F

Краденый мир

том I: Бегство

-2014-

Эта книга вряд ли бы увидела свет, если бы не несколько лиц, оказывавших

Автору неоценимую поддержку на разных этапах жизни и непосредственно в

работе над книгой:

Александр Рыбашов, Дмитрий Садеев, Александр “Mr.Boggus” Пашин, Мария “Iskra” Золотова, Диана Нигматова, Александр Сараев, Андрей “AndroidFox” Яковлев, Viktor Knaub, Tom, Redgerra, Дмитрий Янковский, Алексей Пехов, Роман Арбитман и Яна Боцман. СПАСИБО! ;)

Придут Вестники числом восемь.

Закричит земля и разверзнутся врата Ада.

Вернётся Преданый Легион и судить будет.

Сорок дней и ночей продлится кровь,

пока Падшее Дитя не заплачет над пёстрым ангелом.

Глава 1: Новенький

Монотонно несущиеся навстречу стенки туннеля. Размеренный стук колёс.

Весь день в полосочку – полоса светлая, полоса тёмная… Минуты две – на станции, минут пять – в туннеле.

Жизнь водителя метро на редкость однообразна и в основном скучна.

Если не считать самоубийц.

За те годы, что он водил поезда, чего только не случалось на линиях. Бабы, мужики, детишки…

И каждый раз, как он думал – всё, привык, уже привык… Каждый раз очередной прыгун доказывал: привыкнуть к этому нельзя.

Он всего лишь машинист, чем он заслужил такое? Все эти лица, вечной пёстрой полосой проносящиеся вдоль края перрона и преследующие его даже перед сном? Теряющиеся позади, либо на миг застывающие перед лобовым стеклом в каком-то жутком подобии стоп-кадра. Чтобы в следующую секунду огромный семидесятитонный ластик навсегда стёр чью-то неудавшуюся жизнь.

Поезд-то вычеркнет. А он?

Почему он должен вскрикивать по ночам и просыпаться в холодном поту? На каждой остановке с тревожным подозрением всматриваться в лица вдоль края платформы в тщетных попытках определить – кто же следующий?

Поначалу он всем им сочувствовал.

Потом ненавидел.

Потом ему стало безразлично.

Вот и сейчас машинист меланхолично проводил взглядом очередную подозрительную физиономию: мутный встрёпанный тип с застывшим взглядом.

Замерев в странной позе на самом краю, далеко за белой чертой безопасности, тип так и не пошевелился, пока поезд не простучал мимо и не замер у перрона.

В иное время машинист бы рванул стоп-кран сразу, едва завидев подобный оловянный взгляд. Но – десяток жалоб от пассажиров, встретившихся с передней стенкой вагона, пара не начисленных премий – всё это хорошо лечит от излишнего сочувствия.

В конце концов, если какой-нибудь псих решит подохнуть столь болезненным способом – это его решение. А он тут едет.

Работа у него такая – ехать.

И всё же, когда поезд благополучно остановился и никаких воплей с перрона не донеслось, машинист тихонько перевёл дух.

Пшикнули двери, срыгивая приехавших и сглатывая отъезжающих. Уследить в такой толпе за странным типом не удалось, сколь ни таращились собачьи глаза в установленное на краю перрона огромное зеркало. Обвислые уши пса расслабленно опустились – ещё пять минут покоя в тёмном скучном туннеле. «Тёмная полоса» по иронии судьбы для него имела совсем обратный смысл. И именно в туннелях, как правило, никогда ничего не происходило.

Толкнув рукоятку «сектора», машинист отправил поезд в жерло туннеля. Размеренно покачиваясь в своём кресле, он рассеянно поигрывал сползшей на кончики пальцев сандалией. От долгого неподвижного сидения затекли ноги и даже хвост. Мышцы требовали хоть какой-то подвижности, и нога непроизвольно подёргивалась, раскачивая обувь, повисшую на кончиках пальцев.

Поезд нёсся в темноте туннеля.

Сандаль покачивался.

Поезд нёсся.

Сандаль упал, и машинист лениво потянулся к нему ногой, раздражённо косясь на пол кабины.

В тёмных туннелях никогда ничего не происходило. Никогда за все годы его работы. Но, как гласит жизненная мудрость: всё когда-нибудь случается в первый раз.

Смачный гулкий шлепок о лобовое стекло, рефлекторно дёрнувшаяся рука на «секторе», визг тормозов и глухой дробный стук позади кресла: руки и головы пассажиров сталкивались со стенкой кабины.

«Капец премии», – мрачно вздохнул машинист, разглядывая тело, медленно сползающее вниз по лобовому стеклу. Оставив жирный чёрный мазок, труп соскользнул за пределы поля зрения – задолго до того, как поезд сумел остановиться полностью.

Проклятье! Ну какого чёрта этот урод вылез на рельсы, да ещё именно в ту секунду? Почему не отскочил в многочисленные технические ниши, почему не лёг между рельсами, наконец?

Для кого там яма сделана?!

Не заметить летящий поезд в пустом туннеле метро – это надо постараться!

С визгом и скрежетом состав, наконец, замер.

Вздохнув, водитель доложил о происшествии, одновременно ткнув кнопку автоматического оповещателя.

Отвратительно довольный голос диктора забормотал в вагонах утешительное «бла-бла-бла» для пассажиров.

«Сохраняйте спокойствие, пока водитель убедится, что трупак достаточно дохлый и врача ему уже не надо», – кривляясь и гримасничая, пробурчал пёс персональную версию сообщения.

Нащупав фонарик, он со вздохом открыл дверцу кабины. Осторожно спустился на землю. Проклятая сандалия вновь свалилась, и он, чертыхаясь, раздражённо нашаривал её босой ногой.

В туннелях было холодно.

И страшновато.

За годы работы ему ещё ни разу не приходилось выходить из кабины в тёмный туннель. И сейчас пёс поёживался и нервно оглядывался, посвечивая по сторонам фонариком. Мощный, слепящий луч выхватывал из темноты осклизлые стены, тускло-зелёные бока вагонов и толстые пыльные вены кабелей, покрытых какими-то подозрительными лохмотьями. К ярко освещённым окнам прилипли недовольные и испуганные лица пассажиров, тщетно пытающихся разглядеть из залитого светом салона то, что происходит в темноте туннеля.

Вот не было печали! Ну что за день!

На работу чуть не проспал, обувка на ладан дышит… Давно пора разориться на новую, но всё никак не выбраться на рынок. И до зарплаты целая неделя, а в карманах уже пусто… И ещё этот придурок под колёса, чтоб ему на том свете пусто было!

Заглядывая между колёсных пар, машинист поплёлся к хвосту поезда. А навстречу из туннеля уже катила тугая волна тёплого воздуха и нарастал гул идущего следом состава. Поезд замедлялся – водителю, разумеется, уже сообщили из диспетчерской, и тот сбавлял скорость задолго до приближения к остановившемуся составу.

Тело несчастного нашлось в десятке шагов позади последнего вагона.

Машинист второго поезда, молодой суетливый суслик, пружинисто спрыгнул на землю и бодро засеменил к тёмной изломанной массе на рельсах…

– Ну что?

Они почти одновременно склонились над телом, и пёс посветил фонариком.

– О боже! – отшатнулся суслик. – Что это?!

Пёс промолчал.

Нахмурив лоб, он мрачно разглядывал сбитого, пока опасливый коллега потихоньку пятился прочь.

– Похоже на шимпа. Только лысый, – пёс отвёл взгляд от странного тела и пожал плечами. – Больной, наверное.

– А здоровенный какой! – суслик торопливо вскарабкался в кабину. – Ну ты там давай заканчивай с этим мутантом, а я пока в диспетчерскую отзвонюсь.

Хмыкнув, пёс обошёл тело.

Луч фонарика выхватывал из темноты всё новые и новые шокирующие подробности. Лицо покойника от столкновения с поездом превратилось в кровавый блин, руки-ноги изломаны и вывернуты под дикими, противоестественными углами. Словом, к гадалке не ходи – видно, что доктор тут уже не нужен.

Но даже при всех немалых повреждениях – что-то в этом теле было не так. Сильно не так.

И он давно бы просто спихнул труп с рельсов, согласно инструкции – оставив эту проблему обходчикам, полиции и медикам… Да только трупак был очень уж …странным.

Словно и впрямь мутант.

Огромное, грузное тело с причудливыми, совсем нехарактерными для шимпа пропорциями. Слишком уж массивный корпус, слишком короткие руки и слишком длинные и прямые ноги.

Раскинутые руки покойника, как и у шимпов оканчивались пятью округлыми пальцами с плоскими нашлёпками «недокогтей». А вот на ногах вместо типичных для шимпов бот-перчаток – были массивные ботинки странной, нелепой формы. Словно бы сжатые, сбитые в подобие продолговатых копыт, насаженых на толстую негнущуюся подошву.

А ещё на покойнике был странный, некогда белый комбинезон со множеством карманов и потрёпанным, залитым кровью бейджиком.

Пёс склонился над телом, прищурился, подсвечивая себе фонариком попытался рассмотреть имя и фото покойного. Но разобрать удалось лишь часть, да и то – набранную самыми крупными буквами.

«Y.Seme…y»

Пёс набрался храбрости и перекатил покойника на живот. Определить породу по хвосту не удалось – хвоста у трупака попросту не было.

То есть – вообще. И даже в том месте, где ему полагалось бы быть – комбинезон был девственно чист: ни клапана, ни застёжки-хлястика.

– Что ты делаешь? – беспокойно чирикнул суслик, свесившись из кабины. – Отойди от него – вдруг заразный!

Пёс поспешно отдёрнул руку, подумал и вытер пальцы о рубашку.

День не задался.

К этой мысли он возвращался ещё не раз и не два.

Сначала – когда выслушивал профилактический разнос от начальства.

Затем – потея под взглядами двух одинаковых гэбэшников, похожих друг на дружку как близнецы-братья.

В конце этой «беседы» протокольные рожи представителей закона переглянулись и посоветовали ему немедленно забыть о происшествии. И никогда ни при каких обстоятельствах о нём не болтать. Машинист не возражал.

И даже, когда спустя полчаса после допроса в депо просочились молодая сексапильная лисичка и коротышка-бурундук с видеокамерой наперевес, пожилой машинист счёл за лучшее тихонько затеряться в толпе и предоставить общение с журналистами молодому бойкому коллеге.

***

Нового «жильца» притащили среди ночи. Где-то далеко, за толстой стальной дверью клацнул рубильник.

Противно моргающий свет залил бетонный коридор.

«Лампы дневного света». И кто только придумал это название? Никакой он не дневной! А этакое мерзкое синюшно-трупное свечение, под стать этим обшарпанным бетонным стенам и мрачным сырым коридорам.

В зарешёченных камерах зашуршало и заворочалось – соседи слева и справа приподымались на лежанках, просовывали любопытные носы сквозь прутья, сонно моргали на свет.

Визит охраны в такое время – явление нетипичное. А всё необычное, ломающее ледяную корку апатии, безнадёги и унылого отупения – всё это на краткий миг возвращало ту, прежнюю жизнь. Любопытство, надежды, мечты.

Недавно появившиеся обитатели подземелий какое-то время ещё хранили их, эти отголоски былой нормальной жизни, но потом всё равно «гасли». Меркли, превращаясь в такие же безмолвные тени, как и все здесь присутствующие сколь-нибудь значительный срок.

Кто-то держался с неделю, кто-то месяц. Но «гасли» все.

Когда день не отличить от ночи, когда теряешь счёт времени и единственное доступное развлечение – это сон… Мир и впрямь меняется. Из него уходят краски, запахи, надежды. Даже ползающие по лицу мухи не вызывают уже желания согнать их.

И оттого подчас не сразу отличишь живых от мёртвых, уже окоченевших, невидящим взглядом уставившихся в потолок.

Не хочется лишний раз двигаться, реагировать на окружающий мир. Не хочется ничего, лишь бы все оставили в покое. Лишь бы поскорей погас свет, и можно было хоть ненадолго забыться сном.

В котором, быть может, вновь приснится та, прежняя жизнь. С красками, эмоциями и всем тем, что осталось по ту сторону каменного лабиринта.

Не думать, не думать о том, что скоро всё закончится, и ты вновь проснёшься в сырой холодной камере. Не думать о том, что в один прекрасный день опустеет и она.

Как пустели камеры слева, справа и напротив. Как случалось это уже не раз, не два и не десять.

Как будет происходить ещё много-много сотен тысяч раз.

Исход всегда один.

Точнее, два: либо «не вернулся», либо окочурился во сне. В этом случае во время очередного обхода охрана извлечёт обмякшее безвольное тело из камеры и небрежно, как мешок с мусором, протащит за ногу через весь коридор.

Старожилы устало отвернутся, а новенькие, округлив глаза, вытаращатся на покойника.

Она поёжилась и едва слышно вздохнула. Укрылась тонкой простынкой и постаралась не обращать внимание на гулкий топот охранника. Вперемешку с шагами звучал и какой-то странный шорох, словно вошедший уже волочил за собой труп.

Вот только – почему сюда? Обычно покойников таскали из камер, а не заталкивали обратно.

Но шаги и странный шорох приближались.

И вот это уже было необычно. Даже почти интересно. Хотя… всё ещё не повод обернуться. Даже для того, чтобы выяснить, какой из охранников сегодня дежурит. Ведь копыта здесь были только у одного – здоровенного кабана, на необъятных плечах которого трещала форма.

Однако… зачем ему тащить труп в камеру?

Где-то в пыльных, покрытых паутиной закоулках закопошилось любопытство. Вялое и сонное, но всё же заставляющее недовольно покоситься в сторону шагов.

Нет, кабан тащил не труп.

Небрежно ухватив за шиворот просторной майки, охранник тащил кота. Совсем мелкого – на вид лет тринадцати.

Сердито скрестив руки на груди, новенький, казалось, всецело смирился со своей участью. Лишь вертел головой, с детским любопытством глазея по сторонам.

Ни дать ни взять – турист, осматривающий очередную достопримечательность на экскурсии.

И вот это было странно. Очень странно. Придавало происходящему какой-то нелепый, сюрреалистический оттенок.

Обернувшись в очередной раз, кошак встретился взглядом с одной из обитательниц камер, бодро утёр разбитый нос окровавленной ладошкой и …расплылся в широкой улыбке. На разбитой, перепачканной кровью морде улыбка эта смотрелась абсурдно и дико. Словно вырезанная из иной реальности и шутки ради наклеенная на грязную помятую мордаху.

Мысли сбились в кашу и потеряли связность.

Она сердито отвернулась, решительно выдохнула и перевернулась на другой бок. Сон был испорчен. Сейчас этот новенький начнёт «общаться», и затянется это по меньшей мере до утра.

Ох, как же не вовремя!

И, по закону подлости, как назло – точно напротив её камеры!

«Шмяк-бряк» – пленника швырнули «в номер».

– Эй, свинина! Осторожней с товаром! – вякнул кошак и воинственно шмыгнул носом.

Рысь непроизвольно сжалась – сейчас хряк «откалибрует» мелкому борзометр, после чего тот будет охать и стонать весь остаток ночи, жалуясь на жизнь и потирая отшибленные места. А потом всё равно начнёт приставать к соседям с нелепыми, уже сто раз слышанными ими вопросами.

Но мелкому повезло: вразумлять дерзкого пленника охранник поленился.

Лязгнул замок, и кабаньи копыта затопали прочь.

Новичок, впрочем, не успокоился. Повиснув на прутьях, кошак яростно потряс решётку:

– Эй! Ну-ка вернись! Я с тобой ещё не закончил!

Фраза добавила абсурдности происходящему: кот был раз в десять легче кабана, а макушкой едва ли достал бы тому до пупа, даже если бы привстал на цыпочки.

Словом, «наезд» выглядел настолько нелепым и смешным, что она едва не фыркнула в голос.

И вновь затаила дыхание, когда кабан вдруг остановился. Испуганно перевела взгляд на неугомонного новичка, а затем обратно – на тень охранника, макушка которой как раз ещё покачивалась на полу перед её камерой.

Кабан покосился назад. К счастью для кота – то ли бугай и впрямь торопился, то ли попросту поленился возвращаться обратно… Презрительно хмыкнув, здоровяк двинулся дальше. Лишь громыхнул по пути пудовым кулачищем о решётку одной из дверей: знайте, мол, кто в доме хозяин…

Содержимое камеры испуганно шарахнулось прочь, а она вновь перевела обеспокоенный взгляд на шебутного котёнка.

В мыслях царил сумбур и раздрай. С одной стороны – секунду назад сама была бы совсем не прочь, чтобы новенького утихомирили парой тумаков. С другой – это неожиданно и необъяснимо возникшее опасение за целостность его дурной головы.

А ведь ещё минуту назад на всё и вся было совершенно плевать – лишь бы оставили в покое и не мешали спать.

Кошак же вновь «включил» свою нелепую и совершенно неуместную в подобных обстоятельствах улыбку.

Приняв картинно-непринуждённую позу, он небрежно прислонился плечом о решётку и переключил внимание на неё:

– Эээ… Привет?

Выглядело это как какой-то условный рефлекс. Как «ваааа!!!» со стороны малолетних оболтусов, подглядывающих в девчачью раздевалку.

Столь быстрый переход от воинственных воплей к неуклюжим заигрываниям лишь добавил происходящему идиотизма.

Бред! Абсурд и нелепость!

Всё настолько дико, неуместно и… странно, что она совершенно терялась и не знала, как реагировать.

От происходящего к горлу подступал непроизвольный истеричный смех. Такой же глупый и нелепый, как беспокойный сосед напротив.

– Классная маечка!

Она сердито села и раздражённо зыркнула на доставучего соседа. Словно в насмешку над здравым смыслом, майка новичка доставала тому почти до колен, в то время как её собственной – едва хватало прикрыть верхнюю часть бёдер и зад.

И ладно бы только это!

Непокорный рысий хвост от каждого всплеска раздражения непроизвольно норовил сердито и вызывающе встопорщиться, предательски задрав эту майку выше всяких приличий!

И чем отчаянней она пыталась сдерживать нарастающее раздражение от этого дурацкого поединка с майкой, тем труднее удавалось сдерживать этот наглый неуклюжий обрубок!

Беспокойный сосед хихикнул, с вызывающей бесцеремонностью разглядывая её мучения сквозь прутья клетки.

– Эй? Чо молчишь?

Рысь стоически вздохнула и, ухватив балахон за нижний край, раздражённо натянула его как можно ниже.

«Чо»!

Поддерживать угрюмый вид стало немного проще. Мелкий нахал – лет на пять помладше, можно сказать, ребёнок ещё, а туда же… Мачо недоношенный!

– Эй! Тя как зовут? – не отставал сосед, продолжая бесстыдно ощупывать взглядом все её выпуклости и округлости, проступившие под натянутым балахоном.

Собрав остатки терпения, она сердито села и, укрывшись простынёй, демонстративно плюхнулась на деревянный лежак. Головой в противоположную от него сторону. Словно всем своим видом демонстрируя предельно явное нежелание вступать в какие бы то ни было дискуссии.

Улеглась и тут же пожалела об этом: развернуться к мелкому нахалу задом было явно плохой идеей.

– Вау! Кааакой вид! – кошак одобрительно гыгыкнул. И рысь чуть ли не физически ощутила, куда сейчас направлен его взгляд. И как тонка простыня, очерчивающая, казалось, каждый дюйм её тела.

Лежать так стало тотчас дико неуютно. Но и повернуться головой обратно – было всё равно что признать себя полной дурой.

Рысь нахмурилась, скрестив руки и стиснув кулаки. Чёрт с ним, нашла о чём думать! Да пусть глазеет, последняя радость маленькому идиоту.

Но губы сами собой шевельнулись. Словно бы не сразу вспомнив, что это за штука такая – улыбка.

Чёрт побери – вокруг сыро, холодно и темно, она сидит за решёткой в окружении кучи уродов, калек и психов. В карцере, где чуть не каждый день вытаскивают трупы околевших за ночь. Напротив неё – напрочь отмороженный псих, а её «пробивает на ха-ха».

Истерика?

Усилием воли рысь превратила улыбку в ухмылку. И на всякий случай нахмурилась.

– Эй, ты глухая? Или немая? – липучий сосед был явно настроен на долгое общение.

В соседней камере нахально фыркнули.

– Если скажу, как меня зовут, ты заткнёшься? – рысь чуть повернула голову, но всё же не удостоила соседа даже косым взглядом.

– Обещаю! – непонятно чему обрадовался придурочный.

– Рона.

Господи, как непривычно звучит её имя! И голос. Она не говорила уже много недель. И теперь этот голос – хриплый, каркающий… бррр…

– А меня Тимка, – жизнерадостно поведал сосед, задорно шмыгнув разбитым носом. И, мгновенно позабыв об обещании заткнуться, как ни в чём не бывало продолжил:

– А чё вы тут делаете?

В соседней камере фыркнули снова.

Рона поморщилась.

Пожалуй, не стоило давать болтуну и слова для зацепки. Стало только хуже. И затыкаться он явно не собирался.

– Чо это за место? На приёмник не похоже, на тюрьму… Вроде ж сначала судить должны? Эй?

Судя по звукам, кошак энергично обследовал свою камеру.

Хотя обследовать там было особо нечего: деревянная скамья да две простыни. Одна свёрнутая на манер подушки, другая – укрыться. Хотя перед этим её ещё предстояло просушить собственным телом.

Влажность в этом подземелье была такая, что стоило тряпке поваляться пару дней без прогрева, как от неё начинало тянуть прелью.

– Ну, чё молчишь-то? – звуки не прекращались. Кот возился и возился, и это копошение раздражало её всё сильнее и сильнее.

– А кормёжка тут когда?

– Утром, – фыркнули из камеры слева.

– Заткнись уже, спать мешаешь, – добавили из другой.

– Да ладно, успеете ещё выспаться! Вы ваще сюда как попали? – кошак потерял интерес к простыням и деловито гремел дверным замком.

– Так же, как и ты, – через паузу отозвался кто-то ещё.

– То есть вас просто схватили на улице? – кошак деловито запустил коготь в замочную скважину и, смешно высунув язык от усердия, пытался там что-то поддеть и повернуть.

Рона осторожно сменила позу, краем глаза наблюдая за его ужимками.

– Меня – да! – отозвался тот же голос из дальней камеры.

– Аналогично, – нехотя буркнули из камеры поближе.

– И давно вы тут? – кот сломал коготь, раздражённо втянул воздух, но попыток своих не прекратил.

– Тебе-то чё? Спать ложись, харэ шуметь! – вклинился в диалог недовольный девчачий голос. – Задрали уже!

– Да лаадно! Ффф… – кот сломал второй коготь, зашипел и засунул палец в рот.

Сдавшись, он обессиленно стёк на пол, прислонившись щекой к решётке. Оценивающе поглядел на расстояние меж прутьями, вскинулся.

И минут десять, сопя и кряхтя от усилий, пытался протиснуть себя наружу.

На секунду она даже поверила, что ещё миг – и новенький вывалится сквозь прутья в коридор.

Но нет – мелкий вертлявый кошак лишь извивался и сопел. Пока вдруг не затих.

Смирился и с этой неудачей?

Рона с любопытством скосила взгляд на соседа. Но рассмотреть, что происходит в соседней камере, не повернувшись полностью, было нельзя. А столь явно демонстрировать свой интерес к новенькому… Много чести!

На некоторое время в тюрьме вновь воцарилась тишина, но стоило ей начать погружаться в сон, как темноту вновь вспорол бойкий, как ни в чём не бывало бодрый голос соседа:

– Ронка, спишь? Эй?

Рысь закатила глаза. Шебутной сосед умудрялся бесить и… В то же время она не могла подобрать название этой эмоции. Глупый, нахальный, болтливый… Фамильярно сокративший её имя, словно знакомы уже не первый год.

Она старательно согнала с лица улыбку и даже чуть прикусила кончик языка, чтобы не фыркнуть. Сохранять хмурый вид стоило немалых усилий.

– Ээээй! Я ж вижу, что притворяешься! Низя так быстро заснуть!

В камере слева снова гнусно хихикнули, и Рона демонстративно перевернулась на другой бок, постаравшись попутно незаметно придержать короткую майку.

Проклятье, ну что стоило владельцам этих клеток сделать шмотьё чуть длиннее? Или хотя бы с прорезью под хвосты?

– Кстати, а сёдня у нас пятница, да? – кот забрался на лежак и вроде бы чуть успокоился.

– Пятница, пятница. Спи, наконец! – гаркнули издали.

– Вот же гадство. Луна-парк через неделю сваливает. Две недели собирался сходить, да всё откладывал. А тут такая фигня…

Рона хрюкнула в свёрнутую простынь, заменившую ей подушку. И откуда только берутся такие придурки? Думать о карусельках в подобной ситуации!

Бреееед.

Кот повозился, устраиваясь на своей скамье поудобнее.

– Проклятье… Не могли хоть матрас постелить?! – он негодующе постучал по массивной деревяшке босой пяткой.

– Может, тебе ещё джакузи в номер? – мрачно пошутил кто-то из дальней камеры.

– Да уж не помешало бы, – не смутился новенький. – Галимый сервис.

Минут пять прошло в молчании.

Но стоило ей вновь смежить веки, как неугомонный «свежак» вновь подал голос.

– Рон, а чо это за шарашка-то? На тюрягу вроде не похоже, на санаторий тоже…

– Крематорий, мля, – ехидно хихикнул давешний девчачий голос.

– Чо – в натуре? – повёлся новенький.

– Нет, блин – в теории! Спи уже, наконец!

И обитатели подземелья, как сговорившись, дружно замолкли.

Ведь вся эта бесполезная суета ничегошеньки не меняет.

А завтра… завтра будет ещё один тяжёлый день.

И новенький получит ответы на все свои вопросы из первых, так сказать, рук.

Рона поёрзала щекой на жёсткой «подушке», сморгнула наметившуюся слезу и провалилась в вязкое мутное беспамятство.

Громыхнула дверь, и вдоль коридора вновь стали загораться лампы.

Тимка потянулся и зевнул, не сразу вспомнив, где находится. Ночь в прохладной сырой камере, да на жёстком лежаке… Все мышцы ломило и тянуло, суставы скрипели и не гнулись – словно за эту ночь он разом постарел лет на пятьсот.

Тем не менее, просыпаться не хотелось: простыня за ночь просохла и сейчас давала хоть какое-то подобие укрытия от царившей в этих подземельях стылой прохлады.

Да ещё засохшая кровь и местами прилипшая к шерсти майка вызывали не самые приятные ощущения при любом неосторожном движении.

Но замок его камеры неумолимо лязгнул, и откатившаяся в сторону решётка вполне однозначно дала понять – вставать всё равно придётся. Тимка скривился и разлепил глаз, ожидая узреть вчерашнего хряка, но вместо кабана явился другой охранник. Габаритами, впрочем, ничуть не меньшими.

– Пошевеливайся, – буркнул пёс, скользнув по нему скучающим взглядом.

– Чо, на завтрак? – оживился Тимка.

– На ужин, мля… – громила ухмыльнулся и отвесил пленнику затрещину. – Топай и не умничай.

Кот покорно поплёлся вперёд, ёжась и всей спиной ощущая нависающую тушу надзирателя, в любой момент готового ухватить его за шкирку своей огромной лапищей.

В городских закоулках он сбежал бы от этого здоровячка за нефиг делать, но здесь, в этих узких и длинных коридорах – увы, вряд ли.

Даже если предположить, что оторваться от тяжёлого и явно не слишком манёвренного пса ему бы и удалось – совсем не факт, что погоня не оборвалась бы у первой же наглухо закрытой двери или в лапах другого не менее крупногабаритного охранника с жёсткой резиновой дубинкой.

Словом, попытки побегать по этим лабиринтам рано или поздно наверняка бы закончились поимкой и основательной взбучкой.

И вчерашняя его опрометчивая попытка – тому наглядный пример.

– Налево, – скомандовал охранник, пропуская его за стальную дверь.

Тимка с надеждой оглянулся. У многих решёток уже стояли молчаливые здешние обитатели. Но решётка напротив его камеры – пустовала.

То ли Рона не проснулась, то ли не сочла нужным «проводить соседа» даже взглядом.

Кошак вздохнул.

Крепкая фигуристая рысь ему явно «запала». Хоть и была заметно постарше. Можно даже сказать, «старая». Ну, для его возраста.

– Шевелись! – тычок промеж лопаток буквально вышвырнул его за порог. Широкий Т-образный коридор уходил вдаль чуть не на полста шагов. Дверей здесь почти не было, если не считать одной – рядом с оконцем караулки в паре шагов от тамбура.

За мутноватым куском пластика виднелась откормленная морда второго охранника – тоже пса, и тоже изрядных габаритов.

Тимка покосился на сопровождающего его вертухая и, поймав ответный хмурый взгляд, поёжился и непроизвольно ускорил шаг.

– Стоять! Влево! Шевелись! Стоять! – конвоир притормаживал у каждой двери, возясь с кодовыми замками и не забывая заслонять своей тушей набираемый шифр. Там и сям по углам стали попадаться камеры наблюдения, зловеще подмигивавшие рубиновыми глазками из тёмных потолочных углов.

Наконец бесконечный коридор закончился тамбуром с ещё одним охранником, глазевшим в несколько мониторов, и дверью с непрозрачным белым стеклом. За дверью открылся огромный зал с ещё более высоким потолком.

Чем-то всё это обширное пространство неуловимо напоминало городской вокзал.

Не то изобилием народа и деталей, в которых тонул взгляд… Не то едва различимым гулом голосов и странными звуками, издаваемыми невидимыми отсюда механизмами.

А вокруг деловито сновали и суетились какие-то чижики в белых халатах.

Виднелись в толпе и местные невольники.

Определить их было проще простого – по неказистым майкам-балахонам. Без карманов и застёжек – просто безразмерные тряпичные мешки с прорезями под шею и руки.

Но вдоволь поглазеть на происходящее ему не дали – очередной тычок втолкнул Тимку в ближайшую раздвижную дверь.

– Ааа… Вот и наш новенький, – заулыбался навстречу обитатель кабинета.

Длинное узкое тело и короткие лапки придавали «доктору» несколько забавный вид, напоминавший сосиску с приделанными к ней короткими ручками и ножками.

А вот взгляд хорька изрядно портил впечатление.

Неприятный такой взгляд, цепкий, когтистый.

Шурша белоснежным халатом, «доктор» деловито пересёк кабинет и, мелко семеня, описал вокруг вошедших замкнутую петлю. Скептично покосился на Тимкину майку, грязную и залитую засохшей кровью.

– Буйный? – поинтересовался он у конвоира.

– Да вроде не. Но если чё – зовите, – верзила лениво зевнул и для профилактики поднёс к кошачьему носу пудовый кулачище. Размером кулак был с Тимкину голову, и тот поспешно заверил, что не буйный ни разу.

Ронки поблизости не предвиделось, других девчонок тоже и особо блюсти «достоинство» здесь и сейчас было ни к чему. А здоровье-то – ещё пригодится.

– Ну вот и ладненько. Вот и замечательно, – «доктор» оживлённо потёр узкие костистые ладошки. – Тогда, дорогой мой, извольте на обследование.

И он повёл Тимку в другую дверь кабинета, где их поджидали ещё два белых халата.

Охранник за ними не последовал.

В кабинете пахло больницей, громоздились хромированные полки, склянки, стекляшки, валялись на столе всякоразные медицинские причиндалы, назначение которых Тимка не слишком хорошо представлял.

Впрочем, ничего особо угрожающего и зловеще смотревшегося – типа шприцов и скальпелей – на видном месте вроде бы не было. И на том спасибо.

– Пожалте-с, – хорёк деликатно подтолкнул его к стулу и скользнул за стол. – Итак… Чем-нибудь болеем? Голова, живот?

– Да нет… Ничем вроде.

– Замечательно. Великолепно. Извольте градусник, – «доктор» сунул коту термометр и черкнул что-то в небольшой, криво склеенной книжице. – Переломы, сотрясения были?

– Н-нет... – Тимка покосился на причудливые весы в дальнем углу, на шушукавшихся поодаль двух коллег «доктора». И, наконец, решился поинтересоваться: – А кормить у вас тут будут?

– Конечно! Обязательно будут! Но чуть позже, – «доктор» вновь окинул его неприятным оценивающим взглядом поверх очков. И добавил в свою книжицу пару каракулей. – Наркотиками не злоупотребляем? Курим?

– Не. Не курим. И не это… Не потребляем, – Тимка поёрзал на жёстком неудобном стуле, испытывая изрядную неловкость за свой встрёпанный окровавленный вид.

Здесь, в кабинете с белыми стенами и стерильной обстановкой его вид был настолько же нелеп и странен, как у кучи навоза на отлично сервированном столе.

За ночь кровь превратилась в корку, и местами шерсть на груди слиплась в болезненно стянувшие кожу колтуны. От пробуждения и похода по коридору майка местами оторвалась от меха, и грудь теперь горела, как от ожога. Тимка едва сдерживался чтобы яростно не почесаться, но из опасений намусорить в этих чистых помещениях и заработать затрещину – воздерживался.

Меж тем, в дополнение ко всем его невзгодам, проснувшийся желудок, почти на сутки лишённый какой-либо пищи, принялся напоминать о себе всё настойчивей и настойчивей.

– Замечательно, великолепненько! – хорёк натянул ему на руку какую-то странную манжету и принялся терзать пятернёй резиновую грушу, соединённую с ней толстой гибкой трубочкой.

Манжета вспухла, туго обхватив бицепс.

Тимка напрягся и обеспокоено покосился на всё это действо, но боли не было и он слегка успокоился.

Хорёк же, поглядывая на часы, зачем-то подключённые к сооружению на кошачьей лапе, стремительно заполнял лежащие перед ним бумажки неразборчивыми завитушками.

Следующие полчаса Тимку обмеряли, заставляли подышать под холодной «слушалкой», снова совали термометр подмышку и в рот. Взвешивали, заставляли покружиться по комнате и пройти по ровной линии, коснуться носа кончиком пальца с закрытыми глазами и требовали вытворять ещё массу бессмысленных, но вполне безобидных трюков.

К процессу присоединилась пара белых халатов: пожилая бобриха и куница неопределённого возраста. Покорно поднимая руки, задирая колено и балансируя на одной ноге, Тимка терпеливо сносил все причуды белых халатов, никак не решаясь задать давно мучивший его вопрос. Не то чтобы опасался лишних зуботычин, скорее – просто боялся услышать ответ.

Заведение это вообще было чем-то странным и не похожим ни на одно из тех многочисленных приютов, приёмников и распределителей из которых ему когда-либо доводилось сбегать. А все эти двери, тюремные камеры и странные доктора изрядно пугали.

Поначалу, когда его сцапал невзрачный снулый тип, Тимка решил было, что максимум, куда попадёт – в одно из вышеупомянутых заведений. Подобные казусы с ним уже случались и кот относился к ним философски. Отъевшись и передохнув на казённых харчах, он без особых проблем сбегал обратно, на волю. Поэтому-то, когда подкравшийся тип цепко сгрёб его за шиворот, Тимка толком и не сопротивлялся.

Тем обиднее было обнаружить, что характерного вида невзрачный субчик отвёл его совсем не в одно из безобидных вышеупомянутых заведений, а вот в эту вот подозрительную шарашку со всеми её подземельями, пугающе прочными дверями и понатыканными там-сям видеокамерами.

На первый взгляд это странное место больше всего походило на обыкновенную тюрягу и лишь суетящиеся вокруг него белые халаты слегка не вписывались в эту картину. Да и сажать его вроде бы было не за что. Ну, во всяком случае, ничего этакого в тот день он вроде бы не делал. А все прошлые грешки – полагалось бы для начала доказать. Не могут же в самой прогрессивной и демократичной стране мира вот этак запросто схватить и бросить в застенки без суда и следствия?

Словом – всё это попахивало, да какой там! – прям-таки смердело чем-то очень-очень нехорошим.

И в голову снова полезли жутковатые страшилки, которыми пугали друг дружку детдомовские.

Из разряда тех, где мозги богатеньких пересаживали «в новое тело», либо просто разбирали на органы.

Про мозги, конечно, враки, а вот на органы…

Тимка мгновенно пожалел, что не наплёл «доктору» про все хронические болезни, симптомы которых только мог припомнить. Глядишь – выкинули бы обратно.

Тем временем мучения с бессмысленными задачами закончились, и его вытолкнули в другой кабинет. Толстая бобриха грубо сдёрнула с него майку, не обратив ни малейшего внимания ни на протестующее «ойк!», ни на болезненное шипение: как оказалось, кровяная короста не полностью ещё оторвалась от шерсти и рывок стягиваемой одёжки причинил ему весьма неприятные ощущения.

Судорожно прикрывшись ладошкой, Тимка заработал ехидный смешок от второй «подручной», всё это время созерцавшей экзекуцию со скрещёнными на груди руками.

– Топай сюда, – скомандовала куница, приоткрыв малоприметную дверцу в углу.

Тимка поспешно шмыгнул в предложенное помещение и обнаружил там душевую кабинку, а также стопку относительно чистых маек.

– Сам справишься, или помочь? – снова фыркнула куница, без тени смущения рассматривая тощий кошачий зад.

– Сам, сам! – Тимка торопливо скользнул за пластиковую занавеску и покрутил краны. С потолка после затяжной паузы хлынула относительно тёплая вода со странным химическим привкусом. Вкупе с грязноватым полом, немытыми не первый год окнами, за которыми, кажись, виднелась глухая бетонная стена… всё это наводило на мысли о каком-то не слишком правительственном, или как минимум не слишком официальном заведении.

Торопливо смыв коросту, кошак ополоснулся, наслаждаясь бьющими сверху струями и попутно рискнув набрать в рот пару глотков.

Душ – нормальный обычный душ – в его жизни был роскошью. И он как мог растягивал это удовольствие.

– Живей-живей! Не в сауне! – поторопила куница, поглядывавшая в комнатушку.

Тимка покорно выбрался из кабинки и попытался натянуть чистую майку с помощью одной руки. Второй в это время бдительно прикрывая достоинство от нескромных взглядов нахальной девицы.

Медсестричка фыркнула на его ужимки и демонстративно отвернулась. С облегчением освободив и вторую руку, кот поспешно натянул майку. А едва выпростав голову – обнаружил, что «отвернувшаяся» стервоза вполне неплохо видит его чуть ли не в полный рост – в зеркале, подвешенном на двери.

Видит и этак ехидно ухмыляется.

Отражение мотнуло головой – пошли, мол.

Донельзя смущённый и раздосадованный, Тимка униженно выкатился из комнатушки и предстал перед глазами очередного «доктора».

– Нну-с… – второй белый халат, как близнец похожий на прежнего, жестом пригласил его на какое-то сооружение, напоминавшее резиновый матрас, зачем-то брошенный прямо на пол. У «изголовья» матраса торчал странный П-образный поручень, доходивший Тимке до плеч.

– Стоя, – нахмурился «доктор», когда тот вознамерился было улечься.

Подопытный покорно замер на сооружении в положении «стоя», с любопытством глазея по сторонам.

В противоположном углу два белых халата суетились вокруг другого узника – ослика довольно крепкого сложения. «Копыто», как и большинство местных пленников, был вроде бы вполне молодых лет и косился на Тимку таким же испуганным взглядом.

Вообще странно. Все попавшиеся ему на глаза узники выглядели ребятишками куда моложе того возраста, когда есть серьёзный риск загреметь в тюрьму.

Ну, если не считать Ронки, пожалуй.

Может, всё-таки детприёмник? Или какая-нибудь спецколония, о которых периодически заикаются холёные морды из телевизора?

Тем временем на него вновь налепили какие-то фиговины, плотно присосавшиеся к шкуре, невзирая на довольно густой мех. От фиговин к коробке на соседнем стеллаже тянулись тонкие провода. «Доктор» щёлкнул каким-то тумблером, и Тимка едва не кувыркнулся вперёд: резиновая поверхность под ногами внезапно ожила и пришла в движение, заставляя его всё быстрее и быстрее перебирать лапами.

Непроизвольно ухватившись за «изголовье», оказавшееся чем-то вроде поручня, Тимка испуганно зашагал по движущемуся полу, ощущая себя куклой на ниточках – очень уж нелепо смотрелись на нём все эти проводки и трубочки.

«Доктор» поощрительно кивнул, таращась больше в свой попискивающий ящик, чем на «пациента». Куница же с ехидным смешком щёлкнула тумблером, и поверхность под ногами Тимки пошла быстрее.

Теперь, чтобы не свалиться с сооружения и не оборвать провода, тянувшиеся от присосок к ящику, Тимке приходилось уже бежать.

Хорёк искоса глянул на него, но ящик, к которому тянулись провода, интересовал его явно больше. Через пару минут Тимка запыхался, и над ним смилостивились – после очередного щелчка бегущая дорожка остановилась, и он вновь чуть не кувыркнулся, неловко навалившись на поручень, за который держался.

– Нну-с… – неопределённо протянул «доктор». – Подходит.

– Что подходит? – рискнул, наконец, задать вопрос Тимка, запыхавшийся от невольной пробежки.

– ОрганизЬм ваш подходит, – охотно пояснил «доктор» и хихикнул. – Послужите, так сказать, на благо прогресса.

– А… А деньги за это платят?

– Деньги здесь не платят. Здесь у нас… Как бы вам сказать… Добровольно-принудительно. Мда-с, – усевшись за стол и задумчиво листая бумажки, поведал «доктор». – Нету, понимаете ли, у страны денег на таких вот… С одной стороны, вас, конечно, в совсем другое заведение надо. Но там ведь тоже не резиново… Да и у нас квота не выбрана. Так что, дорогой мой, поучаствуете вы на благо науки на паре процедурок… Ну а если всё получится – отправим мы вас в какое-нибудь жутко секретное ведомство.

– Ааа… а если не получится? – насторожился Тимка.

– А если не получится, то деньги вам и не понадобятся. Но вы не расстраивайтесь, всякое бывает. Зато какую пользу науке и стране принесёте! Вы же хотите принести пользу, м? – «доктор» иронично окинул замявшегося мальчишку колким взглядом поверх очков.

Тимка не хотел.

Категорически.

На страну, науку и лично доктора ему было класть с высокой башни, но вслух он этого озвучить, конечно же, не рискнул.

«Больничка» окончательно разонравилась, и даже за халявную кормёжку задерживаться тут дольше минимально необходимого он решительно не собирался. Тимка вновь закрутил головой, прикидывая, не рвануть ли отсюда наобум, прям сейчас – авось чего и выгорит?

– Вот не советую, – словно прочтя его мысли, прищурился «доктор». – Выход отсюда только один, двери все под присмотром. Только охрану разозлите. А охрана у нас – ух…

Тимка припомнил размеры собачьего кулака, вздохнул и хмуро уставился в пол. Бежать, исходя из уже виденного, и впрямь пока некуда.

Пока что.

Если и бежать, то уж точно не с шумом. А значит – терпеть, терпеть и ждать момента. А ещё запоздало пришла мысль, что рысь из камеры напротив… Может быть – ну вдруг? – тоже не прочь сбежать?

– Вот и правильно, вот и молодец, – одобрительно залопотал «доктор» себе под нос. – Сейчас паёк покушаем, и до конца дня свободен. А завтра – приступим-с.

К чему именно они приступят завтра, Тимка уточнять не решился.

А вот обещанный паёк притихший было желудок воспринял с нескрываемым энтузиазмом.

Наспех умяв рыбную котлету с каким-то неопределённым месивом в качестве гарнира, кот с трудом удержался, чтобы не вылизать пластиковую посудину прямо языком. Белый халат тем временем куда-то выскользнул, остальные присутствующие про Тимку, казалось, забыли.

– Эээ… Мэм, – решился напомнить он о себе нахальной кунице. – А добавку тут дают?

Та оторвалась от возни с бумажками и ехидно ухмыльнулась.

– Дают. Только не всем. Попадёшь в физцентр – там сколько угодно. А к мозгокрутам – строго по норме.

– Эээ… Мозгокрутам? – Тимка окончательно занервничал.

– Ага, – не стала конкретизировать помощница «доктора».

– А куда лучше попасть? – решился на повторный вопрос Тимка.

– Куда пошлют, туда и попадёшь, – грубовато отрезала бобриха.

Куница же хихикнула и снизошла для более подробных, но оттого ничуть не более понятных пояснений:

– Обычно к мозглякам всяких задохликов и мелюзгу скидывают. Ну а ты у нас парень хоть куда. Значит – пойдёшь к физикам.

– Эээ… К физикам? – кот по-прежнему ни черта не понимал, но зато заприметил на столе скрепку. А скрепка – это такой ценный предмет…

Вот только лежит сей предмет явно в поле зрения толстухи.

И стащить это сокровище, не привлекая внимания и не поднимая лишнего шухера, увы, не выйдет. Разве что…

– К физкультурникам, – «пояснила» тем временем куница, окончательно запутав Тимку.

Физики, физкультурники… что за бред?

Скрипнула дверь, и в комнату вкатился здешний «доктор» в компании с каким-то новым белохалатником.

Парочка смотрелась комично, как классический дуэт клоунов – тощий и толстый. Тощим был продолговатый подвижный хорёк, ну а толстым – коротышка-хомяк, рост которого был не особо выше Тимкиного, а вот ширина превосходила раза этак в два.

– Ну-с, милейший, – хихикнул хорёк. – Будете у нас двигать прогресс в физиологичке. Знакомьтесь – профессор…

– Без имён! – неодобрительно покосился на коллегу хомяк. Попытки выглядеть внушительно и насуплено с его круглой толстощёкой физиономией удавались из рук вон плохо. И Тимка отчасти даже обрадовался, что «достался» этому безобидному на вид толстячку, а не кому-то типа хорька. Доктор с его слащаво-хищной манерой речи вызывал у него какой-то необъяснимый подспудный страх. Подобные противные типы частенько оказываются в кино маньяками и злодеями, обожающими злобно потирать ладошки и мерзко хихикать после очередной проделки.

Хомяк же, напротив, выглядел как классический профессор какой-нибудь геометрии или математики.

Или физики.

Впрочем, это было бы уж слишком хорошо.

Увлёкшись изучением «профессора», Тимка чуть не забыл про присмотренную на краю стола скрепку.

Хотя от этого падение вышло лишь натуральнее: подскочив со стула, когда хомяк мотнул головой на дверь – «пошли, мол», Тимка очень натурально зацепился за угол стола, запутался в собственных ногах и ещё более натурально шмякнулся на пол. Упавшая по мановению хвоста скрепка благополучно скрылась под его ладошкой.

– Осторожней, болван! – прикрикнула бобриха, испуганно вцепившаяся в свои бумажки, разложенные по столу.

Тимка рассыпался в неразборчивых извинениях, молясь, чтобы никто не заметил пропажи. К моменту, когда он поднялся, скрепка уже заняла надёжное место меж его средним пальцем и мизинцем.

Отсюда её можно было незаметно уронить на пол, ежели вдруг кто-либо из присутствующих проявит беспокойство и заметит пропажу. Но никто ничего не обнаружил. Лишь только хорёк нервно зыркнул глазами по окрестностям вокруг Тимки, словно бы что-то заподозрив, и проводил его долгим взглядом.

Кошак поспешно выкатился в коридор вслед за толстым профессором и украдкой перевёл дух. Через пару шагов скрепка перекочевала за щёку, и настроение его поднялось ещё на пару пунктов.

Скрепка – это много. Если, конечно, уметь пользоваться.

И Тимка бодренько шагал за профессором, не забывая поглядывать по сторонам любопытными глазами.

– Кормили? – без долгих предисловий отрывисто поинтересовался хомяк.

– Угу, – Тимка хотел было добавить, что не прочь бы ещё «покормиться», но прежде чем успел он это высказать, хомяк продолжил «общение» в своей странной отрывистой манере:

– Одёжка – новая?

– Угу, – Тимка хотел было набраться наглости и попросить хотя бы трусы – разгуливать в одной майке было, мягко говоря, не очень комфортно, да и на ум лезли какие-то совсем уж глупые ассоциации с женской юбкой.

Но прежде чем он сформулировал свою просьбу, хомяк вновь в присущей ему отрывистой манере обронил новый вопрос:

– Боишься?

Тимка стушевался. Пребывание в этом странном месте было не слишком приятным. И, пожалуй, да – он боялся.

Впрочем, какой же пацан вслух признает свои страхи?

Но если ляпнуть «нет», учитывая лежавшую во рту скрепку… Решив не искушать судьбу, Тимка загнал скрепку поглубже под язык и выдавил «боюсь».

– Понимаю, – хомяк, видимо, истолковал заминку с ответом по-своему, – Но, в принципе, шансы у тебя неплохие.

– Шансы?

– Шансы, шансы. У нас каждый десятый получается, а у мозгляков пока что ни один нормальным не вышел, – хомяк хихикнул и покосился на кота через плечо:

– Будем из тебя супермена делать.

– Эээ… – Тимка окончательно запутался, но не забывал украдкой изучать окрестности. В коридоре, по которому они шли, то и дело пробегали другие белые халаты, сновавшие из дверцы в дверцу, за которыми порой можно было рассмотреть нагромождение каких-то не внушающих доверия приборов.

– Я занимаюсь несколькими перспективными проектами, – поведал хомяк. – И на животных всё прошло нормально. Относительно. Но, сам понимаешь, ящерицы и птички-рыбки – это одно, а… В общем – теперь самое время проверить на ком-то… Эээ…

Хомяк затруднился с подбором определения для пленника и неопределённо повертел пальцами в воздухе. Неожиданно свернув к одной из дверей, хомяк чиркнул ключ-картой по замочной щели и пропустил «пациента» вперёд.

В комнате царил беспорядок, сопоставимый с пестротой базара.

Нагромождение приборов, мензурок, колбочек, каких-то странного вида и непонятного назначения прибамбасов, вперемежку с грязной посудой и чашками с налётом окаменевшего кофе. Во всё это органично вплетались клетки с ящерицами, аквариум, пустые и полные бутылки спиртного и множество прочих вещей, мягко говоря, нетипичных для лабораторий. Хотя – откуда ему знать, как выглядят настоящие лаборатории?

Хомяк тем временем защёлкнул дверь, и Тимка отметил, что изнутри замок весьма удачно открывается просто кнопкой, не требуя уже магнитной карты профессора.

– Садись, – хомяк вытащил из-под стола неказистый обшарпанный стул. Второго в комнате не было, но профессора это не смутило.

– Итак, думаю, для простоты имеет смысл объяснить тебе, куда ты попал и чем нам тут предстоит заняться.

Он опёрся луктем о стол и принялся рассматривать кота с этаким придирчивым выражением, как покупатель, выбирающий наименее несвежий арбуз из груды несвежих арбузов.

Перебивать его Тимка не решился, и хомяк продолжил:

– Так вот, попал ты, любезный, в такое место, где из таких, как ты, делают что-нибудь полезное. Если повезёт, то это – путёвка в жизнь. Будешь востребован, обеспечен и почти свободен, – хомяк лукаво скривился. – Тех, кто «получился», у нас очень ценят.

– Получился? – переспросил Тимка.

Хомяк извлёк из кармана очки и сосредоточился на протирании их полой халата. Пауза затягивалась, и когда Тимка решил было, что ответа не дождётся, профессор вздохнул.

– Видишь ли… Здесь мы пытаемся восстановить некоторые… Технологии. Мы знаем, что это работает. Мы знаем, КАК это работает. Примерно. Но увы, не всегда можем получить нужный эффект на… Ну, в общем, получается – не получается… когда как.

– И… Что бывает с теми, кто «не получился»?

Хомяк решительно натянул очки, отчего окончательно стал похож на классического профессора.

– Думаю, тебе лучше не знать. К тому же мы уже практически исправили все ошибки, и сейчас вероятность того, что что-то пойдёт не так, меньше, чем когда-либо раньше.

Прозвучавшее не слишком обнадёживало, и Тимка в очередной раз прикинул не попробовать ли сбежать прямо сейчас. И, как знать, может быть и попробовал бы… но образ фигуристой соседки в камере напротив был слишком притягателен и заманчив, чтобы бросить всё вот так. Тем более сейчас, когда у него есть скрепка.

Хотя, достаточно ли будет этой тонкой проволочки для того, чтобы открыть довольно массивный замок его камеры?

Архаичный амбарный «крендель» на решётке его каземата, после всех этих электрических, кодовых, магнитных и всякоразнопрочих замков, выглядел довольно странно. Впрочем, может быть, у тюремщиков были на то свои причины?

Как бы там ни было – тем лучше для него. Уж с обычным-то, механическим замком справится и ребёнок.

Хомяк же тем временем закончил изучение прилагавшихся к Тимке бумажек и задумчиво пожевал губами.

– Ну что… Начнём, пожалуй? – полувопросительно-полуутвердительно буркнул он.

Тимка начинать не хотел, но кто же его спрашивает? Позовут охранку, намнут рёбра… Закончится всё равно так, как они хотят. А вот если какое-то время вести себя тихо и безропотно… То, чего доброго все решат, что пленник окончательно смирился со своей участью. И вот тогда шансы сбежать будут хоть капельку выше.

Покорно заглотив несколько выданных таблеток, Тимка запил их водой из мятого пластикового стакана, позволил профессору оттянуть ему веко и зачем-то посветить в глаза маленьким, похожим на карандаш фонариком.

Поначалу хомяк действовал нерешительно, словно всерьёз опасаясь в любой момент получить по носу. Но, убедившись, что подопытный не проявляет агрессии, быстро успокоился.

Движения его приобрели деловитую суету и сноровку. Из стола появились небольшой пузырёк, резиновый жгут и шприц.

Вообще-то Тимка до ужаса боялся уколов. И от одной мысли, как стальная полая игла дырявит вену, во рту у него появлялся мерзкий железный привкус и начинало поташнивать.

А бурная фантазия, словно в издёвку, так и норовила подсунуть ощущения, какие могла бы вызывать эта самая игла, упрись она в кость. И даже слегка углубившись в верхний слой, царапнув и слегка погнувшись от усилия… Бррр…

Тимка похолодел и отчаянно зажмурился, стараясь не дёрнуть рукой навстречу шприцу.

На место укола смотреть было тоже боязно, словно от этого зрелища могли улетучиться последние остатки самообладания.

Но, на его счастье, хомяк действовал аккуратно, и боли почти не было. Влив жертве пару кубиков какой-то прозрачной жидкости, профессор ловко приложил к месту укола ватку, аккуратно извлёк иглу и ослабил жгут.

Тимка покорно перехватил ватный ком пальцем и вновь с любопытством завертел головой по сторонам.

Старательно избегая встречаться с ним взглядом, профессор черкнул что-то в бумажках, зачем-то поглядел на висевший на стене календарь и затем на часы. Почесал за ухом кончиком авторучки и в своей обычной отрывистой манере буркнул:

– На сегодня всё. Сейчас за тобой зайдут, и – до завтра свободен.

***

«Свободен». Ага, в пределах камеры.

Впрочем, иронию Тимка придержал – всё равно ведь ничего не изменит.

Молча дождавшись охранника – ещё одного здоровенного пса, – он покорно поплёлся впереди, пытаясь запоминать дорогу в этих безликих мрачных коридорах.

Профессор поглядел вслед, но вновь поспешно отвёл глаза, стоило Тимке обернуться.

Это было странно, но сейчас все кошачьи мысли занимал лишь побег и то и дело всплывавший перед внутренним взором округлый рысий зад.

Пропетляв по коридору в обратную сторону, они вернулись в тюремный блок.

Большинство камер уже пустовало – их обитателей, видимо, тоже увели на какие-то «процедуры». Неразговорчивой соседки из камеры напротив тоже не было. Зато совсем рядом с его камерой, упёршись лбом в прутья решётки, сидел лис, с любопытством проводивший соседа долгим взглядом.

В камере рядом с Ронкиной тоже кто-то валялся. По уши завернувшись в одеяло, неизвестный едва слышно постанывал. Уходя, охранник заехал дубинкой по решётке, и стонавший ненадолго притих.

Выждав, пока охранник удалится, Тимка деловито извлёк изо рта скрепку. Обтёр слюну, разогнул пару сгибов и с энтузиазмом занялся замком. Увы, несмотря на кажущуюся простоту, запор не поддавался. То ли пружина была слишком тугой, то ли конструкция не столь уж проста, как поначалу казалось… Скрепка гнулась, но сдвинуть запирающий штифт у него никак не выходило.

Тимка попробовал помочь делу кугтем, но уцелевшие когти были слишком тонки, а на ногах – слишком коротки, да и дотянуться до замка ногой...

После доброго получаса безуспешных акробатических упражнений кот со вздохом плюхнулся на пол, глубоко вздохнул и устало привалился спиной к решётке. На глаза наворачивались слёзы – каждый раз, когда казалось, вот-вот, ещё чуток, и замок щёлкнет – проклятая скрепка гнулась.

Разозлившись, Тимка едва не швырнул драгоценную проволочку прочь.

– Скрути в косичку, – внезапно подал голос рыжий.

А ведь мысль!

Тимка оживился и занялся скрепкой.

– Тебя как зовут-то? – в перерывах меж сосредоточенным сопением поинтересовался кот у дельного соседа.

– Рик.

– Тимка.

– Слышал.

Сосед явно был поразговорчивей Роны, но фразы звучали так, словно он сомневался, стоит ли вообще общаться. А может – просто не знал, о чём?

Самому Тимке здешняя молчаливая апатичность изрядно давила на нервы. Не то чтобы он сам был чрезмерно болтлив, но… Оказавшись в чужом месте, да ещё в толпе незнакомцев, – вроде бы вполне логично со всеми перезнакомиться. Как минимум – чтобы представлять, от кого что ожидать. В случае чего.

Но сосед, хоть и отвечал время от времени, сам отнюдь не горел желанием поддерживать разговор далее.

Пришлось взять инициативу на себя.

– Давно тут?

– Давно.

– А другие?

– Тоже.

– А кто-нить сбегал?

– При мне – нет, – сосед вздохнул. – Один пытался. Чуть не убили.

– И что, больше и не пытались? – Тимка оценивающе оглядел полученную конструкцию и для верности попробовал на зуб.

Вышло вроде и впрямь попрочнее.

– Почему… бывало… Но тут особо-то не побегаешь: замки снаружи посерьёзней.

– Это да, – согласился Тимка. – Пароли подсмотреть придётся.

– Не советую, – Рик отошёл от решётки. – По носу надают, а пароли всё равно меняют раз в день.

Тимка сосредоточился на замке. Молчание затягивалось. Сосед же, судя по звукам, улёгся на лежак.

В камере напротив застонали громче.

Таинственный некто, с головой закутавшись в простыни, не то бредил, не то мучился жуткой болью. Или и то и другое сразу. Похожая на мумию, жутковатая фигура раскачивалась и поёрзывала на лежанке, словно у него дико болел зуб.

– Эй, – Тимка покосился на страдальца. – Что с тобой?

– Это Пакетик. Он вообще не говорит, – после паузы пояснил Рик.

– Пакетик? – Тимка слышал много разных кличек, но эта была, пожалуй, одна из самых странных. – Почему Пакетик?

– Сам потом увидишь, – Рик не то хмыкнул, не то фыркнул.

– А ты сюда как угодил? – Тимка сосредоточенно возился с «отмычкой», но не собирался позволить собеседнику свернуть болтовню.

Сплетённая вдвое, скрепка уже не гнулась так легко, как при первых попытках, но подцепить и сдвинуть ей что-либо внутри замочной скважины по-прежнему не выходило.

– Так же, как и все, по ходу, – после паузы отозвался Рик. – Шёл по улице, никого не трогал. Думал, полицаи. Проверят и отпустят. А они – вон чего…

– А куда шёл, откуда? – Тимка уже не особо-то вдумывался в направление беседы, болтал не то по инерции, не то от страха вновь оказаться в тишине.

– Да чёрт его знает. Не помню уже, – попрохладнел Рик.

– Ммм… Ну а по жизни ты – кто?

– Никто.

– Эээ…

– Всё, отвали, утомил.

– Прости, я что-то не то спросил? – Тимка совсем не хотел злить соседа, и столь резкое охлаждение было для него до крайности странным. Ведь и правда не сказал ничего такого. Обычный вопрос. Так, для поддержания беседы.

– Эй? Ну не молчи, чо случилось-то?

– Просто отвали.

– Да чо я такого сказал-то? – кошак сердито дёрнул отмычку и нечаянно выпустил едва торчавший наружу кончик. Проволока спружинила, провалилась внутрь замка и намертво расклинилась в замочной скважине.

«Упс».

Кажется, у охраны будут проблемы.

Снаружи-то и не видно особо, а вот ключ теперь, поди, не просунуть…

Чёрт. Вот же гадство!

Тимка озадаченно почесал в затылке и испуганно огляделся – не видел ли кто?

Ничего подходящего для извлечения пружинки в пределах досягаемости не было, а вытащить скрепку кугтем нечего было и думать – слишком глубоко.

– Эээ… Ни у кого случайно нет ничего типа шила? Ммм? – машинально спросил он в пространство.

– Ха. Ха, – отозвался девчачий голос из дальней камеры. – Щас поищу, только из джакузи вылезу.

– Не смешно, – Тимка в отчаянии стукнулся лбом о прутья.

Лис за стенкой фыркнул.

– Я в сортир хочу, – Тимка и впрямь вдруг очень-очень захотел. Интересно, а в сортир-то тут выводят?

Хотя если даже и выводят, то наличие в замке постороннего предмета явно не поспособствует отправлению физиологических надобностей.

– Эй! – Тимка потряс решётку и заорал на весь коридор. – До ветру сводите! Ээээээй!

Спустя минуту, когда он уже было отчаялся дождаться реакции, стальная дверь в конце коридора лязгнула, и к решётке неспешно подошёл давешний конвоир.

– Кто орал? – вопросил пёс, поигрывая дубинкой.

Соседи молчали. Да и Тимку огрести резиновым прутом отнюдь не тянуло. Но в туалет хотелось уже нестерпимо, и он всё же рискнул подать голос:

– Я ору. Ссать охота. Ща обделаюсь, начальник!

В соседней камере снова фыркнули. Тимкины потуги «закосить под бывалого» улыбнули и вертухая.

Пёс смерил пленника долгим скептическим взглядом.

Выразительно переминаясь с ноги на ногу Тимка жалко улыбнулся.

В туалет хотелось так невыносимо, что он едва сдерживался, чтобы не зажать промеж ног ладони.

Вообще-то выглядеть слабым и жалким Тимка не переносил. На улице такие живут либо недолго, либо плохо. И всё равно недолго. Но… иногда как раз «давануть на жалость» – лучший выход из ситуации.

Тем более сейчас, когда с замком у конвоира явно возникнут проблемы. И дай бог, чтобы он не понял истинную причину того, почему замок внезапно перестал работать. Ну и в-третьих – Тимкиных ужимок и пританцовываний никто из соседей видеть всё равно не мог.

Пёс помедлил, словно забавляясь кошачьей пантомимой, цыкнул зубом, но всё же потянулся к ключам.

Как и следовало ожидать, ключ не подошёл ни с первой, ни со второй попытки.

Чертыхнувшись, здоровяк всё же умудрился вбить ключ в замок и даже чуток повернул. Но на том дело и завязло: довернуть ключ на полный оборот уже не выходило. Разве что погнуть.

Выругавшись, охранник с подозрением поднял взгляд на пленника.

Тимка поспешно изобразил неуверенно-виноватую улыбку.

– Чё лыбишься, урррод, – насупился пёс. – Вот щас уйду нахрен, и пусть с тобой другая смена возится. И хоть обоссысь тут.

Тимка робко уселся на краешек лежанки, опасаясь неосторожным словом разозлить охранника ещё больше. Чего доброго, и впрямь ведь уйдёт.

– Ладно… – пёс поднёс ко рту рацию и буркнул в неё что-то неразборчивое. Через минуту к нему присоединился второй, а затем и третий охранник, похожие друг на дружку как близнецы. Клонируют их тут, что ли?

По очереди повертев и подёргав ключ, вертухаи разразились руганью. По счастью, не в адрес Тимки. К великому его облегчению, никто из них и близко не заподозрил истинной причины поломки, решив, что чёртова железка просто окончательно проржавела в здешней сырости.

– Понаставят рухляди, а нам тут мучайся… – бурча под нос всякие нелестные отзывы о начальстве, матери начальства, ближайших родственниках и их причудливых сексуальных связях, один из надсмотрщиков, сходил за циркулярной пилой и принялся срезать замок. Причём явно стараясь, чтобы фонтан искр накрыл обитателя камеры.

Изобразив испуг, Тимка шарахнулся в дальний угол. То, что искры такого рода не обожгут и даже шёрстку не подпалят, – он, конечно же, знал. Но – почему бы не сделать охранникам приятное? Авось по извлечении пленника не отходят дубинками почём зря… Или потерпят хотя бы до посещения им сортира.

Извлекали страдальца минут десять. Да ещё вместе с дужкой замка чуть не спилили и ушко, в которое этот замок продевался.

– Пшёл! – буркнул оставшийся конвоир, задав Тимке направление увесистой затрещиной.

Сортир, к счастью, оказался недалеко: почти сразу за дверью, из которой появлялись охранники. Состояние сортира было под стать общей обстановке – стильный такой «вокзальный толчок». Где убирают раз в год по случаю.

Тимка понимал, что вряд ли в подобном месте можно рассчитывать на очко «класса люкс», да и похуже видать доводилось. Но – все свидания с подобными историческими местами происходили преимущественно в обуви.

Сейчас же… Он грустно посмотрел на свои босые лапы и вздохнул, напрасно пытаясь приметить наименее грязные участки пола.

Снайперскими талантами посетители сего места явно не блистали и вокруг «трона» был такой слой грязи, что хоть грядки вскапывай. Довершала натюрморт половая тряпка у порога – того сорта, когда не вдруг поймёшь, что грязнее: пол или сама тряпка. Амбре же стояло такой забористости, что хоть покойников оживляй. Вместо нашатыря.

– Ну резче, резче! – потеряв терпение, охранник поторопил замешкавшегося котёнка пинком тяжёлого ботинка.

Тимка влетел в сортир, поскользнулся, замахал руками на манер ветряной мельницы, в несколько акробатических па чудом удержал равновесие и негодующе оглянулся. Охранник подпёр дверь плечом и отворачиваться явно не планировал. Словно и впрямь опасаясь, что пленник может просочиться, например, сквозь вентиляционную решётку под самым потолком, утопиться в рукомойнике или в буквальном смысле смыться в туалете.

Вздохнув, Тимка приподнял передний край майки. От царившего в комнатушке духана слезились глаза и жгло нос.

А от мысли о том, что он стоит босиком на ЭТОМ всём, на этих… годовых отложениях чёрт-те чего… неудержимо накатывали рвотные позывы. Как мог, он постарался отрешиться от обстановки, с облегчением переводя дух по мере снижения давления в мочевом пузыре.

Закончив свои дела, Тимка покосился на охранника – погонит, нет?

Здоровенный овчар лениво отклеился от косяка и посторонился, но особенно занятым и спешащим вроде бы не выглядел.

Набравшись смелости, Тимка приник по пути к сомнительной чистоты крану. Похлебал, стараясь управиться как можно быстрее – и в то же время не соприкоснуться губами с окончанием железной трубки.

Охранник терпеливо ждал, а Тимка лакал, лакал и никак не мог остановиться.

И было ему и противно от окружающей грязи, и «благодарно» за терпение охранника, и мерзковато на душе от этой униженной благодарности. Словно и впрямь неоценимое одолжение ему сделали: позволили воды похлебать из «фонтанчика»…

Не рискуя испытывать терпение пса далее, Тимка всё же оторвался от раковины сам. Поспешно поёрзал лапами по тряпке у порога и опасливо шмыгнул в коридор мимо молча посторонившегося надзирателя.

За время их отсутствия вертухаи уже подыскали ему новый замок, а в камеру напротив вернули Ронку. По обыкновению не удостоив соседа взглядом, рысь на его приветствие среагировала фирменным вздохом: «Господи, да когда же он отвянет?!». И демонстративно повернулась к коту спиной.

Впрочем, Тимка с детской непосредственностью благополучно простил её неприветливость и ничуть не обиделся.

За тот вечер он успел разговорить практически всех обитателей камер. Было их здесь не столь уж много, как казалось ранее – почти половина камер оказалась пустующими.

Справа от Тимкиной маялся бездельем рыжий лис Рик. То вполне приветливый и разговорчивый, то вдруг на ровном месте впадающий в желчь и угрюмость. Слева – располагалась ехидная и не сдержанная на язык девчонка со странным именем Вейка. Как выяснилось позже – тоже кошка.

«Пакетик» из соседней с Ронкой камеры прекратил стонать и затих, но ни на какие слова по-прежнему не реагировал. Хотя один раз поднялся и подошёл к решётке. Уставился на беспокойного соседа тёмной дыркой – складки простыни начисто скрывали его лицо, словно какой-то глубокий, непроницаемый капюшон. И от этого незримого взгляда из тёмной дырки, от гнетущего молчания у Тимки сама собой вздыбилась шерсть на загривке и вдоль спины забегали мурашки.

С противоположной стороны от жутковатого соседа размещалась угрюмая волчица – Динка. А где-то за пределами видимости были ещё какие-то малолетки. Судя по голосам – вообще детишки, даже младше самого Тимки.

Ну и, конечно же, Рона.

Тимка никак не мог прекратить пялиться на неё, какой бы частью тела рысь ни повернулась. Не то чтобы он специально хотел позлить соседку, просто кроме неё смотреть тут вокруг было не на что – бетонные стены, стальные решётки, деревянный лежак и простыня. И её сиськи.

Ну а на что ещё смотреть в камере, как не на соседей? Тем более если у них такие выпуклости! Тем более что когда Ронка дулась и злилась её рыжевато-бежевая мордаха с огромными неестественно зелёными глазищами становилась втройне милей, а наивно натянутая пониже майка лишь интереснее подчёркивала все приятные глазу изгибы.

– Ты просто не представляешь, как мне хочется сейчас заехать в твои наглые гляделки, – проникновенно прошипела рысь, злобно уставившись на него сквозь прутья разделявших их решёток.

– О, если бы ты знала, о чём сейчас думаю я… тебе хотелось бы этого на порядок больше! – в тон ей брякнул Тимка.

На самом деле ни о чём таком он не думал, просто где-то ранее уже слышал подобную фразу в схожей ситуации. И брякнул почти машинально, просто чтобы хоть чем-то ответить.

Впрочем, судя по сердитому Ронкиному бурчанию и хохоту окружающих, фраза вполне подошла и к этой ситуации.

– Знала бы она, о чём Я думаю… – хохотнул Рик.

– И о чём же ты там таком думаешь, маленький извращенец? – подала голос Вейка.

– Не при дамах, – хохот Рика перешёл в сдавленное истеричное хрюканье.

Вейка фыркнула тоже, а Ронка, нахохлившись на своём лежаке в позе лотоса, демонстративно обернулась к коридору спиной.

Вероятно, считала, что именно так выглядит наиболее целомудренно и лучше всего скрывает от надоедливого соседа все свои прелести.

– У меня идея! – Тимка решил на всякий случай сменить щекотливую тему, поскольку в подобных разговорах опыта не имел и слабо представлял, как поддержать болтовню дальше.

– О, надеюсь, это не заразно… – сострила кошка.

– Ничуть. Как насчёт того, чтобы каждый рассказал о себе… ну… поподробнее? – Тимка разлёгся на лежанке и развесил уши.

– Вот с себя и начни, – хихикнула Вейка.

– Эммм… – вообще-то его мало что могло загнать в тупик, и за словом в карман Тимка обычно не лазил. Но… Рассказывать о себе – не переносил категорически. Ни дознавателям, ни друзьям. Или тем, кого считал друзьями. Ну хорошо, не друзьями… Так, приятелями.

В дружбу Тимка уже давно не верил – чай, не маленький.

Да и рассказывать, в общем-то, решительно нечего. Жил как придётся, не думая о завтрашнем дне, не цепляясь за день прошедший, и по большому счёту, как и полагается нормальному уличному босяку, «не был, не состоял, не привлекался».

Хотя в последнем он слегка кривил душой.

Спасибо странным местным законам, что ещё пару лет как минимум за мелкие и не очень мелкие проступки уголовка ему не грозит. Максимум – детраспределитель. А вот затем жизнь станет сложнее: лет с пятнадцати могут и в колонию для малолеток упечь, а с шестнадцати – так и вовсе без сомнения упекут. Рано или поздно.

Ну а что поделать?

Таким, как он, иначе попросту нельзя. Не в грузчики же идти?

Чтобы без продыху с утра до ночи гробить здоровье за унизительные гроши, а через несколько лет оказаться выкинутым по состоянию этого самого здоровья, как те опустившиеся типы, что побираются у кабаков?

Или, может, «бизнес» открыть?

Так ведь на это ещё стартовый капитал наворовать надо!

Ну и что сказать? А главное – как?

Как спрессовать всё то, что можно о себе поведать в какой-нибудь краткий и внятный рассказ?

Одно дело – поверхностный трёп с теми, кто хотя бы по одну сторону жизни. И совсем другое – те, выходцы из «параллельного мира».

Мира, в котором есть нормальный дом, нормальная семья и уверенность в завтрашнем дне. Пусть даже и иллюзорная.

Тимка поморщился. Раздумывать на подобные глубокие темы он не любил. Головы не хватит, да и сколь ни думай, всё равно ведь ничегошеньки не изменится, так? Просто… Какие-то вещи лучше держать при себе – меньше хлопот будет.

– Чё примолк? – поторопила Вейка.

– Да так… Задумался, – кот шмыгнул носом. – В общем, про меня неинтересно.

– Ну вот и про нас неинтересно, – подытожил Рик. – Спать ложись. Чем дольше спишь, тем быстрее время летит.

– А… зачем, чтоб оно быстрее летело? – Тимка поёрзал на простынях, устраиваясь поудобнее.

– Зачем-зачем… – вновь встряла Вейка. – Быстрей отмучаешься, вот зачем.

Словно в подтверждение её слов снова застонал Пакетик. А у самого Тимки не то от мыслей о сложностях жизни, не то от вколотых лекарств вдруг возникло какое-то очень странное, пугающе странное ощущение: словно кто-то водит пёрышком прямо по извилинам. Ощущение было не то чтоб сильно неприятным, но… внезапно пугающим.

И странное это пёрышко двоилось, троилось, множилось… Едва ощутимые касания становились всё навязчивее и настойчивее. Настолько, что Тимка даже почесал макушку, но особого эффекта это не дало.

Он насупился и уселся.

От перемены позы неприятный зуд на мгновение стих, но вскоре возобновился вновь.

Тимка потряс головой, ощупал затылок и лоб – не налипло ли чего? – не муравьи ли или ещё какая гадость?

Но нет, с головой вроде всё как обычно, а вот чесалось чем дальше, тем сильнее. Причём, словно бы... изнутри.

Он постарался подавить панику и сохранить спокойствие. Заорать на весь этот концлагерь? «Помогите, мозгам щекотно?»

Немыслимо!

Тимка никогда не звал на помощь.

Закон улиц таков, что чем меньше кому-то обязан, тем спокойней жить. А уж добровольно орать «помогите!»…

Нет уж!

Тем более что пугающее ощущение вроде прекращало набирать обороты. Да и боли не причиняло. Скорее щекотку. Неприятную, пугающую, но вполне терпимую.

Тимка вытянулся на жёстком лежаке и уставился в потолок. В голову лезла всякая чушь, в основном какие-то давным-давно забытые эпизоды из его короткой ещё, но довольно насыщенной жизни. И драки до содранной шкуры, и первые глупые привязанности. Первые обманы и разочарования, радости, горести, печали… Словно кто-то нарезал сотни кадров из киноплёнки и один за другим совал их ему под нос. Показывал, а затем прислушивался, приглядывался, следил.

Тьфу, чёрт… Второй день в каталажке, а уже мозги в кашу…

Может быть – это следствие вколотого профессором «лекарства»?

Тимка решительно перевернулся на бок, носом к стенке, и попытался заснуть вопреки навязчивому зуду и странной свистопляске в мыслях.

«Раз – здоровенный уродливый кабан прыгнул через забор… Два – здоровенный уродливый кабан прыгнул через забор… Три…»

Мысли, вопреки его воле продолжали вытряхивать давно, казалось бы, позабытое. И главное – без малейших на то причин!

И вот это уже пугало всерьёз. Пугало до противной мелкой дрожи и испарины на лбу.

«Пятьдесят два – здоровенный уродливый…»

Тимка старательно обрывал взбунтовавшиеся воспоминания, сосредоточившись на образе здешнего бугая-охранника, зачем-то тупо прыгавшего через покосившийся дощатый заборчик у заброшенного дома. Дома, где пару лет он с Финькой… Тьфу!

«Пятьдесят три – здоровенный уродливый кабан…»

…Пока дом этот не заняла банда Супчика. Супчик – полуволк- полупёс, получивший забавную кличку за…

«Пятьдесят четыре – здоровенный уродливый кабаааан…»

Тимка столь старательно отгонял непрошеные воспоминания, что те словно сдались и наконец-то оставили его в покое. И зуд под черепом вдруг пропал. Настолько резко и сразу, – словно сработал какой-то рубильник. На действие лекарств, вколотых ему профессором, подобное уже ну никак не тянуло. Обычно ведь всякая химия действует вполне плавно, будь то обезболивающее или травка, спиртное пойло или шприц «черняшки». А тут бац – и нету. Аж тишина в ушах.

Звенит. И ни шороха, ни скрипа.

А вдруг этот странный зуд был у всех? И куда сильнее, чем у него? А вдруг – все от него померли? Вдруг это какой-нибудь зловещий способ всех их быстро «зачистить»? И выжил только он один?

Тимка с трудом подавил желание кого-нибудь позвать. На весь коридор, лишь бы кто откликнулся. И пусть обругают, обзовут последними словами, только бы прорвать эту ватную тишину, только бы убедиться что не остался один в этом большом и тёмном помещении.

Увы, это было бы слишком глупо.

А Тимка не любил выглядеть глупо и орать не решился.

Хотя гнетущая тишина и полная темнота пугали его сейчас больше, чем когда-либо ранее. А вдруг и впрямь никто не отзовётся?

Захотелось, как в детстве, скрыться под одеялом, отгородиться им от всех ночных страхов и мерещившихся во тьме пугающих образов.

Увы – здесь и одеяла-то нет. А тонкая влажная простыня не даёт даже иллюзии защиты.

Поворочавшись, он кое-как всё же сумел забыться тяжёлым утренним сном.

Глава 2: Бунт марионеток

По закону подлости, стоило ему сомкнуть веки, как тут же снова притащился охранник. И Тимку, сонного и измученного ночной битвой с взбунтовавшимися мыслями, повели на процедуры.

Спросонья он даже не сразу заметил, что вопреки здешней практике, «по одному и по очереди», в коридоре сегодня пасётся целая толпа. А охранники всё извлекают и извлекают «постояльцев» из камер. Вытаскивают и сгоняют в подобие неровной неряшливой шеренги.

Это было странно.

Не иначе как что-то стряслось.

А если что-то стряслось, то оно – достаточно серьёзное, чтобы охрана так вскипишилась. А раз где-то происходит нечто серьёзное, то это – потенциальный шанс сделать ноги.

Сон мгновенно слетел, и Тимка бдительно завертел головой по сторонам.

Как оказалось, конвоиров было всё же меньше, чем пленников, потому персонального надзирателя каждому не досталось.

«Плюс один к шансу рвануть когти», – машинально отметил кот.

Он с интересом покосился на сонных соседей. Казалось бы – что такое пара суток в казематах? А поди ж ты… грезилось, что прошла уж не одна неделя. И что сейчас, спустя эту «неделю», он словно бы заново видит всех, с кем делил сомнительные «радости» этого местечка уже больше суток. И видит уже не на расстоянии в десяток футов, не за двойным частоколом стальных прутьев – а буквально на расстоянии вытянутой руки!

Углядев извлечённую из камеры рысь, Тимка обрадованно разулыбался. Сонная и помятая, как и все поднятые внезапной побудкой, Рона переминалась совсем рядом и придерживала свою майку, словно тщетно надеясь растянуть её до самых коленок. Встретившись взглядом с надоедливым соседом, рысь по обыкновению закатила глаза и отвернулась. Но Тимку подобная реакция не смутила. А вот то, что вблизи оказалось – он едва достаёт макушкой до Ронкиного подбородка – изрядно… ээ… обескураживало.

С расстояния она казалась как-то… миниатюрнее, что ли. Наверное – из-за нюансов рысьих пропорций. Покрытая густым мехом, Ронкина лапа казалась чуть ли не втрое толще Тимкиной. Этакая ладошка-подушка с широкими и крепкими пальцами, широким крупным запястьем и мощным предплечьем.

Конечно же, как минимум треть этих размеров создавал невероятно густой светло-бурый мех, но и без него у неё всё было «чуть больше, чем надо» – грудь, талия, попа…

Тимка облизывался на всё новые и новые открывавшиеся вблизи детали, а девчонка старательно продолжала игнорировать его присутствие, хотя было заметно, что это стоит ей всё больших усилий.

Должно быть, со стороны парочка выглядела комично: крепкая, довольно «увесистая» рысь и тощий субтильный кошак, макушка которого едва ли чуть выше её плеча.

Преодолев замешательство и растерянность, Тимка снизу вверх нахально пялился на хмурую физиономию соседки. Стараясь, впрочем, не сползать взглядом на вырез майки. А то мало ли... Чего доброго и эта затрещину отвесит. Решётки-то уже не спасут!

Не выдержав, Ронка сверху вниз покосилась на кота краем глаза.

Тут же отвела взгляд, уставившись куда-то за горизонт и старательно делая вид, что в упор не замечает его повышенного внимания.

Сердито дёрнула уголком рта.

Тимка мерзко хихикнул, продолжая беззастенчиво таращиться на розовый рысий нос и крепкий тяжёлый подбородок, на густой рыжевато-бежевый мех манишки и огромные зелёные глазища. Немного заспанные, но от того лишь ещё более милые.

И соседка не выдержала снова. Искристо блеснули изумрудные глаза, уголок рта снова дрогнул. Но, вроде бы, уже не столь сердито, а будто сдерживая непрошеную улыбку.

Охранники же тем временем продолжали извлекать из оставшихся камер всё новых и новых пленников. И Тимка машинально приветствовал Рика, безошибочно определил в толпе ехидную Вейку – и впрямь оказавшуюся кошкой, хоть и постарше его на вид, но тощенькую и хрупкую, почти мальчишеского телосложения.

А ещё из дальней камеры извлекли пугливых близняшек-бельчат, похожих друг на дружку, как зеркальное отражение.

И, как и обещал вчера Рик, понял Тимка и происхождение странного прозвища у Ронкиного соседа.

Лис – если верить окраске и меху – зачем-то нацепил на голову бумажный пакет. Ни дать ни взять ребёнок, играющий в «привидение». Пакет, две дырки… не хватает только белой простыни на плечи. Но простыню тот оставил в камере. Да и смотрелась натянутая на голову маска совсем не забавно. Веяло от него чем-то жутким. Что у него там под пакетом? К чему эта маска и почему он всегда молчит?

Кот опасливо сместился поближе к Ронке и заработал отрезвляющий тычок луктем по рёбрам – держи, мол, дистанцию.

Охранники на маску Пакетика внимания почему-то не обращали. Что тоже было странно – вот Тимкины карманы вытряхнули подчистую. Да и вообще всю одежду отобрали. Как и у всех остальных товарищей по несчастью. А этому, ишь, целый бумажный пакет оставили!

Кто, почему и зачем сделал такое исключение для странного лиса – оставалось загадкой.

Впрочем, бумажный кулёк, конечно же, не гвоздь, не проволока и не заточка… Что можно сделать с кульком в камере? Разве что на бошку напялить.

На всякий случай Тимка поприветствовал молчаливого ещё раз. Пакетик скользнул по нему прорезями маски и промолчал.

Помаленьку заочно знакомые обитатели камер подтягивались в кучку посреди коридора. Некоторые обменивались невнятным бурчанием с Роной, та отвечала.

Кота рысь по-прежнему демонстративно игнорировала. Хотя нет-нет да и стреляла изумрудным глазом, когда думала, что он не заметит.

Тимка в жизни не видел столь странного и неестественно яркого оттенка. Как говорится – глаз не отвести. Он даже почти не пялился на сиськи и задницу. Хотя вблизи и то и другое было тоже… ммм… весьма и весьма... занятно.

– Дырку проглядишь, – хихикнула подкравшаяся Вейка в самое кошачье ухо.

Ронка сердито фыркнула, а вздрогнувший Тимка, справившись со смущением и некоторым опасением за целостность своей шкурки, не удержался от очередной выходки:

– Ну скажи: доооооброеее ууууутро… Ну? – протянул он, снизу вверх пытаясь поймать упорно ускользающий Ронкин взгляд.

Та до последнего пыталась сохранять насупленный неприступный вид, свысока смотрела в пространство поверх его головы и хмурилась. Но судя по всему, всерьёз злиться на Тимку у неё почему-то не получалось. Вот по кремовой физиономии пробежала первая маленькая волна, вторая. Почти незаметная – так, лишь намёк на движение. А вот уже посильнее, позаметнее. Дёрнулся ус, поджатые губы напряглись под его пристальным взглядом... И, наконец, не выдержав хихиканья соседей и его прилипчивого внимания, рысь сдавленно фыркнула и разом утратила весь свой неприступный и хмурый вид. Спохватилась, сердито зыркнула на кота.

Наблюдавшие пантомиму зрители приглушённо прыснули, опасливо покосились на охрану.

– Вот засранец… – вздохнула Ронка.

– Я тоже рад тебя видеть, – довольный собой, засиял Тимка. «Засранец» из её уст звучало как лучший комплимент в его жизни. Прям аж настроение поднялось. – Как спалось?

– Заткнулись там! – рявкнул один из охранников, закончивший задвигать решётки их камер. – Пшли!

Узники послушно поплелись в заданном направлении, окружённые охранниками – двое спереди, трое сзади. В целом, если бы вдруг все внезапно рванули в разные стороны, кто-нибудь – да, сбежал бы. Ну, окажись они посреди обычной улицы, а не в тесных каменных лабиринтах с натыканными там-сям неприступными стальными дверями.

Тимка вздохнул.

Он топал рядом с Ронкой, борясь с желанием набраться наглости и ухватить её за руку. С одной стороны – когда ещё выпадет шанс. С другой стороны – хрен его знает, как на это среагируют охранники. И не прилетит ли затрещина от самой Ронки. Да и прилюдная демонстрация подобного рода казалась ему чем-то вроде постыдной слабости…

Топая по коридору, он усиленно косился на соседку и спотыкался на ровном месте. В груди трепыхалось и тянуло. И почему-то, несмотря на всю незавидность положения, Тимку буквально так и распирало от хорошего настроения и чего-то такого, чему он никак не мог подобрать названия.

А вместе с тем пришла и лёгкая досада – безумно хотелось немного отстать, чтобы вдоволь полюбоваться на рысиные округлости, но топающие во второй шеренге соседи не позволяли это сделать непринуждённо и незаметно для охранников. Чёрт их знает, как они на такое среагируют. Решив не рисковать, Тимка плёлся рядом, искоса таращась на соседку снизу вверх.

И ракурс не тот, и голову свернуть можно. Но открывавшийся вид определённо стоил усилий.

– Под ноги смотри, – буркнула Рона, когда кот в очередной раз чуть не рухнул, запнувшись о неприметный порожек. Уголок её рта чуть дёрнулся – не то презрительно, не то в польщённой от такого его внимания улыбке… Тимка надеялся на последнее. И немного сердился на себя, вдруг поняв, как нелепо, должно быть, смотрится в глазах окружающих. Да ещё эта ехидная кошка поглядывает на него с такой мордой, словно едва сдерживается, чтобы не запеть противным голосом: «жених и невеста – тили-тили тесто!».

Нет, в любовь с первого взгляда и прочую чушь он не верил. Вообще, кто придумал это глупое слово «любовь»? Любовь – это для идиотов… Которые готовы пожертвовать гордостью и для всех окружающих выглядеть полными кретинами. Вот он, Тимка, никогда не влюбится! А это… Это… Ну просто ему приятно смотреть на неё. Не более.

Ну ладно, может быть – чуть более… Ведь она так забавно дуется и злится, у неё такие красивые глаза, классные сиськи и маечка, едва прикрывающая всё то, что словно магнитом притягивало его озабоченный взгляд. Упругий подтянутый зад гипнотически покачивался совсем рядом, а полноватые увесистые ляжки, едва прикрытые краешком короткой майки вызывали сухость в горле и какую-то глупую, раздражающую дрожь глубоко внутри. В очередной раз запнувшись и едва не рухнув под ноги идущих следом, Тимка стряхнул одолевшее наваждение и решительным образом постарался не думать ни о чём этаком. Вон, в конце концов у Вейки задница ничуть не хуже, пусть и разика в два поуже и ощутимо меньше, но и сама она вся такая хрупкая и миниатюрная… но по-своему ничуть не менее привлекательная. Если бы не острый ядовитый язычок и вульгарные, вызывающие манеры.

Ростиком с Тимку, кошка явно была постарше. И тоже цепляла взгляд. Впрочем, последние полгода его взгляд цепляли почти все существа женского пола. И далеко не всегда – семейства кошачьих.

Вот, например, молчаливой волчице с фигурой повезло меньше: комплекцией она вообще походила на тощего долговязого пацана. Ни сисек толком, ни задницы. Ну, так, одно название. Зато на мордашку вполне ничего, несмотря на вечно угрюмый взгляд глубоко посаженных глаз и вечно нахмуренные, почти сросшиеся на переносице брови.

Было в ней что-то такое, что… Словно почуяв его взгляд, волчица начала оборачиваться и Тимка на всякий случай поспешно отвернулся.

Запнувшись в пятый раз и заработав предупреждающее шипение охранника, он героическим усилием воли заставил себя смотреть под ноги, а не в спины и хвосты соседок.

Перед очередной дверью псы «уплотнили» их конвой так, что идти стало трудно: того и гляди наступишь кому-нибудь на пятки или идущие следом отдавят твои собственные.

Пара коридоров, знакомое пластиковое окошко с другим охранником – и Тимка увидел то самое помещение, напомнившее ему вокзал. Несмотря на ранний час, суеты здесь стало ещё больше, чем с его последнего визита. Обитатели «научного сектора» носились, казалось, с удвоенной скоростью.

А ещё там и сям возвышались закованные в пластиковые латы матово-чёрные фигуры. Непроницаемые забрала зеркально-чёрных шлемов вращались по сторонам с грацией танковой башни, а в руках эти красавцы сжимали странного вида оружие, не похожее ни на что из виденного им ранее.

– Интересно… Чернышей тут раньше не было, – едва слышно буркнул Рик, топавший позади Тимки.

«Черныши», как обозвал их лис, и впрямь смотрелись… экзотично. Тимка сто раз видел и полицию, и спецназ, и военных, и чёрт-те кого ещё, до зубов увешанного оружием. Но вот таких типчиков, словно бы сошедших с экрана какого-нибудь фантастического фильма, раньше ему не попадалось. Да и автоматы у них тоже были какие-то уж сильно навороченные. Непростые такие…

– Видать, какая-то шишка прикатила, – подала голос Вейка. – Сейчас наших мясников будут иметь в разные места без вазелина.

– Откуда знаешь? – так же едва слышно буркнул Тимка.

– Видела уже. Раз в неделю приезжает тут один… Генеральчик, – Вейка презрительно повела плечиком.

«Генеральчик» и впрямь был.

Низенький, квадратный, крепко сбитый бультерьер с розовым шрамом поперёк крысиной морды. Правда, кителя с погонами на нём не было. Лишь невнятный серый костюм со вполне прозаическим галстуком стального отлива. Но выправка была и впрямь военная. Словно появись рядом старший по званию, он в мгновение ока вытянется в струнку и лихо отмахнёт «честь». Вот только старше него по рангу тут явно никого не было. И местная братия порхала и кружилась вокруг пса как стая белокрылых мошек.

В сопровождении нескольких «чёрных» и кружении белохалатников, генерал неспешно дефилировал вдоль рассортированных на кучки пленников, выслушивая подобострастные пояснения свиты. Тимка же глазел по сторонам, разглядывая пленников из других блоков: белки, бобры и даже копытные – конь, бычок, ослик… Да что там копытные – даже парочка замотанных в какие-то лохмотья крыс! Последние держались особнячком, неразборчиво бормоча и огрызаясь на поигрывавших шоковыми дубинками охранников.

Тем временем бультерьер со свитой добрался и до их скромного отряда.

– А это у нас… Эээ? – «генерал» почти дружелюбно скользнул взглядом по их кучке и остановился.

– Шестой блок, в основном контрольная группа, неформат и несколько неудачных, – почтительно наклонившись к начальственному уху, прокомментировал один из хорьков.

– Так чего вы их сюда притащили, если показать нечего? – зарокотал бультерьер. – Что вы мне эти отбросы суёте? Ваш проект получает абсурдное финансирование, все ваши заказы исполняются по первому требованию, а за полгода работы – лишь три успешных и полсотни недоделов?

– Понимаете… Полученные технологии слишком… Ориентированы. Такое впечатление, что они разработаны и апробированы на каком-то определённом виде, нюансы строения которого и позволили… Словом, на адаптацию требуется несколько больше времени, чем мы предполагали и…

– Чуть больше?! – шрам «генерала» побагровел. – Это два месяца у вас «чуть больше»?

Розовый нос хорька побледнел так, словно из его организма внезапно выкачали пару галлонов крови.

– Мы делаем всё, что в наших… – залопотал было он, но был оттёрт в сторону более смелым коллегой.

Выдвинувшийся из толпы пучеглазый мопс ростом был ещё ниже генерала и едва доставал тому до плеча макушкой. Меланхолично покосившись на пленников, он заговорщицки поманил генерала пальцем. Злобно скривившись, бультерьер брезгливо покосился на коротышку и неохотно склонился, подставив ухо.

Кося взглядом на пленников, мопс зашептал высокому начальству что-то такое, от чего физиономия генерала изумлённо вытянулась.

– Да? – с явным недоверием покосившись на докладчика, бультерьер ещё раз обвёл взглядом подростков, подолгу задерживаясь на каждом и словно пытаясь рассмотреть что-то ведомое лишь ему одному. – И кто?

Мопс самодовольно посмотрел на него, и генерал вновь подставил ему ухо.

– Хм… – бультерьер вновь прошёлся по толпе взглядом, задержался на волчице и задумчиво выпятил челюсть. – Ну что ж... Неплохо. И главный вопрос…

– Сто футов уверенно. И расстояние растёт, – уже не переходя на таинственный шёпот отозвался мопс. – Ещё немного практики и, полагаю, мы удвоим мощность.

Бультерьер довольно прищурился и явно пришёл в хорошее расположение духа:

– Ну что ж – показывайте. Надеюсь, это будет не как в прошлый раз.

– Конечно-конечно. Прошу за мной! – мопс засеменил прочь, и толпа учёных расступилась, давая ему дорогу.

– А этих – куда? – подал голос охранник.

– Пусть пока здесь… Мало ли, – отмахнулся хорёк и чуть не бегом припустил за высоким начальством.

Тимка переглянулся с Риком:

– Недоделки? – растерянно повторил он услышанный обрывок.

Лис сердито дёрнул плечом и отвернулся.

Заключённые в окружении четырёх конвойных продолжали топтаться на месте, со скучающим видом наблюдая царившую вокруг суету. Охранники, так же как и пленники, старались лишний раз не пялиться на непроницаемые забрала чёрных.

Минут пятнадцать ничего не происходило, затем в дальнем углу зала суета вскипела с новой силой. Показался «генерал» в окружении вьющихся вокруг него белых халатов и обрамлении нескольких «чернышей». Вид у него был раздражённый, не сказать – разгневанный. Размашистым шагом он стремительно пронёсся мимо.

– И чтобы через десять дней… Нет, через неделю! Чтобы через неделю!!!

– Но сэр… мы…

– Мне плевать. Либо вы это сделаете, либо!..

– Сэр, мы не можем так рисковать, всё почти готово, но…

– Небольшие доработки? Ещё месяц, два? У нас нет столько времени, я жду результата десятого! И если вы здесь… Если ещё хоть раз!!! – бультерьер приостановился и многозначительно уткнул выставленный указательный палец в один из белых халатов. Многозначительно потыкал, словно примериваясь, не проткнуть ли провинившегося учёного словно рапирой, усилием воли сдержался и решительным шагом двинулся дальше.

– Сэр, осмелюсь заметить, увеличение дозировки может вызвать… – заспешил проштрафившийся яйцеголовый за высоким начальством.

– Да мне плевать! Слышите, мне плевать! У вас более чем достаточно – вон, целое стадо! – уходящий «генерал» не глядя махнул рукой на скопление пленников. – Если этого мало, пропускайте каждого по двум программам. По трём, если понадобится!

– Сэр, побочные эффекты…

– Я повторю ещё раз: мне плевать! Либо вы даёте результат, либо отправляетесь в…

Рокот разгневанного пса и лепет свиты отдалились настолько, что слова разобрать уже не удавалось.

Пленники переглянулись ещё раз.

– Похоже, мы попали, – выразила общие опасения Вейка.

– Может, всю эту шарашку закроют нафиг? Через пару недель? – вполголоса предположил Рик.

– Ага. И всех вернут к мамочке и папочке. И мы будем жить долго и счастливо! – едко огрызнулась кошка. – Размечтался!

– Чем бы это всё ни закончилось, нам от этого вряд ли станет легче, – подал голос Рик. И выразительно провёл кугтем по горлу.

– Долго нам тут торчать? – обратился Тимка к ближайшему вертухаю.

– Заткнись! Сколько скажут, столько и будешь, – буркнул пёс.

– Сесть-то хоть можно? – не заткнулся Тимка. Стоять на ногах неподвижно добрых полчаса было мучительно.

Пара охранников покосилась на нахала, но инструкций насчёт сидения у них не было. Не дожидаясь, пока в их мозгах найдётся ответ на этот непростой вопрос, Тимка уселся на пол прямо там, где стоял. Один из псов потянулся было за дубинкой и кот приготовился вскочить, но к его облегчению второй охранник придержал коллегу за локоть.

– Сели все. Быстро!

Соседи расселись на полу, кто-то облегчённо вздохнул.

Псы оглядели подопечных сверху вниз и, видимо, удовлетворившись осмотром, тоже принялись глазеть по сторонам, поигрывая дубинками и украдкой поглядывая на «чёрных». Разом придя в движение, ожившие «черныши» вдруг развернулись и двинулись к выходу.

В сопровождении хорька и мопса вернулся уже знакомый Тимке хомяк-профессор.

Белохалатники о чём-то спорили, но по мере приближения к компании сбавляли тон. Остановившись напротив сидящих, они принялись рассматривать «материал».

– Встать! – на всякий случай рявкнул охранник.

Пленники нехотя зашевелились. Подниматься на ноги кому-то было лениво, а кому-то и вовсе крайне утомительно. Сам Тимка провёл тут всего два дня, но и он уже ощущал некоторую… Ну не слабость, а так – вялость. Что уж сказать о тех, кто провёл тут не один месяц? На прогулки их, похоже, не особо-то выводят, а от непрерывного сидения или лежания в камерах мышцы слабеют на глазах.

Так что на фоне всех остальных сам Тимка выглядел вполне бодрячком и поощрительных тычков дубинками сумел избежать.

– Ну что, коллеги, – подытожил бурную дискуссию хомяк. – Давайте делить.

– Беру этого, – мопс ткнул пальцем в Тимку.

– Этого не дам, – упёрся хомяк. – Мы только-только начали процедуры. Нужно ещё как минимум неделю, чтобы…

– У нас нет этой недели!

– Коллега, ваш проект вывернет ему мозги наизнанку, а что я буду делать с очередным шизиком? Мне нужен здоровый, вменяемый «феникс»! Возьмите вон того, с мешком!

Хомяк кивнул на Пакетика.

– А мне, значит, нужен ваш дефективный? – возмутился мопс. – У него вон и так с головой что-то…

– Это чисто снаружи. Внутри – здоровее нас с вами, – льстиво заулыбался хомяк.

– Нет уж. Хочу этого! – мопс вновь кивнул на Тимку.

– Бог мой… Ну зачем он вам? Возьмите вот хотя бы её! – хомяк вытащил из толпы Вейку, поставил перед мопсом и, ухватив за подбородок, покрутил кошачью голову из стороны в сторону. – Смотрите, бодрая, здоровая… проект «Си», никаких дефектов!

– Она же старая! – возмутился мопс.

– Это я старая?! – возмутилась Вейка.

– Старушка! – фыркнул Рик, нахально шлёпнув кошку по оттопыренному заду.

– Ну-ка тихо! – рявкнул охранник, заставив вздрогнуть и пленников, и белых халатов.

– Понимаете, коллега… – мопс снял очки и собрался было протереть их полой своего замызганного халата, но в последний момент остановился, изучая ткань сомнительной чистоты так, словно бы увидел её в первый раз. – Понимаете, коллега… В нашем деле – чем моложе, тем лучше. Мне ли вам рассказывать? Меньше адаптационный период, меньше сопротивление, меньше нагрузки, меньше травмы, выше приспособляемость и обучаемость…

Не то машинально, не то в виде своеобразного унижения, мопс небрежно завладел полой белоснежного одеяния хорька и протёр свою оптику, прежде чем тот опомнился и вырвал халат обратно.

– Проклятье, я же уже вколол ему… – далее хомяк произнёс слово, выговорить которое Тимка вряд ли был бы способен, даже если бы учил его специально. – У нас счёт на дни, и если сейчас мы заменим его… Это минус два дня. Даже нет – три дня!

– Согласитесь, проект «Эш» – это не ваш вшивый «феникс». Фениксов вы уже делали, и не раз, им этого мало. Если же всё получится в «Эш», нам удесятерят финансирование. Этот чёртов солдафон расцелует вас во все места лично! Он ещё вам кофе будет подавать!

Хомяк вздохнул и покосился на молчащего хорька. Шокированный наглым использованием его халата, тот запоздало вскинул глаза на коллег и невпопад ответил:

– Да-да, неделя!

Хомяк и мопс синхронно вздохнули.

– Их обратно, а этого – в «Эш», – хомяк извлёк из толпы Тимку и толкнул к мопсу. – Стоп! А вот эту ко мне!

Профессор ухватил за руку Ронку. Тимка обернулся. Рысь смотрела на него, а он… Почему-то ему до крайности не хотелось, чтобы Ронке ставили уколы. А ещё тот пугающий «побочный эффект» сегодняшней ночью… Предупредить бы надо. Но как? Как объяснить всё это странное и страшное? Как сказать, что не надо бояться? Тимка вспомнил овладевшую им панику и вздрогнул.

– Пойдём-с, юноша, – поторопил мопс.

Тимка покорно поплёлся в указанном направлении, лихорадочно пытаясь подобрать слова, которыми кратко, а главное быстро, можно было бы объяснить Ронке тот самый пугающий эффект, что пережил он этой ночью. Но как ни крути – рождавшиеся фразы выглядели одна другой дебильней и страннее. А дверь, к которой вёл его новый профессор была уже в считанных шагах. В последний миг стремление предупредить Ронку решительно перевесило нежелание показаться придурком всем прочим и он, обернувшись, выкрикнул первое, что показалось хоть мало-мальски внятно передающим предстоящее той ощущение:

– Эй, куцехвостая! Если мозги зачешутся – просто считай, как перед сном, будто хочешь заснуть! – выкрикнул Тимка и мысленно скривился, осознав, как всё же тупо и странно прозвучал этот совет для непосвящённых.

Рик весело присвистнул и покрутил пальцем у виска ему вслед, белки-близняшки перестали пялиться по сторонам и уставились на уходящего кота, а Вейка не замедлила в очередной раз капнуть желчью:

– Мозг? Зачешется… Надо же… У него есть мозг! И он чесался! Мыть – пробовал?

Сама же Рона скептично выгнула бровь, но не нашлась что ответить на такое «откровение». Проглотив «куцехвостую», она лишь проводила его долгим неопределённым взглядом.

Меж тем охранники уже подталкивали оставшуюся компанию к выходу, а профессор и ассистент нетерпеливо влекли его в противоположный проход.

– Эй, псих, а это у тебя заразно? – выкрикнула издали Вейка, напросившись-таки на подзатыльник от конвоира.

Увлекаемый мопсом, Тимка до самого поворота за угол пытался оглядываться – как знать, доведётся ли ещё раз увидеться? Хотелось бы верить, что ничего страшного очередной «профессор» с ним не сотворит. Ну не за день во всяком разе… Но мало ли? Радовало лишь то, что Ронка не стала в этот раз строить из себя невесть что. Напротив, во взгляде её зелёных глазищ словно бы плеснулось… Сочувствие? Беспокойство за него?

– Я не псих! – поспешил заверить Тимка, в закрывающуюся позади дверь. – Это… Сама поймёшь!

Последние слова пришлось почти выкрикнуть – потерявший терпение лаборант ухватил его за шиворот и потащил прочь силой, не обращая внимания на трогательное «прощание» и вялое, боязливое сопротивление.

Очкастый «профессор» шёл рядом, чуть приотстав, и сообщал, куда свернуть. В принципе, от этого сморчка Тимке сбежать бы уж точно удалось, вот только опять же – куда? И есть ли более верный способ попортить себе здоровье, чем разозлив здешних охранников?

Может, понадеяться, что «авось пронесёт» и профессорские «проЭкты» обломятся?

А он, Тимка, окажется каким-нибудь «непригодным», «неподходящим»?

– Мозг, значит… – пробормотал мопс, искоса поглядывая на него. – Любопытно, любопытно.

Тимка предпочёл не развивать эту тему и промолчал, несмотря на пытливый подозрительный взгляд профессора.

Попетляв по коридорам, они пришли в большой просторный кабинет, размерами этак раза в четыре больше, чем тот, в котором ему вкатили укол. Но – несмотря на свои габариты, тесным показался и этот зал. Внутри обнаружился добрый десяток белохалатников, склонившихся над всякими научными причиндалами, из которых Тимка опознавал разве что колбочки и пробирочки.

Не обращая внимания на приветствия и сбивчивые вопросы подчинённых, мопс провёл Тимку в дверь в противоположной стене. Здесь обнаружился ещё более просторный зал с потолком футов тридцать, не меньше. С кучей странных сооружений, в которых напрочь тонул взгляд.

Какие-то опутанные кабелями кресла, нагромождения приборов, столбов, клеток, чего-то похожего на антенны или пыточные приспособления и прочая непонятная требуха.

На уровне второго этажа в этом зале тянулся ряд окон каких-то кабинетов поменьше, а с потолка свисали связки кабелей, светильники и вездесущие антенны.

И во всех этих техноджунглях бурлила жизнь: белые халаты роились вокруг каждого сооружения, разбившись на несколько кучек, в некоторых из которых Тимкин взгляд выхватывал бежевые майки подопытных.

В одном из ближайших кресел, опутанный проводами пёс неподвижно таращился на подвешенный перед ним монитор остекленелым взглядом. На экране с безумной скоростью сменялись картинки, символы и какая-то совсем уж неразборчивая муть, а учёные, облепившие постамент с креслом оживлённо колдовали над своей техникой.

На идущую сквозь весь этот хаос троицу в этом зале почти не обращали внимания.

На следующем постаменте в почти таком же кресле тоже кто-то сидел.

Хотя, судя по едва удерживаемым белыми халатами конечностям, сидеть он там ой как не хотел.

– Сюда, – прервал Тимкину экскурсию мопс, протолкнув в направлении неприметной дверцы. Здесь пленник увидел шеренги столов, микроскопов и стайку вездесущих лаборантов.

Последовательно миновав зал с компьютерами, зал с какими-то пустующими цилиндрическими аквариумами, нечто похожее на библиотеку, нечто похожее на канцелярский офис, снова компьютерный зал, снова железный коридор и внезапно кафетерий, они вошли в ещё один блок с толстенными стальными дверями. А затем – в очередную лабораторию с микроскопами и компьютерами.

Комнаты тянулись и тянулись.

Подземный комплекс, похоже, занимал площадь с небольшой городок, хоть автобусы пускай.

Но путешествие, к немалому Тимкиному облегчению, всё же завершилось – замыкавшей пассаж комнатой. На удивление пустой, если не считать огромного причудливого пульта в одной её половине и нескольких подозрительных цилиндров – в другой.

Четыре толстенных трубы от пола до потолка Тимке не понравились сразу. От них веяло… чем-то особенно нехорошим, зловещим. Стальные створки одного из сооружений были распахнуты и внутри виднелся такой же «аквариум» как в комнате, которую они не так давно миновали. Только вот там цилиндры пустовали, а тут, в заполняющем цилиндр голубоватом растворе плавали кабели, провода и трубки, мешанина которых чем-то неуловимо напоминала выпущенные кишки.

От созерцания этого сооружения у него возникало странное жутковатое ощущение. Будто смотришь на чью-то свежевырытую могилу.

Тимку передёрнуло.

– Ну-ка, подойди туда… – указал Мопс на один из цилиндров.

К немалому его облегчению – не на тот, что был распахнут, а на ближайший к нему.

Подозрительно оглянувшись на устроившихся за пультом белохалатников, Тимка нерешительно приблизился и встал, где сказали. Оглянувшись на профессора, вздрогнул – с потолка быстро и бесшумно скользнула вниз толстая стеклянная перегородка. Плотно войдя в паз на полу, она разделила комнату надвое: по одну сторону – белохалатники и пульт, а по другую – Тимка и подозрительные цилиндры.

Подобная «герметизация» изрядно пугала и кот затравленно завертел головой от пульта к цилиндру и обратно.

Толстенное зеленовато-дымчатое стекло, поделившее комнату пополам, не позволяло разглядеть деталей – лишь силуэты, склонившихся над приборами учёных.

Доставивший его мопс, стоял позади лаборантов и с интересом таращился на Тимку.

Ухо уловило шорох, и кот нервно уставился на цилиндр. Расколовшая его вертикальная трещина начала расползаться в стороны – стальные полукруглые створки расходились всё шире и шире, открывая очередную стеклянную капсулу. Но в этот раз – не пустую.

Там, за толстым стеклом в голубоватой жидкости кто-то плавал. Перепуганный кот отшатнулся прочь и вжался лопатками в разделившую комнату перегородку.

Густое переплетение трубок в «аквариуме» не позволяло толком определить вид «утопленника», но без сомнения это было что-то двуногое. Не то лис, не то кто-то ещё из семейства пёсьих. С неестественно белым, практически седым мехом.

Кот нервно оглянулся на сгрудившихся за пультом учёных, вновь посмотрел на цилиндр…

Подвешенный в баке не шевелился и кошачье любопытство перевесило первоначальный испуг. Ещё раз нервно оглянувшись на учёных, Тимка неуверенно шагнул к «аквариуму».

– Не бойся, – раздался с потолка усиленный динамиками голос мопса. – Можешь смотреть сколько хочешь.

Тимка приблизился, пугливо замер в шаге от стеклянной капсулы, настороженно разглядывая пленника.

Тело седого плавало свободно и расслабленно. Ну, если не считать опутывавших его трубок и проводков.

– Он… мёртв? – нервно сглотнув, уточнил Тимка.

– Нет, зачем же. Сейчас проснётся, – отозвались динамики.

– А… Я тут зачем? – на секунду кот испугался, что вот сейчас этого беднягу вытащат из цилиндра, а вместо него – засунут самого Тимку. Навеки.

– Маленький тест, не более. Не стоит беспокоиться.

Ну да – не стоит, как же!

Наученный горьким опытом Тимка всегда начинал беспокоиться именно с этой фразы.

Сейчас же он и вовсе был на грани паники. Многое, очень многое он мог себе представить: и мерзкие на вкус таблетки, и болючие уколы, и даже распиливание на органы… бррр... Но вот висеть этак в колбе, как какой-нибудь музейный экспонат…

Он бы точно сейчас рванул прочь, если бы не понимание насколько огромные размеры имеет его подземная тюрьма и тот факт, что выход из отгороженного пространства начисто перекрывала герметичная стеклянная «штора».

Впрочем, меж цилиндров в стене виднелась какая-то маленькая дверка, но вряд ли она вела в спасительные лабиринты вентиляционной системы. Скорее уж на склад или какой-нибудь чулан.

Тимка оторвал взгляд от дверцы и с тревогой уставился на «утопленника».

Каково это – вот так висеть в жидкости столько времени? Ни сесть, ни встать, даже спать – и то в этом аквариуме!

А гадить, пардон, куда?

Он машинально глянул на дно колбы, ожидая увидеть там продукты естественных отправлений, но дно было чистым. Может, беднягу выпускают на ночь в камеру?

Кот скользнул взглядом по мужским причиндалам «утопленника».

«Мальчик».

Он смущённо поднял взгляд, испытывая неловкость от разглядывания кого-то беспомощного и голого. И вздрогнул, встретившись взглядом с проснувшимся «утопленником».

Лис, пёс или кто он там был… «Аквалангист» смотрел на него. Не шевелясь и не моргая. Просто открыл глаза и смотрел. И глаза эти на белой, покрытой седым мехом морде, были, пожалуй, самой жуткой деталью картины. Абсолютно чёрные, от края до края. Без белков и зрачков. Маленькие озёра бездонной тьмы.

Определить, куда именно смотрит «утопленник», с уверенностью было нельзя. Но Тимка до мурашек вдоль спины был уверен, что глаза эти смотрят точно на него. Прямо в него. И даже – словно бы сквозь.

Он непроизвольно отшатнулся и, не отрывая взгляда от странного создания, попятился прочь.

Голова жуткого пленника едва заметно повернулась следом.

– Ничего не чувствуешь? – поинтересовались динамики.

Тимка чувствовал страх.

Можно даже сказать, лёгкий ужас.

Точь-в-точь как тогда, когда он чуть не сорвался с крыши, повиснув на самом краешке, в кровь обдирая пальцы и ощущая, что неумолимо сползает в пустоту спиной вперёд.

Но вряд ли белохалатников интересовало это его воспоминание.

– А что я должен чувствовать? – сглотнув ещё раз, уточнил он, не в силах отвести взгляд от жутких глаз «аквалангиста».

– Ну… Что-нибудь сильно… Эээ… Странное, – уточнил мопс.

– Да вроде нет, – кот пялился на «аквалангиста», а тот пялился на него. – Ничего такого.

Показалось или голубоватый раствор в колбе порозовел?

Тимка внезапно ощутил в голове то самое пугающе щекотное свербение. И расстояние меж ним и аквариумом словно бы само собой сократилось.

Щекотка под черепом усилилась. Вернувшееся пёрышко скользило по извилинам, забиралось в закоулки, прыгало из стороны в сторону как упорная нахальная блоха, раз за разом уходящая от ловких, но недостаточно быстрых пальцев.

Но, в отличие от минувшей ночи ощущение это было не столь сильным, как ранее. Так, бледная тень, почти неощутимое касание и на десятую часть не столь сильное и пугающее, как в первый раз.

– Кажется… Кажется, чувствую, – Тимка допятился до перегородки, упёрся в неё спиной и рефлекторно потрогал макушку ладонью. – Это он? Он делает?

– Ага! – чему-то обрадовался мопс. И буркнул в сторону от микрофона: – Ингибиторы, два кубика. И закрывай.

– Эй? – Тимка вжался в перегородку плотнее, с опаской прислушиваясь к собственным ощущениям.

– Так значит, – словно продолжая оборванный диалог, заговорил мопс, – ты уже где-то встречал подобное ощущение?

– Д-да, – после паузы отозвался Тимка. – Вчера. Ночью.

– Вот как? Интересно… – задумчиво протянул профессор. И вновь буркнул в сторону от микрофона: – Принеси-ка мне карту.

– Какую карту? – отозвался один из сидевших за пультом.

– Помещений, болван! Карту помещений! Кто-то из наших дотянулся аж до тюремного блока. Это успех, успех, чёрт побери! Вот только – кто? И как ему это удалось – без маяка?

Тимка краем уха ловил обрывки маловнятных диалогов, не в силах отвести глаза от пленника в аквариуме.

Между ушами по-прежнему зудело, но теперь как-то по-другому… Как-то совсем странно. Не больно, но от того не менее пугающе. Словно чей-то огромный язык потёрся о внутреннюю сторону черепа. Потёрся и прилип.

И Тимкина рука сама собой дрогнула и пошла в сторону. Кот вздрогнул и дёрнул её обратно, но желание повести рукой, шагнуть вперёд, что-то сделать было нестерпимым. Как бывает, когда долго-долго сидел неподвижно и вдруг непередаваемо, невыносимо сильно захотелось качнуть ногой. Просто взять и качнуть.

Чёртов телепат, похоже, как-то некисло влиял на мозги. Желание шевельнуться было настолько сильным и… Словно бы исходило от него самого. Словно это он сам хотел пошевелиться. Но ведь он – не хотел? Или хотел?

Тимка с усилием убрал руки за спину и для верности придавил их спиной к прозрачной стенке. Так, на всякий случай.

В отличие от телепатов в кино, этот, подвешенный в стеклянной колбе, не мог дёргать всех за ниточки как марионетки. Стоило захотеть – и Тимка легко избавлялся от навязываемых извне импульсов. Но от этого их странное противостояние всё равно не становилось менее пугающе. Одно дело в кино глазеть, совсем другое – ощущать и осознавать что какая-то часть твоих желаний навязана извне.

Ловить себя на том, что твои собственные руки сами собой тянутся в стороны. Что ноги норовят шагнуть, невзирая на протесты сознания. Просто так, сами собой.

«А может… Может, этот чувак и не хочет «контролировать»? – пришла в голову другая мысль.

Своя ли? Или тоже навязанная извне?

Тимка не знал уже, чему верить в своих ощущениях, а в ногах от страхов и опасений образовалась противная ватная слабость. Но искушение поверить интересной мысли было слишком велико, слишком непреодолимо. В конце концов, зачем этому, в пробирке, желать причинить вред ему, Тимке? Они же вроде как по одну сторону барьера? Ну, почти.

Оба – просто подопытные куски мяса в этих странных застенках.

Он шагнул вперёд, позволив телу двигаться, как тому хотелось. Ну, то есть – как хотелось тому, кто висел сейчас в пробирке и словно бы дёргал его за невидимые ниточки.

Шаг, ещё… Тимку повлекло к дверце между цилиндрами. Поняв нужное направление, он оглянулся на стеклянную перегородку. За пультом образовалась суета, а в динамиках слышались резкие выкрики: мопс отчего-то злился и орал на подчинённых. Те сыпали паническими ответами, уловить смысл которых Тимке почему-то никак не удавалось. Доносившиеся звуки словно растянулись и отдалились, замедлились, отставая от разворачивающихся вокруг событий. Нечто подобное слышится, если нырнуть под воду с головой и прислушаться.

Внезапно стеклянная перегородка пошла вверх, а к компании белохалатников присоединились два запыхавшихся охранника.

Как в замедленной съёмке он округлившимися глазами смотрел на то, как псы вскидывают пистолеты, как нацеливаются на него чёрные зрачки дул и как расцветают в них маленькие, совсем безобидные на вид алые вспышки.

Тимку обдало пороховой вонью, забрызгало чем-то мокрым и засыпало мелким стеклянным крошевом.

Испуганно ойкнув, кот метнулся прочь, за дверь. Ту самую спасительную дверцу, что располагалась в углу комнаты, чуть позади и в стороне от цилиндров.

Не заперто!

Но увы и ах – никакого выхода в комнатушке не оказалось.

Тупик с нагромождением каких-то приборов и ещё двух цилиндров, как те, что он видел снаружи. С той лишь разницей, что один из них пустовал, а второй был наглухо закрыт стальными створками.

Кот в панике заметался по комнате в поисках выхода, заглядывая в щели меж нагромождений оборудования, тщетно дёргая крепкие вентиляционные решётки… Нет, нет, нет и нет – стальные ребристые квадраты накрепко прикручены к стене, а за дверью уже слышится топот охранников, ни с того ни с сего решивших вдруг пострелять.

Бредово и бессмысленно как вязкий ночной кошмар. Чего он такого сделал-то, что все так забегали и разозлились? Они же сами хотели, чтобы он подошёл?

В голове стоял туман, события последних минут как-то смазались и подзабылись, да и думать обо всём этом было особо некогда: спасительная дверца начала открываться, и Тимка в отчаянии шмыгнул в первый попавшийся закоулок, забился поглубже. Выдохнул, захрипел от натуги, протискиваясь в щель меж двух железных ящиков, вцепился в какие-то провода и шланги, подтянул себя ещё, ещё… За ноги ухватились лапищи охранников, его потащили обратно. Заорав, Тимка выпустил из ладоней обрывок кабеля и какой-то шланг, пыхнувший в нос сладковатым, удушливым запахом.

Отчаянно взбрыкнув и, кажется, угодив пяткой в рожу тащившего, он шарахнулся к противоположной стене – за выступ очередного утыканного лампочками шкафа.

Массивные охранники толкаясь и кряхтя, пытались схватить его одновременно, но вместо этого лишь мешали друг дружке. Демонстрируя чудеса ловкости, Тимка раз за разом невероятными кульбитами уходил от их лапищ, то проскальзывая между ног, то в последний миг уворачиваясь от сталкивающихся рук. Отскакивал, отпрыгивал, кувырками и подкатами метался в тесном закутке, заставляя охранников сдавленно материться и сталкиваться друг с дружкой.

Увы, при всей неповоротливости псов долго ускользать от цепкой хватки в такой тесноте не смог бы никто.

И в очередном прыжке Тимку ухватили за хвост, рывком сдёрнули вниз со шкафа с какой-то аппаратурой, перехватили за шкирку и встряхнули так, что клацнули зубы…

При виде приближающегося пудового кулачища пойманный пленник зажмурился и обмяк.

Говорят, в такие моменты жизнь проносится перед глазами и время словно бы останавливается. Но то ли жизнь у него была ещё слишком короткая, то ли время не пожелало достаточно остановиться…

И «пауза» продлилась не так долго, как хотелось. Не дольше, чем потребовалось запыхавшемуся псу замахнуться и от души врезать по многострадальному кошачьему носу пудовым кулачищем.

– Осторожней ты, пришибёшь! – рыкнул охранник.

– Да и хер с ним. Ишь, вёрткий какой! – буркнул второй, потирая разбитый кулак.

– Ну и тащи его теперь сам!

– Ну и потащу!

Громила перевёл дыхание и со вздохом подцепил за шиворот распластанное на полу бесчувственное кошачье тельце.

В узкую дверцу суетливо сунулся мопс. Встревожено окинул хозяйство маленькой комнатки цепким подозрительным взглядом – не сломали ли чего, не разбили ль?

Подойдя к цилиндру с закрытыми створками, внимательно прищурился, осмотрел и чуть не обнюхал его поверхность. Подозрительно покосился на беглеца, обмякшего в лапах охранников, и посторонился, пропуская компанию обратно в главный зал.

***

Сознание вернулось рывком. И куда раньше, чем ему бы хотелось. Какое-то время, опасаясь продолжения побоев, Тимка не подавал признаков жизни, прислушиваясь к ощущениям с закрытыми глазами. Судя по покачиванию – его куда-то несли. И несли довольно небрежно, явно не беспокоясь о том, заденет ли пленник какой-нибудь острый угол или нет.

Осторожно разлепив веки, кот с удивлением уставился на проплывавшую перед самым носом стену из белоснежного кафеля. Из разбитого носа нещадно текло – тяжёлые алые капли щекотно срывались прочь, летели к стене и разбивались о неё густыми маслянистыми кляксами. Уступая место всё новым и новым каплям, они тотчас уплывали куда-то вниз.

Заметив, что пленник пришёл в себя, охранник грубовато встряхнул его за шиворот и бесконечно проплывавшая мимо стена внезапно стала полом.

Вокруг раздавались голоса, но доносились они словно через толстый-толстый слой воды.

Тимка помотал башкой и, окончательно вспомнив последние минуты, с испугом покосился в сторону разбитой колбы.

Голубоватая жидкость, в которой некогда плавал телепат, теперь превратилась в грязно багровый раствор, в три струи вытекавший на пол через дырки в толстом, потрескавшемся стекле.

Стремительно теряя поддержку жидкости, тело убитого «аквалангиста» безвольно и безжизненно обвисало на проводках и трубках – словно полотенце, небрежно наброшенное на крючок в ванной комнате.

Тимка с ужасом глазел на страшную сцену, отчаянно не понимая – зачем, ну зачем?!

Беспомощный в колбе, таинственный некто всё равно ведь не мог никуда бежать!

С детской непосредственностью, немного пообвыкнув в казематах, Тимка только-только отогнал тяжёлые мысли, только-только смирился с судьбой и перестал видеть во всём этом нечто ужасающе, непоправимо кошмарное, как вдруг…

Ну, «попал». Ну, будет неприятно. Может, даже больно.

Может, даже – на полжизни. А то и на всю…

Но чтобы вот так – бессмысленно и тупо убить беспомощного и, в общем-то, ничего не сделавшего пленника?

Осознание, сколь мало стоит здесь жизнь таких, как он, отрезвило и вогнало в ужас, вернуло панику и ощущение такой безысходности, от которой внутренности стягиваются в тугой холодный ком.

Тем временем Тимку протащили мимо пульта и белые халаты в уютных креслах проводили разбитую кошачью физиономию опасливыми любопытствующими взглядами.

Вернулся мопс, уставился на него, задумчиво пожевал губами.

– Надо же… Кто бы мог подумать.

– А? – Тимка заморгал и попытался утвердиться на ногах, несмотря на сильное головокружение от недавнего нокаута. – Чё?

– Интересный ты фрукт, говорю, – задумчиво протянул профессор, пытаясь что-то высмотреть в помутневших кошачьих глазах, оттянув веко. Тимка зашатался и пару раз пытался упасть, но лапа охранника надёжно придерживала его за шиворот.

– Ладно, с этим мы разберёмся позже. В камеру его, – скомандовал мопс.

И Тимку поволокли прочь.

***

– Удваиваю! – Стив ехидно взглянул на Джека, мучительно пытавшегося определить по его физиономии: блефует напарник или пора пасануть от греха подальше.

Охранники сидели в маленьком и тесном помещении и резались в джингл. Вообще-то карты на посту были под запретом, но попасться они не боялись: мониторная была, пожалуй, единственным местом, где можно было не опасаться внезапного визита начальства.

Запалить нарушение, незаметно для них миновав десятки камер, не смог бы ни один, даже самый ушлый командир. Вот и расслаблялись охранники как умели.

В крохотной комнатушке едва помещались кресло дежурного, десяток мониторов и невесть где добытый Стивом ящик, заменявший ему табуретку. В качестве столика служила толстая картонка, всунутая под один из мониторов. На ней-то и лежала стопка потёртых засаленных карт и тощая горка мятых купюр.

Джек безнадёжно пролетал и Стив уже предвкушал небольшую пирушку в кафетерии за счёт товарища, когда взгляд напарника вдруг помутился и стал каким-то до странного отрешённым.

Словно вслушиваясь во что-то едва слышное, едва различимое, но очень-очень важное, рослый пёс положил карты на «стол» и замер.

– Эй? – заметив странное оцепенение напарника, Стив пощёлкал пальцами перед его физиономией. Обычно Джеку были не свойственны столь длительные размышления, за что Стив и любил перекинуться с ним в картишки. Но сейчас происходило что-то странное даже для Джека.

Неловко поднявшись, пёс двинулся к выходу.

– Эй, дружище? Ты чего? – Стив недоумённо нахмурился.

– Сейчас… сейчас. Я… сейчас, – буркнул Джек, неловко выбираясь в коридор, словно внезапно изрядно опьянел и едва стоял на ногах.

– Джеееек? Ты не перегрелся? – Стив на всякий случай сгрёб будущий выигрыш и выглянул вслед напарнику.

Вообще-то инструкция строжайше запрещала покидать мониторную – никогда и ни при каких обстоятельствах дежурный не должен был отходить от экранов, не оставив себе замены. Даже если в сортир приспичит, без подмены обходчика – хоть обосрись, но сиди.

Но дежурил за мониторами вообще-то Джек. Сам же Стив как раз и был обходчиком.

Так что… как бы всё нормально.

Но от мониторов отходить нельзя.

Несмотря на то, что с первого дня его работы здесь ничего особо серьёзного отродясь не случалось. Особенно в ночную смену, когда вся босота уже распихана по камерам и вряд ли способна создать проблемы.

Разрываясь меж желанием соблюсти инструкции и тревогой за сбрендившего напарника, Стив уставился на экраны, отслеживая прогулку Джека до сортира. По крайней мере, хотелось верить – что всего лишь до сортира. Ибо куда ещё мог подорваться этот дурилка посреди партии? Видать, совсем припёрло.

Ему вдруг захотелось обругать идиота-напарника прямо в общем эфире, но он сдержался. Вместо этого Стив покосился на карты товарища. Нехорошо, конечно, но… а вот нефиг срать во время партии! Нет чтоб честно сдаться!

Не устояв перед искушением, охранник приподнял карту соперника. В конце концов, пусть это будет «маленьким штрафом». И потом – ну что такое одна карта?

Туз треф. Фига себе!

Стив покосился в монитор, где Джек в очередной раз перешёл из кадра в кадр. Напарник миновал сортир и топал дальше.

Гм…

Стив утопил тангенту рации:

– Эй, Джек! Тебе определённо пора покупать GPS! Сортир ты только что прошёл!

Но напарник молча топал вперёд, не снисходя до ответа. За это Стив «штрафанул» его ещё раз – подсмотрел короля треф.

Нехорошо ни разу. Чёрт.

По закону подлости третья карта наверняка дама треф, и тогда плакали уже почти выигранные десять баксов.

Искушение было слишком велико, но Стив, будучи всё же более-менее порядочным, боролся с ним до последнего. Да и странное поведение напарника начинало беспокоить уже всерьёз.

Куда попёрся этот засранец? И почему не отвечает?

– Джек? Эй? Алё! Оглох что ли?

Но напарник молчал. Подойдя к одной из дверей пёс неловко ткнул карточкой в магнитный замок и вошёл.

Стив выругался. Внутри этой лаборатории камер не было. Их вообще редко ставили в лабораториях – секретность, мать её.

«Ах ты ж вонючка… напугать меня решил, дурилка? Ну я тебя щас напугаю!» – Стив нервно хихикнул, раскусив коварные планы напарника.

Выглянув в коридор, он не удержался и быстрым движением подсмотрел оставшиеся карты. Точно – дама треф! Падла, так и знал! Везучий сукин сын, чтоб тебя!

Шмыгнув в коридор, Стив на полусогнутых пробежал по маршруту Джека и, сбавив шаг перед последним поворотом, дальше пошёл крадучись.

Засранец наверняка поджидает в тёмной лаборатории. Чтобы, как только он обеспокоится всерьёз и сунется проверять, что там – выскочить и напугать до икоты.

В скучные ночные дежурства охрана нередко коротала время, развлекаясь чем в голову придёт. И какой фигнёй они тут только не маялись! Чего стоил один лишь заезд на офисных креслах с Джеком в роли спортивного комментатора «автогонок»!

Маясь бездельем и скукой, охраннички отводили душу постоянно придумывая поводы поржать. Розыгрыши, тонкие и не очень подколки, передававшиеся из уст в уста местные легенды эпических провалов…

Но сейчас… сейчас Джек явно перебарщивал и задуманная каверза была явно не умной. Хотя бы потому, что за вскрытую карточкой охраны лабораторию утром придётся отчитываться и краснеть перед начальником смены.

И вот оно того стоит? Всё это, проделанное лишь для того, чтобы совсем по-детски напугать напарника и рассказывать потом всем какая уморительно испуганная рожа была у доверчивой жертвы и как легко повелась она на эту тупую детскую шалость.

Засранец в общем, что с него взять.

Но, чёрт побери, на каждый хитрый болт найдётся своя жопа с закоулками!

Стив и сам отнюдь не прочь рассказать эту историю, детали которой уже вызрели и распустились в его мыслях во всей развесистой красе.

Вот только в его версии истории роль клоуна отводилась другому.

Пёс выглянул из-за угла: ну так и есть! Приоткрытая дверь в тёмную лабораторию. Классика жанра.

Манит, как магнит. Прям как в дешёвых ужастиках.

Не обладая бурным воображением, но располагая внушительной мышечной массой, Стив не часто испытывал чувство страха всерьёз. Но, нельзя не отдать должное – вышло у Джека вполне страшновато. Аж холодок вдоль загривка.

И ведь всё равно волей-неволей вздрогнешь, когда напарник с рыком выскочит из тёмного угла!

Помедлив, пёс бесшумно прокрался к двери, гадая, где прячется Джек – слева или справа от тёмного провала. Вот угостить бы засранца дубинкой, да по заднице…

– Бу! – Стив ввалился в комнату, растопырив руки и состроив грозную физиономию. Но Джека за дверью не было. Насколько хватало взгляда и света из открытой двери – большой пульт с несколькими пустыми креслами за ним, какие-то цилиндры у дальней стенки… и ещё одна дверь меж ними. Также зловеще приоткрытая, но в этот раз освещённая.

Помещение за дверью озарял зловещий бледный свет, источаемый какими-то индикаторами и приборными шкалами.

А вот это уже точно не порядок!

По спине Стива забегали мурашки и пёс потянулся к рации.

– Пост девять. Южный, не спишь? – негромко буркнул он в решётчатый микрофон.

– Не сплю, девятый. Чё там у вас? – оглушительно, как показалось Стиву, откликнулась рация.

– Южный, Джек чё-то мутит в лаборатории, – пёс осторожно отступил в коридор, тихонько прочистив пересохшее горло.

– В каком смысле – мутит? – буркнула рация.

– Не знаю… просто встал и пошёл. Я думал, в сортир, а он чего-то… вот сюда.

– Сюда – это куда? – начал злиться Южный.

– Щас… момент, – Стив выглянул в коридор и пригляделся к табличке на двери.

– Церебро… торе… реа… чего-то там, – попробовал разобрать сложное слово охранник.

– Идиот! Номер скажи!

– А… ну да. Тридцать девять! Тридцать девятый номер!

– Ёбт!

– Южный? Чё делать то?

– Валить оттуда, на**й! – рявкнул Южный. – Как он вообще туда попал?!

– Понял тебя, Южный.

– Стоять! Стой и никого не выпускай. Щас… Пришлю наряд.

Стив отступил от двери подальше. В голове крутились разные нехорошие мысли. Чёртов засранец… Джек! Ну кто бы мог подумать – неужели шпион?

Да нет… бред какой-то – вот так просто взять, встать и пойти прямо посреди партии. Если б был шпионом – по идее, должен был бы сначала нейтрализовать свидетеля. А уж потом шариться по местным тайным закромам. Нет-нет, полный бред. Но и на розыгрыш происходящее уже также не тянуло. Уж очень далеко зашло.

Ещё и шухер начался… Ой, не стоило Южного дёргать. Может, всё банально и безобидно… А прибежит «летучка» – и таких люлей им обоим вставит…

А утром ещё начохраны добавит. Лично. И за ложную тревогу, и за то, что пост покинули оба сразу…

Вот уж не было печали!

В глубине тёмной комнаты мерещилось движение.

– Джек? Джек, ну хватит! Щас Южный своих орлов пришлёт – вот они тебе пошутят…

– Джек?

Стив ещё чуть попятился. Шерсть на загривке встала дыбом.

Джек и впрямь был там. Вышел из двери, как ни в чём не бывало.

И пошёл.

Прямо на него, сквозь него. Словно его и вовсе тут нет, словно не загораживает он проход всей своей массой.

Остекленелый, неестественно отсутствующий взгляд на миг скользнул по Стиву. Нехорошо так скользнул, неправильно.

Невольно попятившись дальше, растерянный охранник помахал перед лицом напарника растопыренными пальцами, пощёлкал.

– Джек? Эй! Ты чё, курнул что ль чего? А ну-ка стой! Э!

Но Джек шёл, не реагируя ни на слова, ни на вытащенный Стивом «демократизатор».

– Джек, я серьёзно! – почти умоляюще протянул Стив, неуклюжим спотыкающимся шагом продолжая пятиться уже в коридоре.

Огреть дубинкой? Крутануть подсечку? Но ведь это Джек! Чёрт побери, просто болван Джек!

Как утопающий за соломинку, пёс схватился за рацию: – Южный, Южный! Вижу его. И он какой-то странный! Словно контуженый…

– Девятка! Стреляй на поражение!

– Чё? – продолжая пятиться, Стив растерянно отстранился от рации. Внезапно упёршись спиной в стенку, пёс вздрогнул.

– Я сказал – огонь на поражение!

– Чё? – повторил Стив и через силу потянулся к кобуре. Джек был уже в пяти шагах и продолжал надвигаться. Неспешным, спокойным шагом. С безмятежным лицом и каким-то странно-возвышенным, словно бы просветлённым взглядом.

И отсутствующий взгляд этот вгонял в жуть куда сильнее, чем любые стонущие и неуклюже переваливающиеся киношные зомби.

А ещё за спиной напарника кто-то был. Кто-то маленький… какая-то блёклая, мутная тень, которая расплылась и исчезла, как только вспотевший от страха охранник пробовал сфокусировать на ней взгляд.

Не обращая внимания на Стива, Джек протопал мимо и остановился на перекрёстке коридора. Медленно и неестественно дёрнул носом влево, затем вправо. Ни дать ни взять – марионетка в руках пьяного кукловода.

– Джек! Ну стой же ты, падла! – Стив кинулся вслед напарнику, обогнал, заступил путь, упёрся в грудь пятернёй, одновременно нашаривая непослушной рукой подвешенную на поясе кобуру. Застёжка выскальзывала из пальцев и никак не желала выпустить уютную ребристую рукоятку пистолета на волю.

Проснуться… проснуться! Вот щас проснуться, очнуться обратно на посту. Заснув за игрой… проснуться!

Неловким, ломаным движением Джек вскинул свой пистолет одновременно с напарником. Оглушительно громыхнули два выстрела.

– Девятка, что там у тебя? – пробухтела рация. – Девятка?

Джек равнодушно перешагнул через распластанное тело Стива, скользнул пустым взглядом по выпавшей рации и неспешно двинулся дальше, не обращая внимания на кровь, толчками сочившуюся из дырочки в его груди.

***

– Доктор Бэйн! У нас ЧП! – чётко, по-военному, пролаяли в трубке.

Разбуженный среди ночи, мопс вздохнул и сел в кровати.

– Что?

– В вашей лаборатории проблемы! Один из охранников в вашем секторе только что открыл огонь по напарнику.

– Он заходил внутрь? – сон слетел мгновенно.

– Да, да, он заходил внутрь! В 39-ю лабораторию! – ругнулись в телефоне. На заднем плане послышались какие-то вопли и забористый мат вперемешку с характерным шипением рации.

– Заблокировать сектор. Я сейчас буду, – мопс скатился с кровати. – Никого не впускать и не выпускать. И ради бога, что бы ни случилось, не глядите на него!

– Что? Не глядеть на кого? – донеслось из телефона, но профессор уже бросил трубку на рычаг.

Вот не было печали!

И это когда всё так хорошо шло, когда он почти нашёл новый, вполне вменяемый экземпляр!

Проклятье!

Долбаный генерал, долбаная инспекция, тупые охранники, сующие нос чёрт-те куда…

***

Подоспевшая «летучка» от Южного, топоча берцами, вылетела из-за угла. И тотчас с матюгами и руганью кинулась обратно, когда Джек разрядил в них остатки пистолетной обоймы.

– Эй, придурок! – рыкнул предводитель отряда. – Бросай оружие, мордой в пол!

Джек не ответил. Он молча шёл на них, перезаряжая обойму, пока автоматная очередь не перечеркнула его строчкой багровых клякс.

– Проклятье! Мать твою! – громыхнул стрелявший. Здоровенный, кубических пропорций, матёрый волчара легко держал массивный автомат одной ручищей.

Подошёл, машинально отбросил пинком пистолет от распростёртого тела. Пусть и с пустой обоймой, пусть и в руке у трупа – но рефлексы есть рефлексы.

– Что это, мать его, было? – волк склонил лобастую голову набок, разглядывая безмятежную, словно бы даже счастливую физиономию покойника.

– Альфа, доложите ситуацию! – пробухтела рация на его груди.

– Южный, всё под контролем. Уложили мы вашего психа, – волк склонил голову на бок и подозрительно зыркнул в коридор, где на миг почудилось какое-то неясное движение. Сощурился, но никакой угрозы не разглядел.

– Перекройте сектор, карантин категории Б, – распорядился Южный.

– Что, тут ещё у кого-то крыша потекла? – усмехнулся волк.

– Винни, я серьёзно. Осторожней там. Проф щас будет… Да, он ещё сказал: «не смотрите ему в глаза».

– Кому – ему? Трупаку? Или у него там снова что-то сбежало? – Винни ухмыльнулся шире. – Ох уж эти яйцеголовые…

– Не знаю, не успел уточнить. Проф отключился, видимо – бежит к нам. Но вы там всё равно осторожнее. Хрен его знает, чё там у него…

– Да не вопрос, Южный. Я всегда осторожен, – волк закинул автомат на плечо, оглядывая почтительно молчащих спецназовцев с ободряющей ухмылкой. Замер ненадолго и, не меняясь в лице, уложил весь отряд одной длинной очередью. Пара солдат успела в агонии стиснуть спусковые крючки, но пули их автоматов лишь вспороли подвесной потолок и разбили пару ламп.

А волк двинулся дальше.

– Винни? – вопросительно буркнула выпавшая на пол рация. – Винни, что там за стрельба? Ещё кого-то нашли?

Винни молчал.

***

– Проф, я не знаю, что это за херня, но мы потеряли уже двенадцать солдат!

– Я же сказал – закрыть все переходы, полный карантин!

– Мы закрыли, – оправдывался барс, и в голосе его слышались панические нотки. – Но эта ваша хрень… она проходит сквозь двери.

– Южный, Южный! У нас тут… – забубнила рация. – Чарли с катушек съехал. Мы его спеленали.

– Отлично, семнадцатый! Держитесь! – барс перевёл взгляд на профессора. – Не пора ли вам объяснить, чё за хрень тут происходит?

– Один из подопытных сбежал, – мопс по-хозяйски плюхнулся в пустующее кресло. – У него… в общем, что-то типа гипноза. Упрощённо говоря. Чем больше дистанция – тем меньше воздействие. При прямом визуальном контакте воздействие наиболее сильное.

– То есть мы ловим какого-то босяка из вашего зверинца, способного превращать в зомби здоровенных парней с пушками?

Мопс вздохнул и устало потёр переносицу.

– Эксперимент вышел из-под контроля. Я был почти уверен, что он сдохнет от передозировки, но Куратор категорически настаивал ускорить.

– Грёбаная срань, – резюмировал Южный и развернулся к пульту:

– Внимание! Ловим босяка из лаборатории. С небольшого расстояния уродец крутит вам мозги, но судя по всему, больше чем одного за раз обработать не может. Так что ходим группами и внимательно смотрим на соседей. Если кто поведёт себя странно – пакуем до выяснения. Заметив какие-нибудь странные ощущения – немедленно докладываете.

– Эй, Южный. У меня только что смена должна была закончиться. И щас я испытываю странное ощущение, понимая, что премии за весь этот шухер мне не дадут… – буркнула рация. На заднем плане послышались смешки.

– Это кто это там такой умный? – рыкнул барс. – Вас, дармоедов, тут и так неплохо кормят.

Мопс сложил кончики пальцев домиком, задумчиво уставился в мониторы. Покосился на барса.

– Скажи им, кто убьёт… объект, получит тысячу премии. Возьмёт живым – тридцать тысяч.

Барс выгнул бровь и вновь включил рацию:

– Внимание! За нейтрализацию беглого – тыща премии. Если живьём возьмёте – тридцать.

– Вижу его, Южный! – вклинился в разговор кто-то ещё.

– Где?

– Коридор 7В, пятый пролёт. Веду преследование.

– Удачи, десятый. Не разделяйтесь!

Мопс и барс смотрели на группу мониторов, отображающих происходящее в соответствующем коридоре.

Толпа солдат, настороженно переглядываясь, втягивалась в кафетерий, ощетинившись автоматами.

В помещении было пусто – лишь раскуроченный торговый автомат искрил и позвякивал в раздражающе мигающем свете единственной включённой лампы.

В стеклянном крошеве разбитой витрины виднелись разбросанные по полу печенюшки, шоколадные батончики и прочая снедь. Неподалёку валялись фантики и погнутый стул.

– Ну и где эта тварь? – буркнул один из стоявших в первом ряду.

– Может – за стойкой?

– Эй, урод! Вылезай, отбегался! – выкрикнул кто-то из задних рядов.

– Вылезай, тварь, мы тебя не больно убьём! – гыгыкнул другой.

Выронив автомат, первый из них растерянно плюхнулся на колени и вдруг принялся сгребать ладонями стеклянное крошево, торопливо и жадно запихивая «добычу» в рот, словно какое-то безумно вкусное лакомство. Прежде чем оторопевшие солдаты успели ухватить его за руки и оторвать от жуткого занятия, бедняга успел заглотить полную пригоршню стекляшек и теперь конвульсивно бился в руках коллег, блюя кровью, хрипя и закатывая глаза.

– Ммммать твою!

Второй солдат замахал руками, словно отгоняя от себя таёжного гнуса, выронил автомат и попятился прочь, царапая лицо и разрывая одёжку когтями. Упал, покатился по полу, оставляя кровавые пятна на кафельном полу, сшиб несколько стульев и принялся корчиться, раздирая когтями собственную плоть.

Солдаты испуганно попятились и вдруг один за другим начали метаться по комнате. Кто-то падал и дёргался, словно пытаясь ногами отшвырнуть что-то маленькое и злобное, кто-то принялся палить по сторонам, отстреливаясь от невидимой прочим угрозы. Один из охранников и вовсе, тщательно прицелившись, пристрелил огнетушитель. Громыхнуло, и комнату заволокло облаком порошковой взвеси.

Барс и мопс зачарованно уставились в монитор, затянутый колышущимися белёсыми клубами. В развороченном кафетерии метались скрюченные тени и полыхали вспышки выстрелов.

На мониторе, отображающем коридор снаружи, распахнулась дверь, и на пол, чихая и кашляя, вывалилась пара уцелевших солдат.

Заблокировав дверь, волк и лис прижались спиной к стальной переборке.

– Это пипец! – панически выдохнул лис. – Грёбаный ад…

Веко его судорожно дёргалось.

Волк не ответил – округлив глаза, он вдруг попятился прочь, вытаращившись на напарника словно на какого-то невероятно жуткого монстра.

В глазах солдата плескался первобытный ужас.

– Эй, эй… эй! Нет, стой!!! Эй! Очнись! – лис тоже попятился, опасаясь, что «загипнотизированный» начнёт палить по глюкам. Примирительно подняв ладони, он продемонстрировал отсутствие оружия. – Видишь? Это же я! Я! Я не вооружён. Слышишь меня? Слушай меня! Тебе всё кажется, всё это чёртовы глюки! Слышишь?

Волк пятился, с ужасом таращась на жуткую тварь. Склизкую, источающую разноцветный гной и нестерпимую, режущую глаза вонь.

Монстр что-то лопотал и хлюпал, угрожающе шевелил жилистыми склизкими отростками, каждый из которых заканчивался миниатюрными зубастыми пастями. И весь этот наполненный гноем бурдюк надвигался, мерзко колыхаясь и перекатываясь, словно внутри – под толстой пупырчатой шкурой трепыхалось и шевелилось не одно, а сразу несколько живых существ.

Заорав, волк рванул спусковой крючок и не отпускал, пока у автомата не опустел рожок магазина.

Пробитый пулями, бурдюк лопнул, брызнувший гной залил грудь солдата, ожог глаза и принялся разъедать ткань и портупею. Потекли расползающиеся волокна, едким паром задымилась шерсть.

Тошнотворная кислотная жижа на глазах плавила плоть и кости, капала в надорванные в истошном крике лёгкие…

***

Мопс и барс зачаровано смотрели на то, как один из уцелевших прошил из автомата второго, а затем вдруг попятился, замахал руками, зашатался как пьяный, пытаясь стряхнуть с себя что-то невидимое.

Упав, солдат принялся кататься по полу, раздирая собственную плоть когтями.

– Мда, – резюмировал профессор жуткую сцену. – Какой потенциал…

– Почему мы не видим эту мразь на камерах? – барс в ярости смёл с пульта бумаги, кружку с давно остывшим кофе и прочую мелочёвку.

– Откуда мне знать, – Бэйн пожал плечами. – Может, он не хочет. Чтобы его видели. Закройте все шлюзы и проведите дезинфекцию.

– План А? – мрачно скрипнул креслом Южный. – У нас ведь только один «запасной план» – ликвидация всего объекта с полной зачисткой.

Мопс мрачно покосился на барса, не удостоив того ответом, вновь уставился на мониторы. Он словно разом постарел, сгорбился…

А источник неприятностей неумолимо продвигался вперёд, походя сметая все заслоны. Группы немедленного реагирования на глазах сходили с ума, стреляли в подмогу, в друг друга и не забывали при этом разблокировать всё новые и новые двери для сбежавшего чудовища.

А система шлюзов-отсекателей включалась тут только в одном случае – за миг до того, как в коридор подавался люизит – тёмно-коричневая взвесь с приятным запахом герани, способным просочиться даже сквозь противогаз. Просочиться и превратить всё живое в исходящие гноем бурдюки.

Лас Бэйн не любил радикальных мер. Будь его воля – он вообще не стал бы проектировать подобные жутковатые системы.

Из-за них он первые полгода в этом месте просто не мог спокойно работать. Ходить по этим жутким коридорам, зная, что в каждом из них находился баллон с люизитом? Бррр…

Одно время он даже порывался носить с собой противогаз. Пока эта хомячья морда, толстяк Вилкс, не просветил его, что обычные противогазы люизит не остановят. И, сволочь такая, продемонстрировал ещё и то, что получается от ничтожной дозы на примере своих долбанных ящериц. После этого Бэйн ещё долго ходил в ОЗК, пугая остальных сотрудников и сделавшись посмешищем всего комплекса.

Но сейчас… Сейчас идея разом погрузить всю эту юдоль печалей в преисподнюю… была пугающе заманчивой.

Нервно похрустывая пальцами, мопс забился в своё кресло с ногами и отчаянно трусил. Трусил как никогда в жизни.

Не за карьеру, которой после подобной зачистки, скорее всего, придёт конец. Не за то, чем зарабатывать на жизнь дальше.

За саму эту жизнь.

За жизнь в мире, в который вот-вот вырвется созданный им монстр. Чудовище, выращенное его собственными руками. И, в соответствии с канонами жанра, готовое пожрать создателя.

Нет, нет… только не паниковать. Только не паниковать!

Мопс сморщился и яростно потёр виски.

Остановить вырвавшийся ужас, не убив при том всех, кто ещё останется в коридорах, камерах и лабораториях – нереально. Хотя… Что у нас самое слабое место в системе? Солдаты? Любое существо с определённым объёмом мозга…

А значит – стоит отозвать этих придурков, как, оставшись наедине с блокированными дверями и безмозглыми механизмами, эта тварь ничего и не сможет.

Конечно, рано или поздно придётся туда войти. Но если выждать несколько недель, пока тварь не издохнет от голода в этих катакомбах?

Ах если бы.

У него там уже и так запас трупов не на один месяц. А ещё тюремный блок, где мясо вполне живое и не на одну неделю хватит…

Интересно – начнёт ли он их жрать, когда оголодает?

Или будет держаться до последнего, а там уж и трупы загниют?

Это было бы замечательно. И сильно сократило бы срок карантина.

Но что если придурошный генерал, узнав о ЧП – отдаст приказ штурмовать?

Что если он сам, собственнолично проложит рвущемуся к ним ужасу кровавую дорожку на волю?

Осталось-то ему всего ничего – пара поворотов до коридоров, ведущих в камеры запасника. А там – рукой подать к лифтовому шлюзу и лестницам наружу. И попробуй объясни тупому солдафону, как всё серьёзно!

НАСКОЛЬКО всё серьёзно.

Да будь оно всё проклято!

– Отзови всех. Просто блокируйте двери и уходите, – решился Бэйн.

– А этот? Как же ваш карманный монстр? – спросил барс.

– Да куда он денется…

– Общий отход! – скомандовал в рацию барс. – Отходим, отходим! Закрыть все двери и отступать к шлюзу.

– Южный, у нас тут полно сбрендивших, они заперлись в 2Е. Мы не можем их бросить! – отозвался командир одной из «летучек».

– Им вы уже ничем не поможете. Уходите, – покачал головой мопс.

– Валите оттуда! Быстро! – рявкнул барс, глядя, как на очередном мониторе начинают кататься и ползать по полу ещё несколько солдат. – Коридор Е – в карантин!

– Есть в карантин, – откликнулся один из рядовых, захлопнув дверь прямо перед волной набегавших. В изолированной комнате выли и катались по полу солдаты. Истошно орали, царапали стены, бросались на двери всем телом. Двое ещё сохранявших ясный разум, отчаянно барабанили в закрывшуюся перед носом дверь, то умоляя, то осыпая проклятьями перекрывшего ход солдата.

Выживший «по ту сторону» с ужасом смотрел в их перекошенные лица сквозь толстое армированное стекло и вплавленную в его толщу стальную сетку.

– Да-а, профессор. Наделали вы нам головняков… – протянул барс, стараясь отвести взгляд от монитора со страшной сценой. И раз за разом невольно возвращаясь к ней вновь.

