“Насколько же всё кругом скучно и обыденно!” – Такие мысли крутились в голове молодой девушки, что затушив свечи разглядывала рассыпанные по ночному небу звезды сквозь незанавешенное окно. Анна старательно пыталась выудить из памяти названия вроде-бы знакомых созвездий только чтобы отогнать эту скуку, да держать мысли подальше от главного своего желания: безудержного зова приключений. Керн не прилетал проведать её ни сегодня, ни вчера, ни даже в начале недели, оттого и было скучно. Чтобы скоротать скучный летний день она сняла с книжного стеллажа одну из своих любимых историй. К вечеру книга куда-то запропастилась, чего нельзя было сказать о бушевавшей теперь на душе жажде приключений.

Герой той истории жил в таком же, самом обычном мире, что жила она сама, но следуя велению неоткуда возникшего пророчества был вынужден покинуть родину чтобы сразить древнее зло, на этот раз воплотившееся в дымящего клубами дыма ящера. На своём пути он встретил мудрого наставника, чья помощь оказалась неоценима, а также – эта часть романтичной Анночке нравилась больше всего – обрёл любовь всей своей жизни. Возвращался в родные края он уже совершенно другим человеком, которому всякие былые проблемы казались теперь пустяками.

Анна вновь вернулась к пересчету созвездий, только бы не думать о тех, не позволяющих заснуть, приключениях среди наполненных волшебством далёких земель, героем которых она могла бы стать, окажись её имя в одном из пророческих свитков. Но как бы того не хотелось, ни одному древнему пророчеству не было до неё дела, и она продолжала жить своей обыденной жизнью, которую пологалось иметь каждой юной девушке из богатой помещичьей семьи. Первая половина её дня была целиком отведена занятиям с нанятыми папенькой приезжими репетиторами и каждый раз неукоснительно тянулась целую вечность. Небольшое свободное время, что оставалось после полудня, ею было отведено на чтение столь волнующих её сердце историй о подвигах и путешествиях, в одиночестве своей комнаты. Раз в пару дней прилетал Керн, болтливый и любознательный лесной грифон, спасавший её своим появлением из этой непроглядной рутины.

Размышления о справедливости пророчеств, однако, как впрочем и пересчет звезд, прервались самым бесцеремонным образом из-за появления на горизонте одной небольшой яркой точки. Приближаясь, она постепенно росла, пока не приняла знакомые очертания летящего грифона, кем не мог оказаться никто, кроме грифона самого ей дорогого. Каждый взмах его сверкающих в лунном свете крыльев отдавался всплеском радости в её сердце, надёжно запертом, несмотря на то упорно пытающимся выскочить из груди. Керн был тем, кто с радостью готов был выслушать все те нескончаемые ребяческие мысли о подвигах и геройствах, что крутились в её голове, тем, кому непременно удавалось снять любое нашедшее на неё уныние, и тем, в ком она не смотря на все их различия нашла родственную душу. Поэтому сердце её не могло не ликовать после томительного ожидания. Скука, которой она была прежде объята бесследно испарилась, а жажда приключений, воспользовавшись моментом, заполнила образовавшуюся пустоту, полностью овладев её головой.

Анна не стала терять времени зря. Спрыгнув с подоконника, она отыскала давно привыкшими к темноте глазами платяной сундук и сменила расшитую ночную сорочку на свою привычную повседневную одежду, что с вечера осталась валяться на нём не прибранной. Рядом висел без дела дублёный жакет, что надёжно укрыл бы от любых июльских штормовых ветров, стоило бы таким на её жажду приключений покуситься. Но безветренная ночь, сменившая душный июльский день, непогоды не предвещала, и этой причины казалось достаточно, чтобы оставить его на месте.

Воображение рисовало сотни несбыточных идей, пока она спускалась на первый этаж тихо ступая по лестнице босыми ногами. Она могла бы стать странствующим рыцарем. Верный крылатый скакун у неё уже был! Или они могли бы вместе увидеть далёкие, сверкающие самоцветами горы, могучие водопады невиданной высоты, повидать дальние страны, перелетев голубые моря, или даже заглянуть за край земли! Всё на этом свете казалось ей возможным и исполнимым, потому что никто не осмелился бы остановить её прекрасного могучего грифона.

По дому стояла тишина. Прислуга давно уже спала, как и спали все домашние. Волшебство струилось внутрь из каждого окна. Единственным стражем, вставшем на её пути оказался висящий в гостиной, чётко различимый даже в тусклом лунном свете, портрет Карла Франа. Напыщенный вояка по-прежнему восседал на своём свирепом но покорном ездовом грифоне и, задрав меч, отдавал какой-то приказ, удерживая драгоценную упряжь свободною рукой. Его благородный зверь когда-то вызывал у Анночки благоговейный трепет, но повстречав Керна она не могла больше обращать внимания ни на что другое, кроме глядящих с холста кровожадных глаз.

