Часть 1

Альсвир, 1919 год.

Листва серебрится под солнцем, и шелест ее слышен всюду. С востока задувает легкий, чуть прохладный ветерок. Впервые, после долгих летних дней, в воздухе пахнет наступившей осенью.

Элизабет стоит посреди школьного двора, в одной лапе сжимая футляр со скрипкой, а другой придерживая край форменной клетчатой юбки, чтобы ее не задрало ветром. Худенькая львица с бледной шерстью, едва ли не такой же белой как ее блузка с новой нашивкой на плече – улыбающийся осьминог средней школы «Виндспер Холл».

Вот так меня и запомнят, - думает она с тоской, – девочка со скрипкой. Северянка.

Одно утешенье – учиться ей остался последний год, а не девять, как совсем юным львятам и лисятам, что катаются на качелях и бегают по двору с бумажными самолетиками.

Она загривком ощущает чужие взгляды – любопытные, испытывающие, иногда немного враждебные. Чужаков везде не любят. Тем более чужаков из Нордрома, с которым их предки воевали.

Просторный школьный коридор встречает ее хорошо знакомым ароматом моющего средства и летнего ремонта. Стены школы всегда так пахнут в сентябре, - юная львица практически ощущает кончиками чутких усов незаметные глазу пылинки свежей побелки, витающие в воздухе.

Знакомство с классом проходит быстро, суетливо. Видимо, классному руководителю не терпится начать новую четверть. Пока Элизабет скупо отвечает на вежливые вопросы одноклассников, миссис Салландер делает первое замечание в новом учебном году – две девочки на задней парте – тигрица и лисица постоянно шушукаются, что особенно заметно на фоне тихого голоса Элизабет.

Затем следуют стандартные указания по ОБЖ – никаких клыков и когтей в пределах школы, уважайте меньших, не носитесь по коридорам, не войте, даже если очень хочется.

Учитель музыки никак не нарадуется ее появлению. Задержавшись после урока, пожилая гепардица ставит какие-то отметки в журнале и с улыбкой говорит Элизабет:

- Очень хорошо, что вы играете на скрипке.

- Правда? – с сомнением откликается львица.

- Сейчас многие девочки предпочитают танцы и «ушу». По крайней мере, в нашей школе, - и дабы не расстраивать новую ученицу, вдохновлено добавляет: - Чем реже дар – тем он ценнее.

На следующий день, прямо посреди урока физкультуры начинается ливень. Низкие кучевые облака затягивают небо. Тяжелые капли дождя дробно стучат по шиферной крыше раздевалки, высокие кипарисы вдоль асфальтовой площадки ходят ходуном от резкого порывистого ветра.

Элизабет не спешит менять спортивный костюм на школьную форму. Не хватало еще позориться своей худобой в первые учебные дни. Но полного уединения не получается – пока она возится с застежкой для хвоста на штанах, в раздевалку пулей залетает тигрица. Промокшая до нитки, с утяжелителями на лапах. Она видимо совсем не хотела пасовать перед дождем. Элизабет запоздало узнает в ней одноклассницу, получившую замечание на первом уроке.

- Новенькая, - окликает тигрица, стаскивая с себя футболку с эмблемой «ушу», обнажая крепкое поджарое тело.

Интересно, что будет первым – шутки про скрипку или про цвет ее шерсти?

- Я слышала, ты уже несколько раз меняла школу, - говорит она.

- Да. Это шестая, - отвечает Элизабет, сбитая с толку таким поворотом.

- Огось, - тигрица поворачивается к ней, удивленно подняв брови. – И не сложно каждый год начинать по-новому?

- Я привыкла.

- Ты молодец. Я бы так не смогла, - она быстро вытирает мокрый загривок полотенцем. – Меня кстати, Рида, зовут.

Они пожимают друг другу лапы.

- А, правда, что на Севере у львов по нескольку жен? – осведомляется Рида с живым интересом.

- Нет, - Элизабет морщится, представив такую картину в своей жизни. – До Реконструкции так можно было, а сейчас нет.

Неловко переодеваться под ее любопытным взором. Тело у Риды стройное, очень спортивное, на ее фоне Элизабет кажется себе палочкой от чупа-чупса. Даже со встопорщенной влажной шерстью на загривке и бакенбардах, она смотрится обаятельно, а не нелепо в отличие от львицы. И есть в ее миндалевидных зеленых глазах какое-то мальчишеское озорство.

Проводив взглядом одноклассницу, Элизабет со вздохом поправляет белые гольфы и покидает временное убежище от дождя.

Свет фонарей отражается в неглубоких лужах, превращая их в желтые пятна на мокром асфальте. Порывы ветра едва не вырывают зонт из лап львицы. Осень в этом году под стать ее настроению – сумрачная и на редкость прохладная.

Поужинав с матерью и отчимом, она поднимается в спальню. Засыпая под шорох платана, подметающего окно своей пышной кроной, львица прокручивает в голове шутки одноклассников в ее адрес. После всех переездов она уже мало чему удивляется. Когда-то могла разреветься посреди урока, дулась и хлопала дверьми кабинетов. Но это было давно.

Любая боль притупляется со временем, особенно боль повторенная множество раз.

В октябре их класс отправляется на прогулку по терренкурам Иссиль-Рива. Тенистые платановые аллеи пестрят желтой и алой листвой. Иногда лапы натыкаются на каштаны в игольчатых панцирях. Кто-то из мальчишек приноровился вскрывать их когтем и есть сырыми к огромному недовольству преподавателя. Впереди всех идет Рида с двумя подругами, ее полосатый хвост виляет в предвкушении какого-нибудь приключения. Откуда в ней столько энергии?

За прошедший месяц Элизабет запомнила всех одноклассников по именам и разобралась в их иерархии. Без сомнений, Рида - главная среди девочек.

Класс на полчаса зависает возле палаток местных кондитеров. Медовые ласточки, засахаренные яблоки, ромовые кексы, целые горы мармеладных ящериц и тараканов – глаза разбегаются. Особенно у тех, кому дали пару талеров на карманные расходы. Элизабет к ним не относится, Джим, ее отчим, считает это излишним.

А потому она сидит на высоком каменном бордюре, подложив ничейную газету под лапы, и мастерски изображает безразличие. Но ее маскировка, видимо, действует не на всех. Рида подходит к ней с большим медовым кренделем в лапах. Приходится поднять глаза, чтобы разглядеть выражение на мордочке тигрицы.

- Почему не ешь? – с улыбкой осведомляется она.

- Не люблю сладкое.

Этим ее не проведешь. Хихикнув, тигрица отламывает половину своего кренделя и протягивает Элизабет.

- Притворюшка, - укоризненно отвечает она на вялые попытки отказаться.

Элизабет с благодарностью съедает неожиданный подарок и незаметно облизывает подушечки пальцев, ставшие липкими и сладкими от меда. Хлесткий ветер, прилетающий с гор, кружит желтые листья и норовит залезть под капюшон, поцеловать мордочку холодным языком. Риде делают два замечания подряд – сначала за попытку забраться на огромный монолитный камень, поросший мхом, второй раз – за то, что убежала в неизвестном направлении, а вернулась лишь полчаса спустя, взъерошенная и довольная, со смотровой площадки. Учительнице даже приходится взять ее под лапу, как маленького детеныша.

Элизабет едва сдерживает смех при виде ужимок тигрицы, которая идет с учителем за лапу и незаметно пародирует ее степенную медвежью походку.

Осень на время отступает, отдав середину октября едва греющему бледному солнцу и пышным белым облакам в небесной синеве. Алые лучи раннего заката ровными полосами лежат на полу кабинета алгебры, где идет контрольная работа.

Шуршанье листов и шариковых ручек превращается в мерный убаюкивающий гул. Медвежонок за ее партой от усердия грызет колпачок, вчитываясь в многоуровневые цифры. Элизабет не испытывает трудностей – благодаря родительскому контролю ей светит стать отличницей. Решив большую часть своего задания она смотрит на Риду. Тигрица держит лист в лапе с таким брезгливым видом, будто там написаны оскорбления, а не условия задач. Сморщив носик, она отодвигает его в угол парты и со скукой глядит в окно.

У нее тот же вариант, что у Элизабет. Поборов нерешительность, львица достает одну из заготовленных шпаргалок из складок юбки и передает ее через три парты. Почувствовав укол когтя в плечо, Рида удивленно оборачивается и быстро хватает шпаргалку. Приподнимает бровь, глядя на Элизабет. Та едва заметно кивает и возвращается к работе.

Приходится помочь и Тревису. Медвежонок смотрит на нее отчаянной надеждой в глазах, растерянно сжимает в неуклюжих лапах карандаш и линейку с такой силой, что они того и гляди треснут. Львица быстро пишет решение его уравнения на краю черновика, и легонько пододвигает в его сторону.

К счастью, зрение миссис Доусон оставляет желать лучшего. Хотя в конце урока Элизабет мерещится, что тусклые глаза пожилой медведицы глядят на нее с укоризной, многократно усиленной крупными линзами очков.

Дождь стучит по окну в темном коридоре третьего этажа. Последний урок кончился полчаса назад, но Элизабет не спешит уходить. Дома сейчас не все гладко.

Львица задумчиво смотрит в окно. Капли, ползущие по стеклу, иногда подсвечиваются фарами уезжающих со школьной стоянки автомобилей.

- Бу! – Рида пытается застать ее врасплох, легонько сжав коготками за худые бока.

- Привет, - отзывается Элизабет, вздрогнув от ее щекотливого прикосновения.

- Что это было на алгебре, а? – с белозубой улыбкой осведомляется тигрица. – Плата за медовый крендель?

- Нет, - немного обиженная ее предположением, Элизабет вздыхает, поглаживая подушечкой на пальце холодное стекло. – Просто хотела помочь. Чтобы тебя родители не поругали.

- Они меня никогда не ругают, - молвит Рида, следя за ее пальцем. – Лишь бы сбагрить меня из дома, а как я учусь – дело второе.

- Вот как.

Элизабет видела их один раз на родительском собрании. Молодые, явно преуспевающие звери. Неудивительно, что Рида чувствует себя так раскованно. Ее не заставляют красоваться перед гостями игрой на скрипке, не заставляют носить дурацкий бантик на хвосте.

- Но мне было приятно, - Рида легко залазит на подоконник, скрестив лапы, и глядя на нее сверху вниз. – Мне давно никто не помогал. Тем более по своему желанию.

- Это хорошо, - искренне шепчет львица.

В глубине души она надеется, что Рида обнимет ее в благодарность или просто погладит за ухом, как иногда поступает с подругами.

- Да, просто супер, на самом деле, - она улыбается, легонько пихнув ее кулаком в плечо. – Я получила восемь с половиной баллов. У меня таких оценок с пятого класса не было. Почему ты грустишь, кто-то обидел? Хочешь, я ему хвост надеру?

- Нет, нет, - возражает Элизабет, отведя глаза. – Я и сама могу обидеть.

- Огось. Грозная боевая львица.

- Если бы.

- В таком милом бантике, - тигрица без стеснения поднимает кисточку ее хвоста, разглядывая большой белый бант.

- Я выгляжу как дура, - вспыхнув, бормочет Элизабет.

- Нет, - в глазах Риды снова знакомый озорной огонек. – Ты выглядишь как милый котенок.

- Да ну тебя, - с гневом отзывается Элизабет, забирая хвост из ее лап.

- Эй! – тигрица удивленно смотрит ей вслед. – Я не хотела тебя обидеть!

Не важно, чего она хотела. Важно уйти сейчас, пока еще есть возможность сдержать слезы. Элизабет бредет домой в вечернем полумраке, иногда оживающим в свете фонарей. Ветер студено облизывает пылающие от обиды щеки. Дурацкий бант на хвосте давно намок, и волочится по земле нелепой белой тряпицей.

Может Рида и правда не хотела задеть ее. Но какая разница? Правда в том, что она всегда будет относиться к ней как к малому детенышу, и не воспринимать всерьез. И понимать это – вдвойне обидно. Лучше бы она шутила над ней, как другие. Так, по крайней мере, ведут себя с равными. А вот эта ее полувзрослая забота, - гораздо хуже.

Болезнь на неделю выбивает ее из учебы. Дни, пахнущие сиропом от кашля, тянутся как патока. Она лежит на боку, глядя, как по еще не высохшему после ночного дождя стеклу скользят платановые листья. Настенные часы мерно тикают, перемалывая бесценное время. Она читает хроники шамани, иногда раскладывает руны. Глупая северная привычка, но она ничего не может с ней поделать. Белые камешки с иероглифами не предвещают ничего хорошего, но сам процесс успокаивает и позволяет скоротать время.

Мать без стука заглядывает в комнату. Помимо беспокойства на ее мордахе еще и удивление.

- Элис, милая, к тебе тут какая-то девочка пришла. Она войдет?

Какая-то девочка? Элизабет улыбается, решив, что это Вейра – волчица-тихоня, с которой они обедают в столовой, но к ее огромному удивлению, в комнату заходит Рида.

Элизабет с трудом подавляет болезненный стон и быстро натягивает одеяло до шеи. Еще не хватало, чтобы тигрица увидела ее в нелепой розовой пижаме с цветами.