Щёку Южного подёргивал нервный тик. Барс с сожалением покосился на осколки кружки в луже разлитого кофе.

– Если б знать, где упадёшь – соломки б подстелил… – зло буркнул мопс. – И вообще, все эти объекты были по уши накачаны снотворным и ингибиторами. Но, видимо что-то пошло не так… Звоните куратору.

– Пять утра, – напомнил Южный и осёкся встретив злобный взгляд профессора. Сдавшись, барс потянулся к трубке, но на полпути к телефону замер, застыл, словно парализованный ужасом того, что увидел на одном из экранов.

– Ну что там ещё? – мопс хмуро проследил взглядом по направлению, куда указывал трясущийся палец.

– Ё… О…– пёс попытался отвести взгляд и даже сумел оторваться от монитора, упасть и сползти с кресла.

Забившись под пульт, он дёрнул за ногу барса, но получил такой пинок, что ударился затылком о стенку пульта и едва не отключился.

Подвывая от страха, профессор отшатнулся и отполз подальше. Происходящее вокруг казалось ему сном – жутким, тягуче-липким кошмаром, сквозь который откуда-то сверху смутно доносились какие-то щелчки.

Пару секунд он растерянно прислушивался к этим звукам, пока не различил в мешанине пощёлкиваний то, от чего шерсть вдоль спины сама собой вздыбилась.

Звук поворота ключа. Ключа, который открывал защитный купол ТОЙ САМОЙ кнопки.

– Нет!!! Не-е-ет! Очнись, очнись, сволочь! – мопс выскочил из-под пульта, накинулся на охранника, молотя чахлыми кулачками по широченной спине, даже попробовал укусить за мощное, накачанное плечо, но получил новую небрежную зуботычину и отлетел в другой угол.

Понимая, что не успевает да и вряд ли может всерьёз противостоять барсу, он лихорадочно заметался взглядом по караулке, присматривая что-нибудь увесистое и машинально прикидывая что делать потом – когда дежурный обмякнет, получив этим чем-нибудь по затылку.

Но единственным подходящим предметом в этом помещении была расколотая кружка, в яростном порыве сметённая дежурным с края пульта.

Тяжело дыша, мопс остановился, переводя дух и потирая повреждённые места. И с бескрайним облегчением запоздало вспоминая, что для включения системы зачистки требуется ещё и пароль, который рядовой солдафон мог получить лишь от него или лично куратора комплекса.

– И какой же у нас пароль, профессор? – раздался в мозгу вкрадчивый шелестящий голос. Словно шептал целый хор. Сотни и тысячи голосов со всех сторон, этакий адский хор – вроде бы и синхронно, но каждый голос – с чуточку разной скоростью и интонацией. Мопс взвизгнул и нырнул под пульт.

– Ай-яй-яй… – издевательски прошелестело, казалось, прямо в ухо. Барс согнулся, заглядывая под пульт, и Бэйн в ужасе уставился на его глаза. Зрачки солдата, растянутые во всю радужку, казались двумя дырами в бездну. С уголков глаз стекали кровавые ручейки из разорванных чудовищной деформацией капилляров. Жутковатая маска дрогнула, исказилась, словно какой-то неловкий кукольник кое-как раздвигает уголки рта подконтрольной марионетки в два-три приёма.

Чертыхаясь и скуля от страха, мопс засучил ногами, пытаясь отползти подальше от этого безумного взгляда, от потянувшейся к кобуре лапищи…

Под черепом возникло мерзостное ощущение, словно к внутренней стороне кости присосалась гигантская зубастая пиявка. Перед глазами, несмотря на все усилия профессора не думать об этом, сами собой всплыли цифры кода.

– Спасибочки, – мерзко хихикнул Голос.

Подвывая от ужаса, Бэйн свернулся калачиком под пультом, стискивая голову так, что казалось, ещё немного – и та лопнет, как перезрелый арбуз.

А марионетка-барс вновь защёлкал кнопками пульта. И каждый щелчок, словно пуля, вонзался в профессора, заставляя несчастного вздрагивать и ещё сильнее стискивать голову.

***

После «смотрин» по поводу визита генерала пленников развели обратно по камерам, накормили и остаток дня не беспокоили. Мучимый скукой, Тимка без особого успеха пробовал разговорить то одного, то другого соседа, но его либо просто игнорировали, либо разговоры быстро заходили в тупик. О настоящем и будущем говорить было бессмысленно, да и особо нечего. А попытки сунуть нос в чьё-нибудь прошлое заканчивались одинаково: собеседник впадал в угрюмость и раздражительность, обрывал разговор и долго не реагировал на все его увещевания и расспросы.

– Да ну вас, – не выдержал Тимка и, сердито плюхнувшись на свой лежак, отвернулся носом к стенке.

Повалялся, разглядывая испещрённые рисунками стены, повздыхал и попытался заснуть.

Он добросовестно посчитал воображаемых кабанов до сотни, а затем и ещё раз, но лишь тщетно ворочался с боку на бок, ловя на себе подозрительные и настороженные взгляды соседей.

Вскочив, он прогулялся по камере, в тысячный раз посмотрел на замок, подёргал толстые прутья и поглазел на Ронку, спящую в камере напротив… Снова пытался заснуть, снова вскочил и повторил все манипуляции.

Увы и ах – до недавнего времени сон всегда казался ему бессмысленной тратой времени, отпущенного на жизнь. Но теперь, когда он был единственным способом «промотать время вперёд», до того самого момента, как хоть что-то начнёт происходить, – этот чёртов сон, словно в отместку за всё его старое пренебрежение никак не шёл.

Обычно Тимке всегда было чем заняться, да и жизнь его оставалась более чем… нескучной. Но сейчас… вот этак тупо сидеть и ничего не делать – казалось на удивление мучительно.

Первые дни ещё терпимо, но чем дальше – тем страшнее.

Болтаясь по кабакам в надежде подзаработать на мелких поручениях, а то и разжиться объедком-другим на халяву, Тимка не раз слыхал истории бывалых про тюремную жизнь. И он не раз представлял себе, каково это – загреметь в настоящую тюрягу и «мотать срок».

Взрослые вообще странный народ – готовы добровольно и сами тратить свои кровные, лишь бы изолировать тех, кто имел наглость «позаимствовать» у них что-либо напрямую.

Нет, конечно, некоторые особо отмороженные умудрялись набедокурить и по-крупному, а то и вовсе кого-нибудь пришить… Но сколько их, настоящих отморозков, на фоне тех, кто сидит по сути ни за что?

О, Тимка и сам бы не прочь был платить эти ихние налоги, лишь бы в жизни вокруг стало поменьше разных уродов. Но ведь большинство сидельцев – так, мелкая рыбёшка типа него самого. Ну, подумаешь – бумажник подрезал или мобилку отжал, делов-то на десять баксов! Но нет же – общество готово платить не в пример большие деньги, чем обычно зарабатывает вся эта шелупонь, лишь бы «наказать».

Ха-ха три раза! Можно подумать, для большинства тех, кто попадает в тюрьмы это такое уж наказание.

Быть может, если бы им напрямую давали те деньги, что тратятся на содержание орды охранников, самих зон и всего, что к ним прилагается, – может быть тогда бы, большинство тех, кто там сидит и вовсе не сделало бы ничего такого, что так не нравится полицаям.

Вот он, Тимка, точно бы не делал.

Увы и ах, бесплатная жрачка, время от времени раздаваемая святошами, по вкусу не сравнится и с сомнительными, но не в пример более вкусными пирожками базарных торговок. А вот на них приходилось зарабатывать в поте лица и нередко рискуя здоровьем. В то время как в тюрьмах, если верить рассказам сидельцев, кормили как на убой. И совершенно бесплатно. Где, спрашивается, грёбаная справедливость?

Глупый, глупый мир! И как все эти умники из телевизора не видят таких очевидных решений? Он, Тимка, сделал бы всё совсем иначе, да только кто же его спросит?

И ведь что самое смешное, чтобы получить эту крышу над головой и бесплатную кормёжку, надо сделать какую-нибудь пакость, нарушающую эти их законы. Просто так ведь пожить не пустят!

Тимка вспомнил, как в прошлом году внаглую ввалился в полицейский участок, околевая от мороза. В тот год в их районе внезапно понаставили на подъезды кодовых замков и найти нормальную лёжку стало проблемой.

Сейчас, когда на замках уже образовались потёртости на нужных кнопках, с пары попыток угадать код – ерундовое дело, но тогда… Тогда это было шоком, крушением привычного мира.

В тот раз ему повезло – не прогнали в ночь и не посадили в камеру. Напротив, скучающий дежурный полицай налил ему кофе и поделился бутербродом. Аж чуть не прослезился от умиления, наблюдая, как Тимка уплетает подношение, сжимая пластиковый стаканчик негнущимися с мороза пальцами. Дерьмовый кофе был тошнотворно горьким, но попросить ещё и сахар наглости ему в тот раз не хватило.

Поутру, не дожидаясь, когда его поведут в детприёмник, Тимка сбежал. И даже в знак признательности не прихватил у овчара тугой бумажник с парой мятых двадцаток и металлической мелочью – деньги, на которые мог бы безбедно прожить ещё несколько дней.

За подобные сантименты, дружок детства Финька, конечно бы, не преминул обозвать его слабаком и рохлей, но Тимка и сам это прекрасно знал.

И не раз ещё оказываясь в подобных ситуациях – никак не мог заставить себя перешагнуть ту черту, за которой лежит эта их «взрослая жизнь». Где надо думать только о себе и напрочь забыть все глупости, лишь усложняющие эту самую жизнь слабакам и рохлям.

А тюрьма… Нет, он не то чтобы рвался туда, скорее – время от времени позволял себе помечтать. Что где-то там, далеко, есть место, где бесплатно дают чистую постель и кормят. И при этом не лезут в душу всевозможные наставники, не заставляют учить какую-то бредовую чушь из заплесневелых книжек. Не секут розгами за малейшие провинности. Место, где можно просто жить и ни о чём не думать. Ещё бы погулять выпускали и вообще – рай!

Бывали моменты, когда он уже почти совсем было решался плюнуть на всё и сотворить что-нибудь достаточно убедительное для «взросляка», но решительный порыв всячески тормозило опасение загреметь на «малолетку». Где законы были не в пример злей и жёстче, да в изобилии присутствовали вездесущие святоши с их учебниками. И розгами.

При воспоминании о столкновении с этим радикальным средством насаждения нравственности и богобоязненности, поджившие на спине шрамы болезненно заныли.

Эх, взрослая статья ему не светит ещё года три-четыре. Может, и к лучшему?

Иной раз, оттаивая в подъезде после пробежки по зимнему морозцу, Тимка всерьёз представлял, как кого-нибудь пришьёт. Ну, чтоб статья посерьёзней.

И на несколько лет – в тепло уютной камерки, с бесплатной кормёжкой и уверенностью, что всё это никуда не денется завтра, послезавтра и послепослезавтра. И делать для того, чтобы получить это всё, больше ничего не надо. Ну, разве что один раз – в порядке «пропуска» в этот санаторий.

Увы, как сказали бы сверстники и в частности Финька – Тимка был слишком слабаком, чтобы кого-нибудь замочить. Даже за-ради обеспечения себе «санатория» на несколько лет. Даже ту мерзкую бабульку, живущую своей нормальной и, наверное, сытой жизнью в этой своей уютной личной квартирке. Но при том почему-то остро недовольную наличием на чердаке её дома лёжки двух беспризорников.

А он ведь не мешал, не шумел и не беспокоил ничем, стараясь даже на глаза никому лишний раз не попадаться!

Но нет же – надо стукануть «куда следует»!

И вот в одно прекрасное утро, проснувшись от грохота полицейских сапог на лестнице, – приходится бросить весь с таким трудом нажитый скарб и бежать по скользким заснеженным крышам, в любой миг рискуя свалиться вниз и свернуть себе шею.

Максимум, на что его хватило в тот раз, – это притащить кулёк дерьма и выразить свою бесконечную благодарность бабке, выпачкав им дверную ручку и основательную часть двери. Ну и «освежить» собранным на крыше птичьим помётом развешенное на её балконе бельё.

Вспомнив об этом эпизоде своей бурной биографии, кот зловредно ухмыльнулся и представив, как, должно быть, изменилась в лице старая карга, едва не захихикал в голос.

Пора бы, кстати, навестить старушенцию вновь. Пожалуй, даже стоит сделать это традицией – раз в месяц например или чуть чаще.

Очень уж было жалко брошенного на чердаке скарба, вывезенного набежавшими полицаями и пропавшего с того дня Финьку. Ведь ограбили фактически! Просто взяли и всё отняли, средь бела дня! По беспределу!

Особенно жалко было электрочайник, повидавший не один десяток переездов и переживший с ним немало приключений. Что уж говорить про и вовсе нелепо потерянный перочинный ножик? Между прочим – Финькин подарок, выпавший из его дырявого кармана во время бесконечного марафона по крутобоким крышам.

Который месяц откладывал заштопать и вот поди ж ты – дооткладывался.

Тимка вздохнул.

Эх и где сейчас друг? Дай бог, если жив вообще. И не загремел в такое же вот сомнительное заведение.

Уж лучше уж к святошам!

Вспомнив о самой своей серьёзной утрате, Тимка погрустнел.

Поначалу пропавший серебристо-чёрный лисёнок мерещился ему на каждом углу – где только глаз улавливал что-нибудь соответствующего цвета. Он регулярно без устали мотался по всем «ихним» местам, распрашивал общих знакомых, но никто и нигде Финьку так и не видел.

Спустя месяцы воспоминания поблёкли и истёрлись, а через год он вспоминал о пропавшем друге детства уже и не каждый месяц. За что сейчас почему-то было неимоверно стыдно и как-то по-особенному грустно.

В конце концов, несмотря на постоянные насмешки и помыкательства – единственное родное существо в этом большом и безразличном к ним обоим мире.

От грустных воспоминаний настроение окончательно испортилось и в глазах подло защипало. И он, по обыкновению, постарался просто не думать обо всём этом – ведь мужчины не плачут.

Ворочаясь на жёсткой лежанке, Тимка таращился то в потолок, то на Ронкину задницу, аппетитные округлости которой не удавалось скрыть и тонкой казённой простынке.

Впрочем, подолгу разглядывать было хоть и приятнее, чем потолок, но быстро становилось неудобным. «По физиологическим причинам», как сказал бы ехидный Финька.

Тимка вздохнул и сердито покосился на предательски встопорщившуюся майку.

Пожалуй, именно это и раздражало в просторном балахоне больше всего. Пока сидишь в своём углу – всё лишнее ещё как-то можно прикрыть; а ну как некстати припрётся охрана и вот прям в таком виде, на посмешище всем, потащит по коридору?

А «это» без ручного вмешательства само ведь не проходит.

Кот сердито отвернулся от решётки. Улёгся на бок, зажмурив глаза.

Попытался не думать ни о чём этаком и в особенности о тонкой Ронкиной маечке, которую она столь мило и забавно одёргивает как можно ниже, но длины которой едва хватает, чтобы соблюсти грань приличий.

Не думать о том, как эта тонкая мягкая ткань шелковисто соскальзывает, сама собой задирается вверх, соблазнительно оголяет округлые тяжёленькие ляжки, задирается всё выше и выше по мясистой попке и замирает, собравшись складками где-то в районе талии.

Легко сказать – не думать. Стоило отвернуться и смежить веки, как взбудораженное воображение тотчас подменяло сценку с мирно спящей девчонкой куда менее невинными картинами. С её же участием.

И стоило хоть раз позволить мыслям потечь в том направлении, как сосредоточиться на чём-то другом стало не проще, чем попытаться отлить в таком вот состоянии.

«В состоянии стояния», – снова ехидно хихикнул воображаемый Финька.

Тимка сердито выдохнул и перевернулся на живот. Недовольно поёрзал, пытаясь найти положение, в котором последствие нескромных мыслей не создавало бы дискомфорта. Пару лет назад он уже открыл для себя вполне приятный способ быстрого избавления от этого досадного явления, но рукоблудить здесь, в окружении кучи народу – немыслимо.

Как-то раз ему уже довелось понаблюдать такой «сольный концерт» со стороны.

Зрелище было – нелепее не придумать. Он добросовестно сдерживался, сколько мог, делая вид, что спит. Но не в силах победить кошачье любопытство – краем глаза со смесью интереса, брезгливости и много каких ещё самых противоречивых чувств, созерцал дурацкое выражение на морде соседа, сосредоточенного на этом самом процессе. Чтобы не заржать, ему пришлось прикусить край простыни.

Но когда учащённое сопение с соседней койки разбудило кого-то ещё… И когда этот кто-то таки заржал, Тимку прорвало вместе со всем остальным населением палаты.

Застигнутый врасплох, бедолага от стыда спрятался под одеялом с головой. И долго ещё потом был объектом сальных шуток всей группы.

Припомнив эти события, Тимка фыркнул. И тотчас насторожился вновь – уж не начался ли у него вчерашний бред с невпопад лезущими мыслями? Словно кто-то невидимый неспешно листает страницы его воспоминаний, с любопытством разглядывая открывавшиеся образы. Но нет – знакомого щекочущего свербения в затылке вроде бы не ощущалось. И то хлеб.

Он перевернулся на спину. Снова на бок. Вновь на живот. И ещё раз на бок.

Нет, на животе, пожалуй, всё же лучше.

Пристроив подбородок на скрещённые перед собой руки, он старательно разглядывал край лежака, изо всех сил стараясь не думать о всё сильнее беспокоящем явлении.

От движений простыня, на которой он лежал, чуть сдвинулась, обнажив краешек рисунка, нацарапанного на деревянной полке кем-то из прежних обитателей. В поисках на что бы отвлечься, Тимка сдвинул простыню сильнее.

Тьфу ты, госссподи…

Нацарапанный рисунок изображал то, что в кабаках называлось «догги стайл».

Тимка с негодованием занавесил народное творчество краем простыни. Подумав, отогнул тряпицу вновь и, выпустив коготь, сосредоточенно сопя доработал пошлый рисунок парой деталей – подрисовал нижнему персонажу рысьи кисточки.

***

Мерзкое кваканье визгливо разносилось по коридорам, резало слух и вызывало какую-то болезненную дрожь вдоль позвоночника. Тимка поморщился. Наверное, в подобных случаях принято писать «на самом интересном месте».

Но «самое интересное место» в его сне уже давно кончилось, о чём свидетельствовало недвусмысленное влажное пятно по центру простыни. Тимка стыдливо скомкал свидетельство конфуза и встревоженно прислушался к звукам в коридоре. Какая-то странная беготня. И сирена.

– Кажись, у них там изрядный шухер. Сирены я тут отродясь не слыхивала, – прокомментировала Вейка из своей камеры.

– Надеюсь, – буркнул Рик.

Тимка промолчал.

И потому, что толком не проснулся, и потому, что мыслей по поводу происходящего не было. Просто вообще.

А ещё он немного дулся на неразговорчивых соседей за вчерашний бойкот и испытывал перед Ронкой лёгкий стыд за приснившееся непотребство.

А возникшая за дальней дверью беготня то стихала, то приближалась вновь. Где-то в многочисленных переходах и коридорах комплекса что-то стрекотало – словно работала вдалеке гигантская швейная машинка. Или несколько.

В камере напротив вскинулась и Рона. В царившей вокруг темноте её фигуристый силуэт был едва различим – после отбоя свет в камерах погас и, так как окон в их казематах не было, разглядеть что-то в кромешной тьме было нереально даже для его кошачьих глаз.

Да и пялиться на соседку после всего, что творилось ночью – пусть и лишь в его бредовых мыслях, было как-то немножечко стыдно.

– Интересно, – снова подал голос Рик. – Надеюсь, это полиция.

– Идиот, клали они на твою полицию, – фыркнула кошка.

Разговор опять стих – пленники напряжённо вслушивались в разносившиеся за стальной дверью звуки.

Внезапно в их коридоре распахнулась другая дверь и с караулки протопали двое испуганных дежурных охранников.

Тимка присел у решётки, пытаясь по звукам различить, что же там, вдали, происходит. Неужто кто сбежал? Да так, что всех на ноги подняли этой чёртовой сиреной?

Но в кого тогда стрельба? И почему так долго – в тесных коридорах вроде некуда особо промахнуться. А там будто война началась. Только пушек не хватает. Массовый бунт?

Дальняя дверь вновь распахнулась – возвращались оба недавно пробежавших охранника.

– Да ну их на… – на бегу негодующе буркнул пёс. – Я на такое не подписывался.

– Верно мыслишь, коллега, – хмыкнул бегущий следом, запыхавшийся грузный свин.

– Эй? – Рик, судя по голосу, приник к прутьям. – Чё там у вас?

Но до ответа пробегавшие охранники не снизошли – молча протопотали мимо и захлопнули за собой дверь.

Почти сразу следом за ними в тюремный коридор ввалилась целая ватага солдат. Захлопнув за собой дверь, они подпёрли её обломком деревянной скамьи, забряцали железом и, матерясь по поводу темноты, осторожно побрели через тюремный блок, нервно подсвечивая себе фонариками. Столпившиеся у решёток пленники испуганно жмурились.

Один из солдат ругнулся и трусцой метнувшись к противоположному концу коридора, замолотил кулаками по железной двери:

– Откройте, ублюдки!

Но с той стороны молчали.

– Джонс, ну чё там? – крикнули из толпы.

– Заперто! – солдат вновь что есть силы громыхнул в дверь ботинком.

– Вот уррроды, – рыкнули в толпе.

– Тссс! Я что-то слышу!

– Отойди от двери, идиот! Все прочь от двери!

Толпа попятилась, лязгая затворами автоматов и настороженно косясь на затихших в камерах пленников. То и дело узкие лучи фонариков, закреплённых на их автоматах, выхватывали из темноты то одну, то другую испуганную физиономию.

– Внимание, внимание! Всему персоналу немедленно покинуть объект! Начата процедура стерилизации, – сообщил с потолка приятный женский голос.

– Твою же мать, вот уроды! – завопил кто-то из солдат.

Возившийся с запертой дверью пёс, выругался, отскочил на пару шагов и в отчаянии дал очередь. Сноп искр и несколько зловещих росчерков с визгливым рикошетом просвистели вдоль коридора. Попадавшие на пол солдаты завопили на придурка, а Тимка даже не сразу сообразил, что случилось. И почему вдруг обожгло ухо.

Инстинктивно шарахнувшись подальше от решётки, он наступил босой пяткой на какой-то раскалённый кусочек и подпрыгнул.

Пуля.

А если б на пол-ладони ниже?

Он потрогал кровоточащую царапинку пальцем.

Ближайший солдат развернулся на шорох и, вскинув автомат, поймал кота в луч фонаря.

В ногах мгновенно образовалась ватная слабость.

– Отставить! – рявкнул кто-то ещё. – Они всё равно покойники.

– До начала стерилизации – десять минут. Всему персоналу немедленно покинуть объект, – напомнил вежливый женский голос из развешанных под потолком динамиков.

– Вот срань! – солдаты заметались по коридору, замолотили прикладами в дверь – и та, наконец, подалась. Сквозь щель полился пронзительно яркий свет.

– Поднажмииии! – завизжали в толпе.

И в это время у противоположной двери с отчётливым тихим стуком упала деревянная подпорка.

Негромко так упала, но эффект был как от пушечного выстрела.

Солдаты замерли, в ужасе нацелив фонарики на медленно, почти неразличимо глазу расширяющуюся щель. По ту сторону было черным-черно. Неестественно, непроницаемо черно.

Кто-то шумно сглотнул, и автоматчики вскинули стволы.

Секунды тянулись мучительно медленно. Казалось, время замерло. И тишина повисла такая, что слышен был лишь бешеный стук их сердец.

Впрочем, возможно, то стучало лишь Тимкино сердчишко, заглушающее для него всё то немногое, что ещё могло разобрать чуткое кошачье ухо после оглушительной пальбы в этих тесных стенах.

– Огонь! – взвизгнул кто-то, и по глазам вновь резанули ослепительные росчерки.

Тимка забился в угол, зажмурился и зажал уши. Он оглох и ослеп, беспомощно дрожа и отчаянно вжимаясь в угол под лежанкой. А вокруг вопили, стреляли и метались. Сталкиваясь и лязгая чем-то железным, солдаты заполошно палили из автоматов и совсем рядом от него вновь срикошетила пуля.

А затем крики сменили тон.

Тимка в жизни не слышал, чтобы так орали. Надрывно, взахлёб.

За решёткой словно на мгновение разверзся ад и стали слышны вопли грешников. Или чертей.

От их истошного визга и предсмертных хрипов шерсть вставала дыбом и сводило челюсти. На Тимку брызнуло горячим и мокрым, а спустя небольшую вечность, всё стихло. Закончилось столь же внезапно и быстро, как началось.

Преодолевая крупную мучительную дрожь, он приоткрыл глаз и попытался разглядеть, что происходит снаружи камеры, но темнота была абсолютной и даже оглохшие уши не различали больше ничего кроме тоненького звенящего писка.

Приоткрыв рот, он напряжённо таращился в темноту, но перед глазами лишь плавали радужные пятна от автоматных вспышек и росчерков рикошетов.

– Ронка? Рик? – позвал он, с трудом различая собственный голос в ватной, звенящей тишине. Скорее даже не слыша, а ощущая его вибрации.

– Эй? Кто-нибудь?

Ответа не последовало.

Или, быть может, после всей этой пальбы ещё не вернулся слух?

Тимка напряжённо таращился в темень, но пятна перед глазами плотным пёстрым ковром застилали всё поле зрения.

А затем по коридору вновь кто-то прошёл. Неспешно, едва слышно. Босиком прошлёпал мимо, на миг остановился, пошуршал и звякнул чем-то невидимым. Словно уронил на пол кошелёк с мелочью.

Подать голос Тимка не рискнул – на него словно пахнуло могильным холодом.

Как-то раз, пробираясь ночью через кладбище, он с перепугу принял за зомби подвыпившего кладбищенского сторожа. То ли перебрал старик тогда, то ли что. Но когда он вдруг с кряхтеньем полез из отверстой могилы – Тимка присел и едва не испачкал портки.

Сейчас ощущение было до ужаса похожим. Этакий парализующий леденящий страх. Словно чья-то гигантская холодная ладонь на миг сжала, стиснула его как крохотную беспомощную игрушку… Стиснула и отпустила.

Расхаживавший во тьме ужас прошелестел мимо.

– Рооон? Есть кто живой? – спустя десяток секунд рискнул позвать кот.

– Есть, – отозвался Рик.

– Тут, – буркнула Вейка.

Один за другим пленники подавали голос. Все, кроме немого Пакетика. Впрочем, шуршание его бумажной маски тоже вполне сошло за отзыв на перекличке.

– Чё это было? – озвучила общий вопрос Рона.

– Какая-то чёртова срань, – выдала свою версию Вейка. – Хотя нам, похоже, уже без разницы.

Словно в подтверждение её слов вежливый женский голос из динамиков напомнил:

– До начала стерилизации пять минут. Всему персона… – и захлебнулся на середине фразы.

– Грёбаная жизнь, – вздохнула кошка. – Ну что… наверное, всем пока и всё такое?

– Погоди ещё, может, не всё так плохо, – подала голос волчица.

– Сильно сомневаюсь, – вздохнула рысь. – Не с нашим счастьем.

– Эй, рыжий! – снова Вейка. Голос кошки с его непередаваемо ехидными нотками перепутать с кем-либо из присутствующих было просто невозможно. – Давно хотела сказать… классная у тебя задница!

– Спасибо, учту, – фыркнул лис.

Тимка уселся у решётки, высунув нос.

– Рон, а Рон?

Рысь не ответила, но он уже и так начал различать её силуэт у решётки.

– Я тоже хотел сказать…

– Ой, ради бога. Заткнись хоть ты! Дай подохнуть спокойно! – не выдержала соседка.

Тимка улыбнулся – несмотря на отповедь, он уже без сомнений видел, что рысь сидит у решётки. И смотрит явно на него. Своим косым взглядом, словно вовсе и не на него даже, а куда-то в сторону.

Он оглядел коридор – зрение мало-помалу прояснялось, и на полу уже можно было различить какие-то смутные силуэты. Словно кто-то разбросал тюки или мешки…

Кот вздрогнул, запоздало сообразив, что никакие это не тюки и не мешки… А самые что ни на есть трупы. Тела оставшихся здесь автоматчиков.

Но у автоматчиков есть автоматы.

Он вскинулся, попробовал дотянуться до ближайшего силуэта, но тщетно: даже до боли вывернув плечо, он никак не мог достать до ближайшего силуэта и кончиком когтя.

– Эй, народ. Тут это… солдатики все затрупели. На полу валяются. Может, кто из вас дотянется? – крикнул Тимка.

В камерах завозились.

А в кошачьем черепе снова зачесалось. Знакомо этак.

Сразу вспомнился седой «аквалангист» из стеклянного цилиндра.

Но ведь его убили? Может быть, кто-то из них, здесь присутствующих, – такой же? Оттого и ощущение куда сильнее – потому что ближе? Сколько там докторишка говорил? Сто футов? Двести?

«Эй! Ты кто?» – «громко подумал» Тимка.

Таинственный любитель порыться в чужих мозгах промолчал, но щекотное ощущение не уходило.

– Чёрт, рожки пустые, – сообщил Рик, судя по лязганью железа, дотянувшийся-таки до автомата.

– Да расслабьтесь, – хмыкнула Вейка. – Осталось пара минут, если верить этой дуре.

«Справа».

– А? – Тимка навострил уши, определив незнакомый шелестящий голос.

«Справа».

– Что – справа? – переспросил кот.

– О, наш болтливый соседушка окончательно съехал с катушек, – прокомментировала Вейка. – Болтает сам с собой.

Но Тимка не обратил на это внимание. Поняв, что голос незнакомца слышен только ему (ох уж эти телепаты хреновы!), кот зашарил по полу и через несколько секунд нащупал массивное кольцо со связкой ключей.

«Спасибо!» – мысленно поблагодарил он Голос, но тот вновь промолчал.

Лихорадочно перебирая связку, Тимка загромыхал замком, один за другим всовывая то один то другой ключ и пробуя повернуть.

Сработало!

На пятом ключе замок клацнул, и, отбросив увесистый железный крендель прочь, кот с усилием откатил дверь в сторону.

– Эй? Чё там такое? – разом всполошились пленники на гул откатившейся решётки.

– Ключи нашёл! – едва сдерживая шальную радость, чуть не завопил во всё горло Тимка.

В камерах поднялся гвалт.

Спотыкаясь о трупы и оскальзываясь в лужах крови, он заспешил к другим замкам. От стараний поторопиться и страха того, что любая секунда может стать для них последней, тряслись руки и бросало то в жар, то в холод.

Скольких он успеет выпустить до этой их «стерилизации»? Не сдохнет ли здесь и сам, за компанию? Или – как раз выпуская последнего пленника? А может быть – рвануться к выходу прямо сейчас, а этим – просто кинуть ключи и пусть выбираются сами – кому как повезёт?

«Было бы логично», – прокомментировал его действия воображаемый Финька.

Но, обмирая от страха перед таинственной «стерилизацией», превозмогая мерзкий неудержимый колотун, Тимка упорно возился с замком Ронкиной камеры.

«Не потому что это Ронка. А потому что камера ближе всех», – упредил он ехидную реплику воображаемого приятеля.

А потом… кого выпускать потом?.. Он лихорадочно перебирал ключи, один за другим примеряя их к замку и раздумывал над тем, что делать дальше.

Освободить безмолвного Пакетика, Рика? Или Вейку, волчицу, близняшек? Кто там ещё – дальше по коридору? И сколько их там ещё? А этот таинственный воображаемый голос? Друг или враг?

А если выпустить всех ему не успеть?

Тимка ненавидел подобные ситуации, всегда боялся ответственности и выбора. Ну, не то чтобы совсем-совсем боялся, но, скажем так – до ужаса не любил.

Необходимость делать Выбор – тот, который с большой буквы, – угнетала его с детства. Настолько, что пока они бродяжили вместе с Финькой, серебристо-чёрный лисёнок легко принимал решения за них обоих. Не всегда удачные, подчас и вовсе ведущие к провалу и опасностям, но… Тимка рад был и такому раскладу. Ведь если что не так – всегда можно было поворчать на лисятину, мол, «сам дурак». А он, Тимка, – просто делал, что сказали.

Но сейчас… сейчас-то он один! И решать – ему и только ему!

И кто бы знал, как это чертовски бесит.

Замок Ронкиной камеры клацнул, и кот отшвырнул тяжёлый крендель прочь, едва не выронив при этом и связку с ключами.

Подхватил драгоценность в последний момент, в темноте столкнувшись с рысьей ладошкой.

Машинально потянул ключи на себя, но Ронка без особых усилий вырвала добычу, едва не уронив его на собственную грудь. В иное время он ничего не имел бы против, но сейчас… сейчас он просто покорно уступил право принимать решение ей.

«Да и слава богу, как говорится».

– Брысь отсюда! – неожиданно рявкнула рысь, развернув его мордой к двери и чувствительным пинком придавая ускорение. – Бегом!

Машинально Тимка шатнулся в заданном направлении, но тотчас же сердито вернулся.

А Ронка уже возилась с дверью Пакетика. Остальные пленники угрюмо молчали, ожидая не то своей очереди, не то таинственной и пугающей «стерилизации».

Наперебой орать «выпусти меня!», хвала всевышнему, они перестали. Тимка не вынес бы подобных воплей, мешающих думать и влияющих на принятие Решения. И Ронкино вмешательство тоже не слишком-то облегчило бродившие в его голове мысли.

– Давай мне половину! – он кинулся обратно и вцепился в болтавшуюся в её руке связку с ключами.

Едва не рассыпав их по полу, они кое-как разогнули проволочное кольцо и разделили ключи примерно надвое.

В четыре руки дело пошло легче.

Выпущенные узники получали свою «половину полвины» ключей и тоже вливались в процесс, за считанные мгновения доведя число свободных рук до восьми.

И вот уже вся ватага несётся по коридору, врезаясь в стены и сталкиваясь между собой. Поворот, ещё поворот. Развилка.

«Налево», – подсказал голос в Тимкиной голове, и кот продублировал его истошным воплем. Разделившаяся было кучка, замявшись на развилке, ринулась в указанном им направлении.

– Откуда ты знаешь, куда? – пропыхтела бегущая рядом кошка.

– Не… важно, – задыхающийся от бега, Тимка на миг обернулся и с ужасом увидел падающие за их спинами перегородки.

Споткнувшись о чьё-то распростёртое тело, он едва не рухнул, но крепкая рысиная лапа помогла удержать равновесие.

«Влево!»

– Туда! – Тимка врезался в приоткрытую дверь, снова чуть не рухнул на труп и, пробежав пару шагов на четвереньках, поднялся на ноги уже сам.

Ноги скользили в лужах крови, больно оступались на каких-то обломках и разбросанном угловатом оружии… А за спиной уже раздавались пугающе тихие хлопки и зловещее шипение. Пахнуло каким-то цветочным ароматом, совершенно неуместным в этом жутком подземелье…

– Не дышите! – выкрикнула Рона, с разбега врезаясь в очередную дверь.

«Можно подумать, это поможет», – мысленно прохрипел Тимка пересохшим ртом.

Ладно хоть двери не заперты. Налети они на кодовый замок – и всё, приплыли. Но кто-то уже прошёл этим путём перед ними. Прошёл, сметая все преграды, убивая всё что попадалось ему на пути.

Кто-то.

Или что-то.

Может быть, тот страшный невидимка, пахнущий могильным холодом и плесенью? Может, он и есть чёртов телепат? Но его же убили, он сам видел!

«Эй!» – мысленно позвал Тимка. Но таинственный спаситель опять молчал.

– Йиииеееехаааааааа! – завопил Рик, когда они, задыхаясь не то от бега, не то от газа, вылетели на свежий воздух. Бегущий последним, Пакетик проскользил на заднице под самой опускавшейся с потолка пластиной-отсечкой.

Увидев обширный открытый двор с мечущимися по нему солдатами, Рик осёкся и поспешно шмыгнул в тень за выставленные вдоль стен грузовики.

На улице была ночь и шарившие по двору прожекторы, с одной стороны представляли угрозу, а с другой – слепили самих солдат и лишь делали компанию беглецов менее заметной в облюбованной ими тени.

Впрочем, носившимся туда-сюда солдатам явно было не до беглецов. Да и любой нечаянный шум с лихвой перекрывал оглушительный вой сирены.

Не сговариваясь, компания дружно двинулась вдоль стенки, пригибаясь и прячась за приткнувшимися к ней грузовиками.

Одна из машин работала и в ней сидел водитель. Это нежданное препятствие пришлось преодолевать ползком.

– Мы всё равно умрём, – прохрипела Вейка. – Там явно был какой-то газ – слышали запах?

– Заткнись! – одёрнула кошку Рона. – Почувствуй ты запах – давно бы окочурилась уже.

– А что там было насчёт моей задницы? – пошло ухмыляясь, напомнил кошке Рик. За что под смех присутствующих немедленно заработал от неё тычок под рёбра.

А Тимка, выбравшись с противоположного конца шеренги грузовиков, упал спиной на холодный бампер и, до боли в груди раздувая лёгкие, всасывал прохладный ночной воздух.

Воздух свободы.

Над ним плыло небо, усеянное звёздами. А в небе плыл самолёт. Или дирижабль, приветственно подмигивавший огоньком сквозь мелкую дождевую морось.

– Не спим, не спим! Уходим, пока все не очухались! – командирским тоном рыкнула рысь.

– Да дай ты отдышаться! Раскомандовалась тут! – простонала Вейка. – У меня, кажется, голова кружится. И нос щиплет. Всё, я тут помру.

– Пошли, пошли! Вперёд! – рысь пихнула Тимку вслед за уже удалявшимся Риком, пропустила вперёд растерянную, испуганно и хмуро озирающуюся волчицу. Близнецы бельчата, не дожидаясь понуканий, шмыгнули следом. Остались Вейка и Пакетик. Самостоятельно идти кошка явно не собиралась, и лис с бумажным колпаком на морде осторожно подхватил её на руки. Ойкнув, кошка с удивлением и опаской покосилась на чёрные прорези маски, но сопротивляться не стала.

Всё так же молча Пакетик зашагал вперёд, не обращая внимания на уставившегося ему вслед Рика и «прикрывавшую» их отход Рону.

Несмотря на всю суету и панику, рысь не забыла прихватить из оставленных ими коридоров чей-то автомат.

Стараясь держаться тени, компания просочилась в какой-то тесный закоулок, пробралась за нагромождением ящиков и огромных катушек кабеля, миновала мусорный курган и выбралась почти вплотную к забору.

Поверх шеренги бетонных плит тянулось несколько витков колючей проволоки, а чуть поодаль громоздилась деревянная, наспех сколоченная вышка. Стоявший на ней охранник испуганно таращился на суету у центрального выхода.

К вышке, за спиной часового приглашающе тянулась лестница.

– Тихо все! По стеночке туда. Быстро! – скомандовала рысь, оценив ситуацию и первой двинувшись к вышке.

– И что ты – вежливо попросишь его нас пропустить? – шёпотом осведомилась Вейка со своей обычной ехидцей.

– Я буду убедительна, – Рона стянула с плеча автомат, перехватила поудобнее и злобно ухмыльнулась.

– Он же разряжен, – напомнил Рик. – Они все патроны выпулили.

– Но он-то об этом не знает? – рысь деловито осмотрела оружие с таким видом, словно с юных лет только и занималась тем, что бегала по улице с автоматами и снимала часовых. Со знанием дела оттянув затвор, она заглянула в открывшуюся дырку, отпустила и, положив палец на курок, двинулась к вышке.

Беглецы испуганно таращились вслед самозваной «командирше».

Тимка шмыгнул носом и хмуро покосился на Рика. По идее, единственный более-менее крупный пацан в их компашке должен бы предложить себя в качестве довеска к автомату. Было бы убедительнее.

Или Пакетик.

Вон как легко держится, все уже остановились, а он и не подумал кошку на ноги поставить. Стоит себе, на руках держит, словно невесомую пушинку. И будто не пробежали они сейчас чёрт-те сколько коридоров и дверей.

Ронка, конечно, тоже вполне крупная, но, чёрт побери, сексапильная фигуристая девка в короткой, едва скрывающей задницу майке, даже с автоматом куда менее убедительна, чем жилистый парень. Да ещё и в зловещей маске на морде.

Но прежде чем он успел открыть рот и озвучить напрашивающиеся мысли, Ронка уже полезла на приставленную к вышке лестницу.

– Ишь ты… – только и буркнул Рик. Не то одобрительно, не то сердито. И ревниво зыркнул на второго лиса, так и не выпустившего кошку, но таращившегося вслед Роне.

Остальные переглянулись.

– Чем это так смердит? – вдруг спохватилась Вейка и капризно наморщила нос.

Она трепыхнулась на руках Пакетика, вывернулась и подозрительно принюхалась.

– Фу… ну и запах. Тебя что – головой в сортир макали? – она потянулась к бумажной маске, но лис перехватил её ладошку. Мягко, но решительно.

Теперь на странноватый сладковатый запах обратил внимание и Тимка. Словно что-то сгнило и протухло. И запах этот явно шёл от лиса. Точнее – из-под его бумажной маски.

– Фу, отойди от меня, вонючка! – Вейка вырвала руку и отпихнула его прочь, – …блевану щас.

Тимка с неодобрением покосился в её сторону. Полдороги её, дуру, на руках тащили, так ещё сейчас и нос воротит!

Хотя запашок, конечно, и впрямь мерзкий.

Настолько, что даже страшно представить, что там, под маской этой, творится. И почему он не разговаривает? Может, рана какая? А может, он вообще – зомби?

Тимка припомнил пахнувший в темноте могильный дух.

Но нет, там, на месте бойни, скорее пахло сырой землёй и плесенью, а тут – вполне банальной гнильцой и тухлятиной, как за мясной лавкой Помойки в жаркий июньский денёк.

Пакетик тем временем отступил на шаг, потом ещё. Развернулся и вдруг ринулся прочь.

– Эй! – Тимка кинулся следом. – Ты куда?!

Догнать вонючку удалось не без труда – лис, казалось, не знал усталости и если бы сам не замер на краю освещённой площадки, настигнуть его у Тимки вряд ли бы вышло.

Вцепившись в лисий локоть, кот отчаянно потянул его обратно:

– Стой же ты… Блин. Ну чёрт побери!.. Ох…

Молниеносно развернувшись, Пакетик одной рукой ухватил его за горло и легко, без видимых усилий вздёрнул вверх.

Тимкины лапы оторвались от земли, и кот беспомощно повис в воздухе, тщетно пытаясь разжать неожиданно крепкую руку двумя своими.

Жутковатая маска с чёрными провалами глазниц. Хрип беспомощного кота. Капающий с неба дождь – едва заметная противная морось.

«Как нелепо», – пронеслось в мутнеющем сознании.

Но прежде чем в глазах окончательно потемнело, лис спохватился и разжал ладонь. Тимка выпал и неловко растянулся на асфальте, кашляя и растирая отдавленное горло.

Чёрт побери… это было больно.

И жутко.

Как попасть в гидравлический захват мусоросборника.

Того, который контейнеры подхватывает.

А ведь Пакетик был немногим крупнее – ну на голову с небольшим выше. Ну в плечах пошире… Но даже каменные лапы здоровенных охранников не оставляли ощущения такой неумолимой несокрушимости, как эта пугающая хватка!

Тимка до сих пор с трудом проглатывал воздух. Словно не дышал, а пил. Глотал обжигающе холодную жидкость.

Безмолвный лис вновь развернулся, собираясь уйти. И кот снова машинально вцепился ему в локоть. Запоздало испугавшись повторения аттракциона, он даже зажмурился, но пальцы так и не разжал.

Впрочем, никакой расправы не последовало.

Лис в маске замер, словно решая, что делать дальше. Или к чему-то прислушиваясь. Просто стоял, не оборачиваясь, но и не вырываясь. И словно бы даже намеренно отвернувшись сильнее. Будто безумно хотел вырваться и сбежать, но в то же время – хотел и остаться.

Тимка всей шкурой чувствовал эту странную «переломность момента». И зачастил, захлёбываясь и боясь упустить эти самые важные секунды:

– Нашёл на что дуться. Ну ляпнула эта дура… Что с неё взять… Ну, куда ты пойдёшь? Нам бы сейчас вместе, а… Слышишь?

Лис резко развернулся, нависнув над тощим кошаком и почти в упор уткнувшись в его нос собственным. Намокающая под дождиком маска теперь уже не казалась забавной, а неразличимая темнота глазниц и вовсе вгоняла в дрожь.

Под дождём бумага подмокла, и на ней стали проступать какие-то тёмные пятна – не то гной, не то кровь… Тимке не хотелось об этом думать. А ещё в нос ударила совсем уж невыносимая вонь, от которой его замутило и к горлу подкатил рвотный позыв.

Секунд пять Пакетик молча нависал над ним, не издавая ни звука. А Тимка, едва сдерживая дрожь и желание отшатнуться, таращился в жуткие прорези размокающей на глазах маски, отчаянно пытаясь не морщиться от тошнотворного запаха.

На секунду ему показалось, что в тёмных провалах блеснули глаза, но может быть – лишь показалось? Может быть, там и впрямь – лишь пустые провалы глазниц да могильные черви? Что там, под этой маской? Что может испытывать это странное создание сейчас?

Бедняга явно неровно дышит к ехидной кошке.

А ещё – наверняка и сам мучается от этого своего смрада.

Там, в казематах, на расстоянии в десяток шагов, этой вони почти не ощущалось – вентиляция была на уровне. Но здесь, с расстояния в пару дюймов…

А может, загадочный телепат – это он и есть? Недаром же бытует мнение, что природа компенсирует увечным их недостатки! Да и силён этот «квазиморда» – не по наружности.

«Это ты?» – мысленно спросил Тимка, подозревая теперь таинственного помощника в каждом.

Но таинственный Голос в очередной раз промолчал.

Тем временем лис отстранился. Как показалось Тимке, с каким-то сдавленным не то хрипом, не то вздохом. То ли скрывая мучительные эмоции, то ли просто стараясь лишний раз не дышать в сторону кота.

Набравшись смелости, Тимка вновь ухватил обмякшую ладонь уродца и осторожно потянул обратно в сторону компании.

И неожиданно сильный лис покорно обмяк и шагнул следом.

Но едва Тимка развернулся в нужном направлении, как чуть не налетел на нового персонажа этой странной драмы.

Низкорослый нескладный мыш стоял прямо позади него – вероятно, уже довольно долгое время. Стоял и пялился куда-то в район Тимкиной коленки.

Голову малыша покрывали грязные бинты, а вместо майки-балахона на нём было нечто вроде набедренной повязки из каких-то невнятных тряпок не первой свежести.

Дрожа под прохладным летним ветром, малыш зябко поджимал то одну то другую промокшую в луже лапку, но выбраться на сухое место почему-то не пытался.

В их сторону мыш не смотрел, словно полностью отрешившись от всего происходившего вокруг. Просто молча стоял и беззвучно шевелил губами, будто какой-то псих или умалишённый.

И было в этой отстранённости нечто едва ли не более жуткое, чем в маске Пакетика. Да и стоял новенький как-то слишком близко. Пугающе близко.

Наверное, ещё вчера Тимку до дрожи напугал бы этот забинтованный фрукт и его странное поведение. Но сегодня… Сегодня на него обрушилось уж слишком много страхов, так что в какой-то момент он вдруг просто перестал бояться. Во всяком случае – не такую мелюзгу, пусть и с прибабахом.

Мелкий коротколапый мыш едва доставал макушкой Тимке до середины рёбер.

Лет девять-десять. Может, чуть старше.

С мышами возраст не вдруг определишь – растут они странно… За пару-тройку лет вырастают насколько могут и остаются такими до глубокой старости. Что мальчишки, что взрослые или старики… Но этот вроде бы совсем мелкий. Уж точно не старше Тимки. И тоже явно беглый. Может, таинственный спаситель, заваривший всю эту кашу, точно так же вскрыл и другие тюремные блоки? Были ведь на общем смотре и десятки других узников?

Кот присел перед найдёнышем, разглядывая неказистого беглеца и тщетно пытаясь заглянуть в глаза. Словно противясь этому, мыш опустил нос пониже.

– Эй, ты ещё откуда вылез? – Тимка осторожно дотронулся до мышиного плечика.

Странный гость неопределённо дёрнул противоположным плечом и отвернулся.

– Ещё один немой на мою голову, – буркнул Тимка. – Ну… иди, что ль, и ты с нами.

Собирать – так уж всех. Тимка не то чтобы любил компании… как правило, скорее уж наоборот, но… Здесь и сейчас – иной случай. Слишком уж много пережили вместе. Слишком уж… ну, в общем, вместе, наверное и впрямь проще.

Чем больше плот – тем меньше качка.

И он ухватил малыша за руку и потащил обоих обратно.

Вздрогнув от прикосновения, мыш повёл в его сторону носом, но сопротивляться не стал.

– Ну и на кой ты притащил Мистера Вонючку обратно? – неприветливо буркнула Вейка. – И где нашёл… это?

Кошка брезгливо ткнула пальчиком в направлении мыша.

– Ой, заткнись уже, а? – Динка чувствительно пихнула её луктем по рёбрам, и кошка возмущённо вскинулась.

– А ты меня не затыкай! А то…

– А то что? – волчица была хоть и тощая, но ростом выходила на голову выше. Да и выглядела… весьма крепче кошки. И смотрела с этаким злым задором – словно только и мечтала о хорошей драке.

Вейка насупилась, но вякнуть что-нибудь из своего обычного репертуара не решилась.

Попытавшись разрядить обстановку, Рик фамильярно приобнял обеих за талии:

– Девочки, не ссорьтесь.

И тут же схлопотал от обеих – по рёбрам и по морде.

– Ну мля… вы чё? Дуры! Уж и пошутить нельзя… – он отступил, потирая ушибленные места.

– Иди вон с ним пошути, – кивнула кошка на Пакетика, и бумажная маска, словно бы с иронией, повернулась к Рику и чуть склонилась на бок словно приглашая и впрямь попробовать. Лис поспешно отступил ещё на шаг и почти скрылся за волчицей.

– Ладно, проехали, – резюмировала Вейка. – И ты, Мистер Вонючка, извини и всё такое.

Она неопределённо пошевелила пальцами в воздухе.

– Ну а ты кто будешь? – волчица присела перед мышем.

– Неважно, – мыш впервые поднял взгляд, и Тимка напрягся – глаза у него были какие-то… нездоровые. Без белков – сплошная чернота.

– Опаньки… – волчица непроизвольно отшатнулась. – Это что с тобой?

Мыш скривился и вновь уставился себе под ноги.

– Парад уродов, – буркнула Вейка. – А где там наша машина смерти?

Все дружно поглядели на вышку, но никакого шевеления отсюда видно не было.

– Что делать-то будем? Когда выберемся? – вновь подал голос Рик.

– Ты выберись сначала… – Вейка демонстративно отошла в наветренную от Пакетика сторону, не заботясь о неодобрительных взглядах остальных и с нетерпением покосилась на вышку.

Бельчата – тоже малышня ещё младше Тимки – старательно делали вид, что исходящий от Пакетика смердёж ничуть их не беспокоит.

Один из близняшек таращился на него, второй – разглядывал забинтованного мыша.

Динка на гнилостную вонь не реагировала никак.

Спустя мгновение из тени показалась рысь. Скользнула удивлённым взглядом по новенькому и поманила компанию к вышке.

– С часовым мы… договорились. Валим.

И они «повалили».

– Глаза в пол! – рысь поднесла к кошачьей морде увесистый кулак и Тимка послушно потупился, стараясь не думать о том, какое зрелище бы открылось, задери он голову вверх – пока Ронка в её короткой маечке карабкалась бы выше по лестнице. – По одному следом.

Окинув компанию суровым взглядом, самозваная предводительница беглой компании ловко вскарабкалась по лестнице и свесилась вниз с дощатой площадки:

– Следующий!

Тимка попытался было переместиться в конец очереди, но никто из пленников не горел желанием лезть перед остальными. В результате пришлось карабкаться следом, проклиная просторную майку и отчаянно надеясь, что у всех, кто остался внизу хватит такта не задирать головы вверх.

«Уговорённый» часовой был пристёгнут собственными наручниками к поддерживающему крышу столбику. Пёс хмуро таращился на прибывающих беглецов и молчал.

Вскарабкавшись на вышку, компания набилась на тесном пятачке так, что напиравшие сзади невольно притиснули Тимку к рысьей спинке… и всему, что там пониже… Рона порывисто обернулась, и он непроизвольно зажмурился, ожидая плюхи и молясь, чтобы последствия этого невольного контакта не проявились под проклятым балахоном слишком явно.

Конечно, паника, дождь и холодный ветерок никак не способствовали подобным конфузам, но не слишком избалованный женским вниманием, Тимка несмотря ни на что ощутил в паху предательское оживление.

К счастью, то ли Ронка не успела ничего заметить, то ли решила сделать вид, что не заметила, но в данный момент её явно больше интересовал способ спуска вниз.

– Первым – ты, – она ткнула пальцем в Рика, затем в Пакетика. – Затем ты. Ловите мелких, остальные сами.

– Почему я? – возмутился Рик, косясь на ухмыльнувшегося охранника. – Эй!!! Ааааа!!! Ып…!!!

Не дожидаясь развития диалога, лис в маске небрежно взвалил Рика на плечо и непринуждённо спрыгнул с ним в темноту. Прямо через борт. Прямо с высоты раза в три превосходящую его собственный рост.

Тимке на миг даже почудился хруст костей – высота была футов десять, если не больше. Многие ломали ноги, сигая и с куда меньших высот. А уж ощущения взваленного на плечо Рика и вовсе представить сложно. Выглянув за борт и убедившись, что с первопроходцами всё в порядке, они принялись по одному перебираться наружу – на приступочек по нижнему краю борта. Приседали, свешивались на руках, жмурились и прыгали вниз как неуклюжие кульки с мусором.

Капризную Вейку пришлось выпихивать чуть ли не силой.

Сдавленно взвизгнув, она неловко сорвалась вниз, но в очередной раз была спасена Пакетиком.

Следом молча сиганула Динка, уверенным резким скачком миновав руки собиравшихся ловить её Рика и Пакетика. Тяжело приземлилась чуть в сторонке, едва ли не по колено уйдя в размякшую от дождя землю. Следом отправились близняшки, мыш и сам Тимка. Ронка прыгнула последней. Сбросив наземь какой-то свёрток, она ловко приземлилась и с перекатом ушла в сторону. Да так ловко, словно не один день тренировалась сигать с подобной высотищи.

– Акробаты, пля… – буркнула Вейка, с опаской косясь на маску в очередной раз поймавшего её Пакетика. Размокшая бумага облепила лисий череп, и теперь тот выглядел как какая-то нелепая корявая поделка из папье-маше – того и гляди расползётся от неосторожного движения. И что же они тогда там увидят?

Представить, от какой раны могла исходить такая вонь, Тимка сильно затруднялся. Видал он и ножевые, и пулевые, и гангрену, и проказу, и даже накладные язвы профессиональных нищих, изготовляемые из протухшего мяса. Но все их запахи ни в какое сравнение не шли с амбрэ, исходившем от размокшей маски.

Подхватив с земли свёрток, Рона набросила на почти голого мыша стянутую с охранника куртку. Помимо этого своеобразного трофея, в добытом и сброшенном сверху свёртке оказался какой-то пакет. Судя по запаху – ужин.

От запаха котлет и картофельного гарнира у Тимки тотчас заурчало в животе.

Аж желудок свело при мысли о толстом сочном бутерброде. Пакетик же с пристальным интересом впился своими прорезями для глаз в пластиковый мешок.

– Это хочешь? – уловив его интерес, Рона помахала свёртком, и лис поспешно закивал.

– Ну на, держи, – рысь освободила пакет, в котором и впрямь были бутерброды и пластиковый контейнер с картошкой и котлетой.

– Надеюсь, никто не будет возражать, если это мы отдадим самым мелким? – не дожидаясь ответа, рысь разделила ужин охранника меж бельчатами и мышем.

Все почему-то посмотрели на Вейку, но кошка молча надула губки и отвернулась, сделав вид, что любуется окрестностями.

Пакетик же и вовсе сбежал в кусты, вероятно – сооружать себе новый «шлем».

В очередной раз посочувствовав уродцу, Тимка невольно представил себя на его месте. Каково это – таскать этакую маску, прячась от мира, выслушивать по поводу вони… и вообще? Эта хрень, наверное, ещё и болит нехило!

И тут за забором громыхнуло.

В небо взвились огненные клубы и чадный дым. Впрочем – на фоне ночного неба, дыма почти не было видно. А вот султан пламени, вероятно, был заметен даже из города, огни которого виднелись неподалёку.

Оглушённые взрывом и сбитые с ног тугим потоком горячего воздуха, беглецы метнулись в ночь. Благо никому и в голову не пришло отделяться от толпы. Коротколапого мыша подхватил на руки неутомимый Пакетик, остальные дёрнули своим ходом.

Выдохшись, скатились в какие-то буераки, заросшие бурьяном и папоротником, попадали на землю.

– Ну и что дальше? – хмуро осведомилась кошка, шумно всасывая воздух.

– Я знаю, что дальше, – помедлив, вызвался Тимка. – Идёмте.

– Куда?

– Придём – увидишь. Или есть другие предложения? – не услышав возражений, кот повёл компанию прочь.

Если их каким-то образом не вывезли вообще в другой город, то там, впереди, виднелась окраина Бричпорта, который Тимка знал как свои пять пальцев.

Ну точно, вот и портовый маяк и покачивающиеся на воде огни кораблей. А значит… значит, всё не так уж плохо.

Над шоссе, оставшемся изрядно в стороне от их маршрута, пронеслось звено вертолётов, а следом – потянулась колонна грузовиков, направлявшихся к базе.

Глава 3: Кошмары во сне и наяву

– Генерал, – бесцветно, без интонаций прошелестел тёмный экран. – Вы разочаровываете.

При звуках этого негромкого шепчущего голоса Рэйно Паркер всегда испытывал какой-то необъяснимый потаённый ужас. Бультерьер никогда и никого не боялся. Ни по молодости – бесшабашно ввязываясь в самые рисковые миссии, ни на подводной охоте на акул, когда едва не лишился руки. Ни даже часом ранее этого момента, побывав на ковре у министра обороны, визжавшего и брызгавшего слюной по поводу фиаско на объекте J6.

Ничего не боялся Рэйно. Ничего, кроме этого тихого шелестящего голоса.

Генерал потел и молчал, сосредоточенно пялясь в монитор ноутбука, словно всерьёз надеясь различить на нём что-то, кроме беспросветной, абсолютной тьмы.

Оправдываться он не любил – либо виноват, либо нет. Но начальству лучше знать. Начальство разберётся. Начальству тоже порой хочется выпустить пар после разноса «свыше» и устроить кому-нибудь показательную порку на ковре.

А вот с шептунами сложнее. Они никогда не злятся. В обычном смысле этого слова. И пар они тоже не выпускают. Они «делают выводы».

И заканчивается это порой куда печальней, чем любые разносы «в кабинетах».

Не раз и не два ему приходилось присутствовать при расследованиях жутковатых казней. В том, что он видит именно казнь, сомнений не возникало ни у кого.

Один раз это была просто кучка белёсого пепла, второй – живописно рассыпавшиеся по полу куски тела. Не два, не три – десяток!

Невероятно аккуратно нарезанные самым причудливым образом, они ещё курились парком, когда в запертый кабинет ворвались перепуганные охранники.

И – никого.

Никаких следов, никаких улик, только эти странные, пугающе аккуратные куски. Словно несчастного резали каким-то станком или прибором. Словно кто-то небрежно рассёк фотографию невероятно тонкой, острейшей бритвой. Рассёк и небрежно сдул обрезки на пол.

Но кто или что могли сотворить такое с живым телом?

Ни один нож, ни один меч или какой иной вид известного ему оружия не могли оставить столь чистых, неестественно идеальных срезов.

– Это уже второй провал за последние полгода. Мы начинаем думать, что ошиблись в вас, – продолжил шелестящий голос, возвращая генерала к действительности.

Паркер вспотел ещё сильнее, нервно пригладил короткий ёжик волос и едва справился с желанием вытащить из кармана последнюю конфету.

И сжевать её прямо здесь, перед ноутбуком.

Плевать!

Всё равно ведь они знают, не могут не знать, что он давно и безнадёжно подсел и на этот их крючок. Один из многих, заботливо подсунутых ему в последние годы.

Власть, деньги, положение. Успешная головокружительная карьера и вершина пирамиды – могущество. Не обусловленное карьерой и вверенной властью, а личная, персональная мощь. Пугающая сила, невероятная выносливость, скорость… Всё это таится в одной маленькой мятной конфетке. Одна конфетка в день и всё это твоё! Но дать обратный ход, отказаться, прекратить – уже не выйдет! Не получится.

– Может быть, хотите сказать что-нибудь в своё оправдание? – поинтересовался шуршащий голос.

– Нет, – Рэйно изо всех сил старался выглядеть твёрдым, сильным и уверенным в себе. Таким, каким он был ещё несколько месяцев назад.

Бультерьер уставился прямо в центр экрана, туда, где в непроглядной тьме что-то вроде бы шевельнулось. Впрочем, с уверенностью сказать, что различил какое-либо движение, пёс не мог.

Чёрт, да кого он обманывает?

Для этих, таинственных и всемогущих – он просто очередной винтик.

Пешка в большой и странной игре.

И сомневаться в том, что он уже не в силах отказаться от последнего их подарка, тоже, увы, не приходилось.

Как и в том, что шептунам прекрасно известны и все его неоднократные попытки это сделать. Провести без проклятых конфет хотя бы два или три дня. Про попытки заставить яйцеголовых проанализировать и воссоздать дьявольский подарок. И про ошарашивший вердикт – тоже.

«Это же просто конфеты. Вы серьёзно хотите, чтобы мы сделали вам фунт мятных конфет?».

Про всё это его таинственный «наставник» без сомнения знал.

Знал про все метания и страхи, сомнения и надежды. Как видел все его ходы на три шага вперёд. Как всегда знал о том, какие слова и какой шишке надо озвучить, за какую ниточку потянуть, чтобы карьера подопечного в очередной раз сделала стремительный, головокружительный скачок ввысь.

За каких-то три года сержант Рэйно превратился в генерала Паркера, из тесной городской квартирки перебрался в трёхэтажный особняк и стал вхож в высокие кабинеты. Даже с президентом пару раз «ручкался».

И всё это – благодаря таинственным шептунам, которые всегда в курсе всех тайн в любых кабинетах, на любых уровнях. Говоривший с ним голос никогда не менялся, но Паркеру отчего-то казалась, что собеседников как минимум двое, а может и больше. Может его «ведёт» целое подразделение?

Хотя, какая, к чёрту разница?

Он, целый генерал, навытяжку сидит перед выключенным ноутбуком, и словно в трансе слушает этот по-змеиному шипящий голос. Слушает и из последних сил пытается не потерять лицо и остатки самоуважения. Не замечать собственное участившееся сердцебиение, накатывающий жар и то и дело сменяющий его противный мерзкий холодок под рёбрами.

При звуках этого едва слышного шелестящего шёпота внутри всё обрывалось и проваливалось куда-то в район пяток. Почти точно так, как в далёком-далёком детстве, когда он катался на дьявольских горках. То самое ощущение, когда вагончик, взлетевший на очередной пик, на миг замедлялся, останавливался почти полностью, чтобы уже в следующую секунду низринуться в пропасть.

– Нам импонирует ваше самообладание, генерал. И умение признавать поражение, – словно прочтя его мысли, прошелестел невидимый собеседник. – Но прежде всего нам нужны результаты.

– Понимаю, – буркнул Паркер. И едва удержался от унизительно-заискивающего «сделаем всё, что в наших силах!».

– Будем считать – у вас последняя попытка. Третья ошибка – недопустима. От успеха нашего маленького мероприятия непосредственно зависит и ваша дальнейшая судьба. И судьба вашей родины. Через пятнадцать минут с вами свяжется министр и предложит возобновить программу на объекте N3. Вы согласитесь. И проследите, чтобы в этот раз были приняты все возможные меры для предотвращения… инцидентов. Удвойте усилия по розыску и изоляции проекта «Эш». Столь впечатляющие… полевые испытания можно считать успехом.

Паркер кивнул. Сжимавший кишки страх стал понемногу отступать, а пересохшее горло сумело-таки протолкнуть внутрь застрявший в нём ком.

– До свидания, генерал, – попрощался шептун. – Наш подарок в обычном месте.

«Пронесло».

Почудилось, или в последних фразах таинственного собеседника вдруг прорезались эмоции? Что-то вроде… приязни? Поощрения?

Ноутбук затих, но пёс ещё долго сидел в кресле неподвижно, покусывая сжатый кулак и таращась в погасший экран.

«Вашей родины».

Вот оно как.

В первый год их странного сотрудничества Паркер свято верил, что имеет дело с дурачившимися сотрудниками контрразведки, проверявшими его на лояльность.

Затем – с кем-то из центрального управления. Затем, когда размах проворачиваемых дел стал кружить голову и дополнился отчётливым подозрительным душком – он уверился, что шептуны и есть то самое «теневое правительство», столь обожаемое параноиками всех мастей и жёлтой прессой.

И вот сейчас… это их «вашей родины».

Пёс нервно нащупал сигару и закурил, с неудовольствием отметив, как подрагивают пальцы.

В кармане кителя лежала очередная конфета.

А в соседней комнате на бильярдном столе, как обычно, должен был появиться очередной кейс. Появиться бесследно и необъяснимо. Битком набитый всякими полезными бирюльками и чертежами, от которых приходят в такой экстаз ботаники. И с дискетой, содержащей информацию о счетах и паролях, от которых приходил в экстаз лично он.

Но самое главное – чемоданчик содержал новую порцию волшебных конфет.

Паркер выдохнул дым, откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

«Вашей родины», чёрт подери!

И ведь можно не сомневаться, что это не случайная оговорка! С шептунами вообще никогда не бывает случайностей.

У них всё рассчитано на пять ходов вперёд. Да что там – на все десять!

И если уж дали «намёк» – значит, именно так и задумано. И тщательно рассчитано. И должно привести его к каким-то выводам и действиям.

Вот только каким?

Генерал задумчиво провёл пальцем по своему шраму.

Что ж. Это многое бы объяснило. Все эти странные и пугающие технологии, дьявольские конфеты и совершенно необъяснимым образом появляющиеся в запертой, охраняемой комнате «подарки».

И ноутбук. Чёртов проклятый ноутбук. Который, как оказалось, может работать и без подключения к сети. Даже в полностью изолированной от любых радиоволн комнате. Даже будучи выключенным и даже с извлечённым аккумулятором!

Более того – стоило забыть или намеренно оставить дьявольскую машинку вдалеке от себя, как средством связи с таинственными покровителями могло в самый неподходящий момент выступить любое электронное устройство.

Телефон, музыкальный центр и даже телевизор!

Но при этом странный шепчущий голос не в силах была зафиксировать никакая аппаратура. Все попытки записать шептунов на плёнку не приводили ровным счётом ни к чему. Ни один диктофон, ни один микрофон и даже неведомо где раздобытый антикварный фонограф не могли сохранить этот проклятый голос!

Кто? Кто мог владеть столь впечатляющими технологиями, опережающими порой даже самые смелые и бредовый фантазии киношников?!

ЮНР? Сибры? Могли ли полудикие варвары или хитрозадые косоглазики настолько опередить их в развитии? И если да – то к чему тогда такая театральность, весь этот глупый выпендрёж и фокусы с ниоткуда возникающими посылками?

Обладая подобными технологиями они могли бы покорить любую страну, любое правительство! Забросить бомбу куда надо, купить всё что пожелают. Подарить кому следует чёртовы конфеты.

Может быть, плюнуть на всё и рассказать об этом министру? Или сразу президенту, лично?

Паркер нервно затушил сигарету в пепельнице и потёр виски.

Нет… нет!

Где гарантии, что все они не общаются с такими вот шептунами? Что достигли своих постов сами, без помощи извне? Если куплены не все, то – кто конкретно?

Паркер откинулся в кресле и устало прикрыл глаза.

***

Голый бетонный потолок нависал столь низко, что большинству беглецов приходилось пригибать головы. Дополняли угнетающе мрачную обстановку кривобокие кирпичные стены с торчащими из них толстенными трубами, украшенными парой подслеповато отблёскивавших манометров.

Пыль, грязь и свисающая с прорех изоляции стекловата. Три вросшие в земляной пол ступеньки и характерный для подобных мест особый затхлый запах.

– Мда-а… халупа на пять звёзд, – протянула Вейка, брезгливо осматривая грязную тесную каморку, больше походившую на звериную нору, чем на чьё-то жилище.

– Ну уж… чем богаты, – Тимка насупился и недовольно посторонился, впуская в каморку продрогшую под дождём компанию.

Дрожа от холода, беглецы робко набились внутрь, настороженно и пугливо завертели носами.

Не пентхаус, конечно. И даже не барак. Тесновато, темно и холодно – но зато ведь своё, на халяву!

А что самое важное – располагался технический бункер далеко за городом, в месте не то чтобы сильно посещаемом. Во всяком случае за те несколько месяцев, что Тимка провёл в этой теплушке, никакие незваные гости его ни разу не беспокоили.

Котельная, от которой тянулись трубы, не работала уже много лет и ни отопления, ни электричества в облюбованной им каморке не было. Выручал тусклый старинный фонарь. Шахтёрский, с большим тяжёлым аккумулятором, соединённым с фонарём толстым коротким кабелем.

Сковырнув проржавевший «родной» замок, Тимка заменил его на свой, по случаю раздобытый на местном блошином рынке. Теперь процесс входа выглядел так: извлекаем из ближайшей кочки ключик, открываем замок и свинчиваем одно из накладных «ушек», привинченное к внутренней стороне дверного короба. Вставляем замок обратно, закрываем дверь изнутри и завинчиваем «ушко» на место.

Вуаля!

Снаружи болтается массивный амбарный замок, и никакой залётный гость ни в жизнь не догадается, что внутри каморки кто-то есть.

Нашарив под трубой фонарик, Тимка с гордостью закрепил его на краю вентиля и донельзя довольный собой, обернулся к компании в ожидании похвал и восторгов.

Увы, продрогшие и промокшие беглецы комфорта и величия инженерной мысли не оценили.

– И что, тут ты и живёшь? – иронично спросил Рик в промежутках меж попытками отдышаться.

– Нет, вообще-то я во дворце живу. А это так, летняя резиденция, – желчно буркнул Тимка.

После затяжной пробежки он порядком запыхался и сам, но, в отличие от остальной компании, к подобного рода марафонам был вполне привычен. Профессия, как говорится, обязывает.

Сквозь сиплые натужные вдохи послышались смешки и фырканье.

– А основная резиденция, надо полагать, это когда в городе на рождество ЛЕДОВЫЙ дворец строят? – подколола ехидная кошка и ощутивший себя отмщённым, лис молча показал ей большой палец.

Вейка скользнула по нему равнодушным взглядом и, скрестив руки под грудью, с ироничной ухмылкой привалилась спинкой к стене.

Не придумав подходяще едкого ответа, Тимка сердито сунулся в угол и присел у трубы. На свет появился скатанный в рулон матрас и тонкое замызганное одеяло. И то и другое явно не было рассчитано на восемь рыл, но к приходу такого количества внезапных гостей он как-то не готовился.

Беглецы скептично покосились на расстеленную «постель» и скрестили взгляды на коте.

– Что? – развёл ладони Тимка.

Гости промолчали и только Рик устало шмыгнул носом.

Согнав всю компанию на расстеленный матрас, Тимка набросил одеяльце на свободный участок земляного пола.

Укрыться теперь будет нечем, но это всё равно лучше, чем оставить кого-то на голой земле. А тепло… тепло они надышат. Благо, что общая площадь каморки не превышает и трёх шагов в любую сторону.

Набившаяся внутрь компания растерянно перетаптывалась в центре то и дело невольно натыкаясь на соседей. Причём некоторые – рыжие и наглые – натыкались куда чаще прочих. За что то и дело удостаивались раздражённого бурчания, а то и чувствительных тычков луктем по рёбрам.

Обессиленно попадав кто где был, компания с облегчёнными стонами кое-как разместилась на матрасе и одеяле.

Испуганные, настороженные взгляды. Растерянность, оторопь и отзвуки былой памяти.

Удирая от настигающего стрёкота вертолётов, петляя в поле от шаривших неподалёку прожекторных лучей, вся ватага думала лишь о том, как бы не отстать, не потерять бегущих рядом. Теперь же, когда угроза попасться вновь миновала, большинство беглецов невольно приходили к одному общему для всех вопросу – «и что теперь?».

Но хуже всего то, что разгорячённые бегом тела начинали всё сильнее ощущать холод от насквозь промокшей одёжки.

Дрожа и постукивая зубами они молча переглядывались, не то размышляя о чём-то своём, не то гадая о чём думают сейчас остальные.

Сграбастав фонарик, Рона обвела лучом постукивающую зубами компанию, ненадолго задержав своеобразный «прожектор» на мыше.

По самые пятки завёрнутый в трофейную куртку, коротышка безучастно таращился в пространство. Преодолев большую часть пути на руках у Пакетика, он тем не менее каким-то образом умудрился расквасить нос, но на падавшую на пол капель не обращал ни малейшего внимания.

Охнув, Рона поставила фонарь обратно и занялась раненым.

– А вода тут есть? – пропыхтел лис, оглядываясь по углам и отчётливо сглатывая пересохшим горлом. В наполненной их дыханием каморке звук показался неожиданно громким и Тимке тотчас захотелось пить.

– Нету, – он пнул давным-давно опустевшую пластиковую бутыль и шумно шмыгнул носом.

Пить хотелось всё сильнее, но тащиться до ближайшего озера, рискуя вновь налететь на погоню было бы полным идиотизмом. Теплушка и так по невероятному, невозможному стечению обстоятельств находилась в каком-то десятке миль от пугающей шарашки из которой они столь удачно рванули когти. Ни к чему искушать судьбу и капризничать, тем более, когда хоть крохотный запас воды у каждого при себе.

Озарённый идеей, просиявший кот сграбастал мокрую тюремную майку в кулак и выдавил в пересохшее горло тонкую струйку влаги.

Остальные в компании неодобрительно уставились на него и растерянно переглянулись.

Первым не выдержал Рик, за ним повторили бельчата и, наконец, рысь. Последней сдалась кошка.

Трагически вздохнув и в очередной раз закатив глаза, Вейка запрокинула голову и осторожно выжала на язык пару капель. Поморщилась, но тут же оживилась и принялась комкать майку столь усердно, что подол опасно пополз вверх, мгновенно притянув к себе большинство взглядов.

Заинтересованных – мальчишечьих и негодующих – девчачьих.

Спасла положение Ронкина затрещина, заставившая отвернуться даже упорного лиса.

Безучастным к происходившему остался разве что мыш и поправлявший недавно обновлённую маску Пакетик. Воздержалась и волчица – молчаливой мрачной тенью она держалась позади всех, с какой-то особенной насторожённостью пугливо поглядывая на компанию из-под густых, нахмуренных бровей.

– Так. Одёжки – отжать! – почти приказным тоном распорядилась рысь.

– Ну да, щаз-з, – спохватившаяся Вейка зло зыркнула на пахабно осклабившегося лиса, уже предвкушавшего «зрелища».

Взгляд Рика беззастенчиво прогуливался по всем изгибам её фигурки, без зазрения совести задерживаясь на наиболее интересных выпуклостях и впадинках.

Не выдержав, крупная и крепкая рысь заслонила кошку собой. Взгляд Рика тотчас сфокусировался на самой выдающейся части её тела и Роне пришлось раздражённо поднять его голову за подбородок.

Нацелив указательный палец она открыла было рот для сердитой отповеди, но в последний момент то ли раздумала, то ли затруднилась с подбором слов и так и застыла на пару секунд.

– Ой, да подумаешь… – Рик закатил глаза и хихикнул.

– Быстро отвернулся! – Рона подтолкнула лисий нос в нужном направлении и Рик, недовольно бурча себе под нос, отвернулся с видом оскорблённой невинности.

Издевательская улыбочка при этом обрела какой-то по-особенному похотливый вид.

– А вы чё уставились? – Рона сердито зыркнула на Тимку с бельчатами и мальчишки поспешили последовать примеру «наказанного».

Рысь обернулась к Пакетику и тот, не дожидаясь оклика, дисциплинировано отвернулся в свой угол.

Суровый Ронкин взгляд сфокусировался на безучастном мыше.

– Тебе – отдельное приглашение?

Грозный командирский тон столь разительно не вязался с мягкостью и пышногрудой крутобёдрой фигуркой, что Тимка едва сдерживал ухмылку.

Пользуясь тем, что рысь отвернулась, он с неприкрытым интересом разглядывал филейные части самозванной предводительницы.

Промокшая тюремная майка немного растянулась и отвисла, прикрывая теперь куда больше, чем раньше, но вместе с тем ничуть не скрывая цепляющих взгляд форм и очертаний.

Уловив краем глаза, что нахальный лис пялится в том же направлении, Тимка с негодованием и ревностью уставился на него. Но рыжий нахал и не подумал отвлечься – то ли в упор не замечая его недовольства, то ли подчёркнуто игнорируя негодующий Тимкин взгляд.

Насупившись, кот вновь уставился на рысий зад, словно пытаясь «насмотреть» впрок. Но удовольствие было напрочь испорчено, и он то и дело с нарастающим раздражением поглядывал на «конкурента».

Близнецы-бельчата с интересом таращились на них снизу вверх, тщетно пытаясь проследить куда все так смотрят и что в этом такого интересного.

Заметив их перегляды, Вейка в очередной раз закатила глаза и скорчила карикатурно-брезгливую гримаску, словно съела что-то неимоверно кислое.

Тем временем, развернув заторможённого мыша, рысь обернулась к компании, заставив мальчишек торопливо вернуться к прежним позам.

– Вот так! И только попробуйте обернуться!

Позади зашуршали тряпкой, по земляному полу забарабанили капли.

Тимка сглотнул и чтобы хоть как-то отвлечь разыгравшееся воображение, скосил глаза на лиса. Рик ответил косым ироничным взглядом и заговорщицки подмигнул, не забыв сопроводить это фамильярным тычком по кошачьим рёбрам.

Тимка вяло изобразил короткую кислую улыбку и хмуро отвернулся.

Попытки не думать о происходящем сейчас за их спинами, казалось, лишь подстёгивали воображение, словно в издёвку, подсовывающее внутреннему взору всё более и более соблазнительные кадры.

И ни холод и голод, ни неутолённая до конца жажда приближающийся конфуз ничуть не сдерживали.

Тимка старательно стиснул зубы, зажмурился и постарался не думать о чём-нибудь запредельно гадком, но где там! Словно железные опилки за приближающимся к ним магнитом, все мысли упорно соскакивали на всё более и более навязчивые картины.

– Поворачивайтесь, – смилостивились за их спинами через некоторое время. – Ваша очередь.

– Чур не подглядывать! – покосившись на подчёркнуто отвернувшихся девчонок, хихикнул Рик.

Прозвучало так, словно он ничуть не сомневался в обратном. Более того – был отнюдь не против, чтобы те поподглядывали.

Неспешно, словно красуясь, он сдёрнул майку, демонстрируя вполне рельефные для его возраста мышцы и на зависть гармоничное сложение.

Тимка ревниво покосился на крепкий бицепс, вздохнул и, закатив глаза, невольно повторил недавнюю Вейкину гримаску. Сам он, едва доставая лису до плеча на фоне этого озабоченного «аполлона» выглядел сопляк-сопляком. Тощий, со впалой грудью и торчащими ключицами, он безумно завидовал открывшемуся зрелищу самой чёрной завистью.

Стягивать майку при столь плотном стечении народа он постеснялся и теперь переминался без дела, не зная чем себя занять и как не выглядеть при этом идиотом.

Таращиться в стенку перед собой – глупо, разглядывать самовлюблённого лиса со всеми его мускулами – неловко. А отвернувшись в сторону, Тимка наткнулся на голышом щеголявших бельчат. «На брудершафт» стянув майки, они покосились на взрослых и торопливо отжав одёжки, в той же странной манере нацепили их друг на дружку.

Развернувшись в единственном направлении, где взгляд не смущали нескромные сцены, Тимка уставился в девчачьи спины.

Рысь и волчица о чём-то шептались, а вредная кошка, пользуясь моментом, беззастенчиво и нагло таращилась в их сторону, с неприкрытым интересом изучая пушистый лисий зад. И негодующее выражение на Тимкиной мордахе ничуть её не смущало.

– Эй! Так нечестно! – делано вознегодовал Рик, краем глаза убедившись в её к себе внимании, но при этом не делая и намёка на попытки прикрыться.

Спохватившаяся рысь отвесила кошке символический подзатыльник, и та нехотя отвернулась.

– Ну а ты чего клювом щёлкаешь? – заметив, что Тимка и не подумал последовать общему примеру, вновь пихнул его Рик.

– И так сойдёт, – стараясь не соскользнуть взглядом ниже лисьего торса, кот хмуро покосился в его сторону и отвернулся.

Рыжий ему окончательно разонравился.

Хотя, чего греха таить – майку и впрямь не мешало бы отжать. Да только раздеваться в такой толпе для него было немыслимо, да и поздновато… А выходить на улицу лишь для этого – как-то глупо. Разве что, подыскать приличный повод?

– Пойду травы притащу. Будет заместо подушек, – как можно более непринуждённо буркнул он и, скрутив болт с «засова», скользнул в промозглое стылое утро.

Притормозив на порожке, он с затаённой надеждой оглянулся на рысь, но Ронка присоединиться и не подумала.

Вздохнув, дрожащий кот выбрался наружу, оглядел окрестности и наспех собрав охапку травы, свалил у входа. Прислушавшись и убедившись, что наружу никто вроде не ломится, кот для верности придержал дверь пяткой и торопливо сдёрнув майку, отжал.

Уфф…

Конечно, теперь одёжку предстоит просушить собственным телом, но, по крайней мере теперь это будет сделать в разы проще. Облизнув мокрые ладони, он чихнул и поплёлся обратно.

К тому моменту вся честная компания уже худо-бедно распределилась по полу, заполнив свободное пространство почти полностью.

Стуча зубами от холода, дрожащая кошка прижалась к напрягшейся волчице. Замерев с этим своим вечно хмурым и чем-то недовольным взглядом, та словно окаменела и уставилась в стену.

Недолго думая, пройдоха Рик деловито пристроился позади кошки и непринуждённо обхватил её за талию, за что тут же заработал чувствительный тычок луктем.

Пакетик и мыш, забившись по разным углам, сохраняли неподвижность. Мыш – безучастно таращась в пространство, Пакетик – словно пытаясь вжаться в стенку и раствориться в бетоне. Исходивший от него запашок в этом тесном загоне по идее должен был стать невыносимым, но почти не ощущался. Не то притерпелись уже, не то помогло невольное купание под дождём.

Замыкала лежбище Рона, расположившаяся почти у самых ступенек.

Застыв на входе с охапкой травы, Тимка обвёл каморку взглядом, присматривая свободное местечко для себя. Но в горизонтальном положении тела беглецов заполняли каморку почти полностью. К добытой же им траве при этом никто не проявлял ни малейшего интереса.

– Ну, всё? Все в сборе? Спим! Свет гашу! – оповестила Ронка, потянувшись к фонарику.

Мысленно чертыхнувшись, он ссыпал притащенную охапку у входа и наспех обтёр парой пучков испачканные коленки и пятки, стараясь не таращиться на сбившиеся в кучу тела и не разглядывать рысь слишком явно.

С одной стороны он, конечно, уже размечтался этак пристроиться к кому-нибудь на манер Рика… С другой – в зелёных глазищах этого «кого-нибудь» столь отчётливо промелькнули искорки ехидства, словно все его грязные мыслишки внезапно вспыхнули на кошачьей физиономии огромными светящимися буквами.

Зардевшийся кот смутился и лихорадочно прикидывая расклад, принялся вытирать пятки вторично.

– Ну хватит уже, что ты возишься? – поторопила рысь. – Всё, я вырубаю!

Она крутнула выключатель и погасший фонарик погрузил каморку во тьму.

Он заморгал, тщетно пытаясь различить в беспросветном мраке хотя бы очертания, хотя бы намёк на то, кто и где улёгся и отчаянно боясь неосторожно наступить на чью-нибудь ногу или того хуже – какое-нибудь куда более чувствительное место.

Чёрт… Чёрт, чёрт, чёрт! И что – расположиться на бетонных ступеньках в собственном доме?!

Да какого фига?!

Решительно насупясь, он шагнул на одеяло, нашарил стопой чью-то ногу, осторожно перешагнул и по памяти двинулся в дальний, относительно свободный угол.

Вот ведь… секунду назад он с замиранием сердца мечтал пристроиться под тёплый рысий бок (о нет, без всяких нахальных поползновений в стиле Рика! Просто рядом!), а сейчас…

Он на миг замер, припоминая кто где лежал, как вдруг ноги с внезапной бесцеремонностью подсекла чья-то пятка и не ожидавший такого коварства, Тимка неловко повалился прямо в крепкие широкие ладони.

Ойкнув от неожиданности, он сердито трепыхнулся, ощущая себя какой-то дурацкой игрушкой. Нет, он конечно и сам только что мечтал прижаться к чему-нибудь мягкому и тёплому, но – сзади и животом, а не спереди и спиной!

Негодующе пыхтя, он по инерции дёрнулся вновь, но мягкая широкая лапа, оказалась неожиданно крепкой и легко удержала его в прежнем положении. Примерно таком, как засыпающий ребёнок держал бы в объятиях плюшевую игрушку.

Растерянность и негодование, смущение и паника от этих прикосновений – бесцеремонных, но в то же время мягких и… неожиданно приятных.

По инерции потрепыхавшись ещё разок-другой, Тимка сдался и замер.

Происходящее было… пугающе странным. Не сказать – ошарашивающим. Вечно неприступный, напускной сердитый вид и это её подчёркнуто прохладное к нему, Тимке, отношение... Нет, в голове не укладывается!

Но вот поди ж ты! Сама, по собственной воле уложила рядом!

Но всё равно было обидно.

Обидно, что объект воздыханий глядит на тебя как на сопливую малышню… Этакий плюшевый хамелеончик под боком. Без которого неуютно засыпать и который нафиг не сдался днём.

Сердито скрестив на груди руки, Тимка насупился.

А крепкая рыськина лапа подтянула его поближе. Вплотную. Так что лопаткам и спине мгновенно стало жарко от прикосновения чего-то мягкого и упругого.

Тимку бросило в жар, а внизу, несмотря на холод и влажные тряпки, мгновенно обозначилось дикое, болезненное напряжение.

Едва не дёрнувшись вновь, он в панике замер. Перехватило даже дыхание – рысья лапа, расслабленно сползла на его живот. В непроглядной тьме каморки различить подробности не удавалось, но всем своим телом, каждой клеточкой своей души Тимка ощущал сколь бесконечно мало, опасно мало расстояние меж этой самой лапой и тем местом, что сейчас онемело от болезненного напряжения.

Сглотнув враз пересохшим горлом, кот застыл, испуганно пялясь во тьму и не решаясь сомкнуть сам собой приоткрывшийся рот.

Нет, вырываться силком точно не вариант – чего доброго фонарик кто включит, и тут он – шарахается с оттопыренной в интересном месте майкой! Позору не оберёшься!

Нет уж, лучше так, чем…

Ронкина лапа снова дрогнула и Тимка в очередной раз затаил дыхание.

Сейчас, вот сейчас эта широкая, похожая на небольшую подушку, ладонь соскользнёт ещё на дюйм ниже, наткнётся на «это самое» и тогда… Что может произойти тогда, Тимка представить не мог. Но ничуть не сомневался, что ничем хорошим для него это не закончится.

Но томительные секунды шли, а ничего не происходило – спокойно посапывая и, наверное, даже не подозревая о его мучениях, Рона спала.

А вот парочка на расстоянии считанных дюймов от его носа – судя по участившемуся дыханию и сопению, нимало не смущаясь присутствием прочих, занималась чем-то непотребным. До чутких Тимкиных ушей донёсся удар по чему-то мягкому и, на миг позабыв о собственной драме, кот злорадно ухмыльнулся: не иначе очередное поползновение рыжего камикадзе Вейка вознаградила ударом локтя в лисьи рёбра.

Сдавленно «ххыкнув», лис ненадолго затих, но уже через пару минут вновь послышались шорохи – продрогшая кошка отлипла от волчицы и уже сама нащупав руку нахала, завернулась в него как в одеяло.

Тимка мрачно вздохнул. Подпитываемое яркими ощущениями и отсутствием зрительных образов, воображение принялось достраивать происходящее рядом, опираясь на шебуршание и шевеление.

Вот лисья лапа, полежав пару мгновений на дозволенном месте, вдруг начинает сползать к местам поинтересней, вот кошка раздражённо сопя, хватает эту ладонь и возвращает на место, а вот наглый лис пытается двинуться в обратном направлении.

В голове было пусто, а немногие связные мысли, не успев толком оформиться, вдруг трусливо шмыгали прочь. Но уже в следующую секунду жгучий стыд и предчувствие позора внезапно сменялись головокружительной бесшабашностью и мечтами о том, чтобы Ронкина ладошка сползла ниже.

Впрочем, секундой позже с новой силой накатывали стыд и смущение. И даже страх, что нечто подобное и впрямь может случиться. И как знать, что произойдёт потом? Высмеют при всей компании? Молча отвесят тумака и изгонят спать на улицу?

Усугубляло панику и то, что несмотря на свой вполне «взрослый» возраст, Тимка до сих пор не знал, как это всё… ээээ… должно происходить. Ну то есть теоретически-то он, конечно, представлял… Но только очень, очень приблизительно.

И не факт, что правильно.

Во всяком разе Финькиным россказням, как одногодка «зажёг с вон той тёлкой», Тимка не верил. Подробностей в этих историях было не особенно, да и все они, каждый раз состояли из того, что мальчишкам не раз доводилось слышать по кабакам и прочим подобным местечкам.

А Ронка…

Тимка собрался было вздохнуть во всю грудь, но в последний момент испугался и замер, боясь и впрямь столкнуть рыськину лапу вниз.

Грудь мучительно сдавило – попробовали бы вы сдержать вздох, когда ну очччень-очень хочется!

Бешено колотившееся сердце замирало от каждого едва ощутимого движения за спиной. От щекочущих шею выдохов. От едва ощутимых непроизвольных (или намеренных?!) подрагиваний рысьей ладошки в опасной близости от… А от горячих, упёршихся в загривок округлостей несчастного котёнка и вовсе бросало в болезненную дрожь.

Виновница же кошачьих волнений, не замечая ничего этакого, похоже безмятежно дрыхла.

Иначе как объяснить щекотно ткнувшийся в кошачью шею нос?

Колючая и демонстративно строгая, Ронка в жизни бы не позволила себе ничего этакого. Ну, во всяком случае – «наяву», днём. А ночью?

Да нет, бред. Брееед, бред, бред!

Ох, как бы ещё не получить утром – за это вот всё… Когда она проснётся.

Тимка неосторожно дрогнул – на миг почудилось, словно проваливается сквозь пол и спиной вперёд летит в пропасть. Содрогнувшись всем телом он перепуганно сжался, ощутив, как Ронкина ладонь скатывается вниз ещё на пару дюймов.

Спит или нет? Может и впрямь – дразнит его намеренно?

Кот в панике зажмурился, но неумолимо сползавшая вниз ладонь вдруг сонным движением вернулась на рёбра и лишь по-хозяйски подтянула его поближе.

Одёжка меж стиснутых тел практически просохла и Тимке невыносимо захотелось потянуться, размять затёкшие мышцы и перекатиться на другой бок. Удерживало лишь то, что в его текущем состоянии это было бы весьма близко к самоубийству.

Тем временем со стороны парочки донеслось учащённое сопение и новые шорохи. Предвкушая очередной «ххык» от отрезвляющего отпора, Тимка расплылся в ехидной усмешке, но сколь ни вслушивался он в темноте, долгожданного звука всё не было и не было.

И лишь услышав судорожный сдавленный вздох, Тимка понял, что Рик всё ж таки добился своего. И сейчас «это самое» только что происходило в кромешной тьме в каком-то футе от него!

Вот же блин! И не смущаются ничуть, не думают, что у этой странной «радиопостановки» могут быть если не зрители, то как минимум невольные слушатели!

Едва сдержавшись, чтобы не выразить своё отношение возмущённым фырком, Тимка завистливо вздохнул.

***

Монстр. Чудовище. Тварь.

Подходящее название для таких уродов.

Наверное…

Наверное, такие ошибки природы, а точнее сказать – науки, не имеют права на жизнь.

Наверное, жизнь – это слишком роскошный подарок.

Опасный и слишком щедрый.

Жизнь несмотря ни на что и вопреки всему, включая здравый смысл.

Виноваты ли чудовища в своей природе?

Порой судьба просто не оставляет выбора. Короткий пшик сладковатого газа и вот ты уже приходишь в себя в адском пыточном кресле, по рукам и ногам прикованный холодными металлическими захватами, с ног до головы облепленный сетью каких-то датчиков и переплетением причудливых распорок, отчего-то похожих на строительные леса лилипутов.

О, это мучительное желание обернуться, скосить глаза, увидеть того, кто стоит за спиной. Но где там! До боли ввинтившиеся в череп стержни надёжно фиксируют голову так, словно вросли в неё.

Но самое страшное – «синдром марионетки». Беспомощной маленькой куклы, нити которой почему-то спутаны в небрежный клубок и запрятаны глубоко в череп.

И вот сейчас одному из будущих кукловодов предстоит наощупь распутать, разобрать этот неправильный клубочек, проанализировать и уяснить какая из нитей куда ведёт и за что отвечает.

Мучительный, безысходный ужас.

Ощущение неподконтрольности собственного тела, реагировавшего на это грубое вмешательство самым причудливым образом – то судорогами в пальцах, то ложным чувством потери равновесия, то внезапным солёным или горьким привкусом во рту, а то и чередующимися волнами жара и холода.

Но ещё страшнее – чистейшая, дистиллированная боль. Невыносимая, сводящая с ума боль. Растворяющая тело и низводящая мысли до совершенно животного уровня.

А ещё хуже – наслаждение. Нестерпимо сильное, всепоглощающее наслаждение, вплотную граничащее с болью.

А потом… потом всё кончилось. Схлынуло, ссыпалось как подсохшая кровяная короста, унеся с собой чувства, эмоции, страхи. Отставив лишь глухую чёрную злобу и бессмысленную иступлённую ненависть.

Квинтэссенция зла и боли, зависть и целый океан боли.

Нет, не физической – всего лишь душевной.

Но боли того самого сорта, которой нестерпимо хочется поделиться с кем-нибудь. Бескорыстно, от души поделиться со всеми, кто никогда раньше не испытывал, не переживал ничего подобного. Со всеми теми, кто даже не подозревает обо всех этих чудесных и упоительно жутких чувствах. С теми, кто живёт в своём придуманном мире, в глупых иллюзиях ложных ценностей и обманчивой безопасности.

Живёт, прожигая свои никчёмные жизни – бессмысленные, тупые и жалкие.

Жрёт, спит и гадит. Снова жрёт, снова спит и гадит.

И плодится.

Чтобы новое поколение таких же псевдоразумных сорняков продолжало заниматься тем же.

О, конечно и в этой компостной куче изредка находится кто-то, кто создаёт по-настоящему великие вещи. Изобретения, открытия, искусство… Но – сколько их, таких созидателей от общей массы? Процент, полпроцента? Одна сотая?

Заслуживает ли этот жалкий мирок, погрязший во лжи и подлости, право на жизнь?

Если и да – то исключительно благодаря тем самым «полпроцентам».

А с другой стороны один из этих умников как раз и придумал …Тварь.

Создал, взрастил… И пал жертвой собственного детища.

Своей гордыни и спеси, самоуверенности и глупости.

О, мысли мучителей всегда переполняла гордость собой и нетерпеливое предвкушение каких-то мелочных побед, ведущих к мелочным выгодам и мелочному же успеху.

Порча.

Изрядный слой грязных, липких и вязких мыслишек, число которых лишь увеличивается с каждым прожитым днём, с каждым перенесённым разочарованием.

Увеличивается, словно густая мазутная плёнка, затягивающая собой всю поверхность колодца.

И как ни крути, как ни изощряйся в попытках черпнуть из такого колодца воды – всегда непременно прихватишь и порчу.

И не избавишься, не отфильтруешь и не притерпишься к этому мерзкому, тошнотворному привкусу чужих потаённых мыслишек.

Даже «запить» его – и то не удастся. Чем больше «пьёшь» – тем гаже привкус. Тем больше порчи, тем сильнее хочется «запить» её новым глотком.

Мерзкая, невероятно жестокая насмешка.

Всё равно что работать в кондитерской и не переносить сладкое. Но при этом раз за разом всё пробовать и пробовать то одно, то другое пирожное в тщетной надежде, что рано или поздно попадётся не сладкое.

Наивно.

Почти так же наивно, как мысли создателей.

О да! Совершенное, непревзойдённое оружие воздействия. Оружие, способное убивать не прикасаясь, подчинять одним лишь взглядом. Оружие, от которого нет защиты. Бездна, в которую медленно рушился мир. Бездна, в которой слышится приближающийся рёв хаоса.

Но – в чём смысл?

Породить, высвободить эту силу лишь ради сиюминутных благ для какой-то горстки ничтожеств, насквозь пропитанных тошнотворными, двуличными мыслишками?

Ради их наивной и глупой мечты о безграничной власти над себе подобными?

А ведь они так до сих пор и не поняли, не осознали и половины масштабов своей ошибки!

Нет, определённо высший смысл не в служении. Не этому примитивному сорту ничтожеств.

Но… что же тогда?

Может быть – предназначение в том, чтобы разнести, расплескать всю эту компостную кучу? Стерилизовать и зачистить грядки, тщательно, с пристрастием выполоть все сорняки, обеспечив не приспособленным выживать дарованиям и жизненное пространство и отсутствие конкуренции?

Полоть, полоть и полоть, в надежде, что может быть, когда-нибудь – пусть даже спустя несколько поколений, на грядке появятся-таки первые ростки? Те самые, исключительно полезные, целеустремлённые и чистые? Незатронутые порчей маленькие новые миры?

Может быть – именно это и стало бы той самой высшей справедливостью, единственным верным путём и смыслом?

Предназначение, судьба.

Миссия разрушения, почти как у библейского «антихриста».

Чернильная клякса ухмыльнулась бы, если бы не разучилась испытывать столь яркие эмоции.

Сравнить себя с библейским персонажем! Тянет, по меньшей мере, на манию величия.

Хотя, конечно, высокая роль проклятия мироздания, воплощённого ужаса весьма приятна и соблазнительна…

Увы – всё прозаичней. Всего лишь Тварь.

Мутант, по чьей-то наивности наделённый невероятной, неизмеримой силой.

Злобное порождение чужого гения и садизма, готовое пожрать своих создателей. Хотя почему готовое? По сути уже пожравшее. В каком-то смысле.

И теперь, лениво ковыряясь во рту зубочисткой, неторопливо прикидывающее, чем бы заняться дальше.

Тварь не видела в темноте, но глаза, как и прочие атавизмы, давно уже были без надобности. Стоит закрыть их, как вокруг разворачивается подробнейший план мироздания. Всё заполняется светом – ослепительным, чистым, перламутровым.

Сотни оттенков белого. Режущего глаз… глаза… ну – то… тот орган, который рисовал эти картины.

И в этом свете чернильно-чёрная, клубящаяся смрадным дымом клякса. Омерзительная, чужеродная в этом месте по самой своей сути. И каждая искорка, каждый лучик напоминают о его чуждости, неуместности во всём этом сверкающем великолепии.

А если потянуться, коснуться какого-нибудь светлячка – можно открыть его, как книгу. Порыться в хитросплетениях и узорах. Изящных, интересных… порой полезных или удивительных. Но общая картина всех этих узоров… Это как выложить из бриллиантов десятифутовые буквы, складывающиеся в неприличное слово.

Но и к этой бессмысленной рутинности тварь порой испытывала болезненную зависть.

И ненависть.

Ведь зависть – это эмоция. А эмоция – это слабость. А слабости стоит ненавидеть.

Тварь лишена всего.

Но зато может легко отнять это «всё» у кого угодно. Задуть небрежным всплеском чернильной тьмы. Стереть, уничтожить. Но увы – не поменяться местами.

Сознание чернильной кляксы бурлило от мыслей, парадоксов и разрывающих противоречий. От ненависти, дающей силы жить дальше. От боли, которая теперь всегда рядом. Непрерывно, нераздельно, навеки.

Ненависть.

К миру, к населяющим его светлячкам, пребывающим в счастливом неведении, КАК всё на самом деле устроено. Ненависти к себе.

К тем, кто остался там, погребёнными в обрушившихся подземельях.

К тем, кому повезло там не остаться.

Есть ли в этом мире тот, кого можно назначить крайним?

Или, быть может, самым правильным было бы начать с себя?

Может быть.

Но что помешает тем, другим, наделать ещё сотню таких же тварей?

А эти, все, которые сейчас вокруг? Словно издёвка. Зачем они? Почему?

Любопытство?

Может быть.

Подходящее объяснение странного позыва. Сделать нечто такое, за что эта группа светлячков должна бы быть благодарна. Если бы знала – кому.

Но можно не сомневаться, что узнай они настоящую природу своего спасения, благодарность была бы последней эмоцией, которую они бы проявили.

Страх, подозрение, ненависть.

И это было бы логично, знакомо и привычно. Так и нужно, так уж повелось.

Но без их благодарности Тварь уж как-нибудь обойдётся.

А вот любопытство… Пожалуй, это единственная слабость, в которой не стыдно признаться себе, кем бы ты ни был: букашкой, Тварью или… Богом.

Может быть, и Бог (если он есть) тоже порой изнывает от любопытства?

Интересно, как он на самом деле воспринимает их всех – светлячков и тёмные кляксы, странные серые облака, перекатывающиеся где-то глубоко под землёй и недосягаемые для его прикосновений… всё это причудливое шевеление и копошение, называемое «жизнь»?

Настал день, когда марионетка осознала в себе силы не только подглядывать чужие мысли, но и навязывать свои.

День, когда марионетка отважилась подёргать за ниточки кукловода.

Увы и ах – новооткрытая способность была слишком слаба и белые халаты легко преодолели и пересилили воздействие.

На этом пугающие операции прекратились и начались бесконечные тесты.

Рукотворного монстра заставляли воздействовать на других светляков, накачивали усиливающими способности препаратами, пытались «тренировать» и стравливать с другими, такими же как он.

Вторая попытка побега также закончилась провалом – списав «бракованный» экземпляр, белые халаты подвесили его в депривационном баке, подключили к системе принудительного жизнеобеспечения и напичкали снотворным. И как знать, как сложилась бы судьба рукотворного монстра дальше, если бы не один из «братьев», ненависть которого к создателям превысила чувство самосохранения. И привела к тому, к чему привела. Ценой собственной жизни песец умудрился подтолкнуть события тем единственным путём, который сделал побег возможным. Выпустил в мир чудовище, отомстившее всем за всё.

Тьма не испытывала благодарности – ведь истинной причиной такого поступка было просто желание отомстить. Любой ценой, максимально жестоко и по возможности быстро. И месть свершилась. Хотя его нетерпеливый спаситель этого и не увидел.

И вот – свобода.

Большой и враждебный мир и стайка беглецов, обязанных своим спасением монстру. Беглецов, которые, подвывая от ужаса, разбегутся куда глаза глядят, стоит им хоть на чуток осознать истинную природу своего спасения.

Но пока… Пока Тьма привычно выпустила отростки, потянулась к светлячкам, обволокла прожилками дымчатых нитей, перебирая чужие мысли, скользя вдоль их узоров, заглядывая в открывшиеся миры, как ребёнок – в калейдоскоп.

Подглядывать и подслушивать – наверное, единственная радость в подобном существовании. Если только этот термин можно применить к удовлетворению вечно голодного любопытства.

Соприкасаясь со светлячком, чернильная клякса на миг словно бы сама становилась им. Обретала новое тело, ненадолго принимая чужие правила игры, «оживала». Вновь испытывала подслушанные и подсмотренные эмоции.

Молодые, почти невинные, почти не запачканные, не заляпанные порчей. Почти не воняющие злыми и грязными мыслями.

Тьма была глупым котом, готовым напрочь отлежать руку, чтобы ненароком не разбудить прильнувшую к нему рысь.

Тьма была рысью, из последних сил державшей уверенный и решительный вид, но где-то глубоко внутри не испытывавшей ничего и близко похожего.

Тьма была волчицей, чьи странные, слишком быстрые мысли сливались в какое-то дикое, безумное бормотание, из которого удавалось выхватить лишь обрывочный, совсем поверхностный привкус.

Холодный привкус безмерной грусти и противоречий, привкус сожалений, тоски и отчаянья. Какая-то пугающая, мрачная, безысходная обречённость.

Тьма была лисом, чьи мысли сосредоточились исключительно на любимом занятии всех простейших: едва сдерживаемом желании наброситься на кошку и оприходовать её по полной программе. Прямо тут, не думая о том, что и кто скажет при виде подобной сцены. Но который всё же ограничился лишь запущенной меж её ног лапой.

Тьма была кошкой, которая умудрилась свить себе не менее сложный и запутанный клубок противоречий. Где в равных пропорциях уживались любовь и ненависть, обиды, страх… И… что-то ещё, чему Тварь не знала названия.

И вся эта хитрая паутина, казалось, издавала тоненький звон – словно от перетянутых струн, которые всё ещё продолжают натягивать. Ещё, ещё и ещё! До предела, до упора и ещё чуть-чуть сильнее.

Тварь даже залюбовалась этим плетением, на миг усомнившись, что сможет его распутать и проанализировать. Кошка приподняла бедро, пропуская крадущуюся ладонь к заветной цели, учащённо задышала. И вместе с ней Тварь ощущала это движение – уловила и впитала ощущения и со стороны кошки, и со стороны лиса. Чернильная клякса какое-то время пила эмоции обоих, зачарованно следя за процессом, прислушиваясь к их ощущениям и непроизвольно покачиваясь в такт этим странным движениям, как змея перед дудкой факира.

Клякса подглядывала, краем сознания фильтруя эхо чужих эмоций. Деля с ними подсмотренное наслаждение, словно на миг полностью сливаясь с чужим сознанием.

Подсматривала, пока не накатило надменное отрицание и презрительная брезгливость.

Едва избегнув гибели, едва нашедшие хоть какое-то укрытие от вероятной погони, голодные и продрогшие – они теребили и мяли собственные тела, извлекая поток удовольствия. Обманывая, словно бы насмехаясь над миллионы лет формировавшимся механизмом эволюции. Процессом, предназначенным порождать таинство жизни, но вместо этого – цинично и вульгарно используемым для извлечения эндорфинов и тактильных ощущений.

Созерцание этой неуёмной тяги к получению удовольствий вызывало негодование и брезгливость. Всё равно как поэту увидеть небрежно и цинично подложенный под ножку стола томик стихов.

Мерзость.

Животные.

Сорняки, наделённые разумом. Пребывающие на вершине всех пищевых цепочек… но – сорняки!

Дымчатые щупальца, преодолев болезненное любопытство, брезгливо отдёрнулись от разгорячённых тел и потянулись дальше.

Простительные животные радости не к лицу высшим созданиям.

Позабыв о парочке запыхавшихся любовников, Тварь обратила внимание на ещё одно причудливое явление. Невероятно, невозможное с точки зрения всего того, что наука считала возможным.

У близнецов. У близнеца… Короче, у того создания, кем бы оно ни было на оба тела приходился ровно один светляк. Заглядывать в них было всё равно что смотреть в бесконечный зеркальный коридор, тонуть в тысячах, миллионах отражений.

Существо одно, но… сразу в двух местах. Одновременно!

От осознания этого кружилась голова и путались мысли. Но сам источник этой странной рекурсии безмятежно спал и сколь-нибудь связных объяснений из его мыслей вытянуть не удавалось.

Тьма вздохнула и сфокусировалась на светляке, что скрывал уродства тела под странной целлофановой маской. Исходившее от него сияние с лихвой перекрывало яркость всех остальных беглецов вместе взятых. Даже исходившие из него нити, казалось, были раскалены так, что дымно-чернильное щупальце не сразу решилось их коснуться. А когда коснулось – в панике отдёрнулось прочь.

Раскалённые нити несли боль. Сотни, тысячи оттенков сводящей с ума боли. Каждая клетка тела, каждая мысль – светляк был буквально насквозь пропитан ей, как бисквитный торт кремом.

Тьма в ужасе отдёрнулась, сжалась, стянулась в тугой мяч, испуганно прислушиваясь к отголоскам боли, что метались в ней до сих пор. Боли столь сильной, что на фоне неё меркли даже собственные воспоминания обо всех пережитых кошмарах.

Преодолев шок, Тварь с удивлением и любопытством закружилась вокруг пылающих нитей, опасливо разглядывая странный, на удивление чистый узор его мыслей. На этом светляке почти не было скверны – крохотные брызги порчи, невесть как угодившие на него недавно, на глазах таяли, исчезали, растворяясь в бьющем из светляка сиянии как капельки воды на раскалённой сковородке.

Боль?

Неужели всё так просто? Просто боль… адская, нестерпимая боль – и скверна тает, уходит? Становится не важной и не нужной?

Но где же ненависть, обиды на тех, кто сделал его таким? Кто изменил его жизнь, изменил наверняка против воли? Навсегда отнял сон, поселил эту бескрайнюю бесконечную боль? Как же страх и желание мести? Где зависть ко всем, у кого всё не так?

Тварь взвихрилась, закружилась вокруг странного создания, нетерпеливо касаясь и боязливо отдёргивая кончики щупалец от раскалённых, пронизанных болью нитей.

***

– Что это? – пожилой, взъерошенный енот брезгливо отпихнул от себя тощую пачку листиков с подцепленными к ним фотографиями.

– Это сенсация, мистер Купер, сенсация! – со всей убедительностью, на которую была способна, в который раз повторила Джейн. От нетерпения лисичка поёрзывала на стуле, а енот в кресле редактора старательно отводил взгляд от её коленок.

– Тарелка на орбите? Пропавший астроном и всемирный заговор? Поймите, мисс Бенсон… мы не жёлтая пресса. Зрители «Бричпорт Ньюз» не хотят видеть эту чу… эмм… эти непроверенные факты, – енот глубоко вздохнул, печально глядя на журналистку из-под кустистых бровей. Его так и подмывало опустить взгляд на куда более интересные достопримечательности, но с дочкой Бенсона – «того самого Бенсона» – подобная непочтительность могла выйти боком.

Смущённо стянув очки с носа, Купер принялся протирать стёкла.

– Но он пропал! Бесследно пропал, сразу как опубликовал эти снимки! – Джейн с трудом сдерживалась, чтобы не вскочить и не забегать по кабинету.

– Ну и что? Знаете, сколько у нас бесследно пропавших в год? – Купер не удержался и украдкой приподнял взгляд на её коленку.

– Но это!!! Это?! – Джейн яростно подвинула под нос редактора пару мутных фотографий.

Вздохнув ещё раз, енот нацепил очки обратно и скользнул по снимкам скучающим взглядом.

– Я вижу здесь только пустое небо и звёзды.

– А вы присмотритесь, присмотритесь! – Джейн не выдержала, вскочила. Обежав стол, обвела пальцем какую-то окружность и постучала коготком по её центру. – Вот!

С трудом заставив себя оторвать взгляд от провокационно шикарного декольте, пожилой енот снова вздохнул и нехотя посмотрел на указанное место.

– Ну, видите?

– Не вижу.

– Ну вот, вот же! Вот!!! – горячилась Джейн, не замечая в порыве спора, что взгляд босса вновь вернулся к глубокому вырезу.

– Пятно. Чёрное. Может, самолёт, дирижабль… Может, вообще облако! – енот повторно заставил себя оторвать взгляд от прелестей журналистки и в который раз вздохнул.

– Это «облако» – десять миль в диаметре! Это не самолёт, не дирижабль и не… Чёрт, эта штука болтается на орбите! И она огромна!

– Или это просто пылинка на линзе телескопа, – енот с сожалением отодвинулся чуть в сторону от нависшего над ним соблазнительного бюста.

Эх, не будь эта фифочка дочуркой самого Бенсона, крупнейшего акционера его телеканала – сто раз бы уже наорал и выгнал дуру к чёртовой бабушке. Или предложил бы этой цыпочке продолжить диалог на мягком уютном диване.

Купер покосился в сторону упомянутого предмета мебели и вздрогнув, стыдливо отвёл взгляд.

Приняв суровый начальственный вид он попытался сосредоточиться на физиономии лисички.

– Я бы тоже скорее поверила в пылинку, если бы он не пропал! Понимаете – пропал! – Джейн была красива. Особенно в гневе.

– Банальное совпадение. Может, получил по голове в трущобах… может, просто поехал на дачу, и бац – сердечный приступ. И документов при себе не было… Ну мало ли… Ну что мне – объяснять вам, как оно бывает? – енот выбрался из-за стола и мягко повлёк разгорячённую спором девицу прочь из кабинета. – Приносите доказательства получше. Чтоб всё хорошо видно, чтоб всё предельно однозначно… Как полагается. И всё будет, всё покажем! Хоть в прямом эфире!

– Но…

Мягко выставив назойливое чадо Бенсона, главный редактор «Бричпорт Ньюз» облегчённо выдохнул, привалился спиной к двери и утомлённо прикрыв глаза, помассировал переносицу.

Рывок.

Низкорослый енот от неожиданности едва не потерял равновесие.

Ох, ну что за день? Нелёгкий выбор – заработать себе врага в лице дочки Бенсона или навлечь гнев самого старика Гарольда, пропустив эту желтушную чушь в эфир?

Убедившись, что попыток ворваться обратно не последует, Генри вернулся за стол. Раздражённо смахнул «сенсационный материал» в корзину для бумаг. Сложил пальцы домиком. Подумал… и, помедлив, достал «сенсацию» обратно.

Не потому, что задумался о бреднях Бенсоновской дочки всерьёз. Так, на случай проявлений недовольства старика Бенсона. Никогда ведь не лишне иметь материальное подтверждение своих слов.

Кипя негодованием, Джейн размашисто шагала по коридору. Старый пердун ещё пожалеет! Ооо, он ещё приползёт к ней сам, как только она найдёт, добудет эти чёртовы «более весомые подтверждения»!

– Джейн! Постой! – кто-то ухватил её за локоть, намереваясь остановить, но вместо этого чуть не улетел следом – настолько сильным был рывок.

Спохватившись, лисичка виновато обернулась.

– Ох. Прости, Чарли…

– Смотри, что я нашёл! Тебе понравится! – догнавший её бурундук лихо сдвинул на затылок бейсболку и дерзко уставился на её бюст, словно обращался «к ним» напрямую.

Не отрывая взгляда от груди напарницы, озабоченный бурундук помахал фотографией.

Вздохнув, она выхватила снимок и шлёпнула по макушке коротышки. Не сильно, так, проформы ради. В каком-то смысле нахальство помощника даже льстило.

Придя работать на крупнейший телеканал города, она и представить себе не могла, какой странный эффект на окружающих произведёт её фамилия. Точнее, не столько даже её, сколько отца.

Большинство сотрудников, узнав КТО её папа тут же начинали шарахаться и почтительно заикаться. Другие же – наоборот, столь натужно и навязчиво пытались набиваться в друзья, льстить и угождать, что вызывали скорее гнев и смущение.

Одному Чарли изначально было решительно начхать на то, чью фамилию она носит. И хотя он, конечно, неотёсанный мужлан, озабоченный клоун и коротышка… один факт того, что он не выпрыгивает из штанов в попытках выслужиться и не сочится едва сдерживаемым презрением, полагая, что всем в этой жизни она обязана исключительно фамилии отца… Один факт этого – уже достаточен, чтобы стерпеть многое.

– Фу ты гос-с-споди! Что это?! – Джейн чуть не выронила фотографию.

– Это то, из-за чего северная ветка сегодня встала на полчаса, – Чарли подошёл к ней, нахально прижался щекой к плечу, сделав вид, что намерен показать на фото что-то важное, а на деле – лишь используя очередной повод прижаться к ней поплотнее. – Кстати, это обошлось мне в сто баксов.

Джейн, решив поначалу, что фото оторванной конечности – какой-то дурацкий розыгрыш, преодолевая гадливость, уставилась на снимок вторично.

Оторванная чуть выше запястья, кисть руки выглядела странно. Пальцы-трубочки, плоские когти-пластинки – как у шимпа. Но вместе с тем – белёсая шкура и почти полное отсутствие шерсти. Словно ладонь несчастного часа три варили в крутом кипятке.

– А самое интересное, что ЭТО… – Чарли выдержал театральную паузу, задумчиво ковыряя кончиком языка остатки пищи меж зубов. – Самое интересное, что ЭТО забрали гэбэшники. Вместе с тем, кто ЭТО сбил.

– Продолжай, – глаза Джейн загорелись ощущением новой тайны. Она даже не отодвинулась, когда нахальный бурундук словно «невзначай» прислонился к её бедру.

***

Дикий, истошный вопль порвал тишину. Визг длился, длился и длился, вгоняя в панический ступор, набивая мышцы ватной мягкостью и заставляя вскакивать и бездумно бежать. В панике мчаться прочь, куда угодно, лишь бы подальше от этого жуткого звука…

Тимка не раз попадал в переделки и повидал в порту немало всяких гадостей – включая падение контейнера, раздробившего ноги одному из грузчиков. Видал и сдираемую тонкими полосками кожу, и паяльную лампу, сжигающую живую плоть… Но никто, никогда и нигде не издавал и бледного подобия этого воя. Да и может ли вообще такой ор исходить из глотки живого существа?

Обитатели землянки в панике заметались, спросонья сталкиваясь в темноте и тесноте, падая на пол и путаясь в своих и чужих конечностях.

Столь же внезапно, как и начался, пугающий крик оборвался.

Впрочем, заметавшимся в тесной землянке было уже не до того. Набив несколько шишек от столкновений с чьими-то головами, локтями и коленями, Тимка едва успел распахнуть дверь теплушки, как накатившая сзади толпа буквально вынесла его на улицу.

И лишь когда все попадали снаружи на зелёную травку и свежий воздух, когда, заполошно озираясь и наспех протирая заспанные глаза, сумели победить первобытный страх… Лишь тогда пришло понимание, что никто ни за кем не гонится и никто никого не убивает.

– Ч-что… ч-что это было? – пытаясь подняться на подгибающиеся ноги, спросил Рик.

– Кто орал? Чё стряслось? Кого убили? – приходили в себя другие.

– Кажется, кому-то приснился плохой сон… – предположила Динка, оглядывая пострадавших в давке.

В отличие от всех остальных сама волчица выглядела вполне невозмутимо, не сказать – меланхолично.

– Плохой сон? Плохой сон?! Мать вашу… Да я заикой чуть не стала!!! – заорала Вейка. Кошку била крупная дрожь, унять которую ей никак не удавалось. И удачно подвернувшийся Рик, конечно же, воспользовался удобным моментом. И придержал её за плечи.

– В жизни не слышала, чтобы кто-нибудь ТАК орал, – почти слово в слово повторила Тимкины мысли Рона. – Это что же должно присниться…

– Меня сейчас больше интересует, какая сволочь орала! – Вейка пристально, с подозрением уставилась на Пакетика. Безмолвный лис выразительно развёл руками и для верности помотал головой – «не могу знать», мол.

– Я орал, – признался показавшийся на пороге землянки мыш. – Простите.

Не голос, а какое-то карканье. Аж слышать больно.

– Хрена себе! – выразил общую мысль Рик. – Ну ты даёшь, мелочь!

– Бедный… – рысь, как заботливая мамаша, присела перед взмокшим мышонком, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но тот, как обычно, отводил взгляд и предпочитал рассматривать пальцы собственных ног. – Что же тебе такое приснилось-то…

– Сон. Просто плохой сон. Мне жаль, – мыш досадливо поморщился и попытался высвободиться, но рысь держала его крепко. – Пусти. Мне… лучше уйти.

Отрывистые фразы малыша как-то разительно контрастировали с его наружностью – худенький, сутулый, болезненный на вид. Обычный ребёнок, но… какой-то слишком серьёзный. И слишком… мрачный.

Тимка покосился на бельчат, смотревшихся куда старше и живее. Невзирая на все их злоключения, те вполне умудрялись находить в жизни хоть какие-то радости: то кидались в окружающих травяным катышем, то просто путались под ногами и совали любопытные носы в каждую щёлку. Словом, вели себя вполне обычно – для своего возраста.

Мыш же – почти всегда сохранял неподвижность и был пугающе угрюм и серьёзен. А этот его вечный взгляд в никуда…

– Уйти? – Рона развернула коротышку обратно и чуть ли не насильно усадила рядом с собой. – И куда же ты, интересно, пойдёшь? Да ещё в таком виде?

Грызун неопределённо дёрнул плечом, но промолчал.

Переводя дух, окружающие хмуро переглядывались – данный вопрос заботил каждого.

– У кого-нибудь из нас вообще есть куда идти? – обращаясь уже ко всем, поинтересовалась Рона.

Ответов не последовало.

– Ты! – рысь выбрала Рика, как ведущий на телевикторине.

Лис помялся, ловя скрестившиеся на нём взгляды.

– Ну, чё молчишь, рыжий, – поторопила Вейка. – Общессность ждёт. Поведай, типа, кем будешь, откуда родом и куда двинешь.

Лис помялся, пряча глаза и явно не желая обсуждать подобные вопросы. Но требовательные взгляды, что называется, припирали к стенке.

– Жрать хочу, – невпопад буркнул он. – И нормальную одёжку.

– Слушайте… вчера нам повезло. Невероятно повезло. Тим… – рысь запнулась на его имени – не то забыла и не сразу вспомнила, не то… словно бы пробуя на вкус его звучание. – Тим… привёл нас сюда.

Взгляды скрестились на объекте обсуждения и кот почувствовал непривычный жар смущения. Он стоял в центре круга, ощущая, как пламенеют от их взглядов нос и уши.

Ироничный – у Вейки, скептический – у Рика. Благодарно-любопытные – у бельчат. Сосредоточенный и мрачный – у Динки. Разобрать, что творилось за грязным целлофановым пакетом, как обычно, не удавалось.

Ну а забинтованный мыш по обыкновению пялился в землю.

Примолкшая компания выжидательно таращилась на кота, а тот не знал куда деться и как себя вести. Столь пристальное внимание нервировало и смущало, но не обретя глупый вид, укрыться от этих взглядов было негде.

– Полагаю, нам нужно бы, как минимум… – Ронка смущённо улыбнулась, – сказать спасибо за ночлег.

Собравшиеся нестройным хором выразили благодарность, как школьники по команде учительницы. Кое-кто хихикнул.

– …И подумать, что делать дальше, – продолжала рысь, сурово глядя, как все машинально стягиваются в подобие неровного круга.

Засмущавшись окончательно, кот поспешно шмыгнул в сторонку, притулившись меж бельчатами и волчицей.

– Дальше… А что дальше… освободим ваше уютное гнёздышко и… как-нибудь, – криво ухмыльнулся Рик, от которого явно не укрылись вчерашние Тимкины «приключения».

Ронка смущённо нахмурилась, но от примеренной на себя роли «старосты» не отказалась:

– Ну, это пусть хозяин норки решает.

Все взгляды вновь скрестились на Тимке и на новой волне смущения, кот едва справился с желанием крепко зажмуриться и для верности даже прикрыть лицо ладонями.

О том, что же собственно «дальше», он подумать просто не успел. Не до того было. Всё как-то… слишком быстро и сразу.

Просто сбежал. Все бежали, и он бежал. А узнав местность – просто привёл всех на собственную лёжку. Так получилось.

И внезапная «важная роль», а тем более необходимость что-то решать его изрядно пугали.

Ах, если бы в подколке Рика было чуть больше реальности!

Тимка боязливо покосился на рысь, пытаясь уловить от неё какую-нибудь подсказку или намёк.

Но та смотрела выжидательно. Можно даже сказать – настороженно. Как и все остальные. Словно и не было вчера… ничего.

Тьфу чёрт… так ведь и не было ничего!

«Плюшевый хамелеончик» навоображал себе чёрт-те чего… – мысленно одёрнул себя он. И не более того.

Или… всё-таки – было?

Он с трудом оторвался от зелёных рысьих глаз и по примеру мыша уставился на собственные ноги. В душе царил полный сумбур и раздрай. Накатывало какое-то странное, глуповато-дурашливое настроение. Словно «травки» нюхнул.

Воистину – «тонул в её глазах».

Это тупое выражение, ещё вчера казавшееся ему предельно идиотским и словно бы насквозь пропитанным дебильным пафосом и фальшью… Сегодня… сегодня оно приобретало чуть больший смысл и натуральность.

Ведь Тимка и впрямь тонул. Безнадёжно и глупо.

И взгляд словно сам собой, как намагниченный, так и норовил прилипнуть к ней хотя бы краешком. Понимая, как всё это выглядит со стороны, он лишний раз старался не пялиться. И даже злился на себя за эти не в ту степь скачущие мысли, за нагромождение сумбурных эмоций и за то, что не в силах распутать этот клубок сам.

А особенно за то, что тянуло пялиться и дальше, ещё и ещё, каждый раз, при любом удобном случае!

А ещё в голову лезли смутные и не всегда приличные образы.

Но больше всего бесило то, что не особо понимал, чего же хочет – чем, собственно, все эти обрывочные мечтания и фантазии должны закончиться.

Хотел бы он, чтобы она осталась? Глупый вопрос!

И даже… даже если для неё он так и останется «плюшевым хамелеончиком» – всё равно хотел бы!

Хотел бы он, чтобы остались все прочие? Не особо.

Наверное, если бы Ронка пожелала – он легко послал бы всех подальше не моргнув глазом. В конце концов, в этом мире каждый сам за себя и всех чужих проблем не порешаешь. Здоровья не хватит.

А совесть – она штука гибкая. Привыкнет.

Но с другой стороны – ведь недавно и сам вот этак… совсем недавно внезапно оказался один и без собственного угла.

Пройдя, пережив подобное хотя бы раз – волей-неволей начнёшь смотреть на мир иначе. Совсем иначе.

Нет, пожалуй брякнуть «убирайтесь» на данный момент явно выше его сил.

Несмотря на то, что теснота и запахи толпы в его жилище изрядно раздражали.

Не каждый из них в отдельности, не кто-то конкретный. Скорее – само то, что начиналось, когда вокруг скапливалось полно народа. Все галдят или бормочут, всем что-то нужно, все пялятся, шевелятся в поле зрения, отвлекая и сбивая с мыслей.

И приходится думать о том, чтобы чего этакое не сделать… от чего все начнут ржать. Не говоря уж о том, что толпу не «выключишь», как фонарик. Не останешься в тишине и одиночестве – когда особенно хочется забиться в угол и ни о чём не думать. Когда любое копошение вокруг нервирует и злит.

Нет, Тимка не любил толпу. Ещё с первого своего визита в детприёмник.

А уж просыпаться каждый день в окружении кучи народу, в тесноте и запахе их тел… приятного и вовсе мало.

Но вместе с тем… закон улиц гласит – чем больше банда, тем страшнее. Ну, в том смысле, что кучей-то оно… и впрямь попроще. Наверное.

И пусть половина из них – девчонки, а половина практически дети… И на нормальную банду эта жалкая горстка ну никак не тянет… Но как-нибудь.

Тимка вздохнул и ссутулился.

– Так что скажешь? – прервала затянувшееся молчание рысь.

Вернувшись к реальности, он обежал взглядом их лица и вздохнул.

Страх, скрытый за подчёркнутой иронией, опаска, настороженность. Надежда, неожиданно тёплая улыбка, ожидание…

Страх остаться в одиночестве.

Вот что их объединяет – страх.

Боязнь остаться наедине с этим миром.

Ещё неделю назад Тимка был совершеннейший, абсолютнейший одиночка. Вполне самостоятельный и самодостаточный. Во всяком разе – с тех пор, как сгинул Финька.

Мог ли он подумать, что жизнь может перемениться… настолько круто? И что подобный глупый страх – страх одиночества – может прийти и к нему?

Сказал бы кто – не поверил!

А ещё где-то в районе голодного и пустого желудка противно ныло и свербело. Ведь со вчерашнего дня ни крошки во рту. Но дело не в том. К голодовке-то Тимка привычен. А вот необходимость в очередной раз принимать серьёзное решение, отмотать которое назад уже не получится, нервировала и сильно.

Ох как не любил он подобных решений!

Как облегчённо вздыхал, когда безбашенный чёрный лис охотно избавлял его от этой необходимости, легко и беззаботно принимая решения за них обоих…

Будь его воля – Тимка вообще пустил бы всё на самотёк. К чему лишний раз ломать голову над сложными дилеммами, проявлять твёрдость и решительность, когда «оно само»? Как-нибудь.

Пауза затягивалась, и беглецы на глазах мрачнели. Настороженно переглядываясь меж собой и явно уже ожидая услышать «нет».

Тимка вздохнул.

– Оставайтесь, конечно, – буркнул он и поспешно опустил глаза, боясь, как бы предательская влага, столь некстати затопившая глаза, не сорвалась и не капнула с носа.

Распустить сопли на глазах у девчонок – это «абзац», как сказал бы Финька.

Что такое «абзац», Тимка не знал. Но смутно догадывался, что, нечто куда серьёзнее, чем «п….ц».

– Теперь второй вопрос, – продолжила тем временем рысь, прежде чем кто-либо открыл рот. – Кто остаётся, а у кого есть куда вернуться?

Компания вновь переглянулась, и кот, пользуясь моментом, украдкой поднял взгляд на Рону. И поймал точно такой же встречный взгляд – как зеркальное отражение.

Она смотрела на него. На него!

Вроде бы без какого-либо «особого» выражения. Но – на него! Из всей толпы – на него!

И от этого на душе стало легко и беззаботно, словно не сидел он сейчас в одной майке и без гроша в кармане, не жил в тесной теплушке, не спал на земляном полу и не старался изо всех сил не думать о том, что же будет завтра.

Всё равно ведь это странное «завтра» не наступит никогда. Проснёшься завтра и опаньки – уже снова «сегодня!».

И пофиг, что угрюмо урчит пустой желудок, не важно, что он совершенно не представлял, как прокормить новообретённую банду и что со всеми ними делать. Главное, чтобы ОНА была рядом.

Вот только… сейчас между ними сидит мышонок, безучастно хмурым взглядом таращившийся на что-то в траве.

А сама Ронка вполне непринуждённо обнимает того обеими руками, прижимая к себе. Ко всему тому, к чему так хотелось вновь прижаться ему, Тимке.

О, наверное, для неё это было в порядке вещей… Он и сам не раз видел, как ведут себя мамаши с карапузами, устраивающие пикник на парковом газоне.

Но лично для него, выросшего в городских подворотнях, большая часть прикосновений к другим сводилась к дракам с уличной шантрапой. Всё остальное Тимка относил к «розовым соплям», недостойным настоящего мужчины.

Но вот сейчас… сейчас Тимка безумно завидовал забинтованному грызуну. И немного злился. На себя, на саму эту зависть, на крикливого грызуна и на то, что ему ни за что ни про что досталась столь смачная порция «розовых соплей».

И пусть для самой рыси в этом объятии и не было ничего «этакого», Тимке от этого не легче.

Во взгляде Ронки же проскользнули искорки иронии. Словно прочла все эти его мыслишки и переживания. И мысленно улыбнулась.

Тимка сердито отвернулся и уставился на кошку.

Не то чтобы «в отместку Ронке» – просто потому, что пялиться на других было менее удобно: сидели они слишком близко к объекту его болезненных страданий и глаза нет-нет да норовили бы соскользнуть на неё. А Вейка… ехидная кошка сама по себе тоже вполне приятна для разглядывания – миниатюрная, гибкая… изящная.

С непринуждённой ехидцей поглядывающая на мир золотыми раскосыми глазками с длинными пушистыми ресницами.

Иссиня-чёрная шёрстка с белой манишкой.

И если б не ядовитый язычок да вредный нрав…

Но даже сейчас, немытая и местами всклокоченная, в грязной тюремной майке, она выглядела… зовуще.

Словно каждая поза, каждый жест продуманы и рассчитаны так, чтобы подать её наиболее выгодно. Каждое движение приковывает случайный взгляд – подтянутое к подбородку колено задирает просторную майку, оголяя бедро, но не открывая при том слишком многого. Хотя взгляд так и прилипает к границе плоти и ткани.

Поворот плеч – и майка обтягивает маленькую, но хорошо заметную грудь. И готовый уже соскользнуть взгляд вновь цепляется за сползающий с плеча рукав. За ключицу, показавшуюся в широком вороте. За едва заметную выпуклость соска.

Тимка не знал и не мог описать это животное притяжение. Глазеть на кошку было приятно. Пожалуй, не меньше, чем на рысь. Может, даже чуточку приятнее.

Капельку.

Но возникавшее при этом ощущение было иным. Может быть потому, что Вейка не выглядела сильной. Скорее наоборот – хрупкой и беззащитной. Ну, если не считать колкого язычка.

А сам Тимка на фоне кошки в роли мужчины-защитника смотрелся куда убедительнее, чем на фоне рослой и крепкой Роны.

Да, Вейка умела нравиться.

Ворот майки на ней был настолько широк, что кошка могла бы при желании надевать эту майку с любой стороны – хоть снизу, хоть сверху. Случайно или намеренно, но держался этот балахон лишь на одном плечике. И второе, цепляя взгляд, торчало из ворота. И вроде – плечо как плечо. Не сказать уж, что есть в нём нечто особенное. Но… в комплекте с этой сползающей майкой… Ему раз за разом невольно представлялось, как эту майку поправить. Или… просто обнять эти узкие плечики, потереться щекой о её… Сказать, что всё будет хорошо и…

Бррр. Тимка поспешно отогнал шаловливые мысли и попытался вернуться к общему обсуждению, но несмотря на все усилия с большим трудом понимал бормотание окружающих.

Кошка же, перехватив его взгляд, едва заметно приподняла бровь. И, словно дразнясь, чуть повела плечом, отчего майка сильней подчеркнула грудь.

Небольшие аккуратные губки чуть дрогнули, обозначив едва заметную, почти неразличимую улыбку. Не то чтобы вызывающую, не то чтобы дразнящую… Скорее… довольную что ли?

Как нашкодивший ребёнок, застигнутый на месте преступления, Тимка потупился, ощущая, как вновь зарделись уши. Непроизвольно покосился на Рика.

Недобро прищурившись лис смотрел на него.

Наверное, минуту назад у самого Тимки был такой же колючий сердитый взгляд при разглядывании Роны, облапившей мыша.

Мрачно вздохнув, кот виновато потупился и мимолётным коротким взглядом обвёл остальную компанию.

Бельчата глазели на мыша, волчица – на всех по очереди. А рысь… в её сторону Тимка покоситься не рискнул.

Заметила? Не заметила? А если заметила – царапнуло ли её тоже?

И поделом, если царапнуло!

Хотя что он… Куда там пялится «плюшевый хамелеончик», её всяко волнует куда меньше, чем забинтованный мыш.

– Ну что ж… – вновь подала голос рысь. – Похоже, у нас тут клуб «не хочу о прошлом». Идти некуда, мосты сожжены и всё такое?

– Ну, не знаю, как вам, а у меня вполне нормальная семья, – с превосходством фыркнула Вейка.

– Ага. Значит, на одного жильца меньше будет, – резюмировала Рона.

Улыбка кошки стала натянутой, а Рик встревоженно вскинул взгляд.

– Вообще-то я не из этого города. Так что, так и быть, придётся какое-то время всё же с вами поболтаться, – буркнула кошка. – Пока на билет не раздобуду, да тряпки поприличнее.

– Хорошо, ещё кто? – Рона обвела взглядом кружок.

– Я, – вздохнул Рик. – Наверное.

– Остальные?

Остальные молчали.

– Хорошо… первая проблема – шмотки. В этом, – Рона потеребила край майки, – на улицу не выйдешь.

– И жрать, – напомнил Рик.

– И еда, – согласилась рысь. – У кого какие мысли?

– Я достану, – буркнул Тимка. – Ну, еду во всяком разе.

– Это где, интересно? – подозрительно прищурилась рысь.

– Неважно, – Тимка беззаботно отмахнулся и поднялся на ноги. Посмотрел на стоящее в зените солнце и поморщился. – Только попозже. Ночью.

– Жрать-то сейчас охота, а не вечером, – вздохнул Рик.

– Ну, иди травки пожуй, – хихикнула Вейка. – Или рыбку налови!

– Рыбку? В порту? – Тимка фыркнул. – Не советую.

Он прошёлся вокруг, мысленно перебирая места, где были неплохие шансы поживиться. Головы сидящих с надеждой поворачивались следом за ним.

Приятно, чёрт побери!

Приятно ощущать себя этаким «добытчиком».

Который всех спасает. От которого все зависят.

Все эти беспомощные и растерянные, не приспособленные для уличной жизни.

И от осознания этой значимости сами собой расправлялись плечи и выпячивалась грудь. Ну – насколько было что выпячивать.

В голове его уже созрел план.

Осталось лишь подыскать помощников. Ведь в одиночку тащить охапку одёжек на девятерых… Он прищурился и окинул близняшек оценивающим взглядом. Не слишком уж малышня, чтобы не справиться, но и не шибко себе на уме, как все те, что постарше. И смотрят на него, что называется, снизу вверх. В рот заглядывают.

– Эй вы, оба! Со мной пойдёте, поможете тащить.

– Может, лучше кого постарше? – скептично хмыкнул Рик, явно намекая на себя, любимого.

– Постарше не пойдёт.

– Это ещё почему?

– Долго объяснять, – отрезал Тимка.

Недавние стрессы и побег на какое-то время выбили его из привычного образа, но по мере возвращения в естественную среду обитания возвращались и прежние привычки.

Залог выживания на улицах – никакой неуверенности в себе. Чуточку наглости, чуточку беспардонности, немного грубости и нахальства. Главное – не перестараться, не перейти грань терпения кого-то из присутствующих. А то и по щам огрести недолго.

Ну а причина… не объяснять же во всеуслышание, что наличие в команде крепенького рослого Рика напрочь обесценивало бы его личный, Тимкин «подвиг» в глазах окружающих. Тут ведь уже не так однозначно, кто с кем идёт, а?

А малышня – это всего лишь малышня.

Кот похлопал по ляжкам, словно надеясь отыскать на тюремной майке карманы. Увы – карманов, естественно, не было. А потому закурить папироску и окончательно «стать взрослым» не получилось.

Не придумав эквивалента куреву, Тимка смачно сплюнул в сторону. Пришлось, правда, поднапрячься, поскольку пересохший рот подобным процедурам не способствовал, но в целом… В целом вышло неплохо и вполне авторитетно.

Вот только Ронка почему-то поморщилась и отвернулась.

***

Ночной дождик оставил на площади множество мелких лужиц. И утреннее, пронзительно голубое небо смотрелось в них белоснежными барашками облаков. Воздух дышал свежестью – сегодня весна официально уступала место лету, и всё живое, казалось, отмечало этот первый июньский день с удвоенным старанием.

В кронах деревьев чирикали птахи, в траве сновали мелкие ящерки и пейзаж вполне можно было бы назвать идиллическим, если бы не опалённые пламенем руины старинного завода. Бывшей электростанции, бывшего объекта J6, бывшей «контрольной точки» одного из этапов головокружительной карьеры генерала. Сейчас, похоже, превратившейся в многоточие.

Весть о ликвидации застала его врасплох. Всё складывалось так хорошо, так удачно… С появлением в его жизни шептунов он давно уж не допускал и мысли о возможных провалах.

И вот – на тебе.

Курящиеся дымком руины, крах мечтаний многих месяцев.

Генерал Паркер стоял у самых ворот, заложив руки за спину и широко расставив ноги. Хмурый взгляд пса бессмысленно блуждал по фасаду строения, словно не замечая копошившихся там-сям солдат.

Чуть позади бультерьера боязливо ёжился овчар-адъютант, с опаской косившийся на то, как на тяжёлых челюстях генерала опасно перекатываются желваки.

Обычно подобное зловещее молчание предвещало небольшой армагеддон для виновных, имевших глупость навлечь на себя генеральский гнев. Но сейчас… сейчас все виновные остались там – погребёнными под десятками футов земли и бетонных перекрытий. И ярость генерала не находила выхода.

А значит – громоотводом мог стать любой, неосторожно подвернувшийся под руку.

Но адъютант, в отличие от всех прочих, не мог позволить себе убраться подальше от назревающего взрыва, переждать, затаиться… Всё, что было в его силах, – стараться быть как можно тише и незаметнее. Не привлекать лишнего внимания, не раздражать начальство неосторожным движением, ни даже шорохом одежды.

Покачиваясь с носка на пятку, генерал проводил угрюмым взглядом два ярко-жёлтых комбинезона. Солдаты, лица которых были скрыты противогазами, тащили труп кого-то из охраны комплекса. С носилок свешивалась конечность. Разобрать, была ли это рука или нога, не представлялось возможным. Безобразно раздувшаяся, покрытая язвами, часть тела покачивалась на манер щупальца – так, словно костей внутри не было.

Извлечённые из-под завалов тела аккуратно складывали у стен, где ещё несколько комбинезонов пытались составить список погибших.

Отвернувшись, генерал зашагал к палаточному лагерю, раскинутому сразу за забором.

Проследовав к штабной палатке, он позволил адъютанту услужливо откинуть полог и, пригнувшись, вошёл внутрь.

– Д-доброе утро, – с жёсткого складного стула навстречу ему поднялся хомяк.

Не отвечая на глупое приветствие и игнорируя робко протянутую для рукопожатия лапку, генерал прошёл к столу и уселся на второй стул. Адъютант, словно угадывая мысли, тут же подсунул ему замызганную тетрадь.

Полистав перепись опознанных, Паркер поморщился: перепуганный толстяк не решаясь сесть обратно, переминался у его стола, не замечая, что тень от него падает на тетрадь и мешает читать.

– Сядь! – мрачно буркнул бультерьер.

Хомяк поспешно плюхнулся обратно на стульчик. От него разило потом и страхом. Он подобострастно мелко-мелко кивал и едва слышно нервозно поддакивал.

– Как зовут?

– Вв-вилли. Вилли Фрейн.

Генерал откинулся на стуле, буравя профессора суровым взглядом и барабаня пальцами по столешнице. Пожевал губами.

Хомяк поёжился, боязливо поглядывая на широкую собачью ладонь с коротко обрезанными когтями на крепких, жилистых пальцах.

– Итак… что здесь произошло? Ваша версия.

– Из сектора Бэйна сбежал подопытный. Проект «Эш», – хомяк пожал плечами. – Я же уже сто раз всё рассказал. Бэйн включил систему зачистки… Бум!

– Тело сбежавшего так и не нашли, – Паркер с прищуром уставился на хомяка.

– Ну… может быть…

– Не может. Его здесь нет, – отрезал бультерьер.

Вскочив, он хлопнул ладонями по столу и навис над учёным.

– Как нет «стилхаммера», «феникса» и ещё десятка подопытных. Ваш зверинец разбежался, несмотря на карантин и зачистку!

Хомяк сжался и зажмурился, словно ожидая, что генерал вот-вот перейдёт от грозных криков к рукоприкладству.

– В «стилхаммер» встроен чип дальней связи. Мы сможем отследить… – едва слышно пролепетал он.

Генерал мгновенно сменил гнев на милость, плюхнулся обратно на стул и задумчиво прищурился:

– Отследить, говоришь… Но ведь оборудование осталось там, внизу, – Паркер вновь уставился на профессора. – Насколько реально всё это… восстановить?

– Большинство отчётов по экспериментам, чертежи и формулы хранились в центральном компьютере. Должны быть частоты, коды доступа… – обмирая от страха пролепетал хомяк.

– Когда?

– Думаю… неделя, может чуть дольше, – профессор нервно хрустнул пальцами и взбодрился. Сомнительное будущее начало оформляться во вполне приятную картину. Теперь, когда выскочка Бэйн канул в прошлое… Для него лично и его проекта открывалась заманчивая перспектива.

– Три дня, – припечатал Паркер.

Тяжёлый взгляд генерала уткнулся в переносицу профессора. Хомяк, казалось, уменьшился в размерах, стёк на стуле, как подтаявшее мороженое.

– Но…

– Три дня, – повторил генерал, продолжая сверлить трусоватого профессора немигающим взглядом.

Глядя на ужимки и панический страх толстяка, он едва сохранял на лице подобающе грозное выражение, борясь с желанием презрительно расхохотаться прямо в перепуганную круглощёкую физиономию.

Настроение помаленьку улучшалось.

***

Бельчата и впрямь производили впечатление малышни – довольно крепенькие даже, для своего возраста. Жаль, на фоне уличной босоты всё равно слишком уж выделялись. Ухоженные, упитанные, какие-то совершенно домашние.

Если б сам не знал, откуда сбежали – ни в жизнь не поверил, что эта парочка не маменькины сынки, не нюхавшие пороха.

На босяках-то к этим годам обычно уже и мышцы пожёстче, и шкурка пообтрёпанней. Да и во взгляде уже не наивное любопытство и доброжелательность, а колючая диковатая насторожённость. Ожидание чего угодно и когда угодно. А эти двое… Эх-х-хе-хе…

Впрочем, нельзя не признать, что безукоризненная дисциплина в виде беспрекословного подчинения и почтительного заискивающего внимания к «старшему по званию» почти полностью компенсировали лоховскую наружность.

А остальное приложится. Не могут – научим, не хотят – заставим.

Улица заставит.

И первое, чему учит уличная мудрость – не привлекать внимания.

Легко сказать – в этаких-то балахонах! Тимка с наслаждением вышвырнул бы осточертевшие тюремные тряпки, будь у них хоть какая-то альтернатива.

Увы, единственным способом не выглядеть подозрительно в глазах прохожих – оставалось закосить под купальщиков, возвращающихся с пляжа. А именно – снять майки и повязать их на бёдрах, типа поверх плавок или шорт.

Благо погода стояла тёплая, неподалёку пригородного посёлка был относительно чистый заливчик и в него и впрямь нередко хаживала купаться местная голытьба.

Словом, полуголая компания мальчишек в этом пейзаже была бы наименее подозрительной деталью из всех возможных.

Увы – лишь издали.

С расстояния, на котором короткий Тимкин мех сглаживал и скрывал шрамы. А шрамов на нём было прилично. На плечах и груди – заработанные от драк и падений, но гуще всего – вдоль хребта.

Шрамы от розог за кощунственный вопрос «если Бог всех любит, то почему всех постоянно наказывает?».

Не найдясь что ответить словами, разгневанный наставник объяснил, как сумел. Ответа Тимка не понял, но за урок был вполне благодарен. Во-первых усвоил истину «молчанье – золото!», а во-вторых шрамы украшают.

А с таким «джентльменским набором», как у него – не стыдно закосить под бывалого и в самой суровой компании. А при нужде – если поймали на горяченьком – давануть на жалость. Ну и перед девчонками пофорсить, опять же… Вот разгуливать с разукрашенной тушкой перед потенциальными свидетелями – не лучший способ не привлекать внимание и быть максимально незаметным.

Благо ещё, что короткий густой мех почти скрывал эти отметины, но вблизи и под ярким солнцем прорехи в шёрстке были всё же заметны.

И бельчата, перематывавшие свои балахоны по ту сторону куста, вытаращились на него округлившимися глазами.

Важно подмигнув им, Тимка повязал майку на ляжки и направился в сторону видневшегося у дороги посёлка.

До самого Бричпорта топать было ещё добрый десяток миль, да и урвать что-нибудь в городе не в пример сложнее. Не говоря уж о риске напороться на скучающую компанию припортового отребья и удирать потом восвояси, теряя добычу и остатки достоинства.

А потому, невзирая на заповедь номер два – «не тырить возле дома», – Тимка решил сделать исключение. И поглядеть, что же там, в посёлке, плохо лежит.

Самое сложное здесь было – не спешить. Ведь местные мальчишки, утомлённые пляжем и купанием, ходили неспешно и вразвалочку. А целеустремлённо несущаяся куда-то троица незамедлительно привлекла бы внимание всех местных.

К тому же безумно хотелось пить и – чего греха таить – окунуться по шею и смыть пот и страхи вчерашнего дня. И он, неспешно прогулявшись вдоль озера, исполнил сначала первый, а потом и второй пункт своих мечтаний.

Игнорируя вопросительные взгляды бельчат, Тимка растянулся на травке, нежась в лучах клонившегося к закату солнца.

Близость к разгромленной лаборатории несколько напрягала, но судя по проводившему их взрыву сейчас там всяко не до горстки беглых детишек.

Помедлив, братцы-белки попадали по обе стороны от него.

– Мы что, никуда не пойдём? – не выдержал правый.

– Пойдём. Но позже, – Тимка сорвал соломинку и важно сунул в зубы. – Вот солнце сядет и пойдём.

– А… при чём тут солнце? – близнецы недоумённо таращились то на предводителя, то на клонившееся к горизонту светило и явно не улавливали хода мысли.

– Потом увидите, – Тимка хитро ухмыльнулся и перекатил во рту соломинку. – Лучше вон сходите искупнитесь, пока время есть.

Бельчата с сомнением покосились на озеро, поминутно оглядываясь на «босса», нерешительно забрались по колено, а затем и по пояс. Забираться дальше они не решились.

Поглядывая на их забавы сквозь щёлочки век, кот незаметно уснул.

И снилось ему вчерашнее – тяжёленькая рысья лапа, горячее, обжигающе горячее прикосновение её тела. Как эта самая тяжёленькая мягкая ладошка сползает всё ниже, ниже и ниже…

– Эй! Проснись!

– Стемнело!

– Уже!

Последние два слова близняшки произнесли порознь, но так, что прозвучало как одна цельная фраза. Будто нарочно тренировались.

Поморщившись, Тимка хмуро покосился на почти ночное небо и с недовольным стоном потянулся.

Размяв затёкшие конечности, он нехотя встал, ополоснул лицо прохладной озёрной водой и повёл их маленький отряд к посёлку.

Подходящий домишко нашёлся достаточно быстро. В это время суток, в уже сгущавшихся сумерках, в большинстве местных домов уже было достаточно темно, чтобы включить свет, но слишком рано, чтобы уже спать.

А значит – владельцы тех домиков, где свет не горел – куда-то опрометчиво отлучились.

За забором ближайшего такого домика их встретило предостерегающее шипение – сторожевая ящерица размером с Тимку, звякнув цепью выбралась из конуры и неприветливо уставилась на маленькую компанию.

Со вторым домом им повезло больше – ящериная конура здесь начисто отсутствовала. Да ещё и в окнах первого этажа гостеприимно распахнули форточку.

Как говорится – «сам Бог велел».

По-шпионски оглядевшись и убедившись, что на них никто не пялится, Тимка поплевал на ладони и лихо перемахнул невысокий заборчик.

– Стоять тут, никуда не ходить, ничего не трогать. Ждать меня, – распорядился он, выглянув обратно и, не обращая внимания на вытянувшиеся мордашки близнецов, крадучись двинулся к дому.

Осторожности ради подпрыгнул у пары окон, пытаясь углядеть не затаились ли внутри коварные хозяева. Но рассмотреть что-либо с ещё светлой улицы в тёмном доме не удавалось.

– Вроде чисто, сигайте сюды! – вернувшись к забору, Тимка оглядел улицу и помахал бельчатам

– Ты собираешься что-то украсть? – подозрительно осведомились братья.

– Чо? – содержание и смысл вопроса даже не сразу дошли до него. А когда дошли, Тимка грозно нахмурился и мотнул головой: – Ну-ка быстро сюда, пока никто не заметил! Ну?!

Близняшки неохотно подчинились. Но глядели теперь мрачно и… словно бы разочарованно.

– Ты не говорил, что мы идём воровать! – зашептали бельчата хором.

– Во-первых – не воровать, а… брать на время, – назидательно пояснил Тимка. – Во-вторых – подумаешь, старое шмотьё… Нам-то оно нужнее!

– Всё равно – неправильно! Почему бы просто не попросить?

– Ты с какой луны свалился? – Тимка посмотрел в кристально честные глаза и встретил такой невинный взгляд, что внезапно ощутил себя последней сволочью.

Это раздражало. И выводило из равновесия «договор о ненападении», с таким трудом заключённый с совестью.

Вот ведь… какие все вокруг правильные и честные. Аж прям тошнит!

Договориться с собой в своё время было несложно – не украсть, а «раздобыть». Не подрезать, что плохо лежит, а «найти». Не отжать содержимое карманов у городской мелкоты, а «дай поносить». Голод не тётка, хочешь жить – умей вертеться!

Просто не нужно даже в мыслях употреблять те слова, на которые совесть делает охотничью стойку. И мало-помалу она перестанет ворчать на любую мелочь по поводу и без повода, а потом и вовсе привыкнет.

А эти… Святая простота!

Тимка зло прищурился, разглядывая замерших у окна близняшек, но внятно выразить свои мысли по этому поводу так и не сумел.

На язык шла одна лишь бессвязная брань.

