I

Стояло свежее летнее утро, и встревоженные воробьи, что уже полчаса прятались в саду, почти уже отважились возвратиться обратно под черепичную крышу. Крышу, под которой теперь, против их на то согласия, гостил дикий грифон. Летний ветерок вёл по небу редкие облака, а солнце щедро пекло жаром всё вокруг.

На тенистой террасе одинокого, затерянного на краю бескрайних лесов поместья коротали время две скучающих души: юная девушка зарылась посреди кипы пыльных книг, наваленных на громоздкий круглый стол, а напротив неё, на дощатом полу, разлёгся почти уже выросший – свой-собственный – грифон.

Настроение стояло напряжённое. Девушка во второй раз перекопала кипу книг, и теперь бессильно лежала на столе закрыв голову руками. Грифон, тем временем, всё пытался понять, куда же делась та шебутная и неунывающая девица, что была на её месте вчера.

– Анна?..

Девушка не отвечала.

– Анна! – повторил грифон. – Ты в порядке? Ты целое утро сидишь вот так, повесив нос. Я за тебя беспокоюсь.

Девушка подняла голову со стола и принуждённо взглянула на грифона. Её мысли продолжали бродить среди туманных долин какой-то далёкой сказочной страны.

– Представляешь, Керн… Представляешь, Принца так сильно ранили в последнем бою! – протараторила она, едва договаривая слова. – Теперь его жизнь висит на волоске, и никто не знает выживет он или нет!

– Ты так сильно волнуешься за него? – поинтересовался грифон.

– Не то слово, Керн, – буркнула она в ответ. – Как всегда на самом интересном месте!

Девушка взяла в руки старенькую книгу в потускневшем зелёном переплёте, и чтобы подтвердить свои слова, открыла последнюю страницу. Многоточие по-прежнему стояло на том же месте, оставляя после себя одну лишь томительную неопределённость относительно судьбы благородного Принца, главного героя романа. А вместо продолжения, которое обязано было бы расставить все точки над “i”, на следующей странице, как назло, начиналось оглавление, обыденно перечислявшее прочитанные главы.

Ни о каких других заботах не могло быть и речи, пока она не узнает, что же случилось дальше!

– Значит решено, Керн! – Анна захлопнула книгу и поднялась из-за стола. – Завтра же мы разыщем автора, вдвоём пробьёмся через его охрану, и потребуем продолжения! Он обязан будет подчиниться нам!

В подтверждение своей решимости она распрямила плечи и, смелым, вызывающим взглядом, говорящим что она никого и ничего не боится, уставилась на грифона. Керн, вторя её серьёзности и не моргая, глядел на неё в ответ янтарными глазами.

Спустя пару секунд, Анна, как и обычно, сдалась.

– Да, ты снова прав, Керн. Всё это просто глупости. – буркнула она, смущённо переводя взгляд на наваленные книги. – Но что-то же нужно делать! Как это несправедливо, что у нас оказались первые два тома, но не нашлось последнего! А ведь в нём, наверное, всё самое интересное!

Она снова уселась на своё кресло и взяла в руки книгу в надежде, что в этот раз, на последней странице, как по волшебству появится продолжение. Но волшебства не произошло.

– Твой отец кажется говорил, что скоро отправляется в город по делам, – весело припомнил Керн, найдя решение из очередного тупика. – Попроси его, он обязательно заглянет в книжную лавку.

– А потом ещё целый месяц ждать его, пока он не закончит с делами и не вернётся обратно…

Нет, этот вариант ей однозначно не подходил.

– Не хочешь поехать вместе с ним?

– И бросить тебя одного!? Не глупи, конечно я остаюсь! Уж как-нибудь я переживу месяц-другой.

Керн буркнул что-то ради приличия, но настаивать не стал. Он не понаслышке знал как тяжело бывает переубедить бойкую девчонку, когда она что-нибудь задумает. А в том, что она уже успела что-то задумать грифон не смел и сомневаться. По находчивости и трудному характеру она всё же была как две капли похожа на своего отца.

Буря миновала, и грифон, предчувствуя следующее приключение расслабленно разлёгся на полу, закрыв глаза и оставив весь мир вокруг утончённому кошачьему слуху. Воробьи по-прежнему галдели в саду, жаворонки перекликались где-то вдалеке, а со стороны дороги доносился мерный цокот копыт да едва различимое позвякивание колёс приближавшегося экипажа. Вскоре протяжно скрипнули петли тяжёлых ворот, по дому разнеслись торопливые шаги камердинерских штиблет, а вслед за ними со второго этажа послышались тяжёлые шаги старого помещика, спускавшего встречать приехавших гостей.

– Анночка, доченька, – вскоре донёсся эхом из дома его голос, – госпожа Орлова приехала из города с сыном. Иди встречать Николя!

Анна радостно встрепенулась, едва удерживая себя на месте.

– Не может быть, Керн. У нас гости! – прощебетала она.

Грифон посмотрел сквозь полутёмный коридор в гостиную, после чего удивлённо оглянулся на Анну. Вопреки словам отца, девушка не намерена была покидать своего укрытия.

Не прошло и пары минут, как на террасу вышел невысокий холёный юноша в новеньком, чопорным, выкроенном на английский манер фраке. Он прикрывал лицо белой ручонкой, пытаясь защитить глаза от яркого утреннего солнца. Его ожидал неприятный сюрприз, когда он наконец притерпелся к свету. Всё это время он стоял нос к носу с диким грифоном, который, к тому же, разглядывавшим его чудну́ю одёжку.

– Здравствуй…те, – выдавил он, туго сдавив мягкие руки в кулак и всеми силами старясь сохранить самообладание.

В ответ зверь моргнул огромными янтарными глазами, принимая его приветствие.

Этот грифон сильно отличался от всех тех, что юноше прежде доводилось видеть на военных парадах в столице. Его орлиную голову с устрашающим, закривлённым книзу острым клювом, не прикрывал кованый шанфрон, как того требовали военные регламенты, и ряжеными в которые грифонов штамповали на серебре. На этом грифоне не было ни седла, ни упряжи, ни даже шлейки: он совершенно свободно лежал на дощатом полу террасы, раскинув по сторонам массивные крылья. Его окрас, тогда как у имперского грифона явно разделялся бы на золотистую львиную шкуру и благородное снежно-белое оперение, вместо того, точно у лесного медведя, был целиком буро-коричневого цвета, с широким пепельно-белым фартуком на груди, с редкими прерывистыми полосами, пестрившими на шкуре, и с ровным частоколом белоконечных маховых перьев, поблёскивавших в косых утренних лучах.

Однако, пожалуй, самая необычная особенность этого грифона заключалась в том, что он не просто умел говорить по-человечески, но делал это не хуже настоящего человека.

– Вы, по-видимому, ищите аудиенции Анариетты, – сказал Керн спокойным, полусерьёзным голосом. – Но лично я бы на это не рассчитывал. Её, сначала придётся вызволить из-под этой вот кипы фолиантов, – он кивнул клювом в сторону стола, – сколько бы я ни пытался, дело не сдвинулось ни на шаг.

– Да ладно тебе, – хихикнула Анна грифону, радостно подскочив из-за стола.

– Ах, Николя, привет, привет! Мы с тобой кажется целую вечность не видались!

– Да, уж. Точно не разу с тех, как папаша купил тебе эту игрушку... – выскочило само собой, прежде чем юноша успел остановить себя.

В ответ грифон лишь повернул исполинскую голову и взглянул исподлобья на Анну: “Гость твой – ты и развлекай его.”

Анна же металась взглядом между грифоном и свои давним знакомым.

– Ааа… знаешь что, Николя. Будешь с нами чай пить? Я знаю, ты тоже хочешь! Так что вы пока познакомьтесь, а я скоро вернусь Вы вдвоём обязательно поладите!– невинно прощебетала она и юркнула мимо гостя в дом.

Николя рухнул на одно из антикварных кресел, стоявших подле стола ровным рядом. В грифоне он видел огромную, громадную, самую большую на свете цепную собаку – дикое животное, обученое по команде подавать голос, по команде бросаться на человека, и, по команде, казаться мирным и спокойным, каким он был в данный момент. Как и положено со всякой собакой, юноша не смотрел грифону в глаза, не делал резких движений и громких звуков, и одной лишь силой воли удерживал себя в руках. Ни о каком “поладить с ним” не могло быть и речи, и уж точно ни о каком “не беспокоиться”!

