Сказка для взрослых

Эдуард Григорьевич Юрченко

Коль скоро в каждой шутке есть доля шутки, то и в каждой сказке есть доля сказки.

(Народная мудрость)

Эта сказка – не для самых маленьких читателей, которые, ввиду отсутствия приходящих с возрастом воспаленных амбиций и неудовлетворенной алчности, искренне смотрят на этот порочный мир своими наивными глазами.

Ну и конечно, прежде чем начать повествование, следует предупредить: все события и персонажи – вымышлены, любое сходство с реальными людьми или событиями – абсолютно случайны.

С уважением, С к а з о ч н и к.

Пролог

Медведь слыл самым сильным в лесу зверем. Вернее сказать, он главенствовал на определенной территории леса. Иные участки лесных угодий принадлежали другим представителям данного вида. Жили властители леса, можно сказать, мирно, хотя локальные конфликты нет-нет да и разгорались: то кто-то сожрет чью-то косулю, то неизвестно кто пометит соседскую территорию, то кто-либо – ну, это вообще из ряда вон выходящий случай – начнет заигрывать с чужой медведицей. Виновный в нарушении неписанных лесных правил не всегда подвергался наказанию – либо ввиду своего статуса, либо потому, что Фемида, как известно – барышня с завязанными глазами, а посему меч, которым она машет в приступах бешенства, чаще попадает в пугливых травоядных, нежели в хитрых и ловких хищников, либо еще почему-то – почему обычно сильные мира лесного умудрялись выходить сухими из воды.

В целом на бескрайних лесных просторах царил паритет, поддерживаемый силой и ловкостью боевых единиц каждой территории. Время от времени властители угодий встречались, дабы обсудить наболевшие вопросы, решить неразрешимые проблемы и наказать кого-нибудь порядка ради, а не справедливости для. Во время таких сборищ принимающая сторона устраивала гуляния с рыками, охотой и разрыванием кого-нибудь из травоядных, выбранных жертвой для удовлетворения аппетита собравшихся. Делалось это, как правило, не явно, а втайне от лесных обитателей, чтобы не провоцировать паники на вверенных территориях.

В качестве советников у медведей были шакалы. Безусловно, представителю этой братии более подходил бы внешний вид гиены, однако, для создания желаемого образа в сознании читателя, мы будем использовать именно данный персонаж. Итак, шакалы – в одиночку достаточно слабые, но очень хитрые существа. Советуя повелителям, они умудрялись не только ловко манипулировать ими, но и окружать медведей представителями своего вида. Собираясь же в стаю, эти кроткие дипломатичные особи были способны растерзать даже Самого, что, кстати, неоднократно и происходило. Но, будучи алчными, деструктивными и беспредельными мордами, получая неограниченную власть над территорией, шакалы обычно перегибали палку, и взбунтовавшееся зверье устраивало им показательную порку с объявлением охоты на всех представителей данного вида. Тогда уцелевшие особи, поджав хвосты, убегали на соседские территории, и все начиналось с начала: преданность хозяевам, окружение их представителями своей стаи и, в конце концов, манипулирование ими с последующим съеданием.

Волки были хорошими воинами: хитрыми, смелыми, дерзкими. Даже медведь побаивался этой братии. Однако хитрости и отваги волкам хватало только для войны с соседями – будучи несведущими в делах подковерных, они быстро становились зависимыми от шакалов. Кстати, волки чаще других хищников грешили тем, что, невзирая на запреты повелителя, задирали травоядных и других, более слабых обитателей леса. Повелитель же, в свою очередь, не только не пресекал этих шалостей приближенных, но и всячески потакал им.

Лисы были слабее волков, зато – значительно хитрее, а посему, занимаясь браконьерством, они умудрялись сваливать вину за убитых зверушек на более сильных представителей лесного политикума. Некоторым из них удавалось благодаря природной красоте и пушистым хвостам приблизиться к самим медведям. Но тут сразу же возникал конфликт с шакалами, а те были хитрее и сплоченнее, потому исход всегда был одним и тем же.

Еще в лесу были змеи – кроткие, тихие и незаметные. Издали казалось, что, не имея лап и когтей, они могли только ползать на брюхе, стараясь избегать неприятностей. Однако, потерявшая бдительность зверушка, подошедшая на расстояние броска пресмыкающегося, заканчивала свой земной путь, дергаясь в конвульсиях от яда брюхоползающего.

Ужи, внешне похожие на змей, но не имеющие яда, могли представлять угрозу только для мелких грызунов. Впрочем, удивительная схожесть со своими ядовитыми сородичами позволяла ужам иногда пользоваться их славой.

Кроме перечисленных представителей хищного бомонда, лес населяла несметная орда травоядных, которые, будучи декларативно равными в правах со всеми обитателями леса, тем не менее, не только денно и нощно трудились на правителя, но и были пищей для хищников.

А еще в лесу жили ежики – смелые, отважные, принципиальные, но очень наивные зверушки, не принимавшиеся во внимание хищным сообществом. Хотя ежовые иголки все же иногда вызывали уважение у представителей плотоядного бомонда, ибо не один исколол свой нос об их спины.

Да, чуть не забыл сказать пару слов о собаках. Их вид не отличался военной доблестью своих родичей – волков, но собачья преданность позволяла медведям использовать оных в качестве сторожей, охранников и исполнителей наказаний провинившихся. Самые малые из них – скотч-терьеры – служили украшением любого пиршества, проводимого повелителями территорий, развлекали присутствующих веселым лаем и смешным видом, хоть иногда все же попадались на зуб отдыхающих хищников. Верность Хозяину заставляла собак заглядывать ему в рот и терпеть любые прихоти, исполняя всевозможные команды: «Сидеть!», «Лежать!», «Служить!», «Фас!». Последняя была любимой командой медведя.

В сказке еще будут появляться как иные представители лесной фауны, так и поистине сказочные персонажи, например: лешие, кикиморы, былинные богатыри или лесные чудища.

І

Итак, в далеком, далеком лесу, кишащем всевозможной живностью, верховный правитель объявил запрет на поедание травоядных – в связи с резким уменьшением их популяции, обусловленным охотой хищников, не только для утоления голода, но и забавы ради. Вот в это-то самое время и произошел столь беспрецедентный случай: медведь, перебрав с приспешниками забродившего меда, так разошелся в восхвалении себя любимого, усиленном, помимо прочего, и лизоблюдством тусившего с ним зверья, что невзначай задрал косулю. И все бы ничего, да инцидент этот произошел на глазах у других травоядных. Последние, осознав нависшую над ними опасность, бросились в разные стороны. Гулявшее же сообщество, будучи навеселе, потеряло проворность и даже не пыталось изловить беглецов. Но на утро по лесу прошел слушок: медведь, мол, нарушил собственный запрет, и таки задрал косулю. Возмущенное зверье стало собираться на большой опушке тридесятого леса.

Медведь проснулся от того, что его кто-то усиленно тряс. Изловчившись и ухватив наглеца за загривок, косолапый уже собирался выпустить когти, но жалобный льстивый голосок взмолился:

– О, косолапейший из косолапых! О, лохматейший из лохматых! Смилуйся, не ешь своего преданного слугу, – подобострастно выпалил шакал.

– Ты почто, скотина, тревожишь мой сон?

– Произошло непредвиденное: вы-с вчера-сь, переевши меду, соизволили собственнолапно задрать косулю на глазах у других травоядных.

– Ну, задрал – да и задрал. Что, у нас косуль мало в лесу бродит? Есть их еще у нас.

– Да все-то оно так… Но зверье, видевшее происшествие, разнесло сплетню по лесу сородичам своим, и они собираются на совет, чтобы требовать твоей замены на посту властителя.

– Чего? – заревел медведь и со всего маху так впечатал шакала в сосну, что иголки посыпались. Удар получился настолько громким, что издавший его персонаж смог бы посоперничать с топором дровосека, или, на худой конец, с клювами дятлов, сильно, кстати, удивившихся такой конкуренции.

– Ничего себе, – зашушукались дятлы и принялись еще сильнее молотить носами о дубы и сосны.

– Ну, как-то так! – будто бы про себя ответил дятлам шакал.

Медведь же, рассвирепев не на шутку, еще и отхлестал шакала по морде дубовым веником. Впрочем, совсем скоро он начал возвращаться в реальный мир:

– Ну, чего дрожишь? Говори: кто, чего, кому, в каких выражениях?

– Да все шушукаются, ваше святейшество.

– Все? – рыкнул медведь.

– Да, все.

– И волки?

– Нет, волки, как и вы-с, уставшие со вчера…

– Так кто же мне такую свинью-то подложил?

– Она самая, громче всех и хрюкала.

– Задеру! – крикнул медведь.

– Не вариант, – очень льстивым голоском произнес шакал.

– Эт еще почему?

– Да потому, что травоядных в нашем лесу поболее, нежели хищников. Одни быки чего стоят. А скопом, как известно, и медведя можно затоптать, прошу прощения, – сказал шакал и отступил от косолапого на безопасное расстояние.

– И чего мне теперь делать?

– Идти и успокаивать зверье: кого запугать, кому наобещать, а кого и придушить по-тихому. Главное, чтобы вороны поменьше каркали, а то ведь они – главные разносчики всяких сплетен. Вы послали бы к ним орлов, пущай припугнут, как следует, да научат, чего каркать. Да отправьте на поляну лисиц – пусть они среди зверья снуют да в разговоры встревают: брехня, мол, это все, что о правителе говорят – он у нас не такой, а честный и справедливый.

– Да, я такой, – гордо вскинув голову, сказал медведь.

«Вот идиот… Ну, ничего, недолго уже осталось», – подумал шакал.

– И все?

– Нет, еще позовите заводил: барана, осла, быка и коня, да пообещайте чего-нибудь.

– А чего обещать-то?

– Ну, скажите, что трогать их целый год не будете, да еще и другим не позволите. Их хоть и не так много, как мелкой живности, но мелочь их слушает.

Когда на поляне мнения обитателей леса разделились, медведь явил себя собравшимся. Все замолчали.

– Здорово, зверье лесное. Что за смута здесь образовалась, и кто организатор? – рыкнул косолапый.

Публика неуверенно попятилась. Тогда волки, снуя между собравшимися и скаля зубы, начали науськивать зверей:

– А ну-ка быстро говори, что медведь невиновен. А ты, длинноногая, пулей мечись туда-сюда, создавай движение в толпе.

Несмотря на предпринятые меры, кто-то исподтишка все же выкрикивал:

– Медведь вообще озверел! Ни стыда, ни совести! Сам указы издает, и сам же их нарушает, а братией своей вообще весь лес зашугал! Ирод! На мыло его, супостата! Даешь нового правителя!

– Да ведь он всех вас задерет, всем кишки выпустит, коли терпеть его будете! Достаточно один раз напрячься – и свобода придет в лес, свобода от тирании узурпатора, светлое будущее для ваших детенышей, и достаточно еды для всех лесных жителей! – зудела нерпа – наглая, жадная, беспринципная и лживая скотина, которую, впрочем, перечисленные эпитеты нисколько не раздражали.

Медведь зло посмотрел в сторону нерпы, а та никак не хотела успокаиваться:

– Смотрите на него, как зло на меня зыркает. А? Была бы его воля – вообще разорвал бы меня на части. Ничего, зыркай-зыркай, недолго тебе осталось.

– Да угомонись ты, нерпа, – осклабился волк. – Мы тут не медведю замену ищем, а пытаемся уладить конфуз, возникший с задранной косулей.

– Вот: сначала косулю, потом лошадь, а там и до быков черед дойдет, – никак не унималась нерпа. – Долой бурого с должности!

– Ты куда клонишь, зверюга лесная? – зло прошипел медведь.

– Да ты не обращай внимания, косолапыч, это я на плебс, так сказать, работаю. А ему это вон как нравится!

– На какой плебс, презренная? – прорычал медведь.

– Не надо так нервничать, Потапыч, это я их зомбирую.

– Не знаю, кого ты там зомбируешь, только гляжу я, что еще чуть-чуть – и разорвут меня на сотню медвежат.

«Разорвут, как пить дать разорвут», – подумала нерпа. А вслух сказала:

– Да кого они могут разорвать, типун тебе на язык, косолапыч! Пошумят, пошумят – и разойдутся.

– Ой, ли, – засомневался лохматый.

– Эй, зверье лесное, кто в супостата камнем запустит? – крикнула в толпу нерпа и тут же спряталась, обращаясь к медведю. – Вот видишь, никто не решается. Я же тебе говорю, что зомбирую их.

Не успела нерпа договорить, как в медведя со всех сторон полетели камни и даже палки. Медведь, увертываясь от обстрела, на какое-то время потерял нерпу из виду, а вспомнив – не смог отыскать в толпе, ее и след простыл.

Ситуация же, тем временем, начинала выходить из-под контроля.

– Ну, нерпа, ну, скотина, – зарычал медведь и стал пятиться под натиском толпы…

Лисы с волками, сновавшие в толпе, как-то незаметно растворились в ней, и наш герой остался один на один с разбушевавшейся публикой. Казалось, еще чуть-чуть – и косолапый останется без шкуры. Больше всех выражали недовольство медведем свинья и баран. Такая расстановка сил никак не устраивала шакалов: что баран, что свинья были жадными, тупыми и упрямыми, а манипулировать такими созданиями крайне тяжело и небезопасно, поскольку здравый смысл не присущ этим особям. Живность эта, ввиду присутствия перечисленных качеств и отсутствия неперечисленных, могла отчебучить что-то из ряда вон выходящее, чего не мог просчитать мозг шакалов, претендующих на роль гроссмейстеров.

Старый шакал кивком головы дал команду своей своре, и тут же две особи упомянутого вида выросли возле лося, а еще несколько – возле козлов. Спустя несколько минут охмуренные звери уже вступались за практически растерзанного медведя. Мелочь лесная, увидев разброд в рядах копытных, быстренько ретировалась, отчего косолапый увереннее стал на лапы, и даже зарычал. Толпа дрогнула и попятилась. В возникшей паузе, откуда ни возьмись, появились волки и лисы. Оставшаяся на поляне звериная мелочь бросилась врассыпную, но для некоторых из них это был последний день, ибо хищники, пытаясь выслужиться перед медведем и загладить впечатление от недавнего предательства, стали проявлять рьяность в служении Самому, задирая налево и направо всех, кто на зуб попадал.

– Рявкните-ка еще раз, да погромче, – подсказывал шакал.

Медведь, что есть силы, зарычал. Топот разбегающегося зверья заглушил этот рык, и тут вновь появилась нерпа:

– Как я лося подговорила тебе помочь, а? Чего молчишь, неблагодарная твоя морда?

– Ну… я… Ну, спасибо…

– Вот то-то же! – не дав договорить медведю, выпалила нерпа. – Что бы ты без меня делал, криволапый…

И вот в тот самый момент, когда сопротивление взбунтовавшегося зверья было сломлено, на поляне появился еж. Впрочем, он всегда появлялся в самый неподходящий момент. Ежик дружил с задранной косулей. Будучи по своей природе очень смелым зверьком, он сразу бросился к медведю. Колючий шар покатился с горы и на полном ходу закатился аккурат под пятую точку привставшего медведя. Послышался гулкий раскат медвежьего рева – лохматый правитель опустил свой начальственный зад прямо на ежа.

– Ах ты, колючая задница!

– Это у тебя сейчас задница в колючках, – хохотнул ежик.

Медведь схватил ежа лапой, но укололся и тут же выпустил. Понимая, что просто так его не взять, косолапый отломал березовый сук, да как хватит! Только ежика и видели…

– Да… – сказала змея. – Еж – птица упрямая, пока не пнешь – не полетит.

Ежик улетел, взбунтовавшееся зверье разбежалось, а на поляне осталась кучка хищников, озадаченный медведь и шакал-советник.

– Давайте, скажите чего-нибудь этой своре – заслужили, – науськивал правителя шакал.

– Что? – рявкнул косолапый. – Чего морды прячете, неблагодарные?.. Предали кормильца… Шакалы… Хотя нет, шакалы только одни и остались… Что, серые, обгадились перед лосями и баранами?

– Да мы бы их… – принялись вяло возражать волки…

– «Мы бы их…», – проворчал медведь.

– Ну, да, мы бы их, – совсем уже неуверенно бормотали волки.

– Ежели б не подсказки шакала да не мое чутье – завтра бы по лесу рыскали с поджатыми хвостами.

– Да не сердитесь вы, Потап Потапыч, – льстивым голоском начал шакал, – все ведь обошлось…

Следует заметить, что шакал всегда придерживался одной тактики поведения: чужими лапами создать проблему, накалить страсти, поссорить соратников и, в конце концов, решить все (опять же, чужими лапами), выступив в роли великого миротворца. Он всегда помнил, что ему говорил дед: «Весь лесной мир, внучек, делится на шакалов и остальных зверей; мы умнее, хитрее и коварнее всех обитателей леса, вместе взятых, хоть и скрываем это до поры до времени. Жизнь в лесу – это война между нами и ними. Нет ничего зазорного в том, что ты поступишь нечестно по отношению к кому бы то ни было, кроме шакалов – они твои братья. Лучше всего делать грязную работу лапами самих же зверей: стравливай их друг с другом, подговаривай, наговаривай, клевещи, в общем – делай все, чего нельзя делать по отношению к шакалам. Будь другом зверью, старайся завоевать у него авторитет, высказывай свое мнение и навязывай его окружающим. И если каждый шакал будет поступать так, как я тебя учу, то в недалеком будущем лес будет наш, а зверье останется в нем, чтобы работать для нашей пользы не покладая лап своих. Еще, внучек, запомни, что травоядные верят в некоего доброго хищника – Льва. Они надеются на его пришествие и разрешение по справедливости всех накопленных проблем. Персонаж этот хоть и реален, но в наших краях его отродясь никто не видывал. Более того, происходит он из семейства кошачьих, поэтому сама идея о добром хищнике выглядит, как ты понимаешь, достаточно наивно. Так вот, следует потакать зверью в их вере, а когда придет время, мы в качестве кульминации явим собравшимся своего – шакала, убедив окружающих, что он и есть тот самый Лев».

– Мне ли не сердиться?! – рявкнул, брызжа слюной, медведь. – Меня чуть не разодрали на глазах у всех лесных обитателей, а эти, с позволения сказать, соратники, соохотники, продали меня, как только адреналином под хвостом запахло. Задеру! – злобно рыкнул медведь и сделал выпад на окружавших его хищников.

Волки и лисы испуганно отпрыгнули. В другой ситуации медведь поостерегся бы вести себя подобным образом, но в данном случае он был на коне. Вернее сказать, на высоте, так как коня здесь вообще не было. Шакал отметил про себя актерское мастерство повелителя.

«Да, – подумал шакал, – лохматое чудище так вжилось в роль, что, глядишь, скоро может и заиграться. Надо бы нерпу активизировать, пущай ему крови попьет да на землю опустит».

Нерпа имела какое-то отношение к шакалам, но какое и в каком колене, и кто там с кем согрешил – не знал никто, кроме, конечно, верховного шакала, ну и самой нерпы. Команда «фас» для нее была слаще меда, особенно – когда за спиной куча шакалов с их прислужниками. Рвать на части врага, который не может ответить, согласитесь, не так уж и сложно, но в глазах обитателей леса она слыла страстным борцом за права травоядных. Этот имидж ей создали, безусловно, шакалы, а остальное сделали природная наглость, жадность и похотливость. Было дело, что для создания образа страдалицы шакалы придумали посадить ее в яму, куда обычно бросали зверей перед убиением. И ее туда определили, правда, никто не видел, как она там сидела. Но для лесного плебса все выглядело весьма правдоподобно. Пару раз нерпу ставили смотрящей за лесом, но быстро снимали, так как все, что она умела делать – это рушить созданное кем-то. А поскольку разрушать она умудрялась втрое быстрее, чем другие созидали, то и снимать ее приходилось очень быстро, а то бы пенька на пеньке в лесу не осталось.

С к а з о ч н и к: Конечно, то, что нерпа в лесах не водится, мне, как сказочнику, доподлинно известно. Однако лучшего образа, настолько точно характеризующего героиню нашей сказки, к сожалению, так и не нашлось. И потом − это ведь сказка, а в сказке, как известно, бывает то, чего в обычной жизни произойти ну никак не может.

Еще одним представителем лесного бомонда была Баба Яга – персонаж воистину сказочный. Шакалы отводили ей роль эдакой склочницы и обличительницы. Она даже как-то довела до бешенства медведя, который первым рулил описываемыми лесными угодьями после деления леса на территории между другими представителями вида. Шакалы умело выдавали ее воспаленные фантазии за неординарные умственные способности. Надо сказать, что такая тактика всегда приносила свои плоды. Шакалы были мастерами в вопросах формирования стадного мнения лесного плебса. Представьте, что некий шакал назвался певцом покруче скворца, ну, или иволги. Всем понятно, что это бред. Но не тут-то было: вороны и сороки на всех углах начинают кричать, что в лесу объявилась новая звезда, равной которой нет не только на описываемой лесной территории, но и во всем лесном мире, и что на соседних землях все от пения данной особи в экстазе. «Да ну, бред какой-то», − подумали вы, а тут раз! – и конкурс в лесу провели на лучшего исполнителя, и вот нате вам – победил шакал! Правда, в пылу эйфории устроенного лесного шоу никто не заметил, что скворца пчелы перед выступлением закусали, а иволга вообще не пришла – вот и победил бездарный шакалишка, ввиду отсутствия конкурентов. Тем более, что основная масса зверья в пении не шибко-то и разбирается, окромя все тех же скворцов да иволг. А они-то к судейству допущены и не были, вернее − одна иволга в судейской коллегии была, но ведь кроме нее там еще и два шакала сидело… Вот и победил наш конкурсант в результате «честного» голосования (два против одной).

Баба Яга, получив команду от шакала, с неслыханной прытью бросилась обвинять медвежьих приспешников, не стесняясь в выборе выражений:

– Что, ублюдки четвероногие, попритихли-то? Что глазенки свои бесстыжие поопускали-то? Обделались? А еще хищниками зовутся… Вашей храбрости только на то и хватает, что загрызть попавшего в силки зайца. Трусы! Гони их от себя, лохматый. Лучше уж с лосями да с конями дружбу водить.

Волк, стоящий рядом, резким движением укусил Бабу Ягу за мягкое место. Бабка взвыла от боли и подскочила.

– А сама-то где была, нечисть? – тихо спросил волк.

– А я как только заслышала о сборище − тут же отправилась на поляну, да пока добралась − все уже и закончилось, – оправдывалась Баба Яга.

Потихоньку отдалившись на безопасное расстояние от волчьих зубов, Яга продолжила:

– Ладно, Потапыч растерялся, когда на него все навалились… Хотя он и не растерялся вовсе, а просто попятился под натиском. А где же в это время были прирожденные бойцы − волки? А? Или я чего-то пропустила? Может, это волки всех разогнали?

Медведь, воодушевленный такой поддержкой, схватил одного из волков (самого слабого, нужно отметить!) за шиворот, да как заорет ему прямо в ухо:

– Предали, трусы!

Шерсть оглушенного волчары вздыбилась, глаза выпучились, и в таком состоянии он и был брошен медведем в кусты, откуда выполз спустя десять минут в состоянии неспособности адекватно оценивать ситуацию.

Шакал что-то нашептывал медведю и последний потихоньку стал приходить в себя. В какой-то момент шакал незаметно переместился за спину косолапого и начал диктовать текст обращения к собравшимся:

– Слушай сюда, элита лесная! – обратил на себя внимание громким рыком косолапый. – Не для того ли я стал правителем, чтобы обеспечить себе и присутствующим сытое и безбедное существование в этом лесу? Не моему ли благодаря попечению мы, хищники, правим бал в лесных чащах да решаем судьбы травоядных и всякой прочей мелюзги? – медведь сделал паузу. – В глаза смотреть, презренные!

Зверье не поняло настроения Самого, но, на всякий случай, попятилось. Медведь, руководимый шакалом, скорчив гримасу справедливого и сердобольного повелителя, продолжил:

– Не мы ли избраны самой судьбой быть элитой? Не нам ли даровано право жрать не траву полевую, а плоть звериную? И не мы ли должны всегда стоять спина к спине друг за дружку? Сила, согласие и безоговорочное подчинение – вот то, что позволит всем нам жить и далее, ни в чем не нуждаясь. Но только дайте этим жующим траву попасть в наш круг, и пиши пропало – запрягут хищников в упряжки или посадят на цепь забавы ради. Вы думаете, что зайцы, белки, козлы да свиньи – такие уж безобидные? Посмотрите хотя бы на рога козлов да клыки кабанов.

В этот момент медведь увидел возвращавшегося из незапланированного полета ежика. Колючий шар катился с пригорка, сопя, фыркая и всем видом демонстрируя свои агрессивные намерения. Понимая, что просто так от этого клубка с иголками не отвяжешься, косолапый, не переставая вещать к собравшимся, отломал от березы новую ветку и принялся неспешно очищать ее от листвы, превращая безобидное растение в грозное орудие со звучным названием – дубина. Зверье, не видящее ежика, но созерцающее манипуляции правителя, почуяло недоброе и поспешило отодвинуться от медведя. Между тем еж, ругаясь по-своему, по-ежиному, спешил к медведю. Лесной правитель внимательно наблюдал за подкатывающимся опознанным колючим объектом, и в момент, когда тот приблизился на расстояние взмаха дубины, лохматый ею таки взмахнул… Колючее тельце храброго, но мелкого воина, издав поток нецензурных звукосочетаний, взметнулось над кустами, елками и березами.

– Низко пошел, видать к дождю, – съязвил кто-то из зверей.

Легкий смешок покатился в толпе. Медведь, довольный знатным ударом, победоносно улыбнулся, но, вспомнив об образе, из которого вышел, тут же вернулся обратно:

– В общем, так, повторять более не стану: или слушаем меня и живем припеваючи, или я умываю лапы, и каждый сам по себе.

Первыми заголосили шакалы, получив знак от главного советника медведя:

– Да куда ж мы без тебя, Потап Потапыч? Пропадем в одиночку-то. Ты не серчай, мы исправимся…

Идея, вброшенная старым шакалом в толпу, возымела свое действие – стадный инстинкт сработал, и даже сомневающееся зверье принялось уговаривать косолапого остаться у лесного руля.

Все закончилось как обычно. Шакал, все-таки, был мастером манипуляций. Травоядные, разбежавшиеся по лесу, теперь прятались по кустам в ожидании мести хищников. Хищники же, осознав всю безысходность существования вне клана избранных и испытывая чувство вины за случившееся, почли за честь продолжать лебезить перед медведем. А медведь, получив неожиданно приятный для себя результат, стал терять ощущение реальности, примеряя лавры шакала на свою лохматую голову.

Далее предстояла работа по наведению порядка в лесу, ибо разогнать зверье разогнали, но осадочек-то негативненький из голов травоядных пока никуда не делся…

Шакал прекрасно помнил, как некоторое время назад его коллегой к власти был приведен самый что ни на есть козел – эдакий безликий, бестолковый и бесхребетный персонаж, которому, к тому же, подставили заморскую свинью, а он и рад стараться. В общем, неоднократно опоросившись, свиное рыло тем самым привязало бородатого к себе, что называется, морским узлом. Таким вот нехитрым способом наш козел стал, с позволения сказать, козлить зверей в собственном лесу, находясь под лапой у своей толстой, мерзкой заморской свиньи. Это, кстати, он несколько раз ставил нерпу смотрящей за лесом… Я уже писал, чем сии эксперименты закончились. Так вот, памятуя об опасности возникновения очередной смуты, шакал решил не давать больше шанса коллегам изменить ситуацию в лесном политикуме и навести порядок собственными лапами.

Помирив между собой хищников, далее предстояло провести шоу под громким названием «Суд над провинившимся». Как оказалось, не одна косуля была задрана в тот злополучный день. Не повезло и старому, безобидному, слепому кроту. Ему ломали ребра, топтали лапами, загоняли когти под шкуру – издевались, одним словом. Причем, если задранную косулю наполовину сожрали, то крота просто убили. Смерть его была ни чем иным, как развлечением разгулявшихся хищников, участие в котором принимали собаки, лисы и волки.

Среди этой разношерстной толпы затесался тщедушный шакаленок, который, будучи покрываем старым шакалом, абсолютно потерял ощущение реальности, и время от времени забывал – кто он есть на самом деле. Мало того, что он отгородил кусок леса, обозвав его своими владениями, так еще и издевался над живущими в нем обитателями, вел себя по-хамски, вызывающе и нагло, как последняя волчина. Крот случайно попался ему на глаза, когда эта скотина с сотоварищами навеселе обходила владения с целью поохотиться забавы ради. А так как публика сия в приподнятом настроении вела себя вызывающе громко и намерения ее были видны затравленным травоядным за версту, то кроме крота «охотникам» никто не попался. Вот шакалишка на нем и отыгрался – подначивал компаньонов, пинал бедолагу лапами да перекусывал кости обреченному. Справедливости ради стоит отметить, что шакаленок этот своими выходками достал не только хищников, но и самого царского советника. К тому же, был он хоть и шакалом, но не чистокровным – чего-то там в крови было намешано. Вот и решил старый советник устроить над ним показательный процесс, дабы притупить бдительность не токмо медведеву, но и остального зверья лесного.

Виновного посадили в яму и дали травоядным волю обличать провинившегося. Чего только не услышал в свой адрес шакаленок… На третьи сутки зверье перестало идти к яме и высказываться, ибо, во-первых, забава поднадоела, а во-вторых – жалкий, оплеванный вид загнанного хищника не радовал сердобольных травоядных: их грызли, рвали на части, душили, но стоило вчерашнему тирану оказаться в роли жертвы – как его тут же начинали жалеть. Такие они – травоядные… Старый шакал, зная эту особенность, частенько манипулировал ситуацией. И в данный момент выбрал для судилища самый подходящий формат: дату публичного осуждения шакаленка несколько раз переносили, вернее – зверям объявляли, что суд состоится тогда-то, а когда возмущенный плебс собирался на поляне – ему сообщали о переносе слушания. В конце концов, звери устали бегать туда-сюда, и на поляну прибывали только птицы да змеи.

Заседание, как правило, вел козел – это тоже была задумка шакала, ибо кто из травоядных усомнится относительно справедливости принимаемых решений, когда и жующих траву, и хищников судит представитель травоядной части лесной фауны. Козел, пользуясь привилегиями, данными ему старым шакалом, был, соответственно, и полностью им управляем. Своего мнения у него не было, а стало быть, справедливые решения принимались им, руководствуясь внутренним убеждением на основании всестороннего и объективного изучения дела провинившегося в строгом соответствии с неписанными лесными правилами… предварительно одобренные шакалом. Внутренние убеждения лесного судьи формировались либо указаниями шакала, либо подношениями сторон процесса. Старая бестия позволял козлу самостоятельно судить травоядных. Более того, он даже поощрял некоторый беспредел бородатого, который тот творил за капусту и морковь обвиняемых, однако, когда дело касалось хищников, то тут всегда последним было слово шакала. Со временем козел разленился: выхлопотал себе место проживания невдалеке от центральной поляны, дабы не напрягаться, пищу перестал добывать, так как «благодарные» животные с избытком покрывали его постоянно растущие запросы. Иногда козла даже видели на гульбищах хищников, правда, по большей мере – в роли обслуги или шута. Кроме перечисленного выше, козел был подлой, льстивой, двуличной и лицемерной скотиной. Одним словом – козел.

Шакал лихо управлял этим бесхребетным созданием, ибо животное желание набить брюхо за чужой счет затмевало в козлячьем мозгу все остальные позывы, даже весенние! Старый интриган время от времени устраивал козлу сеансы шоковой терапии, предавая гласности некоторые делишки бородатого. Последний, что называется, обделывался, и во всеуслышание пытался оправдаться: мол, зверье меня любит и потому приносит всякие подарки на всевозможные лесные праздники. Кто шишечку, кто желудь, а кто и капусты целый кочан. И таким вот нехитрым способом добра всяческого скапливались целые закрома. Съесть это все козлиная морда самостоятельно не могла, однако и делиться «честно заработанным» не желала. После двух-трех показательных порок козла либо съедали по-тихому, либо показательно разрывали – в зависимости от ситуации. На место «отправленного в отставку» любителя капусты находили другую морду козлиной наружности, ибо нагло, цинично и беспощадно судить соплеменников в угоду шакалу могли только козлы (во всех смыслах этого слова).

Когда в очередной раз на судилище почти никто не собрался, шакал позволил козлу начать процесс. Собаки притащили обвиняемого; вороны, лисы и волки изображали возмущенный беспределом провинившегося плебс, а несколько травоядных, случайно появившихся на поляне, должны были стать немыми свидетелями «справедливого и непредвзятого» суда. Публика, уставшая ждать начала шоу, стала галдеть, каркать, мычать, рычать, и вот – на поляну неспешно вышел козел. Старый шакал, как всегда, занял место на пригорке, невдалеке от организованного действа, при этом его никто не видел, но зато он четко контролировал ситуацию, созерцая всех и вся.

Защищал обвиняемого тоже шакал. Следует сказать, что защита в суде была извечным шакальим промыслом – напрягу немного, а выгода налицо. Как правило, после завершения процесса оправданный вынужден был работать на защитника всю оставшуюся звериную жизнь.

С к а з о ч н и к: Козлы судят, шакалы защищают…

Выйдя на середину поляны в сопровождении двух сук, козел начал процесс:

– Итак, зверье лесное, – неспешно обратился к присутствующим оратор, – собрались мы здесь, дабы предать справедливому, с позволения сказать, суду, жителя нашего леса, который в угоду собственным прихотям умертвил крота для потехи. Вот.

– Убить его… Разорвать… Утопить… Голодом заморить… – зашумели собравшиеся.

Подсудимый съежился, прижимаясь к стволу сосны, задрожал, и спрятал запуганные глазенки от присутствующих. Это тоже была уловка шакала-советника: он и не собирался наказывать представителя своей стаи, но проучить наглеца считал необходимым. После подобных спектаклей вырвавшийся из лап правосудия субъект до конца дней заглядывал в рот своему спасителю – старому шакалу.

Дав высказаться и выкричаться собравшимся, козел предоставил слово защитнику.

– Имея честь предстать пред очи ваши, зверье лесное, я хотел бы обратить внимание собравшихся на следующие факты, ставшие известными мне вследствие тщательного и скрупулезного изучения материалов дела, опроса свидетелей и некоторых логических выводов, прийти к которым после моего рассказа сможет каждый присутствующий. Мне также хотелось бы выразить свою признательность уважаемому судье, чьи справедливые и объективные решения известны не только в нашей части леса, но и в дальнем залесье.

Козел великодушно кивнул шакалу, демонстрируя тем самым свою благосклонность.

– Итак, – продолжил адвокат, – что же нам известно из данного дела? То, что крот умер…

– Да не умер, а убили его! – зашумели травоядные.

– Не буду спорить с уважаемым собранием, – продолжил слащавым голоском шакал-защитник, – скажу лишь, что убийство убийству – рознь, ибо одно дело, когда жертва подверглась нападению и ее умертвили, а другое – когда нападающий сам стал жертвой, в результате неблагоприятного для него стечения обстоятельств.

Публика застыла, разинув пасти от услышанного. Даже козел, получивший указание от медвежьего советника и ломающий башку над тем, как бы поделикатнее оправдать негодяя, перестал жевать и округлил свои бестолковые глаза. На поляне образовалась пауза и провинившийся, раскрыв зенки, с надеждой посмотрел в сторону адвоката.

– Я продолжу, с вашего позволения, – прервал молчание шакал.

Козел несколько раз нервно кивнул.

– Конечно, уважаемый, конечно, – проблеяла козлиная рожа. Старый плут понимал, насколько этот защитник, выдумай он что-нибудь экстраординарное, сможет облегчить его нелегкую козлиную долю, ибо оправдать наглеца, чьи зубы отпечатались на теле жертвы, было ой какой нелегкой задачей.

– Что всем нам известно? Что кто-то как-то вроде бы видел, как подсудимый собственнозубно загрыз крота… – сделал многозначительную паузу защитник и продолжил: – Однако, наличие отпечатков зубов на загривке покойного еще не является свидетельством насильственной смерти того, чей загривок был, собственно, продырявлен.

– Да как же не является? – возмутились присутствующие. – Пол-леса видело, как этот зверь впился зубами в шею бедного крота, и тот умер…

– Правильно, но только это часть правды, – с умным видом заметил защитник. – А истина кроется в следующем: констатировать факт убийства означенного крота, опираясь только лишь на субъективные зрительные ощущения свидетелей произошедшего, без учета объективных данных, добытых в результате следственного эксперимента, будет преступным с точки зрения самого процесса правосудия, как такового. Более того, осуждение зверя, запуганного гневом присутствующих, посаженного в яму и доведенного ошибочным стадным мнением до состояния, близкого к критическому, является преступлением, преследуемым по неписанным лесным правилам. Ибо не должно наказывать неповинных зверей только потому, что кому-то хочется считать их виновными. И не пристало нам, живущим в самом лучшем в мире лесу, опускаться до, с позволения сказать, самосуда, игнорируя всеобщепринятые права зверей на осуждение в соответствии с совершенным деянием, то есть – на правосудие.

Все притихли, и даже вороны перестали каркать.

– Молодец, лихо заворачивает, – сказал про себя старый шакал, понимая, куда клонит защитник. – Моя школа.

– Не буду вас томить, уважаемое собрание, а перейду к неоспоримым фактам, добытым следственным путем на основании всестороннего и объективного изучения рассматриваемого происшествия. Так что же, собственно, было установлено следствием? Собака-ищейка, чей нюх способен различить даже в простом зверином пуке употребление в пищу издавшим такой пук вершков либо корешков растительных субстанций, вызывающих галлюцинаторные видения и необоснованные приступы агрессии, подтвердила наличие таких составляющих в останках покойного крота, а именно: уважаемый эксперт, изучив предоставленные на экспертизу материалы, утверждает, что потерпевший крот перед отходом в мир иной наелся шляпок мухоморов, закусив их листиками конопли, усилив тем самым действие грибов. Как свидетельствует молва, данная смесь приводит особь, принявшую ее, в состояние повышенной агрессивности, что, собственно, свидетели и наблюдали. Крот, одурманенный зельем и ничего не видящий по причине слепоты, стал самым наглым образом оскорблять прохожих, а именно – компанию, в которой находился мой подзащитный. Отдыхающие хищники, хоть и являются декларативно опасными для травоядных, тем не менее, в данный вечер никого не трогали. Не так ли?

Зверье притихло: а ведь и правда, в тот вечер компашка-то никого и не задрала, кроме крота.

– Дальше – больше, – продолжил уверенным голосом защитник. – Поняв, что гуляющая компания ввиду своей толерантности и воспитанности не намерена отвечать на хамские выходки, вышеозначенный крот перешел к активным действиям и попытался укусить волка за лапу. Не так ли, уважаемый волк?

– Точно так все и было, точно так, – с умным видом кивнул матерый волчара.

– Именно так, то есть гав, – сбрехнул пес. – Вот молодец адвокат, все по совести разузнал, вот молодца.

– Когда волк отпрыгнул, испугавшись зубов озверевшего животного, крот запустил тяжеленным камнем в моего подзащитного, отчего на левой лапе у него образовалась огромных размеров гематома.

Подзащитный продемонстрировал собравшимся левую лапу, принявшись тереть ее и корчась, будто она и вправду болела.

– Так чего же у крота все кости переломаны? – пискнул кто-то из толпы.

– А я отвечу! – уже с вызовом рявкнул защитник. – Оскорблений и брошенного камня кроту показалось мало, и он схватил дубину, приобщенную к делу в качестве вещественного доказательства.

Говоря это, защитник достал огромного размера дрын и продемонстрировал собравшимся. Публика зашушукалась:

– Дык ведь крот не смог бы даже поднять ентого…

– А кто сказал, что он его поднял? – зло зыркнул говоривший. – Я сказал, что крот схватил дубину. Пес, испугавшись выпада крота, попытался отбежать на безопасное от нападавшего расстояние, и зацепил это самое орудие, оказавшееся в зубах крота, отчего оно сыграло и подбросило нападавшего на внушительную высоту. Место инцидента, как известно, расположено в каменистом ущелье. Крот, не сгруппировавшись по причине своего неадекватного состояния, упал на камни. Так как в подобном состоянии любой бы не почувствовал боли, то и покойный не ощутил, как сломал несколько ребер при падении.

– Складно поет, – ухмыльнулся старый шакал, – молодец.

– Дак, а зубы шакальи на шее крота как оказались? – никак не унимались травоядные.

– А я и на это отвечу, – уже брызжа слюной почти закричал защитник. – Крот, как оказалось – безжалостный и бесчувственный преступник – решил порвать хоть кого-нибудь из отдыхавшей компании, и с этим агрессивным намерением неожиданно прыгнул с камня в гущу сбившихся от испуга хищников. Понятное дело, они с перепугу бросились врассыпную, а поскольку побежали все одновременно, то кто-то из компании сбил моего подзащитного с лап. Шакаленок даже заскулил от боли. И вот, в тот самый момент, когда мой клиент, мучаемый болевыми ощущениями, открыл пасть, дабы закричать, в нее и свалился крот. Мой подзащитный, безусловно, хотел сразу же выплюнуть разбушевавшееся животное и спасаться бегством, но в это время на морду обвиняемого всей тушей упал поскользнувшийся волк, захлопнув тем самым пасть подсудимого, от чего и издох впоследствии взбешенный крот.

Шакал-защитник, оценив эффект, произведенный рассказом, продолжил:

– Может, кто-то сомневается в законности и правильности проведенного следственного эксперимента?

– Нет, все так и было, – зашумели волки.

– Точно, точно так все и случилось, – залаяли собаки.

– Вот молодец защитник – такое дело раскрутил, вывел слепого бандита на чистую воду! – закаркали вороны. – А ведь мы-то чуть не заклевали сдуру невиновного. Свободу шакаленку!

Даже травоядные притихли, поддавшись охватившему всех присутствующих настроению. Зерно сомнений, посеянное защитником, принесло свои плоды – мелкая живность стала тихонько расползаться с судилища, как говорится, от греха подальше, ибо за несбывшимися ожиданиями правосудия могли последовать вполне реальные репрессии оправданного зверюги, возможно, запомнившего – кто на него во время процесса хвост пружинил.

И вот, когда решение дела казалось очевидным, когда у присутствующих не было сомнений в освобождении шакаленка из-под стражи, когда сам обвиняемый почуял своим мокрым носом запах свободы – старый шакал подал знак козлу и тот незамедлительно заблеял:

– Не превращайте суд в балаган. Тихо, морды звериные!

Порядок на поляне навели волки – по команде незримо присутствующего советника правителя. Когда собравшиеся животные замерли, дабы выслушать, казалось бы, логичный оправдательный приговор, козел сказал:

– Я решил не поддаваться сиюминутному настроению и перенести принятие решения на другой день. О дате очередного заседания будет сообщено дополнительно, – договорил бородатый и медленно удалился.

Обвиняемый шакалишка взвыл, а волки, лисы и травоядные разинули пасти. Старый шакал был мастером нестандартных решений. Кто-кто, а он умел удивлять. Причем делал это не только ради развлечения (хотя и это, конечно, тоже имело место быть), а и выгоды для. В данном случае старый хитрец преследовал несколько целей: во-первых, молодой шакал получит неплохой урок, оказавшись вновь в яме для обвиняемых; во-вторых, чем страшнее сегодняшнее заточение – тем слаще будет свобода, дарованная завтра. Угадайте, кому, в конце концов, освобожденный будет обязан? И кого будет потом слушаться вырвавшийся из беспощадных лап лесного правосудия шакалишка? То-то же…

С к а з о ч н и к: Честно говоря, я так и не придумал, чем закончилась история с этим шакаленком. Вероятнее всего, меч Фемиды вряд ли обрушится на голову негодяя, пока советником у медведя будет шакал.

Вот таким нехитрым способом порядок в лесу был восстановлен, хотя, если говорить откровенно – в лесу был узаконен беспредел. Но так в лесных угодьях было всегда, и не только в описываемых нами. Чем больше кричат науськиваемые шакалами вороны о равенстве и правах травоядных – тем больше пропасть между ними и хищниками. Тем меньше прав у этих самых травоядных. А стало быть, одни имеют право жрать кого попало и при этом выходить сухими из воды, а у других есть только право не попасться на зуб. Старое зверье, особенно совы и черепахи, еще помнили времена, когда лесом правил тигр. Его никто никогда не выбирал на должность правителя, ибо весь этот лес и так принадлежал ему, зато жилось при нем зверью неплохо. Хотя исключения тоже были, и это были шакалы. Тигры, понимая деструктивную сущность шакалов, не допускали их ни к управлению, ни к службе. Более того – им даже запрещалось появляться в центре леса и жить среди остальных зверей. Шакалы, в свою очередь, ненавидели тигров, и как только представилась такая возможность, устроили бунт и разорвали большую часть тигриного прайда, а уцелевшим пришлось бежать в соседние леса. С этого времени на описываемых территориях хорошо жилось только шакалам, контролируемым ими правителям да их прислужникам, которых использовали все те же шакалы. Остальным же все это время рассказывали, что жизнь в лесу становится все лучше и лучше…

ІІ

Коль скоро повествование наше есть не что иное, как сказка, то, по закону жанра, в сказочном лесу должны присутствовать хоть какие-то волшебные существа: коньки-горбунки, ведьмы или соловьи-разбойники… Но сказка-то у нас не совсем обычная, посему и персонажи эти оказались ничуть не вымышленными, а вполне реальными. Коньки-горбунки, навьюченные всяческим добром и негласно прикрываемые шакалами, сновали туда-сюда через границу в соседние леса, таская контрабандные съестные припасы. Ведьмы и колдуны втюхивали лесным жителям чудодейственные снадобья, сделанные «по старинным рецептам» и, согласно легендам, избавляющие зверье от всяких хворей с недомоганиями; что с того, что снадобья эти никогда никому не помогали – постоянное карканье, слухи и сплетни качественно убеждали зверей в обратном. Ну а соловьи-разбойники, разбойничая в лесу и явно попирая законы, издаваемые правителем, задирали живность почем зря и держали в страхе пол-леса; волки же и собаки, призванные следить за порядком, до поры до времени как-то и не замечали правонарушений данных субъектов, ибо контролировались разбойнички именно этими грозными стражами порядка и управлялись ими же.

Но в нашем лесу все же была и одна волшебная субстанция – небольшое болотце. На вид эта лужа не производила впечатления мистической, однако раз в году зеркальная гладь воды отражала истинную сущность того, кто в нее смотрелся. Небольшая часть хищников, находящихся на самой вершине лесного политикума, никогда не ходили к болотцу – наверное, потому, что знали, чье отражение там увидят, или, по крайней мере, догадывались – каков будет результат.

Старый шакал только однажды бывал там… И об увиденном никому не рассказывал.

Медведь долгое время не решался взглянуть в волшебное зеркало, боясь увидеть там не страшного и могучего правителя, а маленького серого мышонка, страшащегося всех и вся. Но шакал сумел уговорить косолапого сделать это, дабы убедиться в собственных выводах. Итог порадовал медведя и повеселил шакала: из воды на правителя смотрела огромная тупая морда бегемота.

– Бегемот лучше мышонка, – подумал с облегчением медведь, – он хоть большой и выглядит грозно.

– Точно бегемот, – улыбнулся шакал, – стопроцентный бегемот, такой же большой и глупый.

Козел в зеркальном отражении был все тем же козлом – такая уж видно была его козлиная доля.

Шакал-историк, отвечающий за просвещение и культурное развитие леса, в отражении больше походил на козла, нежели на шакала. Смотрящий за образованием был хитрым, подлым и двуличным, хотя до хитрости старого шакала ему было еще расти и расти.

К болотцу, было дело, приходил даже медведь соседнего леса. Честно говоря, на медведя он был мало похож. И хоть звали его медведем и говорили о нем как о медведе, но из воды смотрела все та же шакалья морда. Конечно, вороны и сороки делали свое дело, убеждая всех и вся в его медвежьих кровях, говоря, что он, мол – панда. Ну, на худой конец – коала. Впрочем, большинство зверей соседнего леса, видя этот профиль без волшебного болотца и не имея возможности повлиять на ситуацию, делали вид, будто верят, что ими правит настоящий медведь.

Ежик, несколько раз пытавшийся заглянуть в зеркало болотца, так и не смог этого сделать по причине падения в него, будучи сбитым толпой зевак-травоядных, примчавшихся на болотце поразвлечься.

Тигры, чьи предки владели лесом, со временем внешне оставались тиграми, но желание жить на широкую лапу, умноженное на подсознательный страх перед шакалами, превратило отражения грозных хищников в кротких растолстевших кроликов. Роль, которую играли эти, с позволения сказать, плотоядные, сводилась к глашатайству, то есть – озвучиванию мыслей правителя, а вернее – мыслей шакалов, так как своих мыслей у правителя не было по определению.

А вот остальная лесная знать наведывалась к болотцу в основном инкогнито, прячась, так сказать, от глаз звериных, дабы, с одной стороны, не допускать поводов для сплетен, а с другой – хоть как-то выделяться из стада.

С к а з о ч н и к: Зверье даже не подозревало, какое количество шакалов скрывалось под личинами простых обитателей леса. Это как в театре, когда артисты одного вида играют и хищников, и травоядных.

Время, когда болотце начинало отражать истинную суть смотревшихся в него, знали только шакалы, но от остального зверья это знание скрывали. В лесу даже была такая примета: как только шакалье втихаря начинает прогуливаться в сторону болотца – значит, чудеса уже близко. Был в лесу еще и такой зверек – не то пес, не то кошка… Такой себе хамелеоныш. Умение в разных ситуациях косить под ту либо иную зверушку помогло ему приблизиться и к медведю, и к шакалам. Он публично ругался с теми, кто уже был приговорен, и был толерантен с теми, кто хоть и раздражал, но был сильнее. И даже Баба Яга с нерпой, скандалистки по природе своей, не особо пружинили хвосты в его сторону.

Следует отметить, что зверюга эта шибко нравилась представителям плебса, а особенно сукам, даже несмотря на его природную тупость – эдакий красавец-кобель, всегда вылизанный, с похожим на улыбку оскалом и стеснительно-преданно смотрящий в глаза. Шакалы его лапами часто претворяли в жизнь собственные выдумки. Вот, например, надо, чтобы зверье голосовало за «то», а не за «это». Хамелеоныш возьмет да и забудет озвучить «это», ввиду чего представители политикума за «то» и проголосуют… Старый советник правителя умышленно не пускал его на волшебное болотце, дабы не расстраивать прислужника, но однажды этот кадр все же втихаря пробрался к водоему – из воды на хамелеоныша смотрела мерзкая зеленая болотная жаба, вся в слизи и бородавках.

– Все пропало, – застонал зверюга, – я обычная жаба. Да что там, я не обычная жаба, я – мерзкая, вонючая, склизкая тварь… Хотя, может, оно и к лучшему… О том, что я красавец – весь лес знает, а шакалы, если узнают, что я – жаба, так и есть меня не захотят…

Хамелеоныш, достаточно скудно наделенный умственными способностями, мнил себя не по годам хитрым зверем, хотя вся его сущность была написана на наглой разноцветной роже большими буквами. Вот и сейчас, увидев в отражении жабу, наш герой решил не распространяться об этом, а продолжать играть роль несведущей зверюги – и не так обидно, и для здоровья полезнее.

На должности главного в лесу волчары служил достаточно молодой шакаленок, ни по повадкам, ни по внешности на волка не похожий даже приблизительно. Я бы сказал больше – он и на кобеля-то особо не был похож. Так, сука… Старый шакал держал его рядом, и, казалось, не замечал описанных отклонений от грозного образа. Более того, он даже помог подопечному получить контроль над воронами и сороками, являвшимися главными лесными сплетницами, влагающими в уши зверью все гадости, шакаленком же и придуманные. Советник, как в случае с хамелеонышем, старался и главного волчару не подпускать к волшебному болотцу. Но должностной статус позволил шакаленку продраться сквозь собачью охрану, и таки взглянуть на свое отражение. Увиденное ничуть не удивило, а, напротив, порадовало его – из болотца на шакаленка смотрела стройная лиса с огромным пушистым хвостом:

– Ой, какое правильное болотце, – проскулило животное. – Выходит, я лисичка. Конечно, я – нежная, хрупкая, стройная лисичка, а не мерзкий, грязный и грубый волчара. Есть все-таки справедливость в лесу. Надо поинтересоваться у советника, нет ли еще какого волшебного озерца, где, окунувшись, можно превратиться в то, что я только что видел… то есть видела…

Главный волчара, тщательно вылизавшись и поточив о камень когти, вприпрыжку направился на рабочее место, к стае мерзких, грязных и грубых волков. Сама мысль о встрече с этими примитивными созданиями вызывала отвращение у хищника нетрадиционной ориентации, но работа, как говорится, есть работа, и потому грозная роль, отведенная ему в этом спектакле, должна быть сыграна убедительно. В противном случае – и лисо-шакаленок это прекрасно понимал – можно лишиться и приработка, и возможности беспрепятственно тусить с подобными себе – так и не определившимися, кто они, собственно, по жизни и по лесным понятиям. Наш же герой был по жизни – шакалом, по статусу – волком, а по мироощущению – сукой…

С к а з о ч н и к: Интересная в этом лесу выходит проза…

Да, чуть не забыл сказать пару слов о лешем – втором, по официальному статусу, персонаже в этом лесу. Будучи уже немолодым шакалом, животное косило под пса с повадками волка, но, играя всю жизнь чужие роли, этот зверь так и не научился ни лаять по-собачьи, ни выть по-волчьи; зато его выступления потешали всех – и травоедов, и плотоядных. Даже сам правитель и его советник нет-нет, да и обсуждали смеха ради очередные филологические перлы коллеги. Особенно зверствовала на дух не переносящая этого «умника» нерпа, как только ни понося своего визави: – Да он только и может, что возвращать из лесных закромов никем не покладенные шишки да орехи! Ворюга бессовестный! Ему бы только мелких зверюшек обирать да пузо свое греть на солнышке за чужой счет!

С к а з о ч н и к: В лесу было установлено такое правило: сорвал десять шишек – будь добр две из них отдать в лесные закрома, на кормежку нуждающемуся зверью. А вот если сначала сорвал, а потом отнес эти же шишки на соседские лесные угодья, то, все по тому же установленному межлесному закону, две шишки, покладенные сорвавшим в закрома, должны были быть возвращены тому, кто их вынес на соседские территории. А так как шишек на всех не напасешься, да и собирать их большой охоты нет, то и придумало хитрое звериное отродье, как за чужой счет жить припеваючи: приходишь и говоришь, а верните-ка мне покладенные в закрома шишечки, так как я большое их количество переместил на соседние угодья. А если спросят: «А чем докажешь?», так ты им в ответ: «Так вот шакал, отвечающий за сбор шишек, собственными глазенками видел». Безусловно, никто ничего не видел, более того, и в закрома никто ничего не клал, однако, та часть шишек, которыми хитрое отродье делилось с упомянутым шакалом, делала последнего сговорчивым, что и позволяло хитрованам безнаказанно присваивать лесное добро, которое денно и нощно приумножали травоядные.

– Неправда это, брехня, – возражал леший, – при мне шишек в два раза больше было собрано, чем при ней.

– Собрано, то собрано. А сколько назад забрано? А? Чего молчишь? Правда глаза режет? Видите – молчит. А знаете, почему молчит? А потому как сказать нечего. При мне-то бобровая заводь, где дубы валят, была поменяна на целых двадцать четыре мильярда шишек, а при нем – в несколько раз меньше!

Нерпа была ворюгой не хуже супостата, в чью сторону она метала шелуху, но переговорить эту скотину, вжившуюся в образ великого инквизитора, еще никому не удавалось. А потому и верила ей очень немалая часть травоядного плебса. Кстати, старые волки, пережившие не одного правителя и знающие свое дело, считали, что и леший, и нерпа играли в одну игру, но, для пущей убедительности, каждому отводилась своя роль. Режиссировал же данное интереснейшее шоу, ясное дело, старый шакал.

Леший бывал на болотце пару раз. Первый раз – по молодости лет, второй – на закате дней. Увиденное не удивило, однако и не порадовало старого интригана: как не вглядывался он в водную гладь, под каким углом не смотрел, а пялилась на него из воды все та же трусливая шакалья морда, что и много лет назад. Увы – ни псом, ни волком ему стать так и не удалось.

С к а з о ч н и к: Да, такое уж это было болотце… И хоть обычно мы на всю жизнь остаемся теми, кем рождены, однако в нашей сказке все не совсем так, как в обыкновенной жизни. Потому и менялось у зверушек отражение с течением времени – по делам их.

Но были в лесу и несогласные, вернее – чистокровные хищники, еще не успевшие скреститься с шакалами. Так вот, эти самые хищники хотели изменить власть в лесу и навести порядок. По крайней мере – так они говорили. И попыток было сделано немало, и сил потрачено изрядное количество, а результата все не было. То ли ума и хитрости им не хватало, то ли смелости и храбрости, но их воз, как у людей говорится, был и ныне там. Хотя находились среди заговорщиков и умные, и хитрые, и смелые, и храбрые, и во всем этом они не уступали старому шакалу с его отродьем, но чего-то все равно не хватало. Скорее всего, отсутствие принципов, равно как и природная подлость, позволяли советнику манипулировать правителем и выходить триумфатором из любой ситуации. У взбунтовавшегося зверья были принципы, а у старого шакала – нет, вот он и выигрывал. Главным оружием старого шакала были простые звериные пороки: жадность, алчность, гордыня; потому-то человеческий принцип «разделяй и властвуй» работал в мире зверей ничуть не хуже, чем у людей. Шакал только пользовался всем известными постулатами с присущей ему долей подлости и цинизма. Звери же, имея хоть какие-то принципы, никак не могли противостоять этой скотине, ибо открытая вражда для шакала была слаще меда. Как только кто-то скажет: «Достали эти шакалы!» – тут же все воронье начинало каркать: «Кошмар, антишакализм, притесняют, хотят убить всех шакалов, шакалов объявили вне закона».

С к а з о ч н и к: Термин «антишакализм» был придуман старым шакалом и обозначал дословно нелюбовь к этим самым шакалам, за которую, по неписаным лесным законам, полагалось страшное наказание. При этом всех остальных представителей фауны данный закон не защищал. Ну, например, не было в своде лесных правил таких терминов как «антисвинизм» или «антикенгуризм». А придумал старый советник «антишакализм» исключительно для того, чтобы объединить всех представителей своего вида в одно стадо на свое благо, ибо противопоставление одного зверья другому всегда вызывало нелюбовь неизбранных к избранным. Изначально все звери ничем друг от друга не отличались: те же лапы, уши и хвост, звереныши всех видов играли вместе, а их родители мирно соседствовали друг с другом. Старый шакал не мог в одиночку выполнить свои замыслы. Поэтому-то он сначала придумал, как разделить зверье по видам, сказав, что одни лучше других, а затем – как согнать в одно стадо представителей своего вида, поселив в головах шакалов глубокое убеждение о ненависти к ним всех остальных зверей.

Идея сработала. Поначалу шакалы начали косо смотреть в сторону остального зверья, а затем и зверье стало тихо недолюбливать шакалов. Разделение произошло, и старому шакалу оставалось только властвовать, чем он, собственно, успешно и занимался. Со временем часть шакалов, уверовав в свою исключительность, начала творить беспредел, увеличивающий пропасть между видами, а большинство зверья возненавидело шакалов только за то, что они – шакалы. Причем, объяснить причину такой ненависти звери не могли и не пытались. Ненавидели – и все тут.

Теперь даже отбившуюся от стада овцу (я имею в виду шакала-пацифиста, решившего жить среди других зверей) ждало глубокое разочарование при столкновении с реальностью, так как свое отношение к нему звери строили, глядя на его профиль, а не на дела. Вот так, помыкавшись в поисках правды, наш мечтатель-идеалист превращался в циничного ханжу-рационалиста, понимающего, что жить он может припеваючи только в среде себе подобных. Дальше срабатывал поведенческий инстинкт – старшие учили младших, рассказывая страшные сказки о мытарствах избранных и об их истинных врагах. Подрастающее поколение впитывало полученную информацию размером с муху и выращивало ее до размеров слона. В конце концов, все ненавидели друг друга, но почему – толком никто объяснить не мог.

Звери, безусловно, боялись обвинений в антишакализме, причем – чисто интуитивно, поэтому сетовали на шакалий беспредел исключительно в узком кругу себе подобных. А как только взбунтовавшееся зверье начинало собираться в компании для борьбы с этим самым шакализмом, старый советник тут же всовывал в эту компанию своих представителей, типа нерпы или Бабы Яги. Итог всегда был одним и тем же: переругав заговорщиков между собой, старый шакал получал очередную управляемую группу неопределившихся баранов (бараны в данном случае упомянуты скорее как образ, нежели как вид).

С к а з о ч н и к: Звери просто не понимали, что бороться со старым шакалом можно только его же методами.

ІІІ

Как раз во время описываемых событий образовалась некая группа травоядных и хищников-вегетарианцев, которых весь этот шакалий беспредел уже вконец достал, и решило зверье бороться, чтобы сбросить ненавистную власть медведя и его прихлебаев. Звучало это красиво, выглядело благородно, но было глупо по определению, ибо при замене одного медведя хоть на десяток других старый шакал всегда оставался на своем месте, а соответственно и ожидания перемен так и оставались ожиданиями.

Звери об этом не знали и потому искренне верили, что они уберут медведя – и более справедливый правитель наведет порядок в лесу. Но так как все предыдущие лесные перевороты ничего хорошего в лес не принесли, то и наша отважная группа решила отправиться в дальние леса искать царя всех зверей – Льва, о котором каждый слышал еще со времен своего щенячества. И собралось в кучу зверей разных: ежик, волчонок, лисенок, собачонок, зайчонок, черепаха, шакаленок. Вот собрались они, значит, и пошли, куда глаза глядят, так как точного местоположения Льва никто не знал.

– Вот найдем Льва и расскажем ему все как есть, – сказал волчонок.

– Да, все-все расскажем, – подхватил шакаленок, чей дедушка собственно и был старым шакалом, – как старшие шакалы про всех зверей плохо говорят, как учат, с кем водиться, а с кем – нет.

– Я слышал, – сказал ежик, – Лев такой могучий, что одного его слова достаточно, чтобы порядок в лесу навести. И что он специально ждет, пока звери проявят свои качества, чтобы потом каждый получил по заслугам.

– А я и не знаю, есть Лев или нет, – пискнула лисичка, – но только моя мама говорит, что Лев – это выдумка травоядных и нам, хищникам, не стоит в него верить.

– А мой дедушка говорит, – вставил шакаленок, – что Льва этого мы, шакалы, придумали для остального зверья, чтобы управлять им легче было.

– Тоже мне, управители, – подала голос черепаха, – в нашем лесу правит медведь, а не шакалы. Медведь ведь у нас правителем-то будет.

– Правитель-то он правитель, а дедушка говорит, что на самом деле – это только так кажется, потому, как медведь большой и тупой, – сказал шакаленок, но, увидев взгляд медвежонка, опустил глаза и быстро начал оправдываться: – Извини, медвежонок, это не я, а мой дед так сказал.

– Да сам ты тупой! – разозлился медвежонок. – А что большой – дак мы, медведи – большие и сильные, не то, что вы, шакалы.

– Не надо ругаться, – попытался вмешаться зайчонок, – мы ведь вместе пошли Льва искать, чтобы не получилось, как с косулей.

– А чего он обзывается, – виновато отреагировал медвежонок.

– А я и не хотел никого обзывать, – оправдывался шакаленок, – я только повторил слова деда.

– Да, дед твой – тот еще гусь, – вставил совенок, но, поняв, что сострил несуразно, попытался исправиться: – Хотя нет, какой он гусь… Скорее – конь.

– А конь здесь при чем? – заржал жеребенок. – Мы к шакалам никакого отношения не имеем.

– Ну да, ну да, оговорился, – прервал обсуждение совенок. – Я хотел сказать – фрукт еще тот, в смысле овощ… Ой, да вы совсем меня запутали!

– Да кто тебя путал-то, голова – два глаза, – вставил волчонок. – Ты, ежели решил чего сказать, то подумай сперва, а уж потом говори.

– Точно, – сказал щенок легавого пса, – а то вон оно ведь как выходит: ляпнул мой папаша на медведя лишнего – теперь корячится в срамной яме.

– А когда это он ляпнуть-то успел? – поинтересовалась черепаха.

– Да это еще при козлином правлении было, когда нерпа папашу-то моего старшим над легавыми псами поставила.

– А-а-а, – медленно и с пониманием дела протянула черепаха, – понятно.

– Вот всем вам, гавкающим и воющим, урок будет, – съязвил совенок, – нечего гавкать на кого попало, а то прикинулся псом – и ну лаять. А лаять-то правильно еще уметь надо!

– Точно, – поддержал шакаленок, – мне дед тоже так все время говорит. Лаять надо только тогда, когда уверен, что в ответ никто даже не зарычит.

Щенка легавого пса, посаженного в срамную яму, в принципе, все устраивало: и то, что предок сидит, не доставая своими нравоученьями, и то, что добра разного родитель впрок заготовил не на одно поколение, и то, что он самостоятельно мог принять решение и пойти с остальными зверьками, не спрашивая ничьего разрешения.

С к а з о ч н и к: Родитель легавого щенка, на самом деле, не имел к шакалам никакого отношения, но походить на них старался изо всех сил: и рычал характерно, и слюной брызгал, и, как нерпа, с выпученными глазенками бросался на беззащитных жертв.

Путь зверушек лежал через соседние лесные угодья. Это была самая большая территория после деления леса. Добра там имелось всякого-разного: и шишек, и грибов, и ягод всевозможных, а также лес тот славился водой и воздухом, которые горят. Как использовать это добро – толком никто не знал, а потому и жгли его, почем зря, грелись холодными зимами. А еще давали огненную воду и воздух соседям, у которых такого не было, в обмен на большое количество шишек. Зверье там жило такое же, как и на других лесных территориях, но слава предков, к которой нынешнее поколение не имело никакого отношения, давала повод даже зайцам и кроликам кичиться своим статусом жителя великого леса и с пренебрежением рассуждать о соседях.

Правили лесом такие же шакалы, как и везде, только было их сразу двое: один назывался медведем, но точно не медведь, а второй – примеряющий на себя шкуру льва, и тоже не лев. Старый шакал придумал менять местами шакалят, дабы не заморачиваться – то один порулит, то другой, и они даже время от времени ругались друг с другом, создавая иллюзию борьбы за престол, и где-то недолюбливали друг друга. Но в целом у зверья, проживающего на соседней территории, на выбор были только две эти кандидатуры. А старому шакалу, в конце концов, было все равно, кого выберет зверье, ибо, при любом раскладе, управлял всем этим цирком он.

Нашим героям предстояло идти через главную полянку соседнего леса. Много разных сплетен ходило о ней: что зверье отовсюду стремится попасть туда, дабы зажить получше, что только там можно поймать удачу за хвост, что там за аналогичные вещи дают втрое больше шишек. Достаточно было сказано, но недосказанным оставалось то, что не все прибывшие туда умудрялись эту самую удачу поймать, а даже наоборот, большинство этого хвоста даже не видело, и что, получая втрое больше шишек, приходилось раздавать их вчетверо.

До главной полянки зверушки добрались за две недели скитаний по полям, лесам и болотам. И чего только не встречалось им на пути: и сороки-воровки, и медведи-шатуны, загнанные в болота, и волки-крохоборы, отбирающие у зверья последнюю шишку, и псы-опричники, охотящиеся на вольнодумные умы. Но только жилось лесным обитателям на этой земле так же несладко. Вот ведь как получается: и леса богаты едой всяческой, и меняют ее на шишки из другого леса, а жрать животине все равно нечего. И она от безысходности то с голоду пухнет, то медом забродившим тоску лечит. А мед тот, как опыт показывает, многих зверей в свиней попревращал даже без волшебного болотца…

В общем, много ли, мало ли, долго ли, коротко ли, а добрались наши зверьки до стольной поляны соседнего леса, и ужас объял путешественников: зверья там видимо-невидимо, все куда-то бегут, галдят, толкаются, грязь кругом… Шанхай, одним словом. Хотя, при чем тут Шанхай – тоже непонятно. Ну да делать нечего, надо Льва искать. И принялись путешественники встречных-поперечных о диковинной зверюге расспрашивать: слышали чего, аль нет? Да как найти? Да встречался ли кто с ним?.. Результат удивил, а возможно и огорчил юных следопытов: кто молча игнорировал вопрос, кто угрожающе рычал, а кто и просто – за зад вопрошающего кусал. Или не знало местное зверье о Льве, или знать не хотело – тяжело сказать, вот только ценило оно не предания лесные, а шишки натуральные. И чем больше этих самых шишек было у их обладателя – тем больший вес он имел в глазах окружающих, тем большим вниманием наделяли его суки, тем легче и красивше протекали дни бренного существования, заключенные в тоску и негу.

Звери здесь жили не парами, как на родине у путешественников, а стадами. Прайдов хищников не стало, и потому спаривались кто хотел, как хотел и где хотел, а в конце концов – еще и с кем хотел. Потому-то и куча щенят без роду и племени сновала по помойкам в поисках пищи. И только шакалы продолжали вести свое родство по суке, оставаясь верными традициям предков. Основная масса живности ставила в пример шакалов, завидовала им, но менять сложившиеся стереотипы не хотела, а потому и жила в нищете, ненавидя всех и вся, а особенно шакалов.

В целом жизнь на стольной поляне строилась по принципу «получай удовольствия сегодня, ибо завтра может не наступить вообще». Удовольствия предлагались возле каждой березы, за каждым пеньком и под каждым валуном. Вот только позволить их себе могли не все звери, а только те, кто имел достаточно шишек. Кобели начинали двузначно поглядывать в сторону таких же кобелей, суки стали проявлять интерес к сукам, а вместо чрезмерного употребления забродившего меда изысканное общество предпочитало нюхать высохшую маковую росу.

Молодые путешественники изрядно устали и хотели отдохнуть, но за отдых под первым попавшимся кустом со зверят взяли кучу шишек, прихваченных ими на дорогу.

– Ничего себе сервис! – возмутился волчонок.

– Ну да, – поддержал его совенок. – У нас – где свалился, там и спишь.

– И шишек за это никто никаких не требует, – заржал жеребенок.

Вдруг, откуда ни возьмись, возле путников появился толстый холеный кот:

– Ну, знаете ли, дорогуши, – вмешался в разговор незнакомец, – это вам не болото вонючее, а поляна стольная. Здесь все шишками меряется, а так как места на поляне не шибко будет – поляна не резиновая, а зверья разного тьма-тьмущая, вот и берем мы, местные лесные жители, с прибывших шишками, дабы быт свой звериный улучшить за ваш, понимаешь ли, счет.

– Дак это же какое количество шишек-то иметь надо, чтобы жить здесь? – возмутился ежик.

– Все так говорят, а потом живут припеваючи, или не припеваючи, но убегать обратно не спешат: мучаются, корячатся, стонут, но продолжают жить и цепляться когтями за стольную жизнь.

– А что же их здесь так привлекает? – спросил щенок легавого пса.

– Удовольствия, – хитро ответил кот.

– А что за удовольствия-то? – поинтересовалась лисичка.

– Ну, разные, кому что по душе. Одни любят конопляной травой жженой дышать, другие медом забродившим упиваются, третьи – маковую росу нюхают, четвертые разжигаются, любуясь пушистыми хвостами белок.

– А как это – разжигаются? – спросил волчонок.

– Ну, белки перед публикой хвостами крутят под соловьиные трели, – ответил котяра, немного подумал и добавил: – Хотя вам этого пока не понять. Ладно, попробую объяснить популярно. Вот что вам больше всего в жизни нравится делать?

– Я люблю на травке валяться, – тявкнул легавый щенок.

– И я тоже, – поддержал его волчонок.

– А я – в догонялки по веткам бегать да орешки грызть, – пискнул бельчонок.

– Да-с, – сказал котяра, – так мы далеко не убежим. А скажите-ка, зверьки, может, у вас и кедровые шишки имеются?

– Конечно, у нас их поболее, чем еловых будет. Вот только за ночлег с нас еловые просили, которых почти не осталось.

Котяра решил облегчить ношу странников, воспользовавшись их наивностью, но для этого необходимо было предложить им нечто такое, от чего бы зверушки потеряли рассудок. Проверенных и заезженных уловок у кота было припасено много, но тут был особый случай, ведь провинциальные зверьки о большинстве искушений даже не слышали, а потому и не знали – желают они этого или нет. Перед особью котячьей наружности встала серьезная задача: рассказать путешественникам о прелестях предлагаемых удовольствий, определить их интересы и продать за подороже нечто, не стоящее ничего.

– А что же привело вас сюда, дорогие мои? – поинтересовался рыжий полосатый кот.

– А мы Льва ищем, – просто сказала лисичка.

– Какого льва? Того, что с третьей просеки, из шакалов? – удивился кот.

– Нет, не из шакалов, а настоящего, – заржал жеребенок.

– Взаправдашнего, – вставил волчонок.

– Того, который – царь всех зверей, – закончил мысль совенок.

– Ах, этого, – медленно промурлыкал лукавый, а про себя подумал: «Что же им сказать-то? Скажу, что Лев выдумка – обидятся, и не видать мне кедровых шишек, как своих ушей. Сказать, что и на стольной поляне в него верят – тоже могут обидеться, не поверив в мою искренность. Ладно, попробую, как всегда, поюлить».

– А чего вы замолчали, дядюшка? – поинтересовался совенок.

– Да вот думаю, как бы вам получше объяснить. Видите ли, мои маленькие друзья, на стольной поляне звери, в основной своей массе, слышать о Льве слышали, но верить в его существование отказываются, поскольку какой смысл верить во Льва, ежели в местах здешних он отродясь не появлялся, да и не видел его никто.

– И вы тоже не верите, что он есть?

– Ну почему же не верю, – проговорил, быстро соображая, кот. – Я имею к этому несколько своеобразное отношение, отличное от мнения окружающих индивидов.

– А это как, дядюшка? – спросил бельчонок.

Кот почесал лапой за ухом, но деваться было некуда:

– Давайте посмотрим на это с разных точек зрения. Вот, ежели ваша просьба, обращенная к царю лесному, будет исполнена, значит – Лев есть. А если не будет, станет ясно – нет его. А ведь бывают случаи, когда часть просьб сбывается, а часть нет. Как тут быть? Ведь нельзя в одних случаях верить, а в других нет. Вот и получается, что мое отношение к данному вопросу кроется в адекватности восприятия правдивой информации, полученной из осязаемых источников, достоверность которой может быть проверена эмпирическим путем.

Звери напряглись, а кот, видя их замешательство, стал говорить еще быстрее, не давая слушателям опомниться:

– В то, что Лев есть, верят и шакалы, и травоеды, и плотоядные, и даже медведь-правитель с лешим. У вас, кстати, лешие – один веселее другого.

– А у вас?

– А у нас все просто: медведь с лешим время от времени ролями меняются, отчего в лесу тишь да спокойствие. И вообще, друзья мои, давайте-ка я лучше вам о нашей политике порасскажу.

– Расскажите, если хотите, только это нам не интересно, мы Льва искать пришли.

– Вот и отлично, давайте вместе и поищем. Только вряд ли мы его среди простого зверья найдем. Тут надобно на самые верха забраться – или к лешему, или к самому медведю. Они-то наверняка знают, где Льва искать, особенно леший.

– А почему?

– Видите ли, якшался он одно время с волчьей братией, хоть правда, там его за своего не принимают, но статус, знаете ли, есть статус, а потому, что он скажет – то волчье племя и сделает.

– А нам-то чего от этого?

– А того, глупые вы мои, – снисходительно ответил кот, – что ежели леший скажет своим гончим найти Льва, уж будьте уверены – они камни грызть будут, а его из-под земли достанут.

– Так как же нам к ним-то добраться? – спросил ежик. – Они ведь вон, какие важные!

– Они, конечно, важные, но и ваш покорный слуга не лыком шит, есть у меня родня из приближенных. Думаю, за несколько кедровых шишек вопрос знакомства можно будет решить. Хотя, возможно, несколькими шишками и не обойтись.

– Дядя кот, вы нам только помогите! А мы, если надо, несколько раз за шишками сгоняем.

– Так и быть, выручу я вас, зверята, – мурлыкнул кот. – Вот только в здешних местах правило такое: вначале шишки, а уж потом – то, что за шишки. А сколько их у вас?

– Если у всех собрать, то сотни две будет.

– Сколько-сколько?! – чуть не поперхнулся кот.

– Сотни две. Может, две с половиной, – неуверенно произнес шакаленок. – А что, мало?

– Ну, как вам сказать, щенята, – облизнулся кот. – Дело, понимаете ли, щепетильное… Вопрос очень серьезный, даже не знаю – хватит ли.

– А вы не могли бы узнать, дядюшка кот? – задал вопрос ежик.

– Ну конечно, друзья мои, конечно, для вас я сделаю все, что угодно, – елейным голоском промурлыкал котяра.

– А когда вы узнаете, уважаемый кот? – поинтересовался совенок.

– Тут вот какое дело, – тянул усатый, – для переговоров необходимо организовать посиделки ответственных морд: накормить, напоить, ублажить всячески, пообещать чего-нибудь. А для этого мне нужны будут шишки, и именно кедровые.

– Так возьмите наши! – довольный своей догадкой заржал жеребенок.

– Да, конечно, возьмите наши, – поддержал жеребенка волчонок.

– А сколько вам надо? – поинтересовался шакаленок.

– Ну, скажем, штук тридцать как раз должно хватить, – смотря мимо зверей и не веря своим ушам, произнес кот.

Ему и в голову не могло прийти, что вот так, средь бела дня, повстречав группу бестолковых зверушек, он сможет поправить свое благосостояние. Звери отгрузили плуту тридцать шишек и кот, пискнув и что-то вспомнив, мяукнул и испарился, пообещав вернуться с результатом. В этот вечер кота видели в самых разных состояниях: и нюхающим маковую росу, и дышащим жженой коноплей, и в компании трех пушистых кошек лакающим забродивший мед, стоя в нем же всеми четырьмя лапами.

Звереныши нашли своего благодетеля под вечер следующего дня спящего под пеньком. Вид у него был, прямо скажем, непрезентабельный: весь опухший, ободранный, с выхваченным клоком шерсти и обожженными усами.

– Дядюшка кот! – трепля бесчувственное тело, говорила лисичка. – Мы вас целый день искали, вы где были? Вы встретились с нужными зверьми?

– Гав, животные, скоты, я вам покажу козью мать, где мои киски, гав, гав! То есть нет, муа, мау, тьфу ты! Мяу, мяу! – бредил усатый. Увидев сквозь полузакрытые веки вокруг себя кучу зверья, котяра стал постепенно возвращаться на землю из мира грез. – Где я? Кто здесь? Я все отдам, если что должен, тока не надо на меня батон крошить!

С к а з о ч н и к: Что обозначало выражение «батон крошить» в мире зверей не знал никто, но пользовались им все, кому не лень.

IV

Кот водился с кабаном. Это была еще та веселая компания, излюбленным времяпрепровождением которой являлось ничегонеделание, потому и побиралась парочка, чем придется. Иногда удача заглядывала и к ним – в облике появлявшихся на горизонте представителей провинциальной живности, которую кото-свиной тандем либо интеллигентно разводил на шишки, используя лукавство кота, либо банально обирал, благодаря силе, грубости и клыкам кабана. Нажитое непосильным трудом тут же спускалось сладкой парочкой – уж очень любила компания пожить красиво. После такого, как правило, не только кабан, но и кот превращался в обычную свинью – в плохом смысле этого слова.

Следует заметить, что обозначенная территория кишмя кишела быками и кабанами: и те, и другие не отличались большим умом, зато были наделены силушкой, которую, по обыкновению, использовали во вред, а не во благо. И те, и другие бросались в драку, не задумываясь о результатах, и всегда пребывали в состоянии, близком к неадекватности – после приема лошадиных доз забродившего меда (лошади, кстати, мед вообще не пили). И те, и другие легко подпадали под влияние шакалов. И те, и другие сетовали на тяжелую собачью жизнь (хотя собаки жили не так уж и плохо). Учитывая сказанное, до сих пор непонятно, почему символом данной лесной территории был выбран орел, а не, скажем, бык или кабан. Шакалы здесь жили припеваючи, так как основным желанием большей части зверья, населяющего описываемую территорию, было набраться меда да подраться, выпуская пар. В общем, одни руководили, умножая свои состояния, а другие выясняли отношения – к радости первых.

К коту постепенно начинало возвращаться сознание. Он увидел очертания молодых зверушек, ищущих Льва, разглядел спящего кабана, хрюкающего во сне, и вдруг вспомнил о шишках своих новых знакомых. В мозгу промелькнула мысль о полученной вчера сумме, но, оглядевшись вокруг, кот понял, что все шишки успешно спущены, а головная боль напомнила – как именно. Единственной трезвой мыслью в пьяном мозгу кота было – продолжать банкет. Для продолжения банкета нужны шишки, а были они только у зверушек. Но почему они вчера отгрузили целое состояние – хоть убей, вспомнить кот не мог. Он понимал, что чего-то наобещал молодежи, но вот что именно? Любые попытки вспомнить вызывали жуткую боль в голове, а кроме того – «лапы ломило и хвост отваливался». Вот в таком разобранном состоянии кот и предстал пред звериные очи. Хитрая котячья рожа стала всем видом показывать тяжесть своего состояния. Получилось довольно натуральненько.

– Что с вами, дядюшка кот? – поинтересовалась лисичка.

– Плохо мне, звереныши, ой плохо…

– Ну что, договорились? – заржал жеребенок.

– Что договорились? Зачем договорились? Почему договорились? – ничего не понимал кот.

– Ну как же, – встрял волчонок, – вы же обещали…

– Кто обещал? Я обещал? Не было этого… Вы не так меня поняли… И вообще, я лапу свою ни к чему не прикладывал. И не брал я ничего. Чего привязались, мелюзга?

– Ему, наверное, совсем плохо, – медленно произнес совенок, наблюдая за неадекватными действиями кота.

– Да, плохо мне, и не трогайте меня, а еще лучше – чешите отсюда.

– Да как же «чешите»? Вы же у нас вчера шишек взяли для решения проблемы, а сегодня – «чешите», – возмутился шакаленок. – Ану-ка, возвращайте взятое!

В этот момент проснулся кабан и услышал щенячий визг вперемежку с кошачьим воем.

– Ану, цыц, мелочь пузатая! Кому тут жить надоело? – зло хрюкнуло кабанье рыло.

– Что значит «цыц»? – вмешался медвежонок, поднимаясь на задние лапы. – Мы договорились с котом, он обещал нам помочь.

Кабан, увидев размеры молодого медведя, несколько сдулся и поменял агрессивный тон на умеренно-агрессивный:

– Кот – зверюга слова, если обещал – сделает. Наверное…

Кот только пялился на окружающих и пытался зашипеть, распушив хвост да выгнув спину, но слабость в теле не позволяла сделать ни первое, ни второе. Кабан же, легко переносивший принятую отраву, решил подыграть коту:

– Вы это, звереныши, не давите на кота, не видите – плохо ему…

– А что с ним? – поинтересовался жеребенок.

– С ним, ну, это… Ну, в общем, – растерялся кабан, – ну, как его…

– Отравился, – шепотом подсказал кот.

– Ну да, точно, кот вот мне подсказывает, что отравился он, – довольный своей смекалкой хрюкнул кабан.

– Идиот, – тихо зашипел кот, – где ты только взялся на мою голову.

– А что? Я не то сказал? – тихо прошептал кабан.

– Конечно, не то, – шикнул на сотоварища котяра.

– Все понял, кормилец ты мой, – шепнул кабан и, обращаясь к зверушкам, прохрюкал примерно следующее: – Точно, как же я забыл: это он не отравился, а надрался, а надираясь, не рассчитал количество…

– А как это – «надрался»? – не понял волчонок.

Кота чуть кондратий не хватил после этих слов.

– Подрался, значит, – выпалил кот, пока кабан не успел еще чего-нибудь ляпнуть.

– С кем подрался, – с глупым выражением на морде поинтересовался обалдевший кабан, – я ж с тобой все время был?

– С псами подрался, – сам не зная почему, ответил кот.

– Вы подрались с охраной правителя? – с восторгом в голосе произнес волчонок.

– Ну да, – не очень уверенно ответил кот, – с охраной…

– Ой, неужели вы пытались прорваться к самому медведю? – пискнула белочка.

После этих слов кота осенило – видимо, память вернулась к пропащей твари и он ясно вспомнил, как за сумасшедшее вознаграждение обещал щенятам помочь отыскать Льва.

– Ну да, – просто сказал кот.

– Какой же вы смелый, дядюшка кот! – сказала лисичка.

Кот напрягся, пытаясь придать себе геройское выражение, но взятое вчера на грудь не позволило животине ни подняться на лапы, ни изобразить из себя хоть что-то стоящее. В результате он только хрюкнул, повернулся на другой бок и подпер лапой ужасно болевшую башку.

Кабан слушал беседу с глупым выражением того, что у нормальных зверей называется мордой лица, и все никак не мог врубиться: кто, с кем, и главное – зачем дрался.