Этим двоим не удалось остановить её побега из обыденного мира. Напротив, они лишь подлили масла в объятое жаждой приключений сердце, напомнив о героях, готовых покорить всякое зло вставшее на их пути.

Керн, усевшись, уже ждал её в саду, когда Анна отворила небольшую деревянную дверь и босой ножкой сделала первый шаг в новый мир. Полная луна слепила привыкшие к тёмным коридорам глаза своими серебристыми лучами, отовсюду слышалось стрекотание цикад, а тёплый воздух казалось был полон свежего, начавшего уже свербеть в носу волшебства. Каждый куст и каждое деревце были обрамлены серебряным ореолом и отбрасывали иссиня-чёрную тень. Всё вокруг преобразилось и теперь казалось таинственным, загадочным, новым, но главной жемчужиной этого, словно написанного масляными красками на льняном холсте, пейзажа являлся конечно же грифон.

Увидав его, блистающего в лунном свете своим белоснежным оперением, Анне вдруг подумалось, что если бы не случайная встреча, сведшая их когда-то вместе, то некому было бы сейчас вытаскивать отважного искателя приключений из рутины реального мира. Обыденность каждый день развевала свою бездонную пасть, стремясь без остатка поглотить все Анночкины силы, а вместе с ними все её надежды и мечты. Если бы не Керн, она давно бы уже завяла как цветок в сухом горшке. Но тепло, что оставалось на душе после каждой их встречи, прогревало достаточно чтобы цвести во всю силу ещё день-другой, до следующей встречи, а потом ещё пару дней, и ещё...

И так, казалось, без конца. Она совершено не планировала вырастать и становиться скучной и вечно занятой, как все окружавшие её взрослые, а Керну, лесному грифону, всё не хотелось оставлять её одной, и вместо того он раз за разом покидал собственный мир, чтобы скоротать вместе ещё один вечер.

Анна даже и не заметила, как собственные ноги сами-собой принесли её лёгкими шагами прямиком к грифону. Он сидел перед кустом черёмухи, подёргивая кончиком хвоста как огромный домашний кот, и улыбался во весь клюв. Бросившись в объятья, она обхватила его могучую шею обеими руками, достав кончиками пальцев до загривка. Она встречала его точно их разлука длилась годами.

– Керн, я так боялась, что ты никогда не снова не прилетишь. – Пробурчала она, уткнувшись лицом в мягкое оперение на его груди – Ты не скучал там без меня, один?

Навострённые грифоньи уши расплылись по сторонам от неожиданных объятий. Слова не могли бы передать того птичьего восторга и облегчения на душе, что испытывал Керн от этой встречи. Он робел и совсем не мог собрать воедино разбегающиеся человеческие слова, те, что неслись с языка точно журчащий горный ручей, когда он рассказывал Анночке о своих диковинных землях. В ответ он лишь пригнул пониже блистающую статным оперением голову и коснулся её лба своим. “Скучал. Солнце на всходило на моём небе, когда тебя не было рядом.”

Лесной пожар разгорелся на её сердце всего от одной искорки, выпавшей из янтарных глаз, а со всеми чувствами и эмоциями, в мгновение охватившими её, не получалось совладать. Ей вдруг захотелось всего на свете, и всего этого сразу. Хотелось навсегда остаться с Ним в саду. Хотелось танцевать мазурку, вырядившись в вычурное бальное платье. Хотелось мороженого. Хотелось отправится на поиски приключений в диковинную страну за тридевять земель. Что угодно казалось сделало бы её самым счастливым человеком на свете, и от того было так тяжело решить, чего же ей хотелось на самом деле.

– Какая же жалость, что грифоны не танцуют! – Щебетала она о бессмыслице, что заполонила её голову, и чтобы подтвердить свои слова она разорвала объятья и проплыла несколько оборотов перебирая босыми ногами по покрытой росою траве. Её талия, кружась, плыла под аккомпанемент сладкой соловьиной песни, пока руки и ноги выделывали заученные па, казавшиеся грифону совершенно диковинными. Закончила она грациозным реверансом, как того всегда требовала мадам.

Керн не мог налюбоваться. Грациозная и жизнерадостная, человек, она так сильно отличалась от него. Он не мог не чувствовать радости, объявшей вдруг Анну с головой, которой она не стеснялась делиться, сияв беззаботной улыбкой. И одной этой улыбки ему хватало слихвой ...