В голове он суматошно перебирал все ходившие когда-то в свете слухи о том, как Анночкин отец купил ей – видимо этого самого – ездового грифона. В гостевой он даже видел валявшееся грифонье седло! Однако кто бы пожелал продать ей настоящего грифона он не мог себе и представить. Грифоны всё-таки были гордостью страны и стоили огромного состояния – компаньоны для людей благородной крови, а для всех остальных – несбыточно-дорогая мечта. Однако с фактами спорить было нельзя: разлёгшийся напротив него дикий зверь должен был откуда-то здесь появиться…

Когда Анна показалась из тёмного коридора с подносом в руках, Николя сидел совершенно вжавшись в спинку кресла, не решаясь двинуться и на сантиметр. Он нервно пристукивал костяшками пальцев по дубовой столешнице, и был несказанно рад возвращению своей спасительницы.

– Не бойся его, Керн славный, – заметив его сконфуженную физиономию пропела она. – Вы с обязательно поладите!

– А что же, … – тявкнул Николя, суматошно пытаясь найти любой повод только бы перевести разговор.

Анна с интересом посмотрела на него и поставила поднос на краешек стола. На подносе стояли три лениво дымившиеся в жару фарфоровые чашки.

– А что же, мы ждём ещё кого-то? – наконец спросил Николя.

Анна искоса улыбнулась и взяла с подноса одну из чашек

– Да нет. Все уже собрались, – хихикнула она, и, не снимая улыбки с лица, опустилась на колени и поставила чашку на пол перед самым грифоньим клювом.

Керн ответил вопросительным взглядом на этот неожиданно-щедрый жест: “И что прикажете мне с этим делать?” – Однако в слух, напротив, он коротко поблагодарил её, и Анна грациозным движением подала Николя вторую чашку, и, взяв в руки третью, уселась на старое место где-то между кипой книг.

Вскоре, несмотря на присутствие грифона, заметно стеснявшее юношу, завязался оживлённый разговор. Николя стал рассказывать о, полной событий и светских встреч городской жизни, о которой Анна, выращенная отцом вдали от большого света, знала разве что по книгам да рассказам папенькиных знакомых.

– И как тебе только удаётся жить в этой глуши совсем, совсем одной, без друзей? – заметил он. – Я бы давно со скуки помер один.

– Что ты. Совсем не без друзей! – пропела Анна в ответ. – У меня же есть Керн! Мы с ним не разлей вода.

Керн оживлённо закивал громоздкой головой, кончавшейся острым клювом, подтверждая её слова. Николя снова взглянул на него, но тут же обжёгшись о горячую чашку, вернулся к своему прежнему занятию, лениво помешивая чай серебряной ложкой.

– Я слышал, что грифоны бывают крайне преданны. Твой, похоже, не исключение.

– Верными, – шутливо возразил ему Керн. – “Преданными” привычно хозяева называют своих собак.

“А сам-то ты от собаки далеко ушёл, приятель?” – усмехнулся юноша про себя.

– А у тебя, Николя, много друзей? – спросила его Анночка, вертя в руках свою кружку.

Горячий чай не спешил остывать в жару; она дула на него и большими редкими глотками смаковала крепкий напиток.

– О да, у меня весь город друзей. Я со всеми знаком!

– Почему же ты тогда никого с собою не привёл? Было бы весело, знаешь, поболтать ещё с кем-то... – она указала на ряд пустовавших кресел. – Свободных мест хоть отбавляй.

– Не мог же я к вам целый город привести! Все они наверняка чем-нибудь заняты, так что… – он ещё помешал всё никак не остывавшую чашку, решив что то, что он только что сморозил, ему решительно не нравится. – Но, чтобы восполнить нехватку друзей, – продолжил он с улыбкой, – чтобы восполнить нехватку старых друзей, я никогда не упускаю возможности завести новых!

Анночка оказалась застигнута врасплох этим неожиданным намёком и невольно засмеялась в ответ. Даже Керн как-то по-особенному закривил свой клюв.

– Мы будем рады тебе в этом помочь, – ответил грифон.

– Пускай мы и так с тобой давно уже друзья, – добавила Анна.

“Вот только как мне, спрашивается, заводить друзей, когда принцессу бдительно сторожит огнедышащий дракон?..” – подытожил ситуацию Николя и мелкими глотками стал похлёбывать из подстывшей чашки.

Когда на террасу, шаркая своими остроносыми башмаками, показался из тёмных недр поместья старик-отец, грифон незыблемо покоился на прежнем месте, однако ни юноши, ни девушки, которые казалось одну лишь секунду назад сидели за столом, нигде не было видно.

– Ну и где, спрашивается, её теперь искать… – недовольно пробурчал старик, осматриваясь по сторонам.

– Не беспокойтесь. Она пошла показывать молодому человеку ваш чудесный сад. Сейчас смеются о чём-то в беседке, – ответил ему грифон. – У вас к ней какое-то дело?

Помещик ничего не сказал ему в ответ, только ещё раз оглядевшись по сторонам.

– А это зачем на полу стоит? – спросил он, указывая на остывшую, оставшуюся нетронутой чайную чашку, стоявшую полу.

– У вашей дочери сегодня отличное настроение, – прокурлыкал грифон в ответ.

– Это не даёт ей права разбрасываться посудой, – фыркнул старик и переставил чашку на поднос, к двум другим, пустым.

II

К вечеру поместье оживилось. Грифону запрещено было заходить в дом, однако его чуткие кошачьи уши сообщали ему обо всем, что творилось внутри. А внутри, в этот вечер, творилось на удивление многое. Старый помещик, который постоянно этим летом был чем-то недоволен, приказал накрыть для гостей, и повара забренчали посудой, готовя на порядок больше обычного. Николя, отданный Анной на попечение своей матери, суматошно рассказывал той о грифоне и без особого успеха просил возвращаться домой. Анна же стояла в отцовском кабинете с твёрдым намерением перенести банкет на улицу.

– И отдавать гостей на съеденье комарам? Какой из меня после этого хозяин! – коротко ответил её отец и одним этим замечанием поставил Анну на место.

Однако бойкая девчонка не собиралась отступать.

– Но папа, послушай, мы можем накрыть в саду, в беседке. Там так тепло и хорошо сегодня!

– В беседке едва хватит места рассесться, не говоря ух о приборах.

– Ну пожалуйста, папа! Хотя бы в этот раз. Тогда Керн сможет ужинать вместе со всеми!

– Значит на съеденье не только комарам, но ещё и твоему неразлучному грифону…

– Керн не такой, – сердито фыркнула Анна. – Ты это знаешь.

– А вот это тебе самой придётся объяснять гостям. Но такой вздор никуда не годится. Мы сядем там, где и должны, и точка.

Анна была недовольна его отказам, недовольна его словами, но главное, она была недовольна тем, как отец обращался с ней. Она потеряла над собой контроль, и бросила его же словами отцу в лицо.

– Что за вздор!? Раз так, раз ты не хочешь, тогда и я не хочу! Тогда я вообще не сяду с вами за один стол!

Анна топнула ногой, развернулась на месте и вышла прочь из отцовского кабинета, демонстративно хлопнув дверью.

– Нехорошо получилось… – пробормотал себе под нос старый помещик. Но приносить извинения было уже некому.

Весь вечер, пока гости и домашние трапезничали уткой с яблоками при свете свеч, Анна провела в саду, в той самой беседке, из-за которой она поссорилась с отцом. Большой дубовый стол (теперь стоявший на террасе и нагруженный горой книг), прежде стоял внутри, но по давней Анночкиной просьбе был вынесен наружу, чтобы внутри мог уместиться грифон. Однако даже он теперь не поддерживал её, распластавшись снаружи, на газоне. Анна насилу заставляла себя любоваться великолепным золотым закатом и изредка с ним переговаривалась, едва не начиная спорить.

Когда Николя вышел проведать её, солнце почти уже ушло за горизонт, а вместе с солнцем постепенно уходило и Анночкино терпение.

– ... и он не разрешил мне.

– Ему и не следовало. Когда люди смотрят на меня, они видят во мне дикого зверя, угрозу, опасность. Они не видят того, что видишь ты. Они боятся, и сделают всё, только бы уберечься от собственного страха.