– Короче! Будет тут всякая малышня меня жизни учить. Не нравится – валите обратно. Помощнички хреновы.

Бельчата насупились, но бунтовать не решились. Не то боясь возвращаться в одиночестве, не то опасаясь ускоряющих тумаков от старшего товарища…

Как бы там ни было, на беличьих физиономиях невооружённым взглядом читалось, как ещё недавно заоблачный Тимкин авторитет упал ниже плинтуса.

Ну да и чёрт с ними. Паиньки недоделанные.

– Ну-ка, подсадите! – Тимка показал близняшкам, как сцепить руки, и легко взлетел до гостеприимно распахнутой форточки. Проскользнул в узкое отверстие, распахнул окно и свесился обратно, помогая бельчатам вскарабкаться следом.

В доме пахло пирожками, древесными стружками и чёрт-те чем ещё. Домашним, уютным.

– Живут же… – мрачно буркнул Тимка, озираясь в тёмной комнате. На фоне его тесной каморки помещение казалось необъятно огромным и зажиточным.

Близнецы с опаской жались у него за спиной, неодобрительно хмурясь и хором вздыхая.

Стараясь не обращать внимания на их вздохи, Тимка прошёлся по коридору, осторожно заглядывая во все двери – не остался ли в доме, не дай бог, какой-нибудь задремавший старичок, который проснувшись в самое неподходящее время вдруг попрётся прогуляться по всем этим хоромам и запалит всю компанию?

Но нет: прихожая, столовая, гостиная, кухня, спальня, ещё одна спальня – всё тихо и пусто…

О, то, что надо!

Похоже, в доме жило довольно многочисленное и совсем не бездетное семейство. А значит – найдётся и одёжка подходящих размеров. Во всяком разе, не столь просторная, как если бы в доме жили одни лишь взрослые.

И Тимка небрежно и решительно распахнув дверцы шкафа, принялся вытряхивать на пол всё его содержимое.

Поворошил образовавшуюся у ног кучу и принялся отшвыривать то, что показалось подходящим, на ближайшую кровать.

Близнецы же принялись ловить и собирать то, что было им забраковано и зачем-то аккуратно складывать обратно.

Поморщившись, Тимка двинулся дальше, с нарастающим раздражением ощущая на спине их укоризненные осуждающие взгляды.

Вот ведь послал бог помощничков!

Но стоило ему сердито обернуться, как бельчата поспешно прятали глазки и понуро опускали ушки. Да и вслух больше ничего не говорили.

И от этого их молчаливого недовольства Тимка злился ещё сильнее – хотелось сорвать подкатившую злость, обругать их «в ответку», но… вроде как «тупо не было повода».

Помогают худо-бедно, молчат, слушаются? Так чего ещё надо…

На какой-то миг Тимке показалось, что он подобрал нужные слова и сформулировал Ту Самую Мысль, но стоило обернуться и вновь увидеть поспешно отдёргивающиеся взгляды, как заготовленные слова рухнули будто карточный домик.

С нарастающим раздражением он распахивал всё новые и новые шкафы, небрежно и зло вытряхивая их содержимое на пол со смесью стыда и удовлетворения, косясь на то, как терпеливо и молча бельчата собирают разбросанные вещи.

Закатив глаза, Тимка вздохнул. Воистину – молчаливый укор куда хуже слов. Пусть даже самых обидных. На них-то хоть ответить можно. А чем ответишь на чужие не высказанные вслух мысли? Начнёшь оправдываться – так лишь глупей себя почувствуешь. Хотя и так – куда уж глупее?

Он вообще бы с радостью бросил это занятие. Перетерпел до завтра, а поутру рванул бы на местный рынок. Щипнул пару тугих карманов и на вырученные деньги накупил бы всякой жрачки. И совесть спокойна: у них, счастливых обладателей этих самых тугих карманов – и так много. Не помрут.

Да и деньги – они все одинаковые, чего не скажешь о вещах. Вещи тырить некрасиво. К вещам ведь привыкаешь, они быстро становятся частью тебя. Любимая майка, любимый фонарик, любимые часы или плеер… По вполне понятным причинам подобных вещей и привязанностей в его жизни было настолько мало, что потеря даже сломанной пополам пуговицы порой была настоящей трагедией.

Но как узнать – к каким из вещей хозяева привязаны, а к каким – нет?

Деловито запихивая добычу в добытые здесь же пакеты, Тимка вновь встретился с близнецами взглядом, но в этот раз отвёл взор первым. Отвёл и сердито тряхнул головой. Вот мало ему собственных заморочек, так ещё эти. Туда же! Можно подумать он сам не понимает, что плохо и всё такое, но ведь кто-то должен?

Наживут. Новые шмотки для тех у кого есть целый собственный дом – не такая уж большая проблема.

А что есть у них? Нора в техническом бункере на заброшенной теплотрассе?

Кое-как успокоив завозившуюся совесть, Тимка подпрыгнул и стянул с вешалки старомодную фетровую шляпу. Натянув её на голову и нацепив широченный, изрядно обвисающий в плечах пиджак, кот посмотрелся в зеркало прихожей.

Забавно.

Но по улице так не походишь.

Выглянувшие следом бельчата не выдержали и хихикнули.

Со вздохом повесив пиджак и шляпу обратно, Тимка примерил кепку. Надвинул на самый нос, покрутился перед зеркалом. Самое то. Великовата, но сойдёт.

С видом бывалого урки, он оглянулся на братьев и подбоченился.

– Ну, чё стоим? Переодевайтесь во что глянулось и валим!

Загнав бельчат в комнату и оставшись в прихожей один, он торопливо скинул «юбку» из тюремной майки и натянул присмотренную мешковатую футболку и просторные шорты с огромными удобными карманами. Напялил кепку обратно, с удовлетворением оглядел получившееся в зеркале и подмигнул своему отражению.

Ну вот, совсем другое дело! Нормальный пацанский прикид.

Подойдя к двери, за которой возились белки, кот осторожно стукнул по деревяшке костяшкой пальца:

– Ну? Чё так долго?

– Сейчас, – отозвался кто-то из близняшек.

Пожав плечами, Тимка прогулялся в кухню. Сунул нос в холодильник и самодовольно хмыкнул.

Обширное семейство жило не то чтобы слишком зажиточно, но и далеко не голодало.

На столе появилась палка колбасы, рулончик сосисок, огромная бутыль газировки, пакет молока, десяток банок консервов, половинка копчёной курицы, кусок торта, приличный шмат сыра, рыбное филе и груда шоколадных батончиков.

В довершение натюрморта нашёлся также относительно свежий хлеб.

В дверь робко поскреблись и в приоткрывшуюся щель просунулись любопытные беличьи мордахи. Переодеваться они, естественно, и не подумали.

Тимка стоически вздохнул и придвинул к ним бутерброд. Не столько из заботы об их пустых желудках, сколько в качестве своеобразного «подкупа».

Вроде как, слопай близняшки бутер, глядишь и «святости» в них поубавится.

И Тимка перестанет наконец ощущать это их молчаливое осуждение.

Бельчата уставились на подношение, как загипнотизированные и облизнулись. Но, несмотря на протестующее урчание желудков, взять их так и не решились.

Тимка вздохнул и зачавкал собственным бутером. Картинно жмурясь, причмокивая и наигранно постанывая от удовольствия.

Бельчата синхронно сглотнули.

А он открутил у курицы ножку и продолжил свои безжалостные провокации с удвоенными усилиями.

На ум почему-то пришла библейская притча про яблоко и змея, отчего Тимка едва не поперхнулся куриной ножкой и закашлялся.

Близняшки же пялились то на кота, то на лежавший перед ними бутер.

Постучав себя в грудь и прокашлявшись, Тимка набулькал в кружку молока и, усевшись на стул, неспешно отхлёбывал белую влагу, смакуя каждый глоток, но не забывая показательно облизываться и причмокивать.

И если испытание бутербродом близняшки вынесли, то муки жажды стали последней каплей. Сдавшись, бельчата сгребли пакет и по очереди присосались к дырке.

Глядя, как, обливаясь от спешки, малышня высасывает сливки, Тимка торжествующе ухмыльнулся. Да, голод не тётка, а собственной святостью сыт не будешь. Впрочем, озвучивать свои мысли он милосердно не стал.

Лишь ухмыльнулся шире, с умилением наблюдая, как близняшки одновременно вгрызаются в бутерброд с разных сторон, стачивая его до тех пор, пока не столкнутся носами. За первым бутером последовал второй, а потом и третий.

Причём вместо того, чтобы взять себе по одному и поесть нормально, близнецы упорно предпочитали делать всё до странного одновременно.

Но вместе с благодушной сытостью к бельчатам вернулись и их детские заморочки по поводу «можно и нельзя» и запоздалый стыд.

На середине трапезы бельчата посмурнели, виновато и пристыженно поглядывая на Тимку. Вот-вот переглянутся, потупят глазки и, сгорая от стыда, стыдливо отложат недоеденный бутер обратно.

Но друг на дружку близнецы не смотрели. Вообще.

Что, кстати, странно.

Тимка вдруг припомнил, что и раньше ни разу не видел, чтоб бельчата переглядывались.

А ведь близняшкам прям-таки полагается переглядываться!

Все виденные им двойняшки всегда этак многозначительно переглядывались – по поводу и без, многозначительно, заговорщицки, виновато… Да даже просто так – без каких-либо особых целей.

А эти… не то чтобы намеренно отворачиваются, опасаясь сталкиваться взглядами. Скорее, словно бы не испытывают надобности, что ли. Но при этом во всех их движениях какая-то невероятная, неестественная синхронность.

Тимка кинул бельчонку яблоко, тот сгрыз половину, не глядя перебросил огрызок близнецу – небрежно, через плечо. А тот, всё так же не глядя, непринуждённо поймал брошенное яблоко, хоть и стоял к брату спиной.

Впору в цирке выступать!

В очередной раз позавидовав парочке, Тимка даже представил себе своего собственного двойника – каким бы он был. Мог бы быть. Этакую точную копию, с такими же мыслями, с такими же мечтами и чаяниями. Копию себя. Может ли быть в этом мире что-нибудь более ценное? Ох и дел бы они наворотили!

Увы – с этим ему повезло так же, как и со всем прочим.

И даже Финька, единственный, кого он мог бы назвать другом… Наверное.

Даже вредный лис никогда не упускал шанса подколоть, поддеть и обсмеять по любому поводу. О «взаимопонимании» и говорить не приходится, не то что о чём-то подобном той удивительной, невозможной синхронности, что демонстрируют бельчата.

– Уф, ладно! Пора валить. Чего доброго, хозяева вернутся, – помрачневший Тимка удовлетворённо похлопал себя по округлившемуся пузу, шумно рыгнул и принялся сгребать в пакеты оставшуюся снедь.

Бельчата шмыгнули прочь, и к моменту, когда он, нагруженный двумя объёмистыми сумками, заглянул в разграбленную спальню, близнецы уже натягивали майки. Правда, выбранные ими одёжки были на размер меньше, чем следовало. Майки туго обтягивали торсы, а короткие шорты-боксёрки больше тянули на нижнее бельё, чем на одёжку для улицы. Впрочем, сейчас Тимке было не до показа мод, кот уже представлял своё триумфальное появление в «стойбище» со всем добытым богатством.

Наспех утрамбовав в скинутые балахоны всё награбленное, подтянув узлы и проверив, крепко ли держат, они перебросили тюки через подоконник.

Удовлетворённо вздохнув, Тимка огляделся – не пропустил ли ещё чего важного…

Ах да – обувь.

Босиком по травке, конечно, хорошо, но по городу этак не особо побегаешь. Горячий асфальт днём, колючий мусор, а то и битое бутылочное стекло ночью к подобным экспериментам особо не располагают.

Нашарив в прихожей шлёпанцы и сандалии он выгреб десяток пар разнокалиберной обувки и утрамбовал в отдельный пакет.

По пятам сопровождаемый близняшками, наведался он и в спальню для взрослых.

Эх, сколько всего полезного! Но попробуй под этими укоряющими взглядами прихватить что-то типа маленького магнитофончика или женских украшений с трюмо!

Ладно, ограничимся предметами первой необходимости.

Хотя… знал бы, что они такие правильные – уж лучше б рыжего прихватил. Или того же Пакетика. Вот уж кто точно бы молчал. А какие у него там глаза под маской – какая нахрен разница? Всё равно не видно.

Высадив горе-помощничков из окна и побросав им тюки награбленного, Тимка в пару прыжков скакнул в коридор, где прихватил с тумбочки пачку папирос и коробок спичек. Рядом валялась зажигалка, но спички были интереснее. Хотя зажигалку он тоже прихватил – всё в хозяйстве пригодится.

В окне снова появились обеспокоенные задержкой беличьи мордахи. И Тимка не удержался от маленького представления. Чуть подбросив коробок, поймал на тыльную сторону ладони, щёлкнул по нему костяшкой пальца, заставив встать на попа, выдернул ладонь, поймал закрутившуюся волчком коробочку и небрежно сунул в карман. В беличьих глазёнках вновь забрезжило нечто похожее на восхищение, и Тимкино настроение поползло вверх.

– Ну, чё встали? Валим! – отяжелевший от обильного ужина, он неловко спрыгнул с подоконника и с кряхтением взвалив на загривок тяжёлый баул, поспешил за близнецами.

***

– Не имеете права! Да я вас… – Джейн в негодовании стиснула кулаки и как могла грозно вытаращилась на невозмутимого широкоплечего полицая.

Оттеснив журналистку от накрытого клеёнкой тела, бык пошире расставил ноги и вызывающе скрестил руки на груди. Двое тащивших носилки задвинули ношу в фургончик без стёкол. Лица их скрывали пластиковые забрала – непроницаемо-зеркальные, встроенные в капюшоны комбинезонов химзащиты.

– Чарли! – лисичка обернулась к бурундуку. – Ты снимаешь?!

– Снимаю, снимаю… – Чарли нацелился камерой на меланхоличную рожу быка. Здоровяк безразлично уставился в объектив. Челюсти его размеренно перетирали внушительный ком жвачки.

От негодования и растерянности Джейн сбилась с дыхания. Никто… никто и никогда не решался вот этак бесцеремонно выставить её прочь! Её!

Тряхнув чёлкой, она обернулась к камере и подняла микрофон.

– Здравствуйте! С вами Джейн Бенсон, и это репортаж с места находки… находки столь странной и необычной, что представители охраны правопорядка не очень-то рады прессе! – она злобно покосилась на здоровяка, но выражение на его роже не изменилось ни на гран.

Потеряв интерес к назойливым репортёрам, «копыто» блуждал скучающим взглядом по улице, лениво перекатывал жвачку и нимало не смущался перспективой показа его физиономии в новостях с ехидным, нелицеприятным комментарием.

Вскинув бровь, Джейн решительно обернулась к камере и продолжила:

– Как вы, наверное, помните, пару дней назад движение на восточной ветке Бричпортского метро было остановлено на целых полчаса. Причиной тому стал несчастный случай, произошедший между станциями Милдгейт и Крюйт-молл. И хотя несчастные случаи в метро – явление нередкое… данный эпизод привлёк наше внимание своей необычностью.

Джейн вновь покосилась на охранника, но бык по-прежнему сохранял безучастно-безразличный вид.

– Как сообщил нам анонимный источник, – а вот при этих словах бесстрастное лицо дрогнуло, и бык с вялым интересом уставился на журналистку, – власти скрывают некую тайну. Дело в том, что пострадавший – не обычный несчастный, решивший свести счёты с жизнью!

Бык едва заметно выгнул бровь, но попыток прогнать назойливых репортёров не сделал.

– В наши руки попали фотографии с места происшествия, – торжествующе выдохнула Джейн. – Сейчас вы увидите их на своих экранах.

Безразличный охранник зыркнул по сторонам, словно ожидая увидеть эти самые экраны прямо здесь и сейчас… Не увидел и, выплюнув жвачку, несколько раздражённо уставился на репортёров.

Разумеется, никаких зрителей и фотографий на их экранах у Джейн не было. Три месяца работы на телеканале – не тот срок, чтобы вести прямые репортажи. Будь ты хоть дочкой владельца заведения, хоть…

Словом, запись ещё предстояло привезти в студию, обработать, вмонтировать крупный план снимков, раздобытых Чарли, и уж потом, с одобрения мистера Купера или ближайших его помощников, всё это могло попасть в эфир.

Ну а пока – пока для упрощения монтажа она говорила заученный текст, на который гладко лягут студийные спецэффекты.

– И вот сейчас мы находимся у неприметного учреждения без вывески. Именно сюда, по нашим данным, было доставлено то самое тело. Тело, фрагмент которого вы видели на этом фото!

Она сместилась в сторону, позволяя Чарли отснять вид возившихся с носилками комбинезонов.

– А сейчас таинственные останки, по-видимому, направляются…

В дверях здания появился ещё один мрачный тип – волк. Охранники обменялись взглядами, и волк двинулся к съёмочной группе.

– Как видите – местная охрана не слишком рада нашему появлению… Эй, что вы себе позво…

Волк отодвинул её в сторону и протянул лапу к камере.

Низкорослый Чарли, макушка которого едва доставала до груди охранника, разумеется, не мог оказать никакого серьёзного сопротивления. И камера перекочевала в лапы громилы.

Пощёлкав кнопками, тот со скучающим видом молча извлёк кассету.

– Да как вы смеете!!! – задохнулась Джейн. – Да я…

– Вы? Вы получите разрешение на съёмку закрытых объектов и тогда вернётесь. Может быть, – волк помахал кассетой. – А пока это останется у нас.

Охранник прошёл «сквозь» них, заставив её и Чарли поспешно уступить ему дорогу.

Потеряв к ним интерес, волк уселся в кабину машины сопровождения и, обдав репортёров едким облачком выхлопных газов, кавалькада покатила прочь.

– Гадство, – прокомментировала Джейн, бессильно сжимая кулаки. – Догоним?

– Не думаю, что это хорошая идея, – Чарли надвинул козырёк на самый нос. – Помнишь, как нас подрезали в прошлый раз?

Лисичка вздохнула и позволила увлечь себя к машине.

– Чё такая кислая? – бурундук толкнул её луктем.

– Ты зато весёлый, – Джейн поморщилась и посмурнела ещё больше.

– Хочешь фокус? – Чарли улыбался всё шире, словно изнутри его так и распирала какая-нибудь очередная плоская шутка.

– Не хочу, – Джейн плюхнулась на сиденье рядом с водительским и с подозрением покосилась на помощника. – Поехали, а?

– Уверена? – Чарли уже похрюкивал от сдерживаемого смеха.

– Ну, колись уже, – Джейн сердито сдула упавшую на глаза чёлку и недовольно покосилась на коротышку.

– А что мне за это будет? – поинтересовался нахал.

Лисичка не нашлась что ответить. Вместо этого она сердито сорвала с него кепку и уставилась так, словно собиралась всерьёз задать взбучку.

– Тихо-тихо-тихо! – Чарли примирительно выставил ладошки. – Внимание – фокус!

Он устроил камеру на коленях и, убедившись, что завладел её вниманием, извлёк… кассету.

– Вуаля!

Джейн зачарованно уставилась на пластмассовый прямоугольник.

– Но… как… – она осторожно приняла подношение обеими руками, не в силах поверить и понять.

– Элементарно, – до неприличия довольный собой, Чарли щёлкнул креплениями, и с камеры отвалилась массивная пластиковая нашлёпка с лючком кассетоприёмника. Под нашлёпкой обнаружилась ещё одна дверца… То есть не ещё одна – под лючком была настоящая камера! А вот нашлёпка – просто запчасть от какой-то другой камеры, ловко прилаженная поверх.

Из неё-то и извлекалась кассета, которую «конфисковал» наивный солдафон.

– Ну, как тебе идея? – бурундук расплылся в ухмылке. – Самое сложное было сделать эту большую красную кнопку. Чтобы даже самый тупой охранник догадался, куда нажать, чтобы вынуть фальшь-кассету. Гениально, да?

Джейн сжала пластмассовый прямоугольник покрепче, настроение хитрожопого коллеги передалось и ей. Они заговорщицки переглянулись и коварно захихикали.

– На поцелуй тянет? – бурундук самодовольно поиграл бровью, испортив всё торжество момента.

– Нет! – Джейн моментально приняла суровый неприступный вид и даже отодвинулась.

– Ну хоть в щёчку?! – заканючил Чарли, с надеждой подставив скулу и картинно зажмурясь.

Фыркнув, Джейн натянула на него отнятую ранее бейсболку – чуть сильнее, чем требовалось, с оттяжкой придержав козырёк. – Поехали давай, казанова!

– Грубо, – Чарли повернул ключ зажигания и театрально вздохнул. – Очень грубо.

Жёлтый «Лемми» с фиолетовым логотипом «Бричпорт Ньюз» заурчал и вырулил на шоссе.

Глава 4: Два в одном и луна-парк

Обратную дорогу бельчата помалкивали – то ли притомились топать, то ли всё ещё дулись на Тимку.

Теперь, когда все риски были позади, отойдя от посёлка на безопасное расстояние, кот вновь испытывал неловкость. Не то чтобы у него было хоть малейшее сомнение в правильности идеи разжиться поношенными шмотками, не то чтобы он ощущал хоть каплю какой-нибудь вины… Но… Тягостное молчание несколько напрягало.

Но – не начинать же выяснять отношения, оправдываться? Глупо же! Ведь никаких «предъяв» братцы-белки ему не делали. Топали себе впереди, время от времени поочерёдно оглядываясь, проверяя – не отстал ли?

А ведь он даже не знает, как их зовут. «Близняшки», «белки», «эй ты!».

Вполне хватало для общения. Раньше.

Сейчас же – внезапно стало как-то неловко. Словно совсем уж наплевать на прибившуюся к их компашке малышню. Примерно так же, как бывало порой всем плевать на него самого.

Погружённый в невесёлые мысли, Тимка шлёпал позади бельчат.

Навьюченный увесистой сумкой и парой пакетов съестного, он хмуро разглядывал пушистые беличьи хвосты, синхронно покачивавшиеся из стороны в сторону и… завидовал.

Выросший на улицах, он как и любой типичный беспризорник не раз и не два вливался в разного рода сомнительные компашки. Увы, для самых мелких и тем паче новеньких, преимущества «банды» частенько сводило на нет пренебрежительное, а то и вовсе издевательское отношение «коренных».

В итоге Тимка быстро разочаровывался и пускался в самостоятельное плавание, чтобы в скором времени вновь куда-нибудь примкнуть.

Чреда лежбищ и чужих, полузабытых лиц и кличек сливалась в сплошную пёструю ленту. Щедрая на приключения кочевая жизнь не оставляла места для долгоиграющих привязанностей и лишних сантиментов, карая за эту непозволительную роскошь порой жестоко и беспощадно.

Год, почти целый год, на протяжении которого они с Финькой делили невзгоды и радости – самое яркое и одновременно самое болезненное воспоминание в его недолгой ещё жизни.

Несколько месяцев тоски и мерзейшего настроения, бессонницы и бесконечных воспоминаний о том, как вместе попрошайничали и подворовывали, как обустраивали очередное новое жилище и строили планы на будущее. Как мечтали о том, что когда-нибудь обязательно разбогатеют. Надо лишь подождать, потерпеть, не прозевать свой шанс.

Увы, «когда-нибудь» – это слишком долго. А в его случае – всё равно, что «никогда».

Ведь стоило расслабиться и перестать всерьёз опасаться размолвки, способной положить конец их маленькой банде – как жизнь в очередной раз болезненно щёлкнула по носу.

Финька пропал.

А он, Тимка, ещё много-много месяцев не находил себе места от тоски и глюков. Вздрагивал и взволнованно вскидывался, когда в толпе мелькал серебристо-чёрный мех или мерещился в полусне знакомый ехидный голос.

Ворочаясь и подолгу не в силах заснуть, он раз за разом возвращался к этому мерзкому, гнетущему чувству потери. Сотни, тысячи раз обещал он себе что больше никогда – ни за что и никогда сроду ни к кому не привяжется.

И вот поди ж ты – вновь соблазн! Искушение ощутить себя частью какой-то компании, чего-то большего чем отдельно взятый бродячий пацан.

И ладно бы только это! Маячившие перед глазами бельчата погружали его в мрачную угрюмую зависть. Зависть к тому, что у каждого из них был второй. Одинаковый, как зеркальное отражение. Понимающий с полуслова, с полувзгляда. Вообще без слов! Кто-то, кто всегда рядом. Кто-то, для кого ты такая же неотъемлемая часть себя…

Вон, даже топают в ногу – словно солдаты на плацу. И даже одёжку выбрали одинаковую – фиг различишь.

Идти оставалось ещё прилично, повисшее молчание давило всё сильнее, и Тимка решился:

– Зовут-то вас как? – грубовато поинтересовался он.

– Джейк, – отозвался левый близняшка.

– А тебя? – не дождавшись ответа от правого, покосился в его сторону кот.

– Джейк, – буркнул и правый.

– Не понял! – Тимка с подозрением уставился на двойняшек – прикалываются, что ли?

– Мы – Джейк, – обернулся левый.

– Оба? – подозрительно насупился Тимка.

Ну точно – прикалываются, черти. Кому в здравом уме придёт в голову давать одно и то же имя и без того как две капли воды похожим близняшкам?

Бельчата промолчали.

– Ээ… и как вас различать?

– А зачем тебе? – огорошил встречным вопросом правый Джейк.

– Ну… Гм… – Тимка даже не нашёлся что ответить. – Ну вот вы сами-то друг дружку как отличаете?

– А нам – зачем? – хихикнул левый, несмотря на попытки сохранить подчёркнутую мрачность и осуждающе-виноватый вид.

– Тьфу на вас, – насупился Тимка, не зная, как поддержать зашедший в тупик разговор.

Но, против его ожиданий, бельчата оттаяли – притормозили шаг, расступились, пропуская предводителя маленькой экспедиции вровень с собой. Одинаково синхронно покосили глазом.

– Хочешь фокус? – улыбнулся левый.

Бельчонок обогнал кота и брата, обернулся к ним лицом, вышагивая задом наперёд и словно чудом избегая ям и кочек.

– Валяй, – Тимка с интересом перехватил сползающую сумку, гадая каким образом близнец определяет приближение препятствий и то, насколько высоко и далеко нужно перенести ногу, чтобы не споткнуться на очередной кочке.

– Покажи несколько пальцев, – попросил бельчонок, не переставая пятиться и словно бы вовсе не замечая неровностей дороги.

Тимка выразительно приподнял занимавшие руки пакеты. Но бельчонок продолжал таращиться, и кот со вздохом остановился. Поставил пакеты в пыль, растёр затёкшие ладошки.

Передышка весьма кстати – первому предлагать посидеть на травке и отдохнуть было как-то несолидно, а переть на себе обувку и жратву – между прочим, совсем не то, что почти невесомые тючки со шмотками.

– Ну, – Тимка показал два растопыренных пальца.

Правый бельчонок, остановившийся вровень с братом, но не поворачиваясь лицом к ним, показал над плечом аналогичный жест.

– Тоже мне фокус, – фыркнул Тимка. – Ты ему моргнул там или ещё чего.

– А так? – бельчонок прошёл чуть дальше, так что теперь не мог видеть брата при всём желании. – Ещё раз!

Тимка поджал большой палец и выставил четыре оставшихся, бдительно следя, чтобы второй «фокусник» не обернулся и не подсмотрел какие-нибудь тайные знаки от братца. Но тот мгновенно угадал и новое число. И ещё раз, и ещё, практически мгновенно повторяя все жесты едва ли не раньше, чем Тимка заканчивал движение.

Повторил бельчонок и совсем сложные жесты. И даже из скрещённых и согнутых колечком пальцев – если сигнал на количество у них и был, то в отличие от цифр, подобные закорюки братья вряд ли могли заранее условиться как-то обозначать.

Но даже эти странные символы правый Джейк повторил без запинки и задержки.

И даже почти повторил выразительно отогнутый средний палец, но в последний момент смущённо фыркнул и укоризненно обернулся.

Тимка озадаченно присел на траву и тряхнул головой.

– Сдаюсь. Как вы это делаете? – кот глядел то на одного, то на другого бельчонка, но стоило ему перевести взгляд на одного из близнецов, как тот смущённо отворачивался. Зато поворачивался другой, на которого Тимка в тот момент не смотрел. И наоборот. Ни дать ни взять – как игрушка с фигурками кузнецов, закреплёнными на двух деревянных дощечках.

Сдвинешь влево – один стукнет, а другой замахнётся. Двинешь вправо – наоборот. И так до опупения.

Тимка фыркнул и опрокинувшись на травку, с наслаждением потянулся. Удовлетворённо вздохнул и с деланым безразличием уставился в небо, всем своим видом демонстрируя, что уже и позабыл обо всех явленных чудесах, да и не очень-то горел желанием узнать секрет этих фокусов.

Детишки любят владеть тайнами. Но сами же готовы растрепать их всем кому ни попадя, кто проявит лишь немного интереса и умело выразит восхищение.

Тимка и сам хорошо помнил, как наглый Финька частенько разводил его на подобных моментах, цинично заставляя выбалтывать так и распиравшие его «тайны».

И действительно – не прошло и минуты, как бельчата не выдержали. В поле зрения, заслонив густо усыпанное звёздами небо, появились две озадаченные его безразличием мордахи.

– Не догадался? – близняшки синхронно моргнули и Тимка вздрогнул от внезапно пришедшей мысли.

Вот он, тот таинственный «голос»? Ибо чем ещё, как не чтением мыслей, объяснить всё это шоу?

Но с другой стороны… зачем тогда одному надо непременно видеть, что именно он показывает? Могли бы и оба к нему спиной стоять – было бы ещё эффектнее.

Нет, по ходу «голос» – это не они. Или… они, но намеренно таким образом маскируются? Или – это у них только меж собой работает? Но тогда почему слышал и он? Бррр… Мозги сломаешь.

Тимка всё же с подозрением оглядел близняшек и «громко» подумал: «Щас вот сорву крапивы, да каааак…»

Но довольные собой, бельчата не дрогнули и даже в лице ничуть не изменились. Знай себе лыбятся от уха до уха.

Попадав по обе стороны от него, двойняшки непринуждённо пристроили головы на кошачьи рёбра.

Тимка не нашёлся как среагировать на подобную фамильярность – и замер. Мелькнула мысль, что для них – неразлучных на протяжении всей жизни – подобное поведение может и в порядке нормы, но вот для него…

Большая часть прикосновений в Тимкиной жизни сводилась к дракам, хватанию за шиворот разъярёнными прохожими и тому подобным не очень приятным явлениям.

Вчерашняя ночь в объятиях Ронки открыла для него новую веху в этой стороне жизни. Но если там и тогда он был не прочь продлить это ощущение сколь угодно долго, то сейчас испытывал скорее неловкость и скованность.

– Мы одно целое, – вдруг неожиданно серьёзно произнесли близняшки и синхронно покосились на Тимкин нос, ожидая реакции.

И от этого странного двухголосия – от абсолютной его синхронности, которой не добиться ни одному хору в мире, – по Тимкиной спине пронеслись мурашки.

– Джейк один, – произнёс левый, подняв в небо руку с выставленным в сторону пальцем.

– А тела два, – произнёс правый, повторив этот жест, но оставив на ладони уже два пальца.

– Да ну вас! – Тимка чуть не вскочил. Разыгрывают, черти! Ну как есть разыгрывают!

– Честно-честно! – снова хором заверили близняшки, уставившись в загоравшиеся на небе звёздочки.

Тимка же устал лежать с руками за головой, но опустить их в более удобное положение было некуда – не на белок же. Пришлось скрестить на груди, невольно приняв вид неприступного недоверия.

Джейк синхронно повернул голову. Головы.

Понятие личного пространства им явно было незнакомо и оба беличьих носа едва не уткнулись в Тимкин.

Ошарашенный не укладывающейся в голове концепцией, он недоверчиво и даже с подозрением уставился на улыбчивых близняшек.

В голове заметались сотни идей о том, как лично он бы «размахнулся» в использовании подобного, будь у него самого два одинаковых тела. Мысли путались и заводили в столь далёкие дали, что кружилась голова.

Это ж ведь уму непостижимо, какие возможности! Относительно честно, не рискуя попасться на мухляже, можно легко уделать всех в карты!

А казино? А напёрстки? А в драке?..

От нахлынувших комбинаций и перспектив у Тимки перехватило дыхание.

Конечно, было бы куда круче, если бы близняшки не походили друг на друга как две капли воды. Меньше подозрений. Но ТАКОЕ-то уж всё равно никому и в голову не придёт! Даже близко!

В лучшем случае подумают на некую систему тайных сигналов меж братьями. А её-то у них как раз и нет!

– Ммм… И зачем вы… то есть ты… Чёрт, такие тайны вообще не стоит никому доверять! – вконец запутавшись и сбившись с мысли, пробурчал кот.

– Ты хороший, – огорошила левая половина Джейка.

– Тебе можно, – дополнила правая половина.

– Эмм… – Тимка в очередной раз не нашёлся что ответить и мрачно уставился в небо.

«Хорошим» себя он как-то не считал. Скорее уж напротив. Подумать страшно, сколько терпил, лишившихся своих пухлых кошельков, поминали его «незлым тихим», а на деле – и злым и громким словом! Что-что, а уж определение «хороший» в отношении мелкого уличного воришки по меньшей мере странно.

Хотя, конечно, для всей этой внезапно свалившейся на его многострадальную шею ватаги – он сейчас прям весь из себя ангел-хранитель, ни дать ни взять.

Тимка грустно улыбнулся.

Неверно истолковав его молчание, белки встревожились. И над котом вновь нависли две мордахи. Ещё ближе, чем раньше. И Тимка едва не вздрогнул, на секунду испугавшись, что сейчас его придушат и закопают прямо тут, запоздало пожалев о накатившей откровенности.

Но Джейк… Джейки… бельчата глядели с обеспокоенностью. И с какой-то наивной детской доверчивостью, от которой Тимка и сам непроизвольно расплылся в ухмылке.

– Ты ведь никому не расскажешь?

Тимка тут же устыдился своих наполеоновских планов о прагматичном применении беличьих достоинств. Хотя на смену одним глупостям немедленно пришли в голову другие. Ни разу не прагматичные, но ещё более… смущающие.

По глупым мыслям он вообще был рекордсмен. Наверное.

– Не расскажу, – заверил кот. – Да и кто поверит.

Он с вновь подступившим подозрением покосился сначала на одного, затем на другого бельчонка, словно до сих пор подозревая затянувшийся розыгрыш. Словно ожидая, что те не выдержат и расхохочутся над тем как он повёлся на это бредовое откровение.

Но вопреки его подозрениям на беличьих мордахах не было и намёка на затаённое веселье. Скорее – совсем детская глупая наивность и доверчивость, при виде которой он почему-то вновь ощутил себя редкостным негодяем.

Успокоенные бельчата снова прильнули к его бокам, свернувшись в тёплые клубки и, казалось, вознамерившись заснуть прямо здесь.

– Так, всё… домой! – подскочил Тимка, окончательно выбитый из равновесия и смущённый столь бесцеремонным вторжением в личное пространство.

Сонно моргая, Джейки покорно подхватили вьюки со шмотками, и маленькая экспедиция двинулась дальше.

Благо показавшаяся в небе луна уже давала достаточно света, чтобы не спотыкаться о неровности поля.

***

Тварь клубилась в комнате, незримо касаясь светлячков, просачиваясь в хитросплетения их глупых мыслей, витая вокруг вкусных противоречий, заглядывая на пыльные полки чужой памяти.

С этими, которые остались, – всё было просто. Прикосновения к их мысленным нитям не ощущал никто. Кроме того самого, кто когда-то волей судьбы очутился в той самой камере, где некогда держали и Тварь. И невольно стал маячком и приёмником. Каким-то непонятным образом ощутил прикосновение извне, запаниковал и даже стал сопротивляться.

Его переплетения были гуще, запутанней… но в то же время в них был какой-то странный, своеобразный порядок и закономерность. Словно все узоры кто-то разделил на несколько кучек, почти никак не связанных меж собой и подключающихся к мыслительному процессу то по очереди, то на первый взгляд в совершенно хаотичном порядке.

Но при этом – никаких следов вмешательства извне не было. И это было странно. Нетипично.

У остальных – почти у всех здесь присутствующих – в полках памяти были провалы: вырванные куски, прорехи, заполненные какой-то бессвязной трухой, и местами даже явные следы грубого, неумелого вмешательства.

Это было заметно, это было очевидно.

Впрочем, большую часть этих прорех в собственных узорах светляки создали себе сами.

И в этом Тварь, пожалуй, могла бы позавидовать им всем. Этой их способности забывать, сглаживать колючки страхов, притуплять иглы боли, менять всё, что вплеталось в их сумбурные узоры так, чтобы всё плавно и неприметно вплеталось и встраивалось в их странные системы мировоззрений. Врастало, не причиняя никакого дискомфорта и раздражения… Дополняло, а не разрушало картину мира.

Собственный узор Твари сохранял всё неизменным. Как кусок янтаря, в который угодила доисторическая муха. Как музей боли и страха, мучительного давящего ужаса. Слой за слоем на этот клубок наматывалась тонкая нить, к которой намертво прилипало всё увиденное, услышанное и воспринятое любым доступным способом.

Иной раз, в очередном приступе саморазрушения, Тварь безумно тянуло выплеснуть всё это на первого попавшегося светляка. Вывернуться наизнанку, позволить чужому взгляду углубиться в её собственное плетение. И пусть светляк в ужасе шарахнется, пусть брезгливо поморщится, пусть возненавидит.

Не важно, что будет потом. Главное – что кто-то увидит. Всё как оно есть.

Зачем? На этот вопрос ответа пока не было.

Может быть – подспудное, толком не оформившееся желание изменить? Не важно что, лишь бы не так – не как сейчас?

А может быть – любопытство? Непреодолимое навязчивое любопытство и стремление подкрепить практикой теорию. Подспудное желание быть пойманным? Как в той глупой теории про маньяков и серийных убийц, обрывки мыслей о которых Тварь столь часто выхватывала из пёстрого хаоса тех, кто остался в разгромленном подземном комплексе?

Если верить этой наивной теории – каждый рано или поздно стремится быть узнанным. Предстать перед судом, насладиться ужасом и ненавистью, отвращением и неприятием окружающих?

О, в каком-то роде подобное желание подвести итог вполне понятно и объяснимо.

Получить бирочку с названием.

С диагнозом, определением.

С классификацией – кто ты и что ты есть.

Иррациональная тяга поглядеться на себя в зеркале чужого мнения.

Но… с другой стороны – позволить судить себя всяким ничтожествам – это ли не слабость?

Другое дело – если найти кого-то хоть минимально интересного. Достойного?

Может быть.

Тварь потянулась к светлячку, окружённому ореолом боли. Всегда, неотступно и непрерывно следовавшей за ним. Сросшейся, пропитавшей всё его существо, но при этом – не изменившей, не замутившей светлячковый свет. Напротив – словно бы защищающей и очищающей его от порчи, вовсю пятнающей других.

Может быть – он?

«Здравствуй», – шепнула тьма светлячку.

И тело светляка вскинулось, заозиралось вокруг, пытаясь понять, кто из присутствующих заговорил с ним. Но никто из набившихся в каморку и близко не смотрел в его сторону.

«Я схожу с ума?»

Страх. Неожиданно мощная волна застарелой паники. Столь огромной и сильной, словно копилась годами.

«Нет».

Новый прилив сумбура и круговерти мыслей, расплескавшихся, разошедшихся рябью как от брошенного в пруд камня.

И родившийся из этого мельтешения образ иконы.

Внезапно.

«Это… Ты?» – мысленно спросил светляк, невольно представляя картинку из библии, распятый силуэт и распевающих на облачках пернатых ангелов.

Тварь фыркнула бы, если бы могла испытывать веселье.

Воистину – неожиданная ассоциация. Хотя вполне объяснимая.

Проследив заметавшиеся внутри светлячка искры, клубящиеся щупальца Твари осторожно скользнули по наименее раскалённым нитям, перебирая, ощупывая образы.

В чреде привычных картинок ярким вкраплением мелькнул и вовсе странный образ – некто похожий на шимпа, но с до неузнаваемости искажёнными чертами лица. Искажёнными куда больше и заметнее, чем это обычно принято в церковной атрибутике. Уплощённое до уродливости лицо, голова с огромным, неестественно крупным лбом. Почти полностью лишённая шерсти, голова в окружении дурацкого нимба с характерным «многослойным» выражением на лице. Выражением, в котором каждый при желании мог усмотреть осуждение и строгость, грусть и страдания или любое иное из подходящих случаю и настроению смотрящего выражений.

Занятный способ манипулирования. Столь простой и очевидный… Что даже как-то внезапно стыдно. Всё равно что давить танком муравейник.

Искушение поиграть в бога было столь сильным и ярким, что на какое-то время вогнало Тварь в ступор и новый приступ самокопаний.

Воистину – «если Бога нет, то его следовало бы придумать»!

Хотя бы потому, что это избавит любого, с кем заговорит бесплотный голос от необходимости лгать или, упаси боже, говорить правду. Избавит и самих светляков от неуёмной тяги докапываться до истины и желания во что бы то ни стало отождествить бесплотный голос с конкретным телом.

Удобно. Соблазнительно. Идеально.

Но… выдавать себя за Него было как-то… неуютно.

И по сути, и по содержанию.

Да и в отношении самих светляков… как-то нечестно.

«Увы. Скорее – дьявол», – после продолжительной паузы откликнулась Тварь.

Светляк отчётливо вздрогнул. То ли не ожидал получить ответ, втайне надеясь списать почудившийся голос на глюки подсознания, то ли всерьёз поверив грустной шутке.

«Как жизнь?» – не дождавшись внятной реакции, продолжила Тварь.

«Чо?» – общение с «потусторонним», похоже, изрядно пошатнуло психику бедолаги, а манера общения инфернального голоса окончательно выбила из привычной колеи ожиданий.

В переплетении светляковых мыслей заметались панические искры, всё затянулось в тугой звенящий узел, едва не ущипнувший собственные дымящиеся нити Твари.

Забавно.

«Я говорю, «как жизнь?» – терпеливо повторил голос.

И светляк вновь забегал глазами по присутствующим. Не то в попытках определить не разыгрывает ли его кто, не то всерьёз надеясь уловить запах серы.

Тварь легко могла бы внушить ему и запах. Стоило коснуться пары струнок в плетении, как светлячок легко получил бы искомое ощущение даже невзирая на то, что физически не ощущал запахи уже долгое-долгое время.

«Сам не видишь?» – наконец нашёлся с ответом подопытный.

«Вижу».

«Тогда чо спрашиваешь?»

«Так интереснее».

Тело светляка вновь замотало головой, на этот раз оно словно пыталось вытряхнуть странный голос из ушей, да так яро, что присутствующие обернулись на шорох маски.

Светляк замер.

«Я схожу с ума?»

«...не больше, чем остальные…»

«…слышу дурацкие голоса…»

«…хочешь тишины?»

Не ответив, светляк до боли сдавил голову руками.

«Банально. Мог бы просто сказать», – констатировал бесплотный голос.

И тьма замолкла.

Реакция светляка была забавной, но до скуки предсказуемой: не прошло и пары минут, как неразговорчивый угрюмец уже и сам хотел поболтать.

И уже сам окликнул самозваного «дьявола»:

«Эй? Эй, ты тут ещё?»

Но тьма не отозвалась. Иррациональное желание общаться с низшими формами жизни – прошло. К тому же – в границы восприятия уже входила возвращавшаяся троица добытчиков.

«Эй?! Вернись!» – беззвучно надрывался светляк, рассыпая искры эмоций.

Но Тварь уже переключилась на более интересные объекты.

***

Приоткрытая дверь и царившая в землянке темнота на секунду вызвали у кота панику: а ну как все бросили их и сбежали? Или стряслось чего, пока их не было?

Придержав ближайшего Джейка за плечо, он бесшумно поставил сумки в траву и крадучись приблизился к землянке. Сердце ёкнуло и замерло… Но нет – всё в порядке. Сидят себе, клювами щёлкают... А дверь открыта! Заходи, бери что хочешь!

Не удержавшись, Тимка ворвался внутрь с диким безумным криком.

В землянке испуганно завопили и заметались, сталкиваясь и падая друг на друга.

– Идиот! Нельзя же так пугать! – набросились на него, едва осознав, что реальной угрозы нет.

– Вот я ему!

– Засранец!

Тимку уронили на пол, но бить не стали – слишком рады были возвращению.

– А чего вы с открытой дверью сидите? А если б не я вернулся, а кто посторонний? – деланно возмущался он, пытаясь выбраться из чьих-то цепких лап.

– Да кто сюда притащится в такое время? – фыркнула Вейка.

– В жизни всякое случается. А если сиживать с дверью нараспашку, то случаться будет чаще! – буркнул Тимка, с трудом принимая сидячее положение и отбрыкиваясь от по инерции вцепившихся в него рук. – Разбирайте подарочки.

– Ого! – восхитился кто-то в темноте, щупая подтаскиваемый белками улов.

– Это откуда столько? – настороженно поинтересовалась Рона.

– Так… места надо знать, – Тимка покосился на близняшек, и ухмыльнулся. Бельчата вздохнули и виновато потупились.

– Не хочу даже предполагать, что это за места… – сердито начала рысь, но на неё зашикали остальные, а потом и вовсе оттёрли в сторону.

– Дай сюда! – Тимка выдернул из-под ног Пакетика погасший фонарь. – Тут ручка есть – если покрутить, аккумулятор зарядится.

Он отстегнул крышку, откинул складную ручку и показал, что делать. Лис в маске продолжил крутить, и фонарь вскоре разгорелся вновь.

– А сейчас – жрачка! – Тимка победно вскинул руку с увесистым мешком. – Та-даааам!

– Во-первых, не жрачка, а еда… – продолжила занудствовать Рона. – А во-вторых – руки мыли?

Но оголодавшие беглецы уже не слушали – буквально в лоскуты разрывая притащенные свёртки и вгрызаясь во всё, что извлекалось и второпях ронялось на несвежий матрас.

Отложив фонарь, замотанный в маску лис неожиданно робко выхватил из сталкивающихся рук один из относительно целых мешков и утянул в свой угол.

Тимка пристроился возле Ронки и вскоре был вознаграждён сосиской. Есть уже, в принципе, не хотелось – но как тут удержаться? И Тимка откусил подношение, не утруждаясь предварительно принять его из рысьей лапы в свою.

Рона, совсем не предполагавшая устраивать столь двусмысленные сцены кормления с рук, от неожиданности едва не выпустила огрызок из пальцев.

Нахмурилась, попробовала сердито впихнуть сосиску в Тимкину ладонь, но хитрый кот заранее скрестил руки, спрятав ладони подмышками. А затем и вовсе нахально завалился на бок, попытавшись пристроить голову на Ронкином бедре. В конце концов – может же герой рассчитывать хоть на какое-нибудь поощрение?

Эх, куда там!

Подзатыльник, дополненный грубо сунутым в рот куском хлеба, быстро вернул его к реальности.

Зато Рику, не замедлившему повторить схожий манёвр в отношении кошки – повезло не в пример больше.

С улыбкой скармливая лису кусочек за кусочком, кошка попутно почёсывала его за скулой. А рыжий нахал довольно жмурился и млел, не обращая ни малейшего внимания на завистливые Тимкины взгляды.

Ну как тут не надуться?

Вздохнув, кот пристроился на свободном пятачке, кое-как вытянулся и сердито отвернулся носом к стенке.

«Подумаешь… Ну не очень-то хотелось».

Нет, ни на что этакое он и не рассчитывал толком. Заигрался на почве глуповато-дурашливого настроения и наивного ощущения, что вот это их сборище – уже почти как семья.

Но – отрезвляющий щелчок по носу и настроение враз меняется на противоположное. И всё это нелепое и наивное враз уходит, откатывается прочь, оставляя после себя обычную гнетущую пустоту.

Пугливую и настороженную, как дикая помойная ящерица.

Он попытался заснуть, не обращая внимание на чавканье и переговоры соседей, но где там!

Всем же пофиг, что некоторые тут спать пытаются! Мало того, что шуршат и чавкают, так ещё и трындят о всякой чуши, спорят, обсуждают.

А самое главное – ни грамма уважения к добытчику! Знай себе делят шмотки и на него, Тимку – чихали с высокой горки. Словно его тут и нет вовсе, словно не пытается он наконец заснуть!

Шорохи и разговоры за спиной мгновенно начали бесить.

Промучившись добрых полчаса, он уже почти было погрузился в дрёму, когда шебуршание за спиной сменило тональность – перекусив и распределив обноски, компания начала устраиваться на ночлег.

И кто-то нахально плюхнулся за спиной, прижавшись к нему горячим боком.

Моментально позабыв обиды, Тимка с надеждой вскинул голову, но вместо пятнистой рысиной мордахи за плечами обнаружился Джейк. Обе беличьи тушки непринуждённо притиснулись к нему поближе, свернувшись в тесный плотный клубок из переплетённых хвостов и конечностей.

И всё бы ничего, если бы излишне дружелюбная малышня не отрезала начисто малейший шанс на повторение вчерашних обнимашек с Ронкой!

Тимка сердито зыркнул на близнецов, на деловито устраивавшуюся в сторонке рысь и раздражённо вздохнув, отвернулся обратно.

Секунду он раздумывал над тем, чтобы демонстративно отодвинуться или отпихнуть малышню в сторону, но в последний момент не решился. Стоически вздохнув, Тимка раздражённо скрестил на груди руки и хмуро уставился в стенку.

Здесь, в тесном пространстве под толстенной трубой, подпёртый со спины белками, он ощущал себя в относительном уединении. Но заснуть под все эти мрачные мысли, шорохи и возню не получалось ещё долго.

***

Разрубленное, пожёванное колёсами поезда, тело неизвестного лежало на столе патологоанатома. Изувеченное лицо не позволяло представить себе, как несчастный выглядел при жизни, но и от того, что удавалось рассмотреть, веяло чем-то чужеродным.

Белёсая кожа с редким, местами относительно густым мехом, странные, неестественные пропорции тела. Ладонь с неприятного вида трубчатыми пальцами с некоторой натяжкой можно было бы принять за конечность шимпа, но в то же время – рука существа отличалась от ладони шимпа в той же мере, в которой сами шимпы отличались от всех прочих.

Если у обезьяньих пальцев были мощные, выделяющиеся суставы, то пальцы создания выглядели слабыми и словно бы больными. Одутловатые и округлые, с жёсткими плоскими нашлёпками в том месте, где должны были располагаться когти они вызывали какую-то странную, подспудную неприязнь.

Нижние же конечности покойника и вовсе смотрелись странно. Вместо ожидаемых обезьяньих ладоней уродливо-длинные костистые ноги заканчивались чем-то отдалённо похожим на деформированные, обросшие кожей копыта из которых торчало по огромному уродливому пальцу с целой бахромой из рудиментарных, омерзительно скрюченных пальцев поменьше.

Хвоста – даже рудиментарного – у создания тоже не было.

– Начинайте, – стараясь не морщиться, генерал застыл, заложив руки за спину и широко расставив ноги.

Кивнув, белые комбинезоны склонились над телом. Зажужжали дисковые пилы, с тошнотворным звуком вгрызаясь в плоть и кости.

Паркер не выдержал и поморщился: мерзкий звук до отвращения напомнил визг бормашины. А ещё потянуло гарью. Точнее – палёной костью: пила учёного, возившегося с головой трупа, с гнусным чавканьем провалилась в череп.

Подавив рвотный позыв, генерал не без усилия придал лицу скучающе-безразличный вид и даже демонстративно похрустел шеей.

Белохалатники же деловито суетились вокруг трупа, неуловимо напоминая каких-то доисторических падальщиков, с жадным урчанием терзающих добычу. Мимо пронесли спиленную крышку черепа, и генерал отвернулся.

– Сэр? Журналюги уже суют свой нос. Кто-то слил про... это, – подошедший солдат кивнул на раздираемое учёными тело.

– Что значит «слил»? – Паркер, рост которого был заметно ниже солдата, уставился на него снизу вверх.

– Сегодня парочка чокнутых журналюг чуть не вломилась в анатомичку с камерой на перевес. Грозились поднять шум, вывести всех на чистую воду и всё такое.

– И?

– Ну, Мейсон забрал кассету, которую те наснимали, но…

– Идиоты. Гос-с-поди, ну что за идиоты! – Паркер поморщился. – Показали бы другой труп, нормальный. А теперь эти щелкопёры вцепятся как репейник… Что за газетёнка, кстати?

– Телевизионщики. «Бричпорт Ньюз». Коротышка на подхвате и баба. Лет двадцати. Рыжая.

– Имя? – простонал генерал, кривясь как от зубной боли.

– Узнаем. Сей момент узнаем, – солдат метнулся прочь.

Паркер вздохнул и покосился на копошившихся во внутренностях трупа яйцеголовых.

Торчать тут не имело смысла. Общее представление о находке он получил, подробный доклад ляжет к нему на стол завтра… А нюхать всё это и слушать омерзительные звуки извлекаемых кишок… Брр.

Генерал поморщился и размашисто зашагал вслед за солдатом.

***

Пробуждение началось по вчерашнему сценарию – с дикого истошного вопля. Впрочем, в этот раз паника была чисто символической. Едва подскочив, все быстро вспомнили о вчерашнем и с дружным негодованием уставились на мыша.

– Мать моя женщина… – резюмировала Вейка общую мысль. – Определённо надо что-то делать с этим грёбаным будильником!

Крикливый мыш, потерянно озираясь, забился в угол и загнанно хлопал на них невидящими мутными глазами. Видать – не до конца ещё выпутался из своих кошмаров. Коротышку била крупная дрожь, пальцы сами собой сжимались и разжимались, не то выписывая какие-то странные узоры, не то пытаясь «наигрывать» непонятную мелодию на невидимом пианино.

– Бедняжка… – рысь притянула его к себе, утешительно погладила по плечу. – Ну всё, всё… это был сон, просто сон…

Сердито высвободившись, мыш попытался выскочить прочь, но был вновь перехвачен и насильно усажен на пол.

– Ну куда ты, дурачок? – легко удерживая трепыхающегося малыша, Ронка с беспокойством осмотрела его грязные бинты. Повязка на голове испачкалась и растрепалась, но заменить бинты всё равно было нечем. Разве что майки тюремные на лоскуты пустить… Теперь, когда у них есть одёжка, вроде как старые шмотки уже без надобности. Но грязные, пропитанные дождём и потом их тел, заскорузлые подсохшие тряпки в качестве бинтов вызывали определённые сомнения.

Тем временем, пленённый мыш сдался и, обмякнув в её широких ладонях, покорно принял сооружённый волчицей бутерброд.

– Мда, – поморщилась кошка. – Если каждое утро начинать с подобного, мы тут сами все шизанёмся.

На неё зашикали.

Приходя в себя, население землянки протирало глаза и помаленьку подтягивалось к устроенному в центре «столу» – обрывкам целлофанового пакета и остаткам вчерашней трапезы.

Прилипчивые близняшки жались по обе стороны Тимки, поминутно заглядывали в глаза, словно порываясь задать неловкий вопрос, но никак на это не решаясь. Поначалу подобное в какой-то мере льстило, но быстро начало раздражать – никакой возможности улучить момент и пристроиться поближе к Ронке. Не то чтобы он всерьёз на что-то рассчитывал, просто… этакое трудно объяснимое подспудное стремление поболтаться рядом. Вот как у белок.

Поболтаться и поглазеть на всё достойное внимания, пока никто не видит, куда именно он пялится. А поглазеть там на что – было. Более чем!

Сменившая тюремные майки, раздобытая вчера одежда в большинстве случаев оказалась для всех куда просторнее, чем требовалось. Но к немалой Ронкиной досаде, понравившаяся ей рубаха, на её обширном бюсте могла застегнуться разве что на выдохе. Вдох же грозил риском травмировать кого-нибудь «выстрелившей» пуговицей. Сердито вздохнув, Рона смирилась и с крайней неохотой расстегнула пару пуговиц. Получилось не то чтобы вызывающе, но всё же явно за гранью приличий, которую рысь для себя очертила.

Особенно раздражало то, что взгляды мужской части компании тотчас начали «спотыкаться» об это её невольное декольте, а обладатели этих взглядов нередко теряли нить беседы и отвечали невпопад.

Внутренне клокоча от едва сдерживаемого раздражения, Рона мрачно косилась на Вейку.

Словно назло ей, кошка мало того, что завладела куда более просторной рубахой, так ещё использовала столь ценную длину вопиюще расточительным образом!

И не подумав застёгивать пуговицы, та попросту стянула полы рубашки в большой небрежный узел. Без тени смущения оголив плоский мускулистый животик и словно напоказ выставив небольшую, но вполне округлую грудь.

И хотя эта «новая мишень» в значительной мере оттянула на себя большую часть нескромных взглядов, созерцать весь этот вульгарный разгул бесстыдства раздражало едва ли не больше, чем тесные, слишком плотно облегающие зад шорты.

Упомянутый предмет одежды, в отличие от рубахи застегнулся на ней без особых проблем. Но, мало того, что облепил рысий зад слишком тесно, сидел на нём как-то не так. В итоге Рону невыносимо тянуло поправлять и растягивать упрямую тряпку чуть не каждую минуту. Хоть вообще расстёгивай, да прежний тюремный балахон нацепляй! Тот, хоть и короткий – но зато не столь тесный!

Но больше всех в плане одежды «повезло» волчице. Тихоня и скромница, она столь сдержано и робко держалась позади всех, что на долю молчуньи досталась лишь не по сезону тёплая водолазка и мешковатые, но не шибко широкие шорты с кучей карманов. Натянув это всё, тощая нескладная волчица окончательно стала похожа на голенастого костлявого мальчишку. Впрочем, саму Диану обновка, казалось всецело устраивала. Во всяком разе ничего сверх обычной своей мрачной задумчивости та ничуть не выказывала.

Обоим лисам достались майки и шорты – обычная в их краях летняя одёжка. Многострадальному мышу выделили не по размеру просторные шорты и длинную, чуть не до колен доходившую рубаху.

Осмотрев доставшиеся шмотки, коротышка вздохнул. Рубашка на нём походила скорее на банный халат, а шорты свисали чуть ли не до лодыжек. И это при том, что при желании он явно мог натянуть их по самые подмышки. Выглядело всё это более чем уморительно, но самому объекту хихиканий всеобщее веселье радости не добавляло.

– Ну, какие планы на день? – азартно вгрызаясь в бутерброд, поинтересовался Тимка.

Ответом ему было чавканье, неразборчивое мычание и пожатия плеч.

– Планы… какие у нас могут быть планы? – с набитым ртом буркнул Рик.

– Документы нужны. А документы – это полиция. А полиция – это правительство, – нахмурилась Вейка.

– А правительство – это… – в тон ей поддакнул лис. Но чем продолжить логическую цепочку – не нашёлся и смущённо замолк.

– Документы? – Тимка презрительно скривился. – Фигня всё это. В Бричпорте полно народа, кто вполне нормально живёт без всяких там бумажек.

– Нормально – это вот как здесь, сейчас? – фыркнула Вейка, брезгливо обводя взглядом землянку.

– Ну почему… – смутился Тимка. – Есть места и получше.

– Места получше и стоят подороже, – кошка нахально отобрала у Рика остаток бутерброда, игнорируя протестующее мычание и деловито куснула. – А дефег у фас нет.

– Деньги – дело наживное, – оптимистично ухмыльнулся Тимка. – Вчера у нас и одежды-то не было!

– Кстати, об одежде… – вскинулась Рона, явно намереваясь уточнить происхождение Тимкиной добычи.

– А ещё в городе сейчас луна-парк! – поспешил тот сменить тему…

– Ага. Вот только каруселек нам щас и не хватало! – скептично хмыкнула кошка, по-хозяйски непринуждённо устраивая босые пятки у Рика на коленях.

– Ну… Луна-парк – это раз в год, – Тимка со вздохом отвёл взгляд от её стройных ножек и огляделся вокруг в поисках поддержки. Ухватил за подбородок одного из Джейков и «продемонстрировал общественности» беличью мордаху в профиль и анфас. – Смотрите, вон мелкие как обрадовались!

Джейк покорно изобразил бурный энтузиазм, покивал и фальшиво улыбнулся. Вокруг послышались смешки.

– Ага, особенно этот, – Вейка ткнула пальчиком в сторону мыша. – Вон как радуется.

Мыш, по обыкновению таращившийся в никуда, повернул голову к ним.

Понять, на кого конкретно он смотрит, было нельзя, но взгляд вышел… на удивление неприятный.

– Ишь ты… – хмыкнула Динка, разглядывая мыша с похожим выражением. Не то дразнясь, не то мусоля какую-то мрачную мысль. – Малыш-то наш суров.

– Так что? – Тимка поспешил вернуть всех к идее побродить по луна-парку. И в очередной раз покосился на Ронку: – Ты хоть раз была в луна-парке?

– Ну, была, – пожала плечами рысь. – Но сейчас мы не в том положении, чтобы заниматься этими глупостями. К тому же нас наверняка ищут.

– Чушь. Кому мы нужны? Всё сгорело! – Тимка беззаботно отмахнулся и ухватил очередной бутерброд. – Да и луна-парк – последнее место, где кому-либо в здравом уме пришло бы в голову нас искать.

– Сгорело, не сгорело, но – стоит ли это такого риска? – Рона сердито шлёпнула Рика по протянутой к очередному бутерброду лапе. – Хватит с тебя! Другим оставь!

– Да какой риск? – не сдавался Тимка. – В Бричпорте три миллиона рыл, чуть не четверть из них каждый вечер тащится в луна-парк. Кого можно найти в такой толпе?

– Его, например, – Ронка кивнула на Пакетика. – Издалека видно. И ни с кем не спутаешь.

Пластиковый пакет с прорезями для глаз виновато потупился.

– Ну… хорошо, – Тимка пожал плечами. – Этого тут оставим. Заодно и барахло постережёт.

Оставлять беднягу «дома», в то время как все пойдут веселиться, Тимке было неловко. Но что поделать – с такой маской он и впрямь привлекал бы чересчур много внимания.

А уж без маски – поди и вовсе хоть в комнату страха без грима.

Смрадный гнилостный дух, исходивший от лиса порядком попритерпелся, но с минувшей ночи вроде бы усилился.

Сердобольная Ронка уже раз пять порывалась забраться под пластиковый пакет и осмотреть рану, но безмолвный лис каждый раз мягко перехватывал и отводил её руки в сторону.

– Всё равно мы слишком заметны такой толпой! И денег у нас нет! – рассудительно произнесла волчица.

– Вчера у нас не… – начал было Тимка и осёкся, испуганно покосившись на Рону.

– Кстати, а где… – вновь спохватилась та, явно собираясь развить тему происхождения вчерашней Тимкиной добычи.

– Короче! Кто за вылазку в город? – вдруг вклинилась в диалог Вейка. – Подымите руку!

И первой последовала своему предложению.

«За» было большинство: близняшки, кошка и Рик, готовый проголосовать за любой каприз подружки. Ну и сам Тимка и, что вовсе удивительно – вечно мрачная и замкнутая волчица.

Остающийся дома Пакетик не считался. Забинтованный мыш энтузиазма тоже не демонстрировал, но и протестов особо не высказывал.

– В общем – единогласно, – резюмировала Вейка, победно глядя на нахмурившуюся рысь. Ронка сердито вскинула подбородок, но от желчных комментариев воздержалась.

– Тогда, пожалуй, собираемся. До обеда побродим в городе, а там уж и на луна-парк наскребём, – Тимка деловито вытер ладони о майку и, встретив гневный рысиный взгляд, с искренним недоумением развёл руки:

– Что?

***

– Также выставлены посты на вокзале, в порту, аэропорту, – закончил адъютант.

– Угу, – Паркер задумчиво покосился на выключенный ноутбук.

За прошедшие сутки беглецы умудрились не засветиться нигде – ни на сотню миль вдоль шоссе, ни в пригороде, ни в городе. Словно не кучка беглых беспризорников, а отряд бывалых диверсантов, обученных ускользать от облав и оцеплений. Растворились без следа.

– Фрейна ко мне, – генерал повертел в пальцах сточенный карандаш. Извлёк с пояса внушительный десантный нож и принялся затачивать.

В приоткрытую дверь робко сунулся хомячий нос.

– Сэр? – почему-то не решившись открыть дверь шире, профессор с усилием протиснул себя внутрь. Прямо-таки втёк, словно бы на миг превратившись из округлого толстячка в плоский блин.

– Садись, – генерал сосредоточенно снял стружку с карандаша, выдерживая паузу, придирчиво осмотрел плоды своих трудов.

Хомяк примостился на краешке табуретки, нервно зыркнул на игольно-острый кончик карандашного стержня и задержался взглядом на внушительном десантном ноже в ладони генерала.

– Их до сих пор не нашли, – Паркер снял ещё одну стружку и поверх острия стрельнул глазами в профессора. – Третьи сутки.

– Неудивительно. Забились куда-нибудь и боятся, – Фрейн осторожно пожал плечами. – Вылезут. Куда денутся. День-два попрячутся – и вылезут.

– А если нет? – вкрадчиво спросил Паркер, словно бы обращаясь к карандашу и начисто не замечая профессора.

– Тогда только ждать, когда восстановим блок связи со «стилхаммером», – Фрейн постарался хранить спокойный уравновешенный вид, но бегающие глазки и несколько суетливые движения безошибочно выдавали Паркеру этот типаж. Типичный трусливый лизоблюд. Впадающий в благоговейную оторопь каждый раз, как представал перед кем-то, кого считал неизмеримо выше себя. Мучительно желая угодить «власти», из штанов бы выпрыгнул от старания.

Паркер и сам когда-то – лет этак в двадцать, будучи совсем ещё зелёным капралом, попадая в высокие кабинеты – вот так же непроизвольно робел и невольно скатывался на заискивающий тон.

Сейчас он вспоминал это всё с ноткой брезгливости и некоторым презрением к себе тогдашнему.

За прошедшие годы он попривык и к просторным кабинетам, и к огромным столам под зелёным сукном. Привык к золочёным стульям затейливой резьбы и к вычурным, подчёркнуто старомодным письменным приборам.

А ещё – привык и к обитателям этих кабинетов.

Напыщенным ничтожествам, давно утратившим связь с реальностью. Попавшим сюда благодаря деньгам и связям, готовности лизнуть нужный зад обитателя более просторного кабинета и оперативно свалить вину на всех сидящих ниже.

Хитрые, изворотливые, искушённые.

Но совершенно ни на что не годные без своего статуса.

По поводу всего этого генерал испытывал более чем смешанные чувства. С одной стороны – гордился стремительной карьерой и тем, что теперь и сам в какой-то мере «кабинетная элита». С другой – презирал все эти холёные лица, дорогой маникюр, вечно теряющиеся запонки и прочие нелепые атрибуты и условности.

– А если… – Паркер потрогал карандашное остриё подушечкой пальца, – если восстановить коды не получится?

Теперь, оказавшись у самой верхушки этой пирамиды и увидев все закулисные игры с другого ракурса, он как-то незаметно для себя утратил страсть, азарт… То, что двигало молодым, с огоньком в глазах капралом. То, что заставило его когда-то влиться в эту дурацкую гонку, в борьбу за власть и влияние, деньги и положение. Радоваться каждой преодолённой ступеньке, каждому дюйму успеха.

Всё это посыпалось, пролилось на него как из рога изобилия. После пары лет подковёрных интриг, некрасивых поступков и унизительных заигрываний с обитателями кабинетов он, Рэйно Паркер, словно бы вынырнул из проруби. Вдохнул полной грудью воздух свободы… Свободы не унижаться, не заискивать. Свободы быть собой, ощущать себя фигурой. Ну – если на миг позабыть о тех, кому он этой самой карьерой обязан. О странных шепчущих голосах из выключенного компьютера.

– Тогда у нас ещё остаётся проект «Эш». Шестой номер сохранился, утром мы извлекли бак – все показатели в норме… – хомяк порыскал глазками по углам стола, не решаясь пялиться на генерала впрямую. – Бильдштейн предлагает покатать его по городу – чем чёрт не шутит, вдруг они почуют друг дружку издали?

…Теперь у него был свой кабинет. Но радости это не приносило. У него было всё – больше, чем он мог мечтать тогда, в бытность свою капралом. Ему открылись тайны и знания, за которые многие бы в этом мире продали душу.

Но с каждой ступенькой выше – всё становилось с ног на уши.

Плохие – становились хорошими, хорошие – оказывались плохими… Он долгое время жил этой игрой – игрой, призом в которой была власть. Но сейчас, с годами, неожиданно для себя самого, генерал всё чаще и чаще стал впадать в задумчивость и предаваться сомнениям.

Иллюзии длились недолго, и свобода кончилась так же внезапно, как наступила. Точнее – и не было у него никакой свободы. Были правила игры, нарушение которых каралось потерей положения, влияния и денег.

И вот сейчас в очередной раз ему предстояло поиграть в «клин клином». Рискнуть выпустить в мир ещё одно чудовище, в крохотной, призрачной надежде найти сбежавшее.

– Что ж. Под вашу ответственность, – бультерьер удостоил профессора коротким колким взглядом и многозначительной, по-акульему зубастой улыбкой.

– Конечно. Разумеется, – бормочущий толстячок с облегчением выкатился прочь – обернувшись в дверях, чуть не раскланялся от облегчения.

«Под вашу ответственность».

Если бы!

Случись что – никто не тронет этот меховой мешок трусливого подобострастия. Спросят с него, с Паркера! Да ещё так спросят…

Бультерьер вздохнул и повертел карандаш. Поднял на уровень глаз, чтобы тщательно заточенное графитовое остриё чётче обозначилось на свету.

– Генерал… – прошелестел знакомый тихий голос.

Отложив карандаш чуть дрогнувшей рукой, Паркер медленно повернулся к выключенному ноутбуку.

***

Путешествие до города заняло почти час. Стайка детишек, бредущих вдоль дороги, особого внимания не привлекала. Лишь проносившиеся редкие машины обдавали их холодным ветерком, да изредка сигналили клаксоном: осторожней, мол, на обочине.

Каждый раз как совсем рядом – буквально в паре шагов проносилось авто, внутри у Тимки всё тревожно сжималось. А вдруг рука водителя дрогнет? Вдруг под колесо подвернётся камень или корявый, насквозь проржавевший гвоздь? От мыслей о том, как в тебя врезается тонна несущегося по асфальту железа вдоль хребта бегали мурашки, а внутренности прошибал тревожный холодок. Но то, с каким упорством и трогательным беспокойством Рона пыталась оттащить его подальше от обочины стоило любого риска. И он раз за разом незаметно и плавно норовил сместиться поближе к скоростному шоссе.

Лишь приблизившись к пригородному кварталу, где прошлым днём раздобыл одёжку, Тимка прекратил дурачиться и стал поглядывать по сторонам с удвоенным вниманием. Не признал ли кто из местных краденые одёжки? Не подкрадывается ли с недобрым взглядом?

Но к немалому его облегчению никто из местных особого интереса к их компании не выказывал. Если не считать резвящихся вдоль обочин ящериц и помятых старинных колымаг, водители которых подрабатывали здесь извозом.

Но лишний раз искушать судьбу и тащиться прямиком через посёлок Тимка не стал. Тем паче небольшой крюк через порт лишь украсит их экскурсию.

Ведь порт – это, можно сказать, главная местная достопримечательность. Растянувшийся по всему берегу, рассечённый пирсами и волноломами, утыканный громадными решётчатыми кранами, он и впрямь производил впечатление. Даже на десятом, на сотом посещении.

В общей сложности, порт и давал городу основной доход и способы честного заработка на жизнь. Ну или почти честного. Весь Бричпорт – по крайней мере большая часть его жителей – в той или иной степени кормились портом. Тем, что здесь разгружалось, загружалось, сортировалось, хранилось и продавалось. Теми, кто тут работал.

Судовладельцы и их конторы, грузчики, матросы, крановщики и водилы… Персонал, обслуживающий их всех, – продавцы в пивных и пабах, парикмахеры… Прачечные, булочные, бакалейные лавки…

Вся жизнь бурлила и кипела вокруг порта, создавая здесь причудливую смесь суеты большого мегаполиса и неповторимое очарование старинного патриархального пригорода.

Огромный бричпортский причал – один из крупнейших на побережье пролива. Сюда ведь даже военные плавучие города могли приткнуться!

Одна такая стальная крепость с хищным остроносым силуэтом, покрытая лесом антенн, ощетинившаяся сотнями пушек и палубных надстроек, как раз возвышалась у самого горизонта, довлея и нависая над гражданскими судами как небоскрёб над рахитичными деревенскими избушками.

На фоне этой громады даже многотонные океанские сухогрузы и танкеры казались мелкими и какими-то словно игрушечными.

Плавучий город стоял на закрытом пирсе, укутанном в несколько слоёв стальной сеткой и колючей проволокой, под бдительным присмотром нескольких вышек охраны и нескольких зачехлённых зениток.

На территории военного сектора также имелись свои магазинчики, пабы и ночлежки. Ведь в город военных не выпускали, хотя вопреки правилам тот или иной служивый нередко и отлучался в самоволку – на поиски приключений и запрещённых на территории военной базы вещиц.

В остальном же пространстве порта медленно кочевали буксиры и неповоротливые толстенькие баржи.

Не столь величественные, как «крейсер», но зато способные вместить аж пару сотен матросов и бесчисленное количество контейнеров, содержимым которых время от времени пыталась поживиться местная голытьба.

Как правило, контейнеры эти оказывались слишком прочными или слишком охраняемыми, чтобы ценную начинку можно было спереть вот так просто. Однако порой нет-нет да и удавалось особо отчаянным и наглым слямзить себе что-нибудь ценное.

И тогда шефа портовой полиции «взбадривали», а тот, в свою очередь, отыгрывался на подчинённых. Неделю-другую в порту было относительно тихо, охранники гоняли шпану и проституток, да и вообще всех, кто хоть чем-то привлекал внимание и не походил на типичного местного трудягу.

Но проходила неделя, максимум две – и всё плавно возвращалось на круги своя.

Тимка любил порт. Здесь пахло рыбой, солярой и… свободой.

Здесь никому не было до тебя дела.

По крайней мере, если не разгуливать, отсвечивая пачкой денег.

Хочешь – броди по пирсам, уворачиваясь от грузовиков.

Хочешь – лазай по кранам.

Снимать никто не полезет, да и ловить всерьёз не станут – кому оно надо?

Помимо эстетического удовольствия забраться ввысь, на шатающуюся и скрипящую конструкцию, дрожа от пронизывающего ветра и собственного страха, была в этом развлечении и вполне практическая польза.

Ведь словарный запас крановщиков, как оказалось, куда более смачен и обширен, чем легендарный сорокаэтажный мат грузчиков. Просто с земли крановщиков обычно не слышно. Но оторвись стропа с контейнера или порвись на перегрузе «авоська» – ооо! Почерпнутые тут выражения способны вогнать в краску даже видавших виды завсегдатаев самых сомнительных питейных баров.

Словом, жила в порту масса интересного народа. И была тут, конечно и своя, трущобная жизнь. Городские же жители – те, что обитали в чистеньких, ухоженных домиках выше по склону, сюда обычно не забредали.

Во всяком случае – без охраны.

Поэтому дела истинных владельцев всего этого великолепия всё больше вели всевозможные поручители, управляющие и прочие «представители».

Даже полиция была здесь своя – портовая.

Существовала она скорее для вида, пресекая разве что совсем уж наглые поползновения и бунты профсоюзов. А вот частная охранка лютовала. Больше половины трупов, регулярно находимых в местных закоулках, без сомнения, были на их совести. Пойманные воришки, бродяга, ставший ненужным свидетелем и прочая братия исправно пополняли сводки криминальных происшествий.

Ну а до таких, как Тимка, здесь обычно никому и никогда не было дела. Обложат матом, в крайнем случае – запульнут щебёнкой, но так – не прицельно, острастки ради.

Собственно, в самом порту нарваться на приключения шансов было куда меньше, чем в кварталах, что отделяли порт от города. Где, в основном и гнездилось местное население со всеми их многочисленными отпрысками.

Тимка вёл оторопевшую компанию вдоль пирсов, с видом хозяина здешних мест показывая и рассказывая про местные красоты, повествуя об их истории с такой гордостью, словно принимал участие в возведении всего этого великолепия лично.

Огромные, высотой с дом, козловые краны. Неспешно катящие по бетонке исполинские грузовики, одно колесо которых порой бывало в четыре, а то и пять Тимкиных ростов. Облепившие очередной сухогруз докеры и куча пьяных весёлых матросов, со смехом швырнувших ему мелкую монетку.

Циклопические конструкции кранов, пёстрые нагромождения контейнеров, временных и постоянных строений, складов, мусора и механизмов вызывали у экскурсии восторженные «вау» и охи.

Впервые открыв для себя это место, он и сам не вылезал отсюда почти год. Пока не прижился на Помойке – огромном базаре, битком набитом самым причудливым и разношёрстым народцем. Законы там были куда суровей, а жизнь суетливей и порой даже опасней, но зато и в плане добычи пропитания Помойка открывала не в пример более широкие возможности.

Хотя морской романтикой там, увы, не пахло. Скорее уж – мочой и гниющим мусором.

Но всё это, включая толстый слой мусора под ногами, ничуть не смущало стадо потеющих и вечно злых горожан, готовых до инфаркта торговаться с продавцами всякой фигни за каждый цент. А уж за стыренный кошелёк – так и вовсе бить до потери пульса, ломая пальцы и отбивая внутренности.

Спасало в таких случаях исконное кошачье проворство и мальчишечья резвость. Ну и профессиональная сноровка, конечно. Выбирай жертву понеповоротливее и побезобиднее и всё будет чики-пуки. Пробегут за тобой шагов тридцать, запыхаются и смирятся с потерей.

И Тимка «работал», старательно добывая из глубоких карманов кошельки, часы, мобилки, ключи от авто и прочие полезные ископаемые.

Но порт… порт – это совсем другое. Порт – это манящий запах свободы, это наглые чайки, норовившие вырвать из рук честно купленную сосиску, это приключения и кайф от возможности полазать по заброшенным, полузатопленным судам, нашедшим последний приют у Крысиного квартала. Кстати – то ещё местечко. Трущобы внутри трущоб.

А ещё в порту у Тимки было несколько хороших знакомых «на ключевых должностях» – водитель грузовика, крановщик, сварщики и каменщик…

Порт – это жизнь. И даже привычный ко всем этим чудесам, проходя под тысячетонным балочным краном, он каждый раз и сам ощущал, как начинает сильнее биться сердце.

Добрых полчаса компания топала вдоль пирсов, а порт всё не кончался и не кончался. На них покрикивали, но и только. Грузчики, водители, матросы. Кто-то с усмешкой, кто-то с угрозой, но дальше криков, дело обычно не шло.

Не встречая особых проблем, беглецы пересекли порт и углубились в трущобы.

– Так… А теперь – башкой не вертим, по сторонам не пялимся. Делаем вид, что сто раз тут ходили и немного скучаем. Улыбон вырубить! – проинструктировал всех Тимка и подкрепил свои слова символическим подзатыльником одному из Джейков.

Нахлобучив кепку на нос, он вразвалочку двинулся вперёд. Притихшая компания, тревожно поглядывая по сторонам, потянулась следом.

В отличие от самого порта, куда забредали в основном мальчишки да мелкая шушера, здесь, на окраинах, можно было нарваться всерьёз.

В этих узких улочках, старинных домах с дворами-колодцами, причудливо натыканными там и сям «новостройками» столетней давности… Именно здесь рождалась большая часть заметок в колонке криминальной хроники.

Грабили обычно богатеньких чужаков, но порой от скуки мяли рёбра и некстати подвернувшейся голытьбе из «своих».

Ведь если нет ценных предметов или денег – то и просто поиздеваться неплохо. Не со зла, а так... от скуки – тумаков наставить. Или, напротив, отмутузить всерьёз – за попытку сопротивления.

В остальном всё как везде. Главное – не выделяться.

Не показывать и тени сомнения в своём праве находиться в этом месте здесь и сейчас. Ни капли страха или смущения, ведь на страх тут особый рефлекс. Страх – это жертва!

И они брели по улице, стараясь не ускорять шаг под взглядами немногочисленных пока ещё компаний.

Настороженно глазели по сторонам, с удивлением созерцая облупившиеся фасады, отвалившуюся лепнину и прочий упадок.

В этих старинных обшарпанных домах ютились небогатые семейства портовых трудяг. Ну а в домах поновей, построенных ещё во времена расцвета Бричпорта, – местные аборигены, занявшие чуть более высокое место на социальной лестнице.

Озлобленные на всех, частью пытающиеся жить по установленным свыше правилам, частью – стремящиеся отыграться на ком-нибудь заведомо более слабом, но в основной своей массе – относительно мирные.

А вот сынки и дочки портовых рабочих, в отличие от папаш, в немалой своей части предпочитали зарабатывать отнюдь не путом, а незатейливым и старым как мир способом – разбоем и грабежами. В основном, конечно, по мелочи, но случалось, что и по-крупному.

Самые бойкие ходили на промысел в город, ну а местное опустившееся отребье не гнушалось гоп-стопить в своих же подворотнях.

Впрочем, утренние часы здесь – всегда самые спокойные. Так что дальше нескольких задиристых комментариев в стиле «опа-опа, ты гляди, какая попа…» и «эй, крошка, а у тебя были когда-нибудь НАСТОЯЩИЕ парни?», прозвучавшим от местных ещё жиденьких компашек, дело не зашло.

Вскинувшийся было Рик связываться с превосходящими силами не рискнул, за что заработал презрительный Вейкин взгляд.

Притихшая экспедиция петляла по кварталам, поглядывая на потрескавшиеся грязные фасады, свисающее там-сям мокрое бельё и пёстрое нагромождение всевозможного барахла. «Спальный район», как называли это место городские.

Откуда произошло это название Тимка не знал. Но подозревал, что как раз от этих, утренних часов. В верхнем городе в это время уже вовсю кипела жизнь. А здесь – в это время все ещё спали. Те, кому на работу в порт, – уходили затемно. Ну а те, кто не работал, – дрыхли до обеда, а то и до вечера, выползая на поиски приключений, денег или дозы. Порой тут не скрываясь шастали даже крысы – народец, как правило избегавший покидать гетто при свете дня, да и вообще попадаться кому-либо на глаза.

Проститутки, мелкие бандюки, разбойнички посолидней, шулеры, каталы, бухие терпилы – всё это гнездилось здесь. В портовых кварталах, в опасном соседстве от гетто. Но днём тут было относительно безопасно и даже по-своему мило.

– Долго ещё идти? – в сотый, должно быть, раз поинтересовались бельчата.

– Действительно… уже сто раз пожалела, что с вами попёрлась, – поддержала близнецов Вейка. – Знала бы, что это за тридевять земель – сидела б дома на пару с зомби.

– Да пришли, пришли уже почти, – обрадовал компанию Тимка. – На автобусе, конечно, было б быстрее. Но только на автобус у нас щас денег нет.

– Тут ещё и автобус есть? – вяло удивился Рик.

– Ну да. И такси, – Тимка даже немного обиделся за родной город. – А в центре ещё и метро есть.

– Ну охренеть. Прям… цивилизация, – издевательски фыркнула Вейка.

Тимка промолчал – отвечать на колкости и вечные нападки ему было лениво. Особенно в таком благодушном настроении, как сейчас.

Тем более что унылые серые домишки наконец расступились, открывая зрелище, не слишком уступающее величию портовых пейзажей.

Помойка.

Именно так, с большой буквы.

Базар, образованный на месте настоящей помойки, откуда, собственно и пошло это название. Бытовало мнение, что оно имело и более возвышенный смысл. В некотором роде философский – не просто помойка, а Помойка Жизни.

Место, куда город выплёвывал всех, кто не сумел прижиться на чистеньких благообразных улочках, в суетливых нервных офисах. В тесных бюджетных квартирках и шикарных пентхаусах на верхних этажах небоскрёбов. На том, что называлось «социальной лестницей».

Термин этот Тимка не раз слышал от вечно пьяных местных философов, попрошайничающих на обширных улицах Помойки.

Сам же бескрайний рынок, раскинувшись на пространстве, по габаритам немногим уступавшем порту, напоминал слоёный бисквит. По слухам, когда-то здесь был не то угольный карьер, не то циклопических размеров воронка. Словом, огромная яма, в которую поначалу со всего города свозили мусор.

В итоге от ямы не осталось и следа. Зато образовалась благодатная рыхлая «почва» со множеством пустот естественного и рукотворного происхождения.

И сколько ни копай вниз – под образующими тротуар деревянными плитами, под бетонными нашлёпками, кирпичной кладкой и прочими видами покрытий находился мусор. Здесь можно было наткнуться на всё, что когда-либо производил город. Помятые холодильники, разбитые телевизоры, шкафы, автомобили и даже фюзеляж самолёта.

Пустой, обглоданный местными «старателями», со свинченными сиденьями и приборами, с выдранными жилами проводов и кабелей, но – целый, настоящий самолёт времён второй мировой.

На Помойке жили, кормились и работали. Многочисленное население рынка год за годом, поколение за поколением вгрызалось вглубь этой массы, сооружая и обустраивая растущие вниз многоуровневые катакомбы.

Ночлежки, бары, бордели – чего только не было там, под поверхностью.

Значительная часть местных «бизнесменов» покупала, продавала и мастерила всякие штуки. Говаривали, что на Помойке можно найти всё. То есть – абсолютно всё, что только можно найти в любом другом месте страны.

А если и нет – то уж точно можно достать.

На заказ.

И не важно, у кого и как это будет украдено.

Вверх, выше пары, максимум тройки этажей здешние постройки почему-то не росли. Только вниз. На много, много этажей вниз.

Настолько глубоко, что даже во время самых отчаянных рейдов городской полиции немногие фараоны рисковали соваться в эти катакомбы. А те, что имели глупость это сделать, – частенько не возвращались вовсе.

Днём же по узким извилистым венам-дорожкам струились сонные, шаркающие ногами неисчислимые вереницы горожан и туристов. Искатели дешёвых шмоток, всякого мелкого барахла и множества таких штуковин, достать которые можно было только здесь. Горожан, прибывших из той, другой жизни. Сытой, нормальной жизни, где есть своя собственная квартира, а то и целый дом. Где есть страховки, телевизоры и все прочие прелести цивилизации, о которых обитатели Помойки знали в основном понаслышке и относились с недоверчивой иронией.

Над извилистыми торговыми рядами высились кособокие коробки, контейнеры, деревянные конструкции, ларьки и будки, вагончики и чёрт-те что ещё. Во всех них тоже что-то продавали, мастерили или брали в залог.

Для местных Помойка, как и порт для «портовых», была центром вселенной. Центром жизни, вокруг которой крутилось всё – дом, «карьера», семья.

Как и порт, Помойка жила своей собственной жизнью. Как будто отдельно от города. Словно кусочек вообще иной, далёкой-далёкой страны. Суверенной страны со своими границами и пограничниками. Со своими законами, писаными и неписаными правилами и обычаями.

Полиция – ни портовая, ни городская – сюда почти не забредала. А местная охранка, поделённая меж несколькими криминальными авторитетами, отстаивала интересы Помойки с рьяностью удельных князьков.

Всех, кто приходил сюда из города днём, вообще словно бы лишь терпели. Как некое неизбежное зло – позволяли бродить вдоль рядов, пока не опустеет кошелёк. Пока эта сложная пищеварительная система не высосет из них все зелёненькие бумажные «витамины» с портретами давно покойных президентов и не выплюнет за границы организма как ненужные уже отходы.

Компания за Тимкиной спиной восхищённо притихла, потрясённо взирая на открывшееся столпотворение и простиравшиеся до горизонта нагромождения.

Экскурсовод же хитро ухмыльнулся, вспоминая как и сам, несколько лет назад, вот так же замер, не в силах оторвать взгляд от моря колышущихся голов. Оглохнув от гомона и шарканья ног, копошения и шебуршания. От разношёрстной, сливающейся в колышущееся марево, толпы. От пронзительных выкриков торговок и зазывал, всей этой суеты и шума.

Сейчас, спустя годы, намётанный Тимкин глаз уже безошибочно вычленял в толпе «охотников» и «лошар», машинально оценивал опасности и вероятности, бдительно прыгал по лицам на знакомых и полузнакомых, примелькавшихся и явно чужих.

Тимка был местным.

И всё это кипение, затейливыми водоворотами обтекавшее ларьки и лавки, было для него своим, привычным и понятным, как морской шторм для бывалого матроса. Он знал тут каждую щёлочку, каждую лесенку и потайную нору. Знал большинство нищих, воротил и кидал, воров, торгашей и охранников. А что самое важное – большинство из них знали его, Тимку.

– Стойте здесь, никуда не уходите, – бросил он и, не обращая внимания на обеспокоенные возгласы за спиной, нырнул в толпу.

С разбегу присмотренный «лох» – толстый холёный бобёр, надвое разделённый джинсами по экватору, в сопровождении не менее упитанного отпрыска, медленно дрейфовал в толпе. Брезгливо разглядывал лотки и развалы, потел под начинающим припекать солнцем. Утирал несвежим платочком жирную шею и часто отхлёбывал из пластиковой бутылочки. Словом, самая приятная кондиция: уже не столь бдительный, сколь утомлённый. В меру расслабленный и вялый – бери голыми руками.

С беззаботным видом Тимка прогуливался в толпе, изучая краем глаза бобровое семейство. Туго врезаясь в обширное пузо, джинсы на присмотренном лохе были натянуты так, что извлечь из заднего кармана его объёмистый бумажник – нечего было и думать.

А бумажник-то тугой. Слишком тугой, чтобы оставлять его на откуп другим щипачам, которых в местной экосистеме было не меньше, чем на болоте комаров.

Словно почуяв внимание, бобёр подозрительно зыркнул на Тимку, и тот улыбнулся – как мог дружелюбнее и искренней, словно собирался поклянчить милостыню, но всё никак не решался.

Скривившись, будущий терпила оттопырил губу и презрительно отвернулся. Выждав минутку, Тимка на пару шажков сократил расстояние и подмигнул мальчишке за лотком, торговавшему какими-то рыболовными снастями.

Паренёк был знакомый. В том смысле, что тоже здесь примелькавшийся. На Помойке вообще почти все друг друга знали – если не по именам, то хотя бы в лицо. Не лично, так заочно – со слов соседей по торговле и жилью.

– Верну, – шепнул он продавцу и, прежде чем мальчишка успел запротестовать, стянул с лотка моток лески и бумажку с воткнутыми в неё крючками.

– Э… Эээ!!! – только и успел вякнуть продавец, не привыкший к такому обращению. Воровать мелочёвку с прилавков здесь было не принято. Во-первых – кому ж её продать, как не местным же? А во-вторых – риск быть пойманным и побитым – сильно перевешивал любые возможные выгоды.

Если уж и тырить – то по-крупному.

А лески и крючки – товар грошовый… Но прежде чем растерянный паренёк успел вякнуть что-нибудь ещё, Тимка уже канул обратно в толпу.

Покупатели, ковырявшиеся в товаре, оживились и с интересом уставились на продавца – побежит ли догонять? Бросит ли товар без пригляда?

Не побежал.

Чертыхаясь и костеря наглеца на все корки, горностай раздражённо уставился на придирчивого покупателя, добрых полчаса ворошившего пальцем блёсны и крючки.

– Дядя, ты брать чё-нить будешь или не? Тут не выставка, мля!

Догнав неспешно продвигавшегося в потоке бобра, Тимка двинулся на сближение, на ходу закрепляя крючок на леске.

Руками выдернуть заветный бумажник без серьёзного рывка и шухера не выйдет. А вот «рыбалка» – способ куда более безопасный. Главное, чтобы поблизости не очутился кто-то, кто уже на себе испытал этот приёмчик. Кто прям спит и видит, как поймать несчастного карманника.

Аккуратно вонзив крючок в край бобриного портмоне, Тимка слегка приотстал, стараясь, чтобы леска, соединившая его и будущую жертву не натянулась. И чтобы никакой шустрила не ломанулся на обгон, не попытался проломиться сквозь эту нить, сорвав всю операцию.

Впрочем, риск подобного был минимален – никого сильно заполошного и суетливого вокруг не наблюдалось. Напротив – толпа неспешно несла их мимо лотков, стиснув так плотно, что никто никого не обгонял и даже не пытался.

Убежать в такой толкучке нечего было и думать. Как и рвануть против течения – затопчут нафиг.

Но впереди был небольшой перекрёсточек – и водоворот пешеходов, менявших направление. Со сладким обмиранием в теле, Тимка покорно переставлял ноги, следуя течению толпы и кончиками пальцев удерживая свою жертву на постепенно удлинявшемся поводке.

Ловил на себе подозрительные взгляды, но особого внимания не привлекал – руки держал перед собой, поднятыми к подбородку. Самая надёжная поза, чтобы никто из окружающих не обеспокоился внезапно за собственный карман. И вот он – поворот. Рывок! Бумажник рыбкой летит прямо в Тимкину ладошку.

«А?! Чо…?! Держи ворааааа!»

Беспомощно барахтающегося толстяка закружило и понесло течением, как дурацкий поплавок. Возмущённые его трепыханием, не особо вникая в ситуацию, окружавшие потерпевшего горожане недолго думая насовали бедолаге в тыкву, едва не опрокинули и повлекли дальше, невзирая на всё его возмущение и негодование.

Тимка же благополучно утёк в другое «русло», для верности сделал ещё пару поворотов и, окончательно затерявшись в толпе, осторожно огляделся. Погони нигде видно не было, нездорового интереса к его скромной персоне тоже никто не проявлял. Отдышавшись, Тимка осторожно выгреб из бумажника деньги, а сам кошелёк благополучно выронил под ноги толпы.

Если владельцу повезёт – портмоне его, со всеми пластиковыми карточками, водительскими правами и прочими признаками горожанина, найдут местные побирушки. И уже на следующий день он сможет получить их прямо на дом. С курьером. За небольшое, разумеется, чисто символическое вознаграждение.

Ну а если повезёт очень – то на кошель наступит и не поленится поднять кто-то из покупателей. А если этот кто-то, вместо того, чтобы прикарманить бумажник себе, не поленится сдать его охране, то толстяк услышит своё имя по матюгальнику и получит свои бумажки обратно ещё до выхода с рынка. Подобные объявления здесь звучали не редко.

Пересчитывая в кармане купюры, Тимка довольно улыбнулся. Обычно столь жирного лоха приходится выпасать чуть не по часу, а то и больше. Ибо в первые полчаса блуждающие по рынку покупатели ещё слишком подозрительны и нервно косясь на окружающих, буквально не выпускают кошельки из рук. Но побродив часик-другой меж лотков, потолкавшись в этой толпе, неизбежно расслабляются. И вот тут уж «ущипнуть» их – плёвое дело.

Жаль только, что половину добытого придётся отдать. Тем, кто официально «владеет» местными карманами.

Ведь за попытки схалявить могут и пальцы переломать.

В лучшем случае.

Ну а надеяться, что «лох» не засланный, что сумма денег в его кармане не известна «крыше» – удел глупцов. Крыша зарабатывает достаточно, чтобы такие засланцы появлялись тут регулярно и помногу. Иначе – кто бы в здравом уме не воровал у воров?

Вот и Тимка никогда не ленился честно и порядочно отстёгивать положенную дольку Химере, одному из «представителей», державших тему «карманного бизнеса».

И тоже, в свою очередь, кому-то там отстёгивавший.

Наверное.

Конечно, можно было бы «немного ошибиться» и отдать меньше положенной половины. И искушение сделать так порой было слишком велико, но… Местные учились считать куда раньше, чем писать и читать. В «трагическую случайность» никто не поверит, да и риск того не стоит.

От добра – добра не ищут.

К тому же ребята Химеры и местные охранники уже не раз и не десять даже выручали Тимку из очень щекотливых ситуаций. Так что – хрен с ним, не жалко. Ну, почти.

Тщательно разделив добытое на две кучки, Тимка сдал положенную «долю» постовой шестёрке – тощему лишайному крысу с ирокезом на плешивой башке.

В кармане после такого «расчёта» осталось всего пяток бумажек, но зато одна из них – целая сотня!

День определённо был удачным, и Тимку так и распирало от гордости.

Закупившись в сосисочной кульком обжигающе горячих колбасок, он отправился к лотку, с которого недавно стянул крючок и леску. При виде него сердитый продавец вновь напрягся, не зная, как реагировать на повторное появление «грабителя».

Улыбаясь как можно дружелюбнее, Тимка щедро протянул ему пятёрку. На подобную сумму здесь можно было скупить половину лотка и продавец даже не сразу решился принять купюру.

Ощущая себя щедрым меценатом, Тимка отправил в рот сосиску и вальяжно проследовал к пятачку, где оставил подопечных.

По счастью, за время его отсутствия никто никуда не делся и даже никто из местных не докопался до явно пришлой компании. Приятели лишь сместились в тенёк, под навес ржавого стального короба.

Обычно там тоже стоял лоточник – пустого места на Помойке не бывает в принципе. Здесь даже на крышах кто-нибудь да сидит, а то и живёт. Но в этот раз им повезло дважды – и лоточник не явился, и место с уютным тенёчком занять ещё никто не рискнул.

– А вот и я! – триумфально вскинув пакет с сосисками, возвестил Тимка. – Та-дааам! Осторожно, горячие!

Ребята накинулись на угощение, одна только Рона укоризненно склонила голову набок и подозрительно щурясь, повела носом – словно вполне догадываясь, каким методом всё это раздобыто.

– Ну а ты чего? – Тимка насильно впихнул ей сосиску, завёрнутую в тонкий, прозрачный от жира бумажный обрывок.

Сохранять осуждающе-назидательный вид, сжимая в лапе обжигающе горячую сосиску – то ещё занятие.

Под смех компании Рона поспешно перебросила сосиску в другую ладонь. А затем ещё раз и ещё, ощущая, как глупо выглядит со стороны, но при этом непроизвольно сглатывая слюну – настолько вкусный дух распространялся от раскалённого подношения.

А тут ещё и нахальная Вейка, карикатурно пародируя её гримасы, довольно смешно изобразила всё это паническое замешательство с охами, ахами и ужимками. Компания захихикала.

Кольнув кошку сердитым взглядом, Рона в очередной раз открыла было рот, чтобы осадить вредину, но сосиска пахла слишком соблазнительно, чтобы откладывать пиршество ещё хоть на секунду. Да и хихикающая компания всё равно вряд ли оценила бы её выпады.

Сдавшись, Рона вздохнула и отправила сосиску в рот.

Всё ещё посмеиваясь над разыгравшейся пантомимой, они побрели прочь, провожаемые пристальным взглядом невзрачного помятого типа, лениво привалившегося к одному из ржавых контейнеров. Помедлив, тип отклеился от нагретой солнцем стенки и, тихо буркнув что-то в лацкан пиджака, двинулся следом.

***

Луна-парк встретил их радостным гулом – пёстрая толпа вливалась в широко распахнутые ворота, где запертый в стеклянной будке билетёр азартно продавал входные купоны. Да, за «посмотреть на карусели» здесь тоже приходилось платить. Пусть цент, но всё же.

В конце дня эти деньги потом раздавали уборщикам, набранным из местных бродяг. За ночь им предстояло выгрести немалый пласт мусора и грязи, готовя территорию к очередному нашествию галдящих и мусорящих горожан.

Не далее как в прошлом году Тимка и сам был в рядах таких уборщиков. Нет, отнюдь не затем, чтобы заработать пригоршню мелочи за ночь каторжного труда. А за возможность поглазеть на все эти карусели и качели когда вокруг нет никого, не считая других уборщиков. А под утро – ещё и на халяву покататься на каруселях, когда проснувшиеся механики раскочегарят свою кухню.

Теперь же он, как и полагается солидному посетителю, платил за вход медяк и с превосходством поглядывал на местных мальчишек, перебиравшихся через высокий решётчатый забор прямо неподалёку от будки билетёрши.

Ловить их никто не пытался и голодранцы всех мастей спокойно сновали туда-обратно целыми стайками.

Приобретя входной талон, Тимка повёл экскурсию по аллейке, покупая билеты на всё, что попадалось на их пути.

Прокатились на «подсолнухе», поглазели на «ракеты» и силомер, заглянули в комнату смеха и ухохатываясь, двинулись в комнату страха.

– В обратном порядке надо было, – утирая выступившие от хохота слёзы, прокомментировала Ронка очередной всплеск веселья по поводу «ужасного» появления косматой деревянной ведьмы. Муляж вылетел с лязгом механизма, не особо испугав даже самых маленьких пассажиров мини-поезда.

Петляя по резким поворотам в тёмном туннеле, сцепка маленьких вагончиков катилась под низким потолком. Сверху реяли полотнища тряпичной «паутины» и «зловеще» раскачивались тусклые лампы. То и дело к самым вагончикам подлетали страшноватые куклы, но раззадоренная праздничным настроением, компания лишь хихикала.

– Мда. Разочаровывает, – вынесла вердикт Вейка.

Ох, лучше бы она промолчала! Словно по заказу или в отместку за их пренебрежительный отзыв, следующий поворот комнаты страха напугал их уже по-настоящему.

Качающиеся под потолком лампы вдруг кончились, но отблесков от них хватило как раз, чтобы рассмотреть, как вагончики летят под откос, уклон становится всё круче, а привычные крашенные в чёрный цвет стены внезапно сменяет жаркий пульсирующий туннель. Влажный, сочащийся слизью, изрыгающий навстречу горячий зловонный ветер и пробирающие до дрожи гулкие, утробные звуки.

Исполинская глотка. Слишком реальная, слишком страшная…

Вокруг завизжали.

Даже ко многому привычный Тимка ощутил, как шерсть на загривке взвивается дыбом, а пальцы сами собой до боли впиваются в поручень.

Вагончики на секунду замерли на краю исполинской ямы и… обрушились вниз, в темноту чьей-то утробы. Но прежде чем он успел разлепить сведённые судорогой зубы и завопить вместе с остальными – наваждение исчезло. Протаранив стальные дверцы, маленький поезд выкатился на свежий воздух под тёплые уютные лучи закатного солнца.

Прямо к новой порции зевак, изумлённо таращившихся на их ошалелые лица.

– М-мать… Это вот щас чо такое было? – путаясь в подгибающихся ногах, кошка с трудом вывалилась из поезда и едва не рухнула, почти повиснув на руке Рика.

Рона встревоженно обернулась, разглядывая одноэтажное и относительно небольшое строение с загадочным, столь разительно отличающимся от дешёвого начала концом. Места для всего того, что они пережили с этим внезапным падением – в этой унылой коробке попросту не было. Да если бы и было – летели они секунд десять. И даже будь внутри гигантская яма – каким образом они не заметили подъёма?

Она ошарашенно переглянулась с остальными и вновь с подозрением оглянулась на дверцы, из которых выкатился «поезд».

Тимка же, несмотря на мимолётный испуг, думал сейчас лишь о том, как широкая рысиная ладонь в момент «падения» вцепилась в его руку, лежащую на поручне.

Это странное ощущение на лапе запомнилось так, словно и сейчас она всё ещё держала его ладонь в своей. За повторение подобного он с радостью бы ещё раз пережил весь этот ужас снова и снова. Хотя теперь, когда он уже знал, что заканчивается такое падение не тупиком в желудке монстра, подобные фортеля, конечно же, вряд ли бы испугали как раньше.

И всё же… было в том пугающем финале нечто странное. Слишком уж… неожиданно круто. Реалистично. Необъяснимо реалистично на фоне всех предварявших этот финальный аккорд довольно посредственных «пугалок».

Тимка подозрительно оглянулся на дверцы, из которых уже появился очередной «поезд». Но сидевшие в нём горожане не выглядели шибко напуганными. Скорее – весёлыми.

И вот это было совсем уж странно.

Если бы не пара до сих пор трясущихся детишек с мечущимися вокруг них мамашами, Тимка и вовсе решил бы, что всё это странное падение им просто померещилось.

Но впереди ждало ещё много развлечений и десятки аттракционов. Ломать голову над неразрешимыми проблемами было глупо, да и некогда. Тем более, что под вечер к парку подтягивалось всё больше и больше гуляющих и очередь к «чёртовым горкам» на глазах удлинялась.

Волчица же, как заботливая мамаша, присела на корточки перед мышем и подтирала капли крови с его носа.

Ударился о поручень?

Тимка перевёл взгляд на «чёртовы горки».

Стройные, невообразимо высокие решётчатые конструкции, неуловимо похожие на строительные леса. Стремительно летящие по горкам вагончики, визжащий в них народ… История с Ронкиной ладонью имела шансы на повтор и он оживлённо потянул компанию в нужном направлении.

– Наверное, детям подобное бы не стоило… – Диана осторожно придержала мыша и одного из Джейков. Второй близнец остановился сам.

Остальные оценивающе посмотрели на «детей».

– Это почему?! – хором возмутились бельчата. – Мы тоже хотим! И мы не дети!

Взгляды переместились на мыша, но тот хранил прежнюю безучастность. Даже несмотря на вновь показавшуюся из разбитого носа каплю крови.

И они всей толпой влились в очередь на подкативший «поезд».

Деньги утекали как сквозь пальцы.

В обычное время такой суммы Тимке хватило бы на добрых пару недель безбедного существования. Сейчас же – ком мятых купюр таял на глазах.

Но за этот праздник жизни он готов был пожертвовать и куда бульшим, чем удачным заработком за день.

Усевшись в вагончик, они медленно покатили на самую высокую горку. Вейка тотчас вцепилась в локоть лиса, и Тимка с надеждой покосился на рысь, но к его разочарованию, Рона ничего подобного делать не собиралась.

Вздохнув, кот принял небрежно-скучающий вид, хотя взгляд нет-нет да и сползал в разрез её рубашки.

На горках он катался и ранее, даже не один десяток раз. Но всё же ощущение кратковременной невесомости на пике аттракциона, этого ускоряющегося падения в пропасть, тяжести, вжимающей в кресла и сходящей на нет при очередном падении – привыкнуть к этому до конца так и не получалось. И внутри всё замирало и обрушивалось в район пяток каждый раз, как поезд с грохотом нырял в очередной спуск.

Вокруг визжали – кто радостно, кто испуганно.

Тимка ещё раз с надеждой покосился на Ронку, но рысь и не подумала пугаться. Ничего из того, что делают обычно девчонки в подобных ситуациях. Лишь сосредоточенно держалась за поручень и лишь раз ответила ему мимолётным странным взглядом.

Одно радовало – на очередном повороте их притиснуло друг к дружке. Да куда плотней, чем Тимка мог надеяться, кайфуя от случайного соприкосновения их бёдер во время подъёма.

И в этот раз она не отодвинулась.

Намеренно?

Или просто не придала значения, не обратила внимания?

Описав финальную длинную петлю, «поезд» остановился у помоста и маленький отряд, смеясь и наперебой делясь впечатлениями, высыпал на землю.

А потом был «Велосипед», составленный из трёх титанических колёс и впрямь напоминавших велосипедные. Только вместо педалей – двухместные кабинки-качели.

Аттракцион ромашка, аттракцион с кольцами, которые требовалось набросить на разнокалиберные столбики, покупка всех местных лакомств и даже пары бутылок пива, приобретённого вопреки бурных протестов Роны.

«По-взрослому» выдув по паре банок, они кое-как уговорили пригубить и её.

И Ронка выпила.

Ещё. И ещё чуть-чуть.

А потом, несмотря на заметно хмельной взгляд, вдруг продемонстрировала класс, небрежно разнеся в тире череду мишеней из пневматического ружья.

«Чпок-чпок-чпок-чпок... чпок!» – пять пулек из барабана одна за другой, почти с автоматной скоростью, поразили уточек, рыбок и ящерок, бандита в маске и зелёного инопланетянина с бластером.

Брови владельца тира взлетели, казалось, к затылку. Пожилой барсук протёр пенсне, снова водрузил его на нос, переводя подозрительный взгляд то на мишени, то на ружьё.

– Так шо там у нас насчёт суперигры? – одарив старичка широкой хмельной ухмылкой, кошка опёрлась о стойку локтями, демонстрируя вызывающее декольте.

Выйдя из ступора, продавец сердито вручил им плюшевого динозаврика. А затем воздушный шар с гелием, ещё одного динозаврика, пластмассового пупса, клоунский парик и нос, воздушного змея и надувную ящерицу.

Раз за разом Рона без промаха выбивала движущиеся, качающиеся, плывущие мишени.

Вокруг стала собираться толпа зевак, отпускавших ехидные комментарии в адрес близящегося разорения тира и восхищённо цокавших языками.

– Стоп! – владелец аттракциона накрыл ладонью остававшиеся в баночке пульки. – Тир закрывается!

Разочарованная компания отчалила от киоска и повторно утешилась сладостями в ближайшей лавке. Не забыли отложить и для оставшегося в землянке Пакетика.

– Ну что… домой, что ли? – прикидывая, который может быть час, озвучил общую мысль Тимка.

Покидать луна-парк не хотелось, особенно теперь, когда всё вокруг тонуло в огнях, а над головой плыло бархатно-чёрное небо, усыпанное алмазами звёзд.

Ласковый ветерок зарывался в шёрстку, охлаждая разгорячённые прогулкой и выпивкой тела, лёгкие разрывались от свежего, непередаваемо вкусного ночного воздуха, а голова кружилась от избытка эмоций и ярких ощущений.

Тимка сфокусировал взгляд на топавших впереди кошке и лисе, романтично держащихся за ручки и внезапно ощутил, что и собственная его рука кого-то держит. Причём когда это случилось, он решительно не помнил.

Удивлённо, словно с некоторым недоверием, Тимка начал было поворачивать голову, но замер, боясь спугнуть мгновение. Не утерпел и всё же покосил глазом.

Рона улыбнулась. Смущённо и словно бы даже виновато.

Напрягшись, она осторожно разжала пальцы и потянула ладонь прочь. Стремясь удержать, продлить это касание, Тимка панически стиснул пальцы.

Играющая музыка, толпы праздношатающихся горожан и тёмное, уже усеянное звёздами небо.

Ему отчаянно хотелось, чтобы это всё длилось и длилось, тянулось без конца и края, ну или… хотя бы час… Но – неумолимое время приближалось к полуночи. Музыка стала стихать, из развешанных там и сям динамиков понеслись приглашения топать домой и непременно возвращаться завтра.

В потоках хлынувших к воротам посетителей с внезапной чёткостью выделился тип. Невзрачное, неприметное лицо, неброская, блёклая одёжка… Обычно по таким субчикам взгляд скользит не задерживаясь, но тут… Очень уж явно этот островок неподвижности выделился в потёкшей к воротам толпе. А вместе с ним и ещё несколько таких же типов, то и дело косившихся на их компанию как бы невзначай, украдкой.

Тимка похолодел.

Расслабившись и позабыв на время обо всех проблемах, он вконец потерял бдительность и… ловушка почти захлопнулась.

Тимка шикнул на друзей, показав глазами на приближающуюся опасность.

– Что?

– В чём дело?

– Тихо. Сейчас резко разворачиваемся и быстро-быстро валим отсюда.

– Зачем? – кошка обернулась, нахмурясь, уставилась прямо на одного из типов. И типу это внимание явно не понравилось. Склонив голову к лацкану пиджака, он что-то пробормотал себе под нос, и остальные загонщики вдруг разом пришли в движение, рванулись к ним.

– Быстро, я сказал! – Тимка грубо пихнул кошку и лиса, остальные, чуть замешкавшись, ринулись следом. Поредевшая толпа шарахалась прочь, провожала бегущих недоумёнными и испуганными взглядами.

Выигранные в тире игрушки, свёрток с едой для Пакетика – всё полетело под ноги настигавшей погоне. Бежавший первым пёс, поскользнувшись на плюшевом динозаврике, кувыркнулся и угодил под ноги коллеге. Потеряв равновесие, оба покатились в пыль, пугая не успевших расступиться прохожих и мешая другим преследователям сократить расстояние.

Но ещё добрый десяток загонщиков продолжал быстро сокращать расстояние.

К счастью, впереди подвернулась корзина с жёсткими резиновыми шариками, которыми патлатый клоун за монетку предлагал кидать в него всем желающим.

Пинком опрокинув корзинку, Тимка в прыжке перемахнул через лоток сахарной ваты, перекатился через тележку с мороженым, попутно прихватив один из рожков прямо из рук оторопелой продавщицы, лизнул и на бегу метнул его в физиономию настигавшего громилы. Не ожидавший такого коварства, пёс споткнулся, зацепил плечом лоток и потерял скорость.

Ловить кота в толпе… Ха-ха три раза!

Поднырнув под расставленные руки очередного набегавшего мужика и увернувшись от хватки доброхота-прохожего, Тимка ловко вывернулся из сграбастанной кем-то майки и, уклонившись от настигающей пятерни понёсся прочь.

Погоня захлебнулась, не преодолев оставленной им полосы препятствий.

Чего и следовало ожидать.

Запыхавшийся Тимка вырвался на относительно просторное место и завертел головой, пытаясь сориентироваться. Уводя погоню от остальных, он начисто потерял направление на ворота и выскочил в стороне от основного потока гуляющих.

Обычно подобного с ним не случалось, но сейчас – ох не вовремя он расслабился! Не вовремя!

– Попался! – торжествующе взвизгнул один из типов, подкравшийся почти вплотную. И ведь если б не этот дурацкий выкрик – мог бы и преуспеть, но…

Привычно качнувшись из стороны в сторону, Тимка изобразил, что собирается метнуться сначала влево, потом вправо и кувырком пролетел по центру расставленных в попытке упредить его манёвр ног.

Грузный громоздкий сенбернар, отчаянно изогнулся, попытался всё же успеть сграбастать его загривок, но лишь окончательно потерял равновесие и неловко шлёпнулся на асфальт далеко позади.

Ох как всё не кстати, как не вовремя-то…

Оставалось надеяться, что Ронка догадается выводить всех прочь из превратившегося в ловушку луна-парка. А выходов тут не густо. И значит, именно там они и встретятся. И хорошо, если без этих уродов…

Увернувшись от очередного набегавшего пса, он вклинился в толпу гуляк, заработал локтями, не обращая внимания на протестующие вопли и ответные тычки, пока наконец не прорвался наружу, по ту сторону ворот.

К невероятному его облегчению, остальная компания уже вырвалась из этого бутылочного горлышка. Но вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят – лишь нервно вглядывалась в пёстрые толпы, по-видимому высматривая его, Тимку.

А со стороны второго выхода, расшвыривая гуляк, неслась к ним вторая кучка преследователей.

– Уфф… ну чё встали – шевелитесь! – Тимка метеором врезался в перепуганную компанию, подталкивая всех к ближайшей машине.

Скучавший бомбила испуганно вытаращился на горохом просыпавшихся в машину пассажиров.

– Шеф, плачу втрое! Тока резче! – подбежав со стороны водителя, Тимка выдрал из кармана ворох оставшихся мелких купюр и швырнул в открытое окно.

Флегматичный сурок пожал плечами и неспешно собрав купюры, лениво потянулся к ключу зажигания.

– Живей, ну живей же! – Тимка буквально забросил в тарантас мыша, пропустил волчицу, подтолкнул рысь и утрамбовал следом обоих белок. Кошка и лис втиснулись на переднее сиденье. А вот для самого Тимки места катастрофически не оставалось – и так не факт, что удастся захлопнуть заднюю дверцу. А типы уже в считанных футах…

– Гони, до вокзала! – рявкнул Тимка, подкрепив команду ударом кулака по крыше авто.

Оторопевший сурок машинально выжал газ.

– А ты?! – крикнул кто-то из девчонок, но машина уже сорвалась с места.

Тимку и набежавших преследователей обдало клубами сизого дыма.

Глава 5: Маска, Бездна и облава

– Ну и что? – стоически вздохнул пожилой енот. – Тело. Гэбэшники. Что здесь такого, что стоило хотя бы минуты нашего эфира?

Скрипнув зубами, Джейн отмотала запись на нужное место и победно ткнула в экран кугтем.

Купер вздохнул ещё раз, вышел из-за стола, чинно прошествовал к ней и замер, перебегая взглядом с одного её глаза на другой. Задумчиво пожевал губами, словно прикидывая, послать Джейн уже сейчас или всё же взглянуть на экран.

Благоразумие победило, и он, вздохнув, покосился на экран. На стоп-кадре отчётливо виднелась нога странных очертаний и с редкой, омерзительно редкой жёсткой даже на вид шерстью, сгущавшейся к лодыжке, но практически полностью отсутствовавшей на ступне.

Енот приподнял на носу очки и склонился к экрану, едва не уткнувшись в него носом. Поморгал на странную конечность, пошевелил бровями, поморщился.

Джейн терпеливо молчала, сдерживая нарастающее торжество. Ну наконец-то! Даже старый хрыч заинтересовался!!!

Енот распрямился.

Вздохнул, потёр поясницу, вздохнул ещё раз и, склонив голову, укоризненно посмотрел на неё из-под кустистых бровей.

– И что?

Джейн втянула воздух, зажмурилась, не находя слов от злости и разочарования. Да он просто издевается! Определённо, старый пердун издевается! Глумится!

Она резко выдохнула, ткнула в кнопку выброса видеокассеты, выдрала её из зажужжавшего механизма, от злости сдвинув даже тяжёлый магнитофон.

– Мисс Бенсон… При всём уважении к вашему отцу… – начал Купер предельно нейтральным тоном. – Я попросил бы вас наконец оставить эту нелепую погоню за дешёвыми сенсациями. Ваши высосанные из пальца…

– Я была там! – Джейн потрясла кассетой перед носом редактора. – Я видела это существо! А снимок? Снимок!

Спохватившись, она победно извлекла из нагрудного кармана снимок жутковатой конечности и шлёпнула на телевизор.

Енот склонил голову, разглядывая бумажный прямоугольник.

– Шимп-альбинос. Или обварился кипятком, – Купер пожал плечами. – Джейн, ну поймите – это не то, что хочет зритель! Вот у нас аккредитация на кулинарное шоу Бибби Гольдштейн…

Джейн закатила глаза, вздохнула. Сгребла фотографию и кассету.

– Я серьёзно, Джейн. Оставьте ваши затеи. Пожалейте отца, если уж вам меня не жалко! – енот попробовал осторожно забрать у неё и снимок и кассету, но Джейн сердито высвободилась и отступила.

– Не хотите – как хотите! Я найду, кому это будет интересно!

– Джеееейн! – Купер попробовал придержать её за локоть, но лисичка ловко извернулась и, негодующе вильнув пышным хвостом, вышла.

Главный редактор «Бричпорт Ньюз» остался стоять посреди кабинета, оторопело провожая взглядом её ягодицы, упруго перекатывавшиеся под тесной юбкой.

Спохватившись, тряхнул головой и перевёл взгляд на бутылку «Хаггесси» за стеклянной дверцей шкафа.

***

Наверное, такие случаи бывают только в кино.

Когда положительные герои успевают что-то в самый последний момент. Бац – и захлопывают дверь перед носом погони. Бац – и успевают перепрыгнуть через разводной мост, перелететь с крыши на крышу или отколоть что-нибудь этакое, от чего погоня безнадёжно отстаёт.

Но то ли киношные везунчики исчерпали весь запас везения, выделенный на положительных героев, то ли Тимка был недостаточно положительным… Словом – и в машину не попал, и сил продолжить бег уже просто не оставалось.

И налетевшие псы сшибли его на асфальт, врезались в багажник автомобиля, замолотили ладонями по ускользающей колымаге. Но перепуганный настигающей погоней, водитель-сурок втопил газ. Содрогаясь на ухабах, развалюха обдала их едким дымом и унеслась прочь.

Прижатый к асфальту, Тимка проводил глазами удаляющееся заднее стекло с приникшими к нему лицами.

Внутри разливалась пустота, а на глаза наворачивались слёзы. И ведь всё так хорошо шло, всё было так чудесно! Казалось – весь мир лежит у ног…

Ан нет – мордой в пыль, пинок под рёбра. Вот и вся свобода.

Дёрнул же чёрт потащить всех в город! Сидели бы сейчас себе на окраинах, в безопасности. Не палились и в ус не дули.

Одно хорошо – теперь остальные станут поосторожнее.

Но – как они теперь, без него? Кто достанет еды и одежды, кто…

От боли и обиды из глаз хлынули слёзы.

– Шеф, одного мы взяли, – предводитель преследователей, склонив голову к лацкану пиджака, прислушался к чему-то в своём ухе, прижимая пальцем невидимый наушник.

– Виноват, сэр. Никак нет, сэр. Делаем всё возможное!

Наушник, вероятно, продолжал вопить, но пёс уже не слушал – беззвучно пародируя бурчание начальства, скорчил кислую гримасу, покривил губы и закатил глаза к небу.

«Бла-бла-бла...», ага.

– Так, номер кто-нить запомнил? – дождавшись конца связи, он сурово зыркнул на одного из подчинённых, отдиравших расплющенного кота от асфальта.

Типы виновато переглянулись, переступая с ноги на ногу и удерживая добычу под руки почти на весу.

– Кажись девятка была, – неуверенно буркнул левый.

Тимка злорадно ухмыльнулся, за что тут же снова огрёб по рёбрам.

Предводитель погони извлёк из кармана ещё одну рацию. Уже не столь миниатюрную, как спрятанная в его пиджаке. Вдавил кнопку и небрежно поднёс к уху.

– Это Вигер, приём.

– Слушаю тебя, Виг, – отозвалась пластиковая коробка.

– Объявляй в перехват: бежевый «Кайни-ло», номер с одной девяткой. Внутри – битком пассажиров. Обнаружишь – доложить. Самостоятельно брать не пытайтесь, приём.

– Подтверждаю, бежевый «Кайни-ло», номер с девяткой, вести на дистанции, не брать.

– Конец связи.

Пёс до хруста костяшек стиснул коробочку в кулаке и уставился на Тимку.

– Это – в фургон.

– Как скажешь, босс, – преследователи легко встряхнули добычу. И, не опуская на землю, небрежно понесли к противоположному краю дороги. Прохожие нервно косились на действо и ускоряли шаг.

Из-за угла вылетел чёрный фургон, гостеприимно распахнул дверцы.

Нормальные, с окнами – для типов. И заднюю сплошную, без окон – для Тимки.

Кот вздохнул и задрал голову к плачущему навстречу небу, ловя губами редкие, почти невесомые капли.

Накатившая апатия лишала воли, сил и желания сопротивляться. Конечно, можно вцепиться в руку одному, лягнуть другого… На секунду отсрочить погрузку в этот чёрный катафалк без окон. Но – что это даст? Вырваться всё равно не удастся.

В лучшем случае зубы выбьют, а то и, не рассчитав сил, переломают рёбра.

– Пшёеел! – Тимку установили на край кузова и небрежным пинком «дослали» внутрь. – Спринтер хренов…

Врезавшись в стальную перегородку, мальчишка стёк на ребристый грязный пол. В глазах мутилось и плыло, но желанное сейчас беспамятство никак не снисходило.

Напротив, распластанный на дне стального короба, он каждой клеточкой, каждым нервом ощущал болезненную дрожь корпуса, каждую кочку и ямочку, попадавшуюся на их пути. Сквозь туман и звон в ушах было слышно как в кабине орут друг на дружку, ругаются с рацией и проклинают беглецов и работу, заставлявшую ловить «чёртову мелкоту» в ночное время.

А потом в кабине радостно заорали, и у Тимки ёкнуло сердце – неужели настигли?

***

– Выметайтесь! И деньги свои заберите! – водила лихорадочно замахал руками, вышвыривая на улицу скомканные купюры. С таким видом, словно стряхивал с себя ядовитых насекомых.

– Но сэр! Пожалуйста! – кое-как приняв сидячее положение, стиснутая набившимися на заднее сиденье телами, Ронка умоляюще коснулась плеча водителя. – Хотя бы ещё немножко, пару кварталов!

– Брысь, я сказал!!! – сурок потянул из-под кресла монтировку, и ребята поспешили выкатиться из машины. – Угораздило ж меня с вами связаться…

Скрежетнув коробкой передач, автомобиль рванул прочь, обдав растерянную компанию вонючими выхлопами.

Нет, начнись всё чуть менее внезапно и не столь… сразу… Всё было бы куда проще. Но вот так – как снег на голову…

Это обескураживало. Это напрочь лишало связности мыслей и вгоняло в ступор.

– Не стоим! Быстро во двор! – первой проявила здравый смысл Рона. И пихнула кошку, ошарашенно таращившуюся вслед укатившей машине. – Идём, идём. Ему ты уже ничем не поможешь.

Компания побежала в подворотню старинного дома-колодца.

– Я очень надеюсь, что выход здесь не один, – опасливо завертел головой Рик, разглядывая возносившиеся вверх обшарпанные стены, там и сям облепленные проржавевшим плющом пожарных лестниц.

– Дворы проходные, – обронила волчица.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво буркнула кошка. – Местная что ль?

Диана скользнула по ней мрачным взглядом и не ответила.

– Нас поймают? – испуганные бельчата совсем по-детски жались к Ронкиному бедру.

Но та, впервые, вопреки обыкновению, не нашлась что сказать. Не утешила, не поступила «по-взрослому». Как правильно, как нужно.

Мысли её были далеко. А из глаз лило ручьём – беззвучно, но без остановки. И она благодарила бога за то, что фонарей в этом дворе не было, а света от пары далёких, ещё не погасших окон, едва хватало, чтобы кое-как различать силуэты и не сталкиваться.

Высвободив руку из «белковорота», она сердито стёрла мокрые дорожки, но подлая влага никак не желала униматься, и дорожки тут же прочертились вновь.

– Ну? Чо делать-то будем? – вздохнула Вейка.

– Что-что… сидим до утра, там видно будет. Авось уляжется всё. Выскользнем из города – и подальше отсюда, – Рик споткнулся обо что-то на земле, нащупал какую-то трубу. Не то ножка от кровати, не то костыль… Взмахнул, примериваясь, и едва не заехал мышу по забинтованной голове.

– Осторожней! – Динка отпихнула его прочь. Оттащила бельчат от рыси, присела перед малышнёй, шепча что-то утешительное и стараясь быть как можно более убедительной.

Рона стояла у стены, зажмурившись, почти касаясь носом влажной кирпичной кладки. Ощущая, как мир вокруг словно бы отдаляется, расступается в стороны. Или это она сама уменьшается? Как приходит какое-то ватное отупение, апатичное безразличие… почти как тогда, после пары месяцев в камере. Наивно было думать, что всё это позади, что чудесное спасение навсегда избавит её от этого мерзкого, невыносимого… Она не могла подобрать слов, чтобы описать это странное состояние, да и не особо стремилась разобраться в своих мыслях сейчас.

Должно быть, так ощущает себя ребёнок, впервые в жизни попавшийся на «удочку».

Когда привязанная к нитке конфета всякий раз за мгновение до того, как быть пойманной, вдруг отдёргивается, взмывает ввысь. Когда прыгаешь раз за разом, в тщетной надежде её поймать, а потом – о чудо! Или, скорее, недосмотр, а то и злой умысел тех, веселящихся на другом конце нити, ты и впрямь ловишь проклятую конфету.

Как, развернув фантик, уже предвкушаешь на языке её чудесный вкус, но вместо самой конфеты видишь просто бумажный комок. Или кое-что похуже.

Так и сейчас. Стоило увериться, что «поймала конфету», как всё пошло под откос.

И хочется выть, царапать стену до крови из-под когтей, биться лбом о кирпичи.

Почему, ну почему она не уговорила всех отказаться от этого дурацкого похода? Ведь было же предчувствие? Было!

Почему не осталась там... с Тимом? Вместо него?

Почему сейчас всё... так странно?

Но ведь есть ещё и другие, которых надо увести прочь, каким-то образом найти дорогу обратно… туда, где в полной неизвестности остался один из них. Не то чтобы совсем беспомощный, но сейчас – вряд ли способный о себе позаботиться. Пойди поброди по улице в такой маске, да ещё будучи немым!

С усилием открыв глаза, рысь обернулась, но ничего не увидела. Тьма вокруг была абсолютной и непроницаемой, словно она продолжала изо всех сил жмуриться. Рона заморгала, попробовала протереть глаза, завертела головой в поисках освещённых окон, луны или хотя бы звёзд. Но во внезапно обступившей тьме не удавалось различить даже собственную, вплотную поднесённую к носу ладонь.

– Чёрт, что это?! Я ни хрена не вижу! – вскрикнула где-то рядом кошка.

– Я тоже! – с некоторым удивлением сообщила волчица, но миг спустя её узкая продолговатая ладонь уверенно нашарила рысий локоть откуда-то слева. – Руки! Дайте руки!

Рысь осторожно вытянула свободную руку в направлении, где была кошка. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и Вейка вцепилась в её ладонь как утопающий в спасательный круг.

– Что за хрень? Это… Какое-то облако? – кошка подтянулась поближе, дотронулась до соседки другой ладонью. – Эй?

– Нет… это точно не газ… – волчица осторожно повлекла их в сторону. – Идём, осторожно… держитесь вместе.

– А где бельчата? – встрепенулась Рона. – И мыш?

– Ау! Мелкота! – Вейка неловко оступилась, едва не рухнув на руки волчицы. – Проклятый дым… Да что за день сегодня такой?!

Дым…

Отчаянно пытаясь проморгаться, Рона коснулась пальцем собственного носа, но как и прежде ничего не увидела. Ни контура, ни силуэта ладони! Словно дым этот плавал не вокруг неё, а… где-то внутри её собственных глаз. Словно дряблый занавес, сотканный из дымящейся тьмы, навеки отделил её от внешнего мира.

Не сговариваясь, девчонки вцепились друг в дружку, крепче сжимая ладони.

– Спокойно! Идём! Медленно, спокойно… Где-нибудь эта хрень да закончится… – нащупывая путь, Динка уверенно и быстро повлекла их прочь. Настолько уверенно, что Рона на миг заподозрила что со зрением у неё всё в полном порядке.

– А малыши? – она попыталась высвободиться и вернуться, но вцепившиеся в ладони спутницы не дали ей такого шанса.

– Перед тем как это… появилось, мне показалось, что они побежали, – буркнула Вейка. – Небось уже где-то там, где эта фиговина заканчивается.

– Я вообще не уверена, что она где-то заканчивается, – Рона ощутила под ногой ямку и едва не вскрикнула, ощутив, как нога проваливается ниже уровня, который она предполагала встретить.

К счастью, ямка была неглубокой, а рука волчицы неожиданно крепкой.

– Проклятье, да что же это такое… ни черта, совсем ни черта не видно, – причитала кошка. – А где небо? Где чёртово небо?!

– Наверное, это какое-то облако. Или газ. Может быть, тут рядом какой-то завод, и по ночам они спускают газ?

– Ага, грёбаный крематорий… – несмотря на заметный испуг, Вейка оставалась в своём репертуаре. – Рик! Риииик!

Но лис не откликнулся, зато на кошку зашикали обе спутницы:

– Тссс! А если мы тут не одни? Если это что-то типа дымовой завесы?

– Если это те, кто нас ловят, – у них-то наверняка есть способ видеть в этой фигне. – Вейка сердито вырвала ладонь, но тут же одумалась и уже сама вцепилась в Ронкин локоть.

И вновь принялась звать своего Рика. Правда – уже шёпотом.

***

– Папа! Мне только двадцать два года! Какое «замуж»?! За кого?! – сжимая телефонную трубку, Джейн негодующе вскочила с кровати, сердито сбросив одеяло на пол. – Что?! Не-не-не-не, даже не думай!

Она подошла к окну, сердито вслушиваясь в голос отца и зябко поджимая пальцы ног. Пушистый дорогущий ковёр до окна не доставал, и босые пятки приятно холодил паркет.

– Да мне плевать, чей он сын! Не хочу я замуж! – лисичка капризно топнула ногой, забыв, что отец не может видеть ни негодующего выражения на её лице, ни этого «жеста».

Передразнивая «предка», она какое-то время бесшумно гримасничала своему отражению в стекле, а потом прошлась по ковру, продолжая паясничать и строить рожи.

Наконец пространные нотации в трубке сменились гудками: папочка в своём репертуаре. Отключился, не дожидаясь ответных прощаний.

Джейн отшвырнула мобильник на диван и вздохнула.

– Пока, папа. Я тоже тебя люблю, – повисшие в пространстве огромной пустой квартиры, слова эти звучали как-то особенно грустно.

Она перевела взгляд на зеркальные двери встроенного в стенку шкафа. Повернулась боком, повела бедром, критически изучая не то полупрозрачный пеньюар, не то собственное телосложение. Повернулась спиной, покачала попкой и, довольно улыбнувшись, отвесила себе смачный шлепок.

В конце концов, очередная блажь папочки вскоре пройдёт, а день сегодня – чудесненький! И никакие матримониальные планы папочки не испортят её неотвратимо приближающегося триумфа!

Покосившись на лежавшую на столе фотографию, Джейн потопала в ванную. Душевая кабинка, джакузи. Одна стена – сплошное зеркало, другие – выстланы плиткой. Ослепительный фаянс умывальника и мини-бассейна. Площадь санузла могла потягаться с небольшой однокомнатной квартиркой. В других же комнатах – и вовсе хоть на велосипеде катайся. Папочка не поскупился. Апартаменты не слабее их загородной виллы – настоящий пентхаус!

Замерев на краю бассейна она осторожно попробовала воду кончиками пальцев и вздохнула – вот вроде как не каждый отец такое подарит… А вроде как нет-нет да и возникнет этакое неприятное ощущение внутри... словно ты предмет, придаток… приз или часть коллекции. Дорогая, красивая, но – просто вещь. Морковка на грядке, которую холят и лелеют, исправно поливают водичкой, но в один прекрасный день – хрум… и свадьба!

И вспоминают о ней в этом почтенном семействе только по торжествам и званым ужинам. Зато стоит только чего-то добиться самой, как папочка не преминет напомнить, что весь секрет успеха – в фамилии, которую ты носишь.

Впрочем, положа руку на сердце, ничего-то она ещё не добилась. Даже несмотря на свою громкую фамилию. Ну, кроме некоторой иллюзии свободы, разве что.

Джейн ополоснулась, вошла в сушилку и, млея под потоками горячего воздуха, потянулась к зубной щётке.

Вот вроде бы – всё хорошо, лучше, чем у большинства. Крыша над головой, богатый отец. Телом бог тоже не обидел. Другая бы ходила по магазинам, клубам… прожигала жизнь и радовалась, а ей вот неймётся! И хочется приключений, свершений, открытий…

А может и впрямь – замуж выскочить? Нет, конечно, не за этого придурка Тилвиша! У него же все дни напролёт – бухло, клубы, бабы… И чего они все в нём находят, окромя кредитки?

Нет, душа просила чего-то... чего-то такого… такого… необычного, невероятного. Чтобы все офигели и ахнули. Чтобы показывали её по телевизору, чтобы не в светской хронике, а…

Нет, сидеть домашней клушей, растить сопливых наследников Тилвишей и… рога…

Увольте!

Лисичка сердито сплюнула зубную пасту и, прополоскав рот, оскалила аккуратные белоснежные зубки в зеркало. Полюбовалась, наградила себя довольной улыбкой и прошлёпала в комнату. Сбросив пеньюар, она натянула майку и шорты, ещё раз оценила себя в зеркале прихожей, поставила кофейник и замерла у окна, прикидывая план действий и разглядывая раскинувшийся пейзаж города с высоты сорок седьмого этажа.

Если долбаный Купер не считает сенсацией даже чёткое внятное фото – пожалуй, стоит и впрямь снизойти до жёлтой прессы. Что там у нас? «Слух», «Желток», «Портовые байки»… ммм... Да, кто-нибудь из них по-любому заинтересуется. Джейн взяла со стола снимок странной безволосой ладони и в сотый раз повертела его перед глазами.

В дверь позвонили.

Хм... кто бы это мог быть? Джейн редко навещали гости – раз в год по случаю, а то и реже. Ну – исключая доставку покупок на дом и почтальона.

Но сегодня она никого не ждала.

Может, дверью ошиблись? И сейчас спохватятся, утопают искать нужную?

Но звонок тренькнул ещё, ещё и ещё.

Да чтоб их! Ну кого там черти принесли в десять утра?!

Джейн отложила снимок и поморщилась.

Она прошлёпала в коридор и с томным видом распахнула дверь. Намеренно не глядя на пришедшего добрую секунду – позволяя налюбоваться собой без стеснения – и лишь затем лениво подняла взгляд на гостя.

Опаньки!

Не сантехник.

И даже не электрик.

В дверях стоял парень. Симпатичный, умеренно мускулистый лис, одетый в хороший добротный костюм. Холёный, опрятненький, ухоженный. Прям как только-только с обложки глянцевого журнала!

Коммивояжёр?

– Приве-е-ет, – недоумённо протянула она и неуверенно улыбнулась.

– Привет, – незваный гость тоже широко улыбнулся… и вдруг пшикнул ей в нос каким-то баллончиком.

Подхватил обмякшее тело, на руках внёс в комнату, ловко прикрыв дверь ногой.

Огляделся, уложил девушку на диван, поправил безвольно свесившуюся руку и с интересом огляделся. Двинувшись в обход комнаты, он деловито открывал ящики комодов, секретера, шкафов и прочих мест, где могли что-то прятать. Затянутый в перчатку палец равнодушно поворошил горстку бижутерии – серёжки, цепочки, браслеты.

Коробка с видеокассетами, альбом с фотографиями, блокноты, старые потрёпанные временем книжки. Задержавшись у журнального столика, незнакомец вскинул брови и подобрал снимок странной конечности. Неопределённо дёрнул уголком губ и, спрятав фотографию во внутренний карман пиджака, небрежно вытряхнул на столик содержимое дамской сумочки.

Горку баночек, коробочек, тюбиков с кремами, духов, тушей и тому подобных бирюлек украсил чёрный брикет видеокассеты.

Лис сноровисто отправил кассету вслед за снимком, неторопливо огляделся и извлёк из кармана телефон-раскладушку.

– Да, я нашёл. Да. Хорошо, – незваный гость посмотрел на бесчувственное тело на диване. – Уверен.

Сложив мобилку, он неторопливо прошёлся по комнате, созерцая учинённый беспорядок и высматривая, не пропустил ли чего за первый проход. Задержался перед стоявшей на полке фотографией – улыбающаяся чета Бенсонов на фоне варанника. Ездовой варан под уздцы, прогулочные костюмы на всём семействе. Богатая, красивая жизнь.

Бросив скучающий взгляд на безвольное тело, незнакомец вышел, тихо и аккуратно прикрыв за собой дверь.

На кухне засвистел чайник.

***

Фургон вдруг взвизгнул тормозами, в кабине радостно завопили:

– Это он, один из этих уродов!!!

В лучах фар и впрямь кто-то стоял – залитый ослепительным светом, словно вырезанный в гравюре силуэт.

Стоял и смотрел на них. Не делая попыток сбежать, ничуть не пугаясь несущейся на него машины. Спокойно дожидаясь, когда фургон затормозит в каком-то шаге от него.

Хлопнули двери, синхронно чавкнули погрузившиеся в грязь сапоги – преследователи выпрыгнули в переулок.

Тёмный отнорок, загаженный, заваленный мусором. С выстроившимися вдоль стен помойными баками. И подсвеченный фарами небольшой силуэт.

Причём уже не в шаге от бампера, а на расстоянии в десятка два шагов. И когда только успел так отскочить?

Выхваченный из тьмы ярким слепящим светом, пленник неподвижно замер в тупике, у самой кирпичной перегородки. За его спиной высилась гротескная, непропорционально огромная тень. Странная, пугающая этой явной диспропорцией и очертаниями, совершенно не совпадавшими с силуэтом того, кто её отбрасывал.

Показалось? Или тень и впрямь шевельнулась? Зажила своей, отдельной от хозяина жизнью?

Передние псы застыли как вкопанные, и налетевшие сзади едва не сшибли их с ног. Замешкавшиеся преследователи, не сговариваясь, уставились на жуткую тень и странный силуэт вдруг шевельнулся. Сам, отдельно от владельца. Расправил плечи, развёл руки. И на месте головы вдруг распахнулись две пронзительно-голубые щёлки.

– Чё за… – псы выхватили пистолеты.

Но беглец по-прежнему стоял в лучах фар. Неподвижно. А вот его жуткая тень подросла ещё, заняв собой почти всю стенку переулка. Потянулась, разводя руки шире. И те вдруг расслоились надвое. Разделились в районе плеч, придав тени и вовсе зловещие очертания.

Глаза преследователей запрыгали с беглеца на тень и обратно. Нет, у загнанного коротышки не стало четыре руки, как у тени. Да и те две, что были – висели неподвижно, не совершая никаких движений.

Тень же с отчётливо слышным стальным лязгом выпустила из пальцев длинные не то ножи, не то когти, помедлила секунду, словно приглашая их начать первыми… И вдруг ринулась вперёд. Ринулась, отслаиваясь от стены, на лету становясь материальной, выпуклой, объёмной…

– Мать твою!!! – выкрикнул кто-то.

Ураганный огонь из пистолетов прошил демона, но никакого видимого эффекта не дал. Оставляя клубящийся дымно-чёрный след, монстр врезался в их ряды, сея смерть и ужас.

***

Тимка вздрогнул – снаружи творилось нечто невообразимое. Лихорадочная пальба, истошные вопли и возня… Фургон содрогнулся, словно в него врезалось что-то тяжёлое. Лихорадочно, заполошно защёлкали выстрелы, и в стальной стенке одно за другим вдруг обозначились два раскалённых колечка. Померкли, потускнели на глазах, оставив лишь бледные светящиеся точки. По полу стальным горохом запрыгали пули.

Запоздало испугавшись, он сжался в комок, но снаружи всё уже стихло. Лишь гнетущая, томительная тишина и комариный звон в ушах.

Ни стрельбы, ни шагов.

Вообще ничего. Словно кто-то вдруг раз – и выключил все звуки.

На секунду Тимке даже почудилось, что мир за пределами этой жестяной коробки перестал существовать. Откроешь дверь – а там пусто.

Спасали от этого пугающего ощущения лишь тонкие лучики света, проникавшие в корпус фургончика через пробитые пулями дыры

Испуганно ощупав голову и многочисленные ушибы, он перекатился на разбитые колени, но чуть не рухнул обратно – ноги не держали.

Болело всё, что только могло: спина, грудь, разбитое и до крови ободранное об асфальт колено. Зад, куда пришёлся пинок, голова и прикушенный во время внезапного торможения язык.

Оскальзываясь и падая, Тимка на четвереньках подполз к двери. Пошарил в районе, где должна быть какая-нибудь рукоятка, но – увы: изнутри обе двери оказались совершенно гладкими. Даже завалящей замочной скважины не было.

Вздохнув, он обессиленно растянулся на полу и закрыл глаза. Мыслей не было, эмоции ушли тоже. Накатило какое-то странное, беспросветное отупение. На миг померещилось, что вернулось знакомое щекочущее ощущение промеж ушей – как тогда, во время побега.

Но сейчас он был слишком измучен болью и переживаниями, чтобы думать об этом. И Тимка, пытаясь успокоить дыхание, просто перевернулся на спину, бездумно уставившись в потолок. В стальной потолок с дырочкой, сквозь которую виднелось небо.

***

Прошлое… оно порой так некстати, так не вовремя. Как набитый старинным барахлом шкаф, в который долгое время добавляли по вещице сквозь едва приоткрытую дверь. Как шкаф, который надеялись никогда не открывать. И в котором вдруг раз – и кончилось место.

И когда в очередной раз было очень-очень нужно впихнуть в него ещё один, мааааленький кусочек прошлого, накопленная внутри гора хлама вдруг хлынула наружу. Полезла изо всех щелей, так и норовя выплеснуться вовне. Растечься уродливым нагромождением никому не нужного барахла.

И ты стоишь и панически пытаешься удержать эту дверь. Не в силах закрыть, не в силах затолкать прошлое обратно. И боясь отпустить, сдаться, позволить всей безобразной куче вывалиться окончательно.

Убить светляков в фургоне.

Замести прошлое под ковёр.

Забыть.

Но прошлое ли? И только ли из желания «замести»?

К клокочущей ярости и желанию мести примешивалось что-то ещё. Какое-то странное, непонятное и неожиданное чувство. Эмоция.

Желание не только вбить прошлое обратно, но и… спасти кусочек настоящего?

Тварь всегда боялась привязанностей. Привязанности – это слабость. Это признак зависимости. Это низведение чистого разума до состояния животных, вынужденных сбиваться в стаи, потому что так проще выжить. Всё равно что признание собственной слабости и ничтожности.

Нужна ли Твари собственная стая?

Ведь можно взять что угодно, никто не остановит. Уже нет.

Так к чему, зачем спасать кого-то, кто, как и все прочие, наверняка убежал бы в ужасе, узнав суть и природу своего спасителя?

В упорядоченных, разложенных по полочкам мыслях вновь возник спутанный сумбурный ком, разложить, распутать который на составляющие, проанализировать и снабдить бирочками отчего-то не получалось.

Это было незнакомо и ново.

Непонятным образом раздражающе и... маняще.

Но самое приятное – удалось освоить новый трюк. Просто отключить зрение светляков. Отсечь, запутать, стянуть узелками их нити, отвечающие за восприятие оптической информации. Не в пример проще, чем пытаться убрать или подменить свой образ в воспринимаемой с нескольких точек картинке.

Проще, но – как и любое другое подобное усилие…

Тварь машинально утёрлась лапой. Как раздражает-то… Это нелепое истечение жидкостей. Кровь. Липкая, почти чёрная в этом свете жижа. И слабость. Неукротимая, непреодолимая слабость, тысячетонным грузом опускавшаяся на плечи, вжимавшая в асфальт, нашёптывающая, умоляющая прилечь и заснуть. Ну или хотя бы сесть. На минуточку, на секунду, на миг!

Может быть, осталось совсем немного – и без каких-нибудь препаратов и уколов это нелепое подобие жизни всё же сдохнет? Развеется, как мимолётный ночной кошмар? Может быть, каждое такое усилие – приближает этот миг?

Существо задрало голову, уставившись на звёзды. Есть ли там что? Есть ли хоть крупица правды в библейских нелепицах?

Впрочем, если и есть этот их рай… Таких как Тварь в него точно не пустят.

Слишком… Слишком не вписывается чернильно-чёрная клякса во весь этот жемчужно-сияющий мир.

Вода из ближайшей лужи смыла кровь и оставила на губах мерзкий, кисловато-железистый привкус.

Фургон!

Как велико искушение!

Просто открыть дверь.

Просто взять и открыть.

И будь что будет!

Увы – некоторые вещи в жизни можно сделать только один раз. После чего число доступных вариантов существенно сократится. Каждый выбор сокращает число доступных вариантов. Отсекает море возможностей. Не оставляет порой путей обратно. Каждый выбор порождает узор. Сужающийся, бесконечно сужающийся узор, сходящийся к далёкой-далёкой точке. К самому последнему Выбору.

Боятся ли Твари? В смысле – боятся ли всерьёз?

Ведь боязнь – это тоже привязанность. Боязнь потерять нечто… жизнь, свободу, какие-нибудь выгоды… А есть ли страх, когда терять нечего? Разве что страх «не обрести». Не обрести то, что будет страшно потом потерять?

Замкнутый круг.

Существо раздражённо мотнуло головой и зло сощурилось: глупости.

Какую чушь только не порождает разум!

***

За стенкой послышалось какое-то странное, подозрительное шебуршание.

Тимка открыл глаза и насторожил уши.

Шаги? Кто-то спрыгнул на крышу… какое-то четвероногое… Четыре лапы – топ, топ… топ… топ.

Уличная ящерка?

Светлая дырка в потолке потемнела – кто-то или что-то заглядывал внутрь. А может, просто наступил лапой, не заметив.

Кот опять прикрыл глаза – смотреть-то теперь и вовсе не на что. С вялым интересом прислушиваясь к происходящему, Тимка представил, как помоечный ящер вертится по крыше, принюхивается – есть ли тут чем полакомиться, не крадётся ли конкурент, а то и хозяин территории? Не придётся ли спасаться бегством или можно подраться?

Топ… топ… топ-топ. Топ.

Фургон качнулся – тот, кто бродил по крыше, спрыгнул на землю. И шаги стали бесшумны. Зато снова в потолке открылось светящееся отверстие. С танцующими в столбике света пылинками.

А потом вдруг лязгнул запор и дверь опасливо приоткрылась. Тимка с изумлением уставился на силуэт спасителя. Силуэты. А Джейк в четыре глаза – на него.

Не в силах поверить во вновь обретённую свободу, кот вывалился из фургона, споткнулся о что-то лежащее под ногами и едва не расквасил нос о брусчатку.

– Ого… – только и выдохнул он, разглядывая труп. Лежавший позади фургона, изрешечённый десятком ран, пёс сжимал длинный окровавленный нож. Из-под тела растекалась огромная лужа крови. До сих пор не подсохшей, изрядно разбавленной дождяной моросью.

Боязливо озираясь, бельчата жались позади Тимки, округлившимися перепуганными глазами таращась то на него то на трупы. Самих покойников бельчата обходили за несколько шагов, словно всерьёз опасаясь, что те вдруг оживут и ухватят их за ноги.

– Вы здесь откуда? – приходя в себя, спохватился кот.

– Я… там… нас высадили через пару улиц. И мы прятались во дворе. А потом… потом вокруг всё потемнело, я побежал… А потом рядом что-то захлопало и закричали, я выглянул… А они все мёртвые лежат.

Поочерёдно дополняя друг друга, бельчата поведали что им страшно и прижались к нему как цыплята к курице.

Тимка почесал затылок.

– Мда, – он обошёл фургон, разглядывая изломанные, изрезанные трупы. – Кто же это их так?

Бельчата синхронно пожали плечами. На покойников они старались не смотреть. И вообще всем своим видом выражали стремление уйти отсюда как можно быстрее и паническую боязнь наступить в пропитавшие асфальт чёрные лужи.

Тимка с подозрением покосился на их мордахи. Откуда узнали, где он? А если не знали – то зачем пугливым мальчишкам шариться в подобном месте, бродя среди раскиданных трупов, которых они так боятся?

Что хорошего в подобной обстановке они ожидали найти в фургоне?

Уж очень не вязалось такое стечение обстоятельств и детские страхи.

И очень всё это напоминало то, что было в разгромленной лаборатории. То, что прошло мимо их камер в погружённом во тьму коридоре.

Да нет, чушь. Он же тогда сам, лично выпустил белок из клетки!

Но сейчас, в свете последних событий и разыгравшейся паники, объятия четырёх маленьких рук, вцепившихся в его шорты, продёргивали вдоль хребта неприятным морозцем.

– Отцепитесь! – он высвободился, и бельчата отступили. Лишь уставились на него снизу вверх виноватыми умоляющими взглядами, от которых Тимке немедленно стало стыдно.

Нервно поджав губы, он покосился на близнецов и присел у ближайшего покойника. От запаха жжёного пороха защипало в носу.

Набравшись храбрости, Тимка осторожно потянул из неловких безвольных пальцев огромный воронёный пистолет.

– Что ты делаешь!!! – Джейк панически всплеснул всеми четырьмя руками.

– Ничего, – Тимка подёргал крючочки, понажимал кнопки, и после пары тройки «комбинаций» в руку ему выпал пустой магазин. – Им это без надобности, а нам…

Второй и третий пистолеты тоже были разряжены.

– А нам? – Джейк недоверчиво нахмурился. – Ты что, собрался в кого-то стрелять?

– А что? – Тимка перекатил ногой голову трупа. – Вот они бы не раздумывали.

Бельчата отвернулись и только тут Тимка заметил, что обоих близняшек изрядно трясёт – аж хвосты вибрируют…

Проверив последние два пистолета, он обнаружил в них по одному патрону. Итого – пять пистолетов и два патрона.

Он вновь покосился на близнецов.

Нет, конечно, беззаботной уверенности в том, что он и впрямь «запросто» может убить, у Тимки не было. Скорее напротив.

Хотя… Если бы у него был пистолет тогда, когда толпа этих вот гнала их по луна-парку, когда все прыгали в машину… может быть, тогда он и не стал бы особо задумываться.

А сейчас – ну какой мальчишка устоит перед возможностью на халяву разжиться «пестиком»?

И пусть он с трудом помещается в ладошке, пусть оттягивает карман так, что шорты норовят сползти на колени… Но оружие есть оружие!

Его, как минимум, можно загнать и получить неплохой навар.

Баксов сто, а то и двести. Нет – штукарь! Не меньше!

А один – на всякий случай, можно и себе оставить. Ну так, пофорсить поиграться, а то и напугать кого пригодится. Ведь на пистолете не написано, есть ли в нём патроны и сколько их там осталось.

Словом, бросать оружие – глупо.

И Тимка сгрёб все найденные пистолеты в стянутый с одного из покойников пиджак и стянул его рукавами в подобие свёртка.

Наткнулся на бумажник и, обшарив покойников основательнее, присоединил к добыче в общей сложности едва ли не тысячу долларов. Сумма, держать которую в руках ему доводилось не часто.

Игнорируя молящие взгляды бельчат, Тимка деловито распихал деньги по разным карманам: всё в хозяйстве пригодится – не время для сантиментов.

– Ну пошли уже, пожалуйста!!! – не выдержал Джейк, преодолев боязнь покойников и в четыре руки потянув кота прочь.

– Да идём, идём, – Тимка оглянулся на фургон. Конечно, в кабине бы тоже не мешало бы пошарить, да и мобилки. Хотя… да чёрт с ними! Кто их знает, что там у них напихано и к чему это может привести.

