В подъезде было теплее, и немолодая, ужасно худая рысь, закутанная в потрёпанную шинель, устало привалилась к грязной, закопчённой стенке, немного переводя дух. Холщёвая сумка выпала из ослабевших пальцев с остриженными когтями и глухо стукнулась о неметёный пол.

«Давай, немножко осталось, милая», – подумала про себя рысь и, с трудом подняв сумку со скудным кормовым пайком, стала подниматься по скрипучей деревянной лестнице на третий этаж, цепляясь в перила со всей силы.

Весь дом ещё спал, разве что вечно пьяный медведь Пётр кричал в бреду, да кто-то тихонько плакал на втором этаже у Бесхвостовых. Дверь в квартиру рыси была приоткрыта. Их вообще было запрещено закрывать на замок, но выстужать-то зачем? Опять Раська не прикрыла.

Ввалившись внутрь, самка едва нашла в себе силы затворить дверь и безвольно съехала на пол, обессилено уронив голову на плечо. В дальней комнате слышались вздохи и стоны, значит Раська «работала». Интересно, кто сегодня? Местные? Солдаты? Или какие-нибудь очередные проверяющие? Лучше бы они... такие редко скупились, и обычно не били Раську, ох.

Из ближней комнатушки показались заспанные мордочки двух рысят: братика и сестрички. Они радостно замурлыкали, узнав бабушку, навострили в её сторону большие ушки, с ещё большими кисточками на них и, неуклюже переваливаясь на четырёх лапках, поскольку «по-взрослому» ещё ходить не умели, подбежали и ласково прижались к её бокам. Они дрожали от холода.

«Ну, Раська! Задам я тебе!»

Отдохнув несколько минут, рысица прошла на кухню, заново развела в потухшей печке огонь и поставила кастрюлю с водой и чайник. Голодные рысята, тихонько попискивая, уже вытащили из пакета и стали грызть замороженный брикет обезвоженного мяса, поэтому самка поспешила отобрать его.

– Ну, что такое? Потерпите немного, сейчас сварю. Мамаша вас, поди, опять не кормила?

Котята жалобно проскулили что-то неразборчивое, и подсели ближе к печке. Открылась дверь дальней комнаты, и в квартире стали слышны громкие самцовые голоса. Нет, не солдаты, и не местные, хорошо. Чьи-то быстрые шаги зашуршали по коридору, и на кухню вбежал Богдан, худенький рысёнок, сын станционного смотрителя.

– Здравствуйте, тётя Лейра, с Новым Годом! – кот-подросток как раз убирал небольшую видеокамеру в потрёпанный рюкзачок, вытащив взамен внушительную банку тушёнки, и протянул её самке.

– Ого! Спасибо! – удивилась рысь, взяла банку и поставила на стол. – Обязательно приходи к нам на ужин сегодня, скушаем её вместе.

– Постараюсь, тётя Лейра, если папа отпустит.

– А у меня для тебя тоже подарок, – улыбнулась рысь и протянула самчику небольшую коробочку, завёрнутую в вощёную бумагу.

– Что это?

– У нас на днях меняли систему видеонаблюдения, и я умыкнула одну камеру, всё равно их больше чем нужно привезли.

– Ух, ты! Ночная, да? С беспроводным интерфейсом! Здорово! Спасибо, тётя Лейра! Теперь Раську с двух ракурсов снимать можно будет! Ну, я побежал тогда? А то спать очень хочется.

– Беги, беги. С Новым Годом тебя.

Рысёнок выскочил прочь, а Лейра, вздрогнув, заметила в полутьме коридора вооружённого солдата-тигра. «Зря я при нём подарила камеру Богдану, сдаст», – подумала было она, но вдруг узнала солдата. Это был Виктор с дальнего кордона. И чего он приехал? Неужели такие важные гости к Раське пожаловали, что аж единственного тигра в округе к ним приставили?

Шум мужских голосов усилился, и тигр открыл входную дверь, чтобы выйти наружу и осмотреть подъезд на предмет возможной опасности. Пьяные бараны в количестве трёх штук, с огромными закрученными рогами, весело гогоча, прошли по коридору наружу, даже не взглянув в крохотную кухоньку. Через несколько мгновений Виктор заглянул в проём, кивнул Лейре и плотно закрыл за собой дверь.

«Хоть бы не сдал...», – подумала про себя рысь, возвращаясь к стряпне, но тут в комнату вошла Раська.

– Привет, мам, как смена?

Ослепительно белый мех на животе обнажённой самочки, лишь к бокам приобретал свойственную всем рысям пятнистость. Необычайно густой и пушистый на зиму, он становился на спине и лапах совершенного, серо-бежевого оттенка, перемежающегося с пятнышками и полосками. Красивая, пушистая мордочка, с от природы богатыми «щёчками», просто светилась счастьем. Взяв с плиты чайник с ещё не успевшей нагреться водой, она налила в глубокую миску воды и жадно стала лакать её.

– А какой она ещё может быть? Норму со следующего года поднимут, трубы изношены, запчастей не хватает как всегда, того и гляди взлетит на воздух наша газоперебросочная станция. Вот, хоть новогодний паёк выдали, и на том спасибо.

– Ну и отлично, я есть не буду, приду после обеда. В комнате шампанское и остатки бараньих закусок. Позовёшь Тамару или Клаву, угостишь. А я по делам!

Чмокнув маму в носик, она положила на стол десять продуктовых талонов и выскочила из квартиры, накинув ради приличия длиннополый халатик.

Её шерсть полиняла на зиму, в отличие от материнской, и ей не будет холодно. Лейра посмотрела на талоны, и в глазах появились слёзы... Пару ночей можно было не выходить на смены и наконец-то отдохнуть.

Выскочив на улицу, пьяная Раська с разбегу прыгнула в снег и начала резвиться. Наверное, мало было в посёлке таких же счастливых как она. Вдоволь навалявшись и показав неприличный жест вышедшему на балкон понюхать табак старому инвалиду Петру, рысь пошла в сторону полусгоревшей церкви, покосившийся шпиль которой, было видно со всего посёлка. Утро было раннее, и кроме солдатского патруля, отпустившего в её сторону несколько пошлых шуточек, на улице никого не было. Обойдя церковь сзади, она спустилась вниз, по заваленной битым кирпичом лесенке и, аккуратно протиснувшись в приоткрытую, но намертво вмёрзшую в лёд железную дверь, попала в нижний зал.

Полумрак сырого помещения, разгоняемый редкими колодцами света с прогоревшего потолка, остатки былой церковной утвари, и несколько храпящих на полу бомжей. Принюхавшись, она определила нужного ей зверя и осторожно растормошила его.

– Отец Сергий, с Новым Годом, мне как обычно – едва слышно произнесла она и сунула оленю пачку продуктовых талонов.

С трудом сфокусировав взгляд сперва на гостье, а потом на талонах, побитый жизнью священнослужитель с обломанными рогами, кряхтя поднялся и заковылял куда-то за большой аналой. Оттуда послышался металлический лязг, и вскоре старик вернулся с небольшим свёртком в руке.

