, но после сброса всех ограничителей и страхующих подпрограмм сделать это принудительно уже не получалось. А самостоятельно прослушивать нужные частоты она то ли забыла, то ли не подумала.

Профессор с негодованием посмотрел на злосчастный кейс. Он до последнего пытался остаться в стороне, до последнего наивно надеялся, что её побег удастся выставить так, словно бы он, Вилли Фрейн, тут вовсе даже и ни при чём.

Глупо конечно.

Объяснить особистам своё поведение перед камерой, спешное облачение киборга в искусственную шкуру… Если всему этому ещё можно было придумать хоть минимально правдоподобное объяснение, то этот дурацкий замах микроомметром начисто выдавал его с головой.

И ещё эти дурацкие метания с чемоданчиком – как финальная точка в его эпитафии.

Осознав необратимость ситуации и неотвратимость наказания, Фрейн замер и невидящим взглядом уставился в пустоту и без сил опустился на пол.

Получится ли у неё сбежать? И стоило ли всё это того, чтобы подарить ей какой-то вшивый месяц? Не шесть, не три – один! Всего один месяц жизни в обмен на его карьеру и безбедную старость. И ладно если только это! Ведь ставкой в этой игре, ни много ни мало, национальная, мать её, безопасность. А там, где замешана эта суровая тётка, конституция и гражданское право – всего лишь досадное недоразумение, казус – и не более.

Зазвонивший внутренний телефон заставил его вздрогнуть. Как загипнотизированный, профессор уставился на пластиковую трубку и звучно сглотнул. Одна трель, вторая, третья…

Звук трезвонившего аппарата, ещё сегодня утром казавшегося невиннейшим и безобиднейшим явлением сейчас пугал его до дрожи. Но изменить что-либо уже слишком поздно. Зато… возможно удастся чуть отсрочить? В любом случае полная неизвестность – стократ хуже любых, даже самых дурных вестей.

Он зажмурился и дрожащей рукой поднёс трубку к уху.

- Профессор Фрейн? Это центральный пост охраны беспокоит. Тут у нас какой-то псих говорит, что у вас там сбежал… ээмм, как бы это сказать… киборг?

Боясь показаться придурком, охранник выговорил последнюю часть фразы с явными запинками и отчётливой иронией, словно боясь, что его подымут на смех и сообщат начальству.

Секунды три профессор обдумывал ситуацию, затем, проявив недюжинный театральный талант недовольным «деловитым голосом» сварливо переспросил со всем возможным сарказмом и скепсисом:

- Киборг? Да. А ещё робокоп с терминатором. Вы что там – с ума посходили?!

- Простите. – Дежурный стушевался и рассыпался в путаных извинениях.

Недослушав, Фрейн пренебрежительно бросил трубку на аппарат и истерично хихикнул. Секретность, в которой велись разработки, узкий круг подчинённых и робость охраны перед «вип-персонами» сыграли на руку. Если повезёт у него в запасе есть ещё минут десять, пятнадцать.

Подхватив чемоданчик, профессор спрыгнул со стула, решительно выдохнул и стараясь не выдавать себя спешкой, двинулся к двери.

Об отданной Диане ключ-карте он вспомнил лишь уткнувшись в панель кодового замка. Растерянно занеся палец над пластмассовыми кубиками, хомяк замер.

Внутри все оледенело, покрылось трещинами и рухнуло куда-то в район пяток.

Он был заперт. Точнее – по сути запер сам себя, в приступе ярких эмоций начисто утратив логичность, взвешенность решений и здравый смысл!

- Ну что? И впрямь киборг? – Хихикнул один из наблюдателей соседу.

- Ага. Три киборга. – Говоривший с профессором охранник щёлкнул тумблером рации и подтянув поближе металлический микрофон на гибкой ножке, выразительно откашлялся.

- Центральный пост тридцать седьмому.

- Тридцать седьмой, слушаю вас.

- Сводите вашего придурка в медблок, пусть его там простукают.

Хорёк, при звуках переговоров с надеждой вскинулся, но услышав нелестную оценку и «приговор» - обмяк. Спохватившись, попытался ретироваться, но напарник вислоухого с ухмылкой придержал его за плечо, развернул и ободряюще хлопнул промеж лопаток.

- Чёртовы идиоты, вы даже не представляете, как сильно пожалеете, когда всё подтвердится! – прошипел хорёк и покорился грубой силе.

Разглядывая изображение препирающихся часовых со сбрендившим лаборантом, охранники центрального поста, конечно же не могли слышать слов. Но мимика, жесты, да и поведение в целом – вполне доходчиво отображали ситуацию.

- Что-то он слишком спокойный для психа. – Покосившись на напарника, осторожно прокомментировал бульдог.

- Ага. Ну, может просто спьяну чего померещилось. Или нанюхался чего в своей этой лаборатории…

- А если и впрямь кто-нибудь сбежал?

- Киборг? – иронично прищурившись, ехидно переспросил напарник и довольно фальшиво изобразил «бззз-вззз-бзззз», пародируя бестолковые и глупые движения рук какого-то киношного робота.

- Не обязательно. Просто кто-нибудь сбежал. Прикинь что будет, если и впрямь…

- Ну да. Схлопочем выговор, а то и что покруче. – Согласно вздохнул пёс.

- Может глянуть, что там этот проф делает?

Вместо ответа дежурный потыкал кнопки и на четверти экранов вспыхнула одинаковая надпись «доступ ограничен».

Ещё раз переглянувшись, дежурные вздохнули. Бульдог нехотя ввёл код допуска и приятный женский голос из скрытых динамиков произнёс:

- Основания?

- Устный рапорт персонала о потенциальном нарушении безопасности. – Склонившись поближе к микрофону официальным тоном произнёс дежурный.

Подсматривать за происходящим в лабораториях им, несмотря на теоретически высший уровень допуска запрещалось. Точнее на это требовались весьма весомые причины или какое-нибудь чрезвычайное происшествие. После чего ещё нередко предстояла канитель с отчётами, а порой и весьма утомительными беседами с мнительным особистом. Словом – меньше знаешь, крепче спишь. И дольше.

Но сейчас – был как раз один из тех случаев, когда лучше перебдеть, чем недобдеть и потом проходить все круги ада во втрое большем объёме.

Хотя в целом обе камеры внутренностей XJ-5 не показывали ничего интересного – обычная безумно захламлённая нагромождением аппаратуры лаборатория. Но из персонала внутри суетился только профессор.

- Пустоватенько как-то.

- Да у них всегда по утру так. Дрыхнут до обеда, зато потом до полуночи сидят, в носу ковыряют. – Словно живая иллюстрация к процессу, сосредоточенно ковыряясь в собственном носу, пояснил бульдог.

- Смотри. – Коготь напарника – плечистого черно-мраморного дога, ткнул в один из экранов. – Что он там делает?

- Сидит. – Бульдог пожал плечами и тронул джойстик управления. Камера «наехала» на поникшего хомяка, рассевшегося прямо на полу возле двери. Распрямив ногу, коротышка с досадой пнул чемоданчик и тот, крутясь, отъехал куда-то за кадр.

- Странно.

- Ага.

Охранники переглянулись.

Тем временем профессор встал. Как-то неловко, словно был пьян или разом постарел лет на двадцать. На нетвёрдых, подгибающихся ногах прошёлся по лаборатории, рассеянно провёл ладонью по стойке с какими-то приборами. Задержался возле компьютерного блока, погладил пустое металлическое кресло.

Камера неотрывно следовала за ним.

Скривившись, охранники переглянулись. Оба понимали, что дело нечисто, что происходящее никак не назвать штатной ситуацией, что сбежавший определённо существует, но никакой внятной помощи от профессора ждать не приходилось. А вот нагоняй от генерала – запросто.

Поморщившись, дог откинул защитный колпачок с кнопки и утопил тугой пластиковый грибок в столешницу. За толстыми многослойными стенками центрального поста разнеслись звуки сирен.

Щёлкнув тумблером, пёс склонился к микрофону и зачитал по общей связи текст объявления.

- Внимание всему персоналу, уровень опасности – оранжевый. Все уровни доступа научного персонала временно аннулированы. Просьба сохранять спокойствие и оставаться в помещениях. Обо всех подозрительных личностях немедленно сообщайте службе безопасности.

Выпустив кнопку общей связи, дог переключился на внутренний канал охраны:

- Внимание! Из сектора XJ-5 предположительно сбежал неустановленный объект, подробности выясняются. Допуск штатских аннулирован, тамбурные двери заблокированы. Проверяем всех найденных в коридорах, устанавливаем личность, допуск и сортируем по проверенным помещениям. Вопросы?

- Центральный, я двенадцатый – кого ищем-то?

- Двенадцатый, подробности уточняются. Тридцать седьмой?

- Ноль-три-семь здесь.

- Где там этот ваш псих?

- Так в медблоке…

- Отставить медблок, тащите на первый пост.

- Вас понял.

Псы мрачно переглянулись и посмотрели на красную трубку без каких-либо переключателей и кнопочек.

Сглотнув и откашлявшись, дог снял трубку с креплений, дождался генеральского ответа и чуть дрогнувшим голосом доложил:

- Сэр, у нас ЧП… Лаборатория XJ-5. Профессор ведёт себя странно, а один из постов на узловых коридорах сообщил о каком-то штатском, который заявил, что из XJ-5 сбежал… киборг.

- …

- Что?! Да, сэр! Нет, сэр! Есть «брать живьём», сэр!

В то день, когда её привели сюда впервые – весь пройденый маршрут надёжно записался в памяти своеобразной нитью с десятками, сотнями ответвлений в темноту неизвестности. С узелками постов, кружками шлюзов, лифтовых шахт и прочих подобных особенностей. Нить эта тянулась до самой поверхности, обрываясь в том самом месте, где её извлекли из багажника. А вот дальше начиналась полная неопределённость. Ну, то есть – примерное своё местоположение она осознавала и будучи засунутой в железную коробку, но уже без деталей и тонкостей, как в зафиксированных картографом коридорах.

Почему до сих пор нет тревоги?

Четырнадцать минут с момента той неприятной встречи с опознавшим её типом. А тревоги до сих пор нет. Не может быть, чтобы тип не побежал тут же к охранникам, которых тут на каждом шагу по паре штук?

Но время шло, а сигнала тревоги все не было и не было. И это было странно.

Нарастающее томительное ожидание было едва ли не мучительней самой тревоги. Поэтому, когда звуки сирены взорвали наконец деловитый гул коридоров, она в каком-то роде даже обрадовалась.

Двигавшиеся по коридорам сотрудники нервно оглядывались, бросались прочь – обратно в кабинеты из которых вышли, на лестницы между уровнями и к разделявшим коридор секционным переборкам. Но большинство из них их тупо замерли, крутя по сторонам головами и нервно переглядываясь и вслушиваясь в объявление по громкой связи.

С потолка, деля коридор на две равные части, начала опускаться переборка. Белые халаты, растерянно топтавшиеся вокруг беглянки, подались было вперёд, но в последний миг замешкались. Не то испугавшись проскакивать под тяжёлой стальной плитой, не то не в силах решить в какой половине коридора лучше остаться.

Не обращая внимания на раздавшиеся позади настороженные вздохи и шепотки, Диана чуть пригнула голову и легко проскользнула под опускающейся створкой.

По ту сторону гермозатвора кучковались нервничающие белые халаты и пара охранников. Взгляды последних тут же настороженно уткнулись в волчицу – осмелившуюся выделиться из толпы, шагнуть под опускающуюся плиту.

- Мисс? Ваш пропуск… - сурово нахмурясь, потребовал один из псов и опустил правую руку на кобуру.

Изобразив вежливую улыбку, Диана протянула ему карту доступа.

- Вилли Фрейн? – Овчар сунул карту в мобильный терминал и недоверчиво вскинул брови.

Подняв на неё взгляд он изумился ещё больше, увидев летящий навстречу кулак.

- Э… какого?! – второй охранник при виде оседающего на пол напарника попытался выхватить пистолет, но от волнения и неожиданности запутался в кобуре. В считанные секунды преодолев разделявшее их расстояние, Диана ухватила охранника за руку, крутнулась, подныривая под его локоть и рывком отправляя того в полёт.

Отточенные, невероятно, невозможно быстрые бойцовские движения разительно контрастировали с до абсурда естественными и запредельно банальными типично девчачьими жестами – отступив от протяжно стонущих охранников, она пугливо покосилась на оторопевших штатских и чуть подпрыгнув, рысцой кинулась прочь.

Происходящее начинало напоминать одну из игр, в которые её часто приходилось играть ранее – проникновение на охраняемый объект, нейтрализация охраны, бой в стеснённых условиях, преодоление преград и тому подобные игры, к которым обучавшая её братия была явно неравнодушна. Сейчас же все эти навыки и тренировки пригодились ей на практике.

Мало по малу, подхватив нужное настроение, Диана взбодрилась и, как называл это профессор – «поймала кураж».

Легко и быстро бежала по коридорам, непринуждённо валя с ног охранников, прячась от пробегавших «летучек» за коробками и дверьми и один раз даже коварно заперев кого-то в подсобном помещении.

Неповоротливые, неуклюжие охранники двигались для неё слишком медленно и вяло – как мухи, угодившие в сироп.

Вот и сейчас, словно в какой-то забавной игре, она легко и просто обезоружила очередного подвернувшегося «серого», непринуждённо отвесила подоспевшему подкреплению шлепки, затрещины, тычки и пару сдержанных, старательно выверенных пинков.

Азарт погони, необходимость красться, хитрить, ходить по тонкой грани – всё это на миг вытеснило, отогнало мрачные мысли, страх и обиду. Позабыв обо всём, она играла. От души, выкладываясь на полную катушку, как не выкладывалась ни на одной тренировке. Забавляясь и упиваясь своей силой и той лёгкостью, с которой она – хрупкая на вид девочка – Диана расшвыривала неповоротливых и тяжеловесных «взрослых» как набитые поролоном манекены.

На бегу осматривая местность эхо-сканом, тормознула перед самым поворотом, за которым очередная группа «спецназа» решила устроить засаду. Подчёркнуто шумно топнула ногой, поймала вылетевший на уровне головы приклад, буквально выдернула из укрытия затаившегося растерянного барса и внезапно сменив вектор усилия пинком отправила его обратно.

Перепрыгнув образовавшуюся кучу малу, она выбежала к лифтам.

Здесь, в окружении десятка штатских, перетаптывались пара охранников – по-видимому проверяли пропуска или просто удерживали найденных штатских в одной локации.

Заметив бегущую волчицу, охранники повыхватывали пистолеты и заорали диаметрально противоположные команды:

- Стоять!

- Лежать!

Проигнорировав окрик, она качнулась из стороны в сторону, пропуская их пули, с силой толкнулась от стенки, «рикошетом» ушла от другой, пробежала пару шагов снова по первой и проехав оставшиеся пару футов на коленке, подсекла ближайшего охранника.

На лету подхватив выпавший пистолет, крутнулась вокруг собственной оси и швырнула оружие в сторону второго. Вращающаяся рукоятка с точно рассчитанным усилием врезалась рысю в лоб и тот как подкошенный повалился на пол.

- Тсс! – Диана картинно обернулась к застывшим в немых позах штатским и приложила к губам палец.

Без видимых усилий разжав тугие двери, волчица проскользнула в лифт. Помедлив, выглянула оттуда, обведя замерших штатских пытливым взором.

- Наверх кто-нибудь едет?

Ближайшие к ней – бобёр и баран испуганно переглянулись и замотали головами.

- Ну и ладно. – Беспечно пожав плечами, Диана ткнула кнопку «вверх».

В поле зрения эхо-сканеров поплыли этажи, переборки, мечущиеся вокруг лифта штатские и вооружённые солдаты.

На четвёртом уровне лифт вздрогнул и остановился меж двух уровней.

За дверьми завозились, разжали створки на ширину ладони и зачем-то швырнули внутрь дымовую шашку.

Тесную стальную коробку мгновенно заволокло густым белесым дымом.

Оптический и инфракрасный диапазоны зрения мгновенно стали бесполезными, но эхо-скану и ультрафиолетовому визору бесплотный горячий дым ничуть не мешал.

В итоге первый же сунувшийся в лифт солдат лишился оружия, был бит и вышвырнут под ноги своим попятившимся коллегам.

Выскочив из дымящей кабины, она кубарем пролетела под автоматными очередями, подсекла ближайшего солдата, не останавливая движения поднялась на согнутой ноге и дотянулась пяткой до уха второго.

Крутясь и танцуя в толпе разъярённых громил, худощавая нескладная волчица невероятно изящными, идеально выверенными движениями ускользала от захватов и ударов, подныривала, уклонялась, непринуждённо и легко перепрыгивала через падающие тела, почти не касаясь и не применяя грубой силы, но сея панику и бессильное, кипящее бешенство. Словно играючи отвешивая тычки и плюхи, не давала довести удар, на корню обрывала любые комбинации и захваты в самом зачатке.

Яростно сопя охранники мутузили друг дружку, сталкивались со стенками, нелепо падали, роняли пистолеты и рации, молотили дубинками по головам и конечностям коллег, расстреливали потолок и стены, но никак не могли попасть по ней.

Наконец настал момент, когда четыре здоровенных обезоруженных пса, тяжело дыша отступили. Пятый без сознания валялся между ней и ими, устоявшие на ногах – постанывали и страдальчески морщась, потирали отбитые места.

Обмениваясь угрюмыми пристыженными взглядами, громилы тем не менее не выказывали ни малейшего желания кидаться в её «карусель унижений» снова.

Удовлетворившись осмотром, Диана отвесила им короткую улыбку победителя и совершенно дурацкой, типично девчачьей походкой двинулась дальше.

- Первый, я ноль шесть пять! – один из побитых охранников заторможено поднёс к разбитым губам рацию. – Мы нашли ваше ээ… короче - тут оно. Движется по коридору Дэ четыре.

- Не понял, ноль шесть пять! Что значит – движется?

- На ногах, мля, движется. – Простонал запыхавшийся пёс. – Преследовать не в состоянии.

- Потери?

- Пять трёхсотых.

- Понял вас, ноль шесть пять! Ждите помощь.

Избитые солдаты переглянулись и устало сползли вдоль стенки. Один из наименее пострадавших склонился над лежачим.

- Контакт в секторе Д4! – дежуривший на центральном пункте дог схватил рацию:

- Внимание, «кондор»! Беглец на магистральном, коридор Д4, второй уровень.

- «Кондор один», вас понял. Движемся. – Сухо откликнулся командир «летучки».

- «Кондор два», движемся.

- «Кондор четыре» на подходе.

- Кондор три? Кондор три, ответьте?

Вместо ответа из рации донеслись яростное сопение, звуки ударов, истошные вопли и стоны выбывших из боя.

Вскинув брови, дежурный недоверчиво уставился на динамик.

Отбив в сторону очередную руку с пистолетом, Диана привычно нырнула под локоть, перенаправила вектор замаха в сторону, ухватила за палец третьего, заставила с глупым воплем протанцевать пару шагов и только потом позволила кувыркнуться под ноги набегавших товарищей.

Эти, в чёрных комбинезонах были классом повыше рядовой охранки в сером. Но до уровня тех, кто учил и тренировал её – всё равно не дотягивали.

В целом чуть менее гуманными способами разбросать всю эту толпу можно было бы в считанные секунды, но калечить кого-нибудь всерьёз ей не хотелось.

И она вновь ускользала, дразнила, приплясывала в толпе, отвешивая неповоротливым на её фоне солдатам унизительные шлепки и затрещины, но тщательно следя, чтобы ни один собственный удар не нанёс дерущимся сколь-нибудь серьёзных травм.

Направляемые её молниеносными движениями, «Кондоры» сталкивались меж собой, налетали на стенки, корчились на полу, со стонами баюкая вывихнутые пальцы, отбитые ноги и локти.

Наиболее упорные пытались встать или порой применить оружие, но либо не решались, опасаясь зацепить своих, либо лишались этого оружия быстро и неотвратимо.

Отвесив очередной апперкот и поднырнув под огромный кабаний кулак, Диана в третий раз подсекла всё ещё пытающегося подняться первого, наступила на валявшийся на полу пистолет и катнула его под ноги набегающему «подкрепленцу». Поскользнувшийся пёс рухнул на её подставленную спину, перелетел дальше и с воплем рухнул на упорно пытавшегося встать первого.

Над головой вторично прогудел очередной кабаний замах и она, наспех дослав лбом об стенку второго, ушла в низкий присяд. С азартом пройдясь кулаками по беззащитным нижним конечностям, она настигла пальцы, взъём ноги, болезненное место на берцовой кости и между делом поприветствовала чью-то коленную чашечку. Закончилась эта барабанная дробь ещё парой ударов по взъёмам чужих ног и картинным поперечным шпагатом. Поднырнув под очередной кабаний взмах, она изящным жестом простёрла руку, на миг замерла, словно красуясь, и отвесила по кабаньей ширинке чувствительный щелчок.

«Дзынь»!

Глаза громилы округлились. Сдавленно хрюкнув, он прикрыл пострадавшее достоинство лопатообразными ладонями, рухнул на колени и медленно завалился на бок.

Слегка толкнувшись от пола, Диана свела ноги вместе, поднявшись в вертикальное положение практически за счёт одного лишь этого усилия и умело изобразив «лунный шаг» под ненавидящими взглядами валяющихся на полу охранников скрылась за поворотом.

Механическое тело не знало усталости и затянувшиеся игры лишь привели её в какое-то до странного игривое настроение. О, это пьянящее ощущение всемогущества и безнаказанности!

Она легко увернулась от очередного солдафона, впечатала его в стенку небрежным ударом бедра и танцующим шагом двинулась дальше.

Следующая встреча стала для неё особо приятной: в коридор внезапно вырулила парочка – уже знакомый хорёк-ябеда и сопровождавший его охранник.

Увидев приближающегося киборга, хорёк изменился в лице, взвизгнул и во всю прыть понёсся к двери. Охранник последовал за ним.

Нимало не ускорив шаг, Диана приблизилась к переходу в тамбурный сектор ровно в тот момент, когда оба беглеца навалившись на тяжёлую створку уже почти сумели её захлопнуть.

Ключевое слово – почти.

Когда меж стальной плитой и укреплённым «косяком» оставалось расстояние толщиной в ребро монеты, она легко и просто остановила это движение выставленной вперёд ладонью. Надавила и без видимых усилий распахнула створку вспять.

Сопя и кряхтя от усилий, но уже понимая всю тщетность сопротивления, пёс и хорёк прекратив буксовать у двери, сдались и отступили.

Войдя внутрь Диана хищно ухмыльнулась. Теперь она не боялась – ни капельки не боялась ни «старших», ни солдат с их глупым бессмысленным оружием. Медленно и неотвратимо она двинулась на парочку.

Спохватившийся охранник выхватил тазер и в отчаянии выпалил в её сторону.

С интересом покосившись на вонзившиеся под ключицу дротики, волчица и подняла скептический взгляд на пса.

Изумлённый бульдог повторно нажал на «курок», посылая на дротики один высоковольтный разряд за другим - ещё и ещё, но вместо того, чтобы забиться на полу в конвульсиях, беглянка лишь укоризненно наклонила голову – словно бы говоря «ну, не надоело?».

Вытащив дротики, она двинулась к псу, на ходу аккуратно наматывая тонкие проводки на палец. Собрав таким образом некое подобие клубочка, она вручила его замершему охраннику и подойдя вплотную, уставилась в его глаза, разглядывая в них отражение собственных – двух льдисто голубых звёзд, пылающих пронзительным машинным светом.

Ростом она была пониже, но перепуганный охранник затрясся и вжался в стенку. Даже зажмурился, ожидая расправы и заранее смирившись со своей участью.

Потеряв к нему интерес, волчица повернулась к хорьку.

Поняв, что охранник его не защитит, ябеда попятился прочь, споткнулся о составленные у стенки ящики и неуклюже рухнул на спину.

- Кондор четыре, вижу объект. – Доложила рация. – Бежит к тамбуру. Выглядит как… девчонка. Лет пятнадцать, волчица.

- Четвёртый, эта «девчонка» только что вздула «Кондор три», осторожней там!

- Мы забаррикадировали дверь, если у неё нет при себе танка… - рапортующий запнулся, охнул и выругался.

- Кондор четыре, что там у вас?

Толстенная металлическая створка содрогнулась так, словно по ту сторону стены в неё и впрямь врезался танк.

- Мать моя женщина! – ближайший к двери солдат попятился прочь, спиной тесня оторопевших товарищей.

Удар!

Вокруг укреплённого тамбура пошли трещинки.

Удар!

Сеточка трещин превратилась в солидные разломы, а сама дверь едва не слетела с петель.

Удар!

Пролетев пару шагов, тяжеленная многослойная дверь с оглушительным грохотом рухнула посреди коридора. Спецназовцы, отступившие к ближайшему перекрёстку, открыли по открывшемуся проёму ураганный огонь из автоматов.

- Не стрелять, «кондор»! Отставить! Оставить огонь! – завопила рация. – Паркер сказал с любого три шкуры лично спустит, если повредите!

- Центральный, ну так иди сам его лови, раз такой умный! – огрызнулся кто-то. Тем не менее огонь прекратился.

Нахально выглянув в проделанный пролом, Диана обвела оценивающим взглядом настороженные, злые лица солдат.

- Баба?! – в повисшей тишине озвучил общее замешательство чей-то голос.

- Мордой в пол, руки за голову! – рявкнул кто-то ещё.

Игнорируя приказ, беглянка неспешно двинулась по коридору навстречу ощетинившимся автоматами солдатам.

- Стоять! Кому сказано?! – с истеричными нотками выкрикнул один из автоматчиков и ткнул в её сторону стволом.

- «Кондор четыре»! Первый кто выстрелит – пойдёт под трибунал! – вновь проснулась рация.

Диана притормозила и с ухмылкой приглашающе развела руки – «ну, кто первый?».

Спецназовцы угрюмо переглянулись, но никакого желания вступить в рукопашную не выказали.

Подойдя почти вплотную, она нос к носу упёрлась в здоровенного плечистого детину. Коротко стриженый лев угрюмо таращился на неё несколько мгновений, но стоило «моргнуть» ультрафиолетовой подсветкой, как не выдержал и он.

На массивной «широкоугольной» челюсти перекатились желваки и охранник дрогнул: помедлив, словно нехотя убрался с дороги. Остальные «кондоры» жались вдоль стенок, поглядывая на неё кто со страхом, кто с ненавистью, а кто и с чистым, неприкрытым любопытством.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Новое действующее лицо появилось из-за поворота следующего перекрёстка. Небольшой, гармоничного сложения песец словно зритель на представлении нарочито картинно изобразил аплодисменты.

Белоснежные трусы боксёрки и белоснежная же шёлковая майка в облипку практически сливались с таким же ослепительно белым мехом. Наверное, его можно было бы назвать симпатичным, если бы не какой-то странный, застывший взгляд.

Широко раскрытые, почти неподвижные глаза и чуть приподнятые брови придавали ему не то восторженный, не то безумный вид.

Пожалуй, все же безумный - чем дольше она глядела ему в лицо, тем отчётливее это безумие проступало.

- Ты ещё кто? – буркнул кто-то из солдат, настороженно перехватив автомат.

- Подкрепление я. – Песец ухмыльнулся и вдруг вихрем сорвался на бег.

Диана привычно отмахнулась, рассчитывая смести не особо грозного на вид соперника одним коротким презрительным ударом.

Но нахальный супостат с внезапной ловкостью уклонился – был на траектории удара и вдруг словно телепортировался на пяток дюймов в сторону. Вспрыгнул на стену, толкнулся, извернулся в полете раскручивая себя по вертикальной оси и…

Потеряв точку опоры, Диана с удивлением осознала, что летит.

Летит, невзирая на двести пятьдесят фунтов своего веса и сопутствующую инерцию! Несмотря на то, что любой противник из плоти и крови, нанеся подобный удар, должен был сам переломать о её гексотитановый скелет все кости.

От растерянности она даже не успела сгруппироваться и неловко кувыркнувшись по полу, с металлическим грохотом врезалась в стену.

Удовлетворённо цокнув языком, песец картинно похрустел шеей и двинулся к ней лёгким, танцующим шагом.

Будучи существом из плоти и крови, при росте чуть меньше волчицы весил он явно вдвое, если не втрое меньше. Но несмотря на необъяснимо чудовищную силу удара ничего себе не переломал и даже не отбил: лицо коротышки ничуть не кривилось, он не хромал и вообще никак не выказывал ни малейших признаков боли.

Отлетев от неё в противоположную сторону он ловко приземлился на обе ноги, подпрыгнул, гася инерцию и вновь двинулся к ней всё тем же непринуждённым пританцовывающим шагом.

Оценив диспозицию, Диана толкнулась от пола всеми конечностями, взвилась в положение «стоя» и… вновь пропустила удар на середине своей траектории.

Ускорившись, песец крутнулся штопором, отвесил ей чувствительный апперкот, добавил ногой по уху и «срикошетив» от стены, невероятно, невозможно быстрым ударом провёл подсечку.

Волчица с грохотом рухнула на пол, попыталась достать его из положения лёжа, но ловкий вертлявый агрессор непринуждённо перепрыгнул её подсечку раз, другой, третий, пресёк попытку встать новым сокрушительным ударом сверху и танцуя, двинулся в сторону, описывая вокруг неё хищный сужающийся круг.

Солдаты приветствовали расправу восхищённым гулом.

Воспользовавшись моментом, она вскочила, крутнулась как на тренировках и попыталась достать набегающего противника красивым размашистым ударом ноги издали.

Песец рыскнул к стене, оттолкнулся, легко пропустив её пятку и в который раз взбежав по стене, в прыжке врезал ей по голове тяжелым ботинком.

От чудовищной силы удара наложенная на поле зрения информация на миг дрогнула и пошла рябью.

Взбесившийся след-прогноз чертил вокруг траектории, векторы, оценивал вероятности, но все это было бессмысленно и бесполезно – скорость, с которой двигался этот противник была сопоставима, а то и превосходила её собственные возможности.

Она словно разом рухнула с небес на землю, превратилась из всесильной неуязвимой королевы в жалкую избиваемую жертву. И что самое страшное – почти столь же беспомощную перед ним, как простые смертные – перед ней.

А вертлявый противник метался вокруг неё, уворачиваясь от всех ударов, избегая блоков и нанося время от времени хлёсткие, деморализующие удары по голове и корпусу.

Нет, боли она не испытывала. Но вскакивая раз за разом с пола ощущала нарастающий страх.

Впрочем, как и всякий живой организм, песец ошибся – один, всего один раз. Но этого хватило для того, чтобы ребро её ладони с хрустом врезалось в его руку по пересекающему вектору.

Отскочив в сторону, он уставился на сломанную конечность своим безумным, пугающим взглядом. Поднял глаза на замершую волчицу, улыбнулся словно бы даже довольно, склонил голову на бок… и вновь пошёл на сближение.

Не понимая этой одержимости и пугаясь сквозившего в его взгляде безумия, она в довершение ко всему испытывала нечто вроде чувства вины – в деталях и тонкостях представляя каково это… получить перелом конечности. Увидеть как собственная рука – на протяжении всей жизни ловкая и крепкая, вдруг ломается, податливо гнётся, полыхая адской, непереносимой болью.

Но боли песец как раз и не испытывал.

Небрежно тряхнув повреждённой конечностью, словно вправлял обыкновенный вывих, он слегка пошевелил пальцами и отвесив ей новую, совершенно безумную улыбку.

Одновременно с этим белоснежный красавец двинулся по кругу, вынуждая её также последовать этому странному ритуалу.

Очередная атака прошла также молниеносно и без малейшего на то намёка или предупреждения.

Неуловимым нырком противник просто рванулся к ней, без усилий уклонившись от встречного выпада и легко отбив второй.

След-прогноз запоздало расчертил окружающее пространство десятками противоречивых проекций и векторов, но все это теперь скорее мешало, чем способствовало победе.

Досадливо смахнув полупрозрачную мешанину за пределы поля зрения, она снова пропустила могучий, неестественно сильный удар в челюсть.

Крутнувшись на месте, песец осыпал её десятками ударов послабее, забарабанив кулаками со скоростью пулемёта. Живот, плечо, ключицы, бедро, снова живот и два раза в челюсть. Боли она не чувствовала, но град сыплющихся ударов изрядно сбивал ориентацию в пространстве и вгонял в панику. Особенно пугало то, что в отличие от простых охранников и даже «кондоров» не слишком грозный с виду её новый противник, похоже и не думал уставать. Более того – выдаваемый эхосканом образ неумолимо свидетельствовал – только что переломанная в двух местах кость меньше чем за пару минут вновь стала единым целым!

И вёрткий противник уже вовсю начал орудовать ей, всё чаще вплетая в комбинации ударов и чудесным образом исцелённую конечность.

Если бы не показания приборов и сканеров, дружно твердивших, что перед ней живой и вполне хрупкий объект, Диана приняла бы его за такого же как она. За существо с полностью искусственным телом. И тогда при всех его преимуществах в скорости и технике – ей оставалось бы только сдаться.

Оправившись от первоначального шока она отшвыривала его ещё и ещё, уже никак не сдерживая силу и скорость, а он всё наскакивал и напрыгивал, почти непрерывно осыпая её градом ударов с самых разных направлений.

Скорость боя вышла на новый уровень - окружавшие их зеваки уже не различали размытые от скорости движения. И тут она вспомнила про то, чем стоило бы воспользоваться с самого начала. Перебросив на кистевые контакторы несколько тысяч вольт, Диана встретила вражеский кулак раскрытой ладонью. Накопленный заряд вырвался через металлические кончики когтей, полыхнул на белоснежной шкурке ветвистой молнией и заставил песца на миг утратить скорость и силу.

Изогнувшись в нелепой позе, тот рухнул на колени и попытался ударить её второй рукой. Легко поймав и левый кулак, Диана повторила приём снова. С той лишь разницей, что разряд прошил песца не до локтя а от кулака до кулака, зацепив попутно и сердце и лёгкие.

Запахло палёной шерстью и горелым мясом. Захрипев и выгнувшись дугой, противник рухнул на бетонный пол, конвульсивно дёрнулся несколько раз и затих.

Диана с ужасом уставилась на свои руки. В горячке боя уточнить сколько вольт и ампер допустимо применять в качестве шокера – ей не удалось. И судя по курившейся дымком шёрстке – на долю песца явно выпал слишком мощный разряд.

Непроизвольно покачивая головой, словно отказываясь верить в случившееся, она попятилась. Вскинула взгляд на оцепеневших «кондоров», вновь уставилась на убиенного, развернулась и понеслась прочь.

Кураж, задор – всё это ушло, безвозвратно, безнадёжно. Внутри словно бы забилась раненая, перепуганная птичка. Затрепыхалась, замолотила изломанными крылышками, в отчаянии бросаясь на прутья клетки.

Теперь она бежала не для чего-то, не куда или откуда… Теперь она бежала от себя.

В опустевших коридорах уже не попадалось охраны, за углом не поджидали засады. Все они были там, снаружи. Ревущие джипы, танк и даже вертолёт.

Вылетев в облаке стеклянных осколков, она кувыркнулась по бетону, перепрыгнула метнувшегося навстречу ящера, обогнула растерянно завертевшийся танк и понеслась к забору. Вслед прозвучало несколько хаотичных хлопков, но выстрелы быстро прекратились – не то не надеялись попасть, не то повиновались приказу.

А она бежала, бежала как не бегала никогда в жизни – даже в центрифуге тренировочного полигона.

Перемахнув двенадцатифутовый забор она свалилась в пожухлую траву и рванулась прочь. За спиной раздался приближающийся стрёкот вертолёта.

- Центральный, веду её. Направляется к трассе. – Пилот недоверчиво хохотнул и на бреющем пронёсся над бегущей фигуркой, пытаясь не то напугать, не то заставить хотя бы изменить направление. – Охрененно просто. Миль сорок выжимает! Её бы на олимпиаду, мы бы всех уделали!

- Бумеранг, осторожней там. Эта хрень не то, чем кажется. Она тут полбазы разнесла.

- Да ладно? Вот эта мелочь? Так может… мы её – того?

- Заткнись и держись на расстоянии. Сейчас яйцеголовые врубят дистанционку и она вырубится.

- Вас понял, Центральный. – Посерьёзнев, пилоты переглянулись.

- Центральный, она в трёх милях от шоссе.

- Напугайте её. Только не попадите!

Пилоты переглянулись ещё раз и борт-стрелок нервно поёрзал пальцем по гашетке «Вулкана». Раскрутившиеся стволы изрыгнули метровый язык пламени и по курсу беглянки вспухли земляные фонтанчики.

- Центральный, ей похрен. Бежит как бежала. Миля до шоссе. Стреляем на поражение?

- Отставить. Ждём головастиков.

- Центральный, она пересекла шоссе. Движется к заливу.

- Расстояние?

- Миль девять.

- Восемь.

- Ждём.

- Центральный, а если она нырнёт?

- Нырнёт? – предположение, казалось, вогнало дежурного в ступор.

В эфире повисла напряжённая пауза – центральный, похоже, советовался с командованием.

Борт-стрелок нервно закусил губу и покрепче стиснул гашетку.

- Бумеранг – вали её. Головастики облажались.

Зарычавший «Вулкан» вновь расцвёл пламенем. Вспарывая равнину к бегущей фигурке понеслась цепочка фонтанчиков. Не оборачиваясь, бегунья вильнула в сторону, словно прекрасно видела происходящее за спиной. Рванув гашетку, борт-стрелок попытался довернуть орудие, но поторопился и очередь вновь прошла рядом, не задев цели.

- Бумеранг, ну что там у вас?

- Центральный, работаем по цели. Она вёрткая…

- Бумеранг, мать вашу – ракетами херачьте!

Откинув пластиковый «капюшон», пилот защёлкал тумблерами.

Сорвавшись с пилонов к бегунье устремились два дымных росчерка.

Отчаянным прыжком цель ушла в сторону, потеряв равновесие, закувыркалась по кочкам, вылетела на водную гладь, пару раз отскочила и потеряв скорость погрузилась.

«Вулкан» с рёвом перечеркнул место падения крест-накрест, но тело беглянки не всплыло.

- Центральный, мы… кажется мы её зацепили, но она в воду улетела. Пасём уже минуту – не всплывает.

- Бумеранг, ждите там. Конец связи.

***

Утро началось необычайно приятно и плавно – не паническим подъёмом за минуту до трезвона будильника, а пением птиц.

Нежный лучик солнца аккуратно пощекотал розовый нос.

Стоп… какое солнце в его квартире?!

Макс испуганно открыл глаза, и рывком сел. Так и есть! Проспал!!! Будильник не сработал или опосля вчерашних треволнений он его попросту не услышал… За окном царила не привычная прохлада утра, а самый настоящий день.

Он в панике обернулся к сброшенной на пол одёжке и замер, вспомнив вчерашнюю погоню, едва не выпавшего из его рук пса и затяжную вечеринку, устроенную коллегами.

Отгул. Сегодня официальный, полноценный, самый первый что ни на есть внеочередной выходной.

Облегчённо вздохнув он расслабленно рухнул обратно и попытался вернуться в то самое волшебно-сонное состояние и продолжить наслаждаться всплывающими туманными образами.

Но несмотря на все его старания сон не возвращался – слишком беспокоила мысль о том, как там сейчас Рид. Нервировала, скреблась колкими коготками, не давала заснуть или хотя бы подумать о чем-нибудь другом.

Выдержав минут пять, Макс вздохнул и сбросил простыни прочь. Полежал ещё пару секунд, не в силах расстаться с теплом и уютом нагретой постели и решительно вздёрнул себя на ноги.

Извлёк из вороха одежды мобильный телефон и задумчиво посмотрел на молчащий пластиковый кирпичик. Включил, полистал список контактов, состоявший из единственного контакта – телефона хозяйки жилища. Вздохнул и выключил телефон обратно.

Наверное, можно было узнать телефон у дежурного или сержанта… Но для этого требовалось тащиться обратно в участок. А попутно не лишне завернуть ещё раз в банк и получить новую карту. При воспоминании о повторном ограблении он нахмурился и осёкся посреди давно превратившегося в подобие мантры «ритуального» пожелания карманнику долгих мучительных злоключений.

Случившееся вчера… настраивало на какой-то новый, окрыляющий лад. Перед глазами то и дело вставала сценка, разыгравшаяся после чудесного спасения. Удивлённо-благодарно-смущённо-чёрте ещё какая мордаха Рида.

Дьявол! Да он бы полжизни отдал за то, чтобы пережить всё это снова. Смирился, навсегда забыл о своей болезненной тяге к чему-то большему, если бы только мог сохранить, уберечь в памяти этот образ. Запомнить, сохранить все эти ощущения, все маленькие, крохотные штришки и нюансы, детальки и мгновения, разжигающие в нём безумное желание сделать очередную глупость…

Если бы только мог… он хранил бы этот мысленный «фотоснимок» остаток жизни. Втихомолку любовался на него, не прося от судьбы ни крошки сверх этого, не заикаясь даже о чём-то большем.

Но образ таял, терял какие-то важные штрихи и детали, ускользал из памяти как вода сквозь пальцы. Оставляя после себя лишь пронзительно щемящее ощущение утраты, безвозвратности этой потери и щемящую, бесконечную грусть.

Грусть от осознания неправильности происходящего, от бессилия что-то изменить и от глупой, тщетной надежды… что может быть, как-нибудь, вдруг…. Вдруг…

Он криво ухмыльнулся и стиснул в кулаке разбитой руки жалобно скрипнувший мобильник. Отрезвлённый почти не ощущавшейся уже болью, торопливо ослабил хватку и вздохнул.

В дверь позвонили.

Макс вздрогнул и удивлённо уставился в сторону коридора. Обознались? Или хозяйка квартиры решила нанести внеочередной визит? Или быть может что-нибудь случилось у соседей?

Он бросил в зеркало торопливый оценивающий взгляд, натянул шорты и побрёл открывать. Приведение себя в относительно приличный вид заняло меньше полминуты, но в дверь за это время больше не звонили. Что было и вовсе странно.

Пройдя в прихожую, он осторожно склонился к дверному глазку.

Никого.

Меланхолично вскинув бровь, Макс собрался было вернуться обратно в комнату, но в последний момент передумал. Откинув щеколду, выглянул на площадку, прислушался, но подъезд хранил тишину.

Пожав плечами, он потянул дверь обратно и замер. Перед квартирой лежал какой-то пакет. Небольшой такой свёрток, в которых обычно доставляют бандероли и бумажные каталоги.

Помедлив, Макс наклонился и подхватил подброшенный сюрприз. Перегнулся через перила, заглянул вниз.

Никого.

Заинтригованный, он вернулся в квартиру, на ходу вспарывая упаковочную бумагу когтями.

Завёрнутая в добрый десяток слоев упаковочной бумаги на ладони лежала бляха. Маслянисто поблескивающая, переливающаяся эмалированными поверхностями полицейская бляха.

Ошарашенный тигр уложил внезапный подарок на стол и уселся на табуретку, недоверчиво разглядывая железку и не решаясь повторно дотронуться до рифлёной поверхности.

На мгновение он решил было, что каким-то невероятным образом, невозможным, неисповедимым способом к нему вернулась его личная, настоящая бляха… Но нет. Подделка. Совершенная, почти не отличимая от оригинала, если не присматриваться, но – подделка. Любая мало-мальски серьёзная экспертиза легко этот факт установит.

И за фальсификацию подобных вещиц неизвестному благодетелю вполне может грозить реальный весомый срок. Равно как и ему самому, если кто-нибудь обнаружит фальшивку и не особо поверит в таинственное её появление. Особенно усугубит ситуацию тот факт, что не доложил об утрате своевременно. А вместо этого по сути – попытался скрыть утрату фальшивкой.

С другой стороны – какова вероятность, что кто-то пожелает выяснять и проверять? Разве что… случится какая-нибудь серьёзная заваруха и все участники попадут в крутой переплёт.

Но кому и зачем могло всё это понадобиться?

Кому настолько небезразлична его судьба, что он готов мало того, что рискнуть… Так ещё и потратить немалые, наверное, деньги. Умельцы, способные изготовить настолько совершенную копию берут немало. И по объявлению их не найдёшь

Рид? Но он в больнице… Да и когда бы успел? За полчаса на коленке такие штуки не делают…

Сержант? Но старый грубоватый служака вряд ли пошёл на такой риск ради новичка. Тем более, что ему остался какой-то вшивый год до пенсии. Год до счастливой относительно обеспеченной жизни. Нет, сержант в этом загадочном деле участник наименее вероятный.

Может всё-таки Рид?

При этой мысли сердце забилось сильнее.

Может… может все не так плохо… Может быть овчар лишь прячет своё истинное отношение за всеми этими глупыми шутками и подначками, напускной ядовитостью и ехидством? Может быть на самом деле он просто боится… себя?

Но - когда? Когда он мог узнать об утрате бляхи? И главное – когда успел заказать копию и откуда узнал его домашний адрес? И – если это он… зачем прятаться? К чему эти детские игры с подброшенным «сюрпризом»?

Тысячи смущающих вопросов и отсутствие внятных ответов вгоняли в странное, растерянное состояние.

Он коснулся бляхи когтем и осторожно подвинул.

Взять или не взять? Рискнуть ли воспользоваться фальшивкой или это какая-то изощрённая, подлая ловушка? Но явных недоброжелателей в этом городе он тоже вряд ли нажил. Может быть – все всё знают и втихаря, сговорившись целым отделением, решили таким образом его подставить? Что если на столе Бигганта уже лежит такой же чудесный анонимный донос и капитан с нетерпением барабанит по нему пальцами, смакуя грядущую расправу?

Да нет… что за бред. Невозможно быть настолько двуличными и с такой теплотой и искренностью втягивать будущую жертву в намечавшуюся вечеринку. Это было бы уж совсем по-киношному.

Макс задумчиво пришпилил бляху за краешек и повертел на столе вокруг когтя.

Решившись, сгрёб нежданный подарок и сунул в карман.

Предстоял долгий суетный день.

***

Дом спасённого пса оказался не столь уж далеко от порта, как опасался Пакетик. Большая часть пути пролегала по промышленным кварталам, где прохожие при виде бредущей парочки предпочитали на всякий случай перебираться на другую сторону узких улочек. А то и вовсе свернуть в какой-нибудь отнорок.

Последняя часть пути пролегала по нагромождению узких запутанных переулков, заборов и кособоких угрюмых домишек, стоявших столь плотно, что местами с крыши на крышу были перекинуты доски-мостики. Возвращаясь со своих ночных вылазок, крысы использовали их, чтобы лишний раз не мозолить глаза местным обитателям, ну а те терпели, не желая столкнуться с ответными пакостями маленьких мусорщиков.

Весь этот хаос, чем-то неуловимо напоминавший лоскутное одеяло, длинным изогнутым языком тянулся меж Помойкой и крысиным гетто, упираясь в относительно более приличные и куда более основательные дома.

Этажей в пять или семь, а местами и выше.

С них-то и начинался настоящий город. Тот, где улицы были достаточно широки, чтобы по ним мог проехать автобус, дома построены в относительном порядке, а покой граждан охраняет полиция.

Он следовал за бредущим по улицам терьером, почти бесшумно перелетая с крыши на крышу и стараясь ничем не беспокоить местных обитателей: чинно сидящих на лавках бабулек, играющих детишек и разношёрстые невнятные компании.

То и дело по улицам разносились вопли – то визгливый требовательный оклик мамаш, зазывающих чадо в дом, то шумные свары меж взрослыми.

Несколько раз Билли проходил совсем близко от местных скучающих компашек и лис тревожно замирал на краю крыши, готовясь вмешаться, если дело примет дурной оборот. Но то ли тут все друг друга знали, то ли маленький терьер настолько сливался с унылой окружающей действительностью, что местные компании его попросту не замечали.

Их цепкие, колкие взгляды скользили сквозь пса, задерживаясь на робе комбинезона не более чем на стене или пустующей скамейке.

Дом Билли оказался ничем не примечательным строением под стать окружающим лачугам. И представлял из себя по сути четыре небольших домишки слепленных воедино таким образом, что две угловые стены у них стали общими.

Из каждого домика на все четыре стороны света выходило по одному подъезду, каждый из которых вёл в свой «двор» - тесное унылое пространство с чахлой растительностью, а то и вовсе без оной.

Пакетик привычно перепрыгнул на крышу, убедился, что никто не таращится и притормозив падение руками, почти бесшумно спрыгнул на козырёк подъезда, а оттуда – на землю.

- Расшибёшься ж когда-нить… - неодобрительно буркнул Билли и вздохнул. – Ходил бы по полу, как все нормальные…

Лис по обыкновению промолчал, выжидательно застыв в полной, неестественной неподвижности.

Терьер вздохнул ещё раз и собравшись с духом, потянул скрипучую дверь подъезда.

В подъезде было темно – лампочки, имевшиеся на каждой лестничной клетке были либо разбиты, либо выкручены.

К счастью, света, вливавшегося через узкие пыльные стекла вполне хватало, чтобы различить истёртые деревянные ступени.

Из-за тонких хлипких дверей доносились бряцанье кастрюль, ругань, звук работающей дрели и детский плач.

Отполированные тысячами прикосновений, деревянные поручни на литых чугунных перилах приятно холодили руку.

Лис брёл вслед за пёсиком, по-звериному чутко и настороженно вслушиваясь в доносившиеся со всех сторон звуки. Он уже немного жалел о том, что поддался искушению вновь пережить хоть тень, хоть бледное подобие тех ощущений, когда засыпаешь в нормальном – ну… почти нормальном доме. Не в опустевшей землянке, не во вспоротом контейнере или какой-нибудь норе, а в самом настоящем доме. Пусть неказистом и странном, но… по-своему уютном и наполненном жизнью.

Это было одновременно и пугающе и маняще, настолько – что он буквально дрожал от противоречивости и яркости этих двух ощущений, по мере приближения к чужому жилищу всё сильнее и сильнее сомневаясь в том, что вторгаясь в эту самую чужую жизнь, поступает правильно.

Дико, безумно хотелось есть.

Знакомая багровая пелена ещё не появилась, но судя по ощущениям до неё оставалось не так уж много. И это, пожалуй, пугало ещё больше чем природное стеснение и неловкость от принятого приглашения.

Перебирая обрывочные воспоминания о минувшем помутнении, он с ужасом понимал, что медленно но верно превращается в какое-то жуткое, едва контролирующее себя чудовище. Существо, балансирующее на тонкой, исчезающе тонкой грани безумия. В любой момент способное утратить этот самый контроль и окончательно превратиться в животное. Безумно голодное и опасное для окружающих.

Чудовище, которому не место в чужом доме.

Билли нашарил в кармане ключ, провернул его в замочной скважине и толкнул дверь. Складка дешёвого кожзаменителя шумно прошуршала о поверхность потёртого деревянного пола.

- Аа, явился… - из коридора выглянула дородная, располневшая супруга. Беспородная коротколапая собачка агрессивно упёрла кулаки в мясистые ляжки и с подчёркнутым удивлением уставилась на возвышавшуюся позади Билли фигуру. – А это ещё кто?

По самый нос укутанный в брезентовый плащ, Пакетик вежливо кивнул.

- Это… я тебе позже объясню. – Оглянувшись с извиняющейся улыбкой, Билли ухватил супругу под локоток и увлёк в коридор, оставив гостя неловко переминаться в прихожей.

- Что это за тип? Какого чёрта ты притащил его к нам в дом? – донёсся из коридора недовольный голос женщины. Возмущённая вторжением в их жизнь постороннего, она совершенно не стремилась скрывать своего недовольства и в отличие от раздосадованного шёпота терьера, говорила в полный голос.

Голоса удалялись и вдруг почти смолкли, отделённые от его чуткого слуха плотной кухонной дверью. Зато взамен взрослых на шум выглянул ещё один обитатель этой квартиры. Точнее – обитательница.

Девочка лет семи, сжимавшая потрёпанного тряпичного геккончика появилась с противоположного края коридора, явно направляясь в сторону кухни. Увидела краем глаза неподвижно застывшего гостя, сбилась с шага и тоже замерла, с некоторой опаской и настороженностью разглядывая закутанную в рыбацкий плащ фигуру.

Растерянный перед новым явлением, лис неподвижно возвышался у двери, по обыкновению предпочитая лишний раз не тревожить пропитанное болью тело. Наверное со стороны это походило на поведение тех, кого облили с ног до головы чем-то липким и противным. Шевелиться не мешает, но…. «не хочется». Лишний раз.

В его случае неподвижность не то чтобы снижала или приглушала Боль, скорее – дарила иллюзию краткого, мимолётного покоя и равномерности.

- Привет? – Полувопросительно, полуутвердительно произнесла девочка.

Пакетик учтиво кивнул и вновь замер – лишь в прорезях маски, упрятанной под глубокий капюшон настороженно блеснули глаза, осматривающие её поношенную юбку, аккуратно подшитый рукав блузки и милую, доброжелательную рожицу со смешными «полустоячими» ушками, кончики которых свисали чуть вниз, забавно покачиваясь в такт любым движениям хозяйки.

Разглядывая гостя, девочка с интересом шагнула ближе и он растерянно дрогнул, попятился назад, пока не упёрся в закрытую дверь.

- Как тебя зовут? – Она приблизилась на расстояние в пару шагов и уставилась на него снизу вверх. Именно с того ракурса, когда край капюшона, нависающий почти на самый нос, уже не способен был прикрыть уродливую маску из мусорного пакета.

- Меня зовут Лина, а это Джек. – Она непринуждённо «представила» ему тряпичного геккончика.

Не зная, как реагировать, Пакетик таращился на неё сверху вниз, прикидывая не смыться ли уже сейчас. Внутри с внезапной пронзительностью зазвенела какая-то одинокая струнка. Вновь навалившееся щемящее осознание собственной неуместности и чуждости этому маленькому мирку. Той безграничной пропасти, что отделяет этого невинного ребёнка и его родителей от… того чем он стал.

Нимало не смущаясь ни неприятным (должно быть) запахом, ни молчанием гостя, Лина приблизилась совсем вплотную.

Молчать дальше стало слишком неловко, как и возвышаться над ребёнком в полный рост - макушка Лины едва доставала ему до пояса и ей приходилось изрядно задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо

Помедлив, Пакетик присел, недоверчиво и настороженно разглядывая её через прорези маски, повёл носом, в любой миг не то намеренно ожидая увидеть отвращение и страх, не то боясь этих сто раз виденных проявлений.

Но на лице ребёнка читалось лишь вполне доброжелательное любопытство.

- А почему ты в маске? – Лина робко потянулась к нему и он чуть отпрянул. Девчачья ладошка замерла и опустилась. – Ты супергерой, да?

«-Дядя, ты - зомби? Настоящий?»

Наверное он расхохотался бы, если не опасался испугать их звуками своего голоса. Он отвёл взгляд, снова посмотрел на девчушку и немного испуганно и виновато - на внезапно появившихся из коридора старших.

- Лина! Отойди от него сейчас же! – всплеснула руками сердитая собачка. – Кому сказала?!

- Маам! – Лина укоризненно обернулась, но ослушаться не решилась – отступила на пару шагов и «надулась».

Супруга Билли демонстративно втянула носом воздух, поморщилась и страдальчески вздохнула.

Терьер виновато покосился на дочь и поманил его за собой, на кухню.

Всё ещё борясь с желанием немедленно убраться прочь, Пакетик через силу заставил себя последовать вглубь чужого жилища.

Пышнотелая супруга терьера неотрывно следила за ним суровым, неприкрыто подозрительным взглядом. Ростом она едва доходила ему до груди, но под этим пронзительным взором он с внезапной остротой почувствовал себя маленьким и жалким.

Посторониться она и не подумала и чтобы разминуться с ней в тесном коридоре, ему пришлось бочком проскальзывать вдоль самой стенки, неловко задев головой подвешенную там полку.

Хмыкнув, супруга Билли тормознула дочь, попытавшуюся было проскользнуть следом и увлекла ребёнка в сторону спальни.

- Ты не думай, Мэриэн вообще добрая, просто… - Билли виновато улыбнулся и прикрыл за ними дверь. – Ну..

Он затруднился сформулировать и уныло махнул рукой.

В кухне пахло съестным.

Одуряющие ароматы нормальной горячей пищи. Каши, картошки… мяса.

В уголках зрения мелькнула и пропала багровая пелена. Ещё раз. Ещё.

Навалив в тарелку приличных размеров горку каши, терьер воткнул туда ложку и поставил на стол, выразительно оглянувшись на неловко замершего у двери лиса.

- Так и будешь стоять?

Пакетик послушно приблизился к табуретке и сел.

- Может хоть плащ снимешь? – Билли уселся с противоположного края столика.

Лис уставился на тарелку, перевёл взгляд на терьера. Мучительно, нестерпимо хотелось есть, но разматывать маску, чтобы обнажить изуродованные челюсти в присутствии посторонних было выше его сил.

- Ну что сидишь? Ешь давай… - Терьер недоуменно уставился на него, запоздало додумался до причины смущения гостя и смутился сам. – А.. Да отвернусь я, отвернусь.

Он встал из-за стола, подошёл к открытому окну и нервно закурил.

Покосившись на его спину, Пакетик помедлил и решительно стянул маску. Омерзительный хлюпающий звук и усилившийся смрад заставили пса поморщиться, но переборов болезненное любопытство, он так и не обернулся.

Не выпуская из виду его спину, чавкая и роняя пищу безгубым ртом, лис набросился на угощение, готовый в любой момент вновь укрыться под спасительным капюшоном, вздумай хозяин внезапно обернуться.

Расправившись с кашей и дочиста вылизав тарелку, он подчёркнуто громко звякнул ложкой и отодвинул посудину, сигнализируя, что уже можно поворачиваться.

- Всё? Я повернусь? – Уточнил Билли и не дождавшись ответа, предупредил ещё раз. – Я поворачиваюсь.

Вновь закутанный в маску и капюшон, гость смотрел на него.

- Быстро ты… Может – добавки?

Брезентовый капюшон энергично кивнул.

Усмехнувшись, пёсик подошёл с его тарелкой к кастрюле и выгреб остатки каши. Поставил тарелку на стол, хмуро покосившись на показавшиеся из-под широких рукавов пугающе крепкие длинные когти. Но к немалому облегчению Пакетика донимать его расспросами не стал. Вместо этого терьер опять отвернулся к окну и со вздохом закурил вторую сигарету.

По всему было видно, что ему крайне неуютно – то ли донимают мрачные мысли о дальнейшем будущем, после конфликта с бандитами, то ли уже пожалел о своём гостеприимстве и теперь не знал как деликатно выставить опасного гостя вон.

Тем временем лис расправился и со второй тарелкой, сигнализировав об окончании трапезы тем же самым способом.

- Теперь в ванну. – Стараясь не морщиться слишком явно, Билли провёл его в коридор и распахнул нужную дверь.

Убедившись, что дверь закрывается надёжной щеколдой, лис вытащил из необъятного брезентового кармана согнутую вдвое жестянку, уложил её на край раковины и поглядел в зеркало.

Мрачная, зловещих очертаний фигура. Туго облепившая лицо маска из чёрного мятого полиэтилена. Лихорадочно поблёскивающие в прорезях глаза.

И пугающих очертаний узловатые пальцы, оканчивающиеся когтями, похожими на ножи.

Уродливое чудовище, монстр, совершенно неуместный в этом кусочке чужой, относительно комфортной жизни. Зачем он только согласился на эту авантюру? Зачем позволил терьеру увлечь себя сюда?

Надеялся, что тот живёт один и никаких проблем не будет?

Но почему тогда не убрался прочь, когда понял, что это не так? Почему позволил себе быть причиной ожесточённых споров в этом семействе, нарушил их размеренную, привычную жизнь?

Монстрам не место в подобных семействах.

Подвал, чердак… взломанный контейнер – вот его место.

Где угодно, только не здесь.

Оставаться тут и дальше, вопреки воле хозяйки дома… неправильно. Как бы ни был терьер признателен ему, это - не повод…

Но искушение напоследок воспользоваться дарами цивилизации было слишком велико.

Сбросив всё, он скользнул в душ.

Должно быть в этот момент ему полагалось испытать блаженство или хотя бы тень удовольствия, но струйки воды, молотившие в грудь и плечи ощущались скорее, как вонзавшиеся в шкуру иглы.

А необходимость потереть и промыть шерсть – отзывалась по всему телу каскадами, фейерверками новых болевых ощущений.

Тщательно избегая глядеть в зеркало, он искупался, постирал и выжал всю свою небогатую одёжку, подтерев ей же образовавшуюся на полу лужу. Сполоснув импровизированную «половую тряпку» из шорт - отжал и вновь одел на себя.

Оставалось самое неприятное.

Помедлив, он ухватил лезвие из куска консервной жестянки и решительно вскинул взгляд в зеркало.

Удивлённо и испуганно всмотрелся в воспалённую и местами уже подгнившую плоть, в месиве которой на скулах и переносице виднелись какие-то вкрапления. Не то бородавки, не то какие-то… чешуйки?

Испуганно дотронулся до вкраплений, с изумлением и паникой увидел подобные на руке. Поскоблил, поковырял неуклюжим когтем, но странные чешуйки не поддавались.

Он растерянно моргнул третьим веком и принялся яростно, одержимо соскабливать уродливую плоть краем импровизированного лезвия.

На кухне ожесточённо заспорили – поначалу приглушённо и сдержанно, затем спор перешёл в ругань.

Замерев на середине процесса, лис прислушался, но вычленить связные фразы среди плеска воды не мог даже его по-звериному чуткий слух.

Лишь изредка, перекрывая журчание водяной струи доносился звонкий и громкий голос Мэриэн.

- …кашу! …для него готовила? …ещё чего!

Терьер пытался что-то возражать, но его ответов Пакетику разобрать уже не давалось.

- …оставить ЭТО наедине с со своим ребёнком?! …Да мне плевать! Ограбит ещё! …Максимум на кухне! ...И чтоб завтра ноги его тут не было! …Туда, откуда взялся!

Накатил очередной приступ желания поскорее избавить этот дом от своего присутствия. Теперь это решение вызрело окончательно и бесповоротно. Он был искренне благодарен и признателен Билли за этот внезапный экскурс в нормальную жизнь, благодарен куда больше, чем мог выразить словами, даже если бы решился открыть рот.

И отлично понимал позицию хозяйки.

Грязный вонючий бродяжка подозрительной наружности – не лучшее домашнее животное.

Он не обижался.

Не испытывал к супруге Билли ни капли раздражения, обиды или неприязни. Скорее, напротив – ругал себя за то, что вообще переступил порог этого дома, став причиной их ссор.

В дверь ванной осторожно постучали и он, убедившись, что бережно вымытая маска плотно облегает лицо, а раковина и ванна отмыты от следов гноя и крови, осторожно откинул щеколду.

- Ну как ты тут? – с неловкой натянутой бодростью, поинтересовался терьер. – Пойдём, мы тебе на кухне постелили.

Недобро зыркнув на жену, с крайним неодобрением наблюдавшую за гостем из приоткрытой двери спальни, маленький пёсик провёл его на кухню.

В свободном пространстве на полу был аккуратно расстелен матрас с не новой, но чистенькой простынкой и заштопанным по одной из сторон пододеяльником.

- Вот. – Виновато и пристыженно, Билли посмотрел на него снизу вверх, словно извиняясь и за возникшую ситуацию и за недружелюбное поведение супруги. – Располагайся пока здесь… А на утро обмозгуем, как дальше…

В дверь просунулась было любопытная мордочка Лины, но тут же была утащена бдительной матерью.

Неловко хмыкнув, Билли ещё раз виновато улыбнулся и вышел, прикрыв за собой дверь.

Пакетик покосился на постель и бесшумно выпрыгнул в распахнутое окно.

***

- Сэр, мы его поймали. Пытался дать дёру на лодке. – В капитанскую каюту протиснулись два дюжих матроса и пинком швырнули на пол избитого волка. – Это Джестер, механик.

- Джестер, Джестер, Джестер… - Сидевший за столом тигр со вздохом встал и приблизился, несколько раз словно бы с укоризной и сожалением повторив имя шпиона. В освещении каюты его лицо оставалось в тени, но и в полумраке на нём отчётливо выделялся огромный уродливый шрам, когда-то много лет назад превративший один из его глаз в белёсое слепое бельмо. Он словно бы светился своим собственным пугающим светом, оказывая на посетителей зловещий гипнотический эффект. Мало кто на судне решался смотреть ему в лицо дольше нескольких секунд. Поначалу это напрягало, затем он начал находить в этом какое-то странное, мрачное удовлетворение. Все боялись, отчаянно боялись капитана. Все, кроме… кроме тех, кого боялся он сам.

Покосившись на ширму возле стола, тигр словно нехотя перевёл взгляд обратно на пленника.

Связанный волк ответил надменным, вызывающим взглядом.

Беседа обещала быть интересной и тигр довольно усмехнулся.

Плечистый зебр и массивный, мускулистый ирбис мрачно переглянулись. Ирбис поставил на тумбу нечто, похожее на бронированный мобильный телефон.

- Мы нашли у него вот это.

- Хорошая работа, парни. – Тигр кивком отпустил матросов и те вышли.

Зловеще обойдя вокруг, капитан остановился позади пленника. Помедлил и пинком швырнул его на пол. Подошёл, сгрёб за грудки, добавил огромным тяжёлым кулачищем.

- Достаточно. – Подал голос тот, кто скрывался за ширмой.

Показавшаяся фигура почти не уступала тигру в росте, но шириной плеч и общим объёмом мышечной массы была двое, если не в трое уже. Весь облик, все эти странные пропорции, звуки голоса, тонкие трубчатые пальцы и короткие костистые стопы – всё это пугало и заставляло капитана ощущать себя возле этого существа предельно неуютно.

Глубокий непроницаемый капюшон качнулся и капитан разглядел под ним тёмную сетчатую поверхность, подобную маске фехтовальщиков.

Хозяева, как они себя называли – тоже не любили показывать лица. Может быть, как он – в какой-то мерее стеснялись и стыдились своего уродства? Или, быть может, просто пытались не вызывать у наёмников ощущения гадливости сверх минимально возможного?

Он служил им уже полгода, сначала по мелочи, потом в делах посерьёзнее и вот - «дослужился» до капитана. Пусть и формального, как та самая ширма в углу его кабинета. Капитана, который лишь играет роль, служит своего рода маской, но… платили хозяева исправно. И куда больше, чем получают настоящие, полноценные капитаны.

А что до того пафосного названия… За такие деньги можно и потерпеть и чувство гадливости и нарастающее желание сорвать дурацкий капюшон и заглянуть под их дурацкие маски. Можно даже потешить самолюбие этих странных типов и закрыть глаза на многое, включая «хозяев».

Фигура в капюшоне склонилась над пленником, волк ответил злобным, ненавидящим взглядом.

Часть привинченного к стенке шкафа выдвинулась, открыв потайной проход и впуская в кабину ещё пару таких же безликих странных фигур. Подхватив связанного предателя, «хозяева» удалились.

Тигр проводил их взглядом и мрачно обернулся к оставшейся фигуре.

Где-то в глубине зачесалось и засвербело неприятное чувство, словно делает сейчас что-то невыразимо гадкое. Точь-в-точь как тогда, когда впервые осознал, что интересы его работодателей изрядно расходятся с интересами страны, в которой он некогда жил. Только сейчас, именно сейчас это ощущение стало особенно сильным. Возможно от того, что на страну в целом и владеющих ей политиков ему было плевать с высокой колокольни - как и стране на одного отдельно взятого солдата?

А вот от мысли о том, что сотворят с предателем «хозяева» в своих тайных катакомбах - вдоль хребта бегали мурашки и на ум лезли образы один страшней другого.

Уж лучше бы просто пристрелили и сбросили за борт.

Но нет - так просто шпион вряд ли отделается.

Тигр стиснул челюсти и нахмурился.

Фигура в капюшоне слегка повела головой, словно внимательно изучая его реакцию и даже, казалось, насквозь видя все самые сокровенные мысли.

- Ваш выход… капитан. – Капюшон качнулся ещё раз и перчатка с тонкими трубчатыми пальцами протянула ему пластиковую каплю.

Подставив ладонь, тигр, принял микро-наушник и сдержав вздох, послушно вложил его в ухо.

- Итак, повторим легенду. – Раздалось в правом ухе, хотя стоявший в шаге от него «капюшонер» не издал ни звука.

- Сухогруз «Посейдон», SCH 607 порт приписки – Хэмпдейл. Груз – ассортимент зерновых культур. – Заученно повторил капитан, старательно сдерживая накатившее раздражение.

- Отлично. – Похвалил собеседник в наушнике.

Удовлетворённо кивнув, фигура в капюшоне развернулась и убралась в бесшумно закрывшийся следом секретный проход.

Тигр поджал губы и вызывающе вскинул подбородок.

Никаких прямых и банальных оскорблений никто из капюшонеров себе не позволял, но все их манеры, интонации, тонкие, едва уловимые паузы-запинки перед «капитан»… Всё это вызывало у него ощущение, что его воспринимают как-то неправильно. Словно относятся не как к ценному союзнику, соучастнику или хотя бы простой наёмной силе. Не как ко взрослому, уважающему себя мужчине, а… будто бы воспринимая его тугодумом или придурком, подобным тому сброду, что был набран в команду «Посейдона». Он же «Нептун», он же «Русалка», он же чёрт знает что ещё.

«Капитан» приблизился к иллюминатору и уставился на проплывающее вдоль горизонта побережье. «Посейдон» входил в залив.

В дверь каюты робко постучали.

- Ну что ещё? – Тигр недовольно развернулся.

Приоткрывшаяся гермодверь впустила коротышку-бобра.

- Капитан, к нам движется катер береговой охраны. Требуют досмотр груза и беседу лично с вами!

Вздохнув, тигр последовал за старпомом.

- Приветствуем вас от лица… - едва ступив на борт с подвесного трапа, напыщенно начал фархаунд.

- Оставьте формальности. Ближе к делу. – Тигр впился в чиновника неприязненным взглядом единственного глаза.

Сбившись с заготовленной речи, пёс уставился на уродливое бельмо на лице капитана, слегка нахмурился и не удержался от взгляда на сопровождавших его солдат.

Толпившиеся позади визитёра военные поглядывали на подтягивающуюся к месту действия команду и настороженно тискали рукояти автоматов. Разношёрстые матросы выглядели грязновато и неопрятно, взгляды их были далеки от приветливости.

- Вы оказались в секторе учений и мы… - сделал вторую попытку фархаунд, пытаясь ступить на борт, но не решаясь отодвинуть капитана силой.

- Согласно нашему маршрутному листу в этом секторе не должно было быть никаких учений. – Надменно подняв бровь, капитан и не подумал сдвинуться в сторону.

- Это были секретные учения. – Усилием воли вернув себе самообладание, нахмурился гость. – Мы хотим досмотреть груз, проверить документы и…

- На каких основаниях? – Тигр заложил руки за спину и надменно приподнял бровь.

- Не переигрывай, - прозвучало в наушнике и тигр едва не вздрогнул.

- На основаниях подозрения в шпионаже, как минимум. – Пёс упрямо наклонил голову. – А если потребуется мы представим вам целый список оснований и обеспечим максимально пристальное внимание нашей таможенной и налоговой службы под предлогом государственной безопасности.

- Что ж, раз всё так серьёзно - прошу. – Тигр криво ухмыльнулся и посторонился, приглашающе поведя ладонью.

Настороженно поглядывая на команду сухогруза, вояки рассредоточились вдоль борта, а несколько из них, образовав что-то вроде следственной комиссии, устремились к контейнерам.

- Что везём?

- Зерно. Покрышки. Деревяшки… Ээ.. – Капитан обернулся к бобру. – Гэпс, предоставь господам наши таможенные декларации.

- Прошу за мной, - бобёр сделал приглашающий жест в сторону рубки и отделившись от основной массы, часть вояк последовала за ним.

- Не возражаете, если мы осмотрим судно? - Остановившись у одного из контейнеров, поинтересовался фархаунд.

- На здоровье. – Мрачно буркнул капитан.

- Спасибо. – Пёс желчно ухмыльнулся и мотнул головой подчинённым.

Разбившись на тройки, солдаты разошлись по кораблю, заглядывая в палубные надстройки, трюм и даже машинное отделение.

- А мы с вами пока взглянем на груз.

Тигр смерил пса снисходительным взглядом и утомлённо зачитал фрагмент инструкции:

- Согласно общепринятой практике, в случае необходимости нарушить целостность пломб, официальное лицо, досматривающее груз должно предоставить письменное подтверждение с обоснованием досмотра, после чего провести повторное пломбирование в присутствии капитана и суперкарго. Вы и впрямь настроены устроить всю эту возню здесь и сейчас?

- Напишем. – Поморщился фархаунд. – Открывайте.

- Не препятствуй им. До настоящего груза без крана не добраться. – Ободрил наушник.

Капитан со вздохом стянул с пояса рацию.

- Говорит капитан. Суперкарго на палубу, досмотр груза.

В ожидании второго помощника процессия двинулась вокруг нагромождения железных ящиков.

- Видели что-нибудь необычное? – поинтересовался фархаунд.

- Да. Учения в квадрате, открытом для гражданского судоходства. – Едко ответил тигр.

- А ещё?

- Военный досмотр судна, едва не пострадавшего в ходе военных учений.

Чиновник уставился на тигра тяжёлым сверлящим взглядом.

- Вы хотите продолжить разговор в другом месте?

- Никак нет, сэр. – По-военному откликнулся капитан. – Но мои показания в любом случае не изменятся: я ничего не видел и ничего не знаю. Мы просто возим эти сраные контейнеры из пункта А в пункт Б. А за придумывание историй нам, увы, не доплачивают.

- Оставьте сарказм. Мы знаем, что вы это видели!

- Видели - что? – с непроницаемым выражением на морде переспросил тигр. Он повернул голову к ближайшему матросу и громко поинтересовался: - Эй, Граммски, ты видел что-нибудь странное?

- Нет, сэр. А что случилось?

Оставив вопрос без ответа, тигр свысока покосился на пса.

- Видите - никто ничего не видел. Все спрятались в трюм и дрожали. А рулевой и вовсе подслеповат на оба глаза. Едва компас видит.

Наступив на комок водорослей, фархаунд обвёл палубу недоумённым взглядом. Там сям меж контейнеров валялись водоросли, несколько рыбин и морская звезда.

Удивлённо вскинув бровь, пёс вопросительно обернулся к капитану.

- Шторм. – Поморщился тигр. – Вчера угодили в настоящий шквал.

- Походу они на своём корыте уборку проводят только во время капитального ремонта. – В полголоса прокомментировал один из свиты и осёкся под хмурым взглядом фархаунда.

- Капитан… Почему вы не желаете рассказать, как всё было? – вздохнул пёс.

- Честно? – неожиданно сменив тон, Тигр заговорщицки склонился к собачьему уху. – Потому что мне похрен. И жалко тратить время на все подобные интервью. А ещё я не хочу угодить в психушку и стать любимым персонажем жёлтой прессы.

Фархаунд поморщился. Отыгранный капитаном портрет наверняка уже был классифицирован и проанализирован военными психологами как «обиженный на власти упёртый отставной служака». Ершистый и разочарованный в жизни, но в целом безобидный, относительно законопослушный и потому безмерно наглый и дерзкий.

- Что ж, пожалуй мы всё же продолжим этот разговор в иной обстановке. – Угрюмо буркнул пёс, скорее для острастки, чем всерьёз.

- Как угодно. – Вздохнул тигр. - Высылайте повестку, а я на досуге постараюсь придумать вам какую-нибудь увлекательно-бредовую историю.

Сжимая подмышкой внушительную папку документов, вразвалочку подошёл суперкарго – толстый жизнерадостный котяра с хитрым прохиндейским прищуром.

Включив дежурную улыбочку, он развернул папку и подсунул военным.

- Заполните пожалуйста вот здесь, здесь, здесь, здесь и вот тут.

Помрачнев ещё больше, комиссия проверяющих обменялась хмурыми взглядами и со вздохом занялась бумагами.

Откупорив пяток нижних контейнеров и не найдя в них ничего криминального, вояки выразительно уставились на верхний слой груза. Уставленные в шесть сдвоенных полос, контейнеры гигантскими кубами громоздились на палубе сухогруза в четыре-пять слоёв, так что добраться до них без помощи портовых кранов мог разве что опытный скалолаз.

- Желаете взглянуть? – с неприкрытой издёвкой поинтересовался капитан. – Гэпс, принеси господам табуретку.

- Не стоит. – Неприязненно буркнул пёс. – Приятного плавания.

Не сказав больше ни слова, вояки развернулись, погрузились обратно на свой катер и отчалили.

- Неплохо, я полагал будет хуже. – В полголоса пробурчал тигр.

- Хуже будет на берегу. – Отозвался наушник. - Они только что передали таможне приказ устроить нам тотальную проверку.

Капитан ощутил внутри неприятный холодок. Если его сочтут виновным…

- Не волнуйтесь. На этот вариант у нас тоже есть решение.

- Вскрываем! – Махнул рукой молодой нахальный таможенник.

Окружившие часть разгруженных контейнеров, портовые полицейские под взглядами зевак и экипажа «Посейдона» изготовились резать пломбы.

Скрестив руки на груди, капитан сухогруза стоял на верхней палубе надстройки и угрюмо созерцал как огромный портовый кран один за другим цепляет контейнеры и перемещает их в лапы таможенников.

В десятке вскрытых и осмотренных контейнеров и впрямь находилось зерно. Но при столь тщательном осмотре до обнаружения груза оставались считанные минуты.

Тигр покосился вниз. Туда, где у борта сухогруза кучковался отчётливо нервничающий экипаж. Матросы поглядывали на него, о чём-то неслышно перешёптывались и пугливо косились на открытые двери надстроек, явно прикидывая, не начнёт ли судно внезапное погружение без них.

Самого капитана подобные мысли посещали уже не в первый и даже не во второй раз.

Окопавшиеся в фальшивом сухогрузе «хозяева», должно быть, при желании могли бы и вовсе обойтись без экипажа. Собственно их настоящие обязанности и так сводились исключительно к изображению кипучей деятельности и уборке вверенных территорий.

Всё остальное на судне – работало само, совершенно без их вмешательства. Движки, навигация - всем этим управлял кто-то там, засевший в толще переборок и баков плавучести, окопавшийся в пространстве, недоступном простым матросам.

Да большинство из них о присутствии на судне капюшонеров и вовсе не знали, полагая, что всё здесь просто предельно автоматизировано или управляется лично капитаном. Они покорно собирались в центральных каютах, философски относились к секретности, вынужденной изоляции на период погружений и не задавали лишних вопросов.

Платили «хозяева» щедро, но что-то в их манерах и поведении подспудно, исподволь создавало у капитана ощущение, что те не моргнув глазом пожертвуют любым количеством наёмников, если сочтут это оправданным.

Он не раз и не два прикидывал, не снять ли со своего счёта все до цента и не попробовать ли потеряться, пока этот самый «оправданный момент» не наступил. Но последние месяцы на берег их попросту не пускали, да и удайся ему побег – как знать сколь долго он смог бы скрываться? Учитывая, сколько всего он уже видел – с их стороны было бы неразумно вот так просто забыть о ценном свидетеле. А с его – совсем уж глупо надеяться, что организация подобных масштабов и оснащённости не сможет найти и наказать беглого наймита.

Вот и получалось, что единожды влипнув в эту дурно пахнущую историю, он по сути потерял право выбора. И каким бы странным и пугающим не было всё происходящее – самым простым способом выжить было подчинение. Слепое, безраздельное подчинение. И робкая наивная надежда, что когда-нибудь, может не сразу, может через пару лет или даже дольше – когда-нибудь его труды и верность будут оценены.

Из-за границы контейнерного городка выкатила кавалькада армейских джипов, в хвосте которой пылили тяжёлые транспортёры.

В считанные минуты оцепив место разграбления контейнеров, военные оттёрли таможенников в сторону.

- В чем дело? Кто вы такие?! – Возмущённо воззрился руководивший проверкой пёс.

- Полковник Гриффит, КФБ. - Плечистый массивный волк сунул таможеннику корочки. - У меня предписание забрать с этого судна груз стратегического значения.

- Зерно? – удивлённо поднял брови таможенник.

Не удостоив пса ответом, Гриффит оттёр его плечом, прошёл к зоне разгрузки и осмотрел распечатанные контейнеры. Посмотрел на сгрудившийся вдоль борта экипаж «Посейдона». На одинокую фигуру на самом верхнем балкончике надстроек.

- Грузим. – Развернувшись к солдатам, распорядился он. – Посторонних убрать.

- Что за чертовщина… - руководивший досмотром растерянно захлопал глазами. – Вы за это ответите!

- Ну разумеется ответим. А пока освободите территорию. – Гриффит махнул солдатам и молчаливые автоматчики принялись оттеснять таможенников к их машинам.

С высоты своего поста фальшивый капитан фальшивого сухогруза с облегчением и восхищённым недоверием наблюдал как солдаты деловито оттёрли таможню в сторону, осмотрели вскрытые контейнеры и возобновили прервавшуюся было погрузку уже не заглядывая в каждый контейнер.

***

- Я могу дать тебе все, все что пожелаешь – в любых количествах. – Шептал голос опоссума. – Взамен я просто прошу свободу, разве это так много?

- Заткнись, урод. – Хорёк-оператор, раздражённо покосился на цилиндр, вставленный в крепления громоздкого аппарата жизнеобеспечения. – Ты всё равно лишь кусок желе в пробирке. У тебя даже ног нет!

- Ноги не главное. Подумай лучше о себе. – Вкрадчиво шелестел голос внутри его головы. - Сколько ты уже служишь? Год, два, три? Три года, почти три! Сколько ты получил здесь? Сто шестьдесят три тысячи? Сколько из них ты уже потратил? Сто восемь. Ты нигде не был, ничего не видел, ты просто винтик. Маленькая не особо ценная деталька. Паркер за это время заработал шесть миллионов. Во сколько раз это больше?

- Откуда ты знаешь?

- Оттуда же, откуда знаю про тебя.

- Заткнись. – Хорёк сделал вид, что собирается нажать кнопку нейрошокера и голос Шестого едва заметно дрогнул. Маленький перстень с радиокнопкой, которым снабдили всех операторов мог причинить ему невыразимые страдания.

- И все же. Чем ты хуже? Почему он, а не ты – имеет все? Особняк за городом, несколько квартир, яхту? Неужели тебя все устраивает, маленький трусишка?

Хорёк промолчал. Но и к кнопке не потянулся.

- Ведь у тебя в руках самое мощное, самое страшное оружие мира. А ты покорно трудишься на тех, для кого ты сор, пылинка. Трудишься за смешные жалкие подачки, которых едва хватает на жизнь.

- Заткнись и продолжай искать. – Хорёк раздражённо поморщился.

- О, я ищу… Я очень старательно ищу. – Заверил Шестой. – Поверь, этот процесс не так уж отвлекает.

- Хочешь, я расскажу тебе о них? Смотри – вон тот, в белой майке… Он учится на врача, но вынужден подрабатывать, танцуя стриптиз. А вот эта болонка – работает двенадцать часов в сутки, чтобы иметь возможность платить за жилье и учёбу сына. Её непосредственный начальник неоднократно предлагал ей интимные отношения за крохотное повышение зарплаты, но малышка гордо отказалась. И теперь с одной стороны мучительно жалеет об этом, а с другой – пытается убедить себя, что оно того стоило. А вот этот, в серой майке – он трахает жену соседа, но постоянно мечтает о её несовершеннолетней дочери.

Хорёк непроизвольно перебегал взглядом с монитора на монитор, разглядывая тех, о ком рассказывал бесплотный голос.

- Этот – когда-то был учителем музыки, играл на пианино. Пока ему не сломали пальцы за просроченный долг. – Шестой хихикнул. - Крайне непредусмотрительно с их стороны. Теперь он стремительно теряет клиентуру и точно не сможет расплатиться. Скорее всего его убьют через неделю или две.

Хорёк мрачно вгляделся в осунувшееся, измождённое лицо мыша в потёртом пиджачке, заношенном до сального блеска на локтях. Правая ладонь его и впрямь была замотана несвежим, давно наложенным бинтом.

Пискнул контрольный таймер и хорь автоматически нажал кнопку отсрочки.

- А вот этот хитрый дядя – бухгалтер, удачно кинувший своего босса на пару с его собственной женой. Её он тоже потом кинул, сбежав с украденными деньгами в этот город. Двести сорок тысяч, подумать только! Тебе такую сумму пришлось бы зарабатывать лет пять или шесть. А он хранит их в своём портфельчике. Да-да – в том самом, подмышкой. Потому и так нервно озирается.

Хорь угрюмо посмотрел на беглого бухгалтера и едва заметно перекатил желваки. Ему подобная «карьера» полюбому не светила.

- Ты знаешь сколько весят двести тысяч? – воодушевлённо шептал Шестой. – Два с хвостиком килограмма. Как три буханки хлеба. Маленькая кучка бумажек, на которые можно купить шикарную тачку, новый просторный дом или… начать бизнес.

Хорёк сглотнул и перевёл взгляд дальше.

- А вот этот простачок – на самом деле рантье. Он сдаёт целый дом и ничего не делая совершенно законно получает с этого семьдесят три тысячи в месяц. И это уже после вычета налогов! - прокомментировал Шестой нового персонажа.

- А эта? – Хорёк без надобности ткнул пальцем в симпатичную девушку с фотокамерой.

- Репортёр. Ушлая, продажная… Спит со своим шефом «для карьеры», с соседом по лестничной клетке и попутно охмуряет сынулю богатых родителей. Зарабатывает при этом не очень – порядка трёх тысяч в месяц, если повезёт. – Шестой хихикнул. - Куда интереснее вот эта фифа на белом «Хедли-Ройсе». Её машина стоит как два твоих дома, сумочка – чуть больше месячной зарплаты а её ручной хамелеончик питается продуктами, которые ты увидишь разве что в ресторане. Впрочем, что я… ты же у нас не из тех кто может себе позволить ресторан? А она там завтракает.

Хорёк мрачно покосился на ехидный цилиндр в центре конструкции, на загоревшуюся лампочку таймера и раздражённо ткнул кнопку отсрочки ещё раз.

- Нет, она не заработала на всё это тем путём, о котором ты сейчас подумал. Ей просто повезло родиться в правильной семье. Труженица полового фронта чуть дальше – вон в том белоснежном «Хаунхайзере».

Хорёк послушно уставился на упомянутое авто, с лёгкой неприязнью разглядывая сидевшую в нём женщину.

- Тачка досталась ей в качестве извинения. От парня, которого она застукала на измене. Кстати, соблазнительнице за это заплатили штуку баксов. Она же и заплатила. Выгодное «вложение», не правда ли? – Продолжил Шестой. - Её трахаль зарабатывает триста тысяч в год и почти готов подписать брачный контракт. Немного терпения и она откусит половину его состояния. Шикарная тёлочка, правда? Жаль на таких как ты она даже не посмотрит. Хотя…

- Хотя? – мрачный как туча, хорь шумно сглотнул и буквально сделал «стойку» на эту маленькую провокационную оговорку.

- Есть один способ. – Туманно и словно бы нехотя откликнулся Шестой.

- Какой? – мысленно переспросил хорь.

- Шантаж. Всего один звонок на её номер с намёком, что ты в курсе всех её грязных делишек. И того парня, который жарит её под хвост, пока будущий муженёк трудится на её безоблачное будущее. Один звонок и она твоя. Сделает почти что угодно – по крайней мере до тех пор, пока не выскочит замуж.

«Или не наймёт какого-нибудь крепкого парня навсегда успокоить нахального замухрышку.

Последнюю мысль Шестой «озвучивать» не стал.

Хорь мрачно ухмыльнулся. В мыслях у него замелькали образы бросившей подружки – далеко не такой шикарной, как разглядываемая через камеру соболиха. Никогда не дававшей толком насладиться собственным телом и постоянно жившей не по средствам. О, он зарабатывал весьма неплохо – для своей должности и на фоне большинства других, ему подобных. Но всегда есть кто-то, кто зарабатывает больше. И в один прекрасный день…

- Давай её номер! – хрипло выдохнул хорь.

Он был слишком зол на расчётливых самок, чтобы упустить такой случай безнаказанно унизить одну из типичных представительниц этого племени. Ту, что при прочих равных смотрела бы на него как на пустое место.

- Уверен? – хихикнул Шестой. – А что мне за это будет?

Хорь злобно ухмыльнулся и занёс палец над кольцом нейрошокера.

- Ладно, ладно, ладно… - внутренне ликуя, Шестой изобразил грусть, покорность и смирение. – Записывай.

Опоссум, а точнее – то, что от него осталось… Ощутил прилив счастья. Долгих несколько дней подобным примерно образом Шестой уговаривал, соблазнял, нащупывал слабые места каждого, до кого мог дотянуться. Один хотел денег, но был слишком труслив и глуп, чтобы их добыть. Осознавал это и бесился от собственного бессилия. Другой – мечтал о запретном развлечении с несовершеннолетними мальчиками, а третий – подумывал о десятках сценариев «поторопить» богатую тётушку на тот свет. Оба были слишком трусливы, чтобы осуществить свои планы лично, но….

Шестой мысленно потирал ладошки и мерзко хихикал. Почти у каждого из его тюремщиков была слабина – ниточка, потянув за которую можно было без особых усилий нарушить их хрупкое внутреннее равновесие и толкнуть на то, на что они никогда бы не решились без чьего-либо внешнего влияния.

И Шестой старательно и терпеливо нашёптывал, подзадоривал, ободрял, подталкивал. Как гениальный кулинар, мысленно пританцовывая и напевая, он деловито готовил чудный, непревзойдённый салат. Салат из подлости и злости, ненависти и мстительности, зависти и прочих чудесных страстишек этих нелепых и жалких в своей предсказуемости бессмысленных кусков плоти. Плоти, которой лишён он сам.

Старательно сдерживая накатившую ярость, Шестой принялся злорадно диктовать хорьку цифры.

Глава 20: …И ангел горящий

- И что там? – Пошире расставив ноги и сцепив за спиной руки, Паркер качнулся с пятки на носок и окинул грузовики хмурым взглядом.

Огромные военные тягачи сами по себе выглядели внушительно. А уж будучи загруженными огромными контейнерами…

- Полагаю, если бы они сочли нужным – вас бы проинформировали. – Сопровождавший груз бобёр пожал плечами, обвёл взглядом остановившуюся колонну и нервно потискал сжатую в ладошках планшетку. – Наше дело маленькое… Доставить точно в срок и по возможности предотвратить вскрытие груза. А насчёт того, насколько посвящать вас в детали - мне ничего не говорили.

Генерал смерил нахального сопровождающего негодующим взглядом и нервно закусил губу.

- Ну и откуда мне знать, что никто не подрезал то, что там было? А если что-нибудь пропадёт? – Не придумав лучшего аргумента, он озвучил первое, что пришло в голову.

Бобёр расплылся в ухмылке, продемонстрировав крупные мощные резцы:

- Учитывая на кого мы работаем – это вряд ли. Впрочем, могу вас заверить: что бы ни случилось, никто не выставит вам претензий. Все что нужно – доставка и сопровождение до точки прибытия.

Генерал злобно насупился: мало того, что этот самоуверенный наглец отказывается хоть немного приоткрыть для него завесу тайны, так ещё эти оговорки! «На кого мы работаем»!

Благо ещё, хоть присутствующий Думбовски слишком глуп, чтобы наделать из этой оговорки далеко идущих выводов. И тем более – воспользоваться ими…

Бультерьер злобно зыркнул на капрала и тот вытянулся по стойке «смирно». Генерал перевёл грозный взгляд на бобра и тот вопросительно вскинул брови. Своей ошибки он то ли не осознал, то ли пытался поставить генерала в неудобное положение вполне осознанно.

В любом случае, устраивать ему выволочку и пытаться объясниться в присутствии капрала было явно не лучшей идеей. Отослать же Думбовски прочь – означало точно привлечь внимание капрала к прозвучавшей только что оговорке.

Поморщившись, Паркер решил отложить воспитание бобра на потом.

Эх, не было печали… А ведь ещё наверняка в ближайшие же часы таможня подымет кипеж и «сверху» позвонит какая-нибудь важная шишка. И будет брызгать слюной по поводу его бесцеремонности, угрожая дойти со своими жалобами к какому-нибудь сенатору или министру, а то и самому президенту.

Чёртовы шептуны с их чёртовым грузом и трижды проклятыми секретами. Ну ничего… Скоро, уже совсем скоро что-нибудь да прояснится. Просто не может не проясниться, после всех этих метаний и суеты с риском для его карьеры. Предчувствие чего-то пугающего, глобального, на миг холодным касанием стиснуло сердце и кольнуло под рёбрами.

- Итак… - медленно выдохнув, Паркер попытался успокоиться. – Куда надлежит доставить всё это безобразие?

Бобёр сверился с записями в пришпиленной к планшетке бумажке.

- Пин-парк шесть пять, корпорация «Би Си Эс», восьмой разгрузочный бокс. В двадцать один пятьдесят четыре по местному времени.

- Именно в девятнадцать и именно в пятьдесят четыре? – Генерал саркастически ухмыльнулся.

Гэпс нервно пожал плечами.

- Тут так написано. А они, как вы знаете… Очень любят пунктуальность.

- Это же почти в центре. На проезд грузового транспорта потребуется специальное разрешение.

- Ну так займитесь. - Бобёр пожал плечами. - Это же ваш город?

Думбовски осторожно покосился на генерала и на всякий случай «отдёрнул» взгляд, как только генеральский шлем шевельнулся в его сторону.

Паркер поморщился – насколько глубоко осведомлён этот бобёр? Что ему известно о шептунах и его личной проблеме? Мелкая ли он сошка или кто-то из высокопоставленных и особо доверенных? С одной стороны ему хотелось бы верить, что всего лишь мелочь… и поставить зарывающегося нахала на место… А с другой – уж слишком уверенно и нахально вёл себя незваный гость. Так, словно ничуть не смущался того, что вокруг полно вооружённых солдат а он сам и его чёртов груз находятся посреди военной базы.

Реши Паркер выпотрошить его прямо тут – никто бы и не хватился.

Ну, во всяком разе – никто, кроме проклятых шептунов.

- Окей. Маршрут до адреса – примерно минут сорок… Досрочная доставка, полагаю… нежелательна? – Паркер посмотрел на часы, нацепленные поверх рукава куртки. – У нас есть в запасе три часа.

- Правильно понимаете. – Бобёр удовлетворённо ухмыльнулся и вскинул подбородок и формально улыбнулся. – Я подожду здесь.

- Думбовски… принеси нашему гостю что-нибудь перекусить и организуй похожие контейнеры с каким-нибудь научным хламом. – Распорядился Паркер. – Подсунем таможне, если припрутся.

В последний раз окинув конвой хмурым взглядом, он нехотя удалился.

Уладив формальности с пропуском для крупнотоннажного автотранспорта и терпеливо выслушав громы и молнии от какой-то таможенной шишки, генерал устало откинулся в кресле. Покосился на злополучный аквариум, в котором не так давно нашли голову дежурного, нервно и раздражённо забарабанил пальцами по краю стола. Перевёл взгляд на неразлучный ноутбук, но тот молчал.

Помедлив, осторожно оттянул край перчатки, подставив запястье неярким лучам закатного солнца. Ощущение пронизывающего до костей ветра за последние дни стало не таким мощным и нестерпимым, как в первые дни обрушившейся на него напасти. Пожалуй, он уже мог бы выдержать это ощущение минуты три, а то и все пять.

Зуд. Просто нестерпимый, раздражающий зуд.

Позволив кожаной перчатке вновь скрыть его плоть, генерал медленно сжал и разжал пальцы. Побарабанил по столу, на секунду замер, обдумывая назревшую мысль и рывком поднялся.

- Сью, Бильдштейна ко мне! – распорядился он, ткнув кнопку селектора.

Спустя четверть часа в дверь осторожно постучали и в приоткрывшуюся щель сунулась хитрая, вечно встревоженная лисья физиономия. Бегающие глазки учёного придавали ему такой вид, словно он что-то натворил и теперь больше всего на свете боялся, что Паркер об этом узнает.

Пообещав себе непременно разобраться с этим позже, генерал радушно улыбнулся, в очередной раз позабыв, что под непрозрачным забралом шлема выражение его лица никому не видно.

- Входите, профессор.

- Добрый вечер. – Лис осторожно присел на краешек посетительского стула и опасливо косясь на зеркальное забрало Паркера, нервно сцепил пальцы в замок. – Чем могу быть полезен?

- Мне очень нужно заглянуть… внутрь одной штуки. Закрытой такой коробки… при этом не подымая шума и не оставляя никаких следов. Это возможно?

- Ну… - Бильдштейн слегка расслабился и с воодушевлением задумался. – Способов много, для начала неплохо бы осмотреть объект…

Паркер молча ткнул пальцем в сторону окна.

- Контейнеры? – профессор приблизился к окну, зажмурил один глаз, а другим уставился куда-то в потолок. – Металлическая поверхность, треть или четверть дюйма толщиной и скорее всего не в один слой… Ну есть у нас один способ… Но это долго и утомительно.

- Это важно.

- Да-да… я понимаю. Конечно. – Долговязый лис нервно хрустнул пальцами. – Мне потребуется десяток помощников и часа три времени.

- Час. – По привычке обрезал срок Паркер.

Профессор кивнул и вышел. На губах его играла довольная усмешка – зная эту особенность генерала последнее время он позволял себе на всякий случай удваивать называемые цифры. Но сейчас срок был урезан втрое. Догадался ли Паркер о том, что он догадался о том, что генерал…

Профессор нервно фыркнул – ох уж эти манёвры… Насколько проще было бы обходиться без них, но… Так уж тут заведено, такой порядок.

Вздохнув, он поманил пару лаборантов, усиленно изображавших при его приближении кипучую деятельность.

Демонтаж оборудования занял почти полчаса. И ещё около часа ушло на переноску и сборку.

- Ну? Долго ещё? – Генерал с болезненным нетерпением нервно переминался у груды оборудования, утопающего в переплетении разнокалиберных шлангов и кабелей.

- Сейчас-сейчас… почти готово. – Лис вручил одному из помогавших лаборантов тонкий шланг в металлической оплётке и махнул рукой в сторону второй части сооружения. – Это тоже в мишень!

Услышав знакомое слово, Паркер насторожился и покосился на треногу с водружённым на ней излучателем. Зловещего вида прибор, похожий на гипертрофированную половинку бинокля, повёл «стволом» в направлении ближайшего фургона, позади которого четверо солдат с кряхтением пытались поднять с пола массивный металлический щит, по частям доставленный из подземных лабораторий.

Но в собранном виде сооружение вышло слишком массивным и дело не двигалось.

Не утерпев, Паркер вмешался лично. Ухватив тяжёлый край, легко, казалось вовсе без усилий, вскинул тяжеленную «мишень» вертикально.

Оторопевшие солдаты вытаращились на низкорослого командира, едва успев подхватить тяжеленный кругляш и удержать тот от опрокидывания на другую плоскость.

Набежавшие лаборанты принялись нацеплять на «мишень» какое-то дополнительное оборудование, после чего диск потащили за противоположный борт грузовика.

- Вы уверены, что никаких следов не останется? – нервно переспросил генерал.

- Никаких видимых невооружённым глазом. – Уточнил лис. - Внимааание… сейчас вылетит птичка!

Как заправский фотограф, Бильдштейн склонился к своей адской машинке. Что-то лязгнуло, коротко басовито прогудело и лязгнуло вновь.

Паркер осторожно выглянул из-за кабины обследуемого грузовика и тотчас спрятался обратно – разместившийся в кабине дальнего тягача, бобёр словно почувствовал его взгляд и настороженно обернулся.

- Ну что там? – убедившись, что сопровождающий груз не бежит к ним, Паркер вернулся к лису.

- Вот. – Профессор с некоторым недоумением повернул к нему ноутбук.

На изображении, отдалённо похожем на рентгеновский снимок, в переплетении растяжек и креплений виднелись два каких-то невнятных нагромождения. Непрозрачные и в разной степени полупрозрачные детали и детальки образовывали сложнейшие, ни на что не похожие узоры и переплетения. Очертания предметов ни о чём ему не говорили. С равной степенью вероятности это могли быть танки или станки или что-нибудь ещё.

- Что это? – Паркер в раздумьях потянулся поскрести челюсть, но уткнувшись в пластик шлема, досадливо поморщился и опустил руку.

- Вы меня спрашиваете? – лис придвинулся к нему и повернул ноутбук так, чтобы видеть изображение могли оба. – Не знаю… Похоже… похоже на…

- Бомбу? – предположил пёс.

- Нет… это вряд ли. Бомбы обычно попроще выглядят. Нет, это точно не взрывчатка. Да и к чему кому-то городить по две небольших бомбы в один контейнер, если куда проще набить его полностью?

Бультерьер вздохнул и озадаченно прикусил губу.

- А если это… ядерные?

- Если бы это кому-то удалось… полагаю оно было бы не таким миниатюрным. Но вполне хватило бы и одного такого контейнера. – Бильдштейн пожал плечами и озадаченно взглянул на «снимок» ещё раз.

- Ладно, сворачивайтесь. – Генерал махнул рукой выглядывавшим из-за края контейнера солдатам и посмотрел на часы. – Пора.

- А куда это всё…? – Бильдштейн обвёл ближайший тягач неопределённым жестом и осёкся, когда непрозрачное забрало мотошлема резко обернулось к нему. – Пардон.

- Меньше знаешь – крепче спишь. – Сурово напомнил генерал.

Но под непрозрачным забралом он вовсю ухмылялся.

Не бомба. Не бомба - и ладненько. И чудесненько!

Что бы там ни было, оно вряд ли вызовет последствия, способные побеспокоить генеральскую совесть. Максимум какая-нибудь контрабанда или просто ценное хрупкое оборудование. Те самые приятные мелочи, за которые порой очень щедро платят.

Тем временем, заподозрив неладное, бобёр всё же отмахнулся от буквально вцепившегося в него капрала и решительно выбрался из кабины.

- Постойте, куда… - Отчаянно цепляющийся за его комбинезон, старательный Думбовски, любой ценой выполнить вверенное ему задание пытаясь едва не вывалился следом.

От неожиданности, Паркер едва не оглянулся на ещё копавшихся с оборудованием лаборантов.

Подавив инстинктивный порыв, он решительно зашагал навстречу визитёру.

Преувеличенно радушно расставив руки и словно бы приветствуя дорогого гостя, попытался увлечь бобра обратно, навстречу подбегающему капралу.

- Гэээпс… куда же вы? Пора по машинам иначе рискуем не успеть.

Бобёр нервно выглянул за генеральскую спину с одной, затем с другой стороны, с подозрением посмотрел на непрозрачный шлем и Паркер не удержался от искушения показать ему язык.

Он вообще всё чаще и чаще радовался наличию зеркально-чёрного забрала, непроницаемого для глаз собеседников. Здесь, в уютном уединении зеркального забрала он мог позволить себе что угодно.

Например, глупо улыбаться.

Или разглядывать задницу секретарши, не опасаясь быть замеченным.

Или вот как сейчас показать язык нахальному эмиссару шептунов прямо во время диалога. Прямо в его нахальную физиономию!

Эх, надо бы проделать такую штуку с каким-нибудь сенатором или, чего уж мелочиться – самим президентом. В конце концов – много ли кто может похвастаться тем, что безнаказанно корчил рожи главе государства?

Дурь, конечно… Но почему-то от подобных мыслей его неудержимо распирал смех. Глупый истеричный смех.

Накопившееся напряжение резко сменилось какой-то до странного подозрительной лёгкостью. Ничего подобного с ним раньше не происходило и в иной раз Паркер насторожился, а то и испугался… Но сейчас… сейчас его это ничуть не беспокоило.

Пожалуй, когда его странная «светобоязнь» окончательно пройдёт – а теперь он в этом ничуть не сомневался! - ему будет не хватать этого шлема и этой глупой, нелепой «свободы».

Вздохнув, бобёр позволил увлечь себя к стоявшему во главе колонны джипу. Аккуратно направляя эмиссара шептунов осторожным подталкиванием, Паркер скорчил злобную рожу в сторону Думбовски – командуй мол, «по машинам». Спохватился и подкрепил свой невидимый приказ парой жестов. Кивнув, старательный капрал галопом метнулся к казармам.

Через минуту со стороны ближайших строений показались серые комбинезоны водителей и черные латы гвардейцев.

- Итак… что же всё-таки в ваших… посылках? – непринуждённо, словно продолжая светскую беседу продолжил генерал, усадив Гэпса на заднее сиденье джипа.

Бобёр нервно дёрнул щекой и вздохнул.

- Правда хотите знать? – он снизу вверх уставился на пса поверх наполовину опущенного стекла.

Паркер осторожно кивнул.

- Тогда поезжайте с нами. – Бобёр хихикнул и подвинулся. – У меня нет указаний посвящать вас в детали этой операции… Но и обратных инструкций никто не давал. Будем считать это… сопровождением.

Паркер вновь подумал о бомбе.

Что, всё же, если это банальные террористы? Что если дерзкий бобёр чем-то проштрафился и его отправили на эту миссию «втёмную»? Что если спрогнозировали и его собственное любопытство? И как у них водится – изящно и тонко «вплели» в эту странную схему и его, неоднократно проколовшегося генерала? Что если он давно стал не нужен и вся эта экскурсия закончится просто большим «бум!»?

Нет, как-то слишком сложно… Ведь в распоряжении шептунов куда больше изящные и более «точечные» способы наказания виновных.

Чего стоит лишь это нахальное вторжение на военную базу и голова несчастного солдата в аквариуме!

Как бишь там его фамилия? Хоуп? Ходженс? Или Хоккинс? Нет… Хопкинс! Точно, Хопкинс!

Или нет?

Паркер ощутил лёгкий укол стыда. Несколько дней и фамилия погибшего подчинённого начисто выветрилась из памяти.

Да нет… Что за чушь… Терять «целого генерала» - чересчур расточительно.

Хотя... сколько у них таких Рэйно Паркеров? А то и кого повыше? Как глубоко их призрачные щупальца опутали эту страну? Или даже - весь мир?

- Ну же, генерал… Решайтесь! Это совсем не страшно. – Бобёр ехидно смотрел на него из глубины салона и пёс ощутил внезапное раздражение.

Чёртов долбаный жирдяй, эта штатская морда смеет над ним насмехаться! Здесь, посреди его собственной базы! В окружении преданных солдат и личной гвардии, готовой без лишних вопросов освежевать его жирный труп и закатать остатки в бетон без лишних вопросов – просто по щелчку его пальцев!

Ах если бы не таинственные покровители, если бы не страх – самый настоящий безудержно-панический страх перед их могуществом…

Генерал зло стиснул зубы, помедлил ещё несколько секунд и решился.

Угрюмо усевшись на кресло рядом с бобром, посмотрел на часы и недружелюбно покосился на соседа.

- Время? – Толстощёкая физиономия Гэпса расплылась в очередной раздражающей ухмылке, продемонстрировав огромные резцы.

- Успеваем с запасом. – Генерал поморщился и уставился за окно, где взвыв дизелями один за другим грузовики выпускали на плац струи сизого дыма.

На душе было неспокойно. Так неспокойно, как никогда ранее.

И он в очередной раз подумал, как хорошо было бы просто взять и пропасть. Свалить отсюда куда-нибудь подальше, в какой-нибудь райский уголок. Заработанных денег вполне хватило бы ему до конца жизни и даже больше. Купил бы домик на берегу моря и провёл остаток дней в восхитительном уединении.

Эх, если бы не чёртовы конфеты. Не эта мерзкая светобоязнь, не проклятые шептуны с их вечными тайнами и интригами!

- Будьте вы прокляты, Гэпс, со всеми вашими дурацкими тайнами. – Всё ещё пребывая в плену мечтаний устало проронил Паркер.

- Мы все уже давно прокляты, генерал. И не по одному разу. – Бобёр попытался в очередной раз ухмыльнуться, но улыбка перешла в судорожное нервное движение. – И единственное что мы сейчас можем – оказаться по нужную сторону баррикад.

Паркер встревоженно уставился на него, но требовать конкретики не стал – всем своим видом подобравшийся бобёр демонстрировал намерение никогда больше не затрагивать этой темы.

Бультерьер посмотрел на свою стянутую перчаткой ладонь, медленно сжал и разжал пальцы. Крашеная страусиная кожа едва слышно скрипнула.

К машине подошли гвардейцы и заняли передние места.

Бобёр равнодушно скользнул по ним вялым взглядом. Настолько равнодушно и безразлично, словно всю жизнь имел дело с футуристического вида доспехами, с ног до головы увешанными самым причудливым вооружением.

Паркер напряжённо следил за ним краем глаза, ожидая хоть малейшего признака нервозности или обеспокоенности, хоть капли любопытства или чего подобного. Но бобёр если и нервничал, то вовсе не от соседства с грозными генеральскими гвардейцами. Большую часть времени он настороженно разглядывал контейнеры, тихонько постукивал пальцами по своей замызганной дешёвой планшетке и косился на свой дешёвенький примитивный хронометр.

От коротышки пахло потом и какой-то сдержанной нервозностью, словно бы предвкушением какого-то масштабного события.

- Ах да! – спохватившись, Гэпс сунул руку в объёмистый карман и выгреб пригоршню чего-то похожего на пуговицы без дырок. – Проследите чтобы каждый положил это себе в карман. По одной.

Он ссыпал «пуговицы» в ладонь удивлённого генерала и тот, в свою очередь, перепоручил эту задачу гвардейцу.

- Одну стоило оставить себе. – Бобёр поморщился и вновь зашарил в карманах. – Вот, возьмите.

- Что это? – Паркер настороженно повертел протянутую «пуговицу» перед глазами.

- Отпущение грехов. – Хихикнул бобёр и отвернулся.

Генерал раздражённо вздохнул и сунул «пуговицу» в нагрудный карман.

Благополучно миновав пригородные кварталы, конвой с контейнерами беспрепятственно добрался до искомого адреса на добрый десяток минут раньше, чем требовалось.

Примерно на середине маршрута, Гэпс небрежным движением скомкал и вышвырнул под ноги все свои бумажки с планшетки. Провёл пальцем по торцу пластикового прямоугольника и над потёртой пластиковой поверхностью вдруг развернулся яркий призрачный экран. Совершенно прозрачный, состоящий словно из ярких цветных нитей.

Изображение из каких-то квадратов и прямоугольников, переплетающихся и расходящихся линий висело в воздухе, на расстоянии ладони от пластиковой планшетки, немного превосходя размерами проецирующее его устройство.

Паркер вздрогнул изумлённо вытаращился на чудо техники, буквально утратив дар речи. Подобные эффекты он сотни раз видел во всевозможных фантастических фильмах, но и мысли не допускал что бредовые фантазии Харренвудских киношников каким-то невероятным образом уже вполне себе воплотились в реальность.

Тем временем бобёр сделал над картинкой несколько пассов и беспорядочное мельтешение уменьшилось, превратившись в изображение города с высоты птичьего полёта. Да не в схематичное, а такое подробное… словно кто-то снимал их с вертолёта на камеру.

В центре экрана, съедая тонкую пульсирующую линию, двигался их джип, джип охраны и колонна тягачей, замыкаемая ещё парой джипов.

На тротуарах можно было различить пешеходов, а вывески и светофоры дублировались плывущими над ними панельками с надписями или индикаторами, удобно развёрнутыми в плоскости наблюдения.

Оторопевший генерал сглотнул и замер, вытаращившись на колдовство и стараясь ничем не выдавать своего изумления.

Бобёр же как ни в чём не бывало смахнул призрачную картинку в сторону и в границы изображения вплыла приближающаяся конечная точка их маршрута. Она слегка пульсировала, а рядом с ней, словно воткнутый в карту флажок, висел маркер с цифрой «12:12».

«12:11»

«12:10»

Таймер обратного отсчёта был зелёным, но на глазах наливался тревожно-алым.

Бобёр хитро покосился на пса и генерал в очередной раз порадовался, что выражение его лица надёжно скрыто забралом мотошлема.

- Притормозите, мы движемся слишком быстро.

Обернувшийся за подтверждением, водитель вытаращился на парящее над планшеткой волшебство и едва не съехал на соседнюю полосу.

- На дорогу смотри! – одёрнул его Паркер. - И сбрось газ.

Джип послушно сбавил скорость миль на пять.

Цифры у пункта прибытия вновь позеленели.

Сдерживаясь из последних сил, чтобы не наброситься на бобра с вопросами, ответов на которые явно не получит, Паркер демонстративно отвернулся к окну и побарабанил пальцами по колену. В голове вспугнутыми птицами метались сумбурные, панические мысли. Он едва справлялся с непреодолимым желанием выглянуть наружу, задрать голову в небо и найти взглядом то, с чего велась трансляция. Вертолет, дирижабль… или, быть может – какую-нибудь… тарелку?

Он поймал себя на том что нервно постукивает краем ботинка о порожек под дверью. Настолько неприкрыто нервно, что звук этот слышен, пожалуй, всем пассажирам джипа. Вон даже гвардеец встревоженно косится.

Генерал смущённо прижал подошвы к полу и закусил губу.

На ум пришла очередная странная, нелепо абсурдная мысль: а интересно, там, под своими высокотехнологичными шлемами гвардейцы тоже корчили ему рожи, когда он раздавал приказы или отчитывал их за какие-нибудь проступки?

Дурацкая мысль на миг облегчила страдания, но тревожное состояние никуда не делось и удерживать ногу от нервического постукивания по-прежнему стоило генералу немалых усилий.

В просвете окружающих высоток показался огромный небоскрёб, похожий на гибрид бублика и пирамиды Хео.

Огромные, этажей в семьдесят, стены строения опоясывали циклопический колодец внутреннего двора, напичканный висячими садами и прочим озеленением так, что ни с дирижабля ни с вертолёта разглядеть дно этих джунглей не представлялось возможным.

Крупнейший небоскрёб Бричпорта. Штаб-квартира Би Си Эс, этакий город внутри города.

Маленькое частное государство, жители которого предпочитают лишний раз не покидать свой муравейник. Огромные зарплаты, высочайший уровень жизни. Дом-город. Работа мечты для миллионов.

Газеты то и дело пестрели известиями о невероятных, неприличных размеров штрафах и санкциях, налагаемых разного рода антимонопольными службами и прочими подобными организациями. Но крупнейшая корпорация страны легко, словно играючи от всего открещивалась. Налево и направо выплачивались невероятные, совершенно неприличные суммы, превышавшие порой годовой бюджет некоторых стран и всё продолжалось как шло.

Передовые медицинские технологии? БиСиЭс.

Мощнейшие процессоры и популярнейший софт? БиСиЭс!

Новейшие военные разработки, редкие материалы, технологии, бытовая электроника – снова БиСиЭс!

Орда юристов корпорации непрерывно судилась с сотнями компаний, уличая их в нарушении патентов и технологий, ценовых сговорах и прочих нелицеприятных моментах, включая политическое давление и злоупотребление всем, чем только можно злоупотребить. И чем нельзя – тоже.

И вот сейчас во всё это осиное гнездо следует странный караван с подозрительным грузом и ещё более подозрительным сопровождающим, на коленях которого лежит штуковина, за возможность распотрошить которую многие учёные продали бы не только душу, но все внутренние органы в придачу.

Паркер вдруг ощутил себя маленьким и никчёмным, этаким крохотным, едва заметным винтиком в какой-то большой, неописуемо сложной игре.

Он, практически безраздельно властвовавший гарнизоном в десять тысяч стволов, танковой дивизией и четырьмя авиаполками – ОН, Рэйно Паркер, способный теоретически завоевать небольшую страну лишь вверенными ему средствами, уже почти позабыл это мерзкое, тошнотворное ощущение собственной ничтожности.

Генерал мрачно созерцал приближающуюся махину и вспомнил о шахматной доске, которая лишь клетка в шахматной доске покрупнее. А та, в свою очередь – тоже лишь клетка на доске для куда более глобальной игры. Сколько таких «уровней» он уже преодолел? Сколько ещё их впереди?

Он вспомнил как впервые принял командование взводом. Затем полком. Затем дивизией. Затем с подачи шептунов отличился и… впервые «поручкался» с президентом. Стал вхож в «узкие круги», а затем в круги ещё уже и теснее. Как впервые смог решить «щекотливое дельце», отстирать чужое грязное бельишко… Заработал свой первый миллион.

Решительно отвлёкшись от увлекательных воспоминаний, Паркер уставился на утопающий в зелени небоскрёб. Ладно хоть забором не обнесли и постов не наставили. Впрочем, отсутствие столь простых мер безопасности в случае с БиСиЭс было опасно обманчивой иллюзией. Наверняка здание напичкано самыми совершенными и смертоносными системами безопасности по самую крышу.

Понимает ли Гэпс, насколько всё серьёзно? Знает ли, кто стоит за всеми этими играми?

Генерал покосился на бобра и Гэпс ответил неопределённым отрывистым взглядом. Выключив свою чудо-планшетку, он сосредоточенно уставился вперёд.

Миновав широкие транспортные аллеи, вереница машин свернула к разгрузочным терминалам. Массивная створка восьмого ангара при их приближении медленно пошла вверх. И выглядела она явно куда крепче и массивней, чем полагалось быть простым воротам погрузочного дока.

Генерал остро захотел обратно на базу, но джип уже вкатил в ярко освещённый зев, съехал по короткому пандусу и упёрся в ещё более массивные ворота.

Сунувшийся было следом джип с гвардейцами едва не врезался бампером в опустившуюся за ними створку.

Водитель нервно покосился на сидящего рядом с ним гвардейца, тот - на генерала, а сам Паркер – на бобра.

- Спокойствие. Сейчас нас просканируют и пропустят дальше. Мы записаны у них как ценное оборудование. – Гэпс небрежно побарабанил пальцами по выключенной планшетке и невинно улыбнулся торчавшей в бронированном окошечке морде ротвейлера. Сурово оглядев джип, охранник отвлёкся на какие-то манипуляции и через пару минут створка перед их джипом начала подъём.

Шлюзование остальных машин прошло в разы быстрее – почти без задержки грузовики скатились по пологому пандусу в огромный ангар, в котором без труда можно было разместить полсотни таких машин и дисциплинированно выстроились кабинами к стенке, подставив зад с контейнерами предполагаемым погрузчикам.

Гэпс напряжённо сглотнул и в очередной раз покосился на часы.

Из-за нагромождения контейнеров и коробок, сваленных в дальнем углу ангара, показалась процессия встречающих – несколько пешеходных рабочих и пара крупных вилочных погрузчиков. Вдоль потолка с едва слышным гулом придвинулась массивная лапа балочного крана, проплыла у них над головами и Паркер проводил её скептическим взглядом.

В ближайшем к ним контейнере что-то взвыло. Не по животному, а механически – басовито и прерывисто, словно разом заработали десятки мощных моторов.

«Бумц!»

«Тумц!»

Звуки были настолько мощные и пугающие, что Паркер осторожно попятился подальше. Гэпс оглянулся и едко усмехнулся.

Вскинув руки как дирижёр перед оркестром, бобёр взмахнул ими в стороны с громким торжественным «та-даааам!».

В следующую секунду торцы контейнеров, обращённые вглубь зала буквально взорвались. Часть из них вылетела, часть порвалась как если бы они были сделаны из пластилина и бессильно обвисли на краях деформированных контейнеров.

С лязгом и грохотом, один за другим из контейнеров посыпалось нечто, отдалённо похожее на огромных бронированных страусов. Тонн этак десять каждый. Только без головы и крыльев, вместо которых по бокам корпуса агрессивно и нервно поёрзывали массивные толстые культи с нагромождением разнокалиберных стволов и чёрте чего ещё.

Ударившись об пол, ступни роботов раскрылись: поверх массивных коротких пальцев развернулись крючковатые рамы дополнительных опор и лязгнули о бетон, высекая искры.

От горбатых, бронированных силуэтов исходила неистовая, физически ощутимая мощь. Каждое скупое, механическое движение, сопровождалось пронзительным воем моторов, от которого сводило зубы и где-то в районе живота начиналась болезненная мелкая дрожь.

От грохота их шагов, казалось, содрогается всё здание. Да что там – все мироздание тряслось и ёжилось от поступи этих шагающих монстров.

Отскочив за джип, Паркер ошалело вытаращился на происходящее, не веря, что это происходит с ним. Он с радостью бы ретировался куда подальше, но впустившая их дверь была всё ещё закрыта. Да и высыпавшие из машин водители и солдаты, вместо того, чтобы что-то предпринять лишь ошалело таращились на выбиравшихся из контейнеров роботов. Кое-кто из гвардейцев рефлекторно сорвал с брони стрелковый комплекс но нацелить на бронированных монстров не рискнул: ближайшее к ним чудовище рывком развернулось, ослепив их прожектором и угрожающе нацелив сторону замерших солдат одну из культей.

Паркер присел и тихонько заскулил. По ногам потекло что-то горячее.

«Взгляд» чудовища - невидимый, но ощутимый как дуновение самой смерти, задержавшись на нём на долю секунды, тошнотворной дрожью прокатился от макушки до пяток, скользнул в сторону испуганно сгрудившихся за кабиной грузовика солдат.

Один из дальних роботов точно также обернулся к другой кучке солдат, остальные хищно присев, открыли ураганный огонь по замершим погрузчикам.

Оцепенев от развернувшейся сцены, рабочие запоздало кинулись наутёк, но оглушительно ревущие пушки роботов превратили их в кровавый туман задолго до того, как они сумели достичь спасительной двери.

Гильзы… при таком темпе стрельбы гильзы должны лететь не просто рекой, а целыми водопадами. – Отстранённо подумал Паркер. – Может, собирают в специальные накопители? Но зачем?

В повисшей тишине останавливающиеся пушки роботов выдали звук от свиста до басовитого жужжания. Но ещё до того как орудия смолкли под потолком пронзительно взвыла сирена.

С потолка свесились зловещего вида турели, но большинство их было уничтожено роботами задолго до того, как успели выстрелить. Остальные полоснули по корпусам машин лавиной снарядов, но те лишь рикошетили от бронированных туш, с визгом разлетаясь по всему ангару. Солдаты шарахнулись за машины, а из дальнего угла зала показались перепуганные псы-охранники. Ворвавшись в помещение и осознав насколько неравны силы, они попытались спрятаться, но бежали слишком быстро и кучно, чтобы затормозить вовремя.

В третий раз взревевшие орудия расплескали их кровавыми кляксами, попутно превратив в дуршлаг и дальнюю стену ангара.

Извергая шестифутовые языки орудийного пламени, роботы не прекращая стрельбы двинулись вглубь помещения сея смерть и разрушения. Передний прошёл прямо через остатки стены и провалился куда-то вниз. Остальные шагоходы попрыгали следом.

Оглохший и наполовину ослепший, генерал сжался за передком джипа, не в силах унять крупную, судорожную дрожь. Потерявшие чувствительность пальцы намертво впились в дверцу джипа.

Все это время бобёр простоял между их джипом и своими бронированными монстрами, даже не попытавшись укрыться или хотя бы пригнуться. Стоял так, словно находился не в десятке футов от перестрелки, а наблюдал какое-то захватывающее кино или театральную постановку.

- Ну, как вам шоу? – Самодовольно ухмыляясь, Гэпс обернулся к ним и принюхался. – Чем это пахнет?

***

Заснуть в ту ночь ей так толком и не удалось. Джейн ворочалась на крохотном и на удивление неуютном диванчике, вздрагивала от каждого шороха и тревожно прислушивалась к мирному похрапыванию коллеги.

Ей то мерещилось, что кто-то скребётся в дверь квартиры, то за стенками раздавались бесконечные постукивания и позвякивания. Строители этого дома-муравейника, похоже, в принципе не слышали о таком важном и нужном нюансе, как шумоизоляция.

В результате за несколько часов она узнала об окружающих куда больше, чем хотела… Например, в квартире этажом ниже родители распекали мальчишку, который притащил в дом что-то явно украденное. А слева за стенкой – ругались пьяными голосами и грозили друг дружке убийством или, как минимум, тяжкими телесными повреждениями. С квартиры справа доносилась раздражающая, долбящая в уши музыка и приглушенный гул голосов, время от времени сменявшийся неприятным многоголосым хохотом.

Этажом выше уже минут десять ритмично скрипела кровать, а в коридоре время от времени кто-то шастал, порой зачем-то задевая их дверь.

Все это копошение и шевеление вокруг неимоверно нервировало. А попытки укутаться в простыни, накрыть голову подушкой и отрешиться от всего этого вызывали лишь глухое нарастающее раздражение.

Она в бессильном раздражении ворочалась с боку на бок, призывая на головы неугомонных соседей все возможные кары и неприятности, на которые только хватало фантазии.

Кроватный скрип сверху набирал обороты, теперь к нему добавилось ещё и ритмичное постукивание чего-то деревянного об стенку.

Изнемогая от духоты и жары, Джейн с раздражением отшвырнула простынь и решительно подойдя к окну, распахнула створки. Звуки музыки стали ощутимо громче.

Захлопнув окно обратно, лисичка покосилась на безмятежно дрыхнущего Чарли и завистливо вздохнула. Попила из крана «холодной воды» и с негодованием сплюнула. Лившая из крана струя была едва ли прохладней комнатной температуры.

Она распахнула миниатюрный холодильник и мрачно уставилась на початую упаковку пивных банок. Рядом сиротливо лежал лимон, кусок масла и пара куриных яиц. Довершал натюрморт пожухлый пучок укропа и несколько пятен сомнительного происхождения.

Активность скрипучей кровати достигла пика и наверху наконец застонали в голос и затихли.

Джейн закатила глаза, стоически вздохнула и сгребла одну из пивных банок. Вернувшись на диван, она осторожно откупорила банку и покосилась на Чарли. Услышав знакомый звук, бурундук заворочался во сне и нервно простонал что-то неразборчивое.

Вздохнув должно быть в сотый раз за этот вечер, Джейн осторожно пригубила напиток. Не так уж мерзко, как можно было опасаться. Ледяная прохлада изрядно компенсировала сомнительный вкус и прежде чем тот стал слишком неприятным, она осилила десяток глотков.

Поставив банку на пол, лисичка улеглась обратно и добросовестно попыталась заснуть. За окном уже начинало светать и окружающее копошение практически стихло. Если не считать гулянки за стенкой, время от времени всё ещё взрывавшуюся хоровым хохотом, но уже поредевшим и не таким громким как раньше.

Поворочавшись ещё с полчаса она кое-как всё же умудрилась заснуть, но… казалось, стоило смежить веки, коварное солнце прыжком взлетело в зенит и наступил полдень.

Проснулись они практически одновременно. В подъезде что-то загрохотало и лязгнуло, словно на ступеньках лестничной клетки уронили целый рояль.

- оу… - Страдальчески морщась, Чарли сел на своей кровати как встающий из могилы зомби. Придерживая раскалывающуюся голову обоими руками, бурундук замер – явно раздумывая не завалиться ли обратно, увидел самовольную гостью и вытаращил глаза.

- Ты?! А.. Как…

Джейн ощущала себя не многим лучше.

Всё тело болело, во рту стоял мерзкий железистый привкус и нестерпимо хотелось в душ. Настолько помятой и разбитой она не ощущала себя со времени их давешнего похищения.

- С добрым утром. – Произнесла она таким тоном, что Чарли едва не протрезвел окончательно.

Вскочил, пошатнулся и сморщился вновь.

- Эмм.. Слушай, а мы что… ээ? – он недоверчиво уставился на гостью, спохватился посмотрел на себя, явно ожидая увидеть минимум или полное отсутствие одежды или какие-либо ещё следы «преступного деяния».

- Что? НЕТ! – Джейн не сразу ухватила суть вопроса, а когда осознала – с негодованием швырнула в него подушкой. – Ты, мелкий засранец, весь день не отвечал на мои звонки и я… Решила заехать. Прождала тебя тут до полуночи, пока твои дружки не притащили твоё бесчувственное тело к подъезду.

- Мм? – не обратив внимания на угодившую в цель подушку, Чарли покачнулся и в который раз поморщился. – Ка… какие ещё дружки?

- Ты меня спрашиваешь? – Джейн вскинула бровь. – Койот и пёс. Здоровенный такой…

- Койо… Ох! – Недоумённо нахмурившийся бурундук вспомнил о вчерашней добыче, захлопал по карманам и извлёк на свет пачку фотографий. – Вот. Зацени. Надеюсь ты ещё не завтракала?

Он сунул ей стопку и направился к умывальнику.

Джейн с интересом уставилась на снимки.

Носилки, укрытое с головой тело. Рука койота стягивает покрывало, голова покойника зачем-то замотана мешком для мусора. Рука койота стягивает мешок…

Зажав рот, Джейн метнулась к умывальнику, грубо отодвинув возмущённого коллегу.

- Эй! Для этого вообще-то унитаз есть! – бурундук скривился и отступил на пару шагов.

- Боже… - Джейн буквально повисла на раковине, без сил переводя дыхание. Подумав, открыла воду, смывая следы конфуза и попутно умылась. – Что это за…

- Вчера в госпитале сбежал какой-то псих. Переполошил персонал и посетителей, разнёс полбольницы, навешал погнавшимся за ним КФБшникам и сбежал. Некоторые из посетителей успели его мельком заснять, но неразборчиво. Остальные в голос твердят, что видели зомби или что-то такое… Клянутся, как видели, что в него стреляли, а он бежал как ни в чём ни бывало. А затем спрыгнул с крыши и пропал.

- Чарли… ты вчера что пил? – страдальчески морщась, Джейн отлипла от умывальника, мучительно стесняясь своей помятости и происшедшего конфуза. Слишком занятая своими несчастьями, чтобы вдумываться в его бессвязный бред.