Анна это понимала и без него. Дальним уголком души она чувствовала, что из идеи, которая не покидала её головы с полудня – собрать друзей за одним столом – ничего хорошего не выйдет. Но от этого, ей только хотелось того вдвойне. А отец, как всегда, все испортил…

– Он никогда мне ничего не разрешает! – буркнула Анна себе под нос.

– Он заботится о тебе.

– Да если он бы только заботился о чем-нибудь, кроме собственных дел! Ему просто нужна послушная дочурка, которая бы в точности исполняла каждое приказание. Ему нет дела до того, чего хочется мне самой.

– Он занятой человек. Он поступает так потому, что считает, что так лучше...

Анну укололо то, к чему он клонил.

– Почему ты вообще вдруг заступаешься за него! Ты должен быть на моей стороне, Керн, помнишь! Ты же мой друг!

– Я никогда не покидал твоей стороны, однако тебе не нужно винить своего отца в том, что произошло. Он виноват в случившемся не более, чем в этом виновата ты сама.

Анна вновь услышала в его словах упрёк.

– Это в чем это я виновата!?

– Он был прав, и вы повздорили на пустом месте, – продолжал грифон. – Прошлого не исправишь и сделанного не воротишь, однако теперь ты можешь сделать первый шаг к примирению. Можешь продолжать на него дуться, но пока ты не примешь этого урока – не примешь своей ошибки – вы так и продолжите грызться по мелочам

Несмотря на благие намерения, у грифона будто бы специально получалось задевать самые слабые Анночкины места, и от этого буря бушевавшая на её сердце только продолжала крепчать. Каждым своим словом грифон желал ей добра, но Анна больше не могла не видеть в них одни упрёки.

Подумать только, Керн, её самый лучший друг, смел упрекать её, вместо того чтобы утешить в тяжёлую минуту!

– Знаешь, иногда ты прямо как мой отец! – прошипела она. – Я наперёд могу угадать каждое твоё слово! Не веришь? Тогда давай проверим: сейчас ты думаешь, что я недостаточно хороша для тебя! Прямо как мой отец!

Грифон молчал. Ему нечем было защитить себя пока Анна отказывалась принять всё, что он пытался показать.

– Что, молчишь? Вот видишь, угадала! Тогда чего же ты ждёшь? Если ты больше мне не друг – если ты на его стороне – давай, смелее, иди, улетай! Смотреть на тебя противно!

Анна отвернулась. Грифон ещё долго стоял, безмолвно пытаясь найти какое-нибудь человеческое слово, чтобы утешить её, но минуты проходили часами, и вскоре он отошёл от беседки и взмыл в темнеющее небо.

В саду наступила гнетущая тишина.

Наблюдавший со стороны Николя тихо подошёл к беседке, вертя в руках серебряную монетку.

– И куда же, позвякивая чешуёй, полетел твой “огнедышащий дракон”? – шутливо спросил он.

– Мне без разницы, – буркнула Анна в ответ. – Куда хочет пускай и летит. Мне он больше не друг!

– Вот и славно. – Юноша нацепил самодовольную улыбку. – Зря ты пропустила ужин, кстати. Яблоки в меду были просто объеденье!

Анна не отвечала, сейчас ей было не до отцовских угощений.

Юноша снова достал из кармана серебряную монетку, на одной из сторон которой красовался чеканный грифон, подбросил её в воздух и с громким хлопком поймал меж двух ладоней.

– Орёл или решка?

Анна долго смотрела на его белые, остававшиеся неподвижными сомкнутые руки, болезненно пытаясь что-то для себя решить.

– Хочу обе, – наконец буркнула она.

– Ну нет, так не честно! Давай, выбери одну. Пожалеешь ведь.

– Буду я ещё о всякой бессмыслице жалеть, – сердито ответила она, и больше ни с кем в этот вечер ни о чём не говорила.

Николя же, так сам и не взглянув орлом ли выпал серебряк или решкой, сунул его обратно в карман, закинул руки за голову, и с самодовольной улыбкой пошёл в гостиную. Следующий день обещал быть неплохим. Огнедышащий дракон изгнан. Принцесса спасена. Осталось только начистить получше свои зеркальные доспехи и забрать положенную благородному рыцарю награду.

III

На следующее утро Николя нашёл Анну на том же месте, где повстречал её вчера – посреди груды книг, наваленных на круглом столе – однако на её лице больше не осталось ни капли вчерашнего беззаботного настроя. Напротив, теперь она совершенно была не похожа на ту весёлую, шебутную девчонку, с которой его когда-то познакомили. Её лицо выглядело измотанным, ресницы чуть поблёскивали, окаймлённые каплями росы, а вокруг глаз виднелись едва заметные алые разводы. На неё нельзя было взглянуть, не уколовшись об отголосок горя, что поглотило её с головой.

Николя с досадой покачал головой: далеко не “подходящий момент”, чтобы приставать к ней со своими рассказами о светских увлечениях…

Анна повернулась на его шаги, разносившиеся эхом по коридору. Когда Николя вышел на террасу, она коротко взглянула на него, недовольно отдёрнула свой взгляд и кивнула на пару стоявших на краю стола чайных чашек, которые дымились в утренней прохладе.

– Можешь брать любую, – пробубнила она, и отхлебнула из своей, показавшейся из-за кипы книг третьей чашки. – Они ровно ничем друг от друга не отличаются…

Чашки действительно ничем не отличались, и Николя долго раздумывал, которую из двух ему взять. Наконец оставив одну стыть на столе, он подсел к Анне и стал пытаться хоть как-то завязать разговор.

– Что читаешь? – указал он на книжонку в потрёпанном зелёном переплёте, лежавшую прямо у неё под носом.

– Ничего я не читаю… – буркнула Анна в ответ.

“Ну-ну, по́лно дуться на саму себя, – сказал бы ей Керн, будь он здесь. – Скажи ему хотя бы название книги ради приличия.“ А потом может быть шутливо добавил: “Твой гость – так развлеки его!”

Анна фыркнула: грифон был прав, как и всегда. Неохотным, принуждённым движением она взяла книгу за корешок, задрала локоть кверху и ткнула ею в сторону Николя. Лаковый зелёный переплёт принялся блистать позолоченными буквами в косых утренних лучах

“Трилогия Грифоньи Войны. Часть Вторая: Империя Наносит Ответный Удар”.

– У нас были первые две, но сколько бы я не искала, третьей так и не нашла… – пробубнила она, вспоминая своё вчерашнее горе. – Тоже мне, нашла о чём печалиться…

Теперь Анну совершенно не интересовали ни приключения благородного Принца, ни отсутствовавший третий том. С самого утра ей только и хотелось, что избавиться от того скверного назойливого чувства, которое откуда-то появилось у неё в груди: “Ну и пусть улетает, и без него хорошо.” – Она небрежно передала книгу Николя, и тот отчего-то оживился, получив в свои руки старый потёртый том.

Имя печатного дома было ему знакомо. Кто же не знал самого именитого столичного издательства! Вот только ни об этом романе, ни даже об этом авторе, Николя никогда ни от кого не слыхал. Обнаружив на последней странице год издания, всё встало на свои места.

– Э-э! Да, третий том наверно трудновато будет найти, – воскликнул он. – Такое старьё!

– Прости, что? – уставилась на него Анна.

Но Николя был другого мнения на это счёт. Тот самый подходящий момент, которого он всё это время дожидался, наконец настал, и теперь нужно было блеснуть перед Анной своим умом!

– Знаешь, в свете нынче только и говорят, что о сентиментальных романах! – начал он взахлёб. – И совершенно не напрасно, если хочешь знать! Мне особенно нравятся романы Жана-Поля Шабо – он так чудесно пишет, для иностранца. Прошлой зимой, когда вышел его последний роман, мы поспорили кто вперёд прочитает. Семисотстраничная махина, а я управился за четыре дня! А потом мы вместе со всем светом обсуждали...

Анна была этим оскорблена. Зачем ей всё это рассказывать, когда её всего-то и не хватает, что последнего тома. Керн наверняка бы согласился с ней, но он – это грифон, а для грифонов любознательность всегда выше гордости. Он бы накренил на бок свою голову, как он это обычно делает, и стал бы слушать всё, что юноше было сказать.

Принялся бы.

Анна сжала ладошку в кулак, виня себя за вчерашнее.

– Ты, Анна, может быть помнишь, – продолжал Николя, – мой дядя, всегда так восхитительно блещет умом, сравнивая новые книги со всеми остальными. Говорят, он хотел быть писателем в молодости. Я обязан тебя с ним познакомить! Хочешь?

