Когда из леса, окружающий деревеньку и замок, показалась богато украшенная темная карета, которую тянули два чистокровных жеребца, деревенские жители уже знали, чего им ожидать.

“Они едут! Они едут!” – закричал пожилой фермер с вилами в руках и поразительной прытью в ногах, которую он не показывал уже долгое время. Он был первый, кто укрылся в своей лачуге, запер дверь и исчез с глаз долой.

Одного предупреждения хватило для всех остальных. По всей деревне двери и окна начали плотно захлопываться на засовы. С грязных улиц испарилась вся жизнь, включая детей, которых силком утащили по домам их испуганные родители. Всего за пару мгновений тихая, но все же населенная деревенька превратилась в город-призрак. Иллюзию нарушали лишь несколько пар глаз, которые подглядывали через щели в гнилой древесине их домов.

Имя одной из семей было буквально проклято, ведь если бы в их деревне не проживали одни из представителей Звездочек, то остальные деревенские семьи вообще бы не пересекались с представителями Замка, за исключением редких визитов сборщика податей и глашатая. Вместо этого им периодически приходилось иметь дело с этими внезапными гостями. С теми, кто имел власть и возможность забрать жизнь любого из местных по малейшей прихоти.

Среди общей массы бедняцких и хлипких деревенских лачуг выделялся один домик, который выглядел сравнительно неплохо. Его основание, хотя старое и обветшалое, не было гнилым, а облупившаяся краска все еще покрывала его стены. Снаружи, перед входом, был расстелен большой кусок дешевой ткани, некое подобие красного ковра.

Внутри домика длинноухая мать-зайчиха хлопотала вокруг своего ребенка. Две швейные иглы торчали из уголка ее рта, в то время как третья была зажата в ее проворных пальцах, пока она зашивала дырку в одежде своей дочери.

“О боже… они уже почти здесь”, - пробормотала мать сама себе. Дом был готов принять посетителей; полы были вымыты, стены почищены, муж и сын отправлены в дом к соседям, чтобы минимизировать шанс оплошать… но голос зайчихи все равно был пропитан тревогой и страхом.

Малышка выглядела на удивление презентабельно в своей красивой (разве что довольно поношенной) белой юбочке и такого же цвета блузке, которая выглядела почти серой на фоне ослепительного белого меха ребенка. С ее ушей свисали цветные тесемочки, добавляя цвета в эту светло-белую палитру.

“Так, ну все. Готово”, - произнесла мать, сделав шаг назад, чтобы оценить результат своих приготовлений. Сил и средств она действительно не жалела, ей даже пришлось купить немного душистого мыла у странствующего торговца несколько месяцев назад - все ради подготовки к этому моменту. Теперь ее прелестная дочка пахла цветами, о существовании которых та даже не догадывалась.

“Я так рада, что ты доросла до этого события, Ла… прямо как твоя сестра когда-то”, - она потянулась и потрепала ее за щеку. – “Ты заставишь нас гордиться собой, прямо как это сделала она. Я не сомневаюсь в этом”.

Упоминание ее сестры заставило ребенка содрогнуться до глубины души. Ее ручки прижали к себе потрепанного кукольного кролика, которого она вечно таскала с собой. Это была старая, сильно изношенная игрушка, сделанная из жесткой ваты и тряпок, с деревянными пуговками в качестве глаз. Когда-то давно кукла была белой, но теперь она приобрела грязно-коричневый цвет. Это было вообще чудо, что кролик до сих пор не развалился в нежных объятиях Ла.

Улыбка матери также стала слегка угасать, когда она увидела реакцию своей дочери. Она положила руку к ней на плечо и мягко прошептала: “Знаю, знаю… каждый раз, когда я смотрю на твоего маленького друга, я тоже думаю о ней. Я тоже по ней скучаю, веришь или нет. Я скучаю по ней каждый день, так же как я буду скучать по тебе. Но таково наше место в этой жизни. Они защищают нас своей армией, они позволяют нам жить на их земле, платят нам, чтобы нам не приходилось работать… Мы обязаны им всем, что у нас есть, и это то, что они просят взамен. Ее жертва обеспечила нас едой на столе на несколько лет вперед и позволила мне вырастить тебя и твоего маленького братца. И сегодня пришло твое время блистать и заставить всех, кто был до тебя гордиться тобой. Особенно твою старшую сестренку”.

Улыбка вновь появилась на лице матери, а сама она приняла более жизнерадостную позу, скрестив руки за спиной. “Так, я знаю, что мы все это репетировали уже сотни раз, но просто на всякий случай… когда Леди пройдет через дверь, что ты сделаешь?”

Ребенок оторвал взгляд от своей куклы и выдавил улыбку: “Я… Я буду смотреть ей под ноги, чтобы мой взгляд не раздражал её. Я буду молчать, пока она не обратится ко мне, а когда это произойдет, я сделаю шаг навстречу”.

“Очень хорошо! И ты же помнишь, что делать, если первый укус не станет окончательным, да?”

Малютка вновь обратила взгляд на куклу, пытаясь вспомнить ответ. Этому ее тоже учили, но вероятность наступления этого события была столько мала, что никто в ее семье не относился к нему всерьез. Это уже многое говорило о серьезном уровне подготовки со стороны ее матери, которая проговаривала своей дочери даже настолько маловероятные варианты развития церемонии.

“Ничего страшного, Ла. Просто повтори этот стишок со мной: я стисну зубы и буду молчать, ведь они разозлятся, если громко кричать”.

“Я стисну зубы и буду молчать, ведь они разозлятся, если громко кричать”, - повторил зайчонок.

“Очень хорошо. Ну как, вспомнила остальную часть?”

Слова сами начали всплывать из памяти, ребенок закрыл глаза и продолжил в уже привычном темпе: “Если подставлю горло и тут же замру, то Аристократ сможет быть сытым к утру”.

Мама одобрительно кивнула: “И..?”

“Я расслаблю тело, закрою глаза, и быстрая смерть наступит тогда”.

Едва заметный, чтобы не растормошить мех, поцелуй в лоб дал понять Ла, что она все вспомнила правильно.

“Ты всегда была такой особенной”, - произнесла мать. Она запнулась, ее уши дернулись: “Они совсем рядом. Как ты себя чувствуешь, принцесса?”

Ребенок продолжал смотреть на куклу. “Я в порядке”, - вот только когда та обернулась к своей маме, стало очевидно, что она была далеко не в порядке. – “Вот только… Лани напугана”.

“Вот как?” – усмехнулась старая зайчиха. Опустившись на одно колено, она посмотрела прямо в умилительные глаза-пуговки кукольного крольчонка. – “Почему ты напугана, Лани?”

Ла замешкалась, держа куклу на вытянутых руках перед лицом своей матери, чтобы той не было видно испуганного лица самой Ла: “Лани… боится быть съеденной”.

“Лани ведет себя как глупенький маленький крольчонок”, - произнесла ее мама. Ее голос был мягким и успокаивающим. Она протянула руку к кукле, осторожно потрепала ее уши, чтобы не повредить хрупкую игрушку. – “Ей совсем нечего бояться. Волки – это прекрасные и изящные создания и быть съеденным одним из них не должно являться чем-то страшным.”

Ее слова, и что более важно, ее нежный тон произвели нужный эффект на дочку. Понемногу страх начал отступать с ее черт лица, а там, где совсем недавно был взгляд тревоги, теперь красовалась уверенность и частичка гордости за себя.

“Ну что, как Лани чувствует себя теперь?”

Ла улыбнулась: “Ей теперь гораздо лучше. Она поняла, что поступила глупо и беспокоилась напрасно”.

“Ничего страшного. Маленьким зайчатам и их маленьким тряпичным друзьям позволительно иногда быть глупенькими,” – Она наклонилась и легонько ткнула Ла и ее куклу в носик, чем вызвала приступ смеха у малышки.

Но этот момент веселья быстро подошел к концу, прерванный звуками приближающейся кареты, звуками крепких колес, скользящих по деревенской грязи. Материнская обнадеживающая улыбка мигом исчезла с лица. Она поспешила к двери, выпрямилась и устремила свой взор вниз.

Зная, что от нее требуется, ребенок метнулся в центр комнаты и скопировал позу своей мамы.

Массивная карета, которая была почти такой же большой, как весь их дом целиком, остановилась прямо перед дверью. Когда же открылась дверь самой кареты, отчетливый запах редкого парфюма и насыщенного ладана заполнил пространство вокруг.

И затем появилась она собственной персоной. Вальяжной походкой на мягких лапах их гостья вышла из кареты.

Волчица была высоким, грациозным созданием, которое возвышалось одинаково что над матерью, что над ее ребенком. Ее мех был черным, как сама ночь, шелковистым и ухоженным; причудливая золотая бижутерия свисала с ее треугольных ушей, маленькие инкрустированные драгоценные камни величественно поблескивали, отражая солнечный свет. Она была облечена в деликатный красный наряд, сделанный из самого дорого и качественного шелка, который стелился вслед за каждым ее движением.

Ребенку не было позволено поднять взгляд на аристократку, но это не остановило ее разыгравшегося воображения, которое стало рисовать образы того, как она могла выглядеть. Была ли она прекрасна, как ангел, который пришел забрать ее в лучший из миров? Была ли она омерзительна, как монстр, который просто пожирает плоть других? Она могла только гадать. Ей часто рассказывали о Аристократах, но теперь все было взаправду. Ей никогда не рассказывали о благоухании, которое окружало волчицу или о мягком позвякивании сверкающих побрякушек, которое сопровождало каждый ее шаг или о более простых вещах, вроде грации ее походки.

Пригнувшись перед проходом, высокая волчица зашла внутрь, пройдя мимо матери, словно той и не существовало; ничтожная декорация, которая не заслуживает внимания, просто занимая ценное пространство. Будучи внутри комнаты, волчица выпрямилась, и кончики ее ушей уперлись в потолок. Если данная ситуация ее и раздражала, она не подавала виду.

Без лишних слов, она подошла к маленькой зайчихе. Волчица не произнесла ни слова, ограничиваясь только жестами, которыми она показывала, что хочет от ребенка. К этому Ла хорошо подготовили, и в памяти отложились сотни тренировок и репетиций со своей мамой по разучиванию каждого жеста.

Когда когтистый палец произвел манящее к себе движение, она выставила свою левую руку с характерным знаком на ней: семиконечная звездочка четко обозначала ее принадлежность к определенному сословию. Аристократка осмотрела клеймо, прошлась по нему пальцем, чтобы удостовериться, что оно не была поддельным. Такой тщательный осмотр был полностью оправдан, ведь высшему сословию было бы неуместно питаться какими-то крестьянами. Для взыскательных представителей высшего света допустимо использовать для данных целей исключительно Звездочек, ведь в противном случае скандала было не избежать.

Убедившись в подлинности знака, Леди сделала круговой жест когтистым пальцем. В ответ на это, тихий зайчонок поднял руки и покрутился на месте, позволив хищнице осмотреть ту со всех сторон.

“Тот же возраст, как у прошлой?” – спросила волчица.

Зайчиха смиренно кивнула: “Да, Миледи”.

“Тот же отец?”

“Конечно, Миледи. Мы гордимся чистотой нашей крови и качеством наших детей. Мы всегда стремимся угодить Вам.”

Волчица кивнула в знак признания родословной крольчихи. С помощью простого жеста, матери было позволено подойти поближе и помочь аристократке в ее осмотре. Однако поравнявшись с со своим ребенком, она осознала, что та все еще сжимает в руках свою куклу.

Зайчиха бросила испуганный взгляд на волчицу; аристократка была сконцентрирована на поиске возможных порезов или иных дефектов на шкурке ее подношения и похоже пока не заметила этой оплошности. Воспользовавшись моментом, матерь Ла слегка наклонилась и зашептала на ухо своей дочери. Тихо, очень тихо, так чтобы только чуткие заячьи уши смогли разобрать слова: “Это твой момент, милая, не её. Отпусти Лани, она не понравится Леди”.

Она знала свою дочь, она знала какую реакцию ожидать и боялась, что от этого все станет только хуже. И прямо на глазах зайчихи её опасения ожили – Ла еще сильней стиснула свою драгоценную куклу и прижала ближе к сердцу.

Волчица заметила это движение… и куклу. Ла увидела это и с болью на душе понимала, что ей необходимо сделать. Волчица увидела Лани, и теперь она точно подумает, что Ла ведет себя слишком по-ребячески и недостойна быть Подношением для Аристократа… Лани была ее подругой детства и верным соратником, напоминанием о той, с кем она когда-то также играла каждый день; Лани была для нее надежной опорой в моменты подобные этому. Но теперь пришла пора прощаться…

Мысленно Ла попросила прощения у Лани.

После крепкого, но скоротечного объятия, она разжала руки… и позволила ее тряпичному другу упасть.

Лани упала под ноги ребенку с тихим ‘бух’. Даже не отрывая своего взгляда от процедуры осмотра зайчонка, волчица потянулась за куклой. Маленькое сердечко Ла забилось сильней; неужели она заберет ее? Или может она собирается съесть бедную Лани тоже? Она хотела вмешаться, но не могла, она бы не посмела… малейшая мысль о том, чтобы идти наперекор Аристократу была сама по себе сродни ереси. Аристократы всегда знали лучше, и подвергать их решения сомнению или вставать между ними и их целями было настолько безрассудно, что на это могли пойти лишь самые отчаянные глупцы.

В своих размышлениях Ла не заметила, как куклу вновь прижали к ее рукам. Она опустила на нее взгляд широкими от удивления глазами. Зайчонок вцепился в куклу, вновь сжав ту в своих руках; волчица даже прервала свой осмотр на секунду, дождавшись, когда ребенок сообразит взять свою подругу вновь, перед тем, как продолжить процесс.

Естественно мама была права. Аристократы были милостивы. Ребенок не мог шевельнуться или бросить взгляд через плечо на свою маму, но она смогла почувствовать теплую улыбку, излучающую гордость.

Время шло, и от общего осмотра волчица перешла к частному. Присев рядом с зайчиком, она вновь проверила мех, который отражал здоровый блеск. Все инстинкты Ла буквально кричали ей бежать, прочь от этих мощных когтей, которые касались ее, прочь от этих пронзающих глаз, которые осматривали ее, словно та была товаром в лавке. Но ее готовили к этому моменту всю её жизнь. Её природа вовсю боролась с воспитанием, и возникший конфликт интересов заставил Ла впасть в ступор и беспрекословно выполнять все волчьи невербальные команды.

“Питание?” – спросила волчица. Ее тон был сухим, жестким, будто это было ниже ее достоинства в принципе спрашивать о таких вещах.

Ла уже открыла рот, чтобы ответить, как ее учили, но мама, стоявшая позади, опередила её: “Только лучшие хлебные злаки и самые свежие овощи из всего урожая, Миледи, с добавлением ягод и семян, которые приносили деревенские фуражиры. Все самое лучшее, чтобы она выросла здоровой и сильной. Мы всегда стремимся угодить Вам”.

“Сладости?”

“Исключительно медовики, Миледи, и не больше одного в неделю. Её здоровье цель всей нашей жизни. Мы всегда стремимся угодить Вам”.

“Хм. Она не такая упитанная, как предыдущая,” – прокомментировала волчица без энтузиазма в голосе. – “Начиная с этого момента вы будете давать своим отпрыскам больше сладкого”. Тон ее голоса четко дал понять, что они были крайне близки к тому, чтобы разочаровать свою госпожу.

“Конечно, Миледи. Мы всегда стремимся угодить Вам”.

Критика, даже столь незначительная, заставило сердце Ла пропустись удар. Вся ее короткая жизнь вращалась вокруг этого момента. Каждое действие и решение, которые она принимала, каждое действие и решение, которые принимала ее мама были направлены на достижение их главной, хоть и далекой, цели. И теперь ее стараниям ставят неудовлетворительную оценку, а ей самой оказывается разочарована та, кто была сродни божеству для нее самой и ее рода в целом. Это потрясло ее до глубины души. Она почувствовала, как слезы начали скапливаться в ее глазах, и заставила себя подавить всхлип. Единственное, что позволило ей держать себя в руках – это присутствие Ланы.

Волчица должно быть заметила это: “В остальном же, все еще образцовое подношение”.

Ла не до конца понимала, что означает ‘образцовое', однако одобрение, хоть и едва заметное, в тоне аристократки не осталось незамеченным. Это помогло слегка притупить боль от укола по гордости зайчонка за цель всей своей жизни. Она хотела поблагодарить волчицу за её доброту, за её высокую оценку, но Ла должна была сохранять молчание, и она его хранила ровно до момента пока не был задан следующий вопрос.

Волчица выставила руку и приказала поставить на нее ногу. Она проверила ее на наличие шишек, осматривая каждый палец по отдельности, чтобы убедиться в отсутствии ран или воспалений.

“Здоровье?” – спросила волчица, одновременно требуя вторую ногу, на что Ла быстро выполнила требование.

Вновь ребенок попытался начать ответ, вновь её матерь попыталась вмешаться, ответить аристократке, чтобы это не пришлось делать её дочери. Но как только её голос, смиренный и покорный, начал звучать в комнате, волчица подняла руку в беззвучном, но четком приказе. Моментально голос зайчихи застыл у неё в горле.

“Я…” – ребенок обнаружил, что несмотря на страх, присутствие этой женщины вселяло желание подчиниться ей, умилостивить её. В этот момент, которого она всегда боялась, так как думала, что просто не сможет выдавить из себя ни слова, эти самые слова полились из нее без каких-либо проблем: “Шесть месяцев назад я гуляла в лесу и съела плохие ягоды. Я болела много дней, но мама сделала чай и мне стало лучше”.

“Больше ничего?” – мимолетом поинтересовалась волчица, в то время, как ее осмотр перешел на уши зайчонка. Ее мощные когтистые лапы крутили уши ребенка туда-сюда, что причиняло ей сильный дискомфорт, но она стойко держалась. Аристократка осмотрела внутреннюю часть, убедившись в ее безупречности. Действительно, они выглядели чистыми и здоровыми и двигались без каких-либо проблем – это был хороший знак.

“Больше ничего, Миледи. Мы всегда стремимся угодить Вам”.

“Открой”.

Приказ был столь неожиданным, сколь и, казалось бы, лишенным контекста, но Ла была хорошо обучена. Острый коготь аристократки раздвинул зубы зайчонка без каких-либо усилий и начал елозить внутри, пока волчьи глаза были полностью сосредоточены на реакции ребенка. Она не морщилась от боли и, видимо, не страдала от какой-либо болезни десен. Нажав пальцем на передние зубы зайчонка, волчица надавила слегка вверх, и вся остальная голова последовала за ними. Волчица осталась довольной результатом осмотра: все зубы ребенка выглядели здоровыми, её передние зубы не были ни чересчур большими, ни изношенными, ни надломленными.

Волчица перешла к следующему этапу осмотра. “Глаза,” – произнесла она своим авторитарным тоном.

Это привело Ла в замешательство. Никогда не смотри Аристократам в глаза, иначе ты оскорбишь их своим плебейским взглядом – фраза, которую вдалбливали в нее снова и снова с самого рождения. И все же, вот настал момент, где она стояла перед ней, изящной, грациозной и благоухающей как весенний лес, которая дала четкий приказ посмотреть ей в глаза.

Малышка не знала, что делать. Её инстинкты говорили ей обернуться к матери в надежде на совет. Но она не могла этого сделать – волчица была прямо перед ней, и Ла не посмеет сделать лишнее движение.

Перед тем, как зайчонок смог определиться со своим решением, когтистый палец упал на её щеку. На мгновенье она подумала, что это был конец, что она все же оскорбила Леди, и её жизнь заберут не в качестве подношения, а в результате позора, а само тело просто выкинут в канаву. Как еду, которая больше подходила для червей, чем для аристократов.

Вместо этого, она почувствовала легкий толчок вверх и до того, как Ла осознала происходящее, она была лицом к лицу с самой волчицей. Их взгляды пересеклись.

Какого это, смотреть в глаза своему Богу?