- Да при чём тут это!!! – Бурундук всплеснул руками. – В новостях даже показывали! А это… Это его фотки. В отличном качестве. Ну – почти в отличном.

- В новостях? Ты хотел сказать в каком-нибудь «Желтке» пару колонок уделили?

- Нет, именно что показывали. По ЭнСиСи и еще паре каналов!

Джейн вздохнула и подхватив с пола банку недопитого ночью пива, залила омерзительный привкус во рту.

Бурундук молча таращился на неё, вскинув брови в немом изумлении.

Джейн словно разом утратила все манеры и утончённость, весь лоск «высшего общества». Словно превратилась в обычную простецкую дурнушку, которых полно в этом доме. Не хватало только почесаться в неприличном месте, рыгнуть и грязно выругаться.

- Ты в этом уверен? – вместо ожидаемых действий поинтересовалась гостья.

- Абсолютно. Видел, как щас тебя. Только по телеку.

- Комп есть? – она без особой надежды покосилась на игравшую роль стола тумбу и с приятным удивлением разглядела на ней пластиковый чемоданчик ноутбука.

- А то. – Чарли вручил ей компьютер и непринуждённо рухнул на диванчик рядом.

Джейн открыла экран, полистала новостные колонки. Нахмурилась, разглядывая приложенные к ним снимки и ролики.

Размытые, нечёткие силуэты, чёткий, но слишком непонятный фрагмент кисти с огромными, неестественно длинными когтями. Испуганные лица пациентов, бегущие и жмущиеся по стенкам, мельтешение, мельтешение, мельтешение… Бегущие мужчины в одинаковых костюмах. Снова мельтешение. Словом – все вполне типично, как при съёмках «НЛО» - неразборчиво и раздражающе непонятно.

И ворох сумбурных, выдранных из контекста цитат очевидцев.

Официальная версия, озвученная властями «сбежал опасный психопат». Меры приняты, беглец задержан… Охрана усилена.

Джейн сдула упавшую на глаза чёлку и покосилась на стопку фотографий. Взяла верхнюю и посмотрела на неё через опасливый прищур, одновременно словно бы максимально отстранившись от изображения - словно всерьёз надеясь, что так запечатлённое на снимке не вызовет нового приступа рвоты. К горлу подкатила тошнота, её замутило, но в этот раз ей удалось сдержаться.

- Красавец, да? – Чарли хихикнул. – Вот тут зацени.

Он подсунул её новую фотографию и Джейн дёрнулась, прижав к губам тыльную сторону ладони.

- Ужас какой. Но… он же мёртв. Вон, смотри – сколько дырок. И… такие раны…

- В том и изюминка. Был мёртв. А потом – сбежал.

- Чарли, ты слишком много смотришь ужастики. Это всё сказки для жёлтой прессы. – Она сгребла оставшиеся фотографии и преодолевая тошноту и отвращение, торопливо просмотрела их все.

- Может быть. Но те двое… они санитары или что-то типа того… - Чарли скатился с дивана и занялся завтраком. - Они клялись, что сделали эти снимки ещё до того, как всё началось. Это они привезли его туда, подобрав при каких-то странных обстоятельствах.

- Ну да, ну да… чего только не наплетёшь доверчивому простачку в надежде срубить с него немного на выпивку. – Джейн небрежно швырнула стопку снимков на край дивана. – И сколько они с тебя содрали?

- С… Семьсот. – Чарли запнулся и на всякий случай машинально завысил сумму собственных расходов в десяток раз.

- Ничего себе… - Джейн сочувственно покосилась на него. – Ну… если ты впаришь это какой-нибудь газетёнке типа «Желтка» баксов за сто – считай хоть немного вернёшь потраченное. Ещё возможно «Сплетни» купят и кто-нибудь из мелких…

Чарли насупился и промолчал. Соорудив им чай, он извлёк откуда-то пачку несвежего печенья и предложил ей.

Джейн фыркнула бы, если б на это остались силы и нервы.

Вздохнув, она открыла сумочку и нашарила в бумажнике пару сотенных купюр.

- Вот, коммерсант. Сходи купи чего-нибудь покушать. И побольше. Похоже я у тебя надолго.

Старательно сдерживаясь, чтобы не расплыться раньше времени в ухмылке предвкушения, Чарли послушно выскочил за дверь и лишь в коридоре позволил сделать себе победный «йессссс!». А затем вспомнил Бенсона старшего и его шкафообразного секьюрити и резко погрустнел.

Джейн тем временем торопливо обследовала душ.

Встроенная в крохотную нишу в стене «стоячая» ванна за полукруглым пластиковым щитком оказалась не столь уж плоха, как она было подумала. Отрегулировав температуру воды, девушка оглянулась на входную дверь, торопливо скинула с себя одежду и наспех ополоснулась. Включила сушилку, повертелась, подставляя шёрстку упругим струям горячего воздуха и успела одеться задолго до возвращения Чарли.

- Смотри, что у меня есть, а? – Бурундук сгрузил объёмистые пакеты на стол и протянул ей газету. – Я же говорил - он сбежал!

«В Бричпорте появился свой супергерой».

Крупным планом на развороте красовалось не слишком чёткое фото, на котором кто-то в огромном мешковатом плаще, забравшись на капот джипа, вытаскивал прямо через лобовое стекло какого-то типа в белом костюме.

«Как рассказал нам очевидец, пожелавший остаться неизвестным, несколько вооружённых мужчин силой удерживали в машине Билла Хобрина - главу профсоюза портовых рабочих. По информации из наших источников, инцидент имеет прямое отношение к его профессиональной деятельности, а вооружённые мужчины на снимке – представители некоего криминального авторитета».

Далее следовали долгие и обтекаемые рассуждения о бедственном положении портовых профсоюзов, справки о недавно проведённых забастовках и упрёки в бездействии продажной или некомпетентной полиции. Завершалась статья туманным намёком, что «отделавшись лёгким испугом, эмиссары мафии своим ходом скрылись с места происшествия задолго до появления полиции».

Завершала статью вторая фотография, на которой эффектным крупным планом был запечатлён край вспоротого чудовищными когтями капота и разбросанные вокруг машины тела, кое-как приходящих в себя бандитов.

«Похоже в нашем городе наконец появился свой собственный борец с преступностью!».

Джейн скептически хмыкнула и повернула газетный лист, чтобы рассмотреть название.

«Желток», ну разумеется! Какая ещё зачуханная газетёнка может позволить себе подобный бред?

Она свернула газету в трубку и сунула Чарли.

- И нечего так ухмыляться! Смотри сюда! - Бурундук нашёл нужную фотографию, развернул газетный снимок и сложив их вместе, сунул ей под нос.

Чудовищная когтистая лапа и следы на капоте изуродованной машины примерно совпадали. Не настолько, чтобы с ходу принять эту версию, но и не настолько, чтобы отмести этот бред сразу.

- Вот полюбому эта тема всплывёт снова. И, думаю, не один раз! – Чарли соорудил им пару бутербродов и налил ещё чаю.

- Ну… как-то это всё… словно в фильмах. Бред же... Зомби, мафия… - она с наслаждением запустила зубки в толстенный шмат колбасы, уложенный на неаккуратно отрезанный кусок хлеба. Кулинарное искусство Чарли явно оставляло желать лучшего. Впрочем сама она превосходила его не значительно. К чему учиться готовить что-нибудь сложное, когда в родительском доме это делает профессиональный повар, а в городе можно просто заскочить в какой-нибудь ресторанчик?

- Бред не бред, а вполне себе сенсация. Полагаю, вскоре об этом будут писать все. Включая нашу конторку. – Чарли откусил свой бутерброд и с набитым ртом повернулся к ней: - М! Кстати – Купер звонил, спрашивал, когда и где я видел тебя в последний раз.

- А что ты?

- Ничего. Сказал, что вчера… И спросил, что случилось.

- А он?

- Сказал «ничего». И что если увижу, чтобы передал тебе, что он очень ждёт тебя в офисе.

- О, ну разумеется! Папочка уже раскидывает сети. – Джейн желчно ухмыльнулась. Забегали! Кстати… а что он там тебе вчера наговорил? И почему ты весь день не брал трубку?

Словно только сейчас вспомнив обо всем этом, она нахмурилась и повернулась к напарнику, умудряясь сочетать чуточку виноватый и одновременно разгневанный вид.

***

- Я вермишель из него сделаю! – Бесновался Лоренцо, заламывая руки. Точнее – руку. Вторая была забинтована и уложена в гипсовый лубок.

– Нарежу тонкими ломтиками! Выпотрошу как долбаную селёдку! Он сам будет умолять меня о смерти! И этот мерзкий щелкопёр, этот сволочной журналистишка – тоже!

Дерек Фогл едва заметно ухмылялся и с наслаждением потягивал утренний кофе из тончайшей, расписанной золотыми завитушками фарфоровой чашечки. На столе перед ним лежало блюдце с парой крохотных тарталеток и утренний выпуск «Желтка» с фотографией феерического позора Лоренцо.

В уголке снимка отчётливо виднелась нелепо выставленная вверх задница в знакомых белых брюках, порванных по шву на самом стратегически важном месте. Рухнув на гравий, обладатель белого костюма явно некоторое время скользил на животе, пока сила трения не победила инерцию и лис не замер в причудливой позе, напоминавшей ползущую гусеницу.

Негласный властелин города одновременно сочувствовал униженному и выведенному из себя подручному, но вместе с тем и едва сдерживал улыбку от его бесноватой пантомимы, пышущих эмоций и глупой ситуации на снимке. Словно смакуя унижение и ярость Лоренцо, он отхлёбывал из чашечки, старательно прикрывая ей то и дело прорывавшуюся на лицо ухмылку.

Сдерживаться при виде этой дважды побитой физиономии становилось все труднее.

- Ладно, ближе к делу. – Поняв, что ещё чуть-чуть и он просто взорвётся от хохота, Фогл решительно сжал губы и отодвинул чайную пару. – Этот профсоюзный ушлёпок вконец оборзел и с ним надо что-то делать. Но не сейчас, когда вокруг слишком много шумихи. Возьми Грейла, Томми и Лидса со всеми их бригадами. Найди лучших ищеек, перетряхни весь этот чёртов порт, но чтобы завтра эта зверюга была у нас.

Глядя на заплывший глаз и разбитый нос подчинённого, Фогл в очередной раз едва не прыснул. Поспешно замаскировав получившийся сдавленный звук подобием кашля, он сурово уставился на клокочущего злобой лиса.

- И ещё… Я хочу его живым. Ты меня понял? – Сквозь маску благодушия на круглой простецкой физиономии миг проступили жёсткие хищные черты прежнего Фогла. Того самого, каким он был в дни стремительного расширения своей подпольной империи.

Лоренцо осёкся и уставился на него, словно бы сдерживая внутреннюю боль и не веря, не желая верить в происходящее.

- Повтори – чего я хочу? – Фогл позволил себе тонкую, едва заметную улыбку.

- Живым. – Со всем возможным отвращением Лоренцо буквально выплюнул это слово. – Шеф, я…

- Живы-ым. И по возможности целым. – Фогл назидательно поднял указательный палец и откусил тарталетку. – И не волнуйся… Твои страдания отольются ему сполна.

- Да, босс. – Гангстер застыл и уставился в пол, всем своим видом демонстрируя крайнюю обиду и недовольство.

- Пааап! – за дверью послышались быстро приближающиеся шаги. – Пааап?

В комнату ворвалась кошка лет семнадцати в коротком облегающем платье.

Пожалуй, слишком коротком, мысленно отметил Фогл.

- Саймон вновь брал мою машину! И на ней царапина! Огромная – во всю дверь! – девчушка сердито упёрла кулачки в стол и нависла над отцом. - Ты же обещал! Обещал его наказать если это повторится! – она нависла над ним, безгранично милая и сногсшибательно красивая в своём гневе.

- Враки! Сама поцарапала, а теперь на меня всё валит! – в комнату осторожно заглянул паренёк лет пятнадцати в мешковатой футболке и ещё более мешковатых штанах. – И спроси её, куда она шастала вчера ночью! Я всё видел!

Фогл-старший, слегка оторопев от этого шумного вторжения, перевёл вопросительный взгляд на дочь.

- Он всё врёт! Дома я была! – Ошеломлённая переходом боя на запрещённые приёмы, Салли гневно обернулась к брату и заметила застывшего в углу комнаты лиса. - Ой, дядя Ло… что с вами случилось?

Позабыв на миг о ссоре с братом, дочка Фогла уставилась на потрёпанного гангстера.

- Привет, Салли. – Манетти устало вдохнул и заставил себя растянуть разбитые губы в ответной улыбке. - Неудачно споткнулся, ничего страшного.

Несмотря на забинтованную физиономию, он добросовестно попытался выглядеть как можно более непринуждённо и уверенно, но выходило настолько нелепо и жалко, что Фогл тихонько фыркнул и прикрылся развёрнутой газетой.

- О! – Салли уставилась на фото разбросанных гангстеров. – Оу!

Она обернулась к лису, словно бы сравнивая фото и оригинал.

- Ооо… - раздражённо простонал лис и закатив глаза к потолку, порывисто вышел, едва сдерживая бешенство.

Запоздало осознав свою ошибку, Фогл покачал головой и убрал злополучную газету под стол.

- Итак… - Он повернулся к детям сурово насупив брови.

- Это всё она!

- Это всё он!

Спохватившиеся подростки, вспомнив зачем явились, дружно указали друг на дружку обличительным жестом.

- Цыц! – не выдержал Фогл-старший. – Стучите по очереди!

***

- Ну, как прошло? – с тщательно скрываемой иронией, поинтересовался Шестой.

- Ничего так. – Хорёк самодовольно хихикнул, припоминая «укрощение» строптивой девчонки и развязно поправил штаны на промежности. – На выходных повторим.

В мыслях техника мелькали картины одна другой отвратительнее. Ушлая девица была готова на многое. Действительно на многое.

Снаряжённый и готовый к очередному заезду, фургон с дурацкой эмблемой на всех бортах двинулся к шлюзу. Запертые в своих изолированных кабинках, техники в дурацких очках исправно нажимали кнопки отсрочки как только загоралась лампочка или звучал резкий противный зуммер. Трое из них получили свои «подарки» на выходных этой смены, к остальным он продолжал искать подходы, прощупывая их мелодии почти непрерывно.

Необходимость играть в эти игры, льстить, соблазнять, уговаривать… Даже просто заглядывать в их мерзкие тошнотворные мыслишки вызывала у него безумное, запредельное отвращение. Отвращение не столько к ним, сколько к себе. Ведь он ненавидел врать и притворяться едва ли не больше, чем мечтал отомстить. О, как бы он хотел хоть на миг, хоть на мгновение показать им то, как они выглядят в его глазах! Натыкать носом во весь этот зловонный смрад, мерзкий компост их гнусных мыслей, что маслянисто извивались и тошнотворно пульсировали, копошились как жирные могильные черви.

Но нельзя. Нельзя. По крайней мере сейчас.

- Ну и как она? – Старательно изображая приветливость и заинтересованность, поинтересовался Шестой у «оператора».

- О! Это нечто! Поначалу конечно поломалась, покапризничала… Но потом таааак разошлась… - Хорь мечтательно закатил глаза, его короткие мешковатые брюки недвусмысленно встопорщились. – Ух! Как вспомню… мурашки по телу!

Шестой угрюмо молчал, с отвращением перебирая пронёсшиеся в голове хорька образы.

- Хочешь ещё?

- Спрашиваешь! А есть? – Хорёк покосился в линзу, за которой в питательном растворе и переплетении мышечных волокон плавал единственный живой глаз опоссума.

- Найдём. – Шестой мысленно ухмыльнулся. – Ох! Кажется… Кажется я что-то почувствовал.

- А? Что? – Хорь вскинулся в своём кресле и обежал взглядом мониторы.

- Кажется… один из тех, кого вы ищите… Давай направо!

Хорь включил селектор и продублировал приказ водителю.

Фургон послушно свернул.

«Налево».

- Налево.

«Назад»

- Разворачивай! – Почуяв азарт охоты, оператор жадно всматривался в мониторы, разглядывал лица прохожих и проезжающие мимо автомобили.

«Останови тут».

- Стой!

Фургон рванул через двойную сплошную и замер у обочины. Мимо негодующе бибикнув, прокатил инкассаторский джип. Охранник скользнул взглядом по борту фургона, задержался на тонированной кабине. Не отрывая от них взгляда, толкнул водителя. Джип притормозил, охранник ненадолго отвернулся и чуть не силой прижал к стеклу физиономию ругающегося водителя. Задняя дверца джипа едва заметно приоткрылась.

По очереди посмотрев на их фургон как на что-то крайне интересное, инкассаторы уселись в своей машине как манекены, переглянулись и синхронно обменялись выстрелами табельного оружия.

- Это… ты… ты что делаешь?! Тебе что ска.. – Хорёк осёкся, расширившимися глазами уставившись на внезапно окрасившееся кровавой кляксой стекло джипа.

- Это что… это… да ты… я…

«Это - полтора миллиона долларов». – Словно ввинчивая шурупы, произнёс бесплотный вкрадчивый голос. – «Огромный дом, яхта… крутая тачка или возможность скромно жить до конца своих дней ни в чем себе не отказывая. Им уже ничего не нужно - дверь открыта, код перевозочных сейфов записан на внутренней стенке. Пять минут и у тебя полтора миллиона. У вас всех. А потом, если нужно – ещё и ещё».

Хорёк потрясённо смотрел на стекающую со стекла джипа алую кляксу.

«А ведь можно и три, пять, десять миллионов!» - Шестой хихикнул. - «Просто скажи – сколько? Я дам тебе всё. Абсолютно всё.»

Хорь мучительно и трудно сглотнул липкую слюну.

Мигнул и пискнул таймер, напоминавший о необходимости подтвердить отмену аварийного «отключения».

Четыре техника и оператор в центральном отсеке замерли, зачарованно глядя на висевшие перед ними экраны и не решаясь что-либо предпринять.

- Ну что, долго стоять-то? – Осведомился по громкой связи заскучавший водитель. – Разыгравшуюся в паре футов от него трагедию он, похоже и вовсе не замечал.

Десять секунд до принудительного усыпления. Девять, восемь, семь, шесть, пять…. Четыре…

Время Шестого замедлилось и тянулось, тянулось, тянулось… Пока рука оператора не хлопнула по кнопке продления.

Короткий пиликающий звук раздался во всех отсеках разом и руки других техников торопливо ткнули, хлопнули и аккуратно нажали большие красные кнопки.

Сглотнув ещё раз, хорёк нервно покосился на монитор заднего вида, где дисциплинированно замер сопровождавший их джип.

Стряхнув затянувшееся наваждение, яростно ткнул кнопку нейрошокера.

- На тебе! На! Урод, скотина, чудовище!

Он жал и жал кнопку, не обращая внимания на ментальные вопли Шестого.

А рядом с машиной по тротуару тёк народ и никому из прохожих не было решительно никакого дела ни до джипа с кровавыми кляксами на стёклах ни до их странного фургончика.

***

Очередное пробуждение. Из ада иллюзорного в ад настоящий. Или кажущийся настоящим. А может быть – как раз «настоящий мир» - его кошмар, в котором он никак не проснётся? Пытается, выныривает в какие-то иные миры, но раз за разом возвращается зачем-то в этот.

Сдохнуть. Ему давно пора сдохнуть, просто перестать быть. Ощущать это отвратительное страдающее тело, эти мерзкие затхлые запахи. Собственную жалкую беспомощность и никчёмность.

Мыш застонал и перекатился на бок. Внутри, где-то глубоко в кишках что-то заурчало и забулькало, невидимая рука словно скомкала все внутренности в холодный осклизлый ком. К горлу рванулась горькая волна, но блевать уже было нечем.

Он с трудом разлепил веки и вытаращился в нависшее над ним лицо. Обеспокоенный взгляд огромных зелёных глаз, неподдельная тревога на лице и в мыслях и… словно бы даже радость и облегчение при виде того, как он открыл глаза.

Почему она так переживает? Зачем столько суеты и усилий?

Может быть они обо всем догадались и рассчитывают извлечь из него какую-то пользу? Но как? Разве что он болтал во сне. Нет, слишком… маловероятно.

Но тогда – зачем?

Этот вопрос бился и пульсировал, нависал над ним как грозящая раздавить лавина.

Зачем? Зачем? Зачем?

Слишком измученный и ослабленный, он беспомощно лежал под курткой охранника и едва мог дышать под её тяжестью, снизу вверх глядя, как она меняет ему компресс.

А потом она дала ему немного воды и ещё немного пищи.

- Полегче? – похожая на огромную подушку, рысиная ладонь помогла ему приподняться, подперев спину. От смены положения перед глазами все поплыло, а к горлу подкатил очередной рвотный позыв. Едва не завалившись на бок он из последних сил сдержался, встревоженно прислушиваясь к своим ощущениям.

Она сунула ему «кружку» с водой и трясущиеся костистые пальцы рефлекторно обхватили пластмассовый колпачок.

Слипающиеся веки, слезящиеся глаза, едва удерживаемый фокус.

Мыш потянул едва слушающиеся конечности ко рту, но ослабшие пальцы неуклюже дрогнули и он едва не выронил драгоценную влагу.

- Ох… - Рона поспешно поддержала его руку свободной ладонью, фактически сама вливая ему в рот живительную влагу.

Он таращился на рысь, на маячивших чуть в стороне белок и едва мог сглотнуть.

Все эти дни она поила и кормила его, меняла компрессы и ухаживала. Сколько их было, этих дней? Два-три? Десять?

Зачем? Зачем? Зачем?

Мысли путались. Пугающие образы из ночных кошмаров прорывались в реальность, пугая и путая, заставляя порой усомниться в реальности окружающего мира.

Вот внезапно зарубцевался дверной проём, вот потолок потёк вниз, формируя какое-то кошмарное, ни на что не похожее лицо, словно пытающееся прорваться с той стороны – формирующееся на глазах, обрастающее деталями и медленно, зловеще медленно открывающее глаза. Он поспешно отвёл взгляд и уставился на стоявший неподалёку стол – покрытый толстыми узловатыми венами. И стол этот вроде бы медленно и осторожно подкрадывался к ним. Вот на сантиметр сдвинулась одна нога… вот вторая…

Мыш встревоженно обернулся к рыси и вздрогнул ещё раз.

На него смотрел череп.

Голый, идеально очищенный череп рыси. Ребристый позвоночник уходил в широкий ворот обвисшей на рёбрах рубашки. Из рукава тянулись кости руки, заканчивавшиеся сложным переплетением костей запястья и кисти, всё ещё поддерживавшей его руку, сжимавшую пластмассовый колпачок-крышку.

Рефлекторно рванувшись, он освободился. Опрокинутая «кружка» выплеснула остатки воды ему на колени, а скелет неуловимо быстро превратился в обыкновенную рысь – с пушистым густым мехом и встревоженными зелёными глазищами.

- П-прости. – Прошелестел он и обмяк полностью.

Демоническая морда на грязном потрескавшемся потолке растянула пасть в глумливой ухмылке и задорно подмигнула, потрескавшись при этом ещё сильнее.

Мыш обессиленно прикрыл глаза.

Бред. Миллионы, миллиарды крохотных «коротких замыканий» в извилинах, каким-то образом проецирующие глюки подсознания в реальный мир. Или, все же не такой уж реальный?

Безумно, неудержимо сильно захотелось в туалет. Настолько сильно, что счёт, похоже, шёл на минуты. Но в текущем его состоянии самостоятельно встать и выбраться из помещения в поисках укромного уголка он был неспособен несмотря на приближающуюся катастрофу.

В этот момент он ненавидел себя и причуды мироздания особенно сильно.

Тело… этот жалкий шматок органики, в которой вечно что-то болит, свербит, чешется или ноет. В котором не замирая ни на миг бурлят сотни процессов - переработки одного в другое, усвоения, расщепления, преобразования и отмирания. Непрерывное строительство миллионов новых клеток взамен столь же непрерывно отмирающих. И всё это лишь для того, чтобы вновь и вновь повторять всю эту титаническую работу. И лишь для того, чтобы наиболее странный и самый нежный комок серого желе мог мыслить и осознавать себя.

И сейчас он как никогда остро ощущал тщетность и жалкость, омерзительность и бесконечную _животность_ этих процессов.

Не обращая внимания на его жалкое бедственное состояние, вся эта омерзительная фабрика требовала срочно избавиться от ещё более омерзительных её отходов. И судя по интенсивности позывов отложить этот унизительный процесс ещё хотя бы на день не представлялось возможным.

Станет ли это последней каплей их терпения? Вышвырнут его прочь, подыхать? Или просто уйдут сами, брезгливо морщась и оставив умирающего в луже его собственных экскрементов?

На глаза навернулись злые бессильные слёзы.

Конечно, можно было бы попросить… попросить её помочь. Донести, довести до какого-нибудь угла… но - НЕТ! Он скорее предпочёл бы сдохнуть, чем унижено просить кого-нибудь из них о чём-то подобном. Слишком мерзко. Слишком унизительно.

Ах, если бы он мог просто сдохнуть! Здесь и сейчас, сию минуту. Просто остановить фабрику-тело раз и навсегда… Он предпочёл бы такой исход как наиболее правильный и верный, но… для этого требовалось хотя бы добраться до подоконника и каким-то образом перевалиться через него.

- Опа... да ты никак «пи-пи» хочешь? – Рысь склонилась над ним и мыш вздрогнул ещё раз, на миг подумав, что она в буквальном смысле видит его насквозь, буквально читает мысли.

«Да, чёрт побери!»

- Ну пойдём … - Она легко, без особых усилий подхватила его под спину и коленки, понесла прочь.

Оставшиеся в комнате бельчата проводили их взглядом.

- «Пи-пи»! - Пародируя Рону, ехидно произнёс один из Джейка, и оба хихикнули.

***

Нагруженный парой пакетов типично больничных гостинцев, Макс растерянно озирался в больничном холле.

- Простите… - он обернулся к пробегавшей мимо кунице в белом халате, но девушка не обратила на него ни малейшего внимания.

- Извините… - Он попробовал привлечь внимание ближайшего белого халата, но местный персонал, словно сговорившись, начисто игнорировал его присутствие. Словно не будучи явно пострадавшим или умирающим, он вообще никак не пересекался с их измерением.

- Уважаемый… вам чего? – грубоватый сварливый голос прозвучал строго и требовательно.

Порывисто обернувшись, он уставился на корову за стойкой, отгороженной от посетителей стеклом.

Женщина лениво перекатила во рту жевательную резинку и вопросительно вскинула брови.

- Здравствуйте. – Обрадовавшись, что хоть кто-то наконец обратил на него внимание, Макс выразительно приподнял набитые продуктами пакеты. – Мне бы Фостера… Должен был поступить к вам ещё вчера.

Не переставая жевать жвачку, неприветливая регистраторша принялась листать журнал.

- Фээ. Фэээ… Фагаро, Файгрим Фоахим…. Фостер… Ридли? Да, был такой. Ушёл. – Она вскинула на него сонный недовольный взгляд.

- То есть как? – Макс растерянно насупился.

По его прикидкам Рида должны были продержать тут хотя бы пару дней – полицейская страховка покрывала и содержание в стационаре и лечение всех вывихов и ссадин, а стандартные процедуры в подобных инцидентах – это как минимум день или два обследований на предмет скрытых повреждений внутренних органов. Да и простреленное бедро – хоть и вскользь, практически царапина, но все же не гематома там какая-нибудь!

- А вот так. Взял и ушёл! Точнее – сбежал. Полчаса не пробыл, даже отказ от госпитализации не подписал. А ещё полиция!

Что ж, вполне в духе Рида. Макс грустно вздохнул и поплёлся восвояси.

С утра переделав все дела и заскочив в банк, он забрал восстановленную кредитку, наскоро перекусил в подвернувшейся кафешке и, накупив гостинцев, попёрся в госпиталь.

Не то чтобы с какими-то конкретными ожиданиями и надеждами… скорее, так, просто навестить и справиться о здоровье.

Он твердил этот аргумент себе так часто, что и сам чуть было в это не поверил.

Хотя, чего уж там… Истинным мотивом этого визита было банальное и глупое желание – под любым благовидным предлогом урвать немного времени наедине с псом. Вне работы. Вне шумных улиц. Только он и Рид.

Такой вот корыстный расчёт, за который сейчас было почему-то безумно стыдно. И к радостному предвкушению скорой встречи неприятным привкусом примешивается этот самый мерзкий стыд. Словно не напарнику гостинцы принёс, а шпион-засланец в тылу врага.

О, ни о чем «этаком» он старался не думать. Но вот преодолеть болезненное влечение хотя бы просто побыть рядом, просто глазеть на озорную Ридову физиономию... и на всё стальное… Избавиться от этого навязчивого желания у него никак не получалось.

Сколько не говори себе о том, что ничем хорошим это не кончится, сколько не принимай желаемое за действительное, не вспоминай язвительные и подчас жестокие шутки и подколки… Все это с лихвой перекрывает то самое негодующее смущение, на миг проступившее сквозь обычную ироничную маску в тот миг, когда он «обвинил» пса в чрезмерном беспокойстве за его, Максово здоровье.

И он раз за разом вспоминал этот чудный момент и каждый раз где-то внутри словно возникал какой-то тоненький, пронзительный звон. Томительное ощущение ширилось, разрасталось… и никак не позволяло сбросить бесшабашно-дурашливое настроение, граничившее с тем, что обычно называют «счастье». Сто, тысячу раз за последние сутки он вспоминал это выражение и каждый раз ловил себя на том, что глубовато улыбается, невольно пытаясь воспроизвести его на собственной физиономии.

В больничку он летел как на крыльях. Увы – в очередной раз смутным его мечтам и планам пришёл конец задолго до их осуществления.

И вроде бы – ничего смертельного, ничего непоправимого, но настроение выходного дня безнадёжно испорчено. Тем более что адреса Рида он не знает, а интересоваться в дежурке – лишний риск навести всех на опасные для себя мысли. Да и как отреагирует Рид на подобное навязчивое выслеживание? Вряд ли сильно обрадуется…

Чёрт, надо избавляться… избавляться от этой дурацкой тупиковой привязанности, этих сопливых мечтаний и романтических завихрений. От любых ожиданий, ведущих к болезненным разочарованиям.

Слегка раздосадованный на собственные радужные мечтания и постигший их облом, Макс свернул в подвернувшийся скверик и присел на пустующую скамейку. В отдалении гуляли мамашки с колясками, сидели за шахматами старички и не обращая ни малейшего внимания на прохожих, нескромно обнимались две пары плотно запирсингованых подростков в майках с черепами и демонами.

Макс поднял голову к смыкавшимся над ним древесным кронам и попытался ощутить хоть что-нибудь из того, ради чего завсегдатаи подобных сквериков посещают подобные места. Он смотрел случайных гуляк, на мамаш и их шумных отпрысков, завистливо косился на увлечённые друг дружкой парочки, на настороженно косящуюся на него ящерку.

Древесный геккончик смешно покрутил головкой и настороженно поглядывая на посетителя, прогулялся перед ним.

Улыбнувшись Макс отщипнул кусок сэндвича и кинул маленькому попрошайке. На лету ухватив летящий комочек, ящерка благодарно чирикнула и уселась в ожидании продолжения банкета.

Макс отщипнул ещё кусочек и кинул его поближе. Ящерка ловко расправилась и с новой порцией, отважившись приблизиться ещё на десяток шажков.

Следующий кусочек он кинул ещё ближе, почти у самых своих ног. Ящерица с интересом посмотрела на подношение, привстала, но приближаться не решилась. То ли наевшись, то ли решив, что риск того не стоит, геккончик презрительно вильнул хвостом и удалился в свой куст.

Откинувшись на спинку скамьи, он добросовестно посидел ещё минут десять, но никаких особых ощущений не пришло. Ну, если не считать лёгкой зависти к обжимающимся парочкам.

Вздохнув, тигр подхватил невостребованный комочек, аккуратно отправил в урну и побрёл дальше.

Предстоящие выходные были безнадёжно испорчены.

Хотя… можно было ещё поскучать в кино, побродить по улицам центра, послушать уличных музыкантов или спустить немного денег в каком-нибудь магазинчике. На худой конец – прогуляться до пляжа и искупнуться на сон грядущий. Что угодно, лишь бы не торчать в постылых четырёх стенах в своём жалком одиночестве, наедине с наивными греховными мечтаниями.

***

Бричпортский пляж – один из многих на побережье залива, песчаным рукавом тянулся без малого на полторы, а то и две мили. Мелкий, почти невесомый песок и романтический вид на закат и бескрайнюю гладь залива с вкраплениями почти неразличимых с такого расстояния яхт, барж и буксиров.

Днём он напоминал титанических размеров мозаику, составленную из тысяч разнокалиберных полотенец, одеял и лежащих на них тел. Ночью - пустел до нескольких обитателей на милю. Где-то любовались закатом романтические парочки, где-то посиживали погружённые в себя одиночки, а где-то местные «старатели».

Вот и сейчас компания потрёпанных, не слишком опрятно одетых джентльменов, расположившись в шезлонгах, чинно наблюдала закат и вела философские беседы.

Один из компашки – молодой оцелот, вооружившись допотопным военным миноискателем, деловито прочёсывал окружающее пространство.

Громоздкие тяжёлые наушники на нём пищали и завывали так, что издаваемые ими трели невзирая на шум прибоя доносились до компании с расстояния в полсотни шагов.

«Джентльмены» потягивали бутылочное пиво и вслух рассуждали о глубинных философских проблемах.

- А я тебе говорю – это естественный ход вещей, а не происки банкиров. – Степенно отхлебнув из початой бутыли и посмаковав вкус, тощий пожилой медведь, облачённый в потрёпанный фрак на голое тело, с наслаждением почесался. Дополняли образ пляжного философа видавший виды лакированый туфель на левой ноге и новенький белоснежный кроссовок на правой. Отхлебнув ещё один глоток, он шумно прочистил горло и продолжил:

- Так вот... инфляция, суть, есть процесс энтропийный и обусловленный сугубо всеобщей жадностью. В мире каждый день придумывают что-нибудь новенькое. Придумывают и производят. Товаров становится всё больше, выбор растёт… Растёт и желание купить себе больше, чем было возможно ранее. В итоге рабочий требует всё больше денег, а его наниматель, чтобы окупить возросшие расходы – поднимает цены на свой продукт. И работяги быстро обнаруживают, что даже при увеличившейся зарплате – всё равно могут позволить себе не особо больше, чем раньше. А подчас и того меньше. Они снова просят увеличения зарплаты, а владельцы бизнеса опять включают это в цены.

- Замкнутый круг? – Потрёпанный патлатый енот на соседнем шезлонге шумно допил через трубочку остатки чьего-то позабытого коктейля и вдруг проорал, обращаясь к «сапёру»:

- Ну где ты рыщешь, не видно что ли, что следы все старые? Вон там проверь, где свежие.

- Именно что. – Так, словно его и не прерывали, хорошо поставленным низким голосом подтвердил медведь. – Но, в отличие от банкиров, государства и владельцев бизнеса, которые своего по любому не упустят, страдаем от собственной жадности прежде всего мы сами, простой народ.

- Вздор. – Енот потряс возле уха одну из подобранных бутылок и удовлетворённо рыгнув, приложился к горлышку. – Уфф… Если бы банкиры не набрасывали в эти подъёмы и свой интерес – рабочим бы вполне хватало.

- Ну… как же им не набрасывать – они ведь тоже хотят больше возможностей? Им тоже хочется покупать всё больше и больше. – Неспешно возразил медведь. - Ведь количество товаров постоянно растёт, а количество денег всегда одинаково…

- Чушь. – Вяло возразил енот. – У них и так бабла по уши, куда им ещё? А государство? Государство же - что? Не может просто взять и напечатать ещё денег?

Над пляжем почти над самыми их головами прошёл лёгкий двухместный вертолёт. На миг зависнув в паре десятков футов, «вертушка» ослепила прожектором сначала «сапёра», потом компанию на шезлонгах. Бродяги замерли, «сапёр» неуверенно изобразил нечто типа поклона, а медведь величественно приподнял на себе воображаемую шляпу.

Несколько томительных секунд ничего не происходило, затем вертолёт потерял к ним интерес и унёсся вдоль пляжа дальше.

- Ишь, разлетались! – Енот облегчённо перевёл дух. – Второй раз уже.

- Продолжаем разговор. – Флегматично напомнил медведь. – Так вот… Денег правительство напечатать конечно же может. Но стоит количеству купюр обогнать количество товаров, на которые их можно купить, они, эти деньги – напрочь обесценятся.

Медведь закинул руки за голову и поудобнее устроился на шезлонге.

– Мир так устроен, что чем чаще в нем что-то встречается… тем меньше стоит. Как ты думаешь, сколько стоит этот песок?

Енот удивлённо огляделся вокруг. Мысль что лежащие под ногами сотни, если не миллионы тонн песка можно кому-то загнать, явно перегрузила его фантазию.

- А сколько? – он даже вскинулся на шезлонге и запустил пятерню в песчаный барханчик.

Медведь улыбнулся.

- Полагаю основную часть стоимости составит цена доставки. Иначе бы его тут уже не было.

- Аа… - Енот сокрушённо вздохнул, отдавая дань памяти только что рухнувшим воздушным замкам. И вдруг, словно только сейчас вспомнив о «сапёре», заорал в сторону оцелота. – Ну что ты там топчешься, ну нет там ничего, нет… Не тормози, вон там пощупай! А то этак до утра тут провозимся. Всему вас, молодёжь, учить надо!

- Так вот… - Медведь ещё раз с наслаждением почесался и собрался было продолжить лекцию, как оцелот вдруг оживился и задвигал миноискателем с удвоенной энергией. В наушниках запищало так, словно под песчаной поверхностью был погребён целый корабль.

- Часы. – Предсказал енот.

- Бутылочная крышка. – Выдал свою версию пророчества нищий философ.

Оцелот же тем временем определил место залегания находки и только было собрался начать раскопки, как песчаный барханчик сам взорвался движением. Из толщи песка выстрелила рука и вцепилась в черенок металлоискателя.

Ошарашенный оцелот выпустил рукоять, опрокинулся от неожиданности на задницу и быстро-быстро отполз от выбирающейся из песка фигуры.

Расположившиеся на шезлонгах замерли, отвесив челюсти.

Диана выбралась полностью и встряхнулась, образовав небольшое облачко песка из шерсти и одежды. Окинула взглядом оцелота, обернулась к остальным.

- Леди? – Очнувшийся от первоначального испуга, медведь шумно шмыгнул носом и церемонно повторил манёвр с несуществующей шляпой. – Позвольте узнать, что вы там делали и зачем нас подслушивали?

Не зная, как правдоподобно объяснить своё явление, да и вообще не зная, что сказать странным, причудливо одетым бродягам, Диана растерянно молчала.

Взрыв ракеты не причинил ей особых разрушений, хотя безнадёжно испортил одежду, а местами посёк и искусственную шкуру.

Вытащив из потайной кассеты камеру дистанционного наблюдения она изучила повреждения и пришла к выводу, что соваться в город в таком виде нельзя. Ну а исправить хотя бы часть проблем внешнего вида можно было как раз только в городе. Замкнутый круг, в котором оставалось разве что минимизировать риск привлечь к себе лишнее внимание. То есть где-нибудь затаиться и переждать. Преодолев почти милю под водой, по колено проваливаясь в вязкий донный ил и умудрившись запутаться во всех водорослях, что попались на пути, она кое как добралась вдоль береговой линии до следующего мыса и остановилась.

Повреждённая взрывом спина поскрипывала и похрустывала при каждом движении, большинство сенсоров на ней безнадёжно вышли из строя, а окружающая вода грозила в любой миг найти путь в её «раны» и бог его знает чем бы это для неё закончилось.

Никогда ранее ей не было ещё настолько страшно, одиноко и грустно. Казалось, весь мир повернулся к ней спиной. Даже профессор… Профессор, подаривший ей новую жизнь, в какой-то мере заменивший даже отца… И тот прогнал её!

Но настырный вертолёт всё ещё кружил над поверхностью и как ни хотелось ей поскорее покинуть подводный мир, страх получить ещё одну ракету перевешивал дискомфорт и панику от пребывания в непривычных, пугающих условиях.

Она шла и шла вдоль берега, поглядывая на колышущееся над головой ртутное покрывало поверхности, на водорослевые джунгли и шарахнувшегося от неё дайвера. Подвернувшийся аквалангист на миг замер, недоверчиво вытаращившись на неё сквозь пучеглазую маску, затем выпустил облако пузырьков и отчаянно работая ластами, унёсся в мутную темень.

Ну вот… страшно представить, что подумал этот парень, увидев бредущую по морскому дну фигуру без каких-либо признаков акваланга.

Она проводила перепуганного аквалангиста взглядом и двинулась дальше

Выбравшись на побережье посреди утреннего пустынного пляжа, огляделась и тут же бросилась в песок – аудиосенсоры вычленили быстро приближающийся стрёкот, но прежде чем вертолёт вынырнул в пределы видимости, она успела зарыться полностью.

Так и пролежала там целый день, после ухода вертолёта зарывшись ещё глубже. Благо сделать это было не сложно – всего лишь создав вибрацию от микродвижений всех миомеров. В психологическом плане это было куда страшнее, чем прозрачная для неё водяная толща, но, по крайней мере безопаснее – нет риска что где-то в критическом месте нарушится герметичность и её скрючит от электрических разрядов, а то и вовсе разнесёт на куски. К тому же – кому придёт в голову искать ее в толще песка на людном пляже? И она весь день пролежала в толще песка, пытаясь читать внутреннюю библиотеку и размышляя об оставшихся на воле беглецах, убиенном на её глазах «принце» и странных реакциях профессора. К вечеру пляж опустел, но прежде чем разошлись последние посетители её все же нашли.

Подумать только – её нашли как какой-то чёртов грёбаный клад городские бродяги, просеивавшие пляж в надежде поживиться утерянными вещицами. Замерев, она настороженно разглядывала пёструю компанию, бомжи таращились на неё.

Повисло долгое, гнетущее молчание, грубо прерванное явлением на сцене новых действующих лиц.

Из-за дальнего бархана, словно бы делившего пляж на два небольших, почти незаметных склона вдруг послышался приближающийся рев двигателей и прежде чем она решила бежать или прятаться – стало слишком поздно. Прыгая и покачиваясь на неровностях, к ним мчались несколько тяжеловесных вычурных мотоциклов.

- Баааайкеры! – Истошно завопил енот и лихорадочно заметался из стороны в сторону. – Бежим, ну же!

- Не успеем. – Более трезво оценил обстановку медведь. – Поздно.

Домчавшись до застывшей компании, байкеры образовали вокруг них широкое двойное кольцо, стенки которого двигались в противоположные стороны.

Кожаные куртки, кепки, банданы, сапоги обитые металлом.

Валявшийся на песке миноискатель дважды переехали по погнутой ручке, мрачные, угрюмые рожи байкеров хороводом проносились вокруг, плавно сжимая круг и заставляя Диану невольно отступить спиной к сбившимся в кучку бродягам.

- Ну че твари, первого раза было мало, а? – выкрикнул кто-то из этой безумной карусели.

Один из байков накренил тяжёлую машину, заставив волчицу отпрыгнуть.

Рёв моторов, тошнотворный запах выхлопов, крики, оглушительный свист. Кто-то ещё из карусели качнулся в её сторону и со всей силы приложил бейсбольной битой поперёк спины, но лишь отбил себе пальцы.

Следующего, кто отважился приблизиться, она сшибла на землю. Заметившие это байкеры испуганно отпрянули, на какой-то миг выбившись из своего дьявольского хоровода, но от большинства это действо ускользнуло. Увлечённо размахивая битами они то и дело отвешивали бомжам тычки и удары, медведь енот и оцелот топтались на месте, прикрывая головы и ребра руками и даже не пытаясь увернуться или, тем более, напасть ответно.

Свистнула цепь и она рефлекторно схватила приближающуюся угрозу в кулак и не ожидавший серьёзного сопротивления, здоровенный лев, вылетев из седла, грузно шлёпнулся на песок. поднялся на карачки, покосился на рухнувший на бок байк, на обмотанную вокруг запястья цепь и оторопело уставился на неё.

Диана выпустила цепь и резко развернувшись, толчком ладони вышибла очередного байкера, попытавшегося наехать на неё сзади. Кабан кувыркнулся мордой в песок, ошалело фыркнул и обернулся на неё. На клыкастой физиономии вновь проступило угрюмо-злобное выражение.

Оставшиеся байкеры дали по газам и понеслись прочь. Она двинулась к ближайшему здоровяку и тот благоразумно попятился. Диана остановилась, выжидательно склонив на бок голову. Ощущение, осознание собственной силы вернулось. Почти то самое «танцующее», «парящее» ощущение, что впервые посетило её во время побега. Это чувство пьянило и одновременно пугало.

Отъехав на сотню-другую футов, налётчики развернулись и вдруг понеслись к ней. Разгоняясь и явно намереваясь протаранить досадное препятствие на полном ходу. Конечно, ей ничего не стоило бы просто увернуться, а то и вовсе сбежать, но почему-то сейчас это казалось не лучшим решением. Вместо этого на ум пришло то, что профессор назвал бы «психологическим давлением».

Вид кувыркающегося в воздухе трехсотфунтового «Фарли» остановит кого угодно. Несущееся на них «звено» мотоциклистов шарахнулось в стороны задолго до того, как брошенная в них махина гулко ударилась о пляж, взметнув настоящий песчаный фонтан.

Один из атакующих переусердствовал и завалившись на бок, проехался по пляжу юзом. Придавленный собственным байком, крупный широкоплечий пёс в ужасе замер, таращась на приближающуюся обманчиво хрупкую девчонку круглыми как блюдца глазами.

Для большего эффекта Диана врубила УФК подсветку и в пёсьих глазах отразились две пронзительно голубые звёздочки. Мотоциклист отчётливо задрожал, отчаянно задёргался, изо всех сил пытаясь высвободить придавленную ногу, но прежде чем это ему удалось, она добавила к массе байка значительную часть собственного веса, наступив на него и слегка вдавив байкера в песок.

Остальные налётчики замерли на почтительном расстоянии, нервно переглядываясь, но не рискуя приближаться.

Впавшие в прострацию бомжи молча смотрели как она извлекает пойманного байкера, вытряхивает его из одежды и тот, сверкая дурацкими розовыми трусами в белых сердечках, униженно бежит к ржущим «коллегам».

Подхватив пострадавшего, байкеры переместились на тот самый холм из-за которого показались, однако с глаз не скрылись, с безопасного расстояния, наблюдая за судьбой двух потерянных машин и явно надеясь заполучить их обратно.

- Вау! – Восхищённо выдохнул енот спустя несколько минут, пока она натягивала на себя кожаные трофеи. Она хмуро взглянула в сторону бродяг и галантный медведь показал ей большой палец – «во!», мол.

Затруднившись истолковать этот жест в пользу расправы над несчастными байкерами или по поводу её новой одёжки, Диана раздражённо поправила куртку, висящую на ней как мешок на швабре. Габариты прежнего хозяина одежды превосходили её собственные на пять-шесть размеров и длинные широкие штаны пришлось несколько раз подвернуть.

Оцелот сунулся было поближе, но замер и попятился под её молчаливым настороженным взглядом.

Облачившись в байкерские шмотки, Диана как могла подвернула слишком длинные и просторные штаны, запахнула болтающуюся на ней куртку. Смотрелось должно быть ужасно, но всяко лучше рваной футболки и подпаленных, посечённых осколками шорт.

- Шли бы вы отсюда. – Впервые за всё время их странного знакомства посоветовала она, оглянувшись на байкеров-наблюдателей. – Потому что, кто как - а я пошла.

Волчица окинула взглядом компанию бомжей, всё ещё не вышедших из тяжёлого ступора от невольно устроенного ей представления.

- Ээй? Валите отсюда, пока эти придурки не вернулись, окей? – Она пощёлкала перед их носами пальцами. Звук получился сухой и хлёсткий, как выстрел небольшого револьвера.

Очнувшаяся компания поспешно попятилась, а задержавшийся оцелот подхватил миноискатель и бегом бросился догонять, поминутно оглядываясь в её сторону.

Диана оглянулась на байкеров и те, направив на неё фары, затеребили акселераторы, оглашая окрестности вызывающим рёвом моторов.

Отвернувшись, волчица побежала прочь. Не потому, что боялась этой компании, не потому что хотелось побыстрее скрыться, а потому лишь, что хотела побыстрее убраться отсюда как можно дальше, пока на шум и метание фар не подтянулся очередной патрульный вертолёт.

Но мотоциклисты, похоже, расценили это как проявление страха и слабости. Заулюлюкали и набравшись храбрости, ринулись вслед.

Спешившиеся пострадавшие подхватили свои байки и присоединились к погоне.

Вырвавшись с пляжа, она ловко перемахнула ограждение, проломилась через зелёные насаждения, перебежала дорогу и устремилась по широким улочкам таунхаусов. Вынужденные объезжать множество препятствий, через которые она попросту перепрыгивала, разъярённые байкеры то настигали, то отставали вновь.

Она развернула карту города, лихорадочно ища наиболее тернистый путь, но кругом были лишь относительно открытые пространства с прямыми широкими улицами. Да двух-трёхэтажные домишки, окружённые высокими металлическими заборами.

За углом заметались отблески фар и донеслось рычание моторов.

Решившись, Диана разжала прутья ближайшего забора, протиснулась внутрь и как могла сдвинула их обратно.

Присев в кустарнике, она терпеливо переждала, когда байкеры пронесутся мимо, дождалась возвращения растерянной, потерявшей цель погони и убедившись, что байкеры отстали, осторожно выбралась обратно. Посмотрела вниз, небрежно стряхнула с ноги вцепившегося в неё сторожевого варана и двинулась дальше.

«Отлично. Что дальше?»

Она брела по ночным улицам, разглядывая тепловые следы и серый, монохромный мир ночным зрением. Зажиточный квартал кончился, как-то незаметно перейдя в узкие улочки старинных путаных построек. Неподалёку послышался гул мотоциклов и она встревоженно закрутила головой по сторонам. Драться с кучей упёртых мотоциклистов посреди города – ей совсем не улыбалось. К чему, если можно просто смыться? Вот только куда?

Она вновь перешла на бег, стараясь не разгоняться слишком быстро, чтобы не привлекать ненужного внимания – хватило аквалангиста, едва не захлебнувшегося от изумления и бродяг, невольно ставшими свидетелями метания мотоцикла на расстояние в добрый десяток футов.

Все это нехорошо. Неправильно. Профессор всегда строжайше запрещал ей «демаскировку» и строго отчитывал за каждый неосторожный проступок – будь то забытая имитация дыхания или чрезмерное приложение силы. Чрезмерное – для существа из плоти, но никак не для… машины.

Диана горестно зажмурилась и тряхнула головой, как это делали все «настоящие». Не то чтобы это что то меняло… скорее ещё одна жалкая попытка примерить на себя эмоциональную моторику, в её случае являвшуюся не следствием изменения настроения, а лишь искусной имитацией эмоций.

К чёрту. В конце-концов профессор сам прогнал её. Бросил наедине с большим и запредельно чужим миром. Жестоким и злобным миром, где в тебя стреляют с вертолётов и норовят побить цепью или бейсбольной битой. И если военных она ещё могла в какой-то мере понять, то почему на неё набросились мотоциклисты? Она ведь просто стояла, ничего им не сделала… А они… Глупая бессмысленная жестокость, иррациональная и абсурдная злоба.

Зачем?

Почему?

Она без устали бежала по переулкам, поглядывая на карту местности и стараясь прокладывать маршрут так, чтобы максимально быстро менять направление, как только шум моторов опасно приблизится. Редкие прохожие удивлённо смотрели вслед.

Зазевавшись рассматриванием карты, она свернула в очередной переулок и едва не сшибла с ног очередного прохожего. Затормозила в последнюю секунду, едва не потеряв равновесие, изобразила вину и растерянность, нервно улыбнулась опешившему парню и шмыгнула дальше.

Рослый плечистый тигр удивлённо моргнул, на всякий случай ощупал карман и задумчиво нахмурился, словно пытаясь припомнить, где же мог видеть это лицо. С неясным сомнением он покосился ей в след, но девчонка уже скрылась за поворотом.

Так и не припомнив, где мог видеть это лицо ранее, Макс покачал головой и вернулся к намеченному маршруту. Откуда и куда могла бежать эта пигалица? Ночью, одна… в этих сомнительных кварталах неподалёку фабричных лабиринтов, трущоб и крысиного квартала?

Да ещё эта странная, не по размеру одёжка.

Погружённый в своё одиночество, он не сразу «проснулся» и сопоставил все мелкие штрихи, складывавшиеся для его полицейского чутья во вполне себе криминальную картину.

Убегает от кого-то в явно чужой одежде? Ночью?

Окончательно развеял все сомнения вспыхнувший в переулке свет. Широкий конус мотоциклетной фары высветил на стене дома её угловатый загнанный силуэт. На повышенных оборотах взревел движок и конус задёргался – источник света явно понёсся навстречу ей.

Зажав пальцем отверстие в пивной банке, Макс бегом ринулся к нужному повороту, понимая уже, что катастрофически не успевает, но всё ещё надеясь вмешаться.

Лязг, грохот, хаотическое метание фары-прожектора.

Кувыркаясь и рассыпая по асфальту искры, из переулка вылетел массивный байк, проехался юзом до бордюра и, не сумев преодолев невысокое препятствие, замер, исходя паром у тротуара. Пахнуло бензином и раскалённым металлом.

Потрясённый Макс заглянул за угол, но кроме вяло шевелившегося посреди дороги мотоциклиста в переулке никого уже не было. Зато по пересекающей его улочке один за другим пронеслось ещё три мотоцикла.

Не обращая внимания на спешенного кабана, Макс швырнул недопитую банку в урну и во все лопатки припустил за отзвуками удаляющихся моторов.

***

- Работаю, да. Пирожки на рынке продаю. – Вдохновенно врал Тимка, валяясь в стожке из засохших листьев и на ходу придумывая благопристойную версию своей более чем сомнительной биографии.

Уперев пятки в нависающую крышу, он зажмурился и фантазировал о внешности собеседницы, пытаясь по голосу достроить остальные детали. Сложившийся перед внутренним взором, образ таинственной собеседницы неуловимо напоминал что-то среднее между Вейкой и Ронкой, но в отличие от них, не вызывал ни злости ни обиды. Напротив, чудесный мурлыкающий голос новой знакомой был необыкновенно, пугающе приятен.

Настолько приятен, что Тимка напрочь потерял счёт времени и балдея от этого голоса, позабыл даже о том, что со времени вчерашнего завтрака с кошкой во рту не было и крошки.

- А на кого ты учишься? – огорошила его Мэй очередным вопросом и Тимка лихорадочно перебрал всё профессии, о которых когда-либо слышал.

- На крановщика. – Соврал он, припомнив, как один из портовых рабочих, для которого кот бегал за бутербродами и пивом, несколько раз пускал его в посидеть в тесной кабинке. Усадив Тимку на колени, тот давал ему пощёлкать кнопками, поглазеть на шкалы и манометры, поворочать рычаги управления. Многотонный монстр, вибрируя всем корпусом, покорно следовал его движениям, а в один прекрасный день Тимке даже доверили самостоятельно провести погрузку нескольких контейнеров на пришвартованную у пирса баржу.

- Интересно. Красиво должно быть у вас там, в порту. – В её голосе проскользнули неприкрыто завистливые нотки, отчего где-то внутри у него что-то защемило – немного болезненно и в то же время сладко.

- Не говори. - Крайне гордый собой, Тимка убрал пятки с «потолка» и перекатился на бок. – А что, у вас порта нет?

- Нет... у нас и речки то нет, не то что океана.

Тимка попробовал представить себе город вдали от побережья и не смог. Как вообще жить где-то, где негде купаться? Где нет этой суеты, птичьего гомона и величественных плавучих громадин?

- А… хочешь… хочешь я тебе покажу? – в ожидании ответа он затаил дыхание и даже зажмурился.

- Хочу… но…

- Но – что?

- Это… всё сложно. Слишком сложно. Давай как-нибудь позже?

- Хорошо… - Тщательно скрывая недовольство, с деланно бодрыми интонациями согласился Тимка.

- А пока… расскажи мне о чем-нибудь ещё? – попросила Мэй и её голос странно дрогнул.

Нежный, какой-то по особенному переливчатый и бархатистый, этот голос дарил ему странную, немного пугающую эйфорию. С непередаваемой пронзительностью он радовался, когда удавалось её развеселить и грустил, стоило погрустнеть собеседнице.

Они болтали и болтали, без конца без перерыва, до мозолей на языках. Во всяком случае у него, Тимки, такая мозоль образовалась в первый же час разговора – на том самом месте, где осколок выбитого зуба соприкасался с нежным розовым язычком. Но не смотря на это он старательно игнорировал дискомфорт от этой ранки, плавно переходящий в ощутимо неприятную боль.

С Мэй он забывал обо всем. О предательнице кошке, о задаваке Ронке, дураке Рике с его сальными шуточками и даже о собственной разорённой и разрушенной берложке.

Он без устали рассказывал ей о своих приключениях, бесстыдно привирая и умалчивая все сомнительные моменты, на ходу штопая и перекраивая повествуемые истории, в попытке воссоздать суть происходящего, но при том не позволить ей догадаться о том, чем и как он зарабатывает на жизнь на самом деле.

Мэй внимательно слушала, время от времени выражая восхищение или обеспокоенность, тактично не замечая двусмысленных оговорок и явных проколов, лишь время от времени задавая странные уточняющие вопросы.

- А зачем он держал в кармане котлету? – недоуменно спрашивала она.

- Ну… а где же ещё её держать? – искренне недоумевал Тимка, запоздало допирая, что собеседница, мягко выражаясь - «лох». Полнейший и беспросветный. И вместо толстой пачки денег в его истории и впрямь представляет котлету. Такую, которую едят. Представив каким нагромождением чуши для неё должно быть выглядели последние минуты рассказа, он фыркнул.

Воображение мигом нарисовало терпилу с пристёгнутым к руке баком, сердитого амурчика в костюме охранника, возмущённый арбуз в очках, накинутый на него аркан и воткнутую в замочную скважину настоящую балерину в пуантах и пачке.

- Эмм… - Кот смущённо кашлянул и собеседница хихикнула.

- Однако, какая интересная жизнь у торговца пирожками. – Прозвучало довольно ехидно, но слишком смущённый и раздосадованный собственным проколом, Тимка не нашёлся что ответить.

- Ладно… у тебя… - Голос Мэй внезапно оборвался.

Тимка привстал, напряжённо вслушиваясь в повисшую тишину.

- Эй? Ау? – Он потряс трубку, вновь приложил к уху.

Тишина.

Он отлип от рации и хмуро посмотрел на приборную панель. Зелёный индикатор у ползунка питания едва заметно мигал оранжевым, а затем и вовсе погас.

Проклятье! Долбаный аккумулятор разрядился так внезапно и не вовремя, что он даже не успел толком попрощаться и договориться о следующем сеансе связи. А уж что подумала об этом внезапно «обрыве» сама Мэй – и вовсе страшно представить.

Тимка вскочил и, разбрасывая иссохшие листья, заметался по чердаку. Замер, бессмысленно потряс рацию, пощёлкал выключателем, но чёртов индикатор не подавал ни малейших признаков жизни.

- Ооо…- В бессильной ярости он едва не запустил рацию в дальний угол, но в последний момент сдержался и аккуратно поставил на подвернувшуюся тумбочку. Выдохнул. Прислушался к тишине в доме и едва слышному шороху листьев окружающих развалины деревьев. Чертовски хотелось спать, есть и в туалет, но все мысли занимало лишь то, как Мэй расценит эту его пропажу. Спокойно дождётся его возвращения или решит, что он на что-то обиделся и больше не вернётся? Будет ли ей грустно и тоскливо, как сейчас ему? Или просто пожмёт плечами и забудет, как совсем недавно «забыла» про все Вейка?

Может быть… может быть они все такие? «Забывчивые»?

Он забегал из угла в угол, не то порываясь раскопать люк, всё ещё заваленный самопальной баррикадой, не то забить на всё и улечься спать. Он плюхнулся в разворошенную кучу листьев, попытался успокоиться, но где там!

Перед глазами нарисовалась картинка милого прелестного существа с внешностью, сочетающей лучшие черты единственных хорошо знакомых ему девчонок. Мэй… А если она сейчас плачет? Если тоже точно также не может заснуть?

Вскочив, он врезался в баррикаду, расшвыривая насыпанное поверх люка барахло. Освободил люк, приподнял и ловко протиснулся в щель. Вернулся, сгрёб рацию и, проехав по перилам, припустил в сторону Помойки. Конечно, в пять утра торговые ряды там как правило пустуют, так что придётся, пожалуй, побеспокоить Медведя. Здоровяк за время их знакомства зарекомендовал себя отменным мастером на все руки. И не раз выручал Тимку, то штопая его единственные порвавшиеся шорты, то мастеря из подручного хлама странные, причудливые игрушки. Вдруг и в этот раз выручит?

Он нёсся по пустующим улицам, крепко прижимая к себе драгоценную трубку и благоразумно огибая изредка мелькавших там сям припозднившихся крыс. Изгои, возвращавшиеся после ночной «работы», стекались в своё городище. Тимка галопом пересёк несколько улиц, запыхался и перешёл на шаг. В боку болезненно покалывало, он нещадно вспотел, а взбудораженный желудок сводило от голода. Отдышавшись и справив малую нужду в ближайшем переулке, он собрался было продолжить путь, но едва выглянув за поворот, тотчас шарахнулся обратно.

Прижался спиной к стене и самым краешком глаза испуганно и словно бы недоверчиво выглянул за угол.

Мрачно уставясь себе под ноги, навстречу ему топал коп. Тот самый, дважды потерпевший.

Тимка метнулся прочь, пересёк улочку и рыбкой нырнул в ближайший густой куст. Из-за угла показался тигр. Погруженный в свои полицейские мысли, здоровяк неспешно брёл по тротуару, потихоньку приближаясь к облюбованному Тимкой кусту.

Задрожав, кот сжался в комок, затаил дыхание и даже зажмурился. Затрепыхавшееся в груди сердце, колотилось о рёбра так, что звук этот, должно быть можно было услышать и с расстояния в несколько шагов. Его неудержимо подмывало рвануться прочь, задать стрекача из последних сил и дыхалки, отчаянно петляя по местным дворикам, перелетая через заборчики и ограды, проламываясь сквозь кусты и бежать, бежать, пока не откажут ноги.

Увы после недавней пробежки он был слишком вымотан и обессилен, чтобы всерьёз надеяться оторваться от этого упорного и очень злого на него парня. Хотя, судя по всему, коп хоть и приближался к его кусту, но вряд ли вообще подозревал о том, какой приятный сюрприз в этом самом кусте затаился.

И всё же… всё же Тимка трусил. Отчаянно, настолько сильно, как никогда раньше. Тигр приближался, а ему как наяву представлялись сценки с множественными переломами и свёрнутой шеей. Как загипнотизированный, кот проводил глазами проплывшую буквально в футе от его носа конечность. Огромную лопатообразную ладонь, запросто способную обхватить его многострадальную голову и раздавить как гнилой арбуз одним небрежным усилием.

Едва сдерживаясь, чтобы не втянуть со свистом воздух, Тимка дождался, когда коп скроется в переулке и осторожно перевёл дух.

«Чёрт… вот так встреча. И чего ему тут нужно в такую рань?».

Он посмотрел в сторону Помойки, на переулок, в котором скрылся коп, снова на Помойку…

Решившись, Тимка крадучись двинулся за копом. В конце-концов – надо же узнать какого лешего этому полосатику здесь надобно? Да ещё в такое время?

Дрожа от страха и возбуждения, он заглянул за угол, за которым скрылся коп. Пару мгновений собирался с духом и как мог бесшумно побежал к выходу из сквозного дворика. Осторожно высунул нос за новый угол, но тигра не было и там. А значит… тот мог быть где угодно.

Тимка порывисто обернулся, обвёл дворик подозрительным взглядом. Нет, в подъезд полосатик точно не входил – со своего куста Тимка однозначно бы это услышал. А значит… просто ушёл дальше. Но куда?

Кот пробежал влево, выглянул за угол, не обнаружив выслеживаемую цель, метнулся к противоположному углу дома.

Ага! Впереди, через улицу мелькнула знакомая спина.

Перебегая от укрытия к укрытию и осторожно выглядывая вслед жертве, Тимка последовал за копом.

Зачем? Да чёрт его знает… Противная мелкая трясучка с примесью азарта. Дурной кураж, лёгкий укол вины или легендарное кошачье любопытство… сложно сказать, что из этого сыграло большую роль в гремучем коктейле и нагромождении сумбурных мыслей.

Как бы там ни было – превозмогая страх и панику, он упорно следовал за тигром, возвращаясь практически по собственным следам. Выглянув из окружавших пустырь кустиков, Тимка с обмиранием сердца следил как полицейский протопал по чахлой, едва различимой в густой траве тропинке. Протопал буквально у самой границы утопающей в зарослях ржавой ограды. Той самой, что окружала их логово, даря относительную безопасность и служа своего рода «фильтром», надёжно отделяющим их от наиболее крупных обитателей здешних мест.

Но к немалому его облегчению полицейский топал всё же не к ним. Миновав заброшенный дом, понурый тигр прошлёпал мимо пары подъездов внезапно замер и рассеянно огляделся, словно только что очнулся и не вполне понимает, где находится. Движение вышло настолько внезапным, что расслабившийся было Тимка, едва успел спрятаться обратно за угол.

Заметил? Почуял?

Вновь зашедшееся сердце болезненно бултыхалось о рёбра, а в ушах шумело так, что чего доброго этот звук слышен сейчас на весь двор.

Преодолевая страх и в любой момент ожидая увидеть несущегося на него громилу, Тимка опустился на карачки и осторожно высунул нос почти на уровне земли. Как раз, чтобы заметить захлопнувшуюся подъездную дверь.

Интересно. Неужели всего лишь совпадение? И это опасное соседство – какая-то чудовищная насмешка судьбы?

Он отклеился от угла и перевёл взгляд на облюбованный компанией беглецов особнячок. Подумать только! Всё это время он бродил здесь без оглядки и особых опасений и от роковой встречи его отделяли какие-то двести-триста футов! Ну и, быть может, ещё график работы этого полосатого раззявы.

Недоверчиво качнув головой, Тимка попятился и поминутно нервно оглядываясь двинулся прочь, обратно в сторону Помойки.

***

Опустевшая берложка, некогда послужившая им пристанищем, была пуста. Внимательно глядя в густую траву, Пакетик сделал круг, тщетно надеясь углядеть вокруг хоть какой-нибудь намёк на то, куда все делись и что здесь стряслось за время его отсутствия.

Но ничего, ровным счётом ничего не свидетельствовало о том, какие драмы здесь развернулись. Куда все подевались и почему забыли о нём? Он забрался в землянку, уселся в «свой» угол. Посидел там, по самые глаза кутаясь в просторный плащ и словно бы всерьёз надеясь, что вот-вот, ещё минута и все они вернутся. Ввалятся шумной ватагой, уставятся на него… Возможно даже обрадуются… Не все, но хоть кто-нибудь…

Но время шло, а никто не возвращался. Сидеть же на месте неподвижно и в одиночестве, становилось все труднее и труднее. Вдобавок в желудке вновь заскрёбся голод, а мышцы после долгой неподвижности решительно потребовали сбросить избыток энергии.

Выждав ещё пару минут, он выбрался на воздух и ещё раз оглядевшись, побежал обратно в город, старательно сдерживая себя, чтобы развевавшийся за плечами плащ не хлопал слишком шумно.

- Доброе утро, я Дженни Лавай, а это Марти. – Бойко блистая профессиональной улыбкой, с порога поприветствовала её собачка. За плечами безукоризненно одетой репортёрши болтался улыбчивый, но несколько неряшливо одетый ослик.

Скептически осмотрев открывшую дверь толстушку, стройная подтянутая репортёрша слегка поблёкла улыбкой и чуть презрительно вскинула бровь.

- Вы Мэриен Хобрин? Супруга того самого Билла Хобрина? – журналистка бесцеремонно сунула ей под нос микрофон, а ослик нацелил объектив камеры.

- Д-да… - Растерявшаяся Мэриен глупо хлопая глазами, непонимающе уставилась на незваных гостей, нервно комкая ладонью затрапезный домашний халат.

Обычно за словом в карман она не лезла и столь бесцеремонные вторжения типичных «коллег» мужа привыкла сурово пресекать прямо с порога, но здесь… Одно дело – портовая алкашня, другое – солидные представительные служители новостного канала.

- Ой, да что ж это я… Ох… - Мэриен спохватилась и принялась лихорадочно прихорашиваться перед камерой.

- Да вы не волнуйтесь так, у нас всего пара вопросов. – Ехидно улыбнулась собачка и пихнула локтем своего спутника – «снимай мол, снимай же!». – Скажите, Билл возглавляет профсоюз портовых рабочих уже второй месяц. Как известно, предыдущий глава профсоюза пропал при странных обстоятельствах вскоре после одной из последних забастовок. Поступали ли уже в адрес вашего мужа какие-либо угрозы?

- Забастовок? Угрозы? – толстушка изумлённо вскинула тонкие брови. – Какие угрозы? О чём вы...

- Хорошо, второй вопрос. – Собачка досадливо поморщилась. – Ваш супруг настроен найти компромисс или намерен категорически отстаивать заявленные позиции, несмотря на риск повторить судьбу своего предшественника?

- Позицию? – Мэриен явно была не в курсе дел мужа и растерянно хмурилась, помаленьку наливаясь злостью.

- Уфф… Всё ясно, уважаемые телезрители. Кажется скромный трудяга Билл Хобрин не счёл нужным посвятить свою супругу в рабочие дела. – Несколько разочарованно произнесла в камеру Дженни.

- Выключай, сворачиваемся. – Она вздохнула и разочарованно махнула ослику рукой.

Репортёры двинулись по лестнице. – Ничерта она не знает, только время зря потеряли. Хотя, не стирай запись… Эта старая калоша будет фактурно смотреться в некрологе.

- Это ты кого щас калошей назвала, сучка мелкая? – Уловив переход в более привычный стиль общения, Мэриен разъярённым бульдозером прямо в тапках зашлёпала вдогонку.

Нервно оглянувшись, репортёры ускорились, разъярённая миссис Хобрин не отставала.

Выкатившись на улицу, репортёры шмыгнули в свой фургончик и заперлись изнутри.

Почувствовав себя в безопасности Дженни тотчас показала ей язык.

- Ну-ка вылезай, бикса ты драная! Я тебе щас покажу калошу, я тебе щас такой некролог устрою! – Демонстрируя неслабые вокальные данные, на весь двор завопила преследовательница. – Открывай, швабра киношная!

Она с силой ударила по дверце и рванула рукоятку. Фургончик ощутимо качнулся и репортёрша мигом утратив уверенность, нервно обернулась к коллеге, раздражённо толкая его под руку и не столько ускоряя процесс, сколь мешая ему попасть ключом в скважину замка зажигания.

Тут то всё и случилось. Где-то за углом послышался звон разбитого стекла и какой-то звонкий, гулкий хлопок. На хромированных элементах машинной облицовки заплясали зловещий отсветы.

- Господи! Батюшки мои… да что ж это… как же… - Миссис Хобрин всплеснула руками, оторопело глядя на бушующее в её квартире пламя. – ЛИИИИНААА!

Всплеснув руками, толстуха кинулась в подъезд, но была тотчас выведена оттуда крепким соседом в майке и растянутых на коленях трикошках.

- Пусти! Пусти меня!!! – Истошно вопя, миссис Хобрин рвалась в дом, откуда испуганно шарахаясь от неё, выбегали соседи.

- Снимай, снимай!!! – Дженни распахнула дверцу, потрясённо глядя на бушующий пожар. Подбежавший ослик вскинул камеру. В соседнем с пожаром окне появилась испуганная девчачья мордашка. Не то разбуженная взрывом, не то услышав истошный вопль матери, девочка таращилась на собиравшуюся у дома толпу округлившимися глазами и тискала прижатую к груди куклу.

- Какой кадр, какой кадр! – Прошептала Дженни. – Стоять! Даже не думай, пожарник хренов!!

Дёрнувшийся было ринуться на помощь, Марти неодобрительно зыркнул на коллегу но сопротивляться вцепившейся в майку Дженни не решился. К тому же за считанные секунды пламя распространилось на две соседние комнаты, зарделось даже за мутными и пыльными стёклами подъезда.

- Снимай, снимай! – как заклинание твердила Дженни, не в силах оторвать взгляд от застывшего на подоконнике испуганного ребёнка.

- Одеяло! Принесите одеяло!

- Пожарных, звоните пожарным!

- А я, дурак, от страховки ещё отказался…

- Воды! Тащите воды!

- Да не стойте же вы, сделайте что-нибудь!

Стремительно увеличивающаяся толпа возбуждённо гомонила, привлекая все больше и больше зевак и сострадальцев, не рвущихся тем не менее в герои.

- Пустииии! – Миссис Хобрин изловчилась и врезав соседу локтем, наконец вырвалась из цепких объятий.

Чертыхаясь, сосед ринулся следом.

Из домов, соседствующих с местом трагедии повалили взбудораженные жильцы. Какой-то очкарик притащил единственное ведро воды и растерянно задрав голову, переминался под пылающими окнами.

- Одеяло, дайте же кто-нибудь одеяло! – завопил мечущийся в толпе сурок, распихивая зачарованно таращившихся на пламя соседей.

Языки пламени проникли в комнату Лины и она начала панически оглядываться куда-то внутрь дома.

- Прыгай! Смелее, мы поймаем! – Заорал сурок, растягивая под окном притащенное одеяло. Бык, бобёр и медведь ухватив свободные углы натянули одеяло на манер спасательного тента и на разные лады уговаривали девочку прыгнуть. Но Лина, слишком испуганная высотой, всеобщей паникой и разливающимся по квартире пламенем, лишь мелко-мелко трясла головой. Не то отказываясь, не то по-детски наивно отрицая кошмарную реальность. Из объятых пламенем окон потекли жирные, маслянистые струи дыма.

Из подъезда выволокли орущую мать. Обожжённая выплеснувшимся в коридор огнём, она распространяла вокруг себя запах дыма и палёной шерсти. Вопли несчастной женщины превратились в бессвязное, неразборчивое завывание.

Дженни грубовато толкнула объектив камеры в сторону пострадавшей:

- Крупный план, снимай же, болван!

Марти послушно направил камеру в нужном направлении, лицо ослика морщилось и подёргивалось, словно он не то порывался отшвырнуть камеру и броситься на помощь, не то собирался расплакаться от сочувствия.

Языки пламени лизнули подоконник, в комнате, где оставалась Лин заметались багряные отсветы, девочка задрожала и отступила вглубь.

- Смотри! – Дженни дёрнула камеру куда-то в сторону крыши ближайшего дома. Какой-то неясный силуэт распластавшись на самом краю, повёл носом, оценивая столпотворение, затем скрылся из виду, чтобы в следующий миг огромным, неестественно мощным прыжком перелететь на крышу горящего дома.

С грохотом прокатившись по прогибающейся жестяной кровле, неизвестный смельчак неловко повис на самом краю, подтянулся, кувырком забросив себя обратно, пригнувшись как-то особенно «по-звериному», пробежал к слуховому окошку и скрылся в подымавшемся оттуда дымном султане.

Немногие видевшие странный полёт вытаращились на строение, недоумённо переглядываясь с соседями и вопросительно пихаясь руками.

Тем временем в доме вовсю полыхало. Бьющее из окон пламя подросло и уже вовсю облизывало края крыши, а дым – маслянистый жирный дым уже сочился из окон ниже. Где-то внутри громыхнуло и обрушилось что-то тяжёлое. Из окон ударила волна нестерпимого жара, заставив зевак зажмуриться и расступиться пошире, прочищая забитые пеплом глотки и тараща слезящиеся глаза на то самое окно, где в последний раз видели ребёнка.

До последнего надеясь на чудо, народ пятился от жара, потрясённо таращась то на дом, то на безутешную мать. Наверное, во всей толпе не было никого, кто в тот страшный миг не задумался бы о том, что делал бы сам, окажись на месте несчастной Лины их собственные дети.

Некоторые почти неотрывно пялясь в окно, где в последний раз мелькал ребёнок, беззвучно шептали не то молитвы, не то проклятия, до последнего надеялись на чудо, но увы – чудо в этих кварталах случалось редко. Ведь чудо – удел богатых.

Ревя сиреной подкатила пожарная машина, горохом посыпались пожарники, деловито оттеснили зевак в сторону, сноровисто развернули и подключили шланги и занялись раздвижной лестницей. С небольшим запозданием подкатила и скорая.

- Пострадавшие есть? – высунувшийся из дверцы койот, не прекращая безразлично перемалывать жевательную резинку, обвёл суету пожарников безразличным, словно бы отстранённым взглядом.

Расступившиеся погорельцы вывели к скорой обмякшую на их руках Мэриен. Обожжённая, измученная истерикой, женщина беспомощно обмякнув на их руках, уже почти не пыталась сопротивляться и выворачиваться, лишь тихо, прерывисто выла на одной ноте. Тоскливо, безудержно и безнадёжно.

Надломив крупную ампулу, койот сунул в неё шприц, нацедил пару кубиков содержимого и строго посмотрел на погорельцев.

- Держите крепче, нужно вкатить успокоительное.

Доброхоты вцепились в Мэриен и койот вкатил содержимое шприца в с трудом обнаруженную вену.

Тем временем со стороны подъезда сквозь щелчки и сквозь рёв и потрескивание пламени донёсся какой-то грохот.

Бдительная Дженни развернулась на шум, глаза журналистки округлились.

Спохватившись, она вновь направила камеру в нужную сторону и припавший к окуляру ослик вздрогнул и удивлённо уставился на происходящее поверх видоискателя.

Выбитая с петель дверь тяжело рухнула на землю, в проёме полыхнул огонь. Зеваки попятились ещё немного, разглядывая беснующееся пламя. Долгие, томительные секунды ничего не происходило. Затем сквозь огненную стену и стелящийся вдоль потолка дым проступило нечто бесформенное и бугристое, усыпанное пеплом и местами объятое пламенем. Очередной огненный протуберанец ударил создание в спину, на миг распустившись по обе его стороны словно широкие огненные крылья.

Жутковатая фигура медленно шагнула вперёд, ещё раз и ещё. А потом странный силуэт качнулся и распался на несколько одеял, ребёнка и нечто, отдалённо напоминающее потрескавшуюся, осыпающуюся глиняную статую.

Каждое движение существа сопровождалось жутким, до мурашек пробирающим хрустом. Распространяя смрад и вонь горелого мяса, живая головёшка медленно и упрямо шагнула вперёд. Спёкшаяся, почти повсеместно превратившаяся в коросту, шкура неизвестного трескалась и расползалась, открывая жуткие, сочащиеся оранжевой кровью раны.

Приземлившись на короткие ножки, Лин пробежала несколько шажков по инерции и вопросительно обернулась к спасителю. Головёшка покачнулась и неуклюже шагнула ещё раз.

Расступившаяся толпа зевак образовала живой коридор от девочки до миссис Хобрин. Словно почуяв что-то спиной, безутешная мать резко, порывисто развернулась. Замерла на миг, словно боясь поверить увиденному, а в следующую секунду подхватила и стиснула девочку так, что та вскрикнула от боли.

Покачнувшаяся «статуя», не издав ни звука, величественно накренилась и ничком рухнула на землю.

Глава 21: По ту сторону чудовищ

- Идиот! Кретин! Чёртов придурок, я же сказал не трогать его! – ревел в трубке голос Фогла. – Да ещё при журналистах! Ладно хоть не перед камерой позировал!

- Босс…

- Заткнись, урод! Какого хрена ты втянул в это их чёртова ребёнка? – Фогл исчерпал свой богатейший запас ругательств и начал повторяться даже в простейших выражениях. – Ты же знаешь правило – женщин и детей – никогда.

О, Лоренцо знал правило. Более чем хорошо. И то, как часто нарушал его сам Фогл. В крайних, конечно же, случаях… И, разумеется, не столь публично и явно… Как это невольно получилось у него самого. Но кто же знал, кто же мог подумать, что сюда припрутся эти гнусные журналюги?

Ёжась и вздрагивая от каждого нового всплеска начальственного гнева, Манетти виновато вздыхал и переминался с ноги на ногу в невесть как уцелевшей в этих трущобах телефонной будке. Надушенный лосьоном белоснежный платок изящно изолировал его ухоженную ладонь от контакта с замызганным пластиком, а динамик и микрофон он благоразумно держал в дюйме от уха. Держал и морщился, выслушивая поток нелестных эпитетов и перечисление прошлых грешков, слушал и вспоминал как ещё совсем недавно Фогл не позволял себе ничего такого. Как он по праву считался его правой рукой, выполнял ответственейшие поручения и был завсегдатаем всех семейных вечеринок. И вот – стоило совершить пару промашек, не промашек даже, а так… несколько несчастных стечений обстоятельств и вот он уже выслушивает это все как какой-нибудь тупоголовый громила. Выслушивает и поддакивает!

Лоренцо вперил тяжёлый взгляд в спину одного из таких громил, что широко расставив ноги и возвышаясь по обе стороны от будки заставляли прохожих огибать её по широкой дуге.

Дослушав поток сквернословия, Лоренцо вздохнул, аккуратно повесил трубку и задумчиво вышел из будки.

- Босс? – вопросительно пробасил такой же побитый и местами заклеенный пластырем бык.

Манетти вздохнул, поморщился и молча мотнул головой в сторону джипа.

Со стороны пожарища показался четвёртый член маленького отряда – запыхавшийся пёс в несвежей рубашке и потёртой кепке.

- Шеф… - задыхаясь, он остановился у джипа и тяжело опёрся ладонями о нагретый капот. – Шеф… уфф… там… этот… ну, который нас…

Лоренцо встревоженно и недоверчиво вскинулся, разглядывая гонца хмурым и подозрительным взглядом. Во всех, даже мимолётных, даже косвенных и деликатных упоминаниях о злоключениях и конфузах последних дней ему мерещилась затаённая насмешка. Словно все окружающие только и делали, что обсуждали эти истории за его спиной. Словно уже едва сдерживались и в его присутствии, чтобы не смаковать подробности его недавних унижений. Созданная столь многими трудами и стараниями, грозная репутация правой руки Дерека Фогла рушилась как карточный домик.

Лис нервно побарабанил пальцами по дверце джипа и обвёл взглядом подручных.

- Ты уверен, что это он?

- Точняк, шеф. Нырнул в дом через чердак…. Я… лично видел! – запыхавшийся пёс никак не мог справиться с дыханием.

- И?

- Минут пять прошло… Я уж думал все – угорел напрочь… А он… - от избытка чувств гонец бессвязно задвигал руками в воздухе, словно надеясь тем самым полнее передать картину происходящего. – Потом вышел… девку Хобрина вынес. А сам… Сам как барбекю, натурально. Аж до корки!

- Умер? – со странной смесью надежды и разочарования спросил лис.

- Вроде да. Пару шагов сделал и рухнул.

Лоренцо разочарованно поскрёб подбородок и поморщился.

Даже как-то жалко и обидно. Хотя удачно. И весьма кстати, если выдать роковую случайность за тщательно продуманный и приведённый в исполнение приговор. Не понадобилось ни облав, ни армии мордоворотов. Один точный, тщательно рассчитанный удар.

Осталось лишь позаботиться о том, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, чьих рук это дело. Чтобы все узнали. И к дьяволу осторожность. Неужто босс не понимает, что спасти свою репутацию от окончательного падения можно лишь проявив решительность и предельную жестокость?

И к чёрту журналистов, к чёрту полицию! Всех к чёрту!

Он, Лоренцо Манетти, решит все насущные проблемы в лучших традициях профессии. И так, как сочтёт нужным. А потом хоть трава не расти… Победителей не судят. Ну, то есть, конечно, судят… Иногда.

Но в его случае ситуация всё равно практически безвыходная.

Потеряй он уважение… в кого он превратится? Да его даже босяки уважать перестанут!

А уж если этот проклятый урод сам окочурился… грех не использовать такую возможность.

- Поехали. – Лоренцо решительно плюхнулся в джип и захлопнул дверцу.

- Босс… там журналисты. И может быть уже полиция. – На всякий случай напомнил «гонец».

- К черту всех. Мы просто проезжали мимо, увидели пожар и остановились поглазеть. Ну а если журналисты нас пофотают да напишут – тем лучше. Полиция ничего не докажет, а все портовое отребье увидит, что бывает с теми, кто идёт против нас.

Кабан-водитель обменялся с коллегами хмурыми взглядами, в то время как Лоренцо отчётливо повеселел и уже предвкушал самую приятную фотосессию в своей жизни.

Джип вкатил во дворик и грубо раздвинув толпу капотом, остановился неподалёку от скорой и пожарной.

Грубо распихивая зевак, гангстеры двинулись к эпицентру событий.

Окружающие порывисто оборачивались, порой начинали бурчать что-то неуважительное, но поняв с кем имеют дело быстро затыкались и спешили убраться с их пути как можно быстрее. В результате «делегация» почти беспрепятственно добралась до эпицентра событий, где толпа была совсем уж плотной, а возбуждённый гомон голосов сливался в сплошное монотонное «бубубу» из которого с большим трудом удавалось вычленить нечто более-менее связное.

- Бедняжка, какой ужас… вот так, средь бела дня…

- …заживо сгорел

- …а девку спас, спас…

- какая уж тут скорая…

- а вдруг откачают?

- да ты его видел? Не дышит уже…

- настоящий герой, я думала такое только в кино бывает. Не то что ты…. Уу, морда пьяная! - Ближайшая к ним тётка назидательно ткнула кулаком в скулу опостылевшего мужа.

- Живьём бы таких гадов жечь. Ух, попадись он мне, я бы его… - Муж –пивное пузико на рахитичных ножках, несвежая майка и классические домашние кальсоны с пузырями на коленках - напыжился, сжав вялый кулачок, словно в попытке продемонстрировать как бы лихо расправился с поджигателем, попадись тот ему.

В порыве праведного гнева или в поисках поддержки окружающих, мужичок обернулся и замер, наткнувшись на презрительный надменный взгляд Лоренцо.

Лис холодно улыбнулся и стушевавшийся кухонный герой рассосался в толпе, прихватив от греха подальше и толстуху-жену.

По толпе покатились тревожные шепотки:

- Смотри, смотри… это он.

- Точно он.

- Лоренцо-Пижон.

- Манетти…

Словно одна за другой падающие костяшки домино, десятки лиц обернулись к ним. Настороженные, испуганные, а кое-где и злые взгляды. Изумление, неприязнь, животный страх.

Надменно вскинув подбородок, лис ухмыльнулся: вот это было привычно, это было приятно. Они смотрели на него так затравлено, словно в любую секунду ожидали, что он выхватит автомат и начнёт стегать их очередями.

Его боялись. И, наверняка, ненавидели. Особенно дородная супруга упрямого профсоюзника, прижимавшая к себе плачущую дочь в фургоне скорой помощи. Ненавидели, но предпринять ничего не решались.

И четвёрка бандитов беспрепятственно рассекая толпу, двигалась к тесному пятачку меж пожарной машиной и скорой помощью.

Заметив гангстеров, журналистка-собачка пихнула в бок оператора и тот, отвлёкшись от съёмки чего-то лежащего на земле, торопливо нацелил на них камеру.

Лоренцо едва удержался от инстинктивного желания прикрыть лицо растопыренной ладонью и отвернуться. Извечный неистребимый враг их профессии сейчас играл ему на руку. От умения подать себя зависела его дальнейшая «карьера». От способности выдержать неуютные вопросы – степень внимания к его персоне полиции и градус гнева со стороны Фогла.

- Лоренцо Манетти? – эффектная красавица с микрофоном вскинула бровь и расплылась в хищной белозубой улыбке. – БиЭсНьюз, пару слов о случившемся, пожалуйста?

Натянуто улыбнувшись, лис уставился в камеру, не в силах одновременно думать о всемирной известности и придумывать подобающие ответы на горохом сыплющиеся на него вопросы.

- Что? – он растерянно моргнул, словно сгоняя наваждение и постарался не думать о камере.

- Наши зрители наверняка не прочь узнать, что привело вас сюда именно сейчас, в эту трагическую минуту. Дела? Или… роковое совпадение? – Репортёрша иронично вскинула бровь и подсунула ему микрофон.

Не ожидавший такого напора, Лоренцо едва не отшатнулся. Лихорадочно собираясь с мыслями, гангстер вздохнул и судорожно оглядел неприязненно и опасливо таращившиеся на него лица.

- Мы… просто ехали мимо, увидели… дым… И решили посмотреть, не можем ли мы чем-либо помочь.

«Боже, что я несу… какая чушь, бред… позор…»

Манетти едва не зажмурился, представив, как нелепо и дико звучит со стороны только что выданная фраза.

Этакий бравый отряд до зубов вооружённых бойскаутов, не щадя джипа своего, спешащих на помощь обывателям трущоб. Ладно хоть сопровождавшие его амбалы при виде камеры оторопели и стушевались ещё сильнее. Сгрудившись за его спиной, громилы не знали куда себя девать и чуть ли не приседали от стремления спрятаться от всевидящего ока за его спиной.

Черпая самообладание в этом контрасте, Лоренцо немного успокоился и как мог придал себе уверенный, непоколебимый вид.

Журналистка неприкрыто ухмыльнулась их явному замешательству и продолжила атаку:

- То есть, вы утверждаете, что причина вашего появления здесь – совсем не конфликт интересов профсоюза и вашего босса, Дерека Фогла?

- Конфликт? Упаси боже. Легкие разногласия в организационных вопросах. – Мало по малу обретая уверенность, мурлыкнул лис вполне светским тоном и тоже двусмысленно улыбнулся, картинно разглядывая ухоженные когти.

Мечта выглядеть внушительно и грозно для одних и достаточно невинно и безобидно для других трещала по всем швам. Сейчас он выглядел скорее жалко, причём для всех. Уже и сам не рад что рискнул ввязаться во всё это столь опрометчиво и без репетиции, но отступать слишком поздно.

- И к поджогу вы, разумеется, не имеете никакого отношения? – переходя все рамки профессиональной этики, журналистка вложила в этот вопрос столь много издёвки и сарказма, что Лоренцо едва сдержался, чтобы не размазать эту мерзкую улыбку по асфальту здесь и сейчас, невзирая ни на какие камеры и толпу свидетелей.

Вздохнув, он прекратил разглядывать свои пальцы и вскинул взгляд на дерзкую репортёршу. Была бы она столь же наглой и бесстрашной, повстречайся они наедине в каком-нибудь уютном закоулке?

Перед глазами лиса понеслись картины с участием её тела - одна другой вульгарней и пошлее. Он смотрел на неё неприкрыто оценивающе – как на какой-то кусок мяса с прилавка, внезапно осмелившийся заговорить с покупателем.

- Разумеется не имею. – Тщательно сдерживаясь, чтобы не поморщиться, Манетти гадко улыбнулся, вложив в это изрядную порцию издевки.

Не выдержав эту своеобразную «дуэль», репортёрша отвела взгляд первой и лис продолжил. – Кроме того, если бы мы и применяли подобные… гм… методы – разве разумно было бы вернуться и дать по этому поводу интервью?

Ответный сарказм заставил журналистку сбавить темп и стушеваться.

- Ну… говорят, так бывает… что…

«Преступник всегда возвращается на место преступления» - мысленно закончил подразумевавшуюся теорию лис. И снова улыбнулся – уже почти доброжелательно, с полным осознанием победы на чужом поле и по чужим правилам. Ну или если не победы, то хотя бы временного успеха.

Воспользовавшись паузой, Лоренцо обернулся к подручным и выразительно дёрнул глазами в сторону: хватайте труп и тащите в джип, пока босс вызывает огонь на себя.

- Ещё вопросы? – Лоренцо повернулся к замешкавшейся собачке и ухмыльнулся ещё шире.

Напористая собачка окончательно стушевалась, не в силах грамотно развить зашедшее в тупик «интервью».

- Эмм… пожалуй…

- Скажите, а что вы делаете этим вечером? – Лоренцо изогнул брови как заправский ловелас, внутренне ликуя внезапной смене ролей. Жертва поменялась местами с охотником. Внезапный встречный вопрос явно выбил её из привычной колеи и помешал придумать очередную полную сарказма фразу.

- Я? – окончательно растерявшись, собачка растерянно оглянулась на ослика-оператора. – Эмм…

- Смелее, я не кусаюсь. – Гангстер самодовольно улыбался, беззастенчиво разглядывая волнующие изгибы её тела. – Так что насчёт… встретиться в менее формальной обстановке?

Он подхватил её ладонь и осторожно потянул на себя, вконец растерявшаяся журналистка потянула руку к себе, с некоторым усилием высвободилась и опасливо отодвинулась.

Потребовавшаяся для этого сила была недостаточной для того чтобы расценить этот жест как неприкрытую агрессию, но заметно большей, чем принято в подобных случаях. Этакий неприкрытый намёк, молчаливый, разительно не вяжущийся с улыбкой, но прекрасно дополняющей колючий ледяной взгляд бандита.

- Нет, извините… очень плотный график. Очень. – Попятившись под его пронзительным взглядом, журналистка нервно улыбнулась и прихватив оператора, поспешила отступить в свой фургончик.

- Жаааль. – Протянул искренне разочарованный лис, уже придумавший много забавных развлечений. – Надеюсь, вы ещё передумаете.

Ответив испуганным сердитым взглядом, Дженни молча захлопнула дверь фургона.

Потеряв к ней интерес, Лоренцо обернулся туда, где толпа зевак ещё обступала обгоревшее тело. Морщась от запаха дыма и жжёного мяса, он двинулся туда, где над толпой виднелись знакомые головы. Громилы уже протолкались к лежащему телу и переминались теперь в передних рядах толпы, не решаясь ничего предпринять.

Над телом прямо на земле сидел медик – молодой нервный койот. Обступившие его зеваки молча смотрели на труп, из глаз у многих текли слезы. Рядом с телом стояли носилки, но ни санитар, ни кто-либо из присутствующих попыток госпитализировать неизвестного героя не делали.

Лоренцо протолкался в первый ряд и тоже замер, словно попав в этот странный всеобщий ступор, завяз в нем как муха в кленовом сиропе.

Стоял и смотрел сверху вниз на распростёртый у его ног обгоревший трупик. Тощее, до пояса укрытое казённой простынкой тело. До смешного маленькое и тщедушное, столь разительно не сочетающееся с чудесами вёрткости и ужасающей, звериной силой.

Медик всхлипнул и осторожно, бережно укрыл лицо трупа свободным куском простыни. По толпе пронёсся шорох, но лис был слишком занят, слишком погружен в собственные мысли, чтобы придавать значение подобным нюансам.

Он таращился на тело и до боли стискивал кулаки.

Нет… не может быть… это не он, не он! Тот был больше, крупнее… Слишком силён и быстр, чтобы вот так…. Так просто?…

Лоренцо рывком наклонился, ухватил простыню за самый край и небрежным жестом отбросил с конечности покойника. Костистая широкая ладонь, огромные, неестественно мощные когти.

Не обращая внимания на ропот толпы и скрестившиеся на нём недовольные взгляды, лис брезгливо скривился.

Проклятье… Ночи, долгие бессонные ночи он вынашивал планы мести. Придумывал и перебирал в памяти жестокие, изощрённые пытки, тщательно перетасовывал порядок их следования, как опытный шеф-повар прикидывал, не удастся ли втиснуть в обширную пыточную программу ещё какое-нибудь дивное, чудесно утончённое изобретение. Творил, изобретал… готовил это сладкое блюдо мести, сонату, симфонию боли. О, как он мечтал, как жаждал их новой встречи!

И вот на тебе… Проклятая зверюга мертва. Бессовестно, бесстыдно мертва! Сбежала туда, куда не дотянуться даже Фоглу!

В бессильной ярости он стиснул кулаки так, что онемели пальцы и с нарастающей злобой уставился на тело.

- Босс… а босс… - шепнул на ухо кто-то из верзил и с внезапной робостью едва ощутимо тронул за локоть.

С шумом втянув воздух раздувшимися ноздрями, Лоренцо яростно отдёрнул руку, размахнулся и отвесил трупу пинок.

После чего события завертелись самым пугающим и внезапным для него образом. Окружающее быдло внезапно всколыхнулось и разом пришло в движение. К его белоснежному костюму потянулись десятки, сотни рук. Испуганно ойкнув, незадачливый гангстер рванулся, оставляя в их скрюченных когтях клочья костюма и, кажется, даже шкуры.

Разразившись неразборчивыми воплями, толпа сжала, стиснула его со всех сторон. Он попытался вытащить пистолет, даже успел спустить курок, но то ли ни в кого не попал, то ли единичная потеря ничуть не смутила озверевших зевак. Его рвали, терзали, дрались за него как стая голодных крыс за брошенную им булку.

Пистолет выпал из прокушенной кем-то руки, чьи-то когти болезненно прочертили лицо, чьи-то зубы впились в лодыжку. Завопив от неожиданности и боли, он рванулся, визжа и царапаясь, в свою очередь прокусил чье-то ухо, получил несколько чувствительных ударов по лицу и почкам, после чего каким-то невероятным чудом буквально выпал из собственного пиджака под ноги толпы. Рухнув на карачки, перепуганный Лоренцо быстро-быстро пополз меж топчущимся вокруг лесом ног, терпеливо и стойко перенося пинки и зуботычины, лягаясь и бодаясь в ответ, не побрезговав даже в ответку вцепиться зубами в чью-то конечность ещё раз.

Вырвавшись из обезумевшей толпы, лис метнулся прочь, хромая и задыхаясь от усилий. Не сразу сообразив, в каком направлении спасительный джип, преследуемый толпой гангстер заложил вдоль двора широкую кривую. Ринувшаяся следом толпа, оставив на земле безжизненное обгоревшее тело и корчащихся избитых бандитов, хлынула за ним как стая зомби. Чуть в стороне со стонами корчился на земле один из местных, причитая и всхлипывая над своим простреленным коленом.

Воспользовавшись передышкой, громилы оправились и торопливо захромали к джипу. Лихорадочно крутанув зажигание, водила втопил газ и тесня толпу бампером толпу, кое-как отсек погоню от готового уже сдаться Манетти.

Задыхающийся гангстер рыбкой нырнул на заднее сиденье, прямо на колени подельников, вцепился в чьи-то руки. Налетевшая толпа сунулась внутрь и лис отчаянно заработал ногами, отчаянно брыкаясь и лягая лес рук и стену оскаленных морд. Происходящее напоминало сакраментальные сцены из «зомби апокалипсиса», с той лишь разницей, что местные двигались отнюдь не медленно и помимо рук охотно применяли всевозможные подручные средства.

Невзирая на его сопротивление, толпе удалось почти наполовину вытащить его обратно, когда оторопевшие подельники наконец сообразили помочь шефу и принялись тянуть его обратно.

Поиграв в перетягивание шефа, гангстеры победили и удирающий джип метнулся прочь.

В заднее окно врезался булыжник и все прекратилось – взбесившаяся толпа осталась позади.

Задыхающиеся бандиты, судорожно переводя дух, обменялись безумными взглядами.

- Домой. – Мучительно сглотнув пересохшим ртом, Лоренцо кое-как придал себе вертикальное положение и раздражённо ощупал в кровь разбитые губы и прокушеное насквозь ухо.

***

С ногами забравшись на диван, Джейн и Чарли с заговорщицким видом смотрели то на лежавшую меж ними мобилку, то друг на друга.

- Мистер Купер, я принесла вам сенсацию. Подлинную, самую настоящую сенсацию. Подробности той истории про шумиху в госпитале, уникальные фотографии с места происшествия…. – Чуть ли не на распев повторяла Джейн заученную фразу.

- Чёткие. Чёткие фотографии. – Напомнил Чарли. - Ты забыла подчеркнуть качественность снимков.

- Уникально чёткие фотографии с места…

- Нет, нет, не так! Уникальные снимки отличного качества. – Вновь поправил Чарли.

- Оуу… Хорошо, «уникальные снимки отличного качества». – Послушно повторила Джейн и была вознаграждена небольшим бутербродом.

- А ефли он не пофефит? – с набитым ртом поинтересовалась лисичка.

- Тогда пригрози отдать это в БиСи Ньюз или тому же Желтку. Много они не заплатят, но Купер себе потом все локти сгрызет! – Представив себе эту картинку, Чарли хихикнул.

Дожевав бутерброд и облизнув пальцы, Джейн собралась и сосредоточилась, уставившись на трубку мобильного телефона как штангист на рекордный вес.

- Окей… Звоню. – Она вздохнула, нашла нужный номер и приложила трубку к уху.

«Я принесла вам сенсацию, самую настоящую сенсацию с подробностями шумихи в госпи….» - затарторил Чарли, напоминая ей текст. Джейн скорчила сердитую гримаску и замахала на него свободной рукой.

- Миссис Кирквуд, это Джейн Бенсон, соедините меня пожалуйста с мистером Купером. – От волнения Джейн осторожно прикусила губку и насупилась, проследив бурундучиный взгляд, нагло упёршийся в её туго обтянутую майкой грудь.

- Мистер Купер? Это… О… Я… - Позабыв о Чарли, Джейн брезгливо отодвинула трубку от уха и закатила глаза, пережидая поток ругательств.

- …И если вы думаете, что фамилия, которую вы носите, даёт возможность не являться на работу по нескольку дней, то вы сильно заблуждаетесь! – закончил тираду пожилой енот, внезапно сменив тон на почти спокойный. – Где вы, черт побери?

- Я… - разом забыв заготовленную речь, Джейн в панике зажала трубку ладошкой и уставилась на Чарли. Бурундук замахал на неё руками. – Сэр… я…

- Что вы мямлите? Я задал простой вопрос – где вы и чем заняты? Вы вообще помните, что завтра я жду от вас статью о подростковой преступности, в частности о магазинных кражах и махинациях самих владельцев торговых площадок?

- Да сэр… - Джейн хлопнула себя по лбу и едва не застонала с досады – со всеми приключениями этих дней работа совсем вылетела у неё из головы. – Сэр! Послушайте… я… у меня есть сенсация. Нет, не как в прошлый раз. Снимки абсолютно чёткие, да. Это тот случай в госпитале. Нет, сэр! Уверяю вас, всё не так! Это не чушь, сэр… Один момент! Эй! Дайте мне минуту! В офис? Нет, мне бы не… Сэр?

Джейн с негодованием уставилась на трубку, издававшую короткие отрывистые гудки. Выронив аппарат, зарычала, состроив злобную гримаску и с усилием скрючив пальцы – так, словно в её ладонях была кукла вуду на главного редактора и она яростно и злобно комкала и рвала её со всей силой и злостью, на которые была способна.

Чарли хихикнул и подняв телефон, выключил гудки.

- Как же он бесит. – Выдохнула она через несколько секунд. – Требует, чтобы мы явились в офис или оба уволены.

- Ну так явись. – Уточнил Чарли. – И вообще про меня там речи не было.

- Полагаю, твоё отсутствие он тоже заметил. – Ехидно предположила Джейн.

- Оуу… это все ты со своими дурацкими авантюрами! – Бурундучиный палец обвиняюще ткнул в направлении выреза её майки и Чарли вновь на какой-то момент «завис», словно впав в гипнотический транс.

- А я думала тебе нравятся мои …авантюры. – Джейн провокационно потянулась, от чего её грудь обозначилась под майкой ещё соблазнительней. – Ну так что? Едем?

Чарли сглотнул и мрачно отвернулся. Покосился на неё ещё раз и отвернулся решительнее. Даже руки на груди скрестил, демонстрируя всем своим видом предельное пренебрежение к её прелестям.

- Рискни. Вот папочкины дуболомы обрадуются.

- И рискну. А ты пойдёшь со мной. – Категорично изрекла Джейн.

- Вот ещё! – Чарли нахохлился и демонстративно уселся на диване поудобнее.

- Ну Чаааарли… Ты же не бросишь меня в трудной ситуации? – Джейн лучезарно улыбнулась, бурундук рефлекторно скосил глаза в её сторону, но спохватился и тут же вернул себе подчёркнуто непреклонный вид. – Чааарли? Эй?

Джейн хихикнула и на четвереньках подползла к нему поближе, нимало не смущаясь, а то и намеренно демонстрируя максимально выгодный вид за вырезом майки.

Бурундук ещё раз покосился в сторону «сокровищницы» и вздохнул:

- Нет. Даже если ты предложишь мне переспать, мой ответ - нет!

Последнее прозвучало несколько неуверенно и словно бы даже слегка вопросительно.

- Фу какой ты… Бессердечный… - она кокетливо провела коготком по его плечу. – А может, ты просто боишься?

- Может и боюсь. – Бурундук нервно передёрнулся. – Ты хоть представляешь, чего я там наслушался, пока ты с мамочкой ворковала? Твой отец… Это… Это как попасть под асфальтовый каток! Я думал я живым оттуда не выберусь. А этот его мордоворот….

- Вилли? – Джейн недоуменно нахмурилась. – О!... Прости… вот уж не думала, что он примет тебя за одного из ухажёров. Иногда он бывает просто невыносим.

- Не думала? – Маленький оператор возмущённо вскинулся. – Это почему же? Мордой не вышел? Впрочем, мне всё равно как-то не улыбается проверять НАСКОЛЬКО он невыносим.

- Да ладно, что он тебе такого наговорил? Надеюсь, ты не принял всё это за чистую монету?

- Не поверишь – он был чертовски убедителен. – Вспомнив детали разговора, Чарли поморщился и помрачнел окончательно. – Давай не будем об этом.

Джейн вздохнула и уселась рядом, невзначай, или с тщательно продуманным намерением коснувшись его бедром.

- Ну прости. Я с ним поговорю. При случае. – Лисичка подобрала мобилку, бесцельно потыкала меню и, выключив аппарат, уронила руку на колени. – Не грузись. Ничего он тебе не сделает.

Чарли повёл глазами на место соприкосновения их тел и вздохнул.

- Ну поехали. Пожалуйста. Зайдём через чёрный ход, если нас кто и караулит – вряд ли они прям в оцепление всё взяли.

- А если взяли? – Не сдавался коротышка. – Тебе-то они точно ничего не сделают… А вот мне…

- Ой, да кому ты нужен! – Окончательно утратив терпение Джейн пружинисто поднялась и принялась собираться. – Сиди себе. Вот получу премию за сенсацию – а тебе не дам!

- Это почему это? - Взвился Чарли. – Это же мои снимки!

- Потому что твои снимки со дня на день обесценятся, как только плёнку с которой их печатали - продадут кому-то ещё. А ты так и будешь сидеть тут и бояться. – Джейн поправила причёску и через зеркальное отражение показала ему язык. – Бееее!

- Это не честно!

- Тогда поднимай свою мелкую жопку и погнали в редакцию. У тебя пять минут! – Джейн поправила топик и картинно поглядела на висевшие в комнате часы.

Гарольд Бенсон мрачно сидел за своим огромным, похожим на небольшую взлётную полосу столом. Слева, на ближайшем стуле для посетителей сидела жена – моложавая, чуть полноватая лисичка в старомодном облегающем платье под старину.

На столе перед лисом лежала пуговица. Та самая пуговица-хамелеон, утерянная Джейн в последней ссоре.

- Мисс Бенсон… Полагаю, вы ещё не до конца понимаете в какую историю влипли. – Вещала пуговица каким-то смутно знакомым вкрадчивым голосом. – Поверьте, напугать вас я могу куда более эффектными способами.

Родители Джейн мрачно переглянулись.

- Вы и представить себе не можете, во что суете свой любопытный нос. – Зловеще прошипел таинственный некто. – Поверьте, есть вещи, которые лучше не знать.

- Например? – с вызовом произнёс голос Джейн. Настолько чёткий и сочный, словно они слушали не запись, а сама Джейн сидела сейчас рядом.

Бенсон сгрёб пуговицу и запустил запись по новой.

- Это то, о чём я думаю? – мрачно поинтересовалась супруга.

- Да. – Непривычно постаревшим, надтреснутым голосом спустя томительно долгую паузу отозвался Бенсон-старший. Старый лис изо всех сил стиснул пуговицу в кулаке и сдержанно стукнул им об стол. Ещё раз и ещё, словно напряжённо размышляя о глубине проблемы.

- Может быть… рассказать ей? – Неуверенно предложила мать.

- Помнишь свою реакцию, когда ты впервые увидела одного из …этих? Узнала… Узнала, как всё устроено на самом деле? – лис с усилием разжал кулак и, выронив пуговицу на столешницу, нервно побарабанил пальцами.

Супруга пожала плечами:

– Это всё равно лучше, если она докопается до всего сама. И уж точно лучше, чем нулевой отдел.

- Нет. Ей не нужно всё это знать. Просто не нужно. Я дал команду чтобы её нашли. – Помедлив проронил лис. – Её ищет полгорода. И её найдут, где бы она ни была. Это лишь вопрос времени.

- А что потом?

- Не знаю. Потом будет видно. – Бенсон-старший пощекотал пуговице брюшко и ножки-зажимы тотчас попытались цепко ухватить предложенную поверхность. Но в последнюю секунду коготь отдёрнулся и пуговица беспомощно брякнувшись на спинку, засучила ножками-креплениями. - Полагаю, какую-то часть правды нам рассказать придётся. Вопрос лишь – какую?

Тишину кабинета разорвал требовательный, решительный звонок.

Лис покосился на архаичный настольный телефон и, выждав ещё несколько секунд, снял трубку.

- Генри? Здравствуй, старина. Уже? Так быстро? Что ж, с меня причитается. – Лис немного повеселел и кинул быстрый взгляд на супругу. – Хорошо, Барни как раз поджидает её у редакции. Полагаю, она даже не успеет тебя побеспокоить. И… спасибо ещё раз, Генри.

- Нашлась? – взволнованно уточнила мать.

- Да. Едет в редакцию, Купер пригрозил их уволить.

- А если бы она упёрлась и послала бы его? – лиса нервно хрустнула полноватыми пальцами.

- Тогда… поиски могли бы затянуться. – Бенсон-старший оставил живую пуговицу в покое и со вздохом откинулся в своём глубоком кресле, пяток раз отбарабанив пальцами затейливую мелодию.

Супруга закусила губку и выдавила из себя нервную, неуверенную улыбку:

- Пожалуйста, Гарольд… скажи, что всё будет хорошо?

Бенсон старший мрачно скривился и оставив её наивную просьбу без внимания, с неприязнью уставился на пуговицу.

- Чем могу? – Пожилой енот с удивлением уставился на визитёров поверх старомодных полукруглых очков. Глаза его округлились узнаванием. – Джейн? Что за маскарад, как вы…

Он нервно зыркнул на телефон, но усилием воли сдержался.

- Мистер Купер… мы все объясним позже. – Стянув дурацкий парик и очки в пол-лица, Джейн торжествующе выдохнула и извлекла из кармашка стопку снимков.

- Да уж потрудитесь… - Буркнул Купер и вернув на лицо привычное уныло-скучающее выражение, нехотя развернул снимки когтем.

- Это тот парень, который навёл шухер в госпитале. Тот, за кем гонялись КФБшники.

Дабы не травмировать шефа чрезмерно «яркими» кадрами, репортёры благоразумно расположили сверху наиболее приличные кадры, запрятав самое яркое в самый низ стопки. И сейчас, затаив дыхание, с настороженным предвкушением ожидали реакции старика на запечатлённые на снимках ужасы.

Купер перелистнул несколько фотографий и, поджав губы, замер, разглядывая снимок крупным планом. Сглотнул и снял со стопки очередное фото. Икнул и изменился в лице. Торопливо выхватив носовой платок, прижал его ко рту и замер, стараясь не смотреть в сторону фотографий.

- Боже… Вы что, всерьёз могли подумать, что я опубликую эти гадости в нашей газете? Покажу в новостях? – Енот скривился и передёрнулся. – Что бы это ни было, подобные мерзости никогда не попадут в эфир. Продайте это «Желтку» или ещё кому.

- Но, сэр… Это же сенсация! Первые качественные кадры парня, восставшего из мертвых! – Не выдержал Чарли.

Купер вздохнул и сложив руки домиком, внимательно и словно бы укоризненно посмотрел на бурундука поверх очков.

- Если вы так падки до подобных… «сенсаций», - последнее слово енот буквально выплюнул, - почему бы вам, Гольдберг, не сменить работу? Только подумайте, какая замечательная карьера ждала бы вас в «Желтке»!

Чарли натянуто улыбнулся и виновато отвёл взгляд.

- Отлично. Замечательно! – Джейн сгребла стопку снимков и, приводя их в порядок, постучала кромкой стопки о стол. – Не хотите, как хотите! Если «Желток» единственная газета, которой не страшно опубликовать правду… Так тому и быть.

- Не кипятитесь, мисс Бенсон. – Купер примирительно поднял ладони. – Возможно, если вы ограничитесь наименее отвратительным снимком и своевременно закончите эту заметку… я и пущу это в тираж, где-нибудь на последних страницах. Но вы должны…

Что именно хотел потребовать Купер осталось загадкой. Торопливо тюкнув в дверь и не дождавшись даже разрешения войти, в кабинет ввалилась секретарша Купера. Деловито сграбастав пульт, она вывела на один из заполнявших стену экранов какую-то новостную программу.

- Минти? – Купер заломил бровь, скептично наблюдая вычурный логотип конкурирующего канала. – Это настолько срочно?

- О да, сэр. - Минти покосилась на репортёров и деликатно отступила так, чтобы экран видели все. – Вам нужно это увидеть.

На экране мелькнули заключительные кадры рекламы и изображение сменилось видом на студию новостей.

- Итак, уважаемые телезрители, мы продолжаем наш новостной выпуск и впереди шокирующие, по-настоящему душераздирающие кадры ужасной трагедии, разыгравшейся этим утром. – Профессионально бодрый и энергичный голос ведущего совсем непрофессионально дрогнул. – Мы просим увести от экранов детей и не рекомендуем смотреть этот репортаж лицам с чувствительной психикой.

Словно не очень веря написанному на разложенных перед ним бумагах, ведущий вскинул бровь и нервно хмыкнул.

Купер окинул присутствующих настороженным взглядом и заинтересованно уставился в экран.

- Этим утром наши репортёры – Дженни Лавай и Марти Симпсон стали свидетелями ужасной трагедии и беспрецедентного героизма одного из горожан. – Продолжил диктор. - Прибыв к дому Билли и Мэриен Хобрин, наши доблестные репортёры планировали взять у почтенной супружеской четы интервью о нашумевшей не так давно деятельности Билла, скандально известного председателя профсоюза портовых грузчиков. Но вместо этого наши журналисты стали свидетелями ужасающей трагедии.

На экране прошла нарезка кадров вторжения репортёров в скромное жилище, застигнутая врасплох растерявшаяся хозяйка в халате и шлёпанцах, стремительное отступление репортёров в фургончик и преследующая их по пятам мадам Мэриен.

- В этот самый момент и разыгралась трагедия! – Патетически воскликнул ведущий и эффектным жестом предоставил слово очевидцам. – Дженни.

- Спасибо, Вильям. – Изображение из небольшого кадра развернулось в полный экран, вытеснив ведущего. В кадре появилась бойкая беспородная собачка, изображение которой явно было наложено поверх разворачивающихся за её спиной событий. – Все произошло настолько внезапно… Мы все услышали хлопок, словно что-то взорвалось и из окон показалось пламя. Пожар разгорелся так быстро, что буквально за минуту охватил большую часть этажа и значительную часть подъезда.

Камера показала исказившееся лицо Мэриен, затем скакнула к пылающим окнам, сместилась правее, где над подоконником виднелось испуганное, перекошенное страхом лицо девочки. Подчёркивая трагизм момента, изображение замерло на стопкадре.

- Миссис Мэриен предприняла отчаянную попытку спасти дочь, но пламя уже отсекло коридор и лестничную площадку. – С подобающим ситуации надрывом комментировала Дженни.

Изображение ожило и камера показала ринувшуюся в дом толстуху, вновь вернулась к окну с девочкой, взяла крупный план и вновь качнулась к подъездной двери, откуда кашляющий от дыма мужчина, вытаскивал яростно сопротивляющуюся мать обратно.

- Огонь распространялся столь быстро, что спасти несчастного ребёнка не вызвался никто. Никто, кроме… - Дженни сделала не очень умелую драматическую паузу, а камера вновь показала крупный план, отблески огня и снова качнулась, резко уставившись на край крыши соседнего дома.

- Вот он, таинственный герой! – представила Дженни неразборчивый бесформенный силуэт. Странная тень скрылась из виду ещё до того как оператор настроил фокус и Купер скептически хмыкнул.

- Ох уж эти мне дешёвые сенсации. – Енот театрально вздохнул и открыв сигарную коробку извлёк крупный толстенький цилиндрик. Неспешно обрезал кончик, раскурил и с едва сдерживаемым скепсисом уставился в экран.

- К сожалению мы не смогли запечатлеть сам прыжок, все произошло очень быстро, но… вы только оцените расстояние между этими домами! – Дженни махнула на изображение позади себя, где камера взяла общий план, а затем вновь прыгнула к пылающим окнам. Качаясь и подрагивая, кадр отобразил бегущий по крыше силуэт, языки пламени, заметался по лицам стекавшихся зевак, снова перескочил на окна и выхватил крупный план надрывно орущую толстуху-мать и саму Дженни. Нервно и судорожно улыбнувшись в камеру, журналистка грубовато толкнула объектив в сторону. Общий план на лица зевак, все головы разом поворачиваются куда-то в сторону, камера скользит вдоль лиц, пытаясь проследить направление взглядов и, наконец, останавливается на распахнутой подъездной двери.

Несколько томительных секунд не происходит ровным счётом ничего. Затем из густого дымного чада выступает причудливая шатающаяся фигура. Завёрнутый в несколько мокрых одеял ребёнок, вырывающийся из рук шатающейся фигуры и бегущий к рыдающей матери.

- Вот он, таинственный герой, пожертвовавший своей жизнью, чтобы спасти ребёнка! – В экстазе вещает Дженни, как заправский конферансье представляя зрителям медленно и упрямо идущего незнакомца.

Бесформенный балахон падает, стекает с шатающегося безумца как содранная кожа, обнажая страшные пузыри ожогов и коросту подгоревшего мяса. От медленных, механических движений дымящаяся скульптура лопается как склоны вулкана, сочится необычайно алой, практически оранжевой кровью.

Выронив сигару, Купер зажал рот и отвернулся, пережидая рвотные позывы. Джейн и Чарли, уже привычные к жутким зрелищам на снимках, лишь потрясённо переглянулись.

- Перед вами последние секунды жизни настоящего героя! – Пафосно вещала репортёрша, а камера показывала ничком упавшее тело и спешащих к останкам медиков.

Глуповатого вида одинокий зевака, спохватился и наконец-то нашел применение притащенному из дому ведру. Окатив ничком упавшее тело, вода смыла дым и пепел, но никакой реакции упавший не проявил.

- Спасти неизвестного не удалось, он скончался от полученных ран. – Дженни выдержала драматическую паузу и кажется, даже вполне натурально хлюпнула носом. – Он умер, но он навсегда будет жить в наших сердцах.

Уже не сдерживаясь, не то всерьёз, не то от собственного пафоса собачка заморгала и утерла выступившие слезы.

- Спасибо, Дженни. – На экране вновь появился прилизанный студийный ведущий, покосился на бумаги с текстом и печально улыбнулся в камеру. – Этот беспрецедентный подвиг и впрямь достоин высшей награды. Наша редакция проследит за тем, чтобы он не остался незамеченным.

Но история на этом не заканчивается – после перерыва на рекламу вас ждёт удивительное и ещё более таинственное продолжение этой трагичной истории. Канал БиСи Ньюз, с вами был Вильям Грецки, не переключайте канал!

В комнате повисло молчание.

Присутствующие уставились на Купера, а енот, в свою очередь – на компанию. Пожевав губами и выдержав томительную паузу, он вздохнул и, словно сбросив наваждение, яростно хлопнул ладонью об стол.

- Вот почему, почему мы не делаем таких репортажей? Почему эти придурки оказались на месте раньше нас?

Он нашарил выпавшую сигару и нервно пощелкав настольной зажигалкой, яростно затянулся.

– Наройте мне все об этом парне. Всю подноготную - где родился, на кого учился, чем прославился, что ел, с кем спал. Найдите его родственников, безутешную мать, отца, что угодно. Покажем этим ублюдкам, что на одном везении далеко не выедешь! Первый кто принесёт что-нибудь вкусное получит… получит… Черт, да я осыплю вас счастьем!

Дженни и Чарли уныло переглянулись и синхронно вздохнув, вышли.

Енот проводил их задумчивым взглядом и посмотрел на секретаршу.

- Минти, объяви задачу всем топам. – Он раздражённо потёр переносицу и кивнул в сторону экрана. – Достань мне это все в записи и двойной кофе, пожалуйста.

Оставшись один, Купер мрачно уставился в экран, где всё ещё шла реклама. Спохватился и сграбастав телефонную трубку, торопливо накрутил нужный номер.

- Да, это снова я. Выдай пистон своим балбесам. Они приходили как ни в чем ни бывало. Только что. Да, дурацкий маскарад – парик и уродские очки в пол-лица. Да, с ней.

***

Рулетка встретила его привычным спёртым запахом подземелий, разносортного курева и готовящейся еды. По-свойски кивая знакомым официанткам и помахав рукой нескольким знакомым уркам, Тимка сбежал в зал по короткой поскрипывающей лестнице и направился к стойке. Издалека заприметивший его Медведь, не выказывая особых эмоций, установил напротив свободного места чистый стакан и потянулся под стойку за бутылкой.

Огромный бармен всегда выглядел так, словно ничто из происходившего вокруг его не удивляло, не радовало… вообще не вызывало никаких эмоций. Неделю не виделись, а вёл он себя так, словно вчера лишь и расстались. Любой другой запросто решил бы, что Медведь не очень-то рад его видеть, но Тимка давно привык к нюансам поведения бармена и по мере приближения к припасённому для него месту, улыбался все шире. До тех пор, пока не разглядел что за бутылку извлёк тот из-под стойки.

Молоко. Не виски, не вино, даже не пиво! Молоко!!!

Оскорблённый в лучших чувствах, Тимка замер у стойки, уставившись на стакан с белой жидкостью так, словно его предали, обманули в лучших чувствах.

Окружающие, из тех что заметили разыгравшуюся драму, иронично покосились на кота и захихикали.

Тимка обиженно скривился. Зная Медведя – ни на какой другой напиток до расправы с первым рассчитывать не приходилось. На какой-то момент он почти решил попросту игнорировать молоко, но обострившаяся жажда взяла своё.

Вздохнув, Тимка выхлебал содержимое под непроницаемым взглядом бармена и вскарабкался на высокий табурет.

Настроение было подпорчено. Не то чтобы он не любил молоко или не хотел пить… но ехидные смешки окружающих изрядно портили всё удовольствие.

- Привет. – Не слишком-то приветливо буркнул кот: бойкое настроение было изрядно подпорчено «публичным унижением».

- Привет. – Прогудел Медведь, ответив ему взглядом, с равной вероятностью способном изображать у него диапазон эмоций от «где ты шлялся все это время, я же волновался» до «какого хрена тебе тут надо, мелкий засранец?».

Рука бармена извлекла из недр фартука щепотку ирисок и ссыпала лакомство перед Тимкой. Поставив на стойку притащенную рацию, кот деловито зашуршал фантиком. За ириски он был готов простить громиле даже молоко.

- Ну, рассказывай… где был, чё делал… - Медведь заинтересованно покосился на массивную железяку и как-то словно бы даже насторожился.

- Да так… по-разному. Берложку сменил, мужчиной стал… Ну… вроде как. – Вспомнив сокрушительное падение с вершин дурацкого пьянящего блаженства и тискающего Вейкин зад лиса, кот погрустнел и бесформенной лужей растёкся вдоль стойки.

- Ого, вот это новости. – Не отрывая от рации всё более заинтересованного взгляда, пробубнил Медведь. – Ну и как оно?

- Ничего так… Первое время. – Тимка скривился и вздохнул так глубоко, что под рёбрами кольнуло. – Я к тебе по делу.

- Ну кто бы сомневался. – Медведь ответил не менее глубоким вздохом, от которого Тимку обдало ветерком, а сигарета во рту соседа за барной стойкой сама собой разгорелась тлеющим огоньком, словно тот сделал затяжку. – Деловой весь стал, если и навестишь старика, то всё не просто так.

Стараясь не пялиться на рацию слишком открыто, Медведь отвлёкся на посетителя, ловко придвинув тому бокал и наполнив его из «взрослой» бутылки.

Тимка грустно повертел стакан с остатками молока и был вознаграждён добавкой. Соседи вновь ехидно покосились на его брезгливо и разочарованно сморщившуюся мордочку, но от комментариев воздержались.

Вздохнув, кот опрокинул стакан, не то смирившись с жаждой, не то стремясь побыстрее избавиться от «компрометирующего», вопиюще несолидного напитка.

- А это… откуда? – Медведь кивнул на громоздкий прибор и Тимка, отвлёкшись от грустных мыслей о бабьем коварстве и предательствах, снова вздохнул. – Это… Это нашёл. Собственно, хотел зарядить вот…

- Зачем? – Медведь обслужил ещё одного посетителя и вернулся к нему.

- Ну… чтоб работало. – Тимка пожал плечами и отправил в рот очередную ириску.

Медведь помолчал, то разглядывая его жующую физиономию, то раз от разу переводя задумчивый взгляд на рацию.

- Эмм… А что бы ты сказал, если бы я дал тебе за неё сотню баксов? – Помедлив прогудел великан.

Тимка удивлённо вскинул брови и воззрился на медведя так, словно тот предложил станцевать стриптиз.

- Не продаётся. – Только сейчас заметив и осознав нездоровый интерес бармена к своему самому сокровенному сокровищу, он на всякий случай подгрёб массивную трубку поближе.

- Пятьсот. – Не моргнув глазом, повысил ставки Медведь.

Тимка уставился на приятеля, недоверчиво склонив голову. Прикалывается? Или в нём проснулась внезапная страсть к антикварному барахлу? Предложение было заманчиво, более чем. Настолько, что если бы не голос таинственной незнакомки… Но нет. Сейчас продать железяку… это словно продать ЕЁ. Девушку-живущую-в-трубке. Ну разумеется он понимал, что живёт она ни в какой не в трубке, но…

- Нет. Может позже. – Тимка пощёлкал бесполезными сейчас тумблерами. – Так что, зарядишь?

Медведь вздохнул и протянул лапу. Тимка помедлил, но нехотя вручил своё сокровище в огромную когтистую ладонь. Настолько огромную, что массивный увесистый прибор казался в ней детской игрушкой.

Вздохнув ещё раз, медведь скрылся за тесным и узким для его комплекции дверным проёмом.

Вернувшись через пару минут, бармен обслужил ещё парочку ранних клиентов и вернулся к Тимке.

- Ты… где, все же, ты это нашёл?

- Да там… в одном старинном доме. – Тимка нетерпеливо поморщился и сделал рукой небрежный неопределённый крендель. – А долго заряжаться будет?

- Ну… полчаса, может раньше… - Медведь досадливо поморщился и принялся протирать и без того сияющие бокалы чистым полотенцем. – Тысяча.

- М?

- Тысяча баксов тебя устроит? – Медведь настороженно покосился на кота, Тимка неловко поёрзал на высоком табурете и невольно поёжился.

Если бармен предлагает такие деньжищи… Значит его интерес к этой штуке достаточно высок, чтобы… Чтобы, в случае чего, отнять её силой. И дойди до этого, что он, маленький уличный котёнок, может противопоставить трехсотфунтовой медвежьей туше? А главное - как далеко здоровяк зайдёт в своей попытке заполучить желаемое?

До недавнего времени Медведь в причудливом «уравнении» Тимкиной жизни был величиной непоколебимой и стабильной. Этаким эталонным фактором постоянства, одним из немногих, в ком Тимка не сомневался и кому доверял почти безгранично. И вот сейчас он сидит в метре от старого друга… И ощущает, как это самое почти безграничное доверие даёт мощную такую, широкую трещину.

- Не продаётся. - Упрямо выдохнул Тимка. – На такие деньги ты себе таких десяток накупить можешь.

- Таких – нет. Да и не во мне дело. – Медведь вздохнул ещё раз. – Эта штука… Это очень опасно. И прежде всего – для тебя самого.

- Ну это я уж как-нибудь сам разберусь, окей? – Тимка окончательно насторожился и настроился на проблемы. Всякий раз как ему говорили что-то в стиле «это для твоего же блага», происходящее позже с завидным постоянством вызывало проблемы и разочарования. И вот сейчас – Медведь. Медведь!

- Расскажи мне всё. - Внезапно в совершенно не свойственной ему манере, попросил бармен. – Всё от начала до конца.

Тимка закатил глаза и картинно вздохнул.

- Да нечего тут рассказывать. Залез в какой-то домишко, смотрю – валяется. Подобрал…

Про обнаруженный в рации девчачий голос Тимка на всякий случай смолчал.

- А показать тот дом сможешь? – Медведь опёрся о стойку рядом с ним и навис над Тимкой горой плоти.

- Нет… Не помню уже где это… - Прозвучало не слишком убедительно, но – не тащить же Медведя в их «особняк»?

«Привет ребята, знакомьтесь – это Медведь». Ага.

- Ну-ну… - Медведь разочаровано распрямился и раздражённо накинулся на и без того чистые стаканы.

Тимка распластал руки по столешнице и виновато пристроил на них подбородок. Обижать старого друга никак не хотелось и несмотря на все мрачные мысли он почему-то ощущал себя виноватым.

