Карусель

Шоларь

По кругу.

По кругу.

По кругу.

Мокрой тряпкой по телу – прочь сонную пыль. Утро. Просыпайся!

Аттракцион открыт.

Первый круг – поехали! Работать, бежать, обслуживать клиентов. Веселее! Ватные ноги, непобедимая зевота, кнопка-плеть в руках хозяина. Вскачь, аллюром, галопом! Где оно, второе дыхание? Тянуть, тянуть! Тоскливо-непосильный финишный поворот.

Все, приехали. Ночью болит спина и тошнит от дневного кружения. Сны…

Просыпайся! Опять утро. Поехали…

По кругу.

По кругу.

По кругу.

Привычно-привинченный маршрут.

Час-месяц – кончилась зима. Восход-закат - весна махнула росным подолом. Лето вспыхнуло небесным пожаром, припекло и угасло. Осень упала на порог мокрым воробьем, задрала лапки – вот вам, дождались…

По кругу. Вечно, беспросветно, безысходно – по кругу. Петля-работа, дети-на-спине, нарисованные улыбки карусельных коней… Пустые внутренности папье-маше.

Олеш давно выучил наизусть все, что мог увидеть вокруг. Лесенка – вход на помост, соседняя карусель, громкоговоритель на столбе, верхушка чертова колеса поверх крыши комнаты смеха, аттракцион лебедей, похожая на собачью будку касса, опять лесенка… Иногда он мечтал о пожаре. Настоящем, всеохватном пожаре, который бы снес, слизал языками пламени опостылевшую окружность, и помост, и его самого.

- Ого-го, вот догоню! – веселил вороной Гусар, идущий в третьей паре позади. И эта приевшаяся фальшивая веселость - изо дня в день, вместе со скрипом ржавых шестерен под помостом и бравурной музыкой из хриплых колонок еще больше добавляли тоски, еще сильнее притягивали мысль об избавительном огне.

Олеш подчас старался никуда не смотреть и ничего не видеть. Он умышленно отгораживался серой глухой стеной, мысленно нахлобучивал на голову черную капюшон пустоты…

По кругу.

По кругу.

По кругу…

Она крутилась на соседней карусели. Их орбиты почти соприкосались. Если карусели останавливались определенным образом, между ними оказалось всего несколько шагов.

- Здравствуйте. Давайте с вами познакомимся. Меня зовут Красотка.

Произошел электрический разряд – сразу, моментально, с первого слова и первого движения души.

Она проникла в него подобно тому, как в пустой и необжитый дом вваливается толпа веселых и нарядных гостей. Он почувствовал… Нет, даже не почувствовал – потому что чувством подобный взрыв назвать сложно – вобрал в себя, окунулся, растворился в собственном счастье. Красотка тотчас расшатала и напрочь разрушила серую стену. Олеш перестал бояться ночных сов и забыл недавние мечты о пожаре. Его оболочка продолжала бегать по кругу. Но он сам вдруг полетел, кувыркаясь в воздухе, и взлетел выше чертова колеса.

Лошадка была поразительно красивой. Белая, золотогривая. Она кружилась, словно летела, ласково кивая изящной головкой. Теперь, когда Олеш ее видел, у него все замирало внутри. Он думал только о ней. Вычислял, считая круги: когда же снова мелькнет белая фигурка. Вот касса, вот лесенка. С этого места ее можно разглядеть. Загадывал: если сейчас их запустят… А мы должны еще постоять…. Пусть сейчас, наконец, запустят соседнюю карусель!

Иногда, по вечерам, когда на олениху наваливалась куриная слепота, Олеш потихоньку просил воробьев: передайте ей!

«Привет. Как дела?»

И воробей приносил:

«Привет. Нормально. А как у тебя?»

И больше ничего нельзя было передать, потому что воробьиные секреты тут же разносились по всему аттракциону.

Но иногда они все-таки оказывались близко. Раз в неделю, или в месяц, а бывало - и один раз за весь сезон Олеш и Красотка останавливались на ночной стоянке рядышком.

Они разговаривали. Ночь накрывала вдохновенным полувраньем.

- Мне тебя не хватает.

- Я все время думаю о тебе…

Как много всего хотелось сказать!

Где-то далеко есть изумрудные луга, и леса, усыпанные звездными россыпями. Там небо перевернулось - разлилось по траве бриллиантовой росой. Там реки из серебра, и хрустальная прохлада родников. Там все по-другому.

- Если упорно бежать, то можно прибежать к цели, – уверенно говорил тот, кто еще совсем недавно мечтал сгореть в огне. – Это ничего, что сейчас мы всегда возвращаемся к одному и тому же месту. Все еще впереди. Мы еще побежим по траве, - настоящей мягкой траве, и все у нас будет как у других, настоящих. Я все уже продумал. Я даже знаю, где находятся луга – мне сказал об этом серый скворец.

- А как же наши обязанности? – робко возражала Красотка. - Я – на хорошем счету у руководства…

- Сколько можно бегать по кругу? До смерти надоело горбатиться на других, – возмущался Олеш. – Вон, живут же пони. Едят, пьют, дышат, гуляют - где хотят… У них, конечно свой круг, но они – живые. Очень, очень хочется пожить – по-настоящему…

- У настоящих коней есть копыта. Они с детства приучены ходить самостоятельно. Им повезло. А мы всегда были привязаны. Такова наша порода. Мы привыкли к твердой основе. На чем мы будем стоять в этих загадочных лугах? – сомневалась Красотка. - Мне кажется, что как только мы сойдем с помоста, сразу упадем.