Окинув место кровавой бойни последним тревожным взглядом, Тимка и бельчата порскнули прочь.

***

– Мы ослепли. Мы в натуре ослепли! – всхлипывала Вейка, забившись в угол между домом и каким-то строением. – Я не хочу… За что?!

– Да успокойся ты! – волчица сердито пихнула кошку луктем. – Эта странная хрень может пройти точно так же, как и наступила.

– Если бы. Мы здесь уже час сидим! Утро скоро…

Рона невольно представила, как просыпаются жильцы дома. Как выходят наружу, как видят трёх девчонок, пускающих сопли и дрожащих от страха, забившихся в какой-то закуток возле дома… Слепых и беспомощных.

Страх, дикий, липкий страх…

А что если это всё – навсегда?

Что если они чем-то отравились в луна-парке?

Что если теперь остаток жизни им коротать вслепую? Наощупь?

А если крысы? Впрочем, ночной народец обычно по городу если и шастал, то не в открытую и, как правило, держась от всех на приличном расстоянии. Но ощущение собственной беспомощности и неизвестности всё равно пугало и заставляло панически прислушиваться – не крадётся ли кто к их троице?

Фантазия рисовала всё более жуткие и реалистичные картины и она непроизвольно сжала пальцы. Со стороны Вейки ей ответило такое же испуганное пожатие. Словно без слов обменялись всем тем невыразимым ужасом, что вгонял в панику и подкатывал к горлу, грозя выплеснуться бессвязным сдавленным рыданием.

До недавнего времени она и близко не задумывалась о том, каково это – жить на ощупь. Нет, конечно, Рона видела слепых время от времени. Но только никогда не примеряла на себя их проблемы всерьёз, по-настоящему.

Как жить, если весь мир исчез?

Если остались только ощущения от прикосновений. Кирпичная стена, асфальт… рука Динки.

Почему она так спокойна? Словно случившееся – не пучина необъяснимого ужаса, а какие-то мелкие неприятности, временные трудности?

Что-то знает, понимает, что случилось? Или – просто-напросто единственная, кто сохранил самообладание?

Сколько ей лет? Пятнадцать, шестнадцать? Больше?

До недавнего времени Рона уверенно ощущала себя самой старшей. И самой опытной. Но сейчас, сейчас, как и паникующей кошке, ей нестерпимо хотелось зарыдать, отчаянно, крепко-накрепко обхватить кого-то руками. Услышать что-нибудь утешительное, почувствовать чью-то, хоть чью-то уверенность! Она даже начала было выпускать кошкину ладонь, но Вейка в панике вцепилась в неё так, что стало даже больно.

Рона шмыгнула носом, сглотнула слёзы и постаралась загнать паническую дрожь поглубже.

Уверенность. Спокойствие и уверенность. Вот чего им сейчас не хватает. Чего, чёрт побери, не хватает ей самой!

– Спокойно. Всё будет хорошо. Никуда не бежим, сидим рядом. Отдайте руки!

Она осторожно высвободила ладонь из руки волчицы, не без усилия отцепила впившуюся в другую ладонь Вейку.

Кошка тотчас нащупала и крепко вцепилась в рысиную рубаху, а сама Рона яростно растёрла виски и глаза. Словно всерьёз надеясь стереть, соскрести проклятую темноту со своих зрачков. Надавила, помассировала так, что глаза заболели, но ничего нового не увидела.

Мелкие… куда все делись?

Бельчата, мыш? А Рик?

Ослепли ли и они тоже, не сидят ли где-нибудь в другом углу этого двора?

А если сбежали – то как поступят потом?

А Тимка… где сейчас этот малахольный?

Из глаз лило в три ручья, но теперь, по крайней мере, больше не надо было опасаться, что заметят. Только бы не хлюпнуть носом… Она открыла рот, но от желания шумно втянуть сопли это не спасало.

– Мы все умрём, – апатично вздохнула кошка. – Я знаю.

– Дура, – судя по голосу, волчица из их троицы беспокоилась меньше всего. – Заткнись, наконец!

– Сама заткнись! Это всё из-за тебя!

Нелепость обвинения была настолько абсурдной, что Динка не нашлась что ответить, но, судя по звуку, отвесила кошке плюху. Вейка тоже в долгу не осталась, и Роне пришлось вмешаться, разнимая завязавшуюся потасовку.

– Ну-ка тихо, вы! – шикнула она и осеклась. Настолько жалко и заплаканно прозвучал собственный голос.

– Опаньки… наша железная киса, оказывается, тоже распустила нюни! – истерично хихикнула кошка.

– Дура! – синхронно рявкнули волчица и рысь, едва не расхохотавшись этой слаженности сквозь слёзы.

– Сами такие. И зачем я только с вами связалась…

– А уж мы-то зачем… – в тон ей буркнула Динка.

– Так! Всё! Заткнулись обе! – Рона пихнула соседок для большей убедительности. – Идёт кто-то.

Рысьи уши настороженно дёрнулись в направлении шороха.

– Показалось? – шёпотом поинтересовалась кошка.

– Я… я что-то вижу! – с затаённой надеждой вскинулась Диана. – Я вижу! Боже…

Клубящаяся тьма вдруг побледнела, отступила и разом, словно небрежно сорванный занавес – исчезла.

В глаза хлынул свет. Точнее – тьма. Но уже не та, чернильно-чёрная, непроницаемая. А вполне нормальная, уютная тьма городской ночи. И звёздное небо. И весь мир, вдруг ставший таким нужным и важным.

– Господи!!! – Вейка вскинулась, таращась на соседок выпученными, в пол-лица глазищами. – Я тоже! Тоже вижу!

Девчонки вскочили, обуреваемые невероятным, ни с чем не сравнимым чувством облегчения. Позабыв, что минуту назад сама чуть не лезла в драку, Вейка повисла на их шеях, едва не уронив всю компанию обратно на тротуар.

– Да тихо вы! – шикнула рысь, отцепляя от себя кошкину руку. Но собственные переживания, да и заплаканная физиономия с припухшим хлюпающим носом не слишком-то способствовали командному тону.

Поспешно утерев лицо полой рубашки, она осмотрелась:

– Куда все делись?

Девчонки завертели головами, но двор был пуст.

– Чёртова хрень. Я в жизни так не пугалась, – бормотала Вейка. – Что всё это было?

– А я – знаю? – огрызнулась Диана, в свою очередь отпихивая кошку и от себя. – Пойдём отсюда, а то мало ли…

– Вот один! – Вейка первой заметила показавшегося из-за угла Рика. – Ах ты засранец! Ты где был, гад?

– Так это… – ошарашенный Рик неопределённо махнул рукой. – Осмотреться ходил.

Уворачиваясь от тумаков и тычков, он выронил своё импровизированное оружие, и тяжёлая труба не замедлила упасть ему же на ногу.

– Ойй... мля... да вы чё – сдурели? – лис запрыгал на одной ноге. – Совсем крыша потекла!

Вейка, видя его страдания, временно прекратила атаку, с суровым видом скрестив на груди руки и приняв неприступную позу.

– А остальные где? – подошедшая волчица сунула нос в арку, ведущую в соседний двор.

– А я знаю? – Рик зло пнул упавшую трубу другой ногой, зашипел от боли и сморщился снова. Махнул рукой в противоположную сторону. – Вроде туда попёрлись. Наверное, тоже осмотреться.

Рона оглянулась в указанном направлении и уставилась на показавшегося из арки мыша.

– Ну ты-то, ты-то куда полез! – возмутилась рысь. – Исследователь, блин!

Мыш по обыкновению промолчал. Подошёл, уставился куда-то вбок. И подзатыльник не отвесить: дурная голова и так вся забинтована – чего доброго, последние мозги вылетят.

А затем показались и бельчата. А следом за ними… Ронкино сердце ёкнуло, пропустив пару ударов…

– Привет, – вразвалочку приближающийся Тимка как ни в чём не бывало широко ухмыльнулся.

Словно не остался там, на асфальте, жестоко придавленный коленкой здоровяка в штатском! Словно никуда и не пропадал, ни в какой плен не попадался, а так, на пять минут отходил – нужду справить!

Нет, конечно, глупо было надеяться на что-то иное, но эта его беззаботная пофигистичность… В то время как она тут изводилась, представляя всякие ужасы и мучаясь от бессилия что-то сделать… А он… он!!!

И ведь ни в одном глазу!!!

Сдерживаясь из последних сил, Ронка уставилась на кота, яростно сверкая глазами от негодования.

Даже испугалась немного – настолько сильно вдруг захотелось сгрести его в охапку и… Не то обнять на радостях, не то поднять за грудки над землёй и хорошенько встряхнуть.

– Что? – Тимка невинно улыбнулся.

Даже руками развёл – «ну чего, чего уставились-то?».

Физиономия разбита, глаз припух, одёжка выпачкана, коленка ободрана до крови. Стоит и ухмыляется, сжимая в руках странный тряпичный свёрток.

Вот ведь! Поди, едва жив остался, а барахло какое-то – таки приволок!

Невольно повторив позу Вейки, Рона скрестила руки на груди и грозно втянула воздух, пытаясь кратко сформулировать всё, что так рвалось сейчас с языка.

Наблюдавшая сцену издали, волчица фыркнула – настолько рысь и кошка карикатурно повторяли движения друг дружки. Ни дать ни взять – жёнушки, встречающие нерадивых подвыпивших мужей.

Девчонки хмуро переглянулись.

В одинаковых позах, с одинаково насупленными физиономиями, с одинаково скрещёнными руками. Хмуро уставились на мальчишек. К горлу подкатило истеричное, безудержное веселье. И облегчение. И…

Вейка фыркнула первой, подтянув лиса за ворот майки, впилась долгим поцелуем, привстав на цыпочки и задрав ножку. А рыжий нахал, нимало не смущаясь присутствующих, по-хозяйски облапил и помял кошкин зад. Аж чуть от земли не оторвал.

Рона смущённо кашлянула и отвела взгляд. Вздохнула и сердито уставилась на кота.

А мелкий нахал многозначительно поднял брови – словно и впрямь всерьёз надеялся на повторение подобной сцены с собой в главной роли!

– Ага, щаззз… – Рона с негодованием вскинула подбородок. Вот ведь зараза мелкая! А ведь секунду назад ей и впрямь хотелось его чмокнуть! Ну не так, конечно, не развязно и долго, как в устроенном кошкой представлении. Не взасос… Или взасос?

Но эта его наглая самоуверенная моська… это картинно-пошлое движение бровями!

Она запуталась, пытаясь определить, что бесило больше. Сам факт появления у неё подобных мыслей и желаний или то, что не решилась их исполнить? Или то, что шанс был безнадёжно упущен – глупо, безвозвратно упущен и сейчас то, что ещё минуту назад можно было списать на смущённый порыв, теперь выглядело бы пошло и совершенно неуместно. В особенности применительно к самой старшей и ответственной предводительнице их маленького отряда.

Малолетний кошак бесил.

Бесил каждым взглядом, каждым жестом. Он всё делал не так и не к месту. Маленький, наглый, вызывающе самоуверенный проныра, в присутствии которого она всё чаще ощущала себя запредельно нелепо и глупо.

Но в то же время… Почему так защемило внутри? Тогда, когда машина тронулась, а он остался за дверью? И сейчас – когда он появился, приблизился вразвалочку с этой своей нахальной провокационной ухмылкой?

Чушь!

Вздор!

В любом случае, он ещё слишком ребёнок, а она уже слишком «стара». В шестнадцать лет разница в три года – целая пропасть, перешагнуть через которую нереально. Особенно если старший из двух – ты сама.

Самая старшая, самая взрослая.

Единственная, кто понимает, как всё вокруг сложно и непросто.

Она мрачно вздохнула и отвернулась, стараясь не косить завистливым глазом в сторону кошки, до сих пор не отлипшей от лиса.

***

– Упустили? Я вас правильно понял? – Паркер откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Тяжёлая карболитовая трубка допотопного армейского телефона приятно холодила ухо. А вот внутри разливался холодок не из приятных.

Упустили! Упустили!!! Стадо великовозрастных болванов не смогло отловить кучку босяков-голодранцев и парочку неудачных экспериментов!

В горле непроизвольно заклокотало, но усилием воли генерал сдержал гулкий утробный рык. Тем более что тихий, чуть ироничный голос в таких ситуациях пугал куда сильней, чем исступлённые вопли. Уж ему ли этого не знать?

Паркер скосил глаз на неразлучный с ним ноутбук. Адская машина не подавала признаков жизни вот уже полдня. Но – кто знает, не услышат ли его те, на том конце?

– Бросьте все силы, оцепите точку последнего контакта на десять миль. Нет – на пятнадцать! Сейчас буду.

Пёс пружинисто поднялся с кресла, раздражённо бросил трубку на громоздкий аппарат и покрутил головой, разминая шею.

***

Джейн застонала и сползла с дивана. Голова кружилась, в ушах свистело, а в теле была такая слабость, что руки-ноги подгибались и путались.

Упав на четвереньки, лисичка пару минут безуспешно пыталась подняться на ноги. Кое-как усевшись, обвела комнату мутным беспомощным взглядом.

Непрошеный гость исчез. И разумеется – с кассетой и фотографией…

Мда.

Журналистка скривилась – в кои-то веки в руки попали хоть какие-то хвосты чего-то таинственного – и вот на тебе! Не прошло и часа, как кто-то грубо и бесцеремонно наложил на них лапу.

Одно хорошо: теперь её жажда разоблачить какую-нибудь громкую тайну лишь окрепла. Ведь судя по этому визиту – дело-то серьёзное. Более чем серьёзное, раз у кого-то хватило глупости ворваться в дом дочки Бенсона. Того самого Гарольда Бенсона!

Кривясь и морщась, она добралась до исходящего свистом чайника и выключила конфорку.

Упала за кухонный стол, в прострации разглядывая дальний угол кухни.

До недавнего времени сталкиваться с насилием ей не приходилось. Да что там! Вообще практически не приходилось.

Детство Джейн прошло в уютном спокойствии фамильного особняка, в той безмятежной богатой жизни, где не происходит ничего из тех ужасов, с которыми сталкиваются простые смертные. Где всё, что показывают по телевизору, кажется чем-то невообразимо далёким и малореальным.

Теперь же… Теперь же начиналась взрослая самостоятельная жизнь. Но не к этому ли она стремилась? Сама же хотела? Вот – на тебе, пожалуйста!

Грёбаная жизнь – как она есть.

Теперь, после этого беспардонного вторжения, мир предстал для неё совсем иным. Не радужным и безопасным, а злобным, пугающе затаившимся и в любой миг готовым подбросить какую-нибудь подлянку.

Даже собственная квартира уже не казалась таким уж надёжным убежищем, как ещё… сколько тому назад?

Джейн покосилась на настенные часы и вздрогнула, вспомнив о прихожей.

А если этот мерзкий тип вернётся? Или по её душу нагрянет кто-то ещё? Захлопнул ли незваный гость дверь, да и ушёл ли вообще?

Посекундно прислушиваясь и обмирая от страха, она прокралась в прихожую и замерла в трёх шагах от входной двери.

Собралась с силами, придвинулась ближе. На полшага, на треть… На четвертиночку! Чем меньшее расстояние до двери оставалось, тем сильнее билось сердце. Казалось, в любую секунду чёртова дверь вновь распахнётся и давешний улыбчивый тип вернётся. Проскользнёт в квартиру, ототрёт её вглубь и мерзко улыбаясь прикроет дверь за своей спиной.

Вот же тварь. Ублюдок! А эта его паскудная фальшивая улыбочка?

Собравшись с решимостью, лисичка в два прыжка подскочила к двери, щёлкнула засовом, провернула оба замка и только тогда облегчённо перевела дух. Руки противно подрагивали, а ноги сами собой норовили подогнуться. Подумать только – она валялась без сознания. Совсем беспомощная, лежала на диване, пока этот хмырь шарился у неё в квартире!

А если он… если он… воспользовался её беспомощностью?!

Джейн рефлекторно коснулась края трусиков и с подозрением прислушалась к ощущениям.

Было или не было?

Оглушительно тенькнул дверной звонок, и она, чуть не вскрикнув, шарахнулась вглубь комнаты. Спохватилась, замерла, стараясь не производить шума.

Неужели непрошеный «гость» и впрямь вернулся? Но… не думает же он, что она поведётся на этот развод дважды?

Лисичка на цыпочках приблизилась к двери, дрогнувшей рукой потянулась к дверному глазку, преодолевая накативший липкий страх. Секунды растянулись, размазались вширь. Почти замерли.

А может – может, вообще всё это ей показалось, померещилось? Или кто-то ошибся этажом, машинально позвонил? А потом, осознав ошибку, просто ушёл дальше?

Журналистка осторожно сдвинула закрывающий линзу язычок и прильнула к двери.

Никого. Лестничная клетка была пуста.

Ну и к чёрту. Ну и к лучшему!

Шумно выдохнув, она развернулась, но тут дверной звонок пиликнул ещё раз. Настойчиво, пугающе нагло и оглушительно громко. Джейн аж присела от неожиданности.

Что за дурные шутки?

Лисичка нагнулась к замочной скважине и, рассмотрев кусок знакомой майки, облегчённо вздохнула: Чарли.

Торопливо отперев дверь, она втащила коротышку внутрь, окинула лестницу подозрительным, настороженным взглядом и торопливо заперла дверь на все замки.

– Чё-то ты нервная какая-то, подруга, – бурундук деловито жевал жвачку и с неприкрытым интересом пялился на её не застёгнутые шорты. – Случилось чё?

Ойкнув, Джейн шмыгнула в комнату.

– Эй? Так нечестно! – фыркнул бурундук. – Я думал, уже пора отбросить формальности!

***

Когда все ушли, Пакетик уселся в центре землянки и замер до практически полной, неестественной неподвижности. Сохранять её он мог часами. Мог, конечно и сон изобразить, ведь настоящий – полноценный сон остался для него где-то далеко-далеко в прошлом.

Сколько он уже не спал? Год? Два?

С тех пор, как пришла Боль.

С тех пор, как всё изменилось.

Наверное, подобный подарок судьбы стоило бы считать за благо. Высшее благо, лучшее, что может быть в жизни. Ведь это всё равно что получить «бонус» – по сути, вторую жизнь.

Ну, как минимум – треть!

Не валяться бессмысленным, бездумным бревном по восемь-десять часов в сутки, а жить! Жить, думать, что-нибудь делать…

Вот только для того, кто живёт наедине с Болью, подобные подарки более чем сомнительны. Плюс восемь часов боли каждые сутки. Не прекращающейся, не покидающей ни на миг.

Словно каждая клеточка тела – раскалённая или леденящая колючка, словно пронзают тебя тысячи длинных игл. Ломающихся от каждого движения, впивающихся миллионами острых осколков в измученную, истерзанную плоть. Словно заживо содрав шкуру, обсыпают солью и натирают перцем. Словно в венах течёт кипящая кислота, а каждая косточка, каждый хрящик по размеру больше, чем предусмотрено окружающим их мясом.

В целом мире нет таких слов и фраз, хоть на процент, хоть на полпроцента способных описать эту Боль.

Но всё это мелочи, ничто по сравнению с тем, что было раньше. До того, как он научился ощущать всё это …иначе.

Тогда, когда боль сводила с ума, разбивала, дробила сознание на осколки. Настигала каждый осколок и крошила его на ещё более мелкие, почти не осязаемые пылинки.

Китовые дозы химии и странный навязчивый речитатив. Литания из огненных строк, медленно всплывавших из омута памяти.

...Где ворует рассвет нерождённых рука,

Распахнёт небосвод мёртвых звёзд хоровод,

Тень ничейных планет, вырвет время-река,

Тлен несбывшихся мечт, снов покинутых лёд.

Какое-то время всё это ещё удерживало его на самом краю, но…

Во время очередной «процедуры» он всё же узрел Бездну.

Бескрайнее, иссохшее и потрескавшееся поле тянулось от горизонта до горизонта сколько хватало глаз.

Терзавшая тело боль отступила, затихла, скукожилась. Осталась вроде бы рядом, но звучала уже не столь оглушительно, как раньше.

Запаниковав, он порывисто развернулся и… замахал руками, покачнулся на самом краешке обрыва.

Бездна.

Огромная бездонная расщелина делила это странное поле надвое.

Провал, наполненный мглистым, колышущимся маревом, пластами не смешивающегося тумана и… чем-то ещё.

Чем-то, что заставляло всё это колыхаться и перекатываться, лениво вздуваться навстречу единственному наблюдателю, а то и с внезапной алчностью выпускать в его стороны стремительные дымчатые султаны.

Ошарашенный зрелищем, он заворожённо замер на самом краешке, разглядывая Бездну. А Бездна смотрела на него.

Ад? Чистилище? Или какая-нибудь ещё «инстанция»? Бред воспалённого мозга?

Бездна смотрела на него.

Тысячи голосов нашёптывали что-то на разных языках, о чём-то молили, чего-то требовали. Звали, рыдали, смеялись. Угрожали, манили, сулили неземное блаженство и вечный, бескрайний покой.

Один шаг, просто шаг.

И всё завершится.

Навсегда.

Стоит лишь раскинуть руки и упасть в этот мягкий манящий туман. Уступить, подарить Бездне себя. Отдать столь малое… чтобы обрести целую Бездну!

Ослепительный свет хирургической лампы резанул лишённые век глаза десятком новых оттенков боли. Барабанные перепонки пронзили оглушительные, режущие ухо звуки. Шорох одежды, сиплое, оглушительное дыхание. Биение собственного сердца, гул текущей по венам крови и мерзкие, липкие чавки и бульки, издаваемые распятым на хирургической консоли телом. Склонившиеся над ним лица, облепленные респираторами, увеличительной оптикой и бог весть какими ещё приспособлениями.

И Боль. Тысячи, миллионы оттенков Боли.

«Ты чужой средь своих, ты не свой никому,

Глас фальшивых богов неизбывной тоской

Латы ложных надежд, облачающих Тьму.

Шутовская клюка, вечный путь в никуда».

Вспышка.

Тишина. Бескрайняя пустыня и Бездна.

Что будет, если прыгнуть? Встать на самом краю, раскинуть руки и медленно, не торопясь опрокинуться? Упасть в это бескрайнее бездонное марево, в объятия тумана и лететь. Туда, вглубь, навстречу всем этим голосам? Проснётся ли он от удара или Бездна и впрямь бездонна? И что будет тогда с его настоящим, реальным телом? Кома? Смерть?

Он раскидывает руки и кренится вперёд. Сильнее, ещё, ещё заметнее.

Вспышка.

Снова Боль и лица, какая-то прозрачная маска ложится на то, что когда-то было лицом. Его лицом.

«Мыслей злых карусель догоняет весна.

Аромат нелюбви, опаливший сердца,

Сладкий яд из ладоней испей ты до дна.

Только яростной боли открыта душа».

Мучители суетятся, бегают вокруг, пытаясь откачать, вернуть, выдрать из этой странной нирваны свою добычу.

Вспышка!

Он снова сидит на самом краю, беспардонно свесив вниз обе ноги, а Бездна нетерпеливо и алчно облизывает босые пятки. Тянется из глубин султанчиками щекотной, едва заметно мерцающей дымки. Уютной, неожиданно тёплой и нежной.

Где-то там, невообразимо, невозможно далеко продолжают терзать его тело.

А здесь, внизу, огромные пласты вспучиваются, вздуваются и опадают обратно. Сдуваются, отступают, сокращаются как гигантские, титанические лёгкие, исторгая навстречу жаркую упругую волну воздуха.

Вспышка!

Кресло, режущий свет лампы. Лица мучителей, склонившихся по обе стороны стола, озадаченно переглядывающихся и раз за разом пытающихся вернуть в истерзанную оболочку его ускользающее Я.

Вспышка!!!

Уютная пустыня и ласковые, но всё более настойчивые объятья Бездны.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Какой-то стремительно учащающийся писк, бешеный перепляс индикаторов, стрелок и лампочек. Сто девяносто, двести два, двести сорок три, двести шестьдесят девять… Тревожный, панический писк зуммеров, на разные лады сообщающих о том, что что-то пошло не так и сполохи золотых молний, с учащающимся темпом прокатывавшихся по контурам и поверхностям всех видимых объектов.

В опустевшую оболочку вместо прежней начинки вернулась Бездна.

Произошедшее в тот день он не помнил.

Как не помнил толком и то, как медленно, по кусочкам, собирал себя вновь. Как извивался и корчился на холодном бетонном полу. Как всем телом бился о стены, оставляя на них кровавые кляксы и отчётливо заметные глазу выбоины. Как разбрасывая драгоценную еду и ломая зубы, бросался на толстый стальной ухват, которым эту еду пропихивали внутрь камеры.

Недели, месяцы безумия.

Бездна отступила. Неохотно, недовольно ворча, но – ушла.

Вернула бывшему владельцу истерзанную, изувеченную оболочку, Боль и ауру панического страха. Страха, навсегда поселившегося в глазах охранников.

Он выжил.

Удержался на самом краю бездны.

Но, увы, выжил не таким, каким его хотели видеть.

«Недоделка».

«Побочный эффект».

«Локальный дефект».

Что-то там, в глубине скользких серых извилин сработало не так и не в тот момент. Запечатлело, зафиксировало его в один из периодов помутнения, когда в очередном приступе безумия он сорвал, соскоблил с себя лицо. С тех пор на теле заживали любые ранения. Заживали быстро и полностью, практически не оставляя следов. Не заживала лишь рана, нанесённая себе в тот самый день.

Он опасен.

Опасен своим безумием. Этакой жуткой, пугающей червоточиной, затаившейся где-то внутри и только ждущей, чтобы вырваться вновь.

Ощущая это томительное, зловещее присутствие, он всегда и везде, каждой клеточкой, каждой шерстинкой своего тела до паники боялся, что ЭТО вернётся. Вырвется в мир, оттеснит, вновь отодвинет его в сторону. И произойдёт это не в каких-нибудь охраняемых подземельях, а средь бела дня, посреди улицы.

Или того хуже – посреди этой самой землянки.

Здесь, где к нему впервые были добры. Пусть не все – но многие.

Здесь, где он впервые ощутил что-то… чему не мог подобрать слов. Что-то, за что был бесконечно, безгранично признателен и благодарен им всем. Даже тем, кто морщил нос от его запаха, брезгливо вздрагивал и отворачивался каждый раз, как нечаянно натыкался взглядом на его маску.

Здесь, где он со всей безжалостной беспощадностью осознал, что лучшее, что он может для них сделать – это просто уйти. Исчезнуть, раствориться, убраться как можно дальше. Унести свою страшную тайну в другой город, на другой край света. Туда, где Бездна если и вырвется – то не причинит вреда ИМ. Ну… по крайней мере не так неотвратимо и быстро, как это могло произойти здесь и сейчас.

Уйти.

Встать и уйти.

Сделать как нужно, как правильно. Как нужно было сделать ещё там, в самом начале их странного, невозможного во всех смыслах побега.

Задолго до того, как всё внезапно стало столь сложно и… больно.

Панический страх вновь остаться одним. Ужасный, преступно-подлый эгоизм, которому он придумывал сотни, тысячи оправданий. Оправданий, которые ничего, ровным счётом ни черта не значили.

Грызущий изнутри голод становился всё сильней и настойчивей. Царапал, теребил, пощипывал.

Он был голоден почти всегда – стоило прекратить есть, как уже через пять, десять минут организм требовал новую порцию.

Через три часа чувство голода перерастало в грызущую настойчивую боль. К концу дня – от голода начинали путаться мысли, а к следующему утру на первый план, оттирая в сторону разум, начинали прорываться инстинкты.

Там, в подземельях, ему давали столько, что хватило бы на семерых-восьмерых пленников. Здесь – делились смешными крохами, которых едва хватало им самим.

Постыдившись просить больше, вчерашней ночью он выждал пока все заснут и, выбравшись на поверхность, набил рот травой, мхом и даже кусочками древесной коры. Увы, в отличие от желудков травоедов, подобная «пища» могла лишь слегка обмануть, притупить его собственный голод. Отсрочить его возвращение с удвоенными, утроенными силами.

Он нашарил ссыпанный в кучку мусор, потеребил фантики и огрызки, в пятый, должно быть раз, заглянул в опустевшие, измятые консервные банки. Вскрытые прямо когтями, рваные края их крышек местами пятнала кровь. Вскрывая их вчерашней ночью, он так спешил, что порезался. Конечно, для подобных целей куда больше подошли бы когти кота или рыси, но ни хозяин берложки ни чуть более крупная и крепенькая девица не обладали достаточной силой и крепостью пальцев. Вместо этого банки пытались открыть банально расплющив дверью о стальной порожек. Спасая драгоценную пищу от разлёта по всей землянке, он кое-как пробил в их крышках дырки и не без усилия выдрал крышки. Но вот что странно – одна из банок была не мятой. С идеальным, безукоризненным срезом. Словно консервный нож поработал.

Недоумённо повертев находку перед носом, Пакетик нахмурился и огляделся. Консервный нож? У кого здесь был консервный нож? Но… почему же тогда не поделиться, не одолжить его другим? Ведь нож – не сосиска, от него не убудет…

Ещё раз недоверчиво осмотрев странную банку, лис в пару движений отломал аккуратно обрезанную крышку, тщательно согнул её пополам и сунул в карман.

Встал, утпер дверь и оглядел землянку при свете скудного ночного отсвета.

Ничего похожего на нож или какое-либо иное приспособление, способное оставить столь аккуратный, безукоризненно ровный разрез.

Мотнув головой, он выбрался на крыльцо и уставился в небо.

После нескольких лет постоянного пребывания в тесных казематах лабораторного комплекса, находиться здесь, на открытом пространстве до сих пор было немного не по себе. Нависавшее над головой небо пугало своей бездонностью и осознанием того, сколь ничтожен и жалок отдельно взятый комочек плоти, ползающий по огромному, непередаваемо огромному для него миру. Миру, который всего лишь пылинка, одна из мириад подобных пылинок, щедро рассыпанных в космосе на чудовищные, не укладывающиеся в голове расстояния.

И как, вот как можно не бояться, не ёжиться, не обращать внимания на то, что над головой совершенно нет крыши? Что ничто не прикроет, не удержит, не отгородит от этой пугающей бесконечности. Пугающей, едва ли не круче Бездны.

Поглядывая на проступающие звёзды, Пакетик запер дверь, запрятал ключ под оговорённую кочку и, покосившись на пролегавшее рядом шоссе, рысцой побежал прочь, наслаждаясь жаром в разогревающихся, наконец-то выплёскивающих излишки энергии мышцах. Отбежав в поле, подальше от возможных глаз, он ускорился. Ещё и ещё, наслаждаясь давно неведанной свободой. Бегать в подземном комплексе доводилось ему разве что по закрытому, похожему на бублик треку. И это был, пожалуй, единственный, желанный «аттракцион» из всего ассортимента тамошних развлечений.

Бежать так он мог часами. Ещё один маленький подарок судьбы, маленькая компенсация уродства отсутствием усталости. Впрочем, не без подвоха. Не бегать теперь он не мог.

Стоило посидеть несколько часов неподвижно, как тело, казалось, готово было взорваться от избытка накапливаемой энергии. Появлялась тряска в конечностях, глаза застилала багровая пелена… Накатывал лютый, животный голод. А дальше… Что дальше, он не проверял – слишком страшно было ощущать весь этот первобытный удушливый ужас, что начинал сочиться откуда-то из самых потаённых глубин сознания. Вплетаться в мысли, нашёптывать пугающие, отвратительные вещи.

И он бежал, бежал, вспарывая тугой от скорости воздух голой грудью. Врезаясь в безмятежную ночную тишь безмолвным, беззвучным призраком.

Только шелест травы и гул ветра в ушах – в том, что от них осталось.

Бежал, ощущая, как спадает эта жуткая, пугающая дрожь, словно мышцы вот-вот взорвутся от распирающей их энергии.

Дико хотелось есть – со вчерашнего дня после неудачной попытки приобщиться к диете травоядных, голод накинулся на него с утроенной силой. Даже багровая пелена нет-нет да и мелькала порой по краешку поля зрения.

Спугнутые живым снарядом, с одинокого дерева сорвались птицы.

Немного сместив траекторию бега, он буквально взлетел на покосившийся столб, с силой толкнулся, заставив вкопанное в грунт бревно перекоситься в обратную сторону.

Жирный городской голубь взорвался облачком перьев.

Наверное, несчастная птица даже удивиться не успела – откуда здесь, на высоте шести ярдов внезапно возник двуногий.

Босые пятки на полфута вошли в дёрн.

Сдерживая тошноту, лис жадно впился в убитую птицу, чихая и отплёвываясь от лезущих в нос перьев. Порванный челюстями целлофан маски забивался в зубы и на язык, ошмётками прилипал к нёбу, но никакие подобные мелочи уже не могли пересилить жажду и голод.

Где-то там, на задворках сознания несчастную птицу было жалко. Запертое, оттёртое животным инстинктом сознание вопило и сопротивлялось, ужасаясь зрелищем растерзанной окровавленной тушки.

Но ни это сопротивление, ни рвотные спазмы, раз за разом подкатывавшие к самому горлу никак не могли остановить отвратительный ужин.

Сейчас он был просто зверем. Безумно голодным зверем, нашедшим наконец то, что могло утолить голод.

Стряхивая забившиеся в шерсть перья и размазывая птичью кровь по манишке, он выбрел к зарослям кустарника, в прорехах которого виднелся заливчик. Продолговатый изогнутый водоём, к одному из берегов которого лепился коттеджный посёлок.

Забравшись в кустарник поглубже, Пакетик тревожно огляделся и скользнул к водяной поверхности.

Подцепив края маски, потянул обрывки полиэтиленового мешка прочь.

Присохший и успевший местами врасти в плоть, целлофан с хрустом и мерзким чавканьем нехотя отделился от мяса. За ним потянулись волокна, сукровица, слизь, гной и кровь… Неестественно яркая, оранжевая, будто краска.

Мучительные секунды адской, непереносимой боли. Но что эта боль по сравнению с той, которая не ослабевала ни на миг, пропитывала каждую клеточку его тела последние годы? Боль обыкновенная, от физических травм или отделения маски – лишь одна из ноток в этой нескончаемой симфонии.

Увы, от осознания этого собственные действия не становились приятней – расставаться с кусками собственного мяса… было омерзительно.

Со вздохом облегчения лис сдёрнул последние смердящие ошмётки и отшвырнул прочь. Сглотнул кровь, заливавшую безгубый рот, оторвал наползающее на глаз внешнее веко – бесполезный и бессмысленный клочок плоти, которому никогда не стать тем, чем он должен.

Уродливая плоть нарастала каждые три-четыре дня. Гнила, отслаивалась, нарастала вновь… Жуткое, должно быть, зрелище. Со стороны.

А изнутри… Изнутри привыкнуть можно к чему угодно. Даже к тому, что сейчас предстояло сделать.

Он извлёк из кармана припасённую жестянку и принялся обскабливать череп острым краем.

Лоскуты и волокна того, что никак не могло стать мышцами, кожей и шерстью.

Когда-то давно, впервые увидев себя нового в зеркало, он шарахнулся прочь. Забился в угол. Выл и катался по полу, проклинал Бога, мучителей в белых халатах, коварную Бездну… Всех.

Потом он смирился.

Даже временами забывал о своём уродстве – пока в камеру не заглядывал кто-то из охраны. И тогда, под их пугливыми, опасливыми взглядами, ему вновь нестерпимо хотелось забиться в угол. Содрать, смахнуть с себя эту уродливую, вечно гноящуюся маску.

И он срывал, раз за разом.

Срывал, захлёбываясь болью и кровью, находя спасение лишь в чтении врезавшихся когда-то в память строк.

А эти, в белых халатах, с интересом наблюдали за тем, как в считанные дни плоть нарастает вновь.

По крайней мере ЭТО у них получилось.

Его резали, били, кололи, даже стреляли, оставляя пули там, где они завязли.

Он должен был стать совершенным солдатом. Не чувствующим боли, не знающим страха, не ведающим усталости.

Всё это было. Не было только солдата.

Вышвырнутый на ринг, он до последнего сдерживал, не пускал рвущиеся на волю инстинкты, несмотря на любые увещевания, приказы и угрозы. Его избивали до полусмерти и только тогда визжащий от ужаса разум грубо отпихивали инстинкты. Животное бросалось в атаку и если мучители не успевали своевременно улизнуть… остановить расправу не удавалось.

Словом, солдата из него не получилось.

Как и из нескольких десятков тех, кто сошёл с ума задолго до него и вскоре после него. Тех, кто нашёл способ убить себя – перегрызть вены, разбить голову о стены, свернуть себе шею.

Он видел всё. Видел, как умирали они в клетках слева, справа, перед ним и позади. Даже сам одно время пытался поторопить смерть. Но раз за разом это заканчивалось… ничем.

Безумная литания всплывала из памяти как вестник какой-то давным-давно позабытой, прошлой жизни.

Куски какого-то невнятного, никак не складывающегося в цельную картинку не то стиха, не то пророчества определённо затрагивали в нём какие-то струнки. Огненные буквы впивались в сетчатку, вплавлялись в мозг. Требовали внимания, теребили, отвлекали от Боли.

«Только яростной боли открыта душа».

Звучало как издёвка.

Откуда взялись эти строки он не помнил. Как не помнил ничего из своего прошлого, как не помнил порой и совсем свежие, недавние дни. Порой уже на следующий день он не мог вспомнить ничего из казавшегося таким важным и нужным в день вчерашний. Не помнил, кто он и что тут делает.

Не понимал почему так больно и почему все боятся его как чумы.

С удивлением смотрел на опасливых охранников, с безопасного расстояния посредством металлических ухватов подававшие ему миски с едой.

Он выжил. Вопреки и несмотря ни на что. Противореча здравому смыслу и всем прогнозам.

Постепенно охранников сменили другие, а тех – третьи. Постепенно опаска ушла и миски вновь стали передавать из рук в руки, несмотря на явное неодобрение тех, кто ещё помнил. Помнил что-то из далёкого-далёкого прошлого.

А затем его перевели в камеру покомфортнее. И кто-то из охранников не то всерьёз, не то в шутку швырнул ему бумажный пакет, сопроводив это советом «напялить на мерзкую морду».

Вопреки истинным ожиданиям охранника он так и сделал.

О, как он был благодарен за этот бумажный пакет!

За каждый чёртов бумажный мешок, щедро пожертвованный мучителями! Какое непередаваемое, неописуемое наслаждение и чувство защиты дарила эта жалкая маска!

Он натягивал мешок, проделывал дырки для глаз и словно бы разом отстранялся, отдалялся от всего этого мира.

Всё плохое оставалось там, по ту сторону этой тонкой преграды.

И никто – ну или почти никто – не мог видеть его таким, каким он отражался в зеркале.

Зеркала он ненавидел. Разбивал их везде, где только мог. Доставалось порой даже простым оконным стёклам. Всему, что могло отражать голый череп с лохмотьями воспалённой плоти, лишённые век глаза и оскал безгубой пасти.

Его били и сажали в холодный карцер, но боль уже не пугала, а холода он и вовсе не чуял. Истребление мерзких стекляшек на какой-то период стало буквально смыслом его жизни.

И раз за разом, вновь и вновь он продолжал срывать злость и страх на всех, способных отражать предметах.

В конце концов мучители сдались и зеркала пропали. Во всяком разе там, куда его выводили.

И тогда он попросил его сам.

Зеркало.

И к немалому его удивлению, профессор позволил.

В тот день, разглядывая своё новое… лицо, он понял, что смирился.

Окончательно. Принял себя. Нового себя – таким, каков был. Каким стал.

Это было… неописуемо. Эйфория, чуть ли не радость… Какой-то тупой экстаз и счастье от способности глядеть на ЭТО и уже не содрогаться от рвотных спазмов. Глядеть долго, всматриваясь в каждую деталь, каждый лоскуток, каждое пятнышко гноя.

Он таращился в зеркало часами.

На оскал безгубого лица, на жутковатый выкат глаз, на провалы и трещины в черепе, на куцые обрывки хрящей на том месте, где у всех прочих располагались уши.

Раз за разом сдирал неопрятные лоскуты плоти, обнажая кость. Белую. Ослепительно белую, на глазах розовеющую от крови.

Все уроды делятся на два типа – те, что не в силах смириться со своим уродством и большую часть жизни думающие только о нём... И те, которым удалось смириться. Хотя бы внешне.

Смириться – значит жить.

Жить, не думая непрерывно о том, насколько ты омерзителен для окружающих. Не ненавидя их за то, что им повезло больше.

Долгими ночами, когда вокруг воцарялась тишина, он размышлял. Копался в себе, раскладывая мысли по полочкам, анализируя их, выстраивая длинные логические цепочки. Механически нагружая мышцы тысячами бессмысленных упражнений, по кирпичику возводя свою собственную, личную философию.

Того типа, что позволяет из созерцания мухи «надумать» обстоятельный трактат о жизни насекомых, их месте во вселенной и предназначении в этом мире.

А ещё он никогда не сгонял этих вездесущих насекомых. Даже в те редкие моменты, когда они приземлялись на его свежесодранную плоть. Ползали, тыкаясь хоботком, потирали лапки. Находя для себя что-то вкусное.

Наверное, это было одним из признаков подступающего сумасшествия – смотреть на то, как тебя едят. Пусть микроскопическими дозами, выпуская невидимую глазу капельку кислоты. Размягчая плоть и всасывая в хоботок жидкую кашицу. Не ощущая их прикосновений, но осознавая сам факт – едят.

Не это ли – истинное место в пищевой цепочке?

Конечно, он в любой миг мог прихлопнуть бессмысленное насекомое, наверняка даже не понимавшее сколь близко оно от гибели. Мог, но не испытывал такой потребности.

Ведь и сам он – бессмысленная плоть.

Набор молекул, игрушка, чей-то эксперимент, не пригодный больше ни на что, кроме как быть «фениксом номер девять».

Феникс. Возрождённый из пепла. Какая ирония!

Он смирился. Думал, что смирился. Но события последних дней… События после побега показали, что где-то там, где-то глубоко внутри помимо царившей в душе апатии и бесконечной равнины Боли, завалялось нечто… Нечто странное. То, что заставляло угрюмо отворачиваться всякий раз, как он видел кошку и второго. Второго лиса. Симпатичного, привлекательного… и обладающего тем, что он сам начисто утратил. Способностью… нравиться.

Ревность? О нет… какая ревность, у кого? У этого?

Ободранный окровавленный череп уставился на своё отражение. Отвёл взгляд. Нет. Просто… просто ему категорически не нравился тот, второй.

Может быть потому, что тоже был лисом? Или слишком уж напоминал его самого? Только того, прежнего... У которого ещё было лицо и шансы найти любовь.

Шансы на нечто большее, чем безмолвно сидеть в углу, не рискуя лишний раз открыть рот и панически напрягаясь всякий раз, как кто-нибудь смотрит в его сторону? Сидеть, без конца ощущая, видя по лицам присутствующих, что исходящий от него запах… весьма ощутим. Последнее, пожалуй, самое мерзкое. Учитывая, что сам давно утратил любое подобие нюха.

Пакетик вновь качнулся вперёд, медленно и плавно окунув голову в отражение.

Наверное, не стоило.

Чёрт его знает, какие здесь микробы и бактерии… Вода из озера – совсем не то же самое, что стерильная, лабораторная. Где-то там, в глубине сознания он понимал это. Но перспектива заражения раны беспокоила его сейчас куда меньше, чем то, как все морщатся и старательно делают вид, что вокруг ничем не пахнет.

Одна только кошка никогда вид не делала. Напротив, скорее при каждом удобном случае норовила вытереть о него ноги. В фигуральном, конечно, смысле.

«Мистер Вонючка».

«Зомби».

«Хренов ароматизатор».

Но всё это из её уст необъяснимым образом ничуть не раздражало. Нет, не то чтобы приятно, разумеется. Но… ведь он и впрямь вонял.

Смердел, как кусок протухшего мяса. А на правду обижаться глупо.

А уж обижаться на Неё не получалось при всём желании.

Может быть, это своеобразная форма мазохизма? Может, именно потому его так тянет к грубоватой взбалмошной девчонке, самой красивой, самой лучшей из всех?

Лис скользнул в воду целиком.

В пару гребков ушёл в глубину, наслаждаясь каждым движением, прохладой водной толщи и теребившими шерсть струйками. Даже мокрыми шортами, которые было лень снимать – сами высохнут во время пробежки обратно.

Он знал, верил, что вся эта нарочитая грубость, вся эта демонстративная циничность и капризы – всё это напускное. Как колючая ракушка моллюска. А внутри – что-то мягкое, нежное…

Ведь сквозь узкие прорези маски порой видно куда больше, чем без неё.

И каждый раз, стоило кошке в очередной раз «отличиться» и брякнуть что-нибудь этакое, от чего остальные в компании порой бросали на неё косые осуждающие взгляды, каждый раз ему мучительно хотелось вступиться. Обнять, защитить, спрятать. Укрыть ото всех. Объяснить, рассказать им…

Но открыть рот, а тем более повести себя излишне… навязчиво – было для него не менее страшно, чем остаться без маски.

И он молчал и терпел, хотя внутри всё сжималось и сворачивалось, а где-то в тёмных углах даже взрыкивало то самое, что он так старательно загонял вглубь.

Ощутив быстро накатывающее удушье, лис в пару мощных гребков выплыл к берегу, вынырнул и… нос к носу столкнулся с каким-то незадачливым любителем ночных купаний. Деревенский пацан, явно не заметив кровавых ошмётков вокруг, небрежно набросил трусы на ветку кустарника и как раз пробовал воду кончиком пальца.

Бурундучок уставился на показавшийся из воды голый череп, оцепенел, и испуганно икнул.

***

Погоня, пережитые волнения и утомление от долгого путешествия – всё это угнетало. А пуще прочего давили неутешительные мысли о будущем. Казалось бы – всё закончилось, хеппи-энд. Но где там, держи карман шире!

Стоило им углубиться в трущобы, тишину предрассветного часа вспорол гулкий стрёкот – на бреющем, чуть не сшибая антенны с крыш, над городом прошли вертолёты.

А на улицах, буквально в квартале от них, заревели моторы каких-то крупных машин.

В окнах домов там-сям замелькали обеспокоенные, сонные лица горожан и компания перешла на бег.

Страх, паника, желание забиться в глубокую-глубокую нору и никогда оттуда не вылезать.

Они бежали по утреннему городу, испуганно шарахаясь от каждой тени, неловко сталкиваясь на поворотах, обдирая локти в узких переулках.

Подозрительно, пугливо вглядывались в зловеще приоткрытые подъезды, арки и закутки. Наконец шум и суета облавы остались где-то позади и они перешли на шаг.

– Не могу больше… сейчас сдохну, – простонала Вейка, держась за бок и жалобно косясь на Рика. Но тот и сам едва переставлял ноги, отсутствующим взглядом и машинальностью движений походя на зомби.

– Когда же это кончится! – всхлипнула кошка. – Бегаем, бегаем… Чёрт побери, я хочу нормальную кровать, посуду и долбаный душ!

– Если чуть срежем – там пруд есть, – Тимку недавние события утомили куда меньше прочих. За время непродолжительного пребывания в тесной камере мышцы его, в отличие от большинства из их компании ослабнуть просто не успели.

Так что, если не считать помятых рёбер и разбитой коленки, выглядел Тимка вполне бодрячком.

Единственно что, сунув чёртову железку в карман, он здорово погорячился: просторные не по размеру шорты под тяжестью спрятанного в них пистолета так и норовили сползти на колени и их постоянно приходилось подтягивать.

Приотстав, Тимка понадеялся было улучить момент и переместить оружие из штанов в свёрток, но подходящий момент всё никак не наступал: на него постоянно оглядывался то один, то другой из отряда. Причём, словно издеваясь – делали это по очереди, как на дежурстве.

Приходилось отдёргивать руку от карманов и глупо улыбаться – «а я чо, я ничо…».

– Да что там у тебя? – в очередной раз подозрительно зыркнув на свёрток, не выдержала рысь.

– Ничего. Так… – буркнул Тимка, в очередной раз с досадой подтягивая сползающие шорты.

Протопав через погружавшиеся в сон трущобы, компания углубилась в порт. Несмотря на раннее утро – часа четыре, если уже не позже – жизнь здесь ещё кипела. Ну, может быть, чуть менее активно, чем днём, но…

Как ни в чём не бывало работали краны, копошились грузчики и прочий портовый народец. Разносились негромкие басовитые гудки и трели всевозможных погрузчиков, кранов и буксиров. Внимания на кучку подростков никто особо не обращал – своих проблем по уши.

– Правее забираем, – улучив момент, Тимка всё же успел извлечь из штанов пистолет и перепрятать его в свёрток.

Настроение слегка поднялось.

– Вон те дома пройдём, и пруд будет, – он показал на видневшиеся поодаль горбатые крыши коттеджного поселения.

– Пруд? С пиявками? – желчно ухмыльнулась кошка, изобразив деланую радость.

– Пиявок вроде нет, но для тебя могу поискать, – хихикнул Тимка.

– Даа… давно я так не развлекался, – попробовал сменить тему Рик.

– А я говорила! – не утерпела Рона. – Сидели бы дома…

– Ну да, да… – Тимка попытался возмущённо всплеснуть руками, несмотря на свёрток. – Конечно, во всём виноват я, кто бы сомневался.

– Да ладно… – Ронка сбавила шаг, отстав от толпы. Взъерошила Тимкин хохолок и улыбнулась. – Ты у нас герой.

Мальчишка с подозрением покосился на неё: издёвка?

В его мирке похвала была явлением редким. Особенно не будучи приправленной изрядной порцией ехидства и желчи. Ну, так… чтоб не захваливать.

Но Ронка вроде бы не издевалась. Да ещё это мимолётное прикосновение к макушке… С одной стороны – приятно, конечно… С другой – как-то слишком уж «не так».

Не так, как ему хотелось. И даже близко не тянет на то, что перепадало балбесу-лису.

Подобным же образом, наверное, мамаши могли бы потрепать отпрыска. Или сестрица – взлохматить братца.

Будь они наедине, скорее всего он стерпел бы и даже обрадовался… Всё равно ведь, как ни крути – приятно. Но – не под этими насмешливыми взглядами всех прочих!

И Тимка, возмущённо мотнув головой, сердито стряхнул рысью ладошку, тотчас пожалев об этой поспешной резкости.

Ведь приятно? Приятно… Даже, казалось, сил прибавилось. Но…

Запутавшись в эмоциях и ощущениях, Тимка тихонько вздохнул.

– Скоро там твоя лужа? – обернувшись в очередной раз, Вейка споткнулась и едва не растянулась на тропинке. Набрала в грудь воздуха, явно собираясь существенно расширить окружающим словарный запас, но осёкшись под Ронкиным взглядом, лишь шумно выдохнула воздух.

– Скоро, скоро, – Тимка и сам уже не мог дождаться, когда можно будет наконец-то брякнуться на травку и хоть немного расслабить подкашивающиеся ноги.

Но сначала – ополоснуть колено.

Ссадина подсохла, но залившая шёрстку кровь неприятно склеила мех кровяной коростой.

Волчица пару раз порывалась перевязать «ранение», даже всерьёз собралась оторвать клок от собственной водолазки, но Тимка воспротивился.

Вот ещё – нашли рану. Что он, разбитых коленок никогда не «носил»?

Облюбовав кустарник у самой воды, беглецы попадали в траву, переводя дух.

– Боже… какой кайф… – кошка распласталась в позе морской звезды, раскинув ноги и руки. – Эй, кто-нибудь… вода хоть тёплая?

– Ага… с подогревом, – фыркнула волчица, переминаясь поодаль и купаться явно не собираясь.

Сдавленно попискивая, чуть в стороне в воду скользнули близняшки. А затем в поле зрения показалась и рысь. Намокший мех моментально потерял в объёме, и теперь она казалась не столь уж… крепкой и плотной. Скорее фигуристой – с налитой округлой грудью и тяжёленькой попкой. Соединявшая обе эти достопримечательности талия была широковата и, пожалуй, чрезмерно мускулиста, но общей картины отнюдь не портила.

Тимка оторвался от разглядывания «морской звезды» и, сунув в рот травинку, приподнялся на локте, чтобы лучше видеть.

Увы – вдосталь налюбоваться на Ронкину спинку не получилось: забредя на глубину, та погрузилась почти по уши. Обернулась, и Тимка поспешно отвёл глаза. Туда, где чуть в стороне разыгрывалось другое представление.

Подхватив Вейку на руки и нашёптывая ей что-то на ухо, коварно ухмыляющийся Рик потихоньку приближался с ней к краю воды. Не замечая подвоха, кошка расслабленно обхватила его за шею и блаженствовала в сладком неведении. У самой воды, заподозрив неладное, вскинулась, взвизгнула, но было поздно:

– Что ты… Ахх… не…

Плюх!

Отправив кошку в воду – прямо в одёжке, Рик бултыхнулся следом. Ловко увернулся от оплеухи и, плеснув на разъярённую подругу водой, вызывал новый шквал негодования и наскоков. Уворачиваясь и дурачась, парочка возилась в воде, вызывая у всех остальных смущение, показное неодобрение или просто веселье. У Тимки подобное вызывало острый, по-особенному тоскливый приступ зависти.

Согревшись движением, Вейка сменила гнев на милость и даже поплавала.

Разглядывать головы на поверхности озера Тимке быстро наскучило. И он, со вздохом отклеившись от насиженного места, отправился на помывку.

Размочив коросту, приложил к коленке папоротник и покосился на мыша.

Всё это время с обычным своим отсутствующим видом, необщительный коротышка сидел в сторонке, отстранённо таращась куда-то вдаль. То ли на купающихся, то ли сквозь них.

Тимка уселся неподалёку и поёжился: отвлёкшись от своих мыслей, мыш чуть повёл носом в его сторону, но взгляд его при этом оставался неподвижным, как у слепого. Точь-в-точь как у тех попрошаек, что Тимка не раз видал на Помойке. Тех, что по-настоящему были незрячи. Поворачивая голову, они, как правило, не фокусировали взгляд на чём-то конкретном. А вместо этого смотрели, казалось поверх или словно бы сквозь собеседника.

Но в их глазах, по крайней мере, виднелся зрачок. У мыша же – две чёрные бусины. И определить куда они направлены практически нереально. Да ещё это его вечно насупленное, мрачное выражение…

Тимке нестерпимо захотелось пощёлкать перед мышиным носом пальцами, вернуть из тех далей, в которых витали, должно быть, его мысли.

Словно почуяв его внимание, мыш вновь повернул голову. Выражение на его морде ничуть не изменилось, и от этого ощущение какой-то нездоровой неестественности лишь усилилось.

Хотя, что взять с ушибленного? Вон и башка вся забинтована. И сам какой-то весь… пришибленный.

– А ты чё не идёшь? – испытывая неловкость под этим взглядом, брякнул Тимка первое, что пришло в голову. Просто так – чтобы хоть что-то сказать, развеять эту странную паузу и натянутое, нервирующее молчание.

– Не хочу, – голос у мыша был тоже невзрачный. Серенький, бесцветный. Не голос – шелест. Как листва в кроне осеннего дерева.

Возразить на этот простой аргумент было нечего, да и продолжать диалог желание начисто отпало. И Тимка счёл за лучшее заткнуться.

Тем более что на противоположном берегу озера, в рядах гнездившихся у самого берега домишек, вдруг одно за другим начали загораться окна.

– Опаньки… – кот с тревогой всмотрелся в наметившуюся суету. – Эй… народ! Вылазили бы вы оттуда, а?

Обеспокоенно привстав на цыпочках, он приставил ко лбу ладонь, разглядывая зарождавшуюся на противоположном берегу суету.

Мятущиеся лучи фонариков собирались и стягивались в рой, явно собиравшийся двинуться вокруг озера.

– Эй! – Тимка разволновался всерьёз – подобных ночных шествий он тут отродясь не видывал и что бы ни было их причиной – попадаться этой толпе на пути с их стороны было бы крайне неблагоразумно.

Подскочив к берегу, он яростно замахал руками:

– Шухер! Валим от греха подальше!!!

Купающиеся обеспокоенно завертели головами, полезли на берег, торопливо натягивая шмотки.

– Чего там? – первой выскочив на сушу, рысь, казалось, натянула одёжку за пару секунд – даже в кустах не замешкалась.

– Абзац какой-то… – Тимка хмуро смотрел на толпу огоньков. – Может, ищут кого?

– Господи, да когда же это всё закончится… а? – плаксиво протянула кошка. – Сколько нам ещё бегать?!

Мокрый мех на девчонках моментально промочил и одёжки и Тимкины глаза так и норовили «невзначай», между делом, проехаться по всем достойным внимания местечкам. Благо в поднявшейся суете и панике никому до этого дела не было.

– Ну – чё стоим? Валим, валим, пока они сюда не припёрлись! – подоспевшая волчица, казалось, заметила эти его нескромные взгляды и с неопределённым выражением покосилась на Тимку.

Компания поспешила прочь, стараясь держаться так, чтобы густой кустарник как можно дольше скрывал их от надвигающейся из посёлка толпы.

– Бегом, бегом! – Ронка пропускала бегущих мимо себя, подталкивая нерадивых как заправский сержант.

– Да не нас это ищут! – с затаённой надеждой выдохнула Вейка. – Ну зачем этим-то?

– Нас, не нас… какая разница! К чему лишний раз напрашиваться? – отвлёкшийся лис запнулся и едва не пропахал носом землю.

Оглянувшись, Тимка пропустил вперёд белок, тащивших под руки вяло протестовавшего мыша.

Замыкала колонну волчица. Бежала легко, без видимых усилий – так, словно не было у них ни длинной марафонской прогулки, ни беготни от свалившейся на хвосты погони.

В иное время он, быть может, и удивился бы этим фактом, но сейчас – когда от внезапно нахлынувшей усталости спотыкался и путался в собственных лапах, Тимка едва держал темп.

Преодолев поле, запыхавшиеся беглецы углубились в жиденький лесок и попадали в траву.

Позади, встревоженные чем-то «деревенские» рыскали по берегу озерка, нервно подсвечивая себе фонариками. Кое-где в их процессии несли какие-то палки и факелы. В сторону лесополосы вся эта суетливая компания вроде бы и ухом не вела.

– Пронесло, – резюмировала рысь, опасливо выглянув из-за дерева. – Ну, встаём, встаём. Чего расселись? Ещё чуть-чуть и… дома.

Последнее слово прозвучало с едва заметной запинкой.

Но запинку эту, судя по опущенным взглядам, заметили все.

Одни лишь близняшки глазели по сторонам, не заморачиваясь никакими взрослыми мыслями и словно бы вовсе позабыв о случившихся этой ночью кошмарах.

Вздыхая и охая, измотанная колонна кое-как доползла до кошачьего схрона и Тимка поскрёбся в дверь.

Молча ввалившись в землянку, они попадали кто где был.

Оставленный в одиночестве, молчаливый лис в маске с немым вопросом таращился то на одного, то на другого, но никто из запыхавшихся беглецов не горел желанием поведать ему про все обрушившиеся на них приключения.

Особенно в свете того, что купленная для него еда тоже осталась где-то там, под ногами преследователей.

***

Осторожно касаясь светляков, ещё не заснувших, но уже соскальзывающих в вязкий, мягкий сон, Тварь неспешно перебирала их вялые, сонные мысли.

Самое удобное время. Те самые мгновения, что требуются им для отхода ко сну.

Время, когда мысли теряют свою упорядоченность и линейность, а вместо этого скачут и прыгают, будто лучик фонарика, выхватывая из общего месива впечатлений то одно, то другое…

В такие моменты подтолкнуть их в интересующем направлении – проще простого. И ни у кого никогда не возникнет ни подозрений, ни опаски, ни даже тени удивления по этому поводу.

Увы, сегодняшнее вечернее шоу не в пример скромней вчерашнего. Измученные до полного отупения, светляки без сил валялись на полу и погружались в сон, минуя эту самую вкусную стадию. Вырубаясь как выключенные лампочки, засыпая практически без всяких членораздельных мыслей. Те же немногие обрывки, что удавалось всё же нащупать – оказывались ещё скучнее, чем мысли обитателей лабораторий.

Впрочем, оставался ещё и счастливчик, который не спал.

Ещё один повод для зависти, наверное.

Ведь сон – это тоже слабость. Глупая раздражающая своей нелепостью слабость. Бессилие, беспомощность разума.

Сегодня на долю «везунчика» тоже выпали приключения. И Тварь с интересом перебирала всё новые и новые ниточки этого клубка. Вытряхивала, выпутывала из узелков впечатления, эмоции и… боль. Много боли.

Светляк никогда с ней не расставался, но мучился вовсе не этим.

Сейчас его изводило другое – колючее, стальными гудящими струнами натянутое сплетение.

Острое желание убраться прочь, и не менее нестерпимая тяга остаться.

Как «резиночки», в которые любят играть девчонки, – растянутые на пальцах резиновые кольца, которые полагается перехватывать, замысловато подцепляя когтями, и выворачивать, раз за разом образуя новые узоры.

Подобно этой дурацкой игре, светляк без конца теребил и дёргал сейчас свой собственный узор. Крутил, растягивал, перебрасывал.

До боли в висках стискивал зубы. От неспособности ничего изменить, от страха и стыда. Гремучего коктейля того, что с некоторой натяжкой можно назвать «мировосприятием».

Раз за разом упираясь всё в тот же узор, от которого так стремился уйти.

Точно так же, как некогда и сама Тварь изводила себя подобным набором мыслей. И осознание этого внезапного сходства неожиданно взбудоражило, внесло сумбур в давно уже, казалось бы, упорядоченное, систематизированное и распиханное по полочкам её собственное «Я».

Внезапно образовавшийся сумбур ширился, разрастался. Ни дать ни взять – спонтанная автомобильная пробка, внезапно накрывшая один, другой, третий перекрёсток.

Накатило дикое, иррационально-противоестественное желание подойти, коснуться, дотронуться. Заговорить.

Поведать одному уроду, что рядом, здесь, совсем близко есть другой. Пусть не совсем такой же, но… на удивление похожий.

Что два – это уже не один. И пусть уродство их в разном, пусть сравнивать то и это столь же абсурдно, как порезанный палец и оторванную голову, но…

Решиться заговорить сейчас, снова… Было отчего-то труднее, чем вчера.

И пусть светляк и не поймёт, КТО или ЧТО с ним говорит. Пусть даже не сумеет определить в толпе – КТО.

Не в этом дело. А в том – что и как сказать… Сказать-то ведь и нечего. Слишком много и слишком сложно. Настолько, что «выговорить» это всё связно и внятно – не проще, чем «рассосать» упомянутый автомобильный затор. Пожалуй, даже сложнее.

Не получалось, и всё тут!

Как говорится – «язык не поворачивался», если подобный оборот вообще применим к тому, кто наделён правом вплетать в мысли светляка свои собственные.

Да, пожалуй вот он – тот самый. Тот, кого можно впустить, показать то, что скрыто.

Если и есть в этом мире кто-нибудь способный понять и принять сущность Твари, то разве что он, Неспящий.

А если нет? Если всё это ощущение схожести, идентичности и чуть ли не родства – просто иллюзия? Сиюминутный порыв, отказ здравого смысла и трезвой логики? Что если не поймёт, не примет?

Нет, Тварь не умела бояться.

Что может напугать того, кто живёт с нарастающим желанием сдохнуть? Исчезнуть, оборвать мучительный поток мыслей и непрерывное ощущение собственной чуждости всему и вся, ненормальности и неуместности в этом мире чужих иллюзий?

Боится тот, кому есть что терять.

Значит ли это, что страх всё же есть? Что изменилось? Когда и что появилось то, что терять стало страшно?

Неопределённость была мучительна – ещё одна слабость, от которой пока никак не удавалось избавиться.

Как-то раз в кабинете профессора обнаружился настольный сувенир – деревянная пирамидка. Простая деревянная пирамидка с водружённым на самое остриё стальным шариком. Шарик ДОЛЖЕН был скатиться. Неважно, по какой из четырёх граней. Неважно куда. Неважно зачем.

Шаткое равновесие этой системы не имело права на существование.

Ведь это была НЕОПРЕДЕЛЁННОСТЬ. Но… проклятый шарик не падал, а созерцание пирамидки день ото дня сводило с ума. Пирамидка притягивала внимание, путала мысли, затягивала мучительным желанием столкнуть наконец этот чёртов шарик. Просто взять и столкнуть.

Это было глупо, нелогично и пугающе навязчиво.

Тем более, что шарик, как оказалось, был попросту насажен на торчавший из пирамидки штырёк.

И вот сейчас, сейчас вдруг вновь накатило безумное, нестерпимое желание «толкнуть шарик».

И посмотреть, что будет.

И не важно, на какую из граней он скатится. Пусть всё станет хуже, пусть вообще пойдёт прахом. В конце концов – ведь всегда есть тот, универсальный выход.

Выход из любых ситуаций.

«Привет…» – произнесла Тьма.

Светляк вздрогнул, закрутил башкой, судорожно пытаясь рассмотреть что-нибудь в погружённой во мрак землянке. Засветил вполнакала фонарь, повёл лучом по лицам спящих.

Недовольно морщась и отворачиваясь, население тёмной каморки протестующе заворчало.

Мысли светляка спутались, заметались в паническом хороводе… Точь-в-точь, как тогда. В самый первый раз. Но тогда убедить себя, что весь разговор померещился у него получилось. Сейчас же…

Тварь улыбнулась бы, если бы это имело смысл.

Отрицать очевидное, прятать голову в песок, словно глупый страус…

«Опять ты?» – после паузы мысленно откликнулся светляк.

«Я».

Отслеживать сумбурно скачущие мысли в подобных случаях – всё равно, что пытаться прочесть книгу, небрежно пролистывая её страницы за пару секунд. В лучшем случае выхватишь слово-другое. Но общий смысл – непременно упустишь.

Мятущиеся раскалённые нити хлестали, секли дымящиеся щупальца тьмы, сбивали с толку мешаниной самых противоречивых эмоций, не давая порой уследить и понять тот или иной оттенок, ту или иную петлю.

Лихорадочный поиск «разумных версий», бесконечные раздражающие сомнения в собственной нормальности.

«Я схожу с ума?»

«Не больше, чем все».

«Кто ты?»

«Не важно».

«И чего тебе надо?»

«Поговорить, например».

«О чём?»

Простой вопрос. Но как сложно порой на него ответить…

«А о чём бы ты хотел?»

«А я – хотел?»

«Но ты ведь хотел? Вчера?»

«Покажись! Кто ты? Где?!»

«Зачем?»

«Хочу знать, что не сошёл с ума. Голоса в голове – это, знаешь ли… классика», – прорези целлофановой маски напряжённо перескакивали по лицам спящих, но никто из них не выглядел подозрительно. Ну – не подозрительней, чем обычно.

Проснувшаяся кошка погрозила ему кулаком и луч сместился на скукожившегося в противоположном углу мыша. По обыкновению держась максимально отдельно, тот почти весь утонул в утеплённой куртке охранника. Здесь, в каморке, несмотря на тёплую летнюю погодку, он залезал в неё постоянно – словно моллюск в родную ракушку.

Тварь мысленно усмехнулась.

С одной стороны – в словах светляка и впрямь есть логика. С другой… ох уж это наглое «докажи!».

«Докажи, что ты есть».

Забавно.

Может быть, создать ему убедительный глюк? Может быть, прикинуться кем-то из спящих? «Проснуться» и сказать – вот он я? И посмотреть, что будет?

Забавный был бы эксперимент. Особенно наутро, когда проснётся ничего не подозревающий «оригинал».

Но… врать не хотелось. Не то, чтобы для Твари это было проблемой, но… Не сейчас. Не ему.

Простит ли этот светляк такой обман? Не оставит ли это след… На всём, что будет или не будет потом? Увы, как бы ни было велико искушение… Но лишаться своей тайны – слишком страшно.

Так же страшно, как самому светляку стянуть его чёртову маску.

«Ты здесь ещё?» – Пакетик не оставил надежд высмотреть собеседника, но уже не столь активно, как раньше.

«Здесь. Фонарь потуши. Разбудишь кого-нибудь».

Но лис не послушался. Напротив, похоже, и сам собирался будить всех – словно и впрямь надеясь тем самым установить личность таинственного голоса. Вскочив на ноги, втянул воздух. И замер.

«Ну-ну… чего же ты?» – издевательски хмыкнула Тварь. – «Давай, не смущайся…»

Но подать голос для несчастного уродца было немыслимо.

И переплетённое противоречие стянулось в очередной узел решения. Лис выдохнул.

«Зря. Это было бы… забавно».

А вот это, пожалуй, говорить вслух не стоило. Узел светляка сорвался, нить лопнула. Лис снова втянул воздух… но вместо того, чтоб орать – подскочил к металлической двери и занёс кулак.

«Вариант», – признала тьма. – «Но… чего ты добьёшься?»

«А ты? Чего добиваешься ты?»

«Не знаю».

Занесённый кулак замер в когте от двери. Сжался сильнее, медленно и беззвучно упёрся в дверь костяшками.

Землянка вдруг показалась неимоверно тесной и душной. Нестерпимо захотелось выйти.

Лис порывисто обернулся к спящим, словно надеясь сим крайне наивным движением подловить таинственного собеседника.

Открутив гайку, Пакетик толкнул дверь и вывалился в утреннюю прохладу. Остановился, прикрыл дверь, прижался спиной к холодной металлической плоскости.

«Полегчало?» – прорезался Голос.

«Определённо, я схожу с ума», – лис опустился на корточки, скользя спиной по двери. Стиснул голову ладонями.

«Когда сойдёшь – я тебе сообщу», – заверил Голос.

«Не болтать… не болтать самому с собой… всё это кажется… просто кажется. И это пройдёт…» – лис замотал головой сильнее, словно всерьёз надеясь вытряхнуть незримого собеседника из уха. Впился в маску когтями.

Как доказать кому-то, что тот не сошёл с ума, не показываясь и не раскрывая себя?

Что ни скажи, какую картинку не сунь – всё равно запишут в глюки.

А глюк – по сути лишь подтверждение диагноза.

Да по большому счёту и предъявление настоящего тела с точно тем же успехом может быть сочтено глюком и мороком.

Нда уж... Вот уж точно – если кто пожелает записать себя в психи – разубедить его в этом почти нереально.

«Почему ты не можешь просто поверить?»

«Поверить – во что?»

«В меня».

«В бесплотный голос, который звучит у меня в голове?» – лис фыркнул и сморщился.

«Для начала в то, что этот голос – не плод твоего воображения».

«А что же ещё?»

«Например, такой же урод, как ты...»

Лис до боли стиснул челюсти. Глупо не признавать очевидного, глупо злиться на правду, но когда даже твой собственный внутренний голос всерьёз называет тебя уродом…

«…только чуть более страшный».

А вот это уже обидно. И… смешно?

«Чепуха – урод здесь только я», – произносить подобное «вслух» было столь же нелепо и странно, как и общаться с внутренним голосом.

«Мы все уроды. Просто по-разному».

«Я, может, и псих, но не слепой!»

«Не слепой. Ты дурной. Видишь только маски. Такие же глупые, как твоя».

Лис пружинисто вскочил. Стиснул кулак… расслабил… выдохнул.

«Если ты один из нас – то почему так боишься показаться?»

«Не боюсь. Просто не хочу».

«Не доверяешь?» – лис иронично вздохнул.

«А ты бы доверял?»

«Перестань отвечать вопросом на вопрос!»

«Могу и вовсе замолчать».

«Вот и замечательно. Сделай милость – заткнись!»

Тварь обескуражено примолкла.

Нечестно.

Неправильно.

Ведь этот приём известен сотни лет. И это лис, чёртов лис должен был сейчас изводиться в молчании и стремиться хоть с кем-то поболтать!

Тьма негодующе всколыхнулась, раздражённо борясь с нарастающим желанием сдаться.

«Эй».

Вперясь взглядом в рассвет, лис молчал.

«Эй, придурок!»

Молчание.

«Чёрт с тобой, если тебе это так важно… Отойди от двери».

Пакетик с подозрением покосился на дверь, но, помедлив, отступил на пару шагов прочь.

«Дальше. Ещё. Отвернись».

«Это зачем ещё?»

«Ты же хотел доверия?»

«И… при чём тут это?»

«Я покажусь – в знак доверия. А ты – в знак доверия – не обернёшься».

Секунду обдумав эту странную мысль, лис раздражённо встряхнул головой.

«Чушь. Какой смысл, если я не должен смотреть?»

«Но ведь ты можешь и обернуться!» – резонно возразил Голос. – «Если сам не доверяешь…»

Возразить на столь странную логику было нечего.

«Ладно… Это даже забавно», – лис демонстративно уселся в траву и скрестил руки на груди. – «Не смотрю».

Игры… доверие… прятки…

Тварь до последнего момента не могла решить – продолжать ли этот странный фарс, не оставить ли всё как есть, не заткнуться ли от греха подальше… Ведь проще, намного проще как раз оставить. Ну или хотя бы отложить. Не спеша обдумать, осмыслить спонтанный фарс, взвесить все за и против.

Чтобы не было этой дурацкой противной дрожи и сумбурной путаницы в мыслях. Чтобы не было никаких лихорадочных «за» и «против», не было мучительных колебаний и паники от попыток принять мгновенное важное решение – как поступить, если лис обернётся?

Да, над этой ситуацией следовало бы подумать денёк-другой. Взвесить, разложить по полочкам, проанализировать и рассортировать собственные приоритеты, мотивы и чаяния. Определить риски и возможные варианты… Подумать о последствиях – для них, для себя. Для всех тех, кто без сомнения ищет всю беглую компанию и рано или поздно, наверняка найдёт – всех или кого-то отдельного.

Нет… Слишком долго. И слишком страшно, что сейчас, именно сейчас может быть упущен тот самый момент. Момент, когда всё может быть проще. Проще, чем потом, после.

Иррациональные эмоции порождают иррациональные действия.

И неслышно переступив через спавших, Тварь толкнула дверь.

«Убить!» – глухо долбил в висок «голос разума». – «Если обернётся – убить!»

«Не думать ни о чём!» – призывало что-то алогичное, нелепое и бессмысленное попискивающее из глубинных закоулков разума. Что-то, чему Тварь никак не могла подобрать определения.

Это самое «что-то» наполняло всё тело странной, до одури приятной дрожью. Ощущением лёгкости, отстранённости… И словно бы пустоты.

Как от пары кубиков морфинового раствора, который, если чуть постараться, можно было выпросить у белых халатов.

Физическое тело словно бы отслаивалось, отставало от движений, запоздало копируя их, как не слишком расторопный мим, подражающий прохожему.

Усеявшая траву утренняя роса смочила босые ноги.

Шаг.

Ещё.

Лис сидел неподвижно, но – боже, какая свистопляска кружилась сейчас в его мыслях! Какое напряжение застыло в каждой мышце…

Тварь замерла в шаге от светляка, через связавшее их переплетение нитей ощущая невероятное, чудовищное напряжение.

Сводящий мышцы страх.

Надежда.

Боль.

Едва сдерживаемое желание обернуться.

Дрожь.

Снова надежда и снова – боль. Нет, не физическая, не привычная и давно сросшаяся с каждой клеточкой тела. А этакое щемящее, безумное стремление вырваться. Выскочить из «зоны отчуждения». Из пузыря диаметром в пару шагов, что словно неощутимый, невидимый кокон окутывал его последние годы.

Яркое, пронзительное желание. Отчаянное, как истошный вопль летящего в бездну, обжигающе, как бурлящая магма.

Подсматривать за этим было нестерпимо – всё равно, как попробовать поглядеть на солнце не жмурясь.

Тьма отшатнулась, отдёрнула щупальца от чужих струн.

Казалось бы, что может быть проще – подарить прикосновение? Тупо ткнуть пальцем.

Пересечь «полосу отчуждения».

Тварь никогда не понимала тяги светляков к тактильным ощущениям. Весь этот обмен рукопожатиями, все эти похлопывания по плечу и, конечно же, их нелепый дурацкий секс.

Сказал бы кто, что в один из «прекрасных» дней придётся тыкать пальцем в чужую плоть…

Хотя… Нельзя не признать, что в какой-то мере это… любопытно.

Нужно лишь преодолеть неловкость и решиться. Коснуться не в привычном сияющем мире, а в грубом, физическом.

Не мыслью, но пальцем.

Обыденное, казалось бы, действие. Но, будто заразившись от светляка этим глупым сумбуром, теперь он тоже видит в сём нечто большее, чем просто тычок одной плоти в другую.

И в голове шумит ураган мыслей, а тело отказывается подчиняться.

Кончик пальца, зависший в дюйме от лисьего загривка, покалывает, словно наэлектризованный. И несчастный этот дюйм кажется непреодолимой пропастью.

Отчаявшись справиться с ураганом чужих и своих мыслей, Тварь просто впитывала этот поток, пропускала сквозь себя, не деля уже на своё и чужое, не пытаясь расплести на внятные и связные нити. Напротив, ощущая, как этот поток захлёстывает её собственные, увлекает обратно, чтобы вернуть перепутанные, сумбурные лохмы.

Да к чёрту!

Вытянутый палец коснулся лисьего загривка, примял пружинящий короткий мех и упёрся в напрягшуюся мышцу.

Этот миг длился, длился и длился. Растягивал в бесконечность секунды, деля их пополам, а затем ещё, ещё и ещё раз.

Обоих словно прошило молнией и время на миг застыло.

Ощущения тел и слипшиеся в сумбурный шквал мысли образовали подобие зеркального коридора. Этакий призрачный тоннель, в котором без конца и края отражались лишь они двое. Разбиваясь на тысячи осколков, в каждом из которых, дробясь на сотни, тысячи фрагментов тоже возникали зеркальные коридоры. Миллионы, мириады маленьких коридорчиков.

Падение в вечность – наверное, так могли бы назвать это ощущение поэты.

Ощутив, как с каждым мгновением это затягивает всё сильнее, Тварь в панике оборвала контакт и отдёрнула палец.

Шквал эмоций смял, спутал чёрные нити, окатил лихорадочной дрожью. Погнал прочь, обратно, туда, где можно затеряться, спрятаться среди тех, других…

Скрыться, отлежаться, рассортировать, обдумать. Проанализировать этот странный всплеск, эту глупую игру.

Просто замереть, поставить на паузу. Отложить, отстраниться, осмыслить.

Тёмный силуэт шарахнулся прочь.

А лис так и не обернулся.

Просто сидел и пялился на рассвет сквозь прорези маски.

***

– Шестеро. Шесть трупов за несколько секунд, – Паркер прошёлся вдоль столов с разложенными на них телами. Вперился мрачным сверлящим взглядом в лица солдат, вытянувшихся вдоль стенки.

Псы молчали – всё, что можно было сказать в оправдание провала, уже было сказано.

И не только сказано.

Сто раз вдоль и поперёк изучены и проанализированы записи камер. Из магазина напротив переулка и той, что установлена за лобовым стеклом служебной машины.

– Генерал! – ожил селектор. – Профессор Кнайп прибыл.

– Впускай.

Стальная дверь комнаты откатилась, пропуская до смешного маленького и нескладного сурка.

– Ваш проект дорого нам обходится, – без предисловий констатировал генерал.

– Ну, во-первых, не мой, а Бэйна, – несмотря на свою явную неуместность в компании нависавших над ним громил, сурок этой разницы в весовых категориях ничуть не смутился. – Я всего лишь ассистент.

– Бэйн мёртв. И разгребать его сбежавшее дерьмо придётся вам.

– И здесь мы переходим к «во-вторых», – дерзкого коротышку, казалось ничуть не смущали ни грозные взгляды, ни резкий тон. Как ни в чём не бывало профессор водрузил на стол принесённый с собой чемоданчик и, щёлкнув замками, откинул крышку.

– И что это? – Паркер приблизился и с любопытством заглянул через плечо низкорослого гостя.

– Это? Временное решение ваших проблем с «Эш-четыре», – торжествующе улыбаясь, сурок вытащил из футляра нечто среднее между лыжными очками и маской газосварщика. – Детектор тета-ритмов и суггестор. Просто до гениальности.

Подойдя к ближайшему бойцу, сурок деловито придвинул к нему стул, вскарабкался на него и с бесцеремонностью одевающей манекен продавщицы принялся натягивать на того «очки».

Здоровенный мускулистый пёс насупился, но в присутствии генерала дать отпор фамильярности не решился. Лишь покорно поджал уши, позволяя мучителю закрепить на его голове подозрительный прибор.

– Итак. Как только субъект попадает под внешнее воздействие… – Кнайп соскочил со стула, извлёк из кармана хромированный цилиндрик и направил на солдата. – Суггестор подавляет активность мозга, погружая объект в глубокую фазу сна.

Солдат обмяк и, как марионетка с обрезанными ниточками, вдруг плюхнулся на пол, звучно приложившись черепом о деревянное покрытие.

Сослуживцы подопытного злобно уставились на профессора, но сурок, полностью игнорируя двух громил, превосходивших его и ростом, и шириной плеч, с видом победителя развернулся к Паркеру.

Генерал скептически поднял бровь.

Со вздохом прошёлся вокруг отключившегося солдата, потыкал тело сапогом.

– По-вашему, ЭТО – решение проблемы? Мои парни будут падать без сознания каждый раз, как ваше чудовище попробует залезть к ним в головы?

– Наше чудовище. Наше. И потом, что вы хотели за пару дней? Я нейрофизик, а не волшебник, – сурок с видом оскорблённой невинности стянул со спящего «очки».

Очнувшийся солдат удивлённо заморгал, снизу вверх глядя на генерала и профессора.

Спохватившись, вскочил и вытянулся рядом с двумя другими, недоумённо потирая набитую шишку. Из последних сил сдерживая ухмылки, сослуживцы не замедлили наградить жертву науки ободряющими тычками.

– Ну что ж… За неимением лучшего… – Паркер принял из рук профессора очки. – Пожалуй, и впрямь – пусть уж эти болваны вырубаются, чем режут друг дружку.

– Сэр! Но что помешает ему убивать тех, кто без сознания... эээ… традиционными способами? – подал голос один из троицы.

Паркер вопросительно повернулся к профессору, но сурок не смутился и в этот раз:

– Он ещё ребёнок. А убить ваших громил… ммм… обычным способом… – сурок выразительно пожал плечами. – Не так уж просто. Кроме того – он ведь никогда не убивал сам. В смысле – руками. К тому же – зачем? Убедившись, что угрозы нет, он сможет уйти. И, скорее всего, этим вполне удовлетворится.

– А если нет? У них теперь пять пистолетов, – рискнул напомнить второй солдат.

– А если нет – то с вами произойдёт то же самое, что и с этими идиотами. Причём – вне зависимости, будет у вас прибор или нет, – профессор сердито мотнул головой на лежащее на столе тело.

Повертев очки в руках, Паркер вздохнул и вскинул взгляд на сурка:

– Что ж… как быстро можно наштамповать этих побрякушек?

– Одну, максимум две в день, – сурок вновь пожал плечами. – Само по себе устройство примитивно, но на его калибровку требуется немало ручной возни.

– А это? – генерал указал взглядом на цилиндрик в руке сурка.

– Имитатор воздействия. Мы записали несколько простейших сигналов «Эш». Устройство может воспроизвести их, но – без подстройки под реципиента.

– Подо что?

– Под объект, на который воздействуем, – профессор терпеливо вздохнул и поставил цилиндрик на край стола. – Проще говоря, мы можем записать несколько сигналов, а затем воспроизвести их. Но наши технологии пока не позволяют ни подстраивать, ни модулировать эти сигналы. Что несколько… снижает эффективность воздействия. И ещё – радиус действия прибора не превышает ярда.

– Так в чём проблема? Увеличьте мощность.

– Мощность тут более чем достаточна. Но даже усилив напряжение в миллионы раз, мы не добьёмся ровным счётом никаких изменений, – сурок утомлённо потёр пухлую щёку. – Понимаете… механические устройства прямолинейны. Они могут воздействовать, лишь непосредственно воспроизводя заданные параметры волн. А волны эти, при любой мощности сигнала сохраняют несущие частоты лишь в считанных дюймах от индуктора, какого бы размера и какой мощности он бы ни был.

– Тогда каким образом эта тварь может залазить в мозги с расстояния в сотни шагов? – Паркер повертел цилиндрик в руках и нашёл едва заметную кнопку. Погладил пальцем, но нажать не рискнул.

– О-о-о, если бы мы это знали… – Кнайп расплылся в снисходительной улыбке и развёл руками. – На данный момент установлено лишь то, что в системах «мозг-мозг» расстояние почему-то влияет заметно меньше, чем при взаимодействии с электромеханическим генератором. Не говоря уж о том, что «Эш-четыре» может почти мгновенно подстраивать модуляцию под любой конкретный объект. Нашим же компьютерам лишь для анализа частотного ландшафта требуется порядка часа, а то и двух. При этом объект нужно засунуть в депривационный бак и держать там всё это время. В обычных, естественных условиях частотный ландшафт меняется в среднем два-три раза в минуту. Ни один вычислительный центр не успеет за этим, даже если соблюсти все остальные условия. Проект «Эш» делает это за секунды.

Солдат из стоявшей поодаль троицы выразительно зевнул и шумно клацнул зубами.

Кнайп иронично покосился на громил и вздохнул:

– Пффф. Ладно, если я больше не нужен, то я предпочёл бы вернуться к работе.

– Одну минуту, – Паркер поставил цилиндрик рядом с очками. – Что конкретно делает эта штука?

– Вгоняет в сон.

– То есть и очки, и эта штука – просто вырубают? – генерал отклеился от стула и навис над сурком, опёршись кулаками о край стола.

– Ну да, – профессор вопросительно вскинул брови. – Что вам не нравится?

– То, как мы узнаем – работают ли чёртовы очки, если эффект от того и другого – одинаковый! – рявкнул бультерьер.

Схватив цилиндрик, он направил его на троицу скучавших солдат и вдавил кнопку. Двое ближайших обмякли и повалились на пол. Третий зажмурился, но тут же опасливо открыл один глаз.

Сурок пожевал губами и впервые смутился.

– М-м-м… Видите ли… на данный момент это единственный тип излучателя, который мы научились воспроизводить. Что это, что это, – профессор поочерёдно коснулся цилиндрика и очков, – по сути, одно и то же. Разве что в очках встроен ещё и детектор резонанса, который, собственно, и включает излучатель.

– Ну и на кой чёрт лепить всё это на очки? – генерал пнул растянувшегося на полу солдата, пёс торопливо вскочил и помог подняться товарищу.

– В перспективе мы сможем добавить сюда много любопытного. Например, фильтр, затрудняющий распознание маркеров. Точная природа воздействия ещё не установлена, но вне всяких сомнений – без достаточно явного визуального контакта, ни один «Эш» не может воздействовать ни на один объект. Точнее, в каком-то роде может, но уровень мощности ничтожен и почти не представляет угрозы. Теоретически это означает, что выполняя калибровку, «Эш» для подстройки ориентируется на картину, которую видит объект.

Профессор почесал переносицу, пожевал губами и продолжил:

– Как правило, наиболее эффективный маркер – это сам «Эш» или нечто отлично ему знакомое. Таким образом, если мы сумеем осложнить идентификацию подобных образов, эффективность воздействия существенно ослабнет.

– И сколько это займёт? – вздохнул Паркер.

– Не знаю… у нас катастрофическая нехватка персонала. Бэйн погиб, серверный кластер и значительная часть данных по проекту уничтожены, – сурок раздражённо захлопнул чемоданчик. – Может, месяцы… А может, и годы.

– У нас нет столько времени, – Паркер вскочил и яростно сверкая глазами, вновь навис над столом.

– У вас нет столько денег, – Кнайп дерзко ухмыльнулся. – Но если вы увеличите финансирование и Бильдштейну удастся восстановить накопленную базу, работа пойдёт быстрее.

Взгляды сурка и бультерьера скрестились.

Глава 6: Гордость и батарейки

Тимка вывалился из сна, словно шестым чувством предвидя неладное.

Повадившиеся дрыхнуть вокруг него, белки вконец обнаглели – один руку закинул, другой и вовсе – ногу. И сопели себе, как ни в чём не бывало.

Стряхнув конечности близняшек, кот настороженно приподнялся на локте.

Обычно различить здесь что-либо вечером и ночью было нереально, но днём… днём в землянку просачивалось несколько скудных лучиков, невесть как находящих щели в дверной коробке.

И он повёл глазами, вглядываясь в силуэты сопящих товарищей. Но вокруг всё было тихо. Если не считать шевеления в углу – самый маленький силуэт ворочался и подёргивался. Обуреваемый очередным кошмаром, мыш, кажется, готовился вновь поработать будильником. Вот только лежал он в другом углу землянки и растолкать его самостоятельно, не перебудив всех остальных, Тимка не мог.

Пришлось потянуться через спящих в обнимку Рика и Вейку и подёргать за ногу второго лиса. Бесшумно, словно и не спал уже, Пакетик вскинул голову и поглядел на него. На удивление быстро поняв, что от него требуется, потеребил мыша.

«Бомба» была разряжена.

– С добрым утром, – улыбнулся Тимка.

Пакетик молча кивнул.

Мыш же, также не отличавшийся разговорчивостью и вовсе проигнорировал приветствие. То ли не «снизошёл», то ли ещё пребывал во власти своих кошмаров. Взмокшая шерсть на нём сбилась в пучки и косички, словно его облили водой, и он до сих пор не до конца просох.

– И все такие разговорчивые… – буркнул кот, брякаясь на спину. – Куда деваться.

Сонные близняшки не замедлили вернуться в прежние позы, подперев его с обоих боков тёплыми тушками. Этак и зиму пережить можно – с таким-то «одеялом». Хоть подобная фамильярность и вызывала у него более чем двоякие эмоции.

Разбуженные шевелением, вокруг начали потихоньку просыпаться и остальные. Землянку наполнило шуршание, приглушённые вздохи и сонное сопение. За ночь в тесной, битком набитой комнатушке весь кислород начисто «сдышали» и кто-то поспешил распахнуть дверь. В землянку ворвался свежий, пьянящий травянистым луговым запахом воздух.

– Пожрать ничего не завалялось? – сладко зевнув, поинтересовалась кошка, выпутываясь из рук Рика.

– Откуда бы… – Ронка без особой надежды поворошила сваленные в углу упаковки. – Старое стрескали, вчерашнее побросали, когда бежали.

Вейка вздохнула, но тут же с удивлением уставилась на протянутое ей яблоко.

Пакетик особым образом наклонил голову.

Немой лис вообще всё делал особенно – каждый поворот, каждый кивок непонятным образом словно бы передавали скрытые маской эмоции. Чуть ли не лучше, чем тренированная мимика хорошего актёра. Воображение словно само дорисовывало то, что происходит там, под его маской. Настолько живо, будто и не было этого куска сморщенного целлофана с дырками для глаз.

– Ээм… – поколебавшись, кошка приняла яблоко кончиками пальцев. Подозрительно покосилась на темнеющие в целлофане прорези. – Ну, типа, спасибо.

Рик нахмурился.

До недавнего времени особой неприязни в адрес второго лиса он не демонстрировал, но «чудотворное» появление яблока, явно пришлось ему не по нраву. И ещё больше не по нраву пришлось то, что кошка, хоть и повертела фрукт с большим сомнением, едой всё же не побрезговала. Разве что обтёрла краем рубахи.

– А ещё есть? – близняшки, заинтересованные появлением фрукта, перескочили поближе к Пакетику.

Немой лис виновато помотал головой и выразительно развёл руками.

Кошка же захрустела подношением, не обращая внимания ни на то, как бельчата буквально заглядывают в рот, ни на то, как хмурятся при виде этой картины большинство остальных обитателей каморки.

– Ну что… – чё делать будем? – вернувшаяся с улицы рысь присела на свободный пятачок.

– В смысле? – Тимка перекатился на бок, подперев голову ладошкой.

– В смысле – вообще. Жильё – как кильки в консервах, еды нет, воды нет, вообще ни черта нет, – рысь вздохнула. – И ещё эти… вчерашние. Нас, поди, ищут по всему городу, только нос высунь.

– Может в другой город махнуть? – Рик ревниво кося то на Пакетика, то на тающий огрызок в кошкиной ладони, сердито отвернулся.

– Думаешь, там не найдут? – скептично хмыкнула Ронка. – Поищут тут, да чего доброго на телевидении наши морды покажут. Наплетут, мол – заразные. Или бандиты. И там уж куда ни сунься…

– А здесь? По-тихому поймают в пару дней, – с аппетитом хрустя яблоком, отозвалась кошка.

На стремительно холодеющие взгляды окружающих Вейка не обращала ни малейшего внимания.

– Ага. Один раз уже поймали, – бахвалисто ухмыльнулся Тимка.

– Кстати, а как ты сбежал тогда? – Ронка обернулась к нему.

– Ну эээ… наподдал им слегка, чтоб не лезли, – не моргнув глазом, соврал он, ничуть не смущаясь под взглядами Джейка. – А чо?

– Ну да, ну да… – скептически протянула рысь, занимаясь уборкой.

– И потом – в Бричпорте миллион рыл. Если не высовываться, задолбаются искать, – кот поспешил сменить тему. – Придумаем что-нибудь. Не в первый раз.

– Например – что? – с набитым ртом снова встряла Вейка. – Банк ограбим, купим личный остров и будем жить припеваючи?

– Ну… банк это слишком круто, – Тимка задумался, сосредоточенно ковыряя в ухе. Извлёк палец, изучил добычу. – Подработаем чуток, наживём барахлишко. А там видно будет.

– Да кем, кем «подработаем»? – вновь подала голос волчица. – Кому мы нужны?

– Ну, другие же как-то крутятся… – с неунывающим оптимизмом, Тимка пожал плечами и улыбнулся, как мог увереннее. – Что-нибудь придумаем.

– Ты уже раз придумал, – напомнила Вейка, явно намекая на идею с луна-парком.

– А у тебя есть идеи получше? – обвинение кольнуло сильнее, чем можно было предполагать. Хотел ведь как лучше! Кто ж знал, что всё так обернётся?

– Вот-вот... заткнулась бы лучше, – с неожиданной злостью поддержала кота Динка. – Принцесса на горошине. Всё ей не так, всё не этак.

– Пфе… – кошка осеклась, обводя взглядом толпу. – А что я? Вы на себя посмотрите. Забились в щель, как тараканы. И делаете вид, что всё хорошо, всё замечательно. Тьфу.

Взгляд жёлто-золотистых глаз метнулся влево-вправо, но особой поддержки нигде не нашёл… Ну, не считая, конечно, Рика. Впрочем, и тот не очень-то спешил встрять в перепалку.

И вот это было уже обидно.

Как лапы распускать – так все герои… Кошка посмотрела на Пакетика, но что творится под маской из целлофана сейчас было не разобрать. Вдобавок отвернулся и он.

– Зато ты у нас вечно ноешь и стонешь. Всё ждёшь, что все вокруг будут на цырлах бегать? – волчица презрительно скривилась.

Ещё секунда и, казалось, эти двое вцепятся друг в дружку. Но тут у кошки было без шансов. Волчица была заметно крепче. Да и на поддержку со стороны прочих, похоже, рассчитывать явно не приходилось.

Оценив расстановку сил, Вейка зло сплюнула недожёванное яблоко:

– Да пошли вы все… – отпихнув попытавшегося было удержать её Рика, она толкнула дверь и выбежала прочь.

Пакетик встревоженно дёрнулся было следом, но в дверь уже выбежал Рик. Обернулся, окинул притихшую компанию злым взглядом и кинулся догонять подругу.

Девчонки хмуро переглянулись.

Волчица виновато пожала плечами и вздохнула:

– Да никуда она не денется. Вернётся.

Тимка с сомнением посмотрел в открытую дверь и тоже вздохнул.

Секунды утекали и парочка уходила прочь… Только что их стало восемь, а может быть уже и семь.

Вернётся ли лис обратно, если ему не удастся уговорить вредную подружку? Или предпочтёт остаться с ней?

И не рассыплется ли это всё, если пустить на самотёк? Тут ведь как в плотине – маленькая течь порождает большие проблемы. Не заткнул пробоину вовремя и пошло-поехало…

Он с ужасом понял, что слишком привязался к ним ко всем. Ну, или почти ко всем. Всё сложно и запущено, всё мрачно и беспросветно… Но, чёрт побери, каждый из их странной компании уже словно неотъемлемая часть целого. Без которой уже нельзя это самое целое и представить. Словно знакомы сто лет, словно по-иному и быть не может. И сейчас, когда один… одна из них уходила…

Тимка почти набрался решимости всё же выскочить следом, но замер, пришпиленный Ронкиным взглядом.

Будь его воля он и вовсе насильно затормозил бы кошку.

Просто не пустил.

И девчонок осадил.

Будь у него хоть половина той властной уверенности, что демонстрировала порой рысь.

Бежать следом? Удержать? Ну, если уж Рик не удержит, то он то – как?

Дурацкая размолвка конкретно испортила настроение. Нашли из-за чего – из-за яблока! Ну, угостил её лис, ну сжевала в одну харю, не поделилась… проблем-то. Если на всех делить, всё равно ведь и на зуб не хватит. А если грызться по пустякам, да разбегаться в разные стороны… особенно сейчас, когда всё так плохо…

Можно подумать последнее яблоко в мире!

Тимка вздохнул ещё раз.

Увы, помимо возвышенных «благих намерений», картинку портил и вполне низменный мотивчик… Очень уж, несмотря на все колючки, ему нравилось поглядывать на кошку. И сорваться сейчас следом, как бы ни было это правильно… казалось, это сродни тому самому выбору, который Тимка так не любил делать.

– Не надо. Пусть сами разберутся… – рысь устало вздохнула и покачала головой.

И Тимкина решимость испарилась.

В конце концов – и правда. Если уж Рик не уговорит…

***

Пикапчик, поскрипывая рессорами, катил по пыльному шоссе, лавируя в густом потоке автомобилей.

– Ну а чего ты хотела, подруга, – Чарли сочувствующе покосил на неё хитрым взглядом. – Обычное дело, скажи спасибо, что только фотку с кассетой забрали. А не тебя прихватили до кучи.

Джейн нахохлилась.

Выходить из дома было страшновато. Даже в компании бойкого бурундука. Даже в толпе или в машине. Теперь везде и всюду её преследовало ощущение, что кто-то пялится в спину из толпы.

И даже когда толпы не было – ощущение чьего-то взгляда никуда не девалось. Такое правдоподобное, такое реалистичное...

Джейн едва сдерживалась, старалась не крутить головой. Убеждала себя, что всё это последствия пережитого стресса, паранойя, пройдёт – если не обращать внимания. Но паранойя не проходила.

И Джейн нервно похрустывала пальцами, покусывала губы и опасливо поглядывала по сторонам. И мрачно зыркала на Чарли, когда тот пытался поднять ей настроение своими плоскими шуточками.

– По крайней мере, теперь ты знаешь, что наступила на хвост кому-то серьёзному, – выложил последний аргумент Чарли. – И это хорошо! Мы раскрутим это дело!

Джейн скептично вздохнула.

С одной стороны раскручивать что-то там ей уже не особо-то хотелось. Махнуть бы сейчас куда-нибудь на курорт. Поваляться на пляже, погреться на солнышке. Понырять с аквалангом или просто покататься на сёрфе. Забыть об этом душном городишке, о подлых улыбчивых типах, папашиной идее-фикс женить её на отпрыске какого-то денежного мешка и даже о Чарли с его плоским пошлым юмором и наглыми заигрываниями.

Но нет.

Нельзя.

Она же Бенсон! Джейн Бенсон.

А Бенсоновский упёртый характер... Вот страшно, реально страшно – а нужно.

Вот назло. Во что бы то ни стало – нужно.

Ибо – какого фига они там возомнили себе, что могут вот этак запросто врываться в жилища честных граждан? Красть улики, скрывать и прятать всякую чертовщину от народа? Кто, если не она? Кто расскажет всем правду?

Джейн расправила плечи.

– Да, Чарли. Раскрутим это дело!

– Ну вот, другое дело! Ясен пень, раскрутим. Во что бы то ни стало! – бурундук хитро ухмыльнулся, кося глазом на раздухарившуюся напарницу. И не удержался от подколки:

– ...Сдохнем, но раскрутим!

И лисичка снова сдулась, как проколотый воздушный шарик. Мрачно зыркнула на заулыбавшегося нахала и сердито пихнула его луктем.

Пикапчик вильнул.

***

Да ну и чёрт с ними. И подумаешь… не очень-то и хотелось!

Размашисто шагая, Вейка выбралась на обочину. Внутри кипело невообразимое месиво эмоций – злость, обида, негодование, страх одиночества…

Ах, если бы был какой достойный выход из ситуации!

Если бы только хоть один из этих… Нет, лучше два. Да, как минимум двое… Если бы только не пустили, не дали хлопнуть дверью. Уговорили остаться. Она бы, так и быть, их простила. Может быть, даже извинилась.

Хотя, видит Бог, за что тут извиняться? И главное – перед кем? Перед невесть с чего вызверившейся волчицей-задавакой? Перед много на себя берущей рысью? Может, ещё и перед малышнёй? Яблоко было одно и на всех его не хватило бы. А раз уж и преподнесли его ей – ну какого фига? Пусть найдут себе другое. Она же у них ничего не просила?

Кошка упрямо тряхнула головой.

Ничего.

Где наша не пропадала, как-нибудь, что-нибудь… Слава богу наружностью природа не обделила. Она потуже затянула подчёркивающий грудь узел.

– Постой! – сзади нагнал-таки Рик. Запыхтел рядом, цепляясь за руки. – Да постой же ты!

– Отвали, – Вейка стряхнула его ладони и прибавила шаг. – Иди к этим своим…

– Да что с тобой такое! – Рик вцепился ей в плечи, вынуждая остановиться.

– Лапы убрал! – Вейка в очередной раз стряхнула его ладони.

– Да постой же ты! – в отчаянии, запыхавшийся лис не мог подобрать слов. – Неужели ты так и уйдёшь? Ну? Хочешь, я с тобой пойду?

Кошка ухмыльнулась. Раньше надо было вякать. А то при всех – язык в щёку, а сейчас вон как заливается.

Забееегал!

Оно и понятно, после позавчерашнего губёшки раскатал, планы настроил…

Вейка смерила кавалера презрительным взглядом:

– Что, испугался, что другие не дадут? А ты понастойчивей.

– Ну… зачем ты так? – Рик запустил пятерню в шерсть на голове, сжал, не в силах подыскать нужные слова.

– Как? – Вейка зло прищурилась. – Да у тебя же всё на морде написано. Отвали, сказала.

Тоже, блин… «Хочешь, с тобой пойду!».

Ещё круче версия.

Ладно б назад тащил, да поубедительнее, чтоб этак… ну… в общем, чтоб не выглядело её возвращение жалким и унизительным. Чтоб не терпеть потом подколок и насмешек. И чтоб не выглядеть проигравшей дурой.

А это… Кому она нужна с таким балластом?

Лис споткнулся и отстал.

А она повернулась обратно и гордо помахивая хвостом и вызывающе покачивая бёдрами, потопала вдоль дороги.

«Ну? Ну ещё раз… попытка номер два. Догоняй же, болван…»

Вейка и сама уже жалела о вспышке, о глупой дурацкой ссоре, о недавних своих словах. И готова была простить этому дураку и рохле всю неубедительность речей и унизительную заминку.

И даже эту жуткую паузу за спиной.

«Ну, где ты там?»

Безумно хотелось обернуться. Но нельзя, нельзя… Чего доброго, окончательно возомнит о себе… И она шла, стараясь не сбиться с шага, не опустить плечи, не оглянуться.

Хотелось, безумно хотелось плюнуть на всё и просто вернуться.

Даже стерпеть неизбежные насмешки других девчонок. И этого недоделанного «альфа-самца», который после такой её капитуляции, как пить дать, станет совсем невыносим.

И злясь на себя, на них всех, на этого… затерявшегося где-то позади и смелого лишь распускать лапы в темноте… она шла и шла. Гордо вскинув голову и стараясь не обращать внимания на вдруг подступившие к глазам слёзы. И настигающий липучий страх.

Ничего.

Пусть себе...

В конце концов, вокруг всегда полно идиотов, готовых в лепёшку разбиться за смутные надежды затащить в постель красивую девчонку. Уж как-нибудь перебьётся.

Словно в подтверждение её слов рядом притормозила машина – ослепительно белый «Вангард» с компанией парней. Оглушающе ударила по ушам музыка.

– Эй, крошка, подвезти? – широко ухмыляясь, предложил мускулистый мастиф в жилетке на голое тело.

Ну как тут удержаться? Торжествующе улыбнувшись, Вейка плюхнулась на заднее сиденье.

Оставшийся позади Рик, ссутулясь и опустив голову, понуро смотрел вслед рванувшей машине.

***

После ухода парочки в землянке повисло гнетущее молчание. Каждый вздыхал о своём, поглядывая на лица друзей, но избегая встречаться глазами.

И всё чаще взгляды сходились на Тимке.

Урчание их пустых желудков, сопровождающее этот молчаливый перегляд, недвусмысленно напоминало о ещё одной проблеме.

Но идти куда-то и что-то делать до ужаса не хотелось.

Настроение ни к чёрту, дурные предчувствия и смутный страх вновь нарваться на преследователей.

Не самое подходящее настроение для охоты.

Половины этого было бы достаточно, чтобы проваляться весь день в землянке, пытаясь заснуть и не думать обо всём странном и необъяснимом, что обрушилось на него вчера.

Привычный к голоду, Тимка легко бы перебился и ещё денёк, в крайнем случае – нарвал бы вечерком яблок в окрестных садах. Но остальные…

Совершенно не приспособленные к такой жизни, остальные украдкой поглядывали на него. Не решаясь никак намекнуть и уж тем более попросить напрямую… Отводя взгляды, чтобы не дай бог не отразилось в них чего лишнего.

Ну, как тут отлежишься?

Вздохнув, Тимка шлёпнул по коленкам и поднялся:

– Ну что… пойду что ль до города прошвырнусь, – сообщил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее. Но получилось натянуто и фальшиво.

– Я с тобой, – хором вызвались близняшки.

– Не сейчас… – подобное рвение льстило, как и обожающие взгляды снизу вверх. Но чёрт его знает, что там творится в городе. И сейчас ему было бы куда спокойней без балласта за спиной. К тому же хотелось побыть наедине с собой – устаканить пляшущие мысли, обдумать вчерашнее, сегодняшнее и, чёрт подери, их невнятное будущее.

Кот подхватил старую тюремную майку, свёрток с пистолетами и прежде чем кто-либо успел вновь поинтересоваться, что в свёртке, выскользнул прочь.

– Осторожней там, – напутствовала рысь.

– Угу, – прикрыв дверь, Тимка огляделся в надежде увидеть сбежавшую парочку.

Но ни лиса, ни кошки нигде не было видно. Печально. Хотя... с другой стороны… Тимка обошёл холм, высмотрел куст поприметнее и, убедившись, что машины на дороге несутся по своим делам, отодрал пласт дёрна. Конечно, мятый пиджак вряд ли может служить достаточной защитой оружию. И стоило бы завернуть всё в промасленную тряпку или хотя бы целлофановый мешок. Да только где ж их тут сейчас взять? Авось как-нибудь пролежит денёк-другой. А там уж он подыщет место получше.

Тимка прикопал свёрток, замаскировал тайник и «по-шпионски» огляделся.

Но ничего подозрительного вокруг не происходило. Разве что вдали спешил поток машин, из которых вряд ли можно было разглядеть, чем он тут занимается. Да и кому придёт в голову подсматривать за уличным босяком?

Отряхнув руки и коленки, Тимка потопал к обочине.

В кармане топорщились множество скомканных купюр, прагматично извлечённых из пиджаков вчерашних покойников. Достаточно много, чтобы можно было не «охотиться» ещё долго, но слишком мало, чтобы снять жилище в городе.

Зато на них можно было добраться до города быстро и с комфортом. Если успеть на автобус. Судя по солнцу в зените – сейчас около полудня, а значит, шансы есть. Правда для этого придётся прогуляться через пригородный район, где, собственно и были добыты шмотки.

Вероятность нарваться на прежних владельцев вещей, конечно, не столь уж велика, чтобы опасаться всерьёз. Но и не столь уж мала, чтобы не вглядываться подозрительно и настороженно в рожи окружающих. Не мелькнёт ли где узнавание, не начнёт ли кто сближаться с недобрым видом.

К счастью, сегодня удача была на Тимкиной стороне и бегать по посёлку от разгневанных терпил ему не пришлось.

Даже автобус подкатил как на заказ – аккурат к его приходу.

Благоразумно переждав, когда измученная поездкой, толпа прибывших рассосётся с остановки, Тимка запрыгнул в раскалённую стальную коробку. Пахло перегретым металлом, краской и бензином. Кататься на автобусе в этакую жару было тем ещё развлечением. Но выбора особо не было – топать до города – по меньшей мере час, да ещё на голодный желудок...

Сунув водиле надорванный бакс, Тимка расплылся в виновато-заискивающей улыбке. Вроде как не на шару же, просто денег других нет…

Скривившись, пожилой лабрадор смерил его неприветливым взглядом, но всё же нехотя мотнул головой – чёрт с тобой, проходи.

В один прыжок влетев в салон, Тимка, качнулся на поручнях и с облегчённым вздохом плюхнулся на заднее сиденье. Теперь оставалось дождаться, когда в автобусе накопится достаточное количество пассажиров.

Настороженно поглядывая на подтягивающийся народ, он поёрзал на истёртом кожзаменителе. Нагретая солнцем, клеёнчатая подушка изрядно припекала задницу даже сквозь шорты. А уж там, где они заканчивались…

Изнывая от жары, Тимка облегчённо перевёл дух лишь когда мотор заурчал и автобус наконец покатил по ухабам. В распахнутые форточки прянуло прохладцей и весь салон испустил дружный вздох облегчения.

Мимо окон потянулись низкорослые, утопающие в зелени домишки.

Глазея в окно, Тимка искоса поглядывал в сады, где нежились в шезлонгах, играли в мяч, бросали ящерицам палочку или тарелочку. Где плескались в личных бассейнах, покачивались в гамаках… Туда, где за пыльным грязным стеклом проплывала жизнь. Чужая красивая жизнь, сложившаяся не в пример удачней его собственной.

Наверное, ему полагалось испытывать зависть или нечто подобное. Но Тимка воспринимал это как некий непоколебимый, незыблемый порядок. В котором, быть может, есть даже некий высший смысл. Ну не могут же все вокруг быть довольными жизнью? Все-все, без исключения?

Ведь жизнь такая штука, в которой довольство одних возможно, лишь пока другие имеют стократ меньше. Лишь пока где-то кто-то вот так же, через пыльное окно краем глаза подсматривает в эту далёкую, бесконечно далёкую идиллию. Туда, где есть собственный дом, ухоженный сад, автомобиль в гараже, специальная трава на газоне и тому подобные вещи.

Но завидовать этому глупо. Всё равно, что завидовать птицам, потому что они умеют летать.

А вот стаканчику пломбира в лапе местного мальчишки, этой маленькой радости в жизни, он завидовал как никогда остро. Непередаваемо остро и страстно.

Разглядывая, как сидящий через пару кресел местный пацан облизывает сочный, на глазах тающий пломбир, Тимка непроизвольно сглотнул.

Енот поднял взгляд и кот поспешил отвернуться.

Автобус в последний раз тряхнуло на ухабе и, кашлянув выхлопной трубой, он, содрогаясь от усилий выкарабкался на шоссе. Пригородная идиллия сменилась пустыми однообразными полями.

Поскрипывая рессорами, колымага катила по раскалённому июльским солнцем асфальту. В распахнутые окна врывался ветер, ерошил волосы. Нестерпимо хотелось пить. Ну или хотя бы «мороженку».

Не удержавшись, Тимка вновь покосился на пацана. Словно издеваясь, енот нарочито медленно, смакуя каждую каплю и поглядывая на Тимку, с наслаждением вылизывал торчащий из вафельного стаканчика белый купол.

Кот презрительно вздёрнул уголок рта и сердито отвернулся.

Уставился в окно, где уже мелькали окраины порта и тянулись грязные заводские кварталы.

С высокими чадящими трубами, изрыгающими разноцветные столбы дыма, с высоченными элеваторами, транспортёрами, огромными грузовиками и затейливо вплетавшимися в эту мешанину железнодорожными путями.

Разглядывать всё это можно было часами.

Иной раз Тимка забредал сюда и пешком. Бродил с компанией таких же, как он босяков-голодранцев. Выискивал там-сям всякие интересные штуки. Которые часто валялись по территории и нужны были разве что сторожам с проходных. Тем, которым было не лениво гоняться за стайкой мальчишек, то и дело таскавших причудливые железяки.

Не то чтобы тут можно было найти что-то по-настоящему ценное – всё, что можно было продать дороже, чем за пару медяков, охранялось не в пример тщательней. Но для городской голытьбы и безнадёжно сломанный газовый резак, «кранчик» от кислородного баллона или ржавый редуктор лебёдки – вполне себе археологическое сокровище.

Автобус притормозил, впуская в салон очередную порцию пассажиров.

Уже не «деревенских», а городских. С настороженными, сердитыми лицами, погружённых в свои нелёгкие городские думы.

Цепкий кошачий взгляд моментально выделил в толпе тощего сонного хорька. Не то возвращавшегося с ночной смены, не то по жизни ушибленного. Снулый тип упёрся в поручень, раскачиваясь у самой двери и не обращая внимания на то, что в салоне было ещё полно свободных мест. Истекая потом, хорёк непрерывно промокал взмокший лоб несвежим платком. При каждом движении в просторном кармане на борту его рубашки вызывающе оконтуривалось нечто, похожее на бумажник.

Тимка никогда не понимал – зачем они носят бумажники?

Бумажник – это не символ солидности и успеха. Это лишь хорошее средство потерять все деньги разом.

Собственные сбережения, ежели таковые ненадолго задерживались в его лапах, он предпочитал распихивать по разным карманам. Если уж из одного что выпадет, то хоть в других останется.

А эти… да что с лохов взять? Кроме бумажника.

Увы, «щипнуть» сонного хорька при пустом салоне – дело рисковое. Того и гляди кто из пассажиров невзначай заметит неладное, да шум подымет.

«Городская рыбалка» дело такое…

Тут всё совсем наоборот, тишина и покой, как на обычной рыбалке – строго противопоказаны. Напротив, чем больше вокруг суеты и толкотни – тем больше шансов поймать что-нибудь «вкусное».

И тем меньше риск здоровью. Такие вот парадоксы.

Так что «работать» лучше в час пик, на городских маршрутах да поближе к центру. Там, где народу погуще.

Пару раз Тимка отваживался посетить чей-нибудь карман в подобных ситуациях, но до недавних пор предпочитал всё же охотиться на Помойке.

Там-то в случае провала – подоспеет охранка, оттеснит разгневанную толпу, утащит запалившегося воришку прочь. Якобы в полицию, а на деле – за ближайший угол. Надаёт тумаков, чтоб не попадался больше, да и отпустит.

Цена такой страховки известна – половина доходов. А здесь, на вольных хлебах, всё рисковей. Но зато и делиться ни с кем не надо. Точнее, может и надо... Но...

Нет, Тимка был совсем не прочь делиться. Пока был один, сам по себе.

Но теперь… теперь-то же на нём ещё восемь… ох нет, уже только шесть ртов. И пары тройки удачных «щипков» в день – никак не хватит на целую неделю вольготной жизни. И сегодня ему предстояло плотненько потрудиться.

Толпа в салоне прибывала с каждой остановкой, а нахальный тип с вызывающе просвечивающим бумажником всё не выходил.

И Тимка, маскируя нарастающий интерес наигранной ленцой и скукой, осторожно переместился поближе.

***

– Я – Буч, – представился водитель «Вангарда».

Остальные двое, тоже назвались, перекрикивая рёв мотора и оглушительный ор магнитолы.

Автомобиль нёсся по шоссе, играючи обходя колымаги попроще.

– Вейка, – кошка улыбнулась, стараясь выглядеть максимально беззаботно и украдкой утёрла пот. – До города подбросите?

– Не вопрос, – Буч и Штрих, хитроглазый прилизанный терьер, переглянулись.

– А тебе куда? – встрял сосед по заднему сиденью, серебристый лис по кличке не то Бонька, не то Понька… За шумом дороги и ревущей музыки разобрать первую букву ей не удалось, а переспрашивать было неудобно.

Вообще вся эта компания, показавшаяся на первый взгляд вполне приятной и перспективной, вдруг резко ей разонравилась. Не то из-за этих их странных переглядов, не то от более чем фамильярного отношения «оньки».

Не успела машина тронуться, как его лапа по-хозяйски расположилась на её плечах. И даже попыталась подтянуть поближе.

Не то чтобы совсем уж нагло и грубо… Но достаточно напрягающе.

И чтобы избежать этого ненужного сейчас сближения кошке пришлось прогнуться вперёд, положить руки на спинки передних кресел и лихорадочно придумывать, о чём бы завязать разговор.

Но не прошло и пяти минут бессмысленной, ничего не значащей болтовни, как лисья лапа сползла с кошкиного плеча на спину. И нахально зацепилась пальцем за верхний край шорт. Обернуться Вейка не решилась. Стряхнуть навязчивую ладонь – тоже.

Авось дальше грязных намёков дело не зайдёт, а там уже и город.

Но стоило ей наклониться вперёд, как взгляд водителя через зеркало заднего вида прилип к образованному рубахой «декольте». А терьер справа, обернувшись, обхватил рукой спинку кресла, а заодно и положенную на неё кошкину руку. Присутствие третьего – лиса на заднем сиденье – похоже, ничуть его не смущало.

Панически ощущая, как ослабевает и сдаётся застёжка над хвостом, Вейка не выдержала и стряхнула лапу агрессора.

– А чё такое? – лис ухмыльнулся и совсем уж нагло подгрёб её к себе поближе.

– Да расслабься, – посоветовал Буч. – Мы ж не маньяки какие-нибудь…

Но расслабиться не получалось.

Серебристый пижон, обвивший ладонью талию, мускулистый бугай на кресле водителя… Пожалуй, оба этих парня вполне могли бы ей понравиться.

По отдельности.

И не так быстро.

Для своих лет Вейка была уже вполне взрослой и, увы, отлично знала, что именно в первую очередь интересует всех …этих.

Порой и сама была не прочь развлечься, если подворачивался приличный самец. Даже в какой-то мере гордилась своим предельно простым взглядом на «это».

И тем, что после первых разочарований научилась разделять – «для души» и «тела».

Порой хотелось чтоб побегали, посуетились вокруг. А порой просто тупо переспать.

Но не так, не как животные на случке. Не как дорожная шлюшка, отрабатывающая проезд.

Да за кого они её принимают?

За портовую шалаву?!

– Эй! Руки придержи! – набравшись смелости, она решительно стряхнула лисью лапу.

– Да ладно, чё ты… – наглец заулыбался шире и уже без малейшего смущения облапил её вновь.

Вейка затравлено оглянулась на Буча, но взгляд, встреченный в зеркале заднего вида не оставлял надежд на разрешение проблемы безболезненным путём. В отличие от большинства нормальных компаний, где «противовес» чрезмерно наглым поползновениям было найти легче лёгкого, здесь, похоже, не побрезговали бы и …по очереди.

А это было уже чересчур.

Даже для её циничного взгляда на подобные дела. И наличие на расстоянии вытянутой руки трёх пускающих слюни самцов начинало изрядно пугать.

– Останови машину!

Глупо требовать такое в подобной ситуации. Выкрик сорвался рефлекторно и прозвучал истерично и глупо.

Компания заржала, а водитель и не подумал сбавить скорость.

– Да чё ты ерепенишься? Нормально всё, – лис чуть сбавил напор, по-видимому, не теряя надежды добиться желаемого без явного сопротивления.

– Останови, говорю! – Вейка в десятый раз сбросила его ладонь со своей талии.

Ещё недавно казавшиеся вполне приятными, мускулистые, жилистые руки соседа теперь вызывали смутные ассоциации с пауками. Большими мохнатыми пауками, так и норовившими забраться под одёжку.

Ну почему, почему всегда попадаются либо сопляки и рохли, либо самоуверенные наглые быдляки, мнящие себя брутальными мужчинками?

Естественно на её протестующие вопли никто и не подумал реагировать – «Вангард» катил себе по шоссе с прежней скоростью, оглушительно орала магнитола. И в зеркале на лобовом стекле покачивались масляные глазки водилы.

Хихикающий терьер засмолил косячок, раскурил и поделился с водителем.

А вконец обнаглевший лис так и норовил подмять её прямо на заднем сиденье. Уже всерьёз раззадорившись её вялым сопротивлением до той стадии, когда у самцов становится плохо с мозгом. Ввиду отлития значительной части крови от головы.

Барахтаясь под ним, кошка уже вполне однозначно ощущала бедром, куда именно эта кровь отлила.

И будь они хотя бы наедине, будь всё хоть чуточку плавнее и не столь бесцеремонно цинично – серебристому, быть может и «перепало» бы.

Но вот так, как с вещью…

Вейка вцепилась в подвернувшуюся ладонь зубами, серебристый заорал и отвесив ей плюху, навалился всем весом. К счастью для неё тесное заднее сиденье «Вангарда» не было рассчитано на сексуальные оргии. И вытянуться на нём во весь рост – можно было и не пытаться. В лучшем случае – поджав ноги и сильно выгнув шею.

И если кошка в таком положении не могла оказать сколь-нибудь достойного сопротивления, то и насильнику никак не удавалось исполнить своих намерений, даже подмяв её под себя.

Стянуть штаны, упираясь головой в окно и коленями в рукоятку противоположной дверцы – та ещё задачка.

На секунду Вейке даже стало смешно от этого неуклюжего барахтанья и сосредоточенного сопения. Настолько нелепо и глупо выглядел лис в попытках стянуть труселя в этой тесноте.

Она даже прекратила активное сопротивление, словно раздумывая – не помочь ли бедолаге и не попробовать ли забыть о присутствии поблизости ещё двоих. Но нет… если мускулистый мастиф, пожалуй, имел шансы, то прилизанный противный терьер – изрядно портил картину. Тот самый тип, который вечно липнет и навязывается, мня себя вершиной мироздания, а на деле всем своим обликом вызывая какое-то подспудное омерзение и неприятие.

И вроде не уродец, но всё в нём какое-то… не такое. Прилизанное, картинное, мерзенькое. Начиная от дурацкого прямого пробора на башке и заканчивая гаденькой улыбочкой и бегающими глазками. Такие типчики в кино вечно играют роли шестёрок у плохих парней, предателей Родины и прочих подобных гадов.

Тем временем пыхтящий лис сумел, наконец, спустить портки и извлечь своё достоинство. И кошка выпустила когти.

«Онька» взвыл – истошно, чуть не фальцетом. Она чуть ослабила хватку и зло ухмыльнулась. О, сколь хорошо она знала, как уязвимо, волшебно уязвимо это местечко! Словно сама природа намеренно и с умыслом придумала этот чудесный «стоп-кран»!

От лисьего вопля Буч вздрогнул и дёрнул руль. «Вангард» вильнул, от них шарахнулись машины, а само спортивное купе нырнуло к обочине и, наконец, остановилось.

– Ты чё, дура, обурела?! – взвился терьер.

Пленённый лис, поспешно приподнявшись над ней на одной руке, замахнулся было всерьёз – кулаком, но стоило вновь чуть усилить давление на его шарики, как он снова жалобно взвыл и замер.

Обернувшийся Буч нахмурился, оценивая ситуацию. Мрачно ухмыльнулся.

– Убью, падла!!! – прошипел серебристый, не рискуя, тем не менее, даже шевелиться.

Нашарив свободной рукой рукоятку дверцы, кошка рванула рычажок. Заперто. И кнопка утоплена – центральное, мать его, управление.

– Открой! – скомандовала она, подтвердив свои слова очередным сжатием чувствительного места. «Онька» заскулил громче и Буч нехотя ткнул на своей двери отпирающую кнопку. Индикатор закрытия выскочил в положение «открыто» и дверь распахнулась.

Свобода!

Изо всех сил стиснув кулак, кошка выскользнула из-под забившегося тела, кубарем скатилась в придорожный овражек и, оскальзываясь на крутом подъёме, метнулась прочь.

Позади истошно визжал надолго обезвреженный лис, но топота и пыхтения погони вроде бы не было слышно. Хотя оборачиваться и проверять было боязно – лишние мгновения порой обходятся слишком дорого. А за использование «стоп-крана» могут так отмутузить – мало не покажется.

***

– Держи-и-и!!! Держи вора-а-а!!!

Тимка пулей пронёсся через перекрёсток, перелетел перила, ловко поднырнул под руки пытавшегося ухватить его прохожего и шмыгнул в переулок.

Последний «щипок» был неаккуратным. И рисковым. Но уж очень соблазнительной была тугая «котлета», оттягивавшая карман «терпилы».

Обычно Тимка связываться с подобными типами не рисковал – поджарый, мускулистый тигр с цепким колючим взглядом выглядел достаточно опасно. К счастью, подобные чижики слишком верят в свои мышцы и габариты, чтобы видеть какую-либо угрозу в тощем уличном оболтусе. Пока не схватятся за пустой карман.

И вот тут уж главное вовремя унести ноги.

Потому как попадись такому – костей не сосчитаешь. Вон, одна ручища с половину обхвата Тимкиной талии. И чем дольше длится погоня, тем больнее будет, если попадёшься.

Воришка оглянулся и сплюнул: вот ведь упорный! Второй квартал гонится. Можно подумать последних копеек лишился!

Запыхавшийся кот метнулся вглубь переулка, где виднелась пожарная лестница. Допрыгнуть до неё с асфальта было нереально, но рядом с чёрным ходом в какую-то лавчонку очень кстати стоял фургончик. Невысокий, но должно хватить.

Воришка взлетел на бампер, крышу кабины, пружинкой выстрелил вдаль – туда, где на девятифутовой недосягаемой высоте виднелся спасительный край лестницы. Повис, ухватившись буквально кончиками пальцев. Под его весом последний пролёт стальной конструкции, заскрипел пружинами и пополз вниз. Туда, где уже подбегал упорный «терпила» и изумлённо матерился водитель фургончика.

Чертыхнувшись, Тимка рванулся вверх, теряя драгоценные секунды и невольно своим же весом опуская лестницу прямо в лапы преследователя. Проклятая железяка была спроектирована так, чтобы снизу на неё было не взобраться, но и спускающимся не пришлось прыгать с высоты. Подвешенный на скрипучих пружинах, последний пролёт под весом спускавшихся легко сползал вниз почти к самому асфальту.

И вот теперь Тимка словно бы завис в воздухе, бессильно перебирая лапами в попытке обогнать движение лестницы вниз. Как чёртов уличный мим, изображающий подъём по лестнице, стоя на асфальте. Энергично карабкающийся кот чертыхнулся, уставился в своё отражение в окне. Отражение лихорадочно сучило конечностями, но оставалось с ним на одном уровне. А за окном на это бесплатное представление пялилась толстая норка в бигудях и старушечьем чепце.

Наконец, через показавшиеся вечностью, бесконечно томительные мгновения, лестничный пролёт упёрся в стопор и Тимка, улыбнувшись на прощанье изумлённой тётке, пулей взлетел вверх. Одна досада – прежде чем удалось забраться достаточно высоко, чтобы нижний пролёт втянулся обратно, упорный преследователь успел ухватиться за нижние перекладины.

И теперь карабкался следом, что было совсем уж ни в какие ворота.

Ну кто в здравом уме будет носиться по крышам за вшивый кошелёк? Можно подумать миллион спёрли. Наверняка в «котлете» пара тройка сотен, ну максимум – тыща. Те, у кого бывает больше, в автобусах, как правило, не ездят.

Выбравшись на край крыши, Тимка оглянулся. Ненормальный продолжал упорно карабкаться вверх, но из-за собственного веса и немалых габаритов несколько отстал.

Задыхаясь от бега и акробатических этюдов на лестнице, кот побежал по наклонному скату. Авось удастся нырнуть обратно, вниз, по другой лестнице, успев пропасть из виду до того, как прилипчивый преследователь заметит, куда именно нырнул обидчик.

Первую лестницу Тимка пропустил – ежу понятно, что сюда погоня сунется в первую очередь. Под второй же лестницей, спускавшейся по ту сторону дома – тусовалась какая-то сомнительная компания. Тоже не вариант. Чего доброго словят, отреагировав на крики преследователя. Зато совсем рядом – в десятке шагов, чья-то добрая душа очень кстати перекинула на крышу соседнего дома толстую деревянную лестницу. Не иначе крысы постарались. В городе их почти не было видно, но вот на крышах да в подвалах – прям как второй, не всем известный город.

С замиранием сердца, оступаясь на поперечинах, Тимка перебежал на крышу соседней пятиэтажки. Главное не смотреть вниз, туда, где призывно покачивается асфальт. Покачивается так, словно началось землетрясение.

Соскочив с лестницы, Тимка утёр взмокший лоб и оглянулся.

Подобные приключения в его планы никак не входили. Эх, знать бы раньше – дался ему этот терпила… И так двоих «ущипнул». А третий вот... поди ж ты!

Но теперь… теперь это был единственный способ отвязаться от погони. Вон как бежит, старается! Марафонец, мать его…

Тимка с беспокойством взглянул на импровизированный мост. Пытаться втянуть его на свою сторону – нечего и думать. Слишком тяжела спасительная лестница, того и гляди утянет за собой вниз и ойкнуть не успеешь.

И кот поспешно пнул импровизированный мостик. Раз, другой, третий. Тяжеленная деревяха нехотя соскользнула с края и величественно ухнула вниз.

Спустя томительные секунды донёсся оглушительный треск и забористый мат разбегавшейся компании.

Тимка упал на четвереньки, переводя дух и восстанавливая дыхание. Настойчивый преследователь, остановившийся на другой крыше, также устало опёрся на колени ладонями, открытым ртом со свистом всасывая воздух и с ненавистью глядя на воришку. Несколько секунд они тупо таращились друг на дружку, потом, слегка переведя дух, Тимка победно ухмыльнулся – «извини, чувак, не в этот раз…».

Тигр зло прищурился и повторно смерил его взглядом. Словно запоминая каждую деталь, каждую чёрточку.

«Смотри-смотри… миллион рыл в городе и шансы пересечься – не стоит заморачиваться».

Даже если Тимка наберётся глупости в ближайшем будущем сунуться в этот район снова. Словно смирившись с поражением, тигр отвернулся. Помедлив, поднялся и молча побрёл прочь.

Странно. Хоть бы обругал. Так упорно гнался...

Тимка извлёк из кармана добытый бумажник. Может, у него там и впрямь что-то сильно ценное было?

Да нет. Денег, правда, прилично – пять сотен и мелочь, всякие карточки, квиточки, прочая бессмысленная и бесполезная требуха… Но вроде всё это не настолько ценно, чтобы столь упорно носиться за вором по крышам. А… вот ещё, какой-то твёрдый продолговатый предмет. Собственно он и составлял основной вес бумажника.

Тимка отстегнул клапан, скрывавший таинственную пластину.

«Ох, мать!»

В кошачьей лапе тускло блеснул полицейский жетон. От неожиданности Тимка чуть не выпустил его, не отшвырнул как ядовитое насекомое.

Ну, понятно.

Теперь понятно.

И угораздило ж нарваться на копа. А если б догнал?

Тимка сунул тощую пачку купюр к себе в карман – законная добыча.

А финтифлюшку из-за которой, похоже, и начался этот сыр-бор, можно и вернуть. Ему-то она без надобности. Перед пацанами хвастануть конечно можно, но стоит ли оно того, чтоб создавать кому-то проблемы? Да ещё – копу?

– Эй! – Тимка размахнулся кошельком, собираясь отправить опустевшее портмоне в спину уходившего терпилы, но оторопел и замер с поднятой рукой.

Тигр летел на него.

Буквально.

Набрав разбег, этот идиот сиганул через разделявшие их четыре ярда. Естественно, не долетел – на что только надеялся, дурень? Но напугать – напугал!

Тимка непроизвольно отступил на пару шагов и неловко плюхнулся на задницу. А не долетевший тигр умудрился-таки каким-то чудом вцепиться в самый краешек крыши. И теперь, обдирая пальцы и царапая когтями жестяную кровлю, тщетно пытался подтянуться. Но поверхности для упора явно не хватало. И всё, что мог горе-альпинист – это беспомощно трепыхаться, медленно сползая в пропасть.

Тимка вздохнул.

Вот идиот. Здоровый, взрослый идиот. И таким придуркам выдают оружие и доверяют бороться с преступностью? Ха. Ха.

Он отвернулся, стараясь не вслушиваться в эти жалкие царапающие звуки и натужное хриплое сопение. Не думать о том, каково это – висеть на самом краешке, удерживаясь лишь кончиками пальцев. Ощущать за спиной провал в десятки ярдов и приближение смачного «чвак». Последнего восклицательного знака, написанного самим собой на асфальте.

Тимка не раз видел разбившихся.

Измятое, скрученное тело, осколки костей, пробивших шкуру. Кровавый нимб вокруг головы и особая, тошнотворная вонь полопавшихся внутренностей. Фу.

Не удержавшись, он начал оборачиваться. Но встретиться взглядом с будущим покойником так и не решился. Замер в пол-оборота. Посмотрел в небо с кудряшками редких, полупрозрачных облачков, словно надеясь отыскать там ответ. Вздохнул и пошёл прочь. Чем тут поможешь такому дылде? Только ухнешься вниз за компанию.

В конце концов – никто ведь не заставлял этого придурка носиться за ним по крышам. И уж тем более воображать себя чемпионом мира по прыжкам в длину.

***

– Хаха! Вы только взгляните на этого лузера!

– Макс, тебя сделал сопливый карманник!

– Эй, Макс, расскажи ещё раз, как это было!

– Макс…

Подколки, насмешки, подначки.

Всё это нормально и обыденно, без них жизнь была бы скучней. Да что там – и вовсе невыносима. Но стать ходячим воплощением анекдота, олицетворением неудачника по жизни и на новом месте? Подумать только, третий день как получил значок и вот на тебе!

Позорище. Ограбленный средь бела дня полицейский!

И кем? Сопляком-карманником!

Боже, какое унижение…

Нестерпимое, обжигающее, заставляющее делать глупости. Будь у него пистолет – подстрелил бы засранца, ей богу бы подстрелил!

А эта его кривая ухмылочка! Он ушёл бы, утёрся, стерпел… пережил бы как-нибудь. Может быть. Настрочил кучу бумажек, придумал менее позорное объяснение утраты. Как-нибудь.

Но когда тебе вот так, нагло, с осознанием полнейшей безнаказанности ухмыляются прямо в рожу…

Он шёл прочь от края крыши, сгорая от стыда и кипя от возмущения. Сделали. Сделали как сопливого желторотика! А ведь почти догнал!

Почти!

Тигр обернулся, словно вбирая последние штрихи «портрета». Ничего-ничего! Будет ещё и на нашей улице праздник!

И захлебнулся от возмущения – малолетний наглец, не отходя от кассы цинично рылся в его бумажнике!

Ну какой взрослый мужик стерпит подобное? Да от кого? От кого?! От этого?!

Ну уж нет! Не сегодня!

Тигр выдохнул, качнулся обратно, понёсся к краю, набирая скорость. Ботинки замолотили по крыше.

Толчок!

Сопляк поднял голову, провожая его полёт изумлённым взглядом. Медленно переходящим в сочувствующий.

Как в замедленной съёмке, словно завязшая в патоке муха, Макс отчаянно перебирал ногами. Будто и впрямь надеясь тем самым продлить прыжок. Увы – и в этой дурной затее он явно переоценил свои силы.

Лузер.

Сокрушительный удар рёбрами о стенку, обдирающая локти и запястья острая кромка водостока. Выворачивающая суставы боль.

Невесть каким чудом он повис, зацепился и удержался на самом краю буквально кончиками пальцев. Но сил подтянуться уже не было. Да и не так уж просто поднять на пальцах двести фунтов живого веса.

Макс посмотрел вниз.

Туда, где вокруг обломков деревянной лестницы уже собиралась толпа зевак. Предусмотрительно выстроившихся кольцом и с интересом глазеющих на него.

Издав нечто среднее меж рыком и стоном, тигр трепыхнулся, но максимум на что его хватило – достать подбородком до края крыши. А дальше… Дальше было просто не за что зацепиться. О том, чтобы раскачавшись, закинуть на край крыши ногу – нечего было и думать. Режущий пальцы, острый тонкий край водостока и без того, казалось, вонзился глубоко в сустав.

Лузер!

Очередной лузер, на потеху толпе готовящийся подтвердить теорию «естественного отбора».

Макс захрипел от безысходности и гнева. На себя, на этих, внизу. На проклятого мальчишку, всего лишь спёршего кошелёк. Ну, подумаешь, аванс. Жалкие четыреста баксов, которые всё равно предстояло отдать за жильё. Стоило оно того? Вот этого?

Воришка, стоя в каких-то паре футов, отвернулся.

По ходу раздумывал – не помочь ли ему разжать пальцы.

Или просто поглазеть на то, как Макс брякнется сам. Ведь руки уже немеют, а скрюченные пальцы корёжат и сминают обжигающие шипы боли.

Боль простреливает до локтей, уже сводит судорогой живот и ноги, бессильно и тщетно шарящие в поисках опоры.

А снизу пялятся, как на аттракционе.

Не делая особых попыток забраться на чёртову крышу и помочь.

Наверняка подобной мысли им и в голову не приходит. Куда там!

Поди обсуждают, как быстро он брякнется и раздумывают, не отойти ли на всякий случай подальше – чтоб кровью не забрызгало.

Наверное, можно было заорать, униженно заскулить, попросить помощи. Если не у толпы внизу, то у этого… Ведь карманник – не убийца. А вдруг и смилостивится? Но гордость, треклятая гордость… Уж лучше вниз. Катись оно всё к чёрту. Лучше сам, лучше вот так, а не с криками и мольбами.

Лузер!

Надо было иметь гордость разжать пальцы раньше. Пока этот… не отвернулся. Пока смотрел.

Зачем? Да просто так. Чтобы запомниться хоть кому-то. Пусть глупо и бессмысленно, всего лишь как одна из жертв, набравшаяся глупости преследовать обидчика до упора.

Хотя бы так.

Всё лучше, чем отвалиться минуту спустя, на потеху зевакам внизу.

Макс зажмурился.

Три, два, один…

По спине что-то хлестнуло. Не сильно, упруго и тяжело.

Верёвка?

Не веря в чудесное спасение, он задрал голову. Задрыгал ногами, пытаясь переместить верёвку в положение, из которого её можно было бы ухватить достаточно крепко. Впиться зубами, онемевшими пальцами. Съехать по ней вниз. Или забраться наверх.

Вцепился, замер, боясь поверить.

Боясь, что вот сейчас, как финальная насмешка – верёвка заскользит вниз, не привязанная по ту сторону крыши ни к чему. Но нет – ничего такого.

Спустя долгую минуту, под разочарованные вопли зевак, он перевалил край крыши.

Растянулся на спине, бездумно глядя в небо, пытаясь успокоить разрывающиеся лёгкие и так и норовившее выпрыгнуть из груди сердце. И всё ещё не в силах разжать сведённые судорогой пальцы на спасительной верёвке.

Жив. Жив. Жив!

Вспомнив о мальчишке, тигр перекатился на живот, повёл глазами вокруг. Но крыша была пуста. Верёвка тянулась куда-то за край, а рядом – на расстоянии вытянутой руки, на самом краешке водостока лежал его пустой бумажник. И край полицейской бляхи призывно отблёскивал в лучах заката.

Облегчённо вздохнув, Макс потянулся к кошелю, но неловкие, трясущиеся пальцы подвели. Неуклюже ткнув кошель, он своими собственными руками отправил драгоценность за край. Туда, вниз. В толпу.

Лузер.

Макс в отчаянии ударил лбом в жестяной лист крыши. И ещё раз и ещё.

***

– Я просто посмотрю! Только посмотрю, и всё, – подобравшись к Пакетику с тыла, Рона осторожно пыталась преодолеть мягкое сопротивление его ладоней и забраться под маску. Бельчата и Динка с интересом поглядывали на это представление.

Даже безучастный обычно мыш, и тот повернул голову.

– Ну прекрати, что ты как маленький! – сердилась рысь, борясь с желанием насильно сорвать целлофановый кулёк одним решительным рывком. Удерживало лишь то, что, не зная характер раны и её состояние, это было бы слишком опрометчиво.

А все медленные и нерешительные попытки лис успешно пресекал, ловя и мягко отводя её ладони.

– Ты меня понимаешь?

Кивок.

– Я просто посмотрю. Осторожно посмотрю – и всё.

Мотание головой из стороны в сторону.

– Вот упёртый! Сгниёшь ведь тут заживо! Последний раз говорю – дай гляну! Я в этом разбираюсь!

Но лис лишь упрямо мотал башкой и мягко, но решительно перехватывал её руки.

Вздохнув, Рона сдалась:

– Ну и чёрт с тобой! Сиди и гней… гнии... тьфу, – запутавшись в окончании слова, она сердито отпихнула Пакетика и переключила внимание на мыша.

Точнее – на его забинтованную голову.

– Так. Ты, мелкий! Ну-ка, подь сюды!

Мыш обречённо вздохнул.

И, хотя куда-то подходить и не подумал – рысь сама подсела к нему.

В отличие от Пакетика, малыш осмотру не противился. Хотя особой радости тоже не выказывал – по своему обыкновению хмурился и пялился в пол, словно мысли его блуждали в каких-то запредельных далях.

Распутав грязные бинты, Рона осторожно сняла последний виток. К счастью, ничего серьёзного. Небольшой V-образный шрам, уже почти заживший. Во всяком разе, с последней смены повязки ранка даже не кровоточила – марля внутри была чистая, разве что чуть потемнела от пота и сукровицы.

Поморщившись от вида розовой лысины на мышиной черепушке, рысь оставила его в покое. И мыш незамедлительно попробовал накрутить бинты обратно. Словно, как и Пакетик без своих дурацких масок, ощущал себя без этой повязки донельзя неуютно.

Но отдавать ему грязные бинты Рона всё равно не собиралась.

– Ну-ка брось! – отобрав у малыша скомканную марлю, она напялила на него так кстати забытую Тимкой кепку. Великоватый коту, на мыше картуз смотрелся и вовсе комично.

Бельчата фыркнули, да и девочки едва сдержали улыбки. Сердито повертев сползающую на глаза кепку, малыш плюнул и бросил эти попытки, оставив картуз свободно свисать по краям макушки. Так что при каждом повороте головы кепка то запаздывала с поворотом, то вовсе оставалась в прежнем положении. Выглядело это так уморительно, что фыркнула даже сдержанная молчаливая волчица.

– Так… ну что, пойду воды наберу, – отсмеявшись, вызвалась Динка.

Вооружившись пластиковыми бутылками, оставшимися с прошлой пирушки, волчица отправилась на поиски источника питья. Ближайший такой источник она видела в порту – бювет-колонку, к которой хаживали охладиться разгорячённые работой грузчики. Авось никто не возмутится, если кто пришлый попользуется их водичкой.

Бельчата увязались следом, а оставшаяся за хозяйку рысь решила продолжить уборку. Выгнав всех оставшихся на улицу, соорудила из ближайшего куста грубое подобие веника и принялась сметать мусор с пола. За пару дней их постоя земляной пол устлали фантики, обрывки упаковки, пожухлая трава и бог весть что ещё. Мальчишки не обращали на это внимания, ну а её весь этот мусор уже изрядно раздражал.

Останавливали лишь общий упадок сил после недавних злоключений да мрачные мысли о будущем. Треволнения последних дней вымотали хуже марафона. Хотелось тупо забиться в угол, ничего не делать, ни о чём не думать. Хоть день, два. Хоть полдня.

Увы, вокруг ещё столько всяких проблем и срочных дел, что отлёживать бока – непозволительное удовольствие.

А лучшее средство от тяжёлых мыслей сейчас – веник и тряпка. Ну или хотя бы веник. За неимением тряпки и того, что этой тряпкой можно протереть.

Вытолкнутый наружу, Пакетик пытался было вернуться и помочь, но в тесной землянке для двух убирающихся всё равно оказалось слишком мало места. И лис был изгнан обратно.

Усевшись у двери, он искоса поглядел на мыша. После бурных утренних сцен раздрай и шатание в душе и мыслях слегка притупились.

И вернулись думы о странных событиях прошлой ночи.

Меж лопаток до сих пор ощущался след от странного прикосновения. Слишком короткого, слишком странного, чтобы понять, кто же из беглецов стоял вчера за спиной. Будь это касание подольше, посильнее… не пальцем, а хотя бы ладонью… глядишь, и угадал бы – хоть примерно, по размеру… А так сиди и думай – кто?

Нет, конечно же, самое очевидное решение – мыш. Башка в бинтах, шрам. Чёрт его знает, что там ему с мозгами делали… Этот его вечный хмурый взгляд в пол. А все остальные – если и отличались уже чем-либо от нормальных, то не столь уж явно. Не столь шибанутые, не столь… странные.

Но ему ли не знать, как порой обманчивы эти первые, самые очевидные решения? Да и ребёнок он ещё. Дитё. Пусть и странное, но вряд ли способное общаться этак… «по-взрослому». Без характерных детских слов. Без характерных оборотов речи и глупостей, по которым любой взрослый безошибочно распознает ребёнка.

Да и вчерашний внезапный, необъяснимый, непонятный и странный до одури накал… откуда малышне знать о чём-то подобном? Откуда там взяться каким-то сложным эмоциям? Чтобы испытывать нечто подобное, нужно самому через что-то пройти. Через что-то страшное. Оставляющее незаживающий след.

Лис качнул головой.

Да ну. Не то, не то.

Слишком очевидно, чтобы быть простым ответом на простой вопрос. Нет, всё наверняка сложнее и просто не может оказаться настолько очевидным. Иначе к чему весь этот цирк с конспирацией и глупыми играми?

Нет, разгадка должна быть куда сложнее. Но – из старших у них только Рона, Динка и Вейка. Себя и по уши озабоченного кошкой Рика можно не считать. Слишком примитивен.

На саму кошку подобные выкрутасы тоже не похожи.

Вчерашний диалог скорее подошёл бы Ронке или Динке. Но и тут закавыка! Рысь – слишком нормальная, слишком обычная, чтобы выкинуть нечто подобное. Скорее бы уж напрямую рубанула, да ещё при всех.

А волчица… Вот тут да – скрытная, себе на уме. Поглядывает на всех этак мрачновато-сосредоточенно… оценивающе. Держится в тени и не лезет на передний план. Но вместе с тем и не столь уж отчуждённо, как мыш.

Пожалуй, да.

Второй очевидный кандидат.

Но ведь не кошак же и не белки? Мыш или Динка? Очевидное против вероятного.

– Что? – заметив его косой взгляд, мыш недовольно дёрнул щекой.

И Пакетик едва не откликнулся голосом. Машинально, чисто рефлекторно. Спохватился в последнюю секунду.

«Ничего».

– Чё уставился? – повторил мыш.

Не слышит? Или делает вид, что не слышит? Поди разбери.

Но на всякий случай лис помотал головой и отвернулся.

Как вычислить «невидимку» в такой толпе?

Если не вернутся Вейка с Риком, значит – точно «минус два» подозреваемых. Ну и он сам, конечно. Остаётся шестеро.

Но половина из них – малышня.

Мучительный зуд неутолённого любопытства, смутные отголоски того, вчерашнего настроения.

Сейчас оно казалось каким-то странным, необъяснимым помутнением.

При свете дня и по трезвому размышлению – почему он не обернулся тогда? Что, зачем и, главное, кому нужно было доказывать?

Голосу?

Себе?

Может, всё это – просто плод воспалённого воображения?

Вчера это казалось единственно возможным, единственно правильным. Сейчас – несусветной, необъяснимой глупостью.

Сиди теперь и гадай – кто? Кто из их компании – не тот, кем кажется. Не тот, за кого его принимают. А главное – что ему нужно, зачем и… от кого?

«Эй!» – мысленно позвал он. Но Голос не отозвался. То ли «вне зоны действия», то ли намеренно путал следы.

Лис вновь с подозрением покосился на мыша.

Сжал и разжал пальцы, с трудом подавляя желание ожесточённо поскрести череп. Отрастающие волокна снова пытались оплести кость, оголённые сухожилия, стягивающие челюсть, невыносимо чесались и зудели.

Так сильно и раздражающе, что до одури хотелось скоблить и сдирать, счищать всю эту гнусь снова и снова, раз за разом. Но рано, рано... ещё день, два. Сколько удастся вытерпеть, сколько удастся продержаться.

На колено капнуло горячим. Спохватившийся лис с усилием разжал ладони. Выпущенные когти глубоко впились в подушечки, оставив на ладонях кровавые отметины.

Склонив голову, он угрюмо смотрел, как на глазах иссыхает кровяная корка, как под ней, если сковырнуть, открывается свежая, целая, здоровая кожа. На то, чтоб даже шрам исчез без следа, требуется час-полтора.

Ах, если бы, если бы только вот так же зарастали и все прочие шрамы и шрамики. Все те, которых не видно снаружи. Но которые столь невыносимо зудят и чешутся где-то там, внутри.

Лис поднял взгляд, почти с ненавистью смотря на бредущего со стороны дороги Рика.

***

Пятьсот баксов как с куста. Если не считать назойливого полицая, вздумавшего побегать по крышам, – день прошёл отлично. Прям аж не верится. Тимка похрустел пачкой купюр, поднёс к носу, затянулся, словно букетом цветов. Кто сказал, что деньги не пахнут? Очень даже пахнут! Терпкий, солоноватый и чуть с горчинкой душистый аромат много повидавшей бумаги и краски.

Ах, этот запах возможностей!

Сейчас в его ладошке лежала не тощая пачечка бумаги, а тонна вкусностей с супермаркета, новая одёжка, небольшой телевизор со встроенной антенной... Да, чёрт побери, на такие деньжищи можно было бы безбедно жить всё лето. Если живёшь один и не особо гужуешься.

Усталый, но довольный собой, он брёл по улочкам Бричпортской окраины, прикидывая, чего бы такого прикупить. А главное – как это всё потом дотащить до землянки.

Впрочем, перед тем как закупаться, предстояло ещё уладить пару делишек.

А именно – заскочить в одно злачное местечко, да «перетереть» насчёт стволов, собранных у позавчерашних покойников. За стволами переться, конечно, влом… Но без наглядно присутствующего предмета торговли потенциальные покупатели вряд ли воспримут его слова всерьёз. А так – глядишь, по сотке за ствол – ещё полштуки. Можно будет и из обстановки чё-нить прикупить. Ставить вот только некуда – и так битком, как консервы в банке.

А может, жильё приглядеть?

Хату снять, да прямо в городе. Настоящую, полноценную хазу! С ванной и телевизором… Да непременно двухкомнатную, чтобы с дверью. И кроватью. В одной комнате вся ватага, в другой он с…

Тимка даже остановился, прикидывая, как было бы классно. Жаба, конечно, душит... Ещё бы – столько бабла просто за крышу над головой? А с другой стороны – пощипывая городских, уж как-нибудь прокормятся. Просто работать придётся не два-три раза в месяц, а дней десять, а то чуть не через день. Хотя… Если каждый день будет таким же удачным…

Может, и мелкоту со временем подучит. Вон как меж собой ловко да слаженно!

Эх, что ни говори – приятно ощущать себя кем-то вроде охотника при собственном племени. Пока не думаешь о том, во сколько это всё обходится. И о том, что пока ты тут рискуешь здоровьем – все эти сидят там, в тепле, уюте и безопасности.

А некоторые ещё и нос воротят!

Кот оглядел столб, оклеенный бумажками объявлений и несколько минут сосредоточенно глазел на пёстрые бумажки, пока взгляд не вычленил несколько со знакомым словом «сдаётся» и его более короткой версией «сдам».

По нижней кромке каждого объявления тянулись нарезанные бахромой отрывные талончики, на которых были напечатаны или написаны от руки номера телефонов.

Ни адреса, ни тем более цены объявления не содержали. Ну хоть бы один упырь цену написал – какого хрена лепить эти дурацкие объявления, тратить время на бухтёж по телефону и всё прочее... А вдруг цена сразу не устроит?

«Договорная»… Как же! Не базар – не поторгуешься.

Тимка нарвал отрывных полосок и задумчиво уставился на телефонные номера.

Звони тут ещё всяким уродам. Ну что стоило просто взять и написать?

Ищи теперь телефон.

Собственным-то не обзавёлся – всё как-то без надобности было. А адресов там не указано. И вот припёрло, а таксофон хрен где отыщешь. В центре-то их навалом, а вот на окраинах – в лучшем случае светлые пятна на стенках от сорванных козырьков и годы назад выпотрошенных будок.

Хотя… телефоны наверняка есть у прохожих.

Но попробуй тут у кого-нибудь клянчить мобилку «на позвонить»… Чего доброго, без лишних слов – сразу в глаз. Так, для профилактики. На всякий случай.

Может, сунуться в какую из лавок и там попроситься? Должны же у них быть телефоны.

Тимка осмотрелся.

Вывески, вывески, вывески. Швейное ателье, булочная, пельменная, гадалка, казино… ещё какие-то заведения непонятного назначения, о роде деятельности которых не вдруг допрёшь. Ни картинок на вывеске, ни чего-либо этакого на витринах.