– Керн, а давай вдвоём сбежим отсюда куда-нибудь – Её неожиданное предложение застало грифона врасплох, а Анночку в этот момент казалось совершенно ничего не беспокоило. Не беспокоило даже о чем подумает папенька, узнав на утро об этом побеге – Ты будешь ездовым грифоном, и вместе мы ... ох, куда же мы только не можем отправиться!

– Запрыгивайте, миледи! – Он был рад подыграть, увидев, что Анна начала витать в своём воображаемом мире. Грифон поднялся на четыре лапы и неуклюже опустился на одну переднюю, будто-бы приглашая всадника в седло. – Я уже поклялся никогда не покидать Вас, чего бы мне это не стоило, и сейчас я обязуюсь отвезти Вас к сокровищу, что отмечено на Вашей карте!

Чеканя влажную траву воображаемыми башмаками, Анна подошла к своему ездовому зверю и требовательно осмотрела его. На грифоне не было ни седла, ни даже упряжи, драгоценной или самой обычной. Он не был обучен возить людей и имел привычку совать любознательный клюв в чужие дела. Его верность и преданность давно были доказаны чуткостью и готовностью поддержать в самые тяжелые её дни. Без сомнения, он был лучшим спутником, что Анна только могла пожелать.

Грифон. Огромный, дикий, прекрасный острокрылый грифон. С тёплыми искорками в добродушных янтарных глазах. Он был другом, а не обузданным ездовым животным.

– Да ладно тебе, Керн. Пойдём уже. – Буркнула она больше себе, чем грифону.

Керн совсем сбился с толку, когда она напоследок мягко потрепала его по холке и направилась вглубь сада. Иллюзия рассеялась как разорванный без причины волшебный круг, и временный мир, полный бесстрашных рыцарей и таящегося зла, остался позади. Тем не мене Керн был по-прежнему более чем рад сопровождать её, а клятва, которую они дали друг другу годы тому назад, к тому же и обязала его не оставлять юную девушку одной.

– Идёёёём! – Мягко повторила Анна, когда тот не подумал сдвинуться с места. Робкая улыбка не сходила со щёк, залитых румянцем.

Ни в освещенном холодным лунным светом саду, ни где-либо вокруг не было ни одной живой души. Этот мир целиком принадлежал лишь им двоим. Прогретые летним солнцем плоские садовые камни, которыми была вымощена тропа, уводящая глубже в сад, согревали юные босые ножки, одна за другой ступающие по ним. Керн следовал по пятам, неспешным аллюром клацая своими когтями по тропе. Юное сердце стучало быстрей от одной только мысли, что грифон идет рядом, а уснувшие на ночь цветы казалось на мгновенье вновь расцветают, когда он проходил мимо них.

Соловей, что заливался звонкими трелями зарывшись среди ветвей сирени, от одного вида грозного зверя замолк и поспешил сменить свое убежище. Анна обернулась на мгновенье и расплылась в лучезарной улыбке, взглянув на грифона еще раз:

“Ну вот мы и пришли!” – Просияли её глаза, прежде чем нырнуть сквозь резную арку в овитую живой и причудливой зеленью садовую беседку.

Внутри было прохладно и, с непривычки, темно. Одна лишь струя волшебного серебряного света, льющаяся сквозь входную дверь, да небольшие редкие лучики, там и тут пробивающиеся сквозь овитые лозой мраморные стенки, разгоняли чернильные тёмные ночные тени, царствовавшие внутри, по обставленными диванами и диванчиками краям беседки. На одном из таких едва виднелся в темноте лежащий кверху корешком, забытый Анною этим вечером, том Гвёдэй Игнасия. Она подошла к нему, ступая по сухим деревянным половицам, вдоволь испещрённых следами от грифоньих когтей, и закрыв книгу взяла её на руки. Керн остался снаружи, на привычном месте, напротив большого круглого стола, выставленного теперь на улицу, что раньше занимал главное месте внутри беседки.

Двоих разделяла лишь тонкая пестрящая зеленью перегородка, но разговор всё не завязывался, и Анна было подумала как между ними возникла такая же, образовавшаяся то ли когда она радостно юркнула внутрь, то ли когда грифон решил остаться снаружи.

