Для меня смерть была чем-то вроде подарка на день рождения, спрятанного родителями в квартире. Нет, не то чтобы я был ей рад, просто я знал, что она есть, она где-то рядом, и в любом случае я этот «подарок» получу. Иногда хотелось перерыть весь «дом» в поисках этой неизвестной штуковины, завёрнутой в обёртку и скрытой в неком неизвестном мне месте, но потом приходило спокойствие, и поиски прекращались. Дабы не отходить от тематики, назовём это спокойствие нежеланием портить себе сюрприз. Ну а если серьёзно, то, как по-моему, и все подростки о смерти я задумывался, но пубертатный период ушёл и увёл за ручку эти несуразные и в какой-то мере детские размышления. Так к чему я веду. Оказалось, что размышлять о подарке до дня рождения, куда скучней, нежели думать о том, каким он мог бы быть, после того, как обёртка уже снята. Почему забавно? Наверно потому, что все предыдущие мысли оказались настолько глупы и наивны, что не оставалось ничего, кроме как хохотать.

Если кто ещё не понял, я мёртв. Не знаю сколько.

Иногда, кажется, что пять минут назад, я ещё рысцой направлялся в учебный корпус технического, перебегая дорогу в неположенном месте, иногда, что уже вечность остаток моего самосознания скитается по необъятному пространству, являющемся ничем. Что остаётся делать в этом пространстве, спросите вы? Всё что угодно, что может делать обычный бестелесный сгусток амбициозных желаний и медленно, но верно, изживающих себя воспоминаний в, ничего из себя не представляющей, тьме. А вот что могут с вами делать другие - уже другой вопрос. И нет, речь не идёт ни о каких чертях с котлами и вилами, с которыми хотя бы можно перекинуться парой фраз во время «трудового действа». Речь идёт о том, что может вызволить тебя из цикла отчаянных блужданий по хитросплетениям собственных воспоминаний. Это нечто – желание жить, которое я и проявил. Ведь когда ребёнок перестаёт искать подарок, он стоит на перепутье: либо отнести себя к тем, кто отчаялся и ждать дня рождения, несмотря на все подстёгивания друзей, либо отнести себя к тем, кому нужен лишь небольшой толчок, дабы вновь перерыть всё своё жилище. Я отнёс себя ко вторым, когда мне дали такую возможность.

«Десятое число первого месяца послезимья. Мать Силифтия Вьющаяся – скончалась. Отец Неизвестный – обнаружен не был. Новорождённый Имя Матерью Не Дано – в здравии» - вот, что было занесено в учётную книгу деревни пустынных лисов, ведущуюся не одно поколение.

Лёгкий ветер, гуляющий по просторам песчаного океана пустыни С’Ирин (при дословном переводе: «являющийся»), не обделил своим вниманием одну маленькую деревушку близь города С’Джа (при дословном переводе: «принадлежащий»), именовавшуюся почти никак. Если данная формулировка не достаточно ясна, то можете обозначить сиё поселение С’Куру (при дословном переводе: «отходящий», «рождённый»). Но так её называли очень редко и чаще всего вместо официального названия употребляли нечто вроде: та деревня возле С’Джа, то скопление хижин или лисьи угодья. Если же говорящий являлся жителем деревни, то он говорил дом или моя деревня.

Именно в этой почти безымянной деревне родился абсолютно безымянный лис. Считалось, что у каждого нормального пустынного лиса при рождении есть три вещи: семья, хвост и собственного жизнь. Младенец, прооравшийся после рождения и уже заснувший после первого принятия материнского молока (хотя здесь слово материнское имеет чисто формальное значение), тихо спал в деревянной люльке и имел при себе риск остаться с одним хвостом.

Его едва высохшую мордочку, освещал мягкий свет тиорита, (камень, имевший свойство заряжаться солнечной энергией и светиться в темноте) уложенного в глиняную чашечку без дна, подвешенную на нитках из козьей шерсти под потолком.

На входе в маленькую хижину, коей принадлежала люлька, шёл негромкий спор, за которым из далека наблюдали все жители деревушки, не имевшие достаточного статуса, чтобы принять участие в консилиуме.

-То есть ты хочешь вот так взять и… - начала лисица, являвшаяся фактической кормилицей появившегося на свете лиса, но закончить не успела, так как слова главы деревни колом вонзились в речь женщины, словно в землю – резко, но в то же врем не встретив особого сопротивления.

-Кантия, твоя сестра…

-Твоя дочь, - всё-таки наткнулся колышек на подземный камень.

-Силифия, - поддался глава с долей раздражения и с более заметной долей скорби, спрятанной за фамильярностью, - решила уйти. Ты сама помнишь с кем и как. Она прилюдно отреклась от своей семьи и…

-Но ведь она пришла сюда, - не выдержала Кантия, слегка повысив голос до гневно-умеренного, - она вернулась с надеждой на то, что её ребёнок выживет. Ты и правда позволишь надежде умершей дочери пропасть?