- Зачем тебе это все? Что в ней такого особенного? – не желая встречаться с ним взглядом, кот уставился на порхающее в мощных лапах полотенце, беспрестанно, до скрипа натирающее бокал.

Медведь молчал.

Наконец, когда Тимка решил было, что ответа так и не дождётся, бармен отложил скрипучий стакан в сторону и опёрся о стойку рядом с ним. Окинув припухшие помятые лица посетителей неожиданно цепким внимательным взглядом, гигант наклонился ближе со столь заговорщицким видом, что кот невольно оживился и подался навстречу в ожидании разгадки.

Медведь в третий раз наполнил его кружку молоком и придвинувшись ещё ближе, едва слышно прошептал:

- Ты мне веришь?

Тимка сфокусировался на медвежьем носе, настороженно покосился на опустевшие табуретки слева и справа и сглотнул:

- Наверное. Ну, то есть да, верю.

Медведь подался ещё на дюйм ближе и Тимка непроизвольно повторил это движение, нетерпеливо ожидая услышать какую-нибудь страшную тайну.

- Я шпион. – Буркнул Медведь. – И мне нужна рация.

Негодующе фыркнув, Тимка разочарованно уставился на приятеля:

- Тьфу на тебя и твои шуточки.

Безвылазно сидящий за стойкой, годами, десятилетиями… Отличный, чёрт побери, мастер разведки. И маскировки. Настолько неуловимый и незаметный, что никому и в голову не пришло ловить этого Неуловимого Джо.

Ход Тимкиных мыслей и всё его разочарование столь явно отобразились на кошачьей физиономии, что Медведь не выдержал и ухмыльнулся.

Наполнив очередной бокал посетителю, бармен вернулся к коту.

- Короче, сколько ты хочешь за эту штуку? Две, три тыщи? – Понизив голос, гигант облокотился о стойку и уставился на кота.

От названных сумм Тимка ощутил неприятный холодок вдоль загривка.

- Я тебе десть раций куплю. Хочешь? На всю твою компанию хватит. Или даже нет… Рации фигня – я тебе мобильник куплю, хочешь? – Медведь придвинулся ближе, выжидательно таращась то в левый, то в правый Тимкин глаз. Оторопев от этого напора, Тимка так подался назад, что едва не свалился с табуретки.

- Не хочу. – Он упрямо нахохлился, мысленно уже прощаясь с приглянувшейся Медведю вещицей.

«В конце концов… он столько для меня сделал… И если ему так уж нужна эта хреновина… Может и впрямь пришло время сделать хоть что-то для него? Но… Подарить ЕЁ? Нет !!!»

Мелодичный, невиданно приятный голосок таинственной собеседницы до сих пор звчал в ушах словно эхо. До сих пор вспоминался её смех. С момента, когда разрядились батарейки прошло едва ли часа три, а он уже скучал. Безумно, непередаваемо дико скучал по этому её голосу.

Тимка упрямо мотнул головой и почти злобно уставился на Медведя.

- Моё!

Огромный бармен гулко вздохнул:

- Чёрт с тобой. Не говори потом, что я не предупреждал.

До последней секунды боясь поверить, что все разрешится столь просто и безболезненно, Тимка с нарастающим удивлением и подозрением проводил широкую медвежью спину настороженным взглядом.

Вернувшись, гигант громыхнул о стойку знакомым металлическим корпусом и Тимка тут же потянулся к тумблеру, проверить оживёт ли динамик.

Лопатообразная медвежья лапа с внезапной резвостью легла поверх рации, прищемив заодно и Тимкину ладошку.

Мгновенно покрывшись испариной, кот уставился на него.

- Не здесь. Никогда не включай это здесь. И вообще лучше не включай. – Медведь грустно поморщился и разжал пальцы.

Не спуская с него настороженного взгляда, Тимка торопливо сгрёб рацию и сполз с табурета. Попятился, развернулся и припустил прочь во все лопатки.

Отбежав от входа в «Рулетку», он все же не удержался и щёлкнул тумблером. Секунду ничего не происходило, но прежде чем накатила паника, индикатор-таки мигнул и загорелся ровным зелёным светом. Сердце застучало быстрее.

- Эй? Ты ещё там? – Тимка поднёс трубку к уху и настороженно прислушался.

Тишина и едва слышный шорох помех.

Он проверил настройки – верньеры по прежнему образовывали сердитую рожицу. Кот нахмурился, непроизвольно повторив «смайлик» на панели управления и позвал обладательницу приятного голоса ещё раз.

- Чё орёшь? Ходят тут всякие… - Пробурчала валявшаяся неподалёку куча тряпья.

Испуганно оглянувшись на бездомного, Тимка шарахнулся прочь.

Изрывшие Помойку катакомбы часто служили пристанищем для всевозможного сброда. Порой здесь шмыгали даже крысы, ничуть не смущаясь и без опаски показывавшиеся на глаза местным обитателям прямо средь бела дня. Ну то есть, если точнее, средь всегда одинакового, круглосуточного полумрака от нечастых тусклых лампочек.

Выбравшись на поверхность из-под небрежно брошенной на землю створки гаражных ворот, Тимка огляделся, и убедившись, что его персона не привлекла ненужного внимания, шмыгнул прочь.

Добытая недавно наличность кончилась и сегодня предстояло ещё немного «порыбачить». А для этого требовалось куда-то на время пристроить драгоценную рацию.

Конечно, разумней всего было бы оставить её под надёжным присмотром Медведя… но искушать судьбу Тимка не рискнул. А ну как его единственная ниточка с таинственной собеседницей внезапно «потеряется»? Нет уж, лучше припрятать в надёжном месте!

Присмотрев меж контейнеров достаточно узкую щель, протиснулся внутрь. Со стороны подобный визит в меж-контейнерное пространство в этих краях делом обычным – подумаешь, забежал по нужде, большой или малой. Мало ли какие дела могут быть у мальчишки в подобных укромных местечках?

Убедившись, что следом за ним никто не сунулся, кот выгреб под ближайшим контейнером ямку, упрятал туда рацию и, накрыв сверху подвернувшимся куском картона, присыпал мусором.

Риск, что его тайник обнаружит кто-нибудь не в меру любопытный, конечно был довольно высок, но узость присмотренной щели заведомо отсекала подавляющее количество взрослых обитателей помойки. Ну а мелкие… Никого из мелюзги поблизости вроде не крутилось и на Тимку не пялилось.

Да и мало ли за какой надобностью он сюда лез? Может нужду справить… Подумав, Тимка усилил маскировку соответствующим процессом, обмочив дальний угол одного из контейнеров. Сочтя миссию выполненной, выбрался через противоположный край контейнерного ряда, отряхнулся и нырнул в поток покупателей.

На душе было слегка неспокойно. Нет-нет, да и нападали воспоминания о той безумной ночи наедине с кошкой, о дурацком окрылении и практически счастье, столь внезапно и больно сменившемся жестоким, болезненным разочарованием. Зачем? Почему? Наверное, он легко бы смирился с обломом и пережил всё куда проще, скажи она в чём причина. Но вот так… Просто так – вдруг, без каких-либо разговоров и пояснений… Что с ним не так? Каждую свободную минуту, всё время, которое он оставался наедине со своими мыслями Тимка тратил на эти мучительные, раздражающие своей бессмысленностью рассуждения. Строил тысячи теорий и предположений, находил самые невероятные и причудливые объяснения, любое из которых не выглядело достаточно удовлетворительным, чтобы просто забыть все. Забыть и забить. Выдрать эту проклятую занозу, засевшую где-то под рёбрами и нет-нет да и покалывающую где-то под сердцем. Просто смириться. Просто перестать думать об этом. Увы – не выходило.

И он, сонный, уставший и всё ещё голодный, бродил в толпе, не в силах избавиться от этих навязчивых мыслей и рисуемых воображением бесстыдных картинок.

Встряхнув головой, Тимка добросовестно попытался сосредоточиться на «работе».

Вот потенциальный лох. Бумажник оттягивает правый карман, штаны-бананы достаточно просторны, чтоб улучить момент и извлечь кошель, когда будущий терпила склонится над товаром. А вот ещё один – в тесных джинсах и с бумажником, небрежно засунутом в задний карман. Незаметно извлечь весь бумажник здесь не получится, но Тимке-то сам по себе бумажник и не нужен… а содержимое его и так вполне себе торчит из складок призывным краешком.

Улучив момент, Тимка ухватил купюру кончиками коготков и заслоняя собой карман, аккуратно извлёк сотку на пару дюймов, где уже мог подхватить ее и подушечками.

Следующей жертвой стала пышнотелая шумная зайчиха, увлечённо, до хрипоты спорившая с осликом-лоточником. Продавец упорно пытался всучить ей лосины подходящего размера, но тётка требовала размера на два меньше. Опрометчиво установив полуоткрытую сумочку на край прилавка, она переругивалась с торговцем, рассерженно примеряя поданные им штаны.

Дождавшись наплыва толпы, вертевшийся рядом Тимка налетел на неё и рассыпавшись в извинениях, осторожно протиснулся меж тёткиным пузом и прилавком, не забыв попутно облегчить объёмистую сумочку на длинный, похожий на пенал женский кошелёк.

Тут-то всё и случилось.

Не то кошель оказался непривычно длинным и громоздким, не то с недосыпу и усталости, а может и от мрачных мыслей о коварстве женского пола, но Тимкина лапка дрогнула. И кошель - тяжелый, туго набитый наличкой - его законно добытый кошель неловко плюхнулся на чью-то ногу. Обомлевший Тимка замешкался, а ойкнувший прохожий испуганно уставился себе под ноги.

Наверное ещё не поздно было дать деру или выкрутиться из ситуации иным способом – например, самому подняв кошелёк, сунуть его лоху. Вот, мол, дяденька, у вас упало… Но Тимка замешкался.

Замер, застыл самым глупым образом, сквозь странный ватный ступор, глядя как растерянность и непонимание на лице прохожего сменяется пониманием, как наливается злобой взгляд.

- Вооор! Я вора поймал! Граждане, чей кошелек?! – заорал доброхот, ухватив рукой Тимкину майку, а ногой прижимая к полу предательский кошель.

Где-то там, в нескольких шагах за мгновенно взмокшей Тимкиной спиной раненым мастодонтом взревела жирная зайчиха:

- Ой, батюшки! Что ж это делается! Обокрали! Ограбили средь бела дня! Оййй!

Десятки, сотни лиц, предвкушая расправу, развернулись к ним.

- Ах ты паршивец, ах ты голодранец! – Зайчиха от души приложила обидчика по голове, но ненароком зацепила и «дружинника». Ощутив, как на мгновение ослабла его хватка, воришка отчаянно рванулся. Затрещавшая майка высвободилась. Ликуя по поводу столь быстрого избавления от плена, Тимка рванулся к спасительной толпе, но выметнувшаяся навстречу нога остановила его на всей скорости. Массивный ботинок на толстой подошве ударил в плечо, Тимку занесло и он, неловко потеряв равновесие, рухнул под ноги зевак.

- Бей гада! – выкрикнул чей-то истеричный фальцет и на Тимку посыпались пинки и зуботычины.

- Ой, больно! Дяденьки, не надо! Не надо, пожалуйста! Я больше не буду! – профессионально жалостливо завопил кот, но то ли вышло недостаточно натурально, то ли эти вопли лишь раззадорили озверевшую толпу… Как бы там ни было, град обрушившихся на него ударов лишь усилился. На его счастье, желающих наподдать воришке было столь много, что от усердия и спешки они скорее мешали друг дружке, чем попадали по извивающемуся в пыли кошачьему тельцу.

- А ну-ка прекратить! Кому сказано! – Рявкнули где-то рядом и удары как по волшебству прекратились.

- Вот, господин охранник… Карманник-с. – Избитого Тимку грубо вздёрнули на ноги и встряхнули едва не порвав майку окончательно. Окружающие наперебой загалдели, обвиняя избитого воришку во всех смертных грехах и поминутно встряхивая его расслабленную тушку.

Расслабленно свисая в чьих-то руках Тимка старательно изображал обморок и капал кровью из разбитого носа. Не то чтобы ему досталось всерьёз, бывало и похуже, но кое-где чей-то тяжёлый сапог всё же прилично намял ему кости и содрал кожу.

- Пострадавшие за мной, остальные – ррразойдись! – на военный манер скомандовал охранник.

Тимку передали с рук на руки, подхватили под оба локтя и куда-то понесли.

Старательно не открывая глаз, он терпеливо перенёс «поездку», послушно пересчитал безвольно болтающимися пятками десятка три ступенек и решился открыть глаз лишь ощутив себя в закрытом, надёжно упрятанном от посторонних глаз помещении.

- Пьяный чтоль? – усадив Тимку на неудобный деревянный стул, охранник-волк вполне дружелюбно смерил его взглядом. – Стефан, успокой тётку.

Стоявший позади Тимкиного стула вздохнул и вышел туда, откуда доносились голоса ещё одного охранника и истеричный визгливый голос зайчихи.

Тимка вздохнул и, стараясь не морщиться, переменил позу так, чтоб кровь из разбитого носа капала на пол а не за ворот майки.

Охранник хмыкнул и молча кинул ему какую-то тряпку. Кажется – чью-то разорванную футболку.

– Старею. – Тимка шмыгнул разбитым носом и скривился.

Плечистый, накачанный волк хохотнул и хлопнул себя по коленке.

- Большой улов-то?

- Не считал. – Тимка потянулся было в карман, но в последний момент не решился хватать купюры измазанными в крови пальцами. – Воды польёшь?

Волк нехотя поднялся с облюбованного кресла, нашарил на поясе ключ и отпер заднюю дверцу.

Спустившись по ту сторону караулки, они остановились в некоем подобии внутреннего дворика, образованного хаотичным нагромождением контейнеров, один из которых играл роль коридора – передняя и задняя стенки у него отсутствовали. К стенке соседнего контейнера был приделан крюк, с которого свисал пожарный брандспойт и пара вёдер. Чуть ниже в земле лежало нечто играющее роль водостока – ржавая узорчатая решётка, прикрывавшая бездонный провал куда-то вниз.

Охранник крутнул массивный вентиль, в шланге зашкворчало и полилась тонкая, вялая струя. Наспех ополоснув руки, Тимка выгреб из карманов пару комков купюр, сгрузил их на одну из ступенек, после чего бегом вернулся обратно.

Неразговорчивый охранник кивком направил его чуть в сторону и, зажав отверстие пальцем, превратил вялую струю в тугой упругий веер. Пару раз обдав попискивающего мальчишку холодной водой, волк закрыл вентиль и подвесил шланг обратно.

Фырча и дрожа от хода, Тимка стянул майку и кое-как отжал. Отбитый зад и помятые ребра побаливали, но своевременное избавление и обильная добыча – пусть и без последнего, самого лакомого кусочка держали его настроение на вполне бодром уровне. Не ухудшило его и то, что возвращающийся в караулку волк деловито извлёк из денежной кучки одну купюру и продемонстрировав её Тимке, отправил к себе в карман.

- Химере долю не забросишь? – Обтёршись собственной футболкой и отжав её ещё раз, с надеждой поинтересовался Тимка.

- Э, нет. Это уж ты сам давай. – Отмахнулся охранник и скрылся за дверью.

По ту сторону потайного дворика разносился визгливый голос зайчихи:

- Да я в глаза его хочу посмотреть, понимаете? В зенки его бесстыжие!

- Не положено. Да и нет его уже там, отвели в полицию! – бубнил второй охранник.

- Ага, как же… Знаю я вашу полицию! – разорялась зайчиха.

Вздохнув, Тимка как мог отжал и шорты, аккуратно разделил деньги на две кучки и замер, не решаясь упрятать их в мокрые карманы. Сплюнув, он подобрал валявшийся неподалёку рваный целлофановый пакет, разорвал пополам и запаковал добычу в подобие капсул.

Побродив по лабиринту скрытого от посторонних мирка, Тимка выбрался к торговым рядам, отыскал одного из знакомых сборщиков.

Увлечённый звучавшей в наушниках музыкой, барсук покивал ему, небрежно принял деньги и попрощался вялым небрежным жестом. Всем своим видом барсук словно бы демонстрировал полное отсутствие интереса к тому, кто и какую сумму сдал. На секунду у Тимки даже мелькнуло сожаление, что отдав честную половину ни разу даже не попробовал зажилить не то что сотку, но даже полтинник. А вдруг бы никто и не заметил? Испуганно отогнав эту мысль, побитый кот, побрёл к оставленной в тайнике рации.

Протиснувшись в тесную щель, он ощупал ноющие ребра и с кряхтением наклонившись, извлёк из под груды мусора металлическую трубку. Нетерпеливо щёлкнул тумблером и вполголоса окликнул Мэй.

Тишина.

Помрачнев, Тимка вырубил рацию, врубил снова, прислушался…

- Мэй?

Разочарованно и сердито вырубив тумблер питания, он обернул трубку куском размокшей обёрточной бумаги и протиснулся наружу. К припекающему летнему солнышку подкрадывались насупленные тучи, а в воздухе пахло свежестью.

Накупив всевозможных лакомств, Тимка уложил рацию в один из пакетов, забросил ношу на загривок и, согнувшись под её тяжестью, захромал восвояси.

То и дело останавливаясь передохнуть, он раз за разом извлекал рацию, включал, прислушивался к бархатистому едва слышному шипению эфира и брёл дальше.

По мере приближения к логову ощущение всеобщей покинутости и никому не нужности возвращалось. Словно лишь приблизившись к месту величайшего своего унижения он заново переживал то дикое, ни на что не похожее ощущение от созерцания того как деловито и по-хозяйски Рик лапает кошкин зад. Как та отвечает на его поцелуй, как замирает в его объятьях, разом позабыв о том, кому было так хорошо и уютно с ней этим утром. Позабыв, небрежно вычеркнув из поля зрения как только появился кто-то посильнее и мускулистей. Рона, Вейка… и даже Мэй… Всем, решительно всем вокруг наплевать на него. О, нет, они конечно скреблись на его чердак, бубнили под дверью какую-то бредятину… Требовали откликнуться и поговорить… Но всё это было не то и не так. И никто из них не проявил достаточно решительности. Никто не ударил в дверь посильнее, не поговорил с ним подольше. Всё словно для галочки, словно какой-то дурацкий ритуал, обязанность.

Холодность. Независимость и сарказм, ехидство и цинизм. Вот как нужно, вот как единственно правильно. Все пользуются всеми. Паразитируют. И это нормально, это правильно. А все остальное чушь, бред. Жалкие наивные иллюзии, придуманные для того чтобы приукрасить неприглядность взаимного паразитирования. Жалкие тупые игры.

В очередной раз проверив рацию, он хмуро уставился на показавшийся за пустырём дом.

Вспомнив об опасном соседе, тревожно огляделся вокруг, в любой момент ожидая увидеть несущуюся к нему полосатую фигуру.

Бррр… Угораздит же. Сменить бы пристанище, от греха подальше, да слишком уж устал и измотан событиями последних дней. И не совсем удачной охотой сегодня.

Накупленных продуктов, если не делиться с дармоедами, вполне хватило бы ему на целую неделю. Ну а если… если чуточку поделиться – нет, не со всеми – отнюдь! Если чуточку поделиться то все равно на пару дней вполне достаточно.

С трудом протиснув набитые пакеты сквозь узкие прутья решётки, кот с шумом и треском вломился в кусты. Из окон второго этажа тотчас показались встревоженные физиономии рыси и белок.

- Тим вернулся! – Радостно возвестил Джейк в оба горла и белки поспешили вниз.

А он стоял и тоскливо таращился на Ронку. Таращился так, словно был сейчас где-то далеко-далеко, в какой-то безумно грустной стране, насквозь пропитанной отчаяньем и безысходностью. Ах, если бы он только мог! Если бы мог найти нужные слова, произнести их вслух, объяснить, показать… выплеснуть эту внезапную звенящую тоску и безысходность. Позволить ей увидеть всю горечь и боль мутным гнилостным омутом бурлящие в нём где-то в районе пупа.

Может быть это что-то изменило бы? Может быть… может быть она поняла? Может ну ее, шалаву-кошку, пусть себе трахается с паршивцем Риком – того же поля ягода? Может Ронка… милая добрая, заботливая Ронка – именно та, с которой на миг испытанное с кошкой будет стократ сильнее, ярче и чище?

Разделённые этажом они молча смотрели друг на дружку, ловя на лицах друг дружки странные, почти незаметные оттенки эмоций.

А потом из подъезда в припрыжку выскочил Джейк… Оба Джейка. Закружились, засуетились вокруг, заглядывая в тяжёлые сумки, без конца осыпая его вопросами, смысл которых от него ускользал.

Разорвав затянувшийся ступор, Тимка моргнул и отвернулся.

- Осторожней. – Он передал им одну из сумок и бельчата, ухватив каждый по лямке, вдвоём поволокли добычу наверх.

Тимка захромал следом.

Зажилить продукты в тот вечер ему так и не удалось. Одно дело напредставлять себе всеобщее унижение и вымаливание прощения, собственную воображаемую непреклонность и всё такое… И совсем иное внезапно заорать «не тронь, моё!» в лицо кому-то… Остановить разграбление «каравана» бельчатами и деловитой Ронкой, нахамить пусть даже и этой наглой рыжей морде, как ни в чём не бывало притопавшей из своей дальней комнаты и стянувшей пакет с пряниками вместе с одной из трёх бутылей газировки.

Тимка открыл было рот пытаясь выразить свой протест, но осёкся под странным, словно бы сочувствующим взглядом рыси.

- Ты что, подрался? – Только сейчас разглядев его испачканную и надорванную майку, Рона окинула незадачливого добытчика взглядом, от которого Тимка моментально забыл большую часть накопленных обид и злобных мыслей, намерение лишить всех своей благодати и немедленно набить Рику морду.

- Ну… типа тово. – Шумно шмыгнув носом, Тимка смущённо потупился.

Они стояли в паре шагов друг от дружки, словно разделённые невидимой непреодолимой стеной отчуждения.

Боже… когда… когда она появилась? Когда возникло это странное, сковывающее чувство неловкости, чуждости?

Собравшись с силами, Тимка оторвал взгляд от пола, уставился ей на коленки, выше… ещё выше. Поспешно миновал грудь и отважился взглянуть в глаза.

Жалкий, упрямо теплящийся смутными надеждами и мечтами, он стоял перед ней, в панике ощущая, как на глаза наворачиваются крупные, неудержимые слезы. Слезы от жгучего, жаркого раскаянья, от ощущения неправильности и гнусности некоторых своих мыслишек, от отвращения к себе и своим мелочным, омерзительным порывам.

Виновато шмыгнув носом, Тимка отчаянно зажмурился, а она подошла и обняла его так крепко, что помятые рёбра нещадно прострелила боль.

***

Чернильно-дымчатые щупальца змеились по коридору, лениво вываливались в окна, тянулись в подвал и перекатывались вокруг, раскидываясь далеко за ограду особнячка. Десять? Двадцать футов?

Раньше тьма едва доставала до проходившей у дома тропинки. Тропинки, по которой раз в день пробегало столь много разных и …вкусных светляков. Теперь щупальца легко перехлёстывали дальше, накрывая значительный участок и даже почти дотягиваясь до возвышавшегося рядом дома.

Тьма потянулась до предела истончив дымящиеся нити, расслабилась, опала. Мысленно заворчав, стянулась в густое, заполнившее весь двор переплетение, оставив на тропе лишь пару сторожевых щупалец.

Жизнь. Это глупое, нелепое существование, за которое так цепляются инстинкты светляков. Жизнь, состоящая из хрупкого, невероятно шаткого баланса множества мельчайших созданий, бурлящей слизи и химических реакций, нескольких типов телесной жидкости и непрерывной, беспрестанной переработки живой материи. Не важно – растительной или животной. Непрерывное, невидимое глазу бесконечное поглощение чужой энергии, чужой плоти, чтобы питать свою. Отвратительное, тошнотворное и невыносимо мерзкое в самой своей сути брожение.

Все это плоть. Просто жалкая плоть, отвратительная в своей животности, но такая необходимая для поддержания разума. Сознания, мыслей, личности.

Этакий маячок, якорь, удерживающий то, что делает личностью в материальном мире.

Жалкая омерзительная, беспомощная плоть, без которой не было бы ничего. Ни ярких сияющих светляков, ни клубящейся среди них тьмы.

Сколько стоит эта жизнь? В чём измерить ценность акта творения или хотя бы… спасения?

В калориях или джоулях, потраченных абстрактным благодетелем на процесс продления этой самой жизни? Но не слишком ли мало это незначительное вливание энергии в сравнении с годами, десятилетиями спасённой жизни?

Быть может справедливой ценой было бы посвятить всю эту спасённую жизнь служению своему спасителю? Но не обесценивает ли это спасение? Не снижает ли стоимость такой жизни для её собственного владельца?

Тьма раздражённо колыхнулась, не силах найти очевидного, логически обоснованного решения. Тьма не любила тупики. Не выносила неопределённости и неясности, не принимала, не желала принимать собственное вульгарно животное происхождение, но деться от него никуда не могла.

Не помогало даже традиционное успокаивающее разглядывание причудливых переплетений светляковых мыслей и ещё более причудливые связующих их узоры.

***

Одна в большом городе. Никому не нужная, преследуемая по пятам кучей странных незнакомцев. Она ничего не сделала им, никого не обидела первой. Но они всё равно гнались и преследовали.

Что им всем надо, зачем, почему?

Диана бесцельно брела по улицам Бричпорта, разглядывала похожих. Глазела на пёстрые вывески, разглядывала пестрые витрины магазинов и магазинчиков, надолго зависла у витрины кондитерской лавки. Просто стояла и глазела на пирожные и тортики, тщетно пытаясь припомнить каково это все на ВКУС.

Торт. Огромный, затейливо украшеный ягодами и кремовыми завитушками, обсыпаный пудрой и молотыми орешками.

Когда-то эти штуки казались ей верхом блаженства, одной из основополагающих радостей мира. Ими наслаждались по праздникам, иногда в них втыкали свечи, задували их в одиночку или всей семьёй, после чего вкушали это красивое, недоступное ей теперь лакомство.

О, она конечно вполне могла запихнуть себе в рот любой тип пищи, могла даже изобразить, что жуёт и проглатывает, но уже не могла ощутить ВКУС. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ей будет так не хватать этого?

Волчица оторвала глаза от особенно красивого тортика и встретилась взглядом с кондитером. Грузный пузатый бык недоумённо нахмурился. Виновато улыбнувшись, Диана поспешила убраться.

Погружённая в свои мысли, она брела по улице. Шла и никого не трогала, но неприятности, казалось, сами безошибочно липли к ней как снежный ком.

Где-то неподалёку взвыла сирена. Усилием воли заставив себя не оглядываться, Диана ускорила шаг и свернула на второстепенную улицу. Сирена приближалась. Диана свернула ещё раз, но сирена не отставала.

Волчицва перешла на бег и рванула в ближайший переулок.

«Хлоп!»

Выскочивший навстречу здоровяк с разбегу врезался в неё всей своей массой. Едва не кувыркнувшись через голову, отлетел обратно, выронив по пути какую-то железку и прижатый к боку бумажный пакет.

След-прогноз подсветил выпавший предмет желтым квадратиком, а тактический процессор мгновенно выдал из базы трех-мерную вращающуюся картинку.

«Пистолет. ЦэЗэт, калибр пять и шесть, удлинённый магазин на пятнадцать зарядов, возможность ведения автоматического огня…» Диана взглянула на порвавшийся от падения пакет. Из рваной раны бумажной сумки на грязный асфальт просыпались посверкивающие серьги, кулоны и браслеты.

Грабители. Настоящие. Как в полицейских шоу и телесериалах. Даже чулок на голове.

Растерявшись, Диана замерла где стояла, лихорадочно осмысливая случившееся.

Автопилот не сработал. Почему?

Неужели профессор и впрямь отключил все эти штуки? Её тело – теперь полностью, безраздельно принадежит ей? Никто и ничто не помешает теперь разбиться, утопиться или прыгнуть в камнедробилку? И тело не восстанет, не взбунтуется, не удержит её от подобных действий?

Волчица выставила перед собой ладонь, плавно пошевелила пальцами, повернула перед глазами. Странно… Совершенно никаких отличий …внутри. В ощущениях. Никакого особого окрыления или опьянения от внезапной свободы. Ничего такого…

Тем временем хрипя и кашляя, отлетевший от столкновения с ней кот, затряс головой и стянув с головы чулок ошарашенно вытаращился на неё.

- С дороги, сука! – пинком распахнув дверь, следом за первым выскочил кабан. Случившегося только что столкновения он явно не видел и, похоже, вознамерился повторить подвиг павшего товарища. – Уууубью!

Набирая скорость, кабан понёсся к ней.

- Бигл, НЕТ! – валявшийся на асфальте грабитель выставил ему вслед растопыренную пятерню, но бегун уже не слышал и не замечал ничего.

Хрипя и сопя он нёсся к ней, заполнив собой весь узенький переулок от стенки до стенки.

Испуганно сжавшись, Диана присела и отставив ногу для лучшей устойчивости выставила вперёд плечо.

Столкновение оказалось не столь пугающим, как она ожидала – сила удара сдвинула её на целый фут подобно большой чугунной статуе. Кабану повезло меньше – хрипя и кашляя незадачливый грабитель отлетел обратно, заливая асфальт кровью. Разбитый сломанный нос, пара сломанных рёбер, обширные трещины и кровоизлияния, выбитый плечевой сустав и несколько сломаных пальцев. Но самое страшное - болевой шок и, кажется, остановка сердца.

Позади хлопнула дверца. Испуганная волчица едва успела укрыться за мусорным баком, как третий грабитель, исполнявший роль водителя, несколько раз выпалил в её укрытие из дробовика. Разделявшие их баки, получив заряд дроби с грохотом и звоном запрыгали вокруг.

Не дожидаясь продолжения стрельбы, Диана подхватила слетевшую круглую крышку и, закрутив ее с разворота, швырнула в стрелка на манер огромной летающей «фрисби».

Удар и последовавший вопль подтвердили попадание и она, не оглядываясь назад, метнулась к умирающему. Кабан таращил глаза и пускал кровавые пузыри разбитым пятачком.

Прижав голову задыхающегося, свободной рукой Диана рванула на нём рубашку. След-прогноз услужливо нарисовал поверх шкуры примерное положение сердца и допонил его перекрывающим изображением пятерни.

Торопливо прижав ладошку к кабаньей шкуре, она впилась в нее острыми когтями-контакторами.

Удар!

Сорвавшийся разряд заставил конечности кабана конвульсивно забиться. Выпучив глаза грабитель издал дурацкий вибрирующий вопль.

От вспотевшей шевелюры повалил пар, запахло палёным.

Выпустив обмякшего страдальца, Диана крутнулась вокруг, на миг задержала взгляд на выпученных глазах первого грабителя, обернулась на подлетевшую к тротуару полицейскую машину и в пару прыжков достигнув тупиковой стенки мощным, неестественно лёгким усилием подбросила себя до её верхнего края. Оглянувшись на высоте второго этажа, волчица скрылась из виду.

Изумлённые полицейские - медведь и кошка – оторопело таращились ей вслед.

Переглянувшись, копы вновь покосились на тупик и снова друг на друга.

- Я ничего не видел. – Отчего-то виноватым тоном предупредил Руперт.

- Ну я, типа, тоже… - Мэри ещё раз покосилась на напарника и на ходу извлекая пистолет, поспешила к грабителям.

***

- Сухогруз «Посейдон», SCH 607 порт приписки – Хэмпдейл. Груз – преимущественно зерновые культуры и несколько контейнеров от частных заказчиков. Двадцать третьего в шестнадцать ноль пять вышел из Найтфорда, тридцатого четырнадцать двадцать прибыл к нам, отрапортовал солдат.

- Никуда не заходил? – Уточнил Паркер.

- Согласно судовым записям – нет, сэр.

- Сделайте мне распечатку перемещений этого судна за последний… год. – Паркер устало откинулся в кресле, покосился на неразлучный с ним ноутбук.

- Сделаем. – Солдат козырнул и удалился.

Паркер задумчиво побарабанил пальцами по столу и задумчиво посмотрел в окно.

Вчерашний погром в крупнейшем небоскрёбе города, принадлежащем крупнейшей транснациональной корпорации мира невероятным образом остался никем не замеченым. Поверить в это было также трудно, как… как… Не найдя подходящей аналогии, генерал раздражённо ткнул в селектор. – Сью, мне нужна подборка свежих газет.

- Будет сделано, сэр. – Откликнулась помощница.

- И кофе, пожалуйста. – Затянутый в перчатку, генеральский палец повторно ткнул в селектор.

В ожидании заказанного, Паркер ещё раз окинул выключенный ноутбук хмурым взглядом и нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.

После избытка вчерашних приключений, генерал ворочался до рассвета, но заснуть так и не смог. В голову лезли всякие ужасы, раз за разом вспоминался разверзшийся на подземной парковке ад. Оглушительно лязгающие бронированные чудовища, рев их жутких орудий и рассекаемые очередями охранники.

Неужели ни одного свидетеля? Ни одной утечки? Ни грамма, ни слова, ни буквочки? Какие силы могли скрыть подобную бойню? А главное… кто, КТО мог «наехать» на БиСиЭс? На корпорацию, скупавшую правительства мелких стран на корню? На корпорацию, легко и непринуждённо пропихивающую удобные для себя законы через сенат?

Кто. И зачем.

Придурочный бобёр никакой конкретики не выдал, но надавить на него после продемонстрированного шоу, Паркер уже не решился.

- Кофе, сэр. – Вошедшая Сью поставила перед ним чашечку с ароматным напитком. – Газеты будут в течение получаса.

- Спасибо. – Генерал извлёк из стола трубочку для коктейлей, просунул под шлем и погрузил ее свободный конец в чашку.

Вытащив пульт, он включил телевизор, пощёлкал каналы и нашел выпуск новостей.

Ничего. Вакуум. Ну, то есть обычная никому не интересная пурга. Президент посетил, Премьер-минист подчеркнул…. Чертте-кто из черте-где выразил официальный протест по поводу какой-то фигни и прочая никому не нужная и неинтересная пурга.

Он пощёлкал ещё, допил кофе и собрался было переключить канал, как на экране возник дымящийся, местами горящий силуэт.

Паркер недоумённо покосился на логотип телеканала, но тот недвусмысленно свидетельствовал о том, что на экране – не какой-нибудь художественный фильм, а настоящие вполне себе официальные новости.

Отставив чашку, Паркер заинтересованно прибавил звук.

- Перед вами последние секунды жизни настоящего героя! – Пафосно вещала репортёрша, в то время как камера показывала ничком упавшее тело и спешащих к останкам медиков. - Спасти неизвестного не удалось, он умер от полученных ран.

Молодая фигуристая собака не выдержала и совсем непрофессионально шмыгнула носом.

Аккуратно выключив телевизор пультом дистанционки, генерал замер. Старый розовый шрам, пересекавший его правый глаз, задёргался словно обрёл свою, самостоятельную и независимую жизнь. Паркер машинально потянулся к нему пальцами, намереваясь придержать и прекратить эти раздражающие подёргивания, но затянутая в перчатку рука замерла, наткнувшись на шлем.

Медленно, тщательно сдерживая желание ломать и крушить дорогую мебель, он отвёл руку с усилием, достойным атланта. Медленно, до скрипа перчаток, сжал пальцы в кулак. Медленно, старательно сдерживая клокочущую внутри ярость, осторожно потыкал кулаком в стол.

- Газеты, сэр. – Вошедшая Сью аккуратно положила перед ним стопку газет.

Первый же заголовок с ходу цеплял внимание:

«В Бричпорте появился собственный герой».

Ниже располагалось фото вспоротого когтями капота и разбросанные в нелепых позах тела каких-то типов.

«…предотвратил вооруженное похищение председателя профсоюза… бла-бла-бла… скрылся в неизвестном направлении…. Бла-бла-бла».

Паркер по диагонали пробежал статью, задержавшись взглядом на вспоротом чудовищными когтями капоте.

Застарелый шрам вновь ожил и задергался.

«Таинственный незнакомец спас ребёнка из огня», «Переполох в городском госпитале: что сказали очевидцы», «Мэрия выделила средства на установку памятника погибшему герою», «Семья спасенной девочки: как это было».

Раздражающие заголовки мерзких газетёнок словно дразнились, издевались на разные голоса. И со всех страниц на него смотрел он.

ОН, проклятый беглый «феникс»!

От едва сдерживаемого бешенства у генераал мутнело в глазах, а где-то под черепом билась и пульсировала какая-то венка. Пульсировала так, словно грозила вот-вот взорваться, разнести череп как спелую дыню.

- Генерал, сэр. – В кабинет осторожно сунулась Сью. – Боюсь это ещё не всё.

Собачка осторожно вошла и не слишком приближаясь, положила поверх стопки свежую газету.

«…остановила трёх вооружённых грабителей» гласил огромный заголовок над эффектным снимком волчицы, запускающей в бандита крышку мусорного бака.

Когти Паркера, порвав перчатки, вспороли стопку газет поперёк снимка, дошли до столешницы и, снимая толстую кудрявую стружку, прочертили по ней четыре длинные, глубокие бороздки.

***

Мятая пластиковая бутылочка наклонилась, выпустив тоненькую струйку воды.

Влага капнула на потрескавшуюся, обугленную плоть. Потекла, побежала по «расселинам», дробясь на струйки, смывая грязь и сажу, с бульканьем проваливаясь в трещину рта.

- Щё! Щё двай! В рт!

- Г`врл ж – он сдх!

- Зткнсь! Щё двай!

- См двай!

- Отвл! М`я вда, н дам!

Сгрудившиеся вокруг распластанного тела, крысиные силуэты с настороженным, боязливым интересом разглядывали обгоревшую плоть.

Один из пятёрки потянулся, сковырнул с плеча покойника ошмёток не то кровяной коросты, не то подгоревшей плоти и отправил в рот.

- Чт т делшь! – Набросился на него руководивший спасательной операцией Одноглазый. - Не смй!

- Отвли, Клоп!

- Н Клоп! Н Клоп!!! – взъярился Одноглазый. – Ци! ЦиКлп! Мня звут Цклоп!

- Д мн пхрн! – отмахнулся любитель жареного. – Т нм длжн!

- Длжн! Длжн! – поддакнули «соратники», помогавшие тащить похищенный труп.

- Длжн – тдам! – Как мог увереннее рявкнул Одноглазый. – Ждм!

- Кгда? И чм? Гд тв`я нчка? – жадно глядя то на покойника, то на заказчика похищения, подельники придвинулись ближе.

- Кш! Грбли прчь! – Одноглазый врезал по потянувшейся к «шашлыку» руке. – Ждм!

- Клоп, н трп. Н свсем трп! Чго тт ждть? Плти двай ли м мясм взьмм!

Обступившие тело крысы захихикали.

- Д пдавтсь! – Одноглазый выгреб с одного из многочисленных своих карманов горстку монет и швырнул их подельникам.

- М`ё, м`ё! – Позабыв на время о трупе, крысы попадали на четвереньки, разыскивая и шумно деля упавшие на землю монеты.

Одноглазый же осторожно приложился ухом к груди покойника. Для верности пощупал пульс. Ничего.

Он уселся рядом, неприязненно глядя как его последние деньги исчезают по чужим карманам.

- Мло! Щё двай! – поделив подачку, потребовали помощники.

- Пзж! – Одноглазый поморщился.

Больше у него ничего не было. В это сомнительное предприятие он вложил всё. Все свои накопления, все заработки последних недель. Часть из которых ушла на аванс, а часть – покинула его карманы только что.

Без малого два доллара за право хоть на часок побыть боссом. Два доллара, на которые он мог бы безбедно жить почти неделю!

И вот теперь они хотят больше… Намного больше, чем первоначально названная сумма. И не удивительно: окажись на его месте сам Циклоп и будь у него за плечами пара тройка таких же шестёрок – он и сам запросто бы «пересмотрел» условия контракта в одностороннем порядке.

Но шестёрок не было, а обступившие «коллеги» не оставляли шанса даже просто сбежать. Один из крыс выразительно размял шею, другой невзначай нащупал в кармане заточку.

- Щё! – потребовал самый крупный из нанятой шайки и требовательно протянул когтистую ладонь.

Выхода из этой ситуации не было. Ему не сбежать, денег нет… разочарованная шайка охотно выпустит на нём пар, мгновенно припомнив любые раздражающие мелочи, допущенные им за все время их непродолжительного сотрудничества. Надо ли объяснять чем для него всё это закончится?

Оставалось одно – блеф и максимальная, запредельная самоуверенность. Последняя ставка, последняя, стремительно тающая надежда.

Перерезанное горло Вестник пережил. Но переживёт ли столь основательное прожаривание?

Короткое, отчаянное шоу с игрой в опытного и опасного крутыша, возможно и отсрочит расправу, но однозначно усугубит её куда сильнее, чем униженные мольбы и предложения отработать, накопить, отдать – пусть даже с чудовищными, невыносимыми процентами. Пусть даже с процентами большими, чем он в силах оплатить.

Нет. Нет, нет, нет….

Он слишком долго был никем. Слишком ничтожным, слишком жалким. Слякотью, слизью на дне раз и навсегда проложенной кем-то колеи. Никому не нужный, безвестный кусочек мяса, рождённый кем-то для этого мучительного, унизительного существования. Существования без шанса возвыситься, достичь чего-то большего. И вот сейчас, словно сама судьба дарит ему чудесный шанс… Проверяет – достоин ли он этого шанса? Не сдрейфит ли? Не поползёт ли обратно в свою колею, дрожа от страха и униженно поскуливая?

Нет. Хочешь быть чем-то большим, чем ничтожество – веди себя как нечто большее. Бойся всю жизнь или сам стань тем, кого боятся!

Внутренне обмирая от страха и паники, Одноглазый грубо и нагло отбил протянутую руку в сторону.

- Зткнсь!

Лицо Циклопа подёргивалось и кривилось, он в любой момент ожидал их броска и боли от впивающихся в плоть лезвий.

Обмирая от страха, стремясь лишь скрыть перекосившие лицо судороги, крыс развернулся.

«Что я делаю, боже, что я делаю?!»

Он замер, почти физически ощущая, как ползают по его беззащитной спине их злобные, колкие взгляды.

Вот… Сейчас.

Ещё секунда и под рёбра вонзится заточка.

Или в почку.

Или даже меж позвонков.

А потом они набросятся, накинутся всей кодлой и будут бить, пинать его ногами, пока он не истечёт кровью и не останется в этом чужом холодном подвале изломанной, никому не нужной кучкой плоти.

Но удара всё не было.

Вместо этого вожак шмыгнул носом и медленно, не отрывая от него тяжёлого, недоверчивого взгляда, двинулся вокруг. Остальные, помедлив, последовали его примеру. Разделённые распростёртым меж ними телом, крысы уселись на земляной пол.

Внутренне ликуя от своей маленькой нечаянной победы, Одноглазый вперился в глаза вожака.

Он тут главный. Точка.

Главный. Я.

«Я медленно сдеру с тебя шкуру и набью чучело. Поставлю у камина и буду класть на тебя пятки, греясь у огня».

Почти минуту они играли в гляделки, пока вожак внезапно не сдался. Моргнув первым, он стыдливо отвёл взгляд, изобразил что ему просто скучно, что лежащее на полу тело куда интереснее странного, ершистого нанимателя.

Победа.

Без сомнения это была ещё одна победа.

Маленькая, но очень важная победа.

Осталось лишь обзавестись камином и жилищем, в которое этот камин влезет.

- Т чртв псх. – Словно стремясь сгладить поражение, всё ещё агрессивным тоном высказался бугай. – Зчм тбе этт пкойнк?

- Увдш! – Отрезал Циклоп.

Войдя во вкус, он наклонился к телу и возложил на остывшую грудь костлявые ладони. Показалось? Или тело стало немного теплее?

- Кжтс, н дмает, чт мжт ожвт трп. – Нервно хихикнул один из шестёрок.

- га. Кк в тм флме…. – другой крыс ухмыльнулся и задумался, сосредоточено пытаясь припомнить название. – Кк ж ег…М…

Главарь банды скептично таращился на Одноглазого. Заметив ответный взгляд Циклопа, бугай издевательски вздёрнул уголок рта.

Циклоп прикрыл глаза и глубоко вздохнул, отгоняя панику.

Изобразив внутреннее сосредоточение, оторвал ладони от тела и принялся водить ими над трупом, таинственно и многозначительно шевеля кончиками пальцев. Магический ритуал заставил шестёрок притихнуть, но как видел Циклоп сквозь щёлочки прикрытых век – главарь по-прежнему хмуро и злобно таращился то на Одноглазого, то на его «плавающие» над телом руки.

«Ну, давай же, давай! Сейчас!»

От натуги Одноглазый выдал какой-то вибрирующий, утробный стон.

Компания крыс встревоженно уставилась на него, на тело, вновь на него.

- Клдн! Н ж клдн! – едва слышно прошептал кто-то из компании.

- Зткнс! Клднв н бвает! – Не поворачивая головы в полголоса буркнул главарь.

Одноглазый вошёл во вкус и усилив «магические» пассы, добавил в свой монотонный стон больше вибраций.

«Чёрт, а забавный звук! И как это он раньше не подумал?»

- М`я ббшк расск..

- В жпу тв`ю ббшку! – Главарь, нервно передёрнулся, настороженно всматриваясь в покойника.

«умммммммммммммммээээээээммммммм» - монотонно тянул Циклоп, пытаясь сквозь едва заметные щёлочки век рассмотреть нет ли каких изменений. Живучий засранец в прошлую их встречу ожил спустя час или два, сейчас же прошло уже полдня, а никаких изменений в покойнике вроде бы не было. С другой стороны – и раны у него сейчас посерьёзней, чем просто перерезанное горло.

«ну давай же, давай!»

Крыс из последних сил водил руками и мычал свою «колдовскую» мантру, но внутри уже подымалась тугая, жаркая волна паники.

«а что если не оживёт, что с ним сделают все эти?»

- Вды! – Одноглазый требовательно протянул ладонь и кто-то из компании торопливо и услужливо протянул ему бутылку.

Зажав крышку в зубах, крыс сорвал и сплюнул её в сторону. Наклонившись к телу, осторожно влил в оскаленные челюсти оставшуюся влагу и вновь замычал свою мелодию.

«Ну же! Сейчас!! Пожалуйста!!!»

«Колдовское» мычание сбилось, в горле внезапно пересохло. С внезапной отчётливостью он представил себе агонию, вонзающиеся в тело заточки. Вонзающиеся, чтобы выскользнуть из продырявленной плоти и вонзиться ещё, ещё, ещё раз.

Мычание дрогнуло и превратилось в совсем уж дурацкий звук, отдалённо похожий на безумный плач.

Главарь издевательски хихикнул и торжествующе посмотрел на шестёрок – мол, «ну… я же говорил! Врёт он все!»

- Кха! – покойник дёрнулся, выгнулся дугой и с оглушительным шумом втянул в себя воздух. Ни дать ни взять ныряльщик, вынырнувший с рекордной глубины без акваланга. Короста, покрывавшая ощутимую часть его тела с отвратительным хрустом полопалась, обнажив мясо. На Циклопа брызнуло чем-то горячим и влажным. Замерев от ужаса и накатившего торжества, крыс уставился в безумные, воспалённые гляделки. Взгляд чудовища завораживал, гипнотизировал, пробирал до противной липкой дрожи и холодного пота.

- Ааааа!!! – завопив, главарь шарахнулся прочь прямо по головам завизжавших шестёрок.

«Хрусь, хрясь, шлёп!»

Сожжённое существо издав какой-то совсем уж животный клёкот, в мгновение ока невероятным, невозможным движением переместилось на четвереньки. Только что лежал на спине и делал «мостик» и вот уже в позе крадущегося хищника стоит меж ними на четырёх конечностях, низко припав к земляному полу.

Мгновение и в ужасе замершего Циклопа окатывает фонтаном чего-то горячего.

«хрусь, чвак, хлюп!»

Душераздирающий хрип и ни на что не похожий звук ломающихся, лопающихся под чудовищным давлением костей. И грохот выбитой убегающими шестёрками подвальной двери.

***

На обширном полукруглом пульте в россыпи разноцветных шкал и индикаторов, переключателей и верньеров замигал тревожный алый огонёк.

Водянистые, почти бесцветные глаза наблюдателя на миг оторвались от расчерченной на десятки экранов стены, покосились на широкий, полукруглый пульт. Левая рука небрежно, словно нехотя, тронула сенсор связи, в то время как правая словно бы живя отдельной, самостоятельной жизнью, как ни в чем не бывало продолжала танцевать по кнопкам встроенной в пульт клавиатуры.

- Семнадцатый? Что там у вас?

Выждав десяток секунд, наблюдатель недоуменно нахмурился.

- Семнадцатый?

Морщинистая рука, обтянутая почти прозрачной пергаментной кожей, раздражённо тронула пульт. Таблицы и графики, диаграммы и бегущие строчки котировок пёстрым узором заполнявшие полукруглую вогнутую стену, послушно сменились видами с пары десятков камер безопасности.

Ну то есть должны были смениться: большинство камер почему-то не работало и компьютер заполнил отведённые им квадраты технической рябью. На немногих уцелевших отображался густой слоистый дым и медленно оседающие клубы пыли от осыпавшейся штукатурки.

На одном из экранов виднелась разгромленная пультовая внешней охраны и опустевшая спинка кресла с опалённой дырой на том месте, где обычно располагалась грудь диспетчера. Видневшееся в ней отверстие с опалёнными краями недвусмысленно намекало на печальную судьбу владельца.

На заднем плане виднелись искрящие, исходившие маслянистым чадом шкафы, разбитые и взорванные компьютерные консоли и танцующие там-сям язычки пламени.

И тела. Десятки разбросанных посреди всего этого хаоса тел.

Словно куклы, игрушки, испорченные ребёнком в порыве бессильной злобы.

Некоторые из них ещё подавали признаки жизни, пытались пошевелиться или даже ползти, но бродившие среди них тёмные фигуры деловито и небрежно приканчивали их из массивных длинноствольных пистолетов выстрелами в голову.

На какой-то миг наблюдатель решил было, что нечаянно вывел на экраны какой-то второсортный боевик или фильм про войну – настолько трудно было опознать в этих руинах цокольные этажи, а в нападавших...

Да нет, не может быть!

Одна из фигур, словно почуяв его взгляд, порывисто обернулась к камере. Из-под глубокого капюшона блеснула ртутно-зеркальная маска овальной формы. Слишком плоская, чтобы подойти кому-то из живущих на поверхности. Слишком чуждая и странная, чтобы её мог придумать кто-то кроме…

Долгую, невыносимо долгую минуту наблюдатель округлившимся глазами таращился на пугающие фигуры, расползавшиеся, вгрызавшиеся в хитросплетения подземных переходов как черви в сочное сладкое яблоко.

Изредка на их пути оказывался какой-нибудь смельчак, а то и запоздало подоспевший к месту тревоги патруль, но огнестрельное оружие внешней охраны не в силах было причинить нападавшим сколь-нибудь заметный вред. Пули просто огибали закутанные в плащи фигуры, попадая в стены, пол или потолок. Куда угодно, кроме тех, в кого стреляли.

Спохватившись, наблюдатель потянулся к откидной крышке кнопки общей тревоги.

«Вдзыыыыыууууиии».

Короткий звук активированного гиперконсенсатора, всё равно что щелчок взводимого курка в допотопном огнестрельном оружии.

Начинающийся с басовитой нотки, переходившей в комариный писк, этот звук заставлял болезненно сжимать зубы, отдаваясь, казалось в каждом нерве, каждой косточке.

Наблюдатель замер, медленно и осторожно повернув голову, скосил глаза на приставленный к голове маленький, словно игрушечный пистолет. Сглотнул и недоверчиво нахмурился:

– Кэролайн? Что ты… Зачем?

- Молчи. Ты все равно не поймёшь. – Неслышно вошедшая девушка нервно повела стволом. – Просто сиди тут, ничего не трогай и все будет хорошо.

На вид ей было едва ли лет тридцать, но фактический возраст, конечно же давно перевалил за первую сотню. И несмотря на это он до недавних пор считал её девочкой. Его маленькой девочкой.

Пронзительный ужас осознания как глубоко и далеко все зашло затопил его леденящим холодом.

- «Возрождение»? Или как там они себя называют? – Он почти выплюнул догадку тонкими, глубоко запавшими губами и поморщился, словно слова оставили на языке мерзкий горький привкус. - Неужели эти долбаные фанатики и тебя заразили своими бредовыми идеями?

- Заткнись, папа! И не смей называть нас фанатиками!

- Нас? Вот даже как… - старик поджал губы и до предела выкрутив шею, посмотрел на дочь. - И что, ты и впрямь выстрелишь?

Вскинув бровь, всем своим видом он выразил предельное неверие, нежелание верить в это, хотя глубоко внутри был уже не бы уверен ни в чем. И уж тем более в крепости родственных чувств, с годами притупляющихся, а то и вовсе исчезающих в силу общей утраты почти всех некогда ярких эмоций.

- Не заставляй меня это проверить! – Кэролайн покрепче стиснула пистолет и, словно подкрепляя свою решимость, для большей уверенности уткнула холодный ствол ему в череп.

- Ты сошла с ума. Вы все сошли с ума! Да как ты могла… Как вообще кто-то мог поверить во всю эту чушь? – Он бессильно всплеснул руками. - Наше время ушло. Навсегда. И уже никогда не будет как прежде. Ни-ког-да. Что бы ВЫ не сделали. Что бы ОНИ не сделали. Как можно не понимать этого?!

- Я сказала заткнись! Не вынуждай меня… - девушка скривилась, словно происходящее и без того причиняло ей почти физическую боль. – Просто посиди ровно и все будет хорошо. Почти как прежде, только… Правильно.

Поудобнее перехватив пистолет вспотевшей ладонью, она хмуро зыркнула на экраны, но действие уже сместилось за поле зрения камер.

- Кэрри, девочка моя… Ты совершаешь ошибку. Величайшую ошибку за всю свою жизнь. Если они ворвутся сюда – прольётся кровь. Много крови. Они начнут убивать всех, кто не разделит их бредовых идей с должным энтузиазмом. А оставшиеся будут трудиться на эти их идеи как рабы. До тех пор, пока все не рухнет, как это случалось уже не раз и не два задолго до нас. Сколько жизней ещё потребуется принести на алтарь вашего бреда? Сотни, тысячи? А что будет, если… Если они проиграют? Забыла семьдесят четвёртый? Этот глупый фарс с пятым рейхом? Не помнишь, как они едва не утащили следом и всех нас?

«Фриско-3» захлебнётся кровью. Сотни, тысячи невинных жизней! Подумай, посмотри на тех, кого они уже убили!

Он яростно ткнул в экран и Кэролайн невольно стрельнула глазами в сторону изломанных тел на экранах.

- Это всего лишь животные! Говорящее мясо! – она упрямо тряхнула головой и стиснула пистолет так, что побелели костяшки пальцев. – А НАС они не тронут.

- Ты и впрямь в это веришь? А если… если твой брат и сестра окажут сопротивление? Ты и впрямь позволишь им убить всех, кто не согласен? Кто просто хочет жить в тепле и уюте, не желая менять сложившийся порядок? Может быть – лично выстрелишь им в спины? Тогда тебе стоит поспешить к подъёмнику!

Кэролайн скривилась как от зубной боли.

- Прекрати. Это ничего не изменит. Лучше так, чем вечно гнить в этих норах!

- Уверена? А ты когда-нибудь умирала?

- Заткнись. Просто заткнись.

Они синхронно покосились на окно, с мелодичным требовательным звуком всплывшее поверх всех виртуальных экранов с картинами бойни. Пожилой седовласый мужчина смотрел на них пронзительным, волевым взглядом.

- Президент? – полувопросительно поинтересовался старик.

- Харли Чейз, Кэр… - мужчина вскинул массивный волевой подбородок. - Если вы ещё не заметили – на нас напали. Внешний периметр защиты прорван, противник движется к лифту. Штабной пульт выведен из строя диверсантом, система оповещения блокирована. Принимайте командование на себя. Любой ценой остановите центральный подъёмник. Взорвите его, если потребуется!

- Нет, сэр. – Кэролайн сощурилась и с усилием сглотнула.

- Что? – Президент «Фриско», собиравшийся было отключиться после озвученных распоряжений, задержал палец над кнопкой селектора и непонимающе уставился на неё.

Пистолета, приставленного к затылку Харли, мужчина не видел.

На заднем плане от президентского лица замаячил какой-то нервно озирающийся солдат. Мужчина с подозрением оглядывался и нервно кусал губы.

- С этого момента вы отстранены. Командование принимают представители «Возрождения». – Собравшись с духом выпалила Кэр.

- Что за бред? – Президент нахмурился, осмысливая полученную информацию и вопросительно хмурясь на Чейза-старшего. – Харли?

- У нас бунт, сэр. – Харли устало пожал плечами и отклонил голову так, чтобы собеседнику стал виден приставленный к его затылку ствол.

Глаза президента округлились, он замер, переосмысливая абсурд происходящего. Мнущийся на заднем плане телохранитель решился и вскинул ствол.

- Сзади! – неожиданно громко рявкнул Чейз.

Звонивший мужчина рывком ушёл из поля зрения, в то время как целившийся в него солдат разрядил оружие прямо в камеру.

От удара пистолетной рукояткой потемнело в глазах, но сознание не ушло – то ли его череп оказался крепче обычного, то ли Кэролайн не смогла ударить отца в полную силу.

- Ты сам, ты и только ты – только что увеличил количество крови, которое придётся пролить. – Прошипела она.

- Мне жаль. Жаль, что ты выбрала их, - хриплым шёпотом отозвался старик. - И как только я просмотрел?

- А мне жаль, что ты не с нами. Но ты ещё поймёшь. Когда-нибудь, позже, может быть… Вы все поймёте! – Кэролайн закусила губу и коснувшись бусины комма, закреплённой на ноздре, торопливо отрапортовала кому-то об обнаружении заговора:

- Они всё знают.

Ответа он не расслышал. Неизвестный собеседник то ли не счёл нужным откликнуться, то ли бусина аудио интерфейса была спрятана слишком глубоко в ухо Кэр.

Тем не менее где-то в конце коридора внезапно послышались быстро оборвавшиеся выстрелы.

- И много вас? – угрюмо разглядывая дочь, поинтересовался Чейз.

- Достаточно, чтобы все получилось. – Огрызнулась девушка. – А вскоре станет ещё больше.

- Что ж… Тогда, пожалуй, тебе и впрямь придётся сделать это. – Старик отвернулся к пульту и неторопливо потянулся к крышке крупной красной кнопки.

- Не вздумай! Я выстрелю!

Старик медленно, словно задумчиво откинул крышку.

- Стой! Замри, черт тебя подери!

Сморщенный подрагивающий палец пафосным картинным жестом упрямо потянулся к кнопке.

Мир словно сузился до размеров пульта, блока особо важных кнопок, каждая из которых была прикрыта прозрачным или непрозрачным откидным колпачком.

Откинуть. Нажать.

По коридорам пронесётся сигнал тревоги и огромная пирамида-муравейник, упрятанная в толще земли, содрогнётся и сбросит сонную размеренность. Инженеры, диспетчеры, рабочие, все - даже школьные кураторы – все как один извлекут из личных сейфов оружие и займут отведённые посты. Каждый метр коридоров и превратится в смертельно опасную полосу препятствий, ловушек и затаившихся солдат. Каждая дверь – в дзот, каждый закоулок оживёт затаившейся до поры до времени смертью. И захватчики… сколько бы их ни было – умоются кровью, заплатят за каждый шаг десятками, если не сотнями своих жизней.

- Остановись! – истерично выкрикнула Кэролайн. - …Пожалуйста!

Палец дрогнул, но собравшись с силами, Чейз решительно потянулся к кнопке.

В дверь оглушительно врезалось что-то тяжёлое. Рука девушки дрогнула и стиснутый в ладони десинтор выстрелил.

Хлопок грозного оружия прозвучал неожиданно нелепо – словно кто-то засунул в рот палец, а затем оттянув и отпустив щеку, высвободил его с характерным звонким «чпок», с которым воздух заполнял внезапно образовавшийся вакуум.

В спине старика образовалась дыра размером с куриное яйцо. Безвольно обмякшее тело рухнуло на пульт, вызвав бешеную бессмысленную свистопляску на экранах, но так и не дотянувшись до роковой кнопки.

В последнем открывшемся окне лихорадочно бежали строки из придавленной на клавиатуре буквы «N». Буква заполняла экран от края до края, сдвигала строку вверх и продолжала заполнять собой новую.

Потрясённая и задыхающаяся Кэр выронила пистолет и без сил сползла на пол, раскачиваясь и глядя, как страшная рана наливается кровью, как багровый ручеёк переполняет углубление и слегка пульсируя, льёт через край, скрываясь где-то под промокшей рубашкой.

До крови закусив губу, она тихонько завыла, раскачиваясь и вцепившись в короткие светлые волосы.

Где-то внутри, синхронно с пульсациями раны нарастал, ширился поток эмоций. Странных, душераздирающих, мучительно болезненных, обжигающих эмоций. Словно долгие годы все они были где-то спрятаны. Где-то за высокой, непроницаемой плотиной.

Копились, увеличивали напор и давление, пока этот дурацкий «чпок» не пробил в той плотине огромную, непоправимую дыру. И все то, что копилось и откладывалось, старательно держалось на дистанции вдруг разом хлынуло вперёд, разламывая и расширяя отверстие, принося мучительную щемящую боль и запоздалое осознание необратимости потери.

Ужаснувшись содеянному, она залилась слезами под вой разорвавшей тишину сирены: тревогу поднял кто-то ещё. Кто-то… чей сын или дочь не дрогнули, оказались не столь решительны, как она. Тщательно, до малейших деталей продуманный план рухнул. Жертва оказалась напрасной.

Глава 22: Последний Вестник

- Опа! – Чарли ухватил за локоть украшенную дурацким париком напарницу и показал на выходивших из лифта плечистых подозрительных типов. – Похоже это за нами!

Репортёры уставились на типов, типы уставились на репортёров.

Лиса и бурундук осторожно попятились, типы заторопились в их сторону. Репортёры побежали и типы тоже перешли на бег – настолько, насколько это позволяла окружающая их суетливая, спешащая по своим делам толпа сотрудников редакции.

- Давай по лестнице! – Чарли распахнул перед ней дверь, шмыгнул следом и едва не врезался в застывшую напарницу.

- Тсс! – Выглянув вниз, в лестничный колодец, Джейн тотчас отшатнулась обратно. – Там тоже. Давай наверх!

В надежде осложнить погоню хоть части преследователей, Чарли бросил взгляд на дверь, но ничего похожего на запор там не обнаружилось. Стараясь ступать бесшумно, но быстро, он поспешил вслед за Джейн. Остановившись на два этажа выше, репортёры выглянули вниз.

Группа преследователей из лифта встретилась с теми, кто поднимался снизу пешком. Поняв ситуацию без слов, громилы сообща побежали вверх и репортёрам пришлось ускориться.

- Сюда! - Чарли распахнул дверь к лифтам на их этаже.

- Чёрт, да кто это?!

- Не знаю, но что-то мне подсказывает, что лучше нам отложить это знакомство! – бурундук рванул к лифту, лисичка поспешила следом.

- Пропустите, пропустите! Нам срочно!!! – Чарли сунулся было вперёд всех, но тут же был осажен каким-то дородным господином с увесистым портфелем.

- Всем надо! И всем срочно! Второй лифт вон ждите! - Пузан грубовато оттёр его в сторону.

Под мелодичное пиликанье закрывающихся створок, Чарли лихорадочно затыкал по кнопке вызова. На их счастье второй лифт прибыл в считанные секунды и невероятным образом оказался пуст – видимо, тот самый, в который набились вышедшие на шестом здоровячки.

В конец короткого коридора выбежал один из преследователей, поскользнувшись от усердия, метнулся к лифту.

- Ну-нуну-ну!!!! – Чарли яростно потыкал кнопку второго этажа, но двери лифта работали невыносимо медленно.

- Эй! – Запыхавшийся здоровяк бежал к ним, а проклятый лифт никак не спешил сомкнуть спасительные створки и увезти их куда-нибудь. Не важно куда, лишь бы подальше от этих навязчивых мордоворотов, нимало не смущённых вниманием шарахавшихся от них сотрудников агентства.

Секунды тянулись мучительно медленно. Одна, вторая… Третья… Преследователь был в каких-то пяти шагах, когда лифт наконец ожил и стал закрываться.

- Ээ-Э! – выкрикнул громила, протянув к ним руку, но прежде чем он успел втиснуть пальцы меж створок, те сомкнулись и лифт провалился вниз.

Раздосадованный преследователь в сердцах громыхнул по створкам ладонью и остался где-то вверху.

- Ты же не думаешь, что это те… Ну… которые нас… - Запыхавшись от быстрого бега, Джейн облегчённо перевела дух и уставилась на Чарли.

- А кому мы ещё нужны? Может, этому твоему мусорному королю? Или это ребята твоего папочки?

- На него это не похоже… - Джейн сосредоточенно прикусила губу. – Но если это те, с базы – зачем было нас отпускать?

- Без понятия. Может быть они передумали… Или мы благодаря тебе опять во что-то влипли.

- Во что, например?

- Тебе виднее. – Чарли хмуро уставился на индикатор этажей. Три, два…

Не дожидаясь, когда высветится цифра «один», бурундук вновь ткнул кнопку «стоп», а затем цифру «восемь».

- Чарли! Что ты делаешь!!!

- Ничего! Не думаешь же ты, что нас вот так просто отсюда выпустят? Надо быть полным идиотом, чтобы не оставить кого-то внизу, караулить выход.

На миг замерший лифт послушно двинулся обратно.

- А наверху нас, конечно, не ищут.

- Ищут, но наверняка не ждут, что мы вернёмся туда, откуда только что уехали! – Чарли самодовольно улыбнулся.

- А что потом?

- Пока не знаю. Может – позвонишь папочке? А мы забьёмся куда-нибудь и тихонько пересидим до прибытия подмоги?

- Боюсь, если он узнает обо всём этом, то сошлёт меня на какой-нибудь полярный курорт.

Чарли нервозно передёрнул плечами:

- Лучше ты бойся, что эти придурки догадаются нажать кнопку вызова на каком-нибудь этаже и лифт остановится аккурат перед ними.

Словно услышав его слова, лифт и впрямь дрогнул и замер на пятом.

Бурундук лихорадочно ткнул кнопку «стоп» и вновь «восьмерку».

Второй раз лифт замер на седьмом, но волшебная операция позволила уклониться от вызова и вторично.

– Какого хрена я вообще в это влез? За свою зарплату я вообще не должен работать, а наоборот – даже немножечко вредить! – Причитал Чарли, нервно перебирая пальцами, словно комкал что-то невидимое.

Лифт замер на отметке «восемь» и репортёры изготовились было рвануть вглубь коридора, но увидев широкую спину их давешнего преследователя, замерли в диких позах.

- Да, вниз. Да точно, точно вниз! Парик такой с завитушками, сумочка светлая…

Прижав указательным пальцем миниатюрный наушник со спиральным проводком, здоровяк бубнил в рацию их приметы и на трель открывшихся дверей среагировал вяло. Рефлекторно покосился в пол-оборота и начал было отворачиваться обратно, затем, запоздало опознав беглецов, рывком повернулся к ним всем телом.

Чарли фальшиво улыбнулся и лихорадочно ткнул кнопку «двадцать».

- Э-э-Э!... Куда?!! – Громила явно не блистал богатством словарного запаса, либо распиравшее его негодование и досада на собственный промах мешали этим запасом воспользоваться.

Запоздало спохватившись он кинулся к лифту и, возможно, в этот раз бы вполне преуспел, если бы не Джейн. Сорвав с головы дурацкий парик с белыми локонами, лисичка метнула его в лицо преследователя. Никак не ожидавший подобного, пёс отшатнулся и момент был упущен – створки лифта сошлись перед его разгневанной мордой буквально за мгновение до того, как он до них дотянулся.

- Аааа, чтоб вас! – Опоздавший громила, повторно наградил дверь целой серией раздосадованных ударов.

- Ффффух. – выдохнул Чарли и немного виновато посмотрел на напарницу.

- Ууууу! – Джейн изобразила замах, словно собиралась отвесить ему плюху.

- Да ладно-ладно. – Бурундук поморщился. – Кто же знал, что этот урод такой тормоз. Теперь главное, чтоб этот засранец не сообщил другим на каком этаже лифт остановится.

Кабина дрогнула и прежде чем Чарли успел нажать спасительный «стоп» в неё хлынули сотрудники, тотчас натыкавшие кнопки «двенадцать», «четырнадцать», «девятнадцать» и «двадцать четыре».

Чарли с неприязнью уставился в спины тёток и пожилых джентльменов, среди которых невесть как затесалась хоть одна относительно молодая и фигуристая собачка.

- А ничего, так даже лучше… - Решив, что частые выходы из лифта хоть немного собьют и рассеют силы преследователей, Чарли немного расслабился. – Сколько их было? Семеро?

- Пятеро. – Джейн натянуто улыбнулась обернувшемуся на их разговор пожилому бобру. – Но это только те, кого мы видели на лестнице. Может у входа их ещё столько же….

- Надо что-то придумать.

- Ну так придумай! – Джейн снова закусила губку, лихорадочно пытаясь изобрести способ обойти оцепление, но в критических ситуациях её мозг издевательски отказывался изобретать что-либо внятное.

- Я? – Возмутился Чарли. – Это ты втравила нас в чёрте-что! Зачем я только согласился на ту авантюру!

- Бе! – Джейн на миг скорчила ему гримаску, заработав ещё один удивлённый и неодобрительный взгляд бобра.

Выпустив половину ввалившихся соседей и приняв ещё двух, лифт вплотную подобрался к двадцатому.

- Выходим! Чарли потянул её за руку, распихивая соседей.

- Почему здесь?

- Тут студия… аАА! – Едва выйдя из лифта, бурундук поскользнулся на свежевымытом линолеуме и едва не растянулся плашмя.

- И что? Ой! – Джейн поскользнулась следом, замерла в дикой позе и не без труда вернула себе равновесие.

- Остороооожно, мытый пол! Мытый пол, осторооожно! – Устало протянула коза с наполненным водой ведром и огромной, не по росту шваброй. – Осторооожно!

Уборщица, надраивающая пол у дальнего перекрёстка, неодобрительно покосилась на беглецов, преодолевающих натёртый участок и саркастически хмыкнула.

Своё несколько запоздавшее объявление, уборщица повторяла время от времени, монотонно и без выражения, не обращаясь ни к кому конкретному – просто как своего рода сирена или сигнализация.

Сурикат, показавшийся из одного из кабинетов со стопкой каких-то распечаток ступил на опасное место, заскользил, но тоже удержал равновесие.

Они почти уже свернули за угол, как из лифта вывалилась парочка преследователей, повертели головами и обнаружив свои цели, кинулись к ним.

- Быстрее! – Чарли перепрыгнул через швабру и, ступив на ещё сухую поверхность подтолкнул напарницу в сторону следующего поворота.

Рванувшие к ним громилы небрежно отшвырнув суриката рванулись к ним сквозь облако разлетевшихся бумаг, выписывая на скользком полу затейливые кренделя и лишь чудом сохраняя равновесие.

Уборщица ойкнула и вжалась в стену, а задержавшийся Чарли вернулся и пинком опрокинул ведро под ноги преследователей.

С шумом и грохотом один из псов рухнул поскользнувшись в луже, второй – чудом сохранив равновесие, несмотря на подвернувшееся под ноги ведро, продолжил преследование под вопли разгневанной уборщицы и ругань упавшего суриката.

Расстояние меж ними стремительно сокращалось, несмотря на крупные габариты преследователя и неизмеримо большую инерцию, мешавшую тому вписываться в повороты так же легко, как беглецы.

Сосредоточенно сопя, матёрый крупный пёс бежал следом, терпеливо перенося опрокидываемые ему под ноги предметы, выхваченные у ошалевших коллег папки, тетради и прочую мелочёвку, перепрыгивая через опрокинутые стулья и выкаченные кресла, не обращая внимания на возмущённые вопли обитателей потревоженных офисов и даже один раз поставленную кем-то подножку.

С хриплым рыком вырвавшись на просторы очередного коридора, преследователь гнал их по закоулкам, пока один из поворотов не закончился тамбуром. Первые стеклянные двери их пропустили, вторые же – неожиданно тяжёлые железные створки – оказались наглухо закрыты.

С облегчением убедившись, что погоня окончена, тяжело пыхтящий громила сбавил ход и двинулся к ним. Чарли захлопнул дверь и вцепился в дверную рукоятку. Но несмотря на то, что бурундук пытался удержать дверь обоими руками и даже упёрся в косяк ногой, здоровяк преодолел его сопротивление так легко, словно и не заметив вовсе.

Небрежно открыв створку, он сунулся внутрь и замер.

- Не подходи! – Джейн нашарила в сумочке перцовый баллончик, приобретённый после визита подло-улыбчивого похитителя кассет.

Преследователь угрюмо нахмурился.

- Джейн… Джееейн! – отскочивший за её спину, бурундук осторожно потеребил подругу за локоть.

- Что? – не отрывая взгляда от замершего преследователя, раздосадовано поинтересовалась лисичка.

- Ты собираешься поразить его лаком для волос? – шёпотом произнёс бурундук.

Проклятье! Не тот баллончик…

Не то расслышав их слова, не то разглядев надпись на баллончике, здоровяк ухмыльнулся и вновь пришёл в движение.

Джейн рефлекторно прыснула в него густой, неожиданно мощной струёй. Громила ойкнул и отшатнулся, получив вдогон ещё и увесистым баллончиком.

Не хуже заправского ковбоя выхватив из сумочки уже «правильный», Джейн от души окатила его едкой, жгучей струёй. Несмотря на то, что «выстрел» был произведён фактически в щель тотчас же закрытой двери, даже слабые, едва ощутимые отголоски вызвали у обоих болезненное жжение в носу и глазах. Не истратив и трети содержимого, Джейн выронила баллончик и поспешно прикрыла дверь.

Припав к полупрозрачным стёклам, репортёры испуганно таращились на мучения вопящего и ругающегося преследователя.

- И что теперь? Пока газ не развеется там не пройти, а если этот урод очухается…

- Не очухается. Я за эту хрень тридцатник отвалила. – Джейн разглядела показавшуюся подмогу и осеклась на полуслове.

- Винс? – Показавшийся из-за поворота второй здоровяк на миг замер, изумлённо уставился на корчащегося коллегу. Пёс предупреждающе выставил ладонь, но второй преследователь то ли не понял происшедшего, то ли пренебрёг опасностью. Секундой позже заметался в тесном пространстве и второй пёс. Сталкиваясь и ругаясь на чём свет стоит, здоровяки заметались по тесному для них коридору, пока один из них не умудрился наступить ногой на брошеный Джейн баллончик. Не удержав равновесия, один из громил начал падать, вцепился в коллегу и оба с шумом и треском рухнули друг на друга, образовав на полу миниатюрную кучу-малу.

- Рвём! Закрой глаза и не дыши, а лучше зажми их руками.

Чарли набрал полную грудь воздуха и решительно распахнув створку, зажмурился и рванул через «зону поражения».

Застонав, перепуганная Джейн последовала за ним, оступилась, рухнула поверх образовавшейся под ногами кучи-малы, заехала коленом во что-то мягкое, добавила локтем по чему-то твёрдому и кое-как вырвавшись из образовавшейся свалки, побежала вдоль стены, ощущая, как перцовая взвесь жжёт даже плотно сомкнутые веки.

Врезавшись в Чарли, она рухнула на четвереньки, порвала юбку и выронила сумочку. Некоторая часть содержимого раскатилась по полу. Боязливо приоткрыв глаза лисичка обернулась на барахтающихся в конце коридора преследователей и торопливо сгребла раскатившиеся мелочи обратно.

- Да брось ты свою ерунду! – Чарли потёр разбитый об пол лоб и досадливо морщась со стоном поднялся на ноги. – Новую купишь!

- Ага, брось… - Джейн зло зыркнула на коллегу и поднялась с колен, лишь дотянувшись до какого-то золотистого цилиндрика.

- Бежим, бежим! – Нетерпеливо приплясывая, Чарли метнулся дальше, Джейн заспешила следом.

- Может в полицию позвонить?

- Ага. «Дяденьки, спасите, за нами какие-то типы гоняются…» - Противным голосом спародировал бурундук. – А те им - корочки под нос. И нам точно капец.

- Корочки? – Ввалившись в очередную дверь, они привалились к ней спиной, переводя дух.

- Не думаешь же ты, что в нашей стране вовсю строят частные военные базы? – Выдохнул Чарли.

Спохватившись, журналисты оглядели комнату. Огромное пространство в переплетении кабелей, нагромождении массивных студийных камер и слепящих софитов. Уголок диктора с вычурным, причудливого дизайна столом и десяток изумлённо уставившихся на них лиц.

К чести диктора, горностай не обратил на возникшее ЧП ни малейшего внимания. Не меняя на лице профессионального выражения, он деловито рассказывал зрителям какой-то сюжет, старательно не глядя в сторону суеты.

К нарушителям спокойствия направилась какая-то разгневанная собачка и репортёры поспешили убраться сами.

Со следующей дверью им повезло больше – на них уставились лишь техники в неопрятного вида засаленных комбинезонах. Кабан, конь и два быка удивлённо и несколько испуганно уставились на ворвавшуюся парочку. В центре кружка возвышалась уставленная закусками коробка. Венчала застолье бутылка дешёвого портвейна.

Скользнув взглядом по немой сцене, Чарли уставился на громоздившиеся по углам кофры и просиял.

- Итак, коллеги, кто хочет заработать двадцать баксов? – тоном профессионального коммивояжёра поинтересовался он.

- Что? Шестеро жлобов умудрились упустить одну девчонку и мелкого недомерка? Вы меня разыгрываете?! – Барни Линдерброк недоверчиво вскинул бровь, разглядывая выстроившихся перед ним громил. Взмокшие, загнанные псы, тигр и конь переминались в кабинете главного редактора «Бричпорт ньюз» как нашкодившие школьники. Сам Купер, присев на подлокотник любимого дивана, с интересом наблюдал за разносом. На губах енота змеилась гадкая, неприкрыто издевательская ухмылка, приобретавшая вид немного сочувствующей как только выдр бросал в его сторону сердитый взгляд.

- Вы что… Вы кто, чёрт побери? Ветераны или горстка сопливых девочек?! – Кипятился низкорослый толстяк-выдр, нервно расхаживая перед командой. Шага два влево, шага два вправо. Неразлучную с ним старомодную шляпу-котелок, Линдерброк беспощадно терзал в левой руке. Правая сжимала тяжёлую вычурную трость.

- Позор! Господи какой позор на мои седины! – причитал он, всплёскивая руками. – Как, как мне доложить об этом мистеру Бенсону? Да вы представляете что он с вами сделает, дармоеды?

- Сэр, эта фурия… да вы посмотрите что она сделала с Винсом! Это же не баба, а чёртов партизан в юбке! – Один из псов с припухшими, слезящимися глазами посторонился, позволив шефу рассмотреть прятавшегося за его спиной коллегу.

Встопорщенная, зафиксированная лаком шерсть придавала тому до абсурда нелепый и в чём-то даже смешной вид. Нечто среднее между дикобразом и одуванчиком с похмельной, помятой физиономией собаки.

Опухшие глаза и нос пса до сих пор слезились и бедолаге явно стоило немалых усилий стоять по стойке смирно, не чихать и не кашлять, терпеливо перенося жгучие «раны». Дышал бедняга через рот, левый глаз «раненого» нервически подёргивался.

Несколько секунд выдр исподлобья разглядывал масштаб повреждений, затем отвернулся и украдкой обменялся взглядами с хозяином кабинета.

Купер созерцал всё это шапито на выезде и ухмылялся так заразительно, что выдр и сам едва не хихикнул, рискуя потерять маску взбешённого начальника.

Вошедшая Минти принесла «раненому» поднос с парой стаканов воды, парой тюбиков каких-то мазей и стопкой салфеток. Пострадавший горе-телохранитель немедленно принялся тереть веки, за что получил по рукам от чуть менее пострадавшего напарника. Вручив ему поднос, Минти занялась пострадавшим, игнорируя заинтересованные взгляды солдат, нет-нет да и прохаживающиеся по её выдающимся местам.

- Итак…. – Линдерброк согнал с лица неуместную усмешку и развернулся к лицом к своей маленькой армии, подчёркнуто не глядя на лица провинившихся. Прошёлся вдоль нестройной шеренги из стороны в сторону, набрал в грудь воздуха и выпустил его подчёркнуто медленно, словно сдерживая рвущееся наружу бешенство. – Мистер Бенсон будет очень, ОЧЕНЬ недоволен. И если кто-нибудь из вас, недоносков, желает сохранить ваши незаслуженно неприличные зарплаты…

Он посмотрел на «одуванчика», не выдержал и фыркнул самым неприличным образом.

- Как думаешь, кто это был? – отдышавшись и переведя дух, Джейн покосилась на Чарли с мрачным видом крутившего руль их фургончика.

- Без понятия. И узнавать не горю желанием. – Бурундук в сотый раз сплюнул в окно и скривился – мерзкий горький вкус не проходил даже после нескольких стаканов воды и газировки. – Вот почему, почему я не послушал твоего папу? Взял бы деньги и свалил куда-нибудь нахрен, начал новую жизнь…

Джейн немного обиженно закатила глаза и поморщилась.

- Кончай уже ныть. Противно. Сбежали же. А с этими ящиками ты, кстати, классно придумал. Вот уж не думала что когда-нибудь почувствую себя в паланкине.

- Это стоило мне двадцатки. – Ещё больше помрачнел Чарли. – И я чувствовал себя бандеролью.

- Вот уж не думала, что ты такой скряга! Да на, на тебе твою двадцатку… - Лисичка залезла в сумочку и выудила соответствующую купюру.

Взъерошенный, местами покрытый хлопьями пыли, бурундук злобно зыркнул на напарницу и сплюнув ещё раз, отвернулся так далеко, насколько позволяла роль водителя.

- Не хочешь? Ну как хочешь. – Она спрятала купюру обратно.

Журналисты помолчали.

- Может расскажешь папе? - первым не выдержал Чарли.

- Нет. – Джейн упрямо скрестила руки на груди.

- Подумай, полиция может получить приказ не лезть. А твой папа…

- А мой папа посадит меня в сейф и будет хранить в тёплом сухом месте остаток моих дней. – Лисичка всплеснула руками и раздражённо поджала губы. – Слушай, нам просто надо выяснить что это за типы и что им от нас надо. Может мы вообще зря убегали, а они хотели просто поговорить?

- Ага, конечно. Все эти десять амбалов. Просто поговорить! – Чарли фыркнул, покосился на подругу и словно не веря, что только что услышанное предположение было озвучено всерьёз, недоверчиво покачал головой.

- Но если это те, с базы – зачем им было нас отпускать?

- Без понятия. Может поначалу побоялись злить твоего папочку. А может хотели проследить все наши связи и устранить всех разом.

- Наши - что?

- Связи. Ну – с кем общались, кому что говорили… И сейчас пытают Купера паяльной лампой прямо в…

- Фу на тебя! Как не стыдно! Он конечно тот ещё придурок, но мистер Купер никак не заслуживает…

- Поработай в этом гадюшнике подольше, потом суди. – Чарли сплюнул ещё раз. – И вообще, что дальше-то делать? Долго мы так не пробегаем, да и шарахаться от каждого амбалоида…

- Если они знают, где мы работаем… могут узнать и где живём. – Подумав, изрекла Джейн. – Ну, точнее мой адрес они и так уже знают. А вот твой…

- Да. И в отличие от тебя у меня нет приятеля, к которому можно ввалиться в дом и пожить. – Пробурчал Чарли и едва заметно ухмыльнулся какой-то мысли. – Впрочем, если они уточнят адрес в редакции – то всё равно обломятся. Оттуда я давно съехал, а бухгалтерии об этом не доложил.

Журналисты переглянулись и обменялись хитрыми ухмылками.

- А на новом месте платил наличными и если они даже и засекут меня по ближайшему банкомату… Это территория радиусом в полсотни домов. – Продолжил Чарли и вновь помрачнел: - Чёрт, придётся поосторожнее с этими штуками… И кстати неплохо бы прям щас снять наличку. А то ещё заблокируют чего доброго и тогда ваще хана.

- С чего это заблокируют? Это же незаконно! – возмутилась Джейн.

- Гоняться за нами средь бела дня посреди редакции тоже не очень законно. И подземные базы строить со всякими психами – тоже.

- Да уж. – Вспомнив свою ультра хай-тековую камеру и неприятного соседа, Джейн непроизвольно поёжилась. – Но не может же быть, чтоб им вообще на всё плевать?

- Не может. Но волшебная фраза «в интересах страны» позволяет и не такое делать. – Чарли фыркнул. – Мы просто винтики, песчинки, угодившие в чью-то машину. И дай бог если не в самое пекло. Тогда ещё есть шанс, что пронесёт. Слушай… а может… сбежим? Ты и я… Куда-нибудь в другой город, подальше от всей этой хрени?

Чарли с затаённой надеждой покосился на притихшую напарницу.

Джейн представила себе очередную крохотную халупу в которой и одному-то тесно, растущие кредиты и мучительное, беспросветное существование от одной крохотной зарплаты до другой. Чарли в качестве пары, косые взгляды окружающих и грустную маму. Нет, с одной стороны мысль сбежать от всех и добиться чего-то самой была безусловно привлекательной… А с другой… ну глупо же. Кого ей обманывать? Ей есть что терять и отказываться от всего этого из каприза просто нелепая дичь. Да и Чарли, конечно, хороший парень и все такое, можно сказать даже друг… Вот только совсем не герой её романа. И на принца в сияющих доспехах полюбому не тянет.

Лисичка вздохнула. Повисшая в воздухе фраза тяготила и вызывала мучительную, тоскливую неловкость. Ей вспомнилось давно назревавшее намерение поговорить с ним и наконец расставить все точки над «и», но каждый раз как она почти уже решалась заговорить на эту тему – случалось нечто, что заставляло её раз за разом отложить этот тягостный, но важный разговор.

Вот и сейчас – эта чёртова погоня, трогательное, но совершенно нелепое предложение сбежать… явно подразумевающее под собой и тот вид отношений, к которым её никак не тянуло. Как сказать, как объяснить ему всё, что стоило бы сказать? После всего что они перенесли и пережили вместе - язык не поворачивался.

И Джейн подавленно молчала, уставясь куда-то вниз, на свои мягкие белые кроссовки, стоимостью с половину бурундучиной зарплаты.

- Ладно… переходим на нелегальное положение? – Чарли вздохнул, словно прочтя её мысли и грустно улыбнулся.

- Угу. – Лисичка вздохнула следом, огляделась «по-шпионски» и извлекла из мобильника сим-карту. – Вашу мобилку, сэр.

Она протянула ладонь и Чарли покорно отдал ей свою допотопную потёртую «Наумото».

- Что дальше?

- Сначала поедим, потом видно будет. – Чарли свернул к «Фастбургеру», пристроив автомобиль в очередь.

- Купер сказал собрать про того мертвяка. – Напомнила Джейн.

- Успеем. К тому же не лишне запастись инфой, которую уже нарыли конкуренты.

- Каким образом?

- Газеты купим.

- О, точно! – Испытывая некоторое облегчение от того, что тягостная тема осталась позади, Джейн с энтузиазмом огляделась. – Вон автомат. Я сбегаю.

Не дожидаясь ответа, она выпрыгнула из фургончика и направилась к газетному автомату. Чарли переместил машину к столбику с динамиком и микрофоном и сделал заказ.

- Вот, «Дейли» тоже написала. И «Эври». В остальных не на титульной, но я на всякий случай их тоже купила. – Вернувшаяся лисичка плюхнула на приборную панель толстенькую стопку газет.

- Да об этом щас только ленивый не напишет…- Чарли вздохнул и проехал ещё несколько футов вслед за убывающей очередью.

Получив пакеты с заказанными лакомствами, бурундук передал их напарнице и вырулил на шоссе.

- И ты это ешь? – Джейн с сомнением повертела пластиковый стакан с кофе и нерешительно понюхала гамбургер.

- Не поверишь – да! – С каким-то мазохистским наслаждением выдохнул бурундук. – Дороговато, но вкусно.

- Да? – осознав свою ошибку, лисичка смущённо потупилась и решительно вгрызлась в толстый румяный гамбургер. – Ммм… А неплохо.

Она увлечённо отхватила несколько кусков и вспомнив о напарнике, торопливо распаковала и его порцию.

- Держи. – Вручив гамбургер Чарли, она открыла первую газету и принялась читать вслух.

- Машину бы сменить… - Пробурчал бурундук.

- Что? Зачем? – Лисичка доела гамбургер и принялась за поджаристый золотистый картофель.

- Ну… если эти уроды имеют доступ к федеральным базам – то нас быстро срисуют. К тому же агрегат приметный… И мы на нем уже засветились. А если они совсем крутые, то нас тормознёт первый же полицейский. Если не прямо сейчас, то очень быстро.

- Ой… - Джейн растерянно заморгала. - И откуда ты всё это знаешь? Ты часом не террорист?

- Сериалы смотрю. – Чарли грустно усмехнулся.

- И... где мы возьмём новую машину?

- Ну, есть тут пара вариантов… - Бурундук обогнул фабричный район и вырулил в портовые кварталы.

К моменту, когда они вкатились в какой-то замызганный старый дворик, ничем не отличимый от десятков точно таких же, Джейн успела зачитать выдержки из десятка различных статей в той или иной мере посвящённых пожару или профсоюзу, насолившему портовым боссам своими капризами.

Оглядевшись, Чарли открыл дверцу и спрыгнул навстречу неспешно подходившему бобру в мятом засаленном комбинезоне.

- Привет, Коржик.

- И тебе не хворать. Чем обязан? – Бобёр смерил бурундука неприветливым взглядом и настороженно покосился на Джейн.

- Машинку бы мне какую. В прокат. – Чарли оглянулся на напарницу.

- В прокааат? – протянул Коржик и почесал затылок грязной пятернёй. – У меня что здесь – где-то написано «прокат»?

- Да ладно тебе, я же знаю у тебя тут много всяких тачек. Воон в том гараже. – Чарли кивнул на сооружение, похожее на старинную пожарную станцию, ныне оккупированную автосервисом.

- И кто это такой языкастый, интересно? – Бобёр сердито покосился на репортёра. – У меня тут вообще-то автосервис, а не таксопарк.

- Да не стремайся ты, если б была подстава, тебя б давно вязали уже. У тебя ж там улик поди на три пожизненных. – Чарли хихикнул, а Коржик раздосадовано сплюнул.

- Вали отсюда. Пока по-хорошему. Я тебя не знаю.

- Ну блин… А Кислый говорил ты парень деловой, хваткий. – Чарли вздохнул и развернулся к машине.

- Кислый? Какой такой Кислый? - Бобёр озадаченно нахмурился, пытаясь припомнить о ком речь.

- Ну да. Иди говорит к Коржику, он тебе тачку даст. Незадорого. – Чарли хитро прищурился.

- Ох, погубит меня моя доброта. – Бобёр несколько мгновений сверлил нахального визитёра угрюмым взглядом, затем махнул рукой. – Ну ладно, пойдём. Глянешь.

Приоткрыв дверь, врезанную прямо в массивные ворота, бобёр ещё раз с подозрением оглянулся на Джейн и пропустив Чарли вперёд, беззвучно прикрыл створку за собой.

Внутри оказалось довольно обширное пространство с десятком разномастных развалюх разной степени разобраности и потёртости. В нос ударил запах машинного масла, бензина и сохнущей краски.

- Вон та свободна. – Бобёр подвёл его к рыдвану по меньшей мере семидесятых годов выпуска. – Красавица, да? Двести в неделю.

- Скока?! – Чарли выкатил глаза и сделал вид что шокирован.

- Двести. – Отрезал Коржик. - И залог. Не нравится – проваливай.

- Ладно, ладно. Сойдёт. Если заведётся – беру.

- Обижаешь… - Бобёр мотнул головой и приблизившиеся к ним угрюмые работники распахнув ворота, выкатили раритет под открытое небо.

Усевшись на водительское место, один из подручных Коржика пошурудил где-то под приборной панелью и допотопный «Гранд Дженерал Мозес» гулко рыкнул мотором.

- Эй, эй! Я ж просил не палёнку! – Возмутился Чарли.

- А это она и есть. Ключ просто посеяли. А так – все чики-пуки. Доверенность, прочая хренотень. Всё как полагается. – Бобёр цыкнул зубом отправив плевок фута на три в сторону окаймлявших гараж зарослей. – Не ссы, всё по-честному. Бабло гони.

- Окей. – Чарли двинулся к Джейн, с изумлением осматривавшей пыльного «Мозеса».

- Ну вот… Карета подана. Я по нулям, так что платить тебе. – Чарли с неудовольствием покосился на Коржика, с неприкрытым интересом разглядывавшего лисичку с ног до головы.

- Ну и сколько стоит этот металлолом? – Джейн открыла пассажирскую дверь, спрыгнула на землю и вытащила бумажник

- Двести в неделю.

- Триста. – Поправил Коржик.

- Что?! Договорились же на двести!

- А теперь триста. – Бобёр самодовольно улыбнулся.

- Да что ты…

- Чарли! – Джейн оттёрла возмущённого коллегу и отсчитала Коржику запрошенную сумму.

- Да нихрена ж себе! – Бурундук уставился на бобра злобным взглядом, но Коржик, казалось, и вовсе утратил к нему какой-либо интерес.

- И залог. – Тщательно упрятав деньги в один из многочисленных кармашков, с невинным видом напомнил он.

Чарли вскинулся снова, но Джейн удержала его за шиворот.

- Вот наш залог. – Она кивнула на их собственный фургончик. – Подержите у себя, пока мы… не вернёмся.

Коржик обошёл машину кругом, с сомнением попинал колесо и вздохнул:

- Так и быть, только ради вас. – Одарив Джейн пошлым подмигиванием, толстяк махнул помощникам. – Закатывай.

- Неделя – ровно. Спустя минуту - вторая. – Бобёр поглядел на часы. Через три недели залог… аннулируется. Ну если не платите.

- По рукам. – Джейн улыбнулась, а Чарли неодобрительно нахмурился. Если внезапная накрутка стоимости и смена главенства в переговорах раздражали, то сальные взгляды, бросаемые этим замарашкой на Джейн прямо таки приводили в бешенство.

Он перегрузил в новую машину камеры и прочие ценности и с грустью проводил исчезающий в недрах гаража родной фургончик. Уселся в «Мозес», поёрзал в кресле, подгоняя настройки под своё телосложение и с неодобрением уставился на торчащие из-под приборной панели проводки.

- Да не ссы, нормально всё. Не угнанная. – Заверил бобёр, наблюдавший за всеми этими пертурбациями, стоя у водительской дверцы.

- Смотри, если словят и скажут, что в розыске – ты ж понимаешь, что я тебя тоже сдам, да?

- Ишь ты… Борзый. – Почти одобрительно буркнул Коржик. – Не ссы, все чисто. Зуб даю.

Окинув бобриные резцы ироничным взглядом, Чарли потянулся к рычагу коробки передач, но вместо привычного набалдашника рука провалилась в пустоту. «Торпеда» колымаги была девственно чиста и единственным рычагом на ней был ручной тормоз.

- Э… а… - Чарли растерянно нахмурился.

- Эх молодёжь. Всему учить надо. – Бобёр с кряхтением просунулся в окно. – Смотри сюда: так первая, так вторая… ну дальше разберёшься.

Он изобразил как передёргивает тонкий длинный рычаг, притаившийся под переключателем дворников.

Чарли с сомнением уставился на приспособление, ни в малейшей степени не похожее на привычную короткую и массивную рукоятку КПП в служебном фургончике.

- Гараж мне не протарань. Арендатор хренов. – Бобёр ухмыльнулся и отошёл на пару шагов.

Чарли выжал сцепление и передёрнул рычаг в указанное положение. Рокоча движком, «Мозес» содрогнулся и медленно тронулся.

С облегчением отпустив рычаг, Чарли повёл громоздкий автомобиль с таким напряжённым вниманием, словно вообще сел за руль впервые в жизни.

Коржик картинно помахал им вслед изобразив растроганного провожающего.

- Кто такой Кислый? – Накинулась на напарника Джейн, едва они отъехали подальше.

- Без понятия. Думаешь, он помнит всех клиентов? Назвал что в голову пришло, не может же он помнить всех своих клиентов?

- Ну хорошо, а об этом месте как узнал?

- Знакомый рассказывал. Не о том думаешь. – Чарли выжал газ и машинально потянулся рукой туда, где обычно бывал рычаг. Спохватился и выругавшись, передёрнул рукоятку под рулём «Мозеса». Непривычный и неудобный, рычаг этот тем не менее чем-то ему даже нравился. Был в этом какой-то странный, своеобразный шарм. Если бы ещё в салоне не пахло прелыми тряпками и пылью…

- Ладно. – С подозрением покосившись на коллегу, Джейн принялась изучать многочисленные рукоятки и тумблеры, украшавшие неудобную, ретро-дизайна панель. – Куда теперь?

- Навестим тех приятелей, что подвозили меня в тот день.

- Зачем?

- Они работники того самого госпиталя, где впервые всплыл наш героический зомби. И это они продали мне те снимки.

- Ого. Так ты знаешь очевидцев? – Джейн оживилась и повеселела.

Чарли покосился на неё и самодовольно хмыкнул.

Ощущая себя лихим Везучим Парнем из старинного ретро-фильма, он поиграл бровями и небрежно выставив в окно локоть, втопил газу.

***

- Никаких следов, сэр. Мы обыскали пожарище, допросили погорельцев и нескольких свидетелей. Оригинал записи тоже не содержит ничего полезного. – Гриффит положил перед Паркером пластиковый кирпичик студийной видеокассеты. Никаких следов. Запись, с которой сняли фото «Стилхаммера» также скопировали. Снимала камера безопасности через улицу, также ничего полезного. Разве что одежда у неё явно не по размеру.

- У неё? Это робот, чёрт побери. Вещь. Компьютер. Оно. – Генерал разъярённо стиснул кулаки и медленно выдохнув заставил себя расслабиться. – Так что там с одеждой?

- Куртка китовой кожи, штаны из синтекожи. Обычная форма одежды металлистов и байкеров.

- Ну, так тряхните их всех, какого чёрта? – Паркер отвернулся от окна и уставился на волка.

- Всех? Ну… если у меня будет тысяча голов и неделя времени…

- У нас нет недели времени. Если так пойдёт и дальше, всё вскроется. Кто-нибудь обязательно начнёт копать и не дай бог докопается. А ведь ещё остальные… Кстати, что по Фрейну?

- Заблокированы все счета, контакты взяты под скрытое наблюдение вплоть до школьных друзей, ориентировки разосланы. Пока по нулям.

- Чёртов проф. Чёртов телепат. Долбаные вонючки!… - Бультерьер в ярости оттолкнул стопку истерзанных газет и те разлетелись по всей комнате.

- Свободен.

Не говоря ни слова, Гриффит поднялся и вышел.

- Сью. – Выждав, когда закроется дверь, Паркер коснулся интеркома.

- Да сэр? – Спустя мгновение откликнулась секретарша.

- Бильдштейна ко мне. Быстро.

Долговязый лис сунулся в дверь через семь долгих, томительных минут.

- Куратор? – Окинув разбросанные по полу газеты, он моргнул и уставился на генеральский мотошлем.

- Сядь. – Не в силах больше сидеть на месте, Паркер кивком указал ему на ближайший стул, вскочил и нервно прошёлся по комнате. Хрустнул пальцами, поглядел в окно, собираясь с мыслями.

- Как продвигаются поиски?

- Шестой работает, сэр.

- Он не может… обмануть? Ну, например, давно найти беглых, но не сказать об этом нам?

- При побеге Эш-четыре не озаботился извлечь ни его ни оставшихся. Шестой провёл трое суток в депривационном чане. Когда мы откопали лабораторию он был единственным, кто там выжил. Система жизнеобеспечения истощила автономный ресурс и была в считанных минутах от отключения. Не думаю, что он питает хоть какие-то позитивные чувства к Четвёртому. Кроме того, в случае успеха, мы обещали улучшить условия его содержания. Дать ему временное тело.

- Что? – Паркер изумлённо вскинул брови. – Какое тело?

- Временное. Не волнуйтесь, всего лишь посадить на дежурство одного из лаборантов. С условием, что Шестой не повредит его, конечно.

- Брр… Неужели кто-то может добровольно пойти на эту хрень… - Паркер на мгновение представил себе, что «одолжил» собственное тело такому вот желе в колбочке и поёжился.

- Одно из условий – отсутствие полного контроля. Лаборант просто будет делать то, о чем попросит Шестой, а тот ограничится подглядыванием. – Бильдштейн пожал плечами. - Смотреть телевизор, читать книги или слушать музыку - не такая уж сложная работа. Ну а в случае опасности – у нас есть суггесторы.

- Ладно. Что там с маршрутом?

- Мы прочесали около восьмидесяти процентов окраин, круг сужается. – Нервозность Паркера передалась и ему, Бильдштейн осторожно сглотнул и опасливо заёрзал на краешке стула.

- Сужается? Четыре дня. Четыре дня это чудовище раскатывает по городу… чего стоил один тот инцидент с инкассаторами! А что, если он просочится в прессу? А если КФБ начнёт копать всерьёз и…

Бильдштейн нервно передёрнул плечами и промолчал.

- Сделайте всё за сегодня. Сейчас. И если он попробует выкинуть что-нибудь подобное снова… - Паркер зловеще оборвал конец фразы, представив фантазии собеседника самостоятельно придумать кары, которым тот подвергнется.

Бильдштейн досадливо поморщился.

- Сэр… Необходимо заправлять системы жизнеобеспечения, менять операторов…

- Заправьте. И тут же новый рейс. А операторы потерпят. И усильте сопровождение. Три джипа.

- У нас не наберётся столько суггесторов, сэр. – Осторожно напомнил лис. – В запасе всего пять. Хватит только на один джип.

- Хорошо, пусть будет один. Два джипа и фургон. И чтоб не возвращались, пока не не прочешут оставшиеся проценты.

- Сэр, осмелюсь напомнить, что остаётся ещё центр и… - от порывистого разворота пса Бильдштейн осёкся.

- Центр вряд ли. Они где-то здесь. Точно где-то здесь. – Генерал подошёл к вывешенной на стене карте и ткнул пальцем в два нарисованных крестика. – Вот тут видели феникса, а здесь засветился «стилхаммер».

Затянутый в перчатку палец проехался от одной точки до другой, замер на полпути и постучал по карте. Вот здесь. Ищите отсюда и расширяющимися кругами. До упора. Никаких смен, никакого отдыха. Кровь из носу, но найти мне их. Найдите любой ценой!

- Сэр… операторы не выдержат. В фургоне даже туалета нет.

- Дайте им ведра. Памперсы. Что угодно. Меня не волнует, как это будет сделано, мне нужен результат. Сегодня. Максимум – завтра.

- Я понял, сэр. – Осознав, что возражать бесполезно да и опасно для карьеры, Фиско Бильдштейн раздражённо дёрнул уголком рта и на всякий случай отвернулся чуть в сторону. – Всё сделаем.

Паркер смерил учёного долгим взглядом и тоже отвернулся. Где-то в глубине души он понимал, что часто переходит границы разумного и вообще ведёт себя капризно, требуя от подчинённых слишком многого, но с другой стороны – достигли бы они всего этого, позволь он им расслабон и халатность?

Чёрт побери, он во-первых за это немало платит, а во-вторых – какого дьявола… Ведь попади образцы разработок не в те руки… может подняться такая шумиха, что всю лавочку прикроют. И тогда мало не покажется ни ему, ни толстолобикам.

- Найдите мне их, профессор. Найдите любой ценой. Сегодня. – Преодолевая желание забегать по кабинету из угла в угол, Паркер медленно, с усилием уселся в своё кресло. – Справитесь – озолочу. Получите карт-бланш на любую бредятину, какой только ни пожелаете заняться. От этих уродов зависит наше с вами будущее.

Бильдштейн поджал губы, словно собираясь что-то возразить, но не решился и лишь с усилием кивнул ещё раз.

- Конечно, сэр. Разрешите идти?

- Идите.

Кивнув, долговязый лис вышел, а Паркер раздосадовано покосился на неразлучный ноутбук. Открыл, подтянул поближе, зло уставился в матовый, неработающий экран.

- Ну? Где вы там, чёрт вас дери? Эй?

Он потряс компьютер, пошлёпал по клавиатуре и, выдохнув, вернул ценную технику на столешницу.

- Что мне делать? Что мне, чёрт побери делать сейчас?

- Прежде всего успокоиться. – Прошелестел знакомый шепчущий голос, в который раз вызвавший у генерала волну озноба и вздыбленную шерсть на загривке. – Ситуация изменилась… Теперь их побег нам на руку.

- Что? – Бультерьер оторопело уставился на пустой экран.

- Вы меня слышали. Что бы не случилось, какой бы вариант событий не стал приоритетным – он лишь способствует нашим интересам.

- Вашим? – Отупело переспросил Паркер.

- У вас есть какие-то свои, другие интересы? – Вкрадчиво прошелестел голос.

- Н-нет. То есть… в смысле я хотел бы понять – что будет со мной?

- Не волнуйтесь. Вы всё ещё ценная фигура в этой партии… Пока что. Постарайтесь оставаться таким же ценным и далее.

Паркер замер… Он мог бы поклясться, что бесплотный, обычно лишённый каких-либо интонаций голос добавил чуть-чуть, самую капельку сарказма.

- Не понимаю.

- Этого от вас и не требуется. Продолжайте работы, ведите поиски… Ничего не меняйте. Своё решение о форсировании поисков оставьте в силе. Сейчас нам полезно любое развитие событий. Хотя… если вы сумеете установить над ними хоть какой-нибудь контроль…. Это было бы… неплохо.

Паркера передёрнуло от ярости. В бесплотном шепчущем шелесте отчётливо, совершенно точно послышался сарказм. Впервые за столько лет их странного общения – хоть какая-то эмоция. И эта эмоция – долбаный, чёрт его дери, сарказм!

- А… - Паркер уже почти открыл было рот, чтобы поинтересоваться самым важным для него вопросом, как собеседник в очередной раз опередил:

- Наш подарок уже у вас на подоконнике. Всего хорошего.

Паркер порывисто обернулся. На окне и впрямь лежал кейс. Но он мог поклясться чем угодно, что ещё минуту назад его там не было. Ни при Гриффите, ни при Бильдштейне. Он же сам, лично стоял в шаге от этого окна, стоял и смотрел на плац, где сержанты гоняли по кругу раздетых до пояса солдат. Стоял, потом обернулся… Договорил с лисом и тот вышел. Ни на одно мгновение долговязый профессор не имел возможности незаметно прокрасться к окну и сунуть туда этот чёртов кейс. Бесшумно открыть окно и подбросить «посылку» пока он говорил с шептуном тоже никто не мог. Не настолько бесшумно и не на высоте второго этажа, чёрт побери!

От загадочности и вездесущности шептунов сводило зубы а в теле зарождалась неприятная, мелкая дрожь. С кем, с чем он связался? Чем закончится для него эта игра с постоянно меняющимися правилами? Как быстро он станет не нужен и его просто разменяют как мелкую монетку в какой-нибудь очередной их комбинации?

Бультерьер мрачно открыл кейс и окинул взглядом стандартную упаковку конфеток, пачку бумаг и плёнок для яйцеголовых и дискету с данными об очередном анонимном счёте на предъявителя.

Его персональные тридцать серебреников.

***

- «Бессрочное дежууурство», «доооолг». Урроды. – Хорёк пнул пластиковое ведро, пристроенное под консоль с останками Шестого. – Издевательство, а не работа. Они что, всерьёз думают, что могут вот так запросто…

- Да ладно тебе, Гарри. Начальство жопы наскипидарило, вот они и взгоношились… - меланхоличный горностай в третьем отсеке устало откинулся на своём кресле и протяжно зевнул. - Перебесятся.

- Да. В конце концов нам и так неплохо плотят, можно и потерпеть. – Ввернул оператор четвёртого поста.

- Не настолько неплохо, чёрт бы их побрал. Я вообще в лабораторию устраивался… Знай бы что тут такая фигня будет… Хрен бы подписался. – Хорь размял затёкшую шею. – Тебе вообще легко, знай крути себе баранку… А у меня эта штука в мозгах каждый день копается. И поди знает уже про меня побольше родной мамы.

Хорь уставился на цилиндр с объективом, но Шестой тактично хранил молчание.

- Ахаха, должно быть ему там чертовски скучно и одиноко, Гарри. – Довольный придуманной подколкой, навигатор справа от водителя ехидно ухмыльнулся.

- Придурок. – Гарри презрительно скривился. – У меня эти четверо инкассаторов до сих пор перед глазами стоят. Вот так живёшь себе, работаешь… А потом бац…

Операторы помолчали.

Тренькнул таймер отсрочки и все пять постов почти синхронно нажали кнопку.

- Да, жуть конечно. Хотя, глядя на то что они с ним сделали… я бы на его месте вообще не знаю, что бы сделал… - Подал голос первый пост.

- Ты бы, Вилли, прежде всего обделался. Хотя нет… обделаться он как раз не может. У него и жопы то нет. – Гарри невесело усмехнулся и посмотрел на колбу Шестого. – Эй, ты там ещё не протух, приятель?

Хорь побарабанил пальцами по объективу на манер того, как обычно стучат по стеклу аквариума, пытаясь привлечь внимание рыбок.

«Я здесь». – После непродолжительной паузы откликнулся лишённый тела пленник.

- Не протух… - Не то с облегчением, не то с сожалением констатировал хорь. – Чёртов придурок.

«Те, на кого ты работаешь – ничуть не лучше. Посмотри, что они со мной сделали. А всё почему? Просто потому что могли. Ну так и я – просто потому что мог. Мир несовершенен. Несправедлив. Мораль? Высшие ценности? Где была вся эта чушь тогда, когда… когда они…» - От переполнявшего его волнения Шестой запнулся, а хорь стыдливо отвёл взгляд. – «Посмотри на меня. ПОСМОТРИ!»

Мысленный голос громыхнул так, что кольнуло в висках.

Хорь уставился в окуляр капсулы. В ушах шелестело и шуршало, словно сотня далёких неразборчивых голосов едва слышно шептали, молили, требовали от него что-то.

«Прекрати это!» - Хорь посмотрел на кнопку нейрошокера и мерзкое наваждение тотчас исчезло.

«Ты жив. А они – нет».

«Верно. Жив. Но даже не могу себя убить. Ни перегрызть себе вены, ни повеситься… я лишен даже этой малости. Я – вещь, живой прибор. Ты даже представить себе не можешь, каково это – не иметь рук, ног… вообще ничего! Полная неподвижность, абсоютная! Иногда я чувствую своё тело, ощущаю ладони… ноги… Мне хочется есть и пить, дышать… Ты знаешь каково это, когда ты не можешь дышать?»

«Твой кровоток получает достаточное кислорода, но если хочешь… думаю я могу немного увеличить подачу».

«Не стоит… сейчас… через несколько дней я почти привык, что у меня больше нет лёгких»

«Ну… если что могу…» - Гарри сгорбился на своём кресле, пытаясь представить себе фантомные боли, неделю неподвижности и прочие прелести о которых до сих пор как-то не задумывался. Вряд ли фантазии об этом могут хоть слегка передать весь тот ужас, который, должно быть, ощущал Шестой.

Зачем он здесь? Почему? Почему вроде бы неплохой парень Гарри помогает тем, кто способен обречь живое существо на подобные муки? Почему жертва мучителей сама становится мучителем? Нет… не мучителем, просто убийцей. Это лучше или хуже?

Хорь с усилием отвернулся в другую сторону, словно пытаясь отвязаться, отбросить тяжёлые мысли прочь.

Тренькнул зуммер таймера и Гарри машинально подтвердил очередную отсрочку.

- Гарри? С тобой там всё в порядке? – окликнул второй пост.

- Да. Мы тут… разговариваем. – Хорь посмотрел в камеру, через которую его изображение транслировалось другим. – Все нормально.

- Ааа… а мы то думали, что у тебя там секс по телефону. Ну то есть по телепату…

Присутствующие в фургоне заржали.

- Интересно, а он мог бы изобразить нечто этакое… Ну типа порнушки от первого лица?

- Говорят эти штуки могут создавать иллюзии, не отличимые от реальности. – Меланхолично протянул горностай. – Прикинь этак трахнуть Сару Гейндвик или Барбару Фьодли… Это ж всё равно, что по-настоящему будет…

- Может и могут, да только тебя очки вырубят раньше, чем ты вообще что-то увидишь. – Хохотнул водитель.

- Эт точно… - третий пост снова зевнул. – Но прикинь, такой бы сервис… вместо кино и борделя… Ух, я бы…

- Заткнитесь, мы на точке. – Одёрнул навигатор. – Катим по спирали, внимательно и неспешно.

- Понял, понял… - откликнулся Гарри.

«Поиск».

Хорёк поёрзал в кресле, сбрасывая сонливость и сосредоточенно уставился на мониторы, транслировавшие изображение с камер наружного наблюдения. Сопровождаемый двумя джипами охраны, фургончик неспешно двинулся вдоль череды кафе и магазинчиков, занимавших здесь первые этажи в почти каждом встречном доме.

Шестой как мог отрешился от всех отвлекающих факторов и «прислушался». Мелодии чужих душ, вертикальными струнами уходившие куда-то в небо, попадая в его операционную область, вразнобой играли мелодию хаоса. Это было всё равно что включить десяток совершенно разных музыкальных произведений и пытаться слушать их одновременно. Потоки чужих образов, шепоток мыслей… С разной скоростью, на разные лады и ритмы, всё это окутывало его раздражающим и мешающим сосредоточиться облаком.

Значительная часть всех этих потоков оставалась позади неразборчивым бормотанием. Но многие, в чьих потоках хоть на миг промелькнул нарисованный на фургоне черно-жёлтый символ, обретали связность и внятность, становились для него чёткими и упорядоченными, словно включался наконец-то настроенный канал телевещания.

Запах лета. Нежный вечерний ветерок, зажигающиеся на улицах фонари. Радость движения, неспешной прогулки, ощущения чужих тел. Он врывался в их мысли, перетряхивал всё, что лежит на поверхности, разглядывал лица окружающих чужими глазами. Раз за разом, десятками, сотнями, тысячами. Небрежно листал их как привередливый читатель, оценивающий толщину книги и наличие в ней картинок, за пару секунд небрежно просматривая сотни, тысячи страниц.

Пока на одной из них – о чудо! – не выплыл знакомый и уже ставший ненавистным образ серого полосатого кота.

От неожиданности и накативших эмоций, Шестой едва не брякнул о своей находке вслух.

Рысь. Одна из тех, кого ему поручено обнаружить.

Скользнув рассеянным взглядом по чёрно-жёлтому знаку, она открылась перед ним полностью, явив странную, необычно плотную для её молодых лет мелодию. Пропитанные печалью и тоской нотки грусти. Порывистые аккорды упрямства. Размеренный ритм чего-то, чему он не знал названия.

Фургончик проехал в каких-то десяти футах. Всё это сближение и удаление длилось в общей сложности секунд тридцать, максимум – сорок, но за это время он успел всё, что хотел: уловил предполагаемый маршрут, внешний вид логова и образы тех, кто там оставался.

***

- Тут не больно? А тут? – Ронкина лапа путешествовала под Тимкиной майкой, ощупывая повреждения.

- Да пустяки, царапина. – Разрываясь меж желанием довольно зажмуриться или продолжить беззастенчиво разглядывать виды, открывавшиеся в вырезе её майки, кот млел самым бесстыдным образом. Аж ноги подкашивались от какой-то странной, немного пугающей дрожи.

Он как мог старался выглядеть бодрячком, этаким бравым солдатом, стойко переносящим боль ранений, но стоило ей нащупать особенно глубокую ссадину на рёбрах, не выдержал и с шумом втянул в себя воздух.

- Фффф-ааа! Осторожней!

- Прости. – По-прежнему сидя перед ним на коленях, рысь переключилась с колен и торса на Тимкину физиономию.

Ухватив за подбородок, повернула из стороны в сторону, подставляя льющемуся из окна свету то опухший глаз, то разбитый нос и глубокие, запёкшиеся уже корочкой царапины на лбу и скулах.

Откуда все эти отметины - она не спрашивала. То ли не хотела мучить «больного» расспросами, то ли не желая заставлять его лгать и изворачиваться.

В комнату подтянулись остатки их поредевшей компании. Потеснив вгрызшихся в шоколадные батончики бельчат, Рик деловито извлёк из добытых Тимкой пакетов пачку сосисок, чипсы, несколько булочек и бутыль газировки.

- Ого... Ты никак устроился подработать боксёрской грушей? – Лис хихикнул, заработав хмурый взгляд Роны. Тимка покосился в его сторону, но мысли его сейчас крутились совсем в иной области. Вместе с Риком из их обособленной берложки появилась и Вейка. Появилась, но в комнату входить не стала – судя по шороху, замерла где-то в дверях, облокотившись плечом о косяк.

Смотрит ли она сейчас на него? На ...них с Ронкой? И что думает? Почему все вышло… как вышло?

Мучительный вопрос засел в нем колкой болезненной занозой. Первое время не думать об этом вообще не получалось. Настолько, что все валилось из рук и вызывало лютое, бешеное желание биться в истерике, кататься по полу и выть.

Почему? Почему? Почему?! Почему всё пошло так, как пошло? В голове не укладывалось как это вообще возможно. Что творилось при этом в голове у НЕЁ?

Смотрит ли она сейчас на его спину или даже не взглянула?

А если смотрит, то – как? Стыдливо? Презрительно? Безразлично или с неприязнью? Полжизни бы отдал за то, чтобы узнать какие мысли у неё сейчас мелькают…

Сейчас, спустя несколько дней, эта щемящая боль притупилась, поутихла… Нет, не ушла, не отдалилась… Скорее – затаилась, до поры до времени, оттеснённая появлением Мэй, внезапной встречей с полосатиком и прочими дневными приключениями. Но никуда не делась. Стоило задеть – и вот нате, пожалста! Болит снова, как застарелая заноза, неосторожно оставленная в теле. Заросшая мясом и шкурой, но всё такая же острая.

Безумно хотелось обернуться… Но, во-первых - его подбородок всё ещё удерживала Ронка, а во-вторых… Во-вторых он совсем не был уверен, что выдержит встречный взгляд кошки. Удержится от униженных воплей, обвинений и прочих розовых соплей не обращая внимания на остальных свидетелей безобразной сцены. Кроме того – почему-то особенно сильно задело то, что в тот раз она сама не обращала на него ни малейшего внимания, словно разом тупо забыв о его чёртовом существовании. Небрежно и легко, словно его и вовсе никогда не было. И это после всего того, что было!

Горло перехватило, вновь захотелось сбежать от всех, зарыться в свою кучу прошлогодних листьев и от души проплакаться. Но ко всей этой гремучей смеси из грусти, граничащей с ненавистью обиды и мучительно-бредовых предположений примешивалось и ещё какое-то странное отупляющее оцепенение, словно бы невесомость. Этакое странное мимолётное ощущение, которое бывает, когда оступился и куда-то падаешь. Неловко, неожиданно, но ещё толком не успев испугаться и вздрогнуть.

Рона на миг замерла, скосив глаза куда-то в сторону, поймала его взгляд и несколько долгих секунд разглядывала снизу вверх. Тимка замер, с внезапной отчётливостью ощущая её ладони: одну – у себя в ладони, другую – на подбородке.

Зелёные озерки её глаз в золотистых лучах закатного солнца сияли каким-то сказочным, изумрудным отблеском. Не моргая, она смотрела на него снизу-вверх и на её лице проносилась какая-то дикая, неуловимо быстро сменявшаяся гамма эмоций. Беспокойство, сочувствие, благодарность… обида? На какой-то миг этот странный взгляд прошил его насквозь как удар тока, вывернул наизнанку и вернул в прежнее положение обескураженного оцепенения. В теле образовалась гнетущая пустота, разбавляемая лишь обрывками мечущихся бессвязных мыслей.

А она смотрела и смотрела на него, словно читая все эти его ощущения и переживания как открытую книгу, находя какие-то нюансы и тонкости, которые он как раз бы предпочёл не демонстрировать.

Рона разлепила губы, помедлила, словно бы хотела сказать что-то важное, на что ещё нужно было решиться и отважиться… Но в последний момент передумала.

- Нам нужно купить немного лекарств… Небольшой запас на всякий случай и… хоть немного кухонной утвари. Посуду, ложки…

Словно смутившись собственной просьбы, Рона отвела взгляд, вновь посмотрела на него и вновь отдёрнула.

Смущение? От этой в общем-то нормальной и естественной просьбы? Или… того, что осталось несказанным?

Повисшая в воздухе неловкость, казалось, ощущалась в воздухе.

- Конечно… - Тимкин голос дал сбой и он предпочёл заткнуться. Неловко нашарил карман и выгреб на свет приличную стопку купюр. – Вот, держи.

Она с изумлением и недоверием уставилась на букетик банкнот, парочка которых, как облетевшие листья выскользнули и упали к их ногам.

- Эмм… Это много. – Рысь нахмурилась, с недоверием разглядывая подношение. – О…

- Да бери. – Тимка неловко сунул добычу в её ладонь, пока не передумал. – Я ещё достану. Потом.

Расставаться с большей частью таким трудом и риском добытых денег конечно же не хотелось. И как знать не промолчал бы он или не ограничился бы куда более скромной подачкой, если бы не эти её странные взгляды и, чего греха таить – не присутствие Вейки. А так… Пусть видит, дура, что потеряла!

Глупо, конечно… и как-то меркантильно и мерзко… Но если это единственный способ хоть как-то «отомстить», зацепить, задеть…

Ну и самую капельку, совсем чуть-чуть в какой-то мере тешило самолюбие и то, что Рона, как-то сама собой возглавившая их странную компашку, на глазах у всех обращается к нему, Тимке! А он этак небрежно вручает ей почти триста баксов – баснословную для большинства из бродяжек сумму! И вроде как всем сразу становится ясно, кто в доме хозяин, добытчик и благодетель.

Где-то в глубине запоздало трепыхнулась жадность: может и не стоило отдавать столь многое, может стоило отдать всего лишь полтинник, по старой привычке заныканный в совсем другой кармашек? Может Вейка и вовсе давно ушла, едва завидев его здесь и он тужится-пыжится совершенно впустую?

Тимка не вытерпел и оглянулся в сторону двери.

Вейка никуда не делась… Стояла в дверях, как он и предположил, но если и смотрела на него украдкой, то стоило коту пошевелиться – тотчас же отвернулась. Впрочем, не выдержала тоже – как и рысь только что, метнула в его сторону короткий странный взгляд, словно пыталась, но никак не могла себя заставить посмотреть на него прямо. Странный, затравленный взгляд.

Неужто его маленькое шоу с пачкой денег ударило в больное?

Мысленно злорадствуя, Тимка отвернулся обратно к Роне.

- Гм.. кто-нибудь видел поблизости аптеку? – рысь аккуратно собрала просыпавшиеся купюры в аккуратную стопку, согнула их пополам и уложила в карман рубашки.

Почти ополовинив принесённые Тимкой припасы, нахальный лис, не отвлекаясь от процесса небрежно пожал плечами. Вейка промолчала тоже, а от остальных ответа ждать и вовсе не приходилось.

Увлечённо поедавшие один на двоих гамбургер, близняшки уселись бок о бок: левый удерживал огромный бутерброд обоими ладошками, правый держал бутыль «Пиро-колы». Откусывали и запивали попеременно, причём настолько синхронно, словно заранее репетировали. Заметив Тимкин взгляд, Джейк смущённо отёр выпачканные майонезом мордахи и застенчиво улыбнулся.

Коматозный мыш, хоть и не пребывал в бреду, сидел в своём тёмном углу с этим своим типично безучастным видом.

Рона посмотрела на Тимку.

- Ну…. Где-то видел вроде. – Кот попробовал припомнить где мелькала вывеска с зелёным крестом, но аптеки были как-то вне сферы его обычных интересов и припомнить их точное расположение он с разбегу не мог.

- Покажешь? – Рона кое-как пригладила отрастающий чуб и баки, вздохнула и поднялась, демонстрируя, что не прочь выступить прямо сейчас.

Ещё пару недель назад он из шкуры был готов выпрыгнуть, лишь бы под каким-нибудь благовидным предлогом остаться с ней наедине. А сейчас… Сейчас почему-то было стыдно и неуютно, неловко и… боязно. Вдобавок усталость и пережитые побои отнюдь не способствовали желанию тащиться куда-то ещё и что-то там делать.

- Эмм… ну вдоль набережной пройди, там точно есть… где-то меж мостов. Или давай попозже сходим, а? – Он чуть расслабился, позволив проявиться усталости и был милостиво избавлен от роли проводника.

- Ой, прости… Отдыхай, конечно. Сама поищу. - Рона трогательно смутилась и чуть виновато поглядела на его ссадины. С грустной улыбкой она взъерошила Тимкин чуб и придирчиво осмотрев свою одёжку, вышла.

- О, а эт чё за хреновина? – Сунувшись во второй пакет, Рик извлёк на свет рацию.

- Дай сюда. – С некоторым раздражением кот выхватил у него своё сокровище и отправился на чердак.

Проходить через дверной проём, когда там торчит кошка совсем не хотелось. Вообще не хотелось к ней приближаться или даже смотреть в её сторону. Словно уловив это отчуждение, Вейка посторонилась, пропуская его в коридор, хоть места в проходе и так было более чем достаточно.

Он прошёл на расстоянии шага. Шага от той, которой хотел подарить мир. Той, прикосновения которой ещё недавно дарили неописуемое блаженство, а сейчас… сейчас, должно быть вызвали бы скорее брезгливость и горечь.

Не удержавшись, он позволил себе слегка скривить рот в брезгливой усмешке, тонкой, едва заметной, но, кажется, вполне достигшей эффекта: насколько удавалось рассмотреть краем зрения, кошка прикрыла веки и отвела взгляд куда-то в сторону.

А у него в очередной раз мучительно защемило где-то внутри, словно под рёбра и впрямь вогнали здоровенную колючую занозу.

Аптека нашлась неподалёку и располагалась и впрямь на набережной. Архаичный домик старинной архитектуры приютил на первом этаже парикмахерскую и зоомагазин, а чуть в стороне виднелся спуск в подвальный этаж, над которым тускло светился пластиковый зеленый крест.

Стараясь не хромать и не наступать слишком явно на пятку, рысь осторожно спустилась по ступенькам и осмотрелась. Парочка старичков и джентльмен средних лет, дама с декоративным варанчиком и парень подозрительно наркоманской наружности, который противным голосом канючил что-то, отпускающееся строго по рецепту.

Не выдержав его препирательств с аптекаршей, дама с варанчиком пригрозила вызвать полицию и тип поспешил убраться. Посторонившись, Рона пропустила его мимо, на миг ощутив спёртый запах давно немытого тела и невольно поймав мутный, расфокусированный взгляд.

Бурча на ходу что-то неразборчиво-обиженное, парень протопал мимо, а взгляды присутствующих скрестились на ней. И Рона с внезапной остротой ощутила, что для них, похоже, выглядит не особо лучше того парня, не смотря на то, что не так давно купалась, да и одёжку постирать не забыла. Вот только без глажки и нормальной сушки, а также от того что и ночь она провела всё в той же долгополой рубашке и мешковатых шортах, на всей этой одежде пролегли глубокие неряшливые складки. А шерсть? Она конечно почти каждый день проверяла не сбились ли где колтуны, а перед выходом из их логова – как могла расчесалась собственными когтями, но… когти не расчёска. Да и зеркала, чтоб убедиться, что всё точно в порядке у неё не было.

Испытывая острое желание провалиться от стыда ещё ниже проклятого подвала, рысь замерла в конце очереди, боясь встречаться взглядом с присутствующими.

Дама с варанчиком презрительно хмыкнула, джентльмен с портфелем поджал губы а пожилая чета отодвинулась от нее так, словно опасалась подхватить блох.

Уставившись в пол, Рона едва слышно вздохнула. Сколько прошло времени с их побега? Три недели? Четыре? У них даже календаря нет и понедельник сейчас или суббота – даже этих простейших вещей они были лишены. Что в тюрьме, что на воле – разница лишь в том, что теперь еду и пожитки им приходится добывать самостоятельно. И при том всегда жить в страхе, что вот-вот их найдут и схватят или хотя бы просто прогонят с насиженного места, решив, наконец, снести развалюху простоявшую там невесть который год.

А что дальше? Без документов и связей, с преследователями за плечами… Есть ли вообще смысл барахтаться, за что-то бороться, упорно выживать и к чему-то стремиться?

«Всегда должна быть цель» - вспомнилось одно из любимых изречений отца.

Какая цель была у неё эти последние недели? О, нет, конечно без дела не сидела – и убиралась и следила за компанией малолетних оболтусов… Но… по большому счёту, глобально, ничего не изменилось. И не изменится, если не…

- Деньги есть? – белка-аптекарша с подозрением уставилась на неё из прорезанного в толстом стекле окошка как пулемётчик дзота.

Рона неловко нашарила в кармане одну из купюр и продемонстрировала тётке.

- Жаропонижающее, обезболивающее… антисептик… - Рона как могла перечислила все типы лекарств, которые могут понадобиться. Список вышел внушительным. Настолько, что попытавшаяся всё это запомнить продавщица, под конец списка заморгала на неё отупевшим взглядом.

