Остался только танец

Милли смотрела из окна наружу под убаюкивающие джазовые мотивы, которые мягко лились из радиоприемника. Ночь только начинала вступать в свои права; чистое небо стало приобретать зеленоватый оттенок, пока солнце начинало свой побег за горизонт. Но ребенку не был интересен закат, наоборот, ярко-оранжевый свет лишь мешал ей, заставляя ту жмуриться в попытках сконцентрировать свое внимание на кое-чем гораздо более важном – на машине, припаркованной у ворот приюта. Внушительный снежно-белый седан, обладающий строгим, классическим дизайном. Тот самый тип машин, который используют, когда лимузин находится в ремонте.

Троица львов стояла в ожидании около автомобиля; один из них был облачен в узнаваемый костюм шофера, стоя с руками за спиной. Его грива была подстрижена таким образом, чтобы лишь небольшая её часть была видна из-под головного убора, сам же шофер имел абсолютно невозмутимый вид.

Двое других очевидно являлись парой. Оба были одеты по последнему писку моды; львица с гордостью демонстрировала на себе длинное черное платье, которое сильно контрастировало с серебряными браслетами и колье, которые были украшены гравировкой и брильянтами. Муж львицы нетерпеливо постукивал по полу своей тростью из слоновой кости, периодически поглядывая на свои золотые часы; он также обладал очень достойно внешностью, а темно-синий костюм тройка, который сидел на нем, как влитой, лишь подчеркивал его красоту. Время от времени он снимал свои очки с тонкой оправой и протирал их рукавом; каждый раз после этого он ловил на себе строгий взгляд своей жены.

Они ждали, а Милли прекрасно знала, чего именно. Когда другие две фигуры вышли из красивого здания, построенного в готическом стиле и начали двигаться по мощенной дорожке навстречу львам, она буквально перестала дышать, полностью сконцентрировавшись на них.

Одной из фигур была, естественно, Госпожа Кассандра Кармихель. Пожилой комодский варан, она всегда лично присутствовала каждый раз во время окончательного принятия ребенка в новую семью. Она была высокого роста и двигалась с такой грацией, которая приходит лишь вместе с возрастом и высоким социальным положением. Она была леди старой закалки, той самой, которая ожидает от других соответствия высоким стандартам, а от самой себя – их преодоления. Даже наблюдая за ней из окна спального корпуса, зайчонок почувствовал, как начинают бежать мурашки по телу. Она уже несколько раз ловила на своей шкуре бдительный взгляд смотрительницы, но, к счастью, этим их взаимодействие пока и ограничивалось.

Другая же фигурка была маленькой, почти крошечной, а зайчонок узнала в ней свою подругу; Эмма, белая мышка, которая была на пару лет старше. Она выглядела бесподобно в своем маленьком синем платьице, идя по дорожке размеренными и осторожными шажками; как раз с этим у самого зайчонка, который все никак не мог научиться также идеально идти и держать осанку, были вечные проблемы.

Если просто закрыть глаза и сильно постараться, она даже могла представить себя на месте Эммы. Держа за руку Директрису, заставляя ту испытывать гордость за себя, направляясь навстречу своей новой семье. Семье, которой она пожертвует свою жизнь.

Она издала мечтательный вздох, а её пальцы застучали по подоконнику в такт музыки из радио.

Лев и Госпожа Кассандра обменялись парой слов и небольшими улыбками друг с другом. Когда же с формальностями было покончено, все глаза устремились на кроху, настрой которой изменился с нервничающего, но счастливого до смущенного из-за выпавшей из её рук шляпки. Она медленно покачала головой, но ящерица лишь положила свою руку её на плечо и что-то прошептала в ухо. Нервно кивнув в ответ, юная Эмма прижала ручку к своей груди и начала петь.

Зайчонок не мог расслышать пения, но этого её и не требовалось – она слышала его на протяжении нескольких лет, начиная с тех времен, когда они обе повторяли эти рифмы вслед за своей воспитательницей в яслях, вплоть до момента их совместного пения на детской площадке. В какой-то из этих моментов она стала явно отставать, не поспевая за талантом своей подруги; так распался их совместный дуэт, Эмме был выделен личный наставник по музыке, а Милли осталась позади глотать пыль. Вынужденная подглядывать из окошка в своей пижаме просто для того, чтобы почувствовать хоть толику того, что испытывает сейчас Эмма.

Пение продолжалось несколько секунд, пока четверо хищников просто стояли и слушали; Когда с представлением было покончено, мышка поклонилась, а остальная четверка начала сдержанно хлопать двумя пальцами по ладоням; характерный жест, который отделял их от остальной массы nouveau riche.

После череды рукопожатий и кивков юная Эмма была официально передана в новые руки и отправлена на заднее сиденье автомобиля. Перед тем, как успела закрыться задняя дверь, Эмма взглянула на здание, которое она называла своим домом всю жизнь.

Зайчонок почувствовала себя крайне ущемленной в этот момент. Эмма сможет увидеть мир, который раскинулся за стенами их приюта. Город вдалеке, со своими высокими зданиями и яркими неоновыми вывесками, с магазинами, парковками и библиотеками. А Милли останется здесь и снова пойдет на те же самые скучные уроки. И так каждый день.

Шикарная машина умчала прочь вместе с последними лучами солнца, которое скрылось за горизонтом. Милли знала, что больше никогда не увидит свою подругу вновь.

Зайчонок была так потеряна в своих фантазиях о том, что бы она сделала, будучи на месте Эммы, что даже не заметила того, как прекратилась музыка, а на смену ей пришел энергичный и глубокий голос.

“И снова к новостям – по меньшей мере две сотни травоядных из селекционного комбината Бейсайд были изъяты из продажи в связи с поступающими сообщениями о пищевом отравлении вследствие ненадл-“

Щелк.

Радио резко умолкло; забыв о своей меланхолии, Милли оглянулась через плечо. К её удивлению, это не был другой ребенок. Позади стояла лиса, которая была одета в характерную униформу учителей приюта, но, при этом, Милли видела эту лису в первый раз.

“Тебя зовут Милли?”

Голос лисы нес в себе спокойствие, заботу и нежность наравне с энергичностью и задором той, кто еще не успела устать от детей.

Милли еще ни разу не доводилось встречаться с лисами, особенно так близко! Она тут же вскочила с места – стойка по струнке, руки прижаты, подбородок выпячен, уши торчком.

“Да, мэм”.

Лиса улыбнулась: “Меня зовут Мисс Лэнгли. Я ваш новый учитель”.

“Приятно познакомиться, Мисс Лэнгли,” – несмотря на то, что эти слова она выучила назубок, Милли обнаружила, что они даются ей с трудом. Её глаза были прикованы к этой девушке, насколько же она выглядела молодой, почти что подросток, в сравнении со своими стареющими, сморщенными коллегами. Если бы остальные учителя были дедушками или бабушками Милли, даже учитывая, что она вообще крайне смутно понимала концепцию родственников и родителей, то Мисс Лэнгли спокойно сошла бы за её старшую сестру.

Лисица взглянула на ребенка, подметив её облачение и недовольно скрестила руки на груди: “Ты уже надела пижаму? А как же ужин?”

Она звучала больше расстроенной, нежели сердитой – и это было просто невыносимо.

“Прощу прошения, мэм… Я просто не хотела есть”.

Лиса подошла ближе, а зайчонок следила за каждым её движением, затаив дыхание. Каждый шаг – грациозен; каждый жест – изящен. Её улыбка – доброжелательна, как смогла хорошо отметить Милли, пока лисица садилась на колени перед ней.

“Надень свою одежду обратно и сходи вниз, хорошо? Если ты не будешь хорошо питаться, чтобы стать здоровой и сильной, то никогда не сможешь впечатлить своего хищника”.

Эти слова проехались по Милли, словно грузовик; лиса буквально видела, как осунулось лицо ребенка.

“Д-да, мэм. Я… прошу прощения, мэм”.

Лисица похлопала ту по плечу: “Только не задерживайся. Я хотела бы встретить всех своих учеников, и будет плохо, если кого-то одного не будет”.

Не далее, чем лиса покинула комнату, Милли метнулась к своей форменной одежде, надеясь, что для неё еще осталась еще какая-нибудь еда в обеденном зале.

Институт для Травоядных округа Фолд обладал длинной и выдающейся историей. То, что в начале являлось профессиональным училищем для не-хищников, одним из первых в своем роде, быстро превратилось в одно из лучших заведений во всем мире, которое поставляло на рынок живую разумную добычу. Ярлык ‘приюта’, которое оно получило из-за своего внешнего облика, хоть и не являлся полностью правильным, но, по крайне мере с технической стороны, это было корректным обозначением – никто из институтских детей никогда не видел своих родителей. Селекционные комбинаты, само собой, располагались в другом здании.

От королей и королев прошлого до видных политических деятелей и богатых бизнесменов современности – Институт производил только лучших для лучших.

Методы, применяемые здесь, оставались неизменными на протяжении многих веков, вплоть с момента основания, когда цивилизация была еще молодой. То, что тогда воспринималось, как нечто нетрадиционное, почти что неприемлемое, теперь стало простой обыденностью – обыденностью, которая давала отличные результаты и которой часто пытались подражать, но каждый раз безуспешно. Базовые принципы были просты: первоклассная селекция и животноводство, которое обеспечивало разнообразие генетического материала и чистоту крови внутри предприятия, которое подкреплялось полным, всестороннем процессом обучения, физическим и умственным, о котором даже большинство хищников могло лишь мечтать. Итоговые результаты обеспечили Институт славой, как лучшего из лучших среди подобных заведений: добыча, которая не только годится в качестве лучшего блюда доступного на рынке, но и обладает базовыми знаниями в нескольких предметах, а также освоила одну область в мастерстве.

Некоторые относились к этому, как к сильно переоцененному ‘ужину с представлением’, но факт оставался фактом, что их ограниченное предложение всегда находило спрос у богатых и сильных мира сего. Более того, были даже случаи, когда некоторые семьи были столь впечатлены талантами своего потенциального ужина, что оставляли их в качестве развлечения или даже репетиторов для свои детей!

Но такое превосходство дорого стоило. Как для клиентов, так и для учителей и учеников.

Милли просто не знала другую жизнь. Она привыкла к тому, что каждый день просыпалась с рассветом, чтобы отправиться на завтрак со своими учителями, что совмещал в себе сразу две возможности: проверить свои манеры за столом и, в довольно редких случаях, взглянуть на свое потенциальное будущее, когда хищники решали принести свою еду из дома.

Она привыкла к этой ежедневной рутине с упражнениями, которые были призваны сымитировать её поведение в дикой среде, живя она несколько тысяч лет назад. Их тренер, поседевший черный волк со стеклянным глазом, прекрасно знал, что нужно сделать, чтобы пробудить первобытный страх, который все еще находился в каждом травоядном, даже самом образованном и воспитанном. Каждый раз, когда тот присоединялся к игре в догонялки, все ученики разбегались, спасая свои жизни. Он также любил угрожать, что тот, кого он сможет поймать, будет исключен и его никогда не съедят. И хотя этого никогда не происходило, одной перспективы было достаточно, чтобы до ужаса напугать ею учеников.

Она даже смогла привыкнуть к бесконечным урокам, на которых отчаянно пытались найти таланты юнцов и взрастить их. По несколько часов будучи запертыми в комнате, изучая основы в новой сфере. Математика, биология, физика – все это было абсолютно ей чуждо. Она больше тяготела к искусству, но не обладала талантом, чтобы подкрепить свои начинания. А её глубокая любовь в музыке лишь больше вгоняла Милли в тоску из-за её неспособности двигаться в такт и чувствовать ритм мелодии.

Единственная вещь, к которой она так и не смогла привыкнуть – это процедуры груминга по понедельникам, четвергам и воскресеньям.

И так получилось, что именно сегодня было воскресенье.

Когда очередь дошла до неё, и она зашла в процедурную комнату, Милли увидела, как улыбка на морде долговязого ягуара слегка померкла. Она как раз была в процессе наполнения ванны горячей ароматизированной водой, и она сразу узнала зайчонка. Комната была на удивление уютной; двух открытых окон было недостаточно для того, чтобы рассеять густой пар, который окутал все помещение.

“Привет, Милли. Снова полна сил, не так ли?”

Она, должно быть, заметила шальные глаза малышки, которые метались из стороны в сторону, не задерживаясь на чем-то больше двух секунд. Вопрос заставил зайчиху выпрямиться и слегка пристыжено ответить: “Да, Миссис Друмонд”.

“Ну давай, не задерживай очередь”.

Милли знала правила. Она сняла свою форму, которую тут же взяла ягуар и проворно закинула ту в корзину для белья. Вода была настолько теплой, что Милли почти не заметила разницу с комнатной температурой, когда поставила свою ногу в ванну.

Миссис Друмонд заняла свое место на маленькой табуретке рядом с ванной. Вооружившись белым куском мыла в одной руке, щеткой для меха в другой и взглядом на морде той, чья работа точно не закончится в ближайшее время.

Причина столько пессимистичного настроя у ягуара стала очевидна ровно в тот момент, когда щетка коснулась меха зайчонка. Еще даже до того, как первая щетинка коснулась шерсти, ребенок уже пытался сдержать смешок от одного ожидания предстоящих щекоток. Резким движением, она быстро увернулась от щетки, попутно став причиной миниатюрного цунами, которое в любой момент могло покинуть ванну через край.

Милли почувствовала тепло от раздраженного вздоха на своей холке. За ним последовал спокойный, но строгий голос Миссис Друмонд; деликатное предупреждение, вшитое в подкорку сознание через поколения взаимодействия хищников и добычи, которое отражалось от каждого слога: “Ты должна вести себя смирно, Милли”.

“Да, Миссис Друмонд. Извините”.

И правда, после такого предупреждения зайчонок действительно нашел в себе силы не брыкаться. Минуту или две все шло неплохо; она все еще могла видеть, как тело ребенка извивается каждый раз, когда щетка встречалась с мехом и могла слышать сдавленные смешки через стиснутые зубы, но она хотя бы действительно старалась. Но такой объем энергии просто не под силу сдержать в одиночку, и вскоре зайчонок нашел иную отдушину. Началось все с простого лопанья больших мыльных пузырей, но затем это занятие переросло в попытки создать свои собственные путем бултыхания руками по поверхности воды. Как результат, мыльная вода вскоре начала активно перемещаться из ванны прямиком на пол.

Миссис Друмонд отложила щетку в сторону. Внезапно испугавшись того, что она рассердила хищника, Милли посмотрела назад через плечо. Она увидела, как ягуар пересекла комнату и открыла шкафчик в самом конце, прямо над умывальником.

Глаза ребенка округлились, когда посреди шампуней, мочалок и щеток, она увидела ярко-зеленое свеже-собранное яблочко.

Ягуар повернулась к Милли, скрестив руки. Озорной блеск в её глазах дал понять зайчонку, что она явно что-то задумала; с улыбкой на морде, она вновь закрыла дверцу шкафчика.

“Давай попробуем еще раз, идет?” – спросила ягуар, манерно вскинув бровь на зайчиху, которая, в свою очередь, ответила лишь медленным кивком.

Вернувшись на свое место, она вновь взяла свой моющий инструмент. “Хорошие девочки получают угощения. Плохие же девочки, которые вечно смеются и вертятся во время водных процедур, не получают ничего”.

Это была точно магия.

Все шевеления мигом прекратились, а зайчонок был полностью поглощен внутренней борьбой с желанием избежать ворса на щетке. Смех уступил место крепко сжатому рту и маленьким слезам, которые начали скатываться с уголков глаз. Через муки и страдания, показывая выдержку, которая впечатлила даже ягуара, Милли оставалась тихой и неподвижной.

Вслед за купанием пришло время сушки, и она выдержала это испытание жестким и душистым полотенцем с достоинством солдата. Расческа, которая пыталась тщательно, методично и, для Милли, мучительно долго, приручить её взъерошенную шерсть, также осталась позади, также как и пшики парфюма, которые заставляли её нос чесаться, а глаза – слезиться.