В толпе, едва освещаемой светом из окон, убористо стоявших глиняных домиков, началось шушуканье и перешёптывания, не предвещавшее главе деревни победу в этом споре. Правда тому было не до побед и поражений. Слова Кантии задели его, и хотя он и был матёрым лисом, умевшим мастерски скрывать свои эмоции, не выдавая их ни хвостом, ни ушами, ни, даже, усами, родная дочь заметила трещину в каменном сердце главы деревни.

-Папа, прошу, - умоляюще посмотрела Кантия.

Сальтаин, а именно так звали одну из сторон, по всей видимости, проигравшую этот спор, замолк, как и вся толпа, выжидавшая окончания действа, и только ветер имел невоспитанность нарушать повсеместное молчание, за что был наказан игнорированием, не менее повсеместным.

-…Ладно… можешь взять его себе. Ни у кого нет возражений, - кинул Сальтаим грозный взгляд на только-только выдохнувшую толпу, заставив оную вновь на секунду напрячься.

-Отлично, - отреагировал глава на тишину и поправил свою тогу, которая, несмотря на тонкость, вместе с шерстью давала неплохую защиту от ночного холода и не создавала неудобств при дневной жаре, - Кантия… какое имя мне записать в книгу? - холодно сказал лис, вернув взгляд к своей дочери, которая смотрела на него с нежностью и благодарностью, вопреки прохладным словам отца.

-…

Время в деревне С’Куру текло своим чередом. Мало что менялось. Новые хижины почти не появлялись, вековой колодец не иссыхал ни на грамм драгоценной воды, торговцы продолжали изредка заходить в деревню и поражаться изворотливости местных жителей, а дети продолжали расти. Один из этих детей, вместо того, чтобы бегать по деревне, бегать за деревней, прыгать, после того, как бегать наскучило, выглядывал из-за угла одного домика, ловя своими большими чёрными глазками каждое движение главы поселения. Дом, из-за которого выглядывал малыш лет пяти, защищал его от палящего солнца и любезно обеспечивал тенью.

Паренёк явно нервничал, что было видно по его, слегка дёргавшемуся хвосту и ушкам, реагировавшим на малейший шум. Но, несмотря на сосредоточенность лисёнка и его максимально напряжённые чувства восприятия мира, кое кто сумел подкрасться к нему сзади.

-Сот, - негромко раздалось над пареньком, однако ему показалось, что небо разразилось громом, от чего он выскочил из-за угла, чуть не сбив женщину, несущую на плече плетёную корзину осирий.

-Мам, зачем так пугать? - выпалил с перепугу мальчик, забыв о чуть не пострадавшей лисице, за что получил по носу. Тихий писк коснулся ушей окружающих. Правда вокруг было не людно, так что фигурировали только уши Кантии и лисицы с корзиной.

Сообразив, что к чему мальчик развернулся к второй женщине и чуть поклонился.

-Извините, тётя Салистия. Я впредь буду внимательней, - громко выдал лисёнок. Это уже услышало больше народу, но особого значения произошедшему не придали, отправившись по своим делам.

-Да ничего. Просто не слоняйся где не поподя. А ты, Кантия была бы с ним помягче, - ответила Салистия, своим внешним видом полностью оправдывавшая уточнение «тётя». И дело не в кровной связи, а в том, что эта массивная женщина с самым что ни на есть бытовым характером, вела себя и говорила так, что «тётя» было единственным подходящим словом.

-Всенепременнейше. Как только он выкинет дурь из головы – так сразу стану с ним помягче, - по-лисьи улыбнулась дочь главы деревни, выйдя к Соту из тени хижины.

Сам провинившийся же тёр свой нос, про себя думая, что это было больно, но не так как от разбитой коленки, а по-другому.

-Чтож, - вздохнула Салистия, - буду ждать тебя у поля.

-Да, скоро буду.

Распрощавшись с одним из наиярчайших представителей деревни, Кантия взяла Сота за руку и отвела обратно в тень.

-А теперь объясни мне, будь добр, чем ты тут занимался, - тихо, но строго проговорила лисица, наклонившись к мальчику.

-Я выслеживал дедушку. Разве это плохо? - из последних сил поднял взгляд обвиняемый на своего пожизненного прокурора, адвоката и судью в одном лице. Та лишь вздохнула.

-Сот, скажи, за что я тебя ударила?

Взгляд лисёнка вновь упал наземь, будто камень.

-За то, что я чуть не сбил тётю Салистию, - тихонько промямлил лисёнок.

-Близко, но нет. За то, что ты перед ней не извинился. Если доставил кому-то неудобства – извинись.

-Извинись, - почти одновременно с мачехой произнёс паренёк.