Она расспрашивала Керна о прошедшем дне и интересовалась тем, что же его так надолго задержало. Он отвечал их привычной шуткой: люди с факелами и точёными арбалетами всё еще на его территорию не совались, так что причин для беспокойства не было. Другие грифоны, делящие с его личным угодьями границы, тоже позариться на них не смели, однако предупреждали и второй буре, надвигающейся с востока за только что прошедшей. Днём он нашел немного времени между рутинными патрулями, чтобы расчистить поваленные штормовым ветром подле его гнезда деревья – Анну трудно уже было чем-то удивить, после того как она узнала о многовековой грифоньей жизни, но рассказ о поднятых в небеса соснах подошел к этому удивительно близко – а после расчистки, грифон соблазнился искупаться в реке, и весь вечер сушил вымокшее оперение, расслабившись под заходящим июльским солнцем.

Такие рассказы об обыденной, но совершенно отличающейся от её собственной, жизни обычно казались романтичной Анночке удивительными, а порой и прелестными, но в этот раз они, как и истории о героических приключениях со страниц её любимой книги, напоминали ей лишь о той невыносимой жизни, которой она была отдана прежде чем встретила грифона. Рутинные патрули, о которых он так нехотя рассказывал, для Анны ведь тоже существовали в форме нескончаемых занятий, с нанятыми папенькой приезжими мадам и месье. В прежние времена они каждый раз тянулись целую вечность, но когда в её жизни появился Керн, она с огнём в глазах начала прилежно стараться выполнить их поскорее, только бы поскорей встретиться с грифоном, чьи искрящиеся и добрые янтарные глаза и разжигали этот огонь.

Но сейчас ей нечем было поделится с грифоном кроме историй о своём скучном дне, а он, казалось, ни о чём другом и не думает, кроме своего грифоньего быта. Уткнувшись в себя, но отвлекаясь на вялую болтовню они сжигали минуты и часы, прежде чем погода, незаметно для них обоих, не начала портиться.

Из неоткуда набежавших на ясное звездное небу тучек, шумными но редкими крупными каплями начинался нежданный ночной дождь. С книгой в руках Анна поднялась со своего места и поспешила вглубь беседки. Отсюда, через раскрытый дверной проём, она вновь могла увидеть Керна. Его белоснежное оперение по-прежнему блистало в лунном свете, однако сам грифон лежал водрузив голову на сложенные лапы, не обращая внимания даже на барабанившие по его крыльям дождевые капли.

Одна особо крупная разлетелась брызгами, упав с крыши беседки на его закривлённый грифоний клюв.

– Забирайся сюда, пока весь не вымок! – Разразилась Анна чистым смехом.

Тут же ей вспомнилось как сегодня, на этом самом месте, весь день она страница за страницей листала свою любимую книгу, дожидаясь грифона. Теперь он наконец прилетел – Керн забрался внутрь клацая когтями по полированному досчатому полу, и улёгся, снова положив голову на сложенные лапы как опечаленная собачонка, – но на душе не становилось ни легче ни веселей. Грифона что-то угнетало или грызло изнутри. Он больше не был тем решительным Керном, которого она знала и любила. Ещё завидев его сияющий на фоне тёмного ночного неба силуэт ей показалось, будто он спрашивает себя с каждым взмахом своих могучих крыльев “Стоит ли?...”, нежели как раньше, весело набирать высоту и безмятежно парить на раскинутых крыльях в предвкушении их встречи.

Она не могла не заметить как изменился его задумчивый, но весёлый и с огоньком – точно таким же, что виднелся в его янтарных глазах – скрипучий голос, когда в этот раз он рассказывал только о том что видел или делал, но не о том что чувствовал или о чем думал. Но более всего она не могла не обратить внимания на тот жалкий комок, в который грифон свернулся перед её ногами, точно оказался здесь против собственной воли.

Она чувствовала что с ним что-то не так, чувствовала, и всем сердцем желала ему помочь.

– Керн, ты сегодня сам не свой. – Начала она почти шёпотом, будто боязливо, одной рукой, приподнимая ту ширму, что их сейчас разделяла. – Тебя что-то тревожит?

Грифон вздрогнул, когда она нежной ручонкой провела по его загривку, и тут же отвёл голову, стоило их взглядам бегло коснуться. Он долго молчал, и набравшись решительности, резко, точно желая поскорее избавится от терзающей его мысли, протараторил в ответ:

– Нам нужно расстаться. Прости меня за всё, что я тебе причинил. Я не буду больше прилетать сюда.

Это неожиданное откровение удивило и озадачило юную девушку.

– Но Керн, ты ведь ничем меня не обидел!

И после небольшой паузы неуверенно прибавила:

– Мы ведь поклялись всегда поддерживать друг друга и никогда не расставаться.