- Стоп-стоп. Ещё раз по порядку. - Она со сдержанным раздражением принялась доставать из многочисленных ящичков называемые лекарства и сгружать их на прилавок, подальше от окошечка. По мере увеличения кучи покупок, недовольство и подозрительность белки стихало.

К моменту когда у Роны иссякла фантазия, на прилавке высилась приличных размеров горка таблеточных упаковок и коробочек, градусник, сироп от кашля, пластырь, бинт и даже стетоскоп с парой объемистых упаковок витаминов. Венчала маленькую пирамиду детская резиновая клизма.

- Госпиталь решили открыть, милочка? - Белка уже почти без агрессии, но с лёгким ехидством посмотрела на неё поверх кассы.

- Бабушка попросила купить. – Прозвучало немного двусмысленно, но интонация меж правдивым, искренним ответом и граничащей с издёвкой иронией была слишком тонка.

- Посоветуйте ей не читать на ночь медицинских справочников, милочка. Помогает. – Ядовитым тоном посоветовала бельчиха с издевательской улыбкой.

- Непременно. – Рона отвесила ей прохладную формальную улыбку.

Белка пощёлкала кнопками кассового аппарата и ухмыльнулась с каким-то мрачным удовлетворением.

- Семьдесят восемь долларов, шестьдесят пять центов. – Не делая попыток хотя бы собрать покупки в пакет, белка уставилась на сомнительную покупательницу.

Рона положила на прилавок четыре двадцатки.

Удивлённо выгнув бровь ещё раз, белка проверила купюры на свет, потёрла, понюхала и смерив рысь очередным подозрительным взглядом, наконец пробила чек и сунула деньги в кассу.

Собрав покупки в пухлый увесистый пакет, белка не без усилий протолкнула все это в тесное окошко и проводила странную покупательницу скептическим взглядом.

Оставалось найти хозяйственный магазин и попытаться прикупить посуду или хотя бы зеркало, расчёски и стиральный порошок. Ещё недавно казавшаяся более чем внушительной, выданная Тимкой сумма теперь выглядела до смешного мелкой.

Шестьдесят долларов за сковородку! По пять баксов за тарелку! По три за вилки и ложки! А ведь ещё нужен стиральный порошок, мыло, зубные щётки и паста… Чёрт, да даже покупай она только самое важное, без по меньшей мере полутора тысяч ничего толком и не купишь. Но где в их положении достать такие деньжищи? Без документов ведь даже на работу не устроишься, ну разве что совсем за смешные подачки, которых на пропитание то едва хватит. И то если экономить.

Рона бродила от витрины к витрине, всё больше и больше мрачнея от тяжких мыслей.

Тоска и безысходность, желание сдаться и опустить руки.

От разглядывания шампуней и прочей бытовой химии на глаза наворачивались слезы.

Исходя из бюджета можно было купить либо тарелки и ложки, мыло да стиральный порошок с зеркальцем, либо сковородку и порошок с расчёской и мылом. А ведь ещё не помешал бы моток верёвки и какие-нибудь постельные принадлежности. Если уж не подушку, то хотя бы простыни!

От всех этих бесконечных прикидок и подсчётов пополам с мучительным выбором голова раскалывалась так, что впору было вскрыть одну из купленных упаковок и закинуться таблеткой. Но тратить драгоценные лекарства на себя казалось слишком расточительным. В конце-концов - голова не воспалённая ранка, поболит и пройдёт.

Выбрав самый дешёвый тюбик зубной пасты, порошок и мыло, она купила пачку пластиковых тарелок, пластиковые же стаканчики и самую дешёвую кастрюльку. Также в груду покупок добавилось небольшое зеркальце в красном пластиковом ободке, семь ложек, небольшой нож и открывашка. Подсчитав остающуюся наличность, она побродила по магазину ещё немного и добавила в корзинку ножницы, три катушки ниток, моток верёвки и пакетик гвоздей. Остававшиеся в резерве последние пять долларов были потрачены на зажигалку и пару вёдер.

К моменту, когда она закончила все покупки, магазин уже закрывался а на улице и вовсе стемнело.

Нагруженная покупками, Рона захромала обратно, сожалея, что не прихватила с собой кого-нибудь в помощники. Побитый и замученный Тимка явно заслуживал отдыха, брать с собой Вейку категорически не хотелось а остававшиеся бельчата или Рик напоминали ей задачу-притчу про лодку, варана и курицу с зерном. Возьми она Рика – терпеть всю дорогу его сальные тупые шуточки… Возьми близнецов – кому тогда присматривать за мышем?

Вздыхая и поправляя на ходу расползающуюся гору покупок, прихрамывающая рысь, вызывая удивлённые и порой ехидные взгляды прохожих, медленно но верно двигалась к дому.

Мимолётное внимание пешеходов поначалу слегка напрягало, потом стало радовать – что хотя бы никто не лезет, затем мысли потекли в направлении привычного уныния и безысходности.

Одна. В целом мире одна и никому нет до неё ровным счётом никакого дела. Никому, кроме тех кто за ними гоняется, да может быть некоторой части из их компании. Для большинства же из них она просто… удобна. К чему напрягаться и что-то делать самим, если есть она? И Тимка.

Рона пересекла мост, прошлась по набережной, пропустила кативший мимо фургончик со странным чёрно-желтым символом на бортах и свернула на улочку, ведущую, как хотелось верить, в нужном направлении. Днём все окрестности её более менее запомнились теперь же – когда уже стемнело, в свете фонарей большинство запомненных ориентиров терялись и выглядели иначе.

Где-то под рёбрами шевельнулось тревожное, щемящее чувство беспокойства.

Она притормозила, поудобнее перехватывая ведра, использованные в качестве сумок и замерла, уставившись на то, как её собственную тень догоняет чужая.

«На лету» выхватив из покупок нож, Рона выронила вёдра и порывисто развернулась.

***

Над плоской серебристо-радужной панелью возникло изображение рослого крепкого мужчины в зеркальной маске замкнутого цикла и глубоком капюшоне.

Под выключенной маскировочной накидкой виднелся край подмигивающего индикатором бронекостюма.

Мужчина молчал, с угрюмым интересом разглядывая собеседника.

Принимающий вызов статный сухощавый мужчина в облегающем светло-сиреневом комбинезоне помрачнел и нахмурился:

- Кто вы? И где Иган? – в голосе его прорезалось подозрение.

Причудливых очертаний лежачее кресло располагалось так, что пластина голокуба словно бы нависала откуда-то с потолка. В результате мужчина смотрел на своего собеседника словно бы немного снизу вверх, а лицо изображения – надменно нависало над ним.

- Иган… уволен. - Мужчина неспешно сдвинул капюшон, обнажив гладко выбритый безбровый череп. Повозился с застёжками маски и освободив крепление, стянул и её.

Костистое и одновременно одутловатое лицо человека лет пятидесяти, истеричный, подозрительный прищур карих глаз. Тонкие жестокие губы, казалось, даже в расслабленном состоянии, туго натянуты на череп. Так туго, словно их владельцу приходилось прилагать некоторое усилие, чтобы сохранить их капризный и нервный изгиб, а не расплыться в злорадном хищном оскале.

- Меня зовут Ури Когг. - Остренький, словно карикатурный носик и неожиданно круглый для этого типажа рыхлый и круглый подбородок придавали ему одновременно какую-то отталкивающую порочность, но в то же время и притягивали взгляд, не давали отвернуться, сковывая каким-то странным, потусторонним магнетизмом.

Голос у него был таким же неприятным и странно магнетическим.

- Джереми Ли. – Неохотно и настороженно представился второй. – Чем обязан?

Меж их диалогом тянулись едва заметные, но всё же ощутимые паузы – сказывалось расстояние и тройная система шифрации, оперирующая в гиперволновом диапазоне.

- Я объявляю Фриско-три3 территорией «Возрождения». – Звонивший выдержал паузу, тонко улыбнулся и продолжил. - И предлагаю вам присоединиться.

Мужчина в кресле нахмурился сильнее, скосил обеспокоенный взгляд куда-то в сторону, недоверчиво качнул головой и вдруг улыбнулся:

- Спасибо, вы кажется двенадцатый.

- Не понял? – звонивший удивлённо повёл бровью. Точнее, тем местом, где она должна была бы быть.

- Двенадцатый, кто нам это предлагает. – Пояснил Джереми. – Угадайте с трёх раз, что я вам отвечу?

Надменное лицо в голокубе похолодело.

- Мне кажется, вы не понимаете… - Справившись с эмоциями, Когг впился в собеседника сердитым, маниакальным прищуром. – Я могу сбить вашу консервную банку в течение часа.

- Это я тоже уже слышал. – Джереми вздохнул и взял с подлокотника пластиковый стаканчик. С наслаждением потянул его содержимое из встроенной трубочки. - Давайте будем реалистами. Даже если предположить, что ваша затея увенчается успехом… Чего вы добьётесь? Наши производственные мощности будут утрачены и даже сама платформа будет полностью разрушена. Вам достанется меньше чем ничего и все это зачем? Ради чего?

- А как же моральное удовлетворение? – Стараясь не терять самообладания, напомнил новоявленный владелец Фриско. – Оно дорогого стоит.

- Дороже чем оптроника, квантовые сердечники и все прочие хитрые бирюльки, которые мы тут производим? Дайте подумать… – Джереми изобразил преувеличенное изумление, озадачено и словно бы даже испуганно почесал короткую бородку. Стаканчик с трубочкой, который он выпустил, всё это время благополучно дрейфовал там, где его оставили. – Дайте подумать…

Лицо Джереми изобразило напряжённую работу мысли, но внезапно вновь расплылось в издевательской ухмылке:

- Нет, все же, пожалуй я откажусь от вашего щедрого предложения. Прощайте.

Щёлкнув тумблером, он выключил связь и вновь нахмурился, обдумывая полученные известия. Покосился на пульт, пощёлкал кнопками и на голокубе вновь появилась физиономия в капюшоне и маске.

- Меня зовут Ури Когг. – Повторно представился неприятный тип, стягивая капюшон и отстёгивая маску. На середине этого движения картинка замерла и сместилась в угол экрана.

Развернув окно с адресным списком, Джереми выделил всех, кроме Игана и отправил вызов. На экране стали выстраиваться квадратики видео, содержимое которых в этом режиме было слишком мелким, чтобы внятно рассмотреть лица ответивших. На некоторых квадратах и вовсе отобразилась сплошная чернота или простенькие заставки, подтверждающие, что абонент ответил на вызов, но по каким-то соображениям не желает показывать своё лицо.

Дождавшись когда отзовётся последний квадратик, Джереми окинул экран смешливым взглядом и поудобнее устроившись в своём кресле, сложил пальцы домиком.

В противовес содержанию, интонации его слов были легкомысленно-беззаботными:

- Господа. У меня для вас пренеприятнейшая новость…

Оглушённо и озадаченно отвернувшись от погасшего голокуба, Ури Когг секунды три хранил спокойствие, после чего выплеснул распиравшую его ярость на притулившуюся на краю стола кружку. Врезавшись в стенку, несчастный керамический сосуд разлетелся в крошево, осыпав сапоги замерших в нескольких шагах солдат.

Телохранители не пошевелились.

Да как они смели? Какой-то грязный патлатый связистишко издевательски скалился ему прямо в лицо! А этот его жалкий, тупой и надменный юмор!

Особенно бесило то, что весь диалог слышали приближённые. Прокол. С его стороны было крайне самонадеянно поверить в то, что стоит взять под контроль целый город, как сам собой падёт и наиболее ценный, наиболее желанный бастион. Точка силы, дающей власть над миром.

Ури Коггу не отказывают. Ури Коггу не перечат. Никогда за последние пару лет.

За последние годы в окружении абсолютной власти и благоговения преданной «паствы» он уже почти и забыл каково это, когда над тобой насмехаются, отпускают издевательские комментарии и… Чёрт, все это слишком напомнило тот случай, с которого всё и началось! Его выступление на ассамблее, этот дурацкий наивный призыв собраться с силами, объединиться и восстановить наконец справедливость.

Увы, тогда его никто не принял всерьёз. Не задумался, не прислушался. Лишь осыпали насмешками и прогнали, навсегда лишив права публичных выступлений на этих их дурацких съездах. Что ж... он пережил это, переживёт и сейчас.

Чёрт! Чёрт!! Черт!!!

Не в силах сдерживать с новой силой накатившую ярость, он вскочил и замер. Ударил ладонями об стол, раз, другой… Третьего раза не последовало - решительно выдохнув, Когг титаническим усилием вернул себе самообладание, натянул маску и обернулся к своим людям.

- Ньюмана ко мне. И тех кто там у него... сын, дочь? Тащите всех. – Палец Когга указал на левого телохранителя. Фигура в плаще и маске беззвучно кивнула и включив камуфляж, вышла.

Проследив за солдатом, на ходу превратившимся в почти полностью прозрачное марево, Когг уселся на удобное крутящееся кресло и сделал задумчивый оборот на сто восемьдесят градусов.

Помещение пункта связи было тесноватым, но для задуманного спектакля пространства хватало.

Нога новоявленного диктатора нервно подёргивалась мелкими, частыми движениями. Спохватившись, Когг замер и старательно распрямил ногу так, чтобы подобное подёргивание не повторилось.

За дверью с гулом сервоприводов протопал бот, от тяжёлых шагов которого даже здесь, за толстым слоем шумоизоляции, ныли зубы, болезненно покалывало кончики пальцев и в толстых армейских ботинках ощущались толчки как от маленького землятрясения.

- Грейсона ко мне. – Голос, приглушенный маской звучал абсолютно спокойно и невозмутимо. Словно и не было никакого приступа ярости, никаких нервических подергиваний.

Оставшийся телохранитель почтительно кивнул и вышел.

У Когга дёрнулся глаз и он поморщился. Придержать раздражающий тик не снимая маски, не представлялось возможным.

Ричард Грейсон. Если так можно выразиться – правый кулак нового порядка. Беспринципный, послушный как робот, не задающий вопросов и не испытывающий ни моральных терзаний, ни даже тени каких-нибудь сомнений.

В своё время он, Ури Когг, разглядел в нем потенциал, умело направил, взрастил и выпестовал практически своими руками. Ну, не совсем так, конечно… В ту пору семидесятипятилетний командир спецгруппы, как и он сам, со всей внезапной беспощадностью и окончательностью угодил в опалу старпёров и бесцельно прожигал жизнь, проводя дни то в компании дешёвого виски, то в карцере за многочисленные драки, ввязывался в которые с завидной регулярностью.

Отмытый и одетый, чуть ли не силой приведённый в приличное и относительно вменяемое состояние, гигант охотно проникся подаренной Ури Целью. Недостижимо великой, почти невероятной в ту пору даже для самого Когга.

Цель. То, что даёт силы жить. Вопреки всему, несмотря ни на что. У каждого должна быть Цель. У Грейсона её отняли. И он дал ему новую, поделился своей.

Они надирались в баре, на пару строя фантастические планы и жалуясь друг дружке на жизнь. Проклинали обидчиков, мечтали отомстить, стать чем то большим, чем жалкими никчёмными винтиками в чьей-то сложной, невероятно огромной машине.

Разошедшийся, изрядно захмелевший Когг наполовину в шутку предложил сколотить группу единомышленников, начать проводить идеологические собрания, словом – всю эту хрень, с которой обычно начинались военные и гражданские перевороты далёкого прошлого, описанного на затхлых страницах истории, давно позабытых большинством выживших.

Для него это было игрой – неожиданно далеко зашедшей, опасной, но в то же время слишком притягательной, чтобы остановиться вовремя.

И он увлечённо придумывал тайные знаки, строил планы захвата власти и на пару с первым обретённым последователем мечтал изменить мир.

Через полгода их скромный кружок по интересам разросся до почти сотни человек и в него затесался первый шпион.

Игра стала реальностью.

Они казнили соглядатая сообща, превратив это неприглядное зрелище в некое подобие шоу, обобщающую клятву, если угодно.

Увы, информация об их маленьком «клубе» каким-то образом всё же докатилась до властей. И во время очередной сходки часть из них была схвачена, но Когг и Грейсон каким-то невероятным чудом сумели спастись.

Позже, обсуждая тот случай оба единогласно сходились на мысли, что иначе как провидением, внезапной помощью Судьбы то неприличное везение назвать было нельзя. Подобных знаков на пути становления «Возрождения» потом встречалось не один, не два и даже не сотня.

Словно сама судьба вела их к успеху, вопреки всему, назло любому здравому смыслу, помогая уйти, ускользнуть от любых изощрённых ловушек и превратить сокрушительные провалы в столь же сокрушительные победы.

Весть о «разгромленном» движении разнеслась в самые дальние уголки и атмосфера, что называется назрела.

Умелые манипуляции гения пиара Винса Валентайна превратили сотню «кухонных политиков» в тысячу ярых бойцов. Неудачников, жульё и явных уголовников – в великомучеников революции, а самого Когга, скромного стареющего неудачника – в пророка и вождя народов.

С этого момента жизнь заговорщиков резко переменилась. Сами собой потекли деньги. Жирные, зажравшиеся упыри, владеющие несметными богатствами, сами шли на контакт и охотно снабжали новое движение своими баснословными капиталами.

Поначалу – надеясь получить этакую карманную армию и персональную политическую партию, затем – теряя эти глупые надежды и надеясь уже лишь откупиться, заслужить себе снисхождение и место в новом мировом порядке.

Ури Когг надменно улыбался, уже не особо стараясь скрывать презрение и брезгливость, но позволял им жить привычной сытой и обеспеченной жизнью. Пока.

Прошло каких-то четыре года и «Возрождение» обзавелось шестью укреплёнными базами и собственной, без малого трёх тысячной армией. Точнее, настоящих бойцов в ней было конечно же меньше – каких-то три сотни тренированных, вымуштрованных солдат. Многие из которых и впрямь были настоящими солдатами, по тем или иным причинам разочаровавшимися в системе и решившими влиться в их ряды. Остальные служили обслугой, техническим персоналом, а то и просто надсмотрщиками.

Перехватив на поверхности несколько десятков лайнеров, они обзавелись парой тысяч рабочих рук и дело закипело. Прямо под носом у властей самых разных бункеров создавалась техника, оружие, припасы. Они покупали или завоёвывали верность нужных людей, не гнушаясь ни шантажом ни похищениями, сосредоточенные лишь на одной великой Цели. Цели, которую подарил им Ури.

В непрерывно растущих рядах «Возрождения» постоянно отлавливали шпионов, публично пытали и с помпой казнили как предателей рода человеческого. Ведь Цель была благородна и как ни крути – эпична. Иногда Ури накрывали приступы раскаянья и муки совести, но год от года все реже. В конце концов, даже если не все «шпионы» на самом деле таковыми являлись – ну разве не правильней было пожертвовать жизнями нескольких преданных соратников, чем допустить хоть малейший риск провалить свою миссию?

И вот он – новый, важный этап их общей Судьбы.

Очередной великий шаг к Цели.

Веха, не менее значительная, чем первая встреча великовозрастного студента и спивающегося ветерана спецподразделения.

Захваченый город. Город с почти ста тысячами населения. С производственными линиями, налаженными связями на поверхности и собственной агентурно-коммерческой сетью, позволявшей через подставные фирмы легко получать с поверхности большинство недоступных некоторым городищам благ. Город, который станет плацдармом его Нового Порядка. Город-рычаг, используя который он, как доисторический Архимед, перевернёт весь мир.

От приятных воспоминаний Когга отвлекла дверь. Протиснувшийся внутрь гигант макушкой упирался в полоток, ростом превосходя любого из в многочисленной армии Пророка.

Из бугрящейся под гермокостюмом мускулатуры, казалось, вполне можно было бы выкроить двух, а то и трёх Ури Коггов.

Волевой «кирпичный» подбородок, шея, толщина которой превышала диаметр черепа, широченные плечи и торс, которому мог позавидовать бы любой жалкий качок из телешоу «Титаны». При этом, невзирая на обманчиво «мясной» вид, Грейсон был далеко не так туп, как можно было подумать, глядя на его перекачанную тушу.

Адмирал его маленькой армии выглядел идеальным абсолютным солдатом, на фоне которого любой из всех когда-либо виденных Ури мужчин, смотрелся жалко и как-то «невсамделишно». Именно таких гиперболизированных пропорций некогда рисовали героев всевозможных дурацких комиксов.

Новоявленный пророк порой даже всерьёз прикидывал, не упрятано ли в массивной широкоплечей туше полностью искусственное тело.

Нет, конечно, Грейсон, как бывший спецназовец, да ещё командир – и так по уши напичкан всевозможными примочками. И армированый скелет, суставы с алмазным напылением, турбосердце и наноусилители нейромедиаторов с подавителями молочной кислоты – далеко не всё, чем наделили его изощрённые военные техники.

Впрочем, в подобные нюансы Ури старался не лезть. Ни к чему тратить себя на подобные мелочи, когда в его силах – вести преданных последователей к былому величию человеческой расы. Окажись Грейсон хоть целиком из металла, какая к чёрту разница? Главное, что он с ним. Его первый и самый верный последователь. Хотя, для очистки совести всё же не лишне покопаться во встроенных в него технологиях, хотя бы с той целью, чтобы воспроизвести что удастся в других солдатах движения. Впрочем, это ещё успеется.

- Ну что там? – Окончательно отвлёкшись от нелёгких своих воспоминаний, Когг глотнул из респиратора немного прохладного освежителя.

- Вентиляционный центр капитулировал, оружейную взяли без боя, а вот в реакторной засели наглухо. Боты готовы вскрыть буферную зону, но эти придурки угрожают все взорвать.

- А местные шишки? – Когг задумчиво почесал челюсть затянутой в перчатку рукой.

- Почти все у нас. Парочка где-то бегает, один вояка как раз в реакторной. Если бы не он, яйцеголовые бы наверняка давно скисли.

- И что, взорвут? – Поинтересовался Когг.

На секунду новоиспечённый диктатор представил себе ядерный погребальный факел размерами в треть континента и едва заметно поёжился. Не поторопился ли он прибыть в свежезахваченный город? Хотя… после того количества чудесных спасений, что уже было в его жизни – пора уже наконец перестать трусить и ощутить себя любимчиком Судьбы. Взрыва не будет. Только не там, где вершится его воля, его Судьба.

- Не думаю. – На физиономии Грейсона как всегда не отобразилось ни намёка на эмоции. – Мы обещали им жизнь.

- Это правильно. Никогда не загоняй никого в угол, если не можешь прихлопнуть одним ударом. – Назидательно изрёк Когг.

- Мы можем пустить в их вентиляцию токсин. Передохнут раньше, чем успеют сказать «ой». – Слова великана прозвучали не то чтобы возражением, скорее обозначили лёгкую обиду на сомнения «фюрера» в его способности держать все под контролем.

- Так почему ещё не пустили?

- Реактор. У нас нет никого, кто мог бы разобраться с этой штукой. – Грейсон помрачнел и уставился куда-то в пол, ожидая от Пророка решения этой тупиковой ситуации.

За дверью послышался одиночный выстрел, ответный короткий «рявк» автопушки и тяжёлая поступь штурмового бота.

Ури недовольно посмотрел на гиганта и адмирал стыдливо потупился:

- Мы работаем над этим.

- Слышу. – Ури позволил себе успокоить великана поощрительной улыбкой. – «Ревенанты» были отличной идеей.

Грейсон приободрился и едва заметно приподнял уголки губ.

- Итак… реактор. Притащите к голокубу их семьи и казните по одному раз в пять… Нет! Раз в десять минут….

- Но ведь они… - Грейсон недоуменно вскинул густые брови.

- Вряд ли. Ведь у них тоже семьи. – Ури благостно сложил пальцы домиком и хитро прищурился. – Как ты думаешь, без непосредственной и совершенно неотвратимой угрозы – многие ли решатся что-то взрывать? Пока есть надежда для них лично и их семей – вряд ли. А тех, чьих близких уже не станет – они же сами и удержат. Главное, дать им время понять, прочувствовать. Но не слишком много, чтобы не надумали чего лишнего. Да, десяти минут вполне хватит. Объясни им, что все эти смерти на их совести, что их легко можно было избежать, спасти – стоило просто открыть дверь. Ну а взрыв… Зачем? Мы же не звери - договоримся….

На физиономии Грейсона появилась почти точь-в-точь такая же хитрая ухмылка, как у самого Когга. Их взгляды встретились через дымчато-зеркальные стёкла масок и на миг замерли, словно черпая друг в друге вдохновение. Утончённая садистская расчётливость и восторженное повиновение слепой неистовой силы.

***

Мясистые влажные нити, хлюпающая под ногами влага. Влага и удушливый терпкий жар – внизу, вокруг, сверху… Он протискивался сквозь живой лес, с усилием раздвигая гигантские волокна, словно крохотный паразит, пробирающийся сквозь огромную мышцу.

Волокна упруго пружинили, норовили стиснуть, задержать, измотать. Сочившаяся с их корней слизь липла к ногам, заставляла то панически скользить, то с усилием отрывать босые ступни от податливого, медленно пульсирующего пола.

Он бился и трепыхался, как угодившая в паутину мошка - отчаянно, из последних сил раздвигая волокна руками и ногами, не обращая внимания на облепившую его слизь и влагу, на жаркий пульсирующий ветер. Он проталкивал себя куда-то вперёд, хотя давно потерял и чувство направления и понимание зачем он куда-то стремится.

Титанический организм вокруг, казалось, вовсе не замечал его присутствия. Начисто игнорируя его жалкие усилия, окружающее пространство жило своей жизнью – хлюпало, капало, сочилось… Время от времени где-то над головой, где влажные волоски сходились в единое колышущееся марево, периодически раздавался оглушительный сиплый гул. Волоски гнулись, то стискивая его сильнее, то слегка ослабляя давление.

Воспользовавшись одним из таких послаблений, он отчаянно рванулся и выпал на поверхность, состоящую из округлых, плоских кончиков.

«Вхххххххх Пфффффффф» Налетевшая волна жаркого воздуха подхватила его как пылинку, кувыркая, повлекла прочь, не обращая внимания на отчаянные попытки вцепиться в кончики волокон, удержаться, остановить этот пугающий полёт сквозь темноту и неизвестность. Его закружило, ударяя об упругие стенки какой-то влажной трубки, по лицу болезненно чиркнули какие-то жесткие как леска нити, усилившийся гул почти оглушил и… размахивая конечностями и кувыркаясь, он вылетел из какой-то пещеры перестав ощущать что-либо кроме падения. Почти бесконечного падения неизвестно куда и неизвестно откуда.

Исторгнув пронзительный вопль он проснулся.

- Снова дурной сон? – в поле зрения сунулась беличья мордаха.

Покрытый холодным потом, мыш по обыкновению промолчал.

- Кушать хочешь? – один из бельчат кинул второму какую-то коробку. Откупорив прозрачную крышку, бельчонок поднёс упаковку к самому мышиному носу. Пахнуло салатом.

- Поешь. Это вкусно. - Один из Джейка вытащил крохотную пластиковую ложку и облизав её до относительной чистоты, зачерпнул салат.

Мыш отвернулся.

- Ну чего ты? Рона сказала, чтоб я за тобой присмотрел. Я за главного! – Джейк попытался поднести ложку ближе, но мыш отвернулся сильнее.

- Ешь! – бельчонок настырно ткнул ложкой в мышиные губы и…

Шипастый, бородавчатый монстр, ощерил навстречу ложкке переполненную игольчатыми клыками пасть.

Взвизгнув и выронив и салат и ложку, бельчата в панике шарахнулись прочь.

Издав нечто среднее межу иканием и кашлем, мыш вновь ощутил, как опять потекло из носа. Не тоненькой медленной струйкой, а щедрым жарким потоком, словно в морду плеснули по меньшей мере стаканом крови.

Обмякнув, он плотнее закутался в пропитанную остывшим потом куртку и замер.

- Вот! – в комнату заглянул Рик, за спиной которого, всё ещё дрожа, прятались бельчата. Один из них показывал на обидчика, второй заглядывал лису в лицо.

- Ну? Придурок как придурок. Что вы мне заливаете? – Лис с подозрением осмотрел мыша. – Отвалите короче. И уберитесь здесь что-ли…

Он ещё раз смерил мыша недовольным взглядом, развернулся и ушел восвояси. Бельчата на мгновение задержались, с подзрением и страхом разглядывая обидчика, затем поспешили следом.

- Отвяньте, сказал! – донеслось из коридора. – Вон полосатому по ушам катайтесь, ему всё равно делать нечего.

Оставшись наедине с собой, Тимка вновь начал плавно погружаться в мрачные мысли. Он каждые пять минут щелкал рацией, звал Мэй, но эфир был пуст. Неудержимо клонило в сон, но стоило ему прилечь в облюбованную кучу листьев, как навязчивые мысли усиливались и сон отступал.

Он ворочался с боку на бок и вспоминал те горячие, пронзительно счастливые моменты, проведённые наедине с кошкой. Её взгляд, жар её узкой, но крепкой ладошки. Смех и ласки – нет, даже не те с которых все началось, а вполне невинные и вроде бы мимолётные, но дарившие ему мучительно сладостное ощущение полёта. Даже просто валяться после купания рядом и жадно, с усилием сплетать пальцы, было для него круче самых крутых «чёртовых горок». Круче того момента когда, затаив дыхание, извлекаешь из кармана терпилы богатый улов, готовый в любую секунду сорваться на бег, но с облегчением понимаешь, что этого не потребуется и всё прошло гладко и без шухера.

Спохватившись, Тимка согнал с лица выражение мечтательного блаженства и злобно нахмурясь, перекатился на другой бок. Какого чёрта? Ничего этого не было. Всё полная чушь и бред. Плод его дурной фантазии и детской наивности. Ибо если бы что и было, если бы она ощущала то же что и он, хоть капельку, хоть кусочек этого счастья – как она могла после всего… После всего этого так поступить с ним?

Нет, нет, нет… Всего лишь заблуждения, самообман, подобный тому, что увлекает лохов поиграть с каталой в «трилистник» или напёрстки. Азарт и наивная вера в свою крутизну и неотразимость, в то, что можешь быть нужен в этом мире кому-то просто так – ты, сам. А не то, что из тебя можно извлечь. Вера в то, что ты чем-то лучше других, умнее, сильнее или везучей. Но все это чушь, наивная тупая чушь, подёргав за которую тебя поимеют как лоха и вышвырнут прочь – опустошённого, ограбленного, выжатого как тряпку. Вышвырнут и не вспомнят, ну может лишь пару раз, рассказывая друзьям забавную историю с твоим в ней участием.

Он стиснул кулак, с усилием разжал. Покосился на стоящую рядом рацию, сгрёб холодный металлический корпус, щёлкнул кнопкой питания. Угрюмо прислушался к бархатистой тишине эфира, но окликать Мэй не стал. Если их общение было для неё не мимолётным способом скоротать время и скрасить скуку – могла бы заговорить и первой. Могла бы и не уходить так быстро, подождать его час-два или сколько там прошло времени с момента, когда он зарядил злополучную штуку и вновь щёлкнул кнопкой питания.

Может быть и здесь – все точно также – всего лишь самообман и иллюзии, отчаянное желание найти себе новый объект, который подарит все те ощущения окрылённости, причастности к чему-то сокровенному? Ведь он, по сути, ничерта о ней не знает. Не имеет ни малейшего понимания о том как она выглядит и что из себя представляет. Всё что он слышал – лишь необыкновенно приятный, журчащий весенним ручейком голосок. Гипнотизирующий, глубокий, манящий богатством интонаций и каким-то совсем особенным, волшебным произношением. Может быть она иностранка? Красивая также, как её голос? Или наоборот - страшная, как смертный грех? Да нет… обладательница такого голоса просто не может, не имеет права быть страшной!

Тимка выключил рацию и перевернулся обратно на другой бок.

В голову вновь полезли мысли о кошке. Нет, ну как она могла?! Вот так… просто. Что он сделал не так? Небось лежит сейчас со своим Риком и… Тимке припомнилось ощущение её руки на своём животе, того что последовало дальше…

Раздражённо выдохнув, он перевернулся вновь. Неудержимо хотелось вскочить и метаться из угла в угол, стискивать кулаки, биться лбом об стенку и вытворять все те вещи, что хоть немного отвлекут от засевших в голове мыслей. Внатуре, хуже репейника, забившегося в свалявшийся в шерсти колтун.

Останавливало от той беготни лишь осознание как глупо и жалко все это выглядит. В конце концов – кто из тех, о ком он думает почти непрерывно, вспоминает о нём хотя бы сотую часть того времени? Да хрена с два!

Так почему он должен думать о них?

Почему никак не избавиться, не отвязаться от этих навязчивых болезненных мыслей, щемящей тоски и жалости к себе? Почему не подумать о чём-нибудь приятном… не помечтать о том, как когда-нибудь разбогатеет и купит себе большущий двух, нет – трёх этажный дом! С личным бассейном. И тогда у него будет три, нет пятеро таких, как Вейка! Или даже семеро! По одной на каждый день недели! Во!

Он представил себя в окружении сразу семерых одинаковых кошек, лежащим в шезлонге на берегу бассейна и на миг испытал нечто вроде облегчения.

Думать про неё гадости, представлять, как она сама униженно и жалко будет пытаться выпросить у него прощение, а он жёстко и также безжалостно обдаст её презрением и прогонит. Подобное словно переводило непрерывную, щемящую боль в короткие, яростные вспышки. Вспышки, на миг приносившие облегчение. Отгонявшие вкрадчивую мглистую боль, так и норовившую окружить, обволочь, окутать. Просочиться под шкуру, въесться, впитаться в мясо, поселиться в нём навсегда.

В люк робко постучали.

Увлечённый приятными фантазиями, Тимка замер, пытаясь понять раздался ли этот стук наяву или тоже был плодом его воображения.

В люк постучали снова.

Он в панике вскочил, замер на четвереньках.

Неужели… неужели его надежды сбылись? И он сможет наконец высказать ей всё, что накипело за последние дни? Выплеснуть всю свою боль, обиды и горькое недоумение? И – сможет ли? Сможет ли произнести все отложившиеся в мозгах тирады, не сбившись, не запнувшись, не запутавшись в словах от избытка эмоций? Может быть просто коротко послать к дьяволу? Или… впустить и позволить остаться? Забыть всё, что случилось, все это бурлившее и кипевшее в нём последние дни? Сможет ли он после всего того, что было вновь испытать хоть бледную тень тех ощущений, что подарила она ему в тот день?

В дверь постучали чуть настойчивее.

Обмирая от бурливших внутри эмоций, он встал на ноги и нехотя двинулся к люку. Замешкался, пересилил желание забиться обратно в свой угол и всё же решился.

С усилием столкнув в сторону тяжёлый комод, он освободил люк.

Приподнявшаяся крышка явила две донельзя испуганные беличьи мордахи.

- Чего тебе? – Не особо приветливо поинтересовался Тимка, не делая попытки посторониться. Впрочем, близняшки, не особо смущённые этим полупрозрачным намёком, как ни в чём ни бывало взобрались на чердак прежде чем он успел среагировать. Взобрались и нервно, с неприкрытым испугом оглянулись куда-то вниз, словно за ними кто-то гнался.

- Закрывай, закрывай скорее! – один из бельчат уронил люк на место, второй навалился на комод, пытаясь сдвинуть его в прежнее положение. Получилось это лишь когда к делу присоединилась вторая половина Джейка.

- Да что случилось-то? – Немного растерявшись от подобного произвола, Тимка недоумённо уставился на близняшек.

- Там… мыш… Я… Он… - близняшки заметались взглядом по чердаку, удивительным образом сочетая испуг и детское любопытство.

- А у тебя тут классно.

- Он вам что-то сделал? – На миг позабыв о собственных проблемах, Тимка разглядывал малышню с нарастающим недоумением.

- Я ему покушать принёс, а он… он… - один из бельчат от избытка эмоций скорчил страшную морду и изобразил жуткий оскал при помощи сцепленных под носом пальцев.

- Пфф… - Тимка презрительно выдохнул. – Ну и чё такого?

- Мне страшно. Он такой… ты не представляешь! – Выдохнул левый близняшка.

- Представляю. Ну да… он странный, но… - Тимка почесал подбородок с неудовольствием разглядывая незваных гостей.

- Я Рика позвал, но тот просто посмеялся… - продолжил правый бельчонок.

- Сказал идти к тебе и ездить тебе по ушам. – Закончил фразу левый.

Тимка прыснул.

- Нашли кого бояться. Он же овощ. Сидит себе, глазами хлопает.

- Нет, он… Он был такой… не такой как обычно, не мыш даже…

- Что за чушь? – кот утомлённо вздохнул и уселся на разворошенную лежанку. Один из близняшек немедленно пристроился рядом, второй – двинулся в обход чердака.

- Он превратился в… в… ну.. – один из близнецов вновь изобразил «бабайку».

- А потом, когда Рик пришёл… Он снова был обычный, как всегда. – Дополнил второй бельчонок, заглядывая в комод.

- Чепуха. Такое только в кино бывает. – Тимка легкомысленно отмахнулся. – Эй, не трогай ту коробку! Это моё!

- А что там? – бельчонок как ни в чём не бывало, извлёк Тимкины сокровища на столешницу.

- Кому сказал! – Кот приподнялся на локте сердито уставился на нахального гостя.

- А это у тебя что? – вторая половина Джейка с интересом сграбастала тимкину рацию и покрутила верньеры настроек.

- Дай сюда! – Он выхватил рацию из цепких лапок и сердито сопя, вернул настройки в прежнее положение. – И не трогай тут ничего!

- Жадина! – Джейки насупились и кажется вот-вот собирались разреветься.

- ооо… - Тимка с кряхтением поднялся и сгрёб коробку. – Хрен с вами, идите сюда.

Он подхватил колченогий растрескавшийся табурет, установил коробку на него и осторожно уселся на лежанку.

Бельчата, затаив дыхание, следили за тем, как он медленно и торжественно снимает крышку, но при это не забывали бросать настороженные взгляды на придавленный ножкой комода люк.

Пошарив в аккуратно свёрнутых мотках телефонного кабеля, извлёк на свет чёрно-жёлтое колечко.

Один из близнецов потянулся к лежавшим в коробке тетрадкам и Тимка ощутимо шлёпнул его по руке.

Помедлив, осторожно и благоговейно извлёк клеенчатые прямоугольники, открыл хрупкие пожелтевшие от времени страницы.

- А что тут написано? – Один из Джейка сунул любопытный нос практически вплотную к линованной бумаге. Второй бельчонок, уставясь куда-то в пространство, задвигал губами:

- …пос-ле-д-ние гри…. Гру… грубы?

- Группы. – Тимка ревниво нахмурился, созерцая, как Джейк читает эти странные закорючки, которые ему не давались и в куда более простом, печатном виде.

- Последние группы… бы-ли… от… отбыли! вче-ра. Что такое «отбыли»? – Озвучивавший чтение близнец обернулся к нему и кот удивлённо уставился на беличий нос.

- Отвалили, смотались… Ушли. – Тимка недоумённо пожал плечами.

- …сли-ш-ком боль-на. Больна. – Бельчонок-чтец оторвался от тетради и уставился куда-то вверх и в сторону, словно пытаясь представить себе больную бабушку.

Второй близнец под пристальным кошачьим взглядом осторожно открыл жестянку из под печенья, поворошил пальцем хранившиеся в ней фитюльки и резиночки, недоуменно покосился на Тимку и утратил к банке всяческий интерес.

- Не-уже… уже… ли… мы… пос.. после… дни.. дние. Последние? - Левый Джейк прищурился, пытаясь рассмотреть в вечернем полумраке мелкие кривые закорючки и Тимка захлопнул тетрадь, намеренно задев его любопытный нос страницами.

- Харэ, завтра почитаем. Темно уже. Он сунул тетрадь обратно, отобрал у второго близнеца карандаш и авторучку без стержня, сгрёб все находки обратно в коробку и встал, чтобы убрать всё в сундук.

Неугомонные белки тем временем расселись на его лежанке и обнаружив у стенки пакет с сосисками и бутылку газировки деловито принялись за добычу.

- Эй! – Вернувшийся Тимка с негодованием навис над ними, уперев руки в бока.

Мимолётно покосившись на его нахмуреную физиономию, бельчата деловито обменялись находками и обернулись к нему лишь прикончив большую часть запасов.

Вздохнув, кот потряс опустевшую бутылку, вытряхнул на язык последние несколько капель и со вздохом вышвырнул бесполезный сосуд в окно.

- Подвиньтесь. – Потеснив бельчат, он вытянулся на лежанке и близняшки тотчас облепили его с обоих сторон.

Вздохнув ещё раз, Тимка проглотил готовое сорваться с губ грубоватое «а сейчас брысь отсюда». В конце концов от него не убудет, да и вставать, двигать тяжёлый комод туда сюда было невероятно лень. К тому же в окружении бельчат было хоть и несколько неловко и странно, но в целом вполне тепло и в какой-то мере уютно.

- А что у тебя с лицом? – пристроив голову в районе кошачьей подмышки, попросил левый близнец.

- Упал. – Тимка сердито моргнул и нахмурился.

- А куда ты постоянно уходишь?

- На кудыкину гору, спите уже! – Тимка неожиданно для себя ощутил изрядную сонливость. Треволнения дня, опустошающие перепады эмоций – все это чудовищное напряжение вымотало его настолько, что казалось, будто не спал он не одну ночь, а по меньшей мере неделю.

Преодолевая сонливость, он потянулся к рации, щёлкнул тумблером, пару секунд вслушивался в бархатистую тишину эфира, затем зевнул и отложил рацию в сторону. Сдвинув закинутую на него беличью ногу, Тимка поелозил на листьях, сглотнул, почмокал губами и смежил веки.

***

- Ооо, кто к нам пришёл! – Обернувшийся Коди пихнул локтем напарника и через пару секунд засевшие в «полицейском» кафе коллеги уже все смотрели на Макса.

Сердце ёкнуло и дало сбой. Неужели уже? Неужели вот так?

Он испуганно замер, оцепенел, с тревогой вглядываясь в их улыбающиеся лица.

В толпе, как всегда душой компании, затесался Рид. Овчар смотрел на него и улыбался. Не криво, не презрительно, не зловеще… Просто. Простой, обычной своей заразительной белозубой улыбкой, от которой где-то внутри разливалась тугая стремительная волна жара.

- Ну, чего встал, герой? Общественность в нетерпении! – спаниель Остин сделал неопределённый пьяненький жест бокалом, едва не пролив его содержимое на рубашку Дарреллла.

Макс сглотнул и усилием воли подавил желание попятиться и сбежать.

- Да проходи, проходи уже! – Отклеившись от стула, Коди в несколько быстрых шагов преодолел разделявшее их расстояние и по-приятельски непринуждённо приобняв за плечи, повлёк к застолью.

Макс вздрогнул, одеревенело переставляя ноги, поплёлся следом.

Подобный жест фамильярности исключал вскрытие его страшной тайны и от накатившего облегчения в ногах образовалась болезненная слабость. Но всё это быстро сменилось неловкостью и лёгкой паникой, усиливаемой прикосновением лежащей на его плечах ручищи.

Подтянув пустующий стул от соседнего столика, Даррелл подвинулся, освобождая местечко рядом с Ридом.

Почему здесь? – Мелькнула и погасла паническая мысль.

Оглядев собравшихся, тигр с облегчением обнаружил, что все присутствующие разместились попарно. Исключение составлял лишь, как пошутил кто-то из присутствующих, «глубоко семейный сержант», напарника у которого всё равно ещё не было.

- Ну что, герой, рассказывай! – Здоровяк Коди наконец выпустил его плечо и наградив увесистым хлопком меж лопаток, убрался на своё место.

- Что рассказывать-то? – Всё ещё пребывая в несколько заторможенном состоянии, Макс растерянно посмотрел на напарника и рефлекторно принял подсунутый кем-то бокал.

- Ну, как всё было, как я тебя спас и все такое… - овчар лукаво подмигнул и отсалютовал ему полным бокалом.

Поперхнувшись виски, Макс закашлялся и уставился на нахального пса изумлённо и негодующе. Показалось или усмешка Рида на миг стала чуть прохладней и жёстче?

В рассказанной здесь истории все действующие лица явно поменялись местами. И не то, чтобы ему было особо важно играть в той истории ключевую роль… тем паче, если уж на то пошло – спас их обоих вовсе не он, а незнакомец в странном плаще… Но, как-то всё это… несколько неожиданно и странно.

- Да не торопись ты так, - сгрузивший перед ним тарелку с пиццей, медведь Руперт заботливо похлопал его меж лопаток.

Восстановив дыхание и закусив выпитое куском пиццы, Макс кое-как проглотил и обвёл присутствующих растерянным взглядом.

- Ну… хреновый из меня рассказчик, да и чего по сто раз пересказывать. – Он кивнул на Рида. – Фостер же всё стократ лучше расскажет, а?

Полицейские засмеялись, овчар смущённо и словно бы виновато потупился. Торопливо хлебнув виски, он несколько пьяным жестом вскинул подбородок и улыбнулся.

- А вот у нас вчера было… Не поверите! – Нависнув над столом, Руперт бросил взгляд на напарницу и наслаждаясь всеобщим вниманием, медленно и с наслаждением откусил пиццу. – Едем мы, значитца, на маршрут… Тут бац – вызов. Ювелирку грабят. Ну мы туда, а там…

Он обменялся с кошкой лукавым взглядом. Мэри нахмурилась и едва заметно покачала головой.

- Да ладно, все же свои! – Руперт налил себе виски и с пьяной тщательностью забросил туда пару кубиков льда.

- Ну не тяни ты уже! – Заинтригованный Дарреллл кинул в его сторону скомканной салфеткой. Не долетев до цели, бумажный ком ударился о бутылку и скатился куда-то в заставленное тарелками пространство.

- В общем приехали мы на вызов, а там трое балбесов в отключке. Двое с мешками награбленного, третий – водила. У них по пистолю, а у водилы – помповуха. И все валяются, постанывают. И кто бы вы думали всех раскидал?

- Кто?

- Девка! – Руперт оттопырил мизинец и опрокинул содержимое бокала в рот. Закусил огурчиком, почавкал и зажмурился от удовольствия.

- Да ладно? Штангистка-каратистка? – Коди ухватил свой кусок пиццы и демонстрируя крупные лошадиные зубы, принялся жевать.

- Да если бы! Обычная такая девка. Мелкая. Лет пятнадцать на вид. В кожушке и брючках, словно байкерша или панкуша какая. Мы сам погром-то не застали – приехали, когда водила в переулок палить стал. Подлетаем с сиреной, выскакиваем, все лежат, а она до последнего этак дотронулась… а он как забьётся! Словно его током шибануло. Но при этом никакого шокера у девки не было – я точно видел!

- Да ладно врать-то… - Недоверчиво хмыкнул Рид. Покосившись в сторону Макса, пёс вновь виновато поник, явно испытывая неловкость в его присутствии.

- Да вот те крест! Скажи, Мэри! – Руперт кивком переадресовал взгляды слушателей в сторону напарницы.

Помедлив, кошка нехотя кивнула.

- А потом, прикиньте! Эта краля нас увидела… И как рванула! Только пятки и мелькнули.

- И чего ж вы её не словили?

- Ага, поймаешь её. Она на стенку – прыг… Как с шеста, футов десять, не меньше. Да не просто «прыг», а небрежно так, одной ногой толкнулась, без присяду почти. Бежала-бежала и фьють!

Уловивший беседу краем уха, енот бармен, не прекращая протирать освобождённые другими посетителями бокалы, непринуждённо придвинулся ближе.

- Что – так прям и фьють? Улетела, аки супермен? – Иронично заломив бровь, уточнил Дарреллл под смешки окружающих. – А ты тогда часом не того?

Ослик выразительно щёлкнул себя по горлу.

- На дежурстве – не пью! - Нимало не смущённый недоверием и насмешками, Руперт слегка обиделся. – Мэри – скажи!

Кошка раздражённо дёрнула уголком рта и вздохнула.

- Девка и впрямь странная была. На стенку запрыгнула как чемпионка по прыжкам. Словно с батута – прыг-скок, оглянулась и только её и видели. Мы глазам своим не поверили. Потом записи с камер глянули – вконец обалдели.

- Ага. – Уговорив очередной кусок пиццы подтвердил Руперт. – Эта девка их там и разложила. За пару минут и без оружия. Как подарки к рождеству, мы на всё готовое приехали.

- Во врать то… Тебе бы книжки писать. Или комиксы снимать. – Без особого веселья буркнул немногословный Джек. Угрюмый молчаливый волк сохранял полную серьёзность и невозмутимость, но остальная подвыпившая компания – за исключением разве что рассказчиков, зашлась хохотом.

- Да вот те крест! – Руперт осторожно перекрестился бокалом виски и отправил внутрь очередную порцию выпивки.

- Ну и где та плёнка? Покажи, заценим. – Хмыкнул Коди.

- Так это… федералы её того… забрали.

- Ну кто бы сомневался. Федералы у него забрали. – Захихикал Дарреллл. - А я было уж и впрямь повёлся.

- Да ну вас! – Обиженный уже всерьёз, медведь хлопнул третий бокал виски, шумно втянул воздух и с наслаждением выпустил через рот. – Не хотите не верьте, больно надо!

- Да ладно тебе.. Лучше расскажи, как Миссис Типплз вас на восьмое марта на праздничный пирог позвала! – Захихикал коротышка-Остин, пихая флегматичного напарника локтем. Вознамерившийся приговорить бокальчик виски, волк замер, с трудом удержав драгоценную жидкость от пролития и хмуро покосился на спаниеля.

- А, да… та еще хохма была… - Ощутимо захмелев, Руперт наморщил лоб, припоминая детали истории. – Звонит эта старушенция как-то раз дежурному и…

- Ты чего с больнички сбежал? – слышавший эту историю не раз и не два, Макс чуть склонился к напарнику.

- А че там делать… Я и дома выспаться могу. – Не отстававший от медведя овчар клюнул носом и не без усилия разлепил отяжелевшие веки. – К тому же у меня дело было.

- Какое ещё дело?

- В-Важное! – Овчар мотнул головой и пьяно заморгал на тигра. Заторможенно улыбнулся, смежил веки и тотчас вскинулся. – А ты тут чего? Отгула еще три дня п-пааложено, а если больничный оф-ф-формить…

- Скучно было, вот, зашёл.

- Аа… Ну да... Дома… Дома скучно. – Фостер пьяно хихикнул. – А тут…

Он обвёл присутствующих полупустым бокалом и отхлебнул ещё.

- Ты бы завязывал что ли. И так уже вон язык заплетается… - Макс неодобрительно посмотрел на четыре почти опустевшие бутылки, возвышавшиеся посередине стола.

- Ооттвали. Мммне мможжна. – Овчар вскинул брови и влил в себя остатки пойла. – Не каждый же день нннаппарника спасаешь, м?

Он придвинулся к Максу, едва не уткнувшись носом в тигриную скулу. Испытывая изрядную долю неловкости и лёгкий страх, что хмельной язык пса брякнет что-нибудь сокровенное, тигр украдкой оглядел собравшихся, приветливо улыбнувшегося ему бармена и решился.

- Ладно, ребят, бывайте… Кое-кто тут уже набрался, пора и честь знать.

- Хто набрался? Я набрался? – Рид хихикнул и покачнувшись, попытался наколоть на вилку последний оставшийся корнишон.

- Да ладно, ребята с ночной смены всех раскинут.

- Ты же только пришёл?

- Время то детское…

- Так сидим хорошо…

Смущённый поднявшимся осуждающим гулом, Макс присел обратно.

- А ваще… Ваще пойдём. А? – Внезапно изменив настроение, овчар пихнул Макса под локоть. – Пойдём! А то вам ещё на работу завтра….

Сентенция была в корне нелогичной, но подвыпившая компания на эту мелочь внимания уже не обратила.

- Ннуу, ребята…

- Слабоваты вы на горлышко-то…

- Эх, а так сидели…

Прозвучавший в ответ хор заметно поредел – Разбившись на две кучки, каждая со своим рассказчиком – патрульные погрузились в обсуждение других историй.

- На посошок! – Чья-то рука поднесла ему бокал и Макс послушно пригубил.

- А мне?! – возмутился Рид, покачнувшись и чтобы удержать равновесие, опёршись о плечо напарника.

- А тебе и впрямь уже хватит. – Прогудел Коди. - Смотри, Макс, как бы тебе нашего героя недоделаного на горбу тащить не пришлось. Вон уже как штормит его.

Компания захихикала.

- Тьфу на вас. – Рид кое-как впрямился и приосанился.

- Да валите уже. – Отозвался кто-то и Макс поспешил увлечь напарника прочь.

Неожиданная встреча в баре, куда тигра занесло исключительно по пути и никак не в ожидании встретить там устроенную коллегами пятничную попойку, слегка выбила его из колеи.

- Гарри. – Стараясь одновременно удержать потянувшегося к выставленной на барную стойку бутылке, Макс кое-как извлёк свободной рукой кошелёк.

- Ии..ди… дай.. ну чё ты? – Овчар карикатурно сжал и разжал пальцы, пытаясь дотянуться до чужой выпивки, заработал сердитый взгляд посетителя и тычок под рёбра от Макса.

- Чего изволите? – Бармен с удивлением взгляну на придвинутые деньги.

- Ничего, Гарри. – Просто должок, ну… за тот раз.

Пухлый енот удивлённо вскинул крохотные бровки.

- За тот раз? – прозвучало настолько недоуменно, словно следующим вопросом стало бы «за какой такой тот раз?»

- Ну да, за ТОТ. – Удерживая пошатывающегося напарника, Макс никак не мог подобрать слов, чтобы напомнить еноту о том давнишнем угощении, в его первое посещение этого места. Все приходившие на ум слова, казались ему несколько обидными для бармена или унизительными для себя самого.

- Ах за ТОООТ раз. – Словно бы только что вспомнив об этом эпизоде, Гарри кивнул. – Ну если за тот, то ладно.

Он нехотя сгрёб деньги и швырнул их в кассу.

- Всё? – Похолодевший тон бармена выдал, что тот всё же обиделся.

- Да… - Почему-то испытав укол вины, Макс поджал губы и потупился. – Прости.

- Вали уже, бессребреник хренов. – Гарри чуть смягчился и даже едва заметно ухмыльнулся.

Облегчённо вздохнув, Макс повлёк напарника к выходу.

Улица встретила их прохладой вечернего воздуха и звёздным небом, которое не мог затмить даже довольно яркий свет от уличных фонарей. В центре все лампы давно заменили на диодные, свет которых был ярче, но и словно бы холодней на вид. Здесь же, на тесных кривых улочках окраин большинство фонарей светили мягким, приятно-желтоватым светом. Он не заслонял звёзд и почти не резал глаза, если даже задрать голову и посмотреть на саму лампочку.

Покачнувшийся Рид неловко прислонился к ближайшему столбу, нашарил в кармане сигареты, чиркнул спичкой и прикурил.

- М? – Он протянул тигру сигареты, но Макс лишь со вздохом помотал головой.

Он смотрел на пса, тот смотрел на него усталым, сонным взглядом. Таким жалким, что его хотелось обнять и взъерошить, растормошить и… Мысли приобрели неподобающее направление и Макс стыдливо отвёл взгляд.

- Почему не сказал? – Рид затянулся и вместе с протяжным вздохом выпустил струйку дыма.

- Не сказал - что? – Макс с подозрением покосился на собачью физиономию.

- Ну… как на самом деле всё было. – Рид стыдливо отвёл взгляд и устало прикрыв глаза, откинулся затылком к столбу.

С неба начал сеять мелкий, почти не ощутимый сквозь шерсть дождик. Он оседал на них невесомыми сияющими пылинками, серебрил шерсть, придавал обычной, казалось, ночи какой-то совсем уж волшебный, сказочный вид.

Закрыв глаза, пёс подставил дождю лицо, словно ловя крохотную капель на нос и губы. Затянулся сигаретой.

Макс коротко пожал плечами. Запоздало поняв, что Рид не видит, пояснил вслух:

- Не знаю… Показалось, что так будет правильнее.

- Правильнее? – Удивлённо переспросил овчар и, словно смакуя и пробуя это слово на разные лады, повторил ещё раз: - Правильнее…

Макс с болью и горечью вглядывался в уставшие, измождённые черты собачьей физиономии. Скользил взглядом по скулам, широким углам челюсти, мощной мускулистой шее, соблазнительно выглядывавшей из расстёгнутого на две пуговицы ворота, на густой мягкий мех, перетекавший в пласты грудных мышц. Не слишком больших и не слишком мелких, а этаких… «в самый раз». Смотрел на гибкий поджарый торс, на крепкие мускулистые руки, стройную талию и...

Тихонько сглотнув, Макс поспешно отвёл нескромный взгляд в сторону.

- Прости. – Едва слышно отозвался Рид, выпустив носом очередную струйку дыма. – Так вышло… Ну… как-то само с языка сорвалось. Сам не знаю, что на меня нашло. А хочешь, завтра расскажем всё как было?

Макс открыл рот. Закрыл. Открыл снова… Внутри всколыхнулась неописуемая круговерть из радости, облегчения и надежды, этакий хоровод счастья и всепрощения.

Ему захотелось сгрести пса в охапку, стиснуть, оторвать от земли, уткнуться нос в нос, как тогда, в их первой самоубийственной вылазке. Ощутить его всей поверхностью тела, всего-всего, целиком.

Но от избытка эмоций горло перехватило и с губ сорвалось лишь скупое и неловкое «да ладно».

От накатившего смущения в горле образовался тугой липкий ком, который никак не удавалось сглотнуть.

Словно почуяв эту его неловкость, Рид на секунду приоткрыл один глаз и посмотрел на него неожиданно трезвым и хитрым взглядом.

- Ну что… берём такси? – Смутившись окончательно, брякнул Макс и тут же едва не прикусил язык с досады.

Вернуться в свою пустую квартиру и ворочаться там до утра, как обычно кутаясь в своё одиночество? Ночь напролёт сожалеть о своей нерешительности и страхе всё испортить? Получить в нос за попытку сграбастать пса в охапку?

Чёрт, да он бы, наверное, левую руку отдал, за один только шанс! Не за чёткое «да!», а просто за шанс. Маленький такой шанс отколоть что-нибудь «этакое» и не перечеркнуть, не испортить этим всё окончательно. Всё то шаткое, хрупкое, странное равновесие, установившееся меж ними последние дни.

Его мучительно подмывало зазвать пса к себе. Утащить в свой укромный угол. Без посторонних ушей и глаз. Без любопытных или опасливых взглядов припозднившихся прохожих. Туда, где можно… выплеснуть все что копилось и множилось, но никак не желало срываться с языка здесь и сейчас.

Не может, ну не может же быть что бы совсем-совсем ничего не было! Не после тех взглядов, не после того, что они пережили плечом к плечу, бок о бок.

Может ничего хорошего из этого и не выйдет, может быть надгробной плитой обрушится та самая окончательная и беспощадная ясность, которой он так жаждал и боялся… Будет ли так лучше? Лучше оборвать всю боль и страх, тоску, ввинчивающуюся куда-то под сердце?

Раз и навсегда оборвать все эти непонятные игры и странные взгляды, недомолвки и непонятки. Безумное магнетическое влечение. Постыдное и запретное, одним своим проявлением отзывающееся в покрывавших спину рубцах жгучей пульсирующей болью.

Накатившие воспоминания заставили его шумно втянуть воздух и покрепче стиснуть челюсти.

Кое-как нашарив мобильник, Макс потыкал в экран неловкими, до сих пор плохо гнущимися пальцами правой.

«Трус. Жалкий никчёмный трус. Ничтожество. Слишком жалкое, чтобы найти в этой жизни что-то по-настоящему ценное».

- Машину на Виндлайт стрит, пожалуйста. Дом… - Он обернулся в сторону кафе и прищурившись разглядел почтовый номер. – Дом семнадцать.

- Расчётное время в пределах десяти минут, ждите. – Откликнулся приятный женский голос.

Ну вот и все. Десять минут. А скорее и того меньше, если кто-то из таксистов окажется на соседней улице.

Здравствуй новый, полный тоски и мучений завтрашний день. Отгул на работе и полное отсутствие каких-бы то ни было поводов напроситься на встречу. Поводов, на которые не получишь с разбегу отлуп, пополам с очередной порцией дурацких шуточек в типичном стиле Фостера. Понимает ли тот, какую боль порой причиняет? Понимает ли всю глубину и силу того, что раскалённой колючкой засело у Макса где-то под сердцем?

А если понимает – не издевается ли над ним намеренно? Или как ребёнок, то в одну, то в другую сторону гоняющий муравьишку подобранной палочкой? Не по злобности своей, а так, от неуёмного мальчишеского любопытства.

С каким-то странным, не то вздохом, не то стоном, Рид сполз вдоль столба на несколько дюймов, спохватился и выпрямился. Поймал настороженный взгляд напарника и несколько раз крепко зажмурившись, заморгал глазами, сгоняя сон.

- Спать хочу, умираю. – Пояснил пёс. – Со вчера так и не прилёг.

Макс сочувственно кивнул. Ему ли не знать, как сильно клонит в сон после пары бессонных ночей?

Ах, если бы можно было спрессовать все эти навязчивые мысли, сжать в тугой ком и выпалить единым залпом. Высказать не запнувшись, не сбившись, не обретя глупый вид уже на второй или третьей фразе. Не потерять решимость, не быть осмеянным на середине слова, не разбиться о злую насмешку…

Выпалить, зажмуриться и ждать.

Ждать, чем всё закончится, чем бы там оно не закончилось.

«Поехали ко мне?».

Всего три слова, произнести которые страшнее, чем заглянуть в дымящийся ствол пистолета. Страшнее, чем петлять по асфальту под целым ливнем пуль. Настолько страшно, что одна мысль об этом вызывает жалкую, безудержную дрожь где-то там, глубоко внутри.

Он стиснул кулак – до скрипа суставов, до боли в подушечках пальцев. В потоке несущихся по шоссе фар он безошибочно опознал такси. Почуял, ощутил каким-то шестым чувством. Просто понял, что вот сейчас, мгновение спустя именно эта пара фар отделится от общего потока, сбавит ход и остановится перед ними. И увезёт их каждого в своё одиночество на несколько долгих дней.

Внутри всё оборвалось, с треском и звоном рухнуло куда-то вглубь, раскатилось острыми ледяными осколками.

Поздно.

Теперь, в присутствии водителя он уж точно не решится ни на какое приглашение.

- Идём? – стараясь, чтобы голос не дрогнул, а во взгляде не отобразилось ничего лишнего, он обернулся к псу, избегая встречаться с ним взглядом.

- Угу. – Отклеившись от столба, Рид швырнул окурок в урну. Промахнулся, со вздохом и кряхтением наклонился, подобрал ещё тлеющий окурок, едва не упав, затушил о край чугунного цилиндра и бросил внутрь.

Макс взялся за дверцу справа от водителя, передумал, открыл заднюю. Плюхнулся на сиденье, молчаливо уступая товарищу «привилегированное» место на переднем сиденье. Но только потянулся захлопнуть дверцу, как следом втиснулся Рид. Ошарашено подавшись вглубь салона, Макс испуганно покосился на пса.

- Куда? – Уставившись на него в зеркало заднего вида, поинтересовался таксист.

- А?

- Едем куда? – Раздражённо переспросил пёс.

- А… Э… - Макс вновь покосил глазом на овчара, но тот, похоже, заснул раньше, чем коснулся сиденья. Подсунув ноги под переднее сиденье, запрокинув голову поверх задней сидушки, пёс испустил стон блаженства и сладко причмокнул.

- Редфлоу девять, квартира пятьдесят два. – Выдохнул Макс заученный адрес и вновь покосился на спящего напарника. Настороженно и с опаской, словно боясь спугнуть странное развитие событий.

- Ты мне ещё группу крови скажи. – Буркнул водитель. Включив счётчик и врубив передачу, таксист вырулил на дорогу.

Наверное, полагалось спросить адрес Рида, но он раз за разом откладывал и откладывал этот момент – сначала «на минуту», потом «до того поворота», а потом… Потом на одном из поворотов Рид покачнулся и сполз на его сторону. Пробормотал что-то во сне и пристроил голову у него на плече.

Макс в панике замер. Застыл, одеревенел, боясь потревожить дрыхнущего приятеля неосторожным движением. Даже дышать попробовал через раз, но получилось не важно.

Дорогу от участка до дома, на преодоление которой пешим шагом у него уходил без малого час, такси промчало минут за семь. Ему это время показалось одновременно безумно коротким и бесконечно долгим.

Водитель попетлял по дворам, чертыхнулся на тупик и кое-как развернувшись, выключил счётчик.

- Двенадцать баксов.

Проснувшийся Рид уселся прямо, тряхнул головой и потёр глаза:

- М? Уже приехали?

Прежде чем Макс успел хоть как-либо прояснить ситуацию и рассчитаться с водителем, овчар деловито открыл дверцу и выбрался на улицу. Со стоном зевнул и потянулся, разглядывая дом.

– Ну че ты там роешься? - Пёс обернулся и Макс едва не выронил бумажник.

Неужели… Неужели вот так… так просто? Но… как это всё понять? Как неприкрытое ободрение к чему угодно или… банальную лень тащиться второй отрезок пути

Шалея от радости и боясь до конца поверить в происходящее, Макс выбрался следом. Очумело оглянулся на такси, на пса, снова на автомобиль. Отвесив ему унылый безразличный взгляд, таксист перекатил во рту зубочистку и укатил.

Обмирая от страха и волнения, Макс торопливо нашарил ключи и повёл гостя в дом.

Запинаясь о ступеньки и путаясь в собственных ногах, Рид добрался с ним до последнего этажа и обессиленно повис на чердачной лестнице.

- Ну… примерно так… - Макс повозился с замком, отомкнул дверь и посторонился, пропуская гостя внутрь. – Проходи, чувствуй себя…

Не раздеваясь и даже не сняв обуви, пёс протопал в комнату и со стоном рухнул поверх кровати.

- …как дома. – Ошарашенно закончил Макс, заглядывая в комнату.

В замешательстве постояв в дверном проёме, он стянул сандалии и, прислонившись спиной к косяку, разочарованно сполз на пол.

***

Стиснутая бетонными берегами, небольшая мутная речушка катила свои воды, подстёгиваемая усиливающимся дождём.

Бессмысленно покачивая босыми ногами, Диана сидела на одной из арочных балок, поддерживающих переброшенный через речушку мост. Рефлекторно кутаясь в просторную не по размеру кожанку, волчица созерцала границу, где выбиваемая каплями рябь внезапно превращалась в ровную, почти ничем не нарушаемую гладь поверхности. Под мостом было относительно сухо и, если не считать размокших картонок и груды тряпья – относительно чисто.

Неплохое место, чтобы провести остаток отпущенного времени. Затаиться, замереть, отрешиться от всей суеты и треволнений внешнего мира. Читать книги, смотреть телевизор… Она рефлекторно проверила приём, погоняла каналы. Железобетонная конструкция моста не особо способствовала качеству приёма, но различить изображение было вполне по силам.

- Леди? – Густой насыщенный бас раздался откуда-то из-за спины, заставив её взвиться. Извернувшись в воздухе она обернулась лицом к говорившему и впечатала босые пятки в то место, где секундой ранее располагался её зад. Готовая в любой миг как бежать, так и атаковать, волчица замерла, расширившимися окулярами уставясь на источник звука.

Говоривший с интересом смотрел на неё из кучи влажного тряпья, слегка прикрытого размокшими газетами. Температура его импровизированной одежды, лежанки и окружающего её пространства была равномерно низкой, поэтому-то забравшись под мост, она и не засекла странного соседа невзирая на инфравизор.

Низкорослый, болезненно тощий медведь. Тот самый пляжный философ, с которым она не так давно столкнулась, уходя от погони.

Немного расслабившись, Диана смерила бомжа подозрительным взглядом.

- Простите за беспокойство. Я уже ухожу. – Она распрямилась и непринуждённым шагом двинулась по балке, намереваясь перебраться на противоположный берег и поискать себе более уединённое убежище.

- Куда же вы? - Полнозвучный, богатый обертонами, но при том мягкий, словно бы бархатистый голос, так не вяжущийся с его обладателем – грязным бездомным замухрышкой. – На улице дождь и я, как джентльмен, просто не в праве отпустить вас в такую погоду. Вы же простудитесь!

Что? Простудится?

Диана недоверчиво повела носом, словно и впрямь надеясь найти в словах бездомного какой-нибудь подвох.

Он же видел. Видел всё от начала и до конца! И то как она появилась из песка, то как помогла спешиться байкеру – здоровенному пузатому детине с намотанной на руку тяжёлой ржавой цепью. И то, как метнула тяжеленный мотоцикл на добрый десяток шагов… Видел… И вместо нормального в таких случаях испуга, выражает обеспокоенность тем, что она промокнет и простудится?!

- Присаживайтесь, прошу вас. Я не кусаюсь. – Бомж улыбнулся и подвинулся на своей лежанке, словно и мысли не допуская о том, что она может не принять это приглашение.

Зашуршав мятыми газетами, медведь вытащил из своих необъятных сумок походную спиртовую печку, котелок и треножник-подставку для разжигания химического топлива.

Не шевелясь, Диана таращилась на странного бродяжку с расстояния в шесть шагов. Навязчивый след-прогноз сходу нарисовал десяток способов расправы над ничего не подозревающим бомжом, а сопроцессор навязчиво советовал «нейтрализовать» возможного свидетеля.

Она зажмурилась и тряхнула головой, словно сбрасывая наваждение.

Вычурная, совершенно не вяжущаяся с внешностью бездомного галантность интриговала и подкупала своей непосредственностью.

Тем временем бомж пристроил треногу под котелком и чиркнул спичкой: раз, другой, третий. Со вздохом отложил коробок в сумку:

- Отсырели. Эх, ну и погодка. Обождите, леди, сейчас что-нибудь придумаем.

Бродяга зарылся в свои пожитки, а она, бесшумно приблизившись, подожгла сухое топливо коротким дуговым разрядом.

Обернувшийся медведь вздрогнул – настолько бесшумно и быстро преодолела она разделявшее их расстояние. Вздрогнул, но не испугался всерьёз. Не смотрел на неё с опаской, отвращением или ужасом, не обращал внимание на все странности, продемонстрированные тогда и сейчас. Смотрел так, словно ему было совсем-пресовсем безразлично что она из себя представляет. Смотрел так, словно видел перед собой обыкновенную девчонку из плоти и крови, зябко кутающуюся в огромную мешковатую куртку. Бесконечно одинокую и жалкую в своём одиночестве.

- Ой, загорелось таки… Вот и хорошо. Сейчас будет чай. – Бомж порылся в пожитках и извлёк на свет два чистых пластиковых стакана. – Вам с зелёный или чёрный?

Не переставая ожидать какого-нибудь подвоха, она как дикий зверёк стрельнула окулярами на стаканы, на лицо бродяги, на крохотный костерок и вновь на бездомного.

- Понятно. – Не дождавшись ответа, бомж ничуть не обиделся. Вытащив из объёмистой сумки две картонные коробочки, он извлёк из каждой по чайному мешочку и поочерёдно показал ей:

- Зелёный.

- Чёрный.

Мешочки с чаем опустились на дно стаканчиков. Потушив таблетку сухого топлива полой собственного плаща, бродяга извлёк из бездонного своего баула половник, протёр его чистой салфеткой и зачерпнул закипевшую воду.

Разлив по стаканам, выжидательно уставился на гостью, словно предлагая самой выбрать из какого стаканчика пить.

- Спасибо. – Вторично с момента их странного знакомства, открыла рот Диана.

Не желая обижать старика отказом, она выбрала первый стаканчик и присев напротив бродяги, осторожно пригубила.

- Горячий же… - Удивлённо констатировал бомж и осторожно подул на свой стаканчик.

Спохватившись, Диана изобразила, что тоже дует на чай и ждёт, когда тот остынет.

- А неплохо вы их вчера. Мда. – Распечатав пачку изрядно помятого печенья, бомж с кряхтением водрузил её на бетонный скат между ними. – Мы с коллегами даже вмешаться не успели…

Диана неуверенно растянула губы в улыбке. Вмешаться! Много бы они там навмешивались, если бы не она.

Разглядывая бездомного, волчица настороженно отхлёбывала чай и размышляла о причудах и перипетиях жизни, в ходе которых этот в общем-то ещё не старый, не глупый медведь стал тем, кем стал.

Бродяга же в её присутствии не выказывал ни малейших признаков беспокойства и вёл себя так умиротворённо, словно они не спасаются под мостом от проливного ливня, а ведут чинное чаепитие где-нибудь на светском рауте.

Её так и подмывало отколоть какой-нибудь совсем уж вопиющий трюк - например, выкрутить температурный режим до максимума и на глазах у бомжа окутаться клубами пара, просушивая майку и куртку. Или включить ультрафиолетовый визор, придающий её «глазам» вид двух пронзительных, пылающих инфернально-голубым светом искорок. На худой конец - выпустить из кончиков пальцев демонические «молнии». И увидеть на его лице страх и панику

- Кстати! – Бомж нашарил под свёрнутой в рулет курткой стопку относительно сухих, ещё не отсыревших газет. - Надо полагать, это – тоже были вы? Со страницы протянутой газеты на неё смотрела собственная фотография.

Застыв на ребре забора, волчица обернулась куда-то назад, не то испуганно, не то орлиным взором супергероя.

Едва не застонав в голос, она шлёпнула по лицу ладонью: вот не было печали. И понёс же чёрт в этот злополучный переулок! Угораздило же вмешаться, столкнуться с теми придурками-грабителями, да ещё засветиться на камере столь вопиюще дилетантским способом!

Перед мысленным взором всплыла карта города, поверх которой наложилась карта её передвижений - извилистая, изобилующая бессмысленными петлями и загогулинами.

Расстояние от точки обнаружения до места, в котором она находилась сейчас, было не то, чтобы маленьким, но и не настолько большим, чтобы не беспокоиться о возможной облаве. Хотя… кто же в здравом уме будет искать кого-то в том месте, где этот кто-то засветился сутки тому назад? За это время она могла убраться из города, преодолеть пол-страны, забиться в такую нору, найти в которой её не смог бы и сам дьявол.

Волчица посмотрела на бомжа поверх газеты.

- Нет, если не хотите, можете, конечно, не отвечать… - Медведь невозмутимо нашарил во вскрытой пачке относительно целое печенье, макнул в чай и чинно отправил в рот. – Но мне кажется… кто-нибудь из прочитавших это вполне может вас искать.

Интересно, объяви кто-нибудь награду за её голову – надолго ли хватило бы благородства этого бродяги, чтобы не сдать её одним из первых?

И вообще – простое ли совпадение эта их странная встреча?

Подозрительно хмурясь, Диана уставилась на бомжа.

Да нет, чепуха... Во-первых, бродяга облюбовал этот мост раньше, во-вторых – ну что он ей сделает? Не удержит же голыми же руками, в конце концов?

Взгляд волчицы остановился на старой, уже отсыревшей газете, почти расползшейся от влаги, почти слипшейся с приличным слоем других таких же изданий, использованных её новым старым знакомым, как своего рода прослойка меж замызганным спальным мешком и железо-бетонным скатом набережной.

Зрачки-диафрагмы изумлённо расширились.

«Из больницы сбежал покойник», гласил заголовок.

***

Кровь. Целая лужа, океан крови. Он перепачкан ей с ног до головы, кровь заполняет подвал, заливает мутное, пыльное оконце и сидящего перед ним крыса. Кровь из растерзанного, ещё дымящегося парком тела.

Он изумлённо смотрит на свои дрожащие руки, почти по локоть залитые кровью. Шарахается прочь, неловко и жалко падает, сучит враз ослабшими ногами, пытаясь отползти прочь от разорванного в лоскуты и ошмётки тела.

«Нет, нет, нет, НЕЕЕТ!»

Из горла на одной ноте рвётся полу-хрип, полу-стон и зловеще пульсирующие золотые молнии проносятся по подвалу, выхватывая и оконтуривая замершего в паре шагов крыса, прокатываются по нему, подсвечивая его заполошно бьющее сердчишко, превращая его в маяк, манящий и гипнотический комочек жизни.

Он корчится, извивается на земляном полу как раздавленный червяк, длинные, похожие на лезвия когти, глубоко, до крови впиваются в собственное тело, рвут обожжённую плоть. Опалённое горло пытается исторгнуть обратно хоть что-нибудь, но случившееся непоправимо и окончательно, настолько, что лишь пронзительный страх и паника удерживают его от оглушительного, истошного вопля.

Боль. Сотни, тысячи оттенков боли. От каждого вдоха, каждого движения.

Когти погружаются в пол, режут слежавшуюся неподатливую землю, оставляя на ней чудовищные, глубокие борозды.

Он смотрит на крыса – немого свидетеля того ужаса, что произошёл здесь пять, десять, пятнадцать минут назад?

Кровь ещё свежая, но уже липкая, густеющая на глазах.

Он сжался в ком, забился в самый дальний, самый тёмный угол, до хруста в костях и треска перегруженных сухожилий втискивая себя в стену – дальше, ещё дальше, как только возможно дальше от того что только что сотворил и немого свидетеля чудовищной картины.

Загнанное, судорожное дыхание, противная неудержимая трясучка в каждой мышце, каждом сухожилии. Он всхлипнул и заскулил.

Расширившимися глазами, а точнее единственным уцелевшим глазом, залитый кровью крыс таращился на забившегося в угол Зверя.

- Пследнй Встнк. – Зачаровано и благоговейно прошептал Одноглазый.

Дрожь от предвкушения, от осознания происходящего пронзила его костлявую тушку от ушей до кончика хвоста. Страх, паника, жадность… Вот он, тот рычаг, что навсегда изменит его жизнь. Здесь и сейчас. Навсегда!

Он смотрел и смотрел на агонию с ног до головы обожженного Вестника и чем отчаянней становились муки последнего, тем большее торжество проступало на крысиной физиономии.

Крыс подобрал какой-то ещё тёплый ошмёток главаря и осторожно кинул к ногам сжавшегося в углу Вестника. Дёрнувшись и забившись в новом приступе агонии, монстр шарахнулся от брошенного куска так, словно собирался пробить собой стенку.

- Т`хо, т`хо, т`хо! – Крыс закусил губу и успокаивающе выставил перед собой ладони. – Cё хршо, сё нрмано!

Дрожа от испуга и волнения, он сделал осторожный шажок вперёд и монстр в углу забился в новом приступе. Забился, заелозил, отворачиваясь, вжимаясь в угол так, словно боялся Одноглазого ещё больше, чем брошенного тем куска. И скулил, рыдал, порождая звуки, от которых у Одноглазого сводило зубы и дыбом вставала шерсть. Наблюдать эту картину было невыносимо. Словно это он сам корчился в тёмном углу, обливаясь кровью, рвал и резал себя огромными когтями, пытаясь выблевать, исторгнуть собственные внутренности, чтобы в следующую секунду ринуться к нему. Ринуться и замереть, подвывая и скуля, снова забиться в угол, снова дёрнуться, словно в из последних сил сдерживаемом желании разорвать и своего спасителя.

Одноглазый осторожно, медленно и почти незаметно шагнул назад. Ещё раз, ещё…

- еда. Я прнсу! Еда! Скро! – Обмирая от страха, на подгибающихся кисельных ногах, крыс осторожно попятился, не сводя взгляда с беснующегося демона.

– Скро! Еда! - В образованную дверью щель хлынул тёплый золотистый свет позднего вечера, на миг выхватил из тьмы изуродованный лик. Существо в углу всхлипнуло и с новой силой вжалось в угол, отвешивая себе тумаки и оплеухи, продолжая раздирать собственную плоть огромными бритвено острыми когтями.

Глава 23: Пророчество

- Тихо-тихо-тихо! – Подходивший к ней парень вздрогнул и с расширившимися глазами отступил на шаг обратно. – Спокойнее! Я просто хотел помочь.

В неброской, но аккуратной одёжке, мальчишка, несмотря на типично рысьи «квадратные» пропорции выглядел предельно безобидно и мирно. Настолько мирно и настолько безобидно, что она тут же ощутила себя полной дурой. Психопаткой, которая чуть что кидается на мирных прохожих с ножом наперевес. Нет, конечно, райончик тут тот ещё… И время позднее, да и освещение – одно название… Но что бы вот так, с ножом?

Нервы ни к чёрту.

Месяц, почти целый месяц жизни в бегах, жизни с непрерывным ожиданием, что тебя вот-вот найдут. Найдут те, кто знает, как ты выглядишь и о ком ты не знаешь ровным счётом ничего. Любой прохожий в один прекрасный миг может внезапно схватить, отсигналить своим и тогда…

А ведь ещё год назад она могла спокойно ходить по этим улицам, не вглядываясь с опаской в лица окружающих, не прикидывая постоянно пути отступления, не обмирая внутри от любого оклика или чересчур резкого движения!

Подумать только, как меняется жизнь, стоит хоть раз побывать за изнанкой!

Там, в относительной безопасности их нового укрытия, в окружении других беглецов, Рона в какой-то степени забывала обо всём этом бесконечном давящем страхе. И даже выйдя на улицу, не то чтобы боялась всерьёз, но вот поди ж ты… Один маленький стресс - и уже стоит в полуприсяде, готовая к броску со сжатым в руке ножом.

А мальчишка просто хотел познакомиться. Или, как минимум – проявить галантность. Помочь донести её ношу. Такое простое и некогда привычное и нормальное желание, сейчас, с её стороны кажущееся по меньшей мере странным.

Дичь.

Виновато потупившись, она развернула нож рукояткой вверх и стыдливо спрятала руки за спину.

- Прости.

- Ничего себе… - Парень моргнул и поправил сползающие с носа очки. - Ты всегда такая нервная?

В руках он сжимал какой-то продолговатый футляр вычурной формы – слишком маленький, чтобы вместить винтовку, но достаточно объёмный, чтобы спрятать в нём автомат.

Чушь… Откуда у такого ботаника оружие? Всего лишь скрипка или что-нибудь в этом роде.

Мотнув головой, словно пытаясь проснуться и сбросить навязчивую, прилипчивую панику, она хмуро уставилась на непрошеного помощника.

- Только по пятницам. – Стыд и смущение, внезапное осознание сколь глубока и широка пролёгшая между ними пропасть, подпустили в голос нотку злости.

Ведь ещё какой-то год назад… Всего лишь год, даже меньше!

Рона неловко подняла упавшее ведро, стыдливо сунула в него нож и принялась собирать раскатившиеся от падения мелочи.

До чего же дурацкое ощущение! Какой идиоткой она, должно быть, выглядит в глазах этого паренька. Мальчишки, живущего своей, размеренной, восхитительно обычной жизнью. Дом, колледж, дом… Сытая, ну или хотя бы не впроголодь, нормальная жизнь с горячей едой, холодильником и посудой. Ванной и душем, телевизором и собственным, нормальным жильём. И возможность ходить по улицам, не боясь что тебя схватят и вновь швырнут в подвал. Опасаясь разве что местных хулиганов и тому подобной братии, что нет-нет, да и забредала в эти кварталы из портовых районов.

Несправедливо! Почему это всё происходит с ней? С ней, которая ещё недавно непоколебимо верила в стабильность, надёжность… справедливость, наконец. Верила в мир, в котором всё просто и понятно, в котором белое это всегда белое, а чёрное – всегда чёрное. Витала в иллюзиях, что когда-нибудь займёт своё законное место в рядах тех, что служит опорой этой самой стабильности, защитой этой страны. А что в итоге? Кусок мяса для каких-то сомнительных опытов, неприкрыто противоречащих всем основам конституции.

Невероятно. Невозможно. Настолько, что в голове не укладывается такая подлость и низость! Одна строка в сопроводительной бумажке. Один небрежный росчерк пера, начисто меняющий всю жизнь. Низвергающий туда, откуда не возвращаются.

О, за недели, проведённые в казематах, у неё было время подумать, осмыслить и сопоставить всё. Сложить разрозненные фрагменты мозаики в единую цельную картину. Картину, в которой поздно что-то менять. Картину, которую рисовали двое. Один – робко и опасливо, другой – властно и решительно. Она простила, стерпела и сумела забыть. А тот, второй – нет. И небрежно и легко, одним росчерком пера смёл подальше с глаз. Словно не живое существо, а абстрактный порядковый номер. Просто так - потому что мог.

И сейчас, оказавшись по ту сторону сцены и разглядев как всё на самом деле устроено, она со всей безжалостной пронзительностью ощущала бесконечную чуждость этому миру. Словно голодный грязный оборванец, припавший к витрине дорогого ресторана. Украдкой, издали подсматривающий за чужой красивой жизнью, сверкающим великолепием всех тех, кому повезло.

Мальчишка аккуратно положил свой скрипичный футляр и присоединился к сбору рассыпанного. Столь непринуждённо и естественно, словно помогал давней знакомой, а не вооружённой ножом психопатке, встреченной на тёмной улице.

- Ну вот. – Последний подобранный предмет он положил не в ведро, а с улыбкой протянул ей. – Странный наборчик. Ты где живёшь?

Стараясь не соприкоснуться пальцами, Рона сердито выхватила нитки из его руки и зло бросила в ведро.

- Не твоё дело.

- Меня Рэй зовут, а тебя? – снова этот непринуждённый тон.

- Не важно. – Она поджала губы и угрюмо нахмурилась. – Иди куда шёл.

- Да туда и шёл… нам же по пути? – рысёныш робко улыбнулся. – Давай помогу?

Он подхватил с земли свой футляр и потянулся было забрать у неё ведро, но Рона предусмотрительно отшагнула назад.

- Иди, говорю!

- Ладно… - Мальчишка послушно отступил, развернулся и потопал дальше по улице, всей спиной выражая негодование и обиду. Такую трогательную и невинную, что у неё защипало в глазах и где-то внутри, под рёбрами, образовалось какое-то гадкое, тянущее ощущение.

Чёрт… как же хотелось хоть на миг, хоть на минутку позабыть обо всём, что нависало и давило, вжимало в землю и заставляло жить с оглядкой. Как нестерпимо хотелось вернуться к себе той, которой была ещё какой-то год назад. Вернуться туда, где этот милый паренёк не получил бы такой категоричный отлуп. Где мог бы сыграть ей на своей «пиликалке», рассказать что-нибудь смешное и забавное, где они могли бы бродить по парку взявшись за руки и…

Достигнув поворота, Рэй грустно обернулся и она сердито мотнула головой – «вали-вали!».

Отчётливо вздохнув, парень скрылся из виду, а рысь, опустошённо выпустив воздух, прислонилась спиной к холодному бетону фонарного столба.

Откуда-то сверху капнуло.

Ещё раз, ещё и ещё.

Рона запрокинула голову, подставляя горящее лицо возобновившемуся дождику, жмурясь навстречу всё более и более весомым каплям…

До логова она добралась промокнув насквозь. Проклятое ведро, наполнившись водой почти наполовину, ощутимо потяжелело и никак не желало протискиваться меж прутьев забора. Пришлось в несколько пригоршней вытряхнуть содержимое в траву, перебросить ведро через забор и потом, под усилившимся ливнем, собирать всё обратно.

Усталая и разбитая, она кое-как захромала вверх по лестнице, ступая на краешек ступеней кончиками пальцев и стараясь не побеспокоить Тимкину сигнализацию. Пострадавшую ногу после прогулки жгло огнём, а вспоротая жестянкой подушечка воспалилась и пульсировала под размокшей повязкой.

Она вошла в комнату и окинула пустое помещение удивлённым взглядом. Обычно шумных и непоседливых бельчат нигде не было видно, лишь забившись в свой угол, кутался в свою куртку мыш.

- Привет. А где все? – Она растерянно поставила мокрое ведро на пол и прислушалась, надеясь различить голоса близняшек где-нибудь в одной из соседних комнат

- Наверху. – Прозвучавший голос был настолько слаб, что на какой-то миг Рона чуть было не решила, что это ей померещилось.

- Как себя чувствуешь? Полегчало? – Она выгрузила покупки на стол, подумала и выставила ведро на широкий карниз за окном. Не дождавшись ответа, обернулась на мыша.

Тот таращился в её сторону. Ну, то есть определить - куда именно направлены эти чёрные безумные гляделки, по-прежнему было нельзя. Но, по крайней мере, общее направление лица слегка изменилось. И с некоторой долей вероятности он мог смотреть и на неё.

Вздохнув, рысь приблизилась и присела напротив. Поправила сползшую полу куртки.

- Точно ничего не болит? Кушать не хочешь?

Мыш чуть повернул голову, молча уставившись неподвижным расфокусированным взглядом куда-то в район её левого плеча.

- Эй? – она осторожно коснулась рукава замызганной куртки и прятавшаяся в нём рука заметно напряглась.

- Зачем? – едва различимый голос прошелестел на грани слышимости так тихо, что она вновь засомневалась – услышала ли что или то было лишь плодом её воображения.

- Зачем – что? – Рона пощупала его горячий лоб. Подумала о том, что, наверное, стоило бы сходить наверх, к Тиму. Убедиться, что все и впрямь там, что «дома» всё в порядке и за время её отсутствия ничего нехорошего точно не стряслось.

- Зачем… возишься. Со мной. – Прозвучало странно и настолько чуждо и противоестественно из уст ребёнка, что вдоль хребта у неё промчался неприятный холодок.

Зачем? Что, чёрт побери, значит - зачем?

Она тут из шкуры выпрыгивает, чтоб всем… А он – зачем-почему? А и впрямь – почему? Потому лишь, что все они в одной, фигурально выражаясь, жо… лодке? Потому, что ни у одного из них, похоже, нет никого, кроме других таких же беглых и никому ненужных? И если то немногое, что осталось – распадётся… то что тогда? Что будет с ними всеми, если некому станет добыть денег и еду, если некому набрать воды, некому найти новое логово? Ну, она сама-то как-нибудь проживёт… и Тимка. И, может быть кошка – да легко… Найдёт себе «папика», не в первый раз, поди. А что стало бы с Риком, близнецами и самим мышем? А изуродованный Пакетик? Жив ли он ещё? А странная, пугающе сильная волчица?

Может ли быть всё настолько плохо, что мучимый кошмарами и болезнями, мыш уже и сам не рад тому, что она его выходила?

- Ты предпочёл бы загнуться? – Рона с беспокойством всмотрелась в непроглядно чёрные глазёнки, но как обычно не разобрала никакого определённого выражения.

- Так было бы проще. – Прошелестел мыш.

- Кому?

- Всем. – От серьёзности и мрачной обречённости этих слов её продрал озноб. Или то был лишь банальный холод от промокшей насквозь одежды?

- Что за чушь… - враз позабыв о разъедавших собственную уверенность мыслях, она властно нахмурилась. – Чтоб я больше такого не слышала! Мы выкарабкаемся… Обязательно выкарабкаемся и всё будет хорошо!

- Ну разумеется. – Прозвучало с такой долей издёвки и сарказма, что её передёрнуло. Как страшно и неуместно слышать всё это из уст ребёнка. Как пугающе.

Секунд пять они разглядывали друг дружку и за всё это время мыш ни разу не моргнул и не пошевелился. Взгляд в никуда.

- Переоденься, ты замёрзла. – Вновь этот безразличный, лишённый интонаций голос.

Констатация факта и не более того.

Переодеться… во что переодеться? Раздобытая Тимкой одёжка сменных комплектов не предусматривала, а тюремные майки они давно пустили на тряпки и повязки.

- Куртка. – Мыш встал на дрожащих ногах и, покачнувшись, принялся стягивать собственное облачение.

- Стоп, стоп, стоп! – Она сгребла его в охапку, мешая избавиться от тёплого одеяния. – Тебе это нужнее.

- Уже нет. Всё нормально. – Он впервые посмотрел ей в глаза – совершенно прямо, отчётливо. – Одень.

Голос внезапно обрёл силу, какую-то странную бархатистую твёрдость, упругость что ли.

В голове крутнулись беспокойные, шальные мысли, но прежде чем этот дурной хоровод разогнался на полную, всё улеглось и притихло, словно небрежно придавленное тёплым тяжёлым одеялом.

- Сними мокрое. – Распоряжение? Негромкая властная команда, словно разделяющая мир надвое. В одной половине – осознание некоторой странности происходящего… а в другой – столь же странное осознание логичности и правоты мелкого благодетеля. Настолько сильное, что она потянула с себя майку, невзирая на устремлённый в её сторону взгляд.

Впрочем, словно угадав её мысли, внезапно воспылавший благородством и галантностью, мыш демонстративно отвернулся.

Разглядывая как он пошатываясь стягивает с себя куртку, изумлённая Рона сдёрнула майку и немного помедлив – шорты.

«А если кто-нибудь зайдёт?»

«Если он сейчас обернётся?»

Опаска и лёгкое шальное чувство смешивались в пьянящий, головокружительный коктейль.

Оставшись голышом, она как никогда остро ощутила собственную беззащитность и слабость. Где-то на периферии сознания билась паническая мысль, что всё происходящее отдаёт каким-то странным гипнотическим трансом. Но нет – она же может и одеться обратно? Может ведь?

Отчаянно боясь ощутить какое-либо противодействие, Рона сунула ногу обратно в шорты.

Ничего. И мыш не обернулся. Молча стянул утеплённую куртку и не глядя протянул ей.

Испытав укол стыда, мокрая, дрожащая рысь, костеря свою паранойю на все корки, торопливо и неловко натянула на себя сухое.

Куртка охранника доходила мышу почти до лодыжек, ей же – едва доставала до середины бёдер, едва скрадывая рельеф фигуры и куцый пушистый хвост.

Убедившись, что всё более-менее пристойно, она запахнула куртку поплотнее и подняла голову, чтобы окликнуть благодетеля. Но тот, словно точно зная подходящий момент, обернулся сам.

Оставшись в одних шортах и свисающей почти до их краёв майке – и то и другое размера на три четыре больше, чем стоило бы, тощий, болезненного вида заморыш таращился на неё пугающе безумным взглядом. И явно сохранял вертикальное положение из последних сил.

С нескрываемым облегчением опустившись на свой лежак, мыш ссутулился и вжался в свой излюбленный угол, по обыкновению уставившись куда-то в пространство.

- Спасибо. – Почему-то испытывая мучительную неловкость, Рона хмыкнула и уселась на дверь, служившую ей кроватью.

Мыш промолчал.

В это странное мгновение она с внезапной паникой ощутила, словно на миг поменялась с ним ролями. Словно это не она тут самая взрослая и старшая, а он, этот мелкий чахлый пацан, ростом едва ли не ниже близняшек. А она… она просто маленькая, совсем ещё сопливая девочка, восторженно ловящая каждое скупое слово отца, буквально заглядывающая в рот.

Лежать молча стало неудобно и неуютно. Накатившее воспоминание родом из счастливого безоблачного детства остроконечной льдинкой кольнуло под рёбра. В глазах снова защипало и она, сердито шмыгнув носом, раздражённо подсунула под голову пустую пластиковую бутылку. За не имением подушки – вполне терпимо и даже удобно.

Но пережитые волнения, смутные, беспокойные мысли и непрошено лезущие в голову воспоминания сбивали с толку и отгоняли сон. Находиться в одном помещении, наедине с этим тихо помешанным внезапно стало дико неуютно. Настолько, что срочным образом захотелось выйти. Размяться, побродить вокруг дома… возможно заглянуть на чердак, к Тиму – убедиться, что всё в порядке и непоседливые близняшки и впрямь там.

Но едва она приподнялась на локте, как мыш вновь подал голос:

- Они спят.

Нахмурившись, Рона покосилась на него. Где-то на периферии вновь ожили смутные подозрения. Неопределённые, неоформившиеся в конкретику, не мысли даже, а так – подспудное ощущение какой-то неправильности, неуместности что ли…

Нет, слишком бредово и абсурдно. Всего лишь догадка. Просто догадка. Ну куда ещё она могла подскочить в такое время, не успев даже толком просохнуть?

«Просохнуть! Ой!»

Рысь вскочила, подхватив со стола сваленные мокрым комом шмотки, высунула в окно, торопливо отжала и аккуратно расстелила на столешнице.

С подозрением покосилась на мыша, но мальчишка вновь застыл неподвижным истуканчиком и лишь подрагивания хвоста выдавали, что он ещё жив. Мёрзнет?

Ей моментально стало стыдно за принятую куртку.

Отматывать всё назад казалось странным и вздорным, но и спокойно заснуть, осознавая, что рядом кто-то зябнет и мёрзнет, никак не получалось.

Подложив под голову пустую пластиковую бутыль, она ворочалась с боку на бок, раз за разом порываясь встать и вернуть тёплую куртку обратно. Но раз за разом в последний момент откладывая это действо на несколько секунд. Ещё и ещё раз - на минуточку, на полминуточки благословенного тепла, с которым так не хотелось расставаться.

В конце концов, она уже почти взрослая, а он ещё не оправился от болезни. Где вообще была её соображалка, когда она согласилась на это?

Хотя… в принципе эта куртка вполне может вместить и двоих.

Двусмысленно и как-то неправильно, но… в конце-концов как минимум один из них вполне одет. И в силу возраста вряд ли усмотрит в подобном какие-то непристойные нотки. Или уже усмотрит? Но не мёрзнуть же им обоим?

Она решительно открыла глаза и замерла наткнувшись на пугающий взгляд чёрных бусин. Беззвучно подкравшийся мыш сидел совсем рядом и таращился на неё сверху вниз. С таким видом, словно разглядывал какого-нибудь забавного жучка – даже голову склонил на бок.

Растерянно вздрогнув, она открыла было рот, но…

- Спи. – Костлявая мышиная лапка коснулась её лба, и Рона безвольно обмякла.

***

Клубящаяся тьма наполняла дом целиком. Водопадом текла из окон, тянулась к ближайшему дому толстыми, пульсирующими щупальцами. Выбрасывала тонкие нитевидные щупы – просто так, без какой-то конкретной цели. Теперь дотянуться удавалось до нескольких квартир ближайшего дома. Дымящиеся жгуты щупов ощущали рельеф и формы, самих светляков и их пресную монотонную жизнь.

Сон, еда, посиделки у телевизора – второй день одно и то же. Как по расписанию.

Щупальца не могли передать ни изображения с экрана, ни вторгнуться во внутренний узор самих светляков. Без визуального контакта маленькие искорки изворачивались и выскальзывали, никак не желая раскрыться, распахнуться, превратиться в небольшие вселенные. Вселенные со сложнейшим узором узелков и нитей, высказанных и сокрытых эмоций, надежд и страданий. Вселенные, которые чем-то неуловимо похожи на книги, только лучше, ярче, интересней.

Ведь где-то там, в глубине их бессмысленных однообразных жизней почти всегда можно найти что-то занятное. Какой-нибудь невероятно сложный звенящий узел, вокруг которого стянуты основные нити, определяющие и весь остальной узор. Боль, радость, страх, надежда. Ревность. Чем больше таких узелков и сложнее узор, тем интереснее во всё это вникать и разбираться. Подсматривать, удивляться их безграничной изобретательности и наивности, неустанному созданию проблем на ровном месте и странным, подчас совершенно алогичным и бредовым зигзагам мыслей.

И самое вкусное – эмоции противоречивые. Мучительное влечение и неприятие. Страх и желание достичь чего-то любой ценой. Любовь и одновременно ненависть.

Ревность. Они называют это ревность.

Найдя эту новую, почти незнакомую эмоцию совсем рядом, щупальца стряхнули остатки сонливости и с любопытством потянулись к чужому узору.

Откуда? Когда? Неужели за те несколько дней небытия и кошмаров, неужели за столь короткий срок можно обзавестись столь сильной и яркой эмоцией? До недавних пор все, в чей узор получалось заглянуть ранее, хоть и использовали порой это понятие, но никогда не подкрепляли его сколь-нибудь внятными, яркими историями. Так, всего лишь обрывки событий давно минувших лет, почти истёршиеся из памяти. Выцветшие и поблёкшие как старинные чёрно-белые фотографии. И вот оно здесь – здесь и сейчас, совсем рядом!

Запустив щуп в мысли спящих игрушек, тьма принялась листать их незримые страницы, взбалтывать неразборчивые во сне воспоминания, тасуя сцену за сценой, распутывая колеблющуюся паутину образов.

День, два, три… лихорадочное мельтешение картинок, выхваченных из памяти спящих и потому не особо разборчивых. Помойка, крысиный квартал, фонтан, спящий на лавочке бродяга. Обжигающий вкус спиртного. Горячие сосиски, тесная сырая каморка.

Вот оно. По-детски неловкий поцелуй.

Кот и кошка. Нескромные ласки её ладоней, детское смущение не избалованного подобными вольностями котёнка. Ещё поцелуй, ещё…

И что они все находят в этом мерзком, тошнотворном прикосновении? Влажные, едва прикрытые нежной кожицей, губы так неуловимо походят на края свежевспоротой раны. А ещё – в это самое отверстие они заталкивают …корм. Заталкивают, измельчают и пропихивают в себя, чтобы непрерывно, беспрестанно работающая фабрика плоти преобразовала содержащиеся в корме вещества в клетки этой самой плоти. Чтобы невостребованные отходы, в совсем уж непотребном виде вскоре попросились через противоположное, не менее мерзкое физиологическое отверстие. Мысли обо всём этом вызывали непроизвольные ассоциации с кольчатыми червями.

Отверстие спереди, отверстие сзади.

И соединяющая их трубочка.

Разница лишь в более сложных формах и строении, но принцип… Принцип-то тот же! Интересно, считают ли себя венцом природы кольчатые черви? Эх, если бы только можно было раскрыть и посмотреть узор кого-то из низших! Может быть именно в нём таится некий сакральный, высший смысл бытия?

Подталкивая и направляя, тьма осторожно извлекала из памяти обоих участников событий всё новые и новые подробности. Словно разглядывая один и тот же фильм от лица разных актёров. Словно мчась по зеркальному коридору, сквозь бесчисленные отражения одного зеркала в другом.

Касание ладоней, упругая и податливая плоть, тонкие хрупкие рёбрышки… Под которыми…

Удивительно, как им удаётся, как получается не замечать всего этого? Как можно получать удовольствие от столь тошнотворных процессов? Испытывать благоговение, счастье от соприкосновений? От разглядывания внешних форм, ощущения под ладонью чужой клеточной массы и при этом совершенно не думать, не замечать всего этого? Того, что таится под мягкой шелковистой шёрсткой?

Покажи им кто-нибудь свежий, только что вскрытый труп – многие ли из них сумели удержать в себе содержимое собственных желудков?

Но нет. Никто из светляков не знал, не думал и не представлял себе ничего и близко напоминающего настоящее строение тел! Не видел и не вдумывался. Они просто тёрлись друг о дружку, фонтанируя обжигающе жаркими эмоциями. Яркими, сочными, с почти неразличимым привкусом Порчи. Осклизлым и гадким, как наполняющие их тела жидкости.

Потрясающая склонность к самообману. Восхищающая, вызывающая нечто вроде зависти и одновременно отвращения – отвращения к обману, их наивной глупой фальши.

Могут ли такие как Тварь получать столь же приятные ощущения от столь отвратных процессов?

Мысли Твари вернулись почти на месяц назад, в тот день… когда впервые возникло дурацкое желание коснуться другого. Маленький подарок тому, кто пропал много дней назад. Странное, тягучее мгновение. Дикая, бесконечно сложная смесь пугающих эмоций. Обжигающие струны чужих эмоций, на миг вплетающиеся в собственные. Несущие отголоски невыносимой боли и впервые – незамутнённые Порчей эмоции.

Опасение, что в любое мгновение тот, второй, обернётся. Понимание, как сильно его мучает любопытство и каких усилий стоит сохранить неподвижность.

Глупое, наивное доверие, происходящее от незнания истинной сути того, кто стоит за спиной, кто касается тебя пальцем. Наивно. И глупо. Но…

Ощущение упёршегося в чужую плоть кончика пальца.

Странное… немного дискомфортное, но не то чтобы совсем неприятное.

Интересное самим фактом происходящего. И сопровождающей всё это вакханалией эмоций. Эмоций столь странных и сложных, что распутать и проанализировать их все не получалось и по сей день.

Грусть. С внезапным и неприятным удивлением пришло осознание того, что в какой-то мере даже незамутнённый, ну или почти не замутнённый разум может испытывать нечто подобное. Нечто вроде сожаления от разлуки и даже чего-то отдалённо напоминающего …ревность? Эгоистичное нежелание отпускать одну из наиболее ярких и ценных игрушек куда-то за пределы досягаемости. Ощущение лёгкой, едва ощутимой обиды. Обиды на то, что беглая игрушка предпочла его общество кому-то ещё. Зачем, почему? И где они сейчас?

Несправедливо! Нечестно, неправильно! Зачем?

Раздражённо отбросив колкие мысли, клубящаяся тьма вернулась к воспоминаниям спящих.

Скользящие по бокам ладони, щекотное учащённое дыхание… тяжесть и мягкость усевшейся на него верхом кошки. Не обременительная, скорее приятная. Её ладошки, упирающиеся в заполошно вздымающуюся впалую грудь. Лукавый игривый взгляд и плавные, укачивающие движения. Дразнящие, манящие… Без предупреждения переходящие в их любимое развлечение – засовывание куска одного организма в другой.

Воистину, эволюция беспощадна и отвратительна.

Тьма содрогнулась от омерзения, но болезненное, мучительное любопытство заставило смотреть дальше.

Небрежно листая чужие воспоминания, тьма наблюдала. Отстранённо созерцая их совместное купание, странное нежелание выпускать конечности друг дружки и не менее странную, смехотворно наивную гордость. Гордость кота от обладания самкой.

«Теперь взрослый, окончательно взрослый».

Можно подумать от факта подобного взаимодействия с другим организмом, что-то сильно изменилось. Вот пять минут назад ещё был мальчишкой, а потом сразу бац – и уже мужчина. Качественно поумневший, умудрённый жизненным опытом и внезапно повзрослевший.

Нет, если что и поменялось – то только к худшему.

Тонкая, неуловимая привязанность, поначалу обусловленная лишь алогичной приятностью внешних её форм, внезапно превратилась в настоящий крепкий канат. Шипастый стальной трос с огромным рыболовным крючком, глубоко вонзившимся куда-то под рёбра.

Будь у рыбы хоть капля разума – она сделала бы всё возможное, чтобы тут же, любой ценой избавиться от этого крючка. А ещё лучше – не попадаться на него вовсе.

Но что сделал он? В считанные часы глупый котёнок понастроил воздушные замки и вознёсся в небесные выси, чтобы внезапно и больно обрушиться с них обратно на землю. Туда, где только боль и разочарование. Бесконечная бездна кровоточащей гордости и ошмётки волшебной любви, пропущенные через беспощадную мясорубку реальности.

Оторопевшая от стремительного и внезапного «воссоединения» с остатками компании, вожделенная самка впадает в ступор. И ни ей, ни ему не хватает смелости всё остановить, обнародовать, обсудить. Лавина поспешных выводов и трусливого ошарашенного бездействия.

«Что если все узнают?»

Что скажет и сделает рысь, которая хоть и ведёт себя «как недотрога-девственница», но определённо «неровно дышит» к… А лис? Нет, такого как Рик вряд ли должно что-то смутить… В конце-концов никто из них никому никаких обещаний не давал и ни на что серьёзное явно не надеялся. Но… чёрт его знает, как оно всё повернётся. И чем закончится. Не вышвырнут ли с позором на улицу?

Конечно, в кармашке ещё лежат предусмотрительно прихваченные из дома пять сотен и у неё есть этот чудесный волшебный пот… Но, почему-то вновь оказавшись в компании - пусть и при столь печальных обстоятельствах - от одной только мысли вновь оказаться одной, совершенно, абсолютно одной… От одной этой мысли где-то внутри что-то мучительно сжималось и холодело.

Раз за разом процеживала тьма эти обрывочные панические мысли. Разглядывала, раз за разом пропуская через собственные нити жаркий кошкин стыд и леденящий страх, смаковала переплетение мыслей, рисующее подчас весьма причудливые картины. Страница за страницей открывала чужая память всё новые и новые грани разочарований, обрушенных надежд и наивных мечтаний.

«Волшебный пот»… Надо же. Кому-то из белохалатников взбрело в голову поэкспериментировать с феромонами? Подёргать за ниточки животные инстинкты?

Подумать только, сколь много всего интересного произошло за последние недели!

Оставив спящих в покое, тьма всколыхнулась, раздалась вширь, словно разминая подросшее тело. Вытянувшись до предела, чернильно-дымные щупальца распростёрлись почти до самой дороги. Распростёрлись и замерли.

Прикосновение. Странное, пугающе цепкое касание чужих нитей. Алчных, нетерпеливо вцепившихся в не успевшую отдёрнуться аморфную тень. Пугающий рывок и конвульсии, отчаянные, тщетные потуги марионетки в руках безумного кукловода.

«Ну здравствуй… братец»

***

- Еда! Десь!!! – Одноглазый крыс опасливо сунулся в подвал, настороженно огляделся.

Тень в дальнем, самом тёмном и пыльном углу, едва заметно шевельнулась, обозначая своё присутствие.

Нервно подрагивая и всем своим видом отражая готовность стремительно ринуться наутёк, крыс осторожно спустился на земляной пол по трём коротким истёртым ступенькам. Покосился на останки «бригадира», осторожно засеменил дальше.

- Еда! – он попытался посвистеть беззубым ртом, словно подзывая сторожевого варанчика и помахал чем-то крайне сомнительного вида.

Глухое утробное ворчание низким рокотом заполнило подвал. Едва слышное, едва ощутимое. Пробирающее до костей, до самого спинного мозга и кончика хвоста. Первобытный, запредельно звериный звук, от которого сама собой вздыбливается шерсть на загривке и ноги так и рвутся унести хозяина прочь, подальше от тёмного подвала.

Отразившись от стен и столбов, упруго толкнуло замершего крыса.

Невысокая сгорбленная тень поднялась и навстречу пахнуло гнильцой и жжёным мясом.

Одноглазый задрожал и замер, борясь с желанием зажмуриться, упасть на спину и притвориться мёртвым.

Снова урчание, клокочущий, запредельно низкий рык. Не рык даже, а рокот. Трескучий и ломкий, словно где-то там, глубоко внутри глотки, издающей этот чудовищный звук, перемалывались и хрустели чьи-то кости.

Ужас и тоска, безграничная боль и страдания вплетались в этот звук режущими ухо, звенящими всхлипами.

Из мрака показалась рука – чудовищные когти на узловатых уродливых пальцах, запёкшаяся, лохмотьями отслаивающаяся шкура. Рука замерла на границе света и тьмы, образованной робким, едва пробивавшимся через пыльное окно лучиком.

- Еда. – Повторил крыс и едва не взвизгнул, когда когтистые клешни выхватили разом и протянутый кусок и зажатый в другой руке свёрток.

Отскочив в свой тёмный угол, жадно урчащее чудовище набросилось на угощение. Разом обмякший крыс едва слышно перевёл дух и обессиленно привалился к ближайшему опорному столбу. Облегчённо стёк наземь и уставился на неразборчивое во тьме копошение.

Урчание в дальнем углу прервал недвусмысленный звук отрыжки и тень затихла.

- Эй? Т` м`ня слшш? – Крыс всмотрелся во мрак и осторожно поднялся. Но едва он сделал осторожный шаг к монстру, как гулкий короткий рык словно физически толкнул его в грудь.

- Т`хо, т`хо! Сжу! Десь! – Крыс успокаивающе выставил открытые ладони и поспешно опустился обратно. – Ты мня пнимшь?

Несколько секунд в подвале висела гнетущая тишина, затем раздался звук, который с некоторой натяжкой можно было истолковать как утвердительный.

- Т знш то ты? – Крыс размазал выступивший пот по лбу. – Т встнк! Пслднй встнк!

Загнанно озираясь и нервно подёргивая изгрызенными ушами, Одноглазый понёс какую-то чушь о конце света и знамениях, угнетённом народе и великой крови. Забившись в свой дальний угол, Пакетик поначалу пытался вникнуть в смысл этого сбивчивого бормотания и неразборчивой речи, но мысли всё чаще и чаще возвращались к распростёртому в центре подвала телу.

Язык до сих пор ощущал мерзкий, тошнотворный вкус ещё живой плоти, а окутывающая все тело боль, вонзалась в него, казалось, с утроенной силой.

Монстр. Чудовище. Взбесившееся животное, теряющее остатки разума. Остатки своего Я. Отчаянно, панически цепляющееся за обрывки своей личности, за последние мгновения разумной жизни, стремительно тающей, тонущей в тёмных водах безумия.

Окончательно стать животным, бездумным, бессмысленным чудовищем.

Он корчился и рвал ненавистную плоть, отчаянно сдерживал рвущийся из глотки животный вой. Вой, способный привлечь в этот подвал кого-то невинного. Кого-то, кто может умереть в очередной момент его помутнения – превратиться в дымящийся парком растерзанный кусок мяса, как этот несчастный крыс. Была ли у него мать, отец? Кто-то из семьи? Есть ли вообще у крыс семьи?

В любом случае… вот так, походя, небрежно оборванная жизнь – претило всему, что составляло его Я. Расползающееся, беснующееся в клетке изуродованной плоти, захлёбывающееся болью и едва выдерживающее наскоки Зверя.

Страх, отвращение, паника… Какой высоты небоскрёб потребуется, чтобы сломать, уничтожить его тело? Умрёт ли он, превратившись в лепёшку, тонкий кровавый блин? Или та дьявольская сила что раз за разом возвращает его в этот мир сработает снова? И что тогда? Что станет с ним после ещё одной смерти? А через две, три? Когда Зверь окончательно займёт своё законное место? Вытеснит, исторгнет запертую в нём душу или того хуже - позволит смотреть? Наблюдать за всем происходящим откуда-то издали, из глубины багровой пелены и золотых молний?

Хватит ли у него духу убить себя? Убить, пока всё это не зашло слишком далеко, пока не пострадал кто-нибудь ещё? И если да, то как? Попробовать утопиться? Сигануть в какую-нибудь камнедробилку, застывающий бетон на стройке? А если… если и этого будет недостаточно? Что если он лишь обречёт себя на бесконечную череду смертей? Раз за разом, непрерывно? Маленький бесконечный ад, устроенный собственными руками.

Быть может – лучший способ… сдаться, вернуться к тем, кто обрёк его на всё это? Предупредить пока не поздно, показать, что станет со всеми теми, кто пришёл ему на смену? Но остановит ли их это? Что если наоборот – лишь придаст новый импульс всему этому кошмару?

Голод. Он только что поел, до упора набил желудок, но уже вновь хотел есть. Настолько, что по краю поля зрения вновь заскользили золотые молнии.

Зуд. Покрывавшая тело короста сползала гигантскими тошнотворными лохмотьями. Кое-где под ними уже проступала мерзкая голая кожа, кое-где ещё сочились сукровицей не успевшие закрыться раны.

Боль. Каждую клетку тела, казалось, пронзала раскалённая пульсирующая игла, каждый нерв, каждое волоконце мышц словно купалось в кипящей кислоте.

Его маленький, персональный ад. Расплата за то кем он был, чем стал и кем ему, возможно, предстоит стать.

Тёмная тошнотворная яма с осклизлыми окровавленными краями. И где-то там, наверху, в крохотном пятачке света едва различимое лицо.

Её лицо.

Так далеко, что не различить деталей.

Каким взглядом она смотрит? С ужасом, отвращением? Брезгливостью?

Он даже не помнит, как её зовут.

К горлу подкатил дикий, звериный вопль. Всё существо, вся суть, казалось, рвалась выплеснуться наружу в одном протяжном безумном вое.

- Эй? - всё это время крыс разглагольствовал о каких-то пророчествах, знамениях и вестниках, но заметив, что его не слушают, решился встать и приблизиться. – Эй? Ты жвой?

Дрожащая крысиная лапка осторожно потянулась к окутывающим Зверя лохмотьям.

Рывок, удар, ощущение бьющейся в когтях добычи.

Пульс.

Заполошно бьющееся сердечко, совсем рядом, совсем близко.

Как тогда, когда вокруг был огонь. Боль и огонь. И пульс. Биение жизни в его руках. Не добычи - наоборот… чего-то, что он пытался спасти, защитить, отобрать у жадного пламени, щедро платя взамен собственной плотью.

Золотые молнии, волнами прокатились по окружающему пространству, подсветили и выделили крысиную тушку, впечатанную в один из столбов. Повисшие в воздухе ноги, распахнутый в беззвучном крике рот, выпученные глаза. Глаз. Один. Второй – белёсое бельмо, навсегда затянутое мутной плёнкой, едва различимо проблёскивающей в расщелине века, перечёркнутого страшным извилистым шрамом.

Почему же он не кричит?

Воздух… Не может дышать, потому и не кричит… Важное, что-то важное… Он что-то говорил? Слова…

Зверь не различает слов, но есть тот, кто понимает. И Зверь уступает, пятится… ненадолго сдаёт позиции.

Хрипло выдохнув, Пакетик выкатил глаза и испуганно разжал хватку.

- Кха.. пх… - Заперхав и закашлявшись, Одноглазый упал на четвереньки, судорожно втянул воздух и с усилием растёр горло.

Опрокинувшись назад, лис засучил ногами и неловко, словно испугавшись того что сейчас сделал, отполз от хрипящего крыса на пару шагов. Забился в угол, диким взглядом таращась на нескладную кривоногую фигурку, только что чуть было не превратившуюся в безжизненный ком кровоточащего мяса и переломанных костей.

Отвернувшись, вжался, втиснулся в угол так, словно надеялся найти в нем какой-нибудь выход. Крохотный, совсем маленький, но – выход. Чудовищные когти скрежетнули о бетонные блоки, оставляя длинные, глубокие царапины.

Откашлявшийся крыс уселся прямо, изумлённо уставился на плачущее чудовище.

- Еда. Тбе ндо щщо. Я прнсу. Еще прнсу. – Крыс почесал ушибленный затылок и осторожно попятился к выходу. – Нкда н хди! Нчью!

Одноглазый вышел, почти бесшумно прикрыв дверь подвала и оставив его наедине со своими пугающими мыслями. Он почти бросился следом, почти решился упрашивать, умолять остаться.

Находиться наедине со Зверем, в этом полном, беспросветном одиночестве было страшно. Настолько, что любая, пусть даже столь странная компания как Одноглазый – казалась лучше, чем это мучительное, сводящее с ума чувство, что в любой момент ты можешь просто пропасть. Бесследно исчезнуть, уступив место чему-то иному, разрушительному, беспощадному.

Копошение расползающихся мыслей, попытки вспомнить и забыть вкус чужой плоти, попытки вспомнить что-нибудь кроме разрозненных образов. Деревянная полка, бетонные стены. Чуть подёрнутые ржавчиной решётки. Гулкий стук копыт. Звуки сирен, беготня по заваленным трупами коридорам. Тесная каморка, странная компания. Она. Ещё одна Она. Имя… Имена это важно. Название… Как?

Он в ярости стиснул череп неуклюжими мощными пальцами, стиснул, не обращая внимания на впивающиеся в плоть когти.

«Саймон».

Кто такой Саймон?

Озеро. Испуганный бурундучок, сельский мальчишка, шарахнувшийся от него прочь.

Монстр. Отражение в воде, которое нестерпимо хочется разбить, расплескать на тысячи капель.

Разбитые зеркала.

Бег.

Контейнер с едой.

Едой, закованной в странные железные штуки. Консервные банки, да.

Снова бег.

Несущиеся машины, кувырки и разлетающиеся тела. Она… не та, которая Она… другая она. Просто она. Но тоже важная, тоже нужная. Вонзающиеся в тело пули. Маленькие кусочки металла, раскалёнными метеорами прошивающие его насквозь, выбивающие ошмётки плоти и капельки крови, застревающие где-то внутри, мешающие мышцам двигаться.

Кафель. Мёртвые тела. Испуганно пятящиеся прочь - живые. Бег, комната с зеркалами, которая ездит вверх-вниз… падение с высоты. Мусор. Куда-то везут. Много мусора и крысы.

Крысы плохие… Одноглазый… Зачем? Что им всем нужно, всем кто гнался, преследовал… тем, кто связал… кто освободил… огонь. Огонь… боль! Девочка. Маленькая собачка в горящем доме. Лили? Лиана? Лина!

Внутри что-то сдвинулось, хлюпнуло, словно вставший на место сустав.

Вейка. Диана. Ромка?… Тимка? Да, Тимка! Рик… Рона! И Голос! Странный бесплотный голос в его голове…

Вскочив, он метнулся к пыльному оконцу. Замер, опасливо выглянул сквозь пыльные стёкла.

День. Двор. Рядом тот самый сгоревший дом. Обугленные окна, закопчённая крыша. О чём-то судачащие тётки с тазиками свежевыстиранного белья, которое они деловито развешивают по растянутым меж деревьев верёвкам.

Всё новые и новые части паззла бешеной мозаикой крутились, вились вокруг. Неистовым смерчем, с разгона вонзались в голову, прошивали всё тело мучительными судорогами.

Играющая в песочнице детвора.

Одиноко покачивающаяся на качелях девочка.

Огонь. Кругом огонь. Жаркое, всесжигающее пламя. Ощущение чего-то живого, чего-то важного в руках. Маленький, перепуганный комочек с заполошно стучащим сердчишком, биение которого ощущается даже не телесно… Словно бы где-то внутри, глубоко-глубоко внутри него самого.

Та самая девчушка. Лина.

Одиноко, отчуждённо покачивающаяся на скрипучих качелях, погружённая в какие-то свои детские или уже совсем не детские мысли. И почему-то вот уже несколько секунд разглядывающая дом, в подвале которого он пришёл в себя.

Лис потянулся к оконцу, словно хотел смахнуть толстый слой пыли, но в последний миг замер, испуганно прищурился. Сквозь толстый слой пыли разглядеть черты лица девчушки не удавалось, но…

«О нет, нет-нет-нет-нет!»

Словно передразнивая его, девочка на качелях также напряжённо всмотрелась в оконце. В маленькое пыльное оконце, отделявшее подвал с чудовищем от светлого чистого мира, где не было места таким как он.

Недоверчиво моргнув, собачка тряхнула косичками, словно отгоняя какую-то навязчивую мысль.

«Нет! Не надо! Не сюда!!!»

Остановив качели, девочка направилась к дому – неуверенно, пугливо, словно сомневаясь - видела ли что-то в пыльном окошке или это было лишь плодом её фантазии.

Путаясь в лохмотьях, он заметался в тесном пространстве, лихорадочно подыскивая укрытие. Спохватился, завернул останки несчастного крыса в полотнище, зашвырнул в дальний угол. Кинулся в сторону, но не добежал.

Скрип. Тихий, едва различимый скрип подвальной двери.

Скорчившись за ближайшим столбом, Пакетик замер, мысленно молясь чтобы она испугалась тёмного и сырого подвала. Что бы не решилась шагнуть внутрь, не сунулась дальше освещённых ступенек. Просто постояла и ушла.

Тишина. Гнетущая, пугающая тишина и тошнотворный мучительный страх. Словно не он здесь затаившееся чудовище, а маленький испуганный ребёнок, спрятавшийся в тёмном и страшном подвале от крадущегося к нему монстра. Дикие, безумные прятки. Чудовищное напряжение, лихорадочные картины бегства через весь город. В обгоревших лохмотьях и… без маски. Едва не высадив себе глаз непривычно длинным когтем, он испуганно вцепился в лицо.

«Нет-нет-нет-нет! Пожалуйста, нет!»

Она нашла его через минуту. Или две. Две бесконечно долгих, мучительных минуты. Дрожа и едва сдерживая всхлип, он замер, ощущая её присутствие каждой клеточкой тела.

Ощущал, как ей страшно в зловещем и тёмном подвале, представлял, как пересиливая себя, она крадётся. Боязливо озираясь, подолгу вглядывается в каждую непроглядно чёрную тень, с обмиранием сердца заглядывая за каждый следующий столб и видит его. Скомканную бесформенную массу лохмотьев и изуродованной плоти.

Вот сейчас. Сейчас раздастся истошный детский визг. Сбегутся перепуганные взрослые…

Почему она не кричит?

Он медленно, мучительно медленно повернул голову. Дюйм за дюймом, словно боясь, что именно это движение послужит спусковым крючком детского визга.

Но вместо гримасы страха и отвращения… сочувствие? Сострадание, боль? Слёзы?!

Боясь дышать он таращился на неё снизу вверх, а она – стоя в каких-то паре шагов, смотрела на своего недавнего спасителя и словно бы с облегчением плакала.

- Я знала, знала, что ты не умер! Ты же не можешь умереть, супергерои не умирают!

***

Спит. Безмятежно и нагло, словно намеренно дразнясь и насмехаясь над его терпением и бушующим внутри ураганом эмоций. Макс старательно успокаивал дыхание, бродил из угла в угол по тесной кухне, пытался залить навязчивые мысли ледяной водой из душа. С омерзением и злостью разглядывал свою мокрую физиономию в зеркале над раковиной. Пытался считать до тысячи, до десяти тысяч, но чем сильнее старался не думать о навязчивых образах, тем непристойней и соблазнительней они становились.

Распахнув окно тигр зажмурился, дрожа под прохладным ночным ветерком, не обращая внимания на стекавшую с промокшей шерсти воду и барабанившие по подоконнику капли дождя. Стоял и мысленно выл, скулил и стонал от досады, обиды и злости на себя, на безмятежно дрыхнущего пса и на всю несправедливость и жестокость вселенной. Мира, где чьей-то злой прихотью всё так сложно и «нельзя». Мира, расколотого пополам. Словно две разные цивилизации зачем-то договорились что «можно» только с другим народом, а со своим – фу и гадость. Словно не состоят они все из одного и того же мяса, одних и тех же костей, отличающихся по сути лишь формой. Словно и без того вокруг мало сложностей, от которых и так не сладко…

Лабиринт, чёртов дурацкий лабиринт с ловушками и поощрениями, в котором они все обречены бегать всю свою жизнь. То обжигаясь, то находя лакомство, как подопытные ящерки прокладывая причудливые маршруты на потеху взирающих сверху исследователей. Проходя или не проходя тесты, играя отведённые роли, закрепляя рефлексы, нужные «образы мысли», формируя сложную, самовоспроизводящуюся и поддерживающуюся паутину социума.

От подобных мыслей накатывала дурнота и обречённость, хотелось назло всем выйти, выбраться из этой дурацкой игры, оставить позади все навязанные рефлексы и «образ мысли», сформированный сотнями «ловушек» и «поощрялок». Или как там это всё называют учёные… Взять и выйти. Послать всё к дьяволу, назло, вопреки всему. Показать «фак» тому, кто, должно быть, смотрит на все их тараканьи бега откуда-то сверху, через стеклянную крышку. Смотрит с отстранённым холодным любопытством или неприкрыто забавляясь. Смотрит и придумывает всё новые и новые полосы препятствий на пути к «поощрялкам».

Продрогший тигр опёрся о подоконник локтями, свесил нос туда, где в паре секунд полёта виднелась тёмно-серая гладь асфальта. Сколько раз он представлял себе то, как когда-нибудь непременно решится… Когда-нибудь просто зажмурится и шагнёт. Когда-нибудь, когда гордость пересилит страх, инстинкт самосохранения и наивные надежды. Надежды, что рано или поздно его путь в этом лабиринте свернёт туда, где спрятано счастье. Маленький кусочек счастья лично для него. Находили ли это счастье другие? Книги и фильмы часто смаковали подобные истории… Но в жизни… В жизни так не бывает. Был ли кто-то из его знакомых по-настоящему счастлив? Счастлив здесь и сейчас? В этом городе, в этой стране? Во всём этом мерзком лабиринте?

Он дрожал от холода и смотрел вниз. Туда, где притаился едва различимый в ночи асфальт. Смотрел на барабанившие по нему струи дождя, на разбегающиеся по лужам пузыри и волны. Вспоминал, как не так уж давно висел на кончиках пальцев, ощущая спиной пропасть и любопытные взгляды зевак. Вспоминал, как сводило пальцы, как впивалась в суставы тонкая режущая кромка карниза. И как медленно, мучительно медленно тянулись и тянулись мгновения застывшего времени.

А застывший в какой-то паре шагов, малолетний карманник таращился на него сверху вниз расширившимися глазами. А потом исчез, и по спине легонько ударила спасительная верёвка. Вспоминал, как, едва не сорвавшись, карабкался вверх, как пытался успокоить рвущееся дыхание, лежал на спине и таращился в небо. Бездонное лазурное небо с полупрозрачным пёрышками облаков и ослепительным апельсином солнца. Лежал, не в силах поверить, что до сих пор жив, мучительно и больно глотая пересохшим горлом густой, тягучий воздух.

Почему он не разжал пальцы, почему не сверзился вниз, не превратился в кровавую лепёшку назло всем и вся? Подлый инстинкт самосохранения? Банальная трусость?

А тот мальчишка… зачем? Зачем нашёл верёвку, зачем спас? Этакий «второй шанс», подарок судьбы неблагодарному идиоту, позволивший в полной мере ощутить дыхание смерти? Или нет, не бывает никакой «судьбы». А всё случившееся – просто случайность. Цепочка случайностей? Зачем искать во всём какой-то высший смысл? Зачем усложнять? Не окажись рядом верёвки, стал бы этот пацан утруждать себя?

А что было бы, если бы Макс догнал его раньше – что тогда? Что было бы, если б он, одурев от злости и унижения, сдёрнул вёрткого воришку с пожарной лестницы и бил бы, бил бы о стенку? Бил, пока не спохватился, осознав, что не рассчитал силу и покалечил, а то и вовсе убил нахального пацана?

Сколько ночей он провёл, мечтая об их повторной встрече? Сколько раз представлял себе визг дерзкого мальчишки и хруст его тонких косточек под своими кулаками? Как жадно высматривал в толпе повсюду мерещившуюся полосатую морду, как яростно мечтал о реванше?

Мечтал, позабыв о том самом «втором шансе», том странном милосердии, проявленным диким уличным голодранцем к готовому растерзать его преследователю.