-Вот всё знаешь, а пока по носу не схлопочешь…

-Я больше не буду, - поднял свои глаза Сот, всё ещё придерживая нос, хотя боль почти полностью прошла.

Наступило молчание, разбавляемое повседневным шумом деревни: разговором знакомых, смехом детей где-то вдали, шум набираемого утром ведра воды и тому подобное.

Кантия выпрямилась и вздохнула.

-Очень надеюсь… сильно ударила?- взял своё материнский инстинкт.

-Да нет. Уже и не болит, - убрал лисёнок руку, потерев подбитую часть своей мордочки на последок.

-Хорошо… тогда скажи, зачем тебе дед и я пойду помогать остальным, - вновь с долей строгости сказала мачеха и упёрлась руками в бока.

Эти слова вновь отправили глаза паренька к земле.

-Ну, - дёрнула бровью лисица, спровоцировав мальчика, и тот ей выпалил виноватым голосом:

-Мне Ульрик сказал, что я тут не свой, что ему так старший брат сказал, и что, чтобы стать своим, мне нужно украсть у дедушки ключ от Книги, а иначе они со мной играть не будут.

Поражённая услышанным Кантия округлила глаза на лисёнка, не зная что и думать.

-Сот, - нежно сказала женщина, положив руку между чужих ушей, успокаивающе посмотрев на мальчика.

-Ты же знаешь, что воровать это плохо, а ты собирался украсть только ради того, чтобы с тобой играли, да ещё и у дедушки, - шокированным шёпотом молвила лисица,- Сот, посмотри на меня.

Мальчик поднял виноватый взгляд на Кантию. Он чувствовал себя загнанным. Ещё бы. В деревне, где от силы четыре сверстника, твои одногодки тебя считают чужим и велят сделать то, за что и взрослые будут считать тебя чужим, чтобы смог стать своим среди детей.

-Ты не чужой тут. Тебя тут любят. По крайней мере взрослые. А Ульрик с его старшим братом – это вообще отдельная история, о которой мы поговорим дома. А сейчас, мне нужно идти. Постарайся не делать глупостей, хорошо?

Успокоившийся и чувствовавший себя немного глупо и виновато, лисёнок вздохнул и кивнул в знак согласия.

Кантия лизнула паренька в лоб, от чего тот зажмурился, и обняв его собралась идти за Салистией.

-В обед прийду. Будь, пожалуйста, дома к этому времени.

Сот вновь кивнул, и сопроводив лисицу взглядом, поплёлся домой, чувствуя некую истощённость.

Сальтаин, наблюдавший за всем эти действом в отдалении, напрягая свои уши до максимума и помогая себе магией, вздохнул и тоже побрёл по своим делам.

«А ведь я его не заметил, пока он не подошёл так близко, что начал нервничать… Может, я старею?»

Сальтаин, являвшийся главой деревни, не зря занимал свой пост. И статусность этого лиса была заметна при первой же встрече с ним. Это был высокий самец с короткой шерстью окраса чуть светлее, чем у обычного жителя деревни, и изредка проглядывавшей на загривке сединой. Несмотря на эти седины, Сальтаина никто не считал пожилым анимастом (обозначение фуррей в этом мире), но относились к его опыту с уважением и вниманием. Был ещё ряд причин, по которым многие жители С’Куру восхищались главой, а некоторые и вовсе побаивались его: этот лис мог с другого конца деревни расслышать ваш шёпот, мог подкрасться к вам, как бы вы ни оглядывались по сторонам, а иногда один его взгляд заставлял чувствовать себя напроказничавшим ребёнком. Как он это делал, никто не понимал, но ногие ставили на то, что глава владеет магией, которая хоть и была редкостью в окрестностях С’Ирин, но всё же имела место быть, и в общем-то, в какой-то мере, были правы. Лис действительно имел за душой грешок скрывать своё присутствие и усиливать слух нетрадиционными способами, но едва ли это можно было назвать магией. Просто манипуляции с аурой, несущие позитивный эффект для организма. И будь глава чуть амбициозней, и трать он хотя бы пару часов в день на медитации и упражнения, то мог бы вдобавок ко всему и перемещаться по деревне с неимоверной скоростью, при том не лишая себя незаметности, но ему было достаточно просто слышать, а оказывался в нужном месте и в нужное время он и безо всяких тренировок. Возможно, за годы на своей должности у него просто выработался некий «управленческий инстинкт», но это уже было отчасти философствованием.

Однако, в этот день, когда Сот чуть не сбил тётку Салистию, произошло нечто удивительное: Сальтаин, как обычно, прогуливался по деревне, изредка раздавая советы тем, кому это было нужно, успевал наслаждаться лёгким ветерком, гулявшим по поселению, и отслеживал положение дел в деревне, переключаясь с одного её обитателя на другого.