- Привет, - Рида садится на стул возле кровати и наклоняется к ней, улыбаясь, но в ее улыбке пока что не читается насмешки. – Я принесла тебе пряников с корицей и глинтвейна. Моя мама решила пойти на кулинарные курсы.

- Здорово, - Элизабет старается выглядеть приветливо.

Рида с любопытством осматривает дешевые пластиковые полки из «Идеи», косметичку с когтерезом и выравнивателем для усов, останавливает взгляд на целой стайке плюшевых волков и приподнимает бровь при виде большой коллекции энциклопедий и научных журналов.

- Скучаешь наверно?

- Да, есть немного. А как у тебя дела?

- Получила красный пояс, - Рида с гордостью выпячивает грудь. – Буду мастером ушу, всех врагов передушу.

Львица невольно хихикает и даже нечаянно отпускает край одеяла. Рида явно успевает заметить большую ромашку на ее груди, но деликатно отводит глаза.

- Хочешь, поиграем в «прайд против прайда»? – спрашивает она.

- Давай. Сто лет не играла.

Они переводят целую тетрадку на бои, в которых чаще побеждает Элизабет.

- Надеюсь, ты не поддавалась, - осторожно интересуется львица, отмечая последнюю завоеванную территорию.

- Зачем мне поддаваться? – удивленно отзывается Рида. – Ты ведь гораздо умнее. Чтобы ты там не думала.

- Извини, что я обиделась.

После нескольких часов проведенных вместе, Элизабет не может избавиться от чувства вины. За окном стелятся зябкие осенние сумерки, подсвеченные уличными фонарями. Предыдущие дни в это время она проникалась неизбывной тоской. В компании Риды переждать их оказалось гораздо легче и веселее.

Тигрица выжидает пару мгновений, лукаво улыбаясь, но затем протягивает лапу с растопыренными когтями.

- Заметано. Прощаю, - притворно вздыхает она, когда Элизабет прикладывает ладонь к ее лапе и легонько сжимает ее, закрепляя мир.

- Ты стала еще сильнее, - хвалит Элизабет.

- Агась.

Снизу раздается гулкий шорох колес, окно на миг озаряется светом фар.

- Отец приехал, - со вздохом комментирует Рида. – Выздоравливай скорее.

Последняя ночь в октябре. Ночь откровений. Взрослые в этот день подолгу говорят о своих чувствах, звонят родителям и близким друзьям. Дарят букеты цветов, признаются в любви. Иными словами – на одну ночь пытаются быть самими собой.

В школе принято в этот день обмениваться «искринами» - искренними посланиями, написанными на открытках или просто тетрадных листах. Большинство делают это анонимно. Риду ожидаемо заваливает поток признаний в любви. Всю последнюю перемену она придирчиво изучает пестрые открытки и читает послания. У Элизабет дела обстоят гораздо проще. В одном анонимном письме ясно различается заковыристый почерк Тревиса – ее соседа-медвежонка по парте, в другом какой-то мальчик благодарит за помощь и хвалит ее ум. Подписав несколько открыток и закинув их в ящик школьной почты, Элизабет уединяется в библиотеке, чтобы сочинить самое сложное послание. Аромат старых книг и карликовых хризантем на подоконнике действует на нее успокаивающе. Закончив текст, она лаконично подписывает открытку небрежным мальчишеским почерком «Риде».

С затянутого вязкой серой пеленой неба плавно падают большие хлопья снега. Они не успевают залежаться на сыром асфальте, тут же тают, но их танец прекрасен.

Элизабет смотрит в окно, прижав коленки к горячей батарее и водрузив голову на скрещенные передние лапы.

- Нужен совет, - за спиной, откуда ни возьмись, возникает запыханная после пробежек во дворе Рида. – Мне тут кое-что прислали.

В ее лапе, как ни странно именно квадратная открытка с сакурой, подаренная Элизабет. Львица старательно перечитывает собственное послание и с деланным безразличием возвращает его Риде.

- Судя по почерку, какой-то мальчик. Тебя наверно завалили почтой, - нервно хихикает она.

- Не то слово, - морщится Рида. – Кто-то вообще предлагает мне… не важно. Мне особенно интересен этот стих.

Она зачитывает его вслух. Слышать переписанное из поэтического сборника четверостишье неожиданно приятно, хоть и интонации у нее совершенно другие:

Ветер восточный печаль унесет,

Снегом обнимет, сказав о зиме.

Тот, кто не любит, любовь обретет,

Тот, кто молчал – все расскажет тебе.

- Красиво, - улыбается Элизабет. – Из какой-то книги.

- Книги? – хихикает тигрица. – Это такие белые штуки с кучей слов?

- Ну да. Иногда их читают. Похоже на Ребрингера или Орсона. Точно не знаю.

Несколько мгновений они стоят в тишине, глядя на танец снега за окном. Тигрица все еще держит в лапе подаренную открытку, ее полосатый хвост плавно метет по линолеуму.

- Не знала, что у влюбленных в меня мальчиков есть мозги, - произносит она после молчания и прячет послание в портфель.

Настоящая зима начинается в декабре. За окнами метет белая вьюга, иногда ей на смену приходит быстрая шипящая на земле морось. Стоит вытянуть лапу из-под одеяла, как ее тут же обжигает утренним холодком. Ветер тоскливо воет во дворе, гулко ударяя ставнями, иногда залетает сквозняком сквозь замочную скважину или зазоры в оконных рамах.

Дома никого нет. Мать с отчимом до вечера будут разъезжать по супермаркетам в поисках удачной распродажи. Элизабет решительно покидает импровизированную берлогу из теплых мягких одеял и пулей залетает в душ. Вдоволь погревшись под горячими струями воды, она не спешит покинуть ванную комнату. Стоя среди теплого душистого пара, львица чувствует себя как в тумане. В запотевшем зеркале ничего не видно, но она и так прекрасно знает свое тело. Худые лапы, худые бока. Шерсть не как у местных – бледная, не золотистая. Голубые глаза, которые взрослые называют «умными», но ей кажется, что она просто слишком беспокоится по пустякам, оттого и выглядит такой задумчивой. Она давно просила у матери проколоть уши. Большие, круглые, с заметной черной шерсткой на кайме, с серьгами они не будут выглядеть так по-детски. Но куда там.

Облачившись в мягкий хлопковый халат, она на минуту замирает перед окном, глядя как рассеянно, но быстро метаются пышные белые хлопья. Читает вслух полное стихотворение Ферроу:

Ветер восточный печаль унесет,

Снегом обнимет, сказав о зиме.

Тот, кто не любит, любовь обретет,

Тот, кто молчал – все расскажет тебе.

Жизнь между строчек, похожа на сон,

Но как далеко меня б путь не занес

Меня успокоит морской горизонт

Ровным узором тигриных полос.

Положив толстый томик на прикроватную тумбу, Элизабет со вздохом достает из футляра давно требующую практики скрипку. Она задается вопросом – поймет ли Рида смысл этого послания. Ферроу был львом-исследователем, эти стихи он сочинил во время продолжительной морской экспедиции. Он был влюблен в тигрицу, но свадьба не могла состояться. Смешанные браки были не в чести, да и разница в сословиях сыграла свое.

Догадается ли Рида узнать автора и проследить его историю? Или глупо даже рассчитывать на это.

Не придя к выводу, Элизабет берет смычок в лапу и заводит меланхоличную мелодию по мотивам полузабытого фильма.

Урок закончился четверть часа назад, но Элизабет по-прежнему сидит за передней партой, почти не замечая белой вьюги за окнами. Всю большую перемену класс будет пустовать, пока детеныши обедают и играют в снежки на улице. А значит, можно спокойно порисовать в большом блокноте. Она планировала закончить рисунок еще на уроке, но мистер Дэвис как назло начал ходить по классу, заглядывая в их атласы, и ей пришлось постоянно прятать блокнот под партой.

Дверь неожиданно распахивается пинком и возле доски возникает Рида.

- Я так и знала! – произносит она облегченно.

Элизабет в смятении откладывает карандаш, не зная чего ожидать, но тигрица быстро проходит мимо и снимает со спинки стула синюю сумку, где обычно носит спортивную форму.

- Растеряша, - фыркает Рида, отряхивая шерсть на загривке от снега. – А ты что делаешь, м-м-м? Можно я посмотрю?

Не дождавшись ответа, она наклоняется над плечом Элизабет и заглядывает в блокнот.

- Ух ты! Это белая башня Саури? Ты была там?

- Да нет, - робко отзывается Элизабет. – Я бы хотела, но вряд ли когда-нибудь получится. Это все так, соломенные мечты.

- Соломенные? – хмурится Рида.

- Это из Ферроу, - объясняет львица, уложив мордочку на лапу. – Он так называл детские мечты. Соломенные – потому что первые искры взрослой жизни сжигают их дотла. Но на их месте вырастают красивые цветы.

- Глупости, - фыркает Рида, с любопытством листая ее блокнот. – Мечты нужно мечтать, а не сжигать.

Ее мордочка все еще находится в дюйме от львицы. Элизабет боится даже вздохнуть, чтобы невольно не прикоснуться к ее щеке. Шерсть тигрицы пахнет растаявшим снегом, а дыханье – табаком и ментолом.

- Ты что, курила? – принюхиваясь, возмущается она.

- Агась. Мама как обычно забыла сигареты на столе, ну я и не сдержалась, - спокойно отзывается Рида.

- Завязывай с этим, - расстроено шепчет Элизабет. – Лучше бы завела себе «йо-йо» как другие кошки.

- Ой, большая взрослая львица! – хихикает Рида, придвинувшись почти вплотную и сверля ее озорными зелеными глазами. – Я злостно нарушила дюжину школьных правил? – осведомляется она с наигранным беспокойством.

- Не в этом дело. Я просто за тебя переживаю.

- Серьезно? – брови тигрицы удивленно взлетают вверх. – Эльза… знаешь что?

Вместо ответа она притягивает ее за галстук и быстро облизывает шершавым языком губы.

- Фи! – львица откидывается на стуле, брюзгливо высунув язык. – Ну что ты за…?! – поморщившись, возмущается она.

- Знаю, знаю, я глупая соломенная тигричка! – смеется Рида.

Игриво виляя хвостом, она отсылает Элизабет воздушный поцелуй и удаляется восвояси. Львица обескуражено протирает тыльной стороной лапы губы, на которых еще остался запах табака и ментола. Несколько минут она бесцельно катает погрызенный карандаш по столу, собираясь с мыслями. Стоило бы обидеться на такую выходку, но никак не выходит. К своему удивлению, Элизабет понимает, что хотела бы пережить это снова.

Несколько дней в году – на зимних и летних каникулах она проводит в доме своего названного дяди Кенро. Молодящийся серый волк работает дальнобойщиком, что, по мнению Элизабет, равносильно мореплавателю. Осенью и зимой он носит одну и ту же кожаную куртку с вышитым орлом на спине, в бездонных карманах которой всегда можно найти пару помятых талеров или облепленные табаком мятные леденцы. Элизабет всегда с готовностью принимает его приглашения. В свою типичную волчью нору он стесняется приглашать племянницу, и чаще берет ее в паб. Сидя в компании его матерых друзей, львица пьет молочный коктейль или глинтвейн, пока те обсуждают футбол, ситуацию на дорогах и политику. Обычно он позволяет себе три кружки пива, что в самый раз для хорошего настроения и не слишком много для его организма.

Они идут, взявшись за лапы по заснеженному центральному парку Лисса. С неба иногда срываются редкие пышные снежинки. Элизабет взахлеб рассказывает ему обо всем, о чем молчит с родителями, волк слушает, ухмыляясь и кивая.

- Ты главное скажи, отличница, - говорит он, стряхивая снежинку с ее уха. – Как у тебя с мальчиками? Открытки, цветы, все дела.

- Да никак если честно, - покраснев, признается Элизабет.

- Ну, а нравится кто-нибудь?

Первой на ум приходит Рида. Это на миг выбивает Элизабет из колеи.

- Я еще не знаю, - жалобно бормочет она, буквально тая под его пытливым взглядом.

Заметив ее смущение, волк проницательно кивает и хлопает ее по плечу.

- Всему свое время. Не парься.

- Не буду.

Ей нравится, что с ним можно пооткровенничать как с близким другом. Дядя никогда не скупится на слова и обычно называет вещи своими словами, наплевав на деликатность или разницу в возрасте. Она хорошо помнит подслушанный в детстве диалог.

Мать жаловалась дяде, что Элизабет не может найти друзей в новой школе. Кажется, это было в третьем классе. Она подралась с какой-то леопардицей, что кончилось для обеих расцарапанными лапами и строгим выговором.

Выслушав возмущения названной сестры, волк глотнул чаю и выдал:

- Возможно, она просто не создана для дружбы.

- Как это не создана для нее? – ужаснулась мать. – Все девочки с кем-то дружат, она уже полгода не может нормально проучиться, вечно какие-то скандалы. Ты думаешь, это врожденное, что ли?

- Я думаю, что у каждого есть задвиг, который никак не исправить, - спокойно пояснил дядя. – Это не делает ее хуже.

- Может отвести ее к психологу?

- Шутишь что ли? – возмущенно откликнулся волк. – Мозгоправы начнут ей втирать про то, что она такая же как все и прочий бред. Даже не думай об этом.

- Ты не знаешь, о чем говоришь.

- Да, но психологи тем более не знают.