– Так мы еще и подрались! – как будто что-то вспомнив, рявкнул кабан, пиная со всего маху кота в бок. – Прикинь, котяра, круто! Хороший медок вчера был, я вот ничегошеньки не помню. Хотя нет: тебя помню, как оттопыривались – помню, как зверье строили – помню, а вот драки – не помню… Все-таки хорошую филин отраву подсунул – меня до сих пор штырит. А-а-а!

– Слушай, а не заткнуться ли тебе, друг мой любезный, – прошипел кот.

– Да я же… – попытался возразить кабан.

– А я говорю – заткнись! – еще раз зашипел котяра.

Кабан, хоть и был мордой, не особо обезображенной интеллектом, после третьего предупреждения «живо» смекнул и закрыл уже приоткрытую пасть, готовую произнести очередную глупость. Вместо этого он стал прогуливаться взад и вперед, предоставляя своему более интеллектуально развитому приятелю полную свободу действий.

Кот не переставал предпринимать попытки подняться на лапы, шипя, кряхтя, охая и ахая. Собрав последнее мужество в когтистую лапу, он все-таки сумел перевернуться на пузо, однако подняться на все четыре смог только со следующей попытки. Голова кружилась, а лапы не слушались, вот и грохнулся наш герой на другой бок, вскрикнув, пискнув и хрюкнув. Решив более не испытывать судьбу, кот продолжил разговор со зверьем в позе возлежащей тушки, время от времени вылизываясь то там, то сям.

– Понимаете, какое дело, – медленно начал котяра, что-то выдумывая на ходу, – медведя-то я хорошо знаю, а вот с охраной, так уж вышло, не знаком ну нисколечко…

– Дак вы бы попросили их пустить вас к дяде медведю, – вставила лисичка.

– Дак я и просил.

– Точно, просил, – поддакнул кабан, – вместе мы просили.

– А они? – поинтересовался ежик.

– А они говорят: «Не положено», – ответил кот.

– Точно, так и сказали: «Не положено», – вновь вставил свое рыло кабан.

– А почему не положено? – спросил жеребенок.

– Ну, так это, – пытался что-то сообразить кот, – понимаете, какая история…

Не успел кот договорить, как кабан выпалил:

– А потому и «не положено», что ничего не положено. А вот ежели б чего положили, ну там желудь, или шишку – тогда бы другое дело. А то просто – пустите меня к медведю, пустите к медведю…

Не дав договорить сотоварищу, кот изловчился, собравшись в кучу, да как долбанет когтистой лапой по кабаньему боку, от чего тот хрюкнул и подскочил.

– Заткнешся ты, наконец, или нет? – тихо прошипел полосатый.

Отрезвленный когтями кота, кабан вернулся из фантастической страны любителей пространных рассказов, изобразил понимание, многозначительно кивнул и прокричал невпопад:

– Все понял. Молчу, то есть… Яволь, майн фройнд! То есть… Офкоз! Хрю…

– Просто молчи, – злобно прошипел кабану кот, а затем, обращаясь к зверушкам, продолжил льстивым голоском. – Я и шишки охране предлагал, и желуди, и говорил, что другом мне медведь приходится, а они все никак. «Не положено» – говорят, и все тут.

Кабан слонялся взад и вперед, сдерживая жестокие позывы встрять в разговор, но что-то ему подсказывало, что стоит этого делать, и потому он либо кивал, как сумасшедший, либо поддакивал, как умалишенный, что, в принципе, одно и тоже.

– Угу, точно… Точно, угу… Ну да… А то!..

Кот тем временем описывал только что придуманный разговор с охраной правителя – в подробностях, в красках и с соответствующей жестикуляцией. Кабан через несколько минут уже напрочь забыл о команде держать язык за клыками и все норовил вставить что-нибудь от себя в разговор. Как только кот делал небольшую паузу, чтобы вдохнуть или выдумать продолжение, кабан тут же встревал в повествование:

– И как даст! Ух, он ему!..

В общем, в какой-то момент разговора и кот, и кабан настолько увлеклись придумыванием истории о сражении с охраной правителя, что совсем забыли о цели рассказа. Допридумывав сцену последнего сражения, из которого победителями вышли, конечно же, наши герои, кот с кабаном, довольные произведенным впечатлением и воодушевленные собственным рассказом, хлопнули по очереди друг друга по загривкам. Вот только кабан был погабаритнее кота, и потому последний, еле приподнявшись на непослушных лапах, кубарем полетел в ближайший шиповниковый куст от дружеского похлопывания товарища. Выбравшись из колючего плена, шипя и ругаясь, кот бросил кабану:

– Ну, ты и дундук!..

– Кто дундук? – возмущенно спросил кабан.

– Ты дундук! Настоящий, полный дундук!..

– Я дундук? – злясь и повышая голос, вопрошал кабан.

– Да, ты дундук! Дундук и есть!

– Что? – вне себя от злости выпалил кабан, агрессивно двигаясь в сторону кота.

С к а з о ч н и к: Следует заметить, что значения слова «дундук» не знали ни кот, ни кабан. Первый выдумал его на ходу, не задумываясь, а второй не смог отыскать данный термин в своем словаре – даже задумавшись. Но посчитал себя оскорбленным.

Кот, сообразив чем грозит стычка с не на шутку разозлившимся тупым созданием, тут же поутих:

– Ладно, проехали… Ты и на дундука не шибко-то похож…

– Что? Это я-то на дундука не похож? – вспылил кабан и замолчал, увидев ехидный взгляд приятеля. Спустя пару мгновений смысл сказанного, хоть и с препятствиями, но все-таки добрался до мозга клыкастой скотины. Кабан понял, что в очередной раз опростоволосился и потому убрал агрессию с морды, плюхнулся наземь, надулся и замолчал.

– То-то же, – еле слышно сказал кот, торжествуя от очередной интеллектуальной победы, – смотри и учись.

Движениями лап кот привлек внимание зверей и продолжил:

– Насчет «положено – не положено» – это кабан пошутил. Наш правитель по лесному закону – морда охраняемая, потому допуск к его телу происходит по строго определенной процедуре. Я же хотел вам помочь как можно скорее, вот и спешил, что было сил. Ну да ничего, не получилось, так не получилось. Придется идти другим путем. Но для этого нам, вернее мне, понадобятся еще шишки, и побольше, чем в прошлый раз.

– Вы нам только помогите, – запищали зверьки, – за шишками дело не станет.

Кот напустил загадочности на выражение своей морды и спустя некоторое время, как бы размышляя, произнес:

– Вот, что я вам скажу, друзья мои. Шишки для меня – не главное, и помогаю я вам не ради наживы, а исключительно потому, что грустно мне, убеленному сединами коту, слышать о чаяньях простого зверья, которое так беспрецедентно обдирает избранный им же правитель; о том, как малые зверушки съедаются хищниками без официального на то позволения; о том, как плачут их родные и близкие, убиваемые горем по безвременно ушедшим…

Кот не успел договорить, а кабан уже рыдал навзрыд, поддавшись настроению произнесенной котом речи.

– За что мне такое наказание с этим тупым другом, – с огорчением отметил про себя кот, но, увидев скупые слезинки на глазах у лисички и белочки, сделал вывод: «И все-таки я – молодец: как задвинул, зверье аж разрыдалось. Энимал хавает. Вау! То есть йоу! Или нет, гав! Совсем плохой стал, забыл, чего говорить-то надо».

А вслух сказал:

– Однако несколько шишек мне все-таки понадобится… На всякие необходимые представительские расходы.

– Конечно, конечно, дядюшка кот. Возьмите, сколько надо, у шакаленка, – выпалила лисичка.

– Кабан, друг мой любезный, пойди, возьми пару шишек у шакаленка.

– Всенепременно, Котофей Иваныч, сей секунд! – хрюкнул кабан и пулей бросился к шакаленку. – А ну-ка, живо, толстоносый, давай мне шишки!

– А сколько давать-то? – поинтересовался молодой шакал.

– Кот сказал – пару, – несколько растерявшись, произнес кабан, – но…

– Никаких «но»! Сказано – пару, вот и получите пару, – проговорил шакаленок и, достав из большого мешка две шишки, подал их кабану.

Кабан облизнулся, глядя на мешок, хрюкнул и расстроено побрел восвояси. Конечно, кабан бы с большим удовольствием придушил эту наглую шакалью рожицу и забрал шишки, но присутствие молодого медвежонка размером с два кабана заставляло хрюкающего держать себя в руках.

Звери ушли и на поляне остались только наши авантюристы. Кот с нетерпением посмотрел на кабана:

– Ну? Чего молчишь? Показывай, сколько шишек взял-то?

Кабан, потупив глаза и поняв, что в очередной раз «отличился», тихо произнес:

– Ну, две…

– Что?!

– Ну, ты же сказал «пару»…

– Я имел в виду – пару пар, или пару десятков пар!.. И я надеялся, что твоя жадность и загребущие копыта обеспечат нам на какое-то время беззаботное существование! Но ты, как всегда, все испортил. Всего две шишки… Достаточно было только запустить туда лапы… Я же все сделал: убедил зверей, пригладил их, рассказал сказку, а ты пришел – и все пустил прахом. Ну и кто ты после этого? Глаза бы мои тебя не видели! И откуда ты вообще взялся на мою голову?!

Кабан слушал монолог кота, опустив башку и боясь поднять глаза. Нельзя сказать, что он чувствовал стыд, но ему было очень неловко ощущать себя тупицей. И потом: все, что умел делать кабан – это отобрать чего-нибудь у зверья, поменьше его самого. А вот так искусно обвести представителей фауны вокруг коготка, как это делал кот, хряку было не дано. Потому-то и старался кабан держаться кота, и, по возможности, ума от него набираться. Плюс ко всему, нравилась ему эта лохматая полосатая тварь: и умный, и хитрый, и погулять не дурак. А это занятие кабан очень любил и уважал.

– Да полно тебе, Котофеич, с меня глумиться. Пойдем лучше полечимся, шишечки-то у нас есть, а тебе, я гляжу, плохо до сих пор.

Намек на продолжение банкета вывел кота из одного образа и вогнал в другой. Теперь перед кабаном стоял не умный наставник и мудрый комбинатор, а отвязный, загульный и бесшабашный корифан.

– Вот смотрю я на тебя, кабан, и завидую, – начал кот. – Ты – здоровый, как бык, тупой, как пень, но и первое, и второе тебе – только на пользу: жрешь отраву и не болеешь, тупишь – и не заморачиваешься.

– Ну, да, – самодовольно произнес кабан, радуясь изменению настроения кота. – Мы, кабаны – крепкие и выносливые, а еще…

Кот не дал клыкастому договорить:

– А еще – бронелобые. Ты сильно-то не хорохорься, я ведь еще не забыл, кто нас чуть по миру не пустил.

– Не дрейфь, котяра, прорвемся, – хрюкнуло довольное рыло и замахнулось в очередной раз по-дружески стукнуть кота.

Тот, зашипев, отпрыгнул от приятеля:

– Куда прорвемся?

Кабан задумался на минутку, но, так ничего и не придумав, ляпнул:

– Ну, куда-нибудь прорвемся.

Кот печально посмотрел на своего незадачливого друга:

– Ладно, что с тебя возьмешь, находчивый ты мой, – мяукнул и шлепнул кабана по загривку. – Пойдем спускать честно заработанное.

Хряк, услышав последнюю фразу предводителя, аж завизжал, предвкушая удовольствие, и, расчувствовавшись, в очередной раз долбанул котяру в бок.

Далее было все как обычно: жженая конопля, высохшая маковая роса, белки, машущие пушистыми хвостами в такт соловьиным трелям, кикиморы и, конечно же, забродивший мед…

Оставим на какое-то время эту сладкую парочку и вернемся к местному политикуму.

V

Территория лесных угодий соседей была самой большой не только на данной земле, а и в других землях сказочного царства. Добра там всяческого было видимо-невидимо, а, как известно, там, где добро – всегда присутствуют шакалы. Так вот, тьма-тьмущая шакалов рвала эту территорию, что называется, на части, а нажитое с оторванных кусков быстренько выносила в одно жаркое пустынное место. Место это было не шибко пригодным для проживания, но добро, награбленное шакальем со всех лесных угодий сказочного царства и стекавшееся туда, сделало из каменистой пустыни цветущий оазис. Жить там было не особо комфортно, но совет старейшин всего шакальства постановил проживать основной части обозначенного вида именно там. По своей природе особи данной породы были паразитами, то есть любили пожить за чужой счет. Но отсутствие другого зверья на их территории, плюс прессинг старых шакалов, заставляли большинство из них собственными лапами выполнять ненавистную работу. Описанное пустынное место могло существовать только за счет других лесных земель, и территория самых больших угодий в сказочном царстве обеспечивала шакалам безбедное существование. Коренные же обитатели многострадального леса в основной своей массе недоедали, так как ключевые места в местном политикуме занимали исключительно шакалы, либо полностью контролируемые шакальством особи из местного зверья, что в принципе было одним и тем же. Рассматривали же шакалы данную территорию как источник обогащения, и только.

Главным смотрителем молний был уже немолодой рыжий шакал. Его подопечные освещали ночной лес, поджигая деревья. И хоть занятие это не относилось к числу особо мудреных, поборы за деятельность рыжего смотрителя тяжким бременем ложились на обитателей леса. А если кто-либо из зверья отказывался рассчитываться за свет, то рыжий тушил зажженные деревья и следил за тем, чтобы звери не зажгли их заново.

За крайние лесные территории отвечал другой шакал из окружения псевдо-медведя. Места те были с одной стороны бедные, зато с другой – травоядные там круглыми сутками рылись в земле в поисках блестящих камешков, которые местный шакал обменивал на баснословное количество шишек, тут же переводимых в описанное выше жаркое пустынное место. То же самое делали и другие шакалы, отвечающие за огненную воду и горючий воздух. Зверьки же, вздумавшие бунтовать, тут же разрывались сильно расплодившимися стаями волков, пребывающих под неусыпным контролем шакалов.

Шакалы время от времени собирались на тайные сборища, где обсуждали свои шакальи дела, решали проблемы и взимали десятину от награбленного. За таким занятием мы и застали эту свору.

Старый шакал, отвечающий за сбор десятины, не спеша взобрался на большой валун и, несколько помедлив, начал свою речь:

– Шакалья элита, приветствую тебя! Пусть блага лесные ниспосылают тебе небеса, а зверье безродное служит тебе. Пусть у врагов твоих выпадут зубы и облезут хвосты. Пускай завистники твои лопнут от злости, а желчь выест их глаза. Одним словом, здравствуйте! Собрал я вас, братья мои, чтобы уведомить о приближении золотых времен, которые вот-вот наступят. Недолго нам осталось ждать – и наше шакалье царство придет на все времена, и все звери лесные покорятся нашему племени.

Шакал покряхтел, немного подумал и продолжил:

– Ну, с протокольными вещами закончили, можно и шкурными вопросами заняться. Кто в чем нужду имеет?

Все загудели, высказывая насущные потребности: одним шишек все не хватает, хоть тысячами лежат в укромных местах; другим белок с пушистыми хвостами подавай; а третьи вообще – царствовать хотят. Старый аксакал, осознав глупость произнесенных им слов, быстро поправился:

– Я имел в виду реальные проблемы, а не надуманные!

Галдеж усилился. Вдруг, откуда ни возьмись, в толпе присутствующих нарисовалась нерпа:

– Что значит – «реальные»? Или для уважаемого аксакала наши проблемы – уже не проблемы? А может, мы для него уже и не шакалы вовсе? Я вот бьюсь на соседских территориях, как рыба об лед, для общего блага, так сказать, стараюсь, а уважаемый аксакал ка…

Нерпе не дали договорить:

– Ты на кого это, скотина, хлеборезку раскрыла? Ты, часом, ничего не перепутала? – пронесся гул в толпе. Несколько волков, получив еле заметную команду от местного правителя, угрожающе двинулись к нерпе.

Старый шакал даже пасть не успел открыть. Нерпу в качестве предупреждения грызнули за кормовую часть. Она пискнула и, как бы прозрев, продолжила:

– А чего я? Ой, простите! Я ведь привыкла своих козлов с бегемотом козлить. А они в ответ только блеют либо мычат… А я что, я – скотина слабая. Езжу на тех, кто везет, да опускаю тех, кто опускается. В общем, ошибочка-с вышла… А хотите, я вместо старого шакала рыжего закозлю? Уж больно рожа у него холеная да расслабленная. Вы мне тока скажите! Я недорого возьму – тыщь двадцать-тридцать… Практически задаром.

Тут наконец старый шакал пришел в себя:

– Сама заткнешься или волкам команду дать? Мы чуть позже вернемся к твоим выкрутасам на вверенных территориях.

– Так мне дали команду валить все, вот я ее честно и выполняла! А теперь бегемотова свора пытается меня разорвать, при сем – никому и дела нет до меня, бедненькой!

– Это ты-то – бедненькая? Да ведь вы с козлом твоим так соседний лес разворовали, что теперь еще и шишками делиться придется, чтобы там порядок навесть.

– Пусть воровать перестанут – и все будет в ажуре. При мне-то хорошо жилось, а эти все никак не нажрутся.

– При тебе, нерпа, только твоей своре и жилось хорошо. Ты лучше вспомни, сколько ты взаймы набрала? А еще – из каких таких шишек ты зверью подачки раздавала, а? То-то же! Набралась вдоволь – дай и другим спокойно напаковаться.

– Это я-то набралась? Да там и брать-то нечего было – так, на пропитание немного припасла. Вон ваш рыжий сколько нагреб, не на один выводок хватит! А мне бы еще хоть немного порулить… Поставьте меня, пожалуйста, хоть на немножечко! Я отработаю!..

Волк, стоявший рядом, по команде старого шакала отвесил нерпе смачную оплеуху. Та кувыркнулась, отлетев в кусты, выскочила, и уже хотела что-то ляпнуть, но вторая плюха увлекла ее обратно в кусты. Аккуратно высунувшись из места приземления, нерпа узрела волка, готового в третий раз отправить ее в то же место, где она уже дважды побывала. Еще недавно активная нерпа сдулась и затихла, уставившись на старого шакала.

– Вот и чудненько, – медленно проговорил старый шакал, – будешь паинькой – еще разок к рулю поставим, рванешь напоследок – и ходу.

– Куда ходу? – не поняла нерпа.

– Куда глаза глядят, но только куда-нибудь подальше. Или ты думаешь, что можно вот так запросто плесень на уши зверью лесному вешать бесконечно? Не успеешь сделать ноги – порвут, как пить дать, а тогда тебе ни мы, ни волки, ни язык твой змеиный не помощники.

Нерпа попыталась что-то возразить, но очередная плюха все-таки откомандировала лживую бестию в третий раз в кусты.

– Итак, – продолжил старый шакал, – это, с позволения сказать, животное прервало меня на самом интересном месте выступления. Я остановился на потребностях наших насущных. А насущных проблем у нас хватает.

– И не насущных хватает, – ляпнул кто-то из толпы собравшихся, и все заржали.

– Да, и это тоже. Но самое главное кроется в том, что среди зверья лесного недовольство стоит великое, многие нарекают в нашу сторону, а причина всему – наглость, с которой мы принялись рулить их землями. Вот зачем, скажите, надо было белок в повозку запрягать да по лесной опушке с гиканьем кататься? Или кротами в подкидного дурака играть? Чего морды воротите?

– Вы – умнейший среди нас, вот и научите, чего с шишками-то делать, а то ведь накопили мы их достаточно, а пользоваться, получается, нельзя, – возразил достаточно молодой шакал, исполняющий роль медведя-правителя на описываемых территориях.

– Никто вам не запрещает беспредельничать, более того – я вам обещал полную власть и право творить чего вздумается. Но только – всему свое время. Открытый беспредел возможен только тогда, когда вся власть сосредоточена в наших лапах. А мы – не успели жир нагулять и уже пытаемся хаять окружающее нас зверье. Вспомните, сколько раз на наш род устраивались показательные охоты, сколько лет нашим прародителям приходилось жить, приспосабливаясь в условиях ужасающего гнета. Посему зарубите себе на носах: хочешь покуражиться – куражься, но только так, чтобы никто твоих выкрутасов, окромя жертвы, не видывал. А накуражившись вдоволь, следует задрать видевшую вас скотину. Я об этом неоднократно говорил и продолжаю повторять: потерпите еще немного и скоро получите больше, чем даже представить себе могли.

– А сколько ждать-то? – поинтересовался кто-то из толпы.

– Недолго, мои дорогие, недолго. Но для ускорения процесса нам просто необходимо подумать о травоядных, ибо вы добра всякого-разного накопили уже немерено. Так что же думаете, братья, о жующих траву?

– Думаем, сотни по две на рыло не помешало бы, – хохотнул рыжий шакал.

Уважаемое собрание весело заржало. Предводитель шакальства тоже рассмеялся.

– Вот за что вас люблю, так это за полную неадекватность ума… Ладно, чего с вас взять, беспредельничайте и помните, что все, кто не шакалы – дичь.

Собрание весело улюлюкало.

В какой-то момент веселого сборища на поляне нарисовался уже знакомый нам толстый кот-бродяга. Был этот кот тоже шакалом, только с небольшими отклонениями – как по весу, так и по масти. Отклонение по весу было характерно для всех особей шакальей породы, а вот по масти эта скотина была исключительным мотом, и если другие шакалы, накопив немало добра всяческого, прогуливали небольшую его часть, то упомянутое животное спускало все до последнего желудя. Старый шакал уж и наказывал плута, и уму-разуму учил, свое личное время в беседах задушевных проводя, а животина только мурлыкала да пялилась по сторонам с немым вопросом: кого бы обобрать да с кабаном отобранное прокутить. Следует заметить, что котяра шакальей наружности по отношению к своему другу-хряку не походил на остальных представителей шакальства – он действительно любил эту безмозглую, загульную и преданную свинью. Кабан неоднократно вставал, что называется, грудью на защиту кота, даже когда перевес сил был явно не в пользу сладкой парочки, а кот, в свою очередь, никогда не обделял своего компаньона шишками и желудями – они вместе мутили и вместе кутили.

Кот не спеша подошел к председательствующему и начал достаточно издалека:

– Весело тут у вас…

– Весело, весело, – в тон коту ответил старый шакал, – выродок полосатый. Ты забыл – какого роду-племени будешь? Говори, чего нарисовался, морда твоя лукавая?

– Ну, лукавством весь наш род славится, а я хоть и не самый лучший его представитель, но чего-то все же от матушки унаследовал.

Старому шакалу нравилась эта полосатая особь, ибо по хитрости и лукавству мало кто из их племени мог соперничать с ним. Старик даже подумывал сделать кота своим преемником, но все попытки превратить гуляку в хладнокровного и расчетливого гроссмейстера потерпели фиаско, и потому усатого никто больше серьезно не воспринимал. Впрочем, данное обстоятельство, похоже, никак не беспокоило хитрована: он довольствовался тем, что имел, даже когда имел не очень много.

– Тут такое дело, – начал издалека кот, – объявились в наших местах инолесные зверушки, наивные, но при шишках. Причем шишек у них, как еловых, так и кедровых – что у дурака махорки..

– А вы, значит, на пару с тупым собутыльником, решили облегчить их тяжкую ношу, – съязвил шакал.

– Он, может, и тупой, зато честный и не такой хитроделанный, как все наше шакалье братство. Он никогда и ни за что меня одного не бросит, и плевать ему – у кого сколько шишек. А наш брат только и глядит, кого бы на шишечки развести.

– Ты, лохматый, думай – что и где говоришь… Не пристало остальное зверье с шакалами в один ряд ставить. А кабан твой еще покажет свое истинное рыло – и вот тогда поймешь, как я был прав. Ну, да пес с тобой! Хотя нет, не пес, а бес. Хочешь водиться с этим тупоголовым созданием – твое дело, только запомни: попадешь в передрягу – ко мне за помощью не ходи, не помогу принципиально. Теперь говори, зачем пожаловал.

– Да зверята эти ищут некоего Льва, который, как они утверждают, есть царь всех зверей. А я вот про такого и слыхать-то ничего не слыхивал. Ты ведь у нас все да про всех знаешь, так и поведай мне о нем, коль не жалко.

– А тебе зачем? Ты ведь собрался их на шишки облегчить – так и облегчай на здоровье.

– Необычные они какие-то – всему верят, в глаза мне с надеждой заглядывают… А я уже весь запас уловок истратил, дальше без дополнительной информации разводить их не смогу – боюсь, прокол может случиться, а тогда не видать мне заветных шишек, как собственных ушей.

– Ладно, слушай. Лев – персонаж сказочный; по крайней мере, мне так о нем дед рассказывал. Где там вымысел, а где правда – мне неведомо, ибо предок мой еще тем плутом был: так, как он мог на белое сказать черное – никому не удавалось, а потому-то и верили ему не только звери лесные, но даже высокопоставленные шакалы. Сказал дед – значит, так оно и есть. Беда в том, что дед мой под конец жизни вообще из ума выжил и сам начал верить во все, что понавыдумывал. Потому понять, что к чему, сейчас уже нереально. Могу лишь вкратце передать суть его разглагольствований на эту тему.

– Буду признателен, если поделишься информацией.

– Тогда слушай: дед говаривал, что персонаж этот был выдуман старшими шакалами специально для зверья лесного, дабы оно всего боялось, да нас, шакалов, слушалось, а наши выходки беспредельные нам прощало – ибо «Лев велел» вести себя именно так: укусили за левый бок – подставь правый.

– Да-а-а, – протянул котяра, – лихо придумано.

– А то! – согласился старый шакал. – Так легче управлять этим стадом.

– Но почему ты думаешь, что зверье этого не понимает?

– Да хотя бы потому, что оно верит в данного персонажа, хоть никогда его и не видело.

– А сам-то об этом думаешь?

– Редко, дорогой мой, редко. Зачем мозги понапрасну напрягать? Сказано: выдуманный персонаж, значит – выдуманный. Ты, котяра, сам не заморачивайся и другим голову не морочь.

– А если без партийных лозунгов?

– Ну чего тебе спокойно-то не живется? Забудь, выдумка все это.

– И все-таки?

– Ну, только если между нами…

– Могила, – произнес кот с гримасой дохлой кошки.

– Пес с тобой, вернее, кот с тобой. Но, только, никому – ни мяу, ни пол-мяу.

– Да чтоб мне всю жизнь траву жрать да воду из лужи хлебать, – поклялся котяра.

– Ладно, слушай: я так думаю, что персонаж этот вполне взаправдашний был, ибо многие среди зверья разного в него верят, а некоторые из них поумнее нашего брата будут. Потому-то и смешно утверждать, мол, тупому зверью тупую сказочку выдумали. Более того, старики говаривали, что Лев этот из нас, из шакалов был.

– Что-то я никак врубиться не могу: если он из нашего брата был, то почему мы в него не верим?

– Да ведь шакал шакалу рознь, а этот вздумал заявить, что шакалы ничуть не лучше, чем все остальное зверье.

– Это как?

– Да вот так! Говорил, что шакалов Лев выбрал, дабы на их примере показать, что бывает с теми, кто его, Льва, ослушается. И уже одного этого было достаточно, чтобы отдать выскочку толпе. Он вступился за травоядных, травоядные же его и разорвали, на горе себе и на радость нам. Конечно, подстроили все наши старшие, но сделали это, как всегда, лапами жующих траву. Лев был коронован на царство и тут же разорван. Но вышла небольшая заковыка: зверье не забыло о нем, как это раньше случалось со всевозможными «пророками», а поверило его словам и уверовало в озвученные идеи. В общем, с каждым годом его последователей становилось все больше и больше. Вот тогда наши старейшины и решили немного подправить кое-чего в постулатах, чтобы зверьем безродным управлять легче было. И подправили. Сегодня даже мне неизвестно, где текст оригинальный, а где – вымысел. Вот так вот, дорогой мой усатый прохвост.

– И все-таки, как сам думаешь: есть Лев, или нет?

– А мне это зачем? Сказали – выдумка, значит – выдумка.

– Вижу по твоей хитрой морде, что недоговариваешь. Я ведь на твое место не мечу, так что не боись и выкладывай все как есть. Моему бродячему мяуканью вряд ли кто поверит. Колись, давай.

Старый шакал оглянулся по сторонам и стал рассказывать полушепотом, хотя в округе ни одной живой морды не было:

– Понимаешь, какое тут дело: мы ведь шакалов в стае держим, впаривая чудную сказочку об избранности племени нашего. Что, мол, мы являемся истинными хозяевами всего, а остальное зверье рождено только для того, чтобы нас обслуживать да прихоти наши затейливые удовлетворять. Порода-то наша слабая и противостоять в одиночку ни тигру, ни медведю, ни волку мы не можем. Зверье же из перечисленных – сильное, а оттого – гордое и себялюбивое. И вот аксакалы-то наши, да благословенны будут их когти и клыки, все правильно решили: отдельно взятый шакал тигру или там волку с медведем всегда проиграет, а вот если взять отдельно взятого тигра и стаю шакалов, то тут шансы будут явно не на стороне полосатого.

– Ну?

– Когти гну, – перекривил кота старый шакал, – все же очень просто: чтобы рулить сильными, надо их ослабить, разделив поодиночке, а слабых согнать в стаю – чем мы, собственно, и заняты все свободное время: надуваем крупных хищников, восхваляя и стравливая их друг с другом, да держим свое племя в узде, устраивая показательные выволочки время от времени. Как недавно с шакаленком, в яму посаженным.

– Ну да, ну да, слышал я чего-то… А за что его?

– Дык он, негодяй, решил, что может сам по себе жить: шишки собирать, нас не слушаться, десятиной не делиться; вот и пришлось настроить против него остальной бомонд, да и забрать накопленное. С одной стороны, доход в общак получен, с другой – неповадно будет прочей братии, ведь теперь каждый шакаленок, прежде чем ослушаться меня, сто раз подумает. Ведь если посаженному ни положение, ни шишки не помогли, то что тогда с простыми шакалами будет?

– Умно, умно… Только я во всей этой ахинее никак понять не могу: как мне зверушек на шишки-то развести? Послушав тебя, в моей больной башке образовалось больше вопросов, нежели ответов… Ох и мастак ты тень на плетень наводить…

– А то! – с гордостью ответил шакал.

– И как мне теперь плесень на уши этой шпане вешать? А?

– Да как хочешь, так и вешай, не мое это дело. Думай, ты же мастер шпану на шишки разводить – вот тебе и желудь в зубы.

– Ну вот, пришел за советом – и благополучно был послан.

– Ты, кот, скотина самостоятельная, вот самостоятельно и выкручивайся. Я ведь тебя не одно лето звал в ученики, а ты вместо меня больше кабана своего тупого слушал.

– Никого я не слушал! Я – кот и гуляю сам по себе. А относительно кабана – таких друзей еще поискать надо! Не хочешь помогать – так и скажи, а лапшу вешай на уши своим полудуркам.

– Ты поосторожней когтями на поворотах! Кого полудурками называешь? Они все – твоего роду-племени.

– Были бы моего – на всякую чушь не велись бы, а так – стадо, оно и есть стадо.

– То есть выходит, что кабан, друг твой разлюбезный, лучше любого шакала будет?

– Я всех шакалов не знаю, а потому и оценивать не стану, кто кому лучше будет. Кабан – друг, и на шишки меня не променяет.

– Ой ли?

– Клык даю.

– Забьем?

– Забьем! А на что?

– Ну, – задумался старый шакал, – ежели кабан тебя продаст, то его – на разрыв, а ты – ко мне в ученики…

– Заметано, – хитро мяукнул полосатый. – А ежели не продаст, то ты отвесишь мне тыщу шишек и подскажешь, как зверьков на их багаж развести.

– Тыщу! Не многовато ли будет?

– Неа, в самый раз. Я ведь, если чего, лишусь самого дорогого, что у меня есть – друга, а что для тебя тыща шишек, ты вон со своей своры их мульонами собираешь.

– Я не себе их собираю, – немного обидевшись, возразил старый шакал.

– Да ладно, мне-то не мурчи, что тебе от куша не обламывается, я ведь сам проходимец, а как говорят у людей, рыбак рыбака… ну, ты в курсе.

Долго ли, быстро ли, а наши герои заключили пари на баснословное по лесным меркам количество шишек. Собеседники рыкнули-мяукнули и разошлись восвояси. Один гадать, как развести зверьков, а другой – придумывать план обольщения простейшего хрюкающего существа.

VI

Оставим на время козни наших плутов и вернемся к наивным зверенышам, находящимся в ожидании помощи от усатого проходимца. Просто сидеть и ждать результата было как-то скучно, и зверьки решили побродить, посмотреть местные достопримечательности да изучить национальные традиции.

Был второй день последнего месяца лета, скопища зверей двигались через лужайку в небольшой лесок, называемый Горьким. В основной своей массе толпа состояла из кабанов, некогда охранявших горные границы лесных угодий от соседских боевых единиц. Это была особая каста хрюкающих созданий: дебелые, крепкие, злые и бесшабашные особи, которые, благодаря своей безбашенности, были способны бросаться на неприятеля прямо с гор. Безусловно, не все совершали такие прыжки удачно, приземляясь на обалдевшие шеи агрессоров – многие просто разбивались в лепешку, по причине чего в глазах остальных кабанов выглядели героями, воспевались в песнях и были предметом необъяснимой самими кабанами и непонятной всем остальным гордости. Боевые единицы других территорий с определенным уважением относились к этой братии, поскольку они, даже без конопли, мака или меда, в одиночку могли броситься на целую толпу неприятелей. А если еще и набирались перечисленных субстанций больше нормы, то ограничитель безбашенности вообще исчезал напрочь из их мозгов, и тогда животный страх поселялся в головах противников, лицезревших этих деструктивных демонов. Силушки, как мы уже упоминали выше, у них было предостаточно, потому и использовали их шакалы очень успешно – во время конфликтов с соседями. Проблема с этой категорией возникала в мирное время: дури много, а врагов нет, вот и приходилось вчерашним героям искусственно находить оппонентов, обзывать их врагами и глушить почем зря куража ради. Правда, бывали случаи, когда, набравшись меду и распугав пол-леса, бравые вояки никак не могли найти, с кем померяться силушкой богатырской. Тогда они допивали остатки меда и, как само собой разумеющееся, кусались, бодались, рвали клыками да глушили друг дружку, что называется, с пролетарской ненавистью – развлекались, одним словом.

Наши маленькие герои, вернее, молодой кабан вдруг задал вопрос в никуда: «А что это за праздник такой хитроумный?» – и тут же три отвязных рыла выросли возле любознательного соплеменника:

– Слышь, брат кабан, эта мелочь издевается, или дупля не отбивает? Че-то я перестаю шутки юмора понимать… Здается мне, нас таки хотят здорово обидеть?

– Дяди кабаны, мы никого не хотим обидеть, – вступился за друга шакаленок. И он еще хотел что-то сказать, но три рыла повернули свои не очень-то дружелюбные морды в его сторону.

– Опаньки, кого я вижу, – выпучил круглые глазищи один из кабанов, – шакалятиной запахло. Бей шакалов – лес спасай! – процитировал он избитую фразу.

Другой кабан грозно обошел шакаленка и стал обнюхивать его с идиотским выражением морды:

– Ой, таки точно шакаленок… А мы-то думали, чего на десерт замутить…

Третий, обращаясь к двум другим, предложил:

– Давайте придушим толстоносого да в кустах спрячем, а после развлекухи с легавыми псами вернемся и сожрем хитрозадого.

– Что значит – «придушим»? – вступился медвежонок.

– Это как так – «сожрем»? – возмутился волчонок.

– Никого мы ни душить, ни жрать не дадим, – гордо выпалил ежик.

– А вам-то чего, звереныши? Чего взбеленились-то? К вам у нас вопросов нету, а толстоносому – кирдык по-любому.

– Я вот не знаю, кто такой кирдык, и зачем он нужен нашему шакаленку, но только мы его в обиду не дадим, – сказал мишка и грозно поднялся на задние лапы.

Кабаны переглянулись, а тот, что был у них за старшего, обратился вначале к двум другим, а затем к зверенышам:

– Не, вы поняли: мелочь-то, похоже, пришлая, раз нас не боится. А причин тому может быть тока две: либо тупость, либо смелость. Кстати, очень часто именно глупость заставляет зверей совершать смелые поступки, а отвагу наш брат кабан уважает в любом виде. Вот только чего я никак понять не могу, так это – почему вы, зверьки чужеземные, за морду шакалью мазу тянете?

– Друг он нам, – гордо ответил волчонок, – потому и тянем за него эту, как ее – назу…

Кабаны заржали, весело хрюкая и брызжа слюной, а тот, который за главного у них был, насмеявшись вдоволь, фыркнул как конь и говорит:

– Мы, кабаны, смелость и боевую дружбу почитаем больше, чем все остальные достоинства, потому жрать вашего друзяку, так и быть, не станем. Более того, учитывая проявленную отвагу и мужество, приглашаем всех вас, не исключая и шакальей морды, вместе отпраздновать наш профессиональный праздник.

Закончив пафосную речь, предводитель хрюкнул, все трое выстроились в ряд, гикнули и троекратно хрюкнули – получилось впечатлительно.

– Ну, мы не знаем, – неуверенно начал медвежонок…

– И не умеем, – продолжил ежик…

– Ой, а мне жуть как хочется, – встрял молодой кабан, – только я тоже не знаю, чего делать-то?

– Сразу видать, наших кровей скотина, – подбодрил молодого кабана клыкастый предводитель, – пойдемте, звереныши, не пожалеете. Такое шоу только раз в году бывает.

– А чего делать-то будем? – спросил ежик.

– По ходу все узнаете. Идемте быстрее, а то самое интересное пропустим.

Предводитель скомандовал:

– В колонну по три – становись!

Кабаны выстроились рядком, а остальные расположились беспорядочно следом. Взглянув на неорганизованную толпу только что приобщенных к великому зверьков, предводитель многозначительно произнес:

– Да, сразу видно: дыма лесного не нюхивали, копыт в кровь не истирали. Становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш! Песню запе-вай!

Веселое стадо – ибо строем это можно было назвать лишь с очень большой натяжкой – двинулось праздновать столь «любимый» в здешних местах национальный праздник, хрюкая, визжа и улюлюкая в такт какой-то боевой песне:

– Хрю-хрю-хрю-хрю-хрю-хрю-хрю-хрю!.. – довольно дружно ревели кабаны мотив знакомой до боли песни «Там где пехота не пройдет». Впрочем, никакой гарантии, что это была именно та песня, не дал бы даже сам сказочник… Но ревели кабаны знатно!

Понять, кто поет, и, главное – о чем – было невозможно, да, собственно, и не важно. Зверье веселилось, или, как любили говаривать в здешнем лесу – оттопыривалось, и делало это, что называется, с огоньком, с душой и по полной программе.

С к а з о ч н и к: Описание «национального праздника» требует особого вдохновения. Дело в том, что бывал я однажды в этом Горьком лесу и именно во второй день последнего летнего месяца… Словами этого не передать – больше подойдут слюни и междометия. Более того, один мой товарищ, тоже из кабанов, умудряется отмечать названный праздник каждый год, при этом – с каждым годом все веселее да заковыристее. Большой, знаете ли, затейник. То псов легавых обхрюкает, то домашних своих построит, а то и просто морды другим кабанам намнет забавы ради – такая вот, понимаете, широкая натура и незакомплексованная скотина.

Компания добралась до Горького леса за десять минут. Они пытались идти строем, но брели стадом и скакали вприпрыжку, издавая непереводимые и непонятные людям дикие звуки, отражавшие высшую степень приподнятого настроения производящих их особей. Что творилось на поляне – тяжело даже вообразить: тьмы-тьмущие быков и кабанов, подогретых медом и коноплей, чего только не вытворяли; каких только геройских историй не наслушались наши зверьки, каких только персонажей не увидели и какой только травы поневоле не нюхнули (дело в том, что забродивший мед зверушки либо по малости лет, либо по наущению родителей лакать отказались, а вот дым жженой конопли, устилавший всю сказочную поляну, не оставлял шансов присутствующим быть безучастными к незамысловатому процессу волшебного обоняния паленых субстанций, с последующим чудесным осязанием эффекта, производимого действием этих самых субстанций; причем обоняли все одну и ту же коноплю, а вот осязали потом каждый что-то свое и по-своему). Несколько раз к шакаленку цеплялись присутствующие на празднике представители хрюкающего и мычащего бомонда, однако три бравых кабана, так неожиданно подружившиеся с нашими героями, становились грудью на защиту еще недавно ненавидимого ими шакала – только лишь потому, что пришел он с ними, а этого аргумента было уже достаточно.

С к а з о ч н и к: Такая вот история. Согласен, звучит не совсем логично, однако в мире настоящих кабанов назвать кого бы то ни было другом означало намного больше, нежели в мире людей подписать соглашение о ненападении, а потом ночью напасть на спящего и не ожидающего агрессии соседа…

Представители шакальства побаивались наведываться на описываемое празднество. Да оно и понятно, ведь собравшаяся публика, не обучавшаяся в лесных школах и не шибко разбирающаяся в подковерных играх лесного политикума, успела, тем не менее, хлебнуть немало дегтя от заморочек хитромордых и потому не нуждалась в волшебных болотцах для определения того, под какой личиной скрывается очередной шакал. Они просто сразу мутузили носатых – не по статусам, а по мордам. Так вот… Суть звериного гуляния понять было немудрено: толпы служивших быков и кабанов раз в году собирались на главной опушке и веселились всеми возможными способами. Боевая грубость в описываемой компании считалась добродетелью и потому на дружеский подзатыльник здесь никто не обижался, а вызов померяться силушкой, или, там, запинать кого-нибудь, пободаться как следует, присутствующие воспринимали как хороший тон и не более. Время от времени кабаны схлестывались с быками, которые хоть и были крупнее, но менее организованы, или с другими кабанами; быки же, в свою очередь, соответственно, с другими быками. И вот, когда шум-гам да бравада отдыхающих начинали задевать интересы здешних жителей, в лес прибывало огромное количество псов – местных стражей порядка. Оказывается, драка с легавыми псами была неотъемлемым атрибутом любого гуляния, десертом, если хотите. Легавые испокон веков следили за порядком в лесу; беспорядки, кстати, тоже были по их части – они же сами их организовывали, контролировали, ну и, естественно, использовали для выгоды. Выгод было две: во-первых, продвижение по служебной лестнице с увеличением пайки, а во-вторых – получение нетрудовых шишек от запуганных и затравленных лесных жителей в качестве благодарности за молчание или мычание.

Псы, как стражи порядка, проходили специальную подготовку по усмирению взбунтовавшихся зверей, а кабанам этого-то как раз и не хватало – ну, не прикольно было хрюкающим просто затаптывать в пыль случайно забредшую на опасную территорию живность; им была необходима сопротивляющаяся жертва, коей и являлись легавые. Вначале псов атаковали отдельные боевики; они кусали противника и отбегали вглубь опушки, а когда стражи порядка бросались преследовать ретировавшихся провокаторов, углубляясь в толпу праздновавших созданий – тут-то и разыгрывалось главное действо: отдыхающая публика вмиг превращалась в грозных врагов партизанского типа, нападавших внезапно и со всех сторон… В общем, пока псы успевали подтянуть подкрепление, попавшие в западню легавые, изрядно подранные и искусанные, разбегались кто куда с поджатыми от страха хвостами, неся, как говорят на войне, невосполнимые потери. Потом наваливались основные отряды стражей порядка и не успевших ретироваться хулиганов упаковывали да бросали в срамную яму.

Так произошло и с нашими героями: двое кабанов, волчонок, ежик, медвежонок и шакаленок оказались захваченными врасплох. Их препроводили в упомянутую яму, намяв предварительно бока. В ходе боя на предводителя кабанов набросилось сразу три легавых пса. На помощь бравому командору пришли медвежонок с шакаленком. И если медвежонок просто подмял под себя двух собак, то третья особь легавой наружности, будучи вдвое больше шакаленка, изрядно искусала мелкого звереныша, повредив сухожилие на лапе, отчего тот стал прихрамывать на поврежденную конечность. Старший кабан оценил благородный порыв толстоносого и, уже сидя в яме с другими смутьянами, дважды бросался на осмелившихся попытаться сорвать злость на шакаленке. Остальная пришлая живность избежала участи своих друзей, разбежавшись по лесу. У посаженых в яму к утру наступило похмелье, и сидельцы постепенно стали приходить в себя. Немного подремав, предводитель обратил внимание на уткнувшегося ему в бок и мирно сопящего шакаленка. Тот, видимо ощутив на себе взгляд старшего товарища, открыл глазенки и уставился на кабана:

– Дядя кабан, извините, что я в вас уперся… Я просто нечаянно уснул…

– Не боись, толстоносый, после вчерашнего ты мне теперича как брат… Честно скажу, не ожидал я от вашей породы такой отваги. Молодца! Я – твой должник, – громко сказал кабан и по-дружески двинул шакаленка по плечу. В плече что-то хрустнуло и здорово заболело, но звереныш не подал вида, ибо похвала бравого солдата была для него сладким елеем.

Кабаний предводитель сделал небольшую паузу, а затем гаркнул:

– Кто тронет шакаленка – будет иметь дело со мной!.. Порву любого!..

Публика ямы с пониманием закивала мордами и как-то даже с уважением посмотрела на звереныша.

Часа два отвязное сообщество приходило в себя, издавая нечленораздельные звуки. Улучив подходящий момент, шакаленок обратился к кабану:

– Дядя кабан, а можно вам вопрос задать?

– Валяй, животина. Сегодня тебе все можно.

– Скажите, а почему кабаны и быки нас, шакалов, так недолюбливают?

Предводитель почесал макушку и задумался:

– Да откуда мне знать? Не любим – и все тут!

– Но ведь так не бывает, обязательно должна быть какая-то причина.

– Согласен, – ответил кабан, – причина должна быть, но я чего-то никак вспомнить не могу. Ты это, не боись, я вспомню и пренепременно тебе все расскажу. Башка, знаешь ли, сильно болит и ничегошеньки не соображает.

– Вы только не забудьте, а?

– Хорошо, тока ты мне напомни, вот я и не забуду, – сострил кабан.

– Обязательно, – засмеялся шакаленок.

Больше в яме ничего примечательного не произошло. Спустя еще пару часов группа кабанов напала на охрану срамной ямы и наши пленники были освобождены. Так вот, собственно, и закончилось заточение героев «великого побоища».

VII

Тем временем старый шакал – а он же по совместительству являлся и смотрящим за описываемыми территориями – не оставлял надежды заполучить в свои сети кота: уж шибко умной была усато-полосатая тварь, уж больно искусно придумывал мяукающий свои аферы и уж жутко талантливо да без напряга получалось у лохматого переигрывать хитрейших шакалов.

Для начала к кабану направили засланных казачков, затем козочек, после – белок и огромное количество всяческой незаконно распространяемой в лесу дури. Несколько лесных кикимор (ну это те, что любят на себя в отражении любоваться, не заморачиваются по поводу морали и готовы на все за вкусную еду, модный прикид да определенную сумму шишек) три дня всячески ублажали хрюкающее создание под мед, коноплю и все остальное, что бьет по мозгам. Вконец измотавшись и обессилев, профессиональные вешалки взмолились старому шакалу с просьбой отпустить их с миром, ибо такого фонтана энергии, коим был наш кабан, не могли вынести даже видавшие виды сказочные представительницы древнейшего лесного ремесла.

Старый шакал, решив, что время уже пришло, явил себя кабану. Упитая и вкрай распоясавшаяся скотина требовала продолжения банкета. Интересно, что вылаканое, вынюханое и съеденое нашим героем любого другого зверя свело бы в могилу – я уже молчу о бедных кикиморах. Однако кабанье рыло чувствовало себя великолепно, хоть и выглядело, мягко говоря, помятым.

– Ну, здравствуй, бравый гуляка, – обратился шакал к кабану.

– Привет и тебе, хитрозадый, – икнул кабан и продолжил, – лакни медку задарма – угощаю. Вы ведь, толстоносые, жуть как любите за чужой счет повисеть. А? Че притих? Правда уши режет?.. Или нет, правда глаза мозолит?.. А может, правда… – кабан задумался, провалившись в какие-то размышления и, как бы очнувшись, продолжил, – правда… правда… да за правду я любого порву, потому как правда – делу венец!.. Или опять нет? Слушай, носатый, валил бы ты лучше по добру по здорову, а то совсем мне все мозги запудрил…

Старый шакал терпеливо слушал бессвязный треп своей предполагаемой жертвы и в какой-то момент, улучив паузу в размышлениях утомленного отдыхом кабана, спросил:

– Слушай, кабан, а чего бы тебе больше всего сейчас хотелось?

– Сейчас?

– Ну да.

– Вот прямо здесь и сейчас?

– Да, да!

– Кикимор бы штук пять, да посвежее и помоложе, а то последние совсем чахлые оказались.

Шакала начинал напрягать разговор со столь развязным собеседником, он вздохнул, заскрипел зубами, но виду не подал:

– Ну, а кроме кикимор?

– А еще меда, да побольше! Вечно его самую малость не хватает.

– Ну, а кроме меда? – раздражаясь, задал следующий вопрос толстоносый.

– Кроме меда? – медленно повторил кабан, затем задумался и «воткнул», а может сначала «воткнул», а уж затем задумался, – а о кикиморах я уже говорил?

– Говорил, – скрипя всеми частями тела, почти выкрикнул шакал.

– Зна-чит, го-во-рил, – по слогам повторил кабан, – а после кикимор – меда бы мне, коноплей подышать, да росой маковой унюхаться…

– И все? На большее твоей тупой фантазии не хватает? – уже почти кричал шакал.

– А ты часом ничего не спутал, вонючка пресмыкающаяся? Зашибу! – рявкнул кабан и метнул в интригана валявшийся рядом дрын.

Шакал взвыл от боли, а кабан, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Ну почему же все, определенное количество шишек мне ну никак не помешало бы.

– Ну наконец-то, – вздохнул шакал.

– Что наконец-то? Что наконец-то? Щас как дам больно, – сказал кабан и оторвал от дерева очередной дрын, после чего шакал с испугом отпрыгнул на безопасное расстояние.

– Угомонись уже, хочу предложить тебе шишек еловых.

– А почто мне еловые? Есть этого добра у меня… Я иначе, как за кедровые, и разговаривать не буду.

– А я тебе еще ничего и не предлагал – не рановато торгуешься?

– Не хочешь ничего предложить – тогда вали по-быстрому, а то мне с тобой разговоры разговаривать не по масти кабаньей будет…

– Да полно тебе, не беленись, с предложением я к тебе, с деловым…

– Ну, раз с предложением, то выкладывай, сколько предлагаешь?

– А за что тебе не интересно?

– Да какая мне разница за что! Тут важно знать – сколько…

Шакал облизнулся, предвкушая легкую победу над алчной тварью:

– Дам пятьдесят шишек, ежели продашь мне кота.

– Где?

– Что где? – не понял вопроса шакал.

– Шишки где?

– Какие шишки?

– Какие, какие – кедровые… Пятьдесят штук.

– Так ты продашь кота?

– За пятьдесят кедровых?

– Ну да.

– Понятно, продам. А почему не продать? Отваливай шишки и чеши котяру искать, поймаешь – твой. Хотя, думаю, он завтра же улизнет от тебя, а шишечки мы эти с превеликим удовольствием прокутим за твое здоровье, – икнул кабан.

– Э-э-э, нет, так не пойдет.

– Что значит – не пойдет? Ты хотел усатого купить?

– Ну, хотел.

– Ты пятьдесят кедровых за него предлагал?

– Ну, предлагал.

– А раз предлагал, то гони обещанное, а то ведь зашибу, ты меня, скотина хитрозадая, знаешь, – рявкнул кабан и припер шакала к сосне.

Шакал понял, что в этом раунде потерпел фиаско и потому, отвесив разгульной особи пятьдесят кедровых, решил сменить тактику:

– Как видишь, дорогой кабан, свое слово я держу.

– Ну, – не понимая, куда клонит носатый нукнул кабан.

– Я хочу предложить тебе новый контракт, на более выгодных условиях.

– Хочешь – предлагай.

– Я готов увеличить гонорар в два раза при условии, что ты приложишь собственное копыто к некоему документу, подтверждающему продажу твоего закадычного друга кота.

– Да продать-то я его могу, но копыто к соглашениию прикладывать не совсем правильно будет, ибо котяра не является моей собственностью, а посему и гуляет, где хочет да с кем вздумается.

– Я, уважаемый кабан, имею в виду не буквальную продажу, а фигуральную, – лихо завернул шакал.

Кабан впал в ступор, пытаясь понять смысл сказанного, а затем, выйдя из него, зло посмотрел на шакала с вопросом:

– Ты можешь нормальным языком изъясняться, без этого твоего версаля?

С к а з о ч н и к: Кабан, естественно, не знал, что значит фраза: «К чему этот версаль?», но часто слышал ее от кота и потому использовал ее и где надо, и где не надо.

– Хорошо, я поясню: мне необходимо, чтобы за немалое вознаграждение ты приложил собственное копыто к некоему документу, означающему, что твой друг кот продан тобой мне полностью, обмену и возврату не подлежит.

– Опять ничего не понял. Ты можешь нормально объяснить?

– Конечно, могу, уважаемый кабан: термин «продан» в данном случае можно трактовать, как «предан», – полушепотом произнес шакал.

– Что??? – взбеленился кабан. – Чтобы я предал котяру??? Да чтобы вообще я кого-то предал?.. Мы, кабаны, можем продать что угодно, но предать… Не бывать этому! Ану, пшел вон, хитрозадый, а то, чесслово, прибью.

Шакал дернулся и, в какой уже раз, отпрыгнул на безопасное расстояние, пригнув башку, над которой со свистом пролетел новый дрын.

– Да успокойтесь вы, господин кабан, ибо опять меня не так поняли…

– Ну, дак ты объясни нормальным языком, а то блеешь, как овца, или воешь, как кикимора, – хохотнул, радуясь своему остроумию, кабан.

– Хорошо, я попробую, но только, ради Левы, царя всех зверей, постарайтесь дослушать меня до конца и бросьте этот дрын.

– Ладно, валяй, не бойся… Хотя мне, честно говоря, приятно видеть твой неподдельный страх. Как говорит мой друг кот: «Боится – значит, уважает», – договорил кабан и треснул толстоносого по башке так, что у того в глазах звездочки заблестели.

– Понимаете, тут такое дело: мне, собственно, не надо, чтобы вы предавали своего друга. Достаточно будет документального подтверждения, что он продан. И все.

– И все? – неуверенно спросил кабан.

– И все, – быстро закивал шакал.

– Чего-то ты все-таки не договариваешь, толстоносая морда. Ну-ка, поклянись.

– Да чтоб мне век в срамной яме сидеть и воли не видать, кикиморой буду!

Последняя часть фразы произвела на кабана должное впечатление, ибо в его мире подобными словами никто просто так не бросался.

– Ну, допустим, – медленно произнес собеседник. – А что мне с того-то обломится?

– Я же предложил вам увеличить гонорар вдвое, – растерянно ляпнул шакал.

– Вдвое – это как? А вернее, вдвое – это сколько?

– Это – целых сто кедровых шишек… Заметьте: не еловых, а кедровых…

– Что??? Ты, толстый шнобель, предлагаешь мне, честному кабану, продать друга за каких-то сто шишек?

– Ну, да… – несколько опешил шакал.

– Дешево ты, скотина, оценил моего друга и дружбу нашу…

– Хорошо. Ваша цена?.. – задал вопрос толстоносый, не давая кабану опомниться.

– Да чтобы я котяру своего родного за сто шишек продал? Да ни в жисть! Да не бывать этому! Я лучше сам его убью! Тыщу, как минимум.

Шакал, уже потерявший надежду договориться с хрюкающим созданием, влет согласился с предложенной кабаном суммой:

– Тыщу – так тыщу. По рукам?

– Лады, – как-то слишком просто согласился кабан. – Только – шишки вперед.

– Хорошо, мне нужно десять минут, дождитесь меня здесь и никуда не уходите…

– А куда я в таком состоянии денусь, – резонно заметил кабан.

Спустя десять минут старый шакал притащил некий документ, к которому хрюкающее животное приложило свою конечность, предварительно несколько раз попытавшись сосчитать принесенные шишки. В результате долгих подсчетов пьяное рыло заявило, что в мешке не хватает восьми шишек, которые тут же были доложены покупателем в обозначенный мешок с добром.

С к а з о ч н и к: Знаете, торг кабана с шакалом, закончившийся предложением первого прибить кота, напоминает мне детский стишок времен развитого социализма (если кто еще помнит, что это было и когда):

Я свою сестренку Лиду

Никому не дам в обиду.

Мы живем с ней очень дружно,

Сильно я ее люблю.

Ну а если будет нужно —

Я и сам ее побью…

В конце концов, сделка была совершена, результатом чего можно было считать удовлетворенность всех ее участников: шакал понимал, что переплатил, но все-таки выиграл заключенное с котом пари, а кабан… кабан, скорее всего, был не в том состоянии, чтобы что-то понимать.

Старому шакалу никак не терпелось отыскать котяру и объявить лохматому о своей победе, но – не тут-то было… Три дня поисков не принесли желаемого результата. И вот, на четвёртые сутки один из соглядатаев смотрящего за лесом доложил главному интригану, что кот замечен там-то и там-то. Шакал, недолго думая, собрал несколько понятых, дабы прилюдно, то есть – призверно, объявить о победе в заключенном пари и не дать полосатому обвести себя вокруг когтя.

Прибыв на означенную лесную поляну, свидетели и понятые увидели печальную картину: изрядно помятое, грязное, липкое, мокрое и плохо пахнущее существо, очень приблизительно напоминавшее кота, отплясывало какую-то лезгинку на пеньке, в окружении большого количества белок, кикимор и прочей живности, любящей оттянуться за чужой счет. Соловьи, ублажавшие публику и крепко промочившие горло, издавали непереводимые и непонятные звуки, с огромной натяжкой напоминавшие птичьи трели. Ко всему этому лесному беспределу не хватало только фейерверков. Но они, собственно, уже и не были нужны, ибо гулявшая публика воспринимала объективную реальность исключительно сквозь призму выпитой, съеденной и вынюханной дури.

Старый шакал, повидавший на своем веку всякого-разного, впал в некий ступор и никак не мог начать разговор. Размах гуляния скорее напоминал отмечание какого-то всенародного праздника, нежели банальный оттопыр. И все-таки, взяв себя в лапы, смотрящий обратился к коту:

– Здрав будь, морда лесная…

– И тебя туда же, – продолжая танцевать, ответствовал гулеван.

– У меня к тебе пренеприятная новость. Не хочешь выслушать?

– Неа, не хочу… Не видишь – хорошо мне, приходи дней через несколько… Может, закончу к тому времени, а может, и нет…

– А чего празднуем-то? – с напряжением и беспокойством поинтересовался шакал, но, не найдя взглядом в толпе кабана, несколько поуспокоился.

– Чего празднуем? – переспросил кот. – Ну, чего-то, наверное, празднуем. Надо у кабана спросить, это он шишек немерянное количество приволок, а откуда – узнать не представилось возможным, второй день он, бедолага, в отключке…

– А где он? – еще не теряя надежды, спросил комбинатор.

– Кто? Кабан? – переспросил кот, не прекращая вытанцовывать. – Вон, в кустах под сосной дрыхнет.

И действительно: на краю опушки, окруженной большим кустарником, странно скрючившись, посреди примерно десятка тел помятых кикимор, возлежал сам виновник торжества. Старого шакала аж передернуло: так лихо расставленная сеть, похоже, была прорвана… И кем – недалеким, глупым и, вероятно, неадекватным существом…

Спустя какое-то время кабан начал издавать нечленораздельные звуки, свидетельствующее о возвращении хрюкающего рыла из царства Морфея. Разбросав приваливших его кикимор, гуляка уселся, приняв смешную и неестественную позу, так как подняться на ноги пока не мог. Икнув и почесав копытом загривок, кабан изрек:

– Где мы, а, котяра?

– Мы, можно сказать, в зверином раю, – танцуя, пробормотал кот, – и все – благодаря тебе, дорогая ты моя свинья.

– Только я, по-моему, не свинья, – подумав, произнес хрюкающий. – Точно, я не свинья, а кабан.

– А в чем разница? – хохотнул полосатый.

– Ну, наверное, есть какая-то, ежели по-разному называется…

– Поверь мне, друг любезный, – расфилософствовался кот, – в таком состоянии, как мы с тобой, зверье любого вида становится похожим исключительно на свиней, будь ты хоть крокодилом, или жирафом. Более того: и вы, кабаны, и свиньи, одинаково хрюкаете, так что не переживай – разницы особо не заметно.

– Ясно, – ответствовал кабан, не понимая смысла услышанного…

– Слышь, утомленный, тут шакалья морда интересуется, чего мы отмечаем. Можешь пояснить?

– Могу.

– Ну так поясни.

– Не помню.

– Дак ты вспомни и поясни…

Кабан напрягся, наморщил лоб, попытался вздыбить щетину, но ни первое, ни второе, ни третье ожидаемого результата не принесло. Он глупо оглянул присутствующих и с надеждой взглянул на кота:

– Котик, чего было-то, а? Я ничегошеньки не помню…

– Ты на днях приволок откуда-то цельный мешок кедровых шишек.

– Кто приволок? Я приволок?

– Ну да, ты. А в чем проблема?

– Дак у меня как раз последние несколько дней из памяти-то и стерты – такая вот незадача…

– Единственное, что я понял из твоего мычания, – продолжил кот, – так это то, что ты кого-то кому-то продал…

– И все? – с надеждой в голосе вопрошал кабан.

– И все, – подтвердил котяра.

Кабан дважды стукнул себя конечностью по голове:

– Че-то рубит меня, котик… Воспоминаний – ноль.

Тут не выдержал шакал:

– Это он мне тебя продал с потрохами, окончательно и бесповоротно. Так что теперь, кот, ты – мой! Помнишь уговор?

К кабану начало потихоньку возвращаться сознание, облако непонимания стало растворяться – и он как воочию вспомнил картину торга за кота:

– Все, вспомнил! Точно! Я тебя продал за тыщу пятьдесят восемь кедровых шишек…

– Не за тыщу пятьдесят восемь, а за тыщу пятьдесят, – поправил его шакал.

– Я это… Кроме тыщи и пятидесяти еще его на восемь нагрел. – Уж больно рожа шакалья хотел тебя прикупить – не торгуясь добавил.

Кабан с котом весело заржали.

Шакал, чуть не плача, выпалил, обращаясь к коту:

– У нас с тобой уговор, а по этому уговору ты…

Кот не дал шакалу договорить:

– А по этому уговору ты мне должен тыщу шишек, ежели кабан меня не продаст…

– Так он тебя продал! Вот и документик имеется, – произнес шакал, демонстрируя доказательство специально прихваченным свидетелям.

Кот в такт непрекращающегося танца подплыл к шакалу и, обращаясь к присутствующим, хитро начал разговор:

– Давайте разберемся в понятиях… Что значит «продал»? А?

– Что значит? – повторил шакал, а за ним все присутствующие на поляне звери.

– А «продал» – значит получил за кого-то, кого продал, что-то, за что продал, а конкретно – шишки. И не какие-нибудь, а кедровые…

– Ну да, так и было, – подтвердил шакал.

– Так и было, – согласились, не понимая, куда клонит усатый, звери.

– Вот. А если кто-то получил за продажу кого-то то, за что продал этого кого-то, а конкретно – шишки, и не простые, еловые, а отборные кедровые, а затем честно прокутил их вместе с тем, кто, собственно, и был продан, то выходит, что проданный субъект, то есть я, воспользовался благами, полученными от такой продажи, получив, так сказать, выгоду…

Все присутствующие, включая старого шакала, разинули пасти… Между тем кот продолжал сплетать свою хитрую словесную паутину:

– А это значит, что друзяка-кабан не просто гордо пронес высокое звание моего друга, не поддался на искушение старого мерзкого интригана, не закрысил ни одной шишки, даже из тех, на которые нагрел носатого комбинатора, но и, как результат, помог мне выиграть заключенное со смотрящим пари! Не так ли, звери лесные?

– А? – хрюкнул кабан, зло взглянув на присутствующих зверей стеклянными глазами.

– Так! Так! – быстро закивали звери, движимые желанием поскорее покинуть это скверное место и удалиться на безопасное расстояние от агрессивно настроенного и неадекватного кабана.

– А коли уважаемая публика подтверждает, что пари мною честно выиграно, то, получается, за старым шакалом образовался должок размером в тысячу шишек, которые мы с кабаном хотели бы забрать при случае, когда нам будет удобно. Вот.

Старый шакал проиграл сражение и был разбит, как говорится, в пух и прах. Отрицать явные вещи в присутствии свидетелей, им же привлеченных, было глупо и небезопасно, поскольку из-за состояния, в котором пребывал кабан, его настроение менялось в мгновенье ока, и ничего хорошего это не сулило. Поэтому-то шакал кивнул, подтверждая тем самым наличие долга, и удалился, сильно осерчав на веселую парочку, а особенно – на кабана.

С к а з о ч н и к: Думаю, зверям следует забыть о коте с кабаном как минимум на месяц, ибо прогулять две тысячи шишек даже за такое время надо еще умудриться… Ну да оставим сладкую парочку и пофантазируем на предмет общения мало чего соображающих зверьков с ничего не понимающими бойцами, с честью вышедшими из переделки с легавыми псами.

VIII

Отлежавшись пару дней на солнышке и зализав полученные в битве раны, наши зверьки расположились на одной из полян стольного леса вместе со своими новыми друзьями. Поляна та кишмя кишела быками и кабанами. Нельзя сказать, что населяли ее только представители этих двух видов. Конечно, там, где тусила бравая публика, всегда было место для толстохвостых белок, алчных кикимор и наивных свиней. И если первые две категории развлекали местную публику исключительно ради выгоды, то последние по малости лет и наивности ума, ставили за цель создание с бравыми вояками ячеек лесного общества. Надо отдать должное их целеустремленности и романтизму: не будь этих кротких существ, солдафоны давно бы или перепились, или перебили друг дружку, что, в конце концов, имело один и тот же результат: либо срамная яма, либо разодранная на полях сражений плоть, либо холмик земли да скупая слеза товарища, пророненная то ли из жалости, то ли оттого, что в глаз что-то попало. Свиньи же привносили смысл в жалкое военно-полевое существование сорвиголов.

Как правило, все происходило по одному и тому же сценарию: романтический период – обхаживание милого хрюкающего существа с попыткой спариться (в этот период вояки на какое-то время забывали о меде и других стимуляторах, ведь хватало гормонов, дубасящих по беспредельным бошкам); затем период объективной реальности, данной клыкастым в ощущениях – это когда романтика с гормонами переставали «вставлять», а созданная ячейка лесного общества начинала доставать вполне реальными проблемами (приглядеть за поросятами, наколбасить шишек и еще что-то, чего обычно свиньи требовали от своих кабанов); и, естественно, третий этап – уход от объективной реальности, когда доведенное до состояния, близкого к неадекватному, клыкастое существо вдруг вспоминало о существовании друзей, меда и кикимор. Результат описанной трагикомедии не особо отличался в каждом отдельно взятом случае: свиньи начинали во всем винить кабанов, кабаны – свиней, а поросята только молча смотрели по сторонам, не понимая смысла происходящего. В конце концов, все ненавидели друг друга, но при этом были на все сто уверены, что если бы не эта свинья ему попалась, а вот та, другая, то все было бы иначе. Свиньи думали так же по отношению к кабанам.

Безусловно, случались в здешнем лесу и исключения из описанных правил, но случались они весьма редко, а посему-то и были сюжетами иных сказок, рассказываемых на ночь родителями своим малым чадам. К сожалению, взрослые особи кабанье-свинной породы с высоты прожитых лет в такие истории не верили.

С к а з о ч н и к: Вот так глянешь иногда на себя со стороны – ну кабан кабаном, даже обидно как-то…

Думаю, следует побыстрее вернуться к лейтмотиву нашего повествования, а то сказочник начнет на личности переходить, и не только на сказочные, а на вполне реальные. Но тогда это будет уже не сказка, а быль, со всеми вытекающими последствиями.

Шакаленок, подружившийся с местным предводителем кабанов, не отходил от него ни на шаг. Что-то тянуло его, выросшего в достатке и неге, к этому прямолинейному, но по-своему мудрому бродяге. Он не юлил, не врал, не боялся, одним словом – был полной противоположностью его деду, а того шакаленок не на шутку побаивался. Зверенышу нравилось слушать не шибко изысканные высказывания своего нового кумира о лесном политикуме, шакальстве, медведях, лешем, кикиморах и вообще – все, что тот мог изречь, как присутствуя здесь, так и находясь в другом измерении (после меда). Вот так, однажды вечером хлебнув от тоски медку, кабан растянулся под кустом шиповника, нежась в заходящих лучах летнего солнца. Шакаленок устроился тут же. Мимо возлежащих, сотрясая воздух раскатами беспричинного смеха, прошествовали две свиньи, достигшие романтического возраста, когда вторичные половы признаки заставляли кабанов пялиться на них с идиотским выражением морд. Свинки, разменявшие подростковый возраст, активно набирали дополнительные килограммы, отчего их плоские тела начинали приобретать округлые формы, так нравившиеся кабанам. Это был именно тот отрезок жизни свиней, когда в угоду природным инстинктам они неосознанно охотились на представителей противоположного пола. Сами же представители противоположного пола именно в этот период начинали обращать свои похотливые взгляды на соблазнительные формы свиней. В общем, длилось все это недолго – зверье, гонимое инстинктами, спаривалось по-быстрому, обзаводилось потомством и с удивлением начинало замечать недостатки своих визави. Опоросившись, свиньи активно набирали вес, превращаясь в бесформенные шары сала с ужасными складками на боках, и кабаны, естественно, все чаще поглядывали в сторону более молодых свинок. Кабаны, лезшие из кожи вон в период романтических отношений, после спаривания охладевали к своим избранницам, и, как результат, переставали уделять им должное внимание, отчего последние впадали кто в ступор, кто в приступы необъяснимой агрессии, а кто и просто в блуд. Кабан-предводитель, проводив долгим похотливым взглядом прошествовавших мимо свиней, присвистнул:

– Эх, где мои шестнадцать лет?

– Кто – где? – не понял шакаленок.

Кабан, казалось, не услышал вопрошания младшего товарища, а просто задал другой вопрос, глядя на свиней:

– Хороши, плутовки! Тебе как?

Шакаленок пожал плечами и ответил с безразличием, присущим его возрасту:

– Да свиньи как свиньи – ничего необычного.

– Не-е-ет, брат, тут ты не прав… Это не свиньи, а два молочных поросенка – сечешь разницу?

– Не-а, – простодушно ответствовал шакаленок, – а в чем разница?

Кабан уже было открыл пасть, но потом как-то оценивающе посмотрел на шакаленка и обозначил:

– Мал еще, подрастешь – поймешь, а не поймешь – придешь, объясню.

– Обязательно приду, – выпалил шакаленок.

– Ой, хорошо-то как, хорошо-о-о, – потягиваясь произнес кабан.

– Здорово, – уточнил толстоносый.

– Обалденно, – усугубил кабан.

– Суперски, – продолжил шакаленок.

– Очень сильно суперски, – ляпнул кабан, понимая, что его словарный запас эпитетов подходит к концу.

– Очень сильно-пресильно супер-пупер-суперски, – весело изрек щенок.

Кабан замолчал, задумавшись. Шакаленок ерзал рядом и, в конце концов, первым не выдержал игры в молчанку:

– Твоя очередь, дядя кабан, давай, не молчи, говори.

– Ништяк, – многозначительно произнесло кабанье рыло.

– А как это – «ништяк»?

– Не знаю, – сказал кабан, почесав за ухом, – так у людей говорят.

– А что обозначает это слово?

– Не знаю.

– А люди знают?

– И они не знают…

– А почему тогда говорят?

– Этого они тоже не знают.

– Чет вы меня совсем запутали, дядя кабан: люди употребляют в разговоре слово «ништяк», не понимая его значения? Так не бывает.

– Поверь моей седой щетине – еще как бывает!

Шакаленок топтался вокруг кабана, пытаясь разобраться в сути вопроса:

– Объясните, дядя кабан, объясните…

– Ладно, слушай, любознательный ты мой. Понимаешь ли, люди – очень нелогичные существа…

– А почему нелогичные?

– Ну, ты сам посуди: эти создания, имея четыре лапы, ходят исключительно на двух!..

– Да?! – удивился щенок. Затем, подумав и что-то вспомнив, утвердительно кивнул: – Ну да!.. А почему?

– Почему, почему?.. Потому. Я же говорю – нелогичные.

– А что еще нелогичного делают люди?

– Ну, хотя бы – говорят нелогично… Вот слово «ништяк» – эдакая придумка прямоходящих. Казалось бы, их словарный запас позволяет называть одни и те же вещи целой кучей синонимов, а они, не выучив то, что придумали предки, начинают выдумывать всякую несуразицу, сами не понимая смысла сказанного. Вот скажи мне: будучи шакалом, ты ведь не пытаешься мяукать или квакать?

– Не пытаюсь. Но, может, у них есть на то веские причины?

– Веские причины почесаться появляются, когда вшей цепляешь, – как-то пафосно-философски изрек кабан. – А у людей шерсти нет, соответственно – и веских причин для чесания…

Шакаленок не понял логики рассуждения кабана, но тот не дал молодому товарищу сформулировать напрашивающийся вопрос.

– Вот в нашем зверином мире, когда хочется выпендриться, ну, там – перед старшими или перед суками, что мы делаем?

– Что? – с интересом спросил шакаленок.

– Мы идем и выпендриваемся, ну, там – деремся, кусаемся или гоняем друг за другом с высунутым языком, в общем – делаем, кто на что горазд да в чем сноровку имеет.

– А люди?

– А люди… Люди давным-давно разленились, одичали и выпендриваются, по большей части, не тем, что умеют, а тем, что имеют. Вот, к примеру, купил себе какой-то питекантроп железную повозку, которая рычит и воняет – и выпендривается перед такими же, как сам, но которые повозок не имеют, или перед своими суками, типа, моя железяка покруче будет, чем у других питекантропов на этой территории! А потом как зарычит этой железкой!.. Отчего вонять начинает все сильнее, а суки ихние аж визжат от восторга: «Ах, какой самец! Молодец! И умный! И сильный! И вообще – красавец-мужчинка!», а он-то без железяки даже рычать не умеет… Так, чахлая душонка.

– Дядя кабан, а что, человеческие суки – вообще дуры набитые, раз кобелей по железкам выбирают, а не по здоровью и способностям?

– Ну почему – дуры? Совсем даже не дуры. Их кобели потом их же на этих железяках выкатывают, а если повезет, то и всю оставшуюся жизнь провизией да добром разным обеспечивают, надо только понравиться этому индюку.

– А причем здесь индюк? – не понял шакаленок.

– А индюк здесь действительно ни при чем, это они иногда особей своей стаи так называют, хотя почему – я тоже не знаю… Говорю же – нелогичные они.

– Подождите, дядя кабан, насколько я знаю, суки ищут кобелей, а кобели – сук для того чтобы спариться…

– Ну, да, – ответствовал, потягиваясь, кабан.

– А когда звери или люди спариваются, то у них появляется помет.

– У зверей – да. А у людей – не обязательно.

– А для чего тогда спариваются?

– Я не знаю… Говорю же – нелогичные…

– Ну, хорошо, а как же они тогда размножаются?

– По большей части – случайно…

– Да, нелогично, – произнес, задумавшись, шакаленок. – Но если сука выбрала себе для спаривания чахлого кобеля, то ведь и помет будет больным и слабым.

– А им пофигу.

– По чему? – не понял шакаленок.

– Пофигу, – повторил кабан.

– А как это? – поинтересовался щенок.

– А я не знаю, говорят так. Для меня это слово – такая же загадка, как и «ништяк».

– Да, – вдвоем многозначительно выдохнули звери, – очень нелогичные существа эти люди…

Они просто лежали рядом какое-то время и смотрели в бескрайнее небо, по которому медленно и величественно проплывали пышные облака. Спустя несколько минут кабан, что-то вспомнив, изрек:

– А еще представь, носатый, в их мире все измеряется какими-то бумажками… Ну, не шишками, желудями и орехами, как у нас, а бумажками, которых и съесть-то нельзя. Вот в нашем мире – ежели у тебя есть шишки, дак ты хоть с голоду не помрешь, а у них все не так. Какой-то умник, ну, наподобие твоего деда, только в человечьем обличии, придумал, что все имеет свою стоимость, которую можно измерить в бумажках, и весь их мир в это свято поверил. В общем, одно слово – люди.

– Да-а, – протяжно согласился шакаленок, – действительно, нелогичные.

– А самое страшное то, что люди ради развлечения устраивают охоту на нашего брата.

– А как это – охоту? – не понял шакаленок.

– Ну, у них есть такие палки, которые молнии мечут, и они этими самыми палками в нас пуляют.

– Как – пуляют?

– Ну, так и пуляют: «бабах!», «бабах!» – и ежели попадают, то дух из зверушки вон вышибают, как будто его там и не было.

– А для чего? Им что, есть нечего?

– Да нет, есть им чего есть, это они выпендриваются так друг перед другом.

– А для чего тогда пуляют, если не в еде дело?

– Ну, они там разные поделки из убитых зверушек делают, чучела всякие или клыки на дощечку прибивают…

– А для чего? – никак не мог понять смысла сказанного шакаленок.

– Ну откуда я знаю?.. Такие вот они, люди. Мой дед говорил, что они хуже зверей.

– А почему?

– Сам посуди: вот, например, хищник в нашем мире убивает только когда голоден, и не больше, чем может съесть. А люди могут убивать впрок, или чтобы развлечься. Думаю, а я редко это делаю, что если они перестанут охотиться на нас, то начнут мочить друг друга в сортирах.

– А это как? – опять ничегошеньки не понял щенок.

– Ну, я не знаю, ляпнул у них там один деятель по говорящему ящику, а они и рады кукарекать под его дудку.

– Дядя кабан, а что значит «мочить» и кто такие «сортиры»?

– Слушай, толстоносый, хватит меня допрашивать, я сам давно перестал понимать смысл происходящего, а тут еще ты со своими вопросами. Я тебе так скажу: не дай Бог в руки к этим деспотам попасть – не сожрут, так чучело сделают, а то и просто пристрелят ни за что ни про что. Бойся их, они действительно хуже зверей.

– А как бояться надо? Я не умею.

– Я тебе лучше покажу эту братию издалека, а выводы уже сам сделаешь. Лады?

– Куда?

– Не куда, а что, – поправил друга кабан.

– Что «лады»? – опять не понял шакаленок.

– Слушай, достал ты меня уже со своими вопросами, – хрюкнул кабан. – Ты просто скажи «лады».

– Хорошо, лады.

– Не «хорошо, лады», а просто – «лады».

– Ну, хорошо, просто лады, – как зачарованный, произнес шакаленок.

Кабан еще хотел что-то сказать, но, взглянув на полного энергии и любопытства щенка, подытожил:

– Вот и чудненько. А теперь оставь меня, любопытная зверушка, вздремну чуток, – кабан растянулся на полянке, погружаясь в негу своего кабаньего сна.

И снились ему молочные свинки, весело хрюкающие подле него, и какое-то знаковое сражение с быками, и молодой сотоварищ шакальей наружности, и кучерявые облака, плывущие в вышине, и еще много того, чего обычно не видят в своих снах люди, привыкшие мочить друг друга в сортирах.

IX

Шакал, смотрящий за этими территориями и проигравший пари коту, все никак не мог решить, как бы ему обхитрить мяукающее существо да извести его дружка кабана. Идеи, посещавшие голову комбинатора, были одна круче другой, но и кот был непростым оппонентом. В конце концов, шакал решил просто поссорить закадычных друзей…

С к а з о ч н и к: Скажите, ну что еще мог придумать носатый кознеплет?

Для начала было необходимо, чтобы до ушей с кисточками дошли слухи о плохих высказываниях хрюкающего в адрес полосатого. Каких только гадостей не вложил старый интриган в уста подконтрольных ему распускателей сплетен: и что кабан хочет отравить котяру, чтобы единолично распоряжаться шишками, и что клыкастый крысит шишки от лохматого, и что кот нелестно отзывается об интеллекте сотоварища, называя его тупым и недалеким… Слухи кочевали по лесу, доходили до наших гулеванов и возвращались к старому интригану с неизменным результатом: ржут, начинают обращаться друг к другу не иначе как «тупой» и «недалекий» да продолжают веселиться с еще большим задором.

Спустя две недели празднований, организованных котом и кабаном по поводу неожиданного прихода большого количества шишек, о пирушке не говорили разве что муравьи, занятые строительством своих муравьиных пирамид. Кто только не успел побывать в злачных местах стольного леса в часы посещения их нашими героями! Толпы белок, лис и кикимор кружили вокруг гулеванов. Но выдержать темп, взятый закадычными друзьями, могли далеко не все. Белки разбежались сразу, лисы – несколько погодя, и только кикиморы еще пытались держаться, что называется, изо всех сил. Род деятельности этих сказочных персонажей (хотя только название их было сказочным, а деятельность – вполне реальная и востребованная) дал кикиморам определенную закалку, и потому-то они все еще могли как-то держаться, хотя домогания кабана, умноженные на его темперамент, заставляли капитулировать даже их. К концу месяца гуляний кикиморы были больше похожи на выжатые мочалки, нежели на представительниц древнейшего после журналистики ремесла.

Первым из штопора вышел кот:

– Слышь, кабан, а давай перерывчик сделаем, а то меня уже ничего не вставляет и не радует…

Кабан окинул поляну мутным от дури взглядом, сфокусировался вначале на коте, а затем на присутствующих, икнул и ответствовал:

– А и давай, чет мне тоже все опостылело, даже кикиморы… Всем спасибо, все свободны, на сегодня шоу закончено.

В толпе кутившего зверья прошел ропот, но возражать особо никто не стал: то ли сил не было, то ли действительно угулялись зверушки вусмерть. Кот с кабаном, подперев ослабевшие тела друг друга, медленно направились к реке, чтобы отоспаться да отмыться… До реки гуляки так и не дошли – усталость скосила их на подходе. Вначале свалился кабан, а затем уже на него плюхнулся кот. Эту картину окончания куликовской битвы невозможно описать – ее следовало увидеть.

С к а з о ч н и к: Если бы Малевич смог изобразить то, чем еще вчера были кот с кабаном, думаю, о его бредовом квадрате никто бы даже не вспомнил… А Дали вообще мог просто писать с натуры… Эх, надо было на художника учиться, а не книжки писать…

Через двое суток, придя в себя, наши герои стали различать предметы, цвета и запахи. Кот, обоняв какую-то вонь, пнул кабана и взглядом показал в сторону реки, намекая на необходимость принятия водных процедур. Кабан, привыкший слушать более мудрого товарища, фыркнул, икнул и побрел в воду. Понимая, что вода холодная, а привести себя в порядок просто необходимо, кот попытался вылизаться, но первое движение языком по собственной шерсти подтвердило самые худшие предположения полосатого – воняло от него. Вариантов было два: продолжать вылизываться или все-таки пойти окунуться. Даже в таком «больном» состоянии кот выбрал второе, ибо понимал, что его стошнит, лизни он себя еще пару раз. Уже в воде к нему стал возвращаться рассудок.

– Кажись, отпускает, – с умилением мяукнул кот, вышел из воды и плюхнулся всем телом на теплый песок.

Кабан в точности повторил все движения кота. Обе животинки, изрядно вывалявшись в песке, еще раз предали изможденные тела воде. Хорошенько откиснув и выполоскав прилипший к шерсти песок, друзья, взбодренные холодной водицей, вышли на берег, явив себя лесным обитателям выспавшимися, в тонусе, хотя и слегка помятыми. Еще час на макияж – это когда кот вылизывался, а кабан чесал спину о сосенку – и по тропинке, ведущей к центральной поляне, вразвалочку брели не две грязные угуленные скотины, а пара стильных представителей лесного тусовочного бомонда.

– Ох и ладненько оторвались, котик! У меня до сих пор в голове что-то теленькает.

– Да уж, – просто ответствовал полосатый.

– Я, кажись, первый раз за всю свою звериную жизнь перегулял, – задумчиво произнес кабан.

– А раньше? – поддержал разговор кот.

– А раньше как-то все недогуливал: то мед невовремя заканчивался, то кикиморы. А тут тебе: и мед, и кикиморы, и еще чего-то, чего уже и не вспомню. Знаешь, лохматый, даже скучно как-то, когда можешь получить все, чего пожелаешь.

– Чет я тебя не пойму, друг ты мой клыкастый. Ты ведь все время хотел, чтобы шишки не заканчивались… Ведь хотел?

– Ну, хотел.

– Ты ведь мне всю плешь проел своими фантазиями типа: «а хорошо бы было загулять, да так, чтоб кикимор и меду немеряно, да с белками и соловьями, да с иволгами и щеглами».

– Ну да, было дело…

– И?..

– Вот.

– Что «вот»? – не понял ответа кот.

– Ну вот не то все это.

– Что значит – «не то»? – чуть не вскрикнул лохматый и остановился.

– Ну, понимаешь, в общем, ну, как бы это поправильнее сказать…

– Да ты говори, как умеешь, чай не первый год вместе зажигаем – смекну. А не смекну – так спрошу еще раз.

– Вот ты смотри, что получается: раньше ведь как было…

– Как было? – переспросил кот.