Да и объяснять продавщице, чего надо уличному оболтусу, а затем – если не прогонят прочь – вести важные переговоры в присутствии тамошних клиентов-покупателей… Нет, не лучшая атмосфера.

Он уже почти было решился всё же сунуться в один из магазинчиков поспокойнее, как на глаза удачно подвернулся куда более удобный вариант.

К площади, на которой болтался Тимка, сходилось сразу пять улиц.

И сейчас на одну из них как раз сворачивал невесть как забредший сюда бурундучок.

Слишком чистенький, слишком опрятный и яркий для городских окраин.

Явно и сам уже ощущавший свою тут неуместность и тяготившийся этим.

За бурундучком уже с интересом поглядывали из компании у фонтана, но подниматься пока не спешили. А вот от бурундуковых глаз это внимание не укрылось. И дурилка, естественно, поспешил убраться прочь. В первую попавшуюся улочку.

Отклеившись от стены, Тимка увязался следом.

В принципе, «потрошение» забредающих в переулки лохов – занятие неблагодарное. Можно ведь и нарваться. Так что занимались этим обычно те, у кого не хватало ловкости «щипать».

Или смелости и силы, чтобы работать «по-взрослому».

Ну а Тимка… кот просто не любил вот этак, когда лицом к лицу.

Одно дело по-тихому карман облегчить. Совсем другое – кого-то прессовать.

Тем более, что и сам по малолетству не раз бывал «выпотрошен» местными компашками. Пока не подрос и не научился убегать вовремя, замечая угрозу задолго до столкновения, выкручиваться, а где надо и сдачи давать.

Но всё же выбор небогат – либо самому побыть на «той» стороне, либо мяться и лепетать невнятный бред, объясняя какой-нибудь тётке, зачем ему нужен телефон.

Ну и опять же – лох переживёт. Мамочка с папочкой купят новую мобилку. Да и вообще.

Бурундук был с него ростом, но потолще и покрепче, так что Тимка, топая за ним на расстоянии в пяток шагов, всё откладывал задуманный гоп-стоп. Во-первых – на улице народу полно. А во-вторых – а ну как бланш поставит, а то и вовсе наваляет по самое не балуйся? Связываться было стремновато. Но выпрашивать «позвонить» у продавщиц – ещё стремнее. А домой хотелось вернуться с триумфом. Авось тогда Ронка перестанет считать его слишком мелким и... Ну мало ли.

Улица тянулась и тянулась, народ, по мере удаления от площади, хоть и поредел, но силком заворачивать намеченную жертву в подворотню было как-то боязно. А ну как кто-то вмешается?

Одно радовало: бурундук уже начал нервно оглядываться и косить глазом на преследователя. Значит – фактически признал слабину. Показал испуг. Ускорил шаг, хотя и так уже чуть ли не бежал.

Тимка ухмыльнулся – вот он, взгляд жертвы.

Нервный, загнанный.

Поспешный поворот за первый попавшийся угол – в надежде отвязаться от преследователя или сойти за местного коренного. Глупее не придумаешь, учитывая, что в подобных переулочках и вовсе мало кто хаживает.

– Эй, слышь! – осмелев, Тимка сократил расстояние и придержал замершую жертву за плечо. – Куда спешим?

Бурундук вздрогнул, дёрнулся было прочь, но всерьёз сопротивляться не решился.

И Тимка широко ухмыльнулся и сплюнул ему под ноги:

– Да не ссы. Дай позвонить.

– Знаю я, как вы звоните… – паренёк попятился, упёршись в стенку и непроизвольно прижимая руку к нужному карману.

– Знаешь? Типа, опытный? – Тимка ухмыльнулся шире и приблизился вплотную. Стоять так было жутко неуютно – чего доброго, коленом огребёшь в чувствительное место и прикрыться не успеешь.

Успокаивало лишь то, что бурундук явно боялся больше.

Жался в стеночку, словно всерьёз надеясь просочиться сквозь кирпичи на ту сторону.

О, как упоительно ощущается этот страх, если боятся – тебя! Минуту назад Тимка, встреть хоть тень сопротивления, предпочёл бы свалить от греха подальше, не связываться и всё такое. Теперь же – словно подпитываемый чужим ужасом, шалел от своей власти и упивался этим странным новым ощущением, названия которому никак не мог подобрать.

Стыд и воспоминания о том, как вот так же – ещё пару-тройку лет назад не раз сам мялся и жался перед окружавшими полукольцом компашками, как покорно вытряхивал карманы… Не раз, не два… даже не десяток. Всё это отошло куда-то вдаль.

Взрослый. Теперь его очередь. Это же справедливо?

Где-то в глубине души было немного жаль забредшего в трущобы лопуха. Что он тут искал? Зачем лез? Неважно. До тех мест, куда не забредают местные компашки, – не один квартал топать.

Не Тимка, так другие.

Вздохнув, бурундук покорно вывернул карманы. Извлёк мобилку и горстку мелочи с затесавшейся в неё упаковкой жвачки.

Мелочь Тимка презрительно выбил на землю, заставив мальчишку и вовсе задрожать. Отделившуюся от железных кругляшей жвачку – ловко поймал, выдавил на язык мятную подушечку. Потыкал кнопки на мобилке, пытаясь понять, как пользоваться этим чудом техники.

– Ну чё, как тут звонить-то? – Тимка чавкнул жвачкой и «контрольно» сплюнул под ноги бурундука.

– Вот… – мальчишка ткнул пальцем в зелёную кнопку.

А, ну понятно. Зелёная – включить, красная – отключить. Вот и трубка нарисована. А ниже – цифирь. Всё понятно.

– Без тебя знаю! – Тимка отпихнул бурундучиную ладонь, потыкал кнопки. – Чёрт... а плюс этот где?

– Ноль подольше держи, – бурундук не решился показать пальцем. Было видно, что дремучесть грабителя мальчишку несколько забавляет – несмотря на собственное незавидное положение.

– Без сопливых разберусь! – в очередной раз поставил его на место Тимка.

Раздражённо натыкал номер и сосредоточенно уставился наискосок и вверх, ожидая ответа.

Короткие – занято, перезвонить. А длинные – ждать: может, и подойдут.

– Свободен, – Тимка искоса зыркнул на «терпилу», и мальчишка, видимо до последнего надеявшийся, что «просто позвонить» – это и впрямь просто позвонить, отступил, запнулся, развернулся и бросился прочь.

На секунду Тимке даже стало его жалко. Он совсем было собрался окликнуть бегущего, но в трубке уже ответили. А это было важнее, чем чьи-то там глаза на мокром месте.

– Алё... вы, это… жильё сдаёте?

– Ну...

– А чё стоит?

– Штука в месяц и столько ж в залог.

– СКОКА?! – Тимка чуть не выронил мобилку.

Возмущённо обернулся в сторону, куда утёк бурундук, словно и впрямь собирался пожаловаться на дикие цены.

– Алё, жильё…

– Сдали уже.

– Алё…

На четвёртой бумажке Тимке повезло. Хотя цены всё равно были заоблачные – девять сотен. В иное время на такие деньжищи он мог безбедно гужеваться почти полгода, а тут – за месяц вынь да положь. Просто так – за крышу над головой! Нет, ну зимой ещё понятно – холода… Но в начале лета?!

С другой стороны – до смерти хотелось обрадовать Ронку, блеснуть, так сказать. Вроде как с утра на тесноту жаловались, вот – нате, получите нормальное жильё. Если так уж надо.

Хотя как среагирует хозяин на столь странную компанию, это ещё бабушка надвое… Лишь бы денег больше не заломили.

Четвёртый вариант просил лишь семьсот, что уже обнадёживало. Правда, в кармане не было и этого. Но если и завтрашнее утро будет таким же плодотворным, то набрать нужную сумму – вполне реально. А если ещё и пистолеты загнать…

Размечтавшийся Тимка вышел из переулка и едва не споткнулся о рассевшегося у стенки бурундука. Уткнувшись в скрещённые на коленках руки, жертва Тимкиного произвола самозабвенно пускала сопли, не обращая внимания на окружающий мир.

Надо ж.

Кот поморщился. Обошёл «терпилу» и двинулся прочь. Остановился в пол-оборота, искоса разглядывая жалкое зрелище. Вздохнул, нашаривая в кармане мобилку. Удобнейшая вещь, если разобраться. Даже отдавать не хочется.

В конце концов – зарёванный сопляк всё равно почти со стопроцентной вероятностью нарвётся в этом районе. И по логике-то уж лучше ценная бирюлька покоится в Тимкином кармане, чем перекочует в чей-нибудь ещё.

Он вздохнул снова, закатив глаза и сам удивляясь внезапному порыву, вернулся к беззвучно сотрясающемуся в рыданиях «терпиле». Постоял, хмуро пялясь на бурундука, поджал губы.

Ощутив его присутствие, мальчишка затих, замер, нерешительно поднял голову.

– Ээ... Слышь... – Тимка помялся, не в силах подобрать слов. Вздохнув в очередной раз, неловко сунул мобилку ошарашенной жертве. – На, короче.

И машинально сплюнул. Не то брезгливо, не то злясь на собственное великодушие.

Поглубже засунув руки в карманы шорт, мрачно затопал прочь.

Внутри вертелся хоровод глупых мыслей, хаотичный набор невнятных обрывков, никак не желавших складываться в какую-либо цельную картинку. В картинку, логично объясняющую ответ на простой вопрос: зачем?

Стыд? Жалость?

Бред.

А, да чёрт с ним!

Всё равно ещё не раз вывернут. Такого убогого – по-любому вывернут.

Вырулив на площадь, Тимка столкнулся с давешней компанией.

Мелкий суетливый кошак, едва ли старше самого Тимки, не преминул врезаться в него плечом.

Намеренно, конечно. Как своего рода щуп.

Аж неловко шатнулся навстречу – ведь опытный Тимка шёл достаточно далеко, чтобы разминуться.

– Ну ты! Куда прёшь, чувырло? – визгливо пискнул «щуп».

Тимка в который раз сплюнул. Нагло, презрительно. Прямо под ногу крикливому котёнку, заставив того отпрыгнуть.

Плевки вообще порой куда более выразительны, чем слова. В трущобах так и вовсе – можно сказать, второй язык. Главное ж показать, что не боишься. Ни во что не ставишь... всех этих. Слова-то порой не вдруг подберёшь, да и в ситуации, когда на тебя с нехорошим прищуром пялится пяток крепких ребят, самый мелкий из которых – твоих примерно габаритов… Голос ведь и подвести может. А плевок… Плевок – он и есть плевок.

Короткий, выразительный. Смачный. И рука в глубоком кармане. Где может быть что угодно – от ржавого гвоздя, до бритвы или серьёзных размеров ножика.

Оценив молчаливый ответ, компания вычеркнула Тимку из списка «лёгкая добыча» и двинула прочь.

Парень постарше небрежно прихватил и крикливого нахала, уводя от греха подальше и позволяя тому сохранить лицо.

– Не, а чё он?! Скажи! – смелея по мере удаления от Тимки, горячился визгливый кошак, постоянно оглядываясь и корча несостоявшейся жертве грозные морды.

***

Запыхавшаяся Вейка без сил плюхнулась в траву. Троица из «Вангарда» то ли отстала, то ли вовсе не думала её преследовать. Убедившись в отсутствии настигающей погони, она облегчённо рухнула обратно. Перекатилась на спину, восстанавливая дыхание и таращась в плывущие по небу облака.

Надо ж так нарваться. Ну что за день такой сегодня? За что ей это всё?

Отдышавшись, она с трудом поднялась. До города, слава богу, рукой подать. Хотя – это если мерить машинной скоростью. Если же своими ногами… Подозрительно зыркая по сторонам – не покажется ли где обиженная троица, отдышавшаяся кошка выбралась на обочину.

Постояла, созерцая поток летящих в обе стороны автомобилей, вздохнула и побрела в сторону города.

Не так, как обычно – походкой «от бедра», моментально цеплявшей взгляды всех самцов. Устало, понуро и медленно. Неудивительно, что ни одна сволочь не притормозила.

Хотя – после недавно пережитого падать в каждую сомнительную тачку совсем не хотелось. И парочку тех, кто всё же притормозил, кошка от души послала в те места, куда хотелось бы послать Буча и компанию. Запоздало пришёл стыд – ну или что-то вроде него. Новые-то водилы, может, и не виноваты ни в чём. И ничего этакого себе бы не позволили…

Ну да и чёрт с ними всеми. На душе хоть немного полегчало, и то ладно.

Однако как же долго тянется это чёртово шоссе! Все ноги сотрёшь, пока дотопаешь!

О том, что делать дальше, и вовсе лучше не думать. Поначалу всё казалось таким простым… Потерпеть чуток слюнявые обжиманцы в машине какого-нибудь богатого придурка. Скормить ему слезоточивую историю об ограблении и срочной необходимости вернуться в отчий дом. И всё такое.

Ну а далее – по степени таланта, получить либо пятёрку на звонок домой, либо и вовсе сразу сотню на билет.

Ну в крайнем случае – «отработать». В самом крайнем. Если придурок «ничё так».

Всё же билет до столицы из этого захолустья в пару сотен-то обойдётся.

Эх, ну почему по загородной дороге хоть раз в час не катаются приличные миллионеры? Или хотя бы просто солидные мужички, для которых сотка-другая – не деньги?

Словно в качестве издёвки над её мыслями рядом остановился обшарпанный автобус. Скрипнул дверью. Водитель – толстый неуклюжий медведь – приветливо улыбнулся. Сквозь запылённые стёкла безучастно таращились скучающие пассажиры.

Ну да, ну да.

Автобус.

Предел мечтаний.

Нет, будь у неё в кармане хоть мелочишка какая… А так – стоять на ступеньках и лепетать водиле наспех придуманную историю, ощущая при этом, как упираются в тебя брезгливо-презрительные взгляды тех, кто уже сидит в автобусе?

Всех тех, кто заплатил пару монет за билетик?

И всё – ради того, чтоб доехать до вокзала?

Кошка зло вывернула пустые карманы – ну нету, нету.

Водила пожал плечами, и автобус, обдав её клубами дыма, покатил дальше.

Закашлявшись, Вейка продолжила путь.

Ситуация уже не казалась столь лёгкой.

Если с автобусом ещё хоть небольшой шанс был – какой водила устоит перед девичьей улыбкой, стройными ножками и мускулистым животиком? – то с поездом всё куда сложнее.

Умывшись и освежившись под попавшимся навстречу бюветом, она утомлённо пошлёпала вдоль дороги, ориентируясь то по картам, вывешенным на автобусных остановках, то по самим автобусам, на бортах которых писали маршрут следования. Добраться до вокзала заняло у неё почти полдня и вот наконец – он. Огромное старинное здание с вычурными узорчатыми колоннами, с лепниной и балюстрадами, со всеми ажурностями и прочим подобным немного походил на дворец.

Здесь пахло путешествиями, переменами… Для кого-то желанными, для кого-то – не очень…

Кто-то ехал домой или в новую жизнь. А кто-то прощался со старой, уезжая в неизвестность.

Но всем им было решительно плевать на проблемы одной отдельно взятой девчонки.

И Вейка брела в толпе. Одинокая и потерянная.

Глазела на счастливые семейства, одиночных пассажиров, деловито тащивших чемоданы, сумки и прочее барахло. На пёстрые лотки и лавки. На мятущихся «опозданцев», уборщиков, полицаев, носильщиков, бомжей и проституток.

Кстати, о проститутках. Тусившая на углу здания компания размалёванных девиц, с ног до головы увешанных браслетами и всякоразнопрочими побрякушками, проводила её настороженно-злыми взглядами – не конкурентка ли часом?

Впрочем, их можно было понять. Короткая рубаха, завязанная в узел над подтянутым животиком, вызывающе узкие шорты – так низко сидящие на бёдрах, что, казалось, в любой момент готовы сползти с попки. Вейка любила то, как липнут к ней будоражащие взгляды мужчин и завистливые – женщин.

Эта странная новая власть, какое-то магнетическое влечение… поначалу это забавляло. Кому ж не приятно, когда на тебя смотрят, чуть не вывалив язык?

Когда готовы на что угодно просто за твой благосклонный взгляд?

Хотя сегодняшняя троица в «Вангарде» изрядно подпортила настроение и уверенность в себе.

Словно бы что-то… ну не то чтобы надломилось, скорее – погнулось. Где-то там, глубоко внутри. Или, может быть, что-то изменилось в ней самой?

Ведь раньше-то и слюной капали, и язык вываливали, да только границ не переходили. А тут – на тебе... В один прекрасный момент вдруг понять, что «благосклонность» могут не только вымаливать, но и брать силой.

«Королева» вдруг превратилась из объекта воздыханий в обычный кусок мяса для удовлетворения чьей-то похоти. Вот так просто – раз, и всё.

Нет, конечно же она была взрослой девочкой и знала, как это бывает… когда «через не хочу». Но слышать о подобном, читать в газетах или по «ящику», это немного не то, чем когда ощущаешь на себе во всех подробностях.

Тогда, после отчаянного марш-броска через поле, кошка даже испугаться толком не успела. Скорее, немного злилась. На троицу, на то, что всё так нелепо и глупо вышло… На себя, на Рика… даже почему-то на Пакетика – вот нахрена он тогда к ней со своим яблоком полез?!

Теперь же, стоило чуть расслабиться и успокоиться, – накатило. Возмущение, злость, стыд… Особенно злило то, что нахальный серебристый лис ей понравился. На первый взгляд.

Аж затрясло.

Чуть не физически ощущаемые взгляды толпы – на её голый живот, на бёдра, зад и прочее… Сейчас её так и подмывало остановиться, раскинуть руки и заорать: «Ну, чё уставились?!»

Безумно захотелось какую-нибудь длиннополую рубаху, невзрачную юбку… что-нибудь не цепляющее и не привлекающее взгляды. Серое, незаметное.

Как в трансе, она пересекла главный зал и поморщилась от вкусных запахов, доносившихся из местного кафетерия. Мучительно захотелось есть – аж живот скрутило.

В очередной раз кошка машинально пошарила в карманах шорт. Но, как и пять минут назад, ничего нового там не обнаружила.

Раздражённо плюхнувшись на скамейку вдоль стены, она вздохнула.

Истёртые ноги гудели от непривычно долгой ходьбы так, что оторваться от скамьи казалось немыслимым. Захотелось даже просто вытянуться, улечься на эту деревяшку. И пофиг, кто и что подумает. Что вскоре рядом вырастет полицай и погонит бродяжку прочь. Чтоб не занимала место, не смущала глаза добропорядочных граждан.

Вейка уставилась на бомжа, прикорнувшего прямо в кресле. Грязный крыс со сбившейся в колтуны шерстью и с припухшим глазом спал сидя. Если б не храп да пустующие вокруг него кресла – мог бы и затеряться в толпе. А так – местные полицаи уже неспешно двигались к островку дискомфорта в обширном организме вокзала. Как лейкоциты, стягивающиеся вокруг постороннего тела.

А ещё по вокзалу сновали котята.

Такие же чумазые, как спящий бомж.

В заношенных до дыр пёстрых одёжках.

Они глазели на немногочисленных «благополучных» детишек, заставляли чинные семейства и одиночек опасливо коситься на свои чемоданы, придерживать их за ручки, проверять, не пропало ль чего из карманов.

Время от времени кто-нибудь из сердобольных пассажиров бросал им монетку, и детишки устраивали свары, деля добычу шумно и зло.

Мамашки котят, до пят завёрнутые в многослойные цветастые юбки, приставали к прохожим с предложением погадать на дорожку.

А из местной рыгаловки всё тянулся и тянулся дурманящий запах котлет.

От которого сводило челюсти и путались мысли, а желудок крутило всё сильнее. Казалось, что она не ела уже целый месяц…

Убила бы за котлетку.

Вейка почти с ненавистью уставилась на то, как пухлощёкий карапуз отщипывает кусочки сочного беляша и бросает бродячей вокзальной ящерице.

Сглотнула. Отвернулась.

В голове образовалось какое-то странное ватное отупение. Боевое настроение и решимость схлынули, оставив лишь подавленно-потерянное состояние и желание забиться куда-нибудь в угол.

Забыться сном в надежде, что завтра что-то изменится.

Вот само собой. Что-то будет не так, лучше, чем сейчас. Что проснётся в объятьях нахального, но не наглого Рика. Который согреет и утешит, порадует чем-нибудь вкусненьким и вообще…

Но попробуй тут приляг – сразу сравняешься в глазах окружающих с вот этим… кошка зыркнула на крыса, которого уже тащили под руки два крепыша в полицейской форме.

Да и задремать в окружении толпы незнакомых самцов? Брр...

Пожалуй, от греха подальше стоило бы убраться и ей.

Вдруг те, кому принадлежала лаборатория – выставили посты на всех вокзалах и аэропортах, в порту и где там ещё это обычно делается, когда в фильмах кого-то ловят?

Запоздало испугавшись, кошка лишь чудом сдержалась от того, чтобы не обвести окружающую толпу испуганным взглядом. Более надёжного способа привлечь к себе внимание и не придумать. А ну как докопаются, а у неё и документов-то никаких нет, да и вид как у местных… гм… «девочек».

Вдоль спины прокатился панический озноб, и она поспешно отвела взгляд от других полицейских, о чём-то ругавшихся с кошками в цветастых юбках, и как могла сделала вид, что с пристальным интересом прислушивается к какому-то объявлению.

Поднялась со скамейки и смешалась с потоком пассажиров. Уткнулась носом в окно второго этажа, созерцая переплетение проводов и железнодорожных рельс.

Стекло приятно холодило нос и лоб, и она, как ребёнок в иллюминатор самолёта, таращилась на поезд, из которого вытекала толпа прибывших.

«Поезд «Нью-Фарнвуд – Рейлан» прибывает на четвёртый путь через десять минут», – раздалось из громкоговорителя.

Рейлан… Фарнвуд… Вейка с тоской уставилась на пустые пока ещё рельсы четвёртого пути. Если верить расписанию – поезда на это направление ходят аж четыре раза в сутки. Утренний, в районе обеда, вечерний и ночной. И на обеденный ей уже всяко-разно не светит. К вечернему же… Вейка нашла справочный автомат и вяло потыкала кнопки, глядя, как мельтешат карточки с информацией о рейсах.

Надо же – последний раз такой автомат-листалку видела лет десять тому назад… в глубоком, далёком детстве. Когда счастливая ещё семья частенько позволяла себе прокатиться в соседний город к родственникам матери. А потом такие автоматы сменились скучными дисплеями, сразу выводившими нужную информацию на цветной экран. Ни тебе мельтешения карточек, ни интригующего шелеста и пощёлкиваний внутри.

Скукота.

И вот поди ж ты, такой же автомат-листалка!

Как кусочек из детства.

Как напоминание о том почти забытом времени, когда всё было хорошо и просто. Когда взрослая жизнь не требовала принимать непростых решений, а завтрашний день был просто следующим днём. Который непременно принесёт море новых открытий, интересностей и... что-нибудь вкусное.

Вейка оглянулась на буфет и снова вздохнула. Тем временем автомат закончил листать, остановившись на карточке с нужным рейсом. Сто девять баксов.

Не то чтоб очень большие деньги, но в её нынешнем положении – заоблачное богатство.

Даже сумей кошка преодолеть остатки гордости и начни просить подаяние – нечего и думать, чтобы собрать такие деньжищи за несколько часов. Да и местные попрошайки конкуренцию вряд ли потерпят.

Оттащат в закуток да отмутузят по самое не хочу.

***

Поход до портовой колонки затянулся на добрый час. Полуденное солнце нещадно жарило спины бредущих по обочине. Весенний ветерок слегка разгонял удушливый зной, но даже неугомонные близняшки, то кружившие вокруг Динки хороводы, то устраивавшие шутливое фехтование на пустых бутылках, в итоге подвыдохлись и присмирели.

– Ты уверена, что помнишь дорогу?

– А нас не прогонят?

– Может, просто зачерпнём из озера?

Большинство дурацких вопросов Динка просто игнорировала – шагала себе, погрузившись в собственные мысли и приглядывая лишь, чтобы бельчата не выбегали слишком близко к трассе.

– Ну Динка-а! Что, трудно ответить? – кто-то из Джейков, не вытерпев тишины, загородил ей дорогу.

– Помню. Пусть попробуют. Из озера нельзя.

Ответы прозвучали угрюмо и неестественно – как-то скопом, залпом. Спохватившись, она растянула губы в улыбке и потрепала близняшку по макушке.

Естественно? Или – тоже «как-то не так»?

Фальшиво?

Вот уже несколько дней она мучительно боялась. Отчаянно пыталась выглядеть естественно и «нормально». Как все эти, которые вокруг. Делать кучу лишних движений, говорить бессмысленные пустые слова. Отвечать на тупые вопросы не менее глупыми ответами.

Помнит ли она дорогу? Если бы не помнила – разве пошла бы? Разве не уточнила бы, где раздобыть воды?

Но просто промолчать – нельзя. Отсутствие ответов на тупые вопросы воспринимается как выказанное неудовольствие, чуть ли не неприязнь.

На вопросы отвечать НАДО.

Иначе те, кому ты пофиг, ухудшат своё отношение к тебе. А те, кто напрашивается в друзья, – навязчиво полезут в душу с настойчивыми расспросами: что да как, да почему.

А попробуй тут быть естественной, когда приходится тщательно выверять каждый шаг. Бояться проколоться на каких-нибудь мелочах – старательно спотыкаться в темноте, ойкать и морщиться от пореза жестянкой. Изображать, что устала от долгого бега, истекать потом от интенсивного движения под полуденным солнцем. Кто-нибудь знает, как это сложно?

Бегать, ходить, фиксировать местность, потеть. Следить, чтобы дыхание было учащённым, но не слишком, а внешний вид – должным образом усталым. Избегать нетвёрдых поверхностей, где следы её ног слишком явным образом глубже следов других.

Бояться прикосновений.

Бояться объятий.

Бояться, что кому-то типа Рика взбредёт в голову попытаться поднять её на руках, и тщательно избегать подобных ситуаций, держа дистанцию.

Если бы кто-нибудь знал, каких трудов и напряжения всё это стоит! Всегда, каждую секунду учитывать сотни факторов, оценивать, анализировать, предусматривать. И всё лишь для того, чтобы быть естественной.

Как все.

Тридцать два градуса по Цельсию. Волчица добавила пота и сделала походку более усталой. Джейки же наоборот, словно открыв в себе второе дыхание, вновь разыгрались пустыми бутылками. Четыре у белок, три у неё. Три с небольшим галлона жидкости на девять организмов. Точнее, с уходом кошки – на восемь. Но всё равно мало, потому что в среднем в день требуется ноль семь галлона на мелкий организм и один на крупный. В принципе, ещё один… организм без воды бы легко перебился. Если бы не необходимость расточительно потеть в такую жару. Так что за водой придётся сходить дважды. Либо всё же раздобыть где-то дополнительную тару.

Волчица покосилась на внушительную бочку за заборчиком одного из домишек. В таких огородники хранили запас тёплой воды для поливки огорода. Ёмкость – семнадцать и шесть десятых галлона, вес без наполнителя – шестьдесят два и четыре десятых фунта. Но притащи она подобный груз к землянке – это вызовет вопросы. Много вопросов.

Поэтому – бутылки. Долбаные пластиковые бутылки.

Диана пересекла ответвление дороги, углублявшееся в посёлок от шоссе. Перехватив обеспокоенно-удивлённый взгляд близняшек, запоздало изобразила, что оглянулась проверить – не едет ли кто.

– Смотреть надо! – поучительно-наставительным тоном произнёс один из малышей.

– А вдруг машина? – дополнил второй.

Мысли в панике метнулись. Дорога, вид сверху, отрезок триста сорок семь футов, радиус периферийного обзора в сорок футов.

При скорости автомобиля более двухсот миль в час избежать столкновения не получилось бы. Но автомобили редко превышают порог в сто десять миль, а на грунтовой дороге – не выше сорока. На въезде в населённый пункт и того меньше – двадцать миль. Вывод: при появлении в сорокафутовой зоне сонара какого-нибудь транспорта она легко избежала бы столкновения. Даже не пришлось бы делать ничего такого... демаскирующего.

Но в данном случае демаскирующим было только то, что она не оглянулась на дорогу глазами.

Вот дура. Какой вывод из этого происшествия сделает малышня?

Вряд ли догадается, что оборачиваться ей и не нужно. Значит...

– Задумалась, – соврала волчица.

Джейки синхронно склонили головы – этакий молчаливый укор. А затем один из близняшек, отдав свои бутылки другому, вдруг ухватил её за ладонь.

Едва удержавшись, чтобы не отдёрнуть руку, Динка в панике замерла.

Температура тела тридцать семь и три. У бельчонка тридцать семь и один, пот в наличии, усилие на пожатие руки восемьдесят шесть паскалей. Отвечаем девяноста пятью – чуть сильнее, «уверенно взять за руку». Всё в порядке.

Джейк, державший её ладонь, нетерпеливо приплясывал и тянул дальше по дороге. И Динка покорно шлёпала за ним. Всё хорошо, всё НОРМАЛЬНО. Главное не хмуриться, разгладить глубокую складку меж бровей, улыбаться беличьим ужимкам. Или не улыбаться? В конце концов, может, она устала. Динка едва не переключила выражение лица на обычное – хмурой, погружённой в себя задумчивости. Но слишком быстрая смена выражений без внешних причин – тоже ненормально. А потом медленно, медленно... Секунд девяносто морфинга. Или нет – сто тридцать.

Проклятье, ей осталось всего ничего, а она вынуждена тратить себя... на всю эту нелепую маскировку. Если бы не всё это, если бы отключить, спрятать, прогнать все эти цифры прочь – её существование удлинилось бы на часы. На много часов.

Но цифры не прогнать, цифры нужны. Их много – цифр, графиков, векторов движения, скорости и чёрт-те чего, чем она никогда ещё не пользовалась. Компас, индикатор положения в пространстве, шеренга температурных датчиков, радарный радиус, частотный сканер, карта местности. Все эти бесчисленные значки ютились и подмигивали ей где-то на краю зрения. Но услужливо вылетали на видное место, становились ярче и крупнее, стоило лишь подумать о чём-то, хоть косвенно связанном с ними.

Никуда не девалось только одно число: 82,18%.

Погружённая в старания выглядеть естественно, волчица не обратила внимания на увязавшуюся следом компанию. Скучающие деревенские мальчишки. Не то чтобы они всерьёз надеялись поиметь что-то с босой девчонки и малышни, весь багаж которых состоял из пустых пластиковых бутылок. Скорее уж просто искали способ скрасить скуку.

– Эй, красавица! – Динка даже не сразу поняла, что обращаются к ней.

Ответить? Как ответить? Она не знала. Растерялась. Обернувшись, просто стояла, сжимая в одной руке бутылку, в другой – ладошку одного из Джейков. Второй близняшка спрятался за них.

– Чё молчишь, немая что ль? – вразвалку приблизился к ней плечистый крепкий пёс, сопровождаемый компанией таких же недорослей в майках и шортах.

Пёс фамильярно ухватил её за челюсть, приподнял голову. Не зная, как реагировать, Динка замерла, выпустив ладонь Джейка.

– Да не боись, не обижу, – ухмыльнулся «первый парень на деревне» и, подойдя вплотную, облапил волчицу за талию, сполз ладонями на задницу.

В принципе, чего-то подобного Динка и ожидала. Ей даже в какой-то мере было интересно. Интересно ощутить на себе его руки, хоть на минутку попредставлять себе нормальную обычную жизнь. В которой её могут обнять. А может, и не только.

Но тут пёс попытался прижать «добычу» к себе. Как уже не раз делал это с деревенскими «тёлками». И... вместо того чтоб привычно подтянуть девчонку за попку, прижать к себе, лишая равновесия и заставляя опереться о него... вместо этого качнулся и потерял равновесие сам. Выглядело это так, словно он попробовал пообниматься с чугунной статуей или телеграфным столбом.

Спохватившись, Динка отпихнула непрошеного кавалера. Наверное, чуть сильнее, чем следовало, не рассчитала с перепугу и растерянности. И от этого лёгкого с виду толчка, нелепо махая руками, бедолага пробежал назад шагов десять. Спиной вперёд, в тщетных попытках восстановить ускользающее равновесие. Не восстановил. Шлёпнулся на задницу под хохот компании. Вскочил, наливаясь злостью:

– Да ты... ты чо, ты чоооОО, дура?!

Наверное, в этом месте полагалось бы извиниться, найти какие-то слова, утихомирить пострадавшего и отвалить без лишних эксцессов. Но слова не шли, а парень надвигался с недобрым видом. Компания вокруг притихла, ожидая развязки. А Динка беспомощно металась взглядом.

Цифры. Десятки, сотни.

Наливающихся угрожающим жёлтым, а то и красным.

Набегающего парня захлестнула сетка объёма, перечеркнул векторный скелет. Обгоняя его движения, рванулась вперёд прозрачная копия-прогноз. Затем ещё, ещё и ещё.

След из этих копий упёрся в неё, обозначил замах руки – раскрытой ладонью с растопыренными пальцами. Каждый – набор векторов, сходящийся в пучок запястья, продолжающийся до локтя и плеча, ниже. След-прогноз замер, неловко выставив ладонь, скрючился в нелепой позе, изогнув все векторы руки так, что они замерли на пределах доступных углов, образовали мостик – на одном конце неповоротливое тело, на другом – стиснутый тремя её пальцами средний палец парня. След-прогноз замер, и «владельцу» этого следа осталось лишь повторить весь его предсказуемый путь, вложив в конечную точку две фаланги среднего пальца.

И тело пса в точности повторило дикую позу, нарисованную след-прогнозом. Он словно одновременно пытался не то взлететь, не то сделать обратное сальто.

Толпа охнула. Схваченный за палец заголосил дурным голосом. От неожиданности Динка вздрогнула и разжала хватку. Смаргивая навернувшиеся слёзы, пацан отскочил.

– Прости, – волчица отступила на шаг, гадая, какие выводы из увиденного наделают замершие позади близняшки.

К счастью для неё опозоренный парень не рискнул испытывать судьбу дважды – заковылял прочь, баюкая пострадавшую конечность и бурча какие-то ругательства. Изумлённая компашка с оглядкой потянулась за ним следом.

Она не хотела никаких конфликтов, просто нужные слова не пришли на ум вовремя. А потом просто стало поздно.

Но больше всего она боялась, что кто-то из «своих» поймёт и узнает. Узнает, что она из себя представляет на самом деле.

«Долбаный тостер», как обозвал её когда-то лаборант.

Машина.

Мозг в колбочке, да набор моторчиков.

Она жила, если это можно назвать жизнью.

Ощущала, думала.

Помнила, хоть и смутно, те времена, когда у неё было обычное, нормальное тело. Аварию, боль, тьму и свет. И начало новой, странной жизни.

Первые дни всё было круто. Все эти циферки в поле зрения, мощь и сила нового тела. Возможность слушать радио без наушников и смотреть «внутренний телевизор» сколько угодно – теперь никто не мог запретить ей это делать. Ну – кроме Профессора. Но Профессор не запрещал.

Напротив, многие их игры сводились к тому, чтобы научить её воспринимать сразу несколько потоков информации. И реагировать на каждый. Говорить с Профессором, смотреть телевизор, слушать радио и порой даже писать или рисовать на клочке бумаги.

Она всегда знала точное время и направления на стороны света. Не испытывала боли и дискомфорта. Могла часами сидеть в одной позе и спать сидя или даже стоя. Ну а когда надоедал телевизор – в её распоряжении всегда была встроенная библиотека.

Возможности, о которых многие могли бы только мечтать, изрядно кружили голову. Но к плюсам добавились и минусы. Теперь она просто вещь. Пусть одухотворённая, но – вещь. Собственность. Сбежавшая собственность лаборатории.

И ищут всех этих несчастных беглецов, скорее всего, только из-за неё одной.

Даже нет – не столько из-за неё, самой Динки. Сколько из-за её тела.

Тела ценой в десятки миллионов долларов. Которым Профессор милосердно позволил ей пользоваться. Ей, а не какому-нибудь солдату, не другому учёному. А простой девчонке, умершей в автокатастрофе. И вот её «благодарность»!

Сбежала. Все побежали – и она до кучи.

Понятно, что сидеть в сырых казематах – то ещё удовольствие. Но ведь это временно. Профессор всегда был добр к ней, и у Динки с трудом укладывалось в голове, зачем остальных держат в этих сырых и тёмных подвалах.

Как скот.

Сама она жила в уютных и вполне комфортных апартаментах. Ну, до тех пор, пока Профессор не попросил её поучаствовать в эксперименте. Это было что-то вроде игры – всё, что от неё требовалось, это изображать обычную, нормальную девочку. Одну из них. Тех, кто сидел в камерах вокруг. Изображать так тщательно, чтобы никто ничего не заподозрил.

«Чёртов грёбаный тостер».

Слова лаборанта, пытавшегося поцеловать её и получившего отпор, почему-то глубоко запали в душу.

Свербели и зудели, как завязшая в живой плоти заноза.

Прибор.

Машина.

Предмет с разумом и какой-никакой, но душой. Душой, которой хотелось сладкого, кукол и «телек». Но есть она хоть и могла, даже ощущала вкус съеденного, – но... Всё это было уже не то и не так. Не взаправду. Как надпись «горько», «сладко», «кисло». Сводка отчёта химического анализатора и спектрографа на десяток листов.

От кукол же она отказалась сама. Динка всегда была стеснительной и скрытной, а какие уж тут куклы, когда живёшь под круглосуточным присмотром десятка камер. Когда даже самое сокровенное – запись с камер, заменивших тебе глаза, – даже это может посмотреть Профессор или кто-нибудь из любопытных лаборантов. Вот и остались лишь телевизор да радио. И игры – бесконечные причудливые тесты Профессора. Всё это было интересно, но... безумно, просто невыносимо хотелось что-то изменить. Посмотреть мир снаружи лаборатории. Тот, что показывали по телевизору. Побыть одной. Найти друзей. Или даже любовь. Красивую и пронзительно трогательную, как в тех фильмах.

Но вот что смешно – чёртов беглый тостер всё равно не сможет жить на воле. Вдали от розетки. Ведь зарядить батарейку, на которой всё это работает, от обычных домашних розеток никак не получится. А значит – по-любому придётся вернуться или сдохнуть. Точнее, не сдохнуть даже.

Сесть.

Как чёртов радиоприёмник или фонарик.

Просто погаснуть, выключиться.

И Главное Число ни на секунду не даёт забыть об этом. 82,13%. А к вечеру будет 81 или даже 80. Жизнь с обратным отсчётом, когда ты буквально видишь, сколько осталось. Когда видишь это каждую минуту, каждую секунду – прямо перед глазами... жизнь меняется.

Динка вздрогнула и вернулась к реальности: близняшки, ухватив её за руки, тянули и потряхивали, заглядывали в глаза:

– Круто ты его!

– А научи меня так же?

Судя по часам – прошло секунд десять. А для неё – как полжизни промелькнуло.

– Идём дальше? – близняшки заглядывали в глаза столь старательно, что Динка на миг испугалась: не углядят ли они там неживой стеклянный блеск, не догадаются ли о подделке?

Она мысленно пробежалась по всем параметрам, боясь обнаружить какое-нибудь упущение. Не забыла ли «дышать»? моргать? может, температура тела опустилась? Но нет – всё в норме.

Кроме разве что непроизвольно сведённых бровей. И глубокой вертикальной складки меж ними.

Волчица старательно разгладила брови и натужно улыбнулась:

– Конечно, идём.

Глава 7: Вокзал, Рулетка и разведка

– Генерал, – шелестящий голос из выключенного ноутбука пугал больше, чем обычно. – Вы отвлекаетесь от своей задачи. Это печально. Мы всегда поощряли вашу ...любознательность. И всегда способствовали вашему продвижению. Но несколько дней назад ваши службы нашли нечто ...лишнее. А вы даже не упомянули об этой находке при нашей последней беседе.

– Простите. Я не мог предположить, что вас заинтересует такая мелочь, – старательно сдерживая эмоции, Паркер настороженно таращился в пустой монитор.

– Это не мелочь, генерал. Мы разочарованы вашей недогадливостью и начинаем сомневаться в вашей лояльности. Впредь – оценивайте ситуацию более вдумчиво, пожалуйста.

Шелестящий едва слышный шёпот был безукоризненно вежлив. Но столь холоден, что температура в комнате, казалось, упала градусов на десять.

– Прошу прощения, – Паркер отвёл глаза в сторону. Включать «дурачка» с шептунами бессмысленно – слишком хорошо они информированы. И слишком тонко, безукоризненно точно прогнозируют развитие событий.

Рэйно до боли сжал челюсти.

Внезапный разговор застал его врасплох и сорвавшийся с губ ответ был не самой умной версией.

«Не мог подумать», «мелочь».

Найденное тело уже создало немало проблем и привлекло слишком много внимания, чтобы «не подумать» или счесть странную находку «мелочью».

– Мы забираем тело. Ваша задача – минимизировать последствия зачистки.

– Зачистки? – вскинулся Паркер. – Вы хотите... Но...

– У вас был шанс минимизировать потери. Все последствия сейчас – результат вашей …недальновидности.

***

– Джейн, ты уверена, что это хорошая идея? – одетый в чёрный тренировочный костюм и вязаную шапочку, Чарли нехотя тащил бухту страховочного шнура.

– Проникнуть ночью на спецобъект, где хранят трупы инопланетян? – Джейн выдернула у него верёвку и хитро ухмыльнулась. – Конечно!

Чарли вздохнул и закатил глаза.

Когда вечером шебутная лисица вызвонила его по мобиле – Чарли решил было, что она прикалывается. А на деле «весёлый вечер» наконец-то закончится дружеской попойкой и …как знать, может и чем-то большим. Затем, когда она затащила его в какую-то сомнительную лавку и увешала кучей непонятных приспособлений, подозрения окрепли. Но до конца поверить в эту безумную затею он не мог до того самого момента, как они и впрямь выехали из города. И даже тогда, нервно поёрзывая на кресле водителя и недоверчиво поглядывая на пассажирку, несчастный бурундук отчаянно надеялся, что всё это – далеко зашедший розыгрыш или неудачная шутка. И напарница вот-вот попросит остановиться возле какого-нибудь мотельчика, скажет, чтобы он расслабился и приготовился к удовольствиям.

Но нет – видневшийся неподалёку «секретный объект» выглядел ни дать ни взять как …секретный объект.

Огороженный высоким бетонным забором, украшенный камерами, вышками и прожекторами. С высоты плато, у края которого они остановились, база была как на ладони.

За забором виднелись приземистые казармы и здания повыше. И наверняка по территории бегали и сторожевые ящеры.

– С чего ты вообще решила, что это здесь? – бухтел Чарли, едва поспевая за длинноногой напарницей. Увешанный кофрами и снаряжением, бурундук запыхался и изнемогал от жары, на ходу пытаясь придумать достаточно уважительную причину, чтобы отмазаться от предстоящего приключения и уговорить её прекратить это безумство. Настроение было ни к чёрту – не утешал даже вид аппетитной лисьей попки, туго обтянутой чёрным трико.

– У меня свои источники! – Джейн деловито плюхнулась на живот, раздвинула кусты и приникла к огромному полевому биноклю.

Чарли презрительно фыркнул: «Свои источники!». Месяц в журналистике, а уже «свои источники!»

– И ты всерьёз веришь, что сюда можно вломиться вот так запросто, нахрапом? – скептично осведомился он, не отрывая взгляда от филейных частей коллеги. – Да нас поймают ещё до того, как мы спустимся с забора!

– Поглядим. Ну, в крайнем случае, подержат чуток в кутузке, пока папа не вмешается, – Джейн сердито дёрнула плечиком и мотнула головой на валявшиеся рядом кофры. – Хотя, учитывая, сколько я отвалила за всё это – мы могли бы вломиться в национальный банк.

Чарли не нашёлся что ответить. Рисковать собственной задницей ему категорически не хотелось. Одно дело – размазать тонким слоем какую-нибудь светскую шишку и раздуть скандальчик, другое – вламываться к воякам.

Ведь если Джейн и впрямь вряд ли возьмут в оборот, то его, никому не нужного и без громкой фамилии – всяко-разно могут где-нибудь «потерять». И глупо было бы надеяться, что папочка Джейн будет достаточно щедр, чтобы в случае чего вытащить из передряги и его.

– Трусишь? – оторвавшись от бинокля, Джейн лукаво посмотрела на спутника.

– На слабо не бери, – сердито буркнул Чарли. И даже от злости отвёл, наконец, взгляд от её задницы. – Всё слишком серьёзно.

– Конечно же всё серьёзно! Мы сделаем репортаж века! – Джейн поёрзала – не то устраиваясь поудобнее, не то намеренно дразня его видом всех своих достоинств, беззастенчиво обтянутых тонким трико и майкой-водолазкой.

– Если выберемся, – пессимистично буркнул бурундук, гадая, надела ли она под это трико нижнее бельё. Судя по контурам – если что и надела, то максимум – стринги. Чарли шумно сглотнул.

Почему он ещё тут? Почему не мчится прочь, обратно в город?

Оторванная от реальности девица, выросшая в тепличных условиях богатого поместья и никогда толком не сталкивавшаяся с реальным миром, вот-вот втянет его в худшую передрягу в его жизни. А он лишь переминается с ноги на ногу и как подросток таращится на её задницу.

– Да прекрати ты пялиться, иди сюда лучше! – лисичка отвела бинокль от глаз.

– Я не пялюсь! – привычно соврал Чарли, сглотнул пересохшим горлом и со вздохом плюхнулся рядом. Если бы не разница в росте – вышло бы «бедро к бедру». А так… Впрочем, Чарли был доволен и этим. И ещё больше тем, что Джейн не отодвинулась. Он вздохнул, покорно приник к протянутому биноклю и уставился на освещённый двор «спецобъекта».

– Видишь?

– Что?

– Вон там! Да куда ты пялишься, правее смотри! Ниже! – она грубовато поправила ему бинокль в сторону от освещённого пространства.

Чарли сфокусировался на тёмном пятне под одной из стен. Не то яма, не то канава…

– Водосток! – прокомментировала Джейн. Таким тоном, словно это решало все проблемы. – Айда!

С неожиданной ловкостью лисичка подхватила кофр и скользнула вниз. Чертыхаясь, бурундук запутался в бухте верёвки и, придерживая чехол камеры, неловко сполз следом.

События развивались слишком стремительно. Собственная паника и обтягивающая одёжка напарницы нимало не способствовали изобретению достаточно весомых аргументов в пользу отказа от этой затеи.

Труба водостока и впрямь была. К счастью – наглухо заваренная толстыми стальными прутьями.

– Ну вот, видишь! – Чарли облегчённо вздохнул и с воодушевлением потянул её за локоть обратно. – Всё, тут мы не пролезем. Пойдём отсюда, пока не засекли!

– Спокойно! – Джейн торжествующе улыбнулась, натянула перчатки и запустила лапы в сумку. На свет появились пузырьки и верёвочки, большое покрывало не то из войлока, не то из спрессованной стекловаты, каминная зажигалка с длинным носиком и какие-то ещё причиндалы, назначение которых Чарли угадать не мог.

Бурундук опасливо отодвинулся подальше, наблюдая, как доморощенная шпионка неожиданно ловко обёртывает толстый стальной прут решётки странного вида «сосиской» – не то верёвочкой, не то пластилиновым катышем.

Ноздри кольнул неприятный химический запах.

– Надеюсь, ты не собираешься это подже…

Джейн накинула на трубу приготовленное покрывало и сунула под сооружение клюв зажигалки. Пшик!

Чарли испуганно отскочил ещё дальше, а Джейн торопливо прижала «одеяло» поплотнее. Но всё равно из-под его неровных краёв покатились шипящие, мечущиеся в траве искры. Потянуло едкой, разъедающей глаза и нос вонью.

– О господи! – Чарли подскочил к ней, помогая справиться с маскирующим огонь одеялом. – Эту хрень за милю видно! А запах!

О запахе Джейн и впрямь не подумала. И, учитывая, как сильно смердит термитный шнур, все окрестные ящеры наверняка уже на ушах стоят.

К счастью под одеялом уже всё стихло. Изолирующая ткань, похожая на войлок – не пострадала. А вот толстая, приваренная к трубе арматурина – перегорела начисто.

Чарли разочарованно цыкнул зубом.

Впрочем, отогнуть прут у них не вышло. Пришлось повторять процедуру по два раза с каждым прутом – вверху и внизу, пока в решётке не образовалась внушительная прореха.

– Где ты всему этому научилась?

– В кино видела, – Джейн сдула упавшую на нос чёлку и крайне довольная собой, сгребла «оборудование» обратно в кофр.

Чарли мысленно застонал и даже зажмурился от усилия придумать весомый и непреодолимый аргумент, чтобы срочно прекратить это безумство и быстренько свалить куда подальше. Но когда мысль уже, казалось, вот-вот готова была родиться, его медитацию грубо прервали.

– Ну, чего встал? Рассвет скоро! – Джейн ухватила его за руку и потянула за собой. – Да не бойся ты, мы просто поснимаем и сбежим раньше, чем кто-нибудь проснётся.

Столь вопиющая наивность и детская бесшабашность напарницы вгоняли в ступор. И ведь взрослая же баба, практически! Гос-ссподи, почему он ещё тут?! Почему не сбежал полчаса, час назад?! Какого чёрта… Они ведь даже не переспали ни разу!

Бурлящий поток слов и мыслей, бессвязных и обрывочных от паники и спешки, буквально распирал его изнутри. Но как, чёрт побери, как выплеснуть это всё быстро и кратко, убедительно и разумно? Всё равно что пытаться пропустить Ниярский водопад через слив кухонной раковины!

Он пытался – видит Бог – пытался! Сопротивлялся, тормозил, лепетал какую-то чушь и панически не хотел влезать на территорию «объекта». Но страх и паника не позволяли сделать это достаточно убедительно и продвижение продолжалось. Тем более, что высота бетонной коробки не позволяла разогнуться и им приходилось ползти. Притормозить напарницу в таких условиях нечего было и думать – под локоть не ухватишь, разве что за хвост или пятки? Но это как-то…

– Тс! – Джейн внезапно замерла и Чарли едва не ткнулся носом в объект своих вожделений.

Наверху, над их головами кто-то был. Шмыгал носом, переступал с ноги на ногу, вздыхал.

Джейн оглянулась и без нужды показала глазами вверх.

А ведь она, в случае чего, даже развернуться не сумеет, – машинально подумал Чарли. И что делать, если там, где-нибудь дальше, не найдётся достаточно широкого места? Будет двигаться обратно задом наперёд?

Сам он, благодаря значительно более скромным габаритам, даже в тесноте водостока вполне мог развернуться в любой момент. И даже двигался на ногах, хоть и согнувшись и скрючившись так, что спина стала практически параллельно «потолку». Неудобно, но всё лучше чем руками месить грязь и какие-то мерзкие ошмётки, покрывавшие пол бетонного короба толстым слоем.

Ладно хоть не по канализации полезли.

Тем временем, стоявший у водостока вновь переступил с ноги на ногу и вздохнул.

Чарли сглотнул – обнаружены? Но тогда почему до сих пор нет сирены, криков? Почему никто не срывает решётку водостока и не орёт «лежать, руки за голову»?

Интересно, отделаются ли они «лёгким испугом», если их обнаружат до того, как они увидят что-то лишнее? И как это будет? Какой-то местный карцер «до выяснения», или, быть может, просто передадут в полицию? Штраф?

Стоявший наверху пробурчал себе под нос нечто неразборчивое и в щель решётки провалился какой-то огонёк. Едва не чиркнув по бурундучиному носу, окурок упал в грязь и быстро погас, испустив на прощанье последний завиток дыма.

Сплюнув, невидимый курильщик затопал прочь и затаившиеся журналисты тихонько перевели дух.

– Ну вот, видишь? Не так уж это и сложно! – победно ухмыльнулась Джейн и поползла дальше.

Устраивать шумные склоки и выяснять отношения, яростно протестуя против самоубийственного приключения было уже явно поздно. И чревато обнаружением.

– Не говори гоп... – прошептал бурундук, вздохнул и нехотя двинулся следом.

Не бросать же эту дурёху одну в самом логове?

Путь до следующей решётки проделали в молчании.

Прислушавшись пару минут и не услыхав ничего подозрительного, Джейн осторожно привстала, упёрлась макушкой в литую крышку люка и, осторожно приподняв её, выглянула на поверхность, пытаясь сориентироваться.

– Ну что там? – не выдержал Чарли, разглядывая зад напарницы.

– Ничего. Дома какие-то. Ангары вдалеке.

– Ты всерьёз думаешь, что там, где хранят что-то по-настоящему важное, не будет круглосуточной охраны и всяких там штучек? – вздохнул Чарли.

– Нет, конечно. Но что-нибудь мы разнюхать сумеем.

– А если нет?

Вопрос повис без ответа.

Последующий час показался Чарли вечностью. Они ползали по бетонному коробу, выглядывая то там, то сям. В ряде мест крышка водостока была чем-то намертво придавлена, а один раз Джейн выглянула возле самых пяток часового. Невероятно долгим, невыносимо медленным движением лисичка пригнулась вновь, умудрившись опустить крышку водостока почти беззвучно. Едва слышный, глухой стук в ночной тишине прозвучал, казалось, оглушительно гулко.

С колотящимися сердцами репортёры замерли, зажмурились и даже зубы стиснули в ожидании окрика и поднявшейся тревоги. Но то ли часовой не услышал, то ли не понял источника звука, как бы то ни было – секунда тянулась за секундой, а тревоги всё не было.

– Уфф… Это было близко, – прошептала Джейн и сглотнула пересохшим горлом.

– Давай вернёмся? – без особой уже надежды предложил Чарли.

– Какой ты нытик! Знала бы, что ты такой нытик… – лисичка закатила глаза.

«Дура!». Озвучить это вслух Чарли не решился. Отчасти потому, что не хотел устраивать препирательств, отчасти… Чёрт, да обладательнице такой задницы можно быть полной идиоткой!

– Вот! – осторожно выглянув в очередной «люк», Джейн приподняла крышку водостока на ладонях и тихонько сдвинула прочь.

Выбравшись на поверхность в тени одного из строений, они шмыгнули в какой-то простенок и огляделись.

Подобных двух-трёхэтажных строений тут было несколько десятков, а чуть поодаль виднелись и огромные металлические купола не то ангаров, не то складов. В принципе, было бы неплохо сунуться в них, но – дополнительная ограда с колючей проволокой и часовые со сторожевыми ящерами наводили на мысль, что эта идея обречена на провал.

С сожалением поглазев на лакомые территории, лисичка вздохнула и кое-как обтерев перепачканные перчатки о край водостока отряхнула измазанные коленки.

В своём «шпионском» одеянии, в этой облегающей курточке со множеством кармашков и ещё более облегающем трико она смотрелась до неприличия соблазнительно.

Чарли даже готов был простить ей всю эту безумную затею, если бы они сейчас – да, прямо сейчас – просто взяли бы, развернулись и убрались отсюда куда подальше.

Но неугомонная лисичка уже забралась на какой-то ящик и, приложив ладони по обе стороны лица, уже разглядывала содержимое ближайшего домика.

– Ну, чё там? – не выдержал озирающийся бурундук, даже в этой темнейшей тени ощущая себя словно в лучах прожекторов и под прицелом десятка снайперов.

– Кажется… прачечная, – разочаровано буркнула Джейн.

– Ха! Да у тебя прямо нюх на грязное бельё! – злорадно ухмыльнулся бурундук.

Поморщившись и оставив подколку без внимания, Джейн шмыгнула к следующему строению.

Столовая.

Казарма с часовым.

Неохраняемое не пойми что.

Канцелярия или что подобное.

В окружении мелких ничем не привлекательных одно- и двухэтажных домишек высилось «аж» четырёхэтажное строение с обширной стоянкой.

Джип, фургон, снова джип, ещё один джип…

Фургон! Тот самый фургончик, на котором увезли тело!

Журналисты переглянулись.

– Нет. Нет-нет-нет, даже не ду… – Чарли окинул взглядом огромное освещённое пространство, разделявшее их уютную спасительную тень и местный «небоскрёб».

Но Джейн уже бежала. Прямо по этой просматриваемой со всех сторон площади.

Выругавшись, Чарли дёрнулся было следом, но тотчас замер. Дёрнулся вновь, но граница света и тени словно обрела физическую плотность. Заставить себя выбежать на открытое место, на глазах у десятков возможных наблюдателей…

Бурундук скривился, словно у него резко разболелись все зубы разом. А Джейн знай себе махала ему. Нетерпеливо и даже словно бы раздражённо, словно не понимая всей ужасной рискованности подобных перебежек.

А тревоги всё не было. Чарли покрутил головой в поисках возможных свидетелей их манёвров, вновь посмотрел на напарницу, вздохнул и решился.

Ощущая себя как под шквальным огнём, ринулся вперёд, придерживая на боку чехол камеры и перекинутую через плечо бухту верёвки.

Заори в этот момент сирена, он бы, чего доброго, точно помер бы от разрыва сердца.

Более подозрительный вид чем у них с Джейн при всём желании не придумать. Любому идиоту с первого взгляда будет всё ясно. Воистину, куда безопаснее было бы переодеться в какое-то подобие формы или хотя бы штатские шмотки и преодолеть это пространство неспешным, неторопливым шагом.

– Ну, чего ты так долго?! – Джейн сердито уставилась на часы. – Три ночи. Ещё час-полтора и начнёт светать.

Отдышавшись, Чарли сердито сорвал с плеча верёвку и демонстративно шмякнул об пол. Подумал и пинком загнал под ближайший джип.

Вздохнув и закатив глаза, Джейн оставила его выступление без комментариев и деловито приникла к ближайшему окну.

Пустое тёмное помещение.

Лисичка извлекла из своих многочисленных карманов тонкий как карандаш фонарик и прежде чем Чарли отобрал его, успела посветить внутрь.

Пусто.

По-военному аскетично, с неброской недорогой меблировкой.

Привстав на цыпочки, Джейн ощупала раму, но окошко было плотно закрыто. Порыскав вдоль стены и завернув за угол, они обнаружили приоткрытую форточку.

– Подсадить? – Чарли оживился, предвкушая близкий контакт своих ладошек с филейными частями напарницы.

Джейн скептически смерила его взглядом сверху вниз. Низкорослый коллега макушкой не доставал ей до груди и весил раза в два меньше.

Не прошло и минуты, как вяло протестующий Чарли лез в форточку сам.

Мечты бурундука сбылись с точностью до наоборот и это было неожиданно унизительно. Наконец, Джейн впихнула его в окошко и Чарли со стоном рухнул куда-то в темноту. Ещё через минуту, поскуливая и потирая ушибленные места, многострадальный видеооператор, распахнув окно, помогал ей вскарабкаться и перевалить через подоконник.

Включив фонарик, два чёрных силуэта крадучись двинулись вдоль стен.

Не удержавшись, Чарли в полголоса затянул мелодию из популярного шпионского блокбастера:

– Ту-ру-руууу... ту-ру-рууу-туууу…

Отвесив ему подзатыльник, Джейн ощупала замок помещения. На их счастье, кабинет закрывался на ключ только снаружи. Изнутри же дверь отпиралась простым поворотом расположенного под ручкой «барашка».

Прокравшись вдоль коридора, доморощенные шпионы выглянули в просторный ярко освещённый холл. Напротив, запрокинув голову, но сохраняя сидячее положение дремал дежурный. У его плеча, в специальном шкафчике со стеклянной дверью висели пронумерованные ключи.

Джейн выразительно кивнула на шкафчик. Низкорослый бурундук вполне бы мог прокрасться к дежурному и не скрипнуть половицами. Но на подобный героизм Чарли был категорически не готов. Яростно мотая головой, оператор отступил вглубь, в спасительную темноту коридора и протестующе выставил вперёд ладони – «без меня, я – пас!».

Джейн скорчила презрительную гримаску.

Чарли упрямо помотал головой.

Умоляющая гримаска.

Вновь упрямое мотание головой.

Вздохнув, Джейн изобразила поцелуй.

Чарли немедленно показал три пальца.

Джейн негодующе показала один, средний.

Молчаливая пантомима продолжалась минут пять. Наконец, получив выпрошенный поцелуй – в щёчку – Чарли разулся и босиком, на цыпочках, прокрался к дежурному.

Страдальчески морщась и панически косясь на спящего пса, он приподнял крючок стеклянной витринки. Створка едва слышно скрипнула, Чарли замер и присел. Конечности его отчётливо подрагивали – он в тысячный раз проклял дурацкие идеи Джейн и от трусливого панического побега его сейчас удерживал только страх возвращаться одному.

В конце концов, если их обнаружат и поймают, окажись он рядом с дочкой Бенсона у него будет хоть какой-то шанс выпутаться из этой истории.

Затаив дыхание, Чарли снял один ключ, второй, третий… потянулся к пятому, но нечаянно зацепил манжетой рубахи соседний. Сердце пропустило удар – железная закорючка, соскользнув со штырька, с оглушительным грохотом врезалась о край витринки, а затем об пол. Подскочила, кувыркаясь, упала снова, ещё и ещё раз.

Чарли зажмурился и замер в полуприсяде, с каждым ударом опускаясь ещё чуть ниже и жмурясь ещё отчаяннее. Каждый удар кувыркающегося по полу ключа словно вбивал в пол его самого.

Руки сами собой поднялись вверх – сдаюсь, мол! Не стреляйте!

Несчастный был уже одной ногой на том свете, но… кроме упавшего ключа тишину больше ничто не нарушало.

Спустя почти полминуты Чарли рискнул, наконец, открыть один глаз и покоситься на дежурного. Закрыв глаза, пёс дремал себе как ни в чём не бывало – сидя так, что если бы не закрытые глаза, со стороны можно было подумать, будто он бодрствует.

Но на самом деле – дежурный бессовестно, беспросветно дрых.

Или не дрых?

Чем больше Чарли всматривался в неподвижную фигуру, тем отчётливей понимал – часовой не дышит.

Выгнув бровь, бурундук осторожно шагнул к псу.

Так близко, что мог рассмотреть нашивку с именем.

«Джи.Пи. Хопкинс».

– Чарли! Что ты делаешь?! – выпучила глаза Джейн.

Но Чарли не слышал. Как зачарованный, он протянул руку и опасливо ткнул солдата пальцем в висок. Тело качнулось. Голова дежурного отделилась от плеч и с глухим стуком покатилась по полу.

***

Вейка уселась на лавку, исподлобья рассматривая толпу спешивших туда и обратно пассажиров. Радостных, уставших, деловито-сосредоточенных. Толпу, которой было решительно начхать на одинокую девчонку со всеми её неисчерпаемыми проблемами.

Все эти счастливые мамаши, окружённые стайкой визгливых детишек, почтенные матроны… Обвешанные фотокамерами и сумками мужички.

Всем чихать.

Нигде так остро не ощущается одиночество, как в такой вот пёстрой суетливой толпе.

К горлу подкатили слёзы, и кошка сморгнула, стараясь загнать тяжкие мысли куда поглубже. Вот ещё разреветься и не хватало. Для полного комплекта.

Хотя… может и впрямь разрыдаться прямо тут, у всех на виду?

Глядишь, какой-нибудь сердобольный любитель попялиться на чужие коленки, подойдёт да поможет?

Вот, например, тот лощёный тип.

Кошка вскользь зыркнула на пассажира в белом костюме. Пожилой, лет за тридцать, щеголеватый серебристо-чёрный лис выглядел в этой толпе неуместным и абсурдным, как королевская чета со свитой в дешёвом фастфудном ресторанчике.

Такие ухоженные дядечки летают обычно самолётами. Но никак не трясутся с плебсом в тесных и шумных вагонах.

Типчик же украдкой поглядывал на неё, делая вид, что читает газету. И поспешно отводил взгляд каждый раз, как кошка на него смотрела. Но перепутать это ощущение от характерного липкого взгляда было ни с чем невозможно. Слишком уж часто по ней скользили подобные взгляды раньше.

Но дядечка не спешил проявить свой участливый интерес. Просто таращился, не рискуя даже встречаться взглядом.

Разрыдаться?

Увы – поздно.

Отвлёкшись на секунду на изучение субчика в белом, кошка упустила то самое настроение. Когда ещё секунда и из глаз хлынут слёзы. Горячие, обжигающие капли прочертят на физиономии две дорожки и…

Вейка попыталась вернуть это ощущение потерянности, бессмысленности и обречённости, которое переживала ещё секунду назад. В глазах даже слегка защипало от жалости к себе, но – и только.

Словно какая-то невидимая плотина напрочь отгородила горячий поток, не давая ему выплеснуться, обжечь, унести боль и отчаяние, упругой пружиной сжавшиеся в груди. Этакая внутренняя злость. На всех и вся, весь грёбаный жестокий мир, в котором одним ничего, а у других есть всё от рождения.

И ещё хмырь этот… Сидит себе, никуда не торопится.

Хоть бери и сама к нему подходи – «дядь, а дядь…».

Но это точно провальный вариант. Очень уж старательно тип отводит глазки. Нерешительный ты наш, чтоб тебя!

Кошка сердито, уже не скрываясь, уставилась на лиса в упор.

И «мужчинка» окончательно стушевавшись, трусливо отгородился от неё газетой.

«Ишь ты. Газееееты читаем».

Она откинулась на спинку кресла и закинула ногу на ногу, демонстрируя всему миру изящные точёные лодыжки. Покачала шлёпанцем на кончиках пальцев. Покосилась на типа, но тот так и не выглянул из-за своего укрытия.

Оставалось только ждать. Хотя… судя по всему, ждать придётся долго. И можно смело побродить вокруг.

Например, вот расписание изучить.

Вейка встала и прошла мимо типа, едва не наступив тому на ногу. Точнее, она бы вполне и наступила, если бы тот вовремя не поджал ноги под кресло.

Намеренно покачивая бёдрами чуть сильнее, чем требовалось, она продефилировала к доске с расписанием. Лениво порыскала взглядом по строчкам с названиями рейсов и временем прибытия. Перенесла вес с ноги на ногу, позволяя типу оценить, как под шортиками перекатились два тугих полушария. Словно бы невзначай обернулась в зал, краем глаза ловя белое пятно, но не решаясь вновь пугать стеснительного дядечку прямым взглядом – чего доброго, снова укроется за своей газетёнкой, как пугливый моллюск в раковине.

Она постояла, переминаясь с ноги на ногу, вильнула хвостиком, вновь ощущая этот знакомый липкий взгляд, так и норовивший забраться под шортики. Мысленно ухмыльнувшись, кошка картинно, чуть переигрывая, вздохнула – чуть руками не развела. И понурившись, двинулась прочь. Ну, если сейчас этот урод не…

– Мм… проблемы? – произнёс за спиной мягкий, хорошо поставленный голос.

Вейка обернулась. Ага. Холёный, прилизанный, весь какой-то… «элитный». В наихудшем смысле этого слова.

Чёрный лис в белом костюме, да не шортах, как у всех по летнему сезону, а в брюках по самые лодыжки – что может быть глупее? Намерения и чаяния «сострадательного» читались на его морде большими неоновыми буквами.

Она едва не фыркнула, представив, каких усилий престарелому ловеласу стоило не соскальзывать глазами на её грудь и ляжки при разговоре лицом к лицу.

Респектабельный «папик». Самое то, что нужно!

Противно конечно, ну да что поделать? Судя по прикиду – сотня другая для него так, семечки. Хотя, обычно подобные типы деньгами так просто не сорят, не-е-ет. Цену своим бумажкам они знают и если уж потратят бакс – потребуют на сотню.

Чего доброго и впрямь «отработать» придётся…

Кошка насупилась.

«Отрабатывать», как какая-то привокзальная шалава… с этим «старичком»? Фу…

Лису на вид было лет за тридцать. Надеяться, что у него уже ничего не работает и, оконфузившись, он отвянет… нет, это было бы слишком хорошо и просто. Слишком уж подтянут и бодр.

Но какие-либо серьёзные жертвы в её планы не входили. Авось как-нибудь, что-нибудь…

– С чего ты взял? – Вейка иронично склонила голову на бок. Вообще подобным типам «тыкать» – язык обычно не поворачивается. Если не знать, как остро и до смешного болезненно подобные «папики» реагируют на «выканье» от тех, кто вызывает у них повышенное слюноотделение. Ведь это как ясное и наглядное обозначение разделяющей их пропасти, неприкрытый намёк, что ничего не светит.

А потому, все как один, подобные типы всё равно просят обращаться «на ты».

Так чего ж время тянуть? Получай бальзам на рану!

– Мм… Ну… Вы так одиноко стоите… И совсем без багажа, – лис не удержался и прошёлся по ней масляным взглядом. Отдельно задержавшись на провокационно сползших шортиках и на длинных стройных ножках.

– А я, может, от поезда отстала, – от этих оценивающих взглядов было неожиданно противно. Не подвернись ей утром чёртов «Вангард», как знать, может и перепало бы мужичку клубнички, но сейчас… сейчас она слишком зла на них всех. На весь этот стрёмный мир и даже себя. Ну что стоило перетерпеть голод, лицемерно отдать чёртово яблоко малышне, прогнуться под их «правила»? Не померла бы. В конце-то концов худо-бедно жратвы полосатик вполне прилично добывал. С голоду не помирали, да и яблоко… Яблоко скорее было не столько пищей, сколько символом. Один из мальчишек поделился чем-то с красивой девочкой. Ведь сам её выбрал, никто не просил! А остальным… Остальным просто завидно стало! И тощей задаваке волчице и этой куцехвостой!

Эх, как жаль, что ничего не изменить, не поправить. Ну да и чёрт с ними… Сейчас ей лишь нужно выдавить из этого старикана немного налички, купить билет и…

Терпение, только терпение!

Она как могла лучезарнее улыбнулась и лис пригласил её отобедать в вокзальную рыгаловку.

Смотрелся он в своём элитном костюме в этой пёстрой потеющей толпе столь же странно и неуместно, как брильянт в лепёшке молочной ящерицы.

И чего он забыл на вокзале?

А может, специально сидел и выглядывал вот таких, как она? Одиноких, несчастных и жалких? Таких… которых никто не хватится, а если и хватится – то не скоро и не сразу?

Вокзал.

Чем не «охотничьи угодья»?

Все оставленные, потерянные, брошенные, сбежавшие… Все они рано или поздно стекаются сюда, как в заповедник.

От пришедшей мысли вдоль загривка продёрнуло холодком, а короткая шёрстка едва не встала дыбом.

Интересно, часто ли такие типы находят здесь то, что ищут?

И насколько далеко заходят в своих …развлечениях?

Она благосклонно слушала какой-то бред о том, как ему стало её жалко, всю такую потерянную и одинокую, прям так жалко, так жалко…

Кошка на секунду и впрямь чуть было не расслабилась, чуть не поверила, что может быть просто сама – вся такая испорченная и гадкая, распущенная и циничная, что видит во всех лишь грязь и мерзость? Может он и впрямь – из самых искренних побуждений? Ну а подозрительная внешность и что-то отталкивающее в словах… Всё это просто несовпадение с её личными вкусами?

Кошка позволила увлечь себя в местный буфет, удивлённо скользнув взглядом по суетившемуся за прилавком козлику.

Обычно «копыт» на подобные должности не брали.

И потому что пальцы у них не шибко приспособлены для тонкой работы и потому что мозги работают не то чтоб шибко быстро. Не говоря уж о том, что самим травоядным возиться с котлетами из рыбы и птицы – то ещё удовольствие.

Хотя этот, суетливый, чувствовал себя, похоже вполне на своём месте. Бойко орудовал щипцами и половником. Ну а с мелочью, которой неуклюжим коротким пальцам козлика было не управиться – вполне легко справлялась бельчиха на кассе.

Липкий тип всё бубнил и бубнил что-то о том, как всё будет хорошо и просто. Она машинально поддакивала и кивала, сглатывая слюну и мысленно торопя едва ползущую очередь.

И пялилась на козлика.

Точнее, на его руки.

На неожиданно ловкие пальцы-обрубки с костяными нашлёпками заместо второй фаланги. На то, как поглядывают на козлика окружающие, на то, как покривился при виде «копыта» один из покупателей. Покривился и отошёл.

Забавно, как быстро меняется мир.

Ещё лет сто назад травоеды не имели права голоса, работали на самых чёрных должностях и получали за это считанные центы. Обращались с ними чуть ли не как с собственностью и все считали это вполне нормальным и естественным ходом вещей.

Сейчас же… ну вроде как цивилизация, равенство и всё такое.

И уже на тех, кто брезгует копытами – смотрят с осуждением. Хотя по большому счёту – всё это лицемерие и глупость. И почти половина из этой очереди хоть и не подают вида и демонстративно провожают брезгливца осуждающими взглядами, сами пялятся на козлика как на какое-то дрессированное животное.

Лицемерие. Кругом фальшь и двуличие! Весь этот чёртов мир переполнен ложью и несправедливостью.

А козлик старается и улыбается каждому покупателю.

Вот так и она – «улыбаемся и машем, улыбаемся и машем». Изображаем, что ни в жизни не догадываемся об истинных мотивах и грязных мыслишках окружающих.

Вейка отвесила липкому типу натянутую улыбку. Тот просиял в ответ и немного расслабился.

Получив поднос с дымящимися тарелками, она едва сдержалась, чтобы прямо здесь же не впиться в желанную котлету. На миг встретилась с козликом глазами. Словно только и ждал этого, «копыто» многозначительно указал глазами на лиса, расплачивающегося на кассе. Едва заметно покачал головой и поспешно отвернулся. Настолько незаметно, что кошка решила даже, что всё это ей померещилось. Хотя слащавый благодетель и так ей не нравился, но после едва заметного знака от козлика подозрения перешли в завершённую уверенность.

Если этот хмырь примелькался даже местным работникам… Ничем хорошим подобное свидание для неё точно не кончится. Но и послать его сейчас… также вряд ли закончится чем хорошим.

А ещё остро, по-настоящему сильно хотелось наконец покушать.

Тем временем, крайне довольный «уловом» лис, величественно, словно делал несусветное одолжение, извлёк из увесистого портмоне сотенную купюру и бросил на кассовую миску. Бельчиха шустро сгребла деньги, отсчитала сдачу и ссыпала в тарелочку.

Получив от козлика поднос с заказом, кошка и лис устроились за «стоячим» столиком. Сам «благодетель» заказывать для себя ничего не стал. Подперев подбородок ухоженной ладонью, лис смотрел как она, обжигаясь и давясь поглощает котлету, заедая её картофельным пюре. На безымянном пальце его поблёскивал дорогой вычурный перстень.

Конечно, полагалось бы вежливо предложить и ему. Пускай лис и сам заказал лишь одну порцию, хотя бы проформы ради поинтересоваться – отчего же сам он ничего не ест.

Но сейчас, когда челюсти сводило от вкуса и запаха, отыгрывать роль пай-девочки было тупо лениво.

Ежу понятно, что такие типы в привокзальных рыгаловках не питаются, а купленная им подачка лишь призвана убедить «улов» в чистоте и благости намерений.

Опять же, не тащить же каждую бездомную девку в приличный ресторан, а?

Хотя, нельзя не отдать должное – сомнительная на вид котлета была вполне вкусной. Более чем.

Вейка с признательностью стрельнула глазами в сторону козлика, но тот, занятый обслуживанием других клиентов, не обращал на неё внимания.

– Значит – отстала?

– Мгмгу… – с набитым ртом, обжигаясь и давясь, кошка недовольно придержала ложку.

– А с кем ехала?

– Ф пафой. Тьфу… с папой, – проглотив прожёванное, Вейка задумалась. Как бы поправдоподобнее представить навязчивому благодетелю историю… Чтоб не выглядеть вокзальной шалавой и при том ещё нужную сумму на билетик всё же выпросить?

Ну, так… Не то чтоб выпросить, а чтоб вроде как сам дал.

Хотя чёрт с ними, с деньгами. Чего доброго не пришлось бы и за этот халявный обед расплачиваться одним местом!

– Странно, что папа не остался. Я бы на его месте непременно тоже отстал. Кошмар же – родная дочь одна, в чужом городе… – лис улыбнулся ещё слащавее и противнее.

Словно смакуя ситуацию.

Вейка с прищуром глянула на него поверх тарелки. Ещё бы не отстал. Вон как за ворот рубашки пялится! Смотри, смотри…

Она обтёрла тарелку кусочком хлеба и отправила в рот. Порция была больше, чем обычная для таких заведений «микродоза» – не иначе двойная… Но оголодавшая кошка умяла это в считанные минуты.

Нестерпимо хотелось оглушительно рыгнуть на всю забегаловку, но подобная выходка никак не вписывалась в образ папенькиной дочки, в результате трагической случайности отставшей от поезда и сейчас остро-остро нуждающейся в благодетеле. Чего доброго, уяснив принадлежность собеседницы к «тёртым жизнью», чёрно-серебристый сменит манеру поведения на совсем иную. И тогда всё может стать сложнее, куда сложнее, чем пока он считает её наивной лохушкой.

Призвав остатки терпения, Вейка улыбнулась белому костюму как можно благодарней и потянулась к пластиковому стаканчику.

Лис ждал.

Теперь он уже пялился без особого стеснения, хотя высокий столик для «стоячих» оставлял на виду разве что ворот кошкиной рубахи. Но взгляд этот… как-то уж слишком жадно ползал по ключицам и ниже… Настолько липко и противно, что невыносимо хотелось взять и демонстративно запахнуть рубаху. Задёрнуть, словно театральный занавес. Застегнуть на все пуговицы и показать типу язык.

Кофе заканчивался катастрофически быстро, а тип поёрзывал и покряхтывал всё нетерпеливее.

Старательно растягивая напиток, Вейка лихорадочно прикидывала пути отступления. Покидать с этим типом вокзальную толкучку и оставаться наедине окончательно перехотелось.

И если поначалу-то мелькали мысли попробовать развести дядечку на сотню баксов за красивые глаза, то сейчас, украдкой изучая «благодетеля», она всё сильнее утверждалась в мысли, что «динамо» тут не проканает. Хоть типчик и мнётся-жмётся, явно испытывая в этой толпе некоторую неловкость… но – в движениях и манерах его отчётливо проглядывает и некая внутренняя, тщательно скрываемая жёсткость.

Чёрт его знает, что там у него в башке. И как оно обернётся, ощути этот тип, что его «поимели».

Микроскопическими глотками, как можно дольше затягивая процесс, кошка потягивала кофе и украдкой косилась на козлика.

О чём тот пытался её предупредить? Всё плохо, очень плохо или уже хуже некуда? Попробовать слинять по-тихому? С шумом и криками отшить дядечку при всей толпе? Или кинуться к ближайшему полицаю, обвинив дядечку во всех смертных грехах, включая терроризм?

Она таращилась на козлика, но «копыто» вроде бы не обращал на неё внимания и взглядом не встречался.

Зато окончательно потерявший терпение, лис, истолковал эти взгляды на буфет как желание добавки.

– Что – ещё? – буркнул он с отчётливым нетерпеливым недовольством в голосе.

По всему было видно, что терпение дядечки на исходе и ещё одна отсрочка в виде тарелки с новой порцией – его отнюдь не радует.

Но не настолько, чтобы не выходить из образа доброхота-благодетеля и не потерпеть ещё немного в надежде поймать рыбку с меньшими усилиями.

А ведь это мысль! Вейка просияла и изобразила крайнее смущение.

Мол – очень хочется ещё, просто постеснялась просить. Как и полагается скромной девочке.

Тип скривился и поплёлся в очередь.

Едва сдерживаясь, чтоб не рвануть прочь прямо сейчас, кошка поёрзала на стуле. Ответила на приторную улыбочку лиса, дожидаясь, когда тот отвлечётся на кассиршу и, молясь, чтоб он не обернулся раньше времени.

Козлик-буфетчик покосился в её сторону и вдруг с шумом и грохотом уронил поднос, заработав от очереди пару «ласковых».

Рванув прочь, Вейка выскочила из буфета и шмыгнула на третий этаж вокзала.

Здесь сновала малышня, выпросившая у мамаш и папаш пятицентовик «на автоматы» – булькающие, пищащие, испускающие затейливые трели коробки.

Перебравшись на противоположную сторону, кошка прижалась к балконной колонне и осторожно выглянула.

Белый костюм уж всяко-разно должен был заметить её бегство и терять его из виду в этой толпе… Ну – не то чтобы стоило опасаться расправы прямо в толпе пассажиров, но… Внезапно налететь на этого типа в месиве пёстрых тел – приятного мало. Чёрт его знает, чем это кончится.

И она встревоженно пялилась на дверь буфета, пока белый костюм в явном раздражении не выскочил в зал.

Завертел по сторонам башкой, словно до последнего надеясь увидеть, что «улов» не свалил куда подальше, а болтается где-то тут – совсем рядом.

Чертыхнулся себе под нос, выдохнул.

Даже глаза прикрыл, успокаиваясь.

Вот, вот. Не любила она этакие «медитации». Было в этом движении… что-то особенно неприятное. Словно ещё секунда и…

Но типчик успокоился.

Ещё раз зыркнул по сторонам и двинулся прочь – к выходу с вокзала.

Облегчённо переведя дух, она перебралась к окну у противоположной стены. Отсюда было видно краешек перрона и ватагу оборванцев, угнездившихся в нагромождении пустых деревянных коробок.

Понаблюдав за компанией, кошка покосилась на табло с расписанием прибывающих поездов. В голове её зрел план.

– Эй, придурки! – она вызывающе упёрла руки в бока и нахально уставилась на них.

Компания беспризорников недоумённо переглянулась.

– Да-да, я вам говорю, придурки! – кошка всплеснула руками. – Ну, до чего тупые!

Чумазые дети улиц нехотя поднялись. Наглый беспричинный наезд был настолько нелеп и непонятен… Да ещё от кого – ладно бы какой бугай, а то – соплячка какая-то!

– А, вы ещё и тормоза! – кошка явно напрашивалась на взбучку, но вопиющая дерзость её наскоков изумляли стайку шпаны настолько, что те двигались как-то нерешительно.

Впрочем, последняя подколка переполнила чашу лени и через мгновение вся ватага неслась за ней, а нахальная девчонка улепётывала изо всех сил. Поворот, ещё поворот.

– Стой, дура! Хуже будет! – раздухарившиеся преследователи не особо понимали зачем им эта придурочная, но уже достаточно вошли во вкус погони, чтобы отстать просто так.

Сделав почти полный круг вдоль вокзала, Вейка притормозила у очередного поворота.

Вот и поезд. Только бы сработало!

Бесстрашно показав набегающим преследователям «фак», она ринулась на перрон. Облюбованный ей поезд уже готовился к отбытию – шипел сжатым воздухом, проводники закрывали дверцы, а пассажиры и провожающие переглядывались через пыльные окошки и махали ручками.

Вейка позволила погоне сократить расстояние до десятка шагов и понеслась вдоль состава, ловко лавируя среди пассажиров.

Только бы не врезаться, только бы не попался под ноги какой-нибудь жирный неповоротливый урод!

Кошка задыхалась – сандалии, выданные Тимкой, грозили в любой момент слететь. С колотящимся сердцем она оглянулась назад – разгорячённые погоней, беспризорники не отставали. Того и гляди настигнут… и тогда… Чёрт их знает, что тогда – эту часть плана Вейка продумать не успела.

Но на её счастье первой части плана вполне хватило.

Поезд тронулся, набрал ход. Вот и облюбованная дверца, откуда торчит испуганно-растерянная баранья морда. Копыто пялился на погоню, она пялилась на копыто. Наконец взгляд проводника – барашка не сильно старше её самой – всецело сфокусировался на бегущей кошке.

И Вейка сделала жалобные глаза и просительно протянула руки. Барашек не устоял – поколебавшись, подхватил непрошеную пассажирку, втянул в вагон.

В захлопнувшуюся перед самой погоней дверь пару раз ударили снаружи, за стеклом мелькнула нахмуренная чумазая мордаха и… всё.

Разъярённые беспризорники отстали.

– Привеет, – разгорячённая бегом, Вейка кокетливо стрельнула глазками и словно невзначай навалилась на машинально обнявшего её барашка. Испуганная поначалу, мордаха проводника приобрела настолько растерянное и смущённое выражение, что Вейка едва не фыркнула.

***

«Рулетка» встретила Тимку привычным букетом винно-водочного перегара и бодяжного спирта.

Помещение притона больше походило на сказочную пещеру – с густыми слоями табачного дыма, с едва пробивающимся сквозь него тусклым, подрагивающим светом немногочисленных мутных лампочек.

С этим местом для Тимки было связано немало знаковых событий.

Здесь он подслушивал пьяный трёп жиганов и залётных фраеров, здесь постигал премудрости взрослой жизни. В голодные зимние месяцы в этой уютной пещерке всегда можно было поживиться объедками, заработать мелочишки или просто посидеть в тепле – персонал «Рулетки» его не гонял. Напротив, пока Тимка был совсем ещё несмышлёным и неприспособленным к самостоятельной жизни, его по мере сил баловали и учили уму-разуму.

В свою очередь, он тоже старался как мог – подменял тут и уборщика, и посудомойку, а со временем стал и мальчиком на побегушках. Потом подрос и даже пару раз ходил «на дело» с Бабаем и Грыжей – в роли форточника-отмычки.

А потом приглянулся Хилому, который и приобщил его к благородному ремеслу щипача-карманника. Молодой смышлёный котёнок легко и просто осваивал сложнейшие финты и хитрости профессии. Да так ловко, что немногословный и скупой на похвалу вор по-настоящему им гордился.

Пока кто-то не выпотрошил его за контейнерами торгового ряда за какие-то одному Хилому известные прегрешения.

С этого момента Тимка внезапно и окончательно стал взрослым и самостоятельным. А куда деваться?

– Эй, смотрите, кто пришёл! – проплывавшая мимо официантка нарочито толкнула его увесистым бедром.

Берта-Паровоз.

Такой же неотъемлемый атрибут «Рулетки», как водочный перегар и слоистый табачный дым.

Одно время Тимка даже всерьёз думал, что источником и того и другого в этом заведении является именно эта громогласная толстуха.

– Привет, – Тимка невольно отскочил на пару шагов, пытаясь сохранить равновесие после столкновения, и покрепче прижал к груди тяжёлый свёрток. – Как жизнь?

– Не кашляю, – гоготнула корова и перекатила внушительную самокрутку в другой угол рта. – Сам как?

– Да по-разному, – Тимка лукаво ухмыльнулся, предвкушая, как поведает рулеточной братии о своих последних приключениях. Во всех красках и со смаком. Как, открыв рты, все они будут ахать и охать, не забывая подкладывать рассказчику что-нибудь вкусненькое на тарелку.

– Ну не сбегай, расскажешь, – Берта пыхнула на него едким дымом и поплыла дальше, небрежно протаранив какого-то менее везучего посетителя мощной ляжкой. Сама официантка при этом даже не покачнулась.

Тимка скользнул в образовавшуюся прореху и относительно легко прошмыгнул к барной стойке. Натянул кепку на нос, скривил губы – ни дать ни взять уркаган со стажем. Сигарки не хватает.

Вскарабкавшись на высокий стул, похожий на насест, Тимка извлёк из кармана мятую десятку.

– Стопарик! – вякнул он как мог более «взрослым» голосом и плюхнул глухо звякнувший свёрток на стойку. Соседствующие с ним типы иронично хмыкнули и вдруг опасливо подались в стороны.

Бармен – огромный, невиданных габаритов медведь-гризли – опёрся луктем о жалобно затрещавшую стойку. Перекатил в обширной пасти зубочистку. Хмыкнул.

– Ещё чё… – медведь склонился ниже, почти уткнувшись зубочисткой в торчащий из-под козырька кошачий нос. – На ирисках перебьёшься!

– Зануда! – Тимка вздохнул с видом оскорблённой невинности и, поняв, что маскировка не проканала, сдвинул кепку на затылок. – Дай хоть пиво.

Медведь хмыкнул.

Не отрывая от стойки локоть, нашарил где-то внизу стакан и бутылку, небрежно сковырнув кугтем пробку, и набулькал в стакан пенную жидкость.

…А затем подставил кулак чуть не раза в два крупнее Тимкиной головы, и они исполнили ритуал приветствия – тычок, поворот, хлоп-шлёп, поворот, ладонью сверху, снизу и снова кулак в кулак. Окружающие с изумлением уставились на то, как огромный медведь «ручкается» с чахлым малолетним кошаком, габариты которого едва ли превышали размеры медвежьей лапы.

– Где шлялся? – пророкотал бармен.

– Да так, дела были, – уклончиво начал Тимка, мысленно прорабатывая эффектное начало. Про то, как его схватил отряд спецназа, как он героически уложил одного, другого, третьего… и если бы не танки...

– А по жопе? – гулкий, раскатистый бас разносился, казалось, на всю «Рулетку». Причём по голосу медведя никогда нельзя было с уверенностью сказать, шутит он – или всерьёз.

– Да фу на тебя! – поморщился Тимка под смешки соседей. – Попозже расскажу. История – закачаешься.

Медведь скептически хмыкнул и отвлёкся на посетителя, отважившегося робко постучать по стойке монеткой.

– Ну? Чё стучишь? По лбу себе постучи! – гризли навис над съёжившимся псом и сердито сгрёб купюру с горсткой мелочи.

Медведя звали Медведь. И сколько Тимка себя помнил – в дни работы Медведя в баре было спокойнее, чем в полдень в центре города. Всевозможная шушера со всей Помойки, в каком бы состоянии и настроении ни пребывала, никогда не рисковала затевать в «Рулетке» серьёзных свар. А если кто-то забывался – один удар медвежьего кулака по стойке бара вызывал добрых полчаса тишины во всём заведении.

«Поручкаться» с Медведем многого стоило. Вокруг Тимки мгновенно образовалась область благоговения. А кто-то из сидящих вдоль стойки даже катнул ему стопку виски.

Впрочем, оприходовать содержимое Тимка не успел – бдительный бармен с поразительной для его габаритов ловкостью перехватил стакан перед самой Тимкиной лапой и непринуждённо отправил себе в глотку, даже не поморщившись.

Тимка насупился и хлебнул пиво.

Не то чтобы его всерьёз тянуло на спиртное, просто курево и алкоголь в его понимании были неотъемлемыми атрибутами взрослой жизни. Ведь что за мужик, который закашляется от поднесённой честной компанией рюмашки? Или от сунутой сигареты? Позор! Тренироваться надо!

Увы, пока Медведь со всем этим был не согласен, ничего крепче пива в «Рулетке» Тимке не светило. Не в дежурство Медведя, во всяком разе.

Их противостояние превратилось в своего рода игру – котёнок постоянно пытался закосить под незнакомого бармену взрослого посетителя, а Медведь безошибочно раскусывал любую маскировку. Не помогали ни надвинутые на нос кепки, ни даже вымазанная углём физиономия ни даже один раз нацепленные дурацкие усы из крашеной пакли.

Вот и сейчас, спустя почти два месяца Тимкиного отсутствия, Медведь мгновенно просёк наивные манёвры.

Потягивая пиво, кот погладил тяжёленький свёрток, прикидывая, сколько запросить за всё про всё с местных скупщиков.

По самым скромным прикидкам – выходило под штуку баксов. Вкупе с «заработанными» – вполне достаточная сумма, чтобы снять какую-нибудь не шибко навороченную квартирку на две-три комнаты. И он в нетерпении поёрзывал на табуретке, косясь на облюбованный местной бандой «альков» и собираясь с духом.

Там, в особом зале, отделённом от общего корпусом ржавого автобуса, крутились настоящие дела. Большие, взрослые дела.

На той половине Тимке доводилось бывать лишь пару раз – в роли посыльного. Найти кого или передать что-нибудь срочное. Подобное было отличным шансом войти в круг избранных, стать «своим». Пусть для начала и в статусе шестёрки, но – ведь с перспективой роста! Одно время, с приходом сюда цивилизации в лице мобильных телефонов, надобность в «курьерах» почти отпала. Но ровным счётом до тех пор, пока полиция не допёрла эти телефоны прослушивать.

В любом случае, вряд ли его с тех пор запомнили, и на тёплый приём рассчитывать не приходилось. Но и сливать пушки за гроши мелким скупщикам в основном зале Тимке тоже не хотелось. Прямой клиент, поди, побольше даст. Да глядишь, не обжулит. Хотя, даже если и вовсе ничего не заплатят, – всё равно выгода. Лишний раз примелькается серьёзным ребятам. А там как знать – может и тема какая назреет.

Собравшись с духом, Тимка сполз с табуретки и решительно потопал в зал для больших мальчиков.

– Куда? Брысь отседа! – лениво повёл глазом сидевший на страже у входа в «вип-зал» здоровенный бык. «Швейцара» покрывала густая сеть шрамов и даже клеймо за убийство. Впрочем, здесь, в подземной части Помойки это было скорее достоинством, чем «уличением» и громила носил его с неприкрытой гордостью.

– Я по делу! – Тимка приоткрыл краешек свёртка, демонстрируя «копыту» тускло поблёскивающие воронёные стволы.

Подумав несколько долгих секунд, бык допил стоявший перед ним стакан и нехотя встал. Массивная туша нависла над котом, возвышаясь на два с лишним роста. Огромная ладонь с короткими, оканчивающимися окостенелыми фалангами копыт, небрежно сгребла «товар».

С недоверием приоткрыв свёрток сам, бык смерил Тимку оценивающим взглядом, хмыкнул и потопал вглубь.

Замешкавшийся Тимка осторожно сунулся следом.

Большинство здесь присутствующих он знал заочно – Козырь, Химера, Мясо… Заправил Колоды на Помойке знали все – от скромных торговцев до правильных пацанов и малолетней шантрапы.

Колодой называла себя банда, контролировавшая Помойку и многие «темы» в городе. Как и полагается колоде, Колода делилась на четыре масти, каждая из которых промышляла своей «темой». Красные – наркотой и тёлками, а чёрные – выбиванием долгов и мокрухой. «Рулетку» облюбовали трефы, державшие тему, так или иначе связанную с избавлением кого-либо от избытков имущества по-тихому и «всухую». В смысле – без стрельбы, мокрухи и кипежа.

В каком-то роде Тимка и сам был тут «нужной масти». В том смысле, что отстёгивал с каждого щипка как раз трефам. И в этом плане соваться «к своим» было спокойнее, хотя… помнит ли Химера каждого малолетнего щипача с Помойки?

Бык подвёл его к одному из столиков, за которым резались в карты пяток тёмных личностей. Молча выгрузил на стол свёрток с пистолетами.

Тимка почтительно замер в шаге от компании.

Рослый широкоплечий волк, отложив карты, со скучающим видом извлёк из свёртка пистолет. Оттянул затворную раму, заглянул в патронник, выщелкнул обойму.

– Где взял?

– Где взял, там больше нет, – дерзко откликнулся Тимка и тут же испугался своей смелости.

Вообще спрашивать о происхождении той или иной вещицы в этой компании было не принято. И сам по себе подобный вопрос в отношении Тимки был крайне неуважителен. Хотя несмотря на это дерзкий ответ «серьёзному пацану» мог обернуться и трёпкой.

Но окружающие заухмылялись, а вертевший пистолет волк с неопределённым выражением уставился на кошака долгим взглядом.

– И чё хочешь?

– А сколько дашь?

– Сотню – хватит? – волк небрежно извлёк из карточной «ставки» одну купюру и тоже ухмыльнулся.

– За сотню ты у лохов покупай, – Тимка насупился, но сгрести пистолеты обратно не решился. В любой компании всегда есть грань, переступать которую не следует. И высказать недовольство предложенной ценой – это одно, а проявить неуважение действием – совсем иное.

Ухмыльнувшись шире, волк извлёк ещё пару купюр и добавил их к первой цене.

– За каждый! – Тимка воинственно шмыгнул носом.

– Не борзей, – предупреждающе насупился волк, но окружающие захихикали.

– Да ладно, Хоп. Не жлобься. Это Хилого пацан, – вступился за Тимку кто-то из игроков.

– Где тот Хилый? Уже давно червей кормит, – огрызнулся Хоп.

Но стопка купюр, тем не менее, пополнилась ещё семью бумажками.

Итого – тыща! За четыре ствола получалось на пару сотен меньше, чем Тимке бы хотелось, но и тыща – заработок, о котором до недавних пор он мог только мечтать!

– Хватит с тебя, – Хоп отодвинул пистолеты от края стола, показывая, что сделка закрыта.

***

Изгнанные на период уборки, Пакетик, Рик и мыш молча сидели на склоне холма.

Рик покусывал губы и вертел в руках соломинку. Мыш по обыкновению безмолвно пялился в никуда, а Пакетик созерцал закат и накручивал ручку фонаря, восстанавливая заряд истощённой за ночь батареи.

Фонарь был старый, и размеренное жужжание динамки время от времени прерывали неприятные попискивания и поскрипывания.

– Да прекрати ты скрипеть! – не выдержал Рик.

Пакетик послушно прекратил.

Рик поморщился и сплюнул. Пара дней на воле, а меж ними уже сформировалась и обозначилась явная неприязнь. С одной стороны, иронично-молчаливая, с другой – демонстративно злобненькая, истеричная.

Рик не раз порывался затеять свару, выпустить пар. Но каждый раз уродец уступал, уворачивался, не давая ни шанса раздуть конфликт и довести до… До чего-нибудь.

И каждый раз с таким видом, словно любые попытки зацепить, унизить, задеть… словно всё это его забавляло, и не более. Словно под этой своей маской смеялся над ним, Риком. Ухмылялся – то презрительно, то брезгливо. То издевательски.

И раздражение росло, копилось, ширилось. Бесило, что нет повода. Бесило время от времени накатывающее осознание, что сам ведёт себя как полная скотина. Становилось до ужаса стыдно, но вскоре накатывала новая волна раздражения, и Рик почти решался врезать по этой тошнотворной маске. Со всей дури. И пофиг, чту там, под слоем целлофана с дырками-гляделками.

Вот и сейчас – он просто молча прекратил скрипеть. И это бесило ещё больше, чем долбаный скрип. Всё это молчаливое, непрошибаемое спокойствие.

Рик с ненавистью уставился в чёрные прорези.

«Это всё ты, ТЫ! Ты и твоё гадское яблоко!»

Не выдержав, он попытался сграбастать Пакетика за грудки, но тот без видимых усилий перехватил его руки за запястья. Перехватил так, словно стальными тисками.

Рик беспомощно трепыхнулся, раз, другой, третий. Поразительная, невозможная сила удерживала его руки практически неподвижно.

Унижение. Ощущение собственной жалкой беспомощности, никчёмности…

– Пусти! – прохрипел лис.

И Пакетик послушно разжал ладони.

Потирая запястья, Рик в ярости уставился в прорези маски.

Два чёрных косых отверстия, две расщелины, заполненные тьмой.

Пакетик чуть наклонил голову – странным, запредельно звериным движением. И лиса прошиб страх. Первобытный панический ужас, прошибающий ледяной дрожью, заставляющий шерсть взвиться дыбом.

Рик отшатнулся и нервно покосил глазом на свидетеля его позора. Чёртов мыш безразлично таращился вдаль, но можно было не сомневаться – случившееся в десятке футов представление от него не укрылось.

На крыльцо выбралась уставшая Рона. Тяжело присела, переводя дух. Ну ещё бы, полдня веником махать и оттирать старыми тряпками паутину и ржавчину с труб. Да ещё без запаса воды под рукой – практически насухо.

Почуяв какое-то нездоровое напряжение меж обоими парнями, рысь окинула их подозрительным взглядом.

Пакетик взгляд этот то ли не видел, то ли проигнорировал, а Рик изобразил вялую кислую улыбку.

Рона вздохнула.

Рыжий ловелас весь день пребывал в столь подавленном состоянии, столь явно и демонстративно страдал и мучился, что она едва сдерживалась, чтобы не подойти. Приласкать, пожалеть, взъерошить.

Нет, ничего такого… неприличного. Просто хоть как-то выразить сочувствие. Дать понять, что он не один, что всё будет хорошо.

Ей самой сейчас этого безумно не хватало.

Не хватало кого-нибудь сильного, надёжного. Который бы спас и решил все проблемы. Защитил, уберёг… Увы – где ж его такого взять?

Вокруг одни болезные, сами по уши в проблемах, испуганные беглецы.

Без прошлого и будущего.

Мальчишки да девчонки – ещё моложе её самой.

Дети.

Даже вполне себе мускулистый и сформировавшийся Рик – на деле ещё балбес балбесом.

Подперев голову ладонью, Рона вздохнула и уставилась перед собой.

Настроение за минувшие дни раз сто прыгало от «нам кранты» до «всё будет хорошо».

Первое настроение она тщательно прятала, а второе… второе демонстрировать в явном виде не хватало уверенности и решимости. Но она пыталась. Честно пыталась.

Украдкой стирала непрошеные слёзы, натянуто улыбалась и всячески изображала перед всеми бодрость духа и непреклонный оптимизм.

Вот и сейчас – улыбнулась рыжему. Неловко, неосознанно почти – «держись, мол». И сразу смутилась – не вышла ли её улыбка похожей на торжествующую?

Кошка… Язвительная и заносчивая, вызывающе нагло подчёркивающая все свои прелести и ничуть не стесняющаяся целоваться взасос при окружающих, эгоистичная самовлюблённая кошка до мозга костей была её антиподом. В ней раздражало всё – от манеры держаться и говорить, до бесстыдных и беззастенчивых обжиманцев с парнем другого вида да на глазах у всех.

Последнее бесило втройне.

Настолько, что Ронка даже испугалась: уж не примесь ли тут чего-то типа зависти? Или, упаси боже – ревности?

Что она ощущает сейчас, после потери одной, пусть не самой ценной и нужной из их спонтанно сложившейся команды?

Злость, радость, торжество справедливости?

После всего что они пережили вместе – пожалуй, только безмерную грусть.

Подумать только, вот ещё утром глядела на эту сучку чуть не с ненавистью, а сейчас – сейчас уже безумно жаль своей тогдашней несдержанности.

И того, что не погасила, не замяла вспыхнувшую ссору вовремя, что пустила всё на самотёк. Не повела себя, как полагается старшей, а напротив – ещё и вякнула что-то типа «да куда она денется». Удержала Тимку.

И вот – вечер. И их на одного меньше.

И ещё один из них по этой же причине – тоже на взводе.

Но что тут сделать, как исправить?

Да и потом, кошка вроде сама говорила, что ей есть куда пойти. Может, туда и пошла? И ей там будет лучше, чем им – никому не нужным и неприкаянным, ютящимся в этой жалкой теплушке? Ну и другой плюс – одним ртом меньше...

Устыдившись прагматичной мыслишки, Рона невольно потупилась.

Поднялась, со вздохом комкая в руках почерневшие после уборки тряпки, подхватила растрёпанный травяной веник. Искоса виновато зыркнула на рыжего страдальца. Глянула – и замерла в удивлении.

Показалось, или ответный взгляд был вовсе не столь уж и страдальческим? А скорее – оценивающим, прикидывающим?

Рона нахмурилась: взгляд Рика самым наглым образом прогуливался по её груди и ляжкам, а выражение на рыжей морде было такое, будто он сейчас представлял её голышом. И точно – словно поняв, о чём она сейчас подумала, рыжий нахал растянул улыбку шире.

Ещё и лыбится, зараза!

Рысь криво ухмыльнулась, уже без тени сочувствия. Надо ж – и дня не прошло, как потерял свою пассию, а уже другой глазки строит! Легко же они меняют объект привязанностей.

Выразительно погрозив ему веником, Рона вернулась в землянку.

Обиженный в лучших чувствах, Рик демонстративно отвернулся.

«Па-а-аду-у-маешь! Ну не очень-то и хотелось!»

В тот вечер ему не повезло дважды – «вторая попытка» с рысью, когда он вполне невинно отвесил ей шлепок пониже спины, окончилась чувствительным шлепком по морде. Этим самым веником. А попытка обиженного назло ей подкатить к вернувшейся тощей Динке – и вовсе неожиданно болезненным тычком в печень.

С видом оскорблённой невинности Рик демонстративно отвернулся носом в угол и заснул в гордом одиночестве.

***

Отвалившаяся голова, пару раз кувыркнувшись на половицах, замерла возле ног Чарли. На физиономии покойника застыла маска безмерного удивления, немного подпорченная падением: рот приоткрылся, глаза разъехались в разные стороны.

Как загипнотизированный, бурундук склонился над жуткой находкой. Помедлив, обхватил её ладонями и поднял.

Тяжёленькая. То ещё ощущение – вес на руках чужой головы.

– Чарли!!! Чарли, что ты делаешь?! – всплеснула руками Джейн. – Брось немедленно!

Но бурундук, игнорируя панические выкрики подруги, как зачарованный уставился на идеально ровный срез шеи. Ни одно известное ему оружие не могло оставить столь ровной, идеально гладкой поверхности.

Ну разве что… промышленный лазер? Но здоровенный лазерный резак – устройство размером с грузовик. Кому бы в голову пришло тащить тело несчастного для этой странной операции чёрт-те куда, а затем возвращать его обратно? Да ещё всё это – посреди военной базы? И зачем придавать трупу схожесть с живым? Не проще ли было стрельнуть в него каким-нибудь транквилизатором или, на худой конец, отравить?

Чудеса. Как и обещала Джейн.

– Чарли! – почти жалобно пискнула лисичка. – Оставь его!

– Оставить? – Чарли повернул к ней голову несчастного – так, чтобы был виден до странного ровный срез. – Вот это ты видела?

Он пошёл к ней, а лисичка попятилась. С таким ужасом, словно мёртвая голова могла вдруг ожить и вцепиться в неё.

– Бедный Йорик! – кривляясь на манер известного персонажа театральной драмы, бурундук поднял голову на ладони. И вдруг развернул и рывком приблизил жутковатую находку к Джейн: – Бу!

Тихонько взвизгнув, лисичка вжалась в стенку.

– Ты же сама хотела доказательств. Вот, бери! – Чарли истерично хихикнул.

Происходящее походило на дурной сон.

Где-то в глубине его тщедушного бурундучиного тельца словно надломился, вышел из строя какой-то предохранитель. И теперь коротышку переполняла какая-то дурацкая бесшабашность и нервная, отчаянная бравада.

– Это же голова! – пятиться дальше было некуда, и Джейн, сжав руки на груди, с ужасом таращилась в тусклые собачьи глаза, смотревшие в разные стороны.

– Естественно, голова! – Чарли хихикнул. – Дай сумку!

– Даже не думай! – Джейн шарахнулась прочь. – Это же – голова! ГОЛОВА!!!

– Да вижу я, что голова! – Чарли поднёс добычу к уху, изображая пытающегося попасть в кадр случайного прохожего. И характерным репортёрским тоном, чуть не нараспев, продекламировал заголовки: – «Ужасные эксперименты военных привели к гибели рядового Хопкинса!», «Таинственная смерть на военной базе!»

– С ума сошёл! – испуг потихоньку отступал, и к Джейн вернулась способность трезво мыслить. – Если ты притащишь Куперу голову покойника, он выставит нас обоих! А если узнает полиция… Быстро верни, где взял!

Чарли представил себе, как они с Джейн, промаршировав через обширный редакторский кабинет, торжественно вручают еноту голову покойника.

Как вытягивается рожа Купера, как вечно меланхоличное выражение сменяется маской ужаса… Может быть, он даже взвизгнет и запрыгнет с ногами на своё дорогущее кожаное кресло? Или на стол.

Чарли хихикнул.

Истерика?

Нет, всё же, как ни жаль, вариант Джейн был ближе к реальности. За подобные выходки можно и впрямь вылететь к чёртовой бабушке. А ещё ведь придётся объяснять, откуда они эту голову взяли. И, чего доброго, доказывать, что не сами подстроили смерть несчастного заради сенсации… Да и перед родными покойника как-то неловко.

Чарли вздохнул, осознавая возможные последствия всё шире и ярче.

– Положи на место, говорю! – Джейн развернула его за плечи и подтолкнула к телу дежурного, продолжавшему сидеть за столом.

Но не тут-то было – снаружи вдруг ярче вспыхнул свет, послышался быстро приближающийся топот солдат и рёв моторов.

Незадачливые горе-шпионы затравленно переглянулись и бросились вглубь здания. Многострадальную голову Чарли рефлекторно зажал под мышкой.

– Брось! – задыхаясь не то от бега, не то от страха, Джейн покосилась на отстающего коллегу.

– Ну да, щас! Чтобы все точно поняли, в каком направлении мы убежали? – прохрипел Чарли. – Отбежим подальше – спрячем.

– Гос-с-споди, вот на кой чёрт ты вообще его трогал?! – Джейн замешкалась на развилке, выбирая направление. Но врезавшийся сзади бурундук сделал выбор за неё.

– На кой чёрт я вообще с тобой полез?! – пропыхтел он, из последних сил семеня следом. Там, где длинные ножки Джейн успевали сделать шаг, коротышке приходилось делать два, а то и три. А за спиной уже звучали сердитые, испуганные голоса солдат и в здании тоже начали вспыхивать лампы.

– Вот приспичило тебе сюда лезть! Сидели бы сейчас в своих уютных квартирках, попивали кофе… – взгляд Чарли остановился на кулере. Выхватив из раздатчика пластиковый стакан, он сунул его в агрегат.

– Чарли!!! – заметив отсутствие напарника лишь через несколько шагов, Джейн всплеснула руками.

Торопливо выхлебав живительную влагу, бурундук припустил к ней.

– Нашёл время! – Джейн ухватила его за руку и, как ребёнка, потащила вперёд.

И тут с Чарли слетела бейсболка. Кувыркнулась, перекатилась и вызывающе замерла посреди коридора.

Джейн в ярости уставилась на сообщника.

От всего происходящего лисичка явно пребывала на грани серьёзной истерики. А тут ещё коллега, недолго думая, непринуждённо сунул голову покойника ей – «подержи, мол». И ринулся за своей проклятой бейсболкой.

Машинально приняв протянутый предмет, Джейн запоздало осознала, ЧТО у неё в ладонях, ойкнула и едва не выронила несчастную голову на пол. На лице у неё проступила столь богатая гамма чувств, что вернувшийся бурундук виновато-заискивающе улыбнулся и опасливо забрал «артефакт» с максимально возможного расстояния – сильно вытянутыми руками.

Едва сдерживаясь, чтобы не высказать ему всё, что накипело, Джейн яростно фыркнула и припустила вверх по лестнице. Взлетев на третий этаж, репортёры выглянули в коридор. Тупик. Точнее, вдали виднелась ещё одна лестница. Но по стенкам лестничной клетки уже гремел топот сапог.

Единственный путь – коридор, уходящий куда-то вглубь здания. И они побежали было туда, но тут… в том, дальнем конце коридора вдруг заморгали лампы. Заморгали и стали гаснуть – одна, вторая, третья…

Не все разом или группами, как произошло бы, поверни кто-нибудь выключатель. А по одной – как в фильмах ужасов.

Словно сама темнота приближалась к перекрёстку коридоров, к которому они так стремились.

Это было настолько пугающе и зловеще, что беглецы не сговариваясь сбавили ход и замерли. А затем и вовсе попятились назад.

– Это ещё что за хрень? – прошептал Чарли, боясь отвести взгляд от странного явления.

– Понятия не имею, – ещё тише прошептала Джейн. – Но я туда не хочу.

Затаив дыхание, они прижались к стенам по обе стороны коридора.

Позади, этажом ниже, топали солдаты. Впереди – непонятным образом гас свет. Казалось бы – беги себе в спасительную тьму, прячься! Но… ноги словно отказали, налились свинцовой тяжестью, приклеились к полу. И обе угрозы – явная и неявная (но не менее пугающая!) – неуклонно приближались.

– Ключи! – спохватившись, Джейн похлопала коллегу по карманам. В левом глухо звякнуло.

– Джеееейн! – едва слышно проблеял Чарли, с перекошенным лицом таращась на что-то в коридоре.

Лисичка опасливо оглянулась.

В том месте, где их коридор пересекался с другим, уже не горело ни одной лампочки. И на этом самом укутанном тьмой пятачке кто-то стоял. Какая-то огромная – головой под потолок – абсолютно, непроницаемо-чёрная фигура. Более чёрная, чем окутывающий её мрак.

Жуткий силуэт шевельнулся… и двинулся в их сторону. Совершенно беззвучно, как призрак. Лишь лампы на пути его движения гасли, чтобы за его спиной столь же беззвучно вспыхнуть вновь.

Чарли гулко сглотнул.

О том, чтобы снять это странное явление на камеру, никто из них и не подумал.

Подстёгиваемые ужасом, лисица и бурундук попятились, а затем припустили во все лопатки прочь по коридору, навстречу к солдатам.

– Всё, приплыли, – выдохшийся Чарли зашатался и обречённо привалился к стенке. – Если что – сразу ори свою фамилию. Авось не сильно отбуцкают.

Он загнанно оглянулся назад – туда, где за парой поворотов остался чёрный призрак. Но пугающее явление не показывалось.

– Ключи! – вспомнила Джейн, скользнув взглядом по номеру на ближайшей двери. – Ключи давай!

Просиявший бурундук лихорадочно запустил руку в карманы куртки. Выхватил горстку помеченных бирками железных закорючек.

– Сорок семь, сорок семь… – лихорадочно перебирая груду железячек в его пригоршне, Джейн по-девчачьи приплясывала от нетерпения. Наконец нужная бирка нашлась, и она сунула ключ в замок.

– Господи! Спасибо тебе, если ты есть! – с неожиданным пылом выдохнула она в потолок, закрыв дверь изнутри и без сил сползая вдоль неё на пол.

В коридоре протопотали солдаты.

– Ну и? Чё делать будем? – шёпотом поинтересовался Чарли. – А если эти… начнут кабинеты обыскивать? Или найдут нашу лазейку?

– Ну не убьют же они нас, если что... – Джейн опасливо отодвинулась от головы, которую Чарли пристроил под мышкой, на манер мотоциклетного шлема. – Да убери ты… это. Если нас поймают с этой башкой – точно мало не покажется.

– Куда я его уберу?! – Чарли оглядел комнату. Огромный, окружённый десятком стульев, Т-образный стол с аквариумом и настольной лампой. И допотопный несгораемый шкаф в компании деревянного «коллеги».

Лисичка прислушалась к настораживающей тишине в коридоре и решилась приоткрыть дверь.

Осмотревшись, поманила бурундука следом:

– Быстрее, пока они не начали прочёсывать кабинеты!

Репортёры шмыгнули туда, откуда поднялись солдаты.

– Тсс! – Джейн притормозила возле угла, придержав разогнавшегося коллегу.

Бурундук и лисичка высунули носы в коридор.

От угла удалялась парочка солдат. Ещё пара нервно осматривалась в противоположном конце коридора.

– Быстрее! – Джейн, как на буксире, потащила его вперёд – прямо на спины неспешно уходившего патруля.

Оторопевший Чарли даже пискнуть не успел. Да и сама Джейн выдохнула, лишь когда они резко вильнули на лестницу – буквально в десятке шагов от патруля и буквально за секунды до того, как этот патруль должен был развернуться. Но с верхнего этажа навстречу им уже тоже кто-то спускался. И горе-разведчикам пришлось ринуться вниз, на подвальный этаж. Но едва Джейн потянулась к ручке двери, как та сама двинулась навстречу.

– Ну и где эта хрень? – донеслись из коридора голоса очередного патруля.

Вытянувшись в струнку, репортёры затаили дыхание, стараясь как можно незаметнее распластаться в пространстве меж стеной и открывающейся дверью.

– Упаси боже нас это найти! – буркнул солдат, выглянувший на лестницу. – Ты видел, что эта штука сделала с Хопкинсом?

– Да он небось спал на посту, – предположил третий. – Вот его и…

– Заткнитесь оба! И молитесь, чтобы этот упырь сделал что хотел и свалил! – шикнул четвёртый.

Солдаты выбрались на лестничный пролёт и поскакали прочь, невесть каким чудом не заметив вспотевших и задыхающихся от бега репортёров.

– Мамма миа... – Чарли стёк вдоль стены, пытаясь вновь наполнить лёгкие кислородом.

– Пойдём, пойдём, пока новые не набежали! – Джейн и сама изрядно запыхалась, но оставаться на лестничной клетке было слишком опасно.

И они шмыгнули в подвальный коридор.

– Бррр… морг напоминает, – боязливо пропыхтел Чарли, осматривая потёртую, пожелтевшую от времени плитку на стенах.

– Ну так нам сюда и надо, забыл? – Джейн двинулась вглубь коридора, поглядывая на двери – стальные, глубоко утопленные в толстых стенах.

– А если… если этому... чёрному... тоже сюда? – Чарли опасливо оглянулся назад.

– Понятия не имею, что это такое, но… думаю, солдаты его спугнули, – Джейн прислушалась ещё раз. – Иначе бы уже стреляли вовсю.

– Логично, – Чарли немного успокоился. Но тут же вскинулся вновь: – А… если возле этой штуки не только лампочки, но и автоматы не работают?

– Ну… тогда орали бы! – зло буркнула Джейн. Одна мысль о встреченном в коридоре существе вгоняла в противную паническую дрожь.

Кто это был?

Чего хотел?

Один из …этих?

Нет, конечно она надеялась найти тут что-нибудь «потустороннее», но чтобы вот так… столкнуться едва ли не лицом к лицу, да вживую?!

И почему над ним гасли лампы, словно непроницаемо-чёрная фигура вытягивала из них энергию? Какие технологии могли породить это?

Тысячи «почему?» и «зачем?» путали мысли и сбивали с толку.

Так, всё!

О странном создании можно подумать и позже, а сейчас... Сейчас надо сосредоточиться на том, зачем они сюда пришли.

Подобрав ключ к одной из дверей, лисичка разочарованно вздохнула: пустая комната со сваленным в углу мусором, банками с краской, лестницей-стремянкой и ящиком каких-то инструментов. Вторая комната оказалась немногим содержательнее – чулан-подсобка, заставленная стеллажами с какими-то гайками, болтиками, пучками проводов, лампочками и прочим барахлом из хозяйства электрика. С третьей комнатой повезло больше – кабинет. Стол, стул, шкафы. В четвёртой нашлось ещё несколько шкафов – на этот раз стальных, но со стеклянными дверцами.

Репортёры с надеждой сунулись туда, надеясь увидеть части расчленённых инопланетян или, на худой конец, жутко изуродованные эмбрионы – плоды безжалостных экспериментов и преступлений перед правами мирного населения. Но к их немалому разочарованию, банки были в большинстве своём пусты. Либо в них плавали какие-то совсем неинтересные и скучные ошмётки.

По закону подлости та комната, к которой столь сильно стремилась Джейн, нашлась почти в самом конце коридора.

Пара стальных столов, хирургические лампы над ними, шкафы со стеклянными и цельнометаллическими дверцами. И сооружение, подозрительно напоминающее камеры хранения на вокзале.

– О, трупарня! – Чарли с напускной бравадой прошёлся по помещению, посветил фонариком камеры в лишённый двери проём. В смежной комнате располагалось то, что патологоанатомы называют «холодильник», а Чарли с лёгкой руки окрестил «трупотекой».

С непринуждённостью домохозяйки, проводящей инвентаризацию на кухне, бурундук картинным жестом потянул на себя крышки холодильника.

Длинные поддоны выкатились на всю длину, и впрямь напомнив ящики некоей чудовищной картотеки.

Большинство из них пустовало, но в нескольких покоились тела.

Солдат-пёс без видимых повреждений и какой-то штатский. Нарезанный ломтиками тем же странным инструментом, что и бедолага-дежурный, голову которого они невольно прихватили.

Ломтики были аккуратно сложены в нужном порядке, образуя почти целое тело койота. Но пары кусочков не хватало.

– Хренасе... – Чарли вскинул камеру, взял в объектив чудовищный «конструктор» и затем снял крупным планом идеально ровные срезы. Ломтики были разных размеров и форм, словно несчастного раз десять рассекли чем-то типа катаны. Да настолько быстро, что упал он уже потом. Упал... и развалился вот на эти самые кусочки. Которые кто-то потом собрал и заботливо расположил в форме тела. А в процессе потерял левую коленку и правую ступню.

– Мда. Однако, – Чарли потрогал пальцем кусок ноги. Подмороженная плоть всё ещё завёрнута в ткань шорт – несчастного расчленили прямо вместе с одеждой. И всё те же идеально, неестественно ровные срезы.

Набравшись храбрости, Джейн потянула на себя самые верхние ячейки, достать до которых коротышка-бурундук не мог.

– Чарли... Чарли? – отстранилась она, позволяя коллеге рассмотреть находку. Точнее, край находки, так как низкий рост повелителя видеокамер не позволял ему толком разглядеть тело. Но и вида снизу было вполне достаточно, чтобы опознать нечто с той самой похищенной фотографии: пятипалая рука с белёсой кожей и плоскими, почти атрофировавшимися недокогтями.

Лисичка и бурундук переглянулись.

– Вот это, что называется, в яблочко! – Чарли воодушевлённо повёл камерой, снимая вскрытое тело, насколько позволял рост. – «Шимп-мутант из подземелий Бричпортского метро!» Или нет: «Военные исследуют инопланетян!» Помнишь, как тот ролик с пластилиновым гуманоидом?

Джейн молча забрала у него камеру и поснимала с высоты своего роста.

Вытаскивать тело она не решилась – почти лишённая меха, покрытая лишь редкими, почти незаметными в полумраке волосками, кожа покойника производила столь же мерзкое и пугающее ощущение как безволосая морда шимпа. Или голый крысиный хвост.

Разбитое в лепёшку лицо, вдавленная от удара грудная клетка… Увечья покойника не позволяли представить внешность этого существа в полной мере. Ростом создание было футов пять с хвостиком. Что странно. Фигура шастающего по базе гостя, встреченная ими ранее макушкой упиралась в потолок. Футов восемь, если не больше!

Неужели и там, под пугающей непроницаемой чернотой, скрывалось нечто подобное?

С момента смерти существа на полке прошла уже без малого неделя, и от покойника, несмотря на холодильник, заметно попахивало душком разложения.

Преодолевая рвотные позывы, Джейн отсняла руки мертвеца – такие похожие и одновременно непохожие на узловатые пятерни шимпов. Отсняла и тело – от разбитого в лепёшку лица до странных уродливых пяток на длинных, неестественно прямых ногах. На белёсой шкуре там и сям виднелись зловещие разрезы – тело явно вскрывали. И, может быть, даже не один раз.

Эх, добраться бы до отчётов! Но обшаривать шкафы в поисках материалов по вскрытию – дело заведомо безнадёжное. Такие бумажки тут же уходят на стол начальству, да в секретные архивы.

Искать их тут, на этой базе, можно не одну неделю. Вот только местные обитатели вряд ли оставят им с Чарли достаточно много времени на это.

И словно в подтверждение её мыслей в коридоре снова затопали – два или три солдата пробежали мимо двери морга.

Замерев на секунду, репортёры переглянулись и облегчённо выдохнули. Но стоило им перевести дух, как солдаты протопотали обратно.

Настороженно подойдя к двери, Джейн приложила ухо к замочной скважине. В коридоре уже не топали – напротив, повисла какая-то странная, гнетущая тишина. Неестественная, удушливая. Того сорта, как бывает, если плотно-плотно заткнуть уши.

Джейн обернулась к напарнику.

Прикидывая, куда бы спрятаться, окинула комнату встревоженным взглядом. Скудное количество мебели не оставляло особых шансов на укрытие. Разве что…

– Ну что там? – Чарли осторожно задвинул ящики холодильника и крадучись приблизился к ней.

– Тихо.

– Странно, – бурундук навёл на неё фонарь камеры, беззастенчиво разглядывая туго обтянутую брючками задницу. Подумал и включил запись.

– Чарли? Чёртов маленький озабоченный зас... – Джейн сердито обернулась, но тут же замерла.

Фонарь в её руке и фонарь камеры вдруг синхронно мигнули.

Охотники за сенсацией переглянулись. А фонари моргнули ещё раз, ещё и вдруг погасли. Сталкиваясь друг с дружкой, лисица и бурундук заметались по комнате в поисках укрытия.

Наткнувшись на какое-то полотнище, Джейн нащупала один из столов и швырнула тряпку поверх, на манер скатерти. Теперь в этом «домике» можно было спрятаться – если не полностью, то хотя бы частично. Не бог весть что, но авось проканает. Только бы не кончилось это сегодняшнее абсурдное, неприличное прямо-таки везение.

Затаив дыхание, они скорчились под столом, с замиранием сердца пытаясь уловить в непроглядной тьме хотя бы звук. Но тишина нависла такая, что от неё звенело в ушах. И в этой абсолютной, ватной тишине вдруг беззвучно открылась дверь. Ни скрипа, ни шороха – просто в непроглядной черноте обозначился на миг едва заметный серый треугольник. И на фоне него – уже знакомый непроницаемо-чёрный силуэт. А затем дверь так же беззвучно закрылась, оставив их наедине с жутким безмолвным призраком. В тёмной, абсолютно тёмной комнате.

Рассмотреть что-либо в этой кромешной тьме было нереально. И Джейн зажмурилась – как тогда, в детстве. Когда, засыпая, частенько укрывалась с головой. По-детски наивно надеясь, что «тот, кто прячется под кроватью» не найдёт её и не тронет, стоит лишь спрятаться под одеялом, укрыться с головой, оставив только крохотную щёлочку для свежего воздуха.

Вот только спасительного одеяла тут не было. Была лишь тонкая плёночка век, отделяющих остатки её самообладания от разгуливавшего по комнате ужаса. И бешено колотившееся сердце – удары которого, наверно, было отчётливо слышно и в коридоре. А ещё был Чарли, который нащупал её ладонь и осторожно сжал – не то пытаясь ободрить, не то сам ища ободрение.

Джейн отчаянно дрожала.

И чем дальше, тем сильнее и страшнее мерещились сцены. Казалось, чудовище давно нырнуло под наброшенное на стол полотнище и сейчас сидит себе на расстоянии вытянутой руки и таращится на них. А то и вовсе приблизилось к ней нос к носу и только и ждёт, чтобы она открыла глаза – желая увидеть в них предсмертный ужас жертвы.

Напряжение становилось невыносимым – она уже практически осязала присутствие монстра перед собой. К горлу подкатывал истошный вопль. Мучительно хотелось открыть глаза, завизжать во всю глотку. Оглушительно, истошно.

Но с другой стороны – до сих пор ведь монстр их не тронул. А значит – ещё не заметил. И, может быть, не заметит вовсе. Надо только потерпеть. Ещё чуть-чуть, ещё немного.

Прошла вечность, и лисичка всё же решилась приоткрыть глаз. Вокруг было всё так же угнетающе темно и пугающе бесшумно. И она зажмурилась вновь, на ещё одну небольшую вечность. А потом, когда вновь решилась открыть глаз, увидела вдруг, что комнату заливает ровный, уютный свет фонарика. И камера Чарли также мигает огоньками. А бурундук, как и она сама секунду назад, отчаянно жмурится, никак не решаясь открыть глаза.

Джейн улыбнулась – настолько комично выглядела физиономия напарника, тот словно спал и видел плохой сон. Ушки подёргиваются, губы подрагивают, то обречённо поджимаясь, то приоткрываясь, словно он уже готов заорать и сдерживается из последних сил.

Джейн прислушалась ещё раз – ватная, угнетающая тишина сменилась тишиной нормальной, обычной. В которой слышно собственное дыхание и даже едва различимый звук разлепленных пересохших губ.

– Чарли, – тихонько окликнула напарника Джейн. – Он ушёл.

Бурундук открыл глаза. Ошалело повёл ими по сторонам, словно боясь поверить в то, что угроза миновала.

Но зловещего любителя темноты в комнате и впрямь видно не было. И Чарли облегчённо перевёл дух.

Не заметил? Или заметил, но ничего не предпринял? Но – зачем тогда приходил?

– Чёрт. Чтоб я ещё раз полез в твои авантюры... – Чарли отряхнул колени и подобрал с пола камеру. Потыкал кнопки. В раздражении повертел кольцо перемотки. – Чёрт, чёрт, чёрт!!! Да что ж это… Ну… Мля… Эта фигня размагнитила нам кассету!!!

Он выщелкнул пластиковый прямоугольник, осмотрел и вставил вновь. Приник к видоискателю, словно всё ещё не в силах поверить.

– Не, ну вот же гадство! Это ж надо!

– Успокойся. Ну давай ещё раз отснимем. Гвоздь программы-то никуда не… – выдвинув ячейку с телом мутанта, Джейн осеклась. Тела как такового не было. Вместо него железный поддон был присыпан кучкой чего-то отдалённо напоминающего пепел.

– Твою же мать... – Чарли стиснул кулаки. – Ненавижу эту штуку!

Обессиленная от переживаний и приключений, Джейн сползла на пол, привалившись спиной к «трупотеке». Нержавейка приятно холодила плечо и висок.

Лисичка страдальчески сморщилась – никогда ещё она не была так близка к победе. И никогда ещё разочарование не оказывалось столь сильным и болезненным. В её жизни вообще было мало разочарований, а тут…

Аж в глазах защипало с досады. Джейн зажмурилась, чтобы не расплакаться.

Чарли с сочувственным видом присел напротив.

И тут в коридоре вновь послышался топот.

***

Открыв дверь прозекторской, пара солдат скользнули в темноту, выставив вперёд стволы автоматов с пристёгнутыми к ним тактическими фонариками. Осмотрели помещение, ткнули в выключатель.

Щурясь от мерцающего света, который здесь был куда ярче обычного, генерал и сопровождавший его белый халат вошли внутрь. Следом ввалилось ещё пяток солдат, рассредоточившихся по периметру комнаты.

Беспокойно поглядывая по сторонам, хорёк просеменил к выдвинутой из холодильника ячейке, мрачно уставился на рассыпанный по ней пепел.

Паркер приблизился и взглянул на полку. Хотя нужды в этом особо не было – по изменившемуся в лице учёному уже было понятно, что тела он там не увидит.

Бультерьер заложил руки за спину и едва слышно вздохнул. Ожёг мрачным взглядом съёжившегося «ботаника» и развернулся к солдатам. Помедлил, пошевелил бровями и решительно направился прочь.

Солдаты, бдительно поводя по сторонам автоматами, потянулись следом.

Через пару минут тишины две других ячейки «трупотеки» осторожно приоткрылись. И дрожащие от холода репортёры попадали на пол.

***

План сработал – на все сто. Она и её бесплатный билет до родного городишки сидели в двухместном служебном купе и пили обжигающий чай с душистыми печенюшками.

Она как раз закончила изложение давно заготовленной истории про «Девочку, Отставшую от Поезда» – такой трогательной, что аж у самой слёзы на глаза навернулись. И было даже несколько обидно, что единственный слушатель этого театра одного актёра по ходу дела пропустил мимо ушей бульшую часть повествования. Впрочем, у проводника было оправдание – барашек трогательно смущался и так невинно отводил взгляд от её выставленных напоказ прелестей, что это даже заводило.

Невольно вспоминался собственный Первый Раз. Когда «это» ещё казалось ей чем-то этаким… возвышенным таинством, пробивающим до дрожи, вызывающим томление, щекотное, ни с чем не сравнимое ощущение где-то возле сердца.

Когда от каждого прикосновения то мурашки, то жар, то холодок.

Когда к этому действу относишься с придыханием и вожделением, словно это событие всей твоей жизни, одно из самых важных, самых ярких, самых нужных.

Падение в сказку.

Когда это ещё можно назвать «заниматься любовью». Хотя само по себе это словосочетание всегда вызывало у неё подспудное отторжение, неприятие и мерзенькое такое послевкусие.

Заниматься можно сексом.

А любовь… она либо есть, либо нет.

Хотя – какая, к чёрту, любовь? Просто тяга к обладанию куском мяса определённой формы. Чтобы с сиськами, жопкой… мускулистым рельефным животиком… ну и всем остальным.

Поначалу она, как и все, верила в это наивное слово. Но повзрослев (а взрослеть пришлось рано), научилась принимать реальность без глупых иллюзий.

И вот сейчас этот милый наивный мальчик, так забавно вздрагивающий от положенных ему на колени девичьих пяток, так растерянно и непередаваемо смущённо вскидывающий на неё глаза… Старательно и пугливо отводящий взгляд от груди, едва прикрытой вырезом рубашки и вульгарно подчёркнутой тугим узлом…

Нет, малыш явно ещё ни разу не был с женщиной.

Иначе дотронулся бы до её ног не столь благоговейно и мягко. Не после такой долгой паузы, когда решился было, но… всё же ещё раз помедлил.

И уж точно не ограничился бы массажем ступней, а пополз ладонями выше и выше – туда, где тугие джинсовые шортики едва держались на узких бёдрах. Потянул бы их вниз, приподнимая и помогая улечься поудобней. А потом...

Увы – она лежала на подушке, прихлёбывая чай вприкуску с печенюшкой. А он… он всего лишь разминал её стопы. Без поползновений на что-либо большее.

Кошка едва не фыркнула в чай, представляя, какое лицо было бы у паренька, если бы он знал, что за картины пронеслись сейчас в её головке – аж внизу всё намокло.

По уму, давно бы стоило отблагодарить малыша за халявный проезд, чай с печеньем и вообще… Ну и самой, конечно, получить долгожданное удовольствие… Тем более что секса с «копытом» у неё ещё не случалось. Последнее время с этим делом вообще как-то не складывалось.

И горячий чай, массаж ступней и уютная подушка, на которой она покачивалась в такт постукивающим колёсам… и все вольные или невольные фантазии – всё это, наложившись одно на другое, стянулось горячим, пульсирующим узлом – там, внизу.

Захотелось.

Сильно, жёстко…

Но… паренёк был столь трогательно заботлив и невинен… А она ощущала себя такой… ну не то чтобы испорченной и гадкой… скажем, просто «взрослой».

Уже набравшейся некоторого цинизма и растерявшей то, что когда-то заставляло относиться к сексу слишком серьёзно.

И вот итог – подумать только… Перейти к конкретике, что называется, рука не подымалась. И даже нога, шаловливо поёрзывающая на бедре барашка, никак не желала сползать поближе к предмету главного её интереса.

Уфф… Пусть лучше уж всё идёт своим чередом. Малыш ещё встретит мисс-копыто, лишится с ней невинности, переживёт всё то, что предшествует первому разу. Так волшебно, как повезёт.

И, дай бог, долгие-долгие годы будет верить в любовь. В ту, какой она рисуется в красивых фильмах и сопливо-романтических книжонках. Может быть, даже до самой старости.

Хотя – с тем же успехом запросто лишится девственности с какой-нибудь другой «пассажиркой» в следующем же рейсе. С той, которая не постесняется надкусить это яблочко небрежно и походя. Получить своё мимолётное удовольствие и навсегда исчезнуть из его жизни.

Увы – лично у неё, к немалому собственному удивлению, так почему-то не получалось. Не в этом случае.

Хотя непроизвольные мысли о том, чтоб забить на все глупости и позволить этому барашку позаботиться о её дальнейшей судьбе, конечно же, мелькали.

Представлялась крошечная квартирка на какой-нибудь городской окраине, унылые серые будни в ожидании отсутствующего по многу дней мужа. Тесный, удушливый «семейный бюджет» – ведь на зарплату проводника на широкую ногу не поживёшь… И, разумеется, вялотекущий хронический конфликт с его мамашкой.

У таких вот мальчиков просто не может не быть ворчливой и властной мамашки.

Старомодной, пропахшей нафталином бабульки в бигудях или воткнутых в причёску спицах.

Бабульки, которая автоматически возненавидит любое существо женского пола, посмевшее покуситься на её «сокровище».

Бррр.

Вейка не сдержалась и фыркнула.

Барашек, впрочем, принял её фырк всего лишь за реакцию на щекотку – вот уже минут пятнадцать он осторожно разминал её грязные пятки и получал от этого процесса едва ли не большее наслаждение, чем она сама.

А кошка млела, нежилась на подушке и боролась с нарастающим желанием прямо на глазах у парня запустить лапу под тесные шортики. И неизвестно, сколько бы ей удалось ещё сдерживаться, если бы поезд внезапно не начал сбавлять ход.

– Остановка, – спохватился барашек. Деликатно переместил её пятки на лежак и выскочил из купе, прихватив тряпку. – Я скоро!

Вейка ответила ему рассеянной улыбкой.

Остановка. Как кстати! Минут пять или даже больше… Кошка томно потянулась, расстёгивая пуговичку шорт и устраиваясь поудобнее.

***

Под вечер зарядил дождь – не прежний, накрапывающий, а полновесный мощный ливень. С тугими упругими струями, вбивающими в землю высокую траву.

Пакетик сидел у порога в землянку, не обращая внимания на секущие струи. Тяжёлые капли нахлёстывали по плечам, шумно барабанили по макушке маски.

Убраться внутрь, в тепло и относительный уют землянки, он упорно отказывался. Не помогали ни увещевания Роны, ни робкие попытки бельчат увлечь его внутрь под руки.

– Простудишься – пеняй на себя! – в который раз буркнула рысь и сдалась.

Вид согнувшейся под ливнем фигуры причинял ей почти физические страдания.

Но упрямец не реагировал ни на какие аргументы, а тащить его силой… Есть же предел и её терпению. Не хочет – да пусть мокнет! На здоровье!

– А Тим скоро вернётся? – озвучил кто-то из бельчат витавший в воздухе вопрос.

– Наверное, – мрачно буркнула Рона и вздохнула. И без особой уверенности продолжила: – Когда дождь кончится. Переждёт и вернётся.

И покосилась на остальных обитателей землянки, словно ища поддержки.

Обиженный на всех, Рик демонстративно лежал носом к стенке и делал вид, что спит. Динка и мыш оккупировали дальние углы, и в темноте разобрать, спят они или нет, было невозможно.

Четвёртый день их вольной жизни.

Рона плотней прижала к себе близняшек и вздохнула.

Думать о будущем не было никакого желания. Ни в одном из реалистичных вариантов ничего хорошего их не ожидало. Только страх и безысходность.

Наверное, нечто подобное ощущал любой из них. Наверное, точно так же попросту отгоняя от себя мрачные предчувствия и мысли о завтрашнем дне.

– Надо устроиться на работу. Куда-нибудь… – ни к кому конкретно не обращаясь, озвучила Рона давно напрашивающуюся мысль.

– Кем? – после затянувшейся паузы подала голос волчица.

– Ну… продавщицей там. Или официанткой. Или ещё кем, – Рона осторожно пожала плечами. – Жить-то как-то надо.

– Ага. Особенно этот, красавец… – шевельнулся в своём углу Рик, явно имея в виду второго лиса. – Самое оно – на продавца или официанта.

Пакетик чуть повернул голову, обозначив, что понял, о ком речь. Подавленно нахохлился.

– Ну… он пусть дома сидит. По хозяйству, например, – Рона с сочувствием покосилась на мокнущего снаружи лиса. – А вот ты – мог бы тоже куда-нибудь устроиться.

– Ага. Будем вкалывать, а он на всём готовеньком, дома, – буркнул Рик.

– Ну что ты… – Рона затруднилась с поиском подходящего слова. Обижать никого не хотелось, напротив – любые трения сейчас, после ухода Вейки, вызывали у неё почти физическую боль. – Придумаем что-нибудь.

– Ну-ну, – Рик вновь отвернулся.

Повисло неуютное молчание.

– Надо держаться вместе, – упрямо буркнула рысь. – Так проще. Так всегда проще.

Возражений не прозвучало, и она продолжила:

– Мы обязательно выкарабкаемся. Всё наладится, вот увидите.

– Разумеется. Никто и не сомневается ни разу, – ехидно буркнул Рик. – А эти… из лаборатории... уже давным-давно про нас забыли.

– И с этим как-нибудь разберёмся, – как можно более уверенно выдала рысь. – Вон, уголовники некоторые, бывает, всю жизнь в розыске. И ничего.

– Так то – уголовники, – поморщился Рик. – У них и бабло, и связи… А у нас? И вообще – этого вон по-любому не спрячешь. И документы ему не сделаешь – там же фотография.

Лис в очередной раз кивнул на Пакетика.

– Да что ты к нему привязался! – с неожиданным раздражением вскинулась волчица. – На себя посмотри!

– О, ещё одна защитница обездоленных, – презрительно скривился лис. – Сидите, надейтесь, что кошак вернётся. Если он ещё не забыл про нас.

– Да заткнись уже, – не выдержала Рона. – Он вернётся.

– Ну да, ну да, – вздохнул Рик. – Разумеется, вернётся. Я ж видел, как он на тебя пялится.

Ронка почувствовала, что безудержно краснеет. Одно дело, когда ощущаешь этакое внимание от кого-то… и стараешься себе, стараешься, держишь дистанцию, полагая, что никто не видит ничего лишнего, – а потом вдруг на тебе. Оказывается, все всё видят. И более того – ехидно этак комментируют!

– Ты б его приласкала, что ль, – посоветовал Рик. – Вон как пацан старается.

– Иди в… – вспомнив о бельчатах, Рона оборвала фразу. – Ты омерзителен.

– Ещё день назад ты так не считала, – не унимался лис. – Что, правда глаза колет?

– Он просто… – Рона вновь затруднилась с подбором слов. Друг? Соучастник, товарищ по несчастью? Прозвучало бы как-то пафосно, да и нелепо.

– Да, он – «просто», – ехидно хихикнул Рик. – Мы все тут – «просто».

Рона вздохнула.

Поплотней обняла пригревшихся у её боков бельчат.

– Не, а серьёзно. Почему не? Дело полезное. Не говоря уж о том, что приятное, – не унимался лис. – Эх, вот я бы щас кому-нить...

Рик мечтательно вздохнул, издав губами затейливое чпоканье.

– Знала бы, что ты за фрукт… – начала рысь.

– Что – не открыла бы клетку? – предположил Рик, припомнив обстоятельства их бегства.

– Да нет… – Рона стушевалась.

Предположение было... обидным.

– Ну а чё тогда? Я весь такой плохой только потому, что говорю вслух то, что не принято говорить вслух? – Рик хихикнул. – Дебильный обычай. Кругом лицемерие. Делать вид, что каких-то слов вообще нет, что какие-то мысли никому не приходят в голову. Делать всё правильно, как принято. Натужно казаться лучше, чем ты есть. И всё потому, что стадо лицемерных ничтожеств, не сговариваясь, решило: так принято, а вот так – не принято!

Внезапно философский вывих беседы заставил рысь и волчицу озадаченно покоситься на лиса. Не остался безучастным даже мыш – нос его, торчащий из капюшона куртки, едва заметно повернулся в направлении болтающих.

– Ну… может быть, оно не просто так – «принято»? – подала голос Динка. – Может, так... мы хоть немного становимся лучше?

– Ой, я тя умоляю, – Рик раскинул руки. – Становимся лучше от того, что не употребляем слово…

– Рик! – одёрнула рысь.

– А что такого? – Рик покосился на бельчат, с интересом прислушивавшихся ко «взрослому разговору». – Дети? Ты думаешь, они не знают этих слов? Эй, малявки, вы же знаете?

Бельчата покосились на рысь и покачали головами.

– Да лана? – хохотнул Рик. – Я в ваши годы знал.

– Ну кто бы сомневался! – сердито буркнула рысь.

– Не, серьёзно, вы что – на улице не гуляли, телек не смотрели, росли на грядке? – Рик перекатился на живот и с интересом уставился на близняшек. – Или, может, в лаборатории?

Близняшки насупились и не ответили, плотнее обхватив рысиные бока.

– Рик, ты идиот! – резюмировала из своего угла волчица.

– Не, ну в натуре. Детский сад какой-то, – закатил глаза лис и со вздохом перекатился обратно на спину. И тоном просветителя продекламировал: – Секс, детишки, это когда трахаюцца. То есть, это… Это клёво! А ещё есть много других слов: «жопа», «х...»...

Рона метнула в него старой тряпкой, но рыжий нахал лишь захихикал. Продолжать перечень, впрочем, не стал.

– Вон у Ронки спросите, да, – и, покатываясь от хохота, не удержался от подначки: – если она, конечно, сама знает.

Волчица и рысь переглянулись. Рысь стоически закатила глаза – «идиот, мол, что с него взять».

– Любые слова состоят из всё тех же букв. Это просто набор букв, само по себе слово не может быть плохим или хорошим, – продолжил разглагольствовать Рик. – Всё зависит от смысла, который в него принято вкладывать. Но ведь смысл этот придумываем мы сами! Вы в том числе! И если вы считаете какое-то слово плохим – значит, вы уже знаете этот его «плохой» смысл. А раз знаете – значит, уже поздно косить под «мы выше этого». Значит – что? Всё это – тупое лицемерие. Бессмысленное и глупое. От того, что то или иное слово будет реже звучать вслух, оно не перестанет звучать в мыслях. И его не станут знать и использовать меньше – ни через год, ни через сто лет. Ну – разве нет?

– Но это же не повод применять их всегда и везде! – не слишком уверенно возразила рысь.

– Может, и не повод, но… – Рик воздел руку вверх и неопределённо покрутил ладонью. – Но вот что забавно: из этих слов порой состоят мысли. А ещё «неприличные мысли» могут состоять и из вполне приличных слов. И есть они у всех. Не может быть, чтобы не было! Непроизвольно появляются!

– У меня – нет! – нахмурилась Рона.

– Да ладно? Неужто ты никогда не думала ни о чём... этаком? Ну хоть голышом-то кого-нибудь точно представляла. Думала о том, какой он «там»? – Рик омерзительно захихикал. – Вот сейчас ты, например, наверняка представила меня… Да?

Рона швырнула в него веником, но это вызвало лишь новый приступ хохота.

– Ты плохая, ты очень плохая девочка! – сквозь смех выдавил Рик. – Кстати, могу обещать, что реальность могла бы быть куда приятнее твоих фантазий.

И вдруг осёкся – сидящий под ливнем Пакетик повернул голову так, что одна из глазниц бесформенной маски уставилась на него, Рика.

– Ну, а ты чё пялишься? – с вызовом буркнул лис. – Чё-то хочешь сказать? А? Не слышу!

Он дурашливо приложил к уху ладонь.

Пакетик поднялся, развернувшись ко входу в землянку, качнул головой, отчётливо хрустнув шеей и явно намереваясь утихомирить разошедшегося лиса хорошей взбучкой.

– Эй-эй-эй! Тихо тут! – Рона поспешно встала между мальчишками. – Драки нам только и не хватало!

– Да ладно, – Рик неприязненно отвернулся. – Солдат ребёнка не обидит.

Девчонки скривились.

– Какой же ты урод, – буркнула Динка.

– Ты зрение давно проверяла? – огрызнулся Рик. – Урод у нас там, снаружи.

Пакетик отвернулся и вдруг побрёл прочь.

– Эй! – выбираться под ливень до ужаса не хотелось, но допускать ещё один откол от их компании Рона категорически не собиралась.

Выскочив под дождь, она кинулась за лисом, догнала, вцепилась в локоть. Пакетик замер и весь как-то скособочился.

– Послушай… Ну ты же меня слышишь? Да? – Рона забежала вперёд, ёжась под колючими холодными струями.

Пакетик кивнул.

– Не уходи. Пожалуйста! – Рона обежала его вокруг, попыталась заглянуть в прорези маски, но рассмотреть в них что-либо не удавалось и при свете дня. Не то что ночью, в грозу и ливень.

Где-то неподалёку полыхнула молния – выхватила на миг угловатый силуэт в жуткой маске.

Оглушительно громыхнуло – раскат грома донёсся лишь через несколько секунд.

Пакетик осторожно попятился, медленно, но решительно высвобождая руки из её ладоней.

Рона вцепилась в него сильнее, но это было всё равно что пытаться удержать трамвай.

Осторожно, но неумолимо высвободившись из хватки, он вдруг взял её руки в свои. Приподнял, наклонил голову… словно собирался не то уткнуться в её ладони носом, не то поцеловать. Пахнуло гнильцой, и Рона непроизвольно дрогнула, чуть отстранилась. Запоздало устыдилась, опустила взгляд, вскинула вновь. Не удержалась, снова отвела. Сердце заполошно забилось – на миг в голову полезли все те «невольные плохие мысли», о которых с таким азартом рассуждал Рик.

Пакетик осторожно выпустил её ладони и сделал шаг назад.

– Не уходи! – Рона шагнула следом, поскользнулась на размякшей кочке, едва не рухнула, но лис успел подхватить, удержать… Хотя тут же снова отпустил её руки, словно испугавшись самого себя. И вновь шагнул назад. Ещё раз, и ещё.

Но – как-то медленно. Не то раздумывая, не то ожидая чего-то ещё.

Вот только – чего?

До нитки промокшая рысь обхватила себя руками и робко шагнула следом. А Пакетик вновь шагнул назад. И опять замер, словно сдерживаясь. Сдерживаясь из последних сил, отчаянно и безнадёжно проигрывая какое-то противостояние с собственным телом. Его корёжило и трясло, колотило крупной дрожью. Он всем своим видом показывал, как хочет бежать, бежать прочь, куда-то в ночную грозу. Из-под маски доносились какие-то странные утробные звуки – не то несчастный уродец пытался что-то сказать, не то сдерживал отрыжку.

И – ждал.

Совершенно точно чего-то ждал, как же она сразу не поняла!

Как озарение очередной вспышки-молнии, пришло понимание: вопрос.

Он ждал «правильный вопрос».

Что-то, что позволило бы ему ответить кивком или мотанием головы – тем единственным способом, что был ему доступен в плане общения.

– Ты же… вернёшься? – Рона окончательно продрогла и промокла, но изо всех сил старалась не показывать, как непередаваемо сильно ей хочется наконец нырнуть обратно в уютную тёплую землянку.

Казалось, что прошла маленькая вечность, что беспощадный ливень вот-вот начнёт срывать мясо с её костей... Но девчонка упорно стояла под стенами воды, сдерживая крупную дрожь. И уродливая целлофановая маска всё же обозначила кивок.

«Вернусь».

– Обещаешь?

Пакетик кивнул вновь. Кивнул для верности ещё раз, решительнее – и вдруг сорвался. Размытым от скорости силуэтом канул во тьму, заставив Рону изумлённо вытаращиться вслед и забыть на миг о хлещущих с неба колючих струях.

***

Тварь клубилась в каморке, осторожно дотрагиваясь до спящих и неспящих, сочилась сквозь их тела незримым дымным чадом. Заглядывала в сплетения их мыслей, эмоций и чувств, извлекала нити, отслеживала, анализировала. Перебирала цепкими лапками – как паучок паутину.

Компания таяла. И это порождало скуку.

Хотелось развлечений. Новых, ярких эмоций, внезапных изящных мыслей, хитрых узоров взаимосвязей. Сейчас, однако, общий узор всех светлячков изрядно побледнел и померк. И это почему-то вызывало что-то похожее на грусть. Хотя нет, не грусть… Скорее… дискомфорт, как при ощупывании во рту двух пустых дёсен. Где когда-то были зубы, а сейчас осталась только пара гладких пустых ямок. Которые так и тянет потрогать языком, пощупать, обследовать.

Омерзительно.

Как и любые физиологические ощущения.

Как любой ущербный кусок плоти.

Тьма знала, что светляки вернутся – ничто в их мысленном узоре не свидетельствовало об обратном. Но сейчас... Сейчас их отсутствие всё равно вызывало дискомфорт.

И дискомфорт этот становился всё сильнее – от осознания того, что столь мизерный фактор вообще вызывает хоть какие-то эмоции.

Светляком больше, светляком меньше… Вокруг миллионы им подобных. И наверняка есть и те, что имеют куда более причудливые и интересные узоры. Так почему же отсутствие этих в пределах ощущаемого поля вызывает ничем не объяснимый набор… эмоций?

«Привет», – попыталась Тварь привлечь внимание уходящего второго. Удержать, остановить.

Но узор светляка сжался, вывернулся, внезапно превратившись во что-то колкое и острое, полыхнул навстречу неистовой яростью, заставив щупальце непроизвольно отдёрнуться от всплеска огненных лезвий.

Спохватившись, Тварь вновь потянулась ему вслед, вцепилась во вросший в узор образ, ориентируясь как на маяк и пытаясь рассмотреть и запомнить, понять столь внезапно и сильно изменившееся плетение…

Увы – светляк перемещался слишком быстро.

И в считанные секунды толстое дымное щупальце, размотавшись на пару сотен шагов, превратилось в тонкую, едва ощутимую нить, кончик которой Тварь уже не чувствовала… и бессильно развеялось, потеряв связь с беглецом.

Всё произошло столь быстро и столь внезапно, что рассмотреть и понять все детали просто не хватило времени. И Тварь обиженно стянулась в тугой плотный ком, заполнивший собой всю землянку. Окутала оставшихся светляков, рассеянно перебирая нити их узоров и давя неудовлетворённое любопытство.

Любопытство, да. Слабость, простительная даже высшим формам жизни.

Весь этот дискомфорт – исключительно от любопытства.

И ничего более.

Тварь вздохнула.

Не мысленно, в недоступных светлякам слоях, – а по-настоящему, при помощи жалкой нелепой плоти, к которой был привязан её собственный узор.

И поморщилась, когда светляки, будто дразнясь, дружно вздохнули следом.

Глава 8: Шрамы

Рэйно Паркер обогнул обширный стол и грузно плюхнулся в кресло. Положив тяжёлую челюсть на переплетённые пальцы, мрачно окинул взглядом разложенные по столу бумаги. Отчёты, заказы, справки, прогнозы, доклады... Море работы.

Во всю эту фигню надо вникнуть, осмыслить, оценить… и подписать.