Тогда Элизабет чуть не обиделась, обескураженная его словами «не создана для дружбы». С каждым годом смысл его слов доходил до нее больше, и она была благодарна за эту подслушанную откровенность.

Живо воспроизведя этот диалог в голове, львица жмется к хрустящей кожаной куртке дяди, уткнувшись мордочкой в пахнущую сигаретным дымом грудь. Волк немного удивленно улыбается, гладя ее шею под толстым шарфом.

- Скажи, а я могу вообще кому-нибудь понравиться? – покраснев, спрашивает львица.

- А почему нет? – хмурится волк. – Ты красивая, умная. Умеешь слушать и красиво говорить. Ты добрая и ласковая, хоть и пытаешься это прятать как все девчонки твоего возраста. Мальчики не сразу начинают ценить эти качества.

Она прячет грустную улыбку за влажной от снега варежкой. Возможно, все, что он говорит – правда, но достаточно ли этого, чтобы быть хорошей подругой? Тем более для такой, как Рида. Веселая, озорная, всегда уверенная в своих силах. Что Элизабет может ей дать? Ее даже оценки не интересуют.

Тигрица навещает ее на рождество. Она стоит на пороге ее дома, сжимая в лапах нарядную корзину с домашней выпечкой, глинтвейном и конфетами. Хлопья снега тают на ее вязаной шапке и шарфе. Сгорая от стыда, Элизабет дарит ей самодельный торт в картонном домике.

- С новым годом, - Рида притягивает ее к себе и быстро целует в щеку, щурясь от резкого ветра. – Желаю, чтобы все твои мечты исполнились в этом году!

Золотистые бубенцы на кончике ее украшенного омелой хвоста задорно звенят при движении.

- И тебя с новым годом, - Элизабет сжимает ее лапу, мучительно подбирая слова. – Я желаю… желаю… чтобы ты… никогда не перестала быть собой… такой же… хорошей.

Тигрица выслушает ее сбивчивые пожелания, и еще раз лизнув в щеку на прощанье, удаляется по белесой дороге, обходя сугробы.

Проводив ее взглядом, Элизабет закрывает дверь и расстроено усаживается прямо на дверном коврике, положив перед собой подаренную корзину.

Почему самые нужные слова никогда не приходят вовремя? Сколько книг нужно прочитать, чтобы знать в какой момент что говорить?

Мать зовет ее на кухню, пробовать индейку и смотреть новогодние передачи. Устав сокрушаться над своей глупостью, Элизабет присоединяется к празднику.

Зима отступает в феврале. Солнце топит школьный двор, золотясь в лужицах, остающихся на месте сугробов. Ветер пронизан его неожиданным теплом. Элизабет стоит возле флагштока в центре двора, листая учебник. К ней подходит Кристер – лис-одногодка. Последнее время он проявляет к ней все больше знаков внимания.

- Тебе очень идет этот шарф, - молвит он, робко поправив роговые очки.

- Спасибо, - Элизабет старается быть вежливой. Ей нравится говорить с ним о литературе, да и просто обо всем на свете. С ней он не выглядит таким стеснительным как всегда.

Что может быть приятнее для лиса, чем комплимент о его красивой шкурке?

- Ты снова мыл шерсть этим яблочным бальзамом? – улыбается Элизабет. - Пахнет просто восхити…

Она вздрагивает, когда мокрый тяжелый снежок смачно разбивается о нос Кристера, забрызгав их обоих. Лисенок ошарашено оглядывается, ничего не различая сквозь покрытые снегом очки. Элизабет расстроено прячет намокший учебник в сумку и протирает его очки салфеткой.

- Кто это был? – спрашивает лисенок, слеповато щурясь от солнца.

- Гейл.

- Вот черт, - сконфузившись от стыда, он водружает чистые очки на переносицу. – Прости меня, пожалуйста.

- За что? – Элизабет старается, чтобы смеющиеся мальчишки услышали ее слова. – За то, что Гейл – идиот?

Для убедительности она ласково сжимает лапку Кристера в своей, но этого недостаточно, чтобы избавить друга от сомнений. Он несколько часов будет ходить темнее тучи, и с этим ничего не поделаешь.

Но долго злиться не выходит. Рида на удивление быстро покидает группу своих вечных подруг, ступая прямо к Гейлу.

Коренастый волчонок, как раз занятый ваянием очередного снежка, не замечает надвигающуюся угрозу.

Что она будет делать? Элизабет даже забывает о том, что до сих пор сжимает лапу Кристера. На ее глазах Рида подходит вплотную к Гейлу и быстрой, хорошо отточенной подсечкой валит его на землю. Поставив колено ему на грудь, она о чем-то говорит, но слов не разобрать из-за удивленных возгласов младших школьников. Они кучкой толпятся вокруг, переполошенные дракой, но довольно скоро расходятся. Рида позволяет Гейлу встать. Обескураженный волчонок потирает ушибленный бок под ее гневным искрящимся взором.

- Что это с ней? – потрясенно шепчет Кристер. – Она никогда за меня не заступалась.

- Понятия не имею, - тихо отзывается Элизабет.

Во вторник их отпускают после третьего урока. Закончив домашнее задание, Элизабет решает вздремнуть, но проснувшись, с ужасом понимает, что проспала до вечера. Длинные закатные тени висят во дворе, уходящее солнце наполняет комнату густым алым светом.

На задворках разума еще мелькают картинки сумбурных снов. В одном из них она идет по запорошенной мелким снегом автостоянке к серебристому автомобилю. Свирепый ветер гнет голые кустики возле входа в супермаркет, просачивается сквозь джинсы и теплую куртку. В другом сне она бежит сквозь пшеничное поле, играя в догонялки со сверстниками. Споткнувшись, заваливается на мягкий ковер скошенных колосьев. Рида тут же хватает ее, прижав к груди, и угрожающе шепчет: «Попалась! Теперь никуда не отпущу!» Были и другие сны, теплые и стыдливые, чье содержание Элизабет не поведала бы и лучшей подруге.

Подавив зевок, и гибко потянувшись, она прижимает к груди подушку. Какая-то томительная истома лениво расползается по телу. Подозрительное ощущение дискомфорта не покидает ее. Львица нетерпеливо опускает лапу в трусики и вздрагивает от удивления. На пальцах остается паутинка прозрачной влаги.

Шумно вздохнув от стыда, она рысью бросается в ванную. Переодевшись и загрузив в стиральную машину корзину одежды, она садится на ворсистый коврик и следит за тем, как шумно вращается центрифуга.

Элизабет обнимает большого плюшевого варана, подаренного дядей на последнее рождество, в надежде, что он поможет ей избавиться от разбитости и конфуза, оставшихся после сна.

- Рида, - шепчет она, прижав мордочку к его мягкому пыльному загривку. – Почему ты не выходишь у меня из головы?

Почему она так много значит для нее? Да и может ли значить вообще. Подумаешь, подбодрила в первый учебный день. Помогла перебороть болезнь. Элизабет тоже в долгу не оставалась. Ведь дело не в этом, совсем в этом.

Львица с оторопью наблюдает, как барахтается одежда в центрифуге. Процесс чем-то напоминает ее собственные мысли.

Чего она хочет? Стать для нее подругой? Для тигрицы, и без того окруженной вниманием. Разумной девочке такое и в голову не придет. Но Рида… такое ощущение, что ей просто наплевать на свое место в классе и школе. Другой на ее месте не пришло бы в голову заботиться о какой-то тихоне-северянке с кучей тараканов в голове. Недавний конфликт с Гейлом лучшее тому подтверждение. Она сделала это так легко и непринужденно, будто это само собой разумеется. Но ведь это не правда. Элизабет давно привыкла, что если кто-то делает тебе одолжение, то он ждет ответного внимания.

Так было всегда. До Риды. Иногда по ее поведению вообще не понять – помнит ли она хотя бы имя этой глупой смущенной львицы.

До конца учебного года остаются считанные месяцы.

В марте их отправляют на практику в Эспервинч – один из пригородов Альсвира. От колледжа веет взрослой жизнью. Студенты вальяжно ходят по коридорам, шутя и смеясь по известному им одним поводу. Элизабет и ее одноклассники напоминают айсберг детства посреди этой шумной студенческой жизни.

Интересно, буду ли я такой же уверенной и легкомысленной через пару лет, - задается вопросом львица. Одна местная художница-лисица ходит по коридору, просто раздавая всем конфеты. Два молодых льва играют в «Подземелья и Драконы» прямо за столом в обеденном зале. В школе за подобное бы засмеяли на месте, а тут это воспринимается как норма. Никто не задирается, не шутит без причины.

Кто-то, как Элизабет, впитывает новые знания как губка. Некоторые, как Рида, откровенно скучают, глядя в окно на серебрящуюся под теплым солнцем листву.

До автобусной остановки нужно пройти милю по проселочной дороге, плавно оплетающей вересковые холмы и бесконечное поле высокой травы, гнущейся под свежим задиристым ветром. Воздух буквально пропитан весной. В сгущающихся сумерках под низкими белыми облаками звуки кажутся ближе и громче.

Они каждый вечер идут по этой дороге – семь одноклассников, у кого в день по три необязательных предмета. Элизабет выбрала физику, литературу и дипломатию, Рида – два урока физкультуры и религиоведение.

Рида идет впереди, взяв под лапу Лаора, львенка из их класса. Для своих лет он выглядит очень приятно. Черная грива развивается на ветру, кисть на длинном изящном хвосте мерно ходит из стороны в сторону. В нем не меньше уверенности, чем в тигрице.

Львица идет в хвосте небольшой колонны. Мать, наконец, разрешила ей проколоть уши, а отчим даже подарил гранатовые серьги. Она сама их выбрала. День назад Рида обмолвилась в разговоре с подругой, что обожает гранатовые и рубиновые украшения.

Она основательно подготовилась – надела лучшую блузку и красные бутафорские браслеты, даже тайком от мамы подвела глаза карандашом и подрумянила шерстку на щеках.

Но как назло именно сегодня тигрица слишком поглощена своим новом другом и почти не смотрит в ее сторону. Больше всего на свете Элизабет надеется, что та заметит в ней перемену, подойдет и скажет что-нибудь приятное. Хотя бы просто… остановится на ней взглядом и заговорит впервые за последнюю неделю. На этот раз она точно найдет, что ей сказать. Предложит помочь с подготовкой к экзаменам, да хотя бы просто поблагодарит за ту небольшую, но ценную доброту, что оказала ей Рида.

Но чем дольше они идут, тем меньше в Элизабет остается уверенности в себе.

Море травы вздымается по сторонам дороги от дуновений бархатного ветра.

- Посмотри на меня, - молит Элизабет, глядя на мерно покачивающийся полосатый хвост. – Посмотри на меня. Посмотри.

Тигрица звонко смеется какой-то шутке, боднув льва локтем в бок.

- Посмотри на меня, - чувствуя, как щекочет в глазах, шепчет Элизабет. – Посмотри на меня.

В синеватом мареве весенней ночи загораются далекие огни столичных небоскребов. Сюда лишь долетает приглушенный расстоянием стук колес пригородной электрички.

- Посмотри на меня, - просит Элизабет, зажмурившись от ветра и пытаясь проглотить ком в горле. – Пожалуйста. Посмотри на меня.

Рида фыркает в ответ на реплику Лаора.

- В нашем классе только один спец по литературе, - она оборачивается, чтобы подмигнуть Элизабет. – И этот спец… Эльза?!

Процессия замирает посреди дороги. Рида медленно подходит к ней, заглядывая в глаза. Ребята удивленно перешептываются.

А она плачет, и ничего не может с собой поделать. Поднимает слезящиеся глаза, чтобы взглянуть на растерянную тигриную мордашку.

- Что с тобой случилось, милая? – тихо спрашивает Рида.

- Ничего, - она судорожно вдыхает в бессмысленных попытках удержать слезы.

Тигрица протягивает лапу к ее щеке, гладит подушечками на пальцах гранатовую серьгу.

- Какие красивые. А я и не сразу обратила внимание.

Только не сейчас. Из груди львицы вырывается жалобный стон вперемешку с рыданьем. Почему?! Почему ты заметила их в самый неподходящий, самый ужасный момент. Она безвольно сползает на землю, пряча мордаху за лапами, всхлипывая и сотрясаясь от слез.

- Идите сами, - говорит Рида друзьям, рассеянно поглаживая лапой ее загривок. – А мы немного погуляем в поле.

- Автобус через двадцать минут, - недовольно напоминает Лаор.

Уходи, - хочет прошептать Элизабет, но не находит в себе сил на это. Пожалуйста, уходи, пока я не опозорила себя еще больше.

- Знаю, - непреклонно отвечает Рида. - Поедем на восьмичасовом. Ну, че застыли?

Дождавшись, пока они отойдут на почтительное расстояние, тигрица склоняется над плачущей Элизабет, ласково приподнимает голову ее за подбородок.

- Идем.

Львица ступает за ней сквозь высокую колосящуюся траву. Рида сжимает ее лапу в своей, мягко, но решительно. Так они проходят с полсотни шагов, а затем усаживаются на ковер мелких сорняков и одуванчиков. Несколько минут в молчании наблюдают за тем, как мигают в темнеющем синем небе первые звезды.

- Эльза?