– Эти получились ядрёней, дочка. Не усердствуй.

– Спасибо, отец Сергий, с Новым Годом!

– Это тебе спасибо, милая... храни тебя Солнце, – сжимая в руке талоны, едва слышно прошептал вслед уходящей самочке старик.

Выйдя наружу, Раська развернула бумажный свёрток. Внутри было несколько скатанных колбаской «косячков», как называла их рысь. Разве что их не курить надо было, а принимать внутрь, но суть от этого не менялась. Не обращая внимания на предупреждения старика, самочка сыпанула в рот сразу всё содержимое пакетика. Гулять, так гулять! Ведь сегодня Новый Год! Жизнь прекрасна и весела, верно, покосившиеся трёхэтажные дома? Жить надо одним днём, ведь завтра может и не наступить, так, ржавые паровозы? Ха-ха! Зачем нам ждать весны и травы, снег и так зелёный, пших, пших! Лови, мрачный прохожий, мой зелёный снежок! Прямо в хвост попала! Веселитесь! Новый Год же... Запыхавшись, она прислонилась к какому-то изрисованному забору, чтобы отдышаться. Внезапно морозный штиль начал сменяться ощутимым ветром. Сперва зашумели верхушки елей в лесу за дорогой, потом загудели дымоходы сгоревших много лет назад домишек, и вот ветер стал настолько сильным, что начал поднимать с земли снежные вихри. Но Раську всё это лишь веселило и она, вскочив на ноги, запела слышанную когда-то в детстве песенку:

– Волки-метели, медведи-бураны, что вам неймётся, зализаны раны? Солнца по небу начнётся пробег, стают снега, оживится побег, снова вы попраны будете суки, дальше не помню... Валите пока целы, ха-ха-ха! Но ветер и не думал стихать, он становился всё сильней и даже повалил рысиху на землю, но она лишь весело засмеялась, выплёвывая из пасти снег.

Ветер стих так же внезапно, как и появился, а ему на смену пришёл едва слышный вдалеке звон колокольчиков. Раська вгляделась и там, из сумятицы снежинок проявились сани! Самые настоящие сани, с огромной чёрной лошадью в хомуте и с дугой, на которой позвякивали те самые колокольчики. Разумеется, в санях кто-то сидел.

«Ну и шалят богатенькие. А может его это самое... позвать к себе?» – пьяно подумалось Раське.

– Эй, ты, как там тебя! – замахала в сторону саней самочка. – Не хочешь повеселиться, недорого возьму, ха-ха!

К немалому удивлению зверицы, сани остановились подле неё. Внутри сидел необъятных размеров... зверь? Непонятно какого-то вида. Шерсть на его морде была так густа, что не было видно ничего, кроме тёмных провалов глаз. Даже пасти не было видно, вместо неё у незнакомца была огромная чёрная борода, свисающая аж до самых нижних лап, а одет он был в какую-то шубу чёрного цвета. «В такие рядятся звери с экватора, которым у нас холодно! Хотя, это же наверняка глюк!», – подумалось рысихе.

– Здравствуй, Раиса, – каким-то загробным голосом произнёс зверь в санях.

– Ого, ну точно глюк! И тебе не хворать, старче! Ха-ха, – засмеялась рысиха.

– Да... мало кто способен видеть меня, даже съев много горьких трав. А угадаешь, кто я?

– Ну... сейчас день солнцеворота, волки-метели пробежали, медведи-бураны прошли, какашки-сугробы навалили, значит ты – Карачун! Ха-ха! Во меня штырит, классные косячки походу.

Незнакомец в санях хмыкнул.

– Ты очень необычная, Раиса. Сегодня день солнцеворота, ты права. А если не повернётся солнце? Если не будут дни длиннее, если зима останется?

– Пфф... скажешь тоже, дедуля. Там же гравитация, планета крутится, эклипиптика! Законы природы.

– Вижу, слов умных нахватались, законы природы открыли, а что такое природа, так и не знаете.

– Бе-бе-бе! – кривлялась рысиха.

– Устал я, – вздохнул чёрный незнакомец. – Слишком много смертей, даже для меня. Пожалуй, сделаю тебе подарок, ты тоже в солнцевороте. Посерёдке между добром и злом. И только от тебя зависит, куда ты пойдёшь дальше. Держи подарочек.

Незнакомец снял варежку, обнажив почти высохшую, лишённую шерсти когтистую лапу с длинными пальцами. Обломив один из когтей, он положил его на ладошку и дунул. Превратившись в снежный султанчик, тот мигом рванулся в сторону Раськи и влетел ей в клык.

– Ой! Холодно-то как! Ты чего, глюк?

Рысь упала в снег, больно ударившись попкой обо что-то твёрдое и хотела уже было вскочить, как вдруг поняла, что всё тело немеет. Да не просто немеет, а покрывается хрустящим инеем. Глюки глюками, но такого рысь ещё никогда не испытывала. Она снова попыталась встать, но у неё опять ничего не получилось, и она плюхнулась обратно в снег уже плашмя. Ей стало страшно. По-настоящему страшно. Внизу живота вдруг резко потеплело, и она почувствовала, как опорожняется её мочевой пузырь, а ужасный чернобородый старец продолжал смотреть на неё.

– Тебя это не согреет, малышка. А подарочек вернёшь, как наиграешься и долго не спи, замёрзнешь! Ха-ха-ха!

Лыжи саней скрипнули у неё перед носом и заскользили прочь, а рысиха продолжала замерзать, не в силах даже закрыть глаза...

***

– Буран крепчает! Ты не ошибся с направлением, Урай? – пытаясь перекричать пургу, рычал в ухо один волк другому.

– Через перевал только одна тропа, новый вожак. Вдоль обрыва и вверх, не заблудишься. Я страшусь другого, как бы самки с детёнышами не замёрзли, тут где-то пещера рысей должна быть, можно попробовать переждать ночь у них.

– И делиться мясом? Лучше так дойти, за перевалом ветер не будет таким сильным, там и отдохнём.

– Как прикажете, – сказал пожилой волк, и отвязал верёвку, сплетённую из мамонтовых сухожилий, пропуская вожака вперёд, тропить снег вместо него. Постояв немного, и подождав, пока мимо пройдёт вся стая, шедшая след в след, и так же обвязанная верёвками, чтобы не потеряться в буране, он встал в самый конец и побрёл следом за всеми.

Пожилой волк жил уже очень долго, целых двадцать лет, и половина этих лет были плохими. Стужа всё крепчала, стада мигрировали, и волки шли за ними, сперва радуясь богатым на еду годам, когда голодные яки падали замертво, а потом воя от досады, когда очередное стадо умирало полностью, не в силах найти под снегом еду, и их туши заметало снегом, через который волки не могли прорыться. А лето всё не наступало. Его не было уже десять солнцеворотов. Сегодня пошёл одиннадцатый. Неужели лета не будет теперь никогда?

Вдруг в ногу ему вцепился какой-то зверёк, да так сильно, что старый волк завыл от испуга и боли. И как только прокусил обмотки из толстой шкуры яка?