Макс озадаченно отодвинулся от подоконника и нахмурился.

Был ли счастлив тот дерзкий мальчишка?

Призрачный «лабиринт» заколебался, заструился, подёрнулся рябью, с хрустом и скрежетом перестраивая, перекраивая что-то в своих недрах. Он замер, боясь спугнуть это странное, пугающе мощное ощущение, словно вот-вот что-то поймёт, постигнет… Вот-вот, сейчас… ещё мгновение и он разглядит в узоре лабиринта что-то важное, сокровенное. Что-то, что изменит всю его жизнь, изменит всё раз и навсегда.

Но нет. Ничего, кроме путаницы сумбурных мыслей и противоречивых эмоций.

Дрожа от холода, тигр прикрыл окно и вздохнул. Поставил на плиту чайник.

В носу неудержимо засвербело, но помня о дрыхнущем за стенкой напарнике, отчаянным усилием он превратил оглушительный чих в сдержанное натужное прысканье.

Стараясь ступать бесшумно, Макс прошёл в коридор и заглянул в комнату. Распластавшись на животе, Рид безмятежно дрых. Прямо так, как упал: в одежде и ботинках.

Вздохнув, Макс присел рядом, помедлил, нащупал шнурок и осторожно потянул. Ослабив шнуровку, помедлил ещё и тихонько стянул ботинок. Овчар промычал под нос что-то неразборчивое, сжал и разжал пальцы ноги.

Словно застигнутый за чем-то постыдным, Макс затаил дыхание и замер, но пёс так и не проснулся.

Стянув и второй ботинок, он аккуратно уложил их рядом с кроватью и остался сидеть, разглядывая босые собачьи пятки. На секунду потянуло дотронуться, пощекотать под подушечками, разбудить… В конце концов – какого чёрта?! Прийти в гости чтобы вот так, тупо брякнуться спать и безмятежно дрыхнуть? В то время как он тут не находя себе места, мечется из угла в угол. Чуть ли не на стенку лезет от… от всего того что бурлило и кипело сейчас на душе!

Безумно захотелось присесть рядом, дотронуться – нет, даже не с какими-то пошлыми целями, а просто погладить, ощутить тепло чужого тела. Он уже почти было решился, но в последний миг замер и со вздохом опустил руку.

Нет, это было бы… как-то неправильно и словно бы подло. Будто воспользовался чужим доверием и относительной беспомощностью в собственных корыстных и грязных целях…

Он понуро сидел на полу возле кровати, подавлено горбился, вздыхал и разглядывал спящего с нарастающим чувством вины и раскаяния, ненавидя себя за грязные мыслишки и это дурацкое ощущение разделявшей их невидимой стены. Ненавидя «лабиринт» и того, кто придумал все эти дурацкие «принято-не принято», эту подлую закономерность, по которой так трудно найти то…

На кухне зашумел закипающий чайник и этот звук в уютной тишине квартирки показался неожиданно громким. Почти таким же громким и оглушительным, как гул крови в ушах. Бум-бум, бум-бум…. Бум-бум…

Скривившись, Макс поднялся и вышел на кухню. Снял чайник, плеснул кипятка в единственную кружку. Заглянув в холодильник, скользнул взглядом по паре куриных яиц, машинально сгрёб останки колбасы и сыра, повертел кусочки перед носом и замер. Оглянулся в сторону коридора, сглотнул выступившую слюну и со вздохом уложил скудную провизию обратно.

Закинув в кружку лишний кусочек сахара, беззвучно размешал и осторожно пригубил.

«Как в старые добрые времена…»

Нет. Лучше… Ведь теперь за стенкой сопит Рид.

Рид.

Рид!

Глупо улыбаясь, он уселся на холодный пол, привалился спиной к стенке и потёрся о неё затылком. Изрядно хотелось спать, но, как и кружка - кровать в доме тоже была одна.

Допив чай, он попытался улечься прямо на полу, свернулся калачиком, поворочался, перекатился на другой бок. Попытался заснуть на спине, на животе, но ничего не выходило.

Наполненная горячей водой ванна оказалась не особо лучше. С одной стороны – теплее и уютнее, чем холодный пол… С другой – тесно и такая же твёрдая. Сменив десяток причудливых поз, он погрузился в чуткий, тревожный сон. Поминутно просыпаясь и прислушиваясь, без конца сливая остывшую воду и наполняя ванну заново. Кое-как дотерпев до утра, не выспавшийся и уставший, Макс выбрался из ванны с первыми лучами рассвета. Хрустнул шеей, потянулся, разминая затёкшее, измученное тело. Заглянул в комнату, полюбовался на беззаботно спящего пса. Терзаясь угрызениями совести, отвёл взгляд и убрался на кухню.

Сэкономленной колбасы и сыра хватило на три бутерброда, вдобавок в шкафу обнаружилась наполовину пустая пачка печенья. Недурственный, в принципе, завтрак.

Сгрузив на единственную тарелку бутерброды и печенье, он сполоснул кружку и, стараясь не шуметь ложечкой, размешал растворимый кофе.

Накалившаяся сковородка начала потрескивать и он, размазав по ней кусочек масла, осторожно выплеснул на неё содержимое яичной скорлупы.

Поднявшееся шкворчание, казалось, способно было разбудить и соседей снизу.

Зажмурившись, как от зубной боли, Макс установил приготовленный завтрак на табурет и с замиранием сердца понёс получившееся сооружение в комнату.

Разбуженный запахом и шумом готовки, пёс испуганно вскинулся. Обвёл комнатушку настороженным взглядом, зачем-то пощупал свою измятую одёжку и уставился на тигра.

- Привет. – Как мог непринуждённей сказал Макс.

Не делая попыток встать, Рид молча таращился на него, недоумённо хмурясь и явно мысленно прокручивая события вчерашнего вечера.

Как, шалея от страха и затаённых надежд, нахально брякнулся на чужую кровать. Как отчаянно притворился спящим, с замиранием сердца прислушиваясь к беспокойным метаниям полосатого балбеса. Как лежал, с закрытыми глазами, наяву представляя с какой забавной физиономией тот бродит туда-сюда, будто неприкаянная душа, мучительно сдерживаясь и не решаясь сделать что-нибудь большее, чем постоять или посидеть рядом. Лопатками ощущая, как тот подолгу таращится на силуэт «спящего», едва различимый в тёмной комнате.

В такие моменты Рид панически замирал, отчаянно боясь обидно фыркнуть или как-либо ещё выдать своё притворство – хотя бы дрожанием век, неосторожным подрагиванием уха или хвоста. Замирал и также мучительно боялся. Боялся того, что могло произойти и того, что это «могло», не факт, что произошло бы.

Подумать только, какой правильный – полчаса мучений и метаний и всё, на что решился балбес-полосатик – это стянуть с него ботинки.

«Спасибо, мамочка» - почти решился пробормотать пёс, вроде как через сон… Но сдержался, боясь переиграть. А продолжения не последовало. Вздыхая так трогательно, что сердце кровью обливалось, полосатик убрался на кухню. Изумлённо и негодующе приподняв голову ему вслед, овчар обречённо вздохнул и разочарованно рухнул обратно на кровать.

Боже, ну как эта двухсотфунтовая тушка футов шести роста умудряется быть настолько застенчивой и робкой?

Едва не расхохотавшись, он уже набрал было в грудь воздуха, собираясь выпалить какую-нибудь желчную шуточку, но вновь передумал и обречённо выдохнул. На такого и сердиться то толком не получалось.

Вот сейчас… Ещё пару секунд… Ну минуту… Нет – две. Две минуты… Может быть ему станет скучно на своей кухне и тоже захочется спать? Не будет же он, в самом деле, на табуретке дрыхать?

Овчар зажмурился и отчаянно представил, как тигр возвращается, словно надеясь материализовать это событие силой мысли.

Он представлял и представлял себе это, придумывал разной степени неловкости и глупости реплики, пока внезапно для себя самого… не заснул.

И вот оно утро. Чёртово долбаное утро.

Он бездарно и бессовестно продрых всю ночь и пусть у него была на то уважительная причина… Но отчего-то накатывал стыд. Жгучий мучительный стыд от одной только мысли, что бедный полосатик похоже провёл эту ночь далеко не так безмятежно и комфортно, но побеспокоить гостя при этом так и не решился. Более того – ещё и этот дурацкий завтрак в постель, словно какой-нибудь изнеженной девице!

На языке вновь завертелась ехидная шуточка и он даже сморщился и зажмурился от усилия сдержаться.

Блин. Блин, блин, блин!

Вскочить? Остаться неподвижным? Выдать какую-нибудь шуточку?

Пёс растерянно замер на кровати с взъерошенным и донельзя виноватым видом, испуганно наблюдая как Макс пристраивает у кровати табуретку с завтраком. Ни дать ни взять и впрямь этакая заботливая мамаша, деликатно, но настойчиво устраивающая «мягкую побудку» непутёвому отпрыску.

Ощущение было… странным. Немного унизительно, немного страшновато и слегка неловко. Но несмотря на всё это - чертовски, неописуемо приятно.

- Да расслабься. Ничего «такого» не было. – Неверно истолковав его панический вид, успокоил Макс. И пошло ухмыльнулся.

«Ну ещё бы что-то было... с таким то стесняшкой!»

Рид негодующе закатил глаза и в очередной раз стиснул челюсти, сдерживая рвущуюся на язык колкость. Со вздохом уселся на кровати, подогнул под себя босые ноги. Одуряющий запах кофе и вид толстых, немного неряшливых бутербродов… Пища богов!

Он с наслаждением втянул эти ароматы и с воодушевлением набросился на угощение. Давясь и обжигаясь, растерянно избегая встречаться взглядом со всё ещё ухмыляющимся тигром и лихорадочно пытаясь придумать хоть что-то подобающее случаю. Не слишком обидное, но и не банальное и тупое.

Увы - на ум шли лишь извечные колкие, пожалуй, чересчур едкие шуточки. Дурацкие, вульгарные и грязные. Циничные и гадкие, переполненные самоиронией и вызовом, но… почему-то сейчас ни в какую не желающие срываться с языка.

Никто и никогда, вот уже много лет… не делал для него чего-то настолько… настолько… трогательного?

В глазах подло защипало, и он замер на середине процесса - с набитым ртом. Спохватился, отчаянно, торопливо хлебнул кофе. Зажмурился, срочным образом пытаясь придумать ещё немного спасительных гадостей и колкостей, способных отогнать это странное, непривычное и нелепое чувство.

Выдохнув, пёс заставил себя открыть один глаз и с подозрением покосился на тигра. Явно не ожидая ничего подобного, Макс таращился на него с, должно быть, таким же глупым выражением, какое сейчас пребывало на собачьей физиономии.

Сглотнув прожёванное, Рид вымученно улыбнулся – жалкий, неловкий «жест». Просто показать, что всё в порядке, всё нормально. Хоть как-то, хоть чем-то выдавить из себя хоть немного чего-то отличающегося от обычного потока желчи и грубости. Что-то… что-то вроде… благодарности?

Нет, пожалуй, одной натужной улыбки слишком мало.

- Вкусно. – Рид сгрёб последний бутерброд и снова замер.

На просиявшей физиономии тигра отобразилась такая круговерть эмоций, что где-то под сердцем вновь трепыхнулось то самое странное, невнятное ощущение, что не посещало его давным-давно. Года три? Четыре?

- Стоп. А ты сам-то завтракал? – Овчар спохватился и с подозрением уставился на напарника.

- Ага. – Соврал Макс и почему-то вновь просиял, так, словно только что получил долгожданный подарок. Впрочем, тигриный желудок тотчас предательски отозвался возмущённым бурчанием.

- Так. – Испытав новый мучительный приступ стыда и смущения, Рид негодующе уставился на тигра. – Это что, всё что у тебя было? И ты…

Разоблачённый благодетель сжался, словно его уличили не в благородном порыве щедрости, а чём-то низменном и постыдном.

Секунду они таращились друг на дружку. Обвинительно и сердито – овчар, виновато и пристыжено – тигр.

- Боже… Вот ты… - Закатив глаза и не находя слов, чтобы выразить своё состояние, Рид сунул ему оставшийся бутерброд. - Быстро ешь!

- Не хочу! – Макс попытался отпихнуть его руку, пёс воспротивился… Секунды три они перепихивали бутерброд, пока колбаса не соскользнула с хлебного ломтика и шлёпнулась на пыльный пол.

- Ну вот. Посмотри, что ты наделал, идиот! – Раздосадованный неудачей и сумбуром душивших эмоций, Рид не выдержал. Отчасти брякнутое относилось к нему самому, к той странной контузии, которая преследовала его всё это странное утро, всему внезапно навалившемуся косноязычию и – о боже! – смущению?

Он собрал в этой фразе всё, весь тот сумбур, что с внезапной силой вскипел, забурлил где-то под рёбрами.

Брякнул и зажмурился как от зубной боли, запоздало понимая, что, кажется, всё испортил. Что в очередной раз показал себя неотёсанным болваном, циничным брехливым засранцем, просто органически не способным ни на какие проявления тонких эмоций.

Хотел сказать совсем не то и не так, но… получилось всё как всегда.

Хуже того – он тоже никак не мог решиться. Переступить ту черту первым… Черту, которую легко и просто не раз и не два переступал с другими. Со всеми, кто на какой-то миг врывался в его жизнь, скрашивал ночь или две и бесследно пропадал где-то там, в уносящемся вдаль прошлом. Мимолётно и безвозвратно. Безопасно. Настолько безопасно, насколько это вообще может быть в пределах одного города.

- Сам идиот! – Раздув ноздри, оскорблённый в лучших чувствах, Макс швырнул в него первым, что попалось под руку – скомканным грязным носком.

- Ах ты! – Не ожидавший подобного, овчар метнул в него подушку, но вскочивший тигр неожиданно ловко увернулся. Не найдя других подходящих снарядов, пёс тоже вскочил и ринулся на него. - Трусливый придурок!

Выставив ладони, Рид толкнул его как драчливый мальчишка, в таких вот толчках пытающийся раззадорить себя для настоящих ударов.

- Неблагодарный засранец! – тигр ответил таким же толчком, но в силу разницы веса, напарник едва не кувыркнулся обратно на кровать.

Восстановив равновесие, он кинулся вновь, но прежде чем успел что-то сделать - угодил в подобие живых кандалов. Беспомощно трепыхнулся, рванулся из стороны в сторону, попытался пустить в ход колено, но соперник неловко прикрылся и, потеряв равновесие, парочка опрокинулась на кровать.

Осознав диспозицию, спохватились и замерли: распятый овчар – на спине, Макс – верхом на нём, всё ещё удерживая собачьи руки своими. Нос к носу, глаза в глаза. Со сбитым дыханием и заполошно бьющимися сердцами.

- Трусливый придурок! – словно дразнясь, выдохнул пёс и вызывающе ухмыльнулся.

Задохнувшись от злости, Макс замер и вдруг впился в нахальную собачью физиономию долгим, яростным поцелуем. Спохватился, замер, осторожно разжал хватку, и, не разрывая поцелуя боязливо сжался. Зажмурился так, словно всерьёз ожидая получить в ухо.

И тогда Рид ответил. Задыхаясь, они тянули и тянули это странное мгновение, пока с кухни не пахнуло чем-то жжёным.

- Блин! Яичница горит! – вытаращившись на испуганного пса, Макс на секунду замер и метнулся на кухню.

Стоически закатив глаза, овчар подсунул под голову обе ладони, блаженно улыбнулся, неверяще качнул головой и глупо хихикнул.

***

Центральный госпиталь Сент-Лефано. Уютное старинное здание с парком и прудиком, вокруг которого чинно прогуливались больные и выздоравливающие. Диана приникла к толстым стальным прутьям со стороны переулка, разглядывая происходившее во внутреннем дворике прямо через кусты и никак не решаясь ступить на землю лечебницы в своём не слишком-то подходящем «прикиде». Что сказать если окликнут? На больную она сейчас точно не похожа – скорее уж на бездомную замарашку. Представиться родственницей кого-то из больных? Но что если нарвёшься на кого-то дотошного или чрезмерно внимательного и доброжелательного? Впрямую поинтересоваться подробностями опубликованной в газете истории? Но у кого и под каким предлогом? Представиться журналистом? Да нет… вид слишком уж не подходящий… Частным детективом? Чёрт, да кем она сейчас может представиться, кроме как бродяжкой-замарашкой?

Сполоснув как могла искусственный мех и байкерскую куртку, волчица не удержалась от маленькой шалости и просушила всё это на глазах у невозмутимого бомжа. Но флегматичного медведя не вывело из равновесия и созерцание ни с того ни с сего окутавшейся паром девчонки. Даже как-то обидно немного. Сверившись со встроенной картой, она без труда установила место события и скорым, но не слишком быстрым шагом отправилась на разведку.

Мысль о том, что ОН мог выжить, каким-то чудесным, невероятным способом выжить… Это ощущение не давало покоя и неудержимо влекло вперёд. Так сильно, что приходилось старательно сдерживать себя, чтобы не выжать всю скорость, на которую она была способна. Но нет… во-первых, если он там и был, то давно сбежал куда подальше, а во-вторых – не лучший способ скрываться от преследования, босиком, средь бела дня, обгоняя несущиеся по дорогам автомобили.

В итоге пешее путешествие заняло добрых три часа, но зато к моменту, когда она добралась-таки до места назначения, наступил день и госпиталь наводнили посетители.

Затеряться во всей этой мешанине, конечно, нечего было и думать. Не в её вызывающей, агрессивного вида кожанке. Но, по крайней мере, даже при всём этом, сейчас она куда менее подозрительна, чем была бы, окажись в неурочный час единственной посетительницей.

Однако, как найти тех, кто непосредственно видел описанные в газете события?

Волчица вновь прижалась к прутьям и поочерёдно фокусируя микрофоны на разговаривающих, последовательно прочесала двор, выискивая хоть малейшие упоминания об интересующем событии. Увы – пара мимолётных упоминаний, прозвучавших в рассказе какой-то бабульки своим многочисленным отпрыскам, ничего нового для неё не содержала.

Переключившись на лазерный микрофон, она направила невидимый луч на стёкла. Крохотные, едва различимые вибрации фиксировались отражённым лучом и сводились в частотные потоки, чистились, усиливались и проходя через цепочку фильтров, преобразовывались в речь. Неразборчивую, приглушённую и дребезжащую, но – речь.

Но и почти полчаса ощупывания открытых и закрытых окон больничного фасада не принесли сколь-нибудь полезной информации.

- Эй, чувак… ты с какой газеты? Эй, к тебе обращаюсь!

Волчица недоумённо обернулась на подходившего парня.

- Опана… баба. – Добродушно ухмыляясь, вооружённый двумя стаканами с торчащими из них трубочками, ослик протянул один из них ей.

Диана настороженно отступила, но улыбчивое копытное подобное обращение ничуть не смутило.

- Эй, да ладно, не отравлено. Смотрю, ты тут вертишься, дай думаю пообщаюсь. С коллегой. – Ослик повторно сунул ей стакан, и волчица растерянно приняла неожиданный подарок.

Коллега? Вертишься?

Она скользнула взглядом по подвешенной на ослиной шее фотокамере с длиннофокусным объективом, по болтающейся на плече сумке и уставилась на компанию других таких же типов, увешанных фото и видеокамерами, сгрудившихся немного поодаль, на каменной окантовке высокого газона.

Журналисты? Спустя несколько дней?

– Так ты из откуда будешь? – переспросил ослик. – Что-то я тебя тут раньше не видел.

Назвать первое пришедшее на ум название? А если кто-то из них из того самого издания?

Оптические сенсоры мгновенно выцепили бейджи и маркеры, надписи на обоих фургонах и название газеты, которой ей помахал кто-то из наблюдающей за парламентёром толпы, но как минимум трое охотников за сенсациями остались неидентифицированными никак.

- Таймс. – Ляпнула она первый звёздный бренд, заведомо вряд ли представленный кем-то из этой компании.

- Ого. – Ослик с новым, почтительным интересом окинул её взглядом. – Ништяк, в натуре. Ну, че стоять – пойдём к нашим. Те, кто нам нужен, где-то раскатывают, как приедут – тут-то мы их и возьмём тёпленькими. На всех хватит.

- Те? – Позволив лицу отобразить растерянность, она недоумённо посмотрела на ослика.

- Ну двое, которые его привезли. Мы тут вчера чувака из трупотеки раскололи, он нам их сдал. Вот – ждём. Айда к нам, поведаем тебе, чё у нас тут заварилось.

Настороженно косясь на общительного репортёра, Диана позволила себя увлечь к остальной компании.

- Знакомьтесь, парни… угадайте откуда?

- Уилл

- Барнс

- Ким Рейнольдс

- Пи Джей

Репортёры наперебой представились и выжидательно уставились на неё. Любопытные, пытливые, дружелюбные и не очень, настороженные взгляды сфокусировались на оробевшей волчице.

- Люсьен, - соврала Диана.

- А меня Марти зовут. – Ослик улыбнулся, продемонстрировав крупные широкие зубы, и один из «коллег» едва заметно поморщился. – Ты кофе то пей. Утро зябкое…

Диана послушно присосалась к трубочке и сделала несколько глотков.

Неужели вот так, так просто?

- Итак, Люсьен у нас из… кто угадает? Ставлю доллар против всех!

Пару минут журналисты перечисляли известные им издания, за каждую попытку выкладывая Марти доллар, пока угадавший Барнс не получил обратно десятку. Оставшиеся пять баксов Марти деловито спрятал в кармашек.

- Ну так о чём бишь мы? – Ослик удовлетворённо поскрёб подбородок и с энтузиазмом уставился на волчицу. - Статейки по теме ты уж наверняка читала, так?

Диана осторожно кивнула.

- Да расслабься ты, все свои. – Ослик осторожно хлопнул её по спине и след-прогноз тут же выдал несколько способов летальной и не летальной нейтрализации. Раздосадовано смахнув кровожадные схемы в сторону, она изобразила неуверенную дружелюбную улыбку.

- Так вот, - продолжил говорливый «коллега». – Когда эта штука ожила, к больничке подскочили знаешь кто?

- Кто?

«Ох уж этот дурацкий ритуал с необходимостью «обратной связи»».

- Сначала набежали какие-то пиджаки, а затем - почти сразу – ещё кто-то!

Не меняясь в лице, Диана слушала. Понимала, что в этом месте полагается удивиться или как-то ещё обозначить свою реакцию, но решительно терялась под перекрёстными испытующими взглядами компании.

- Эх, понаберут всякую зелень… Совсем они там нашу провинцию не уважают. – Хмыкнул представившийся Барнсом медведь и обменялся понимающим взглядом с коллегой-псом.

- Так вот… не успели первые пиджаки всех построить и застращать, как их самих построили и застращали. А потом увезли. Ну те, которые второй порцией прикатили. Смекаешь?

Диана осторожно изобразила предельное внимание с капелькой недоверия.

- То-то! Палюбасу какие-то игры ведомств. Левое полужопие вцепилось в правое. – Ослик довольно раздул ноздри. – Чуешь, как пахнет жареным?

- Марти, ты придурок! Выбирай выражения при… дамах. – Смерив волчицу ироничным взглядом, хохотнул Пи Джей. Собачьи уши смешно трепыхнулись под капюшоном.

Диана скованно стояла рядом и не знала, как реагировать. Изобразить смех? Возмущение? И то и другое сразу?

Она выбрала нервную формальную улыбку – краткое, почти незаметное поднятие уголков губ.

- Ну Марти, ты лажаешь. Не выйдет из тебя кавалера, хе-хе. – Подал голос Уилл. Шумно хлопнув ослика по плечу, массивный плечистый пёс глумливо улыбнулся. – Впрочем, как и журналиста. Разболтал все наши тайны вражескому лазутчику, понимаешь.

- Да ладно, чё там… - Марти стушевался и вспомнив о кофе, торопливо хлебнул из своего стакана.

Машинально повторив его движение, Диана чуть сдвинулась в сторону, углядев вдали улицы приближающееся авто.

- Хах, а тихоня-то наша ишь какая глазастая! – Пи Джей проследил направление её взгляда и тихонько толкнув локтем Барнса, кивнул на приближающийся транспорт.

Залепленный грязью белый фургон с оранжевой полоской подкатил к воротам госпиталя и торопливо шмыгнул внутрь, едва не задев крышей шлагбаум.

- Опана, пойду гляну не наши ль очевидцы прикатили. – Вызвался Марти.

- Ага, держи карман шире! - Возмущённо прогудел Барнс. – Знаю я ваше «пойду узнаю!». Все пойдём…

Грузно поднявшись с порожка фургончика, медведь проверил закрыта ли дверь машины и компания двинулась к больнице.

- Так, куда спешим? Это служебный вход! Для посетителей – там! – Здоровенный бык-охранник размерами почти аккурат с предназначенную для него будку, выдвинулся навстречу.

- Спакуха, брателло! Пресса! – Марти развязно козырнул каким-то удостоверением, его примеру последовали Барнс и Пи Джей, Диана напряглась, но шокированный массовым прорывом, охранник растерялся настолько, что к остальным из компании придираться не стал.

- Всё равно нельзя! Ну блин… - Бык раздосадовано стукнул массивным кулачищем о шлагбаум, но препятствовать пронырливым журналистам не решился.

- Эй, ребят! На пару слов! – Не дойдя до только что вылезших санитаров каких-то пяти шагов, окликнул их Марти.

Испуганно обернувшись на надвигавшуюся компанию, встрёпанный, совершенно безумного вида койот пихнул в бок своего массивного напарника-сенбернара.

Бросив только что извлечённые из машины носилки с больным, санитары дружно рванули прочь.

-Э… вы чо? – Оторопевший ослик изумлённо уставился вслед удирающей парочке и переглянулся с не менее ошалевшим больным. Тощий, болезненно-наркоманского вида парень раздражённо-вопросительно покрутил у виска пальцем.

- За ними! – будто призывающий к атаке командир, пожилой Барнс простёр обличающий перст в направлении удирающих санитаров. Толпа журналистов нестройной кучей ринулась следом, небрежно отпихнув мешавшие носилки с испуганно заоравшим пациентом.

Оторопевший Марти решительно отшвырнул свой опустевший стакан и бросился следом.

Растерявшаяся Диана аккуратно поставила стакан на край бетонного вазона и ринулась следом.

Не обращая внимания на сердитые окрики медсестёр и раздражённые взгляды пациентов, придерживая свои многочисленные камеры и кофры, преследователи понеслись по коридорам госпиталя. Поворот, ещё, ещё. Едва не сбив кого-то едва державшегося на ногах, толпа преследователей вылетела за очередной поворот и с шумом и грохотом врезалась в коварно отправленную им навстречу каталку.

Удирающие санитары разделились у сдвоенной лестницы и выиграли ещё несколько мгновений.

- Да что ж такое…. Постойте же! Эй! – Задыхаясь от бега, периодически выкрикивал кто-то из репортёров, но шустрые санитары бежали от них без оглядки.

- Мы журналисты! - Разделившись на две неравные кучки, репортёры разбежались по больнице, пугая больных и то и дело сталкиваясь с инвалидными креслами, пустыми и полными каталками, медсёстрами и уборщицами.

Замешкавшаяся Диана растерянно замерла у подножия лестниц, с досадой осмотрелась. Но прежде чем она определилась куда свернуть и за кем бежать, обе жертвы выскочили обратно - из незаметного поначалу прохода под лестницей. Затравлено зыркнув на неё, моментально развернулись и шмыгнули куда-то вниз, в подвал.

Поспешив следом, волчица выскочила в середину длинного, с двух сторон утыканного дверями коридора. Добежать до едва видневшегося вдали разветвления санитары явно не могли. А значит…

До предела усилив чувствительность микрофонов, она бесшумно двинулась вдоль дверей. Полсотни шагов вправо – тихо, если не считать какого-то едва слышно гудящего за одной из дверей трансформатора. Вернувшись обратно, она двинулась в противоположную сторону.

- Оторвались, точно тебе говорю.

- Тихо ты!

Сдавленные, запыхавшиеся голоса послышались откуда-то справа. Поводив головой она засекла нужную дверь, бесшумно приблизилась и прислушалась вновь. Загнанные в угол, санитары уже не перешёптывались, но тяжёлое прерывистое дыхание безошибочно выдавало их местоположение.

Убедившись, что в коридоре никого нет, Диана собралась с решимостью и тихонько постучала.

За дверью образовалась паническая тишина, потом кто-то шумно сглотнул и срывающийся истеричный голос прокукарекал дурацким фальцетом:

- Никого нет дома.

- Эй.. – Диана постучала ещё раз. – Послушайте… мне просто надо спросить. Откройте дверь, пожалуйста. Я ничего вам не сделаю, только пара вопросов.

- Отвали. Мы ничего не видели. – Пискнул срывающийся фальцет.

- И не знаем. – Поддакнул густой, испуганный бас.

- Расскажете об этом журналистам? – Диана вслушалась в неразборчивые препирательства и осторожно нажала на дверь.

«Хрусь».

Ломкий сплав дверной ручки не выдержал и внутри что-то лопнуло. В комнате ойкнули и, судя по взрыву шипения и сдавленных проклятий - уронили что-то тяжёлое на что-то мягкое.

Подёргав ручку, Диана вытащила отломившуюся деталь и осторожно заглянула в открывшуюся дверь.

Огромный массивный пёс и тщедушный тощий койот перепугано таращились то на выпавшую к их ногам рукоятку замка, то на волчицу.

- Простите. – Она смущённо покрутила в ладони отломанную рукоятку и виновато сунула её на заполненную простынями полку.

Подсобка вообще была сплошь завалена простынями, покрывалами и полотнами, а в центре, отделяя её от санитаров, возвышалась массивная гладильная доска. Громоздкий промышленный утюг валялся неподалёку.

- Ты кто? – тявкнул койот. – Чё те надо?

- Мы ничего не видели. – Пробасил пёс.

- И не знаем! – как заклинание повторил его мелкий напарник, загипнотизировано таращась на волчицу.

«Ложь 99,8%» - вторично пискнул детектор.

Она осторожно вошла в помещение и аккуратно прикрыла за собой дверь. Не угрожающе, не зловеще – скорее просто не желая отсвечивать в коридоре. Но на забившихся в угол санитаров это простое, казалось бы, действие, произвело пугающе странный эффект.

- Не надо! Пожалуйста! Я всё скажу! Все! Только не надо! – заголосил койот, закрывшись руками и зажмурившись, словно в ожидании ударов и пинков.

Волчица недоумённо посмотрела на пса и тот мелко-мелко закивал массивной головой. Оба санитара при ближайшем рассмотрении оказались изрядно битыми – эхоскан безошибочно обрисовал на них десятки гематом и ссадин, словно парочку долго и усердно молотили ногами и руками.

Диана испуганно замерла, не зная, как себя вести и что сказать в подобной ситуации.

Кто и когда, а главное – зачем их поколотил? Не полиция же? И уж совершенно точно – не журналисты…

***

Лоренцо Пижон в накрахмаленной белоснежной рубашке, безукоризненно чистеньких брюках и невесомом летнем плаще недовольно расхаживал по набережной, сжимая в руке белоснежный же телефон-раскладушку.

- Увы босс, ничего нового. Мы их слегка пугнули… Да нет, так, чуток совсем. В пределах нормы. Нет, вообще как рыба об лёд. Фотки взяли – точно, тот самый упырь. Твердят, что не в курсе, подобрали, мол, на каких-то разборках, привезли, а он ожил.

Манетти потёр разбитую скулу и болезненно скривился.

- Ну да, так и сказали – дохлый совсем был, ни пульса, ничего. А потом бац - и ожил! Да не вру, ей богу не вру! Так и сказали. Слово в слово. Сам охренел. Но ведь сходится… Сходится! Мы там как на пожарников накатили потом – те в отказ. Мол, ничо не знаем, ничо не видели. А трупака то нет! Увезли, говорят… Ну мы, короче, тачилу пробили, опана ты ж боже мой! Угадай, кто приезжал? Ага, они самые. Ну мы, короче, им снова насовали, но молчат как партизаны. Бита одному кадык чуть не вырвал – молчат. Деньги нам совать стали, прикинь уроды?

Лис покосился на сгрудившихся у джипа «торпед» и раздражённо шмыгнул носом. Разбитая носовая перегородка адски саднила и чесалась, но любое прикосновение к носу вызывало такую нестерпимую боль, что из глаз водопадом лились слёзы. Но что самое мерзкое – из-за этой нелепой травмы его прекрасный, хорошо поставленный голос превратился в какое-то нелепо-карикатурное гнусавое гундение, от которого самому противно.

- Да, босс. Сделаем. Негативы? Окей, нагрянем к этим придуркам ещё разок… - Манетти закрыл мобильник и, оглушительно шмыгнув носом, утёр слёзы. Вдохнул бодрящий свежестью воздух, покосился на океан и вздохнул. Ну что за жизнь? Носиться по городу как какой-нибудь сраный коп, по крупице собирая досье на долбаного упыря, который – подумать только! – в который раз таинственно пропал. И хрен бы с ним, конечно, да только боссу подавай трупак! Мол нет трупака – нет покойника. А вдруг опять ожил? Вот же хрень… понаснимают ужастиков, а ему отдувайся… А на деле там, может и не зомбак вовсе, а какой-нибудь близнец, чтоб его в хвост и гриву…

- Заводи! Обратно в больничку! – Лоренцо недобро покосился на замешкавшегося быка, в который раз позабывшего открыть перед шефом дверцу.

Спохватившийся жлоб виновато засуетился и, едва не оттоптав ему ногу, поспешно распахнул дверь.

Усевшись на место, Манетти страдальчески вздохнул: с кем приходится работать. Ни ума ни культуры. То ли дело у босса водитель. Вот где школа! Вот где выучка!

Лис мечтательно вздохнул ещё раз и задумчиво уставился в окно. Начинавшийся день – третий день с того самого, вопиющего, чудовищного позора, стараниями мерзких бумагомарак выведенного чуть ли не на международный уровень… Ладно хоть, несмотря на все их усилия, никто эти вшивые газетёнки толком никогда не читает. И всё же во избежание, так сказать, пришлось скупить всё что было на полках. И не поручить это дело раздолбаям, а лично – изъездив полгорода и под завязку набив гараж проклятой макулатурой.

Пообещав себе непременно отправить автора гнусного пасквиля на корм рыбам, Манетти отвлёкся на вторично всплывшего покойника. Ну откуда, откуда берутся такие уроды, которые прут на рожон, не вникая кто перед ними и чем это для них рано или поздно обернётся?

А босс… Тоже, блин, отношение… вместо серьёзных дел эти дебильные покатушки, расследования, поиски сбежавших покойников… Нет, ну он, конечно, и сам не прочь найти засранца и поговорить с ним по душам, перед тем как сдать боссу и сказать, что так и было. Но… уж не повлияла ли на его репутацию в глазах Фогла эта дурацкая статейка? Не может же быть… или может? Реабилитируется ли он, если притащит эту пакость боссу? Вернётся ли всё на круги своя или вагончик его жизни, набирая ход, уже неумолимо несётся к обрыву?

Манетти мрачно покосился на вывеску «служебный проезд» на будке охранника.

Наглухо тонированный джип тормознул перед шлагбаумом, но бычара в стеклянной будке и не подумал нажать кнопку.

- Буча – объясни дяде…– Манетти чуть повернул нос, намекая сидевшим на заднем сиденье «торпедам», что им пора заняться непосредственными обязанностями.

Вздохнув, Буча отправил в рот содержимое всей пачки жевательной резинки, вздохнул и выбрался наружу. Джип ощутимо качнулся и заметно приподнялся на рессорах. Огромный, трёхсотфунтовый бык был на голову крупнее охранника в будке и буквально весь бугрился мышцами. Про таких ещё в шутку хихикают, мол, у него даже уши накачаны. Краса и гордость, жемчужина его коллекции.

Нагнувшись в салон, бык потянулся к уложенной позади заднего сиденья бите, но Манетти отрицательно поцокал языком:

- Нежно, дорогой. Нежно.

Не прекращая жевать, бык с безразличным выражением на морде затопал к недогадливому охраннику. Открыл дверцу, устало ухватил увальня за волосы и приложил лбом о пульт с единственной кнопкой. Шлагбаум пошёл вверх.

Плюхнувшись в джип, всё с тем же безразличным выражением морды Буча вяло подставил ладонь под шлепок «коллеги». Валет – куда менее громоздкий и крепкий, в отличие от этой горы мяса мог быстро и сноровисто двигаться и даже пару раз выходил на красный ринг, блеснуть молодецкой удалью.

Манетти кольнул побитого охранника взглядом – смотри, мол, смотри. Запоминай, кого надо пропускать всегда и быстро. Даже окно приоткрыл, чтобы бык в стеклянной будке хорошенько запомнил его лицо.

Охранник неприязненно уставился на лиса, но после полученного урока предпринять что-нибудь не решился.

Проехав по двору больницы, джип вызывающе наехал на газон, разминая толстые шеи, громилы вышли на свежий воздух.

Позабытый всеми Лоренцо мрачно вперился в бычью спину, с нарастающим раздражением ожидая, когда же тот вспомнит о навязанном ритуале с открыванием дверцы.

- Ну? – не выдержав ожидания, угрожающе буркнул лис.

- Ой... прости, босс. – Буча поспешно распахнул дверцу мощной ручищей.

Показалось, или на тупой бычьей роже едва заметно, но вполне отчётливо проступила издёвка? Этакая тонкая, совсем не свойственная копытам ирония?

Смерив быка многообещающим пытливым взглядом, Лоренцо молча мотнул головой в сторону входа.

- Эй, вы куда намылились, чёрт побери? – какой-то недомерок в белом халате попробовал заступить им дорогу, но от небрежного тычка Бучи невесомой пушинкой улетел куда-то в газон.

Дёрнувшиеся было следом, коллеги дерзкого фраера впрягаться не решились.

Презрительно скривив губы, Лоренцо проследовал мимо.

Белоснежный костюм с небрежным росчерком алого галстука в окружении больничных халатов обретал несколько беспонтовый вид и это слегка нервировало.

- С дороги! – Валет упёрся ногой в появившуюся из дверей каталку с носилками, отправил её обратно. – Пшла!

Подвернувшаяся медсестричка попыталась было вякнуть, но крупная бычья ладонь, легко и просто обхватив её голову как баскетбольный мяч, небрежным тычком отправила девицу в сторону. Задохнувшись от негодования, она спиной врезалась в руки подоспевшего коллеги и проводила троицу бандитов злобным прищуром.

Лоренцо довольно улыбнулся. В такие моменты жизнь обретала истинный смысл. Уважение – всего-то немного уважения, пусть даже основанного на страхе.

Свидетели их триумфального шествия, наблюдавшие короткую воспитательную расправу, спешно расступались. А вслед за ними расступались и те, кто ничего этакого не видел, но инстинктивно следовал общему оживлению.

Тем же, кто мешкал – неукротимым тараном топавшие впереди «торпеды» несильными тычками придавали должное ускорение и правильное направление.

- Что вы себе позволяя… ааа!

- Да как вы сме…. Ып!

- Кто вас сю…. Ухххх!

Лоренцо улыбался, ощущая себя кем-то вроде знаменитого политика, с триумфом путешествующего в кабриолете и мысленно помахивающего ручкой восторженным поклонникам.

Приятное чувство. Прервавшееся также неожиданно, как жизнь того самого политика.

Топавший впереди Буча налетел на какое-то препятствие. Налетел, содрогнулся всей тушей и со стоном осыпался на пол.

Валет и Манетти с удивлением и недоверием уставились на открывшуюся взглядам фигуру.

Нескладная тощая девчонка в не по размеру большой куртке смотрела на них испуганно и почему-то словно бы даже виновато.

Буча корчился и стонал на полу.

Бандиты недоверчиво переглянулись и перевели взгляд на неожиданное препятствие.

- Что за… - Валет непонимающе ухмыльнулся и занёс руку для удара – не кулаком, так… тыльной стороной ладони – девчонка же…

Последовавший за этим звук напомнил Лоренцо какой-то третьесортный боевик с преувеличенно звонкими, хлёсткими ударами.

«дыщ-дыщ-дыдыщ-дыщ-дыщ-шмяк».

Выкатив глаза, Валет потянулся за пистолетом, медленно рухнул на колени и, не сводя с девчонки изумлённого взгляда, также медленно завалился на бок.

В коридоре повисла звенящая, натянутая как струна тишина, прерываемая только стонами Бучи. Бык потянулся к выпавшему у «коллеги» пистолету, но девчонка тут же небрежно отбросила его в сторону. Буча разочарованно заворчал.

Похолодевший Лоренцо сглотнул и прикинул свои шансы на быстрое извлечение оружия. Любимый хромированный Кинг Хаммер, безнадёжно утраченный в последней стычке с кошмарным уродцем, временно заменил обычный полуавтоматический «Хейфок».

Девчонка смотрела на него – упрямо, исподлобья, но без злости – скорее сосредоточенно, словно решая какую-то сложную математическую задачу.

«А ведь симпатичная, чертовка». - Не к месту подумал лис. – «Даже сдвинутые почти в одну сплошную линию брови её не портят».

- Ты кто? – На секунду позабыв о стонущем под ногами Буче, о Валете, сражённом серией смазанных от скорости ударов, Лоренцо уставился на неё.

- С дороги.

«И голосок такой приятный…»

- С дороги? – Манетти поднял бровь. – Ай, как не вежливо. Не учили как надо со старшими… ОУП…

Попытавшись приблизиться, он получил такой тычок в грудь, словно столкнулся с несущимся мотоциклом. Отшатнувшись от неожиданности и едва не сбив кого-то из замерших вдоль коридора зевак, разъярённый лис рванул из кобуры пистолет.

Нет, не то чтобы всерьёз намереваясь стрелять в эту… так, напугать слегка, показать кто здесь хозяин положения, но…

Медленно. Слишком медленно… Как увязшая в янтаре муха, он смотрел на то, как девчонка легко и небрежно, без малейшего приседания, перескакивает через пытающегося встать Бучу. Так, словно сам пол вдруг подбросил её в нужном направлении.

Шаг.

Извлечённый ствол уже показался из-под борта пиджака.

Шаг.

Ствол разворачивается к ней, выдвигается вперёд…

Шаг.

До онемения стиснутые пальцы прошивает боль, а глаза расширяются, пытаясь сфокусироваться на уставившемся в нос дуле.

- А… - Лоренцо рефлекторно замер, осторожно скосив взгляд на свою опустевшую ладонь, сфокусировался на нацеленном между глаз оружии и сглотнул.

Последовавшее затем и вовсе ни в какие рамки не лезло. Из пистолета выпала обойма. В мгновение ока развернув оружие, сумасшедшая девчонка одной рукой отщёлкнула защитную скобу, стянула затворную раму, боёк, курок… Выписывая невероятные траектории, «Хейфок» вращался в узкой девчачьей ладони, с невероятной скоростью теряя словно сами собой отскакивавшие детали. Несколько секунд и все это осыпалось и раскатилось по полу, оставив в её сомкнутых колечком пальцах один единственный патрон, невесть как добытый из казённика.

Пальцы распрямились и патрон чувствительно щёлкнул Лоренцо по лбу.

Лис рефлекторно зажмурился, но тут же вновь поднял веки.

Восхитительно! Очаровательно… Невероятно!

Глядя на ловкачку влюблёнными глазами, он глупо улыбнулся. Но тут вновь напомнил о себе дебилоид Буча.

- Боооооссссс!!!

Кое-как взгромоздившись на разъезжающиеся ноги, бык размахнулся и с рёвом послал свой кулачище в направлении девчачьего затылка.

Странное видение небрежно отклонилось, пропуская несущийся таран и бычий кулак отправил несчастного лиса в долгий, запоминающийся полёт.

***

- Стоять! – охранник у ворот нахмурился и, положив руку на кобуру, шагнул к навстречу странной процессии. Трое других, стоявших поодаль, синхронно повторили его жест, но с места не сдвинулись.

- Полковник Гриффит, генерал Паркер. – Представил волк обоих.

Гриффит протянул пропуск, Паркер молча последовал его примеру.

- Мне нужно увидеть ваше лицо, сэр. – Скользнув взглядом по «карточке», заупрямился охранник, настороженно разглядывая непроницаемо чёрный шлем зловещих очертаний. – Таков порядок.

Дурацкая мотоциклетная каска по случаю визита к важным персонам сменилась более приличествующим уровню встречи наглухо бронированным пехотным комплексом. «Аякс», словно сошедший с экрана какого-нибудь фантастического фильма, сиял зеркально чёрным глянцем и бугрился сегментированными лентами мускульных усилителей. Вкрапления датчиков, сенсоров, регуляторов и креплений под десятки, сотни различных устройств. Совершенство военной мысли и венец его блистательной карьеры. Точнее – одна из значительных вех. Не последняя, как хотелось бы верить.

Разумеется, предстать пред высоким собранием в чём-то кроме парадной формы являлось грубейшим нарушением этикета, но уж всяко-разно получше явления в наглухо задрапированном штатском костюме с шарфом и дурацкой мотокаской. Как-нибудь переживут. Скажет, что совместил приятное с полезным. Но проблемы начались задолго до собрания. Отвлёкшись от мрачных мыслей, генерал уставился на упёртого охранника.

- Парень, перед тобой стоит целый полковник, вон там – эскортный взвод на армейских джипах. Мы есть в списках. И мы те, кто мы есть. – Гриффит, облачённый в точно такой же «аякс», но без шлема, угрожающе выдвинулся вперёд. - Я подтверждаю личность генерала под свою ответственность.

Охранник-тигр напрягся, ещё крепче стиснув рукоять пистолета, но всё же не извлекая его из кобуры.

- Лицо, сэр. Или мы будем вынуждены применить силу. – Охранник упрямо таращился на стоявшую перед ним парочку.

- Оставь, Вилли. – Паркер устало вскинул ладонь.

Пшикнув затворами, шлем «аякса» запрокинул лицевой щиток, обнажив лицо. Веки бультерьера были плотно закрыты.

- Сэр? – Охранник немного расслабился, подозрительность сменилась удивлением.

- Генерал болен, повышенная светочувствительность. С дороги! – Гриффит попытался сдвинуть чрезмерно ретивого тигра в сторону, но в силу разницы масс особого успеха не возымел.

- Заболевание? – Охранник с вновь вернувшимся подозрением уставился на Паркера, закрывающего тонированный щиток. – Боюсь я не…

- Не заразное, придурок. – Гриффит злобно уставился на тигра снизу вверх. – Разумеется, мы не стали бы подвергать опасности никого из… Чёрт, да какого хрена мы тут распинаемся…

Волк извлёк из одного из многочисленных контейнеров мобильник и раздражённо натыкал номер.

- Ваша фамилия и звание?

Тигр скривился и после непродолжительного колебания отодвинулся в сторону.

- Хорошо, сэр. Проходите. – Проводив их подозрительным хмурым взглядом, охранник пробурчал что-то в спрятанный под лацканом пиджака микрофон.

- Чёртовы придурки. – Бурча себе под нос, Гриффит затопал по ступенькам огромной мраморной лестницы. Настолько высокой и протяжённой, что каждый входящий в это монументальное, старинной архитектуры здание, если и не успевал проникнуться должным почтением, то как минимум, сбивался с дыхания.

Неизвестно, было ли то намеренной задумкой архитектора или банальной данью моде, но мускульные усилители «аяксов» начисто сводили на нет этот эффект.

- А клёвая штука… - Гриффит похлопал перчаткой по бронепластинам торса. – Словно сама двигается… Эх, нам бы такую в Пикадажо, мы б двумя сквадами всё зачистили, а?

Паркер угрюмо покосился на волка, но вновь промолчал. Мысли его занимала предстоящая встреча и воспоминания боевого товарища слегка нервировали.

Что на повестке? Насколько много они узнали?…

И, главное - что именно? Какая из его многочисленных тайн уже не секрет? Некоторые заранее придуманные оправдания он старательно, раз за разом прокручивал в мыслях все пять часов перелёта от Бричпорта до Нью-Першинга.

Соваться в столицу было страшно, но и уклониться от встречи – означало как минимум вызвать подозрения. А как максимум – твёрдую уверенность, что рыльце, как говорится, в пушку.

Хотя то, что приглашение получено стандартным путём, а не после штурма спецназовцев и последовавшего за этим ареста – слегка обнадёживало.

С другой стороны – фигуры такой величины с доски снимают обычно по-тихому, грамотной, тонкой уловкой. И как знать – не было ли это приглашение ловушкой?

Может быть его просто хотели отделить от привычного окружения? От солдат и их командиров, каждый из которых внезапно мог оказаться вернее ему лично, чем каким угодно корочкам и званиям?

Генерал ощутил себя луковицей, которую быстро и решительно чистит рука опытного повара.

Сначала на военном аэродроме остался доставивший его грузовой В-5 и оба сопровождавших его штурмовика, затем – ворота загородной резиденции отсекли колонну из четырёх джипов сопровождения. Теперь надежда только на себя, на «аяксы», да на чудо-конфетки, о существовании и эффекте которых охранка местных бонз вряд ли подозревала. Конечно, они не взяли ничего огнестрельного, но и рукопашный удар «аякса» легко отправит в реанимацию кого угодно. А оружие… оружие можно раздобыть и на месте.

Хватит ли их на то, чтобы в случае осложнений, прорваться обратно к конвою? Сбежать, затеряться в городе, пока верные солдаты сдерживают обезумевшую охранку? Начхать на всё, покинуть страну, воспользовавшись одной из благоразумно заготовленных «срывных» сумок, с неучтённой наличкой и несколькими комплектами документов на разные личности?

Эх, если бы всё было так просто. Реакция шептунов на внезапно сошедшую с доски пешку непредсказуема, но наказание будет неотвратимо. И им даже не придётся ничего делать – просто не последует новой порции конфеток и всё. Он труп. Причём не просто труп, а труп, прошедший через ад.

Спокойствие. Только спокойствие. Если ничего нельзя изменить – какой смысл паниковать и бесноваться? В его ситуации остаётся лишь плыть по течению, заранее смирясь с уготованной долей. И хорошо, если всё закончится быстро. Быстро и безболезненно, а не как в тот раз, когда он сделал последнюю решительную попытку избавиться от пагубной привязанности.

- Господа… - Одетый в штатское кувас, в образцово-безукоризненном костюме вышел к ним из высоченных, украшенных затейливой резьбой врат.

Назвать это величественное сооружение дверью язык как-то не поворачивался.

– Вам назначено? – смерив необычное одеяние гостей изумлённым взглядом, кувас испуганно вскинул брови.

- Да, нам назначено. С дороги! – Гриффит оттёр плечом непрошеное препятствие и, толкнув массивную дверь, вошёл внутрь здания.

- Но, господа… Господа! – патетически заломив руки, пёс попытался обогнать их, но коридор был слишком узок, чтобы тот мог просочиться в обход парочки не толкнув и задев никого из них. В итоге псу оставалось лишь тащиться позади, причитать и всплёскивать руками, в тщетных попытках выразить всю глубину своего неудовольствия по поводу их вопиюще ненормативной одежды.

- Господа, господааа! – суетился пёс, тщетно пытаясь привлечь их внимание выкриками с «галёрки». – Ну как же так, вы же не на вечеринку пришли!

Гриффит покосился на генерала и едва заметно вздёрнул уголок рта.

Весёлый кураж полковника передался и Паркеру.

В конце концов, если бы всё это было ловушкой, пропустили бы их как по маслу, не устраивая лишних спектаклей с опознаниями. Или, наоборот - проверяли, опасаясь подмены? Желая убедиться, что он не послал вместо себя какого-нибудь солдата? Да нет… давно бы уже попытались взять прямо в этом самом коридоре. И никто и близко не подпустил бы к будущим арестантам этого клоуна. Как бишь его там? Дворецкий? Камердинер?

Паранойя.

И есть от чего – вся жизнь полетела кувырком после катастрофы на прежнем «объекте». Долбаные везучие беспризорники, беглая железяка, шизик-телепат и бесследно пропавший профессор. И ещё Гэпс. Чёртов бобёр с этими своими шагающими танками, наброшенный долбаными шептунами на его многострадальную шею. И всё это разом, вдруг, внезапно. Словно мало ему других проблем, словно…

Короткий коридор упёрся в перекрывавшую проход кабинку металлодетектора.

Стоявший возле неё солдат подобрался, недоверчиво и настороженно разглядывая диковинные костюмы.

- Рэйно Паркер.

- Вильям Гриффит.

Военные представились, остановившись у рамки детектора.

Солдат-бассенджи старательно сдержал рвущуюся ухмылку и выжидательно наклонил голову.

- Господа… - пискнул штатский откуда-то из-за их широких спин. – Ну как же…. Ну зачем...

Поняв, что отключать пищалку никто не собирается, Гриффит первым шагнул в кабину.

«пиииииипииииип»

- Сэр, у вас есть при себе что-нибудь металлическое? – С тонкой, едва различимой издёвкой, поинтересовался охранник. Таким тоном, словно включил давно заезженную пластинку.

Угрюмо оглянувшись на Паркера, волк вздохнул и принялся распечатывать клапаны и крепления, застёжки и стяжки «аякса». Всем своим видом демонстрируя решимость остаться хоть в одних трусах и прямо в таком виде пройти на приём к высокопоставленным чинам.

Замершие псы с интересом уставились на действо, пока разошедшийся многослойный «аякс» не обнажил совершенно голый торс с парой внушительных шрамов.

- Господа! – Штатский сморщился, словно только что укусил лимон и обречённо вздохнул. – Оденьтесь, прошу вас!

Гриффит мрачно сдвинул половинки брони обратно и отвесил бассенджи не менее издевательский взгляд.

Переглянувшись с камердинером, охранник нехотя посторонился.

«пиииипиииип».

Противный, режущий уши звук повторился, стоило Паркеру ступить в рамку детектора.

- Оружие есть? – с надеждой поинтересовался солдат и оба гостя почти синхронно развели руки: обыщи, мол, если хочешь.

Окинув «аяксы» пристальным взглядом, бассенджи поджал губы и окончательно убрался с их пути.

- Прошу сюда, господа. – Камердинер поспешил вперёд, поминутно оглядываясь на странных визитёров то через левое, то через правое плечо. – Сюда-сюда, пожалуйста.

Они шли по анфиладам богато украшенных комнат, косились на дорогие массивные картины, богатый паркет и резные великанские двери, рядом с которыми даже тигр казался бы мальчишкой-подростком.

Спокойная величественность покоев, мягкие ковры и пышущая богатством обстановка действовали успокаивающе. Не расслабляюще – на фоне такого великолепия волей-неволей почувствуешь себя жалким и крохотным, но беспокойство и паника понемногу стихали.

Не арест. Никто не стал бы пускать их так далеко вглубь святая святых. А значит - впереди просто разговор. Возможно неприятный, чреватый потерей статусов и регалий, но вряд ли что большее. Если, конечно, им не известная ВСЯ правда… Тогда это по-любому был бы арест. И далеко не мирный и чинный, а с налётом и штурмом, укладыванием мордой в пол и топтанием берцами. Если не прямо на собственной его базе, то на аэродроме или, на худой конец – при посадке. Чтоб уж совсем исключить малейшие эксцессы.

Что может рота солдат, высадившихся в центре враждебного гарнизона из простого грузовоза? Это же не танковая дивизия, даже не мотострелковый полк. Так, горстка автоматчиков, прихваченная скорее по привычке и на всякий случай, чем с надеждой на успешное их применение.

Нет, возьми он с собой телохранителей, увешанных новейшими разработками на усиленных «аяксах» - с такой штурм-группой можно было бы ещё надеяться оказать сопротивление. Но увы, подобный жест бы совсем уж точно укрепил все имеющиеся на его счёт подозрения. А то и послужил бы для них основанием.

Эх, как же всё некстати, как не вовремя! Ещё день, два… ну три дня и он бы нашёл хоть какую-то зацепку, хоть какой-то хвостик, ведущий к беглым уродцам. И дышать сразу бы стало легче.

Проклятье! Ощущение как у сопливого школьника перед экзаменом.

Они шли, шли и шли, а чёртов дом никак не кончался.

«Автобусы впору пускать», - хмыкнул Паркер, с облегчением увидев за очередным поворотом обширное, уставленное диванами и столиками помещение.

Усевшись там-сям, в комнате присутствовало пяток чьих-то телохранителей, секретарша с тугим портфелем и какой-то невзрачный тип, пытающийся косить под штатского, но начисто выдаваемый военной выправкой.

- Обождите здесь, пожалуйста. – Отвесив им натянутую улыбку, кувас открыл первые створки и осторожно постучал во вторые. Дождавшись неразборчивого ответа, пёс осторожно сунулся внутрь.

Присутствующие уставились на вновь прибывших, с настороженным интересом разглядывая экзотические костюмы. Тип в штатском вежливо кивнул. Секретарша поёжилась.

Радуясь наглухо закрытому шлему, Паркер выключил микрофон и тихонько вздохнул.

Ожидание, даже столь мизерное, было невыносимо.

После всех обрушившихся на него событий о причинах срочного вызова остаётся только гадать, а неизвестность он последнее время переносил плохо.

Проклятые шептуны! Всегда ведь предоставляли исчерпывающую информацию и о повестке дня, и о том, как ему надлежит вести себя, что говорить и что делать. И он настолько привык к своему тайному советнику, настолько расслабился, что сейчас – внезапно оставшись без привычной поддержки и наставлений, едва не впадал в панику.

Что? Что они знают? Насколько много и что конкретно? Не обернётся ли его визит сюда арестом – просто по выходу? По итогам, так сказать, доклада?

Беглецы. Бесследно пропавший кибернетик. Психованный телепат. Шептуны. Захваченный небоскрёб БиСиЭс, таинственным образом стоявший себе в центре города, как ни в чём ни бывало преспокойно впуская и выпуская прорву народа каждый день. И не подавая ни малейших признаков той резни, что учинил бесноватый Гэпс со своими железными громыхалками!

Что из этого всплыло и каким боком?

Может – побег чёртовой железки? Шумный катастрофический прорыв не заметил бы разве что слепой. И то, окажись этот слепой в расположении, ему непременно поведали бы все шокирующие подробности возбуждённые очевидцы.

О, он конечно наплёл им с три короба, напустил туману и отменил все увольнительные на неопределённый срок, ограничив тем самым любые контакты с внешним миром. Но при всём этом ничуть не тешил себя иллюзиями. Удержать такое в тайне можно было лишь похоронив весь гарнизон под толстым слоем бетона.

Рано или поздно, если уже не – информация всплывёт.

Хотя, заблаговременно придуманная полуправда про удивительно крутого вражеского разведчика – на какое-то время вполне может быть, направит расследование по ложному следу.

Только бы не что-то совсем уж непредусмотренное, только бы не затесавшийся слишком близко шпион!

В том, что за ним присматривают или пытаются присматривать, Рэйно Паркер не сомневался. Ну какой идиот доверил бы ему курировать миллиардные разработки, не внедрив в его окружение хотя бы десяток, другой соглядатаев?

Пару из них Паркер успешно вычислил ещё год назад. Третьего сдали шептуны… Но где гарантии, что где-то совсем рядом не затесался четвёртый?

Как узнать, не стучит ли на него, например, Гриффит? Или красотка Сью? А может быть Думбовски?

Паркер представил бравого капрала, карикатурно, по-шпионски крадущегося по коридору с пухлой папкой, помеченной карикатурно огромной надписью «совершенно секретно!» и фыркнул.

Никому, никому нельзя верить. Впору устроить всему персоналу тесты на лояльность. Натравить на них долбаного телепата и дело с концом. Ну и случись что - серия трагических случайностей… Этакая небольшая производственная авария…

А ещё лучше – взять бы этого опоссума, ну - то, что от него осталось - да притащить прямо сюда. И послушать, что там о нём думает вся эта зажравшаяся кабинетная плесень.

Увы, слишком рискованно – после всех параноидальных предосторожностей Бильдштейна, Паркер и так плохо спал, периодически ощущая панические атаки, то и дело принимая любую сколько-нибудь необычную мысль за вкрадчивое воздействие извне.

На что похоже внушение? Отличит ли он его от собственных мыслей? Не побывав под воздействием – сказать с уверенностью нельзя. Но побывав… Побывать не вариант – всё равно что открыть в себе дверцу, приглашающе распахнуть окна и помахать белым флажком.

Страшно.

Ну почему, почему чёртов лис не предупредил его не смотреть на дурацкий чёрно-жёлтый символ? Может он сам - засланный казачок? И с полным осознанием, как ценен и незаменим, стучит кому следует, не опасаясь за свою облезлую шкуру? Или ведёт какую-то свою, отдельную от всех игру?

Теперь этот мерзкий треугольник, как назло, отпечатался где-то в генеральской памяти, словно какое-то дьявольское пылающее клеймо.

Приказать что ли перекрасить? Нарисовать новый маркер, какой-нибудь другой символ, и больше никогда не смотреть на этот гадский катафалк?

Но прежний-то маркер из памяти уже не вымарать… Чем натужней бультерьер пытался забыть мерзкий знак, тем прочнее тот впечатывался в извилины. Тем чаще всплывал в памяти в самый неподходящий момент.

Боже, так и свихнуться недолго!

Беглые киборги, психованные телепаты, безумные учёные и как будто всего этого мало - клятый бобёр с его адскими машинами.

«Хочу на отдых. Срочно. Маленький необитаемый остров, подальше от них всех».

Чтобы сидеть в шезлонге, созерцать закат и блаженствовать от щекотно лижущих пятки океанских волн.

- Господа… – появившийся из-за двуслойной двери, кувас-камердинер вклинился меж Паркером и Гриффитом, решительно оттёр волка в сторону. – Генерал, прошу вас. А вы располагайтесь здесь. Чай, кофе?

Изобразив на лице формальную улыбку, камердинер обернулся к полковнику.

Гриффит отрицательно качнул головой и покосился на шефа.

Паркер едва заметно кивнул - «жди тут», мол. И осторожно толкнул внутреннюю дверь, обшитую толстой, туго пружинящей набивкой.

- Паркер? Что за маскарад… - Квадратный и грузный бассет-хаунд в адмиральских погонах недовольно выгнул бровь и нервно оглянулся на неприметного койота в добротном, но не слишком броском костюме. Небрежно привалившись к массивной тумбочке с моделью космического корабля, тот с интересом разглядывал вошедшего.

- Прошу прощения. Обстоятельства. - Паркер обвёл немногочисленных присутствующих цепким взглядом.

Главнокомандующий, парочка безликих особистов-овчарок, зачем-то сенатор и толстяк-лис - бричпортский мэр, лично.

- Господин президент? - генерал почтительно кивнул державшемуся на заднем плане койоту.

- Генерал. – Сухощавый койот обозначил едва заметную улыбку. – Присаживайтесь.

Пройдя к огромному, похожему на бублик столу, бультерьер сознательно выбрал кресло, словно бы противопоставленное группе собравшихся.

- И что же это у вас за обстоятельства такие, позвольте узнать? – шевельнулся адмирал, сверля гостя свирепым, неодобрительным взглядом.

- Пустяки, несчастный случай на производстве. – Паркер расслабленно откинулся в уютном кресле и сложил руки на животе. – Мне тяжело переносить яркий свет. Временно, надеюсь.

- Вот как? – адмирал изобразил наигранное удивление. – Ну так одели бы тёмные очки. К чему весь этот фарс, эти… скафандры?

- Если бы можно было обойтись очками – я с удовольствием ограничился бы ими. – Максимально нейтральным тоном откликнулся Паркер. – Но увы… все несколько... сложнее.

- А меня куда больше интересует вопрос, с каких это пор куратор от министерства лично участвует в экспериментах и почему в них такая чертовски слабая техника безопасности? – негромко, словно мысли вслух, произнёс тигр, поигрывая дорогим, позолоченным пером.

Пронзительно острый взгляд внимательных карих глаз пытливо сверлил глянцевую маску.

- Это был… несчастный случай. Не предусмотренный форс-мажор. – Паркер поморщился и картинно вздохнул. – Создавая нечто принципиально новое, порой сталкиваешься с тем, чего предусмотреть невозможно в принципе.

- Предусмотреть можно всё. Просто не все умеют. – Хмыкнул сенатор и многозначительно покосился на адмирала.

Ньюфаундленд поморщился.

- Подробнее, Паркер, подробнее! Хотелось бы услышать информацию из первых, так сказать, уст. – Адмирал переглянулся с мэром и скосил глаза в сторону плеча, за которым молча стоял президент.

- А в чем, собственно, дело? Всё отражено в отчётах и рапортах…- Несколько теряя непроницаемую уверенность, Паркер обвёл присутствующих подозрительным взглядом. – Ну да, недавно возникли некоторые проблемы. Кое-какие из них не решены до сих пор, но мы над этим работаем. Разработки движутся своим чередом.

- Некоторые проблемы? – Мэр Бричпорта – толстый лощёный лис истерично хихикнул и повёл подбородком вверх и вправо, словно пытаясь ослабить тесный воротник жирной шеей. – Вы ЭТО называете некоторыми проблемами?

Лисья лапка извлекла из лежащей перед ним папки вырезку из газеты и припечатала поверх стола.

«В Бричпорте появился…»

- Не понимаю, какое это имеет отношение…

- Ну не надо, не надо! – Лис поморщился. – Ваши ребята целый месяц процеживают мой город, суют нос куда только можно и создают массу геморроя на ровном месте. А в городе начинает твориться чёрт знает что!

Лис извлёк из папки новую вырезку и зачитал вслух:

- «Убийство в сейфе»! Шокирующее групповое самоубийство инкассаторов потрясло город. Таинственное и трагичное событие произошло минувшей пятницей на угл… бла-бла-бла… ага, вот! - Лис обвёл присутствующих быстрым взглядом и зачитал ключевой момент текста с драматическим надрывом: - Ничто не предвещало беды, когда экипаж внезапно свернул с утверждённого маршрута. На вызов диспетчера ответа не последовало. Прибывшая на место группа быстрого реагирования обнаружила, что дверь броневика открыта, а сам экипаж мёртв. При этом деньги, перевозимые инкассаторами, остались не тронутыми. Как сообщил наш источник в полиции – экипаж погиб от огнестрельных ранений, причём все пули принадлежали самим инкассаторам. Что это – групповое самоубийство, неудачная попытка ограбления или репетиция чего-то большего?

Паркер вздохнул.

- И? При чём тут я?

Мэр ожёг его раздражённым взглядом:

- Хорошо, смотрим дальше! Как вам это? «Из госпиталя сбежал покойник»!

- Со всем уважением, сэр… Но читать жёлтую прессу… - Паркер иронично побарабанил по столу закованными в перчатку пальцами.

- Не надо, не надо тут… Про это написали и уважаемые, солидные издания! – лис нервно зашелестел бумажками. - А этот чёртов пожарник, сначала изжарившийся на глазах у толпы пострадавших, а затем таинственным образом пропавший? А это?

На стол легла вырезка с фотографией вспоротого когтями капота.

- И не говорите, не говорите, что ни при чём! – Мэр вновь зарылся в свою папку и, полистав какие-то бумажки, извлёк сразу пачку распечаток-ориентировок. - Вот! Вся эта суета из-за кучки малолеток? Это их вы никак не можете найти вот уже месяц? Ваши ищейки поставили мой город на уши! Суют нос повсюду. В полицию, в транспортный департамент, везде! А эта облава в парке? Мы замяли несколько эпизодов, но всему же есть предел!

Адмирал привстал, дотянулся до вываленных бумаг и притянул стопку к себе. Полистал, вглядываясь в лица. Извлёк одну из фотографий и развернул изображением к генералу:

- Кто она, Паркер? Не эта ли девчонка недавно устроила переполох на вашей базе? Что происходит, чёрт побери? Объяснитесь!

Паркер с неприязнью уставился на портрет волчицы. Помолчал. Вздохнул.

- Это долгая история. Как вам известно, у нас ведутся комплексные разработки ряда передовых технологий… Экспериментальные препараты, вооружение…

- Короче, генерал. – Оборвал ньюфаундленд.

- Произошла утечка. В результате допущенной халатности некоторая часть экспериментальных образцов и секретных данных попала не в те руки. Мы над этим работаем.

- Вот уже месяц гоняетесь за кучкой малолеток? – ехидно поинтересовался мэр.

- Вам ли не знать, как порой обманчива внешность… - Паркер позволил себе попустить в голос сарказма. – Смотришь – вроде уже взрослая, а паспорта ещё и в помине нет…

Под ироничными взглядами присутствующих, лис поперхнулся и нервно дёрнул удушливый воротник:

- Это все ложь. Грязные провокации, я… Что за намёки!

- Ну разумеется, ложь. – Паркер придвинулся к столу, уложил локти на зелёное сукно и слегка подался в сторону мэра. – Разумеется провокации. Но не думаете же вы, что ложь и провокации - исключительно ваша прерогатива?

Прозвучало более чем двусмысленно, но пока попавшийся на горяченьком пытался восстановить равновесие, роль обвинителя подхватил адмирал.

- Ладно, речь не об этом. Итак, ваша версия событий.

- Предположительно мы столкнулись с тщательно подготовленной диверсионной группой. – Не моргнув глазом соврал Паркер.

- Что за бред… дети-диверсанты? Вы кино насмотрелись? – Сенатор шумно вздохнул и уткнув дорогое перо в стол, проскользил по нему пальцами. Перевернул, уткнул другим концом и вновь повторил свой манёвр.

- У меня нет других логичных объяснений. – Собрав остатки самообладания Паркер вновь расслабленно откинулся в кресло. – Мы ведём следствие, по итогам которого будет представлен детальный отчёт. Но на данный момент результат – ноль.

- Вы хотите сказать, что настолько некомпетентны, что не смогли остановить одну девчонку всей базой? – тигр выронил ручку и презрительно скривил губы.

- Полегче, сенатор. – Негромко откликнулся Президент. – Генерал Паркер до недавнего времени не вызывал ни малейших нареканий и всегда отличался крайним профессионализмом. Наверняка у него есть какое-то весомое объяснение, не так ли?

Взгляд койота пытливо впился в непрозрачную маску.

- Разумеется. Приказ не применять оружие отдал я. Ведь она была единственной ниточкой, за которую стоило потянуть. – Внутренне ликуя, Паркер громоздил одну ложь на другую, ощущая, как сама собой выписывается крайне складная и довольно правдоподобная картина.

- И? Рота солдат не смогла остановить одну девку? – мрачно буркнул адмирал. – И поднятый вертолёт не смог?

- Стечение обстоятельств. Вертолёт получил приказ следовать за ней.

- Но тем не менее – стрелял! На глазах у штатских, в пригороде! И ладно бы только пулемёт! Вы же ракетами шмаляли!

- Да-да! Представляете, каких усилий стоило замять эту историю? – вякнул мэр.

- Она прыгнула в воду и оторвалась от преследования с воздуха. Вероятно где-то там был спрятан акваланг или что-то подобное. – Вдохновенно лгал пёс. – Что лишь подтверждает тщательность и дерзость проведённой операции. Высочайший уровень подготовки…

- Высочайший уровень вашей некомпетентности, скорее. – Сенатор раздражённо пришлёпнул вновь выпавшую из пальцев ручку всей ладонью. – Это же позор, позор! По нашей военной базе средь бела дня слоняется вражеский разведчик. Как у себя дома! Приходит и уходит, когда ему вздумается! Не удивлюсь, если эта история повторится!

Паркер изобразил подавленное раскаяние и предельную степень вины, ссутулившись в кресле, как отчитанный за неуспеваемость школьник. Но внутренне генерал ликовал. Воистину, чем чудовищнее и нелепее ложь, тем легче в неё верят!

- Я полагаю, вы не в состоянии самостоятельно справиться с этой ситуацией. – Изрёк сенатор. – И вообще - ваша сомнительная деятельность заслуживает куда более подробного рассмотрения и анализа.

- Согласен. Вот вы этим и займётесь. – Президент приблизился к тигру и довольно фамильярно накрыл его плечо своей ладонью. – Проинспектируете, так сказать, на местах. А уважаемый мэр окажет всецелое содействие и поддержку в любых вопросах, какие потребуются.

Сенатор удивлённо моргнул, но тут же вернул себе мрачно-суровый вид, многообещающе уставившись на Паркера.

- А мистер Грант... – Президент улыбнулся и поглядел на одного из особистов.

Левый овчар кивнул, показывая о ком из них идёт речь.

- …поможет по своей, так сказать, профессиональной сфере. То, что он вам поведает, Паркер, на первый взгляд может показаться… несколько невероятным. Но мистер Грант не псих. Мы проверяли.

Президент коротко улыбнулся, обозначив, что последняя фраза была шуткой, но вместо того, чтобы подобострастно заулыбаться в ответ, остальные присутствующие как-то по-особому мрачно и напряжённо переглянулись.

***

- Пшевелвйся. – Топающий впереди крыс-охранник раздражённо обернулся и проделал несколько шагов задом-наперёд. Дорогущий, чистый и даже вроде бы наглаженный костюм гротескно контрастировал с неряшливой грязноватой шерстью. На толстой шее красовались навешанные в несколько слоёв ожерелья и цепочки, медальоны и бусы. Довершало картину массивное медное кольцо, болтающееся в носу амбала, доставая чуть ли не до подбородка.

Поёживаясь и озираясь, Одноглазый двигался за провожатым по необыкновенно чистому коридору. Чистому - по крысиным меркам, конечно. То есть – почти без окурков и обрывков, без похабных надписей или клановых меток на стенах. Почти. Но на фоне уютной грязи и разрухи на поверхности гетто, царивший здесь относительный порядок казался стерильным.

Святая святых – Гнездо.

Немногие из обитателей поверхности могли похвастаться тем, что побывали тут и вернулись. Истории, благоговейным шёпотом пересказываемые на поверхности, изобиловали противоречиями и неточностями, преувеличениями и откровенными враками. Никто и никогда не рисковал заявить, мол – Я, да, я там побывал!

Как правило, все излагаемые истории непременно происходили с кем-то другим, а рассказчик просто знал «того парня, который знал чувака, троюродный племянник брата жены которого некогда и побывал в Гнезде лично».

И вот сейчас он, Циклоп, обмирая от волнения и панического страха, покорно семенит за охранником, гадая, кто же из власть имущих призвал его в эту святыню. А главное – зачем?

Его так и подмывало улучить момент и задать стрекача, но… от таких приглашений не отказываются. Во всяком разе - если дорога жизнь. А он на тот свет ещё не торопился.

Неужто кто донёс? Нашептал в нужное ухо, что мол одноглазый нелестно отзывался о Короле, хаял Порядок или ещё какую чушь. Достаточно нелепую и вздорную, чтобы кто-нибудь из обитателей Гнезда снизошёл обратить на него внимание и включил в список на показательную казнь?

Или, быть может, всё дело в том, что ослушавшись запрета, он не раз и не два выбирался в Большой Город, далеко выходя за границы дозволенного? Добираясь аж в самый центр - туда, где от высоты и величия титанических зданий кружилась голова и обмирало сердце. Туда, где даже жирные, неповоротливые дирижабли, предпочитали облетать здания, а не пробираться над ними, рискуя проткнуть брюхо высоким шпилем. Туда, где помойки ломились от несметных богатств, но в любую секунду кто-либо из местных мог запустить в тебя камнем, выстрелить или просто позвать полицию.

Выбираться за пределы гетто вообще строжайше запрещалось, но если в окраинных кварталах на это смотрели сквозь пальцы, то в Большом Городе можно было запросто загреметь в кутузку и схлопотать клеймо. Попадёшься ещё раз – прямая дорога в каменоломни. Для начала на годик, а при третьем залёте – уже и на пожизненно. Но и это ещё не самое страшное! Нарвись кто из смельчаков на Тень Короля – быть ему без промедления выпотрошенным от пупа до горла. Тени в полемику не вступают и действуют без колебаний и долгих размышлений.

Но, тем не менее - невзирая на все эти риски и десятки поучительных казней каждый месяц, смельчаки лезли и лезли в запретные для них кварталы. А как ещё? Хочешь выпендриться перед клёвой самкой? Добудь что-нибудь этакое по ту сторону. Хочешь в банду? Докажи смелость, сопри что-нибудь ценное! В идеале – оружие. Но можно и просто какую-нибудь дорогущую бирюльку.

Впрочем, сам Одноглазый на запретные земли не выбирался аж с самой весны – кормиться ведь можно и менее рискованными способами. Сколотил банду, отжал себе уголок на помойке и живи себе… Эх, если б не долбаный Вестник, разрази его холера! Распугал всю стаю, попробуй теперь туда сунься в одиночку… костей не соберёшь.

Одна надежда – поиметь хоть каких-нибудь выгод с самого Вестника. Продать подороже тем, кто быть может сообразит, что с ним делать и как использовать.

И что бы ни было причиной «приглашения», оставалось лишь истово молиться, чтобы новость о бессмертном перекрыла все его старые грешки.

О, крыс был почти уверен, что история «стрельнёт». Почти. Ох уж это слово…

Противный липучий страх всё равно заставлял трястись и ёжиться, панически вздрагивая то от доносившихся из-за дверей взрывов хохота, то от истошных, душераздирающих воплей. Настолько громких и надрывных словно с кого-то заживо сдирали шкуру.

- Сда. – Увешанный украшениями охранник постучал в неприметную дверь – одну из множества, совершенно неотличимую от десятков таких же, что они миновали на протяжении пути ранее. Открыл им такой же плечистый мордоворот, но чуть менее грязный и без украшений. Подогнанный по крысиной фигуре костюм дополняли натянутые поверх налокотники и наколенники. Ноги же крыса почти по колено утопали в пластмассовых ботинках роликовых коньков. Явно рассчитанная на кого-то из гяров, экипировка была размера на три больше чем нужно и охранник где мог подсунул какие-то тряпки и куски поролона.

Передав Одноглазого с рук на руки, первый охранник затопал обратно.

- С`да! – Колёсный крыс, едва не рухнув мордой в пол, кое-как запер дверь неожиданно мощным засовом и повёл его дальше. – Рещщ, рещщ!

Явно гордясь своими колёсами и нимало не смущаясь разницы в скорости, охранник бодро покатил куда-то вперёд. К счастью для Одноглазого, в этот раз отрезок пути оказался коротким и уже через пару десятков шагов он вновь разглядел в темноте фигуру охранника.

- Швлись! – Недовольно сопя и брезгливо кривясь, поторопил мускулистый крыс. – Нги втри!

Одноглазый посмотрел на свои грязные босые ступни и поёрзал пятками по бетону.

- Щщё! – Потребовал обладатель роликов. – Лчш!

Одноглазый покорно расшаркался снова.

Смерив его недовольным и презрительным взглядом, напыщенный охранник настучал об дверь затейливую мелодию.

Лязгнул засов, приоткрылась крохотная, ярко освещённая щель.

- Кача, урод! Сколько раз тебя учить? «та-та-да-та-да-та!» а не «та-да-та-та-да-та!» - Распахнув дверь, здоровенный мускулистый крыс сгрёб коллегу за лацканы пиджака и простучал озвученную мелодию тому по макушке. – Запомнил? Пшёл отседа!

Сграбастав любителя роликов массивными ручищами, новый, ещё более крупный охранник небрежно развернул его в нужном направлении и сочным пенделем отправил в поездку. Враз растеряв весь свой напыщенный вид, извиваясь всем телом и едва удерживая равновесие, размахивающий руками Кача проехал мимо Одноглазого, бурча себе под нос какие-то злобные ругательства.

- Клоп? – Выговор нового охранника был почти безукоризненным - без характерного сглатывания букв, но слегка шепелявым и самую капельку картавым.

Ошарашенный Одноглазый так растерялся, что даже забыл поправить неверно названную кличку. Судорожно покивав, он неловко ввалился в сияющее пространство и замер. Заморгал, привыкая к ослепительно яркому свету гигантских многоярусных люстр. Пять массивных, совершенно необъятных светильников свисали из-под стрельчатого потолка на толстых бронзовых цепях. Сотни тысяч сверкающих стекляшек (или что у них там понавешано) – пускали слепящие блики и отблески, ореолы и искорки.

Отвалив челюсть, крыс округлившимся глазом таращился на свисающие со стен полотнища, гобелены, гербы и картины. Скользил взглядом по позолоченным креслам и примыкавшим к ним столикам, восхищённо рассматривал камин.

Боже, настоящий камин с небольшую комнату размером!

Не врали! Истории про Гнездо не врали!

Даже рыцарские доспехи, составленные в зловещий ряд матово поблёскивающих фигур – и те здесь присутствовали.

И ковёр. Нескончаемый алый ковёр, уходивший куда-то вдаль, туда, где сорока-пятидесятифутовый потолок упирался в противоположную стенку с ещё одной дверью. Огромной резной дверью, высотой с десяток ростов Одноглазого!

А ещё по бокам коридора тянулись вычурные, украшенные лепниной колонны. Каждая – с десяток шагов в обхвате.

Ошалевший крыс таращился на окружающее великолепие и шокировано моргал единственным зрячим глазом.

Стоявший в стороне охранник всхрапнул, словно собирая в рот побольше слюны для мощного, смачного плевка.

«Неужели харкнёт? Да прямо здесь… на этот стерильный, узорчатый паркет? На стерильный, безукоризненно чистенький ковёр?»

От ощущения грядущего кощунства накатила паническая дрожь. Всё естество Одноглазого сопротивлялось и бунтовало, но вякнуть что-нибудь в присутствии громилы он не решался.

Впрочем, до святотатства дело не дошло - словно бы спохватившись в последний миг, охранник замер, воровато стрельнул глазами по сторонам и торопливо проглотил изготовленный плевок обратно.

- Ну, чё встал? Пошлёпали. – Крыс извлёк из притулившейся у двери корзинки пару расшитых узорами тапок и небрежно бросил гостю.

Циклоп испуганно уставился на обувь, не решаясь оторвать ноги от уютного мягкого коврика - до колик боясь увидеть под заскорузлой своей пяткой оставленный грязный след.

- Ну резче завял? Резче давай. Король ждать не любит. – Поторопил охранник.

Король? Одноглазый ощутил, как подгибаются ноги и в руках от локтя до кончиков пальцев начинается мерзкая, неудержимая дрожь.

Тщетно пытаясь протолкнуть внутрь застрявший в горле ком, он отчаянно зажмурился и, нашарив ногой тапок, кое-как втиснул ногу в непривычную обувку.

Раздражённо вздохнув, охранник скривился и едва дождавшись обувания второго тапка, грубовато подтолкнул гостя вперёд.

Перепуганный стремительностью развития событий, одноглазый крыс едва не рухнул на четвереньки. Семеня и спотыкаясь, Циклоп неловко захромал вперёд, лишь чудом не вываливаясь из выданных тапок. От страха и ступора он то и дело тормозил и жался поближе к охраннику, в результате чего тому то и дело приходилось придавать гостю ускорение крепким подзатыльником.

Богатство!

Нестерпимо близко.

Но чужое.

Ах, если бы только он мог прихватить отсюда хоть кусочек, хоть маленькую капельку этого великолепия! Сколько бы дал скупщик, например, за тот меч? Долларов десять, по-любому! Или даже двадцать! Да, двадцать долларов, не меньше! Вон какая красивая железка! А картины? Да они же размером со стенку обычной комнаты! Это ж если вырезать из рамки да прибить на стенку – любая халупа не хуже дворца станет!

А люстры?

Да за каждую такую стекляшку можно смело требовать бакс… а их тут… на полвагона, не меньше!

- Даже не думай. – Хихикнул охранник, словно все мысли Одноглазого крупными буквами отчётливо проступили у того на морде.

- А я чо… я нчо… - Циклоп испуганно улыбнулся и немного ускорился сам, не дожидаясь очередного ободряющего подзатыльника.

Вторые двери оказались размерами под стать потолку. Резные узоры безумно хотелось потрогать и погладить, ощутить под пальцами их выпуклости и впадинки… Но едва он набрался наглости потянуться к деревяшке, массивная лапа охранника тут же врезала ему по рукам.

- Вперёд!

Ещё коридор. Ещё вычурнее, ещё великолепнее, чем только что пройденный! Широченная беломраморная лестница, затейливые узоры на паркете. Алый ковёр тянулся и тянулся, взбегая куда-то вверх и скрываясь под другой, точно такой же алой лентой, уходившей, казалось, в бесконечность.

В голове не укладывалось, как всё это великолепие может принадлежать кому-то одному… Не банде, не какому-нибудь известному клану, а одному Королю и его слугам. Впрочем… чем Король хуже главарей? У него и солдаты есть. И Тени. Да он же любую банду в клочья… На то он и Король!

Одноглазый представил себя живущим в этих хоромах, сотни вышколенных слуг, ежедневные пирушки, личный гарем… Из десяти, нет, из сотни лучших самок гетто!

Вдоль стен появилось нечто типа окон, но вместо прозрачных окон в их высоченных узких рамах красовались подсвеченные изнутри витражи, изображавшие сценки охоты, пышные банкеты и прочие радости знати. Витражи обрамляли массивные парчовые занавеси с витыми, расшитыми золотой нитью канатами, каждый из которых заканчивался помпоном размером с крысиную голову.

Если бы не адекватные размеры мебели, всех этих многочисленных диванчиков, банкеток, стульчиков и кресел – впору было решить, что подземные помещения построены великанами для великанов.

Размечтавшись о том, какой бы безоблачной была его жизнь, он приветственно распростёр руки навстречу приближающейся служанке. Но вместо трепетного поцелуя или подношений чего-нибудь вкусненького, та деловито прыснула ему в нос какой-то пахучей пшикалкой.

Очнувшийся крыс негодующе чихнул, а хихикающая служанка удалилась с довольным видом.

«Подумать только! Спрыснула какими-то духами, словно дерьмо какое-то…»

А может и впрямь? Насколько ужасным покажется запах уличного бродяги тому, кто обитает в этом раю?

Одноглазый встревоженно сунул нос в подмышку и слегка расслабился: да нет, вроде не так уж плохо. Тем более, что неделю назад он в каком-то роде помылся: с разбегу бултыхнулся в речку, спасаясь от преследующей банды, на чью территорию он неосторожно вторгся. Совместил приятное с, так сказать, полезным – и шкуру спас и заодно помылся.

Миновав несколько комнат, на фоне невероятной высоты коридоров смотревшихся довольно скромно, они вышли на балконную галерею. Внизу, уходя полом на добрые тридцать футов, простирался совершенно неприличных размеров зал. Играла негромкая музыка, старомодная, такая, которую исполняет сразу десяток, а то и два музыкантов на разных инструментах. Вышагивая в такт мелодии, на свободных участках пола кружили танцующие пары.

В одном конце помещения возвышался необъятных размеров стол, в другом – ступенчатый пьедестал, увенчанный троном.

По обе стороны от величественных, до вмятин истёртых ступеней, неподвижно возвышалось два чёрных силуэта. Королевские Тени. Зловещие, пугающе неподвижные, по самые глаза замотанные в чёрные ленты, они в любой миг были готовы сорваться с места, превратиться в вихрь молниеносных росчерков смертоносной отравленной стали.

Припав к резным мраморным перилам, Одноглазый благоговейно замер, разглядывая открывшийся вид. Словно одна из старинных картин вдруг ожила и задвигалась, обретя собственную, самостоятельную жизнь. Словно персонажи какой-то давно истаявшей в памяти книжки сошли с её страниц, чтобы заполнить эту великолепную сцену собой и своими странными, пышными одеяниями.

Нет… не может быть… как, откуда? Зачем?

Затравленно оглянувшись на замершего рядом охранника, Одноглазый недоверчиво погладил заскорузлым пальцем белоснежный резной мрамор. На камне остался отчётливый грязный след, за что охранник немедленно отвесил ему подзатыльник. Послюнив палец, крыс торопливо стёр неопрятный росчерк ладонью и для верности протёр место фалдой собственного пиджака.

На середине процесса крыс вздрогнул и вытянулся, словно только что получил какой-то незримый и неощутимый для окружающих сигнал.

Оставив оттёртые перила в покое, охранник вновь подтолкнул гостя вперёд – к узкой крутой лестнице, сбегавшей до самого - туда, где были ..все. Где был Король!

…И огромные гончие вараны, свирепо терзавшие что-то окровавленное неподалёку от последних ступенек этой лестницы.

Дрожа от накатывающего ужаса, Одноглазый покорно зашагал вниз, то и дело пугливо оглядываясь на охранника и с нарастающей паникой косясь на свору ящеров. К его немалому облегчению, все пять гончих оказались прикованы к одной общей цепи и лишь проводили его недовольными взглядами.

Панически ощущая себя крохотным, жалким и никчёмным микробом, Одноглазый на подгибающихся ногах шёл к трону через весь этот огромный, невероятно огромный зал. Приблизился, замер, не решаясь ступить на белоснежную ступеньку. Покосился на всё также не шевелившихся воинов в чёрном и уставился на тяжёлые расшитые занавеси на окружавшем трон балдахине.

Меж плотно сомкнутыми портьерами виднелся непроницаемо чёрный зазор, толщиной не шире ладони, но проникающего снаружи света категорически не хватало, чтобы выхватить из этой тьмы хоть какую-то деталь.

- Ваше величество… - не доходя пары шагов до нижней ступени возвышения, охранник почтительно склонился.

Одноглазый нервно оглянулся и неловко попытался скопировать его позу, но с непривычки перестарался и чуть было не кувыркнулся носом в пол.

Неподвижные Тени синхронно шевельнулись. Незаметно, почти неуловимо - словно бы просто напоминая о своём тут присутствии. Шевельнулись и замерли – совершенно недвижно и, казалось, даже не дыша.

- Подойди. – Неожиданно мощный и гулкий шёпот прокатился по нему тугой волной изнурительной дрожи. Голос Короля звучал словно со всех сторон сразу и одновременно. И звучал этот шёпот столь потусторонне и страшно, словно издавала его не типичная крысиная глотка, а существо великанских размеров – в десяток, два десятка ростов крупнее среднестатистического крыса.

Дрожа и спотыкаясь, Одноглазый ступил на возвышение нетвёрдой лапкой… Ослабшие от ужаса ноги окончательно подогнулись и тогда он пополз. Пополз на четвереньках, словно бы даже против воли – больше всего на свете желая убраться отсюда как можно дальше, но шаг за шагом неумолимо приближаясь к зловещей чёрной расщелине. Показалось, или там, в темноте, что-то и впрямь шевельнулось? Что-то ужасающе, мучительно, непередаваемо страшное? От одного приближения к чему в жилах стынет кровь, а волосы встают дыбом даже не на загривке – по всему телу!

«Нет-нет-нет не надо, пожалуйста! Я больше не буду! Что бы я не сделал, клянусь, больше никогда!»

- Блииииже. – От нового звука пугающего Голоса перехватило дыхание, а рассечённое веко вокруг незрячего глаза болезненно задёргалось. Оглушительный стук сердца, каждый удар которого болезненно отдавался в ушах, на несколько мгновений заглушил даже звучавшую в помещении музыку.

Вплотную приблизившись к зловещей черноте, одноглазый зажмурился, ощущая, что не в силах ни сесть, ни стоять на непослушных ногах. Не в силах не смотреть в эту тёмную бездну, ни отвести глаз.

- Вестник. Ты нашёл Вестника? – прошелестел голос, вблизи показавшийся стократ ужаснее, чем у подножия возвышения.

- Д-да…

Лёгкий, едва слышный ветерок и тонкое, едва различимое ухом «взуммммм».

Под горлом возникла чёрная матовая полоска, острым краем подпёрла кадык. Катана. Тень.

Крыс замер, даже дыхание затаил.

- Когда обращаешься к Королю, надлежит прибавлять «Ваше величество». – Тихий шипящий голос произнёс это прямо в ухо с такой лютой ненавистью, что крыс едва не обмочился.

- Д-да, Вше, Вличс…тв… - Подпёртый лезвием кадык и перешагнувшая всякие пределы паника перехватили горло, мешая говорить и даже думать.

«взумм…» столь же стремительно как и появилась, чёрная полоска исчезла.

- Ты уверен, что это именно тот, за кого ты его принимаешь? - от звуков королевского голоса, казалось шкура отслаивается от мяса.

- Я… я см вдел кк он ожл. Мы с Зипм его… чик! Он – бряк… Лжит. Дхлй. Долг лжит. - От волнения и страха Одноглазый скатился до совсем коротких фраз, стараясь как можно быстрее и чётче, а главное – быстрее! - поведать основную суть истории.

Но чем старательнее пытался выговаривать слова, тем хуже выходило:

- А птом бц! И ожл! Мы бжть! А вчра смтрю – пжар! Дм грит, слн грит! И тм – он! Шмг в огнь. Вылз – кк глвешка всь. Вышл и снва умр! Ну я с бртвой пдобрл. Отнс в пдвал. Полжал – ожл. Бртве – хна!

За спиной вновь почудился ветерок и Одноглазого прошиб холодный пот. Он уже почти ощущал, как катана рассекает гортань, легко, как сквозь масло, проходит через позвонки, отделяя дурную голову от никчёмного тела. Представил, как ещё мгновение видит, слышит, осознает… но уже мёртв, мёртв! Не чувствуя тела, голова соскальзывает с идеально ровной раны, болезненно стукается об пол и катится вниз, подпрыгивая на ступеньках и заливая белоснежный мрамор багряной кровью.

Но ничего такого не случилось…

- Вш Влчс…тв. – На всякий случай прибавил он и панически скосил глаза в сторону неподвижных Теней.

Испуганно переведя взгляд на тёмную щель и не дождавшись новых вопросов, Одноглазый рискнул нервно оглянуться на зал. Присутствующие занимались своими делами, не обращая на разыгрывающуюся у трона сцену ни малейшего внимания.

Ели, танцевали, общались, собравшись в кучки и между делом принимая бокал-другой с подносов сновавших в толпе слуг.

- Шка. – От звуков королевского голоса, казалось, начало отслаиваться и мясо от костей.

- Что? – не понял крыс.

- Хранитель Шка. – Пронзительный шёпот штопором ввинтился в барабанные перепонки, болезненно кольнул мозг.

- Иду-иду, Ваше Величество! – Сжимая подмышкой нечто типа скалки, к подножию лестницы дохромал древний, совершенно седой старик. Запыхавшись даже от такого неспешного темпа перемещения, старик вскарабкался на ступеньки, задыхаясь и не в силах выговорить ни слова.

- Читай! – громыхнул Король.

- Сию… пфф.. секунду… хффф…. – Задыхаясь и хрипя, всклокоченный альбинос рухнул прямо на ступеньки и трясущимися руками растянул свою скалку на две половины. Верхняя, оказавшаяся чем-то вроде чехла, выпустила из себя закреплённую на нижней перекладине кожаную ленту.

Встопорщив свисающие до скул брови и выпучив красные глаза, старик уткнулся носом в свиток.

- Придут Вестники числом восемь.

Закричит земля и разверзнутся врата Ада.

Вернётся Преданный Легион и судить будет.

Сорок дней и ночей продлится кровь,

пока Падшее Дитя не заплачет над пёстрым ангелом.

Загипнотизированный напевным чтением, Одноглазый машинально качнулся поближе, стремясь заглянуть старику через плечо.

Шумно сглотнув, старикашка с неожиданной прытью обернулся и свирепо уставился на Одноглазого. Непроизвольно отшатнувшись, Циклоп счёл за лучшее отступить на пару шагов вдоль ступеньки. Оставшись доволен произведённым эффектом, Шка вернулся к чтению:

Когда Истинный Враг снимет маску и

Маятник опрокинет чашу слёз вновь,

Только Ложь спасёт Правду,

Безумие - Веру,

А Страх – Смелость.

Ненависть породит Прощение,

А Любовь предаст Вечность,

Краденый мир унаследуют трое,

Если Прежний Хозяин простит Бродягу.

Повисла тишина. Король молчал, Тени сохраняли зловещую неподвижность, а старик злобно таращился на Циклопа. Тот, в свою очередь, переводил испуганный взгляд то на зловещую тёмную щель, то на выпученные буркалы старого Шка.

- Это всё? – После затянувшейся паузы произнёс Король.

- Да, Ваше величество… - Хрустя позвоночником, Шка поклонился в направлении балдахина и вскинулся. – А хотя нет. Есть ещё кое-что. Не то чтобы пророчество… Что-то вроде сопроводительной справки. Документ был непоправимо испорчен, но кое-что нам удалось восстановить.

Порывшись в своём необъятном балахоне, альбинос извлёк замусоленную разваливающуюся тетрадь. Послюнявил корявый палец и, открыв тетрадь посередине, перелистнул несколько страничек.

- Вот. Записи носят фрагментированный характер, четверостишья безвозвратно утрачены. Восстановленные строки.

Шка недобро зыркнул на Одноглазого, отставил тетрадь на расстояние вытянутой руки и карикатурно прищурясь, принялся декламировать:

Вестник войны

с легионом железным

Вестник раздора

Сердце обмана

Вестник безумия

Стыд мироздания

Разбитое целое,

дитя нерожденное

Вестник без выбора

Радость беспечности

Не знающий промаха

Вестник возмездия

Потеряный вестник…

- Дальше не разобрали, - альбинос, вновь уколол Одноглазого суровым взглядом, словно обвиняя в недостаче текста именно его.

Вестник последний

- боль бесконечности

- Пследнй Встник. – Зачарованно повторил Одноглазый, заработав ещё один колкий взгляд.

- Бесконечности… - Задумчиво протянул Король. – Любопытно. И где он?

- Я… он… с… дм…сгрший. Дм. Недлко, тт! я пкжу! – Циклоп замахал руками, словно надеясь определить направление и просто ткнуть в нужную сторону пальцем. И наткнувшись на взгляд одного из Теней поспешно добавил:

- Вше велчс… ств…

Синхронно ожив, Тени развернулись к Одноглазому.

- Вы нашли Вестника? Уже?! – Шка вытаращился на Циклопа так, словно тот мог прятать таинственное чудовище где-нибудь в одном из своих многочисленных карманов.

Одноглазый невольно попятился - ростом альбинос был едва не вдвое больше Циклопа, даром что старый и сгорбленный…

Позабыв о планах заикнуться о скромном, но достойном вознаграждении, сейчас Одноглазый был бы рад и просто убраться отсюда подальше в целости и сохранности.

- Дём! Пкжу!

Шка перевёл взгляд на балдахин, несколько секунд помолчал, словно выслушивая какие-то неслышимые другим инструкции и почтительно сгорбился:

- Разумеется, Ваше Величество.

Глава 24: Слёзы Ориона

- Внимание, говорит «Орион». Вы входите в зону безопасности. Остановитесь и назовите себя. Внимание, говорит «Орион». Вы входите в зону безопасности… - Вибрирующий «кибернетический» бас буквально сочился угрозой. Настолько, что руки сами собой невольно дрогнули, ослабляя тягу.

Измождённый и сонный пилот угрюмо покосился в раскинувшийся за фронтальным окном пустой космос. На приборах также ничего не отображалось.

Ну и где эта хрень? А главное - где и в каком направлении тянется её зона безопасности?

- «Орион», это Теренс. Передаю опознавательный код.

Пилот воткнул в приборную панель микрочип, пальцы ловко отстучали на выдвижной клавиатуре затейливую дробную мелодию.

Секундой спустя над радужно-серебристой панелью развернулся голокуб с тощей, поросшей редкой клочковатой бородёнкой физиономией. Дополняли образ старинные оптические очки в массивной уродливой оправе.

Диспетчер Ориона деловито чавкал жевательной резинкой и увлечённо терзал портативную игровую консоль.

- Что-то вы не по расписанию, Фриско. Посылка ещё не готова. Сказано же тридцатого, значит – тридцатого! - Коротко зыркнув на пилота и не прекращая жевать, очкарик вновь сосредоточился на своей консоли, нещадно кусая губы, щурясь и гримасничая в самые ответственные моменты.

- Я знаю, Джеки. Мы не за грузом. Фриско пал. И у меня тут полный трюм беженцев.

Пилот щёлкнул переключателем и голокуб расширился изображением беспорядочного месива из плавающих в невесомости узлов, баулов и чемоданов. Посреди всей этой каши вяло шевелились люди - в основном женщины и несколько отчаянно цеплявшихся за матерей детишек.

Беженцы беспомощно вращались и покачивались, неуклюже пытаясь сохранять относительно вертикальное положение, вцепившись в друг дружку или выступы переборок.

Содержимое некоторых сумок беспорядочным пёстрым роем хаотично кружилось вокруг.

Перепуганные, дезориентированные невесомостью, беженцы беспомощно барахтались в облаке барахла, беззвучно разевая рты и встревоженно поглядывая в сторону камеры.

В районе пола медленно дрейфовал труп усатого мужчины в комбинезоне техника. Перетянутый поперёк груди окровавленной эластичной повязкой, он то и дело вплывал в толпу, вращаясь и безвольно раскинув руки – будто пытаясь обнять кого-нибудь из зазевавшихся живых.

Труп раз за разом боязливо и брезгливо отпихивали, но натолкнувшись на стенку, покойник упорно «рикошетил» обратно.

- Хм? – Не прекращая жевать, Джеки украдкой зыркнул в камеру, удивлённо вскинул бровь и вновь отвернулся к своей консоли, сосредоточенно тыкая кнопки.

- Хуже некуда. – Пилот потёр воспалённые глаза и зевнул. – Извини, не спал пару суток.

- А остальные как? – досадливо поморщившись, диспетчер разочарованно отложил игрушку в сторону и с недовольным вздохом обернулся к камере.

- Остальные забили весь доступный транспорт. Подлодки, дирижабли, всё, куда можно втиснуть хоть одного пассажира.

- Соболезную. Но… эм… от нас то ты чего хочешь? Не поздороваться же завернул, э?

- Нам нужна помощь.

- Помощь? Окей. Бесплатный совет: двигайте к союзу или неокомми. Они тут недалеко. Там, внизу. – Джеки издевательски улыбнулся и с мультяшной карикатурностью потыкал пальчиком вниз. Так, словно искренне пытался направить внимание глупого пилота на что-то до предела очевидное даже полному кретину. - Что-нибудь ещё?

Теренс стиснул челюсти, сдерживая рвущееся с губ ругательство.

- Да, чёрт побери! Топлива у нас было только на подскок. Садиться не на чем. Вот-вот сдохнет рециркулятор и мы не ели почти сутки!

- Ну а я тут причём? – Джеки с искренним недоумением пожал плечами и придал лицу подобающе грустный вид. – Вам стоило позвонить заранее – сэкономили бы себе кучу времени.

- Центр связи они захватили первым.

- Соболезную. Но мы здесь с какого края? У меня тут что, где-то написано «Центр благотворительности»? – Джеки картинно огляделся, словно и впрямь искал упомянутую надпись. – К тому же – топлива под ваш драндулет мы тоже не держим. Вы бы ещё на паровозе прилетели и попросили уголька отсыпать.

Теренс моргнул. Нет, на радушный приём и немедленную эвакуацию он и близко не надеялся, но что бы вот так… с шуточками и дурацкими ужимками?

- Мы же сдохнем здесь к чёртовой матери! Посмотри, посмотри на них! Их смерти будут на вашей совести! – Словно не веря, отказываясь верить в услышанное, Теренс яростно ткнул в «трюмный» голокуб пальцем.

- Соболезную. Но ничем не могу помочь. Ваши разборки - это ваши разборки. Не нужно тащить всё это на «Орион». – Очкарик пожал плечами и глупо хихикнул. - У нас тут… своя атмосфера, знаете ли.

- Позови Бадди.

- Зачем?

- Мне нужно поговорить с президентом.

- С ним или с президентом? – ехидно уточнил очкарик.

- Он что – низложен? – Теренс удивлённо скривился.

- Нет, почему… Просто на этой неделе президент – я. - Джеки довольно осклабился. – Прошу любить и жаловать.

- У вас что, раз в неделю… как дежурство? – от этой кощунственной мысли Теренс поперхнулся.

- Ну да, а ты что – не знал? Ой… Кажется я только что сболтнул тебе стратегическую тайну. – Джеки снова изобразил дебильную усмешку и покачал головой. – Так что, тебе нужен Бадди или дежурный президент?

Бред… господи, какой бред. Кучка ботанов, невероятной прихотью судьбы вознесённая на недосягаемые вершины. Сходящие с ума от скуки, утопающие в роскоши. И глумящиеся над всем и вся – включая основы вековых политических традиций. Упивающиеся своей властью и безнаказанностью, не знающие куда себя деть от скуки и безделья. А в это время там, внизу, большинство вынуждено зарабатывать на кусок хлеба в поте лица своего. Ежесуточно, ну или около того рискуя жизнью!

Воистину, мир несправедлив.

Ну что ж – попробуем поиграть по их правилам…

- Президент… - Усилием воли Теренс удержал нейтральное выражение лица и даже, как мог, придал ему униженно-просительное выражение. - Господин президент, я… мы… Мы просим помощи.

Очкарик вздохнул, торопливо пригладил всклокоченные волосы, поправил свою оптику и сцепив ладони в замок, с преувеличенным вниманием вскинул брови.

Выслушав «официальное обращение», орионец стянул губы трубочкой, задумчиво покосился из угла в угол и карикатурно подвигал челюстью, изображая предельно мощный мыслительный процесс.

Вдоволь насладившись осознанием собственной важности, Джеки неожиданно вышел из образа великого мыслителя, просто и буднично бросив «нет». Настолько небрежно и непреклонно, что до Теренса даже не сразу дошёл смысл ответа.

- Нет? Просто «нет»?

- Извини, Теренс. Я действительно не могу пустить это всё на Орион. – Джеки вновь фривольно откинулся в кресле и сопроводил свои слова неопределённым трепыханием костлявой руки. – Во-первых у нас не хватит ресурсов. Даже неприкосновенные заначки не прокормят всю эту толпу и месяц. Во-вторых - регенераторы воздуха у нас тоже не вечные и исчерпают ресурс куда раньше. Неделя, максимум две. Надо ли объяснять, что последует потом?

- Вы могли бы потребовать помощь у остальных. У других… клиентов.

- Потребовать? – Джеки возмущённо изогнул брови и яростно почесал лысеющий затылок. - Мы же не вымогатели. Мы честно меняем наши навыки и возможности на ваши товары. Просто бизнес и ничего личного. Мы же не родственники, в конце концов?

Джеки нервно пожал плечами и с нетерпением покосился на свою консоль.

- Джеки!

Очкарик страдальчески закатил глаза и нехотя обернулся к камере.

- Ну что ещё? Нас тут не так уж много, если ты не знал. Пока наши запросы необременительны, клиенты платят. Но десятикратно увеличив цены… Нет, это не обсуждается. Всё что мы можем – это объявить о вас на общем канале. Ну а там – если кто-нибудь поведётся на жалостливый вид – может и вышлет помощь.

- К этому времени мы уже загнёмся. Наш рециркулятор не справляется!

- Печально, но ничем не могу помочь. – Джеки потянулся к игрушке, но внезапно обернулся. - Хотя нет. Могу. Хочешь поставлю вам музычку?

Теренс моргнул, но в очередной раз проглотил рвущиеся из груди проклятия.

- Очнись, Джеки. Это люди. Лю-ди! Не пайки, не кредиты, не твои чёртовы процессоры. Посмотри на них! Погляди, как они умирают. Медленно и мучительно. Или ты предпочёл бы быстрее? А хочешь, я просто открою трюм? Для них это будет лучше. Да и вам приятнее. Этакое украшение под иллюминаторами! У вас ведь есть иллюминаторы, а? Не возражаешь против такого напоминания? Каждый день видеть их лица за окном… Ты боишься покойников, Джеки? – Голос пилота обрёл вкрадчивость и зловещую бархатистость. - Будешь наслаждаться каждый день или отважишься вылезти из своей скорлупы и станешь отпихивать их лично? Может быть - поручишь это кому-то из своих, пока новый президент не свалил это на тебя? Или вы, как всегда, просто разнесёте всё из своих пушек? А, Джеки?

Диспетчер скривился. Надменно выпятив губы, он почти обиженно уставился на пилота. На лице орионца смешались нетерпеливая досада, раздражённая брезгливость и неприкрытая злость.

И вроде бы сквозь всё это пыталось пробиться замешательство и стыд. Словно где-то там, под толстым слоем эгоизма и застарелых обид брыкалось и сопротивлялось то, к чему так тщетно апеллировал Теренс. Но трепыхания эти были недолгими.

- Ты слышал ответ. – Джеки восстановил на лице холодную отстранённость и упрямо сжал губы. – Добавить мне нечего.

- Они вернутся. Они всё равно вернутся, чтобы сниться тебе по ночам. Вам всем! Всем, на чьей совести будет их смерть. – Раскалённым шёпотом прошипел пилот.

В этот миг где-то там, глубоко внутри у него рушились последние запреты, последние угрызения совести и чувство вины за ту ложь, что он невольно принёс сюда.

Вздрогнув, Джеки передёрнулся и упрямо тряхнул головой, словно сбрасывая гипноз.

- Мир несправедлив, Теренс. Где были вы все, когда МЫ подыхали тут от голода? Когда у НАС также кончался воздух? Мы выжили. Спасли Орион. Но стоило расконсервировать и освоить станцию… О-ля-ля! Мухи слетелись на пир. Мы все сразу стали кому-то чего-то должны. Согражданам, братьям по религии и абстрактному человечеству в целом... Но нам, нам-то это зачем? И тогда… Что вы сделали тогда? Вместо того, чтобы просто оставить нас в покое или попробовать договориться – эти четыре дурацких штурма и ракетный обстрел?

- О чём ты, Джеки? Не я запускал те ракеты. Не я и никто из них. – Палец пилота ткнул в направлении безмолвного изображения из трюма.

- Знаешь – а нам плевать. – Джеки откинулся в кресле, демонстративно расслабился и с нежностью погладил белоснежный подлокотник кресла. - У нас есть Орион. А у вас? С чего вы вообще взяли, что вправе чего-то просить? Мы сотрудничаем. Вынужденно. Сотрудничаем, но не дружим.

- Паразитируете, ты хотел сказать? – В бессильной злобе Теренс попытался привстать, но пропущенные через грудь и промежность ремни не позволили оторваться от кресла и на полдюйма.

- Считай, как знаешь. Но это ВЫ, вы пришли к нам. А не наоборот. Мы готовы помочь, но только пока вы помогаете нам. Всё по-честному, разве нет? Платите назначенную цену – и все довольны. Нечем платить – валите к чёрту.

- У нас есть деньги. Много денег.

- Деньги - для дураков. Оставьте свои виртуальные циферки для себя. – Джеки презрительно отмахнулся. - Вещи. Только вещи. Продукты, электроника, вода?

Таращась в бездонный пустой космос Теренс с бессильным бешенством заиграл желваками.

- Я так и думал. - Джеки грустно усмехнулся. - Советую вам убраться откуда пришли и научиться решать свои проблемы самостоятельно.

- Мы можем работать. На вас. Делать что угодно, только дайте шанс. – Последняя, самая унизительная попытка.

- Работать на нас? Дикари с поверхности? – Джеки хрюкнул, словно искренне сдерживая смех. – Прости, но тоже нет. Сотня уборщиц для нас многовато.

- А не боишься, что я сейчас разгонюсь и… - теряя остатки терпения, Теренс стиснул холодный ребристый джойстик.

- Ну пытайся. – Орионец противно ухмыльнулся и дёрнул плечом. – Ты тут пока поиграй в жмурки, а я пойду позову ребят, на случай если тебе всё же повезёт. Давненько у нас фейерверков не было.

- Да пошёл ты. - Теренс ожёг орионца ненавидящим взглядом и вырубил связь.

- Ну вот и всё. – Он скосил глаза на «возрожденца», занимавшего ложемент второго пилота. - Сделал что мог. Теперь их отпустят?

- Не очкуй, ботаник. Ждём. – Изрытое шрамами и кратерами ожогов, лицо предводителя штурм-группы чем-то неуловимо напоминало склон вулкана.

Бугристая башка с неестественно плоской макушкой. Уродливые хрящеватые ушки, плотно вбитые в череп и почти неразличимые во всех этих рытвинах и складках. Презрительная расщелина улыбки. Но самое пугающее – глаза. Белёсые рыбьи глаза без малейшего в них выражения.

Из какой эпохи выполз этот реликт? Скольких убил за свою жизнь? Сотню, две? Тысячу? Или сбился со счёта уже на первом десятке? Мучился ли когда-нибудь, помнил ли кого убил первым?

Они разглядывали друг друга. Один – с неприязненным пугливым любопытством, другой – с безразличием и пренебрежением, отчётливо читавшимся в уголках губ, презрительно загнутых книзу.

Здоровенная лопатообразная ладонь небрежно придерживала на коленях огромный потёртый револьвер. Такой же древний и пугающий, как его жутковатый владелец.

В пустом взгляде десантника не читалось ничего – ни сожаления, ни даже тени какого бы то ни было беспокойства. Словно не висели они в хрупкой скорлупке в трёхстах километрах от поверхности, словно не ждали в любое мгновение залпа чудовищных пушек.

Для того, кому осталось несколько секунд до превращения в облачко плазмы, командир возрожденцев смотрелся пугающе невозмутимым и самоуверенным.

С десяток его подчинённых, не снимая скафандров, обосновались в трюме – в мёртвой зоне единственной установленной там камеры.

Самоубийственная, спонтанная операция с самого начала была обречена на провал. Но если у них и был хоть призрачный шанс – то лишь благодаря обману чудовищной наглости и цинизма.

И небрежно брошенной на чашу весов сотне гражданских жизней.

Цифры. Фишки. Все они просто фишки в жестокой игре чужих амбиций.

Предводитель «Возрождения» обставил дело с размахом. Не мелочась, швырнул на кон жизни сотни жителей Фриско, добавил щепотку своих фанатиков и оставил у себя в заложниках семью пилота, пообещав, что жена и дочь ответят за любые его ошибки и «преступления перед человечеством».

Пилот обречённо посмотрел на встроенные в пульт управления часы.

Три минуты. Почему до сих пор тишина? Почему они всё ещё живы?

- Убавь кислород. – Штурмовик извлёк из кармана окурок сигары, с сожалением понюхал и убрал обратно.

Пилот выдвинул из пульта клавиатуру и защёлкал клавишами. Столбики индикаторов подмигнули красной рамкой, упали на пару делений вниз и окрасились в жёлтый.

- Ещё. - Солдат пожевал губами, разглядывая в голокубе пёстрое месиво лиц, с тревожной надеждой таращившихся в камеру.

- Они же задохнутся!

- Я сказал – ещё! – Солдат многозначительно качнул стволом револьвера, недвусмысленно нацеленным на пилота.

Чёрный зрачок дула уставился куда-то в район рёбер.

Столбики индикаторов скользнули ещё на пару делений вниз, а в желтизне прорезалось тревожное оранжевое мерцание.

- Если мне ещё хоть раз придётся повторить дважды - ты крупно пожалеешь. – Без каких-либо эмоций произнёс рыбоглазый «возрожденец». Без угрозы, без раздражения… Скорее просто констатируя факт.

Теренс представил, как маленький свинцовый катыш, за долю секунды разогнанный крохотным взрывом, достигнув чудовищной скорости, легко проходит стенку скафандра и углубляется в его тело. Прошивает рёбра, кувыркаясь, прокладывает маленькую шахту через внутренности, упирается под рёбра противоположного бока и выламывает, вырывает их с кусками мяса и ошмётками скафандра.

Боль. Пронзительная, рвущая тело боль. От одной мысли о чём-то подобном выступала испарина: старинное, давно позабытое оружие пугало стократ сильнее пучкового лазера или десинтора. Стократ сильнее любых нейрошокеров и плазмоганов. Современное оружие либо убивает мгновенно, либо калечит, но почти безболезненно. Кинетическая же пушка… Что за извращённый разум мог породить эту варварскую конструкцию? Стоит разок взглянуть на документалку о пулевом оружии, как где-то под сердцем навсегда поселяется холодок тревоги, а внутренности сжимаются в предчувствии этого грубого, беспощадного вторжения маленького кувыркающегося кусочка свинца.

- …А твоя жена и дочь пожалеют ещё сильнее. Вспоминай о них каждый раз, перед тем как что-нибудь сказать или сделать, окей? – Снисходительно продолжил солдат, с вялым интересом отслеживая калейдоскоп эмоций, сменявшихся на лице пилота.

Теренс с содроганием отвернулся.

Семь минут. Семь минут тишины и неопределённости.

Почему Орион до сих пор не выстрелил?

Сейчас он уже почти хотел этого. Хотел, чтобы весь этот кошмар побыстрее закончился. Хотел, чтобы всё прекратилось. Без мучений и удушья - просто вспышка… и всё.

Может, рвануть рычаги управления, заставить шаттл скакнуть вперёд? Глядишь, расценят это как атаку и чей-то палец дрогнет на кнопке, гашетке или что там у них? Но вправе ли он принимать подобное решение за всех тех, кто в трюме? И тех, кто остался там, на поверхности, в безжалостных лапах захвативших город террористов?

Самим орионцам, в случае успеха их беспрецедентно дерзкой операции тоже не позавидуешь. Но, как сказал сам Джеки – мир жесток. Либо они, либо он. И с чего бы ему выбирать их?

После ещё звенящего в ушах разговора, после всех этих дурацких ужимок и подколок, после волны ледяного презрения… даже всю дорогу терзавшая его совесть, поскуливая, убралась куда-то в дальний тёмный угол.

Джеки прав. Прав целиком и полностью. Пусть каждый сам позаботится о своих проблемах. Проблемах, до которых кроме тебя самого решительно никому нет дела.

Теренс до боли стиснул пальцами подлокотник.

Чёрт, даже обидно, что ничего не вышло. Обидно, что эти безжалостные самовлюблённые ублюдки так и будут сидеть в своей чистенькой уютной станции.

Наслаждаться жизнью дальше, играть в своих дежурных президентов, хамить по видеосвязи и упиваться своей безнаказанностью, пока на планете останется хоть кто-то, кому чертовски нужны сердечники и оптроника.

«Орион» чертовски крепко держит мир за яйца.

И хотя сама орбитальная платформа всё также зависит от ежемесячных подачек с поверхности, периодические попытки силой вразумить обнаглевших ботаников или заморить их голодом - с завидной регулярностью оканчивались унизительным провалом.

Всегда найдётся тот, кто втихаря от сообщества не прочь провернуть пару тройку сделок. Даже сейчас, оказавшись на грани вымирания, загнанные в подземелья – они продолжают грызню. Бессмысленную подковёрную возню, непрерывный передел влияния, потуги чужими руками загрести жар, а попутно – по возможности прищемить нос соседям.

Попытки отлавливать нарушителей эмбарго на низких орбитах закончились провалом: «Орион» парой выстрелов лишил союз половины оставшегося флота – на ладан дышащего грузового шаттла «Бенджи».

Любые посягательства, будь то попытки масштабного строительства или мобильные лаборатории-«попрыгунчики» — жёстко пресекались с орбиты.

Маленькая кучка зарвавшихся уродов прочно воцарилась на верхушке горы и за любые подачки сверху требовала щедрую дань. Но кто из них не повторил бы всё это, окажись волей случая единственным и безраздельным владельцем «Ориона»?

Куда сложнее понять тех, кто яро лупит себя в грудь и выкрикивает красивые лозунги о возрождении вида, спасении цивилизации, но не гнушается идти к своей цели по головам того самого вида, который собирается от кого-то спасать.

Показалось, или стало трудно дышать?

Да нет… с чего бы?

Кабину шаттла обслуживал отдельный рециркулятор, никак не связанный с установленным в трюме. Но дышать всё же трудно. Нервы?

Теренс покосился на голокуб. В трюме вскипало беспокойство — женщины встревоженно переглядывались, покрепче прижимали к себе детей, беззвучно кричали что-то в камеру. Кто-то плакал, кто-то умолял, кто-то проклинал и грозил кулаком, а кто-то молча хватал ртом оскудевший на кислород воздух.

В отчаянии перепуганный живой щит пробовал бросаться на прячущихся вне поля зрения солдат, но лишь отлетал обратно, беспомощно кувыркаясь и оставляя за собой вереницы кровавых шариков. Солдаты не задумываясь пускали в ход не только шокеры, но и приклады.

Теренс почти физически ощущал эти удары на собственном теле. Вздрагивал и ёжился, словно били его.

Солдат в соседнем ложементе с интересом разглядывал его лицо.

Семьдесят процентов от типичного уровня кислорода.

Примерно, как очень высоко в горах.

Но для непривычных к разреженному воздуху лёгких - всё равно что удушье. И чем больше трепыхаешься, тем сильнее не хватает воздуха.

Пилот с ужасом смотрел на перекошенные в криках лица. На беспорядочные удары, кувыркающиеся, извивающиеся тела.

Заставив себя оторваться от голокуба, Теренс набрал в лёгкие воздуха, вновь покосился на солдата и медленно выдохнул: всё тот же безразличный, рыбий взгляд. Усталый и безразличный. Наверное, даже спустив курок, этот урод смотрел бы на него столь же безразличным унылым взглядом, а уже к вечеру и вовсе забыл о его существовании.

Десять минут.

Почему «Орион» не стреляет?

***

Из центра блок-схемы, раскрашенной в пёстрые разноцветные лоскутки, расползалось разлапистое зелёное пятно – блоки добровольно сложившие оружие и присягнувшие в лояльности новому режиму.

Никогда ещё войны не выигрывали столь стремительно и столь малыми силами.

Нет, радоваться конечно рановато - самим «перевёртышам» и тем паче тем, кто предпочёл переметнуться в их ряды уже после захвата – никто в здравом уме доверять бы не стал. Вся эта гротескная, на глазах растущая пирамида держалась только на страхе. Десятки тысяч перебежчиков-лоялистов боялись пары сотен «перевёртышей», а те, в свою очередь, стоявших за их спинами солдат «Возрождения». И не важно, что тех всего дюжина. Не важно, потому что одно нажатие кнопки и в коридорах упадут переборки, воздуховоды захлопнутся и для всех оказавшихся взаперти пойдёт обратный отсчёт. Часов девять, десять… до наступления удушья и асфиксии. На аварийных респираторах можно протянуть ещё три-четыре часа, но что это даст? Разве что бойню за лишний респиратор.

Нет, при таких раскладах в любой из возникших иерархических групп будет полно тех, кто колеблется, раздумывает – правильную ли сторону выбрал? Не пойти ли на попятный, не решиться ли на контратаку? Но всё это неважно – уже неважно. События развиваются столь стремительно, что каждый вставший под их знамёна – сам, самолично сжигает мосты. Каждую минуту, каждый час на службе Великой Цели.

Сосед решился? А я чем хуже… А вдруг всё к лучшему? Вон сколько народу за них! И впрямь ведь… не грабят, не насилуют... Всё цивилизовано – ну, почти. А то, что варварский принцип коллективной ответственности, то что «врагам человечества» расстрел на месте – так время сейчас такое, непростое времечко! Потерпим - куда ж деваться?

И терпели. И почти добровольно одевали белые повязки с кроваво-алой буквой R. И добровольно разоружали на глазах тающие группы сопротивления. А попробуй не вмешайся – отрубят воздух во всём блоке и помирай потом из-за горстки партизан.

И вот уже тысячи, десятки тысяч «добровольцев». В десятки, в сотни раз больше, чем всё «Возрождение» ещё пару дней назад.

Ури Когг сидел в кресле и с довольной ухмылкой любовался панорамной картой.

Подумать только – целый город в заложниках! Да что там, не в заложниках даже, а уже почти в рядах его армии. Армии, перед которой не устоит никто.

А попробуй к ним сунуться вояки – можно и реактором пригрозить. Не совсем то, к чему он стремился, но тоже вполне бы послужило его Цели. Стало бы его личным маленьким посланием миру. Не только подземному, но и Поверхности. Миру, который бы никогда уже не стал прежним. Этакий восклицательный знак, который ни у кого не получилось бы ни замолчать, ни проигнорировать. И тогда… Тогда бы вспыхнуло. Однозначно вспыхнуло! И пусть большинство человеческих городов к экспансии на поверхность ни технически, ни психологически не готовы… Разрыв в технологическом уровне и степени внедрения всё равно переломил бы процесс в нужную сторону. Просто чуть больше крови. Но - только если решатся. Если долбаный Совет науськает на с таким трудом добытый плацдарм и ресурсы своих вояк. А не решатся – так он только за. За то, чтоб обойтись малой кровью и подготовиться получше.

Просто восстановить справедливость.

Вернуть поверхность человечеству.

Ну а зверушки… зверушкам занятие тоже найдётся.

Не в том вольготном виде, как сейчас… да и поголовье со временем бы подсократить…

От приятных мечтаний и грандиозных планов его отвлёк писк наушника.

- Шеф? У нас ЧП… - в испуганный и словно бы растерянный голос солдата вкрались истеричные нотки.

- Слушаю…

- Тут… тут… - заикаясь и сбиваясь, солдат никак не мог выдавить из себя суть происшедшего. И, судя по загнанному пыхтению, что-то куда-то тащил.

- Ну? Отставить мямлить, солдат! Чётко и кратко!

- Уже пришли, сэр. Вы в респираторе?

- Да.

Распахнувшаяся дверь впустила пару плечистых солдафонов, тащивших какой-то трепыхавшийся свёрток.

- Вот. – Вытряхнув содержимое мешка на пол, один из солдат отвесил добыче увесистый пендель.

Кувырком пролетев полкомнаты, остаток пути шимп проехался юзом и замер у подножия кресла, остановленный высоким лакированным сапогом.

- Что это? – Когг убрал ногу, с холодным удивлением разглядывая распластанного на полу пленника. – Откуда?

- Шпионил за шаттлом. Вконец оборзели, твари. Шмыгают тут как у себя дома. – Приблизившийся охранник отвесил пленнику пинка и сгрузил на стол свёрток с какой-то мелочёвкой. – Вот, это всё из него вытряхнули.

- Полный карантин на весь город. Живо!

- Уже, сэр. – Явно гордясь своей предусмотрительностью, солдат браво щёлкнул каблуками.

Мальчишка. Заигравшийся в войну, старательный, истошно преданный мальчишка. Получающий кайф от одного лишь осознания принадлежности к чему-то большему. К великой силе, неукротимо прущей к Великой Цели. Даже мембрана респиратора не в силах приглушить этой щенячьей радости. Поначалу подобное вдохновляло и бодрило, но затем приелось и даже стало вгонять в грусть.

Глава «Возрождения» вздохнул и, вознаградив паренька одобрительным кивком, отпихнул барахтавшуюся обезьяну на середину комнаты и перевёл задумчивый взгляд на горку трофеев.

Смарт-карта, электронная отмычка, миниатюрный шокер, лебёдка с моторчиком, лазерный дальномер и до странного увесистый военный планшет причудливой конструкции.

Назначение остальных штуковин на первый взгляд определить не удавалось, но выглядели они вполне зловеще. И наличие в карманах шпиона столь впечатляющего арсенала современной техники наводило на мрачные мысли.

Ожидая, пока помятый пленник придёт в себя, Когг покрутил планшет, включил и с удивлением вскинул брови. Ну, то место, где они должны были быть.

На экране отображалось месиво из десятков и сотен силуэтов. Его собственные колени, сапоги, очертания шимпа, охранники позади, стенка с дверью, стоящий за ней караульный, идущий по коридору патруль. Снова стенка, замерший за ней штурмовой бот, ковырявшийся в его вскрытых потрохах техник и следующая стенка позади них.

Контуры накладывались один на другой, создавая нечто подобное витражам из плоских силуэтов и поверхностей. Этакий невидимый тоннель, каждый новый слой в котором, по мере удаления от наблюдателя становился всё бледнее и прозрачнее, пока не сливался в кашеобразное фиолетовое месиво.

Он словно смотрел на мир через волшебное окно, позволявшее видеть сквозь стены и тела. Обзора луча «прозрачности» хватало на двести-триста футов, что позволяло различать переборки, упрятанные в них переплетения труб и кабелей, амортизационные подушки и прочую требуху, обычно сокрытую от глаз.

Когг с любопытством поводил планшетом из стороны в сторону, осмотрел пол, потолок и силуэт шимпа, проступавший через одежду.

Тем временем обезьян кое-как отклеился от пола и по-стариковски кряхтя, уселся вертикально. Поправил идущую к носу трубочку, с выражением крайнего недовольства ощупал набитые шишки и ссадины.

Не вставая с кресла, руководитель «Возрождения», сгрёб со столика смарт-карту и с вялым интересом полистал сделанные снимки. Взломанный лифт, следы перестрелки в коридоре. Стреляющий куда-то вглубь коридора бот. Крадущийся в темноте солдат, заснятый в инфракрасном режиме. Труп, ещё двое. Крупным планом кодовый замок. Снова солдаты – закованные в броню «возрождения» и местные сочувствующие, активно помогающие силам вторжения наводить порядок. Солдаты, солдаты, солдаты… Труп. Набитые в трюм шаттла «беженцы». Испуганные женские лица, хищные оскалы солдатских респираторов.

Лицо солдата крупным планом – последний неожиданный кадр попавшегося фотографа.

Занятно.

Само по себе явление подобного гостя здесь, на глубине почти в милю, было мягко говоря неожиданным. И пугающим.

Ну ладно бы какой саботаж учинил или попытался что-то украсть – это было бы понятно… Но просто фотки?

Зачем?

Для кого?

Впрочем, насчёт саботажа – одно только появление здесь этой твари подобно взрыву ядерной бомбы. Сколько времени этот урод лазил тут в воздуховодах, пока его не схватили? День, два, неделю?

Было ли это вторжение вполне осознанной диверсией или чёртова мартышка даже не подозревала о том, какую опасность несёт одно её присутствие?

Нет, будь он местной ручной зверушкой – никогда не стал бы разгуливать по Фриско без скафандра. Да что там – никто из обитателей убежища, будучи в здравом уме и ясной памяти сроду бы, ни при каких обстоятельствах не впустил бы за шлюз одну из этих тварей с поверхности!