И наконец – уши. Главная отличительная черта всех зайцев. То самое место, где каждая мелочь имела значение, место, которое должно быть безупречным. Во время всех прошлых процедур это был поистине изматывающий опыт, когда необходимо было привести в порядок эти два вечно шевелящихся отростка, которые постоянно крутились, вертелись и вообще всячески избегали малейшего прикосновения. Это, как и тот факт, что Миссис Друмонд совсем-совсем не должна была допустить попадания в них воды, делало её работу крайне непростой. Но, к её удивлению, в этот конкретный день Милли… отлично себя вела. Движения её ушей были обусловлены лишь рефлекторной реакцией, её подсознательной попыткой защитить свой самый ценный орган – то, с чем Миссис Друмонд приходилось сталкиваться во время купаний своих собственных детей!

После окончания всех процедур, ягуар смахнула конденсат с зеркала, позволив Милли оценить результат своей усидчивости… и ух ты, ну ничего себе, как же хорошо она выглядела! Её новая, чистая форма, её красивый и расчесанный мех, настолько безупречный, насколько и блестящий; зеленое яблочко, которое было помещено к ней в сложенные ладошки было вишенкой на торте.

Ягуар лишь кивнула в ответ на искреннюю благодарность Милли и отослала ту прочь, но только после того, как зайчонок пообещал ей не запачкаться хотя бы в первый час после купания.

Как только следующий из детей в очереди исчез за дверьми процедурной, а Милли обнаружила себя полностью свободной, покусывая свое яблоко, стало очевидно, что накопленная энергия зайчонка все-таки должна куда-то выплеснуться.

Бег в коридорах был под строгим запретом. Правило, которое нарушалось крайне редко, даже когда поблизости не было хищников, следящих за порядком, ведь одного страха пораниться было более чем достаточно. Заработать себе травму или даже шрам было самым быстрым способом отправиться в Программу Селекции. Несмотря на то, что каждый год туда отправлялись дюжины детей, где единственное чему они учились – это то, как ухаживать за новорожденными, для уважающих себя институтских учеников не было судьбы страшнее, чем эта.

Однако не существовало никаких правил касательно подпрыгиваний. Как раз этим и воспользовалась Милли, мурлыкая себе под нос какую-то мелодию и прыжками устремившись дальше по коридору, заставляя остальных детей расступаться перед собой. Яркий солнечный свет, бьющий снаружи, отражался от каждой пылинки, которые летали вокруг, что придавало помещению довольно необычный сияющий оттенок. У Милли в запасе было по меньшей мере полчаса свободного времени, пока не начнутся следующие уроки. Это для неё и было настоящей свободой, пока она весело неслась по наполненному детьми коридору в этот теплый летний день.

Дети хищников по всему миру мечтали о приключениях в средневековье, о том, чтобы стать супергероями, о покорении дальних морей и океанов в поисках сокровищ. Они мечтали о том, как станут врачами, астронавтами, знаменитостями, президентами, принцами и принцессами.

Милли же мечтали лишь о том, чтобы её удочерили. Она представляла, как через блестящие окна приюта увидит въезжающий через ворота лимузин. Белоснежного цвета, наглухо затонированный, настолько огромный и массивный, что с трудом может поместиться на дороге. Представляла, как он остановится прямо перед старой статуей из мрамора, изображающей всеми известную основательницу Института. Представляла, как её хищник мечты выйдет из машины, объясняя Госпоже Кармихель, что они хотели бы забрать кого-то по имени Милли, о которой они столько всего слышали.

“Но так не положено!” – возразит Директриса, а её раздвоенный язык будет трепетать с самым шокированным видом. Но в конце концов, она, конечно же, исполнит их волю и придет за Милли лично.

И затем Милли встретит его. Своего хищника мечты. Хищника, которому она подарит свою жизнь. Но каким же он будет? Все её друзья уже определились с выбором, но когда такой вопрос задавали самой Милли, она никогда не отвечала одинаково. Предпочтения менялись как перчатки; сегодня она могла предпочесть стремительный и смертельный укус могучего тигра, а уже завтра она желала для себя медленный и мучительный яд рептилии. Много часов было потрачено на то, чтобы рассказать детям о всех возможных видах хищников, которые могли бы их приобрести; как они убивают, как они едят, и как наилучшим образом удовлетворить их предпочтения. Так много вариантов, а она даже не могла определиться с направлением своих предпочтений.

Её хищник мечты… кто же это будет?

Мир грез и мечтаний, в котором она полностью растворилась, стал настолько ярким и красочным, что она совсем перестала обращать внимание на реальный мир. Ощущение чего-то мягкого и немного щекотного на поверхности своего чувствительного носа было принято за часть фантазии, однако последовавший за этим внезапный и болезненный толчок спутать с грезами было уже невозможно, и это столкновение резко вернуло её в реальность.

Милли плюхнулась на пол, одновременно начиная тереть свой пострадавший носик, которому не посчастливилось встретиться с внезапным препятствием. Она моргнула, и плывущая картинка перед глазами стала медленно приобретать более четкие очертания. Набор аморфных пятен черных, рыжих и белых цветов постепенно начал сливаться в одну фигуру. Строгие черты учительской формы. Добрые черты знакомой лисы, которая стояла подбоченившись, с несколько изумленным выражением на мордочке.

Мисс Лэнгли.

“Постой, а я помню тебя. Милли, так?”

Каждая шерстинка на тельце зайчонка, а их было очень много, встала дыбом! Она вскочила на ноги, быстро отряхнулась и встала по стойке смирно в ожидании неминуемого наказания. Она оглянулась вокруг; Милли каким-то образом забрела в учительское крыло Института. Эта секция не то чтобы была под строгим запретом, но ученики никогда не смели приближаться к ней из-за высокого риска столкнуться с одним из суровых учителей. Они были здесь одни… пока что.

Милли взглянула вверх и тяжело сглотнула, но учительница не выглядела заинтересованной в каком-либо наказании. Наоборот, она выглядела крайне радостной от встречи с маленькой зайчихой! “Ничего себе, да ты просто неотразима сегодня! Вся чистенькая и наряженная… ох, ну разве ты не прелесть?” – лисице пришлось закусить губу, чтобы сопротивляться желанию потрепать зайчонка за щечку. Не то чтобы это было неприемлемо или что-то вроде того, просто она старалась создать образ крутой старшей сестры, а не милой доброй бабушки. Так что вместо тисканий она просто одобрительно кивнула: “Ух, ты выглядишь такой миленькой, что я бы тебя целиком проглотила!”.

Грудь зайчонка выгнулась колесом в ответ на эту похвалу, а сама Милли издала смущенный смешок и промямлила слова благодарности. И хотя Миссис Друмонд еще могла знать об этом, скоро её работа станет гораздо, гораздо проще.

Милли улыбнулась и кивнула, но все слова, которые она пыталась произнести, превращались в невнятное бормотание. Что-то на границе её зрения продолжало отвлекать зайчонка, постоянно мешая её и так далеко неидеальной концентрации. Она снова моргнула, пытаясь сфокусироваться на глазах лисы и пытаясь не обращать внимание на пушистый хвост, который качался из стороны в сторону. Такой красивый, такой пышный. Настолько же большой, насколько и сама лисица. Завораживающий. Гипнотизирующий. Если бы она только могла его потрогать…

Щелчка пальцами было достаточно, чтобы вновь вернуть Милли в реальный мир.

“Эй-эй, мои глаза находятся выше!” – засмеялась лисица. – “Тебе, наверное, стоит перенести свои игры куда-нибудь в другое место. Ты же не хочешь наткнуться на Мистера Стивенса до того, как он успеет выпить свою кружку кофе? А то придется тебе выслушивать часовую тираду о том, как раньше все было лучше!.. Милли?”

Без ответа. Все внимание зайчонка снова захватил этот пушистый маятник.

Лэнгли испустила маленький смиренный вздох и комически закатила глаза вверх: “Ладно… можешь потрогать его. Но только не мешкай, мне еще надо успеть домой к ужину!”

Про себя же она подумала, что это того стоило, просто чтобы увидеть, как нерешительность на лица ребенка сменяется полным восторгом. Эти, и без того большие, глаза округляются еще больше, а этот маленький ротик растекается в мечтательную ухмылку.

И вот, эта маленькая ручка медленно начинает тянуться к хвосту. Улыбаясь, Лэнгли разрешает ей почти подойти, почти дотронуться… чтобы резко увести свой хвост в сторону, позволив себе небольшой смешок.

“Эй!” – вскрикнула Милли, нахмурившись. Еще никогда в своей жизни она чувствовала себя настолько преданной! Она выждала, когда хвост окажется в зоне досягаемости вновь и бросилась на него, а всякой нерешительности будто никогда и не было. И вновь он ускользнул от неё, заставив Милли врезаться в стену. После третьей неудачной попытки, во время которой она таки смогла зацепить неуловимый мягкий хвост кончиками своих пальцев, Милли радостно захихикала, все продолжая пытаться поймать этот сгусток рыжего меха.

Эта игра продолжалась минуту или две. Лэнгли стояла со скрещенными руками и большой ухмылкой на морде, Милли все также скакала вокруг, отчаянно пытаясь ухватиться за этот непослушный хвост, а её чистый смех отражался от стен коридоров.

“Все в порядке, Стефани?”

Низкий, грубый голос донесся со стороны учительской комнаты. Игра резко прекратилась, и две пары глаз, в которых застыло одинаковое выражение ужаса, устремились к источнику звука.

Источником звука оказался росомаха, который, слегка сгорбившись, держал в когтях левой руки дымящуюся кружку с надписью ‘лучший учитель в мире’. Седые пучки перемешивались с бурым мехом, придавая ему пожилое и почетное обличие, а мешки под глазами делали выражение его морды уставшим… и очень, очень разочарованным.

Лиса выпрямилась, отряхнулась. Её хвост, к великому разочарованию Милли, также перестал раскачиваться. “Аарон. Я просто говорила с Милли о правилах подобающего поведения в коридорах”.

“Аах!” – последовал ответ. – “Можешь даже не тратить своё время, Стефани, уж поверь мне. Они никогда не слушают, даже не стараются! Вот когда меня назначили сюда учителем тридцать семь лет назад, тогда я и взрастил самое выдающееся поколение травоядных за всю историю Института,” – он сделал пробный глоток из кружки с кофе, только чтобы сразу вернуться к своим воспоминаниям. – “В эти дни они вообще никого не уважают! Все что их интересует – это шуметь, галдеть, слушать свои радио драмы и этот ‘джаз’ сутками напролет. Они…”

По мере того, как недовольная речь все набирала обороты, Мисс Лэнгли посмотрела на свою ученицу и одними губами сказала той: “Иди. Я отвлеку его”.

Дважды Милли повторять не пришлось. Заговорщически хихикнув, она сбежала, оставив учительницу наедине принимать весь удар от ежедневной до-кофеиновой тирады Мистера Стивенса о современных детях.

Мисс Лэнгли определенно не суждено было успеть к ужину в этот вечер.

Когда прозвенел звонок, все дети в классе выпрямились на своих местах. Галдеж и бубнеж прекратился, смешки и перешептывания смолкли. Не только в классе, но и во всей школе воцарилась полная тишина, когда сотни маленьких ртов плотно закрылись вместе с сигналом.

Несколько детей лениво организовывали свои рабочие месте, раскладывая тюбики с краской по оттенкам. Все взгляды в комнате застыли на входной двери из дерева. Двери, в которой вскоре появится Мистер Велкер, как и происходит каждый понедельник в два часа дня.

Ручка на двери повернулась, а все дети приготовились.

Дверь со скрипом открылась, а две дюжины голосов хором заорали:

“Добрый день, Мистер Велкер!”

Несколько голосов осеклось до окончания, когда стало понятно, что учитель, вошедший в их класс, не был знакомым старым хорьком.

Усмехнувшись неловкому молчанию, которое наступило в классе, Мисс Лэнгли сняла напряжение, помахав детям и направившись к учительскому столу.

“Доброе утро, дети. Некоторые из вас уже познакомились со мной, но для всех остальных - меня зовут Мисс Лэнгли, и я ваш новый учитель ИЗО, пришла на смену Мистеру Велкеру”.

Она выдержала паузу, чтобы ученики снова смогли произнести свои приветствия, в этот раз используя правильное имя и с гораздо большим замешательством в голосах. Тем не менее, лисица осталась вполне довольной результатом.

“Итак, я…” – заметив поднятую руку, она позволила потоку своих мыслей ненадолго остановиться. Она указала на маленькую овечку в углу, которая буквально сжалась под взглядом учительницы: “Да, моя дорогая? У тебя есть вопрос?”

“А Мистер Велкер… умер?”

Волна смешков на пару с парой встревоженных ахов прошлась по классу, и даже учительница ухмыльнулась этому вопросу.

“Вовсе нет. Последний раз, когда я его видела, он был очень бодрым и готовым наслаждаться своей пенсией!”

Овечка облегченно вздохнула. Мисс Лэнгли осмотрелась вокруг, проверяя класс на наличие других поднятых рук. Когда она убедилась, что таковых не наблюдается, лисица продолжила: “С некоторыми я уже познакомилась, но большинство из вас я пока не знаю, так что я решила, что мы потратим сегодняшний урок на исправление этой досадной оплошности. Все принесли и приготовили свои краски и кисточки?”

“Да, Мисс Лэнгли!”

“Отлично. Тогда отложите их в сторону, потому что для нашей работы вам потребуется только листок и карандаш. Кому не терпится попасть на следующую церемонию принятия в семью?”

Ответом на вопрос стали счастливые возгласы со всего класса. Прошло всего несколько секунд, но уже стало понятно, что новая учительница полностью захватила внимание всех учеников. Свежая кровь была словно глоток свежего воздуха после пыльного и затхлого помещения.

Она хлопнула в ладоши: “Хорошо, хорошо! Ваше первое задание поможет нам ближе познакомиться друг с другом. Я хочу, чтобы вы нарисовали своего любимого хищника, и я обещаю, что не расстроюсь, если это будет не лиса”.

Беря в расчет вздернутые брови и задумчивое чесание подбородков, лисица сразу поняла, что это задание было хорошей идеей. “Я дам вам на это…” – она взглянула на часы. – “… сорок минут, затем соберу ваши работы и с каждым лично побеседую. Если остались вопросы, дайте знать. Можете приступать!”

Шорканье грифелей по бумаге и мечтательные ‘хмм’ по всему классу были словно мед для лисьих ушей – мелодия отлично дисциплинированного класса. Она села за свой письменный стол и достала небольшой блокнот из своего дипломата. Пока дети делали свою работу, ей стоило заняться своей, просмотрев записи и заметки своего предшественника об учениках.

То, что сразу привлекло её внимание, являлось записью под именем ‘Милли'. Заметка была сильно короче большинства остальных, единственная строчка, в отличии от череды параграфов под именами более творчески одаренных детей. “Мотивирована, но без выдающихся качеств; много старается, но быстро теряет запал” – вот и все, что было написано, не беря в расчет более общую информацию: возраст, родословная, тип меха и тому подобное.

Взгляд лисы переместился с бумаги на зайчика, который сидел у окна. Пока другие ученики обсуждали, иногда очень бурно, какого хищника они считают самым лучшим, Милли сразу приступила к работе, даже не потратив и секунды на размышления. Она закусила нижнюю губу, свесила уши и водила карандашом по бумаге широкими круглыми движениями, словно одержимая. Других очевидных кандидатов на Программу Селекции было видно издалека; они были первыми, кто закончил свои рисунки без какого-либо энтузиазма, прекрасно понимая, что им не было никакого смысла фантазировать о церемонии принятия, в которой они никогда не примут участия. Те самые, кто приняли свою судьбу не в качестве еды, а в роли родителей будущей еды.

Но не Милли. Милли рисовала как сумасшедшая, периодически ломая кончик карандаша, который не выдерживал такого яростного напора художественного транса.

Сработал таймер на часах Мисс Лэнгли, она положила папку с записями в сторону и встала со своего места. Её примеру последовали и остальные, отложив карандаши и листочки бумаги. Медленной походкой, с не сходящей улыбкой на губах, она начала свой обход.

Один за другим она спрашивала имена учеников, хвалила лучшие черты каждого рисунка (даже если это было просто ‘главное, что ты рисовал от всего сердца’) и узнавала, что каждый ребенок большего всего ценит в конкретном хищнике. Каждый рисунок рассказывал некую историю, иногда очевидную, иногда свободную для разных интерпретаций. Но каждая история была о смерти. От жеребенка, который мечтал о могучем медведе, который мог без труда переломить хребет одним движением, до овечки, которая видела в своих фантазиях лишь волка, который сомкнет свои челюсти на её маленькой шейке. Но была еще и Милли.

Милли была… другой.

