Волчица присела, проведя когтистым пальцем по следам на земле. Следы было легко узнать – четыре точки соприкосновения, едва три дюйма в длину каждая, на расстоянии прыжка друг от друга. Всего пару дюймов между каждым прыжком и не очень глубокие отметины, несмотря на мягкую поверхность земли в этой части леса. Она поднесла лапу с землей к носу и ее ноздри вспыхнули, учуяв легко отличимый запах олененка.

Юная олениха была умна, стоило отдать ей должное. Достаточно умна, чтобы держаться зон, где подлесок мог скрыть ее следы, не забывая часто и непредсказуемо менять направление своего движения, а также пересекать водные преграды везде, где это было возможно, чтобы свести к минимуму превосходные способности ее преследователя к выслеживанию. В один момент ей даже удалось пустить волчицу по ложному следу, заставив ту сделать лишний крюк и потерять целых полчаса впустую. Конечно, в итоге это всего лишь слегка замедлило ее преследователя, но пару очков за старание она заслужила. Охота уже длилась двое суток, и их разрыв стал сокращаться. Первое, что сделала волчица – отделила ее от остального стада и погнала вглубь леса, подальше от любого, кто мог бы ей помочь. И наконец пришло время пожинать плоды своих стараний.

Волчица встала во весь свой рост. Она обладала внушительной фигурой даже для своего вида. Выше, чем большинство других, с темно-карими глазами и поджарым, гибким телосложением. Ее жилистое, крепкое тело было телом спринтера, а многие шрамы, покрывающие ее фигуру, ясно давали понять, что ей уже не раз доводилось смотреть смерти в глаза. Ее пронзающие карие глаза осматривали местность на предмет дальнейших следов ее жертвы.

Ничего.

Не важно, это не займет много времени.

Но секунду…

Ее уши дернулись. Даже среди всей плеяды перемешавшихся запахов, которыми густой лес охотно делился с волчьим чутким носом, один запах четко выделялся. Стало ясно, от запаха в ее ноздрях, от следов по которым она шла – ее добыча уже близка. Слишком близка, по правде говоря – ветер сменил направление, принес ей знакомый запах, и только теперь волчица осознала, что она уже преодолела бОльшую часть дистанции между собой и олененком.

Ноздри волчицы встрепенулись, когда она вновь склонилась к земле. Настало время двигаться тихо. Где-то к югу ее ужин в неведении ожидал своей участи.

Сорок восемь часов ее погони подходили к своему завершению. Она обнажила зубы в довольной ухмылке. Трепет предстоящей расправы. Тихо, как легкое дуновение ветра, она кралась в тени, следуя за выделяющимся запахом страха. Как и ожидалось, спустя пару минут она услышала это. Отдышка – громкая, неконтролируемая и неравномерная, наполненная страхом. Ее добыча знала, что ее преследуют, что она проигрывает эту гонку.

Волчица прижалась телом к широкому дубу, стараясь не шевелиться. Ее собственный запах начал быстро разноситься по округе; ей необходимо было действовать быстро, пока ветер вновь не переменился и не выдал ее местоположение. Она выглянула из своего укрытия, и жалкая картина, которая предстала ее взору, заставила ее улыбнуться от искренней радости.

Территория леса перед ней была наиболее густой, с широким подлеском, который предоставлял кучу мест, чтобы спрятаться и, в то же время, делал передвижение через него крайне сложной и медленной задачей.

Олененок выбрал первый вариант. Она согнулась под кустами, легко различимая среди них, прилагая все усилия, чтобы спрятаться. Она тихонько всхлипывала, не имея возможности полностью контролировать свой врожденный инстинкт, постоянно вздрагивая и подергиваясь при малейшем движении рядом.

Этот инстинкт и станет ее погибелью.

Волчица почувствовала, как все тело наливается напряжением в предвкушении. С беззвучным выдохом она расслабила мышцы, оставляя их гибкими и размятыми. Она выползла из своего укрытия, тихо приблизилась…

Хруст.

Испуганные птицы взмыли ввысь, разлетаясь в изумлении.

В один момент пышный лес стал набором размытых зеленых и темно-коричневых красок. Волчица метнулась к своей добыче, которая потеряла драгоценные секунды, вставая и устремляясь прочь. Это уже не было равной борьбой – несмотря на то, что олененок старался из-за всех сил, прорываясь через кустарник, петляя под вспученными корнями и стараясь держать непредсказуемую траекторию, чтобы не дать волчице выйти на линию прыжка, это не могло длиться вечно. Волчица была слишком быстра, сокращая дистанцию с тревожной скоростью.