И всё это после бессонной ночи с облавой.

Поднятые по тревоге солдаты часа три носились по всем коридорам, пытаясь найти и поймать неуловимого врага, проникшего на территорию.

Врага, который вошёл на охраняемый секретный объект и спокойно сделал что хотел. Походя, легко и небрежно убив всех, кто мог помешать. После чего так же спокойно канул в ночь, оставив лишь горькое чувство беспомощности и бессмысленности сопротивления. Как бы говоря: «Ну и? Стоило гробить ребят, устраивать эти дурацкие облавы? Всё равно ведь ничего не изменилось. Разве что было бы на пару трупов меньше».

На пару меньше несчастных матерей и жён, осиротевших в результате его упрямого желания показать шептунам силу. Изменить что-то в извечной схеме «просто сделай, что говорят». Приподняться хоть на ступеньку ближе к ним. Чтобы не слушать распоряжения и кивать… чтобы хоть кто-то объяснил – что, чёрт побери, вообще происходит. Рассказал, показал, поговорил. Если не на равных, то хотя бы не как с холопом, способным выполнять лишь простейшие команды.

И вот результат: обидный и болезненный щелчок по носу.

Ещё одно пятнышко на его совести.

– Сью? Кофе, пожалуйста. Покрепче, – Паркер отпустил кнопку селектора и сонно прикрыл глаза в ожидании, когда секретарша притащит чашку бодрящего напитка.

Угрюмо тренькнул телефон. Старинный карболитовый корпус и вычурная форма придавали ему сходство с гранитным памятником.

Паркер любил подобные аппараты.

Архаичные, несовременные, с завитым в колечки шнуром.

Бультерьер вздохнул и нехотя снял трубку:

– Паркер.

– Сэр, это Думбовски. У нас интересные новости.

Бультерьер угрюмо промолчал, и звонивший продолжил:

– Проникновение было двойным. Два нарушителя. Точнее, даже три.

Паркер открыл глаза, осмысливая новость.

– Думбовски, ты идиот? У нас тут военная база, а не проходной двор! Какого чёрта?!

– Сэр, эксперты обнаружили только одну точку проникновения – решётку водостока пережгли чем-то вроде термита. Вокруг следы двоих. Но криминалисты клянутся, что решётку вскрыли в два ночи, а первое убийство произошло в час!

– Если кто-то ошибся, я вам всем тут устрою такое двойное проникновение... – Паркер рассеянно поднял взгляд на открывшуюся дверь.

Секретарша. Невысокая стройная собачка с подносом, мило засмущавшаяся от грубоватого солдатского юмора.

По комнате разлился живительный запах кофе.

Бесшумно подойдя к столу, Сью столь же бесшумно переместила с подноса блюдце с чашкой кофе и блюдце с парой крохотных бутербродов. Паркер благодарно кивнул и потянулся к чашке.

Отступив на шаг назад, Сью задержалась, ожидая, не последует ли каких распоряжений. Паркер досадливо поморщился и махнул ей на аквариум – рыбок, мол, покорми. Обычно он делал это лично, но сейчас слишком устал и был ошарашен странным известием.

– Голову нашли? – поинтересовался он у телефона, вспомнив о ещё одной странности.

– Никак нет, – отрапортовал Думбовски. – Обшарили весь этаж и на других смотрели. До сих пор ищем.

Беседу прервал вскрик и звук падения жестянки с кормом.

– Сэр? – удивлённо окликнул Думбовски. – У вас всё в порядке?

– Можете не искать, – угрюмо буркнул Паркер, оценив напугавший Сью предмет.

– Сэр? – как заевшая пластинка, повторил Думбовски.

Не удостаивая того ответом, Паркер положил трубку. Подошёл к аквариуму, отстранил застывшую секретаршу. Рядовой Хопкинс по ту сторону стекла, казалось, строил им рожи. То есть выражение лица-то у него было одно, но на редкость дурацкое – с выпученными в разные стороны глазами и чуть высунутым языком. Словно бы и впрямь дразнился.

Сью всхлипнула и уткнулась в плечо Паркера. Что ошарашило генерала ещё больше, чем появление в любимом аквариуме отсечённой головы дежурного. Верная, вышколенная Сью никогда не позволяла себе никаких подобных проявлений. Всегда была подчёркнуто корректна и нейтральна, вежлива и доброжелательна. И всегда держала дистанцию, в отличие от множества своих предшественниц, никогда не делая попыток забраться к шефу в постель.

Первое время он, как, наверное, и любой бы на его месте, подумывал слегка злоупотребить с ней своим служебным положением. Так, чисто теоретически.

Но в женском внимании недостатка у него в принципе не было – элитный клуб поставлял профессионалок высочайшего класса, а наёмные домохозяйки решали все бытовые проблемы… Жизнь летела, карьера спорилась… Зачем всё усложнять ещё и на работе?

И вот на тебе.

Это странное внезапное ощущение… когда кто-то вот этак тычется в плечо, ища утешения и защиты. Ничего подобного он не ощущал уже очень, очень давно.

Паркер растерянно замер, подняв ладонь. Помедлил, неловко похлопал Сью по лопаткам – вроде как приободрил. Как мог бы похлопать солдата, выражая тому благодарность или прощаясь. Но от неискренности и беспомощности этого жеста лишь ощутил ещё большую неловкость.

Наверное, у кого-нибудь другого сейчас внутри бурлила бы масса эмоций – ярости, злости, возможно желания потискать секретаршу пониже спины, чего угодно, только не… пустоты.

Паркер не ощущал ничего. Ровным счётом ничего, кроме пустоты, неловкости и растерянности.

– Кхм, – настолько глупо бультерьер не чувствовал себя уже очень, очень давно.

Мысли сбились в спутанный клубок.

В плечо уткнулась симпатичная девчонка, из аквариума гримасничает рядовой Хопкинс, а он, «целый генерал», – стоит истуканом посреди комнаты и не знает, как реагировать.

Ступор.

Почуяв возникшую неловкость, Сью спохватилась, отклеилась от его плеча, неразборчиво извинилась и порскнула прочь, на бегу всхлипывая и вытирая подмокшие глаза.

Паркер вздохнул.

Посмотрел на хлопнувшую дверь, перевёл взгляд на страшную находку в аквариуме. Уселся на ближайший «посетительский» стул.

В голове было пусто до звона.

Обрывки мыслей, казалось, окончательно измельчил какой-то невидимый блендер. Измельчил и размешал, так что неслись они сейчас бешеным бессвязным хороводом междометий и эпитетов, стукаясь изнутри о стенки черепа.

Голова.

В аквариуме.

Зачем, к чему эта глупая детская выходка?

Одно дело – прийти и взять что хотели, другое дело – подсунуть в аквариум голову. Как в дешёвых фильмах про мафию. Вообще не в духе шептунов. Таких всегда бесстрастных, всегда подчёркнуто спокойных. Отстранённо логичных и расчётливых.

И вот на тебе – этакая нелепая шалость!

Вновь открылась дверь, на пороге вырос Думбовски. Помятый, пропотевший ещё с ночи, овчар собрался с силами, браво щёлкнул каблуками и вытянулся по стойке «смирно».

– Сэр, кпрал Думбовски, рзрешите обртиться!

Не реагируя на уставное приветствие, Паркер устало ткнул пальцем в сторону аквариума.

– Сэр? – Думбовски осторожно приблизился, разглядел жутковатый «подарок» и вздрогнул. – О боже!

– Уберите это, – крякнул Паркер и с усилием поднялся. Неприязненно посмотрел на водружённый на край стола ноутбук, затем снова на капрала.

– Ну, чего вы копаетесь? Вы солдат или маленькая девочка?! Оторванных голов никогда не видели?!

Паркер ожёг Думбовски взглядом, и замешкавшийся пёс торопливо сунул руки в аквариум. С такой физиономией, словно опасался, как бы голова несчастного Хопкинса не ожила и не вцепилась в его пальцы. Стараясь не слишком морщиться, потянул добычу вверх.

На пол плюхнулась и запрыгала по настилу рыбка.

– Ой! – Думбовски торопливо поставил голову на стол и принялся ловить рыбёшку широкими ладонями. От волнения и паники под тяжёлым взглядом генерала охота шла из рук вон плохо – опасаясь нечаянно раздавить вёрткую рыбину, солдат раз за разом выпускал её из пальцев. А та – снова и снова плюхалась на пол, била хвостом и подпрыгивала на крашеных досках.

Брезгливо скривившись, Паркер смотрел на это жалкое зрелище, медленно наливаясь холодной удушливой яростью.

Наконец, справившись с вёрткой рыбёшкой, капрал водворил её в аквариум и виновато улыбнулся. Спохватившись, сгрёб со стола и мокрую голову. Под грозным генеральским взглядом торопливо протёр насквозь промокшим рукавом изрядных размеров лужицу. Но не вытер, а лишь смёл жидкость на стоящий под столом стул.

Осознав свою ошибку, Думбовски зажмурился, как от зубной боли.

– Вон! – процедил Паркер, усилием воли стараясь сдержать подёргивание под правым глазом.

Вернувшись за стол и метнув злобный взгляд на дверь, он занёс палец над селектором. Помедлил… и решил обойтись прямым звонком.

Достав из стола тощую тетрадку с внутренними номерами, послюнявил палец, полистал. Накрутив нужный номер на диске телефона, прислушался к щелчкам коммутатора.

– Фрейн? Это Паркер. Зайдите оба.

Бультерьер откинулся на кресле, сцепил руки на животе и вновь покосился на ноутбук. Адская машинка хранила зловещее молчание.

Ну не обиделись же они, в самом деле?

За годы их знакомства шептуны никогда не демонстрировали каких-либо эмоций и ярких реакций. А тут – на тебе! И голова в аквариуме, и это странное молчание… А ведь пора, пора уже…

Ну?

Но ноутбук молчал.

Зато в дверь поскреблись, и в кабинет ввалилась сладкая парочка.

Вилли Фрейн и Фиско Бильдштейн.

Низкорослый суетливый хомяк и сухощавый долговязый лис. Ни дать ни взять – «толстый и тощий», классическая парочка из арсенала киношников.

Оба ненавидели друг дружку настолько горячо и страстно, что Паркер порой едва сдерживал ухмылку.

Усилению вражды немало способствовал и прозрачный намёк, что кто-то из них в случае успеха получит пост руководителя нового исследовательского центра вместо почившего Бэйна.

Всё как в рекомендациях из далёкого прошлого – разделяй и властвуй.

Обеспечь им соперничество, подсунь причину для борьбы. И вот на тебя уже льётся перекрёстный поток «докладов» об ошибках и недочётах другого.

И каждый услужливо разъясняет, чем это грозит проекту, и подсказывает возможные альтернативные решения. Которые ты можешь озвучить другому и увидеть в его глазах удивление и благоговейное почтение – опаньки, а генерал-то не дурааак!

Не особо углубляясь в нюансы работы яйцеголовых, Паркер отлично разбирался в политике и тонкостях управления.

Где надо – искусно стравливал пар, где надо – подымал давление. Ничего не обещая, вселял надежду и подогревал страсть к карьерному росту. Ловко переставлял пешки, подбирая подчинённых так, чтобы всегда, в любой момент дня и ночи, иметь полную картину происходящего.

С видом, так сказать, изнутри.

Вот и сейчас – не выдержав гнетущей тишины, оба посетителя вдруг разом принялись наперебой докладывать обстановку, не забывая попутно вытирать ноги о достижения другого.

И первым залопотал Фрейн. Сбивчиво, сумбурно… В противовес ему тощий долговязый лис демонстрировал полное спокойствие и хладнокровие.

– В отличие от этих мясников, в нашей области всё тоньше, – Фиско флегматично сцепил ладони и поиграл пальцами. – Мы подготавливаем мобильную лабораторию. Десятый образец довольно перспективен, и мы предлагаем применить его для локации утраченного...

– Да-да, один у вас уже сбежал – из подземного бункера. Несмотря на всю охрану и многоуровневую систему безопасности, – ехидно перебил коллегу хомяк. – А теперь вы хотите сунуть в фургончик ещё одного монстра и покатать по городу. Отличная идея!

Бильдштейн снисходительно покосился на горячащегося коллегу и вздохнул:

– Мы учли все ошибки и усилили безопасность. Но самое главное – даже нейтрализовав персонал, Эш-6 долго не протянет. У него больше не будет тела – это будет просто мозг в колбочке и комплекс жизнеобеспечения, занимающий половину фургона. Без сложного квалифицированного обслуживания он впадёт в кому через день, максимум – через два.

– О да, что такое один-два дня на свободе такому монстру… – Фрейн поморщился. – А как вы собираетесь применять это… чудо миниатюризации в дальнейшем?

– А вот это не ваше дело, коллега!

– Ну почему же? – запальчивый хомяк вскочил и навис над столом, уставившись на оппонента. – Объясните генералу, зачем вы хотите превратить дорогостоящий автономный образец в целый автобус с кучей барахла!

– Даже, как вы выражаетесь, «автобус» стократ полезнее для страны, чем ваши беглые железяки за миллионы долларов! – презрительно отмахнулся нейрофизик. – Любой солдат с гранатомётом...

– О, конечно, в ваш автобус из гранатомёта попасть будет куда сложнее!!! – ехидно поддел Фрейн.

Развитие скандала прервал оглушительный хлопок ладони о стол.

– Достаточно, – Паркер обвёл взглядом мгновенно притихших учёных. – Сколько времени на всё это понадобится?

– Ну, с учётом того, что мы почти откопали четвёртый уровень…

– Исходя из…

Паркер нахмурился:

– Я задал чёткий вопрос – когда?

– Дней десять… – буркнул Фрейн.

– Неделя, – с непередаваемым превосходством озвучил Бильдштейн, заработав очередной гневный взгляд биохимика.

Паркер пожевал губами.

Как правило он привычно урезал сроки вдвое от названных, яйцеголовые напрягались и… Впрочем, один раз эта стратегия уже привела к краху объекта J6. Ну, не урезание сроков, конечно. Стечение обстоятельств, вероятно. Но всё же.

– Ясно, – генерал мрачно покосился на ноутбук. – Свободны.

Хомяк и лис обменялись неприязненными взглядами и удалились.

Паркер задумчиво откинулся в кресле и побарабанил по столу пальцами. Откинул крышку ноута. Поглядел в пустой экран. Потянулся к кнопке включения, но в последний момент остановился – а вдруг включённый комп помешает шептунам выйти на связь?

Да нет, что за глупости. Когда им что мешало?..

Но – почему же так долго?.. Так долго ничего не спрашивают, не… рекомендуют? Генерал невольно провёл ладонью по карману, где лежала «сегодняшняя» конфетка. Последняя.

Сейчас, когда запас конфет внезапно подошёл к концу, когда таинственные благодетели куда-то запропастились и не выходят на связь… Он начинал нервничать. Последнюю конфетку давно полагалось отправить в рот, но... Ведь она была последней. Дай бог, чтобы на сегодня. А если… навсегда?

Если он разочаровал шептунов и те больше никогда не пришлют ему ещё? Никогда не подскажут, что делать, кому что говорить и с кем и как себя вести из тех, кабинетных воротил?

Паркер извлёк из кителя белоснежный платок и промокнул вспотевший лоб.

Чёртов J6.

После катастрофы на объекте, когда всё рухнуло, – рухнула и стабильность его собственного будущего. Он летел всё выше и выше, становился всё влиятельнее и богаче… и вдруг – бац!

Всё исчезло, как утренний полусон-полубред.

Чёртовы шептуны. Проклятые яйцеголовые. Долбаный президент и его подхалимы-министры! И эти клятые беглецы, утёкшие из-под самого носа по проложенной Эшем кровавой дорожке!

Внезапно обрушившийся на него сноп проблем был таким огромным, что хотелось забиться куда-нибудь на необитаемый остров. Просто всё забыть и ни о чём не думать.

Бультерьер уставился на конфетку, лежащую на столе. Когда он успел выпустить её из рук? Может быть, это уже – оно? Следствие недостатка того, что шептуны прятали в конфетах?

Генерал не любил сладкое.

Даже сахар в кофе не клал, о чём знали все подчинённые.

А тут поди ж ты – конфетки!

Какой-то идиотский символ… Издёвка.

Да-да-да… это вполне в духе шептунов – такой тонкий, едва уловимый юмор.

Всю свою жизнь он бежал за конфеткой. Не любил сладкое, но повёлся на конфетки. Конфетки, дававшие силу. Бодрость и ясность мысли, наполнявшие мир красками. Наркотик. Какой-то неведомый, непонятный науке наркотик. Который не мог выявить никакой химический анализ, никакая дорогостоящая аппаратура в подведомственных лабораториях.

И это само по себе тоже пугало. Кто такие шептуны? И это их «ваша родина»...

Инопланетяне? Пришельцы из будущего? Демоны?

Десятки версий, в равной степени «объясняющих» происхождение таинственных благодетелей, не объясняя при этом, что им, собственно, надо. Нет, власть и контроль над миром – это понятно. Но, какова роль в этом его, Паркера? Найдётся ли слугам новой силы местечко в новом мире? Не подать ли на попятный?

Нет. Всё слишком далеко зашло.

Слишком.

Он всего лишь пешка. Пешка в какой-то большой игре, правил которой не знает. Не знает даже игроков.

Кто играет? Против кого?

Даже кто является другими фигурами – и этого он не знает.

Генерал скривился.

Жарко. Почему так жарко?

Пёс дёрнул воротник, по полу запрыгала оторвавшаяся пуговица. Ещё неделю назад всё было таким простым и понятным. Стабильным, надёжным. Нерушимым.

Сейчас же…

О, это позорное ощущение, что ты всего лишь микроб! Жалкая бактерия среди миллионов таких же.

И кто-то там, свыше, заглядывает в микроскоп, ворошит препарат на стёклышке, изучая всю эту тщетную суету в капельке воды.

На отдых.

Пора на отдых.

Сойти с дистанции, пусть играют без него, кто бы они ни были.

Но ведь не отпустят, не выпустят!

Ведь пешки покидают доску только в одном случае…

Генерал прикрыл глаза, пытаясь успокоить дыхание.

Хотя нет, нет! Не в одном… Проходная пешка. Дошедшая до конца своей линии и вознаграждённая за это превращением в ферзя. Но пешек... пешек ведь может быть много. Какой из них пожертвует таинственный игрок, какая достигнет края доски раньше прочих?

Паркер распахнул китель – жарко.

Ладони на столе оставляют потные следы. В сапогах хлюпает.

И сердце заходится в отчаянном сбивчивом ритме – от всех этих мыслей, от осознания, насколько он беспомощен и жалок.

Он, генерал Паркер! Вхожий в кабинеты министров и даже не раз лично ручкавшийся с президентом!

Может быть, молчание шептунов – своего рода сигнал? Напрячься и решить проблему? А до тех пор – никаких больше подарков? Но стоит найти беглецов – и всё вернётся на круги своя: прибудет новая шкатулка волшебных конфет и очередная круглая сумма на банковский счёт?

Надо только продержаться… Потерпеть несколько дней.

Съесть эту, последнюю конфету, лишь когда станет совсем уж невыносимо. И продержаться, потерпеть. Дня два, три...

Генерал нашарил леденец. Лихорадочно развернул.

Нет… нет, нет! Хватит… Попытка номер три!

Конфета отправилась в мусорную корзину.

Неделя? У него есть неделя, целая неделя! До тех пор, пока яйцеголовые не начнут забрасывать свои удочки в поисках беглых образцов.

В последний раз он продержался три дня.

Долгих три дня, последний из которых показался адом. Давно стоило это сделать. Давным-давно. Проклятые конфеты! Чёртов крючок, который он заглотил столь неосторожно…

Вырвать!

С мясом, с кровью… очиститься от этого.

Научиться жить без подачек.

Ведь у него есть деньги, много денег. Власть и деньги.

Нет только свободы.

***

Изложить свою историю, сильно приукрашенную и щедро дополненную несуществующими подробностями, Тимке так и не довелось.

На самом интересном месте Медведь оборвал его рассказ и хмурым взглядом разогнал официанток, подтянувшихся было в кружок.

– Слышь… Ты не трепал бы на каждом углу про этакое, а? – Медведь набулькал себе стопку чего-то горючего и мрачно выпил. – Сбёг – и ладушки. Сиди на жопе ровно, не пались. Авось тут не найдут.

– Да лана, тут ж все свои, – вздохнул Тимка. – Тебе-то можно?

– Можно, – медведь не поморщившись закусил долькой лимона. – Но не нужно.

– Пффф, – насупился Тимка. – Да чо такого... Ну, ищут. Поищут и перестанут – что, других чо ли мало?

Медведь опёрся на кулак скулой и сосредоточенно уставился на опустевшую стопку.

– Других немало, а будешь сквозить – найдут тебя. Болтливых никто не любит.

Тимка поджал губы и не нашёлся что ответить.

Огромный бармен гулко вздохнул. Валявшиеся на столе фантики и пылинки смело, как ветром.

Помолчали.

– За автобус почто совался? – вдруг поинтересовался Медведь.

– Так... продать кой-чо, – замялся Тимка. Озвучивать про пистолеты и уж тем более про один оставленный «на всякий случай» – не хотелось.

А ну как скажет и последний сбагрить? И ведь не отбрешешься.

А мало ли что? Пистоль и два патрона – оно ж на дороге не валяется. Пущай будет на крайний случай.

– «Кой-чо», – передразнил Медведь. – Смотри у меня! Рано тебе ещё туда хаживать. Нарвёшься.

– Да лан, – Тимка почесал за ухом и придвинул Медведю стакан. – Всё хорошо. Плесни пивка, а?

– Хватит с тебя, – Медведь убрал стакан под стойку.

– Ну блин, – Тимка вздохнул как мог жалостливее и горестнее, но Медведь на эти заходы не повёлся.

– Дуй домой давай. Твои, поди, тебя потеряли.

– Да кому я там нужен, – вздохнул Тимка уже непритворно. – Ну, то есть нужен, конечно. Кто ж им ещё жжж-жратвы… ик!.. добудет. Ннничо… п-патерпят.

Кот поморщился.

От выпитого чуток штормило, и мысли обретали мрачноватый окрас.

Ведь действительно – шмотки? Он! Жрачку? Тоже он!

А что в ответ?

Да ни хрена, кроме спасибо. А его ни на хлеб не намажешь, ни в постель не положишь...

Ещё и виноват кругом он один. Что в луна-парк всех потащил, что каморка у него, видите ли, тесная! И еды мало, и до города добираться долго… И…

Тимка становился всё мрачнее, погружаясь в раздумья о вселенской несправедливости и прочих глобальных понятиях. Вспоминал и Вейку, умотавшую невесть куда, легко и просто пославшую их всех из-за какой-то мелочи…

И другие небось так же… Вот тужится он, корячится… Шмотки, жратва, ночлег… а что дальше? Возьмут и разбегутся все в один прекрасный день кто куда.

И снова он один и никомушеньки не нужен. Всё тщетно и бессмысленно. А если прикинуть, сколько бабла просажено-проедено всей новоиспечённой бандой – то лично ему бы такого хватило аж до зимы и ещё бы осталось!

Тимка начал крениться вбок, и Медведь с ухмылкой придержал его за плечо.

– Нууу, чего-то ты совсем расклеился, я смотрю. Оставайся, проспись. А то мало ли… Не помрут там без тебя за ночь.

– Умгу… – на Тимку внезапно навалился сон – да так, словно Медведь лапу на плечи положил. – Я... это… Чё-то да… мм... куда…

Бармен ухмыльнулся и без усилий сгрёб сомлевшего кошака со стула. Перенёс через стойку, уложил на тюфяк в одной из полок. Подсунул под голову скомканный передник одной из официанток.

Не открывая глаз, Тимка блаженно улыбнулся и причмокнул, устраиваясь поудобнее.

Ни гул голосов, ни музыка в баре его уже не беспокоили.

***

– Пайкман!

Макс обернулся.

Уилл Биггант.

Сухощавый дог, замшефа полицейского участка и, судя по званию, непосредственный начальник его непосредственного начальника. Как обычно, кислый, с колючим подозрительным взглядом. Вечно всем недовольный и явно получающий некое извращённое наслаждение от «построения» всех, кто ниже рангом.

– Сэр? – молодой тигр машинально вытянулся по стойке «смирно» и отмахнул честь. Поморщившись, капитан нехотя повторил уставное приветствие.

– Пайкман, вы у нас третий день, а уже позволяете себе опаздывать на десять минут! – прогундел Биггант. – Что же будет через месяц? Ниже, чем в патрульные, я тебя разжаловать уже не могу. А хотя нет, могу! В архив!

Обрадованный только что пришедшей идеей, Биггант просиял.

– Сэр, я… – молодой коп замешкался.

Настоящей причиной опоздания были несколько бессонных ночей.

И нервы, нервы, нервы…

Мучительный скандал с отцом, новое место работы, новое жильё. Потом ещё эта история с наглым карманником, умыкнувшим у него последние деньги. Насмешки и подколки коллег, растущие долги… Утрата полицейского значка в первые же дни работы на новом месте. И как следствие – перевод в патрульные. Видит бог, у него были причины плохо спать. И до полного изнеможения изматывать себя тренировками. Чтобы хоть под утро забыться беспокойным, тревожным сном.

Но – разве объяснишь это всё капитану?

Да и что это меняет? Кому здесь интересны его проблемы?

– Сэр, больше не повторится, сэр, – Макс старательно сдержал вздох, таращась поверх головы дога.

– Надеюсь, – Биггант ещё секунду-две посверлил взглядом подбородок тигра. – Иди, знакомься со своей новой командой. А-аа, вот и ещё опозданцы!

Капитан расплылся в довольной ухмылке и переключился на новую жертву.

Макс старательно придал лицу как можно более нейтральное выражение и отправился в левое крыло. Раздевалка, техничка, выход в гараж, оружейка, кафешка, каптёрка.

Предъявив значок, Макс получил комплект формы и ключ от шкафчика. Теперь предстояло самое сложное – раздевалка.

Детективы «криминалки» могли носить штатские шмотки и приходить на работу в чём вздумается. Ну – в разумных пределах, конечно. А вот патрульные… «мясо» всегда должно быть в форме.

А значит – душ и раздевалка.

И Биггант, или кто там подписывал приказ о его «разжаловании», наверняка и представить себе не могли, что необходимость бывать в раздевалке станет для новенького куда большим наказанием, чем лёгкое унижение самим фактом «разжалования» в какие-то там патрульные.

Раздевалка.

Макс вздохнул.

– Эй, чё завис? Не тормози, желторотик! – в спину довольно чувствительно толкнули, и тигр неловко ввалился внутрь.

Большинство присутствующих уже заканчивали переодевание и с вялым интересом повернулись к вошедшим.

Как и следовало ожидать, большинство – псы. Но виднелись в толпе и другие. Медведь, кошка и даже пара «копыт» – осёл и конь.

– Привет, – выдавил Макс, машинально выискивая взглядом сержанта.

– Ну, здоруво, растеряша, – буркнул массивный, кубических пропорций бульдог.

– Чё застыл – ищи свой шкафчик, желторотик! – хихикнули сзади и снова подтолкнули Макса вперёд.

Будущие коллеги заржали.

Обернувшись, тигр обнаружил до отвращения жизнерадостного овчара. И хотя пёс был явно моложе и поменьше, чем рослый тигр, вёл он себя непринуждённо и по-хозяйски. Но вроде бы куда более дружелюбно, чем остальные. Хотя чрезмерная жестикуляция и панибратские тычки-толчки-похлопывания Макса изрядно нервировали.

Тем не менее «желторотика» и другие обидные эпитеты Макс решил пока проигнорировать.

Спокойствие, только спокойствие.

Ни к чему обострять отношения на новом месте. Тем более что… Он отвёл взгляд от спины овчара, уходящего в другой угол комнаты, и хмуро уставился на свой шкафчик. Номер тринадцать? Серьёзно?!

За спиной быстро стихали шепотки и разговоры – копы явно поглядывали на новенького. Присматривались, оценивали, обсуждали. И от этих ощущавшихся спиной взглядов… от повисшей вокруг неуютной тишины нестерпимо хотелось сбежать.

Тупо развернуться и свалить.

Сдаться, подмахнуть «увольнение по собственному». И податься куда глаза глядят, на какую-нибудь работу без общих раздевалок и толпы. Там ещё и платить, поди, побольше будут.

Вместо этого он как в трансе сунул ключ в шкафчик и, помедлив, распахнул дверцу.

Уложил на полку стопку выданной кастеляном одежды.

Рубаху или штаны? Штаны или рубаху?

Если сначала штаны… то вроде странно. Если первой рубаху – то… Сначала виден торс, зато потом всё прикрыто…

– Смотрите – желторотик никак стеснительный, – хихикнули за спиной.

Макс нахмурился и, не оборачиваясь, занялся расстёгиванием рубашки.

Одна, вторая, третья… Непослушные пуговицы так и норовили выскользнуть из пальцев.

Последняя.

Рубашка покидает торс, и в раздевалке становится ещё тише.

Стиснув зубы, Макс аккуратно вешает её на плечики, ощущая, как все пялятся на его исполосованную шрамами спину.

Позади кто-то выразительно присвистывает:

– А ты, наверное, был плохим мальчиком, а, полосатик? Кто это тебя так?

В толпе хихикнули.

Макс не прореагировал и на этот раз.

Стараясь не торопиться, натянул форменную рубаху.

Теперь самое сложное – брюки. Обычно большинство спокойно раздевалось до трусов, а уж потом облачалось в форму. Но позволить всем пялиться на свою спину... и всё остальное… было просто выше его сил.

Стянув брюки, он аккуратно сложил их штанина к штанине, пропустил через «плечики», повесил.

Не торопиться, не торопиться.

Расслабиться.

Но как тут расслабишься – когда все пялятся?

И собственные движения казались ему до ужаса неловкими, неестественными и нелепыми. Казалось, что все уже всё поняли. Что сейчас начнётся всё то, что…

В ушах стучала кровь, а розовый нос предательски окрасился в свекольно-малиновый оттенок.

Затянув ремень и застегнув хлястик брюк над хвостом, Макс закрыл шкафчик, промедлив буквально секунду, решительно обернулся лицом к будущим коллегам.

Интерес, сочувствие, ирония, смущение, неловкость… Богатая гамма эмоций, но вроде бы ни в одном взгляде нет подозрений или уже оформившегося отвращения.

– Закончил? Ну давай знакомиться, – бульдог провёл выставленным указательным пальцем по стоячим и сидячим: – Остин, Коди, Руперт, Джек, Даррелл, Мэри…

Взгляд Макса споткнулся о кошку. Девица преспокойно натягивала майку, красуясь в одном лифчике и уже надетых форменных брюках. Ничуть не смущаясь мужского коллектива и не демонстрируя особого интереса к новичку.

– …Рид, – закончил бульдог.

Представленный последним, овчар, столь бесцеремонно впихнувший Макса в раздевалку, широко улыбнулся и помахал ладонью. Уже облачённый в форму, поджарый, гармоничного сложения и «плакатной» наружности.

– Макс, – представился Макс, на миг позабыв обо всех остальных.

Спохватился и торопливо отвёл взгляд.

– Ну а меня можешь звать просто – сержант, – пожилой пёс звучно шлёпнул ладонями по коленям и поднялся. – Первое время побудешь при мне. Погляжу, на что годишься.

– Есть, сэр.

Бульдог вставил в рот зубочистку и ещё раз смерил тигра взглядом. Не говоря ни слова, направился к выходу.

Не понимая, следовать за ним или нет, Макс оглянулся на остальных. Нашёл в серой массе овчара. Рид улыбнулся шире и весело мотнул носом в сторону сержанта. Бульдог уже открыл дверь раздевалки и задержался, с недовольным видом поджидая новоиспечённого напарника.

Виноватой рысцой тигр поспешил следом.

Получили оружие, расписались в журнале дежурств.

– Новенький? – дежурный кивнул на Макса и протянул сержанту папку с ориентировками.

Бульдог буркнул что-то невнятное и углубился в бумаги, разглядывая сводки и фото разной степени неразборчивости. Переданные по факсу и откопированные на ксероксе, они приобретали такой вид, что сопоставить их с реальными уголовниками было почти невозможно. Но Макс добросовестно полистал бумаги, пытаясь запомнить расплывчатые рожи.

И с удивлением обнаружил в пачке несколько куда более разборчивых фото, заботливо распечатанных на редких ещё цветных принтерах.

Особо важные персоны?

Тигр с удивлением разглядывал детские лица. Девчонка-рысь в кадетской форме, с бравым и гордым видом смотревшая в камеру. Хмурая, затравленно сгорбившаяся волчица, осунувшееся лицо, почти сросшиеся упрямо нахмуренные брови. Прячущая ладони в складках балахона меж тощих коленок. И одинаковые бельчата в таких же нелепых балахонах – на фоне всё того же больничного окружения.

Следующая фотка заставила его вздрогнуть.

Макс стиснул зубы и сощурился на физиономию давешнего обидчика.

Котёнок с вызывающей кривой ухмылкой таращился в объектив, нехотя держа перед собой табличку с номером. Как будто одолжение делал. Фоном ему служила «линейка» – размеченная горизонтальными полосами стенка, применявшаяся для наглядного обозначения роста задержанных. Три фута и три дюйма.

Макс раздул ноздри, с ненавистью уставившись на подлого воришку.

Медленно выдохнул, листнул дальше.

Ещё круче.

Какой-то угрюмый мышонок, злобно таращившийся в камеру снизу вверх.

– Это что за детский сад? – Макс повернул папку к сержанту.

– Ориентировки, – скользнув взглядом по цветным рожицам, пожал плечами бульдог. – Что тебя удивляет? Может, потерялись, а может, спёрли чего… Или ценные свидетели, мало ли.

– Дети? – Макс хмуро уставился на лица малолеток.

– Ой, щас такие дети... – вякнул дежурный. – Мир катится в жопу. Вон по весне один уродец спалил родителей вместе с домом. И что вы думаете? Пару лет колонии. И всё. Всё!

Сержант поморщился и молча двинулся в сторону гаража.

Захлопнув папку, Макс поспешил следом.

Сказать или не сказать? Признаться или не признаться?

Составляя отписки по поводу утраты значка, он не упомянул деталей – ни глупой погони через пару кварталов, ни беготни по крышам, ни свой наивный прыжок и прочие подробности.

В конце концов, значок прихватил кто-то из толпы, а не карманник. Так к чему усложнять? Лишняя морока с составлением фоторобота и прочая суета.

Не говоря уж о сомнительной радости прослыть на весь участок жертвой ребёнка.

И потому формулировка рапорта была предельно лаконичной: «Украли в транспорте. Сам факт кражи обнаружил, только выйдя из автобуса».

Всё.

И хотя это не избавляло от изнуряющей бессильной ярости униженного и обкраденного, он уже почти успокоился и вспоминал о дерзком воришке не чаще десятка-двух раз в день. И вот – на тебе! Ориентировка по знакомой роже!

Интересно, что же он натворил-то такое? Доигрался-таки, влип, засранец!

А другие? Что может связывать эту кучку малолеток с девчонками постарше? Банда? Или просто стечение обстоятельств и все из них сами по себе? Одни что-то спёрли, другие что-то видели?..

Макс пробежался взглядом по подписям под фотографиями, но кроме стандартных пустых фраз, ничего не обнаружил.

«Разыскивается», «сообщить в ЦБР», «премия за задержание»... Ого!

Да что за бред?!

Макс недоверчиво перелистал бумажки с фотографиями, и брови его лезли на лоб.

– Дай сюда, – заинтересовавшись, сержант грубовато сгрёб папку. Плюнул на палец, шумно перелистнул несколько страниц. Склонил голову набок, перекатил во рту зубочистку.

– Хм.

И небрежно бросил папку на заднее сиденье.

Просто «хм»?!

Макс покосился на напарника, но лезть с расспросами и обсуждениями не решился. Понадеялся, что старший начнёт разговор сам.

В конце концов, чем ещё заниматься на дежурстве?

Весь день на улицах – это, наверное, скучно.

Но бульдог всем своим неприступным видом демонстрировал нелюбовь к общению. И когда спустя добрых пятнадцать минут тишины Макс не выдержал и открыл было рот, напарник заговорил первым:

– Правило номер один – не болтать, – бульдог передёрнул рычаг коробки передач и покосился на тигра.

– Есть, сэр.

Макс скорчился на сиденье справа от водителя. Кабина патрульного «Бьюфолка» была для его габаритов тесновата. Надо бы отодвинуть кресло подальше и сползти на нём пониже… В общем, поёрзать и как-нибудь устроиться, но копошиться в присутствии сурового и угрюмого сержанта было как-то стремновато…

Тем более, что пёс так мрачно зыркнул на него после бравого «есть, сэр!».

Наверное, не стоило ничего отвечать на правило «не болтать!».

И Макс почтительно примолк, выслушивая остальные правила.

– Правило номер два, – выдержав долгую паузу, продолжил бульдог, – с гражданскими говорю только я.

– Правило номер три – с начальством говорю только я. А ты поддакиваешь.

– Правило четыре…

Макс сидел, разглядывая проплывающие улочки и слушая поучения сержанта.

– …И последнее – ствол не доставать, пока не достал я.

Бульдог хмуро покосился на него, явно ожидая подтверждения, что до новенького всё дошло.

И Макс открыл было рот, чтобы брякнуть привычное «есть, сэр!», но вовремя осёкся, вспомнив «правило номер один».

И ограничился молчаливым кивком.

Сержант перекатил во рту зубочистку и одобрительно приподнял краешек губ.

Машина катила по плавящимся под солнцем улицам. Тигр глазел вперёд и вдоль тротуара. И молчал.

В принципе, он был даже рад тому, что нет этих бесчисленных расспросов – ни о прошлом месте работы, ни о причине перевода. Ни о шрамах на спине.

Но всё же полная тишина несколько тяготила.

Он представлял себе эту работу как-то… иначе. Ну там… обучение всяким премудростям профессии или хотя бы байки о разных интересных и не очень историях, наверняка случавшихся с многоопытным сержантом за его долгую карьеру в полиции.

На крайний случай, болтовня «за жизнь», никак не связанная с работой.

Но нет – сидит и молчит, как воды в рот набрал!

Знай себе крутит баранку и механически передёргивает рычаг коробки передач. Словно уже и забыл о напарнике или тот для него пустое место.

Макс открыл было окно, но сержант тут же бросил «Закрой!».

И Макс послушно закрыл, за что заработал косой взгляд, пропитанный презрением.

Ну да – никто не говорил, что будет просто.

И что «выскочку» из криминальной полиции, низвергнутого в уличную полицию, воспримут тут с распростёртыми объятьями. И ему ещё предстоит заслужить хоть какое-то уважение, доказать, что достоин. И всё такое.

А пока… Прошёл почти час, а в «Бьюфолке» не прозвучало ни слова. Макс старательно сдерживал зевоту и старался не коситься на скучающую физиономию напарника.

Невыносимо хотелось выбраться на улицу, пройтись, разминая затёкшие части тела… Но попросить сержанта сделать остановку было выше его достоинства. В конце концов, если бульдог может торчать за баранкой весь день – чем он, Макс, хуже?

Потерпит.

Однако терпеть весь день не пришлось – пшикнула ожившая рация, и голос дежурного забормотал разнарядку:

– Вызов на Будворт-стрит семь-два. Нарушение судебного предписания.

Бульдог покосился на чёрный прямоугольник с покачивающимся витым шнуром. Взглянул на Макса.

Судя по всему, заниматься такими мелочами ему не хотелось, но в присутствии новичка… И сержант, со вздохом нажав тангенту, угрюмо пробурчал подтверждение:

– Экипаж пять-три-семь, вызов принял, Будворт-стрит семь-два.

Автомобиль свернул во дворик, неторопливо пропетлял меж домами, вырулил на параллельную улицу.

Макс оживился – первое дело на новом рабочем месте. Пусть и всего лишь какой-нибудь пьяный бывший муж, досаждающий бывшей жене.

Бытовуха.

Но всё же – хоть какое-то шевеление.

Однако сержант не торопился врубать мигалки и топить педаль газа в пол.

Машина ехала в общем потоке, что вызывало у Макса нарастающее недоумение.

А как же погони? Лихие виражи, обгоны, знаменитый полицейский разворот?

Схваченный преступник с завёрнутыми за спину «крыльями»?

Тигр недоумённо покосился на сержанта, на спидометр и снова на сержанта. Но бульдог не обращал на его взгляды ни малейшего внимания.

Макс уже почти дозрел спросить, в чём причина такой неторопливости, как машина сбавила ход и остановилась возле одного из двухэтажных домишек.

Будворт-стрит семь-два. Вон и нарушитель под дверью.

Пьяненький потрёпанный терьер уже явно утомился барабанить в дверь и теперь стучал скорее по инерции, чем в серьёзных надеждах быть впущенным внутрь.

– Нииииина! (Бам!) Нииинка! Ну открой… (Бам-бам!) Открывай, с-сука!!!

Бульдог толкнул дверцу машины, не торопясь выбрался, потянулся, отвесив нетерпеливо перетаптывающемуся Максу ироничный взгляд и неспешно потопал к буянившему алкашу.

Макс последовал за ним.

Как и предписывала инструкция, отстав на три шага, с рукой на кобуре и чуть в стороне – так, чтобы идущий впереди напарник, в случае чего, не попадал на линию огня.

Косолапо переваливаясь, сержант вразвалку топал к нарушителю. Слишком неспешно, по мнению Макса. Настолько, что это выглядело издёвкой.

Но... не торопить же старшего по званию?

Тем временем, повернувшись к двери спиной, пьянчужка ещё пару раз долбанул её пяткой, проорал своё «Ниииинка!» и, заметив полицейских, испуганно икнул.

– Э… а чо… я… эээ...

«Отойдите от двери, сэр!» – мысленно представил себе Макс оклик сержанта.

– Ну-ка брысь от двери! Быстро! – рявкнул бульдог с такой силой, что вздрогнул даже Макс.

Окна домишки отозвались жалобным звоном.

Версия сержанта заметно отличалась от инструкций, но напоминать об этом напарнику Макс тоже не решился. Тем более что на алкаша грозный крик вполне подействовал.

Подняв руки, в одной из которых ещё была недопитая бутылка, пёс покорно расстался с источником своих проблем. Макс нацепил на него наручники и проследовал в машину.

За занавеской в домишке мелькнула физиономия «Нииинки».

Но выбраться на крыльцо она так и не решилась.

По дороге пьянчужка отрубился, и они буднично доставили его в участок, где сдали в «аквариум», расписались в табеле закрытия заявок и отправились на обед.

Довольный первым совместным «делом», Макс чуть не приплясывал от нетерпения, часто поглядывал на сержанта и предвкушал, что тот вот-вот сбросит маску отстранённости и будет уже не столь немногословен и холоден.

Но куда там. Бульдог, словно издеваясь, по-прежнему не обращал на него ровным счётом никакого внимания. И если и смотрел прямо в лицо, то как-то этак… словно бы сквозь.

За обедом из спагетти с густой подливкой, стаканчика кофе и непременных пончиков так ни слова и не проронили.

В знак протеста Макс доел свою порцию быстрее и сунулся к машине, но и тут его ждал облом – центральный замок. Такая штука, что закрывает все двери на «кнопку», стоит водителю повернуть ключ в своей двери.

Хотя – кому в здравом уме придёт в голову угонять полицейскую тачку?

Он сердито обернулся, раздумывая, не будет ли нелепым и унизительным вернуться и попросить ключ у напарника.

Пожалуй – будет.

Напарничек ведь и сам мог предложить, видя, как он собирает опустевшие тарелки на поднос и уходит. Но нет – не предложил.

Тигр сердито скрестил руки на груди и опёрся задом о капот, ожидая, когда сержант закончит обедать и снизойдёт до его скромной персоны.

Но бульдог и не думал торопиться.

Знай себе неспешно накручивал спагетти на вилку, с аппетитом, но совершенно без спешки отправляя в рот. И ноль внимания на то, что он, Макс, торчит тут как идиот. Вон, даже прохожие косятся. Не то ехидно, не то злорадно.

Виданое ли дело – коп, не способный попасть в собственную тачку?

Молодой тигр кипятился всё больше и больше, а бульдог всё так же неторопливо елозил кусочком хлеба по тарелке. Собрав остатки подливки, неспешно отправлял в рот. И каждый такой кусочек бесил Макса всё больше.

Наконец, видимо вычистив тарелку до блеска, бульдог отодвинул её в сторону. Макс с надеждой вскинулся, но куда там!

Его Высочество изволил пить кофе.

Поставив перед собой стаканчик, сержант неспешно открыл коробку с пончиками. Выбирая, неторопливо поводил над ними пальцем, наконец извлёк выбранный пончик и не торопясь откусил. Даже зажмурился от удовольствия.

Да он издевается!

Макс плюхнулся обратно на капот, зло сунул руки в карманы и принялся разглядывать прохожих.

Наконец, завершив свою… трапезу, бульдог отнёс поднос к стойке и неторопливо вышел из кафе. С вялым интересом покосился на из последних сил сдерживающегося напарника и неспешно сунул руку в карман.

Но вытащил не ключи от автомобиля, а коробочку с зубочистками.

Бережно извлёк одну из деревянных иголочек, сунул в рот. Тщательно закрыл коробочку, неторопливо уложил в карман. И только после этого ритуала на свет появились ключи.

Громогласно рыгнув, бульдог открыл, наконец, дверь.

С облегчением плюхнувшись на своё место, Макс мрачно уставился перед собой.

Медлительность напарника бесила.

Манеры оставляли желать лучшего. Бульдог настолько не соответствовал образу полицейского, что Макс не находил слов от злости. Впрочем, было у него подозрение, что всё это – какая-то странная, нелепая игра.

Может, проверка на терпение?

Ну, в смысле, как быстро он теряет терпение?

Или – попытки «деликатно» намекнуть, что он тут никто и звать его никак?

В любом случае, сержант почти добился своего, доведя его до предела терпения и даже немного сверх этого.

Однако, как это ни странно, мысль о том, что сержант издевается намеренно, странным образом успокаивала.

Краем глаза Макс видел, как тот искоса поглядывает на его раздражённую физиономию.

С издёвкой? Или доброй иронией? Или каким ещё другим выражением?

Рассмотреть это Макс не мог, а таращиться на вредного пса в открытую ему уже не хотелось. Чёрт с ним. Пусть. Полдня прошло, ещё полдня – и домой.

Едва заметно улыбнувшись, сержант завёл двигатель и неспешно вырулил на дорогу.

В тот день они так же героически спасли забравшуюся на дерево комнатную ящерицу миссис Типплз, нашли брошенную после угона машину, разогнали подозрительно кучковавшихся у пустыря уличных босяков и отогнали бомжа-попрошайку от дверей бакалейной лавки.

За весь этот день бульдог сказал едва ли десяток слов, да и те были обращены в основном не к Максу.

Сам тигр – усиленно старался думать о работе и только о работе.

Старательно таращился на улицу, цепко всматриваясь в прохожих. А ну как кто рванёт сумочку или затеет драку? Или – ну вдруг! – прячет под полой дробовик и маску, замышляя ограбление ломбарда?

А может быть, где-то тут, вот в этой толпе бродит и нахальный карманник, принёсший ему все эти унижения, буквально разрушивший его не успевшую начаться, «новую» жизнь? И без того, в общем-то, не слишком удачную…

О, как страстно Макс мечтал о том, что рано или поздно судьба улыбнётся ему и справедливость восторжествует! О том, как дерзкий мальчишка попадётся. Наедине, без свидетелей!

Все те ночи, что не мог заснуть от унизительных мыслей, он раз за разом представлял себе десятки способов экзекуции. От банальных побоев до лишения одёжки и вышвыривания на улицу голышом. От охаживания по вороватым ручонкам брючным ремнём (и возможно, даже с пряжкой!), до… впрочем, это было бы уже чересчур, пожалуй.

Думал он и о сброшенной верёвке, без которой наверняка бы навернулся с крыши на асфальт у подножия дома.

Как ни крути – а выходило, что маленький гадёныш в тот раз спас ему жизнь.

Но с другой стороны – не было бы этого паскудника, не бегал бы Макс по крышам. И не пытался бы прыгнуть с дома на дом.

И всё же – верёвка. Не будь её... всё было бы проще.

Рано или поздно их пути пересекутся снова. Не могут не пересечься!

И тогда…

Но, чёрт… верёвка! Верёвка всё усложняла.

Спохватившись, Макс согнал с лица злобный прищур и расслабил до боли сжатые челюсти. Покосился на напарника, но сержант невозмутимо крутил баранку и перекатывал в толстых губах очередную изгрызенную зубочистку.

Вечерело.

Они бесцельно колесили по городу, выписывая затейливые квадраты, переходившие один в другой, сворачивали в глухие дворики, пару раз прокатились вдоль длиннющего забора, опоясывающего крысиный квартал, захватили даже край припортовых трущоб.

Мало-помалу успокоившись, Макс принялся вспоминать виденных в раздевалке сослуживцев.

Интересно, они тоже здесь все с прибабахом, как сержант?

Или напротив, можно рассчитывать на нормальное к себе отношение?

Уж как минимум от Рида – пожалуй, да.

Вспомнив белозубую улыбку овчара – от уха до уха, Макс даже сам невольно улыбнулся. Ну так, едва заметно…

И тут же испуганно отогнал навалившиеся мысли. Нахмурился, зло таращась на сгущающиеся сумерки и не замечая, что сержант уже добрых минут десять поглядывает на калейдоскоп сменявшихся на его физиономии выражений. На то, как тигриная лапа то сжимается в массивный кулак, то, как поспешно распрямляется, оглаживает брюки на коленках. На то, как тревожно прядают уши и раздуваются ноздри.

Поглядывает и помалкивает.

Наконец, встроенные в панель приборов часы показали «двадцать ноль-ноль», и «Бьюфолк» вкатился в гараж полицейского участка.

Бульдог с кряхтением выбрался наружу, потянулся, разминаясь после долгого сидения за рулём. Вульгарно почесал задницу и шумно высморкался на пол.

Поморщившись, Макс отвернулся.

Всё так же молча напарники поставили подписи у конторки, сдали оружие и отправились в раздевалку.

Точнее – в раздевалку отправился сержант.

Макс же прошмыгнул мимо и завернул в туалет. Где просидел добрых полчаса, разглядывая не первой свежести стенки-перегородки, крашеную в казённый зеленовато-серый цвет дверь и прислушиваясь к редким в это время посетителям соседних кабинок.

Устраивать повторный стриптиз до трусов под взглядами коллег до ужаса не хотелось. Не то чтобы он стеснялся шрамов вдоль спины или собственного тела… Просто в какой-то мере ощущал свою там... неуместность, что ли.

Неправильность.

Точнее даже – некую стыдливую неловкость. Всё равно что подглядывать, когда никто не знает и не видит. Ведь они все… нормальные. И его считают… нормальным. А он…

Хотя, что за чушь – ни от кого ведь не убудет? Ничего ведь не изменится?

Главное… главное, чтобы не как в прошлый раз.

Никому не верить, как ни хочется. Никогда не пытаться. Никогда не надеяться.

Макс покосился на браслет с часами. Полдевятого. Вроде бы вполне достаточный срок, чтобы даже самый ленивый копуша убрался восвояси. Предыдущая же смена, заступающая в ночное дежурство в восемь, и вовсе должна была освободить раздевалку ещё до возвращения дневной.

Тигр выбрался в коридор.

В раздевалке, как и следовало ожидать, никого не было.

Облегчённо вздохнув, Макс открыл шкафчик. Стянул форму. Уложил поверх шкафчика между уже сложенными аккуратными стопками от других полицейских. Чуть позже их заберёт кастелян и сунет в стирку. А к его следующему приходу на работу – свеженькая, приятно пахнущая форма будет дожидаться на шкафчике.

Заглянув в душевую зону, тигр бдительно осмотрелся и наспех ополоснулся.

Обтёршись большим махровым полотенцем, задержал взгляд на своём отражении в зеркале. Под шкурой перекатились внушительные бугры мышц. Поджарый торс, не сказать что широкие, но вполне рельефные плечи. Бицепсы-трицепсы, кубики на прессе… отчётливо заметные, несмотря на густой короткий мех.

Он повернулся боком, задом, снова передом.

Вздохнув, принялся натягивать гражданские шмотки – просторные бриджи, мешковатую футболку и жилетку на размер-два больше, чем нужно.

Пожелав тихой ночи недавно сменившемуся дежурному, Макс устало выбрел в вечернюю прохладцу. Помедлил на крыльце, созерцая суету вечернего участка, и поплёлся восвояси.

Пешком до дома путь был не близкий, но автобус сейчас – непозволительная роскошь.

И он брёл по улице, грустно поглядывая на попадавшиеся навстречу парочки. В обнимку да под ручку. Целующиеся взасос и не обращающие на окружающих ни малейшего внимания.

В голову вновь полезли дурные мысли и воспоминания, от которых щипало глаза и сжимались кулаки.

Если бы они все знали, как безумно, непередаваемо остро и мучительно он им завидовал. Всем тем, у кого всё было просто и понятно…

Внезапно зарядил дождь, и улицы мгновенно опустели – не считая тех немногих, кто предусмотрительно прихватил зонтик.

Сутулясь, он мрачно шлёпал по лужам, не обращая внимания на ливень и промокшую насквозь одежду.

Нечастые прохожие, завидев рослую сутулую фигуру, от греха подальше перебирались на другую сторону улицы, косились с опаской, оглядывались вслед… Ничего этого он уже не видел.

Промокая до нитки, долго стоял у перил моста, глядя, как прошивают водную гладь росчерки капель. Домой идти не хотелось.

Довольно просторная однокомнатная квартира, снятая на границе с трущобами, ничего, кроме депрессии, не вызывала.

«Дом, любимый дом».

Собственный угол.

В который никто не суёт свой любопытный нос. Он так давно мечтал об этом, о самостоятельной взрослой жизни. И вот сейчас, когда мечта сбылась... ну – почти сбылась… почему-то ничего, кроме безмерной невероятной усталости, не ощущается.

Ни-че-го.

Макс открыл дверь и разулся, не включая свет.

Сбросил мокрую одёжку, обтёрся большим тяжёлым полотенцем. Голышом брякнулся на кровать поверх одеяла, уставившись в потолок.

Обычно, чтобы заснуть, ему требовалось до изнеможения потягать гантели, поотжиматься, покачать пресс. Без всего этого можно было валяться хоть до утра – в голову лезло столько всякой всячины, что начисто отшибало сон.

Но сегодня… Сегодня заниматься ничем не хотелось, хотелось просто полежать. Вспоминая свою нелепую погоню за юрким карманником, молчаливого сержанта и мельком виденных в раздевалке патрульных.

И Рида.

Макс нахмурился, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Попытался избавиться от навязчивого образа, но изображение лишь стало чётче. Фактурнее… и развязнее.

Подскочив, тигр с рычанием подхватил с пола гантели.

***

Ночь и дождь. Толстые, секущие струи дождя, зло хлещущие по обёрнутому вокруг головы пакету. Летящие не сверху, а спереди – навстречу. Заставляющие щуриться, а то и вовсе закрывать глаза в узких прорезях маски.

Он бежал, нёсся, почти улёгшись, навалившись грудью на тугой и вязкий от этой скорости воздух. В считанные минуты пересекая огромные поля, пробивая собой кусты и перелетая отходившие от автострады второстепенные дороги одним затяжным прыжком.

Бежал, обгоняя вспугнутых с перелеска птиц, бежал вровень с несущимся к городу поездом.

Бежал.

Болезненные ощущения в мышцах постепенно спадали, отступало пугающее помутнение, таяла багровая пелена. Взамен всего этого приходил голод. Точнее, голод никогда и не уходил. Просто сейчас становился сильнее.

Острее вгрызаясь в стенки желудка, запуская противные коготки всё глубже и глубже.

Пакетик взлетел на решётчатый забор, замер на миг на самой верхушке, созерцая открывшийся перед ним порт.

Порт, где жизнь не замирала даже ночью.

Напротив, как раз ночью-то здесь и начиналась самая суета. И где-то здесь наверняка можно было найти что-нибудь съестное.

Соскользнув с забора, он текучим кувырком погасил инерцию падения и в два прыжка пересёк широкую освещённую дорогу перед нагромождением контейнеров.

Огромные стальные ящики издали напоминали гигантский набор детских кубиков. То составленных в относительно аккуратные группки, то сваленных довольно небрежно и без видимого порядка.

Большая часть их находилась на виду – прямо посреди огромного плаца, от которого, как пальцы от ладони, отходили длинные, облепленные кораблями пирсы. Но значительная часть контейнеров ютилась на краю этой площади.

Там, где кончался бетон и асфальт, – начиналась гора. Не слишком высокая, но достаточная, чтобы к ней можно было «прислонить» самые высокие нагромождения контейнеров. И большие и маленькие, разноцветные стальные «кубики» образовывали здесь нечто типа улья. Между ними была масса зазоров и просветов, выступов и торчащих стальных «ушек», что позволяло легко и непринуждённо взбираться на самый верх.

Здесь, на высоте четырёх-пятиэтажного дома, царила ночь. Конусы света, отбрасываемые тысячами фонарей и ламп, оставались где-то там, далеко внизу. И даже возникни у портовых обитателей желание таращиться сюда, на верхотуру – можно не опасаться быть замеченным. Ведь разглядеть в этой кромешной тьме что-либо с освещённого участка – нереально.

И он спокойно лежал на краю контейнера, разглядывая происходящее внизу.

Всё лучше, чем изображать спящего, когда сна ни в одном глазу.

Пакетик раздумывал об их чудной компании, о странном беззвучном голосе, о том, что было и что будет дальше. Вспоминал взбалмошную, хамоватую кошку. Золотые глаза, хрупкие ключицы, вызывающе стянутую рубашкой небольшую грудь. И циничную усмешку, за которой она пряталась от мира, как он – под своей маской. Он чувствовал, он знал.

Лис дотронулся до намотанного на голову пакета.

Разумеется, ему «не светит».

Глупо не понимать этого, но… Он был бы доволен и малым – просто болтаться рядом, любоваться украдкой, когда никто не видит. Защищать, если нужно, но… Теперь её нет. Ушла, растворилась, исчезла.

Всё время с момента её ухода он ждал и верил, надеялся. Что вот-вот, ещё минута – и она войдёт в землянку. Скажет что-нибудь грубовато-ехидное. Сделает вид, что и не думала уходить надолго.

Но время шло – и даже самые упорные надежды отступали.

Не вернётся.

И виноват в этом он.

И только он.

Виноват тем, что не удержал. Виноват тем, что вообще притащил это дурацкое яблоко. Виноват, потому что не решился… если не поговорить, то хоть как-то дать понять ей, что…

Лис криво ухмыльнулся и зло врезал кулаком об угол контейнера.

Ещё раз, и ещё. Исступлённо, отчаянно, словно надеясь подменить душевную боль физической. Увы и ах – даже этого простого средства он лишён.

Тысячи оттенков боли. Одной ноткой больше, одной меньше. Он с ненавистью посмотрел на разбитую до окровавленных костей конечность. На то, как на глазах высыхает неестественно оранжевая кровь. Как стягиваются края раны. Ощущая, как вновь становится единым целым сломанный палец.

Дрожащий, надрывный вой прокатился по порту.

Вибрирующий, захлёбывающийся безысходной тоской и яростью.

Фигурки внизу вздрагивали, испуганно озираясь и роняя из рук коробки.

***

Размеренный стук колёс, редкие проносящиеся за окном фонари.

Нигде ей так хорошо не спалось, как в поезде.

Не то из-за покачивающейся постели, не то из-за усыпляюще монотонного постукивания колёс.

Она нет-нет да и проваливалась в сон, просыпалась, когда её спаситель выходил по каким-то своим проводницким надобностям. И снова засыпала, едва он занимал привычный пост на полу возле её полки. Вообще-то в служебном купе было два места – одно над другим. Но забираться на верхнюю полку барашек не хотел. Сидел себе прямо на полу и таращился на гостью всю ночь напролёт. Задремал он лишь под утро – осторожно уложив локти и голову на полку возле её ног.

Проснувшись в очередной раз, кошка перевернулась ногами к окну, так что их лица оказались на расстоянии меньше ладони. Полежала, разглядывая заснувшего ухажёра и глупо улыбаясь каждый раз, как барашек причмокивал во сне губами и бормотал что-то неразборчивое.

Не удержавшись, погладила нежно-розовый нос пальцем. Не просыпаясь, барашек потянулся следом за ускользающей ладонью.

Большой наивный ребёнок.

Кошка погладила его ещё раз – легонько, едва ощутимо. Помедлив, чмокнула в нос, и барашек блаженно улыбнулся, потёрся щекой о простыню.

Вздохнув, Вейка поудобней улеглась на живот, уложила голову на обе ладошки, разглядывая шерстинки на лице спящего и млея от ветерка его дыхания. На удивление чистого, с каким-то едва уловимым травянистым запахом.

Ах, если бы вот так ехать всю жизнь куда-нибудь.

Неважно, куда и зачем. Просто ехать.

Чтобы засыпать под стук колёс, чтобы вот так просыпаться, ощущая ветерок его дыхания. Чтобы всегда видеть этот обожающий восторженный взгляд. Она бы помогала ему по его проводниковским делам, а он…

И у них было бы много-много детишек.

Да, разные виды не смешиваются, но ведь можно и усыновить…

Ох, что за сопливый детский бред!

Долго ли продлится этот глупый рай в шалаше? Что общего может быть у «мясоедки» с «копытом»? Да ещё – нищим никчёмным проводником.

Который и дома-то, поди, не имеет. А если и имеет – то в каком-нибудь жалком захолустье.

И, учитывая его работу, большую часть жизни проводит в этом купе.

Спохватившись, Вейка со вздохом отодвинулась, взглянула на барашка почти сердито.

Очередной рай в шалаше… Оооо, нет, нет… Увольте.

Она достойна лучшего. Красивой, яркой жизни. С дорогими автомобилями, похожими на дворцы домами… всем тем, что показывают на страницах глянцевых журналов и в телесериалах.

Решила ведь?

Решила!

И точка.

Всё остальное на пути к настоящему счастью – так, время скоротать.

Кошка вздохнула и легла как раньше – головой к окну, подальше от барашка. Сердито уставилась на покачивающуюся стенку. То есть покачивалась, конечно, не стенка, а она сама… но…

Интересно, как там сейчас беглая компания?

Вспоминает ли о ней хоть кто-нибудь? Или давно уж позабыли? И красавчик Рик нашёл себе другую пассию… Интересно – кого?

Рысь? Или волчицу?

Наверное, всё же рысь.

Толстовата, но зато и сиськи, и жопка – всё вполне прилично. Не то что эта угрюмая бука-бяка со своими муслами.

Вейка насупилась. Почему-то мысли о покинутой компании навевали грусть и тоску. Она с удивлением скосила глаза вниз, коснулась прочерченной по щеке мокрой дорожки.

Да какого хрена? Вот не хватало ещё об этих всех печалиться!

Кошка сердито смахнула слезинки и решительно повернулась на другой бок. Уставилась в мельтешащие по стене высветы. Фонари за окном проносились всё чаще, а значит – совсем скоро остановка.

И она приподнялась на локте, сердито покосилась на дрыхнущего в ногах барашка. Грубовато пихнула его пяткой в плечо.

– Эй, засоня! Остановку проспишь!

– М? – паренёк вскинулся, испуганно и виновато заморгал на пассажирку, невольно скользнул взглядом по её груди. И тут же засмущался, засуетился, поспешно приводя в порядок форму и разыскивая тряпку и флажки.

Кошка вздохнула и уставилась в окно, за которым проплывал очередной вокзал какого-то города.

Сотни миль, всё что было – осталось там, где-то далеко за спиной. И сделанного не воротишь, да и к лучшему, пожалуй. Вернётся домой, как-нибудь объяснится… Не прогонят же её? Ещё пара остановок. Час или два времени в этом шалаше. Наедине с малышом, похоже, влюбившимся в неё до одури.

Интересно, решится ли он на что-то большее, чем спать у её пяток? И будет ли упрашивать остаться? А может, бросив всё – увяжется следом?

Хах, вот было бы угарно, явись она домой с этаким хвостиком!

Мамашке бы точно поплохело. Папашку и вовсе бы кондратий обнял.

Эх, фантазии… фантазии…

Вейка снова погрустнела, качнувшись на подушке, когда поезд содрогнулся и пополз вновь. Проводила глазами утренний вокзал.

«Хейвдэн».

Ещё три станции – и дом. Дом, из которого она сбежала полгода назад. С молодым красивым байкером, проезжавшим со своим «гаражом» через их городишко и задержавшимся на фестивале. И который небрежно и легко вышвырнул её прочь, когда она возмутилась идее добавить в их постель третьего. Точнее – третью.

В ту пору она ещё по-детски верила, что так не бывает, не должно быть. Верила, что у них всё всерьёз и взаправду, что вся романтика – навсегда, а он... Он…

Разочарование было болезненным.

Но переполнявшие злость и отчаяние помогли повзрослеть и выжить. Она могла бы вернуться домой – благо в кошельке экс-бойфренда нашлось достаточно денег на билет… Но… нет, не через пару недель после побега!

Слишком ещё болела гордость, слишком хотелось мстить.

И она мстила, ох как она мстила!

Цепляла пьяненьких посетителей баров и обирала до нитки.

Прихватывала только деньги, не трогая драгоценности и предметы, которые было проблематично продать, не привлекая внимания.

А деньги, деньги – они удобные.

По ним тоже, конечно, можно отследить и поймать. Но только если заранее переписать номера купюр и успеть объявить их в розыск прежде, чем добытые бумажки сменят двух-трёх владельцев. А это практически нереально.

Поохотившись в одном городе – она легко перескакивала в другой. И так раза четыре, пока однажды охотница не превратилась в жертву. Пьяненький пёс, неся околесицу на тему их счастливой будущей жизни и нещадно лапая за задницу, угостил её какой-то гадостью раньше, чем она успела угостить его припасённым снотворным.

Очнулась она уже в той самой лаборатории.

Сейчас все эти приключения казались чем-то нереальным, как дурной сон, подробности которого забываются уже через пару минут после пробуждения. Теперь почему-то казалось, что домой уже можно. Не просто можно, а нужно.

Ведь мать... ну – поорёт, конечно, но – неужели не простит?

Ну отец отлупит – потерпит, не в первый раз. Ну соседская шелупонь будет шептаться за спиной и, может быть, даже дразниться. Всё это такие мелочи на фоне уже пережитых приключений и болезненной жажды обрести хоть какое-то мало-мальски надёжное убежище. Она даже готова и вовсе забить на мечту про все эти яхты, дворцы и красивую жизнь. Пусть всё будет как прежде. Просто как раньше.

Вейка торопливо отёрла с лица мокрые дорожки и как могла естественно улыбнулась проснувшемуся барашку.

Она ехала домой.

***

– Ты обещала! – возмущался Чарли.

– Ни разу! – скрестив на груди руки, с неприступным видом возражала лисичка.

– Так нечестно! Ты должна мне поцелуй! – кипятился бурундук.

– С чего бы? Ты что, «фак» от единицы не отличаешь? – ехидно подкалывала Джейн.

Чарли угрюмо дулся, но через несколько минут возобновлял требования вознаграждения.

Джейн хихикала и отнекивалась.

– На дорогу смотри, врежемся!

– Не, ну нормально, да?! – негодовал оператор. – Кидают! Кругом кидают! Как жить в этом жестоком мире?! Чтоб я ещё раз, ещё хоть раз повёлся на твои афёры!!!

– Что – даже за поцелуй? – подлила масла Джейн.

После ночных приключений напарники пребывали в таком измотанном и обессиленном состоянии, что если бы не эта перепалка – вряд ли дотянули бы до города.

И даже несмотря на шутливую пикировку, крутивший баранку Чарли пару раз едва не врезался в редкие ещё утренние автомобили. А один раз так клюнул носом, что фургончик чуть не вылетел на обочину.

– На дорогу смотри! – пискнула Джейн в десятый, кажется, раз.

– Да всё-всё, смотрю, – Чарли старательно выпучил глаза, пугая своим видом встречных водителей.

Поскрипывая рессорами, фургончик вкатился в город. Миновав промзону, трущобы и окраины, вырулил на проспект, свернул во двор, вкатился на подземную парковку.

Переглянувшись с напарником, Джейн вздохнула.

Выходить из машины не хотелось – и вовсе не от усталости, а… чем ближе к дому, тем отчётливее Джейн вспоминала тот визит улыбчивого незнакомца и пропажу кассеты.

И то гадкое ощущение беззащитности и беспомощности.

А что если сейчас этот лощёный гад поджидает там, в тёмной пустой квартире? Что если ОНИ всё знают? Ведь знали же про кассету! И кто-то знал, где она живёт. И этот кто-то наверняка знал о ней всё. Во всяком случае – не мог не знать, кто её отец. И – не боялся.

Джейн замешкалась, не решаясь выйти из фургончика.

«Пойдём со мной, я боюсь одна?»

«Не мог бы ты проводить меня до квартиры?»

«...И заглянуть под диван и в тёмный шкаф – вдруг там кто-нибудь прячется?»

Бред.

К счастью, неловкую ситуацию разрешил сам Чарли.

– Что, даже на кофе не пригласишь? – вздохнул он.

Лисичка едва сдержала радость. Даже задумчивость изобразила.

– На кофе? Н-ну, даже не знаю… – кокетливо протянула она.

Чарли устало поморщился и потянулся к ключу зажигания.

– Ладно, ладно. Так и быть, – поспешно выдохнула Джейн. – А то заснёшь и врежешься ещё куда-нибудь…

Чарли просиял, и она поспешно добавила:

– Но даже не думай о чём-то большем! Просто кофе.

– Да-да-да-да… – Чарли торопливо закрыл машину, не забыв прихватить камеру. Сонное настроение с него как рукой сняло.

– Ну вот, – Джейн открыла оба замка и зажгла свет в прихожей, пропуская гостя внутрь.

Из темноты никто не набросился, и все вещи лежали вроде бы на тех местах, где она их бросила прошлым вечером.

Лисичка перевела дух и смущённо подобрала валявшиеся на ковре трусики и лифчик.

– Я в душ. Кофеварка на кухне, холодильник там же, – зевнула она.

– Угу, – Чарли разбросал по прихожей ботинки и, пошатываясь, прошлёпал на кухню.

Сбросив одёжку на пол обширной ванной, Джейн избавилась от белья и шагнула в душевую кабину. С наслаждением освежилась, подставляя тугим струям грудь и плечи. Сон и усталость чуть отступили. Не полностью, ненадолго – так, лишь слегка сдали позиции.

Прохладную воду сменили горячие ветерки, встопорщившие и высушившие шерсть.

Лисичка облачилась в тончайший атласный халатик и, затянув поясок, скептично посмотрела на себя в зеркало.

Пожалуй, слишком фривольно – халатик на грани приличий, едва скрывает попку. Да и сходится лишь на талии, открывая вызывающе длинный разрез чуть не до пупа.

Такая одёжка для похотливого недомерка – как флаг капитуляции.

Но делать нечего, другого халата в ванной не было. Не натягивать же промокший от пота комбинезон обратно?

– Чарли? – она вышла на кухню, поплотнее запахнув полы халатика, но бурундука там не было. Джейн выгнула бровь и выглянула в гостиную.

На столике остывали две кружки кофе и горка бутербродов.

Коротышка-бурундук беззастенчиво дрых на её диване.

Прямо так, не снимая перепачканной одежды. Подёргивая во сне пальцами и по-детски причмокивая губами.

Джейн умилённо вздохнула, спохватилась и нахмурилась, сердито скрестив на груди руки. Пошлёпала ногой о ковёр, посмотрела на часы, показывавшие половину шестого утра, на спящего без задних ног коллегу. Снова на дверь, на свою кровать, на дрыхнувшего коротышку.

Да какого чёрта? Пусть дрыхнет, не выгонять же.

Вздохнув ещё раз, Джейн выключила свет и плюхнулась на свою кровать.

А лежавший на диване Чарли приоткрыл хитрый глаз, покосился в её сторону, улыбнулся и устроился поудобнее.

***

– Пожалуйста! Нет, нет, не надо!!! – испуганный терьер в потёртом комбинезоне портового рабочего метался в пространстве, огороженном четырьмя контейнерами. – Умоляю! У меня семья, дети!!!

Пятый контейнер, зловеще поскрипывая стальным тросом, покачивался над импровизированной ямой.

– Об этом стоило подумать раньше, – чёрный силуэт, присевший на край одного из окружавших терьера контейнеров, неспешно затянулся сигарой. – Тебе ведь говорили, что профсоюз – это плохая идея?

Куривший небрежно стряхнул пепел вниз, на испуганную физиономию жертвы.

– Я понял, я всё понял! – коротышка в отчаянии заколотил ладонями по гофрированной стенке контейнера.

Курильщик затянулся ещё раз, помолчал, словно раздумывая, и медленно выпустил дым вверх. Поднялся с корточек, скрипнув кожаным плащом. В дорогих лакированных ботинках отразились портовые огни.

– Видишь ли, Билли… Если бы ты осознал это раньше… Мне не пришлось бы откладывать свои дела и тратить своё время на такое ничтожество, как ты. Но раз уж я здесь… – фигура иронично качнула широкополой белоснежной шляпой и снова затянулась сигарой. – Мне бы не хотелось возвращаться сюда вторично.

– Я заплачу! У меня есть деньги! Немного, но есть! – терьер в яме умоляюще воздел руки.

Фигура в плаще рассмеялась, несколько тёмных силуэтов, возвышавшихся на других контейнерах, тоже загыгыкали. Словно в унисон им, кран, державший контейнер, нетерпеливо гуднул моторами. Контейнер качнулся и опустился на пару дюймов ниже.

– Нет, пожалуйста! – голос жертвы поднялся до визга. – Не наааадо!

– Прощай, маленький Билли, – куривший сделал последнюю затяжку и швырнул окурок в жертву.

Словно только и дожидаясь этого своеобразного сигнала, кран начал опускать контейнер в яму. Фигура в плаще грациозно спрыгнула на бетон и двинулась к стоявшим неподалёку джипам. Но не успел бандит сделать и пары шагов, как гул моторов внезапно стих.

– Не понял? – обладатель широкополой шляпы остановился и обернулся.

Как раз вовремя, чтобы увидеть, как из кабины вылетает визжащий и размахивающий конечностями силуэт.

Полёт незадачливого крановщика завершился в огромной куче подгнившей картошки, ссыпанной возле одной из контейнерных башен.

Бандиты выхватили стволы и, подозрительно косясь то на кран, то на место приземления подельника, рассредоточились неровным кольцом.

Упавший в картошку крановщик отчаянно матерился и подвывал, баюкая сломанную руку.

– Босс? – неуверенно промычал один из амбалов, показывая куда-то вверх.

– Чё за бэтмэн? – буркнул второй.

Главарь некоторое время таращился на силуэт, не в силах поверить, что это не игра теней, не какая-то деталь крана. А самый что ни на есть настоящий придурок, без малейшего страха стоящий на решётчатой стреле на высоте в полсотню футов. И вызывающе нагло таращившийся на них сверху вниз.

Главарь с интересом наклонил голову.

Приняв это за сигнал, бандиты в пять стволов открыли ураганный огонь, но силуэт даже не вздрогнул.

На секунду владелец широкополой шляпы усомнился в реальности происходящего. Повисла гнетущая тишина – ругаясь сквозь зубы, бойцы меняли обоймы.

– Тихо все! – главарь принял классическую позу стрелка: заложив свободную руку за спину, далеко выставив ногу и вскинул свой револьвер – хромированный длинноствольный «Кинг Хаммер» с лазерным и оптическим прицелами и прочим понтовым обвесом. Тщательно прицелился, но повторных выстрелов нахальный силуэт дожидаться не стал – рванул с места и понёсся вдоль стрелы с такой скоростью, словно бежал не по решётчатой, насквозь дырявой железяке, а по ровному полю. В пару секунд достигнув конца стрелы, неизвестный длинным, невероятно протяжённым прыжком приземлился на повисший над ямой контейнер. От удара железная махина дрогнула и закачалась на заскрипевших тросах над головой несчастного терьера.

А неизвестный как ни в чём не бывало спрыгнул дальше. Словно и не пролетел высоту в добрых пару десятков своих ростов, словно не врезался в стальную махину босыми пятками. Кувыркнулся и спрыгнул вновь, уже на контейнеры бетонки, а затем и с них.

И вот уже идёт по бетонке, навстречу опешившим от такой наглости бандитам.

Невысокого роста, босиком… в каких-то дешёвых шортах и грязной майке. Его можно было бы принять за местного бомжа, с бодуна возомнившего себя супергероем и напялившего на башку какой-то целлофановый пакет. Если бы не дикая, звериная пластика движений, не ощущение прямо-таки материальной, почти осязаемой опасности, леденящей волной прущей от этого непрошеного гостя…

Пугающий тип приблизился и замер, упёршись лбом в ствол дрогнувшего револьвера, который опешивший главарь всё так же держал выставленным перед собой.

Пахнуло мертвечиной.

Владелец широкополой шляпы нервно сглотнул – за свою жизнь он всякое повидал, но вот таких придурков… столь нагло и столь безмятежно упирающихся лбом в ствол... встречать не доводилось.

– Ты кто? – стараясь не дрогнуть голосом, выдохнул главарь. – Чё те надо?

– Босс… да вальни ты, нахрен, этого чудика! – подал идею кто-то из сгрудившихся за спиной «коллег» и тут же осёкся: замотанная целлофановым пакетом башка таинственного гостя повернулась к говорившему. Даже не повернулась… А словно бы мгновенно изменила положение: щёлк – и он уже смотрит в сторону. Щёлк – и чёрные провалы маски вновь направлены на главаря.

Слишком быстро, слишком нереально быстро. Если бы не едва слышный шорох, не шорох даже, а хлопок целлофанового мешка… Впору и вовсе решить, что это молниеносное движение попросту померещилось. Игра теней, обман зрения.

Башка странного типа издевательски склонилась набок – уже не столь быстрым, совершенно обычным движением. Как бы говоря: ну давай, смелее!

Но проверять, что будет, если нажать спусковой крючок – главарю почему-то не хотелось. Совсем.

В голове закрутилась карусель сумбурных мыслей. С одной стороны, больше всего на свете сейчас ему хотелось просто убраться отсюда куда подальше. И навсегда забыть этого долбаного акробата и этот мерзкий, тошнотворный запах…

С другой стороны, дать слабину в присутствии подчинённых – почти гарантированно прослыть трусом. А какое уважение может быть к трусу? Всё, чего он добился, вся его репутация, карьера – если это можно так назвать… всё это полетит к чертям!

Главарь сглотнул.

– Слышь… как там тебя… – собственный голос показался внезапно чужим.

Совсем не такой, как ещё пару минут назад – хорошо поставленный, с тщательно выверенными, насыщенными интонациями. А хриплый, жалкий... Истеричный.

– Те чё надо? Чё те надо, говорю?! А?! – накручивая сам себя, выкрикнул бандит, окончательно теряя самообладание и бесясь от этого ещё больше.

Палец сам собой рванул курок, и мир взорвался. Несколько раз промелькнуло светлеющее небо, бетонка, снова небо и снова бетонка, изумлённые лица подельников и угол контейнера, потушивший свет на самом интересном месте.

Лишь где-то далеко-далеко, на самой границе слышимости, что-то хрустнуло, бахнуло… Ещё раз. И ещё. Выстрелы и брань, заливистый, пронзительный визг, мат, снова выстрелы. На него наступили, потом кто-то упал рядом. Потом сверху обрушилось что-то тяжёлое и всё стихло.

Всё, кроме адской боли сразу в десятках мест – руки, ноги, голова, рёбра… Ощущение – словно нечаянно упал в камнедробилку, но каким-то чудом выжил, вывалился по другую сторону. Большей частью.

Маленький рабочий в ужасе сжался в углу своей ямы. Четыре ребристые стены, образованные контейнерами. И пятый, покачивающийся над ним на поскрипывающих тросах. Ни дать ни взять – могильная плита.

И стрельба с безумными воплями снаружи. Он замер, отчаянно вслушиваясь в эту суматоху и пытаясь представить, что там происходит.

В кого стреляют бандиты?

Не работяги же на них напали? Это было бы безумным, невероятным вариантом. Но кто? Кто в здравом уме мог наехать на портовую мафию? Не купленная же на корню полиция?

Тем временем снаружи всё стихло столь же внезапно, как началось.

Не решаясь позвать на помощь, терьер то пытался рассмотреть что-то сквозь крохотный зазор меж контейнерами, то прикладывался ухом в тщетной попытке различить голоса или шаги.

«Вжух».

В лицо ему прянула тугая, упругая волна воздуха, в нос пахнуло гнильцой и тухлятиной. По ту сторону щели всего в паре дюймов от его носа возник чей-то глаз.

Безумный, жуткий глаз посреди каких-то влажных, воспалённых лохмотьев.

Вскрикнув, пёсик шарахнулся прочь, запутался в собственных ногах и рухнул на бетон. Всё тело вновь прошила мучительная, иступлённая дрожь. Существо снаружи пугало едва ли не больше, чем зловеще поскрипывающий тросом зависший над башкой контейнер.

Терьер отполз на середину своей ловушки, панически завертел головой, вглядываясь в щели по углам ограниченного четырьмя контейнерами пространства. Но жуткое видение больше не показывалось.

Вместо этого с гулким стуком рядом с ним брякнулся конец стального троса. Терьер недоверчиво уставился на переплетение металлических нитей. Испуганно посмотрел наверх, не решаясь покидать ловушку и лицом к лицу встретиться с пугающим спасителем.

Собственная несостоявшаяся могила вдруг показалась уютной и родной. Настолько, что покинуть её он не решался почти целый час.

***

«Триста девять тысяч четыреста шестьдесят пять…»

«Триста девять тысяч четыреста шестьдесят шесть…»

Неясная тень в углу комнаты едва заметно пошевелилась и Паркер вздрогнул.

Нет, нет... всё это нереально… Игра воображения, какие-то последствия для всех органов чувств!

«Триста девять тысяч четыреста шестьдесят семь…»

Теперь пошевелилась тень под настольной лампой, отлипла от неё, обтекла молчащий ноутбук и невесомой кляксой потекла к его руке.

Подавив инстинктивное желание отдёрнуть ладонь, генерал с болезненным интересом смотрел, как ожившая тень на секунду замедлилась, словно примериваясь как бы ловчее впиться и резким рывком бросилась вперёд.

И от этого хищного движения Рэйно невольно вздрогнул, но руку не убрал. Лишь молча перекатывал желваки, глядя как тень обволакивает руку, ползёт противным холодком под рукав халата.

«Триста девять тысяч четыреста шестьдесят девять…»

Нереально.

Невозможно.

Иллюзия!

Долбаный глюк и не более того!

На краю поля зрения что-то шевельнулось и Паркер повернул голову: ещё одна ожившая тень. От комода. Самодовольно потянувшись, словно разминаясь, отправилась к нему.

«Триста девять тысяч четыреста семьдесят…»

Теперь зашевелились и остальные тени – неприметные, едва различимые в свете раннего дня, они отклеивались от отбрасывавших их предметов, текли, переливались как какие-то гигантские слизняки и карабкались на него, Рэйно Паркера, укутывая липким, прохладным одеялом.

Генерал отчётливо ощущал их мертвящий холод – на руках, ногах, загривке… Пугающий, словно высасывающий саму жизнь холод. Вдоль спины носились стада мурашек, а короткий ёршик волос, казалось, потрескивал от статического электричества.

«Триста девять тысяч четыреста семьдесят один…»

Паркер встал, всколыхнув целое море теней – от незаметных, почти прозрачных, до густо-чернильных – таких, что прятались под шкафами, кроватью и столом. Он медленно двинулся через эту густую, физически ощущавшуюся массу, а тени следовали за ним – карабкались на ноги, вползали под халат, выпускали щупальца на лицо.

«Триста девять тысяч четыреста семьдесят два…»

Медленно, словно преодолевая сопротивление, Паркер направился в ванную – огромную сверкающую комнату где теней не было в принципе. Только сверкающий белоснежный кафель и сияющая позолота. Генерал выкрутил диммер на полную и, морщась от яркого света, торжествующе ухмыльнулся при виде того как корчатся и дрожат облепившие его сгустки.

Открыв горячую воду, бультерьер сбросил халат и шагнул под душ.

Тугие, обжигающие струи впились в тени, заставив их затрепыхаться как выброшенную на берег рыбу. С влажным чмокающим звуком они отслаивались с его тела и плюхались под ноги, кружились, корчились в воде, растворялись в водяных струях и в конце концов исчезали в воронке водостока.

«Триста девять тысяч пятьсот восемь...»

Паркер довольно улыбнулся своему отражению.

И это всё, на что вы способны?

Ну же… удивите меня чем-нибудь новеньким!

И отражение вдруг оскалилось – дико, по животному задрав губы и неестественно сильно обнажив зубы и часть черепа. Казалось, шкуру на голове скомкали, стянули на затылок, обнажив дёсны и розово-алую плоть далеко за ними.

Паркер прикрыл глаза и опустил голову.

Медленно повёл ей из стороны в сторону и осторожно посмотрел в зеркало вновь – потихоньку, помаленьку. Медленно, начиная с краешка торса. Мускулистого, хоть и давно подтаявшего, подрастерявшего былую подтянутость и жёсткость.

Кубики пресса, тяжёлые пласты грудных мышц с едва заметными в короткой, но густой шерсти сосками. Переплетение жил от груди до шеи с толстыми, пульсирующими венами. Край нижней челюсти…

Решившись, Паркер поднял глаза полностью и снова вздрогнул – двойник смотрел на него выпученными, воспалёнными глазами, набрякшие веки сочились гноем и сукровицей, а сами глаза, давно вылезшие из орбит, всё ещё продолжали надуваться изнутри.

Уродливый двойник осклабился и вывалил распухший язык. Багровую плоть усеивали нарывы и гнойные язвы, а сам этот отросток омерзительно, тошнотворно извивался где-то на уровне груди.

Генерал отвернулся.

«Триста девять тысяч пятьсот сорок семь…»

Заткнув водосток, он уселся в горячую ванну, стараясь не обращать внимания, как спина и локти вдруг стали проваливаться во внезапно оказавшийся податливым и мягким край ванны. Как остальная часть чугунной чаши вдруг подалась к нему навстречу подобно закрывающемуся бутону хищного цветка.

«Триста девять тысяч пятьсот сорок восемь…»

Невероятным усилием воли Паркер подавил желание затрепыхаться, задёргаться в панической попытке высвободиться.

Его била крупная безудержная дрожь, а всё тело прошибало то ознобом, то испариной.

«Триста девять тысяч пятьсот сорок девять…»

Руки непроизвольно сжались – где-то там, внутри толстых бугристых наростов, образованных обволакивающей его ванной, тело выгнуло судорогой.

«Триста девять тысяч пятьсот пятьдеся…»

Генерал вскрикнул, до крови прикусив язык. С натужным воплем вырвал из белой чавкающей массы внезапно ставшую чужой руку. Потянулся к сложенным на табуретке чурбачкам – аккуратным деревянным сарделькам – неуклюже сгрёб одну из них и отправил в рот.

«Триста …семнадцать тысяч …двести …пятьдесят три».

«Триста семнадцать тысяч двести …пятьдесят четыре».

«Триста …семнадцать …тысяч двести пятьдесят …пять».

Паркер выплюнул изгрызенный в лохмотья деревянный цилиндрик и тотчас сунул в рот новый.

Он сидел по пояс в чёрной ванне, а с потолка лился чёрный свет. Позолота превратилась в какие-то иссиня-чёрные трубки, окаймлённые светящимися неоновыми сполохами.

В зеркале на стене гримасничал негатив двойника. Стучал по зеркалу изнутри, корчил жуткие рожи, оставляя на стекле кроваво-гнилостные разводы, теряя вылезающие из полуразложившихся пальцев когти.

Паркер сидел в тесной ванной, монотонно раскачиваясь взад-вперёд и мысленно проговаривая цифры.

Мышцы сводили судороги – словно кто-то невидимый время от времени втыкал в него иголки. И каждый раз от боли непроизвольно стискивающиеся зубы погружались в деревяшку всё глубже.

«Триста семнадцать тысяч триста семь».

«Триста семнадцать тысяч триста восемь».

Невидящие глаза пса таращились в пустоту, не фокусируясь на чём-либо конкретном. Крепкие мясистые ладони стискивали чугунный край ванны. Уже не той, мягкой и разбухшей, пытавшейся поглотить его несколько …минут? Или часов? …тому назад. А вполне обычной, твёрдой чугунной ванны.

Его сточенные, кровоточащие когти шкрябали по ободранной эмали, прокладывая всё новые и новые бороздки.

Он то пытался свернуться в позу эмбриона, то, наоборот, на миг расслаблялся, разваливался в ванной, чтобы тотчас вновь вскрикнуть и скорчиться от новой пронзительной боли.

Мучительно удерживал сознание на цифрах, боясь сбиться, потерять счёт. Почему это казалось столь важным? Может быть… стоило накачаться снотворным и перенести ломку в бессознательном состоянии? А перенёс бы? Или в царстве грёз кошмары были бы ещё круче?

Нет, ну конечно можно было посадить вокруг бригаду реанимации, потребовать общий наркоз и пусть они там отрабатывают свой паёк, пока он смотрит сны и витает в райских кущах…

Вот только мысль о том, что он будет валяться беспомощный и жалкий перед кучей каких-то яйцеголовых… И то, что рано или поздно сплетни о его странной ломке расползутся по ненужным ушам… На тот момент всё это показалась ему не слишком удачной идеей.

Казалось, стоит только перетерпеть какой-то предел, какую-то грань… Ведь в прошлых попытках он просто не дошёл, не дополз до этой самой грани. Остановился в шаге от неё, сдался, проиграл.

На второй попытке он уже доходил до оживших теней, глюков в отражениях и судорог. Сейчас же, на третьей… Предстояло узнать – что там, дальше?

Содрогаясь от спазмов и рвотных позывов, вздрагивая от несуществующих ожогов и мелко дрожа от ледяных волн по всему телу, пёс корчился в ванной, грыз палочки, плакал как младенец и пачкал кровью из содранных дёсен не успевающую вытекать воду.

«Триста семнадцать тысяч восемьсот двадцать два».

«Триста семнадцать ...тысяч ...восемьсот двадцать триииИИИИ! Аааарррххгх!».

Бультерьера скрутило и выгнуло. Очередная дощечка во рту превратилась в груду бесполезной щепы и он поспешно сплюнул её прямо в воду. Дрожащей онемевшей рукой потянулся за свежим чурбачком.

«Триста …семнадцать …тысяч».

Руку свело судорогой, и табуретка опрокинулась. Драгоценные деревяшки раскатились прочь, а он всё тянулся и тянулся, извиваясь от всё быстрее и глубже вонзавшихся в тело игл, от хруста разваливающихся, расщепляющихся на осколки костей. Лез, тянулся, пока не вывалился из ванной на холодный кафельный пол.

Но сейчас его тело не чувствовало холода – сейчас вся кожа горела, словно объятая пламенем. Он почти физически ощущал запах палёной шерсти, подгоревшего мяса и кипящей крови.

«...восемьсот двадцать… два».

Во рту с громким «хруп» сломался зуб и язык залило кровью. Он сплюнул фиолетовую жидкость на воспалённый, пульсирующий венами кафель.

«Триста…»

Генерал зарычал, по животному, утробно и жутко. Впился в плитку, ломая когти и навстречу ему брызнула какая-то отвратительная жижа, а по пальцам поползли личинки.

Рывками, дюйм за дюймом он подтягивал себя к рассыпанным деревяшкам, разбрызгивал вокруг оранжевую воду и никак не мог преодолеть проклятый коврик. Тот тянулся и тянулся ему навстречу, не давая зацепиться, лишь бессмысленно комкаясь мелкими складками где-то там, под животом, отставшим от него на добрую милю.

Упавшее сверху полотенце заклекотало, заухало, впилось в череп колким холодным хоботком и попробовало придушить его бахромчатыми краями.

Сорвав и отшвырнув хищную тварь, генерал упрямо полз дальше.

«…семнадцать

…тысяч»

Руки наконец дотянулись до чурбачка, но пальцы не слушались – неловкие, словно чужие, они на глазах оплывали, стекали мерзкой жижей на коврик, обнажая отваливающиеся кости.

Он завыл и попробовал подкатить один из чурбачков липкой беспалой культёй.

«…восемьсот двадцать два».

Мочевой пузырь опорожнился и к воображаемому запаху палёной шерсти добавилась вполне реальная вонь мочи. А следом и кое-что похуже.

«…дцать три».

Чёрный потолок вдруг сменило безоблачное небо и палящее солнце – огромное багровое солнце, лучи которого проходили через него насквозь, обжигали, сдувая плоть с оставшихся костей как ураганный ветер.

Под кожей что-то трепыхнулось. Раз, другой, третий… Поползло, потянулось, болезненно расслаивая мышцы, пробивая себе путь сквозь его ещё живую плоть.

Генерал уставился на вспухшие на руках дорожки, извивающиеся следы каких-то не то червей, не то личинок, десяток которых трепыхался и извивался под его кожей, пытаясь то ли вырваться на волю, то ли зарыться поглубже в мясо.

Паркер завизжал и сбился со счёта.

Глава 9: Праздник потерь

Проснулся Тимка внезапно.

В какой-то момент плавно вынырнув из сонного забытья, валялся не открывая глаз и неспешно перебирая бессвязные ещё мысли. Пока не вспомнил о собственной землянке и оставленной там компании. Сонливость моментально слетела, и он рывком сел.

Б-бам! – со звонким деревянным стуком многострадальная кошачья черепушка поприветствовала низко нависающую полку.

Морщась и покряхтывая, Тимка выбрался из-под барной стойки.

Надо же. А ведь ещё пару лет назад он свободно помещался тут сидя.

Голова гудела и кружилась – не то от выпитого давеча пива, не то от незапланированной встречи с полкой. Во рту – будто чайки нагадили.

Смутные обрывки вчерашних посиделок мало-помалу сложились в относительно цельную картинку, и Тимка испуганно пощупал карман. Не то чтоб он всерьёз опасался лишиться налички, заснув в компании Медведя. Скорее – просто рефлекс пополам с желанием убедиться, что вчерашняя «крупная сделка» ему не приснилась.

О да! Вот она – тощенькая, но вполне ощутимая такая пачечка сотенных купюр. Вынимать и пересчитывать добычу Тимка благоразумно не стал – вон, и так пара каких-то мутных типов за дальним столиком таращатся на него с каким-то нездоровым интересом.

– Утра, – гулко рокотнул Медведь откуда-то из-за спины.

– Ага, – Тимка сонно улыбнулся и придержал покачнувшуюся стойку.

Наполнив очередную рюмку какому-то мрачному типу, бармен ловко катнул её по столешнице и иронично покосил глазом на сонного котёнка.

Тимка шмыгнул носом и старательно выпучил глаза – мол, да не сплю я, не сплю, всё уже…

– Что-то я… это… задремал…

Смущённый собственным состоянием и вдруг навалившимися мыслями и заботами, он решительно отлип от барной стойки:

– А мне же… надо. Там… э… Пойду я, пожалуй.

– Ага. Ну – пойди, пойди, – Медведь чуть наклонил огромную голову, что означало у него что-то вроде веселья.

Огромная лапа извлекла невесть откуда конфету и плавно отправила в полёт в сторону Тимки. Тот вяло вскинул руки, но поймать непослушный деликатес удалось лишь после того, как он обидно щёлкнул по лбу, отскочил, крутясь и словно уворачиваясь от Тимкиных ладоней, и едва не упал на пол.

– Старею, – со вздохом буркнул кот, с пятой попытки поймав ускользающее лакомство над самыми половицами.

Медведь фыркнул и обернулся к очередному клиенту, а Тимка поспешил восвояси. Важно откинув столешницу над проходом в стойке, он степенно вышел за стойку. Не то чтобы ворочать тяжёлую деревяшку была такая уж большая необходимость – он легко прошёл бы и под ней, стоило чуть пригнуть голову и поджать уши. Но – несолидно как-то, по-детски.

Махнув рукой Медведю, он потопал вверх по лестнице.

От одного из дальних столиков отклеилась парочка мрачных типов и потянулась было следом, но, наткнувшись на недобрый взгляд бармена, замерла. Медведь выразительно прищурил правый глаз, и любители лёгкой наживы, предпочтя не испытывать судьбу, вернулись за столик.

Улица встретила Тимку прохладцей раннего зябкого утра. Поёживаясь и позёвывая, кот зашагал по закоулкам меж окружавших вход в «Рулетку» контейнеров и домишек. Не знающий этого нагромождения чужак сто раз бы прошёл мимо и не заподозрил, что валявшиеся на земле ржавые гаражные ворота – не просто бесхозная железяка, а один из многочисленных входов в потайное подземное царство Помойки.

Путь до родной берложки предстоял неблизкий – пешком где-то около часа, а ждать автобус… Когда там они ещё поедут?

Кот задрал голову в небо, прикидывая, который час.

Судя по густой рассветной синеве – часов пять утра. До первых автобусов ещё долго.

А с другой стороны, топать окраинами с такой суммой денег в кармане – тоже мало приятного. А ну как на какую припозднившуюся компанию нарвёшься?

Тимка присел, делая вид, что поправляет несуществующие шнурки, и украдкой огляделся – не привлёк ли чьего ненужного внимания? Не крадётся ли кто следом? Но вроде нет, всё тихо.

Теперь главное не щупать машинально карман с выручкой: типичная ошибка, безошибочно выдающая лоха с «котлетой».

А ещё, пожалуй, надо заскочить в магазин и подкупить жрачки, сколько руки унесут.

А то ведь – кто, если не он? Тем более что есть повод отметить их чудесный побег, наконец. Или... расставание.

Вспомнив о кошке, Тимка погрустнел.

Эх, и где она сейчас? Одна, без денег… Может – одумается, вернётся? А может – уже вернулась? Хорошо бы… Тогда гора вкусняшек пришлась бы особенно кстати.

Тимка прикинул, какая из местных лавок поближе.

Большинство заведений Помойки регулярностью графика не отличались – работали под настроение владельца и в пять-шесть утра, как правило, были закрыты.

Да и в обычные местные лавчонки уже как-то не хотелось – добыча жгла карман. Подумать только – тыща! Таких денег в его карманах не было ещё ни разу в жизни. И теперь Тимка уже ощущал себя не мелкой уличной шпаной, а вполне солидным таким гражданином.

Рес-пек-та-бель-ным.

Из тех, что закупаются не в базарных лавках, а в самых что ни на есть настоящих супермаркетах. Ярко освещённых, пестрящих броскими обёртками и фантиками, сверкающих белоснежным кафелем, отгороженных от внешнего мира хрустальными стенами-окнами.

Тимка часто залипал у их огромных манящих витрин, глазея на несусветные сокровища за толстым ударопрочным стеклом. Но никогда ещё не решался зайти внутрь дальше пространства между дверью и кассой. Каждый раз во время таких вылазок ему казалось, что все охранники, да и посетители заодно, тотчас же начинали недобро и неприязненно коситься на непрошеного гостя.

В такие моменты он как никогда остро ощущал свою чуждость этому уютному чистенькому мирку. Мирку «нормальных», как он их мысленно называл. Всех тех, кто работает на нормальной работе, живёт в нормальных квартирах… получает всё то, что ему, Тимке, – по какой-то причине не дано, не судьба.

Просто потому, что он и сам не знает ни кто его родители, ни откуда он вообще такой взялся. Просто потому, что у него нет никаких бумажек, подтверждающих его права на что бы то ни было и потому что так уж в этой жизни вышло.

Несправедливо?

Может быть.

Но раз уж тут ничего не поделаешь, то и думать об этом особо часто – как-то глупо. Только нервы морочить.

Этот мир существовал для него в каком-то причудливом, параллельном измерении. Подобно тому, как выходцы из Бричпорта ощущали себя неуютно в пёстром и суетливом пространстве Помойки, так и типичные обитатели неблагополучных кварталов чувствовали себя не в своей тарелке за их пределами.

Вот и сейчас он стоял на тротуаре и с вызовом поглядывал на огромные стеклянные двери супермаркета. Теребил в кармане стопку купюр и никак не мог собраться с решимостью преодолеть эту незримую черту, отделявшую его – уличного босяка-голодранца – от «уважаемых покупателей».

От жителей этих чистеньких и ухоженных – по его трущобным меркам – домишек.

Но сделать этот первый шаг было ничуть не проще, чем «щипнуть» чужой карман в чужом районе. Этакое мерзкое ощущение собственной неуместности, чуждости этому месту и его владельцам. Да ещё словно бы кто-то всё время смотрит, таращится на него из разных щёлочек и дырочек, разглядывая чужака и словно готовясь заорать «Ату его! Держи вора!»

Но даже несмотря на то, что ничего красть Тимка в этот раз не собирался, пересечь дорогу и войти в огромные стеклянные двери стоило немалых усилий.

Он даже едва не развернулся обратно, когда эти самые двери услужливо разъехались перед ним в стороны, открыв проход такой ширины, что в магазин запросто могло войти сразу пять-шесть покупателей.

А вошёл он один.

Взгляд скучающего охранника, болтавшего о чём-то с сонной кассиршей, переместился на него. И не то чтоб этот взгляд был враждебным или настороженным… Но и приветливым его было не назвать. Тимке немедленно вновь захотелось уйти, но… ведь надо же когда-то взрослеть? Да и в землянке его ждёт оголодавшая компания... Не говоря уж о том, что и у самого урчит в желудке, а на языке ощущается вкус ещё не купленного шоколадного батончика.

В конце концов – откуда кассирше и охраннику знать, как добыты эти деньги и чем он зарабатывает себе на жизнь? Он просто покупатель. Просто ранний покупатель. Очень ранний. И рес-пек-та-бель-ный.

Тимка изо всех сил старался вести себя естественно, но получалось, похоже, не очень. Все движения разом стали какими-то неловкими, неуклюжими… Так что даже сам себя со стороны ощутил какой-то нелепой марионеткой в руках пьяного кукловода.

Лопатками ощущая всё более подозрительные взгляды персонала и других покупателей, он торопливо прошмыгнул через турникет и, стараясь не оглядываться, побрёл вдоль полок, разглядывая причудливые упаковки.

Ценники на полках не радовали… Но – сегодня он был богат!

Он сгрёб с полок пару тортов, какие-то пирожные, пару палок колбасы, несколько буханок хлеба, огромный баллон молока… печенье, вожделенные батончики... и замер, боясь выронить что-нибудь из этой охапки.

Другие покупатели поглядывали на него кто с настороженным интересом, кто мимолётно, вскользь. У всех них были тележки, и Тимка запоздало подумал, что стоило бы прихватить такую и себе. Да только теперь уже поздно, проще донести расползающуюся кучу продуктов до кассы в охапке.

Кое-как дотащив добычу до резиновой ленты, Тимка всё же выронил по пути пару пакетов с печенюшками. И охранник, как брат-близнец похожий на их недавних тюремщиков, смерил суетливого кота надменным взглядом, а кассирша-болонка чопорно поджала губы.

Торопливо сгрузив покупки, Тимка вернулся за выпавшей добычей. Неловко сунул подобранное поверх образовавшейся горы и, испуганно придержав начавшую расползаться кучу, виновато и нервно улыбнулся напрягшейся тётке.

Кассирша вздохнула и включила ленту, на которой сваленная Тимкой гора придвинулась к ней.

– Слышь, мелкий… у тебя деньги-то есть? – охранник на всякий случай переместился так, чтобы в случае чего ловчее пресечь попытку бегства.

Тимка осторожно отслоил в кармане одну из купюр и вытащил на свет.

Почему-то сейчас, когда в кармане лежало больше тысячи… пристальное внимание здоровяка к его скромной персоне совсем не радовало. Настолько не радовало, что аж в горле пересохло и на язык не шли слова. Что с ним случалось крайне редко.

Зато на ум сразу пришёл десяток вариантов развития событий – один другого хуже. От чего стало ещё неуютнее и тревожнее на душе.

Увидев стольник, охранник пожевал губами, вскинул брови и переглянулся с кассиршей. Та пожала плечами и принялась подносить товары к какому-то пикающему приспособлению.

Тимка с интересом следил за этим процессом, не рискуя встречаться взглядом с возвышавшимся рядом псом.

Закончив с пересчётом продуктов, кассирша приняла из его вспотевшей ладошки стольник. Повертела, проверила на свет, поднесла к какому-то аппарату, зачем-то поскоблила и чуть ли не на зуб попробовала, поглядывая на кота с таким подозрением, что он было всерьёз испугался – не впарили ли ему фальшивые деньги. Но нет – тётка хмыкнула и, сунув купюру в кассу, потребовала ещё денег.

– Сто восемь долларов и двадцать семь центов, – кассирша постучала кугтем по высветившимся на табло кассы цифрам.

Многовато.

Он-то надеялся потратить ну полсотни максимум. А вот сверх этого – никак не планировал.

И не только потому, что не хотелось менять вторую крупную купюру. Скорее – было боязно светить её перед охранником. Ведь где две сотенных – там и три, а может быть, и четыре. И даже недалёкий мозжечок тупого громилы вполне способен родить и осмыслить эту мысль.

– Ну чё застыл? Ещё червонец есть? – поторопила болонка.

Тимка занервничал. Со спины недовольно буркнул следующий покупатель.

Наверное, стоило просто отказаться от части покупок – подумаешь там, несколько пакетов конфет или тортик… Но заминка вышла не в его пользу: во-первых – обозначил, что у него там ещё что-то есть, в кармашке… А во-вторых – как раз этой недолгой паузы охраннику хватило для осмысления идеи, появления которой у него Тимка так опасался.

– Ну-ну, вытряхивай, чё там у тебя? – пёс ухмыльнулся и навис над ним. – Украл, поди?

Растерявшийся Тимка прикинул было пути отступления, но… бросать уже принятую кассиршей сотку было как-то чересчур расточительно, отступать в магазин – не вариант, а единственный узкий выход целиком заняла туша охранника. Да и… какого чёрта, он же честно пришёл просто купить продуктов – не ограбят же его средь бела дня?! И где – в магазине?!

Тимка нехотя вытащил вторую сотню, а охранник присел перед ним, запустил лапу за край шорт сверху, ухватил, как за ручку сумки, так что не вырваться, и деловито охлопал карманы. На свет появились остальные сотенные.

– Эй, какого… – кот трепыхнулся, но лишь заработал болезненный тычок в физиономию. Во рту появился медный привкус. От злости и обиды на глаза навернулись слёзы.

– Это моё! Отдай! – он отчаянно попытался вырвать из лапищи охранника уплывающие купюры.

– Вот щас полиции и расскажешь, твоё это или где спёр... – громила ухмыльнулся и выпустил его штаны. Наверное, ожидая, что Тимка бросится наутёк, испугавшись необходимости объяснять происхождение денег и оставив ему свои кровные. Не тут-то было!

Вместо того чтобы сбежать, мальчишка кинулся на обидчика. Обида и горечь, вопиющая несправедливость и осознание собственного бессилия в этом наглом по сути ограблении – всё это на миг вытеснило здравый смысл и трезвость мысли.

Охранник даже отшатнулся от такого напора, высоко и далеко отведя руку с отнятыми деньгами и вяло отмахиваясь от Тимкиных наскоков левой.

Брызнула кровь – кошачьи когти впились в эту самую руку, и громила зарычал. Уже не сдерживаясь, со всей силы врезал левой. Да так, что в голове зазвенело. Довершил расправу сокрушительный пинок, от которого кот отлетел на несколько шагов и, оставив на полу кровавый мазок, распластался у коврика. Огромные стеклянные двери услужливо раскрылись.

Немногие покупатели с интересом глазели на расправу, но никто и не подумал хоть что-нибудь сказать, не то чтоб вступиться всерьёз.

– Ишь, ворюга! Ещё царапается! – охранник продемонстрировал окровавленную руку замершим в сторонке покупателям.

Взгляды присутствующих мигом стали осуждающими и неприязненными.

Как легко.

Легко и просто – поверить наглой лжи.

Как бессмысленно пытаться доказать что-то, когда все смотрят на тебя как на последнюю шваль…

Подкашивающиеся ноги никак не могли поймать равновесие, и Тимка раз за разом неловко падал на пол. Падал и снова вставал. С разбитой губы и из носа ручьём текла кровь, всё качалось и плыло, а звуки доносились как сквозь толстый слой воды.

И от этой своей жалкой беспомощности, от острого, пронзительного осознания того, насколько он чужд всему этому миру… и всем этим холёным, осуждающе таращившимся на него рожам… От всего этого перехватывало дыхание, а из глаз сами собой хлестали обжигающе горькие слёзы.

Хотелось выть от отчаянья и обиды, от невероятной, беспредельной несправедливости… орать, а лучше – вцепиться во все эти гнусные хари. Сытые, довольные, не желающие ни в чём разбираться и ни во что вникать. Охотно поверившие лжи, выкрикнутой охранником. От того, что если бы он, Тимка, украл что-нибудь у них – его бы поймали и наказали, а вот им – им красть можно. Вот так нагло, при всех… И всем – совершенно плевать. Просто потому что он, Тимка, слишком чужд этому их уютному мирку. Слишком неуместен здесь в своей потёртой чумазой одёжке.

– Да не воровал я ничего! Это мои деньги! Мои! – выкрикнул он в толпу.

– Ну да, конечно! Вот сейчас полиция и разберётся! – обращаясь скорее к толпе, охранник двинулся к нему. Не слишком, впрочем, быстро. Как бы намекая, что для него же лучше просто сбежать.

Сбежать и оставить свои кровные. Впервые честно, ну – относительно честно – заработанные деньги. Забыть про них и радоваться, что легко отделался.

Руки и ноги тряслись от бессильной ярости, но боль, выбитый зуб и в кровь разбитое лицо – всё это отрезвляло достаточно, чтобы не повторять бессмысленный штурм снова.

И Тимка, оставляя окровавленные отпечатки ладоней на их чистеньких стеклянных дверях, поспешил вывалиться на улицу. Охранник вышел следом и «поторопил» его, сделав вид, что перешёл на бег. Разумеется, догонять беспризорника всерьёз он не собирался. И Тимка даже не подумал ускориться. Вернуться, впрочем, тоже.

Дохромав до ближайшей подворотни, он рухнул на четвереньки, изливая обжигающе жаркие слёзы в какую-то грязную лужу. В этот момент он ненавидел весь мир. Себя, все эти рожи в проклятом магазине, охреневшего охранника и чопорную кассиршу. Его вырвало, и он едва не рухнул следом, в собственную блевотину – настолько внезапно ослабели руки. Из последних сил изменив траекторию, распластался рядом с лужей, созерцая медленно вращающуюся над головой каменную арку.

Лежал, ощущая, как мир расслаивается, делится на «я» и «они все». Осознавая, насколько бессмысленно надеяться, что когда-нибудь и он впишется в эту картину. Пусть не сейчас, пусть потом... Но все эти философские бредни теснили мысли куда более злые и прозаичные.

Тимка со всей отчётливостью представлял, как сейчас доберётся до землянки, откопает заначенный под кочкой последний пистолет. И как вернётся с ним в этот проклятый магазин. Представлял, как тогда поведёт себя ублюдочный охранник, как будет молить о пощаде, ползать на коленях и как он, Тимка, с наслаждением всадит в него оба патрона. В живот – чтоб больнее. И в голову – чтоб наверняка.

И плевать. Совсем плевать, что будет потом.

Главное, одной мразью в этом мире станет меньше.

Впервые в жизни он остро, непередаваемо остро хотел кого-то убить. Стереть, вычеркнуть из этого мира. Окончательно. Бесповоротно. Навсегда.

***

Обшарпанный приземистый барак, украшенный гордой надписью «Вокзал», хмурый дворник с метлой, фанера, кое-где заменившая пыльные тусклые стёкла.

Обычное, не шибко приветливое прохладное утро в обычном захолустном городишке.

Но она была рада и этому.

Сейчас, после всех злоключений и переживаний, всё это провинциальное, потёртое и замызганное… всё это казалось таким родным и милым. Даже хмурый, подозрительный дворник, имя которого она когда-то знала, но сейчас как назло не могла вспомнить. В её городке вообще почти все друг друга знали – если не по именам, то в лицо. Подумаешь, несколько тысяч жителей!

Как же его зовут? Риббз, Гиббз... что-то такое... с «бзз» на конце…

Кошка оглянулась на пыхнувший сжатым воздухом поезд – не выждав положенные две минуты стоянки, состав потихоньку тронулся. Высунувшись с площадки тамбура, приютивший её проводник смотрел вслед жалобным тоскливым взглядом. Таким жалким и замученным, словно вместе с ней из него по капле струилась жизнь. Аж у самой глаза защипало.

Наверное, ему тоже лезли в голову нелепые мечтания, типа тех, что ещё сегодня ночью проскальзывали у неё.

Этакое дикое, безумное желание удержать, остановить... оставить с собой… сдерживаемое лишь мучительным осознанием всей бессмысленности и бесперспективности подобных идей… Всё это настолько явно проступало на физиономии барашка, что она поспешно отвела взгляд. Посмотрела на него вновь, махнула в последний раз… и решительно отвернулась.

Ни к чему мучить парня. Да и себя заодно.

– Здрасьте, – неловко улыбнувшись, поздоровалась Вейка с дворником.

– Вернулась… – буркнул пёс, возобновив движения метлой и нет-нет, да и поглядывая на неё из-под кустистых бровей суровым глазом.

– Ага, – Вейке внезапно стало дико неловко за свой нездешний вид – шорты, голый живот, подчёркнутая узлом рубахи грудь… В таких местечках, как её архаичный городишко настолько обнажать тело было не принято.

Юбка выше колен считалась уже на грани приличий, а уж шорты или мини – и вовсе верхом распущенности.

И сейчас в глазах угрюмого дворника ясно читалось – «шалава».

Вон как размахался своей шваброй! Того и гляди обдаст облаком пыли.

– Чё стоишь-то? – буркнул дворник. – Не в музее.

– Извините, – Вейка посторонилась, пропуская метлу.

Нерадостный приём чуток подпортил настроение, но – в конце-то концов она дома! Дома!

И никакой старый пердун не изгадит это сладостное томление своим ворчанием.

Конечно, ещё предстояло пережить вопли матери и тумаки отца, но всё это – такие мелочи на фоне уже пережитого… И её решимости вернуться в родное захолустье. Начать новую жизнь вдали от всех разочарований и пережитых ужасов.

Она шла по улице, глазея по сторонам на знакомые с детства домишки – престижные особнячки, дешёвые избушки и бараки копытных, кирпичные двух-трёхэтажные домишки, развалины старой церкви, на которых никак не достроят новую… Все эти милые, бесконечно родные заборчики, палисадники, газончики, резные перильца на единственном мостике, перекинутом через речушку...

Здесь не ходили автобусы, здесь почти не было машин. Здесь можно было запросто увидеть на подоконнике лесных прыгунов или ящериц-колючек. Здесь не запирались ночью на замок и даже велосипеды, оставленные у крыльца магазина, никому и в голову не приходило красть.

Нет, не то чтобы в их городке было настолько благополучно и невинно – бывали тут и пьяные дебоши и даже убийства… Всякое бывало, но как-то… попроще что ли, не так уж зло и мерзко, как в тех городах, что ей довелось повидать.

Убил однажды плотник жену гулящую, так сам в полицию и пришёл. А дом пропойцы Гриппи Ди, подпалённый перепившим стариком, так и вовсе тушили всей улицей.

В больших-то городах фиг бы кто из соседей кинулся бы всерьёз чужое добро спасать. Скорее уж стояли бы себе в сторонке, гыгыкали и показывали пальцами.

Вейка замерла перед дверью, изучая местами порванную клеёнчатую обивку и вдавленный след от давно отвалившихся медных цифр. Ничегошеньки за пару лет и не изменилось.

Она занесла было палец над кнопкой звонка, но нажать не решилась – а ну как родители ещё спят? И триумфальное возвращение блудной дочери в 6 утра обрадует их… куда меньше, чем, скажем, хотя бы в девять?

Вейка опустила руку и прислушалась. Сейчас, когда она так близко – буквально в шаге от ещё недавно столь вожделенной цели… Решимость и радость куда-то ушли. Уступили место панике и болезненному, сосущему ощущению под ложечкой.

Кошка прислушалась, пытаясь различить хоть какие-нибудь звуки за толстой обивкой. Дом помаленьку просыпался – где-то плакал ребёнок, слышался бодрый говор теледиктора, хлопали двери шкафчиков и сливали воду в унитазе.

Но вот какой из этих звуков откуда, проснулись ли родители – этого она различить не могла.

Помявшись, кошка спустилась на площадку меж этажами – если кто из соседей и выйдет сейчас на работу, не испугается и не создаст неловких моментов, столкнувшись с ней нос к носу на тесной лестничной клетке.

Кошка распустила узел рубашки и как сумела придала себе менее вызывающий вид. Даже шорты подтянула. Повозила пальцем по пыльному окну, уткнувшись лбом в прохладное стекло, поглазела на дворик. На песочницу, где когда-то играла, на густые кусты вдоль заборчика, где когда-то пряталась. На давно проржавевшую карусель, на которой когда-то кружил её отец.

Как она вообще могла бросить всё это? Сбежать, укатить с едва знакомым уродом-байкером? На глаза навернулись слёзы ностальгии и раскаяния. Она торопливо протёрла их обеими ладошками. Нет-нет… поплакать успеется и дома, а сейчас… ни к чему смущать собирающихся на работу соседей.

Господи, да ей даже перед соседями стыдно! Как в глаза-то смотреть…

Услышав, как кто-то копошится в прихожей, кошка на цыпочках взлетела на этаж выше, не желая встречаться с кем-либо из своего далёкого-далёкого детства. Не находя сил представить как себя вести, как среагируют на её появление и как отвечать на возможные вопросы.

Затаив дыхание, она выжидала, когда вышедший грузно протопает по ступенькам, негромко хлопнет дверью подъезда и оставит её наедине со стыдом и паникой.

Услышав шебуршанье на третьем этаже, кошка шарахнулась вниз, пристроилась за одной из подъездных дверей, в узком пыльном простенке и затаила дыхание. Вот же глупый вид она будет иметь, если сосед сверху по какой-либо причине обернётся или опёршись о дверь и почувствовав посторонний «предмет» – заглянет в этот простенок и обнаружит её присутствие! Но вышедший не обернулся, и она благополучно шмыгнула обратно на свой подоконник.

Гос-с-споди. Дожила… шарахаться от собственных соседей, словно какая-то воровка или преступница!

Ну да… в какой-то мере она и была преступницей. И грешков за ней числилось немало. Узнай её подлинную историю кто-нибудь из местных – то-то был бы шок. Нет, рассказывать про свои похождения она и не собиралась – давно уж заготовила историю про расставание «с этим козлом». Не в первые же недели с момента побега, а совсем недавно – пару-тройку деньков назад. Ведь подобный оборот легко избавил бы её от всех ненужных подробностей о злоключениях в больших городах и всём том, что никогда не понять и не простить чопорным жителям маленьких городков. Никогда толком не голодавшим, никогда не попадавшим в ситуацию, когда… «нужно потерпеть».

Вейка сердито спрыгнула с подоконника: да какого чёрта!

В конце концов она и так уже настрадалась дальше некуда. Родительские вопли уж как-нибудь переживёт.

Поднявшись к своей двери, она выдохнула и решительно вдавила кнопку звонка.

«Диньг-донг».

Выждав почти минуту и не слыша какой-либо активности, ткнула звонок ещё раз.

«Диньг-донг», «диньг-донг».

«Диньг-донг», «диньг-донг», «диньг-донг».

Наконец, за дверью завозились и послышались шаги и сонные проклятья.

Вейка постаралась принять независимую бесстрашную позу, приготовилась к крикам и подзатыльникам, возможно к объятьям и слезам… Всего ожидала кошка, но только не того, что дверь откроет какой-то незнакомый котяра.

Низкорослый толстяк в несвежей майке и трико с пузырями на коленях.

Вейка вытаращилась на мужика, мужик сонно уставился на неё.

– Ты кто? – выдохнула она. И заглядывая за округлые плечи толстяка, позвала на всю квартиру: – Папа! Папа?

– Нет, это ты – кто? – грубовато отпихнул её незнакомец. – Чё орёшь? Нет тут никакого «папы».

– Джерри, кого там принесло? – донёсся из глубины квартиры знакомый голос и где-то в квартире заплакал ребёнок.

– Мама!!! – Вейка отпихнула толстяка и ворвалась в узкую прихожую. Споткнулась о незнакомую тумбочку, уронила обувь, какой-то флакон, запуталась в подвесках, заменявших дверь в комнату и влетела в гостиную.

Мать сидела на кровати, сжимая хнычущий свёрток, неподалёку стояла детская кроватка, а на крест-накрест натянутых из угла в угол верёвках кое-где сушились пелёнки.

– А… – от увиденного Вейка утратила дар речи и лишь в панике озиралась по сторонам, отмечая всё новые и новые детали – незнакомые обломки внезапно окончательно рухнувшего мира.

– А где папа?!

– Явилась... – мать сердито зыркнула на неё, но не предприняла попыток задать трёпку. Вместо этого старательно принялась покачивать разревевшегося младенца. Толстяк, открывший ей дверь, сердито застыл на входе в комнату, ползая по ней неприязненным взглядом, быстро переходящим в заинтересованный.

– Умер папа, – в перерывах меж дурацкими «а-а-А», предназначенными капризничающему свёртку, закончила фразу мать. – Недели не прошло, как ты… уехала.

У Вейки подкосились ноги. Родители казались чем-то таким незыблемым, непоколебимым... Что сейчас в слова матери даже не верилось. Может – просто пугает, наказывает за её дурацкий побег? Мстит?

Но кто тогда этот хмырь и откуда чёртов ребёнок?!

Она без сил сползла на пол, уселась в углу, прямо у двери, переводя круглые растерянные глаза то на переминавшегося в дверном проёме толстяка, то снова на мать, то на орущий свёрток.

Вот и вернулась домой… Вот и…

Она попыталась проглотить колючий тугой ком, невесть откуда возникший в горле, но ком никак не пропихивался. Даже несмотря на принесённую толстяком кружку воды.

***

Ничем не примечательная пустая квартира: голый потёртый линолеум, оккупированный допотопным телевизором колченогий столик. Засохший цветок на подоконнике, да косые лучи солнца, в которых лениво плавают пылинки. Разбросанная на полу одёжка и зловеще тикающий будильник.

Макс открыл глаза. Полежал, бездумно изучая пятна и трещины потолка, настороженно прислушиваясь к угрожающему тиканью. Прикинул, через сколько секунд эту утреннюю идиллию и умиротворение вспорет оглушительный, тошнотворный дребезг.

Звонок, от которого дыбом встаёт шерсть и вдоль хребта бегут мурашки. Звонок, способный поднять покойника. Одно лишь предвкушение этого мерзкого звука заставляет просыпаться за минуту до срабатывания адской машинки, а воспоминания о нём работают покруче ведра холодной воды.

Рывком сбросив простыню, Макс уселся в кровати.

Покрутил головой, с наслаждением разминая затёкшую шею, нажатием кнопки обезвредил исчадие технической мысли и поплёлся на кухню.

Поставил чайник, поглазел в пустой холодильник, разглядывая стеклянные полки столь тщательно, словно всерьёз надеясь найти там что-то не замеченное в последние несколько дней.

Вздохнул, захлопнул дверцу и потопал в душ.

Скрипучий кран захрипел пересохшими трубами, исторг причудливую шкворчаще-булькающую симфонию и нехотя выдавил из душевой лейки вялый поток капель.

Тщетно выждав минуту в надежде, что вода вот-вот потеплеет, Макс поморщился и со вздохом полез в тесную для него ванну. Фыркая и зябко ёжась, ополоснулся: не то чтобы вода была совсем уж холодной, но и тёплой её назвать – было бы большой натяжкой.

С шумом втягивая воздух, Макс закрыл было «холодный» кран вовсе, но температура воды особо не изменилась. Разве что напор ослабел почти вдвое.

Дрожа от утренней прохладцы, он наспех обтёрся полотенцем и вернулся в кухню. Снял исходивший паром чайник, плеснул кипятком в опустевшую банку из-под кофе. Взболтал и вылил не особо потемневшую воду в кружку. Потряс пустую коробку рафинада, поймал сиротливо ютившийся там кусочек сахара.

От души желая мерзкому ворюге сразу десятка ужаснейших болезней, отхлебнул полученную смесь и покосился на часы.

Полседьмого утра.

Собираться минут десять, да ещё добрых полчаса топать до участка.

Тигр торопливо сгрёб с пола разбросанную вчера одёжку. Понюхал, поморщился, отшвырнул в угол.

Порылся в тощих стопках внутри стенного шкафа-чуланчика и извлёк относительно свежие трусы, рубаху и шорты; натянул, пристроил в нагрудный карман кошелёк с новым жетоном. Тщательно застегнул на все пуговицы, попробовал плотно ли держится и повторно пожелал карманнику пару новых, только что придуманных напастей.

Полицейский участок встретил его привычным оживлением – снующими туда-сюда сотрудниками, покрикивающим начальством и трезвонящими телефонами. Весь этот характерный гул и пиликанье, вся неповторимая атмосфера деловой суеты…

Макс любил эту работу. Любил атмосферу, деловито сновавших сотрудников, покрикивающее начальство… Всё это неповторимое ощущение того, что делаешь такое полезное и важное, общее дело. Принадлежишь к тем, кто делает мир лучше.

– Привет, желторотик! – Макса хлопнули по плечу, разом сбив романтично-возвышенный настрой.

Руперт – увалень-медведь и по совместительству его новый коллега. Бодр и весел, хоть не выглядит особо энергичным. И, пожалуй, меньше всех вписывается в образ полицейского – слишком уж неуклюж и неповоротлив.

– Привет, – буркнул Макс, несколько напрягшись от такой фамильярности, но всё же стараясь сохранить вежливый вид.

– Ну, как вчера прошло? – толстяк Руперт закосолапил рядом. – Как отдежурил?

– Нормально, – Макс натянуто улыбнулся. – Героически спасал комнатных ящериц, боролся с алкоголиками и внимал неисчерпаемой мудрости нашего говорливого сержанта.

Медведь гыгыкнул и отвесил ему тычок луктем.

– Наш сержант он такой… Ты не смотри, что не разговорчивый, парень он, что надо!

Макс хотел бы поморщиться или вовсе отодвинуться, но демонстрировать дистанцию и портить отношения с новоявленными коллегами всё же не решился. Да и поздно уже отодвигаться, когда в коридор вошли.

Эх, а он-то надеялся, что получасового запаса вполне хватит, чтоб успеть переодеться в комфортном одиночестве, без кучи болтающихся за спиной …коллег.

Куда там!

Мистер Тюфяк, топающий рядом, тоже оказался ранней пташкой.

Ладно хоть тут ему повезло и шкафчики их оказались по разные стороны разделявшего раздевалку ряда.

Макс торопливо стянул гражданское, сунул в шкафчик и нацепил полицейскую форму. Посмотрелся в закреплённое меж рядами шкафчиков зеркало, сделал суровое лицо. Невольно покосился на всё ещё переодевавшегося Руперта. Закатил глаза в потолок, стараясь побыстрее избавиться от запечатлевшегося перед глазами ужасного образа – медвежий зад в дурацких новомодных плавках-лямках.

Можно ли придумать зрелище, шокирующее сильнее?

Помотав головой, Макс вышел из раздевалки.

– Сэр! Доброе утро, сэр! – нос к носу столкнувшись с Биггантом, Макс бодро отдал честь.

Поморщившийся зам. отделения смерил его скептическим взглядом, придирчиво оглядел форму и, не найдя к чему придраться, ограничился хмурым кивком:

– Ну-ну.

Облегчённо переведя дух, довольный собой Макс прошёлся по участку, порылся в ориентировках на стойке дежурного, с солидным деловым видом выслушал сбивчиво бормочущую что-то мадам, переправил её к дежурному – занят мол, дела, дела… посидел на скамейке для посетителей, поглазел на сидящих в «аквариуме» задержанных. Примерил чьи-то забытые на стойке очки – фирменные «коповские капельки». Плюс сто к крутизне, жаль, что малы для его габаритов. Поскучал, опустошил пару стаканчиков из стоявшего неподалёку кулера. Подумал о том, что идея притащиться почти за час до начала дежурства – не самая удачная мысль. Хотя, по большому счёту… всё же лучше, чем повторный стриптиз при большом стечении …коллег.

Устав сидеть, скучающий Макс в десятый должно быть раз прогулялся по холлу, поглазел на приоткрытую дверь кафетерия и обменялся степенными кивками с какими-то незнакомыми офицерами.

Мало-помалу в раздевалку стягивались и сослуживцы.

Первыми после них с Рупертом притопали здоровяк Коди и едва достававший ему до груди Даррелл. Огромный конь и вполне миниатюрных размеров ослик настолько органично дополняли друг дружку, что Макс при виде этой парочки едва не расплылся в ухмылке – ни дать ни взять классика жанра: плохой и хороший полицейский. Роль плохого исполнял Коди – ростом с Макса и сопоставимой ширины плеч. Даррелл едва доставал обоим до плеч и на его физиономии вечно пребывало то самое выражение, какое бывает у провернувшего какую-нибудь гадость шалопая.

Следом за копытами явился плечистый Джек. Угрюмый волк на кивок Макса никак не среагировал – то ли не заметил, то ли не счёл нужным реагировать.

Следом за волком появился коротышка Остин – неявной породы пёсик с забавными вислыми ушками и по-крестьянски простецкой физиономией. Макс ничуть не удивился бы, явись тот на дежурство в фермерском прикиде и соломенной шляпе.

Потом почти одновременно прибыли кошка и сержант, а следом явился и сам начальник участка – пожилой подтянутый барс в расшитом золотом фиолетовом кителе.

К приходу высокого начальства в холле материализовался Биггант.

Отдал честь, украдкой шугнул каких-то нерасторопных рабочих, накричал на сонного дежурного и занял свой наблюдательный пост на страже опоздавших.

Часы над будкой дежурного показывали без пяти минут восемь – ещё пара минут и начнётся развод дневной смены, а ещё через пять минут – в раздевалку протопает ночная.

Ну а в промежутке меж всей этой суетой, кое-кто из опоздавших удостоится лекции Уилла Бигганта о дисциплинарных взысканиях и прочих карах за опоздание и халатное отношение к работе.

Дог пошире расставил ноги, заложил руки за спину и воинственно вскинув челюсть, свысока уставился на дверь.

Первый же «опозданец» при виде этого свирепого недремлющего ока невольно присел и едва не дал попятный.

Выдержав драматическую паузу и дав у опоздавшего зародиться смутной надежде на спасение, Биггант внезапно рявкнул на весь участок:

– Кубовски! Какого дьявола ты тут мечешься? Ты уже пять минут как должен быть на планёрке! Полагаешь, преступность будет ждать, когда ты проспишься?! Стоять, я с тобой ещё не закончил!

Опешивший и чуть не оглохший от этих воплей, Макс бочком шарахнулся в сторону раздевалки, боясь нечаянно привлечь внимание крикливого начальника неосторожным движением.

В дверях показался следующий опозданец и дог, отпустив Кубовски, переключился на новую жертву:

– Пирсон, ты на часы когда последний раз смотрел?! Ты бы зарплату с таким опозданием получал!

Следом за Пирсоном сунулся какой-то пёс в надвинутой на самый нос кепке, нагруженный четырьмя коробками пиццы. Светя белозубой улыбкой и не обращая ни малейшего внимания на орущего Бигганта, курьер вразвалочку направился вглубь участка и уже почти было миновал Макса, как бдительный капитан рывком развернулся к ним.

– Стоять! – рявкнул дог и, жестом отпустив Пирсона, направился к замершей парочке.

Подошёл, остановился в излюбленной позе бывалого гестаповца и, брезгливо кривя губы, смерил взглядом сначала тигра, а потом и застывшего на полушаге курьера. Уставился в пространство между ними, качнулся с пятки на носок.

– Мистер Фостер. А вы в курсе, что самые умные и находчивые у нас награждаются внеочередным дежурством?

– Я – Пайкман, сэр, – на всякий случай напомнил Макс, недоумевая о причине внимания начальства к его скромной персоне.

Дог, словно только сейчас с некоторым удивлением обнаружив его присутствие, наградил тигра хмурым взглядом. Выпятил губы дудочкой и картинным жестом фокусника, вскинул затянутый в белую перчатку кулак. Резким движением, похожим на появление выкидного ножа, оттопырил указательный палец.

Замерший между ними курьер, втянул голову в плечи и подался назад – будто и впрямь надеясь спрятаться за принесённой пиццей.

Свободной рукой Биггант подхватил коробки, и овчар послушно выпустил свою ношу. Указательный палец нач. отдела упёрся в козырёк жёлтой бейсболки и медленно, неторопливо сдвинул его вверх.

Появившаяся из-под козырька физиономия разоблачённого Рида ответила виновато-заискивающей улыбкой.

Дог расплылся в ответной ухмылке – зловещей и многообещающей.

Ошарашенный Макс непонимающе переводил взгляд с одного на другого участника этой странной пантомимы.

– БРЫСЬ НА ДЕЖУРСТВО! – внезапно рявкнул дог, провожая улепётывающих полицейских злобным взглядом.

Отвернулся, с умиротворённым наслаждением понюхал оставшуюся в его руке стопку коробок, повертел в другой руке жёлтую курьерскую кепку. Фыркнул и довольный собой, отправился восвояси.

***

– Папа, даже не думай, не надейся даже, что я буду с этим… этим… придурком, – в последний момент Джейн не решилась произнести слово, которым в мыслях характеризовала ублюдочного потомка Тилвиша-старшего. – Я всё понимаю: интересы бизнеса, политика… я только не понимаю, при чём тут я!

Лисичка с негодованием покосилась на прислушивающегося к разговору Чарли и погрозила ему кулаком.

Бурундук ухмыльнулся, но всё же сосредоточился на управлении фургончиком. Жёлтый «Лемми» с логотипами «Бричпорт Ньюз» катил по каким-то трущобным закоулкам, лишь чудом не застревая в этих извилистых простенках.

– Бушует предок? – сочувствующе хмыкнул Чарли, когда она с негодующим рыком швырнула мобилку в сумочку.

Джейн зыркнула на него, прикрыла глаза и, успокаиваясь, сделала пару глубоких вдох-выдохов.

– Чёртов Тилвиш предложил ему какой-то крупный совместный проект, завязанный на политику. С условием, что он выдаст меня за его мерзкого сынульку, – со сдерживаемым негодованием пожаловалась она.

Бенсон-старший уже пару раз пытался «мотивировать» её на эту свадьбу, но тогда всё было в достаточно мягкой форме, чтобы можно было надеяться отбрыкаться простым «не хочу».

Сейчас же прозвучал вполне ясный намёк – отбрыкаться не удастся и лучше заранее смириться с этой мыслью. Либо… Ну… Простейший способ давления в её кругу вполне очевиден – заблокированные кредитки и необходимость самой платить по счетам.

Благо, насмотревшись на угодивших в опалу «подруг», Джейн на всякий случай давно завела себе отдельную, самостоятельную кредитку не зависящую от милости папочки.

Но сам факт! Столь вопиющего, средневекового прям-таки подхода…

Её аж трясло от возмущения и негодования. В конце концов – двадцатый век на дворе, а они!

– Бывает, – выслушав историю, Чарли философски пожал плечами. – Что делать будешь?

– Не знаю. Но точно не то, что он… хотел бы, – Джейн обхватила себя руками и мрачно уставилась вдаль.

– Может, отложим? – Чарли даже притормозил.

– Нет-нет… едем! – Джейн решительно насупилась. – Надеюсь, этот придурок не настолько сумасшедший, как остальные.

– Мне тоже так показалось. Во всяком случае… Фото интересное. Да и тот факт, что он знает, что мы… – бурундук неопределённо покрутил пальцами в воздухе.

– У меня такое впечатление, что в этом городе уже все знают, кто мы такие и чем занимаемся! – Джейн фыркнула. – Какой-то мировой заговор, как в кино!

– Полагаю, этот мир слишком большой, чтоб в нём не было пары-тройки заговоров, – хихикнул Чарли. – На наш век вполне хватит. Но тут всё просто – видимо этот хмырь имеет доступ к какой-то секретной инфе. А может быть он из тех, кто сидит у окна с телескопом и подглядывает куда не просят… Может и нас где-то видел, а уж найти при желании… Вроде не проблема.

– Это-то меня и беспокоит, – мрачно вздохнула лисичка.

– Да ладно. Не будут же они нас мочить, – оптимистичный Чарли затормозил у какого-то сооружения, похожего на средних размеров промышленный склад. – Пока мы ничего толком не нашли – смысла нет. А когда найдём – надеюсь, уже будет поздно.

– А если они подумают также? И не станут дожидаться, когда мы что-нибудь найдём? – огорошенная этой простой мыслью, лисичка замерла, словно раздумывая, не вернуться ли обратно в машину.

– Думаю, если бы это входило в их планы – уже бы давно грохнули, – оператор прихватил камеру, лихо заломил на макушке бейсболку и остановился, поджидая замешкавшуюся подругу.

– Мне бы твою наивность, – Джейн мрачно хлопнула дверцей фургончика, нервозно окинула взглядом окрестности.

Чарли фыркнул.

Унылые бетонные коробки, бетонные же заборы, там-сям перекинутые меж крышами деревянные мостки. На первый взгляд – никого, но в загривок словно упёрлось десяток пристальных взглядов.

Она поёжилась и поспешила вслед за напарником.

– Эээй! Есть кто дома? – Чарли уставился прямо в глазок камеры наблюдения, подвешенной на уровне второго этажа и свысока взирающей на пространство у рулонной двери из толстых стальных пластин.

– Может, нас разыграли? – предположила Джейн, не переставая настороженно оглядываться по сторонам.

– Да нет, какой смысл? – Чарли постучал в дверь ногой. – Этот придурок просто параноик. «Мобилки оставьте дома, машину – в соседнем районе…»

– Я всё слышу! – отозвался сварливый, искажённый динамиком голос.

Журналисты вздрогнули и закрутили головами в попытке найти источник голоса.

– Чарли Гольдман и Джейн Бенсон? – подозрительно осведомился по-прежнему невидимый собеседник.

– Они самые. Так и будем тут стоять? – Чарли, как обычно скрыл смущение за напускной бравадой и нахальством.

Вместо ответа спустя небольшую паузу дверь пошла вверх. За ней обнаружилось пространство, достаточное, чтобы вместить их фургончик целиком. Но – совершенно пустое. Если не считать загромождённых всевозможными инструментами стеллажей вдоль стен и занимавшую значительную часть дальней стены дверь. Точно такую же, как только что открывшаяся перед ними.

Переглянувшись, журналисты нерешительно шагнули внутрь.

Дверь за их спиной пошла вниз.

– Не нравится мне всё это, – полушёпотом прокомментировала Джейн, разглядывая вторую дверь в дальней стене помещения.

– Я же говорил – он параноик, – Чарли пожал плечами и принял позу затянувшегося ожидания: скрестил руки на груди, перенёс вес тела на одну ногу и принялся нетерпеливо притопывать сандалией на второй.

За спиной глухо «тумкнула» опустившаяся дверь. Но вопреки ожиданиям вторая дверь этого своеобразного шлюза не шелохнулась.

– А этот… гражданин… не бросит нас тут взаперти? – спустя минуту поинтересовалась Джейн, невольно переминаясь и оглядываясь на пару с бурундуком.

– Терпение, – Чарли сердито вздохнул. – Существует полсотни куда более простых и надёжных способов от нас избавиться. От подрезанного тросика тормозной системы или несущейся навстречу цистерны до…

– Прекрати, – Джейн поспешила оборвать поток «оптимистичных прогнозов» коллеги, пока он не озвучил слишком многое.

Подумать только – тросик тормозной системы! И в самый нужный момент… бббам! И два трупа в дорожной аварии… несчастный случай, печально... но с кем не бывает! Бррр… И как теперь после этого в машине ездить?

– Да ладно, – Чарли жизнерадостно ухмыльнулся. – Я же с тобой!

– Этого-то я и боюсь… – не то всерьёз, не то в шутку проворчала Джейн.

В углу зала обозначилось какое-то движение, и замолкшие журналисты с изумлением уставились на то, как одна из секций стеллажа, ещё секунду назад казавшегося монолитным и цельным, выдвигается и распахивается на манер двери.

– Здоровая осторожность ещё никому не вредила, – сердито буркнул показавшийся из потайного хода владелец апартаментов.

Лисичка вздохнула и со скепсисом уставилась на Чарли – «Ну? И куда ты меня втянул на этот раз?!». Бурундук закатил глаза в потолок и всплеснул руками: «кто мог знать, что всё так запущено?»

– Ну? Вы идёте? – низкорослый пожилой шимп нервно мотнул головой в сторону своего секретного хода.

Переглянувшись ещё раз, журналисты с опаской последовали в странный лаз. Внутри обнаружился пыльный узкий коридор и лестница, ведущая куда-то вверх.

Подозрительно оглядев пустое помещение, шимп спиной втиснулся в потайной ход и потянул за собой дверь-стеллаж.

Выжидательно замершие в тесном коридорчике, лиса и бурундук со смешанными эмоциями разглядывали взъерошенного замызганного субъекта.

Встреча была, мягко выражаясь, внезапной.

Подумать только, шимп! Живой, настоящий шимп! Пусть и долбанутый на всю голову, но…

Каждый из них порой видел представителей этого загадочного вида – но, как правило, издали, по телевизору или в учебниках. И никогда вот так просто – на расстоянии вытянутой руки.

Говаривали, что они вымирают. Что остались их единицы, что их пытаются спасти правительственные структуры. Говаривали и обратное – что на самом деле всё не так. И шимпы сами давно и прочно владеют миром, плетут ужасные заговоры, дёргают за ниточки марионеточные правительства. А на публике показываться просто не любят, по каким-то своим, обезьяньим причинам.

Говаривали также и то, что все они поголовно – психопаты и маньяки, шизофреники и садисты. А также поэты, художники, учёные…

О шимпах писала небылицы жёлтая пресса и до странного скупо молчали всевозможные солидные издания и телеканалы.

Их было слишком мало, и они действительно сторонились публичной жизни. Немногие в городе могли похвастаться вот такими встречами лицом к лицу.

А вот сейчас, поди ж ты – они с Чарли стоят сейчас на расстоянии вытянутой руки от одного из «этих» и таращатся на странное, изрытое морщинами безволосое лицо. На хрящеватые, мерзковатого вида уши. На узловатые, заскорузлые пальцы с плоскими, словно бы сточенными до основания когтями.

Одетый в давно нестиранный, замасленный и заляпанный комбинезон, кожаную жилетку и кожаную же кепку, таинственный тип был всего на голову выше Чарли, но раза в три пошире. Длинные мускулистые руки свободно касались пальцами пола, а на коротких кривых ногах было нацеплено нечто среднее между перчатками и сандалиями. На руках у обезьяна красовались кожаные перчатки с обрезанными пальцами.

Откуда-то из-за спины к ноздрям шимпа тянулись две прозрачные трубочки, закреплённые на носу пластмассовой скобкой.

В целом он производил впечатление явно пожилого, уставшего от жизни экземпляра. Контрастом служили беспокойные карие глаза – совсем не старые, скорее – иронично и настороженно постреливающие по сторонам. Цепко, внимательно, отмечая и сопоставляя множество каких-то одному ему ведомых деталей.

Карманы обезьяньего комбинезона и жилетки оттопыривались от всевозможных приспособлений, ручек, фломастеров, линеек, отвёрток и чёрт знает чего ещё.

Приключение обещало быть интересным.

– Признаться, не ожидал, что вы так быстро появитесь, – нарушил затянувшуюся паузу хозяин странного логова. – Вы либо идиоты, не принимающие всё всерьёз… Либо…

Журналисты переглянулись ещё раз.

– Впрочем, прошу, – любитель потайных ходов приглашающе простёр узкую длинную ладонь в направлении лестницы и жутковато растянул рот в ухмылке.

Оказавшийся первым в их маленькой процессии, Чарли с опаской двинулся вперёд. Но прежде чем бурундук шагнул на ведущую вверх лестницу, хозяин апартаментов предостерегающе зацокал языком:

– На первую не наступай!

Чарли вздрогнул и послушно шагнул через ступеньку – проверять что будет, если наступить ни у него, ни у Джейн желания не возникло.

– А теперь пни восьмую. Смелее, – распорядился движущийся в хвосте процессии шимп. – Да сильнее, не стесняйся!

Опасливо потыкавший ступеньку, Чарли покорно пнул. Под ногами что-то лязгнуло и под скрип пружин и противовесов, кусок лестницы ступеней в десять откинулся вверх.

Под ним обнаружился очередной потайной ход – лестница, ведущая в какой-то тёмный, мрачного вида туннель.

Размах обезьяньей паранойи приобретал пугающие очертания.

В подвале, освещённом единственным тусклым светильником, их встретил ещё более толстый слой пыли, нагромождение ящиков, ветоши и кусков каких-то причудливых механизмов. Под потолком подвала тянулась крепкая, связанная из толстых верёвок сеть. Подпрыгнув, шимп ухватился за эти верёвки, легко обогнул гостей и, раскачиваясь на своих длинных ручищах, двинулся в дальний угол подвала.

Ошарашенные журналисты вытаращились вслед – способ передвижения, выбранный обезьяном, мало того, что был …слишком странен сам по себе, так ещё совершенно не вязался с пожилым возрастом их таинственного экскурсовода.

Зазевавшись на этот бесплатный аттракцион, гости синхронно запнулись и рухнули, подняв облако пыли.

Повиснув в противоположном конце подвала, шимп картинно шлёпнул себя по физиономии свободной ладонью.

– Тьфу… – выбравшийся из груды какой-то ветоши, Чарли сердито отряхнул свои шорты и помахал руками, разгоняя пыль.

Обезьян терпеливо покачивался в самом углу, зависнув над каким-то поваленным на пол шкафом. Висение на одной руке, казалось, не причиняло ему ни малейших неудобств. В то время как парочке гостей, приходилось пробираться по подвалу в облаках поднятой пыли, кашляя и то и дело запинаясь о какие-то коробки и обломки.

– Мои извинения. Прибраться всё никак руки не доходят, – не то всерьёз, не то с издёвкой прокомментировал шимп. – Прошу за мной.

Обезьян дёрнул под потолком какой-то шнур и лежавший под ним шкаф гостеприимно распахнул дверцы. Оглянувшись на гостей, обезьян качнулся и, выпустив верёвки, большим мохнатым мешком с высоты футов этак семь рухнул… в шкаф.

Журналисты машинально втянули головы в плечи и зажмурились, ожидая какой вопль последует после встречи обезьяньего копчика с деревянными полками или полом, но никаких воплей или звуков «жёсткой посадки» не последовало.

Чудаковатый владелец этого странного места эффектно и беззвучно канул в свой плоский, едва ли в фут толщиной, шкаф. Ни дать ни взять – как геккон в бездонную шляпу фокусника.

Изумлённо переглянувшись в очередной раз, журналисты встревоженно поспешили к месту исчезновения их странного экскурсовода.

К немалому их облегчению – дна или, точнее, задней стенки у поваленного шкафа и впрямь не было. Вместо этого шкаф служил своего рода крышкой очередного потайного хода. И внизу, на расстоянии футов пяти – покачивалась такая же верёвочная сеть, как и подвешенная под потолком в их подвале.

– Смелее, это пружинит, – долетел из нового подземелья голос шимпа.

Чарли осторожно повис на руках, уцепившись за край шкафа и никак не решаясь спрыгнуть.

Вздохнув, Джейн пропихнула его внутрь и спрыгнула следом.

– Нну-с, располагайтесь поудобней, сейчас я покажу вам чудо.

Владелец логова, в момент их спуска сидевший спиной, картинно повернулся в обшарпанном вращающемся кресле. Причём для толчка в этом повороте использовал не руку, а одну из ног. В другой ноге шимп держал какой-то приборчик, а руками неспешно откупоривал банку пива.

Джейн и Чарли огляделись, созерцая захламлённую комнату. Наверное, именно так и должно выглядеть жилище подобного типа. Куча мониторов, разобранной или недособранной техники, десятки паяльников, осциллографов и каких-то ещё штуковин, назначение которых на первый взгляд было неясно.

Затесавшиеся посреди электронных потрохов и пустых упаковок от пиццы системные блоки, мигающие лампочки и индикаторы, живущие своей жизнью магнитные ленты в бобинах и прочий подобный хлам.

– Миленько, – прокомментировал Чарли.

– Спасибо, – шимп ухмыльнулся во все …сколько там у него зубов, до упора оголив дёсны.

Лисичка отвела взгляд, стараясь случайно ничем не выдать более чем смешанные впечатления. С одной стороны, в этом странном чудаке было что-то забавное… А с другой… Ощущалась какая-то странная, подспудная чуждость. Эти его руки-ноги… странной формы уши, непривычные, нехарактерные для всех остальных видов пропорции тела. И эти его ужасные, отвратительно плоские зубы…

Способность этого существа легко использовать все четыре ладони лишь добавляли происходящему сюрреализма.

– Итак. Судя по тому, что вы тут – вы получили моё скромное послание, – по-прежнему полулежа в своём кресле, шимп одновременно хлебнул пиво и подхватил со стола какую-то коробочку с проводами. – А значит моё приглашение было достаточно убедительным… Что ж… С чего бы начать?

– С начала, – встрял Чарли, оторвавшийся от разглядывания одной из разбросанных повсеместно электронных штуковин и вскинувший на плечо камеру.

– Пожалуйста, без камер! Мне ещё дорога собственная шкура, – шимп замахал на Чарли всеми четырьмя конечностями. – Отдайте кассету.

Чарли многозначительно покосился на Джейн и демонстративно ткнув в красную кнопку, извлёк фальшивую кассету.

– И вторую, пожалуйста. Настоящую, – шимп требовательно протянул ладонь.

Бурундук выгнул бровь и снова переглянулся с лисичкой.

– Я жду, – требовательно напомнил шимп, нетерпеливо покачав выставленной ладонью.

Неразборчиво бурча что-то под нос, Чарли отстегнул от камеры своё изобретение с фальшивым кассетоприёмником и извлёк настоящую плёнку.

Получив пластмассовый прямоугольник, обезьян небрежно водрузил кассету на нечто, напоминающее поднос, установленный на обмотанный медной проволокой стакан, нажал ногой какой-то тумблер и после короткого жужжания отдал кассету обратно.

Обезвреженный Чарли сердито захлопнул камеру и всем своим видом выразил оскорблённую невинность.

– Итак… Как вас зовут? И… кто вы такой? – Джейн обнаружила в пёстром окружении некое подобие пуфика и, смахнув с него крошки, осторожно присела.

– Как меня зовут – совершенно не важно. А кто я… – ну скажем так… доброжелатель. Которого не устраивает текущий порядок вещей.

– То есть …террорист? – уточнила Джейн.

– Господь с вами, милочка. Какой из меня террорист? Я… скорее учёный. Естествоиспытатель… вроде как.

Шимп ухмыльнулся и отхлебнул из открытой банки.

– Чего-чего пытатель? – не то пошутил, не то всерьёз брякнул Чарли.

Обезьян поморщился и не удостоил того ответом.

– И что же вас… не устраивает? – Джейн сердито зыркнула на раздражённого коллегу и попыталась сосредоточиться на обезьяне.

– Нас всех обманывают. Всех.

– Тоже мне новость, – прокомментировал Чарли.

Шимп пожевал губами, словно над чем-то раздумывая.

– Знаете, я даже репетировал эту речь. Раза три или четыре… Но… боюсь вы сочтёте меня полным психом. Поэтому… чтобы развеять ваш скепсис, я сначала просто покажу кое-что.

Шимп спрыгнул со своего кресла, поманил их рукой и косолапо затопал к одному из компьютеров.

Журналисты осторожно приблизились.

– Как вы думаете, что это? – шимп продемонстрировал им карточку, извлечённую из разбросанного по столу хлама.

С одной стороны на пластиковом прямоугольнике красовалась таинственная надпись «SОИY», с другой – пустое пространство и несколько нарисованных кнопок.

– Кредитка? – предположил Чарли, разглядывая странную штуковину.

– Это – видеокамера!

– Ну да. А я – Сфордская королева, – Чарли скептично хмыкнул и машинально погладил свой рабочий агрегат размерами полфута на фут и весом в десяток, если не больше фунтов. Оскорблённый в лучших чувствах, оператор явно настроился занять крайне скептическую позицию.

Испытывая стыдливую неловкость за поведение напарника, Джейн приблизилась к шимпу и взглянула на протянутую карточку.

С одной из её сторон действительно виднелось что-то отдалённо похожее на четыре микроскопические линзы. Но весила карточка не больше обычной банковской кредитки.

Джейн недоверчиво вскинула взгляд на шимпа.

В очередной раз показав в ухмылке дёсны, обезьян ткнул в одну из нарисованных кнопок и матовый прямоугольник вдруг превратился в экран. На котором виднелись кривые короткие ноги шимпа.

Джейн с недоверием повела «карточкой» вокруг, глядя как окружающий хаос отображается на одной из сторон …камеры? Да так реалистично, словно между ней и тем, что отражено на экране вовсе и нет никаких преград, словно не в экран смотришь – а просто в прорезь внутри карточки.