Но грифона эти слова не переубедили, и даже напротив будто бы дали подтверждение чему-то, варящемуся глубоко в его голове:

– Как же ты не можешь не видеть этого! Как бы сильно мы не хотели остаться вместе, мы не можем изменить своей природы!

– Но нам ведь хорошо. Ничего и не нужно менять.

– Пойми же, людям не дано грифоньего долголетия! Придёт день, когда тебя больше не станет. Мне придётся пережить его, какие клятвы я тебе не дам! Но ты, Анна, ты самое лучшее, что когда-либо случалось в моей жизни. Если бы я только мог отнять годы у себя и передать тебе! – Впервые Анна слышала отчаяние его голосе. – Какую же злую шутку сыграла над нами судьба сведя нас. Если бы мы только могли вернуться назад и исправить это. Исправить эту ошибку…

Он продолжил еле слышно повторять это слово: “Ошибку...”.

– Керн ты … ты не можешь всерьёз называть нашу встречу ошибкой, – её голос дрожал так же заметно, как сжималось сердце от его слов. – Это было благословение! Я ведь не могу больше представить без тебя своей жизни!

– Когда же ты наконец поймешь, что я тоже не могу больше жить без тебя, точно так же как и ты не представляешь своей без меня! Но у этой истории не будет хорошего конца. Нам нужно учиться жить друг без друга. Годы радости и дружбы были просто злой шуткой в лицо неизбежному!

От его слов Анну кидало то в жар, то в холод. Керн, лесной грифон и самое дорогое существо на всем белом свете, ошибался, был глубоко не прав, но у неё никак не получалось подобрать слов, чтобы показать ем это:

– Но ты не можешь забыть всю ту радость, что мы вдвоём разделили!

– В этом то и причина, что не могу. Поэтому я продолжаю раз за разом возвращаться сюда, к тебе, в человеческие земли. Тогда как моё место – среди бескрайних лесов Грифоньих Реалмов. А ты … – грифон наконец поднял свою, покрытую сияющим белоснежным оперением голову и взглянул на неё; его голос вновь изменился – … ты совсем ведь озябла на ветру. Забирайся ко мне под крыло, иначе продрогнешь.

Будто в глазу бури, под его крылом было спокойно и сухо. Грифоньего тепла хватало для них обоих. Керн, не стесняясь, делился им с каждым ударом своего могучего сердца и согревал спутницу, чьи приключения казалось целую вечность назад он обязался сопровождать. Обоим хотелось чтобы этот момент никогда не кончался, но буря на душе грифона лишь продолжала нарастать. Воспоминания о том, как он был слётком, что метался по всему Реалму, пытаясь найти нечто, чего ему так сильно не хватало, хлынули в его голову из-под тени забытия, а вместе с ними и воспоминания о неописуемом облегчении, которое он испытал, волею судьбы повстречав Анну: человека, юную девушку, и такого же взрослеющего птенца, которым он тогда был.

После этой встречи каждый грифон казался сухим и эгоистичным по сравнению с ней, начисто лишенным того добродушия, откровенности и заботы, что нашли отклик в его размягчившемся сердце. Часы вместе с ней пролетали минутами, а годы – месяцами. Но прежде деливший жизнь только со своим одиночеством он научился лишь ненавидеть время, порой тянущееся так мучительно долго.

“Каждому действу есть своя причина,” – говорили ему поколения грифоньей мудрости, “И каждому началу – свой результат”. Но единственным исходом их встреч могло стать лишь возвращение стенающего одиночества, которое ждало грифона после окончания человеческой, такой короткой, единственной жизни которой он дорожил.

Ночь уже близилась к рассвету, и Анночка давно уже спала, укрывшись грифоньим крылом как мягким тёплым одеялом, однако сам грифон так ни разу и не сомкнул глаз, погружённый в свои размышления. На следующее утро они кратко простились, после чего он в спешке покинул её, и полетел обратно в Грифоньи Реалмы. Пронизывающий ветер за ночь пригнал грозовые облака, и небо покрылось серой коркой. С востока приближалась настоящая буря, не слабее, а то и сильней той, что прошла всего пару дней тому назад.

Но даже буря не смогла остановить обыденной жизни, что с головой забирала Анну каждое утро. Портрет Карла Франа, громоздившегося верхом на свирепом Смертоклюве, продолжал висеть в большой парадной зале, а мадам и месье приехали как и обычно, ни на минуту не опоздав. Занятия начались по расписанию несмотря на порывы штормового ветра, и всё в этот день было по-старому. Но дарующий силы огонь, разожжённый на её сердце одной лишь искоркой из добродушных янтарных глаз, никогда ещё не горел так ярко.