– Ты, это, ты меня лучше не сбивай, лохматый, я ведь и без твоей помощи собьюсь, – хрюкнул кабан и продолжил: – Достались чьи-то остатки меда – красота, охмурил какую-нибудь кикимору – чистый жир! Но, как правило, и в меду, и в кикиморах всегда нехватка наблюдалась: оттопыривались, что называется, на голом энтузиазме, без желудей и шишек. И чтобы, к примеру, охмурить кикимору без шишек, приходилось изрядно попотеть да поизгаляться. Это ведь была коррида, котик, не иначе. Ты и кикимора – это сражение похоти с алчностью, битва интеллектов, если хочешь…

Кот, выслушав последние фразы клыкастого товарища с разинутой пастью, тряхнул башкой, облизался, подошел вплотную к другу и пристально посмотрел ему в глаза.

– Ты чего? – не понял кабан.

– Я чего? – передразнил его кот. – Это не я чего, это ты – того, – выкрикнул лохматый и постучал себя лапой по башке. – Сам-то понял, что сказал? Сколько тебя знаю, подобных филологических перлов ты отродясь не произносил. С чего тебя понесло-то, интеллектуальный ты мой? Признавайся, скотина, где уже умудрился медку мекнуть?

– Не пил я, кикиморой буду! Наверное, еще не отпустило.

– Ладно, проехали.

– Ты что, не веришь мне? – произнес кабан, пристально глядя в глаза приятелю.

– Да верю я, верю! – ответил кот, задумался и продолжил: – Из всего зверья лесного я, кажись, только тебе и верю. Даже родню свою не шибко-то долюбливаю, а главному шакалу и желудя рваного не доверил бы. Эх, все-таки здорово мы его нагрели! Я только представлю, как эта скотина клыками от злости скрежещет, мне сразу комфортнее становится – ну, прям, бальзам на лохматое изможденное тело!..

Зверье заржало, а вернее – замяукало и захрюкало от удовольствия. Немного успокоившись, кабан обратился к товарищу:

– Послушай, полосатый, давно собирался тебя спросить, да все некогда было…

– Хочешь спросить – спрашивай. Смогу – отвечу, не смогу – все равно отвечу.

– Я серьезно.

– Ну, ежели серьезно, то валяй.

– Вот смотри: вся ваша шакалья свора старому шакалу в пасть заглядывает, льстит, пресмыкается и побаивается одновременно, а ты его не только не празднуешь, но и при возможности нагреваешь.

– Поступаю я так только пока эта скотина надеется заполучить меня к себе в ученики, а впоследствии и в преемники.

– А когда разуверится, тогда что?

– Тогда – плохо дело.

– Ты что, котяра, боишься этого старого толстого проходимца?

– Ну, во-первых, я действительно его остерегаюсь. И тебе советую.

– Тыц-дрыц, приехали. С чего мне, кабану, бояться жалкого шакалишку? Да я его одним клыком!..

– Безусловно, ты сильнее, да только сражаться с тобой будет не он.

– А кто же? – недоуменно поинтересовался кабан.

– Ну, например, такие же кабаны, как ты, или волки с быками… Пойми, его не зря зверье между собой кознеплетом называет, ибо по части плетения козней он уступает разве что мне. Вот только в моем случае козни плетутся исключительно ради выгоды, а он преследует несколько иную цель.

– Какую? – не понял кабан.

– Власть. Когда эта животина сможет подчинить себе все управление внутри леса – пиши пропало: вот уж тогда он покажет всем свою истинную морду.

– Он что, настолько могущественен?

– Больше, чем ты можешь себе представить.

– И ты его тоже боишься?

– Я же тебе сказал: остерегаюсь.

– Но ведь он боится нас! Неужели ты сам не видел?

– Это только так кажется. Его подлость круче всего, что в нем есть. Поверь, если бы он поставил крест на мне, то тебя бы уже разорвали на части. Пойми, он – большой мастер мутить ситуацию чужими лапами. Много лет назад, когда мы только с тобой подружились, он сделал попытку нас разругать – и когда ничего не произошло, подговорил волков тебя порвать. Помнишь тот случай, когда этот глубокий шрам нарисовался на твоей шее?

– Ну… Да, – вспомнил кабан, – волки тогда какую-то ерунду мне предъявили, ну и сразу давай набрасываться с разных сторон. В общем, если бы не стадо кабанов, бежавших мимо, то, думаю, лежать бы мне в сырой земле. Вот повезло все-таки с кабанами…

– Тебе не с кабанами, а со мной повезло, это ведь я их туда послал.

– Как – ты?

– А вот так, я!

Кабан что-то несколько раз прокрутил у себя в голове и родил следующий вопрос:

– А как тебе удалось убедить кабанов мне помогать? Я ведь с ними тогда здорово разругался по причине нашей дружбы, за что, собственно, и был изгнан из стада.

– Послушай, хрюкающий мой сотоварищ, меня ведь именно поэтому и хочет заполучить в ученики старый интриган. Я умею выкрутить любую ситуацию в свою пользу, неужели ты еще этого не понял?

– Но как, котяра? Что надо сказать целой куче кабанов, чтобы они пошли выручать находящегося в контрах сородича?

– А кто сказал, что надо обязательно просить их помочь именно тебе?

– А как же по-другому? – изумился кабан.

Кот снисходительно посмотрел на щетинистого и изрек:

– Вот сколько не учу тебя, дурака, а воз и ныне там… Не смотри на ситуацию в упор, постарайся подняться выше и посмотреть на происходящие события со стороны…

– Как это? – с неподдельным интересом переспросил кабан.

– Ладно, очередной бесплатный урок, и только для тебя. Одна знакомая ворона накаркала, что с самого утра носатый интриган накручивал волков против кого-то. Я было пропустил эту информацию мимо ушей, но другая сплетница, пролетая мимо, обронила, что подговоренные волки кого-то караулят на соседней с нашим оттопыром полянке. В общем, все связалось в понятную картинку – порви тебя волки, я оставался бы один-одинешенек – приходи и бери голыми руками.

– Ну, это понятно… Как ты убедил кабанов мне помочь?

– А кто сказал, что я просил их тебе помогать…

– А как же? – кабан впадал в ступор от закипания мозгов.

– Заступаться за тебя никто бы не стал, это и слону понятно, но, тем не менее, подговоренные мною кабаны помогли нам, сами того не ведая.

– Как это? Как? – из ушей хрюкающего создания разве что дым не валил. – Объяснишь ты наконец, мяукающая дрянь, или так и будешь издеваться надо мной?! Я ведь и долбануть могу… Сильно… – потом, подумав немного, добавил: – По-дружески.

– Объясню, объясню, – со снисходительной улыбкой произнес кот, отскочив от замахнувшегося друга. – Я сказал кабанам, что волки с быками решили порвать всех кабанов, чтобы едоков в лесу поменьше стало, для чего разделились группами по четыре-пять особей и рыскают по лесу в поисках жертв.

– Бред какой-то, – разочарованно сказал кабан, – я бы не поверил в эту чушь. Мало ли чего прибалдевшая от меда кошатина может выдумать.

– Правильно говоришь, все-таки я на тебя положительно влияю. В твоих рассуждениях уже присутствует логика. Кабаны мне и не поверили.

– Тогда как? – раскрыл пасть от глубочайшего интеллектуального нокаута кабан.

– Не успел я покинуть место лежки кабанов, как вдруг произошло нечто «непредвиденное»: над головами кабаньего стада пролетело по очереди несколько сорок, стрекоча во все горло о беспрецедентном геноциде кабанов со стороны быков с волками, и что уже пол-леса залито кровью невинных зверушек. По стаду прошел ропот, кабаны стали вслух обсуждать полученную из разных источников информацию, у идеи геноцида тут же появилось пару авторитетных идеологов, а когда умело подброшенный бред стал превалировать над здравым смыслом, я что есть мочи заорал из кустов: «Наших бьют» – и указал направление движения уже хорошо раззадоренному стаду. Выскочив же на поляну, кабаны не стали разбираться, кого, собственно, бьют – им было достаточно того, что четыре волка нападают на окровавленного соплеменника. В результате кабаны спасли тебя, а я в очередной раз утер нос старому интригану. Правда, когда обман вскрылся, нас с сороками еще недели две пытались изловить и быки, и волки, и кабаны. Сорокам-то хорошо, уселись себе на дереве повыше, и дальше трещат, а я реально две недели по камышам да болотам петлял…

Друзья засмеялись, кот по-дружески ударил лапой кабана, кабан долбанул кота, и веселая парочка, обнявшись, двинулись дальше, мурлыча и нахрюкивая какую-то любимую песню.

С к а з о ч н и к: А как все-таки здорово – вот так, обнявшись с закадычным другом, брести по дороге куда глаза глядят да орать какую-нибудь песню. И, кстати, совсем не обязательно попадать в ноты. Главное – чтобы громко, весело и от души… Эх, надо было все-таки на певца учиться…

X

Тем временем звереныши, потерявшиеся после событий второго дня последнего месяца лета, нашли друг друга на лежке кабанов. Клыкастый предводитель распорядился – и чужеземной животине был оказан сказочный прием, хотя ничего сказочного в нем, честно говоря, не было: так, обогрели да накормили зверушек. А сказочным я его назвал исключительно потому, что происходило-то все в сказке.

Зверьки долго наперебой рассказывали друг другу об увиденном и пережитом. Старый кабан слушал этот щенячий писк с присущим его возрасту снисхождением. В какой-то момент грозный воин ощутил теплоту и расположение к этим маленьким представителям лесной фауны, еще не испорченным прозой звериной жизни, кознями хитроделанных да алчностью окружающего их сообщества. Он вдруг вспомнил себя в таком возрасте, рассказы старых кабанов, как хулиганил с товарищами, как доставалось от старших и как было фиолетово – сколько какая скотина шишек имеет. Шакаленок, увидев проснувшегося кабана, начал метаться между друзьями и старым воином. В конце концов зверьки переместились к лежке кабаньего предводителя и обступили его плотным кольцом. Его новый друг взахлеб рассказывал своим друзьям о подвигах старого кабана, о том, как он единолично утер мокрые носы трем легавым псам, о том, как заступался за него в срамной яме, ну и о том, каким удивительным образом сидельцам удалось избежать наказания и встречи с мерзкой козлиной мордой.

С к а з о ч н и к: Кабаны на нюх не переносили козлов, «отправляющих правосудие». Козлы же, в свою очередь, отвечали клыкастым взаимностью и при первой возможности накручивали хулиганам на полную катушку. Старый шакал оберегал блеющих от посягательств кабаньего племени, объявляя вне закона любого, разинувшего пасть в сторону бородатых. Козлиные морды, ощущающие опасность, нависавшую над их лукавыми рогатыми бошками, старались не покидать центральной опушки леса ни под каким предлогом, но безнаказанность, обеспеченная властью на описываемых территориях и полная потеря бдительности нет-нет да и делали блеющих жертвами обозленного зверья. Рогатые либо просто исчезали и их более никто не видел, либо, будучи изрядно подранными, всю оставшуюся звериную жизнь проводили в страхе, побаиваясь всех и вся. Такая, видать, была их козлиная доля: порешал что-то по беспределу – ну, так, как шакалам выгодно – возмущенное зверье разорвало, а сделал супротив шакальей воли – вообще кирдык, толстоносые тут же устроят показательный процесс над изгоем… Да уж, как говорится в мире людей, тяжело сидеть одним попом на двух пеньках. Думаю, порядка в человеческом обществе могло быть больше, если бы за беспредел, связанный с использованием закона, с козлов, то есть с людей в мантиях, спрашивали бы не по закону, а придушив какое-то количество двуличных. Глядишь, остальным бы неповадно было… Что-то я теряться начал: где тут сказка, а где – выдумка. Ладно, ну их, этих козлов в мантиях… Или нет: ну их, этих людей козлиной наружности… Или – козлов в человеческом обличье… Вернее, я хотел сказать, ну их, этих козлов и людей в мантиях. Кажись, опять что-то напутал. Надо было все-таки на певца учиться! Поешь себе по написанном – и никакой тебе самодеятельности, а тут – того и гляди, кто-то разобидится да подзатыльников навешает.

– … А дядя кабан как даст одному псу!.. – повествовал, жестикулируя шакаленок. – Потом второму, третьему, четвёртому!..

– Ты же говорил, что псов всего трое было, – вставил жеребенок.

– Да? – переспросил рассказчик у слушающего общества.

Зверьки закивали.

– Значит, это, наверное, первая псина за добавкой вернулась, – ответил шакаленок и все, включая старого кабана, весело заржали, затявкали и замяукали.

В какой-то момент инициатива ведения диалога плавно перешла к окончательно проснувшемуся кабану – и зверьки, развесив уши, слушали боевые истории старого воина. Они преданно смотрели в глаза хрюкающего создания, прижимались друг к другу, когда было страшно, и неподдельно радовались в момент очередного хеппи-энда. Мозги маленьких существ звериного мира рисовали замысловатые картины услышанных историй, гипертрофировали их и менял местами главных героев, в зависимости от ситуации, отчего рассказы наполнялись хорошей порцией щенячьего романтизма. Кабан, не будучи знатным рассказчиком, тем не менее, настолько вжился в роль, что уже то ходил, то прыгал, то ползал по поляне, изображая ту или другую сцену очередной истории. Звери, всецело поглощенные столь увлекательным действом, не заметили, как на поляне нарисовались кабан с котом. Парочка вразвалочку подошла к компании и уселась среди зрителей. И если кот особо не прислушивался к повествователю, прокручивая в башке будущий диалог со зверенышами, то его друг всецело окунулся в пучину событий, нарисованных рассказчиком. Он реагировал на каждый поворот событий точно так же, как маленькие представители лесного мира: охал, ахал, прижимался к сидящему рядом и громко радовался, весело хрюкая и вскакивая. Иногда, когда история была ему знакома, кабан поддакивал и вставлял, обращаясь к сидящим рядом зверькам: «Точно, точно, так и было, я сам там был… Ух мы им тогда!». И долго бы еще продолжалось представление, если бы кабан-рассказчик не заметил среди зверенышей кота и его компаньона:

– А ты чего здесь потерял, усатый? – не особо дружелюбно начал кабан.

– Да мы вот с другом моим любезным мимо шли да, услыхав бравое повествование, не смогли не присоединиться – уж больно мы с ним истории всяко-разные слушать любим, – хитро промурчал котяра.

– Дослушали?

– Нет!

– Это еще почему?

– Ну, ты ведь еще не закончил.

– Кто, я? Ну да, не закончил. Только я это не для ваших хитрых ушей рассказывал. Послушали – и хватит, валите себе подобру-поздорову.

– А мы, собственно, и не к тебе вовсе.

– А к кому же? – не понял кабан.

– Дак вон, к зверенышам чужелесным, – просто ответил усатый.

Не успел кот произнести последнюю фразу, как звери малые хором затараторили:

– Дядя кот вернулся, дядя кот вернулся!..

– Вот видишь, – подняв лапу, произнес мурчащий, – правду говорю, ждут нас здесь.

– А ну-ка признавайся, хитрая твоя задница, – начал кабан, грозно двигаясь в сторону полосатого, – чего тебе от щенят понадобилось?

Старый кабан, движимый агрессивными намерениями, не успел их осуществить, так как прямо перед мордой мяукающего существа выросла гора из шерсти, копыт и клыков, преградившая дорогу говорившему.

– Мы в твои дела не лезем, вот и ты дыбь шерсть в другую сторону, – не меняя интонации, ответил кот.

Глаза двух хрюкающих существ налились кровью, щетина вздыбилась, а клыки оголились в грозном оскале. Звереныши, видя произошедшие изменения в настроении двух представителей одного вида, сбились в кучку и попятились. Они не на шутку испугались. И в этот момент кот, как ни в чем не бывало, проговорил, мирно шествуя между сопящими соплеменниками:

– Надеюсь, вчерашние друзья не будут устраивать бои без правил на глазах и без того напуганных зверушек, – и, не увидев никакой реакции на произнесенное, продолжил: – Если это как-то разрядит ситуацию, могу сказать, что мы пытаемся помочь чужеземной живности в их поисках.

– Ага, сейчас, – зло начал кабан, – считай, поверил. Чтобы вы, хитрая усатая морда, а с недавних пор – еще и мой старый друг – хоть глазом повели за просто так… Да ни в жисть…

– А кто сказал, что за просто так? – зверьки нам отгрузили немного шишек, вот мы и стараемся.

– Да знаю я все ваши старания, напридумаешь небылиц, заморочишь голову малышам, да обдерете каждого как липку. А? Или я не прав?

– Не совсем, прозорливый ты наш, – хитро ответил кот, – еще вчера все бы так и было, но…

– Что «но»? Или со вчера что-то поменялось? А? – все сильнее заводился кабан.

– Послушай, хрюкающий, давай усядемся и спокойно поговорим. Если мои аргументы тебе не покажутся убедительными, то мы тихо уйдем и дадим зверенышам дослушать рассказ о твоей былой славе.

Оба кабана, немного успокоившись, выдохнули и отступили на небольшое расстояние друг от друга.

– Ну вот и ладненько, – продолжил кот. – Для начала хотел напомнить, что предсказатель из тебя никакой… Несколько лет назад, когда у нас с моим другом кабаном завязалась дружба, именно ты хрюкал в мою сторону не очень-то лестные словечки, например – что мы и месяца вместе не пробудем, как наглая котячья морда, то есть я, кинет твоего старого друга, то есть его, – говорил полосатый, показывая лапой то на кабана, то на себя, то на своего друга. – Между тем, столько лет прошло, а мы все еще вместе и ругаться не собираемся. Или я не прав?

– Ну, прав, – чуть сдуваясь, произнес кабан.

– Мой друг, а когда-то и твой товарищ, на мою беду, всегда отличался прямым нравом и не умел юлить, отчего нам обоим не раз доставалось, и именно поэтому мы не смогли заработать того, что могли заработать. Эта, с позволения сказать, звериная морда, – продолжал кот, явно злясь на своего друга, – никогда не могла держать язык за зубами, когда его надо было там держать, – все сильнее злясь, говорил полосатый, демонстрируя то подранный бок, то глубокий шрам. – Видите ли, правду он любит. Может, я и в этом не прав?

– Да нет, прав, – совсем сдуваясь, проговорил кабан.

– Так вот, за все те годы, что мы знакомы, он не изменился ни на желудь, как был рубакой, так рубакой и остался, сто проблем на мои седые уши. К чему это все я? Ах, да, так вот: врать и петлять эта скотина так и не научилась, несмотря на такого учителя, как я. А посему, ты можешь не верить мне, но кабан-то всегда будет эталоном правды. Так что если такой формат диалога тебя устроит, я, пожалуй, начну.

Кабан молча кивнул, до конца не поняв смысла сказанного мяукающим созданием.

– Итак, что же изменилось? А то, что за последнее время мы с другом кабаном стали достаточно состоятельными звериными мордами…

– Вы клад нашли? Или наследство получили? – съязвил вояка.

– Ни то, ни другое. Облегчили мы тут совместными усилиями кое-кого на пару тысяч шишек…

Не успел кот договорить, как кабан присвистнул, а его друг, он же – эталон правды и справедливости – тут же вставил:

– Котяра старого шакала на шишки нагрел!

– Ну, не я один, а мы вдвоем, – скромно опустив глаза, произнес полосатый.

– Да ну, неужели самого кознеплета развели? Ну, молодцы, ну, уважаю! – кабан, как будто это он сам развел того самого кознеплета, подбежал к старому другу, тоже вскочившему, как по команде, и со всего маху стукнул копытом о его копыто. Потом, что-то вспомнив, убрал радость с рыла и, вернувшись обратно в выбранный образ, присел на траву.

Кот, видя реакцию кабанов, еле заметно ухмыльнулся и продолжил:

– Так вот, разведя обозначенную особь, мы перестали, что называется, нуждаться, ну и, как результат – зажили, так сказать, на широкую лапу. А насколько ты знаешь, бесстрашная рожа, шишки мы никогда не копили, ввиду отсутствия такой привычки. Нагулявшись же вдоволь, мы почему-то вспомнили о зверьках, которых тоже, в свое время, немного облегчили на их непосильный груз…

– Припомнили, что у них еще шишки остались, – опять вспылил кабан.

– Да нет, мы почему-то наоборот – решили выполнить взятые обязательства.

– А зачем?

– Такое вот, понимаешь ли, меценатство получается, объяснить которое иначе, как порывом звериной души, я и не могу. То ли стареем, то ли друг мой на меня влияние имеет, а может, и еще почему… Не знаю я…

Звереныши молча слушали диалог, моргая и ничегошеньки не понимая.

– А в чем помочь-то им собирались? – спросил кабан.

– А ты типа не знаешь, чего зверьки ищут, – удивился кот, а его друзяка повторил движение полосатого, изображая удивление. – Я гляжу, у вас тут дружба завязалась, а ты – ни сном, ни духом…

– Ну я… мы… – начал оправдываться кабан.

На помощь ему пришел шакаленок:

– Да, мы подружились, и уже дружим какое-то время, вот только все еще никак не успели дяде кабану рассказать о цели нашего путешествия, – сказала зверушка, встав впереди кабана.

Кабан положил лапищу на спину щенку, демонстрируя присутствующим свое расположение к животинке:

– Ну, да… Где-то так, – выдавил из себя клыкастый.

– Ба, что я вижу!.. Или я чего-то забыл, или именно ты более остальных в сторону шакалов щетину дыбил, а если быть точным, то конкретно в мою сторону? А тут на тебе – шакаленка в друзья записал!.. Слышь, друг кабан, ты хоть что-нибудь понимаешь?

– Не-а, – просто мотнул башкой товарищ кота, таращась то на представителя своего вида, то на шакаленка, то просто на присутствующих, – я и без загадок путаюсь, а тут – такое…

Кабан, загнанный в угол сложившейся ситуацией, тупо мычал:

– Ну, так он еще щенок… – не найдя лучшего объяснения ляпнул кабан.

– А что, когда он подрастет? Придушишь толстоносого – и все? Конец дружбе? – не выдержав, съязвил кот.

– Никого я душить не собираюсь, – не зная, что ответить, пробубнил кабан. – А будешь язвить – вообще с тобой разговаривать не стану, – как бы обидевшись, произнес он.

– Слушай, я тебе не папа с мамой, чтобы учить уму-разуму, сам уже большая скотина – вот сам и решай, с кем просто водиться, а с кем дружбу дружить. Правильно я говорю? – выпалил полосатый, обращаясь к своему закадычному дружку.

– Да всегда! – ляпнул тот, и, уже обращаясь к кабану, продолжил: – Молодца, уважаю, это по-нашему, по-настоящему!.. Эт да, здорово, и вообще – чистый Версаль, засуди меня козел!

– А козел с Версалем тут при чем? – не понял жеребенок.

– Да они вообще тут ни при чем, – ответил за друга кот, – это из него эмоции прут. Вы его, зверьки, не трогайте, ему надо выговориться.

– А когда выговорится? – пискнул лисенок.

– Тогда тем более не трогайте, потому как толком ответить он не сможет, а вам еще неделю придется голову ломать над сказанным.

Пока кот объяснял зверькам особенности тонкой организации незамысловатой натуры своего компаньона, два кабана отделились от галдящей толпы, отойдя на приличное расстояние и уже там обменивались впечатлениями и, вероятно, выясняли давненько не решенные вопросы.

С к а з о ч н и к: Честно говоря, если бы читатель мог услышать разговор старых друзей, то вряд ли бы понял смысл происходящего. Для стороннего наблюдателя это был диалог двух глухонемых: каждый говорил о чем-то о своем, но при этом оба понимали друг друга. Это был даже не разговор, а обмен междометиями, усиленный непереводимой игрой слов и жестикуляцией. Таким вот нехитрым способом общающиеся субъекты, скорее всего, отражали собственное видение некогда произошедших событий, без какой бы то ни было смысловой нагрузки. К зверенышам кабаны вернулись в обнимку.

С к а з о ч н и к: Да, чуть не забыл: после того, как старый воин привел на место лежки кабанов детский сад из соседнего леса, часть хрюкающего бомонда стала тихо недолюбливать предводителя, с одной стороны – за мягкотелость, а с другой – за то, что как-то не по масти кабанам с шакалами, псами да волками якшаться; да и просто потому, что много кто из стада на его место щетину дыбил. Но кабан потому-то и был предводителем всех кабанов, что плевал на правила, ничего не боялся и никого не праздновал. Он был прям, как корабельная сосна и незамысловат, как дятел… И все тут…

XI

В это самое время, как говорят у людей, на самом высоком уровне происходили важные встречи правителей соседних территорий. Собрались все: и не шибко умный медведь с родины зверушек-путешественников вместе со своим лешим; и картофельный мишка из болотисто-лесных угодий со щенком неизвестного роду-племени; и, естественно, представители приглашающей стороны – один то медведь, то леший, второй – то леший, то медведь. Это были основные игроки большой встречи. Кроме них на сборище приперлись плюшевый мишка и медведь-страшила.

С к а з о ч н и к: Думаю, стоит сказать пару слов об этих выдуманных персонажах. Одного выдумали заморские медведи, а другого – сладкая парочка принимающей стороны. Один постоянно портил нервы сладкой парочке, а другой – наоборот – был прихлебаем у этой самой парочки. И если первый, науськиваемый заморскими шакалами, изливал желчь на правителей огромных территорий, то второй, благодаря собственной глупости и шишкам соседей, при необходимости бросался на любого, не понимая, зачем он это делает. При этом звери на обеих территориях не особо жаловали своих управляемых правителей, но они были гордым зверьем, а потому и считали ниже своего достоинства опускаться до уровня кикимор, чтобы играть в игру под названием «лесная политика». Чем, собственно говоря, и пользовались два вышеназванных персонажа, не имеющих ни принципов управляемого ими зверья, ни гордости предков – так, одни дешевые понты, как говаривали в мире людей.

На сборище правители собрались, чтобы решить пару шкурных вопросов, а именно: поделить шишки и иное добро управляемых территорий. Сладкая парочка хотела согнать всех в единый межлесной союз, чтобы бесцеремонно хозяйничать на чужих территориях. А все остальные, понимая, что спорить с этими двумя шакалятами леше-медвежей наружности без шишек просто бесполезно, торговались с пеной у пасти за эти самые шишки, в надежде получить как можно большее их количество в результате торга. Итак, на пенек закрытой от посторонних глаз поляны взобрался леший принимающей стороны:

– Здравы будьте, правители лесные и их сопровожатые, – начал леший.

Среди зверья прошел слегка заметный ропот. Зверье шепотом обсуждало, что не по масти открывать сборище лешему, коли рядом сам правитель сидит. Пробежавший в толпе шорох дошел до ушей оратора, и тот ответствовал собранию:

– Так уж случайно получилось, что я специально и не просто так оказался на пеньке первым… – сделал паузу говоривший, чтобы дать основной части присутствующих разложить по полочкам сказанное в своих не особо просвещенных мозгах. – Я думаю, наш правитель не против, – сказал леший, и пнул задумавшегося медведя.

– Нет, нет, я не против, – промямлил ударенный, – мы так договорились. Тем более, очень скоро он снова будет правителем, так как нас опять решили поменять местами…

Не успел говоривший закончить, как леший пнул болтуна еще раз. Тот пискнул от боли и поправился:

– Я хотел сказать, что мы решили поменяться местами.

По всему было видно, что правитель принимающей стороны больше пялится по сторонам в поисках кикимор и жрачки, коих по закону жанра всегда выставляли приглашенным задарма в соответствии с лесным протоколом, нежели интересуется темой намечающейся дискуссии.

– Начать хотелось бы с примера, который, я надеюсь, послужит хорошим уроком всем присутствующим, – продолжил леший.

– Дак я уже давно все понял, – с глупым выражением морды, но уверенно ответил картофельный мишка, хотя оратор ни рыком, ни полурыком не дал понять, в чей огород он собрался кинуть камешек, – и совсем не обязательно было создавать столько проблем. Я вон до сих пор зверье успокоить не могу – оно у меня хоть и терпеливое, и не особо своенравное, но себялюбивое.

– Да тебя за твои выкрутасы вообще порвать надо было, или на худой конец – покалечить.

– Меня не надо калечить, я же ж за вас, только скажите. А хотите – перекрещусь, как люди делают? Или вот башкой о дуб шандарахнусь? Что хотите! Любой каприз, тока дайте еще чуточку порулить, а то ж совсемочки ничегошеньки на старость-то не скопил…

– Щас заплачу, – проговорил леший.

– Вам-то хорошо, у вас вон сколько добра всякого: и шишки, и желуди, и орехи, и вода с воздухом горючие, а у меня – только болото да корешки травные. Зверье совсем бедное… Как я их только не душил, а выжать особо ничего не получается – одни слезы.

– В общем, так, – продолжил леший, – повторять более не стану: кто еще будет выкобениваться или выеживаться – шерсть выщипаем по волосинке, зверье против настроим и бардак организуем похлеще, чем у любителя картошки.

– Так вы ж все за так забрать хотите, – пискнул леший из соседнего леса.

– Тихо будь, скотина бестолковая, тебе слова не давали, лучше выть сначала научись, не гавкая, или гавкать, не подвывая.

Присутствующее собрание заржало, то есть – затявкало и зарычало.

– А я со своим лешим согласный, – вдруг сказал медведь из соседнего леса, – если вам отдать все, чего просите, то нам вообще ничего не останется.

– Во-первых, никто и ничего у вас не просит. Не отдадите по-хорошему – будет, как у картофельного. А во-вторых – оно ведь и не ваше вовсе.

– А чье? – не понял медведь из соседнего леса.

– Ну, не твое, так точно. А хочешь узнать поподробнее – так сам спроси у тех, кто нас ставил.

– А меня никто не ставил. Меня звери лесные выбрали.

– Ну, не ставили – значит, снимут, – хохотнул оратор и продолжил. – Кто будет паинькой – получит на безбедное проживание, а кто не будет – заплатит за безопасное существование, ежели, конечно, успеет ноги со своего леса сделать, пока зверье взбешенное не начнет по угодьям беглеца отлавливать. Ладно, достаточно пререканий, давайте по порядку…

– Да, давайте без пререканий, – поддержал правитель приглашающей стороны, – давайте закончим по-быстрому да оттопыримся с кикиморами по полной.

Леший зло посмотрел в сторону правителя и тот вмиг сдулся, пытаясь хоть как-то оправдать сказанное:

– Ну, я хотел сказать, что очень кушать хочется.

– Итак, продолжим, – порыкивая, сказал леший.

– А я тоже покуралесил бы с кикиморами, – вставил свои два желудя страшила.

Лешего аж передернуло.

– Заткнетесь вы в конце концов или команду дать, чтоб заткнули?

– Молчу, молчу, мой кумир, – подобострастно выпалил страшила.

– То-то же, – сказал леший, откровенно получая удовольствие от подлизывания, – я наконец продолжу.

Все звери закивали, как зачарованные, и когда леший все-таки собрался и раскрыл пасть, плюшевый как бы про себя проговорил:

– Да, медку б с кикиморами не помешало бы…

Подзатыльник страшилы не дал мечтателю закончить так некстати начатую мысль.

– Вот так вы всегда нас притесняете, – отозвался пострадавший, – чуть что – сразу по шее. Обидно, да?

Леший слез с пенька и скрылся в кустах. Приглашенные озадаченно переглянулись. Через мгновенье оратор вынырнул из-за куста, таща за собой дрын огромных размеров:

– Еще раз кто-то перебьет, – угрожающе сказал он, – запущу дубиной.

Словесная угроза плюс вполне осязаемый аргумент сделали свое дело – и присутствующее на поляне замолчали, втянув свои беспредельные бошки в алчные и трусливые телеса.

– Итак, – брякнул леший, сделал паузу и пристально посмотрел на окружающих, помахивая дубиной.

Публика молчала, как будто набрала в пасти воды…

С к а з о ч н и к: Не знаю, как вам, дорогой читатель, а мне кажется, что нашим ну уж очень демократичным парламентам ой как не хватает воспитателя с дубиной: перебил говорящего – по башке, ляпнул что-то неприличное – по ребрам, украл чего – по рукам… Я даже представил себя прогуливающимся с дрыном по залу во время заседания парламентариев – многих бы с этой штуковиной познакомил. А? Каково? Хороша идея, но, пожалуй, все-таки вернусь в звериную сказку, ибо там все – выдумка, а вот мои человеческие фантазии насчет современного политикума могут закончиться вполне реальной средневековой инквизицией…

– Итак, – еще раз повторил леший, – начнем с неадекватного любителя картофельных клубней. Значится так: русло, по которому течет огненная вода, передашь, кому скажу. Чтобы зверье поутихло, так и быть, выделю шишек и желудей да пришлю пару десятков матерых волков – пущай подожгут чего или придушат кого, там уж сам определяйся – кого во всем этом обвинить, чай, не маленький. А мелкого своего, пока зверье не утихомирится, вообще на глаза не показывай. Дай ему пару котов – и пущай себе мучает. С тобой все.

– Как это все? А жрать мне чего?

– А чего найдешь, то и жри. Вон у тебя овощей сколько, нарыл себе клубней – и жри, сколько влезет.

– Дак вы же меня по миру пустили, главное достояние моего леса прикарманили – реку огненную. А я на овощах-то долго не протяну.

– Об огненной реке забудь. У тебя ее и не было-то никогда, так, одно русло пустое, а водой огненной я ее наполнял.

– Так что же мне взамен русла-то будет?

– Оставлю тебя в покое. Порулишь еще своими зверушками, пока выкормыш твой не подрастет.

– А можно будет, чтобы он после меня царствовал?

– Ну, ежели после тебя хоть что-нибудь еще останется, то посмотрим. Вот только боюсь я, тут только пустыня-то и останется. Уж больно жадная ты скотина…

– А может, вы мне хоть малую долю от воды огненной приплачивать будете?

– Облезешь, – зло сказал леший.

– Ну а хоть земельку-то можно распродавать?

– А это – сколько угодно. Только смотри, не перестарайся.

– Да полно вам… Так, чуть-чуть на пропитание возьму, и все.

– Знаю я твою алчную морду, все распродашь. Ну, да ладно, делай, как знаешь. Но только: хоть притронешься к огненной воде – лично покалечу.

– Да понял я, понял, – проговорил неадекватный правитель и, что-то придумав, хитро спросил: – а если, скажем, ну, не я к воде огненной, а кто-то другой притронется?

– Убью, – выходя из себя, зарычал леший.

– Ладно, ладно, понял я все…

– Вот и отличненько. Теперь перейдем к плюшевому медведю… Значит так: будешь беса гнать в мою с правителем сторону да с заморскими хитроплетами общаться – поставлю забор вокруг всего твоего леса и ни одну скотину не впущу и не выпущу. Будете сами своим хваленым медом упиваться, пока не упьетесь вусмерть, а затем волков с псами и кабанами запущу, чтобы порвали всех. Понял?

– Понял. Как не понять. Я ведь не такой тупой, как страшила, который даже школу лесную не закончил. Я ведь на чужой территории образование получал.

– Как и за сколько ты получал образование – я знаю. А страшилу не трогай: он хоть и не шибко умный, зато свое дело честно делает. Я благодаря его небольшой территории и природному беспределу полмира лесного в страхе держу.

После этих слов страшила важно подошел к лешему и показушно обнял его, нежно похлопав кормильца по спине. Леший, в свою очередь, потрепал страшилу по загривку. Расчувствовавшаяся живность на ухо спросила оратора:

– Может, я это… пойду уже к кикиморам, а?..

Удар лапой по печени заставил ойкнуть распоясавшуюся скотину, и вернул оную на грешную землю. Страшила, превозмогая боль, как ни в чем не бывало вальяжной походкой отошел на свое место, потирая ушибленный бок.

– Итак, – пригрозил леший, – повторяю последний раз: кто в межлесной союз не вступит – устроим вырванные годы.

– А кто вступит? – поинтересовался плюшевый медведь.

– А кто вступит – тому хорошо будет, – сказал леший и добавил шепотом, так, чтобы никто не слышал, – наверное. Будет вам и вода огненная, и воздух горючий, и… И… И наше радушие, а оно, поверьте, немалого стоит.

– А подумать можно? – опустив башку, тихо спросил медведь с родины наших знакомых зверушек.

– Подумать можно, – ответил леший, – только не долго, потому как желающих попасть в межлесной союз – хоть отбавляй, а нежелающих мы будем наказывать по полной программе. Вы пораскиньте мозгами: вот ежели все наши территории объединятся в один межлесной союз, то как здорово-то будет?!

– Как здорово? – прячась за своего медведя, вставил леший с соседних угодий.

– Опять ты, филолог? – зло спросил оратор. – Я же сказал, чтоб глаза мои тебя не видели, а ты – опять за свое? – он попытался наощупь в траве отыскать заветный дрын, но, немного поразмыслив, оставил эту затею, и сказал: – Ладно, так и быть, отвечу я на твой вопрос. Но не для тебя лично, а чтобы все знали. У нас с медведем ни от кого из уважаемых присутствующих секретов нет. Не так ли? – громко выкрикнул леший, пнув спящего медведя.

Внезапно вернувшись из царства Морфея, мишка смотрел на окружающих зверей с идиотским выражением морды. Следующий пинок немного просветлил взгляд зверушки:

– А? А что я? Я и не спал вовсе, так, закрыл ненадолго глазики…

– Я спросил: не так ли? – подсказал леший.

– Так ли, так ли! – поддакнул правитель. – Наш леший всегда прав, а если не прав, то сразу начинает драться. Он ведь кого хочешь побороть может, и еще…

Досказать разговорчивому медведю не дал пинок под зад…

– В общем так, лучшие из худших, это мое последнее приглашение в союз, озвученное лично каждому. Далее будут сделаны соответствующие выводы соответствующих же инстанций, за которыми последуют неадекватные действия со стороны специально обученных волков, ну, и с нашей с медведем стороны… – завернул леший.

Публика, испытав интеллектуальный шок, выпучила глазенки и пооткрывала пасти.

– А мне не надобно никакое приглашение в межлесной союз, я и так согласный, мой кумир, – произнес подобострастно медведь-страшила.

– А тебя как раз никто никуда не приглашает, – произнес леший, с сочувствием взглянув на озадаченную от такого поворота морду, – дорогое ты мое пугало.

– Я не пугало, я – страшила, – гордо произнес означенный участник диалога и, немного подумав, а вернее – сделав вид, что думает, так как думать он вообще не умел, переспросил: – А почему меня никто не приглашает? Всех приглашают, а меня не приглашают…

– Дело в том, что земли, на которых ты куролесишь и развлекаешься, и так принадлежит мне. А ежели они и так мои, зачем же мне присоединять к своей территории мою же территорию?..

– Зачем? – не понимая, спросил страшила.

– Давай я тебе позже объясню…

– А давайте вы мене вообще ничего объяснять не будете, а закончите с этим тупым зверьем по-быстрому и оттопыримся по полной?

С к а з о ч н и к: Следует отметить, что собравшееся на поляне зверье отличалось от жителей описываемых территорий только неудержимой алчностью, подлостью и лицемерием. Что же касается природных силы, ловкости и ума, то эти качества никогда не были присущи показанным персонажам. Они были тупы и недалеки от природы. Однако страшила, находясь даже в такой компании ограниченных индивидов, тем не менее, умудрялся выделиться полной неадекватностью. Причем, во всем…

Леший уже метал искры из глаз. Желание правителей оттопыриться было более сильным, нежели необходимость решения назревших межлесных проблем – они их, мягко говоря, не интересовали, а грубо говоря, напрягали.

Все попытки вразумить одноклеточных существ в предвкушении царского оттопыра закончились полным фиаско, и леший просто взял дрын в лапу, и махнул над головами собравшихся. Кого-то зацепило, кто-то ойкнул, но зато все притихли. Леший сверлил взглядом собравшихся, медленно вращая дрын в руке. Зверье, как зачарованное, смотрело на магические манипуляции с очень простым и понятным в обращении предметом, являющимся, к тому же, олицетворением демократии на территории проведения встречи в верхах.

– Что? Без подзатыльника – как без пряника? – зло поинтересовался леший, продолжая крутить дрын в лапе. – Чего притихли? А? Пугало? Чего молчишь?

– Я это… Я дубиной по башке не хочу. Больно… – втягивая голову в телеса и щурясь, проговорил страшила.

– Откуда знаешь, что больно? – хитро спросил леший.

– Дак – били меня в детстве. Сильно…

– Оно и заметно, – съязвил плюшевый медведь.

Заржали все, даже леший.

– Ладно, не боись… Я своих не трогаю. Чужих могу, а своих – только для науки.

– А я и не боюсь, – сказал страшила, отодвигаясь на безопасное расстояние. – Я просто по башке не хотел…

– Да всей смелости вашей породы только и хватает, чтобы щенков щемить да толпой зверушек травоядных разрывать, кочевряжась при этом, – вставил плюшевый медведь. – Вашего брата давно бы в клочья порвали, если бы не заступничество лешего: содержит вас, дураков, чтобы других пугать, позволяет своих зверей воровать и получать за них выкуп.

– А зачем? – спросил медведь-правитель с родины зверенышей.

– Я же говорю – чтобы остальных в страхе держать, – ответил плюшевый медведь. Немного подумав, продолжил шепотом: – Нас с вашей нерпой так учили: чем больше бардак, тем легче прикарманивать, а чем больше боятся – тем легче управлять. Я вот, насчет ругаться – вроде научился, а по бардаку – это, конечно, ваша нерпа – великий специалист… За что вы ее в яму-то срамную бросили? Сука ведь, чего с ней воевать? Мой папашка еще говорил: «Сука – дура. И вовсе не потому, что дура, а потому, что сука»…

Оба тихо захихикали, стараясь не привлечь внимание лешего.

– Да мне бы она и в печень не уперлась, да насолила парочке оч-чень влиятельных шакалов, вот они ее моими лапами и щимят…

– А я думал, что она сама из шакальей породы будет…

– Порода-то у нее шакалья, да только наполовину. А влиятельных шакалов она, когда была на должности лешего, отжала на кругленькое количество шишек. Ей сказали шишки взад вернуть, а она – в образе: «Воры, лес разграбили! Я все в закрома повозвращала! У меня ничегошеньки нет!»…. Ну и так далее…

– И? – не понял плюшевый.

– И все. Мне велели посадить ее в яму. Раз у нее ничего нет, то и терять ей, собственно говоря, нечего.

– А кого из шакалов она на добро-то опустила?

– Да есть тут… Особо не светится, но скотина еще та. Как мне рассказывали, он одно время побирался на исторической шакальей родине и прислуживал одному старому, но богатому шакалу. Тот был сильно болен и должен был издохнуть. Так этот фрукт быстренько снюхался с его молодой сукой, и они на пару стали рвать добро издыхающего… И вот когда почти все поделили – тут как раз незадача то и вышла: издыхающий так и не сдох, а наоборот, поправился. И если ему в момент помирания было все равно – кто чего рвет да его суку покрывает, то очухавшись и разобравшись, что к чему, он ой как захотел подержать негодяйца зубами за горло. В общем, бородатый, поджав хвост, еле ноги унес, и еще долго по чужим землям прятался да покровителей искал, чтобы не порвали.

– И?

– И вот: покровителей нашел. Но теперь чьи-то шишки отрабатывает да чужие мысли озвучивает. Одним словом – все как у них, у шакалов, делается. И, видимо, пока он этим самым шакалам нужен, они и позволяют этой скотине беспредельничать, да еще и моими лапами. Честно говоря, жду не дождусь, когда уже можно будет ему под шкуру когти запустить – лично порву. Если бы ты только знал, сколько добра мне пришлось этой скотине отгрузить безвоздмездно.

В какой-то момент леший заметил разговор двух медведей и запустил дрын в их сторону. Зверушки еле успели пригнуть бошки – и символ демократии со свистом пролетел мимо…

– А кто это там меня не слушает? – произнес оратор. – Ба, да это же большой тупой и упертый сосед! Я гляжу, как только речь заходит о передаче мне русла огненной реки, так меня никто не слышит. Но зато болтать за моей спиной и договариваться с кем попало, а потом просить воздух и воду горючие подешевле отдавать – ты тут как тут. А, бегемот? Чего притих?

Медведь испуганно втянул голову в плечи и подумал: откуда он знает, кем я в волшебном болотце отражаюсь, я ведь там один был. А леший тем временем продолжал:

– А ну-ка, косолапый, принеси-ка мне дрын. Еще кое-что хочу у тебя узнать.

– Хотите узнать – спрашивайте. Расскажу все, что знаю, как на духу. Вот только – можно, я дрын нести не буду?

– Что, боишься? – зло поинтересовался оратор.

– Боюсь, – честно признался медведь. – Вы ведь сначала бьете, а потом разбираться начинаете – кто да в чем виноват. У меня еще с прошлых визитов башка болит.

Леший, видя неподдельный испуг медведя и изрядно потешив свое самолюбие, снисходительно продолжил:

– Скажи мне, зверюга лесная, ты почто нерпу свою в яме держишь? Или тебе щемить больше некого? Нерпа – сука правильная. Она все свои обязательства перед нами выполнила.

– Обязательства-то она выполнила, да только весь мой лес, благодаря этой скотине, до сих пор раны зализать не может – где это видано, чтобы огненный воздух таких шишек стоил, на какие она договорилась? Вы ведь, небось, ей и откатик немаленький за сделанное определили.

– Не твоего ума дело, – зло отрезал леший. – А что, сам тоже шишками-то на дурнячок подразжился бы?

– Ну, не отказался бы б, – скромно ответил медведь.

– Отдашь русло реки огненной – будут тебе шишки.

– Так меня тогда свои же разорвут.

– А ты поделись со своими полученным от меня – вот тебя тогда и не тронут.

– Так ежели со всеми делиться, то себе ничего не останется.

– Ты уж определись как-нибудь, чего тебе более хочется, только делай это быстрее, а то у меня сильно лапы чешутся своих волков на твою территорию пустить да бардак устроить.

– У нас и без ваших волков бардака хватает… Вон, один леший-филолог чего творит – уму нерастяжимо; того и гляди, скоро зверушки в кучу соберутся да начнут хищников рвать по одному, а там и до шакалов дело дойдет.

– И начнут! А я еще и помогу со своей стороны. Ты ведь, скотина бессовестная, самых бедных зверушек давить начал.

– А что мне делать остается? Больших щемить нельзя – все модные, попробуй тронь, а шишки где-то брать надо. Вот мой леший и предложил: ежели все пятьдесят мильйонов зверушек дань платить, как у людей, будут, то и неплохо в цифирях получится. На том и порешили.

– А щенок твой старший чего вытворяет?

– А чего он такого вытворяет? – с глупым выражением морды спросил медведь.

– Грабит, и не только зверушек безродных, а и моих конкистадоров. А теперь еще и за шакалов уважаемых взялся. Кругом дружков своих полоумных всовывает. Отправил бы ты его куда подальше, с медом и кикиморами – пущай себе животинка развлекается. А то ведь неровен час, нервы у кого-то не выдержат – и будешь панихиду по своему ублюдку заказывать.

– Что вы такое говорите, кого он там грабит? Так, балуется животинка маленькая, пытаясь играть во взрослые игры.

– Вот я и говорю: доиграется твоя животинка! Ну, да я тебя предупредил, а там делай, как знаешь.

Зверье изрядно утомилось, принимая участие в скучных разборках сильных мира лесного, тем более, что ничего значимого так и не произошло, не считая двух брошенных в толпу дубин. Особо скучал страшила. Ему была непонятна большая часть из сказанного, а момент начала оттяга с кикиморами все не приближался, отчего бедолага совсем поник, тупо уставившись на пенек, с которого вещал леший. В общем, устали все: кто-то зевал, разевая пасть, кто-то ерзал задом по пеньку, а кто-то и дремал незаметно, подперев боком сосенку. Вдруг страшила с шумом и хрюком грохнулся к подножию пенька, на котором стоял леший. Оказывается, эта скотина умудрилась заснуть с открытыми глазами, и, естественно, грохнуться в самый неподходящий момент. Ударившись, он начал голосить как полоумный:

– Волки, вперед! Собаки, фас! Защищайте своего правителя! – при этом, находясь в состоянии, близком к расслаблению прямой кишки от испуга, животное пыталось слиться с землей. Зверье не сразу поняло, что произошло, но, обоняв запах страха, повисший в воздухе, и осязав перепуганного страшилу, стало ржать, тявкать и рычать. Страшила, окончательно проснувшись, понял, что облажался, попытался тоже зарычать, но получилось не страшно, отчего звери засмеялись пуще прежнего. Посрамленный горец с надеждой посмотрел в сторону оратора. Леший, оценив глупость ситуации, сразу пришел на помощь своему иждивенцу:

– Чего ржете как кони? Не видите – долбанулся он сильно, да и наорал от боли сам не зная чего. С кем не бывает! Меня вот тоже недавно мой правитель по башке дрыном долбанул… Было дело? Чего молчишь? – сказал леший и в очередной раз пнул медведя.

– Ну, я же уже извинился раз десять!. Говорю же – нечаянно, – виновато ответствовал правитель и, немного подумав, объяснил присутствующим: – Мы решили для зверья публично поиграть в городки. Ну, это когда дрыном бросаешь по куче дров и смотришь, как они разлетаются. Вороны, чтобы поднять мой авторитет в глазах лесных жителей, раскаркали, что я, мол, большой специалист в этой игре. А я-то и правил не знаю, и дрын этот никогда в лапах не держал. Ну, значит, взял я его и как размахнусь! А дрын оказался достаточно тяжелым и твердым предметом…

– И? – хором спросили звери.

– И все… Не удержал я его, он из лап вылетел да аккурат в башку лешему… Вот… Случайно…

Леший после этих слов зло замахнулся на правителя, а тот испуганно отпрыгнул на безопасное расстояние.

– Так вот, – продолжил леший, – мне когда дрыном по башке угодили, я такого наговорил… Вначале мой предшественник, потом правитель из соседнего леса, а после и волчара, убежавший в аглицкий лес, быстренько преставились… А я – ни сном ни духом. Как потом оказалось, команду мочить всех в сортирах дал именно я… Поняв, что натворил, я, естественно, попытался включить обратку, но не тут-то было. Шавки-то мои в животном желании выслужиться настолько перестарались, что кроме перечисленных особей прижмурили еще тьму-тьмущую абсолютно левых зверушек.

Собравшееся зверье, движимое стадным инстинктом, тихо хихикало, но скорее не от того, что смешно было, а от животного страха, нагоняемого лешим.

С к а з о ч н и к: На самом деле, леший был и физически, и морально слабой животиной, как, собственно, и большинство шакалов. Но поставившие на него шакальские старейшины умело слепили ему образ всесильного демона. На поверку же алчная скотина только и занималась, что собирательством, вернее сказать – воровством шишек лесных. И делала это не так явно и нагло, как правители с родины наших знакомых зверушек, а по-хитрому, затевая какие-то знаковые стройки. Вот, к примеру, задумал леший еще во время, когда в должности медведя был, построить новое русло для воды огненной и воздуха горючего в обход соседей – якобы для того, чтобы горючие субстанции соседи умыкнуть не могли – и ну туда средства вбухивать непомерные. А зачем? – спросите вы. А затем, что как минимум половина этих средств обратно к правителю и вернется, вот только уйдет это добро из казны общественной, а попадет в берлогу частную. Хотя русло это лесу тому нужно было как зайцу пятая нога. Так вот. К чему это я? Опять заносит…. Ах да!.. В общем, леший был еще той скотиной…. И ну его, а то глядишь, долбанет опять кто-нибудь дрыном по башке, наорет чего с перепугу, не ровен час и под раздачу попасть можно…

Леший сделал паузу, наслаждаясь страхом, производимым на лесных обитателей и соседей-правителей, медленно измерил взглядом присутствующих и продолжил:

– Значится так, элита лесная, очень скоро в нашем лесу звери будут выбирать нового правителя, то есть меня, на следующий срок. Ну да здесь-то все понятно – проголосуют как надо.

– А если не проголосуют? – спросил леший с соседних территорий.

– Филолог… – зло сказал оратор, ища глазами дрын. – А если не проголосуют как надо, тогда посчитают правильно. Но мое зверье, проживающее на ваших территориях, тоже примет участие в этом, с позволения сказать, демократическом действе под названием выборы. Так вот, я очень надеюсь… Повторяю: очень, очень надеюсь, что зверье сделает правильный и единственно возможный выбор, то есть – меня… Безусловно, я не могу настаивать, но если хоть одна скотина на ваших землях проголосует не за меня – спрошу с каждого лично… Жестко… И с пристрастием… Бошки пооткручиваю… Лапы повыдергаю… Порву и выпотрошу… – леший выдохнул, убрал злобное выражение морды и, созерцая произведенный на собравшихся эффект, миролюбиво закончил, – ну и все такое… Всем понятно?

Зверье притихло и закивало, как по команде.

«Боятся, – подумал про себя леший, – вот я молодец: и сильный, и умный, и вообще… А в щенячестве-то чахлым был и чмошным, каждая скотина норовила обидеть… И обижала. Особенно еж! Вот зараза такая! Как я про него забыл?» – и сделал знак главному волчаре, заглядывающему ему в пасть.

Волчара на полусогнутых бросился к кормильцу.

– Найди мне ежа, – шепотом сказал оратор.

– Какого? – не понял волчара.

– Того, который мой ровестник…

– Понял, сделаем. А что потом?

– На разрыв.

– В смысле – сначала найти, а уж затем порвать?

– В смысле – порвать. Меня интересует конечный результат, а там как хотите… Хотите – ищите, потом рвите, а хотите – сначала рвите, а уж потом ищите. Но – порвать колючку именем революции!

– Какой революции?

– Да хоть французской…

С к а з о ч н и к: Была у людей такая революция… Там еще куча дворняг порвала большое количество породистых с родословной… Бойня была еще та… Зато теперь всю эту смуту двуногие отмечают как национальный праздник – такие вот они нелогичные существа, эти люди… Ой, что-то я опять заигрался… Забыл, понимаете ли, что мы, сказочники, к людям имеем самое что ни на есть непосредственное отношение, хоть, возможно, и относимся не к лучшим их представителям. И, понятное дело, тоже отмечаем огромное количество идиотских праздников.

В общем, решив все территориальные, а точнее – шкурные вопросы, избранники звериные предались тому, что умели делать лучше всего – оттопыру по полной. Занятию этому правители отдавались полностью и без остатка, то есть – начинали раньше, а заканчивали позже; упивались, унюхивались и уедались, утанцовывались, упрыгивались и укочевряживались; и это – еще не говоря о кикиморах и белках, ибо то, что с ними вытворяла эта, с позволения сказать, элита, стыдно пересказывать даже такому придумщику, как ваш нудный сказочник. Правитель-бегемот подналегал на медок, так как кикиморы после вылаканного интересовали его исключительно как элементы интерьера; правитель, называемый медведем, западал на кикимор и танцы, ибо пить эта скотина не умела вообще; плюшевый медведь унюхивался жженой коноплей и сушеной маковой росой; картофельный – и пил, и нюхал; зато страшила успевал везде: и пил, и нюхал, и с кикиморами, и тосты длинные о настоящей дружбе, и все такое. И только леший приглашавшей стороны наблюдал за всем этим развратом из укромного местечка, фиксируя всех и все. Вот она, школа!

XII

Несколько дней после примирения кабанов прошли в братаниях с понаехавшим зверьем. Малыши слушали рассказы старых вояк, которые, увлеченные воспоминаниями, частенько выдавали желаемое за действительное, отчего менялся не только смысл повествуемых событий, но и зачастую искажались известные исторические факты. Однако зверье, уставшее от шакальего вранья, изливаемого на головы лесных обитателей каркающими созданиями, верило в эти бесхитростные и наивные придумки, до самых краев наполненные давно забытым романтизмом. И вот, когда все истории были пересказаны по несколько раз, а благодарные слушатели могли без усилий продолжить любой из эпизодов, жизнь на поляне постепенно возвратилась к своему размеренному ритму. Малыши бестолково резвились, бегая, кувыркаясь и прыгая. Их мамаши суетно хлопотали по хозяйству, что-то добывая, обеспечивая и улучшая. И только сильная часть кабаньей стаи сосредоточенно валялась на травке, набираясь сил и обсуждая глобальные вопросы политического устройства леса – ну, типа, объявлять войну соседям или нет. В общем, все были заняты своим…

С к а з о ч н и к: …

А-у-у, сказочник!.. Уснул, что ли?..

С к а з о ч н и к: Да нет, не сплю я… Просто… опять ощутил себя кабаном… Прям напасть какая-то… Обидно, да…

Как-то вечером, когда солнышко садилось за пригорок, заливая своим теплым светом поляну, старый кабан и шакаленок валялись под сосенкой, созерцая это волшебное явление:

– Здоровски, – с восхищением выпалил шакаленок.

– Ну, да, – многозначительно резюмировал кабан.

– Красиво, – не успокаивался носатый.

– А то, – все так же лаконично ответствовал кабан.

– А у вас здесь всегда так красиво?

– Угу…

– Меня сейчас просто всего вывернет наизнанку от впечатлений! Почему у нас такой красоты нет? А, дядя кабан?

– Да есть ее у вас, просто вы не находите времени так вот растянутся под сосенкой и даром любоваться вещами, за которые абсолютно не надо платить шишками.

– Почему это, у меня времени много бывает, я ведь еще не взрослый, чтобы глупостями всякими заниматься – ну там, шишки копить или провизию заготавливать. Но все равно ничего подобного в нашем лесу не видывал.

– Послушай, щенок, то, что ты взрослой ерундой не занимаешься, еще не значит, что ты в принципе ею не занимаешься…

– Как это?

– А так это, – перекривил собеседника кабан. – Это ты со мной, стариком, пузом кверху валяешься, так как на голове ходить я компанию уже не составлю. А стоит оставить тебя наедине с одногодками – и пиши пропало, вы не только друг друга, а и света белого видеть не будете. Так вот.

– А почему?

– Да потому, животное, что этот мир устроен неким чудесным образом: в молодости нас прет от любознательности, дури и неиссякаемой энергии, позднее – от гормонов, бьющих по мозгам или той части тела, где они должны находиться; затем – вообще непонятно, от чего, и только когда клыки и все остальные части тела перестают чесаться – вдруг начинаешь замечать все прелести окружающего тебя леса. Вот если бы звери научились раньше обращать внимание на всю эту красоту, может, и не носились бы сломя голову в поисках шишек и приключений на известную часть звериной туши, может, стали бы терпимее друг к другу, ну и все такое.

Шакаленок слушал исповедь кабана с открытой пастью, ибо то, что он говорил, было действительно больше похоже на исповедь, нежели на бред засыпающей зверюги.

– Ну вы, дядя кабан, и завернули! Даже дед мой хитрозадый, и то не всегда так завертывал! И где вы только витиеватости столько понахватались?

– Поживешь с мое – еще не того подцепишь! Я вот как-то ягодок неизвестных с голодухи нажрался, так потом пол-леса пометил. Ты только представь – не хочу, а мечу… Даже больше скажу: хочу не метить, а все равно мечу! Ух, я тогда так все наметил, так наметил!..Слушай, а к чему я все это рассказывал?

– Не знаю, я только спросил, где вы витиеватости набрались.

– Кого, говоришь, я набрался?

– Витиеватости…

– А-а-а, – многозначительно протянул кабан, – понятно.

Оба замолчали, видимо, осознав бесполезность дальнейшего развития темы, и с умилением уставились на закат. Когда солнышко окончательно спряталось за возвышенностью, шакаленок прервал затянувшуюся паузу:

– Дядь кабан, а все-таки: где мы Льва-то искать будем? А?

– Ты, животина чужелесная, не суетись. Вот вернется котяра с моим старым другом, так он что-нибудь да придумает – знаешь, какой котище умнющий?

– Какой?

– Ну, шибко умный. Он даже недавно хитроплета-то нашего на шишки нагрел, а тот, как говорится, не лыком делан…

– Дядя кабан, надо говорить «не лыком шит».

– Ай, да какая разница! Ты ведь меня понял, а это – главное.

– А когда они вернутся?

– Ну, когда-то точно вернутся, хотя обещали сегодня.

– Мы, кабаны, в отличие от людей, за базар отвечаем, – послышался голос откуда-то из-за спины.

Разомлевшие зверушки аж подпрыгнули от неожиданности – сзади них стояла сладкая парочка котяче-кабаньей наружности. Не успел старый кабан отойти от шока внезапного появления гулеванов, как шакаленок уже сыпал вопросами:

– А где вы все это время были? А куда бродили? А кто такой базар и чего ему надо отвечать? А что он спросит? А когда спросит?

– Где мы были – сейчас отдышимся и расскажем. А базаром у людей называют слово. Соответственно, ответить за базар обозначает сдержать данное слово.

– А они чего, не могут просто так это сказать, обязательно надо все переиначивать? – не понял шакаленок.

– Ну почему же не могут? Могут, – ответил кот. – Вот только так, по-простому, все могут, а чтобы выпендриться – надо как-то покуражиться, вот двуногие и придумывают каждый свою феню…

– Кого придумывают двуногие? Какую такую феню? Да и вообще, кто она такая?

Кот снисходительно взглянул на собеседника и смекнув, что каждый последующий ответ будет порождать тысячи любопытных вопросов, технично перевел разговор в иное русло:

– А давайте-ка я лучше расскажу, куда и зачем мы ходили.

– А давайте, – быстро согласился щенок.

– А ходили мы, значит, с моим другом кабаном, по разного рода тусовочным местам да о Льве расспрашивали.

– И?

– Так вот получается, что есть такая зверюга.

– Что, прямо здесь, в лесу? – аж подпрыгнул шакаленок.

– Да нет, он, ну, как бы это правильно сказать, он вообще есть… То есть я хотел сказать, что он кругом… Его то там, то сям разные зверушки видывали… Он как привидение – то появляется, то исчезает, а то и не появляясь вовсе присутствует в разных местах, да делишки свои Львиные поделывает.

– А как это – не появляясь, присутствует? – не понял щенок.

– Я пока сам не все понимаю, но из того, что о нем узнал, мне определенно эта зверюга нравится. Так получается, что он – как я: бродит, где вздумается да чудит, как сам того пожелает, и делает это с большим чувством юмора. И, насколько я понял, все вокруг происходит исключительно по его воле.

– Как это, как это? – ничегошеньки не понимая, ерзал шакаленок.

– Если верить одному старому ежу, то посадка нерпы в срамную яму и есть один из его приколов.

– А в чем же прикол? – не понял кабан, подсаживаясь к своему другу шакаленку.

– Думаю, вы себе даже представить не можете, сколько эта скотина шишек из лесной казны умыкнула…

– Да все об этом знают… – резонно заметил кабан.

– Все об этом только догадываются, а вот Лев, получается, точно знает – где и сколько.

– И?! – хором спросили слушатели.

– И все…

Звери моргали глазенками и пялились то друг на друга, то на довольного кота и его веселого друга.

– Я его щас прибью, – просто и как бы в никуда сказал, поднимаясь, старый кабан.

– Тихо, тихо, угомонись… Лев все правильно рассчитал: животина шишек набралась мульярдами и думает себе: вот теперь как заживу на широкую лапу… А не тут-то было: ее за шиворот – и в яму, вшей кормить. Помните, как она визжала, брызгала слюной, рычала, а ее все равно взяли и упаковали, да еще по следу украденных шишек волков пустили.

– Так ей, скотине, и надо, – буркнул котячий друзяка, – будет знать, как зверье обворовывать.

– Тоже мне борец за справедливость выискался, – сказал старый кабан, – сами-то сколько зверушек на шишки облегчили? А?

– Ну, ты сравнил… Где мы, а где – нерпа. Мы по сравнению с этой скотиной шелуху от шишек по карманам тырили. И потом – шишки нам звери сами отдавали, по собственной воле…

– Так уж и по собственной воле?

– Ну, безусловно, не без усилий с нашей стороны. Правда, котяра?

– Да, точно-с так. Я даже больше скажу: те усилия, которые ваши покорные слуги прилагают для добывания средств на пропитание, зачастую сродни титаническому труду. Мутить, знаете ли, с каждым годом становится все труднее и труднее. Зверье уже не такое доверчивое – то ли потому, что умней стало, то ли потому, что шишек у зверьков все меньше и меньше, так как шакало-медвежий тандем своими экспериментами скоро весь лес по миру пустит. В общем, мутить стало настолько тяжело, что мне иногда кажется, будто полученные шишки мы с моим другом кабаном просто-напросто зарабатываем.

Зверье заржало, захрюкало и затявкало. Шакаленок смеялся вместе со всеми, так до конца и не понимая смысла веселья:

– А вы не пробовали шишки просто зарабатывать? – спросил он.

Все присутствующие замолчали. Быстрее всех из ступора вышел кот, хитро прищурился, облизнулся и направился к любопытному щенку, не забыв по пути отвесить плюху другу кабану:

– Видишь ли, любопытная шакалья морда, мы с моим другом кабаном уже не так молоды, чтобы менять сложившийся жизненный уклад. А годы, проведенные в борьбе за шишки и желуди, с последующей безвозвратной потерей здоровья в моменты инвестирования этих самых шишек в разного рода области лесной экономики, преимущественно развлекательные, настолько истощили наши жизненные силы, что задумываться об изменении способов обогащения, равно как и сложившихся стереотипов, сейчас – по понятным причинам – не приходится.

Пасти разинули все, даже закадычный друг кота:

– Ну, котяра, ну завернул, – сказал он.

– А то! – гордо ответствовал полосатый.

– Вот сколько тебя знаю, а все равно каждый раз – как наново…

– Что – наново? – не понял кот.

– Ну, все… Каждый раз, понимаешь, Версаль…

– Что?! – опять не понял кот.

– Ну, в общем, ты – красава, котяра…

– А!.. Ты в этом смысле… Ну конечно, я – красава…

– Да, дядя кот! – восторженно выпалил шакаленок. – Даже мой хитрющий дед – и тот не всегда так завернуть может: громко, красиво, витиевато – и ничегошеньки не ясно. Я ничего не понял, – хохотнул он, – вот, вроде бы, по-звериному говорите, вроде и слова все знаю, а в толк не возьму.

– Ну, твоему предку еще учиться и учиться, он ведь никогда не нуждался по-настоящему, а у меня еще та школа была… Его учителя учили, а меня – жизнь звериная. И потом, я до сих пор не знаю, как дожил до столь преклонных годов и пока жив-здоров.

– А что, у вас проблемы со здоровьем, дядя кот? – тут же встрял шакаленок.

– Скажем так: они могли быть, если бы не мой бедовый сотоварищ… Несколько раз он меня спасал, несколько раз меня из-за него чуть не прибили, а пару раз он лично из меня душу вытряхнуть пытался… А? Чего молчишь, скотина толстошкурая?

– А я чего? – глупо улыбнулся кабан. – Я – ничего, ты тогда сам первый начал. Тока я тебя, котяра, ни за что не прибил бы. Так, придушил бы немного и отпустил. Потому как люблю я эту усато-полосатую тварь! – сказал кабан, и как прыгнет на кота, заключая поверженного зверюгу в свои объятия, больше напоминающие тиски.

Кот только кряхтел и дергался.

– Дядя кот, – никак не унимался шакаленок, – а вы хотели когда-либо расстаться со своим другом кабаном?

Кот, казалось, не слышавший вопроса, с трудом высвободился из жарких объятий своего друга и уставился куда-то мимо зверей.

– Расстаться? Ну, нет, расстаться… Расстаться не хотел, это точно. Убить хотел. И не раз. А расстаться – никогда. Привык я к нему. Сильно. Да и меняться уже поздно.

– А почему меняться поздно? – никак не унимался щенок.

Кот, в очередной раз почувствовав, что еще пару вопросов, и он вообще забудет, зачем пришел, попытался вернуть заведенный в дебри разговор в прежнее русло:

– А давайте-ка мы для начала закончим разговор о Льве, – быстро, пока щенок не успел в очередной раз открыть пасть, муркнул котяра.

– А давайте закончим, – тут же подхватил шакаленок.

– Так вот, я так думаю, что нам не Льва надо искать, а создать ситуацию, когда он сам появится.

– Ой как интересно! – не мог сдержаться щенок. – А как это – «создать ситуацию»?

– А это когда мы чего-то специально утворим, после чего царь звериный и появится.

– А чего творить-то будем? – с опаской спросил друг щенка.

– Ну, чего-то точно будем, вот только чего – я пока не придумал.

– Котяра – красава, – вставил кабан, – котяра обязательно что-нибудь придумает. Правда, полосатый?

– Ну, конечно, придумаю! Завтра… Наверное… Может быть… Тут хорошо подумать надо.

– Ну, так ты и думай, – опять вставил кабан, – у тебя вон ума – семь пятниц на неделе…

– Палата, неуч, – ответил усатый, отвесив кабану подзатыльник.

– Какая палата? При чем здесь палата?

– «Ума палата»…

– И что?

– Да не что… Правильно будет не «ума семь пятниц на неделе», а «ума палата». Понял?

– Наверное, – почесал башку о сосенку кабан.

– Ну вот, наконец разобрались. А пока предлагаю разойтись и окунуться в мир грез, похрючив где-нибудь под кустом. Утро вечера, как говорится….

– Всему голова, – довольный своей догадливостью, вставил кабан…

Кот взглянул на друга, открыл пасть, но, немного подумав, не стал бросаться в диспут, а махнув лапой, просто ответил:

– Ну, можно и так сказать.

Звери стали выбирать места для ночлега, а кот подошел к старому кабану и тихо, чтобы никто не слышал, сказал:

– Послушай меня, старая морда… Не нравится мне, как на тебя твое стадо пялится… Не замышляют ли чего?!

– С чего ты взял?

– Мы, шакалы, бойцы, конечно, не очень… Зато место, из которого хвост растет, довольно хорошо у нас чувствует опасность… Не раз спасало мою усатую морду. В общем, не нравится мне, как твои кабаны по кустам шушукаются да группками собираются. Того и гляди, надумают тебе замену найти.

– Захотят поменять – пущай себе меняют, я за пенек особо держаться не стану.

– Это я и без тебя знаю, но ты пойми, голова два уха: большинство кабанов поддерживают своего предводителя, а потому рассчитывать, что на лесном сборище большинство проголосует не за тебя, глупо…

– И? – не понял намека кабан.

– Соображай, бронелобая твоя башка: если большинство на твоей стороне, то и заменить предводителя получится, только когда ты издохнешь.

– И?! – опять ничего не понял кабан.

– Ладно, намекну прямым текстом… Если тебя прибить, то и вакансия получается не занятой.

– А-а-а, – протянул кабан, – вон ты куда клонишь… Вон оно как выходит-то… А я все никак в башку взять не мог: чего это отщепенцы из моего стада кучкуются… А они, значит, смуту затеять решили. Может, им сразу кишки выпустить? А, котяра?

– Тут я тебе не советчик. Предупредить – предупредил, а дальше поступай, как сочтешь нужным, нравы своих сородичей получше моего знаешь. Вот и мозгуй… Пошел я, в общем, спокойной тебе ночи.

– Да, полосатый, это ты мне загадку на всю ночь намяукал – попробуй теперь заснуть. Ну, да в любом случае – спасибо. И тебе тоже спокойной ночи.

Старый кабан еще немного посидел, созерцая шакаленка, мостившегося на ночлег, попытался обдумать услышанное от кота, но очень быстро оставил это бестолковое занятие, тряхнул башкой и улегся рядом со щенком. И снился им огромный луг, весь в ромашках, сочная молодая трава, дальняя дорога, да они вдвоем, идущие по этой дороге куда-то далеко-далеко.

С к а з о ч н и к: Старый кабан был отважной, сильной и благородной скотиной, а потому особо не заморачивался построением хитроумных планов и обдумыванием многоходовых комбинаций. Свои проблемы клыкастый всегда решал по мере их поступления – когда гром грянет.

XIII

Проснулась наша компания от шума окружавших их зверей: часть кабаньего стада стояла плотным кольцом вокруг наших героев и что-то очень эмоционально обсуждала. Настроение толпы было достаточно агрессивным, отчего проснувшиеся не по своей воле шакаленок и кот прижались к друзьям. Когда децибелы орущей толпы превысили громкость саундтреков кабаньих снов, а давление лап испугавшихся друзей на их внутренние органы стало походить на боль из реального мира, спящие особи недовольно открыли налитые недоумением глаза. В первые минуты возвращения из мира грез животные глупо смотрели по сторонам, до боли напрягая каждую мышцу морды лица, пытаясь осознать смысл происходящего. Постепенно до сознания кабанов дошло, что собравшаяся публика щетинится в их сторону – и сон клыкастых испарился в мгновенье ока. И если котячий друзяка пытался, хоть и примитивно, но оценить сложившуюся ситуацию (время, проведенное с котом, не прошло-таки зря), то старый кабан не стал особо заморачиваться напряжением серого вещества, а поступил так, как обычно: неожиданно вскочил на все четыре и резким движением извлек главного смутьяна из толпы, приперев клыками к сосенке. Существо взвыло от боли. Еще мгновенье назад агрессивно настроенная толпа теперь хрюкнула, дрогнула и отступила на безопасное расстояние, заткнув пасти. Парочка нагловатых кабанов бросилась было к предводителю, взявшему на клыки их товарища, но была разбросана материализовавшимся котячьим дружком. Публика застыла в ожидании кровавой развязки, но старый кабан медлил.

– Ну же, давай, – подгонял его сдерживающий натиск толпы друг, – выпусти ему потроха. Ну, чего задумался? Что-то я не узнаю старого воина… Что с тобой?

– Не знаю… Наверное, стар я стал, сентиментален, – ответил вояка, подбросил бунтовщика в воздух и, резко развернувшись, долбанул его задними копытами так, что последний, пролетев несколько метров, обнял березу и на какое-то время убыл за пределы объективной лесной реальности.

С к а з о ч н и к: Дятлы аплодировали стоя: такой громкий удар о дерево! Браво!

Выпусти старый кабан потроха своему обличителю – и стадо разошлось бы. Кабаны уважали силу и сильных. Но в этот раз приспешники поверженного смутьяна ощутили неуверенность в действиях противника, находящегося, к тому же, в меньшинстве. Кабаны медленно, но достаточно агрессивно, наступали, сжимая кольцо. Агрессия витала в воздухе, а до ушей защищающихся доносились обвинения в крамоле:

– Вообще стыд потеряли кабаны, якшаются с шакалами…

– Мало того, что сами наши порядки не блюдут, так еще и другим пример показывают…

– Жили ведь хорошо, так нет: эта старая скотина сначала шакаленка притащила, а затем и этого выродка, снюхавшегося с котом, да еще и самого кота.

Кот открыл было рот, чтобы возразить, но ему не дали сказать:

– Заткнись, мерзость полосатая.

– Ну, скажем, насчет мерзости – это вопрос спорный, – возмутился кот.

– Сейчас мы с вашими защитничками покончим – потом и с вами разберемся, чучело лохматое.

– Это вы сами все – мерзкие чучела, – пискнул шакаленок, грызнул первого попавшегося кабана за бок и, прошмыгнув между ног раззадоренных агрессоров, скрылся в лесной чаще.

Нападавшие хохотнули, отвесив пару хамских отзывов относительно смелости кабаньих друзей, и принялись все активнее сжимать кольцо окружения. В какой-то момент кот оказался отрезанным от обоих шансов защитить свою шкуру, так как оба этих шанса источали агрессию, топча и кусая представителей своего вида, всеми силами стараясь подцепить кого-то из них на клык. Хрюканье и рык стояли еще те… Хотя хрюкали-то все, а вот рычать получалось только у старого кабана. Вдруг до слуха одного из обороняющихся донеслось чье-то шипенье. Продолжая держать оборону, он быстро отсканировал территорию и, найдя друга в окружении противников, не раздумывая, рванул на помощь. Растолкав несколько щетинистых существ, кабан подлетел к коту и, резко мотнув головой, подбросил неготового к акробатическим трюкам друга. Тот, поднявшись в свободном полете на внушительную высоту, стал стремительно возвращаться обратно. Созерцая с высоты котячьего полета место сражения, кот, к своему разочарованию, не обнаружил на месте вероятного приземления своего друга, успевшего вернуться к старому кабану, отчего и без того испорченное настроение рисовало в мозгу летающей скотины абсолютно пессимистические картины ближайшего будущего… Сильный удар о ветку дуба вернул кота из образа вольного созерцателя лесного мира в образ спасающейся зверюги: лохматый изо всех сил цеплялся когтями за появившийся из ниоткуда шанс. Судорожные действия, впрочем, не помогли перепуганному коту, потому как он крепко застрял мягкими телесами в древесной расщелине, и, барахтаясь, усатый только усугублял ситуацию… Осознав бесполезность каких-либо действий по освобождению из внезапного плена и убедившись в безопасности нового пристанища, кот стал что есть мочи привлекать к себе внимание, отвлекая, тем самым, агрессоров от обороняющихся кабанов:

– Что? Съели, щетинистозадые? – злорадствовал кот, – Прыгайте, прыгайте, вонючки клыкастые! Сопите, сопите, тупицы полоумные! Ща мы вам покажем! Ану, поддай ему, дружище, да посильней!

Нападавшие кабаны, отчетливо слыша объем выливаемой на них грязи, сбавили темп атаки, периодически отвлекаясь на котячью болтовню. До момента, когда сопротивление двух старых друзей было почти сломлено, полосатый умудрился отвлечь половину нападавших, что дало обороняющимся несколько минут передышки. Как раз эти несколько минут и спасли хрюкающих друзей от поражения. На место потасовки выскочило десятка три кабанов, преданных своему атаману, после чего вопрос времени прекращения драки стал неактуальным: кого-то из нападавших поддели на клыки, кого-то притоптали, а кто-то быстренько ретировался, дав завидного стрекача.

С к а з о ч н и к: Ах, как они бежали! Даже зайцы – и те слегка обзавидовались…

Как потом выяснилось, это шакаленок позвал на подмогу кабаньих друзей, после чего участники описываемых событий с еще большим уважением смотрели на щенка ненавидимых ими шакалов:

– Молодца, малой, не растерялся… Да, кабаны, если бы не эта животина, лежать бы вам обоим со вспоротыми брюхами… В общем, молодца!

– А то, – ответил за щенка старый кабан, – мой друзяка!

– А то, – смешно вторил своему старшему товарищу шакаленок.

Сообщество захрюкало. Вдруг кто-то вспомнил о коте:

– А куда подевался полосатый? Где он?

– Да здесь я, здесь, – ответствовал лохматый, порядком уже обессилевший после многочисленных попыток выбраться из плена. – Еще бы чуть-чуть – и забыли бы обо мне, сто пеньков вам на дорогу.

– О! Котяра, а ты чего там делаешь? – поинтересовался его закадычный друг.

– Чего делаю? Чего делаю… А я, понимаешь ли, мой остроумный компаньон, лежу тут просто… А вернее будет сказать – вишу… Ну, а если быть вообще откровенным, то я здесь застрял – по твоей солдафонской милости, неадекватная ты моя скотина. Ты чего-нибудь попроще не мог придумать, кроме как отправить меня к звездам, а, морда толстошкурая? Я ведь уже не в тех летах, чтобы по дубам и соснам лазать.

– Полно тебе, не скули, – ответил кабан. – Живой, целый – да и ладно. Скажи спасибо Льву, что не покалечили.

– А почему Льву-то спасибо?

– Ну не знаю, люди так говорят.

– Понятно…

– Ну, ты это – слазить-то собираешься?

– Я, это – слазить собираюся, – передразнил товарища кот, – вот только застрял я, понимаешь ли, да так, что ни взад, ни вперед. И все по твоей милости. Ну, чего стоишь да пялишься? Давай, вытаскивай меня.

– А зачем?

– Что значит – зачем? – не понял кот.

– Слушай, котяра, – начал хитро кабан, – ты мне плакался, что, мол, толстый стал да грузный?

– Ну?

– Что, мол, одышка замучила?

– Ну?

– Что хотел сбросить пару килограммов?

– Ты куда это клонишь, морда? А? – начал догадываться кот.

– Туда! Сбрасывай себе на здоровье! Виси да сбрасывай! Место безопасное, до еды – даже если захочешь – не дотянешься, и все такое.

– Э! Стоять, кому говорю! Ану не вздумай оставлять меня здесь одного! Да, я говорил, что было бы неплохо, если бы пара килограммов покинула мое бренное тело, но говорил я это в сослагательном наклонении, абсолютно не подразумевая добровольного отказа от пищи…

– Вот и отлично.

– Что значит – отлично?

– Не подразумевал добровольного – будет принудительный…

– Вернись, кому говорю, и вытащи меня, деревяшка стоеросовая!

– Не-а, так не пойдет…

– А как пойдет?

– Ты, котяра, вначале поблагодари меня за то, что шкуру твою лохматую спас, а затем попроси как следует, чтобы мне захотелось тебе помочь, альпинист-недоучка.

– Кабанчик, друг мой разлюбезный, – начал ласково кот, – не сочти за труд вызволить своего лепшего товарища из непредвиденного плена, – все больше и больше распалялся полосатый, – а не то я тебя лично порву, загрызу и выпотрошу, скотина бессердечная! – уже орал кот. – Сними меня отсюда немедленно!

Свидетели этой комедии наржались, вернее нахрюкались, и, вдоволь поизмывавшись над котом, принялись вызволять его из западни. Тащили все, кто мог добраться до ветки: и белки, и сороки, и опять белки… После извлечения из западни мяукающее существо попыталось зацепиться когтями за ствол дерева, но так как сила его тяжести в несколько раз превышала коэффициент зацепления, то лохматое чудовище с криками и руганью в адрес присутствующих соскользнуло по стволу, больно шлепнувшись в куст репейника. Шум стоял еще тот. Кот прыгал, качался, выдергивал колючки и опять прыгал, и опять качался, не переставая при этом орать и отчитывать лучшего друга.

По окончании спасательной операции к собравшимся на поляне приволокли захваченных в плен кабанов-мятежников. Старый предводитель лично устроил допрос каждому. В результате допросов выяснилось, что подбил зверьков на столь беспрецедентный шаг кабан, затеявший ссору, но так как никто не смог вспомнить направления его полета, то и искать особо не стали. Пленным еще раз намяли бока и отпустили подобру-поздорову, не забыв сделать при этом последнее китайское предупреждение. А все участники утренней баталии вернулись на кабанью поляну от греха, как говорится, подальше.

Добравшись до места и хорошенько подкрепившись, звери принялись зализывать раны. Предводитель, исследовав нанесенные ему порезы, тихо сказал своему другу:

– Старый я становлюсь, медленный, нет во мне былой жесткости… Даже этого зачинщика пожалел… А попадись он мне несколькими годами раньше – не задумываясь разорвал бы… А тут – пожалел…

– Да брось ты стонать… Что-то это на тебя не похоже… Я никогда ничего подобного от тебя не слышал.

– А раньше я ничего такого и не говорил, и не думал. Недолго, видать, мне осталось на травке-то валяться. Ты это, дружище…

– Чего?

– Да не «чего», а послушай. В общем, ежели что со мной, то ты присмотри за щенком.

– За шакаленком, что ли?

– Ну да, за ним. Привязался я к нему, понимаешь? Хороший он, не испорченный еще шакалами. Но только дай ему уйти к своему стаду – и пиши пропало: сразу в свою веру переобуют да научат зверье ненавидеть. А с его способностями он нашему брату кабану еще столько зла может сделать… Короче, присмотри за ним.

– Хорошо, присмотрю.

– Да не «хорошо, присмотрю», а заклянись.

– Кикиморой буду!

– То-то же.

– Ты только дай знать, когда сдохнуть соберешься, чтобы я успел медком хмельным запастись да гульнуть на твоих похоронах.

– Смешно, смешно… Вот сколько тебе годков, а в башке все одно и тоже.

– Зато я прямой, честный и незакомплексованный!

– Ну, это да, – многозначительно произнес старый кабан и отвесил другу подзатыльник.

Оба захрюкали от удовольствия. Откуда-то приплелся уставший шакаленок, свалился и заснул здоровым щенячьим сном. Кабаны стали вспоминать свое житье-бытье. Потом подтянулся кот, и, еще чего-то повспоминав втроем и насмеявшись, звери перешли к серьезным темам:

– Слышь, лохматый, – обратился старый кабан к коту, – я слышал, что сладкая парочка опять надумала поменяться ролями. Это правда?

– Ну, я тоже что-то похожее слышал, – уклончиво ответил кот.

– И чего теперь?

– А ничего. Все как было, так и будет.

– А как было? И как будет?

– Шакалы как доили лес, так и дальше будут доить.

– Ты имеешь в виду этих чудо-медведей?

– Да нет, конечно! – даже возмутился кот. – Это клоуны, хоть и шакальей породы. Они специально поставлены, чтобы зверье в них свои проблемы видело и ежели ситуация когда-нибудь выйдет из-под контроля, то и искать взбунтовавшиеся звери будут по всему лесному миру эту парочку, а доить лес будут те, кто эту парочку достал, отмыл да на царство определил.

– Умно, – медленно констатировал старый кабан.

– Можно подумать, ты этого не знал…

– Ну, знал.

– А чего тогда мой треп слушал?

– Ну, интересно.

– А… Понятно… А что тебе еще интересно?

– Послушай, котяра, вот ты – чистокровный шакал, всю жизнь косящий под кота, почему к своему стаду не причалишь?

– Да не мое это стадо…

– Как это?

– Да вот так это. Мое стадо хоть и физически слабое, зато хитрое и умное. А что я видел со времен своего детства?

– Что?

– А видел я, что несколько десятков шакалов решили всем лесным миром управлять, причем – решили это далеко не наилучшие представители моего вида.

– И?

– И вот, решив сделаться тайными царьками, эти умники стали ссорить нас с другими зверями. В общем, все удалось: они рулят, основная масса шакальства искренне верит, что все обитатели лесного мира недолюбливают шакалов за ум да за богатство, и поэтому слепо слушают этих прохвостов.