– Рысёнок! Ах ты... – волк попытался ударить маленького зверька, но тот вдруг сам отпустил его и помчался куда-то наверх. Белый, он почти сливался со снегом. Если бы он его не укусил, то волк бы его даже не заметил, и не услышал бы его писка из-за воя метели.

«Наверное, там пещера», – подумал волк и, взглянув на неспешно удаляющуюся вереницей стаю, полез следом за зверёнышем. Пещера оказалась недалеко, но из-за бурана её совсем не было видно. Осторожно принюхиваясь, волк подошёл ко входу. С народом рысей волки не были врагами, но не были и друзьями, так что он осторожно, но громко, чтобы перекричать ветер, провыл, вызывая кого-нибудь на разговор.

Следов вокруг пещеры не было, за исключением свежей цепочки маленьких ямок, оставленных только что забежавшим туда рысёнком. Волк осторожно пошёл по следу. Внутри было тихо, темно и пахло протухшим мясом. Странно... рыси жили в этой пещере поколениями и никогда не жалели огня, поддерживая его круглый год. Это было не трудно, ведь в дальнем отнорке пещеры была неусыхающая лужа горючей воды. Но сейчас огонь не горел. Привыкнув к темноте, волк стал различать вдалеке какие-то лежащие на земле тела. Внезапно, в глубине пещеры вспыхнули два круглых огонька, и раздался рысиный «Мряв!»

Волк подошёл ближе к урчащему котёнку и чуть не взвыл от испуга. Рысёнок ел тушу взрослой рыси. Ему ещё снаружи показалось, что морда укусившего его рысёнка была по шею в крови, и теперь он убедился в своей правоте. Весь пол пещеры был завален телами и костями убитых рысей.

– Прости, что не стал слушать тебя Урай. Наверное, мне рано становиться вожаком.

– А мне слишком поздно, Руй. А больше некому. Какое-то время подождём здесь, восстановим силы и двинемся дальше. Если уж рыси не смогли выжить в этих горах, то нам и подавно оставаться тут не стоит.

– Я всё думаю, кто же их так? Медведи?

– Боюсь, что они же сами себя и съели... я осмотрел несколько тел. На всех рысьи укусы.

– Котёнка жалко, думаю, возьмём её с собой.

– Как пожелаете, новый вожак.

В пещере, кое-как расчищенной от останков прежних обитателей, в неверном свете коптящего костра, грелось семеро волков и одна маленькая рысёнка. Она стучала зубками от холода и страха, непонимающе смотрела на окруживших её волков и часто-часто облизывала чёрный клык. Резко выделяющийся на фоне остальных белоснежных зубов.

***

Она проснулась от холода. Зубы стучали, всё тело трясло, никогда такого не было. Рысица поняла, что лежит, припорошённая снегом и села. Осмотрелась. Никакого Карачуна в санях, никакой пещеры, никаких мёртвых рысей, в протухшее мясо которых она жадно впивалась несколько недель, и никаких проклятых волков-оккупантов в вонючих шкурах и обмотках, будь они не ладны... Всё тот же разукрашенный забор, сгоревшие дома, сгоревшая церковь вдалеке и она – Раська, дрожащая не от холода, а от отходняка из-за передоза слишком ядрёных колбасок бывшего химика-священнослужителя церкви, спалённой волками после оккупации.

«Мда, надо идти домой, уже наверняка обед», – подумала рысица и встала, тут же почувствовав, что идти ей будет тяжеловато. Замёрзший жёлтыми, клочковатыми сосульками мех в паху и на левой лапе сковывал движения, а ещё перед матерью объясняться... эх. На всякий случай, она внимательно осмотрела дорогу возле забора, но если на ней и были следы от саней, выпавший снег всё скрыл.

Ковыляя домой, она старалась не смотреть на веселящихся прохожих. Хоть жизнь в посёлке и была не из лёгких, она всё же была. Были дети, у многих из них были родители, а у особых счастливчиков даже оба родителя. И сейчас они веселились. Не так как она утром. Одна, в наркотическом угаре, подальше ото всех, чтобы не стыдить себя и мать лишний раз, а по-настоящему. Кто-то катался с горки, кто-то лепил снежную самку, кто-то колядовал, ходя от дома к дому. Тоже что ли, выйти с котятами на улицу? Ох... как же трещит башка. Нет, никаких гуляний, пачку аспирина и спать, спать, спать... Возле их подъезда тоже пели. Она узнала Богдана (он помахал ей) и какого-то местного мальчишку, остальные были ей не знакомы. Странно... ей казалось, что она знает всех детей в посёлке. В гости что ли кто-то приехал? Стараясь не показывать описсанные бёдра, она пошарила в карманах халата и вытащила какие-то мятые бумажки. Одной из них, с нацарапанной неверным почерком молитвой, был бывший свёрток для «косячков», и рысица с ненавистью швырнула его прочь, а вот вторая была талоном на мясо. Всучив его колядующим, Раиса бочком протиснулась в подъезд и зашагала вверх по лестнице.

«Подмели они тут что ли?» – удивляясь чистому полу и, как будто бы недавно крашеным стенам, подумала самочка, и решительно вошла в родную квартиру.

– Явилась, ударница межлапного труда? – недобро отозвалась из кухни, хозяйничающая Лейра, – Давай за стол, гусь скоро поспеет.

– Какой гусь? – опешила Раиса. – Ты что, все талоны на него спустила?

– А чего их жалеть? Новый Год же. Волки хоть и оккупанты, но тоже ведь Солнцу поклоняются, вот и расщедрились, продуктов подвезли на станцию. А ты почему утром котят своих не покормила? Им ещё рано на прикорм переходить.

– Так не просили... я сейчас покормлю.

– А ну-ка постой, – немолодая самка подошла к входной двери и стала принюхиваться к дочери. – Опять к этому безрогому ходила?

Мать была сама на себя не похожа. Словно бы помолодела лет на десять. Ещё с утра она была словно тень, а теперь была бодрой, и даже, кажется, слегка пополневшей.

– Так, понятно. Я тут горбачусь на двух работах, не доедаю, чтобы дочурке полную пайку доставать, не полиняла вон даже на зиму от голода, а она всё, что своей мокрощёлкой зарабатывает в дерьмо переводит! – мать хлестнула дочь тяжёлой лапой по щеке.

– Мама, ты чего! – опешила Раиса.

– Ещё и обоссалась по дороге! Дрянь! Детям молока надо, а ты кошачью мяту жрёшь. Не знаешь, что ли, что она в молоко переходит? Обещала же завязать! Мне младенцы-наркоманы не нужны, поняла? Марш в свою комнату!

Никогда не видевшая мать в таком настроении, Раиса пошла к себе и застыла, поражённая увиденным. Ворчащая Лейра, принёсшая тазик с тёплой водой, грубо толкнула её, поставила тазик в центре и вышла, сказав напоследок, чтобы клык от сажи помыла и что в ванной соседка моется, но Раиса её не слушала. Она была в шоке.