Десять секунд и все было кончено, настолько же резко и яростно, насколько это и началось. Волчица снесла олененка всем своим весом, отправляя обоих кувыркаться по земле. Олененок закричал от неожиданности и неподдельного ужаса; ее пронзительный крик был музыкой для ушей волчицы, для которой все окружение расплылось в прекрасной песне и танце инстинктов и натренированным до автоматизма контроле над своими действиями.

И затем все закончилось. Одна лапа на горле олененка, другая на ее трепыхающейся кисти. Колено придавило нижнюю часть туловища. Она могла извиваться, вопить и кричать, но убежать ей уже было не суждено.

Волчица не спешила прерывать ее жизнь. Было бы легко просто сомкнуть свои мощные челюсти на этой лакомой маленькой шейке и раздробить ее одним простым движением, почувствовать, как кровь начнет хлестать наружу. Она уже делала так множество раз. Но не в этот. Сперва небольшой отдых – для нее и ее добычи, которая, несмотря на свой юный возраст, устроила волчице чертовски сложную охоту.

Она воспользовалась моментом, чтобы оценить свою поимку. Несмотря на, как правило, легкую охоту, настолько маленькие оленята обычно довольно скудны в качестве пищи. Впрочем, это компенсировалось нежностью и мягкостью их мяса. И данная особь была прекрасна.

Ее стройные, вытянутые формы, встревоженные уши, трепыхающиеся ноздри. Сила ее конечностей, которые хоть и доставили столько хлопот охотнице, тем не менее смогли впечатлить даже ее своим неистовым брыканием. Шкурка цвета каштана с вкраплениями белых точек, которая переливалась здоровым блеском от ярких лучей утреннего солнца. Ужас в ее блестящих от слез глазах, сопровождаемый трепыханием и толчками ее тела. Сила ее голосовых связок, вопящих о помощи, которая никогда не придет. Лучший представитель своего стада. Все это наполняло волчицу гордостью за себя.

Жизнь порождает жизнь – таков закон природы. Охотясь за больными и слабыми, ты рискуешь и сам стать таким же. Здоровая добыча, напротив, позволяет и самому оставаться здоровым, бодрым и сильным.

И эта добыча отлично подходит под описание.

Пока их несинхронное дыхание и биение сердец медленно приходило в норму, трепыхания и изворачивания олененка, которые были абсолютно бесполезны, беря во внимание значительно превосходящие размеры и вес волчицы, переросли в еле заметные нервные подергивания. Маленькая олениха продолжала хныкать и что-то мямлить, но помимо всякого бреда, который волчица не могла понять, одно повторяющееся слово выбивалось из общего потока несуразицы.

“Пусти… пусти… пусти!”

Волчица уставилась на свою добычу. Она никогда особо не утруждала себя изучением языков, на которых говорила ее еда. Однако она знала пару слов, которые она выучила, как результат выслеживания травоядных во время своих особо долгих охот. Она даже быстро поняла, благодаря тенденции травоядных к излишней болтливости, что их языки имеют больше общего, нежели различий.

“Заканчивай со своим бестолковым блеянием”, – предупредила она, угрожающе обнажая свои клыки. Олененок вздрогнул от ударившего ей в лицо дыхания волчицы. “Или хотя бы начни говорить что-то вразумительное”, – добавила хищница.

Ее слова были услышаны, и на мгновенье олененок уставился на волчицу в полном недоумении. “…пусти?” – она повторила, в этот раз более нерешительно.

“Если ты просишь меня отпустить тебя, то можешь даже не тратить силы. Этого не произойдет.”

Выражение недоумения не пропало, но было похоже, что олененок уловил не слова, но саму суть сказанного.

“П-пожла.” – повторил ребенок. Ее маленькое сердечко, под волчьей хваткой, трепыхалось словно крылышки колибри, было похоже, что оно вот-вот разорвется. Это было так опьяняюще. “Пусти… пожла.”

Не было необходимости быть семи пядей во лбу, чтобы понять значение ее слов, даже исходя просто из контекста. Между тяжелыми вздохами и шмыганьем, между плачем и хныканьем она продолжала просить – умолять – чтобы ее отпустили. Хищница лишь мотнула головой. Медленное, размеренное движение, которое смогло понять даже травоядное. “Не на то дерево гавкаешь, дитя. Я тебя поймала. И мне рассказывать конец этой истории – не тебе.” – сказала она, ожидая дальнейшую реакцию. Она была восхищена выражением на мордашке олененка, смесь неподдельного страха и полной растерянности, и это выражение постоянно менялось в попытке понять суть услышанных слов.