«Ахтайна опять на крышу залезла. Лучше бы матери помогла. Тринадцать лет уже, а она бездельничает. Нужно будет согнать. Сэнтейл сидит с женой. Мда уж. Как толкается-то. Того глядишь, на одного оболтуса у нас станет больше. Сот… где он?» - мысленно диктовал себе глава, и остановился, обнаружив пропажу несносного внучка.

«Дома его сердца не слышу… остальные дети… живых в их кодле не прибавилось. Где?»

Пребывающий в лёгком недоумении лис стоял на месте, для вида оглядываясь по сторонам в то же время сосредотачивая свой слух на разных уголках деревни, безуспешно пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки Сота. К сожалению у слуха Сальтаина был один недостаток: он не мог распространить его на всё деревню, так как попросту мог оглохнуть от такого количества звуков, а потому ему приходилось концентрироваться на отдельных участках поселениях, сканируя территорию, словно лучи солнца, собранные лупой.

-Дедушка, - раздался робкий голос за спиной у главы деревни. Эти слова, хоть и были произнесены очень тихо, но являлись для Сальтаина чем-то вроде ведра холодной воды, вылитого на голову.

С этой секунды день окончательно потерял свою обыкновенность, ведь сам Глава, хранитель книги Учёта, невозмутимый, по мнению местных жителей, если дело не касается его дочерей, удивлённо вскинул брови, от неожиданности дёрнув усами, хвостом и ушами одновременно.

Без сомнений, голос за спиной огорошенного лиса принадлежал малышу Соту.

Подавив слабость, длившуюся даже не секунду, Сальтаин развернулся, переделав своё лицо из удивлённого в офицально-пренебрежительный. Такой взгляд присущ начальникам, реагирующим на обращение подчинённого, и сопровождается обычно вопросом:

-Да? Ты что-то хотел, Сот?- спросил лис, про себя негодуя.

«Как я его не заметил? Может он шёл прямо позади? Я там не вслушиваюсь. Подошёл с подветренной стороны, так что запаха нет. Но как я его ауру не почувствовал?» - носились мысли в Сальтаиновой голове, пока пятилетний лисёнок собирался с силами.

-Дедушка, я сегодня за тобой следил и, наверное, доставил неудобства, - начал мальчик, бросая свой взгляд то на придорожный камушек, то на коготки на ногах, то на клочок светлой шерсти на локте, который подвергался лёгеньким подёргиваниям, когда Сот нервничал.

-Да, я заметил, - отмахнулся от чужого бормотания лис, продолжая размышлять.

«Сейчас я его превосходно ощущаю, но почему до этого он…»

И вдруг в чужие размышления врезался поток мальчишечьих слов, произнесённых с неожиданной уверенностью и твёрдостью.

-Тогда прости меня за неудобства! Обещаю, что больше не буду за тобой следить, а если и буду, то так, чтобы ты не замечал этого и не чувствовал неудобства! – выдал лисёныш, глядя на своего деда, с таким усердием, что аж носик зашевелился.

«Он что, репетировал, пока шёл за мной?» - глядя на мальчика недоумевающим взглядом, подумал Сальтаин, заметив, что все вокруг остановились, наблюдая сию сцену.

Примерно пять долгих секунд в радиусе пяти метров от мальчика и его дедушки ни один живой организм не издал ни звука, после чего эту идиллию разрушил вздох главы.

-Орн, будь добр, сними по дороге Ахтайну с крыши и отправь к матери на плантацию. Квейт, сбегай за детьми, а то они слишком далеко ушли от домов. На юго-западе, Квейт, на юго-западе, - предвещая чужой вопрос, молвил лис. Остальным наблюдателям словесного пинка не понадобилось, чтобы отправиться по своим делам, и вскоре всё вновь пошло своим чередом. Лишь Сот остался стоять на месте и продолжал смотреть на своего деда. Правда, в глазах его уже не было той уверенности, что была пять секунд назад.

Закончив с раздачей указаний, Сальтаин вернулся к внуку и почему-то вновь вздохнул.

-Во-первых, орать было совершенно незачем. Во-вторых, ответь мне на один вопрос: о чём ты думал, когда шёл за мной? – спокойно проговорил лис, вновь вгоняя мальчика в состояние неуверенности.

-Ну, я… ой. Извини, что закричал. И… я ни о чём не думал… просто шёл. Даже не знаю, как так получилось, - совсем поник Сот, виновато прижав ушки и опустив хвост почти вертикально земле.

«Похоже, он вошёл в транс. После того разговора с Кантией он был морально истощён, в какой-то мере. После такого стресса он мог и правда погрузится в «душевный сон» (техника скрытия ауры). Другого объяснения я не вижу. Но в таком возрасте и без подготовки?»