Рисунок Милли не содержал в себе ни мощных клыков, ни костей с мясом, ни прочих кровавых подробностей. На листке бумаги были изображены лишь две угловатые, грубо нарисованные фигуры. Сам маленький зайчонок, само собой, с ушами, стоящими торчком и большой улыбкой во все лицо… и фигура, чью руку она сжимала в своей.

Несмотря на то, что поначалу это трудно было понять, учитывая характерный детский способ изображения, когда все части тел были одной ширины, цвета раскрашенных тел сразу ставили все на свои места. Рыжий, белый и черный на кончиках треугольных ушей. Лиса. Одетая не в те модные наряды и костюмы, которые были изображены на остальных рисунках, нет. Эта носила на себе учительскую форму Института. У неё даже был небольшой бейджик на груди, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений, касательно того, кто был изображен на рисунке. Выведенные заглавные буквы внутри бейджа гласили: “МИСС ЛЭНГЛИ”.

Лэнгли надеялась получить какие-то комментарии, когда она взглянула на Милли, но зайчиха просто отвела свой взгляд от лисы и прикрыла часть лица рукой, боясь посмотреть той в глаза, стыдясь своего рисунка.

В этот раз лисица не задавала никаких вопросов. Она всего лишь наклонилась и пугающе спокойным тоном прошептала три слова, которых боялся каждый ученик:

“Останься после урока”.

Пока учительница удалялось изящной походкой от её парты, двигаясь к следующему ученику, Милли почувствовала, как её сердце начинает рассыпаться на части. Невыносимая боль от разочарования той единственной, которую Милли так мечтала впечатлить больше всего… и хуже того, даже не понимая, что она сделал не так.

Мисс Лэнгли продолжила обход; к лучшему или худшему, более ни одна работа не требовали такого внимания к себе, как работа Милли. В классе присутствовали довольно хорошие художники, и она убедилась, что запомнит их имена, которые уже изучила по обширным записям Мистера Велкера. Подавляющее большинство ‘хищников мечты’, как оказалось, являлись волками. Что-то подобное учительница и сама ожидала, но все же не удержалась от шутки, что ей самой следует покрасить свой мех в серый цвет, чтобы стать популярной среди молодежи. Среди всего класса была только одна, кто не смеялась.

Когда прозвенел звонок с урока, определенным образом организованный поток хаоса вновь захлестнул Фолдский Институт для Травоядных. Топанье сотен маленьких лапок, копыт и всего прочего вновь наполнило коридоры учебного заведения, вместе с шептанием и смешками детей, которых наконец отпустили на свободу. Милли пришлось смотреть на своих уходящих друзей, которые одаривали её тем самым ‘не хотели бы мы оказаться на твоем месте’ типом взгляда, перед тем как раствориться в потоке препубертатных тел, который выливался через дверь в общий коридор.

И затем, когда она посмотрела на стол своей новой учительницы, Мисс Лэнгли поманила её к себе. Еще никогда приказ учителя был настолько трудным к выполнению. Она потупила взгляд и начала приближаться к лисе медленными маленькими шажками, как преступник, которого ведут к виселице. Её щеки горели огнем, и её оставалось лишь благодарить густой слой своей мягкой шерсти, которая покрывала щеки и скрывала всю степень её смущения.

“Милли,” – её тон был на удивление мягким, и если бы зайчонок посмел посмотреть на лису, то смог бы увидеть теплую улыбку на её мордочке.

“Да, Мисс Лэнгли”.

Лисица подалась вперед, облокотив руки на свой стол из дуба: “Мне очень понравился твой сегодняшний рисунок, и я была польщена, правда”.

Милли шумно сглотнула. И сейчас будет то самое ‘но’, она это точно знала.

“…но…”

Вот и оно.

“…я думаю, что тебе стоит… смотреть на вещи с более реальной точки зрения, когда речь заходит о твоем будущем хищнике,” – лисица осторожно подбирала слова, чтобы смягчить этот удар как можно сильней. Но она уже начинала проигрывать; смотря на мелкую дрожь зайчонка, она сразу узнала эти четкие признаки ребенка, который из последних сил сопротивляется, чтобы не заплакать.

“Понимаешь,” – продолжила она. – “Вы, девочки и мальчики Института… вы лучшие из лучших. Я не смогу себе позволить даже самого маленького из вас. Тем более, что вы заслуживаете большего – вы заслуживаете лордов и леди из Волчьих семей, а не какого-то учителя-первогодку. Почти все твои друзья хотели бы видеть волка в качестве своего хищника! Разве ты бы не хотела этого?”

Малышка всхлипнула: “Не надо волков”.

“А почему нет, Милли, дорогая?”

“Они… страшные”.

Обеспокоенная лиса наклонила голову вбок: “Тренер Андрерсон страшный?”

Зайчонок, невероятно смущаясь, сделал малюсенький кивок. Но Мисс Лэнгли лишь улыбнулась в ответ, протянув руку и нежно положив её на плечо Милли: “Ну да… он слегка страшный, правда? Я думаю, что все дело в его стеклянном глазе – эй, я вижу чью-то улыбку!”

После этого замечания со стороны учительницы, Милли уже не могла более поддерживать угрюмую маску на своем лице. Она наконец перестала хмуриться и вместо этого показала едва заметную ухмылку.

Лэнгли удовлетворенно кивнула: “Так, никаких волков значит. Хорошо. Послушай, я бы с радостью забрала тебя к себе, но я не могу”.

Впервые с начала разговора пара заплаканных глаз оторвали свой взгляд от пола и посмотрели прямо на учителя: “Почему?”

“Я уже сказала тебе, я не могу позволить себе добычу из Института”.

“Почему?” – настаивал ребенок.

“Я просто не зарабатываю столько денег”.

Зайчонок скрестил руки; так где раньше присутствовало смущение, теперь начинало появляться упрямство: “Ты можешь просто отвезти меня домой в своей машине. Я спрячусь и буду сидеть очень тихо, и никто меня не найдет. А тебе не придется платить за меня. Я даже никому не скажу”.

“Ох, Милли, Милли, Милли…” – произнесла лиса, покачивая головой. – “Это так не работает”.

Зайчонок удивился, услышав то, насколько ранимым прозвучал голос учительницы. Она уже отмечала подобный тон от случая к случаю – проблеск настоящей эмпатии по отношению к ученикам. Каждый раз это буквально обескураживало её. Да, конечно она знала, что хищники были обычными зверьми со своими обычными проблемами, пускай и выглядевшими чуждо для кого-то, чьей основной заботой были лишь хорошие оценки и сладкий день в столовой. Она слышала о другого рода проблемах во время радиодрам, когда переставали крутить музыку. Но все хищники в приюте выглядели настолько сдержанными, настолько не от мира сего, что каждый раз, когда она видела малейшие намеки на слабость с их стороны, Милли буквально впадала в ступор…

“Это не то, как это работает, и мы можем попасть в неприятности за один лишь подобный разговор. Не переживай, я уверена, что твой талант сможет впечатлить лучшего хищника, о котором только может мечтать такой маленький зайчонок!” – Она потянулась еще ближе, потрепав щеку Милли. – “Ну иди, уверена, что твои друзья уже заждались”.

Пока зайчиха выходила из тихого класса в шторм из тел, который бушевал в коридорах во время перемены, слова учительницы продолжали отражаться эхом в её сознании.

Мой талант?

А был ли у неё талант в принципе?

Шли недели. Пока все её друзья играли снаружи, Милли занималась практикой. Она прошмыгивала в художественный класс, где единственным её спутником был оранжевый свет сумерек (включать лампы освещения она не смела), и начинала рисовать от всего сердца. Она устроила рейд на библиотеку Института в поисках любых учебников по рисованию, которые там могли находиться. Она сосредоточено изучала книгу за книгой, которые были наполнены словесными формулировками не поддающиеся её понимаю, она просто пыталась следовать указаниям и рекомендациям в методичках настолько, насколько позволял её навык. Дюжины грифельных набросков, акварельных рисунков и картинок, сделанных с помощью цветных карандашей, ежедневно отправлялись в мусорное ведро.

И каждую неделю, в конце практических уроков по ИЗО, Мисс Лэнгли делала обход класса и оценивала рисунки своих учеников, размещая наклейки со звездочкой на работы тех, кто, по её мнению, был готов посещать её продвинутые уроки рисования и выставить свои таланты на всеобщее обозрение во время следующей церемонии приема в семью. Единственную оценку, которую получала Милли была сочувственная улыбка и ‘повезет в следующий раз’.

Каждая свободная секунда уходила на практику. Она повсюду таскала с собой тетрадь с набросками. Во время других уроков, она занималась мазней на уголках страниц; не те детские каракули, которыми так любили марать свои тетрадки некоторые ученики, а серьезные попытки лучше изучить анатомию и перспективу изображения на рисунке. Будучи во дворе, пока другие дети играли в догонялки, танцевали и пели, она чертила на песке пальцами ног. Другие учителя стали обращать внимание на то, что она стала хуже учиться, многие просили задержаться после уроков, спрашивая, все ли в порядке. И только Мисс Лэнгли находилась в блаженном неведении; насколько она могла судить, Милли начинала понемногу улучшать свои навыки.

Она стала постепенно отдаляться от своих друзей. Она даже отказывалась от предложений втянуть себя в их совместные игры, чего никогда не происходило до этого момента. Когда же она пыталась объяснить им, что ей нужно больше заниматься рисованием, вместо понимания она сталкивалась лишь с обвинительно тычущими в неё пальцами и презрительными смешками. Воспринимая это, как предательство их совместной дружбы, некогда лучшие подружки Милли начали шептаться у неё за спиной, распространяя вокруг сплетни о «любимой закуске» Мисс Лэнгли, которая больше переживает о том, как лучше подлизаться к своей учительнице, нежели о своих друзьях. Даже остальные дети постепенно начали складывать два и два, вспоминая рисунок Милли на первом уроке. Жестокость детей нашла новую легкую жертву. Не имея ни возможности, ни желания что-либо им объяснять, Милли оставалось лишь тихо сидеть и терпеть бесконечный поток издевательств в свою сторону…

Все равно у неё не было лишнего времени принимать участие в этой игре в школьную иерархию. Она прекрасно понимала, что её время на исходе. Несмотря на постоянные увещевания со стороны хищников, что нет ничего страшного в том, чтобы быть отобранным для Программы Селекции, и что будущий факт материнства будет уже сам по себе достижением, она отказывалась даже всерьез размышлять о таком развитии событий. Всё или ничего.

В конце концов, она вновь обнаружила себя в классе Лэнгли всего за пять дней до следующей Церемонии. Сидя тут с остальными детьми. Ожидая, когда придет учительница и даст им следующее задание, которому суждено стать для Милли судьбоносным.

Мисс Лэнгли вошла в класс, держа в руке запечатанный конверт.

«Здравствуйте, класс»

Лиса выглядела как-то… не так. У неё были мешки под глазами, и наиболее внимательные могли с легкостью заметить слегка свалявшийся мех в паре мест и даже небольшое пятно на её, как правило, безупречной форме.

«Добрый день, Мисс Лэнгли!» - привычное приветствие со стороны класса вышло слабым и натянутым.

Некогда большой класс вдвое уменьшился в размере начиная с начала семестра. Пустые парты не были убраны и оставались на своих местах; они были своего рода памятниками таланту всех студентов, которые достаточно преуспели в других сферах обучения, чтобы быть освобожденными от всех остальных уроков. Оставшиеся же дети прекрасно понимали всю серьезность ситуации, и даже сама Мисс Лэнгли осознавала, что никакая шутка с её стороны уже не сможет разрядить обстановку.

«Как вы все знаете, это последний шанс для признания вашего таланта в сфере изобразительных искусств…» - произнесла она, медленно распечатывая конверт. Звук рвущейся бумаги заставил всех детей начать нервно ёрзать на своих местах.

Милли огляделась вокруг. Несмотря на всеобщее опасение, царившее в классе, в комнате не было никого, кто выглядел хотя бы вполовину также подавленно, как сама Милли. Некоторые из них улыбались; среди них были и те, кто делал ставки на другие предметы, и кто не ожидал высоких результатов или вообще не должен был хорошо проявлять себя в ИЗО. Другие выглядели умиротворенными; они уже давно смирились со своей посредственностью и приняли за данность своё будущее в виде Программы Селекции. Остальные же имели напряженный, но уверенный вид; это были самые лучшие ученики этого класса, которые знали, что пройдут этот тест без каких-либо проблем.

Но не было ни одного похожего на Милли. Милли представляла из себя комок волнения и страха, обоснованного страха, что она просто окажется недостаточно хороша.

Лиса продолжила: «…так вот, я не собираюсь вгонять вас в стресс еще больше. Желаю всем удачи, я искренне в вас верю. А сегодняшнее задание будет…»

Она вытащила письмо из конверта и развернула сложенную бумагу непривычным взмахом листа.

«…нарисовать автопортрет».

Милли глубоко вздохнула. Она крепче сжала карандаш, вжала грифель в бумагу. Она хотела встать, выйти из класса, свернуться в клубок и заплакать, но она знала, что должна выложиться на максимум. Она даже не стала обращать внимание на перешептывания позади неё; болезненный тычок в сторону Милли касательно её предполагаемой невозможности рисовать хоть что-то помимо лис.

У неё не было времени обращать внимание на детские дрязги.

Она обязана заставить Мисс Лэнгли гордиться собой. Она обязана преуспеть.

Её карандаш зашуршал по бумаге, оставляя за собой серый след, который постепенно приобретал черты составных частей зайчика под небольших углом. Она рисовала свои собственные очертания по памяти; маленький носик, широкие глазки, длинные пушистые ушки. Она рисовала от сердца и вложила в своё творчество всю душу, с упорством выводя каждую деталь, которую Милли наносила, стирала и исправляла до тех пор, пока на парте перед ней не оказалось самое лучшее произведение искусства, которое она только могла создать.

«Теперь отложите свои карандаши»

По классу пронеслась волна стонов и вздохов, но все подчинились указанию учителя. Со скрещенными позади руками лисица изящной походкой начала подходить к каждому ученику, заглядывая тем через плечо, чтобы оценить их работы. Большинство из них были встречены кивком и похлопыванием по плечу художника. Наклейки со звездочкой были использованы один, два, три раза. Те, кто успешно справились с заданием, начали громко радоваться и даже плакать от счастья. Позади Милли кто-то шумно давал пять друг другу, когда над её собственным рисунком начала зловеще опускаться тень любимой учительницы.

Зайка пыталась внимательно изучить выражение её морды, пока лиса, в свою очередь, изучала рисунок, но лисья мордочка, казалось, была начисто лишена каких-либо эмоций. Она что-то бормотала себе под нос, разглядывая рисунок с разных ракурсов; когда же лиса закончила, она вздохнула и с болью в глазах посмотрела на Милли, открывая пасть, чтобы сказать что-то… но все слова застряли комом в горле, когда лисица увидела абсолютно раздавленное состояние зайчонка; её дрожащие губы, влажные глаза, поникшие уши.

Лиса сжала губы вновь, образовав едва заметную улыбку. Рисунок Милли хоть и являлся результатом хороших стараний, все же не был чем-то выдающимся. В любой другой школе мира, неважно для хищников или травоядных, этого было бы достаточно для успешной сдачи теста, возможно даже с хорошей оценкой, но для Университета округа Фолд это был в лучшем случае посредственный результат.

И все же она не могла заставить себя так бессердечно разрушить все надежды этого ребенка. И хотя она понимала, что это было проявлением фаворитизма, что это было нечестно и лицемерно по отношению к другим, она все же достала еще одну наклейку со звездочкой и поместила её в верхний правый угол рисунка.

Кто знает, вдруг некоторые хищники найдут стиль зайчонка милым?

Мисс Лэнгли оставила зайку наедине со слезами радости и двинулась к следующему ученику.

_______________________________________________________

Церемония принятия в семью – шоу талантов, аукцион рабов и место вынесения смертных приговоров, все в одном. Традиционно она проводилась в огороженном саду Института, под пристальным взглядом суровых статуй всех предыдущих Руководителей вплоть до гранитного памятника почетного основателя Института. Милли прекрасно знала эту возвышающуюся волчицу в королевской мантии, держащую украшенный драгоценностями скипетр, которая смотрела вниз и протягивала руку к зайчихе в красивом белом одеянии, лежащую у ног волчицы. Милли знала, что это была сама Леди Самира графства Фолд; она также выучила назубок имена всех последующих Руководителей вплоть до Госпожи Кармихель. Лишь личность Безымянной Зайчихи, принявшей помощь Леди, навсегда останется загадкой как для неё, так и для самих историков.