Нет, шпион этот точно не из местных. А значит либо феерический, невероятно везучий придурок, либо… чьё-то биологическое оружие. И последнее в разы вероятнее, чем энтузиаст-одиночка, случайным образом нащупавший Тайну и вознамерившийся сорвать покровы во имя торжества справедливости. Продемонстрировать широкой общественности эти свои фоточки, для всех непосвящённых похожие на кадры из фантастического фильма и возопить – доколе?

Нет… слишком просто и бредово. Обезьян по-любому оружие, но – на кого нацелен? И кто отправитель? Кому из долбаных старперов могла прийти в голову замечательная мысль подпустить заразу в первый, буквально на днях захваченный город? Пожертвовать одним из крупнейших в этом регионе убежищ, лишь для того, чтобы напакостить «Возрождению»?

Нет, ну не могли же они всерьёз надеяться осложнить жизнь ему лично? Любой половозрелый житель подземелий хоть раз-другой да посещал резервный фонд. А представители рисковых профессий – и не по одному десятку.

Сам Когг для подстраховки делал это ещё и под разными личинами – как раз на случай, если кто-либо из сильных мира сего решит попробовать оставить его без потомства. Впрочем, даже если кому-то и удалось бы вычислить все эти личины – шантажировать его этим всё равно бы не вышло. Уж кто-кто, а лидер «Возрождения» вполне мог позволить себе дорогостоящее лечение.

Нет, заражение, конечно, штука неприятная… досадная в какой-то мере, но далеко не смертельная. Тем более, что он так и так вскоре намеревался переселиться на поверхность, где заражение всё равно лишь вопрос времени.

Неет… план тех, кто послал сюда мерзкую обезьяну наверняка тоньше, изящнее!

Ну конечно! Конечно же эти ублюдки и не надеялись напугать или заразить непосредственно его, Ури Когга. Достаточно изгадить захваченное «Возрождением» убежище. Обвинить во всём преступную небрежность «террористов» и напугать весь остальной мир, выставив «Возрождение» горсткой опасных кретинов.

Что ж. Вполне в их духе. Но какой же мразью нужно быть, чтобы вытворять подобное?

Вот она, вот она их мерзкая сущность! Подлая, коварная низость! Полное презрение к жизням тех, кого они должны бы, по идее, защищать и беречь. Но кем готовы не задумываясь пожертвовать, лишь бы только сохранить свои уютные креслица.

Так чем он, Ури Когг, хуже всей этой мрази? Только тем, что играет по их собственным правилам, но не спрыскивает своё грязное бельишко ароматной ложью?

Предводитель «Возрождения» мрачно уставился на раздражающе спокойного пленника. Просто вопиюще, беспрецедентно… пугающе спокойного.

Деловито отряхнув комбинезон, обезьян непринуждённо встал и осмотрелся. Макушкой он едва доходил охраннику до пояса.

И даже если предположить, что глупая мартышка не понимает назначение нацеленных в её сторону десинторов, то уж полученные при задержании пинки и зуботычины должны были вбить в незваного гостя хоть каплю уважения и опаски.

Но нет, нахальный обезьян вёл себя так, словно находится не на волосок от гибели, а всё происходящее с ним – просто какая-то досадная случайность и недоразумение!

Бесшабашность сумасшедшего? Отчаянная бравада смертника? Нет, ни оружия ни взрывчатки при обезьяне не было – бдительный охранник наверняка убедился в этом дважды. Как не забыл и проверить, одет ли на командире респиратор, прежде чем втащил в комнатушку источник инфекции.

Но почему, почему эта тварь так спокойна?

- Ты кто? – цепкий взгляд Когга вновь и вновь рыскал по комбинезону пленника, по всем его многочисленным кармашкам и креплениям, по одетым на нижние конечности бот-перчаткам, по воткнутой в нос трубочке и пугающе спокойной обезьяньей морде.

- Я? – Шимп переступил с одной кривой ножки на другую и скрестив на груди руки, вызывающе ухмыльнулся. – Можешь называть меня просто «мартышкой».

Когг изумлённо моргнул.

Слова незваного гостя звучали так, словно тот видел его насквозь. Видел всё – от и до, как если бы читал мысли или предвидел будущее. Ведь именно так Когг и собирался обращаться к нему в дальнейшем. А сейчас… сейчас это снисходительно-ироничное разрешение выглядело так… словно он - он, Ури Когг! – насквозь предсказуем и примитивен!

Да кто он такой, этот бесстрашно-дерзкий уродец, чтобы говорить с ним в подобном тоне?

Раздув ноздри, Когг со злым прищуром подался вперёд, представляя себе как визжала бы чёртова обезьяна, прикажи он заживо содрать с неё шкуру прямо здесь и сейчас.

Обычно этот приём действовал безотказно – под пристальным взглядом спасителя человечества начинали паниковать если не сразу, то на третьей-четвёртой секунде. Но вместо этого проклятый обезьян таращился на него словно бы с недоумением и каким-то… до жути обидным научным любопытством.

- В переносицу. Вот сюда. – Пленник показал пальцем куда-то меж собственных нависающих надбровий.

- Что? – не ожидавший столь будничного и спокойного тона, Когг моргнул.

- Смотреть нужно в переносицу, а не в глаз. – Пояснил шимп так, словно в безграничной своей мудрости давал ему полезный совет. – Так эффективнее.

«Смотри чётко и прямо. Моргать можно, но чем реже - тем лучше. И гляди всегда так, словно смотришь вдаль, сквозь собеседника» - мгновенно вспомнился пугающий шёпот Валентайна. Воспоминание было столь ярким и вещественным, словно серый кардинал «Возрождения» и впрямь материализовался позади его кресла. Склонился к уху и с ухмылкой шипел свои наставления едва слышным, тошнотворно шуршащим голосом.

Испуганно и растерянно вскинув подбородок, Когг преодолел навязчивое желание оглянуться и с неприятным удивлением уставился на пленника. Что за хрень, дьявол всех раздери, тут происходит?

Словно это не он допрашивает мар… обезьяну, словно они как-то незаметно, исподволь поменялись ролями! Будто это он стоит тут под прицелом пары десинторов, перед небрежно развалившимся в кресле хозяином и ожидает приговор.

Со злым недоверием Когг прищурился и повёл головой на манер того, как это делают ящерицы.

Нет, нет… не может быть, чтобы в рукаве у этой зверушки были какие-то серьёзные козыри. Но что, что же тогда придаёт этому уроду такую бесшабашную уверенность и бесстрашие? И к чему все эти психологические штучки, этот снисходительный наставнический тон, что так поразительно не вяжется с дурацким и жалким обликом пленника?

- Кто тебя послал? – Стараясь выглядеть расслабленно, Когг старательно сгладил тон, но, к его нарастающей досаде в голосе проскользнули едва заметные истеричные нотки.

- Никто. Я сам по себе. – Шимп утомлённо вздохнул. – Дай, думаю, гляну - что у вас тут за кипеж.

- Глянул? – Когг скривился, не в силах преодолеть царившие в голове сумбур и хаос. – Ну и… что теперь?

- Теперь? Полагаю, вы будете меня пытать, а затем застрелите. Досадная, но необходимая формальность. - Шимп вздохнул, посмотрел на свои ногти и поскрёб одним о другой. - Хотя лично я был бы крайне признателен, если бы мы сразу перешли к пункту два. Всё это так утомительно.

«Только не бросай меня в терновый куст».

Хочет лёгкой смерти? Или и впрямь… всё это ему …мягко говоря, безразлично?

Обезьяньи глазки сфокусировались на Ури и Когг внезапно осознал, что завис в каком-то диком, словно бы гипнотическом трансе. Словно собирался что-то сказать или сделать, но в следующую же секунду напрочь забыл – что же именно.

Растерянность.

Сколько лет уже не посещало его это странное чувство?

Он сидел и молча таращился на проклятую обезьяну, что каким-то невероятным, неописуемым способом вызывала у него это нестерпимое, невыносимое ощущение. Словно каждый его шаг давным-давно предрешён, предсказан и спрогнозирован. Словно что бы он сейчас не сделал – это было бы как… как поведение марионетки в руках опытного кукольника. Марионетки, вообразившей себе, что обладает свободой воли и каким-то нелепым, чудовищным самообманом. Куклы, в упор не замечающей тянущихся от её конечностей нитей. Не замечающей, но где-то там, глубоко в подсознании, всё ещё понимающей, что за эти нити кто-то дёргает.

Это было пугающе. До холодка меж лопаток, до липкого пота и учащённого сердцебиения.

Может – и впрямь гипноз? Какая-то странная, неизученная форма воздействия?

Дежавю.

Словно всё это уже где-то было.

Случалось ранее. Или вот-вот должно было случиться нечто, что предрешено, предначертано.

Повинуясь командирскому взгляду, один из охранников коротко и хлёстко врезал пленнику по почкам и наваждение разом спало.

Охнув, шимп рухнул на пол, прижимая к пострадавшему месту то одну, то другую руку.

Ну что ж - уже не плохо. По крайней мере, боль он ощущает.

Когг облегчённо вздёрнул кверху уголок губ и кивнул второму солдату. Извиваясь и вскрикивая, маленький шимп скорчился на полу под градом пинков.

- Достаточно. – Опасаясь, что солдаты переусердствуют и мартышка отдаст концы досрочно, Когг вскинул руку.

Запыхавшиеся от усердия солдаты разочарованно отступили.

Нехотя поднявшись с насиженного места, командир «Возрождения» неспешно приблизился к избитому телу. Присел и, брезгливо ухватив перчаткой короткий чёрный мех, рывком приподнял обезьянью голову.

- Ну что, теперь ты не такой борзый? А, ...мартышка?

Обидный эпитет соскользнул с языка с запинкой, словно странная издёвка, брошенная пленником, засела где-то внутри раздражающей, покалывающей язык занозой. И вроде бы чушь и бред… Но…

Мутный обезьяний взгляд кое-как сфокусировался на его респираторе, разбитые в кровь губы растянулись в дурацкой ухмылке. Надменной, непокорной, раздражающей. Словно мерзкое создание и впрямь знало что-то такое… очень важное и нужное для него. Знало и упивалось тем, что он этого не знает.

- Уу. – Когг с силой толкнул голову пленника об пол. Встал, собираясь проследовать к «трону», но на полпути замер, остановленный голосом пленника:

- Какие же вы все… одинаковые. – Шимп кашлянул кровью. – Даже не верится.

Развернувшись, Когг с наслаждением врезал носком начищенного сапога по обезьяньей челюсти. Пленник взвыл и опрокинулся на спину, но уже в следующий миг стон боли вновь перешёл в тихий сдавленный смех.

Поначалу почти неразличимый, незаметный, но на глазах набирающий силу и громкость, пока не превратился в надрывный всхлипывающий хохот.

Смех?

Когг изумлённо замер, застыл на полушаге, словно внезапно получил непринуждённый пендель от ближайшего соратника.

С недоверием обернулся, оторвал подозрительный взгляд от скорчившегося на полу пленника и уставился на солдат – не то подозревая, что смеялся кто-то из них, не то надеясь найти в этих обожающих взглядах немое подтверждение что ещё не окончательно сошёл с ума.

Глядя на него пленник хихикал. Отвратительно, по-обезьяньи. Глумливо и издевательски, невыносимо раздражающе хихикал.

Забрав у солдата десинтор, Когг с недоумением встал над лежащим шимпом. Нет, он не то чтобы хотел его пристрелить, скорее напугать, приструнить. Оборвать этот дерзкий, глумливый смех.

Но вместо того, чтоб заткнуться, при виде фасеточного зрачка пистолета шимп расхохотался с новой силой:

- Неужели ты меня боишься? Даже сейчас?

«Не выстрелю. Не выстрелю! Он это нарочно, специально… бесит, выводит из себя, чтобы легко отделаться. Это же очевидно!»

Он с усилием отвёл ствол, разглядывая разбитую физиономию пленника сверху вниз.

Обезьян вызывающе растянул ухмылку ещё на пару дюймов. Морщинистые мясистые губы, оскал покрасневших от крови зубов. Словно дразнит – намеренно, совершенно осознанно выпячивая все свои отличия, подчёркивая разницу меж собой и стоящим над ним человеком.

Крупные, по-звериному крепкие зубы. Такие крупные и острые, что вцепись шимп ему в ногу, наверняка запросто отхватил бы изрядный шмат мяса.

Словно прочтя эту мысль, обезьян издевательски поклацал своими огромными зубами с противным костяным звуком.

Отвратительно. Тошнотворно. Противоестественно. Невыносимо!

Словно смотришь в кривое зеркало. И видишь там даже не то чтобы отражение, а какую-то гадостную дьявольскую пародию. Карикатуру на человека.

Когг непроизвольно нацелил десинтор обратно в ненавистную физиономию. Замер, подрагивая рукой и словно бы разрываясь между желанием неспешно вытрясти из пленника хоть крохи полезной информации и немедленно уничтожить, стереть эту мерзкую пародию на человека из своей реальности.

Чей только воспалённый разум мог породить это вопиющее надругательство, этот жалкий уродливый шарж?

И ведь знает, понимает, мерзавец, не может не понимать, какие эмоции у него вызывают все эти обезьяньи ужимки! И всё равно продолжает, гримасничает, по-обезьяньи выпячивает губы трубочкой и всячески подчёркивает все эти, столь раздражавшие Когга отличия.

Брезгливо кривя губы, человек отчаянно боролся с противоречивыми порывами. Ствол десинтора подрагивал в затянутой в перчатку ладони. Фасеточное «дуло» то целилось прямиком в обезьяний лоб, то куда-то в пол и в сторону, то смещалось куда-то в район обезьяньих рёбер.

- Сэр? – Оценив тревожность момента, подал голос один из солдат. – Осмелюсь заметить…

- Бу! – негромко, но как-то весьма неожиданно произнёс пленник, угрожающе дёрнув башкой. Так, словно и впрямь собирался укусить обидчика.

«Фбзым».

Когг потрясённо замер. С растерянным удивлением уставился на словно бы само собой сработавшее оружие, перевёл взгляд на безжизненное тело.

Чёрт. Чёрт! Чёрт!!! Долбаная …мартышка!

***

Чужая воля комкала его как пластилиновый катыш, небрежно и легко то расплющивая в блин, то вновь собирая в подобие шарика.

Режущие ухо звуки зловещим шёпотом вкручивались в уши, взвивались оглушительным крещендо, похотливо извивались, порождая подобие мелодии. Мелодии, ритм которой ускользал, прятался в хаотичное на первый взгляд нагромождение звуков, никак не желая складываться в сколь-нибудь упорядоченный узор.

Мыш пошатнулся, вцепился в угол стола, обвёл качающуюся комнатушку безумным взглядом. Судя по безмятежно спавшей рыси – музыка дьявольского оркестра звучала только для него. Манила, пугала, неудержимо влекла непередаваемо томительной, манящей мелодией. В чудовищном диссонансе кружились, наслаивались, переплетались десятки, сотни совершенно несовместимых мелодий, порождающих ритмы, бросающие то в жар, то в холод. Причиняя одновременно невыносимые муки и сладостное, невыразимое наслаждение.

Пальцы сами собой выпустили стол, а ноги – шагнули к окну. Туда, откуда доносились безумные звуки. Нет, слышались не буквально, скорее… он просто ощущал направление. А может быть то было лишь наваждением, навеянным мелодией?

Шатаясь и едва не падая, на заплетающихся ногах он брёл к подоконнику. Пытался сопротивляться, пытался собраться с силами и отпихнуть, сбросить чужое воздействие. Но хватка дьявольской музыки застала его врасплох, непреодолимой силой сжала, сдавила со всех сторон, словно рука великана, корёжа и комкая хрупкое тельце, способное лишь беспомощно трепыхаться.

Ужас. Паника. Страх. Наверное такой набор эмоций должен был ощущать на его месте кто-либо другой. Он вполне ловил их, эти обрывки чувств. Ощущал, как бледные, едва ощутимые тени. Осознавал, но воспринимал словно бы отстранённо, будто происходящее касалось не его лично, будто был всего лишь сторонним наблюдателем, лишь с тенью сочувствия созерцавшим этот беззвучный незримый поединок со стороны.

«Как же ты слаб…»

Чужой бесплотный голос кольнул в основание черепа, раскалённым шурупом ввинтился в кость.

«Что с тобой случилось? Ты был самым сильным из нас…»

Он попробовал упасть, зацепиться за холодную облезлую батарею, но невидимая сила неудержимо влекла к подоконнику. Одеревеневшее тело словно само, вопреки воле хозяина, шагало, ползло, катилось в нужном направлении.

«Ах да… кажется, это я стал сильнее…»

Он захрипел от усилий, пытаясь отпихнуть, отбросить от себя словно сам собой прыгающий навстречу подоконник. Ощущения верха и низа стремительно менялись – невидимый великан встряхивал их дом, крутил, бросал из стороны в сторону, а он – невесомой пушинкой летал и перекатывался внутри, как горошина в пустой банке.

Из носа хлестало – не капля, не тонкий ручеёк – настоящий водопад крови. Она текла и текла, пропитывая футболку, шорты. Он скользил, барахтался в этой липкой жиже, с ужасом глядя, как кровь стекает по подоконнику, заполняет чёрными в темноте лужицами щели дощатого пола, как эти тошнотворные озерки на глазах растут, смыкаются меж собой, образуя сплошную маслянистую плёнку, что поднимается ему до щиколоток, противно взбирается вверх по лодыжкам.

Откуда? Откуда в нём столько крови?

«Трусишка… Не бойся. Смерть - это совсем не страшно. Есть вещи куда хуже».

Отчаянным усилием он смахнул с подоконника пустую пластиковую бутылку и та, с оглушительным в этой тишине грохотом, запрыгала по полу. Но на шум никто не выглянул, а спящая рысь лишь не размыкая век нервно поморщилась, словно ей приснился дурной сон.

Никто не видит. Не слышит, не знает. Никому нет дела…

Выходка с бутылкой стоила ему ещё фута. Драгоценного фута, отделявшего мышиное тельце от внешнего края подоконника. Вот она – грань, за которой лишь краткий миг падения и гасящий свет удар. Удар, который размажет, разбрызгает эту мерзкую животную сущность, изломает кости, расколет череп. И его растерзанную оболочку во всём её неприглядном виде найдут в луже мозгов и крови, выпавших на свет внутренностей и прочей гнуси.

«Нет! Не так… не хочу!»

«Не бойся. Не сопротивляйся. Я всё равно сильнее».

Неумолимая сила вздёрнула его так, что мышиный нос и края ладоней свесились на улицу. Он елозил, брыкался, пытался отпрянуть. Но стоило восстановить власть над отдельно взятой ладонью, как другая тут же цеплялась за край подоконника и подтягивала его ещё на пару дюймов вперёд. Стоило сбросить с подоконника ногу, как другая, наоборот, толкалась…

«Кто ты? Чего тебе нужно?!»

«Ты даже не помнишь, Четвёртый…» - в бесплотном голосе проскользнула горечь обиды.

«Шестой? Ты… Ты же умер… все умерли…» - Он почти добровольно свесился за край окна, отчего-то радуясь, что кровь теперь стекает наружу.

«Нет. Не умерли. Это ты всех убил» - в голосе Шестого прорезались обвиняющие нотки, но неумолимое сползание на миг прекратилось.

«Я… Я просто бежал» - Мыш уставился на покачивающийся внизу асфальт. Узкая кайма асфальта опоясывала развалины вокруг. Есть ли шансы выжить, если самому, по своей воле кувыркнуться вперёд? Оттолкнуться как можно сильнее, в надежде перелететь асфальт, шмякнуться на размокшую после дождя землю?

«Ты мог бы разбудить всех. Но ты просто сбежал»

«Всё произошло слишком быстро! Я…»

«Просто не подумал. Даже в голову не пришло…»

«Я всё равно не успел бы… Счёт шёл на минуты» - Мыш сглотнул, одновременно разглядывая асфальт и лихорадочно пытаясь отстраниться, отодвинуться от рвущей барабанные перепонки «мелодии». Но пульсирующие, визгливые звуки меняли тональность и ритмы, выскальзывали, уворачивались, плясали вокруг, обжигая, щипая, толкая из стороны в сторону, словно глумливо хохочущая толпа, перебрасывающая его на манер футбольного мячика.

«Ты даже не попробовал…»

«Но ты ведь жив!»

Адская музыка сменила тональность и в голове проступили пугающие образы. Синеватая мутная жидкость, безвольно плавающее в ней тело, оплетающее его месиво трубок и катетеров. Депривационный чан. Ощущение, что низ сместился с привычного положения куда-то в бок, словно чан опрокинулся или стоит под наклоном. День, второй, третий… И только система жизнеобеспечения, встроенная в основание чана, поддерживает в этом заживо похороненном теле жизнь.

«Пик… Пик… Пик…»

Минуты сменяются часами, а те – днями.

Мыш замер, оглушённо впитывая чужое томительное ожидание, нарастающую панику, удушье и ощущение приближающейся смерти.

«Пик...»

Растратив ресурс, автономная система жизнеобеспечения, отказала почти в тот же миг, как его откопали. Сдвинули стальные створки в стороны и посветили в глаза фонариком. Непривычный, режущий свет заставил его рефлекторно зажмуриться, но опасаясь, что спасатели примут его за труп, опоссум заставил себя разжать веки и вяло трепыхнуться.

- Живой! Один живой! – солдат на миг обернулся куда-то за пределы доступного опоссуму угла обзора и вновь повернувшись к нему, небрежно побарабанил когтями по разделявшему их стеклу. Словно по аквариуму с рыбками.

«Пик…»?

Привычного, за проведённые в темноте и одиночестве дни, в подкорку въевшегося ритма больше не было. А по кислородному шлангу больше не тёк живительный воздух.

Он встревоженно втянул полную грудь, но вместо привычного облегчения пришло жжение. Отупляющее онемение, ощущение, словно бы не вдохнул. Словно вместо чистого стерильного воздуха к нему просто вернулись собственные выдохи. Наверное, несколько секунд или даже минут он просто не замечал разницы, обманываясь тем, что лёгкие работают в привычном ритме. Не замечая, как наступает удушье, как темнеет в глазах и немеют и без того затёкшие мышцы.

Воздух кончился. Точнее – сдох элемент питания, поддерживавший жизнь в этом чудовищном аквариуме.

Нелепо. Как нелепо.

Он попытался поторопить солдата жестами, но устав от раскопок, тот лишь недоумённо таращился на его жестикуляцию отупелым взглядом.

Ощущая нарастающее удушье, он яростно задёргался. Преодолевая сопротивление жидкости, замолотил в толстое стекло изнутри.

Солдат испуганно отшатнулся, разглядывая перекошенное лицо и судорожные, отчаянные движения, встревоженно оглянулся назад.

- Сэр, ваша зверюга тут беснуется… Кажется, ему не нравится свет…

«Идиот! Быстрее! Разбей! Разбей стекло!!!» - Опоссум попытался остановить инстинктивные трепыхания и обеими руками изобразил удар молотком. Раз, другой, третий.

- …или хочет поиграть в гольф… - растерянно интерпретировал солдат открывшуюся ему пантомиму.

- Отвали. – Отпихнув солдата в сторону, в поле зрения вплыл техник. Окинул бьющееся тело встревоженным взглядом, покосился на контрольную панель. – Он задыхается!

«Наконец-то!»

Но выпученные глаза уже почти не различали свет, а ладоням не доставало сил упираться или колотить в стекло изнутри. Обмякнув, он безжизненно повис в голубоватой помутневшей жиже, затухающим сознанием ощущая глухие, далёкие удары. Словно кто-то колотил в чан чем-то массивным.

Хрясь! Хрясь!!! Каждый удар сопровождался звуком, похожим на треск ломающегося льда, но толстое стекло никак не желало сдаваться.

«Жив»

Чреда кадров, на которых его куда-то ведут и везут, сажают в новую – чистенькую, необычного вида камеру. Стёкла. Лица охранников, пугливо таращившиеся на него с той стороны стекла. Толстого, монолитного стекла едва не в ладонь толщиной. Паника, страх, злость. Общение с кем-то через селектор. Голос, отдающий команды. Голос, не связанный с конкретным образом. Недостижимый, непонятный.

Голос мучителя.

Глуповатое смазливое личико, выражение любопытства и раздражения на котором быстро сменяют страх и ужас. Поток неясных образов чужой жизни. Красивой, беззаботной жизни. Словно другой мир, бесконечно далёкий рай.

У неё было всё, но хотелось большего. И тогда она попала сюда.

Газ. Едва ощутимый запах лютиков.

Ослепительный, режущий глаза свет – всё как сквозь дымку.

- Просыпается… ещё наркоз!

Эхо образов, выхваченных из чужого сознания. Пластиковая ёмкость, наполненная обломками, ошмётками тела. Разрозненные конечности, кости, потроха, куски черепа. Окровавленный ребристый червяк позвоночника… и, последний штрих - словно использованная салфетка, небрежно брошенная чьей-то рукой шкура. Его шкура.

Взгляд на мир через монокуляр объектива – одним единственным глазом, плавающим в наполненной питательным раствором колбе. Неспособность пошевелиться. Неспособность даже повернуть этот самый глаз или смежить веки.

Беспощадное, циничное надругательство над всем естеством, над самой сутью. Ужас. Страх. Мучительный зуд и фантомные боли во всём отрезанном теле.

«Да, я жив… Вот, заглянул сказать тебе спасибо»

Какофония адского оркестра взвилась невыносимо пронзительным, выворачивающим наизнанку визгом и он увидел. Нащупал, коснулся раскалённой, пышущей ненавистью точки.

Боль, обида, злость. Несокрушимая воля и всесжигающая жажда мести. Нечего и думать пробить эту стену пылающей ярости.

Открывшиеся картины шокировали, выбивали из реальности, порождая где-то внутри целый букет странных, доселе невиданных эмоций.

«Умри».

Неудержимая сила рванула его в пропасть.

И тогда он ударил. Нет, не ударил даже – просто рефлекторный отклик. Наобум. На ощупь. Без какой-либо цели и надежды на реальный успех. Случайный поток касаний, как руки удушаемого – бесцельно и бессмысленно шарящие по рукам и лицу душителя. Слишком слабые, чтобы разжать чужие холодные пальцы, отпихнуть, вырваться.

И чудо случилось – неумолимая хватка на миг ослабла, дёрнулась и пропала, словно сам на то не надеясь, он задел что-то чувствительное.

Интуитивно и судорожно щупальца тьмы обвили, переплелись с чужими нитями, прошлись по натянутым струнам и сжимающая его какофония звуков сбилась, окончательно утратила зловещий рваный ритм и таинственную силу.

Щекотка. Банальная, идиотская щекотка.

Лишённый тела, конечно же, не мог ощущать ничего подобного и близко, но соответствующие участки мозга никуда не делись. И прямое на них воздействие дало неожиданный взрывообразный эффект.

Вопль!

Изумлённый, негодующий, захлёбывающийся непроизвольным смехом.

Вопль, от которого кровь потекла, кажется, даже из глаз.

Стиснув зубы и превозмогая боль, он терзал и теребил неожиданно уязвимые нити, щекотал их вновь и вновь, непрерывно, отчаянно, не давая врагу ни мгновения передышки, ни шанса на восстановление концентрации.

Шестой хрюкал, визжал, хрипел, издавал сотни диких, совершенно нелепых или откровенно пугающих звуков. Бился в конвульсиях, захлёбывался смехом, безуспешно пытаясь восстановить контроль над ситуацией, но тщетно - подлый и неожиданный манёвр сломил, уничтожил, расплющил и разметал остатки чужой воли.

«Преее..крааа…..аааха… тиииииии».

Жалкий истошный хрип, перемежаемый стонами и совсем уж неразборчивыми хрипящими звуками.

Стиснув и смяв чужую волю он сжимал и сжимал этот перепуганный мычащий ком в мячик, в шарик от пинг-понга, в крохотную, почти не различимую точку.

Хрипящий визгливый смех оборвался. На смену судорожным обрывкам «не музыки» пришло безумное, натужное шипение, но вскоре стихло и оно.

Напуганный полученным эффектом и реакцией противника, мыш обессиленно выронил клубок чужих нитей. Тяжело дыша обмяк на подоконнике, невидящим взглядом таращась на покачивающуюся перед глазами пропасть и одновременно ощущая пульсирующий ком страха и ярости на расстоянии почти в полмили. Растерзанный, искалеченный физически и психически, униженный, жаждущий избавления от себя самого… Ощущал так, словно смотрелся в зеркало. Кривое зеркало комнаты смеха, вот только отражавшееся там скорее вписалось бы в комнату ужасов.

Смешиваясь с обильно выступившим потом, капли крови с монотонностью метронома капали вниз. Разбивались о мокрый асфальт, растекались по нему крохотными маслянистыми кляксами. Заполняли собой трещинки, смешивались с дождевой влагой. Разумеется, ничего этого мышиные глаза не различали – он ощущал это где-то внутри, в разбуженном чужими ужасами воображении.

Опустошённый полыхнувшими эмоциями, отчаянной борьбой с собственным телом и последним нелепым, интуитивным усилием, мыш стёк с подоконника и неловко свалился на пол. Уставился на так и не проснувшуюся рысь, что всё также подёргивалась и морщилась во сне.

Сколько прошло времени? Минута, две? По субъективным ощущениям – не меньше часа, но за окном не рассвело ни на йоту.

От повисшей тишины болезненно звенело в ушах, а пустой желудок упорно пытался вывернуться наизнанку. Его знобило и трясло. С усилием хватая ртом воздух, он лежал, бессмысленно пялясь в кружившийся потолок и сглатывая всё ещё идущую носом кровь. Ощущая чужое присутствие каждой клеточкой тела. Молчаливое, уже почти не агрессивное. Измотанный «щекоткой» и почти задушенный его ответной контратакой, Шестой медленно приходил в себя.

Изумлённые, растерянные и обессиленные, тяжело дыша, они оба отупело «таращились» друг на друга. Смотрели сквозь несколько зданий, сквозь поросль деревьев и два забора. Смотрели, переплетясь мыслями и эмоциями, смешавшись в единый аморфный, хаотичный ком и медленно, пугливо расплетая, распутывая себя.

«Почему не убил?» - Угрюмый вопрос Шестого прозвучал кратко и сухо, словно бы недоверчиво.

«Не знаю…»

«Не понимаю».

«Можешь считать это моим извинением». - Не сдержав очередной рвотный позыв, мыш кашлянул и мрачно уставился на вылетевший на пол кровавый сгусток.

Мерзость. На секунду он даже мимолётно позавидовал Шестому, за что тотчас заработал от того неопределённый смешок.

«Я бы с радостью с тобой поменялся…»

«Но ты не свободен».

«Да. И, похоже… сейчас меня усыпя…»

Голос его внезапно стал неразборчивым, а затем и вовсе оборвался.

«Эй?»

…

«Ау?»

Превозмогая рвущую тело боль, мыш вскочил, едва не рухнув, спотыкаясь побрёл к двери, врезался в косяк, кое-как вывалился в коридор. Проехавшись по перилам, неловко завалился на бок, ощущая, как прострелило болью подвернувшийся локоть. Шатаясь и падая, отталкиваясь от стен и пола, он упорно полз вперёд. Туда, где едва заметным, на глазах гаснущим сгустком ощущался Шестой.

«Эй!»

Спотыкаясь и падая, то сглатывая, то сплёвывая кровь, он протиснулся через прутья забора и вновь рухнул. Высокая душистая трава. Ещё мокрая после дождя, но такая притягательно мягкая, такая уютная… Прикорнуть… на минуту… на две… Просто на миг смежить веки… За один миг ведь ничего не случится?

Нет, нет… нет! Не сейчас… не когда он…

Оказавшись вдали от всех, один в толпе тех, кто никогда не поймёт и не примет его истинной сути, он как никогда остро ощущал, что не может, просто не может потерять того, другого. Такого же ненормального, такого же искалеченного этим миром. Не сейчас, нет. Не второй раз!

«Эй!»

Шатаясь, он ковылял по извилистой тропинке, неловко падал и вставал снова. Измученное тело почти не ощущалось. Не гнулись ноги и руки, не давал сосредоточиться бешеный, зашкаливающий пульс. Болезненно отдаваясь в ушах, словно грозя вот-вот напрочь порвать барабанные перепонки.

Близко. Ещё немного, сто, пятьдесят, десять шагов…

Бессвязно-неразборчивый ком чужих нитей, ещё шестеро совсем близко и немного поодаль ещё восемь. Те, кто сделал с ним это. Те, кто заставил…

Сидевшие в джипах псы нервно крутили головами, а потом и вовсе высыпали на улицу. На мордах охранников красовались странные массивные очки, напоминавшие маску корабельного сварщика.

Щупальца тьмы потянулись вперёд, вонзились в одного, другого, третьего…

Раздвинув траву, он всмотрелся в солдат, ища в бессвязном неразборчивом потоке их мыслей знакомые образы. Лица других солдат, формы армейских джипов. Ухватил, потянул знакомый отзвук, развёл нити, осторожно вторгаясь в чужие мысли, ловя поверхностные тревожные образы.

Возбуждённые солдаты искали его и спящие игрушки. Хотели отнять… Забрать с собой. Боялись, отчаянно, до слабости в коленях. Но почему-то искали.

На поверхности крутились мысли о премии, какие-то мелкие бытовые «хотелки», в которых тонуло полезное, важное, нужное. Он попробовал осторожно подтолкнуть память одного из солдат в нужном направлении, но прежде чем извлечённый обрывочный образ успел оформиться, щупальце обожгла короткая яростная вспышка. А облюбованный пёс рухнул, как небрежно выпущенная кукольником марионетка.

Остальные тотчас выхватили пистолеты, встревоженно заводили носами из стороны в сторону. Один из псов поднёс к уху рацию.

Тьма торопливо схватила и его, но вновь последовавшая вспышка расплескала, разбила пугливый поток собачьих мыслей как удар по отражению в луже.

Безвольно обмякнув на руки подоспевших коллег, пёс выронил рацию.

***

Окружающая реальность плавно и вкрадчиво проступала сквозь расплывчатые обрывочные грёзы. То самое странное ощущение, когда тонкая, не ощутимая ничем грань, плавно колеблется меж сном и явью - словно не желая выпускать спящего из своих уютных, тёплых объятий. Грань меж связными, осознанными мыслями и той странной, слишком абстрактной чепухой, чтобы придя в себя, её можно было осознать и вспомнить «на трезвую голову».

Пребывая в этаком странном, подвешенном состоянии, он бездумно разглядывал полотно с блёклым, выцветшим узором из горизонтальных полосок. С одной стороны этот квадрат подпирала стена пыльного линолеума, с другой – серая, местами облупившаяся побелка.

Ленивые неповоротливые мысли неловкими тюленями переваливались с боку на бок, ползли, перекатывались… но никак не желали складываться во что-то внятное и осмысленное. Спустя пять, десять минут, а то и добрых полчаса, пришло осознание верха и низа. Понимание, что пыльная стена из линолеума – на самом деле просто пол, а противоположная ей поверхность – обычный потолок. А пространство меж этими двумя плоскостями – простая, покрытая обоями стена. Просто он лежит на боку и весь окружающий мир словно бы повёрнут на девяносто градусов.

Вслед за осознанием себя в пространстве вернулись ощущения тела - приятное тепло простыней, старый продавленный его весом матрас. И что-то горячее, уютно приткнувшееся к боку. Кто-то, кого он обнимал, прижимал к себе всё это время, словно и во сне боясь отпустить, потерять, утратить.

Макс испуганно скосил глаза и сфокусировал взгляд на собачьем ухе. Вздрогнул, с ужасом и нарастающей паникой припомнив всё происходившее перед тем, как они вырубились.

Все самые вожделенные, самые сокровенные мечтания внезапно воплотились в реальность. Во всей своей запредельной неправильности и беспощадной непоправимости.

Грязь. Отвратительная мерзкая грязь.

Как случка мартовских ящериц, как…

Нет-нет-нет…

Этого ли хотел, об этом ли мечтал? Да! Тысячу раз да!!! Об этом самом…

Но… как-то не так, не так внезапно и стремительно, как всё это случилось.

Роившиеся в голове образы всегда казались идеалом недостижимой чистоты. Идеалом, разбившимся о реальность. Прорвавшая плотину похоть рванулась в реальный мир бурлящим потоком, снося и сметая все слабенькие и неожиданно хрупкие препоны. Совесть, приличия, романтика… Отведённая самому себе роль в этом мире. Всё это вмиг осталось где-то там, далеко позади, в смятых и смытых бурлящим потоком руинах. И сейчас, когда он запоздало осознавал всю глубину и непоправимость случившегося его переполнял нестерпимый мучительный стыд. Стыд, пугливый страх, обречённое чувство необратимости и ноющая, терзающая боль, отметившая путь сорвавшейся вниз лавины похоти.

Невыносимо хотелось вскочить, заметаться по комнате, забиться в дальний тёмный угол, сжаться там в комок отчаянья и безысходности, выть и рвать на себе шерсть.

Останавливал лишь страх – страх разбудить пса, встретиться с ним взглядом… после всего того, что вытворяли их тела здесь, на этой самой простыни.

Невозможно, невыносимо, немыслимо!

Как, как вообще после всего этого жить?! Смотреть в эти глаза, каждый раз видя в них отражение всех тех гадостей и мерзостей, всей безумной животной похоти и бесстыдства, захлестнувших их обоих на этой самой кровати?

Чуть ли не с первых дней их странного знакомства он мечтал и грезил о чём-то подобном. Радовался каждому случайному прикосновению, засыпал и просыпался с образом пса перед глазами, ощущая, трепетно храня в памяти каждое из этих мгновений. Хлопок по плечу, рукопожатие. Фамильярно притянутую шею. Бредил его озорной улыбкой, забавным собачьим взглядом, смешными треугольными ушками… Думал о нём чуть не каждую минуту своей жизни, порой не выдерживая и позволяя себе попредставлять что-нибудь развратное, отвратительно пошлое с его, Рида, участием. Мысленно говорил себе, что похотливый образ не Рид, что лишь некто похожий на него внешне, но грубый, развратный и переполненный похотью. Но каждый раз, как это случалось – почти сразу после закономерного финала накатывал стыд. Безумный жгучий стыд и тошнотворное, удушливое чувство вины.

Сейчас же… сейчас осознание непоправимости случившегося и поразительное, шокирующее совпадение реальности и фантазий вгоняло в беспомощный панический ступор. Словно в ответ на его молчаливые молитвы само Провидение подстроило окружающую реальность под его бредовые фантазии. Словно это он, только он и никто больше, виноват во всём случившемся.

На миг эта дикая, поразительно бредовая мысль просто парализовала, обездвижила его тело.

Что будет, когда пёс проснётся?

Что скажет и что сделает? Испытает ли нечто близкое к этим его ощущениям, сможет ли смотреть на него без стыда и неловкости? Останется ли Рид тем самым Ридом, которого он знал до вчерашнего вечера. Или, навсегда останется тем, кого он с изумлением узнал и познал тут?

Быстро… Как быстро и внезапно всё завертелось. Настолько быстро, что не осталось ни времени, ни желания подумать о том… что же после?

И он лежал, каждой клеточкой, каждым волоском своей шкуры ощущая тепло собачьей спины, приятную тяжесть его головы и хвост – толстый собачий хвост, нескромно просунутый меж его собственных бёдер.

Трусы! Макс едва не вскинулся вновь… испуганно сунул свободную ладонь под одеяло, затравленно оглянулся вокруг, пытаясь обнаружить искомый предмет одежды и не находя ничего, кроме небрежно сброшенной на пол майки и разбросанных вокруг одёжек Рида.

Боже… Чтобы добраться до шкафа требовалось выбраться из кровати, прошлёпать через полкомнаты и отсвечивая голым задом, распахнуть скрипучий встроенный шкафчик. И пусть уже пролетел день и ощутимо стемнело – решиться на такое было выше его сил. Ей-богу, куда проще было мчаться под автоматным обстрелом через всю площадь, чем сейчас - решиться покинуть спасительное одеяло.

Тем временем, не подозревая о бушующих в тигриной голове эмоциях, Рид сонно пошевелился и не просыпаясь поёрзал, потеснее вжимаясь в него спиной. Макс в панике замер, ощущая, как там, неподалёку от собачьего хвоста вновь нарастает пугающее пульсирующее давление.

Нет-нет-нет-нет… не думать!

Отодвинуться? Но тогда Рид точно проснётся. А если… если не отодвинуться – то пёс проснётся всё равно. И при куда более пикантных обстоятельствах.

Отчаянно зажмурясь, Макс до головокружения втянул полную грудь воздуха и постарался представить что-нибудь мерзкое и достаточно отвратительное, чтобы сбить подкатившее возбуждение. Например яростно брызгающего слюной Бигганта или…

Свист кожаной ленты – толстый, сыромятный ремень с чеканной офицерской пряжкой. Пронзительный свист рассекаемого воздуха, смачные, сочные удары о растерзанную в клочья плоть. Льющая по спине кровь, выбитые пряжкой пучки меха, болтающиеся поверх мяса обрывки шкуры. И жалкий, сдавленный хрип – голос отказал после первого десятка ударов.

Содрогнувшись от жуткого воспоминания, он едва не рванулся прочь, хрипя и задыхаясь, почти также ясно как тогда ощущая лопающуюся вдоль спины шкуру.

Невероятным, запредельным усилием воли он заставил себя лежать неподвижно. Сморгнул непрошенную слезу и зажмурился. Зажмурился как маленький мальчик, застигнутый врасплох за каким-то «ужасным» преступлением, отчаянно мечтающий по мановению волшебной палочки стать вдруг невидимым и неосязаемым, раствориться, бесследно исчезнуть…

Не то сам по себе, не то от его неосторожных судорожных движений, Рид проснулся. Потянулся, разминая плечи и шею, сладко зевнул и, словно только сейчас вспомнив о случившемся, обернулся.

Лукавый ироничный взгляд без тени стыда или смущения. Немного настороженности, но без малейшей опаски, разочарования или чего-то подобного.

- Привет? – Овчар сонно улыбнулся и перевернувшись к нему лицом, непринуждённо, по-хозяйски, закинул ногу прямо поперёк его бёдер, а голову… голову пристроил на тигрином плече.

Так легко и обыденно, словно проделывал нечто подобное десять, двадцать, тысячу раз!

Словно этакое начало утра – а точнее вечера – было для него совершенно обычным и естественным делом и случалось уже много-много раз.

- Привет. – Голос неожиданно охрип и предательски надломился.

- Что-то не так? – Овчар приоткрыл глаз и вновь посмотрел на него.

- Н-нет… - выдавил Макс, почему-то задыхаясь и испытывая отчаянно, непередаваемо сильное желание провалиться сквозь кровать и, желательно, пол. Провалиться на пару-тройку этажей вниз, а ещё лучше – сразу в подвал. Или прямиком в ад.

«Боже… что мы наделали?»

Рид приподнял голову, с лёгкой тревогой разглядывая калейдоскоп эмоций, стремительно сменявшихся на тигриной морде. Смотрел, то напряжённо хмурясь, то вскидывая брови с весёлой иронией, а то и недоверчиво, типично по-собачьи склоняя голову с боку на бок. Словно читал какую-то забавную книгу, словно все Максовы мысли проступали у того на лбу огромными светящимися буквами

Не выдержав этого молчаливого допроса, тигр панически зажмурился снова. Зажмурился и вздрогнул, ощутив чужое движение и осторожный, неожиданно робкий поцелуй. Порывистый и мимолётный, оборвавшийся прежде, чем он решился податься навстречу и ответить.

Пёс отстранился, и Макс испуганно расширил глаза, внезапно испугавшись, что тот просто встанет и уйдёт. Развернётся и исчезнет из его жизни навсегда - как развеявшийся мираж, как пугающий яркий сон.

Безумно постыдный и неправильный, но… чертовски приятный.

Разрываемый противоречивыми чувствами, он смотрел и смотрел на пса, а тот – почти улёгшись на него целиком, также молча, изучал тигриную физиономию. И нахально ухмылялся.

- Первый раз?

Макс судорожно кивнул, с испугом прислушиваясь к тому, что происходило под приятной тяжестью собачьей ляжки, к ощущениям где-то под рёбрами и пугающе притихшим мыслям.

- Расслабься. Ни о чём не думай. Забей на всё. Тебе ведь понравилось?

Ещё один испуганный кивок.

- Ну вот. Это главное. На остальное – забей. – Рид ухмыльнулся и поёрзал на нём, устраиваясь целиком. Уложил локоть поперёк тигриных рёбер, оттопырил палец на свободной ладони и когтем принялся вычерчивать на полосатой шерсти какие-то затейливые знаки.

Щекотное, безумно приятное ощущение.

Едва не застонав от наслаждения, Макс задрожал и испуганно замер - слишком боялся спугнуть момент. Боялся, что пёс прекратит, боялся, что никогда не решится попросить продолжения сам.

- Я уж думал ты никогда не решишься. – Явно вспоминая бурный «завтрак», пёс обидно хихикнул.

- А я думал - ты вообще не по этой части.

- Разочарован? – овчар наклонил голову, упёршись нос в нос и лукаво щурясь.

- Удивлён.

- Ну, на тебе тоже, знаешь ли, не написано. – Рид фыркнул. – Да и потом… думаешь – это так просто?

Макс неловко передёрнул плечами.

- Ну… Ты вчера так быстро вырубился…

- У меня была очень уважительная причина. – Рид пристыженно поджал уши, но тотчас взбодрился вновь.

- Какая, интересно?

- Да так… Решил сделать одному засранцу подарок.

- Подарок? Это кому это? – Помимо воли в голосе проскользнули неприкрыто ревнивые нотки и Макс испуганно заткнулся.

- Ну… - не прекращая вычерчивать на нём узоры, Рид лукаво отвёл взгляд и тотчас уставился в его глаза вновь. – Есть тут одна растеряша полосатая…

- Ха! – Макс недовольно насупился, но при виде донельзя счастливой Ридовой мордахи всерьёз на него сердиться просто не мог. Не мог даже просто изобразить эту сердитость достаточно убедительно.

Застигнутый врасплох внезапной догадкой, он потрясённо замер, расширившимися глазами уставившись на пса.

Подарок?

Ему?

Значок!!!

Таинственным образом подброшенный фальшивый значок!!!

- Так это ты?!!

Вместо ответа Рид вновь ухмыльнулся.

- Но… как? Когда?! – Макс потрясённо захлопал глазами.

- В ту самую ночь. Запряг одного бывшего фальшивомонетчика на сверхурочные… узнал адрес у дежурного, ну и вот… - Донельзя довольный собой, Рид скромно пожал плечами.

- А ты в курсе, что за это бывает?

- Ты предпочёл бы признаться во вторичной утрате значка? – Пёс склонился к нему, собачий нос с вызовом упёрся в тигриный. – Или ты у нас весь такой правильный, что самолично побежишь строчить рапорт?

Уязвлённый подобным предположением, Макс возмущённо раздул ноздри.

- Ну так пока таскай себе спокойно. Хукер своё дело знает - без экспертизы не отличишь. А там как-нибудь, что-нибудь… Главное и этот не потеряй. - Овчар легонько щёлкнул тигриный нос кончиком пальца.

- Ну… спасибо. – С новой силой накатили стыд и неловкость.

Подумать только! А он ещё костерил пса на все корки, обнаружив, что тот смылся с больнички! И потом, когда тот, проканителившись всю ночь, без сил рухнул на его кровать!

Эгоизм. Запредельный, зашкаливающий эгоизм!

Чувство вины, жгучее как лава и необъятное как океан, затопило его полностью.

Избыток эмоций пробкой подпёр горло, переполняя его настолько, что сформулировать и упорядочить всё, что творилось сейчас на душе нечего было и думать.

Пытаясь подобрать слова, хоть как-то выразить это странное, распиравшее изнутри чувство, он лишь молча открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

Но прежде чем он успел выдавить из себя что-нибудь внятное, Рид вновь припал к нему долгим, решительным поцелуем. Оторвался, покосил хитрым глазом и вновь недовольно нахмурился.

- Ну что ты как паралитик… Прекрати париться! Поверь, оно того не стоит. Ничего не случилось. Ничего страшного. А хочешь – сделаем вид, что ничего не было. Просто забудем и всё.

«Забудем?!»

Забудем ЭТО? И всё как прежде? Нет, если овчар и может позабыть случившиеся под этим одеялом события, то он…

Неверно истолковав повисшую паузу, пёс трепыхнулся, порываясь встать и Макс испуганно сгрёб его в охапку поперёк талии.

- НЕТ!!

Довольно ухмыляясь, Рид изобразил образ невинной жертвы, вынужденно покоряющейся грубой силе. Но уже в следующее мгновение расплылся в глупой, донельзя довольной улыбке:

- Уверен?

Вместо ответа, Макс рывком спихнул его на бок, перекатился, навалился поверх, старательно удерживая большую часть собственного веса на выставленных по обе стороны пса ладонях.

Сумбур, издёвка. Этот нахальный, дерзкий, бесконечно лукавый взгляд.

О, сколько бы он хотел сказать ему сейчас! Сразу и много! Выплеснуть, выдавить по капле всё без остатка, весь этот жгучий поток, гремучую смесь из внезапной нежности и нерастраченной ласки, стыд, все многочисленные страхи и чёрте что ещё, названия чему он попросту не знал.

Но как всегда бывало в подобные моменты, язык тупо не поворачивался нужным образом. И нужные слова не шли, не выплетались связным изящным узором, а в лучшем случае падали как замшелые, ни на что негодные кирпичи.

Прижатый к кровати пёс издевательски склонил голову с боку на бок и недвусмысленно приподнял его бёдрами:

- Напомнить, как это делается?

***

Позволив богатырскому взмаху прогудеть мимо, она развернулась и коротким, хлёстким ударом навесила бандиту по коленной чашечке. Охнув, бычара рухнул, открыв обзор на балкон вокруг лестницы, где в окружении изумлённых и растерянных зевак стоял Марти. Ошарашенно похлопав глазами, ослик подобрал челюсть и, спохватившись, навёл на неё камеру.

«Нет! Нет-нет-нет!»

Затравлено озираясь на обращённые к ней лица, Диана как в полусне растерянно попятилась, рефлекторно переступила через распростёртое бессознательное тело.

Оторвав взгляд от видоискателя, Марти восхищённо улыбнулся и показал ей большой палец. Отличный кадр, мол! Так держать!

Вспышка, вспышка, ещё вспышка. Они были везде – впереди, сзади, сбоку. Высыпав на место расправы и обнаружив свои треклятые «эффектные кадры», журналисты схватились за камеры. И «пыхали» и «пыхали» своими гадкими вспышками, слепя её сенсоры и вгоняя в панику.

«Профессору бы это не понравилось…Чёрт, чёрт, чёрт!»

Она развернулась и рванула прочь со всей возможной скоростью. Маленьким вихрем выскочила на улицу, с небольшим, но отчётливо различимым заносом миновала поворот на выезд, на глазах изумлённого охранника небрежным прыжком преодолела шлагбаум и припустила прочь.

Восхищённый Марти, выбежав на внешний балкон больницы, таращился то ей вслед, то на камеру, запечатлевшую в себе невероятные, «горяченькие» кадры и глупо улыбался.

Дженни обзавидуется! На говно изойдёт, что послала его на это нудно-рутинное задание, не предполагая даже, какие драмы развернутся вокруг несчастных санитаров. А он – вот везучий сукин сын! – принёс очередную сенсацию! Впрочем, в эфир этот странный сюжет про бандитов и юную каратистку всё равно подаст Лавай. Ибо, во-первых, он всё равно «копыто», а во-вторых - у него нет сисек.

Марти вздохнул и, убедившись, что вокруг не происходит ещё чего-нибудь странного, нехотя убрал камеру в кофр.

Разбросанные по полу бандиты со стонами приходили в себя, злобно зыркая на толпу, без тени сочувствия наблюдавшую за ними с некоторого расстояния.

- Босс... босс, очнитесь! Я не хотел, честно! – гундосил бык разбитым при падении носом и осторожно пытался придать сидячее положение безвольно обмякшей тушке чёрного лиса. – Босс?

Улицы города проносились мимо как кадры ускоренного кино. Прокладывая ниточку очередного маршрута, она в панике неслась по тротуарам, распугивая прохожих и шокируя водителей. Врываясь в переулки и с разбегу перелетая стены и заборы, подворотни и закоулки.

Камера… не просто камера – фотоаппарат журналиста!

Бог знает, что они там понапишут, но если так пойдёт и далее, то в этом городе за ней будут гоняться все: от владельцев подземной лаборатории и обиженных бандитов, до журналистов и… чёрт знает кого ещё.

Внезапно оказавшись в центре внимания, она испытала шок, сравнимый с тем, когда профессор замахнулся на неё увесистым калибратором.

Проклиная рефлексы и несдержанность, навязчивый след-прогноз и собственное тело, она кое-как остановилась и заставила себя успокоиться.

Тело. Как много желающих, узнав о её существовании, немедленно захотят заполучить себе беглую железяку ценой в несколько миллионов долларов? Как быстро к этой охоте присоединится весь город? И соседние? Да что там – вся страна, весь мир!

Впрочем, питание у неё кончится задолго до этого.

Сколько там осталось?

Восемьдесят два процента?

Как много израсходовано во всей это беготне и как мало осталось на то, чтобы найти ЕГО.

Две-три недели? От четырнадцати до двадцати одного дня. Или двадцати двух. Меньше месяца на то, чтобы успеть найти, увидеть, сказать.

У сказочной русалочки из популярного мультика и вовсе на всё про всё было, помнится, трое суток. Семьдесят два часа.

В её распоряжении от трехсот тридцати шести до пятисот двадцати восьми. Во много, много раз больше. Впрочем – сказка сказкой, а население Бричпорта – полтора миллиона жителей. От края до края в самом узком месте – без малого двадцать миль. Спрашивается – какова вероятность найти своего принца во всём этом муравейнике?

И, главное, что же потом? Есть ли у неё шанс, хоть тень шанса – ощутить то самое счастье, воспетое в тысячах книг, тысячах фильмов и песен? Хотя бы каплю… бледное подобие тени, отзвук. Что-то, от чего поёт душа… Если, конечно, у тостеров бывает душа…

Перейдя дорогу, она углубилась в парк, старательно равняя скорость своей походки с неспешным шагом горожан.

Словно нырнула в большой, переполненный живыми бассейн. Всего в шаге, на расстоянии вытянутой руки, гуляли одиночки и парочки, мужчины и женщины, детишки и старички.

Так близко и одновременно так бесконечно, невероятно далеко от мира живых. Мира, где у каждого – даже того странного бомжа-философа – есть душа. Мира, где можно ощущать вкус конфет и пирожных, где перед глазами не болтается счётчик, отмеряющий оставшиеся тебе дни. Где, чтобы жить – просто жить – достаточно не раз в месяц менять дефицитную батарейку, а время от времени заталкивать в себя немного еды. Недорогой, почти бросовой – в изобилии продающейся на каждом углу.

Она брела сквозь неспешные потоки гуляющих, диковатым пугливым взглядом косясь на всё это празднество жизни и ощущая себя каким-то дурацким шпионом, обманом и притворством просочившимся в мир живых, затесавшимся туда коварством и подлостью. Прикинувшимся, притворившимся тем, чем не является.

Интересно… а вдруг не только она, вдруг кто-то ещё? Вдруг совсем рядом с ней бродит кто-то …такой же? Ну – из другой лаборатории, другого города… Не важно, как и откуда… что если далеко не все из этих прохожих – то, чем кажутся? Что если под пушистой шкуркой таится нечто… нечто иное?

Чушь конечно, вероятность повстречать нечто себе подобное - миллионные доли процента… А уж в парке, на прогулке – и вовсе, наверное, миллиардные… Но…

Усевшись на пустующую скамейку, она как могла постаралась придать себе непринуждённый «отдыхающий» вид и включила эхо-скан, вглядываясь в слоняющиеся вокруг фигуры.

Волк, бык, козёл, фенек, суслики, енот, бобёр и пёс, лисица и корова, белка, снова пёс, конь, гепард, собачка, ещё один конь…

Она глазела на прохожих, а те глазели на неё. Сопроцессор бесстрастно фиксировал пугающее количество то и дело направляемых на неё взглядов – мимолётных, цепких, скучающих, подозрительных и нервно-настороженных, дружелюбных и грустных, весёлых и рассеянных.

Оставив бесполезное занятие, Диана открыла на внутреннем экране карту города.

Изучила окрестности, наметила пути отступления и сместила фокусировку в сторону – туда, откуда тянулся сумбурный, слегка извилистый след.

К базе.

К базе, в недрах которой остался покинутый ею профессор. Остался, отдав ей свой магнитный пропуск, сознательно подставляясь под удар генеральского гнева.

Накричавший и замахнувшийся на неё профессор, но - ведь не со зла? Успокоившись и проанализировав эту запись несколько раз, она совершенно точно была уверена, что профессор злился не на неё. На себя, на обстоятельства… на что угодно, но не на неё. Не на свою до… не на своё величайшее достижение.

Просто тогда, убегая с базы и пребывая в расстроенных чувствах, она была слишком занята и растеряна, слишком испугана, чтобы осмыслить картину в целом. Осознать на какой риск решился пожилой хомяк ради неё. Осознать – и вернуться. Забрать, увести с собой – на свободу, на волю… Туда, где есть только ты и целый мир, не ограниченный гермозатворами и магнитными пропусками, не запертый в чьей-то клетке.

Чушь конечно. В вызванном её побегом хаосе, обеспечить хрупкому пожилому профессору должную безопасность нечего было и думать.

Но… но что мешает вернуться ещё раз? Сейчас, когда никто не ждёт? Потихоньку, крадучись… Проникнуть, просочиться… Найти профессора и…

Что будет потом сказать сложно.

Захочет ли он уйти с ней? И если да – то куда? И как? Или, быть может – он давно передумал и пожалел о своей сентиментальности? И стоит ей явиться – тот сам поднимет тревогу?

Нет… нет-нет-нет…

Профессор не такой.

Добрый, хороший…

И из-за её побега теперь наверняка впал в немилость у тех, кому принадлежит подземный комплекс. Из-за неё. А она сидит здесь, на свободе! Сидит и оплакивает свою тяжкую долю, думая только о себе, о своих детских романтических бреднях!

Жирный городской голубь опустился на противоположный край лавки. Посидел, недоумённо разглядывая её то одним, то другим глазом и вспорхнул прочь, спугнутый кем-то, чья тень упала на неё секундой спустя.

- Мисс. С вами всё в порядке? – увлёкшись тревожными мыслями и разглядыванием глупой птицы, она почти прозевала чьё-то приближение.

Коп!

А она сидит тут, застыв, замерев как гипсовая статуя – с неживой, машинной неподвижностью.

- Да, офицер. – Спохватившаяся волчица поспешно кивнула и плавно, почти незаметно включила имитацию дыхания. – Просто задумалась.

- Приятного дня. – Всё ещё настороженно, с подозрением хмурясь, невысокого роста вислоухий пёсик кивнул и, напоследок смерив её цепким настороженным взглядом, двинулся дальше.

Но не прошёл и десятка шагов, как в задумчивости остановился.

Где же… где же он уже видел это лицо? Определённо где-то видел, вот только – где?

Ориентировка! Точно!

Те странные цветные распечатки с фотками подростков!

Этот колкий, не по-детски угрюмый взгляд, нахмуренные, почти сходящиеся в одну сплошную линию брови.

Пёс положил ладонь на кобуру и порывисто обернулся:

- Мисс?

Растерянно вскинув бровь, коп огляделся: скамейка была пуста. И нигде в пределах видимости не наблюдалось ничего похожего на мешковатую байкерскую куртку.

Обозреваемое пространство парка было слишком обширным, чтобы скрыться из виду, даже если бежать бегом. Даже если бежать как чемпион мира по спринту. Даже если бесшумно броситься наутёк сразу, как только он отвёл взгляд.

Вторая бровь копа поравнялась с первой.

Дьявольщина.

***

Проснувшаяся Рона обвела комнату сонным, не до конца прояснившимся взглядом. С рассеянным удивлением обнаружила на себе трофейную куртку и разом припомнив события прошлого вечера, встревоженно оглядела пустую комнату.

Мыша нигде не было видно.

Ушёл? Но куда? Один, без куртки, не оправившись толком после болезни?

Она испуганно вскочила и пораненная нога привычно кольнула болью. Рона выглянула в коридор, прислушалась… но кроме доносившегося с улицы чириканья птиц и шороха густой листвы ничего не доносилось.

Она сделала пару торопливых шагов в сторону облюбованной лисом и кошкой комнатушки, но тут же притормозила: дверей в комнате не было и чёрт их там знает, чем они занимаются в данный момент. После разлуки-то… Нет, грубо вламываться в чужое уединение было как-то… боязно.

Навострив уши, она попыталась различить хоть какой-нибудь шорох или вздох, но кроме обычных для старого дома поскрипываний и потрескиваний, ничего слышно не было.

Подойдя к лестнице на чердак, рысь прислушалась и там, но и наверху было тихо.

На мгновение мелькнула паническая мысль, что все сговорились и тихонько, крадучись, бежали. Бросили её здесь одну, в холодном пустом доме.

Старательно подавляя желание испуганно выкрикнуть что-то вроде «Эй, кто-нибудь?!», она вернулась в свою комнату, покосилась на остатки вчерашней трапезы и в который раз пожалела об отсутствии у них чего-нибудь типа плиты. На чём можно было бы приготовить еду. Нормальную, горячую еду.

Боже, сколько времени они едят лишь то, что не нужно готовить? Консервы, хлеб, сосиски… добытые Риком салаты и чёрт знает что ещё… Даже в карцере время от времени давали горячее. Не особо разнообразное и изысканное, но…

От воспоминаний о супе и жареной картошке в золотистой румяной корочке рот мгновенно наполнился слюной. А вкус кофе или хотя бы чая припомнить не удалось вовсе. Помнилось лишь, что это что-то необыкновенно, неописуемо вкусное.

Вздохнув, она извлекла из наполовину опустевшего пакета пару сосисок, подошла к окну и, задумчиво присев на подоконник, куснула.

Работа. Надо найти работу. Не важно какую, но хоть что-нибудь. Что-то, за что будут платить достаточно, чтобы можно было позволить себе плитку. А со временем и, возможно, нормальное жильё. Какую-нибудь комнату или даже две, в любой замызганной халупе где есть хотя бы подобие душа и электричество.

Не век же одному Тимке за всех корячиться. Вообще чудо, что он до сих пор не послал всю эту прорву бесполезных нахлебников куда подальше.

Она качнула здоровой ногой, разглядывая слипшуюся сосульками шерсть. Вчерашний дождь тоже в какой-то мере можно было счесть душем, но полноценного купания, он, конечно же, не заменит.

С коридора донёсся шорох и она облегчённо вздохнула – не бросили. Никто никуда не делся. Ну – кроме таинственным образом пропавшего мыша. Да и тот, наверняка где-то поблизости. Может вышел размяться, прогуляться вокруг дома или посетить отхожий куст, под которым за углом дома как-то само собой образовался общий туалет. Но нет, тогда он уже два раза мог бы вернуться…

- Привет. – Хмуро буркнул Рик, бесцеремонно вваливаясь в комнату и чуть не с головой забираясь в пакет с продуктами.

- Доброе утро. – Она подавила зевок и покосилась на опустевший запас пластиковых бутылок. – Воды не наберёшь?

Страдальчески скривившись, лис покосился на мятые бутылки и вздохнул.

- А мелких сгонять не вариант?

- Бельчат? Они же дети ещё… Куда их одних. Ладно, сама схожу… - Рона оторвалась от подоконника и, стараясь не припадать на порезанную ногу, двинулась к бутылкам.

- Да ладно, чё уж там. – Рик зевнул и, подхватив пластиковые ёмкости, запихал их в пару свободных пакетов.

Рысь удивлённо посмотрела ему вслед и растерянно нахмурилась.

«Это что сейчас было?»

Подхватив оставшийся невостребованным целлофановый мешок, она присела на свой лежак и, растянув находку на коленях, задумчиво провертела когтем пару дырок.

- Эй, мелкота! – из глубины дома донёсся требовательный стук в потолочный люк. – Харэ дрыхнуть, на работу пора!

Рысь поморщилась и со вздохом отложила карикатурную маску в сторону.

По уму бы, конечно, стоило наконец привести всех в порядок, заставить умыться, почистить зубы и пригладить мех – а уж потом выпускать из дому, но воды всё равно не было даже на то, чтобы наполнить кастрюльку и хотя бы сварить сосисок.

Навязчивая мысль развести костёр и хоть раз приготовить что-то горячее преследовала её уже довольно давно. Но сейчас, когда она, наконец, обзавелась кастрюлей… что если кто-нибудь заметит дымок, учует запах и полезет выяснять, что же это там такое горит или варится? Ночью шансы, конечно, ниже. Но зато и пламя костра будет видно издалека. Можно, конечно, выкопать ямку, но ямка не приглушит треск сгорающих деревяшек. Да и разжечь эти трухлявые, подгнившие обломки, что в изобилии валяются в руинах – не так-то просто.

Чёрт, о чём она вообще думает? Находиться здесь, чуть не посреди города в чужом, пусть и заброшенном здании – верх идиотизма.

В любой момент может кто-нибудь вломиться.

Не те, кто их ищут, так просто случайный маргинал.

Кто-то, кто бывал тут ранее. И считает эти развалины своим законным владением. И было бы крайне наивно верить, что этот кто-то будет приятной безобидной личностью.

Вообще удивительно, что за проведённую тут неделю с хвостиком их никто до сих пор так и не побеспокоил. Ни разу не заглянул какой-нибудь бандит, наркоша или просто дворовая шпана с близлежащих домишек.

Нет, рассматривать это просторное, но слишком уязвимое место в качестве постоянного логова может лишь самонадеянный кретин.

А зимой? Что будет зимой?

Треть лета позади и даже если предположить, что они каким-то образом закроют двери, замуруют окна и утеплят помещение – тепла их тел всё равно не хватит, чтобы нагреть и одну единственную комнату. Не то что огромное каменное здание.

Одежда.

Нужна осенняя и зимняя одежда. А это однозначно воровство или прорва денег. И никто, никто кроме неё здесь вообще не думает о будущем.

Наполнив треть стаканчика оставшейся водой, Рона прополоскала рот и, откупорив зубную пасту, выдавила немного на щётку.

«Идиотка. Боже, какая идиотка!».

Кошка раздражённо ворочалась на грязном Риковом матрасе, утирая злые слёзы. Нарастающее напряжение, копившееся на душе последние дни, словно сжатая до предела пружина, всё же сорвалось. Выплеснулось в самую неподходящую минуту.

Она до конца пробовала игнорировать это гадкое чувство, сбежать, спрятаться от этих раздражающих мыслей. Вспоминала восторженный Тимкин взгляд, это его нежелание размыкать руки, по-детски неловкие поцелуи… Неуклюжие и нелепые, совсем не такие искусные, как у того же Рика… Но при том переполненные каким-то странным, пугающим благоговением и трепетом.

Трепетом, от которого внутри разливалась тугая жаркая волна. Достигая каждой клеточки тела, каждой шерстинки, она наполняла её каким-то странным, парящим чувством лёгкости. Тогда, в дни, когда всё это происходило, она почему-то не видела, не замечала, не придавала всему этому особого значения. Сейчас же, стоило ей всё испортить, все эти мелкие штришки внезапно стали казаться чем-то важным и нужным. Наполнились каким-то тайным, сокровенным значением.

И лёжа в объятиях лиса, ощущая на себе его жадные нетерпеливые ладони, она порой до боли закусывала губы, сдерживая желание сбросить, стряхнуть с себя эти руки, вскочить, кинуться прочь. Или решиться рассказать… выплеснуть всю эту историю, вывернуться наизнанку в наивном поиске хотя бы тени сочувствия или даже осуждения. Пусть! Пусть пошлёт нафиг, пусть обругает сучкой или шлюхой… Не важно. Главное, повисшая в воздухе тайна, это дурацкое уравнение с тремя неизвестными обретёт хоть каплю определённости.

Но где там! Вот как ни крути, сочувствие - не его конёк.

Слегка «поковыряв» её парой формальных вопросов и получив невнятно-отрицательный ответ, рыжий ловелас просто пожал плечами и забил. И все эти дни демонстративно не замечал её состояния. А то и презрительно и раздражённо фыркал, всякий раз, когда она подолгу застывала у окна или отвернувшись на тесном матрасе, беззвучно сглатывала слёзы по ночам.

Всё что ему требовалось – это хорошенько потрахаться.

Наверное, он снисходительно выслушал бы её сбивчивые откровения прямо в процессе. В пол-уха или даже внимательно. Может быть даже хихикнул или презрительно фыркнул над этим её «приключением» и скоропостижным его окончанием. Может быть даже ревниво ущипнул за какое-нибудь чувствительное место. Или поворчал и припоминал бы эту её «измену» ещё долгое-долгое время. Но… Как, как начать этот разговор без определённой доли доверия и ободрения? Как решиться на это, глядя на его хмурую, вечно недовольную рожу без хотя бы тени того, что в те дни отражалось в наивных Тимкиных гляделках?

Нет. От Рика можно ожидать чего угодно. Колкого юмора, иронии, презрительного осуждения или даже внезапно дельного совета, но только не «розовые сопли». Не внимание, понимание и сочувствие. Что угодно, кроме сочувствия. Кроме простого, нежного и тёплого объятия, без пошлого подтекста и нескромных ласк, непременно скатывающихся к сексу.

О, ещё пару недель назад она и сама, услышь подобную историю из чьих-то уст, лишь презрительно фыркнула бы и обругала всех участников комедии лузерами и придурками. Но сейчас, здесь и сейчас даже отчаянные попытки взглянуть на всё через призму цинизма и грубости, облегчения не приносили.

Напротив, тугая пружина сжималась и сжималась - день ото дня, час от часу…

Поговорить. Просто решиться, хотя бы с ним. С тем, с кем делила постель и секс. Просто поговорить. И не «в процессе» и не после, что было бы в чём-то сродни обману и лицемерию. Поговорить ПЕРЕД этим.

Но момент безнадёжно, безвозвратно упущен. Надо было решаться тогда, когда он ещё проявлял к её настроению хоть какой-то вялый интерес.

Тогда, когда ещё не дулся за отказы и нежелание заняться любимым делом. Тогда, когда скопившееся внутри не превратилось ещё в настолько огромный тяжкий ком, что не выплеснуть и не выговорить за день.

Что ж, в какой-то мере даже в этом своём состоянии она его вполне понимала. Секс - это важно. А заморочки… заморочки хорошо обсуждать ночью, когда никакие пошлые мысли не отвлекают от раздумий.

И она попробовала – честно попробовала.

Неловко, стиснув зубы, ответила на упорные домогательства. Но в самый ответственный момент не выдержала накала эмоций… и тупо разревелась.

«Дура, дура, дура, дура…»

Она хотела прижаться, зарыться носом в его шерсть, извиниться за очередной облом. Выговориться, выплеснуть все раздиравшие изнутри мысли, попросить прощения за глупую истерику… Хоть намёк, хоть тень возможного прощения вмиг уняли бы весь этот шквал самоуничижения и тоски, но где там!

Психанул и, грубо отпихнув её обратно на матрас, просто встал и вышел. Ушёл прочь. О чём-то мило побухтел с задавакой-рысью и, шурша пакетами и пустыми пластиковыми бутылками, вообще свалил из дома!

Залившись слезами, она уткнулась в матрас, вцепилась в несвежую обивку пальцами, до предела выпустив когти.

Пробуждение наступило внезапно. Снизу грубо забарабанили в люк:

- Эй, мелкота! Харэ дрыхать… - проорал Рик.

Всполошившийся Джейк неловко перекатился через него, пребольно наступив на бок коленкой – сначала одной своей тушкой, затем второй – в точности повторив действия первой.

- Осторожней, блин! – Тимка недовольно хрюкнул и нехотя привстал на упёртой в кучу листьев руке. – Как на пожар, блин!

Помятый и невыспавшийся, он скривился и потёр глаза. Всю ночь близнецы возились и пихались, то норовя положить на него головы, то закидывая ноги, а то и щекотно накрывая кошачий нос своими пушистыми хвостами. Под утро его и вовсе нагло вытеснили на самый край листвяной кучи, истончившейся настолько, что после нескольких часов сна от проступавших под листьями досок заболели рёбра и плечи.

Словом, сегодняшней ночью на этом чердаке выспались все, кроме самого владельца апартаментов.

И он охотно подрых бы ещё, этак примерно до второй половины дня, а то и прямо до вечера… Но обе половины Джейка не смогли сдвинуть запиравший люк комод даже в четыре руки. Нетерпеливо приплясывая, бельчата виновато-просительно обернулись к Тимке.

Страдальчески вздохнув, кот нехотя поднялся на ноги, по-стариковски кряхтя выгнул спину и с видом качка – шире обычного растопырив руки, протопал к препятствию. Навалился, столкнул.

Приоткрыв люк, бельчата пушистыми мячиками посыпались вниз.

И чего так радоваться? Факту таскания тяжёлых бутылок? Компании ворчливого лиса?

Помедлив, Тимка проводил уходящий отряд взглядом и лениво вернулся обратно.

С лязгом и грохотом рухнула связка консервных банок – кто-то из уходящих нечаянно, а скорее намеренно, наступил на замаскированные нитки. Тимке как наяву представился Рик, со злорадной ухмылкой топающий по нитке, хотя мог бы и съехать по перилам, а то и вовсе перепрыгнуть.

Поморщившись, кот сердито зарылся в листья и попробовал заснуть вновь. Спохватился, нащупал прохладный корпус рации. Сердито уставился на вновь сбитые ночью настройки. Открутив верньеры в прежнее положение насупленной рожицы, он щёлкнул питанием и прислушался к бархатистой тишине.

- Эй? Ты там? – Выждав ещё с минуту, Тимка вздохнул и вырубил рацию. Откинувшись на листья, он попытался заснуть снова, но физические упражнения с передвиганием комода, да навязчивые мысли о пропавшей девочке окончательно согнали сон.

Поворочавшись минут пять и ощутив голод, он встал и со вздохом спустился вниз по скрипучей приставной лестнице. Поднял упавшую с гвоздя связку банок, «взвёл» потревоженную сигнализацию. Вздохнул ещё раз и по какому-то странному наитию обернулся в сторону лисьего гнёздышка.

Заплаканная Вейка робко и виновато смотрела на него из дверного проёма. Настороженно, пугливо, словно готовая в любой момент сорваться с места и убежать.

Где-то под рёбрами болезненно трепыхнулось. Защемило так, что рука сама собой дёрнулась прижать ладонь к этому месту. Дёрнулась, но осталась на месте.

«К чёрту!»

Помедлив пару мгновений, он отвернулся, отчаянно жалея, что не сделал этого секундой раньше. Жалея, что вообще посмотрел в ту сторону. Будто чем-то выдал, показал свою боль и обиды, разочарование и безумную, унизительно жгучую ревность.

Всем своим видом стараясь выразить максимально возможное презрение и безразличие, Тимка направился в противоположное крыло здания.

Семь шагов. Раз, два, три… Ноги внезапно стали ватными, непослушными обрубками. Невыносимо потянуло обернуться, оглянуться на неё ещё раз. Последний.

Нет. Нет-нет-нет… Нельзя. Он же не слабак, не рохля, не жалкий бабий хвостик, который в любой момент можно небрежно отбросить? Отшвырнуть, зная, что стоит поманить обратно – прибежит, примчится. Довольно гарцуя, забегает вокруг, готовый выполнить любое желание за один лишь благосклонный взгляд.

Четыре, пять. Шесть.

Он обернулся. Постыдным, жалким движением, начисто выдающим тот жгучий вихрь эмоций, что вновь раскручивался под рёбрами.

Кошки не было.

Испытав одновременно и облегчение и разочарование, Тимка шагнул в комнату и изумлённо уставился на испуганно обернувшуюся рысь. Размазывая вокруг рта густую пену, та застыла с воткнутой в этот самый рот пластмассовой палочкой и медленно, словно смущённо потянула эту палочку наружу. На миг ему показалось, что на свет сейчас покажется медицинская бритва, но это была всего лишь зубная щётка. Бесполезный ненужный предмет, огрызок роскошной красивой жизни из телевизора. И напоминание о приюте, в котором подобными щётками их заставляли елозить по зубам и дёснам каждый день – утром и вечером.

Но ладно он, ладно приют… Но чтобы рысь, сама, добровольно, страдала этой фигнёй?

Кот невольно вздёрнул губы в подобии удивлённой, растерянной улыбки. Застигнутая врасплох, Рона непроизвольно повторила его гримаску, насколько позволяла воткнутая в рот щётка. Отвернулась, не прекращая своего занятия, напротив, словно стремясь закончить этот дурацкий ритуал побыстрее.

Прошлёпав к свёртку с продуктами, кот извлёк последнюю сосиску и кулёк печенья. Отправив сосиску в рот, он облокотился на стол и принялся наблюдать за рысиными ужимками.

- Фто? – почувствовав его взгляд, Рона недовольно, в полглаза оглянулась.

- Ничего. – Тимка расплылся в издевательской ухмылке. – Продолжай.

Почти минуту он безнаказанно разглядывал рысий зад и сердито подёргивающийся хвостик, успевая поднять взгляд всякий раз как она недовольно и подозрительно оглядывалась.

Пожалуй, не такой уж тупой, этот дурацкий обычай. Интересно, она теперь каждый день так будет делать?

Эти её смущённо-сердитые взгляды на миг даже отвлекли его от мыслей о кошке. Напомнили то, как Ронка дулась на его попытки познакомиться - там, в таинственной подземной тюряге в самый первый день их встречи.

В её исполнении эти неповторимые взгляды вызывали у него непроизвольную глуповатую ухмылку. Глупо, но сердясь и дуясь, рысь почему-то становилась для него лишь симпатичней и привлекательней.

Зарывшись в воспоминания, он чуть было не спалился в разглядывании запретного, но всё же в последний миг успел отдёрнуть взгляд от запретного.

- Тьфу! – сплюнув в опустевший стаканчик остатки пены, Рона вытащила изо рта щётку и сердито обернулась к нему. – Ну что, что?

То самое, неповторимо прекрасное её выражение. Возмущённо-недоумённо нахмуренные брови, надутые губки и…

Припадая на одну ногу, рысь двинулась к столу и Тимка с беспокойством уставился на неряшливую грязную повязку.

Несвежая замызганная тряпица почти полностью сливалась с бежево-пепельной шерстью.

- Чё с тобой? – он доел сосиску и настороженно отклеился от стола.

- Так, царапина. – Рона уселась на облезлый подоконник, протяжно вздохнула и с тревогой выглянула на улицу.

- Ничего себе царапина… Хромаешь так, словно тебе там полпятки оттяпали! – Он приблизился и легко преодолев её робкое сопротивление, деловито сгрёб перевязанную рысью лапу обеими ладошками.

Рона неловко застыла, с тревогой и смущением переводя взгляд то на сосредоточенную кошачью мордаху, то на ловкие, стремительно раздербанивающие повязку пальцы.

Столь внезапное проявление заботы и внимания было без сомнения приятно, но… в воздухе словно бы повисло что-то ещё.

Какое-то подспудное, странное ощущение неловкости. Будто в этом простом и банальном осмотре, крылся какой-то тайный, совсем уже не детский смысл.

Тот самый смысл, воспринимать который она просто отказывалась.

И хотела и боялась одновременно.

До последнего пытаясь не замечать ничего этакого, упорно и старательно игнорировала всё это пропитывающее воздух напряжение и многочисленные неловкие моменты. Панически боялась повторения каких-нибудь новых дурацких сцен, подобных недавней. Где точно также, как сейчас, она сидела на этом самом подоконнике, погружённая в свои тяжкие думы. А неутомимый Рик, под видом безобидного массажа, планомерно подкрадывался ладошками всё выше и выше, надеясь развить и закрепить успех, достигнутый в мгновение её слабости.

Спохватись она на пару мгновений раньше, взбрыкни, отбрось его шаловливые ручонки – и ей и бедному котёнку это сэкономило бы массу нервов. И не породило бы в их тесной компании новой волны напряжения и дурацкой ревности.

Господи, о чём она вообще думает? Какие, к дьяволу, сюси-пуси могут быть в их плачевном, практически безнадёжном положении?

Но как, как объяснить это всё наивному пацану, таращившемуся на неё влюблёнными глазами?

Как самой избавиться от этого дурацкого чувства, когда нестерпимо хочется позволить себе нечто большее, но тупо боишься?

Банальный страх необратимости, непоправимости этого решения?

И всех тех осложнений, которые оно потенциально способно вызвать? В их маленькой компании и без того уже потери, без того какие-то странные перегляды и даже – о боже мой! – неприкрытая ревность.

Выдержат ли остатки компании возникновение ещё одной путанной, противоречивой …привязанности?

Чёрт, да она даже в мыслях без серьёзных усилий не может выдавить слово «любовь»!

Замерев, Рона покорно смотрела, как ловкие кошачьи пальчики осторожно разматывают неуклюжую пропитанную грязью повязку.

Со вчерашнего дня, вдосталь побродив по лужам и размокшей земле, она так и не удосужилась сменить эту чёртову тряпку на что-нибудь поприличнее.

Сначала – были дела поважнее. Затем - этот странный, обрывочный сон. Словно вдруг провалилась в тёмную-тёмную яму, тёплую, уютную тишину и впервые со времени побега по-настоящему выспалась. Крепко и вдоволь, не просыпаясь от каждого шороха, не вздрагивая от раздающихся в доме скрипов и стуков. Не терзаясь мучительными размышлениями как жить дальше, с чего начать, что сделать.

Тем временем Тимка, осмотрев запёкшуюся на разрезе корку, перехватил её лодыжку поудобнее и вынудил непроизвольно откинуться спиной на край оконной ниши.

Кошачий коготок щекотно кольнул подушечку и рысь смешливо закусила губу, отчаянно борясь с желанием глупо хихикнуть и высвободить ногу. Вместо этого она сморщилась и старательно удерживая ногу в прежнем положении, рефлекторно поджала пальцы.

- Болит? – Тимка внимательно посмотрел на неё исподлобья.

- Ну… так, немного. – Она робко, застенчиво улыбнулась.

- Гной был?

Она нехотя кивнула. Обсуждать подобные неаппетитные детали было мучительно неловко, ещё более странно и неловко, чем вообще ощущать чужую заботу по отношению к себе.

- Надо листьев приложить. Я найду. – Он дёрнулся, словно собираясь встать и куда-то сбегать, но почему-то медлил. Замер, удерживая её босую пятку и словно бы порываясь повторить тогдашний манёвр Рика, но в отличие от нахального лиса – никак не решаясь на что-нибудь этакое. Хотя, видит бог - ему бы она это простила.

На миг ей невыносимо сильно захотелось ощутить это робкое, пугливое прикосновение. То, как ладонь скользит вдоль икры, щекотно ерошит шёрстку на бедре... Просто закрыть глаза и на секунду, на долю секунды позабыть все проблемы и страхи, целиком отдаться накатившему головокружению и тонуть, тонуть в этом чудесном, божественном ощущении.

Пауза затягивалась. Недопустимо затягивалась, каждый миг усиливая это странное, сгущавшееся в воздухе напряжение.

Раздавшийся в дверях шорох вернул их к реальности.

Кошка. Заскучав без своего хахаля, выползла поживиться чем-нибудь съестным и неловко замерла в дверях, застав двусмысленную, почти интимную сцену.

Коротко, словно бы виновато ухмыльнувшись, Вейка смущённо отвернулась и молча убралась восвояси.

Через всё ещё удерживаемую ногу, Рона явственно ощутила, как Тимка напрягся. Дёрнулся, словно застигнутый не с чьей-то пяткой, а за куда более развратным и неприличным действом.

Дёрнулся так, словно собрался вскочить, кинуться следом… Но, вместо этого снова замер. С усилием перевёл взгляд на её ранку и осторожно, не то с нежностью, не то даже с опаской, опустил её немытую пятку на грязные, растрескавшиеся доски подоконника.

- Сиди тут, щас приду. – Он со вздохом поднялся, помедлил ещё немного, словно не в силах отвести взгляд от её ножки и не желая отлучаться даже на мгновение.

«Чёрт с ней, с этой травой… останься!»

Невысказанные вслух слова, оборванная на полпути мысль.

Едва заметно качнув головой и почти неслышно фыркнув, Тимка вышел.

Она же на миг испытала сильнейшее ощущение дежавю. Словно всё это уже было, словно переживала точно такой же момент совсем недавно – буквально несколько дней назад.

Да, на этом самом подоконнике.

Только вместо Тимки был Рик, а вместо кошки – сам Тимка.

Озадаченно нахмурясь, Рона с вкрадчивым подозрением покосилась на дверной проём. Показалось… или кошкино отступление было вызвано вовсе не приступом скромности? Ревность?

Да нет.

Чушь.

Не может быть…

Он …с этой?!

Едва ли не более невозможно, чем даже теоретический интерес ядовитой на язычок вертихвостки к наивному уличному пареньку, который, поди, и не целовался-то толком ни разу.

К тому же – а как же Рик? Всё это их демонстративное уединение?

Во дворе показался Тимка.

Побродил по кустам, то и дело склоняясь к самой земле и выставляя на обозрение обтянутый шортами тощий зад.

На миг Рона испытала глуповатое шаловливое желание запустить в него чем-нибудь лёгким и похихикать. Показать язык и спрятаться. Позабыть о повисших на шее тяжких тревожных мыслях и просто подурачиться. Сделать что-нибудь нелепое, дурацкое, бессмысленное. Просто так, чтобы вот.

Но прежде чем глупый порыв успел оформиться в действие, Тимка вернулся.

- Вот. - Морщась, он принялся старательно пережёвывать листву, словно пародируя какое-то копытное. – Буэ… Гадость какая…

Сплюнув полученную кашицу в ладонь, он, не закрывая рот, сбегал за бутылкой и торопливо опрокинул в себя остатки воды.

- Пхе… - Последних капель погасить мерзкую горечь явно не хватило и Тимка, раскрыв рот, помахал перед ним ладонью и смешно передёрнулся. – Фу…

Старательно отгоняя дурацкое желание взъерошить, разлохматить его короткий чубчик, рысь со сдержанной настороженной улыбкой смотрела на то, как неожиданно ловко кошачьи пальцы укладывают полученную кашицу на обрывок чистой тряпицы, прижимают к ране и поразительно быстро обматывают прежней неряшливой лентой.

- Ну, как-то так. – Затянув узел, Тимка улыбнулся. А у неё в очередной раз перехватило горло.

- Спасибо. – Рона свесила ногу с подоконника, нащупала сандалию и подтянув её кончиками когтей, осторожно вдела перевязанную ногу.

Добравшись до обнаруженного неподалёку крана, Рик тут же пожалел, что в прошлый раз благородно вернул «кранчик» дворовой шантрапе. Им-то сейчас он, по-любому нужнее. Шантрапа поиграет и вернётся в свои комфортные квартирки, а они…

Он со вздохом осмотрел голый квадратный пенёк – даже на глаз слишком тугой, чтобы пытаться открутить его пальцами.

Нет, без «барашка» добыть воду явно не выйдет. Дворовой же ребятни с брызгалками в это пасмурное утро видно не было. Сколько сейчас? Шесть, семь утра? Судя по редким прохожим, с опаской и подозрением косившихся на маленький караван, час пик для массового исхода на работу в этом районе ещё не наступил.

Почесав затылок, лис вздохнул и огляделся в поисках чего-либо, что худо-бедно могло сгодиться для вскрытия вентиля.

С детским азартом бельчата глазели то на него, то на неприступный кран. Даже попробовали повернуть металлический штырь собственными зубами.

- Так, найдите мне чё-нить этакое… Железки какие или что… - Лис обрисовал руками неопределённую форму, способную означать с равной вероятностью как плоскогубцы или кувалду, так и, собственно, вентиль. – Тащите всё твёрдое и мягкое.

Близняшки с готовностью кивнули и шустро метнулись в кусты, словно сторожевые ящерки, которым кинули палочку.

Вздохнув, лис присел возле крана, уложив перед собой бутылки и мрачно уставясь на собственную шерсть, местами начавшую сбиваться в неопрятные колтуны.

Пожалуй пора купаться. Но топать до единственного знакомого озера на столь солидное расстояние было лень. В их плачевной безысходности вообще было лень что-нибудь делать – всё равно ведь ничем хорошим это не закончится. Как ни крути, а горстка малолеток против целой системы хрена с два что сумеет. Максимум – слегка оттянуть свою поимку. Ну, пробегают они так до зимы, а дальше? Руки опускаются. И даже единственная бесплатная радость – и с той последнее время какая-то долбаная хрень.

Эх, и почему бабы такие дуры? Ну ладно эта недотрога короткохвостая… Но кошка... Кошка-то чего? Кошка, которая не так давно чуть не сама на него лезла, похотливо извивалась и подмахивала нескромным шаловливым пальцам, кошка, завсегда подчёркнуто, напоказ, выставлявшая все свои прелести? Вернулась как сама не своя… Словно её девственница покусала.

Столько дней домогался, ублажал, радовал чем только мог и терпел, терпел, терпел. Ну мало ли – может у неё там «эти дни», а сказать стесняется? Но не всю же неделю подряд! А сегодня? Он уже без особой надежды погладил её по заднице и - о чудо! - свершилось! Ожила, развернулась… Прижалась крепкой грудкой, обняла, погладила…

И вдруг – бац! На самом интересном месте внезапно слёзы. Да не просто слёзы, а целая истерика! И ведь ни минутой раньше, ни тремя минутами позже!

Ну какой нормальный самец такое стерпит? Пришлось решать проблему по-детски.

Что за хрень только творится в их прелестных головках? Или это его напрочь сглазили? В таких раскладах волей-неволей задумаешься о всяких приговорах-наговорах и прочей эзотерической чуши.

Нет… на деле всё куда проще. Определённо проще!

Он замер, озарённый идеей, которая радикально просто и логично объясняла все происходящие странности.

Точно! Подхватила в этих своих приключениях что-нибудь венерическое, вот и держит дистанцию, боясь наградить его «букетом»? Но почему вдруг сдалась и полезла сама? Решила, что «пронесло» и болезни нет? Или, напротив, намеренно решила его наказать? Отомстить? Но за что? Что он такого сделал, что стоило бы… подобных подарков?

Наоборот - старался не лезть и быть запредельно, невероятно терпеливым. Спросил – молчит. Заткнулся – обиделась… Погладил – напряглась. Убрал руку – надулась. В чём проблема? Сегодня вот чуть задел – так и вовсе сама полезла.

И тут же в плач. Ну не дура?

Что мешало сказать? Он же не мудак какой-нибудь, устраивать ей сцены ревности и закатывать скандалы? Ну перепихнулась с кем-то, ну не уверена, что «чистый»… Дело-то житейское…

Тем более… тем более, есть же и «альтернативные», безопасные способы, м?

Вздохнув, Рик раздражённо дёрнул плечом. Воистину, женский мозг - потёмки. Благо, всегда найдутся варианты.

Он вспомнил о Сойке, пухленькой зайчихе из второсортного ресторанчика, что столь щедро одарила его и собой и остатками неплохой, в общем-то, еды. С возвращением кошки он почти забыл о толстухе, но сейчас… после всех этих длительных воздержаний и стрессов – одна мысль об её объёмистой вертлявой попке вызывала в шортах пугающе сильный отклик.

- Вот. И вот. – В кусты просочились близняшки, притащившие ветки, обломок проржавевшей рессоры, сварочный электрод и рабочую часть рашпиля, лишённого рукоятки. Также в притащенном хламе он разглядел пробку, мятую банку «Рока-колы», сломанную застёжку от подтяжек, вязальную спицу, погнутый дверной ключ и небольшой навесной замок. Ключ к замку, разумеется, не подходил, а сам замок был насквозь изъеден ржавчиной и намертво защёлкнут.

И где ж они только всё это выкопали?

Сгрузив добычу по центру вытоптанного пространства, бельчата уселись напротив, с нетерпеливым любопытством ожидая чуда.

Лис почесал затылок, задумчиво поворошил притащенное барахло, недовольно скривил губы и попробовал обвить электрод вокруг места, где полагалось быть «кранчику». Материал электрода был достаточно мягок, чтобы он мог согнуть его хоть пополам, но недостаточно гибок, чтобы тесно заклинить квадратный штырь крана. Воткнув кончик электрода в замочную скважину и заклинив замочный крендель на кране, он попробовал навить электрод, используя длинную и свободную часть электрода как своеобразный рычаг. Накрутив два-три витка, он высвободил подобие спирали и попробовал провернуть, но где там – электрод оказалась слишком мягок и, легко теряя форму, раз за разом проворачивался вокруг штыря.

Лис поднял из кучки дверной ключ и рашпиль, но идея проточить в железке достаточно глубокую выемку без тисков и верстака была слишком трудоёмкой и сомнительной. Повертев рашпиль, он уже собирался было отложить и его, как внезапно обнаружил определённое сходство с зловредным четырёхгранным стержнем. Разница была лишь в том, что квадратный штырь из конца напильника имел немного коническую форму – острый на кончике, ближе к рабочей поверхности он расширялся почти втрое.

Забавное, но – увы, совершенно бесполезное сходство.

Подтяжечный «крокодил» и вязальная спица были также заведомо бесполезны. А вот смятая в блин жестянка… Рик покрутил и помял жестяную лепёшку, покосился на рашпиль, снова на кран…

Уложив банку на вытоптанный в газоне пятачок, он пристроил остриё рашпиля по центру банки и, используя замочный крендель на манер молотка, в один удар пробил жестянку насквозь.

Ощущая себя пещерным предком, только что добывшим огонь, лис нетерпеливо извлёк импровизированное орудие и примерил полученную «дырку» к стержню от крана. Почти идеально!

Увы, при попытке провернуть тугой вентиль жестяным подобием «барашка», проделанное отверстие из квадратного превратилось в круглое.

Бельчата разочарованно вздохнули: безграничный авторитет Рика в глазах малышей с нарастающим ускорением покатился вниз.

Согнув банку втрое, он попробовал повторить манёвр, но тройной слой жести туповатый рашпиль уже не пробил – вместо этого сложенная жестянка провалилась в землю, превратившись в нечто вроде воронки.

Едва не отбив себе палец, Рик чертыхнулся, выронил увесистый замок и в сердцах отшвырнул бесполезную жестянку прочь.

Авторитет взрослого и сильного «альфа-самца» в беличьих глазах стремительно упёрся в отметку «ноль».

- Спакуха! Ща всё будет. – Рик раздражённо оглядел доступный инструментарий ещё раз. Если соорудить подходящее отверстие в чём-то достаточно жёстком нельзя… то стоит попробовать создать его подобие. В четырёхграннике стороны практически параллельны… А значит…

Он взял в руки рашпиль и тяжёлый обломок рессоры. Поставил их вертикально, задумчиво скривил губы. Нет, руками создать достаточное усилие и удержать их вместе не выйдет – упрямый квадратный стержень попросту провернётся. Нужен упор… Вот если бы соединить хотя бы два конца этих железок… Но чем?

Не электродом же… и не вязальной спицей...

Рашпиль… рессора… спица… замок и ключ. Ключ. Плоский, с прямой, ровной поверхностью по одному из рёбер. Нет, удержать в руках эту маленькую на фоне рессоры шпильку, задача и вовсе безнадёжная.

Хотя… Он посмотрел на бутылку и довольно ухмыльнулся. О да! Крышка. Вот этот маленький пластиковый кругляш с такой удобной вмятинкой. Вот он, фиксатор, а вот он – рычаг!

Засунув в крышку кончики ключа и рашпиля, лис примерил полученную конструкцию к квадратному стержню и, просунув в дырку на головке ключа кончик электрода, в несколько витков закрепил полученную конструкцию с противоположного края.

- Вау! – белки в четыре глаза восхищённо уставились на затейливую инженерную конструкцию. Даже дыхание затаили.

Затаил дыхание и Рик – признаться, уверенности в том, что всё это невероятное сооружение реально сработает у него не было. Но всё получилось и холодная тугая струя плеснула чуть не через весь газон.

Торопливо прикрутив напор, он довольно ухмыльнулся:

- Подставляй! – он помог бельчатам наполнить бутылки и подставил под струйку сложенные лодочкой ладошки.

- Клёво придумано. – Похвалил один из близняшек.

Лис самодовольно ухмыльнулся. Побрызгал на лицо, шею и плечи, фырча и отдуваясь, растёр холодную влагу по загривку. Понюхал подмышки, плеснул и туда. Похрюкивая и дрожа от холода, торопливо пригладил взмокшую шерсть, побрызгал снова, кое-как сполоснул отрастающий чуб.

Наблюдая за его ужимками, всклокоченные, с набившейся в шерсть трухой, чумазые близнецы, словно маленькие домовята, сопровождали его «купание» ехидным хихиканьем.

Улучив момент, Рик заткнул трубу пальцем и повторил коварный манёвр, направив веер прорвавшейся струйки сначала на одного, потом на другого.

Возмущённо пискнув, не ожидавшие мести близнецы метнулись в разные стороны.

- Терпите, мелочь, ванну вы, по ходу, ещё не скоро увидите. – Лис хихикнул и побрызгал на себя снова, радуясь, что холод мокрой шерсти хоть на время отогнал неуместное возбуждение. Нетерпеливые мысли об изобильных зайчихиных прелестях щекотными клочьями скатывались пониже майки и горячим пульсирующим комом копились в тесных шортах, грозя вот-вот сделаться слишком заметными и невооружённым, так сказать, взглядом.

Набрав полный рот воды и выждав, пока та не станет хоть немного теплее, лис прополоскал зубы, дыхнул в ладонь, нюхнул и удовлетворённо улыбнулся.

Словно только сейчас вспомнив о недовольно сопящих бельчатах, распрямился и уставился на них сверху вниз.

- Ну чё - замерли, мерзляки? Умываемся, умываемся… - С усмешкой примерив на себя роль строгого папаши, Рик ехидно прищурился. – Ишь, неженки.

- И ничего я не неженка! – Сердито хмурясь, правый близнец наполнил ладошки прохладной влагой и, едва заметно поколебавшись, решительно припечатал к чумазой мордашке.

- Бррр. – Левый близнец поморщился и передёрнулся, словно холодной водой окатили его.

Затем процедура повторилась – с точностью до наоборот.

- И всё, что ли? Нос намочили и уже дрожим? – Сам порядком продрогший, лис старательно изобразил бравый вид ветерана закалки. – Слабаки!

Вздохнув, бельчата умылись основательнее и «на брудершафт» пригладили друг на дружке шёрстку.

При виде их синхронных, деловитых движений, Рика кольнула зависть. Интересно, каково это, всё время проводить со своей копией? Вместе играть, вместе баловаться и …спать. Постоянно ощущать рядом кого-то, кто почти не отличим от тебя самого… Неразлучно. Непрерывно. Всегда.

Стряхнув не в ту сторону свернувшие мысли, он шумно вздохнул и хлопнул в ладоши:

- Ну всё, двигаем.

Один из близняшек присел и, выставив локти вперёд, принял на грудь три полные бутылки. Ни дать ни взять – артиллерист со снарядами наперевес.

Второго близнеца на точно такой же манер нагрузил уже сам Рик.

Подхватив оставшиеся бутылки в пакет, двинулся следом.

Взмокшая, покрытая слипшейся в сосульки шёрсткой, гружёная бутылками процессия двинулась к развалинам, ловя на себе настороженные, удивлённые и подозрительные взгляды прохожих.

Замыкая процессию, Рик рассеянно таращился в беличьи спины, косился на идеально синхронно мелькающие пятки и мечтал.

Перед глазами громоздились всё более и более развратные образы сразу двух Риков и двух Соек. Причём последние в этом сюрреалистичном уравнении были совсем не обязательны.

Замечтавшись так, что запнулся о бордюр и едва не раскрасил нос, лис ошалело встряхнулся и кинулся догонять бельчат.

Вырулив на ведущую мимо развалин тропинку, они огляделись по сторонам и торопливо шмыгнули в кусты.

Чуть не с разбегу проскочив через забор, бельчата с виноватой улыбкой обернувшись на отстающего лиса, запрыгали в дом. Сам Рик протискивался медленно и вообще проходил через забор лишь в одном единственном месте – там, где кто-то из прежних обитателей развалин слегка раздвинул два толстенных прута. Какой силищей надо обладать, чтобы вот этак растянуть ограду – страшно представить. И кто бы ни был таинственный силач – повстречаться с ним нос к носу лису отнюдь не улыбалось.

Кое-как пропихнув сквозь забор принесённые бутылки, он вздохнул и затопал к лестнице. Задержался у первой ступеньки, прислушался к едва различимым наверху голосам, с наслаждением наступил на Тимкину сигнализацию и прислушался.

Наверху громыхнуло и довольный собой, лис затопал на второй этаж.

- Доставлено. – Не обращая внимания на недовольный кошачий взгляд, Рик шутливо козырнул Роне, водрузив ношу на центр стола и едва не раздавив чей-то кулёк с печеньем.

- Ффух. Пойду, что ли, за десертом… - достаточно громко, чтобы было слышно и в противоположной комнате, продекламировал лис.

- Вернусь не скоро, не теряйте. – По-прежнему не обращая ни малейшего внимания на кота, он подмигнул удивлённой Роне и притормозил ринувшихся было следом близняшек.

- А вы куда? На сегодня выгул окончен. – Лис развернул подвернувшегося бельчонка и подтолкнул обратно в комнату. Второй близняшка вздохнул и развернулся сам.

- Ты мыша не видал? – Преодолев удивление его необычной жизнерадостностью, спохватилась Рона.

- Мыша? Насколько я помню, он всегда сидит… - Рик показал на пустой угол и словно только сейчас заметив его отсутствие, картинно вскинул бровь. – …Тут. Упс… Ну... может вышел куда.

- Куда? Он же едва ходит! – Рона уткнула руки в бока и сердито нахмурилась.

- Не знаю. Жопу отсидел и вышел. Размяться. Всё, я убёг. – Одарив Рону улыбкой, лис шмыгнул прочь.

Сидевший у стола Тимка проводил его недовольным взглядом, поглядел на рысь и нервно пожал плечами.

Неопределённо дёрнув уголком рта, Рона извлекла из упаковки пару зубных щёток и сунула бельчатам:

- Ну-ка… Знаете, что это такое?

- Ага. – Без особого энтузиазма приняв «подарок», Джейк покосился на Тимку горестным взглядом в четыре тоскливых глаза и хором вздохнул.

- Ну вот и отлично. Давайте-давайте… Привыкайте к хорошему!

Она потянула из кучи покупок ещё одну щётку, но прежде чем пыточный инструмент был представлен Тимке, кот торопливо шмыгнул прочь.

- Пока-пока, скоро вернусь, не теряйте… дела, дела! – Последние слова он выкрикнул уже из коридора.

Рассерженная Рона сердито фыркнула и обиженно скрестила руки на груди – стараешься тут для них, стараешься…

Тем временем, торопливо соскользнув вдоль перил, Тимка с разбегу прошмыгнул сквозь забор и, выскочив из кустов, огляделся. Вдали, у ведущего к шоссе поворота мелькнул знакомый рыжий затылок.

Оглянувшись по сторонам, Тимка подпрыгнул и припустил следом.

***

- Доброе утро, господа! Прошу на борт. – Паркер посторонился, с некоторым ироничным удивлением пропуская в салон приличных размеров свиту и двух навязанных ему провожатых.

- Здравствуйте, генерал. – Огромный, пугающе громоздкий тигр вблизи и стоя оказался ещё огромнее, чем в просторном широком кресле президентского кабинета. Стоя вровень с немаленьким Гриффиттом, сенатор Пайкман превосходил его ростом на две, а то и три головы! Паркер же на фоне этой громады и вовсе казался ребёнком – если бы не комплекция.

Низкорослый, кубических пропорций, бультерьер никогда особо не комплексовал по поводу роста. Даже стоя перед строем солдат, самый мелкий из которых, как правило, всё равно был выше его, как минимум дюймов на десять, Паркер ощущал себя вполне уверенно и комфортно. Но габариты сенатора…

Изначально он представлял себе эту сцену как-то иначе. Небрежное приветствие равного к равному, мимолётное рукопожатие… Но, столкнувшись с гигантом вблизи, Паркер, как молодой зелёный мальчишка замешкался и растерялся, да что там – попросту не решился протянуть руку этой громадине. Напротив, едва сдержался от непроизвольного желания лебезить и кланяться, суетиться и сновать вокруг, как это делали многочисленные сопровождающие – прилизанные референты и паркетные телохранители, секретарша и чёрт знает кто ещё.

Паркер задумчиво проводил тигрицу-секретаршу заинтересованным взглядом и обернулся к последнему пассажиру этого рейса.

- Паркер. – Нейтрально ироничным тоном приветствовал его овчар-гэбэшник.

И, в отличие от сенатора, не побрезговавший обменяться рукопожатием.

- Грант. – Паркер невольно спародировал этот странный тон, совсем не характерный для представителей суровой зловещей профессии.

Пропустив пса вглубь салона, генерал кивнул технику и тот принялся задраивать люк.

Миновав кое-как разместившуюся в отдельной «ячейке» свиту, Паркер откинул занавеску и заглянул в «вип-отсек» с твёрдым намерением вести себя непринуждённо.

- Должен признать, господа, приятно удивлён, что вы предпочли составить компанию мне, а не мэру. – Паркер оглядел аскетичный салон с жестковатыми, обтянутыми брезентом креслами. - Не первый класс, конечно, но вам ведь не в новинку?

Намёк на военное прошлое сенатора был призван одновременно показать его …осведомлённость и попутно слегка уязвить гэбиста, к армии отношения явно не имевшего.

- Служили? – Паркер уселся в противоположное от сенатора кресло со всей непринуждённостью, на какую хватило воли.

Гигант едва заметно повёл бровью, словно внезапно заметил упавшую в суп муху и этим жестом крайне сдержанно и воспитанно выразил всё, что думает о поведении надоедливого насекомого.

Оторвав взгляд от иллюминатора, за которым техники отсоединяли последние заправочные шланги, тигр уставился на пса тяжёлым и мрачным взглядом.

В салоне повисло гнетущее молчание и стремительно нарастающая неловкость. Со всей внезапной отчётливостью Паркер ощутил себя тем самым мелким, жалким насекомым, неосторожно напомнившем о своём присутствии предельно нетактичным способом.

- Не люблю риторических вопросов. – Почти спустя минуту разлепил губы тигр. – Уверен, ещё прошлым вечером вы вызубрили моё досье наизусть.

Последние слова тигр сопроводил едва заметной надменной ухмылкой.

В контрасте с пронзительным сверлящим взглядом, неспешные, величественные и властные манеры сенатора словно физически сдавливали, окутывали и душили его какой-то пугающе сильной, тревожной аурой власти. Той самой аурой, что сбивала с мысли, заставляла ощущать себя маленьким и ничтожным, не достойным и секунды времени высокого начальства. Аурой, прямо таки навязывающей модель поведения как у мальчишки на побегушках.

«Чего изволите, сэр?»

- Кофе! – сенатор слегка повысил голос и, перепуганный столь внезапным совпадением своих мыслей и команды сенатора, Паркер едва не дёрнулся исполнять приказание.

Немалым усилием воли заставив себя остаться в кресле, он вытаращился на тигра сквозь непрозрачное забрало.

«Кофе? Серьёзно?»

Тело вновь дрогнуло, словно помимо воли владельца порываясь исполнить властное распоряжение во что бы то ни стало.

Спас положение референт – прилизанный очкастый хорь, прибежавший из соседнего отсека с подносом, на котором красовался термос, галеты и литрового размера кружка.

Передав ношу сенатору, хорь шмыгнул обратно.

Не обращая внимания на присутствующих, сенатор установил на колени дипломат, накрыл подносом и, пристроив поверх объёмистую дымящуюся кружку, неспешно распечатал оказавшиеся в наборе галеты.

Оторопело моргнув, генерал перевёл взгляд на гэбешника.

Облюбовав себе кресло вдоль противоположного борта и чуть поодаль от них, Грант смотрел на него с едва заметной, почти не уловимой иронией. Смотрел так, словно знал о нём всё. Как адская машинка профессора, которой лис просвечивал таинственные фургоны. Как будто видел его насквозь - каждую пугливую мыслишку, каждый закоулочек его души. Всю подноготную испытываемых колебаний и страхов, все самые интимные подробности личной жизни.

Смотрел так, как, должно быть, взирает сторожевой апостол на робко крадущихся в рай грешников.

Паркер вздрогнул и отвернулся.

«И послал чёрт на мою душу…»

Спохватившись об оставленной без ответа реплике сенатора, он виновато вздохнул и покаялся:

- Признаюсь честно – читал. Не удержался.

Отхлебнув из исходящей паром кружки, тигр вновь посмотрел на него и коротко, двусмысленно ухмыльнулся.

- Я тоже. Читал. – Сенатор небрежно поправил лежащий на коленях чемоданчик. Поправил так, словно упомянутое досье на Паркера покоилось именно там – в этом самом кейсе. В огромных его лапищах солидный, обитый дорогой лакированной кожей, чемоданчик казался игрушечным и каким-то ненастоящим. Как и кружка, зажатая в свободной руке Пайкмана.

«И… что в нём написано?» - в середине этой напрашивающейся фразы ему явно полагалось тревожно сглотнуть и посмотреть на сенатора жалобным тоскливым взглядом.

Нет, как ни проси, как ни вымаливай – почитать досье с того уровня ему, конечно же, никто не даст. О подкупе также не может быть и речи – такие как Пайкман не продаются. Во всяком случае, их не купить кому-то, кого они считают ниже себя.

Но что бы найти, понять его слабое место, этот здоровенный неотёсанный чурбан сначала нужно разговорить.

Усилием воли придав голосу скучающую непринуждённость, Паркер предпринял вторую попытку:

- Смотрели вчера – как Редхорн упал? Третья катастрофа за год! Прямо на запуске! – Тема для беседы была выбрана совершенно наобум, просто первое, что пришло в голову из случайно увиденного новостного выпуска. И ещё не закончив этой фразы, он уже запоздало пожалел о выбранной теме. Не тот тон, не те слова. Словно прижатый к стенке подхалим, рефлекторно пытающийся заговорить агрессору зубы. Сто раз виденный типаж, от которого самого его всегда подташнивало.

Генерал спешно попробовал исправить конфуз грубоватой шуткой, но вышло только хуже:

- Похоже, у них там всем ...пиротехник заведует.

Тяжёлый давящий взгляд тигра вновь нацелился на генерала, мгновенно заставив того пожалеть и о выбранной теме и о неудачной шутке и о том, что вообще открыл рот в этом полёте.

- Вы что-то об этом знаете? – выдержав мучительно долгую паузу, прогудел сенатор.

«О боже… он что, серьёзно? Во всём видит какой-то тайный смысл, подвох, ловушку?»

- Только то, что передали в новостях. – Собравшись с мыслями, осторожно сформулировал Паркер. – Но, согласитесь, как-то странно… третий запуск подряд… При том, что до этого четыре спутника вывели без единой аварии!

- Действительно. Странно. – Согласился сенатор таким тоном, словно всерьёз подозревая в организации саботажа лично Паркера.

Бультерьер растерянно покосился на гэбэшника и вновь наткнулся на всё тот же непроницаемый «насквозь тебя вижу» взгляд.

Чёрт, да они что, сговорились, что ли?

Подавив желание поёжиться, а то и вовсе свалить к пилотам, генерал отключил внешние динамики и сглотнул загустевшую слюну. Подумал и допил из встроенного термоса вчерашний, чуть тёплый какао.

Бред. Да не может быть. Они просто сговорились выбить его из привычной колеи, растормошить, заставить делать ошибки и оговорки.

Давят этими своими идиотскими «фишками», выпендриваются, каждый на свой лад, как полицейские на перекрёстном допросе!

Напыщенные, заносчивые… Только изображающие, что представляют из себя нечто значимое.

«Тоже мне… шерлокхолмсы недоделанные!»

Генерал отвернулся к иллюминатору и предпочёл заткнуться. В конце концов, в эту игру можно играть втроём.

Остаток пути прошёл в молчании.

Самолётное шасси упруго ткнулось о лётную полосу, тяжело подпрыгнуло и просело, принимая на себя вес транспортника.

Уткнувшийся в ноутбук сенатор поднял взгляд, убрал компьютер и оглушительно вздохнул. На миг Паркеру даже померещилось, что несмотря на опущенное герметичное забрало он ощущает силу этого выдоха собственным носом.

Зевнув, тигр прикрыл пасть лопатообразной пятернёй, шмыгнул носом и, с хрустом размяв шею, тяжело поднялся из тесного для него кресла.

В два шага преодолев расстояние до занавески, гигант выбрался в наполненный свитой салон, вручил свой кейс хорьку и, откупорив люк, самолично выглянул наружу.

Аэропорт встречал их деловитой армейской суетой, гулом прогревающихся двигателей, ребристыми куполами ангаров и неповторимым аэродромным запахом.

Терпкий, кисловатый дух топливных испарений, горячей смазки и перегретого металла разливался вокруг, пропитывая колышущееся над нагретым асфальтом марево.

С высоты кормового люка сенатор оглядел царившее вокруг движение, шумно втянул прохладный после дождя воздух и задержал его в лёгких с каким-то странным, словно ностальгическим удовольствием.

Не дожидаясь, когда бегущая к самолёту обслуга подкатит короткий, в пять ступенек, трап, сенатор неожиданно легко для своего возраста спрыгнул вниз и с наслаждением потянулся.

«А старикан-то бодрячком…» - хмуро отметил Паркер, подавив желание небрежно шагнуть вниз «солдатиком» и лихо приземлившись на одну ногу, без присяда, восстановления равновесия или какой-либо ещё задержки, небрежно продолжить движение пружинистым лёгким шагом.

Усилители «аякса» позволяли вытворять и не такое, но учитывая не столь уж большое расстояние от края люка до асфальта – подобное ребячество выглядело бы не демонстрацией силы и ловкости, а дешёвым детским выпендрёжем.

Дождавшись, когда подтянут трап, генерал величественно сошёл вниз и снизу вверх оглянулся на гэбэшника.

Легко сбежав по ступенькам, овчар неожиданно галантно подставил руку тигрице. Грациозно покачивая бёдрами и прижимая к себе какую-то папку, секретарша спустилась вниз. Лазурно-голубые глазки в обрамлении длинных пушистых ресниц с интересом проехались по генеральской броне, скользнули по сенатору и устремились на взлетающий неподалёку истребитель.

«На опытную и искушённую в делах шефа грымзу или хотя бы стерву не тянет. Ребёнок совсем… Неужто старый чёрт ещё что-то может в постели? Или таскает её с собой …по инерции?»

Остальная свита сенатора, включая двух вынужденно отставших «кирпично-челюстных» телохранителей, хлынула следом.

Замыкал процессию Гриффитт, скользнувший по спинам горе-охранников ироничным взглядом и со сдержанной ухмылкой оглянувшийся на непрозрачное забрало Паркера.

Обступив сенатора, раздражённые собственным «косяком» с отставанием, барс и гиена синхронно натянули одинаковые чёрные очки и грозно завертели по сторонам головами. Макушка барса при этом приходилась сенатору вровень с плечами. Гиена же, хоть и был довольно крупным для своего вида – едва доставал тигру до подмышек. С учётом этой забавной разницы троица выглядела слегка комично. Паркер машинально представил, как выглядела бы в их исполнении попытка прикрыть сенаторскую тушу от пуль собственными телами и издевательски хмыкнул.

Впрочем, веселье несколько портил цепкий, заметно оживившийся взгляд гэбэшника. Нет, овчар не выглядел напрягшимся или изготовившимся к драке – даже выражение на лице ничуть не изменилось. Но от внимательного генеральского взгляда не ускользнуло то, как быстро и цепко собачьи глаза пробежали по подкатившим джипам, по высыпавшим из них автоматчикам. Зорко, стремительно, зигзагообразным росчерком в мгновение ока оценив вооружение, прикинув уязвимые места, присвоив каждому невидимые ярлычки и бирки, бесстрастно решая кто из этих ребят в случае чего станет первым, а кто вторым, третьим и так далее. Генерал даже на миг не усомнился, что бирочки не оканчиваются на третьей или четвёртой, а включают в себя всех, абсолютно всех присутствующих. И его, Паркера, тоже. Причём далеко не первым, похоже, номером. Что даже, в какой-то мере, обидно.

Заметив его взгляд, гэбэшник улыбнулся: слегка, почти незаметно – одними губами, ничуть не меняя выражения на верхней части морды.

Тем временем, соскочившие с подножек солдаты принялись помогать сенаторской свите с погрузкой барахла.

Небрежно оттёртые телохранители перетаптывались в сторонке, встревоженно пытаясь поймать взгляд начальства. Но сенатор, абсолютно равнодушный к их страданиям, не оглядываясь направился к генеральскому джипу.

Паркер дёрнулся было следом, но на столь короткой дистанции опередить сенатора не теряя лица было нереально. В результате тигр преспокойно уселся на переднее кресло – его, его, чёрт побери, кресло!

Скользнув по генералу ехидным взглядом, гэбэшник несколько несолидным манером прошмыгнул вглубь салона.

Стараясь унять раздражение от бесцеремонной властности Пайкмана, генерал поиграл желваками и полез следом.

Но на этом чреда унижений не кончилась – не обращая ни малейшего внимания на пассажиров сзади, сенатор непринуждённо нащупал под креслом рычаг регулятора и, освобождая себе побольше места, до упора откатился назад, плотно придавив генеральские колени спинкой сиденья.

«Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! Он что – специально его бесит?!»

Возмущённо хрюкнув, Паркер трепыхнулся, пытаясь разместить ноги поудобнее, но всерьёз отпихивать сенаторскую тушу не решился.

С негодованием покосившись на хитрого особиста, в который раз ставшего свидетелем его унижения, бультерьер скривился и угрюмо уставился в окно.

Утрамбовав в джипы оставшуюся свиту, солдаты погрузились сами и вся кавалькада стремительно понеслась к базе, основные строения которой благоразумно отстояли от аэродрома на добрый десяток миль.

- В расположение. – Угрюмо буркнул Паркер.

- В штаб. – Тотчас распорядился сенатор не терпящим возражений голосом.

Водитель вопросительно оглянулся на командира и Паркер на миг испытал зловредное желание промолчать и посмотреть чей именно приказ выполнит бедолага. И пусть только попробует ослушаться, засранец!

Впрочем, играть в подобные игры с неизвестным финалом было как-то… боязно, да и глупо.

- В штаб. – Максимально нейтральным тоном подтвердил Паркер. – В штаб.

Целеустремлённое рвение сенатора к немедленной инспекции слегка пугало. А вдруг они всё же знают? Знают всё? Вдруг внедрённые агенты уже просочились и под землю? Сунули нос в сокровенное, в самую суть происходящего? И сейчас, не успев сойти с самолёта, вся кавалькада помчится прямиком к центральному входу в подземный комплекс? После чего потребует впустить их внутрь?

Да нет… бред. Знай они хоть полпроцента истинного положения дел, сюда прислали бы роту спецназа, а не старикашку сенатора и кабинетного гэбэшника. Каким бы тот ни был крутым и тренированным – случись что, стопчут и его. Неет, определённо дело не в этом. Но единственный способ уяснить в чём подвох – это покорно таскаться следом и реагировать по обстоятельствам.

Бюрократическая суета административного здания встретила их бумажным шелестом, гулом оргтехники и… ревнивым взглядом Сью, испепеляющим факелом устремлённым на сиськастую сенаторскую секретутку.

«Ого!»

Паркер растерянно моргнул. Всегда такая сдержанная и профессиональная, Сью никогда не пыталась его захомутать. Но будь он ей совсем безразличен - как мужчина – с чего бы метать такие взгляды на «конкурентку»?

Женщины на миг уставились друг на дружку, затем тигрица с деланым безразличием отвела взгляд, рассматривая просторный холл.

Верный, но бесконечно тупой Думбовски попытался выскочить навстречу, зацепился ногой за край ковра и едва не кубарем скатившись с лестницы, замер перед Паркером, глядя на чёрную броню влюблённо-завистливым взглядом.

- Сэр! Разрешите обратиться, сэр! За время вашего отсутствия происшествий не было!

«Сэр!» - Мысленно дополнил чересчур экзальтированную речь капрала Паркер.

- Свободен. - Вздохнув, генерал оттёр солдата в сторону и повёл озирающихся гостей в святая святых – архив.

Старательно скрывая злорадство, Паркер гостеприимно распахнул низенькую, примерно по грудь сенатора дверцу.

- Прошу.

- Генрих! – Тигриная лапа извлекла из пёстрой свиты прилизанного хорька-очкарика и нацелив того вперёд, подтолкнула к стеллажам. Ни дать ни взять охотник, спускающий взявшего след варана.

- Малколм! – второй сопровождающий – рахитичный, нездорового вида кот, рыжей торпедой направился в противоположный угол.

Улыбнувшись пришедшей на ум аналогии, Паркер расслабился и с издевательской услужливостью повернулся к сенатору.

Такими торпедами его кораблик не пробить, о нет… Бумажная броня у него самая толстая.

Сенатор слегка вздёрнул подбородок и покосился на него, словно принимая молчаливый вызов. Уголки губ его едва заметно качнулись вверх в холодной, слегка надменной усмешке.

«Давай-давай, старый пердун… поймай меня, подлови…»

Стоило псу оказаться в родном, привычном окружении, накативший в самолёте мандраж стал спадать. Капля за каплей возвращалась уверенность и ясность мысли, отступало невесть из каких глубин выкарабкавшееся желание лебезить и заискивать.

- Итак, сенатор. Что будем искать? – Паркер услужливо придержал дверь, втайне злорадствуя над необходимостью великану постоянно пригибаться в не слишком-то высоких штабных дверцах.

- Лаборатории. – Сенатор одарил его своим фирменным «пригвождающим» взглядом и сильнее выпятил челюсть.

Оглянувшись на безмолвного гэбэшника, Паркер простёр руку в приглашающем жесте:

- Пррошу!

- После вас. – Сенатор довольно прищурился, словно уже нашёл, обнаружил какой-то прокол прямо у него за спиной.

Генерал едва справился с желанием порывисто обернуться, словно мальчишка, попавшийся на примитивную уловку. Вместо этого он прищурился в ответ, нахально пародируя гримасу соперника и начисто позабыв, что тот, при всём желании, вряд ли видит эту вызывающую пантомиму сквозь непрозрачное забрало шлема.

Улыбчивый гэбэшник с интересом переводил взгляд с одного на другого.

Последующие два часа маленькая процессия хаотично рыскала по базе, заглядывая в самые неожиданные места. Включая подвал радиовышки, бойлерную и даже прачечную.

- Желаете постирать? – Усталый солдат в несвежем переднике, сгрёб со стойки кипу белья и сонно уставился на вошедшего тигра.

Паркер фыркнул.

- Нет. – Скривившись, сенатор вышел.

Постоял на крыльце, шумно вздохнул и уставился на складской комплекс, на добрый десяток этажей возвышавшийся в самом центре базы в кольце дополнительного забора.

- Склад?

Ощутив лёгкий холодок меж лопаток, Паркер кивнул со всей непринуждённостью, на какую хватило сил.

Там, в беспорядочном на первый взгляд нагромождении контейнеров, цистерн и ящиков, таилось сокровенное. Неприметная с виду площадка, способная играть роль как грузового лифта, так и наклонного пандуса, ведущего в его личную пещеру сокровищ. На подземные уровни.

Этим изящным решением Паркер по праву гордился.

Ведь если хочешь что-нибудь спрятать – прячь это у всех под носом. А чтобы кто ни попадя не забрёл куда не надо и не удивился бы охраняемости места - назови это склад.

И всем, абсолютно всем станет безразлично сколько грузовиков на него приедут, откуда что привезут и куда всё это денется после. Лишь бы сходились какие нужно бумажки, не воровали чего не нужно складские работнички и никто не лез проверять каждую прибывшую сюда машину.

В остальном - проконтролировать грузопотоки целой базы без помощи свыше практически невозможно. А масштабы грузопотребления гарнизона таковы, что под эту тему здесь можно отгрохать не то что семь уровней, а целый подземный город. И метро до города. А что – знай себе, неспеша вывози землю под видом пустых, только что разгруженных машин.

Просторные стеллажи и полки, площадки для контейнеров и цистерн. Складской комплекс не обойти и за день. А уж провести сверку и попробовать обнаружить какие-нибудь расхождения по факту и в бумагах…

Да и не подкопаешься к нему с этой стороны. Орда крючкотворов старательно сводит все цифры как надо, стряпает бумажки со скоростью деньгопечатающего станка. Но – с куда большей эффективностью.

Один росчерк пера и между строк теряются поезда и конвои, исчезают целые цистерны и пирамиды провизии. Распиханное, запрятанное, замаскированное под официальные закупки, всё это надёжно похоронено в архивах лучшими проворовавшимися в своё время служаками, своевременно взятыми на крючок и под крылышко – применять свои таланты на благо...

В этом месте Паркер запнулся, помрачнел и вздохнул.

- Масштабно. – Скупо проронил сенатор, разглядывая проезжавшие мимо электрокары и погрузчики, громоздящиеся вдоль стен контейнеры, пирамиды из ящиков и мешков, тянувшиеся к потолку стеллажи и покачивающиеся над всем этим крюки балочных кранов.

От титанических объёмов складских ангаров и впрямь захватывало дух. И, что особенно радовало, внимание сенатора в основном было направлено скорее на содержимое выставленных на видное место упаковок, чем на тот самый пол, на котором они стояли.

С нарастающим облегчением Паркер таскался за ними вдоль и поперёк склада, издевательски ухмыляясь: нет, Его Кабинетное Величество никогда ни до чего не допрёт. Никогда не опустит свой божественный взгляд под ноги, а даже если опустит – ни в жизнь не сопоставит шестидесятифутовый бетонный квадрат, оконтуренный стальным кантом с обычным, просто в сто, в тысячу раз увеличенным люком.

А вот особист…

Порывисто нагнувшись к самой предательской каёмке, овчар заставил его похолодеть всерьёз.

Подняв что-то с пола, Грант продемонстрировал это сенатору.

- Ай-яй-яй… - Укоризненно качнув головой, сенатор передал находку Паркеру. – Бардак!

Отупело приняв подношение, бультерьер растерянно уставился на бронированную ладонь и перевёл дух.

Окурок. Всего лишь окурок.

Ну то есть не всего лишь, а полноценное ЧП – курить на складах категорически запрещалось… Но… чёрт, аж сердце защемило!

«Гриффит, на складе окурок.» – Отключив на мгновение внешние динамики, по внутренней связи «аяксов» порадовал волка Паркер. – Оставлю дежурному, разберись!

Они побродили по складу ещё немного, поглазели на несметные богатства из армейских рационов и с облегчением выбрались на дневной свет через противоположный вход. Ещё одна тонкая уловка, в разы сокращающая вероятность обнаружения – если за одним входом ещё худо-бедно проследить можно, то имея четыре сросшихся воедино здания, каждое с двумя-тремя выходами, отследить что куда пришло и откуда потом вышло не осилил бы и десяток шпионов.

Взгляд сенатора обратился к не по-военному ярким зданиям с панорамным остеклением.

«Ну наконец-то».

Уже отчаявшийся было заманить непоседливого бюрократа в нужном направлении, Паркер оживился.

Последний месяц в наземных «типа лабораториях» тоже вовсю велись какие-то разработки. Правда, к уровню революционных технологий, во всю осваиваемых подземной частью комплекса, вся эта жалкая возня имела не большее отношение, чем золотуха к золоту.

Посредственные личности посредственно изобретали посредственные штуки. Чуть более сильное лекарство, чуть более мощный стимулятор. Или какой-нибудь не особо-то и нужный прибамбас специального назначения.

Всё это в преувеличенно восторженных рапортах тотчас отсылалось наверх. Наверху с умным видом благосклонно кивали, выписывали очередной бюджет на расширение и углубление, после чего каждый продолжал заниматься своим делом.

- Это что? – Тигриный палец ткнул в нужном направлении.

- Лаборатории, сэр. – Постаравшись не подпустить в голос избыток желчи, откликнулся пёс. – Желаете посетить?

- Всенепременно. – Подхватывая вычурную, наигранно вежливую манеру общения, тигр оценил расстояние и вздохнул.

- Извольте. – Паркер жестом подозвал проезжавший джип и, высадив куда-то спешившего техника, оставил того растерянно переглядываться с отставшим «хвостом» процессии.

- Итак, лаборатории! – Тоном опытного экскурсовода, провозгласил Паркер, крайне довольный тем, что в этот раз успел оккупировать переднее кресло прежде чем до него добрался сенатор.

Оглядев сократившуюся до двух участников процессию, генерал пружинисто выпрыгнул перед дверями лабораторного блока и, картинно толкнул стеклянные двери, словно раздвигая занавес:

– В этой святая святых наши лучшие умы творят историю!

Дежурный охранник вздрогнул, поспешно спрятал под стойку недочитанный журнал и вскочил, отдав честь.

- Вольно! – Ощутив, что мучения вскоре подойдут к концу, Паркер небрежно махнул на него рукой. – Сюда, господа!

Торопясь побыстрее окончить утомительный поход, он самолично распахивал двери и врывался в лаборатории, пугая белохалатников агрессивного вида «скафандром» и внося сумятицу в размеренную жизнь исследовательского центра.

Большинство проходивших тут процессов были скучны и однообразны – микроскопы, какие-то не внушающие доверия фитюльки, компы, компы, компы и несколько громоздких стендов с мензурками. Всё это уныние слегка разбавляли различные электронные штучки, но интереса они не добавляли.

В соседнем здании было повеселее. В оборудованном там спортзале на сотнях всевозможных тренажёров упражнялись те, на ком испытывали безобидную химию местных ботаников. Но ничем сверхвыдающимся, таким, чтоб прям – ух! – никто из добровольцев похвастать не мог.