Кто бы что ни говорил, но детей глава недолюбливал. Слишком шумные, слишком ветреные, а как нужно отвечать за свои поступки – так сразу в слёзы. Возможно эта нелюбовь родилась после того, как Сальтаин понял, что от детей в деревне больше всего хлопот. И к Соту глава относился ничуть не лучше, чем к остальным, стараясь с ним не контактировать. От того удивление лиса и было столь сильным, ведь пятилетний ребёнок сам пришёл к нему, чтобы извиниться за содеянное, да ещё и проявив при этом талант в манипуляциях аурой! Вероятно, это удивление и посеяло семя привязанности в сердце Сальтаина, а уж эта привязанность могла вылиться в отношение к Соту пусть не как ко внуку, но как к тому, кто, возможно, сможет стать приемником главы деревни. В конце концов, почему на всю деревню работает только одна пара ушей?

Может ли время стоять на месте? Конечно же нет. Ведь нельзя остановить материю во всей вселенной. А если и можно, то на это ежесекундно будет уходить неизмеримое количество энергии, а значит время идёт. В любом случае, как бы то ни было, солнце сменяло луну, засушливые дни уступали место дождливым, а сантиметры плелись к своим растущим хозяевам, словно на каторгу. И так прошло три года. За эти три года многое изменилось, как в деревне С’Куру, так и во всём мире. И если говорить о по-настоящему важных вещах, то нельзя не упомянуть о начале войны на континенте, которому принадлежала пустыня С’Ирин, что являлась чем-то вроде песчаного моря между империей Рихт, недавно начавшей свою победоносную прогулку военного характера по Южной части континента и раздробленными миниатюрными государствами, представлявшими из себя зачастую город и рассадник маленьких поселений на подобии «лисьих угодий» (Примечание: С’Куру самый близкий к пустыне населённый пункт).

Ну а если говорить о хорошем, то Сот сильно вырос за эти три года. И дело было не только в росте. После инцидента со слежкой Сальтаин начал уделять внимание Соту, конечно раздражаясь от его детских выходок, но всё больше поражаясь смышлености внука. И это внимание скоро перешло в общение, а совсем недавно в обучение. Причём произошло это как-то само собой: Сот просто помогал мачехе работать на плантации, а глава, заметив, сколь неуклюже он это делает, подошёл и стал разъяснять, как лучше. Кантия почему то отнеслась к этому со скептицизмом и недоверием и попыталась что-то возразить. В итоге всё закончилось небольшой перепалкой и тем, что Сальтаим чуть ли не назло дочери пообещал взяться за обучение лисёнка. Радостная реакция мальчика не заставила себя долго ждать. С тех самых пор Сот начал стремительно взрослеть душой. Через пару месяцев, он уже знал больше других детей, умел больше других детей и как ни крути, но обрёл некий статус среди взрослых. У некоторых это вызывало удивление, у некоторых восхищение, а у некоторых зависть, но таких было меньше всего. Что же качается остальной деревни, то почти ничего не изменилось. Разве что жена Сентейла родила здорового малыша, которому к сегодняшнему дню уже исполнилось почти три года.

Ночная песчаная буря оставила на деревне свой след. Основания домов были на несколько сантиметров укутаны в песок, протоптанные тропинки скрылись под крохотными барханами, и весь микро ландшафт привычный глазу сменился на новый. Солнце ещё не встало и горизонт представлял из себя светло-голубую безграничную поверхность, укрывающую собой всё вокруг, придавая этому всему бледность, что создавало ощущение, будто мир живой, но лишь на половину.

И в это полуродившееся утро Сот не спал. Он сидел на полу у окна у дальней от двери в позе двух змей (поза, напоминающая позу лотоса, но колени подняты, а ноги стоят на ступнях. Таким образом получалось скрещивание ног, а на колени клались рукистены и надеялся, что Кантия не проснётся. Она не одобряла столь ранних «занятий».

Устроившись поудобней и закрыв глаза, лисёнок начал концентрироваться на окружающих звуках. Шум песка, уносимого ветром в далёкие странствия, колыхания простыней, закрывающей окно и защищающей от песка, биение собственного сердца. Уловив все эти звуки, Сот почувствовал то, что его дед называл «манипуляцией с аурой». У всех это ощущалось по-разному. Кто-то во время этих «манипуляций» ощущал покалывание, кто-то тепло, разливающееся по всему телу. Сальтаин говорил, что для него это похоже на отдых после долгого физического труда, когда ты ложишься на ковёр и чувствуешь, как вся усталость замещается некой прохладой в мышцах, только никакого труда нет. Для Сота это ощущалось, как вода, тоненьким слоем текущая у него под кожей. Со временем он научился управлять этой водой и направлять её в уши. Это позволяло ему слышать не хуже главы. Вот только если глава мог это делать, прогуливаясь по улице, то его внуку было необходимо достичь максимального сосредоточения.