Именно здесь, под тенью вековых деревьев, один за другим, хищники занимали свои места на каменных трибунах. Могущественные политики, одетые в дорогие костюмы, обсуждали друг с другом состояние нынешней экономики; миллионеры и предприниматели щеголяли своими дорогими часами; кинозвезды и другие знаменитости шоу-бизнесса, наряженные по последнему писку моды, рассматривали Церемонию, как лишний повод засветиться перед прессой.

Находясь за сценой, ожидая своей очереди, дети сидели на стульях, которые были слишком большими для них, готовясь продемонстрировать свои лучшие навыки. Певцы насвистывали мелодии, поэты прочищали горло, художники держали в руках свернутые полотна со своими лучшими рисунками. В уголке маленький мышонок, который судя по виду был на несколько лет младше Милли, надевал пару обуви для чечетки.

И вот она сидела среди них, ожидая своего выхода. Её звездный час все близился; шум успокаивающейся толпы мало помогал совладать ей со своими страхами. Она присела, выжидая, трясясь от ужаса, пока тишина опускалась на территорию сада. Затем Милли услышала голос Госпожи Кармихель, усиленный микрофоном.

«Уважаемые гости, я приветствую всех Вас на очередной итерации аукциона травоядных, проводимого каждые три года и организованного Фолдским Институтом.»

Игуана, несмотря на свой почетный возраст, все еще достойно держалась и до сих пор обладала величественным голосом, который без труда приковывал внимание толпы, даже беря в расчет её ослабевшие голосовые связки.

«Как и всегда, мы рады и польщены вновь принять Вас здесь, и мы горды снова представить Вам самых лучших представителей травоядных, каких только может предложить этот мир.»

Аукцион травоядных. Милли еще ни разу не слышала такого обозначения. Она слышала лишь «Церемония Принятия», Большой День, демонстрация талантов… ‘аукцион травоядных’ звучало чересчур пресно для тех, кто готовился к этому событию всю свою жизнь.

Она крепко вцепилась в свернутый листок бумаги, прижимая его к своему колотящемуся сердцу.

«Без дальнейшего промедления я представляю Вашему вниманию нашу текущую выборку. Готовый продемонстрировать свои таланты в чечётке, Сэл, шестилетний серибристо-сатиновый атласный мышонок».

Тихий маленький мышонок помахал всем на прощание и вступил на сцену.

Милли могла лишь догадываться, что там происходило на сцене. Она слышала перешептывания толпы, которые сменились быстрым цоканьем метала о деревянную поверхность. После пары минут, которые показались зайчонку вечностью, все стихло… лишь для того, чтобы воздух взорвался громкими овациями, заполонившие все вокруг. И еще до того, как они успели стихнуть, начали поступать первые ставки.

«Четыре тысячи!»

«Четыре пятьсот!»

«Пять тысяч!»

Так продолжалось несколько секунд, пока цена за плоть Сэла быстро выросла с безумных, но все еще позволительных чисел до совершенно заоблачных. К моменту, когда прозвучала последняя ставка, каждый фунт Сэла обошелся покупателю в тысячу долларов.

Дальнейший процесс длился добрую часть всего часа. Один за другим, её знакомые травоядные, некоторые с сомнениями, некоторые с восторгом, вставали и уходили к публике демонстрировать свои умения. Большинство из них было выкуплено моментально; другие же были оставлены в стороне на время, чтобы более щепетильные покупатели могли сравнить товар между собой перед его ‘усыновлением’.

И наконец, когда она уже привыкла к томительному ожиданию, она услышала голос ящерицы вновь.

«Милли, девятилетняя вислоухая зайчиха, которая специализируется на изобразительном искусство».

Это же она! Она почувствовала, как холодок побежал по спине; сердце затрепыхалось с такой силой, что оно могло выпрыгнуть из её груди в любой момент. Преодолевая нервозность в движениях, она одарила оставшихся детей испуганной улыбкой и вышла через дверь на сцену с рисунком в руках.

Сад был просто потрясающий; мягкий газон окружал сцену, лозы оплетали каменные стены вокруг, статуи величественных фигур давно минувших дней стояли рядом с нынешними сливками общества. Длинные каменные трибуны за многие столетия использования приобрели гладкие вогнутые формы.

Она прошла на центр сцены. Все взгляды были прикованы только к ней; настал её час. Она крутанулась на месте, широко расставив руки; один, два, три раза, как её и учили. Затем легкой походкой она устремилась к краю сцены и развернула свою работу, позволяя публике взглянуть на воплощение её мастерства.

Тишина.

Она оставалась неподвижной в течение нескольких секунд. Возможно, они не смогли разглядеть рисунок как следует? Она взглянула на Госпожу Кармихель, ища у неё поддержки, но та лишь жестом показала ей отойти в сторону. С отсутствующим взглядом Милли посмела вновь развернуть свой рисунок, спрятавшись за ним, как за щитом от глаз хищников. Их отрешенные выражения морд и пару незаинтересованных зевков не остались незамеченными.

Пока она спускалась со сцены, не услышав ни одной, даже самой маленькой ставки, более вежливые из числа гостей начали слабо хлопать, чтобы не обидеть хозяйку Института. Заячьи лапки волочились по деревянному полу, унося Милли навстречу к другим коллегам по несчастью, которые также пытались совладать со своим волнением. Она перешагнула через бархатную веревку и присоединилась к ним, изучая гостей и надеясь, молясь зацепить чей-то взгляд.

Шли часы, и к ней медленно начало приходить осознание своей плачевной ситуации, пока один за другим, даже оставленные на потом, травоядные стали покидать сцену с семьями зажиточных хищников. Милли видела, как они уходят к парковке, держа за руки своих будущих убийц, с весёлой походкой и улыбками на лицах.

Когда все почётные гости покинули сад, когда все участники давно разошлись, и даже Госпожа Кармихель вернулась в свой кабинет, Милли осталась стоять за бархатной веревкой, не имея сил ни на что, кроме как свернуться в комок и заплакать. Рисунок, теперь абсолютно бесполезный, представлявший из себя памятник её провалу, был брошен на пол и растоптан снова, и снова, и снова, пока он не превратился в изорванное вымаранное нечто, прямо как и его создатель.

К моменту, когда пришел уборщик, чтобы отправить неудачницу обратно в общежитие, ночь давно опустилась на сад, а малышка крепко уснула под чутким взором Леди графства Фолд, накрывшись звездным одеялом.

_______________________________________________________

«Милли?»

Голос пробился к ней сквозь беспокойный, почти что лихорадочный сон. Он грозился вырвать её из объятий сна. Сна неприятного, но все еще более предпочтительного, чем жестокая реальность.

Зайчонок почувствовал, как кто-то начал теребить её, но она упрямо отказывалась просыпаться, вместо этого натянув одеяло на голову. Милли замуровалась в постельный кокон, в надежде отогнать незваного гостя прочь.

«Просыпайся, Милли».

Её тело постепенно начало приходить в сознание; вначале наступило приятное онемение, она почувствовала грусть, но не могла вспомнить причину. Однако, когда к ней стала возвращаться память о позоре и отвержении, она лишь пожалела, что не подчинилась сну… или смерти.

Она открыла и тут же зажмурила глаза, по которым резанул яркий дневной свет. Секунду, дневной? Сколько прошло времени?

Внезапное осознание того, что она могла опоздать на занятия привело её в чувство гораздо быстрее, чем голос Мисс Лэнгли. Зайка встала, закрывая ладошкой лицо от солнечных лучей, бьющих через открытое окно и ожидала, когда зрение привыкнет к свету.

Общежитие было пустым. Все кровати вокруг, полные спящих детей на момент, когда она затащила себе в постель, были абсолютно пусты и тщательно заправлены.

Перед ней стояла её любимая учительница. Прямо как и зайчонок, она выглядела довольно помятой. Её, обычно идеально ухоженный, мех был сваленным и неопрятным. Было видно, что ситуацию пытались исправить с помощью расчески, но, по той или иной причине, это не сработало. Форма лисы также не отличалась свежестью, забитая кусочками ворса, которые прилипли к мятой ткани. Даже её, как правило изящные, движения теперь выглядели более неуклюжими, когда она скрестила руки на груди и слабо улыбнулась.

Зайка протерла глаза, пытаясь отогнать наваждение: «Мисс… Мисс Лэнгли?»

«М-м. Доброе утро, соня», - засмеялась лиса. Она присела к основанию кровати, положила дипломат к себе на колени, открыла его и начала шуршать внутри в поисках чего-то. Чего-то, что она довольно быстро обнаружила с небрежным ‘ага!’: «Я лишь зашла, чтобы передать тебе это. Твоё новое расписание».

Её улыбка в этот раз излучала грусть.

Милли моргнула: «Расписание?»

«Да. Это переходное расписание. Взгляни».

Ребёнку вручили листок бумаги формата А5. Она прищурилась над ним, пытаясь разобраться в малюсеньких буквах, что спросонья было незаурядной задачей.

Понятное дело, половина её прошлых предметов исчезла. Математика была замена двумя часами Материнства; биология и физика превратились в ОБЖ. Даже физкультура пропала, уступив место похожему по смыслу, но более скучному по звучанию дородовому физическому воспитанию.

Но что ошарашило её больше всего – это полное исключение ИЗО из программы. Лэнгли должно быть также заметила полностью подавленное состояние Милли, потому что зайчонок почувствовала, как рука начала поглаживать её ушки.

«Ну-ну, постарайся хотя бы попробовать. Вдруг тебе даже понравится. К тому же, это никак не помешает тебе видеться со мной или с друзьями. Множество детей из твоего класса были перераспределены на курс Селекции, а я даже иногда веду там занятия по ДФВ».

Её слова остались без внимания со стороны ребенка, который лишь отшвырнул от себя лист бумаги, наблюдая как тот начинает медленно оседать на землю, гораздо менее драматично, чем на то рассчитывала Милли. Тем не менее, она упрямо скрестила руки, нахмурилась и уперла взгляд себе под ноги: «Но я не хочу заниматься Селекцией. Я хочу, чтобы меня удочерили!»

«Милли, ты ведешь себя крайне неразумно», - начала ругать её лиса. - «я предложила тебе дать шанс Программе Селекции, иначе я буду очень разочарована».

Её строгий, несколько мрачный тон задел зайчонка, но Милли была настроена крайне решительно: «Нет! Я хочу, чтобы меня удочерили!».

Учительница лишь покачала головой. По личному опыту она прекрасно могла определить начало детской истерики, а этот был как раз тот случай, но у неё банально не осталось ни моральных, ни физических сил, чтобы разбираться с этой проблемой сейчас: «Ладно, послушай. Мы заключим сделку, идет? Я подготовлю прошение на имя Госпожи Кармихель, чтобы она позволила тебе учавствовать на следующей Церемонии».

Сначала хмурое выражение лица ребенка, который принял сказанное за жестокий обман, осталось неизменным. Но когда Милли осознала, что это была совсем не шутка, она взглянула на лису, позволяя частичке удивления пробиться сквозь маску детского каприза на её лице.

«П-правда?»

«Но!» - добавила лисица.

Скоротечная улыбка Милли вновь испарилась.

Лэнгли продолжила.

«Я не смогу провернуть это, если у тебя не будет какого-либо таланта на сдачу. Я и так достаточно подпортила себе репутацию, позволив тебе пройти тест по рисованию; еще один такой косяк, и я могу потерять свою работу», - она подняла палец вверх. - «Так вот, условия нашей сделки: если ты сможешь найти свой талант за последующие четыре месяца до того, как мы переведем тебя в Программу Селекции, я подпишу прошение со своей стороны. Если мне удастся уболтать старую ящерицу, ты можешь получить второй шанс».

«Но что если я так ничего и не найду?»

Лэнгли лишь пожала плечами: «В Программе Селекции не настолько плохо».

Оставляя зайчонка наедине с последними словами, учительница взяла дипломат и покинула общежитие.

Будучи завернутой в одеяло, с все еще скрещенными руками, Милли ждала, когда окончательно стихнут шаги в коридоре. Только после того, как их заглушил звук детских криков и смеха, она решила наконец полностью встать и начать одеваться.

_______________________________________________________

Материнство, класс 4.01.

Поиски своего первого переходного урока завели Милли глубоко в неизведанные земли.

Четвертый этаж Института всегда оставался для неё загадкой. В её понимании, перед входом на данный этаж с таким же успехом могла располагаться табличка ‘здесь обитают драконы’. Впервые за долгие годы она чувствовала себя абсолютно потерянной, выброшенной в незнакомое место, которое она не знала, как свои пять пальцев. Все было одновременно и знакомым, и чужим, что влекло за собой диссонирующее чувство. Лица детей её возраста или чуть старше, которых она не знала; снующие по этажу учителя и уборщики, которых она вроде когда-то видела, но всегда вдалеке.

Пребывая в растерянности, она переборола это чувство зловещей долины, отправившись дальше по коридору вслед за цифрами у входа в аудитории.

4.13…

Она заняла правую часть холла, прижимаясь к стене всякий раз, когда кто-то проходил рядом. Тепло отполированной древесины давало ребенку хоть какое-то чувство комфорта.

4.09…

Коридор, казалось, тянулся бесконечно; из своего опыта ориентирования на других этажах, Милли могла лишь предположить, что она двигалась в правильном направлении… и действительно, вскоре она смогла издать вздох облегчения, когда увидела заветные цифры на стене.

Дверь была распахнута, а изнутри помещения доносились голоса. Будучи слишком напуганной, чтобы просто вломиться внутрь, она осторожно заглянула в аудиторию. Вид нескольких старых знакомых в классе был, как минимум, успокаивающим зрелищем, но она также не могла не отметить то, насколько у них всех был понурый вид. Поиск своего таланта был захватывающим процессом, ведь каждый день ты пробывал что-то новое, и никто не знал, какой именно день определит твое будущее. Ученики же в классе материнства выглядели настолько жалко, насколько и представляла их себе Милли.

Постеры и рисунки на стенах выглядели странно. На них были изображены различные биологические и анатомические особенности тел, о которых она имела крайне смутное представление. Эти изображения были совсем не похоже на те, вывешенные в классе ИЗО, детские рисунки, к которым она так привыкла.

Но, пожалуй, самым чужеродным для Милли элементом во всем этом окружении являлся сам учитель. Высокое и поджарое создание с лоснящимся коричневым мехом, круглыми ушами и большими глазами, которое без остановки бубнило о том, что лучше всего можно было назвать ‘генетикой для чайников’. Зайчонок еще ни разу не видела такого странного существа, она даже не знала к какому типу хищников можно было его отнести. Эти продолговатые черты морды слишком напоминали ей волчьи, чтобы относиться к кошачьим… но, в то же время, Милли еще ни разу не видела псовых с такой короткой шерстью, с такими длинными усами и, что более характерно, с такими большими втяжными когтями на руке, которые постукивали по столу.

Нос фоссы дернулся, и она прервала свою речь на полуслове. Учительница метнула свой пронзительный взгляд ко входу в класс, в процессе выгнув свою пугающе длинную шею практически на девяносто градусов. Её морда расплылась в тонкой, зубастой ухмылке, и Милли почувствовала, как по её спине пробежал неприятный холодок.

«Похоже у нас тут посетитель. Проходи, мы тебя заждались», - учительница обладала хриплым голосом, который звучал угрожающим даже, когда та пыталась быть дружелюбной. Глаза фоссы принялись тут же внимательно изучать Милли, как только та все же осмелилась пройти в аудиторию. Зайчиха почувствовала, как ни одна лишняя складка на её одежде, ни один неприглаженный волосок на её макушке, ни одна пылинка или пятнышко на ней не остались незамеченными.

«Ты должно быть Милли. Ты опоздала. Были трудности с поиском класса?»

Зайка лишь помотала голова, не посмев открыть рта.

«Что ж, добро пожаловать в класс материнства, Милли. Меня зовут Мисс Ли. Дети, поздоровайтесь с новенькой».

По сигналу две дюжины пронзительных голосков пропищали: «Привет, Милли!»

Зайка нахмурилась еще сильнее. Она чувствовала себя ущемленной. Она была лучше этих зверей, так почему же они относятся к ней, как к ровне?