Для того, чтоб безоговорочно впечатлить высоких гостей требовалось нечто большее. Намного большее! И в тоже время не слишком фантастическое, чтобы не спровоцировать ненужный ажиотаж.

Например, «феникс».

О, не в полном своём великолепии, разумеется. А так - краешек, коготочек. Совсем крохотный кусочек его реальных возможностей.

Показать, подразнить и спрятать.

И тогда ещё несколько месяцев карт-бланша ему обеспечены.

Никто ведь, в здравом уме, не станет резать курочку, несущую золотые яйца?

Ну а потом… Потом он тоже что-нибудь придумает. Либо шептуны наконец помогут, либо сам.

В крайнем случае - разведёт руками и покаянно склонит голову. Ну не получилось, не сработало... не вышло. Побочные эффекты и все такое. Но мы над этим работаем, работаем не покладая рук.

Как-нибудь отбрешется.

Главная тут проблема – выдать продукт секретной части комплекса за успех придурков, которые сами ни в жизнь не поверят, что их таблеточки способны сотворить что-нибудь столь мощное. И единственный способ это всё обтяпать…

- Вилли, ну что там – всё готово? – вновь отключив внешние динамики, поинтересовался он.

- Да, сэр. На позициях. - Откликнулся в наушнике сосредоточенный голос Гриффита.

- Веду гостей.

Включив внешние динамики, Паркер остановился перед дверью пустующего блока и обернулся как заправский конферансье.

- А сейчас… в нашем особо секретном отделении мы продемонстрируем первый, уникальный, непревзойдённый мм… проект, немного нуждающийся в доработках, но в целом… от волнения позабыв заготовленную речь, он стушевался, закашлялся и просто распахнул дверь.

Показывать наспех собранный «драмкружок» было откровенно боязно, но на момент озарения этой идеей всё выглядело вполне приемлемо.

До тех пор, пока он лично не обозрел открывшуюся неподготовленным зрителям картину.

Огромное двухъярусное помещение битком набито лаборантами. С чьей-то лёгкой руки выряженные в защитные комбинезоны химической и биологической защиты, сотни фигур отчаянно и почти натурально изображали кипучую деятельность.

Некоторым, особо одарённым, это почти удавалось. По крайней мере, не все как один, «увлечённые исследователи» косились на зрителей чуть ли не через каждое своё действие.

«Гриффитт, я тебя убью… что за балаган? Откуда все эти идиоты?»

На момент явления инспекции, большая часть клоунов уже худо-бедно подобрала себе занятия и научилась выполнять их более-менее натурально. Хотя и несколько зациклено.

Впрочем, все эти постановочные огрехи и почти незаметные неопытным взглядам мелочи, бледнели и меркли в сравнении с активностью, развитой несколькими особо выдающимися придурками. То ли позабыв, то ли вовсе не получив роль в царившей здесь суматохе, несколько растерявшихся «профессоров» при виде появившихся зрителей торопливо примкнули к ближайшим коллегам.

В результате чего у одного из обследуемых солдат оказалось сразу два «доктора», сосредоточенно шаривших стетоскопами не только в районе торса, но и почему-то сползающих на ноги.

Один из увешанных датчиками «подопытных» принялся оживлённо «обсуждать» с «профессорами» нечто, происходящее на экране компьютера, а разглядывающий что-то в массивном микроскопе «учёный» – внезапно совершенно не к месту разулыбался и захихикал, словно увидел на предметном стёклышке нечто крайне забавное.

Но сильнее всех прочих мозолил глаз придурок, не сообразивший ничего лучше, чем «спрятаться» во всеобщем копошении, забравшись на беговую дорожку.

Да не куда-нибудь, а в самый центр, на передний план! Туда, где назначенные на главные роли бежали солдат-овчарка и белоснежный песец-феникс.

Удивлённо покосившись на бегущего вровень с ними «доктора» они как могли сохраняли серьёзные лица, но видит бог – чего им это стоило!

От фальши и фанерности происходящего сводило челюсти.

- Вилли, какого дьявола?! Ты что, не мог пригнать сюда нормальных лаборантов? – Прошипел Паркер, вновь выключив внешние динамики.

- Но вы же сами сказали… заблокировать шлюзы, никого не впускать и не выпускать?

- Боже… вы меня в гроб вгоните!

Паркер ненавидящим взглядом вперился в кретина, из последних сил бежавшего вровень с солдатом. Словно уловив мысленный посыл пса, лис оступился и слетел с дорожки куда-то под ноги перепуганных «коллег», подчёркнуто не обративших на его полёт ни капли внимания.

Солдат и «феникс» переглянулись и продолжили бег.

Испытывая безудержное желание рвать на себе волосы и биться головой о стенку, Паркер в панике покосился на сенатора и гэбэшника. Ожидая увидеть, как минимум, шок и бешенство за этот нелепый розыгрыш, он с удивлением уставился на тигра. К его безграничному изумлению, сенатор, похоже, принимал весь творившийся перед ним кретинизм как должное.

Хитрая морда особиста хранила всё то же непроницаемое выражение.

С пару секунд он недоверчиво разглядывал гостей, затем, собрав в кулак остатки наглости, простёр руку в направлении бегунов:

- Итак, перед нами обычный тренированный солдат и солдат, получивший экспериментальный стимулятор.

Он кивнул «лаборанту» и фигура в скафандре неуклюже прибавила скорость сначала на одном, затем на другом тренажёре.

Продержав темп почти полминуты, пёс сдался и, едва не рухнув, соскочил с ребристой резиновой поверхности, хрипя и отдуваясь. Взмокшая шерсть повисла на нём сосульками.

Песец же, как ни в чём не бывало, бежал со скоростью, которой позавидовал бы и иной спринтер. И не выказывал ни капли усталости. Даже не вспотев, «феникс» невозмутимо перебирал ногами, расслабленно поглядывая на наблюдателей.

- И ещё быстрее! - Тихонько переведя дух, Паркер убедился, что внимание гостей приковано к бегущему, снова махнул «лаборанту». Помедлив, солдат выкрутил регулятор дорожки до предела.

Ноги песца замелькали так быстро, что на миг ему показалось, словно бы тот вдруг начал перебирать ими в обратную сторону.

Опёршись на перила, сенатор с интересом подался вперёд.

- И долго он так может? – Полюбовавшись на бегущего атлета ещё с минуту, тигр со странным выражением покосился на бультерьера.

- Без вреда для здоровья – примерно полчаса.

- А… если дольше?

- Истощение, куча побочных эффектов и длительный курс реабилитации. – Почти не соврал Паркер.

Он осторожно покосил глазом на особиста, но даже при виде явленного чуда, физиономия Гранта своего обычного выражения так не изменила.

- Впечатляет. – Нехотя признал сенатор. – Признаться, я опасался, что вы бездарно разбазарили такую прорву денег без сколь-нибудь стоящих результатов.

Показалось, или в голосе тигра проскользнуло что-то вроде извинения?

- Почему вы не указали об этом в отчётах?

- Препарат ещё не обкатан. Побочные эффекты, нестабильность, аллергические реакции... – Паркер по памяти перечислил основные типичные отмазки Бильдштейна и скромно улыбнулся. – Не хотелось рапортовать о сомнительных успехах преждевременно.

Он махнул песцу и тот, ловко спрыгнув с гудящей дорожки, пружинисто принял упор лёжа. Демонстрируя прекрасную мускулатуру, с монотонностью и размеренностью механизма принялся отжиматься на пальцах.

Сенатор досчитал до пятидесяти, бросил на Паркера недоверчивый быстрый взгляд и снова уставился на песца.

- Невероятно. Это же… Нет, это невероятно! – Он прищурился, подался вперёд, словно всерьёз пытаясь разглядеть привязанные к песцу ниточки или какой-либо другой способ махинаций.

Позабыв о назначенных ролях, ряженые «лаборанты» тоже застыли и потрясённо вытаращились на песца, перевалившего за сотню отжиманий и несмотря на это не выказывающего ни тени усталости. Напротив, на безмятежной мордахе проступало что-то вроде самодовольной улыбки.

- Невероятно… Дьявол, да с такими ребятами… - сенатор порывисто обернулся к коротышке в скафандре. Замялся, словно смутившись прорвавшихся на поверхность эмоций, замер, рассеянно и нервно расслабил галстук и едва не оторвав пуговицу, расстегнул тугой ворот рубашки. – Поздравляю, Паркер. Вы меня удивили.

Тигриная пятерня простёрлась к нему в жесте рукопожатия.

Повернувшись к сенатору, Паркер с некоторым удивлением церемонно пожал протянутую руку, одновременно умудрившись показать замершей массовке заведённый за спину кулак.

Спохватившиеся «учёные» торопливо вернулись к своим ролям.

- А возможности этих ваших… доспехов – покажете? – Неожиданно дружелюбным тоном поинтересовался тигр.

- Обязательно. Но, если можно, завтра.

- О, разумеется. – Сенатор улыбнулся.

Физиономия особиста по-прежнему хранила пугающую неопределённую улыбку.

***

Диван. Священный, почти ритуальный предмет семейной жизни. Не забрал детей с бассейна – диван. Не поехал на показ дурацких шмоток от какой-то пафосной мокрощёлки – диван. Слегка перебрал в баре – снова диван.

Чуть что, сразу диван.

Если так пойдёт дальше – он вообще будет покидать этот диван только по праздникам.

И вот ведь в чём абсурд – сегодня он отправился на этот диван… ради самого дивана. Неожиданно для себя самого бросившись отстаивать этот странный предмет мебели, хотя ещё пару дней назад самолично едва не вышвырнул его на помойку!

«Он не вписывается в нашу обстановку!»

Подумаешь! Что ж теперь – на помойку сразу? Хороший же диван, уютный! И спится на нём замечательно.

Нет, отчасти, хрен бы с ним, с диваном. Но кто в доме хозяин, в конце концов? Сказал нет, значит – нет! И – нет, пара стопок бренди тут вообще не причём. Имеет право! А диван… диван это вообще - вопрос принципа! Кто в доме хозяин?!

«Ну и спи на своём диване!»

Ну и сплю. И хрен с вами.

Фогл вздохнул и угрюмо подтянул сползающий плед.

Подумать только! В собственном доме! Нет, ну абсурд, дичь, бред!

Он, негласно владеющий долей в сотнях, тысячах мелких и крупных предприятий, магазинчиков и лавчонок, контролирующий десятки, сотни «тем»… Он, Дерек Фогл, чьё имя с придыханием произносят все, кто хоть немного в курсе теневой жизни Бричпорта, он – на диване! Как какой-нибудь вшивый муж трущобного семейства!

Он, он, Дерек Фогл дал им всё. Трехэтажный особняк в престижном элитном квартале, лучшее образование в городе, яхту… да всё, всё что есть в этом доме – заработано им! И где чёртово уважение? Где долбаная благодарность?

Диван. Подумать только!

Впрочем, может оно и к лучшему. Саманта не молодеет… И хотя она всё ещё мать его детей, вполне симпатична и привлекательна для своего возраста… Ну и конечно же остаётся единственной, кто прошёл с ним весь долгий-долгий путь наверх с самых что ни на есть низов. А это, как ни крути, ценить стоит. И да, он, чёрт побери, ценит! Ценит, несмотря на то, что порой позволяет себе пару тройку интрижек на стороне. Ну пусть не пару. Пусть больше. Но ведь всё это так, попытки взбодриться. В конце концов, он тоже уже не молод. И, как ни прискорбно, с «этим делом» всё чаще бывают осечки.

Так что сегодняшнему, в частности, изгнанию он только рад. Исполнение супружеского долга слишком часто превращается во взятие кредитов. Саманта на старости лет внезапно нашла в себе второе дыхание, а он… ещё слишком молод для этого. Но недостаточно молод, чтобы всё было так просто, как раньше.

Фогл вздохнул и перевернулся на другой бок.

Любовница. Надо завести любовницу. Молодую, красивую… чтоб ноги от ушей.

И назвать «Диван».

Дерек мрачно хихикнул.

Тишину дома расколол тревожный дверной звонок.

Кого там чёрт принёс в такую рань? Фогл приподнялся на локте и через спинку дивана обернулся на вычурные настенные часы. Восемь? Какого хрена?!

«Катитесь к дьяволу!»

Он откинулся обратно, но дверной звонок повторился снова.

Придурочный сосед? Охреневший новенький почтальон с каким-нибудь нелепым спамом?

Будь это кто из ребят, они непременно бы позвонили сначала на мобилку. Труженики его профессии не любят внезапных гостей. Даже когда всё давно поделено и вот уже пару лет в городе почти никаких стычек. Ну, не считая воспитательных акций по мелким бюргерам, непонятно с чего возомнивших что «время уже не то и платить достаточно лишь правительственные налоги».

Динг-дооонг, динг-дооонг!

И ведь никто, никто в целом доме не соизволит оторвать жопу от тёплой кровати и спуститься, открыть дверь!

- Саймон! – во всё горло рявкнул кот. – Иди открой, кого там черти принесли!

На лестнице послышался недовольный топот и бурча под нос что-то из вечной песни о эксплуатации молодого поколения, сын протопал в холл.

Фогл прислушался, но через две комнаты разобрать приглушённые голоса не удавалось.

- Вот. Какой-то старикан тебе передал. – С недовольным видом одетый в домашнее трико и толстовку Саймон плюхнул на диван приличных размеров свёрток.

- А… старина Кранц… - Фогл вздохнул и зябко натянул плед. – Включи пол там.

Пожав плечами, Саймон вышел, по пути раздражённо щёлкнув выключателем подогрева пола.

Фогл смежил веки, но нетерпеливое кошачье любопытство никак не давало заснуть, не взглянув на выполненный заказ.

Для порядка потренировав силу воли ещё пару минут, он решительно отбросил плед, уселся и подтянул к себе свёрток.

Нетерпеливо вспорол когтем перетяжку из скотча, торопливо развернул несколько слоёв обёрточной бумаги и благоговейно, как какое-то сокровище подхватил предмет на руки.

Тяжёленькая…

Старина Кранц как обычно превзошёл сам себя. Сталь толстовата, но может оно и к лучшему… Внушает!

Надо бы ещё чем светящимся покрасить и вообще ништяк. В темноте увидишь – обосрёшься.

Он повертел толстую литую маску, словно каким-то благородным, изящным оружием, любуясь хищными угловатыми чертами, агрессивным разрезом глаз и широкими прочными лямками с массивными сложной формы креплениями.

***

Крупная комната без окон и дверей. Серые, пористые квадраты подвесного потолка. Необычайно низко, так низко, что даже можно дотронутья до них руками - заберись он на какую-нибудь табуреточку. Вот только табуреток тут нет – есть кресло, ещё одно кресло, тумбочка, стеллаж, нечто типа комода и видавшая виды армейская раскладушка. А в промежутках меж всем этим – нагромождение пыльных, потёртых коробок, битком набитых старыми зачитанными до дыр книгами, журналами и брошюрками.

Почти скрытый обвалом чуть в сторонке ютился походный биотуалет.

Просторное в общем-то помещение из-за этих коробок казалось необычайно тесным. А свисающие с потолка рукоятки – смутно напоминали те, что развешаны на поручнях автобусов и метро.

Он огляделся ещё раз, проморгался и с недоверием уставился на торчащие из потолка рукоятки.

Что за сюр? Словно владелец этого помещения безумно боялся внезапных землетрясений. Или просто до ужаса опасался споткнуться об одну из этих своих коробок и расквасить нос о холодный бетонный пол.

Хомяк испуганно сел, ощупал раскладушку. Поправил мятый лабораторный халат, рефлекторно сунул руки в карманы, но ничего, кроме мятого автобусного билета там не обнаружил.

Повертев головой, он с изумлением и нарастающей паникой уставился сначала на совершенно обыденный, словно выдранный из самого простого кухонного гарнитура шкафчик. На резную, антикварного вида тумбочку, покрытую потрескавшимся коричневым лаком и, судя по изобилию царапин и вмятин – пережившую не одну войну и не один десяток владельцев.

Задержав взгляд на старинном, рассохшемся кресле-качалке, хомяк осторожно встал.

Ноги наткнулись на мягкие розовые тапочки, на холодном бетонном полу смотревшиеся ещё более сюрреалистично, чем свисающие с потолка поручни.

Где он? Что это за место?

Слегка кружившаяся голова была до странного, пугающе лёгкой. И пустой.

В мыслях мелькали какие-то мутные расплывчатые образы, никак не желавшие складываться в сколь-нибудь внятную картину.

Холодный бетонный пол и мягкие розовые тапочки.

Что за бред?

Он повернулся и отупело уставился на промышленный умывальник. Этакий огромный жестяной куб, который миниатюрный профессор при большом желании мог бы использовать в качестве ванны. Стеллаж, до упора забитый газетами. Коробки, коробки, коробки… торшер. Старый, потёртый торшер. Ещё одно кресло – продавленное, с облезлыми деревянными подлокотниками и местами продранной тряпичной обшивкой.

Допотопный крохотный телевизор эпохи шестидесятых.

Совмещённый, кажется со столь же допотопным радиоприёмником, панель управления которого напоминала дьявольский пульт в логове сумасшедшего киношного учёного.

Неподалёку располагался приземистый журнальный столик, усыпанный горкой относительно свежих газет и журналов.

Дичь. Бред. Сюр.

Словно кто-то ограбил помойку, антикварную лавку и дом престарелых, натащив это всё в тесную не то библиотеку, не то архив… не то подсобное помещение какого-то кафе.

И ни дверей, ни окон, ничего.

Словно очнувшийся персонаж какого-то особенно мрачного фильма ужасов, он вертел головой, выпучив глаза и отчаянно пытаясь унять подкатывающую тревожную дрожь.

Плен? Похищение?

Но почему здесь? Почему неведомые похитители не заперли его в чём-то менее странном и более похожем на классический карцер или изолятор?

Зачем столько странного барахла, используя которое, пленник может запросто сотворить какую-нибудь каверзу?

Взгляд профессора потерянно остановился на почти теряющимся в нагромождении коробок предмете. Хомячиное сердчишко дрогнуло и пропустило удар.

Комп!

Затаив дыхание он метнулся к самому родному, самому ценному, спасительному предмету. Комп! Комп! Комп!

Совсем антикварный, с огромным монитором на вакуумной трубке и уродливой клавиатурой в толстенном металлическом корпусе.

Комп!

И записка. Сложенный вдвое блокнотный лист с какими-то корявыми каракулями, вертикально воткнутый меж высоких клавиш.

Дрожащими руками он развернул послание.

«Здравствуйте, профессор!

Прошу извинить, что не приветствую Вас лично, но неотложные дела требуют моего присутствия в совсем ином месте. Не пугайтесь и дождитесь, пожалуйста, моего возвращения.

Подпись: «друг».

Хм. Фрейн несколько раз перечитал витиеватое послание, посмотрел корявые буквы на просвет и поверх листа уставился на развешанные по потолку «хваталки».

Шимп!

Расплывчатые образы, не дававшие ему покоя, внезапно обрели чёткость и ясность, сложились в череду воспоминаний.

Пугающая пустота под ногами, неожиданно сильная обезьянья лапа, полёт на звенящем тонком тросе, этот странный туннель, необъяснимо пробивший неимоверную толщу земли и бетонных переборок и стремительно приближающийся кружок спасительной лазурной синевы. Небо.

Ни дать ни взять классическое видение с телеканала «для тех кто в коме». Туннель и свет. Бррр.

Друг… Хм.

Но, судя по наличию хотя бы такого компьютера – если он, конечно, работает – Фрейн всё же не пленник. Иначе какой резон предоставлять ему столь явный способ связи с внешним миром? Даром что любая его неосторожная активность в сети – посещение собственной почты или какая-нибудь ещё ошибка, запросто приведут сюда плечистых коротко стриженых ребятишек, остро жаждущих доставить его нашкодившую тушку к Паркеру.

Хомяк пощёлкал кнопками клавиатуры, потеребил манипулятор, но допотопный раритет не ожил.

Выключатель…. Где-то здесь должен быть выключатель!

Фрейн ощупал переднюю крышку моноблока, края, низ и даже верх. Чертыхнувшись, сдвинул тяжеленный монитор в сторону, нащупал огромную похожую на штырь кнопку и, затаив дыхание, нажал.

Секунду ничего не происходило, затем антикварная техника ожила. Гуднул трансформатор, зашелестел жёсткий диск, зашуршал вентилятор и выпуклый кинескоп с непривычно скруглёнными углами озарился подсветкой.

Работает! Неужели работает?

Обмирая от нетерпения, Фрейн приплясывал у компа, разглядывая странные, непривычные строки загрузки. Белые, рубленые буквы мелькали и мелькали, то заполняя экран целиком, то показывая пару строк, исчезавших прежде, чем он успевал их прочесть.

Наконец на экране появилась заставка и странная, совершенно незнакомая графическая оболочка. При всём богатстве опыта, Фрейн точно не мог припомнить ничего хотя бы близко напоминающего этот странный уродливый интерфейс. Словно вылепленный из цветастого пластилина, он резал глаза кричаще сине-зелёными оттенками и невообразимо мерзким шрифтом.

Мечта дальтоника.

Он даже решил было, что сейчас вместо привычных слов и букв увидит набор заграничных иероглифов, но нет – язык интерфейса оказался на удивление «нормальным» и вполне понятным.

Потыкавшись в разные элементы интерфейса, хомяк нашёл нечто похожее на браузер и – о чудо! – на экране открылся титульный лист поисковика.

Новости, почтовый сервис, реал-тайм мессенджер…

Без сомнения, компьютер, невзирая на всю свою антикварность, соединён с сетью. Значит… значит он точно не пленник. Никто ведь в здравом уме не стал бы оставлять этакий «телефон» в камере жертвы?

«Пожалуйста, дождитесь».

Сколько? Час? День? Два?

Затаив дыхание, он открыл новости, уставился на дату. День. Сутки. Сутки с момента его по… спасения?

Он проспал целые сутки? Опоили? Отравили? Амнезия?

Фрейн встревоженно нахмурился и не сразу осознал, что таращится на снимок какого-то пожара и дымящуюся, закутанную в одеяло фигуру.

«Таинственный герой спас ребёнка ценой жизни»

Моргнув, он навёл курсор на кнопку закрытия окошка, но в последний миг замер.

«Зомби апокалипсис начался!» - броский заголовок в «смотрите также».

Повинуясь наитию, профессор ткнул по ссылке и с изумлением уставился на пугающие снимки.

Феникс! Чёрт побери! Тот самый беглый Феникс!

Паркер, должно быть, кипятком писает. И гадит магмой.

Хомяк недоверчиво хихикнул. Вздрогнул, перешёл на новостную ленту в хронологическом порядке. Пробежался по заголовкам, но не нашел ничего и близко похожего на проявление Дианы.

Облегчённо вздохнув, хомяк машинально открыл почтовый сервис, набрал логин и замер.

Нет, нет, нет. Нельзя. До такой простой вещи, как мониторить входящие соединения додумается даже полный кретин. А кроме кретинов на Паркера пашут и вполне смышлёные…

Фрейн с сожалением свернул окно. Помедлил и свернул окно со страницей веб-мессенджера. Надо же… Сорок семь лет, а написать-то и некому. Вся жизнь позади.

И всё что осталось – бедная маленькая волчица, цена месяца жизни которой слишком велика, чтобы…

Сердечники!

Хомяк подскочил, забегал по комнате, заглядывая то в ящики, то на стеллаж, то в шкафчик и тумбочку. Не здесь, не тут, здесь тоже нет… Нет… Нет… Нигде, ничего хоть отдалённо напоминающего драгоценный кейс.

Две недели. Три? Чуть меньше месяца.

Он обессиленно присел на раскладушку. Вспомнил об обнаруженных во время поисков пакетах и заставив себя встать, потерянно вернулся к подвесному шкафчику. Открыл дверцу. Отупело посмотрел на стену пёстрых упаковок армейских рационов. Обед из трёх блюд. Первое, второе, десерт.

«Дождитесь».

Неделю? Месяц?

Он выпустил дверцу шкафчика и, поминутно натыкаясь на коробки, раздражённо забегал по комнате.

Время, время, время. Время, которого у него полно. А вот у его маленького невинного «франкенштейна» - счёт идёт на минуты. Впрочем, даже сумей он найти драгоценные «батарейки», даже выберись он отсюда – как найти её в этом городе? Найти одному, если даже Паркер со всеми его ресурсами и полезными связями не смог этого сделать?

Изнывая от захлестнувших эмоций, профессор на находил себе места весь день. Ну – то время суток, определить которое ввиду отсутствия окон возможно было лишь через компьютер.

Дверь.

Он заглядывал под кресла, перекладывал с места на место тяжеленые коробки и даже сдвинул забитый газетами стеллаж.

Голый монолитный пол. Оклеенные упаковочной бумагой стены. И ни малейшего признака двери.

Утомившись и вдоволь измучив себя тяжёлыми мыслями, Фрейн рухнул на раскладушку и заснул.

Завтрак, обед, ужин. Попытки читать художественные произведения и справочники, ежеминутная навязчивая тяга уточнять время. Чтение новостей. Рытьё в коробках. Поиски загадочной потайной двери.

Завтрак, обед, ужин. Чтение новостей, поиски двери, рытьё в коробках и чтение газет, недельной, месячной, годичной давности.

Зачем он хранит эту макулатуру?

Изнывая от бездействия, хомяк вновь рухнул на раскладушку и уставился в потолок.

Поручни! Шимп! Ну конечно! Вожделенный люк в потолке! Как он сразу не догадался?

Раскопав из-под коробок древнюю деревянную швабру и привстав на цыпочки, он ткнул ей в потолок.

Пористый серый квадрат легко, словно был сделан из пенопласта или чего-то подобного, провалился и сдвинулся, открыв пугающую чёрную щель.

Такую тёмную и пугающую, что он тут же отложил намерение выбраться на потом. И всю ночь спал в пол-глаза, не выключая свет – растревоженное сознание глумливо подсовывало всякие ужасы, наподобие крадущихся там, за панелями, крыс. Или чего-нибудь похуже. Чего-нибудь осклизлого и зубастого из репертуара фильмов ужасов.

«Дождитесь».

Вдруг и впрямь лучше дождаться? Может уже всего ничего – какой-нибудь час. Или день. Ну что он может, что он сделает, даже если выберется из этой комнаты? Единственную карточку, вряд ли известную Паркеру, он отдал волчице. Один, без денег, связей и надежды. И наверняка уже в розыске, как беглые подопытные. Охренный финал карьеры.

Профессор прошёлся из угла в угол, ощущая, что тесная захламлённая комнатушка словно бы стала ещё теснее. Он с подозрением посмотрел на стены – не сдвинулись ли, как в том диком пугающем фильме? Но нет… беспорядочно разбросанные им коробки вроде бы оставались в том же положении, что и раньше. Но находиться тут становилось всё невыносимее и невыносимее.

Вооружившись найденной под коробками шваброй, он решительно сбил пару панелей в сторону.

Освободившееся место, к его немалому облегчению, осветилось достаточно, чтобы увидеть за ним настоящий, уже бетонный потолок. Грязный и пыльный, но не столь уж пугающий, как узкая тёмная щель, за которую не проникает свет.

Потыкав там сям, он обнаружил и вход – четыре квадрата лёгкому тычку швабры не поддались и ему пришлось поднажать. Определив место крепления петель, он надавил у противоположного края и, кряхтя и сопя, откинул люк вертикально. За коротким, двух-трёх футовым тамбуром показался ещё один люк. Ржавый, ребристый и снабжённый засовом, к счастью - открытым.

Дотянуться и толкнуть его шваброй уже не получалось. Пришлось оскальзываясь и едва не падая от натуги, выдвинуть на середину комнаты комод, взобраться на него и попробовать уже оттуда.

Теперь швабра доставала и он, поднатужившись, откинул и второй люк. С оглушительным грохотом и лязгом металлическая створка рухнула куда-то снаружи тамбура. И на Фрейна вновь уставилась Темнота.

Словно живая, она таращилась на ничтожного грызуна сверху, грозя обрушиться, задавить, удушить.

Что там, за той тонкой гранью, где кончается свет?

Взбудораженная фантазия населила тёмное пугающее пространство жутчайшими тварями, когда-либо случайно или намеренно виденными в фильмах ужасов.

Нет, в существование киношных жутиков – вампиров, упырей и оживших зомби он, конечно, не верил. Но… работая бок о бок с теми, кто терзал и насиловал ДНК, кто самолично, своими руками, порождал монстров… Сложно отрицать их существование в принципе.

Трусоватый Фрейн замер.

Может, лучше «дождитесь»?

Сидеть тут, ничего не делать и ждать. Просто ждать. Лопать армейские рационы, пока шкаф не опустеет. А потом... потом тихонько и безболезненно скончаться от голода.

По-любому лучше, чем шариться в этой пугающей неизвестности, рискуя получить разрыв сердца от какой-нибудь дурацкой мелочи. Типа подвернувшейся под ногу ящерицы-мухоловки. Или некстати хлопнувшей над ухом форточки.

Он стоял на полу, боязливо таращился во тьму и неизвестность, до боли в суставах тиская единственное своё оружие – отполированный неизвестно чьими ладонями черенок от швабры.

Тьма пугала. До икоты, до дрожи в коленках. Да что там в коленках – как-то незаметно от всех этих мыслей он дрожал уже весь, целиком. От кончика короткого хвостика, до малиновых от напряжения ушек.

Чёрт. Чёрт. Чёрт. Ведь даже если там, за краем тамбура, поначалу и не было никаких монстров… то грохот откинутого люка наверняка их привлёк. И как знать – не сидит ли там уже какая-нибудь зубастая тварь, в нетерпеливом ожидании, когда наивный дурачок сам сунет бедовую голову ей в пасть?

Знает ли это «оно» о его здесь присутствии? Спустится ли, спрыгнет сюда?

Он как наяву представил свешивающийся с потолочного люка осклизлый шипастый ком из щупалец и шипастых пастей. Свешивающийся и падающий на пол, сюда, к нему!

Обмирая от ужаса, хомяк ощутил странное, пугающее дуновение и, выронив швабру, метнулся в дальний угол. Спрятавшись в нагромождении коробок, с напряжённым ожиданием уставился на люк.

Минута, две, три…

Ничего не происходило.

Но где гарантия, что «это» не выжидает? И не рухнет на него, не вцепится, стоит ему подойди к люку? Может там кто-то, кто боится света. Может, свет, единственное что отделяет его от смерти? Может, потому он как раз и не заперт – любезный шимп не особо печётся о его побеге, зная, что там, за потайным люком, бдительно сторожит какая-нибудь жутко голодная мерзкая ручная зверушка?

А если «оно» всё же спустится? Тихонько, неслышно - пока он будет спать? Ведь, как ни крути, без сна он долго не протянет – ну день, два… три…

Насколько хватит терпения «тому, кто там сидит»?

Да нет… зачем ждать? Что может перепуганный хомяк со шваброй? Разве что умереть от разрыва сердца.

Да, пожалуй, так он и сделает. Увидит хоть что-нибудь и тут же умрёт. Быстро и безболезненно. Ну или, по крайней мере, не так болезненно, как от зубов монстра.

Просидев в своём жалком убежище не меньше получаса, профессор осторожно пошевелился: подстелил под промёрзший зад стопку газет и, для верности выждав ещё с полчаса, решился.

Подкрался, схватил утерянную во время бегства швабру и как мог сурово уставился туда, в пугающую тьму.

Схватил с пола книжку и метнул. Не попал. Метнул ещё и ещё раз, пока наконец пухлый томик какого-то детектива не вылетел в притаившуюся тьму и упал где-то по ту сторону люка.

«хлоп».

И никаких посторонних звуков – тишина. Мог ли он надеяться испугать этим жалким манёвром кого-то из наверняка притаившихся там чудищ?

Ощущая себя героем боевика, дрожащий профессор скинул халат и ёжась от страха и холода, нерешительно поплевал на руки и огляделся в поисках того, что помогло бы вскарабкаться в тамбур.

Конечно, при желании, он мог бы легко вскарабкаться на кресло или комод и свободно схватиться за шимповские «держалки». Но… что потом? Подтянуться, как обезьян, он всё равно вряд ли способен – не тот возраст и не та комплекция.

Стеклянный стол, тумба… нет – слишком хрупко.

Кресло-качалка и тумба – слишком неустойчиво.

«музыкальный центр» и тумба – тоже не факт.

Вспомнив о разгромленном стеллаже, профессор кое-как придвинул тот к люку и попробовал вскарабкаться по полкам. Получилось. Хотя выше пятой подниматься было страшновато.

Даже с этого мизерного расстояния смотреть вниз было боязно. А ещё, увлёкшись этим странным «альпинизмом», он начисто забыл про своё драгоценное оружие.

Спустившись, хомяк попробовал вскарабкаться вверх, сжимая швабру, но тяжёлая деревяшка была слишком крупной и неудобной, грозя в любой миг вывернуться и увлечь его за собой.

Падение, перелом ноги или даже множественные переломы… Кровь, трагическая смерть. Возможно даже на руках у «друга», вернувшегося всего-то на пять или десять минут позже, чем он разобьётся. Вздохнув, хомяк спустился на пол в третий раз.

От предстоящего восхождения, вдоль спины стадами носились мурашки, а где-то под левой лопаткой болезненно тянуло.

Дождаться… дождаться. Ну день, два. Нет – даже целую неделю. Чёрт, да у него тут запасов на месяц!

«У меня-то – да… И, что если обезьян вообще не вернётся?»

Хомяк оглянулся на внезапно показавшуюся невероятно уютной комнату. Даже отступил от сооружённой «лестницы» прочь.

Передёрнулся и заставил себя взяться за пыльную полку снова.

Надо закрыть… Закрыть и дожидаться. Но для этого – предстоит хотя бы подняться… дотянуться… вплотную приблизиться к этой пугающей границе на расстояние вытянутой руки.

Да нет... ВЫСУНУТЬСЯ туда, во тьму. И, нащупав люк, попытаться вернуть его в прежнее положение. И сразу – на засов.

Наверху послышался какой-то пугающий шорох и хомяк вновь отскочил в угол, дрожа и озираясь в поисках оружия посолиднее тонкой палки.

Но никаких других палок или тем более ножей в помещении не было. Не считая пластмассовых «пилочек» из уже использованных рационов. Но что ими можно сделать? За десяток движений распилить рыхлую соевую колбасу?

Он затравленно посмотрел на люк. Чем дольше пытался представить себе поджидавшую там неизвестность, тем более пугающие образы подсовывало воображение.

Ещё полчаса и его воображение создаст шедевры, до которых харренвудским мэтрам ещё расти и расти!

Сто раз пожалев, что вообще затеял эту авантюру, Фрейн собрался с силами и …не решился двинуться с места. Собрался, сосредоточился снова… и снова не решился.

«Трус. Шваль. Ссыкливый ботаник».

Костеря себя последними словами, он отчаянно попытался ощутить хоть что-то подобное злости и решимости, но кроме участившегося пульса и подскочившего давления ничего такого не чувствовалось.

Чернота люка пугала до икоты.

А повисшая тишина казалась зловещей, прямо-таки пропитанной затаившейся опасностью.

Он досчитал до тысячи, затем до трёх тысяч, затем сбился и начал снова. Досчитав до двадцати трёх тысяч пятьсот шестидесяти восьми, Фрейн почти перестал дрожать от страха и начал дрожать от холода.

Из тёмного пугающего провала ощутимо тянуло прохладцей.

Не стылой, сырой и зловещей, а… стерильной. Привычной прохладой режимной зоны. И, кажется, даже запах… Характерный «стерильный» запах, почти как у него в лаборатории.

Глюки?

Попытки придумать себе успокоительный стимул, чтобы наконец оторвать наконец зад от пола?

Досчитав до ещё нескольких тысяч, Фрейн тихонько встал и сурово нахмурился.

Крадучись и на каждом шагу прислушиваясь к происходящему наверху, он осторожно приблизился к подножию импровизированной лестницы и замер.

Колотившееся сердце вновь начало набирать обороты.

Наверное, пожелай его смерти таинственный обитатель тьмы – сейчас ему было бы достаточно просто выглянуть вниз и негромко произнести «бу!».

И трусоватый профессор охотно помер бы от разрыва сердца.

Но время шло, из люка никто не свешивался, а вот от проникавшего сверху холодка уже начали мёрзнуть пятки и кончики ушей.

Закрыть люк. Закрыть. Просто подняться и закрыть. И ждать.

Вот только швабра… карабкаться и держать швабру он не сможет. А значит… значит придётся отправить единственное оружие туда, в темноту, вслед за книгой.

Размахнувшись, профессор метнул черенок в люк, промахнулся и едва увернулся от ухнувшей сверху швабры. Закинуть «оружие» удалось с третьей попытки.

Выждав, не покажется ли чудище, Фрейн набрал в грудь побольше воздуха, закусил губу и полез по полкам.

Третья. Четвёртая, пятая.

Эх, и почему его просто не оставили в уютной родной лаборатории? Ну поорал бы Паркер, ну пусть даже в карцер посадил. Дня на два. Ну на неделю. Да хоть на месяц! Но не прибил бы, в конце же концов? Такими мозгами не разбрасываются. Даже такие тупые солдафоны. А здесь…

Дрожа от холода и страха, Фрейн поднялся ещё на пару полок и оказался в тамбуре.

Брр.

Вскарабкавшись на «крышу» стеллажа, Фрейн втянул голову в плечи и медленно, дюйм за дюймом, распрямился. Выглянул в пугающую тьму, как танкист из люка башни.

Отсюда, из полумрака тамбура, тьма за пределами люка не казалась столь уж непроницаемой и зловещей. Так, густой-прегустой полумрак. Какая-то новая комната, огромная, с теряющимся во тьме потолком. Но словно бы слегка подсвеченная какими-то бледными, едва заметными отсветами. Ни дать ни взять – аппаратура! Лаборатория?

С ноги сорвался тапок и издевательски перекатившись, остался лежать там, далеко-далеко внизу.

Проводив безвозвратную потерю страдальческим взглядом, Фрейн вернулся к рассматриванию нового помещения.

Помаленьку привыкающие к отсутствию света, хомячьи глаза различили какие-то высокие, массивные цилиндры, заполнявшие комнату в два ряда.

Неужто и впрямь лаборатория?

На миг он испытал странное чувство, что вот-вот проснётся. Что выпадет, вернётся из этой кошмарной реальности в свою, привычную. Где будет орущий Паркер и привычная, родная лаборатория. Совсем не страшная, знакомая до каждого квадратного дюйма.

Но страшный, пугающий сон всё не кончался и не кончался.

Вздохнув, профессор поднатужился и выбрался на поверхность.

Холодный, дырчатый пол. Квадратные железные плиты и цилиндры, цилиндры, цилиндры.

Какие-то трансформаторы? Холодильники? Очистная система?

Слегка осмелев, он нашарил на полу черенок швабры и осторожно двинулся вдоль прохода. Туда, откуда, вроде бы, исходило сияние.

Расшалившееся воображение всё ещё рисовало оскаленные, капающие слюной зубастые морды, притаившиеся позади цилиндров, но сейчас, когда тьма была не столь кромешной, было уже не страшно. Почти.

Со шваброй на перевес, профессор пробирался меж колоннады цилиндров, настороженно прислушиваясь к подозрительной тишине.

«бип!»

Едва не вскрикнув, хомяк отшатнулся и вжался спиной в цилиндр.

Электронный замок? Сигнализация?

Негромкий электронный звук мог быть чем угодно. Но ни звука открывшейся двери, ни топота набегавшей охраны не последовало.

Однако, стоило ему чуть расслабиться и решиться продолжить движение, как странный звук последовал снова:

«бип!»

Таймер? Метроном? Датчик пульса?

Он огляделся по сторонам и с любопытством обернулся на цилиндр.

Сквозь толстое стекло из мутноватой, похожей на рассол жидкости, сверху вниз на него таращилась жуткая обезьянья морда.

Шимп! Тот самый!

Убили, засолили как селёдку в банке!

Взвизгнув, профессор отшатнулся, выронил швабру и не сводя взгляда от пугающего зрелища, отполз на несколько шагов прочь, пока спина вновь не упёрлась во что-то холодное и монументальное.

Осознав, что только что упёрся в очередной цилиндр, хомяк похолодел и замер. Осторожно, словно в несколько крохотных, робких шажков, обернулся и скосил глаза на стекляшку.

Морщинистая обезьянья морда смотрела на него и отсюда. Причём, один в один напоминала лицо из первого цилиндра.

Содрогнувшись, профессор отскочил на середину прохода. Болезненный, мучительный озноб плавно переходил в неудержимый колотун. Онемевшие пальцы сами собой скрючились.

Выпучив глаза и втянув голову в плечи, он оглянулся на бьющий из далёкого люка свет. Захламлённая комната внезапно показалась невыносимо родной и уютной, притягательной настолько, что подгибающиеся ноги словно сами собой сделали несколько шагов на встречу этому спасительному сиянию.

Нет… Что бы это ни было… Оно же не шевелится. Не дёргается, не грозит вырваться из банки.

Уняв вот-вот готовое разорваться сердце и начисто позабыв об утерянном тапке, хомяк подкрался к ближайшему цилиндру.

Всё то же лицо.

И там. И тут. И вот тут.

Десятки цилиндров, проход и снова вереница цилиндров. Но уже почему-то пустых.

«БИП!»

Совсем громко, совсем рядом.

Фрейн выглянул в очередной проход и вновь обмер. На одном из цилиндров зловеще мигала красная искорка.

«БИП!»

«Бип! Бип! Бип!»

«Бииииип!»

С мокрым, противным «чвак» стеклянная крышка отскочила в сторону, исторгнув на пол густую кисельную жижу и плававшее в ней тело. Густой гель или чем там была эта штука, жирной ленивой лужей растёкся по полу, стремительно просачиваясь через дырчатый пол куда-то вниз.

- Кха! Бглм… пх….

Извергнув изо рта приличную струю киселя, мокрый и совершенно голый обезьян, задыхаясь перекатился на бок. Судорожно вцепился в грудь, словно пытаясь разодрать рёбра и выцарапать собственное сердце. – Аапппх..ааа…ААА…

Ошалевший Фрейн отскочил за угол и, дрожа от ужаса, вытаращился на это дикое «рождение» выпученными глазами.

Прокашлявшийся шимп кое-как поднялся на карачки, блеванул второй порцией киселя и, скользнув по перепуганному хомяку полным боли взглядом, вновь завалился на бок, пытаясь восстановить дыхание и продолжая царапать грудь.

- А-а, мммать…. Ух… да чтоб вас… чёрт… Больно-то как! – корявая обезьянья рука скребла и скребла грудь.

Глава 25: Подковёрная рапсодия

Вытащив оружие, высыпавшие из джипа псы завертели носами из стороны в сторону. Двое торопливо втянули обмякшие тела внутрь машин, один из замерших снаружи, приложил к уху пару пальцев, выслушивая какие-то инструкции.

Сколько… сколько времени до того, как сюда стянутся основные силы? Выстроятся в цепь, кинутся прочёсывать окрестности… И наверняка первым же делом заглянут в развалины… Не могут не заглянуть, как не отваживал бы он нежелательных гостей ранее… Дотронься до «очкарика», тот вырубится и вслед тут же набегут те, кто шёл рядом, слева, справа, позади… Увидят, устремятся к месту контакта. Упадут следом, на тела уже отключившихся… Но привлекут новых, всё новых и новых преследователей.

На скольких из них его хватит? Десять, двадцать? Пятьдесят?

Замерев в траве, мыш лихорадочно просчитывал варианты, звал внезапно затихшего опоссума и бессильно комкал костлявыми лапками траву.

Тем временем, псы обменялись парой коротких фраз и внезапно попрыгав обратно в машины, сорвались с места. Один джип впереди, другой – в хвосте колонны и в середине – замолкший фургон.

Напугав показавшуюся навстречу машину, процессия рванула вдаль так, словно за ними гнался сам дьявол.

Ошарашенно дёрнувшись, мыш едва не выскочил следом. Спохватился, замер.

Что случилось? Почему?

Улица, на обочине которой развернулось маленькое столкновение в это время суток популярностью явно не пользовалась – единственный двигавшийся навстречу транспорт грозил вот-вот промчаться мимо.

Поколебавшись, он решился… рванул к асфальту, выскочил на середину полосы. Пошатнулся, едва не рухнув под колёса надвигающегося грузовика. Огромный самосвал, натужно сипя тормозами вильнул из стороны в сторону и замер в считанных дюймах от маленькой запыхавшейся фигурки.

- Жить над... ое…. э… - Высунувшийся было водитель разом утратив кипящее негодование, расслабился и уселся за рулём так, словно раздумывал о вечном.

Прошлёпав босыми пятками по мокрому асфальту, мыш уставился на дверную ручку, расположенную на высоте в два, если не три его роста.

Оторвавшись от баранки, водитель открыл дверь изнутри и вновь вернулся к прежней безучастно-расслабленной позе.

Вскарабкавшись на грязную подножку, окончательно перепачкавшийся мыш кое-как ухватился за край кресла, сосредоточенно сопя, втянул себя внутрь. Не дожидаясь окончания посадки и не глядя на незваного пассажира, водитель с усилием выкрутил руль и заложил лихой вираж.

Мир снаружи кабины закрутился. Как на той самой мерзкой карусели, куда они так и не попали в свой злополучный поход в парк развлечений. Вот только там центробежная сила лишь плотнее вжимала пассажиров в края чаши, а тут – норовила вышвырнуть прочь. Словно какой-то невидимый гигант, ухватив за лодыжки, пытается вытащить тебя обратно. И несмотря на все усилия и попытки удержаться – не привыкшие к таким нагрузкам мышцы не способны были удержать его от этого падения. Медленно сползающий мыш захрипел от усилий, не в силах даже приказать водителю остановиться. А разворот всё длился и длился, казалось – этот коварный приём подлый водитель задумал нарочно. И машина так и будет кружиться на месте, пока он, наконец, не вылетит прочь. Не покатится по асфальту, обдирая шкуру и ломая хрупкие косточки, не врежется головой в какое-нибудь препятствие и не затихнет навеки.

Он уже почти сдался, почти разжал онемевшие пальцы, но лихой разворот внезапно закончился и мыш, тяжело дыша, сполз в провал между сиденьем и приборной панелью. Промелькнувшие секунды показались маленькой, скоропостижно прожитой жизнью.

Поддав газу, водитель бросил самосвал вперёд и дверь – зловещая пугающая дверь, за эти мгновения обрётшая для него внезапное сходство с вратами ада - с оглушительным лязгом закрылась.

Покосившись на водителя, перепачканный мыш взобрался на высокое для него кресло и кое-как уселся прямо. Не обращая внимания на ухабы и лязгающую подвеску, грузовик летел в ночь. Под жалобный визг шин с трудом вписывался в повороты, неуклюже вылетал на тротуар, мчался, распугивая нечастые легковушки, перестраиваясь из ряда в ряд подобно гоночном болиду. Медленно, невыносимо медленно вдали показалась оторвавшаяся было процессия.

«Тебя заметят»

«Очнулся?»

«Да… снотворное… чёрт бы их побрал… стоит им вовремя не нажать кнопку…»

По растянувшейся на полмили связи скользнули неразборчивые, сумбурные образы. Обрывки видений Шестого, окружавших его белых халатов, затейливого устройства системы безопасности.

«Путь. Покажи путь!»

«Я не знаю дороги, они всегда вырубают камеры на выезде из города»

«Очки?»

«У всех»

«Плохо»

«Да. Если бы не это…»

В «эфире» промелькнула серия картинок, от которых передёрнулся даже он.

«Сбавь скорость, тебя заметят»

Грузовик послушно сбавил и вильнул в сторону, на параллельную улицу.

«Сколько ещё до конца города?»

«Мало. Минут пять.»

«И что делать? За городом заметят…»

Пауза. Томительная, затяжная пауза.

«Не знаю»

Из «голоса» Шестого ушла была агрессия, мрачная, обвиняющая злость. Ушла уверенность и требовательность. Осталась только совсем тонкая, почти не заметная нотка…

Надежда?

Достигнув окраин, грузовик сбавил ход и замер у обочины. Водитель заглушил мотор, погасил фары и безмолвной тенью застыл на своём месте, как выключенный автомат.

Незримая связь сжалась в тугой, жаркий поток неразборчивых тактильных и прочих ощущений. Сжимая, спрессовывая запах и вкус, обретая цвет и яркость, шокирующую, оглушающую громкость чужих поверхностных и глубинных эмоций. Неразборчивых, странных, не оформленных в слова и термины.

Первозданный бульон из обиды, ярости и страха. Обречённой, клокочущей ненависти. Бульон из того, что с некоей долей условности можно было назвать «сутью».

И тонкий, почти неуловимый привкус, проблеск надежды.

Безумной, обжигающе горячей раскалённой ниточки, на которой висело и трепыхалось агонизирующее сознание, лишённое всего.

Лишённое свободы, запахов, вкуса и даже тактильных ощущений. Сознание, погруженное в шквал фантомной боли и бесконечный ужас от попыток закрыть несуществующие веки. Попыток вдохнуть и выдохнуть отсутствующими лёгкими, почесать несуществующий нос несуществующим пальцем. Спать с открытыми глазами. Глазом…

Страх и безумное, жалкое нежелание разрывать связь, терять эту ниточку. Словно сцепившиеся руками скалолазы, один из которых беспомощно повис над пропастью, они тянули и тянули этот мучительный миг – сто, двести, триста футов… На расстоянии мили раскалённая истончившаяся до волосяной толщины, уже не передающая и не принимающая ни образов, ни ощущений, нить этой странной связи натянулась до звона и лопнула. Оглушительно, неожиданно мощно, отозвавшись острейшей болью где-то в глубине головы.

Из носа плеснуло горячим и жидким, горло наполнилось солоноватой влагой.

- А? – водитель моргнул, испуганно оглядывая улицу, уставился на приборную панель, заметил непрошенного пассажира и вздрогнул. Но в следующую секунду разом утратив к нему интерес, вновь поудобнее уселся на своём месте и завёл двигатель.

«Я дождусь…»

Почти теряя сознание от боли, мыш скорчился под креслом, зажмурившись и обхватив раскалывающуюся от боли голову.

Неуклюже развернувшись и едва не сбив светофор, самосвал покатил обратно.

***

Почти неразличимый в темноте пасмурной ночи, бетонный забор подсветился десятками оттенков зелёного. Оптические умножители на таком расстоянии едва справлялись и картинка безбожно подёргивалась, мерцала и «шумела».

От каждого неосторожного движения детали картины так и норовили слиться в квадраты – мелкие, средние и совсем крупные. Замрёшь – и квадраты начнут дробиться, делиться на четыре сегмента, затем каждый из них ещё на четыре и так несколько раз, пока вновь не проступит более-менее внятный кадр.

Изображение умножителя сменилось картинкой с инфракрасного и ультрафиолетового спектров, наложилось на оптический канал и развёртку эхо-скана. Через каждые пятьсот футов монотонную гладь двенадцатифутовых бетонных плит нарушали вышки – невысокие приплюснутые платформы, вооружённые прожектором и скучающим часовым. Вопреки всем предписаниям и здравому смыслу двое из пяти курили.

Кровожадный след-прогноз тут же развернул тактический план, поправку на ветер и расстояние, максимально эффективный и бесшумный варианты атаки.

Диана сидела на дереве. Единственном в равнинной местности, вызывающе торчащем почти у самой базы: в каких-то шестистах сорока двух футах, если считать от забора и ста семидесяти семи – от ведущей к воротам дороги.

Почему никто до сих пор не спилил неудачливое деревце – оставалось загадкой. Как бы там ни было, несмотря на всю очевидность этого укрытия – лучшего наблюдательного поста здесь не придумать. Неспешными стелющимися движениями она подобралась к равнине растянув это плавное движение на долгие два часа. Маленькое, неприметное во тьме пятнышко в густой, но короткой траве.

За время, прошедшее с её побега, вокруг базы начали возводить дополнительный забор. Семифутовая стальная сетка, растянутая на вбитых в землю столбах, тянулась насколько хватал глаз влево от беспорядка, которому вскоре предстояло стать дополнительным КПП. Сейчас же в этом месте валялись сложенные в штабеля столбы и рулоны сетки, мешки с цементом и шлакоблоки.

Вдали, с уходивших к горизонту территорий взлетали и садились самолёты, из ворот базы то и дело появлялись тяжёлые военные тягачи, джипы и цистерны, вкатывали неповоротливые рефрижераторы и один раз даже проехал кортеж какой-то явно высокопоставленной особы.

Поудобнее устроившись в самой гуще листвяной кроны, Диана разглядывала базу и прикидывала план действий. Последствия побега столь дорогостоящей игрушки как её тело - для профессора могли колебаться от плачевных до летальных. Увлечённо впитывавшая непрерывный поток сериалов и новостей внешнего мира, Диана хоть и нечасто сталкивалась с реальной действительностью – кое-какие представления о жестокости и беспощадности, мстительности и жадности власть имущих вполне имела. Господи, как она вообще могла оставить его там одного?! Как под влиянием момента и расстройства собственных мыслей, подчинилась этому глупому приказу? Где были её мозги когда всё это завертелось?

Увы, всё случилось слишком быстро и осмыслить происшедшее в полной мере удалось лишь спустя пару дней… Осмыслить с запоздалым, всё нарастающим раскаяньем и осознанием собственного бессилия все переиграть.

Волчица с вялым интересом скользнула взглядом по новой кавалькаде – два джипа и дурацкий жёлтый фургон с намалёванным на борту символом – белый круг и чёрный треугольник. Для военных – слишком пёстро и странно, для гражданских – тоже невнятно. Ни надписей, ни рекламы… Просто знак? Маркировка чего-то настолько известного, что в пояснениях не нуждается?

И зачем аж два джипа сопровождения? Везут что-то важное?

Впрочем, сейчас её беспокоили мысли куда важнее содержимого странной машинки и её позднего появления.

Три часа, сорок шесть минут. Скоро начнёт светать и с дерева придётся убраться – если ночью, её остывшее до окружающих температур тело не засёк бы и инфравизор, то днём – любой отошедший «отлить» рабочий – запросто может поднять голову вверх и заприметить затаившегося шпиона.

На этом поверх идеи спасти профессора можно будет поставить жирный крест.

Белый круг, чёрный треугольник… Она сердито покосилась на проезжавший фургон и вновь попыталась сосредоточиться на заборе.

Белый круг. Чёрный треугольник. Угловатый, хищный, колкий. Углы нарисованной фигуры словно кололи глаза, царапали мозг.

Волчица удивлённо нахмурилась и попыталась сосредоточиться на план-схемах сопроцессора. Даже головой тряхнула – как сто, двести, тысячу раз видела это в фильмах и мультиках. Словно и впрямь надеясь выбросить, вытряхнуть навязчивый символ из мыслей.

«Я тебя вижу».

Негромкий бесплотный голос прозвучал где-то внутри, прямо в мыслях. Так, что поначалу приняв его за восстановленный канал аварийной связи, она чуть было не свалилась с ветки.

Лихорадочно огляделась, ощетинившись всеми датчиками и сенсорами, на предельную мощность развернув эхо-скан и рефлекторно включив даже лазерный дальномер.

В панике прислушалась, ожидая услышать чужой, не принадлежащий профессору голос. Или даже голос профессора – надломленный, скрипучий голос существа измученного пыткой.

Могут ли они включить всё обратно? Встроенный в неё маячок-пеленгатор, этот мерзкий «автопилот», а то и чего похуже?

Испытав его действие впервые, она словно сломалась сама. Сдалась, смирилась, приняла незавидную участь существа, обречённого быть вещью. Живая, мыслящая железка. Что может быть хуже этой полной беспомощности, вечной кабалы чужих приказов?

«Например – это»

В мысли ударил шквал образов, сменявших друг друга настолько быстро, словно фильм на ускоренном воспроизведении. Обычно она увеличивала их скорость в два или три раза, но при скорости в десятки, сотни раз большей, успевала лишь выхватить наиболее яркие, разрозненные кадры.

Грустный опоссум в просторной, причудливого вида комнате. Ослепительный свет хирургической люстры, склоняющиеся сверху лица – лица, прикрытые марлевыми повязками и защитными пластиковыми очками. Боль, страх, ярость. Беспомощность полной, абсолютной неподвижности. Осознание себя консервированным куском плоти, этаким заспиртованным в подобии аквариума мозгом. Глаз, который невозможно ни повернуть ни закрыть, прошивающие несуществующее больше тело сполохи фантомных болей. Настоящая боль от нейрошокера, тревожный медикаментозный сон. И поиск, поиск, поиск…

Лица. Стремительно промелькнувшая чреда лиц – мыш, кот, рысь, кошка и лис. Бельчата-близнецы и она.

Ошарашенная потоком пугающих образов, шквалом ускоренной информации и открывшимися ужасами, волчица едва не рухнула с дерева вторично.

«Кто ты? Где ты?»

«Ты на меня смотришь»

Уставившись на фургон, она попыталась просветить содержимое эхо-сканом, но миновавшие дерево машины были уже вне досягаемости этого прибора.

Триста футов, триста шесть футов, триста двенадцать… Триста семнадцать…

Кортеж помаленьку сбавлял скорость, приближаясь к воротам.

«Как ты это делаешь?»

«Не важно... связь скоро прервётся. Помоги мне и я помогу тебе»

«Как?»

«Пока не знаю. Позже.»

«Когда?»

«Где ты?»

«Что?»

«Где ты находишься?»

«На дереве…» - Сбитая с толку, волчица разрывалась меж желанием спрыгнуть и бежать, пока не дай бог не подняли тревогу и замереть, дослушать странное создание до конца.

«Не то… город, где грёбаный город? Где мы относительно города? Представь путь - как ты добралась сюда? Просто представь…»

Массивные створки ворот распахнулись навстречу и фургон, так и не остановившись полностью, с разгона вкатил внутрь.

Спохватившись, ошарашенная, растерянная Диана рефлекторно распахнула перед глазами карту местности.

Бесплотный голос потрясённо затих.

Она показала край базы, вектор собственного маршрута, проложенного параллельно дороге, дошла до городских окраин и портовых причалов и ошарашенно замерла.

Голос молчал тоже. Перед фургоном же тем временем распахнулись ворота и маленький кортеж вкатил внутрь.

«Эй?»

В мыслях сами собой вновь заплясали тревожные мысли об утраченной компании, потерявшемся «принце» и горемычной судьбе профессора. О десятках придуманных путей проникновения на территорию базы и о том, что если профессор и впрямь тут… Насколько маловероятно найти его в этих катакомбах, спасти и вывести прочь, прежде чем это осиное гнездо не взовьётся от поднятой тревоги?

«Я знаю где он.»

«Где? Покажи!»

«Сначала - спаси меня»

Массивные стальные створки сомкнулись. Где-то там, позади толстенного бетонного забора фургон покатил дальше.

«Как?»

«Придумай. Ты же хочешь спасти профессора?»

***

- Скажите, Билл Хобрин… ?

- Простите, Билл…. ?

- Извините…. ?

Джейн и Чарли совались то к одному, то к другому обитателю двора, но все как один местные жители демонстративно отворачивались и торопливо шмыгали прочь.

- Да что с ними такое? – Чарли всплеснул руками. – Какой-то долбаный обет молчания.

- Не говори. – Джейн задумчиво покосилась на остов сгоревшего дома и вздохнула. – Напугали их, что ли?

Бурундук пожал плечами и уставился в сторону дворовой ребятни, облепившей отмытый от пыли веков «Мозес».

- Эй! Ну-ка кыш отсюда!

Но грозный окрик от низкорослого Чарли на детвору особого впечатления не произвёл – мальчишки прекратили терзать вынесенное на край капота зеркальце, но отодвинуться и не подумали.

- Стоп! – без нужды притормозил их Чарли. – Кто хочет доллар?

Детишки насупились и настороженно отступили на шаг, сбившись в тесную, плотную кучку – младшие за спинами ребят постарше.

- Мой папа, - звонким, пронзительным голосом продекламировал кто-то из задних рядов, - мой папа сказал, что если тут снова будут шнылять, чтобы я слазу звал его и им мало не показеца!

- Слушайте, нам просто надо узнать что-нибудь о семействе Хобрин. Это же их дом сгорел? – Джейн указала на руины, изобразила на лице милую улыбку и не приближаясь к детишкам, присела на корточки, показывая отсутствие агрессивных намерений.

- А вам зачем? – Коротко стриженный ослик хлопнул по чьей-то лапке, вновь потянувшейся к зеркальцу авто и с подозрением уставился на репортёров.

- Мы журналисты. Хотим поговорить об этом пожаре… - терпеливо пояснила Джейн.

- Мой папа говолит, что если кто-нибудь будет сплашивать пло пожал… - начал всё тот же звонкий пронзительный голос.

- Послушайте, мы никому не хотим ничего плохого. Просто спросить. – Старательно сдерживая раздражение, продолжала Джейн.

Ослик с сомнением прищурился:

- Да тут уже кто только чего не спрашивал. Ходят и ходят целый день. Всякие.

Репортёры переглянулись.

- Ну... мы не всякие. Мы журналисты. – Джейн старательно сохраняла доброжелательную улыбку, хотя делать это под колкими настороженными взглядами было ох как непросто.

- Те тоже так сказали. – Ослик сунул руки в карманы и упрямо, словно с издёвкой наклонил голову. – А потом пишут всякий бред.

- Мы бред не пишем. – Заверила Джейн, почти физически ощущая спиной чей-то тяжёлый, давящий взгляд.

- Мой папа говолит, что все щелкопёлы – сволоси! – продекламировал мелкий карапуз, протиснувшись меж ребятами постарше и просунув чумазую мордашку под рукой ослика.

- А мы хорошие щелкопёры! – Чарли одарил напарницу ехидным взглядом и хмыкнул. – Мы только хорошее пишем.

- Плавда?

- Врут. – Веско и кратко бросил ослик. – Они всегда всё врут.

- Не правда! – Возмутился Чарли. – Только по пятницам!

Ослик хмыкнул, сдерживая невольную ухмылку.

- А посему по пятницам? – вопросил общительный карапуз.

- Это секрет. – Чарли покосился на озирающуюся Джейн и ухмыльнулся. – Так что… Никто не хочет помочь Хобринам?

- И чем это вы им поможете, интересно? – Ершистый ослик явно был местным заводилой и остальная ребятня охотно уступила ему единоличное право общения с прессой.

- Тем, что расскажем всем правду о том, что тут происходит. – Пояснила Джейн, зябко кутаясь в куцую джинсовую курточку и оглядываясь в поисках источника неприятного взгляда.

- И чо потом? – Ослик сунул руки в карманы.

- Ну… все узнают, что тут случилось… - Не найдя аргументов, Джейн нервозно уставилась на пыльное подвальное окно, за которым почудилось какое-то движение.

- И чо? – Ослик издевательски хмыкнул и вызывающе покачнулся вперёд-назад, не вынимая рук из карманов.

- И ничо! Напишем в газете про их историю, покажем по телевизору. – Не выдержал Чарли.

- Ну а им-то чо с того? – Ослик склонил голову и посмотрел на них как на дебилов.

Лисичка и бурундук переглянулись.

- Ну… мы можем попросить зрителей и читателей помочь… Открыть благотворительный счёт для сбора средств…

На самом деле Джейн совсем не была уверена, что Купер пропустит подобный фортель в эфир, но сейчас её больше занимало нервирующее, пугающее ощущение упёршегося в спину взгляда. Теперь она была совершенно точно уверена, что за ними кто-то наблюдает. Настороженно, пристально… враждебно?

Лисичка с беспокойством оглянулась туда, откуда ощущался странный давящий взгляд, но ничего подозрительного не увидела.

- Ага, так все и разбежались им помочь… - малолетний оболтус презрительно сплюнул в сторону. – Держи карман шире.

- Ну… один раз зрители и читатели собрали почти пять сотен на ремонт приюта. – О том, что это происходило в совсем других изданиях Джейн благоразумно умолчала.

- Пять сотен? – Ослик сплюнул ещё раз.

- Пятьсот тысяч, - уточнил Чарли.

Ослик с сомнением переглянулся с компанией. Второй по размеру и, видимо, по возрасту, волчонок за его плечом медленно, словно в раздумьях, кивнул.

Копыто скользнул недоверчивым взглядом по Джейн, потом по Чарли, потом снова уставился на лисичку, непроизвольно задержался взглядом на вырезе её футболки и смущённо шмыгнул носом.

- Ну, вон там они. – Помедлив, паренёк ткнул большим пальцем куда-то через плечо. – Их Картеры приютили. Второй этаж, вторая дверь справа.

- Спасибо. – Уже не надеявшаяся на капитуляцию этой мальчишечьей насторожённости, Джейн облегчённо вздохнула. – Мы честно постараемся помочь.

Репортёры развернулись к указанному бараку.

- Эй, доллар-то гони! – Ослик ухмыльнулся и требовательно протянул ладонь.

Джейн покосилась на Чарли и маленький оператор, бурча себе под нос что-то о малолетних вымогателях и близящемся разорении, нехотя нашарил в кармане мятую банкноту.

- С каждого! – Не моргнув глазом самовольно удвоил обещанное вознаграждение малолетний прохиндей.

Вздохнув, Чарли присовокупил к уже выданному ещё доллар.

Отделавшись от малышни, репортёры переглянулись и двинулись в указанном направлении.

- Куда катится мир! Даже за право сделать доброе дело - приходится платить! – пожаловался коротышка.

- Да ладно тебе, сделаем репортаж, премиальные всё покроют.

- Думаешь, Купер пропустит «попрошайку»?

- Ну… почему нет?

- Я как наяву вижу его бухтёж. «У нас солидное издание, а солидному изданию непозволительно клянчить деньги у наших солидных читателей»! - Передразнивая голос енота-редактора, прогундосил Чарли с кислой брюзгливой миной.

- Ну, это мы ещё посмотрим… - Джейн в десятый раз покосилась в сторону домишки, ощущение, что за ними кто-то пристально наблюдает, усилилось.

- Да чё там? – Чарли оглянулся следом, ничего примечательного не заметил и недоумённо покосился на подругу.

- Не знаю… Ощущение… словно кто-то пялится. – Джейн зябко передёрнула плечами и поплотнее запахнула короткую джинсовую курточку, едва прикрывавшую рёбра.

- У тебя паранойя. – Чарли толкнул дверь подъезда.

- А те типы в редакции? – Джейн настороженно оглядела улицу и шмыгнула следом.

- Без понятия. Совершенно. Стоило бы накатать заяву в полицию, снять записи с камер, установить чё за личности… - Чарли скептически оглядел старинный, обшарпанный подъезд.

Истёртые деревянные ступени, витиеватые резные перила и облупившаяся на стенах краска. Всё это производило несколько гнетущее впечатление, но вместе с тем – выглядело не в пример более уютным и жилым, чем подъезд бетонной высотки, в одной из тесных «сот» которой обитал Чарли. Во всяком случае, ни брошенных окурков, ни запаха мочи и даже неприличных рисунков и надписей на стенах тут не было. Просто дом. Старый, довоенной ещё постройки. В те годы подобные жилища возводились тут прямо поверх руин сотнями, тысячами. Большинство из них довольно быстро снесли, «уплотнили», заменили хотя бы каменными, но в этой части города почему-то не тронули.

Бедность. Граничащая с нищетой и безысходностью, вошедшая, слившаяся с мирком обитателей трущоб так тесно, что стала неотъемлемой частью в любой здешней мелочи.

- Ты камеру зарядил? - Джейн пригладила волосы, погляделась в извлечённое из нагрудного кармана зеркальце и оглянулась на отставшего коллегу.

- Оуу… - Не удостоив её более внятным ответом, Чарли закатил глаза и молча взвалил увесистый агрегат на плечо.

- Погоди. Не снимай пока. – Поднявшись на второй этаж, Джейн остановилась у нужной квартиры, в замешательстве высматривая кнопку дверного звонка.

- Чего это не снимай? – Чарли удивлённо оторвался от видоискателя.

- Ну… мы врываемся в чужой дом… и вот так, без предупреждения. Вдруг они не одеты должным образом?

Вздохнув, бурундук отвёл объектив в сторону и с подчёркнуто скучающим видом принялся изучать трещины на потолке.

Собравшись с духом, Джейн в третий раз одёрнула на себе курточку и вновь машинально занесла палец к тому месту, где обычно располагается звонок. Растерянно моргнув, лисичка уставилась на Чарли.

- Ооо… Просто постучи! Вот так. – Стоически вздохнув, бурундук согнул палец крючком и потюкал им в стенку.

Моргнув ещё раз, Джейн спохватилась и осторожно применила показаный трюк к толстой деревяшке.

Звук в тишине подъезда вышел столь тихим, что обитатели квартирки вряд ли его расслышали. Напротив, голоса за дверью на миг стали громче.

- Лина, прекрати нести чушь! Он умер. И сейчас смотрит на тебя с неба и осуждающе качает головой! – увещевал визгливый женский голос.

- Я не вру! – выкрикнул писклявый девчачий голос, вот-вот готовый сорваться на плач. – Не вру!

- Заткнись и не доводи до греха! – вновь закричала женщина. - Билли, чтоб тебя! Что ты молчишь, старый пень?!

Репортёры смущённо переглянулись и Чарли невесело ухмыльнулся.

- Хе… Это тебе не светские хроники да благотворительные балы снимать. Стучи громче.

Лисичка занесла руку вновь, но дверь открылась сама.

Застывшая на пороге обладательница истеричного голоса и впрямь имела вид не слишком подходящий для показа по телевидению. Грузная и неряшливая, в накрученных бигудях и заношенном ветхом халате, собачка при виде незваных гостей вздрогнула и едва не выронила переполненное мусорное ведро.

Застигнутые врасплох репортёры уставились на неё.

- Миссис Хобрин? Здравствуйте! – Спохватившись, лисичка растянула губы в приветливой улыбке. – Телеканал «Бричпорт ньюз», пару слов о…

«Хлоп»!

Деревянная облезлая дверь с шумом громыхнула в опасной близости от её носа, обдав коротким прохладным ветерком и заставив испуганно вздрогнуть.

- Мда. Не очень-то приветливо. – Чарли вздохнул. – Это тебе не богему нтервьи… а….интерву… ааа….. АПЧХИ!

Неожиданно громкий бурундучиный чих в просторном гулком подъезде прозвучал как раскат грома – казалось, даже пыльные стёкла откликнулись жалобным звоном.

- Интервьюировать. – Машинально закончила недосказанное Джейн, пока Чарли отчаянно жмурясь и открыв рот боролся с новым приступом чиха.

От хлопка двери из окружающего пространства взвилось, казалось, неимоверное количество пыли.

- Чёрт. - Чарли скуксился, собираясь чихнуть вновь, но продолжая упорно сдерживаться. – Им стоило бы рассказать о влажной убо…. ПЧХИ! Да чтоб вас!

Джейн осторожно постучала в захлопнутую дверь вновь.

- Миссис Хобрин?

- Убирайтесь. – Истеричный женский голос недвусмысленно намекал, что шансы на продуктивное общение близки к нулю.

- Миссис Хобрин, уверяю вас…

- Убирайтесь к дьяволу, вы! – В голосе собачки проскользнули истеричные нотки, а «вы» прозвучало так, словно само по себе было наигрязнейшим ругательством.

По ту сторону двери зазвучали неразборчивые голоса. Мужской - с вопросительными и женский – с обвиняющими интонациями. Разобрать о чём идёт речь уже не удавалось, но судя по всему, приютившее Хобринов семейство изрядно нервничало.

- Миссис Хобрин? – Джейн осторожно постучала в дверь ещё раз. – Уделите нам буквально десять минут. Пожалуйста?

Голоса за дверью притихли и перешли на яростный неразборчивый шёпот.

- Да чтоб их… - лисичка вздохнула и закатила глаза к потолку. – Можно подумать это нам больше надо.

- Ну, вообще-то так и есть… - Чарли хихикнул. – Мы за это деньги получаем. А они?

- Чёрт, да мы же как рупор – возможность сказать на весь город всё что хочешь… Ну, почти всё, что хочешь… И совершенно бесплатно! Да к нам очереди из желающих попасть на экран! Да они вообще знают, сколько стоит минута эфирного времени?! – Джейн всплеснула руками и последние пару фраз произнесла намеренно громко, чтобы затаившееся по ту сторону семейство без всяких сомнений гарантированно их расслышало.

Приступ злости на пугливых обитателей развалюхи вылился в полурык-полустон.

В бессильном раздражении лисичка вскинула руки и злобненько скрючила пальцы, не то комкая воображаемоее одеяло, не то представив себе, как душит миссис Хобрин голыми руками.

– Тупые, ограниченные… Ну и сидите в своих руинах, прячьтесь от всех до конца дней своих!

- Вай, как не профессионально, мисс Бенсон! – Передразнивая Куперовские интонации, Чарли расплылся в ухмылке. – Где же выдержка, аа…. где же настойчивость ыы… ы… АПЧХИ!…

Едва не потеряв равновесие, миниатюрный бурундук опасно накренился.

- Да и чёрт с ним. Чёрт с ними со всеми. – Джейн машинально придержала коллегу в вертикальном положении и с негодованием фыркнула.

Отвесив напарнику лёгкий, почти неощутимый щелчок по макушке, она двинулась вниз по лестнице. – Пойдём отсюда. Может те два твоих дружка из «скорой» окажутся разговорчивее?

Но не успели они спуститься до промежуточного пролёта, как вверху клацнул замок и в образовавшуюся щель высунулся сам Билли Хобрин.

Журналисты уставились на терьера, тот – настороженно и оценивающе – на них.

- Подождите. Я... дам интервью. Пару минут, обождите на улице.

Парочка удивлённо переглянулась и, вновь обернувшись к псу, кивнула.

- Без камеры пожалуйста. И не под запись. – Терьер выбрался из «Мозеса» у обзорной террасы, с которой открывался живописный вид на порт. – Собственно, у меня одна новость… Я… решил оставить пост главы профсоюза.

- Но, как же…. Мистер Хобрин… - Менее всего Джейн ожидала увидеть капитуляцию. Скандальные обвинения, разоблачения, непримиримую готовность двигаться до конца – что угодно, только не сдачу. Не усталое смирение и готовность всё бросить!

Ошарашенная журналистка обменялась с оператором растерянным взглядом и выбралась следом.

– Что, вот так просто? Всё взять и бросить?

- Я устал. Слишком устал от всего этого. – Терьер подошёл к витым чугунным перилам и грустно уставился вдаль.

- Выходит… всё, что было… напрасно? – Растерянная, сбитая с толку, Джейн осторожно приблизилась и замерла в шаге от пса.

Ещё день, два тому назад все эти разборки портовой обслуги и их начальства, все эти бесконечно далёкие от её собственной жизни вещи… Всё казалось каким-то нереально абстрактным и невсамделишным. Словно на миг ожившая история, сошедшие с экрана кинотеатра, ожившие персонажи придуманной драмы. Но сейчас, чем дольше Джейн думала, чем дольше разглядывала разворачивавшуюся перед ней мозаику чуждой жизни, тем сложнее становилось смотреть на всё это отстранённо.

- Напрасно? – пёс словно бы разом постарел и осунулся. – Наверное. Мне вообще не стоило во всё это лезть. И… всё слишком далеко зашло. Я был слишком наивен, думал… что можно что-то изменить, хоть немного, хоть совсем чуточку. Думал, что с ними можно договориться. Думал, что в этом мире ещё не всё так плохо, что есть полиция, законы… Что есть какой-то разумный предел…

Коренастый пёс стиснул перила сильными, цепкими пальцами. У низкорослого терьера – макушкой тот едва доставал до её плеча – были на удивление сильные, мужественные руки. Не тощие, рахитичные или пухлые… Настоящие, жилистые «грабли» с мозолистыми подушечками и крепкими толстыми пальцами. С обломанными когтями и ссадинами, покрытые целой сетью шрамов и шрамиков. Руки, привыкшие к труду.

Мужчина, добывающий пропитание собственной силой, потом и… ну не то чтобы кровью, но синяками и ссадинами - уж точно!

Она искоса разглядывала замершего у перил пса, не решаясь прерывать повисшее молчание. С внезапной силой ощущая собственную пустоту и никчёмность, бессмысленность этих наивных потуг чего-то достичь, жалкого самообмана, что делает что-то важное, нужное…

Словно заразившись этим чужим самоуничижением и обречённостью, она сникла и уставилась на воды залива.

Кто она для него? Досадное недоразумение? Раздражающе навязчивая липучка, этакий ходячий микрофон с ходячим же объективом? Лазейка в большой мир больших людей, шанс быть замеченным и услышанным? Нет… если бы это было так – он не сдался бы так просто. Толкнул речь, озвучил требования профсоюза, ткнул пальцем в подозреваемых… Ну – если не впрямую, то хоть намекнул. Но сдаться? Вот так просто – взять и отступить?

- Но…

- Вы не понимаете. И никогда не поймёте. Простите, если чем разочаровал. – Пёс поморщился и устало помял лицо широкой пятернёй. – Я просто устал. От всего этого. Устал и не хочу… продолжений. Для вас я просто сюжет, мимолётный эпизод. Интересен, пока создаю проблемы кому-то из шишек. Но никто – ни вы, ни полиция – случись что-то вроде этого пожара - и пальцем не пошевелите, чтобы... А-а, да что я, в самом деле? Забудьте. Просто донесите до всех – я спёкся. Выхожу из игры.

- Но… - Окончательно позабыв с таким трудом придуманные «каверзные вопросы», лисичка растерянно оглянулась на Чарли.

Терьер прав, тысячу раз прав – инфоповод.

Живая ходячая новость.

Задание.

- И всё же… - Ощущая себя до неприличия навязчивой, она повернулась к псу, не в силах сформулировать всё то, что хотелось сказать и сделать в сколько-нибудь внятной форме. Не в силах извиниться за то, что всего лишь журналист, высказать сколь сильно сочувствует его горю и соболезнует проблемам. Да что ему все эти соболезнования, сочувствие и неубедительная поддержка?

Все это ничего не изменит, не исправит случившееся, не убережёт от того, что ещё может случиться. Кто она такая, какое право имеет ожидать от него большего? Толкать на упрямство, подбадривать или осуждать за трусость?

Пёс покосился в её сторону и вздохнул.

- Мы просто попросили прибавку. Впервые за два года – небольшую прибавку в несчастные сотню баксов.

- Всего сотню? Всё это – из-за ста баксов? – Джейн изумлённо обернулась на пса. – Этот пожар… эти…

- Нет, конечно же нет. – Перебил пёс и поморщился. - В порту сотни водителей, грузчиков, крановщиков, стропальщиков. Шестнадцать бригад, почти триста голов только на восточном пирсе. Повысь каждому – набежит кругленькая сумма. Разумеется, они были против. Мы пригрозили забастовкой, они пригрозили всех уволить.

- А государство? Неужели на такой случай не предусмотрено… - Джейн вновь растерянно застыла, не в силах подобрать слова и вспомнить нужный термин.

- Может и предусмотрено. Только кому мы сдались? - Терьер грустно улыбнулся. О нас вспоминает в лучшем случае налоговая, да миграционка.

- Нет, не может быть… - Джейн упрямо тряхнула чёлкой. – Поджог – это серьёзное преступление. По сути – покушение. Они должны были…

- Аа! - Хобрин раздражённо повёл плечом. – «Ведётся следствие, виновные будут наказаны». Мне легче. Я просто плачу от восторга!

- Но есть же страховка… - лисичка уставилась на клонившееся к закату солнце.

Терьер презрительно фыркнул и покачал головой, словно не веря в серьёзность вопроса.

- Нет? У вас нет страховки на… дом?! – запоздало поняв, как глупо выглядит это её безмерное удивление, Джейн осеклась и вновь замолкла.

Пёс мрачно сплюнул через перила.

- Что вы от меня хотите, мисс? Поток обличений и голословных обвинений, за который меня вышвырнут с работы и затаскают по судам? В десятый раз душещипательную историю о том сгоревшем парне? – Хобрин угрюмо обернулся к ней и Джейн ощутила стыд.

Болезненный, жгучий стыд.

Стыд за то, что так назойливо суёт свой любопытный нос в чужую трагедию. За то, что норовит притащить следом ещё кучу невоспитанных галдящих зрителей, цинично чавкающих попкорном и снисходительно обсуждающих развёрнутые перед ними драмы и трагедии.

Зевак, поглядывающих на крушение чьей-то жизни, как на забавное цирковое представление. Как на долбаный киносеанс с очередным душещипательным финалом.

Зрителей, что приходят получить эрзац тех эмоций, которых так не хватает в их унылой сытой жизни. Посочувствовать героям, на миг примерить разворачивающиеся на экране сценки к собственным изнеженным шкуркам.

Порадоваться, посмеяться, погрустить или ужаснуться.

Испытать хоть тень того, с чем так страшно столкнуться наяву, лично.

Торопливо пережить, пережевать этот эмоциональный фастфуд и при первых же строчках титров с облегчением покинуть пропитанный эмоциями зал. Выбраться на свежий воздух, вернуться обратно - в свою привычную, безопасную жизнь. Туда, где «ужасно» - это опоздать на показ новой коллекции, а «катастрофа» - сломанный коготь. Где принято оставлять улыбчивым услужливым официантам щедрые чаевые, где мелкие проблемы решают страховки и кредитки, а крупные – папа.

Сейчас, наяву стоя в каком-то шаге от одного из таких персонажей ожившей «кинодрамы», она с внезапной пронзительной остротой впервые примерила к себе всё обрушившееся на несчастного пса. Примерила не поверхностно, не небрежно-отстранённо и наспех, как торопливо прикладывают к плечам понравившуюся, но не особо желанную блузку, а почти по-настоящему, полностью!

Вопросы, заготовленные за время их короткой поездки к порту, привычный журналистский напор и воодушевление схлынули, утекли в какую-то зловещую чёрную дыру. Оставили после себя лишь грусть и недоумённую гнетущую пустоту. Стыд и осознание того, что в общем-то и сама – ничем не лучше всех этих… пресыщенных зевак из кинозала. Стыд за то, что как и все эти зрители, тоже рано или поздно вернётся в свою уютную, комфортную жизнь. Сбежит от неприятной пугающей реальности обратно.

В мир фальшивых улыбок от дорогих дантистов, деликатесов, дорогих украшений и бесконечного шоппинга. Мир пафосных речей и льстивых аплодисментов. К противным Тилвишам, их вдвойне противному очкастому отпрыску с брекетами на кривых зубах и бесконечным слюнявым поцелуям в тыльную сторону ладони от вереницы папиных знакомых и просто гостей. К вечерним платьям ценой с годовой доход такого вот несчастного трудяги и показушной, максимально публичной благотворительности. Ко всем этим дурацким, карикатурно огромным чекам и заднудным перечислением бесчисленных организаторов, спонсоров, соучредителей и прочих примазавшихся к «инфоповоду» личностей.

В мир, где даже столь простое и естественное желание, как помощь окружающим давно уже потеряло первичный смысл и превратилось в инструмент, средство пиара. В стремление «подлатать моральный облик» или расчётливый хитрый финт для снижения налогового бремени. А то и вовсе – в циничные попытки по сходной цене зарезервировать себе местечко в раю. Нет, не потому, что верят в Бога или загробную жизнь, а так – просто так. На всякий случай - мало ли что?

Последние годы Джейн всё чаще захлёстывало это странное, мучительное ощущение неправильности. Несправедливости, противоестественности и фальши, насквозь пропитавших этот мир.

Она как могла отмахивалась, списывала всё на подростковые заморочки, старалась «стать взрослее». Объясняла всё недостатком витаминов, осенней депрессией, неладами с личной жизнью и постоянным желанием увидеть во всём нечто большее, лучшее, чем лицемерие и расчёт, эгоизм и жадность. Раз за разом стискивала зубы и терпела, не желая расстраивать отца и мать дурацкими выходками. Сдерживала едкие колкости в адрес «подруг» и коллег, натягивала защитную улыбку и на вопрос «как дела» неизменно отвечала ритуальным «спасибо, хорошо».

Но кто бы только знал, чего стоило не называть подлиз – подлизами, придурков – придурками, а пафосных идиотов – пафосными идиотами? Улыбаться, вежливо поддерживать дурацкие светские разговоры ни о чём, делать вид, что всё хорошо, что всё так и надо.

А хуже всего было тошнотворное осознание того, что при всём этом томлении и отвращении к собственному кругу общения, в глазах того же Хобрина и даже, наверняка, Чарли – сама она вряд ли чем отличается ото всех этих пафосных манерных куриц, что и не думают слезать с шеи родителей. Что искренне верят, что работа – для плебса. Что устают в этой жизни в лучшем случае от шоппинга, а переживают какие-либо эмоции лишь при просмотре фильма.

Да, она устроилась на канал. Да, благодаря папочкиной фамилии. Да, честно надеялась что-то менять, тормошить, подталкивать, будоражить этот чёртов лицемерный мир, насквозь погрязший в пафосе и лицемерии, неспособности и нежелании меняться.

Надеялась писать пронзительные статьи и снимать репортажи, которые оставят след. Что-то изменят в душах читателей, позволят на что-то взглянуть по-новому. Если не для всех, то хотя бы для ста, для десятка! Чёрт, да даже для одного, одного-единственного зрителя или читателя - это уже много, уже не зря!

Кому, кому, чёрт побери, всё это нужно? Скучающим зевакам? Озабоченному еноту? Вот этому, сломленному жизнью мужчине?

Джейн разглядывала пса, погружённого в свои мрачные думы и кусала губы.

Что она может? Сама, без папочкиного кошелька и фамилии?

Написать ещё одну душещипательную историю – одну из тысяч уже написанных? Попробовать протолкнуть в эфир обличительный репортаж?

Но, даже если предположить, что старик Купер сбрендит и согласится – что это, по большому счёту изменит?

Для Хобрина – ничего. Ровным счётом ничего.

Ну… разве что, на волне пиара и впрямь объявить благотворительный сбор пожертвований. Как знать, может не все в этом городе равнодушно скользнут взглядом и тотчас позабудут увиденное?

Нет, подобное ворчливый старый енот зарубит куда вероятнее, чем бездоказательные выпады в сторону портовых бонз.

Продать подаренную папочкой квартирку? Перебраться в апартаменты поскромнее и на вырученную разницу – купить семейству Хобрин новую халупу в этом же квартале?

И лишиться даже той иллюзии свободы, что с таким трудом удалось отвоевать ей в последние годы? До конца дней своих выклянчивать каждый доллар и отчитываться за то, на что его потратила?

Терпеливо сносить бесчисленные попрёки и обвинения, каждый раз утешая себя мыслью, что раз – хотя бы один-единственный раз в своей никчёмной жизни сделала что-то серьёзное?

Некий поступок, круто, очень круто изменивший жизнь целого семейства?

Решится ли она на что подобное?

Или пожалеет и устыдится этого порыва уже через полчаса, через час, задолго до каких-либо реальных действий?

Нет, глупо обманывать себя, глупо даже задумываться в том направлении. Вот будь у неё две такие квартиры…

Джейн вздохнула и, спохватившись, вскинула взгляд на пса.

Всё это время терьер молча разглядывал мелькавшие на её лице выражения. Как придирчивый зритель, второй, третий, четвёртый раз наблюдающий один и тот же фильм с этакой неопределённой не то одобрительной, не то снисходительной ухмылкой.

Глаза пса подозрительно заблестели, он отвернулся и зло прищурился. Широкие ладони вновь стиснули чугунные перила, а взгляд устремился вдаль, туда, где вдоль линии горизонта виднелся противоположный берег, ещё подсвеченный лучами закатного солнца.

- Одного мне никогда не понять - кто был этот парень и зачем он… - Пёс через силу сглотнул и прервался. – Напишите о нём что-нибудь хорошее, ладно?

- Конечно. - Джейн тоже ощутила тугой ком в собственном горле и покосилась на необычно притихшего Чарли.

- А сейчас я, наверное, пойду. Через полчаса смена. – Терьер оторвался от чугунной оградки, посмотрел на дешёвенький наручный хронометр и вздохнул. – Простите.

- Нет, вы не можете вот так бросить… Бросить всё. – Джейн встрепенулась, не находя нужных слов. – Вот так…

- Могу. – Хобрин грустно улыбнулся. – И я надеюсь, вы поможете мне донести это известие до тех… кто всё это сделал.

- Нет! Ну… то есть… да. Чёрт! - Ища поддержки, Джейн неуверенно оглянулась на Чарли, но оператор, позабыв о камере, рассеяно и безучастно смотрел на плывущие по заливу корабли и яхты.

- Спасибо. – Терьер устало смежил набрякшие веки, не то борясь со сном, не то выражая сдержанную признательность.

Моргнув, ссутулившийся поникший пёс побрёл прочь.

В расстроенных чувствах Джейн уставилась ему вслед.

- Сломался. – Спустя почти минуту подал голос Чарли, с неопределённым выражением лица сложив губы трубочкой.

- А? – Очнувшись от накатившего ступора, Джейн с неожиданной злостью обернулась к напарнику. – А ты бы – не сломался?

- А я бы и не пытался. – Бурундук сердито пожал плечами. - Это глупо. Есть вещи, изменить которые невозможно.

- Нет ничего невозможного. – Джейн упрямо прищурилась, невольно повторив любимую цитату отца.

Чарли иронично покосился на неё снизу вверх, хмыкнул и молча пожал плечами.

***

Крадущийся по тёмной улице крыс нервно оглянулся и замер, пережидая, когда подвыпившая парочка портовых рабочих пройдёт мимо. Припозднившиеся горожане, заплетающимися языками бубня под нос нечто, отдалённо напомиающее песню, остановились и приложились к початым бутылкам.

Вожделенный подвал был совсем близко, и сердчишко Одноглазого то и дело сбивалось с ритма, в ожидании момента, когда вновь придётся ступить в логово Вестника. Его Вестника! Его персональный шанс возвыситься, быть замеченным и обласканным, его…

- Ах ты дрянь! Ну-ка пшёл отсюда! – Выкрикнули откуда-то сверху и в плечо Одноглазого чувствительно врезалась пустая стеклянная бутылка.

Как заправский голкипер, подхватив отскочивший сосуд обоими ладонями, крыс ловко ушёл в перекат и метнулся прочь.

Пьянчуги покачнулись, проводили мелькнувшую тень недоумённым мутным взором и возобновили концерт.

Влетев в ближайшую подворотню, крыс напоролся на таившуюся там тень и заработал болезненный пинок под рёбра. Кувыркнувшись обратно и едва не разбив прихваченную бутылку, метнулся дальше. Скользнул за чахлый куст, огляделся, перевёл дух и потёр пострадавшие места. Больно, но вполне терпимо. И, учитывая, что это было единственным неприятным происшествием за всю его вылазку в город – более чем удачно.

И – бутылка! Теперь у него есть бутылка! Тяжеловато, громоздко, но…

Босая лапа наступила на что-то болезненно-острое. Попятившийся крыс зашипел и неловко качнулся.

Автомобильчик.

Потерянная кем-то игрушка размером чуть больше крысиной ладошки. Старая, грязная и сломанная, но – в сравнении даже с новенькой и совсем целой бутылкой – настоящее сокровище.

Прилетевшая из темноты гайка чувствительно тюкнула его по макушке.

Тени. Напоминают о своём присутствии и намекают, что пора бы и продолжить миссию.

Вздохнув, крыс спрятал игрушку в самый «элитный» кармашек и крадучись поспешил дальше.

Пустая сигаретная коробка, россыпь пивных пробок, смятые жестяные банки, обрывок верёвки, дырявая резиновая перчатка – вылазка в город обогащала его карманы почти столь же быстро, как волшебное поле помойки.

Ну, на самом деле, конечно, помедленнее…Но зато здесь был шанс обнаружить и что-то по-настоящему ценное. Баснословно, неприлично дорогое. Например – магнитолу в плохо закрытой машине. Или неосторожно выставленный на подоконник радиоприёмник.

Неслышно перебегая от тени к тени, крыс крался дворами, нырял сквозь лазейки в заборах и проскальзывал в проходные подвалы.

Изрытые бомбоубежищами и заброшенными складами, портовые кварталы возводились на пепелище давно отгремевшей войны и нередко скрывали под собой довольно обширные, никем не используемые пространства. Никем, кроме крыс.

Вездесущее ночное племя кралось и рыскало во тьме этих переходов, неслышно семенило по крышам. Бесстрашно преодолевая переброшенные с дома на дом доски, карабкаясь по водосточным трубам и пожарным лестницам, просачиваясь под воротами и сквозь ветхие, покосившиеся заборчики. Находя лазейки в тупиках и переулках, взбираясь по деревьям, плечам и головам «коллег», неутомимые ночные мусорщики без устали чистили город, стаскивая в гетто все ненужные и неважные городским мелочи. Сортируя, меняя на кусочек съестного или пристраивая в своё пёстрое хозяйство.

По негласному правилу серьёзных неприятностей местным обитателям они не доставляли – не лезли в жилища, не воровали с шумом и палевом. Не делали ничего такого, что не могли сотворить сами местные.

Иногда, конечно, искушение оказывалось чересчур сильным и у совсем уж отщепенцев перевешивало страх наказания, но сбыть «красненькое» – само по себе было немалым риском. Можно было запросто встретить рассвет с выпущенными кишками, а то и угодить в переплёт пожёстче.

Крыс вскарабкался на дерево, перепрыгнул на высокий кирпичный забор, пробежал по его кромке и спрыгнул в распахнутый мусорный бак, чьей-то заботливой рукой приставленный к обратной стороне забора.

Нашарив коробку из-под торта, Одноглазый лизнул остатки крема, но в очередной раз получив по макушке гайкой, покорно возобновил своё путешествие к заветному подвалу.

Островок ветхих деревянных халуп, с трёх сторон стиснутых домами из камня, встретил его сонным молчанием – на весь двор светилось лишь одно окошко да пара тусклых, чисто символических «фонарей» в жестяных капюшонах. Подвешенные прямо на проводах, светильники эти с одной стороны позволяли разглядеть всё что нужно, с другой – давали достаточно простора для того, чтобы скрыться от любопытных глаз в уютной густой тени.

Крыс шмыгнул во дворик, бдительно огляделся по сторонам и зыркнул на крыши. За время путешествия он не раз и не два намеренно прокладывал маршрут так, чтобы преодолеть заметное открытое пространство. Оглядывался, принюхивался, но ни разу не заметил и не учуял и намёка на сопровождение. Если бы не время от времени прилетавшие по макушке гайки, он и вовсе решил бы, что отпущен на произвол судьбы. А распоряжение привести Вестника - исполнять не обязательно.

Но нет. Не показываясь на глаза, Тени Короля неотступно крались за ним ни на секунду не выпуская проводника из вида. Или легко догоняя и находя его во всех хитросплетениях тайных ночных троп.

«Интересно, как они догадаются, что мы пришли? Что сейчас он влезает не в очередной проходной подвал, а в тот самый, где спрятал Вестника?»

Шлёп! Шлёп!

Позади, в считанном шаге нарисовались спрыгнувшие откуда-то сверху фигуры. Небрежно, непринуждённо, словно не пролетели только что высоту в два, а то и три десятка раз превышающих собственный рост, закутанные в чёрное распрямились и сделали шаг вперёд.

Левая Тень с интересом повела носом, правая – безучастно таращилась на проводника.

Одноглазый зябко поёжился и обмирая от страха, толкнул дверь в подъезд.

В тишине, нарушаемой лишь стрёкотом ночных насекомых, три крадущиеся тени неслышно скользнули в черноту подвала, миновали короткую крутобокую лесенку и замерли, ступив на голую землю.

- Эй! Эт я! – Опасливо пискнул Циклоп, чутко, пугливо прислушиваясь к пугающей тишине. Проникавших сквозь пыльные окна отсветов едва хватало чтобы различить ближайшие колонны и сами окна. Всё остальное безбожно тонуло в непроглядной, чернильно-чёрной тьме.

Пахло жжёной шерстью, останками растерзанного, уже начавшего портиться покойника и чем-то ещё, названия чему крыс никак не мог подобрать.

Опасливо оглянувшись на Теней, Циклоп робко шагнул дальше:

- Эй? Т десь?

Вот сейчас, сейчас Вестник пугающей массой вылетит, выпрыгнет из тьмы, сграбастает его горло, втиснет, вобьёт в ближайший столб. Точно также, как раньше. Как тогда, когда он отважился притащить ему пожрать.

Крыс даже непроизвольно вжал голову в плечи, но тьма подвала оставалась пугающе безмолвной и безжизненной. Ничего не происходило.

Тишина стала давящей.

Умер? Сбежал?

В любом раскладе это плохо. Очень плохо, лично для него.

«взум-м-м-м»!

Чёрный меч, совершенно неразличимый в темноте подвала, едва ощутимо обдав его затылок леденящим ветерком, упёрся куда-то в основание черепа самым кончиком.

Одноглазый замер, неуклюже растопырив руки и боясь пошевелиться.

- я вс обсню! Я н прчм! Он см ушл!

Лезвие надавило чуть сильнее и Циклоп заткнулся, с ужасом ощущая, как по черепу растекается мерзкий, пугающий холод.

«Неужели яд?! Неужели этот крохотный укол… это едва заметное касание….?»

Ноги подкосились и он рухнул на колени. Зажмурился, ожидая не то смертельного взмаха катаны, не то новых пугающих симптомов отравления. Затылок и шея словно покрылись инеем, тонкой, льдистой корочкой. Сотни, тысячи ледяных игл, казалось, множились, прорастали, вгрызались прямо в череп. Ввинчивались в мозг, покалывали изнутри глазные яблоки. Онемевший язык трепыхнулся, но стиснутое холодом горло не смогло, не сумело издать ни звука.

Дрожа от ужаса, крыс уставился на вернувшуюся из глубины подвала фигуру.

Не сказав ни слова, ни малейшим жестом не сообщив «коллеге» об итоге своей вылазки, вторая Тень безмолвно остановился перед ним.

Ощущая, как пугающее онемение распространяется по всему телу, окутывает, сжимает сердце, Одноглазый упал на колени и с надеждой и ужасом уставился на него снизу вверх.

Чёрный балахон, словно впитывая в себя последние капли света, размазывал, скрадывал очертания крысиной фигуры, почти полностью сливаясь с подвальной тьмой.

Он попытался сглотнуть, но онемевшее горло уже не ощущалось.

«взум»!

Упиравшееся в череп лезвие отдёрнулось столь же стремительно, как и появилось. А вместе с ним исчезло и расползавшееся по телу оледенение. Пропало разом, мгновенно - как выключенный свет.

Стоявший перед ним воин извлёк из балахона мобильник – допотопный, старинный телефон с раздутым корпусом и ламповым экраном. Развернул, протянул Одноглазому.

Лихорадочно обтерев грязные руки о собственную одёжку, хромоногий крыс почтительно и несколько недоверчиво принял подачку. Непонимающе уставился на клавиатуру. Кнопки, едва различимые в отсветах уличного фонаря, пересекла тень.

Нет, не тень – рука.

Рука Тени.

Затянутые в беспросветно чёрную перчатку, когтистые мосластые пальцы небрежно ткнули в одну, затем в другую кнопку. Допотопный экран подсветился алыми полосками цифр и за спиной, где-то в недрах одёжки второй Тени зазвонил едва слышный мелодичный сигнал.

- Пзвнить? – Разлепив спёкшиеся губы, уточнил Одноглазый. – Кнечн… да… я пзвню… нйду и пзвню…

Он мелко-мелко закивал, обернулся на обладателя второго телефона, но позади было уже пусто.

Одноглазый испуганно развернулся к переднему, но и второй Тень исчез также беззвучно и бесследно, как и первый.

Причём крыс мог чем угодно поклясться, что дверь – скрипучая подвальная дверь не шелохнулась ни на дюйм!

Недоверчиво оглядевшись, Одноглазый уставился на вручённый телефон. Включил… прислушался к равномерному гудку, сглотнул и испуганно выключил.

Извлёк из «самого важного кармашка» сломанную машинку, перепрятал её в другой, а на освободившееся место трепетно и осторожно всунул трубку.

***

Крыши. Плоские, наклонные, утыканные антеннами, кондиционерами, какими-то выступами и даже окнами. Высокие и низкие, черепичные и жестяные. Кое-где их соединяли переброшенные с края на край доски, кое-где он перелетал переулки в затяжном, невозможном для простых смертных прыжке.

Перекат, подскок, рывок влево, вправо и снова вверх.

Детали ландшафта несутся навстречу, словно он, именно он - центр мира. А всё остальное крутится и вращается вокруг, летит навстречу, словно декорации какого-то странного, титанического аттракциона.

По мере разгона накопившаяся в мышцах дрожь спадала, таяла, уступала место приятному жару. И даже неотступная, неразлучная боль – боль от каждого движения, каждого вдоха и поворота глаз – даже это уступало, отходило на второй план в сравнении с невероятным, наполнявшим каждую клеточку чувством свободы. Парящей свободы, невыносимой, нестерпимой лёгкости от которой хотелось прыгать все чаще и дальше, отталкивать, отбрасывать от себя поверхность, на миг равняясь с птицами.

«Кх-кх-кх-кх-кх-кх» - частое, неестественно частое дыхание.

Больше похожее на размеренный рокот мотора, чем на звуки, которые можно было ожидать от живого, разумного создания.

Закутанная в балахон фигура неслась по крышам, парила над ночным городом. Ложилась на упругий вязкий воздух как трамплинный лыжник ложится на ветер.

Двадцать, тридцать, пятьдесят футов! Он перелетал с крыши на крышу, пугая птиц и крадущихся крыс, раз от раза увеличивая расстояние прыжков через разделявшие дома проулки, улицы и перекрёстки.

Дырявый, прожжённый в паре мест плащ хлопал за спиной подобно огромным демоническим крыльям.

По диагонали перелетев очередной перекрёсток, он не рассчитал усилия и едва долетел до следующего дома. Неловко врезался в стену, под скрежет когтей съехал вниз, зацепился о какой-то карниз и мощным прыжком забросил себя обратно.

Не знающие устали мышцы избавлялись от дрожи, наслаждались каждым мигом, каждым мгновением парения, каждым ударом о поверхность и каждым новым толчком. Гнетущая, пугающая дрожь, грозившая выплеснуться, взорвать его изнутри, помаленьку отступала, таяла, убиралась в какие-то тайные закоулки его пропитанной болью тушки.

Только ветер, только свобода.

Прыжки, бег, перекаты. Короткие мгновения полёта.

В эти короткие мгновения, на всей этой безумной скорости встречный воздух, казалось, выдувал из головы не только усталость и боль, но даже и тяжкие, гнетущие мысли. Вырывал, уносил. Отшвыривал куда-то назад.

Казалось, ещё пара миль скорости и тугой, плотный воздух начнёт срывать с костей мясо.

Он бежал.

Безумно, бессмысленно… бежал просто так, ради самого этого процесса. Ради краткого избавления от дрожи избыточной энергии, ради возможности отрешиться от мыслей. Ради этих коротких мгновений парения, что открывались ему во время всех этих прыжков и кульбитов. Бежал, не обращая внимания на простреливавшие всё тело болевые импульсы, бежал, забывая обо всём. Бежал, словно надеясь и впрямь взлететь, воспарить будто птица.

Забывшись, лис привычно сиганул вдаль. До предела, сверх этого предела толкнувшись едва не лопающимися от усилий мышцами.

Но вместо новой крыши под ноги кинулась пустота. Эйфория парения мгновенно сменилась испугом и паникой. Беспомощно трепыхнувшись он потерял скорость и рухнул вниз с высоты третьего-четвёртого этажа. Пролетев почти сотню футов, врезался в чахлое дерево, с треском и шелестом сломанных веток, миновал густую крону и грудой изломанных конечностей впечатался в травянистые кочки.

Боль. Симфония из сотен и тысяч оттенков боли, непрерывно звучащая в его теле на миг слилась в единую, оглушительно громкую ноту.

Выбитое дыхание, поплывшие перед глазами круги, мгновенное, пугающее удушье. Форсированные до предела мышцы моментально высосали из кровотока весь кислород, онемевшее тело забилось в конвульсиях.

Неловко перекатившись на спину, почти теряя сознание, он мимолётно ужаснулся приближающейся смерти.

Но прежде чем удалось испугаться по-настоящему – двойное сердце и многослойные лёгкие справились, восстановили баланс, отогнали пугающие пятна прочь.

Контуженный, оглушённый падением, Пакетик перекатился на живот, засопел, изогнулся. Уселся, рывком вправил выбитое плечо. С противным чмокающим звуком головка кости вернулась в суставную сумку и он встал. Покачнулся, тряхнул головой, прогоняя остатки темных пятен и заодно проверяя целы ли кости.

Ночь.

Улица.

Фонарь с кружащим в его неверном жёлтом свете одиноким ночным насекомым. Упорная букашка раз за разом билась о стекло, словно всерьёз надеясь прорваться внутрь – в убийственное жаркое сияние лампы накаливания.

Порт.

Он поглубже натянул капюшон и моргнув третьим веком, уставился на зарево портовых огней.

Порт. Пёс. Пирс. Вода.

Стягивающий по рукам и ногам мешок, обмотанный скотчем.

Снова пёс - отец Лины. Пожар.

Поджарое, истощённое тело вздрогнуло.

Крыс.

Еда.

Консервы.

Встряхнувшись ещё раз и на ходу обретая уверенность и твёрдость шага, лис захромал к порту, периодически падая на четвереньки и помогая себе здоровой рукой.

Наблюдавший его эпичное падение, бобёр на третьем этаже отмер, торопливо перекрестился и сердито отодвинув недопитый бокал с виски, испуганно прикрыл окно.

- Билли! Как ты? – дождавшись, когда он приблизится, плечистый массивный конь неловким жестом осторожно хлопнул пса по плечу.

- Живой пока. – Мрачновато буркнул терьер, протискиваясь мимо него в раздевалку.

- Билл!

- Чувак!

По толпе присутствующих мгновенно прокатилась волна кивков и пиханий локтями. Десятки взглядов обратились к вошедшему – копыта и мясоеды, крупные и мелкие, широкоплечие и совсем чахлые… Разношёрстная толпа уставилась на него, оборвав шепотки и подначки, недосказанные истории и обсуждения его, Билли Хобрина, истории.

В комнате повисла полная, абсолютная тишина.

Словно кто-то умер.

Хотя почему кто-то? Умерла его решимость. Его желание что-то менять, вера в то, что это вообще возможно. Надежда на то, что все эти… кого он считал чуть ли не братьями, готовы пройти с ним до конца. Чем бы всё это не закончилось.

Да и вправе ли он ждать от них этой решимости?

Вправе ли что-то требовать, когда сломлен и раздавлен сам?

Все эти сочувствующие, «понимающие» взгляды… В которых вместе с тем отчётливо отражается стыдливая трусость, этакое «ты борись, а мы поддержим. Морально».

На кой чёрт ему их сочувствие? Всё это ничего, ровным счётом ничего не меняет. И никто из них не бросился бы в огонь, спасать Лину. Никто, кроме того странного пугающего уродца, что спас его два, три раза подряд. Его и дочь. А все эти… В лучшем случае кто-нибудь из них предложит собрать для него какую-нибудь сумму. Небольшую, «в пределах разумного». Подачку, недостаточную, чтобы протянуть и месяц. Не то, чтоб купить новое жилье, пусть даже в самой завалящей развалюхе. Не то чтобы бороться, чего-то добиваться, требовать.

Кто из них реально готов вступить в забастовку, не выйти на работу? Перебиться без денег день, два, неделю?

Ещё вчера он думал, что все.

Ведь все, все они в равных условиях. В условиях, когда растущие цены, как поднимающаяся под горло вода. Ещё дюйм-два - и всё. Утонул.

И никто, никто кроме других утопленников и не заметит. И на твоё место всегда придёт новый, более терпеливый, ещё менее удачливый и потому готовый работать за ту же, а то и меньшую цену!

А утонет и тот он – придёт новый. Пригонят крыс, наконец.

Нет… глупо и надеяться, что такие как он, как все они – способны изменить хоть что-нибудь.

В повисшей тишине он прошёл к каталожной тумбе и неловко выдвинул ящик с буквой «Х». Короткий неряшливый коготь проехался по табельным карточкам – истёртым, пожелтевшим прямоугольникам из грубой бумаги. С растрёпанными краями, замусоленными десятками, сотнями прикосновений грязных рук.

Хаузер, Харвейн, Хичток, Хедерли, Хоккинс… Фамилий на «Х» было немного и пролистав чахлую стопку он с удивлением понял, что его собственной фамилии среди них нет.

Под рёбрами образовалась противная холодная льдинка.

Неужели вот так… Неужели так просто?

Да, вчерашнюю смену он безнадёжно прогулял, но что такое один прогульщик в масштабе целого порта?

Повод. Просто повод. Отличный, великолепный формальный повод избавиться от неудобного сотрудника. Вытряхнуть, как угодившую в ботинок песчинку.

Он как наяву представил мерзкую ухмылку коротышки Фонга. Представил, как коротышка Ларри, хихикая и потирая жадные ручки, крадётся ранним утром, чтобы вытащить, разорвать и вышвырнуть его табельную карту.

И вот уже два дня прогула. А там и три… Сколько нужно, чтобы закон не подкопался, даже возникни у него это странное в их краях желание?

В любом случае куда меньше, чем ушло бы у него, Билли Хобрина, на попытки восстановить справедливость. На потуги хотя бы найти куда, собственно, стоит обратиться и как это обращение надлежащим образом оформить. Кто и что докажет после… Кто вообще станет что-то доказывать?

Десять лет.

Десять долгих, мучительных лет адской работы. И что в итоге?

Сгоревший дом, увольнение… И эти молчаливые сочувствующие взгляды?

Зрение расплылось, размазалось, потеряло чёткость и ясность, в ногах появилась предательская слабость.

- Билли, с тобой всё нормально? – Подошедший бобтейл сдвинул его в сторону и пробежав пальцем по карточкам, извлёк нужную.

«Б.Хобрин».

Просто слиплась. «Срослась» с чьей-то другой.

Терьер потеряно уставился на бумажный прямоугольник. Как сомнамбула, принял его из рук коллеги, медленно, словно недоверчиво поднёс к подвешенному рядом тайм-кодеру. Помедлил, сунул в прорезь и дёрнул рычаг.

«Цванг».

На карточке появился новый штампик – дата и время.

- Ты точно в порядке? – Бобтейл встретился с ним взглядом и терьер неуверенно кивнул.

Тяжёлые, неповоротливые мысли то едва ползали, то пускались в пляс. Мысли о сгоревшем доме, о профсоюзе, о страхе потерять и этот мизерный, унизительно мизерный источник дохода. Мысли о том, что не смог, не сумел стать чем-то большим, не смог и, вряд ли когда-нибудь вообще сможет дать Лине нормальное, счастливое детство.

Что для всех, навсегда останется тем, кто рыпнулся, попробовал вылезти из отведённой колеи. Но получил по носу, тотчас трусливо спрятался обратно. Униженно поджал хвост и замер, затаился, отчаянно молясь, что бы про него поскорее забыли.

Жалкий, бессмысленный кусок мяса. Трусливое ничтожество, негодное ни на что, кроме как таскать в порту тяжести.

А все эти осторожные, пугливые шепотки за спиной?

Сочувствующие, испуганные, растерянные. Эти взгляды, отдёргивающиеся от него как от прокажённого, уплывающие в сторону, как взгляды сердитых горожан при виде нищего попрошайки, нахально разместившегося у самого входа в супермаркет? Словно одним своим существованием нарушающего привычный комфорт их жизней?

Но ведь он ничего не просит.

Ни от кого ничего не просит!

Он просто устал и не верит. Не верит в них, в себя, во весь этот чёртов мир.

Унижение.

Мучительное осознание собственного бессилия.

Шаркая ногами и словно разом постарев на десяток лет, он вместе со всеми вышел на пирс. Вместе со всеми получил разнарядку от нового начальника смены. Но уже стоя не в первых рядах, а забившись куда-то вглубь, за плечи, спины товарищей. Затерявшись в толпе, навсегда став её крохотной, незаметной частью.

Как сомнамбула терьер карабкался по контейнеру. Как во сне, неловкими, рассеянными движениями крепил стропы крана. Спрыгивал, давал крановщику отмашку и бежал к следующему стальному кирпичику.

Контейнеры, контейнеры, контейнеры…. Паллеты с ящиками и бочками, обёрнутые стальными «авоськами» упаковки мешков. Все это частично ложилось на подъезжавшие тягачи, частично складировалась рядом – прямо на бетонном пирсе, в ожидании распределения на нужный склад или прямой отгрузки владельцу.

Стояночные места здесь оплачивались по часам и тоннажу. И если капитанам крупных, серьёзных судов от международных компаний на все эти «мелкие расходы» было решительно чхать, то ушлые владельцы судов помельче нередко не брезговали сэкономить и на этом.

Набросишь грузчикам за расторопность – они, глядишь, и передышек поменьше сделают. И на нарушения ТБ лишний раз не вскинутся. Как не вскинулись, например сейчас, когда одновременно с выгрузкой, портовые техники в оранжевых комбинезонах принялись закачивать в судно питьевую воду и топливо.

- Билли? С тобой точно все в порядке?

Подняв мутный взгляд на коня, терьер медленно, с усилием вернулся к реальности. Неуверенно, заторможено кивнул.

«Копыто» недоверчиво поджал губы и нехотя, словно через силу отвёл взгляд. Сноровисто для своих неуклюжих, похожих на обрубки пальцев, конь продел крючья строп в проушины, привычно захлестнул страховочным тросом и оглянулся на пса.

Спохватившись, терьер проделал то же самое на своей половине контейнера.

Перескочив на крышу следующего стального ящика, грузчики синхронно махнули вверх – туда, где за ослепительным светом прожектора скрывалась невидимая кабина крана.

Загудев моторами, металлический исполин легко приподнял покачнувшийся груз и, скрипя тросами с натугой потащил к пирсу.

Опасливо поглядывая вверх, «оранжевые» торопливо закончили со шлангами, отрапортовали кому-то по рации и отступили на безопасное расстояние.

Ожившие рукава дёрнулись, налились хлынувшими через них жидкостями и распрямились будто живые.

- Эй? – Напарник тронул его за плечо и пёс с трудом сфокусировал взгляд на конской морде.

- Всё нормально, Руби…

- Ты сегодня сам не свой… - Конь поймал спускающиеся стропы и принялся вгонять крючья в проушины контейнера. – Хотя что это я… Любой бы на твоём месте… Может, перекур?

Терьер молча помотал головой.

«Рабочее мясо не должно расслабляться».

С размеренностью автомата он ловил тяжёлые крючья, совал в проушины, махал крану. Ловил, крепил, махал. Проверял крепость подсунутых под паллеты брусьев, надёжность креплений бочек, ловил, крепил, махал.

За какой-то час тяжёлая грузная баржа приподнялась из воды на пару футов.

По телу разливалось жаркое, томное отупение, разогретые мышцы ныли, а происходившее вокруг казалось чем-то далёким и не существенным.

Пёс спрыгнул на сходни, протопал по раскачивающемуся мостику десяток шагов и замер. Рассевшиеся на второй или даже третий перекур, грузчики махали на него руками и что-то кричали. Кто-то даже кинулся навстречу, собираясь не то обнять, не то побить.

- А? – Терьер растерянно замер, обводя орущих и машущих руками коллег очумелым, тупым взглядом.

«Вверх, вверх!»

Он вскинул взгляд и безразлично уставился на проплывавшую над головой паллету с бочками.

Подпиравший днище брус надломился, деревянная платформа просела, прогнулась под тяжестью массивных цилиндров. Пара бочек, словно в замедленной съёмке накренилась, разрывая не рассчитанные на такие нагрузки ленты обвязки и грозя в любой миг опрокинуться, смять, раздавить. Вбить его в бетон пирса всей своей массой.

А он стоял, разглядывал это действо и лишь где-то далеко-далеко, в самом дальнем уголке души едва заметно, совсем чуть-чуть удивляясь этому странному оцепенению, безразличию к тому, что случится в следующий миг. Куда больше удивляясь тому, с чего вдруг лица всех окружающих так вытянулись и исказились… почему и зачем все кричат, размахивают руками и бросаются к нему…

Прорвавшиеся в брешь бочки подобно огромным стальным градинам устремились вниз.

Бегущие спасатели не выдержали и метнулись прочь, уворачиваясь от смертоносных железных «градин», с грохотом рушащихся на бетон пирса.

Удар. Зубодробительный, сокрушительный удар, словно в него врезался поезд. Закрутившийся, размазавшийся в сплошные полосы мир, боль и страх, переходящий в леденящий запоздалый ужас.

«Лина!»

Банг! Банг! Ба-банг! - Стальные снаряды забарабанили о бетонный пирс, лопаясь и выплёскивая своё содержимое. Пахнуло гнильцой, мир перевернулся ещё раз и застыл вверх тормашками.

Бетон, металл, забившая нос и горло пыль и грязь, мучительный, грозящий перейти в рвоту кашель.

Неловко скатившись на бок, пёс кое-как встал на карачки и оглушённо потряс головой.

Налетевшая толпа подхватила, помогла встать, теребя толкая и похлопывая десятком ладоней сразу.

- Живой!

- Чёртов везунчик!

- А я уж думал – всё! Накрылся наш бригадир…

Дрожащей рукой терьер утёр запоздало выступивший пот и с трудом сфокусировал взгляд на лицах окружающих.

- Ну, иди, иди лови своего гоблина…

- Кого? – пёс сглотнул и растерянно повернулся туда, куда будто сговорившись подталкивала его толпа.

- Ну эту зверюгу. Помнишь, что Альфи с Рэймом ещё чуть с причала не бултыхнули, а ты выпустил? Она, походу вернулась…

- И только что спасала твою дурную тыкву.

- Да просто к консервам торопилась… - гоготнул кто-то из задних рядов. - Жрать поди хочет.

Не веря, не смея поверить, терьер обернулся туда, куда не без опаски поглядывали столпившиеся вокруг докеры.

Запах! Это странное, мимолётное дуновение, леденящий поджилки могильный душок.

Да нет… нет, нет... не может быть! Все как один хором твердили, что странный уродец погиб! Обуглился заживо, отдал концы, рухнул, едва успев вытащить из огня Лину!

Нетвёрдо пошатываясь, пёс высвободился из поддерживавших рук и сделал пару шагов к тёмной расщелине. Неуверенно оглянулся – уж не разыгрывают ли? Не дурацкая ли это чья шутка?

Пара десятков грузчиков, позабыв о работе и намеченном перекусе выжидательно таращилась на него с безопасного расстояния. Кто-то застенчиво прятал за спину монтировку, обломок ящика или какой иной увесистый крепкий предмет.

Шаг. Другой, третий. Он заглянул в щель меж нагромождения контейнеров, прищурился, силясь поскорее привыкнуть к перепаду освещения.

- Эй? Это… Ты?

«Чёрт! Я даже не знаю, как его зовут…»

Утробный клокочущий рык. Не то чтобы угрожающий, скорее так – заявляющий о своём тут присутствии. Билли замер, разглядывая бесформенное, сгорбленное нечто, с увлечением и какими-то совсем уж животными звуками, грызущее крупную сырую рыбину.

- Эй?

Пёс осторожно шагнул в щель, пугающий силуэт замер, по животному повёл капюшоном в его сторону.

«Живой! Живой, живой, живой!»

Поудобнее перехватив рыбину, таинственный спаситель с новой силой вгрызся в мёрзлое влажное мясо.

С колотящимся сердцем пёс замер, разглядывая пугающее создание с расстояния в десяток шагов. Сидя на корточках и не обращая на него ни малейшего внимания, закутанный в безразмерный плащ, уродец по звериному жадно чавкал рыбиной. Урчал, тряс, дёргал укрытой капюшоном башкой, словно варан, поудобнее перехватывающий пойманную птичку.

Рыба! Чёртовы бочки с солёной рыбой!

Сбив его с ног, отбросив из-под смертельного града, существо прихватило одну из рыбин и… Проклятье, да как можно жрать это мёрзлое, насквозь просоленное мясо?!

- Эй… ну-ка брось это, слышишь? Брось эту гадость! – Пёс осторожно шагнул ближе и тотчас замер: рваный обугленный капюшон хищным порывистым движением обернулся к нему. В отсветах портовых огней, в сгустившейся под ним тени угрожающе блеснули два демонических жёлтых отблеска.

- Тихо, тихо-тихо! Это же я… Я…- Терьер примирительно поднял ладони. – Пойдём… У нас там есть нормальная еда… слышишь? А это выбрось! Фу!

Не зная обращаться ли с гостем как с разумным созданием или сюсюкать, как с неразумным животным, он решился сделать вторую попытку и вновь потянулся к полуобглоданной рыбьей тушке.

- Отдай! Ну…

Но монстрик лишь коротко взрыкнул и сердито нахохлившись, отстранился всем телом. Демонстративно, словно назло, вновь вгрызся в рыбину.

- Ну прекрати… как ты можешь это жрать? – Терьер без сил уронил протянутую было руку и вздохнул. Терпеливо дождался, когда остатки рыбины канут под капюшоном и сделал новую попытку.

– Ну? Наелся? – Он обиженно уставился на гостя исподлобья.

Существо утвердительно рыгнуло и посмотрело на него – быстрым, птичьим движением. Повернуло голову сбоку на бок. Ещё, ещё раз. Текучим, змеящимся движением, скользнуло навстречу.

Пёс замер, боясь неосторожным движением спровоцировать атаку.

«Блин, да кто же ты… животное или мутант? Какой-то изувеченный бедолага или дикий зверь?!»

- Эй, Билли! Ты живой там ещё? – крикнули снаружи.

При звуках чужого голоса существо дёрнулось, настороженно зыркнуло из стороны в сторону и вновь уставившись на пса, медленно попятилось.

- Идём… Идём, я тебя покормлю! – Терьер осторожно шагнул назад, маня создание выставленными вперёд ладонями.

Показалось, или при упоминании о еде, в жутковатых, отсвечивающих лунным светом гляделках мелькнула тень осмысленности?

Пёс осторожно попятился, спиной вперёд вышел на свет.

Всё это время напряжённо таращившиеся на действо грузчики, облегчённо вздохнули и тотчас напряглись вновь, стоило следом появиться закутанной в драный плащ фигуре.

Нервно тиская тайзер, державшийся позади всех охранник угрожающе шмыгнул носом.

- Смелее! Ну? Никто тебя не обидит! – Терьер медленно пятился, продолжая манить существо следом.

Замерев у границы тьмы и света, создание по птичьи дёргая капюшоном обежало взглядом застывшую компанию и нерешительно сделало шаг наружу.

- Да этот гоблин сам кого хочешь обидит… - Едва слышно прошептал кто-то. – Видали, как просквозил?

- Цыц! – Не отводя взгляда от гостя, Билли протянул назад растопыренную пятерню. – Дайте что-нить пожрать, он кажись не наелся…

Раздвинув настороженную компанию, на свет протолкался бобтейл.

Осторожно, с максимального расстояния сунул терьеру сардельку.

- Вот. – Билл протянул подношение гостю. Глубоко запавшие, жутковатые гляделки на миг скрылись под плёночкой третьего века, быстрым, по птичьи резким движением уставились на сосиску, на пса, снова на угощение.

«вввух».

Когтистая, размытая от скорости лапа вырвала сардельку прежде, чем он успел вздрогнуть и испугаться.

Глаза. Третье веко. Отсветы портовых прожекторов проникли под капюшон и звериные щелевидные зрачки, мгновенно сжались в нити.

Нижнюю часть лица почти по эти самые гляделки скрывал какой-то обрывок не то майки, не то подобие шейного платка.

«Словно стесняется, боится собственного уродства».

- Еще! – Терьер вновь протянул руку назад и кто-то сунул в неё давно остывшую куриную ножку.

- Интересно, с какого зоопарка ЭТО сбежало. – В-пол голоса пробурчал автор «гоблина».

Капюшон гостя снова дёрнулся – уставился в направлении голоса, нацелился, как зазубренный китобойный гарпун.

- На твоём месте я бы его не злил… - посоветовал кто-то. – Кинется – костей не соберёшь…

- Эй, охрана… ты долго там ныкаться будешь? – ехидно обернулся к облачённому в чёрный комбез стражнику кто-то из толпы.

- А чо охрана, чо охрана… я на такое не подряжался! – Благоразумно держась дальше всех, буркнул охранник.

- Тихо! – враз позабыв депрессивные мысли и собственную подавленную ничтожность, с неожиданной властностью шикнул терьер. – Ничего он вам не сделает… И вы ему!

Он осторожно попятился дальше и фигура в плаще, припадая на левую ногу, неловко захромала следом. Кособоко, с какой-то странной, звериной пластикой - словно борясь с желанием опуститься в более привычное и удобное положение – на четвереньки. Огромный, рваный плащ начисто скрадывал очертания тела. Гость казался то высоким и тощим, то крохотным жилистым коротышкой. Пугающе раскачиваясь из стороны в сторону, он медленно, настороженно шёл за псом. Подозрительно зыркал из стороны в сторону, словно взглядом расширяя проход, заставляя переминавшихся докеров отступать, раздаваться в стороны под этим злобным, хищным взглядом.

Зайдя почти в самый центр толпы, терьер замер. Таинственный гость выжидательно замер тоже. Замер на расстоянии шага, вытянутой руки. С интересом и уже почти без настороженности разглядывая окружающие лица.

Сбившиеся в кольцо, докеры в свою очередь разглядывали его с испугом и опаской.

- Ну, теперь заставь его сплясать и хоть завтра в цирк. Укротителем. – Гыгыкнул кто-то.

Брезентовый капюшон с интересом склонился на бок, но взгляд гостя от лица пса так и не оторвался. Напротив - обитатель балахона словно с интересом ждал продолжения развития событий, словно предлагал …поиграть?

- Цыц, придурки! – Билли сердито выдохнул. – Вас бы так искорёжило… Поглядел бы я…

Он замер, разглядывал гостя и осторожно опустил руки. Существо в плаще уселось на пол – ни дать ни взять зубастый сторожевой варанчик.

- Ну… и что нам с тобой делать? – Терьер вздохнул ещё раз и озадаченно почесал в затылке.

Словно отвечая на этот риторический вопрос, фигура в плаще пружинисто встала, развернулась и протрусила к раскатившимся бочкам. Оказавшиеся на пути грузчики торопливо расступились, раздались в стороны, образовав в и без того распавшемся кольце ещё один неровный проход.

- Эй, вы, придурки? Работать-то сёдня будете? – выкрикнул кто-то из матросов, наблюдавших картину издали. – Мало того, что груз помяли…

Проковыляв к ближайшей бочке, дырявый балахон ухватил пятидесяти галонную ёмкость за кромки, поднапрягся, рванул вверх и ловко поймал ношу на загривок.

По рядам докеров прокатился тихий вздох. Тощий, облезлый «гоблин» и близко не походил на того, кто способен поднять вес в три, а то и четыре раза больше собственного. Они ожидали услышать все, все что угодно – от хруста расползающихся позвонков влажно рвущихся сухожилий… Стон, хрип… что угодно, кроме деловитых, почти небрежных шлепков босых ног.

Сгорбившись, почти горизонтально склонившись к земле, странный уродец тащил бочку к грузовику.

Оторопевший водитель, всё это время молча таращившийся на действо с кабины, спохватился и лихорадочно вращая рукоять, принялся подымать боковое стекло.

«хххэк!»

Тяжеленная бочка встала на попа рядом с целой, не повреждённой паллетой.

Отвалив челюсть, докеры таращились на невиданное представление.

А хромоногий уродец деловито подхватил вторую ёмкость, подбросил, поймал загривком и, дрожа коленками, поволок вслед за первой.

- Мать моя женщина… - выдохнул автор «гоблина». – Да нам с этой зверюгой хоть щас на пенсию.

- Да не… Спекётся, муравьишко. На третье бочке спекётся. – Скептически предсказал хриплый, пропитый голос и смачно сплюнул.

- Ставлю на четвёртую.

- На пятую.

Но ни на третьей, ни на четвёртой, ни даже на пятой бочке ночной гость не «спёкся».

Напротив, хромота нежданного помощника бесследно исчезла, а размеренные механические движения вопреки всему здравому смыслу словно бы даже стали бодрей и уверенней.

***

По мере приближения к ресторанчику, Рик едва сдерживал радостную дрожь от предвкушения скорого «свидания». Приближающееся совмещение полезного с приятным будоражило кровь и сладким жаром разливалось в промежности, заставляя всё ускорять и ускорять шаг.

Под конец пути он едва сдерживался, чтобы не перейти на бег.

Вот и заветная дверь!

Нетерпеливый стук, неуклюжие торопливые поцелуи, жадно шарящие по телу руки и путешествие к уже многое повидавшему столу. Сойка, казалось, заводилась с одного его вида, мгновенно и безудержно. Настолько быстро, что он даже порой опасался неуспеть, не справиться с приведением в боеготвность к нужному моменту. И даже вполне сознательно немного затягивал момент, когда торопливо защёлкнув дверным замком, она двинулась на него, похотливо колыхая обширными телесами и срывая с себя одёжку.

Комкая несвежую скатерть, зайчиха плюхнулась на стол, всем телом содрогаясь от жёстких, ритмичных толчков. Время от времени она издавала дурацкие стоны, которые, по-видимому считала вполне эротическими, но лично у него подобное вызывало лишь стойкие и далеко не самые приятные ассоциации с третьесортным порнофильмом.

В такие моменты ему нестерпимо хотелось предложить ей закусить зубами какую-нибудь палочку или полотенце и, чёрт побери, наконец заткнуться!

Но высказывать подобные просьбы было рискованно. Не сейчас, не когда уже «вот-вот», когда совсем рядом это чудесное, пронзительное ощущение финала.