Они могут быть добрыми и милосердными или мстительными и пугающими. В данный момент это не имело никакого значения. Для Ла это был сплошной ужас. Всепоглощающий ужас от взгляда на что-то, что ты не можешь осознать. Головокружение от взгляда на вершину настолько высокой горы, что ноги начинают подкашиваться. Безмолвное угнетение от чего-то настолько великого, настолько неподвластного, что само его присутствие вселяет в тебя необъяснимый трепет.

Это был благоговейный страх. Быть навсегда потерянным в этих глазах, обрамленные вынутой, изящной мордой с темным мехом, подчеркнутые еще более темными отметинами. Весь этот образ ярко отпечатался в сознании Ла, еще до того, как она смогла полностью его осмотреть. Трепет перед подобными созданиями был заложен в ее крови. Наследие от ее предков из времен, когда еще не было урожаев, не было фестивалей, не было домов. Находясь перед таким богоподобным существом, она была совсем крохотной, прямо, как и все те, кто были до нее. Она была еще совсем юной, и все казались ей большими, но эта волчица ощущалась больше, чем сама жизнь. Перед ней Ла ощущала себя муравьем у подножия горы. Маленькой песчинкой в мире великанов.

И все же, пока она смотрела на это пугающее великолепие, на эту богиню смерти, она чувствовала себя… умиротворенно. В гармонии со своей целью. Эта волчица заберет Ла из этого мира, и она станет подарком из плоти, крови и костей для существа, которое в глазах самой Ла было выше всех этих мирских вещей. Было что-то умиротворяющее в осознании того, что вне зависимости от твоих действий – исход будет один. Она исполнит свой долг, прямо как её Большая Сестренка.

Сестренка…

Она помнила тот день, когда забрали Сестренку. День почти как этот, только тогда стоял проливной дождь, который она хорошо запомнила. Её мама отослала младшую дочь к соседям, но та ослушалась и решила спрятаться в небольшом шкафчике, чтобы подсмотреть за главным событием в жизни своей сестры. Через щель почти ничего не было видно, но и этого было достаточно. Запах парфюма и ладана, проникающий во все уголки помещения. Цокающий звук когтей по полу и едва различимые отголоски мягких подушечек лап. Длинная цепочка вопросов и ответов на них. Голос, почти такой же, как у этой волчицы… хотя нет, это и был её голос.

И, наконец, хруст и тихий всхлип. Свистящий звук, что-то упало на пол. Она помнила чувство страха… она помнила чувство опустошенности из-за отсутствия Сестренки в момент, когда Ла осмелилась наконец выйти из своего укрытия, а Леди уже давно покинула их жилище.

Глаза напротив неё напомнили ей о том моменте. В каком-то смысле, эта волчица, это великолепное создание, состоящее из нескончаемой грациозности и мощи, и было ее сестрой. Она утолила свой голод её плотью, она утолила свою жажду её кровью. Можно ли было разглядеть частичку Старшей Сестренки в этих холодных темных глазах? Сможет ли… Сможет ли она присоединиться к ней?

Не зная, какой эффект она произвела на ребенка, аристократка закончила осматривать глаза зайчонка. Мешки под ними отсутствовали, склера была здорового белого оттенка, а зрачки хорошо следили за движениями волчицы, даже учитывая тот факт, что взгляд ребенка был слегка ошеломленным.

Наконец, после того, что казалось вечностью, волчица вновь встала в полный рост. Смотря на Ла сверху вниз, она озвучила свой вердикт: “Это подношение приемлемо”.

Никогда еще лишь одно предложение не наполняло сердце Ла таким количеством гордости и ужаса одновременно.

Ну вот и все, настал её момент. Её кровь окропит деревянный пол их комнатки. Её мама будет стоять в уголке, не смея пошевелиться, терпеливо ожидая, когда хищница насытится, а когда все будет кончено, мама унесет останки прочь, одновременно благодаря свою дочь и скорбя по ней. Её похоронят снаружи их дома, рядом с её сестрой и сотнями остальных подношений из предыдущих поколений, которые отдали свои жизни, чтобы остальные члены их семьи смогли выжить и продолжить род.

Зайчонок ждала неизбежного. Она зажмурила глаза и плотнее прижала к себе куклу в последний раз.

Внезапный свистящий звук заставил её сердце пропустить удар. Она решилась открыть глаза, пытаясь из-за всех сил выровнять дыхание после такого испуга. Она даже осмелилась слегка поднять взгляд… но она точно не была готова к тому, что предстало перед её взором.

Высокая фигура волчицы отошла вбок, увлекая вслед за собой длинное платье, шуршащее по полу. Снаружи дома, из кареты, выглядывала маленькая мордашка волчонка. Вскоре показалось и остальное тело; обладая желанием подражать взрослой волчице, но все еще не обладая её грацией и тактом в движениях, маленькая волчица выглядела как соплячка, которая лишь решила поиграть во взрослых. На ней было почти такое же платье, как и на её матери, скорее всего тот же фасон, но более короткое и менее вычурное, чтобы не так сильно сковывать ребенка в движениях. Похоже они были с Ла примерно одного возраста; одинаковый рост, одинаковые большие любопытные глазёнки и одинаковая невинность, отражающаяся в них.

Когда маленькая волчица спрыгнула из салона карета вниз на самодельный красный коврик и зашла вовнутрь, зайчонок случайно посмотрел ей в глаза. Ла тут же опомнилась и уставилась обратно в пол, ожидая скорого и неизбежного наказания… которого не последовало. Мама-волчица похоже не заметила, а её ребенок, судя по всему, вообще плохо осознавал происходящее.

Качающийся хвост прижался к спине волчонка и мягко подтолкнул его вперед. Пребывая в замешательстве, маленькая волчица посмотрела вверх на свою маму, которая, впервые с момента их прибытия сюда, улыбнулась – теплой и нежной улыбкой наподобие той, которая появляется, когда кто-то собирается поделиться очень хорошими новостями.

Когда она заговорила, её голос был на удивление любящим и ласковым, прямо как голос мамы Ла. Теперь он и близко не был похож на тот холодный, отстраненный тон, который был припасен для общения с простолюдинами.

“Ну? Что думаешь?”

Волчонок непонимающе моргнул: “Что я думаю о чем?”

“Об этой, конечно”, - сказала её мама, показывая на зайчонка. – “Это будет твоя добыча”.

Маленькая волчица вновь взглянула на зайчонка, который продолжал смирно стоять на месте. Пару секунд хищница тупо пялилась на зайца, после чего наконец к ней постепенно пришло осознание, которое отразилось на её мордочке. Её глаза расширились от предвкушения, уши встали торчком, а довершала картину проявившаяся улыбка: “Ты серьезно, мам?”

Волчица лишь улыбнулась в ответ и понимающе кивнула, перед тем как снова легко подтолкнуть своего ребенка вперед. Волчонок подошел ближе и поднял свои когтистые лапы, по-детски имитируя жесты своей мамы. Один шажок, два, три… она увидела, как зайчонок слегка вздрогнул при её приближении, тем самым дав понять волчице, что она на правильном пути.

Но до того, как она смогла сделать очередной шаг, её внимание кое-что привлекло.

Тряпичный крольчонок, которого так крепко сжимали ручки другого ребенка.

Все еще находясь в комичной позе на середине шага, волчица мотнула головой в сторону куклы: “Кто это?”

Ответ был моментальным. “Нет! Она моя!” – завопил зайчонок, поднимая куклу к груди и инстинктивно отворачиваясь телом от волчицы, чтобы игрушка оставалась вне её досягаемости. Она услышала, как её мама охнула от ужаса, она услышала, как взрослая волчица недовольно цокнула языком. В этот момент Ла поняла, что облажалась. И серьезно.

Когда она обернулась через плечо, то увидела, как волчонок выбежал прочь из их дома. В этот момент её душа ушла в пятки. Что же она наделала? Она рассердила аристократов. Теперь они точно не примут её. А без их помощи, как только придет зима, её семья скорее всего умрет от голода…

Голос аристократки, которая окрикнула своего ребенка, заставил сжаться обоих зайцев. Никто из них никогда не видел, чтобы аристократ был настолько взволнован и судя по рассказам других, это редко хорошо заканчивалось.

Секунды тянулись как часы. Мама-волчица, стоя у двери, ожидала возвращения своего ребенка. И вот, когда все уже было решили, что та не вернется, знакомая мордочка все же вновь появилась в дверном проеме. Семенящими шажками, она тут же устремилась к зайчонку.

Ла почувствовала, как что-то начало тыкать её по плечу. Она обернулась и увидела еще одну куклу, которую ей буквально впечатали в лицо. Плюшевая кукла, внешне сильно напоминающая свою владелицу, с пушистым хвостом, сделанным из мягчайшего материала, с красивыми глазами бусинками и носиком, сделанным из стекла, облаченная в одеяние из голубого и бирюзового шелка. Обхватив правую руку куклы своими пальцами, волчица помахала ей влево-вправо, изображая приветствие.

Зайчонок не смог удержаться от малюсенькой улыбки. После небольшой заминки, её кукла поздоровалась в ответ.

Несмотря на совершенно разные сословия, взгляд обоих матерей, которым они одаривали взаимодействие своих детей, выражал одно и то же – полное замешательство. И когда дочь волчицы заговорила вновь, её слова сделали эту ситуацию еще более странной для присутствующих взрослых.

“Я не хочу есть это. Я хочу играть”.

Её мама просто рассмеялась в ответ на это, кристально чистым, красивым смехом, который исчез, как только она увидела выражение на морде свой дочери и поняла, что та не шутит. Её тон стал серьезным: “Ты сможешь поиграть позже со своими игрушками и слугами. Это не т-“

“Но я не хочу есть её. Я хочу играть!”

Аристократка вздернула бровь. Её?

Она хотела настоять на том, что у них нет времени на это, но настойчивость её ребенка не знала границ.

Двум зайцам оставалось лишь наблюдать за разворачивающимся перед ними спором. Аристократы были недосягаемо далеко от таких, как они, и было приятно видеть, что даже представителям высших слоев общества не были чужды проблемы родителей и детей. Зайчиха узнала умоляющий тон повторяющихся просьб со стороны волчонка, то с чем она сама часто сталкивалась, воспитывая Ла. В то же время, её дочь узнала эту родительскую настойчивость со стороны Аристократки, которая желала сделать по-своему, не придавая значения просьбам ребенка, когда тон становился все строже, по мере того, как терпение начинало иссякать. И в момент, когда оно наконец иссякнет окончательно, она либо уступит, либо взорвется, что, без сомнения, аукнется всем присутствующим.

В конце концов, Леди вздохнула: “Ладно, так и быть. Ты можешь поиграть с этой, но это в первый и последний раз”.

Маленькая волчица пискнула от восторга и, будто по мановению волшебной палочки, вновь превратилась из непослушного ребенка, готового устроить истерику, в благовоспитанную маленькую леди. Она одарила свою мать небольшим отработанным поклоном и слегка склонила перед ней голову: “Благодарю тебя, Матушка, за твою доброту”.

Затем она повернулась к Ла, демонстрируя той свою большую зубастую ухмылку. Бедному зайчонку, абсолютно сбитому с толку на фоне происходящих событий, оставалось лишь тупо вытаращиться на другого ребенка. Она вновь сжала Лани в своих руках, ища у той подсказки. Её не последовало, но присутствие тряпичного друга помогало хоть немного успокоиться. Наконец, она посмотрела на свою мать – в отличии от куклы, мама всегда могла дать конкретный совет, как поступить.

Зайчиха начала говорить очень тихо, почти беззвучно, будто опасаясь, что её голос может потревожить чуткий слух волков: “Ну же. Иди поиграй,” – повторяла она вновь и вновь своему ребенку. Не то, чтобы у Ла был особый выбор, так как после нескольких секунд промедления, она почувствовала, как маленькая волчица схватила её за руку, увлекая за собой.

“Не задерживайся,” – посоветовала Леди; как ни крути, а мама есть мама. – “Я буду ждать тебе в карете”. Не обращая более внимание на травоядных, она вышла наружу и исчезла внутри богато украшенной повозки. Дверца захлопнулась, занавески за окнами были опущены, и волчица более не почтила крестьян своих присутствием.

“Ты,” – произнес ребенок Аристократки, показывая когтистым пальцем на маму Ла. Её голос был наполнен уверенностью с небольшой щепоткой дерзости: “Иди и займись своими простолюдинскими делами снаружи, пока мы будем играть”.

“Конечно, Миледи. Мы всегда стремимся угодить Вам”.

Спустя один почтительный поклон и тихий скрип закрывающейся двери, два ребенка остались наедине, неловко осматривая друг друга. Волчица решила первой нарушить молчание.

“Как тебя зовут?”

Ла замешкалась. Она просто пялилась себе под ноги, отстранившись от волчицы. К такому её совсем не готовили. Её готовили к тому, чтобы представить себя подобающим образом, ответить на необходимые вопросы о своем здоровье и прошлом и умереть без лишнего звука. Это… было явно не тем, к чему она могла подготовиться. И глубоко внутри она даже чувствовала себя обманутой. Обманутой о судьбе, которую ей обещали, обманутой о возможности спасти свою семью от голода и прозябания в нищете.

Под пронизывающим волчьим взглядом, она ощущала себя все более и более встревоженно. Она подняла Лани к своему лицу, тем самым попытавшись спрятать смущение от своей новой ‘подружки’.

Волчица заметила, что что-то было не так. Но небольшой неуверенности со стороны зайчонка было явно недостаточно, чтобы смутить её.

“Меня зовут Леди Самира Младшая, дочь Первой Леди Семирамис владения Фолд, первая этого имени,” – мелодично пропела она на одном дыхании без малейшей запинки, театрально прикрыв глаза, гордо выпятив грудь и слегка задрав мордочку вверх. – “Третья дочь-баронесса удела Зиантис и верховный покровитель и член Художественной Школы владения Фолд”. Она закончила свое представление реверансом, и если бы её мать была здесь, юную волчицу почти наверняка отчитали бы за такое приветствие перед обычной чернью… но Леди Семирамис ведь не было тут, не так ли?

Позади мягкой и обвисшей фигурки Лани наконец появились пара больших, удивленных глаз.

Принимая это за небольшую победу, Самира с энтузиазмом продолжила: “Это мое имя. А твое?”

“Ла,” – никогда еще её собственное имя не звучало так по-дурацки. По сравнению с целым ворохом титулов, озвученных волчицей, один единственный слог, который представлял собой её имя, теперь ощущался настолько пустым, насколько и бессмысленным.

И действительно, Самира продолжала выжидающе смотреть на неё, ведь волчица еще не встречала никого с, по меньшей мере, двумя предложениями в имени. Однако, чем больше она ждала, и чем больше зайчонок вновь скрывался за своей куклой, тем отчетливей она осознавала, что помимо ‘Ла' ничего и не было. Тем не менее, как только это стало полностью очевидным, она отнеслась к этому… на удивление спокойно. Она не стала смеяться, подначивать или иным способом пытаться унизить зайчонка за её плебейское, примитивное имя – она просто отнеслась к этому с пониманием: “Приятно познакомиться с тобой, Ла”.

Ла лишь вздохнула с облегчением… чтобы осознать, что теперь пришла пора отвечать уже ей. Она растерянно моргнула. Как там звучало полное имя волчицы?

“Эм… приятно познакомиться, э-э… Леди Самира… м-м… владения… ох…”

“Самира,” – вмешалась волчица.

“Самира,” – повторил второй ребенок, начиная понемногу улыбаться. Она попыталась повторить реверанс волчицы, но её врождённая неуклюжесть к подобного рода движениям, её общее волнение, а также её нежелание отпускать Лани, почти привели к тому, что она чуть не потеряла равновесие. К счастью, она удержалась в последний момент, едва не споткнувшись о подол собственной одежды.

Наконец с формальностями было покончено и оставалось лишь определиться с игрой. В этот раз, маленькая Самира не собиралась спорить касательно их активности. Она просто поставила Ла перед фактом, что они будут играть в догонялки. Зайчихе не досталось право голоса, но она в любом случае была только рада этому. Одна мысль о том, чтобы просто предложить что-то волчице казалась попыткой навязывания, что было недопустимо. Ла была просто игрушкой в самом прямом смысле этого слова, и на большее она даже не смела претендовать.

Догонялки значит.

Сначала все это выглядело довольно нелепо. Домик был довольно маленьким, и, к тому же, Ла не собиралась оказывать сколь существенное сопротивление при попытках её поймать. Самира одерживала верх легко и непринужденно, но вместе с тем не было чувства удовлетворения от победы. Лишь после того, как зайчонок увидел раздражение у волчицы от отсутствия хоть какого-то вызова, Ла начала выкладываться по полной.

Обе бегали кругами по комнате, сначала медленно, но постепенно ускоряясь и набирая темп. Всего через несколько минут эта сцена превратилась в полноценную погоню; Ла осторожно перепрыгивала через стулья и скользила под столами, Самира же пыталась прижать свою новую подругу к стене. Их инстинкты начинали работать в полную силу. Ла почти вся растворилась в танце погони, а время вокруг неё как будто замедлилось, пока она умело огибала препятствия, зная, что позади неё хищник, который буквально дышит ей в затылок. Зрение Самиры сосредоточилось лишь на зайце, клыки оскалились, а когти готовы были впиться в жертву. Их маленькие сердечки бились так сильно в унисон по одной и той же причине. Неважно, кто ты -хищник или добыча, или к какому сословию ты принадлежишь… инстинкты всегда останутся у тебя в крови. Такие вещи останутся неизменными даже спустя много веков, и ничто не подтвердит это утверждение так наглядно, как, на первый взгляд, безобидная игра в догонялки.

Оба ребенка полностью отдались этому моменту. Самира, уже не обращая внимания на правила игры, но при этом зная, что, как представительница высшего сословия, она сама может устанавливать и менять их в любой момент, вышла на дистанцию броска. Как только она почти поравнялась со своей добычей, волчица глубоко вздохнула и прыгнула вперед.

Снаружи мать Ла сидела на пеньке, смотря вдаль. Тем не менее, все её внимание было сосредоточено на детских играх, скрытых от её глаз. Чуткие уши зайчихи периодически вздрагивали, улавливая каждый приглушенный звук, исходящий из их домика.

Она и подумать не могла, что один из визитов аристократов может закончиться таким образом. Такого абсолютно точно не должно было произойти. И хотя, с одной стороны, она была благодарна тому, что ей удастся провести еще немного времени со своей дочерью, с другой же – её не покидало чувство, что все это совсем неправильно. Она принадлежала к роду Звездочек всю свою жизнь – то, что должно было стать её звездным часов, обернулось лишь отказом и необходимостью создать свою собственную семью, чтобы её потомки преуспели там, где она не смогла. С тех пор, как шли года, на её счету было несколько подобных визитов. Каждый из них заканчивался либо смертью, либо позором.

Но ничего подобного еще не происходило. Она ни разу не сталкивалась с подобным развитием событий, и, как она подозревала, для Леди это тоже было в новинку. Вероятные последствия подобной ситуации было невозможно просчитать, и эта неопределенность тяготила сердце матери больше всего.

Вдруг она услышала громкий, пронзительный вопль, исходящий из дома, и её сердце замерло. Она встала, готовясь проверить своего ребенка или убрать то, что от него осталось. Но не успев сделать первый шаг, она услышала…

Хихиканье, исходящие от двух детей.

Она заглянула в окно, и, увидев развернувшуюся перед ней картину, зайчиха не смогла сдержать улыбку.

Ребенок Леди прижал маленькую Ла к полу, сидя на её животе, не давая той убежать снова. Хвост волчицы радостно вилял из стороны в сторону, а её руки крепко держали кисти зайчонка. Они начали мериться силой, и хотя волчица очевидно выигрывала, на удивление Ла не слишком ей уступала.

Успокоившись, матерь Ла вновь поспешила на свое место, пока юная Самира не заметила, что она ослушалась приказа, хоть и совсем ненадолго.