И вот, «вода» достигла ушей, накапливаясь в них и выходя за их границы. Сот и сам не мог толком описать это чувство, настолько оно было нелепо, но каждый раз, когда слух выходил за лисьи пределы, под шерстью на спине мальчика бежали мурашки, а хвост инстинктивно пару раз вздрагивал. Теперь мальчик слышал куда больше. Дыхание Кантии, её сердцебиение, Орн, живущий в хижине по соседству, повернулся на другой бок. Все эти звуки попадали под прожектор усиленного слуха Сота и двигался луч этого прожектора в определённую сторону.

Сальтаин уже проснулся, и сделал пару глотков воды из своего бурдюка, который хоть и был походным, но пределов дома не покидал, к тому моменту, как слух Сота добрался до него. Каждое утро глава сканировал слухом всю деревню, чтобы убедиться в сохранности всех её обитателей и последним в списке проверяемых был один ушастый лисёнок, который сидя у себя дома, тихонько постукивал коготками друг об друга, обозначая готовность к разговору. Подобные утренние разговоры случались не так уж и часто, ведь чтобы Сальтаин вышел на связь, Сот должен был начать подавать сигнал во время утренней прослушки территории, которая была всего одна до восхода солнца. Но сегодня время было подобранно как нельзя лучше и глава, вздохнув, произнёс:

-Ну чего тебе?

-Доброе утро, - радостно прошептал лисёнок, стараясь не разбудить мачеху.

-Доброе. Ты же в курсе, что тебе от мамы прилетит, если она проснётся? – присел глава на табурет, стоявший у стены, которая играла роль спинки.

-Да. Но поговорить-то всё равно хочется. И ты сам говорил, дедушка, чтонужно практиковался.

-Угу. Говорил, дурья моя голова… Ну, что тебе рассказать? – настроился Сальтаин на разговор.

-Ты вчера рассказывал про континенты.

-Континенты ему. А пустыни ты помнишь?

-Да. О’Ирин, У’Ирин, Ла’Ирин, Но’Ирин и наша С’Ирин, - с серьёзной мордочкой и по-прежнему закрытыми глазами прошептал мальчик.

-Верно. Что ж, помимо нашего континента Сарт, - размеренно начал глава, но тут его перебили.

-Есть ещё три. Я помню.

-Так. Ты либо слушай, либо иди досматривать сны, - серьёзным голосом проговорил лис.

-Извини, - виновато нахмурился Сот, мысленно ударив себя по носу, - продолжай, пожалуйста.

-Эх. Ладно. Так вот. Ещё три континента. Фария, Андрия и Эдника. Если наш континент идёт от запада до востока, опоясывая почти полмира, то Фария начинается почти у северных льдов и тянется до южных островов. На Фарие можно найти и пустыни, и леса, полные зелени, и горные пики, одетые в снежные покрывала, - ухо главы уловило трепет сердца Сота, при упоминании о снеге, но значения этому не придал, - а сам континент похож на молодой месяц и находится к востоку от Сарта. А ещё восточней лежат земли Андрии. По форме континент напоминает солнце. Эдакий круг с огромным количеством «лучей» в виде полуостровов. Хоть Андрия и напоминает солнце, но находится на севере и настоящего солнца там и не видно. Ну и к востоку от Андрии находится Эдника. Это ни на что не похожий кусок земли, занявший остаток полумирья. Преимущественно он на юге, но от южной части идёт перемычка, дающая начало северной части континента. Эта часть небольшая и снега там немного. Кстати, куда бы ты направился, если бы мог выбрать? – закончил лис и потянулся к своему бурдюку, чтобы смочить горло.

-В Андрию, - уверенно заявил Сот, наверное, слишком громким шёпотом.

-Ммм. Снег увидеть так хочется? – ехидно подметил глава, услышав изменения вхижине

-Ага.

-Ясно. Сот, а открой глаза.

Услышав эти слова, лисёнок понял, что сейчас получит по носу. Он осторожно приоткрыл правый глаз и увидел нависшую над ним Кантию. Мех на морде был всклокочен, глаза сонно щурились, а сама мачеха пошатывалась, что так же говорило о неполной мере пробуждения.

-Доброе ай! – воскликнул Сот, ощутив удар чужой лапы и схватился за нос.

-Мам, у меня так нос согнётся и превратится в клюв, - виновато посмотрел он на Кантию.

Сальтаин, всё ещё прослушивающий дом родственников усмехнулся, представив, как бы выглядел его внук, будь у него изогнутый нос.

-Вот и я о том же. Прекращай дурью по утрам маяться, а то будешь первым пустынным лисоптицем. А ты папа не лучше. Почему ему отвечаешь? – грозно, нос нотками сонливости произнесла женщина в потолок, заставив ухмылку сбежать с морды главы.

-А ну пошёл за водой, раз не спишь.

-Ладно, - прошипел мальчик, встав с пола и, поправив штаны и пригладив шерсть на голом торсе, направился к выходу.