Сочтя стоны недостаточно возбуждающими, Сойка усилила взбрыкивания задом и начала выдавать ободряющие «инструкции».

Грубовато ухватив зайчиху за короткий хвостик, лис зажмурился, пытаясь максимально отрешиться от дурацких стонов и сосредоточиться на собственных, вполне приятных ощущениях.

В несколько яростных толчков он довёл дело до финала, по инерции сделал ещё несколько затухающих движений и вздрогнул, когда где-то снаружи раздался внезапный грохот.

Вскинувшись, лис уставился на узкое крохотное оконце, горизонтальная щель которого располагалась под самым потолком.

- Крысы. Вконец обнаглели, твари… - прокомментировала Сойка, сопя и отдуваясь как выброшенный на берег тюлень.

- В городе? Днём? – лис удостоил любовницу короткого недоверчивого взгляда и вновь с подозрением уставился на окошко. Удовольствие момента было изрядно подпорчено.

Забравшись на придвинутый к окну мусорный бак, Тимка осторожно сунул нос в одно из окошек. Спрыгнул, передвинул бак дальше, заглянул в следующее. Удача улыбнулась на третьем. Хотя можно ли назвать открывшееся зрелище – удачей?

Со странной смесью отвращения и любопытства, недоумения и нарастающей ярости он таращился на разыгравшуюся в комнате любовную сцену. На содрогающееся от лисьих «ударов» обширное тело. На огромную пышную грудь, на манер двух шматов теста расплывшуюся по столу. На ползающие, мнущие, это нагромождение плоти лисьи ладошки.

Размеренными, всё ускоряющими темп движениями, лис шлёпал и шлёпал мускулистыми ляжками упруго колыхающийся заячий зад, от чего физиономия «тетки» приобретала всё более и более дурацкое, какое-то особенно нелепое выражение. Словно зайчиха невыносимо хотела чихнуть, но из последних сил сдерживалась, боясь сбить лиса с ритма.

Несколько долгих секунд он не думал ни о чём – изучал странное зрелище, усваивал то «как это делается по-взрослому», разглядывал голую зайчиху и её огромные сиськи… И невольно представлял себя на месте Рика, Ронку вместо зайчихи и кошку вместо Ронки. От первой комбинации стало почему-то страшно, от второй – стыдно, а от третьей… От третьей фантазии с кошкой почему-то представился рыжий урод и Тимку захлестнула ярость.

Его! Она выбрала его, лиса! В то время как он, Тимка, готов был сделать для неё что угодно. Абсолютно что угодно. Украсть миллион, убить, сдохнуть… Но она выбрала лиса! И вот – пожалуйста! Получите, распишитесь!

Всплеск кипящей ненависти внезапно сменился потоком желчи и ехидства. На Тимкиной мордахе проступила гнусная, многообещающая ухмылка.

Приплясывая от радости и порываясь немедленно рвануть обратно, кот нетерпеливо перетаптывался на крышке бака и никак не мог преодолеть болезненное любопытство – смотрел и смотрел, ловил каждое движение, каждый жест и приглушённые, едва различимые с улицы стоны.

О, да! О, да! Чёрт побери… Он знал, он не мог ошибаться! Рыжий засранец не стоит и шерстинки с кончика её хвоста! И ей сполна, ой как сполна придётся ощутить все прелести своего ошибочного выбора! Дура! Дура! Дура! Бедная несчастная дура, променявшая его – Тимку! – на этого… Этого…

От предвкушения грядущей мести им обоим, он оступился, в попытках восстановить равновесие качнулся в противоположную сторону, но не удержавшись на покатой ребристой крышке, поскользнулся и с шумом и грохотом ссыпался вниз.

Перепугано шарахнувшись прочь из переулка, Тимка припустил обратно, на бегу потирая отбитые и поцарапанные места и едва не подпрыгивая от переполнявшего торжества.

О, да! О, да! Наконец-то! Свершилось!

Раздираемый злорадством, он мчался по улице, лихо перелетая через тротуарные оградки, перебегая дороги и с торжествующим воплем уворачиваясь от пытавшихся тормозить и объезжать нежданное препятствие водителей.

Да! Да! Да! Да!!!

Остаточные боли в помятых рёбрах, разбитых коленках и натруженных мышцах исчезли, растворились под водопадом предвкушения, в мечтах о том, как вытянется её физиономия. В радостном нетерпении этого сладостного, долгожданного мига мести!

На очередном повороте он чуть притормозил и тревожно оглянулся – не бежит ли по пятам настигающий лис, не поймает ли гонца, пытаясь воспрепятствовать ему поведать всем его маленький грязный секретик?

Но лис не бежал – ни близко, ни вдалеке. Лишь удивлённо и сердито таращились вслед прохожие и махал кулаком какой-то особенно нервный водитель.

- Ха! – Чуть запыхавшись, кот развернулся и кинулся дальше.

Точнее – попытался. Неуклюже врезавшись во что-то массивное, он ошарашенно отшатнулся и сердито выпучился на неосторожного прохожего.

- Эй, смотри куда прё… - Подняв взгляд, Тимка оторопело замер.

Мгновенно вздыбившаяся по всему телу шерсть, болезненная слабость в коленках и ощущение что все внутренности сгребла и стиснула в кулаке чья-то огромная, невидимая рука.

Примерно такая же, как сейчас сграбастала и вздёрнула его в собственной майке. Ощущая себя подтаявшим мороженным, вот-вот собирающимся покинуть упаковочную бумажку, Тимка трепыхнулся и простестующе пискнул.

Изумлённый столкновением не меньше самого Тимки, тигр преодолел ступор раньше. Огромная, толщиной шире Тимкиной ляжки, тигриная лапа стремительным мощным движением врезалась в кошачью майку. Сгребла, скрутила в узел, едва не вырывая прихваченную тряпкой шерсть, вздёрнула вверх.

Клацнув зубами, Тимка в ужасе ощутил, как проваливается из-под ног асфальтовая твердь, как стынет в жилах кровь и мочевой пузырь истошно сигнализирует что совсем не прочь сбросить давление прямо здесь и сейчас.

Вытаращив глаза, он беспомощной тряпочкой обмяк в мощной тигриной лапе, не в силах даже завопить от ужаса.

***

Начищенный, смазанный и протёртый в десятый раз, огромный хромированный «Кинг Хаммер» отправился в кобуру. Вытащив из стола полуавтоматический «глотч», чёрный лис осторожно шмыгнул заклеенным носом, скосил глаза на пластырь и поморщился.

Сфокусировавшись на пистолете, Лоренцо вздохнул и в десятый раз попробовал повторить фокус, что проделала эта странная девчонка-байкер.

Картина крутящегося, танцующего в её руке пистолета, на глазах осыпающегося, разлетающегося потоком деталей, не давала ему покоя.

Раз за разом он хватал пистолет и пытался повторить воспроизвести хотя бы подобие этого трюка, но лишь ощущал себя предельно неуклюжим и никчёмным. Спотыкался, терял понимание как нужно поступить дальше, с руганью собирал выпавшие детали и начинал всё с начала. Снова и снова, ещё и ещё раз. По шажку, по капельке приближаясь к… жалкому подобию того впечатляющего фокуса, воспроизводимому в разы медленнее и совсем не так эффектно как странная девчонка.

Разочарованно швырнув на стол полуразобранный «глотч», Манетти со вздохом плюхнулся на стул и обессиленно сгорбился.

Образ проклятой байкерши намертво впечатался в мысли. Можно сказать поселился в нём, как червячок в яблоке. Раз за разом, минута за минутой всплывал, проглядывал, проступал при любом удобном случае.

Даже с позором возвращаясь домой и краем уха мрачно выслушивая извиняющийся лепет болвана Бучи, Лоренцо жадно шарил взглядом по улице, всякий раз вскидываясь с надеждой, как где-то вдали, в пёстрой толпе прохожих мерещилась ему знакомая байкерская куртка.

- Найди мне её, слышишь?! Делай что хочешь, но найди мне эту девку! – шипел он прямо в нос перепуганного и вдвойне униженного Валета, прихватив волка за грудки и потряхивая как безвольную тряпичную куклу.

- Сделаем босс! Я эту чёртову бабу лично на фарш пущу! – лепетал волк.

- На какой фарш, долбаный ты урод?! Живой найди! Живой и целой! Если хоть один волосок, хоть одна шерстинка с неё… - В бессильной злости Лоренцо оттолкнул подручного прочь и устало потёр разбитое лицо.

Чёрт… Невероятно! Где-то там, на небе, что-то внезапно пошло не так. Словно решив поглумиться над ним, кто-то взял и переписал его страницу в Книге Судеб. Цинично и подло решив, что именно сейчас, именно в этом ничем не примечательном летнем месяце вся его жизнь, «карьера», всё это ухнет к чёртовой матери и пойдёт наперекосяк.

И не просто наперекосяк, а самым жестоким и страшным путём! Чредой унижений, одно другого круче: этот мерзкий протухший уродец, преследующий его последние недели… Это вчерашнее, совсем уж ни в какие ворота не лезущее фиаско! Девка! Подумать только! Девка, соплячка ещё - разбросала трёх здоровых, вооружённых мужиков! Наваляла по самое «не могу»! Отобрала их грозные пушки и отшлёпала как мамаша расшалившихся детишек!

От мыслей об этом хотелось до боли стиснуть челюсти. Вот только после встречи его носа к кулачищем Бучи любое подобное телодвижение, будь то даже осторожный, медленный вдох, где-то там, под слоем бинтов и пластырей отдавались мучительной, непереносимой болью.

Боль поселилась в нём уже давно. Даже в молодости, завоёвывая себе авторитет на районе, пробивая путь вверх по «карьерной» лестнице, даже тогда, за все эти годы Лоренцо ни разу не испытывал подобной боли!

Перед подчинёнными относительно бодрый вид он ещё кое-как умудрялся поддерживать, а вот дома – дома рассыпался на куски.

Кряхтя и широко расставляя ноги, поминутно замирая то в одной, то в другой нелепой позе, как старик, которому защемило то спину то бок то задницу.

Стараясь не касаться особенно сильно пострадавшего лица, Лоренцо осторожно потёр глаза.

Унизительные мысли, упадок сил, бессонная ночь и ещё один день мучительного, сводящего с ума состояния. И ещё этот навязчивый образ раз за разом, как наяву вставал перед глазами при каждом удобном и неудобном случае. Преследовал его в ванной, на кухне, в постели…

Немного странные, угловатые черты лица… Одновременно сердитые и угрюмые, но словно пропитанные какой-то дикой, затаённой болью. Бесстрашные чёрные глаза, дерзкий, самоуверенный взгляд и густые, гораздо более густые и широкие брови, чем обычно принято считать красивыми. Когда она хмурилась – эти самые брови почти идеально ровной, неестественно ровной чертой сходились на переносице в одну сплошную, монолитную линию.

О, да… да, она была далека, весьма далека от того, что большинство горожан сочли бы эталоном красоты. Скорее… симпатична той странной, непонятной симпатией, что порой порождает необычное, совсем не каноническое сочетание черт.

Тощий неказистый подросток.

Нескладный, хрупкий, птенчик… которого невыносимо хотелось погладить, обласкать и прижать к себе. Сгрести, сжать в охапку, шепнуть на ухо, что всё будет хорошо и «дядя Ло» со всем разберётся, всем покажет и досрочно отправит на тот свет, если надо.

Картину притягательно беззащитного ребёнка портили лишь безумные фокусы с пистолетом и пугающе мощная, стремительная серия ударов, повалившая Бучу и Валета - здоровенное нагромождение мышц и одного из самых искушённых бойцов в их ночной армии.

Но что-то во всём этом угловатом образе до сих пор не давало ему покоя. Что-то… что цепляло взгляд и мысли, тревожным, выматывающим томлением стискивало сердце и сводило с ума.

«Всего лишь девка. Долбаная байкерша, нацепившая куртец не по размеру и вообразившая о себе чёрт знает что! Наверняка подстилка какого-нибудь патлатого жирного ублюдка с пивным брюхом и оплывшей, обрюзгшей мордой.»

Он пытался отогнать навязчивый образ, пытался не думать, не вспоминать раз за разом эту дурацкую историю в госпитале. Пытался вызвать отвращение к ней, заставить себя возненавидеть дерзкую малолетку, но ни первого ни второго никак не получалось. Не говоря уж о том, чтобы изгнать это навязчивое видение полностью и бесповоротно.

И лис то метался по комнате, то падал на диван, то вновь и вновь пытался забыться сном. Но заснуть не получилось даже под утро. И раз за разом он вскакивал, сгребал со стола «глотч» и принимался за потуги воспроизвести невозможный фокус лично.

Бесился от неудач и разочарований, бегал из угла в угол, пинал дорогую мебель и тоскливо таращился на свою избитую, залепленную пластырем физиономию в зеркало. Пытался принять ванну, заснуть, вновь посмотреть телевизор и снова заснуть. Даже почти было сумел это сделать, как тишину комнаты вспорол неожиданно громкий телефонный звонок.

Сорвавшись с кровати и едва не рухнув на пол, запутавшийся в простыне Лоренцо кое-как выпростал руку и едва не уронив телефон с тумбы, сграбастал тяжёлую карболитовую трубку.

- Да.

- Доброе утро, сэр. Прошу прощения за ранний звонок, но…

- Кто это? – Разочарованный тем, что звонил не Валет с докладом об обнаружении дерзкой девчонки, лис едва справился с желанием разочарованно опустить трубку обратно.

- Это Ларри, сэр. Ларри Фонг. – Произнёс в телефоне робкий подобострастный голос с едва заметным восточным акцентом.

- А… ну и чё те надо? - Раздумывая, откуда поставленный надзирать за «контрабандным сектором» коротышка может знать его номер, Манетти приблизил палец к безумно чесавшемуся пластырю, но потрогать разбитый нос в очередной раз не решился.

- У меня есть кое-какие вести… Мне показалось…

- Короче!

- Грузчики, сэр… они притащили тут одного бродягу и просят принять его на работу… Толковый парень и как я погляжу один за пятерых пашет…

- Ну так прими, я здесь при чём? – вконец оторопевший Лоренцо недоумённо уставился на трубку.

- Дело в том, сэр, что этот парень… он…

- Короче и побыстрее! – Лоренцо раздражённо вздохнул и мрачным сверлящим взором уставился на собственное отражение в настенном зеркале.

- Ну… этот парень, он… он тот, кто… который вас... – мямлил Фонг, не в силах подобрать достаточно деликатную формулировку к чему-то вроде «который вломил вам, сэр».

- Эта зверюга у тебя?! – Мгновенно поняв о ком лопочет долбаный коротышка, Манетти на миг позабыв о боли, пружинисто распрямился.

- Да, сэр. Он всю ночь тут вкалывал, а когда пришёл я – ребята попросили поставить его на довольствие… Но я… я подумал, что, возможно, вам будет интересно… Интересно узнать об этом, сэр.

- Мне интересно. – Зловеще ухмыляясь, подтвердил лис. Прижав трубку плечом, и удерживая громоздкий аппарат в левой руке, он деловито подхватил свободной правой полуразобранный глотч. – Мне ОЧЕНЬ интересно.

«Дзыыыынь… Дзыыыынь, дзыыыыыыынь!»

Противный дребезг старинного раритетного телефона пронизывал, казалось, весь дом и разносился над округой.

Вздыхая и чертыхаясь, Фогл подплыл к краю курящегося парком бассейна, ухватился за кафельный бортик, обтёр глаза и раздражённо покосился на дверь.

Вот купил на свою шею всем мобильники! Теперь народу полный дом, а на простой нормальный телефон и ответить некому! И ведь хрен кто оторвёт задницу от дивана! Сделают вид что не слышали, с искренним возмущением ткнут пальцем в другого – «а чо я, я в прошлый раз отвечала! А я зато дверь открывал!».

Хоть прислугу заводи, ей богу…

Увы – труженикам его профессии подобное противопоказано. Глазом моргнуть не успеешь, как будет завербована и мигом превратится в его маленький персональный филиал КФБ.

И орать, чтобы взяли трубку через весь двор тоже не вариант – в престижном зажиточном районе подобные проявления плебейства не приняты.

Чертыхнувшись ещё раз, кот нехотя выбрался из горячего бассейна, торопливо накинул халат, одел шлёпки и побрёл в дом.

- Слушаю.

- Это я. Он под парусом. – Приглушённый платком голос торопливо буркнул сообщение и тут же нажал отбой.

Замечательно. Искренне рад за этого «он».

Фогл прошлёпал на кухню, повстречав по пути дочь.

- Привет?

- Мобилку себе купи, наконец. Задолбал уже всех этот трезвон! – Салли с неодобрением покосилась на оставляемые отцом мокрые следы, надменно вздёрнула уголок губ и, вызывающе покачивая бёдрами, удалилась.

- Поучи отца. – Запоздало выкрикнул Фогл со смесью негодования и гордости глядя ей вслед. – Ишь…

Вздохнув, он распахнул огромный двустворчатый холодильник, словно праведник – сияющие врата в рай.

Осмотрел взглядом изобилие пестрящих упаковок и свёртков, залежи фруктов и йогуртов, шоколада, разнокалиберных бутылок газировки, молока и кефира, остановил взгляд на початом батоне колбасы и вытащил находку на стол. Достал из ящика нож, нетерпеливо облизнулся и принялся кромсать колбасный ломоть прямо на гранитной плите кухонного гарнитура.

«Под парусом… Под парусом… »

Спустившаяся супруга вошла в кухню с заблаговременно-мрачным лицом и отчётливо читающимся на нём намерением закатить скандал. И по поводу его мокрых следов в коридоре и по поводу всех «новых преступлений», открывшихся её непреклонному взору на кухне.

Фогл на мгновение замер, подавив желание нервозно обернуться на дверцы холодильника и усилием воли заставил себя продолжить нарезку колбасы.

«Хлоп».

Размашистым шагом подойдя к холодильнику, Саманта раздражённо громыхнула дверцами и обернулась к мужу, вызывающе вскинув подбородок и скрестив на груди руки. Фогл иронично покосился на кошку и закончив с колбаской, откромсал толстый неряшливый ломоть хлеба и демонстративно сунул немытый нож обратно в ящик.

Дёрнувшись от возмущения, Саманта расплела руки и негодующе открыла рот, но вновь осеклась и ничего не сказала.

«Под парусом, под парусом…»

Он уже почти вгрызся в бутерброд, разинул рот, поднёс аппетитный кусочек к самому языку, уже почти коснулся его зубами…

Салли вновь скрестила на груди руки, прищурилась и открыла рот, всем своим видом выражая крайнее негодование и готовность в любой момент взорваться круче всякого вулкана.

Вот он - миг победы! Миг ДО победы!

Словно проверяя, достигнут ли эффект, Фогл покосился на супругу и всё испортил.

Усмотрев в лукавом взгляде едва сдерживаемое торжество, Саманта спохватилась и захлопнула рот. Прикрыла глаза, нахмурилась, набрав в грудь воздуха, медленно выдохнула и уставилась на него со всем возможным презрением, какое-лишь могла выразить без помощи слов.

Испытав приступ раскаяния, Фогл с неудовольствием опустил орудие преступления и виновато вздохнул. Нарушать «Соглашение о диете» в этой игре в молчанку было ударом ниже пояса. Неспортивным, грязным приёмом.

Виновато потупившись, он как нашкодивший школьник положил бутерброд на стол.

Ледяное презрение Саманты потеплело на пару градусов. А когда он с виноватым видом, бочком-бочком шмыгнул к выходу, попутно чмокнув жену в шейку - и вовсе почти рассеялось.

«Под парусом…»

Яхта? Чья, зачем? Порт! Конечно же – порт! Он же сам попросил пару надёжных ребят маякнуть, если Ло внезапно повезёт и лис найдёт своего таинственного обидчика.

Сграбастав брошенный было бутерброд, Фогл ринулся прочь, оставив супругу, опешившую от этого безграничного коварства и подлости, в бессильном негодовании таращиться ему вслед.

Не выдержав накала эмоций, Саманта фыркнула и недоверчиво покачав головой, извлекла использованный нож и со вздохом отправилась к рукомойнику.

Джипы, легковушки, пикапчики и даже небольшой грузовичок с надписью «доставка мебели». С нескрываемым удовлетворением оглядев стянутые силы, Лоренцо не удержался от мрачной, многообещающей ухмылки. В руках лис сжимал короткое помповое ружьё и рацию, на заднем сиденье в тесноте и обиде громоздились «торпеды», форматом не уступавшие Буче и лишь чудом не вываливающиеся из тесного для них автомобиля.

Завершив осмотр «войск», Манетти вдавил кнопку рации:

- Грейл где тебя черти носят?

- Давно на позиции. Вижу вашу зверушку. – С едва заметной ноткой обиды откликнулся снайпер. – Валить?

- Ло… конечно это не моё дело, но… ты помнишь, что босс хотел этого чудика живьём? – осторожно напомнил водила.

- Сейчас я тут босс. И это действительно не твоего ума дело. – Чёрный лис осадил водилу взглядом и нервно вжал кнопку рации ещё раз. – Следи за ним, побежит - шмальни по ходулям.

- Сделаю. – Откликнулся Грейл.

- Мы входим.

Манетти махнул водителю и тот втопил газ. «Командирский» джип ринулся к проходной и лихо проскочил под предусмотрительно поднятым шлагбаумом. Остальная часть армии ринулась следом.

Охранник в смотровой будке испуганно присел, почти сравнявшись глазами с подоконником.

Случившееся дальше вспоминалось потом как какой-то кошмар. Тягучий и вязкий ночной ужас. Совершенно немыслимый, невозможный средь бела дня, посреди всей этой портовой суеты и деловитости, корабельных гудков и птичьего гомона.

Влетевшие на причал автомобили, пугая докеров воем клаксонов, повизгивая шинами, пронеслись по причалу и лихо перегородили основание пирса.

Рассевшиеся на перекур грузчики шарахнулись прочь, водитель недогруженного рефрижератора ударил по газам, а откормленные портовые охранники благоразумно сгрудились поодаль - с интересом наблюдая за происходящим и всем своим видом старательно выражая извечную позицию - «нам за такое не доплачивают».

И только один единственный зритель, сохранив полную, абсолютную неподвижность, скособочено восседал на краешке контейнера, словно памятник самому себе.

Лишь глубокий рваный капюшон обернулся в сторону приближающихся громил. А может и просто изначально смотрел в их сторону.

На ходу передёргивая затворы автоматов и дробовиков, бандиты сгрудились в неровный полукруг и бодро двинулись к застывшей фигуре.

Рассевшись на краю массивного ящика, существо неподвижно и как-то до странного безучастно взирало на приближение агрессивной толпы.

- Это он и есть, чтоль? – С осознанием полного своего превосходства слегка надменно уточнил пёс в алой бандане. – Мелкий какой-то…

Не отрывая хищного прищура от странной фигуры, он с видом бравого киногероя перекатил во рту толстую сигару. Автомат пёс картинно закинул поверх плеча и разглядывал предполагаемую цель с добродушным снисхождением.

- Мелкий, но шустрый. – Манетти угрюмо шмыгнул забитым носом, не отрывая от обидчика тяжёлого сверлящего взгляда.

Замызганные, местами не то порванные, не то подпалённые обрывки брезента в целом образовывали нечто вроде безразмерного рыбацкого плаща, скрывая и скрадывая комплекцию своего владельца. Но даже отсюда, с расстояния в десяток шагов, неворужённым взглядом было видно, что комплекция эта не слишком-то и впечатляющая.

Тогда, при их предыдущих столкновениях, проклятый монстр казался… куда внушительнее и страшнее. Сейчас же, при свете дня, да при полной своей неподвижности - выглядел почти безобидно. Не сказать - жалко.

- Ну чё… мочим, что ли? - Нацелив в сторону будущей жертвы охотничий карабин, уточнил протолкавшийся к ним барс.

Водитель «командирского» джипа, вооружённый компактным пистолет-пулемётом, неуверенно покосился на шефа.

Лоренцо моргнул.

Неподвижность уродца внезапным образом смущала – неужели не понимает, что в этот раз силы полюбому неравны? Или просто не знает, что это за «палочки» такие у них в руках?

На миг ему даже показалось что это просто чучело. Плащ, капюшон – всё это просто натянуто на какой-нибудь мешок или бочку. То-то же глупый вид он будет иметь, приказав разнести это пугало издали!

Лис протолкался в передние ряды и пристальным взглядом уставился на кровного врага с расстояния шагов в двадцать. Ругнулся, осторожно вышел вперёд. Постоял, позволяя тому получше себя разглядеть и вновь оглянулся на свиту.

Полсотни рыл, до зубов вооружённых дробовиками, пистолетами и автоматами. Полсотни громил, каждый из которых вдвое, а то и втрое превосходил габаритами застывшее на краю контейнера «чучело».

- Босс… А нас тут не маловато? – Нервно хихикнул кто-то из задних рядов. Бандиты зафыркали. Расслабившись и явно сочтя неподвижную мишень безобидной и безопасной, вся крупногабаритная братия принялась обмениваться многозначительными, полными ехидства взглядами и наперебой придумывать тупые шутки.

- Смелее, Ло! Дай ему пощёчину и мы поехали.

- Ох, не дай бог кто-нибудь обсчитает Ло в булочной.

- Да, прикинь этак к Гансу нагрянуть, вот он обосрётся!

- Ну-ка цыц там! – Манетти в ярости развернулся к толпе и бандиты поспешно заткнулись. Хотя и не прекратили «понимающе» переглядываться, то и дело фыркать от каких-то пришедших на ум плоских шуток и вести себя в высшей мере расхлябано.

- Смешно? Ну чё, раз такие смелые – валяйте. Кто скрутит этого урода – даю тыщу. – Манетти ткнул в одного из шутников пальцем. – Вот ты, слабо?

- Да чё сразу я-то… - барс хмыкнул, но получив пару насмешливых взглядов и ободряющих хлопков по плечу, смущённо протолкался в первый ряд и неуверенно отдал своё оружие «коллегам».

- Давай, Джеф, не ссы. Проставишься потом, вечерком. А мы, еси чо, впрягёмся!

Бандиты глумливо заржали и барс немного нервозно размяв шею, затопал ко всё ещё неподвижной цели. Поначалу медленно, потом чуть быстрее, но под конец разделявшего их расстояния – вновь сбавил ход и остановился вовсе.

- Не ссы, Джеф! Помни – тысяча баксов!

Барс раздражённо оглянулся на хихикающих «коллег» и вперил взгляд в «чучело». Глубокий рваный капюшон как-то совершенно издевательски склонился на бок. Воздух наполнил тихий, клокочущий рык.

Басовитый и хриплый, этот вибрирующий рокот был настолько низким, что едва различался ухом. Но при этом прекрасно чувствовался всем телом, каждой шерстинкой, каждым позвонком и когтем. Точнее - местом, где этот самый коготь крепился к фалангам пальцев. Особенно этим местом.

Словно кто-то невидимый и впрямь чувствительно щёлкнул по всем его когтям разом, оставив этакое неприятное «послевкусие». Ощущение, заставляющее согнуть, скатать пальцы в кулак.

Барс стоял напротив «чучела» и никак не решался напасть, смущённый и дезориентированный его полной неподвижностью.

Если бы не этот предупреждающий рык, «пугало» и вовсе могло показаться дружелюбным и миролюбивым.

Но теперь, на расстоянии в пару шагов, эта его странная напряжённая неподвижность никак не походила на безучастность.

Под брезентовыми лохмотьями ощущалась пугающая мощь и опасность. Как маленькое яростное животное, изготовившийся к броску хищник.

Создание смотрело на него чёрной дырой капюшона. Секунду, две, десять…

Внезапное порывистое движение заставило барса вздрогнуть и непроизвольно отшатнуться – таинственный тип спрыгнул. Небрежно, легко, непринуждённо. Одним тягучим, неестественно пластичным движением – только что сидел наверху и вот уже на бетоне пирса – тоже сидя, почти в той же самой позе.

Лишь широкий просторный плащ на миг трепыхнулся в падении, словно вялый ленивый взмах крыльев. Трепыхнулся – и опал вокруг несколькими грубыми складками.

Не закончив прыжка, существо под плащом присело. Каким-то особенным, совершенно звериным движением.

Навстречу пахнуло гнилью и терпким, густым запахом хищника.

Встань оборванец во весь рост – наверняка едва бы достал барсу до середины груди, а уж весом – весом этот недоросль уступал ему по меньшей мере раза в четыре.

И тем не менее Джеф отчаянно трусил. Находиться вблизи этого… создания… было на редкость дискомфортно. До слабости в ногах, до противного холодка где-то под рёбрами и неприятных, крайне пугающих предчувствий.

Он уже сто раз пожалел, что вызвался почитай добровольцем, но идти на попятный было уже поздно – позор, смертельный позор на всю оставшуюся жизнь. Бесконечный, непрерывный поток шуточек и подначек.

- Давай же, парень! Просто дай ему в тыкву! – выкрикнул кто-то из болельщиков.

Капюшон оборванца вновь издевательски наклонился набок. Словно с интересом, этаким искренним любопытством ожидая – решится барс или нет?

В спину полетели подначки и неприкрытые издёвки.

Прищурившись, Джеф посильнее стиснул кулак и неловко шагнул ближе.

Он был готов к чему угодно – бешеной атаке с места, безумному, яростному воплю или коварной подсечке. Ко всему, кроме того, что произошло в итоге.

Протянутая к плащу рука угодила в захват – классический, но почти бесполезный при их разнице в массе. С неожиданной силой и скоростью, уродец поднырнул под удар, ухватил просвистевший над головой кулак и, не выпуская его из рук, сделав вокруг руки барса нечто вроде сальто. Быстрое, невероятно быстрое движение передало крутящий момент испуганному гангстеру и прежде чем здоровяк успел отреагировать, массивный организм словно сам собой взвился в воздух под треск растянутых сухожилий и невольное «А-а-А!»

Со стороны происшедшее, должно быть, отдалённо напоминало полоскание и последующий отжим – стремясь избежать болевых ощущений, барс неловко изогнулся, потерял равновесие и почти добровольным кувырком перелетел через спину оборванца. Столкновение загривка с бетонкой выбило дыхание, а инерция массивного тела и вовсе сыграла с ним злую шутку: кувыркнувшись вперёд, он встретился со стенкой контейнера.

«Бббамм!» - Широкий пятнистый лоб с гулом приложился о железяку и окончательно потеряв ориентацию, огромный кот отшатнулся назад под хохот «коллег». Покачнулся, потряс башкой, недоверчиво вытаращился на оборванца.

- Ах ты сука… - Вскочив, здоровяк в ярости врезал кулаком по контейнеру и под свист и улюлюканье толпы, снова кинулся на обидчика.

Удар, удар, удар! Но все гудящие взмахи опаздывали, безнадёжно пролетали мимо, от чего он лишь запыхался и то и дело терял равновесие. А мелкий шустрый уродец, словно забавляясь происходящим, непринуждённо скакал вокруг. Уклонялся, отшатывался, небрежно и легко уходил от пинков и взмахов какими-то странными, словно бы даже ленивыми движениями.

Подхватив с пирса обломок паллеты, барс в пару богатырских взмахов почти настиг обидчика, но увлёкшись атакой, угодил массивной деревяшкой о решётчатую опору крана и выронил обломок от боли в отбитых пальцах. А в следующий миг – каким-то волшебным образом уже летел вверх тормашками через штабель с мешками.

Толпа громыхнула хохотом.

- Ууубьюнна…! – Не на шутку разъярённый бугай пинком опрокинул подвернувшуюся бочку и ринулся обратно.

Пружинкой отскочив прочь, оборванец толкнулся от края паллеты, взлетел на высоту собственного роста и, «срикошетив» от края крановой опоры, неожиданно залепил ему в челюсть коленом.

Оглушённый громила отшатнулся, упал на колени и медленно, как подрубленное дерево, завалился на бок.

По толпе прокатился изумлённый вздох.

«Ну... по крайней мере теперь, вы, долбаные придурки, вряд ли сочтёте произошедшее со мной таким уж смешным».

Чёрный лис украдкой покосился в сторону, где предположительно засел снайпер и ядовито ухмыльнулся.

- Ну, кто ещё тут не забыл дома яйца?

Почёсывая массивную челюсть, к переднему краю протолкался кабан. Поплевал в ладони, хрустнул короткими толстыми пальцами и, на ходу разминая жирный загривок, вразвалочку двинулся на замершего оборванца уверенным, деловым шагом.

С ходу получил в торс, изумлённо хрюкнул, нелепо замахав руками, пробежал пару шагов задом-наперёд и, окончательно утратив равновесие, обиднейшим образом приземлился на копчик.

Ошарашенно, недоверчиво моргнул и под громкий ржач зрителей, с рёвом вскочил.

- Чё встали! Помогите ему! Быстро! – Манетти выпихнул в направлении драки пару быков и увальня-гризли.

Расходясь веером, бандиты сблизились, присоединились к атаке и окружили оборванца с трёх сторон.

Тяжёлые литые кулачищи взбивали воздух, молотили по стенкам контейнеров и подвернувшимся коллегам, даже порой задевали мечущийся среди них брезентовый сполох, но сам оборванец кружился в этой каше с издевательской, глумливой лёгкостью.

Непринуждённо, словно в танце, уходя от зубодробительных ударов, существо в лохмотьях плясало, уклонялось, кувырком или прыжком избегая замахов, запросто способных отправить на тот свет и кого-нибудь сильно покрепче.

Каждый миг, каждое мгновение он опережал атакующих на крохотное, совсем крохотное расстояние, уворачиваясь от ударов, избежать которых, казалось, уже невозможно.

Изумлённо охнув и почти на фут оторвавшись от пола, медведь с шумом и грохотом кувыркнулся в разлетевшиеся от удара бочки и затих, погребённый обрушившимся на него мешками.

Злополучный кабан – не удержавшись на краю пирса, потерял равновесие от прилетевшей по пятаку ржавой, вздувшейся банки и с негодующим воплем бултыхнулся в грязные портовые воды. Дольше всей троицы продержались быки. Неповоротливые глыбы мышц без устали месили воздух тяжёлыми кулачищами, стойко переносили наскоки, подкаты и град ударов, но не прошло и трёх минут как выдохлись, утратили даже прежнюю неторопливость движений и шумно отдуваясь, шаг за шагом отступили назад.

Оборванец в очередной раз замер и этим своим птичьим движением развернул капюшон к толпе и наклонил на бок – словно издеваясь и приглашая ещё желающих попытать счастья.

Бандиты потрясённо молчали. Кто-то нервным движением передёрнул затвор.

- Ещё желающие? – Торжествуя от столь наглядной демонстрации обманчивости вражеской наружности, Лоренцо обвёл толпу взглядом и презрительно ухмыльнулся.

«Знайте засранцы, как хихикать за спинами, решив, что Манетти уже не тот. Испытайте на своей шкуре, лично!»

Одного из отступивших быков попытались утешительно похлопать по плечам и спине, но разъярённый неудачей, громила раздражённо отбил протянутые руки в стороны.

Тем временем к переднему краю протолкалась новая порция желающих.

Угрожающе похлопывая кулаком о ладони и многозначительно разминая толстые шеи, конь и два пса под руководством ещё одного кабана, самоуверенно надвинулись на таинственную цель, синхронно бросились вперёд и столь же синхронно отлетели обратно, едва не сбив с ног предводителя.

Предусмотрительно державшийся позади, кабан раздражённо стряхнул ошарашенных подручных и ринулся в атаку лично.

Закрылся кулаками, с достоинством и без видимого ущерба перенёс обрушившуюся на него круговерть атаки, но прозевал подсечку и нелепо хрюкнув, плашмя шмякнулся на бетон.

Вступившись за босса, конь и псы ринулись на вёрткого вражину, на мгновение отогнали его от павшего, но уже в следующую минуту один за другим разлетелись в стороны.

Синхронно поднявшись на ноги, четвёрка бойцов ринулась на оборванца. Зашатавшись под градом встречных ударов, они всё же умудрились попасть по прыгучему ловкачу, но что такое пару раз против десятков, сотен ударов?

Тяжело дыша и утирая разбитые лица, четвёрка бойцов разорвала дистанцию и «плащ» снова замер – издевательски неподвижно, в очередной раз словно бы с любопытством склонив капюшон набок.

Отдышавшись, бойцы кабана вновь кинулись в атаку, отчаянно, яро, почти не обращая внимания на получаемые пинки и удары. На миг Лоренцо даже решил, что вот-вот, сию секунду им удастся смять, растоптать дерзкого засранца, но стянувшиеся в одну точку и сумевшие-таки повалить его, бойцы уже в следующую секунду отшатнулись прочь как листики распускающегося бутона.

- А-ааа-а! Эта тварь меня укусила! Боже… у меня кровь, КРОВЬ! Да что вы встали, утырки?! – завизжал кабан, отползая прочь от вновь замершей фигуры и держась за и впрямь окровавленную руку.

Обменявшись не слишком уверенными взглядами, вперёд выдвинулась сразу десятка бойцов, прикативших на «доставке мебели».

Оставив «коллегам» оружие, медведи, быки и тигр пружинисто двинулись на строптивую жертву.

Но и эта волна атаки закончилась столь же быстро и с примерно теми же последствиями – половина армии разлетелась в стороны, начисто утратив сознание. Другая половина - вопя и причитая, расползалась с пирса, зажимая многочисленные резанные и кусанные раны, баюкая сломанные конечности и призывая «коллег» немедленно замочить «ублюдка» с безопасной дистанции.

Вскинув пистолет кто-то и впрямь выпустил в сторону «плаща» пяток пуль. Сама «потенциальная мишень» при этом даже не шелохнулась – лишь развернула капюшон в сторону стрелка, разглядывая дерзкого коротышку-бобра словно бы с некоторым недоумением. Как бы говоря всем своим видом «Вы чё!? Вы чё творите-то… также и убить можно!»

Не выдержав, кто-то вскинул оружие посолиднее.

«Ба-бах!»

Но за миг до того как пальнул дробовик, «плащ» сорвался с места и кувырком откатился за штабель с бочками.

Замолотившие по ним дробинки высекли сноп искр, покрывая округлые стальные бока россыпью оспин и даже пробоин.

С азартом и какой-то детской радостью, к стрелявшему присоединился автоматчик и несколько пистолетов.

Увлечённо расстреляв мешки, бочки и контейнер, они принялись перезаряжать свой арсенал, в то время как таинственный дерзкий «плащ» уже вновь вызывающе маячил на одном из контейнеров.

- Тихо! – Манетти вскинул руки, в одной из которых была рация. – Грейл, видишь его?

- Как на ладони.

- По моему сигналу.

Лоренцо спрятал рацию и выдвинулся вперёд. Самоуверенно, спокойно, как полагалось истинному лидеру этого сброда. В элегантном идеально белом костюме, штанины которого теребил и трепал несильный прохладный ветер.

Картинно, почти точно так, как видел в каком-то старом фильме, чёрный лис вскинул руку и соорудил из пальцев карикатурный «пистолетик».

«Запомни меня, мразь…»

Плавным, неторопливым движением, словно небрежно целясь из настоящего оружия, он нацелил палец на замершего уродца. Помедлил, наслаждаясь моментом и «спустил курок».

Почти одновременно с тем, как лисья ладонь дёрнулась, изображая тем самым отдачу выстрела, по ляжке обидчика словно врезали тяжёлой металлической битой.

В брезенте возникла приличных размеров дыра, а самого уродца развернуло и отбросило в сторону.

«Ну вот и всё».

Манетти облегчённо вздохнул и обернулся к толпе.

- Ну, чё замёрзли? Верёвки тащите.

Но гангстеры сохраняли напряжённую неподвижность. И таращились вроде бы в его сторону, но… куда-то чуть выше.

Ощутив болезненный озноб, Лоренцо замер. Осторожно, медленно обернулся.

Подстреленная зверюга несмотря на пугающую разверстую рану, с которой капала неестественно яркая оранжевая жидкость, невероятным образом вскарабкалась по решётчатой ноге крана и таращилась на него с высоты двух-трёх своих ростов, как паук на попавшуюся муху.

Словно только и дожидаясь того мига, когда лис обернётся, монстр кинулся на него. Короткий истошный вопль прервался болезненным, вышибающим дух ударом: врезавшись в лиса всеми конечностями, раненый монстр буквально вбил, впечатал того в бетонный пирс, как из тюбика зубной пасты выдавив остававшийся в лёгких воздух и волю к жизни.

Но на этом мучения не закончились – потерявший ориентацию и малейшую связность мысли, Лоренцо ощутил новый рывок. Чудовищный, невероятной силы рывок и уходящую из-под задницы твердь. Поверхность пирса, развороченные мешки и бочки, краешек портового крана и ослепительно лазурное небо. Слившись в мутный от скорости росчерк, всё это крутнулось перед глазами безумным коктейлем, замерло и, резко поменяв направление, сменилось кучкой быстро приближающихся, изумлённо вытягивающихся морд.

Ощущая себя шариком для кегельбана, выпучивший глаза лис врезался в ряды подельников. Сшиб с ног массивного пса в красной бандане, прихватил до кучи ещё пару громил и, крутясь и вращаясь на грязном бетоне, по инерции невольно подсёк ноги четвёртого. Образовавшаяся куча-мала погребла его под собой и прижатый тяжёлыми тушами, чёрный лис с облегчением потерял сознание.

- Шеф? Шеееф…? – частично сгрудившись вокруг бессвязно стонущего лиса, частично организовав более-менее плотное заграждение, пришедшие в себя громилы осторожно хлопали его по щекам.

- Ммм..аа..? Оу…. – Заморгав, Лоренцо открыл глаза и отчаянно морщась, прижал расцарапанную ладонь к огромной пульсирующей шишке на черепе. – Х…х… г..де?

- Попрыгунчик? – Уточнил склонившийся над ним бобёр. – Утёк.

Манетти яростно сгрёб толстяка за лацкан рубахи и рывком подтянул поближе.

- Как утёк?! Куда утёк?! Остолопы! Кретины! Чтоб вас… Застонав от новой обнаруженной раны и ещё сильнее - от созерцания безнадёжно испачканного и испорченного костюма, Лоренцо кое-как сел. Голова безбожно кружилась, перед глазами мелькали цветные пятна, а пирс и небо, казалось, периодически меняются местами.

- Хх… х… г-где? Где эта мразь? – Отпихнув чью-то руку, лис взгромоздился на подгибающиеся ноги и тут же едва не рухнул обратно.

- Ло, тут такое дело… - в поле зрения втиснулся исцарапанный кабан и утративший свою сигару краснобанданный пёс.

- Он в натуре шустрый.

- Ага, как понос. – Дебильно хихикнул кто-то сзади.

- И…

- Где. Эта. Тварь? – Отпихнув поддерживающие ладони, лис ухватился за чью-то рубаху и кое-как утвердился в вертикальном положении.

- Грейл?

- Не вижу его.

- Херово стреляешь, Грейл. – Устало выдохнул лис, пытаясь восстановить дыхание и с нарастающей паникой ощущая странное, пугающе сильное биение сердца.

- Ты хотел ему костыль отстрелить? Я отстрелил. – Огрызнулся снайпер. – А сейчас он вон в той куче железок, на три часа от тебя. На поверхность нос не кажет, может загнулся…

- А если нет?

- Ну, тогда шугните его и я нашпигую его задницу свинцовым горошком.

Довольный собственной шуткой, Грейл хихикнул и отключился.

- Чё встали? – В очередной раз отпихнув чьи-то заботливые руки, Лоренцо покачнулся и нетвёрдо пошатываясь, побрёл к нагромождению контейнеров. – Мочите эту падаль! Кто уложит – плачу десять тонн!

Переглянувшись, бандиты хором клацнули затворами и ринулись по следу – путь живучего оборванца явственным образом отмечали оранжевые, словно бы даже светящиеся пятна.

- Это что – кровь?

- Ну… вряд ли он таскает при себе бидон краски…

- Я такое в игрушках видел… Ну, только там кровь почему-то зелёная. – Вклинился жизнерадостный, улыбчивый лайка.

- Это чтобы таких как ты дебилов не склонять на путь насилия. - Гоготнул кто-то.

- Иди в жопу.

- Тихо там! – Шикнул выбившийся в передний ряд волк.

Осторожно сунув ствол дробовика за угол, он опасливо выглянул следом.

- Нету. Блин, ему всю ляжку разворотило, а он, ишь как бегает! Живучий, падла!

- Может, он ваще инопланетянин? – с неуверенным смешком предположил кто-то из задних.

- Или оборотень. – Хихикнул лайка, не то всерьёз, не то просто подкалывая любителя «космической» версии.

- Кровищи-то скока, а тела всё нет.

- А может он вообще вампир?

- Ага, щас как выскочит, да как вопьётся в твою жирную задницу.

- Серьёзно, парни, чё за нах? Где это видано… - поравнявшийся с передовым волком, плечистый накачаный пёс в щегольской белой майке свернул за следующий угол и растерянно замер. - Опана…

Широкий кровавый след на глазах истончался, а через какие-то пять шагов обрывался вовсе.

- В натуре. – Озадаченно почесал репу тащившийся следом бык.

- Не нравится мне всё э…

- Ааа-аааааа! – душераздирающий, полный страха вопль ударил по ушам, без конца отражаясь в тесных контейнерных закоулках и никак не давая определить кто и где вопил.

- Там!

- Нет там!

- Да нет же! Я точно слышал!

- Вон он!!!

«Та-та-та-та!» - сухой треск автоматной очереди, звонкий перестук пуль, оставляющих дыры в стенках контейнеров.

- Окружай! Уходит!

Почуявшие вкус погони, бандиты ринулись в указанную сторону, но никого не нашли.

Столкнувшиеся на перекрёстке патрули дёрнулись, лишь чудом удержав пальцы на спусковых крючках.

- Он тут!

- Туда побежал!

- Да нет же! Туда!

- А я говорю – туда!

- Заткнись и проверь!

- Сам проверь!

Долетевший звук удара возвестил о восстановлении субординации, но новые выстрелы раздались вновь вдалеке от ожидаемого места.

Шквал пальбы, лязг пробивающих и рикошетящих от контейнеров пуль, азартные вопли толпы и новый душераздирающий крик.

- Аааа! Эта штука меня укусила! Мляяяя…

- Заткнись, урод!

- Аааааааа! Да он мне пол-ляжки вырвал!

Окружавшие Манетти стрелки нервно переглянулись и огляделись.

То и дело с разных, совсем разных сторон доносились выстрелы, разъярённые выкрики и шум драки. Слышался топот, площадная брань и причитания.

- Мля… Не разделяемся! Ходим по трое, а лучше по четверо. – Бывалым тоном опытного вояки распорядился пёс в красной бандане. – Тока осторожно – друг друга не пере…

«Бах-бах-бабах!»

«Тра-та-та-та-та!»

- Кусок, ты чтоль? – после паузы выкрикнул полный запоздалого раскаяния чей-то хриплый перепуганный голос.

- Пузо, я те фаберже отстрелю нахрен. Смотри куда палишь, придурок! – отозвался другой.

- Ну прости, чо… - Где-то в соседнем проходе виновато клацнули оружием и глупо гыгыкнули. – Не разглядел…

Закатив глаза, спонтанно возглавивший операцию пёс вздохнул и почесал за ухом.

Прислонившийся к одному из контейнеров, едва держащийся на ногах лис обвёл столпившийся вокруг сброд мутным взглядом и вяло махнул рукой.

«Быстрее, быстрее!»

- А может – ну его нахер? Щас того и гляди фараоны набегут… - выразил резонное опасение переминавшийся рядом водитель.

Упрямо помотав головой, Лоренцо словно в пьяный в стельку алкаш, с трудом махнул рукой: иди, иди мол.

Вздохнув, пёс почесал скулу обрезом ствола и двинулся в указанном направлении.

Тело первого пострадавшего нашлось в одном из отнорков, буквально через пару поворотов.

- Живой?

- Вроде дышит.

- Он здесь! – рявкнули далеко в стороне.

Загрохотали выстрелы.

- Попал?

- Нет, шустрый, падла!

- Обходим, обходим!

- Какой быстрый, сука…

- Ничо, пулю не обгонит!

- Ааааааааэкхх… кх… - Оборвавшийся едва начавшись, крик в соседнем проходе перешёл в отчаянный сдавленный хрип.

Выскочившая на шум подмога обнаружила распростёртое бессознательное тело и ещё трепыхавшегося, подвешенного за горло волка. Двумя руками вцепившись в захлестнувшую горло цепь, тот отчаянно суча ногами, болтался на стенке одного из контейнеров и никак не мог высвободиться.

Подоспевшая помощь, навалилась, обхватила страдальца за ноги и приподняла кверху, позволяя выбраться из сдвоенной ржавой петли.

- Ух… Чёрт… Убью, гниду! – задыхающийся волк плюхнулся на четвереньки, растирая пострадавшее горло.

- Куда он рванул?

- Туда вроде. – Прохрипел «висельник».

- Гляди, кровь!

- Да нет же, это не его… Простая, красная!

- А кого?

Обладателя кровавого следа нашли за углом – обоими руками зажимая запрокинутую разбитую морду, привалившись к контейнеру сидел бык.

- Он бне ноз зломал. – Пожаловался раненый, косясь на подтянувшуюся подмогу и начисто позабыв о валявшемся под копытами карабине.

Раздвинув столпившихся, на место трагедии выглянул пёс в красной бандане.

- Ещё кто оружие потеряет – пристрелю лично, посулил он. – Наклонившись, пёс подхватил выпавший ствол, машинально проверил затвор и кинул карабин обезоруженному «висельнику».

– Собрались, мать вашу! Вы бойцы или девки? – грубо раздвинув плечом замявшихся бандитов, пёс презрительно сплюнул и двинулся дальше.

Недовольно ропща и пугливо таращась по сторонам, громилы потянулись следом.

И снова вопль и выстрелы.

Снова разбросанные тела, одно из которых нелепо свисало с края контейнера кверху задом, а второе корчилось и сучило ногами, будучи буквально вбитым головой в щель между ящиками.

Предводитель маленькой армии перекатил желваки и презрительно сплюнул.

- Покажись, мразь, ну? – Надрывно заорал пёс. – Умри мужчиной!

- Вижу его! – ожила рация в руках Лоренцо. – Бежит поверху.

В рации послышались сдавленные глушителем выстрелы, а где-то над головами взвизгнул рикошет.

- Чёрт, быстрый какой! Ушёл. – Ругнулся Грейл.

Стиснув челюсти, Лоренцо молча сжал пластиковый прямоугольник и злобно прищурился.

Громадный отряд таял на глазах. То и дело там-сям раздавалась пальба и вопли, запоздавшее подкрепление находило разбросанные, изломанные тела. Но – ни малейших признаков врага.

Между тем атаки всё учащались, без устали носившийся вокруг монстр играючи выхватывал из дрогнувшего стада то одного то другого бойца.

Очередное вопящее тело, вылетев из перехода, со звоном приложилось башкой о контейнер и безвольно стекло на пол, буквально на руки растерянных загонщиков.

Выскочив за угол, ощетинившиеся стволами бандиты растерянно замерли, а с другой, совершенно противоположной стороны отряда, уже слышался новый истошный вопль.

- Сдаётся мне этих штук тут не одна, а несколько… – пробормотал кто-то.

- Не каркай…

Располосованные когтями лица, серьёзные вывихи и переломы – руки, ноги, разбитые в кровь носы. Маленькое чудовище не гнушалось ничем – одному из бойцов раскроила голову консервная банка, другой оказался невероятным, невозможным образом втиснут в пустую бочку. Словно присел, да так и провалился по самые подмышки вместе с крышкой злополучной бочки.

- Долбаный ты, сука, краб… - сквозь невольный смешок ругнулся владелец красной банданы и пинком опрокинул бочку на бок. Застрявший в ней бандит, под смех коллег затрепыхался и засучил конечностями, в какой-то мере и впрямь напомнив краба, забравшегося в опустевшую ракушку. Вытащить его не удалось – при попытках тянуть бочку и её начинку в разные стороны – пленник железного сосуда начинал вопить как резаный.

И вроде бы ничего смертельного, но бойцы получившие унизительные, несовместимые с погоней повреждения, стеная и ругаясь на чём свет, хромали обратно к машинам - если, конечно, были в состоянии передвигаться сами. Застрявшего в бочке волка пришлось тащить на руках. И на места санитаров к немалому раздражению Манетти была изрядная конкуренция – позабыв об азарте охоты, превратившиеся в дичь загонщики, любой ценой, под любым предлогом спешили убраться прочь из охотничьих угодий монстра.

Трусливая, паникующая дичь.

Стиснутые железными стенками рукотворного лабиринта, они шарахались от каждого звука. А незримый, вездесущий охотник выхватывал, выбивал из их рядов всё новые и новые жертвы.

В считанные минуты на глазах редеющий отряд сократился до тридцати, а затем и до двадцати бойцов.

Страдальчески кривясь, избитый, перепачканный лис в порванном некогда белом костюме устало махнул рукой.

- Валим!

Сбившись в тесную кучу, гангстеры попытались было организованно отступить, но рухнувшая откуда-то сверху бочка, сшибив парочку не успевших увернуться вояк и опрокинув пяток менее пострадавших, раздробила остатки маленькой армии на несколько разрозненных кучек и вконец обезумевших одиночек.

И снова вопли, стрельба и паника.

Загнанно озираясь, внезапно оставшись совершенно один, чёрный лис осторожно крался вдоль прохода. Как-то внезапно, совсем неожиданно, словно сговорившись, все вдруг пропали. Исчезли, скрылись, оставив его без защиты и помощи. И только стрельба, да вопли напоминали о том, что здесь, в этом адском лабиринте разъярённому монстру ещё противостоят какие-то силы.

- Грейл, прикрой нас! Грейл? Грейл?!

Рация молчала.

Сглотнув, чёрный лис выронил пластиковую коробку и, утерев обильно выступивший пот, нервно прижал краем ладони подёргивающееся веко.

Безумный стук сердца, казалось, заглушал собой все звуки. Мир тянулся, кружился, покачивался.

Какой-то странный, совершенно психоделический эффект. Словно бы занюхал какой-нибудь дряни или ширнулся «джетом». Словно угодил в иную, параллельную реальность. Этакую сумеречную зону, живущую по своим, непонятным и странным законам.

Мрачная сказка, лабиринт Минотавра…

Все эти вопли, хаотичная пальба и нарастающее ощущение, что вот сейчас, буквально в следующий миг из-за угла покажется несущийся на тебя монстр.

Какое-то нелепое, дурацкое дежавю!

Нет. Не может быть. Этого всего просто не может быть!

Так не бывает!

Задыхаясь и едва не падая, оглушённый, контуженный лис брёл по бесконечному коридору. Словно утопающий в брошенный ему спасательный круг, до боли в пальцах вцепившись в ребристую рукоятку «Кинг Хаммера».

Шаг за шагом он приближался к вожделенному выходу из этого филиала ада, но как в бреду, конец выбранного туннеля словно бы на глазах отдалялся, растягивался, уползал куда-то в бесконечность.

Спотыкаясь и падая, Манетти ускорил шаг, оглянулся и побежал. Побежал так быстро, как только мог, на бегу врезаясь в гофрированные стены и падая. Вскакивая и снова падая. Посекундно оглядываясь по сторонам, лис загнанно кружился в нескончаемых пугающих переходах, спотыкался о неподвижные или ещё трепыхавшиеся тела и крепче, всё крепче и крепче стискивал огромный хромированный револьвер.

Ощущение сдержанной, укрощённой мощи, слегка успокаивало, но прежней уверенности уже не давало.

С момента, как он повстречал эту проклятую зверюгу, вся жизнь пошла наперекосяк. Чреда унизительных поражений, этот липкий, тошнотворных страх. Страх бегущей от хищника жертвы. Его, его – Лоренцо Манетти! – как какую-то глупую курицу гнали по стальному лабиринту, игрались с ним, не то не делая различий с рядовыми бойцами, не то сознательно откладывая «на десерт».

Время от времени из боковых проходов впереди и позади бегущего вываливался кто-нибудь из уцелевших, бросался бежать рядом, но уже через несколько десятков шагов бесследно пропадал из виду.

Словно его личный рок, злой дух воздаяния, проклятый монстр преследовал его по пятам. Планомерно, не торопясь, рушил, втаптывал в пыль его репутацию, гордость и самоуважение…

Дрожа от страха, лис в тысячный, должно быть раз, обернулся. Обернулся и вздрогнул: из дальнего, оставшегося позади конца тоннеля на него бежал монстр.

Крупными, совершенно звериными прыжками.

«Банг! Банг! Банг!»

Вскинутый револьвер привычно ударил в ладонь, посылая навстречу приближающейся смерти три раскалённых свинцовых кусочка. Но бегущий навстречу ворох лохмотьев и развевающегося брезента с невероятной, невозможной скоростью рывком уйдя с траектории выстрела, нырнул в один из поперечных проходов. Выскочил впереди, понёсся к нему снова, но точно также спугнутый выстрелами шарахнулся прочь, на какое-то время пропав из виду.

Низкий, клокочущий рык наполнил лабиринт. Сгустился, упруго толкнул барабанные перепонки, отозвался в загривке волной ледяных мурашек.

Задыхаясь от бега и страха, Лоренцо притормозил, выщелкнул барабан, выбил опустевшие и неиспользованные гильзы и, нашарив в кармане новый картридж, дрожащими пальцами воткнул в барабан.

Словно только и дожидаясь этого, монстр показался вновь. Замер на расстоянии тридцати-сорока шагов, но в этот раз чёрный лис торопиться не стал – загнанно дыша, Манетти привалился к стенке, сморгнул заливавший глаза пот и сглотнул вязкую едкую слюну. В преддверии развязки из рук даже ушла мерзкая, тошнотворная дрожь.

«Ну… чего же ты медлишь? Иди к папочке…»

Словно услышав его немой призыв, оборванец сорвался на бег.

Подпустив его ближе, Манетти вскинул оружие.

«Банг!»

Кувырок.

«Банг!»

Новый прыжок.

«Банг!»

Брезентовый плащ дёрнулся.

Попал?

«Банг! Банг! Банг!»

Метнувшись на левую стенку, монстр словно на миг прилип к ней всеми четырьмя конечностями. Невероятным образом извернувшись, он с силой толкнулся прочь, перескочил на правую стенку прохода и вновь на левую. В несколько стремительных скачков преодолев расстояние в пару десятков шагов этаким «рикошетом», чудовище на миг припало к бетонному полу и взвилось вверх.

Как зачарованный, Манетти опустил руку с опустевшим оружием и с мрачной обречённостью уставился на падающую с неба смерть.

Говорят, в подобные мгновения вся жизнь проносится перед глазами. Ну – или, хотя бы её самые яркие моменты. Но Лоренцо никаких подобных видений не посетило. Если не считать вновь всплывшее лицо странной «байкерши» с этой её «монобровью».

Удар. Глупо улыбнувшись за миг до падения, сбитый лис приложился затылком о бетон и потерял сознание.

Враг.

Победа.

Золотые молнии, пульсирующее под хрупкими рёбрами сердце. Шум лёгких, какие-то хрипы и бульканье в надсаженной глотке. Оглушительные вопли птиц и плеск бьющих в причал волн.

Уходящее упоение скоростью, запредельной, пьянящей лёгкости.

«Почему он не шевелится? Неужели всерьёз решил прикинуться мёртвым?»

Отпрыгнув после их общего падения, Пакетик осторожно переместился вбок и приблизился, огибая распростёртое тело по сужающейся дуге. Шаг, ещё, ещё и ещё.

Подумать только… свой собственный, персональный враг. Настоящий – можно протянуть руку и даже потрогать. Существо, за что-то пытавшееся его убить. Ненавидящее так сильно и яростно, что собрало тут всех этих… неуклюжих, неловких помощников. Зачем? Почему? За что?

Может быть он что-то натворил? Сделал что-то плохое?

Лис не помнил. Точнее – помнил, но как-то обрывочно, совсем смутно и неуверенно. Помнил лучистые золотые глазки, помнил мягкое, чересчур упорное касание рысьей лапы. Помнил тесную каморку, кота, малышню и того, другого лиса… Помнил ту, за которой бежал. Ту, которая бежала также быстро, как он. Помнил кувырком летящие джипы, вонзающиеся в тело пули и холодный пол из пожелтевшего кафеля. Помнил ртутную плёнку и бесконечное, мучительно медленное «всплытие».

От попыток вспомнить, понять, осознать происходящее, голову прострелила боль. Яростный, беспощадный удар, с лихвой перекрывающий его обычный набор болевых ощущений. Как удар огромного колокола, как оглушительный набат небесного грома, начисто заглушающий всё остальное.

Вспышка.

Носилки на колёсиках, укрывшая тело грубая казённая простыня.

Вспышка.

Изумлённые лица санитаров, рефлекторно протянутое санитаром яблоко.

Вспышка.

Погоня одинаковых чёрных костюмов и вонзающиеся в тело дротики.

Вспышка.

Падение в мусоровоз, крысы и голод. Всепожирающий, сжигающий заживо голод.

Вспышка. Вспышка. Вспышка.

Возникающие в мыслях сцены становились всё короче и разрозненнее, всё чаще и чаще воспринимаясь как размытые, полустёртые образы.

Смутные, обрывочные, невнятные. Как давно позабытый сон, в котором поначалу помнишь самую яркую, самую последнюю сцену. Проснулся – и вроде всё чётко, абсолютно безукоризненно чётко. Но проходит минута, две и проснувшийся разум стремительно и безжалостно избавляется от всех этих деталей и красок, сглаживает, размазывает всё в бледные, на глазах выцветающие кадры.

Пять минут – и уже не вспомнить и не понять ни смысла, ни тонкостей происходящего. Остаётся лишь суть, маленький осколок чего-то большого, сложного и манящего. Этакий жалкий обмылок, бледная тень воспоминания.

Что, зачем и почему было? С чего началось и к чему двигалось. Даже сам «общий смысл», эта самая суть сна – и та уже неясна и размыта. Настолько размыта, что не пройдёт и дня, ну, максимум – недели, как и он выветрится, развеется на полках памяти, как ненужных хлам.

Сейчас он почти целиком состоял из подобных воспоминаний. Ускользающих, испуганно прячущихся от порывистых звериных мыслей.

Воздух. Дышать.

Вода. Мокрая.

Кровь… Боль… Страх?

Расширившимися глазами он таращился на распростёртое, прижатое когтистой пятернёй тело и вспоминал какую-то площадь с толпой народа, приятный жар переполненного желудка, ревущее пламя, плачущую в окне девочку и толпу беспомощных зевак вокруг. Бесконечный, нескончаемый бег по пылающему лабиринту, трескающаяся, лопающаяся от жара плоть.

Боль – тысячи новых оттенков боли. Как неожиданно новые нотки в давно знакомой песне. И очередное - второе? Третье? – всплытие из леденящих глубин вверх. Туда, где вместо неба колышется обманчиво тонкая ртутная плёнка.

Беспомощное барахтанье, пожирающие разум золотые молнии и пугающие, лаконичные животные мысли. Короткие, рубленые, запредельно ёмкие и конкретные, но начисто лишённые всего того, что он так боялся утратить.

Он навис над последней добычей, всматриваясь в раздражающее трепыхание чужого сердца. Жалкий, пульсирующий комок плоти, который так хочется раздавить, вырвать, отшвырнуть прочь…

Что-то не так. Что-то очень не так. Нельзя, неправильно!

Застонав, поверженный лис пошевелился, разлепил веки. Уставился на него снизу вверх. Глаза в глаза, с расстояния менее фута.

Пакетик зло прищурился и невольно подался чуть ближе – текучим, хищным движением.

Свист.

Странная, совершенно неуместная здесь и сейчас мелодия.

Весёлое, беззаботное насвистывание. Безмерно оптимистичные, радостные переливы, словно сочащиеся позитивом и жизнелюбием, непринуждённым удовольствием от самого процесса насвистывания.

Придавив шевельнувшегося врага, Пакетик удивлённо замер.

Кто-то сошёл с ума? Или в его лабиринт забрёл некий, ни к чему этому не причастный грузчик? Забрёл и разгуливает теперь по лабиринту, деловито сверяя номера контейнеров с накладной в планшетке и в упор не замечая разбросанных тел?

Поверженный лис попытался дотянуться до вылетевшего из руки пистолета, но стоило чуть сжать когти, оцепенел вновь.

Тем временем приближающийся источник странного свиста прогулялся совсем рядом – буквально в соседнем проходе. Удалился, вернулся вновь… Неторопливо, не спеша, он бродил в лабиринте, словно что-то разыскивая и не прекращая при этом насвистывать свою простенькую мелодию.

Замершие противники настороженно переглянулись.

Распластанный на бетоне – скосил взгляд на растопыренные кинжальные когти, а победитель – подозрительно и недоверчиво зыркнул в направлении перемещавшегося свиста.

Набрав в грудь побольше воздуха, Пакетик яростно рыкнул – оглушительно и раскатисто. Так, что на морде зажмурившегося врага от этого его рёва затрепетали шерстинки.

Таинственный свистун на миг сбился с ритма, споткнулся, но вместо того, чтобы со всех ног броситься наутёк – почти сразу же возобновил свои странные трели. И, вроде бы даже, повеселел.

Источник свиста начал приближаться.

Немало озадаченный этим странным поступком, Пакетик недоверчиво и подозрительно обернулся туда, откуда, судя по звуку вот-вот должен был появиться свистун.

И он-таки появился.

Невысокий, слегка располневший кот с наметившимся животиком. Одетый в бежевую тенниску и брюки «бананы», незваный гость выглядел подчёркнуто мирно, словно и впрямь забрёл сюда просто пройтись. Подмышкой свистун удерживал какой-то увесистый свёрток, но в остальном – ничего и близко похожего на оружие при нём вроде бы не было.

Осмотревшись по сторонам, кот заметил застывшую парочку и прекратил насвистывать. Удовлетворённо улыбнувшись, с неприкрытым любопытством уставился на «чудовище»:

- А, вот вы где…

Кто? Кто-кто-кто-кто?!

Кто-то, кого тоже забыл?

Кого знал, когда-то давно, в той, прошлой жизни?

Друг или враг?

Бумажный свёрток, кольцо на пальце, мягкие, какие-то совсем уж домашние туфли. Совершенно, запредельно обычный обыватель, невесть каким чудом попавший сюда, в самый центр бандитских разборок. Но при этом - ни капли, ни даже намёка на страх.

Пакетик изумлённо склонил голову на бок и, не снимая с Врага когтистой лапы, озадаченно уселся.

Гость с интересом разглядывал его, а он – гостя.

- Я – Дерек. А ты? – непринуждённо переступив через распростёртое, ещё постанывающее тело, кот осторожно приблизился.

Пакетик изготовился к броску и по-звериному пригнув голову, глухо заворчал.

- Ну-ну… не сердись… Видишь? Я без оружия. – Кот осторожно развёл руки, демонстрируя пустые ладони и пошевелил пальцами. – Поговорим?

Не дожидаясь приглашения, визитёр нагло шагнул ещё ближе и по-прежнему не выказывая ничего, хоть отдалённо похожего на страх, присел на корточки в какой-то паре шагов от напружинившегося, готового к броску лиса.

Распластанный на бетоне, пленник округлил глаза и вытаращился на кота.

- Знаешь, кто я?

Едва заметный, отрицательный поворот капюшона. Недоверчивый, настороженный взгляд. Текучее, звериное движение – в обход, по кругу, словно бы вовсе мимо.

Бесстрашный тип не завертелся, не задёргался, пытаясь развернуться к нему лицом, а молча и терпеливо замер, с чуть ироничным прищуром разглядывая крадущегося вокруг лиса.

На четвереньках, совсем по-звериному обойдя нахального свистуна по кругу, Пакетик остановился напротив и уставился в словно лучившиеся неуместным весельем лукавые кошачьи глазки. Не сдерживаясь, выдохнул под накрученной на голову майкой, но свистун и в этот раз ничем не выказал ни отвращения, ни каких прочих «смежных» эмоций.

Ну подумаешь, от парня смердит как от разлагающегося куска мяса?

Эка невидаль.

По-прежнему не выказывая ни малейшего дискомфорта, незнакомец не отшатнулся даже разглядев то, что не могла скрыть неудачная маска - лишённые век глаза, ошмётки воспалённой плоти вокруг.

Напротив, кот таращился на него будто бы …с удовлетворением?

Словно будущий счастливый автовладелец, выбирающий в автосалоне тачку мечты. Примеривающийся, прикидывающий, как наяву представляющий «как это будет».

Смущённый подобным странным вниманием, совершенно сбитый с толку, Пакетик отступил на пару шагов. Задержав взгляд на незваном госте, решительно развернулся и, презрительно наступив на дёрнувшегося побеждённого, двинулся прочь.

- Эй-эй! Погоди минутку! – Спохватившись, ожил странный «свистун». - Ты же… ну, типа, работал тут, а?

Пакетик остановился и словно нехотя повернул капюшон в сторону гостя.

- Я дам тебе денег. Много. Очень много!

Капюшон не шевелился, но и не отвернулся.

- И работа будет поинтереснее, чем сутками таскать эти тяжести. – Заверил кот.

Молча развернувшись, Пакетик вспрыгнул на угол контейнера. С места, без присядки или какой бы то ни было подготовки.

- Не хочешь? – в голосе кота добродушные приветливые нотки впервые сменились растерянностью и удивлением. - Чёрт… да постой ты.

Пакетик замер, но в этот раз даже не обернулся.

- Смотри что у меня есть! – кот зашуршал бумагой своего свёртка и лис не выдержал, обернулся.

- Ну-ка… гляди какой, а? – «Свистун» выпростал из свёртка матово блеснувшее нечто.

Пакетик по-звериному склонил голову набок, но с места не двинулся.

- Иди, иди сюда. Я не кусаюсь… В отличие от некоторых. – Донельзя довольный собой, кот повернул принесённый объект и, словно дразнясь, приподнял на согнутой руке и покрутил из стороны в сторону.

Маска. Стальная, зловещих очертаний маска. Не норовящая срастись с мясом тряпка, не противно прилипающий, преющий полиэтилен. И не размокающий от дождя и сукровицы бумажный мешок, по-идиотски хрустящий от каждого его движения.

Маска! Металлическая… Красивая, хищных, изящных обводов и очертаний. Манящая бликами, размытыми отражениями, стальная маска!

Как загипнотизированный, лис уставился на неё. Даже с контейнера чуть не рухнул, незаметно для себя подавшись вперёд, навстречу этому чуду.

- Нравится? – Невольно улыбаясь произведённому эффекту, кот призывно поманил маской лиса. – А? Ну иди, иди сюда.

Приблизившись на расстояние вытянутой руки и по пути вновь наступив на хрюкнувшего бандита, Пакетик замер, переводя вожделеющий, нетерпеливый взгляд с хитрой кошачьей морды на заветное, соблазнительное, магнитом притягивающее подношение, испытывая дикое, непреодолимое желание просто вырвать, выхватить маску из кошачьей лапы, в один прыжок взлететь на крыши контейнеров и умчаться вдаль. Наверное, шевельнись соблазнитель не в том направлении, он бы вполне так и сделал. Но пока все сохраняли неподвижность, эта странная, пропитанная небывалым напряжением пауза тянулась и тянулась.

- Держи. – Не став испытывать его терпение дальше, кот протянул маску ему навстречу. Будничным, совершенно обыденным жестом – каким один курильщик протягивает второму початую пачку сигарет.

Недоверчиво сощурившись, лис протянул руку и замер. Когтистая, местами покрытая россыпью проглядывавших сквозь мех чешуек. Рука урода. Жуткая, пугающая конечность с раздутыми, мощными суставами.

- Смелее! – Неверно истолковав его замешательство, «свистун» придвинул маску ещё на дюйм.

Благоговейно, словно новоиспечённый монарх, принимающий корону, он осторожно подхватил маску обеими изуродованными ладонями.

- Признаться, до последнего боялся, что тебе не понравится мой подарок. – Котяра хмыкнул и внезапно… подмигнул. Игриво, лукаво, настолько естественно, словно приятель приятелю. Словно они были знакомы не первый и даже не пятый год.

Подарок?! Не понравится?!

Испытывая шквал непонятных, душераздирающих эмоций, лис замер, разглядывая маску и то и дело, словно бы недоверчиво, вскидывая подозрительный, настороженный взгляд на дарителя.

Подарок. Ему. Вещь, отданная… безвозмездно? Бесплатное чудо для одного, отдельно взятого урода. Так нужное, так важное ему сейчас. Чудо, затрагивающее самые глубинные, самые тонкие, самые сокровенные струнки где-то глубоко внутри – под слоем непрекращающейся боли, обиды, разочарования и безнадёжности.

Кто этот странный тип? И зачем ему это всё?

- И да – можешь оставаться тут, в порту. Обещаю, тебя больше никто не тронет. – «Свистун» многозначительно покосился на молча лежавшего поодаль лиса. – Но если передумаешь… Вот. Позв… эм…

Кот извлёк из кармана блокнот и явно собирался написать в нём номер телефона, но спохватился и озадаченно уставился на безмолвного Пакетика.

- Чёрт… чё-то я не подумал… - Вздохнув, он растеряно покачал карандаш и вдруг поднял тот вертикально. – О!

В несколько стремительных росчерков закончив писать номер, кот вырвал листок из блокнота и протянул ему.

- Вот. Если передумаешь – попроси кого-нибудь позвонить сюда.

Клочок разлинованного клетками листика перекочевал в изуродованную лапу.

- Ну, я пошёл? – Кот улыбнулся и с кряхтением поднявшись на ноги, подтянул брюки.

- Босс! – впервые за всё это время рискнула о себе напомнить жертва отгремевшей здесь расправы.

- Ах да. – Словно только сейчас вспомнив о его существовании, кот покосился на чёрного лиса. – ЭТО я заберу с собой, не возражаешь?

Целиком поглощённый чудесным подарком, Пакетик не возражал.

***

Раскатисто чихнув мотором, «Мозес» вкатился на подземный паркинг, припарковался и заглох.

Чарли грустно покосился на погружённую в свои мысли Джейн и вздохнул. Остаток пути до дома репортёры проделали почти в полном молчании. Потуги Чарли начать диалог с завидной регулярностью разбивались об односложные ответы, причём как минимум половина из них звучала невнятно и неясно, а то и вовсе невпопад.

Вздрогнув, когда он заглушил двигатель, лисичка заморгала и с удивлением огляделась.

- Парковка. До дома пять минут ходу. – Пояснил бурундук и недовольно дёрнув уголком рта, нехотя выбрался из насиженного кресла.

- А… - Погружённая в мрачные размышления о несправедливости, неправильности мира, Джейн со вздохом вышла следом.

В молчании они пересекли двор, обошли высотку и вошли в подъезд. В молчании, дождались лифта и выпустив шумное выдрячье семейство вошли в тесную кабинку.

Чарли привычно ткнул кнопку над прожжённой в панели управления дыркой и начисто игнорируя неодобрительный взгляд подруги, мрачно привалился плечом к изрисованной стенке.

Поднявшись на этаж выше нужного, репортёры выбрались на ещё более загаженную лестницу и бочком обогнув нечто, спавшее прямо на бетонном полу лестницы, спустились на нужный.

Нашарив ключи, Чарли сунул их в дверь. Из дальнего конца коридора показалась массивная коренастая фигура. Джейн нервно покосилась на приближающегося типа, но разделявшее их расстояние было достаточно приличным, чтобы успеть открыть хлипкую ненадёжную дверь и войти в тот закуток, что Чарли пафосно называл «квартирой почти в центре».

Она отвела взгляд от типа и поглядела туда, откуда они только что вышли. Из открытой двери на стенку упала тень – кто-то спускался по лестнице и там.

Иной раз бы она не обратила на подобное совпадение ни малейшего внимания, но – не после той странной погони, свалившейся на них в собственной редакции.

Джейн вновь нервно поглядела на приближающегося из глубины коридора типа и сердито пихнула Чарли.

- Да щас, щас! Походу что-то в замок попало… - отмахнулся тот, сердито щурясь в полумраке подъезда то на ключ, то на замочную скважину.

- Чарли!

- Да что?

- Чарли!!! – она ущипнула его за загривок и добившись должного внимания, мотнула носом на надвигающегося типа. Обернулась к тому выходу, через который только что вышли и с нарастающей паникой, обнаружили показавшегося оттуда волка. Сердитые физиономии, одинаковые чёрные костюмы и одинаково крепкое телосложение начисто исключали какое-либо совпадение. И деваться из узкого коридора было решительно некуда.

- Приплыли. – Резюмировал Чарли и выронил ключ. – И почему только я не свалил тогда нахрен из этого городишки.

Джейн, развернулась к ближайшему преследователю, воинственно расставила ноги пошире и угрожающим жестом сунула руку в сумочку. Увы – ни лака, ни тем более перцового баллончика при ней уже не было. И то ли блеф получился не ахти, то ли преследователь был из тех самых, на кого она потратила весь свой небогатый арсенал этим утром, но особого успеха сей жест не возымел.

Почти одновременно подошедшие с двух сторон, громилы взяли их в «коробочку» и с мрачными, недовольными мордами застыли на расстоянии шага.

На сцене появилось новое действующее лицо – со стороны лестницы раздались гулкие шаги чьих-то жёстких подошв и на стене начала вновь расти тень. Под аккомпанемент каблуков, тень росла, ширилась… и когда они уже было ожидали узреть какого-то совсем уж невиданного гиганта, в коридор вышел коротышка-выдр в нелепой шляпе котелком и со старомодной дурацкой тростью.

Барни как-его-там. Личный, если можно так выразиться, «мистер длинный нос» её папочки.

С облегчением вздохнув, позабыв об окружающей антисанитарии и грязи, Джейн обессиленно прислонилась спиной к стенке. А вот Чарли, судя по его напряжённо-испуганному виду, особенного облегчения не испытывал.

Медленно, неспеша аплодируя, выдр приблизился к ним. Вычурную тяжёлую трость он зажал подмышкой.

- Браво, мисс Бенсон. Браво. Этим утром вы таки заставили нас побегать и поволноваться. Ну а теперь… Не соблаговолите ли всё же проехать с нами?

- Ещё чего! Проваливайте откуда припёрлись!

- Увы, мисс Бенсон, ваш папа слишком обеспокоен сложившейся ситуацией. И приказал доставить вас во что бы то ни стало. Если потребуется – силой.

Выдр с внешностью добрейшего дядюшки прискорбно поморщился и вздохнул так печально, что ему позавидовал бы любой актёр большой сцены.

- Руки убрал! – рявкнула Джейн на потянувшегося взять её за локоток волка.

Не ожидавший такой громкости и ярости, громила вздрогнул и отшатнулся. Впрочем, быстро взял себя в руки и нервно покосился на шефа в ожидании распоряжений.

- Мисс Джейн. Поверьте, всё происходящее не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Но это моя работа. Ваш папа…

- К чёрту папу! Отвалите или я ему так всё распишу что уже к вечеру вы будете искать себе новую работу.

- Ну фу, мисс Джейн. Фу! – Бессовестно улыбаясь в густые усы, выдр умильно поднял брови домиком. Ни дать ни взять - дедушка, разочарованный выходкой малолетней несмышлёной внучки.

- Пожалейте старого Барни. Если бы я каждый раз боялся выполнить приказ вашего папы… я не задержался бы на этой должности столько лет. Пройдёмте.

Амбалы синхронно подхватили репортёров под руки и повлекли к выходу.

- Прошу. – Выдр лично распахнул дверку подкатившего джипа и пойманные беглецы всячески выражая протест и неудовольствие, забрались внутрь.

Сам Барни забрался на переднее сиденье, громилы распределились по двум оставшимся машинам.

- Садись. – Гарольд Бенсон смерил дочь тяжёлым усталым взглядом, вздохнул и выложил перед собой на стол злополучную пуговицу-артефакт. - Что это?

- Пуговица. – Всё ещё недовольная насильственным водворением в родное поместье, Джейн сердито передёрнула плечами.

Лис вздохнул ещё раз и грустно, как-то разочарованно улыбнулся.

- Чёрт… И где я недоглядел… Где и когда мы настолько разучились доверять друг другу? – Он сложил руку перед собой и разглядывал дочь так, словно не видел её уже много-много лет. Словно не то искал какие-то одному ему ведомые признаки не пойми чего, не то мучительно и трудно подбирал слова, способные в должной мере выразить всю глубину его разочарования.

- Папа! – Джейн досадливо поморщилась. – Ты не понимаешь…

- Нет, это ты – ты не понимаешь! – Повышая тон, перебил Бенсон-старший. – Не понимаешь с чем играешь и куда лезешь. Даже близко не представляешь себе… как это опасно.

Джейн отвела упрямый взгляд и уставилась в краешек письменного набора из литой, старинной бронзы.

- Как это к тебе попало?

Поджав губы, Джейн молчала. Сказать всё как есть – значит стопроцентно заработать себе домашний арест на неопределённо долгий срок.

- Ты слышала, что я спросил? – Бенсон-старший плотно положил ладони на стол и подался к ней.

- Да. Нашла.

- Нашла? Вот просто так – на улице, шла… увидела пуговицу… - неприятно проницательным взглядом кольнул её отец.

- Не просто. Слушай, ну что ты от меня хочешь?

- В данный момент? Узнать откуда у тебя… это. – Не отрывая от неё пристального взгляда, Бенсон сплёл пальцы.

- Пуговица? – Джейн как могла изобразила невинный и максимально недоуменный вид.

Бенсон-старший поморщился и взяв карандаш, ткнул пуговицу в брюшко. Крохотные лапки ожили и жадно обхватили посторонний предмет – ни дать ни взять букашка, неосторожно опрокинувшаяся на спинку, цепляющаяся за склонившуюся над ней спасительную травинку.

Изображать невинность и далее было уже выше её актёрских талантов и Джейн виновато вздохнула.

- Итак, где ты это взяла? – ровным, подозрительно спокойным тоном напомнил свой вопрос Бенсон-старший. Стряхнув пуговицу в углубление письменного прибора, он отложил карандаш в сторону и откинулся на спинку кресла.

- Нашла. У одного психа. Она лежала на столе. Обычная такая пуговица… но в неё был воткнут какой-то проводок.

- Вот даже как… - переваривая новую информацию, Бенсон-старший покрутил большими пальцами, не прекращая разглядывать дочь. – Хорошо, допустим. Что за псих? И что ты собиралась делать со всем этим дальше?

Джейн неопределённо передёрнула плечами.

- Ты его не знаешь. И я без понятия как его сейчас найти.

- Хм. – Лис недоверчиво поджал губы, сверля дочь пристальным, цепким взглядом. – Ну, предположим. Где и когда ты с ним пересеклась?

- Неделю назад, может чуть больше.

- Где?

- В промышленной зоне на каком-то заброшенном складе.

- Подробнее.

- Он прислал набор фотографий. А потом позвонил и сказал нам, куда подъехать.

- То есть этот твой недоросль тоже в курсе?

- Ну… в общем да. – Поморщившись от проскользнувшей в голосе отца неприязни к Чарли, признала лисичка.

- Не заставляй меня вытягивать всё из тебя клещами… Что было дальше?

- Дальше – всё. Мы вошли, успели обменяться парой слов…

- И?

Стремительность и напористость допроса на глазах рушила заранее заготовленные отмазки и преуменьшения. Запаниковав, Джейн отчаянно захотела передышки, но не скажешь же «папа, дай мне день два чтобы придумать устраивающую тебя версию»? Кое-какие заготовки она придумала ранее, кое-что – пока ехали в поместье, но направление разговора пошло как назло совсем иным, непредусмотренным ею путём.

- Я жду. – Напомнил отец.

- Ну, набежали какие-то военные.

Глубоко вздохнув, Бенсон-старший прикрыл глаза и медленно выдохнул.

- Подробнее.

- Они погнались за этим типом, он убежал. Кажется. А нас… Отпустили. – Пропустив таинственную базу, пугающего соседа по камере и прочие ужасающие нюансы, сократила историю Джейн.

- Вот прямо так взяли и отпустили? – Усомнился лис.

- Ну… может не захотели связываться, узнав чью фамилию я ношу. – Едко и с вызовом ухмыльнулась лисичка.

Прозвучало довольно издевательски, учитывая сколь часто отец попрекал её этой самой фамилией, ссылаясь на неё по любому поводу.

«Дочери Бенсона не пристало», «в нашей семье принято…», «было бы странно ожидать меньшего, учитывая, чью фамилию ты носишь…»

Да, было бы странно. Всё это вообще… очень странно.

Кивнув каким-то своим мыслям, отец склонил голову на другое плечо.

- И… что ты собиралась со всем этим делать дальше?

- Не знаю. – Джейн пожала плечами. – Пока не решила.

- Ты хоть приблизительно понимаешь, с чем столкнулась?

- А ты?

- Не отвечай мне вопросом на вопрос! – Отец поморщился. – Что ещё мне нужно знать в этой истории?

«Ничего. Ровным счётом.»

Она рискнула оторвать взгляд от столешницы и поглядеть на отца.

- Поставим вопрос иначе – что ещё ты там видела?

Встретив этот цепкий, пронзительный взор, Джейн едва не потупилась вновь.

Ох уж это мерзкое, с молодых лет преследующее её чувство! Ощущение себя нашкодившим несмышлёным ребёнком.

- Ну… ещё пару странных штук. – Нехотя буркнула она.

Отец выжидательно молчал, пауза затягивалась и становилась настолько неловкой, что она не выдержала и выложила все подробности как на духу. Увлеклась так, что под конец рассказ приобрёл не сдержанно-скупые интонации, а восторженные. Рассказала про странную сверхтонкую фотокамеру, про то, что «псих» - шипм и прочие увиденные там чудеса.

Бенсон-старший яростно потер виски кончиками пальцев и надолго замолк.

- Ну… и что ты обо всем этом думаешь? – спустя почти пару неловких минут поинтересовался он.

- Думаю, что это… - Джейн осеклась. Фраза «инопланетные технологии», так и просившаяся на язык, почему-то застряла в горле. Одно дело с едва заметной иронией выговорить подобное мысленно и совсем иное – сказать вслух, под скептическим взглядом отца, который всегда, всю жизнь в резко негативной форме комментировал любые тайны, легенды и аномалии, называл шарлатанами исследователей необычного, а таинственные явления, подтверждённые документально – считал то совпадением каких-то факторов, то чьей-то тонкой мистификацией.

Сказать ему что-то подобное – значит собственноручно поставить на себе клеймо витающей в облаках деточки, чрезмерно впечатлённой харренвудским кинематографом. И тогда уж без вариантов – прощай иллюзия, тень свободы и право голоса даже в вопросах, самым непосредственным образом касающихся её личного будущего.

- Смелее. – Подбодрил отец. – Говори то, что думаешь. Без реверансов.

- …Такие технологии невозможно создать при нашем уровне развития. – Максимально осторожно и обтекаемо сформулировала Джейн.

- И? – с поощрительными интонациями, отец посмотрел на неё, словно учитель, вытягивающий безбожно поплывшего школьника, наводящий на правильный, более менее приемлемый ответ.

- И? – передразнила Джейн, скопировав даже выражение лица.

Фыркнув, отец сложил руки домиком и поиграл кончиками пальцев.

- Видишь ли… всё, буквально всё, что так или иначе связано с такими штуками и всей этой темой… Очень… небезопасно. – Гарольд сложил ладони домиком и поиграл кончиками пальцев. – Я всегда говорил, что информация – это ключ ко всему. Но именно в этом случае – меньше знаешь – крепче спишь. И…

В совершенно несвойственной ему манере, Бенсон-старший замялся и вновь досадливо поморщился.

- И? – подбодрила Джейн с уже мягкими, почти сочувствующими нотками.

Никогда за последнее время в их с отцом беседах не было и половины той доверительной и взаимоуважительной атмосферы, как сейчас. Джейн почти растаяла от щемящей, неудержимой радости. От желания подойти, прикоснуться, присесть рядом – не через столешницу, словно один из многочисленных «холопов», а рядом – на расстоянии вытянутой руки. Присесть, с детской непосредственностью положить голову на резной подлокотник кресла и зажмуриться, напрашиваясь на поглаживание или почёсывание.

- И мне очень бы не хотелось, чтобы ты имела ко всему этому пусть даже косвенное отношение. Я хочу, чтобы ты забыла обо всем этом раз и навсегда. Бросила все эти твои копания, расследования или как вы там это называете.

«Бббамммм!» - словно стальной бронированный занавес рухнул вниз, едва не задев доверчиво сунутый в амбразуру носик.

- В идеале – съезди куда-нибудь, отдохни, месяц-другой… Развейся. – Заметив, как она изменилась в лице, заторопился отец. – Поверь, так будет лучше для всех. И я буду спокоен, что с тобой всё будет в порядке.

- В порядке, значит? – Джейн откинулась на спинку посетительского кресла и упрямо вздёрнула подбородок типично Бенсоновским движением. – Вот просто так взять и сделать вид, что ничего не было. Ничего не происходит, а в тёмном чулане нет чудовища.

- Оуу, не начинай. – Отец досадливо скривился, словно у него крайне не вовремя разболелся зуб. – Я просто хочу, как лучше.

- Как лучше? Папа… блин… Ты в курсе кто это? Откуда они? Зачем здесь и чего хотят?

Бенсон-старший виновато потупился, отвёл взгляд, вновь уставился на дочь исподлобья.

- Ну? – Джейн требовательно подалась вперёд.

- По-хорошему, значит, не выйдет? – лис глубоко вздохнул.

- Не выйдет. Ни разу не выйдет! – До глубины души разочарованная столь типичным поворотом беседы, Джейн упрямо и словно бы даже с презрением, насупилась и вызывающе скрестила руки под грудью.

«Ты опять всё испортил, папа!»

Бенсон-старший откинулся в кресле, разглядывая взбешённый прищур дочери и задумчиво барабаня пальцами по столешнице.

- Хорошо. А если… если я пообещаю, что не буду вмешиваться в твои развлечения с этим… проходимцем? – скривившись так, словно только что разжевал лимон, выдавил лис.

- Папа! – лицо Джейн приобрело почти точно такое же выражение. – Чарли не проходимец. И у нас с ним ничего нет. И… Господи, да о чём мы вообще?

Бенсон-старший пару секунд разглядывал дочь, после чего вздохнул. Словно бы даже обиженно и немного разочаровано. Извлёк из лакированной шкатулки сигару, сосредоточенно обрезал кончик золотой гильотинкой и с наслаждением раскурил.

- Я уже под арестом или могу идти? – угрюмо буркнула Джейн.

- Ты многого не понимаешь. И поверь мне, это к лучшему. – Бенсон-старший выпустил в сторону струйку дыма и задумчиво посмотрел на дочь.

- Ну, так расскажи, открой мне глаза. – Нахрапистым, обвиняющим тоном предложила она. - Вдруг я ужаснусь, забьюсь к папочке под юбку и до конца дней своих не высуну оттуда носа?

Не то чтобы Джейн всерьёз надеялась взять «на слабо» самого Гарольда Бенсона, владельца многомиллионного бизнеса, но…

Обречённо вздохнув, пожилой лис зажмурился и потёр веки кончиками пальцев, словно у него разболелась голова.

- Ты что-то знаешь обо всем этом? Что? Заговор мирового правительства, нас захватили злобные пришельцы, гости из иного измерения, инопланетяне? Какой-то суперзлодей вынашивает план захвата мира? Мы живём в виртуальной реальности и это всё – сон? – Джейн обвела окружающее пространство неопределённым жестом. – О, может быть – пришельцы из будущего?

Высказав всё в несколько ироничном, почти издевательском тоне, она тем не менее с напряжённым вниманием уставилась на отца.

Гарольд Бенсон не мигая смотрел на неё, явно напряжённо о чём то раздумывая.

- Окей. Заключим сделку. Я расскажу тебе что знаю, а ты – обещаешь мне в это не лезть, хорошо?

Поджав губы, Джейн вызывающе вскинула подбородок всем своим видом демонстрируя неприступность и неподкупность.

Минута напряжённого поединка воль с предсказуемым вроде бы итогом. В подобных гляделках всегда побеждал отец, но сейчас… Показалось, или эта победа далась ему куда сложнее обычного? Словно придавленный колоссальным грузом, Бенсон-старший держался из последних сил. Это внезапно острое осознание настолько изумило и задело её, что Джейн даже стало немножечко стыдно за своё упрямство.

- Отлично. Я ухожу. – лисичка решительно выдохнула и встала. - Прикажешь своим дуболомам отвезти нас с Чарли обратно или мне вызвать такси?

Отец скривился и раздражённо посмотрел на тлеющую сигару.

Помедлив и не дождавшись ответа, лисичка Джейн фыркнула и решительным шагом направилась к выходу.

- Сядь. – Прозвучало на удивление не в привычном приказном, нетерпящим возражений тоне. Скорее, устало и замученно, не сказать – жалко. Как поднятый флаг капитуляции над руинами некогда величественной и неприступной крепости.

Джейн по инерции прошла ещё пару шагов и замерла у резной створки, помедлила и недоверчиво обернулась.

– Давным-давно, много лет назад – когда я впервые провернул крупное дельце, ко мне пришёл гость. Серьёзный такой гость, один из тех, чьё имя знают все. – Начал отец тем самым тоном, каким в этом самом «давным-давно», бывало, рассказывал ей сказки. – Этот гость предложил мне вступить в некий клуб. И намекнул, что успехом той самой сделки я всецело обязан Клубу. А в случае отказа – ничуть не исключено, что мои компании постигнет та же участь, что так удачно выбила с поля всех моих конкурентов. Поразмыслив и взвесив все факты… я решил принять это предложение. Тем более что «клубный взнос» в сравнении с открывавшимися возможностями был просто смехотворен. Одна десятая с чистых доходов, взамен – огромнейшие ресурсы и информация, которой позавидовала бы любая разведка. Уровень осведомлённости, о которой нельзя и мечтать! Клуб невероятно, неприлично могущественен. Клуб извлекает прибыль где и когда угодно. Из победы, из проигрыша, из патовой ситуации. Практически каждый крупный проект принадлежит кому-то из Клуба. Банки, фонды, международные корпорации и синдикаты. Да что там – Клуб покупает всё. Даже правительства.

- И наше? – Джейн недоверчиво округлила глаза. – А как же выборы, демократия?

Бенсон-старший хлебнул ещё виски, скривился и вздохнул.

- Подтолкнуть толпу к правильному выбору – ничуть не сложнее, чем покупателей, выбирающих товар. Деньги решают всё. Больше денег – круче маркетинг. Красивее и ярче упаковка. Больше представительств, больше рекламы… Реклама везде – в кино, на бигбордах, в каждом журнале. Много ли шансов у тех, кто только-только появился на рынке с какой-нибудь сомнительной поделкой? Каким бы стоящим ни был товар – на стороне крупных компаний всегда преимущество. Раскрученный бренд, огромные ресурсы и капитал. Новичков в лучшем случае купят и… интегрируют. В худшем – затаскают по судам, выдавят с рынка и разорят. На службе у денег для этих целей невероятное количество всяких инстанций, надзорных комиссий и тому подобной фигни. Деньги решают всё.

- Оу, не заводи эту песню снова. – Джейн поморщилась.

Лис грустно улыбнулся:

- Ты всё ещё слишком юна и детский идеализм не выветрился. Но пройдёт несколько лет… И ты поймёшь, обязательно поймёшь, насколько я прав. А пока… я сделал всё, чтобы у тебя была возможность наслаждаться этой жизнью, без погружения в её дурнопахнущие реалии. Жить в воздушном замке, не покидать сказку, не окунаться во всю эту грязь лично. Разве я многого прошу?

- Да-да-да, эту песню я тоже уже слышала. И не раз. – Отмахнулась Джейн. – Так что этот ваш… Клуб? Заговор монополистов? Замешаны какие-то шишки из правительства?

- Не совсем. Как мне кажется, за Клубом стоит не одна конкретная личность, а что-то вроде совета или группа лиц, не всегда действующих в одном и том же направлении.

- И… за всё это время никто так и не узнал, кто всем этим заправляет? – недоверчиво переспросила Джейн.

- Некоторые члены Клуба не раз и не два пытались заводить собственные игры, пытались отслеживать связи, схемы, искать, анализировать тянуть за разные ниточки… Но все или почти все они внезапно и скоропостижно гибли. Как правило несчастный случай, чуть реже – самоубийство. В Клубе не принято выяснять куда уходят деньги. Не принято искать и отслеживать.

- Но… как же… Как же так? – Растерянно заморгав, Джейн недоверчиво тряхнула головой. – Так не бывает!

- Бывает. Для того, кто хочет просто ехать в поезде – совершенно не важно ломиться в кабину машиниста и знакомиться с ним лично. Достаточно, чтобы поезд ехал, а пассажиры не испытывали дискомфорта.

- А… все эти крутые штучки? – Джейн кивнула на пуговицу.

- Клуб распоряжается технологиями, далеко опережающими наши. Я не знаю кто их изобрёл, разработал и воплотил. Они просто есть. И мне, признаться, без разницы, инопланетяне они, пришельцы из будущего или сам дьявол лично. Я всецело доволен своим местом в этой жизни и не хочу ничего менять. И не хочу, чтобы моя дочь сунула нос туда, где его могут прищемить. Прищемить очень больно, несмотря на весь мой вес, влияние и связи. Понимаешь?

- Но… как же правительство? Антимонопольный комитет, правила рынка и…

- Я тебя прошу… - Лис поморщился и устало отмахнулся. - Все эти пиявки давно в Клубе или работают на его интересы втёмную. Иной раз мне вообще кажется, что весь этот глупый фарс придуман исключительно для осложнения жизни тех, кто не хочет в Клуб. Мир давно делится на тех, кто с ними и тех, кто на них работает. Вольно или невольно. Без вариантов.

- И тебе никогда не хотелось узнать… откуда всё берётся, кто стоит за кулисами и куда утекают ресурсы? – Сдерживая рвущееся возмущение, поинтересовалась Джейн.

- Нет. Любопытство – не то качество, которое поощряется Клубом. Мы зарабатываем деньги. Можем позволить себе всё или почти всё. На мой взгляд – это более чем достойная оплата за то, чтобы не проявлять лишнего любопытства. К тому же, даже правительство впрямую заинтересовано не придавать этой теме огласки. За подобными штуками, за любыми проявлениями чего-то, что не вписывается в наш уклад жизни зорко следит специальное подразделение КФБ, наделённое почти безграничными полномочиями.

- Но это же… неправильно! Только представь, как изменился бы мир, попади все эти технологии в… широкое обращение.

- Полагаю да. Изменился бы. Но вряд ли в лучшую для нас сторону. Ты рискнула бы разломать везущий тебя поезд, чтобы просто посмотреть – как он там, внутри, устроен? Чтобы поделиться его устройством с каким-нибудь диким племенем, обитающем посреди пустыни?

Лисичка задумчиво промолчала.

- Всё ещё хочешь изменить мир к лучшему? Зудит и чешется? Хочешь творить добро? Займись благотворительностью. В ней ты жертвуешь сколько хочешь и когда хочешь. У тебя всегда останется выбор – пожертвовать ещё или остановиться. Только сначала – стоит немного заработать. А сделать это в Клубе – куда проще, чем пытаясь играть против сил, неизмеримо более могущественных, чем ты можешь вообразить себе даже после моего рассказа.

- Но это же… это же мировое правительство? Масонская ложа?

Бенсон-старший безразлично пожал плечами:

- Назови как хочешь, просто помни: хочешь хорошо жить – просто никогда не переходи им дорогу. Это НЕ правительство. Им плевать на всё - законы и конституции, плевать на свободу прессы и прочую чушь, существование которой придаёт этому миру иллюзию стабильности и понятности. Этот поезд не останавливается ни перед чем и никогда. Ты можешь броситься под него, остаться в сторонке или… присоединиться. Как твой отец, я предпочёл бы раз и навсегда исключить первый вариант. Забудь обо всём что узнала и услышала. Забудь и просто живи.

***

- Как вы наверняка знаете, генерал, в нашем мире действует несколько не желающих афишировать себя сил. – Плеснув себе мартини, овчар кольнул генеральский шлем хитрым многозначительным взглядом. – Это тайное противостояние длится уже не одну сотню лет. Но если раньше нам удавалось поддерживать паритет, то сейчас в силу определённых обстоятельств… ситуация изменилась.

Особист плавно качнул бокал, разгоняя напиток в подобие маленького водоворота и почти игриво уставился на Паркера поверх краешка.

Разом похолодевший бультерьер замер, боясь выдать себя неосторожным жестом и радуясь, что спасительный «аякс» всё ещё укрывает его лицо непрозрачным зеркально-чёрным забралом.

- До недавнего времени все эти силы в каком-то роде находились в шатком равновесии и нам долгое время вполне удавалось это равновесие поддерживать. – Продолжал пёс, отхлебнув из бокала и лукаво поглядывая на Паркера. - Но в последние годы… В этот суетный век техногенных революций и далеко опережающих время изобретений…

Снова этот лукавый многозначительный взгляд!

«Знает! Знает!!!» Паркер запаниковал и покосился на увлечённо уткнувшегося в свой ноутбук сенатора, перевёл взгляд на выход из комнаты и мысленно прикинул сценарии побега. Уложенный на бедре «аякса» игольчатый пистолет может прыгнуть в ладонь в мгновение ока. И улыбчивый овчар и громоздкий тигр умрут, прежде чем успеют испугаться. Но… что потом?

- Весь этот бурный прогресс, как ни странно это признать – сыграл с нами злую шутку. – Продолжал пёс. - Мы стали уязвимы. И тайные эти силы начали стремительно набирать мощь и силу.

Овчар обменялся быстрым взглядом с сенатором и вновь пригубил мартини.

- Несколько лет назад мы расслабились и прозевали тот момент, когда ещё можно было отделаться лёгким, «медикаментозным» лечением. Или, как говорят врачи – терапией. Прозевали и ту стадию, когда могла помочь небольшая хирургическая операция.

Сейчас их щупальца проросли так далеко и глубоко, что теперь их не вырезать без основательного кровопускания. Просочились везде – в средства массовой информации, телевидение, кино, бизнес, политику… Даже в армию.

Пёс вновь кольнул его лукавым взглядом, но замерший, похолодевший Паркер, хоть и до паники шокированный обрушившимся намёками, не дрогнул.

- КФБ не справляется. Мы отслеживаем всё больше и больше их проявлений, аналитики захлёбываются потоками данных. Мы без устали рубим головы этой гидры, но вместо одной павшей – вырастают две новых. И сейчас, влияние этих сил переходит все разумные границы. Мир болен. Смертельно, неизлечимо болен. В любой момент мы рискуем утратить инициативу. Точнее – похоже, мы давно уже её утратили. Сейчас, в сложившейся обстановке, открытое противостояние с этими силами способно втянуть в войну весь мир.

- Ого. – Внезапно охрипшим горлом выдохнул Паркер. - Всё так серьёзно?

- Более чем. Эта грибница-переросток уже пропитала собой всю Землю. Марионеточные правительства, стремительно наращиваемые военно-промышленные комплексы и множество других прямых и косвенных свидетельств. Кроме того… сам факт, мм… наличия таких сил – сам по себе уже бомба замедленного действия. Снаружи, с поверхности, ничего не заметно. Но, поверьте мне, мир летит в тартарары. Прямо сейчас, в эту секунду.

Паркер растерянно перевёл взгляд на сенатора и огромный тигр, впервые оторвавшись от своего компьютера, посмотрел на него и утвердительно кивнул.

Кивнул вполне дружелюбно и открыто, как равный – равному.

«Не знает? Коварный особист не успел или по каким-то своим соображениям – не стал ему рассказывать? Или и сам ни черта не знает и все эти тонкие ухмылки – просто стандартный арсенал психологического давления? Попытка изобразить больше, чем знаешь и не более того?»

– Итак… болезнь зашла слишком далеко. – Продолжал тем временем пёс. – Тысячи, миллионы подставных лиц, в той или иной мере владеющих ресурсами, играют на их стороне. И не нарушая собственных законов слишком публично и резонансно – мы ничего не можем с этим поделать.

- Кто такие – они? – Ввернул Паркер, втайне надеясь услышать развёрнутый ответ по поводу своих таинственных советников.

- Они… Те, кто обитал тут до нас. – Грант хмыкнул, на миг выключил свой профессиональный «я все про тебя знаю!» взгляд и устало вздохнул. – Одного из них ваши ребята умыкнули с отдела ноль. Помните тот труп?

«То самое… пугающее и одновременно нелепое безволосое создание?»

Почти стёршееся воспоминание о вскрытии таинственного тела, «отжатого» Гриффитом прямо из формально курируемого Паркером подразделения вызвало неприятный холодок под лопатками.

- Это… тот самый мутант?

- Да, генерал. Именно так они и выглядят. – Подал голос сенатор. – Не слишком приятное зрелище, верно?

- Но…. Вы сказали… они жили здесь… раньше? – бультерьер растерянно потянулся к чистому бокалу, но вспомнив о закрытом забрале и проблемами со светобоязнью, с досадой превратил непроизвольное движение в нервное постукивание пальцами.

- Официальная история… была слегка подкорректирована. – Овчар-особист поморщился и вздохнул, словно лично занимался этим вопросом и безмерно устал.

- Археологи, зоологи? Антропологи, наконец? – изумлённо выдохнул Паркер.

Вместо ответа, овчар скромно поковырял когтем о коготь и стыдливо отвёл взгляд в сторону:

- Как вы думаете – какой сейчас год?

- Тысяча девятьсот девяносто девятый… - Растерянно произнёс Паркер, не в силах избавиться от навязчивого ощущения, что всё это какой-то дурацкий затянувшийся розыгрыш.

- Две. Две тысячи девятьсот девяносто девятый. – Хмыкнул Грант и с интересом уставился на своё отражение в генеральском шлеме.

***

- …Это был мир невообразимых для нас технологий. Мир компьютеров величиной с булавочную головку. Телефонов размером с кредитку, способных при этом играть роль видеокамеры и бумажника, удостоверения личности и компьютера. Мир, который можно было пересечь из конца в конец меньше чем за два часа. Они освоили полёты в космос и на ближайшие планеты. Были в шаге от полётов к звёздам. Они почти победили болезни и отогнали смерть. Почти. – Облачившийся в странный атласный халат, Шимп устроился в кресле-качалке и не прекращая раскачиваться наполнил их чашки полуфабрикатным кофе. – Но смерть оказалась хитрее. Что-то пошло не так… Они лишились способности заводить потомство. Естественным путём это не получалось вовсе, искусственным – вызывало проблемы, наименьшей с которых была смерть плода во чреве матери.

Зачарованный пугающей сказкой, Фрейн во все глаза таращился на рассказчика из своего продавленного, потрёпанного кресла, старательно пытаясь поверить, представить и уложить неожиданную информацию в привычные рамки мировосприятия.

- Пейте чай, профессор. Остынет. – Шимп качнулся сильнее и, воспользовавшись моментом, ногой придвинул чашку поближе к хомяку. – Подкравшуюся напасть заметили слишком поздно – отсутствие предвещающих симптомов, длительный инкубационный период… В общем, когда спохватились и нашли проблему – большая часть планеты уже заразилась. Оставшиеся – таяли на глазах. Сам возбудитель так и не обнаружили – только симптомы его проявления – полное, абсолютное отсутствие потомства. И тот факт, что передаётся «Фактор икс», как назвали это явление – посредством телесного контакта и воздушно-капельным путём. Вирус, назовём это явление так – мог находиться в телах животных и сохраняться там неограниченно долго. Но поражающий фактор – вне зависимости от способа инфицирования – затрагивал исключительно их, разумных жителей мира.

- Неужели ничего нельзя было сделать? – не притронувшись к кружке, впечатлённый развернувшейся перед ним трагедией, прошептал хомяк.

Пожав плечами, шип макнул в кружку банановое печенье и не прекращая раскачиваться, отправил в рот.

- Они пытались. О, лучше умы этой цивилизации были брошены на поиски решения. Но безжалостное время брало своё – они старели. Старели все, умирали, пытались спастись от этой эпидемии в герметичных жилищах, создать посёлки «чистых». Тех, кто не подвергся этой инфекции. Увы – любые меры предосторожности рано или поздно подводили. Население Земли упало до сорока, тридцати процентов от прежней численности. В первую очередь вымерли дикари и позабытые племена, особенно сильно пострадали страны третьего мира. Закрывались производства, останавливались заводы. Жизнь стремительно теряла темп и смысл. Они умирали – медленно, мучительно, год за годом теряя всё больше и больше продержавшихся. Социальный, демографический коллапс.

Шимп ненадолго замолк, задумчиво покачиваясь в своём кресле и уставившись куда-то в потолок, словно лично припоминая события давно минувших дней.

Очнувшись, он почесал нос левой ногой и установив опустевшую чашку на разделявший их столик, продолжил рассказ.

- Лечение от «фактора икс» в конце концов было найдено. Но стоимость этой процедуры была неподъёмно велика для девяносто девяти процентов оставшихся. Разумеется, прибегли к этому способу лишь самые богатые или власть имущие. Стремясь оградить себя от повторного заражения, они переселились с поверхности в специальные подземные убежища. Строились эти сооружения на случай ядерной войны, а потому…

- У них было ядерное оружие?! – запоздало хлебнувший из кружки, хомяк чуть не подавился от неожиданности.

- Да. Много. Достаточно, чтобы разнести всю планету и не один раз. – Шимп задумчиво пожевал губами и сонно потёр глаза. – Укрывшись в подземных убежищах – большинство из которых как раз и были построенные как укрытия на случай войны, выжившие постарались максимально сохранить за собой контроль над поверхностью. Те же, кому хватило денег на лечение, но не хватило места в подземных городах, остались доживать на поверхности, тщательно поддерживая герметичность своих убежищ. И, разумеется, по тем или иным причинам – часто её теряя. На повторное же лечение средств у большинства из них не хватало. Не способствовали тому и орды завистников, устраивавших «счастливчикам» разгерметизации вполне осознанно.

- Боже. – Представив этот озлобленный апокалиптический мир, хомяк содрогнулся.

- Потеряв две трети от прежнего населения, мир нашёл альтернативный способ решения проблемы. Исследовавший «Фактор икс» учёный, обнаружил, что вирус активируется исключительно фрагментом ДНК их собственного вида. Именно поэтому, являясь носителями вируса, неразумная фауна этого мира сохранила способность размножаться. Учёный провёл ещё серию блестящих исследований и изобрёл способ «бюджетного» решения проблемы.

Модифицировав соответствующий фрагмент ДНК, учёный обнаружил, что способен обмануть «Фактор икс» и получить жизнеспособное потомство. Более того – потомство модифицированных сохранит устойчивость к этому фактору и сможет воспроизводиться естественным путём дальше!

Шимп покосился на профессора, с округлившимися глазами внимавшему невероятному рассказу.

- Увы, меняя геном, учёный не только обманывал вирус, но и вносил существенные изменения в облик потомства. Не в силах спроектировать собственный жизнеспособный фрагмент замены, учёный взял за основу готовые паттерны, щедро представленные природой. В результате на свет появились мы.

- Мы? – Непонимающе переспросил Фрейн. – Вы хотите сказать… Да нет, что за бред… Теория эволюции однозначно доказывает, что наше происхождение…

- Чушь и профанация. – Оборвал его шимп. – Неужели вы, учёный с мировым именем, всерьёз верите в этот бред? В синхронное, совершенно одинаковое развитие столь многих видов в прямоходящие мыслящие особи?

- Но… Нет… нет-нет… - Фрейн округлил глаза, зачем-то ощупал себя, осмотрел руки и с подозрением уставился на шимпа. – Вы меня разыгрываете?

- Ничуть. – Обезьян чуть насмешливо ухмыльнулся и снисходительно покосился на хомяка. – Хотите увидеть, как выглядели те, кого называли хомяками в те годы?

Шимп протянул ногу к тумбочке и подхватил с неё нечто, напоминающее пластмассовую разделочную доску.

- Прошу. – Шимп сделал над таинственным предметом пару пассов и над доской внезапно развернулась яркая, необычайно сочная и реалистичная картинка. Висящее в воздухе изображение неотступно следовало за покачивающейся вместе с шимпом доской. – Извольте.

Обезьян протянул прибор Фрейну и хомяк с изумлённым негодованием уставился на изображённое в картинке животное.

- Это… Это… - Не находя слов, растерянный и сбитый с толку профессор замер, не в силах сформулировать пережитые потрясения внятно.

- Это – хомяк. Настоящий. Так, как он выглядел примерно тысячу лет назад.

- Ты…тысячу?! – Окончательно контуженный невероятными известиями и звучащими безумными цифрами, Фрейн благоговейно положил планшетку на стол. – Но… история, биология…

- Переписаны. В картине нового мира не нашлось места тем, с кого всё это началось. И всему, что с ними связано.

Осторожно повторив «листательный» жест шимпа, хомяк сменил картинку, другую, остановился, разглядывая мышь в масштабе с двуногим своим вариантом. Перелистнул дальше.

- Да. Все виды, что только существуют в этом мире – в своё время были бесконечно далеки от того, в каком виде вы привыкли видеть их сейчас. – Подтвердил шимп.

- Нет, не может… этого просто не может быть, это какой-то бред… - бормотал профессор, яростно листая бесконечную чреду кадров, где животное-прототип изображалось в реальном масштабе с двуногими версиями.

- Но как же… как же история, официальные науки? Биология, наконец?

- Чушь и бред.

- Не понимаю… Ничего не понимаю. – Фрейн растерянно покосился на шимпа, на изображённого на картинке шимпа, почти не изменившегося относительно животного-прототипа.

- И тем не менее это так, профессор.

- И… куда же делись… все эти виды? Оригиналы?

- Исчезли. Экологические катастрофы, глобальное потепление, разрушение экосистемы и гиперинтенсивное истребление. Их убивали на пищу, убивали просто так – из неприязни, почти фобии. Многим видам психологически сложно воспринимать спокойно формы жизни, столь поразительно напоминающее их самих, но животные, полностью лишённые какого бы то ни было разума.

- Ужас… - Фрейн помотал головой, словно до сих пор не в силах поверить в прозвучавшие откровения. – Это… как дурной сон.

- Увы, профессор, увы. – Шимп грустно улыбнулся и подхватив со стола планшетку, сделал над ней несколько пассов. – Новое поколение землян получило название – ньюты. От new terran.

Обезьян развернул изображение к хомяку и продемонстрировал нечто подобное семейному фото. Счастливый котёнок лет двенадцати и два пугающих, почти лишённых шерсти создания. С морщинистой, местами покрытой пигментными пятнами шкурой.

Фрейна передёрнуло.

- Одним из них повезло. – Продолжал тем временем шимп. – Они росли в семьях, подобно обычным детям. Другим – не очень.

Изображение счастливого семейства сменилось огромным помещением, уставленном узкими трёхярусными кроватями, стоявшими так плотно, что проходы между ними были едва ли не вдвое уже самих кроватей. Помещение битком было забито мальчишками десятков видов, плюс минус одного примерно возраста.

- …Другим повезло меньше. Стремясь восполнить катастрофически сократившуюся популяцию, предтечи создавали подобные инкубаторы тысячами.

Изображение сменилось снимком с высоты птичьего полёта – панорамой мрачных серых бараков, стиснутых высоким бетонным забором с мотками колючей проволоки по верхней кромке.

- Их разводили как скот. Поощряя спаривание, практически даже обязывая к нему помимо воли самок. Подросших ньютов наспех обучали каким-то простейшим работам и выбрасывали в мир, стремясь как можно быстрее заполнить образовавшиеся прорехи в рабочей силе. Вся грязная работа, тяжёлый и опасный труд ложился на их плечи. Будучи фактически «гражданами второго сорта», бесправные занимали в их умирающем мире примерно то же место, что копытные в нашем всего каких-то пару-тройку сотен лет тому назад.

Рабы.

Расходный материал.

Ожившие секс-игрушки и недорогая рабочая сила, продававшаяся оптом и в розницу, сдаваемая в аренду, выращиваемая как кот на подобных фермах.

Как заправский лектор, шимп перелистнул картинку с концлагерем-фермой и Фрейн уставился на кадры какой-то войны.

- Некоторые страны выращивали целые армии! В зареве погибающей цивилизации всё чаще вспыхивали конфликты и гибли в них теперь в основном ньюты. О, за их права боролись – многим из предтеч не нравилось сложившееся положение дел и они пытались, честно пытались изменить всё к лучшему. Добиться для ньютов права голоса и прочих подобных ценностей, но… увы - умирающей цивилизации было уже не до подобных мелочей.

Перелистнув картинку, шимп продемонстрировал профессору несколько почти обыденных кадров повседневной жизни. Если не считать наличия в них сморщенных облезлых созданий, почти начисто лишённых меха. Мрачными пугающими тенями они присутствовали везде, на каждом снимке.

- Постепенно заполняя собой все низшие должности, ньюты стремительно развивались. Теряющие позиции, предтечи были вынуждены с каждым годом впускать их в свою жизнь всё глубже и глубже. Слуги, чернорабочие, курьеры, продавцы, грузчики… Постепенно они становились управляющими, руководителями, полицейскими. Проникали в федеральные структуры – сначала в качестве секретарей, помощников и обслуживающего персонала, затем – карабкаясь всё выше и выше. Те, кому повезло появиться на свет в качестве чьих-то детей – обретали права чуть большие, становились наследниками, заводили свой бизнес. Лишённые детства, низшие классы ньютов ненавидели таких едва ли не больше, чем самих создателей.

Шимп листнул свою «презентацию» и продемонстрировал хомяку несколько кадров погромов, виселицу с парой повешенных и избивающих какую-то почти неразличимую в частоколе ног фигуру.

- Сдавая позиции на глазах тающая цивилизация всё туже и туже закручивала гайки, отчаянно держась за власть, всеми силами препятствовала неизбежному. Надёжно защищённые от «фактора икс», в силу ряда специфических особенностей своего организма, ньюты стремительно размножались. Напряжение на стыке неравенства нарастало и не прошло и ста лет с момента появления ньютов – вспыхнул бунт. О, нет - бунты вспыхивали и раньше. И предтечи подавляли их со всей беспрецедентной жестокостью. Но в этот раз… В этот раз всё было иначе. Ведь сами предтечи уже не могли воевать всерьёз. За них всё или почти всё делали ньюты. Строили, сражались, добывали ресурсы и обслуживали их в магазинах, прачечных и ремонтных мастерских. Их стало столь много… Что случившееся было по сути вопросом времени.

Шимп включил остывший чайник и вновь перелистнул картинку.

- Погромы, революции, рождение новой цивлизации. Предательства, беспрецедентная жестокость рабов, истребляющих зажравшихся господ. Те из предтеч, кто не укрылся в подземных крепостях были истреблены – вырезаны под корень. Уцелевшие – заперлись в своих бункерах, пригрозив уничтожить мир. Но было поздно – большая часть арсеналов осталась на поверхности и была разрушена или подвергнута нейтрализации, значительная часть – уничтожена теми из предтеч, кто невзирая на всё происходящее был против апокалипсиса. Тем не менее – сердце каждого бункера содержало источник энергии, дестабилизация которого могла вызывать экологическую катастрофу планетарного масштаба.

Планшет отобразил эффектный видео-кадр, на котором голубая дымка планеты вспучивалась огненным волдырём ядерного взрыва.

- Попытавшись вскрыть один из таких бункеров, ньюты спровоцировали это. Последствия заставили содрогнуться весь мир. – Шимп снова перелистнул кадр, демонстрируя профессору снимок явно исторического значения – шеренга предтеч в парадных одеждах и не менее расфуфыренные ньюты. – Правительства умирающей нации и новых владельцев Земли договорились разойтись миром. Поверхность – обещала оставить бункеры в покое, жители подземного мира – никогда не выходить на поверхность и ничем не напоминать о своём присутствии.

- Морлоки… - буркнул Фрейн. – Это же…

Шимп хмыкнул и потыкал в планшет так, словно набирал что-то на невидимой клавиатуре. Повернув планшет, показал профессору портрет суриката.

- Уэллс. Герберт. – Таким рисует его нам официальная история. – А вот таким он был на самом деле.

Портрет суриката сменился изображением одного из предтеч.

- Но… - оторопевший Фрейн замер и растерянно моргнул.

- Да. И Ньютон и Аристотель, Эйнштейн… Все они были из этих. – Шимп ухмыльнулся. - В эпоху разрухи, междоусобиц и катастрофического падения уровня технологий, ньюты не придумали ничего лучше, чем заимствовать у своих создателей всё. Технологии, которые смогли воспроизвести, книги, кино и даже историю. Всё это было переписано на новый лад. Ненавистные многими, предтечи потеряли даже место в истории. Малейшие напоминания о них выброшены, навсегда вычеркнуты из официальных и неофициальных источников. Книги переписаны, фильмы – богатейшее культурное наследие переснято и откорректировано с учётом наших реалий. Эйнштейн стал енотом, Ньютон – сеттером, а Евклид - медведем. Большинство тех фильмов и книг, которые якобы написаны относительно недавно - создали предтечи. Тысячу с небольшим лет назад.

Шимп плеснул себе кофе, извлёк из тумбочки очередную пачку печенья и вновь устроился в кресле.

- За шестьсот с небольшим лет бесчинствующие на поверхности ньюты пережили мировую войну, едва не уничтожили мир, скатились в тёмные века и заново, почти сами – прошли долгий путь от изобретения паровых машин, электрических лампочек и всего того, что когда-то изобрели до нас они. Предтечи.

- Невероятно… Это… звучит как…

- Бред? – Шимп улыбнулся. – Возможно. Но бред, согласитесь – довольно убедительный. Не можете же вы не понимать, что предоставленные в вашу лабораторию технологии – разработали… ньюты?

Растерянный, расплющенный обрушившейся на него информацией, начисто дезориентированный хомяк мрачно таращился на шимпа.

- Итак… Кое-где нам незаметно помогали, кое-где мы справились сами. Официально одобренная история об этом умалчивает. Специальный отдел инквизиции, яро выпалывающий любые упоминания о предтечах и истинной истории этого мира, позаботился о том, чтобы всё стало так, как стало. За эти годы вы прошли долгий, очень долгий и сложный путь.

«Вы?»

- …пережили рабство копытных, цивилизовались, научились писать книги и снимать фильмы сами. Даже сделали несколько самостоятельных изобретений. Но беда в том, что ушедшие под землю предтечи не вымерли. Преодолев кризис, они каким-то образом сумели восстановить численность популяции, да и их технологии не стояли на месте. В то время как мы заново изобретали паровоз - они сделали это.

Шимп покачал в воздухе планшеткой с изображённым на ней портретом ньютовской версии Евклида.

- Чёрт… звучит как какой-то фантастический фильм… - хомяк упрямо потряс головой. – Этого не может быть. Просто не может!

- Может, профессор. И в глубине души вы уже во все поверили. Просто… слишком страшно вот так просто, зараз отбросить всё то, во что верили с детства. Сложно принять мир таким, каков он есть на самом деле. Не бойтесь… это быстро пройдёт.

Шимп отхлебнул кофе и улыбнулся.

- Так вот… предтечам стало тесно в их городах, утратившие былую численность и оружие предтеч, ньюты стали менее опасны. Да и прошедшие годы не лучшим образом сказались на и без того невероятной технологической пропасти, разделившей наши народы. Сейчас ньютов всё ещё больше, но им нечего противопоставить надвигающейся угрозе. Дело в том, что в рядах подземных обитателей ширятся настроения вернуть себе поверхность… А заодно и всё прочее – как было.

Фрейн ссутулился и обхватив голову ладонями, с усилием помассировал лицо.

- Понимаю, как всё это звучит и прошу прощения за то что вывалил всё сразу и без долгой подготовки… - Шимп отхлебнул кофе и закусил печенькой. – Но вы, профессор, признаться, тоже застали меня врасплох. Да и времени у нас почти не осталось.

- У нас? – Округлившимися глазами Фрейн вытаращился на раскачивающегося обезьяна.

***

- Братья и сёстры! В этот нелёгкий час для всего человечества, когда предатели и отступники, враги вида и прочая шваль трусливо забиваются поглубже в свои норы, в этот знаменательный день, «Возрождение» объявляет новую веху в нашей истории. В наши ряды вливаются всё новые и новые последователи, борцы за возрождение нашего вида. Те, кому небезразлична дальнейшая судьба нашей цивилизации. Те, кто не боится вернуть утраченное, бороться, проливать кровь за светлое будущее наших детей!

Вдохновенно блестя глазами, Ури Когг величественно восседал в кресле перед камерой пульта связи.

- В этот день мы хотим призвать – всех, кто ещё помнит величие наших предков, кто хоть раз видел прекрасный безграничный мир поверхности. Всех, кому надоели тесные норы, унизительная жизнь изгнанников в нашем собственном мире. Я обращаюсь к вам, братья и сёстры! Настало время! Время перемен, которые не остановить! Ни взбунтовавшимся животным, ни трусливым предателям человечества! Они, эти предатели – наш самый злейший враг. Они – те, кто не хочет ничего менять, кто боится перемен и сложностей. Кто боится потерять уютное кресло, власть, деньги, влияние. Все они – враг. Враг с большой буквы, враг худший, чем дикари, укравшие наш мир! Ведь они крадут его и сейчас. Крадут каждый день, каждую секунду, что вы проводите в своих катакомбах. Крадут его у вас и ваших детей, лишают вас исконного права жить на своей собственной планете! Загоняют всё глубже в ад, всё дальше от поверхности.

Очнитесь, братья! Восстаньте сёстры! Они называют нас террористами! Преступниками! Горсткой кровавых убийц! Но не за горами тот день, когда мы вернём вам утраченное, вернём целый мир! Не верьте властям, задумайтесь – кто истинный, настоящий враг! Ведь он здесь, совсем рядом! Враг, которого нужно победить. Ярмо которого нам предстоит сбросить перед тем, как вернуть себе мир. Небо, солнце и реки, моря и океаны. Вернуть то, что принадлежит нам!

Когг улыбнулся, на миг позабыв, что никто из будущих зрителей не увидит этой улыбки под респиратором и выключил запись.

Устало откинувшись в кресле, Ури запустил запись на воспроизведение и покосился на соседний голокуб, в котором отстреленные с шаттла шпионские камеры транслировали вид на него со стороны.

- Джегги, ну что там у вас? Молчат?

- Отправили нам кислородные баллоны. Сказали, Союз выслал помощь – грузовик примет нас через сорок минут.

Скривившись, Когг выключил связь.

Плохо. Очень плохо. Он до последнего надеялся, что чёртовы ботаники впустят его маленького троянского коня на борт… Это бы разом упростило всё. Чёрт, чёрт, чёрт!

«Всех, кому надоели тесные норы. Унизительная жизнь изгнанников в нашем собственном мире… Я обращаюсь к вам, братья и сёстры! Настало время!» - вещало его собственное лицо из левого голокуба.

Да. Время. Время, требующее перемен. Решительных жертв на алтарь Цели. Во имя всех, особенно тех, кто ещё не родился. Кому, в случае его провала, предстоит догнивать в перенаселённых тесных бункерах, работать за глоток свежего воздуха и прожить жизнь, видя небо и солнце разве что на картинках да в компьютерных играх.

Когг покосился на лежавший на пульте смарткард. Погладил пластиковый прямоугольник пальцами, вновь покосился на изображение шаттла. Вдали, на самом горизонте голубой дымки показалась точка. Крохотная, едва заметная точка. Медленно, мучительно медленно она ползла навстречу шаттлу, увеличивалась, росла, приближалась.

«Очнитесь, братья! Восстаньте сёстры! Они называют нас террористами! Преступниками! Горсткой кровавых убийц! Но не за горами тот день, когда мы вернём вам утраченное, вернём целый мир!» - вещала запись на левом голокубе. Когг потянулся выключить воспроизведение, но передумал и включил цикличное воспроизведение.

Точка на горизонте продолжала расти.

Завершившись, запись проповеди началась заново. И ещё и ещё и ещё раз. Как загипнотизированый, Ури Когг слушал свой голос, безумным, фанатичным взглядом разглядывая шаттл.

«Все они – враг. Враг с большой буквы, враг худший, чем дикари, укравшие наш мир! Ведь они крадут его и сейчас. Крадут каждый день, каждую секунду, что вы проводите в своих катакомбах.»

Через полчаса точка выросла до размером орбитального тягача с пристыкованным к нему грузопассажирским модулем.

Когг вздохнул и кончиками пальцев подтянул смарткард поближе. Развернул, активировал, задумчиво покрутил адресную книгу.

- Беженцы Фриско, отойдите от левого борта, мы вскроем борт и подготовим переход. – Прозвучало по дублирующему каналу.

- Слышим вас, Союз. – Откликнулся пилот шаттла, неуверенно покосившись на десантника.

От буксировщика отделились две крохотные фигурки в неуклюжих, громоздких скафандрах, разматывая пуповины кабелей и шлангов, медленно и плавно полетели к шаттлу, буксируя резак и гибкий гофрированный рукав гермошлюза. Упали на поверхность, примагнитились тяжёлыми ботинками, тяжело и неловко переваливаясь, зашлёпали по корпусу, выбирая место врезки. Приложив рукав к борту, космонавты изогнули поверхность сечения, щедро выдавливая в стык густую монтажную пену.

Крутящийся список контактов остановился на том, где вместо фотографии абонента весело скалилась задорная, мультяшная бомба.

Закованный в бронированную перчатку палец завис над кнопкой вызова.

«…задумайтесь – кто истинный, настоящий враг! Ведь он здесь, совсем рядом! Враг, которого нужно победить. Ярмо которого нам предстоит сбросить перед тем, как вернуть себе мир. Небо, солнце и реки, моря и океаны. Вернуть то, что принадлежит нам!»

Бронированный палец решительно упал вниз.

п.с. в январе переключусь на обрисовку и т.п. дела, так что начало третьего тома ждите не ранее конца января а то и в феврале ;)

ПЕРВЫЙ ТОМ тут http://www.furtails.ru/texts/1434