На смену горю приходит болезненный жгучий стыд. Она боится заглянуть в глаза Риды. Большие зеленые глаза, глядящие на нее с жалостью и теплом. Элизабет совсем не так себе все представляла. Тигрица лежит на боку, уложив голову на лапу, а свободной поглаживает ее щеку. Еще час назад она и не мечтала о таких прикосновениях, помыслить не могла о том, что они будут лежать посреди поля, что мордочка тигрицы будет так близко, что она ощутит тепло ее дыханья. Сейчас все это кажется жутко неправильным.

- Расскажи, что с тобой происходит, - тихо просит Рида, придвинувшись вплотную.

Элизабет молчит, глядя на яркую синюю звезду в перламутром небе.

- Что тебя так гложет, котенок? – пальцы Риды замирают на ее щеке, когда она слышит ответ.

- Ты.

Всего одно слово. Болезненное, вырванное с такой мукой. Произнеся его, Элизабет чувствует, как по всему телу раскатывается волна горячего стыда.

- Я? – терпеливо произносит тигрица.

В ее глазах по-прежнему ни капли гнева или обиды.

Подавив шумный слезливый вдох, львица буквально взрывается словами.

- Ты не выходишь у меня из головы с тех самых пор, как подошла ко мне в раздевалке. Я думала ты будешь смеяться или издеваться надо мной, но ты так говорила… говорила со мной, будто тебе это правда интересно, и каждый раз ты вела себя так, будто я для тебя что-то значу. Никто не делал для меня столько хорошего. Я так хотела стать твоей подругой, просто быть рядом, обнимать тебя как Эшли или Вестина, но я не могла, я никогда не умела так себя вести, я боялась, что ты посмеешься надо мной, решишь, что я глупая дура, которая хочет дружить с преуспевающей девчонкой, только потому, что дружить с тобой круто, - чем больше она говорит, тем больше хмурится Рида. – Я думала о тебе все время, я хотела быть для тебя полезной, хотела сделать тебе приятное. Я не знала, что чувствую к тебе, даже когда писала открытку на день откровений, я просто хотела… чтобы ты знала, какая ты хорошая, как я к тебе отношусь, чтобы поняла, как много для меня значит твое внимание.

- Какая же я глупая, - удрученно вздыхает тигрица. – Надо было догадаться, что это твоих лап дело. Никто из мальчишек ничего подобного мне в жизни не писал.

- Больше всего на свете я боялась… боялась потерять то немногое, что у нас было, - львица вздрагивает, ощутив как новые слезы просятся наружу. – Я всего боюсь. Мне никогда не стать такой как ты. Я все время думала о том, что школа закончится, и я так и не смогу сказать тебе всего этого, потому что это так глупо, и ты никогда не спросишь, и я не смогу объяснить, что я чувствую к тебе.

- Что ты чувствуешь? – вкрадчиво осведомляется тигрица. Ее мордочка закрывает ночной небосклон с редкими крапинками звезд.

- Я не знаю, - жалобно вздыхает Элизабет.

- Зато я догадываюсь, - шепчет Рида, притягивая ее мордаху к себе.

Их поцелуй длится долго, очень долго. Львица буквально обмякает в ее лапах, полностью расслабившись, чувствуя, как разум уплывает куда-то вдаль. Закончив поцелуй, тигрица не спешит отодвинуться – ее мордочка по-прежнему очень близко, так, что они касаются носами. Горячее прерывистое дыханье щекочет щеки Элизабет. Ее тело мелко дрожит как от озноба, сердце громко колотится в груди. Ни одно подходящее слово не приходит в голову, но Рида и без них все понимает, усаживаясь рядом с ней и протягивая лапы.

Элизабет обнимает ее так тесно, что сводит дыханье. Десятки болезненных вопросов проносятся в голове. И главный из них – кто для нее Рида? То, что случилось явно выходит за рамки дружбы. Больше всего на свете Элизабет боялась и одновременно желала чего-то подобного. Возможно, в глубине души она надеялась, что Рида не поймет ее чувств. Побоится их неправильности. Но тигрица как всегда оказалась храбрее и решительней.

Элизабет практически сворачивается клубком, поджав коленки к груди, спрятав мордочку под подбородком Риды. Сильные лапы гладят ее загривок и плечи, прогоняя печаль и стирая обиды.

Они сидят в тишине, нарушаемой стрекотом каких-то насекомых и мерным гулом высокой травы. В объятиях тигрицы так тепло, что ветер, метающийся в синих мартовских сумерках, больше не кажется холодным.

- Значит, с нашей первой встречи, - со вздохом повторяет тигрица. – И все это время ты мучилась, молчала.

- А что я могла сделать? – пугливо отзывается Элизабет.

- Не знаю, - хихикает тигрица. – Тряхнула бы меня за плечи и сказала: обними же меня, наконец, полосатая сволочь!

Элизабет устало фыркает, зажмурившись от удовольствия. Лапа тигрицы поглаживает шерсть на ее животе, иногда легонько щекоча когтями.

- Ты что, боишься на меня смотреть? – игриво осведомляется Рида.

- Я боюсь, что это окажется сном.

- Это не сон, - тигрица целует ее в переносицу и ее слова наполняют Элизабет теплом. – Ты в моих лапах. И я никуда тебя не отпущу.

За окном тихо шуршат мокрые от недавнего дождя листья платана. Элизабет зевает, зябко кутаясь в мягкое, согретое ее теплом одеяло. На миг ей кажется, что она дома, просто уснула после домашней работы. Но нет – на внутренней поверхности бедра еще лежит большая тигриная лапа, вызывая легкую, игривую щекотку. Горячее дыханье тигрицы лохматит загривок, а другая ее лапа слепо находит живот львицы и придвигает ее к себе.

Ее родители частенько отправляются в командировки, оставляя большой уютный дом целиком на попеченье тигрицы. Не сказать, чтобы она была расстроена их отсутствием.

На мягком ковровом покрытии в спальне Риды беспорядочно валяется их школьная форма. Элизабет находит блузку, свисающую с офисного стула, клетчатую юбку возле кровати, гольфы и лифчик.

Как далеко мы успели зайти, - с легкой тревогой осознает львица.

Она почти не помнит, в какой момент их поцелуи перешли в нечто большее. Тревога неизбывно просачивается в нее, вызывая сомнение и стыд за то, что она позволила Риде зайти так далеко. Но все ее сомнения развеиваются, стоит на миг ощутить тепло ее прикосновений, мягкие надежные объятия. В такие моменты ей хочется только одного – сжать тигрицу в своих лапах, слушать ее тихое удовлетворенное урчанье и никогда не отпускать.

- Уже выспалась, белая мышка? – шепчет Рида ей в ухо.

- Не могу найти свои… ну…

Рида хихикает, наблюдая, как та растерянно обводит глазами комнату в поисках нижнего белья.

- Не понимаю, о чем ты говоришь, - молвит тигрица, откинувшись на подушку.

По ее блестящим глазам и насмешливому тону, Элизабет все прекрасно понимает.

- Куда ты их спрятала? А? – она садится поверх Риды, прижав ее лапы по сторонам от улыбающейся, коварной мордахи.

- Ну, все! Я у тебя в плену, - фыркает она, притворно закатив очи. Разумеется, она гораздо сильнее Элизабет, но не может не подыграть. – Но если ты пощадишь меня, о, великая охотница, я испеку тебе блинчиков с кленовым сиропом и сделаю какао.

Сделка звучит заманчиво.

- А я буду ходить у тебя по дому голой? – нервно осведомляется Элизабет.

- Ты что, меня стесняешься?

- Я стесняюсь себя.

- Глупое создание, - укоризненно шепчет Рида. – Ну-ка иди сюда, - она хватает ее за лапу и подводит к большому зеркалу в дверце шкафа. – Посмотри на себя. Посмотри, какая ты красивая. Изящная и нежная, как цветочек.

Элизабет не приходило в голову любоваться своим щуплым телом, тем более под чьим-то внимательным озорным взором. Чувствуя, как пылают щеки, львица хочет прикрыть наготу лапой, но Рида легко отводит ее ладошку вниз. Усы тигрицы щекочут ухо, вызывая невольную улыбку.

- Ну что, начинаешь себе нравиться? – осведомляется она.

- Только когда ты рядом, - честно признается Элизабет.

- Это неправильно, - тигрица цокает языком, легонько прикусив ее за ухо. – Ты должна быть красивой двадцать четыре часа в день. А для меня ты можешь быть любой.

Тигрица уходит на кухню, оставив ее наедине с собой. Несколько секунд Элизабет просто улыбается, глядя, как вздымаются за окном влажные зеленые листья. Весенние дожди теперь ассоциируются у нее с чем-то новым и удивительным. Влажный утренний сумрак отныне напоминает ей о тепле тигриных объятий и нежном аромате ее тела. Львица достает из портфеля, брошенного под стол, блокнот и садится за рисунок, созревший за это время в голове.

Карандаш плавно выводит мускулистые, но изящные лапы тигрицы, ее упругий поджарый живот и соблазнительный изгиб спины. Мелкие штрихи создают близкую, ставшую хорошо изученной мордаху с пышными белыми бакенбардами и озорными зелеными глазами. Она рисует Риду, сидящую на подоконнике в клетчатой отцовской рубашке поверх голого тела. Львица так увлекается, что не замечает как подруга бесшумно заходит в комнату и ставит поднос на кровать.

- Какая прелесть, - с восторгом отзывается она, положив лапы на плечи Элизабет.

- Ой! Не смотри, - львица вздрагивает, отодвигая блокнот. – Он еще не закончен и вообще я хотела лучше…

- Мне нравится, - Рида облизывает ее за ухом. – Ты обязательно станешь хорошим художником. А себя так же можешь нарисовать? Вот как сейчас.

- Как сейчас, - смущенно хихикает львица. – А если это кто-нибудь увидит?

- То он мне позавидует, - улыбается Рида, приподняв ее голову за подбородок и нежно целуя в переносицу.

Ее лапы пахнут кленовым сиропом.

Школьный распорядок почти не меняется из-за их отношений. Возле тигрицы по-прежнему ошиваются модные девчонки и парни из секции ушу. Она даже ходит под лапу с Лаором, чья роскошная черная грива, кажется, растет по часам – многие с завистью смотрят на такую эффектную пару. Элизабет общается с ребятами своего склада: тихоней волчицей Вейрой, усердным одышливым медвежонком Тревисом и смышленым, но скромным лисом Кристером. Им приятно наконец оказаться в одной группе, тем более во главе с раскованной и гораздо более уверенной в себе Элизабет. Гейл поначалу ежедневно подкалывает их, называя «бот-командой» и задирая Кристера. Впрочем, его пыл довольно быстро иссякает. Судя по тому, как волчонок испуганно поджимает хвост, проходя мимо Риды, у них с тигрицей состоялся не очень приятный разговор.

В школе они с Ридой по-прежнему только здороваются и иногда заговаривают об уроках. Никто из подруг не заподозрит неладное – тигрица гладко замяла публичную истерику Элизабет, и они не стали вдаваться в подробности.

Но, внешне простое, их общение приобрело невидимые, очень личные нотки. Лукавые взгляды и легкие незаметные прикосновения тайком от чужих глаз, озорные смски, от которых Элизабет едва сдерживает смех на уроках. А главное – после школы они принадлежат только друг другу.

- Что будешь делать вечером? – спрашивает Элизабет, когда они остаются вдвоем возле кабинета биологии в самом углу корпуса школы. – У меня сегодня родителей до полуночи не будет.

Теплый апрельский ветерок шуршит в гербарии, висящем за спиной тигрицы.

- Девчонки зовут на баскетбол, - пожимает плечом Рида. – Надо б напомнить им, кто самый крутой в школе.

- О, баскетбол, - с деланной важностью кивает львица. – Ну, как знаешь.

Раздается звонок, и она спешно спрыгивает с подоконника.

- Ты не обидишься? – заискивающе интересуется Рида.

- Ни капли, - улыбается Элизабет, вздернув хвостом, чтобы тигрица на миг увидела белые трусики под клетчатой юбкой. – Это правильное решение.

- Зараза, - смеется Рида, спрятав широкую улыбку за лапами. – Жди меня в восемь. И не забудь искупаться, потому что я тебя съем!

Так пролетают дни один лучше другого. Последнее школьное лето теплыми дуновеньями врывается в двери кабинетов, шуршит тетрадными листами, желтым лучом сквозит в открытые окна. Воздух упоен запахом Сарабийских акаций и монотонным гулом насекомых в густой зеленой траве.

Элизабет с Ридой сидят посреди бесконечного колосящегося поля. Свежий ветерок щекочет глаза и загривок, выдувая жар из прогретых шкур.

Они сидят спина к спине и долго говорят обо всем. Вспоминают, как здесь же решили открыться друг другу. Затем разговор сам собой приводит их к планам на будущее.

- Лиет дальше от Альсвира, чем я думала, - задумчиво говорит Элизабет. – Ты точно уверена, что это то, чего ты хочешь?

- Я много об этом думала, - отвечает тигрица. – Да и папа говорит, что экономисты всегда нужны.

- Значит, мы будем учиться за триста миль друг от друга, - Элизабет сглатывает ком. – Но это ведь никак на нас не повлияет?

Рида молчит, и чтобы ее подбодрить, Элизабет громко фыркает и трется затылком о ее мягкий загривок.