– Походу, меня ещё не отпустило...

Конечно, работая путаной для богатеньких она приукрашала свою комнату как могла: занавесочки, новые простыни на двух составленных рядом солдатских кроватях, даже семирогий подсвечник, всё это было собрано чуть ли не по всему посёлку и заботливо расставлено, но сейчас всего этого не было. Было совсем другое: широкая двуспальная кровать с балдахином, ковры на полу и стенах, резные стулья, даже стол с компьютером. С компьютером!

– Нет, это точно не моя комната, – забыв про тазик и не обращая внимания, что жёлтый лёд между лап уже начал таять, рысица подошла к компьютеру и ткнула кнопку включения. Выйдя из спящего режима, компьютер задорно показал открытую в браузере страницу: «Похотливая Раська». Знакомый интерфейс, платный архив её любовных похождений, снятый Богданом, всё было привычно. Только вот компьютер в посёлке был всего один! На станции! Они что, его сюда перенесли? В подарок? А Интернет откуда?

Бросившись к окну, она разглядела выходящий из стены её комнаты кабель, который спускался к ближайшему столбу и шёл к железнодорожной станции. Такие же провода шли ещё из нескольких домов.

– Бред... а электричество откуда? Рысица машинально посмотрела на потолок, где вместо ожидаемого пустого патрона, не знавшего электротока годами, ярко горела семирожковая люстра, со стеклянными плафонами.

– Нет, точно ещё штырит. Так, где у меня аспирин? – пробежав глазами комнату, рысица открыла бабушкин сундучок (ну хоть он остался прежним!) и достала несколько таблеток. Запить их пришлось из тазика, в котором она заодно и подмылась, после чего плюхнулась на кровать и мгновенно уснула.

***

– Я понимаю вашу ярость, Сулейман-паша, но и вы поймите нашу нужду, – размеренно говорил седошёрстый волк, в богато украшенной одежде. – Столь долгие холода в моей стране, вынуждают нас захватывать новые территории...

– В наши края тоже пришла беда: засуха, – перебил его худосочный джейран, с длинными рогами. – Вы нарушили столетний мир между нашими народами, хищнически напали на моих подданных, увели многих в качестве корма в свои земли, и просите не начинать войну? Вы слишком дерзки!

– Я дерзок? Да как вы...

– Отец, подожди, – быстро проскулил волк-подросток, положив лапу на готового уже было вскочить самца. – Мы все устали, дорога была длинная, вопрос тяжёлый. Давайте продолжим переговоры утром?

Последние слова были адресованы правителю джейранской империи, и разъярённый травоядный, молча вскинул худую руку, чтобы щёлкнуть копытами-пальцами. Тут же из-за занавесей выскочили несколько служанок с блюдами различной снеди и стали порхать между гостей. Однако сам Сулейман-паша не стал делить с гостями трапезу и вышел в сопровождении двух дюжих охранников, бросив напоследок:

– Ты мудрее своего отца, юноша... я вернусь к разговору утром, а пока наслаждайтесь восточной роскошью и гостеприимством.

– Глупая добыча... – глухо прорычал волк, жадно впиваясь зубами в свежевыловленную рыбу. – У него даже нищие одеты в шелка и имеют брюхо, покуда у нас от голода пухнут даже отпрыски лендлордов.

– Успокойся, отец. Ты посылал меня учиться в эту страну для чего? Чтобы тут же объявить ей войну? Джейраны сильный народ. И гордый. Нужно быть дружелюбней.

– Ах вот как ты заговорил! Дружелюбней? Может ещё в ноги к ним кинешься, обливаясь мочой?

– Перестань, отец! – чувствуя, как вскипает внутри кровь, прорычал принц. – В свои лучшие годы мы, конечно же, с лёгкостью поработили бы их, но сейчас...

– Поучи ещё меня, щенок! Пшол вон! – рявкнул взбешённый отец и оттолкнул сына прочь. Свалившись с лежащих на полу подушек на ковёр, волк-подросток глухо зарычал и, почти не осознавая что делает, бросился на отца с раскрытой пастью, но тут же получил сильнейший пинок в живот и отлетел в сторону. Мгновенно вскочив, он увидел, как лапа отца тянется к поясу. Он убьёт его! Что ему до какого-то зазнайки из последнего помёта? У него ещё столько отпрысков дома, силой и честью выбивающих себе право на трон! И он упал на колени перед отцом, ожидая помилования.

– Твоё счастье, что во дворце запрещено оружие, щенок! А то бы я примерно наказал тебя, отрубив ухо! – сквозь зубы процедил отец и вернулся на подушки. Какая-то джейранка, стараясь не цокать копытцами, уже отбегала от низкого столика, поставив на него какое-то блюдо, отвратительно пахнувшее свежей, горячей кровью.

Принц буквально услышал, как затрепетали ноздри отца и, испытывая бессильную злость и унижение, вскочил и направился прочь из ставшей вдруг душной, огромной приёмной залы, с экзотическими растениями в кадках и дивными, невесомыми тканями, спускавшимися со стен. Глаза застилал кровавый туман, приказывающий – «Дерись! Скинь этого старого вожака, ты лучше его!», но он бежал, трусливо поджав хвост, бежал прочь. Через увешанный прозрачными занавесками вход, дружно стала пробегать стайка красиво одетых джейранок, с полуприкрытыми мордами. Танцовщицы! А ну, пошли прочь! Толкнув, мешавшую ему пройти джейранку, волк внезапно почувствовал болезненный укус в лапу, и поражённо остановился. Она посмела укусить?

– Зейра! – раздался чей-то испуганный писк, и небольшой самочий гурт буквально оттеснил укусившую его самку. А ведь она была не джейранкой. Короткая, пушистая, никогда им прежде не виденная морда хищника с острыми клыками, один из которых почему-то был чёрным, и колючий, дикий взгляд, бездонных голубых глаз, сменяющийся каким-то непониманием... Он даже забыл, что хотел наказать её. Самец в джейранской империи, даже чужестранец, был неизмеримо выше любой самки. Приставленный им в помощь визирь-толмач, стал шумно извиняться перед ним, но волк лишь отмахнулся и вышел прочь на террасу.

Свет полной луны лился на устало облокотившегося о перила волка. В прекрасном саду стрекотали крохотные ночные музыканты, слышалось журчанье воды. А ведь чтобы тут ничего не погибло от засухи, было вычерпано досуха множество колодцев, обрекая на гибель ещё большее множество подданных Джейранской империи.

Волк сжал лапу в кулак, и потревоженное место укуса вновь напомнило о себе приятным жжением. И всё же кто она? Заметив вдалеке маленького козлёнка-служку, волк дал ему знак, и тот, поклонившись, стрелой умчался в помещения дворца. Не успел ещё ветер развеять его запаха, как на террасе появился визирь. Толстый, рыжебокий джейран, вечно помахивающий хвостиком то ли от страха, то ли от раболепия.

– Я хотел спросить про ту танцовщицу... – проскулил на хорошем джейранском волк.