Девушка не отвечала

– Хотя, знаешь, может быть с этим действительно нужно повременить. Тебе ведь сначала обязательно нужно прочесть хотя бы парочку современных романов. Чтобы не чувствовать себя потерянной в общем разговоре, так сказать.

– Это зачем ещё мне читать то, что мне не нравится?

Юноша вопросительно уставился на неё, хлопая глазами.

– Чтобы быть в курсе о чём все говорят, конечно! – рассмеялся он.

“А он ведь не шутит.” – заметил бы Керн.

– То есть ты читаешь книги только потому, что они нравятся другим?

Николя с энтузиазмом кивнул.

– И ты не боишься...? ошибиться?

– А разве я могу ошибиться? Все ведь знают что на слуху, вот я это самое и читаю.

“В таком случае – если его решение принадлежало чужому уму – не мудрено, что он выглядит счастливым. Чужие ошибки можно смахнуть крылом, забыть о них, точно их и не бывало. Это за свои, кроме себя самого, некого винить...”

Грифон был не таким как люди. Не такой как отец. Он всегда говорил, что о совершённых ошибках не следует жалеть. Что ошибки не являются чем-то плохим или постыдным, или даже что их нужно избегать. Напротив, он говорил, что ошибки могут быть крайне полезными, если позволить себе на них учиться. И в подтверждение тому, сколько бы глупостей она не учудила, он всегда был на её стороне, в отличие от отца и нанятых им учителей.

Что бы Керн подумал о ней теперь, после вчерашнего?..

***

Николя помешивал давно уже остывавший чай в фарфоровой чашке. Разговор не клеился, Анна отвечала невпопад или не отвечала вовсе, смотря не на него, а через, но отступиться от своей цели Николя не мог. Раз он, по воле матушки, застрял здесь до конца недели, то нужно было как можно скорей заручиться Анночкиным расположением, пока её ручной зверь не вернулся и всё снова не испортил.

– А что ты сама, Анна? Что нравится тебе?

– Мне?.. – Анна вдруг оживилась, позволив застать себя врасплох. – Грифоны мне нравятся...

– А, ну да, верно. Я помню, как ты щебетала о них без умолку, когда мы были помладше. Тогда, наверное, хорошо, что отец купил тебе собственного, ездового, – сказал он, вспомнив про грифонье седло, валявшееся в гостевой. – А куда он, кстати, подевался? Он вернётся позже?

Анна поникла и украдкой глянула на зеленевшую вдали полоску леса. Стоило Николя только напомнить ей о том, что из-за каких-то глупых, необдуманных и поспешно вылетевших слов, Керна больше нет рядом, как прежние тоскливые мысли снова накрыли её с головой. Безответное раскаяние, которое почти уже успело забыться, с удвоенной силой дало о себе знать.

– Керн... Керн больше не вернётся… – пробормотала она, положив голову на стол.

– Правда? Почему же?

Анна только вздохнула и закрыла голову руками. Керн – будь он здесь – знал её достаточно хорошо, чтобы ответить юноше вместо неё, что она об этом искренне жалеет.

Но Николя, не получив ответа, продолжал настаивать на своём.

– Нет, ну смотри: он же ваш грифон. Твой отец купил его тебе. Его кто-то должен кормить, чистить, обучать, и запрягать как лошадь. Не мог же он сам, по собственному желанию взять и пропасть!

– Никто никого не покупал, – буркнула Анна, – он не ездовой вовсе. Он лесной...

– Я знал это! – триумфально провозгласил Николя, радуясь тому, что его догадка оказалось верной.

Однако это откровение тотчас породило для него уйму новых вопросов.

– Но тогда зачем вам седло? И как ты приручила его? Хотя нет, погоди, раз он лесной грифон, чего он вообще здесь забыл!

Анна виновато молчала. Что ответить на эти странные вопросы она не знала, и, в глубине души, даже не хотела знать. Особенно теперь, когда она сама же этого грифона и прогнала. Теперь, когда Керн рассердился на неё и улетел, ей не хотелось больше ни с кем разговаривать, ей не хотелось больше читать или разговаривать с кем-то. Она хотела только провалиться сквозь землю после тех поспешных глупых слов, что вчера она прокричала в лицо самому дорогому её существу на свете.

Она поднялась из-за стола и ни сказав ни слова зашла в дом. Послышались её шаги по лестнице, скрип раскрываемых и закрываемых дверей, а после, на втором этаже громким хлопком захлопнулось окно.

Николя остался один.

Он не мог не видеть, как сильно Анна тоскует по своему грифону, но не спешил ей в этом сопереживать. Лето вокруг цвело десятками оттенков, кто мог грустить в такую минуту! Воробьи чирикали под крышей, а третья, никем не тронутая чайная чашка, медленно стыла на столе.

IV

Но уже к середине дня, избалованному городской жизнью Николя стало утвердительно нечего делать. Сколько бы он в не стучался в комнату на втором этаже, Анна больше не желала его видеть, как не желала она видеть мадам и месье, уроки которых она сегодня пропустила, а также отца, который пришёл сделать ей по этому поводу выговор.

Когда на горизонте показался грифоний силуэт, Николя, к своему удивлению, даже обрадовался его возвращению. Он поднялся с кресла и пошёл вытаскивать принцессу, которая заперлась в своей башне из слоновой кости.

– Эй, Анна… – сказал он, едва приоткрыв дверь в её комнату, но девушка не желала его слушать.

Она бессильно лежала на кровати, зарывшись под кипой подушек всех цветов и размеров.

– Да оставьте меня наконец в покое хотя бы на минуту! – донёсся её приглушённый обиженный голос.

– Ну-ну, Царевна Несмеяна, хватит грустить. Вон, выгляни в окно, там твой крылатый скакун вернулся.

Анна вынырнула из-под моря перины.

– Очень забавно, Николя. С чего бы Керну вдруг вздумалось взять и простить меня?

Юноша пожал плечами.

– Он твой грифон, почём мне знать?

Девушка даже не думала сдвигаться с места.

Подождав с добрую половину минуты и убедившись, что без его вмешательства дело не сдвинется с мёртвой точки, Николя шагнул в комнату и подошёл к закрытому окину, раздвинув тяжёлые бархатные шторы. Со второго этажа открывался прекрасный вид на зацветавший сад, на небольшой пруд на его краю, а также на здорового лесного грифона, приземлившегося на берегу. Щёлкнув железной защёлкой, Николя растворил ставни, и крикнул что было сил.

– Эй, Керн, скажи-ка что-нибудь, что развеселит нашу Царевну Несмеяну!

В ответ грифон раздался громогласным клёкотом, от которого дрогнули стёкла в ставнях, а сам Николя, потеряв от неожиданности равновесие, едва не вывалился из раскрытого окна.

Анна не могла поверить своим ушам. Керн и вправду вернулся! Она подскочила с кровати, и опомнилась только когда неслась босыми ногами по сухому стриженному газону в саду.

Керн ждал всего в трёх дюжинах шагов впереди, но пробежав половину пути Анна вдруг остановилась на месте. Она не могла поднять взгляда, потому что боялась взглянуть на него. Боялась увидеть недовольство, обиду и разочарование её вчерашним поведением на его пернатой морде. Она практически могла слышать, о чём грифон думал в эту секунду: “Твой проступок ничем нельзя оправдать. Я очень разочарован тобой! Я дал тебе достаточно времени подумать о своём поведении, почувствовать всю вину на своей шкуре. Надеюсь, впредь ты больше меня не подведёшь.”

Анна сделала нерешительный шаг вперёд. Грифон был прав, как и всегда. Только она одна, и никто другой, была виновата в том, что произошло вчера. И в том, что поругалась с отцом, и в том, что наговорила глупостей попавшемуся под горячую руку грифону – во всём этом ей некого было винить, кроме себя самой.

Один осторожный шажок за другим, с замиранием сердца, она подошла к грифону и присела на траву, виновато потупив взор.

– Керн, я … Прости меня. – Горький ком в горле мешал ей говорить. – Вчера я повела себя как последняя свинья… Если ты прилетел, чтобы проститься со мной…

– Не могу же я оставить тебя из-за какого-то пустяка! – спешно прервал её грифон.

– Но..! – Анна от неожиданности подняла глаза. На его пернатой морде и вправду не было ни капли обиды.

– Это мне впору извиняться, – продолжил Керн, – мне не следовало улетать и бросать тебя одну в таком положении духа.