Внутри же дома игры продолжились с новой силой. Их чистый детский смех разбавлял мертвую тишину вокруг. Они смеялись и боролись, пытаясь пересилить друг друга, чтобы оказаться сверху своего соперника и заставить того сдаться. Самира обладала грубой силой, но у Ла была гибкость и чертовски сильные ноги; у волчицы было преимущество, но Ла не позволяла надолго одерживать верх над собой. Между ними больше не было неловкости и скованности, не было страха – просто два ребенка весело проводили время. Не как аристократ и простолюдин, не как волк и заяц, а просто как обычные дети.

Ну или так думала Ла.

Когда играют волки, они играют с помощью своих зубов. Между своими сородичами это всего лишь способ доминирования, часть детской игры и борьбы понарошку. В подобной ситуации не подразумевается, что кто-то может всерьез пострадать… во всяком случае сами волки.

Поэтому, когда клыки Самиры сомкнулись на плече Ла, громкий визг пронесся по всей деревне. Ошарашенный волчонок тут же разомкнул пасть, даже не оборачиваясь назад, убегая обратно в карету, где ждала Леди. Ла, тяжело дыша, осмотрела свою взъерошенную шерсть и потрепанную кожу на плече. Надежды на то, что это всего лишь царапина, испарились, стоило ей только увидеть, как её некогда безупречный мех начал окрашиваться красным.

И она сделала то, что сделал бы любой ребенок на её месте. Хныча, она начала звать свою маму.

Как только Ла начала выходить из дома, она увидела её. Та, вскочив со своего места, тут же бросилась к своей дочке с беспокойным выражением на лице и вытянув руки навстречу: “Моя дорогая, что случилось?”

“Сах… сахмира… она…” – хныкала малышка, зарывая свое лицо в мягкий мамин мех, пропитывая его слезами. – “Она укусила меня…”

Ла не могла этого видеть, но после услышанного, лицо её матери оцепенело от страха: “Ла, моя милая Ла… успокойся. Все будет хорошо. Посмотри на меня”. Она коснулась ладонью подбородка своей дочери, увлекая его верх, чтобы их взгляды могли пересечься. Мама, вытерев слезы из уголков глаз своей дочери и успокаивающе потрепав ту за щеку, воспользовалась краешком своего фартука, чтобы обработать рану и перекрыть ручеек крови. “Ты должна позволить волчице делать все, что она хочет. Я знаю, что это может быть страшно и знаю, что это может быть больно, но это, что должно быть сделано,” – она поднялась. – “Все будет хорошо. Мы пойдем в дом, мы принесем свои извинения Леди”.

Она взяла своего ребенка за руку и увлекла его за собой обратно в дом. Теперь, когда Ла не видела её лица, теперь, когда не нужно было поддерживать на себе маску спокойствия, стало очевидным, что её мама находится в состоянии животного ужаса. Они вошли в дом и заняли места посередине разгромленной после их игр комнате.

Ла было велено стоять на месте, смотреть вниз и не произносить ни звука. Слева от себя она увидела, как её мама упала на колени и изнеможенно склонила свою голову к полу.

Всего через несколько секунд скрипнула дверь, и две волчьи фигуры зашли вовнутрь, вновь наполняя помещение запахом парфюма и своим устрашающим величием.

Мать Ла тут же рассыпалась в череде извинений, лебезя перед Леди Семирамис. Она пыталась объяснить, что её дочь была просто наивна и не хотела проявить неуважение, она говорила о том, как им было жаль и то, что подобное неповиновение впредь не повторится. Она предложила свою жизнь взамен, жизнь её мужа, сына, всех выведенных Звездочек, лишь бы только избежать страшную, но справедливую кару от Леди.

Ответа не последовало. Аристократка даже не взглянула на неё. Вместо этого, звук топанья маленьких подушечек лап по полу приблизился к самой Ла, которая почувствовала, как что-то увлекло её голову вверх, пока она не встретилась с робким взглядом Самиры и её искусно сделанной волчьей куклой.

“Мне жаль…” – выдавила из себя волчица, поднеся куклу к своей мордочке так, будто за неё извинился её плюшевый друг.

Мать Ла тут же перестала мямлить свои извинения. Ла лишь моргнула в ступоре.

“Мне жаль, что я укусила тебя,” – повторила маленькая волчица. Было очевидно, что она не привыкла говорить эти слова, но учитывая слегка раздраженное выражение на морде её матери, было ясно, что идея с извинениями явно не принадлежала Леди. “Я… прощена?”

Ла едва могла осознать происходящее вокруг. Аристократ просит у неё прощения? Она слегка приподняла Лани и заставила ту изобразить кивок. Волчонок остался довольным таким ответом и одарил Ла улыбкой.

“Было весело. Матушка разрешила мне возвращаться сюда поиграть”.

Леди Семирамис обреченно вздохнула и, выйдя ненадолго из своего аристократического образа и прикрыв глаза, недовольно потерла кончик своего сморщенного носа: “У тебя есть все, чего ты только пожелаешь, дочь. Фолианты, игрушки, слуги для игр. И вместо этого ты выбрала проводить время со своей добычей”.

Леди вытащила небольшой кисет из недр своего парчового платья и кинула его к своим ногам перед мамой Ла, которая так и оставалась в своей скрюченной покорной форме все это время. Кисет ударился о пол, издав звонкий металлический звук. Звук звенящих золотых монет.

“Мы почтим эту хибару своим присутствием в будущем. До тех пор, пока Леди Самира желает поддерживать эти… нетрадиционные отношения, мы ожидаем сотрудничества и молчания с вашей стороны”.

“Конечно, Миледи,” – залепетала мать Ла. – “ Мы всегда стремимся угодить Вам”.

Две куклы помахали друг другу на прощание перед тем, как волки вернулись в свою карету, в этот раз, спустя взмах кнута и громкий окрик кучера, окончательно.

Повозка устремилась по грязной дороге прочь в сторону леса, где и растворилась среди деревьев. Как только это произошло, тишина, окутавшая деревню, стала постепенно разбавляться скрипами открывающихся дверей и оконных ставен.

Всего через несколько минут жизнь в поселении вернулась в привычное русло.

Когда брат и отец Ла вернулись домой, то не смогли скрыть свое удивление, обнаружив там целую и почти невредимую девочку. Когда та объяснила, что произошло, они поначалу даже отказались ей верить.

Было ощущение, что мир начал сходить с ума…

Самира и её мама с тех пор стали частыми посетителями деревеньки. Каждые несколько дней, к ужасу местных жителей, узнаваемая повозка с двумя массивными жеребцами появлялась из леса, будучи сигналом, что волчонок вновь приехал навестить свою подругу.

Сама же Ла стала чем-то вроде местной знаменитости в своем поселке. Из всей массы жителей, только она могла говорить с аристократом на равных, только она смогла подружиться с одним из недостижимых, для простых смертных, существ, состоящих из парфюма и золота, существ, которые могли распоряжаться жизнями других, как своими собственными.

Их взаимоотношения также стали менее односторонними. Если раньше их игры проходили исключительно так, как того желала Самира, то теперь Ла все чаще вносила в них свои коррективы. Как и у любых детей, у них иногда возникали разногласия. Время от времени, к ужасу местных, они даже начинали спорить, что не укладывалась в головах крестьян, когда те слышали, как простолюдинка начинала разговаривать с аристократкой в совершенно неприемлемом тоне, а последняя продолжала доброжелательно ей отвечать. Тем не менее, в конце каждого из таких дней, оба ребенка всегда расставались друзьями.

В один из таких дней, двое баловали себя дарами своих приключений. Они решили исследовать один из кухонных шкафчиков, пока мама Ла ушла в гости к своей подруге, где и обнаружили залежи медовиков и молока, которые они разложи прямо на полу, подстелив скатерть под свои находки. Все собрались в круг, готовясь к угощениям: Ла, Лани, Самира и её плюшевый волчонок.

Это было не только простым обедом, но и частью их игры; они вели светские беседы со своими игрушками о погоде, обсуждали события при дворе и разговаривали на прочие очень важные и, несомненно, очень взрослые темы. Ла, конечно, мало что могла рассказать о подобных вещах, но Самира обожала говорить, а Ла и Лани обожали слушать.

Между подобными малосодержательными беседами и сказочными представлениями о том, чем, по их мнению, занимаются взрослые в свое свободное время, они угощали молоком и кусочками торта своих игрушечных друзей. Как раз в один из таких моментов, Самира, держа маленькую кружечку в тряпичной руке кролика, поднесла её к вышитому нитками рту… но в этот раз, когда волчица потянула кружку к себе, она забыла отпустить руку игрушки.

Лани была очень старой, не разваливаясь только благодаря чуду и истлевшим ниткам. Время её не пощадило, и Ла даже отказывалась её мыть, опасаясь, что это может ‘поранить’ подругу, поэтому от неё начал исходить немного затхлый запах. Более того, старая ткань начинала отслаиваться, обнажая дешевый наполнитель из ваты. До сих пор это казалось невероятным, что она продержалась так долго, и тряпичная трагедия могла произойти в любой момент.

Самире просто не повезло, что именно она спровоцировала этот момент.

Звук рвущейся ткани был тихим, но не услышать его было невозможно. Волчица взглянула на Ла как раз в тот момент, чтобы увидеть, как у той разбилось сердце. Её улыбка исчезла с лица, её веселое и беззаботное выражение лица превратилось в шокированную гримасу. Кусочек медовика, который она неспешно жевала, упал на скатерть.

Самира посмотрела вниз; рука куклы осталась в её собственной лапе… небольшое количество ваты начало оседать на полу.

Она могла увидеть, что Ла готова начать плакать в любой момент. Взгляд волчицы начал метаться из стороны в сторону. Что же делать, что же делать…

Ну конечно!

“У меня идея!” – гордо объявила волчица, запихивая свою куклу в руки зайчонка. – “Мы обменяемся куклами. Вот!”

У Ла даже не было времени среагировать; к моменту, когда она осознала, что произошло, кукла Самиры была уже в её руках. Это был первый раз, когда она вообще дотронулась до неё. По правде говоря, она всегда боялась, что одно её плебейское касание навсегда замарает куклу. Но вот она была у нее в руках, смотря ей в глаза умиротворяющим взглядом, подчеркнутым замысловатым пошивом.

Кукла пахла прямо как Самира – дорогими духами и ладаном. Ткань была легкой и мягкой на ощупь, какую Ла еще не доводилось касаться в своей жизни.

“Даже когда меня не будет, ты сможешь посмотреть на неё и вспомнить, как я выгляжу,” – сказала волчица, сияя от гордости. – “А у меня будет Лани, и я всегда буду рядом с ней, чтобы она напоминала мне про мою подругу из деревни”.

Маленькая Ла не могла в это поверить! Она считала, что не заслуживает такого подарка, ведь, как ни крути, Лани была старая и потрепанная, а кукла Самиры была такая… красивая. Она уже решила было возразить, но лапа волчицы опустилась той на плечо, прервав зайчонка.

“Не-а! Я настаиваю,” – несмотря на то, что волчица периодически пользовалась своим привилегированным положением, когда это было необходимо, прямо как её мама, в этот раз её тон не был властным или повелительным. Она не приказывала Ла, она просто пыталась уговорить её: “К тому же, я знаю, что Лани всегда хотела посетить королевский двор”.

Это утверждение заставило Ла усмехнуться. “Ладно,” – сказала она, взглянув на однорукую куклу, которая удобно расположилась на руках у Самиры. – “Но ты веди себя хорошо в гостях у Самиры, хорошо? А когда вернешься обратно – все мне расскажешь!”.

Лани тут же кивнула с энтузиазмом в ответ.

Когда же все детали обмены были обговорены, дети вынулись к своей игре, как будто ничего и не произошло.

Юная зайчиха стояла на окраине поселка, у извилистой проселочной дороги. Она укуталась в грубую шерстяную накидку, уже сильно поношенную и давно выцветшую, в попытке хоть как-то согреть себя под напором кусающей осенней прохлады. Стаяло утро, когда было еще слишком рано, чтобы солнечные лучи смогли хоть немного согреть землю и воздух, когда виновник рассвета лишь начинал выглядывать из-за горной гряды, которая обозначала западные границы графства. В своих руках она сжимала плюшевого волчонка, а под левой рукой она несло кое-что еще, завернутое в простынку.

Когда она увидела знакомую повозку вдалеке, она испытала уже типичный прилив волнения и радости. Но именно этим утром, к этим чувствам добавилась и частичка страха.

Причина стала очевидна в момент, когда карета остановилась, и старый поседевший конь-кучер спрыгнул вниз, похлопав по бокам породистых жеребцов перед тем, как заговорить с зайчихой.

“Ла?” – он спросил.

Зайчихе было тяжело разобрать его скрипучий голос, но она услышала свое имя и поспешила кивнуть.

“Леди Самира Младшая желает увидеть твое присутствие в Замке. Забирайся,” – механически произнес он с долей раздражения, открывая дверцу, чтобы ребенок смог залезть внутрь. Зайчиха замялась на месте - даже подставка под дверцей, которая должна была помочь потенциальным пассажирам забраться, находилась на уровне её груди – но одного раздраженного взгляда кучера хватило с лихвой, чтобы найти в себе силы справиться и так.

Маленький прыжок дался ей легко, и этого вполне хватило, чтобы оказаться внутри. Мысленно обрадовавшись тому, что она была зайцем, Ла начала устраиваться на бархатных сиденьях. Внутри кареты было тепло и уютно, и, учитывая завывания холодного ветра по ту сторону окон, она смогла почти уснуть.

Почти.

Несмотря на все удобства, которыми Ла была окружена, две вещи все еще не давали ей покоя. Во-первых, тот факт, что она сейчас сидела на месте Леди Семирамис, заставлял Ла чувствовать себя крайне неловко, во-вторых, она никогда не уходила далеко от своего дома, а теперь её везут аж в сам Замок, который всегда являлся монолитной, нависающей вдалеке конструкцией, которая зорко наблюдала за вотчиной Аристократов. Будучи совсем маленькой, она всегда думала, что это природное строение, прямо как большие деревья вокруг или горы на западе. Теперь, даже несмотря на то, что благодаря историям Самиры она понимала, что из себя представляет Замок, ей все еще было… странно думать о том, что она действительно будет внутри него.

Но она должна была собрать волю в кулак. Самира была так рада пригласить свою подругу, что не проходило и минуты во время их последних встреч, чтобы волчица не упоминала, как она ждет момента, когда Ла наконец сможет приехать к ней в гости. К тому же, к этому моменту, у зайчихи уже не было варианта просто открыть дверцу и убежать.

Она заглянула под шерстяную простынку на предмет, которая та скрывала под собой. Один взгляд на него заставил Ла вновь улыбнуться. Прямо, как и кукольный волчонок, который сидел у неё на коленках, этот сверток позволял заметно снизить стресса у ребенка.

Поездка проходила мучительно долго, но в конце концов, Ла почувствовала, как вся повозка вздрогнула и резко затормозила. Когда дверца отворилась, зайчонок обнаружил себя в совершенно новом для него мире.

Замок был просто огромным! Одни массивные деревянные ворота были в два раза больше всего её домика. Она ощутила себя крошечным муравьев, и дело было не только в окружавших её каменных фортификациях, но и в том, насколько оживленным было это место по сравнению с родной деревней.

Здесь же она впервые увидела многие виды, которые населяли это место. Прямо, как и кучер, они не были волками – в основном, это были лошади, быки, свиньи и прочие виды, которые она нигде не встречала. Но они также и не были крестьянами. У них была вполне достойная одежда, ничего особенного, но все еще в стократ лучше того, в чем ходили все те, кого она видела до этого, за исключением сборщика налогов, глашатая и, конечно же, аристократов. Одежда местных жителей не была грязной, порванной, и большая её часть даже не воняла!

Но времени почувствовать себя здесь лишней у неё не было; вместе со взмахом кнута кучера, Ла сделала шаг в сторону от повозки, а сама она устремилась прочь. Со стороны ворот к растерянному зайчонку начали приближаться две служанки: лань и ежиха, обе облаченные в белые одеяния. Они обменялись взглядами, как бы спрашивая друг друга, что здесь забыла деревенская девочка. Она вышла из повозки, значит очевидно, что она должна быть тут… ведь так?

“Мы… можем помочь?” – спросила лань. Её голос звучал слегка покровительственно, а сама она говорила медленно и четко, чтобы селянка смогла её понять.

“Эмм… я была приглашена Са- э-э, Леди Самирой, первая этого имени, дочь… м-м…” – по мере того, как она говорила, её голос становился все тише и тише, пока не превратился в неразборчивое бормотание.

Прошло несколько секунд молчания, пока две служанки переглядывались вновь. И затем, наконец, до ежихи видимо дошло. Какое облегчение.

“А, так ты – Ла!” – воскликнула та, беря зайчонка за руку. – “Пошли”.

И пока Ла соображала, её уже начали увлекать за собой, навстречу к парадному входу – красивому коридору, украшенного рядами статуй величественных волков, держащих мечи и скипетры, которые возвышались аж до самого потолка. Как раз у подножия одной из подобных статуй она и увидела саму Леди Семирамис в окружении придворных, которая ждала прибытия Ла.

В присутствии Леди, Ла наконец осознала, что, несмотря на относительную свободу и зажиточность, эти слуги не особо сильно отличались от простых крестьян, которых она знала. Будучи около волчицы, все они пребывали в состоянии деликатного подчинения, с которым Ла была так знакома; взгляд опущен к полу, молчание до обращения и далее по списку…

Хозяйка этого Замка взглянула на зайчонка, который склонил свою голову в безмолвном приветствии. Взгляд волчицы переместился с накидки на плечах Ла, к прижатому свертку, а затем - к игрушечному волчонку. Её черты морды слегка ожесточились, но она сохранила спокойствие и начала говорить своим привычным холодным тоном:

“Леди Самира скоро освободится. До тех пор ты будешь ожидать её прибытия в молчании,” – было очевидно, что она пыталась изо всех сил скрыть свою неприязнь – не из уважения к зайчихе, конечно же, а к своей дочери, которая связалась с никчемной добычей.

“Конечно, Миледи. Я всегда стремлюсь угодить Вам,” – рефлекторно она сильнее прижала волчонка к себе; она смогла буквально услышать, как Леди усмехнулась над её жестом.

“Это желание Леди Самиры, чтобы мы оказали тебе такую любезность; слуги предоставят тебе все, что ты попросишь. Однако ты останешься здесь не более, чем на два часа. Как только отведенное тебе время истечет, мое гостеприимство истечет вместе с ним.”

“Конечно, Миледи,” – повторил ребенок.

Молчание, которое опустилось между ними, было давящим и гнетущим. Несмотря на то, что Ла прилежно соблюдала нормы приличия и даже близко не смотрела в глаза волчицы, она абсолютно четко ощущала на себе её взгляд, который заставлял шерсть Ла встать дыбом.

К счастью, знакомый голос спас её (и Леди) от этого мучения.

“Ла! Ты приехала!”

Еще до того, как зайчиха успела повернуться, она ощутила, как её обнимают сзади, крепко прижимая к себе.

“П-привет, Самира…” – прошептала Ла в ответ. Однако услышав тихий рык, исходящий от матери Самиры, она тут же поправила себя – “Эм, приветствую Вас, Леди Самира”.

Юная волчица взглянула на недовольное выражение морды своей мамы и тут же все поняла. В попытке помочь своей подруге избежать этой неловкой и, возможно, опасной ситуации, она взяла Ла за рукав и утащила её прочь. Ничего не зная о внутреннем убранстве замка, Ла тут же потеряла всякую ориентацию в пространстве, пока её саму вели сквозь извилистые коридоры с крутыми поворотами, уклоняясь от спешащих слуг и бездельничающих аристократов, пока, в конце концов, они не оказались в кладовой замка, где лишь одинокий факел подсвечивал их фигуры.

Как только они оказались наедине, и как только они смогли отдышаться, зайчонок наконец улыбнулся. Ла достала свой таинственный подарок и сунула его волчице, которая лишь удивленно моргнула.

Это была маленькая фигурка, недавно высеченная из дерева, которая все еще немного пахла смолой. Она представляла собой, на удивление, причудливое отображение высокой женщины, облаченной в простую рубаху и красивую длинную юбку, с когтистыми руками и заячьими ногами, а вытянутая морда и пара длинных заячьих ушей украшали её голову. Фигурка была немного липкой на ощупь; мягкий заячий пух был приклеен сверху, давая деревянному изделию, в каком-то роде, дурацкую внешность.