-Ты мне тут ещё поворчи.

«Да уж. Пора учить его читать. Пусть сам занимается, а то и я скоро буду от неё такое выслушивать» - подумалось главе, пока его тело прощалось со стулом и стено

В спешке выбегая из дома, Сот схватил ведро, стоявшее у прикрытого полотном выхода, и помчался к колодцу. И не потому, что боялся разозлить сонную Кантию очередной задержкой, а потому что ребёнку это было свойственно. А голова лисёнка была полностью заполнена вопросами олицетворяющими непонимание столь резкого отношения к утренним занятиям, но он ещё был слишком мал, для осознания того, что насильно разбуженная сонная женщина относится с негативом почти ко всему, а потому вопросом не было суждено встретиться с ответом, по крайней мере сейчас.

Добравшись до колодца, также укрытого от песка хорошо закреплённым полотном, Сот принялся расчехлять источник воды. Аккуратно отвязав простенько вышитую материю от крепко вбитых глубоко в землю колышков так, чтобы скопившийся на ней песок не попал в колодец, он привязал ручку деревянного ведёрка к перемычке, размещённой на диаметре отверстия, и сбросил вниз.

В воздухе раздался птичий крик. Так, наверное, кричал бы кусок бронзы, если б мог. Вскинув голову вверх, лисёнок поймал глазами тело, удерживавшееся на ветру при помощи двух пар широких крыльев. Соту было тяжело определить их размер с земли, но ему показалось, что при желании эта птица могла бы его обнять.

-Вау, - невольно вырвалось из пасти мальчика.

Птица издала ещё один восклик и, будто красуясь, пролетела по кругу над головой лисёнка. Может быть, она услышала его слова и уловив в них нотки восхищения, захотела покрасоваться, а может просто решила рассмотреть невольного зрителя. Как бы то ни было, через пару мгновений пернатое существо отправилось по своим делам в сторону С’Джа.

«Надо будет у дедушки спросить, что это за птица такая. Такую я ещё не видел.» - утвердился в своём восхищении мальчик, но тут же отбросил его в сторону, вспомнив про свою утреннюю миссию.

Лисьи угодья никогда не содержали в себе суетливости. Жизнь тут шла медленно и однообразно, подобно маленькой тихой речушке, десятилетиями не меняющей своего течения, но в такие предутренние минуты эта речушка словно покрывалась ледяной коркой. Вряд ли на всём Сарте можно было отыскать более умиротворённое и спокойное место, чем утренний С’Куру. И Сот был одним из тех, кто любил эту умиротворённость. Конечно, иногда ему хотелось встать и убежать, отыскать что-то новое, побывать в городе в конце концов, но тут были анимасты, которых он любил. Тут был его дом, и хотя недавний разговор с главой послужил угольком, брошенным в сухую траву детского непостоянства, который при малейшем дуновении ветра мог превратиться в пожарище, олицетворяющее желание побывать в Андрии, лисёнок понимал, что едва ли сыщет место лучше родной деревни.

Тем временем, Сальтаин, и без всяких манипуляций услышавший крик птицы, насторожился. Это был крик птицы Гальт. Её ещё называли четырёхкрылое несчастье. Эта птица питалась исключительно падалью и по поверью сулила несчастье. Главу нельзя было назвать суеверным анимастом, но этот крик дошёл до его сердца, напомнив о дне, когда вернулась Силифия, ведь утром того дня он тоже слышал этот крик.

Возникшее в душе беспокойство заставила лиса ещё раз пройтись ушами по окрестностям деревни и с удивлением обнаружить, что кто-то к ней приближается.

Трудно в точности описать мысли и чувства, которые породили сознание и душа главы в следующую секунду, но они заставили биться его сердце чаще, а тот факт, что Кантия отправила Сота за водой, не облегчал ситуацию.

Всполошившись, и проворчав что-то невнятное, но явно не содержавшее в себе радостного настроя, глава вышел из своей хижины, по пути поправляя свою тогу и закрывая ей свои плечи, когда- успевшие стать по-старчески костлявыми.

Увидев на улице внука, уже вытащившего ведро из колодца, Сальтаин хотел было окликнуть его, но один немаловажный факт: уши, не отпускавшие пришельца всё это время, уловили знакомую мелодию, успокоившую лиса.

«Вот засранец! Я тут чуть всю деревню не разбудил» - гневно подумал он и всё же обратился к внуку.

-Сот. Позови маму. Скажи Тизальт приехал.

Не заметивший появления деда лисёнок вздрогнул от неожиданности и пролил немного воды, но эта утрата осталась для него незамеченной, ведь имя дяди, живущего в городе и приезжавшего в деревню очень редко, отодвинуло всё на свете на задний план.

-Ага. Сейчас, - радостно заявил мальчик и направился домой, раскачиваясь из стороны в сторону из-за веса ведра.