– Да ладно тебе, – робко улыбнулась Анна ему в ответ. – Я ведь сама напросилась. Я никогда так больше не буду. Правда.

Она провела дрожащей ручонкой по грифоньему загривку и, не в силах сдержать нахлынувших чувств, обняла его обеими руками, вжавшись лицом в мягкое и тёплое оперенье.

– Как же всё-таки хорошо, что ты вернулся…

Николя наблюдал за их воссоединением с невольной улыбкой, оставшись стоять в окне на втором этаже. В “Башне солоновой кости” – как он в шутку называл её комнату. Он радовался тому, что смог разогнать Анночкину тоску, а одновременно с тем и собственную скуку.

Весь оставшийся день Анна ни на минуту не расставалась с грифоном, словно опасаясь, что стоит только обернуться, как тот вдруг сразу и исчезнет, словно мираж в бескрайней пустыне. Но грифон, вопреки всем опасениям, был более чем реален и столь же рад остаться до позднего вечера.

Николя вертелся рядом, и, когда Анна юркнула в дом, любопытство перебороло в нём страх перед грифоном, и он наконец решился подойти к тому с вопросом, с утра не дававшим юноше покоя.

– Послушай, Керн. А ты здесь вообще зачем?

Грифон удивлённо накренил голову на бок.

– Вот смотри. Ты ведь лесной грифон, а не имперский. Так? А если так, то как тебя купили? Или это всё и вправду только слухи? Но тогда что ты вообще здесь забыл!

– “Что я здесь забыл,” – спокойно повторил за ним грифон. Его, казалось, совершенно не задел грубый тон. – Я и сам порой задаюсь таким вопросом. Так что в этом отношении твои догадки настолько же верны, сколь мои собственные. Однако твоё любопытство удовлетворить я могу: меня никто не покупал, и никто не продавал. Однажды, я по собственной неосторожности угодил в ваши человеческие силки. Меня стреножили, связали крылья и поволокли куда-то. Продавать. – Керн вздохнул и недовольно покачал орлиным клювом. – Однако Анна оказалась поблизости и не могла смотреть на это равнодушно. Она убедила своего отца, и тот заплатил за мою свободу. С тех пор прилетаю сюда и стараюсь отплатить им обоим за доброту.

– Старик-то мне не показался особо добрым.

– Он заботится о своей дочери по мере своих сил. Единственное, чего он не видит – это что Анна давно уже стала слётком, жаждущим свободы. Ей тесно в золотой отцовской клетке, но он этого не замечает. Вот всё, в чём его можно упрекнуть.

Вскоре Анна присоединилась к ним. Она находилась в том приподнятом расположении духа, которое не покидало её с тех пор, как вернулся Керн. Завидев издалека как тот разговаривает о чем-то с юношей, мысль о том, что мальчишки наконец начинают ладить между собой, развеселила её ещё сильней.

– А знаете, – прощебетала она, подбежав к ним – завтра мы все втроём просто обязаны куда-нибудь выбраться отсюда! Может на речку, купаться? Хотя нет, у меня есть идея получше, Николя, ты обязан посмотреть на его гнездо! Ничего подобного ты точно никогда не видел! Керн, ты ведь отведёшь нас?

– Боюсь, миледи, вашему отцу не понравится, если мы внезапно куда-то пропадём. Хоть купаться на реку, хоть куда-то ещё.

Николя кивнул, соглашаясь с грифоном.

– Да, действительно, мне он не показался человеком, с которым можно шутки шутить.

– А мы … а мы попросим разрешения! Он точно согласится.

– Что ж, если он и вправду даст согласие – за мной дело не станет.

– Вот и отлично! Николя, ты ведь пойдёшь? Будет весело.

– Ну, раз принцесса из башни слоновой кости наконец объединилась со своим огнедышащим драконом, то что мне остаётся, кроме как покорно повиноваться вашей воле…

Анна рассмеялась.

– Всё ты напутал, Николя! Принцессу в этой башне никто не охранял.

V

На следующее утро, когда первые лучи солнца только брезжили из-за горизонта, Анна, со свечой в руках, вошла в гостевую и принялась будить Николя.

– Что? Что случилось?.. Анна, это ты? – спросил он, оглядевшись по сторонам. – Что … Что тебе понадобилось посреди ночи?

– Поднимайся лежебока, уже седьмой час, мы с Керном собираемся.

– Седьмой час? Нет, ну это ни в какие ворота...

– Давай. Ты вчера ведь согласился.

– Я не думал, что вы пойдёте в такую рань. Это не может подождать до утра?

– Вставай. Так всё ведь проспишь!

– Человеку … положено девять часов сна. Каждый день. А сейчас ... сейчас ещё только...

– Ну, как хочешь, лежебока! – сказала Анна, и погасила свечу, наощупь выходя из комнаты.

Полусонный Николя обрадовался лёгкой победе и, зевнув, перевернулся на бок. Сон быстро одолел его.

К десяти часам утра солнце уже побиралось к зениту. Денёк, как и вчера, выдался на редкость жарким, душным и безветренным, однако поместье за ночь успело перемениться. По дому стояла тишина, и эту тишину теперь некому было развеять.

Ободрённый хорошим, долгим и почти даже не потревоженным сном, Николя встретил в гостиной старого угрюмого помещика, от которого узнал, будто бы Анна поутру “схватила грифона в охапкуи убежала купаться на реку”.

“Вода, наверное, сейчас уже и не холодная...” – подумал он, немного жалея что остался.

На километры вокруг, даже из окон второго этажа, никакой реки нигде видно не было, однако никого из домашних это не беспокоило, точно они привыкли к подобным выходкам своей любимицы. Один только старик-отец, не выпуская написанной Анной записки, продолжал бурчать себе под нос:

– Сколько всего для неё не делай, и такое вместо благодарности… Пусть только попробует опять не вернуться к обеду!

Но к обеду Анна не вернулась. За длинным столом в освещённой дорогими свечами комнате собрались все домашние: старый помещик, несмотря на скверное настроение, занимал приехавшую вместе с Николя госпожу Орлову какими-то скучными, никому кроме взрослых не интересными разговорами; мадам и месье, в отсутствии своей воспитанницы, тихонько переговаривались друг с другом на неизвестном юноше иностранном языке, да гремели ножами и вилками о столовый фарфор. За обедом – как, впрочем, и до, и после него – никто из них не обращал на Николя ровно никакого внимания. Одни лишь яблоки в меду, которые он уже не ел, а только делил на мелкие кусочки, из которых собирал на тарелке в подобие зверя с орлиным клювом и львиным хвостом, доставляли ему хоть какое-то развлечение за столом.

Впервые после шумной городской жизни Николя испытывал скуку, и это чувство утвердительно не нравилось ему.

“Что же это я, влюбиться успел?” – спросил он вдруг себя, но через несколько часов он понял, что это была вовсе никакая не влюблённость из любимых светом романов. Напротив, тяготившее его чувство имело совершенно другие истоки. Волей судьбы – или, точнее, скрывшейся вместе со своим с грифоном Анны – он оказался заточен в покинутой ею Башне: одиноком поместье; уголке, утопавшем среди пышных садов, однако вдали от света и посреди полнейшей глухомани на километры вокруг. Он тщетно ожидал возвращения своей принцессы на ездовом лесном грифоне, а пока она не возвращалась, не упускал возможности повинить её в своём унылом положении дел.

“И как она только может позволить себе так надолго пропасть, – возмущённо спорил он с кем-то в голове, – она ведь хозяйка, а я – гость. Занимать меня должно быть её привилегией!” Воображаемый собеседник соглашался и кивал, оправдывая его возмущение. Но какими бы верными и логичными ему не казались собственные доводы, они ровным счётом никак не совпадали с реальностью. Реальностью, в которой Анна рано утром куда-то убежала со своим грифоном, не ставши дожидаться его-спавшего-сиятельства гостя.

В конце концов, юноша начал бесцельно бродить по поместью, только бы чем-то себя занять. В доме было чисто и убрано, но тихо и всё так же скучно. Одни только слуги, которых юноше толком не удалось разговорить, смели нарушать эту неестественную анемичность. Без Анны весь дом будто опустел. Могучее многокомнатное тело поскрипывало, машинально продолжая своё движение, однако сердце больше не разгоняло по коридорам жизнь – грудь пустовала в её отсутствии. Некому было туда-сюда носиться по лестницам и смеяться с грифоном в саду. Мадам и месье больше некого было поучать и не за кем было приглядывать; оказавшись невольно освобождёнными от своих обязанностей они тихонько прогуливались по садовым аллеям под ситцевыми зонтами. Старого помещика некому было отвлечь ни от его важных дел, ни от приятной беседы с госпожой Орловой. Николя пытался было к ним присоединиться, но тут же убедился, что взрослые по-прежнему говорили о самых неинтересных на свете вещах.