– А ты?

– А я – животное хитрое и свободолюбивое, и к тому же – строем ходить не обученное. Не нравится мне ощущать себя частью стада. И потом, есть у меня закадычный друг кабан, который к шакалам никакого отношения не имеет, но за меня – и в огонь и в воду, и защитит, если надо, и поможет…

– И подбросит, если что, – хохотнул старый кабан.

Компашка захрюкала-замяукала.

– В общем, я – кот: хожу, где вздумается и вожусь с тем, с кем сам захочу.

– Ну, это понятно. Только смотрю я, как за тобой главный шакал охотится и, боюсь, долго петлять у вас не получится.

– Да знаю я.

– Знаешь, и что?

– И все. А что я, по-твоему, могу сделать?

– Ну, не знаю.

– Вот и я не знаю. Петляю, пока есть возможность, а там – будь что будет.

– Понятно, – ответил старый кабан и оба замолчали.

Котячий друг, будучи моложе старого кабана, с интересом следил за диалогом и в какой-то момент незаметно для себя и окружающих задремал, откинув башку и сползая на мирно сопящего шакаленка. Так они оба и спали – не то в обнимку, не то навалом. Собеседники немного понаблюдали за сладким сном своих друзей и продолжили политическую дискуссию:

– А ты чего слышал о родине зверушек? Чего у них там творится? – спросил старый кабан.

– А что тебя интересует?

– Ну, вообще: кто у них там кому шакалом будет, и все такое…

– Захаживали мы в те края. Там такая ситуация нарисовалась. Значит, у власти стоит медведь, хоть зверье его между собой бегемотом кличет.

– Так он что – не из шакалов?

– Да нет, не похоже.

– А как же тогда его допустили?

– Понимаешь, клыкастый, раз допустили – значит, так надо было.

– Кому надо было?

– Надо было. В лесной политике, как и в человеческой, хорошая афера готовится заранее.

– Так получается, что политика – это чистой воды афера?

– Так и есть. Я, например, не знаю ни одного случая, когда правители трудятся на благо зверья лесного. Все пашут за шишки, а не за идеи. Когда шакалы выбирают кого-то на место медведя, то эти кандидаты, как правило, полностью ручные: что им говорят, то они и делают. Ну, как наша сладкая парочка.

– И?

– Но иногда кандидата в медведи подбирают, как барана, которого чуть погодя или режут, или рвут – это уж как получится.

– Ты это, умничай, но не так быстро, – предложил старый кабан.

– Хорошо, хотя мне нравится, как ты из себя идиота изображаешь.

Звери улыбнулись друг другу и, поняв один другого без слов, хлопнули конечностями.

– Итак, – продолжил кот, – бегемота выбирали как барана, которого потом разорвут. Ему не стали раскрывать все карты, а решили использовать вслепую.

– Как это?

– А просто: ты теперь медведь – вот и рули.

– А он?

– А он и начал рулить. Вернее, начал думать, что начал рулить.

– А это как?

– Ну, кто такой медведь?

– Кто?

– Такой же зверюга, как и мы с тобой. И даже, возможно, неплохой сам по себе. Вот только, не может он знать всего, что творится на вверенных территориях.

– Куда ты клонишь?

– Бегемота со всех сторон окружили шакалами, и теперь он узнает о том, что происходит в лесу, исключительно от своего шакальего окружения, или от ворон. А вороны находятся в подчинении главного волчары, который только по должности волчара, а по жизни – все тот же шакал, да еще и нетрадиционной ориентации. Таким образом, о событиях в лесу их правитель узнает исключительно со слов шакалов. Зная нашего брата, ты понимаешь, что о реальном положении вещей в лесу медведь даже не догадывается.

– Ну, хорошо, допустим – медведь не знает, что творится в лесу. Но делать-то он может все, что угодно.

– Опять неправильно. Он только думает, что может чем-то управлять.

– Как это? Почему?

– Да все потому же. Медведь сам ведь ничего не делает, а только говорит кому-то что-то сделать. Правильно?

– Ну, правильно.

– А кому он все это говорит?

– Ну, кому-то из подчиненных.

– Вот. А угадай из трех раз, кому? Правильно думаешь. Есть у него там на должности главного советника один старый шакал.

– И что из того?

– А то, бронелобая твоя голова, что шакал, получая команду от бегемота, передает ее далее. Вот только – передает, чуточку изменив. И что из всего этого выходит?

– Что выходит?

– А выходит, что медведь на самом деле лапу то прикладывает к тому, что нужно шакалам, а не ему и лесным обитателям.

– Ах, вон оно как? Ах, вон оно что? Хитро…

– Не просто хитро, а умно, и работает не одну сотню лет.

– Ну и для чего весь этот спектакль?

– Дальше все просто: шакальство подготовило своего правителя и сейчас пытается заменить им бегемота.

– А как?

– Ну, есть у них пара кандидатов в медведи из шакалов. Один – уже успевший отличиться на должности главного волчары, а другой – эдакий прыщавый шакаленок, внезапно появившийся на вершине политикума, как черт из табакерки, хоть сам от шакальства отмахивается опять же, как черт от ладана.

– Так может, он и не шакал?

– А ты на портрет его взгляни – и сам все поймешь.

– Ну?

– Его начинают перед зверьем лесным выхвалять, а бегемота опускать: мол, этот умный, а этот глупый, этот обещает, что все будет хорошо, а этот все делает плохо (ну, там, реформы всякие непопулярные)…

– И что из того, бегемоту-то еще рулить и рулить?

– А ты бы не спешил с выводами. Уже весь лес, и даже в залесье звери знают, что бегемот со своим бегемотиком у зверей территории отбирают, всех травоядных и даже хищников обдирают, живность в ямы срамные бросают без суда и следствиям, даже нерпу «бедную» – и то упаковали. А за нее, между прочим, много шакалов чужелесных, как это у вас, кабанов, говорят, мазу тянули. В общем, со всех сторон отрицательный персонаж.

– И что? Как же его такого плохого поменять-то до срока? А? Чего замолчал, умник?

– Да это вообще не проблема. Ну, подхватит чумку или еще какую заразу, да и здохнет, зверью в назидание, шакальству на радость. Или, скажем, на крайний случай, закусит медок грибочками несъедобными, да загнется, или превратится в овощ. Или просто порвут его, а всем скажут, что сердце звериное не выдержало… Помянут усопшего незлым тихим словом, налижутся меда за упокой да объявят новые выборы. А на выбор у зверей будет только два подготовленных кандидата да всякая шелупонь типа Бабы Яги или хамелеоныша. Нерпу до выборов из ямы никто не выпустит, а потому-то и к сказочнику ходить не надо, чтобы узнать, кого зверье лесное выберет.

– Да как же? А если не шакаленка, а другого выберут? Ну, того, главного волчару?

– А какая разница?

– Что значит – какая разница? Неужто шакалу все равно?

– Абсолютно. Обе зверюги – его кандидаты, так что ему фиолетово, кому лесной плебс отдаст предпочтение. Ты раскинь умом, как все здорово схвачено: зверье честно голосует, чужелесные наблюдатели зорко следят за соблюдением правил демократического действа, а результат этого действа заранее известен старому шакалу, ибо на выбор у зверья будет только два реальных кандидата: один плохой, а другой – очень плохой. Так вот… Причем зверью потом и пенять-то не на кого будет, когда жизнь в лесу тяжелеть станет – сами же выбирали. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы, и пастуху – вечная память…

– Да, складную песенку ты мне спел, полосатый. А откуда этот прохвост выискался?

– Кандидат на место медведя? Так он хитрец еще тот! Трудился, значит, в одной структурочке на побегушках, а тут вдруг шишками в воздухе запахло, и не простыми, а в огромных количествах. В общем, захаживала в те места молодая шакалиха: и внешне ничего, и шишек немеряно. Вот наш прохвост и постарался охмурить эту суку. А сука эта оказалась из старинного шакальего роду-племени. Посмотрели на кобеля аксакалы рода, проверили родословную, да и дали добро на спаривание. Вот с этого самого момента проходимцу и поперло. За пару лет кем он только не успел побывать, и все на ответственных постах да должностях. Как говорят у людей, из грязи – в князи.

– И чего теперь?

– А ничего. У нас в лесу жизнь идет своим чередом, у них своим, но и у них, и у нас – по заранее написанному сценарию. А сценарий этот писан представителями моего вида, сто проблем на их задницы.

– Так что, ничего нельзя сделать?

– А что ты делать-то собираешься?

– Да в принципе, ничего я, собственно говоря, делать и не собираюсь. Хотел вот только щенку моему помочь.

– Знаешь, кабан, я ведь никогда в друзьях у тебя не ходил и лебезить мне перед тобой не приходилось, но скажу вот что: повезло этому шакаленку с тобой дружбу дружить.

– Это почему?

– Да хотя бы потому, что он от тебя много хорошего нахватался. Не знаю, как сложится его дальнейшая звериная жизнь, но скорее всего стадом он, как и я, ходить не будет точно.

– Откуда такая уверенность? Попадет к своим прохвостам, те расскажут, где Родина и как ее любить надо, да и оставит животинка щенячьи фантазии.

– Не спеши с выводами, клыкастый. Старый шакал – ну, тот, который состоит советником при бегемоте, приходится твоему щенку не кем-нибудь, а дедом. Представляешь, как его щенячьи мозги с самого рождения промывали? А он все равно в друзья не шакала хитросделанного выбрал, а кабана неотесанного. А знаешь, почему?

– Почему?

– Да потому, что хороший он, чистый и неиспорченный.

– Ты-то откуда знаешь?

– Так я в этом шакаленке себя увидел, только много-много лет назад. Мне, знаешь ли, тоже со щенячества о зверствах животных рассказывали да антишакализмом пугали.

– А-а-а, – протянул кабан, – вон оно как…

Собеседники немного помолчали, обдумывая каждый что-то свое.

– Послушай, братец кабан, – обратился к товарищу кот, – не знаю, как это объяснить, но только мучают меня какие-то очень плохие предчувствия…

– Да меня тоже, даже спать спокойно не могу…

– Наверное, стареем, – улыбнулся кот.

– Наверное, – в тон ему ответил кабан.

Оба зверя растянулись, опершись на поваленную березу и молча смотрели сквозь поляну куда-то вглубь старого волшебного леса…

XIV

Лесные сплетни разносились в лесу со скоростью полета каркающих существ. Вот и сейчас до ушей лешего, а соответственно – и шакала, управляющего им, долетела информация об утреннем побоище, о зверенышах, ищущих Льва, о примирившихся кабанах, да о коте, помогающем зверятам в их поисках. Вначале полученная информация не удивила ни лешего, ни шакала, но, немного помозговав, хитрые мозги кознеплетов обнаружили опасность, витающую в воздухе. Получалось, что накануне пересменки медведя с лешим, то есть накануне лесных выборов, внимание лесных зверей переключалось с восхваления власть лесную предержащих на любование необычными отношениями простых зверей и шакалов. Плюс – Лев. Найди его звереныши – и неизвестно еще, как пройдут намеченные выборы. А этого не было в планах ни у лешего, ни у шакала.

Выводы были сделаны тут же, да и поручения розданы сразу же. Шакал дал команду отыскать кабана, затеявшего смуту, и доставить его пред светлые шакальи очи. Воронам поставили задачу лететь в стан шакалов и вещать о том, что котячья морда продался кабанам за шишки кедровые и что полосатая тварь совсем умом двинулась от нюхания высохшей маковой росы. Еще потомственным сплетницам необходимо было донести до мозгов лесных обитателей несколько искаженную информацию о шакаленке, мол, изображает он дружбу с кабанами из-за страха перед ними, так как эти деспоты на родине зверушки обещали разорвать всю его семью, и только забота о родне заставила благородного щенка играть противную его натуре роль друга примитивнейшего из существ – кабана. Дальше – кабаны: они были достаточно большой частью лесной фауны, соответственно, не брать их во внимание было, по крайней мере, глупо.

– Так что будем делать с кабанами? – спросил леший, преданно глядя в глаза шакала.

– Будем, как всегда, раскачивать ситуацию, – ответил шакал.

– А как? – поинтересовался леший.

– А тебе все рассказывать надо… Напряги немного серое вещество да помозгуй – для чего я приказал доставить кабана-зачинщика?

– Для чего? – не понял тот.

– Я же говорю – подумай.

– А зачем, если ты и так все уже придумал?

– Да чтоб мозги не засохли!

– А зачем мне мозги, если ты и так все за всех решаешь?

– А затем, ленивый ты мой, что если будешь паинькой, то сможешь впоследствии занять мое место. Поверь, быть гроссмейстером – не так уж и плохо.

– Чем не плохо?

– Да хотя бы тем, что о тебе никто не знает и, в конце концов, что бы ты ни натворил – во всем обвинят других.

– Кого, например?

– Например – тебя или этого правителя-полумедведя.

– А меня-то за что?

– Ну, не я же ко всякого рода документам лапу прикладываю.

– Так я ведь делаю все, как ты велишь.

– Правильно. Но кто об этом кроме нас с тобой знает?

– Не знаю, – сдулся леший.

– То-то же! Вот лучше слушай да учись. Тяжело мне уже одному лямку-то тянуть, да и на заслуженный отдых пора. А то ведь я вместо того, чтобы сейчас кикимор щупать, тебя уму-разуму научить пытаюсь. Потому-то ты лучше слушай и не перебивай меня. А если говорю «думай» – то напрягай все свои звериные мозги и думай. Пройдешь достойно обучение – допущу к самостоятельной работе. Поверь мне, скотина толстоносая, хоть раз почувствуешь, какой это кайф – чужими судьбами управлять – и уже ни за что не захочешь отказаться от этого наркотика.

– А что такое наркотики?

– Ну, это люди придумали. Они так коноплю жженую или высушенную маковую росу называют.

– Получается, все, от чего плющит, можно назвать наркотиком?

– Ну, где-то так, – согласился шакал.

– Выходит, что кикиморы – это чистый наркотик.

– Ну, выходит, – обе животины затявкали от удовольствия. – Теперь давай вернемся к тому, с чего начали, – продолжил шакал.

– Давай, – простодушно ответил леший.

– Итак, зачем я приказал доставить кабана-зачинщика?

– Не знаю, – сразу ответил леший.

– Подумай.

– А ничего не придумывается… Наверное, для того, чтобы наказать как следует за произведенную смуту.

– Ответ неправильный.

– А какой правильный?

– Чет я никак не пойму – кто кого учит?

– Ты – меня, вот и рассказывай, чего решил намутить.

– Ладно, пес с тобой, слушай. Какая нам разница с тобой, что одна животина пыталась загрызть другую, они ведь не шакалы? А раз так, то и пускай себе грызут друг друга на здоровье. Мы, наоборот, не накажем смутьяна, а поможем ему.

– Зачем?

– Ну вот, смотри сам: кто сегодня нам может реально помешать провести выборы и поставить тебя на царство?

– Кто?

– Кто? Кто? Дед Пихто… Кабаний предводитель, его друг кабан, кот, шакаленок, ну и, конечно, Лев. Это-то хоть понятно?

– Это понятно.

– Ну, хоть так, – сказал шакал, печально взглянув на лешего. – Итак, Льва исключаем сразу, здесь мы бессильны. Но нам необходимо не допустить, чтобы зверье к нему добралось. Правильно?

– Ну, правильно…

– Вот. А как это сделать – знаешь?

– Еще нет.

– А когда будешь знать?

– Когда ты расскажешь.

– Молодец, не теряешься. Кого слушаются кабаны?

– Кабаньего предводителя.

– Правильно говоришь. Иными словами, он имеет у них некий авторитет: честный, смелый, справедливый. Как думаешь, если мы с тобой придем к кабанам и скажем, что старый кабан шишки подворовывает из кабаньей казны, поверят нам они или нет?

– Скорее всего – нет.

– И опять правильно. А если с этой информацией придет представитель их вида?

– Ну, если к ним послать этого неудачника-заговорщика, то не факт, что ему поверят. Он проиграл, а проигравших нигде не любят.

– Ну вот, в твоих мыслях уже прослеживается логика, браво… Только любую информацию можно по-разному подать.

– А как ее подать по-другому? Кабан-смутьян задумал произвести переворот – и у него ничего не вышло.

– А теперь послушай такую версию: то, что произошла смута, знают все, но почему она произошла – толком никто не знает.

– И что это нам дает?

– Мы только немного меняем акценты в этой истории – и она сразу приобретает совсем другой оттенок.

– Как это?

– Просто слушай меня и не перебивай. Мы донесем до ушей всех хрюкающих, что кабан, затеявший смуту, пришел к предводителю, чтобы обличить его в воровстве шишек, принадлежащих всему кабаньему роду, за что предводитель чуть не убил правдолюбца.

– Здорово придумано! – воскликнул леший.

– Учись, – гордо ответил шакал.

– А что потом?

– А потом мы дадим кабану, затеявшему смуту, шишек, чтобы он подкупом и медом смог обратить на свою сторону кабанов. А когда количество поставленных под знамена хрюкающих существ будет равно примерно половине от их общей численности, мы стравим их друг с другом и подождем, пока одна группа добьет другую.

– А если никто никого не победит?

– Такого быть не может, но, даже если такое и произойдет, то в любом случае, в выборы кабанье стадо войдет жуткими антагонистами, соответственно, и голосовать будут в пику сородичам, чего мы, собственно, и добиваемся.

– Хитро, – восхищенно сказал леший.

– Ну, как-то так, – бравировал шакал. – А если они еще друг друга и порвут при том, то для нас это вообще чистый жир.

– А что потом?

– Потом? Потом… Суп с котом! – съязвил шакал. – Кстати, о коте: еще раз с ним переговорю, и если и в этот раз до него не дойдет, то тогда, действительно, можно варить из него суп. И что-то мне кажется, собаки от такого угощения не откажутся.

– Круто, – сказал восхищенно леший, – нравится мне все это злодейство, что ты придумываешь. Хитро и заковыристо.

– На том и стоим, – ответил шакал. – Не можем силой – берем хитростью, не можем хитростью – берем подлостью, не можем подлостью – берем коварством. Но – всегда берем…

– И берем много, – хохотнул леший.

– Берем все… – уточнил шакал. – Ладно, нам бы только тебя, толстоносый, еще на шесть лет пристроить, а там хоть трава не расти.

С к а з о ч н и к: У них там (у зверей) правителя выбирали то на пять, то на шесть лет… Каждый новый сценарий выборов во все времена был похож на предыдущий: за полгода зверью обещали золотые горы, затем – «Ура! Победа!» и после – пять-шесть лет беспрепятственного обдирания лесных жителей с их полным обнищанием и со сказочным увеличением своего собственного шишечного состояния.

В это время на родине зверушек происходили уж вовсе сказочные вещи. Нерпу дважды признали виновной в расхищении лесных шишек и отправили хоть и не особо далеко, но, как говорят у людей, «на нары». Легавого пса все еще продолжали держать в срамной яме и ему, казалось, это шло на пользу: скотина похудела, стала энергичней и выглядела более здоровой, нежели до посадки. Должность главного крота в преддверии выборов освободилась, и ее занял шакаленок, игравший роль главного волчары.

Правитель, а вернее управляющий им шакал, решил, что коль скоро голосовать за бегемотову свору зверье не будет, то необходимо хотя бы обеспечить правильный подсчет голосов, для чего, собственно, и были необходимы самые обычные кедровые шишки в больших количествах. И хоть должность главного крота не предусматривала распоряжения шишками по своему усмотрению, старый шакал решил объединить под одной сосной три лесные службы: мытарей, занимавшихся поборами в лесу, стражей, следивших за перемещением добра через границы и, собственно, кротов, ведущих учет всех материальных благ леса. Шакал решил подстраховаться и потому во главе такого объединения поставил хоть и не сильно умную, зато послушную зверушку нетрадиционной ориентации. Правда, спустя месяц шакаленка убрали и с этой должности – как говорится, от греха подальше. Козлов, так тех вообще начали щемить направо и налево: их хватали, бросали в срамные ямы, отбирали нажитое неправедными трудами, а они упрямо изо всех сил цеплялись за свои места (медом им там, что ли, было намазано?). Гнобили бородатых в основном волки и легавые псы: вначале предлагали рогатым шишки за «решение вопроса», а затем паковали их вместе с мечеными шишками. И застращали скотину настолько, что тот беспредел, который творили блеющие за шишки, не шел ни в какое сравнение с тем, что они исполняли из страха перед волками и псами. Одно слово – козлы.

И на фоне описанного выше бардака бегемот, по указанию шакала, стал ругаться со сладкой парочкой: то ему цена на горючие воду и воздух не подходит, то ему не нравится, что эти самые воду и воздух леший стал гонять в обход него, то еще почему-то, почему обычно сильные мира лесного не могли договориться друг с другом. Бегемот же, помещенный в шакалье окружение, проводил дни в неге и расслаблении: шишки поступают регулярно, а проблемы решаются как-то сами собой… Или их шакал решает. Одним словом, зверюга так расчувствовалась, что сама поверила в свою избранность…

С к а з о ч н и к: У медведей вообще частенько от лизоблюдства крышу срывало, причем у всех, кто добирался до таких вершин управления лесом…

Время шло, и на обеих лесных территориях приближались сказочные действа под абсолютно человеческими названиями – выборы. На родине зверушек собирались избирать представителей лесных обитателей, а у соседей – менять местами медведя с лешим. И там, и там правящий звериный класс успешно подготовился к приближающемуся действу: переписали под себя лесные правила, оттеснили сильно ретивых, убедили сомневающихся и застращали неуверенных… Теперь правителям было неважно, как проголосует зверье, ибо расставленные заранее волки с шакалами смогут при необходимости «правильно» подсчитать голоса избирателей. Далее каркающие сплетницы преподнесут информацию под нужным соусом, и основная масса как лесных, так и чужелесных обитателей уверует в прозрачность выборов. А там – по уже отлаженному сценарию: звериные гуляния в честь победы, принятие поздравлений, раздача шишек и должностей, определение ключевых направлений развития леса и, в конце концов, пятилетнее выкачивание всяческого добра с вверенных территорий. Самое интересное, что сценарий описанного действа всегда оставался одним и тем же: зверье ждало с нетерпением следующих выборов, чтобы проголосовать против действующего правителя, но подходило время – и шакалы при помощи ворон, волков и всяческих хитростей заставляли лесной плебс голосовать за все тех же ненавидимых им представителей политикума. Старшие шакалы обеих территорий решили поднять рейтинг своих кандидатов путем накала страстей вокруг спорных вопросов: бегемот с одной стороны, леший – с другой, по команде сверху принялись ругать соседей, отстаивая, якобы, интересы своих лесных угодий – одному русло отдавай, другому цену снижай, ну и все такое… Сценарий был простым, как корабельная сосна: эти двое ругались, а вороны каркали во все свое воронье горло: «Ай, молодец правитель, вот, может и не чист на лапу, а все равно – интересы леса отстаивает!.. Оно, конечно, и неплохо было бы его поменять, но вдруг другой будет хуже?.. Нет, нам уж лучше пусть старое зло останется, чем к новому привыкать». Или еще так: «Леший, конечно, скотина редкостная, и в казну лесную лапы регулярно запускает, зато – крепкий и властный правитель. Вон благодаря ему как нас соседи-то боятся! Одним словом – знай наших! А шишек в казне лесной благодаря горючим воде и воздуху у нас видимо-невидимо. Не этот, так другой ее доить будет».

С к а з о ч н и к: Учитывая, что те огромные лесные угодья, на которых правила сладкая парочка, населяли в большей части быки и кабаны, лозунг «Знай наших!» всегда срабатывал безотказно: отчебучили что-то соплеменники на соседских территориях, упившись медом – «Знай наших!»; отравили перебежчика в тылу врага – «Знай наших!»; нахамили соседям на высоком уровне – «Знай наших!»… Короче говоря, чем наивнее и открытее зверье, тем легче его поймать на «Знай наших!» или «А слабо?». Кстати, в мире людей это тоже бывает…

Какое-то время леший с бегемотом просто ругались, вернее, ругались они не просто, а потому как так их шакалы научили, но для чего это нужно – никто из противников не знал. Затем зверью все те же шакалы предложили встретиться и поговорить о том, о сем, да ни о чем. Животные встретились, хлебнули медку, помяли кикимор, помычали, да и разошлись, так ни о чем и не договорившись. Зато потом встретились старые шакалы. И обо всем договорились…

XV

Утро в лагере кабанов выдалось пасмурным и дождливым. Старый друг кабаньего предводителя проснулся рядом с шакаленком под умело выстроенным навесом из больших листьев лопуха. Толстоносая морда еще спала, и кабан аккуратно, чтобы не разбудить мирно сопящего щенка, поднялся на передние ноги. После того, как резкость заспанных глаз удалось навести, взору хрюкающего существа предстали небезызвестные кот с кабаном. Они валялись под соседним деревом и что-то очень активно обсуждали. При этом зверюги натащили гору каких-то клубней, корешков и прочей еды. Кабан поднялся на все четыре, и сонной шатающейся походкой побрел к приятелям:

– А че эт вы тут делаете? – не знамо для чего спросил кабан.

– Лежим, – лаконично ответил кот.

– Едим, – продолжил старый кабан.

– Значит, лежите и едите. Так вот, да? Мы там с шакаленком, можно сказать, мерзнем под дождем и голодаем, а они – валяются и жрут! Да?!

– Ну да, – сказал кот. – Ты, морда с клыками, или недоспал, или переспал, а оттого и мутишь воду там, где ее мутить вовсе и не стоит. Ты или присоединяйся и жуй по-тихому, или чеши к шакаленку, дальше морду топтать… Как тебе такая альтернатива?

Кабан все еще находился на полпути между совершенным во всех отношениях миром грез и грешным на всю голову миром проблем, а потому тупо смотрел в какую-то точку, не сводя с нее глаз. Между тем, точно так же, шатаясь и позевывая, к кабану подошел шакаленок.

– Альтернатива? – как бы в никуда задал вопрос кабан, и повернул башку в сторону шакаленка.

– Необходимость выбора одного из двух взаимоисключающих решений – ответил так же в никуда шакаленок, сделал еще два шага и свалился набок.

Кабан, постояв немного с глупым выражением морды, практически ответил:

– А-а-а… – и тоже плюхнулся на бок возле горы корешков.

Окончательно вернувшись в реальность и подкрепившись, наши герои присоединились к разговору кота со старым кабаном:

– А я тебе так скажу, полосатая тварь, – говорил старый кабан, – вся эта муть, затеянная отщепенцем моего племени, не стоит сломанного когтя… Кишка у него тонка… да и вообще…

– Затеял раз, затеет и еще раз… Ты пойми, не все в лесу мыслят твоими категориями. В честном бою ему тебя не одолеть, а значит, он будет искать возможности сделать это как-то по-другому… И заметь, какое-то количество кабанов пошло за ним сегодня. Так ведь?

– Ну, так…

– Вот. А завтра он с собой в два раза больше живности приведет.

– С чего это?..

– Да хотя бы с того, что ты с шакалами якшаешься, а ваш брат нас, шакалов, не шибко-то любит.

– Ну, это да, не любим мы шакалов… Да и вообще, кто их любит?

– Другие шакалы, – хохотнул кот. – А тебе-то самому чем шакалы насолили?

– Сильно уж они хитрозадые…

– И все?

– Почему все… Есть еще…

– Ну, скажи…

– А ты сам посуди: если взять в процентном соотношении, то в нашем лесу шакалов – меньше одного процента проживает; зато, куда не плюнь, все ключевые посты у них в лапах, друг друга выгораживают да подтягивают, а другое зверье, наоборот, обижают. Причем, всегда говорят одно, а делают другое. Я парочку лично порвал, когда в обмане уличил. Ох, многие тогда из толстоносой стаи зубы скалили в мою сторону, а я все равно пропетлял…

– Это тебе только кажется, что ты пропетлял. Придет время – и они с тебя за все спросят.

– Ну и когда это время придет? Что поменяется?

– Думаю, скоро. Раньше ты молодой да сильный был, а теперь… вот.

– Что – вот? – не понял старый кабан.

– Стареем мы, братец, и чем дальше, тем быстрее… Еще немного – и бойцом ты будешь только по духу, а не физически. Вот тогда тебя и навестят.

– Да, – протяжно ответил кабан, – правду говоришь, мурчащий. И возразить-то нечего. Ну почему все так?

– Потому, что вы не хотите видеть объективной реальности. Вот когда война – вы все, как один, друг за дружку готовы глотки рвать, но как только наступает мир – каждый сам за себя. Вот скажи, что мешает кабанам поступать так же, как шакалы: выбирать на правление представителей своего вида, поддерживать его, а не хаять, помогать друг дружке, как на войне, не продавать свою звериную совесть за шакальи шишки, и так далее?

– Не знаю. Наверное, не думали мы об этом.

– Да думать-то, я уверен, думали, но ничего для этого не делали. Максимум – порвали парочку зарвавшихся шакалов. Тут, клыкастый, надо глобально подходить к решению проблемы. Мое племя ведь беспредел творит только тогда, когда есть такая возможность, а если дать как следует по лапам или по башке, то будет тише воды сидеть, да под новые правила подстраиваться. В общем, надо бы вам у нас поучиться, как не дать нам над вами беспредельничать. Так вот…

Подошедшие кабан с шакаленком только крутили звериными мордами, молча слушая великосветский треп старших товарищей.

– А чего это вы там про здесь?.. – промычал кабан.

– Это вы там, а мы – здесь, – перекривил его кот. – Ты, наверное, хотел спросить, о чем это мы здесь разговоры разговариваем?

– Ну, да… Точно… А я разве не так спросил?

– Скажем, не совсем так, – дипломатично ответил кот.

– Ну, так чего вы здесь про там? – с наивным выражением морды в очередной раз спросил кабан.

– А мы, понимаешь, вот… – в тон вопросу ответил старый кабан.

– И давно? – спросил шакаленок.

– Что давно? – не понял старый кабан.

– «Вот» – давно? – уточнил щенок.

– Как это? – опять не понял старый кабан.

– Ну, после того, как вы тут «понимаешь», «вот» – давно?

Старый кабан совсем потерялся, зато котяра хохотал, качаясь на спине:

– Молодец, носатый, как уделал старика!.. А тот и повелся!..

– Так это ты меня специально путал? – вкрадчиво спросил старый кабан, подсовываясь к шакаленку.

– Ну да, – засмеялся тот.

– То есть ты умышленно и на виду у всех делал из меня дурака?

– Ага, – весело добавил шакаленок.

– Понятно, – медленно проговорил старый кабан, все ближе подсовываясь к наглецу. – И еще одно уточнение: если я правильно понял, это маленькое носатое существо, воспользовавшись моей искренней наивностью и доверчивостью, высмеяло боевого товарища самым что ни на есть подлым способом???

– Точно, дядя ка…

Не успел шакаленок договорить, как кабан быстрым движением сгреб толстоносого в охапку:

– Вот теперь посмотрим – как ты будешь шутить в моих лапах, – проговорил старый кабан, подминая под себя шакаленка.

Шакаленок кряхтел, извивался, но вырваться никак не получалось.

– Вот, толстоносый, – говорил нравоучительным тоном старый кабан, поддавая подопечному по пятой точке, – никогда не думай, что ты самый умный. Есть еще я и котяра…

– А я? – поинтересовался котячий друг.

– А ты еще не дорос…

– Почему это я не дорос? Я не многим моложе тебя буду… Ишь, аксакал выискался… Да у меня и клыки поболее твоих-то будут… И в холке я тебя повыше… И вообще…

– Да, в холке-то ты меня, конечно, обогнал, и клыки твои покруче моих будут… Да вот с мозгами, понимаешь, нехватка вышла…

– Какая такая нехватка? У меня башка не меньше твоей, значит и мозгов в ней столько же… наверное… Ну, я так думаю, – сказал кабан, тут же усомнившись. – Тобишь, ты хочешь сказать, что я глупый?.. А может, что я вообще – тупой?..

Кабана никто так и не дослушал, потому как публика каталась по поляне, весело ржа, мяукая и хрюкая. В конце концов, осознав всю глупость произошедшего, кабан и сам весело захрюкал с компанией. Наржавшись, вернее намяукавшись, налаявшись и нахрюкавшись, компания разместилась вокруг кучки съестных припасов.

Когда все участники веселья успокоились, шакаленок обратился к старому кабану:

– Дядя кабан, а можно я друзей позову?

– Зови, толстоносый, – просто ответил кабан, – чего у меня спрашиваешь?

– Ну как чего, вы вон сколько еды приготовили, а если я позову своих друзей, то они могут всю ее и съесть. Вот.

– Ты, хитрозадый, бросай свои шакальи забубоны. Мы, кабаны… Ну, и коты, конечно, – поправился предводитель, взглянув на кота. – Может, и не такие умные, как шакалы… Ну, и коты, конечно… Зато – открытые и гостеприимные. Не то, что коты с шакалами.

Не успел старый кабан договорить, как кот, понимая куда клонит хрюкающий, запустил в него шишкой. Предводитель, хоть и не успел увернуться от летящего предмета, но зато сразу вышел из образа философа, размышляющего о превратности бытия (с поправкой на видовое происхождение скотины) – через секунду он уже качался по земле и хрюкал от удовольствия.

– Веди своих друзей, тут припасов на всех хватит, – сказал, успокоившись старый кабан, – а не хватит – так мы котяру еще раз на шишки облегчим. Он ведь теперь среди нас самая состоятельная морда.

Вторая шишка полетела в кабана… Затем третья… Шакаленок убежал звать друзей, а два кабана и кот продолжали веселиться, как в молодости, когда плевать, кто какого роду-племени, когда трава и цветы на лугах пахнут как-то по-особенному, и когда шишки представляют ценность исключительно в виде еды, а не как средство взаиморасчетов.

Спустя десять минут вокруг кучки съестного собрались друзья шакаленка и наши старые знакомые. Как следует подкрепившись и насмеявшись над словесной перепалкой двух кабанов и кота, звери уселись и улеглись на поляне.

– А все-таки, – начал шакаленок, – уважаемые аксакалы, где Льва искать будем?

– Ну, где-то будем, – уклончиво ответил старый кабан, – вон, котяра у нас самый умный, пускай и придумывает.

– А я уже все придумал, – сказал кот, многозначительно ковыряясь когтем в земле.

Все застыли в ожидании…

– Ну, говорите же, дядюшка кот, – пискнула лисичка.

– Не томи, скотина полосатая, – вставил котячий друзяка.

Между тем кот продолжал многозначительно молчать и ковыряться в земле. Отвешенный подзатыльник вернул его в реальность:

– Ах да… – сразу начал кот. – Я тут думал, думал и, кажись, выдумал, то есть придумал, как Льва разыскать да проблемы ваши звериные порешать… Или что-то в этом роде…

– И как мы его искать будем, дядюшка кот? – спросил бельчонок и спрятался за спину медвежонка.

– Ну, как искать, – повторил кот, – просто: поищем, поищем, да и найдем.

– Я его таки сейчас прибью, – сказал старый кабан, делая попытку подняться.

Кот отскочил на безопасное расстояние:

– Фи, предводитель, что за манеры… Думаю, мой друг кабан так бы никогда не поступил… А?

– Не-а, так бы – никогда… Ни при каких обстоятельствах… Да кикиморой буду! Я бы его просто прибил, и всего делов. Вот всегда он так: всю кровь выпьет, прежде чем ответ даст. Думаю, надо взять скотину, связать как следует, да расспросить с пристрастием – глядишь, разговорчивее станет…

– А ежели еще при этом и бока намять, – вступил в разговор старый кабан, – то наша зверушка станет покладистой и уступчивой.

– Точно, – подхватил второй кабан, – надо скотину малость потиранить – сам все, что выдумал, расскажет. А если тиранить с особой жестокостью – то и все, что не выдумал, тоже расскажет. Думаю, еще пару подзатыльников – и полосатая задница станет поохочее к общению.

– Э!.. Э!.. Потише, деспоты лесные… сто проблем на ваши окорока, – стушевался кот. – Ну, пошутил я, чего взбеленились… Давайте, возвращайте свои центры тяжести на места восседания, и я продолжу…

Поднявшиеся особи вернули бренные шкуры со всеми потрохами на прежние места, звереныши хихикнули, а кот неспешно продолжил:

– Что я думаю: раз Лев царь зверей, то выходит, что ему известно абсолютно все, что случалось и случится в лесу… Так?

– Ну, наверное, – ответил старый кабан.

– Вот…

– Ты дело говори, – не выдержал котячий друзяка, – а не проверяй нас на эрудицию!

– Ничего себе, – присвистнул старый кабан, – «эврудикция»… ты где слов-то таких нахватался? – сказал он, обращаясь к своему соплеменнику.

– Да, пообщаешься с этой полосатой скотиной – еще и не так изъясняться начнешь…

– Эй, клыкастые морды, вы будете меня слушать, или продолжите восхищаться лингвистическими способностями друг друга? – спросил кот, прерывая общение друзей.

Старый кабан тряхнул головой:

– Вы специально меня путаете? Кто такие «лингвистические»? А?

– Давай я тебе это позже объясню, – вставил котячий друг.

Старый кабан кивнул, успокаиваясь, а кот продолжил:

– Так вот, раз Лев все знает заранее и без его воли ничего произойти не может, то нам необходимо просто искусственно создать соответствующую ситуацию, когда он сам явится пред наши очи, а не гонять с высунутым языком по лесам и болотам в поисках его, вездесущего… А? Как вам идейка?

Звери смотрели на кота с глупым выражением морд, от которых сквозило скрытой агрессией. Кот моментально смекнул, чем может закончиться звериное недопонимание и быстро пояснил:

– Насколько мне известно, Лев – самая справедливая живность во всем лесном мире. Стало быть все, что несправедливо, должно быть противно особе, которую все мы ищем. Так понятно?

– Ну, допустим, – сказал, прищурившись, старый кабан, – продолжай.

– Хорошо. Следовательно, если нам удастся создать ситуацию крайней вопиющей несправедливости в отдельно взятом месте нашего леса, то Лев как гарант задекларированной справедливости просто обязан будет появиться в этом самом отдельно взятом месте, чтобы восстановить статус кво.

Старый кабан мотнул башкой, стукнувшись ею о молодой дубок, затем прошелся взглядом по мордам присутствующих, сидевших с выпученными глазами и разинутыми пастями… Валяющаяся рядом ветка почти ту же была запущена в сторону кота, который едва успел втянуть голову в плечи, в результате чего брошенный кабаном предмет со свистом пролетел мимо.

– Я хотел сказать, – быстро поправился котяра, – Лев появится и наведет порядок, то есть – восстановит справедливость, или, как говаривают у людей, «статус кво».

– Нет, я его таки покалечу, – зло хрюкнул старый кабан.

– А я помогу, – поддержал его котячий друзяка.

Кабаны быстро поднялись и уже грозно двинулись было к усатому, однако возникший перед ними шакаленок попытался спасти полосатого от серьезной трепки:

– Дяди кабаны, – выпалил, задыхаясь, щенок, – я, кажется, понял и могу объяснить…

Старый кабан отодвинул молодого друга в сторону:

– Ты главное не забудь, что понял… Мы сейчас быстренько прибьем это лохматое чудовище, а потом ты нам все обстоятельно и расскажешь.

– Так нельзя, дяди кабаны, а вдруг я неправильно понял… а вы его ни за что прибьете…

Дело в том, что агрессия, с которой кабаны направились в сторону кота, не оставляла сомнений у присутствующих в кровавом окончании возникшего инцидента. Кабаны, уловив едва ощутимый запах адреналина в настроениях публики, стали вести себя еще агрессивнее:

– Да его даже ни за что есть за что прибить, – начал спектакль котячий друг. – Ты, малыш, и представить не можешь, сколько эта скотина крови из меня выпила! Уж лучше раз оплакать-таки усопшего да зажить наконец спокойной жизнью.

– Ну кого ты защищаешь, друг мой толстоносый, – подхватил тему старый кабан. – Да по алчности, подлости и коварству ему ни медведи, ни волки в подметки не годятся. Это, если хочешь, Лев, только наоборот…

Шакаленок, впрочем, как и остальные звери, какое-то время находился в ступоре. Они действительно поверили, что все происходит взаправду. А тут еще и кот начал подыгрывать хрюкающим:

– Звереныши, заступитесь за старое больное мяукающее существо, а не то эти демоны в зверином обличии таки доведут начатое…

– Ща я его порву! – уже кричал старый кабан.

– Ща мы его вместе порвем! – подкрикивал котячий друг.

– Помогите!.. Спасите!.. – орал кот.

В общем, долго они еще изображали жертву и палачей, долго валяли, как говорят у людей, дурака, и долго еще звереныши верили этому спектаклю. Первым вышел из образа котячий друг, когда увидел слезы на мордашке бельчонка и ежика, мечущегося взад-вперед в попытке определиться, за кого же он, собственно, будет. Кот просто упал на бок и стал заливаться веселым мяуканьем. Немного погодя к нему присоединились оба кабана. Звереныши еще некоторое время пребывали в оцепенении, пытаясь осознать смысл произошедшего, а выйдя из него, принялись бросать в проходимцев всем, что попадалось в лапы: шишками, желудями, вершками и корешками… Веселье затянулось, и лишь когда артисты со зрителями примирились и успокоились, ежик задал терзающий присутствующих вопрос:

– Дядя кот, скажите: вот все, что вы говорили – это серьезно?

– Абсолютно, мой маленький колючий друг, – как-то пафосно и многозначительно ответил кот.

– А можете еще раз повторить, только без представлений? – поинтересовался бельчонок.

– А why бы и не not? – уж и вовсе непонятно, но совсем по-человечески изъяснился полосатый.

Десятка два шишек и корешков тут же полетели в мяукающее создание.

– Ладно, ладно, – примирительным тоном и почесываясь выпалил кот, – пошутил я. Уж и пошутить нельзя. Бросаются, бросаются… Хотите, чтобы я повторил?

– Ну да, – хором ответили звери.

– Ладно, слушайте. Вот если кто-то из вас, звереныши, будет шкодничать, пока родители заняты добычей пропитания, то что сделают старшие, возвернувшись с промысла и обнаружив беспорядки? А?

– Ну, наверное, накажут, – попробовал угадать шакаленок.

– Вот! – медленно проговорил кот, поднимая вверх правую лапу.

– Опять ты за свое? – хрюкнул старый кабан. – Щас как дам больно… И сильно…

Кот не дал кабану развить мысль агрессивного характера, а сразу продолжил:

– А «вот» обозначает, что раз ваши родители, обнаружив провинность, накажут вас в целях воспитания, то уж тем паче Лев всемогущий призовет к ответу смутьянов, нарушивших его установления.

– То есть ты хочешь сказать… То есть ты клонишь… То есть мы… То есть вы… – пытался сформулировать случайно возникшую мысль старый кабан.

– Да, именно это я и хочу сказать, сообразительные вы мои, – произнес с издевкой кот, – нам надо как-то сильно нашкодить, и когда сотворенная беда выйдет за рамки терпения искомого нами лесного царя, он, то есть царь лесной, и явится…

– Чет я не понял, котяра, – начал, заикаясь и что-то сильно обдумывая, его друг, – получается, что дабы вызвать Льва – достаточно просто нашкодничать? Так мы с тобой большую часть нашей звериной жизни только этим и занимаемся, а Льва я ни разу не видел.

– Ну, во-первых, – не спеша ответил кот, – Лев не джин, чтобы его вызывать; а во-вторых, выходит, мы и не шкодничали по-взрослому, раз Лев нам не явился.

– А как же тогда по-взрослому? Ведь мы с тобой чего только за свою жизнь не натворили-то? И все, получается, не по-взрослому.

– Получается, не по-взрослому, – просто ответил кот.

– Знать, и я не дошкодил в своей жизни, раз Льва не видывал? – как бы в никуда спросил старый кабан.

– Знать, не дошкодил, – опять просто ответил кот, не переставая смотреть в одну точку.

– Да-а-а, – протянул котячий друг.

– Да-а-а, – в унисон ему простонал старый кабан.

– Выходит, да, – поддержало их толстое полосатое существо.

Звереныши молча наблюдали за разговором старших и только ерзали пятыми точками, ничего не понимая.

– Так а делать-то чего, дяди коты-кабаны? – не выдержал ежик.

– А делать-то и нечего, – ответил кот, находясь в ступоре задумчивости.

– Как это – «нечего»? – пискнул бельчонок.

– Как это – «нечего»? – поддержал его медвежонок.

– Как это? Как это? – вклинился шакаленок. – Вы же, дядюшка кот, сказали, что придумали, как Льва найти, а теперь «делать нечего»?

– Понимаешь, толстоносый, придумать-то я придумал, что делать надобно, но вот как этого достичь – пока непонятно… Вернее будет сказать, что мне понятно, как это сделать, но вот – каким способом?..

Кот замолчал, замолчали все присутствующие, разинув пасти и многозначительно высунув языки. И только шакаленок продолжал ерзать пятой точкой по траве, пытаясь сформулировать очередной вопрос к собравшимся аксакалам:

– Дяди взрослые, соберитесь, пожалуйста, в стадо и решите: что нам дальше делать… Дядя кот, вы же самый умный, вернее хитрый, вернее – и умный, и хитрый… Ну придумайте чего-нибудь, – уже почти вопила в отчаянии толстоносая зверушка. – Вон, нерпа в нашем лесу, хоть и в срамную яму брошена, а мой дед, старый шакал, все руки потирает в ожидании. А он ничего просто так не делает. Нерпа ведь его зверюгой была, а он посоветовал медведю ее в яму посадить. С одной стороны, вроде и лишился боевой единицы, а с другой – чего-то все-таки ждет от этой посадки. Раз мой дед нерпу в жертву принес, то…

Не успел шакаленок договорить, как кота аж подбросило:

– Жертва, – как заклинание произнес он, – как я раньше не догадался!..

– О чем не догадались, дядюшка кот? – спросил шакаленок.

– Молодца, толстоносый! Нам необходима не только шкода, но и жертва.

– Какая жертва? – не понял шакаленок.

– Ну, какая-нибудь, – ответил усатый. – Жертва. Это то, что надо!

– Ща ударю, – монотонно сказал котячий друг.

– И я, – поддержал старый кабан.

– Тихо будь, зверье, объясняю популярно, – скороговоркой произнес кот. – Все пакости, которые мы творили в своей звериной жизни, рядом не валялись с жертвой, принесенной во имя чего-то…

– Или ты немедля объяснишь, или я тебя прибью, – просто сказал старый кабан.

– Щас попробую, – мяукнуло полосатое создание. – Если быть кратким, то нам необходимо, чтобы кто-то кем-то за что-то был принесен в жертву. И вот, если эта жертва будет угодна Льву, то он всенепременно явится и восстановит статус кво.

Кот еще не успел договорить, а сильный подзатыльник уже сотряс его хитрые мозги. Понимая, что подобная репрессивная мера может повториться и от его закадычного друга, он быстро поправился:

– Я имел в виду, что Лев появится и восстановит справедливость.

– И? – не понял старый кабан.

– И все… – утвердительно ответил кот. – А чего мы, собственно, добиваемся? А?

– Ну, чтобы Лев появился.

– Правильно. Вот он и появится.

– А зачем? – не понял старый кабан.

– А какая разница? Он появится, и ладно. Мы ведь этого и хотели?

– Ну да… – медленно произнес старый кабан.

– Ну да… – подхватил котячий друг.

– Вот! – закончил умозаключение кот.

Зверье разинуло пасти… Кот же, видя изумление на мордах, быстро продолжил, чтобы не стать мишенью для бросания всевозможных твердых предметов:

– Значит так: создаем ситуацию, творим беспредел, приносим жертву, появляется Лев, рассказываем ему о своих проблемах. Все.

– Так просто? – спросил ежик.

– Ну да, – ответил кот.

– А какую жертву приносить будем? – поинтересовался бельчонок.

– А вот это – вопрос, – произнес кот.

– Какой вопрос? – не понял шакаленок.

– А такой вопрос: кто жертвой будет?

– Ну, кого выберем – тот и будет, – просто сказал толстоносый.

– Здесь не все так просто, звереныши. Жертва должна быть не виртуальной, а вполне осязаемой и реальной. Более того, эта самая жертва должна пойти на это совершенно добровольно…

– Как это? – опять не понял шакаленок.

– Да вот так, – спокойно ответил кот. – Зверюга, понимая, что сдохнет, тем не менее, должна добровольно пойти на это во благо кого-то или чего-то.

– То есть, дядя кот, вы хотите сказать, что тот из нас, кто будет жертвой, должен будет умереть?

– Именно так.

Звери переглянулись.

– Давайте, я буду жертвой, – пискнула белочка.

– Или я, – сказал ежик.

– Или мы вместе, – присоединился к говорившим жеребенок.

– Нет, так дело не пойдет, – встрял в разговор старый кабан, – у нас здесь не клуб самоубийц. Вы, мелюзга, еще пороха не нюхали, а уже откинуть копыта собрались, или что у вас там вместо копыт… Тут, понимаете ли, жизненный опыт надобен.

– Какой опыт, дядя кабан, – выпалил шакаленок, – какой опыт нужен для того чтобы издохнуть?

– Ну, во-первых, не чтобы издохнуть, а чтобы сознательно пойти на то, чтобы издохнуть. А во-вторых – и я, и кот, и мой старый друг кабан на своем веку успели повидать немало как плохого, так и хорошего, а вы еще не только пороха не нюхали, но и вообще звериной жизни не видывали. Так что, если кому и быть жертвой, так это нам… Ну, я имел в виду, кому-то из нас троих.

– А кому конкретно? – тихо пискнула лисичка.

– Ну, я не знаю, – сказал старый кабан, окинув оценивающим взглядом кота и кабана, – да вон хоть котяре.

У кота отвисла челюсть от такой наглости и он, как рыба, молча хватал воздух усатой пастью.

– Скажи-ка, дружище, – выпалил предводитель, обращаясь к котячьему другу, – ну какой прок со старого больного кота? Так, одни расходы. Он даже сам за себя постоять не может, зато ест за троих. В общем, с него нам одни убытки. А издохни скотина за правое дело, и всем польза: финансовой нагрузки никакой, а память благодарных потомков – на века…

– Какая память? На какие века? – не мог успокоиться котяра. – Я вообще не собираюсь жертвовать, а тем более – собой.

– А тогда кем же? – удивился старый кабан.

– А? – поддержал его котячий друг.

– Да кем хотите, тем и жертвуйте, – взахлеб говорил кот, – тоже мне, крайнего нашли. Что я, рыжий, что ли?

– Ну да, – ответил котячий друг.

– Точно такс, – подтвердил старый кабан, – рыжий и есть.

Кот замер, на секунду задумался, понял, что оплошал, и тут же попытался выкрутиться:

– Говоря о масти, я имел в виду фигуральное выражение, а не буквальное состояние вещей, то есть окрас моего меха.

– А говоря об «ударить больно», – в тон коту заговорил старый кабан, – я тоже имел ввиду фигуральное выражение, означающее причинение физического ущерба наглой полосатой живности, а в буквальном смысле это значило – размазать лохматое существо по какой-нибудь твердой поверхности, типа камня, а если быть до конца откровенным, то конкретно прибить тебя, зараза.

Кабаний предводитель не на шутку завелся, причем его настроение передавалось окружающим – котячий друг был тоже не прочь отвесить пару подзатыльников своему корешу, а кое-кто из зверенышей, по всей вероятности, охотно помог бы дядям кабанам и подержал бы мяукающую скотину… Но кот – он потому и был шакальей породы, что мог найти выход из любой, казалось, абсолютно безвыходной ситуации:

– А теперь вот быстро все замолчали и тихо выслушали самого хитрого и самого умного, и самого мудрого собеседника, – выпалил кот, повысив голос так, чтобы не дать никому вставить свое слово.

Зверье затихло на мгновенье, чем, собственно, и воспользовалось полосатое создание:

– Я, кажется, придумал, – быстро сказал лохматый. – Нам не придется никем жертвовать.

– Как это? – не понял котячий друзяка.

– Как это? – присоединился к нему старый кабан.

– Как это? – спросили остальные звереныши.

– Ну, тут надо будет постараться, – медленно и важно начал котяра, – насколько я правильно понял львиную философию, то он, то есть Лев, никогда не допустит, чтобы приключилось большое зло, а это значит…

– Не томи, скотина усатая, – не выдержал старый кабан.

– А ты меня не торопи, я вам не дом советов.

– Дядя кот, а что такое «дом советов»? – поинтересовался медвежонок.

– Как тебе сказать, криволапый… Это у людей есть такое место, где собирается целая куча дураков, уверенных в том, что они умные; болтают о том, о сем, будучи убеждены в том, что говорят правильные вещи; потом голосуют за эти вот, с позволения сказать, правильные вещи, с глубоким осознанием собственной значимости и того, что это именно они управляют обществом, и что без их вмешательства во всем их человеческом мире образуется хаос.

– А зачем? – поинтересовался шакаленок.

– Да кто их знает, – очень по-философски ответил кот. – Дураки, они и есть дураки. Кстати, в нашем мире таких ничуть не меньше, чем в людском.

– Скажешь ты, наконец, чего делать, или нет? – теряя терпение, хрюкнул старый кабан.

– Напомните, на чем я остановился? – как бы забывшись, спросил кот.

– Ты, скотина такая, – начал терять терпение и его закадычный друг, – сказал, что Лев никогда не допустит, чтобы большое зло приключилось. А это значит…

– Что это значит? – потерял нить логики кот.

– Ты у меня это спрашиваешь??? – уже бесился его друзяка. – Я всего лишь на всего процитировал сказанное тобой пять минут назад.

– Что? Кто, я? Я такое сказал? – удивился кот, затем в очередной раз задумался. – Ну да, говорил. А что?

– Что это значит? – хором закричали все присутствующие.

С к а з о ч н и к: На самом деле кот все прекрасно понимал, однако необходимость выиграть хоть немного времени заставила его прикинуться быком (в плохом смысле этого слова). Между прочим, в мире людей часто случаются подобные казусы, но только с точностью до наоборот: это выглядит так, если бы быки вдруг стали прикидываться шакалами.

Морда с усами просияла и уже в своей хитрой манере не спеша продолжила: – Терпение, друзья мои, только терпение… Дело-то житейское…

С к а з о ч н и к: Ой, кажется, это не я сказал…

Уверенность, с которой кот начал говорить, заставила зверей успокоиться и опустить поднятые пятые точки на места их прежнего восседания.

– Так вот, – продолжил кот, – Лев никогда не допустит, чтобы приключилось большое зло, а это значит, что если зло должно будет вот-вот произойти, то, как по мановению волшебной палочки, появится Лев и все порешает.

Зверье недоуменно пялилось на оратора. Заметив тень непонимания на мордах присутствующих, котяра попытался углубиться в смысл ранее сказанного:

– Включите мозги: если Лев – это справедливый судья, а я именно так понимаю его роль в этом спектакле под названием «звериная жизнь», то рядом обязательно должен появиться кто-то несправедливый, кто будет мешать ему сделать справедливость… И наоборот, если кто-то пытается сделать что-то несправедливое, то тут же появляется Лев и всех спасает…

Как не пытались звери включать мозги, как не морщили лбы, а смысла сказанного никто понять так и не смог. Видимо, или не было чего включать, или лоб не в том месте морщили… Первым не выдержал медвежонок:

– Дядюшка кот, объясните нам, пожалуйста, попроще, а то я уже третий раз башкой о сосенку бьюсь, а результата никакого.

– А ты косолапый, с разбегу попробуй, – хохотнул котячий друзяка, – глядишь и забудешь, зачем вообще задумываться надобно.

Зверье захихикало, а мишка обиделся и надулся. Котяра, видя растерянность медвежонка, счел необходимым заступиться за несмышленую зверушку:

– Насколько я понял, – повысил голос кот, – присутствующие здесь представители местной и чужелесной фауны так же, как и медвежонок, ничегошеньки из сказанного не поняли… А коль так, то почему же тогда смех на поляне раскатами разносится? А?

Пристыженные звери сконфуженно опустили глаза, а кот, чувствуя себя в своей миске, победоносно продолжил:

– Не стыдно? Вот он, в смысле медведь, по крайней мере, честно сознался, что не понимает…

С к а з о ч н и к: Понятие «стыд» напрочь отсутствовало в котячьей философии, однако роль великого оратора, примеряемая на себя усатым созданием, не раз заставляла лесных обитателей проливать горькие слезы от услышанного. А образ мирового судьи вообще приводил полосатую скотину в состояние, близкое к блаженству.

Кот выдержал паузу, необходимую для раскаяния собравшихся, и продолжил нравоучительным тоном:

– Итак, повторяю еще раз для тех, кто меня не понял, а конкретно – для всех присутствующих: старый шакал по своей природе – скотина злая и подлая; Лев, опять же по его львиной природе – добрый и справедливый. Однако это не значит, что он готов бесконечно терпеть выходки старого интригана, и если надо, то может и башку открутить, а потом вкрутить. Только уже в другое место…

Кот специально сострил, чтобы разрядить ситуацию и снять напряжение, повисшее в воздухе.

Зверье заржало.

– Итак, – прервал слушателей лохматый, – если все навеселились – я продолжу. Лев по своему статусу – не просто добрая большая кошка, а еще и грозный, но справедливый царь. Вот поэтому-то он может не только жалеть пострадавших и прощать раскаявшихся, а и судить своим справедливым судом, после которого непременно следует наказание. Это понятно?

– Ну… Да… Конечно… Наверное… Скорее всего… – замычали звери, все еще не понимая, к чему клонит полосатое существо.

– Я вот частенько задумывался: почему представители моей породы, имея все лесные шишки, окружив медведей своими прихвостнями и управляя ними, никак не могут полностью взять власть в лесу в свои лапы? Знаете почему?

– Наверное, не получается, – промычал шакаленок.

– Правильно, носатый. А почему не получается?

– Видимо, кто-то мешает, – вновь отозвался шакаленок на вопрос котяры.

– И опять правильно, мой маленький сородич, – похвалил толстоносого кот, поглаживая себя по животу. – А кто же мешает?

Внезапное озарение посетило присутствующих:

– Неужели – сам Лев?

– Где Лев? Откуда? Почему? – задал все вопросы сразу медвежонок, так, вероятно, и не понявший смысла сказанного.

Бельчонок и ежик тут же принялись ему объяснять.

– Понимаете, какая петрушка приключилась, – продолжил кот после небольшой эффектной паузы. – Шакалы-то во Льва не верят, потому и не могут понять, почему же им никак не удается взять полную власть над лесом. Вроде все идет как надо, и тут вдруг трах-бах – и их всех, как бешеных псов, загоняют аж за можай (понятия не имею где это, но, наверное, где-то очень далеко).

Зверье долго молчало, пока старый кабан не прервал образовавшуюся тишину:

– И как прикажешь поступать со всем, что ты тут нам наговорил?

– Вот, – хитро произнес кот.

– Что – «вот»? – не понял кабан.

– А «вот» – это значит «вот», – выпалил кот.

– Медвежонок, – вежливо обратился к зверенышу старый кабан, – не окажешь ли присутствующим, совершенно запутанным полосатой тварью зверушкам, услугу, долбанув как следует стоящую рядом усатую скотину?

Говоря это, кабан медленно подтягивал к себе внушительных размеров дубину.

– А почему я? – не понял медвежонок.

– Да потому, криволапый, – ответил за старого кабана котячий друзяка, – что у тебя удар слабее, а если предводитель угадает в мурчащего, то прибьет скотину неминуемо, и тогда мы ни за что не узнаем, чего эта морда понавыдумывала.

– Как скажете, дяди кабаны, – поднялся медвежонок.

– Сидеть, – заорал кот, – бунт на поляне? Сначала дослушайте, а уж затем выводы делайте.

– Хорошо, продолжай, – изрек старый кабан. – Только пускай медвежонок разместится где-то в районе твоей полосатой пятой точки, и если кого-то, по обыкновению, опять занесет, то дружеский удар в печень вернет мечтателя на и без того грешную землю.

Кот, насколько смог, отодвинулся от медвежонка и продолжил, оглядываясь с опаской на косолапую угрозу, усевшуюся рядом:

– Хорошо, я продолжу, даже невзирая на отсутствие у присутствующих какого-либо понимания чувства прекрасного, а именно – высокохудожественного литературного слога и ораторского мастерства, носителем которых является ваш покорный слуга.

Зверье разинуло пасти, а старый кабан ответил за всех:

– Я бы посоветовал тебе продолжать с оглядкой на грубую физическую силу, разместившуюся рядом, а также на клыки, когти и копыта сидящих напротив.

– Ладно, так и быть, подчинюсь безосновательному и вероломному насилию. Итак, суть моего гениального предложения кроется в следующем: нам необходимо насолить шакалу настолько, чтобы он захотел нас со свету сжить. В общем, надо стать у него костью в горле. И вот когда он будет вне себя от ярости и решит порвать нас, как Бобик сосиску, а затем начнет-таки рвать, вот тут-то и появится всемогущий Лев, который всех нас и спасет.

Звери огорошено молчали.

– По крайней мере, я так думаю, – изрек кот.

– А если не появится? – осторожно спросил ежик.

– Тогда плохо дело. Если Лев не вмешается – порвут всех нас оптом, сто болячек мне в печенку.

– Ничего не скажешь, классное предложение, – съязвил кабаний старейшина.

– А главное – деловое, – поддержал его котячий друг.

– А еще – безопасное, – робко вставил шакаленок.

На поляне образовалась неловкая пауза: зверье пялилось либо в одну точку, либо по сторонам, почесывалось в разных местах и, похоже, думало, напрягая даже мышцы ушей.

– Еще идеи будут? – задал вопрос предводитель.

Кот отрицательно покачал головой. Звери, в свою очередь, повторили незамысловатые движения кота.

– Значится так, – проговорил, чего-то обдумывая, старый кабан, – раз других предложений нет, то придется реализовывать «гениальный» план нашего полосатого коллеги.

– А как? Каким образом? – не выдержал шакаленок.

– Не знаю я, – ответил кабан. – Котяра все это замутил – вот пущай и придумывает.

– Ах, значит так, – возмутился полосатый. – Как медведя позади меня сажать да крайнего искать – тут вы молодцы. А как серым веществом пошевелить, так – котик, родненький, выручай…

– Послушай, лохматый, – парировал кабан, – сценарий могу и я выдумать, но тут есть одна незадача: я – тупой прямолинейный солдафон, оттого и сценарии у меня получаются такие же тупые и прямолинейные. Думаю, тебе не понравятся.

– Например? – спросил, прищурившись котяра.

– Ну, например, взять дрын и колотить тебя, пока не околеешь, и вот когда начнешь околевать – Лев, глядишь, и появится защитить твою усатую тушку. Меня, понятное дело, к ответу, тебя – на костыли, но зато зверенышам утешение: смогут со Львом пообщаться, да проблемами своими поделиться. Как тебе такая пьеса? А? Ты – герой, хоть и искалеченный, а я, как вселенское зло, наказан по полной программе.

– Ну да, ну да, – проблеял кот. – Не нравится мне твой сценарий. Уж лучше я сам выдумаю чего-то не столь кровожадного.

– Вот и чудненько, вот и договорилися, – сказал старый кабан и по-дружески огрел котяру. Кот застонал, звери заржали, дятлы застучали…

В это время на родине зверушек происходили воистину сказочные дела: нерпа с легавым псом, посаженные в ямы не столь отдаленные, вдруг стали сильно недомогать, отчего администрации срамных ям пришлось обеспечить узников срочной инолесной медицинской помощью, а также обустроить индивидуальные места отбывания наказания с дополнительными удобствами. Главного волчару нетрадиционной ориентации, переведенного давеча на должность крота, сместили на другую, более красивую, но вовсе ничего не значащую работу. А медведь лапами своего старшего медвежонка стал отбирать отобранное даже у волков. Звери взвыли, но сила была на стороне медведя, потому-то и приходилось богатой элите делиться добром, награбленным неправедными трудами.

На самом деле весь этот цирк, а точнее будет сказать – зоопарк, как всегда, был придуман старым шакалом. Медведь же просто слушал его и делал все, как велел великий комбинатор, тем более, что следовать подсказкам шакала становилось все выгодней и выгодней: постоянные перемещения приближенного зверья на лесных должностях не давали последним организовываться в кланы, а отбираемое добро тешило алчность косолапого зверюги. Шакал крутил фигурами в окружении медведя, как человеки-наперсточники крутят наперстками. В результате этих перестановок на ключевых должностях оказывались нужные шакалу особи. К слову, обороной в лесу рулил вообще засланный с соседнего леса казачек, вернее – бык в козлиной шкуре. Или козел с бычьим интеллектом. Будучи тупой от природы, эта скотина с умным видом делала глупейшие вещи, разваливая все, чем ее ставили порулить. Шакал любил шутить по поводу этого экземпляра, говоря о том, что оборону любого леса составляют три ключевые линии – это выдолбы, надолбы и долбодятлы. Командующего обороной старый шакал относил к представителям последней линии защиты леса.

В общем, шакал знал, что делал. И кажущееся со стороны значительным усиление власти делало медведя уязвимым настолько, насколько он чувствовал себя в безопасности, благоговея от безмерного увеличения своего шишечного состояния. Единственное, что не мог понять медведь ввиду собственной недальновидности, так это то, что не старый шакал ему прислуживает, а наоборот – шакал танцевал медведя как хотел.

План был прост и незамысловат, как лесная тропа (она ведет – зверюга идет; только в нашем случае медведя, как барана, вела не тропинка, а старый шакал): медведь со своим отпрыском отбирают отобранное у хищников, затем шакалье отдает косолапого на разрыв обозленной толпе этих самых хищников, а потом сосредоточенное в одних лапах добро перекочевывает к представителям шакальства (у одного-то легче отобрать, чем у многих, а так получается все здорово и красиво: отобравшему у медвежьей семьи и предъявить-то нечего – он же хищников не обижал, а «честно», то есть – справедливо наказал зарвавшегося правителя; обозленным же хищникам, терявшим во всем этом спектакле несметные шишечные суммы, в качестве утешительного приза доставалось только рычащее от отчаяния косолапое существо). Что же касается медвежьего отпрыска, то у него после низложения папаши на выбор образовывались два варианта: он либо играет по сценарию, придуманному старым шакалом, добровольно отдав все отобранное и доживает остаток своей никчемной звериной жизни, упиваясь медом, либо же отправляется вслед за батяней.

С к а з о ч н и к: Придумается же такое… Прямо не сказка, а дефектив какой-то выходит… Эх, надо было все-таки на певца учиться…

XVI

А в это самое время шакал преподносил лешему, в третий раз набивавшемуся на место медведя, показательный урок подлости и интриганства. Как было сказано ранее, шакал распорядился найти во что бы то ни стало молодого кабана, затеявшего смуту в кабаньем стаде. И вот, когда сопливый по количеству лет кабан был доставлен пред очи ведущего и ведомого, шакал сделал незаметный знак лешему сразу не начинать разговор, а выдержать паузу, чтобы хрюкающее существо, испортив воздух, ощутило всю значимость момента. Следует отметить, что толстоносый был большим знатоком звериной психологии – не только в теории, ведь любил он и поэкспериментировать над недалекими люмпенами лесного плебса. Сделанная пауза, как говорится, возымела успех: кабана, стоящего в окружении нарочито обозленных и рыкающих волков, стала пробивать невесть откуда взявшаяся дрожь, конечности подкосились, корма опустилась на землю, а шерсть вздыбилась и покрылась испариной. И когда молодое, хорошо сложенное, мускулистое и грозное животное превратилось в домашнюю свинку, шакал заговорил вкрадчивым голосом:

– Здрав будь, поросенок.

– Угу, – не зная почему, ответил кабан.

– Воспитанные звери на приветствие отвечают приветствием, – нравоучительным тоном произнес леший.

– Здравы и вы будьте, – дрожа и переминаясь, ответил кабан, боясь при этом даже взглянуть на собеседников.

– Скажи-ка мне, дорогой наш друг, – с хитрецой говорил шакал, – а известна ли тебе причина, по которой ты был приглашен в святая святых, на поляну белокаменную, сокрытую от посторонних глаз?

Кабан, и вправду ставший к этому времени поросенком, отрицательно закачал головой, снова испортив воздух на поляне.

– Хорошо, – удовлетворенно заключил шакал, – тогда ответь: готов ли ты сохранить в секрете все услышанное здесь, и ни при каких обстоятельствах никому не раскрыть поведанных тебе тайн?

Кабан, как зомбированный, быстро-быстро закивал башкой.

– И ты готов в этом поклясться?

– Кля-нусь, – еле слышно хрюкнуло морально убитое существо.

– Ну, вот и отличненько, – сказал шакал, довольный наглядным уроком укрощения клыкастой зверюги, преподнесенным лешему, – будем считать, что мы тебе поверили. А осознаешь ли ты, хрюкающее рыло, что с тобой сделают эти милые волки, если тебе вздумается нарушить наш уговор?

– Угу, – чуть не плача, ответствовал крючкохвостый плебей.

– Господа, – обратился к охране шакал, – предоставьте нам с господином лешим возможность насладиться общением с новым другом.

Волки, убрав звериный оскал со своих не очень-то дружелюбных морд и спрятав клыки, быстренько удалились, и на белокаменной поляне остались шакал, леший и до смерти перепуганный кабан. Главный интриган, обойдя свиную особь со всех сторон и оценив ее состояние как неадекватное для продолжения разговора, принялся приводить зверя в чувство, изображая свое полное расположение к нему.

– Дорогой кабан… да чего там – вепрь, – сказал шакал, подойдя к хрюкающему созданию и положив лапу на загривок собеседника, – до нас с лешим дошел слух, что ты храбро и самоотверженно повел себя в ситуации со старым кабаном, что смело выступил против зарвавшегося предводителя, поддавшись праведному порыву восстановления справедливой справедливости, и что при этом даже не побоялся численного перевеса в живой силе и очень достойно ушел непобежденным с поля брани.

Кабан впервые с момента попадания на белокаменную поляну почувствовал твердую почву под ногами.

– Мы с лешим, – продолжал шакал, – управляя великими лесными угодьями, пристально следим за всяческими актами проявления беззакония и несправедливости по отношению к нашим подопечным.

Кабан ощутил, что практически остановившееся сердце вновь начало судорожно гонять кровь по сосудам.

– Тем более, – не останавливался шакал, – что такие молодые и смелые звери, как наш новый знакомый, достойны иной участи, нежели служить под началом старого, глупого и бесчестного предводителя.

Хряк уже во всю расправил спину и гордо похрюкивал, упиваясь дифирамбами могущественного интригана.

– И нам кажется, что ты вполне мог бы занять место кабаньего предводителя, если бы мы с лешим тебе немного помогли.

Кабан выпятил зенки и открыл пасть, из которой как перед едой потекла слюна. Он преданно глазел то на лешего, то на шакала, издавал нечленораздельные хрюки и судорожно кивал своей маленькой башкой, плавно переходящей в широкий мясистый ошеек.

– Итак, – закончил восхваления шакал, окончательно вербуя несведущую в подковерных играх животину, – мы с лешим, хорошо подумав и взвесив все «за» и «против», решили предложить тебе самое большее, что вообще может быть в здешнем лесу, а именно – нашу дружбу.

Шакал сделал длинную паузу, давая кабану время разложить сказанное по полочкам в маленьком и непродуктивном мозгу.

– Готов ли ты, потомок мужественного рода вепрей, стать другом самому великому лешему и его скромному помощнику?

С к а з о ч н и к: Шакал старался не высовываться и быть в стороне от публичности. Этот прием всегда приносил свои дивиденды: что бы не сделали ведомые им леший с медведем, выгоду от сделанного всегда получит шакал. С одной стороны, приписывание собственных побед всецело зависимым от него марионеткам где-то ущемляло самолюбие возомнившего себя великим гроссмейстером шакала, но с другой стороны, обеспечивало безопасность в случае, если что-то пойдет не так, как планировалось, и взбунтовавшееся зверье вдруг решит порвать своих рулевых. Боязнь за собственную шкуру и страх перед расплатой за содеянное пересиливали неудовлетворенное самолюбие зарвавшейся скотины. Поначалу, конечно, было обидно, но со временем старый хитрец стал получать огромное удовольствие от своего положения: ему, например, нравилось забавы ради стравливать между собой и представителей высшего лесного политикума, и отбросов звериного плебса. Эдакая звериная игра в шахматы…

Кабан, как зачарованный, внимал каждому слову лукавой морды, преданно глядя в размещенные на ней глаза:

– Я готов, готов, – скороговоркой выпалил клыкастый. – Можно, я вас поцелую?

Кабан бросился с распростертыми объятиями к шакалу, но тот успел осадить порыв хряка, отстранившись от него на безопасное расстояние:

– Мы не будем фамильярничать и брататься, как низшие сословия лесного сообщества. В нашем мире избранных достаточно звериного слова, сказанного тем, кто за него отвечает, – пафосно сымпровизировал шакал.

Кабан послушно опустил растопыренные грабли, засопел от удовлетворенного осознания, что его причислили к избранным, и громко хрюкнул, сам не понимая, зачем:

– Всегда!

– Что всегда? – не понял леший.

– Наш друг имел ввиду, – пришел на помощь кабану шакал, – что он всегда готов идти по тернистому пути избранных, невзирая на все тяготы и лишения, которым может подвергаться не только его шкура, но и само существование.

Последняя высокопарная фраза, произнесенная великим махинатором, заставила секача вытянуться по стойке смирно:

– Я готов, мой фюрер! – хрюкнул, прослезившись, кабан и добавил: – А куда идти?

С к а з о ч н и к: Ну, с фюрером я, похоже, переборщил… Наверное, просто не хватило словарного запаса… Я ведь, все-таки, сказочник, а не писатель, вот и придумываю, чего придумывается – сказки ради, а не смысла для.

Леший не выдержал и, проходя мимо шакала, тихо шепнул:

– Ну и тупой… Походу, нулевой вариант, только зря время тратишь…

Шакал, казалось, не заметил высказывания ведомой им скотины:

– Идти, мой друг, надо всегда вперед, не оборачиваясь назад, не щадить врагов, презирать слабых, ненавидеть сильных и согласовывать свои действия с тайными планами, ведущими нас к всемирному господству избранных над всеми лесными территориями нашей грешной земли.

– А что это за планы такие? Я о них не слыхивал.

– Потому и не слыхивал, что они тайные, – парировал шакал.

– А, вон оно как? А я то, дурак, – выпалил кабан, но, спохватившись, добавил, – в смысле, не понял сразу. Ну, то есть, не смекнул… А вы мне расскажете о них?

– Несомненно, мой дорогой друг, – сказал шакал, похлопав окончательно зомбированную скотину. – Но – всему свое время. Ты только приблизился к нашему клану, и еще не прошел полного посвящения в его ряды.

– А что надо для того, чтобы пройти посвящение?

– Ну, если тебе это интересно, – практически по слогам произнес шакал.

– Очень, очень интересно, мой Лев, – подобострастно выпалил кабан, жадно таращась на собеседника.

– Хорошо, я скажу, хоть это и достаточно рано в нашей ситуации, – сказал шакал и будто бы задумался.

Кабан в нетерпении елозил тылом, и, наконец не выдержав, ляпнул:

– Говорите быстрее, мой солнцеподобный учитель, а то меня сейчас разорвет от любопытства и желания как можно быстрее влиться в худшие ряды лучших из лучших… лучшие ряды худших из худших… просто влиться… ну, вы меня поняли…

– Я тебя прекрасно понимаю, мой искренний боевой товарищ, – в очередной раз словесно лизнул кабана шакал. – Так вот: для того, чтобы пройти полное посвящение в наш орден, необходимо на деле доказать свое право называться избранным. Исходя из вышесказанного, я сейчас задам тебе вопрос, а ты хорошенько подумай и ответь: готов ли ты испытать тяжелые испытания и встать под наши могущественные знамена?

– Яволь! – выпалил, не задумываясь, кабан.

С к а з о ч н и к: С «яволь», скорее всего, тоже перегиб вышел…

– Ты хорошо подумал?

– Точно-с так-с, – говорил, практически не соображая, боров.

– Ну, раз ты сам так решил, то опускай свои окорока на землю и внимательно слушай меня, не перебивая, а только конкретно отвечая на поставленные вопросы.

– Я готов, мой Лев, – успокаиваясь и изготовившись слушать, изрек кабан.

– Понимаешь ли, друг мой, в нашем лесу сложилась ситуация, когда плебс не уважает власть и голубую кость, а чтит тупых и примитивных предводителей наподобие старого кабана. В вашем стаде его никто не любит, но всегда избирают в лидеры исключительно из страха перед этой беспредельной рожей. Учитывая неписанные межлесные законы, мы, поборники справедливости и порядка, не имеем морального права вмешиваться в не менее демократический, чем у людей, процесс выборов. Однако мы не можем просто сидеть, сложа лапы, и ждать, когда эта скотина окончательно погубит такие извечные ценности, как настоящая кабанья дружба, преданность делу и чувство локтя. Ну, ты и сам все это знаешь…

Кабан кивнул, а шакал продолжил:

– Мы хотим, чтобы место кабаньего предводителя заняла более достойная особь, чем старый кабан. И эта особь – ты, мой друг.

Кабан сглотнул и прослезился от нахлынувших чувств:

– Я? – не веря своим ушам, переспросил он.

– Конечно же – ты, друг мой. Кто же кроме тебя спасет ваш Род от морального разложения? Кто, если не ты, даст твоим сородичам надежду на лучшую жизнь? И кто, если не ты, восстановит справедливость в вашем кабаньем социуме?

После этих слов кабана уже можно было намазывать на бутерброд, как масло. Однако старый плут еще не все сказал, и потому продолжал, не давая опомниться недальновидному свину:

– Готов ли ты, гордый сын кабаньего племени, повести за собой все свое стадо к светлой и беззаботной жизни?

– Яволь! Офкорс! Так точно! А то! Таки да… – перебрал от волнения все, что знал, клыкастый.

Шакал сделал паузу и, дав кабану сполна ощутить всю торжественность происходящего, продолжил:

– План таков: мы с лешим дадим тебе изрядное количество шишек. Ты и те, кто возле тебя крутятся, возьмете в оборот всех ленивых и неустойчивых особей своего стада.

– А как это – в оборот?

– Очень просто, друг мой, очень просто. Вы начнете задаром угощать этих лодырей и лежебок забродившим медом, жженой коноплей и высушенной маковой росой.

– И все? – удивился кабан.

– Нет, не все. Когда кабаны от вылаканного станут превращаться в свиней, начнете обрабатывать их мозги.

– Как это? – опять не понял кабан.

– Это просто, – сказал шакал, уже несколько теряя самообладание от тупости собеседника, – вы будете говорить им, что, мол, старый кабан – ворюга, что лесной мир катится в тартарары, что лесные бандиты типа него должны сидеть в срамных ямах, а не возглавлять стадо свободных кабанов. В общем, говорите что в голову взбредет, но чтобы через пару дней, когда зверушки проспятся и придут в чувство, в их головах сидело глубокое убеждение в необходимости перемен и невозможности решить эту проблему мирным путем.

– А потом?

– А потом, быстрый ты мой, я расскажу, что ты будешь делать потом. А пока будем считать, что это первая часть твоего испытания. Ты все понял?

– Усе, – четко ответил кабан.

– Все сделаешь как надо?

– Усе, – заклинило хряка.

– Ну, вот и лапоньки. В смысле, ладушки, – изрек шакал, и тут же пожалел о сказанном, ибо тупая животная сразу задала вопрос:

– Кто в смысле?

– Не бери в голову, рано тебе еще, – замысловато ответствовал мастер витиеватого слога. – А теперь ступай, возьми у крота шишек и – в бой. Мы в тебя верим.

Последние слова шакала взорвали в крови кабана адреналиновую бомбу, отчего скотина покидала белокаменную поляну с глубоким осознанием того, что именно он является единственной надеждой на спасение всего лесного клыкастого сообщества. Глаза горели, мозги кипели, сердце стучало, как дятлы в брачный период…

Все это время леший с ухмылкой и определенной долей скепсиса наблюдал за действиями шакала.

С к а з о ч н и к: Ну и завернул: «скепсис»… Во меня торкнуло… Хотя чего удивляться, сказка-то для взрослых, посему и писать ее буду, особо не подбирая выражений, а так… чего в голову взбредет. Разобраться же в сказанном любознательный читатель сможет, вооружившись толковым словарем Даля (умничаю).

– Послушай, великий комбинатор, не проще ли было просто скотине шишек дать да задачу поставить?

– Нет, не проще. Вот учу тебя, дурака, учу, а конь, как говорится, и ныне там не валялся. Просто получив шишки, это примитивнейшее из существ спустило бы их с дорогой душой, да еще и насмехалось бы над нами: мол, нашел дураков да на шишки нагрел. Более того, даже если бы наш новый пациент и сделал все, как было сказано, то, возникни какая проблема, он бы тут же сошел с дистанции.

– А в нашем случае?

– А в нашем случае, кабан из кожи выпрыгнет, чтобы доказать свою состоятельность и выслужиться перед нами. И кстати, в случае возникновения опасности он не сдрейфит, а будет идти до конца, даже в том случае, если его никчемной жизни будет угрожать целое стадо ему подобных. Вера – великая сила, способная творить чудеса. И вообще, знаешь, леший, кабаны – мой самый любимый вид лесной живности. Придумаешь им сказочку, поразглагольствуешь пяток минут о бренности бытия да об извечных ценностях, и они готовы бросаться под танки с криками: «За Родину! За Сталина!».

– Подо что готовы бросаться? За кого? С какими криками? – не понял леший.

– Ай, не бери в башку. Как-то от людей услышал.

– А что это значит?

– Да не знаю я!.. Но звучит красиво…

– Да-а-а, – протянул леший.

– Да, – просто сказал шакал.

В это время на родине зверушек готовили очередное лесное действо, а именно – выборы лесных представителей. И все бы ничего: смотрящих расставили, крикунов подготовили, вороны во все горло орали, что жизнь стала лучше, а жить, соответственно, легче, что надо еще на пяток лет действующих болтунов выбрать – и вообще лафа наступит (в смысле, всем хорошо будет). Но как всегда, вышла незадача: аппетиты медведя и его хищного окружения на лесные богатства росли быстрее, чем травоядные успевали создавать эти самые богатства. А тут еще старший из медведевых отпрысков почувствовал вкус к сладкой жизни, и давай зверье щемить почем зря. И пусть бы, да распоясавшаяся от безнаказанности скотина стала отбирать нажитое не только у травоядных, но и у хищников. Многие из плотоядных мечтали пустить кровушку зарвавшемуся наглецу, но понимали, что пока медведь у руля, откручивать голову его детенышу – дело, прямо скажем, бесперспективное. Вернее, относительно откручивания головы – то тут проблем не было, но как потом воевать с медведем? У него все лесные службы в подчинении, да и шакал ему на данном этапе явно подыгрывает. Вот и решило хищное сообщество дождаться смещения медведя с должности, а уж затем и с его выкормышем расправиться и добро награбленное поделить. Несмотря на то, что все шло именно к такой развязке, медведь упорно не замечал напряжения, повисшего как в лесном обществе, так и в его собственном окружении. То ли действительно не замечал, то ли не хотел видеть, то ли еще почему-то, почему обычно сильные мира лесного не видят, казалось бы, очевидных вещей. Старого же шакала весь этот бедлам очень устраивал. Особенно – учитывая, что он сам его и режиссировал. Теперь все было в его, шакала, лапах. Популяция разделена и по видам, и по достатку, а лесные противоречия растут быстрее, чем вороны и другие представители древнейшей профессии успевают их сглаживать. Со стороны казалось, что в лесу наступил полный хаос, произошло разделение сил, средств и всего прочего, однако только шакал знал, как управлять всем этим зверинцем, и как использовать его для своей выгоды. Вот он и запускал разного рода поганки, чтобы запугивать и запутывать и без того запутанных и запуганных лесных обитателей. Боящейся скотиной завсегда легче управлять…

С к а з о ч н и к: Знакомо… Ой, как знакомо…

XVII

В кабаньих владениях на какое-то время воцарился покой и порядок. Вернее, некое подобие затишья, хотя и затишьем его можно было назвать с большой натяжкой: свиньи хлопотали по хозяйству, болтая обо всем и ни о чем конкретно, перемывая косточки соседкам и кляня по чем зря своих непутевых кабанов; поросята визжали, кричали, пищали и производили всяческие шумы, которые по количеству генерируемых децибел были сравнимы разве что с ревом двигателей реактивного самолета; чужелесные звереныши разбрелись по поляне, наблюдая за устройством местной жизни; старый кабан и его друг валялись под сосной, обсуждая вопросы вселенского масштаба в поисках абсолюта и ответа на извечный вопрос: в чем же, собственно, смысл кабаньей жизни; однако набегавшие время от времени воспоминания то и дело уводили великих мыслителей от вечного, занимая их прямое, как корабельная сосна, существо копаниями в делах давно минувших дней…

С к а з о ч н и к: Упс… кажется, я опять кого-то процитировал…

Котяра битый день бродил поодаль от зверья в компании шакаленка, отвечая на бесконечные вопросы любопытной зверушки, и при этом пытаясь сосредоточиться на придумывании будущего сценария поиска Льва:

– Дядя кот, – не успокаивался шакаленок, – а куда ведет эта тропинка?

– Туда, – отвечал кот, показывая лапой куда попало.

– А если идти по этой тропинке, – не унимался носатый, – то можно ли прийти ко Льву?

– Можно…

– А сколько идти нужно?

– Долго…

– А почему мы тогда не идем по ней и не ищем Льва?