- Мы будем переписываться по сети! – уверено заявляет она. – Я ничего не знаю об интернете, но быстро научусь. Родители обещают мне купить компьютер! Свой собственный компьютер, круто, да? И я сразу куплю к нему веб-камеру.

- Хорошо.

- А у тебя ведь она уже есть. Мы будем встречаться по вечерам. Почти как сейчас, только… виртуально. Главное, что я буду видеть твою красивую мордочку. Я смогу помогать тебе с домашними работами.

- Хорошо.

- А летом можно будет съездить куда-нибудь на побережье. Я так хочу по-настоящему увидеть море. А ты когда последний раз была на море?

Она не видит, как по щеке тигрицы быстро стекает слеза.

- Элизабет, - молвит та тихим приглушенным голосом. – Я должна тебе кое-что сказать.

Рида говорит и говорит, болезненно сжимая и разжимая кулаки, но Элизабет почти не различает ее слов. Она рассеянно гладит кисть на хвосте, наблюдая, как багряные лучи заката ползут по высокой траве. Ветер сдувает блестящие слезинки с ее дрожащего подбородка. Большие голубые глаза глядят вдаль, на теряющийся в зеленых всполохах горизонт.

Часть 2

Альсвир, 1937 год.

Листва пыльной акации у дороги серебрится под солнцем. Ее шелест неслышно разлетается по большой, огороженной ветхой стеной из профнастила стройке. С востока задувает легкий, чуть прохладный ветерок, закручивая пыльные облачка. Впервые, после долгих летних дней, в душном воздухе сквозит осенней свежестью.

- Инвестиции в Тен-Аранну нам сейчас не по зубам. Мои восточные братья трудятся не покладая лап, но лисы слишком придирчивы к материалам. Если будем играть по их правилам – останемся у разбитого корыта с горстью талеров, - Тайлер пытается перекричать визг циркулярной пилы и барабанную дробь отбойных молотков.

Его лакированные туфли и темные брюки, с заправленной в них бежевой рубахой, покрыты строительной пылью, но гиен любит с головой уходить в свои проекты, так что это его не смущает. Белая бригадирская каска забавно смотрится поверх его черных дредов и серой пятнистой шерсти. Карих глаз не видно за золотистыми авиаторскими очками.

- Мне кажется, лучше попридержать рыжих партнеров до весны, когда откроются поставки от «Keiz-In», - добавляет он, почесав подбородок.

- Хорошо, - рассеянно отвечает Рида.

Она смотрит на серебрящуюся акацию у дороги и не может избавиться от наваждения. Что-то похожее она уже видела и переживала в далекой, истертой временем юности. Природа очень точно воспроизвела это незримое и труднообъяснимое ощущение.

- Ничего хорошего, – удивленно отзывается Тайлер. – Рэд, ты сейчас в каком измерении?

- Каких изменений?

- Понятно, - улыбается гиен. – Знаешь что, езжай-ка домой, хорошо выспись, посмотри телевизор. Я подъеду, как только разберусь с партнерами.

- О нет, не стоит, - тигрица трясет головой, прогоняя нахлынувшую робость. – Мне нужно закрыть отчет для Соркина. Я в норме.

- Не в норме, - решительно заявляет гиен. – Серьезно, тебе нужен перерыв. С бумагами я сам прекрасно справлюсь.

Он достает из кожаной кобуры на поясе запиликавший кнопочный телефон с большими клавишами для собачьих когтей. Риде не удалось приучить его к сенсорным смартфонам.

- Да. Мистер Рабидо. Разумеется, мы все учли, - ветер пригоняет больший мятый пакет от фастфуда прямо ему под лапы. Быстро скомкав его, гиен тихо ругается и ищет глазами нарушителя. – Конечно, мистер Рабидо. Экология – наше все.

- Это из экологической вахты Ская Рабидо? – обеспокоенно интересуется Рида.

- Ты еще здесь! – гиен возмущенно глядит на нее из-под очков. – Тебя подвезти?

- Бегу, бегу, - улыбается Рида, приобняв его за плечо и игриво похлопав по небольшому животу. – Приезжай скорее, пока я не опустошила весь бар, - добавляет она, целуя его в щеку.

- Оставь мне немного рома, - просит Тайлер, следя за тем, как она удаляется, меланхолично виляя полосатым хвостом.

За широким окном шестнадцатого этажа лениво ползут густо-синие кучевые облака, подсвеченные закатным солнцем. Небо стремительно теряет свой свежий лазурный оттенок, уступая непритязательной серости. Рида сидит на краю большой круглой кровати, наблюдая за метафорами в небесах. Находиться одной в такой просторной, утопающей в полутьме комнате очень тоскливо, но она не решается включить свет.

В голову исподволь лезут воспоминания. Первое сентября выпускного года. Ветерок качает акации на краю школьного двора. Первоклашки носятся с бумажными самолетиками. Эшли и Вестина что-то тарахтят ей о своих летних каникулах, о каких-то новых парнях. А она смотрит на новенькую – худую львицу с бледной шерстью, нерешительно застывшую у школьного порога с портфелем и футляром со скрипкой.

Рида со вздохом протирает мордочку, массируя подушечками на пальцах виски. У Элизабет были голубые глаза. Очень умные и печальные. Рида часто задавалась вопросом, сколько мыслей проносится за ними.

Тигрица укрывается простыней и берет в лапы планшет. Она пытается отвлечься просмотром последней конференции на сайте «Делового Альсвира», но слова сливаются в монотонный гул: бла-бла-бла, инвестиции, бла-бла-бла, пролонгации. Единственное, что ей приходит в голову за полчаса просмотра – новый костюм заметно полнит Тайлера. Надо сходить с ним в нормальное ателье.

В голове копошатся неуютные, брезгливые вопросы. Она готова рычать от обиды – почему именно сейчас? Почему так? Какая-то незаметная перемена в природе, легкий осенний ветерок и все, серьезная тигрица превращается в размазню, вытягивающую из памяти воспоминания школьных лет как невероятно-ценные жемчужины.

Оставив любые попытки с толком провести время, она достает из бара односолодовый виски и садится с бокалом у широкой плазмы. Там идет сериал «Эштен-Роад». Наблюдая за нелепыми, но безобидными ситуациями, в которые попадают персонажи – группа старых друзей, у каждого из которых куча тараканов в голове, она размышляет о том, что так, пожалуй, должна выглядеть идеальная жизнь. Набор праздных будней, не омраченных сложными вопросами. Легкомысленные слова и простые решения. Ни ответственности, ни сожаления за свои поступки.

Виски горчит и дерет горло. На то он, наверно, и виски. Обычно она смягчает его колой и льдом под сокрушающие взгляды Тайлера. Гиен называет это «Коктейль Идиот». Рецепт простой: виски за пятьсот талеров и кока-кола за два с половиной.

Но в этот раз даже неразбавленный напиток не помогает прогнать хандру. Наоборот, вопросы в голове становятся все более настойчивыми, будто ее невидимый критик набирается смелости.

Чего ты добилась в жизни? Зачем ты живешь? Когда последний раз ты делала что-то нетипичное, смелое? Ты любишь Тайлера, или тебе нравится засыпать с ним в обнимку?

Она придирчиво разглядывает себя в большом зеркале в дверце гардероба. «Ушу» осталось в далеком прошлом, как и яростный контроль за своим телом. Не сказать, чтобы она располнела, но формы уже не те. Тигрица горько улыбается своему отражению.

- Ты теперь большая девочка, - говорит она. – И вести себя тоже должна как большая. Если думать о прошлом – потеряешься в настоящем.

То, что случилось между ними в школе – дело прошлого. Это было приятно, необычно и… Она удивляется, что именно это слово приходит на ум - правильно. Правильно, потому что они нуждались друг в друге. Откровенно говоря, ей было наплевать на то, как это называлось у других. Конечно, она опасалась, что родители прознают, или кто-нибудь из подруг заметит недвусмысленные намеки, но… ей было просто все равно. Она была искренней. И счастливой.

Но это были три месяца. Всего три месяца далекой, невозможно далекой юности.

Сколько парней у нее было с тех пор? Пятеро, или трое, если не считать Эспера и Тайлера. Почему же именно эти три месяца так часто сквозят с задворков памяти, вызывая в ней неизбывную тоску?

Она вспоминает, как после первой ночи они стояли с Тайлером на балконе. Курили и обсуждали то, что происходит между ними. Никакой романтики или спонтанности – оба прекрасно понимали, на что идут. Рано или поздно придет время заводить семью, полноценную семью с представителями своего вида. И тогда, какую бы сильную тягу они не испытывали, они станут просто друзьями. Друзьями без секса.

В ту ночь они практически заключили договор об отношениях, где придирчиво рассмотрели каждый пункт. Риде такой подход пришелся по нраву. Никаких спорных моментов и недомолвок.

Возможно в этом все и дело. Чудеса случается только впервые. Второй раз они называются фокусом. Отсюда и весь налет романтики и тоски.

Но как бы трезво все это не звучало, и как бы сильно она не хотела избавиться от неловкого ощущения, покалывающего в груди…

Глядя на себя в зеркало, она вспоминает, как рядом с ней стояла Элизабет. Худенькая, стеснительная львица с синими как летнее небо глазами. Элизабет, которая так сильно в ней нуждалась. Элизабет, которую она предала. Ради чего? Ради большой насыщенной жизни в большом насыщенном городе? Ради бессмысленных, оставляющих только боль и желчь интрижек?

И сколько бы раз она не напоминала себе о том, что поступила разумно и правильно, что не стала позволять их чувствам зайти гораздо дальше…

- Ты нуждалась во мне, - Рида с горестью фыркает, глядя в глаза своему озлобленному отражению.

В первые месяцы колледжа тигрица получила дюжину писем. Дюжину писем, подписанных хорошо знакомым изящным почерком. Она так и не решилась их открыть.

Сейчас бы она многое отдала, чтобы их прочесть, даже если это внесет еще больше смятения в ее мысли. Но где теперь их искать? Остались где-то в завалах на чердаке родительского дома.

Она представляет, как Элизабет кропотливо выводила эти строчки. Плакала над ними. Как несла их в почтамт с увядающей надеждой на ответ.

Иногда вещи нужно называть своими словами.

- Ты нуждалась во мне больше, чем в ком-либо другом, - со вздохом молвит тигрица. – Ты доверяла мне. А я тебя предала.

Устав сокрушаться и порядочно захмелев, Рида зарывается в одеяла и проваливается в тяжелый тревожный сон.

О приходе Тайлера она узнает по гулким шагам в коридоре и бряцанью его ключей. Протерев сонные глаза, выходит встречать его в коридор.

- Так-то лучше, - улыбается гиен, вешая сумку с ноутбуком на вешалку. – Фух. Пахнет как в баре. Мне это нравится.

- Как прошли встречи? – рассеянно осведомляется она.

- Отврат. Долбаные львы. Кому не заглянешь в пасть – каждый хочет тебя съесть.

- Черт, - тигрица расстроено хлопает себя ладонью по лбу. – Я совсем забыла про ужин. Прости, сейчас им займусь.

- Расслабься, - Тайлер успокаивающе гладит ее плечи. – Закажем курочку из «Cat Chicken». Устроим студенческий вечер.

Они лежат на шезлонгах посреди просторного балкона. На перламутровом небе висят темные сырые облака, внизу мельтешат бледные огоньки автомобильных фар, доносится приглушенный шелестящий гул зеленых платановых крон.

Рида задумчиво смотрит, как Тайлер догрызает куриную ножку.

- Скажи, чисто гипотетически, - молвит она, покачивая бокал с ромом в лапе. – Ты бы простил предательство?

- Гм. О чем идет речь? О дружбе или бизнесе?

- Ну, скажем, ты очень доверял одной особе, думал, что между вами есть нечто большое и постоянное, а оказалось… оказалось, что для нее это было не так?

- Ничего не понимаю, - ворчливо отзывается Тайлер. – Давай без «гипотетически». Кто и что сделал?

Приходится рассказать ему всю историю. Если он и поражен, то не подает виду.

- А у тебя было что-то подобное в школе? – тихо интересуется Рида.

- Подобное – в смысле с мальчиком? – брови гиена сходятся в одну.

- Да нет же. Просто… отношения какие-то.

- Разумеется, - он улыбается, припоминая. – Школьная любовь и все дела. Ее звали Лиа Риоса, гиеночка из Аккарды.

- И что ты сейчас к ней чувствуешь?

- Да ничего, - он пожимает плечами, глубоко затянувшись сигаретой. – Было прикольно.

- Совсем ничего? – удивленно хмурится тигрица. – Ну, разве тебе не интересно, где она сейчас, как устроилась?

- Даже не думал об этом, - честно признает он. – Наверно замужем за пятнистым братом, нарожала ему кучу щенят. Я только помню, что у нее были зеленые глаза и такой забавный восточный акцент.

- А у вас было…?

- Да нет, ты что, - фыркает Тайлер. – У нее родители были религиозные до чертиков. Они бы меня заживо съели. Либо полноценная свадьба и обет верности, либо даже не смей нюхать ее загривок. Ну и вдобавок, ты же знаешь, как мы устроены: самки командуют, а ты знай себе – слушайся, на цыпочках ходи. Мне такое с детства было не по душе.