Юноша прошерстил груду книг, по-прежнему наваленных на большом дубовом столе, но ничего интересного и стоившего прочитать – а стоящими он считал обсуждаемые нынче в свете сентиментальные романы – среди них не обнаружилось. Ни с кем из домашних найти общий язык тоже не вышло, и неловко завершая неклеившиеся разговоры, он раз за разом уходил, оставаясь ни с чем.

“А может быть и вправду нужно было подняться пораньше да уйти с ними…” – вдруг поймал он себя на новой мысли.

В большом свете, к порядкам которого он привык, всё было иначе. Бывали некоторые приёмы и события исключительной важности, не явиться на которые приравнивалось в его кругах к средней тяжести преступлению, но откажись он от одного или двух “обычных” дружеских приглашений, как освободившийся остаток дня тут же заполнялся ещё двумя или темя точно такими же обыденными и малозначительными встречами.

“Но кто же мог подумать, что в такой глуши друзьями придётся дорожить...”

К вечеру, в сковывающей тишине покинутой своей принцессой башни, Николя стало удручающе нечего делать. Хотелось куда-то отсюда сбежать, но бежать было некуда. Хотелось провести этот погожий, догоравший пурпурным закатом день в чьей-нибудь приятной компании, но юноше, увы, некому было эту компанию составить. Хотелось выбраться обратно в свет, только бы на мгновенье снова вдохнуть тот полный светской болтовни, пропитанный фонарным светом воздух, но и это были лишь неосуществимые грёзы. Положение дел казалось Николя безвыходным и безнадёжным и от этой-самой безнадёжности Николя решил спросить совета у судьбы.

Он достал из кармана чеканный серебряк, с красовавшимся на аверсе Королевским Грифоном, и долго не сводил глаз с поблёскивавшей гравировки. Он решил, что если выпадет решка – значит Анна задержится, и вернётся ещё нескоро. Но стоит только выпасть орлу…

Не в силах сдерживать волнения, он подкинул судьбоносный жребий, и с гулким звуком прихлопнул монету к столешнице.

Он застыл, затаив дыхание, и долго не решался взглянуть на результат. “А вдруг она и вправду не вернётся?” – тревогой пронеслось у него в голове. Сегодняшний день уже близился к концу, но вот завтра, если она не вернётся и завтра, то ничего хуже ещё одного, такого же невыносимо-скучного дня даже представить не получалось! “Нет, пускай лучше возвращается. Пускай даже со своим грифоном – всё лучше, чем куковать здесь одному...” – решил он и наконец приподнял ладонь.

Серебряная монетка негромко звякнула, отцепившись от вспотевшей ладони, и тут же вернулась на прежнее место.

– Грифон… – выдохнул Николя с облегчением. – Вот и отлично…

Однако, несмотря на это доброе знамение, за ужином ничего не изменилось. Анна возвращаться не спешила, а его скуку по-прежнему никто не желал развеять. Яблоки в меду закончились, или их решили больше не подавать.

Он улёгся спать, так и не дождавшись Анны, и долго не мог заснуть, ворочаясь с одного бока на другой. Он волновался за Анну и за её грифона, надеясь, что с ними ничего не стряслось. Ведь ещё одного такого невыносимого дня пережить бы не получилось.

VI

Наутро Николя проснулся с одной-единственной мыслью в голове, тревожившего его больше чего-либо другого. Но выйдя из гостевых палат, и услышав эхом разносившиеся по коридору звуки отеческих нотаций, он тут же понял, что Анна вернулась. Грифон доставил её домой целой и невредимой. Почти целый час Николя караулил её перед приоткрытой дверью в кабинет, пока она выслушивала нескончаемые нравоучительные речи, но когда отец наконец закончил и выпустил Анну из кабинета, Николя удалось обменяться с ней лишь парой коротких слов. Девушка юркнула к себе в комнату, пряча за спиной какой-то неприметный, перевязанный пунцовым бантом свёрток, после чего старый помещик позвал наверх Мадам и передал провинившуюся дочь в её руки.

Юноша снова был оставлен на собственное попечение.

В саду он обнаружил Керна, который теперь был ряжен в ездового. Грифон развалился перед кустом черёмухи и устало пытался стащить со спины громоздкое грифонье седло. Получалось у него довольно дурно. Сколько бы он не расстёгивал болтавшихся карабинов, сколько бы ремней не вытягивал закривлённым клювом, седло по-прежнему твёрдо сидело между крыльев, а тугая подпруга никак не поддавалась. Иногда он переворачивался на бок и пытался дотянуться до пары предусмотрительных застёжек, закреплённых прямо у луки седла, но сколько бы он не вытягивал шеи, дотянуться до них Керну никак не удалось.

“На этих-то карабинах упряжь должно быть и держится!” – усмехнулся про себя Николя, но помогать грифону не смел. Он по-прежнему дулся на Керна за вчерашнее. Юноша лениво уселся за большой круглый стол и, раскрыв перед собой какую-то книгу, стал делать вид что читает.

Вскоре из коридора донеслись сердитые шаги помещичьих штиблет, а потом и сам старик-отец показался на террасе. Юноша был не единственным, кто злился на грифона за вчерашний Анночкин проступок. Помещик спустился в сад и сходу накинулся на грифона, точно на непослушного слугу.

– Так вот, значит, как ты отплачиваешь за моё доверие. Пропадаешь с моей дочерью чёрт знает куда, не спросив разрешения, да ещё и на целый день!..

Керн, казалось, не желает участвовать в обмене любезностей. Сбежав, они Анной поступили нехорошо – этого он не скрывал, но при каждой возможности грифон старался успокоить рассерженного помещика. Что, однако, получалось довольно скверно, как и с седлом.

– И зачем я только выкупил тебя, когда ты гроша ломанного не стоишь!

– Лучше ошибиться и раскаяться, чем всю жизнь сожалеть о нерешимости.

– Нужно было оставить тебя мужикам – вот о чём я сожалею! Тогда сидел сейчас бы в чьей-нибудь клетке да проповедовал свои грифоньи премудрости подальше отсюда. Хоть каждому встречному и поперечному, только не моей дочке! Я вообще-то состояние трачу на надлежащих учителей.

– Она пошла в вся вас, хотя бы характером и своевольностью. Я восхищаюсь её силой воли. Мне она напоминает бурную, горную и своевольную реку. Русло не изменяется в одночасье, однако изменение неотвратимо, стоит в том возникнуть потребности. К сожалению, нанятые вами люди не видят чего она желает, и вместо того требуют беспрекословного подчинения.

– Чего она желает!? – повысив хриплый голос повторил за ним старик. – Это мне решать, что желать ей нужно, а чего нет. Вот скажи на милость, какой такой грифоньей чепухи она может набраться, убегая без спросу в город. Чему это только может научить!

– Раскаяние – вот учитель, лучше которого не сыщешь днём с огнём. Словами можно запрещать, но для настоящей перемены одних только слов недостаточно.

Помещик задрал кверху острый седеющий подбородок и гордо отвернулся прочь.

– Провинился, а теперь ещё и строит из себя самого умного! Ты не забывай, грифон, кто на этой земле хозяин, и чем ты мне обязан. Как я решу – так и будет. На этом точка.

Грифон отстранённо посмотрел ему в спину.

– И что же вы решили?

– Да что с тобой решать… От тебя Анна только плохих привычек набирается, да дурных идей в голове. Гнать тебя нужно в шею…

– Прямо так, даже без предупреждения сразу прогонять? Анна, боюсь, вашим решением будет не довольна, – заметил Керн.

– Да какая разница, что она решит. Сама же будет потом благодарить как повзрослеет. А ты, грифон, – помещик снова развернулся к Керну, – ты своё предупреждение уже не раз испортил. Когда ты рядом – она совсем из-под контроля выходит. И вчерашний ваш побег стал последней каплей. С меня хватит! С завтрашнего дня чтобы духу твоего здесь не было, понял! Сегодня можешь до вечера с ней попрощаться. Но увижу тебя ещё раз, – он погрозил кулаком, – увижу ещё раз и позову мужиков. Тогда отправишься в чью-нибудь клетку вместе со своими раскаяниями!