Лисичка даже пощупала пространство с той стороны, где была странная надпись. Но нет... палец не провалился, не вылез из экранчика. Даже не отобразился на нём, пока не прошёл непосредственно перед линзами в самом углу карточки.

Изумлённая до предела, Джейн сглотнула. Сердце лисички учащённо заколотилось – вот она, живая настоящая тайна! Не какой-нибудь снимок, который при желании и подделать можно… а самый настоящий …прибор?

– Чарли! Иди сюда! Это и впрямь камера! – она показала напарнику чудо-экранчик.

– Да ладно?! – недоверчиво хмурясь, бурундук спрыгнул с облюбованного было ящика и осторожно приблизился.

Изумлённо повертел карточку, поводил рукой перед линзами… зачем-то даже понюхал.

При виде проступающего на лицах журналистов благоговения, обезьян протянул ладонь и требовательно пошевелил пальцами. Вздохнув, Чарли нехотя вернул чудо-технику владельцу.

– Откуда это? – тут же среагировала Джейн.

– Долгая история, – шимп вернулся в своё кресло и развалился в нём в нелепой позе. – Устраивайтесь поудобнее. Пиво, чипсы?

Но только он открыл рот снова – внезапно попискивание, шуршание и жужжание окружающей аппаратуры перекрыла негромкая, но довольно противная сирена.

Подскочив как ужаленный, обезьян рывком развернулся к своим многочисленным кинескопам. На нескольких из них мерцали различные ракурсы с видами на здание, возле которого они оставили фургон. На других – виды на какие-то заброшенные коридоры и тот самый «шлюз», с которого началось их подземное путешествие.

– Да чтоб вас… Говорил же – машину за квартал оставьте, а мобилки вообще с собой не берите! Хвост привели! – шимп ткнул узловатым пальцем в гуськом бегущие по крышам и вокруг зданий фигуры. В кадре пронеслись несколько армейских джипов, один из которых с ходу попытался протаранить двери «шлюза». Укреплённый стальными трубами, передок джипа легко и без особых усилий вышиб внешнюю ролл-дверь и просунулся внутрь.

Журналисты в панике переглянулись.

– У нас три минуты, – сообщил шимп, покинув кресло и торопливо сгребая в окружающем хаосе какие-то штуковины. – Если в двух словах… Они уже здесь, среди нас. Здесь, здесь, здесь… Давно здесь!

– Кто – они? – почти хором спросили гости.

– Они. ОНИ. Эти! – шимп показал пальцем и глазами куда-то вверх. Имея ввиду не то штурмующих солдат, не то… инопланетян?

Идиотски хихикая, окончательно уподобившийся киношному образу типичного сумасшедшего профессора, обезьян метался по комнате, сгребая, отбрасывая, раскалывая об пол какие-то устройства, микросхемы, мензурки. Потянуло едким дымом и реактивами, но сумасшедший псих не обращал на это ни малейшего внимания.

Пританцовывая на кривых коротких ножках, он обхлопал многочисленные карманы своего комбинезона и осмотрелся вокруг, словно проверяя – не забыл ли чего.

– Что вы делаете? – Джейн в панике металась взглядом то на экран, то на сумасшедшего обитателя логова.

– Уничтожаю кое-что, разве не видно? – тот деловито распихал по карманам несколько увесистых жёстких дисков, свалил на свой размагничивающий поднос стопку дискет и несколько катушек магнитной плёнки. Щёлкнул тумблером. – Как не вовремя-то, как жаль… Ну, вы только посмотрите на этих придурков!

Повинуясь его кивку, журналисты уставились на монитор, на котором отображался шлюз.

Ободрённый успехом с первой дверью, водитель джипа боднул вторую. Тяжёлый бронированный джип упёрся, поднатужился, дунул из-под колёс сизым дымом, но тщетно – дверь устояла.

Тогда водитель сдал назад и долбанул уже с разгона. Но дверь устояла снова, а вот джипу повезло меньше: удар был такой, что задние колёса оторвались от земли, передок смялся, а водитель вылетел через лобовое стекло, словно пытаясь стать той самой последней каплей, которая пробьёт, наконец, злополучную дверь.

И действительно, поколебавшись пару секунд, рулонная дверь нехотя отклеилась от стены и стекла на передок раскуроченного джипа на манер похоронного савана. Наблюдателям открылась толстая бетонная стена.

– Идиоты, правда? – обезьян гадко захихикал. – И вы тоже идиоты. Сказал же – мобилки дома оставить. И машину подальше отсюда.

– Отсюда есть другой выход? – схватив камеру, Чарли заметался под дырой в потолке, через которую они сюда попали.

– Разумеется, есть… – последние слова обезьян произнёс из ниши, открывшейся за очередной потайной дверью. – Но только для одного, уж простите.

Обернувшись, журналисты успели увидеть лишь какое-то странное сооружение, напоминающее гибрид дельтаплана и катапультируемого кресла из самолёта-истребителя. Хозяин берлоги как раз застёгивал на голове дурацкой раскраски шлем и махал им левой ногой:

– Адьююююю!

И прежде чем гости успели пошевелиться, обезьян хлопнул свободной рукой по большой красной кнопке в подлокотнике. Обдав ошарашенных гостей белёсыми, неестественно густыми клубами дыма, кресло с шипением унеслось куда-то вверх.

Вылетевший из одной из заводских труб, импровизированный снаряд отстрелил собственно кресло и хлопнул раскрывшимися треугольными крыльями.

С торжествующим воплем, шимп круто спикировал вниз для набора скорости. Неожиданный манёвр и выходка с дельтапланом застали штурм-группу врасплох: растерявшиеся солдаты шарахнулись прочь, разбегаясь от «бомбардировщика» во все стороны, спотыкаясь, падая, кувыркаясь и на бегу роняя автоматы.

Разогнавшийся монокрыл со свистом просквозил в нескольких футах над асфальтом, сделал «горку» над невысоким бетонным забором и, прежде чем кто-либо догадался вскинуть автомат, скрылся в хитросплетении зданий промышленного района.

Грузный военный вертолёт дёрнулся было следом, но прежде чем опешивший пилот набрал нужную скорость, дельтаплан уже безнадёжно затерялся в трущобах.

***

Оставшись наедине со своими мыслями, Рона какое-то время старательно занимала себя работой: вычистила землянку, вынесла и зарыла в лесу оставшийся мусор, распихала по углам нехитрый скарб …и осталась без дел. В крохотной каморке придумать себе новые занятия было нереально.

Разве что тупо сидеть на месте, сдерживая желание вскочить и нервно мерять шагами их крохотную комнатушку… А то и вовсе выскочить на улицу и, сидя на холмике над их землянкой – разглядывать изгибы трассы, в надежде углядеть знакомую фигурку запропастившегося куда-то Тимки.

Кот и раньше, бывало, подолгу пропадал чёрт-те где, но почему-то именно сейчас его отсутствие вызывало особенно тревожные мысли. Может быть потому, что не так давно их компания и так уже понесла потери – в лице кошки? Или по причине отсутствия рядом Пакетика?

А может от того, что она, конечно же, догадывалась о происхождении Тимкиной «добычи»? Догадывалась и молчала, как и все вокруг. Лицемерно делала вид, что всё так и надо, всё так и должно.

Ведь других вариантов у них просто не было.

Но от этого молчаливого невольного лицемерия… и от осознания, что в один прекрасный момент любая кривая дорожка может закончиться дурно… и прежде всего – для их кормильца и добытчика… От этого всего на душе становилось всё мерзее и тревожней.

И она сидела, старательно сдерживая позывы вскочить и поделать что-нибудь ещё. Не важно, что именно, лишь бы хоть ненадолго отвлечься от этого мучительного ожидания.

Невпопад поддерживала диалоги ни о чём, одёргивала вечно скатывающегося на любимую тему Рика… И как могла обнадёживала остальных.

«Всё будет хорошо, всё будет…»

Твердила это как мантру, хотя чем дольше сама обдумывала их положение – тем сильнее в этом сомневалась.

Спать легли под урчание пустых желудков.

Ни Тимка, ни Пакетик так и не вернулись. А озвучивший общие опасения Рик – огрёб мешком со старыми тюремными шмотками.

«Не вернутся». «Нахрен мы им сдались…» Ишь!

Но озвученная мысль впилась, засела в глубине души болезненной занозой.

Ведь и впрямь – зачем всё это коту?

Он и сам по себе не пропадёт, хотя и жизнь его... та часть, которую Рона уже увидела и осмыслила – далека от её понимания «нормальной жизни», но всё же… у них, беглых – и этого-то нет. Не приспособлены они к выживанию в подобных условиях.

И вопрос «зачем?» – ответа не имеет. Или?..

Она лежала, прижимая к себе обоих близняшек и прислушиваясь к биению их сердец. К сердитому сопению Рика, к едва слышному – волчицы, к прерывистому и болезненному – у мыша. То дышит, то словно на миг замирает, задерживает дыхание... Не то играя сам с собой в «кто дольше продержится без воздуха», не то …словно бы забывая дышать? Спохватывается, сопит учащённо, не то «навёрстывая» упущенное, не то просто пытаясь прочистить заложенный нос…

Рона повернула голову, разглядывая малыша. По обыкновению забившись в угол, тот клевал носом. Веки его так и норовили закрыться, но он раз за разом вздрагивал и стряхивал сон. Чтобы снова через пару минут повторить всю пантомиму заново.

– У тебя всё в порядке? – краем глаза Рона отметила, как подняла голову волчица, не сразу сообразив, что вопрос адресован не ей.

– Да, – по обыкновению не глядя на собеседницу, прошелестел мыш.

Вздохнув, Рона устроилась поудобнее, теснее прижимая к груди как ни в чём не бывало дрыхнувших бельчат.

Заснуть самой в эту ночь ей так и не удалось – в голову лезли тяжёлые мысли. О себе, о Тимке… Обо всех них, об их будущем…

Всё безнадёжно и уныло, бессмысленно и глупо…

Как жить, всегда будучи начеку, всегда прятаться… оглядываться – не крадутся ли за спиной, не хотят ли схватить и упрятать обратно в сырые подземелья?

Как тут излучать уверенность и оптимизм, поддерживать окружающих, когда у самой на душе игуаны скребут, а в желудке вот уже второй день как пусто?

И от приступов голода не помогает ни в десятый раз попить воды, ни даже убаюкивающий шелест ливня снаружи.

Под утро в дверь коротко постучали. «Условным» стуком.

Конечно, ни о каком особом стуке они условиться не додумались, но стук этот точно не походил на то, как стучал бы какой-нибудь солдат или рабочий-обходчик, решивший поинтересоваться состоянием труб и показаниями манометров в их теплушке.

Тук. Тук-тук. Тук. …Тук.

Едва слышно, настолько тихо, что поначалу она даже не сразу различила эту своеобразную мелодию в шуме дождя. А когда различила – испугалась. Вдруг всё же чужой? Вдруг… просто от скуки постучал «мелодией», а не просто «бац-бац»?

Что делать, если снаружи и впрямь какой-нибудь обходчик, а то и – солдат, прочёсывающий местность в поисках беглой компании?

Она дёрнулась было придержать сунувшуюся к двери волчицу, но прежде чем удалось высвободить руку из-под спящих бельчат – Динка уже вытащила металлический прут, игравший роль засова в то время, когда закручивать и откручивать гайку было лениво.

Навстречу пахнуло дождём и мокрой шерстью. А ещё – каким-то странным химическим запахом: не то масло, не то ещё что-то подобное…

Вошедший Пакетик осторожно опустил в центре землянки внушительных размеров коробку.

В свете зажжённого Риком фонарика мелькнул разошедшийся по шву мокрый гофрокартон. И несколько слоёв влажных стальных цилиндров.

Консервы!

Остатки сна мгновенно улетучились – к коробке придвинулись все, кроме традиционно апатичного мыша. Проснувшись, тот так и остался сидеть в своём углу, изображая чучело самого себя – таращился в пустоту и даже почти не моргал.

Остальные тем временем торопливо хватали тяжёленькие жестяные банки, роняли, вертели… чуть на зуб не пробовали, пытаясь открыть. Но где там – беличьи коготки для этой цели явно не подходили. И даже Рона и Рик никак не могли проткнуть неподатливые жестянки.

Спас положение Пакетик: пробив кугтем банку, тот в несколько круговых движений кое-как откромсал крышку и передал лакомство голодающим.

Бельчата, Рона, Рик, Диана… В землянке распространился дурманящий запах рыбы и некоторое время слышалось лишь чавканье да восторженные стоны.

Пакетик вскрывал банки одну за другой, а они жадно вытряхивали содержимое – кто руками, кто прямо из банки на язык… Давились, глотая торопливо и жадно, пачкаясь маслянистой подливкой – словно боялись, что кто-нибудь всё это отнимет или волшебным образом возникшие лакомства столь же внезапно и исчезнут.

– А ты чего? – внезапно смутившись этого животного жора, рысь оторвалась от рыбы и покосилась на уставившуюся в свою банку волчицу.

Диана ответила ей странным взглядом и молча, словно бы нехотя, погрузила нос в тушёнку.

***

Выбравшись из душной землянки, Пакетик уселся по другую сторону пригорка. Сам он уже поел – в порту, до упора забив желудок прямо у разграбленного контейнера и «добавив» перед прибытием в землянку. Теперь на какое-то время о голоде можно забыть – может быть на несколько часов, может быть даже на полдня…

Голод стих, едва он опрокинул в рот первую консервную банку, но одно лишь воспоминание о том помутнении – пугало до дрожи.

В лаборатории положение спасали минерализованные и витаминизированные батончики. За год он настолько привык к ним, что новая, внезапная сторона проблемы застала врасплох. Форсированный организм расщеплял калории с эффективностью ядерного реактора, но без «топлива» что-то шло не так. Сильно не так.

Откуда-то из дальних глубин всплывало что-то страшное, что-то первобытное, звериное… подавляющее ясность сознания и трезвость мысли, норовившее перехватить на себя управление…

В голове вертелось какое-то неясное, серое, смазанное пятно. Набор бессмысленных сцен, которые никак не удавалось сшить в единое целое. Весь путь до порта превратился в странный пугающий провал в памяти… Какие-то прыжки… разлетающиеся перья… мерзкий вкус во рту и какое-то животное, противоестественное удовлетворение от… чего?

Лис стиснул голову руками, глубоко впиваясь когтями в маску. Сжал руки в кулак, ударил… ещё раз и ещё… Непонятный мутный провал в памяти пугал до испарины. Словно в непрерывной плёнке событий кто-то выдрал, выгрыз отрезок в несколько часов. Оставив лишь разрозненные кадры, куски кадров…

«Привет», – произнёс знакомый голос, который не голос.

«А, ну вот только тебя ещё и не хватало»

«Скучал?»

«Вот ещё!»

Бесплотный голос изобразил мерзкий смешок.

«Ну, тогда я отвалю…»

«Стой!»

Пакетик огляделся, словно надеясь и впрямь увидеть обладателя Голоса, но вокруг по-прежнему никого не было.

«Как ты это делаешь?»

«Делаю – что?»

«Говоришь со мной, когда тебя нет»

«Ты всё равно не поймёшь»

«А ты всё же попробуй – объясни»

«Это всё равно ничего не изменит»

«Почему же?»

Ответ прозвучал обидно. Пакетик уже представил себе как круто было бы обрести такую же способность… Разговаривать вот этак… мысленно. С кем угодно, а не только с этим странным чудиком.

«Во-первых – этому нельзя вот так просто взять и научить. Ну и во-вторых, даже если бы было можно… Что бы ты предложил взамен?»

Лис в маске угрюмо уставился себе под ноги. Эта странная торговля была неприятна. В конце концов, он уже и так притащил всем консервов – просто так, не в обмен на что-то… Безвозмездно. А этот!

«Ну ты сравнил…» – хихикнул Голос. – «Консервы»

Пакетик нахмурился. Осознание, что Голос свободно читает любые его мысли – само по себе было не самым приятным чувством. Наверное, примерно так ощущал бы себя микроб на стёклышке лабораторного микроскопа. Если бы, конечно, был в силах осознать всё это своим микробьим сознанием.

Ну а невольно полившиеся предположения о том, что может захотеть таинственный «благодетель» в обмен на свой дар… Тут и вовсе было неуютно и стыдно. И чем дальше, тем больше.

Убить кого-то для него?

Послужить рабом на какое-то время?

За такой дар и полжизни не жалко, но… жизнь ведь не бутылка – половину не отлить…

«Душа вполне подойдёт», – подсказал Голос с какой-то странной интонацией – не то в шутку, не то всерьёз… Словно и сам немного удивился или смутился пришедшей идеи.

«А не жирно будет?»

«В самый раз. Ты же сам только что подумал, что полжизни не жалко»

«Так то полжизни… а то – душа!»

«А что душа? Ты же не веришь всерьёз во всю эту чушь про жизнь после смерти?»

Пакетик задумался.

Верил ли он?

Сложно сказать… С одной стороны, конечно же хотелось надеяться, что всё это не просто так… Не набор химических реакций, не случайная комбинация атомов… Что всё во имя какой-то высшей цели, что не просто так.

И что даже после смерти есть что-то ещё.

Что-то.

Конечно, вряд ли это вечное блаженство в стратосферных облачках или вечные муки в подземных пещерах. Ведь «вечно» – это слишком долго. Абсурдно и бессмысленно в своей бесповоротности и окончательности. Но ведь что-то же должно быть?

Лис сорвал травинку и повертел перед глазами.

«Жмот. Души ему жалко», – поддел Голос. – «Такой дар за спасибо по сути, а он тут ломается…»

«Изыди!», – тоже не то в шутку, не то с некоей затаённой надеждой, подумал лис.

«Щас, разбежался. Ага».

Голос мерзко захихикал, явно забавляясь происходящим.

«Ты ещё молитву мне почитай».

Странная пикировка затянулась. И никто из них не мог с уверенностью сказать, где в их собственных словах проходила та самая грань серьёзности, которую они оба тщетно пытались определить в словах другого.

Впрочем, здесь у Голоса всё же было преимущество – мысли своего собеседника тот видел, как на ладони.

***

Они сидели на кухне: осунувшаяся, изменившаяся мать – бледная тень себя прежней, толстяк Джерри и она, Вейка.

Кошка до сих пор не могла поверить в то, как всё изменилось. Механически приняла из рук матери вилку, отметив, что перед тем как подать ей тарелку, мать покосилась на своего нового мужчину. Словно испрашивая дозволения покормить дочь.

И эта сцена почему-то больно царапнула где-то там, глубоко внутри.

Какого чёрта! Она же дома… дома?

Но нет… этот дом больше не был её. Это был ИХ дом. Их новой семьи – толстяка Джерри, поблёкшей и угасшей матери и этого орущего свёртка… Чей угодно, но уже не её, не Вейкин!

Кошка сгорбилась на краешке табуретки. Есть расхотелось, но и отталкивать тарелку казалось как-то неправильным.

В голове воцарилась звенящая пустота. Заторможено, как во сне, она слушала сбивчивые, путаные объяснения матери.

Жалкий нелепый лепет о том, как трудно и страшно одной, какой молодец Джерри, какой он понимающий и замечательный, как у них родился ребёночек и как они его назвали.

Слушала, вяло ковыряла вилкой остывший голубец и невпопад кивала, борясь с желанием придержать свободной рукой болезненно подёргивавшуюся на шее жилку. Украдкой поглядывая на толстяка и раз за разом замечая, как тот поспешно отводит глаза, словно боясь встречаться с ней взглядом.

Хотелось выть, выскочить, опрокинуть этот дурацкий стол, эти незнакомые тарелки, разбить, разорвать этот мучительный кошмар, стряхнуть, прогнать как дурной сон… очнуться в том, своём, привычном мире. Где была прежняя мать, отец… Получить по полной за все свои прегрешения, но вернуть ту самую жизнь, которую сама так опрометчиво перечеркнула.

– Ох, засиделась я… – мать оборвала сбивчивый диалог и торопливо поднялась из-за стола. – Я ж на работу… опоздаю.

Вейка изумлённо вскинула глаза.

На работу? А орущий свёрток?

Она перевела взгляд на Джерри, но тот как ни в чём не бывало наливал себе чай. И Вейка уставилась на свой растерзанный голубец. Поворошила вилкой капустный лист, выгребла мясо.

На толстяка она старалась не смотреть, но ясно ощущала на себе этот до боли знакомый липкий взгляд.

Увязаться за матерью? Сделать морду кирпичом и удалиться в свою комнату? А есть ли у неё эта комната? Или там её ждут новые сюрпризы?

В коридоре хлопнула дверь – мать выскочила на работу.

Вейка исподлобья покосилась на толстяка и тот расплылся в сальной усмешке.

Не зная, как себя вести и что делать… Каждой клеточкой тела ощущая свою чуждость и неуместность этому месту, но не имея никаких путей к отступлению, Вейка героически доела выковырянное из голубца мясо и понесла тарелку к рукомойнику.

На шумно прихлёбывающего чай мамашкиного сожителя она старалась не смотреть. Стряхнула капустный лист в ведро – благо хоть оно-то ничуть не изменилось и всё так же пряталось под раковиной.

Обмыла тарелку под струёй тёплой воды, протёрла губкой и поставила в ряд других таких же тарелок. Ни одной знакомой посудины тут уже не было. Ни её любимой чашки с синими цветочками, ни папиной чайной пиалы. Ни даже сервиза, которым некогда так дорожила мать.

Закрыв кран, кошка оглянулась на Джерри.

В этот раз тот и не подумал отвернуться – спокойно пялился на неё, не стесняясь проскальзывать липким взглядом по тесным шортикам и стройным ножкам. Похрустывал огурчиком и мерзко лыбился, явно представляя себе то, что обычно представляют все самцы.

Собравшись с силами, Вейка прошла в комнаты – гостиная да спальня, вот собственно и все хоромы. Не заблудишься. Позади скрипнула табуретка – толстяк явно собирался за ней и это не радовало.

Распахнув дверь в некогда свою комнату, кошка без особого удивления окинула взглядом нагромождение каких-то тюков и свёртков, заваленной ими мебели и набитых не пойми чем сумок.

Подошедший Джерри остановился позади и явно пялился на её шею – Вейка затылком ощущала его несвежее дыхание и не поворачивалась лишь потому, что не хотелось оказаться с ним нос к носу на столь малом расстоянии. Всё это …напрягало и нервировало.

– Вещи мои где? – не оборачиваясь, поинтересовалась она.

– В шкафу, вон – на антресоли, – Джерри посторонился и она с облегчением выскользнула из тесной захламлённой комнаты на относительный простор гостиной.

Потянулась к антресоли, но, естественно не достала. Придвинула табуретку, вскарабкалась на неё и привстала на цыпочки, ощущая спиной, как взгляд Джерри блуждает по ягодицам и бёдрам.

Вот ведь старый чёрт… Ладно бы просто на девок на улице глазками стрелял, так нет – на дочь своей …жены?

На этом слове её мысли запнулись, а сама кошка, оступилась и чуть не сверзилась с табуретки. И лучше бы сверзилась, чем… подоспевший Джерри подхватил её за талию и помог восстановить равновесие. И от этого прикосновения её чуть не передёрнуло от носа до кончика хвоста. Но… как ни противно – портить отношения с будущим отчимом(?) до последнего не хотелось. Дотерпеть бы до вечера, а там уже вернётся мать... и уж как-нибудь.

Стиснув зубы, она постаралась не обращать внимания на его ладони – отчётливо задержавшиеся на её талии дольше, чем нужно. Дольше, но всё же не настолько, чтобы не среагировать на это стало попросту невозможно.

Распахнув дверцы, она осмотрела аккуратные стопки одёжки.

Даже странно, что мать сохранила их, учитывая перемены, произошедшие в этом уютном некогда мирке.

Порывшись в затхлых стопках, Вейка извлекла на свет юбку, майку и трусики. Оглянулась на Джерри. Толстяк, наконец, перестал маячить в шаге от неё и теперь разглядывал будущую падчерицу, восседая в кресле.

Котяра понемногу смелел и она всерьёз обеспокоилась, насколько далеко тот может зайти в отсутствие матери. Хотелось верить, что здравый смысл и хотя бы крупицы приличий удержат мамашкиного хахаля «в рамках». Вейка и раньше была не обделена вниманием самцов всех возрастов, но последнюю неделю мир словно сошёл с ума или у всех напрочь посносило крыши.

Никогда прежде это самое внимание не было столь… раздражающим и пугающим одновременно.

Она сердито захлопнула дверцу, спрыгнула с табуретки и, скользнув взглядом по сопящему в своей кровати свёртку, отправилась в ванную.

Закрывшись на расшатанный и явно не раз вырванный и вставленный обратно крючок, Вейка задумчиво потрогала шаткую конструкцию. Стоит надавить, как эта жалкая проволочка тут же вывалится. В другое время она бы и вовсе не рискнула раздеваться в квартире при таких типах, как этот Джерри… Особенно со столь ненадёжными запорами в ванной, но сейчас – после недели без нормального душа… соблазн был слишком велик. Авось этот урод не позволит себе ничего этакого… Всё же – взрослый вроде дядька… Ребёнка вон нажили…

Вейка включила воду, отрегулировала напор и жар и осторожно приникла ухом к двери – не послышится ли по ту сторону сиплое сопение?

Но кроме телевизора, забормотавшего голосом футбольного комментатора, разобрать ничего не удавалось.

Выждав ещё пару минут, она стянула одёжку и скользнула в ванну. Зажмурилась, наслаждаясь упругими струями, но не забывая настороженно поглядывать на дверь с хлипким крючком.

Расслабиться удалось лишь спустя минут десять – толстяк всё не ломился, а горячие щекотные струи, казалось, вымывали из неё всю усталость и грязь внешнего мира. Всё пережитое осталось где-то там, за пределами пусть сильно изменившегося, но всё же родного мирка. Мирка, в котором, кажется, найдётся уголок и для неё. Пусть маленький, совсем скромный… Как-нибудь, что-нибудь… Поплакав об отце, посидев бездумно по пояс в воде… полежав с закрытыми глазами… кошка внезапно насторожилась: сквозь шум воды и бормотание телевизора отчётливо прорезался истошный детский плач.

Вейка поморщилась – странно, что на работу учесала мать, а не этот жиртрест. Но с другой стороны – ей ли их учить жизни? Может им обоим так проще?

Она поудобнее улеглась в ванной и постаралась отрешиться от доносившихся из гостиной воплей. Но мерзкие скрежещущие визги ввинчивались в уши и никак не давали расслабиться. Боже, никогда, ни за что в жизни она не заведёт себе такое вот …сокровище! Упаси господи!

Неужели и она когда-то вот этак… Оглашала окрестности такими же мерзкими воплями? Бедная мать… Как она это только вынесла? И – на кой решилась испытать всё это по второму разу?

Вейка заткнула уши пальцами. Вытерпела пару минут и осторожно вытащила один палец.

Ребёнок орал.

Она снова заткнула уши, раздражённо разглядывая наполнявшую ванну воду и льющие с душа струи.

Ребёнок орал.

– Да что ж такое-то… – бурча себе под нос ругательства в адрес ленивого жирдяя и орущего младенца, а также умотавшей на работу мамашки, она раздражённо выбралась из ванной. Наспех обтёрлась полотенцем и натянула свою новую старую одёжку.

Отщёлкнув крючок, вышла в коридор. Морщась от скрипучих воплей, заглянула в гостиную.

Джерри с недовольным видом сидел в кресле, уставясь на орущий телевизор и не обращая ни малейшего внимания на благим матом визжащий свёрток. Более того – когда ребёнок завопил ещё громче, толстяк лишь раздражённо потыкал в пульт и прибавил громкости.

Оторопело поглазев на эту сцену, кошка не выдержала и подошла к кровати. Джерри покосился на неё, но происходящее никак не прокомментировал. Вместо этого преспокойно открыл очередную пивную бутылку о деревянный подлокотник кресла и приложился к горлышку.

Неловко подхватив вопящего младенца, Вейка вышла на кухню. Прикрыла дверь, уселась в дальний угол и с неприязнью глядя на сморщенную, вопящую физиономию, попыталась повторить виденные у матери ужимки и сюсюканья. Получалось из рук вон плохо – младенец орал, она теряла терпение и безумно сильно хотела убраться подальше от источника этих воплей. Но больше всего бесил оглушительно голосящий футбольный комментатор.

Наконец, когда Вейка уже почти сдалась и решилась было вернуть младенца под «чуткий» надзор папаши, а самой свалить куда-нибудь погулять, взгляд её остановился на холодильнике. Придерживая одной рукой свёрток, она потянула дверцу и уставилась на полки. Почти сразу же глаза обнаружили пару бутылочек с какой-то гадостью. Судя по наличию соски – предназначенной как раз визгливому свёртку.

Ухватив одну из бутылок, она заткнула орущий рот резиновой соской.

Младенец как по волшебству заткнулся и противно зачавкал, обхватив бутыль ладошками. Кошка со стоном облегчения закатила глаза к потолку.

«Алилуйя, чтоб тебя!»

Извернувшись так, чтобы удерживать и свёрток и дверцу холодильника и воткнутую в рот младенца бутылочку, она вытащила кусок соевой колбасы и куриную котлету. Захлопнула холодильник и, со смешанными чувствами поглядывая на притихшего ребёнка, отправила в рот котлету. Неловко накромсала тупым ножом шмат колбасы и отправила его следом.

Насосавшийся содержимого бутылки, младенец притих.

Запоздало подумав, что вроде бы молоко для такой мелкотни полагается подогреть перед употреблением, Вейка хмуро извлекла бутылку из маленьких ручек.

Ребёнок уставился на неё и кошка показала ему язык. Младенец довольно загугукал и потянулся к ней, засучил ручками. А кошка мрачно разглядывала обитателя свёртка, испытывая самые противоречивые чувства. Преобладало, впрочем, чувство раздражения.

Раздражения на орущий за стенкой телевизор.

Поднявшись, она решительно вошла в гостиную, сгрузила свёрток в кроватку и остановилась у кресла Джерри, уперев руки в бока. Любитель футбола покосил в её сторону глазом, скользнул от коленок до груди и, так и не снизойдя подняться взглядом выше сисек, вновь обернулся к телевизору.

– Пива притащи, – после долгой паузы буркнул он, азартно перевалившись в кресле и гримасничая в такт воплям комментатора.

Опешившая кошка, ожидавшая если уж не какой-никакой виноватости, то хоть каплю благодарности за укрощение мелкого визгуна, от гнева не нашлась что ответить.

Выдохнула и, решив не обострять отношений с будущим отчимом, послушно сходила на кухню, извлекла из холодильника пиво и притащила в гостиную.

– И рыбки, – как будто делая заказ официантке, тут же потребовал Джерри.

Вейка поджала губы и старательно сдерживаясь, сходила ещё и за рыбкой.

Потребовать сделать телевизор тише она так и не решилась. Чёрт с ним, ребёнок вроде заткнулся, вопли комментатора ему, похоже, не в первой. Лежит себе, кряхтит.

Выйдя на кухню, она прикрыла дверь и замерла у окна. Провела пальцем по пыльному подоконнику. Надо же… ещё год назад мамашка была такой аккуратисткой, что в доме пылинку найти – днём с огнём. А сейчас…

Она мрачно собрала посуду, брошенную толстяком прямо на столе и переместила в раковину. Помедлила, чертыхнулась и принялась мыть.

Какого чёрта? В конце концов – надо же когда-то взрослеть? Свалилась матери на шею, так хоть помочь чем по хозяйству…

И она принялась впервые в жизни добросовестно драить кухню. Перемыла всю посуду, отскоблила запущенную сковородку и плиту, вымыла пол и окна, протёрла пыль. Не поленилась даже отодвинуть холодильник и вымести из-под него окурки и комья шерсти пополам с какой-то странной копотью.

Запыхавшись и утирая со лба пот, уселась на табуретку, созерцая плоды своих трудов и ощущая болезненную дрожь в мышцах.

Кто бы мог подумать, что это всё так утомляет?

Когда в её счастливом детстве всё это делала мать – это выглядело столь легко и естественно, что она и представить не могла, как это может выматывать. А сейчас… Вейка ухватила рубашку за пуговицу и потрясла ворот, прогоняя от себя разгорячённый теплом её тела воздух.

Бррр… А ведь ещё в других комнатах не лишне бы прибраться?

Она всмотрелась в своё отражение в дверце шкафа и пригладила короткий встрёпанный ёршик на голове. Волосы после лабораторной стрижки «под ноль» отрастали неохотно. Если бы не сиськи – ну пацан пацаном. Кошмар, да и только!

И как это ещё на такую замухрышку запал дуралей-проводничок?

Самой противно! Аж не верится, что на ЭТО кто-то мог смотреть столь влюблёнными глазами.

Вейка вздохнула и отвернулась.

В голову с чего-то полезли мысли о покинутой компании.

***

С упорством зомби, шатающийся Тимка брёл вдоль трассы.

Его нещадно тошнило, но блевать было уже нечем. Шатало так, что он то и дело заваливался, царапая бока, коленки и ладони, но каждый раз упорно вставал… брёл дальше, пытаясь шататься в обратную от земли сторону. А та, вертелась и крутилась как необъезженный верховой варан, норовя сбросить нахального седока.

Внутри горела ненависть.

Нет, даже не ненависть – ярость.

Праведный гнев.

Он шёл, представляя себе в мельчайших деталях всю предстоящую расправу. Думал о том, как с влажным чавком войдут в плоть охранника обе пули. О том, как классно, что он приберёг, отложил последний пистолет. Представлял, как вытянется рожа болонки-кассирши, покупателей… Всех тех, кто молча таращился на расправу, на этот грабёж средь бела дня. Их, тех, кто предпочёл не вмешиваться.

Был бы у него пулемёт – наверное, он бы положил там и все эти мерзкие рожи. И плевать, что за два часа все посетители мерзкого магазинчика наверняка сменятся и никто из них не будет знать о случившейся тут в шесть утра драме. Его личной, персональной трагедии.

Он брёл вдоль обочины, осторожно поглаживая языком развороченную десну. Слёз уже не было – не то жалость к себе вытеснили злость и жажда мести, не то попросту кончилась влага в организме.

Ещё час назад он был королём. Богом.

Предвкушал, как небрежно раскинет веером добытые несметные деньжищи, как всё население землянки отвалит челюсти и благоговейно будет глядеть на него снизу вверх. Даже задавака Рик, не упускавший случая демонстрировать всяческое пренебрежение к Тимкиному авторитету.

И вот сейчас он… Сейчас он просто бредущий вдаль жалкий избитый кусок мяса. Бессмысленный и нелепый, сброшенный обратно – в свою помойную яму, где таким как он и место.

Несправедливо!

Так несправедливо, что хотелось выть.

Вот только выть и идти одновременно в его текущем состоянии не особо получалось. И он топал по обочине, а водители редких ещё в это время суток авто – настороженно косились на его разбитую физиономию.

Наверное, боялись, как бы он не кинулся сдуру под их драгоценные машинки. Не поцарапал бампер или капот… не разбил фару.

Глухая удушливая злость – такие сильные эмоции он испытывал, пожалуй, впервые в жизни.

Даже намеренно качнулся в сторону пролетавшего мимо авто, водитель которого испуганно вильнул в сторону, едва не вылетев на обочину.

Вот и знакомая кочка.

Интересно, спят они все? Или… быть может, кто-то не спит? Может быть – тревожатся за него, Тимку?

Он вернётся. Завалит обидчика и вернётся.

С добычей, как положено взрослому парню. Со своей законной, чёрт побери, добычей!

Не чуя ног, он добрёл до кочки, под которой спрятал завёрнутый в тряпки пистолет. Рухнул на колени, в мокрую после дождя траву. Зарылся пятернёй в размокшую землю, торопливо нащупал увесистый ребристый ствол. Пошатнулся, едва не завалившись на бок.

Часовая прогулка притупила боль, принесла усталость… Но ничего не сделала с пылавшей внутри обжигающей горечью.

Встать. ВСТАТЬ!!!

Он попытался оторвать зад от земли, но измученный организм и не подумал подчиниться.

Дрожащие руки выронили тяжёлый пистолет, но он упорно нашарил его негнущимися пальцами вновь. Подёргал, понажимал какие-то кнопки. На колени выпала коробочка магазина. Тимка потянул боёк, но тот не поддался. Предохранитель… Где-то здесь должен быть предохранитель… Наверное, вот эта продолговатая штуковина.

Он теребил и дёргал пистолет, пока не разобрался, как всё это работает. Воткнул обойму обратно. Потянул затворную раму – так, как сто раз видел подобное в кино. Только там это делалось легко и непринуждённо, а у него – мучительно и трудно. То ли сил не хватало, то ли намокший корпус пистолета был слишком скользким от дождяной мороси…

Тимка яростно рванул раму и та, наконец, оттянулась, клацнула. Уже не сухо и пусто, как было несколько раз ранее, а этак… «сыто», зацепив и вытянув из обоймы патрон.

Первый.

В живот.

Чтобы больно.

Тимка поднял ствол, представив в паре шагов перед собой ненавистного охранника. Попытался прицелиться через «мушку», но в глазах было слишком мутно – не то от слёз, не то от не проходящего головокружения… Зажмурил левый глаз, затем – наоборот, правый… Зажмурил оба, надеясь унять плавающие перед глазами круги и пятна.

– Тим?

Застигнутый врасплох, он замер, вытаращившись перед собой. Порывисто обернулся. Нет – не с пистолетом наперевес… в кого ему тут стрелять?

Рона стояла в шаге за его спиной. Стояла и округлившимися глазами таращилась на сжатый в его лапе ствол.

– Откуда у...

– Уйди. Иди домой, – чужим, внезапно охрипшим голосом выдохнул он.

Но рысь не уходила. Напротив, двинулась к нему с явным намерением отнять орудие возмездия. И это было… недопустимо. Не так, не здесь, не сейчас!

Ведь ему надо отомстить! Как она не понимает? Как ей объяснить?!

Он попятился, яростно стискивая ребристую рукоять. Рука сама собой дёрнулась было вверх, и он тотчас устыдился этого непроизвольного движения. Ведь это свои, ведь нельзя… Это же… она!

Подойдя вплотную, рысь опустилась перед ним на колени. Заглянула в глаза – встревоженно и дико, испуганно даже. Нет, не по поводу пистолета… Не того сорта страхом…

Тимка уставился в эти огромные круглые озерки, сверкающие, сияющие… Глубокие как два изумрудных колодца.

Внутри творилось что-то странное. Накатила какая-то дикая, мучительная дрожь. Бросило в жар, потом в холод, потом снова в жар.

Он стоял перед ней – жалкий, избитый… лишённый единственного шанса отомстить, единственного смысла жизни и остатков достоинства.

Ощущал, как внутри разливается отупляющая пустота, как наваливается усталость и боль. Как возвращается с таким трудом отогнанная жалость к себе.

Как вновь нарастает обида – да, и на неё в том числе.

Ведь она, она не понимает, как важно, как нужно ему сейчас это оружие!

Не знает, не видит чего он лишился этим утром. А непослушный распухший язык никак не поворачивается, чтобы рассказать, объяснить…

Они замерли, не моргая глядя друг на дружку – пошатывающийся кот и присевшая перед ним рысь.

А потом она сгребла его в охапку, и он обмяк, растёкся безвольной тушкой.

Как во сне он ощущал её касания, как во сне, обессиленно выпустил не нужный и не важный уже ствол.

Из глаз ливануло ручьём, а нос забился так, что дышать приходилось ртом. Не самый ведь подходящий момент шумно сморкаться или тем более втягивать сопли вглубь, когда ты плотно притиснут к… гм…

Тимка замер, скосив глаза на неожиданно упругую Ронкину грудь, прислушался к своим ощущениям. Ко всему этому странному жару, который разливался по всей поверхности их тел в местах соприкосновения. И жар этот пробивался и через его собственную, насквозь мокрую майку, и через быстро намокающую рубашку на ней.

Кот замер, боясь дышать и ощущая, как болезненно затрепыхалось в груди сердце. Щекой и скулой чуя и её, Ронкино, сердцебиение и разом позабыв об охраннике, пистолете и всех прочих невзгодах.

Глупо скосив глаза на два упругих тёплых полушария, которые так невыносимо хотелось потрогать ладонью.

Замер, молясь, чтобы чудесное мгновение длилось и длилось. Минута за минутой, час за часом. Как можно дольше, а лучше – навсегда.

За это странное ощущение он, пожалуй, готов был быть избитым ещё раз. Столько раз, сколько потребуется! Да пусть хоть все зубы выбьют!

Но, не то сообразив, что происходит что-то не совсем то, что нужно, не то ещё из каких соображений – Ронка напряглась и осторожно отклеила его от себя.

Мальчишка обессиленно обмяк и прикрыл глаза. Сил сопротивляться, вырываться, что-то делать и чего-то хотеть просто не было. От всей невероятной гаммы эмоций остались лишь стыд и смущение за свой жалкий избитый вид, за глупые непокорные слёзы, так некстати полившие из глаз в самый неподходящий момент.

Во всём теле воцарилась какая-то странная непонятная пустота и бессилие. Он сполз на колени и, наверное, рухнул бы прямо в грязь и траву, если бы она не удержала его вновь.

Широкие рысиные ладони осторожно обняли его щёки, помогли удержаться вертикально, повлекли куда-то вперёд.

А потом случилось ЭТО.

Она его поцеловала.

Наверное.

Разбитые, местами ещё покрытые кровяной коростой, губы почти не ощущались. И потому с полной уверенностью утверждать было ли то едва заметное, мимолётное… неощутимое почти касание… или всё это – лишь плод его больного воображения, было нельзя.

К моменту, когда это странное падение в бездну закончилось… и он, наконец, догадался открыть глаза – Ронка просто сидела напротив.

Так близко, что их носы разделяло меньше нескольких дюймов.

Так близко, что он ощущал на лице едва уловимое дуновение её дыхания.

Показалось? Или же всё это было взаправду?

Пара дюймов.

Каких-то пара дюймов!

Он шумно сглотнул и подался, было, вперёд… но рысиные лапы мягко и решительно удержали меж ними прежнее расстояние.

Такое близкое и одновременно такое непреодолимое сейчас, в эту минуту.

Окружающий мир покачивался и изгибался, словно он сидел под водой на дне бассейна и созерцал какое-то подводное царство. И в теле разливалась странная, непривычная лёгкость и пустота – отступила даже боль в рёбрах и разбитой губе, обида, ярость… Всё отступило, отодвинулось, осталось где-то там, за спиной.

Здесь и сейчас были только она и он, Тимка.

И только пара дюймов, разделявших их носы.

Только ощущение её ладоней, удерживавших его лицо… только зелёные рысьи глаза, с тревогой и беспокойством заглядывавшие то в один его зрачок, то в другой. Глаза, по нижнему краю которых вдруг тоже стала появляться влага. Накапливаться всё быстрее и быстрее, пока от наполнившихся водяных валиков не стали отрываться тяжёлые ленивые капли. Кап. Кап-кап.

И точно такие же капли, мгновенно подступившие к его собственным глазам.

На этот раз уже не от злости и жалости к себе, а…

Описать это чувство Тимка не мог.

Она плакала. Плакала из-за него!

Из-за его разбитой в кровь физиономии… От сочувствия к нему!

Ему невыносимо захотелось утешить, успокоить… Сказать миллион давно напрашивавшихся слов… выпалить всё то хитросплетение эмоций, что внезапно полыхнуло внутри, закрутилось, переплелось и стянулось в причудливый узел невероятных, впервые возникших ощущений.

Но весь этот чудовищный напор обрывочных мыслей, вскипевших, затопивших всё его естество, никак не мог прорваться через рот, скатиться с непослушного языка хоть сколько-нибудь связными словами…

– Ну чего ты… Прекрати… – произнёс кто-то далеко. Или нет… не далеко – рядом… совсем рядом… Его собственный голос.

Неловкий, неуклюжий…

Настолько нелепый, что аж челюсти свело от осознания того, как сильно расходится это неловкое и грубоватое «чего ты» с тем, что рвалось-рвалось и никак не могло выплеснуться наружу.

Скинув оцепенение, он с трудом оторвал собственные ладони с коленок, поднял, преодолевая внезапно навалившуюся тяжесть...

Помедлив, Тимка осторожно коснулся рысиной мордахи, обнял ладонями точно так же, как она минуту назад обнимала его.

И Рона – всегда такая взрослая и рассудительная… отстранённая что ли… внезапно совсем по-детски шмыгнула носом. А он глупо хихикнул, растягивая разбитые губы в широкой, болезненной улыбке.

Спустя секунду хихикали уже оба, а весь мир медленно вращался вокруг них.

А потом она качнулась навстречу, а он зажмурился и тоже потянулся навстречу, уже предвкушая свой первый взрослый поцелуй… но…

– Никогда больше! Слышишь! Никогда не ввязывайся во всякие делишки!!! – Рона приблизилась настолько, что их носы соприкоснулись, но поцелуем тут и не пахло.

Он попытался было приподнять голову, чтобы это странное сближение перешло, наконец, во что-то большее, но… крепкие рысиные лапы – мягкие, широкие… и неожиданно сильные – в очередной раз легко и непринуждённо предотвратили его вольность.

Она перехватила его физиономию одной ладонью, повернула из стороны в сторону, разглядывая повреждения и требовательно нахмурилась:

– Обещаешь?

– Вот ещё! – разочарованный вторичным обломом, Тимка уронил руки и подавлено обмяк.

Секунду-другую Рона осмысливала ответ, а потом, поджав губы, сердито отпихнула его прочь.

– Ну и дурак!

– Сам разберусь!

Рысь сердито встала, не забыв прихватить пистолет:

– А это я выброшу.

– И кто из нас дурак? – Тимка уныло сидел в мокрой траве, исподлобья провожая взглядом вожделенный «ствол». Воспоминания о пережитом унижении и вопиющей мирской несправедливости вернулись. И он машинально потрогал опустевшую десну кончиком языка.

– Пойдём в дом, – Рона сделала пару шагов в направлении землянки и остановилась. Вздохнула и чуть виновато оглянулась на кота.

Не вставая с травы, Тимка мрачно смотрел на неё снизу вверх.

Пережитый выплеск эмоций опустошил, унёс всё кроме обиды: мучительной и жгучей – на охранника, отнявшего богатство… и горькой, с солоноватым привкусом – на неё. Ту, что была так близко… так рядом, что казалось вот-вот и…

И сейчас он даже не мог сказать, что из двух событий этого дня терзало его сильнее.

Рысь вернулась – остановилась в шаге от него, но в этот раз отвернулся уже Тимка. Угрюмо вперился куда-то вбок, в понурую влажную траву.

– Тим… – Рона переступила с лапы на лапу. – Я…

– Да забей… – кот поднялся.

Что тут ещё объяснять? «Нет – так нет». Не очень-то и хотелось! И вообще…

Стиснув зубы, он кое-как поднялся и, не встречаясь с ней взглядом, побрёл в землянку. Разошлись, едва не столкнувшись плечами. Не то, чтобы Тимка намеренно хотел отколоть какую-нибудь грубость – просто сил, чтобы обходить препятствие – уже не было.

А она… она вновь застыла к нему спиной. Под рёбрами болезненно кольнуло и рысь озадаченно склонила голову, порывисто обернулась…

Пожалуй, всё и впрямь должно было происходить не так. Не сейчас, не здесь… и не так!

Она вернулась было, разрываемая меж порывом и противоречивыми желаниями… останавливаемая только мыслью о том, что всё это – всё равно неправильно.

Неправильно настолько, что…

Ну …просто неправильно!

И в силу разницы возраста и, конечно же, разницы видов.

И всё же…

Но исправлять что-либо сейчас, похоже, было уже поздно.

Раздосадовано выдохнув, Рона скривилась и с размаху врезала себе по лбу.

Ещё раз, ещё и ещё.

Глава 10: Миг до

– Молчать! – рявкнул плечистый высокий овчар. Оглушительный хлопок ладонями об стол заставил Джейн и Чарли вздрогнуть.

Помятые и потрёпанные, журналисты боязливо жались на холодных железных стульях, ножки которых крепились к полу.

У Джейн раскалывалась голова и тряслись руки, а всё тело то и дело передёргивало нервной судорогой. Чарли мрачно ощупывал языком пару опустевших дёсен. Всё происходило в какой-то тёмной, неуютной комнате, углы которой тонули во тьме: свет одинокой лампочки под коническим жестяным абажуром выхватывал из темноты лишь стол и безмолвные силуэты солдат.

– Повторяю вопрос, – наполовину скрытый тьмой, широкоплечий мускулистый пёс прошёлся вдоль железного стола, не глядя на задержанных. – Как вы связаны с беглым преступником? С какой целью прибыли на встречу? Какое задание получили?

– Мы не… – снова начала было Джейн путаные объяснения, но овчар в очередной раз внезапно сменив ледяное спокойствие на клокочущую ярость, со всей дури громыхнул ладонями о стол.

– Млчааааь! Отвечайте на вопрос! – вытаращив глаза, он свирепо навис над столешницей нос к носу с Джейн. Непроизвольно вздрогнув, лисичка прикрыла глаза, стараясь не слишком морщиться от брызжущих на лицо капель не то слюны, не то собачьего пота.

Наверное, она бы разревелась – вот просто в голос, разрыдалась в три ручья, но слёзы кончились ещё в фургоне. В тесной, обитой стальными листами коробке, в которую их с Чарли затолкали солдаты, ворвавшиеся в берлогу безумного шимпа.

Продравшись сквозь многочисленные тайные ходы и ловушки, запылившиеся, обожжённые, обсыпанные какой-то гадостью, покрытые липкой тягучей пеной… Преодолев все эти рукотворные и стихийные препятствия, вояки пребывали в, мягко говоря, не лучшем расположении духа. А странная чёрная униформа, полное отсутствие каких-либо опознавательных знаков и злые рожи к диалогу не располагали.

Присев перед бурундуком, здоровенный плечистый пёс лениво охлопал штанины и куртку Чарли, затем повернулся к Джейн. С лисичкой обыск проходил куда тщательнее – дюйм за дюймом ладони пса путешествовали вдоль её спины, боков и бёдер, задержались на заднице и вторично вернулись к груди.

Не выдержав столь наглых злоупотреблений, Джейн яростно оскалилась. Но это было всё, на что она была способна: два амбала в чёрной униформе надёжно удерживали руки, не оставляя и тени шанса врезать по ухмыляющейся роже обыскивавшего.

В паре шагов от неё, в руках других солдат яростно извивался Чарли:

– Вы не имеете права! Мы журналисты!!! Свободу прессе!!! Да вы вообще знаете, кто её отец?

Поток бурундучиных выкриков оборвала увесистая оплеуха и Чарли заткнулся. Решившая не искушать судьбу, Джейн мрачно молчала, упрямо вскинув подбородок. Тем более, что самого важного-то обыскивавший её солдафон и не заметил.

Найденная в логове сумасшедшего шимпа, штуковина выглядела точь-в-точь как обыкновенная пуговица и ничем не привлекла бы её внимание, если бы не воткнутые в неё проводки. Проследив их до массивного ящика магнитофона, Джейн приняла было пуговицу за микрофон скрытной записи, но всё оказалось стократ круче: в крохотном кусочке пластика был упакован целый диктофон!

Пока Чарли безуспешно искал запасной выход, Джейн отчаянно пыталась найти в окружающем хламе ещё какой-нибудь артефакт-доказательство – наподобие ранее продемонстрированной шимпом чудо-камеры. Но в окружавшем их месиве ничего более странного, чем утыканная проводками пуговица на глаза не попадалось.

Осторожно отцепив находку от проводков, лисичка повертела её перед носом.

– Звони папе! Звони папе!!! – смирившись с отсутствием путей отступления, Чарли внезапно вцепился ей в блузку.

Опасаясь выронить пуговицу под его натиском, Джейн стиснула кругляш в кулак и…

– Пайкман взбеленится и потребует урезать расходы…

– Сенатор – не проблема. Сосредоточься на транспортировке, а я улажу все бумажные вопросы.

– Хорошо, сэр. Конвой начнёт погрузку сегодня же.

Репортёры вздрогнули испуганно завертели головами, ожидая увидеть говоривших совсем рядом, буквально в шаге за спиной. Голоса были настолько сочными и яркими, словно обладатели их стояли здесь же, в этой странной комнате!

Журналисты оторопело уставились на пугающий артефакт в лисьей ладони, позабыв на миг даже о солдатах, медленно, но верно пробивающихся к превратившейся в ловушку комнате.

Чарли шумно сглотнул, а Джейн торопливо завертела пуговицу перед глазами, пытаясь разглядеть на миниатюрном устройстве какие-нибудь кнопки.

Спохватившись, бурундук вновь вцепился в лацканы её блузки:

– Звони папе! Быстрее!!! – истерично вытаращив глаза, он почти повис на ней.

– Да отстань ты, тут всё равно не ловит! – Джейн стряхнула коллегу, лихорадочно теребя чудо-пуговицу.

Таинственные голоса стихли. Снова появились…

«Звони папе! Быстрее!!!» – истошно выкрикнула пуговица голосом Чарли.

Бурундук на секунду вернулся к реальности, оторопело выпучился на артефакт, но мгновением позже вновь заметался по комнате, вцепившись в волосы обеими ладонями. Кинулся в шахту, через которую покинул логово сумасшедший шимп, вторично попробовал вскарабкаться по голым бетонным стенкам, свалился обратно, снова попробовал…

Повертев пуговицу, Джейн обнаружила на тыльной стороне крохотные выступы и выемку. Машинально погладила её подушечкой пальца и выступы вдруг шевельнулись, обхватили палец, словно лапки насекомого.

Испуганно ойкнув, Джейн, рефлекторно сорвала и отшвырнула ожившую пуговицу прочь.

Спохватившись, полезла под стол, разыскивая закатившийся артефакт в груде мятых бумаг и хлама, вновь поднесла к носу. Пуговица лежала на ладони кверху ножками и не подавала признаков жизни. Немного успокоившись, она осторожно коснулась кугтем крохотных ножек и те вновь ожили, жадно потянулись к подвернувшейся точке опоры.

Пуговица. Диктофон… пуговица!

Лисичка приложила находку к блузке, и та закрепилась, словно «оделась» поверх обычной, самой банальной пуговицы.

Вот же чудо техники! Настоящий шпионский диктофон, прямо как в кино!

Разве что цвет не совпадает – собственные пуговицы на блузке Джейн были коричневыми, а найденный артефакт – чёрным. Но, словно, уловив её мысли, находка вдруг плавно сменила цвет точь-в-точь на тот, что нужно.

«Если бы ты ещё форму сменила…» – подумала Джейн с затаённой надеждой. Но этого артефакт то ли не умел, то ли не пожелал делать по каким-то своим соображениям.

Впрочем, заподозрить в крохотной пластиковой нашлёпке шпионское устройство мог разве что какой-нибудь псих-параноик – навроде сбежавшего хозяина этого логова.

И тут из потолочного люка горохом посыпались солдаты.

Ну а потом – обыск, зуботычины и вот они уже едут в зловещего вида фургоне – чёрном, как униформа захвативших их солдафонов.

Джейн попыталась было разглядеть дорогу, но один из сопровождающих грубо натянул им на головы какие-то пыльные, несвежие мешки.

Попытавшись протестовать и тоже заработав оплеуху, Джейн замерла, в панике размышляя, как далеко всё это может зайти.

Ведь чем дальше заходило – тем меньше шансов, что вояки после такого обращения решат их отпустить. Не могут же они не понимать, что всё это похищение просто так им с рук не сойдёт?

Спустя час езды репортёров выгрузили в каком-то ангаре и притащили в эту комнату без окон, расположенную где-то глубоко под землёй.

И начался допрос, похожий на фарс.

Где дебил-следователь ведёт себя как в дешёвом второсортном фильме. Вопит, брызжет слюной и не даёт изложить суть произошедшего, обрывая на полуслове при попытке ответить на им же заданный вопрос.

Словно подкрепляя её выводы, крикливый пёс гаркнул куда-то в темноту за пределами светового конуса:

– Где чёртова лампа?! Дайте мне лампу!

Вояки, стоявшие в паре шагов от стола, переглянулись за его спиной и явственно ухмыльнулись.

Похоже, начальник не пользовался здесь должным уважением. И лисичка едва слышно вздохнула, стараясь не вызвать неосторожным движением новый всплеск собачьей ярости.

С одной стороны, происходящее пугало – в её спокойной размеренной жизни подобных стрессов никогда не было. С другой – она находилась в самом логове …заговорщиков? Или их преследователей… В общем где-то, где явно происходило что-то такое, что вполне тянуло на сенсацию. Сенсацию года, как минимум! А то и чего покруче.

И ещё... ещё у неё был инопланетный диктофон-пуговица. Неизвестно правда, насколько вместительна его плёнка… или кассета… или что там в этой штуке используется – но, судя по чудесной миниатюрности аппарата, те, кто сделал эту штуковину, вряд ли ограничились бы несколькими минутами записи.

Как бы там ни было, нужно просто разговорить кого-то из местных шишек… заставить их сказать что-нибудь этакое… сенсационное. Ну а потом…

Всемогущий папа рано или поздно поймёт, что дочь влипла и вмешается.

А Гарольд Бенсон – это… Это Гарольд Бенсон.

И всё же ей было страшно.

Не настолько, как ополоумевшему от испуга Чарли – но всё же.

Джейн поглядела на помятого оператора, и бурундук в ответ затравлено покосился на неё подбитым, заплывшим от удара глазом.

– На меня смотреть! – овчар в сотый раз врезал по столу кулаками и навис над пленниками.

– Лампа, сэр, – кто-то из темноты подал псу настольную лампу.

Овчар не глядя ухватил лампу за ножку и попытался было с грохотом водрузить в центре стола… Но принесённый светильник хоть и был настольной лампой – стоять на металлической поверхности не мог при всём желании: подпружиненный штатив-цапля заканчивался не плоской подошвой, а струбциной для крепления на угол столешницы.

Осознав свою ошибку, овчар с рыком лязгнул лампой о стол, с торопливой неловкостью пытаясь с разгона нацепить струбцину на столешницу. Но где там! Струбцина явно была разведена сильно эже, чем требовалось, и лампа едва не упала на пол снова.

Яростно сопя, торопливыми истеричными движениями овчар открутил винт и снова примерил её к столу. Свирепо зыркнув на пленников, покрутил винт в обратную сторону.

Нелепые, неловкие движения, пауза на возню с лампой, ироничные взгляды солдат за спиной… всё это изрядно рушило образ грозного дознавателя, которым без сомнения воображал себя крикливый пёс. И от этого тот бесился ещё больше. От злости руки дознавателя становились ещё более неловкими, и непокорная лампа никак не хотела закрепляться на столешнице, чем бесила его ещё больше и так по кругу.

Чуть не выронив лампу в третий раз, пёс, наконец, кое-как зафиксировал её в нужном положении, направил в глаза задержанным, торжествующе щёлкнул выключателем и… ничего не произошло.

Охранявшие пленников солдаты неприкрыто фыркнули.

Яростно вздёрнув провод, к которому никто и не подумал подключить удлинитель, кипевший бешенством овчар уставился на вилку и медленно, недобро обернулся.

Вояки оборвали смешки и, браво щёлкнув каблуками, вытянулись по стойке «смирно».

Осознавая, как нелепо и глупо выглядит, пёс медленно, словно сдерживая последние капли самообладания, повернулся к пленникам. Те поспешно придали лицам должную почтительность.

Подчёркнуто плавно положив на столешницу короткий провод, овчар медленно опёрся ладонями о стол, медленно навис над журналистами, медленно переводя тяжёлый взгляд с бурундука на лисицу и обратно. Левый глаз пса заметно подёргивался.

– Даю вам последний шанс… – прошипел дознаватель, медленно, с отчётливым усилием сжав внушительный кулак перед носом Джейн.

Лисичка вызывающе вскинула бровь.

Где-то внутри, под рёбрами, вовсю уже бегал щекотный холодок. И она, конечно же, прекрасно осознавала и своё незавидное положение и мрачные перспективы подобного развития дел. Осознавала, но где-то там, глубоко внутри, с какой-то странной отстранённостью и упрямством сдерживала этот страх, не давая ему прорваться на поверхность.

Главное – плавно объяснить этим придуркам, кто она такая, кто её папа и что им всем будет, если они посмеют зайти дальше. Но визгливый овчар нависал над ней со своими дурацкими воплями каждый раз, как она пыталась открыть рот. Мысленно Джейн уже приготовилась выпалить длинную, тщательно продуманную тираду залпом – не обращая внимания на истошные вопли и удары по столу, а возможно и по ней самой, как вдруг...

– Думбовски! Отставить! – властно скомандовали из темноты, от чего секунду назад разъярённый и казавшийся просто огромным, пёс словно сдулся, на глазах уменьшился в размерах и чуть ли не попрозрачнел.

– Сэр! Задержанные доставлены, сэр! – подобострастно улыбаясь, горе-дознаватель отступил на шаг назад и сам вытянулся по стойке смирно, приветствуя кого-то невидимого. – Я осмелился провести ...предварительный допрос.

«Ха-ха» три раза!

Джейн едва и впрямь чуть не фыркнула – останавливал лишь всё тот же противный липкий холодок, поселившийся где-то под рёбрами. Отдалённо это ощущение напоминало ту стадию опьянения, когда уже понимаешь, что пьяна… но всё же относительно в трезвом сознании. Когда лишь слегка нарушена координация, но мысли ещё вполне трезвые. Просто тело... словно бы чуть-чуть отстаёт от этих самых трезвых мыслей.

– Свободен, – распорядился низкий, «командирский» голос.

– Есть! – Думбовски козырнул и, по-военному резко развернувшись, исчез в темноте, гулко топая тяжёлыми ботинками.

– Вы тоже, – мановением руки тёмный силуэт в проходе отпустил и замерших солдат.

Джейн и Чарли в очередной раз переглянулись и вытаращились в темноту, тщетно пытаясь разглядеть в силуэте пришедшего какие-либо детали. Но, кроме того, что новый солдафон явно принадлежал к виду собачьих и обладал ростом ниже среднего, разобрать ничего не удавалось.

Обладатель же властного голоса тем временем неспешно двинулся вдоль стен комнаты.

Чарли завертел головой вслед, а Джейн предпочла замереть на своём стуле, сгорбившись и уткнувшись взглядом в край столешницы.

«Я – Джейн Бенсон, журналист. И требую отпустить нас в соответствии с…»

Но нет, спокойствие вошедшего и включённый диктофон-пуговица определённо настраивали на «разведческий подвиг».

– Кто вы? Что это за …место? – как могла твёрже и решительнее потребовала она ответов.

Но таинственный визитёр молчал, стоя за их спинами – не то разглядывая журналистов, не то раздумывая что же с ними делать.

Чарли нервно ёрзал и оглядывался, но памятуя болезненные тычки и тумаки, щедро отвешенные ему солдатами, встать со стула не решался.

– Уберите свет, – распорядился голос за их спинами, и лампа под потолком погасла. Точнее… погасла почти полностью – едва различимый волосок лампочки накаливания едва заметно тлел, оставляя хоть едва заметный, но всё же отблеск.

– Вы боитесь света? – с интересом вскинулась Джейн. – Или это дешёвые попытки запугать нас?

– Мисс Бенсон… Полагаю, вы ещё не до конца понимаете в какую историю влипли, – после паузы заговорил вошедший. – Поверьте, испугать вас я могу куда более простыми способами.

Джейн вздрогнула. Осведомлённость обитателей подземного городка о её фамилии явно означала, что они прекрасно знают не только кто она такая, но и кто её отец. Знают, но явно не испытывают по этому поводу ни малейшего смущения!

И вот это уже пугало.

– Вы и представить себе не можете, во что суёте свой любопытный нос, – зловеще произнёс их таинственный собеседник, внезапно материализовавшись по ту сторону стола. – В этом мире есть вещи, которые лучше не знать.

– Например? – Джейн с вызовом вскинула подбородок.

Едва различимый в темноте, силуэт стремительно приблизился, бесшумно навис над столом, как недавно отосланный прочь Думбовски, но, в отличие от крикливого служаки, совершенно беззвучно, тихо и как-то особенно зловеще. Навис, потёк вперёд.

Она едва не отшатнулась прочь, решив было что незнакомец собирается не то поцеловать, не то укусить её за нос… Но плохо различимый собеседник лишь отчётливо втянул воздух, словно нюхал какой-то цветок.

И от этого странного движения, от звука этого вдоха на загривке Джейн сама собой вздыбилась шерсть.

Но прежде чем она окончательно потеряла самообладание, силуэт отодвинулся обратно.

– Мисс Джейн, вы так молоды и красивы… У вас богатый отец, …неплохой жених с ещё более богатым отцом… Зачем вам эти игры в разоблачителей чужих тайн?

«жених…»

Они и про папочкины планы выдать её за идиота Тилвиша знают?!

А может это всё – какой-то нелепый балаган, разыгранный отцом, чтобы… Проучить?

Да нет, глупости! Гарольд скорее бы просто заблокировал все её кредитки и ждал, пока она сама не приползёт с извинениями…

– Я репортёр. И мы живём в свободной стране! – пафосно изрекла она, сердито скрестив руки на груди. – Вы не имеете права удерживать нас тут! Я требую…

– Мы на всё имеем право. А за пособничество террористу, вы и вовсе можете остаться в уютной бетонной камере на о-о-очень долгий срок, – невидимый говорун, судя по звукам, устроился на стуле напротив.

– Какое пособничество? Да мы этого парня впервые в жизни видели! – пискнул Чарли.

– Но, тем не менее, помогли ему бежать, – с издёвкой пояснил голос. – А значит – пособничество!

– Что за чушь! Да как вы смеете! – Джейн задохнулась от нелепости обвинения. – Мы журналисты! «Бричпорт ньюз» – газета, телеканал!

– Бла бла бла… – со скукой перебил невидимка. – Всё это я знаю и без вас. Но вы же понимаете, что официальная версия… это такая штука… Ну, вам ли не знать?

– И долго вы собираетесь нас тут держать? – снова встрял Чарли.

– Достаточно долго, чтобы у вас было время подумать над своим поведением. А в случае, если этого окажется недостаточно… наша следующая встреча станет для вас последней. Мы поняли друг друга?

– Кто вы такой? – вспомнив о диктофоне, Джейн в очередной раз попыталась вытянуть из незнакомца хоть какую-то интересную информацию.

– Это неважно, – судя по тону, невидимый собеседник улыбнулся. – Лучше расскажите мне, что вы успели узнать… И помните… торопиться нам уже некуда.

– А если нет? – Джейн с вызовом вскинула подбородок.

– Ну вы же не маленькие дети – должны понимать, что у нас есть способ развязать язык и кому-нибудь куда более крепкому, не так ли? – незримый силуэт лениво качнулся, поудобнее устраиваясь на своём стуле. – Я предлагаю вам добровольно изложить всё, что вы знаете.

– А я всё же рискну, – упрямо нахохлилась Джейн.

В конце концов – не будут же они их пытать? Этот любитель темноты не выглядит слишком уж кровожадным… А там, глядишь, и папа среагирует…

Но кажущееся спокойствие дознавателя мгновенно сменилось взрывом. Секундой ранее он ещё произносил «Что ж… я пытался по-хорошему», а в следующую…

Вопль Чарли прозвучал столь внезапно, что Джейн едва и сама не свалилась со стула.

– Стойте! Прекратите!!! – Джейн в панике обернулась к орущему благим матом оператору. – Чарли! Что с тобой? Что они сделали?!

Разобрать произошедшее в практически полной темноте она не могла – лишь какое-то стремительное, едва уловимое движение. Нереально, невозможно быстрое для существа достаточно крупной комплекции.

Мгновение назад вальяжно развалившийся в кресле, незнакомец внезапно оказался стоящим перед столом.

Нависнув над Чарли, он, казалось, с интересом просто смотрел, как бурундук извивается на своём стуле, баюкая покалеченную руку.

Движение… существа было настолько быстрым, неестественно, невероятно быстрым, что если бы не ощутимая волна воздуха, упруго обдавшая нос, Джейн подумала бы, что у неё глюки.

– Мля!!! Он мне палец сломал!!! – в перерыве меж воплями и стонами, пояснил Чарли. Он наверняка добавил бы изрядное количество эпитетов в адрес обидчика, но рисковать остальными пальцами не отважился.

– Хорошо! Я всё расскажу!!! Всё! – Джейн дёрнулась было к Чарли, но зловещий силуэт наклонил собачью голову – словно с интересом ожидая, посмеет ли она покинуть собственный стул или нет.

Джейн не посмела.

– Какие у нас гарантии? – лисичка устало обмякла.

– У него осталось ещё девять пальцев, – скучающим голосом отозвался незнакомец, вызвав у несчастного оператора новый всплеск стонов и причитаний.

Вздохнув, Джейн начала сбивчивый рассказ.

***

Это случилось, когда она почти уже расслабилась и решила было записать мамочкиного хахаля в разряд безобидных уродов. Из тех, кто пялиться – пялятся, но вот на большее, слава богу, не решаются.

Отдыхая после тотальной уборки на кухне, она минуту за минутой откладывала решение убраться и в гостиной. Возиться там-сям под взглядами толстяка, обосновавшегося у телевизора, Вейке категорически не улыбалось. А отогнать котяру от проклятого ящика, судя по его безучастной реакции на оравший свёрток – задача заранее обречённая на провал.

И она сидела на кухне, вспотев от усилий и вымотавшись настолько, что даже мысль об освежающем душе не вызывала энтузиазма.

Завалиться бы сейчас поспать, да только вот уж очень хочется порадовать мать и убраться ещё и в гостиной. Да и спать-то всё равно негде – комната её завалена какими-то тюками, а в гостиной – телевизор, толстяк и …диван. На котором этот с матерью… С представившихся картинок её передёрнуло от омерзения.

В коридоре послышалось шлёпанье тапок.

Подскочив с табуретки, Вейка сгребла чистую тарелку и принялась деловито «мыть» её в раковине. Не то, чтобы в этом был какой-то смысл... просто хотелось создать хоть какую-то видимость деятельности и занятости, вместо того чтобы сидеть вот этак на табуретке. Привяжется ещё с какими-нибудь разговорами… А так, глядишь, возьмёт чего хотел, да свалит обратно к своему ящику.

И она старательно тёрла тарелку губкой, спиной ощущая присутствие толстяка. Его тяжёлое, с каким-то нездоровым присвистом, дыхание, этот липкий, характерно похотливый взгляд. Вот он смотрит на её затылок и плечи, а сейчас – наверняка на талию и задницу.

Пожалуй, идея с посудой была ошибкой – уж лучше бы забилась в угол меж стеной и столом, лицом к этому… Но сейчас, сейчас что-либо менять было поздно. Оставалось лишь продолжать своё бессмысленное занятие и до последнего надеяться, что трусость Джерри перевесит его грязные мыслишки.

Обернуться? «Осадить взглядом?». А вдруг станет только хуже?

Испуганно надраивая давно уже чистую тарелку, кошка вновь замерла, ощутив его несвежее дыхание прямо на затылке. Внутри всё болезненно сжалось, а вдоль спины промчался панический холодок.

Толстяк шумно сглотнул: похоже, грязные мыслишки победили.

И вот уже похожие на пауков, толстые ладони с короткими противно извивающимися пальцами, ползут, взбираются по её талии.

Выронив тарелку и губку, она попыталась сбросить его загребущие конечности, но не тут-то было.

– Отвали! – Вейка попробовала сказать это как можно более решительно и жёстко, но …голос предательски надломился и вышло скорее жалко и испуганно.

Осмелевший Джерри придвинулся вплотную, притиснув её объёмистым пузом к столешнице, захрипел на ухо какую-то чушь.

Что-то типа «тихо-тихо-тихо… тихо… тих-тих-тих… ну… тссс…»

Должно быть таким манером фермер уговаривает молочных ящериц стоять смирно, пока их доят.

И от этого тупого «тих-тих» стало ещё омерзительнее и невыносимее. Словно животное успокаивал!

И лапал, уже не сдерживаясь, не смущаясь…

Граница, разделяющая похоть и страх перед возможными последствиями для него явно осталась где-то далеко позади, по ту сторону нескольких бутылок крепкого пивка.

– Отвали, сказала! – кошка с трудом отцепила его ладонь с собственной груди, для чего ей потребовалось усилие обеих рук. Но, воспользовавшись этим, вторая ладонь Джерри скользнула с её живота под шорты, легко преодолев рубеж защиты под названием «пуговица».

Застонав от усилий, кошка отчаянно трепыхнулась, пытаясь удержать шорты на заднице обеими руками.

– Ну, пожалуйста! Нет… Не надо… ну не надо!!! – она извернулась, умудрившись оказаться с ним лицом к лицу, упереться руками в грудь, отпихнуть, отбросить. Но где там – сипло пыхтящий толстяк был раза в четыре тяжелее хрупкой худенькой кошки.

Раззадоренный и разгорячённый, по-животному урча от нетерпения и похоти, он легко подхватил её за зад и усадил на столешницу рядом с рукомойником.

Обе кошкиных ножки разошлись в стороны, а руки тщетно скользили по тумбе в поисках хоть какой-нибудь опоры. Опереться под таким углом о столешницу не получалось, а вывернуть ладони для упора о стенку никак не выходило.

Свести ноги, подтянуть их к груди и отпихнуть ублюдка тоже не удавалось – не хватало пространства.

От тщетности усилий и паники из глаз брызнули слёзы.

Котяра сунулся ближе, слюнявыми поцелуями покрывая обнажившиеся из полусорванной рубашки плечи и грудь. По полу запрыгали сорванные пуговицы.

Кошка впилась зубами ему в ухо, но тот лишь раздул ноздри, заурчал и отвесил ей оплеуху, от которой потемнело в глазах, а во рту появился солоноватый привкус крови.

Распластавшись на тумбе кухонного гарнитура, она отчаянно заелозила руками и ногами, пытаясь одновременно и оттолкнуть котяру и обрести хоть какую-нибудь опору.

Под ладонь подвернулось что-то увесистое и она, не долго думая, от души отмахнулась этим предметом. Чугунная сковородка, соприкоснувшись с кошачьим черепом издала громкое «бдуммм», пошатнувшийся Джерри на миг потерял координацию и отшатнулся, тряся головой. Воспользовавшись моментом, она подтянула обе ноги, а затем изо всех сил распрямила.

Хыкнув, толстяк отлетел к противоположной стене, ударился виском об угол подвесного шкафчика и бесформенным кулём стёк на пол.

Торопливо скатившись со столешницы, Вейка лихорадочно натянула трусики и шорты обратно. Дыхание перехватывало от рыданий, перед глазами всё плыло и покачивалось, а внутри бурлила злость. Даже не злость – ярость!

Натянув одёжку, она уставилась на распластанное у своих ног тело. Нащупав спасительную сковородку, решилась пихнуть толстяка ногой. Башка котяры перекатилась на другую сторону – лениво, безвольно… как-то …по-неживому.

Вокруг головы показался медленно и тягуче расширяющийся кровавый нимб.

Глаза кошки расширились: неужели убила?

Придушенно подвывая, она перешагнула через неподвижное тело и метнулась в комнату.

За что ей всё это?! Почему это случилось с ней? Почему именно так и именно сейчас, когда… уже почти было поверила, что всё позади, всё наладилось, что худо-бедно, как-нибудь… но вернулась в прежнюю, такую уютную, нормальную жизнь? Ну пусть уже не такую уж уютную… но всё же!

Почему этот урод полез на неё?

Почему не подумал о том, что с ним будет, заяви она об изнасиловании, в случае успеха его намерений? Или, может быть – он сам хотел её убить? Да нет, чушь… обыкновенный сельский тюфяк, такие не убивают… Да, в общем-то, и не насилуют… Не в трезвом виде, во всяком случае.

Но – почему? Почему именно с ней, почему? За что?!

Третье покушение за последние три дня. Не слишком ли для обычной, не слишком выдающихся форм девчонки, к тому же остриженной едва ли не «под ноль»?

И – что теперь делать? Бежать?

Дожидаться мать и полицию – не вариант. Вот если бы он успел её трахнуть… тогда бы все доказательства на лицо, как говорится. А так – поди докажи, что не хотела убить, что всё вышло случайно, что всего лишь защищалась…

А что потом? Отсидеть лет десять и выйти в мир старой и никому не нужной?

Навсегда расстаться с мечтой пожить как все те рожи, что улыбаются с обложек модных глянцевых журналов и телеэкранов?

Дрожащими руками она сгребла в сумку шмотки, как смогла – утрамбовала и с усилием задёрнула «молнию».

Отдышалась, оглядела изменившийся, некогда родной, а теперь такой чуждый и враждебный дом. Припомнила, как играла в этой гостиной. Когда-то давно, когда тут ещё был красивый мягкий ковёр, а на подлокотниках кресел не было следов и пятен от крышек пивных бутылок и окурков. Когда здесь не было сопящего и временами орущего свёртка, уложенного в похожую на клетку зоопарка детскую кроватку.

Когда ещё был жив отец и всё вокруг было правильно, уютно, чисто… по-домашнему!

Когда она, будучи совсем ребёнком, верила, что мир доброжелателен и безопасен. Что в нём нет грязи, страданий и страха. Что детей приносит аист. И что если хорошо вести себя, то на рождество добрый Санта подарит подарок. Когда не подозревала и о тысячной доли всех тех проблем, с которым ежедневно, ежечасно сталкиваются взрослые!

Эх, знай бы она тогда, как тут всё на самом деле устроено…

И вот теперь… Теперь у неё снова нет дома. И снова некуда идти…

Одна. Опять одна в большом и страшном, жестоком мире!

Где либо ты никому не нужна, либо тебя хотят трахнуть.

Вейка подхватила сумку, смахнула злые слёзы и в последний раз окинула взглядом осколки рухнувшего мирка.

***

Дни в полицейском участке тянулись размеренно и однообразно. Он приходил раньше всех, не считая увальня Руперта, а уходил – одним из последних.

Компания патрульных приняла Макса в целом неплохо. Грубоватые шуточки и подколки сыпались на него не чаще, чем на любого другого из их смены. Разве что чрезмерно жизнерадостный Рид, казалось, уделял ему внимания чуть больше, чем прочим, что вызывало у молодого тигра довольно противоречивые эмоции.

Старательно держа нейтральный вид, он старался быть в равной мере доброжелателен со всеми. Но вместе с тем – держа дистанцию: никогда не хлопал кого-нибудь по плечу, не останавливался слишком близко в личном пространстве и уж тем более не позволял себе опираться на плечи сидящих. Словом – никаких фамильярностей.

Не то чтобы он испытывал к кому-нибудь из их компании неприязнь или брезговал. Просто… просто не мог.

Не представлял себе подобных вольностей к кому бы то ни было. Ну, то есть, конечно, он мог бы сделать что-нибудь этакое… Наверное.

Но был уверен, что в его исполнении подобный жест выглядел бы до ужаса неуклюже и неловко. Словно бы лицемерно – настолько фальшиво и натянуто, что лучше и не пытаться.

А вот Рид запросто делал всё вышеперечисленное и даже больше.

Тигр даже немного завидовал нахальному овчару – так, самую капельку. Настолько непринуждённо и легко у пса выходило раздавать шлепки-тычки-похлопывания, внезапно повисать на шеях коллег, наскакивать сзади, рассказывая очередной пошлый анекдот – совать свой нос чуть ли не в самое ухо. И не испытывать от подобного поведения ни малейшего смущения или дискомфорта – какое там!

И каждый раз, когда чрезмерно активный сослуживец наскакивал этак на него, Макс смущённо замирал, цепенел, словно насекомое, почуявшее опасность.

В такие моменты он ощущал себя дико неуклюже и нелепо. Деревенел, не в силах преодолеть этот неловкий ступор всякий раз, как Рид подтягивал его за лацкан рубашки, заставляя чуть наклониться, и театральным шёпотом, «на ушко» выкладывал какую-нибудь типичную сальную шуточку из своего репертуара:

– И тут я ей говорю – тут купаться запрещено! А она мне – чего же ты молчал, пока я раздевалась?! А я ей – так раздеваться-то тут не запрещено!!! Уахаха!!!

Наградив Макса очередным шлепком промеж лопаток, Рид с видом триумфатора топал меж рядами коллег, вскинув ладони для «дай пять», а в конце шеренги устраивал с немногословным Коди затейливые выкрутасы в стиле жителей гетто: шлёпал коня по подставленной кургузой пятерне, дожидаясь ответного шлепка – поворачивал свою ладонь вверх, после чего они повторяли это движение, но уже не ладонями, а кулаками.

Проводив шебутного пса взглядом, Макс вздохнул и отвернулся.

– Пайкман, – молчаливый сержант выразительно мотнул головой, приглашая тигра следовать за собой. Начинался ещё один скучный, совсем не героичный день.

Бомж, прикорнувший в парке на скамейке, воришка, задержанный с поличным самим владельцем какой-то лавки и уже знакомый геккончик миссис Типплз, в очередной раз улизнувший от старушки и забравшийся на дерево. Не заметишь, как пролетит пол дня и настанет обед. Точнее – обед будет у сержанта. С супом, спагетти и котлеткой, с чашкой кофе и румяными пончиками.

У Макса же – урчание в пустом желудке и томительное ожидание, когда же бульдог закончит трапезу и вернётся в машину.

В этот раз тигр остался в «Бьюфолке». Денег на обед всё равно не было – последнюю мелочишку он выгреб из всех карманов ещё вчера.

– Чё сидим? – выбравшись из перегретого уличной жарой салона, бульдог с наслаждением потянулся и поддёрнул форменные брюки. – Обед.

Признаваться в банкротстве Макс не рискнул – выглядело бы так, словно напрашивался на дармовое угощение или «занять». Первое – не позволяла гордость, а второе… всё равно ведь отдавать придётся, а когда? У сержанта семья, то-сё… Зачем ему чужие проблемы? Да и старший по званию, как-никак!

– Я не голоден, – как мог убедительнее, соврал Макс.

И словно издеваясь, желудок тотчас издал протестующее урчание.

Бульдог скептично приподнял уголок рта, но, пожав плечами, захлопнул дверцу.

А Макс остался, уныло поглядывая на улицу и стараясь не обращать внимания на дразнящие запахи, расползавшиеся из кафешки.

В первое дежурство он было «шиканул», поев наравне с сержантом и оставив в кафе последнюю десятку, завалявшуюся в кармане рубашки. А ведь мог бы на ту десятку просто купить каких-нибудь недорогих полуфабрикатов и хоть как-то растянуть еду на пару тройку дней! Впрочем, до зарплаты всё равно не хватило бы, но хоть что-то… А там глядишь и время сделать кредитку улучит.

А ведь это выход! Кредитка! Макс невольно представил какую гору вкусного накупит, как только вожделенный пластиковый квадрат окажется у него в руках… Эх, аж зубы свело!

Вот только попросить сержанта ненадолго тормознуть у банка, чтобы оформить все бумажки – пока что было неловко и боязно. Служебное время, всё ж таки!

И он раз за разом откладывал и откладывал эту просьбу, пока в конце дня не становилось слишком поздно, и он твёрдо решал на следующий день, что «точно-преточно» решится попросить завернуть в банк. И вот уже пролетела почти неделя – четвёртый день его работы на новом месте, а он до сих пор так и не решился.

В очередной раз пообещав себе, что непременно заведёт речь об этом завтра, Макс попытался задремать. Но в душном, прокалённом лучами полуденного солнца «Бьюфолке» сделать это было не так-то просто. А когда же у него почти получилось уснуть – клацнула дверца и к нему на колени плюхнулся бумажный пакет. Следом сунувшийся в салон бульдог протянул одуряюще пахнувший стаканчик кофе.

Растерянный тигр принял подношение и замер, ожидая, пока грузный сержант усядется в машину. От бульдожьего веса автомобиль ощутимо качнулся и Макс, собравшийся было поставить стаканчик на торпеду, торопливо приподнял его в руке и сердито покосился на сержанта: нашёл себе подставку… не мог это всё сам в руке подержать? Чего, спрашивается, не пожрал в своей кафешке?

Нет же – надо непременно сунуть свой чёртов свёрток под нос голодному напарнику, словно в издёвку.

Сейчас усядется поудобнее и назад заберёт. А ему, Максу, нюхать тут… всё это. И, сглатывая слюну, смотреть и слушать, как сержант с аппетитом чавкает своим обедом меньше чем в футе от него.

Ну не свинство?

Бульдог же, усевшись в машину, неспешно вставил в замок ключ зажигания, однако вместо того, чтобы завести машину или забрать у напарника пакет со съестным, откинулся на спинку кресла и уставился куда-то вдаль.

Несколько растерявшийся от подношения, Макс с недоверием покосился на сержанта, затем снова на пакет и снова на бульдога.

От расползавшегося из свёртка запаха рот мгновенно наполнился слюной. Озером, водопадом слюны.

Похоже… молчаливый пёс не собирался издеваться, а напротив – притащил всё это ему, Максу!

Тигру мгновенно стало стыдно за свои нелестные для сержанта мысли, промелькнувшие у него пару минут тому назад.

– Чё тупишь, жри давай! – в свойственной ему грубоватой манере буркнул пёс и сунул в рот зубочистку.

Шумно сглотнув, Макс аккуратно развернул скатанный валиком край упаковки.

Контейнер с тремя отделениями наполняли пластиковые ложки, салфетка, рис с котлетой, салат и пара пончиков.

– Намусоришь в салоне – будешь мыть, – прикрыв глаза, грубовато проронил сержант и скрестил на груди руки.

– Шпашибо, – увлечённо чавкая котлетой, Макс старательно поднёс контейнер к самому рту, чтобы не дай бог и впрямь не просыпать что-нибудь в салон. Не потому, что не хотел мыть машину. Просто… пара недель голодной жизни… научили бережнее обращаться с продуктами. Ну и, конечно же – не хотелось злить сержанта.

А машину… машину он и так помыл бы с радостью. Просто так, в благодарность. И совсем не за дармовое угощение, а… просто в целом. За всё.

Но самому вызваться с предложением помыть машину – было бы, пожалуй …слишком подобострастно, что ли. Чего доброго, суровый сержант скорее рассердится, чем обрадуется. Или того хуже – запишет его в шестёрки-подхалимы.

И Макс молча орудовал ложкой, едва сдержав желание ещё и вылизать опустевшие пластиковые ячейки. Но очень уж не хотелось демонстрировать молчаливому напарнику насколько оголодал.

Дождавшись, когда тигр закончит расправляться с содержимым пакета, сержант с ленцой повернул ключ и заурчавший автомобиль вырулил на проспект.

Невольно пародируя молчаливого пса, Макс точно так же уставился вдаль, стараясь не коситься на неожиданно чуткого сержанта слишком часто.

Разглядывал проплывавшие мимо улицы и думал о том, что мрачный неразговорчивый пёс – оказывается, не такая уж задница, какой старался казаться все эти дни.

Эх, всё же есть что-то классное в командной работе!

В ощущении, что принадлежишь чему-то большему, чем лишь сам себе. Что есть рядом кто-то, кто выручит в трудный момент. Поможет, поддержит…

Размышления Макса прервала внезапно ожившая рация:

– Внимание всем экипажам! Линдрок-лайн двенадцать, вооружённое сопротивление! Повторяю! Линдрок-лайн двенадцать, вооружённое сопротивление!

Сонный, меланхоличный бульдог внезапно схватил рацию и втопил педаль газа. Точь-в-точь как это сто раз представлял себе Макс.

– Экипаж пять-три-семь, следую, минут десять.

– Экипаж пять-сорок, следую, три минуты.

– Экипаж пять-ноль-шесть, следую, минут пятнадцать.

Сержант щёлкнул тумблером и машина взвыла сиреной, заглушив ответные рапорты других экипажей, несущихся к месту происшествия.

Не переставая ожесточённо крутить баранку, бульдог покосился на напарника коротким, оценивающим взглядом. Макс сосредоточенно кивнул – готов, мол!

Сержант криво ухмыльнулся, явно позабавленный героическим настроем «молодёжи», но от язвительных комментариев воздержался.

Макс же подался вперёд, напряжённо поглядывая по сторонам и на уступающие путь машины. Водители косились на них сквозь стёкла, залитые то синими, то красными отблесками мигалки.

– Внимание всем! – вновь прорезалась рация. – Оцепление периметра, ожидаем спецназ. По предварительным данным их семеро, есть автоматическое оружие.

– Экипаж пять-три-семь! Принято! – буркнул в рацию бульдог.

Спустя долгих, томительных пять минут бешеной гонки по проспектам и улочкам поменьше, полицейский «Бьюфолк» лихо вылетел к оцеплению и, взвизгнув шинами, ловко пристроился к хвосту цепочки из машин. Поодаль через бордюр неуклюже перевалился микроавтобус парамедиков, к которому уже вели парочку раненых.

– Пять-три-семь, прибыл! – доложил сержант в рацию и выскочил на улицу. Обежав автомобиль до противоположной стороны, он присел за задней дверцей, попутно грубо перехватив едва успевшего выбраться тигра за шиворот и заставив пригнуться.

– Тихо мне тут! – бульдог насильно усадил подопечного за импровизированный окоп, образованный их автомобилем и погрозил кулаком. – Здесь сиди! Карауль!

А сам, пригибаясь, короткими перебежками двинулся вдоль цепочки автомобилей туда, где кучковалось какое-то местное начальство.

Через один автомобиль от них Макс разглядел Коди и Даррелла. Вооружённые стандартными полицейскими «глотчами», конь и ослик нервно поглядывали сквозь стёкла своей машины на двухэтажное здание. Кирпичный куб – не то автомастерская, не то какой-то склад, был окружён множеством одноэтажных строений похожих на гаражи. Внутри куба время от времени раздавались лязг и звон, словно кто-то неистово крушил внутри обстановку. Один раз из окна, вышибив стекло, вылетел разломанный трёхногий стул.

Увлечённый наблюдением за внутренней частью периметра, Макс даже не заметил, как к нему подкрался новый участник шоу. До тех пор, как на плечо ему не обрушился чувствительный шлепок.

– Привет, полосатик! Ну, чё тут у вас? – довольный собой, Рид Фостер плюхнулся рядом с Максом, рассмеявшись, когда тот вздрогнул от неожиданности и нервно обернулся.

Овчар как обычно выглядел до отвращения жизнерадостным и беззаботным, словно не на перестрелку с риском для жизни приехал, а так… на дружескую вечеринку.

– Без понятия. Стреляют. Говорят, что их семеро и хорошо вооружены, – Макс смерил неуместно весёлого коллегу мрачным взглядом и с опаской покосился на не спешившего возвращаться сержанта. Бульдог увлечённо обсуждал что-то с копытными, лишь разок мельком покосившись в сторону напарника.

Со стороны захваченного здания вновь послышался звон разбитого стекла, но на этот раз вместо стула в окно высунулся какой-то металлический прут.

Полицейские выглянули из своих импровизированных окопов и тотчас спрятались вновь – в тёмном окне, на кончике автоматного ствола расцвело и забилось пламя.

Свинцовая струя с вызовом хлестнула по полицейским автомобилям, перечеркнув их неровной строчкой дыр. В соседней тачке пробило радиатор и подбитая машина исторгла густые клубы пара.

В здании довольно заржали.

Скукожившийся и даже непроизвольно зажмурившийся Макс осторожно открыл один глаз.

Овчар сидел в прежней непринуждённой позе – на корточках, привалившись к машине плечом и скрестив на груди руки. Словно не коп под градом пуль, а зритель в каком-нибудь театре, второй или третий раз наблюдающий один и тот же боевик. С вялым таким интересом и иронией.

– Салага, – констатировал пёс позор коллеги и издевательски цокнул языком.

Тигр сердито вскинулся, но что ответить не нашёлся. Тем более, что очередная серия выстрелов заставила его непроизвольно пригнуть голову.

– Страшно? – пёс с интересом разглядывал коллегу.

Макс был на голову выше и заметно массивнее пса, но… несмотря на все свои габариты почему-то ощущал себя и впрямь салагой. Этаким желторотиком.

Вылезать под пули было безумно страшно – под пистолетные-то ещё ладно, пару раз уже доводилось… А вот под автоматным огнём он оказался впервые. И представив себе, как навстречу одна за другой понесутся невидимые от скорости смертоносные кусочки свинца, ощутил болезненную слабость в коленях.

Но всё же смолчать не позволила гордость:

– Сам-то! Герой невидимого фронта…

– Я? – картинно возмутившись, Рид ткнул себя в грудь большим пальцем. – Да я вообще – лехко! Только сержант орать будет. Спецназ ждать надо. Инструкции-ж и всё такое.

Овчар театрально вздохнул.

– Ну да, ну да, – Макс ехидно ухмыльнулся. – Инструкции – оно конечно.

Тигр отвернулся к дому – в боковой стене тоже вышибли окно и выпалили по машинам оцепления из дробовика.

Фонтаном брызнули стёкла. Копы, сидевшие по ту сторону пострадавшей машины, разразились бранью. Кто-то не выдержал и выпалил в ответ из табельного, бандиты ответили.

Хмуро покосившись на Макса с Ридом, сержант почему-то погрозил им кулаком и перебежками двинулся дальше по цепочке.

Макс удивлённо поднял брови – вроде не делал ничего этакого, чтоб ему кулаком грозили. Вспомнил о псе и оглянулся, в который раз оказавшись с тем нос к носу: пока он глазел на сержанта – нахальный овчар явно придвинулся ближе. И теперь ухмыльнулся, этак по-злодейски мерзопакостно.

Непроизвольно отклонив голову, Макс хмуро отвернулся и уставился на здание с окопавшимися бандитами. Вросший в ряды небольших, похожих на гаражи строений, двухэтажный кирпичный куб казался маленькой крепостью, в которой заигравшиеся в ковбоев детишки организовали форт. Ну а индейцы с мигалками, соответственно, должны были выбить их из укрепления.

Осложняло положение то, что у противоположной стороны кирпичное строение окружали лабиринты миниатюрных, похожих на гаражи зданий. Этаких небольших кубиков с плоской крышей, передняя стенка которых почти целиком состояла из рулонной двери…

Подобные ячейки-домики частенько арендовали те, у кого было какое-нибудь не очень нужное барахло. Того самого сорта, что и выкинуть жалко и дома держать – только место занимает.

Здесь хранили всевозможные удобрения, строительные и ремонтные материалы, старую мебель, одежду, ковры, надувные лодки, велосипеды, сломанные мотоциклы и прочую рухлядь. Замки на подобных ячейках были чисто символические – навесные кренделя на один удар кувалды.

И чего тут позабыл вооружённый автоматами отряд? Из-за чего вообще началась стрельба? Может быть, в одной из ячеек хранилось что-то очень ценное? Оружие? Наркотики? Может быть, что-то у них тут пошло не так… и?..

Над ухом, заставив Макса непроизвольно пригнуться, звучно захлопал «глотч»: раз, другой, третий.

Расставив полусогнутые ноги, Рид выпустил по разбитому окну пол-обоймы и в ответ ему вновь загрохотал автомат. В машину, за которой они прятались, звонко впилось несколько пуль, зашипело пробитое колесо.

Присев и отработанным жестом сменив обойму, Рид подмигнул тигру:

– Смотри и учись, салага!

А затем время растянулось и словно в замедленной съёмке оторопевший Макс смотрел, как пёс подпрыгивает, прокатывается на заду по капоту машины и прытким зигзагом бежит к зданию.

Со стороны оцепления послышались далёкие, неразборчивые крики – рывок овчара не остался незамеченным, но вопли эти звучали точь-в-точь как голоса купающихся в бассейне для тех, кто нырнул под воду.

– Стой!!! Куда?! – запоздало выкрикнул и Макс, рефлекторно вытянув руку вслед бегущему. Собственный голос тоже, казалось замедлился, растянулся как в банальном затасканном эффекте, к месту и не к месту применяемом режиссёрами второсортных боевиков.

Внутри всё похолодело ещё на десяток градусов, хотя секунду тому назад казалось – холодеть уже некуда.

Ошарашенный тигр оглянулся на копов, на бегущего Рида, снова на копов… И удивляясь сам себе, вдруг рванул следом, костеря непоседливого коллегу сквозь до боли сжатые зубы. Обмирая от страха, понёсся вдогон, подпрыгивая и неловко «уворачиваясь» от зацокавших под ногами пуль.

На его счастье стрелок в окне замешкался, лихорадочно меняя обойму и никак не ожидая от «трусливых копов» такого нахальства. Поэтому большую часть пути они с Ридом преодолели спокойно, но зато оставшуюся – буквально под ливнем пуль.

Поняв, что первый безумный коп через секунду скроется из видимости, стрелок в окне перенёс свой огонь на бегущего следом тигра.

От ужаса и паники у Макса перехватило горло: льющий с неба свинцовый дождь вышибал из перегретого асфальта фонтанчики буквально у самых ног. Разлетающееся крошево больно стегало по лодыжкам, вгрызалось в икры и один раз чувствительно щёлкнуло по коленной чашечке.

Но то ли стрелок был слишком разъярён своим промахом по овчару, то ли громоздкого и не слишком манёвренного тигра уберегло вмешательство неких высших сил… Как бы там ни было, он достиг мёртвой зоны относительно целым и невредимым.

Врезавшись в кирпичную стену позади овчара, Макс согнулся в попытках перевести дух. Обернувшийся пёс изумлённо вытаращил глаза.

– Ты… Ты какого хрена тут делаешь?! Жить надоело?! – ухватив незваного помощника за грудки, пёс яростно тряхнул. Точнее – попытался.

Ввиду ощутимой разницы в весе Рид скорее встряхнулся сам, чем сколь-нибудь заметно пошатнул тигра.

– А ты?! – яростно зашипел Макс. – Сказали же – спецназ ждать!

Секунду-другую Рид злобно таращился на него, затем рывком разжал кулаки, словно смирившись с происшедшим. Отвёл взгляд и шумно выдохнул, словно успокаиваясь. Вновь уставился на него снизу вверх, поджал губы, оценивающе разглядывая упрямую тигриную физиономию. Вздохнул ещё раз, закатив глаза и недоверчиво покачав головой.

На груди пса пшикнула ожившая рация.

– Фостер, твою мать! Какого хрена вы туда попёрлись, уроды?! – оглушительно рявкнул сержант с такой силой, что если бы не рация, его, наверное, было бы слышно и так. – Клянусь своей пенсией, если вы сейчас не зароетесь в землю как улитки…

– Что сэр? Ппшшш… пшшш… Не слышу, тут плохой приём! Ппшшш… Сэр? Пшшш… – довольно талантливо, но всё же явно недостаточно натурально изобразил помехи Рид. – Сэр! Веду пшшшш... ...ледование. Перезвоните ...пшшш...же!

Макс в красках представил себе как на той стороне, где-то в оцеплении сержант шлёпает себя ладонью по физиономии, а то и в ярости швыряет рацию об тротуар. И как ни пытался сдержать неуместные сейчас проявления – всё же не утерпел и фыркнул.

Сменив гнев на милость, овчар заговорщицки подмигнул соучастнику и постучал в заблокированные двери здания – не кулаком или ногой, а этак буднично и банально – согнутым в крючок пальцем.

– Эй, есть кто дома? – тошнотворно бодрым голосом, подходящим скорее какому-нибудь коммивояжёру, поинтересовался Рид.

По ту сторону двери озадачено помедлили и не нашли лучшего ответа, чем выпалить из дробовика. Крашеные доски вспучились надколотой щепой и россыпью пробившихся-таки дробинок.

– Скажите, а вы верите в Бога? – ёрническим тоном обратился к стрелявшему Рид, разглядывая повреждения в досках.

В ответ громыхнуло два выстрела подряд и донеслась приглушённая брань.

– Надо полагать один выстрел – «да», а два – «нет»? – ухмыляясь, овчар в очередной раз подмигнул насупленному Максу. И уже громче, в сторону двери: – Эй, лучше выходи с поднятыми руками. Стрельни два раза, если понял!

Карауливший вход бандит разразился бранью, но стрелять повторно не стал.

– Патроны что ль экономишь? – не унимался Рид. – Ну-ну.

Но стрелявший на подначки больше не реагировал – то ли затаился, то ли и впрямь решил поберечь боеприпас.

Выждав несколько секунд, пёс пихнул Макса луктем и показал на водосточную трубу, притороченную к углу здания.

Ухватив тигра за загривок, овчар наступил ему на колено, затем на сцепленные у груди руки, на плечо и, наконец, полез сам.

Убедившись, что неугомонный пёс не свалится ему на голову, Макс осторожно оглянулся на оцепление и засевших за машинами коллег.

Коренастый грузный сержант, привстав по ту сторону автомобиля, яростно жестикулировал: мотал головой и махал руками, призывая выскочек остановиться и не лезть. Бульдог то умоляюще складывал ладони, то обещал вселенские кары, топал ногами, грозил кулаком и время от времени выразительно проводил большим пальцем себе по горлу.

«Прощай премия».

Посулы грядущей расправы никак не способствовали героизму, но неустрашимый балбес Рид уже почти добрался до окна и явно рассчитывал застать осаждённых врасплох, ворвавшись на второй этаж.

Ну не бросать же этого камикадзе на полпути?

От сержанта всё равно огребать, да ещё чего доброго станешь всеобщим посмешищем за трусость. А так – глядишь лишний раз дашь всем понять, что достоин большего, чем снимать с деревьев домашних геккончиков.

Но всё это мелочи в сравнении с осознанием того, зачем и почему он вообще ввязался в этот идиотский героизм.

Нет, он конечно полицейский… «служить и защищать» и всё такое.

Вот только есть же границы разумного риска! Заложников не убивают, мирное население не угнетают… сидят себе, ждут когда их спецназ повяжет – чего, спрашивается, ломиться? Но нет же… – побежал!

Рванул следом, не думая ни о чём – ни о последствиях, обещанных сержантом, ни о риске словить пулю… Не осознав до конца даже истинной причины этого безрассудного сумасбродства!

И сейчас, повиснув на мятой, скрипящей и скрежещущей трубе, он с ужасом переосмысливал ситуацию.

«Зачем?»

Вопрос, который рано или поздно будет озвучен – не сержантом или Биггантом, а то и не дай бог – начальником участка. А кем-либо из сослуживцев или того хуже – самим Ридом.

И в пафосную чушь про полицейский долг, взаимовыручку, честь мундира и прочие подобные отмазки вряд ли кто из них поверит.

А правду… – в этом сейчас он не рисковал признаться даже себе.

Повиснув на трубе, тигр мрачно смотрел на тянущегося к окну овчара.

Смотрел, пристыженно отводил взгляд, снова смотрел – а вдруг, не дай Бог – не удержится да навернётся вниз. Костей ведь не соберёшь! На всякий случай он переместился на трубе так, чтобы удерживать себя левой рукой и ногами, а правой, в случае необходимости ухватить горе-акробата за… ну в идеале, конечно же за руку или за ногу. Только вот поди поймай руку падающего! Да и за ногу – приятного мало. Для ловимого.

Вся надежда на поясной ремень – толстую прочную полоску китовой кожи.

На секунду Макс даже захотел, чтобы этот улыбчивый торопыга сорвался. Не потому, что желал Риду зла… скорее – отнюдь наоборот. Но… сорвись тот вниз – Макс мог бы спасти ему жизнь, ухватив и удержав от падения. А заодно и от сумасбродной идеи ломиться в помещение, битком набитое вооружёнными бандитами.

Овчар в очередной раз посмотрел вниз и Макс торопливо отвёл взгляд, словно всерьёз испугавшись, что тот прочтёт на его физиономии слишком много бредовых мыслей.

Но пёс лишь деловито опёрся ботинком о тигриное плечо, толкнулся и опасно повис на едва заметном козырьке над окном. Упёршись ботинками в крохотный узкий карниз, примерился и, когда неподалёку вновь загрохотали выстрелы – легко вышиб раму внутрь. Ну – не целиком, а так… сорвав с петель хлипкую защёлку.

Оставшийся в одиночестве, Макс беспокойно трепыхнулся: для того, чтобы шагнуть в окно требовалась опора, которой у него не было – ведь за ним не карабкался никто, на чьё плечо можно было бы опереться.

На мгновение он даже испугался, что Рид, забравшись в окно, тут же позабудет о «салаге» и что теперь ему придётся карабкаться на подоконник самостоятельно – обдирая когти и рискуя в любой момент свалиться вниз.

После недавнего приключения на крыше Макс уже не столь просто относился к высотной акробатике и даже второй этаж для него оказался немалым стрессом. Если честно – он вообще не был уверен, что ему удастся отлипнуть от трубы на такой высоте. Не то что потянуться и повиснуть на одних пальцах на тонком карнизе.

К счастью для него всё обошлось – обследовав комнату, овчар вернулся. Свесился с подоконника и приглашающе протянул руку.

Макс замешкался, с сомнением прикидывая, удержит ли вес куда менее рослый пёс.

Со стороны-то Рид выглядел достаточно крепким и мускулистым, чтобы суметь удержать тигра, но… надёжно ли он там стоит? Не навернётся ли следом, потеряв равновесие? Не выпустит ли, испугавшись падения?

– Да не ссы, салага! – Рид ухмыльнулся и приглашающе пошевелил пальцами.

Решившись, Макс отлип от водостока и ухватился за протянутую конечность. На миг испытав болезненный укол под сердцем, повис на манер канатного мостика, меж трубой и окном. Не без усилия разжал ноги и… Короткий миг паники и вот уже Рид втянул его достаточно, чтобы можно было надёжно ухватиться за край подоконника самостоятельно.

Дальнейшее было делом техники – подтянувшись, Макс легко втащил себя в комнату.

– Ну вот, киса. А ты боялся! – Рид отвесил ему очередной хлопок по взмокшей спине и ехидно улыбнулся.

Макс в очередной раз насупился, но прежде чем сумел придумать в ответ что-нибудь достаточно едкое, пёс уже деловито крался к двери с пистолетом навскидку.

Решив отложить пикировку до лучших времён, Макс вытащил собственный «глотч» и поспешил следом.

В комнатушке, с которой они начали вторжение, царил беспорядок. Пол устилал слой бумаг, обломков мебели, канцелярских принадлежностей и тому подобной дребедени.

Оценив царивший вокруг разгром, патрульные переглянулись.

Приготовив стволы, они крадучись двинулись к приоткрытой двери, за которой слышались перекрикивания бандитов.

Судя по голосам – орали где-то на первом этаже.

Покосившись на Макса, Рид осторожно потянул дверь. Словно только и дожидаясь этого, в коридоре затопотали и кто-то запыхавшийся заорал:

– Ральф! Их тут нет! Может, они к вам полезли?

– Ну так проверь, болван! – рявкнул другой голос.

– Ну дык я и это… п-проверяю! – откликнулся приближающийся первый. – Но на первом их точно нет, зуб даю.

– Возьми Чахлого, обшарьте всё ещё раз. Каждую щёлку!

– Оукей, – обладатель второго голоса метнулся вниз, громко выкрикивая на ходу. – Чааахлый! Чахлый, твою мать!

Помедлив, овчар осторожно потянул дверь – медленно-медленно, в любую секунду ожидая предательского скрипа. В царившей вокруг какофонии заметить подобный скрип двери было практически нереально, но… по закону подлости звуки сирен, грохот выстрелов и треск ломаемой мебели в любой момент могли стихнуть.

И тогда…

Впрочем, не смотря на довольно обшарпанный и унылый вид местных офисов, двери тут были не скрипучие. Бесшумно подавшись в сторону, деревянная створка выпустила их в коридор.

Оглядевшись, Рид крадучись двинулся вдоль стены вглубь коридора.

Им повезло. Первый бандит – по-видимому тот самый Ральф, к которому только что обращался вестник с первого этажа – обнаружился почти сразу: в соседней комнате.

Сухощавый жилистый волк в кожаной жилетке на голое тело, пятнистых военных штанах и военных же «берцах», лениво перекатывал во рту травяной стебель и разглядывал творившееся на улице. Парочку крадущихся диверсантов он не видел – не то свято верил, что те не доберутся до второго этажа, не то был слишком увлечён происходившим снаружи.

Не отрывая взгляда от спины бандита, Рид помахал напарнику ладонью – обходи, мол, левее.

Выставив пистолеты, полицейские бесшумно просочились в комнату и крадучись пошли на сближение.

Под пяткой Макса предательски скрипнула половица и волчье ухо настороженно трепыхнулось.

– Стоять! Полиция! – в полголоса буркнул Рид, прежде чем волк обернулся.

Не делая резких движений, бандит замер и медленно-медленно повернул голову.

– Оружие на пол, – скомандовал Макс, слегка обиженный доставшейся ему ролью второго плана.

Волк зло прищурился, явно прикидывая свои шансы оказать сопротивление, но два нацеленных в спину пистолета не слишком располагали к экспериментам.

– Медленно. И тихо, – подсказал Рид, назидательно выставив указательный палец.

Смирившись, волк осторожно отвёл руку и аккуратно положил автомат на подоконник.

– Теперь отойди. Руки!

Волк шагнул в сторону, закатил глаза и завёл руки за спину. Нашарив наручники, Рид ловко защёлкнул на нём стальные браслеты, попутно приковав главаря к батарее. Проверив, надёжно ли держат браслеты, Рид отправил «глотч» в кобуру и подхватил волчью винтовку. Осмотрел, примерился, довольно ухмыльнулся.

Волк злобно таращился на них.

– У вас, наверное, стальные яйца, ребята. Или вы просто идиоты. Через пару минут вас найдут и… Нам-то терять нечего.

– Заткнись, – Рид сунул ствол винтовки в волчий нос. – Подумай лучше о том, что будет, если нам тоже станет нечего терять. И не думай, что в случае чего я не начну с твоих…

Ствол автомата пропутешествовал вниз, многозначительно остановившись напротив волчьей ширинки.

– Ты не посмеешь. Ты же коп… – с деланой невозмутимостью презрительно скривился волк.

– Уверен? – оскалился Рид. – Может, начнём прямо сейчас?

Волк угрюмо отвёл взгляд.

– Итак, из-за чего сыр-бор? – отступив на шаг, Рид заправским жестом закинул трофейное оружие на плечо – ни дать ни взять опытный вояка. – Излагай!

– Отсоси, легавый, – волк исподлобья уставился на пса и глумливо ухмыльнулся. – И можешь начать прям щас.

Рид с ухмылкой оглянулся на Макса:

– Хамит.

Макс смущённо отвёл взгляд и в срочном порядке озаботился разведкой в коридоре. Позади послышался удар во что-то мягкое и сдавленное шипение.

– Раальф! Эй, Ральф! На первом их точно нет! – в коридоре снова затопали и послышался уже знакомый гнусавый голос.

Полицейские встревоженно переглянулись, а сидевший у стены волк расплылся в кривой предвкушающей ухмылке. Но орать и призывать подельников всё же не решился.

И тем не менее, ухватив бандита за грудки, овчар вздёрнул его с пола, зловеще ухмыльнулся и без предупреждения с силой толкнул жертву спиной о стенку. Застигнутый врасплох, волк врезался в неё лопатками, а затем и затылком.

Осторожно опустив обмякшее тело на пол, Рид крадучись подошёл к двери.

Смирившись с первенством овчара, подкреплённым трофейной винтовкой, Макс покорно отыгрывал «роль второго плана». И пока Рид, красуясь с добычей, принимал картинную позу «стрельба стоя», тигр скромно выставил «глотч» примерно на уровне груди предполагаемого гостя.

– Рааальф? – обладатель гнусавого голоса толкнул дверь и сунулся было в комнату, но тотчас замер, уставившись в уткнувшийся ему в переносицу ствол пистолета.

Вообще-то подобного расклада Макс никак не предполагал, ожидая скорее, что выставленный ствол окажется где-то на уровне живота вошедшего, а Рид, красующийся с П-16 в позиции стрелка, будет иметь достаточно грозный вид, чтобы испугать и заставить сдаться любого крутого парня.

Но вместо плечистого громилы в комнату ввалился коротышка-енот, макушка которого едва доставала тигру до рёбер.

Макс с удивлением уставился на енота, тот испуганно замер и опасливо скосил глаза вверх – на возвышавшегося над ним пса.

Секунду-другую Рид продолжал целиться в пустоту, грозно таращась в бесполезный на таких расстояниях оптический прицел. Заподозрив конфуз – отлип от глазка и сверху вниз уставился на енота. Растерявшийся коротышка испуганно моргнул и растерянно буркнул «Здрасть».

Спохватившись, пёс деловито скорректировал положение ствола, уткнув дуло в лоб вошедшего.

У енота нервно задёргалось веко.

Макс глупо хихикнул, удостоившись сердито-сконфуженного взгляда напарника и прыснул уже не сдерживаясь.

Приободрившийся енот тоже было робко выдавил заискивающую подобострастную улыбку, от чего Макс развеселился ещё больше.

– Оружие! – рыкнул овчар, и коротышка покорно протянул им компактный, но для солидности увешанный лазерным и оптическим прицелами короткоствольный пистолет-пулемёт.

Следующего бандюка приняли также легко: тощий облезлый горностай, «по-шпионски» оглядываясь и нервно поводя стволом огромного хромированного «Дезерт Пиггла», бесшумно крался по коридору, заглядывая во все двери. Горностай явно отчаянно трусил, но продолжал красться вперёд, то и дело резко оглядываясь и панически вскидывая пистолет в сторону каждого шороха.

К счастью для них, мелкий гангстер забрёл сначала в другое крыло здания. И к тому времени, как он вернулся обратно, Макс и Рид уже замерли за приоткрытыми дверями по разные стороны коридора.

План был прост: заглянуть одновременно в обе двери коротышка не сможет, а значит… нужно просто не прозевать момент и вовремя приставить ему ствол к затылку.

Так и вышло – сунувшись в комнату, где затаился пёс, коротышка замер, едва почуял уткнувшийся ему в затылок «глотч». А появившийся из осматриваемой комнаты Рид – аккуратно изъял из его поднятых лап увесистый ствол.

Покорно расставшись с «Дезерт Пигглом», пугливый горностай шумно сглотнул и позволил втолкнуть себя в одну из дальних комнат.

– Сунешься в коридор – прострелю колено, – со всей возможной серьёзностью пообещал Рид и коротышка послушно покивал и поспешил заверить, что ни в коем случае не сунется.

– Если остальные в этом шапито такие же мелкие придурки, то дело плёвое, – хихикнул Макс, когда подрасслабившиеся напарники двинулись по лестнице вниз.

Сейчас он как никогда ощущал себя бесшабашным крутым копом. Ещё бы – первая боевая операция и всё как по маслу. Прямо-таки – лучшая рекомендация погорячившимся начальникам восстановить его в ранге и позволить вернуться в криминалку. А может и вовсе – в спецназ податься?

Разочарование было болезненным: спустившись на первый этаж, «десантники» сунулись было в дверь, ведущую с лестницы, как та распахнулась им на встречу сама собой.

На лестничный пролёт выбрался здоровенный, разукрашенный жуткими шрамами кабан. Огромный дробовик в его ручище казался детской игрушкой.

Полицейские метнулись обратно.

– БАБАХ!

Лестничная клетка окуталась едким дымом, по ступенькам запрыгала дробь, а в противоположной стенке образовался пугающих размеров кратер. Оскальзываясь и падая на свинцовых катышах, напарники на четвереньках карабкались вверх.

– БАБАХ!

То ли кабан оказался не слишком метким, то ли и сам перенервничал от внезапной встречи нос к носу, но и второй выстрел каким-то чудом их миновал.

Обсыпанные извёсткой и штукатуркой, потеряв на бегу и своё и трофейное оружие, пёс и тигр в панике шарахнулись вглубь коридора. По лестнице затопали тяжёлые копыта.

– БАБАХ! – поднявшийся на их этаж, кабан вышел в коридор и дал профилактический выстрел.

Ввалившись в одну из комнат, запыхавшиеся напарники загнанно переглянулись.

Шаги громилы приближались. И ввязываться с ним в рукопашный бой было явно плохой идеей.

Оружие же – осталось где-то там, на коварных ступеньках лестницы. В пустой же комнате не было даже пригодной для ближнего боя утвари – стальной несгораемый шкаф, пара разбитых стульев и два стола, один из которых украшала массивная медная пепельница, доверху переполненная окурками.

А тяжёлые шаги преследователя звучали уже совсем близко.

Внизу же, возбуждённо галдели остальные бандиты. Почуяв перемену «политической обстановки» подал голос и засунутый в одну из комнат горностай.

– Чахлый, не стреляй! Не стреляй, Чахлый! – завопил субтильный бандит из своей комнаты. – Это я! Я тут! Тут!

– Так вот он какой – Чахлый! – нервно хихикнул Рид, в десятый раз лихорадочно осматривая разгромленную комнату. – А я-то думал…

– Бубен? – пророкотал их преследователь. – Тут – это где? В какой комнате?

– Я чо те – считал? – завизжал мелкий. – В одной из комнат. Справа... ой нет, слева…

– Так справа или слева? – кабан клацнул дробовиком. – А копы де?

– Не знааааю… – переволновавшийся горностай в коридор высовываться всё же побоялся.

– Ну ори дальше тогда, – кабан осторожно двинулся вперёд.

– Чо?

– Ори, говорю!

– Чего мне орать? – горностай озадачился и, похоже, обиделся. – Сам ори!

– Придурок, – беззлобно буркнул кабан совсем рядом с дверью, за которой затаились горе-штурмовики.

– Эй, толстый! – набравшись храбрости, крикнул Рид, лихорадочно шаря глазами по разгромленной комнате. – Бросай ствол! По-хорошему прошу!

– Ы… – кабан остановился. Выкрик загнанного в угол служителя закона его явно позабавил. – А то чо?

– А то… А то вот чо! – пёс ухватил невесть как уцелевшую в этом бедламе переполненную пепельницу и мощным броском отправил её содержимое в направлении голоса.

– БАБАХ! Ап… пфф… тф… кха… – судя по надсадному кашлю и последовавшему потоку брани химическое оружие локального действия достигло цели – в коридоре заклубилось облако пепла и окурков, а кабану стало не до прицельной стрельбы.

Выронив дробовик, великан отчаянно перхал и кашлял, пытаясь протереть крохотные глазки толстыми неуклюжими пальцами. Как у всех копытных пальцы эти были не слишком гибки – всего-то пара фаланг, вторая из которых заканчивалась ороговевшим наростом. Сгибаться – сгибались, но для тонкой работы совершенно не подходили.

Но даже ослеплённый и дезориентированный, кабан был слишком силён. И попытавшись заломить ему руки за спину, овчар и тигр раз за разом натыкались на сокрушительные удары, кувырком отлетали прочь, врезаясь в стены и сшибая друг дружку в узком пространстве.

Наконец, оставив попытки заломать громилу традиционным способом, улучивший момент Рид деловито пнул ему под коленную чашечку – сначала на левой, а потом и на правой ноге. Взревев от боли и злости, кабан неловко рухнул на пол и Рид довершил расправу, обрушив ему на макушку подобранную с пола пепельницу.

Обмякший здоровяк распластался на половицах бесформенной грудой мяса.

Пошатываясь и потирая отбитые места, победители захромали к лестнице.

Подхватив с пола дробовик, Макс выглянул на лестницу. Снизу вверх, замерев на первом лестничном пролёте, на него таращились три оставшихся бандита – койот, ещё один волк и второй кабан, как брат близнец похожий на первого, павшего жертвой курения.

– Стоять! Полиция! – тигр попытался сказать это максимально «крутым» голосом, но после изнурительной схватки с Чахлым – получилось скорее загнано и жалко.

Молниеносно вскинув своё оружие, бандиты окатили лестничную клетку свинцовым ливнем. Так и не успев, а скорее не решившись выстрелить, Макс шарахнулся прочь и вжался в стену за поворотом.

– Эй, легавые! Вы хоть застрахованы? – издевательски поинтересовались с лестницы.

Макс промолчал.

Безвыходность ситуации, зашкаливающий адреналин и до боли зашедшееся в груди сердце.

Во рту вкус крови, нос – начисто забит пеплом, рёбра и внутренности отбиты, а глаза, слезящиеся от пороховых газов и пепла почти не видят руки, стискивающие дробовик.

Тяжёлая железная палка в дырчатом кожухе, ребристая деревянная ручка подствольного магазина. Толстая короткая рукоять с огромным спусковым крючком, адаптированным под кабаньи копыта.

Выстрелить в кого-то из этой дуры оказалось не так-то просто. Нет, ну он, конечно, стрелял в тире по мишеням, сто раз морально готовился выпалить и по живому – если придётся. Даже пару раз участвовал в настоящей пистолетной перестрелке и даже вроде бы кого-то подстрелил – в ногу. В конце концов задача полицейского – обезвредить, а не убить. А как тут обезвредишь из этой гаубицы? Выстрел из дробовика в тесном пространстве лестницы с расстояния в несколько шагов… Брр.

Почему, ну почему они не испугались и не побросали свои чёртовы пушки?

Стараясь унять сбившееся заполошное дыхание, Макс оттянул затворный блок. В провале казённика было пусто. Кабан израсходовал на них все боеприпасы.

Тигр метнулся к кабаньей туше, надеясь найти что-то вроде патронташа или горстки распиханных по карманам патронов, но до зубов вооружённая компания на лестнице уже показалась в коридоре. Идущий первым, волк вскинул автомат и Максу пришлось шарахнуться обратно, так и не раздобыв патронов.

В коридоре послышался радостный гогот.

Задыхаясь от усилий, овчар и тигр привалились к стене. Очередная разгромленная комната – валяющиеся на полу бумаги, толстые амбарные книги, осколки стекла и обломки мебели. Уцелел в этом разгроме разве что сейф, здоровенная туша которого угрюмо поблёскивала в углу.

– Ну что… по ходу придётся прыгать? – тяжело дыша, Макс устало перекатил чугунную голову в сторону пса.

– Прыгать? Разве что по кускам… – Рид мотнул головой в сторону окон, и тигр с обмиранием сердца разглядел на окнах толстые решётки.

Ну надо же! Из десятков обычных комнат с самыми обычными окнами их угораздило нырнуть в единственную, окна которой были укреплены толстыми стальными прутьями!

– Пипец, – резюмировал тигр и обречённо сполз вдоль стены. Внутри что-то надломилось – сил куда-то бежать, что-то делать, как-то сопротивляться – тупо не осталось.

Привалившийся рядом Рид повертел в руках помятую о кабаний череп пепельницу и разжал пальцы, позволив той выпасть на пол. Против троих в коридоре этот снаряд бессилен, да и основной поражающий элемент в нём безнадёжно истрачен.

С минуты на минуту бандиты убедятся, что у них не осталось патрона-другого… и пойдут на штурм смелее. Ну а там – пара пуль в грудь или голову – в лучшем случае это будет быстро. Ну а в худшем… Макс с горечью вспомнил, как ещё не так давно сам подумывал о чём-то подобном.

Героически сдохнуть в какой-нибудь заварушке.

Достаточно героически, чтобы показали по телеку.

Достаточно героически, чтобы узнав об этом, отец хотя бы… ну если и не испытал прилив гордости, то хотя бы удивлённо поднял бровь.

И вот, поди ж ты! Дурацкое стремление потихоньку прошло, но неосторожное желание внезапно начало сбываться. Жаль только с запозданием… вдвойне жаль, что именно теперь. Когда… Когда у него появилось желание совсем обратное.

И одно важное, неоконченное дело.

Тигр покосился на пса. Всклокоченного, по уши встрёпанного и выпачканного пеплом и известью. На то, как он загнанно дышит, никак не в силах перевести дух после драки. На то, как тоже косится на него, Макса, наглым карим глазом.

– Ну что, типа, давай прощаться? – в перерывах меж судорожными вдохами выдавил овчар. – Не стоило тебе за мной соваться, да, салага?

Макс рывком обернулся. Сгрёб ухмыляющуюся собачью морду свободной лапой. Ни дать ни взять как эстрадный певец – микрофон.

О, сколько бы он хотел сейчас высказать!

Какую речь мог бы толкнуть!

Если бы только не осознание тщетности и бессмысленности потуг, не ощущение неотвратимо надвигающейся из коридора смерти, да не собственная трусость и нерешительность – даже в подобной безысходности не позволявшие отколоть то единственное, чего ему сейчас хотелось особенно сильно.

Со злым прищуром тигр вперил тяжёлый взгляд в стиснутую его ладонью собачью морду. Рид не делал попыток высвободиться, не выказывал какого бы то ни было недовольства. Напротив, казалось, ухмылка пса под тигриной ладонью стала ещё чуть шире.

Словно наглец прекрасно понимал, какие мыслишки витают сейчас в Максовой голове. Понимал и все его страхи, накатившую панику, всё-всё-всё – от и до.

И смотрел, не то с издёвкой, не то с каким-то странным облегчением… Макс таращился в собачьи глаза и с каждой секундой, с каждой долей секунды открывал в них сотни, тысячи новых оттенков и пугающих выражений.

Надежда, страх, радость, боль, разочарование, снова надежда, ликование… Ирония? Что-то ещё, что-то едва уловимое и неописуемое неловкими грубыми словами.

А в коридоре уже слышался топот – осмелевшие бандиты ринулись на приступ.

Даже сейчас, в момент, когда их жизни оборвутся с минуты на минуту, чёртов засранец улыбался, словно внезапно получил самый лучший подарок в своей жизни. А Макс всё медлил и медлил, никак не решаясь пошевелиться и разрушить это странное мгновение. Последнее мгновение его… их жизней.

А затем по полу подпрыгивая и кружась покатились какие-то дымящиеся дырчатые цилиндры. Под звон выбитых стёкол застучали по коридору тяжёлые армейские ботинки и фигуры в чёрной, увешанной снаряжением униформе, отрепетировано и слаженно заполонили собой здание.

Застигнутые врасплох, бандиты поспешно отшвыривали оружие и падали мордами в пол, покорно закладывая руки за загривки.

Не успевшего принять эту ритуальную позу третьего из компании скосила почти неслышная очередь.

Маленькие кургузые автоматики при стрельбе издавали какой-то едва слышный игрушечный стрёкот, но сами чёрные не знали промаха. Минута – и сцена застыла, словно стайка мошек, угодивших в кусочек янтаря.

И тогда по коридору протопал ещё один тёмный силуэт – ничем не отличимый от ворвавшихся солдат, но явно более высокого звания.

Покрытый причудливыми щитками и увешанный десятками кармашков, чехольчиков и приборчиков, спецназовец в глухом матовом шлеме остановился перед ними. С любопытством осмотрел избитую парочку, по уши измазанную густой смесью грязи, пепла и пота, задержал взгляд на живописных лохмотьях, некогда бывших полицейской формой.

Дотронувшись до шлема в районе уха, вошедший чем-то щёлкнул и лаконично доложил:

– Всё чисто. Ваших нашли, – и после паузы: – Нет, живые.

– Скажи им, пусть памперсы захватят, – обращаясь к чёрному, фыркнул Рид.

Спецназовец по-собачьи склонил шлем на бок и, наверное, ухмыльнулся.

Где-то там, под зеркальной маской.

***

Ввалившись в землянку, Тимка мрачно замер на пороге, прикидывая маршрут через переплетение ног и рук на относительно свободный пятачок пола. Взгляды всех присутствующих, естественно тут же скрестились на его побитой физиономии.

Разговорчики и шёпотки мгновенно стихли.

– Шёл, упал. Точка, – сердито шмыгнув носом, он обвёл лица «квартирантов» мрачным взглядом. – Спать хочу.

Белки, лис и волчица ошарашенно переглянулись и насколько могли, переместились на полу так, чтобы он мог пробраться в облюбованный угол.

В повисшей тишине Тимка проследовал к трубе и даже назойливые порой братцы-бельчата не рискнули к нему липнуть.

Ещё больше недоумения компании добавила вошедшая следом Рона. Точнее, не сама по себе рысь, а потерянное и словно бы даже виноватое выражение на её физиономии.

Обитатели коморки обменялись недоумёнными взглядами, но рты открыть не решились.

Рухнув на край матраса, Тимка забился под проходившую в футе от пола толстую трубу и отвернулся носом к стенке.

За спиной повисло ошарашенное молчание.

– Ничо так упал, однако… Наверное, с самолёта, – в полной тишине прокомментировал Рик.

На него негодующе зашикали.

– Может, он есть хочет? – тихонько предположил кто-то из Джейков.

И «раненому» тотчас поднесли открытую банку консервов. Одуряюще пахнуло рыбой и Тимка невольно скосил взгляд в сторону источника запаха, но всё же не обернулся – лишний раз демонстрировать разбитую рожу и собственное унижение было выше его сил.

К тому же… ну – надо же как-то показать задаваке-Ронке своё «фе»?

Интересно – смотрит ли та на него сейчас? И что при этом думает? Может и впрямь поесть? Пустой желудок к идее отнёсся с явным энтузиазмом, но прежде чем он решился выбраться из своей щели, в сцену ухаживания за раненым героем вновь влез Рик:

– Да дайте вы ему поспать. Сказано же – «спать хочу».

На лиса вновь зашикали, но банку убрали. Что обидно – буквально за секунду до того, как Тимка уже почти было дозрел повернуться и милостиво принять угощение.

Зато рядом присела волчица.

Её ладошка безошибочно коснулась особенно болезненного места на рёбрах и кот зашипел.

Ладошка тотчас отдёрнулась.

Диана виновато-испугано оглянулась на рысь, но та сидела рядом с таким траурно-скорбным выражением на лице, словно передразнивала подругу.

Облепленная с обоих боков белками, Рона периодически хмуро поглядывала на Тимкину спину, но каждый раз как волчица пыталась поймать её взгляд – виновато отводила глаза. Настолько виновато, словно это она сама, собственнолично отбуцкала несчастного кошака неподалёку от их землянки.

Да так основательно, что у того вылетела пара зубов, треснуло два ребра, растянулось пяток сухожилий и связок, наверняка случилось сотрясение мозга и ещё множество всяких травм, на обнаружение и классификацию которых возможностей её сканеров уже не хватало.

Диана настороженно покосилась на рысиные кулаки – массивные, обманчиво мягкие на вид лапы-подушки. Но нет – ни на костяшках, ни даже на локтях, коленях или других частях тела никаких характерных повреждений у неё не было.

На мгновение Диана устыдилась своих подозрений – ну это ж надо такое подумать!

Но… кто тогда? Зачем и за что?

Усевшись в свою излюбленную позу – ссутулясь и сгорбясь, навалившись локтями на колени скрещённых ног, Диана разглядывала кошачью спину. В уголке поля зрения болтался небольшой полупрозрачный экран – очередные вечерние новости.

Скучая в постылой тесной дыре их жилища, она частенько позволяла себе послушать радио, а то и пощёлкать телеканалы. Приём здесь был отвратным, но разобрать слова и содержимое большинства кадров вполне удавалось. Хотя, поглазев украдкой на какую-нибудь передачу, она каждый раз костерила себя на все корки за подобное расточительство, но просто спать и таращиться в потолок было невыносимо.

И она раз за разом позволяла себе одно из этих развлечений с привкусом сожаления – горького осознания того, что сама, своими же, можно сказать руками, сокращает отведённое ей время жизни. Но не сидеть же в энергосберегающем режиме, отказавшись от… всего?

Ко всему этому примешивалось и нечто вроде стыда. Стыда за то, что в отличие от них всех, просыпающихся и засыпающих в убогой тесной землянке, начисто лишённых любых развлечений – она-то этих самых удовольствий была отнюдь не лишена.

Можно посмотреть телек, можно послушать музыку по радио. Или какую-нибудь из мелодий внутренней библиотеки. Или сочинить и сохранить в памяти свою собственную. Можно даже почитать книгу – где-то там, в её внешней памяти скрывалась целая библиотека! Если верить индексу – что-то около четырёхсот шестидесяти тысяч книг.

Хочешь справочники, хочешь научпоп или даже любовный роман.

А ещё в последние дни от скуки она начала писать дневник. Выплёскивала в файлы сотни, тысячи строк всякого бреда – от на миг показавшихся ценными мыслей, до пространных размышлений о смысле жизни, заметок об окружающих и ироничных психологических портретов каждого. Этаких досье, в которых она скрупулёзно фиксировала свои комментарии в адрес окружающих ребят и их поступков. И даже прикладывала забавные фото – пускающий во сне слюни Рик, негодующе напыжившийся Тимка, насупленная Рона, своё собственное отражение в воде озера, расшалившиеся бельчата и все прочие обитатели их маленькой коммуны, включая даже прихорашивающуюся кокетливую кошку.

Благо никто из их компании не то что не мог сунуть нос в её записи, но даже и не подозревал об их существовании. И всё же за некоторые мысли и высказывания было стыдно. Стыдно, несмотря на то что «никто никогда не узнает». Стыдно перед самой собой.

И она стирала, удаляла целые тома и подшивки, форматировала разделы и затирала не успевшие родиться базы.

Лишь на одну папку, самую большую и самую объёмную «резинка не подымалась». И в эту папку, посвящённую Ему сыпалось и сыпалось всё. Фотографии, дурацкие мысли и логические выкладки, обрывки психоанализа и глупые стишки. Раза три она порывалась снести весь этот хлам, но все три раза никак не могла на это решиться.

В несчётный раз обругав себя тупой жестянкой, она пометила было заветную папку на удаление, но, как и в прошлые разы – поглядев с минуту на диалоговое окошко, не решилась нажать «да».

Кто-то задел её тело и Диана, поспешно смахнув из поля зрения десяток окон и табло, вернулась к реальности.

– А? – погружённая в свои мысли, она начисто прослушала начавшийся разговор.

– Жильё нам надо. Что-нибудь попросторней… и поуютней, – обхватив себя руками, словно изрядно мёрзла, повторила рысь.

– Ну да, ввалимся толпой к какой-нибудь доброй старушке и попросимся пожить годик-другой, – фыркнул из своего угла Рик.

– Заработаем как-нибудь. Хотя в город соваться в любом случае не лучшая идея, – Рона уставилась на волчицу, явно ожидая поддержки. – Нас ведь ищут, забыли? Поди уже по всем каналам объявили.

– Да нет, ничего тако… – спохватившись, волчица осеклась и смутилась.

Сама-то она знала это вполне точно – никаких объявлений ни об их скромных персонах ни даже о её драгоценном новом теле в новостных потоках не мелькало. Но – как объяснить им причины своей уверенности?

Тут либо всю историю вытряхнуть, либо молчать в тряпочку и косить под нормальную.

И она в очередной раз выбрала наиболее разумное.

– Ты-то откуда знаешь? Вон тогда какую облаву устроили – едва ноги унесли, – вякнул Рик. – Поищут-поищут да в открытую объявят. Да по центральным каналам.

– Ну а если в другой город рвануть? А? – предложила рысь.

Усиленно делавший вид, что спит, Тимка насторожился.

Покидать обжитые края, в которых у него было немало знакомых, все эти изученные от и до лабиринты улиц, любимый порт и Помойку ему категорически не хотелось. Но и остаться тут самому, позволив «банде» свалить чёрт знает куда в другой город – ему также не улыбалось.

А преследователи… Что преследователи? Ну мало ли кто его когда искал? Пострадавшие от ловких пальцев терпилы, тоже небось не забывали об обидчике на следующий же день. И ничего – пока живой!

Тимка собрался было поделиться своими логическими выкладками, но вспомнив недавние унижения, прикусил язык.

Ещё день назад он ощущал себя добытчиком, хозяином мира, всеобщим благодетелем, щитом и опорой. Но этим утром судьба наглядно повозила его мордой по асфальту, быстро вернув к реальности.

Кто он такой, чтобы решать за всех? Просто уличный босяк, которого запросто может вывернуть наизнанку любой желающий!

Униженный малолетка, не удостоенный даже нормального поцелуя?

Из глаз вновь хлынули слёзы и Тимка приоткрыл рот, чтобы не дай бог не шмыгнуть носом. Не хватало ещё, чтоб все вокруг увидели его размазывающим сопли!

– Ну и кому мы там нужны, в другом городе-то? – продолжая линию «оппозиции», поинтересовался лис. – Захотят – и там найдут. Может они уже давно решили, что мы свалили – после той-то облавы. И ищут как раз в ближайших городишках, а то и подальше. И тут мы сами – опаньке, хватайте нас на здоровье!

– Может и решили. А может и нет. Но жить-то как? Документов у нас нет, соответственно – ни работы, ни жилья, ничего! – Рона вздохнула.

– Ну, живём же как-то? – Рик подгрёб к себе открытую для Тимки банку консервов и принялся с аппетитом уплетать её содержимое. – Само как-нибудь разрулится. Не парьтесь.

Рона мрачно отвернулась.

– Хотя апартаменты бы, конечно, не помешало расширить, – нимало не смущаясь осуждающих и местами неприязненных взглядов, разглагольствовал Рик, шумно чавкая содержимым банки. – Тесновато у нас тут, да.

Прислушивающийся к болтовне, Тимка от возмущения едва не брякнул в защиту своей берложки что-нибудь резкое, но вовремя вспомнил про забитый соплями нос. И о том, какой дурацкий голос получится, если попробовать заговорить в таком вот состоянии.

Прочищать же сопли в присутствии толпы было несколько ...палевно.

И унизительно.

Вот и оставалось валяться под трубой, дышать через рот, да делать вид, что дрыхнет.

– Ну да, удобно. Ни черта не делать, ничему не напрягаться… Сидеть себе, консервы лопать! – не выдержала Рона. – Может тебе ещё и отдельную комнату тут вырыть?

– Ха... а я б не отказался, – нахальный лис мечтательно растянулся на полу, изрядно потеснив бельчат и покосился на рысь. – Будешь в гости заглядывать?

Рона стоически вздохнула и отвернулась, невольно уставившись на Пакетика. В тесноте их каморки вообще сложно было отвернуться и не уткнуться взглядом в кого-нибудь другого. Разве что усесться носом в угол или уставиться себе под ноги, как это частенько проделывала Диана.

Молчаливо сидящий в углу мыш подобными мелочами не заморачивался – его остекленевший взгляд, казалось, был устремлён в никуда и одновременно следил за всеми разом.

– Так что делать будем? – ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовалась рысь.

– Что-что, – на миг отвлёкшись от виртуальной карты, откликнулась Диана. – В город идти надо.

Перед глазами её услужливо плавала карта местности, на которой смутно угадывались уже знакомые им детали – шоссе, порт, пригородный посёлок и знакомое озерцо. А вот и путь, проделанный компанией в день похода в луна-парк: синяя извилистая линия их передвижений с точностью до полсотни футов и суммарной протяжённостью аж целых шестнадцать, запятая, триста двадцать восемь сотых миль.

Разглядывая середину маршрута, Волчица подвигала и укрупнила карту, непроизвольно вздрогнув, когда кто-то дотронулся до её носа.

Сморгнув карту прочь, она в панике уставилась на одного из бельчат, с любопытством таращившегося на её физиономию.

– На что ты смотришь? М-м?

Усевшиеся перед ней близняшки синхронно склонили головы на бок.

– Ни на что. Просто задумалась, – волчица смущённо моргнула и поспешно встала, подыскивая вариант ответа, который бы точно отвлёк от неё внимание всех присутствующих.

Тут-то это и случилось – в голове загудело и сквозь слой помех прорезался далёкий, едва слышный голос Профессора.

– Диана? Девочка моя… Отзовись!

Волчица замерла как стояла, уставившись в пространство застывшими, округлившимися от страха глазами.

Глава 11: Жалкая плоть

– Думбовски, мать твою! – Паркер сморщился, прикрывшись ладонью.

Хлынувший в кабинет свет болезненно резанул глаза, несмотря даже на тёмные очки – самые тёмные, какие только удалось найти. И Рэйно Паркер, «целый генерал», морщась так, словно сжевал лимон, сжался и зажмурился, непроизвольно отстранившись от ослепительных для него лучей.

Словно какой-то вампир из тупого кино.

С той лишь разницей, что те боялись только солнечного света, а его… его обжигает любой источник света – хоть свеча, хоть фонарик… И даже засветившийся экран мобильного телефона причиняет боль.

А ещё вампиры воспламенялись и горели, а он… чем-то это ощущение походило на чудовищный ураган, торнадо. Вихрь, несущий мириады пылинок, пронзающих его насквозь, проносящихся через мышцы и даже кости. Любое движение также причиняло дискомфорт – оглушительные шорохи, ощущения. Словно каждая ниточка, каждое волоконце одежды царапает кожу, словно собственный мех – ранее не заметный и почти не ощутимый, впивается в кожу миллионом острейших ледяных кристаллов.

А глаза… при взгляде на любой источник света в тыльные стороны глазных яблок, казалось, втыкаются два тонких раскалённых стержня.

– Сэр? – Думбовски вздрогнул и замер, оглянувшись на сжавшегося в кресле бультерьера.

– Закрой занавеску, болван!!! – рявкнул Паркер.

Вздрогнув ещё раз, пёс покорно задвинул тяжёлую портьеру.

Боль ушла, отступила вместе с лучами утреннего солнца, оставив взамен лишь мерзкое «послевкусие» пережитых ощущений и осознание собственной беспомощности.

Усилием воли удержавшись от желания скорчиться, обхватить себя руками, Паркер заставил себя остаться в кресле. Пальцы генерала мелко дрожали, по всему телу перекатывались странные, преимущественно неприятные ощущения. Накатывала то болезненная вялость и слабость, то мышцы вдруг каменели настолько, что казалось вот-вот и от их усилия начнут ломаться кости.

Он смотрел на стол и в почти полной темноте, сквозь тёмные солнцезащитные очки видел на нём каждую щербинку, пылинку и пятнышки.

Некогда казавшаяся гладкой, полированная деревянная поверхность превратилась в изрытое кратерами, расщелинами и наносами нечто, отдалённо похожее на какой-то инопланетный ландшафт.

Героическая попытка «слезть с крючка» с треском провалилась.

Пережитый ад до сих пор холодил в жилах кровь при одном лишь воспоминании о видениях, посетивших его в те пару дней, что он пытался перебиться без чудо-конфеток.

Это было унизительно. Унизительно и страшно.

Впервые в жизни он не смог, не справился… сдался.

Подвывая от боли и ужаса, приполз к возникшему на столике чемоданчику, проклиная шептунов и испытанную боль, ужасные видения и собственную слабость. Нашарил упаковку леденцов, роняя и рассыпая драгоценные конфеты трясущимися руками, кое-как сумел нашарить и отправить в рот один из проклятых леденцов, после чего скорчился, сжался в позе эмбриона, ожидая, когда же случится чудо и всё вернётся, станет как было.

Когда в мышцах забурлит сила, ловкость и скорость, когда усталость останется где-то там, далеко-далеко…

Но нет – чудовищные видения и причиняемая ими боль отступили, но не до конца, не полностью. Вернулась и сила – легко толкнувшись от пола он вскинул себя в вертикальное положение одной лишь силой рук. Словно сама сила притяжения внезапно ослабла, уменьшилась для него в два, а то и в три раза.

Вот только… что-то изменилось, что-то было не так… Впрочем, ладно. Со всеми этими остаточными эффектами можно разобраться и позже. А пока…

Решительно толкнув в стороны обе створки дверей, он собрался было триумфально явиться пред очи верной секретарши и туповатого, но тоже преданного капрала, как вдруг… Навстречу ему будто плеснули кипятком. Генерал взвыл и рефлекторно шарахнулся прочь, подальше от места, где испытал эту дикую, охватившую каждую клеточку тела боль. Забился в дальний угол, сжался в комок, пытаясь разглядеть силуэты всполошившихся помощников, но бьющий из двери свет был слишком невыносим – одно сплошное слепящее пятно. И боль, боль, боль!

Не понимая в чём дело, он выставил вперёд руку и боль усилилась, стоило пальцам попасть из полумрака под прямые лучи.

Паркер заскулил и заелозил ногами по полу, пытаясь отодвинуться, убраться из светового конуса. Но жжение, пусть и не столь болезненное как в прямых лучах, настигало его и в самом дальнем, самом тёмном углу – рассеянный свет, затопивший комнату, отражался от стен, потолка и даже пола. Раскалённый, пронзительный ветер гонял его из угла в угол, пока Сью и Думбовски, преодолевшие первичную оторопь, не принялись ловить сбрендившего начальника. Но тем самым, лишь мешали ему перебегать из одного тёмного угла в другой, где темнота казалась чуть гуще, чем в прежнем.

Сграбастав одеяло и на бегу закутавшись в него с головой, Паркер нырнул под кровать. С облегчением упав там на спину, плотнее закутался в спасительную ткань с головой и перевёл дух.

Свисавшая с кровати простыня приподнялась и в его убежище, впуская ненавистные лучи света, просунулись озабоченные морды подчинённых.

– Сэр, с вами всё в порядке? – встревоженно поинтересовался капрал.

– Нет!!! Нет, чёрт побери! Со мной не всё в порядке, кретин! – от злости и страха Паркер попытался лягнуть пса по физиономии босой пяткой, но тот держался настороже и легко увернулся.

Паркер исторг рык ярости – не столько на тупых подчинённых, сколько на вообще ситуацию в целом. Оголённую пятку обожгло солнечным ветром и он в ярости забился под кроватью, пытаясь втянуть её обратно под одеяло.

Унижение. Господи, какое унижение!

Он лежал под кроватью и визгливо требовал убрать свет. Вообще весь свет – любой, мало-мальски заметный лучик. Принести ему одежду и мотоциклетный шлем. Тёмные очки и другой мотоциклетный шлем – с тонированным, затемнённым забралом.

Он ныл и капризничал, приходя в ярость по любому поводу с изумлением отмечая, как из глаз брызжут слёзы.

Кое-как натянув на себя плотную куртку и штаны, очки и шлем он выбрался из-под кровати. Всё тело ломило и плохо слушалось, бультерьера бил колотун, распирала ярость и душил мучительный, невыносимый страх.

Пожалуй, подобной комбинации эмоций, да что там – такой силы любой из переживаемых эмоций он не испытывал ещё ни разу в жизни.

Паркер грозно повернул шлем к капралу.

Подчинённые стояли от него в нескольких шагах, опасливо глядя на наглухо упакованную фигуру как на прокажённого – даже предметы, потребованные Паркером, передавались ему на вытянутых руках, а сам подающий при этом стоял как можно дальше. И в такой позе, словно в любую секунду готов был броситься наутёк.

Плотно закутанный в одежду не по сезону, в дурацком мотоциклетном шлеме, генерал и впрямь походил на психа, от чего бесился ещё больше.

Добавляли раздражения и дурацкие опасения Сью и придурка-капрала.

Парочка столь старательно держалась на расстоянии и боялась поворачиваться к нему спиной, что это даже слегка забавляло, отчасти сглаживая трагизм ситуации и панику.

Придурок Думбовски «ненавязчиво» извлёк из-под рубашки серебряный крестик и носил его поверх, трогательно смущаясь всякий раз, как генерал неодобрительно косился на дурацкое распятие. А Сью – красавица, умница Сью… рассыпала соль вдоль порога его комнаты и с трепетным волнением наблюдала, сможет ли он перешагнуть это безобразие.

Последней каплей терпения стало обильно приправленное чесноком жаркое. Пожалуй, слишком обильно. Настолько, что кое-где явственно виднелись чесночные дольки.

В полной темноте, под пристальным взглядом напяливших тепловизоры подчинённых, Паркер угрюмо подцепил одну из них на вилку и мрачно повертел перед глазами. Поднял тяжёлый взгляд на скучковавшихся по ту сторону обширного обеденного стола «заговорщиков». Сью и Думбовски явственно затаили дыхание.

И генерал медленно, демонстративно отправил чесночную дольку в рот. Стараясь не морщиться тщательно разжевал и столь же демонстративно проглотил.

«Заговорщики» переглянулись и облегчённо выдохнули.

И тут его прорвало:

– Вооон! Кретины! Идиоты! Придурки!!! – Паркер вскочил, в ярости громыхнув по столу кулаками. Жаркое подпрыгнуло вместе с тарелкой и всей сервировкой, а подчинённые, едва не попадав со стульев, порскнули прочь.

– Кретины, – оставшись наедине с собой в беспросветно тёмной комнате, изрёк Паркер. Он проверил надёжно ли закрыта дверь, оценил плотность закреплённых снаружи «ставень» и, на всякий случай ещё раз поплотнее задёрнув занавеси, с наслаждением ослабил застёжки импровизированного костюма.

На следующий день он отважился прогуляться по окрестностям и даже нагрянул на ночь глядя на объект N3. Где имел познавательную, но не особо содержательную беседу с задержанными писаками.

Солдаты с удивлением косились на его странное «обмундирование» и даже пару раз от избытка бдительности настойчиво пытались заглянуть под шлем. Спасало лишь присутствие верной Сью и Думбовски, которые как два сателлита неотступно вились вокруг него и трагическим шёпотом сообщали не в меру ретивым служакам, что у генерала опасная и, не исключено что заразная светобоязнь.

И вот он мрачно сидит в своём кабинете, развлекаясь тем, что приказывает капралу то открыть, то закрыть шторы. И раз за разом солнечное торнадо пронзает его плоть миллионами песчинок.

Когда ощущение становится совсем невыносимым, он требует закрыть занавеску, чтобы через несколько минут повторить свои мучения вновь.

А с противоположной стороны стола на его мазохизм таращится кучка возбуждённо перешёптывающихся толстолобиков.

– НУ? – тяжело дыша, Паркер жестом отправил Думбовски подальше от занавески и уставился на учёных.

– На лицо определённая гиперчувствительность к… – начал было лис, но осёкся на полуслове, прислушиваясь к зашептавшему что-то ему на ухо сурку. Покивал и начал сначала:

– На лицо определённая гиперчувствительность к…

Профессор снова осёкся как заезженная пластинка – не то подбирая слово попроще придуманного термина, не то вообще затрудняясь выговорить это.

– К свету, – мрачно буркнул генерал, сверля лиса тяжёлым взглядом, не предвещающим ничего хорошего. – Это я и без вас понял. Как вылечить?

Сурок и лис переглянулись друг с дружкой, посмотрели на стоявшего позади хорька, но тот лишь выразительно пожал плечами. Вся троица вновь уставилась на генерала.

– Что вы ели вчера, позавчера и вообще… было ли что-нибудь экзотическое? Возможно... какой-то иной фактор? – предположил лис.

Паркер побарабанил пальцами по столу и на секунду задумался: не рассказывать же яйцеголовым всю правду о дьявольских конфетах и уж тем более …обо всём остальном?

– Нет, ничего такого. Всё было как обычно, – угрюмо нахмурясь, генерал сцепил пальцы в замок. Даже сейчас, ощущая себя как никогда беспомощным и жалким, он оставался генералом. И смотрел на вызванных толстолобиков сверху вниз, как лектор на экзамене.

Белые халаты зашушукались меж собой, сбившись в тесный кружок и порой бросая на бультерьера странные взгляды.

– Ну? – начал терять терпение пёс.

Учёные заспорили громче и быстрее, после чего вытолкнутый вперёд сурок боязливо изрёк:

– Необходимы обстоятельные всесторонние исследования.

В иное время генерал бы вспылил, требуя результатов без всякой научной волокиты и тем более унизительных процедур, ставящих его на один уровень с подопытными. Но сейчас… Сейчас он лишь устало склонил голову и, подперев лоб ладонью, буркнул:

– Валяйте.

***

Если бы не помехи, она точно решила бы, что раздавшийся в голове голос – всего лишь плод воображения.

– Диана? – повторил далёкий, едва слышный голос.

Волчица вскочила, лихорадочно пытаясь осмыслить происходящее и обводя безумным взором напрягшихся друзей.

Её нашли! Нашли способ как связаться!

А значит – при желании легко найдут и местоположение. А вместе с этим – и всех остальных. А если и не найдут сразу, то позже – процедив блоки внешней памяти, легко проследят и все её передвижения, а заглянув в точки где она проводила больше времени… Да чёрт побери – они ведь могут даже считать с её камер всё, что она видела, всё на что смотрела!

Бежать!

Прочь, подальше от места… чтобы если пеленгатор ещё не включили, то хоть немного оттянуть, отсрочить этот момент.

Предупредить остальных?

Но как?

Как сделать это быстро, не впадая в важные, но долгие и путанные подробности… не объясняя всего и не тратя драгоценное время?

– Если хотите остаться на свободе – бегите отсюда! В любой момент они будут здесь! – выдохнула она в их встревоженные лица и рванула прочь.

Подвернувшийся на пути Пакетик, попытался было удержать её силой, но отлетел в сторону, будто столкнувшись с локомотивом. Едва не сбив Рону, лис впечатался в стену и будто в каком-нибудь дурацком мультике медленно «стёк» на пол.

Волчица на секунду замерла – меньше всего в её намерения входило причинить кому-то вред. Просто… так получилось – погружённая в панические мысли, не сумела, не сдержала силу своего тела, почти не заметив помехи… Просто бросилась к выходу, не успев замереть до того, как он ухватил её за локоть и попробовал придержать.

Запоздало застыв на пороге, Диана оглянулась, с ужасом и стыдом глядя как на лицах присутствующих проступает страх и паника, как со стоном корчится на земляном полу пострадавший.

Непроизвольно качнувшись в его сторону, она врубила все сенсоры и сканеры, параллельно прогоняя в уме звук столкновения, раскладывая частотную гистограмму на десятки слоёв, отчаянно боясь найти в звучном шлепке отчётливый сухой треск костей.

Пронесло: в последний момент лис успел упереться в стенку ладонью и это уберегло его череп от повреждений, несовместимых с жизнью. Максимум – лёгкое сотрясение и возможно микротрещины…

На переоценку ситуации и осмысление всего у неё ушло меньше пары секунд – едва сделав шаг, волчица замерла. Обвела присутствующих полным муки взглядом.