Своего дядю Сот видел лишь однажды пять лет назад и от этой встречи остались лишь очерки доброжелательной морды, и память о сильных тёплых лапах, держащих трёхлетнего лисёнка, но для него этого было достаточно, чтобы радоваться прибытию родственника.

-Мам, тебя деда зовёт. Дядя Тизальт приехал!

Сальтаин стоял на краю деревни, всматриваясь в образ повозки, медленно, но верно приближающейся к нему. Тизальт был старшим сыном главы и долгое время все считали его следующим хранителем книги Учёта, но как только он достиг совершеннолетия – сразу уехал город, предварительно поругавшись с семьёй. Глава долгое время не мог простить своего сына за то, что он бросил свой дом и семью, а ещё он считал, что Силифия пыталась уподобиться своем брату, сбежав из лисьих угодий. Но это было давно и сейчас их отношения улучшались, а когда Тизальт приехал в деревню в прошлый раз, у них произошёл серьёзный разговор, перечеркнувший все ссоры. К слову, все книги, что были у Сальтаина, привёз ему его сын. Правда, едва ли сейчас он ехал с очередной партией литературы.

Сот подбежал к деду и остановившись рядом с ним подпрыгнул, маша едущей на встречу повозке, чей ямщик замахал в ответ. Сальтаин, ожидавший от внука примерно такой реакции лишь благодарил небеса за то, что он не начал орать в довесок.

-Вы все решили извести меня этим утром? – сонно спросила Кантия, подходившая к пасынку и отцу, плотнее укутываясь в свою тогу.

-И в мыслях не было, - только и ответил глава, дождавшись пока его дочь подойдёт поближе. Та, услышав беспокойные нотки в голосе лиса, стала чуть серьёзней, но увидев, как Сот машет не только рукой, но и хвостом вздохнула.

-Беги уже,- чуть подтолкнула она лисёнка ладонью. Тот с яркими огнями веселья и радости в глазах посмотрел на мать и почти сразу же помчался навстречу повозке. Нёсся он, словно от этого зависела его жизнь, оставляя за собой следы на песке.

Где-то через секунд тридцать, лисёнок был достаточно близко, чтобы разглядеть чужую морду, оскалившуюся в приветственной улыбке, пробуждающие старые воспоминания о трёхлетнем возрасте. Поняв, что через пару мгновений произойдёт встреча, Тизальт спрыгнул с повозки, остановив своего гексантра (ездовое животное, распространённое на Сарте. Имеет шесть ног и хоботок с небольшими зубами внутри, напоминающий кольчатого червя ирастягивающийся до метровой длинны. Имеет густую шерсть средней длинны), похлопав по спине.

-И-и-и-и-и-и оп, - поймал лис своего племянника, который запрыгнул на него, будто дикий зверь на добычу и обхватил эту добычу руками и ногами.

Сот вдохнул запах родного аромата, и ему почти сразу захотелось поперхнуться. Все отвратные запахи, какие только есть в городе, казалось, скопились на одежде Тизальта, словно клейкая лента.

-Как ты подрос-то, - выдохнул лис, перехватывая мальчика поудобней.

-Дядя Тизальт, ты меня последний раз в три года видел, - чуть укоризненно заявил Сот, ослабив хватку и посмотрев на самца с немного обиженными, но всё же радостными глазами.

-Ну, извини. Было много работы. Так, ладно. Мама с дедушкой нас ждут. Садись-ка, - усадил лис Сота на повозку и сам запрыгнул на неё, - рассказывай, что у вас новенького, - взял он вожжи и, слегка ими ударив по гексантру, начал слушать чужой рассказ.

Тем временем, Сальтаим и Кантия стояли на месте и уже успели обменятся неутешительными подозрениями по поводу столь раннего прибытия Тизальта, которое вряд ли могло быть вызвано чем-либо, кроме как неотложным делом, ждали скорого прибытия повозки.

Через пару минут повозка подъехала к встречавшим её анимастам и остановилась. Тизальт и счастливый от того, что ему дали подержать вожжи, Сот спрыгнули с неё, и пусть в сердце лисицы царила обеспокоенность, она с сонной улыбкой крепко обняла брата.

-Здравствуй, Кантия.

-И тебе привет, ранняя птаха, - чуть отстранилась женщина, устало посмотрев на лиса, - почему ты сюда приехал так рано?

-Не здесь. Отец, - кивнул мужчина главе в знак приветствия и получил идентичный жест в ответ.

А Сот тем временем стоял чуть в отстранении и смотрел на всех, как на картину, заставлявшую улыбаться. В этот момент взошло солнце, озарив всё оранжево-багряной вспышкой. Возможно, для Сота это было последнее настолько мирное утро с семьёй, но об этом ещё даже не подозревал, в отличие от своего дяди.