– Воля ваша, – холодно ответил ему грифон.

Помещик бросил на него последний грозный взгляд, и яростно переступая с одной ноги на другую ушёл обратно в дом.

VII

Всё вокруг затихло. Свежий ветерок подул со стороны леса и зашелестел страницами лежавшей на столе раскрытой книги. Где-то над головой, высоко-высоко в небе, пестрила дюжинами крыльев стайка каких-то серых птиц, летевших клином на восток. Ремешки грифоньей сбруи свободно раскачивались из одной стороны в другую. Грифон не смел переменить того положения, в котором оставил его помещик. Со стороны он напоминал немое, бездвижное и лишённое всякой цели к жизни изваяние, которое когда-то радовало глаз, но теперь приелось и окончательно надоело всем вокруг, отчего хозяева наконец решили убрать его с глаз долой. Седло по-прежнему сидело между парой полосатых бурых крыльев, а твёрдая нагрудная пластина натягивалась до предела при каждом вздохе. Но грифон больше не обращал на них внимания. Сдавливающая упряжь теперь была последней из его забот.

Николя сидел за столом, временами поглядывая на грифона. Прошла одна минута, за ней ещё десяток, а потом и добрая половина часа без каких-либо изменений. Прохладный ветерок успел ослабнуть, переменить направление и снова усилиться, зашуршав в саду листвой, снова ослабнуть, а потом совершенно перемениться, из своевольного и холодного превратившись в тёплый ласкающий зефир. Николя не мог больше усидеть на месте. Он решительно поднялся из-за стола и спустился в сад к грифону.

– Керн, скажи, а почему вы вчера... – бойко начал он, но остановился на полуслове.

“Почему вы вчера оставили меня одного?” – нет, в мыслях это звучало намного лучше.

Грифон медленно повернул к нему свой крючковатый клюв, и осмотрел юношу одним янтарным глазом.

– Почему мы не вернулись раньше? – тихо спросил он.

Юноша кивнул и, без всякой на то причины, стал улыбаться.

– Да, да. Знаешь, без вас двоих здесь так скучно было. – Николя подошёл ближе и потрепал грифона по загривку, продолжая от чего-то улыбаться. – Как всё-таки жалко, Керн, что тебя прогоняют. И Анна, наверное, снова обидится на весь мир и снова запрётся в своей башне…

Рукой он наткнулся на натянутый до предела, туго вдавленный в грифонью холку ремень, который не смел даже и двинуться, когда Николя надавил на него большим пальцем. Он снова посмотрел на опечаленного грифона, и вдруг ему пришла на ум идея.

– Керн, хочешь я тебе с этим помогу?

– С седлом то? – встрепенулся грифон. – Боюсь, эти ваши человеческие путы слишком хитро́ устроены, чтобы выбраться из них самому. Лучше будет дождаться Анну. Она умеет с ними обращаться.

– Нет, я кажется знаю, в чём здесь секрет.

Грифон удивлённо накренил на бок крючковатую голову.

– Вот. Смотри!

Николя обошёл грифона сбоку, где легче было подобраться к седлу, нащупал стремя ногой, ухватился за грубую дублёную кожу и подтянул себя к передней луке. От неё к нагрудной пластине тянулись по обе стороны грифоньей холки два широких ремня, закреплённые к седлу стальным кольцом. Керн зашевелился под ним, разворачиваясь чтобы посмотреть.

– Хочешь попробовать тот-то карабин? – спросил он. – У меня самого никак не получалось до него дотянуться. Будто специально.

Николя взял в руки кольцеобразную застёжку, и надавил что было сил и развернул в пол оборота. Та нехотя поддалась, ремни выскользнули наружу и, спустя мгновенье, грифонья упряжь начала плыть и сползать во все стороны. Керн был свободен.

Николя спрыгнул и отошёл подальше, посмотреть на свою работу.

– А знаешь, Керн, без тебя здесь наверно будет совсем скучно. На месте старика, я бы тебя точно оставил.

Грифон безрадостно кивнул.

– А его слово точно никак не изменить? Ну, знаешь, извиниться перед ним, попросить прощения...

Керн отрицательно покачал орлиным клювом.

– Отец порой становится заносчив. Со временем он обычно размягчается, но с моим мнением он не считается совсем. Анне может и по силам его переубедить, – Керн вздохнул, пождав кошачьи уши. –Вот только напрасно всё это… Даже если в этот раз всё обойдётся … ничего хорошего не будет, если я останусь.

– Как так напрасно? – удивился Николя.

Керн долго смотрел на юношу, не говоря ни слова, точно всё никак не мог решиться рассказать что-то.

– Когда меня… – наконец начал он, но тут же запнулся. – Когда мы познакомились с Анной, она точно ангел-хранитель спустилась с небес, чтобы спасти меня, когда надежды на освобождение совсем не оставалось. Но со временем, узнав её получше, я нашёл, что она была птенцом, который вывалился из гнезда и никак не мог вернуться обратно. Таким же, каким я сам когда-то был. Тогда я легкомысленно поверил, что у меня получится помочь ей, выучить птенца летать. – Грифон снова остановился. Горькая радость их знакомства наваждением стояла перед глазами. – Однако её отец прав. Она – человек. Ей не понадобится расправлять крылья среди ваших каменных стен и мраморных залов. А я совершенно не гожусь ей в наставники.

Николя похлопал его по холке.

– Да ладно, Керн. Ты ведь просто друг для неё. Без тебя Анна будет скучать.

– Просто друг… – безрадостно повторил за ним грифон. – Я желал отплатить ей чем-то большим, за то что́ она для меня сделала. Но её отец прав, наши два мира слишком отличаются друг от друга, чтобы из этого что-то вышло. Так, мне не по силам обучить её человеческим наукам. Я не бывал дальше Грифоньих Реалмов, чтобы рассказывать о дальних странах. Я всегда стремился показать ей мир со другой стороны, полагая что это чему-то её научит. Но я знаю, она заслуживает большего.

– Так говоришь, точно в женихи собрался! – фыркнул Николя.

– В женихи, в наставники – всё одно, мы слишком разные. Возможно, наконец пришла пора это признать…

Николя настаивал на своём.

– Керн, смотри, учитель ей не нужен! Этого добра здесь и так навалом. Но если ты улетишь, то она будет по тебе тосковать. Ты бы только видел, как ей было плохо без тебя, и как невыносимо здесь становится, когда не с кем просто поговорить!..

– А я буду тосковать по ней, – прервал его грифон. – Слишком уж сильно мы друг к другу привязались. Но если судьбе вольно нас разлучить, глупо этому противиться. Время лечит раны, а раскаяние – предупреждает те удары, что их нанесли. “Наступить на те же грабли дважды” – кажется так люди говорят. Это то, что происходит раз за разом, когда я возвращаюсь сюда.

– Отлично! – Николя задрал кверху руки. – Тогда я сам пойду просить за тебя, если ты продолжишь лежать на месте!

– Это благородно с твоей стороны, но стоять на пути у судьбы, вместо того чтобы с решимостью принимать её невзгоды – удел глупца.

Николя топнул ногой от бессилья, и обошёл грифона кругом. Сколько он не пытался достучаться до него, Керн наотрез отказывался понимать, что он пытается ему скатать!

– Знаешь, Керн, до встречи с тобой, я никогда бы не подумал, что грифоны бывают такими… – Николя остановил себя на полуслове.

– Такими нерешительными? – переспросил его Керн.

– Ох, поверь, это совершенно, совершенно не то, что было у меня на уме. Твоё счастье, что Анна мне голову открутит, если я скажу то, о чём думаю! И как только она тебя терпит...

Грифон ничего не ответил. Он продолжил задумчиво сидеть во всё той же позе, уставившись куда-то вдаль. Николя не смел отходить от него. Желал грифон того или нет, но юноша не собирался отступаться.

Вскоре, Николя пришла идея. Он достал из кармана блестящий серебряк, показал грифону обе чеканные стороны, подкинул в воздух и с громким хлопком, заставившим грифона вздрогнуть, поймал двумя руками в воздухе.

– Орёл или решка? – спросил он Керна.

Грифон удивлённо взглянул на него.