– Долго, – просто ответствовал усатый, который, казалось, совершенно не слушал любопытного щенка.

– Дядя кот, а ты придумаешь – как быстрее его найти? Ну, чтобы долго не ходить?

– Думаю…

– А какой он – Лев?

– Большой…

– А он сильный?

– Очень…

– А…

Шакаленок не успел сформулировать следующий вопрос:

– Послушай, любопытный ты мой сородич, – быстро начал кот, не давая зверушке опомниться, – ты хочешь, чтобы я придумал – как Льва по-быстрому найти?

– Хочу… но…

– Вот! – прервал возможность рассуждения собеседника полосатый. – А как, по-твоему, я могу это сделать, если все мое существо занято бесконечной генерацией ответов на неиссякаемое множество вопросов, порождаемых твоим пытливым мозгом, причем, насколько я понял, вопросы эти рождаются несколько быстрее, нежели ответы на предыдущие, а посему, прогуливаясь в твоей компании, я физически не могу отвлечься от второго и углубиться в первое.

– Я вам мешаю, дядюшка кот? – смекнул носатый.

– Ну как тебе сказать, дорогой ты мой… Нисколько… Однако небольшое количество тишины пойдет на пользу нам обоим…

– А почему?

– У меня появится возможность немного пораскинуть той частью мозга, которая думает, а тебе не помешает немного подержать язык за зубами, потренировав таким образом выдержку…

– А для чего?..

– Она тебе в будущем пригодится…

– А зачем?…

– Так, стоп! – тоном, не терпящим возражений, произнес кот. – Давай-ка лучше поиграем в очень интересную игру…

– А в какую?

– В считалочку…

– Давайте, дядя кот, мы сначала посчитаемся, потом поделимся на команды, потом….

– Нет, нет, нет и еще раз – нет! Мы просто посчитаемся и помолчим… Понятно?

– Нет, – простодушно ответил шакаленок.

– Ладно, – махнул лапой кот. – Кошка сдохла, хвост облез…

Но не успел кот договорить, как:

– А почему кошка сдохла?

– Так! Все, молчи, – раздражаясь, сказал кот.

– Молчу, – с готовностью ответил щенок.

– Просто молчи.

– Просто молчу, – ответил он.

– Да нет, не просто молчи, а молчи, и все тут.

– Хорошо, – сказал щенок, преданно глядя в глаза собеседника, и тут же добавил, – вот буду просто молчать, и все тут… А долго?

– Все время! – едва не крича, ответил кот. – Вот набери в пасть воды и молчи!

Шакаленок хлебнул из лужи, глотнул и продолжил:

– Все, набрал, теперь молчать?

– Нет, не теперь молчать, а вначале набрать воды в пасть, затем, не глотая, держать ее в пасти и молчать. Понятно?

Шакаленок, слушая старшего товарища, тут же еще раз хлебнул водицы, и весело угукнул собеседнику:

– Угу…

– А вообще без звуков можешь? – беленился кот.

– Ммм-гу, – промычал шакаленок.

– Я имел в виду – вообще без звуков, – заводился кот, – без этих твоих «ммм» и «угу», без киваний головой и топтаний на месте, без заглядывания в глаза и без вселенской грусти на морде лица…

– Ой, а у меня, кажись, так не получится, – оправдывался шакаленок.

– А ты попробуй, – наставлял его котяра, – мы, шакалы, великие мастера по части перевоплощений. Главный критерий – чтобы было выгодно.

– А мне какая от всего этого выгода?

– Ну, например, я тебя не прибью, – прокричал полосатый.

– Чего-то вы, дядя кот, как-то не по-доброму настроены? Что с вами?

– Что со мной? – уже просто кричал кот. – Со мной все в полном порядке, просто на меня напал маниакально-депрессивный психоз!

– А что такое этот мефекальный непроз? – наивно спросил шакаленок.

– А это, сладенький ты мой, – начал, зло облизываясь, кот, – когда находящаяся в депрессии зверушка, заведенная туда носатой любопытной живностью, становится маньяком и хочет удавить эту самую любопытную живность собственными лапами…

– Так это вы на меня намекаете? – смекнул шакаленок.

– Это я намекаю, дорогой мой соплеменник, что тебе стоит проведать закадычного друга кабана, оставив при этом мурчащее создание наедине с его собственными мыслями, – еле сдерживаясь проговорили полосатый.

– Так я не тороплюсь, и могу с вами побыть, чтобы не скучно было…

– Кому скучно? Мне скучно? – практически орал кот, – мне вообщешеньки не скучно! Я бы даже сказал, что мне очень и очень весело! А особенно – когда ты рядом!.. Шел бы ты подобру-поздорову, а то ведь, не ровен час, согрешу… и прибью заразу.

– Ну и ладно… Не больно-то и надо было, слушать ваши разглагольствования… Пойду к дядям кабанам, они могут одновременно и меня слушать, и вопросы вселенского масштаба обсуждать, и друг с другом общаться… – сказал шакаленок, показал язык, развернулся на сто восемьдесят градусов и побрел к кабанам…

Кот остался стоять с разинутой пастью абсолютно потерянный: что этим хотел сказать шакаленок? Что он, собственно, имел в виду? И зачем ему, коту, все это?

С к а з о ч н и к: Кабаны, действительно, часто хватались за несколько дел одновременно, однако, тот напор, с которым они брались за что-то новое, приходилось делить между несколькими направлениями этого самого чего-то нового, и, как результат, рассредоточенных таким образом усилий не хватало, чтобы довести до конца хоть что-нибудь… Но это и не было столь важно. Важен был сам процесс, и рвение, с которым клыкастые существа бросались в бой, то есть – в работу… То есть – в очередное приключение… Или, если быть абсолютно честным, то в очередную авантюру…

Тем временем в лесу пребывания наших юных героев стали происходить совсем удивительные вещи: лешего выбрали на роль медведя и он сказал, что медведю с родины зверушек в лучшем случае останется полгода зверье щемить, а потом он его непременно порвет… И, похоже, предсказания начинали сбываться: шишечных займов бегемоту никто не давал, цены на горючие воздух и воду постоянно росли, демократизированные соседи требовали отпустить нерпу, а ближайшее окружение правителя начинало втихаря пружинить хвосты в его сторону, при этом все так же преданно заглядывая косолапому в пасть. Медведь же настолько вжился в образ повелителя, что стал подумывать – а не обязать ли управляемое им зверье обращаться к его монаршей особе не иначе как «солнцеподобный», или «богоугодный», ну или на худой конец, «мудрейший из мудрейших», и при этом ввести в качестве обязательного ритуала целование кривых медвежьих лап – уж очень нравились зарвавшейся скотине всяческие восточные штучки, типа культа медвежьей личности…

Отвечающий за оборону засланец (как говорил старый шакал, «отмороженный на всю башку долбодятел») разогнал всех, кто хоть что-то в этом понимал, и принялся с маниакальным усердием сокращать вдвое количество единиц того, что еще недавно называлось армией.

Леший, пинаемый медведем за внедрение его, медведя, правительственных инициатив по улучшению жизни травоядных, денно и нощно выдумывал всяческие ухищрения относительно сбора шишек на реализацию этих самых инициатив. Решение как всегда было найдено гениальное: необходимо принять несколько лесных законов, по которым отобрать у лесных обитателей изрядное количество шишек, часть из которых направить на инициативы правителя (то есть – раздать тем, у кого эти самые шишки были отобраны), а другую часть, желательно большую, как обычно, украсть, или же, говоря лесным сленгом, попилить.

Кстати, по поводу распила: правитель с отпрыском и товарищами настолько изловчились пилить лесное добро, что оно вдруг стало как-то совсем уж очень быстро заканчиваться. Но, поскольку пилить-то всем участникам действа понравилось, сноровка определенная в этом деле появилась, то решили наши герои пройтись по травоядным, отбирая все нажитое и несогласных бросая в близлежащие срамные ямы. Но и этого медвежьей своре показалось мало, ведь какое там добро у травоядных… Вот хищники – это другое дело!.. На том и порешили: записали большую часть хищников в списки «чужих» – и ну рвать их почем зря…

Прошло немного времени, самые смышленые хищники рванули по соседним лесам, вывозя огромное количество шишек, хитрые – начали делиться достатком с правителем, но только на словах, а на деле – быстренько делали то же, что и смышленые – вывозили шишки на соседние территории, дабы потом показать медведю язык. А умные уже давно ничего не держали в лесу, который грабился и днем, и ночью – они просто перестали бывать на родине, продолжая при этом, по возможности, выкачивать из нее то, что еще осталось. И опять косолапый тиранил лешего, дабы умученная, но все еще молодящаяся скотина придумывала все новые и новые способы обогащения… И леший придумывал… Конечно, не без помощи старого шакала, но все-таки – придумывал.

Думающее зверье понимало, что старый шакал специально настраивал всю лесную живность против медведя, готовя трагическую развязку всей этой умело поставленной трагикомедии. Медведь, будучи в плане умственных способностей незамысловатым, как трухлявый пенек, ничего этого не замечал и, соответственно, продолжал с усердно подыгрывать старому шакалу.

Леший предложил правителю отобрать у всех лесных обитателей часть накопленного на черный день. Эта скотина высчитала, что на лапах у лесной живности находится аж семьдесят мильярдов живых шишек, и что если обложить это наличное добро оброком, то, глядишь, в лесной казне и прибавится… Ну а как пилить лесную казну – медвежья свора знала не понаслышке.

С к а з о ч н и к: Да-а-а… Сдается мне, дорогой читатель, что мы, люди, ой как много плохих привычек от зверей-то набрались… Нехорошо это…

XVIII

Долго ли, коротко ли, а кабан-смутьян (ну, тот, что смуту против старого кабана затеять удумал), идеологически обработанный шакалом, не на шутку возомнил себя спасителем кабаньего отечества – он не валялся на поляне, не грел пузо на солнышке, не цеплялся к молодым свинкам и не лакал забродивший мед, хотя возможности для этого у клыкастого были очень неплохие, ведь полученных от крота шишек щетинистому хватило бы не на один год привольно-разгульной жизни. Но!.. Образ ответственной за все племя зверюги настолько засел в небольшом мозгу хряка, что ощущать он себя мог не иначе как Верховным Главнокомандующим щетинисто-пятачкового войска. Правда, на пути реализации столь завидных планов у молодого претендента была одна большая незадача – старый кабан.

Вначале претендент попытался самостоятельно придумать сценарий свержения действующего предводителя, однако фантазия его порождала исключительно финальную часть предстоящего действа, а именно – сцены торжества по поводу восхождения его, смутьяна, на престол. Он и ходил взад-вперед, и подпрыгивал на месте, и бился башкой о сосну, но бестолковое серое вещество вновь и вновь порождало только фанфары, разукрашенную поляну, целый гарем молодых свинок и провозглашавших здравицы гостей, прибывших на празднование воцарения нового кабаньего предводителя.

Помечтав таким образом, мятежный боров решил-таки воспользоваться подсказкой шакала и начать собирать свою будущую армию победителей. Вначале хитрован попытался проводить идеологическую работу среди себе подобных, но это не принесло должного результата. То ли не слишком убедителен был, то ли никто его не слушал, то ли слушающим было абсолютно пофигу – кто там кому в лесу предводителем приходится.

Помыкавшись так несколько дней и вконец разочаровавшись, усердная свинья вдруг вспомнила наставления шакала, и план потихоньку начал склеиваться. Любящие покутить за чужой счет кабаны упивались забродившим медом, цеплялись к свиньям и другим кабанам, выясняли время от времени отношения друг с другом и, благодарности ради, делали вид, что слушают разглагольствования своего благодетеля, устроившего банкет. Кабан где-то понимал, что его бредни вряд ли тронут вусмерть нализавшееся зверье, но решил в точности выполнять наставления шакала, так как своих идей у него не появилось:

– Ну что, други мои, – задавал тон кабан, – сербнем медку, да за нашу привольную кабанью жизнь, да за то, чтобы мы сами могли выбирать себе предводителей, не слушая старших!

– Молодежь рулит! – поддерживали его из толпы, и погружали свиные рыла в большие корыта, наполненные хмельной субстанцией.

– А давайте-ка еще сербнем за то, чтобы старый кабан издох наконец, и не парил нам мозги своими байками о правильных кабаньих принципах! О каких принципах говорит этот болтун? Чего он нам мозги пудрит? И вообще – мы его на правление не выбирали.

– А кто его выбирал? – задал кто-то вопрос.

– Не знаю я, – ответил кабан, – только я его не выбирал. А ты его выбирал? А может, ты?

– Так мы только с этого годка-то и можем голосовать.

– Вот, правильно говоришь – только теперь и можем, а раньше его наши не шибко далекие и запуганные предки выбирали. Но теперь-то все изменится, не дадим узурпатору нас в грязь втаптывать. Хватит уже ему над нами, кабанами, глумиться. И вообще…

– Так он вроде боец еще тот, много про него историй рассказывают. Легенда…

– Какая легенда? Был когда-то легенда, воевал со всеми, кто не так в нашу сторону смотрел, шакалов щемил да своих защищал, а сейчас…

– А что сейчас?

– А сейчас приволок на нашу поляну шакалья да зверей чужелесных, и носится с ними, как свинья с выводком, облизывает их да хвосты заносит… Тьфу! Противно даже говорить об этом…

Много еще было сказано, немало вылакано, и немногие встретили рассвет, стоя на всех четырех. Усталость скосила загулявшую живность так, что место празднования на утро напоминало поле брани, усеянное телами сраженных бойцов. Стоны и храп раскатывались над поляной, а выхлоп переработанного меда, источаемый могучими легкими, вызывал рецидив у возвращавшихся из небытия кабанов, и они вновь проваливались в иное, более соответствующее их состоянию, измерение. Лягушки перестали квакать, трава завяла, а птицы улетели…

С к а з о ч н и к: Как бы это странно не звучало, но я даже среди людей такие экземпляры встречал… Бывает же…

Утро старый шакал встретил с головной болью. Полночи он придумывал всякие пакости, а уже под утро эти лихо придуманные пакости никак не давали ему уснуть.

– Старею, – подумал шакал, хлебнул из кадушки водицы и уставился в нее, чтобы увидеть собственное отражение. Вода успокоилась и животина увидела изрядно помятый портрет шакальей наружности.

– Ну и что, что некрасивый, зато умнющий, как сто кабанов, вместе взятых, – убеждал он себя.

Побродив по полянке и растормошив спящих тут же волков, хитроплет распорядился позвать к нему лешего (ну, того, что до недавнего времени был лешим, а после выборов занял место медведя). Затем немного подумал и решил лицезреть обоих – и лешего, и медведя. Когда сонные деятели приковыляли, позевывая, шакал начал свою песню:

– Как спалось, лежебоки?

– Да спалось-то хорошо, вставалось плохо.

– Не ворчи ворчун, а то проспишь самое интересное, – хитро ответил шакал.

Медведь, точнее – тот, который последние пять лет играл роль медведя, сделал пару шагов и рухнул к ногам собеседников, треснувшись головой о кусок корня, торчащий из земли и завыв от боли.

– У-у-у, – протянул шакал. – Я смотрю, вы вчера что-то хорошо отмечали?

– Угу, – ответил медведь, кивая в сторону лешего, – вот его избрание и отмечали.

– Плохо выглядите, причем оба, – отметил шакал.

– Да хотели тихо посидеть… – оправдывался медведь. – Ну, чисто символически…

– А получилось, как обычно, – закончил начатую мысль шакал. – Мед, трава, кикиморы, соловьи, белки, и опять мед, кикиморы, мед, мед, кикиморы, кикиморы… Я ничего не пропустил?

– Кикиморы были не так часто, – потупив взгляд, ответил медведь. – Я после меда обычно не боец…

– Да ты и без меда не особо-то боец. И почему-то мне кажется, что начинали вы вдвоем, а банковал ты, как всегда, в гордом одиночестве. Кивни, если я прав.

Животное вздохнуло и молча кивнуло. Несмотря на то, что за пять лет правления его личное состояние многократно увеличилось, что позволить себе он мог все, о чем только мечтало другое зверье, что совмещение меда с кикиморами были явно противопоказаны чахлой от природы скотине, медведь, тем не менее, при любой возможности погулять на дармовщинку тут же уходил в глубокий загул, сопровождаемый блудом и всем тем, от чего в мире людей у врачей волосы встают дыбом. Леший же был полной противоположностью медведю, и потому-то был более обласкан шакалом: нельзя сказать, что он не куролесил, однако делал это всегда втихаря и вдалеке от посторонних глаз – все-таки сказывался долгий период жизни, проведенный им под личиной волка. Школа, знаете ли…

– А скажи-ка мне, бравый гуляка, – продолжал морально уничтожать медведя шакал, – часом, не орал ли ты вчера, что теперь твоя очередь место лешего занять?

Медведь заерзал, леший, отвернувшись захихикал, а шакал испытывающе смотрел в упор на разобранную по запчастям зверушку. Конечно же, шакал точно знал, что было вчера, причем в деталях и со всеми пикантными подробностями, однако должность гроссмейстера обязывала удивлять зависимых от него зверей. Потому-то и любил толстоносый изображать из себя великого провидца, выдавая известные ему факты за недюжинные аналитические способности.

– Я не специально, – проблеял медведь, – честное медвежье.

– Может, ты и мед лакал не специально, и кикимор тискал абсолютно случайно?

– Ну, нет. Мед и кикиморы были как причина и следствие, – оправдывался медведь.

– Ага, – смекнул шакал, – я так понял, что к тебе без приглашения заявились кикиморы, и ты по этому поводу надрался медку? А? Или нет: тебя насильно захватили кикиморы и заставили лакать мед. Так дело было?

– Ну, не совсем так, – еле мычало провинившееся существо. – Я это, вначале набрался меда, потом, естественно, потянуло на кикимор, а дальше я, чесслово, ничего не помню. Наверное, меня понесло…

– Ладно, проехали, – подвел черту шакал, – будет наука на будущее. Я очень надеюсь, что урок пойдет тебе на пользу. В следующий раз, когда захочешь оттопыриться, бери с собой мед, кикимор и прочие атрибуты фривольной жизни и схоронись так, чтобы ни одна живая душа не знала, где ты тусишь. Понял?

– А то!.. – ответил повеселевший медведь, понимая, что воспитательные мероприятия закончены.

Чтобы зверушка не сильно расслаблялась и прочувствовала всю значимость момента, шакал сделал знак лешему, который незамедлительно отвесил медведю смачный подзатыльник. Скотина крякнула, скорчила печальную гримасу и отступила на безопасное расстояние.

– Итак, – продолжил шакал, – зачем я, собственно, вас собрал… Не догадываетесь? А?

Сладкая парочка отрицательно замотала головами.

– Понятное дело, не догадываетесь, – съязвил шакал. – А позвал я вас вот для чего: спектакль под названием «Выборы» вы отработали, что называется, на славу. Чего стоили только слезы лешего в момент оглашения и так всем понятных результатов. За это каждому отдельная благодарность и, естественно, шишки. Однако, это только начало большой и кропотливой работы, осуществить которую мы обязаны в ближайшие шесть лет правления.

– Опять работать, – промычал медведь. – А отдыхать когда будем?..

– А ты сильно напрягаешься, горе-медведь? Ты толще банана ничегошеньки за всю свою звериную жизнь в лапах-то и не держал, – обрезал шакал, – закрой свою варежку и слушай, что старшие говорят.

– Да молчу я, молчу, – виновато промямлил медведь.

– Мы только подходим к основной цели вашего пребывания у руля огромного леса, – продолжал, успокоившись, шакал, – а цель эта – в присоединении соседних лесных территорий, которые в свое время были отделены без нашей на то воли, то есть – умышленно.

– А они захотят присоединяться? – задал вопрос медведь.

– Да, как бы не так, – вставил леший.

– Правильно, леший, – похвалил шакал. – Но никто их спрашивать и не будет.

– А тогда как же? – не понял медведь.

– А как обычно. Нам что, разве когда-либо кто-либо хоть что-то сам отдавал? – спросил шакал. – Фигушки. Мы завсегда все берем сами.

– И берем всегда, – процитировал гроссмейстера леший.

– И берем все, – хором сказали шакал с лешим.

Медведь только хлопал глазенками да таращился на веселящуюся парочку.

– А? Ну? Где? Как это? И? Что? – потерялась зверушка.

– Не обращай внимания, – осек собеседника шакал, – подрастешь – объясню популярно. Так вот, пора нам начать великое объединение соседних лесных территорий.

– А как? – тут же спросил медведь.

– Что я, по-твоему, делаю? – зло рявкнул шакал.

– Объясняешь, как соседние территории заграбастать, – быстро ответил медведь.

– А если я объясняю, то зачем ты меня, тупая твоя рожа, перебиваешь? А? – почти вскричал шакал.

– Интересно, – потупив взгляд, ответил косолапый.

– Вот и слушай молча, если интересно. Леший, а ты стукни эту скотину как следует, если еще хоть раз удумает меня перебить.

– С превеликим удовольствием, командарм, – засмеялся леший.

– Никто нам добровольно свои территории не уступит, – продолжал шакал, – это и коню понятно, в смысле слону. Но и мы не будем их присоединять к себе силой.

– ?

– Нам достаточно будет заменить их медведей на своих, окружив последних советниками нашей породы.

– А как менять будем? – поинтересовался леший. – Будь моя воля, я бы картофельного медведя вместе со страшилой собственными лапами порвал бы на части.

– А соседа из самостийных? – хитро прищурившись, спросил шакал.

– Бегемота?.. Не-е-е, с бегемотом сам не справлюсь… Уж больно упитанная и сильная скотина.

– Твоя правда, – улыбнулся шакал. – Вот только – учу вас дураков, учу, а вы все время на одни и те же грабли наступаете…

– А что такое грабли? – не понял медведь.

– Ну, это такая железка с кучей других железок, наподобие человеческой расчески… – попытался объяснить шакал.

– А что такое расческа? – не унимался косолапый.

– А расческа – это такая пластмасска…

– А что такое пласмаска? – опережал шакала медведь.

– Ну-ка, леший, – обратился шакал к послушному ученику, – долбани как следует эту наглую любопытную живность.

Леший не заставил себя долго упрашивать и тут же отвесил смачный подзатыльник коллеге. Медведь хрюкнул, почесал маковку и изобразил вселенское смирение.

– Запомните хорошенько мои слова, – продолжил назидательно шакал. – Мы, шакалы, никогда ничего собственными лапами не творим – для этого есть другое зверье и хищники. Это понятно?

– Угу, – пробубнили шакальи ученики.

– Менять медведей будем исключительно по лесным законам, – продолжил шакал, – вернее, я хотел сказать, что следующих будем ставить, соблюдая все законные процедуры.

– А действующих как снимать будем? – не понял леший.

– А как получится, – ответил шакал.

– А как получится? – опять не понял леший.

– Страшила, например, зверюга безбашенная и беспредельная, потому его лучше прибить по-тихому. Или порвать по-громкому. Но непременно чтобы сдох.

– Так он вроде послушный, как цепной пес, – возразил леший, – и делает все, что ему скажешь. Жадный, правда…

– Делает-то делает, – перебил собеседника шакал, – да только пока ему выгодно. Страшила по своей природе – волчара волчарой, а потому лебезить перед тобой будет только до поры до времени… Ты ему шишки даешь?

– Ну, даю, – неуверенно ответил леший.

– А перед другими медведями защищаешь?

– Ну, защищаю…

– Вот, а для чего ему тебе раньше времени зубы-то показывать? Эта скотина настолько глупа, что может отважиться сыграть свою игру, а нам сюрпризов сейчас ну никак не надобно. И потом, уж больно много правителей дальних лесных территорий имеют претензии по поводу такой безграничной помощи и показательной дружбы с этим субъектом медвежьей наружности. Не хорошо это для твоей репутации, ой как не хорошо. Тем более, какая тебе разница, кто будет на его месте, главное ведь, чтобы послушный был.

– Да мне вообще по барабану, – ляпнул леший.

– Почему? – не понял медведь.

– По барабану, – повторил леший.

– А что такое «барабан»? – не удержался от вопроса медведь.

– А это, любопытный ты наш, – скрипя зубами, сказал шакал, – когда тебя прибьют охотники, сдерут твою нежную шкуру, высушат, натянут на пустой изнутри пенек, и будут бить по ней палками, чтобы во всем лесу слышно было. Еще раз меня перебьешь, и я сам из тебя барабан сделаю.

– Да понял я, понял. Уже и спросить нельзя, – обиженным голосом пролепетал медведь.

– В общем, так, – безапелляционно подытожил шакал, – страшилу, как говорят люди – в расход.

– Куда страшилу? – не подумав, спросил медведь, и тут же отполз на безопасное расстояние, смекнув, чем может закончиться его любопытство.

Шакал с лешим зло зыркнули в сторону медведя, но, видя его испуг, этим и ограничились.

– Далее в списке – любитель картофельных клубней, – продолжал шакал. – В данный момент я вообще с ним проблем не вижу: зверье свое он застращал и держит в черном теле, хищников к себе не приблизил, а потому-то и один, как тополь на Плющихе…

– Кто на плющихе? И кто такая эта плющиха? – по привычке спросил медведь, но увидел взгляды собеседников и спрятался за сосну.

– В общем, – продолжил шакал, – с этим фруктом я проблем не вижу, пущай рулит до поры, до времени.

– А когда пора и время придут? – поинтересовался леший.

– Тогда и поменяем.

– А как?

– Да очень просто: без наших шишек, горючих воды и воздуха у них сразу хаос начнется, так что, проблем со сменой одного самодура на другого не будет. Тем более, зверье там спокойное, терпеливое и покладистое.

– А как это – покладистое? – опять не выдержал медведь. – Извините…

– А так – где его покладют, там оно и лежит себе, не выпендриваясь. И что показательно – вообще не задает глупых вопросов, – сострил леший.

– Ха-ха-ха, очень смешно, – съязвил медведь, кривляясь. – И, вообще-то, пока я здесь медведем числюсь. Понял?

– И че?

– Да ни че! Вот не передам тебе власть, и бейся потом башкой о сосенку.

– Как это? – не понял леший. – Как это – не передашь?

– А вот так, возьму и не передам. Не явлюсь на передачу. Зверье соберется, а я не явлюсь. А раз я не явлюсь, то никто и не увидит, что теперь тебе власть в лесу передана… Соответственно – ты нелегитимный правитель! Что, съел? – сказал медведь и показал язык лешему.

Шакал, видя растерянность лешего и то, как грызутся подопечные, отвернулся, чтобы не показать присутствующим своего злорадства.

– Ах, значит вот так ты? – сменил непонимание на раздраженность леший. – Я, значит, тебе всю жизнь помогал, перед шакалом за тебя слово замолвил, можно сказать – правителем сделал, а ты, зараза такая, не будешь мне власть передавать…

– А и не буду, – специально злил лешего медведь, – хватит уже с тебя. Напаковался так, что скоро лопнешь. Ты уже дважды рулил, а я только разочек попробовал, и то кое-кто вечно лез со своими наставлениями…

– Ты на кого, морда твоя шакалья, тявкать вздумал? – терял самообладание леший.

– От шакальей морды слышу!..

Медведь хотел еще что-то ляпнуть обидное в сторону лешего, но тот, изловчившись, юркнул под лапу приподнявшегося зверюги и, уже оказавшись за спиной маленькой толстеющей скотины, крепко обхватил, полностью лишив возможности не только двигаться, но и дышать. Медведь захрипел, глаза его налились кровью, а тело стало биться в конвульсиях. Шакал выдержал паузу до момента, когда косолапый стал терять сознание:

– Ну, все, хватит, – быстро сказал он, – отпусти немедленно медведя, а то ведь придушишь, и тогда точно некому будет власть передавать.

Леший неохотно отпустил поверженного противника, успев отвесить напоследок хрипящему сотоварищу смачный подзатыльник:

– Я тебя точно когда-нибудь придушу…

– Тоже мне, придушитель выискался, – не уступал косолапый. – Чуть что – сразу свои приемчики крутит, а ума-то и не хватает словесно собеседника переиграть, дурак.

Леший сделал шаг к медведю, но шакал остановил обоих:

– Ну-ка быстро завяли, а не то волков кликну и прикажу надрать задницы обоим.

Зверье разошлось, а шакал продолжил:

– Я вам сколько раз говорил, что вы не враги друг другу, а братья по крови. Сколько раз повторял, что ругаться вы должны со всеми, кто не шакал. Я даже говорил, что ругаться можно и с шакалами, но только с теми, кто не вашего круга будет. Я многократно учил вас не столько дружить друг с другом, сколько дружить против кого-то. А вы – по-прежнему грызетесь, как кабаны после меда, когда кикимор поделить не могут.

– А чего вы нас вечно с кабанами сравниваете? – немного обиделся медведь.

– Да потому, что ведете себя, как кабаны. Не нравится тебе леший, вот и не люби его про себя. И ты, леший, делай то же самое. Но работать вы должны, как один слаженный механизм. Как шерочка с машерочкой.

– Как кто??? – не поняли оба зверя.

– Не берите в бошки – от людей наслушался, – ответил шакал, но, видя, что парочке мало таких пояснений, продолжил: – Предвидя ваш следующий вопрос, сразу отвечу: понятия не имею, что это значит. Просто прикольно звучит. И больше – никаких вопросов. Понятно?

– Угу, – повесив головы, ответили все еще не успокоившиеся подопечные.

– Вот и хорошо. А теперь, чтобы доказать свое примирение, подойдите и обнимите друг друга.

Зверье, сцепив зубы, приблизилось, поднялось на задние лапы и, растопырив грабли, обнялось. Шакал уже собирался выдохнуть с облегчением, но тут леший со всей силы прижал медведя так, что у того затрещали кости, и он засадил в спину визави когти обеих своих медвежьих лап. Леший, в свою очередь, заорал и грызанул медведя за ухо. Разнимали дерущихся персонажей волки…

Когда злосчастные бойцы с намятыми боками сидели напротив шакала, почесывая ушибленные места, великий комбинатор начал обиженным голосом:

– Не хотите меня слушать – пес с вами. Найду новых рулевых, раз вам ума не достает. Думаю, желающих на ваши места в лесу найдется изрядное количество.

Ругающиеся правители, очень быстро прикинув в своих головах плюсы и минусы конфликта с шакалом, моментально посмотрели друг на друга влюбленными глазенками:

– Так это нам надо было пар выпустить, а теперь мы опять друзья, – наперебой выпалили антагонисты и показушно обнялись перед шакалом, – мы больше не будем, чесслово…

– Хо-ро-шо, – по слогам произнес шакал. – Я могу продолжать без присутствия волков?

– Ну да… Конечно… Само собой… – быстро выпалили подопечные, косясь в сторону серых.

– Тогда, пожалуй, продолжим, – сказал шакал и отпустил волков. – На ком мы остановились?

– Наверное, на бегемоте и плюшевом медведе? – предположил леший.

– Правильно мыслишь, – ответил шакал, – давайте начнем с плюшевого медведя. Он, как и страшила, свое дело сделал и его, скорее всего, будут менять.

– Кто его будет менять? – поинтересовался медведь.

– Тот, кто поставил – тот и менять будет.

– А кто его поставил? – не унимался косолапый.

– А поставили его шакалы из заокеанского леса, – нравоучительным тоном ответил шакал.

– А зачем им его менять, ведь это они его и поставили?

– Я же сказал, что он свое дело уже сделал, успев всем вокруг надоесть. Соответственно, менять его будут по-любому.

– А нам-то что с этого?

– Если смена пройдет без нашего участия, то ничего, – ответил шакал.

– А что надо, чтобы чего-то было? – спросил леший.

– А чтобы чего-то и нам обломилось, необходимо поучаствовать в смене плюшевой скотины.

– Но ведь заокеанские шакалы не дадут нам своего кандидата на место медведя поставить, – с сомнением в голосе произнес леший.

– Сто процентов не дадут, – утвердительно ответил шакал, – только мы и не будем своего кандидата совать.

– А тогда как? – не понял медведь.

– А так: если не можешь всунуть своего медведя, сделай так, чтобы всунутый кем-то медведь находился в окружении подконтрольного тебе зверья, – сказал шакал, затем немного подумал и добавил, – ну или суку какую ему подставь, или кикимору, чтобы там любовь-морковь и все такое.

– А где же ее возьмешь, суку-то, да еще и такую, чтобы подконтрольной была? – не понял леший.

– Знал бы ты, на кого западаешь! – подумал леший. – Было бы желание, а суку завсегда найти можно. Я даже больше скажу: суки, в отличие от кобелей, более идейные создания, потому-то часто они помогают не ради выгоды, а для куража.

– Как это? – не поняли зверушки.

– Да очень просто, – начал объяснять шакал. – Вот скажите мне: почему суки уважаемых хищников и шакалов чаще приделывают рога своим спонсорам, нежели свиньи кабанам? Ведь в первом случае у них все есть, их и лелеют, и хорошо кормят, и выгуливают, и всячески потакают, а они все равно по сторонам смотрят. Во втором случае все с точностью до наоборот: их не лелеют, не особо-то и балуют, постоянно юзают, иногда строят, а они преданно смотрят в глаза своих непутевых тиранов и ни-ни налево.

– Дуры потому что, – просто резюмировал медведь. – Мой дед так говорил.

С к а з о ч н и к: Вот и у людей так часто случается: чтобы поднять собственный рейтинг в глазах окружающих, нужно кого-то опустить ниже плинтуса… Кстати, самооценка отдельно взятого индивида растет стремительнее, если чья-то падает… Вот!

– Значится так, – сказал шакал, – для начала думаем – кем, а затем окружаем нового медведя своим зверьем. Это понятно?

Медведь с лешим молча кивнули.

– Теперь – бегемот, – сказал шакал, почесывая когти о дерево. – Какие предложения будут?

– Пока только слюни, – ответил леший. – Я бы его с удовольствием на ужин схрумкал. Эта толстая наглая рожа у меня во где сидит. Я бы его лес вместе с ним самим с землей смешал, но соседний лес – территория независимая, и агрессию проявлять – не по лесным понятиям будет… Тут это, повод нужен…

– Ты, леший, и думать об этом не смей. Я сколько раз говорил, что доспехами мы не бряцаем, и что открыто ни на кого не нападаем.

– А что же нам тогда делать? – не понял леший, – сидеть и ждать?

– Не сидеть и ждать, – парировал шакал, – а мутить и ждать.

– И чего из всего этого роя можно вымутить? – хором спросили зверушки.

– Много, мои дорогие, ой как много… – многозначительно и одновременно загадочно заметил шакал. – И в этом направлении нами уже немало сделано…

– Например?

– Ну, например, засланных нами козачков там видимо-невидимо. Один только долбодятел чего стоит, да нерпа.

– А нерпа здесь при чем? Она ведь все время на нас бочку катила…

– Ох… Ну почему вы все время слушаете ворон-лгуний да соседей-идиотов, вместо того, чтобы шевелить серым веществом? А? Одно дело оскорбительные речи высказывать, ничего не делая, и совсем иное – гадить молча…

– ???

– Нерпа у наших волчар давно на крючке была, ее старых выкрутасов достаточно, чтобы упрятать эту заразу в срамную яму жизней на десять. Вот и решили воспользоваться услугами жадной и похотливой бестии, когда у соседей козел к власти пришел. Его ведь, как и плюшевого, заокеанские хитроплеты ставили, и нам там по определению ничего не светило. Козел выборы выиграл, и зверье к нему потянулось, и в светлое будущее поверило, и, как водится, размечталось. Более того, в быстрые изменения поверили даже соседи из дальнего залесья. А мы нерпу на козла натравили, а заодно и на все его козлиное окружение. Нам ну никак нельзя было, чтобы зверье в соседнем лесу пошло за своим рулевым в дальнее залесье.

– И что из всего этого вышло?

– Ну, нерпа по части скандалов еще той скотиной оказалась, она за несколько лет развалила все, к чему так долго стремились заокеанские хозяева козла. Результат известен всем – следующие выборы козел проиграл в пух и прах своему не шибко далекому оппоненту.

– Вот ведь скотина какая? – возмутился медведь.

– Какая? – поинтересовался шакал.

– Ну, наглая и беспредельная…

– Запомни, простодушный ты наш, – поучал шакал, – в лесной политике нет слов «нечестно», «несправедливо», «не по совести» и так далее, зато есть слова «выгодно», «необходимо» и «целесообразно»… И всегда важен результат, а не то, как к нему добираются. Понял?

– Понял, – кивнула зверушка. – Но почему тогда мы допустили, чтобы нерпу бросили в срамную яму, если она нам так помогла? И почему мы не кричим на всех перекрестках: «Свободу честной ворюге!»?

– Ну, крикунов чужелесных, положим, и без нас хватает, а сидя в срамной яме, она продолжает помогать нашему делу…

– Как это? – опять хором спросили зверушки.

– Вот вы сами посудите: ну была бы она на свободе, и что? Что бы она делала? Да ничего, ходила бы по лесу да кляла бегемота почем зря… Вороны и сороки под когтями у бегемота, чужелесным зверям она вообще неинтересна – у них своих клоунов хватает, а так…

– А что так?

– А так – все новости как ближнего, так и дальнего инолесья начинаются с болтовни о терпигорице бедолашной. Сидя в яме, она стала более популярной, нежели когда рулила лесом на должности лешего… Не так ли? А?

– Похоже, – промычали зверьки.

– А теперь представьте, что произойдет, если эта скотина вдруг выскочит из ямы? Представляете, что начнется? Да она бегемота с землей смешает.

– А если она не выдержит и сдохнет? – спросил леший.

– Выдержать-то она выдержит – это еще та актриса… А даже если и сдохнет, то пофантазируйте: кого зверье обвинит в этой смерти? А? Правильно думаете – конечно же, бегемота… Тогда ему точно кирдык.

– Ну, а мы тут каким боком? – спросил медведь.

– Все очень просто: если ее выпустят – мы тут же окажемся рядом и расскажем скотине, как мы ее любим и уважаем, шишек дадим да подскажем, как бегемота сместить.

– А если сдохнет? – не успокаивался медведь.

– А если сдохнет, то мы громче всех станем орать о притеснениях на соседних с нами территориях, чем безусловно ускорим свержение бегемота.

– Да, – сказал леший, – складненько получается.

– Да, – повторил медведь, – складненько, вот только скажите, уважаемый шакал, а она знает, как мы ее танцуем?

– Конечно, нет. Хотя, даже если знает, то все равно будет плясать под нашу дудку.

– Это еще почему?

– Почему-почему – по качану. Выгодно, потому и будет. А убеждать я умею… Не так ли, леший?

– Эт да! – просто сказал леший, чего-то обдумывая. – С такими, как мы, лучше дружить, нежели ругаться.

Звери замолчали, о чем-то размышляя и пялясь в одну точку.

– Пойдемте дальше, – сказал шакал после небольшой паузы, но видя полное отрешение на мордах собеседников спросил, – ау, философы, вы со мной?

– Да, да, мы с вами, – быстро ответила сладкая парочка.

– Бегемот сейчас оказался в незавидной ситуации: к нему на летние гульбища никто из-за нерпы ехать не хочет, а сразу после гульбищ выборы в лесные представители…

– И? – открыли рот зверьки.

– Шишки из лесной казны давно украдены, травоядные тихо ждут, когда правителя свалят, а хищники уже достаточно открыто точат когти в сторону бегемота и негласно помогают тем, кто хочет свергнуть узурпатора. Конечно, бегемот со своим выкормышем лес хорошенько подоили, и им бы куда на покой, но тут – незадача с нерпой: если выйдет, то достанет косолапого из-под земли, а она на одном посажении не успокоится, ей надо будет, чтобы толстого линчевали, и непременно – чтобы на главной поляне, под звуки фанфар и барабанов. Вот и получается, что бежать бегемоту некуда, а жив он будет только пока у рулила лесного держится.

– Так а нам-то чего делать?

– Мы же, в случае чего, пообещаем бегемоту поддержку, а когда скотина расслабит булки, отдадим косолапого на разрыв нерпе или хищникам.

– И нерпу на царство?

– Нерпу после разрыва медведя – на покой.

– На покой, в смысле – на разрыв? – спросил медведь.

– На покой – в смысле на покой, она ведь нашего роду-племени будет. Своих мы не трогаем.

– А если не захочет на покой?

– Убедим.

– А если и после этого не захочет?

– Тогда заболеет.

– Чем?

– Да чем угодно. Какая разница. Она хоть и беспредельная рожа, и где-то дура, но не полная дура, это точно.

Звери захихикали.

– Хорошо, – сказал леший, – допустим, мы добились чего хотели…

– Послушай, леший, – перебил говорившего шакал, – никогда, слышишь, никогда не говори о наших делах в сослагательном наклонении. Понял?

– Понял.

– Продолжай.

– Так вот, допустим, – запнулся, зыркнул на шакала и тут же поправился, – когда мы уберем, опять же – чужими лапами – бегемота, страшилу, любителя картошки, плюшевого медведя – что потом делать будем? На их места зверье выберет других рулевых… А мы тут где?

– А мы, дорогой мой, – ответил шакал, – должны быть кругом и везде. Если получится, то своих медведей на должности расставить.

– А если не получится? – поинтересовался леший.

– А если не получится медведей поставить, тогда необходимо окружить их своими представителями и сделать так, чтобы выбранные косолапые ни в чем отказа не имели и ничем особо не заморачивались, предоставив грязное дело лесного управления окружающим их носатым зверькам. А если с окружением не получится, то лучше всего подставить жирному существу суку, а еще лучше – несколько сук, дав разомлевшей от кайфа скотине погрузиться в царство удовольствий. И желательно, чтобы до своей преждевременной кончины косолапое существо оттуда не выбиралось. А еще лучше, если получится медведей окружить и своими представителями, и суками, и удовольствиями. Это понятно?

– Понятно, чего не понять, – хором ответили звереныши.

– Теперь вот еще что: до меня дошел слушок, что котяра, ну, тот, что из наших будет, совсем сбрендил.

– Как это? – не понял медведь.

– Вначале эта тварь завела дружбу с кабаном и стала использовать свои способности, разводя зверье на шишки да прогуливая все, что только можно было прогулять, со своим клыкастым друзякой. А теперь они не только перестали кутить, а еще и прибились к кабаньему стаду и толпе чужелесных зверушек, ищущих Льва, и это для нас может быть достаточно большой проблемой.

– А какая проблема, если даже они и найдут этого льва? – спросил, не поняв, леший. – Лев-то этот из наших, из шакалов будет?

– Да не этого льва с третьей просеки зверьки ищут, а того, что царь всех зверей!

– А-а-а, этого, – протянул леший, – так, насколько я знаю – мы, шакалы, в него не верим…

– Это да, – ответил шакал, – но то, что мы в него не верим, совсем не означает, что его не существует…

– Ты хочешь сказать, что Лев – не выдумка? – аж подпрыгнул леший.

– Да.

– Как же так? – возмутился леший. – Мне ведь еще со щенячества рассказывали, что Льва мы для травоядных выдумали…

– А ты представь, что тебе с юных годков сказали бы: Лев – настоящий, вот только верить в него не надо, а верить надо в придуманную аксакалами животную… Как бы ты к этому отнесся? А?

– Ну, не знаю…

– Вот. Ладно, так и быть, расскажу вам, раз уже начал. Мы, шакалы, завсегда Льва ждали и верили, что он таки явится, и за нас, бедненьких, заступится; что даст нам все земли в управление и что будем мы царствовать над всем лесным миром, а зверье безродное – нам прислуживать. Наши пращуры безусловно поверили во все услышанное, но только, как обычно бывает, к услышанному еще своего добавили и получилось, что Лев, придя, должен был только и делать, что решать наши, шакалов, материальные проблемы.

– А на самом деле? – удивились зверьки.

– А на самом деле никто ничего подобного нам не обещал – это нам хотелось, чтобы так было. Вот мы желаемое с действительным местами-то и поменяли. А Лев – он скотина не материальная, а духовная, и потому более пекся не о реальных шишках лесных, а о невидимых душах звериных. И вот.

– Что – вот? – не поняли звери.

– Когда Лев явился, ему не поверили – скотина себе и скотина, к тому же – не шибко состоятельная. Он стал чудеса всякие чудесные показывать – тогда поверили, и даже царем назвали.

– А он? – спросил медведь.

– А он от царства-то отказываться не стал, но только наутро ни у кого добра в закромах не прибавилось, плюс эта лохматая кошка стала говорить, что мы, шакалы, ничуть не лучше остального зверья, что выбрал он нас исключительно для того, чтобы показать остальному зверью – что и как бывает с теми, кто его, Льва, не слушает. В общем, не понравился нашим аксакалам такой расклад (все звери перед Львом одинаковы да никто никем рулить, окромя Льва, не будет), покумекали они и решили праведную зверушку со свету изжить, кабы чего похуже не вышло. Дальше – все по накатанной: обвинили непонятно в чем, быстренько осудили, не слушая оправданий, да и умертвили, особо не мудрствуя. Старики думали – забудут звери Льва, да не тут то было. Его то там, то сям после смерти видели, а те, кто с ним при жизни водился – сами стали чудеса разные проделывать. В общем, с каждым днем уверовавшего зверья становилось все больше, а старейшинам нашим пришлось для шакалов новую сказочку выдумывать: мол, это был вовсе не тот Лев; а тот, другой, который шакалам лафу обещал, еще будет, и мы, шакалы, должны обязательно его ждать и старших слушаться… Вот с тех пор и держим нашего брата в неведении, страхом стращая да коврижками балуя. А чтоб головами по сторонам не крутили и сильно умными не были – мы им нового Льва придумали, и страшилки всяческие о другом зверье рассказываем…

– Какого такого Льва?

– Дак шишки же!

– Что значит – «шишки», и при чем здесь Лев?

– Шишки лесные заменили шакалам Льва, а страх перед другим зверьем, якобы нас ненавидящим, заставил жаться друг к дружке да старейшин слушаться… Вот. Теперь вы знаете то же, что и я, но запомните: пока шакалы верят в эти сказки – ими можно управлять.

– Знаешь, – проговорил задумчиво леший, – мне иногда кажется, что наш брат давно перестал верить в это, а стада держится и слушается старших исключительно ради выгоды.

– Я так далеко не думал, – ответил шакал. – Держатся и слушаются из-за выгоды или потому, что боятся – мне, в общем-то, все равно. Главное – чтобы держались и слушались. И вообще, пора нам заканчивать экскурс в историю. Надеюсь, никому не надо ничего объяснять относительно услышанного? Я могу быть уверен, что ни одна присутствующая здесь скотина не ляпнет языком лишнего и будет держать свою пасть на замке? В особенности – жирнеющее косолапое существо? А?

– А почему вы сразу в мою сторону шелуху мечете? – обиделся медведь.

– Да нравишься ты мне больно, – съязвил шакал. – Ладно, расслабься, это всех касается. Ваша задача – начать окружать потенциальных кандидатов на посты медведей своим проверенным зверьем да суками. Это понятно?

– Понятно, – просто ответила аудитория.

– Вот и хорошо. А раз всем все понятно, то пойду и я перекушу да покумекаю – какую бы еще поганку замутить.

– А с котом чего делать будем? И с поисками Льва? – спросил леший.

– Молодец, носатый, не упустил самого важного в сказанном ранее, – удовлетворенно констатировал шакал и нравоучительным тоном обратился к медведю: – А ты учись у лешего, будешь стараться – глядишь, он тебя на царствование после себя и оставит.

– Ага, как бы не так. Этот оставит… Потом догонит, отлупит, и еще раз оставит. Мне почему-то кажется, что оставит он меня исключительно с носом.

– Ладно, не стони, – резюмировал шакал. – А что касается кота и его поисков Льва, то тут серьезно подумать надобно. В общем, так: я вам проблемку обозначил, а вы шевелите думалками. Я тоже подумаю, а спустя несколько дней встретимся и посмотрим, кто чего напридумывал. За лучший сценарий отсыплю шишек. Понятно?

– Понятно, что шишек нам не видать, – пробубнило косолапое животное, – вы же, как обычно, себе первое место в состязании отдадите.

– Не скули, лохматый, я в соревновании не участвую. Выигрыш заберет один из вас. И хватит разговоров, мне жуть как есть хочется, просто спасу нет.

– Я тоже есть хочу, – промямлил медведь.

– Хочешь есть – иди и ешь, – ответил шакал. – Или ты думаешь, что я с тобой поделюсь?

– Ну да, неплохо бы, – опуская наглые глазенки, сказал медведь.

– У тебя что – не за что жратвы купить?

– Да хвала Льву, есть за что.

– Так почему не отоваришься? – удивился шакал.

– Шишек жалко, – не стесняясь, ответила алчная животина.

– Ну, ты и скотина, – опешил от такой наглости шакал. – А моих шишек ему, значит, не жалко! А за мой счет он, конечно же, погудел бы! Ах ты негодник! Волки! Волки!

Как только шакал кликнул волков – медведя будто ветром сдуло, и на поляне остались только смеющиеся леший и шакал.

– Вот такая, понимаешь, циничная и жадная скотина наш медведь, – произнес леший.

– Да уж, – согласился шакал, – а еще – простая, как угол дома.

– Как что? – опять не понял леший.

– Вот ведь, какая зараза получается, – чертыхнулся шакал, – набрался я от людей всяческих слов-паразитов и мудреных выражений, и никак теперь их из своего лексикона убрать не могу… Втемяшились в башку, и все тут…

С к а з о ч н и к: Как же это знакомо… Только опять же – с точностью до наоборот: в человеческом мире часто-густо люди используют сленг, заимствованный из жизни зверей, будто им своей фени не хватает… Я сказал – «фени»??? Видите – вот вам яркий пример в моем не шибко образованном лице…

XIX

В один из жарких солнечных дней чужелесные зверушки резвились на поляне с молодыми кабанами. Они бегали, шумели, визжали, пищали, гикали, гавкали, рычали и топали так, что звуковые волны, создаваемые этими источниками бесперебойного кричания, не успевали долетать до предметов, находящихся за пределами описываемой поляны, поскольку натыкались на более ранний шумовой шторм, возвращавшийся из царства покоя в мир хаоса, в результате чего вся эта демоническая музыка будто повисала в воздухе и, в буквальном смысле слова, срывала крыши уставшего от жизни взрослого поколения.

С к а з о ч н и к: Ну и завернул… Дважды перечитывал, пока понял смысл сказанного… Друзья-кабаны, как всегда, лежали под сосенкой, предаваясь излюбленному кабаньему занятию – набиранию силушки богатырской. Отдыхали, короче говоря. Повисшие вокруг децибелы несколько мешали медитирующим особям уйти в нирвану, окунувшись в царство Морфея, и они нашли не очень изысканный, но действенный и надежный способ продолжить путешествие в глубины собственного подсознания, заткнув опухшие от шума уши чем придется (а конкретно – морковкой). И зверенышам не помеха, и себе в удовольствие…

С к а з о ч н и к: Как часто бывает в нашем человеческом мире: придешь домой злющий, как целая куча волков, сядешь поесть, развернешь газету и только сосредоточишься на получении заслуженного удовольствия от чревоугодия и информационного допинга, как вдруг что-то как бабахнет, как заскрипит, как засвистит – и посредине кухни, то есть именно там, где ты пытаешься успокоиться, материализуются две ниндзи-чебурашки, вооруженные каким-то слесарным инструментом из гаража (мечи-катаны отдыхают)… Затем – пара секретных чебурашичьих приемов вперемешку с акробатическими номерами и вашими криками «да-когда-же-все-это-закончится?!» или «могу-я-в-конце-концов-спокойно-поесть?!», или – традиционым «Люся-ну-сделай-с-ними-что-нибудь!», и на кухне появляется добрая фея с абсолютно недобрым выражением лица, в результате чего непонятые ниндзи дематериализуются, а вы остаетесь наедине с разбитой тарелкой, порванной газетой, в еще более дурном настроении, чем до этого… А ваши домодачцы – с твердым убеждением, что живут они под одной крышей с мерзким и ужасным гремлином, олицетворяющим вселенское зло. К чему это я? Ах да: не проще ли заткнуть уши ватой, дав шанс двум отважным чебурашкам спасти катящийся в тартарары мир (пусть даже и ценой вашего ужина), не дать доброй фее превратиться в злую фурию, а самому – уединиться в туалете, оставшись наедине с мыслями о вечном и с информацией, черпаемой из обрывков газетных скрижалей?..

Вскоре на поляне нарисовался кот. Он был возбужден и, судя по бегающим глазам, искал сотоварищей. Обойдя пару привычных мест и не найдя кабанов, но при этом несколько раз столкнувшись с маленькими дико визжащими существами, кот решил проверить еще одну излюбленную точку кабаньей лежки, и не ошибся. Два разложившихся… в смысле – растянувшихся тела были искусно вписаны в местный пейзаж. О том, что они при этом все еще оставались живы, говорило ровное дыхание, заставлявшее мерно подниматься и опускаться щетинистые холмы утомленных телес. Кабаны лежали на пригорке мордами к закату, любуясь сказочным видом периода окончания еще одного дня их незаурядной жизни. Кот подбежал к возлежащим тушкам и начал чего-то громко объяснять, активно жестикулируя когтистыми лапами. Увлеченность, с какой полосатая живность делилась новостями с лежебоками, всецело захватила чем-то сильно раззадоренную скотину и не дала оратору возможности обратить внимание на ментальное отсутствие физически присутствующих на поляне кабанов. Договорив и выдохнув с облегчением, кот обнаружил, что клыкастая живность, прослушав великолепный спич мастера витиеватого слога, как-то слишком вяло реагирует на услышанное. Присмотревшись, кот смекнул, что живность не просто «вяло реагирует», а вообще никак не реагирует ни на речь, ни на него самого. Выкатив от удивления глаза и обойдя полутрупы товарищей со всех сторон, котяра оцепенел: вроде живые, но почти не дышат, и вроде не спят, но в упор не видят и не слышат. Полосатый еще раз обошел лежащих, помахал хвостом перед носами, хлопнул лапами над ушами – ничего. Кабаны оставались в ауте.

– Может, нажрались чего, – забеспокоился кот, – или нанюхались…

Не найдя, как шакал, логического объяснения происходящему, котяра поступил, как кабан, абсолютно непредсказуемо – он схватил огромного размера дубину, разогнался, чтобы напугать лежащих, но, как это всегда у него бывало, споткнулся и со всего маху грохнулся вместе с дубьем на животы умиротворенных созданий… Крик шокированной живности разнесся по поляне таким раскатом, что визжащая и носящаяся туда-сюда звериная мелочь на мгновенье притихла, чем тут же воспользовались дятлы, дружно грохнувшие барабанной дробью по стволам деревьев.

Немного очухавшись от шока, жертвы котячьей атаки как-то необычайно громко заорали на агрессора. Выслушав справедливые обвинения в свою сторону, кот принялся пересказывать практически заученный спич. Кабаны вслушивались, морщили лбы, напрягали мозги, а перед ними, как и прежде, смешно танцевало полосатое существо, делая забавные движения, отдаленно напоминавшие пантомиму. Кот закончил, но понимания в глазах слушателей так и не увидел. Тогда разъяренная скотина со всего маху долбанула одного из кабанов дрыном, затем технично выждала паузу, и когда присевшее от боли животное оказалось прямо напротив – полосатый заорал, что есть мочи:

– Атас!

С к а з о ч н и к: Почему «атас»? Хоть убейте – не объясню, но вот именно это слово пришло на ум… Помните, как у «Любе»: «Атас, веселей рабочий класс!». К чему я «Любе» вспомнил? Это уж точно из другой сказки… Наверное, заносит – не сплю ведь которые сутки…

Ударенный кабан что-то услышал, но смысла не уловил:

– Что? – прокричал он, словно в рупор.

– Издеваешься? – процедил кот. – Сейчас еще раз дрыном наверну.

– Что? – еще громче спросил кабан.

Кот рванул клок шерсти на голове, заорал от боли, собственнолапно причиненной себе, красивому, и еще раз долбанул кабана. Кабан, хоть и был не настолько быстр, как кот, но разница в весе и габаритах сыграла решающую роль – кот отправился в кусты, и, как понимает читатель, не по собственному желанию. Поглаживая ушибленную часть тела, кабан направился следом за котом, чтобы добить наглую рожу полосатой наружности, но, не услышав хруста ломаемых веток кустарника, вспомнил о морковках в ушах. Он выдернул беруши из ушей, что-то сказал старому кабану, и поймав след непонимания в глазах собеседника, наконец-то понял – что, собственно, произошло. Жестами указав предводителю на уши, котячий друзяка помог старому кабану обрести уверенность в том, что с башкой у него, на самом деле, все в порядке – просто забыл о морковках. Когда кот вернулся из кустарника, почесываясь в околохвостовой зоне своего тела, кабаны весело обсуждали глупую ситуацию, в которой оказались из-за банального звериного желания побыть в тишине. Увидев обиду на усатой морде, кабан бросился к несправедливо униженному другу:

– Котик, братик, – начал кабан, – прости меня, непутевого… недоразуменьице, понимаешь, вышло…

– Недоразуменьице? Да ты меня чуть не прибил.

– Ну да, недоразуменьице. А вот если бы ты дрыном не меня глушить начал, а предводителя – вот тогда бы случилась трагедия, и я бы этого не пережил…

– Какая трагедия? Ты что, бредишь? Что ты несешь? – не понял полосатый.

– Да прибил бы тебя предводитель, ну вот как пить дать… У него удар сильнее… И остался бы я один-одинешенек на всем белом свете, аки сирота…

– Да ну вас, придурки…

– Кто?

– Вы – придурки. Были и есть… Ну полные такие и чистые придурки.

– Почему это мы – полные и чистые? – не понял кабан.

– То есть в сказанном мною ты не согласен только с прилагательными, что же касается существительного, то оно особых нареканий в твоем мозгу не вызывает?

– В смысле?

– Повторюсь: из только что услышанного твой незатейливый мозг напрягла исключительно характеристика, данная двум клыкастым с использованием прилагательных «полные» и «чистые»? Так?

– Так, – не успев подумать, ответил кабан.

– На существительное ты особого внимания не обратил. Так?

– Ну, так, – опять не подумав, выпалил кабан.

– То есть, по логике, если ты не возражаешь, то, естественно, соглашаешься… Так?

– Наверное, – ответствовал потерявшийся кабан.

– А если ты не обращаешь внимания на сказанное и, по логике, соглашаешься, то, значит, ты не будешь отрицать, что примененное мною существительное подходит в данном случае как нельзя кстати, и достаточно точно отражает сущность описываемых объектов. Правильно?

– Ну, да, – уже совсем потерявшись, выдавил из себя кабан.

Было видно, как напряженно работает его мозг, как медленно выстраиваются логические цепочки из произнесенных полосатой гадиной слов, и как остро предчувствие того, что эта мяукающая скотина может в очередной раз выставить его, кабана, на всеобщее посмешище. И вот, находясь в мучительном состоянии мыслительного процесса, кабан, чего-то обдумав, медленно спросил:

– А какое слово в сказанном тобой было существительным?

– Ну наконец-то! – саркастически улыбаясь, произнес котяра.

– Что – «наконец-то»?

– Наконец-то ты выключил просто кабана и включил умного кабана.

– И что из того?

– Ничего, – специально тянул с ответом полосатый, – радуюсь за тебя.

– Назовешь ты это существительное, или тебе необходима физическая стимуляция? – раздражаясь, спросил кабан.

– А ты уверен, что хочешь этого?

– Да, – почти заорал кабан.

– Точно?

– Точно.

– Хорошо, если ты настаиваешь – так и быть, скажу… Это слово – ПРИДУРКИ…

В воздухе повисла давящая тишина. Казалось, он вот-вот треснет от напряжения. Кабан, как это обычно и бывало, ввязался в полемику с полосатым матрацем, приняв игру, навязанную ему собеседником, и естественно, ничего из сказанного им не понимал. Однако желание казаться умнее заставляло клыкастого отвечать, не подумав, то есть – экспромтом… А хороший экспромт, как известно, готовится заранее, посему и в этот раз невпопад сказанное кабаном позволило котяре одержать очередную интеллектуальную победу над своим хрюкающим другом. В общем, экспромт не удался. Осознав всю глупость произошедшего, котячий друг ощутил-таки себя полным придурком, повесил гриву и зло бросил победителю:

– Ну, котяра, ну, зараза… Вот доведешь ведь… возьму грех на душу…

– Ладно, не зуди, проехали… Я никому не скажу…

– Отвечаешь?

– Ясное дело!

– А если об этом в лесу узнают – что мне потом с тобой сделать?

– Ничего.

– Как это – ничего? Ты же сказал, что отвечаешь?

– А я от своих слов не отказываюсь: сказал – никому, значит – никому; но кроме меня это видел предводитель, а за него я не в ответе.

– Ты хочешь сказать, что кабан проболтается?

– Я хочу сказать, что крайнего потом не найдешь… А отвечать за себя и того кабана я не буду.

Старый кабан во время описываемой словесной дуэли молча сидел, подперев дерево, и с открытой от удивления пастью тупо пялился на собеседников, устроивших интеллектуальную потасовку. Он не успевал поймать ни нить разговора, ни тонкую игру друзей-соперников, ни смысла сказанного – он просто молча хлопал глазищами. В какой-то момент кабан сообразил, что его старый друг потерпел филологическое фиаско, хихикнул и отвесил по не очень увесистому подзатыльнику вначале одному, затем другому:

– Дорогие мои интеллектуалы, – начал старый кабан, – вот смотрю я на вас, умных, слушаю, где-то восхищаюсь и никак не могу понять, чего мне больше хочется: прибить котяру или порвать старого друга…

– ???

– Дело в том, что, как мне показалось, кот имел что сказать, но не имел возможности это сделать, а друг кабан имел возможность выслушать товарища, но не имел такого желания. В результате оба, и я, старый дурак, не узнали того, чего могли узнать друг от друга и, как следствие, бестолково потратили и так ограниченное время нашего пребывания в этом грешном лесу, отпущенное нам Львом…

Кабан с котом открыли пасти, выпучили глаза и высунули языки – и все это от безграничного удивления… Первым вернулся в реальность кабан:

– Ну тебя, клыкастый, и торкнуло… Ты чего нюхал?

– Я нюхал? Я битый час вас, идиотов, слушал да мозги свои старческие напрягал. Если так и дальше пойдет, то я в конце концов начну стихами изъясняться. А для моих мозгов это не сильно хорошо – я ведь кабан, а не шакал какой.

– Вы, кабаны, – начал кот, – когда надо, хитрее шакалов будете… Просто вам так проще жить, кося под быков.

Старый кабан молча улыбнулся, сделал паузу и спросил кота:

– Так чего, собственно, ты хотел?

– Да вот, хотел поведать вам, лежебокам, чего выдумал.

– Хотел – поведывай. Чего молчишь, как леший на приеме у медведя?

– Да вас пока в чувство приведешь – забудешь не только чего сказать хотел, а и какого роду-племени будешь.

– Ты забудешь, – съязвил старый кабан, – как бы не так.

– Ну да, ну да, это я салегорничал. Так вот, немного нагрубив шакаленку, мне таки удалось ненадолго остаться наедине с собственными мыслями.

– И что тебе мысли поведали? – хохотнул котячий друзяка.

– Я понял, как мы можем стать костью в глотке старого шакала, – сказал кот и сделал многозначительную паузу…

– И??? – в унисон спросили кабаны.

– Я долго думал: чего больше всего боится хитроплет? Что отнимет у него сон? И что пробудит в нем демона? – ответил вопросом на вопрос кот, распираемый гордостью за собственную придумку.

– И??? – опять хором спросили кабаны.

– А то, что больше всего на свете эта скотина боится потерять власть. А власть для него – это лояльность к его персоне со стороны нескольких шакалов, тайно управляющих всем лесным миром. Ибо наш хитрец изо всех своих шакальих сил мечтает попасть в эту касту управленцев управленцами. Иными словами, он спит и видит себя в числе избранных.

С к а з о ч н и к: Вот же интересно выходит: в человеческом мире народ болеет все теми же болезнями, что и в мире зверей. Та же жадность, алчность и похотливость, те же пороки и грабли, на которые мы время от времени наступаем, и та же уверенность, что мы не такие, как все, а какие-то особенные…

– И что это значит?

– А это значит, что шакал больше боится опростоволоситься перед аксакалами, нежели издохнуть от запора. В общем, если он вдруг потеряет контроль над нашим лесом – ему, мягко говоря, хана. И он этого должен очень бояться. А если появится хотя бы намек на потерю такого контроля, то, думаю, мы увидим не уверенного в себе шакала, а злобного, брызжущего слюной и испуганного монстра, готового уничтожить всех, кто стоит на его пути в мир избранных.

– И???

– Ну и соображайте, – мяукнул кот, – или мне надо вам все по полочкам разложить?

– Раскладывай, – зло ответили слушатели, начинающие терять нить здравого смысла речи.

– Ну вы и дундуки…

– Кто дундуки? – вспылил котячий друг, вскочив на ноги.

– Ты не ведись, а просто отвесь подзатыльник, – встрял в разговор старый кабан.

Котячий друзяка, даже не задумавшись, выделил полосатому тумака, от которого тот, кувыркнувшись, отлетел в кусты.

– Вы чего деретесь? – возмутился мяукающий.

Кабан даже не успел открыть пасть, чтобы ввязаться в очередной диалог с котом, как предводитель кабаньего племени ответил за товарища:

– Это тебе за дундука. Продолжай.

Кот понял, что игра по его правилам закончилась, почесал место удара и продолжил:

– Ладно, слушайте… Нам необходимо создать ситуацию, когда старый шакал ощутит опасность потери власти на вверенных ему территориях. Причем, совсем не обязательно доводить ситуацию до логического завершения – достаточно просто создать иллюзию такой опасности…

– И что дальше?

– А дальше – спасайся, кто может… Ну, или – кто успеет. Это – как вам будет угодно.

– По-че-му? – синхронно по-слогам спросили кабаны.

– По-то-му, – в тон вопрошающим ответил кот. – Уж поверьте моему шакальему нюху, я опасность за версту ягодицами чую. Если шакал хоть на секунду учует, что мы блефуем – пиши пропало: все легавые и волки будут брошены на наши поиски, а когда нас найдут, то церемониться никто не станет – порвут, как тузик тряпку.

– И что? – спросил старый кабан. – Найти нас особого труда не составит, поэтому от команды «фас» до нашего разрыва пройдет совсем немного времени, боюсь, Лев даже не успеет появиться. И потом: как создать хоть отдаленную иллюзию возможности потери власти?

– Согласен, насчет нашей поимки ты абсолютно прав. Правда, я подыскал одно местечко, где схватить нас будет не так просто. А вот насчет создания иллюзии – тут я категорически не согласен. Я ведь старого шакала не раз и не два в дураках оставлял. Думаю, и еще раз провести сумею.

– Думаешь или сумеешь? – уточнил старый кабан.

– Думаю – сумею, – хитро прищурившись, ответил кот.

– Вот сколько знаю тебя, котяра, а ты, хоть и по масти своей шакальей – лохматый, и по образу, в котором находишься – тоже лохматый, но поймать тебя голыми лапами никак не удается. Склизкий, как рыба.

– На том и стоим. Знаешь, если бы не ум недюжинный да не хитрость природная – я бы уже раз двадцать умереть успел.

– Ну, хорошо, – несколько помедлив, сказал старый кабан, – выкладывай свой хитроумный план: как создать иллюзию потери власти старым шакалом?

– Здесь надо с теории начинать.

– Надо – значит начинай.

– Значится так: что есть власть для старого шакала? – спросил присутствующих кот.

– Ну, власть – это когда все можно, – не задумываясь, ответил котячий друзяка.

– Допустим. А кем обеспечивается эта власть конкретно для шакала?

– Лешим? – неуверенно предположил старый кабан.

– Абсолютно правильно, им самым. Кем является шакал по официальному статусу?

– Ну, он… этот… ну, в смысле… тот, который… – пытался сформулировать мысль котячий друг.

– И опять правильно: официально старый шакал – никто.

– Никто? – не поняли кабаны.

– Никто. Более того: такой должности, как «старый шакал» в лесу просто не существует. Получается, что для него потеря власти – это не потеря несуществующей должности, а потеря влияния на лешего и медведя. Вот.

– Ах, вон оно как! – сказал котячий друзяка.

– Вот ведь ты смотри что! – поддержал его старый кабан.

Кабаны с восторгом посмотрели на котячью морду и, в знак признания его безоговорочного гения, одновременно, то есть – вместе, с двух лап, оглоушили расчувствовавшуюся скотину… Кот взвизгнул:

– Ну вы и гоблины! Толстошкурые неотесанные орки, вот так когда-нибудь прибьете меня на радостях, заразы, – ворчал усатый.

– Ладно, не обращай внимания, до смерти заживет, – сострил кабан.

– Да не до смерти, а до свадьбы, – поправил кот.

– Ай, да какая разница… Ты лучше скажи, каким таким хитрым способом собираешься лешего с медведем в свою веру обернуть да заставить против шакала пойти?

– А кто сказал, что я их в свою веру обращать буду? С ними я точно не договорюсь, а вот проблем на их головы накликать – в моих силах.

– Ты можешь не говорить загадками? И без тебя башка пухнет…

– Хорошо. Давайте представим, что зверье вдруг не согласится с результатами выборов лешего.

– И что с того?

– Несогласных, на самом деле, в нашем лесу намного больше, нежели того хотелось бы лешему с шакалом. Правда, все они инертны, и до поры до времени слишком терпеливы, но напряжение в лесном сообществе растет с каждым днем. Нам же надо просто вовремя посеять зерно возмущения и негодования – кот не успел договорить, как поймал тяжелый взгляд одного из собеседников.

– Ударю, – резюмировал старый кабан нахлынувшие эмоции.

– Надо устроить бунт! – быстро сориентировался лохматый. – И когда ситуация якобы начнет выходить из-под контроля – донести до ушей старого шакала информацию о том, кто всю эту смуту затеял.

– И?

– И все… Потом – прячься, кто успеет…

– А кто не успеет?

– Тому – кирдык, рвать будут по-взрослому…

– То есть ты хочешь сказать, что нас порвут? – спросил котячий друг.

– Я хочу сказать, что нас могут порвать. Вероятность такая присутствует, однако, если будем делать все, как по нотам, то, надеюсь, пропетляем.

– По каким нотам? – не понял кабан.

– По моим, друг мой, по моим, – ответил кот, сделав старому кабану незаметный знак, свидетельствующий о желании обсудить что-то наедине.

– И что нам делать?

– Пока ничего, – ответил полосатый. – Я все всем объясню, когда придет время.

Старый кабан зевнул, потянулся и обратился к кабану, что помоложе:

– Послушай, дружище, сделай доброе дело – присмотри за шакаленком, пока я вздремну…

– Не вопрос, надо присмотреть – присмотрю… Только, думаю, говоришь ты это не из-за беспокойства о своем молодом друге, а исключительно из-за желания пообщаться с котярой наедине. Думаешь, я не видел, как он тебе подмигивал? А?

– Раз видел – то и вали себе по-тихому, зачем заставляешь меня спектакли устраивать?

– Ладно, болтайте себе на здоровье, все равно котяра мне потом и так секреты ваши поведает.

Кабан показал язык незадачливым конспираторам и вприпрыжку двинул по направлению к той части леса, где маленькие звериные создания генерировали шумовые децибелы.

Оставшись наедине, заговорщики принялись обсуждать детали будущей акции.

– Я так понял, – начал старый кабан, – все не так радужно, как ты только что нарисовал.

– Ну, я бы сказал, что все совсем плохо, потому-то и хотел с тобой наедине поговорить.

– Хотел – говори, только давай без этих твоих закидонов.

– Каких таких закидонов? – не понял кот.

– А это когда ты начинаешь так путано говорить, что у меня мозги сначала пухнут, а затем закипают.

– Ладно, слушай, попробую без закидонов. В общем, расклад такой: наших шишек, отмученных у старого шакала, на самом деле хватит, чтобы устроить беспорядки в лесу, поднять несогласных зверей да вывести их на центральную поляну, или на площадь возле болота. Но что будет дальше – одному Льву известно.

– ???

– Скажу так: зацепить старого шакала у меня получится, но что будет потом, пока тяжело спрогнозировать. Бардак создадим, зверей поднимем, неприятности организуем, но – как будет действовать старый шакал? Зная его, думаю, что пойдет эта скотина до конца.

– Это как?

– А так: когда первый испуг пройдет, носатый во всем этом балагане быстро наведет порядок, а когда потушит пожар и разберется, кто это все замутил, то мстительная зараза не успокоится, пока не накажет каждого, кто имел к этому отношение.

– Ага! Вон оно что.

– Да уж… Если всей толпой засветимся, то и рвать потом всех оптом будут.

– И что?

– Да жалко мне зверенышей, понимаешь? А особенно – моего непутевого друзяку.

– Тебе – жалко? А я думал, что вы, шакалы, только за свои шкуры и труситесь.

– Так-то оно так, и шакал я самый взаправдашний, но – или старею, сильно быстро впадая в старческие маразмы, или так долго на себя шкуру кота примерял, что превратился в другого зверя…

– Так что ты предлагаешь?

– И ты, и я у старого шакала – причины извечной головной боли, а если быть до конца откровенным, то мы с тобой для него – полный геморрой. Один по причине открытой вражды, а другой – потому, что не слушаюсь и в преемники не иду.

– Ты это серьезно? Неужели старый звал тебя в преемники?

– Звал. И неоднократно.

– А ты?

– А я, как видишь, петляю, пока петляется. Так вот, нам придется сильно постараться, чтобы убедить носатого в преступном сговоре кабана и кота.

– Думаешь, получится?

– Если будем действовать слаженно, то непременно – скотина поверит, что две беды, в конце концов, сольются в одну, а страх потери власти не позволит спокойно все проанализировать и разобраться, кто там кому рабиновичем будет. Зная тебя, думаю, ты не откажешь мне в помощи и рискнешь собственной шкурой ради своего старого друга кабана и нового друга шакаленка? Да и зверьков чужелесных тоже жалко на разрыв толстоносому отдавать. В общем, ты со мной?

– Знаешь, а все равно спрашиваешь? Я по-любому с тобой. У меня, понимаешь, работа такая – шкурой рисковать. Вот только раньше я ею за что попало рисковал, а теперь – конкретно за кого-то. Так что – валяй, рассказывай свой план.

– Для начала нам необходимо, чтобы кознеплет уверовал в наш с тобой союз, то есть – в союз грубой физической силы и изощренного незаурядного ума.

– Как это?

– Это не так сложно: надо засветиться пару раз вместе да сплетню по лесу пустить. И если сплетни – это по моей части, то для засветки твои навыки и связи понадобятся.

– Навыки? Связи?

– Ладно, не парься, объясню: лучшей засветки, чем потасовка с волками и собаками, не придумаешь – тут тебе равных нет. А вот чтобы она знаковой получилась – надо, чтобы стенка на стенку, как вы, кабаны, любите. В общем, надо организовать пару десятков твоих бойцов, но только так, чтобы до поры до времени об этом шакал не пронюхал.

– А потом?

– А потом я еще не придумал. Вернее придумал, но не до конца. Давай для начала засветимся, то есть – нарисуемся. Ну, в общем, покажем всем, что мы спелись, то есть – объединились и чего-то начали вместе мутить. И когда зверье, а особенно шакал, поверит нашему блефу – вот тогда мы сделаем финт ушами…

– Винт куда? – не понял старый кабан.

– Это я фигурально выразился, – ответил кот и хотел еще что-то добавить, но кабан не дал ему такой возможности.

– Послушай, я сейчас, как ты там говорил, фигурально выражаясь, намерен угадать вот этим тяжелым предметом в виде оглобли по портрету наглого и шибко умного мяукающего существа… – сказал кабан, сделал многозначительную паузу и продолжил, как по написанному: – Искренне надеюсь, что точка приложения грубой физической силы придется аккурат в то место, откуда у этой скотины усы торчат.

– Я все понял, – сказал кот, отступив от кабана на безопасное расстояние, – и не надо так нервничать. Объясняю популярно: когда у стороннего наблюдателя не будет сомнения относительно того, что мы спелись и мозги зверья, поверившего в невозможное, а именно – в союз кота с кабаном, будут готовы принять любую, даже самую невероятную информацию – мы возглавим начавшуюся в лесу смуту.

– Уверен?

– Ну, если честно, то не совсем. Однако, в данном случае совсем не обязательно вышагивать по полянам и выкрикивать лозунги. Достаточно, чтобы появился слушок о том, кто все это организовал. И если все пойдет как надо – предынфарктное состояние старому шакалу я гарантирую.

– А если он все-таки не забоится?

– Должен забояться. Я эту скотину хорошо знаю… Ну просто обязан забояться! Он прекрасно осведомлен о том, какие в кабаньем войске бойцы и кого они слушаются. А когда вдруг рядом окажусь я, со своим умением создавать проблемы даже там, где их нет, то, думаю, запах паленого еще долго будет летать над стольной поляной.

Зверье замяукало и захрюкало.

– Эдакий союз силы и интеллекта, – весело хрюкая, продолжил кабан.

– Я бы сказал, союз меча и орала, – резюмировал кот, нервно дернулся и резко отпрыгнул в кусты, спасаясь от брошенного таки в его сторону дубья.

XX

Чужелесные звереныши, убегавшись и наоравшись, собрались в стадо, немного подкрепились и принялись обсуждать поиски Льва.

С к а з о ч н и к: Как-то в газете прочитал о необходимости прилагать больше усилий в области разработки и внедрения возобновляемых источников энергии. Так вот, глядя на детей, понимаешь, что ничего на самом деле разрабатывать-то и не надо – Бог все сделал за нас: эти маленькие существа, с боем съев на завтрак несколько ложек каши и хлебнув, чисто символически, пару глотков молока, способны сутки кряду бегать, прыгать, кричать, биться головой о стену, петь песни, читать стихи, ломать, крушить, шкодить, жечь и разрушать все на своем пути без дополнительной подзарядки… Самая большая проблема заключается в нахождении способа направить этот проснувшийся вулкан в безопасное для человечества русло. Поверьте, одно неверное движение – и вы будете раздавлены под копытами несущегося табуна бешеных мустангов. Как-то медики проводили интересный эксперимент: взяли группу детей от пяти до десяти лет и группу профессиональных спортсменов. К каждому ребенку прикрепили по одному спортсмену. Задача была довольно простой и банальной: спортсмены просто-напросто повторяли все незамысловатые движения, выполняемые детьми. До финиша дошли единицы (я имел в виду спортсменов). Мораль: если услышите о детях, что они, мол, маленькие и слабые существа, соглашайтесь только со словом маленькие, ибо слабыми их вообще нельзя называть. Далее я умышленно промолчу о разбитых, разобранных и разгромленных предметах интерьера, которые были так умело уничтожены вовсе не бойцами секретного диверсионного подразделения службы внешней разведки, а двумя «милыми» детишками.

– Мы вачета будем или не будем Льва искать? – заржал жеребенок.

– А мы вачета что делаем? – съязвил шакаленок.

– Мы, это – мы дурака валяем, – ответил маленький конь и, взглянув на белочку, добавил, – ну, или дурочку.

– Мишка, – пискнула белочка, – ну почему он все время обзывается? Никакая я не дурочка.

– Ты чего маленьких обижаешь? – вступился за хвостатую медвежонок.

– А я и не ее вовсе имел в виду.

– А кого? – не понял косолапый.

– А почему: чуть что – так сразу самцы виноваты?

– Да в чем самцы-то виноваты? – опять не понял мишка.

– Вот разве отвечает кто-то на вопрос «А что это вы тут делаете?» например так: «Да ничего, дурочку валяем». А?

– Ну, я не слышал.

– Вот, и я не слышал… А все говорят: «Дурака валяем», как будто в лесу только дураки-самцы и водятся, а все девченки – типа умные и дурами по определению быть не могут…

– Слушай, коняга, – встрял в разговор ежик, – а тебе какое дело? Ну, говорят так, и говорят. Тебя-то каким боком это касается?

– Да обидно мне.

– Чего тебе обидно?

– Обидно, что я, значит, могу быть дураком, а вон, скажем, белочка – нет…

– Мишка, – запищала белочка, – он опять обзывается, скажи ему…

– Ты чего белочку обижаешь? – рыкнул уже ничегошеньки не понимающий медведь.

– Да нужна она мне сто лет! – оправдывался жеребенок. – Я ее как пример привел.

– Вот видишь, мишка, – пищала пушистая, – у него даже для примеров только одна я дура и осталась…

– У тебя что – других дур нет в пример поставить? – уже явно не соображая, морозил косолапый. – Не мог лисичку дурой назвать?

– А я здесь при чем? – растерялась лиса. – Что я – рыжая, что ли, дурой за всех быть? Сами вы тут все дураки!..

Страсти не на шутку накалялись. Звереныши потеряли первоначальную нить разговора и постепенно переходили на личности. В ходе словесной перепалки кто-то успел кого-то грызнуть, стукнуть, или на худой конец – царапнуть, а пострадавший тут же пытался ответить обидчику. Одним словом, намечалась обычная потасовка. Зверьки ругались, лаяли, ржали и выли, но пока так и не определились – кто там за кого будет. В это время к месту словесной перепалки зверьков вразвалочку подплывал котячий друзяка, технично посланный старым кабаном куда подальше, а конкретно – на поиски его шакальего друга. Добредя до полянки, хрюкающая живность попыталась разобраться – в чем причина скандала. Однако та часть дискуссии, на которую попал невольный слушатель, не могла сполна открыть клыкастому смысл философского спора подрастающего звериного поколения, переросшего в примитивные оскорбления. Улучив момент, когда в легких зверьков закончился воздух и они дружно вдохнули с тем, чтобы, выдохнув, наполнить дискуссию новыми оскорблениями, кабан хрюкнул, что было мочи:

– Тихо, зверье лесное. Что за шум вы здесь развели? Вы разве не знаете, что в нашем лесу просто так ругаться не положено?

– Не знаем, – промямлили зверьки.

– Может, вам не известно, что за такое своеволие сразу следует наказание?

– Не известно – уже еле слышно отвечали зверьки.

– То есть вы хотите сказать, что о наказании вы не слышали, а о том, что просто так ругаться нельзя, вы не знаете? Да? – не зная, что говорить далее, повторялся кабан.

– Не знаем, – почти шепотом ответили звери.

– А если просто так ругаться нельзя, то как тогда можно? – задал неудобный вопрос шакаленок.

Кабан стушевался, напряг все, что можно напрячь, но ответа на каверзный вопрос так и не нашел. Он принял невозмутимый вид и попробовал поступить так, как это обычно делал кот – импровизировать:

– Ну, можно подраться, например, или…

– Или? – не отставал шакаленок.

– Или погоняться друг за другом.

– Да набегались уже, как кони.

– Ну почему вы меня все время обидеть пытаетесь? – заржал жеребенок.

– Прости, конь, – извинился шакаленок, – это я фигурально выразился.

– Я про белочку тоже фигурально выразился, – обижено заржал жеребенок.

– Вот видишь, мишка, – уже чуть не плакала белочка, – он все-таки меня имел в виду, когда дурочкой называл.

И опять все зашумели, наперебой затявкали, заржали, захрюкали и заиздавали всяческие звуки, которые в один момент слились в протяжный вой. Кабан вначале закрыл глаза, затем уши, а когда и первое и второе не помогло, заорал, что было мочи, пытаясь перекричать шум разорвавшейся звуковой гранаты:

– А ну-ка цыц быстро, а не то разберусь как попало и накажу всех оптом. Рассказывайте – чего тут у вас приключилось.

С к а з о ч н и к: Звуковая граната – это у людей есть такая штуковина, физического вреда от которой противнику никакого, но вот если вдруг рванет нежданчиком, то жертва, попавшая в эпицентр ее действия, начинает источать резкий запах адреналина… Короче, хлорпикриновая шашка отдыхает… А? Да, хлорпикриновую шашку тоже люди придумали. В общем, воняет она так, как если бы у кого-то над ухом рванули звуковую гранату… Ну, вы поняли…

После этих слов шум поднялся пуще прежнего. Одни защищали белочку, другие жеребенка, третьи просто шумели за компанию. Кабан заорал еще раз:

– Цыц все! Мне тут быстро прямо щас хором в пасти воды набрали, меня слушаем и не перебиваем до тех пор, пока я не разрешу, а если какая зараза вздумает меня разочаровать – порву, как Жучка фуфайку! – выпалил кабан, выдохнул, но, видя вопрос, срывающийся с языка шакаленка, тут же пресек попытку возможного диалога: – Про Жучку и фуфайку – позже!

Зверье заткнулось и стало пялиться на кабана.

– Вот, другое дело, – довольно хрюкнул клыкастый, – а чего замолчали?

Зверье ошалело.

– Я имел в виду – почему никто не объясняет, что здесь произошло?

– Так вы же, дядюшка кабан, велели всем заткнуться, – пискнула белочка.

– И еще Жучкой пугали, – вставил ежик.

Кабан на мгновенье потерялся, но долгие годы, проведенные в компании хитрейшего кота, дали о себе знать, потому-то он быстренько нашелся и продолжил:

– Хорошо, дальше говорит кто-то один.

– А кто? – робко спросил медвежонок.

– Вот ты и говори, косолапый.

– Ну, я это, не шибко-то рассказчик хороший, не то, что нерпа.

– А ты тренируйся, – настаивал кабан.

– Ну, значит, там жеребенок сказал, что белочка – дура, а та мне пожаловалась…

– А ты?

– А я как бы вступился.

– И что дальше?