– Ещё раз прошу прощения, дорогой гость! Она уже готовится понести суровое наказание, а я просто теряюсь в догадках, как загладить перед вами вину...

– Не стоит, – отмахнулся он. – Лучше скажи, кто она? Я никогда не видел подобных ей зверей.

– О! Вы правы, дорогой гость! Она действительно редкий вид. Эта наложница, ещё будучи котёнком, была подарена султану нашим северным вассалом, который, в свою очередь, воюет с дикими племенами в землях вечных снегов. Они называют себя рысями.

– Рысями? Как интересно. Отдайте мне её на эту ночь, визирь. Это ведь не оскорбит великого султана?

– О, нет, дорогой гость! Всё, что находится в этих покоях, находится тут лишь для вашего ублажения! Я сейчас приведу эту дерзкую наложницу, и вы сможете сами наказать её, как пожелаете!

Ощущения от сна были странными. Раиса редко понимала во сне, что это сон и поступала так, словно это всё было на самом деле. Сражалась ли она в них с монстрами, училась в школе, спаривалась со всеми подряд, она всегда была уверена, что не спит. И лишь в редких случаях, замирая во сне на секунду на каком-нибудь перекрёстке, который она проходила минуту назад, и не находя на нём только что бывшего там магазина, понимала, что спит, и тогда уже пускалась во все тяжкие: прыгала под машины и отлетала на добрый десяток метров, не чувствуя боли и смеясь, или взлетала в небеса, махая лапами, или представляла себя королевой, наблюдая как мгновенно преображается антураж под силой её мысли... жаль, что она почти всегда сразу же просыпалась после этого. Но сейчас было что-то совершенно иное. Сперва, она была уверена, что всё это на самом деле: знакомые подружки-наложницы, мягкие ковры и подушки, султан и его гости, для которых обязательно нужно станцевать, но потом...

– Зейра! Что у тебя с клыком! – испуганно взвизгнула наряжавшая её для танца служанка-джейранка.

– А щито з ним? – удивилась рысь, с извечным акцентом выговаривая звуки травоядного языка.

– Он же совсем чёрный! Ох, надо показать тебя лекарю. У моей матушки так же было, сперва зубы почернели один за другим, а потом выпали. Все! Ох, силы небесные, солнышко ясное, спаси и сохрани нас несмышлёных...

Посмотрев в серебряное зеркальце, лежавшее на бархатном пуфике, рысица и правда увидела, что один из её клыков почернел, хотя до этого всю жизнь был белым. Что дома на севере, что здесь, на чужбине, хотя стоп. Какая чужбина? Она же живёт в посёлке, с мамой и двумя детьми. А чёрный клык... Чёрная лошадь, чёрные сани... Карачун.

– Выходим, выходим, самочки! Гостей-волков нужно отвлечь, быстро, быстро! – ворвавшийся визирь, успев хлопнуть парочку наложниц по попкам, быстро отдал какие-то команды евнухам и вместе со всеми, вышел в зал для гостей.

«Волкам?», с трудом вспоминая это слово, подумала, было, Раиса, выходя вместе со всеми в зал, и тут кто-то толкнул её. Волк! Мерзкая, серая тварь, исконный враг её народа, практический убивший её страну, смеет касаться её? Получи же! Кусь, и губы изнутри обожгло холодом, Зейра вдруг поняла, что натворила ужасную глупость, посмела укусить самца! Иностранного гостя! Ох, горе! Из голубых глаз уже льются слёзы, взбешённый визирь наотмашь бьёт её по морде своими острыми копытами, и солёные капли веером разлетаются прочь. Она не помнит, кто её ведёт и куда, в темницу? Ох, нет. Пока лишь в женскую половину дворца, козочки Суйра и Махиса, её лучшие подружки и крупный охранник-джейран. Может попросить его сразу отрубить ей голову? Что бы не ждать, когда выдерут зубы и отправят в пустыню! Но он не преклонен, и лишь грубо отпихивает её обратно на подушки, в объятия причитающих самочек-наложниц, а она продолжает выть от горя.

Слюна ещё не смыла остатки крови чужеземца, а визирь султана уже вновь стоял перед ней.

– Замолчи! Омой морду и иди на террасу, гость-волк, которого ты укусила, сам накажет тебя!

Несмело подняв полный страха и надежды взгляд, рысь взглянула на визиря, до конца не понимая смысла его слов.

– Скорее же, ну! Не то прикажу пороть тебя!

Подталкиваемая более сообразительными подружками, она прошла в купальню, где с их помощью немного успокоилась и привела себя в порядок.

Ступая на мягких лапах по выученным наизусть коридорам, она вышла на самую красивую террасу во дворце. Волк стоял вдалеке, у перил, освещаемый луной, и любовался ночным садом. Едва слышный звон бубенчиков на её шелках, привлёк его внимание, и он обернулся. Опустив взгляд, она медленно пошла ему навстречу.

– Наказите миня, гошпадин, – забыв, что гость не знает местного языка, произнесла рысица.

– Сперва станцуй для меня, – на хорошем джейранском, мягко, совсем без злобы, ответил волк, и удивлённая рысь вскинула взгляд. Полная луна отразилась в её расширенных, круглых зрачках чарующими изумрудами. Всегда сопровождавший танцовщиц музыкант, услышав просьбу гостя, тут же стал перебирать копытцами струны своей сетары, и тело опешившей рыси само по себе откликнулось на эти звуки. Сперва неуклюже, как-то испуганно, но затем всё сильнее и ярче. Она танцевала как богиня, перед этим странным зверем с далёкого запада, уже забыв обо всём на свете, кроме волшебно зовущей музыки. Её природная грация, отточенная годами непрерывных тренировок, сделала своё дело. Ещё бы... когда-то она на целых полгода пленила своей красотой самого султана! Чего уж там какие-то... волки, да? И вот он уже пожирает её взглядом. Смотри, смотри на меня! Восхищайся! Ты забудешь всех, кого любил прежде, чужеземец!

Она танцевала для него почти до полуночи, заставляя музыкантов трижды сменяться от усталости, пока, наконец, сама не свалилась без сил на вездесущие подушки. А потом он долго говорил с ней на джейранском, рассказывал про свою страну, про снег. Ах, как она скучает по снегу. Чтобы не показать предательски увлажнившихся глаз, она отбежала к окну. Лунная, безветренная ночь почти не дарила прохладу, но овевала чем-то волшебным. Она будет самой длинной в этом году, после чего солнце начнёт своё ежегодное победоносное шествие на тьму и холод, чтобы победить его. Там, дома. А тут, у джейранов не бывает холодно, бывает лишь сухо и жарко.

Он обнял её за плечи сзади так нежно, что хвостик вздёрнулся сам собой. Лизнул в шею, провёл лапами по кисточкам на ушах, спустился к пушистой груди, животу и ниже, очерчивая лапами мягкие изгибы её кошачьего тела. Да, определённо кошачьего! Пусть её нижние лапы непропорционально толсты, а хвост похож на обрубок, эта самочка чем-то привлекала его всё сильнее и сильнее...