– Смотри, Керн, если для тебя здесь действительно нет ничего по-настоящему дорогого, то пусть судьба решает вместо тебя!

Грифон моргнул обоими янтарными глазами и надолго о чём-то задумался. “Хочу обе!” – звенел у него в ушах Анночкин голос. Николя всё это время неподвижно стоял на месте, держа в ладонях постепенно нагревавшийся серебряный жребий.

Наконец Керн снова взглянул на него, и Николя повторил свой вопрос.

– Оставь это. – Керн клювом отодвинул в сторону его руки. – Я усвоил этот урок. – Грифон вдруг снова накренил голову на бок, и в одно мгновение повеселел. – А знаешь, ты сильно переменился за последние несколько дней.

– Правда? И как же? – раздражённо спросил Николя, пряча жребий обратно в карман. Серебряк выпал орлом.

– Поначалу, ты даже не пытался смотреть дальше собственного носа. А теперь взгляни на себя: сочувствуешь чужому горю и всеми силами пытаешься его предотвратить.

– Действительно!?.. – Николя, почесал затылок. – Да, наверное. Вот только какая теперь разница! Когда ты улетишь, Анна снова озлобиться на белый свет и снова запрётся в своей башне. А ведь мне ещё целую неделю куковать здесь…

Грифон задумчиво кивнул. Юноша был прав.

VIII

Анна в этот день просидела над занятиями до позднего вечера. “Пускай навёрстывает упущенное,” – сказал заглянувший к ней отец, и мадам и месье с радостью повиновались его приказу. Они не могли не отметить успехов, которые их ученица в этот дань совершала. У Анны было хорошее лёгкое настроение после вчерашнего побега в город, и дело спорилось в ответ. Учителя хвалили её за неожиданное усердие и прилежность, а Анна старалась поскорее со всем покончить, только бы побыстрей вырваться в сад.

Её ожидал неприятный сюрприз, когда она освободилась. Керн сидел ровно на том же месте, где она оставила его утром, однако без седла, а вокруг него вертелся Николя, который теперь отчего-то не смел грифона покидать. Когда Керн рассказал о случившемся, Анна не проронила ни слова в ответ, вместо того отправившись брать штурмом отцовский кабинет.

После многих, сказанных в горячности момента, неоправданно-резких слов после продолжительной перепалки, в которой ни сама Анна ни её отец не желали сдавать своих позиций, после уверений в том, что каждый из них сделает то, что заставит второго пожалеть о своём решении, после всей этой обыденной, повторявшейся из раза в раз процедуры, Анне всё-таки удалось достигнуть компромисса. Старый помещик по-прежнему не желал видеть грифона, и продолжал настаивать на том, чтобы тот больше не показывал и носа в его имении, однако Анне удалось найти лазейку в его словах.

Остаток недели пролетел незаметно. С опустевшей террасы, Анна, Николя и Керн перебрались на небольшой покосившийся причал на дальней стороне пруда, скрытый от поместья рядом ив, и технически не находившемся в его границах. Они болтали босыми ногами в тёплой мутной воде и проводили время за разговорами о всякой всячине. До обеда, пока Анна занималась с учителями в доме, Николя прогуливался на пару с Керном. Юноша больше не боялся грифона, потому что неожиданно нашёл в нём такое же разумное существо, каким был он сам. Вблизи, больше чем на дикого зверя, Керн больше походил на любопытного и заботливого, но вдумчивого и временами слишком уж прямолинейного домашнего кота, который оказался на удивление приятным собеседником.

За пару дней до отъезда, они втроём, прихватив с собой некоторых домашних, отправились на пикник, и весь следующий день без конца хохотали о том, как запрягли грифона точно вьючного осла. Никто из них не вспоминал, что скоро нужно будет прощаться.

Спустя неделю после отъезда гостей, из города пришёл гонец с третьим томом “Грифоньих Войн”. Под новеньким зелёным переплётом Анна обнаружила аккуратную записку:

“Ещё раз привет,

Я совершенно случайно наткнулся на это в книжном магазине, и не мог не вспомнить, что про него-то ты и говорила. Книжник сильно удивился, что этим старьём до сих пор кто-то интересуется, но кроме того он сказал мне, что я был даже не первым, кто за лето этой книгой интересовался. Представляешь!

Я спросил у дяди – он по-прежнему называет это “эпической безвкусицей”, но как мне сказал твой грифон: “Мудрец – это тот, кто пережил все́ возможные ошибки.” – Глядишь и Александр Иваныч ошибается. Глядишь этот твой роман скоро будет на слуху среди большого света!

С нетерпением жду следующей встречи,

Николя.”

Анна улыбнулась, прочитав это небольшое, но трогательное письмо. Вечером она покопалась в своей комнате и достала нашла на полке пунцовой лентой серо-коричневый свёрток, успевший уже покрыться слоем пыли. Возвращаясь из города на запряжённом грифоне, она ни на секунду не смела ни выпускать этот свёрток из рук, но вернувшись домой отчего-то совершенно про него забыла, и с тех самых пор ни разу не вспомнила.

Под обёрточной бумагой скрывалась вторая, точно такая же какую прислал Николя, копия третьего тома “Грифоньих Войн”.

IX

Лето в этом году выдалось на редкость сухое и жаркое. Иногда вдалеке громыхал гром, и небо застилали серые тучи, однако они никогда не задерживались, и уже на следующий день небом хозяйничало приветливое солнце. Керн, с которым Анна продолжала встречаться в саду украдкой от отца, говорил, что вскоре начнутся дожди. Но по грифоньим меркам это “вскоре” могло начаться как в конце июля, так и в августе или сентябре.

“Они обязательно пойдут прежде, чем выпадет снег” – шутливо отвечал он на её расспросы.

Большой садовый стол по-прежнему стоял на террасе, однако гору книг Анна давно уже вернула обратно в домашнюю библиотеку, где книги продолжили жить своей неспешной жизнью, ожидая пока в них снова не появится нужда. Через распахнутые двери, из дому доносились торопливые шаги прислуги, нагружавшей поданный к воротам экипаж. Старик-отец отдавал последние распоряжения управляющему, который оставался за главного после его объезда.

Вскоре протяжно скрипнули петли тяжёлых кованных ворот, и строгий отцовский надзор умчался вдаль по пыльным дорогам. Для Анны и её грифона, жизнь обещала перемениться, пускай всего и на месяц его отсутствия.

Отовсюду доносилось стрекотание кузнечиков. На круглом дубовом столе стоял поднос с одной-единственной, дымившейся в летней жаре фарфоровой чашкой. Прятавшиеся под крышей воробьи изредка начинали осторожную перекличку, но каждый раз тут же затихали, возможно, боясь привлечь внимание прятавшегося в саду грифона. Но самого грифона, куда больше воробьёв, в этот момент беспокоила его любимица.

Всё утро, пока она возилась с учителями, она только и щебетала, как будет до вечера читать третий том “Грифоньих Войн”. Однако теперь, освободившись от занятий и закончив вторую главу (она, как и обычно, пробовала названия глав на язык, зачитывая вслух), возмущённо фыркнула, бросила книгу на край стола и обиженно откинулась в кресле, сложив руки на груди.

Грифон поднялся из своего укрытия и подошёл к дощатой террасе. Анна предвидела грядущий вопрос.

– Да нет, Керн, благородный Принц поправился. На них всегда всё как на собаках заживает, – процедила она сквозь зубы. – Сам он в порядке, вот только…

– Только теперь что-то случилось с его ездовым зверем?

– Да знаешь, сплошные выдумки! … – обиженно фыркнула Анна. – Благородный, преданный ему грифон вдруг сказал, что “Принц более не достоин его помощи” и оставил того одного! Представляешь!? А ведь они не просто друзьями были. Боевыми товарищами!

Керн только улыбался во весь грифоний клюв, глядя на свою, нахохлившуюся от возмущения, любимицу.

– Я уверен, он обязательно вернётся к концу, – предположил он. – Вернётся в самый ответственный момент, спасёт положение, а потом будет трогательная сцена их воссоединения. – Анна только недовольно покачала головой. – Разве тебе не нравятся трогательные сцены?

– Да я и без тебя знаю, что нравятся... – буркнула Анна в ответ. – Вот только кто вообще мог так придумать, что грифон возьмёт, и окажется неверным!

– Просто глупым, – с иронией поправил её Керн. – Голова на плечах есть, а внутри – сплошной только пух да перья.

Анна рассмеялась.