Оно выглядело невероятно глупо, по-детски наивно, но при этом было видно, сколько любви было вложено в эту фигурку. Это не была обычная безделушка, сделанная впопыхах простым ножиком; это изделие явно заняло много времени и потребовало множество разных инструментов в процессе.

Самира видела грандиозные картины, написанные маслом, изображающие великие сражения или метровые полотна, увековечивающие целые семейные древа. Она рассматривала красивые статуи из бронзы, в виде героев прошлого, которые были так велики, что голова шла кругом.

Но для неё, эта маленькая деревянная поделка, грубая, липкая, со сколами в некоторых местах была самым ценным предметом искусства, которое она когда-либо видела. У неё пропал дар речи, пока она рассматривала фигурку; под тусклым светом факела, Ла готова была поклясться, что видела, как уголки волчьих глаз заблестели в темноте.

“Это тебе,” – произнесла она, спустя минуту, пока волчица уже размышляла о том, куда в её комнате лучше всего будет поставить этот подарок, и какую бесценную фамильную реликвию можно будет убрать или выкинуть, чтобы освободить под него место.

Но Самира разберется с этим потом. Их время для совместного пребывания было строго ограниченно её матерью, и они обязаны были использовать его на максимум. После крепкого объятия в качестве благодарности своей подруге за такой подарок, Самира жестом поманила ту за собой.

На два часа замок был в их распоряжении.

Для маленькой Ла это было, словно сказка стало явью. Не имея в свободном доступе кучу реквизита и большого количества участников, она привыкла к играм, которые существовали исключительно в её воображении. Здесь же, целый мир открылся перед ней – у них было больше игрушек, чем они были в состоянии использовать, одновременно из коллекции Самиры и тех, что они могли получить с помощью импровизации. У них было практически неограниченное количество потенциальных игроков, благодаря власти и желанию волчицы указать на любого слугу, который должен был беспрекословно подчиниться, если их игра требовала более, чем двух участников. И, конечно же, у них был доступ к бесчисленному количеству комнат для исследований. Они играли в прятки в подземелье, играли в догонялки на тренировочном поле…

…и затем, они оказались в хранилище.

Едва освещенное помещение было пыльным и слегка грязным. Коробки и ящики были свалены друг на друга, большие комоды буквально ломились от абсурдно дорогих нарядов, которым не повезло выйти из моды. Дети заперли себя внутри, сделав эту комнату своей цитаделью.

Ла с любопытством озиралась вокруг. Затхлый запах помещения не сильно её беспокоил; она все же была из деревни, где даже еда пахла не сильно лучше. Они решили разделиться; Самира пошла искать одежду, а Ла – реквизит для дальнейших игр.

Она бесцельно слонялась вокруг, в то время, как факелы, казалось, готовы потухнуть в любой момент, что наделяло это место странной, потусторонней атмосферой. Ла ощутила, как её сердце начинало биться все сильней. Движение.

Как хорошая маленькая добыча, она тут же замерла на месте, и лишь её уши продолжали слегка подрагивать. Но никаких звуков, за исключением шебуршания мышей, не последовало. И все же она была уверенна, что видела нечто.

Будучи напуганной, она сделала еще один и вновь увидела это - ноги, которые волочились по полу, не издавая ни звука. И вновь она замерла. Призрак? Шуршание позади, издаваемое Самирой, которая продолжала рыться в старой одежде, было единственным, что помогало успокоиться.

И затем она четко увидела их – заячьи ноги, которые торчали из куска парусины, который скрывал все остальное тело. “С-самира?”

“М-м?” – раздался знакомый голос позади Ла.

“Мне кажется… там кто-то есть”.

Ла услышала пренебрежительное фырканье от Самиры, которая продолжала свои поиски нарядов. Вначале зайчиха разозлилась, но затем вспомнила, что такая реакция её подруги вполне оправдана, ведь Ла уже использовала точно такую же фразу для розыгрыша волчицы. Несколько раз.

Что ж, видимо, ей придется собрать всю свою храбрость воедино и раскрыть личность постороннего самостоятельно. Она сжала свои кулачки, прижала куклу ближе к сердцу, нахмурила брови и бросилась к парусиновой накидке. Бесшумные ноги за накидкой побежали ей навстречу, и Ла приготовилась к удару… её маленькая ручка дотянулась до парусины и сорвала ту прочь.

Облачко пыли упало на Ла, но это не помешало ей увидеть это. Прямо перед ней, меря её взглядом, стоял силуэт зайчонка, покрытый слоем пыли. Ла почувствовала, как её шерсть встает дыбом и метнулась в укрытие – заячий силуэт последовал её примеру.

Она выглянула, и другой зайчонок сделал то же самое. Их взгляды встретились. Силуэт выглядел… знакомым. Не делая резких движений, Ла вышла из своего укрытия, и каждое её движение точно повторялось напротив. Она продолжала держать маленького волчонка у сердца. Силуэт делал то же самое со своей волчьей куклой.

Погоди-ка… волчья кукла?

Ла помахала, и силуэт ответил ей тем же.

После такого зайчонок застыл в шоке и непонимании. Это не был другой заяц – это была она сама. С какой темной магией она столкнулась? Что за придворный чародей смог заставить застыть на стене кристально чистую воду.

Ох, ей это совсем не нравилось.

Когда Самира присоединилась к ней, точная копия волчицы также подошла к зайцу по ту сторону.

Две волчицы начали смеяться. Два зайчонка почувствовали себя раздосадованными, можно даже сказать, пристыженными.

Пара волчиц увела зайчиков прочь, не давая никаких дальнейших объяснений об этой странной, заключающей души невинных внутри, гладкой поверхности.

Игры с переодеванием вскоре показали свою абсолютную несостоятельность. Наряды, до которых они смогли добраться, оказались чересчур большими для них, а надеть их самостоятельно, без участия толпы слуг, оказалось и вовсе непосильной задачей. К тому же вся одежда была пропитана пылью, а роясь в ней, дети то и дело натыкались на большую белую моль, тревожа её пир.

Но дети всегда найдут, чем себя развлечь, и очередное такое развлечение было придумано Самирой. Зачем носить тяжелую, неподходящую по размерам одежду взрослых, когда каждый из них уже обладал нарядом, который они никогда не носили, одеянием из абсолютно параллельных для них миров? В конце концов, Ла была облачена в привычные крестьянские тряпки, а Самира – в изящное платье.

С детским восторгом они начали обмениваться гардеробом, шаг за шагом, в темноте пыльного хранилища. Когда с этим было покончено, они начали ходить кругами, оценивая свои новые облачения.

Самира выражала свое недовольство рубахой и штанами Ла, которые вызывали зуд и неприятно пахли. Она никак не могла взять в толк, зачем кому-то понадобилось делать отверстие в одежде под каждую ногу и к её огромному шоку, она была уверена, что где-то здесь затесалась одна или даже пара блох. В то же время, Ла чувствовала себя практически голой в легком шелковом наряде Самиры. К тому же, её платье было для Ла чересчур тесным и затрудняло дыхание, не говоря уже о том, что её шерсть сильно взъерошивалась от малейшего движения.

Однако, оценивающе осмотрев друг друга, они не смогли сдержать смешков.

Им даже не пришлось обмениваться словами, они уже знали следующий этап своей игры. Самира прижала свои руки параллельно телу и уперла взгляд в пол; Ла же задрала голову, нахмурилась и скрестила руки на груди.

Они стали повторять реплики, которые когда-то слышали – зайчиха пыталась использовать высокомерный тон, который, на практике, лишь заставлял ту постоянно запинаться в словах; волчица же шептала так тихо, что едва слышала свою собственную речь.

Их импровизированная смена ролей быстро переросла в реконструкцию церемонии Подношения.

Попытки Ла двигаться грациозно выглядели, как чистые сценки из комедии. Она смотрела на волчицу, просила ту покрутиться на месте, но не знала, что именно ей необходимо осматривать. Все её ‘указания’, несмотря на имитацию надменного тона, были очень вежливыми. Большинство её вопросов так и вообще не имели никакого смысла. После пары первых, она начала интересоваться у Самиры, какой был её любимый цвет или сколько питомцев у неё было.

Тем временем, у Самиры уже начинала ходить кругом голова от частых кружений вокруг своей оси, и она почти потеряла равновесие. Она инстинктивно сопротивлялась каждой попытке её осмотреть, будучи привыкшей к постоянно хлопочущим и суетящимся вокруг неё слуг, на которых волчица часто срывалась. Она постоянно хихикала, когда зайчиха тыкала в неё, чтобы проверить ‘насколько хорошо было мясо’ и, то и дело, случайно смотрела Ла прямо в глаза.

После многих минут такой игры в имитацию, через сдавленные смешки, они обе сошлись на том, что ни одна из не подходит на роль другой.

Ла отметила, что Самире никогда не стать достойным подношением. Она была слишком спесивой, постоянно забывала про этикет добычи, а малейшее касание заставляло ту хихикать от щекотки.

Волчица же смеялась над недостатком уверенности в себе у Ла. Даже имея власть, она слишком боялась приказывать кому-то. Если бы она была аристократкой, то это была бы самая смиренная аристократка за всю историю!

Неловкое молчание заполнило пространство вокруг. Самира была уже готова перенести их дальнейшие приключения куда-нибудь в другое место, когда они вновь поменялись ролями, но Ла снова начало что-то тревожить.

Она присутствовала только на одной единственной церемонии Подношения – её собственной. Но что насчет Самиры? Та была её первой церемонией, что было очевидно для Ла, исходя из замешательства и общего непонимания ситуации в тот момент. Но она же не могла быть последней. Ла задавалась вопросом, сколько раз её подруга была в роли, которую сейчас так усердно пыталась имитировать сама Ла? Она задавалась вопросом, сколько таких Подношений были похожи на неё? Она задавалась вопросом, сколько из них были признаны приемлемыми? Она задавалась вопросом, насколько близка она сама была к тому, чтобы её признали дефектной? И, наконец, она задавалась вопросом…

Голос Самиры вывел Ла из своих размышлений. Волчица уже без труда узнавала это немного грустное, задумчивое выражение своей подруги, которое иногда закрадывалось в черты её лица. Это был один из этих моментов.

“У тебя снова этот взгляд, Ла. Что тебе грызет в этот раз?”

Не самый удачный выбор слов для данной ситуации. К счастью, Ла не стала сильно заострять на этом своё внимание.

Зайчиха лишь мотнула головой и улыбнулась: “Это… пустяки. Давай займемся чем-нибудь еще”.

Вернув свою одежду друг другу и готовясь к новым авантюрам, Ла задумалась о том, какая игра сможет переплюнуть предыдущую. Замок был, без сомнения, огромным, но им потребуются десятки часов, чтобы исследовать каждый его закуток.

Как раз в этот момент, волчица наклонилась к Ла и прошептала заговорщическим тоном: “Я знаю одно место, которое хочу тебе показать”.

Она повела зайчиху сквозь бесчисленные двери и коридоры, вывела ту наружу. Нос Ла затрепыхался, как только уловил знакомый запах, но только усиленный в десятки раз. Цветы. Цветы настольно странные и необычные, что ей никогда не доводилось видеть их вживую, только ощущать их запах на мехе Самиры и Семирамис.

Её привели к огороженному саду, где только недавно установили скамейки под свежепересаженными деревьями. Остальное пространство сада представляло из себя цветной ковер, состоящий из только-только распустившихся роз, тюльпанов и лаванды.

Ла, конечно же, часто видела траву, которая росла около деревни клочками то тут, то там, когда это позволяла погода, постоянно находясь под слоем жухлых листьев и под тенью больших деревьев. Но никогда ей не доводилось видеть её в таком великолепии – идеально подстриженный и выровненный ярко зеленый газон, который дарил ощущение прохлады и свежести пальцам ног.

“Это мое особое место,” – объяснила Самира. – “Существует всего два места, где Самира – это просто Самира, а не Леди Самира Младшая. Рядом с тобой… и здесь, куда никто не смеет заходить. Даже Мама.”

Потеряв дар речи, Ла ничего не ответила – она была слишком занята рассматриванием пейзажа вокруг. Запах цветов и свежескошенной травы. Пестрые цвета всех цветов радуги, расположились среди зеленого газона, под голубым небом. Волнообразными движениям своего тела, гусеница упорно ползла вверх по стеблю одного из цветов. Ла, не удержавшись перед сладковатым запахом бутона розы, надкусила один из лепестков, пока её подруга смотрела в другую сторону.

Развернувшись к Самире, зайчиха уже готова была начать восхвалять всю красоту этого места и, вместе с тем, возмутиться, что волчица не привела её сюда раньше. Но то, что она увидела, заставило её сохранить молчание.

Самира сняла с себя украшения и была уже в процессе снятия со своего тела платья. Они снова будут играть в переодевания? Волчица, тем временем, аккуратно сложила свою одежду и поместила её на скамейку, давая ясно понять, что не собирается использовать её в ближайшее время. В любом случае, это шло вразрез с тем, чему была научена Ла – о приличии, о том, что голое тело является чем-то постыдным, о том, что всегда необходимо быть прикрытым одеждой по причинам, которые она особо не понимала и которые ей никто и не пытался объяснить.

“Что… ты делаешь?” – спросила зайчиха.

Самира даже не стала поворачиваться в её сторону, продолжая снимать остатки бижутерии, размещая их поверх своей сложенной одежды, чтобы они не потерялись. Сережка, ожерелье, ножной браслет… “Я люблю сбрасывать с себя все, время от времени. А ты нет?”

Ла замялась: “Ну да… наверное?”

Она никогда не задумывалась об этом. У неё не было никакого ‘особого места'. В её деревне вообще не было такого места, где она могла бы позволить себе снять с себя одежду без последующих увещеваний со стороны взрослых. У неё не было личной комнаты; в их поселении никто не обладал такой роскошью. Она могла сосчитать по пальцам одной руки количество раз, когда она вообще оставалась наедине с собой. Личное пространство было чуждым понятием для зайчихи.

Она никогда не выбиралась из своих тряпок.

“Попробуй”.

Это прозвучало слегка как распоряжение, но она уже знала свою подругу достаточно хорошо, чтобы понимать, что все её ‘указания’, по сути, являлись предложениями – просто Самира очень привыкла к беспрекословному подчинению со стороны остальных, что и проявлялось в её манерах. И это работало. Ведь зайчонок очень привык к своему собственному беспрекословному подчинению.

Ла сделала шаг навстречу к подруге. После секунды сомнений, она развязала тесемки на своих ушах и положила их на скамейку к вещам Самиры. Туда же отправились её рубаха и штаны. Она почти потеряла равновесия, снимая их, но, к счастью, Самира была рядом в качестве поддержки, в прямом и переносном смыслах.

Её плебейские лохмотья, скинутые в кучу, смотрелись еще хуже на фоне бижутерии Самиры и её прилежно сложенной одежды из белого шелка.

Зайчихе… не особо понравилось чувство наготы. Легкий ветерок, гуляющий по её меху; чувство, что за ней все наблюдают, несмотря на то, что рядом находилась только волчица, которая вообще не придавала этому значения. Но по мере того, как она привыкала к этим новым ощущениям и, видя безмятежный настрой своей подруги, Ла немного начинала успокаиваться.

Она взглянула на их одежду, сложенную вместе. Без неё, они были всего лишь… зверьми. Из плоти, крови и костей, покрытых мехом и… чем-то глубоко внутри, что позволяло им смеяться, плакать, чувствовать, мыслить. Разный размер ушей, разное строение зубов, разный цвет шкур, разная диета. Звери.

Будучи вновь потерянной в своих мыслях, Ла почувствовала, как что-то коснулась её.

“Поймала. Ты водишь”.

Они даже не успели опомниться, как часы протекли совершенно для них незаметно. Единственное, что напомнило им о том, как много времени они провели, наслаждаясь компанией друг друга, был все нарастающий голод, который начинал все сильнее терзать двух подруг. В особенности это относилось к Ла, у которой не было и крошки во рту со вчерашнего дня. Живот зайчихи урчал так сильно, что даже умудрился испугать Самиру. По этой причине, после обязательных дружеских подначиваний на эту тему, волчица согласилась, что пора обедать.

Как только они в спешке вновь облачились в свою одежду, Ла предложила устроить набег на кухню и найти чего-нибудь съестного прямо там. Они утаскивали разные вещи со всего замка весь день, на что все придворные, естественно, закрывали глаза благодаря статусу Самиры. И хотя волчице, изначально, понравилась идея подруги, ведь, по сути, это стало бы продолжением их совместных забав, на полпути Самира резко остановилась.

“Нет,” – внезапно выпалила она, хватая зайчиху за рукав, не позволяя той сдвинуться с места. Выглядело это так, словно на неё снизошло какое-то мрачное озарение: “Кухня… под запретом”.

Вначале, Ла лишь усмехнулась над самой идеей, что нечто в замке может быть под запретом для дочери Леди. Однако, крайне серьезный тон волчицы и её резкая смена в поведении убедили Ла, что Самира не шутит: “Хорошо… но почему?”

“Она под запретом,” - громко зарычала Самира. Вид своей подруги в таком состоянии заставил Ла вздрогнуть. На какой-то момент она увидела в глазах волчицы заставляющий застыть на месте взгляд хищницы, который ей достался от матери, но, в отличии от Леди, Самира не сдерживала себя всякими рамками аристократических норм поведения и приличия.

“Ладно, ладно…” – сказала зайчиха, доставая свою руку из хватки волчицы, которая становилась слишком болезненной. Видя насколько опешила Ла, Самира быстро успокоилась, а её морда стала более расслабленной.

“Извини, я просто…” – начала было волчица, но тут же ей в голову пришла идея. Она гордо засияла перед Ла, театрально поднимая палец вверх: “… Я знаю! Скоро будет обед, и я попрошу Маму, чтобы ты пообедала с нами!”

Но тут же стало очевидно, что зайчиха и близко не оценила такую идею. “Ох нет, нет, нет, нет,” – замямлила она. – “Я не смогу… твоя мама сказала только два часа, и мне тут больше не рады. Я просто, пожалуй, пойду и поем чего-нибудь дома.”

Самира знала, что это всего лишь оправдание. Она была в гостях у Ла уже достаточно много раз, чтобы знать, что их семья чаще голодает, чем ест. Их единственным источником дохода была плата её матери за их игровые встречи, а семье Ла необходимо было кормить четыре рта в течение всей зимы. Нет, она не допустит, чтобы Ла просто смогла поесть ‘чего-нибудь’. Впрочем, Самира также понимала, почему её подруга ищет подобные оправдания. Это было тяжело понять для волчицы, ведь в её глазах, Леди Семирамис была заботливой, умной и любящей матерью. Да, у них периодически тоже возникали ссоры, но она никогда ни в чем не отказывала своей дочери, и не было в этом мире не единого зверя, которого она любила больше. Но теперь Самира видела, в каком ужасе от неё пребывает Ла. Юная волчица была уверена в том, что этот страх пройдет сразу, как только два её лучших друга смогут узнать каждого получше. Да и к тому же, до сих пор, она брала во внимание желание Ла проводить как можно меньше времени около Леди Семирамис.

Возможно, настал тот самый момент, когда это изменится. “Мама будет рада принять тебя за обедом,” – сказала она с уверенностью. Видя шокированную от этих слов Ла, она усмехнулась, как будто это была всего лишь невинная шутка: “Не в этом смысле!”

Ла перепробовала все, чтобы избежать этого предложения, но Самира оказалась крайне настойчивой. В волчонке сразу было видно будущую Баронессу; по крайней мере, в харизме ей явно было не занимать, ведь после всего пары минут уговоров и обещаний, уже сам зайчонок готов был поверить, что Леди Семирамис была просто немного стеснительной.

Ну, значит договорились. Ла посоветовали подождать прямо здесь. Её деревянная фигурка также была возвращена и вложена ей в руку – что-то насчет ‘сюрприза’ или вроде того. После этого, без дальнейшего промедления, волчица сразу испарилась, как будто её здесь и не было.