- И ты выбрал свободу?

- Я выбрал Криспи Нэн из другого класса. Классная лисичка.

- Засранец! – смеется Рида. – И много невинных сердец ты охмурил?

- Мой отец работал в цветочном магазине. Если ты можешь дарить девчонке по букету в день – ты полностью владеешь ее сердцем.

Если бы, - горько думает Рида.

- Значит, у вас все было серьезно? – уточняет он.

- Ну, насколько возможно, - молвит тигрица, прикусив губу.

- Вы лазили друг другу под юбки?

В карих глазах гиена выразительные искорки. Мгновение она размышляет, не дать ли ему по лбу.

- А юбки были черные или в клеточку?

- Скотина! – беззлобно фыркает Рида, пихнув его в бок кулаком.

Нашла, кому излить душу. Впрочем, гиен замечает перемену в ее настроении. Когда необходимо он проявляет недюжинную проницательность.

- Что ты сказала ей? На последней встрече.

- Что так будет лучше для нас обеих, - со вздохом отвечает Рида.

- Чем лучше? – хмурится Тайлер.

- Ну, никаких привязанностей на расстоянье. Мы сможем нормально встречаться с парнями, сможем понять, что нам необходимо в жизни.

- Серьезно? – он допивает ром и облизывает губы. - Ты надеялась, что это сработает?

- Бред. Думаешь, я этого не понимаю? Ай, какая же я глупая.

- Да нет, ты не глупая, - возражает Тайлер. – Но ход мыслей довольно странный.

- Ты же сам говоришь, что у больших кошек нет логики.

- Я говорю про львов. К тебе это не относится, - он зевает, устало разминая плечи. - Если в этом причина твоей ежеквартальной хандры, что мешает позвонить?

- Кому позвонить? – удивленно откликается Рида.

- Этой львице.

- С ума сошел, - бормочет она, подавившись ромом. – И что я ей скажу? «О, привет, а ты помнишь меня? Ну, да, как бы давно это было, я вот решила тебе позвонить».

- Ты – самочка, тебе виднее, что говорить, - разводит он лапами.

На темном небе ворочаются хмурые дождевые тучи. В соседнем небоскребе постепенно гаснет свет в прямоугольных окнах. За каждым из них чья-то жизнь. Целая семья в несколько львиных ртов или один удрученный волк-одиночка, чей телевизор синевато светится сквозь жалюзи. Так много судеб в одной намокшей от осенних ливней бетонной коробке. Что говорить про целый Альсвир?

Наблюдая за невидимыми соседями в еще не погасших окнах, тигрица с легкой тоской думает о том, какие они все маленькие. Маленькие одинокие звери в лабиринте рутины и несбывшихся надежд.

В конце рабочего дня она поднимается на плоскую крышу холдинга. Сотрудники часто выходят сюда проветриться и покурить. Закат лижет небо алым языком, подсвечивая белые пушистые облачка, длинной вереницей отраженные на зеркальных гранях небоскребов. Немного залюбовавшись видом и переборов сомнения, Рида набирает номер своей старой подруги, работающей в call-центре «MT-AT». Из-за них с Тайлером она уже не раз нарушала закон о конфиденциальности.

- Привет, хорошая, - весело говорит в трубку Рида. – Как поживает моя девочка?

- У твоей девочки скоро колики начнутся из-за глюков сервера, - с ходу жалуется Джессика. – Излагай!

- Нужен номерок одной львицы.

- Значит львица. И у тебя, разумеется, есть ордер от ОБСР?

- Неа, - хихикает Рида их стандартной шутливой процедуре. – Но у меня есть связи.

- Уууу, связи, - зловеще повторяет Джессика. – Кто-то большой?

- Не очень большой, но очень симпатичный и смышленый. Одна милая собачка с красивым именем, Джуди или Джерри. Говорят, она очень любит кальвирское вино и эфирные масла из Аккарды.

- Какие именно?

- На этот раз базилик и пустынная полынь.

- Сейчас растаю. Чертовка, - она фыркает в трубку. – Называй свою львицу!

- Элизабет Блэкетт.

Слышится дробный перестук клавиш. Поиск не дает результатов, но они почти одновременно предполагают, что Элизабет успела выйти замуж и сменить фамилию. Странно, но эта мысль вызывает у Риды какую-то потаенную тоску.

Поиск по году рождения и имени дает уже четыре результата, а точная дата совпадает лишь у одного. Рида быстро перепечатывает его в смартфон.

- Номер активный? – спрашивает она с опасением. В глубине души тигрица надеется получить отрицательный ответ.

- Она не любительница разговоров, судя по недельному отчету, - откликается Джессика. – Но последний звонок был два часа назад, так что да, номер активный.

- Ты чудо, Джесс, - благодарно молвит Рида. – Жди меня завтра с гостинцами. Поваляемся на ковре, посплетничаем за вином.

Несколько минут Рида отчужденно глядит на свой «Nexia Rosso» в вытянутой лапе. Когда это ее смартфон успел стать таким тяжелым?

Белые цифры на черном фоне.

Прохладный осенний ветерок скользит по зеркальной глади небоскребов, петляет и в их бетонном лабиринте, впитывая и распыляя запах свежей выпечки из кондитерской на углу. Тигрица облизывает губы, рассеянно водя подушечкой на пальце по экрану.

Белые цифры на черном фоне.

С чего начать разговор? И стоит ли начинать вообще?

Солнце медленно уползает за горизонт, сузившись до маленького густого желтка за зелеными холмами центрального парка.

Белые цифры на черном фоне.

В них умещаются семнадцать лет жизни.

Вздохнув, тигрица прячет смартфон в карман.

На конец октября ей выпадает деловая поездка в Лисс. Парковый город весь блестит и серебрится от недавно прошедшего дождя. Конференция заканчивается в половину четвертого, у Риды остается в запасе несколько часов до рейсового поезда в столицу. Она решает переждать их в центральном парке.

Шпильки на туфлях утопают в размокшем грунте, когда она сворачивает с посыпанных галькой дорожек к небольшому озерцу. Деревья мерно гудят, вздымаясь ковром блестящей влажной листвы, кальвирские ивы склоняют золотые гривы, почти касаясь длинными тонкими ветками мутной воды. Белые деревянные беседки заняты отдыхающими школьниками. Две из них оккупированы шумными компаниями, но в третьей только один гость – юная рысь в черной школьной форме. Когда Рида поднимается по низким ступенькам, та добродушно улыбается и говорит:

- Здрасьти!

- Приветик, - с улыбкой отвечает Рида.

Она усаживается на прохладную, но сухую скамью и раскладывает на коленях компактный алюминиевый ноутбук. Рысенок краем глаза наблюдает, как она быстро печатает на клавиатуре и вставляет в ухо гарнитуру.

В ее представлении я наверно большая шишка, - с удовлетворением отмечает Рида.

Тигрица едва сдерживает улыбку, глядя на милую мордаху с пышными бакенбардами, кисточки на треугольных ушках и большой красный бант вместо галстука. Девочка легонько покачивает нижними лапами в туфельках, уложив голову на локоть.

Первое свидание. Все с тобой ясно, юная мечтательница.

Отпивая мелкими глотками горячий имбирный чай, Рида лениво листает поисковик, но через несколько минут ее брови в ужасе ползут вверх.

- Тайлер! – тигрица нажимает кнопку вызова на гарнитуре. – Прием.

- Оу, Рэд, прости, у меня вторая линия. A qundo sepa ari fashi. Des kina no? No gres, - его восточная тарабарщина действует на нее успокаивающе. – Вот. Все, слушаю.

- Надеюсь, ты уже избавился от своей доли в «Nexia».

- Э-э-э, нет. А почему должен?

- У них тут большое ЧП случилось.

- Последние семь лет у них каждый день какое-нибудь ЧП, - спокойно заявляет гиен. – Но они по-прежнему самые крутые, а их акции – самые ценные.

- Но в мировой суд на них еще не подавали.

- Не может быть, - недоверчиво отзывается Тайлер. – Я бы об этом знал.

- А ты посмотри в интернете. Первая страница любого поисковика. «Kono» впаяли им иск за нарушение двадцати семи патентов. Если они проиграют, то потеряют две трети капитала, а остаток придется отдать на роялти.

Доносится быстрый перестук клавиш, а затем тихая ругань на гиенском.

- Умница, что сразу позвонила, - говорит он недовольным, полурычащим голосом. – Узнаю мою девочку. Поговорим позже. Я побежал.

- Куда?

- Хочу познакомить свои лапы с горлом своего брокера.

- Не убивай его, - улыбается Рида.

Она решает, что на один день хватит горьких новостей и закрывает крышку ноутбука. Несколько мгновений просто смотрит, как дождевая вода узкой струйкой стекает с уголка беседки, разбиваясь в зеркальной лужице.

Из глубины серых туч доносится рычащий раскат грома. Легкий моросящий дождь моментально перерастает в ливень. Озерцо шипит, вздымаясь мелкими фонтанами, капли дробно стучат по крыше беседки.

Рида вспоминает, как впервые заговорила с Элизабет в раздевалке возле спортивной площадки. За окном шел дождь. Львица не торопилась переодеваться, явно смущенная чужим обществом.

Почему я сама с ней заговорила? – спрашивает себя Рида. - Из жалости? Нет, это плохое обидное слово. Жалость испытывают к тем, кто ограничен в способностях. Сочувствие. Да, пожалуй, сочувствие. Хотела подбодрить ее. Показать, не очень явно, но все же – что она не одна.

Ее размышления прерывает тихий всхлип. Решив, что это очередная лягушка с плеском шмыгнула в воду, тигрица снова глядит на колышущуюся листву, но всхлип доносится вновь и она все понимает. Рысенок медленно набирает сообщение на смартфоне. Ее плечи чуть заметно дрожат, и слезинка падает на экран.

- Он написал, что не придет? – осторожно интересуется тигрица.

Девочка кивает, стыдливо отведя глаза.

- Большелапый как ты?

Еще один кивок. Что ж, тогда ей вдвойне обидно. Встретить подходящего тигра в небольшом городе вроде Лисса – задача не из простых, что уж говорить про рысей. Их и в Альсвире можно пересчитать по пальцам лап.

- Некоторые мальчики созданы, чтобы причинять нам боль, - тихо говорит Рида, доставая из сумки картонную коробку с обедом. – Зато у нас есть имбирный чай и роллы, - она хлопает место на скамье возле себя. – Садись рядом и угощайся.

Девочка робко принимает железный стаканчик, нюхает душистый чайный пар. Рида с удивлением замечает, что у нее опух край губы, вокруг свежей ранки.

- Это кто тебя так?

- Да ничего, я занимаюсь «ушу», - отвечает рысенок, осторожно пробуя чай.

- И какой у тебя пояс?

- Зеленый.

- Уже в совершенстве знаешь чунли-тыль и основные стойки?

- Ага, - девочка удивленно поднимает заплаканные глаза. – А у вас какой?

- Черный, с двумя насечками.

- Ничего себе, - восхищенно шепчет она. – Вы чемпионка?

- Да не. Второе место по Альсвиру среди девочек до восемнадцати. По спаррингу. А тыли мне никогда не давались, терпения не хватало.

- Мне тоже, - она хихикает, вытерев нос тыльной стороной лапы и явно позабыв о неудавшемся свидании.

Разговор оживает воспоминаниями о тренировках и турнирах. Они говорят, смеясь, и перебивая друг друга, урывками едят роллы и запевают их чаем.

- Сожми мой кулак, - тигрица протягивает лапу и рысь делает, что велено. – Ух ты. У тебя сильные лапы. И большие. Ты можешь использовать их как щит. А бить только нижними, или выводить на подсечку.

- Тренер говорит, что некрасиво использовать одни и те же приемы.

- Он хочет, чтобы ты показала технику. Но ты же хочешь набить морду противнице? А значит нужно использовать самые простые удары.

Ливень утихает, серые тучи распадаются, - намокшие дорожки, листья и озерная гладь начинают серебриться под лучами яркого солнца.

- Жаль, что с любовью все гораздо сложнее, - с печальной улыбкой молвит тигрица.

- Да уж, - вздыхает рысенок, задумчиво стряхивая крошки хлеба с помятой черной юбки. – Мне нужно идти домой, - переборов робость, она приподнимается на цыпочках и обнимает Риду. – Спасибо вам большое за все.

Тигрица ласково гладит ее по пушистому загривку.

- Никогда ничего не бойся, - горячо шепчет она, приподняв ее за мордочку, чтобы заглянуть в глаза. – Никогда. Чтобы потом не пришлось жалеть.

- Хорошо, - растерянно отвечает девочка.

Она смотрит, как маленькая рысь идет по вымытой дождем ровной дорожке. В груди растекается удовлетворенное тепло.

Какая ты молодец, - шепчет противный голосок внутреннего критика. - Можешь собой гордиться. Пришла в ее жизнь, как ангел-хранитель, покормила и поделилась нехитрой мудростью. Возьми печеньку с верхней полки.

- Пусть так, - размышляет Рида. – Жаль, что не у каждой плачущей девочки есть ангел-хранитель.

Спальня утопает в вечерних тенях. Они ползут по мягкому бежевому ковру, цепляясь за свисающее одеяло, теряются на матовом экране плазменного телевизора, тонут в вазочке с душистыми камешками и лепестками из «Идеи».