Фосса продолжила буровить её взглядом, но когда стало очевидно, что Милли не собирается отвечать взаимностью на приветствие, она просто пренебрежительно махнула рукой в сторону зайчонка: «Ну присаживайся».

Милли прочесала взглядом помещение, с гневом смотря в сторону любого, кто посмел ей улыбнуться. Она громко протопала на ближайшее к ней место, закинула свой рюкзак на парту и вскарабкалась на стул.

Мисс Ли наблюдала за этим представлением с поднятой бровью, но не стала это никак комментировать. Вместо этого, она прочистила горло и продолжила вести урок. Было похоже, что часть, касающаяся генетики, была лишь дополнительной информацией, которую было полезно просто иметь ввиду, по которой практически наверняка не будет никакой контрольной. Всего через несколько минут фосса стала показывать слайды, на которых были изображены семьи хищников и травоядных, подсвечивая ключевые моменты лазерной указкой… в отличии от своих кошачьих коллег, ей было позволено использовать такой инвентарь.

Зайчиха даже не пыталась слушать учителя. Она опустила голову на парту и просто начала пялиться в пустоту, позволяя голосу фоссы превратиться в приятное, убаюкивающее бормотание где-то на фоне. Теперь она прекрасно понимала причину скучных выражений на лицах её одноклассников – это была такая скукотища! Особенно беря в расчет то, что все это ей было абсолютно не нужно. Кому вообще было дело до воспитания и ухода за детьми? Она не собиралась становиться матерью, она собиралась быть удочеренной. И что с того, что все её нынешние одноклассники также некогда являлись претендентами на принятие в семью? Она была другой. Она была особенной, и ей уж точно не было резона просиживать здесь штаны и слушать всю эту чушь.

«И это все на сегодня».

Внезапное исчезновение картинки с проектора вывело Милли из транса. Она соизволила уделить Мисс Ли немного своего внимания лишь для того, чтобы увидеть её, стоящую за своим столом, восторженно улыбающуюся своему классу.

«Все принесли своих кукол?» - спросила фосса, и тут же класс заполнился звуками расстегивающихся молний и шелестом разворачивающейся бумаги. Одна за другой, Милли увидела как дюжина тряпичных кукол заполнила парты аудитории. Каждая из них была грубой копией самого ученика; все они имели одинаковую основу, но у одних были приделаны самодельные рога, у других были уши различной формы и длины и так далее.

«Очень хорошо! Вижу, что никто еще никого не потерял», - взгляд фоссы встретился с заячьим, и похоже она что-то вспомнила. Открыв один из множества ящиков в её столе, она начала шарить внутри, что-то бурча себе под нос, пока, в конце концов, она не извлекла на свет нечто – кукольного зайчонка. Он был потрепанным и покрыт заплатками; ткань в некоторых местах была настолько тонкая, что через них просвечивался наполнитель.

«Сойдет» - пробурчала фосса сама себе. Милли была представлена жизнерадостному зайчонку с вышитой улыбкой и пуговками-глазами на тряпичном лице. Он был помещен на парту перед ней, но тут же опрокинулся на спину.

«Задача проста», объянила Мисс Ли, восторженно наблюдая за тем, как хмурое выражение покидает лицо зайчихи при виде такого умилительного зрелища. - «Носи его везде с собой и бережно с ним обращайся. В конце семестра, если он все еще будет в порядке, я буду знать, что ты справишься с ролью матери».

Милли застыла.

Справлюсь с ролью матери?

Тряпичный зайчонок неподвижно лежал, такой беспомощный, такой беззащитный, смотря на свою новую маму. У него уже было множество владельцев до неё, и все они, без всяких сомнений, очень любили его. Лопнувшие швы, заплатки, несколько прохудившаяся ткань – все эти вещи рассказывали одну и ту же историю.

С каждой секундой эта вышитая улыбка становилась все более искренней, а глазки-пуговки все более выразительными.

Осознание того, что происходит, ударило Милли обухом по голове. Она могла почувствовать это, ощущение зарождающиеся в глубине её сердца – чувство привязанности к этому мелкому ублюдку. Инстинкты, которые были не востребованы по сей день, но которые всегда присутствовали в ней.

И она возненавидела это.

Даже не осознавая происходящее, она стиснула зубы, сжала кулаки, её мех встопорщился, а уши стали слегка подрагивать.

Неужели они были правы? Она подходила только на роль матери? Что если материнство и было её талантом? Что если…

Нет.

Милли взяла куклу в руки, поднесла ту к своему лицу, пока тряпичные ручки с ножками забавно болтались в воздухе. Кукла была старой и уродливой, и, тем не менее, она заставила пробудить её первобытные инстинкты. Инстинкт, переросший в неприязнь через отрицание.

Её пальцы нашли одно из многих прохудившихся мест. Под непонимающим и удивленным взором Мисс Ли и остального класса материнства, она запустила пальцы в пушистый наполнитель внутри.

И затем, одним ловким движением, она вырвала его наружу.

Наполнитель заполнил всю парту, внутренности выпотрошенного ребенка опустились на тетрадь с мазней Милли. Оторванная рука упала на пол. Голова куклы склонилась набок, потеряв поддержку половины разорванного тела, но все еще продолжая улыбаться, несмотря на невзгоды.

Десятки детей любили её. Всего одного хватило, чтобы её уничтожить.

Мисс Ли более не выглядела восторженной. Тягучая тишина опустилась на весь класс, не беря в расчет пары вздохов, наполненных ужасом. Кисти Милли тряслись. В уголках её глаз начали блестеть слезы. Её кулаки начинали болеть от того, насколько сильно они были сжаты.

«Я никогда не стану мамой», - прошипела она.

Пара рук опустилась на её парту. Десять выпущенных когтей начали царапать деревянную поверхность стола, а рядом стал разноситься угрожающий рык. Милли посмотрела вверх. Эти большие, не моргающие, глаза были нацелены прямо на неё. Эти усы щекотали кончик её носа. Это теплое дыхание окутывало зайчонка.

Но больше всего её пугали именно глаза. Под их взглядом, она не могла заставить себя пошевелиться или произнести хоть слово.

Не было никакой необходимости в наказании или предупреждении. Всего десять секунд под этим пронзительным взглядом вселили весь вселенский ужас в сердце ребенка – её маленькое сердечко, которое билось с такой силой, что отзывалось болью в груди. К тому моменту, когда фосса решила освободить её от этой пытки взглядом, эти два не мигающих круга отпечатались в сознании Милли и преследовали её, куда бы она не смотрела. Милли была уверена, что этот образ будет мучать её в ночных кошмарах до конца дней.

«Можешь завалить переходную программу, но это поступок не вернет тебя обратно, заяц» - начала говорить хищница. Её собраный, без эмоциональный, практически стерильный тон придавал словам еще более зловещий эффект: «Завалишь переходную программу – отправишься первым рейсом на скотобойню, как списанный дефективный товар».

С руками за спиной она спокойно вернулась к своему столу. Ровно из того же ящика она достала еще одну куклу, в этот раз лишенную каких-либо отличительных черт и представляющей из себя лишь общую основу с карикатурным личиком на синтетической ткани. Фосса вручила куклу Милли, которая теперь прекрасно понимала, что ей не стоило проворачивать свой трюк дважды.

Мисс Ли наклонилась к ушам зайчонка и добавила напоследок – не шепотом, но громко и четко так, чтобы весь класс смог её отчетливо услышать.

«Если ты, конечно, не хочешь обрести сомнительную славу в качестве ‘первой добычи в истории Селекционного комбината округа Бэйсайд, которая способна говорить’, я советую тебе собраться». После этих слов она выпрямилась, прочистила горло, убрала когти, а её яростное выражение морды исчезло настолько же внезапно, как и появилось, уступив место зубастой улыбке, обращенной к напуганному классу.

«Класс, свободны. Увидимся на следующей неделе!»

_______________________________________________________

Из всего списка новых уроков, только один хоть как-то смог привлечь интерес Милли: дородовое физическое воспитание. Возможно, это было связано с тем, что она ожидала провести хотя бы чуточку времени с Мисс Лэнгли, а не с пугающим новым учителем. Возможно, это было связано просто с тем, что она смутно представляла значение слова ‘дородовое’.

Может она и не понимала, как ‘дородовая’ часть соотносится с остальным названием урока, но часть про ‘физическое воспитание’ определенно звучала весело! Ей всегда нравилась сама концепция физ-ры, но Тренер Андерсон со своим стеклянным глазом всегда превращал этот опыт в нечто пугающее (если не сказать ужасающее).

Но в тот момент, когда её с одноклассниками вывели к большому полю снаружи здания, она поняла, что сейчас все будет по другому. На радио играла та самая станция с джазом, которую она всегда слушала в свободное время и которая тут же придала ей чувство спокойствия и безмятежности. Её обвисшие ушки начали подергиваться в такт звучанию трубы, за которой следовали весь остальной оркестр. Это напомнило ей о рисовании, это позволило ей расслабиться. Джаз позволял ей справиться с волнением во время рисования, так, быть может, он же позволит ей не сойти с ума во время переходных уроков.

Тут же присутствовала и сама Мисс Лэнгли, на удивлении все еще в той же узкой немытой форме, которую Милли видела несколько дней назад. Лиса стала выглядеть еще более жалко с момента их последней встречи, часто моргая и смотря как-будто сквозь детей, к которым обращалась. Её движения тали заторможенными и неуклюжими, черты морды осунулись, кости стали проглядываться сквозь шкуру. Она улыбнулась Милли абсолютно безжизненной улыбкой перед тем, как вернуться к разговору со своей коллегой, которая разминалась перед началом урока.

Вторая лисица была полной противоположностью Лэнгли. Она была высокой и подтянутой, обладая больше мальчишеской комплекцией, а её мех был серебристым и ухоженным. Прикид серой лисы настолько гармонировал с её шерстью, что бандана, спортивная футболка и обтягивающие штаны практически не выделялись на фоне её шкуры, а большая красная надпись на майке, гласящая ‘ТРЕНЕР ПО ДФВ’, создавала впечатление, будто она была вытатуирована прямо на груди.

Состояние Лэнгли не осталось незамеченным. Пока Милли смотрела на двух лисиц, она почувствовала, как чей-то локоть начал неприятно тыкать ей в спину. Когда она обернулась через плечо, то увидела как две, практически идентичные лани-близняшки давили ей на пару широкую, мерзкую улыбочку

«Гляди, это твоя училка, питомец!» - сказала первая. Её голос буквально сочился издевкой и детским садизмом, а каждое слово было пропитано ядом, придавая ей вид почти что карикатурного злодея: «У неё довольно паршивый видок».

«Я даже слышала на прошлой неделе, как у неё урчал желудок. Поговаривают, что она перешла на веганскую диету», - добавила вторая.

Даже для детского ума зайчонка не осталась незамеченной ирония использования именно этого слова в качестве подкола от двух травоядных. Но это вовсе не означало, что зайка была хоть на йоту менее ошарашена сказанным… как и тем фактом, что эти издевки продолжили преследовать её даже в переходном классе.

«Заткнитесь», - прошипела зайчиха; она сорвалась настолько внезапно и настолько агрессивно, что две лани тут же застыли под напором нахлынувших на них инстинктов. Но после небольшой паузы они снова ухмыльнулись, не впечатленные ответом.

«Пошли, Камми. Питомец расстроился, что её возлюбленная больше не сможет наложить на неё свои лапки», - сказала первая, показывая жестом своей подруге следовать за собой.

«Не то, чтобы она вообще собиралась это сделать», - было последнее, что услышала от них Милли, пора звук пары цокающих копыт удалялся от неё в сторону ближайшей группы студентов.

Милли глубоко вздохнула и осознала, что её всю трясет, а кулаки плотно сжаты. Она зло прищурилась на двух оленят, которые теперь весело болтали с остальными детьми. Но несмотря на то, как она хотела преподать этим двум урок, Милли понимала, что должна вести себя достойно. Ради Лэнгли.

Бурча себе под нос, она вернулась к наблюдению за двумя учителями. Пока класс начал собираться вокруг, учительницы обменялись еще парой слов, и более маленькая лиса, попрощавшись со второй, покинула их, оставив свою серебристую коллегу разбираться наедине с толпой детишек, бросив на прощание Милли заговорщическую улыбку.

Оставшаяся лиса сделала шаг навстречу.

«Доброе утро, дети. Возможно, у вас е-».

Как только она начала свою речь, один, особенно громкий, саксофон издал свой характерный утробный звук, заглушив голос учительницы. Тридцать пар глаз удивленных учеников вытаращились на источник звука где-то вдалеке, пока тренер позволила ему умолкнуть, дождавшись когда звук инструмента стихнет и станет неразличимым на фоне чириканья птиц и завываний ветра.

«Давайте попробуем еще раз», - продолжила она, когда все смешки прекратились: «На прошлой неделе мы все узнали, что хорошая физическая форма важна для репродукции. Кто-нибудь помнит повему именно?». Три маленьких ручки метнулись вверх, и лиса указала на ближайшую к ней, которая принадлежала пухленькому хомячку, протиравший второй рукой свои очки о футболку: «Да, Лиам?».

«Хорошее физическое здоровье позволяет иметь более здоровое потомство. Родитель с плохим здоровьем не только хуже сможет заботиться о ребенке, но и будет более высок риск неонтан… неотна… риск заболеть и заразить ребенка!»

“Good physical health allows for more expedient care. A parent in poor health is not just worse at child care, they are also more suspeblt… suscel… likely to get sick and infect the baby!”

Лиса скрестила руки и кивнула: «Все так. Но мы здесь не собираемся особо перебарщивать с нагрузками, как наши друзья из соревновательного класса. Они больше пекутся о победе и призовых местах, я же больше заинтересована в вашем здоровье и счастье. Так, а еще я вижу, что у нас тут пара новых лиц, так что всем новоприбывшим - добро пожаловать на дородовое физическое воспитание. Меня зовут Мисс Томпсон, и я ваш учитель-слэш-тренер. Кто-нибудь любит музыку?».

Тридцать тоненьких голосков радостно завопили в унисон, а более легкие на подъем (Милли не была в их числе) даже начали возбужденно подпрыгивать на месте.

«Сегодня мы займемся легкими танцевальными упражнениями. Разработайте свои мускулы, свою гибкость и баланс тела. Но сначала… разминка! Вы все знаете правила!»

Милли не знала о правилах, но, как оказалось в итоге, это ничем не отличалось от разминочной рутины в её обычном классе по физ-ре: пара потягиваний, пара подпрыгиваний и пара кругов по полю. Беря в расчет это и музыку, если закрыть глаза, она могла даже представить, что все еще находится в своей прошлой программе… это позволяло почувствовать свое положение немного менее безнадежным.

Когда с разминкой было покончено, все дети собрались вокруг Мисс Томпсон, которая дала им двухминутную передышку, объясняя в этот момент, чем именно они будут сейчас заниматься. Все сводилось к простому ‘танцевать’; музыка была достаточно неравномерной и энергичной, чтобы задать такт почти любому танцу для любого участника, от которого требовалось лишь обладать чувством ритма. Мисс Томпсон начала с простого – базовое движение, на повторение которого она выделила классу несколько минут. Затем, постепенно она начала демонстрировать все более сложные приемы. Поворот тут и там, шассе для пущей убедительности, и все в простой и щадящей манере, которая позволяла безболезненно набить шишки на собственном опыте.

У класса были некоторые трудности с исполнением, но большинство детей весело проводило время. Некоторые даже позволяли себе небольшие частички импровизации, дабы сделать свой танец более индивидуальным, что учительница была лишь рада приветствовать.

Но среди всей хаотичной нелепости тридцати детей, представляющих себя мега танцорами, была одна, которая сияла ярче всех. Двадцать девять детей танцевали, но одна была самим танцем. Да, несовершенным, да, с ошибками, обоснованными отсутствием практики и границами самого упражнения, но то с какой грацией и с каким чувством она двигалась, не осталось незамеченным со стороны натренированного взгляда учительницы.

Что-то щелкнуло в голове Милли.

Оно ведь всегда было рядом с ней, любовь к музыке, жгучее желание быть её частью. Вместе со своей подругой Эммой она пыталась создавать музыку и потерпела неудачу. С помощью рисования она пыталась выразить свои чувства, опять же, находясь под влиянием музыки. Она всегда сопровождала Милли в её тщетных попытках найти себя, но испробованные методы самовыражения через музыку не подходили зайчонку. Милли была не в состоянии перенести на бумагу всю гамму течения мелодии, ведь след карандаша навсегда оставался на бумаге, в то время как музыка отличалась непостоянством звучания.