Началось долгое и томительное ожидание, во время которого целый ворох слуг бегал туда-сюда по коридору, пытаясь не обращать внимание на зайчонка, который просто продолжал стоять на месте и делать вид, что чем-то крайне занят. В конце концов, за ней пришли, но не Самира, как изначально ожидалось, а знакомая ежиха.

“Ах, вот ты где. Пошли со мной, ты была любезно приглашена присоединиться к трапезе Леди Семирамис и Леди Самире.”

Придворная взяла ребенка за руку и повела ту за собой по коридорам.

К тому моменту, как её провели через дверной проём, который вел в обеденный зал, стол уже был полностью накрыт. Перед Ла предстала поистине изящное зрелище: цветы в вазочках и свечи с благовониями, столовые приборы из чистого серебра, большие хрустальные стаканы и вышитые из шелка салфетки. За столом без труда смогли бы расположиться и тридцать гостей, но в данный момент за ним присутствовали только двое. Обе волчицы посмотрели на Ла, когда та зашла в помещение; взгляд одной был наполнен искренней радостью, взгляд другой – плохо скрываемым желанием вцепиться зайчонку в горло.

Зайчонок начал было переминаться с ноги на ногу, но ежиха быстро провела Ла к своему месту. Вокруг стола стояло множество стульев, все из которых были искусно украшены высеченными на них волками, а её собственный стул, как оказалось, располагался прямо напротив места Самиры. Леди Семирамис, что очевидно, восседала во главе стола.

Ла вскарабкалась на стул с мягкой бархатной подушкой и посмотрела на Самиру с ужасом в глазах. Её подруга же ограничилась лишь самодовольной ухмылкой до ушей в качестве ответа.

Первые секунды прошли в неловкой тишине; два голодных ребенка и раздраженная мать, сидящие за столом, не знающие, с чего начать разговор. Неудивительно, что именно волчонок первым решил растопить этот лед. Она наклонилась вперед и начала шептать Ла на ухо.

“Матушка обожает всякие необычные безделушки. У неё даже есть своя собственная Школа Искусств,” – прошептала она, показывая на маленькую скульптурку, которую зайчонок продолжал сжимать в руке. – “Ты должна показать ей свою фигурку”.

Ла посмотрела на свою подругу, хмурясь и выражая беспокойство по поводу этой идеи. Она даже осмелилась метнуть секундный взгляд в сторону Леди, но отблеск этих холодных глаз, которые буквально изничтожали её, для Ла оказалось зрелищем, которое та была не в состоянии вынести. Ахнув от ужаса, она тут же отвела взгляд в сторону. Даже находясь за другим концом стола, Леди заставляла чувствовать Ла себя такой крохотной, ох, насколько же ничтожно крохотной…

Самира заметила это, и на её мордочке начала появляться озорная маленькая улыбка: “Ох, Матушка! Ла хотела показать тебе кое-что, что она сделала своими руками”.

Душа Ла тут же ушла ей в пятки. Она почувствовала, как от страха начали неметь её конечности. Она умоляюще взглянула на подругу. Прошу, нет…

Аристократка лишь вздернула левую бровь, стараясь из всех сил потакать своей дочери. Её тон был скучающим и лишенным заинтересованности, но, по крайне мере, она старалась.

“Вот как, неужели?” – спросила Леди, переводя взгляд с дочери на Ла. – “Подойди и продемонстрируй мне это ‘кое-что’, о чем говорит моя дочь”.

С приказом аристократки Ла спорить точно не собиралась. Она вновь вернулась к состоянию, которое было наиболее естественно для зайчихи, подкрепленное опытом и множеством уроков со своей мамой о правилах поведения в присутствии Аристократов. Это помогло ей успокоить нервы. Правда в этот раз, объектом интереса Леди была не она сама, а её фигурка.

Её крохотные ножки начали быстренько топать по лакированному древесному полу, унося Ла к возвышавшейся над ней аристократке, которая откинулась на спинку своего стула в ожидании. Механическим движением, зайчиха протянула своё маленькое творение.

Вначале, Леди была крайне удивлена. Что это была за гадость в руках у травоядного? Неужели чернь настолько отбилась от рук, что начала верить в свою способность к творчеству? Одного этого факта должно было быть достаточно, чтобы покончить с этим отвратительным низшим существом. Еще и этот кусок дерева – омерзительное слияние зайца и волка! Да заяц не достоин даже прикасаться к волку и, если бы их не употребляли в пищу, они бы не имели права даже приближаться к волкам. Их объединение в одно целое было не просто издевкой; это было личным оскорблением для волчицы, которое наполняло её сердце отвращением. Она хотела лишь прикончить это дерзкое существо, стоящее перед ней, оттереть это понятно с её замка. Она обнажила зубы…

“Что скажешь, Матушка?”

Уши волчицы повернулись в сторону Самиры, которая отвлекла Леди от своих кровожадных мыслей. Ах, её милая глупенькая дочурка, которая так любит испытывать её терпение. Вы только посмотрите на то, как она радуется. Посмотрите на выжидающее выражение её мордочки.

Что плохого в том, чтобы подыграть её блаженному неведению ещё немного, если это сделает ту счастливой?

Леди Семирамис сделала глубокий вздох. Её последующая речь состояла из тщательно подобранных слов, а нейтральный тон скрывал бесконечное отвращение.

“Ах да, доченька моя, эта, видимо, обладает способностью, как и более развитые животные, пытаться имитировать прекрасные работы нашего вида. На первый взгляд, это даже можно принять за искусство. Хотя, это максимум, чего сможет добиться травоядное в своей художественной ценности.”

Она выглядела явно огорченной, что ей пришлось выдавить из себя даже такую ‘похвалу’ ради Самиры. Резким и раздраженным взмахом руки, она отослала Ла прочь, а зайчонок был лишь счастлив убраться обратно на свое место.

“Кушать подано”.

Дежурная фраза, произнесенная тучным метрдотелем, ознаменовала начало хаоса. Массивные двери из дерева распахнулись, впуская дюжины слуг, которые заполонили помещение подносами с едой и прекрасным вином.

Ла посмотрела на свои коленки, где восседал плюшевый волчонок, которому не было никакого дела до целого роя придворных вокруг. Перед ней поместили поднос – он не был похож на все остальные, он не был сделан из серебра с золотой окантовкой по краям. Он был деревянным, хлипким и старым, на котором в кучу, без разбора было свалено ассорти из овощей. Ла стало интересно, не забрали ли её обед просто у одного из слуг вместе с подносом, лишь бы ‘гостья Леди Самиры’ смогла хотя бы чего-нибудь пожевать, пока две волчицы будут наслаждаться пиром. В любом случае, она не собиралась смотреть даренному коню в зубы.

Она подняла глаза и увидела, что хозяйкам замка предоставили красивые тарелки из белой керамики, в которых было что-то, что она никогда еще не видела. Что-то красное и мягкое, не похожее ни на один из видов овощей, которые она знала. Поначалу, она подумала, что это свекла; она видела, как её готовили пару раз в деревне, и она выглядела немного похожей…

И только в этот момент она всё поняла. Ну конечно, как она могла забыть что-то настолько основополагающее, что-то настолько важное, что вся её жизнь вертелась вокруг этого? Хищники едят мясо. Так получается это… это то, как выглядит мясо? Она никогда его не видела, уж точно не в таком виде, нарезанным крупными кусками, чтобы его было удобно употреблять с помощью ножа и вилки.

Она была очень голодной, но так и не могла притронуться к своей еде. Она была прикована взглядом к своей подруге, которая жадно пожирала, кусок за куском, все еще окровавленную плоть, используя свои мощные клыки, которые с легкостью разрывали мясо на более удобные для глотания кусочки.

Располагаясь на своем почетном месте, Леди Семирамис определенно обладала более хорошими манерами по сравнению со своей дочерью, но, с другой стороны, холодная безразличность с которой та следовала этикету за столом, поедая другое существо, делало эту картину только более жуткой.

Конечно же Ла знала, что они получают мясо из таких, как она – Звездочек, которым при рождении была уготована почетная миссия накормить Аристократов. Но она никогда особо не задумывалась о том, как это действительно происходит. Её учили всему, что должно произойти ровно до момента её смерти – как представляться, как впечатлить хищника, как сохранять самообладание в случае, если первый укус не оказался фатальным. Но только теперь она поняла, что происходит после.

Она задавалась вопросом, являлись ли эти куски мяса, которые один за другим исчезали с тарелки ненасытной Самиры, кем-то, кого она знала. Возможно кем-то, кого она видела во время своих игр в замке. Сколько из их числа являлись Звездочками?

Её потерянное выражение лица не осталось незамеченным.

“Ты в порядке, Ла?” – спросил волчонок с пастью, набитой полупережеванным мясом. Заметив на себе взгляд своей мамы, она тихонечко извинилась, проглотила пищу, протерла свою пасть салфеткой и повторила вопрос: “Все в порядке? Ты разве не голодна?”

Зайчонок моргнул: “А… ох, я в порядке, я просто… думала”. Она вытащила кусок сырого картофеля со своего подноса и начала его жевать; нелепая попытка скрыть свои тяжелые мысли.

“Ты не выглядишь, будто все в порядке. Что не так?” – настаивала волчица.

“Нет, правда, ничего, я…”

“Ла. Прошу”.

После этих слов Ла вздохнула, взглянула на свою куклу, ища у той поддержки и затем вновь перевела взгляд на Самиру: “Я просто думала… это… это то, как мы выглядим после?”

“А?” – только и спросила волчица в недоумении, проследив за направлением вытянутого пальца Ла, пока её взгляд не приземлился на мясо в своей тарелке. Она выглядела абсолютно растерянно, услышав вопрос Ла: “Что ты имеешь в виду?”

“Это… заяц?”

Волчонок начал беспомощно озираться по сторонам, отчаянно ища кого-то, кто мог помочь выйти из этой ситуации. Все слуги давно ушли; единственный, кто был за столом, помимо них, была её мама, которая лишь одарила Самиру понимающим, в какой-то мере, довольным взглядом.

Даже кому-то настолько изящному как Леди, было тяжело противиться идеальной возможности кинуть еще немного яда в сторону Ла.

“Я тебя прекрасно понимаю, будучи на тарелке, они действительно все на одно лицо. Возможно ты дашь ей кусочек на пробу, чтобы она сама смогла ответить на свой вопрос? Всего лишь еще один пунктик в этом продолжающем расти списке нарушений”. Она усмехнулась собственной реплике. Ей доставляло удовольствие каждое произнесенное слово, которое она смаковала перед тем, как его озвучить. Чистый яд сочился с её губ, скрытый приветливым тоном и выражением морды.

Самира проигнорировала жестокий комментарий своей матери; она была слишком озабочена, пытаясь выяснить, что сказать своей подруге. У Самиры не было ответа на заданный ей вопрос; точнее, у неё не было ответа, который она готова была озвучить. Она взглянула на свою тарелку со вздохом. И вдруг, прямо как раньше, её мордочку вновь озарила улыбка.

“Матушка, я наелась. Могу ли я снова пойти поиграть с Ла?”

Леди Семирамис выглядела неубежденной, но после пары секунд, раздраженным жестом отпустила двух детей.

Перед тем как уйти, и пока взрослая волчица смотрела в другую сторону, Ла успела запихнуть в себя немного еды с подноса и только потом побежала вслед за подругой.

Оставшись в обеденном зале наедине с собой, не считая безмолвную обслугу и изысканные статуи, Леди Семирамис сделала глоток из своего бокала с терпким красным вином и издала громкий, болезненный вздох.

“Каждый день я теряю её все больше…”

Сказанные слова были наполнены печалью.

Недели превратились в месяцы, а месяцы перетекли в года, и маленькая деревенька медленно возвращалась в свое привычное состояние. Больше местные не боялись, что раз в несколько дней вновь нагрянут Аристократы, чтобы посетить юную Звездочку. Вначале, конечно же, были периодические визиты, но они стали короткими; дочь Леди, вместо того, чтобы шляться по всему поселку со своей подругой часами напролет, задерживалась здесь на все более короткие промежутки времени. Но даже такие визиты со временем сошли на нет. Прошли уже недели с того момента, когда знакомая черная карета появлялась из густой лесополосы в последний раз. Наконец-то настал покой.

Среди всех жителей, только немногие были недовольны таким положением вещей.

И из этих немногих, только одна принимала это близко к сердцу.

Ла жила в состоянии вечной тревоги и печали. Она не виделась со своей лучшей подругой, которая, по правде говоря, была единственной, так как крестьяне не любят дружить с кем-то, кто ‘привлекает аристократов', уже долгое время, и практически столько же времени не получала от неё никаких вестей. Самый большой источник её радости почти исчез, а местные начинали интересоваться, почему она не улыбалась уже долгое время. Она начала становиться ленивой, с каждым днем её всё сложнее было найти причину просто встать с постели. Иногда её находили сидящей в одиночестве, смотрящей на далекий замок, говорящей саму с собой. И, конечно же, куда бы она ни пошла, волчья кукла всегда следовала за ней.

Это был один из теплых летних дней, когда она, как часто и до этого, сидела на обочине грязной дороги у въезда в деревню. День, когда она заметила повозку, которую не видела уже многие недели. Её сердце тут же забрезжило надеждой, а сама она начала махать кучеру вдалеке, как будто тот был её старым другом. Кучер же неловко помахал в ответ.

По мере того, как карета подъезжала все ближе и ближе, её сердце готово было буквально взорваться от волнения. Ох, как же она поделиться с Самирой своими переживаниями, спросит почему та заставляла её так волноваться, возможно, даже не будет с ней разговаривать минуту или две…

Транспорт наконец остановился, и дверь распахнулась. Ла закрыла глаза, готовясь услышать знакомый запах духов и ладана.

Но то, что ударило в дергающийся носик Ла и близко не походило на аромат дорого парфюма. Вместо него, её нос прошиб ошеломляющий запах дешевой розовой воды. Она открыла глаза и встретилась с глазами-бусинками напротив.

“О, привет, Ла, ждала кого-то другого?”

Темная фигура лениво спрыгнула с повозки. Это был Бом, глашатай, одетый в свою привычную раздутую одежду и парик и с большим, свернутым свитком подмышкой. Как только копыта черного кабана коснулись земли, он потянулся, хрустя каждой косточкой в своем стареющем теле.

Он заметил упавшую духом зайчиху. Слезы начали скатываться по её щекам, а сама она лишь сильнее сжала волчонка в своих руках. “Да ты рада мне еще меньше, чем моя жена!” – пошутил Бом, мягко похлопывая Ла по спине. Несмотря на юный возраст зайчихи, кабан был все еще на голову короче неё. “Вот, что я тебе скажу. Я знаю, что ты ждала Леди Самиру, но у меня есть новости, которые тебя точно подбодрят, помяни мое слово”.

“Ч-что?”

Подмигнув той в ответ, кабан развернул кусок пергамента, позвонил в свой ручной колокольчик, набрал воздух в легкие… и громким, басистым голосом, который заставил окрестных птиц разлететься в стороны, сделал то, в чем он был хорош.

“СЛУШАЙТЕ, СЛУШАЙТЕ, СЛУШАЙТЕ!”

Громкость его голоса была такова, что заставила зайчиху ахнуть и закрыть свои уши. А глашатай продолжил:

“Все мужчины, женщины и дети, возрадуйтесь! Дабы отметить совершеннолетие Леди Самиры, дочь Леди Семирамисы графства Фолд, первая этого имени, Третья дочь-баронесса удела Зиантис и член Художественной Школы графства Фолд, эта самая деревня была выбрана в качестве места проведения великого фестиваля, который пройдет через две недели! Наши дражайшие правители лично почтут вас своим присутствием. Возрадуйтесь!”

Закончив свою речь, он вновь подмигнул Ла.

“Ну как, достаточно хорошие новости?”

Никакой звон в ушах не смог испортить всепоглощающую радость, которую испытала Ла в этот момент. У неё будет шанс поздравить Самиру с этим ‘совершеннолетием’ лично… чтобы это не значило.

Поблагодарив Бома от всего сердца и поцеловав того в щеку, она отправилась обратно в дом, чтобы поделиться отличными новостями со своей семьей.

Было чувство, словно весь двор переместился к ним.

Подготовка заняла целую неделю. Стенды, зоны отдыха, ограждения, чтобы держать непрошенных подальше. Стража. Но когда все было готово, местные сразу это поняли по звуку музыкальных инструментов и гоготу шутов, которые принесли немного радости, хоть и будучи огороженными, в это, обычно безмятежное и тусклое, место.

Не прошло много времени, как знать начала стекаться в их деревню в своих повозках, игнорируя местных, к счастью для последних. Они были одеты в лучшие наряды разных цветов и пошивов, от строгих, но при этом замысловатых мантий верховных представителей духовенства до относительно открытых нарядов, сделанных по последнему писку моды из придворных залов. Все они были, в основном, второстепенными представителями дворянских сословий; некоторые из них были явно издалека, как, например, грациозные ягуары в своих экзотических шелковых одеяниях, которые разговаривали между собой на странном и мелодичном языке, который больше походил на песню. Другие же были отпрысками местной правящей династии, как, например, три юных волкособа и их грейхаунд-отец, приехавшие посетить другую часть своей семьи по материнской линии.

Праздник был поистине смесью старого и нового, знакомого и чужого, всех слоев общества.

Некоторые травоядные также присутствовали здесь и не все из них были прислугой аристократов. Многие из числа более состоятельных местных жителей, не то, чтобы это что-то значило, заплатили большие пошлины, чтобы выбить место под свои стенды в фестивальной зоне. У большинства из них был пораженный взгляд, подглядывая за представителями знать, пока те не смотрели в их сторону. Эти травоядные жили всю свою жизнь, запертые между голубым небом и коричневой грязью, между зеленым лесом и серыми горами; некоторые цвета, присутствовавшие здесь, они видели впервые в жизни.

Все виды развлечений для знати также были учтены. Стрельба из лука, верховая езда, фехтование, все, чтобы верхние слои общества смогли хорошо провести досуг. Представляя Школу Искусств владения Фолд, выступали поэты, музыканты и трубадуры; также не забыли и о странствующих бардах и экзотических артистов. Как бы ни отрицали этот факт власть имущие, наслаждение музыкой и танцам не было чуждо всем слоям общества.

Ла нарядилась в самую лучшую одежду, что у нее была, сделанную из белого хлопка, простую и дешевую, но зато ту, которую она старалась держать в чистоте и ту, что позволит ей сойти за более зажиточную жительницу, чем она являлась на самом деле. Ну, во всяком случае, издалека. В руке она крепко сжимала кошель со своими сбережениями. С каждого визита Самиры, она откладывала по одной монетке. Идея состояла в том, чтобы в какой-то момент на вырученные деньги купить той подарок, но конкретно в этом момент, она всего лишь хотела увидеть её. Под рукой, как и всегда, находился её плюшевый спутник. Время и постоянные таскания с собой заставили цвета на кукле потускнеть. Ткань прохудилась, а один из пары красивых глаз отвалился и был заменен примитивной пуговкой, которую Ла купила у деревенского портного.

С улыбкой на лице и прытью в ногах, она наконец добралась до фестивальной зоны. Еще ни разу ей не доводилось видеть столько веселья в одном месте. Это было, словно она посетила совершенно новый мир! Мир песен, танцев и эля. Особенно её внимание привлекли местные шуты: бык, наряженный в пестрые цвета и лис, со свисающими с его наряда колокольчиками. Дуэтом они рассказывали шутки, делали совместные сценки и повсюду исполняя свои пируэты.

Ложное чувство равенства, определенно - у неё не было никаких сомнений, что как только с них спадут костюмы, лис будет относиться к своему коллеге, как к очередному ходячему куску мяса – но все же, их совместная возня, их дружеские подшучивания друг над другом… все это напоминало ей о своей собственной дружбе.