Тигрица лежит на боку, бесцельно поглаживая когтем сувенирный хрустальный шарик. Рядом смартфон с набранным номером. Белые цифры на черном фоне.

Вопреки ее ожиданиям тоска вернулась вновь. Гораздо быстрее, чем обычно. И сильнее. Но набрать этот номер, даже просто нажать подушечкой пальца на иконку вызова… это невыносимо.

Какая же я дура, - думает она. – Большая полосатая дура. Единственный раз в жизни приняла самостоятельное решение, и все время жалею о нем. Я хоть на что-нибудь способна?

И все-таки в глубине души она не хочет, чтобы эти мысли ушли. Не хочет поддаваться лжи из книг по мотивации. «Скомкай свою горечь и выброси в урну» - призывает очередной харизматичный придурок из телевизора. Скомкай и выброси! И что дальше? Превращаться в механическое существо, без мыслей, без эмоций. Напялить дурацкую улыбку и делать свою работу? Ради чего тогда жить.

Все это сложно. Невыносимо сложно. Или она одна такая? Все что-то знают, но ей не говорят.

Рида флегматично глядит на фигурки Троицы, стоящие на прикроватной тумбе. Всю осмысленную жизнь она была атеистом. Но ей хотелось порадовать мать – та подарила фигурки на Львиный День, и отказаться Рида не решилась, как и убрать их с глаз долой. Пусть стоят, все равно от них ни вреда, ни пользы.

- Если вы есть, - бормочет Рида, глядя на точеный носик Великой Львицы. – То вы ни хрена не понимаете. Ясно? – с вызовом добавляет она. – Ни-хре-на.

В молодости ей всегда казалось, что жизнь – это гора, на которую нужно взобраться. И если хочешь забраться на самый верх, то весь груз нужно оставить внизу. Как же обидно подрасти, устроиться и понять, что нет никакой горы. Лишь бесконечное поле, населенное одинокими зверями, и трава в этом поле – ложь, а ветер в нем всегда приносит искры, способные сжечь его дотла.

Как там говорила Элизабет? Стог сена, который должен прогореть, чтобы взошло что-то новое. Она силится вспомнить точно, но на ум ничего не приходит.

Несколько секунд оторопело глядит на смартфон.

С чего начать? Что говорить?

Сколько раз она доходила до этого момента, смотрела на цифры, и понимала, что не сможет этого сделать. Только не сегодня. Хватит.

Глубоко выдохнув, она берет смартфон в лапу и набирает номер.

Тревожные телефонные гудки. Рида слышит свое громкое прерывистое дыханье.

Гудки прерываются.

- Але. Я слушаю, - доносится из телефона знакомый мягкий голос с легким северным акцентом.

- Элизабет, - хрипло говорит Рида, вскакивая с кровати.

- Да. А кто звонит?

- Это я. Рида.

- Рида? – удивленно отзывается она.

Несколько секунд висит тяжелая, зыбкая тишина. Рида до боли прижимает смартфон к уху.

- Это так неожиданно, - наконец отвечает Элизабет. По ее голосу не понять – рада она или расстроена.

- Это точно, - вздыхает тигрица. – Прости, что беспокою. Я просто… просто хотела узнать, как ты поживаешь.

- Нормально, - доносится какая-то возня. – Я выйду на балкон, чтобы не разбудить сына. Сейчас довольно поздно.

- Поздно?

- Я живу в Альматре. У нас половина двенадцатого ночи.

- О, точно, прости, - Рида гладит висок свободной лапой, мучительно соображая, о чем говорить. – Значит, у тебя сын. А сколько ему?

- Ричард, ему пять лет.

- Какое красивое имя. А сокращенно будет «Риччи?»

- Нет. Муж считает, что это пошло звучит, - слышится, как она мягко закрывает дверь. Тихий голос Элизабет дополняется раскатистым всполохом волн.

Рида живо представляет ее стоящую в ночной рубашке посреди балкона, напротив которого растут высокие худые пальмы, а за дорогой мерно плещется морской прибой.

- А как ты поживаешь, Рида? – спрашивает Элизабет. – Ты переехала в Альсвир?

- О… ну да, я работаю секретарем в строительном холдинге. Да так не особо чем-то занимаюсь… в отрыве от работы, - она старательно пытается заставить себя не говорить глупостей. – Элизабет, послушай…

- Да.

- Я очень хотела извиниться за то, что между нами было.

- Это не важно, - резко отвечает львица.

Тигрица замирает с телефоном у уха, подавив тяжелый вздох. И правда, с чего она взяла, что после стольких лет это будет иметь значение? С чего она решила, что этой взрослой умной львице будет до нее дело.

- Это не важно, - повторяет Элизабет более мягко. – Потому что все эти годы морской горизонт утешал меня ровным узором тигриных полос.

Приходится сжать край одеяла в зубах, чтобы не разреветься в голос. Плечи содрогаются, но Рида надеется, что Элизабет не расслышит ее слезливых выдохов.

- Рида? – ласково осведомляется она. – Ты еще здесь?

- Угу, - жалобно скулит тигрица. – Просто соринка в глаз попала. Или бревно.

- Я хорошо умею доставать соринки, - она не видит, но чувствует улыбку львицы. – Наверно каждая мать умеет. Послушай. В середине декабря у моего мужа презентация в Альсвире. Если хочешь, мы могли бы встретиться.

На осмысление этой новости у Риды уходит несколько секунд. А после разговора она безвольно лежит на спине, опасаясь, что любое неосторожное движение развеет этот приятный и такой долгожданный сон.

Рида паркует свой серебристый «Веррекс» на стоянке супермаркета, попутно чуть не поцарапав чей-то видавший виды «Анкоридж». Откидывается на сиденье, переводя дух и глядя, как дворники плавно сметают с лобового стекла мелкие снежинки. Печка приятно согревает лапы, но в голове ворочаются неуютные мысли.

Что если она не придет? Или возьмет с собой мужа и львенка? Тогда они будут сидеть в неуютном молчании, обмениваться осторожными вопросами на несущественные темы и делать вид, что ничего никогда не было.

В синеватых вечерних сумерках ни намека на солнце. Хлесткий морозный ветер гнет голые кустики у входа в супермаркет, завихляет мелкое снежное крошево.

Что если передумала в последний момент, но не решилась позвонить? Что если не простила?

Лапа то и дело тянется к пачке ментоловых сигарет, но Рида одергивает ее. В салоне «Веррекса» пахнет жимолостью и первоцветом из отдушки на зеркальце заднего вида, и тигрица не хочет, чтобы этот запах исчез до прихода Эльзы.

Погладив себя за ушами для успокоенья, она поднимает глаза и тут же чувствует, как по телу разливается подзабытое отупляющее тепло.

Элизабет идет к ней через стоянку. Невысокая, худенькая, в синих джинсах и куртке до колен, она прячет лапы в рукавах. Изящной мордочки не видно из-за капюшона и шарфа, но Рида уверена, что это она. Не может быть по-другому.

Львица снимает капюшон и склоняет голову, присматриваясь к номеру машины. Ветер лижет светлую шерстку на ее щеках и опушку капюшона из искусственного меха.

Рида открывает дверь на пассажирском сиденье и пускает ее внутрь.

- Привет, - Элизабет улыбается, протягивая дрожащую от холода лапку.

Рида быстро пожимает и растирает ее своими. Несколько секунд она не может оторваться от ее голубых глаз. Львица почти не изменилась, но вот глаза… по ним видно, что она уже не испуганная школьница, которую знала Рида.

- Замерзла наверно, - молвит тигрица запоздало. – Сейчас, быстро согреешься.

Она на полную выкручивает тумблер климат-контроля. В лапы тут же ударяют волны горячего воздуха.

Все что она знает о проведении деловых встреч, да и о нормальном зверином общении моментально выветривается из головы.

- Ну, в дорогу, - вымученно улыбается Рида, включая зажигание.

Элизабет улыбается в ответ.

Они занимают место за ажурной перегородкой в углу зала. Негромкую классическую музыку здесь почти не слышно, а рядом с круглым столиком стоит остроцвет в глиняном горшке. Элизабет еще на входе отдала куртку гардеробщику, под ней оказался черный свитер с высоким воротником. В алом свете бра на стенах тускло блестит обручальное кольцо на пальце, пока львица задумчиво листает меню. Несколько мгновений Рида глядит на ее мордочку – изящную, с тонким точеным носом, на сошедшиеся домиком густые брови.

- Еще чуть-чуть и я начну смущаться, - мягко замечает львица, не отрываясь от чтения.

- Прости, - Рида нервно хихикает в лапу. – Любуюсь. Ты очень элегантно выглядишь.

- Да ну, - Элизабет откладывает меню и смотрит на нее, уложив голову на лапу. – А у тебя это дресс-код?

- Что-то вроде того, - пиджак и брюки со стрелками ей кажутся не самым лучшим выбором, но всю остальную одежду она по глупости забыла высушить. – Я забыла спросить, кем ты работаешь.

- Детский фотограф.

- Ух ты! – подходит официант – грациозный леопард в смокинге и они озвучивают ему заказ. – Вот это я понимаю работа. И сложно?

- Все зависит от детей. Главное – убедить их, что я готова снимать их до обморока ради удачного снимка, оплата у меня все равно почасовая. В каждом классе есть шутник, который этого не понимает.

Хоть кто-то из нас знает как вести беседу, - с удовольствием отмечает Рида.

Выпив бокал кальвирского вина в качестве аперитива, она заметно оживляется. Тигрица рассказывает ей про холдинг Тайлера, про свои путешествия. Голубые глаза львицы глядят с интересом и теплом, и в какой-то момент Риде кажется, будто и не было семнадцати лет с момента последней встречи.

Они обмениваются фото на смартфонах, Элизабет показывает мужа – высокого черногривого льва, затем сына – львенка с озорной улыбкой, отцовской гривой и ее глазами.

- Артур работает в тех-поддержке, - объясняет Элизабет, листая фотографии, где муж копается в компьютерных прибамбасах.

- Какие у тебя красавцы, - завистливо отзывается Рида. – Я знала, что у такой львицы по-другому быть не может!

Она осекается, встретившись взглядом с глазами Элизабет, опасаясь, что ляпнула глупость, но та будто не обращает внимания.

- А у тебя кто, м-м-м? – с игривой интонацией осведомляется львица. – Чемпион по «ушу» или герой боевика?

- О да, «ушу» и в кошмарах ему не снится, - смеется Рида, откапывая фото их с Тайлером уикенда на Весперском курорте. На одном из них она строит песчаный замок на животе гиена. – Скажи, а как твое рисование? Где я могу увидеть твои картины?

- Я после школы ни разу не рисовала, - спокойно отвечает львица.

Рида чувствует неприятный холодок на загривке от того, как прозвучала эта фраза.

- Вот как, - нерешительно молвит она. – Хм, а давно ты переехала в Альматру?

- Сразу после колледжа. Родители отправились в Нордром, на родину, а мне хотелось остаться в Сарабии. Здесь… у меня больше хороших ассоциаций.

Последние слова звучат грустно, и Рида, не сдержавшись, кладет лапу поверх лапы львицы. Элизабет едва заметно вздрагивает и поднимает на нее глаза – без удивления или недовольства, но этот жест не укрывается от глаз тигрицы.

- Просто хотела вспомнить, на что это похоже, - смутившись, говорит Рида. – Твоя талантливая лапка в моей.

- Моей талантливой лапе уже не терпится взять вилку и наброситься на это чудо, - львица легонько кивает на подошедшего официанта. На большой белой тарелке исходит душистым паром куриное филе под красным соусом и домиком из грибов.

Как же ты изменилась, - с тяжелым вздохом отмечает Рида. – Какой уверенной и твердой стала. Как тебе удается выносить меня со всеми моими глупостями, и даже не подавать виду, что чем-то недовольна.

Львица аккуратно ест, позвякивая ножом и вилкой о тарелку. В ее ушах тускло блестят золотые серьги с аметистом. А раньше были гранатовые.

Через час они покидают ресторан. Холодный ночной воздух тут же студеным языком облизывает щеки, выдувая прочь сытое и слегка хмельное тепло. С темного неба плавно опадают большие снежные хлопья.

Они залезают в «Веррекс», Рида включает печку на прогрев. Какое-то время обе сидят в молчанье, улыбаясь, но не глядя друг на друга.

Мордочка львицы выглядит умиротворенной и довольной. Рида сглатывает тяжелый ком, подступивший к горлу. Как же тяжело подобрать нужные слова.

- Элизабет, - наконец молвит она тихим, немного охрипшим голосом.

Львица вопросительно поднимает брови. Рида не выдерживает пронзительный взгляд ее голубых глаз.

- Я хотела… хотела поговорить о том, что между нами было, - шепчет она, бесцельно водя когтем по бардачку.

- Не думаю, что это хорошая тема для разговора, - мягко отвечает львица.

- Я понимаю, честно понимаю, но я хотела знать, что ты чувствовала…

- Рида, я не хочу об этом говорить, - в ее голосе слышатся решительные нотки взрослой львицы. Элизабет говорит тихо и спокойно, но Рида чувствует, каких усилий ей это стоит. – Разве у нас не может быть других тем для разговора? – добавляет она с болезненной улыбкой.