Но посредством танца она наконец смогла передать всю переменчивость потока мелодии, которая проходила через её тело. Она больше не должна была работать с ней на пару, она больше не должна была создавать её – теперь она могла слиться с ней воедино. Так много всего она перепробовала за свою жизнь. Многие из этих занятий казались ей интересными, даже захватывающими. Но танец - отдушина, которая каким-то образом ускользала от неё все это время – не шел с ними ни в какое сравнение.

Даже после того как стихла музыка, движения продолжились, продиктованные ритмом постукивания одной ноги по полу. Постукивание продолжилось даже тогда, когда её движения стали замедляться.

И только когда она почувствовала, как две когтистые лапы опустились к ней на плечи, нежно возвращая зайчонка в реальный мир, Милли полностью остановилась. Её сердце сильно колотилось в груди, а её тело ломило от напряжения, она хватала ртом воздух и при этом чувствовала себя самым счастливым зайцем на свете.

Опустившись на колени перед ней, мускулистая серая лиса широко улыбалась напротив Милли. Вокруг них собрались все остальные дети со смесью зависти и изумления на лицах.

Лисица признательно присвистнула. «Да у тебя это врожденное, девчуль!» - выдала она свой вердикт, хлопая зайчонка по плечу: - «Ну все, успокойся и дыши ровней. А то, не ровен час, еще затанцуешь себя до смерти, а я бы хотела избежать таких эксцессов на своем уроке».

Милли едва её слышала. Её буквально распирало от удовольствия. Она наконец нашла это – то одно зернышко, которое она сможет взрастить и из которого появятся ростки её надежды. Оно всегда было рядом, сопровождало её в моменты пробуждения вместе с солнечными лучами, а она каждый раз не обращала это внимание.

«Вы думаете… вы думаете у меня талант?» - спросила она тихим голосом, будто пугаясь своих собственных слов.

«Нет», - ответила Мисс Томпсон с мрачной окончательностью в голосе.

Уши зайки поникли в расстройстве. Но прямо перед её глазами возникли оскаленные зубы лисы, которые превратились в широкую, озорную ухмылку.

«…но я думаю мы сможем это исправить».

_______________________________________________________

Урок за уроком, становилось все более очевидно, что представление Милли на уроке по ДФВ не было просто удачной случайностью. Её стройное и элегантное тело идеально подходило для размеренных, плавных танцевальных движений, а её чувство ритма и любовь к музыке делали все остальное.

Мисс Томпсон не была танцором, она была атлетом. Она понимала, что не сможет предоставить Милли специализированное обучение, в котором та отчаянно нуждалась. К счастью, Фолдский Институт не страдал от недостатка специалистов, и Милли была рекомендована как раз одному из них, Мистеру Сентону.

Слухи о успехе Милли, не без помощи учтивой Томпсон, достигли ушей Лэнгли, и прошение на имя Госпожи Кармихель было отправлено к ней на рассмотрение. Теперь оставалось лишь ждать… и согнуть пальцы на удачу.

Милли также не теряла времени зря, постоянно занимаясь практикой. Она практиковалась в перерывах между занятиями, когда остальные дети задорно носились по коридорам, она практиковалась по ночам, когда остальные дети крепко спали в своих постелях. Если её увлечение искусством было продиктовано скорее кратким запалом вдохновения, то танцевальные занятия буквально завладели её сознанием, угрожая заменить собой все остальные аспекты жизни зайчонка. И ей было плевать. Она и так уже потеряла всех своих друзей и не утруждала себя поиском новых. Да и к тому же новые одноклассники предпочитали учиться рядом с этой замкнутой в себе, одержимой своими танцами девочкой, чем с враждебной и обиженной на весь мир стервой, какой она предстала перед ними в первый день знакомства. Оценки по другим предметам закономерно страдали, но Милли уже и так мало обращала на них внимание, особенно теперь, когда она наконец-то нашла своё призвание.

Она становилась чересчур одержима в своей целеустремленности, но главное, что Милли была вновь счастлива, ведь она заново смогла обрести цель, и зайчиха была чертовски нацелена в этот раз на успех. И теперь, на пару с чувством определенности, после очередного долгого дня, наполненного скучными переходными уроками, она зашла в бальный зал в своих атласных балетках и облегающем костюме из спандекса, направляясь к отдаленному звуку из радио, играющего классическую музыку.

Комната была громадной, охватывающей большую часть левого крыла Института, наполненная деревянными местами для зрителей и старыми картинами значимых персон прошлого, которые располагались на шумоизолированных стенах. Если, слоняясь по широким коридорам Института, Милли всегда чувствовала себя просто маленькой, то теперь она ощущала и вовсе микроскопической. Просто озираясь вокруг, она могла представить колоссальный масштаб и размах собраний, которые здесь когда-то проводились…

Но её трепет мог подождать.

Она отправилась вслед за музыкой к дальнему углу бального зала, где уже находилась сидящая сгорбленная фигура, которая нетерпеливо топала ногой по полу. Дернув носом в ответ на появление нового запаха, он поднялся на ноги, чтобы встретить гостью.

«Ты должно быть Милли».

Мистер Сетон оказался белоснежным горностаем, стройным и изящным существом, который, в данный момент, обладал крайне суровым выражением, застывшим на его резких чертах морды. По сравнению с большинством остальных учителей он был низким, очень низким, по правде говоря, но его рост с лихвой компенсировало чувство собственного достоинства и авторитета, с которым он держался и которые требовали к себе безоговорочного уважения.

«Мелинда, для тебя – Мисс Томпсон, сказала, что тебе требуется пара уроков по танцам,» - его голос был на удивление мягким и тихим, но вместе с тем нес в себе скрытую сухость и равнодушие. Это был голос того, кому не надо было говорить громко, чтобы быть услышанным.

Зайка посмотрела на него, вытянувшись в струнку, и кротко кивнула.

«Хорошо», - сразу продолжил горностай, как-будто готовил свою речь заранее или же просто не обращая внимания на полученный ответ: «Но я сразу дам тебе знать, что делаю это в качестве одолжения Мелинде, Стефани и тебе. Мне за это не доплачивают, и если я почувствую, что трачу свое время в пустую, то на этом все и закончится. Я доступно объясняю, Милли?»

«Да, Мистер Сетон».

«Хорошо», - вновь повторил учитель быстрее, чем ожидалось: «Подойди вперед и покажи, что умеешь».

Зайка глубоко вдохнула, закрыла глаза, сделал шаг вперед и-

«Неправильно».

Резкий голос горностая был сродни пощечины; он тут же заставил её замереть на месте.

«Поза слишком зажатая. Ты слишком напряжена. Расслабься и повтори. Раз, два, три…»

Вновь зайчонок сделала шаг вперед. За этим последовало одобрительное хмыканье, а её движения стали плавнее, чем до этого. В этот раз она даже дошла до первого вращения перед тем, как это самое слово вновь сотрясло все её тело.

«Неправильно! Ты слишком перебарщиваешь. Тебе необходимо лучше контролировать равновесие тела, а не просто швырять его словно мешок с картошкой. Смотри».

В мгновенье ока горностай перевоплотился в нечто… нечто совсем другое. Его движения были выверенными и отточенными, почти что пугающими, ведь ни одно смертное существо не могло двигаться настолько идеально! Он исполнил всего лишь простой пируэт, ничего особенного, ничего такого, что Милли не видела до этого. Но тогда почему это выглядело настолько бесподобно?

Еще до того, как ребенок успел среагировать, горностай уже оказался всего в нескольких сантиметрах от неё, полностью неподвижный и выжидающе смотрящий на зайчонка: «Попробуй снова. Все как я тебе показал. Продолжай пробовать, пока у тебя не получится сделать правильно».

«Д-да, Мистер Сетон».

Горностай наблюдал за очередными попытками в пируэт снова, и снова, и снова. Каждый раз он находил ошибку в её движениях. Каждый раз он указывал на то, как её исправить.

Но с каждым разом ему становилось все сложнее и сложнее найти очередную ошибку, которая нуждалась в исправлении.

И, наконец, когда солнце давно уже покинуло горизонт, а она закончила по собственным ощущениям миллионный разворот на месте, Милли вновь взглянула на своего инструктора, ожидая очередной порции неизбежной критики. Мистер Сетон скрестил руки на груди, нахмурил брови, хмыкнул… и вздохнул, принимая свое поражение: «Похоже Милинда и впрямь что-то смогла разглядеть. То же время завтра?»

_______________________________________________________

Шли недели, и вместе с ними к ребенку начало медленно приходить изнеможение. Но она не сдавалась; каждый день её тренировки становились чуточку менее изнурительными, и дело было вовсе не в том, что её учитель стал менее придирчив. Как раз наоборот, Мистер Сетон требовал от нее все больше и больше с каждым новым занятием. Скорее это было похоже на то, что её тело просто начало подстраиваться под этот режим работы, где залог успеха крылся в полном контроле над ним…

Ну и что с того, что у неё были мешки под глазами? Жизнь была прекрасна. Она стала посещать все уроки с улыбкой на лице. Да, даже уроки материнства.

Среди всех уроков, ДФВ, что неудивительно, было её любимым. Главным образом по той причине, что она смогла убедить Мисс Томпсон отпускать её на занятия по танцам вместо аэробики, бега или вообще чисто теоретических занятий, которыми она должна была заниматься согласно учебной программе. Естественно, все это приводило ребенка в восторг каждый раз, когда она вновь шла по мощенным дорожкам, покрытых мхом в сторону поля позади Института.

Но одним утром, когда Милли с одноклассниками опять пришла к полю, что-то явно было не так. Мисс Томпсон нигде не было видно. Как не было ни радио, ни музыки, ни спорт инвентаря, включая обручи и скакалки, даже ни единого мячика.

Вместо неё в этот раз детей приветствовала знакомая рыжая мордочка другой лисицы, хотя если бы не знакомство до этого, навряд ли бы кто-то из детей принял её за учителя. Её форма окончательно превратилась в полный кошмар – грязная, измятая, уже начинающая издавать затхлый запах, как смогли подметить травоядные с более чуткими носами. Тело лисы, которое когда-то идеально подходило под одежду, теперь было слишком тощим для неё. Мех рыжей хищницы топорщился во все стороны, весь в колтунах, и даже кончик её носа выглядел пугающе сухим.

«Дети», - поздоровалась она без привычного энтузиазма: «Мисс Томпсон не сможет присутствовать сегодня. Поэтому сегодня у нас не будет практического занятия. Следуйте за мной».

По толпе детей прокатилась волна вздохов и стонов. Милли, конечно же, ни за что не стала бы возражать, чтобы провести время со своей любимой учительницей, даже несмотря на очередные начинающиеся комментарии про ‘питомца’ где-то позади.

Она из всех сил старалась их игнорировать, следуя вплотную за Лэнгли, пока та вела их вверх по холму, обратно в здание. Даже маленькая Милли, будучи до сих пор по-детски наивной, знала что что-то было совсем не в порядке.

Хвост учительницы не качался, как прежде – он просто волочился по земле вслед за хозяйкой, которая с трудом тащила свое тело по неровному склону. На её морде не было и намека на улыбку; лишь поистине страдальческое выражение и нечто еще, чего зайка не была в состоянии опознать.

Это была совсем не та Мисс Лэнгли, которую она знала. Это была лишь блеклая тень некогда замечательной девушки.

Как гром с неба, звучный урчание разлетелось по округе, заставив всех детей замереть на месте. Среди учеников появились смешки и тыкающие друг в друга пальцы, которые тут же исчезли, когда все поняли, что звук шел не от другого ребенка, а от учителя.

Лэнгли повернулась к классу. На её морде застыло выражения чистого стыда, а её согнутое тело, с рукой на животе не оставило никаких сомнений – это был её желудок, что жаловался о недостатке еды. Инстинктивно Милли сделала шаг навстречу, чтобы хоть как-то помочь учительнице, но внезапный взгляд в её сторону заставил зайчонка отшатнуться.

Новое выражение на морде Лэнгли, сменившее предыдущее, было неведомо для детей. Никто из них еще ни разу не сталкивался с голодным хищником, но их врожденные инстинкты очень резво заполнили эти пробелы в опыте. Эти выпученные глаза наполняли детей ужасом, даже без понимания почему.

«Немного назад, пожалуйста», - улыбка Лэнгли была натянутой, а её просьба, хоть и будучи вежливой, была произнесена сквозь оскаленные зубы. Она выпрямилась, отряхнулась, стараясь вовсе не смотреть на учеников, ведь каждый раз, когда её взгляд начинал притягиваться к одному из этих нежных маленьких созданий, она могла почувствовать, как её разум затуманивается и наполняется опасными мыслями.

Что же ты делаешь, Стефани? Сконцентрируйся.

Это будет так просто. Так великолепно. Их же так много. Она смогла бы устроить целый пир. Она смогла бы заполучить их всех.

Ты сможешь. Это стоит того, это все будет стоить того…

А что такого? Мысли об увольнении, судебных разбирательствах, предъявлении уголовных обвинений витали где-то на заднем плане, отброшенные мозгом, как бесполезные. Лучше она сядет в тюрьму, чем будет голодать и дальше. Только… Только один…

Все эти маленькие глазки уставились на неё со смесью страха и беспокойства. Лиса смотрела в ответ, еле сдерживая себя… и тут её взгляд упал на Милли.

Милли!

Это стоит того, Стефани… будь сильной. Просто сосредоточься. Сделай это ради неё.

«Мне… жаль, дети. Я тоже не очень хорошо себя чувствую. Должно быть подхватила простуду от Мисс Томпсон. Идите за мной, но держите дистанцию. Не хочу, чтобы кто-то из вас тоже заразился».

Её фальшивой улыбке не удалось одурачить даже самых доверчивых учеников. Шепотки, которые стихли после утробного рыка, вернулись с новой силой.

«А Мисс Лэнгли умрет?»

«Она выглядит такой грустной…»

Она что, не может позволить себе еду?»

Милли и так уже была на грани. Её оптимизм полностью угас; вид учительницы в настолько удручающем состоянии наполнил Милли тревогой. Она чувствовала себя бесполезной, не имеющей возможности сделать хоть что-то.

Знакомый голос зазвенел у неё в ушах: «Эй, питомец! Это все твоя вина!»

Это… правда? Это… правда.

«Ты должна скормить ей себя. Без тебя она умрет».

Но… она ведь уже пыталась. О большем она и не мечтала, она делала все, что было в её силах. Да она буквально сказала об этом Лэнгли, но та сказала нет! Это не было её виной!

Но тогда… почему эти слова так сильно ранили? Почему они заставляли чувствовать себя настолько беспомощной и бесполезной!?

Еще один голос присоединился к общему хору: «Скорми себя, питомец!». А за ним последовал еще один, и еще один. Со всех сторон вокруг. Все взгляды на ней. Все пальцы направлены в её сторону.

На заднем фоне она могла слышать, как Лэнгли отчаянно пытается навести порядок, сжимая свой живот…

Эта общая какофония все нарастала и нарастала. Милли чувствовала что вот-вот сорвется. Слезы побежали по её меху на щеках…

«Это все твоя вина!»

Она знала этот голос. Она знала этот голос очень хорошо.

Милли развернулась на месте к тому, кто это сказал. Как оказалось, это была одна из тех ланей близняшек, которые оскорбляли её до этого. Она не была знакома ни с одной из них, ей было наплевать. Все что она видела – это та тупая, сраная улыбочка на её роже.

Это и что-то красное перед глазами.

Все случилось в мгновенье ока. Как-будто она перестала контролировать свои конечности. Её кисть свернулась в кулак, рассекла воздух, ударилась с левым плечом лани. Ропот затих, превратившись в несколько ахов и вскриков. Она увидела, как глаза лани округляются в шоке, а её рот открывается в немом крике, пока та, теряя равновесие, начала падать спиной на тротуар. Мох на булыжнике несколько смягчил удар для тела, но облегчить удар по самолюбию лани, которая съехала по скользкой поверхности вниз, прямо к основанию холма, он был не в состоянии.

Наступила секундная тишина. Милли громко дышала ртом. Лань стонала от боли. Её сестра бежала вниз по дорожке, чтобы проверить её состояние.

В этот момент зайчонок почувствовала, как костлявая лапа Мисс Лэнгли хватает её запястье и начинает утаскивать прочь.