Взрыкивая от наслаждения, причиняя друг другу желанную боль, пуская кровь когтями и клыками, они провели эту ночь как ни с кем прежде.

– Весьма неплохо, да, отец? – довольно урчал волк-подросток.

– Отвалить им гору золота? Разрешить беспрепятственный проход их войск дальше на запад? Стать их вассалами? За какой-то жалкий клочок земли, который они сами захватили всего три луны назад? Он этих вонючих ослов называет своими подданными?! Да мы их веками гнали себе на мясо, когда уж совсем тяжко было! И это ты называешь «неплохо»?! – взъярился седошёрстый, но тут же успокоился. – Это очень плохо, сынок. Плохо. Но лучше, чем ничего.

– Мы скоро отправляемся, мой повелитель. Ветер попутный, – обратился к волку подбежавший куница, капитан корабля. – Куда прикажете определить живой груз?

– Что? Какой груз?

– Отведите в мою каюту, капитан, – улыбнувшись, произнёс волк-подросток. – Я взял себе одну из наложниц султана, отец.

– Зачем? Тебе своих волчих не хватает?

– Она для души, отец.

– Ну и тьма с тобой, – буркнул волк и стал всматриваться в далёкую морскую гладь.

– Отец, я тут размышлял на досуге, может снарядить посольство в северные земли? Возможно, мы найдём там надёжных союзников. Раз уж мы стали частью великой джейранской империи, нужно пользоваться всеми её преимуществами...

***

– Тётя Раиса, тётя Раиса! А Витя обкакался! – какой-то волчонок теребил её за рукав халата, и она нехотя открыла глаза. Электронные часы на столе показывали без четверти восемь. Скоро Новый Год, а тут какие-то обкакавшиеся волчата. Стоп, какие ещё волчата?

Встрепенувшись, рысица оглядела свою комнату. Точнее не свою, а снова чужую! Вместо огромного траходрома вдоль стены стояла обычная полуторная кровать, вместо ворсистого ковра на полу был старенький, но явно дорогой паркет, компьютер, музыкальная система, книжная полка с учебниками и с десяток волчат разного возраста и пола.

– Я сошла с ума, я сошла с ума... – тихонько повторяя про себя говорила Раиса, проламывая себе проход к дверям, словно ледокол.

– Мама!

– А, уже проснулась! Ну тогда иди принимай пополнение!

– Какое?

– Ну какое ещё, дочка? – удивлённая мать выглянула из кухни. Красивая, молодая, ухоженная, с линялой на зиму шерстью! – Опять эшелон с сиротками привезли, так пятерых нам распределили. Они на вокзале ждут. Заодно к Богдану забеги, Ольку и Сашку забери!

– А они у него? – опешила рысица.

– Ну да! Вместе с эшелоном с лечения приехали, кстати, покормишь их, а то непонятно чьё молоко там пили.

Словно во сне, Раська прошла мимо матери в подъезд, чистый, недавно отремонтированный, спустилась по лестнице, которая совсем не скрипела, и вышла в ярко освещённый фонарями двор. Из репродукторов играла музыка, по ночному посёлку прогуливались парочки, играли ребятишки. Какая-то олениха вела в колонну по два с десяток волчат. Они честно пытались маршировать и подпевать репродуктору, но у них это не выходило. Вдалеке свистнул паровозный гудок, и, опомнившись, рысица побежала туда.

Двухэтажный домик смотрителя был недалеко от вокзала и Богдан сидел у себя в комнате, играя с её рысятами. Их рысятами. Увидев маму, котята весело запищали и бросились к матери, тыкаясь в грудь и пытаясь найти соски.

– Тише, тише, мои хорошие, потом покормлю. У мамы сейчас плохое молочко, поняли?

– Чего это плохое? – удивился Богдан, – опять что ли бараньих закусок наелась?

– Не совсем, слушай, Богдан, а ты настоящий?

– Не понял? – ошалело посмотрел на неё рысь-подросток. – С утра вроде был настоящим, ты чего?

– Да нет, ничего... – ответила Раиса, беря детей на лапы и прохаживаясь по комнате мужа. Ну, как, мужа – отца её детей, скажем так. Комната Богдана почти не изменилась. Какой была – шикарной, такой и осталась. Все фотографии, что она помнила, были на месте. Висели на стенах, где и обычно. Вот они ещё детьми играют в песочнице, вот отец дарит Богдану первый фотоаппарат, вот первая фотография, сделанная на него – голая Раиса плескается в луже, а вот уже фотографии после начала войны, сгоревший дом Раисиной семьи, последнее фото ушедшего на фронт отца, плачущая мать. Отец Богдана им тогда здорово помог, а то, что у неё и Богдана появились котята... не сладкий подарочек, конечно, но что поделаешь. По возрасту рано им было жениться, но жить вместе стали, хотя продуктов не хватало. Тогда-то Раиса и стала на скользкую дорожку и превратилась в Раську...

– Признавайся, ты явно уже хлебнула сегодня, да? – задорно подмигнув, заметил Богдан. – Так что там с записью? Оцифровала? Мне к завтрашнему уже надо монтировать.

Вот оно. Их совместное дело по производству порнухи. Жена трахалась почти со всеми подряд, а муж снимал, монтировал и выкладывал в Интернет, получая взамен вирткредиты и обменивая их на продуктовые карточки. Волки-оккупанты охотно платили за запрещённое в их стране непотребство, но тьма побери, как же ей было сейчас стыдно за всё это. Ещё вчера она была счастлива такой жизни, не думала ни о чём, жила в своё удовольствие, но сейчас, очевидно сходя потихоньку с ума, она начала менять свою точку зрения.

– Слушай, Богдан, я не хочу больше этим заниматься. Это всё так грязно, мерзко, противно.

– В смысле?

– Ну это пошло, понимаешь? Трахаться на виду у всех, с баранами, волками, тобой наконец. Ссаться, блевать, терять сознание от удушения, я не буду больше этим заниматься.

Рысь смотрел на неё округлившимися от шока глазами.

– Хвостик, тебе точно надо показаться доктору, ты несёшь какую-то чушь! Мы хотели рекламный ролик нашего приюта для волчат снять, чтобы кто-нибудь из столицы откликнулся и помог деньгами... – пока он говорил, Рысица всё сильнее шалела, от его слов, – ... ты что-то курила? У тебя вон даже клык почернел.

– Почернел? – испуганно пискнула самочка, всучила детей парню и бросилась к зеркалу. Так и есть. Правый клык был иссиня-чёрным. Значит это снова сон? Или бред? Или сумасшествие?

– Нет, нет, нет! – закричала она и бросилась прочь из комнаты, из дома, на улицу. Богдан что-то кричал ей вслед, но она бежала, не останавливаясь, туда, к церкви, к полусгоревшей много лет назад церкви.

Она не изменилась совсем. Всё та же лестница, та же дверь, те же бездомные на полу. Хотя нет, бездомных не было. Нижний зал был пуст и лишь Отец Сергий, похоже трезвый, служил какую-то службу, произнося молитвы при свечах. Услышав шаги, он обернулся и ласково улыбнулся рысице.