– А дальше… Ну, в смысле, после… То есть потом… – задумался медвежонок. – В общем, белочка тоже его потом дураком назвала… Или не назвала… А может дурочкой… То есть это ее – дурочкой… А его – дураком… Все, я запутался… Не знаю, как объяснять… Вон лучше пускай шакаленок объяснит.

– Носатый, – тут же бросил кабан, – сможешь объяснить?

– Легко.

– Валяй.

– Сюжет банальный: конь решил блеснуть красным словцом да и ляпнул: «Дурака валяем». Затем подумал и, вероятно, в его мозгу родилась некая обида на эмансипированных особей лесной живности, а конкретно – на сук, и он уточнил: «Дурочку валяем»…

– Ну? – промычал кабан.

– Произнося эту фразу, жеребенок взглянул на белочку, а она тут же пожаловалась медведю, что конь именно ее дурой назвал. Медведь ничего не понял, но за белочку вступился, потребовав объяснения от жеребенка. Тот толком объяснить ничего не смог, отчего у половины присутствующих сложилось мнение, что конь не только белочку, но и всех присутствующих тоже считает дураками. Вот, собственно, за выяснением, кого больше – дураков или дурочек – вы нас и застали. Я понятно объяснил?

– Ну что же ты… Ну как котяра, честное слово, – сказал, сильно тряхнув головой, кабан. – А помедленнее нельзя было пересказать?

– Повторить? – с готовностью выпалил шакаленок.

– Помолчать, – осек носатого кабан.

По всему было видно, что кабан думал, а вернее – раскладывал по полочкам сказанное шакаленком. Зверьки, как зачарованные, смотрели на внешние проявления сложного процесса осознания смысла услышанного.

– Итак, – начал после довольно продолжительной паузы кабан, обращаясь к жеребенку, – ты сказал: «Дурака валяем», а затем уточнил, что валяете вы на самом деле не дурака, а дурочку. Так?

– Да, так, – согласился конь.

– А ты, белочка, увидев направленный на себя взгляд, решила, что он имел в виду именно тебя? Так?

– Ну, да.

– Значит, по-твоему получается так, что если кто-то говорит ни о ком, но при этом смотрит на кого-то, то тот, кто говорит, тем самым подчеркивает, что тот, на кого он смотрит, и есть тот, о ком он говорит, как ни о ком? Так?

– Я не знаю!.. – чуть не прослезилась белочка. – Я вообще запуталась и уже ничегошеньки не понимаю.

Остальные зверушки глупо таращились на оратора.

– Вот видишь, конь: белочка запуталась и подумала, что ты, глядя на нее, плохо высказался и, разобидевшись, естественно, обвинила тебя твоими же словами. А ты вместо того, чтобы объяснить популярно собственную позицию, стал злиться и упираться, как бык, чем, собственно, и спровоцировал дебош на поляне.

– Ну, мы и без вас поняли, что здесь произошло, – сказал ежик. – А делать-то чего?

– Делать чего? – задумался кабан. – Делать чего… Да ничего.

Зверье разинуло пасти.

– А хотите – я всех вас запросто помирю? – ляпнул кабан.

– Конечно, хотим, – ответил за всех ежик.

– Значит, так, – начал он, – вот скажите: как вам кажется, мой котяра по хитрости и изворотливости ума уступает кому-то из вас?

– Нет, – хором ответили звери.

– То есть вы согласны, что кот умнее всех вас вместе взятых и каждого по отдельности?

– Конечно, согласны, – утвердительно промычали звери.

– Ага. А ответьте-ка мне: как называют одного из двух спорящих, если другой – умный?

– Дурак, – хихикнули зверьки.

– Значит, в споре двух зверей, как правило, один всегда умный, а другой, так уж получается – дурак.

– Да, – смеялись зверьки, уже успевшие забыть о недавнем инциденте.

– А раз все оптом согласились, что мой котяра самый умнющий среди вас зверюга, то кто же в таком случае вы все?

– Дураки! – заржали, затявкали, запищали и захрюкали зверьки, бросая в кабана всем, что под лапы попадалось.

Перемирие оказалось громким, шумным и заливистым. Живность носилась по поляне, бросаясь всякой всячиной и весело обзывая друг друга:

– Дурак!

– Сам дурак!

– Все – дураки!..

С к а з о ч н и к: А все-таки здорово быть щенком, в смысле – ребенком, когда обиды задерживаются в сознании не более, чем на пять минут, а оскорбительные для взрослых вещи могут с легкостью превратиться в незамысловатую игру под названием «обзывалки», причем – абсолютно без какого-либо смыслового подтекста. Пожалуй, прервусь-ка на часик – обещал своим ниндзям-чебурашкам с водных горок покататься. Тот еще дурдом, но об этом – как-нибудь в другой сказке.

Изрядно набегавшись, уставшие зверушки плюхнулись возле кабана, очень темпераментно что-то обсуждая друг с другом. Кабан сделал пару попыток разобраться в услышанном, но, осознав, что для понимания оного ему пришлось бы вернуться на много лет назад, оставил эту бесполезную затею.

С к а з о ч н и к: Когда мои чебурашки были совсем маленькие и один уже что-то говорил, а второй только пытался это сделать, мы с супругой постоянно пытались понять смысл сказанного младшим, но ничего не получалось до тех пор, пока не прибегали к помощи профессионального переводчика – старшего из чебурашек… Он влет и не задумываясь переводил самые непонятные фразы младшего брата… Так вот…

– Ну что, зверюги, – обратил на себя внимание кабан, – кто-то еще сомневается в моих способностях?

– А никто и не сомневался, – пискнула осмелевшая белочка.

– Вы и дядюшка кот – лучшие, – сказал ежик.

– Это да, – скромно согласился клыкастый, – что правда – то правда… Мы такие… Ладно, зверье. Я хоть и люблю похвалу, но здравый смысл, хоть и в виде кота, эту голову иногда все-таки посещает. А теперь давайте все дружно выключим дурака и расскажем помирившему вас дяде кабану – о чем это вы тут гутарили.

– Да ни о чем таком мы тут и не гутарили, – сказал ежик. – Мы это – не успели еще ни о чем поговорить. А обсудить мы пытались тему поисков Льва. Вот. Нам интересно: будем мы его, наконец, искать, или нет?

– А что же, по-вашему, котяра со старым кабаном делают? А?

– Ничего не делают. На полянке валяются да облака считают, – ответила белочка.

– Нет, ну вы даете, – возмутился кабан. – В хорошем лесу, знаете ли, все облака должны быть учтены. А то, что они валяются и ничего не делают – это ты, белочка, погорячилась. Делать, на самом деле, можно и ничего не делая.

– Как это? – не поняло зверье.

– Вот скажи мне, толстоносый: твой дед в вашем лесу – самый главный кознеплет и, насколько мне известно, без его воли ни одно злодейство там не совершается… Так?

– Именно так.

– А ответь-ка мне: ты видел когда-нибудь, чтобы дед твой собственными лапами для этого что-то делал?

– Никогда.

– Вот! Получается, что можно валяться и ничего не делать, а можно валяться – и при этом много чего творить.

– А что, например? – не унималась белочка.

– Ну, например – думать.

– Тоже мне, работу нашли, – хохотнул ежик.

– Ты, колючая голова с выводами не спеши, – рассудительно ответил кабан, начинавший ощущать вкус к ораторству и чувствуя себя центром внимания подрастающей живности, – это в вашем возрасте существует два состояния, находясь в которых вы либо ощущаете объективную реальность, носясь взад и вперед с высунутым языком, либо теряете это ощущение, хотя бы ненадолго остановившись. Другими словами, вы либо носитесь, как угорелые, либо дрыхнете, как убитые, – закончил фразу кабан и в качестве примера кивнул в сторону засыпающего волчонка, подперевшего березу и еле держащего сидячее положение – а звери моего поколения вначале не спеша думают, а уж затем принимают всяческие мудрые решения. Так вот, чтобы принять правильное решение, надобно вначале крепко сосредоточиться, подумать как следует, а делать это лучше всего в положении лежа. Вот так частенько мы и валяемся без толку, вернее… ну, я имел в виду… то есть хотел сказать: вот создается впечатление, что мы валяемся без толку, а на самом же деле – мы логически мыслим, прокручивая различные комбинации и сосредотачиваясь на решении глобальных проблем в нашем нелогичном, злом и опасном зверином мире, где без урегулирования всех этих вопросов может в любой момент наступить хаос и разруха…

Кабан выдохнул, затем вдохнул, затем хотел еще что-то сказать, но, лицезрев убаюканную им же аудиторию, отправившуюся в царство Морфея, зевнул, потянулся, развалился, как собака, и тоже забылся крепким сном.

С к а з о ч н и к: Чего-то и я раззевался… Может и самому – развалиться, как собака, да вздремнуть как следует. А допишу как-нибудь потом, попозже… То ли дело – певцы: вышел, спел – и дрыхни себе хоть целый день. А тут – пишешь, пишешь с утра до вечера… Эх, зря я все-таки на певца не выучился…

XXI

Много ли, мало ли, а прошло еще несколько дней. Зверушки большую часть дня гоняли со своими сверстниками кабаньей породы, дрыхли без задних лап да общались с особями старшего поколения. Хотя, на самом деле, общением это можно было назвать с очень большой натяжкой: старшие говорили, а младшие с разинутыми от интереса пастями внимательно слушали, что говорят старшие. Как правило, такие разговоры не проходили бесследно для подрастающего поколения: они впитывали все услышанное, находили в нем что-то важное для себя и, вероятно, формировали свое собственное мировоззрение на будущую взрослую жизнь.

С к а з о ч н и к: Мне тоже кажется, что для щенков, то есть – для детей, рассказы взрослых и есть самая лучшая наука. Главное – где, когда и в какой форме это сделать. Умничаю… Что-то я часто стал появляться… Прямо, не сказочник, а какой-то мифический голос за кадром.

Старый кабан с котом периодически шушукались и время от времени уединялись на любимом месте кабаньей лежки. Они были заняты реализацией задуманного котом плана. Благодаря шишкам и связям с каркающими вруньями, кот запустил по лесу сплетню о том, что он и старый кабан спелись, и теперь чего-то на пару мутят. Как помнит читатель, сплетня была только частью плана, придуманного котом. Еще необходимо было организовать знатную потасовку с участием волков и собак.

– У меня все готово, усатый, – выпалил нарисовавшийся откуда-то кабан.

Кот аж подпрыгнул от неожиданности:

– Или ты, или твой дружок меня точно раньше времени в могилу сведете – старому шакалу вообще ничего делать не придется… Такое ощущение, что башню вам еще в детстве оторвало.

– Это да, мы такие – безбашенные.

– Так чего у тебя там «все готово»? – спросил немного успокоившийся кот.

– Все: бойцы, подручные предметы, «случайные» смутьяны… А на всякий пожарный я еще несколько зверюг в резерве держать буду.

– Послушай, щетинистый, – начал нравоучительным тоном кот, – мы не воевать собираемся, а всего-навсего немного подраться, а ты – и резерв, и бойцов, и смутьянов заготовил… Нам не армия нужна, а всего лишь несколько помощников.

– Ты, полосатый, драку мне заказывал?

– Заказывал.

– Вот и наблюдай молча со стороны.

– Чего наблюдать?

– Как профессионалы своего дела работу работают.

– Тоже мне, профессионалы. Да для всего вашего кабаньего профессионализма достаточно только одного качества – безбашенности.

– Ты серьезно так думаешь, усатый?

– Да, я серьезно так думаю, – перекривил кабана кот. – А по количеству серого вещества все стадо можно разделить на плохих и хороших бойцов.

– Это как?

– Есть мозги – плохой боец, нет мозгов – хороший боец.

– Как примитивно и обидно получается, не находишь, котяра?

– Примитивно, зато просто. Как, собственно, все в вашем безбашенном мире – ну, так, чтобы не заморачиваться.

– Я вот никак понять не могу, полосатый – ты либо умышленно на конфликт нарываешься, либо неосознанно заблуждаешься.

– Я не могу заблуждаться.

– Это почему?

– Да потому, что я – самый умный в этом лесу кот. Понятно?

– Понятно. Может, забьем?

– Легко, – согласился котяра, – а на сколько?

– Ну, я не знаю.

– Давай на сто.

– На сто шишек? – аж присвистнул кабан.

– Ну не желудей же… Зачем мелочиться?

– А с чего это такая щедрость?

– Так у меня этих шишек – немеряно… И вообще…

– А что «вообще»?

– А вообще – есть у меня одна нехорошая чуйка. Что недолго мне осталось лес поганить своим присутствием… Короче: забиваем или нет?

– Легко, – хрюкнул кабаний вожак.

– А у тебя, морда кабанья, есть что на кон поставить, кроме своих клыков?

– Нет.

– А где взять собираешься? – хитро поинтересовался полосатый.

– У тебя выиграю.

– А если нет?

– Отберу. Тебе-то они уже ни к чему, все равно помирать собираешься.

– Типун тебе на язык, это кто помирать собирается?

– Ты, понятное дело. Мне еще рановато… Мне вон еще надо выигранные шишки прокутить. Забиваем или нет?

– Пес с тобой, забиваем.

– На сотню? – спросил клыкастый и выставил лапу.

– На сотню, – ответил кот и со всего маху хлопнул по выставленной кабаном конечности.

И за мгновенье до того, как лапы спорщиков соприкоснулись друг с дружкой, кабан еле слышно ляпнул:

– На сотню кедровых.

– Мне послышалось, или ты чего-то сказал? – прищурившись, спросил кот.

– Послышалось, наверное…

– А про шишки кедровые?

– А про шишки – не послышалось.

– Мы же на обычные спорили.

– Мы, рожа усатая, спорили на сто шишек – без обозначения их вида. А я просто уточнил – на какие.

– Но в еловых-то это в два раза больше получается! – возмутился лохматый.

– Тебе видней. Ты же у нас умный – вот и подсчитывай, а я ведь так, безбашенно-безмозглая рожа кабаньей наружности, мне не по масти ни арифметикой заниматься, ни с шакалами водиться.

– А к чему ты это про шакалов сейчас вспомнил? А?

– Да не обращай внимания, вырвалось… Или – к слову пришлось…

– Ну ты и хитрец, братец, ну и хитрец, – бормотал кот.

– Хорошо, хорошо, называй, как хочешь, только никому не рассказывай. Теперь послушай, чего тебе делать предстоит.

– А мне еще чего-то и делать придется? – возмутился кот.

– Ну конечно. А ты как думал? Или хотел как обычно – отсидеться в лопухах? Нет, братец ты мой, коли нас нелегкая свела вместе, то и выгребать нам придется, как говорится, тугезером. Драку ведь тебе начинать…

– Что, – чуть не поперхнулся лохматый, – ты в своем уме? Где я, а где – драка? Тоже мне, бойца нашел… У тебя что – драчунов не хватает? Ишь, чего удумал?

– Ты, лохматый, не беленись. Успокойся и давай рассуждать логически. Вот ты моих бойцов видел?

– Ну, видел, – осторожно ответил кот.

– Вот скажи мне: полезет ли кто-нибудь в трезвом уме, без меда и другой дури, выяснять с ними отношения? А?

– Ну, это вряд ли. Здоровые они у тебя…

– Вот…

– Что вот? Что вот?

– А скажи мне, полосатый: к кому первому начнут цепляться упитые медом зверюги, если на месте гуляний будет куча кабанов и один шакал, пускай и в кошачьем облике?

– То есть ты хочешь использовать меня в качестве приманки?

– Точно.

– Ну уж нет, фигушки… Лучше я к старому шакалу подамся… Он уж точно не будет употреблять меня в качестве пушечного мяса… Ему мои мозги интереснее… Не хочу я даже слышать об этом… Затейник… Выдумщик… Фантазер…

– Ну чего ты злишься?

– Чего я злюсь? А сам не догадываешься? Зато теперь я наверняка знаю – откуда в моей башке появились плохие предчувствия…

– Может, ты дослушаешь до конца весь план?

– Да чего мне слушать, тут и так все понятно: запустишь котика, как живца в самую гущу пьяных, зараженных вирусом антишакализма кабанов да будешь ждать, пока мне кишки выпустят, или пока решат выпустить мне кишки. А учитывая, что промежутка времени между принятием решения и последующей казнью будет крайне недостаточно, чтобы передовые части твоей непобедимой армии успели прийти на помощь, то кранты мне в твоем спектакле светят по-лю-бо-му. Я ничего не пропустил? А?

Кабан, понимая, что говорить с лохматым в таком состоянии – все равно, что нюхать цветок в обществе скунсов, схватил мурчащего за шиворот, трижды с головой окунул в озерце и, выкрутив да вытряхнув полосатую шкурку, аккуратно посадил возмутителя спокойствия напротив себя:

– Поговорим? Или продолжим водные процедуры? – очень спокойно спросил кабан.

– Поговорим, – ответил кот, до сих пор пребывающий в шоковом состоянии.

– Давай спокойно разложим все по полочкам.

– Давай. Только я на разрыв не согласный.

– Да никто тебя рвать не будет. Ну, сам подумай: какой нам прок с тебя мертвого? Ты ведь все это придумал, тебе и желудь в зубы.

Кот начинал потихоньку соображать:

– А как же – место угула кабанов?

– Да далось тебе это место! Говорю, что все будет как надо, значит – все и будет, как надо. Нам отдавать тебя на разрыв ну никак нельзя – ты же мозг предстоящей операции…

– А сам-то, небось, на поляну не попрешься?

– Сам не попрусь, но – только до поры до времени. Ну сам посуди: ежели я с тобой приду – то посмеет ли кто даже плохо посмотреть в твою сторону?

– Ну, да, – сознание стало возвращаться к коту.

– А если ты сам там появишься, то представляешь – сколько полудурков захотят покуражиться над беззащитной тварью?

– Это я как раз очень хорошо представляю, – испуганно произнес кот. – А как ты меня защищать собираешься?

– Все продумано, не дрейфь, лохматый. На поляну ты придешь один. Да еще и будешь изображать из себя пьяную скотину: хамить, ругаться и всячески цеплять присутствующих. Понял?

– Ну, понял, – печально ответил кот.

– На поляне будут и мои бойцы, которые, как и ты, будут изображать угуленных отморозков да еще и станут подначивать остальных порвать тебя, как грелку. Твоя задача – спровоцировать потасовку. Лучше всего цепляться к моим кабанам. Выбери себе кого-то – да и хами, что есть силы… Понял?

– Понял… Как не понять… А они там точно будут?

– Не дрейфь, лохматый, будут. Вот видишь – ничего опасного в отведенной тебе роли нет: сыграешь и вали по-быстрому, чтобы не догнали… Дальше мы сами: начнем теми, кто на полянке будет, а основные силы подтянем, когда собаки и волки нагрянут. Ух, повеселимся! Меня уже от ожидания штырит! Эх, люблю я все эти беспорядки устраивать… Просто мочи нету…

– То есть беспорядки устраивать любишь, а мочи на это у тебя нет?

– Котяра, ну что ты за скотина такая? Зачем к словам цепляешься и не даешь порадоваться, как следует?

– Это я так радуюсь вместе с тобой. Как только представлю себя в окружении жаждущих моей крови отморозков – так сразу и радуюсь… А когда весь этот цирк планируется?

– Да вот сегодня и планируется.

– Когда?! – зашипел от испуга кот.

– Сегодня, друг мой, сегодня… Вот через часик, пожалуй, и начнем, – сказал предводитель и, обращаясь к своим кабанам, продолжил, – а вы уже можете выдвигаться. Только я еще раз предупреждаю: медом не упиваться – хлебнуть, для натуральности и куража, немного можно, но только – немного.

– Я, пожалуй, тоже хлебну. Только не для куража, а для храбрости, – сказал кот и обреченно побрел наугад, не разбирая тропинок. Еще мгновенье – и толстая полосатая тушка скрылась в кустарнике, потрескивая сломанными ветками.

XXII

Кабан-смутьян в очередной раз поил свою недавно организованную армию (в данном случае правильнее было бы сказать – банду). Зверье уже не вязало лыка, вернее – не хрюкало, лишь изредка издавая звуки, похожие на мычание. Смутьян старался, что было сил:

– Давно уже пора старого кабана на покой определить!.. Сам отсиживается и нам ничего делать не дает!.. Узурпировал всю власть в своих копытах и упивается ею!.. При предыдущем вожаке все по-другому было: и трава была зеленее, и небо голубее, и волки с собаками нас боялись. Не то, что сейчас… Раньше кабанов уважали, а теперь каждый волчара обидеть норовит… Мелочь травоядная – и та стала от порядка отбиваться, страх напрочь потеряла… Если так дальше пойдет, то кирдык не только нашему лесу, но и вообще кабаньему роду – переведемся, как тигры… Мало ему всего этого, так он еще в кабаньи угодья зверья чужелесного натащил и вместо того, чтобы доблести молодых кабанов учить – заставляет пришлых зверушек всячески развлекать, игры разные играть да дружбу водить… Мы, кабаны – свободные и самодостаточные, нам чужих не надобно, мы сами себе – ума палата!

Публика кивала, грозно стучала ногами, хрюкала и – продолжала хлебтать дармовой медок…

– Эта скотина, – продолжал смутьян, – стала дружбу с шакальем водить… Какой он пример подает подрастающему поколению? Мало того, что этот шакал с мордой кота в свое время совратил одного из наших лучших бойцов – теперь он полностью подчинил себе предводителя, который, как зачарованный, слушает его поганые наставления…

Не успел кабан договорить, как на место кабаньей попойки выплыл – кто бы вы думали – тот самый кот шакальего роду. По животинке было видно, что приняла она на грудь неслабо.

С к а з о ч н и к: Кот хоть и был скотиной рассудительной, но мед, даже в небольших количествах, делал из него ту еще свинью.

Покачиваясь и созерцая окружающий мир сквозь призму вылаканного меда, полосатая тварь вела себя не просто вызывающе, а явно по-хамски, провоцируя каждым действием нарастающий межвидовой скандал. В общем, приняв несколько больше, чем было необходимо для храбрости, наш гуляка, тем не менее, в точности выполнял инструкции старого кабана: хамил, ругался и цеплялся ко всему, что было способно хоть немного шевелиться. Причем, жертв полосатая живность выбирала по принципу «чем больше – тем лучше». Его бы уже давно прибили, но то ли с медом у кабанов перебор вышел, то ли еще почему, а только находились они в глубоком нокауте с того самого момента, когда на поляне нарисовалась эта усатая тварь.

Ступор поймали все, а особенно его поймал кабан-смутьян: казалось, все домашние заготовки застряли в его глотке, глаза выпучились, а звуки никак не могли выйти наружу, чтобы сказать всего лишь одну, необходимую в таком случае, команду «фас!». По-видимому, именно это обстоятельство и спасло нашего героя. Надо сказать, что стольная часть леса кишмя кишела всяческими увеселительными полянками, где жаждущие развлечений зверушки могли за свои честно или нечестно заработанные шишки набраться всяческой отравы. Вот и лохматая бестия – сдуру ли, с меду ли, а перепутала место спланированного кабаном действа. Однако, будучи на все сто уверенным, что цепляется он к бойцам предводителя, полосатая скотина куражилась, что называется, по полной:

– Ну что ты смотришь на меня, рыло твое похабное, – орал кот, вцепившись в ошеек огромного кабана. – Что, кишка тонка котика ударить? А? Я тебя, зараза, спрашиваю! Может, мне всем вам прямо здесь устроить показательное выступление под названием «бой быков с котами»? А? Что, страшно? Пасти порву! Клыки пообламываю! Шерсть повыщипываю!

Кот вошел в роль и исполнял ее лучше, чем того ожидал старый кабан. Беда заключалась в том, что бенефис этот никто из команды предводителя видеть не мог. Примерно во время описываемых событий старый кабан, утомленный ожиданием появления кота, смекнул, что где-то что-то пошло не по сценарию. Он поднял на ноги всех своих бойцов и разослал по известным увеселительным местам стольного леса. Ждать пришлось недолго. Определив место пребывания котяры, кабаны тут же ринулись на выручку. Впереди всех несся предводитель, понимающий, что шансы увидеть котяру ничтожно малы. Однако, все оказалось не так, как представлялось старому кабану: котяра был явно в неадеквате, потому тот напор, с которым он отыгрывал отведенную ему роль, сбил с толку прирожденных драчунов – кабанов. Как раз когда подоспело подкрепление, боров-смутьян, немного очухавшись от первого шока, вызванного феерическим появлением лохматой зверушки, схватил угуленное существо за шиворот и поднес к собственным клыкам:

– Ну что, толстоносый, допрыгался? Кирдык тебе, теперь уж точно.

И как только кабан собрался выпустить котяре кишки, полосатый, словно бешенный, впился зубами в пятак хрюкающего противника и давай рвать на нем шерсть задними лапами, оставляя на ошейке клыкастого длинные кровавые следы. Надо сказать, что кот, в каком бы состоянии он ни был, не способен нанести физический урон такой живности, как дикий кабан. Но та наглость, отвага и причиненная боль, с которыми напал наш герой на своего противника, заставили последнего отбросить практически приговоренную жертву. Все описанное выше происходило на глазах у подбегающих кабанов. Предводитель, видя, что не успевает, запустил в смутьяна большущим дрыном, от встречи с которым тот ушел в глубокий нокаут. Котяра, находившийся в непосредственной близости от точки приложения брошенного предмета, тоже попал в эпицентр его действия и, аналогично кабану-смутьяну, отправился ненадолго из реальности сражения в мир грез.

Приходил в себя наш прохвост долго. Первое, что он увидел – это два кабаньих рыла, внимательно смотрящие на напрочь разобранную животинку. Естественно, это были предводитель и котячий друзяка.

– Ка-ба-ны, – произнес по слогам лохматый.

– Живой! – хором воскликнули оба.

– Кто жи-вой? – мямлил полосатый. – Я живой? Ну да, живой я… наверное… Вот только, что-то башка сильно трещит… С чего бы это? И раньше переборы случались, но чтобы так болела – это впервые. Может, отравы какой хлебнул неправильной?

– Может и хлебнул, – дипломатично ушел от ответа предводитель.

– Какой хлебнул, – влез в разговор котячий друзяка, – башка-то у тебя не от медка трещит!

– А от чего тогда?

– Да предводитель решил с бунтовщиками в городки поиграть…

– Как это?

– Да просто все: предводитель в него дубьем бросался…

– А тот?

– А тот сучья башкой ловил…

– И?

– И поймал…

– А у меня чердак от чего болит?

– Просто, предводитель одним броском двух зайцев убил…

– Как это? – опять не понял кот.

– Ну как, как… Короче, дуплет получился…

– Еще раз, – никак не мог врубиться котяра.

– Ну, ты как заведенный кабанов строил, метался там взад-вперед…

– И?

– Ну и попал под раздачу…

– В смысле?

– Короче: предводитель одним точным попаданием сразу двоих вырубил.

– Чем вырубил?

– Чем, чем – дрыном, конечно.

– Каким дрыном? – начал что-то вспоминать лохматый.

– Как каким? Тем, что в вас со смутьяном метнул.

– Ага, значит, башка у меня болит не от меда, – смекнул кот.

– Ну да! – улыбнулся кабан.

– А болит она, значит, от дрына, умело запущенного в мой чердак…

– Точно, – обрадовался котячий друзяка.

– А метнул его, насколько я понял, предводитель…

– Точно! – продолжал веселиться сотоварищ.

Кот зло посмотрел на старого кабана:

– Говоришь, у тебя все рассчитано было?

– Ну, почти все, – оправдывался кабаний вожак. – Если бы ты не поперся, куда ни попадя…

– А, я еще и куда-то не туда поперся?

– Ну да!

– А куда я, ты говоришь, поперся?

– Ну, не туда… – совсем стушевался старый кабан.

– Куда – не туда? Ты продолжай, продолжай… – сквозь зубы говорил кот.

– Ну, не туда, где мы договорились…

– А мы вообще о чем-то подобном договаривались? А?

– Не помню, – как-то грустно ответил кабан.

– Ага! – не унимался полосатый. – Ты, значит, сценарий придумал, меня проинструктировал, чего делать – сказал, кому хамить – намекнул, как себя вести – научил… О господи, так что же получается – это я вот один, как тополь на Плющихе, попер в логово заклятых врагов, без подстраховки, один-одинешенек, как сирота?..

Кот вырубился на мгновенье, а врубившись, продолжил стенания:

– Скажи мне, только честно, – обратился он к старому кабану, – я что – действительно был там совсем один?

– Угу, – кивнул предводитель.

– И до последнего момента ты даже не представлял, где меня искать?

– Не представлял, – кивнул кабан.

– Та-а-ак. Значит, я сейчас спрошу, а ты, пожалуйста, просто молча кивни, если я прав, – полушепотом начал полосатый: – На поляне, куда я забрел по твоей милости, наших кабанов ва-а-бще не было?

– Ну да, не было, – отрицательно замотал башкой старый кабан.

Мир вокруг кота вдруг как-то быстро закружился и наш герой, артистично плюхнувшись, лишился сознания.

– Что с ним? – не понял предводитель.

– Да расчувствовалась скотинка, – резюмировал котячий друг.

Первое, что услышал котяра после возвращения из небытия, были слова его сотоварища:

– Но как ты их рвал, котяра! Чистый версаль! Вот сколько тебя знаю, а не перестаю удивляться твоим способностям. И умный, и хитрый, и смелый, и безбашенный, и вообще…

– Я еще кого-то и рвал? – спросил кот, созерцая кабанов сквозь узкие щелочки едва приоткрытых глаз.

– Угу – дружно кивнули кабаны.

Кот, уже немного поднявшийся на лапы, повторил акробатический трюк, еще раз попытавшись спрятаться от страшного во всех отношениях звериного мира в тихом и спокойном царстве небытия. Вернулся назад лохматый от того, что кто-то сильно тряс его за шиворот.

– И не надо меня так трясти. Связался же с вами, дураками. Вот сколько раз мне мама говорила: не верь кабанам, чего-то придумывающим, потому что и свои бошки свернут, и тебя укокошат…

– Ты же мяукал, что мамаши своей не помнишь, – удивился котячий друзяка.

– Если мяукал – значит, не помню.

– А как же она тебе говорила, если ты ее не помнишь?

– Отвянь, клыкастый, не видишь – я до сих пор в шоке от ваших выдумок.

– Не дрейфь, полосатый, все ведь обалдетельно вышло, – хрюкнул предводитель.

– Что по-твоему тут обалдетельно? То, что меня чуть не порвали?

– Так это ты там всех чуть не порвал! Вон, хотя бы на смутьяна глянь… Что ты с ним сделал…

– А что я с ним сделал?

– Пятак прокусил, морду подрал, щетину клоками с мясом повыдирал. По лесу вообще слух пошел, что котяра взбесился на глушняк.

– Ты хочешь сказать, что я вел себя как-то необычно?

– Да ты вообще в неадеквате был: ко всем цеплялся, хамил, лез драться, ну прям не шакал, а кабан кабаном.

– Дожился… Кабаном-то я еще в своей бедовой жизни и не был… Вы мне, затейники, лучше вот что скажите: а удался ли наш план?

– Он еще спрашивает, – хрюкнул кабаний предводитель. – Да не то слово! В лесу только и разговоров, что о вчерашней потасовке. Меня от адреналина до сих пор штырит. Старый шакал, небось, кумпол парит. Ох и задачку мы ему подкинули!.. Легавые с волчарами с ног сбились, зачинщиков ищут.

– А мы?

– А мы отсиживаемся, пока шорох не пройдет.

– А вот то, что вы о смутьяне рассказывали, ну – это правда?

– Что именно?

– Ну то, что я его подрал сильно? – уточнил, прищурившись, котяра.

– Зуб даю, – ответил старый кабан.

– Два даю, – поддакнул котячий друзяка.

Полосатый матрац поднялся, выгнул спину, зашипел, мотнул головой, но тут же схватился за нее лапами:

– Слушай, морда твоя бесстыжая, – обратился он к предводителю, держась за больной чердак, – а вот без дубья никак нельзя было обойтись?

– Никак нельзя.

– А поточней метнуть не пробовал?

– На пробы времени не было, поэтому метнул, как мог…

– Ну да, ну да… я ощутил…

– Я же попал… – как бы обиделся кабан.

– Да я и не спорю… Тут тяжело не согласиться… Результат-то, как говориться, на лицо… Стрелок, чтоб тебя так, ворошиловский…

– Ладно стонать, в следующий раз ты будешь дубины метать, – сказал котячий друзяка.

– Нет уж, увольте… Следующего раза не будет… Надеюсь… А если вдруг?.. То лучше прибейте меня сразу…

– Не вопрос, сразу и пришьем, – ухмыльнулся предводитель. – А пока с тебя – сто кедровых…

– Это с какой такой радости? – возмутился полосатый.

– Тебе что – вообще память отшибло?

– Я бы немного уточнил… Мне ее не отшибло само по себе, просто кое-кто кое-чем пытался ее оттуда выбить…

– Откуда выбить? – не понял старый кабан.

– Из башки моей! – заорал котяра. – Вначале ты в меня поленья метал, чуть не сделав инвалидом, а теперь еще и шишек с пострадавшего получить хочешь?

– А вот тут притормози, лохматый, – возмутился предводитель. – Мы с тобой на сто кедровых забивали?

– Ну, забивали…

– Мы договорились, что ежели мой план выгорит – ты отвалишь согласованную сумму?

– Ну, договорились…

– А раз забивали и договорились – то гони должок…

– С чего это?

– А хотя бы с того, что план мой удался: во-первых, ты живой, хоть и слегка помятый; во-вторых, в лесу только и разговоров, что о тебе безбашенном да дружбе нашей внезапной. Вот. Так что – гони должок!

Котяра задумался, почесал ушибленную бошку и, молча согласившись с доводами кабана, отвесил клыкастому сумму пари.

С к а з о ч н и к: Вот ведь… бывает же… Оказывается, запущенная в голову дубина может быть не только проявлением агрессии к тому, в кого эта дубина бросается, но и олицетворять выражение безмерной дружбы со стороны того, кто бросает указанный предмет. И вроде все правильно… И вроде ваш лучший друг поступил так, как и вы бы поступили на его месте… Но осадочек, как говорится, все равно остался…

Старому шакалу о происшествии доложили сразу же. Естественно, слухи о побоище и сплетня, запущенная котом, дойдя до адресата, превратились в детективную историю, написанную самым разудалым автором – звериной фантазией. Шакал не мог понять, где там правда, а где – вымысел, отчего, само собой, и бесился. Позвав к себе сладкую парочку, хитроплет прохаживался взад-вперед, многозначительно морща лоб. Приглашенные правители молча созерцали эту незамысловатую картину раздумий гроссмейстера: он нервничал, чесался, издавал непереводимые звуки и, казалось, совсем не обращал внимания на присутствующих. Так прошло больше часа. Затем великий мыслитель чего-то вспомнил, повернулся к засыпавшим полумедведям и обратился к ним так, будто они только что вошли:

– А, вот и вы… Вы уже знаете, что произошло?

– Да, – утвердительно ответил леший.

– Да, – поддакнул ему медведь. – А что произошло?

– До меня дошел слух, что старый кабан, который предводителем у хрюкающих числится, и котяра, который из шакалов, спелись и чего-то там на пару мутят…

– Ну, спелись себе и спелись… – промямлил сонный медведь, – мутят себе и мутят… Чего здесь удивительного? Да мало ли кто в нашем лесу с кем мутит? Да у нас, если больше двух скотин в стадо соберется, то там сто процентов сразу какая-то муть образовывается.

– Послушай меня внимательно, – сказал, заметно раздражаясь старый шакал, – насчет мути – это ты правильно подметил, но постарайся наконец-то зарубить на своем толстом носу следующее: во-первых, когда я говорю – ты молчишь и слушаешь до тех пор, пока я не закончу; во-вторых, даже когда говоришь ты, то прислушиваешься к выводам, сделанным старшими тебя и по возрасту, и по положению; в-третьих, всегда, здесь я еще раз повторюсь – всегда! – делай выводы только на основании имеющейся у тебя информации, а не на основании того, что тебе почудилось или показалось. Это тебе понятно?

– А чего тут не понятного… Тут мне все понятно… Я, кстати, это и без вас знал…

Старый шакал сделал знак лешему и тот незамедлительно отвесил подзатыльник медведю.

– Ай-яй, – взвизгнул косолапый, – чего он дерется?!

– Сам подумай…

– Ну, наверное, потому, что вы ему сказали меня долбануть.

– Угадал… Бинго… Леший, долбани его еще раз…

Леший опять ударил медведя.

– А сейчас-то за что? – всхлипнул, почесываясь, мохнатый.

– А это чтобы тебе лучше думалось. Ударить тебя лешему сказал действительно я, но только это была не причина, а следствие того, почему я это сделал. Итак, попытка номер два: почему же я сказал лешему тебя ударить? А?

– Можно, я не буду отвечать?

– Можно… Почему же нельзя… – сказал, о чем-то раздумывая, старый шакал. – Леший, будь добр, стукни уродца еще раз.

Все произошло быстрее, чем успел сообразить медведь. Подзатыльник был сильным и своевременным. Косолапый, получив ускорение от лешего, кувыркнулся, на мгновенье отключился, а включившись – стал визжать, как кикимора, и причитать, как нерпа:

– Вы же разрешили мне не отвечать.

– Да, действительно, разрешил… А лешему разрешил тебя ударить… В общем, каждый воспользовался своим разрешением. Так что, здесь все честно. И хватит об этом. Далее слушаем меня и не перебиваем. А если я собьюсь по какой-либо из причин, стоящих передо мной, то эта наглая скотина тут же познакомится с моими волками, причем – с самыми кровожадными их представителями. Итак, еще кто-то что-то хочет спросить?

– Нет, – хором ответствовали зверушки, отрицательно замотав бошками.

– Про-дол-жа-ю, – медленно произнес шакал. – Старый кабан пользуется у соплеменников большущим авторитетом. Он сильный, отважный и достаточно сообразительный во всем, что касается ведения боевых действий. В мирное же время он беспомощен, как молочный поросенок, и потому сам по себе не представляет для нас какой-либо опасности. Однако его союз с котярой, ежели таковой состоялся, может стать огромной проблемой в нашей работе.

– Почему?

– Кабан – это сила, кот – мозги. Дальше фантазируйте сами. Я котяру не раз звал в преемники…

– А он? – не удержался леший.

– Он петляет, петляет, а ответа на сделанное предложение не дает, и меня, если честно, начинает нервировать такой расклад. И если сплетня о союзе кота и кабана является правдой, то рвать лохматого придется незамедлительно, пока эта тварь не успела создать нам головной боли. Он же, поверьте моему опыту, мастер в этом промысле… – сказал шакал, немного подумал и продолжил: – Поступим так: пускай смутьян, точнее – кто-то из его кабанов, понаблюдает за этой парочкой, посмотрим, чего они удумали. Тут, кстати, а вернее – совсем некстати, зверье в лесу стало недовольство выражать по поводу твоей, леший, победы: шушукаются, договариваются, даже открыто недовольство проявляют. Того и гляди – смута может образоваться, а нам этого ну никак не надо…

– А чего вы боитесь? Нам с нашими волками любая смута – раз плюнуть… – ляпнул медведь, но поняв, что нарушил установленное табу, тут же стушевался и заткнулся.

Старый шакал, казалось, не заметил этой его вольности:

– Нам смуты никак не надо – ни с волками, ни без волков… Нельзя нам смуту… Ни при каких обстоятельствах нельзя…

– Ваше нечистейшество, – обратился медведь к старому шакалу, – а что кабан-смутьян?

– А что кабан-смутьян? – как-то печально переспросил шакал. – Кабан раны зализывает… Помяли его крепко… Надо бы ему еще шишек подбросить – пускай побольше бойцов под свои знамена ставит.

– Что?

– Слаб он в открытом бою против старого кабана… И тут придется брать количеством, так как хитростью пока не получилось, а для количества, как вы понимаете, нужны шишки, и – много шишек…

– А почему хитростью не получается? – поинтересовался леший.

– Ты понимаешь, леший, хитрить можно с тем, кто на твои хитрости ведется, а старый кабан – скотина незамысловатая и на наши поганки не особо ведущаяся…

– Он что – такой глупый? – спросил медведь.

– Был бы глупым – мы бы сейчас о нем не говорили, а так и не знаю, что вам сказать…

– Ну, раз он не глупый – то, стало быть, умный, – смекнул бурый.

– Да он-то, может, и не умный, – раздумывая, ответил шакал, – но хитрый – уж это точно… Ну да ничего, на него одного хитрого трое нас, подлых, всегда найдется, а потому его карта бита… Ну, или будет бита… И я бы даже сказал, что его карта будет бита по-любому.

– А как? – спросил медведь.

– Да как-нибудь… Я ведь спать не буду, пока не придумаю, как скотину своенравную извести.

– Почему? – спросил леший.

– Да имидж у меня такой… Злой я очень… И подлый… И коварный… И так далее…

– А это плохо или хорошо? – поинтересовался медведь.

– Это как посмотреть… – уклончиво ответил шакал.

– А как на это можно смотреть? – не унимался косолапый.

– Для меня – хорошо, так как благодаря этим качествам я всегда одерживаю победу, хоть в честном бою и не боец вовсе. Для моих врагов это явно плохо, опять же, благодаря перечисленным качествам, так как просто победы для меня маловато будет, я люблю своих врагов уничтожать полностью. А еще я очень злопамятный…

– А какое зло вам сделал старый кабан?

– Да в общем-то, никакого зла он мне не сделал, просто если уж я кому-то зло задумал сделать, то не забуду об этом ни при каких обстоятельствах, потому как я злой, и память у меня хорошая. Короче говоря, будете меня слушать – станете как я, а станете как я – все у вас хорошо будет, по крайней мере, в вашей звериной жизни…

– А потом?

– А потом – никто не знает, что будет потом, – философски ответил шакал.

– А я слышал от травоядных, что мы после звериной жизни на самом деле не издыхаем… – сказал медведь.

– Слышал – и забудь, – резко обрезал обсуждения шакал. – Сам не думай и другим этой ерунды не рассказывай…

– Почему? – не унимался косолапый. – Вы же сказали, что не знаете, что потом будет. Я так думаю, если нам это неизвестно, то почему не попытаться самим найти ответ?

– Послушай меня очень внимательно, следопыт ты наш неугомонный: сказано – забудь, значит – забудь, и не задавай глупых вопросов. Понял?

– Да понял я, понял, – расстроился косолапый.

– Ну вот и хватит об этом, – подвел итог старый шакал, затем, что-то подумав, отвернулся от сладкой парочки и побрел по своим шакальим делам, даже не попрощавшись с приглашенными.

XXIII

Котяру мутило еще неделю: голова болела, лапы подкашивались, а еда не лезла в глотку. Кабаны не отходили от больного, приносили ему съестное и пытались развлекать разговорами. Когда больного стало отпускать, он начал, сам того не осознавая, принимать участие в обсуждениях каких-то очень назревших в лесном обществе проблем, спорить с собеседниками да поучать уму разуму молодых зверенышей, которые полюбили слушать байки кабанов и умозаключения лохматого.

Котяра вдруг ощутил себя, что называется, в своей тарелке. Ему было интересно общаться с кабанами, льстило неподдельное восхищение его гением со стороны окружающих и внимание подрастающего поколения. Кот находил время для всех: с одними спорил, с другими валялся, а третьим придумывал всяческие логические ребусы. Однако же, пока авторитет кота рос, как на дрожжах, кабан-смутьян, инструктируемый шакалом, не покладая клыков сеял вражду в стане сородичей…

С к а з о ч н и к: Прочитал недавно интересную книженцию о человеческой революции 1917 года. Так вот: на самом деле она свершилась не из-за того, что в стране вдруг почему-то сложилась революционная ситуация (помните? Это там, где низы не хотят, а верхи не могут…), а потому как эту самую революционную ситуацию создали специально засланные провокаторы, типа нашего смутьяна, которые ходили и жужжали народу в уши о беспределе монарха. И если в нашей сказке муть, придуманную шакалом, реализовывал кабан, то есть – представитель большей части зверья, населяющего лес, то в те времена вообще все шакалы замутили… В смысле… Я хотел сказать, что и придумывали, и мутили те, кого в стране было меньшинство, а вовсе не коренное население… К чему это я?.. Начал путать – где я сказочник, а где голос за кадром… Просто тут в лесу сейчас такой бардак образовался, что с разбегу и не понять – кто у нас бегемоту шакалом приходится…

Старый кабан на какое-то время отпустил ситуацию: не собирал стадо в кучу, не организовывал потасовки с легавыми псами, не упивался медом с товарищами, в общем – не делал всего того, что обычно делал. Даже самые преданные его бойцы стали нет-нет да и заглядывать на попойки, устраиваемые смутьяном. Дальше срабатывал рефлекс – упитые вусмерть особи уже особо не соображали, но при этом видели в бесхребетных и гниловатых соседях, лакающих дармовой медок, самых близких себе зверей, а возможность покричать хором и покуражиться с кикиморами со временем заставляла преданно заглядывать в пасть благодетелю – смутьяну. Кричалки же, произносимые исключительно под действием меда, потихоньку записывались на подкорку так, что даже самые убежденные и стойкие бойцы кабаньего войска начинали с недоверием взирать на собственного предводителя. К этому времени уже весь лес галдел об образовавшейся дружбе кота со старым кабаном. Следует заметить, что дружба эта, задуманная мяукающим, как часть хитрой игры, переросла в настоящую. Предводитель чувствовал себя помолодевшим лет эдак на пять (в зверином мире это достаточно большой промежуток времени), ну а котяра с его другом, думаю, лет на шесть, не меньше… Компания потихоньку становилась очень известной среди зверья и даже приобрела имя нарицательное, особенно – когда к ней все чаще приставал молодой шакаленок. В лесу теперь так и говорили: «два кабана, шакал и котяра».

С к а з о ч н и к: Прямо как три поляка, грузин и собака. Только собаки в нашем случае-то и не было… Шутка.

Наконец-то, когда котяра полностью поправился, аксакалы, то есть – старый кабан, котячий друзяка и собственно кот, вспомнили о цели их поисков:

– Вачета, как говорит бельчонок, – начал котячий друзяка, – мы собирались помочь зверью чужелесному Льва найти…

– Так мы и не отказываемся осуществить задуманное, – вставил предводитель. – Можно и продолжить. Тем более что за это время не только весь лес поверил в нашу с котом дружбу, но и дружба между нами таки образовалась. Думаю, у старого шакала вряд ли петерь возникнут сомнения.

– И чего петерь? – перекривил и бельчонка, и предводителя котячий друзяка.

– А петерь, – ответил старый кабан, – кто все это замутил – пускай дальше и продумывает.

– Он уже давно все продумал, – сказал о себе в третьем лице полосатый.

– И че?

– И ниче… Петерь будем смуту в лесу поднимать да старого шакала провоцировать… А если честно, то я это мучу уже неделю как: воронье, получив от меня шишки, зверью лесному всю плешь проело о несправедливости подсчета голосов при выборе медведя, и сдается мне, что кознеплет во все это представление таки поверил.

– А с чего это тебе так сдается? – не понял котячий друзяка.

– Да хотя бы с того, что не далее, как вчера я через лгуний довел до ведома кознеплета информацию о готовящемся сборище зверья лесного против выбранного на должность медведя лешего. Местом сборища я обозначил одну из загульных полянок, что возле болота…

– Ну?

– Зверья там всегда немеряно собирается, дабы медком упиться да кикимор пощупать… Одним словом, когда до кознеплета дошла моя сплетня, он бросил туда целую кучу легавых вместе с волками…

– И?

– И разогнал всех к чертовой матери…

– Ну, и что из всего этого следует?

– Да то, что боится он этого очень и очень…

– С чего ты взял?

– Да с того, что сделал он этот разгон сразу после того, как до него дошла сплетня, даже не попытавшись разобраться в ситуации… А о чем это может говорить? А?

– О чем? – не понял котячий друг.

– А говорить это может только об одном: что старый шакал испугался настолько, что был не в состоянии проверить полученную информацию и сразу начал действовать, как только адреналином запахло. И это значит, что боится он этого – просто жуть.

– И что с того?

– Да пока, в сущности, ничего. Но только я еще одну сплетню запустил.

– Опять для шакала?

– Да нет, эта – для зверьков лесных… Каркающие лгуньи поведали развесившим уши, что леший после вступления на медвежье место хочет вообще закрыть все загульные лесные полянки, запретить продавать мед и выгнать из лесу всех кикимор, а зверье свободолюбивое заставить строем ходить да работу работать только за еду. Одним словом, представительницы древнейшей профессии доказали, что за шишки они могут то, что кикиморам даже не снилось в их самых неприличных снах.

– И?

– Слышали бы вы какой там вой поднялся…

– И что дальше?

– А дальше звереныши стали сами между собой договариваться собраться на поляне возле болота да оспорить результаты лесных выборов – уж очень не хочет живность лесная лишиться удовольствий, к которым так привыкла.

– Но это же – бред… – сказал старый кабан. – Да кто вообще в такое поверит?

– Понимаешь ли, клыкастый, – хитро прищурившись, начал кот, – так уж устроено все звериное существо: чем невероятнее вранье – тем охотнее в него верят… Вон, хоть нерпу вспомни – вот мастерица была по этой части, врала и не краснела… А особенно – когда дури нюхнет… Ее так штырило, что она сама начинала верить в придуманное на ходу, и как результат – с пеной у пасти бросалась на окружающих, доказывая то, чего не существует на самом деле…

– Точно, редкий экземпляр: вот и по виду сука, и по сути сука, а по наглости и подлости – ну чистый шакал, – резюмировал котячий друзяка. – А чего мы вообще ее вспомнили?

– Котяра ее как пример привел, – пояснил старый кабан и, немного подумав, обратился к лохматому: – А скажи мне, умнейший из котов: вот если нерпа в соседнем лесу во всем старого шакала слушала, то почто ее закрыли?

– Не знаю я… Закрыли – значит, надо было закрыть… Вон шакаленок говаривал, что все это его дед замутил…

– Да кто они вообще – эти старые шакалы? Вот куда не плюнь в соседских лесах, а кругом возле медведей по шакалу крутится… Что они – самые умные, что ли?

– Да нет, не самые. А вот те, кто их на эти места определил – те уж наверняка, если не самые умные, то самые хитрые, точно.

– А кто их на эти места определил? – практически хором спросили кабаны и разинули пасти от удивления.

– Да я толком-то и сам не знаю, – ответил кот. – Так, слышал что-то такое еще мелким…

– А от кого слышал?

– Да не помню уже… Слышал, и все тут…

– Так, получается, – стал рассуждать старый кабан, – если шакалы к медведям кем-то приставлены, то эти кто-то и принимают окончательные решения…

– С чего ты взял? – не понял котячий друзяка.

– Ты сам посуди: в кабаньем войске я предводителем буду, правильно?

– Ну да.

– Ниже меня по статусу стоят мои помощники, которые имеют своих помощников, а те командуют непосредственно простыми бойцами. Так?

– Ну да.

– Ежели какая незадача случается в отдельно взятой группе кабанов, то решает ее тот, кто над ними поставлен. Правильно?

– Ну да.

– А ежели война, то все ключевые вопросы решаю исключительно я… А?

– Ну да.

– Что ты заладил, как попугай… Тебя что – заклинило?

– Ну да… То есть – нет… В смысле: так точно!.. Нет!.. А к чему ты все это говорил?

– Да к тому, что если шакал к медведю приставлен кем-то, то в случае возникновения чрезвычайной ситуации решение принимать будет не наш нынешний шакал, а та морда, что его на это место определила. Понятно?

– Ну да…

– И нам, чтобы на все сто быть уверенными, что придуманная котом муть сработает, необходимо знать – как в такой ситуации поведет себя тот, кто шакала к медведю с лешим определил… Ясно теперь?

– Ну да…

– Да что же ты все время нудакаешь, как дятел, и зенками моргаешь, как сова…

Все это время кот молча слушал диалог кабанов и чего-то судорожно пытался вспомнить. И вот, когда старый кабан упомянул сову, котяру аж подбросило:

– Сова! Точно – сова, как же я сразу не вспомнил… Я не помню, кто говорил мне о тех, кто шакалов к медведям приставляет, но точно помню, что был я там не один…

– И что?

– А то, что там точно была сова… Я вот как сейчас ее вижу… И тут предводитель прав на все сто процентов, потому как для того, чтобы мы могли двигаться дальше в своих планах, нам просто необходимо знать, кто старым шакалом управляет.

– И как мы это узнаем?

– Пойдем к сове.

– А она знает?

– Тут я не уверен, но знать должна поболее моего…

– Это почему?

– Да потому, что живут совы по триста лет. Понятно?

– Ну да, – как зачарованный ответил котячий друзяка.

Кот с предводителем молча посмотрели на сотоварища, хотели что-то сказать, но оба передумали. Потом еще немного подумали и, подумав, отвесили ему по подзатыльнику… И не столько для наказания, сколько ради смеха… Какое-то время зверье хрюкало и мяукало, а когда и первое и второе занятия компании поднадоели, старый кабан спросил:

– А где искать будем эту самую сову?

Кот почесал загривок, живот и пятую точку:

– Пока не знаю. Надо будет зверье порасспросить… Лес большой, кто-то должен знать.

ХХIV

А в это время в стане старого шакала кого только не было: главный волчара и его самые преданные волки, старший над легавыми псами и приближённые к его телу собаки, несметное количество шакалов разных мастей и, естественно, сладкая парочка. Старый шакал судорожно двигался взад-вперед, не обращая внимания на собравшихся. Зверюга была чем-то сильно напугана. Присутствующие достаточно громко галдели, изображая видимость крайней озабоченности, причем не столько на самом деле, сколько для старого шакала. И если леший до конца еще не знал, как себя вести, то медведь тупо стоял с отрешенным видом и пялился куда-то сквозь толпу. По всему было видно, что зверушку напрягало не столько само присутствие в данном месте, сколько необходимость находиться в ином положении, нежели горизонтальное. Судя по помятости данного субъекта, скотина, скорее всего, провела ночь в компании меда, жженой конопли и кикимор. Реальный мир его явно нервировал, поскольку именно в этом реальном мире почему-то все время присутствовали какие-то проблемы, головная боль и отвращение к окружающим. Великий инквизитор не сразу заметил леше-медвежью парочку, а приметив, подошел к ним:

– Вы уже знаете?

– Да, – ответил леший, ни на один процент не понимающий, что же на самом деле произошло.

– Кто-то мутит воду вокруг результатов твоих выборов.

– Как так? Все же уже состоялось, результаты оглашены, мы даже успели гульнуть по этому поводу…

– А кто-то до сих пор умудряется гулять и по этому поводу, и не только, – сказал шакал кивнув в сторону горе-медведя.

Медведь даже ухом не повел, продолжая пялиться все туда же.

– Леший, – обратился шакал к лешему, – стукни-ка заразу.

Леший стукнул – зараза упала, издав звук падающего мешка с картошкой, и заснула. Видя непонимание на морде инквизитора, победивший кандидат стал яростно трясти своего предшественника.

– Оставь его, – остановил лешего шакал, – бесполезное занятие… Пускай проспится, а я ему потом устрою общение с волками.

Леший послушался и лишь отходя от тушки коллеги, пнул его, что было силы. Ударенный хрюкнул и перевернулся на другой бок.

– Результаты-то огласили, – продолжил разговор шакал. – Но что мешает признать их неправильными?

– Как это?

– Да так: если что-то можно признать действительным, то так же можно признать и недействительным… Сечешь?

– Угу, – кивнул леший. – Но мы же не дадим им это сделать?

– Конечно, не дадим, – ответил интриган. – Мы просто не можем дать им это сделать… Сам не хочу…

– А как мы будем не давать это сделать?

– Сам как думаешь?

– Думаю, надо найти того, кто за этим стоит. Кто все это мутит.

– Правильно. Ну а где его, по-твоему, надо искать? И как?

– Где искать – не знаю, а как – не вопрос: поймать кого-то, кто знает хоть что-то, застращать волками до полусмерти, помучить или притравить легавыми – и любая животинка, если она, конечно, еще не мертвая, обязательно расколется.

– Все-то ты правильно, леший, говоришь, все-то по-наученному, молодец. Вот только – затиранили мои живодеры уже десятка два зверьков, а результата никакого.

– Почему?

– Да потому, что играет против нас кто-то очень умный и хитрый… Зверушки знать не знают, кто ими манипулирует. Друг на друга кивают, а кто придумал всю эту смуту – не знают. Между тем, количество недовольных растет с каждым днем. Того и гляди, нам для наведения порядка волков с псами не хватит.

– И что будем делать?

– Будем думать и искать… Пока зачинщика не найдем и башку ему не отвернем – покоя нам не видать.

– А о чем думать будем?

– О том, кто мог все это замутить…

– А у вас есть какие-то мысли или кандидатуры?

– У меня есть только одна кандидатура, способная устроить что-то подобное, но, в данном случае, она, похоже, ни при чем.

– Кто?

– Да кот это… Ну тот, что из шакалов будет… Непутевый этот… Я вам про него с медведем рассказывал.

– Да, я помню. А откуда такая уверенность, что он ни при чем?

– Попал он, понимаешь, под раздачу в одной потасовке… В общем, ему старый вепрь, который у кабанов предводителем будет, то ли по причине собственной неадекватности, то ли еще почему, угадал дрыном прямо в башку.

– И?

– Ты кабаньего предводителя видел?

– Видел.

– И что скажешь?

– Здоровенный, зараза.

– Вот и я говорю: хоть уже и старая скотина, а дури, как и прежде, в нем немеряно будет… Короче, он одним броском дрына двоих в нокаут отправил…

– А кто второй?

– Вторым как раз наш смутьян был.

– Да ну?

– Точно тебе говорю.

– И что с ним?

– Бедолага третью неделю в неадеквате. Дальше сам представь: если такая скотина, как наш смутьян, в глубоком ауте, то как себя должен чувствовать котяра?

– Ну да… А он не мог притворяться?

– Сам понял, что спросил?

– Ну…

– Вот те и ну… Смутьянова банда собственными глазами видела, как их срубил старый кабан, как котяру потом уносили в таком же состоянии, что и смутьяна… Хотя, твоя правда, проверить все же не помешает. Вот и займись этим.

– Хорошо. А что с медведем делать будем?

– Да что с ним делать… Пускай здесь валяется, куда ему деваться. А когда проспится – я проведу с ним воспитательную работу.

Не успели говорившие закончить разговор, как к шакалу подошел волк из охраны медведя и что-то шепнул на ухо. Великий комбинатор как-то неестественно для его главенствующего положения дернулся, испуганно огляделся по сторонам, и быстро обратился к лешему:

– Ты это… иди куда шел… То есть иди… по своим делам…

– По каким таким своим делам? – не понял резкого изменения в поведении собеседника леший. – Вы же сказали мне проверить котяру на предмет симуляции неадекватности его состояния.

– Вот и отлично, вот и молодец… Иди и проверяй адекватность симуляции… Мне тут по делам надо… Иди, иди… И я пойду, – сказал шакал, развернулся и необычно быстро как для его положения засеменил с поляны.

Леший проводил шакала долгим взглядом, глупым выражением морды и открытой пастью – таким он интригана не видел никогда. Покрутил еще какое-то время башкой и побрел восвояси – исполнять полученное распоряжение.

Старый шакал, велев охраняющим его волкам остаться, рысью добрался до соседней полянки. Зверья тут было видимо-невидимо. Вначале он бродил среди праздно шатающейся публики, вглядываясь в морды встречных-поперечных, затем, вероятно, не найдя искомого субъекта, растерянно остановился. Следует сказать, что на самом деле он не знал, кого искать, но какой-то животный страх заставлял нашего очень логичного героя совершать такие нелогичные поступки. Интригана не на шутку трясло, и он никак не мог обуздать этот страх. Вдруг над самым ухом испуганной зверушки раздался сладковато-льстивый голосок, от которого комбинатор ощутил, что душа покидает его тщедушное тельце:

– Здрав ли ты, зверь лесной?..

На самом деле это было не банальное приветствие, высказанное в необычной форме, а секретный пароль, которым пользовалась каста всемогущих управленцев.

– З-з-здрасьте, – полушепотом ответил шакал, все еще боясь повернуться к собеседнику мордой.

– Я так и буду разговаривать с твоей пятой точкой, или ты все-таки соизволишь повернуться?

– Да… Конечно… Сейчас… Уже… – перебирал фразы комбинатор, оставаясь при этом совершенно неподвижным.

– Хорошо, – сказал неизвестный собеседник, обходя шакала и усаживаясь прямо перед его трясущейся мордой.

Шакал вначале закрыл глаза, боясь увидеть что-то очень страшное, но, все-таки открыв их, обнаружил перед собой большого растолстевшего тигра. Тигр, понимая, что разговор с шакалом в таком состоянии вряд ли получится, схватил и без того перепуганную зверушку за загривок, поднес ее к собственной морде и что есть мочи зарычал прямо в ухо обмякшей жертвы. Поток воздуха, выдохнутый пусть и слабыми, но огромными легкими, плюс низкий и громкий рык, напоминающий полицейскую сирену в человеческом мире, произвел свое действие: зверушка задергалась, шерсть на ней вздыбилась, а зенки округлились:

– А? Что? Что вы сказали? А я не спал…

– Ты уже готов со мной немного пооткровенничать, или еще раз рыкнуть? – льстивым голоском спросил тигр.

– Кто – я?? Я – да… Я – готов… Как скажете… Всегда… Только в ухо не рычите больше… пожалуйста…

– Ну, вот и отлично. А скажи-ка мне, братец шакал, а шо здесь у вас такое происходит, шо я вынужден оставить все свои дела и нестись за тридевять земель, чтобы навести резкость там, где она должна быть наведена по определению?

– А у нас все в порядке, – дрожа всем телом, ответил хитроплет.

– Да ну?

– Ну да… Все в порядке… Вот в полном…

– А я тогда почему здесь, если у тебя все в порядке?

– Я это… ну, в смысле… я не знаю… Вот…

– Хорошо, попробую задать наводящий вопрос: а шо это зверье вчера на полянку, ту, что возле болота, собиралось? А? А чего, если усе хорошо, ты зверье это волками и псами легавыми разгонял? А? И чего это зверье опять собирается смуту продолжать? А?

– Ну, у нас, это, у нас все в порядке. Чесслово. Ну, там зверье упитое пошумело чуть-чуть с меду да и разошлось, практически само… Я это… Я все контролирую…

– Нет, дорогой мой врунишка, – сказал тигр, взяв скотину двумя лапами за обе щеки и подняв так, чтобы глаза жертвы смотрели прямо на него. – Это не ты, это мы все контролируем, а ты поставлен сюда, чтобы обеспечивать порядок, медведя с лешим уму-разуму учить да смуту давить – еще до того, как она только вздумает организоваться. Может, я не прав? Так ты скажи…

– Вы полностью, то есть абсолютно, на все сто, по-любому, конечно, правы…

– А если я прав, то ответь мне рожа хитросделанная: почему бардак допустил? – спросил пришелец, отпустив подвешенное существо, которое громко ляпнулось на землю, издавая странные звуки.

– Я не специально… То есть неумышленно… Как-то почему-то так вышло… Но я все контролирую…

– Пока медведь с лешим при власти, ты, конечно, можешь зверью гайки закручивать, – говорил собеседник, возя мордой шакала по траве. – А давай-ка пофантазируем: сможешь ли ты управлять, ну, хотя бы, легавыми псами, я не говорю уже о волках, если козлы с перепугу решат, что результаты выборов – недействительны?

– Не знаю, – практически проблеял шакал.

– А я знаю наверняка, – сказал тигр, вогнав в бока собеседника слегка выпущенные когти, от чего зенки у жертвы вылупились, а немой крик так и застыл на его физиономии. – Как только такое случится – тебя на клыки с твоей сладкой парочкой вмиг поднимут… И пес бы с тобой: сам дурак – самого и порвут, но в наших планах не значится потеря управления над такой сладкой во всех отношениях территорией. Тебе это понятно?

– Да… Понятно…

– Имей в виду: если подобное случится и тебе повезет остаться непорванным, то жить тебе после этого – не больше месяца. Сами тебя найдем и накажем. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что от нас невозможно спрятаться? – сказал тигр, держа кознеплета за хвост перед своей мордой.

– Не надо… Я знаю… Но я, чесслово, все исправлю… Чесслово… Чесное шакальское…

– Мне твое чесное шакальское – как тростник на мои большие уши… Знаю я вас, шакалов… Сам такой… – сказал полосатый ласковым тоном, опустив животину на землю.

– Так вы тоже из шакалов?

– Ну да… А как бы я, по-твоему, в нашей иерархии положение выше твоего занимал?

– Не знаю… Просто я никогда нашего брата в образе тигра не видывал…

– Дело в том, что раньше, ну, когда тигры прайдами жили, только засветись в их обличии – тут же порвали бы. Но со временем мы подсадили эту публику на удовольствия и превратили грозных убийц в толстых бесхребетных кроликов. Былая слава, конечно, еще не забыта, вот мы и пользуемся, пока работает.

– Понятно… Поверьте мне: я обязательно наведу порядок, обязательно…

– Точно?

– Точнее не бывает. Я вот – в лепешку разобьюсь, а все сделаю, как надо. Вы только поверьте мне…

– Ну, допустим. А что с преемником? Выбрал, кого хотел бы в смотрящие после себя над лесом поставить?

– Наверное, лешего… Отбудет еще один срок у руля, потом поменяю их с медведем и можно на мое место.

– Ну, это не тебе решать, кто на твоем месте будет, но я тебя услышал… И запомни…

– Да, – преданно глядя в глаза, выпалил шакал.

– Постарайся нас не разочаровывать… Очень постарайся… А то не видать тебе счастливой старости в лучшем из лесов и не рулить тебе сразу несколькими лесными территориями… Понял меня?

– Конечно, понял… Я справлюсь… Не подведу… Вы можете на меня положиться…

– Пускай на тебя полагаются медведь с лешим… Засим – все. Ступай и помни: я всегда где-то недалеко… И если что… Ну, ты сам знаешь…

– Все будет очень вери вел… Я могу идти?..

– Можешь… Иди… И заслужи, наконец, то место, которое мы давно для тебя держим…

Скотина расшаркалась и побежала практически вприпрыжку завоевывать какое-то очень важное место в их шакальей иерархии.

С к а з о ч н и к: Интересная история получается в этом мире зверей… Не правда ли, знакомо: смотришь иногда на глубокого старика, которому-то и жить осталось всего ничего, а он все изображает из себя какую-то очень важную шишку, ходит как павлин, куда-то бежит, что-то подписывает, чем-то управляет, кого-то ругает, кого-то хвалит… Ни дать, ни взять – ролевые игры какие-то… А на самом-то деле, суета все это… Бесполезная такая и ничего не значащая суета… Иллюзия того, что называется жизнью… Не находите?

А в это время на родине зверушек закончилось очередное идиотское действо, которые придумывают все лесные правители, дабы отвлечь зверье от насущных проблем… Я даже не знаю, как правильно назвать это шоу… В общем, со всех лесных угодий на одной территории собираются самые проворные представители лесной фауны и начинают гонять за диковинным в тех местах предметом круглой формы, называемым апельсином.

Действо, на самом деле, абсолютно бестолковое: двадцать две зверушки носятся, высунув языки, по поляне и отбирают друг у друга этот апельсин с тем, чтобы отобранный фрукт, в конце концов, вернуть противнику, но только тогда, когда он этого не ждет и не желает. Посмотреть этот бедлам сходятся тысячи бездельников, тунеядцев и проходимцев, предпочитающих, на самом деле, описанному соревновательному действу мед, кикимор и прочую дурь. Они собираются в одном месте, лакают мед, щупают кикимор, орут идиотские кричалки, будучи глубоко убеждены в том, что именно таким образом помогают своей группе гонятелей апельсинов одержать победу над такими же соперниками. В общем, сделали из простой щенячей забавы зрелище, подсадив на него при помощи ворон практически половину живности, населяющей лесной мир. Ну да пес с ними, нравится – пущай смотрят, все бы ничего, да только под эту дудочку бегемот со своей сворой дернули из лесного бюджета несколько миллиардов шишек – через бобров, которые чего-то там строили. Таким образом, шишки были отмучены под самым, что ни на есть благородным предлогом.

Нерпа сидела в срамной яме, изображая из себя больную на всю голову терпигорицу. Бывший главный легавый пес тоже топтал ограниченное пространство, время от времени поплевывая то на волков, то на козлов. Бегемот практически полностью отошел от лесных дел, занимаясь благоустройством собственной берлоги, а рулили территорией местный старый шакал да парочка засланных с соседних территорий волков, отбирающих лапами старшего медвежонка все, что только можно было отобрать. Бегемота медленно, но уверенно подводили под цугундер. Осенью намечались выборы и, скорее всего, медведя на них ждало большое разочарование. Но, окруженный со всех сторон шакальей братией, он всего этого не знал, или не хотел знать… Ему говорили, что все в порядке, несли шишки, пели дифирамбы и скотине этого было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя если не Львом, то хотя бы полу-Львом.

С к а з о ч н и к: А напаковался медведь со своим выводком настолько, что трещал по швам, и не только в переносном смысле. Среди зверья ходил анекдот: медведь обходит с лешим вверенные территории, ну и спрашивает у филолога:

– А чья это такая полянка красивая? Кто тут хозяйничает?

А леший ему:

– Медвежонка твого старшего, он же здесь и хозяйничает.

– А эта чья? – показывает медведь на другую полянку.

– А эта младшего твого…

– Я чет не понял: в этом лесу, получается, тока одна моя семья и работает?

Шутка юмора данного анекдота заключалась в том, что все перечисленное выше медведь со своими выкормышами отобрал у зверья, пользуясь руководящим положением. Такой вот, понимаете ли, редкой скотиной был этот медведь. Одно слово – бегемот.

Вот пишу и думаю: «А все-таки здорово, что у нас, в человеческом мире, такого не бывает… Мы ведь человеки разумные, а потому думаем, когда голосуем за своих правителей, и именно потому выбираем лучших из лучших: умных, честных, справедливых… Не то, что звери какие-то. Так вот!»

Как думаешь, читатель? Мог бы такой сказочный персонаж, как бегемот, добраться до рулила отдельно взятого государства в мире людей? Потому что, если «да», то тогда мы и не люди вовсе, а так – бараны баранами, которым только то и позволено, что пастись да блеять…

А в целом, все было, как и прежде, если не считать того, что шишки в лесных закромах заканчивались, зверье беднело и уже конкретно не доедало, зато хищники при этом все никак не могли нажраться. И если раньше они жрали только когда голодны, то теперь они стали это делать впрок… Баба Яга время от времени изливала желчь на окружающих; козлы из страха перед волками козлили себе подобных; тигр озвучивал мысли бегемота, которых тот никогда не изливал; хамелеоныш продолжал играть на публику, особенно на сук; шакал, отвечающий за обучение подрастающего поколения, делал все, чтобы это подрастающее поколение ожидаемого обучения так и не получило… А еще избранники звериные как-то исподтишка и втихаря проголосовали за то, что теперь все представители фауны, населяющие данную территорию, должны лаять по-собачьи, независимо от того – какого они роду-племени. Раньше ведь как было: коты мурчали, коровы мычали, а собаки лаяли. Теперь же все должны были уметь лаять, а там мычать или рычать – это уже личное дело каждого. В общем, вся эта братия во главе с бегемотом уже достала и соседей, и управляемое ими зверье, но при этом продолжала изо всех сил держаться за свои места, поскольку понимала, что, проиграв, тут же окажется либо рядом с нерпой, либо вместо нее.

С к а з о ч н и к: Ой, и у нас в лесу расклад похожий… Я хотел сказать – в стране… Вечно так… Путаю, как всегда, чего-то… Видимо, оперативной памяти не хватает. Другое дело певцы: запомнить надо всего-то два, ну, максимум – три куплета и припев. А тут – что в голове необходимо держать целую кучу информации, что писать долго, так еще и попробуй убедить кого-то вначале купить, а затем прочитать все то, что ты написал долгими зимними вечерами…

ХХV

Ранним утром два кабана и котяра двинули на поиски совы. Кот узнал через ворон, что пучеглазая не только поселилась достаточно далеко от стольной поляны, так еще и забралась на островок посреди огромных болот. Следует сказать, что по молодости лет птичка обожала нюхнуть высушенной маковой росы. Любила и прочую дурь, лихо превращающую любую долгую и скучную жизнь в более короткую, но как бы веселую и насыщенную. Вот и сейчас пучеглазая жила посреди болот, вдыхая болотные газы, жуя поганки и общаясь со всякого рода нечистью: соловьями-разбойниками, кащеями бессмертными, постаревшими кикиморами да болотными духами… И если первые три вида нечистой силы реально присутствовали в описываемом лесу, то болотных духов никто, кроме совы не видывал… Похоже, как нынче говаривает молодежь, старая гнала беса.

Троица добралась до болота затемно. Ночное небо выглядело удивительно красиво: тысячи рассыпанных по небосводу звезд и яркая луна время от времени прячась за редкими облаками, делали картину лесного мира поистине сказочной. Зверье подняло морды и еще долго не могло оторвать глаз от волшебного зрелища.

С к а з о ч н и к: Правда – интересно: будучи щенками, звери редко поднимают глаза к небу, или – время от времени туда смотрят, не замечая его красоты. Что же происходит с годами? Появляется больше времени? Да нет, чем старше становится скотина – тем быстрее летит отпущенный Львом срок. Становятся умнее? Тоже нет, ибо глупости, совершаемые в щенячестве, продолжают совершаться с удивительной настойчивостью и все большим ущербом. Тогда что же, спросите вы меня? И я отвечу – не знаю… И наверное, никто не знает. Но вот что удивительно: именно в старости приходит понимание того, что раньше и солнце светило ярче, и небо было голубее, и все такое, хотя – тогда на это никто не обращал ровным счетом никакого внимания.

Удивительная тишина окутала наших путешественников… Вдруг – пронзительный свист резанул по барабанным перепонкам, затем раздался смех, затем – опять свист, и из лесной чащи на болоте возникло некое сказочное существо, не похожее ни на одного из доселе описанных персонажей. Оно двигалось вразвалочку аккурат к нашим зверушкам, то свистя, то хохоча. Дойдя до компании, скотина что есть мочи свистнула на ухо предводителю. Оглушенный такой бесцеремонной выходкой, кабан со всего маху двинул хулигану в челюсть. Свистящая зверушка улетела далеко в кусты, свист прекратился.

На смену исчезнувшему персонажу из лесу вылетела сова. Птица исполняла всевозможные фигуры высшего пилотажа, угукая, смеясь и издавая другие невоспроизводимые звуки. Увидев стоящую неподвижно троицу, сова сделала вираж мимо елей, срывая на лету шишки, а затем, пикируя на бошки наших героев, стала метать сорванные шишки, пародируя звуки, издаваемые падающими бомбами и крупнокалиберными пулеметами. Пучеглазая явно была в неадеквате:

– Эге-гей, – кричала она, – оккупантов бей! Первый – товсь! Второй – товсь! По цели… Прицел – сто двадцать… Трубка – тридцать… Соловушка, подсвисни!..

Рядом с совой кружило еще несколько пернатых, на полном серьезе исполнявших команды командира эскадрильи.

– Скворец, скворец, я сова… Как слышишь? Прием! Братишка, прикрой меня с тыла, прикрой, атакую!.. Э-э-э-э…

Спектакль стал надоедать публике и старый кабан, как обычно, метнул наугад дубину внушительных размеров. Дубинометание было неприцельным, потому, хоть фюзеляж пучеглазого штурмовика и достаточно серьезно пострадал, зато рубка осталась целехонькой.

– Меня сбили, я падаю, – бредила сова. – Врагу не сдае-о-о-тся наш гордый «Варяг»…

Котячий друзяка выволок из чащи подбитый трофей. По-боевому настроенная птица все еще собиралась не сдаваться:

– Нет, немцы, ничегошеньки вы от меня не узнаете… Фигушки!.. Наши не сдаются!.. Щаз подоспеет кавалерия с соловьем-разбойником, мы еще вам покажем. Страшно?

Спустя пару минут кабан притащил из кустов и представителя кавалерии… Да-да, того, который должен был всем показать…

– Показывай! – потребовал кабан, обращаясь к соловью.

Соловей-разбойник, не понимая чего от него добиваются присутствующие, разинул пасть и попытался свистнуть. Передних зубов после удара в челюсть как не бывало, и публика услышала только жалобное шипение.

– Все пропало! – завопила сова. – Теперь силы зла захватят волшебное болото. Отныне только мрак да холод будут утешением одинокому путнику, забредшему сюда на свою погибель…

– Это еще почему? – поинтересовался котячий друзяка.

– Да тут ведь вот какое дело, смешные звери, – не то хохмила, не то гнала сова: – Тысячи лет наше болото пытаются захватить злые духи, и только свист соловья-разбойника отпугивал их из здешних мест. Все, кирдык вам всем теперь по-любому. Зря вы весельчаку зубки-то повыбили. Даю сто из ста, что до рассвета вам не дожить…

– А тебе, значит, злые духи не страшны?

– Мне – нет, я летать умею, – быстро ответила сова.

– Не поможет – я тебя, заразу, буду крепко держать аккурат до прибытия темных сил.

Сова дернулась раз, дернулась второй, и только осознав тщетность предпринимаемых попыток, заорала, что было мочи:

– Ну, ничего! Нас так просто не возьмешь! Мы еще повоюем… Держитесь, братцы, я сейчас вызову звездолеты!

– Послушай-ка меня, пучеглазая, внимательно, – обратился к беспредельщице старый кабан. – Сейчас я достану еще пару десятков ракет класса «Земля-воздух», уничтожу всю твою эскадрилию, а потом – захвачу к чертовой матери все твое болото.

– Не слушайте его, братцы, он блефует! – кричала непонятно кому сова.

Предводитель сделал знак кабану, и тот принес в охапке с десяток дрынов.

Казалось, аргумент возымел действие…

– Гм, – буркнула пернатая. – Похоже, не блефует… Может – договоримся? А?

– Может и договоримся, – медленно произнес клыкастый, помахивая дубиной.

– А хотите – я вам грибов ядовитых достану? Не грибы, а чистый мед с плесенью! Ешь – и еще хочется… Или – газа болотного вонючего галюциногенного? Это – вообще жир. Соглашайтесь же, а? Пожалуйста. Неужели вам не интересно – чего там можно увидеть?..

– Че ж ты там увидеть-то собираешься?

– Ой, а тама много всего… Вот чего больше всего хочешь – то и увидишь… Иногда, правда, бывает, что и того, чего не хочешь, можно увидеть. Но штырит так, други мои, что аж дух захватывает, спасу нет…

– Послушай, пучеглазая, – обратился к ней котяра, – а годков-то тебе сколько?

– Так я этого не знаю я. Считать – считала, до ста с гаком, а потом забрела на это болотце – ну, и все наладилось.

– Что наладилось?

– Да, в общем-то, все и наладилось. Ведь раньше, ну до болота, оно как бывало: то шкура сохнет, то перья сыпятся, то летать влом. А теперь я как будто молодею с каждым днем: глаза видят дальше, не спать могу дольше, летаю без устали, короче – все пучком, перышко к перышку, как говорится… Да и красавица я тут первая, опять же…

С к а з о ч н и к: Да-а-а, сова была еще та красавица: помятая, толстая, как шарик, перекошенная и пучеглазая. Одного взгляда на это существо было достаточно, чтобы понять, в какой луже оно спало, а по дерганости и неадекватности – какой дурью баловалось.

– У-у-у… Красавица, это да! Ты – это точно, ну, в смысле – красавица… По сравнению с кикиморами болотными – ты да, на высоте, ягодка, можно сказать… – не то язвил, не то говорил то, что думал, котячий друзяка. – А давно ли ты, красавица, отражение свое видела?

– А че мне на него смотреть… Че я там не видела… Я – да и я.

– Ладно, пучеглазая, – сказал кот, – зададим тебе несколько вопросов и, если ответы нам понравятся, нюхай дальше свою отраву. Согласна?

– А то как же!

– Только – чесно.

– Как на духу!

– Вот и скажи мне, омрачающая лес тварь: а что ты знаешь о старом шакале?

– А что о нем знать – мерзкая тупая животная.

– А леший?

– Леший – тоже мерзкая тупая животная.

– А медведь?

– И медведь – мерзкая тупая животная.

– Я так понимаю, у тебя все – мерзкие тупые животные.

– Вы не поверите, но все обстоит именно так.

– А нормальные в нашем лесу есть?

– Конечно, дорогие мои, конечно…

– А кто?

– А вот хотя бы и я! Ну, и вы, конечно…

– А мы почему?

– У вас дрын в лапах вон какой здоровенный…

– Получается, что мы умные, потому как с дрыном?

– Получается так. Что же я – дура, что ли – все своими именами называть…

– Скажи-ка, тварь глазастая, а вот ежели бы мы без дрына с тобой разговаривали – как бы ты тогда нас охарактеризовала? А?

– Да дураки дураками… Приперлись за тридевять земель со мной в ромашку поиграть: дурак – не дурак, придурок – не придурок…

– Твоя правда, птица, – сказал кот, – мы здесь по другой причине. Хотели выведать у тебя – кто старого шакала танцует?

– А мне-то че с того обломится?

– Ну, хочешь – шишек дадим…

– Это на стольной поляне шишки в большом дефиците, а здесь они без надобности.

– Почему это? – спросил старый кабан.

– Да потому, что все, за что зверюшки на стольной поляне платят шишки, здесь есть абсолютно бесплатно и в больших количествах… Только надо знать – где искать. А я знаю… А почему? Да потому, что я – умная… Потому, что я – красивая…. И потому, что я – счастливая… А для счастья что?

– Что для счастья? – не понял котячий друзяка.

– А для счастья шишки абсолютно без надобности. Не продается на здешних болотах счастье – ни за шишки, ни за желуди, ни за шишки и желуди, вместе взятые… Потому как счастье – субстанция нематериальная, и поэтому – вот…

– Что – вот? – опять ничегошеньки не понял клыкастый.

Сова попыталась вырваться, но, осознав, бесполезность затеянного, сменила тон:

– Да вот, попускает меня… Плохо это…

– Почему? – никак не мог угомониться кабан.

– Меня когда отпускает – сразу счастье заканчивается… Вы это… Отпустите меня, звери беспредельные, а я только лизну чего-нибудь, нюхну или сожру – и сразу же возвернусь, вся такая красивая и счастливая…

– Э-э-э, нет, пучеглазая, фигушки, – сказал котяра, – знаю я вас, счастливых… Щаз дунешь, как следует, и начнешь облет территории делать на пикирующем бомбардировщике… Придется опять ракеты использовать… Это в тот раз тебя удачно подбили, а в другой может так произойти, что ты и без дури начнешь бесов гнать почем зря…

– А я без счастья не могу… Я без счастья некрасивая и страшная…

– Да ты и со счастьем-то – чистый гремлин, – так, чтобы сова не слышала, сказал котяра.

– И еще – я без счастья не могу ничего вспомнить.

– Ну, зараза, – сказал старый кабан. – Не нытьем, значит, а катаньем. Будет тебе счастье…

Кабан пошарил под деревьями, сорвал мухомор и так, целиком, засунул его прямо в пасть сове. Сова долго жевала отраву, пытаясь что-то сказать клыкастому, а дожевав, ляпнула:

– Все, пошла я…

– Куда это ты пошла?

– Да куда вы меня определили – туда и пошла. В отключку. Вы знаете, дражайшие мои, чтобы, например, свалить коня – достаточно шляпки от мухомора… Так что – большой вам поклон, милые други, и – до встречи. Увидимся через пару дней… – произнесла сова и со счастливой улыбкой вырубилась.

Чего только не делала наша троица с представительницей пернатого сословия: и полоскала в воде, и трусила, и подбрасывала, и выдергивала перья, и пинала со злости – все впустую. Не возвращалась сова из своего волшебного царства счастья…

На третий день она обнаружила-таки себя в этом бренном мире, кисло посмотрела на окружавших ее кабанов и кота, икнула, почесалась в разных местах, внимательно – насколько это было возможно в ее состоянии – огляделась по сторонам и, что-то увидев, обратилась к старому кабану:

– Кабан, а ты, это, не мог бы, по-дружески, подпрыгнуть и воткнуть хотя бы одну конечность вот в эту кочку?

– Да я-то могу, – сказал кабан, – только вот – что мне с того?

– Да что хочешь! – высокопарно заявила сова.

– Ответишь на наши вопросы?

– Легко!

– Тогда – показывай, где дырявить.

– Да вот здесь и дырявь.

Кабан подпрыгнул и со всего маху вогнал одну лапу в землю почти по самое туловище. Когда конечность была выдернута из глинистой почвы, все присутствующие услышали громкое шипение – из-под земли на поверхность вырывался какой-то газ. Сова опрометью кинулась к образовавшейся скважине и воткнула туда верхнюю часть своего изможденного тельца. Пока звери сообразили – что к чему, и выдернули пучеглазую из отверстия, птица уже была на полпути в нирвану, и все, чего путешественники добились от нее – прощального:

– Адьес, бамбины!