Она слонялась вокруг, пробуя фестивальную еду, предназначенную для травоядных: медовики, запеченные фрукты, жаренные орехи. Все из этого было бесподобно и близко не походило на то, чем она питалась обычно. Она решила испытать себя в стрельбе из лука, но через пару минут ворчливый старый козел, который заведовал стендом, забрал у нее лук, опасаясь, что кто-нибудь погибнет от её ужасных навыков. Лошадей она сильно боялась, поэтому даже не стала пытаться прокатиться на одной из них и, вместо этого, предпочла наблюдать за наездниками со стороны. Она наслаждалась музыкой, потанцевала с другими. Но все это время, её сердце не покидало это слегка беспокоящее чувство, а её глаза постоянно были широко открыты, непрерывно прочесывая толпу на предмет знакомой фигуры.

И вот, пока она смотрела на картины и безделушки купцов из далеких мест, краем глаза Ла наконец увидела её.

Самира повзрослела; Ла даже не смогла сначала её узнать. Она была на пути, чтобы стать такой же высокой, как и её матерь; её черты также стали более заостренными; она все меньше походила на безобидного щенка и все больше – на настоящую хищницу, готовую без промедления убивать, коей она в итоге и станет… или, возможно, уже стала.

Волчица сидела в тихом уголке, весело общаясь с тремя своими соплеменниками по виду. Весь праздник был в её честь, но она, видимо, не стремилась быть в центре внимания; время от времени, очередной аристократ подходил к ней, чтобы передать свои поздравления; всякий раз, она добродушно кивала и склоняла голову.

Поначалу, Ла просто наблюдала издалека. Она видела, как волчица смеялась вместе с остальными, но не так, как она смеялась с зайчонком, о, совсем не так. Она стояла прямо и величественно, она прикрывала свою пасть рукой во время смеха, все её движения были спокойными, выверенными и изящными. Она все больше и больше походила на уменьшенную версию внушающей страх Леди.

Шли минуты, которые ощущались как часы. Ла терпеливо ждала, когда группа начнет рассасываться, но стало ясно, что они были неразлучны между собой. В итоге, с привычной поддержкой в виде кукольного волчонка, желание поговорить со своей подругой пересилило страх перед другими волками, и она начала двигаться в их сторону.

Она услышала, как разговор затих, когда они поняли, что зайчиха двигается в их сторону. Но это не остановило её. Она взглянула Самире в глаза, и к её удивлению, теперь уже волчица не могла выдержать её взгляд, отводя свой в сторону, как будто испугавшись.

“Самира, могу я поговорить с тобой немного?”

Одного предложения было достаточно, чтобы все остальные волки удивленно ахнули. Добыча без малейшего инстинкта самосохранения было и впрямь редким зрелищем!

Самый высокий из группы, худощавый черный волк с темными глазами и напыщенной походкой, зарычал, предостерегая Ла от дальнейшего сближения: “Бесстыжая дичь! Совершенно определенно, что нет”.

Трое волков надвинулись на неё; не столько из необходимости защитить Самиру, как будто это было вообще необходимо, сколько для того, чтобы окружить добычу. Они возвышались над зайчихой, но та не дрогнула; она лишь уперла взгляд в землю, прижала свою куклу к сердцу и начала говорить тихим, покорным голосом, которым была научена разговаривать со знатью.

“Милорды, покорно прошу аудиенции с Леди Самирой”.

“Вы только гляньте,” – сказал второй по высоте волк, слегка сгорбленный и с отсутствующим клыком. – “Это, по крайне мере, знает, как обращаться к своим хозяевам”.

“И все же не знает, что их не следует беспокоить,” – добавил третий, самый низкий из троицы, но все еще гораздо выше самой Ла. Он был поджарым и мускулистым, с бело-серым мехом и шрамом на носе. – “Леди Самире не о чем разговаривать с подобными тебе, еда. Так что проваливай и не смей нас тревожить впредь”.

Зайчиха взглянула за их спины; она увидела Самиру, наполовину заслоненную массивным волком между ними, со стальным взглядом и не способную произнести из себя ни слова.

“Милорды, я покорно прошу позволить Леди Самире выслушать меня”.

Трое волков обменялись взглядами.

“Настойчивая маленькая закуска. Не понимает слова ‘нет’”.

Самый высокий показал когтистым пальцем на руку Ла. “Смотрите, у этого клеймо Звездочки. Я так полагаю, это не довольно тем, что оно было отвергнуто в качестве Подношения и просто хочет броситься к Самире и надеяться на лучшее”.

“Я бы даже на вкус это пробовать не стал, не то, что есть – оно выглядит просто отвратительно,” – прокомментировал средний.

Все трое испустили радостный хохот над Ла.

“Милорды, я покорно прошу, чтобы Вы удовлетворили мою просьбу”.

“Ах ты!” – зарычал самый высокий. Ла увидела, как тот слегла наклонился; она увидела, как он замахнулся в её сторону когтистой лапой. Она увидела наполовину скрытую Самиру, глаза которой расширились, наполнившись тревогой, но волчица ничего не сделала, чтобы остановить это.

Ла закрыла глаза, принимая свою судьбу. В конце концов, она всегда знала, что погибнет от руки волка.

Острые когти расчертили воздух. Они прошли всего в паре миллиметров от её уха…

Толчок заставил её сердце еще сильнее трепетать. Но она не погибла. Она не почувствовала боли. Но она почувствовала, как чего-то не хватает. Она открыла глаза…

“Эй, Самира, посмотри на это! – сказал высокий волк, держа куклу высоко над собой. – “Похоже у тебя появился тайный поклонник!”

По всей видимости, он считал себя крайне остроумным. Невеселое, измученное выражение на морде Самиры даже не дрогнуло.

“Завидуешь, Набу?” – подколол того серый.

Обнаружив себя под дружескими нападками, высокий волк ответил на это самым привычным для себя образом – обрушив свой гнев с двойной силой на единственную, кто не могла за себя постоять.

“Должно быть, стащила её из-под носа у какого-то несчастного волчонка. Воровать у аристократов – это преступление, дичь, или ты забыла?” – он посмотрел на куклу, обнажив свои клыки в хищной ухмлыке. – “Ты, видимо, действительно хочешь сдохнуть. Посмотри на это, Кисар”.

Он кинул куклу среднему волку, который лишь хмыкнул. “Преступник, который держит куклу своего палача, а?” – он глянул вниз на зайчиху перед ним; он видел, как та вся дрожит от злобы и страха, а слезы текут рекой по её щекам. К её чести, она продолжала оставаться на месте и не убегала; если не брать в расчет её огромную оказию вначале и её отказ уйти прочь, когда ей было так велено, она строго следовала остальным правилам поведения.

Кисар передал куклу серому волку, которому стало весело от её изношенного вида; было заметно, что когда-то она была очень красивой, изысканной даже… но не теперь. “Почему кто-то вообще решит, что это хорошая идея - держать у себя куклу хищника, который собирается тебя съесть, а, травоядное?” – спросил он, держа куклу на отдалении, как будто Ла могла попытаться вернуть её обратно.

Ответа не последовало.

“Тише, тише!” – сказал Кисар со смешком. – “Не задавай слишком сложные вопросы, а то запутаешь этот маленький травоядный мозг”.

“Хах! Пожалуй, что так. Ну, в любом случае, мы не можем позволить существовать этому надругательству над нашим образом жизни. Как и паук никогда не подружится с мухой, так и добыча вместе с игрушкой хищника – это просто оскорбительно,” – ответил третий волк, перед тем как повернуться к дочери Леди. – “Самира! Окажи нам честь!”

Без дальнейших промедлений он швырнул куклу в сторону волчицы.

Заплаканные глаза Ла проследили за полетом куклы и то, как её поймали за голову, когда она оказалась в зоне досягаемости Самиры.

Волки, окружающие Ла, повернулись в сторону волчицы. Три пары глаз выжидающе смотрели на неё. Три зубастые ухмылки, готовые отметить её подвиг. Три пары когтистых лап, готовые начать хлопать.

Но Самира не смотрела на них в ответ. Она смотрела на другую пару глаз, которая также глядела на неё с умоляющим взглядом. Волчица медленно моргнула, беззвучно извиняясь. Она поднесла куклу ближе к морде, взглянула на неё в последний раз, вздохнула.

Хорошо поставленным укусом она оторвала плюшевую голову.

За этим последовал грохот из аплодисментов, пока она выплевывала голову на землю. Был смех и овации, а она продолжала разрывать куклу на куски своими клыками, укус за укусом.

Хотя она понимала, что не должна ничего чувствовать - ей было очень больно.

Она была сильной. Она была волком. Она может пережить эту боль.

Тогда почему ей казалось, что она сейчас развалится на куски, как и эта кукла, которая когда-то принадлежала ей?

Её друзья были так заняты этой забавой, что даже не заметили, как Ла начала реветь, убегая прочь.

Но Самира заметила.

Ла больше никогда не видела Самиру с тех пор. Небольшой, но стабильный поток денег окончательно иссяк. И по мере того, как зайчиха взрослела, так же иссякли её шансы когда-либо стать Подношением в будущем. Её младший братец, теперь очень активный малыш, которым она когда-то была, был последней надеждой их семейства на выживание. Время от времени, Ла видела, как её мама, будучи безумно любящей матерью, постоянно обучала его, тренировала его, давала ему два медовика в неделю. Этот малыш уже начинал проявлять себя; несмотря на свой крайне юный возраст, он был дисциплинирован, любознателен и, что более важно, очень счастлив своей ролью в качестве Звездочки.

Все это вызывало смешанные чувства. Нет, конечно же, она очень гордилась своим маленьким братиком, даже больше, чем она сможет признать – они были родней, как ни как! – но, в то же время, каждый раз, когда она видела его работающим над своей позой и осанкой и запоминающим необходимые движения, она не могла не вспоминать, насколько её жизнь была проще в его возрасте.

Смогла ли она стать хорошим Подношением? Или она все же потерпела неудачу? Оглядываясь назад, было проще предположить последний вариант. Её единственной целью в жизни было быть съеденной; и она потерпела неудачу на пути к ней. Да, её неудача принесла деньги её семье, чтобы они смогли прокормить себя, её неудача стала причиной дружбы, которую она бережно хранила до сих пор… но все же, это оставалось неудачей.

И ничто не подчеркивало факт этой неудачи так сильно, как приглашение на Бал Отвергнутых.

Бал проводился в честь несостоявшихся Звездочек, когда их всех собирали как скот, коим они теперь и являлись, дабы свести их со своими вторыми половинками, которых выбирали, исходя из их плодовитости, родословной и способности произвести здоровое и сильное потомство для насыщения правящей элиты. От бала там ничего не было; такое название вытекало из того факта, что большинство Звездочек, пытаясь произвести хорошее первое впечатление на свои потенциальных спутников, зачастую одевались в свои самые лучшие наряды, какие они могли только раздобыть. На практике, это мероприятие представляло из себя долгую и до невозможности скучную церемонию, на которой зачитывали имена новых пар, официально утверждали их брак, после чего отпускали тех домой к своим новым семьям, которых они даже не выбирали.

Что более важно, факт приглашения на эту церемонию был формальным знаком, указывающим на то, что они стали слишком стары, чтобы служить в качестве Подношения. Ла только начала выходить из подросткового возраста, но Аристократы были хорошо известны своей придирчивостью к еде, предпочитая нежную плоть совсем юных.

Мама была рядом, когда Ла вручали приглашение. Маленький кусочек ткани с вышитой Звездочкой в углу был передан старым зайцем из числа слуг при дворе. Мама была рядом, чтобы поддержать свою дочь объятиями, а Ла лишь почувствовала, как её уже-не-такое-маленькое сердце наполнилось разочарованием. Мама была рядом, чтобы объяснить, что, несмотря на свое название, Бал мог быть довольно веселым местом. Видя несколько несуразное выражение лица своей дочери, она поспешила рассказать свою собственную историю о том, как она сама сошлась со своим мужем; как вначале она была разочарована, что ей не достался кто-то более красивый, и как она осознала свою ошибку в суждении на пути домой, когда он очаровал её своими веселыми рассказами о своей работе садовником.

Мама была рядом, сказав, чтобы Ла забыла часть с ‘Отврегнутыми’ и сосредоточилась на том факте, что она сможет найти свою любовь.

Слова её мамы произвели несколько успокаивающий эффект. Ла не могла отрицать и то, что некоторые участники Бала действительно неплохо жили в дальнейшем. Главный пример находился у неё перед глазами, ведь даже спустя столько лет её родители продолжали свою совместную жизнь, а Ла продолжала видеть любовь между ними всякий раз, когда они общались, ссорились, обменивались похабными шутками, когда думали, что никого нет рядом.

С маленькой улыбкой на лице и мечтая, чтобы с ней рядом была Лани или её плюшевый волчонок в этот тяжелый момент, она кивнула и поблагодарила посыльного, который сразу двинулся к следующему дому.

“У меня до сих пор хранится та одежда, в которой я встретила твоего папу,” – закончила свои наставления мама, потрепав Ла за щеку в своей очаровательно раздражающей манере, к которой она так привыкла. – “Я уверена, что она тебе подойдет”.

Бал Отвергнутых проходил на опушке леса – некой нейтральной полосе между двумя слоями общества, использующейся в случае, когда знать не желает приглашать чернь на свою территорию, но при этом и сама не горит желанием смотреть на всякие примитивные халупы.

Дюжины представителей травоядных видов собрались вокруг подиума, на котором находилась Сводница, молодая и подвижная лисица, облаченная в красивый наряд из импортного шелка и украшений. В её руках находился большой сверток из ткани, в котором содержалась будущая судьба всех присутствующих.

Ла огляделась. Подавляющее большинство её сверстников были зайцами, прямо как она. Все они столпились вместе, будто их были сотни, образуя мешанину из меха разных цветов, ушей и беспокойства.

Над ними возвышались быки. Крупные и мускулистые, но при этом с мягкими чертами лица и безмятежные взглядом, который наблюдал за Сводницей. Эти добрые великаны выглядели вполне удовлетворенными своим местом в этой жизни. Взглянув на ближайшего быка, Ла стало интересно, какого это - быть больше, чем даже хищники, быть способным накормить не одного, а сразу нескольких. Поистине, они были благословлены.

Представителей других видов она здесь не наблюдала. Возможно, у них были свои собственные Балы Отвергнутых.

Изящным, отточенным движением Сводница развернула сверток. Тишина вокруг была такой, что было отчетливо слышно мягкое шуршание ткани. Так много глаз, которые выжидающе смотрели на лису, так много нервных вздрагиваний, тяжелых вздохов.

Они смотрели, как когтистый палец пробежался по полотну, ища первую строчку из списка. Они смотрели, как её глаза прищурились над написанными словами. Они смотрели, как её пасть открылась и обозначила судьбу первых из пар кристально чистым голосом, который больше подходил барду, чем обычному глашатаю.

“Копытные, Ром и Ула”.

Две широкие фигуры двинулись навстречу к сцене, тихо извиняясь перед морем зайцев, которое расступалось перед ними. Они встали перед Сводницей, уперев взгляд в землю. Каждый из них мог с легкостью прихлопнуть лису одним движением, но такая попытка даже не могла рассматриваться всерьез, о таком невозможно было даже помыслить.

Лисица широко взмахнула правой рукой над ними и отослала их прочь. Ром и Ула теперь официально стали парой, обреченные на долгую жизнь выращивания своих детей, лишь чтобы увидеть, как их жизни обрываются вновь и вновь и даже не рассматривая этот факт иначе, как замечательную возможность, которую им любезно предоставили аристократы. В качестве пары они начали удаляться от подиума, более не представляя интереса для Сводницы, ведя легкую беседу, чтобы получше узнать друг друга.

Скоро на их месте будет она, размышляла Ла. Она окинула взглядом множество зайцев вокруг.

Она не могла отрицать тот факт, что многие из них действительно выглядели милыми. Звездочки всегда цепляли собой взгляды, так или иначе, как результат хорошего ухода и освобождения от тяжелого труда. И Ла буквально чувствовала эту энергию вокруг, чувство притяжения перед неизбежной встречей с другим. Возможно, это было чувство предвкушения, возможно, это были её подростковые гормоны, возможно, это был просто результат того, что она была окружена представителями своего вида одного возраста. Все это заставляло её беспокоиться даже больше, чем сам процесс переклички. Она могла лишь догадываться, фантазировать о том, кто из этих зайцев будет её.

“Зайцы, Ри и Ора”.

Церемония продолжалась. Один за другим назывались имена Звездочек. Один за другим они выходили к подиуму, обменивались первыми взглядами между собой и уходили восвояси.

“Зайцы, Леп и Ми”.

Один за другим толпа редела. Толпа становилась все меньше и меньше. Ла все взволновано озиралась по сторонам; наверняка скоро наступит её черед.

“Зайцы, Ли и Пэм”.

Время медленно тянулось. Она увидела, как один из помощников Сводницы сдерживал зевок. Каждый раз, когда лиса произносила слово ‘зайцы’, Ла выжидающе смотрела на нее… лишь для того, чтобы в очередной раз расстроиться.

“Зайцы, Там и Ру”.

Каждый самец, который уходил к подиуму, был небольшой потерей для Ла. Медленно, но верно у неё стало нарастать напряжение в груди. Беспокойство превратилось в волнение, а волнение – в страх. И только когда в списке осталось всего несколько последних пар, она поняла кое-что ужасное.

Осталось всего пять зайцев.

Два самца. Три самки.

Нет, этого же не может быть, так? У неё была лучшая родословная, чем у половины зайцев в деревне – да даже во всем чертовом владении! Почему у неё до сих пор нет пары? Неужели она потерпит неудачу даже в качестве Отвергнутой?

“Зайцы, Ома и Эло”.

Она взглянула на последнюю самку из числа Звездочек, пухлую маленькую зайчиху с коричневым мехом, которая едва втиснулась в свою самодельную одежку. Она выглядела такой же взволнованной, как и сама Ла, но когда Ла пересеклась взглядом с такой же Отвергнутой, ища хоть какой-то поддержки, все, что она получила – это взгляд из чистой злобы, который она точно не заслуживала.

“Зайцы, Уто и Эма”.

Силы начали покидать тело Ла. Её ноги затряслись, голова начала кружиться. Последняя пара двинулась к сцене. Она была одна. Одетая в свою лучшую одежду, нарядная как кукла, ищущая всего лишь немного внимания, которым она была обделена. Тот немногий смысл жизни, который оставался у неё, испарился без остатка.

Она была в одиночестве посреди опушки. Впереди неё, Сводница свернула свой список обратно. Вокруг неё, все остальные пары, копытные и зайцы, буравили взглядами одного зайчонка, который не подходил даже на роль Отвергнутой.

Взгляды, вокруг неё, так много взглядов. Десятки, тысячи, миллионы. Жалеющие её, унижающие её, грустные и безразличные, это уже не имело никакого значения. Всю свою жизнь она была лишь предметов в глазах аристократов; такова была её роль, и она смирилась с этим. Но в этот момент даже остальные Звездочки, даже остальные Отвергнутые смотрели на неё, как на предмет; как на грустную, одинокую куклу в своей маленькой белой одежде и маленькими тесемочками, потерянную и брошенную посреди Бала.

Сводница даже не удостоила взглядом последнюю из последних. Со свернутым списком под рукой, она развернулась и спрыгнула с пьедестала.

Бал был окончен.

Ла пребывала в полной прострации на пути домой. Попытки более добрых из числа Звездочек подбодрить её были встречены лишь вежливой признательностью, озвученной дрожащим голосом. Она чувствовала себя пустой. Она даже не осталось сил плакать. Пустая. Одинокая. Брошенная. Она отдала Лани. Она лишилась волчонка. Самира бросила её.

И теперь ей отказали в желании быть любимой.

Она пришла домой, где её семья ждала Ла с улыбками на лицах. Улыбками, которые исчезли, когда они увидели её одну. Ла просто развела руки и обняла свою маму. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но комок в горле не позволил ей даже этого.

И только тут полились слезы.

Бом замолотил по двери. Его коренастая рука долбила по хлипкому дереву снова и снова.

“Открывай уже!” – орал боров. – “Это важно!”