- Да, пожалуй.

- Мы стали тем, кем стали. Независимо от того, что случилось в школе. Я рада узнать, как ты устроилась. Всегда считала тебя очень умной и находчивой. Знала, что ты просто скрываешь это от других. И, видишь, я не ошибалась, - она ободряюще кладет лапу поверх тигриной.

По шее Риды проходит электрический разряд от ее прикосновения. Хочется сжать эту лапу в своих и никогда больше не отпускать. Она растерянно смотрит на красивую, глядящую с сочувствием и теплотой мордашку и выдает худшую из возможных глупостей.

- Эльза, не злись, пожалуйста. Я хочу знать, как ты… пережила все это?

Львица со вздохом отворачивается, забирая лапу. Несколько секунд смотрит в окно.

- Я смирилась с этим, - произносит она тихо.

- Вот так просто… взяла и смирилась? – недоверчиво отзывается Рида.

- О нет. Это было не просто.

Тигрица ошеломленно наблюдает, как та открывает дверцу и выходит из машины.

- Подожди! – она кидается за ней, говоря на ходу. – Эльза! Не уходи, прошу тебя.

- Мне было совсем не просто, Рида, - ожесточенно заявляет львица, сцепив лапы на животе, чтобы согреться. Ветер уносит белый пар, кустящийся от ее дыханья. - Чертовски не просто было смириться с тем, что я тебе больше не нужна. Не просто было просыпаться одной после твоих объятий. Стирать заплаканные наволочки от подушек. Не просто было кому-то довериться даже годы спустя. Смотреть в глаза льву и думать – а когда он меня предаст? Когда я успею ему надоесть? – ее голос звучит ровно, даже когда она вздрагивает от морозных прикосновений ветра. - Надеюсь, тебе станет легче от этой новости. Я очень долго не могла выбросить тебя из головы, Рида. Я готова была тебя простить, стать для тебя обычной подругой, да кем угодно, лишь бы ты просто не исчезала из моей жизни. Да если б ты ответила на любое из моих писем, я бы бросилась к тебе на первом поезде!

- Элизабет, - голос тигрицы дрожит, распадаясь на ледяные осколки. – Прости меня, пожалуйста. Я лишь хотела…

- Неужели ты думала, что мне будет просто? – с горьким смешком молвит львица. – Что я забуду тебя, как летний сон? Ты ворвалась в мою жизнь, ворвалась неожиданно и ярко. Ты полностью изменила ее. Меня изменила. Три месяца, - она до боли сжимает кулак. – Три долбанных месяца я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Счастливой рядом с тобой. Но это закончилось. Ты положила этому конец. А я потом всю свою жизнь строила вокруг себя замок, чтобы никогда больше не пережить то, что я почувствовала после твоего ухода. Я строила его не для того, чтобы он сейчас рухнул. Ты врываешься в мою жизнь снова, спустя семнадцать лет. Задаешь мне вопросы о моих чувствах как на долбанном интервью. Что ты хочешь услышать? Что мне было больно? О, да, мне было больно. Мне было чертовски больно, ведь я…

Не говори этого, - мысленно молит тигрица. – Пожалуйста, не говори, я этого не выдержу.

- Ведь я любила тебя, Рида, - безжалостно заканчивает львица, закусив губу. – По-настоящему любила. А ты отказалась от меня.

- Нет, - слезы ползут по щекам, замерзая на морозном ветру, тело тигрицы мелко трясет от холода. – Эльза, я не отказывалась от тебя. Я испугалась, - слова едва прорываются сквозь всхлипы. – Я испугалась, понимаешь? Я впервые в жизни струсила.

- Это не важно. Уже не важно, - глубоко выдыхает львица. Она закрывает глаза, прогоняя непрошеные слезы. – Мы хорошо провели время, Рида. Я благодарна тебе за ужин. Но мне пора.

Она не плачет, в отличие от Риды, хоть и болезненно морщит лоб при взгляде на тигрицу.

- Эльза, - тихонько умоляет Рида. – Пожалуйста. Вернись в машину, прошу, ну пожалуйста. Я отвезу тебя…

- Скоро автобус, - говорит львица, решительно качая головой. – Удачи тебе.

И не сказав больше ни слова, она быстро уходит в темноту. Рида стоит посреди стоянки, жмурясь от колючего мелкого снега и не веря своей глупости. Вернувшись в машину, она безвольно откидывается на сиденье, пряча морду в лапах. Рыдает, зажав хвост между коленей.

Когда сил для слез не остается, она закуривает, оторопело наблюдая за полетом снежинок за окошком.

Какой тупой, какой непроходимой дурой нужно быть, чтоб все испортить.

Возможно, это ее судьба – все разрушать, калечить, сжигать как солому. Только на пожарище не вырастут красивые цветы, там будет только пепел.

Дни летят мимо нее, бессмысленно и монотонно, будто из участника этой жизни она стала зрителем. Пальцы механически выбивают на клавиатуре отчеты и письма. Лапы на автомате приводят ее на работу, сквозь слякоть бурых февральских сугробов. Во время встреч с партнерами она почти не говорит, а конспектирует, будто что-то понимает в строительстве и инвестициях.

Сил не хватает даже чтобы порадовать Тайлера после тяжелого дня. Чаще всего он начинает осторожную прелюдию, но понимая по вздохам и взглядам настрой, просто засыпает с ней калачиком. Она хотела б многое ему сказать. Поблагодарить за терпенье и неожиданную верность, но чувствует, что разревется, и еще больше испортит ситуацию. Когда не получается уснуть своими силами, тигрица помогает себе с помощью виски.

Все кажется бессмысленным, сумбурным. Она рассеянно скользит взглядом по графикам и планам, слушает какие-то брифинги, но это все ускользает прочь, оставляя только смятение и кашу из цифр.

Открыв глаза, она видит свое отраженье в зеркале над умывальником в туалете аэропорта. Из отражения на нее смотрит хмурая тигриная морда с тусклыми зелеными глазами. Она умывается холодной водой, пытаясь вспомнить, что здесь делает.

По круглым столикам с подносами, пустыми стаканами и объедками гамбургеров скачут воробьи. Солнце блестит на только что вымытом дождем асфальте. Тайлер и Рида сидят в тени большого зеленого зонта с надписью «Cat Chicken». Тигрица рассеянно смотрит, как гиен уплетает картофель-фри с сырным соусом, запивает его черным кофе без сливок и сахара и тут же закуривает крепкую самокрутку. Ее бы от такого рациона давно скрутил гастрит или язва, а гиену хоть бы что. Видимо это наследственное, от предков, не брезговавших питаться падалью.

Он должен был уже ехать с ценными бумагами в Иссури, но видя ее настроение, настоял на совместном обеде. Пока он курит, откинувшись на стуле, тигрица вяло пощипывает фруктовый салат.

- Мне с тобой очень повезло, - говорит она после долгого расслабленного молчания. – Ты даже не представляешь насколько.

- Гм? – гиен вопросительно поднимает брови, пуская дым из ноздрей.

- Не понимаю, почему ты меня терпишь, - шепчет тигрица.

- Я тебя не терплю. Мне с тобой хорошо.

- Много от меня толку, - вздыхает она, уложив голову на лапу. – Вокруг куча хороших специалистов без тараканов в голове.

- Что за разговоры? – ворчливо отзывается Тайлер. – Мне не нужны какие-то там специалисты. Я к тебе привык, ты ответственная и умная. Умеешь находить выгоду.

Перекладывать бумажки, флиртовать с деловыми партнерами - много ума не нужно, - думает тигрица, но вслух не говорит. Хватает с Тайлера ее хандры. Раньше они заминали подобные разговоры шутками или сексом.

Гиен подсаживается рядом с ней и обнимает за плечи. Несколько минут они сидят в тишине, поглаживая друг друга, наблюдают, как сотрудник ресторана – робкий гепард в зеленой форме уносит остатки еды со столиков.

- Все наладится, вот увидишь, - уверенно заявляет гиен.

- Увижу, - молвит Рида.

За окном приемной синеет небо без единого облачка. Свежий мартовский ветерок покачивает жалюзи. Из-за нового монитора – большого и плоского как картина, Рида не видит входную дверь.

Нужно будет переставить стол, когда закончу, - рассеянно думает она.

Полосатые пальцы тигрицы быстро стучат по клавиатуре. Перед глазами тянутся бесконечные таблицы. Столбцы цифр, сравнительные характеристики, названия фирм на гиеньем и лисьем языке.

- Мисс Канингем? – окликают ее.

Рида выглядывает из-за монитора. Перед ней стоит, улыбаясь, молодой лис в форменной синей толстовке и кепке курьерской службы «PonyWings». На худом плече большая кожаная сумка, в лапах – квадратный конверт.

- Для мистера Лиэта, полагаю, - говорит Рида. – Он сейчас очень занят, но у меня полный доступ к его корреспонденции. Можете оставить письмо здесь.

- Вообще-то письмо для вас, мэм, - не переставая улыбаться, отвечает лис.

- Вот как, - Рида удивленно принимает конверт.

На нем небрежным, явно мужским почерком нацарапаны ее инициалы, но обратного адреса нет. Тайный поклонник, что ли?

- Анонимное письмо, - она поднимает глаза на лиса. – Надеюсь это не Уссурийская язва?

- Что вы. Почта комплектуется у нас на глазах. Чтобы это не было – оно безопасно.

Рида расписывается в квитанции на получение и, дождавшись, пока лис уйдет, вскрывает письмо канцелярским ножом. В нем оказывается пестрая квадратная открытка с изображением сакуры. Какое-то странное чувство овладевает ей, сочится с задворков памяти. Что-то подобное она уже видела давно. В правом нижнем углу всего две строчки, написанные аккуратным тонким почерком:

«Ты сделала меня сильнее.

Как я могу на тебя злиться?»

Дрожащей лапой тигрица раскрывает открытку и видит на развороте чернильный отпечаток львиной лапы с вытянутыми когтями. Она зажимает рот, подавляя громкий вздох. На открытку одна за другой падают слезы. Рида смеется и плачет, приложив правую лапу к чернильному отпечатку.

- Она простила меня, - тигрица даже не замечает, что говорит вслух. – Она меня простила!

Тайлер пулей вылетает из кабинета, едва не сметя фикус в круглом горшке.

- Рэд? Все нормально? – беспокойно осведомляется он, положив лапу ей на плечо.

- Нет! Не нормально, – горячо шепчет Рида, сжав его лапу в своих и не веря собственному голосу. – Все прекрасно! Я счастлива, Тайлер. Я счастлива!

Высокие тонкие пальмы мерно шуршат на приморском ветру. Вода серебрится, легкими волнами налетая на песчаный берег. В лунном свете шерсть Элизабет кажется почти белой. Львица с удивлением замечает, что с большой подушечки на правой лапе не до конца стерлись чернила. Она стоит, свесив лапы с перил, слушает прибой, задумчиво покачивая хвостом.

Интересно, Рида уже получила ее послание? Что она почувствовала, когда раскрыла открытку и увидела ее след?

Дверь тихо открывается, и Ричард выходит на балкон, переступая разбросанные на полу игрушки. На нем бежевая пижама под цвет шерсти.

- А почему ты не спишь? – спрашивает львенок, протирая сонные глаза.

- Я хотела немного подумать перед сном, Рид, - улыбается Элизабет, опускаясь на толстый ковер.

Ричард садится рядом с ней, поджав нижние лапки.

- Тебе грустно, мама? – осведомляется он, с сочувствием склонив мордашку.

- Разве мне грустно, милый? Мама ведь улыбается.

- У тебя глаза грустные.

- Мой маленький проницательный лев, - Элизабет усаживает его на колени и чешет под подбородком, слыша довольное урчание. – Я думала об одной подруге. Когда-то она меня сильно обидела. Но она не плохая. Просто такое случается.

- А она извинилась перед тобой? Ты ее простила?

- Да. Я простила ее очень давно, задолго до твоего рождения.

- А почему тогда вы не дружите?

- Иногда взрослые ранят друг друга. Очень сильно ранят, и потом долго не могут забыть. И даже если мы захотим вновь стать друзьями, мы будем бояться, что снова сделаем плохо друг другу. Понимаешь?

- Неа, - хмурится львенок. – Тебе ведь грустно, потому что вы больше не будете дружить.

- Все так, милый, - вздыхает Элизабет, уложив голову на его худенькое плечо. – Но маме нужно очень хорошо подумать об этом. Нужно быть храброй, чтобы снова дружить.

- Мне кажется, ты храбрая, - решительно заявляет львенок. – Бррр. Холодно.

- Иди в постель, - львица легонько пихает его в бок головой. – Я скоро приду и почитаю для тебя.

Несколько мгновений она глядит на хаотично разбросанные игрушки и школьные принадлежности, пока не находит среди них карандаши и тонкий альбом.

Первые штрихи даются с трудом, спустя столько лет без практики.

Фыркнув при виде получившегося рисунка, она встает у перил, подняв голову навстречу свежему морскому ветру. В больших голубых глазах львицы отражаются сверкающие пылинки звезд.

- Соломенные мечты должны сгорать дотла, чтобы на их пепелище выросли красивые цветы, - шепчет она, чувствуя, как по щеке медленно ползет одинокая слеза. - Но разве большие кошки не имеют права помечтать?

Конец.