И вновь – купание с ополаскиваниями, встряски с пинаниями, приведение в чувство с кричанием, оранием и обещаниями прибить, но, как и в первый раз – все тщетно. Прошло еще несколько дней, прежде чем звери смогли лицезреть ожившую болотную тварь. Придя в себя, она, как и в первый раз, недовольно посмотрела по сторонам, почесалась и стала пристально всматриваться в окружающий ее мир… Просьба адресованная старому кабану, после отказа в ее удовлетворении была перенаправлена к котячьему другу. Получив отказ, пучеглазая загрустила, заплакала и сказала, что ее никто не любит, потому что она некрасивая, а некрасивая она именно потому, что ее никто не любит. Четырежды она пыталась засунуть голову в шипящие земляные отверстия, трижды хотела сорвать и сожрать растущие рядом поганки, и дважды пыталась сделать ноги, но все время попадалась на горячем. Поняв, в конце концов, что просто так пропетлять не получится, зараза с надеждой посмотрела на окружающих, сосредоточившись на реванше. Коварные замыслы ее были написаны черным по диагонали всей ее наглой рожи. Старый кабан взял большой сук и в полсилы стукнул пучеглазую по голове. Сова ойкнула, пискнула и еще больше выпучила без того выпученные глазища:

– Так, давайте, я расскажу вам по-быстрому все, что знаю, да и побегу восвояси. Лады?

– Как бы не так. Фигушки. Все, хана, закончилось твое счастье. Навсегда. Навечно. Понятно?

– Понятно. А почему?

– А потому, – ответил кот, – что не бывать тебе более ни счастливой, ни умной, ни красивой… А будешь ты отныне, как чудище лесное, зверей разных стращать своим видом.

– За что же мне, бедненькой, наказание-то такое? – взвыла сова. – Кому же я дорогу перейти умудрилась?

– Льву, – просто сказал кот.

– А при чем здесь Лев? Я с ним не знакома, это точно. А если я его не знаю, то и сделать ничего плохого я ему не могла… Ясно вам, беспредельщики? Приперлись на мое болото, ни здрасьте тебе, ни до свиданья, и давай меня львами пугать… Еще раз повторяю – не знаю я никакого Льва…

– Зато он тебя хорошо знает, – медленно и еле слышно проговорил усатый. – И прислал нас, чтобы тебя, марафетчицу, от тебя же спасти.

– Зачем меня спасать? Меня не надо спасать. А тем более – зачем меня от себя же самой и спасать? Куда же я от себя-то самой денуся?

– Понимаешь, какое тут дело… – играл с совой полосатый. – Лев нам так и сказал: мол, будет в отказ идти, злиться, обзываться словами всякими обидными, а вы ее все равно не слушайте. Привяжите ее прям вот на скале посередине острова, там ей ни газа из земли не будет, ни мухоморов, ни ягод волчьих, а чтобы дурь сама в клюв не попала – велел заткнуть пасть да к скале не спиной, а мордой зафиксировать… Вот… А еще Лев велел после прикрепления оставить тебя там в компании…

– С кем в компании меня оставить? – не дала договорить коту пучеглазая.

– А вот он так и сказал – оставьте ее в компании ни с кем, в смысле – наедине с ее совестью. А так как совести у нее нет по определению, то и оставить тебя велено ни с кем.

– Че эт он решил, что у меня совести нет? А? Да кто он такой? Есть у меня совесть… Вот сто процентов – есть… Я ведь точно помню, что была, а если была, то и деться ей некуда было, – сделала умозаключение пернатая.

– Слушай, глазастая, – сказал кот, – я знать не знаю и ведать не ведаю, чего там у тебя было, а чего пропало. Да и пофиг мне – есть у тебя совесть, или нет…

– А зачем тогда меня не отпускаешь? – вообще запуталась сова.

– Видишь ли, Лев у нас с кабанами за старшего будет, и ему, как и нам, пофигу – кто там чего думает. Сказал – прийти на болото, взять пучеглазую, помучить, как следует да к скале приковать. Вот мы и нарисовались, что называется, в трусах и шляпах. Сейчас тебя по-быстрому зафиксируем, и вернемся на стольную поляну оттопыры оттопыривать да бездельничанье бездельничать.

– И шо? И никаких вариантов? – ужаснулась сова.

– Да нет, вроде никаких, – сказал котяра, затем задумался и обратился к компаньонам: – вы слышали о вариантах?

– Не-а, – отрицательно замотали бошками кабаны, – мы вообще ничего не помним.

– Хотя нет, подождите, подождите, – как бы что-то вспоминая, пробормотал котяра, многозначительно помолчал, и будто сам себе вслух ответил: – Да нет, это вряд ли. Тут точно вариантов нет. Пакуйте ее, кабаны.

Сова, предвкушая ближайшее будущее – без дурманящих субстанций, да еще зафиксированной на скале задом к окружающему миру – включила всю свою былую мудрость, продиктованную обстоятельствами сообразительность и адекватный моменту адреналин. И если первые два действия позволили хоть как-то отсрочить ее фиксацию на скале, то третье просто испортило воздух на поляне:

– Э-э-э, животные, так не честно! Если Лев озвучивал хоть какой-то вариант, то вы скажите его мне, а не принимайте решение самостоятельно… Тут моя судьба решается, а они без меня обо мне за меня все решили, морды.

– Да не слушайте вы ее, кабаны, тащите заразу на скалу.

– Стоять! – заорала сова. – Стоять, бояться! Слышь ты, матрац, ну-ка – быстро говори: чего Лев говорил, а не то ведь напущу на вас злых духов, узнаете тогда – почем пуд соли… нет, почем фунт смеха… нет, почем смех лиха… Короче: не скажете – я все лохматой кошке… Льву передам! Скажу, что вы отсебятиной занимаетесь, что мне ничего не предъявили, а взяли вот – и беспредельно наказали, даже не дав шанса…

Котяра сделал вид, что немного испугался: наморщил лоб, почесался в области ушей.

– Хорошо. Так и быть, дадим тебе шанс, зараза, хотя, вероятный результат мне, почему-то, уже известен… В общем, Лев сказал, что если ты честно, как перед ним, ответишь на поставленные вопросы – тогда тебя, наверное, можно и отпустить…

– Легко! Тоже мне – условие, которого я не могу выполнить… И из-за этого меня надо было обрекать на медленную смерть?! Вот так вырвать принцессу из сказки и засунуть ее в самую что ни на есть ж… Ну, вы и гады…

С к а з о ч н и к: Интересный аспект у зверушек нарисовался, ну просто ужас, как похож на человеческий… Вот возьмем, к примеру, свадьбу: серая мышка одевает белое платье и начинает изображать из себя принцессу, представляя, будто она там в каком-то замке, вся в царских нарядах, кружится на балу, а вокруг прислуги разной тыщи, прынцы с рыцарями, приемы, банкеты, ну и все такое. Но уже буквально через день ее быренько оттуда вытаскивают и засовывают, куда бы вы думали? Да, да – именно туда. Именно в то самое неприличное место, называемое банально – повседневная жизнь… Мышка вначале удивлена, потом шокирована, а затем – до конца своих дней думает, что неплохо было бы помереть прямо на свадьбе. Хоть умерла бы счастливой… Издеваюсь.

– Тут, пернатая, есть одна закавыка, – сказал кот, – Лев велел отпустить тебя только в том случае, если ты честно будешь отвечать… Так что, ключевое слово здесь – «честно». А учитывая, что я не могу знать наверняка, говоришь ты правду, или врешь, то мне легче вообще отказаться от этой затеи, растянуть тебя на скале и смотри себе попом на мир лесной, сколько Льву угодно будет.

– Не хочу я на лес этим, как его, попом смотреть… Понятно? Я и так все честно расскажу.

– А откуда мне знать, что честно?

– Ну… Это… Так… П-с-с… Не знаю я…

– Ладно, – сказал, прищурившись котяра, – валяй, пучеглазая, но помни: если мне хоть покажется, что юлишь – вот эти две милые хрюшки приколотят тебя к скале, предварительно намяв все, что можно будет намять на твоем чахлом тельце.

– На свое посмотри… Согласная я. Спрашивай, давай, и отпускай меня, бедненькую, побыстрее.

– Куда ж ты спешишь-то все время?

– Так ведь на болоте на этом я всегда была принцессой прекрасной, а с момента вашего появления стала не иначе, как мерзкой жабой… Зеленой такой, склизкой жабой. Чтоб вам своих отражений в воде бояться, гоблины…

– Хорошо, глазастая, – продолжал играть кот. – Расскажи-ка нам о связи старого шакала с теми, кто его поставил…

– А че тут рассказывать, – удивилась пленница, – тут и ко мне не надо было переться… Какая там связь? Один поставил, а другого поставили. Тот, кто ставил – рулит, а кого поставили – слушается да выполняет команды первого.

– Ну, допустим… А ты знаешь – кто шакала ставил?

– Другой шакал, тока еще более старый, – даже не задумываясь, выпалила скотина.

– Ну, это и без тебя понятно, – рыкнул, не выдержав, котячий друзяка. – Что, где, кто именно, пароли, явки?

– Тоже мне – Штирлиц выискался, пароли ему подавай, – зудела допытываемая.

– Ладно, не ерепенься, пернатая, – сказал кот. – Нам надобен тот фрукт, что старого шакала на службу определил.

– Нету его тута.

– То есть?

– Он как забурел – так сразу из этих мест смотался и живет теперь где-то в чужом лесу. Им, шакалам, вообще пофигу, где жить – было бы кого доить да что пожрать повкуснее.

– Ты хочешь сказать, что ему вообще все равно – какой бедлам тут кто устраивает? – как бы удивился котяра.

– Ну, не совсем все равно… Над ним ведь тоже кто-то поставлен, кто может спросить за образовавшийся бардак… И над этим кем-то тоже кто-то зорко наблюдает… Короче, звери, если хотите чего-то мутить против старого шакала – не задумывайтесь, кто там у них кому гиеной будет, и не морочьте ни мне, ни себе бошки.

– А с чего ты взяла, что мы против старого шакала мутим? – спросил котячий друзяка, довольно фальшиво изображая удивление.

– Да с того, что живу-то я немало на этом свете и, судя по всему, лямку тянуть придется еще ой как долго. Да и отпустило меня…

– Куда? И зачем отпустило?

– Да какая уже разница. Я из стольного леса на эти болота сбежала, чтобы уйти в неадекват и не возвращаться оттуда по возможности подольше… А тут вы нарисовались.

– А зачем тебе неадекват? – поинтересовался котячий друзяка.

– Так я там прелесть, какая глупенькая…

– А здесь?

– А здесь – ужас, какая страшная.

– Зато умнющая…

– Ну, нет! Уж лучше я буду прелесть, какой глупенькой, чем ужас, какой страшной и умной.

– Почему? – опять поинтересовался котячий друзяка.

– Потому как от большого ума ничего хорошего не бывает, а совсем наоборот…

– Как это?

– Тебе по-умному или на когтях объяснить?

– Мне лучше попроще… Ну, в смысле – попонятнее…

– Не вопрос… Вот смотри: если взять вашу гоп-компанию, то котяра, то есть шакал, косящий под кота, чего-то удумал замутить против главного в этом лесу кознеплета, и вас, дураков, во все это втянул. Так?

– Так, да не так. Насчет кота-шакала ты угадала, а вот втянулись мы по своей воле.

– Скажи мне, глупая счастливая скотина: в чем разница между тем, что сказала я, и твоими выводами?

– Не понял?

– Поясню… Или нет… Оставлю эту загадку для тебя… Живи и мучайся… А я продолжу… Котяра со своими шибко продвинутыми мозгами, в конце концов, найдет себе проблем на пятую точку намного больше, чем ты, мой чудный собеседник, привыкший вообще не пользоваться серым веществом мыслительного аппарата. Одним словом, кому многое дано – с того и спрос больше.

– А почему ты уверена, что котяра нас подведет? Раньше, благодаря его умищу, мы выкручивались и не из таких ситуаций.

– Знаешь, клыкастый, все когда-то бывает впервые. Когда ты сильно умный, у тебя все и всегда получается – вдруг начинаешь верить в собственную гениальность, расслабляешься и тут – бабах, а тебя уже переиграли, или ты настолько расчувствовался, что чего-то не учел, и результат, как говорится, не заставил себя ждать. Похоже, неадекват закончился полностью… – горько закончила спич сова.

– И че теперь?

– А теперь все… Сказка закончилась, и я из принцессы превратилась в толстую страшную образину… Спасибо вам!.. Большое такое человеческое, ну, то есть птичье, спасибо…

Троице стало как-то неудобно перед пернатой, лишенной мечты… Ее уже не держали, а она и не пыталась вырваться из плена. Кот, демонстрируя свое расположение к сове, протянул глазастой мухомор. Сова покрутила отраву крыльями, понюхала, но есть не стала. Затем выронила гриб на землю и растоптала:

– Все, – резюмировала она, – даже дури не хочется… Поламалась… И че мне теперь делать прикажете?

– Да чего хочешь, – ответил котячий друг.

– А я ничего не хочу.

– А не хочешь – так ничего и не делай, – нашелся клыкастый.

– Легко тебе говорить, – сказала сова, посмотрев на себя в лужу, – о, ужас!.. Неужто это – я? Ты это видел?

– Что? – не понял кабан.

– Вот это! – пискнула сова, показывая на собственное отображение. – Вот это старое, толстое, уродливое создание в перьях…

– Так мы тебя уже долго тут созерцаем.

– Неправда, еще час назад я была красавицей…

– Была, была, – быстро вставил котяра, не давая пучеглазой развить тему.

– Понял, щетинистый: вот он видел меня красивой…

– Видел, видел, – опять вставил кот.

– Дальше говорить буду только с ним, – сказала, как отрезала сова.

– Тоже мне, цаца, – фыркнул котячий друзяка. – Хочешь говорить с котярой – говори, тока че ты можешь еще рассказать? А? Ты же неадекватная.

– Я неадекватной была только на время, а ты – по жизни тундук.

– Тундук? Меня, кажется, так котяра называл… Точно. Тока он говорил – дундук. А в чем разница между тундуком и дундуком?

– Это – как дурак и придурок… Тебе что больше по вкусу?

– Если так, то мне ни то, ни другое не нравится…

– Так нельзя, надо обязательно что-то выбрать. Итак, твой выбор: тундук или дундук?

– Я, пожалуй, выберу придурка, – немного поразмыслив, уверенно сказал котячий друг.

– А ты, как я погляжу, счастливчик?

– Эт еще почему?

– Да потому, что реально тупишь – и не заморачиваешься по этому поводу. Я ведь пошутила насчет необходимости выбора.

– А зачем ты мне все это говоришь?

– Расслабься, тебе на самом деле это ни к чему.

Кабаны, понимая, что пользы от вернувшейся из небытия совы намного меньше, чем от кота, убитого медом, побрели готовить место для ночлега, а котяра остался наедине с пучеглазой. Вначале пернатая просто смотрела по сторонам, потом хлопала глазищами, затем слонялась туда-сюда перед котом, заложив крылья за спину. В какой-то момент ей порядком надоела эта молчанка, и она без предисловий обратилась к коту:

– Ты чего сидишь просто так?

– А как мне надо, по-твоему, сидеть? – ответил вопросом на вопрос полосатый.

– Ну, как-нибудь не так. Обратил бы внимание на бедную и несчастную животную…

– Тут из бедных и несчастных только я и есть… Это же надо было столько протопать, убить кучу времени, чтобы потом поговорить ни о чем с тем, что еще вчера по праву называлось первой умницей и красавицей в здешних волшебных краях. А я ведь еще не забыл как, будучи котенком, ну, в смысле – щенком шакала, бывал с папашкой в тех местах, где собирались умницы вроде тебя. И ты там была не такой уж и страшной, то есть – очень даже красивой, даже самой…

Сова слушала котячью лесть, разинув клюв, истерически улыбаясь и благоговея… Она, как загипнотизированная, смотрела то на морду кота, то на его манипуляции. Ублажая потенциальную жертву, усатый специально не давал возможности глазастой сосредоточиться: его речь была то тихой, то громкой, а голос – то резким и холодным, то мягким и теплым. Видя, что клиент созрел для дальнейшего программирования, лохматый резюмировал:

– Видать, зря мы сюда приперлись. А жаль…

– Ничего не жаль! Я хотела сказать – не совсем зазря вы приперлись, а даже наоборот – совсем не зазря. В смысле, правильно. То есть – ништяк. Молодца!.. Ща мы все разрулим… Ща все будет тип-топ… Совой буду, в смысле, кикиморой… Короче, лохматый, давай выкладывай все как есть – я, чай, не всю дурь из себя вынюхала, то есть – не одна только дурь во мне присутствует… или: дури во мне столько, что на всех вас, дураков, хватит… Так, стоп!.. О чем я говорила?

– Ты предложила все тебе рассказать… – попытался спасти ситуацию кот.

– А зачем? А?

– Может, хотела помочь? – намекнул усатый.

– Точно, молодца, давай буду тебе помогать… А че делать-то?

– Ты не так хотела мне помочь, – сделал еще одну попытку лохматый. – Насколько я понял – ты хотела послушать весь мой рассказ о злоключениях и, возможно, помочь советом…

– Давай, валяй! Рассказывай…

Коту ничего не оставалось, как заново пересказать все о знакомстве с чужелесной живностью, встрече со старым кабаном и примирении с ним, придуманном плане поиска Льва, драке с легавыми псами и многом другом из описанного выше. Сова очень живо воспринимала услышанное, хоть и не всегда адекватно реагировала на полученную информацию: она то смеялась, то плакала, то скулила, как запертый щенок лабрадора…

С к а з о ч н и к: Щенок лабрадора появился здесь абсолютно не случайно… Точнее – появился он не столько в нашей сказке, сколько в моей квартире, где до этого уже проживали две ниндзи-чебурашки, пара котов, добрая фея и Ваш покорный слуга, сказочник… Одни генерировали децибелы, ломая все, что под руки попадется; другие тупо ели, спали и возмущались, если что не по-ихнему; добрая фея, ссылаясь на плохое настроение, все чаще появлялась на людях с топором; а нарисовавшееся в ячейке человеческого общества тявкающее существо разгрызало все твердое и разрывало все мягкое, привнося в суетную обыденность городской жизни большущую порцию серотонина.

Сова дослушала котячий спич, зевнула, почесалась о сук тем местом, где у другой животины явно прослеживалась бы шея, как-то печально всхлипнула, и сказала:

– Я поняла… Без меня у вас ничего не получится… Значит так, берете меня с собой – и я вам все устрою.

– Что – все? – опешил от неожиданного предложения кот.

– Льва найдем, настучим ему на соседей, кознеплета на чистую воду выведем, зверушкам поможем, меня наградим…

– Чем наградим? – не понял кот.

– Пока не знаю, думаю еще. Может, отделить мое болото от остального леса, и произвести меня в чин королевны? Ох, я им там нарулю…

– Кому?

– Кому, кому – гадам болотным и вам.

– А мы при чем?

– Так я вас своими подданными сделаю…

– Зачем? – уже почти ничего не понимал кот.

– Ну, как – вы звери правильные, особенно ты, веселые, незакомплексованные… Я так поняла, что вы и оттопыриться можете по-полной, и порядки навести по-быстрому… Правильно говорю?

– Ну да, – сам не зная почему, согласился кот.

– А если понадобится, то я вас смогу использовать, как агентов влияния…

– Как кого? – полностью потерялся кот.

– Как агентов влияния, ну, как меня старый шакал юзает…

Кот тряхнул головой, как кабан, ударился о дерево и, что-то сообразив, сразу задал вопрос, не дав глазастой возможности начать рассусоливать вовсю:

– А как тебя старый шакал юзает?

– Да просто, вот, например: надо ему кого-то на ноль умножить – он сразу ко мне.

– И?

– А за кого меня зверье лесное почитает?

– За кого?

– А зверье лесное уверено, что я – революционерка и скандалистка, и что правду-матку режу почем зря и невзирая на морды тех, против кого эту самую матку и режу… Так?

– Ну, так, – согласился кот. – А на самом деле?

– А на самом деле – мы со старым шакалом давно договорились: я появляюсь редко, но ярко, появившись, гоню не только на его жертв, но и на сладкую парочку. В лесу привыкли, что я гоню на этих полумедведей, поэтому давно воспринимают мой треп, как звуковой фон. А вот когда я гоню на новых персонажей – это становится интересно, особенно для каркающих лгуний, и они тут же делают из мухи слона, а из обычного звериного пука – целую кучу экскрементов… Так понятно?

– Так – понятно. А чего ты с шакалом-то снюхалась?

– Так я тоже, как и ты, всю свою сознательную жизнь под пернатую только косила, а мамка-то моя сукой шакальей была, стало быть – и старый шакал, и ты, и я – все мы одной породы, дрыном нам по горбу…

Котяра задумался, походил взад-вперед, открыл пасть, закрыл, еще немного походил и выдал:

– Ах ты, лживая рожа!.. Я тебе все, как перед Львом, рассказал, поверил тебе, заразе, а ты, значит – на старого шакала ишачишь?!

– Да ни на кого я не ишачу… Я ведь его, на самом деле, терпеть ненавижу… Но пока эта скотина выполняет взятые обязательства – мне, с одной стороны, выгоден этот союз, а с другой – предъявить-то ему нечего… Шишки меня особо не интересуют, а болото – это, конечно же, совсем другое дело. Вот кознеплет и отдал его мне, а чтобы сюда посторонние не сновали – откомандировал в помощь соловья-разбойника да слух об ужасах болотных распустил. Это чучело свистит, зверье забыло сюда дорогу, а забредший – с перепугу потом такие небылицы рассказывает, что никакая живность, хоть немного находящаяся в своем уме, в этом направлении даже думать не станет.

– По-нят-но, – по слогам произнес кот. – Ваша взяла: я, как последний придурок, добровольно слил тебе все, что понавыдумывал.

– Ой-ой-ой, сейчас разрыдаюсь, – язвила сова. – Ну, чего гриву повесил? Небось уже подумываешь, как бы кабанов позвать да птичку придушить, пока информацию не выболтала?.. Расслабься, ничего я старому шакалу не сдам.

– Почему?

– Ну, хотя бы потому, что я собственными ушами слышала, как кознеплет меня уродиной называл. Он хоть и хитрый, но глупый – забыл, что мы, совы, имеем очень хороший слух.

– И?

– Он своим полумедведям обо мне плохо говорил, думая, что я не услышу. А я услышала.

– Только поэтому ты ему ничего не скажешь?

– Не только. Так уж вышло, что в последнее время один ты согласился, что я умница и красавица. И хоть я собственное отражение в водице неоднократно наблюдала, и слышу негативные отзывы окружающих, а все равно – приятно.

Недоверие было написано на вытянутой кошачьей морде, и оно не осталось незамеченным совой.

– Говорю тебе – не боись, я пернатая правильная. Сказала – не боись, значит, не боись. Ну, сам посуди: стала бы я свои секреты открывать, если бы хотела вложить всю вашу гоп-компанию старому шакалу?

– Логично, – немного подумав, ответил кот.

– Вот видишь! Приятно иметь дело с логически мыслящей скотиной.

– Аналогично, – согласился полосатый.

– Я даже помогу вам.

– Чем?

– Старый шакал время от времени прибегает к моей помощи… Если проблема для него нарисуется серьезная – я там буду по-любому. Ваша задача – создать проблему, а моя – помочь ему убедиться в том, в чем пытаетесь убедить его вы.

– Это действительно ты здорово придумала – согласился кот. – Уважаю… Спасибо.

– Пока – не за что. Слышь, полосатый, – заговорщически обратилась к котяре сова, – может, сожрем чего, или нюхнем? А? Ты как?

– Почему бы и нет? – сказал кот скорее для протокола – желания употреблять отраву у него не возникло.

– Отлично! – взвизгнула сова. – Так жрем, нюхаем или лакаем?

– Давай, лучше нажремся чего-нибудь, или налижемся.

– А давай – и нажремся, и налакаемся?

– А и давай, – обреченно согласился усатый.

Сова с прытью молодой лани метнулась в кусты и спустя десять минут появилась с другой стороны с дурью. По всему было видно, что пернатая по пути успела откушать или отхлебнуть из ценной ноши. Сожрав по маленькому мухомору и лакнув забродившего медку, компаньоны ожидали начала процесса телепортации в иное измерение. Спустя пять минут сова таки переместилась в нирвану, оставив на поляне обмякшее, дурно пахнущее и пожеванное тело в перьях. Котяра все еще пребывал в адеквате. Складывалось впечатление, что дурь его не взяла. Еще спустя десять минут появились кабаны и, увидев бездыханное тело пучеглазой, хором спросили:

– Шо? Опять?

– Угу.

– Не уследил, – сказал предводитель. – Эх, надо было с тобой остаться. Неужели нельзя было остановить эту животную?

– Можно было.

– А почему не остановил?

– А мы вместе банковали.

– Тогда почему ты до сих пор здесь? – спросил котячий друзяка.

– Так получилось.

– Как – так получилось? Да эту тумбу чтобы вырубить – ведро отравы надобно, а тебе-то и трех капель достаточно.

– В этом ты прав, я даже спорить не буду, но: во-первых, я только вид делал, что употреблял: мед лакал, но не глотал, мухоморы жевал – и выплевывал; а во-вторых – не обижай мою подругу. Понятно?

– Нет, – сразу ответил котячий друзяка. – То есть, почему ты не в отключке – понятно. А насчет подружки – объяснись.

– Не сейчас, – сказал кот, грохнулся, как мешок с картошкой, и уснул.

Кабаны с немым вопросом в глазах переглянулись, пожали плечами и, взяв убитого дурью товарища, оттащили его под огромный дуб, где и сами разместились на ночлег. Скорее всего, какая-то часть отравы все-таки попала в организм мяукающего существа и овладела ним.

Проспавшись, наша троица подкрепилась и двинула в обратный путь. Описанное место путники покидали, оставив тело совы, по-прежнему пребывающей в другом измерении.

С к а з о ч н и к: Вот и лес у зверей есть, и луг, и болото, и за всю эту красоту не надо платить ровным счетом ничего – Лев подарил все это зверью абсолютно бесплатно. Казалось бы: чего еще надо? Живи и радуйся… Ан нет…

XXVI

Вернувшись на поляну, троица была приятно удивлена теплым приемом, устроенным им чужелесными зверенышами и молодыми кабанами, с которыми те успели подружиться. Оставшись без средств к существованию, наши звереныши нашли способ прокормиться: они не стали уподобляться остальным местным тварям, населяющим стольную поляну и зарабатывающим шишки путем оказания более состоятельным зверям всяческих бестолковых услуг, которые те, ввиду осознания своей крутости, не хотели делать собственнолапно. Это было, например, такое занятие, как сорвать и поднести возлежащим особям тут же рядом растущие корешки или вершки какой-то аграрной культуры; убраться на месте ночлежки вместо их обленившихся сук; или развлекать их наглых, избалованных щенков… Наши зверьки не стали всего этого делать, а поступили, по глупости своей, вызванной младостью лет, мудрее, чем все местные жители – они забрели подальше в лес, и нагребли там разной снеди абсолютно бесплатно. То есть – за просто так.

Не успела тройка путешественников подкрепиться, а их уже заваливали вопросами любознательные морды подрастающего звериного поколения:

– А где вы были?

– Щас поедим – и все расскажем…

– Здорово!.. А что там видели?

– Щас поедим – и все расскажем…

– А Льва нашли?

– Щас поедим – и все расскажем…

– А может – и мы туда сгоняем?

– Сгоняйте – просто согласился кот.

Звереныши, как по команде, вскочили на лапы, раскручивая двигатели до максимальных оборотов, но стартонуть почему-то не решались – никто не знал направления движения. Топчась на месте, возбужденное стадо пыталось найти ответ на вопрос, который и без объяснений сказочника уже достаточно долго висел в воздухе: «Куда?». При этом ответ на вопрос «Зачем?», похоже, никого не интересовал.

Кот, медленно отгрызая кусок чего-то очень вкусного, заметил десятки глаз, пристально смотрящих на него. Он поперхнулся, закашлялся и, еще кашляя, махнул лапой, указывая направление движения:

– Туда…

Табун диких мустангов с криком, гиканьем и улюлюканьем рванул в указанном котом направлении, оставив трапезничавших на поляне путников в клубах пыли, забросав усталую троицу травой, вырванной из земли копытами. Кабаны с котом не спеша подкрепились, похохмили по поводу умчавшихся вдаль мустангов и незаметно для себя уснули, развалившись на месте трапезы.

Хорошенько выспавшись, аксакалы принялись доедать остатки былой роскоши. Роскоши, надо сказать, было много, оттого-то и нанести урон стратегическим запасам наша троица не могла, да и задачи такой перед собой не ставила.

В момент, когда аппетит, приходящий, по определению, во время еды, навестил наших героев, звереныши, пошатываясь от усталости, выбредали из чащи к хорошо отдохнувшим представителям старшего поколения. По мере прибытия на поляну зверьки жадно лакали воду из небольшого озерца, а налакавшись – набрасывались на съестное.

– А вы быстро… – ехидно резюмировал кот. – Где были, чего видели?

– Щас, дядя кот, поедим и расскажем, – жуя, говорил медвежонок.

– Льва встретили?

– Щас, щас…

– С совой повидались?

– М-м-ням… хрум… щас… щас…

– А может, хоть с соловьем-разбойником познакомились?

Звереныши чавкали, хрустели и отвечали междометиями, а компания старших продолжала методично мешать им восполнять запасы бездарно растраченной энергии.

С к а з о ч н и к: Вот и у нас, у сказочников, все точно, как в зверином мире: пока мы щенки, ну, в смысле, дети – носимся, сломя голову, взад-вперед без устали, смысла и назначения. А подрастаем – и уже не в состоянии повторить хотя бы часть из того, что делали раньше… Я даже не говорю об исполнении, казалось бы, банальных просьб доброй феи – прибить что-то к чему-то, или отодрать одно от другого, поиграть с чебурашками или выгулять щенка лабрадора… А еще ведь и сказки писать надо… Вот выучился бы на певца – тогда бы точно на все времени хватало…

Аксакалы не заметили, как утолившие голод издерганные молодые тела забылись богатырским сном, так и не ответив ни на один из заданных вопросов. Проснулись энерджайзеры примерно через сутки: глаза озорно блестели, лапы судорожно дергались, а еще недавно тяжелые и непослушные головы вертелись на все стороны в поисках очередных приключений на мягкие части звериных тел. Котяра дождался, пока зверье, подкрепившись, развалится на поляне, и обратил на себя внимание, задав первый вопрос:

– Ну, и где были, чего видели?

– Да нигде мы не были, и ничего не видели… Носились, как дундуки… Еще и заблудились… – ответил шакаленок.

– А чего слышали?

– Да много чего, – пискнула белочка. – Но больше всего зверье говорит о той драке, что вы, дядюшка кот, с кабанами устроили.

– Даже кто-то говорил, что вы со старым кабаном собрались лешего, ну, который стал медведем, с должности сбросить, и со свету изжить, – сказал ежик.

– И что смуту среди зверья затеваете… – продолжил медвежонок.

– Вот так прямо и говорят – что это мы с предводителем смуту затеваем? – уточнил полосатый, чему-то радуясь.

– Говорят, что вы, мол, для этого специально объединились, собираете к себе бойцов, зверье лесное подговариваете, и все такое, – отрапортовал шакаленок.

– Ой, хорошо говорят! – порадовался лохматый. – Слышь, кабан – наш план работает!..

– А то! – поддержал кота старый кабан.

– Все пучком, клыкастый… Энимал хавает!.. – веселился кот.

– Как хавает? Что хавает? Зачем хавает? Куда хавает? – ничего не могло понять зверье.

– Цыц, мелочь пузатая, – хрюкнул котячий друзяка.

– Это мишка у нас пузатый, но вовсе даже не мелочь, – пискнула белочка.

– Точно, мелюзга, – мяукнул котяра, – не обращайте внимания, это мы так радуемся…

– Так мы и не обращаем, – сказал медвежонок, сгреб в охапку котячьего друзяку и крепко прижал передними лапами.

– Отпусти! – возмутился кабан. – Слышь, кому говорю, быстро отпусти!..

– А то что?

– А то вырвусь – и не знаю, что с тобой сделаю.

– Не знаете – вот и не говорите, – наставительным тоном пробасил медвежонок, все крепче сжимая тело кабана.

Кабан завизжал, затем закряхтел, а затем и вовсе сдулся:

– Все, все, твоя взяла, – сдался клыкастый.

Медвежонок, довольный своей победой, отпустил кабана, на мгновенье отвернулся, и тут же был сбит с лап предводителем и котячьим друзякой. Кабаны повалили огромного не по годам медведя, прижав его передние лапы к земле. Животинка попыталась вырваться, но тщетно – старые бойцы крепко держали поверженную жертву.

– На помощь, зверье! – завопил медвежонок.

Чужелесная живность, а вместе с ней – и местная мелюзга, как по команде, бросилась на агрессоров и быстро освободила сотоварища… Далее как обычно – шум, крик, гам, лай, хрюканье, мычание и визжание… А еще – бросание, прыгание, обзывание и наподдавание…

С к а з о ч н и к: Кабаны, сколько б им лет от роду не было, нет-нет, да и сходят с ума веселухи ради… И чем дольше с ними общаешься, тем явственнее понимаешь, что такие вот они простые и незакомплексованные, грубые и неотесанные, иногда – сумасшедшие и безбашенные, но все же – очень добрые существа… Кто бы что о них не говорил.

За время потешного сражения на кота дважды наступили и трижды пнули. Он то пищал, как придавленный, то голосил, как кикимора, то визжал, как резаный… Когда страсти улеглись и все успокоились, не переставал причитать только кот:

– Ну что мне за наказание такое – общаться с этими звероподобными существами…

– А че эт мы звероподобные? – не согласился котячий друзяка.

– Да потому, что звериного в вас – только когти, лапы и хвост остались, а так – ну чистые люди… Бешеные такие, злые людищи…

С к а з о ч н и к: Вот умора! Ведь у нас, в человеческом мире, точно так же, как в зверином: ежели хотят кого обидеть, то тут же со зверем сравнивают… И если мы говорим: «Ну ты и зверюга!..», то братья наши меньшие обзываются не иначе, как: «Ну ты и человек!.. Мерзкий, слабый, завистливый, жадный человечище… Чистый хомосапиенс»… Интересно, кто первый всю эту ахинею затеял? Наверное, звери… Мы ведь, типа, умные…

– Ага, – возмущался шакаленок, – значит мы, по вашему – люди.

– Да, мерзкие такие, алчные и жадные людишки, – ответил кот.

– А че эт мы алчные и жадные? – вставила лисичка. – Мы очень даже и не жадные. Мы вот, в отличие от некоторых, еще никого на шишки не разводили, и за ними не охотились, выпучив глазища…

– Вот и дундуки, раз не охотились…

– А чего эт мы дундуки? – возмутился медвежонок.

– А я почем знаю? Это шакаленок вас дундуками назвал.

– Как шакаленок? Почему шакаленок? Зачем шакаленок? Он ведь с нами… – загорланили звери.

– Постойте-ка, – перебил голосивших кот. – Шакаленок сказал, что вы, как дундуки, по лесу гоняли да еще и заблудились… Или я не прав?

– Правы, – сказал шакаленок, не поднимая головы.

– Вот и выходит, что все вы и есть – люди…

– Ничего не выходит, – быстро сориентировался шакаленок, – при чем здесь дундуки и люди?

– Молодец, носатый. Я тебя подловил, поставил в неловкое положение, попробовал запутать, а ты все равно не запутался.

– И че?

– И все… Остановимся на том, что вы – человекоподобные дундуки, и пойдем дальше… Лады?

– Давайте, мы лучше просто дундуками будем, без «человекоподобных»? – скорее спросил, чем сделал утверждение медвежонок.

– Ну дундуки, так дундуки, – резюмировал довольный кот.

– А я не хочу быть дундуком, – пискнула белочка.

– По-че-му? – по слогам спросил кот.

– Не хочу, и все тут… У коня других примеров для дурочки, кроме меня, нет; вы из меня дундука сделать хотите… Не хо-чу!

– И я не хочу дундуком быть, – тявкнул щенок легавого пса.

– И я, – сказал шакаленок.

– И мы, – загалдели все остальные зверушки.

– Так нельзя, зверье чужелесное, – сказал кот, ища поддержки у кабанов, – правильно я говорю?

– Да сто процентов! – сразу ляпнул котячий друзяка.

– По-любому! – поддержал его предводитель.

– Почему? – не сдавалась белочка.

– Да хотя бы потому, что порядки у нас такие… Вот у вас в лесу – одни законы, а у нас – совсем другие.

– А что такое «законы»? – спросил ежик.

– Законы? – переспросил кот, думая, как бы попонятнее объяснить это подрастающему поколению. – Я, конечно, мог бы объяснить, но…

– Объясните, дядюшка кот, объясните! – зашумели зверушки.

С к а з о ч н и к: Звереныши просто очень любили слушать россказни кота, а потому – им было глубоко наплевать, о чем именно мурлыкал полосатый… Знатный, знаете ли, был рассказчик…

– Ну, хорошо, – великодушно согласился лохматый, хотя по довольной морде было видно, как он этого ждал. – Закон – это такое правило поведения, принятое в определенном лесу, которому должны следовать все лесные жители.

– А если нет? – спросил медвежонок.

– А если нет, то тогда несогласного принуждают.

– Как?

– Ну там, легавыми псами, или волками, или в ямы срамные бросают, или еще как…

– А кем эти правила принимаются? – спросил шакаленок.

– Хороший вопрос, – начал кот. – Принимает правила куча дундуков, которых звери якобы выбрали якобы быть их представителями.

– Как это? – не поняли звереныши.

– В вашем лесу скоро будут выборы. Вам это известно?

– Да, да, – загалдели зверушки.

– Вот на этих выборах и будут выбирать этих самых представителей зверья лесного. И хоть декларативно стать им может каждый желающий, но, кроме хищников и быков, вы там, как правило, никого более и не увидите.

– Почему?

– Невозможно быть травоядным и пройти все жернова предвыборной борьбы, ну, разве только, если кандидат косил под травоядного, а на самом деле – зверюга зверюгой.

– А быки тогда каким боком к хищникам? – разинул пасть шакаленок.

– Быки, в общем-то, хищниками не являются, но они, вместе с кабанами, являются большей частью живности населяющей как ваш, так и наш лес…

– И что с того? – не унимался шакаленок.

– А то, носатая твоя морда: для того, чтобы зверье не бухтело, что им управляет кто попало, а не представители их вида, старый шакал быков туда и напихивает.

– А старый шакал здесь причем?

– Да при том, что всем этим цирком под названием «выборы» управляет именно он…

– А как он управляет, если каждый зверь голосует так, как хочется?

– Так, стоп! – повысил голос кот. – Так мы с вами до сути не доберемся…

– Почему? – хором спросили звереныши.

– Да потому, что вопросы в ваших головах возникают быстрее, чем я успеваю на них отвечать… И хоть это, в общем-то, не так уж и плохо для вашего возраста, однако меня такое положение вещей сильно сбивает с толку и не на шутку злит… А я ведь, когда злой – жуть какой страшный…

Кот не успел закончить начатую фразу, потому как зрители, узрев грозную гримасу толстой полосатой животины, заржали, как кони, поскольку за всю свою двуличную жизнь грозным он выглядел только единожды – когда отыгрывал роль, придуманную предводителем, во время потасовки со смутьяном. Да и то – после изрядной порции меда. Кабаны тоже ухохатывались, держась за животы.

– Давайте-ка, смешные зверушки, поступим следующим образом: вначале я расскажу все, что знаю, а затем уж предоставлю вам возможность добить меня своими вопросами. Согласны?

– Согласны – ответил за всех шакаленок. – Вы, дядюшка кот, остановились на том, что кабаны и быки являются представителями наибольшей части населяющей лес живности, и что старый шакал умышленно делает так, чтобы в результате выборов победили либо хищники, либо быки. Но при этом не сказали, почему в результате выборов в представители не попадают кабаны…

– Вот же ж, рожа толстоносая… – начал кот. – Вот же ж, порода твоя любопытная… Нет, ну вы поняли? Этот наглец решил, что он здесь – самый хитрый… Тут – еще я из шакалов! Дружище кабан, стукни-ка эту мелкую заразу, как следует!

Котячий друзяка сгреб шакаленка в охапку и принялся, ради смеха, похлопывать толстоносому по тому месту, откуда у шакалов задние лапы растут…

– За что?! – голосил шакаленок.

– А за то, что я сказал вначале выслушать до конца мой рассказ, а уж затем задавать вопросы… Ты же, зараза такая, умудрился, типа напоминая мне о сути повествования, задать мучающий тебя вопрос… Ладно, молодец!.. Хорошо сориентировался… Так и быть, отвечу еще и на него, но более – ни мяу, ни пол-мяу, до тех пор, пока не закончу… Лады?

– Лады, – пискнул довольный зверек, выбираясь из цепких лап котячьего друга.

– Кабаны умней быков, потому-то и управлять ими тяжелее. Кабаны свободолюбивые и безбашенные, а быки – тупые и жадные. Попробую предугадать ваш следующий вопрос: «А как старому шакалу удается сделать так, чтобы зверье именно его кандидатов выбирало?»… Сразу отвечу: ему вообще не важно, кого там зверье лесное выберет, главное чтобы побольше быков. Ибо их тупость позволит хитроплету вкладывать в их стерильные мозги правильные постулаты, а жадность сделает настолько зависимыми от шишек, что ни о каком проявлении самостоятельности эти одноклеточные создания и помышлять не будут, чего собственно и надобно шакалу. Безусловно, за всем лесом не углядишь. Случалось, что и кабаны умудрялись в представители прорваться, однако ввиду своей малочисленности на результаты принимаемых звериным сборищем решений повлиять не могли, а долгое общение с быками со временем меняло их изначальные приоритеты: шишки становились основным мерилом всего, а желание ими обладать затмевало все остальные позывы, даже весенние… И это тоже всегда играло на лапу старому шакалу – он лихо подставлял кабанов, делая из этого грандиозное шоу. Что же мы имеем в результате? А в результате мы имеем, что все, принимаемое звериным собранием, есть закон, обязательный для исполнения жителями определенной территории… Получается все вроде честно: представителей в законотворческий орган выбирает зверье, эти представители голосуют за принятие тех или иных законов, которые они должны принимать, защищая интересы избравшего их зверья, а зверье обязано подчиняться тому, за что проголосовали эти самые представители…

– И?

– Быки, будучи жадными тупыми и алчными от природы, во-первых, не в состоянии понять того, за что голосуют, а во-вторых – даже поняв смысл принимаемого решения, тем не менее, готовы поднимать лапы за что попало, лишь бы это самое «что попало» могло увеличить их личное состояние. Вот и получается, что во всем этом, с позволения сказать, демократическом процессе, нет абсолютно ничего полезного ни для леса, ни для его обитателей, а исключительно – неприкрытая выгода, как для старого шакала, так и для тех, кто его на это место определил.

С к а з о ч н и к: Смешно: ведь у нас, в человеческом мире, те же выборы, те же шакалы и те же быки… Ну, я хотел сказать – не лучшие представители рода человеческого… И уж точно – далеко не самые умные, а иначе – чего людям так плохо живется… Человек, как говорят в зверином мире, гниет с головы… Получается, что и государство, по аналогии, гниет с того же места… Я даже боюсь назвать конкретные имена и фамилии, ибо это я здесь сказочник, и говорю чего в голову взбредет, а в реальной жизни – я такой же кабан, как все мои сказочные персонажи… А на каждого кабана, как говорится, волчара при погонах либо псина легавая всегда найдется… Опять понесло…

– До тех пор, пока идиотские законы, принятые глупейшими представителями рода звериного под аккомпанемент старого шакала, не отменены – их надлежит выполнять в строгом соответствии с процедурой, а не то – не миновать встречи с волками и легавыми псами. Это вам понятно?

– Это понятно, – дружно ответили звереныши.

– Ну, раз понятно, то и отвечайте мне, кто вы – дундуки, или человекоподобные существа?

– Дундуки, – промямлило зверье, проигравшее интеллектуальное сражение коту.

Котяра аж взвизгнул от удовольствия, боднулся с кабанами и плюхнулся навзничь на землю.

– Дядюшка кот, – услышали присутствующие шакаленка, – а вы обещали ответить нам на вопросы, если таковые возникнут…

– И че? – не понял кот.

– И не че, – ответил шакаленок, – возникли.

– Обещал – отвечу… Валяй, спрашивай.

– Вы сказали, что всем цирком под названием выборы управляет старый шакал…

– Ну да, – согласился кот.

– А как он это делает?

– Да очень просто… Вот чтобы звери выбрали себе представителя в законотворческий орган, что надо, спросите вы меня?

– Что? – хором спросили зверушки.

– Да самую малость, отвечу я вам… А какую самую малость, спросите вы меня?

– Какую самую малость? – как зачарованные, повторили звери.

– Для начала необходимо, чтобы звери в лесу узнали о том, что есть такая классная во всех отношениях скотина, готовая ценой собственного здоровья отстаивать интересы зверья лесного. А что же надо, чтобы об этой скотине узнали лесные обитатели, опять-таки спросите вы меня?

– А что же?

– А немного, отвечу я вам… А что значит «немного», спросите вы меня?

– Что значит? – продолжали повторять звереныши.

– А немного, отвечу я вам… И это «немного» – всего лишь «очень много шишек». «А где же взять это “немного”, которое “очень много шишек”?» – продолжите любопытствовать вы.

– Где же? – как загипнотизированные, повторили звери.

– Ну, здесь есть несколько вариантов, – сказал кот, резко повернувшись и эффектно прошествовав мимо зверенышей. – Можно найти клад, заработать, украсть, одолжить…

Непонимание отразилось не только на мордах зверенышей, но даже и на физиономиях видавших виды кабанов.

– Хорошо, если уж вы настаиваете – я разложу по полочкам каждый из вариантов… Итак, шанс найти клад, безусловно, есть всегда и у всех. Но этот вариант мы умышленно не будем исследовать, поскольку вероятность того, что все четыре сотни звериных морд смогут найти по кладу, неукоснительно стремится к нулю. Посему, вариант этот больше фантастический, нежели реальный. Далее следует самый благородный и логичный вариант – заработать огромное количество шишек собственным звериным трудом… Сразу скажу, что рассматривать его мы также не будем – по причине все той же фантастичности…

– ?

– Хорошо, объясню… Звериная жизнь достаточно коротка, а потому заработать честным трудом несколько миллионов шишек можно, к сожалению, только одним из двух способов: стать гениальным и талантливым, или украсть. Украсть мы будем рассматривать отдельно. Что же касается гениальности – то она потому и называется гениальностью, что является неординарным явлением, то есть – необычным и редкостным… А если взглянуть на лесные территории, то понимаешь, что там не только гениальностью не пахнет, там даже простым, не шибко продвинутым умом, не воняет… Чистые дундуки и быки… Или – быки и дундуки… В любом случае, не ошибетесь. Итак, у нас остается всего два, но весьма реальных варианта: украсть или одолжить… Начнем по порядку. Украсть шишки вполне реально, особенно – если твой пращур занимает какой-то ответственный пост в лесном устройстве, но тут сразу возникает проблема морального порядка: укравший раз не остановится на достигнутом, а возможность того, что лесом будут управлять явные воры, зверью вряд ли понравится. Что же у нас остается? А остается только один вариант – одолжить… Тут тоже есть небольшая проблемка… Одалживать придется не тысячу шишек, и не две, а несколько миллионов. Вы знаете кого-нибудь, кто под честное звериное даст вам хотя бы тысяч пятьдесят шишек?

Звереныши замялись…

– А зачем вы нам все это рассказываете? Мы ведь спрашивали о том, как старый шакал управляет процессом выборов?

– Терпение, мои друзья, терпение, сейчас все узнаете. Скажите: если невозможно одолжить нужное количество шишек у друзей или знакомых, то где их, хотя бы – чисто теоретически, можно найти?

Зверье задумалось, напряглось, почесалось в разных местах, а ответить на поставленный вопрос не смогло.

– У старого шакала, – утвердительно ответил за всех шакаленок. – Я видел, как дед раздавал шишки разным проходимцам, приговаривая: «Ну, вот и еще одна душонка попала в мои сети… Прибавилось».

– Вот, – довольно проговорил кот.

– И ничего не вот, – встрял щенок легавого пса. – Ну, допустим, раздал он придуркам шишки, а они их тут же прокутили. И как он их после этого контролировать будет?

– Во-первых, шакалы кому попало шишки не дают, а только самым трусливым и бесхребетным экземплярам. А во-вторых, взятое в долг в конце концов надо будет возвращать да еще с процентами. Честным путем отработать потраченное у представителя вряд ли получится. Значит – придется красть, ибо другого ничего одноклеточные не умеют. Им и власть-то нужна исключительно для того, чтобы добраться до лесных закромов. Что же получается в результате? А в результате – интересный раскладец: наворовавшие шишек всегда уязвимы, поскольку боятся быть пойманными на горячем; а взявшие в долг – зависимы от благодетеля, так как вернуть взятое с процентами не смогут ни при каком раскладе.

– А если кандидат возьмет в долг у кого-нибудь другого, а не у старого шакала?

– Это ничуть не изменит нарисованную мною картину. Честно заработавших такие шишки – единицы, следовательно, большинство из тех, кто в состоянии дать взаймы, являются, по сути, ворами. Следовательно, одолжить шишек можно либо у воров, либо у проходимцев. И те, и другие, уж поверьте мне, умеют извлекать выгоду даже там, где ее нет. В общем, взявший шишки попадет в рабство к любому из этих «меценатов», и будет пахать на своего хозяина похлеще, чем негры на плантациях.

– Чем кто? – не поняли звереныши.

– Чем негры, – повторил лохматый.

– А кто такие негры?

– Ну, негры – это люди такие, только почему-то черные от рождения… То ли солнце у них яркое, то ли моются редко… Не знаю я толком… Знаю только, что многие белые их людьми вообще не считают, а негры, в свою очередь, платят им той же монетой.

С к а з о ч н и к: Все-таки иногда очень даже полезно быть сказочником… Представляете, сколько бы я выслушал, назови чернокожих неграми в какой-нибудь человеческой статье! Как минимум, признали бы мои действия неполиткорректными, а как максимум – упрятали бы в места, не столь отдаленные, упражняться в валке столетнего леса двуручным лобзиком. А все почему? Да потому, что, видите ли, какой-то умник придумал называть негров афроамериканцами. Лично я знал несколько чернокожих, не имеющих никакого отношения ни к африканцам, ни к американцам… Наверное, их следовало называть афроазиатцами, или монголоперуанцами, а еще лучше – туземопапуасцами. Да, пожалуй, туземопапуасцы – самый прикольный вариант: смысловой нагрузки не больше, чем в афроамериканцах, зато поржать можно от души. Извините, отвлекся.

– И все-таки, дядюшка кот, – пискнула белочка, – каким образом старый шакал управляет процессом выборов?

– А вы что – еще не поняли? – удивился кот.

– Ну, не так чтобы полностью… Как бы это лучше сказать… Понимаете… В общем – да, не поняли.

– Хорошо, попробую объяснить популярно. Смотрите, на примере: возьмем троих из вас. Кто хочет поиграть в игру под названием «выборы»?

– Я хочу, – заржал конь.

– И я, – сказал медвежонок.

– Ну, тогда и я, – вызвался молодой кабан.

– Отлично, – сказал кот, – вот на вас троих и остановимся. Для начала надо распределить роли.

– Давайте распределять, – зашумело зверье.

– Давайте, – согласился кот. – Нам надо выбрать одного умного, честного, и справедливого да двух глупых, жадных, тупых проходимцев.

– Чур, я буду умным и честным, – в унисон заголосили артисты.

– Э нет, так не пойдет… Умный и честный – в одном экземпляре. Давайте выберем его наугад. Вот, пусть, например, конь будет умным…

– Понятно, – обиделся медвежонок. – Для меня иной роли, нежели дурак, не нашлось.

На поляне поднялся такой вой и шум, что и кот, и кабаны вначале заткнули уши, а затем еще битый час успокаивали спорщиков так и не сумевших достигнуть консенсуса относительно того, кто глупее. Спас ситуацию, как обычно, котяра:

– Я предлагаю бросить жребий, и по его результатам выбрать роли.

Зверье потихоньку замолчало и как-то незаметно согласилось с выводами полосатого. Жребий был брошен, в результате чего публике предстал умный кабан и глупые конь с медведем.

– Теперь смотрите: вы все трое идете искать возможность сделаться известными на весь лес.

– А как?

– Не знаю, – ответил кот, – идите и убедите зверей поддержать вас на выборах.

– Так сейчас же никаких выборов не намечается.

– А не важно… Лесные обитатели настолько привыкли к этому перманентному действу, что вряд ли усомнятся в вероятности его продолжения.

– А что надо говорить?

– Не знаю…

– А что обещать?

– Тоже не знаю… Вы кандидаты – вам и желудь в зубы.

Озадаченные звереныши разошлись, разделившись на три группы. Каждый кандидат тут же обзавелся своими сторонниками из числа друзей.

Вернулись зверушки сильно за полночь и здорово уставшие, но с искрящимися от восторга глазищами.

– Ну, рассказывайте – как успехи? – мяукнул полосатый.

– Успехи – здорово! Мы во всем разобрались… Оказывается, есть целая куча способов, как сделать так, чтобы за тебя голосовали. Для начала нужно организовать рекламную кампанию; потом – провести социологические исследования, создать фокус-группы, придумать слоган, программу, символику, определить потребности зверья, засветиться перед избирателями… – тараторили наперебой зверушки.

– Хорошо, хорошо, молодцы, – похвалил кандидатов кот. – И что же каждый из вас решил делать?

– Да все, что мы только что перечислили. А не то ничегошеньки не выйдет.

– И кто вам сказал, что ничегошеньки не выйдет, если все перечисленное не сделать?

– Вороны, они этим профессионально занимаются… И шакалы…

– Ну, это понятно. Так вы начали что-то делать?

– Нет – опять хором ответили зверушки.

– А почему?

– Так у нас столько шишек нет, что бы все это оплатить.

– И?

– И все. Без шишек это никак не получается.

– А шишки пробовали искать?

– Нет.

– Почему?

– А где же мы такое количество шишек найдем-то?

– Ну, у кого-то они точно есть.

– Да кто же нам даст-то за просто так?

– А вы подумайте…

Зверье напряглось, наморщило лбы и вдруг белочка как запищит:

– Дядюшка кот!.. Это у него можно шишками разжиться!

– Молодец, белочка! – похвалил котяра. – Правильно смекнула. Ну, давайте, желающие рулить лесом, просите у меня шишки.

– Дайте нам шишек, пожалуйста, дядюшка кот, – хором сказали кандидаты.

– Нет, дорогие мои, так не пойдет. Каждый подходит отдельно от остальных и пытается меня убедить. Давайте с коня и начнем.

– Дядюшка кот, дайте мне, пожалуйста, много шишек.

– А для чего?

– На выборы…

– А мне это зачем?

– Не знаю… – растерялся конь.

– А ты подумай.

– Ну, я вам потом верну.

– Когда?

– Когда стану представителем и заработаю кучу шишек.

– А если не станешь, чем отдавать будешь?

– Не знаю, – совсем сдулся жеребенок.

– Ну вот ты сам посуди: допустим, тебя выбрали…

– Да, давайте допустим, – быстро согласился конь.

– Вот ты весь такой представитель со всех сторон. Выборы закончились, поздравления тоже, и тут я, легок на помине, появляюсь, как мой друг кабан, когда его никто не звал.

– А зачем?

– Чтобы поздравить, естественно… Ну, и как бы невзначай поинтересоваться, когда ты, собственно, долг-то мне возвращать думаешь…

– И?

– Вот я тебя и спрашиваю, когда долг отдашь?

– И что мне отвечать?

– Не знаю. Просто вспомни, какую роль играешь, и ответь.

– Ну, отдам когда-нибудь, – выпалил жеребенок.

– Э нет, дорогой ты мой, так дело далее не пойдет. Ты мне точно скажи. Шишки, понимаешь ли, счет и время любят. Более того, я на них рассчитывал, а ты меня подводишь. И что делать будем?

– Я не знаю.

– Ты когда шишки в долг брал – думал, чем отдавать будешь?

– Ну, думал.

– А раз думал, то и отдавай теперь все по-быстрому.

– У меня нечем. Дядюшка кот, может, подождете немного?

– Не-а, ждать я не могу, мне шишки позарез понадобились.

– Может вы чего придумаете, дядюшка кот? Вы же у нас самый умный.

– А ты умеешь найти подход ко мне, сердобольному! Ладно, так и быть, найдем способ не только отсрочить отдачу долга, но и придумаем – как тебе, скотина, самостоятельно шишками разжиться.

– Здорово, – искренне заржал жеребенок, – и что мне делать надо?

– Да в общем-то – немного, – хитро начал котяра. – Когда голосовать будете – ты просто советуйся со мной, а я, ты знаешь, всегда подскажу, как себя вести, чтобы в неприятности не попасть, ну и все такое.

– И все? – удивился конь.

– Ну да, – ответил котяра, – мне от тебя многого не надо. Ты только самостоятельно копытами при голосовании не маши – и все будет очень вери велл. Лады, гривастый?

– Лады, – быстро согласился жеребенок. – И что теперь?

– И все, – изменил тон лохматый. – Теперь я вижу, что скотина ты правильная, и шишки тебе давать можно.

Зверьки переглянулись. По всему было видно, что они не поняли, куда клонит полосатый, но напряглись еще больше.

– Твоя очередь, косолапый, – сказал котячий друзяка, – чеши к коту шишки одалживать.

Медвежонок встал и послушно подошел к полосатому матрацу:

– Дядюшка кот, – начал он, – я со всем согласный и, так же, как и конь, буду с вами советоваться. Дайте мне шишек.

– Молодец, – ответил довольный кот, – шишек дам.

Следующим к коту подошел молодой кабан:

– Дядюшка кот, я тоже к вам за шишками.

– Условия знаешь? Я даю шишки, ты – голосуешь так, как я скажу.

– А если я не согласный буду с тем, что вы скажите?

– Уговор, дорогой мой, есть уговор. И ежели две скотины по лапам ударили, то выполнять взятые обязательства надо неукоснительно. А? Будешь действовать по моей указке?

– Наверное, нет…

– На нет – и суда нет, – резюмировал котяра. – И поддержки нет, и шишек – тоже нет… Так что, ступай, честная скотина, себе с миром… А шишки в нашем лесу за просто так раздавать никто не будет, а тем более – я. Да еще если взять во внимание мои исторические корни… Вот…

Кот эффектно закончил… Внимательно посмотрел на зрителей и, не увидев понимания, спросил:

– Вы все поняли?

Зверье отрицательно завертело бошками…

– Ну я вам поражаюсь… Что здесь непонятного? У нас есть три кандидата: один умный и два дурака.

– Мы не дураки, – обиделись конь с медвеженком.

– Конечно не дураки. Но я и не вас имел в виду, а те роли, что вы исполняете, – попытался не обижать зверенышей полосатый. – За умного, если бы о нем узнали, с радостью проголосовало бы все зверье лесное, а с двумя другими – даже по нужде на одном поле не присело бы.

Непонимание не исчезало со звериных морд, от чего кот начинал заметно нервничать:

– О горе мне!.. – запричитал он. – Объясняю еще раз и медленно… У нас есть один умный и два дурака.

– Мы не дураки, – опять хором возразили конь с медвеженком, не дав оратору договорить.

– Хорошо, – быстро поправился кот, – у нас один умный и два дурака, которые, на самом деле, не дураки, а только притворяются. Так вот, о первом, ну, о том, что умный и честный, зверье не узнает, потому как я ему шишек не дам… А если об умном зверье не узнает, то за кого тогда будет голосовать?

– Наверное – за тех, о ком узнает… – предположил шакаленок.

– Бинго, носатый, угадал! Голосовать зверье будет за одного из двух дураков.

– Мы не дураки, – уже абсолютно спокойно возразили конь с медведем.

– Вот я и говорю, что голосовать зверье станет за одного из двух дураков, которые на самом деле и не дураки вовсе, потому как на выбор у зверья только и будет, что две эти кандидатуры… Конечно, каркающие плутовки за немалую часть одолженных у меня шишек причешут наших проходимцев… я хотел сказать – наших красавцев, играющих роли проходимцев – создав им некие загадочные образы… И если раньше они были «тупой и еще тупее», то теперь в нашем сознании они превратятся в красивого и симпатичного. Сечете?

– Ну…

– Зверье не сможет выбрать умного, честного и справедливого, потому как о нем никто не узнает, но выбрать им все равно кого-то придется. И этим кем-то будет либо кто-то очень тупой, либо кто-то, кто еще тупее очень тупого – я опять не вас имел ввиду. И, что самое интересное, выберет своего представителя зверье самостоятельно, реализуя, так сказать, свои звериные права. Вот и получается, что кого бы зверье в конце концов не привело к власти, а управлять всем этим цирком будет все равно старый шакал. Теперь-то понятно?

– Теперь понятно, – пробубнило зверье, разинув пасти.

– Но это же так просто! – опомнился шакаленок. – Неужели звери на это ведутся?

– Просто что?

– Просто то, дядюшка кот, что вы только что объяснили.

– На самом деле – все просто, если знаешь, что к чему. Но ведь до моего объяснения вы ни о чем таком даже не догадывались. Или я не прав?

– Правы, дядюшка кот, правы, – согласился шакаленок. – Но почему вы уверены в таком же развитии сценария и в этот раз?

– Да потому, любопытный ты мой, что до сих пор такой сценарий работал не одно звериное поколение… И всегда безотказно. Это, если хочешь, проверенный временем вариант.

С к а з о ч н и к: Вот почему-то опять хочется провести параллель между нашими двумя мирами: миром людей и миром зверей… Наверное, много похожего есть в этих сообществах… Так вот, глядя на избранников человеческих, с сожалением понимаешь – насколько прав наш сказочный персонаж кот: выбираем-то не лучших представителей рода человеческого, а совсем даже наоборот. Оттого, наверное, и имеем то, что имеем. И, видимо, какой-то шакал в человеческом обличии управляет всем этим цирком, умышленно стравливая, развращая и уничтожая все хорошее, что есть в людях, а на поверхность вытаскивая хищные звериные инстинкты.

ХХVII

Старый шакал, вернувшись после разговора с другим шакалом, косящим под тигра, сильно изменился: стал нервным, дерганным и несдержанным. Собрав в кучу полумедведей, главного волчару и старшего над легавыми псами, великий комбинатор устроил «Совет в Филях»… или что-то подобное этому историческому событию… На повестке дня было два вопроса: как уничтожить кабаньего предводителя вместе с котом, и как выяснить – кто же, все-таки, организовал эту чертову смуту на болотной поляне. Шакала пугала сама возможность повторения устроенного кем-то шоу. А еще его пугало то, что делалось это непонятным ему образом. Указанные вопросы были озвучены присутствующим. Зверье напряглось, испытав интеллектуальный шок, и только горе-медведь даже не пытался строить из себя образ озадаченного субъекта. Скотина зевала и тупо пялилась в одну точку. По всему было понятно, что животная сильно недоспала, а по запаху – что еще и порядком недогуляла.

Не знаю, успел ли заметить читатель, но мед не был напитком косолапой твари, однако регулярное употребление дурманящей субстанции сильно отвлекало нашего героя от дел лесных, с которыми тот должен был управляться ввиду занимаемого положения. Шакал, будучи полностью поглощен задумыванием новых пакостей, никак не реагировал на шатающегося субъекта. Медведь вначале просто шатался и зевал, затем просто зевал, подперев спиной сосенку, и, в конце концов, уснул, сполз тушей по дереву наземь и развалился у всех на виду, как собака.

– Так, – прервал молчание шакал, – позовите-ка сюда сову и соловья-разбойника… Думаю, тут пора задействовать тяжелую артиллерию…

– А зачем? – поинтересовался леший.

– Если зверье объединится – нам кирдык, потому что только пока звери в лесу делят друг друга по видам, классам и отрядам – мы можем все.

– А что будет, если они перестанут так себя делить?

– Как только они поймут, что и хищники, и травоядные – все суть твари, Львом созданные, между ними исчезнут разногласия, и мы, естественно, сразу же потеряем возможность стравливать их друг с другом, манипулируя настроениями звериного общества. К нам перестанут прислушиваться, и жизнь в лесу устремится к хаосу.

– Почему? – не понял леший.

– Да хотя бы потому, что мы с тобой уже не сможем управлять, как раньше. Вот и получается, что для нас это – хуже хаоса.

– А сова с соловьем-разбойником зачем?

– Благодаря их умению ругаться и ссорить окружающих мы благополучно рулим этим цирком последние двадцать лет с гаком.

– Правда?

– А вот появятся – сам у них и спроси.

С к а з о ч н и к: Если с совой читатель уже успел познакомиться, то о соловье-разбойнике я упомянул только вскользь. Так вот, соловей-разбойник, как, впрочем, и сова, был из шакалов, но всегда успешно скрывал сей факт. Причем, все в лесу знали – кто он, видели характерный профиль, наблюдали неадекватные поступки, но делали вид, будто им все равно к какому виду принадлежит данный персонаж. Правды ради следует отметить, что свистуном наш соловей был отменным… Свистел он в основном на полумедведей: и хвост в их сторону пружинил, и слюной брызгал, и даже рычать пытался, но далее описанных действий дело не доходило. Почему? Да просто соловей отыгрывал отведенную ему старым шакалом роль. Скотина хоть и считалась образованной, а в человеческом мире можно было бы сказать, что и начитанной, умела свистеть на нескольких звериных языках, однако ее природная жадность и психические расстройства, на фоне нетрадиционной ориентации, сделали из твари лесной тварь мерзкую. У зверей описываемый персонаж был героем практически всех шуток о лесном политикуме. Ни один скандал в лесу не происходил без его участия, ни одно плохое слово не было проронено не из его уст, и ни одна мерзость не была совершена иными лапами и вне его присутствия.

Приглашенные старым шакалом сова и соловей-разбойник появились спустя несколько часов. Соловей, опухший от свидания с кабаном, выглядел, прямо скажем, не очень. Заплывшие глаза, разбитый нос и выбитые зубы делали этот образ еще более отвратным, нежели он был на самом деле. Сова, вышедшая из комы, в которой находилась после общения с котом, явно не успела спрятаться от окружающей реальности в каком-то ином измерении. Она дергалась, таращила и без того огромные глазищи, постоянно чесалась и шмыгала клювом. Болотная парочка как-то поспешно покинула места своего привычного обитания, не позаботившись прихватить на дорожку хотя бы маломальский запас дурманящих субстанций. Одним словом, с дурью у наших героев вышел прокол: взять забыли, а в стольном лесу это зло стоило немалых шишек.

– Послушай, соловушка, – пискнула сова, – ну чего мы сюда приперлись? Дурь за шишки, сдуреть можно… У нас на болоте – намного лучше, и все задаром.

– Однозначно, – резко ответил соловей, оголив выбитые дубьем зубы.

– У-у-у, – протянул старый шакал, – кто это тебя так?

– Подонки… Сволочи… Предатели… Однозначно, подонки… Я вам говорю, это однозначно подонки…

– Кто такие? Как посмели? – задал вопрос старый шакал, обращаясь к сове.

– Кот с кабанами, – просто ответила пучеглазая.

– Кто?

– Кот. Ну тот, что вроде из наших. И два кабана, которые уж точно не из наших.

– Интересно… Значит, не врет зверье, раз котяра на самом деле с кабаньим предводителем снюхался… Плохо дело… Ой, плохо… Давно надо было их порвать, а я все тешил себя иллюзиями… Вот дурак же…

– Кто дурак? – не понял леший.

Старый шакал опомнился, немного подумал, и ответил:

– Ну не я же…

– А кто? – не унимался носатый.

– Кот… И кабан… И кабаны…

– Точно, – встрял соловей-разбойник, – дурак, то есть – все дураки… Однозначно, подонки… Все подонки, зуб даю…

– Какой? Может тот, что отсутствует? – съязвил старый шакал.

– А че вы дразнитесь?

– Да не дразнюсь я, а на землю тебя, дурня, возвращаю… Вы ведь на пару с совой скоро вообще дупля отбивать не будете – в какой реальности находитесь, – резюмировал шакал и, обращаясь к сове, спросил: – А чего от вас хотели?

– За тебя спрашивали, – просто ответила сова.

– Обо мне?

– Угу, – также невозмутимо ответила сова, и почесалась.

– И? – с нетерпением задал вопрос шакал. – Мне из тебя каждое слово вытаскивать, толстая мерзкая гадина?

– Хотели узнать, кто тебя на это место возле медведей определил…

– А ты?

– А что я? Я ничего… Мухомор заглотнула – и в отключку…

– А когда действие мухомора закончилось?

– Нюхнула газу болотного, и опять в штопор.

– А когда из штопора вышла?

– А когда из штопора вышла – ты за мной каркающих тварей прислал, чтоб тебе пусто было.

– Значит, говоришь, ничего обо мне не говорила… – будто сам с собой разговаривал шакал.

– Почему не говорила? Говорила…

– Что?

– Ну там, сказала, что тебя другие шакалы на это место определили, что скотина ты мерзкая и гнусная, что терпеть тебя ненавижу, ну и все такое…

– И что же такое «все такое»?

– Обещала помочь против тебя мутить.

– И?

– И помогу…

– Ой-ой-ой, испугала, голова – два глаза. И что ты можешь?

– А все… Вот хотя бы – знаю, что ты до сих пор во сне мочишься…

– Ах, так! – вспылил шакал. – Ах вот так значит… Вон ты что…

– Да! – торжествующе произнесла сова. – Что, съел?

– Ну, задница с глазами, щас я тебя начну удивлять.

– Вы слышали, он меня удивлять будет… Удивитель выискался…

– Хорошо, – сказал, успокаиваясь, шакал. – А как тебе такой расклад: два волка будут неусыпно следить, чтобы ни мухомора, ни ножки от мухомора, ни росы маковой, ни конопли жженой от тебя в радиусе километра не было. Да и болото теперь твое отдам кому-нибудь другому в управление.

– Что? Как? Это нельзя… Это же – родина моя… А родины лишать нельзя даже такую тварь, как я… Я не могу без болота, – захныкала пучеглазая, – я умру без него…

– Все еще собираешься помогать кабанам мутить против меня?

– Собираюсь, – хныча, ответила сова.

– А меня слушаться собираешься?

– Нет.

– Вот и не слушайся, и мути против меня, где душе твоей в перьях угодно, только не на болоте… Понятно?

– Понятно, – басом зарыдала пернатая, – сволочь бесчувственная!..

– Послушай-ка меня, перистозадая. В наших с тобой отношениях все просто: слушаешься меня – болото твое, а нет – то и нет. То есть – не твое.

– По-другому никак? – быстро спросила сова перестав хныкать.

– По-другому – никак.

– Ладно, буду тебя слушаться. Говори – чего делать.

– Вот это – другое дело. Это правильно. Это по-нашему, – ликовал шакал. – Значится, так: надобно бы в стане кабанов смуту посеять да рассорить друг с дружкой.

– И всего делов-то?

– Ну да.

– И че – из-за одного этого надо было нас с соловушкой из-за тридевяти земель вытаскивать? Сышь, носатый, у тебя что – мутить некому? – возмутилась сова.

– Сышь? – повторил, шепелявя, вопрос соловей-разбойник.

– Да мутить-то есть кому, только вы – лучшие, а тут ситуация не совсем ординарная: котяра умнющий, думаю, ты это и без меня знаешь, а кабаний предводитель все еще в авторитете у хрюкающего племени. Эта парочка, если ее вовремя не раздружить, может немало проблем нарисовать на мою и без того больную голову.

– Боюсь, раздружить их и у меня вряд ли получится.

– Ну так просто – натравите рядовых кабанов на предводителя.

– Ой, чую своими перьями, не договариваешь ты чего-то… Самому-то что – влом? Я слышала, ты щедро одаривал шишками кого-то из кабанов. Уж не пытался ли собственнолапно поганки поганить? А? Или, как обычно, облом вышел?

– Если быть откровенным, то да, – просто согласился шакал. – Потрепали нашего смутьяна сильно, до сих пор раны зализывает. В общем, недооценил я влияния предводителя на свой род кабаний – уважают они его еще, хоть положительные тенденции все же наметились…

– Какие?

– Уже некоторые из хрюкающих не согласны с предводителем. Зерно раздора, хоть и маленькое, а все-таки посеяно. Да и смутьян наш – еще пару дней, и готов будет ринуться в бой. Ну, что скажешь, пернатая: замутишь поганку в кабаньем стаде?

– Могу, почему бы и нет. С тебя – дурь, а то мы свою взять забыли, с меня – муть. Ладушки?

– Фигушки… Тебе бы только дунуть или нюхнуть, а мне потом твоего возвращения из небытия месяцами дожидаться. Фи-гуш-ки… Вначале – муть, а уж потом и дурь…

– Да как же я без дури-то, я ведь без нее старая, толстая и мерзкая образина…

– Зато при памяти.

– Ага, так значит, ты меня считаешь толстой, старой и мерзкой образиной? – обиделась сова.

– Я тебя считаю хитрой, подлой и циничной живностью, хотя, справедливости ради, следует сказать, что ты еще и старая, и толстая… А, мерзкой образиной, кстати, я тебя не называл. Вот.

– Ну, не называл – так и не называл, – подвела итог разговорам пучеглазая. – Но старой и толстой ты меня все-таки считаешь…

– Ты что – обижаешься?

– Нет-нет, нисколечки, – зло зыркнула в сторону шакала сова. – Хотя осадочек, конечно, остался, а так – ничего личного. Ты же меня знаешь, я скотина покладистая, я могу долго ждать…

– Это ты к чему?

– Нет-нет, ничего… Тебе послышалось…

– Ну, хорошо. А как мутить собираешься?

– Уж как-нибудь замучу, можешь не сомневаться.

– А я и не сомневаюсь, вот ни на шишку, ни на желудь… И даже ни на полшишки, и ни на полжелудя.

– Это правильно… Значится так: для начала запустим соловушку, уж он насвистит кабанам такого, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать, а когда эти придурки начнут сомневаться – вот тут-то и явлюсь им я во всей, так сказать, красе – толстая, дурно пахнущая и старая образина, – сказала сова, обнюхав самое себя.

Последнее было лишним, потому как специфический запах, разносившийся над поляной, мог много рассказать об источнике, его источающем, и этим источником, как ни прискорбно констатировать сей факт, была, безусловно, сова.

Кабан-смутьян потихоньку возвращался к жизни, зализывая раны, напоминающие о поражении, понесенном его армией недовольных в последнем сражении. Кабаны, уже успевшие привыкнуть оттопыриваться за счет своего щедрого собрата, все чаще наведывались на место лежки хрюкающей живности не столько для того, чтобы проведать раненного товарища, сколько для того, чтобы узнать, когда ожидается продолжение банкета. А когда смутьян мог свободно вращать башкой – к нему наведались посланники от старого шакала.

– Здорово, морда, – обратился к кабану один из посланников.

– И вам здрасьте, – испугано ответствовал кабан.

– Чет ты как-то уныло выглядишь.

– А чему радоваться? Сражение-то я проиграл, окончательно и бесповоротно.

– Проиграть сражение – еще не значит проиграть войну, – процитировал один из посланников. – Мне старый шакал рассказывал, что ты – смелая и отважная скотина, а что я вижу?

– А что вы видите?

– А вижу я напуганную больную животину, у которой случился небольшой прокол – и она тут же сдулась…

– Ну, да… – согласился, повесив голову, смутьян.

– Послушай сюда, отважная особь: мы никоим образом не отвернемся от тебя, даже несмотря на постигшую неудачу. За этим, собственно, я и был послан к тебе.

Кабан оживился, несколько воспрял духом и попытался выглядеть уверенным в себе. Посланник тем временем продолжал облизывать зомбируемую зверушку:

– Старый шакал высоко оценил твой поступок, когда ты с небольшим отрядом бойцов бросился на численно превосходящие силы противника.

– Серьезно? – преданно глядя в глаза, спросил смутьян.

– Ну конечно, ты ведь у нас теперь герой.

– Я – герой?

– Ты, ты, друг мой. И бойцы твои тоже герои, никто не сдрейфил. Красавцы! В общем, так: старый шакал велел передать тебе еще шишек, чтобы и ты, и твои отважные герои могли отметить собственный подвиг. Мы также хотим, чтобы вы знали, что весь лес смотрит на вас с надеждой, ведь только такие – молодые и честные кабаны – могут сбросить ненавистную тиранию старого предводителя, освободив тем самым дорогу современным и перспективным особям.

– И что мне делать?

– Пока – отдыхать, развлекаться, зализывать раны. Ну и конечно – продолжать привлекать в свои ряды сильных и несогласных с предводителем кабанов.

– А как? – сам не зная почему, спросил смутьян.

– Как и раньше: поить, кормить да по ушам ездить, убеждая всех и вся в правильных постулатах.

– Что постулатах? Куда постулатах? Каких постулатах? – тупила животная.

– У-у-у, братишка… По всему видать, здорово тебе перепало…

– Да, не жалуюсь, – вроде как сострил кабан.

Пришедшие хихикали за спиной у проведываемого. Их разговор продолжался еще несколько минут, и был больше похож на диалог психиатра и пациента, нежели на беседу равных партнеров: кабан конкретно тупил, а посланник шакала добросовестно изображал дружбу, кротость и расположение к скотине. Подведя, в конце концов, черту, посланники откланялись, а старший из них пафосно обнял расчувствовавшуюся зверушку. Спустя еще несколько минут на поляне остался зачарованный кабан-смутьян – с кучей шишек, щедро предоставленных шакалом, все еще больной башкой и несколькими вопросами, на которые мозги хрюкающей твари никак не могли найти ответа. Например: кто же все-таки эти постулаты?

С к а з о ч н и к: Работая в человеческом мире юристом, я, кстати, частенько встречаю разного рода животных… Ой, я хотел сказать – людей… Хотя нет, правильнее, все-таки – животных. К чему это я? Забыл! Но что-то точно хотел сказать…

ХХVIII

На месте лежки кабанов с самого утра творилось что-то непередаваемое: звереныши носились взад-вперед, визжа, крича и подпрыгивая. Кабаны с котом попытались удалиться на излюбленное место возлежаний, но щенячья увлеченность вкупе со смекалкой шакаленка не позволили уважаемым аксакалам остаться в стороне от происходящего. Вначале их чуть ли не силой вовлекли в бешеное действо валялок, догонялок и убегалок, а когда вовлеченные в игру гуру поймали кураж, то подрастающая живность с диким воем пыталась спасти свои пятые точки в лесной чаще. Набегавшиеся вусмерть участники описанного сумасшествия развалились на поляне, забывшись сном. Шакаленок, по обыкновению, посапывал рядом с предводителем, упершись в него носом. Ни он, ни старый кабан, ни кто-либо еще на поляне не слышал тихо подкравшихся волков. Хищники ловко схватили шакаленка, зажав его пасть лапой, и быстро скрылись в зарослях. Все время пути от места кабаньей лежки до владений старого шакала (а это именно он приказал волкам приволочь животинку) похищенный щенок пребывал в шоковом состоянии. Он не понимал, что происходит, и от этого ему становилось еще страшнее.

Старый шакал появился, как всегда, эффектно. Выждав внушительную паузу и дав пленнику возможность почувствовать, откуда в экстремальных ситуациях выделяется адреналин, великий инквизитор проявил все добродушие, уместное в подобных случаях:

– Ну, здравствуй, красивый и умный звереныш… Да-а, подрос ты. Я-то тебя еще совсем маленьким помню… Помню, как держал тебя на своих собственных лапах…

– ?

– Вижу, вижу удивление на твоей морде. Дело в том, что мы с твоим дедом – старые добрые друзья. Вот, собственно, поэтому, и потому, что он меня попросил, я и пригласил тебя в свои владения.

– Пригласили? – пискнул, почесываясь, шакаленок.

– Ну конечно, пригласил… Наверное, со стороны это выглядело не очень эстетично, но ты сам посуди – как, по-твоему, я должен был это сделать? Ты ведь не хотел бы, чтобы пострадали твои старые и новые друзья?

– Нет, не хотел бы. А они могли пострадать?

– Ну конечно! Кабаны, не знаю – почему, но считают нас, шакалов, своими врагами. Они думают, что мы норовим загнать их в стадо, и управлять, поставив предводителем подконтрольную зверушку.

– А вы разве не хотите этого?

– А ты сам подумай: для чего мне кабаны? Неужто в лесу другого зверья нет, более покладистого?

– Ну, кабанов с быками больше всех будет…

– Ну, будет – да и будет, – как бы безразлично сказал шакал и тихо, чтобы не услышал шакаленок, добавил, – и будет, и шашлык из них будет…

– Так, а?

– Послушай, друг мой: ну какая нам, шакалам, разница – что будет с кабанами, чего не будет… Давай-ка мы лучше покалякаем о твоих делах и похождениях. Мне дед твой сказал, что ты с группой зверенышей отправился в наши леса Льва искать… Неужто, самого Льва найти собрались?

– Собрались, – с недоверием ответил шакаленок.

– А зачем?

– Да вам не понравится.

– А ты за меня не решай, давай-ка я сам буду определяться – что мне нравится, а что нет.

– В общем, мы решили рассказать Льву о том, что в лесу нашем творится: что медведь во всем деда моего слушает, что травоядных хищники задирают ради развлечения, что жить в лесу становится все хуже и хуже… Ну и так далее…

– Понятно, – протянул шакал. – По всему видно, что скотина ты смышленая. А скажи мне: чего вы ожидали в результате получить ото Льва?

– Ну, мы думаем, что если ему все рассказать – то он наведет порядок…

– Э-э-э… Ты ведь медведя вашего неоднократно видел, не так ли?

– Конечно, видел.

– Ответь мне, только честно: может ли медведь делать что-либо, кроме того, что пить мед и гулять? Ты вообще веришь, что он способен управлять лесом?

– Ну, я не знаю…

– Я же попросил тебя честно ответить, а не уйти от ответа.

– Думаю, не способен. Но тогда зачем мой дед поддержал на лесных выборах его, а не, скажем, кого-то из кабанов?

– Ты действительно хочешь услышать ответ? – торжествуя про себя, спросил старый шакал, поскольку ждал именно этого вопроса.

– Хочу, – просто ответил шакаленок.

– Тогда – слушай. Кабаны по своей природе – сильно свободолюбивые животные, стада держатся, только когда сами этого хотят, и жуть как не любят жить по команде.

– А разве это плохо?

– Это хорошо только в одном случае – когда война. Вот тогда ценнее этих зверей в лесу нету: они готовы защищать что угодно. Достаточно только назвать это что угодно Родиной. В мирное же время они, не зная, чем себя занять, лезут туда, куда им лезть ну совсем не положено – в управление лесом.

– Кем это не положено?

– Львом.

– Так мы же во Льва не верим.

– А не верим мы во Льва потому, что сами его придумали. Но кроме этого, придуманного Льва, еще есть и наш, настоящий Лев.

– Как это?

– У нас, у шакалов, есть свой Лев, настоящий… Правда, никакой он не Лев, а такой же шакал, как и мы.

– ?

– Лев – это его должность. А того Льва мы придумали, чтобы зверьем управлять легче было…

– А того, что настоящий – тоже придумали, чтобы шакальем управлять легче было, – перебил оратора шакаленок.

– А ты способный…

– А то, – по-кабаньи ответил щенок. – Так почему кабанам не положено лезть в управление?

– Видишь ли, если кабаны залезут в управление – нам там делать нечего будет, их ведь большинство в лесу, вот они и будут выбирать своих представителей. Того и глядишь, на нас охоту откроют. А пока мы при власти, то всем хорошо.

– Кому – всем?

– Кому, кому… Нам всем хорошо. А будут кабаны – плохо будет.

– Так может – не всем плохо будет, а только вам, да таким, как вы и мой дед?

– А для меня, грамотный ты мой, – сказал, раздражаясь, старый шакал, – «всем» – это мне, и если мне плохо – значит, и всем тоже не хорошо. Как думаешь, благодаря чему шакалы здесь неплохо живут?

– Благодаря тому, что все остальные живут плохо.

– С тобой невозможно разговаривать.

– Зато с вами легко – вас легче разозлить, чем котяру. Его, по-моему, вообще нельзя разозлить. Из этого неутешительное заключение: вы либо глупы, либо стары…

– Ты пытаешься меня обидеть?

– Да.

– А для чего?

– А для чего мы вообще что-либо делаем? Ради выгоды, конечно.

– Какой? – пришло время удивляться старому шакалу.

– Давайте вначале вы ответите на мои вопросы – мы ведь с этого начали, а затем уж я вам расскажу, зачем сюда пожаловал, – сказал и осекся шакаленок.

Старый шакал зафиксировал конфуз щенка, но, потрясенный услышанным, не обратил на него внимания.

– Хорошо, спрашивай.

– Скажите, только честно: вот тот Лев, который наш, который шакакл – он ведь придумка наших аксакалов? Я прав?

– Прав, – просто ответил кознеплет.

– А для чего?

– Ты ведь уже сам ответил на этот вопрос – чтобы легче было управлять шакалами. Когда зверье боится – им легко управлять. Вот мы и запугиваем наших соплеменников, говоря, что Лев, мол, сказал делать то-то и то-то, а кто не будет этого делать – тому кирдык.

– Но ведь тот Лев, что у остального зверья, то же самое говорит.

– То же, да не то же. Тот Лев говорит – нельзя делать это и вот это, потому как это грех, а за грех обязательно будет наказание. Наш Лев говорит, что все, чего нельзя делать – нельзя делать только по отношению к шакалам, но можно делать по отношению ко всем остальным.

– Получается, нас, шакалов, мясом не корми – дай попаскудничать?

– Получается, так. Все звери в лесу порочны – такая уж у них природа, а мы, шакалы – особенно. Вот наши предки, узрев сию особенность нашего вида, и придумали – как, играя на пороках, загнать зверье одного вида в стадо. И загнали, да насыплется куча шишек на их святые головы. И знаешь, так ведь можно было из любого вида сделать то, что вышло из шакалов…

– И из ежиков?