_______________________________________________________

«Видишь эту бумажку у меня в руках, Милли?»

Зайчонок, сидевшая на витиевато украшенном стуле, чересчур большим для неё, взглянула на возвышающуюся перед ней фигуру, стоящую за своим столом. Уши зайки совсем поникли и упали на плечи, а влажные глаза блестели под яркими лучами света.

Ящерица стучала по листу бумаги А4 своим продолговатым, загнутым когтем. Тук, тук, тук/

Милли лишь мотнула головой.

«Это мое прошение, которое я написала, Милли. В котором я попросила дать тебе еще один шанс».

Мягкий голос справа был слабым и несколько дребезжащим, но он без сомнений принадлежал Лэнгли. Сидя на стуле рядом со скрещенными ногами, она с волнением смотрела за ходом разбирательства. Она выглядела слегка более энергичной; возможно, один из её коллег заметил состояние лисы и купил ей чего-нибудь поесть.

«Благодарю, Стефани», - коготь Госпожи Кармихель заскользил по бумаге: «Ты знаешь, что здесь написано, Милли?»

В ответ на это Милли лишь шмыгнула носом.

Еще одно знакомое лицо выглянуло из-за плеча ящерицы и начало быстро читать для себя вслух: «Трудолюбивая, мотивированная, целеустремленная, умная… очень впечатляющая характеристика. Если бы только мой опыт общения с тобой был хотя бы наполовину такой же приятный как у Стефани» - прокомментировала Мисс Ли.

«Действительно так», - согласилась директриса: «И учитывая тяжесть совершенного тобой проступка - нанесение увечий другому студенту – я почти настроена отклонить эту просьбу. Более того, учитывая слова Мисс Ли, ты доставляла учителям переходных предметов достаточно хлопот…»

Фосса кивнула: «Все так. Хулиганское поведение, опаздывает на уроки, огрызается учителям, не делает домашнее задание… один из самых непослушных учеников за всю мою историю преподавания».

Кармихель внимательно все это слушала, почесывая когтем нижний край щеки. Её задумчивое выражение становилось все более и более хмурым, пока Ли продолжала свою речь. После того, как её тирада подошла к концу, ящерица задумалась, издав ‘хмм’.

«И вправду, весьма тревожная информация. Мы отправляли студентов в Бэйсайд за куда меньшие проступки», - её взгляд упал на вскрытый конверт на столе: «К сожалению, им сейчас совсем не до этого, учитывая это фиаско с зараженным мясом».

Ли пожала плечами: «Впрочем, я слышала, что скотобойни SamCo испытывают дефицит в продукте в связи с этим».

Тон обоих хищников и близко не отражал ту серьезность ситуации, которую можно было ожидать от тех, кто обсуждает такую ужасную участь для другого. Напротив, их тон был весьма непринужденным; в отличии от жесткого отчитывания Милли всего секундами ранее, это был обычный деловой разговор. И, возможно, именно эта обыденность напугала Милли больше всего.

Ребенок был в абсолютном ужасе. До этого момента, Бэйсайд и SamCo были всего лишь чем-то вроде призраков; пугалкой для непослушных детишек. Даже когда ей напрямую угрожали такими вещами, она никогда не воспринимала их всерьез. Но теперь они говорили об этом, они взаправду, на полном серьезе обсуждали это. Это не было простым блефом; они вообще более не обращали на неё никакого внимания. Они больше не думали о том, как поступить с провинившимся студентом. Они решали, как лучше избавиться от дефективного товара.

Директриса мрачно кивнула: «Да, SamCo будут очень благодарны за подобный выставочный образец. Это, безусловно, придало бы больше убедительности для их ужасающей продукции… да, полагаю, что это лучший выбор».

«Извиняюсь, Кассандра, если позволите».

Варан прекратила стучать когтем и повернула свою голову навстречу лисе. Их взгляды встретились; выражение морды директрисы суровым, а Лэнгли – скорее испуганным. Госпожа Кармихель поистине была хищником среди хищников.

«Я понимаю, что Милли поступила очень плохо и заслуживает наказания», - упоминание имя ребенка пришлось очень кстати; с помощью этого Лэнгли смогла вернуть русло разговора от бизнеса обратно в сторону процесса обучения: «Я считаю необходимым также учесть смягчающие обстоятельства. Весь класс уже и так был очень взбудоражен из-за моей минутной слабости…»

«Ах, да», - перебила Директриса. - «Мы как раз собирались обсудить твое состояние. Я, как и остальные, крайне обеспокоена… но продолжай».

«Спасибо», - сказала лиса, смотря на хнычущего ребенка сидящего перед ней. - «Класс стал оскорблять и подначивать её. Я пыталась это пресечь, но не смогла. Поэтому она среагировала так же, как среагировал бы любой из нас».

Ударив своего одноклассника, Стефани», - усмехнулась Ли. - «Которая получила растяжение лодыжки».

Да, но поймите…»

Варан подняла палец верх, прервав оправдание лисицы: «Мы действительно все понимаем, Стефани. Мы также понимаем и то, что ты, видимо, очень выделяете Милли из числа остальных детей. Я бы, конечно, ни за что не подумала, что среди моих учителей возможны случаи фаворитизма… но, возможно, это как раз тот случай».

«Это еще не учитывая твоего крайне плачевного состояния здоровья, которое могло повлиять на твои суждения», - добавила фосса.

«Благодарю, Аманда».

Бедная Милли. Если и было для неё что-то хуже того, чем быть отчитанной Директрисой, то это находиться рядом, пока её любимый учитель страдает от той же участи. В языке тела Лэнгли она рассмотрела схожие с собой черты: прижатые уши, взгляд в пол, маленькая улыбка, как знак подчинения. И она ничего не могла сделать, чтобы помочь ей. Ей, кто всегда заступался за неё… но кто сможет защитить самого защитника?

Милли знала, что она должна была сделать. Ей это совсем не нравилось, но иного выхода уже не было. Это то, что она должна была сделать еще очень давно, когда ей только вручили то новое расписание. Настало время проглотить свою гордость.

Она резко вздохнула и начала, борясь с комком в горле: «Я извиняюсь, Мисс Ли, Мисс Лэнгли… Госпожа Директор».

Три пары глаз уставились на неё, выжидательно наблюдая. Их перепалка тут же забылась.

«Я знаю, что вела себя отвратительно. Я… я правда очень хотела, чтобы меня удочерили, и я знала, что смогу этого добиться, я думала, что достаточно хороша для этого…», - малышка всхлипнула. - «…но это оказалось не так, и мне было так плохо, я была так напугана и зла… Я знаю, что не должна была так поступать. Я обещаю, что исправлюсь. Я заведу новых друзей и не буду влипать в неприятности».

Голос все же подвел её и слова застряли комком в горле. Тишина, последовавшая за этим, была густой, словно кисель, и неуютной. Она длилась еще пару секунд, пока её не прервали постукивания ручки о дубовую поверхность стола.

«Твои извинения приняты, Милли», - прошипела ящерица. Её выражение на морде оставалось все таким же суровым, а тон – не читаемым. - «Я еще обдумаю свое решение касательно этого прошения, ну а пока, учитывая, что ты пообещала исправиться, я отпущу тебя всего лишь с предупреждением».

Зайка кивнула и встала со своего места, почти теряя равновесие из-за трясущихся ног. Однако, как только подушечки её лап коснулись пола, она увидела как возвышающаяся рептилия подошла ближе, настолько ближе, что когда её раздвоенный язык вышел наружу, он щекотнул нос ребенка, заставляя того затрястись еще сильнее.

«Но если я увижу твое имя хоть еще на одной жалобе, это-» - её коготь ткнул в бланк прошения. - «тут же полетит в мусорное ведро. Это понятно?»

«Д-да, мэм».

Удовлетворенная ответом, варан вновь восседая на своем месте, махнула ей, отсылая зайчонка прочь.

«Можешь быть свободна. Аманда, спасибо за уделенное время, на этом все».

Как только лиса встала, намереваясь также уйти, Госпожа Кармихель подняла руку, требуя внимания: «Стефани, могу я немного поговорить с тобой наедине».

Милли покидала комнату с чувством глубоко облегчения. Фосса последовала за ней, закрыв за собой дверь, тем самым полностью приглушая и без того тихий разговор между Директрисой и молодой учительницей.

Первые пару шагов по коридору прошли в неловком молчании, враждебном ощущении тишины; однако в тот момент, когда Милли уже собиралась сбежать, она почувствовала мягкую лапу на своем плече. Она взглянула вверх и встретилась с этими ужасающими светящимися глазами, которые смотрели прямо на нее.

Однако, когда зазвучал голос, он был тихим и спокойным.

«Ты вела себя очень несправедливо по отношению ко мне и остальным учителям из переходного класса, Милли, я надеюсь, что ты это понимаешь. Но твое извинение – это уже неплохой старт», - её губы растеклись в зубастой, несколько нерешительной улыбке. – “Я надеюсь, что мы с тобой поладим. Со временем».

Милли лишь моргнула, её рот открылся, как-будто намереваясь что-то сказать только для того, чтобы вновь беззвучно закрыться. Все что она могла делать, так это продолжать тупо пялиться на фоссу, гадая, что же делать… чтобы, в конце концов, кротко кивнуть, подавляя свое волнение.

_______________________________________________________

Это был последний раз, когда Милли видела Мисс Лэнгли. Мисс Томпсон стала появляться все чаще, даже несмотря на то, что ей приходилось ходить первое время в еле подходящей для морды лисицы медицинской маске. Внутри же коридоров Института, исчезновение этого характерного тощего силуэта оставило после себя пустоту, которую никакие другие старые учителя не могли заполнить даже близко.

По Институту пошел слушок, что её временно отстранили. Похоже, судя по словам детей из других классов, её маленький порыв во время ДФВ не остался незамеченным.

Милли пыталась справиться с волнением по этому поводу через то, что у неё получалось лучше всего – одержимость. Ежедневные уроки Мистера Сетона в бальном зале были лишь разогревом. Упражнения, которые она должна была разучивать после, занимали каждую секунду её свободного времени.

Она справлялась все лучше, но время неумолимо истекало. Из кабинета Директрисы не было ни слова о согласии (или отказе) в изначальной просьбе. Так проходили недели, и близился большой день. Вместе с тем становилось все сложней и сложней прятать своё волнение.

К её удивлению это был никто иной, как сам горностай, кто первый заметил, что что-то было не так. После особо изнурительного занятия и особо посредственного исполнения, как только Милли собиралась отправиться в душ, её попросили задержаться и немного поговорить.

Сначала она подумала, что это какая-то шутка. Мистер Сетон никогда до этого не болтал с ней. По правде говоря, он вообще похоже не сильно ей симпатизировал. Но отказать она не могла, поэтому, уже по полной ожидая разноса за недостаточное старание, зайка села на пол, скрестив ноги и уперев руки в колени.

Горностай приблизился к Милли, держа руки за спиной.

«Твоя сегодняшняя работа была ужасной, Милли», - сказал он, просто отмечая это как факт, пока его взгляд, пронизывающий, как и всегда, буровил ребенка. - «Что-то тебя беспокоит».

Зайчонок вскинула бровь в недоумении: «Что?»

«Не надо играть со мной в игры, заяц. Что-то не дает тебе сосредоточиться. Ты витаешь в облаках. Ты двигаешься слишком агрессивно. Что-то тебя беспокоит», - повторил он. - «И если мы собираемся привести тебя в идеальную форму, нам придется либо исправить это, либо исправить тебя. Так что мы выберем?»

Милли моргнула. С чего начать?

«Ну, есть несколько вещей…»

«Потрясно. Более чем уверен, что смогу помочь хотя бы с одной из них. Ну, выкладывай уже. Это касается Стефани?»

Находясь под его чутким взглядом, малышка кивнула: «Она… Она в порядке?»

Горностай пожал плечами, внезапный порыв гуманности начал отражаться в его чертах. Некогда отстраненный хищник теперь звучал непривычно озабочено: «По правде говоря, Милли? Нет».

Он бросил взгляд на свои руки, на секунду сомневаясь, и закусил губу: «Слушай, я не должен тебе этого говорить, но Кассандра заставила её пройти обследование, и там обнаружилась тяжелая форма авитаминоза. Она очень сильно недоедала».

«У неё… нет денег?»

«Не думаю. Она явно не испытывала недостатка в средствах, когда мы встретились».

«Тогда… Почему?»

Горностай вновь пожал плечами, недовольно заворчав и шумно выпуская воздух через нос: «Я не знаю. Но с ней все будет в порядке. Они посылают кого-то навещать её дважды в день, просто чтобы удостовериться, что она ест. Она просто немного нуждается в отдыхе и покое, вот и все».

Зайчиха кивнула. Её понимание подобных вещей было ограничено; она никогда не беспокоилась о деньгах, накоплениях, о покупке чего-либо. Единственный подобный опыт для Милли был связан с радио-драмами, которые она так любила слушать, но большинство их участников были довольно состоятельными зверями.

Маленькая лапка горностая пару раз ободряюще похлопала зайчонка по спине: «Ничего, скоро ты её снова увидишь, так что не стоит жертвовать ради этого сном или занятиями».

«Спасибо, Мистер Сетон».

«Не благодари. А теперь брысь, все, давай. Иди хорошенько выспись, потому что завтра я спрошу с тебя за два дня сразу, учитывая твое сегодняшнее представление».

С вновь обретенными в силами, зайка вскочила на ноги, глубоко вздохнула, пуская в свой нос отчетливый, затхлый аромат древесины, которым был пропитан весь бальный зал. Она кивнула сидящему горностаю, который лишь отмахнулся, но после нескольких шагов по направлению к выходу, она замедлила шаг.

Мистер Сетон увидел, как она крутанулась на месте и вновь повернулась к нему лицом

«Что еще?», - спросил он

“What is it?”, he asked with feigned impatience.

Ушки Милли прижались к голове, пока она что-то пробормотала себе под нос. Когда единственным ответом со стороны горностая стал лишь наклон головы вбок и непонимающий взгляд, она повторила, в этот раз на порядок громче и четче: «Есть еще кое-что…».

«Ну так говори, дитя. Я не собираюсь тут весь день сидеть».

«Это по-поводу Госпожи Кармихель и прошения Мисс Лэнгли».

Морда горностая засветилась в понимании: «А, насчет этого! Больше ни слова, я знаю, о чем идет речь. Не беспокойся на этот счет. Я поговорю с Кассандрой о плохих бизнес-решениях и о том, почему не стоит разбрасываться хорошим товаром».

«П-правда?»

«Ну да, мы с ней давние друзья. А теперь, кыш. Хватит доставать меня».

Милли переняла улыбку горностая и с новообретенной надеждой и уверенностью, поскакала прямиком в душ, весело мурча себе под нос. Все чего она просила от жизни это, чтобы она не зависела от простого случая. Теперь же, когда у неё снова появилась влиятельная фигура, готовая её поддержать, она вновь обрела надежду на светлое будущее…

Возможно, её мечты о том, чтобы встретить свою судьбу в лисьей пасти все же, наконец, воплотятся в реальность…

_______________________________________________________

Последние лучики солнца пробивались через окно в это судьбоносный вечер; они играли оранжевыми отблесками на белизне тщательно заправленной кровати Милли. На прикроватной тумбочке, рядом с маленькой коробочкой сладостей и книжкой со сказками на ночь, лежал вскрытый конверт и один-единственный лист бумаги, на котором красовалась институтская печать. Все остальные дети общежития были заняты натягиванием на себя пижамы, чисткой зубов и болтовней между собой, но хозяйки застеленной постели нигде не было видно.

Зайка надела свои атласные балетки и одобрительно улыбнулась. Её сердечко начало учащено биться в груди.

Фосса села за свой стол, смотря на дюжины докладов учеников. Звуки дуракаваляния детей в соседней комнате давно отошли на второй план. Красная ручка угрожающе нависла над докладом некой Милли, который состоял из одной-единственной строчки с зарисовкой тряпичной куклы. «Мими,» - говорилось в докладе. - «была очень послушной девочкой весь месяц. Я буду очень по ней скучать».

Зайка встала и обвела взглядом остальных нервничающих детей. «Удачи всем,» - тихо сказала она, тепло улыбаясь. - «Мы все сможем это».