– Бегите! Прямо сейчас! Подальше отсюда, пожалуйста!!! – невероятно, но в эти короткие неловкие слова, казалось, уместилась вся её паника и горечь, весь страх и отчаянье, мучительный стыд и терзающая душу боль.

Во всяком разе – ей так хотелось в это верить. Верить в то, что они послушают и сбегут. Неважно куда – просто подальше от этого места, от неё… Куда-нибудь в такое место, о котором она и хозяева лаборатории никогда не узнают.

От удара дверь землянки выгнулась пузырём, словно не тяжёлый стальной лист в добрую треть дюйма, а фольга не толще тетрадного листика.

Оглушительно лопнул болт игравший роль засова и одна из удерживавших его петель.

А в следующую секунду она уже неслась по густой траве скачкообразно наращивая скорость.

«Да, профессор. Я тут».

– Диана!!! – в голосе Фрейна явственно послышались нотки облегчения. Вот только – облегчения от чего? От того, что она… жива? Ну, насколько этот термин вообще применим к машине? А может быть – всё это лишь её заблуждения и на самом деле хомяк просто обрадован, что нашлось… ценное имущество?

– Я здесь, профессор. Я здесь.

– Как ты, девочка? Прости что я так долго… Эта катастрофа… У тебя всё нормально? Где ты? – обеспокоенный хомяк сыпал вопросами, в каждом из которых ей виделась то искренняя забота и беспокойство… то некое двойное дно и холодная расчётливость.

А она неслась по полю, разрываемая мучительными, никогда ранее не посещавшими её эмоциями. Набрав скорость миль тридцать в час, координируя свой маршрут по карте и раз за разом прокручивая перед глазами коротенький ролик с лицами всех, кто остался там, позади. С проступающим в их глазах ужасом.

Впервые в жизни она порадовалась, что у неё нет ни лёгких, ни сердца, ни даже нормальных голосовых связок. А речевой синтезатор, несмотря на все душевные муки и запредельные физические нагрузки, вполне способен выдать невинный спокойный тон даже на бегу.

– Всё хорошо профессор, я… в порядке.

Словно и не несётся по полю со скоростью автомобиля, словно не истекает виртуальной кровью разорванная в клочья душа.

Может, выскочить на трассу и врезаться в какой-нибудь огромный грузовик, несущийся навстречу? Хотя нет – к чему создавать проблемы водителю? Можно ведь и просто в дерево. Любое дерево, достаточно толстое, чтобы выдержать столкновение двухсот пятидесяти фунтов электронного хлама и пары фунтов живой плоти.

Шмяк – и всё.

Ускорившись до предела, так что искусственная шкура уже не могла приглушить ноющий скрип углеродных мышц, волчица влетела в лесополосу.

Рывок!

Но ноги вдруг сами корректируют траекторию, а руки пружинят и отпихивают толстенное дерево прочь.

Ещё раз, ещё попытка!

Тщетно. Тело само виляло в сторону каждый раз, как ей грозило опасное столкновение.

Наверное, она бы расплакалась от бессилия и безысходности, если бы данная функция была напрямую связана с мозгом. Увы или к счастью – как и речевой синтезатор, резервуары для «слёз» включались не рефлекторно, под влиянием боли или эмоций, а осознано – командой.

В детстве, том самом, далёком детстве о котором у неё остались лишь самые обрывочные воспоминания, Диана плакала и ей сразу становилось легче. А сейчас… Сейчас она включила подачу и сапфировые линзы на миг помутнели от влаги.

Но легче не стало.

Напротив, лишь сильнее накатило ощущение собственной чуждости, противоестественности в этом мире... А ещё – беспомощности и безысходности.

Вещь.

Просто вещь!

Дорогостоящая собственность правительства. Или кто там финансирует эти лаборатории.

Железяка, на миг возомнившая, что может обрести нормальную жизнь, просто сбежав…

– Диана, где ты? Дай мне координаты и я кого-нибудь пришлю тебя…

«Забрать», – мысленно закончила его фразу Диана.

…встретить, – профессор в её голове напрягся, подбирая слова и явно опасаясь, как бы она не взбрыкнула и не решила ещё какое-то время погулять на воле.

Сбавив скорость, волчица обессиленно рухнула на колени, по инерции пропахав землю и оставив за собой две глубокие длинные борозды.

Не то что бы в том движении была сколь-нибудь серьёзная необходимость – на самом деле искусственные мышцы никакой усталости, конечно же не ощущали. А жест этот – всего лишь наследие её былой сущности. Атавизм из той далёкой поры, когда она ещё не была машиной. Дань прошлому, с которым она никак не могла распрощаться. Глупое иррациональное движение, обусловленное исключительно душевными переживаниями, а не какими-либо физическими факторами или разумной необходимостью.

Волчица отметила на карте точку своего местоположения и рядом тотчас всплыли спутниковые координаты. Двадцать семь миль – полчаса бега… Достаточно далеко, чтобы вздумай кто обшарить местность, в которой её засекли, этот кто-то легко и быстро нашёл Тимкину землянку.

Помедлив долю секунды, она сбросила координаты профессору.

– Будь там, через двадцать минут я пришлю машину, – в голосе хомяка проскользнули отчётливые нотки облегчения.

Диана вздохнула – ещё один атавизм, бессмысленная имитация… Точнее – прагматичная маскировка, попытки придать машине сходство с миром живых…

Она неподвижно замерла посреди поля и раз за разом прокручивала запись последних минут свободы. Лица, испуганные, встревоженные… обеспокоенно смотрящие на неё глаза… Глаза, в которых проступает страх и паника. Изумлённый животный ужас.

Ещё не так давно казавшаяся слишком тесной и неуютной, землянка внезапно стала одной из самых трагичных и горьких её потерь. Пожалуй, второй по значимости – после той аварии, в которой она потеряла семью… и себя.

Внутри словно стягивалось, сжималось что-то в тугой узел, как спираль архаичной заводной машинки. Когда-то, в далёком-далёком детстве у неё была такая игрушка. Заводилась ключиком и, хотя работала не так долго, как те, что на батарейках, но почему-то запомнилась ей куда больше любых современных игрушек.

Теперь же она сама как огромная дорогая игрушка. Только вместо батареек – реактор холодного синтеза. И она даже не знает, почему – холодного и что он там синтезирует.

Где-то во внешней памяти, конечно, содержались мудрёные архивы с чертежами, схемами, распайками и тому подобными вещами, так или иначе связанные с её новым телом. Но всё это было …слишком сложно для девочки её лет. Пару раз полистав эти файлы вскользь, и поняв, что не в силах разобраться во всей этой зауми даже при наличии кучи справочников и энциклопедий, подробных схем и сносок. Оставила всё как есть, не погружаясь в научно-технические дебри.

И сейчас, именно в эту самую секунду она об том жалела. Как знать, вдруг там содержался рецепт, как отключить в себе канал связи и маячок? Как стать невидимой для всех, исчезнуть, раствориться, пропасть… Ну или хотя бы вырубить проклятый «автопилот», существование которого только что стало для неё большим сюрпризом.

Семьдесят семь и девять десятых процентов заряда – три недели жизни, может быть даже месяц, если грамотно экономить и не пользоваться миомерами на полной мощности.

Восемь минут до обещанного прибытия машин.

Волчица с ненавистью взглянула на таймер, услужливо отсчитывающий время и лихорадочно углубилась в файлы, пропуская перед глазами сотни, тысячи фрагментов с малопонятными пояснениями. Термины, термины, сокращения…

Она открыла пару окон с контекстными справками, зарылась в словари, но… информации было слишком много. Слишком много и слишком запутано, чтобы успеть хоть что-нибудь понять и усвоить, не то что – изменить. Гигабайты и гигабайты текста, изображений, таблиц, не помещающихся на экране и термины, термины, термины… Всё это лавиной мучительно ускользающего смысла обрушилось на неё подобно водопаду плотины в день, когда сбрасывают избытки запасённой воды.

С досадой смахнув окна в сторону, волчица вернулась к реальности. За пролетевшие минуты на её неподвижное тело – прямо на нос – уселась бабочка. Шевельнула усиками, деловито потопталась, осваивая новую территорию.

Стараясь не спугнуть насекомое неосторожным движением, не меняя позы и даже не дыша, Диана сфокусировала взгляд на хрупких узорчатых крылышках.

«Danaus plexippus megalippe, семейство нимфалид» – услужливо подсказал сопроцессор, дополнив информацию снимком и статьёй, повествующей где, кто и когда нашёл и классифицировал, в каких штатах этот вид обитает и прочими ненужными ей подробностями.

Поморщившись, Диана смахнула окно прочь.

В этот момент она как никогда остро завидовала глупому насекомому, вольному лететь куда вздумается, жить как хочется и…

Никогда ранее она не ощущала себя столь беспомощной, никогда ещё внутри не было так больно.

Обретя новое тело она не испытывала боли очень давно. Ни падения, ни удары во время тренировочных спаррингов – никакие испытания и тесты, которым подвергали её за последние месяцы больше не могли причинить ей боль.

Сейчас же… Сейчас боль пронизывала всё её существо. Не физическая, нет… эта боль пряталась где-то там, внутри… в мыслях, ощущениях… Жгла и грызла, тянула и покалывала, свербела и зудела, не давая покоя и не зная выхода. И не выплакать всю ту горечь искусственными слезами, не излить в яростном и тоскливом крике… Не подменить боль души болью физической.

Плен в собственном теле.

Автопилот. Подумать только!

Конечно, вложив в неё столько труда и сил… не могли же они не подстраховаться… А ну как ценный прототип сбрендит и шагнёт из окна или ещё какую глупость отколет? И прости-прощай годы труда и сотни опережающих время изобретений.

Налетевший ветер унёс plexippus megalippe прочь, а со стороны шоссе показалась кавалькада военных джипов.

Окружив её полумесяцем, машины замерли, выпустив с десяток солдат.

Настороженно оглядывая окрестности и косясь на «объект», вояки отрапортовали что-то в тяжёлую армейскую рацию.

Знают или нет?

Похоже – нет. Со стороны учёных было бы крайне глупо трепаться каждому солдафону о том, что им удалось создать первого киборга.

От группы встречающих отделился коренастый, покрытый шрамами волк. Подошёл, окинул внимательным взглядом – без опаски, скорее даже почти дружелюбно. Ничуть не смущаясь её хмурого вида и угрюмого взгляда, улыбнулся и протянул ладонь.

Как взрослый – ребёнку.

Она могла бы убить его десятками разных способов: свернуть шею, пробить пальцем глазницу, висок, достать до мозга… смять трахею, расплющить одним ударом грудную клетку или впрыснуть парализующий состав, упрятанный в форсунку в одном из пальцев… Десятки способов «нейтрализации».

Да и сами углеродные миомеры под искусственной шкурой развивали усилие раз этак в семьдесят превосходящее любые мышцы из мяса, а скоростью срабатывания – превосходили лучшие показатели в десятки раз. А если ещё применить и что-нибудь из обширного арсенала, до поры до времени упрятанного в гексотитановых предплечьях, она и вовсе могла бы легко выкосить тут всех прежде чем они успели хотя бы испугаться.

Кровожадный след-прогноз уже набросал картину боя в десятке вариантов, самый пессимистичный из которых длился не более трёх и пяти десятых секунды.

Ужаснувшись подобных мыслей, она поспешно стёрла план-схему и покорно подала ладонь солдату. А забравшись в джип – стёрла и ролик, который за минувшие сорок три минуты посмотрела раз восемьдесят.

Вещь.

Просто совершенная вещь, инструмент, по недоразумению создателей наделённый душой и разумом, которым порой так трудно смириться с идеей принадлежать кому-то. Принадлежать всецело и полностью, как личная, мать её, собственность!

Взревели моторы и, покачиваясь на ухабах, джипы покатили к трассе.

Окружённая со всех сторон солдатами, стараясь ни о чём не думать, Диана смотрела то на затылок сидевшего на переднем сиденье волка, то на окно, за которым по шоссе катили машины.

Гражданские спешили куда-то по своим, одним им известным делам.

И никому в этом мире не было дела до неё – одинокой маленькой девочки, запертой в своём высокотехнологичном теле. Никому, кроме учёных, нетерпеливо поджидавших любимую игрушку в очередном подземном логове, да сидевшего слева солдата, что с интересом и без капли стеснения разглядывал вырез её майки и обтянутую шортами промежность.

***

Потрясённая происшествием, компания ошарашено застыла. Врезавшийся в стенку, оглушённый Пакетик сполз на пол и пару секунд приходил в себя: тряс головой и пытался подняться. Пошатываясь как пьяный, побрёл прочь, на ходу обретая уверенность и быстроту движений.

Следом за ним бросилась Рона, но уже через минуту вернулась:

– …убежал, – пояснила она потерянным тоном и без сил опустилась на ступеньку.

– Это вот щас что было? – озвучил общий вопрос Рик.

– А куда бежать нам? – встревоженные бельчата облепили рысь, заглядывая в лицо.

Даже обиженный на всех Тимка, пропустивший основной спектакль, нехотя выбрался из-под трубы и уставился на ошарашенную компанию.

– А где …эти? – кот шумно втянул сопли, но на это уже никто не обратил внимания. – Куда бежать? И зачем?

Спохватившись, Рона подскочила со ступеней:

– Уходим, срочно.

– Да куда, куда уходим? – Рик с негодованием пнул пирамиду ещё полных консервных банок. Размокшая коробка давно была выброшена, а немногие целлофановые пакеты перевёл на свои маски второй лис. – А это мы чё, в зубах потащим? И вообще… если каждого психа слушать…

– Там разберёмся. А сейчас валим, – Рона требовательно потянула бельчат наружу.

– Да постой ты! Куда валим? – наполовину сонный кот, пропустивший «визуальную часть» шоу, не понимал всей странности и серьёзности ситуации, пока с изумлением не воззрился на изуродованную дверь:

– А… Афигеть, вы чё тут…

– Просто валим. Собирайтесь! – рысь вытолкнула бельчат наружу, сгребла пущенные на тряпки тюремные шмотки, фонарь, служивший им люстрой, перочинный нож с тремя лезвиями, заменявший Тимке столовые приборы и пару пластиковых бутылок с водой.

– А тебе – отдельное приглашение? – Рона остановилась перед мышем, безучастно созерцавшим их лихорадочные сборы.

– Да пусть остаётся, сдался он вам… – преодолев лень и растерянность, Рик деловито сгрёб шесть банок и, едва не роняя их на ноги окружающих, потащился к выходу, игнорируя сердитый взгляд рыси и растерянный – Тимкин.

С улицы в землянку сунулись обеспокоенные бельчата.

Кое-как увязав небогатый скарб в узел и вытолкнув кота за дверь, рысь вновь обернулась к мышу:

– Ну? Ты с нами?

По-прежнему безучастный к происходящему, коротышка молча поднялся.

Выбравшись на улицу, разношёрстная компания под предводительством Роны двинулась в сторону города.

– Вот это ж надо... просто так всё взять и бросить! И почему? Только потому, что у одной психованной шило в жопе сработало? – бухтел Рик.

– Ты предпочёл бы остаться и проверить что будет? – мрачно поинтересовалась рысь.

– Диана не психованная! – держась от лиса на благоразумном расстоянии, поддакнули бельчата. – Ни разу не психованная!

Тимка, не в силах собрать мысли в кучу, мрачно молчал.

– Да конечно не психованная. Ни с того ни с сего орать, кидаться на окружающих и вышибать двери – это совершенно нормально, да, – Рик желчно ухмыльнулся и покосился на бредущего позади мыша. – Небось тоже плохой сон увидела, а?

– Подумайте лучше о том, как нас найдут …остальные, – мрачно буркнул Тимка. Под остальными в основном подразумевались сбежавшие волчица и лис, но где-то в дальних-предальних уголках души Тимка втихомолку мечтал о том, что вот в один прекрасный день распахнётся дверь и в землянку вернётся Вейка. Взбалмошная, вредная… ехидная… улыбнётся и сделает вид, что всё нормально, что никаких размолвок и не было. Что никуда и не уходила всерьёз.

Поспешное же бегство из обжитой теплотрассы само по себе вгоняло в депрессию, а уж мысли о том, что некоторые из них обречены потеряться и никогда не найтись…

– Там видно будет, – как можно увереннее сказала Рона. – Разберёмся. Лучше подумай, где бы нам на ночёвку устроиться. Хоть на время.

Тимка подумал.

В принципе-то найти постой на Помойке не проблема. Проблема найти бесплатный.

Эхе-хех… А ведь ещё день назад он всерьёз мечтал о целой квартире. Большой, светлой… с ванной и душем, с плитой и быть может даже с телевизором!

Эх, чёрт его дёрнул сунуться в дорогой супермаркет… вот не выпендривался бы, а закупился в каком-нибудь захолустном магазинчике – глядишь, сидели бы уже в тепле и комфорте. А так…

Вспомнив ненавистного охранника, Тимка невольно потрогал кончиком языка то место, где некогда был зуб. Накатила злость. Почему всё так? Почему именно с ним? Ведь никому особо не мешали – всё что им хотелось, чтобы все отстали и оставили их в покое…

Да где там, раскатал губу!

Внезапно осознав, что на физиономии его застыла довольно-таки злобная гримаса, а взгляд почему-то направлен на одного из Джейка, Тимка смутился. Бельчата изумлённо подняв брови, настороженно оглядывались на него и пугливо жались поближе к Роне. Тимка виновато улыбнулся близняшкам, пытаясь сгладить возникшую неловкость, но, кажется, лишь ещё больше напугал и смутил мальчишек своими перепадами настроения.

– Так куда идём-то? – тащивший запасы консервов, Рик уже изрядно притомился. Не то чтобы увесистые банки так уж сильно оттягивали руки, скорее их было просто неудобно держать. И лис то обнимал их, прижимая к груди в один длинный ряд, то пытался сделать из них подобие столбика в несколько банок толщиной. И тот и другой способ быстро заканчивался тем, что банки начинали расползаться и рыжий, сердито шипя под нос какие-то ругательства, раз за разом перекладывал их поудобнее.

– Сначала в порт. А там подумаем, – отозвался Тимка. – Есть там пара местечек…

На самом деле местечко было одно – та самая лёжка на шикарном чердаке четырёхэтажки, на которой он зимовал на пару с Финькой. И где по наводке зловредной бабки его чуть не накрыла полицейская облава.

Вспомнив о былых беззаботных деньках, Тимка окончательно скис.

Куда-то идти и что-то делать совершенно не хотелось.

Забиться бы сейчас в тёмный угол и тупо ни о чём не думать. Хотя бы день или два. Но кто ж тогда позаботится обо всех оставшихся? Особенно сейчас, когда значительная часть компании канула неведомо куда, оставив их с Роной управляться с малышнёй. Балбес Рик, который хоть и был рослым и вполне себе мускулистым – уверенности не внушал.

И ладно бы только это…

Задумавшийся Тимка, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, незаметно для себя вновь «залип» на разглядывание Ронкиной задницы.

Туго обтянутые шортами, мясистые полушария гипнотически покачивались в паре шагов от его носа. И от этого зрелища становилось легче переставлять ноги, а ноша – шахтёрский фонарик и ножик, да пара пластиковых бутылок с питьевой водой – почти не тянула рук.

– Любуешься? Эхехех… такой попец дуре достался, а она в недотрогу играет, а?.. – у самого кошачьего уха вздохнул Рик.

Тимка вздрогнул и сердито зыркнул на лиса. Не то чтобы сам святой, чего греха таить – сто раз уж представлял себе, как Ронка бы выглядела без одёжки… И даже кое-что… покруче. Но… подобное высказывание от рыжего вызывало в нём какое-то мучительное внутреннее неприятие, возмущение.

Да кто он такой, что бы так... вот так... о НЕЙ?!

Тимка с негодованием посмотрел на лиса, но тот – то ли в упор не замечая его реакции, то ли намеренно дразнясь, лишь одобрительно причмокнул губами, подмигнул ему с наглым видом и продолжил себе разглядывание, карикатурно передразнивая Ронкину походку.

Тимке нестерпимо захотелось пнуть нелепо вихляющийся лисий зад. Сильно, со всей дури. И пусть потом не миновать драки, а точнее избиение его тушки заметно более крепким и рослым лисом… пусть сейчас не время и не место, но…

Ну нельзя же так – вот так!

Разглядывать Ронкин зад на пару с ...этим… казалось каким-то кощунством. И Тимка окончательно отстал в хвост их маленького каравана, откуда до самого порта сверлил злобным взглядом лисью спину.

Порт встретил их привычной атмосферой суеты и деловитости. Снующие туда-сюда грузовики, ворочающие огромные контейнеры козловые краны… Всё это большое, пёстрое, некогда цепляющее глаз не хуже каруселей, но теперь уже не восхищающее и не вызывающее и тени прежнего восторга.

События последних дней, облава, их чудесный побег и вынужденная эвакуация из обжитого убежища… Всё это как-то разом навалилось, прижало, окутало мглистым знобким облаком отчуждения и безысходности.

И поредевшая компания брела по краешку бетонного плаца, настороженно поглядывая по сторонам – не кинется ли кто-нибудь вдруг… Не побежит ли к ним, с намерением поймать, схватить… удержать.

– Башками не вертим, – одёрнул Тимка занервничавших спутников. – Нефиг так шухериться, только больше внимания привлечёте…

Ощутив себя в привычной стихии, он незаметно для себя плавно выдвинулся на место предводителя отряда.

– Спокойно идём, никому мы тут нафиг не упёрлись, – инструктировал он, бдительно следя, чтобы никто из них не привлекал ненужного внимания подозрительным поведением.

Миновав границы порта, беглецы углубились в трущобы.

Пропетляв ещё несколько кварталов, Тимка безошибочно узнал знакомую четырёхэтажку. И даже ту самую, ненавистную бабку, рассевшуюся на лавочке у подъезда и цепким взором ощупывавшую всех, кто рисковал пройти мимо.

Кот понурился и вздохнул. Похоже, чтобы попасть внутрь, придётся ждать ночи. А чтобы выбираться наружу – раннего-раннего утра.

– О! – переминавшийся позади него, Рик указал куда-то в сторону.

Обернувшись, Тимка с сомнением уставился на полуразвалившийся, давно заброшенный барак, крыша которого виднелась в просвете меж домов соседнего двора. Здание явно не выглядело живым – этакая мрачная, угрюмая клякса посреди зелени и пестроты жилых дворов.

По каким соображениям этот реликт далёкого прошлого ещё не снесли, не разобрали по кирпичику и не вывезли куда-нибудь на окраину Помойки?

Обшарпанное, покосившееся двухэтажное строение, таращилось на мир ослепшими глазницами пустых оконных проёмов и производило довольно гнетущее впечатление.

Окружённый дремучими кустами за ветхим заборчиком, дом выглядел настолько мрачным и жутковатым, что в прежние времена Тимка и близко не решился к нему подходить. Не то, чтоб соваться внутрь. Чёрт его знает, кто там затаился – приведения или покойники, наркоманы или какой-нибудь маньяк-одиночка.

Несмотря на молодые годы Тимка отлично знал, какая публика порой ныкается в подобных руинах и стремления разведать обстановку не испытывал. Ни тогда, в глубоком детстве, ни даже сейчас, когда считал себя вполне взрослым.

Вот только тогда у него был чердак, а сейчас... сейчас за плечами толпятся те, кто настолько не приспособлен к вольной жизни, что…

А, да что там!

Сколько лет уж прошло, с тех пор, как он свято верил, что в каждом подвале живёт какая-нибудь нечисть – призрак или, на худой конец, обыкновенный оживший покойник…

Теперь он подрос, научился пить пиво не морщась и курить не кашляя, но преодолеть детские страхи всё как-то не было повода. Да и, откровенно говоря – нужды как-то особо не возникало.

И тем не менее, ввиду недоступности чердака, обнаруженные Риком развалины вполне могли сгодиться – пересидеть день-два, а там уж и что поприличнее приглядеть… Но перед тем как всей ватагой соваться в этот мрачный заповедник детских кошмаров, стоило провести хоть какую-нибудь разведку.

А кто из них самый смелый и подготовленный для таких операций?

Повздыхав у забора и поглядев на жаркое летнее небо так, словно прощался с ним навсегда, Тимка выдохнул и протиснулся сквозь прутья забора.

– Ждите здесь, – распорядился он с той стороны ржавых металлических прутьев и, стянув сандалии, беззвучно исчез в кустах.

Атмосфера разрухи и запустения действовала угнетающе – аж шерсть дыбом и противный озноб до слабости в коленках. Углубляться в заброшенный дом совсем не хотелось. Мелькнула даже постыдная мысль просто постоять в просвете меж кустов и стен, да и вернуться. Соврать, что дескать домишко и так ...тесно населён и им тут не рады? Не полезут же проверять?

Но если не считать долетающих из соседних дворов звуков – на этом пятачке запустения всё было на удивление тихо.

Повздыхав и помявшись, он осторожно двинулся к единственному подъезду.

Сырой, затхлый воздух, отчётливый душок застарелых испражнений… покачивающиеся в пустых замусоренных комнатах тени – кусты снаружи барака словно бы отделяли руины от окружающей жизни живым зелёным забором.

И с каждым шагом он всё глубже погружался в это сумеречное царство, пугливо оглядываясь и настороженно поводя ушами, в любой момент готовый задать стрекача.

В подобных местах и впрямь частенько обретались разного рода отбросы общества – обдолбаные торчки, стайки беспризорников, а то и рыбка покрупнее. Нередко селились в подобных местах и крысы, по каким-либо одним им ведомым причинам не ужившиеся в своих гетто и, рискуя получить клеймо, а то и без долгих разбирательств угодить на рудники, выбиравшиеся в город.

Вся эта братия была куда реальней и опасней любых ужасов типа призраков, оживших покойников и прочей фигни, порождённой растревоженной детской фантазией.

В покойников Тимка не верил.

Ну как… не настолько, конечно, чтобы запросто соваться в зияющий темнотой зев подвального лаза, но вполне достаточно, чтобы опасаться живых куда сильнее, чем россказней о «чёрной-чёрной руке», упырях, ведьмах и прочей нечисти, передаваемых из уст в уста любителями страшных историй на сон грядущий.

Стараясь не терять из вида тёмный провал подвального лаза, зловеще притаившийся под лестницей, он на цыпочках заглянул сначала в левый, затем в правый проход коридора. В руке котёнок сжимал подобранную насквозь проржавевшую жестянку. С острым, угрожающе зазубренным краем.

Не бог весть что, если на тебя набросится призрак или упырь, но хоть какая-то иллюзия защиты в случае, если агрессор окажется вполне себе живым – из костей и плоти.

И Тимка крался по мрачным, захламлённым коридорам, подолгу замирая через каждые несколько шажков и внутренне холодея от каждого скрипа и шороха, раздававшегося в этих покинутых всеми закоулках.

Всё, что можно было сломать или разбить – было сломано или разбито. Всё, что можно было испачкать или порвать – порвано и испачкано. На стенах то и дело встречались причудливые узоры и надписи, а на полу – поскрипывал и шуршал слежавшийся в пласт мусор – щепки, земля, какие-то бумажные обрывки и прошлогодние листья.

В одной из комнат нашлось потрёпанное продавленное кресло и металлическая бочка с золой, когда-то служившая обитателю этого места не то люстрой, не то камином. А может и тем и другим сразу.

В другой комнате обнаружился покрытый ссохшейся блевотиной отсыревший матрас, окровавленные ватки и горка использованных шприцев.

Завершив обход первого этажа, Тимка с отчаянно колотящимся сердцем вернулся к лестнице.

Зловещего вида подвальный люк чёрной пастью темнел в пяти шагах от ступеней. И тьма за ним была такая, что богатое Тимкино воображение тут же разглядело по ту сторону целую толпу затаившихся монстров. Затаившихся и терпеливо поджидающих, когда глупый мальчишка неосторожно приблизится на расстояние верного броска.

Не сводя глаз с подвального люка, он облизнул пересохшие губы и сглотнул. Шажок, ещё шажок… Он осторожно ступил носочком на самый краешек истёртой каменной лестницы. Сердце, казалось, готово выпрыгнуть из груди, а ноги сами собой норовят развернуться и унести владельца прочь – подальше от этого зловещего места, подозрительного провала и притаившегося во тьме ужаса.

И в иное время он с радостью бы свалил отсюда от греха подальше, в конце концов – бережёного бог бережёт, к чему напрасный риск тут, когда вокруг полно удобных и вполне уютных мест для ночлега?

Но сейчас… там, снаружи, поджидали друзья. Которым, в отличие от него – в новинку ночевать на парковых скамейках, автобусных остановках, чердаках и в картонных коробках.

Собрав всю свою решимость, он осторожно ступил ещё на одну ступеньку. Лестница скрипнула перилами, и он едва не рванулся прочь. Но из пугающего провала никто не выскочил, да и на втором этаже царила полная тишина.

– Ну что ты тут? – внезапно раздавшийся позади Ронкин шёпот заставил его обмереть от страха, а потом взвиться на месте.

– Да чтоб тебя... нельзя же так пугать! – яростно зашипел Тимка, обернувшись к ней.

– Прости, – прошептала рысь и виновато поникла, всем своим видом изобразив глубочайшее раскаяние. В этом царстве теней даже её непроницаемо уверенный вид дал трещину. Войдя сюда решительным шагом с твёрдым намерением поторопить замешкавшегося разведчика, она и сама не заметила, как стала нервно поглядывать по сторонам и невольно перешла на крадущуюся, бесшумную походку.

Замерев на лестнице, Тимка смотрел на неё – такую испуганную, настороженную и …виновато поглядывающую на него снизу вверх…

Сейчас, на какой-то миг она внезапно разом утратила всю свою… взрослость. И на мгновение стала просто испуганной девочкой – с виновато поджатыми ушками и огромными пугливо-настороженными глазами. Девочкой, которую безумно хотелось обнять, прижать, стиснуть, защитить от этого злобного мира, от всех невзгод и печалей…

Играя в гляделки, они замерли у подножия лестницы. И на мгновение весь мир перестал существовать, отдалился, раздался в стороны, а разделявшее их пространство, казалось, наоборот – внезапно само собой сократилось и сжалось оставив меж ними расстояние лишь в несколько дюймов. Несколько томительно близких и всё же бесконечно далёких дюймов.

Может – сейчас? В кино в подобных моментах герои всегда этак… сдвигаются навстречу, вроде как не решаясь или обозначая намерение… Словно бы спрашивая тем самым этакое молчаливое дозволение. А затем их губы сливаются в долгом, сладостном поцелуе.

Тимка уже мысленно представил себе вкус её губ, почти вспомнил то мимолётное, едва ощутимое касание – тогда, сегодняшним утром, когда они сидели в мокрой траве, удерживая в ладонях лица друг друга.

Он гулко сглотнул и неловко подался навстречу, но… Не то это движение, не то звук проглоченной слюны – бац и волшебный миг исчез, разлетелся, развеялся, словно и не было ни этих бездонных взглядов, ни её дыхания у него на лице.

– Пойдём? – Рона смутилась и вдруг разом преобразилась в себя прежнюю – взрослую, неприступную и слишком «мамочку», чтобы он мог позволить себе какие-нибудь глупости и вольности.

Вздохнув, Тимка покосился на подвальный люк и двинулся вверх. Вместе пробираться по замусоренным коридорам было почти не страшно. А может – сработало желание тоже выглядеть взрослым и уверенным? С отчаянной бравадой он выбрался на второй этаж и по-хозяйски осмотрелся.

Здесь было несколько почище, если подобное выражение вообще применимо к подобным развалинам. Покрывавший пол мусор был не сплошным – местами из-под него проглядывал рваный, потёртый линолеум, в дырах которого виднелись рассохшиеся, скрипучие половицы. Кое-где сохранились даже двери: перекошенные, висящие на одной петле, но – какие-никакие, а – двери!

– Ну... вроде никого, – с трудом скрывая немалое облегчение, резюмировал он. – Зовём остальных?

– Ага, – вооружённая увесистой банкой консервов, рысь оставила импровизированный снаряд на подоконнике и направилась с ним вниз.

***

Накатившая паника вгоняла в дрожь. Едва сдерживая истерику, трясущимися руками, кошка обшарила развешанную в комнате одёжку толстяка. Прихватила из карманов бумажную и железную мелочь, сунулась в сервант. Заглянула в один чайник, в другой… Пусто. Приподняла стопку тарелок… потянулась к супнице. Наконец-то! Под тяжёлой фарфоровой посудиной обнаружилась тощенькая пачка пятисоток. Четыре тысячи… Бережливая мать всегда держала тут заначку на чёрный день.

Когда-то в детстве Вейка частенько находила эти заначки и тайком игралась с купюрами, дополняя ими свои игрушечные деньги из разноцветных бумажных фантиков. Один раз её даже застукали за этим занятием и порядком наказали, несмотря на то, что она и в мыслях не допускала идей потратить хоть одну, самую завалящую бумажку из этого наивного тайника.

Впрочем, тогда она и близко не знала цену и волшебную силу этих приятно пахнущих зелёненьких бумажек.

Тогда, в сопливом далёком детстве купюра в сто баксов ассоциировалась у неё разве что с огромным ящиком мороженного. Сейчас… сейчас при виде этой бумажки она вспоминала уродливого мерзкого дальнобойщика. Которого не свалила доза клофелина и вместо побега с его туго набитым бумажником, ей пришлось полночи отрабатывать несчастные сто баксов самым отвратительным способом.

Зло прищурившись, Вейка повертела стопку, разглядывая, как переливаются и пружинят плотные, ни разу не мятые бумажки.

Запах денег.

Когда-то он нравился ей просто так, сам по себе. Сейчас… сейчас этот запах сулил ВОЗМОЖНОСТИ. Красивую жизнь, вкусную пищу… И возможность не думать ещё об одном дне. Но и все мерзости и гадости, на которые готовы те, кто тоже познал силу и цену денег.

Вздохнув, она сунула купюры обратно. Подумав, извлекла одну из пятисоток, аккуратно уложила в карман рубашки. Постояла, обводя прощальным взглядом окончательно ставшее для неё чужим жилище… И мысленно окончательно прощаясь с тем немногим, что вызывало ещё хоть какие-нибудь эмоции. Поглядела через частокол деревянных прутьев на сопящий свёрток. Вздохнула и решительно вскинув на плечо тяжёлую сумку, вышла за дверь.

Постояла, вслушиваясь в тишину подъезда – не идёт ли кто, не подвернётся ли некстати кто-нибудь из соседей.

Теперь, утренние дурацкие метания и боязнь встречаться с соседями уже не казались столь глупыми и нелепыми. К лучшему! Определённо к лучшему! Хотя… что если копы не поверят словам матери о возвращении блудной дочери? Или та намеренно возьмёт вину на себя и промолчит о Вейке… И тогда… Тогда…

Кошка сбилась с шага и оглянулась на дом, где остался труп Джерри. Нелепая, тупая смерть. Подохнуть со спущенными штанами от удара башкой о кухонный шкафчик! Брр…

А копы… ну есть же экспертиза в конце концов? Установят время смерти и всё такое прочее, выяснят, что мать в это время была на работе… А свидетелей там куча… В общем – разберутся как-нибудь. А вот она… Угоди она в переплёт, на жизни можно смело ставить крест. Да и долго ли ей бегать на воле?

Объявят в розыск, покажут фотку по телеку… и всё – пиши пропало. Хотя… некоторые вон и полжизни бегают. И ничего. А некоторые – и вовсе не попадаются. Забиться в какой-нибудь заштатный городишко, затеряться в глуши и пусть себе ищут. А?

Но сначала… сначала нужно свалить из этого. Уехать куда глаза глядят, а там уж и думы думать… На полтыщи баксов можно хоть всю страну проехать, ну а потом… Потом будет видно.

Вот только… деньги то у неё есть, а документов… Документов всё равно нет. И купить билет обычным способом – нечего и думать. А если бы она сдуру его и купила – то более явного следа о том где была и куда отправилась и нарочно не придумать!

Стараясь не попадаться на глаза прохожим, кошка обошла вокзал и нырнула в кусты. Где-то здесь в заборе был отогнутый прут, хорошо известный всей местной детворе. Протиснувшись меж колючих веток и просочившись сквозь забор, она бдительно осмотрелась и вышла на перрон, минуя полупустой вокзал, возможно трущегося на нём сторожа и обожающую сплетни билетёршу.

– До Нью-Фолка не подбросите? – подтянув подпирающий грудь узел рубашки и состроив максимально невинную рожицу, поинтересовалась она у проводника ближайшего вагона. Невысокий пожилой енот настороженно зыркнул на попрошайку и брезгливо замахал на неё руками – кыш мол отседова, ходют тут всякие…

– До Нью-Фолка не… – Вейка ткнулась в следующий вагон, но по неприступному выражению на морде толстой бобрихи стало ясно что и тут её ждёт неудача.

Начав нервничать, кошка прошлась вдоль поезда, но ни один из проводников на её прелести не повёлся. А меж тем близился вечер… и, чего доброго, вернувшись с работы мать уже нашла труп сожителя, да по простоте душевной названивает сейчас в полицию.

– До Нью… – кошка даже вытащила из кармана пятисотку – ну не хотите за красивые глаза …и всё прочее… ну хоть за деньги-то можно?

– До Нью-Фолка… а? – внутренне кипя от раздражения, она скорчила умильную рожицу очередному проводнику. Но и молодой лайка, уже закрывавший вагон лишь с вялым интересом скользнул взглядом по её прелестям.

Поезд тронулся и в отчаянной надежде успеть, она побежала вслед, придерживая на плече тяжёлую, туго набитую сумку.

Отчаянно размахивая купюрой, кошка гналась за последним вагоном, сквозь заднюю дверь которого за её забегом с интересом наблюдал пёсик. Наблюдал, но не выказывал ни малейших намерений открыть дверь и впустить запыхавшуюся кошку к себе.

Пробежав по инерции ещё десяток шагов, Вейка сдалась и зло сбросив ношу на землю, остановилась на самом краешке перрона. Белоснежный пушистый пёс в окне удаляющегося поезда улыбнулся и показал ей большой палец. Вейка показала ему средний, на том и расстались.

Кипя от возмущения, вспотевшая и измученная долгим забегом, она со стоном подхватила сумку.

Что ж – если уехать не получилось, можно хотя бы отвалить на соседнюю станцию, а там уж как-нибудь, что-нибудь. А то ещё, чего доброго, придётся ещё от местных копов бегать… А беготня – не самый сильный из её талантов.

Пытаясь освежиться, кошка привычным движением потрясла ворот рубашки и огляделась – не бежит ли уже к ней какой-нибудь особенно ретивый коп.

Оглянулась – и обомлела. На втором пути, до недавних пор скрытом позади преследуемого ей поезда красовался ещё один. И этот поезд никуда не ехал – двери вагонов были закрыты, никаких пассажиров вокруг не толпилось, а причиной остановки состава была всего лишь банальная замена локомотива и заправка питьевой водой пассажирских вагонов.

И с первого вагона, которому, после отстыковки «паровоза» предстояло стать последним, на неё смущённо таращился вполне себе милый беспородный пёсик со смешным забавным пятнышком вокруг правого глаза и разноцветными ушками. Таращился вполне по-доброму, с едва заметной улыбкой и совсем детским любопытством. Так, должно быть, смотрел бы любой мальчишка с их захолустного городка, которому понравилась стройная длинноногая девчонка. Смотреть, не раздевая её взглядом, не представляя пошлых сцен… просто смотреть.

Вейка неуверенно улыбнулась и улыбка паренька тоже стала чуть шире.

Незаметно спрятав пятисотенную купюру в кармашек и, подхватив сумку, она решительно двинулась к его вагону.

Паренёк за стеклом явно растерялся. Даже покосился по сторонам, словно надеясь увидеть за пределами дверного окна кого-то, на кого Вейкин интерес мог пасть с куда большей вероятностью, чем на его скромную персону.

Остановившись в паре шагов от двери, кошка умильно поморгала, кокетливо склонила голову и вопросительно подняла бровь:

– Так и будем разговаривать? – не то чтобы она всерьёз думала, что паренёк расслышит её негромкий вопрос через толстое трёхслойное стекло… Скорее – надеялась, что увидев шевеление губ, тот сообразит наконец открыть.

И паренёк сообразил.

Взволнованно дёрнув замок, он с усилием приоткрыл тяжеленную дверь.

– Привет, – Вейка немедленно взяла инициативу в свои руки.

– Эээ… Привет, – смущённый пёсик с интересом разглядывал гостью с высоты своего вагона.

– Мне бы до Нью-Фолка… не подбросишь? – кошка состроила проводнику ещё одну невинную гримаску. – Я опоздала на поезд, а на второй билет у меня не хватит…

– Но… – пёсик обеспокоенно забегал глазами. – Нам же нельзя… вот так…

– Ну пожаааалуйста! – Вейка старательно улыбалась и канючила тем самым «наиболее девчачьим» голосом, от которого безотказно балдели и молодые дуралеи и престарелые ловеласы. – Мне очень надо. Очень-очень!

Пёсик заёрзал, явно обдумывая возможные перспективы и бонусы со стороны такой попутчицы и сравнивая их с возможными же последствиями, если нелегалку обнаружат в его купе.

– Извини. Ну нельзя… не могу я… Правила…

– В жопу правила! – Вейка до предела расширила глаза и приподняла грудь, чтобы была позаметнее. Хотя с высоты окна всё содержимое её «декольте» и без того прекрасно просматривалось. Просто глупенький проводник старательно отводил взгляд и слишком стеснялся, чтобы не торопясь оценить все её прелести.

Пёсик так мило смущался и сбивался с речи, что если бы не опасение, что поезд вот-вот тронется, она, пожалуй, была бы совсем не против потянуть удовольствие и подыграть ему в этой странной игре.

– Ну пожалуйста… я просто тихо посижу у тебя под полкой и никто никогда не узнает, а? Пожаааалуйста… – жалобно канючила кошка, с затаённой радостью отмечая, как упёртый праведник даёт наконец слабину. Как нет-нет да и скатывается взглядом за расстёгнутую на груди рубаху, как поглядывает на подтянутый мускулистый животик. Как сглатывает внезапно пересохшим горлом.

Вагон дёрнулся – с той стороны к составу пристыковался новый локомотив.

Испуганно вздрогнув, кошка едва не запорола «милую улыбку номер восемь», но в последний момент сумела удержать на лице прежнее умильно-просительное выражение.

«Да господи ж ты боже мой! Просто открой наконец чёртову дверь, проклятый размазня!»

Удерживать улыбку становилось всё сложнее. Ощущая, как уже немеет лицо и уголки губ сами собой норовят сложиться в натужную, мучительную маску, ничем уже не напоминающую настоящую мягкую и нежную улыбку, кошка едва не сдалась и не послала паренька в такие дали, в которые его вряд ли кто-нибудь посылал.

Но на её счастье пёсик всё же решился и всей это смены выражений не видел – рванул на себя дверь, откинул ступеньку и протянул ей руку.

Вейка торжествующе улыбнулась. Как ни крути, а у неё получилось! Может этак и в морской круиз напроситься? Пять минут строишь глазки какому-нибудь матросику и вуаля! Ты на лайнере, а вокруг – лишь безбрежный океан и чайки. Она даже на миг прикрыла глаза, в деталях представляя себе мускулистого, подтянутого матросика. Барса или тигра… или даже льва…

Тронувшийся поезд грубо оборвал мечту, и кошка поспешно вбросила сумку в тамбур, после чего позволила втащить внутрь и себя.

– Привет, – тяжело дыша они смущённо застыли в тесном тамбуре.

На том расстоянии, когда в голову волей-неволей лезут разные недетские мысли.

– Привет… – смущённо отозвался пёсик и сглотнул ещё раз. Доброжелательное выражение на его лице вдруг задёргалось, пошло рябью. Словно он не то сдерживал какой-то порыв, не то никак не мог на что-то решиться.

Сморщившись, словно жевал лимон, он вдруг широко раздул ноздри и впился в её губы грубым, граничащим с болью поцелуем.

А в следующую секунду ошарашенная и испуганная, Вейка и пискнуть не успела, как ноги сами собой оторвались от пола. От удара спиной о стенку тамбура из лёгких вышибло весь воздух… не то чтоб болезненно, просто… на какое-то время лишившись речи, она в ярости вцепилась в его плечи.

За долгую минуту в голове пронеслась безумная канитель из разочарования, обиды, злости… и даже бешенства. Она собралась было заорать и вцепиться агрессору в ухо, но вместо этого неожиданно для себя самой лишь покрепче обхватила его ногами и руками, откинув голову и позволяя покрывать свою шею и плечи тысячами нетерпеливых жарких поцелуев.

Буквально с нескольких его толчков всё тело прошило болезненной сладострастной дрожью. Застонав, она выгнулась, оттолкнувшись от стенки и едва не уронив их обоих на пол. Почти теряя сознание от накатившего наслаждения, до крови впилась в парня когтями и зубами.

Когтями – в спину, а зубами в плечо. Не потому, что хотела причинить боль – просто именно сейчас ей остро требовалось во что-нибудь вцепиться. Всё тело словно прошила молния, ещё раз и ещё. Зарождавшиеся в районе лопаток, молнии били куда-то вниз, туда, где было одновременно и холодно и жарко, где их тела сливались воедино, порождая горячие, грохочущие волны.

Заорав не то от боли, не то от быстрого финала, пёсик стиснул её до хруста в рёбрах и обмяк.

Тяжело дыша и едва не падая на подгибающихся ногах, внезапные любовники ошалело уставились друг на дружку.

– Вау… – почти повиснув на поручне, кошка с пьяной неловкостью нашарила на полу сорванные шорты. – Это… Это…

Закончить фразу у неё не получилось – не то не нашлось слов, не то помешало сбитое дыхание.

Стыдливо натянув сползшие брюки, беспородный пёсик в панике прятал взгляд, лихорадочно осматривая тамбур и словно бы прикидывая, как бы ловчее сбежать. Шумно раздувая ноздри, он в ужасе пялился на неё, а на забавной физиономии со смешным тёмным пятном вокруг глаза проступала настолько непередаваемая гамма выражений, что Вейка всерьёз забеспокоилась – не повредился ли бедолага рассудком, не треснулся ли затылком во время их акробатических этюдов о какой-нибудь выступ?

Многое она повидала на своём веку – пусть коротком, но богатым на приключения. И ни разу, никогда ещё не видела подобных ужимок со стороны только что бурно кончившего самца. Может и впрямь больной? Вон как накинулся…

– Животное… – последнее слово кошка произнесла вслух, с удивлением отметив в собственном подсевшем голосе небывалое восхищение с едва заметным привкусом страха.

Пёсик вскочил и, повернувшись спиной, смешно запрыгал на одной ноге, лихорадочно натягивая одежду и озираясь на неё, как на исчадие ада.

***

После кромешной тьмы допросной и тесных металлических коридоров белоснежный, ярко освещённый туннель заставил их болезненно зажмуриться.

Таинственные кодовые надписи на стенах, вычурные, футуристичного вида коридоры и двери. Секретная база была в точности такой, как она себе и представляла. Разве что двери тут открывались перед ними не сами собой, как в фильмах, а лишь после того как шествующий впереди офицер прикладывал к их замкам ключ-карту.

– Глаза в пол! – для большей строгости прикрикнул один из автоматчиков и подкрепил свои слова не сильным, но чувствительным тычком.

Джейн послушно опустила нос, но украдкой разглядывать окрестности не перестала.

Впрочем, долго их путешествие по недрам секретного комплекса не продлилось – пятая или шестая по счёту дверь впустила конвой в узкое, похожее на пенал помещение. Всю левую стену от края до края занимали с десяток массивных створок – двери не двери, ворота не ворота… Большую часть их поверхности занимали стёкла – здоровенные прозрачные плиты толщиной в добрый десяток дюймов.

Перечёркнутые на уровне пояса дополнительной стальной балкой с массивным запорным механизмом, такие ворота запросто могли бы стать жемчужиной любого фантастического фильма.

За стёклами виднелись «каюты» – назвать эти космические апартаменты карцером – язык не поворачивался.

Большинство ячеек пустовало, но в одной кто-то спал.

– Стоять! – скомандовал один из солдат, когда сопровождавший офицер занялся запорным механизмом.

Подойдя к нашлёпке электронного замка, предводитель автоматчиков воткнул в скважину ключ, сунул в щель карточку и, набрав код на сенсорной панели, отступил на шаг назад.

На секунду Джейн показалось что дверь вообще не сработает, но нет – в глубине массивной рамы что-то лязгнуло и заурчавший механизм пришёл в движение. Сдвинувшись, затворная балка распалась на два блока, каждый из которых принял вертикальное положение вдоль дверной рамы. Негромко лязгнув и загудев невидимыми механизмами, дверь пшикнула, выдвинулась им навстречу и откатилась в сторону.

Автоматчики и офицер наверняка видели это шоу уже не раз и не два, но глядели на дверь так, словно могли наблюдать за этим процессом бесконечно.

Если бы не собственное плачевное положение, Джейн бы наверное улыбнулась – вояки таращились на ворота так, как дорвавшиеся до дорогой игрушки мальчишки. Словно процесс открывания и закрывания этой странной конструкции оказывал на них почти гипнотический эффект.

Дождавшись полного открытия, лисичка послушно вошла в «каюту»-камеру и развернулась, полагая, что следом отправят и Чарли. Но вместо этого затейливая дверь начала закрываться.

Уткнувшись в дверное стекло ладошками и носом, Джейн с тревогой смотрела на то, как вояки отпирают соседний бокс.

Почему-то сейчас, после всех этих столь основательных запоров надежды на благополучное разрешение ситуации почти не осталось. Нет, она конечно продолжала на что-то надеяться – куда без этого? Но получалось всё как-то… не очень.

Закрыв и вторую дверь, вояки удалились и журналисты тотчас приникли к стеклу – узкая вертикальная полоска была вмонтирована в стену у самой двери. То ли специально чтобы заключённые могли переглядываться, то ли просто для обеспечения хорошего обзора на пространство непосредственно за дверью камеры.

Как бы там ни было возможность лицезреть физиономию верного оруженосца её немного успокоила.

«Общение» через эту прозрачную, но непреодолимую перегородку происходило без звука и больше всего походило на немое кино. Чарли то отчаянно корчил рожи и гримасничал, то вдруг пытался объясниться жестами, отдалённо напоминающими язык глухонемых.

Получалось из рук вон плохо.

Да и что он мог ей сказать такого, чего бы Джейн и так уже не знала?

Всё плохо.

Всё очень плохо.

Вздохнув, она отвернулась от этого «немого телевизора» и скользнула взглядом по окошку в противоположной стене. Оттуда на неё таращился сиделец из соседней камеры – лопоухий, болезненного вида опоссум.

Не удостоив соседа продолжительным разглядыванием, Джейн занялась изучением «апартаментов». В одном углу – лежак, похожий на полку спального вагона, в другом – рукомойник и унитаз, едва прикрытый вырастающей из стены перегородкой. Фута три в высоту и четыре в ширину. Нет, загляни в камеру кто-нибудь через окно в двери – унитаз и прилегающую к нему область эта перегородка, конечно же, прикрывала. Вот только… Спрятаться за ней полностью не смог бы и бурундук. А частичное укрытие во время столь деликатного процесса – всё равно что никакого. Ну кто в здравом уме смог бы справлять естественные надобности в подобной обстановке, практически на виду у всех?

Они бы ещё камер тут понавесили!

Негодующе покосившись на прозрачную дверь и в очередной раз встретившись взглядом с прилипшим к боковому окошку опоссумом, Джейн показала ему язык и сердито уселась на лежанку. Клеёнчатый стеллаж был довольно мягким и она, помедлив, растянулась на нём во весь рост. Задумчиво изучила потолок: какие-то странные лючки и щели, несколько массивных решёток – не то вентиляция, не то кондиционер… Хотя… ни гула ни шелеста оттуда не доносилось. Напротив, царившая в камере тишина была столь беспросветной и всеобъемлющей, что на миг показалось даже что она просто оглохла.

Испуганно ойкнув, лисичка с несказанным облегчением услышала свой голос и немного успокоилась.

Отвернувшись носом к стенке, Джейн попробовала заснуть.

Кто-то, помнится, утверждал, что так время летит быстрее. Но то ли в крови ещё бурлило праведное возмущение, то ли всему виной был стресс от новой обстановки… как бы там ни было заснуть у неё не вышло: лишь напрасно проворочалась на лежанке с добрых полчаса.

Да как они смели?!

Этот нелепый арест, вздорные обвинения… Унизительное заточение в камере – пусть в относительном комфорте, но… Она сердито посмотрела на «ширму». Встала, открыла воду в кране. Намочила кончики пальцев, настороженно понюхала и не без колебаний решилась лизнуть.

Вода. Обычная, нормальная вода…

Льющая из крана струйка внезапно иссякла. С подозрением уставившись на кран, она с опаской крутнула регулятор и вода потекла вновь. А спустя пару десятков секунд снова сама собой прекратилась.

Умно – потопа не устроить при всём желании. Да и сливное отверстие не заткнёшь – вместо дырки аварийного водостока чашу умывальника окружала ребристая решётка, представлявшая из себя один огромный, сплошной водосток. Заткнуть такую щель просто нереально.

Лисичка покосилась на окошко, ведущее в камеру Чарли. Самого оператора было не видно – наверное обследовал комнату или уже вовсю спал. Зато надоедливый опоссум из камеры слева продолжал таращиться на неё как ни в чём не бывало. Казалось, за пролетевшее время он даже не шевелился.

– Ну чё вылупился? – Джейн сердито уставилась на коротышку. – Вали давай. Ва-ли!

Понимая, что опоссум вряд ли слышит, она подкрепила свои слова брезгливым жестом.

Но сосед не пошевелился.

Поначалу это слегка забавляло, потом слегка нервировало, затем стало раздражать…

И чем больше проходило времени, тем сильнее напрягал и пугал неподвижный и от того слегка жутковатый взгляд странного типа.

Собравшись с решимостью, она подошла к окошку и помахала на него руками – кыш, мол, отсюда. Ну? Иди! Иди-иди… Ну?!

Но опоссум на размахивания рук никак не реагировал – знай себе таращился немигающим жутковатым взглядом воспалённых, каких-то совсем-совсем неправильных глаз.

Выругавшись, лисичка отошла в противоположный угол камеры, плюхнулась на спальное место и сердито скрестила на груди руки. Хмуро покосилась на умывальник, на маячившего в окошке опоссума, на равномерно освещённую потолочную плоскость и на массивную дверь, за которой время от времени пробегали белые халаты.

Поначалу она стучала в толстое стекло, размахивала руками и всячески пыталась привлечь их внимание. Но надежды упросить кого-нибудь сообщить отцу были по меньшей мере наивны: спешившие мимо учёные на её жесты не реагировали никак. Большинство из них вообще не снисходило даже взглянуть в её сторону.

С момента, когда их втолкнули в эти боксы прошло примерно час или два, но ей уже казалось, что прошла целая вечность.

И каждый час тянулся вдвое дольше предыдущего, а вынужденное безделье при полнейшей неопределённости выматывало хуже любых нагрузок. И Джейн то ворочалась на лежанке, то пила или умывалась…

Абсолютная тишина и взбудораженные чувства играли с ней злые шутки. Казалось, стоило на миг отвернуться и отвлечься на что-нибудь, как со стороны двери доносился характерный пшик разгерметизации. И она раз за разом вскидывалась, вглядывалась, надеясь увидеть, как массивная створка и впрямь выдвигается и уходит в сторону. Надеясь, что всё недоразумение чудесным образом разрешится и их с Чарли, наконец-то, отпустят.

Но нет – дверь оставалась на месте. Как и странный сосед-опоссум, все эти часы неподвижно изображавший в окошке портрет имени себя.

Не выдержав, лисичка сдёрнула с лежанки простыню и решительно направилась к нему.

Но попытки соорудить подобие занавески и отгородиться от странного типа окончились провалом – простыня была слишком тяжела, чтобы удержаться на крошечном обрамлявшем окошко выступе.

Раз за разом она пыталась пристроить непослушную тряпку на манер занавеса, заслонить надоедливую рожу, но каждый раз простыня неизменно падала, открывая «портрет» странного соседа.

Опоссум её манипуляции игнорировал – всё это время он ничуть не изменил ни позу, ни выражение на роже. Но теперь этот пристальный, насквозь пронизывающий взгляд начал пугать её всерьёз.

На роже странного создания жили только глаза. Жутковатые сгустки тьмы, почти полностью заливавшие белки.

При взгляде в эти бездонные буркалы в углах комнаты словно сгущалась тьма, краски блекли, всё уходило в далёкие дали, на второй план… А внутри у неё зарождался болезненный, мертвящий холодок. В ушах же, казалось, начинали нашёптывать какие-то потусторонние голоса. Едва слышные, почти неразличимые, голоса эти становились всё отчётливее и навязчивее, нарастая с каждой секундой тем сильнее, чем дольше она смотрела на коротышку.

И как ни успокаивала себя Джейн, что все эти странные глюки – всего лишь следствие полной звукоизоляции и попыток мозга компенсировать неестественную тишину, как ни убеждала себя успокоиться, находиться к существу за стенкой так близко было невыносимо.

Отчаявшись пристроить простыню на роль занавески, Джейн сдалась.

Присев перед окошком и почти уткнувшись в стекло носом, она вытаращилась на опоссума в упор. Уставилась, постаравшись придать физиономии максимально злобное выражение – авось чёртов псих наконец тоже напугается, да забьётся в свой угол, оставив её в покое.

Но опоссум не испугался – вместо этого физиономия его внезапно тоже сменила выражение. Неуловимо быстро, практически мгновенно. Как рывком захлопнутые жалюзи. Как внезапно сменившийся кадр.

Секундой ранее его мордочка хранила странноватое и немного пугающее выражение, а затем… Затем лицо коротышки исказила дикая, животная ненависть.

Каждая чёрточка, каждая клеточка его тела, казалось, налились лютой злобой. Безумной инфернальной яростью, даже сквозь толщу стекла ощущавшейся как нечто материальное и вполне осязаемое.

Каждая шерстинка коротышки словно в миг наэлектризовалась и пропиталась напряжением. Запредельным, едва сдерживаемым желанием броситься. Врезаться в стекло оскаленной пастью, грызть и царапать когтями в иступлённых попытках добраться до жертвы.

Но опоссум не бросился – не то осознавал непреодолимость преграды, не то по каким-то ещё, одному ему ведомым причинам. Он лишь злобно щурился на неё сквозь толщу стекла своим жутким пронзительным взглядом.

И от этого потустороннего взгляда, от ошеломляющей внезапности и резкости смены выражений, от никак не стыкующейся с образом безобидного лопушка злобы… Джейн отшатнулась, словно получив удар в живот.

Никто, никогда и никто не смотрел на неё с такой ненавистью.

Никто никогда не ненавидел её столь сильно. Нет, бывало она с кем-то ссорилась, бывало даже всерьёз… Но никто и никогда не смотрел на неё ТАК.

Это было неожиданно и страшно. Вдобавок ещё тошнотворный шёпот в ушах отчётливо стал громче. Сотни едва различимых голосов смеялись и рыдали, проклинали и молили, звали, читали мантры или молитвы… И весь этот безумный хор накатывал, налетал подобно шквальной волне, грозя засосать в этот водоворот безумия, погрести под собой, впитать, поглотить её разум.

Вкрадчивый, омерзительный шёпот из мешанины бессмысленных непонятных слов. Он пронизывал собой всё, наполнял помещение подобно густому, липкому туману. Шёпот, от которого вдоль хребта бегали мурашки и дыбом вставала шерсть.

Не в силах отвести взгляд от маленького чудовища, лисичка ощутила, что падает – словно пол в какой-то неуловимый миг внезапно поменялся местами со стенкой и теперь стенка была там, где она сейчас стоит… а пол – в полу теперь окно из которого на неё смотрит само воплощение ненависти. И вот она уже падает, безудержно падает в этот пол… в это окно, ведущее прямиком в ад.

Вскрикнув, Джейн рухнула на колени. Боль в коленях отрезвила, сорвала наваждение и прогнала мерзкий шёпот. Отшатнувшись от окошка, лисичка шарахнулась прочь, подальше и поглубже в камеру.

Трясущимися руками сорвала с лежанки последнюю простынь и закуталась в неё на манер плаща.

Дрожь. Противная, нестерпимая дрожь – мелкая, крупная, десятки видов дрожи и до боли в зубах стиснутые челюсти…

Взбираться на лежанку она не рискнула – одна мысль, что существо за стенкой сможет видеть хотя бы кончик её хвоста вгоняла в безудержную панику.

По логике самым безопасным местом в таких раскладах было бы возле унитаза. Но …прижаться спиной к стене, за которой буквально в считанных футах обитает ЭТО?!.. Упаси Боже!..

Тоненько подвывая от страха, журналистка попробовала успокоиться и мыслить рационально. Попробовала было разжать стиснутые челюсти, но стоило это сделать, как зубы тотчас принимались выстукивать затейливую мелодию. А попытка расслабить руки, которыми она прижимала к груди колени вызывала приступы лютой, неконтролируемой дрожи. Такой сильной, что это пугало само по себе.

Всхлипывая от страха и пережитого ужаса, она отчаянно вжималась в стенку, пытаясь выкинуть, стереть из мыслей отзвуки омерзительного шёпота и избавиться от застывших перед глазами черт. Образ опоссума, казалось, навеки отпечатался на её сетчатке. И каждый раз как она пыталась зажмуриться, лицо существа проступало перед ней с такой пугающей отчётливостью, что в ушах снова оживал инфернальный шёпот.

***

Огромный роскошный кабинет с дорогущим, под стать ему столом. Этакий монументальный идол бюрократии Т-образной формы. С пухлой кожаной подушечкой на месте, где обычно подписываются бумаги. С дорогущими вычурными ручками, в дерзких затейливых позах распиханных в канцелярский прибор со множеством ячеек, втулок, коробочек и подставочек.

И гнетущая тишина.

Уилл Биггант – подтянутый лощёный дог – восседал во главе стола, сцепив ладони в замок и задумчиво, словно бы отстранённо, разглядывал проштрафившихся полицейских.

Пёс и тигр, сгорбившись и виновато понурившись, нервно поёрзывали на самых краешках приставленных к ножке «Т» стульев.

Ни дать ни взять – нашкодившие мальчишки на приёме у директора школы.

На физиономии капитана – рельефной, словно высеченной из куска мрамора, как слайды в проекторе сменялись самые противоречивые выражения.

От уничтожающе-испепеляющих взглядов до праведного негодования и ледяного презрения.

Полицейские старательно разглядывали край стола у себя под носом, не смея поднять глаз на высокое начальство, но даже и без этого отчётливо ощущая смену всех этих «режимов» каждой шерстинкой своих тел.

Щёлк. Презрительное негодование.

Щёлк. Едва сдерживаемая ярость.

Щёлк. Недоумение по поводу того, как они вообще посмели… посмели до сих пор не вспыхнуть и не превратиться в две аккуратные щепотки золы.

Дог старательно сверлил взглядом ближайшего к нему пса, словно и впрямь надеялся, что тот воспламенится и исчезнет в облаке дыма.

Молчание затягивалось – то ли дог не находил подходящих слов, то ли выдерживал драматическую паузу.

Тигр и пёс украдкой переглядывались и мало-помалу рисковали посматривать краем глаза на начальственные ладони.

Разняв сцепленные в замок пальцы, дог развалился в кресле, склонил голову на бок и зловеще побарабанил по столу когтями.

– Я слушаю, – поняв, что подчинённые явно не настроены открывать рот первыми, поторопил дог.

– Ну... мы это… – сидевший меж Максом и Биггантом, Рид покосился на тигра, словно ища поддержки. – Там… они… И потом…

Овчар изобразил пальцами какое-то совершенно невнятное шевеление и внезапно закончил:

– ...И вот.

Капитан не мигая смотрел на рассказчика, явно ожидая подробностей и Рид неуверенно выдавил жалкую заискивающую улыбку.

Дог перевёл тяжёлый взгляд на тигра и Макс едва не повторил улыбку Рида.

– Ну а вы, Пайкман? Ваш словарный запас вроде бы …пошире? – вкрадчиво осведомился дог.

– Ну я… мы… – тигр пихнул пса луктем в поисках поддержки, тот ответил, Макс также не остался в долгу и…

Хлоп!

Привставший со своего кресла дог оглушительно шлёпнул ладонью по столу:

– Встать!

Подскочившие полицейские замерли по стойке смирно.

– Если вы, два чёртовых клоуна… – Биггант обошёл стол и остановился в паре дюймов за их спинами. Подался вперёд, со сдерживаемой яростью цедя слова где-то промеж их затылков... – Если хоть один раз, хоть маленький чёртов разочек …я услышу о вас что-нибудь, что мне не понравится… Обещаю – вы проклянёте день, когда осквернили этот мир своим рождением. И молитесь, что спецура не поленилась отметить в рапорте ваш …«вклад»!

Последнее слово дог буквально выплюнул им в уши.

– А теперь… – капитан поморщился, словно неосторожно откусил что-то омерзительно горькое и в то же время кислое. – Теперь официально от лица участка объявляю вам благодарность за участие в операции и боевые заслуги. Пшли вон, придурки!

Не заставляя себя упрашивать, проштрафившиеся копы шмыгнули прочь.

Облегчённо выдохнув, едва за их спинами закрылась дверь кабинета, переглянулись и Рид хрюкнул, прыснул, загыгыкал, по обыкновению пихая луктем Макса, на что тигр лишь вздыхал и хмуро косился на спутника.

– Нет, ты видел его рожу? – не унимался овчар по дороге на первый этаж. – Это же портрет писать впору! А как он благодарность объявлял! А? Нет, ты видел?

Макс мрачно зыркнул на коллегу и в очередной раз вздохнул.

– Ах да… кстати! Что это там такое было… – Рид на миг посерьёзнел и даже напустил на себя вполне натурально обеспокоенный вид.

Макс притормозил и в пол-оборота посмотрел на него.

– Где?

– Ну… в той заварушке… – овчар лукаво прищурился, остановившись почти вплотную к нему.

– Было – что? – смутившийся Макс оказался припёрт к стенке и забегал взглядом, лихорадочно придумывая достойную отмазку, но никак не находя нужных слов.

– Это! – пародируя его недавние действия, Рид ухватил тигриную физиономию в ладони, сделал брови домиком и пародийно выкатив глаза, глумливо выпятил губы бантиком, пытаясь подтянуть Макса навстречу.

Вырвавшись, оторопевший тигр негодующе уставился на пса.

– Ммм-чмафк! – заигравшийся Рид причмокнул губами, изображая карикатурный поцелуй.

С глухим рыком сграбастав пса за лацканы рубашки, тигр легко оторвал его от пола и впечатал в стену. Надвинулся, почти нос к носу, уставился в наглые собачьи гляделки.

Состроив максимально невинную физиономию и не делая никаких попыток высвободиться, овчар расплылся в заискивающей улыбке.

– Кстати, у тебя глаз дёргается, – ёрническим тоном сообщил он и для верности осторожно показал пальцем на обличённый орган зрения.

Долгих пару секунд тигр злобно таращился на пленника, затем разжал руки, позволив тому рухнуть на пол.

Тяжело дыша и настороженно глядя друг на дружку, они замерли посреди коридора.

– Да ладно, уж и пошутить низя… – в очередной раз поразив резкой сменой настроения, улыбнулся Рид. Не ехидно, не издевательски, а этак… тепло и по-доброму.

Чуть расслабившись, Макс отвёл взгляд и отвернулся.

– Прости, – извинение вышло неловким и неуклюжим, словно бы вымученным.

– Да ладно… проехали. Ты меня тоже прости, – Рид примирительно шлёпнул его по плечу.

– За что? – Макс с подозрением повернулся.

Лучше бы он этого не делал.

Ухватив тигриный загривок, овчар чуть подпрыгнул, повис на нём всем своим весом, заставив податься вперёд и в панике выставить руки в поисках точки опоры. И пока он упирался в стену и пытался восстановить равновесие, прощелыга самым нахальным образом воспользовался моментом и ...поцеловал. Поцеловал и стремительно рванул прочь.

Выпучив глаза, опешивший тигр передёрнулся и торопливо сплюнув, возмущённо обтёр рот. А затем ринулся следом, выкрикивая какие-то бессвязные ругательства.

Воспользовавшись полученной форой, наглая собачатина с торжествующим «ЙииииииииииеххххаааААА!» просквозил по лестнице, половину пути прокатившись по перилам на заднице, ловко прошмыгнул меж коллегами и стремительно метнулся к спасительной двери.

Переполошив весь полицейский участок, погоня выплеснулась в холл. Тяжёлый и не слишком манёвренный тигр, едва не сшибая встреченных обитателей участка и чуть не растянувшись на последних ступеньках лестницы, метнулся на перехват. На прямой его более длинные ноги позволили стремительно сократить дистанцию, но…

Осознав, что погоня уже буквально дышит в затылок, коварный пёс в очередной раз проявил чудеса подлости: рванувшись в сторону какой-то женщины, тащившей увесистую стопку бумаг, Рид ловким, похожим на танец движением увлёк рысь в подобие вальса, но в последний момент внезапным толчком отправил в сторону набегавшего преследователя.

Погоня захлебнулась в облаке разлетевшихся бумаг и сбивчивых извинений.

Глава 12: Точка, точка, запятая…

– Я… п-прости… не знаю, что на меня нашло… в первый раз так… – забившись в дальний от неё угол, пёсик старательно прятал глаза и столь трогательно смущался, что кошке нестерпимо захотелось его обнять и успокоить. Покачивая босой пяткой, Вейка целомудренно сидела в противоположном конце спальной полки и с интересом разглядывала владельца апартаментов и окружающую обстановку.

Купе проводника в общем-то ничем не отличалось от того, в котором она добиралась в родной городишко прошлой ночью. Всё те же две полки, расположенные друг над другом, как в половинке обычного пассажирского купе. Просто вместо второй половины с ещё одной парой полок – в купе проводника находился массивный шкаф с кучей дверок и лампочек, покачивающихся шкал и подмигивающих индикаторов.

– Да ладно… а мне вот понравилось, – лукаво покосив на своего донельзя смущённого спасителя, она хихикнула и качнула ногой. – Может, повторим?

Она потянулась было к его коленке, но пёсик отчётливо вздрогнул и сжался, словно пытаясь забиться поглубже в свой угол.

– Ну чего ты? – кошка растерянно замерла. – Всё хорошо?

Вид у паренька был настолько жалкий и потерянный, что она просто изнывала от желания обнять его и утешить, но стоило шевельнуться, как пёсик напрягался и ей становилось боязно его трогать.

Столь странная реакция одновременно забавляла и немного пугала.

Виданное ли дело, чтобы кто из парней так парился после такого замечательного, феерического секса?

Может быть …у него в первый раз? Да нет, чушь… Слишком… слишком всё было хорошо и правильно.

От пережитых ощущений её до сих пор потряхивало, по всему телу туда-сюда прокатывались жаркие волны, а в ногах ощущалась болезненная слабость.

– Да что с тобой? Я не кусаюсь… – она улыбнулась и в очередной раз потянулась было к нему, но снова замерла, стоило тому напрячься.

– Я… всё это неправильно… не так… я… я же… – паренёк стиснул голову руками и внезапно хлюпнул носом.

Оторопев от такого цирка, Вейка отодвинулась от него подальше.

На языке вертелось озадаченное «мне уйти?».

Останавливала от этой опрометчивой фразы лишь мысль, что уйти куда-нибудь с едущего поезда не так-то просто. А болтаться в коридорах – лишний риск нарваться на какого-нибудь чересчур бдительного служаку, который и билетик попросить может.

– Господи… да что с тобой не так? Тебе что – не понравилось? – с деланым возмущением поинтересовалась она.

Пёсик всхлипнул и замотал головой сильнее. Спрятав лицо в ладонях и сгорая от стыда, он едва слышно выдохнул:

– П-понравилось… Всё понравилось... Просто… ну…

– Ну – что? Тебе понравилось, мне понравилось… что ещё? – кошка сердито скрестила руки на груди. – Впервые вижу парня который после этого распускает нюни!

– Я не… – проводник попытался было что-то сказать, но помешал забитый соплями нос. Он шумно сглотнул, но помогло не особо. – Всё так …неправильно.

– Да что, что неправильно? – Вейка начала злиться всерьёз.

Нет, конечно всё вышло несколько… быстрее, чем самый быстрый раз в её жизни. Но ведь, чёрт его побери, отлично так вышло-то!

– Всё. Ты мне нравишься. Очень! Просто…

– Ну? Рожай быстрее, чего ты мямлишь… – кошка вздохнула.

– У меня девушка есть, – выдохнул проводник.

– Пффф… – Вейка подняла глаза к потолку. – А я-то уж думала… Не парься – я никому не скажу.

Она глупо хихикнула и качнула ногой, разглядывая свои растопыренные пальцы.

– Прости…

– Пфф… Простить? Малыш, всё было супер. Просто офигенно! А про девушку твою… – не парься. Реально не парься, – кошка решилась таки дотронуться до его ступни кончиками пальцев на ноге и пёсик выпростал заплаканную физиономию из сложенных на коленях рук. Шмыгнул носом.

– Ты не понимаешь… я ведь… Я ведь совсем не такой.

– Все вы не такие, – Вейка хихикнула и кокетливо склонила голову на бок. – Пока до дела не дойдёт.

– Да нет, серьёзно… Всё как-то… как помутнение, я словно… Как в тумане. Сам не знаю, как это вышло…

Вейка вздохнула и посмотрела на дурачка с иронией. Какое трогательное раскаяние! Словно не «слегка изменил», а прям родину предал, никак не меньше…

Размышления прервало настойчивое урчание в её пустом желудке.

Смутившись, Вейка глупо хихикнула и паренёк улыбнулся следом.

– Ой… прости… ты голодная? – проводник суетливо вскочил и сунулся в шкаф. Выхватил пару кружек и выбрался в коридор.

Кошка фыркнула и покачала головой.

Забавный. Вполне милый, даже уютный… Так трогательно смущается и раскаивается в содеянном «ужасе». Практически до слёз – виданное ли дело?

Интересно… что его больше грузит? Сам факт «спонтанного животного секса»… «измена» оставшейся где-то далеко девчонке? Или, быть может – то, что со случайной попутчицей оказалось …сильно лучше?

Спросить бы, да боязно травмировать его ещё больше. А ну как от таких вопросов… точнее – от ответов на них, чересчур совестливый паренёк совсем съедет с катушек и забьётся в истерике?

Открылась дверь и проводник внёс пару кружек душистого горячего чая.

Кошка с благодарностью приняла кружку и осторожно отхлебнула обжигающий напиток. Пользуясь тем, что стеснительный пёсик старательно избегал встречаться с ней взглядом, она беззастенчиво разглядывала его сама, от чего паренёк смущался ещё сильнее, хотя сильнее, казалось бы уже некуда.

И вновь усевшись по разные стороны нижней полки, они молча хлебали обжигающе горячий чай. Он – слишком погружённый в свои самокопания, а она… ей было просто хорошо. Небывало, неописуемо хорошо. В желудке разливался приятный жар, а в коленках до сих пор гуляла приятная слабость. Клонило в сон и истома становилась всё сильнее.

– Ты точно не …сердишься? – поинтересовался он, старательно разглядывая что-то на дне своей опустевшей кружки.

– Абсолютно, – кошка улыбнулась, изучая проступившее на его шортах влажное пятно. – Не парься.

– Легко сказать… – вздохнул пёсик. – Я… честно... я ведь не такой. Совсем. Сам не знаю, как это случилось…

Кошка с интересом вскинула глаза, и он в сотый раз смущённо потупился.

– Не знаешь, говоришь? – Вейка задумчиво наморщила лоб, разглядывая проносящиеся за окном деревья.

– А… а у тебя есть парень? – проводник отставил кружку на столик и поглядывал на неё краем глаза. Смотрел… и тотчас отводил взгляд, чтобы через некоторое время снова не выдержать и скосить глаза обратно.

– Не-а, – она постаралась сказать это как можно беззаботней и непринуждённее, но получилось как-то… пожалуй чересчур наигранно. – Не сложилось.

– Почему? – с искренним недоумением поинтересовался проводничок.

Вейка пожала плечами и, склонив голову на бок, принялась разглядывать собеседника.

В этот раз тот не отвернулся, не спрятал взгляд, а смотрел ей в лицо столь старательно, что невооружённым глазом было видно, каких невероятных усилий стоит ему сдерживаться и не таращиться на кошкину не застёгнутую рубашку.

– По кочану, – Вейка на миг отвела глаза и тотчас игриво уставилась на него вновь. – Ты уверен, что не хочешь …ммм …повторить?

Парень вздрогнул и снова напрягся.

– Да ладно… а говорил, что понравилось… – разочарованно протянула Вейка и провокационно распрямила ножку, почти дотянувшись пальцами до его коленки.

– Понравилось… – угрюмо нахохлившись, парень торопливо отодвинулся от её стопы, словно увидел змею. – Просто…

– Да-да-да… всё неправильно. И у тебя девушка, – Вейка разочарованно выпустила воздух и уставилась в нависавшую над головой полку. – Я помню. Хотя, как по мне… вечно вы разводите проблему на ровном месте. Она далеко, а мы тут. Вот ты сам – уверен, что пока ты вот этак тут катаешься… она там …одна?

Нет, не то что бы она хотела его чем-то обидеть или нелестно отозваться о далёкой и ни разу не виденной девушке… Просто… как-то само вышло. «Сорвалось с языка».

В конце концов ведь глупо же сидеть и ждать у моря погоды, пока «благоверный» шастает чёрт-те где по нескольку дней? Как ни цинично… но… в красавиц, верно ждущих мужей с работы она не верила. Будь там ещё какая-нибудь страшила – тогда конечно. Вечный страх потерять свой «последний шанс», отсутствие искушений, всё это вполне может быть… А вот скучающие красавицы – бывают только в сказках. Ведь вокруг всегда найдётся полно желающих …скрасить их одиночество.

– Красивая? – Вейка попробовала сгладить неловкость, но вышло, похоже, не фонтан.

– Да. Очень.

Ну разумеется. Кто и когда ответил бы на этот вопрос иначе? Глупо и спрашивать.

– Если и впрямь красивая – то вокруг куча ммм… ну ты понимаешь... – резюмировала она. – Это конечно не моё дело, но… Ты же взрослый мальчик – не можешь не понимать… Сколько дней едет твой поезд?

– Два дня. И два обратно.

– Ну вот. В сумме – четыре. Да я бы на её месте на стенку полезла… – она выгнула спинку и вздохнула, от чего не застёгнутая рубашка разошлась так, что из-под ткани показались аккуратные розовые соски.

Пёсик сглотнул и героически отвернулся.

Довольная произведённым эффектом, кошка закинула на лежак и вторую ногу. Сползла от стенки так, что улеглась в полный рост. Босые пятки при этом замерли в паре дюймов от его бедра и пёсик снова занервничал и вжался в угол.

– Да ладно тебе, расслабься, – кошка вздохнула. – Не хочешь так не хочешь. Просто спина затекла.

– Подушку дать?

– Давай.

Он встал на ноги и стянул с верхней полки тощую «поездатую» подушку.

Выразительно подняв голову, она позволила ему подложить подношение на нужное место.

– Ты куда едешь-то? – неловко переминаясь рядом, парень поглядел на вторую полку, явно прикидывая, не будет ли там в большей безопасности от искушений. – И чего без билета?

Куда она ехала, кошка не знала. Куда глаза глядят, лишь бы подальше… На миг мелькнуло дурацкое желание всплакнуть у него на плече, поведать про все её злоключения и трагедии. От и до, как есть. Рассказать про ужасную подземную тюрьму, про невероятный побег со странной компанией… Рохлю Рика и её «триумфальное» возвращение домой. Про внезапного похотливого отчима и жалкий отчаянный побег с места преступления.

Ощутить себя в крепких мужских руках, хоть на миг поверить в наивное «всё будет хорошо» и ни о чём не думать. Как минимум до той остановки, на которой потянет сойти.

Но нет. Это было бы слишком глупо и рисково. К чему пугать мальчишку, живущего в своём уютном, полном иллюзорной безопасности мирке? Да и кто в здравом уме поверит в подобное?

И так вон… травмировала парня по самое не балуйся… А тут ещё страшные сказки на ночь… Скажешь, что убила – пусть и нечаянно… каково ему будет засыпать в одном купе с убийцей?

– Секрет, – спустя долгую паузу откликнулась кошка. – А что до того, почему без билета… Да тупо не успела купить.

– Ясно… – пёсик и впрямь попробовал было ретироваться на верхнюю полку, но Вейка коварно вцепилась в его ногу и удержала.

– Ну куда ты? Иди сюда… а? – состроив жалобные глаза, она с максимально невинным видом похлопала ресницами. – Ну пожалуйста… Я не буду приставать, честно…

Мучительно закусив губу, пёсик отвёл взгляд, искоса посмотрел на неё, снова отвернулся…

Кошка улыбнулась его метаниям и робко потеребила за самый краешек шорт. Не нагло, не провокационно – просительно, совсем по-детски.

Вздохнув, паренёк сдался, и она радостно подвинулась к стенке, освобождая ему побольше места.

Пёсик уселся, и кошка тотчас свернулась вокруг него калачиком, сгребла его ладошку обеими руками, подтянула к ключицам и довольно затихла, уткнувшись в эту ладонь влажным носом.

Насторожившийся пёсик одеревенел и замер, но попытки высвободиться из этого странного плена не сделал.

А она… она и впрямь на какой-то миг позабыла обо всём.

Где-то там, на периферии сознания толкались и попискивали проблемы. Угнетали, давили… теребили и дёргали, копошились мерзкими жирными червями и мохнатыми многоножками. Наперебой лезли к ней, тянулись, нависали, грозили захлестнуть, погрести под своей массой. Но здесь и сейчас, на её персональном островке покоя был только шум. Укачивающий стук колёс, поскрипывания и покачивания вагона… И тепло его ладони, каким-то удивительным непонятным образом хоть на время отгонявшее тяжкие мысли.

Как жить дальше?

Сколько времени удастся ей прятаться от правосудия, которое, если верить телесериалам – всегда неотвратимо. И рано или поздно, порой спустя много лет в самый неожиданный момент настигает преступников? Добывать на пропитание прежним путём? Ещё больше риска… Ведь за каждой историей может потянуться ниточка. И как знать, кто эту ниточку когда-нибудь потянет да размотает?

Она тихонько вздохнула и потёрлась носом о ложбинку меж его пальцев.

Завтра, всё – завтра.

Петляя в лабиринте колючих кустов, спотыкаясь и разбивая коленки и локти, она из последних сил от кого-то бежала. От кого-то настолько страшного, что обернуться и хотя бы мельком взглянуть на преследователя не хватало духу. И она, не разбирая дороги, неслась через вонючую грязь. Через острые камни, секущие босые пятки до крови, через толстые слои паутины, усеянные какими-то омерзительными коконами, через траву, что казалось так и норовила схватить, оплести её окровавленные, иссечённые острой щебёнкой пятки.

А тень преследователя всё надвигалась и надвигалась – неуклонно, неотвратимо. Неизбежно.

Кошка споткнулась и бежавший сзади навалился, схватил.

Вскрикнув, Вейка проснулась.

От того, что проводник осторожно потряс её за плечо.

– Плохой сон?

– Угу… – она виновато посмотрела на паренька снизу вверх и коснулась его ладони. Без каких-либо сексуальных подтекстов или намерений. Просто чтобы вновь ощутить эту тёплую, уютную ладонь. Обхватила, притянула к себе – точь-в-точь как тогда, когда засыпала.

От ночного кошмара её прошибла испарина. Да так, что одёжка кое-где явно отсырела. Мелко дрожа и постукивая зубами, она с удивлением обнаружила на себе покрывало. Не решившись будить её, чтобы попросить раздеться, проводник просто укрыл гостью прямо поверх рубашки и шорт.

Но лежать так стало дико неуютно – взмокшая от пота одежда слишком холодила кожу.

– Чёрт! Мне надо… отвернись пожалуйста… – глупо стесняться после того, что случилось в первые же минуты их знакомства, но… переодеваться при нём сейчас ей почему-то было немного неловко и стыдно. Дразнить паренька или тем более всерьёз спровоцировать на продолжение недавнего секса тоже перехотелось. Слишком… дурной сон, слишком разбитое состояние… Слишком мерзко от мокрого меха.

Паренёк послушно отвернулся, и она торопливо стянула одёжку, нашарила в сумке чистые трусики… но прежде чем успела натянуть их, пёсик внезапно обернулся.

– Эй! – она возмущённо подняла брови.

Вместо ответа он сгрёб её в охапку и попытался поцеловать. Испуганная внезапным напором и сменой столь трогательно романтичной близости в сторону вульгарного банального секса, Вейка рефлекторно упёрлась ладонью ему в лицо.

– Да что с тобой… Пусти! – поначалу слегка неуверенный, напор паренька не ослабевал – напротив, почуяв сопротивление, он лишь раззадорился сильнее.

Умудрившись стряхнуть её ладонь, проводник обрушил на кошку град поцелуев – в скулы, в шею, в ключицы и плечи. Во всё, куда удавалось дотянуться.

Ошарашенная его напором, она отчаянно трепыхалась, пока накатившая злость не придала достаточно сил и решимости, чтобы заехать коленом в его самое уязвимое место. Не сильно, но видимо чувствительно.

Охнув, пёсик выпустил её и прикрыл пострадавшую промежность ладошками.

Кошка испытала болезненный укол совести – бить его до последнего не хотелось, движение получилось само собой, чисто рефлекторно. За всё что было она испытывала к нему огромную благодарность – за приют и горячий чай, за то, что случилось в тамбуре… За всё это его забавное смущение и раскаянье… Но – куда делся тот недавний скромняга-парень, который ещё несколько часов назад едва не плакал, шарахаясь от её прикосновения как от огня?

– Прости… – он скорчился на полке и вновь старался не смотреть на неё прямо – отводил взгляд куда-то вбок, словно боясь …себя и своих реакций. В голосе – боль и страдания, от которых растаял бы и айсберг.

– И ты меня прости… – кошка виновато присела рядом, осторожно коснулась его локтя. Попробовала заглянуть в глаза… И всё повторилось.

Он покосился на неё краем глаза, лихорадочно облизнулся и вдруг со странным всхлипом повалил, подмял, пытаясь забраться сверху.

Не ожидавшая такого коварства, она отвесила ему оплеуху, вторую, третью... он перехватил её за запястья, а она – воспользовавшись моментом, умудрилась подтянуть к груди ноги. И застонав от усилий, отпихнула его прочь.

Ударившись спиной и затылком о стенку, пёсик на миг отрезвел. Помотал головой, испуганно поглядел на голую кошку, но взгляд его на глазах замутился, подёрнулся похотью.

– Ну чего ты… ты же сама хотела? Вспомни… чего ты?.. – забормотал он и полез к ней снова.

Вейка вскрикнула, отпихнула его ещё раз и шарахнулась прочь. Распахнула дверь и голышом выскочила в коридор. Пёсик бросился следом. Заскочив в туалет, она попробовала было закрыть дверь, но парень успел просунуть в смыкающуюся щель руку. Потихоньку расширяя просвет, проводник просунул к ней локоть, затем плечо… затем показалась голова.

Не долго думая, кошка впилась острыми зубками в его руку. Ойкнув, парень выпустил дверь, и она тут же с облегчением захлопнула её на защёлку.

Секундой спустя в дверь замолотили – не так сильно, чтобы переполошить пассажиров, но достаточно громко.

Проводник шлёпал по двери руками и бормотал какую-то сбивчивую чушь. Умолял выйти к нему, обещал быть нежным и ласковым, обещал даже бросить свою подружку и навеки быть только с ней, с Вейкой…

Ошалевшая кошка прижималась к двери спиной и с округлившимися глазами выслушивала эту горячечную бредовую ахинею, не зная, как быть и что делать.

События закрутились столь быстро и странно, что осознание всей кошмарности ситуации пришло к ней только сейчас.

Одна, совершенно голышом – босые ноги мёрзнут на металлическом полу – запертая в сортире… А по ту сторону двери – сумасшедший псих, которого нещадно коротит и клинит то на абсурдную скромность, то на нахрапистую агрессивную похоть.

– Открой… ну пожалуйста… Дай мне шанс… я… я люблю тебя! – горячечным шёпотом пыхтел пёсик. – Слышишь? Просто открой… ну тебе ведь тоже нравилось… да? Я всё брошу… мы будем вместе, ты и я… уедем куда хочешь, хоть на край света, а? Открой же, ну… пожалуйста!

Вспомнив о наличии служебного ключа, проводник сунул шестигранник в замочную скважину, но кошка тотчас вцепилась в защёлку со своей стороны. Минут пять они ожесточённо крутили каждый в свою сторону, пока пёсик не сдался – повернуть круглую, не рассчитанную на сопротивление трубку было в разы сложнее, чем удержать защёлку – массивную, адаптированную под неуклюжие пальцы копытных.

– Открой, открой, открой... там же холодно, ты простудишься… а я… я не могу без тебя! Я же всё для тебя сделаю… всё-всё-всё, что только пожелаешь… только открой… – пёсик сполз вдоль двери и шептал уже где-то немногим выше уровня пола – прямо в вентиляционную решётку.

Показалось? Или в голосе его и впрямь стало чуть меньше горячечной бредовости и нетерпения?

– Уйди. Иди обратно, а то кто-нибудь увидит. Слышишь? – кошка на всякий случай не прекращала подпирать задом дверь и придерживать дрожащей ладонью замок.

– Ну и пусть видят! Пусть… я не могу без тебя! Что мне сделать, чтобы ты поверила?

– Уйди. Просто уйди. Посиди у себя…

– А ты не сбежишь?

Кошка фыркнула. Какая трогательная наивность… Было бы куда. Нет, положительно в её жизни слишком много сумасшедших. Неужто весь мир сошёл с ума? Или, быть может – это она сошла?

– Не сбегу, – заверила она и опасливо косясь, не шелохнётся ли защёлка, на цыпочках подкралась к окну. Ощупала замок, потянула за рукоятки. В туалет ворвался перестук колёс и гул ветра. Не то чтобы она рискнула бы выбраться голышом на улицу, да ещё прыгать с на полной скорости несущегося поезда… Просто… запертое помещение и псих под дверью изрядно давили на нервы… А так хоть какая-то иллюзия запасного выхода.

– Нет, не надо окно, закрой... пожалуйста!.. Только не окно!.. – проводник завопил в полный голос и забарабанил ладонями в дверь с удвоенной силой. Испугавшись, что он переполошит спящих пассажиров, Вейка поспешно захлопнула рамку обратно.

– Тихо ты! Закрыла, закрыла я твоё окно… Слышишь? – она подошла к двери и прижалась ухом – не потянулись ли в коридор разбуженные и обеспокоенные криками пассажиры. Этак ведь, чего доброго, начнут разбираться с этим психом и обнаружат её. Без одежды и билета, без каких-либо документов…

Вот же попадос!

Судорожно вздохнув, она прикрыла глаза, прикидывая, как бы выкрутиться из этой нелепой бредовой ситуации. Шухера в коридоре вроде бы не было – то ли пассажиры не расслышали воплей, то ли напряжённо прислушивались к происходящему, решая, нужно ли вмешаться или уже всё кончилось.

Проводник уныло скрёбся в дверь, по-прежнему умоляя её выйти горячечным шёпотом. Правда уже не столь напористо, как поначалу и ...словно бы не уверенно.

– Иди к себе, – как могла увереннее скомандовала Вейка. – К себе, слышишь?

– А ты?

– Я… я позже приду, – кошка перевела взгляд на окно.

– Честно?

– Честно…

Рассыпавшись в путаных и корявых заверениях, что сделает для неё всё, абсолютно всё, что она только пожелает, что никогда ничем не обидит и мечтает лишь быть у её ног, проводник удалился…

Облегчённо переведя дух, Вейка на всякий случай прислушалась к происходящему в коридоре, но всё было тихо. И всё же выбираться из спасительного убежища было страшно. А ну как психопат просто отошёл на пару шагов и только и ждёт, когда она высунет нос?

Но за дверью было тихо.

Если не считать успокаивающий перестук колёс и редкий шум проносящегося навстречу поезда.

Она зябко переступила босыми стопами на металлическом полу. Прислушалась снова. Подошла к рукомойнику и сполоснула горящее лицо. Опёршись ладонями на край раковины, исподлобья уставилась на своё отражение.

Припомнила горячечный бред проводника.

Мамашкиного сожителя.

Компанию в «Вангарде», подвозившую её до города…

Чуть повернула голову из стороны в сторону, оттянула веко, через силу растянула рот в натужной улыбке.

Что, ну что в ней такого …необычного? Девчонка как девчонка, красавица, конечно… ну в смысле – не уродина. Но и не гламурная ухоженная «кинозвезда». И сиськи не то чтоб третий размер… Ну фигурка супер, ну попка, талия… животик подтянутый… Но не может же быть, чтоб на всех таких вот девчонок чуть не каждый день кто-то силой лез, а?

Да колонки криминальных сводок в газетах тогда были бы на разворот, не меньше!

Она вздохнула и сердито взъерошила отрастающий чуб. С подозрением прищурилась на своё отражение, повторно смерила его взглядом и недовольно поджала губы.

Похоже – мир сходил с ума. Или сходила с ума одна, отдельно взятая кошка.

Никаких разумных и рациональных объяснений избытку своих злоключений она не находила. Точнее, одно объяснение на языке вертелось, но было слишком, слишком бредовым. Настолько бредовым и абсурдным, что…

«Нет-нет-нет-нет… Нет-нет...» – забормотала она, лихорадочно обнюхивая правое плечо… Подняла левую руку и попробовала дотянуться носом до подмышки. Замерла, прислушиваясь к едва уловимому запаху пота, почти неразличимому в густых ароматах туалета.

Вспомнила таблетки, уколы, прочие странные манипуляции яйцеголовых, всю ту чертовщину, которой её подвергали в лаборатории. Вспомнила, как поначалу паниковала и боялась, что будет больно или в итоге из неё сделают жуткую уродину. Как не могла заснуть, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь различить первые признаки заражения какой-нибудь болезнью или вирусом. Но не ощущая ровным счётом ничего необычного.

Как потом втихаря посмеивалась над глупыми белохалатниками, отчего-то нацеплявшим в её присутствии респираторы. Как забавы ради, пребывая в лёгком опьянении после наркоза, стянула с одного маску и как тот в панике шарахнулся прочь.

Запах! Конечно же запах! Они что-то сделали с ней! Всё же сделали… Что-то такое… от чего у всех вокруг сносит крышу от желания её трахнуть! Каждый раз… Каждый раз как она – что?

Все инциденты с удесятерённой скоростью пронеслись у неё перед глазами. Жара, «Вангард» – пот градом. Побег от раздразнённой вокзальной шантрапы – лёгкий пот… дом и то, как она обмахивалась полой рубашки, упарившись во время уборки. Толстяк Джерри в луже крови. Безумно скромный и очень правильный пёсик, набросившийся на неё прямо в тамбуре… И плакавший потом от мучительного раскаянья и непонимания, что с ним происходит…

По мере осознания ситуации, глаза у её отражения в зеркале становились всё круглее и круглее.

Отвернувшись от зеркала, Вейка ошарашенно покосилась на дверь. Слетевшего с катушек проводничка было неслышно.

А за окном уже начинало светать: чего доброго, кому-то из пассажиров вот-вот приспичит «пи-пи» и он зависнет под дверью в нетерпеливом ожидании, когда же освободится клозет. И отсидеться тут уже не получится – того и гляди начнут барабанить и поторапливать, а то и вовсе потребуют от проводника открыть дверь и убедиться, что тут никто не помер.

Страдальчески фырча и сопя, Вейка принялась торопливо наполнять ладошки водой и шлёпать себя – по плечам, подмышкам, груди и рёбрам… по животу и ниже. Взмокнув так, словно побывала под дождиком, она наспех обтёрлась бумажными полотенцами, на минутку прислушалась к происходящему в коридоре и нерешительно повернула защёлку.

***

Кое-как разлепив глаза, тигр сполз с кровати. Не сполз даже, а скорее стёк. Как некая аморфная, лишённая костей масса.

Притащившись вчера домой и пребывая в расстроенных чувствах, Макс рухнул на кровать прямо в одежде. Но сон не шёл – стоило смежить веки, как перед глазами сама собой проступала нахальная пёсья морда.

Две, три… десяток, сотня Ридовых физиономий!

И каждая из них жила своей жизнью.

Изображала как он смотрит, как улыбается, как ехидно косит глазом… Каждая такая сценка вызывала у него неясное томление и безумные желания. Те самые, за которые потом было мучительно стыдно и страшно.

Но хуже всего то, что фоном всем этим «мечталкам» служила совсем другая картинка. На которой физиономия овчара отвратительно кривлялась и причмокивала губами, передразнивая то, чего не было… А если и было – то совсем не так. Вообще ни разу не так!

И он в ярости комкал простыни и бил в подушку, всякий раз как противоречивое влечение и отвращение достигали пика, порождая в его душе неописуемый, мучительный диссонанс.

Ещё день назад он готов был сдохнуть за компанию с непоседливым «коллегой», панически боялся что кто-нибудь со стороны заметит его странные взгляды и прочтёт в них лишнее… а уже к вечеру – вполне всерьёз чуть было не покалечил объект своих… нехороших мыслей.

Выбежав из полицейского участка, он ведь-таки догнал Фостера – по прямой да без препятствий у пса просто не было шансов.

Подстёгиваемый праведным гневом, обидой и разочарованием, Макс настиг овчара уже через пару кварталов. Толкнул в стену, сгрёб за шиворот, перехватил за лацканы рубашки и вздёрнул вверх, так что обидчик беспомощно затрепыхался, суча недостающими до земли лапами и тщетно пытаясь разжать одну его руку двумя своими.

Макс замахнулся. Не торопясь, смакуя каждое мгновение, во всех красках и деталях предвкушая сладость расправы. То, как вобьёт эту мерзкую ухмылку обратно в собачью пасть. Как брызнет кровь, и эта самоуверенная, наглая, подлая скотина…

Макс ударил.

Вложил в этот удар всю боль и силу разочарования, всю внезапную ненависть. И…

Пёс сжался и зажмурился, наивно попробовав прикрыть лицо ладонями, но… защита не понадобилась: в последний миг изменив траекторию полёта, тигриный кулак с хрустом врезался в кирпичную стену.

Овчар вздрогнул, зажмурившись ещё крепче от хлестнувшего по лицу крошева и брызг крови. Опасливо открыл один глаз, словно не до конца веря в то, что ещё жив, покосился на окровавленную кляксу у самой своей скулы.

Выронив обидчика, Макс ушёл.

Не оборачиваясь, не разбирая дороги. Не обращая внимания на пульсирующую в разбитой руке боль и льющую с пальцев кровь – внутри болело стократ сильнее.

Редкие прохожие округляли глаза и отводили взгляды. С большим запасом уступали дорогу и нервно косились вслед.

Но ничего этого он уже не замечал. Брёл себе по улице, пока не увидел рюмочную, где выжрав пару чекушек виски, честно признался, что денег у него нет и пообещал обязательно занести, как только будут.

А потом с разбитой рожей и намятыми рёбрами, шатаясь и харкая кровью брёл домой после непродолжительной, но очень содержательной беседы с местным вышибалой. Огромный бык, чуть не вдвое тяжелее самого Макса, угрюмо смотрел вслед и бурчал себе под нос что-то неразборчивое.

Последствия этой «беседы» Макс и разглядывал сейчас в зеркале.

Правый глаз заплыл, нос разбит, лопнувшая губа и пара шатающихся зубов. Невелика потеря за возможность хоть немного забыться и отвлечься. Он попробовал открыть душ, но правая рука вместо того, чтобы просто повернуть вентиль, лишь неловко ткнулась о него негнущимися сардельками пальцев.

Макс вспомнил о том глупом ударе в стенку и с удивлением уставился на перчатку. Откуда она взялась и как он сумел натянуть её на разбитые распухшие пальцы – тигр не помнил.

Он пошевелил непослушными разбухшими фалангами и руку пронзила огненная молния. То есть, конечно никакой молнии не было и в помине... но ощущение было такое, словно она была.

Морщась и шипя от боли, он осторожно ощупал повреждения здоровой рукой. Боль адская, суставы почти не гнутся, но тьфу-тьфу – вроде бы ничего не сломано. Хотя оружие такой рукой, пожалуй уже не подержишь. Да и понадобится ли?

Мерзкая псина наверняка уже пустил сплетню… и придя в участок, он наверняка увидит там все ЭТИ взгляды.

Где-то далеко на задворках сознания он и сам испытывал к себе какое-то подспудное паническое отвращение. Пытался быть как все, честно пытался… Усиленно изображал нормального… Пару раз по дурной молодости даже, бывало, сам присоединялся к травле тех, кто чем-либо раздражал «нормальных». К злым шуткам и насмешкам, к ехидным подковыркам и всему прочему, чем нередко одаривает толпа тех, кого сочтёт непохожим на «всех».

Потом на душе становилось мерзко и гадостно – от себя, своих тайных мечтаний и этого жалкого стадного лицемерия. От попыток всегда оправдывать чьи-то мнения, надежды и ожидания. От стремления ничем не выделяться, лукавить, подстраиваться, притворяться.

Жизнь во лжи.

Пару раз его «срывало» и Макс впадал в крайности. Демонстративно пёр поперёк всех ожиданий, принятых норм и «морали». Крепился, держался, до упора пытаясь не обращать внимание на всё то отчуждение и насмешки, которые мгновенно обрушивались на него со всех сторон.

В первый раз это закончилось для него чудовищной поркой от разъярённого отца, побегом из города и попыткой начать новую жизнь… во второй – побегом уже из штата. И второй попыткой начать новую жизнь.

Сейчас предстояла очередная такая попытка – третья. Только бежать уже было особо некуда, да и не на что.

Может быть он в очередной раз попытался бы пережить и выдержать то, что обычно начинало твориться вокруг, хотя... да кому тут врать?

Не выдержал бы. Никто не выдерживает.

Да и из полиции теперь попрут… Нет, разумеется не по ТОЙ САМОЙ причине.

Но под любым другим предлогом, не указывающим на истинный повод – запросто.

И в его жалкой никчёмной жизни в очередной раз наступит трындец. Не в буквальном, конечно, смысле. Хотя сути-то это, по большому счёту не меняет. Надоело, боже, как же всё надоело!

Кое-как промыв глаза здоровой ладонью, он стянул несвежую футболку и брюки и не без труда натянул «смену». Тоже не особо свежую, но по крайней мере не заляпанную кровью и не измятую за время сна.

Угрюмо посмотрел в зеркало на свою побитую физиономию погасшим мутным взглядом. Отвесил себе оплеуху, затем ещё раз. Жалкий унылый взгляд типичного лузера на мгновение стал колким и злым, но решимости выползти из дому это ничуть не прибавило.

Напротив, лишь сильнее захотелось забиться под одеяло и ждать, что проблемы решатся сами собой. Забудутся, сгладятся… рассосутся.

Увы – работа не школа, так просто не прогуляешь. А прогуляешь – так вот и он, лишний повод для увольнения!

Вздохнув, Макс уныло посмотрел в сторону кухни и поплёлся в коридор.

Пустой желудок протестующе буркнул, но за последние недели он уже как-то привык к постоянному голоду и уже почти не обращал на него внимания. Ну, по крайней мере пока вокруг не пахло чем-нибудь одуряюще вкусным.

Заперев дверь, он повернулся к ней спиной и вздохнул ещё раз. Решиться выйти из квартиры было только половиной дела. Заставить же себя выйти ещё и из подъезда, да при этом старательно держа на физиономии если не приветливое, то хотя бы нейтральное выражение, кивать и приветствовать других жителей дома… Всё это было уже не в пример сложнее.

С рассеянным интересом Макс покосился на лестницу, ведущую на чердак. На секунду мелькнула мысль, что лучше бы тогда, во время неудачной погони за карманником, ему хватило бы силы воли разжать руки и шмякнуться об асфальт.

Насколько ведь тогда всё было бы проще!

Просто сдохнуть. Воспользоваться удачным моментом.

А так – и позора нахлебался… и впроголодь пожил и вот сейчас очередной виток его никчёмной и полной разочарований жизни.

Он посмотрел вверх, туда, где лестница упиралась в дощатый люк. Может и сейчас ещё не поздно? Решить все проблемы разом, предельно простым и радикальным способом? Забраться, зажмуриться, шагнуть… Пара секунд страха и …всё.

А дальше – либо небытие… либо тот самый ад, уготованный для таких как он.

Признаться, первое ему казалось даже более приятным.

Увы, массивный висячий замок, стерегущий толстые железные петли, начисто исключал подобный вариант решения проблем. Висел себе, не то как очередная насмешка судьбы, не то как этакий намёк свыше – «не-е-ет, так легко ты не отделаешься!».

Вздохнув снова, Макс ссутулился и поплёлся вниз с видом приговорённого к повешению. Спустился до подъездной двери, помедлил, собираясь с духом и, решительно толкнув створку, выбрался под яркое утреннее солнце.

Путь до участка занял почти час.

Он брёл по пыльным улицам, глазея на прохожих. На проносящиеся редкие ещё машины, на погружённых в свои думы пассажиров автобусов… На всех, кому не было до его скромной персоны ровным счётом никакого дела.

Кто либо не замечал его вовсе, либо окидывал безразличным, а то и вполне доброжелательным взглядом.

На всех тех, кто смотрел бы на него совсем иначе, если бы ЗНАЛ.

С отвращением, брезгливостью или опаской, с болезненным любопытством или с подчёркнуто нейтральной улыбкой, за которой скрывается неприязнь. Как там эта штука называется?

То-ле-рант-ность.

Тьфу, даже слово какое-то… скользкое!

Двуличное.

Ещё одна глупость, придуманная неизвестно кем и зачем. Ещё одно «нельзя, потому что не принято», меняющее порой поверхностный вид, но совершенно никак не затрагивающее и не меняющее глубинной сути.

Хотя, если этак разобраться… то и сам он – такая же двуличная шваль, как и большинство окружающих…

Ведь тоже – «прячется», старательно улыбается, когда надо. Даже если не смешно… Старательно обменивается рукопожатиями, даже если подобное действие не вызывает ну совершенно никаких ощущений и эмоций, а то и наоборот – претит и вызывает омерзение.

Просто дань глупым обычаям и ритуалам.

Даже сам факт того, что входя в мужскую раздевалку, он старательно смотрит поверх голов или в пол, в определённой степени – тоже лицемерие. Причём, возможно даже куда более худшее… Но, впрочем, какой у него выбор?

С разбегу всех оповещать об истинном положении дел?

А что потом?

Ведь всё равно ничего не изменится – отдельную кабинку ему не выдадут... Да и окружающие такую честность вряд ли оценят. Скорее… всё будет как всегда или чуточку хуже.

Вот и остаётся лишь лицемерие и жалкие «игры в шпионов».

Хотя у настоящих шпионов – по крайней мере есть хоть какая-то высшая цель. А у него – чисто шкурный интерес «сойти за своего» и ничего более.

Подойдя к участку, Макс настолько погрузился в самобичевания, что толкнул дверь вполне решительно и уверенно. Словно ничего и не случилось. Словно обычный день и привычная жизнь с затянувшейся игрой «чужой среди своих» не рухнула вчера или, максимум – сегодня.

В случае, если чёртов Фостер в тот раз поленился вернуться в участок или намеренно решил отложить «десерт» на утро.

– Паааайкман! – незаметно подкравшийся Биггант заставил его вздрогнуть и вытянуться по стойке смирно. Медленно обойдя тигра по периметру и всё это время ощупывая подчинённого свирепым подозрительным взглядом, дог остановился перед ним. Руки сцеплены за спиной, подбородок надменно вскинут, глаза прищурены так, словно уже нашёл десяток поводов для разноса и сейчас лишь выбирает с чего начать.

– Что с рукой? – в своей излюбленной манере коротким рубленым говором осведомился дог.

– С рукой, сэр? – мучительно размышлявший на тему «знает / не знает», Макс не сразу вспомнил о разбитом кулаке и натянутой на него перчатке. – Ничего, сэр. Ожог.

Дог смерил его тяжёлым взглядом, извлёк из-за спины полицейскую дубинку и кончиком резиновой палки заставил поднять распухший кулак перед собой.

– Ожог? Сильный? – не дожидаясь ответа, резиновая дубинка слегка, но довольно ощутимо тюкнула по тыльной стороне ладони.

– Н-нет, сэр, – едва не поморщившись от боли, выдохнул Макс. И в подтверждение своих слов отчаянно сильно сжал и разжал непослушные пальцы.

– Значит, травма не при исполнении? Никакой страховки …и даже больничный не нужен? – вкрадчиво уточнил майор.

– Больничный? Нет, сэр. Не нужен, – Макс надул грудь и постарался выглядеть максимально браво и героически.

Капитан удовлетворённо вздёрнул уголок рта и ободряюще хлопнул его дубинкой по предплечью:

– Молодец! Брысь на построение!

Выдохнув, Макс поспешил в сторону раздевалки, стараясь не оглядываться.

По вечно сварливой, недовольной роже дога сказать о том, знал ли он уже или нет – было решительно невозможно. Биггант был равномерно мерзок со всеми. Выяснить всё можно было только тут – в святая святых – за дверью раздевалки.

Помедлив, Макс вдохнул поглубже, резко выдохнул и вошёл.

Обычно он старался приходить раньше всех, но в этот раз – банально проспал. Да ещё плёлся по улице, до последнего мучительно оттягивая момент истины. Словом, к его приходу в раздевалке уже торчало всё четвёртое подразделение в полном составе.

Что ж... тем лучше!

На миг взгляды присутствующих обратились на вошедшего, а он уставился на них.

Увалень Руперт, сонно-меланхоличный Остин, Коди и Даррелл, Мэри и хмурый угрюмый Джек. Ну и конечно же сержант и… Рид.

Макс замер на входе, вглядываясь в их лица и пытаясь уловить первые признаки отторжения или старательных попыток сделать вид, что всё как раньше и ничего не изменилось. Но из всей толпы такой вид был разве что у Рида.

Овчар зыркнул на него и торопливо спрятался за открытой дверцей своего шкафчика.

Остальные приветствовали как ни в чём не бывало – кто словом, кто жестом, а кто и мимолётным хлопком по лопатке. Никто не отвернулся, не промолчал… не сделал подчёркнуто нейтральную морду или тем паче не скривился с отвращением.

Не повисло неловкое молчание.

Не прозвучали какие-нибудь типичные шуточки-подначки.

Разве что Мэри подозрительно прищурилась, словно почуяв его взведённое состояние.

– Всё в порядке? – едва слышно спросила кошка с несвойственной для неё обеспокоенностью.

– Да, – соврал Макс и нервно пожав плечами, поспешил к своему шкафчику, ощущая спиной её долгий пристальный взгляд. А потом и местом пониже спины. Впрочем, возможно то было лишь плодом его взбудораженной фантазии. Оборачиваться и проверять он не решился.

Закрыв глаза и закусив губу, Макс стянул шмотки. В любую секунду ожидая того, что подозрительно затихший пёс вдруг откроет рот и озвучит его страшную тайну в формате одной из своих дурацких шуточек…

Но Рид молчал.

Пока молчал.

Швырнув одёжку в шкафчик, Макс натянул форму и подпоясался широким кожаным ремнём. Чинно, немного резко для подобных ситуаций, развернулся. С вызовом покосился на пса, но тот в очередной раз отвёл взгляд.

– Пайкман… – на дальней скамейке грузно шевельнулся сержант. Бульдог поманил его пальцем и сердце тигра дало сбой. Неужели – началось?

Нет, если бы его хотели вышвырнуть… скорее всего не стали бы ждать до того, как он в очередной раз осквернит собой форму. Но тогда – что?

– Фостер, – сержант подозвал овчара и тот приблизился. С опаской покосился на Макса и вновь отвёл взгляд, хотя почти сразу вновь покосился на стянувшую тигриную лапу перчатку.

Нахмурившись, Макс убрал руки за спину.

– Пайкман… – сержант с усилием поднялся со скамьи, и тигр на секунду подумал было, что тот сейчас размахнётся и врежет ему в челюсть. Едва глаза не зажмурил. Но бульдог лишь вздохнул и покосился на Рида.

Сердце в очередной раз пропустило удар, а в ногах образовалась ватная слабость.

– Я тут подумал… с учётом ваших вчерашних геройств… – бульдог пожевал губами и едва заметно ухмыльнулся. – Всех придурков надо держать в одном месте. Короче, с сегодняшнего дня будешь напарником этого ушибленного.

Он подался в сторону, наградив Макса одобряющим хлопком по спине и одновременно подталкивая в сторону пса.

– ЧТО?! – негодующим хором взвыли новоиспечённые напарники.

***

Забравшись на второй этаж, они обустроились в одной из угловых комнат. Пол её покрывал слежавшийся в пласт мусор, в углу меж пустыми, давно выбитыми окнами, валялся отсыревший матрас. А ещё тут был разломанный шкаф с парой уцелевших полок и чудом выживший стол. Некогда гордый и красивый предмет мебели теперь покрывали следы пыток – грязные пятна, подпалины, сколы и грубо нацарапанные похабные надписи. Смотреть на это варварство было грустно.

Рона никогда не понимала тех, кто вот просто так, от нечего делать, уродует созданное чьими-то руками. Не важно, что – покрашенные стены, заборы, подъездные двери или же предметы мебели.

Особенно острую жалость вызывала покалеченная мебель, всевозможные предметы обихода и игрушки.

Подняв с подоконника отсыревшего плюшевого геккончика с выдранным глазом-пуговицей, она прикрыла веки. Видеть это унылое запустение, да ещё пребывая не в лучшем настроении, было мучительно.

Словно это её собственный дом подвергся поруганию и разгрому, словно это её собственный стол, «знакомый» ей много-много лет вдруг кто-то взял и изуродовал.

Просто так, ни за что.

От скуки или сочтя свой «нетленный креатив» более нужным потомкам, чем добротный, с любовью сделанный стол.

Рысь застыла в комнате, горестно разглядывая эти грустные обломки чьей-то некогда уютной жизни. Кто жил в этой комнате, в те годы, когда этот дом был новым? Кто поселился позже, уже в руинах?

Грусть. Тоска и грусть.

– Гекко! – бельчата заметили подобранную ей игрушку и просияли. Рысь отдала находку одному из братьев и невольно улыбнулась.

С появлением бельчат в комнате стало чуточку уютней. Любопытные малыши шныряли по углам, извлекая из слоя мусора всяческие «артефакты», разглядывая их и хвастая ей наиболее интересными находками.

На свет показалась ржавая пружина, слипшаяся в единый монолитный блок книга, растерзанная настольная лампа с выбитой лампочкой, пустая одноразовая зажигалка, резиновый жгут и пара пустых шприцев.

– Дайте сюда. Фу… гадость какая! – она сердито выхватила у бельчат шприцы и вышвырнула в окно.

– Ну… грязновато, но всё лучше, чем раньше, – вошедший следом Рик окинул помещение взглядом и, небрежно отодвинув нахмурившегося Тимку, деловито направился к матрасу.

Устало привалившись спиной к стенке, кот сполз вниз и уселся на корточки. Выплеск тревоги со времени их лихорадочного бегства сошёл на нет, но все ранения и обиды, казалось, разболелись с новой силой. Хотелось наконец заснуть, и чтобы никто не тормошил и не трогал хотя бы дня два.

А ещё ему хотелось есть.

Но просить у Рика одну из прихваченных лисом консервных банок не позволяла гордость. Да и открыть их здесь всё равно нечем.

– Завтра разберём тут всё… – ни к кому конкретно не обращаясь, оповестила Рона. – А пока…

Она извлекла из узелков с их пожитками пару старых лабораторных маек. Скомкала одну и протёрла стол, уцелевшие полки шкафа, растрескавшийся подоконник. Бережно смочила водой из принесённых пластиковых бутылей и протёрла снова.

– Фу, мокрый… – лис попробовал было развалиться на матрасе и теперь с негодованием рассматривал возникшее на шортах влажное пятно.

– Надо найти что-нибудь мягкое. Или хотя бы чистое… – Рона повернулась к нему и Тимке. Недовольно бурча себе под нос, парни разбрелись по этажу, заглядывая в комнаты и высматривая всё, что хоть как-то могло пригодиться.

Но единственным, что худо-бедно годилось в качестве лежанок оказались валявшиеся на полу двери. Одна – обитая покоцаным кожзамом, другая – и вовсе из голого дерева, украшенная разве что несколькими незатейливыми углублениями.

В качестве же постельных принадлежностей удалось наскрести пару охапок относительно сухих прошлогодних листьев.

Соорудив из дверей гротескное подобие кроватей, Рона уложила бельчат на мягкую дверь и на манер подушек набила листьями пару уцелевших старых маек.

Сама же, обняв жмущихся к ней бельчат, прикорнула с краю.

Мыш забился под стол, целиком завернувшись в свою трофейную куртку на манер спального мешка. Ну а Тимке и Рику пришлось делить оставшуюся голую деревяшку.

Переглянувшись, они кое-как улеглись на жёсткую «кровать». Причём лис, мало того, что занял самую лучшую сторону – ту, с которой было отлично видно Ронку! – так ещё и растянулся так, что Тимка едва не на половину свешивался с оставшегося клочка «территории». Зато отсюда открывался «шикарный» вид на потрескавшуюся, испещрённую граффити стену и тонувший во тьме дверной проём.

Доставшаяся им дверь как назло была не плоской, а со множеством фигурных вырезов и выступов – этакие ребристые, рельефные квадраты, которыми в старину было принято украшать межкомнатные двери. И если вполне мясистому лису они не причиняли особого дискомфорта, то избитый тощий Тимка ощущал все эти неровности каждой косточкой своего многострадального тела.

Какое-то время он честно пытался уснуть, но неудобство и растущее раздражение лишь усиливались. От любого неосторожного движения в рёбрах что-то покалывало и лежать на вынужденно выбранном боку было крайне болезненно.

Сердито скрестив на груди руки, он старательно гнал мысли о том, что Рик сейчас вновь явно пялится на рысий зад… и наверняка прокручивает в голове всякие грязные сценки. О том, что тот занял больше половины «кровати» и что он, Тимка, пожалуй заслужил чуть больше уважения со стороны всей их компании. В конце концов, кто добывал им еду? Кто обеспечил жильём на первое время? Землянка им, видите ли тесная! Особняк им подавай!

А кто всех спас, вообще? А?!

Мрачно уставясь в кучку мусора, он разглядел несколько мятых, насквозь проржавевших жестянок и разбросанные там и сям такие же ржавые гвозди. Довершали натюрморт половинка пассатижей и увесистый «уголок» из батарейной трубы. А ещё в старом доме постоянно раздавались какие-то потрескивания и постукивания, шорохи и скрипы – словно стоило им улечься, как в каждой комнате ожило и завозилось то, что с их появлением на время затаилось, затихло и спряталось.

Словом, сну такая обстановка нимало не способствовала – стоило смежить веки, как в дверном проёме тут же мерещилось пугающее шевеление. И Тимка испуганно вздрагивал и вглядывался в полумрак коридора – не крадётся ли кто?

Какой-нибудь недовольный местный обитатель, отлучившийся на день и к вечеру вернувшийся в свою берлогу, чтобы застать там непрошенных гостей?

В подобных руинах мог обитать как безобидный хиппи, так и чуть менее безобидный бездомный наркоша или даже целый крысиный прайд. И чёрт его знает, чем завершилась бы такая встреча в уединённом месте и без лишних глаз.

Не выдержав растущего раздражения, неудобной постели и соседства с безмятежно сопящим лисом, Тим вздохнул и сердито поднялся. Оглянулся на спящую Ронку и морщась от прострелившей бок боли, подхватил с пола ржавые банки. Осмотрелся вокруг, выдернул из узелков с пожитками ещё одну тюремную майку. Погрыз и расковырял край, терпеливо отделил нитку от микроскопической, почти сливающейся в единое целое вязки.

– Ну чё ты там копошишься? – сердито буркнул Рик.

– Ничо. Сигнализацию делаю, – Тимка зло рванул застрявшую нить, и та оборвалась.

Лис хмуро покосился на него и отвернулся, без зазрения совести переместившись по центру лежанки.

Вконец раздражённый кот сгрёб в охапку майку, банки, трубу и гвоздики, вздохнул ещё раз и вышел в коридор.

Бродить одному в погружённом в вечерний сумрак доме было страшновато. За каждым углом вновь начинали мерещиться подозрительные тени, шевеление и злобные, пристальные взгляды.

Но и сидеть на месте и пытаться заснуть было ещё невыносимее.

А сорваться и выплеснуть накипевшее во всё горло… нет, не вариант. Особенно сейчас, когда их «банда» и так на глазах таяла.

Вейка, Динка, Пакетик… Только расставшись с кем-то понимаешь, как сильно успел привязаться. Только оставшись в одиночестве, задним числом осознаёшь, что многое бы стоило сделать совсем иначе. И пусть не его лично вина во всём случившемся, в необъяснимых и странных скандалах, происшествиях и чужих тайнах… Но от осознания этого факта на душе не становилось ни капельку легче.

Ведь если бы он был чуточку взрослее, умнее, сильнее… Глядишь всё было бы совсем не так, как стало. Ну разве нет?

С опаской глянув в лестничный проём – не крадётся ли кто со стороны подвала? – Тимка осторожно взобрался по короткой приставной лестнице к чердачному люку.

Приподнял тяжёлую щелястую крышку и обвёл настороженным взглядом открывшееся пространство.

Пусто.

Только пыль, стожки прошлогодних иссохших листьев, да дремлющие голуби.

С появлением Тимки жирные городские птицы шумно шарахнулись прочь, подняв за собой целое облако закружившихся иссохших листьев. Оглушительно хлопая крыльями, птицы заметались в тесном пространстве, сталкиваясь друг с дружкой и врезаясь в стены.

Голубей было настолько много, что Тимка отчаянно струсил – присел, пережидая гвалт и хлопанье крыльев и рискнул выбраться на чердак лишь когда последняя птица выпорхнула, наконец, в распахнутое чердачное окно.

Садившееся солнце заливало чердак косыми тёплыми лучами и от этого становилось совсем не страшно. Скорее – «загадочно» и чуточку романтично. Выгрузив у люка несколько банок, он спустился за остальным барахлишком и в два приёма перетаскал его на чердак. Выбрался сам, прислушался к происходящему внизу и занялся осмотром новых владений.

Впрочем, осматривать тут было особо нечего – ровный деревянный настил, прикрытый засохшей грязью и палыми листьями, птичий помёт, да перья.

Ещё одна сломанная лестница, старинного вида массивный сундук и совсем антикварный, нимало не пострадавший шкаф.

Ещё тут было расколотое зеркало-трюмо, резная вешалка и колченогий потрескавшийся вдоль и поперёк огромный табурет.

По давней привычке обследовав найденные ёмкости на предмет кладов и прочих ценностей, Тимка обнаружил в трюмо пустую жестянку из-под печенья. А в ней – обрывки цветных проводков из телефонного кабеля и несколько девчачьих «плетёнок»: колечко, стерженёк-подвеска и браслет.

Повертев побрякушки, он вытащил колечко и примерил на палец. Затейливое узорчатое плетение в лучах закатного солнца заиграло чёрно-жёлтым узором. Не взрослая «печатка» из серебра или золота, но… вполне пойдёт.

Тимка полюбовался рукой и вернулся к остальным сокровищам.

В ветхой картонной коробке хранилась стопка исписанных мелким корявым почерком тетрадок и горсть каких-то пластмассовых фитюлек, похожих на детальки от детского конструктора. Этакие тонкие квадратные пластинки со срезанным уголком и парой странных углублений вдоль одного из краёв. На пластинках красовались непонятные надписи мелким шрифтом и чуть более крупные цифры – 512 и 1024.

Повертев фитюльки, Тимка ссыпал их обратно. На следующей полке обнаружилось нечто, похожее на разделочную кухонную доску из белого пластика. Он повертел одну из странных штуковин, поковырял кугтем непонятные отверстьица в одном из её торцов, почеркал на тетрадке огрызком карандаша, пощёлкал кнопкой на лишённой стержня ручке и поворошил пальцем кучку цветных резиночек, которыми девчонки так любят затягивать косички и «хвостики».

Рассеянно ссыпав «сокровища» обратно, Тимка закрыл шкаф и перешёл к сундуку. Здесь «улов» был скромнее – одна единственная допотопная трубка-рация. Но зато – военная!

В толстом стальном кожухе, с жёсткой металлической антенной и кучей всяких кнопочек, переключателей и регуляторов.

Тяжёлая и увесистая, размером рация была едва ли не с его локоть и весила как приличных размеров гантель. По самым скромным прикидкам на Помойке такое тянуло долларов на пять, а то и на десять. Что, в общем-то, весьма неплохо.

Дурачась, он пощёлкал кнопками и тумблерами, пародируя виденный фильм, пробубнил в динамик «первый, первый, я пятый?..», но рация не подавала признаков жизни.

Тимка потряс тяжёлую штуковину, повертел перед глазами и обнаружил на донце сдвижную панельку. Сковырнув щиток, извлёк блок питания – тяжёленький чёрный кубик с непонятными надписями и маркировками, на одном из углов которого виднелись медные контакты. Вздохнул и засунул бесполезное барахло обратно в сундук. Заняться находками время ещё будет, а пока…

Увлёкшись обследованием новых территорий и разглядыванием найденных сокровищ, он совсем позабыл о первоначальной цели своего визита.

Спохватившись, вернулся к откинутому люку, сгрёб запасы и с энтузиазмом перетащил на трюмо. В расколотом зеркале отразилась чумазая, пыльная физиономия с распухшей губой и подбитым глазом.

Вспомнив о недавно пережитых унижениях, Тимка помрачнел и нахмурился. Кончик языка машинально проехался по опустевшим дёснам.

Интересно, куда Ронка вышвырнула пистолет? В тот вечер он так разозлился, что ушёл в каморку первым. А она… появилась вроде бы спустя минуту или две следом… И пистолета у неё уже не было. Может – просто зашвырнула в травяную гущу? Или прикопала под какой-нибудь кочкой? Пожалуй… стоит сходить и поискать… Если пророчество волчицы сбылось, то всё нехорошее, что там могло случиться – уже наверняка случилось. Или случится этой ночью. Или следующей. Ну а потом… ну не станут же на них там засаду ставить?

Глупо же надеяться, что кто-то вернётся туда, откуда сбежал? Или нет?

Тимка разложил на коленях майку и сосредоточенно высунув кончик языка, принялся прилаживать нити.

Едва заметные в лучах вечернего солнца, они рвались и путались, но мало-помалу ему удалось сплести из них несколько довольно длинных верёвочек-косичек. Достаточно тонких, чтобы не бросались в глаза и достаточно крепких, чтобы не рвались от малейшего усилия.

Пробив в банках по две дырочки, Тимка подобрал несколько гвоздиков помельче и попрямее, подхватил «сигнализацию» и отправился ставить «растяжки».

С опаской косясь на провал подвального люка, он пропустил нить через перила, завёл её за вбитый в конец ступеньки гвоздик и повторил эту процедуру ещё несколько раз.

Пропустив конец нити через последний гвоздик, кот оглядел полученную «змейку», конец которой, в случае, если кто-либо ломанётся по лестнице, должен был потянуть за подвешенные банки и с грохотом уронить их с гвоздя, через который была пропущена натянутая нить.

При этом, если даже незваный гость умудрится шагать через одну ступеньку, то его нога опустится на второй виток «сигнализации». Ну а если вдруг – ну мало ли? – попробует прыгнуть через две ступеньки разом – то уж точно наступит на третью.

Устроив ловушку аккурат на середине лестницы, Тимка выпачкал нитку голубиным помётом и обсыпал пылью. Теперь, даже точно зная куда смотреть, увидеть натянутые нити сигнализации было почти невозможно.

Для верности набросав поверх ещё немного мусора, он удовлетворённо осмотрел плоды своих трудов и вновь покосился на подвальный люк. Если вдруг кто или что вылезет оттуда на ночную охоту… они по крайней мере успеют проснуться. Впрочем, всё это конечно чушь и сказки для малышей, но, как говорится – бережёного бог бережёт.

Вздохнув, он двинулся наверх, натягивая за собой сигнальный конец нити. Осторожно вбил в перила последний гвоздик и загнул его обрезком трубы в некое подобие петельки. Накинул поверх неё нить и убедился, что от малейшего усилия та легко соскользнёт и гроздь ржавых жестянок с шумом и звоном осыплется на ступеньки под ноги нарушителя. Донельзя довольный собой, Тимка отряхнул испачканные ладони, довольно шмыгнул носом и полез обратно на чердак.

За Ронку и бельчат теперь можно было не беспокоиться, а заснуть на чердаке, под лучами садящегося солнца было не в пример приятнее, чем в сырости и прохладе облюбованной ими комнаты. Конечно, по совести бы стоило позвать сюда и остальных… Но почему-то именно сейчас и именно тут ему остро хотелось побыть одному.

Чтобы никто не сопел под ухом, не ворочался и не норовил сбросить тебя с и без того не слишком удобной «кровати».

Собрав несколько охапок листьев, он натаскал их к окну, потоптался и улёгся, свернувшись калачиком.

***

Клокочущие чернильно-дымные щупальца растекались по этажам дома, заполняя его как утренний туман. Исследовали каждый закоулочек, каждую щёлочку. Выглядывали пенной шапкой из окон, сочились лёгкой дымкой наружу.

В заброшенном доме, казавшимся его светлякам необитаемым, на самом деле вовсю кипела жизнь. Сотни тысяч, миллионы микроскопических искорок теплились, мерцали, подмигивали, переливались, заполняя жемчужной пылью все закоулки, трещинки и выщерблины.

И все они сновали и суетились, спешили куда-то по своим пылиночным делам. Пока заполонившее дом тело Твари не колыхнулось и не погасило их все разом.

Зачем? Да просто так… Как порой дуют на свечу – лишь затем, чтобы увидеть, как отчаянно трепыхнётся пламя. Как разгорится на миг сильнее, сопротивляясь, отчаянно пытаясь удержаться на тоненьком фитиле, и сорвётся прочь.

Тварь «дунула» и по дому пронёсся неслышный морозный вздох.

Разбежавшиеся от центра, волны тьмы толкнули, опрокинули, сорвали микроскопических светляков с их нитей, сбросили, закружили, унесли прочь… Отрываясь, искорки гасли и меркли, напоследок рождая необыкновенно красивые радужные вспышки – ослепительно яркие, завораживающие переливами небывалых красок и оттенков.

Жемчужное одеяло жизни полыхнуло как тополиный пух, подожжённый шаловливым мальчишкой и дом погрузился во тьму.

Ну – если не считать четырёх крупных светляков, на которых дуновение тьмы особого эффекта не произвело. На мгновение Тварь преисполнилась желания насладиться и их посмертными вспышками тоже. Клубящееся щупальце даже коснулось одной из струн, повлекло светляка прочь. И жемчужное сияние колыхнулось, затрепыхалось, отчаянно цепляясь за свою Нить. Щупальце напряглось, но крупные светляки были слишком массивны, чтобы столь слабое воздействие могло подвести их к Последней Вспышке.

Да и убивать их тьма не планировала – при большом желании сделать это можно было сотнями других, намного более простых и лёгких способов.

Просто… упражняясь в подобном, Тварь постепенно становилась сильнее. Открывала всё новые и новые грани мира – училась, росла, совершенствовалась.

Каждый день щупальца клубящейся мглы вплетались в их внутренние узоры, каждый день светляки сами того не зная, рассказывали незримому наблюдателю о своей жизни.

Нащупывая узелки особо ярких воспоминаний, тьма кропотливо исследовала их, впитывала, анализировала.

Возникающие при этом эмоции порой были забавны и причудливы, порой вызывали злость и омерзение, а иногда – даже нечто вроде сочувствия и сопереживания.

Тьма как могла абстрагировалась от этих побочных эффектов, с таким же отстранённо-холодным любопытством препарируя и анализируя каждую свою мысль, подобно тому, как ковырялась в чужих воспоминаниях. И с лёгким недовольством ощущая, как в некоторых эмоциях привычный, отстранённо-аналитический подход даёт сбой.

Как некоторые эмоции вообще не хочется препарировать и раскладывать по полочкам. Как порой хочется просто смотреть, впитывать, изучать.

Например, одно из самых ярких последних воспоминаний кота. Магазин, охранник… кассирша.

Безумное крещендо гнева, обиды и ярости.

Унижения и осознания собственного бессилия, беспомощности в большом и жестоком мире. Щупальца тьмы трогали то одну, то другую нить в этом воспоминании, прослеживали их путь до ранних, куда более ранних событий. Разматывали, распутывали клубочек, постигая узор и с удивлением находя всё новые и новые закоулки. Странные, непостижимые логикой и здравым смыслом.

Вот и сейчас тьма с удивлением смотрела в его карие влюблённые глаза с расстояния всего лишь в пару дюймов. Ощущала эйфорию и блаженство, разрывающие сердце надежду и грусть, тоску и радость. Бурю противоречивых и ярких, необычайно сильных эмоций, замешанных в ядрёный коктейль пьянящих мечтаний. Испытывая болезненное, упоительное и немного постыдное ощущение …причастности.

Вибрируя от нетерпения, другое щупальце потянулось в коридор, на лестницу, выплеснулось на чердак и погрузилось в светляка, уединившегося там.

Пробежавшись по уже привычному узору, тьма почти мгновенно нашла нужный узелок и нырнула в него.

Теперь этот спектакль можно было смотреть от лица двух актёров. Невидимый никому зритель словно бы разом находился по обе стороны кадра.

Тьма тонула в зелёных глазах рыси… и одновременно смотрела на ручьи слёз из карих, кошачьих. Ощущала в своих ладонях одновременно и его и её лицо. И бьющий из светляков фонтан эмоций терзал, обжигал, раздирал дымное щупальце чужеродными нитями. Они пронзали, рвали, тянули, засасывали чернильную кляксу в чужой причудливый узор, угрожая увлечь, затянуть, утопить. Лишить собственного Я, подменить его чужим, размазать тонким слоем по этому лабиринту эмоций.

Испуганно отдёрнув щупальца, тьма настороженно застыла. А затем с яростным остервенением принялась вычёсывать, выпалывать, выжигать чужие эмоции из собственного Я.

***

Доберман, сидевший справа от водителя вяло покосился на коллегу, монотонно покачивавшего «баранкой» и едва заметно кивавшего головой в такт музыке. За окном джипа проносились поля и лесные насаждения. Обгоняемые кавалькадой машин, катившие по шоссе колымаги торопливо уступали дорогу, опасливо смещаясь к обочине.

В зеркале заднего вида маячили остальные три джипа, следовавшие друг за дружкой столь плотно и слажено, что казались нанизанными на одну невидимую ниточку. В такие моменты солдат как никогда сильно ощущал стоявшую за его спиной силу. Ощущал себя пусть маленьким винтиком, но зато – в огромной машине. В слаженном, невероятно сложном механизме. И от этого ощущения сразу становилось проще жить.

Передний джип поравнялся с громоздким, вычурных форм «Шериданом». Вальяжно выставив в окно локоть, доберман свысока покосился на водителя лимузина и тот нервно улыбнувшись, на всякий случай отстал.

Ничто, казалось, не предвещало каких-либо осложнений – приехали, забрали… Расслабленные скукой и полуденной жарой, разомлевшие солдаты покачивались в креслах и скучающе поглядывали в окна.

Кто-то на заднем сиденье звучно, с наслаждением зевнул. И сидящим на передних креслах тотчас захотелось зевнуть тоже. Да столь нестерпимо, что аж челюсти посводило.

Водитель мрачно покосился на соседа и нахмурился, борясь с нарастающим желанием зевнуть вслед. Ибо – попробуй тут зевни, когда машина набрала ход и несётся по шоссе…

Отчаянно пытаясь сдержать зевок, пёс выглядел столь уморительно, что доберман не выдержал сам – широко и с наслаждением зевнул, словно издеваясь над однополчанином.

Водила злобно зыркнул на провокатора и страдальчески сморщился – несмотря на все усилия и попытки обойтись «полумерами», зевок нестерпимо распирал челюсти изнутри.

Сдавшись, водила отчаянно вытаращив один глаз и зажмурив другой, осторожно зевнул.

Вот тут-то всё и началось – вылетевшая навстречу точка, которую псы то ли не увидели, то ли приняли за какое насекомое… внезапно выросла до размеров гранаты и с оглушительным «Хрясь!» пробила лобовое стекло.

Триплекс мгновенно покрылся сетью трещин, а непонятный снаряд, чудом миновав водителя, закончил свой путь на заднем сиденье.

Водитель втянул голову в плечи и почти зажмурился – так, словно в любую секунду ожидал взрыва от влетевшего в джип предмета. Доберман сначала ошалело уставился на пробитое стекло, затем на водителя и только потом обернулся назад – к натужно хрипящему и кашляющему «раненому».

Трясущейся рукой динго на заднем сиденье потянулся к месту удара, ожидая найти там если не гранату, то по меньшей мере дыру от снаряда. К счастью для него – влетевший в джип предмет оказался не гранатой и даже не снарядом, а потому бронежилета не пробил. Лишь вышиб дыхание, да заставил закашляться, судорожно хватая воздух широко раскрытым ртом.

Оставив в бронежилете солидную вмятину, в ладонь пса вывалился увесистый булыжник.

И в этот самый миг в машину снова что-то врезалось. Тяжёлый армейский джип лязгнул подвеской и присел на передние колёса.

С перепугу едва не выпустив руль, водитель заорал благим матом, одновременно пытаясь удержать машину прямо и разглядеть, что происходит по ту сторону иссечённого трещинами стекла.

Но прежде чем он успел выжать тормоз, густая паутина трещин разлетелась и в салон сунулась лапа.

С обвисшей, влажной от пота и крови шкурой, с неестественно длинными крепкими когтями.

Мгновение водила и его ближайший сосед оторопело таращились на жуткую конечность. На то, как словно в замедленной съёмке, лапа деловито цепляет водителя за горловину бронежилета. Как сидящий на капоте монстр легко, будто и вовсе без особых усилий выдёргивает орущее тело наружу и отшвыривает прочь.

Так легко и непринуждённо, словно не взрослого сопротивляющегося мужчину, а невесомую надувную куклу.

А затем растянувшееся время вдруг спохватилось и, словно навёрстывая события в утроенном темпе, понеслось вскачь.

Отшвырнув орущего водителя прочь, монстр подался вперёд и оглушительно взревел, обдав солдат гнилостным могильным запахом.

Замотанная какой-то дрянью, башка чудовища просунулась в машину, и доберман вжался в спинку кресла, засучил ногами, словно всерьёз надеясь отползти поглубже в салон – прямо вместе с креслом, на котором сидел.

Понимая, что оставшийся без управления джип вот-вот вылетит с трассы, но не в силах ни вцепиться в руль, ни вытащить наконец пистолет или хотя бы просто распахнуть дверцу и выпрыгнуть, пёс тихонько заскулил.

Словно бабочка, пришпиленная к картонке булавкой энтомолога, солдат замер, не в силах отвести взгляд от жутких, лишённых век гляделок. Глубоко утопленные в месиве воспалённой плоти, бездонные буркалы чудовища моргнули – на миг затянувшись сизой плёнкой и вновь превратившись в пугающе чёрные озёра. Моря, океаны почти физически ощутимой, осязаемой боли.

Должно быть такой вот взгляд и должен быть у самой смерти – той самой фигуры с косой, наберись кто-нибудь храбрости или глупости заглянуть ей под капюшон.

Здоровенный, бугрящийся мышцами доберман тоненько взвыл и обмочился.

А монстр, закончив беглый осмотр джипа и, видимо не найдя искомого, мощным прыжком взвился куда-то вверх.

Погружённая в тяжкие мысли, волчица не сразу заметила, как идущий впереди автомобиль взвизгнул шинами, заставив притормозить и выругаться водителя их машины. Если бы не всполошившиеся вокруг солдаты, защёлкавшие затворами автоматов, да не офицер, потянувший из кобуры тяжёлый армейский «Кохлер», она и вовсе не придала бы значения подобным манёврам. Ну вильнул и вильнул, мало ли? Может ящерица на дорогу выбежала или ухаб какой объезжал…

Сейчас её мысли были далеко.

Со всем тем, что с каждой минутой становилось на милю дальше.

С теми, кто уходил в прошлое.

Безвозвратно, навсегда.

Там, где остались все те, кто почти стал для неё семьёй.

И где остался …ОН. Тот, кому в её внешней памяти была посвящена та самая особая папка.

Очнувшись от тяжких дум, Диана с удивлением уставилась на приготовления солдат. А затем вздрогнула, когда на капот их машины буквально с неба упал Пакетик.

Описать её ощущения в тот момент – не хватило бы и небольшой книги.

Боль, радость, отчаянная затаённая надежда.

Пришёл, он пришёл за ней!

Спасти её!

Будь у неё сердце, оно, наверное, взорвалось бы от счастья и переполнявших его эмоций.

Затем накатила паника – вокруг полно вооружённых солдат с автоматами и пистолетами. И ладно бы речь шла лишь об одной машине – обитателей джипа в котором она ехала, волчица могла… нейтрализовать в считанные секунды. Вот только… представьте себе реакцию принца, на глазах у которого спасаемая принцесса вдруг самолично потрошит дракона?

Взрыв мыслей и панических эмоций обрушился на неё как снежная лавина, вознёсся безумным аккордом и… оборвался со звоном лопнувшей струны меньше чем через секунду: напуганный водитель ударил по тормозам. Потеряв равновесие, лис по инерции кувыркнулся прочь. Сполз, соскользнул, исчез за массивным передком джипа.

Диана вскрикнула и подалась вперёд, не замечая, как сминаются под её пальцами толстые трубчатые каркасы сидений. Как вытягиваются рожи увидевших это солдат – в особенности того, что всю дорогу так пялился за вырез её майки. Не замечая и не думая больше ни о чём, она напряжённо подалась вперёд.

А в следующую секунду лис вылетел обратно, словно получивший крепкий пинок футбольный мячик. Плюхнулся на капот, размах – удар, кулак врезается в стекло, покрывая его густой паутиной трещин. Ещё раз и вот уже стекло прогибается, проваливается внутрь. Трещин столь много, что водитель тормозит, не разбирая дороги и съезжая на обочину, заставляя другие джипы шарахнуться прочь, а гражданских – испуганно сигналить.

Визг шин, выстрелы.

Тяжёлый армейский пистолет одну за другой пробивает в стекле три внушительные дыры, но лис уже на крыше. Офицер разряжает остатки обоймы в потолок, наполняя салон джипа грохотом и едким пороховым дымом.

Банг-банг-банг!

Но тщетно – разбив окно на двери водителя, Пакетик уже извлекает за шиворот вопящее тело и отшвыривает прочь.

Потеряв управление джип окончательно слетает с дороги, и офицер торопливо вцепляется в руль, пытаясь не дать машине опрокинуться.

А неуловимый лис уже вовсю крушит третий джип.

Обмирая от страха за внезапного спасателя, Диана обернулась, глядя как и третья и четвёртая машины в считанные секунды лишаются водителей, как тонированные стёкла раз за разом озаряются вспышками: напуганные солдаты открывают пальбу прямо в салоне, сквозь стёкла, сквозь крышу и двери. Но лис слишком быстр, а стрелки слишком стеснены неловкой, непривычной для стрельбы позой. Автоматные очереди, пугая гражданских, выносят окна и дырявят крышу, полированный металл покрывается строчками кратеров, шипастые кромки которых опасны сами по себе.

Пытаясь удержаться на несущейся машине и одновременно увернуться от пуль, лис несколько раз оскользнулся, наступая и падая на эти своеобразные шипы, от чего его блёкло-рыжую шкуру пятнают неестественно алые, почти оранжевые росчерки.

И каждый раз она вздрагивает и сжимается, словно шипы эти впиваются в её собственную плоть. Да не в искусственное тело, не чувствующее боли, а в то, старое… живое. Оставшееся где-то там, в далёком призрачном прошлом.

В последнем из джипов открылась дверца и высунувшийся рысь махнул автоматом. Но прежде чем на стволе оружия распустился огненный венчик, вёрткий погромщик, уцепившись за противоположный краешек крыши, невероятным акробатическим трюком вышиб стекло пятками и влетел в салон, выбив неосторожного автоматчика изнутри джипа.

Не успев среагировать, повисший на двери солдат получил чудовищный удар в живот, разжал пальцы и беззвучно исчез в высокой траве за обочиной.

В следующий миг третья машина начала тормозить и замыкавший колонну четвёртый джип боднул её бампером. Потеряв управление, вездеходы пошли юзом, слетели на обочину и, кувыркаясь, запрыгали по ухабам, разбрасывая по сторонам тела не удержавшихся внутри солдат.

Из всех четырёх джипов на колёсах удержался только один – тот, в котором везли её. Вцепившийся в руль офицер каким-то чудом удержал вихляющуюся машину на самом краю обочины.

Спохватившись, Диана порывисто обернулась – не заметил ли кто из конвоиров чего-нибудь неладного, не заподозрили ли её в сочувствии к… врагу? Вспомнив о нечаянно смятых краях кресел, Диана с испугом покосилась на конвоира – как раз для того, чтобы увидеть приближающийся к лицу приклад.

«Б-бам!»

Удар, способный начисто вырубить крепкого мужика, в её случае лишь на пару градусов сдвинул голову в сторону.

Диана с негодованием и обидой уставилась на солдата, а тот – ошалело выпучился на неё.

«Б-бам!»

В этот раз в удар было вложено всё то отчаянье и паника, которые захлестнули солдата после безрезультатности первой попытки.

И вновь с тем же эффектом – разве что пальцы себе отбил, да голова киборга сдвинулась ещё на несколько градусов сильнее.

Растерявшаяся Диана машинально стукнула его в лоб. Неловко, не так как на тренировках, а каким-то нелепым, чисто девчачьим движением. Но солдату хватило и этого – закатив глаза, здоровенный пёс обмяк и стёк на пол.

Волчица же обернулась к оставшемуся соседу – не сразу, а… сначала скосив глаза и только потом настороженно повернув голову. Но второй вояка, увидев постигшую напарника неудачу, предпочёл не связываться – распахнул дверку и задал стрекача.

С опаской покосившись на офицера, Диана с удивлением обнаружила того без сознания – абсолютно неподвижного, расслабленно обмякшего на передних сиденьях.

Странно – джип удержал, а потом… Может, в последний момент всё же ударился обо что-нибудь?

Впрочем, сейчас ей было совсем не до выяснения причин этого странного обморока.

Диана аккуратно вылезла из машины, с тревогой и беспокойством уставилась в траву – густую, намного выше её роста.

Всё произошедшее промелькнуло столь быстро, что ни осмыслить, ни до конца осознать ситуацию она просто не успела. И даже сейчас, когда всё, казалось бы, отгремело и закончилось… никаких внятных мыслей в голову не приходило.

Одни эмоции. Яркие, невиданные, сшибающие с ног.

Он вышел из зарослей спустя несколько секунд – тяжело дыша, всклокоченный, заляпанный своей и чужой кровью… жилистый, поджарый... словно бы даже отощавший за последние часы ещё сильнее, чем обычно.

Рельефные и ранее, мышцы лиса проступали сейчас так, словно обвисшая местами шкура была гигантским вакуумным мешком из которого только что откачали весь воздух.

Настороженно покосившись на джип за её спиной, Пакетик склонил голову – этаким вопросительным движением, настолько выразительным и многослойным, как умел только он.

И она в сотый, в тысячный раз одновременно и пожалела и обрадовалась тому, что слёзные «железы» в её теле напрямую не связаны с мозгом.

Иначе бы давно уже ревела тут в три ручья.

От счастья и радости, облегчения и страха, от ещё десятков, если не сотен странных и противоречивых эмоций. Накативших, захлестнувших словно волна цунами, оставивших после себя лишь опустевший пляж, захламлённый обрывками растерзанных бессвязных мыслей.

Не в силах выразить это всё ни словом ни жестом, Диана кинулась к нему, на ходу проверяя дышит ли её тело, достаточная ли у него температура и не слишком ли деревянное выражение на лице. Ну и конечно же, следя за тем, чтобы походка и бег по ухабам были не слишком неподходящими к её облику. И не замечая, как лис встаёт, обеспокоенно, резко смещаясь в сторону.

Принц спасает принцессу – что может быть романтичнее?

И пусть принц пахнет тухлятиной (если верить окружающим), а принцесса работает «на батарейках»… Пусть всё это донельзя странно и нелепо, как какой-нибудь глупый фарс… Пусть жить «принцессе» осталось немногим больше месяца, а то и вовсе пару дней, реши её владельцы заменить в нём мозг… Пусть всё сложно, невероятно сложно и плохо – но здесь и сейчас, в эту самую секунду она испытывает то, ради чего стоит жить. То, что не ощущала никогда ранее.

Ах, если бы только она могла сделать для него хоть что-то сопоставимое! Поделиться хоть крупицей того счастья, которое распирало её сейчас изнутри…

Хотелось броситься навстречу, стиснуть, закружить… уронить в траву… Валяться рядом, вглядываясь в глаза. Купаться в этих запредельных, невероятных эмоциях ещё и ещё.

А он…

Банг! Банг!

Банг!

Замерев как вкопанная, Диана с ужасом уставилась на то, как на груди зашатавшегося лиса распускаются кровавые цветы. Не понимая ещё что происходит, но ощущая лишь всю ужасную необратимость и неправильность происходящего.

– Нет!!! – Диана пошатнулась, оборачиваясь и уже зная, что увидит.

Широко расставив ноги в позе стрелка, волк двумя руками держал дымящийся «Кохлер».

Не веря, боясь поверить в реальность происходящего, волчица перевела взгляд на лиса. Три дыры в и без того окровавленной груди лохматились страшным месивом. Изо рта, скрытого под маской, плеснула кровь – оранжевая, неестественно яркая, словно краска. Словно всё не взаправду, а только игра.

Кровь окрасила изнутри грязный полиэтиленовый пакет, полилась по шее. Лис качнулся, но упрямо шагнул вперёд.

– О боже… нет, нет, нет, не-е-е-е-е-е-ет! – волчица запоздало кинулась к нему, пытаясь защитить, заслонить собой. Три пули – в лёгкие и сердце… Даже окажись он в больнице прямо сейчас – шансов почти нет. А до ближайшей больницы отсюда ещё ехать и ехать…

Упрямо наклонив голову, Пакетик шагнул ещё раз. Пошатнулся, едва сохранив равновесие и шагнул вновь.

Едва заметно выгнув бровь, но в остальном ничуть не теряя хладнокровия, волк разрядил в него оставшиеся заряды, невозмутимо, как в тире сменил обойму и поднял «Кохлер» снова.

Бессилие. Отчаянье. Невозможность что-то изменить, именно в ту секунду, когда это так нужно… Ужас и боль, безысходность и гнев… на волка, что лишь выполняет свой долг. На себя, что не проверила притворяется ли тот или вырубился по-настоящему. На упрямого лиса, который вместо того, чтобы шарахнуться прочь или сдаться, попёр на своего убийцу, не обращая внимания на прошивающие его пули…

Замерев после второй серии выстрелов, Пакетик медленно завалился на колени. Качнулся, словно до последнего сопротивляясь неизбежному и рухнул лицом в траву в паре шагов от солдата.

Диана рухнула рядом, вцепилась ладонями в грунт. Вся боль и ярость, бессилие и безысходность, ненависть и обида выплеснулись в одном долгом, яростном крике.

Голосовой синтезатор сорвался, захрипел, захлебнулся дребезжащими электронными обертонами и мусорным кодом, не в силах воспроизвести её вопль с должной силой.

Автор:

F

Корректура:

Андрей Яковлев

Художники

(обложка):

Диана Нигматова

Мария Золотова

F

официальный сайт проекта:

http://StolenWorld.net/

Это произведение в порядке эксперимента доступно и в бесплатном варианте. Вы можете читать его онлайн, на сайте. За деньги распространяются только сборки – под мобильные устройства, бумажный вариант и т.п. Однако в большинстве случаев приносимый ими доход далеко не окупает потраченных сил и времени ни автора, ни кого-либо из помогавших в работе над корректурой, обложкой и на других этапах работ. Поэтому, если книга действительно вам понравилась – не поленитесь зайти на сайт и пожертвовать несколько долларов. Это существенно ускорит работу над продолжениями (их запланировано 5-7 томов и несколько спин-оффов), а также, вполне возможно – в будущем выпустить и более иллюстрированную версию книги ;)

аннотация:

Обычно в этом месте предполагается наличие некоей аннотации. Но об этой книге нельзя рассказать в 2-3 абзацах и при том не испортить основной интриги.

Если кратко – это книга о жизни. О тяжёлой, подчас полной безысходности, но со своими маленькими радостями. Книга о любви и ненависти, дружбе и предательстве. Книга-сериал, в которой «местечковые», казалось бы события, порой влияют на «эпичную линию» самым причудливым образом. Книга, в которой каждая глава открывает читателю новые горизонты, переворачивает с ног на голову всё ранее прочитанное. Книга-гобелен, где судьбы героев сплетаются теснее и причудливее, чем в большинстве других произведений.

Книга про жизнь.

В том числе и про те её стороны, о которых не принято говорить. И да – вопреки обманчиво «детскому» впечатлению от обложки – эта книга отнюдь не детская.