- Нет, ничего не бойся. Я все устрою. А придумаю. Мы все равно пробежимся с тобой по зеленому лугу…

Ухмылялась луна, насмешливо ухали совы. Утром воробьи злорадно гадили новостью : измена! Олень переспал с белой из маленького атракциона… А он – ведь не молодой уже! Дети, дети! А она – шлюха! Разбивает семью. Позор! Катастрофа!

Презрительно шипели лебеди-лодки. Издевательски хохотали кривые зеркала в комнате смеха. Китайский дракон скалил зубы и обещал разобраться. Олениха плакала, закатывала истерику и делала вид, что уходит к вороному Гусару.

- Ого-го, вот догоню! – привычно понукал вороной, и в его окрике звучали издевательские нотки.

А потом все затихало. Олениха тихо ненавидела, но продолжала тянуть в одной связке. Крутились дальше карусели, скользили фигурки по кругу.

По кругу.

По кругу.

По кругу.

Отплакала мертвыми листьями осень, закончился сезон. Навалилась зима. Никто больше не катался на каруселях. На фигурки насыпало шапки снега.

На зимней стоянке они, конечно, оказались на противоположных краях помостов.

Рядом скулила и плакала олениха. Было холодно и тоскливо. Внутрь, через трещины в деревянном корпусе, еще осенью налилось дождевой воды. Теперь вода замерзла, и Олеш чувствовал в себе в груди глыбу льда.

Ему хотелось одного: хоть одним глазком, хоть краешком – увидеть белую лошадку. Олеш просил ветер – поверни карусели. Поверни, раскачай, чего тебе стоит? Но ветер только смеялся, громоздя сугробы под ногами…

А затем ветер поменялся. С другой стороны налетел настоящий ураган. Что-то сломалось в соседней карусели: она начала медленно поворачиваться…

По кругу.

По кругу.

По кругу.

И это был другой круг – самый желанный из тысяч других.

Вот она. Запорошенная снегом, одинокая и щемяще прекрасная…

«Здравствуй!» - кричал ей Олеш сквозь снежную бурю.

«Здравствуй…» - едва слышно доносилось в ответ.

«Ты помнишь о звездных лесах?»

«Я помню о тебе» - приносил ветер, и Олеш чувствовал, как внутри у него тает ледяная глыба…

Наступила весна. Растаял снег, прилетели скворцы. Но карусели так и не запустили. Парк аттракционов обнесли забором. Рядом поставили строительный вагончик, засуетились люди в строительных касках. Было слышно, как в комнате смеха бьют зеркала. Рухнуло чертово колесо.

Карусели сломали и выбросили на пустырь. Грязные и оборванные люди стали сжигать фигурки. Сначала разломили на куски и подожгли беспомощную громадину китайского дракона. Затем бросили в пламя доски помостов и почти всех лошадок, в том числе облезшего и растрескавшегося Гусара.

- Ого-го, вот догоню… - в последний раз протрубил бывший вороной.

Взвыли лодки-лебеди, умирая в огне.

А потом кто-то взял и потащил в огонь белую лошадку.

«Меня! Возьмите лучше меня!» - кричал Олеш. Но люди его не понимали, потому что люди иной раз не понимают и не слышат даже друг друга. Что для них крик немой деревяшки? Что такое чувства карусельной лошадки?

Так, несуществующая фантазия.

Никто не услышал затоптанного в грязь безногого деревянного оленя, хотя он находился недалеко от костра. Из оленьей пары люди устроили удобное сидение.

Красотку бросили в огонь.

- Прощай! – донеслось из пламени. – Вот мы и вырвались из круга. А правда, что бывают зеленые луга?

Олеш встрепенулся.

- Да, да, это правда! – закричал Олеш. – Не бойся! Бывают, обязательно бывают луга, и леса, и родники. Это огонь… Это – пожар! Все правильно! Так выходят из круга. Я уже иду за тобой…

«Я иду за тобой» - сказал Олеш, а больше ничего не говорил, потому что говорить было не с кем.

Побросав в костер остатки аттракционов, люди ушли, забыв на боку Олеша объедки и пустые бутылки. По-видимому, они просто поленившись доделать свою работу.

Сломанный карусельный олень так и остался лежать на боку у кучи золы – немой и неподвижный. На следующее утро пошел дождь, пригвоздив пепельную могилу к земле.

Прошел месяц, а затем другой. Олениха внизу все больше гнила и тянула в грязь.

Он теперь ни о чем не думал, и ни о чем не мечтал, медленно и мучительно растворяясь в земле.

По кругу.

По кругу.

По кругу.

Круг еще не разомкнулся.

Может прошел год, а может – и больше. Кто-то опять развел на пустыре огонь и бросил в костер полуистлевшую деревяшку. Вспыхнула, и, наконец, закончила свое существование опостылевшая карусельная оболочка. Круг окончательно разорвался и отпустил.

Он взлетел, и увидел костер на пустыре, верхушки деревьев и поле. Выше было только огромное небо. Вот оно, настоящее. Насколько же необъятен этот мир! Как жаль тех, кто до сих ходит по кругу.

По кругу.

По кругу.

- Ого-го! – закричал Олеш оставшимся в других аттракционах карусельным лошадкам, людям и всем-всем. – Мир намного шире, чем дощатый помост.

Конечно, его никто не услышал. Но ему это было уже безразлично. Аттракцион закрыт. Он летел туда, где изумрудные луга, и леса, усыпанные звездными россыпями. И где по бриллиантовой росе скачет белая лошадка.