Ягуар в фартуке отпустила самых последних из детей на сегодня. Она приводила учеников в порядок весь день напролет перед Церемонией. И только сейчас она позволила себе глубоко вздохнуть с облегчением, потягиваясь и разминая свое уставшее тело. Открыв шкафчики, она вернула все купальные принадлежность по своим местам. К своему удивлению, она также заметила, что сочное зеленое яблочко, которое она принесла этим утром, все еще находилось на своей полке.

Зайка вытянула руки и ноги, облокотившись о гладкую белую стену, чувствуя, как разминаются мускулы под её шкурой. Она была напугана, но, вместе с тем, она также почувствовала прилив возбуждения, зная, что совсем скоро снова будет танцевать.

В учительской двое допивали свой кофе перед тем, как отправиться домой. Младший из двух, юркий горностай с ярко-белой шерстью, бурно жестикулировал, сияя от гордости. Другой же, более пожилой, цедил кофе из кружки с надписью «Учитель #1», кидая на первого свой скептический взгляд. «Нет, правда,» - раздался женский голос, и двое взглянули в сторону дверного проема, где стояла серая поджарая лиса, которая зашла в комнату и нежно поцеловала мистера Сетона в щеку. - «Я видела это своими глазам, Аарон. У ребенка врожденный талант».

Оглушающие аплодисменты стихли, и голос ящерицы пронесся по амфитеатру: «А теперь идет выступать Милли, десятилетний кашемировый вислоухий заяц, которая специализируется на танцах».

Милли прошла через проем. Она была готова.

_______________________________________________________

Ее ноги едва касались пола, пока она двигалась навстречу к центру сцены. Вот то место, которому она принадлежала все это время, окруженная оценивающими взглядами и пышными садами. Теперь она это знала.

Она взглянула на самую высокую из статуй. Леди Самира встречала Милли покровительствующей улыбкой на своей каменной морде; зайчонок в ответ поблагодарил её безмолвным кивком.

Джазовая мелодия позади неё стала нарастать, заглушая шепот толпы и жужжание цикад. Милли начала выстукивать ритм ногой, а её, обычно обвисшие, ушки встали в полный рост, чтобы лучше уловить музыку.

И, закрыв глаза, она целиком растворилась в танце. Милли танцевала с красотой и изяществом, плывя по сцене, как сам воздух в безмятежную ночь. Для неё больше не существовало ни толпы, ни неба, ни света – лишь пол под ногам и музыка вокруг. Она сделала разворот, подпрыгнула, оступилась, упала. Страх придал пружинистость ногам, злость сделала движения ярко выраженными, радость наделила полет плавностью. Больше не существовало самого танцора; остался лишь танец.

Все действие длилось минуты, но для зайчонка они ощущались жалкими секундами, как вздохи между биением сердца. Она открыла глаза, увидев, что весь мир вокруг превратился в смазанную мешанину. Сверху кружились звезды, снизу вращалась земля. Охи среди аудитории, хлопки за кулисами.

Музыка начала замедляться, как и её собственные движения. Внезапное исчезновение звука спровоцировало такую же внезапную остановку её тела. Она воспользовалась моментом, чтобы осмотреть публику, откуда в ответ на неё смотрели десятки восхищенных глаз. Губы зайчонка растянулись в широкой улыбке…

Так много пар глаз, но только одна имела значение.

Она была здесь, облаченная в сдержанное небольшое черное платье, сжимая в лапах кожаную сумочку. Вся наряженная, дабы выглядеть максимально естественно среди знати и богатеев; рыжая лиса по имени Стефани Лэнгли. Её тело было истощенным и слабым, но улыбка на её мордочке была прекрасна, как никогда.

Милли увидела её. Как видела и других заинтересованных хищников, которые пихали друг друга локтями и восхищенно перешептываясь. И вот, когда гул музыки начал нарастать в крещендо из саксофона, трубы и барабанов… она знала, что от неё требуется.

Милли выставила левую ногу назад. Наклонила тело вбок. Она вступила в схватку со всеми своими инстинктами, как со стороны зайца, так и со стороны танцора, добровольно отдавая себя на милость гравитации.

Когда же музыка достигла своего пика, она позволила себе болезненно и нелепо упасть на деревянный пол. Когда мелодия закончилась, и тишина опустилась на всех присутствующих, она осталась на своем месте, униженная и уничтоженная. Лишь одним глазом она продолжала смотреть в сторону толпы, выискивая единственную фигуру, которая имела значение.

Внимание хищников тут же испарилось. Восхищенный шепот и дифирамбы мигом сменились смешками и остроумными замечаниями, за которыми следовали вежливые смешки.

Только одна из них, изнуренная и утомленная, встала, не без помощи соседних гостей, со своего места. Она поблагодарила их кивком, посмотрела на сцену, кинула взгляд на Госпожу Кассандру Кармихель и голосом учителя, который уже привык к постоянной необходимости перекрикивать вечно голосящих детей, она произнесла:

«Пять тысяч».

Никто не пытался перебить ставку, и Милли не смела пошевелиться, пока Директриса не ударила молотком. Когда же это произошло, зайка вскочила на ноги и устремилась навстречу объятиям своего любимого учителя.

_______________________________________________________

Не было никакого пафосного лимузина, в котором должна была бы уехать Милли. Не было ни шофера, ни богатой семьи, ни золотых часов и дорогих костюмов. Но ни один из этих фактов не мог нарушить благоговейный трепет ребенка, стоящего напротив массивных ворот, которые открывались перед ним. Мисс Лэнгли – нет, Стефани – обхватила её руку, позволяя Милли почувствовать мягкость и нежность меха лисицы.

Подле них, с нетипичной для неё улыбкой на морде, старая ящерица, со скрещенными позади руками, буквально сияла гордостью.

«И пусть теперь никто не смеет сказать, что Кассандра Кармихель не может признать свою неправоту. Дитя устроило на сцене по истине достойное представление,» - сказала Директриса, протягивая руку навстречу лисе для рукопожатия, что та и поспешила сделать. - «Даже если я и не могу официально одобрить подобную практику участия в самом престижном в мире аукционе добычи. Это, безусловно, сократит нашу прибыль вдвое,» - добавила она, слегка хихикнув.

«Я могу лишь принести свои извинения, Кассандра. Я знаю, что это-»

Поток переживаний учительницы был остановлен взмахом руки рептилии. «Не беспокойся об этом, Стефани. Считай это своего рода приветственным подарком от всего нашего коллектива,» - она обнажила свои треугольные зубы в заговорщической улыбке. - «Подарок и взятка, чтобы заставить тебя лучше следить за своим здоровьем в будущем. Здесь, в Фолдском Университете для Травоядных, наши учителя являются самым ценным достоянием… и мы не можем позволить, чтобы один из самых ценных сотрудников заморил себя голодом».

«Спасибо Вам огромное, Кассандра».

«Не бери в голову. Больше я вас задерживать не собираюсь, тем более, что твоя новая добыча выглядит довольно нетерпеливой…»

Варан одарила их напоследок почтительным кивком и ушла восвояси. Лэнгли взглянула на Милли и заметила, что та и в правду вся дрожала от нерастраченной энергии и предвкушения. Зайчонок, увидев на себе внимание лисицы, тут же осыпала её серией вопросов, подпитываемых в равной степени искренним счастьем и нервами от пережитого волнение.

«Теперь ты заберешь меня домой? Ты собираешься съесть меня прямо сейчас или потом? А как ты это сделаешь? На уроках они говорили, что лисы убивают перекусывая горло. Если ты собираешься кусать горло, я могу подставить его так, чтобы тебе было удо-»

Палец опустился на губы Милли, заставляя ту замолкнуть. Довольная улыбка Стефани была на удивление расслабляющей, позволяя малышке немного унять дрожь в теле. «Успокойся, Милли, дорогая. Тебе придется подождать и выяснить это самой. У нас будет достаточно времени, давай просто насладимся этим моментом».

Она нежно сжала ручку зайчонка, увлекая ту за собой навстречу открытым воротам. Подойдя к ним, Милли взглянула на лису, как бы спрашивая разрешение на пересечение границы между двумя мирами. Стефани лишь кивнула в ответ. Но пока Милли готовилась переступить эту черту, она почувствовала, как её захлестнула волна эмоций, с которыми она так долго боролась. Она шмыгнула носом, зарывая свое лицо в рыжий мех учительницы на ноге, начиная хныкать в полную силу.

Она услышала голос учителя, который спрашивал, все ли было в порядке. Она мотнула головой. Было ли ей грустно. Она вновь помотала головой. Милли хотела объяснить, что она была просто счастлива, так счастлива, как никогда до этого. Что она просто… плакала, вот и все.

«Все хорошо, все в порядке,» - прозвучал успокаивающий, материнский голос; рука, которая опустилась ей на плечо, помогла унять мелкую дрожь её тела. - «Можешь поплакать, если хочешь. Это твой момент. Момент, который ты полностью заслужила».

Милли продолжала рыдать, смеясь сквозь слезы из-за глупости её реакции. Почему же она плакала, если не чувствовала ничего, кроме радости? В конце концов, под внимательным взором лисы, смех все же одержал верх, и она утерла свои слезы кромкой одежды своей новой хозяйки.

Окончательно выпрямившись после финального всхлипа, зайка взглянула назад на Фолдский Институт, на окна третьего этажа. Она едва могла разглядеть лица своих соседей по комнате, их маленькие ручки махали на прощание. Широко улыбнувшись, она замахала в ответ.

Хотя до сих пор слабая телом, Стефани обрела частичку прежней себя. Она снова стояла в полный рост, а постоянная улыбка на рыжей мордочке вновь вернулась на свое место, прямо как и её терпеливое поведение, которое проявлялось в том, насколько спокойно лиса наблюдала за ураганом из конфликта эмоций у ребенка.

Милли спокойно вели по улице, пока та крепко сжимала лапу учительницы. Иногда она хихикала, иногда она всхлипывала, иногда она нервно начинала топать ножкой по земле, энергично вращая ушами, не в силах сдержать весь поток эмоций. Робкие взгляды то и дело преследовали лису, которая, в свою очередь, лишь ухмылялась в ответ. Цель пути попала в поле их зрения – желтое такси, припаркованное на обочине дороги. За рулем восседал шакал со скучающей мордой, читающий газету, в уголке пасти которого торчала тлеющая сигарета.

«Кому-то прям не терпится!» - все-таки прокомментировала Стефани. «Преуменьшение века,» - подумала добавила лиса про себя, пока они направлялись в сторону такси.

Малышка взволновано затрясла головой: «Ох, это просто… ну, ты знаешь!»

Стефани вздернула бровь, добавляя своему голосу напускного трагизма: «Оу, неужели?»

Зайчонок буквально уменьшился под игривым взглядом лисицы, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы выразить свои мысли: «Ну, э… мне просто интересно… почему ты выбрала именно меня?»

Стефани лишь пожали плечами: «А почему я должна была выбрать кого-то еще? С тех пор, как мы встретились впервые, я знала, что хочу именно тебя… и да, возможно, это немного эгоистично, но даже преподаватели Фолдского Университета могут иногда позволить себе побыть эгоистами. Я знала, что хочу этого драгоценного зайчика только для себя».

Никогда еще несколько слов, неважно насколько правильных, не заставляли Милли так собой гордиться.

Когда они добрались до такси, водитель приподнял козырек своей фуражки, приветствуя лису, затушил бычок и застегнул ремень безопасности.

Учитель и ученик забрались на заднее сиденье ярко-желтой машины; Стефани дала указания водителю, и шакал одарил её, через зеркало заднего вида, зубастой улыбкой в ответ

Мягкий рокот двигателя, который за этим последовал, ошарашил Милли, которая в панике уставилась на лису. Но все, что потребовалось, дабы успокоить зайку – это один мимолетный взгляд этих добрых, нежных глаз лисицы. Будучи притянутой лисой к себе, Милли положила свою голову на теплые рыжик коленки и громко выдохнула сквозь улыбку.

Позади них, Фолдский Институт для Травоядных становился все меньше и меньше. Но внимание Стефани не было сосредоточено на величественной архитектуре этого задания, которое оставалось далеко позади, оно не было сосредоточено на потрясающих деревьях, которые украшали дорогу с двух сторон. Нет – её взгляд был обращен лишь к зайке, чьи длинные, обвисшие ушки находились в её любящих объятиях, чей стук сердца отчетливо ощущался на её мехе.

Еще один довольный вздох. Безмятежные слова, произнесенные детским шепотом в блаженном трансе. Три простых слова, насколько простых, настолько же важных. Три слова, которые Милли так мечтала сказать долгое время…

«Ты – мой хищник».

Три слова, в которых был заключен весь смысл её существования. Цель её жизни. Как хищники бы ей завидовали, если бы они только знали, в чем красота, в чем чудо полного осознания себя…

Стефани прошлась лапой по ушкам ребенка и положила её на голову зайки. «А ты – моя добыча».

Именно в этот момент, когда таксист включил радио и мягкая мелодия джаза наполнила пространство машины во всей своей импровизационной красоте, Милли, кашемировая вислоухая зайчиха, знала, что умрет счастливой.

_______________________________________________________

Мисс Лэнгли откинулась на спинку кресла и удовлетворенно вздохнула. Класс вел себя тихо и прилично; то, что для опытной учительницы было в диковинку, учитывая, что класс целиком состоял из первогодок. Единственное, что нарушало тишину: расслабляющий звук шкрябания карандашей о бумагу и приглушенный голос другого учителя в соседнем классе.

Она крутила карандаш между своих пальцев, переодически поглядывая на часы. И когда большая стрелка достигла шести, она вскочила с места с возбуждением, присущим лишь молодым. Один за другим, дети отложили свои карандаши и взглянули на неё, скрестив руки на своих партах и болтая ногами в воздухе, точно маленькие ангелочки.

Лиса выпрямилась. Она выглядела донельзя энергичной в своей, будто с иголочки, форме, буквально представляя собой здоровую смесь непринужденности и самообладания, что за последние несколько месяцев закрепило за ней репутацию одного из самых почитаемых преподавателей среди учеников Фолдского Института.

«Очень хорошая работа! Я очень впечатлена каждым из вас. Оставьте свои рисунки на моем столе и можете быть свободны. Да, я знаю, что до перемены еще полчаса, но сегодня такой замечательный день, и будет обидно пропустить его, сидя за партой,» - добавила она, подмигивая.

После этих слов, в классе словно взорвалась бомба. Счастливые визги повсюду. Топот маленьких ножек. Рисунки быстро образовывали стопку на её столе, пока она прощалась с юными художниками. Все эти новые лица, все они приходят и уходят. Чуть позже она узнает их поближе, но сейчас все они были лишь имена в характеристиках.

Все ушли, кроме одной. Маленький крольчонок, как и остальные, подошел, чтобы оставить свой рисунок. Но, в отличии от остальных, он остался, привлеченный большой фоторамкой, стоящей на столе. Она была искусно сделана, гораздо более впечатляющая, чем то, что находилось внутри неё. Грубый, по-детски аляповатый набросок, изображающий лису, держащую зайчонка за руку.

Заметив любопытный взгляд ребенка, лисица улыбнулась, ожидая неизбежного вопроса. И, конечно же…

«Это Вы, Мисс Лэнгли?» - спросил крольчонок. У него была донельзя обаятельная физиономия.

Учительница кивнула без лишних слов.

«Тогда… кто это?» - маленький пальчик двинулся в сторону, указывая на меньшую из двух фигурок, которая держалась за руку лисы.

Мисс Лэнгли вновь откинулась в своем кресле, задумчиво вздыхая, словно возвращаясь к приятным воспоминаниям: «Это была очень особенная зайка, которая училась в моем классе».

«Ооооох!» - воскликнул крольчонок, с трепетом округлив глаза. - «И где же она сейчас?»

Лиса усмехнулась: «Ну, она трудилась очень усердно, из всех сил, говоря прямо, и, в конце концов, она смогла впечатлить хищника своей мечты, который забрал её к себе домой».

Ребенок внимательно изучил рисунок, потянувшись к нему, словно это могло бы передать ему талант этой особенной зайки. Лэнгли отметила выражение его лица, на секунду меланхоличное, которое затем заметно повеселело, когда он взглянул на своего учителя глазами полные надежды.

«Смогу ли – смогу ли я тоже впечатлить своего хищника?»

Лиса постучала когтем по бумаге с наклейками в виде звездочек, пока что неиспользованными.

«Если будешь стараться так же, как она, то в твоей жизни не будет ничего, чего бы ты не смог достичь».