– Да хоть из кроликов… Два-три поколения, и пожалуйста – новый вид ушастых, который перестанет здороваться с волками и лисами, осознав величие собственного предназначения.

– Интересно, – констатировал шакаленок.

– Еще бы! Потому-то мы столько времени уделяем подрастающему шакальему поколению: учим, рассказываем, что они избраны, чтобы быть избранными, приглаживаем, потакаем в развитии пороков и хвалим, хвалим, хвалим…

– А для чего три раза хвалите?

– Видишь ли, любая зверушка, даже очень глупая и бестолковая, если ее хвалить по сто раз на дню, в конце концов уверует в собственную исключительность. Мы рассказываем шакалам, что они – самые лучшие, а все остальные – глупые, и в результате обучаемые начинают вести себя соответствующим образом. Поверь мне на слово: любая глупая, но уверенная в своей исключительности зверушка всегда выиграет интеллектуальную дуэль у гениальной и неуверенной.

– Но ведь среди кабанов есть немало способной живности.

– Безусловно, есть. Возможно, даже побольше, чем среди нашего брата. Но отсутствие традиций в воспитании и четкой системы управления этим стадом со стороны мудрейших представителей их вида не позволяет этой скотине занять ключевые позиции в их же лесу.

– Да, – сказал шакаленок.

– Да, – резюмировал старый шакал. – Ты все узнал, что хотел?

– Нет. Не совсем. Не уверен.

– Уговор помнишь?

– Угу.

– Твоя очередь ответ держать. Так ради какой выгоды ты меня пытался обидеть?

– Ради материальной.

– Поясни.

– Шишки.

– Я понимаю, что не ветки. Можешь поподробнее?

– Все очень просто: мне надо много шишек.

– Для чего?

– Хочу здесь жить остаться.

– Надолго?

– Навсегда. Мне здесь понравилось: много развлечений всяческих, удовольствий, а я, как вы успели заметить, люблю это очень и очень.

– Чтобы навсегда остаться – действительно много шишек понадобится, – как бы про себя сказал шакал.

– А я на мало и не соглашусь.

– А я тебе еще ничего и не предлагал.

– Предложите.

– Это с чего такие выводы?

– С ума недюжинного да хитрости врожденной.

Старому шакалу начинало нравиться общение со щенком. Он даже успел подумать – а не взять ли гаденыша к себе в ученики, тем более что с котом вопрос уже был решен.

– Ну-ну, – сказал, прищуриваясь шакал, – говори.

– Вы же хотите заменить кабаньего предводителя на смутьяна?

– Ну, хочу.

– Вот.

– Что – вот?

– Вот – я могу помочь вам в этом нелегком вопросе. Естественно, не за просто так. Более того, если договоримся о цене – то и кота солью вместе с ним. А? Как вам такой расклад?

– А котячьего друга?

– Ну, это будет несколько дороже, – сказал уверенно щенок, царапая когтем пенек, на котором восседал.

– Договоримся, – ответил, облизнувшись, старый шакал.

– Не, так не пойдет. Давайте сразу договариваться, а то я вас, шакалов, знаю: обещать – наобещаете, а потом – ломаного желудя не дождешься.

– Молодец, носатый, уважаю! Говори – сколько хочешь?

– За каждого по отдельности или оптом?

– Давай оптом. Оптом дешевле должно быть.

– Должно, да не должно. У меня будет дороже.

– С чего это?

– С того, что, насколько я понял из заинтересованности, написанной на вашей хитрой морде, иных предложений по изведению кабанов к вам пока не поступало. Так?

– Ну, так.

– А раз так, то получается, что мое предложение – единственное и уникальное. Вот потому, ввиду отсутствия конкуренции, я и буду пользоваться своим монопольным положением, извлекая, так сказать максимальную выгоду из описанной ситуации.

– Ну, толстоносый, ты и скотина, ну и зараза, ну и…

– На себя посмотрите… Не хотите – тогда я пойду.

– Ладно, не переигрывай. Давай, говори свою цену.

– Пять миллионов шишек.

– Ничего себе, пять… А почему не десять?

– Хорошо – десять миллионов, убедили.

– Ты же говорил – пять? – возмутился шакал.

– Цена поменялась, и продолжает расти… Можем, конечно, подождать… Вдруг упадет…

– Хорошо, хорошо, я согласен.

Шакаленок не поверил собственным ушам. Сей факт не сокрылся от взгляда старого шакала:

– А если у нас все получится, то предложу тебе место моего ученика – работы особо никакой, а доходы знатные.

Шакаленок находился в шоке еще несколько минут:

– Только я хочу задаток.

– Сколько?

– Половину.

– Не, так не пойдет. Я тебе половину – а вдруг ты свое слово не сдержишь?

Шакаленок растерялся:

– А сколько можно?

– Ну, скажем, тысяч двадцать-тридцать.

– Я согласен. Сорок.

– Вот же, зараза способная! Хорошо, договорились. Давай, выкладывай – как собираешься кабанов с котом сдавать?

Старый шакал еще долго общался с шакаленком, не переставая удивляться пытливости его молодого ума и восхищаясь его не по годам «здоровой» алчностью и цинизмом. Для него вопрос с преемником был решен окончательно.

А на родине зверушек продолжалась подготовка ко вселесным выборам представителей. Действо сие было воистину сказочным: куча хищников и шакалов, кося под бедных овечек, тратили миллионы шишек, выставляя собственные образы на показ плебсу лесному. Тысячи травоядных, движимых алчным желанием срубить по-легкому шишек, гоняли по лесу с высунутыми языками, доказывая встречным-поперечным, что рекламируемый ими хищник – самый честный и некровожадный зверь, который и хищником-то является исключительно номинально, и травку жрет, аки агнец, и клыки точит только о специально оборудованные оленьи рога. В общем, врали все, как могли, и, что интересно – старые звери, совсем как зеленая молодежь, не успевшая нюхнуть жизни во всех ее проявлениях, верили этим байкам.

Множество проходимцев шакальей наружности лихо зарабатывало на процедуре причесывания и отмывания мерзких тварей, рвавшихся в верха лесного политикума. Чего только стоили лозунги, придумываемые этими деятелями: «Голосуй сердцем!», «Честность и порядочность!», «Нам надо жить для добра!», «Задрать всех коррупционеров!», «Остановим банду!», «Свободу травоядным!», «Заберем все у хищников!» – и так далее. Во всем многообразии слоганов не хватало только мушкетерского «Один за всех и все за одного!». Хотя, возможно, я его где-то просто не усмотрел.

Некоторые звериные партии различного толка рождались непосредственно перед началом выборов и только на период выборов: запудрили мозги зверью, оттянули на себя голоса избирателей, поделили шишки, гульнули за победу и – до следующих выборов. Названия тоже были соответствующие, например – «Самые честные и справедливые». Эти предлагали забрать все у хищников и поделить поровну. Кстати, у людей что-то подобное тоже случалось, и там действительно все забрали. А вот с «поделить» потом – как-то не сложилось.

За полгода до выборов образовалась «Партия Белки Повторюхи». Эта Белка, которая Повторюха, очень хотела быть похожей на нерпу, но – то ли каши мало ела, то ли дури мало нюхала, а только до нерпы никак не дотягивала. Конечно, если бы ей в советчицы сову с ее мухоморами приставили, тогда было бы другое дело. Гнала бы пушистая беса и не парилась.

Еще в борьбе за власть принимало участие некое объединение кабанов под незамысловатым названием «Кабанья свобода», обещавшее сию мифическую свободу и кому попадя, и кому ни попадя. Хотя свобод всяческих в описываемых лесах было и так – хоть завались. А еще, кроме никому не нужной свободы, объединение крошило батон на шакалов, виня толстоносых во всех смертных грехах, да и не смертных тоже, хотя шишки на весь этот бедлам давали, опять же, шакалы, потому как считали, что лучше самим придумать управляемое зло, нежели ждать, пока это зло организуется и даст прикурить шельмоватым.

Во всем сказочном действе создания однодневных партий всегда существовала одна и та же проблема: как убедить зверьков голосовать за появившееся из ниоткуда неизвестно что под гордым названием «партия»? Тут на помощь организаторам приходили шакалы-консультанты (хотя организаторами тоже были шакалы). Они приглашали за немалый гонорар разных известных в лесу героев: то Бегуна за апельсином позовут, то Шута горохового… Но все это было щенячьим лепетом по сравнению с главным быком партии «Укус». Здоровенный скотин смешнее всех выглядел на рекламных плакатах: он бычил брови и тупил морду, пытаясь казаться сильным, бесстрашным и несгибаемым борцом со всем нечестным и несправедливым, но при этом до дрожи в коленках обожал шишки и все, что можно было приобрести за них. Он лично придумал рекламный слоган, развешанный на каждой опушке: «Пришло время укуса!». При этом кого кусать, для чего и главное – за что, скотина, естественно, не знала. Ему давали шишки и обещали сделать смотрящим над стольной поляной, вот животная и старалась.

Нерпа с легавым псом в выборах принять участия не могли из-за нахождения в местах, хоть и не столь отдаленных, как человеческая Колыма, но зато в таких же закрытых и уединенных. Лидером предвыборной гонки, со слов воронья, оставалась партия лесных территорий. Ее считали партией бегемота, то есть – медведя, потому как именно благодаря ей медведь добрался до заветного лесного рулила с его закромами.

Время выборов по праву можно назвать звездным часом каркающих сплетниц – вот уж они отрывались, так отрывались! Казалось, шишки сами текли в их лживые клювы, но и пахали пернатые, что называется, не закрывая варежки, ни днем ни ночью. Кикиморы, чья профессия считалась по определению древнейшей, нет-нет да и подвергали сомнению устоявшийся постулат, созерцая творимое черноротыми.

С к а з о ч н и к: Одним из основных критериев сказочной демократии считалось наличие большого количества независимых сплетниц, вот, типа, чем их в лесу больше – тем демократия крепче. Правда, независимыми вороны были очень условно, ибо работали пернатые исключительно за шишки, а не ради искусства. Учитывая же, что самые большие шишки в лесу были в распоряжении старого шакала, а тот, ввиду природной скупости и прижимистости, их за просто так не раздавал, то и пели болтухи только под дудку толстоносой твари – не отражая лесные события, а искажая их.

Вот написал отсебятины, сижу и думаю: а у людей-то, походу, демократия тоже сказочная получается?..

Редактор: – Ого, сказочник, ну тебя и торкнуло! Ты чего куришь?

С к а з о ч н и к: – Да не курю я вообще.

Редактор: – Ну так пойди, чайку хлебни. Может, попустит.

С к а з о ч н и к: – Уже хлебнул. Не попускает.

Редактор: – Ты, это, фильтруй прозу, а то допишемся! Подведешь обоих под цугундер…

С к а з о ч н и к: – Слушай, может, хоть ты мне объяснишь – кто такой этот цугундер?

Редактор: – Нет, у вас, сказочников, точно не все дома. Я ему о крамоле талдычу, а он меня за цугундер спрашивает.

С к а з о ч н и к: – О! «Крамолу талдычить» – это как? Может, объяснишь?

Редактор: – Горе мне! И откуда ты только свалился на мою голову, писака? Все, абзац, иду пить чай. А ты – пиши и думай. А еще лучше – думай, чего пишешь, умник. Выучился бы, что ли, на певца!

С к а з о ч н и к: – Вот и мне эта мысль все чаще покоя не дает. А и вправду… Может, еще не поздно?

ХХIХ

Шакаленок вернулся на кабанью лежку спустя два дня. Все это время коту казалось странным, почему старый кабан особо не парился на этот счет. Предводитель, готовый вцепиться в глотку любому, не так посмотревшему в сторону шакаленка, как-то равнодушно ответил на вопрос о местонахождении щенка:

– Ну, гуляет себе где-то, дело молодое. Пущай порезвится! Нагуляется – сам вернется.

Котяра что-то заподозрил, но сразу развивать тему не стал, а позднее сей эпизод сам вылетел из его и без того перегруженной башки.

– Где был? Чего видел? – спросил кот гулевана.

– В гостях был, гулял… – ответил шакаленок, понимая, что пропетлять в разговоре с лохматым вряд ли получится.

– Давай-ка, животина, с этого места поподробнее.

– В общем, сперли меня два дня назад волки…

– Как это – сперли?

– Да утащили, когда спал, и поволокли к самому старому шакалу. А он мне весь вечер по ушам ездил да сказки разные о нашем шакальем предназначении рассказывал.

– И все?

– Нет. Еще угощал всякими вкусняшками.

– Ага! Мы, значит, за него переживали, а он со старым шакалом плюшками баловался! Ты хоть знаешь, как кабан нервничал? – спросил котяра, повысив голос.

– Что, сильно?

– Очень. Очень сильно нервничал, – спокойно подтвердил предводитель, кивнув головой и отгрызая кусок какого-то корнеплода.

– Но я ведь не мог сообщить о своем местонахождении! – пискнул растерявшийся шакаленок. – А как только смог – сразу вернулся.

– Честно? – грозно спросил кабан.

– Зуб даю, – по-кабаньи ответил щенок.

– А чего от тебя хитроплет хотел-то? – не унимался котяра.

– Хотел, чтобы я о вас ему все рассказывал. Ну, типа: где были, с кем общались, чего мутите.

– А ты?

– А я быка включил и идиотом прикинулся. Ну и пока он мне по ушам ездил, знай себе, вкусняшки наминал.

– И до чего договорились?

– Я ему торжественно пообещал сотрудничать, за что получил предоплату, дотянуть которую сюда самостоятельно не смог по причине изможденности организма, образовавшейся вследствие накопившейся усталости.

– А скажи-ка мне, умное животное: ты хоть не проговорился, кто смуту на поляне у болот замутил?

– Не-а.

– Точно?

– Ага.

– Ну, это хорошо. Рановато пока джина из бутылки выпускать.

– Кого выпускать? – хором спросили звери.

Кот спохватился, бросил взгляд на слушателей и отморозился:

– Как, вы говорите, я сказал? «Джина из бутылки»? Понятия не имею. Вы себе не представляете, сколько разной гадости помнят эти мозги, – резюмировал кот. – Вырвалось. Я хотел сказать: не надо пока старому шакалу знать о виновниках его проблем. Не готовы мы еще. Самую малость не готовы.

Более на полянке ничего интересного не произошло, разве что – предводитель уединился с шакаленком и долго что-то обсуждал. Кот наблюдал за их общением из укромного местечка, но причин для беспокойства в этом проявлении дружбы двух зверушек не узрел.

Прошло несколько дней, и на кабанью лежку пожаловала сова. Злая, дерганная и раздраженная пернатая нервно крутила башкой и шмыгала клювом, пялила глазища и чесалась в разных местах.

– Привет, красавица! – сострил, чуть не поперхнувшись, котяра.

– Будешь дразниться – уйду! – обиделась пучеглазая.

– И вовсе я не дразнюсь! Что думал – то и сказал. Конечно, на болоте ты была несколько… Немного более… Ну, выглядела… – никак не мог подобрать эпитет полосатый. – В общем, на болоте ты выглядела как бы посвежее.

– Так на болоте я у себя дома, а здесь…

– Я так понимаю, где-то неделю ты без стимуляторов?

– Неделю? Да я уже целую вечность без пищи! Чтоб его!..

– Кого?

– Да шакала старого! Дури не дает, а работать заставляет! Что я ему – нанималась, что ли?

– Так это он тебя ко мне прислал?

– Нет, – быстро ответила сова, – я тут сама по себе… По своей инициативе… Ну… в общем, шакал послал…

– И че ему надо?

– Послал разузнать – кто смуту в лесу провоцирует да беспорядки устраивает.

– Узнала?

– Запросто.

– И кто?

– Ты со старым кабаном.

– А если узнала – почему шакалу не доложила?

– Я, котяра – птица вольная: хочу – докладываю, не хочу – не докладываю. Вот если захочу, то да… А уж если не захочу, то тут, как говорится, не говорится…

Сова была явно не в ударе: бредила, не могла сосредоточиться, сбивалась, ее плющило, топырило и колбасило одновременно. При этом, по всему было видно, что колбасило пучеглазую даже покруче, нежели плющило…

С к а з о ч н и к: Мои чебурашки иногда со школы такие перлы приносят! Послушаешь – вроде глупость несусветная, бред бредом, а только проходит небольшой промежуток времени – и не замечаешь, как с языка срываются не свойственные возрасту неологизмы типа: «пучком», «походу», «завтыкать», «накосячить»… Мало того, что дома начинаешь разговаривать, как подросток, так еще и на работе забываешь фильтровать, так сказать, базар. В общем – капец полный!..

– Я не ищу повода поругаться, – сказал примирительным тоном кот. – Просто интересно – почему ты не рассказала все шакалу? Он ведь тебя именно за этим отправил?

– Ну, во-первых, – ответила, почесываясь сова, – я обещала тебе помочь… Помнишь? Еще там, на моем болотце… На моем таком классном волшебном болотце…

– А во-вторых? – ворвался в воспоминания пернатой кот.

– Что – во-вторых? – не поняла пучеглазая.

– Ты сказала, что «во-первых, обещала мне помочь».

– Ну? Обещала – помогу. Я – птица правильная, за щебет отвечаю.

– А во-вторых? – повторил вопрос кот.

– Что – во-вторых? – и дальше тупила пернатая.

– Это я у тебя хочу узнать: что во-вторых?! – развел лапами котяра.

– А я тут при чем? – напряглась глазастая, икнула и почесалась.

– Как это – при чем? Это же ты хотела мне чего-то сказать во-вторых…

– Я хотела? Я чего-то хотела? Чего же я хотела?.. – бредила пернатая. – Я ведь точно чего-то хотела… Ну, мухоморов хотела, домой на болото хотела, воткнуть, в общем, тоже хотела…

– Ты хотела мне чего-то сказать!

– Да… – смотря в никуда, резюмировала пернатая, и опять почесалась в области крепления лапок к огромному туловищу.

– Да, – сдался лохматый. – Ты мне хотела помочь, и все.

– Почему же – все? Я еще хотела шакалу насолить.

– Ага, наконец-то! Во-первых, ты хотела помочь мне, а во-вторых – насолить шакалу… Так?

– А я разве не так говорила?

– Ладно, проехали. Знаешь, с тобой, красивой и уставшей, интересно общаться. Тебе никто раньше об этом не говорил?

– О чем? – опять тупанула пернатая.

Кот понял, что состояние, в котором находилась сова, позволяло ей более-менее адекватно воспринимать только какую-то часть диалога. Другая же его часть выпадала из сознания пернатой, не оставляя там ровным счетом никаких следов. Черные дыры разума пучеглазой собеседницы со временем становились все больше, двигались хаотично и время от времени пересекались друг с другом, не давая птице сосредоточиться на предмете обсуждения. Осознав это, полосатый прохвост решил изменить тактику:

– Ты кто? – в упор спросил лохматый пернатую.

– Я – прынцесса, – не задумываясь, выпалила чудища лесная.

– А откуда ты, красавица? – еле сдерживая хохот, произнес кот.

– Известно откуда, – кокетничая, отвечала глазастая, – из собственного царства… Из болотного собственного царства… Только царство это у меня ненадолго забрали… Но я его обязательно верну! По-любому верну! Сто процентов верну! Кикиморой буду, верну!

«У-у-у, куда хватила, – подумал котяра. – Кикиморой быть тебе точно не светит, на такой клюв вряд ли кто-то поведется, разве только с меду, или сдуру, да и то не факт – уж больно много и того, и другого понадобится».

– А шакалишку этого паскудного собственными крыльями придушу! Скажи, соловей!..

Кот не заметил, когда на полянке появился соловей-разбойник.

– Да полюбашу! Одногнашно. И двух мнений тут быть не могет. Это я вам говогю, шоловей-газбойник! Подонки! Шволоши! Пгедатели! Ну нишего, нам бы тока к гулилу добгаться – всем покагем, где гаки зимуют!

– Шакала, значит, не любите? – скорее утвердительно сказал, нежели спросил, котяра.

– Не-е-а, не любим, – хором ответили сова и соловей. – За что его любить, гада такого? Одно слово – шакал паршивый.

– Так вы ведь тоже из шакалов будете, – возразил кот.

– Тоге, да не то ге! Мы – шакалы ногмагьные, хоть, бывает, и гоним беша, а он – конкгетно пагшивый. Одногнашьно – пагшивый!

– Зачем тогда его слушаете, если он паршивый? – спросил котяра.

– Влиятельный. Полюбашу, влиятельный, жуб даю, – ответил за себя и сову соловей.

– Ага, так получается – вы его боитесь? – не удержался кот.

– Кто боится? Кого боится? Мы боимся? Ну, в общем – да, боимся. Есть немного. А что?

– Да вот, понимаете ли, думаю – как это вы мне собирались помочь мутить супротив шакала?

– Ну… Аккуратно, не внаглую, конечно, а тихонечко.

– Как это? – не понял кот.

– Как, как? – возмутился разбойник. – Шова, ты ге мне говогила, што он, типа, умнюшший… Кагоче, мы могем шакалу не говогить, што это ты шмуту жатеял на поляне вожле болота…

– Можем, – подтвердила сова и вновь почесалась.

– Точно? – переспросил котяра.

– Зуб даю, – ответила сова.

– Я тоге. Или нет, мне уге нешего, – резюмировал профессиональный свистун. – Я это – кикимогой буду.

– Хорошо. Это очень хорошо. Но только – сделаем все наоборот.

– Как это? – не понял соловей-разбойник.

– А? – поддержала его сова.

– Вы расскажете шакалу, что это мы с предводителем кабанов всю эту муть замутили. А если еще и приврете с три короба, то честь вам, как говориться, и хвала.

Сова с соловьем разинули то, что обычно разевают от удивления:

– А зачем?

– Так надо. Хотим толстоносого с насиженного места подвинуть.

Соловей даже присвистнул, хоть и не было чем:

– Нишего себе, кгуто. Магадцы! Одногнашно – магадцы.

– А не боишься, полосатый? – спросила сова, сосредоточившись на услышанном. – Шакал – скотина мстительная. Чтобы его подвинуть, надобно вначале медведя с лешим по миру пустить, и тока тогда…

– Так смуту против сладкой парочки-то мы и затеяли.

– Ну да, ну да… А для чего?

– Как для чего? – кот сделал вид будто не понял. – Для того, чтобы хитроплета подвинуть.

– Для чего? – повторила вопрос сова, пристально глядя на кота.

– Ну, чтобы его… ну, сместить, – заерзал лохматый.

– Послушай, матрац полосатый: водоросли на уши ты можешь цеплять кому угодно, даже моему компаньону соловью-разбойнику… А мене – не надо… Я хоть и белая местами, как блондинка, но умная, как филин, от чего, собственно, и страдаю, и на болото от жизни стольной упряталась все по той же причине… Понятно?

Котяра понял, что петлять больше не получится и придется весь план сове выкладывать, но тут ему на помощь неожиданно пришел старый кабан:

– Зря ты, котяра, все сразу ей не рассказал. Она ведь как бы за нас.

– Вот, – поддержала кабана сова.

– Ну, я это…

– Ох, если бы это, а то ведь ты только то… – чего-то пытался сказать кабан. – Короче, пернатая, расклад такой: мы замучиваем супротив полумедведей, подставляем шакала перед теми, кто его на это место определил и когда от него адреналином начнет разить на приличном расстоянии – вымогаем с негодяя шишки в огромном количестве.

– А для чего тогда вы хотите, чтобы он узнал раньше времени, кто муть мутит? Порвет ведь, и не задумается!

– Как «для чего»? – сделал паузу пытаясь найтись кабан. – Для того, чтобы с толстоносым торговаться. Ты сама посуди: если шакал не узнает, что муть в лесу именно мы мутим, то как он смекнет, с кем шишками делиться? А? Тут, понимаешь ли, пернатая, зацепка надобна, убедительная.

– Ты это сам придумал? – спросила кабана сова.

– Ага, сам, – кивнул кабан. – С котом. А что, что-то не так?

– Да нет, – спокойно ответила пучеглазая. – Если цель – шишки, то, наверное, так и стоит поступать…

– А если нет? – не удержался кабан.

– А если нет – то и нет… – сделала паузу пернатая, еще раз почесалась, и продолжила. – Ладно, будем считать, что убедили… Так и быть, поможем вам довести хитроплета до нервенного тика, но только, когда будете с толстоносым торговаться, чур – болото мое.

– Не вопрос, глазастая.

– По-любому, – подтвердил кабан.

Сова с соловьем-разбойником, о чем-то споря и почесывась, медленно удалились. Ругательства некогда свистящего хулигана еще долго доносились из лесной чащи. И только когда гостей и звук простыл, старый кабан вопросительно посмотрел на котяру…

– Да… тупанул… бывает… Зато ты молодца – не растерялся, выкрутился за двоих… Как думаешь, поверила нам пернатая?

– Думаю, нет.

– И что нам делать?

– Пока ждать.

– Чего? – не понял кот.

– Пока поверит.

– Как это? – опять ничего не понял кот.

– Щас сам все увидишь, а пока – начинай хвалить пернатую во всю глотку да со страшной силой.

– Зачем? – разинул от удивления пасть полосатый.

Все время разговора с котом кабан очищал от веток тут же отломанный дрын внушительных размеров. И вот, когда котяра произнес последний вопрос, кабан развернулся на сто восемьдесят градусов и метнул ломаку в близлежащие кусты. Глухой характерный удар заставил съежиться даже стоящего рядом кота. Из кустов, как мешок с картофелем, вывалился незаметный доселе зверек. Дубина была твердой, а нокаут – глубоким. Животная лежала на земле, разбросав лапы в разные стороны, и ничегошеньки не понимала.

Кот, лицезревший стрельбу по кустам, тоже ничего не понял. Кабан продолжал удивлять: он вдруг начал ходить по полянке туда-сюда, и хвалить, не стесняясь, пучеглазую знакомую. Затем вытащил из кустов дубину, грозно махнул ею над головой и спросил:

– Как думаешь, лохматый – куда бы еще дрын метнуть? А?

В соседних кустах что-то затрещало – и какая-то зверушка быстренько сделала оттуда ноги.

– Что это было, кабан? Объяснишь ты мне наконец?

– Это была военная хитрость. Вернее – это была попытка, используя тактику применения военной хитрости, обхитрить самое военную хитрость, то есть – меня. Каши мало ели твои шакалы…

– Какие они мои? – возмутился кот.

– Ладно, не беленись… Это старый прием: подкидываешь противнику интересующий вопрос для обсуждения, а сам быстренько уходишь… Оставленные наедине с вопросом звери, понимая, что их не могут услышать, начинают активно обсуждать запретные для чужого уха темы.

– И? – заинтересовался кот.

– И все. Садишь в кусты кого-то с большими ушами и узнаешь то, чего в простом разговоре услышать не получится.

– Ага, – смекнул котяра, – отдыхающий субъект и есть соглядатай совы?

– Точно. Я заметил, что она не поверила нам, и потому представил, что бы я сделал на ее месте.

– И что бы ты сделал на ее месте?

– Попробовал узнать, чего мы на самом деле мутим.

– Понятно. Ага, ну конечно… А зачем ты его вырубил? Боюсь, он после возвращения в мир ощущений вряд ли хоть что-то вспомнит.

– Зато все слово в слово передаст сове его коллега, сделавший лапы из тех вон кустов. Собственно, весь этот цирк именно для него и был показан.

Котяра долго стоял, что-то складывая в своей креативной башке, а сложив, резюмировал:

– Ты – красава, кабан. Молодца! Я даже скажу, что ты – лучший!

– Понятное дело, – ухмыльнулся клыкастый, – я всегда дрын классно метал.

– Ну да, ну да, – сказал кот, – хоть я и не это имел в виду.

С к а з о ч н и к: Прикольный приемчик… В человеческом мире им тоже пользуются… Придешь, бывало, куда-то на встречу, пригласят тебя в специальную комнату для переговоров, поговорят ни о чем, затронут больную тему, а потом, как бы по делу, «отлучатся на пять минут». Вы настроились на обсуждение и – упс! Начинаете муссировать наболевший вопрос со своим партнером, касаясь при этом запретных тем (ну, тех, что визави знать не надобно). А они, визави, сидят себе в соседней комнате да слушают, где вы их собираетесь под цугундер подвести. Цугундер? Я сказал – «цугундер»? Во прикол! Я представления не имею, что это или где, но при этом мой словарный запас пополнился именно этим словом, причем – абсолютно помимо моей воли…

ХХХ

А в это время на родине зверушек кандидаты в лесные представители лезли из кожи вон, пытаясь понравится избирателям. Избиратели же, плюясь налево и направо, крутили за спинами избираемых фиги, и при этом требовали от претендентов всяческих благ, за которые, собственно, и готовы были отдавать свои голоса.

Властная элита во главе с ничего не понимающим бегемотом, то есть медведем, делала ставку не на результаты выборов, а на процедуру подсчета этих самых результатов, для чего во всех уголках немаленького леса сновали волки и лисы, запугивая и подкупая травоядных, а на каждой опушке были выставлены наряды легавых, якобы ловивших некую зверюгу, укокошившую троих щенков. На самом же деле бегемот, то есть медведь, боялся зверья лесного, и того, что могло случиться после оглашения «честно откорректированных» результатов подсчета голосов. Зверье же его откровенно недолюбливало.

«Ладно, травоядные – эти способны только желчь изливать да из толпы покрикивать», – думал медведь. А вот с хищниками – реально была проблема. Они молча ждали, когда же медведь оступится…

Нерпа, не переставая, зудела и обещала всем кузькину мать и вырванные годы. Изолированная склочница продолжала доставлять медведю немало хлопот. Он уже и не рад был, что согласился публично осудить ее. Все-таки лучше было бы придушить заразу по-тихому, так нет! Где только этот шакал взялся на медвежью голову?! «Порвем ее, чтоб другим неповадно было!» Мало того, что нерпа теперь круглосуточно визжала из своей ямы и катила бочку на действующую власть, так еще и из дальнего залесья за нее стали вступаться шакалы всех видов и мастей: «Отпусти бедолажную, а не то – заругаемся с тобой, и не видать твоему лесу ни шишек, ни желудей, ни нашего радушия».

Вот и стал бегемот перед выбором: отпустить нерпу и поиметь с три короба проблем, или наоборот – не отпускать, и тоже стать счастливым обладателем аналогичного количества неприятностей. Ему даже пришлось быстренько смотаться в дальнее залесье, чтобы упросить заморских рулевых не пружинить хвосты в сторону его леса, клятвенно пообещать выпустить нерпу, и заверить смотрящих в готовности выполнить любое их желание.

Загладив ненадолго конфликт, косолапый стал тянуть время, чтобы не дать нерпе выйти на свободу до окончания выборов, потому как понимал, что и без того буйная на всю голову скотина, окажись она на свободе во время предвыборной гонки, может превратить расцвет его медвежьей династии в очень быстрый закат. И вот стал наш медведь заложником сложившейся ситуации: с одной стороны – управляющие соседским лесом полумедведи ничего слышать не хотели о заигрывании с шакальством из дальнего залесья, а с другой – шакальство из дальнего залесья обещало лохматому проблемы на всю его косолапую тушку, ежели скотина снюхается с упомянутыми полумедведями.

Бегемот боялся и тех, и других, но никак не мог определиться, кого больше, и потому метался из стороны в сторону, как кикимора на работе. Леший, с ужасом наблюдая за тем, как тает добро в лесных закромах, тем не менее продолжал убеждать окружающих в том, что социальные инициативы медведя уже стали приносить неслыханные результаты, и что вон даже суки в лесу стали ощеняться намного чаще… Интересно, что весь этот бред зверье воспринимало не иначе, как шумовой фон обезумевшей от безнаказанности скотины, поскольку все прекрасно понимали, что лучше не будет. По крайней мере – при этом медведе. Леший же был не настолько глуп, чтобы верить в произносимую им муть, но достаточно умен, чтобы вещать именно то, чего хотел слышать от него медведь с его алчным выводком.

Соглядатай совы передал пернатой все услышанное на поляне, и пучеглазая немного успокоилась. Ну не могла она поверить, что котяра был способен на такой примитив. «Хотя, – думала она, – иногда из примитивных вещей получается немалый гешефт, как, например, мое волшебное болото. Вот кто я здесь? Никто. Зато на болоте я – царица. Даже нет, прынцесса. Или вот так – королевишна. А еще – красавица и умница». В конце концов, пернатая поверила в спектакль, разыгранный кабаном, и в красках пересказала старому шакалу, что это именно котяра затеял смуту на поляне возле болота, и уж конечно – не без участия кабаньего предводителя. Надо было видеть морды шакала и лешего – они бесились, брызгали слюной, визжали и трещали от злости. Спокойным, вернее – безразличным оставался только медведь, потому как не понимал смысла происходящего по причине недосыпания да крайней усталости от меда, гульбищ и кикимор. Животная смотрела стеклянными глазенками в пустоту, оперевшись о дерево.

– Котяру, заразу, на разрыв, немедленно! – орал старый шакал. – Вот же скотина, вот же прохвост! И это за все мое добро к нему! И даже если и не добро, то хорошее расположение – уж точно. Я ведь к нему, как к собственному щенку относился, в преемники звал. А он!..

– Ты же меня в преемники звал, – развел лапами леший.

– Тебя я, злопамятная и алчная животная, звал уже после того, как на кота надежды не было.

– А если бы была? – возмущенно спросил леший.

– А если бы была – то тебя бы здесь не было. Котяра, хоть и зараза, а умнее и хитрее тебя раз в сто, если не больше.

– Так уж и в сто, – пробормотал леший, понимая, что аргументировать нечем.

– Уж поверь мне! Стыдно признать, но эта скотина меня не единожды оставляла с носом. А сколько шишек мне это стоило! Все, достаточно! Рвать заразу, и незамедлительно.

– А как? – поинтересовался леший.

– Ты в преемники хочешь? – спросил шакал.

– Хочу! Очень!

– А раз хочешь – то и думай, как от конкурента избавиться.

– Да чего тут думать – послать волков, и дело с концом.

– Я же сказал думать, а не тупо перебирать варианты. Котяра находится в стане кабанов и якшается с самим их предводителем, которому молодые кабаны в пасть заглядывают. А ты слышал когда-нибудь, чтобы старый кабан своих товарищей сливал?

– Нет.

– Вот и я не слышал. А волки-то наши кабанам конкуренцию вряд ли смогут составить. И уж тем более – на их территории. Так что, предложение твое – глупое, непродуманное и бесперспективное. Одним словом – садись, и думай дальше.

– Может, отравить, а? – робко спросил леший.

– Может и отравить, но только как?

– Да так же, как в аглицком лесу, когда переметнувшемуся волчаре в лужу отравы подсыпали.

– А кто подсыпать будет, а? Может, ты?

– А че сразу я? У нас что – волков нету?

– Да волки-то у нас есть, вот только – кто их к коту-то подпустит? Да и потом – не станет котяра с первым встречным из лужи сербать. Вот по-любому не станет.

– Такой гордый?

– Такой умный, – громко сказал шакал и, немного подумав, добавил: – Хотя вариант с отравлением мне определенно нравится.

– Так – будем травить? – с радостью произнес леший.

– Будем думать, – не дал развить тему шакал. – Будем долго думать и быстро действовать. Иди и мозгуй, включай воображение, подключай злость, коварство и подлость, выстраивай все в сценарий, и только тогда приходи. Понял?

– Ну, понял.

– А раз понял, то и чеши себе с миром.

Леший удалился, повесив гриву и шаркая лапами. Старый шакал все еще чертовски рассержен, и пытался успокоиться. Все, о чем пробовал думать хитроплет, заканчивалось одной и той же картинкой – эпизодом травли кота с последующим разрыванием на части стаей услужливых волков. Спустя примерно полчаса шакал полностью успокоился, погрузившись в царство раздумий, подлости и козней. Это была его, шакалья, стихия, и он мог проводить в таком состоянии дни напролет. К тому моменту, как солнце спряталось за верхушками сосен, наш хитроплет пребывал в приподнятом настроении, обусловленном придумыванием способа разрыва кота. Судя по всему, он таки кое-что придумал, однако оглашать придумку ни лешему, ни, тем более, медведю не собирался. Вразвалочку бродил по поляне взад-вперед и насвистывала какую-то мелодию…

ХХХI

Утро в стане кабанов было ранним. Вернее, утро-то было обычным, а вот пробуждение – ранним. Шакаленок, как ошпаренный, бегал по поляне и что-то тараторил. Кабаны просыпались, отмахивались, еще раз просыпались и, уже окончательно растормошенные, зло смотрели на нарушителя спокойствия.

На очередном кругу болтливое создание изловили, усадили напротив возмущенного сообщества, тряхнули, как следует, чтобы обратить внимание на собравшихся, и вопросительно посмотрели в глазенки, горящие от возбуждения.

– Ну? – задал единственный уместный в данном случае вопрос старый кабан.

Шакаленка как будто ударило током: он встрепенулся, увидел доселе невидимое сообщество и, не придумав ничего умнее, выпалил:

– Доброе утро, дяди коты-кабаны! Как спалось?

– Спалось хорошо, – ответил за всех кот, – а вот вставалось, благодаря одной шумной скотине, прямо скажем, плохо. Что же касается твоего пожелания доброго утра, то от того, что мы сейчас услышим, будет зависеть, станет ли это утро добрым и для тебя. Ну?

– Что?

– Это ты говори, чего хотел? – сказал котячий друзяка, отвесив запутавшейся животной воспитательный подзатыльник.

– Я, это, – начал толстоносый, почесывая место приложения подсказки. – Я чего думал…

– Думал, значит, – задумчиво повторил предводитель.

– Ну, я это… Я вдруг смекнул…

– Смекнул, значит, – вновь, как бы самому себе, произнес старый кабан.

– Я, короче, понял…

– Понял, значит, – сказал клыкастый, сгребая щенка в охапку. – Или ты немедля говоришь, чего понял, или то место, на котором обычно сидят, будет наказано прутьями…

– Не надо меня прутьями!.. – взмолился шакаленок.

– Так мы и не тебя вовсе, – подыграл предводителю котячий друзяка. – Нет, мы тебя не тронем. Что мы – люди, что ли? Мы вместо тебя накажем то место, из которого твои задние лапы растут.

– А в чем разница? – резонно заметил шакаленок.

– А в том-то и дело, что разницы никакой, – вступил в разговор котяра. – Ты самым нахальным образом ворвался в сон присутствующих, разрушил сказку, в которой сии уважаемые звери пребывали, вернул живность в мир проблем и пороков, и продолжаешь испытывать их терпение, не говоря о причинах, заставивших тебя совершить столь гнусный во всех отношениях поступок. Еще раз повторю вопрос предводителя: чего ради, хитрая скотина?!

– Ну, так…

– Говори, говори! Мы пока еще тебя слушаем.

– Я хотел поделиться с вами своим открытием, а вы сразу драться, – сказал шакаленок, хитро посмотрев на присутствующих.

– Говори, говори.

– Ну, в общем, я чего вдруг понял, – сказал центр внимания. – Я понял, что вся живность в лесу одинакова. И что между нами нет никакой разницы.

– Так уж и нет, – возразил котячий друзяка. – Тогда почему одни хищники, а другие – травоядные?

– В том-то и дело! Я всего ничего побыл в обществе кабанов, и уже недолюбливаю своих сородичей шакалов.

– Ну, правильно, а за что их любить? – резонно заметил котячий друзяка.

– А за что ненавидеть? Вы ведь именно так к шакалам относитесь?

– Ну, да. Так ведь они все – негодяйцы.

– Все?

– Ну, почти все.

– И я?

– Да ты, вроде как – нет. Ты куда клонишь?

– А вот вы представьте… Если взять щенка шакала и поместить его в малом возрасте в стадо кабанов, то кто из него вырастет?

– Ну, если правильно воспитывать, – сказал медленно предводитель, – то кабан. По крайней мере, убеждения будет иметь кабаньи.

– Вот! – воскликнул шакаленок.

– Что – «вот»? – не поняли кабаны.

– Продолжай, продолжай, – с интересом сказал котяра.

– А если взять молодого кабана и отдать его на воспитание старому шакалу?

– Испортит поросенка, как пить дать, испортит, – безапелляционно произнес предводитель.

– Вот!

– Да что – вот? Что ты вообще заладил: вот да вот? – ничего не понимал котячий друзяка.

– Да то, что Лев создал всех зверей абсолютно одинаковыми.

– Как это?

– У всех – одна голова, два уха, четыре лапы, хвост, а все остальное – воспитание. Вы же сами согласились, что воспитанный старым шакалом будет, мягко говоря, недолюбливать всю лесную живность, кроме шакалов, а воспитанный кабанами – возненавидит шакалов.

– Ну да, согласились.

– Вот и получается, что если бы не наши учителя – жили бы зверушки в лесу, не зная горя и ненависти к себе подобным.

– Ты, щенок, либо мухоморов нажрался, либо конопли жженой нанюхался, – резюмировал котячий друзяка.

– Молодца, носатый, – сказал многозначительно котяра, – мо-лод-ца. Я это понял, когда был намного старше тебя. Так держать!

– Что понял? – тупил котячий друзяка.

– Я тебе потом объясню, – перебил друга котяра.

– Зачем мне потом? Мне сейчас интересно. Потом я могу совсем забыть, о чем мы тута гутарили.

– Правильно говорить не тута, а здеся, грамотей, – разрядил обстановку кот.

Со всех сторон раздался громкий звериный смех.

– Хорошо, слушай, – начал кот, дав слушателям насмеяться вдоволь. – В мире зверей, как, собственно, и в мире людей, действуют одни и те же законы. За тысячи лет существования жизни никто ничего нового так и не придумал. Если животинка живет в мире со своими соседями, находит общий язык и не имеет проблем в общении, то вероятность того, что она будет прислушиваться к каким-нибудь проходимцам типа старого шакала, сводится к нулю. Соответственно, и нести ему шишки, якобы на общее дело, она не станет. А старого шакала такой расклад вряд ли устроит. Как сам думаешь?

– Думаю, да. То есть – нет. То есть – не устроит.

– Вот наши предки, такие, как старый шакал, и придумали, как лесом управлять, разделяя зверье по видам, интересам и амбициям.

– А им вот просто так взяли все да и поверили?

– Нет. Просто так не поверили. Тогда они стали воспитывать подрастающее поколение зверья через своих засланных казачков: стравливать между собой, приглаживая одних и обвиняя других, приподнимая первых и опуская вторых, хваля тех и ругая этих. В конце концов, звери сгруппировались по видам и пытались выжить в навязанном им противостоянии, собираясь стаями, выводками, стадами и прайдами. Тут же появились свои идеологи, учителя и подстрекатели. Со временем примитивные, но алчные существа заняли места вождей, и стали промывать мозги запуганной и потерявшейся живности. Живность же, не понимая, что на самом деле происходит, стала прислушиваться к бредням ораторов и, в конце концов, уверовала во всю эту чушь. В результате, одни зверушки стали считать себя лучше и важнее других, претендовать на что-то большее, нежели спокойное сосуществование с себе подобными, а конкретно – на подчинение одних другим. Дальше – больше. Проходимцы из идеологов заявили, что одни вправе вершить судьбы других, определяя – жить этим другим, или сдохнуть, чтобы стать пищей для первых. Все стали либо бояться, либо ненавидеть друг друга, а старый шакал получил инструмент управления всем лесным сообществом сразу. Вот и смотри, что получилось: кабаны, научая своих поросят ненавидеть шакалов, на самом деле подыгрывают старому хитроплету, позволяя, с одной стороны, запугивать толстоносых, а с другой – показывая напуганным животным, у кого им искать защиты. Сам угадаешь, к кому шакалье бежит за помощью и советом?

– К старому шакалу.

– Бинго! Ответ правильный. И что интересно: чем сильнее кабаны пугают шакалов, тем более они подыгрывают старому кознеплету.

Кот сделал паузу, о чем-то подумал, обвел взглядом присутствующих и, увидев разинутые от удивления пасти, резюмировал:

– Вот!

– Да, – выдавил котячий друзяка.

– Да, – поддержал его старый кабан.

– Да уж, – подытожил размышления слушателей шакаленок.

Возникла затянувшаяся пауза. Животные то ли о чем-то думали, то ли же и не думали ни о чем, а просто пялились в одну точку. Нарушил молчание котячий друзяка:

– Ну, это понятно. А зачем ты нас разбудил-то, а?

Гоготали все так, что даже дятлы прекратили на какое-то время долбить деревья. Котячий друзяка смеялся вместе со всеми, но вот – понимал ли он причину возникшего веселья, не знал никто. Даже сказочник.

С к а з о ч н и к: Точно не знал.

Время шло и соловья-разбойника стали все чаще видеть в кабаньем стане. Шепелявая скотина веселила присутствующих своим произношением на иностранный манер, отпуская налево и направо сальные шуточки по поводу и без. Время от времени скотина подшучивала над предводителем кабанов, и по прошествии нескольких дней старый боров все чаще становился главным героем рассказываемых анекдотов, а спустя еще неделю сплетни о вожаке стали излюбленными застольными шутками любого гуляющего сообщества.

Вначале над старым кабаном тихо посмеивались, потом открыто смеялись и, наконец, начали отзываться откровенно неуважительно. Идея о смене предводителя витала в воздухе, а говорливые сплетницы регулярно напоминали о ней лесным жителям. Плюс ко всему, под конец всяческого гуляния появлялась болотная прынцесса. Изложенные факты, безусловно, не остались не замеченными котом. Найдя подходящий момент, полосатая живность тихо покинул кабанью лежку, чтобы встретиться с пучеглазой. Отыскав пернатое чудище, полосатый прохвост подкрался к птице с тыла, и неожиданно для нее спросил:

– А как же наш уговор, красавица?

Сову передернуло, подбросило вверх, ударило о толстенную ветку и вырубило. Врубало пучеглазую трижды, однако каждый раз, когда она открывала глазищи и созерцала перед собой усатую морду кота, ее передергивало, подбрасывало, било о ту же ветку и вырубало опять. Во время третьего круга, аккурат после вырубания, но еще до момента открывания глазищ, кот оттянул обездвиженную тушку на середину полянки. Сова пришла в себя, ее по обыкновению передернуло, подбросило, но о ветку не ударило, отчего пернатое чудище еще больше удивилось и вновь вырубилось, шмякнувшись плашмя оземь. Котяра намочил лапу в луже и брызнул на распластанное тело. Пернатая открыла один глаз, зажмурилась, открыла второй, попыталась вскочить, но когти полосатого не дали самодеятельной актрисе продемонстрировать свой сценический талант:

– Я повторю свой вопрос: так как же наш уговор?

– Какой уговор? При чем здесь уговор? Уйди, грязная скотина, я тебя не знаю! Извращенец, перестань приставать к беззащитной даме! – сова явно бредила. По всему было видно, что животная не погружалась в нирвану довольно долго, потому ее конкретно колбасило…

– Это я, кот, – попытался начать разговор полосатый.

– Да вижу, что не крот. И что с того? Думаешь, если ты кот, то тебе все дозволено? Да вот дудки тебе! Меня голыми лапами не возьмешь! Совы не сдаются! Ну-ка, выходи, скотина, на честный бой. А? Что, сдрейфил? Испугался? – кричала пернатая, примеряя на себя грозный образ несгибаемого самурая, отчего картинка становилась еще более смешной.

– Я, это, – спокойно ответил котяра, – я поговорить пришел.

– Поговорить он пришел… Вы слышали? Поговорить он пришел. Да видали мы таких говорильщиков!.. – беленилась пучеглазая. Затем до нее дошел смысл сказанного котом и она, поменяв тон, позу и образ, скромно согласилась, – Пришел поговорить – говори. Только не надо прынцессе зубы заговаривать да по ушам ездить. Я этого не люблю… Или нет, наоборот, люблю… Короче, ты начинай, а там посмотрим… В смысле – поглядим, кто тут кому шакалом будет… Ну, чего молчишь, наглая твоя усатая морда?

– Так ты же полжелудя вставить не даешь.

– Кто не дает? Я не даю? Ну да, не даю… Я такая…

Котяра зажал лапой клюв совы. Та во всю мочь задергалась и замычала. Кот тряхнул создание, не отпуская клюва, и сказал:

– Замолчишь – отпущу.

– М-м-м, – замычало совиное тельце.

– Кивни, если согласна.

Сова послушно кивнула.

– Ну, вот и ладушки, вот и чудненько. Послушай меня, умница. Тебя, похоже, от отсутствия дури штырит сильнее, нежели от нее самой.

– Ой плохо мне, касатик! – завела свою песню пучеглазая, но котяра тут же снова зажал клюв собеседнице:

– Ты помнишь, что мы договорились друг дружке помочь? Ты мне – наказать шакала, а я тебе – вернуть болото.

Кот медленно отпустил зажатый клюв.

– Да, припоминаю, – кивнула пернатая.

– У тебя что-то поменялось?

– У меня – нет. А у тебя?

– Послушай-ка, умница-разумница, соловей-разбойник не у меня в друзьях, но только он как-то сильно активно начал с кабанами общаться да тебя на эти посиделки приглашать… Объяснишь, что происходит? Только без этих твоих шакальих штучек.

– Легко. Тебе с забубонами, или без?

– Мне попроще.

– Извольте, милостивый государь, – высокопарно начала пернатая. – Я тебе обещалась кознеплету на вас с кабаном донесть?

– Обещалась, – в тон сове ответил кот.

– Донесла.

– А при чем здесь это? – пришло время удивляться коту.

– Как сам думаешь, в каком состоянии после услышанного был шакал?

– Думаю, в приподнятом, – хохотнул котяра.

– Я это существо таким еще никогда не видывала. И знаешь, что оно в результате понавыдумывало?

– Меня порвать, кабана порвать, других кабанов – тоже порвать… Затем, скорее всего, бесился, ругался и бился головой о сосенку, а когда надоело – надавал присутствующим всяческих гнусных заданий и еще с полдня не находил себе места… А успокоилась скотинка, думаю, уже сильно затемно. Я ничего не перепутал?

– Все в точности так и было.

– И? К чему ты меня об этом спрашивала?

– Ну, ты же сам сказал: шакал всем присутствующим заданий всяческих гнусных понадавал. А я, как видишь, с момента прибытия на стольную поляну, все время в присутствующих числюсь, потому как без дурманящих субстанций потеряться из реальности у меня не выходит, отчего, собственно, и страдаю.

– И?

– Не тупи, полосатый! Коли я там была в момент приступа бешенства, то уж будь уверен – без заданий ответственных не осталась…

– И?

– И мы с соловушкой получили очень важное поручение – разузнать что, где, когда и почему происходит в стане кабанов.

– И?

– Вот и разузнаем, тусуясь промеж клыкастых. Теперь понятно?

– Теперь понятно, – вошел в суть дела полосатый матрац. – Ты, это, не дуйся на меня, в общем… А то ведь я чего подумал…

– Ты подумал, что сова своего слова не держит, и стала старому шакалу подыгрывать. Так ведь?

– Так, – кивнул котяра.

– Ладно, проехали. Я на тебя зла не держу. Говори, чего пожаловал.

– Ну, так… – растерялся кот.

– Вот только не надо мне втирать, что приперся за тридевять земель прощения попросить.

– Ну, не так уж и за тридевять земель, но, в общем, да. Пришел выяснить, за кого ты.

– Выяснил?

– Угу.

– А еще чего хотел?

– Ну, если честно…

– Послушай, котяра, я, может, и не всегда адекватная, но не дура – это точно. Так что, говори – чего пожаловал, не юли.

– С первым этапом ты нам здорово помогла… Сможешь помочь со вторым?

– Так ты вначале обрисуй, чего вы там удумали, а уж я сама выводы сделаю.

– Расклад, в общем, не шибко сложный: нам надо довести хитроплета до белого каления, да так, чтобы у него крышу сорвало.

– Так вроде все и так удалось…

– Все, да не все. Это еще не белое каление. Занервничал – это хорошо, но мне надо, чтобы он трещал по швам от злости…

– А не боишься? Шакал – он очень влиятельный, злопамятный и коварный.

– Боюсь, но без этого у меня ничегошеньки не выйдет, ибо ежели эта скотина усомнится хоть на желудь в серьезности моих намерений сбросить его с престола, он нам быстро покажет кузькину мать.

– Чего покажет?

– Кузькину мать.

– Что это – «кузькина мать»?

– Не знаю, люди так говорят. И я так понимаю, если показать кузькину мать, то это как-то не совсем хорошо для них, для людей.

– С кузькой не поняла, но смысл, кажется, уловила: тебе, чтобы торговаться с хитроплетом, надо, чтобы он во всю эту хрень поверил по-настоящему, до дрожи в коленках, до глаз, как у меня, и до адреналина под хвостом!

– Точно, молодца пернатая, – выпалил кот, радуясь, что сова все ответы за него придумала. Уж очень тяжело ему было с совой-то тягаться, ибо и думали, и действовали зверьки абсолютно одинаково. Порода, знаете ли.

– И что прикажешь делать дальше? – развела крыльями пернатая.

– А что хочешь – то и делай, но только при любой возможности подзуживай хитроплета, страсти нагнетай, чтобы скотина спала плохо, нервничала и постоянно пребывала в состоянии повышенной агрессии.

– Ой, порвет он тебя, ой порвет, – запричитала пернатая.

– Не порвет, – уверенно ответил кот. – Любая злящаяся скотина не способна мыслить трезво, и все ее взбешенное естество занимает только одна мысль о мести. Соответственно, животная, находящаяся в подобном состоянии, совершает одну ошибку за другой – на что, собственно, я и рассчитываю.

– Ну, ты котик уже большой, вот сам и решай, чего тебе делать… Я обещала подыграть – подыграю, но, только, чур – два условия…

– Было же одно? Мне – шишки, тебе – болото. Что ты еще придумала?

– Вот если тебя шакал рвать начнет, а он, чет мне кажется, обязательно тебя рвать начнет, то ты уж обо мне ни мяу, ни полмяу… Лады?

– Не вопрос.

– Ну и пунктик с болотом – так и остается открытым.

– Само собой, обижаешь.

– Ну, так чего же мне еще необходимо отчебучить, чтобы шакала довесть?

– А давай-ка ты ему скажешь, что кабаны начали мигрировать по лесу, равномерно распределяясь по всем подконтрольным ему территориям. И еще – что какой-то неизвестный тебе план придумали кот и кабаний вожак.

– Да не вопрос, сделаю… Мне шакала самой злить нравится.

– И еще, хотел тебя попросить маякнуть мне, когда скотина спустит с цепи волков…

– Так он их по-любому спустит… И что тебе от этого?

– Попробую схорониться, чтобы под раздачу не попасть. А то ведь я – скотина неповоротливая, грузная и медленная. Боюсь, не успею ретироваться, на беду себе и на радость хитроплету.

– Договорились, полосатый… И не забывай о болоте…

– Я же пообещал… А мое слово… Ну, сдержу я его, в общем…

– Ладно, бывай, лохматый – не отсвечивай. Чеши себе по-быстрому пока нас тут не срисовали шакальи прихлебаи.

Назад котяра вернулся в приподнятом настроении, также тихо, как и испарился.

Однако во всем этом спектакле присутствовал еще один герой, благодаря которому разговор совы с полосатым матрацем стал известен шакалу. И это был соловей-разбойник.

Скотина всегда была подлой, наглой и беспринципной, а еще – лживой до безобразия и трусливой до заикания. Описанные качества никогда не задевали струн совести обладателя сих красочных эпитетов, по причине отсутствия этих самых струн даже в чисто гипотетическом измерении. Животная совмещала в себе все известные в лесу пороки, при этом нисколько не гнушалась испробовать чего-то новенького, как то: нетрадиционную ориентацию, подглядывание, подслушивание и прочие веяния. Мерилом всего в тщедушном мозгу соловья-разбойника были шишки, за которые эта скотина готова была продать даже собственную мать, которой, к его глубокому сожалению, никто не интересовался.

Так и в этот раз: получив от старого шакала предложение шпионить за совой, соловей-разбойник охотно его принял. Одним словом, старый шакал узнал о договоренностях совы с котом слово в слово.

Кознеплет обрадовался, но не стал показывать этого окружающим, особенно лешему и медведю. Скотина решила, как всегда, достать этот козырь в самую последнюю очередь. Жизнь, проведенная в интригах подсказывала проходимцу, как использовать появившийся шанс. Более того, он прекрасно понимал, что мозги кота, не раз обводившие его, кознеплета, вокруг пальца, смогут, при необходимости, оставить в дураках не только самого великого инквизитора, но и все его шакалье окружение.

Между тем, на родине зверушек все-таки состоялись долгожданные выборы в лесные представители. Долгожданными они были по нескольким причинам: во-первых, лесных обитателей вконец достала трескотня каркающего сообщества, изливающая потоки вонючего вранья на уши разуверившихся во всем зверушек; во-вторых, зверье втайне надеялось хоть на какие-то перемены (глядишь, кто-то из конкурентов придушит кого по-тихому, или порвет по-громкому); в-третьих, немалое количество травоядных мечтало увеличить индивидуальное шишечное состояние, продавая собственные голоса, причем голоса лесные обитатели умудрялись продавать по нескольку раз – сразу всем политическим силам, принимающим участие в предвыборной гонке, а потом тупо забивали на обещания и не принимали участия в волеизъявлении. Таким было и это чудо демократии, построенное на руинах веры зверья в сказочную справедливость. Надо сказать, демократия в нашем случае тоже была сказочной. Кстати, в мире людей даже умные с виду представители их человеческого рода почему-то слепо верят во всю эту сказочную чушь о справедливости государственного устройства.

Итак, выборы закончились, голоса пересчитали, немного подумали, еще раз пересчитали, а затем, вне зависимости от полученного результата, огласили команду победителей. Зверье визжало, ругалось, но до лапоприкладства так дело и не дошло. Конечно, сюда бы нерпу – тогда бы бегемот точно узнал, почем фунт лиха, отмерянный знатной скандалисткой… Она бы ему живо устроила классическую революционную ситуацию с неспособностью верхов и нежеланием низов, но места не столь отдаленные, где нерпа типа отбывала наказание, находились под бдительной охраной легавых псов, а потому попасть туда оказалось намного легче, нежели оттуда выпасть. От безысходности нерпа тупо выла на небо в клетку, и изливала желчь на окружающих. Она была буйной скотиной, что по определению делало ее настоящим вожаком, но данное качество хорошо только для военного времени, и потому старый шакал до поры до времени предпочитал держать этот вулкан энергии подальше от глаз звериных.

С к а з о ч н и к: Почему-то на ум пришли строки Высоцкого: «настоящих буйных мало – вот и нету вожаков»… Помните? Была такая песенка, о психушке и бермудском треугольнике…

Белка Повторюха в лесной парламент не попала. Бегун за апельсином и Шут гороховый, привлеченные к ее предвыборной кампании, стали объектами насмешек и главными героями придумываемых зверьем анекдотов. Но зато партия «Укус», возглавляемая некогда известным драчуном бычьей породы, умудрилась не только набрать достаточное количество голосов для прохода в лесной парламент, но и занять третье место в рейтинге борцов за власть. Объединение «Кабанья свобода» также проскочило в лесной парламент, набрав немало голосов избирателей. Больше всех, как и следовало ожидать, набрала партия бегемота, ну, то есть медведя, по причине чего косолапый три дня кряду находился в укушанном медом состоянии. Вторым в партийном списке был леший. Скотина столько начудила в экономике того, чем управляла, что единственным ее желанием было спрыгнуть с занимаемой должности в ряды лесных представителей, отсидевшись до поры до времени среди крикунов, чтобы избежать печальной нерпиной участи. А между тем проблемы в лесу росли быстрее, чем бегемот со своим окружением нагуливал жирок. Причем жрать они привыкли много, а шишек на их шалости становилось в лесу все меньше. Тогда бегемот с лешим решили после выборов обложить живность новым оброком с тем, чтобы следующие несколько лет жировать, ни в чем себе не отказывая. В общем, как у классика: цирк закончился, а клоуны остались. Теперь зверью оставалось просто сидеть и ждать, когда прорвавшиеся в парламент звери променяют свои эфемерные предвыборные обещания на абсолютно реальные кедровые шишки, забыв на пяток лет о тех, кто их, собственно, выбрал.

С к а з о ч н и к: В мире зверей, во многом так сильно похожем на наш, человеческий, пороки являются одной из основных движущих сил: жадность толкает существо к воровству, похотливость к разврату, а гордыня к публичности. Алчность же объединяет три перечисленных порока воедино, толкая уже инфицированную особь во все тяжкие, а именно – в круговорот политической борьбы. Слава и безнаказанность кружат голову, а не на шутку разыгравшиеся амбиции поднимают приземленных во всех отношениях существ до уровня третьего неба, позволяя питекантропам ощутить себя центром вселенной. И дальше бы к психиатру, но достигшие таких высот в медицинских советах не нуждаются по определению. От чего в итоге имеем три диагноза на двух политиков и удивительно «широкую» возможность электорального выбора между тихошизанутыми упырями, изо всех сил удерживающими власть, и буйнопомешанными оппозиционерами, стремящимися вышеупомянутую власть у первой категории пациентов клиники Павлова отобрать…

Вот я завернул… Да, путано… Да, непонятно… Зато как звучит!

Ну почему у нас все так сложно? Почему мы находим проблемы даже там, где их нет? И для чего, запутавшись сами, пытаемся запутать всех вокруг? А?

Увы, дорогой читатель, ответы на поставленные вопросы вашему покорному слуге не известны. Я – сказочник, и написанная мною сказка – это чистой воды выдумка, плод воображения, если хотите, а никак не философское произведение, изучающее несуществующие взаимосвязи высосанных из пальца закономерностей.

Уф! Теперь точно запутался…

Знаете, а все-таки как здорово, что в своей обычной, человеческой жизни я могу быть немного сказочником, и время от времени убегать из сложного во всех отношениях мира людей в понятный и не особо затейливый мир зверей! Тут все намного проще, чем у нас… Тут нет этих хитромудрых наворотов и недосказанностей… Тут обычные дураки дерутся за власть с такими же обычными придурками, а поверившие во всю эту чушь идиоты идут и голосуют, возомнив себя участниками великого таинства под дивным названием «лесные выборы»…

Упс… Похоже, пора идти пить чай…

Нет, все-таки надо было на певца учиться… По статистике, несчастные случаи с певцами случаются намного реже, чем с писателями… Хорошо еще, что я сказочник… Те вообще лет по сто живут…

ХХХII

Старый шакал проснулся в плохом настроении. Позвав медведя с лешим, он закатил обоим общеобразовательную истерику с примерами и пожеланиями. По очереди вызываемые хищники, отвечающие за то либо иное направление, не могли ничего сказать по поводу так долго ожидаемого разрыва кота и кабаньего предводителя. Шакал бесился, кричал, топал лапами и требовал реальных действий, но осознав, в конце концов, что все в подконтрольном ему лесу происходит исключительно при его, кознеплета, участии, велел позвать к себе сову и маленького шакаленка. Естественно, пригласили обозначенных представителей лесной фауны порознь друг от друга. Первой явилась сова. Пернатая, ввиду отсутствия дурманящих субстанций и шишек, за которые эти субстанции можно было приобрести, нажралась каких-то неизвестных ей грибов и ягод, от чего пучеглазую вначале пучило, а позже рвало и проносило. Появилась птица в очень неприглядном виде: потрепанная, исхудавшая и позеленевшая:

– Звал? – коротко спросила пернатая, ища больными глазами ближайшее отхожее место.

– Звал, – кивнул шакал. – Я тебя просил замутить поганку в стане кабанов… И?

– Одну минуточку, – сказала сова и быстренько исчезла в близлежащем кустарнике. Запах из кустов подтвердил догадки присутствующих о причине отсутствия болотной прынцессы. Несколько сняв напряжение, пучеглазая плавно вышла из кустарника, но, вероятно, вспомнив чего-то, опять исчезла в густой зелени. Так повторялось раза три. В конце концов, она вылезла из кустов до половины, так, что более умная ее часть возвышалась над ветками, являя себя присутствующим, а более красивая – могла, не стесняясь, продолжать заниматься тем, что так портило свежесть утреннего лесного воздуха. Присутствующие, включая волков, осознав непрерывность процесса снятия напряжения, предпочли переместиться к противоположному от совы участку лесной полянки.

– Я вся – внимание, – сказала прынцесса, расплывшись в благоговейной улыбке.

– Спрашиваю еще раз, – сказал, раздражаясь шакал, – я тебя просил замутить поганку в стане кабанов… И?

– Я, хитрая твоя задница, птица правильная… Сказала, что замучу – и замутила…

– Что-то я не слышал ни о каких потрясениях или смуте… Не знаешь, почему? – язвил шакал.

– Все правильно.

– Что значит – правильно? – не понял толстоносый.

– Да то и значит: зерно недоверия мы с соловушкой в бошках кабанов посеяли, а дальше – не наша забота.

– Что значит – не наша забота? Ты уговор помнишь?

– Слово в слово. И в нем о смуте речь не шла. Ты просил натравить рядовых кабанов на предводителя… Просил?

– Ну, просил.

– Сделано! Рядовые кабаны про себя старого предводителя тихо недолюбливают… Посему, если кто из твоих подручных беспорядки на кабаньей лежке замутит, то ты увидишь, как монолитное стадо развалится на враждующие группировки… А спроси меня – кто всю эту красоту устроил?

– Кто? – повторил за совой старый шакал.

– Я с соловушкой. Так что, мы свою часть уговора выполнили, теперь – твоя очередь.

– Одногнашно, – поддакнул шепелявый.

Кознеплет задумался, но, понимая, что сова права, согласился:

– Твоя правда, пучеглазая, мы именно так и договаривались. Можешь идти – болото твое. Но, если вы, конечно, сочтете возможным, то я предложил бы вам нечто большее, нежели просто болото…

– Я не представляю, куда клонит твоя хитрая рожа, но мне любопытно – что может быть лучше моего болота?

– А лучше болота… В смысле, не лучше болота, а в дополнение к нему, я бы мог отдать тебе Чертову гать… А?

– И на кой она мне?

– Как – на кой? – не понял кознеплет. – Ты когда-нибудь высохшую маковую росу пробовала?

– Обижаешь, носатый, я – барышня столичная, и до воцарения на болоте здесь дурь жрала. В смысле, я хотела сказать, что здесь жила, и уж конечно пробовала разные субстанции как растительного, так и синтетического происхождения. В общем, если быть краткой, то мак – отрава хорошая.

– Да ты тупиш, пегнатая, мак – дугь шыкагная! Опошья ее отгодняги не шлушаютшя. Я бы пгям шяш бы, – влез в разговор разбойник.

– Соловушка хотел сказать… – запнулась сова, затем облизнулась, – говори, чего надо. А вперед дашь нюхнуть, а?

– Ну, ежели договоримся…

– Договоримся, – перебила шакала сова, – дай нюхнуть, зараза.

– Вначале договоримся, а уж затем – будет тебе дегустация. И не торгуйся, все равно будет по-моему.

– Ладно, давай, бухти о Чертовой гати, и каким боком это проклятое место связано с дурью.

– Вот и прекрасно… Слушай. Чертова гать – это часть старинного озера, со временем превратившегося в болото, на котором вы с соловьем обитаете. Место действительно гиблое, но очень полезное с точки зрения концов в воду.

– Послушай, я хоть давненько в нирване не бывала, и в башке моей стерильность наблюдается, но, хоть убей, понять не могу – к чему ты клонишь.

– Понимаешь ли, дорогая моя подруга, процесс лесного управления, хочу я того или нет, связан с разного рода щекотливыми моментами, которые следует прятать подальше от глаз лесных обитателей. И, как мне кажется, лучшее место – это Чертова гать.

– Что значит – прятать? Да там утонуть – раз плюнуть.

– Вот, вот, именно это я и имел в виду.

– Поясни.

– Ну, вот к примеру, придушил кто-то из хищников каку зверушку ради веселья. Не наказывать же шалуна из-за такой мелочи. Или – сожрал кто-то кого-то без разрешения…

– ?

– Короче, зараза, – произнес шакал заметно раздражаясь, – мои волки доставляют к тебе на болото то, что должно исчезнуть, а ты со своим соловьем делаешь так, чтобы доставленное от меня навеки исчезло во глубине вонючих вод. Понятно?

– И?

– Что здесь непонятного? Тебе доставили – ты утопила.

– И? – в очередной раз задала вопрос пернатая.

– Ах, да, – спохватился шакал, – рассчитываться с тобой буду маковой росой. Так подходит?

– Вот так – подходит, – довольно согласилась сова. – Это другое дело, а то ездяешь по ушам вокруг да около, а о деле не говоришь.

– Ну, так мы договорились?

– Ну, договорились…

– И еще одно…

– Что еще? Так мы не договаривались!

– Не договаривались – давай договоримся, – шакал подошел к сове так, чтобы состоявшийся между ними разговор не был слышен остальным участникам совета.

После диалога с хитроплетом сова да соловей получили порцию долгожданной дури и быстро покинули место общения. Уже спустя несколько мгновений из лесу доносился веселый гогот отвязной парочки – дурь подействовала…

– Ну что же, – сказал старый шакал и обвел взглядом присутствующих, – забудем на несколько дней о наших друзьях и подождем прихода шакаленка.

Шакаленок появился под вечер. С ним старый шакал общался с глазу на глаз. О чем – неизвестно, но, судя по всему, собеседники договорились. Когда шакалий отпрыск покинул поляну, старый шакал заметил сладкую парочку, все это время наблюдавшую со стороны за немым спектаклем. Видя непонимание на их мордах, хитроплет развел лапы в разные стороны и произнес:

– Вот так, да! А как вы думали?

Нужно сказать, что от услышанного непонимание так и не покинуло морды подопечных.

С к а з о ч н и к: Нутром чую – что-то назревает…

Как удалось узнать шакаленку, кознеплет задумал стравить на одной из полянок стольного леса сторонников кабаньего предводителя с приспешниками смутьяна. План старого шакала был прост и эффективен одновременно: кабаны узнают, что на такой-то полянке началась драка шакальего прихлебая с их боевыми товарищами и бросают все свои силы на помощь оказавшимся в меньшинстве воинам. Старый кабан отправляет на помощь собратьям все стадо, и оставшуюся наедине с котом парочку атакует стая преданных шакалу волков. Итог можно не предугадывать: море крови, куча трупов, а среди них – предводитель кабанов и шакал котячьей наружности.

Безусловно, наши друзья решили внести свои коррективы. Кот тайно встретился с совой, и та подтвердила и серьезность намерений кознеплета, и некоторые детали его плана. И вот, когда на кабанью лежку пришла весть о потасовке, на помощь дерущимся двинулось все стадо хрюкающих, во главе с котячьим друзякой, шакаленком и остальной чужелесной мелюзгой. Переживая за молодых и понимая, что при таком балансе сил с ними ничего не случится, наши герои настояли, чтобы зверье отправилось помогать дерущимся вместе с кабанами. На полянке остались кот, предводитель и десятка два недюжих кабанов. Старый кабан, успевший много повидать на своем веку, молча предвкушал знатное сражение с изрядной порцией адреналина. Кот же, по жизни избегавший подобных мероприятий, сильно нервничал:

– Слушай, кабан, а может, надо было побольше бойцов оставить?

– Не дрейфь, прорвемся… Ты главное запомни вот этот овраг, и вон тот плотик на озерце в конце оврага…

– А зачем? – тряслось всем телом полосатое животное.

– Потом расскажу.

– А может, нам лучше на ту сторону полянки перебежать? А? Мне кажется, там будет поспокойней…

– Не дрейфь, прорвемся. Запомни: овражек и плотик.

– Может, уйдем отсюда, пока не поздно, а?

– Не дрейфь, прорвемся. Успеем!

Старый кабан запнулся. Послышался мерный нарастающий шум и со всех сторон территории занимаемой кабаньей лежкой из-за кустов, из оврагов и пригорков стали появляться волки и легавые псы. Кот даже представить не мог, какое количество серых было брошено старым шакалом на их уничтожение. Предводитель измерил взглядом надвигающуюся опасность, присвистнул, грозно хрюкнул и занял боевую стойку.

Нападающие остановились. По всему было видно, что никто не решался первым отведать клыков старого бойца. Напряжение повисло в воздухе.

– Послушай меня, дружище кот, – кабан впервые именно так назвал своего полосатого визави, – тут такая незадача вышла. Я, честно говоря, не думал, что все так серьезно обернется. Одним словом, у нас с тобой очень большие неприятности.

– Почему? Что? Почему неприятности? У нас же в засаде кабаны.

– Забудь. Нет у нас никого, вот только ты да я.

– Как нет? Я же сам видел.

– Послушай, не беленись, не хотел тебя раньше времени расстраивать, но дело в том, что старый кознеплет предусмотрел и этот вариант.

– Да что он предусмотрел? – бесился кот. – Мне сова сказала… В общем, мы с ней договорились и она мне нашептала, какой у него план.

– Нашептала, да недошептала. Они с соловьем-разбойником уже с месяц, как кабанов упаивали да по ушам ездили, а те на дармовщинку-то и повелись на их сладкие трели.

– И?

– В общем, врала она тебе, что тусит промеж клыкастых, чтобы хитроплету информацию сливать. И теперь, как ты понимаешь, оставшиеся кабаны – тоже не за нас.

– Вот зараза пучеглазая! Вот скотина! Увижу – порву собственными лапами!

– Конечно, порвешь. Как пить дать, порвешь Только вначале нам бы отсюда уйти живыми да целыми.

– Постой-ка, клыкастый! Получается, все что происходит – тебе было известно заранее?

– Ну, да.

– Так чего же ты, скотина такая, молчал, как рыба об лед, а? Почему других кабанов не оставил? Почему? Почему?

– Тихо ты, усатая морда, – сказал кабан, грозно хрюкнул и сделал угрожающий выпад в строну медленно сжимающегося кольца, – ну ты сам посуди – поверил бы кто-то в мою придумку, если бы я обо всем, что знал, вслух рассказывал?

– А ты еще что-то и придумал? – с надеждой в голосе спросил кот.

– Конечно. Мы для чего весь этот спектакль затеяли? А?

– Ну, чтобы со Львом встретиться.

– Правильно. А когда Лев должен появиться?

– А я почем знаю?

– Как – ты не знаешь? Ведь это твоя идея была, насчет жертвы.

– Насчет какой жертвы? – тупил полосатый. – Ах, да, жертвы! Ну да, моя… Только это было мое предположение, и не больше. Понятно тебе? Я понятия не имею, когда эта кошка должна появиться…

– Надо же! А ведь я поверил, что Лев появится именно тогда, когда над кем-то нависнет реальная опасность, и он будет готов добровольно принести себя в жертву…

– Говорю же тебе – не знал я этого наверняка, и знать не могу.

– Понятно. Только мне все равно кажется, что ты был прав, – сказал кабан и сделал очередной выпад в сторону наступавшего врага. Звери отпрыгнули. – Получается, что втянул я тебя, дорогой мой болтливый кот в большие проблемы.

– Получается – втянул, – печально резюмировал кот. – Но неужели у тебя не было запасного варианта?

– Точно, был… Молодец, усатый… – кабан три раза хрюкнул, и из кустов выпорхнул и куда-то быстро полетел соловей.

– Это что – и был твой запасной вариант? – пискнул кот.

– Ну да, – просто ответил кабан, – он позовет кабанов на помощь.

– Классный вариант, ничего не скажешь… Только до места потасовки минут двадцать лету, а потом еще с полчаса бегу. От нас же спустя десять минут мокрого места не останется, стратег, – выкрикнул кот, зашипел и тоже сделал грозный выпад в сторону волков.

Практически вплотную подошедшие волки от неожиданности отпрыгнули на внушительное расстояние, свалив собственными телами стоящих позади них бойцов.

– Красава, полосатый, – похвалил кота кабан.

– Вот выпутаемся из этой ситуации, и я тебе собственными лапами клыки вырву, полководец, – рычала осмелевшая животная.

– Лады, боец, – сказал кабан, похлопав котяру по спине, – план такой: ты о плотике и овражке помнишь?

– Помню, – кивнул кот, шипя на агрессоров и выпуская когти.

– Я первым брошусь на волков. Твоя задача быть строго сзади меня.

– С чего бы это? Дался мне твой зад?

– Я говорю, прикроешь меня сзади, – произнес кабан, улыбнувшись.

– А… ну да, понял… прикрою… – стушевался полосатый, понимая, что протупил.

– Вначале немного раздвинем границы окружения, а затем я пну тебя в сторону плотика, как когда-то твой друзяка. Помнишь?

– Да помню, – ответил кот, а про себя решил, что после всего клыки вырвет еще и своему друзяке – чтобы знал, зараза, как языком молоть.

– Сразу предупреждаю: будет больно, но ты сильно долго не чухайся, а приземлившись, сразу забирайся на плотик, и греби, что есть мочи, на середину озера. Кабаны и волки, пока со мной не закончат, к тебе не сунутся. Я же постараюсь задержать их как можно дольше. Ну, а на случай, если к тебе таки пожалуют гости, спереди на плотике лежит дубина, так что – не стесняйся, глуши супостатов изо всех сил!

В этот момент один из волков бросился на кабана, но наткнулся на ловко подставленный клык предводителя, перелетел над головами нападавших, и рухнул с распоротым брюхом, испустив дух. Волки попятились, скаля зубы. Кот во время кровавой сцены что-то обдумывал, и по ее окончании сказал:

– Так это такой финал ты предвидел?

– Ну да.

– И это ты специально для меня оставил плотик с дубьем?

– Ну да, – ответил кабан, насадив на клык вторую жертву.

Кот опустил лапы и посмотрел на кабана так, как никогда до этого не смотрел. Трудно сказать, что в этот момент творилось в его голове. Все ценности материального мира перестали стоить хоть что-то по сравнению с этим поступком старого кабана.

С к а з о ч н и к: Вот аж рука зачесалась – так хотелось написать: «Скупая котячья слеза скатилась по полосатой морде», но понял, что с пафосом будет перебор…

– Красава ты, кабан, – просто сказал котяра.

– Ты – тоже правильная скотина, – ответил кабан. – Еще одно…

– Что?

– Ну, там, – замялся кабан, – в общем, если с одним из нас что-то случится, и это буду я, то ты передай моему старому другу кабану, что я был не прав по поводу вашей с ним дружбы… Лады?

– Лады… Ну, раз такое дело, тогда и ты послушай: вот если с одним из нас что-то случится, и это, конечно же, будешь ты, то я обязательно передам моему другу твои слова. Так пойдет?

– Пойдет, – весело хрюкнул предводитель. Ему импонировало поведение котяры. Живность, никогда не принимавшая участия в потасовках, нашла в себе смелость шутить в такой момент.

– Слушай, старый воин, становится жарковато, – не то мяукнуло, не то зашипело агрессивно настроенное лохматое существо, полоснув когтями по морде подкрадывающегося волка.

– Еще не время, – ответил кабан, грозно хрюкая по сторонам. – Ты, кстати, когда будешь на середине озерца – смотри повнимательней, не пропусти.

– Кто, я? Да я ни одного гада мимо себя не пропущу.

– Я имел в виду – не пропусти появление Льва, – очень серьезно сказал кабан.

Котяра хотел что-то возразить, скажем: да не будет никакого Льва, сказки все это, но, видя веру, с которой кабан ждал его появления, не стал разрушать возможно последнюю мечту старого романтика. В следующий момент кот ощутил, как два острых клыка пронизали его лохматую шкуру, и струйки теплой крови обожгли место ранения. Это был кабан-смутьян, незаметно подкравшийся к обороняющейся парочке. Кот дернулся, зашипел, выкрутился и вцепился передними лапами в морду агрессора. Автоматически задние лапы стали быстро вскрывать вены зверюге, во второй раз попавшей под раздачу не на шутку разозленного котяры. Смутьян отпрыгнул от кота, пытаясь высвободиться, и тут же был подхвачен на клыки предводителем. В пылу сражения старый кабан не заметил ранения кота и продолжал разговаривать с боевым товарищем:

– Котяра, приготовься, сейчас полетаем!

Не услышав ответа, кабан спросил:

– Ты готов?

– Кажись, готов, – еле слышно произнес кот…

Кабан повернулся, увидел поверженного друга, на секунду замешкался, и тут же был продырявлен в нескольких местах бросившимися на него со всех сторон волками и кабанами. В горячке разбросав нападавших, кабан встал над умирающим котом, защищая его всем своим истекающим кровью телом. Нападающие в испуге попятились, и леший, наблюдавший за происходящим из укромного места, дал отбой своей своре, понимая, что дело сделано.

Кабан стоял над телом кота до тех пор, пока последний живой волк не покинул поляну, а затем рухнул рядом с товарищем, уткнувшись мордой в муравейник. Кровь залила его глаза, и он не мог пошевелить ни одной мышцей своего тела, но жизнь все еще не покидала его израненную плоть.

– Ты как, котяра? – спросил кабан.

– Несколько хуже, чем вчера, – ответил полосатый.

– Скажи, котяра, ты Льва видишь? Он пришел?

Кот приоткрыл тяжелые веки, оглядел залитую кровью поляну и, не увидев никого живого, ответил:

– Вижу… Пришел твой Лев…

– А где он?

– Да вон, возле овражка, со зверятами чужелесными общается.

– А шакаленок? – спросил кабан.

– Он тоже там…

– Хорошо, что мы тут тихо лежим, и нас не замечают. Пускай со Львом подольше пообщаются… Чай, редкая скотина в наших местах…

– Пущай пообщаются, – так же тихо сказал кот.

– А какой он? – спросил кабан.

– Настоящий, – ответил кот.

– Это хорошо, – пошевелил губами кабан.

Больше ни кот, ни кабан не произнесли ни слова. Они так и умерли, друг возле дружки – вначале кабан, а спустя пару минут и кот.

Соловей сообщил об измене передовому отряду кабанов и те во главе с котячьим друзякой бросились на выручку. Кот был прав – группа бойцов прибыла на поляну, когда уже все было кончено. Отважную парочку так вместе и похоронили, а зверенышам чужелесным котячий друзяка рассказал, что, мол, Лев таки явился и забрал предводителя с котярой в свой волшебный лес, который за очень большой рекой в тридесятом или в трипятидесятом царстве. Годы, проведенные рядом с котярой, научили хрюкающего собрата выдавать желаемое за действительное, потому-то и поверили ему счастливые звереныши, радуясь тому, что выполнили поставленное задание и добрались до Льва. Они были уверены, что уж кто-кто, а дядюшка кот сумеет рассказать Льву в красках то, чего они хотели поведать царю зверей. Еще через неделю звереныши вернулись в свой лес, а шакаленок, насмотревшись на подлости, творимые сородичами, решил назад не возвращаться. Котячий друзяка от предложения занять место погибшего друга отказался, а вместо этого взял шефство и опеку над шакаленком. В результате голосования место предводителя занял другой, во всех отношениях достойный и правильный кабан. Старый шакал вскорости был сменен другим старым шакалом. Куда он после этого делся – никто точно сказать не мог. Скотина слишком много знала и потому, скорее всего, была определена более влиятельными шакалами на Чертову гать, к великой лгунье и обманщице сове, которая со своим приятелем соловьем-разбойником без зазрения совести отправила великого инквизитора на дно гнилого вонючего болота, от греха, как говорится, подальше.

С к а з о ч н и к: Интересно устроена вся эта звериная жизнь: зверья умного в лесу – пруд пруди, а управляет им кучка злых, алчных и больных на всю голову шакалов; добра разного в лесных закромах запасено немеряно, а пользуется им небольшая шайка, близкая к тем, кто всем этим цирком управляет; волков хитрых и кровожадных в лесах – тыщи, а прислуживают они небольшой группке физически слабых и тщедушных шакалят; красота в лесу – сказочная: и травка, и небо, и солнышко, и луна, а зверье носится по соседским лесам в поисках того, что у них под ногами находится абсолютно задаром; кабанов смелых и отважных в лесных владениях – миллионы, а руководит ими все то же шакалье отродье; лес полон честных и справедливых животных, а судят зверье циничные козлы; много зверья в лесу недоедает и всячески страдает, а жалеют все подлую, лживую и проворовавшуюся нерпу; и что самое непонятное – так это то, что звери, доподлинно зная о могуществе и справедливости Льва, тем не менее, ищут решение своих проблем где угодно, но только не у него…

Эпилог

Ну, вот вроде бы и все. Хотя нет, в конце любой сказки обязательно должна быть какая-то мораль… Точно должна… Сто процентов должна… Я ведь точно помню, как в детстве мама мне читала… И там всегда сказочники учили детей чему-то хорошему… А мне ничего, даже приблизительно похожее на мораль, в голову не лезет. Хотя одно я понял наверняка: щенятам своим добрые сказки рассказывать все-таки стоит… Ну, я так думаю…

Подводя же итоги вышесказанного, напрашивается очень печальный вывод: сказочник из меня, прямо скажем, никудышный…

Эх, все-таки надо было на певца учиться! Знаешь, дорогой читатель, а ведь я всю жизнь считал, что из меня мог бы неплохой певец получиться… Даже петь пробовал. И громко пробовал, и тихо. Ничего не вышло! Там, оказывается, тоже учиться надо. Вот ведь незадача: и пианино у меня есть, и гитара, и ноты вроде знаю, а петь – хоть убей, не получается. Так вот!

P.S. Вместо ответа любопытным:

Молчанье – мудрость,

Вера такова,

Лишь болтовня – порок,

Сие, увы, все знают,

А дураки…

Ну что ж, пускай болтают,

На то природа их и создала!