– Проходи, Раиса. Рад тебя видеть.

– Здравствуйте, отец Сергий, – испуганно произнесла самочка.

– Тебя что-то тревожит? Ты ведь никогда не приходишь просто так дважды за день.

– Да, тревожит. Скажите, вы давно меня знаете?

– Всю жизнь, – не удивившись вопросу, ответил священник, – Я тебя помазывал солнечным светом, когда ещё церковь была цела. Ты с отцом и матерью часто ходила сюда. Ты даже какое-то время подпевала в хоре, все песни наизусть знала, забыла что ли?

– Если честно, забыла... – призналась рысица.

Старый олень вздохнул, и хотел было что-то сказать, но тут в железную дверь постучали. Священник извинился перед Раисой, прошёл к двери, тихонько переговорил с кем-то, после чего вернулся к аналою. Послышался знакомый Раисе металлический скрежет, и отец Сергий снова ушёл к железной двери. Отдав что-то незнакомцу и получив от него взамен, он вернулся к самочке.

– Это колбаски, да?

Отец Сергий удивлённо посмотрел на неё и вздохнул:

– Прознала, значит. Ну да, грешное дело делаю, но только супостатам. Своим не даю.

– То есть там был волк?

– Волк, из пленных.

– Из каких пленных? – не поняла рысица.

– Мы же воюем, доченька.

– Воевали и проиграли!

Старый олень внимательно посмотрел ей сперва в глаза, потом чуть ниже и прищурился.

– Ох... присела бы ты дочка на минутку, вон на ту скамейку. Она чистая. Я сейчас службу дослужу и поговорю с тобой, хорошо?

Уже не зная, что думать, Раиса согласна кивнула. Хриплый голос старого оленя вновь заполнил старые своды храма. Они звучали словно древние, шаманские заговоры, зовущие тебя куда-то ввысь, к солнцу. Рысица даже стала подпевать им и, незаметно для себя, заснула....

***

– Воюйте, воюйте, воюйте, воюйте! – истерично кричал смоляно-чёрный волк, стуча кулаком по столу. – Мне не нужны оправдания, мне нужны победы!

Сидящие за овальным столом генералы, молча слушали эксцентричного фюрера. Они знали, что время дельных предложений ещё не пришло, поэтому оставалось лишь ждать.

– Эти мерзкие островные хорьки, предадут нас при первой возможности! – продолжал он. – Сейчас они говорят нам, нападите на северных и мы вас поддержим, ложь! Они всадят нам нож в спину, как только мы завязнем в этих непроходимых болотах! А если мы нападём на них и раздавим, как клопов за год или два, северные не упустят шанса и подберут всё, что плохо лежит вплоть до наших восточных границ! А как же жизненное пространство? Где жить поколениям наших детей? На этих промозглых островах? В сухих пустынях одичалых джейранов? Может плыть за океан, воевать с этими хитрохвостыми барсуками? Я вас спрашиваю!

Истеричный крик главнокомандующего был слышен даже в коридоре, даже на первом этаже, даже на улице, если там не проезжали машины. Казалось, всё здание рейхсканцелярии ждало, пока он успокоится, чтобы предложить варианты, и этот момент настал.

– Можно воевать на два фронта, мой фюрер... – начал было кто-то, но вожак перебил его.

– Можно проиграть на два фронта! Дурак! Я знаю вариант, который вы мне не предложите. Вместе с северными создать унию, но это не пройдёт! После того, как они приютили этих оленей! Этих проклятых потомков Чернобога и голой землекопихи, без рода, племени и земли! Они захватили в их стране власть! Точно так же, как пытались сделать это и у нас! У меня никогда не будет мира с ними. Воюйте, воюйте, воюйте, воюйте! Я не выпущу вас отсюда, пока вы не придумаете мне действенный способ победить!

– Как много охраны у вас сегодня, барон Бутернан, вы опасаетесь протестов из-за нашего визита? – проговорила рыжая рысица, переводя слова министра иностранных дел с северного языка на волчий.

– О, нет, что вы. Просто в здании сейчас находится сам фюрер. Заметьте, я не делаю секрета из этого факта, – ответил серый пожилой волк.

– Это отрадно. Я надеюсь, сие никак не повлияет на подписание нашего совместного пакта? Ведь его так долго согласовывали, – произнёс грузный медведь, давая время переводчице переозвучить его слова.

– Нет, конечно же, нет, уважаемый Светослав. Наоборот, фюрер будет рад присутствовать при этом историческом событии!

– В таком случае, не могли бы вы... – рысица переводчик, вдруг замолкла на полуслове и удивлённо посмотрела на волка и медведя. – Простите, мне... мне не хорошо!

Оба министра, охрана, и вторая переводчица-волчица, которая хуже знала северный язык, чем рысица – волчий, с удивлением проводили взглядом скрывшуюся в дверях самочку.

– Да что это такое! – прорычала Раиса своему черноклыкому отражению, запершись в шикарной дамской комнате, построенной ещё в прошлом веке. – Я сошла с ума? Да? Когда это кончится, когда?!

«Когда захочешь...»

Едва слышный голос прозвучал где-то рядом, и самка испуганно вскинулась, но в комнате никого не было, лишь щёку изнутри жгло потусторонним холодком.

– Хочу! Прямо сейчас хочу! – вскричала Раиса чужому отражению в зеркале, но лишь едва различимый смех откуда-то из пасти был ей ответом.

Рысь открыла кран и плеснула в лицо ледяной воды.

– Это сон, сон... всё просто сон, – твердила она себе, продолжая мочить морду. – И пещерные рыси, и компьютер в комнате, и султанат, и волчата, и этот будуар с золочёными кранами, всё просто сон. Я сейчас проснусь, проснусь... и буду долго отходить от наркотического бреда.

Вновь кто-то рассмеялся внутри её рта.

– Это ты, да? Ты, Карачун? Чего ты хочешь?

«Я всего лишь рысий клык... я хочу кусать! До с-с-смерти...»

– До смерти? – испуганно ойкнула самочка. – До чьей смерти?

«Ты знаешь...»

Да, она знала и, ещё раз взглянув на иссиня-чёрный подарок божества тьмы, холода и смерти, заскулила от страха.

Пакт о ненападении двух держав был подписан спустя пару часов, в самый канун солнцеворота. Оба министра торжественно жали друг другу лапы под вспышки фотокамер, виляли хвостами (у кого они были), и даже сам фюрер удостоил это публичное мероприятие своим присутствием. После его ухода, когда разошлись все журналисты и посторонние, министры иностранных дел вернулись в переговорную, чтобы уладить некоторые формальности.

– Настенька, тебе уже лучше? – обеспокоенным голосом спросил медведь, обращаясь в сидящей в коридоре самочке, когда волчья сторона уже скрылась в дверях кабинета. – А то ты ведь знаешь, насколько плох мой волчий, а та новенькая переводчица с их стороны, совсем поверхностно знает северный.