За дверью раздался стон. Шаги. Тишина. Ключ провернулся в замке. И вот, с громким скрипом дверь немного приоткрылась. Характерный заячий глаз смотрел на него через щель, немного покрасневший и с мешком под ним. “А, это ты”.

Кабан сразу узнал голос Ла. Вот только она звучала… иначе. Честно говоря, он не видел её уже долгое время. Его работа требовала кучу усилий, а ублажение как аристократов, так и его жены, одинаково капризных и опасных созданий, требовало много времени.

“Что тебе надо?”

Да, она определенно звучала иначе. Более по-взрослому, определенно, но не только. Её речь была немного невнятной, как будто она болела или…

Оу.

“Ладно, прошу простить, я буду потише. Не знал, что ты решила приложиться к бутылке вчера, милочка,” – сказал он извиняющимся тоном. – “Просто зашел доставить сообщение для тебя”. Он достал небольшое письмо из своей сумки, раскрыл его и начал зачитывать текст. Ла взглянула на символы на бумаге; для неё все они выглядели, как каракули. Она вообще не могла понять, как можно складывать эти штуки в слова.

“Хмм. Так, я пропущу вводную и сразу перейду к сути. Много всяких красивых слов. Итак, начнем. Похоже, что ты приглашена на общественное собрание на территории Замка. Леди Самира хочет сделать важное заявление, и она хочет видеть тебя во время своей речи в качестве почетного гостя”.

За дверью бровь зайчихи вздернулась: “Леди Самира хочет моего присутствия?”

Бом заново прочитал письмо, чтобы удостовериться наверняка. “Похоже на то. В качестве Почетного Гостя. А это значит, что к тебе будут относиться нормально. Ну, настолько нормально, насколько это возможно в отношении таких, как мы”.

Ла вздохнула. Ну прямо её день. Только, как она начинала свыкаться с мыслью, что больше никогда не увидит свою старую подругу снова, как и свыкаться со своей новой жизнью в качестве опозоренной Звездочки, Самира, в своем обычном стиле, вновь ворвалась в её жизнь, чтобы всё пошло прахом.

“Ну… видимо, я приду. Когда?”

“Следующее полнолуние,” – сказал кабан, считая на пальцах. – “Так, это получается… раз, два, три… через пять дней”.

“В таком случае, передай тому, кто тебя послал, что я буду,” – сказала зайчиха с вымученной улыбкой.

“О, они и так знают. У нас нет особого выбора, помнишь?” – сказал Бом, подмигивая. – “Ну, оставляю тебя наедине с твоим похмельем. Выпей немного воды, станет лучше”.

Он повернулся на месте и добавил: “А, и впредь полегче с выпивкой, хорошо? Я знаю, что теперь ты взрослая и тебе кажется, что море по колено и все такое, но эта штука может и до могилы довести”.

“Как скажешь, мам,” – согласилась Ла, горько усмехнувшись.

Она смотрела, как Бом начал удаляться в сторону центра деревни с колокольчиком наготове. Это был сигнал к тому, чтобы закрыть дверь и накрыть голову подушкой, что она и сделала.

Леди Самира закончила свое объявление. Не было аплодисментов. Не было оваций. Только неловкая тишина. Волчица, стоя на подиуме, тяжело дышала после своей тридцатиминутной речи, смотря вокруг и, как только её взгляд начал перемещаться от одного слушателя к другому, они начали хлопать, один за другим.

Только одна из них хлопала, хоть и очень тихо, с самого начала. Стройная Ла, одетая в чистую, хоть и простую, серую одежду. Она была зашита в нескольких местах, но по меркам простолюдинки она выглядела вполне прилично.

Зайчиха заметно повзрослела. Давно покинули её детские черты. Она стала высокой – ну, для зайца, по крайней мере – с длинными, элегантными ушами, как у её мамы и с красивой, блестящей белой шерсткой. И даже учитывая то, что она вела себя с ожидаемой от травоядной покорностью – тихо, сдержанно, избегая высших зверей – она все же смогла сохранить в себе толику мирской гордости.

Но никакая элегантность или гордость не сможет заставить её чувствовать себя в Замке, как дома. Может быть, она и была здесь всего один раз до этого, но она отчетливо помнила этот момент. Затхлый запах в менее востребованных комнатах, мягкое потрескивание факелов, насмешки аристократов во время их общих странствий с бывшей подругой. Он ощущался настолько необъятно огромным в то время, словно был построен для давно канувших в лету гонок Голиафов. Теперь же, он просто выглядел впечатляюще; статуи превратились из неизмеримых колоссов в обычных гигантов, а сама она почти догнала по росту одних из наиболее низких хищников.

Здесь находилось множество слуг, но слуги были практически невидимы для аристократов, которые так привыкли к их постоянному присутствию. Она же не была слугой – она была Звездочкой, хоть и несостоявшейся, и она была почетным гостем. Каждый из аристократов мог забрать её жизнь, и многие из них действительно выглядели так, словно желали это сделать, лишь бы убрать неугодную с глаз долой. Но они не смели; зайчиха была личным почетным гостем Леди, и попытка навредить Ла была бы серьезным нарушением этикета. Ла видела недовольство в их взглядах, которые они метали в её сторону. Они не привыкли к тому, что их желания не совпадают с возможностями, особенно, когда эти желания были связаны с добычей. Это бессилье злило их. Будучи окруженной враждебным настроем ей было страшно и, все же, ей нравилось это внимание. Её нравилось, что, хотя бы один раз, она не находилась во власти аристократов. Хотя бы один раз, она была для них неприкасаемой. Это ощущалось странно, да. Это ощущалось неправильно. Но это было настолько непривычное ощущение, что она не могла им насытиться.

Ла почти не узнала в высокой волчице, которая говорила речь на сцене, свою старую подругу. Кровь и гены Леди Семирамис давали знать о себе все больше, и Леди Самира выглядела практически, как её мать. Она стала высокой и грациозной, её движения стали отточенными и выверенными, а сама она практически не показывала никаких эмоций. Её черты заострились, стали более зрелыми, а в её глазах Ла увидела ту бездну, в которой она когда-то почти растворилась, так много лет назад, когда она впервые увидела аристократа.

Но голос Самиры остался почти прежним, разве что более глубоким и взрослым. Пока она была объята пламенем своей речи, зайчиха отметила несколько старых привычек, которые были ей столько знакомы: размашистые жесты, которые должны были придать вес словам волчицы; периодическое использование сложным терминов, значение которых она знала лишь наполовину; её любовь к сравнениям, которые иногда не имели никакого смысла. И, конечно же, её крайне самодовольное выражение морды во время объяснения своих идей – Самира всегда очень гордилась своей способностью мыслить за рамками предложенного.

Это было странно. Самира все еще оставалась Самирой, никаких сомнений, но она переняла многие черты от Леди Семирамис и, глубоко в своем подсознании, Ла ощущала волну устрашения, исходящую от неё.

Волчица позволила аплодисментам стихнуть, что случилось довольно скоро. “И это, достопочтенные гости, мой новый проект. Любая помощь от тех, кто выразит свое желание посодействовать в спонсировании этого предприятия, будет, конечно же, приветствоваться,” – она выжидающе прочесала взглядом комнату. – “Будут вопросы?”

На несколько секунд наступила тишина, менее значимые аристократы лишь переглядывались. По залу пошла волна беспокойства, перешептываний, однако они были настолько приглушенными и многочисленными, что даже чуткие уши Ла не могли разобрать ни единого слова.

Один волк встал с места, и Ла охнула, когда увидела его морду. Высокий и напыщенный Лорд Набу явно наел себе немного мяса на костях, и Ла прекрасно понимала, благодаря чему произошли такие метаморфозы.

“У меня есть вопрос, Моя Леди, если вы простите мне мою наглость. Вы говорили о создании Фольдской Технической Академии для Травоядных. Вы, конечно же, довольно подробно указали на преимущества обученных травоядных в виде писарей, помощников и клерков, которые облегчат нашу собственную жизнь. Но все же я должен поинтересоваться – не будет ли это пустой тратой такого количества средств на подобную затею, вместо того, чтобы потратить эти деньги на реформирования наших программ по размножению добычи для увеличения её эффективности? Уже стало очевидным, что наши старые животноводческие методы просто не могут существовать дальше. Нас больше, чем когда либо, но при этом мне лично пришлось забраковать трех травоядных за один только прошлый месяц из-за убогости их внешнего вида и воспитания. Я не уверен, что более умная еда будет сейчас уместной.”

Последовали хлопки, несколько легких усмешек. Одного быстрого взгляда Самиры хватило, чтобы все утихло. Выражение на морде Самиры, за которым внимательно следила Ла, буквально кричало ‘ой, да отъебись ты’. Но будучи настоящей Леди, она лишь изящно кивнула в ответ и поблагодарила его за комментарий.

“Лорд Набу, я понимаю и признаю необходимость во внедрении новых методов для решения актуальных проблем. Мой проект как раз и нацелен на это, даже если вы этого не понимаете. Обученная и образованная дичь, в особенности Звездочки, могут быть задействованы в качестве рабочих, в которых мы так нуждаемся. Добыча с базовыми знаниями архитектуры, инженерии или сельского хозяйства, все вместе они будут строить свои собственные скотобойни, свои собственные фермы. Они смогут организовывать свои собственные строительные проекты без задействования настоящих экспертов, позволив тем сосредоточиться на том, что действительно важно: фортификации, дворцы, школы и академии,” – она выдержала паузу, злобно ухмыляясь в лицо аристократу, который продолжал стоять перед ней с отчасти раздраженным выражением на морде. – “Но, конечно же, если вас так уязвила мысль о том, чтобы дать низшим существам возможность спроектировать и построить насест для несушек, возможно, вы сами этим займетесь?”

Она подняла взгляд на остальную публику. “Речь идет не о правах травоядных, как мы все знаем, у них их нет. Но обученная дичь сможет лучше служить нам. Если бы они все служили нам лишь пищей, как, видимо, полагает Лорд Набу, у нас не было бы потребности в слугах или фермерах -только в Звездочках”.

Лорд Набу лишь со злостью глядел на Леди. Оба смотрели друг другу в глаза несколько секунд в практически первобытной, безмолвной борьбе за доминирование. Спустя несколько секунд Лорд вздохнул, отвел свой взгляд и сел на свое место с поджатым хвостом, в прямом и переносном смысле.

Гордая за свое жесткое уничтожение оппонента, который, практически наверняка, выступал голосом большинства, Самира окинула взглядом толпу, словно спрашивая ‘кто-нибудь еще?’.

Кого-нибудь не нашлось.

“В таком случае, дайте отпразднуем”.

По мере того, как мероприятие продолжалось, недовольство аристократов речью Самира постепенно стало улетучиваться. Хорошая еда и множество напитков действовали лучше всяких аргументов и не было сомнений, что некоторые аристократы были ворчливы просто из-за голода.

Для Ла здесь еды не было, а притрагиваться к сладко пахнущей медовухе или подогретому вину она не смела. Возможно из-за привычки, возможно из-за хорошего воспитания, она продолжала вести себя, как того и ждали от добычи – одна, рядом со стеной, чтобы не вставать ни у кого на пути, не издавая лишних звуков, всегда находясь на виду у всех.

И все действительно смотрели. Теперь, когда с речью было покончено, а Леди Самира праздновала с остальными, все взгляды были прикованы к Ла.

Некоторые были из числа любопытных, которые задавались вопросом, что она тут делает, предполагая, что она была приведена сюда для демонстрации того, что травоядные действительно были способны к обучению; но ни о какой запланированной демонстрации они не знали.

Другие были из числа шокированных, удивленные таким грубым нарушением этикета со стороны Леди Самиры. Некоторые припоминали её дерзкое заявления и связывали присутствие добычи с демонстрацией скептикам того, что она может делать, что пожелает, но большинство были просто возмущены таким безрассудным поступком.

По мере того, как наблюдатели делились своими мыслями друг с другом, Ла стало очевидно, что она стала главной темой для их разговоров наравне с Самирой. Её уши постоянно дергались, улавливая обрывки предложений, которые произносились приглушенными и сердитыми голосами. Какофония из злобы, желчи и оскорблений, направленных на неё. Неё, которая просто подчинилась приказу в письме, как и следовало хорошей Звездочке. Неё, которую затащили на эту вечеринку против её воли, просто, чтобы она выступала здесь в качестве козла отпущения.

Эти шепотки и не думали прекращаться.

“…посмотри на неё, посмотри на это самодовольство в её глазах. Ёе следовало бы…”

“…жалкий заяц, почетный гость, это объясняет…”

“…вот почему Леди Семирамис так стыдится…”

“…на юге они держат их в клетка, кормят помоями. А здесь мы наряжаем их…”

“…симпатизирует, волнуется больше о…”

Некоторые не сводили с неё своих глаз; волки обнажали зубы, большие кошки рычали, наполняя её сердце первобытным страхом. Некоторые просто сосредоточено смотрели на неё, вместо то, чтобы просто оскорблять её. Они были хуже всех, ведь Ла могла только догадываться, что происходит у них в голове.

Шепот стал нарастать по мере того, как аристократы начали складывать два и два вместе. Даже те, кто не верили слухам о дружбе Леди Самиры и Звездочки, начали задумываться. Ла подходило под описание; она была одного возраста с Леди, она была почетным гостем, и она была Звездочкой, которая жила на этом свете уже больше декады.

Поток желчи, хлынувший в её уши, увеличился вдвое.

В безумной попытке убежать от непрекращающегося яда, её глаза проследили за Леди Самирой, которая была занята общением. Все-таки никто не осмеливался говорить подобные вещи в её присутствии. Ла увидела, как она переговаривалась с несколькими аристократами, как она подняла тост за Академию и как её даже поддержали некоторые вокруг. И затем она встретилась с Ла взглядом, остановилась, извинилась перед гостями… и пошла к ней навстречу.

“Ла. Огромное спасибо, что приняла мое приглашение,” – тон волчицы был на удивление искренним. Она действительно была благодарна или просто научилась хорошо играть роль доброй хозяйки?

Ла склонила голову, как она делала множество раз до этого, и как часто это делала её мама. Она уперла взгляд в пол, а когда она заговорила, её тон был издевательски раболепным.

“Мое присутствие было потребовано, Миледи, и я пришла. Я всегда стремлюсь угодить Вам”.

И хоть Ла не могла это видеть, Самиру заметно передернуло от этих слов, а внутри она почувствовала глубокую горечь. Она оставалась безмолвной несколько секунд, прикидывая варианты. С таким количеством посторонних глаз, которые только и ждали очередного подтверждения, что она действительно симпатизировала добыче, Самира не могла сказать то, что хотела, сделать то, что хотела. Даже этот небольшой разговор уже был слишком рискованным.

“Прошу, следуй за мной”.

Когда Ла отвела взгляд от пола, волчица уже начала идти своей грациозной походкой. Вначале Ла замялась на месте, но подчинилась без лишних слов, позволяя волчице увести себя по коридорам, как уже было когда-то в прошлом, когда-то очень давно. Но изгибы и повороты привели её не в знакомое место, а в комнату, в которой её еще не доводилось находиться. И, тем не менее, так много знакомого было в этом месте.

Запах духов и нотки ладана, которые ударили ей в нос, когда открылась дверь в покои волчицы. Парчовые простыни из шелка, на которых сидела Самира. Мебель из темного дерева, украшенная золотой окантовкой. Даже витражные окна из разноцветного стекла, наполняющие комнату калейдоскопом нежно сменяющихся цветов, были направлены в сторону деревни, в которой она родилась. На таком расстоянии её родной поселок представлял из себя всего лишь несколько десятком миниатюрных хибарок и лачужек из грязи.

Примитивная деревянная фигурка высокого волкообразного существа с длинными заячьими ушами и пухлым хвостиком стояла на прикроватной тумбочке, рядом со шкатулкой с драгоценностями. Теперь покрытая лаком, чтобы помочь ей сохранить своё состояние.

“Присаживайся. И, пожалуйста, посмотри на меня. Эта шутка уже не смешная,” – практически умоляла волчица.

Зайчиха раздумывала над тем, чтобы продолжить свою игру, дабы, по крайне мере, еще больше позлить свою бывшую подругу. Но после искренней просьбы волчицы, это было бы слишком жестоко, слишком жестоко даже для полностью сломленной Ла.

Поэтому она выпрямилась и посмотрела в глаза волчицы таким холодным взглядом, словно она сама была хищником.

“Выпьешь?”

До того, как зайчиха смогла принять или отклонить предложение, Самира указала жестом на кристально чистую бутылку, стоящую на здоровом комоде в углу комнаты. Ла засомневалась, но чувство жажды пересилило; после банкета, который для Ла ощущался вечностью, где она лишь могла смотреть, как жирные представители знати осушали одну бутылку сладко пахнущей жидкости за другой, ей действительно очень хотелось выпить.

Она откупорила пробку – в этой комнате даже чертовы пробки были украшены причудливой гравировкой – и налила себе немного в маленький бокал. Ла поднесла бокал к своему носу и оценивающе принюхалась. Запах слегка походил на мускатный орех.

“Тебе понравится – это одно из лучших, что можно купить за деньги. Только не налегай сильно, оно довольно крепкое”.

Зайчиха дослушала и тут же сделала большой глоток, как будто желая что-то доказать своей собеседнице.

Она приготовилась к моментальному действию алкоголя, но ничто не могло подготовить её к тому, что произошло. Крепкий напиток был на удивление вкусным и мягко заскользил вниз по пищеводу; настолько мягко, что она тут же снизила свою бдительность. И, конечно же, как только она расслабилась, Ла тут же почувствовала воздействие напитка. Запах алкоголя шибанул ей в ноздри, начал жечь её горло. Но Ла не могла подать виду. Она сдерживала кашель, даже когда наполовину пустой стакан в её руке начал слегка трястись, даже когда черты её лица начали искажаться в гримасе, даже когда в её глазах начала формироваться влага.

Было крайне очевидным, что ей сейчас было явно не до смеха. Пока она из всех сил старалась сохранить самообладание, зайчиха заметила, как уголки пасти волчицы поползли вверх. А затем она услышала смешок. Поначалу он был деликатным, а сама Самира прикрывала пасть рукой, как того требовал этикет настоящей Леди, но чем больше Ла боролась с действием алкоголя, тем больше начинало распирать волчицу… пока в итоге, не в силах себя более сдерживать, она не разразилась громким, гулким смехом. Смехом настолько искренним и чистым, настолько неконтролируемым, что с трудом можно было поверить, что этот смех не принадлежал ребенку.

Поняв, что произошло, Ла почувствовала, как её насупившееся выражение начало исчезать с лица. Она почувствовала, как начало исчезать напряжение в теле. Она поняла всю абсурдность ситуации и засмеялась со своей подругой. Громко и без толики стеснения.

Прямо как дети, пока из их глаз не пошли слезы.

С трудом они оправились от внезапной волны смеха, которая накатила на них. Это заняло несколько минут; как только они прекращали смеяться, их взгляды пересекались, и они вновь начинали хохотать пуще прежнего. В конце концов, они смогли совладать с собой. Их бока болели, они выдохлись и тяжело дышали.

Ла вновь наполнила свой бокал, тихо извинившись за то, что пролила остальную половину дорого напитка. Её беспокойство по этому поводу быстро развеял взмах руки волчицы и совет ‘просто не наступи на это’. Зайчиха почувствовала легкое головокружение, а по её телу начало разливаться тепло, а конечности начали с небольшой задержкой реагировать на команды мозга, как будто они и вовсе ей не принадлежали. Она подвинула к себе бархатный стул и смогла лишь плюхнуться на него сверху.

“Я предупреждала, что оно крепкое,” – сказала Самира, смахивая слезы с глаз. – “Я… я так скучала по этому, Ла. По смеху, по веселью. Я так счастлива вновь увидеть тебя, вновь вот так подурачиться, как мы делали раньше”.

Ла лишь мотнула головой. “Ты сама оставила это все в прошлом. Ты оставила меня валяться в пыли, Самира. Мы были друзьями, и ты просто бросила меня. Унизила меня перед своими друзьями. Уничтожила все мои надежды, все до единой,” – её слова не были наполнены горечью; всего лишь сухое перечисление фактов. Пару барьеров между ними спало, Ла немного успокоилась, но чувство озлобленности осталось на месте.