– Да, мне лучше. Я сейчас подойду, – стараясь не показать, что не знает имени медведя, ответила рысь.

– Ты, наверное, просто переволновалась, такое бывает, – лучезарно щеря пожелтевшие от возраста и табака клыки, продолжал медведь. – Политика грязное дело, но поверь, так будет лучше для всех. Для моих детей, для твоих детей, для всех детей нашей Родины! О, кстати! Я же сегодня получил новогоднюю почту и там письмо от твоей дочки.

– Да, да... я прочту позже, – поднимаясь на лапы, отвечала рысь. Её мокрая мордочка уже высохла, и сейчас была не в лучшем виде, поэтому медведь протянул ей вытащенную из кармана пиджака расчёску с крупными зубьями.

– Расчешись, а то нам будет неудобно перед бароном Бутернаном, – ласково произнёс он, но рысица лишь непонимающе посмотрела на него.

– На щеках, вот здесь, – повторил медведь, слегка поглаживая свалянный в сосульки мех под ушками рыси.

Раиса осторожно взяла расчёску и привела себя в порядок, после чего, прошла вместе с медведем в зал переговоров. Она уже давно осмотрела свою поясную сумочку и нашла там вместе с несколькими самочьими безделушками и Северо-Вольчьим словарём, пропуск на имя Настасьи Рыжовой, переводчицы МИД Соединённых Северных Районов. Сейчас все поймут, что она не та, кем кажется, что она совершенно не знает волчьего языка, кроме нескольких, выученных ещё в школе песенок, и её... наверное, расстреляют как шпионку! Может и не стоит ждать? Под щекой знакомо уже зажгло леденящим холодком, и рысь посмотрела на волка.

Для всех присутствующих стало полной неожиданностью, внезапное нападение личной переводчицы товарища Светослава – Настасьи, на министра иностранных дел и личного советника фюрера, господина фон Бутернана Улерих второго. Обезумевшая самка внезапно бросилась на пожилого волка и вцепилась ему в горло. Охрана безуспешно пыталась оттащить её, но это не возымело действия, и тогда, шокированный, но не растерявшийся товарищ Светослав приказал начальнику безопасности принимающей стороны убить свою переводчицу, что и было сделано метким выстрелом охранника-волка.

К счастью, фон Бутернан серьёзно не пострадал: несколько царапин, да небольшой прокус шкуры на шее, с застрявшим там рысьим клыком. Этот эпизод даже не попал в прессу, о нём знал очень ограниченный круг лиц. Волчья сторона сперва хотела признать это действие провокацией, но явная бессмысленность таковой уже после подписания пакта, ставила версию под сомнение, в итоге было решено списать всё на нервный срыв беременной (как выяснилось позднее) рыси. Так или иначе, никто из десятка следователей, работавших по делу об убийстве господином Бутернаном фюрера в его ставке, не придал этому эпизоду никакого значения. Лишь один фанатичный послушник общества «Наследия предков», склонявшийся к версии наведённого сумасшествия, твердил что-то про почерневший за неделю до преступления клык господина министра, но этому факту так и не нашли объяснений.

***

– Милочка, эй, милочка, просыпайся, ты чего тут делаешь?

– А? – встрепенувшаяся рысица посмотрела на старушку-олениху, тормошащую её за рукав халата.

– Я говорю, ты чего тут делаешь? Ой, ты же Раиса, да? Не узнала тебя, милочка. Счастливой будешь! А в нижнем зале находиться нельзя, для таинств он. Тебя уже, поди, родители потеряли? Беги домой, солнцеворот отмечать!

Нижнее помещение храма разительно поменялось. Не было прожжённого потолка, битого кирпича, грязи и залитого льдом пола, не было бездомных, не было ничего, кроме опрятного, праздничного зала храма Солнца, с зажженными свечами, ликами святых на иконостасах и церковной служки, призывно махающей рукой в сторону открытой железной двери.

Рысица бежала домой со всех ног, если она и сошла с ума, то теперь ей это решительно нравилось! Посёлок был таким, каким она его помнила ещё до войны. Все дома были целы, горели все фонари на улицах, столбы были украшены гирляндами, по железной дороге неслись электровозы! Электровозы! Как давно она не слышала их завораживающего электрического гула, нарастающего по мере набора скорости, куда уж там старичкам паровозам!

Многие на улице узнавали её и поздравляли с праздником, а она не узнавала почти никого! И от этого была счастлива. Зверей в городе стало больше раза в три! Добежав до знакомой трёхэтажки, она вдруг остановилась, и побежала дальше, туда, к разукрашенному забору, к сгоревшим некогда домам, в которых завывал ветер, и не ошиблась... Родительский дом был цел, в окнах горел свет.

Ворвавшись на порог, она радостно закричала:

– Мама!

Выскочившая из кухни самка, испуганно посмотрела на дочь.

– Ты чего кричишь, солнышко? Гостей перепугаешь! И где ты вообще была? На вокзале опять торчала? Богдан вон хотел уже тебя идти искать.

Выскочивший следом красавец-рысь укоризненно улыбнулся подруге.

– А где котята? – вдруг переменившись в лице, спросила Раиса.

– Какие котята? – в унисон спросили Лейра и Богдан.

– Ну наши с тобой котята, Богдан. Олька и Сашка!

Лейра медленно повернулась к Богдану и встретилась с его ошеломлённым взглядом.

– Я чего-то не знаю?

– Нет, нет, тётя Лейра, Раська наверно разыгрывает вас. Рано нам ещё котят иметь!

За спиной Раисы послышались грузные шаги, и она резко повернулась на шум.

– Фух, думал, не успею к полуночи, как хорошо, что на электропоезд сел. Привет всем! Ой, Раиса, ты... ты чего?

Заливая пол горячими слезами, рысица рухнула вниз, не в силах произнести и слова, она задыхалась от рёва, глядя на вошедшего. Рысь непонимающе смотрел на неё, красивый, с распушённой от холода шерстью, одетый лишь в обувь и шорты, и хотел было уже подойти к плачущей рыське, как вдруг она сорвалась с места и с криком: «Папа!» бросилась ему на шею, измазывая его мех своими слезами, ревя и кусая, царапая его спину и колотя нижними лапами живот.

– Да тише ты, дочка! Всего три дня же не виделись! Никуда я не уеду больше. С волками подписали контракт, будут у нас новое газовое месторождение разрабатывать, заживём ещё лучше! Ну? Чего же ты? Спрячь свои белые зубки обратно под губки, – успокаивал её отец, но это почти не помогало.

– Богдан, признавайся, вы кошачью мяту не ели? – принюхиваясь, к пареньку, строго спросила Лейра.

– Не ели. Честное слово, тётя Лейра, – совершенно правдивыми глазами смотрел на неё рысёнок.

Наступила полночь... в церкви загремели колокола, а где-то в лесу завыли очень сильные ветры и заскрипели лыжи чьих-то саней, а может это были просто стволы старых сосен?

Конец

Написано 5-7 января 2020 года, (с бесконечными мелкими изменениями после).

Версия рассказа (v1.5).