Самира вздохнула. “Да. И мне тяжело далось каждое такое предательство. Я тоже чувствовала боль от содеянного, боль от необходимости ранить друга. Мне так было хорошо с тобой, но… у меня были обязательства, были свои собственные причины для беспокойства. Я лишь могу извиниться перед тобой”.

“Как удобно,” – подумала Ла. – “Что волчица решила зарыть топор войны именно сейчас. Нет, дело было абсолютно точно не в этом,” – даже затуманенный алкоголем разум Ла мог понять это. С мрачным понимаем того, как закончится этот вечер, она решила не перебивать волчицу и позволить Самире закончить своё признание.

Самира же продолжила.

“Но ты должна понять. У меня есть обязательства перед своим народом и перед представителями твоего народа тоже. Ты слышала, о чем я говорила в зале. Я хочу изменить жизнь твоего народа к лучшему,” – она говорила спокойно, но было заметно, как она сдерживает эмоции в своем иногда подрагивающем голосе. – “И так как я состою при Дворе, слухи о том, что я заодно с травоядными, закроют все двери, которые я пыталась держать открытыми всю свою жизнь.”

“Понятно,” - прошипела Ла. – “То есть дружба для тебя – это что-то, чем можно в любой момент пожертвовать, когда того требуют обстоятельства, немного поплакав впоследствии над горечью утраты,” – она указала плохо слушавшимся пальцем на волчицу. – “А знаешь, что я думаю? Ты никогда и не была моим другом. Я вообще не думаю, что ты знаешь, что такое быть другом. Ты просто хотела кого-то твоего возраста, с кем можно было поиграть, пока тебе не наскучит… чтобы затем избавиться от него, в типичной для Аристократов манере”.

“Послушай, я- “.

“Я еще не закончила!” – перебила Ла. Её настрой, подогретый одновременно злобой, которую она копила и вынашивала в себе все эти годы и алкоголем, который впитал её тело. – “Не надо делать вид, что я не знаю о том, что действительно произошло во время Бала, что я не знаю, кто дергает за ниточки Сводницу. Ты просто не могла смириться с тем, что я могу быть счастливой, не так ли? Не могла смириться с тем, что я могу быть с кем-то?”

“Это… это была не я, Ла. Клянусь. Матушка-“.

“Матушка! Матушка, которая ненавидит меня, ненавидела с самого момента нашей первой встречи,” – усмехнулась Ла, внутри которой, с каждым произнесенным словом, вскипала все более жгучая ярость. Она не привыкла быть настолько громкой, она была рождена, чтобы шептать, а не злобно кричать. Это оставляло жгучее ощущение в горле, но ей было уже плевать. “Я понятия не имею, почему она так боится меня, я понятия не имею, почему эту великую и могучую суку-королеву…”

Даже учитывая все обстоятельства, это был перебор. Черты морды Самиры заострились, а из её глотки начал раздаваться низкий рык, возможно, осознанно, возможно, чисто инстинктивно. Это заставило Ла осечься. При других обстоятельствах это заставило бы её застыть на месте от страха, но сейчас её сознание было наполнено яростью и алкоголем. Она понизила свой тон, убавила свой пыл, начала тщательней следить за своими словами, но все же она продолжила свою речь вместо того, чтобы просто замолчать.

“…Леди так волнует судьба жалкой дичи, что она не может хотя бы ненадолго отъебаться от неё!”

Удовлетворившись поправкой, волчица снова вздохнула, подняв руку: “Послушай, она просто… она просто переживала, что если тебе будет позволено плодиться, то её авторитет может пошатнуться и…”

Шатаясь, зайчиха ударила по комоду с такой силой, что это заставило бутылку на нем затрястись, а волчицу – подпрыгнуть от удивления. Прочная древесина заставила кулаки Ла заболеть, содрав с них немного кожи, однако самой Ла было все равно. Алкоголь притупил боль, а адреналин позволил ей и вовсе игнорировать повреждения. Осталась только ярость, приглушенная рыком Самира, но вновь набирающая обороты.

“Ты меня совсем не слушаешь! Ты сделала это! Даже если это и не было твоей идей, ты позволила этому случиться! И ты даже не в состоянии понять почему то, что ты сделала, что ты продолжала делать – неправильно!” – голос Ла начинал давать трещину. Изодрав горло от постоянного крика, она начина терять свою новообретенную способность быть громкой. Но она продолжала, без паузы, без жалости.

“Вот, что я скажу, Миледи – лично я прекрасно справилась со своей задачей в момент нашей первой встречи, а вот ты – нет. Ты должна была просто заткнуться и прикончить меня. Так было бы лучше для обеих из нас. Это спасло бы тебя от этих злых-презлых слухов. Это спасло бы меня от этой пытки длинною в пятнадцать лет!”

Бокал в её руке слегка треснул, жидкость внутри постоянно бултыхалась от интенсивной дрожи в её руках.

Самира же просто… слушала. Без всяких объяснений, извинений, оправданий. Она слушала и ощущала растущее чувство стыда внутри себя. Слова Ла резали волчицу ножом по сердцу. Если бы в этом словесном потоке не было правды, волчица не чувствовала бы себя настолько уязвленной.

Она распласталась на своей кровати. Но она не просто неподвижно лежала, она шарила рукой под своей шелковой подушкой, пытаясь найти что-то. Наконец, обнаружив искомый предмет, он вытащила его и показала Ла.

Зайчиха дернулась. Она ожидала какое-то оружие, которое сможет заставить её остановить свою дерзкую тираду. Но то, что она увидела было гораздо более удивительным, и это что-то заставило слова застыть в её горле.

Лани.

Старая заячья кукла, выглядящая старой и потрепанной, как никогда прежде. Её длинные ушки окончательно упали, но эта большая дурацкая улыбка все еще озаряла её лицо.

И её две руки снова были на месте.

Ла встала со своего места, сделала шаг вперед и забрала куклу из рук Самира. Волчица не сопротивлялась.

“Я не мастер по шитью, извини. Я не могла попросить кого-либо из слуг сделать это, так что пришлось все сделать самой”.

Ла даже не слушала волчицу. Она просто держала маленькую куклу в своих руках, крепко прижав ту к сердцу. Она обнимала её так крепко, что у Лани начали расходиться швы. И ла разрыдалась. Она рыдала навзрыд, упав на пол в виде комочка из одежды, меха и слез.

“Л-Лани…”

Самира просто наблюдала за этим с грустной улыбкой на морде. Осторожно, она подошла, села рядом с подругой на пол. Волчица начала нежно поглаживать уши зайчихи, так, как один поглаживал бы волосы своего друга, помогая тому успокоиться.

“Мне… мне так жаль, Ла. Я должна сделать это. Я так хотела, чтобы у меня был выбор,” – шептала волчица. Она почувствовала болезный комок в горле, слезы подруги начали провоцировать появление её собственных.

Шли минуты, и глаза Ла наконец стали высыхать. Пропитанная слезами кукла в её руках выглядела бодрой, как никогда. Она была уродливой, кое как сшитой из тряпок, перешитой в множестве порванных за эти годы местах, а от её наполнителя практически нечего не осталось. Она была грязной, заплесневелой, живя в нищете всю свою жизнь. Но она всегда продолжала улыбаться.

“Вот, держи,” – сказала волчица, протягивая бокал с напитком снова. – “Выпей, полегчает”.

Безутешная зайчиха взглянула на напиток… и осушила его одним махом.

Вновь она почувствовала сладкий привкус, который резко заставил её язык онеметь, а её саму сморщиться и скрутиться от боли. Но Самира была права. Головокружение, замешательство, чувство потерянности, жидкость заглушила все эти ощущения, сделав терпимым даже чувство грусти.

“Возьму меня за руку. Я хочу показать тебя кое-что”.

В своем полубессознательном состоянии Ла протянула волчице руку и почувствовала, как превосходящая сила хищницы помогает ей снова встать на свои дрожащие ноги. Волчица начала тянуть Ла собой, и она просто последовала за ней, не имея ни сил, ни желания сопротивляться.

Мир для неё потерял всякую четкость, вращаясь вокруг зайчихи, словно смазанное пятно. Все двигалось слишком медленно и в то же время слишком быстро. Она потеряла всякую ориентацию в пространстве и времени. Она понятия не имела, куда её ведут; без помощи волчицы она бы не могла сделать и двух шагов. Комнаты сменялись коридорами, а коридоры превратились в… яркий свет. Солнце заставило Ла застонать от своих лучей, а сама она проклинала слишком яркую зелень деревьев и слишком яркую синеву неба.

“Где..?”

“Сад. Мой сад. Где мы сможем быть наедине, не боясь, что нас побеспокоят. Вот, присядь”.

Аккуратными движениями её посадили на деревянную скамейку под деревом. Она несколько раз моргнула. Находясь в тени дерева, её размытое зрение стало понемногу привыкать к яркости окружения.

Далеко не сразу Ла поняла, что делает, стоящая перед ней, Самира.

Медленно, выверенными движениями, она расстегивала свою одежду.

“Ч-что ты…” – залепетала зайчиха, только чтобы когтистый палец прикоснулся к её губам, заставив ту замолчать.

“Снимай свою одежду”.

Команда, замаскированная под просьбу – та, которой не сразу подчинились.

Самира понимала её нерешительность. Последняя пуговица - и одежда упали с её тела. Теперь не было никаких сомнений в том, что волчица действительно стала взрослой девушкой. Она вышла из кучи шелка у её ног и нежными движениями помогла своей подруге уже с её одеждой.

Несмотря на неготовность к выполнению приказа волчицы, Ла не сопротивлялась. Её ватное тело не доставляло никаких трудностей, позволяя свободно двигать её руки и ноги и освободить Ла от одежды. Часть за частью, её тело было высвобождено из плена простой серой блузки, юбки и чулок.

Всего лишь кукла, которую раздевали, пока та цеплялась за свою собственную.

Когда Самира потянулась за куклой, Ла крепко её сжала, отказываясь отпускать.

“Нет! Она моя!”

Прямо, как и в последний раз, когда Самира слышала эти слова, она прониклась уважением к такой решительности. Между двумя наступила тишина; волчица, которая терпеливо ожидала и зайчиха, которая не решалась начать говорить.

Когда голос Ла зазвучал вновь, он был тихим, грустным. Почти что шепот.

“Ты… ты будешь помнить меня с ней?”

Самира с грустью улыбнулась. Неразборчиво бормочущая Ла и близко не походило на ту энергичную, шутливую девочку, с которой она когда-то подружилась. И все же, все было таким, каким и должно было быть. И все же, она должна была ответить.

“Я сделаю даже лучше,” – сказала она, опуская коготь на плечо Ла. Инстинктивное вздрагивание последовало с задержкой в несколько секунд. “В следующем месяце у меня назначена встреча с еще одной Звездочкой… из другой деревни. У них дочка, прелестное маленькое создание, которое так напоминает тебя во время нашей первой встречи”.

Глаза Ла медленно поднялись к глазам волчицы. В них было замешательство. Замешательство и любопытство.

“Она является моим Подношением, и я приму его, как и должна. Но ну у неё нет кое-чего. У её жизни нет Лани”.

“Лах… Лани?”

“Я хочу дать этой малышке то, за что можно держаться. То, что можно любить. То, что поддержит её в ожидании своей судьбы. То, что будет улыбаться. У всех маленьких зайчат должна быть своя Лани. Прямо как у тебя”.

Ла медленно моргнула. Было неясно, была ли она в состоянии вообще воспринимать слова волчицы, но, видимо, они её все же смогли утешить. Возможно, своим посылом, возможно, своей добротой или почти что материнским тоном, которым они были произнесены.

В перерыве между хныканий зайчиха медленно разжала свою стальную хватку. Прямо как ребенок, который нехотя делится своей любимой игрушкой с другим, она протянула куклу навстречу Самире, готовая забрать её обратно в любой момент. Но этот момент так и не настал, и волчица тихо поблагодарила Ла за это. Самира посадила Лани у основания скамейки, и кукла начала наблюдать за лужайкой, все так же весело улыбаясь.

“Пора, Ла. Моя подруга”.

Она взяла её за руку, помогла подняться со скамейки и уложила зайчиху на землю. Не было сил, не было желания сопротивляться. Как кукла, Ла сохраняла позу, в которой её оставили, не считая слабого дыхания.

“Как же много времени прошло с тех пор, как мы играли последний раз”.

“Д… да…”

Под зорким взглядом Лани волчица сделала шаг назад. Её улыбка стала озорной, её хвост начал весело махать. Она прыгнула на зайчиху, как уже делала это пятнадцать лет назад. Как и тогда, её руки встретились с руками Ла, и они начали бороться. Но теперь разница в силе была слишком очевидна.

Ла снова была совсем юной.

Её разум вновь был свободен от забот, как во времена, когда она была ребенком. Её тело было неуклюжим и неотзывчивым. Мир вокруг неё был смазан, как и её воспоминания. Она не была уверена, происходило ли это все по-настоящему или это были всего лишь очень ясные, очень странные воспоминания… и ей было все равно. Не существовало ничего, кроме этой игры. Не существовало ничего, кроме смеющейся волчицы, сидящей сверху, прижимающей Ла своим весом. Не существовало ничего, кроме её собственных извиваний и брыканий, всплеска адреналина, который вдыхал в неё жизнь, хоть и ненадолго. Не существовало ничего, кроме их шутливой борьбы.

Их смех наполнил ночь, заставляя сверчков и сов замолкнуть. Их смех, громкий и искренний, слился воедино. Он заставлял птиц разлетаться прочь, а слуг недоуменно поворачивать свои головы.

Он был ясным, чистым, наполненным счастливыми воплями.

Последний вскрик.

Тишина.

Дверь, ведущая в хибару из глины, распахнулась, и стройная, утонченная фигура зашла вовнутрь, вслед за кусающим ночным холодом. Фигура была облачена в наряд из безупречного шелка, серьги, украшенные драгоценными камнями, свивали с треугольных ушей, браслеты из чистого золота украшали её запястья, ножные браслеты с рубинами позвякивали с каждым движением.

Два зайца, находящиеся внутри помещения – мать и ребенок, оба с белоснежным мехом и длинными ушами - тут же уперли свои взгляды в пол. Тень от высокой фигуры поглотила малышку, которая тут же была объята самыми первобытными инстинктами выживания, что заставило ту замереть, словно труп.

Её мать подвинулась к ней в отчаянной попытке исправить её позу, но была остановлена простым жестом.

“Я осмотрю это лично. Оставь нас,” – голос волчицы был низким и холодным. Он требовал подчиниться или умереть. Мать зайчонка выбрала первый вариант, кинув на свою дочь последний обеспокоенный взгляд.

Необходимо было соблюсти традицию. Волчица начала с осмотра звезды – маленького клейма, с которым она была теперь так хорошо знакома. Она внимательно изучила его, сосчитала кончики знака, удостоверяясь, что все было легитимно. Её когтистый палец проследовал вдоль линий клейма и почувствовал небольшую дрожь под собой.

Она продолжила стандартный осмотр. Жест – и зайчонок развернулся на месте, позволяя лучше осмотреть себя. Волчица выглядела не впечатлённой. Зайчонок выглядел здоровым: её шкурка хорошо блестела, её черты были нежными и невинными, её глаза были яркими, отражающие чистый разум. Но она была маленькой, очень маленькой. Слишком маленькой, чтобы предоставить удовлетворительное пиршество.

“Возраст?”

Малышка выглядела ошарашенной внезапным голосом, её глаза заметались в поисках Мамы, но Мамы нигде не было.

“А-х, м-м. Семь, Миледи”.

“Семь,” – повторила волчица.

Продолжились вопросы, как и продолжился осмотр. Вопросы о её родителях, о её здоровье, о её питании. Мощные руки волчицы перебирали её уши, скользили по её телу, проверяя возможные раны и шишки. Зайчонок совсем не помогал в этом; его тело было тугим, мешающим собой управлять.

Неудовлетворительная подготовка. Неприемлемо.

Малышка, видимо, начала понимать свою собственную несостоятельность. Волчица начала слышать тихие всхлипы, но пыталась их игнорировать, делая свою работу.

И затем она услышала, как зайчонок начал говорить.

“Мне… жаль, Миледи. Я… р-расстраиваю вас,” – слабый, трясущийся голосок, готовый обратиться в плачь.

Когда эти слова были произнесены, волчица остановилась. Она прекратила осмотр и встала во весь рост. Зайчонок же замер в ужасе. Он нарушил правила этикета. Он начал говорить до того, как ему позволили.

Волчица посмотрела на маленькую зайчиху холодным взглядом, и ребенок в глубине своего сердца понимал, что все испортил. Зайчонок открыл рот, инстинктивно пытаясь извиниться снова, не понимая, что тем самым он сделает только хуже…

Девочка приготовилась к удару, которого не последовало. Вместо этого, она увидела, как это изящное и грациозное существо перед ней присело напротив и взъерошило её уши на удивление нежным движением. Не понимая, что происходит, не имея возможности понять произошедшее, зайчик продолжал стоять на месте. Словно мертвый.

“Посмотри на меня”.

Она отказывалась делать это. Она не нарушит её одно правило, она не оскорбит аристократку снова… но ведь она оскорбит её, отказавшись подчиниться… зайчонок начинал паниковать. её дыхание становилось частым, в одном шаге от гипервентиляции легких. Она почувствовала, как что-то уперлось её в подбородок и начало поднимать её голову вверх.

И она увидела… улыбку.

“Как тебя зовут, кроха?” – едва слышный шепот, такой теплый, необычайно успокаивающий.

Зайчонок никогда бы не подумал, что аристократ способен к чему-то настолько… мирскому. Она промямлила в ответ: “З… Зи”.

А меня – Самира. И я хочу кое-что тебе сказать. Хочешь узнать, что?”

Малютка совсем слегка наклонила голову вниз и вверх, она даже не посмела полноценно кивнуть в ответ.

Волчица наклонилась к ней и прошептала прямо в ухо Зи: “Это подношение… приемлемо”.

Зайчонок недоуменно моргнул, не зная, что и подумать. Это была шутка? Она всегда считала, что аристократы были придирчивы… вот почему её подготовка была настолько упорной. И все же она запаниковала… но все равно была признана приемлемой? Но все эти сомнения быстро покинули её голову, когда она стала понимать, что она справилась. Она заставила свою семью гордиться собой. Она заставила даже Леди гордиться собой. Ей самым большим страхом был страх потерпеть неудачу, и ей, каким-то образом, удалось этого избежать.

Слезы страха превратились в слезы счастья.

Конечно она не могла знать, почему её признали приемлемой. Она не могла знать, что напоминала могущественной волчице её знакомую; другую белую зайчиху в блузочке и тесемочками в ушках; другого ребенка, который тоже был скован страхом во время осмотра.

“У меня есть еще кое-что для тебя,” – с этими словами волчица развернулась, вышла из хибары, прошла обратно к своей карете. Она что-то взяла с бархатного сиденья у окна и скрыла этот предмет между расклешенными рукавами своей одежды.

Хоть и напуганная, любопытная маленькая зайчиха пыталась рассмотреть этот предмет, гадая, что же это.

Когда волчица наконец показала его, Зи была поражена. Это была… маленькая кукла. Она выглядела почти в точности, как она сама. С длинными обвисшими ушками, грязная, потрепанная, вся в заплатках. Она была в плачевном состоянии, старая, пахнущая плесенью и с влажными пятнами. Один её деревянный глаз почти сгнил. У неё были все причины быть грустной, обиженной, понурой.

Но она продолжала улыбаться. Глупой, яркой улыбкой, искрящейся невинностью, озаряющей все вокруг счастьем. Простая линия из черной нитки на тряпичном лице, слегка изогнутая по краям, рассеивала все печали и заботы. Будучи просто счастливой находится в руках Самиры. Будучи просто счастливой от встречи с Зи.

“Её зовут Ла,” – прошептала волчица. – “Ты будешь её другом?”