“Пусти, пожла! Жоув, слабый. Не… сытно. Пусти!”

Упрямая маленькая негодница.

“Тихо!” – рявкнула хищница. С внезапным содроганием и пропущенным ударом сердца, просьбы олененка прервались, превратившись в тихий плачь.

“Радуйся, еще поживешь немного. Наш маленький танец смерти увел нас двоих далеко от дома. Будем возвращаться.”

“Дома”, - повторила малышка, намек на надежду проскользнул в ее испуганных чертах. “Дома пусти?”

Волчица ухмыльнулась. “Ну разве ты не прелесть? Значит так, я позволю тебе встать. Попытаешься убежать – пожалеешь. Сделаешь лишние движение, я сломаю тебе ноги и потащу волоком”. Увидев, уже ставшее привычным, непонимающее выражение на мордочке олененка, волчица притормозила свою речь и начала с самого начала: “Ты… идешь за мной. Если ты не идешь за мной.., – она ткнула когтем в ногу своей добыче. – Хрусть, хрусть. Понятно?”

К ее удивлению, поимка закивала: “ Не хрусть хрусть. Жо идет. Ллоп идет. Дома что?”

Волчица обнажила клыки в победной улыбке: “Если я и собираюсь насладится своим заслуженным ужином, то только у себя дома, где я буду уверена, что никто не попытается стащить твою тушку, пока я с тобой не закончу”. Пока волчица говорила это, она поднялась, потащив за собой и олененка. Оставаясь верна своему слову, добыча не пыталась ускользнуть, несмотря на тоскливый взгляд, которым она провожала лес вокруг. Не то, чтобы у нее был выбор – волчица крепко сжимала кисть олененка, и ее хватка была железной. Малышка прекрасно понимала, что попытка сбежать будет иметь крайне неприятные последствия.

Волчица втянула в себя воздух, в этот раз она будет следовать своему собственному запаху, своим следам, которые она оставила во время охоты. Она использует их, чтобы вернуться обратно. И так начался их путь домой, правда для олененка этот путь был последним в его жизни. Сухая листва шуршала под двумя парами шагов: одна пара тихая и уверенная, другая - грациозная и невесомая.

“Дом ллоп. Жо, есть”.

Охотница посмотрела на свою добычу: “Что ты там буркнула?” – спросила она с интересом. Говор оленихи был резким, даже скорее грубым, но ее интерес к новым словам был неподдельным. Если она схватывала эти слова на лету, должно быть, она действительно сообразительная маленькая добыча.

“Дома ллоп”, - повторила малышка, показывая копытообразным пальцем на волчицу. “Ллоп ест Жо…– палец показал на себя. - … в доме”.

Последовала зловещая пауза.

“Не пусти”, - подвела она итог, вздохнув.

“Ну видишь, не так уж было и сложно, не так ли?” – произнесла волчица настоятельным тоном. Несмотря на свое показное раздражение, она не могла не восхищаться сообразительностью ребенка, который каким-то образом смог поспевать за речью охотницы.

Вместе с тем разговор закончился, и установилось молчание между жертвой и хищником. Вместе с тем, пустоту в общении заполонили звуки кваканья лягушек, чириканья птиц и жужжание насекомых. Жизнь леса продолжалась в полной мере. Еще одна жизнь подходила к концу. Природа не знает сострадания. В конце концов, жизнь порождает жизнь. Время от времени, пленница издавала всхлипы, не в состоянии сдерживать тихий плачь. Но каждый раз она быстро замолкала, до следующего раза, когда она снова позволяла себе нарушить тишину. Даже ее слезы перестали идти, как будто она их окончательно выплакала.

Несмотря на свое безутешное положение, добыча продолжала оставаться оппортунисткой. Она пристально смотрела на волчью хватку, и ее пленительнице уже несколько раз приходилось хватать и тащить за запястье маленькую олениху, когда та думала, что сможет вырваться. Три раза олененок видел возможность сбежать, три раза волчица хватала и тащила малышку обратно, причиняя ей боль и рискуя вывихнуть руку, три раза волчица сжимала руку своей пленнице словно тисками. На третий раз она все поняла, чувствуя, как рука начинает неметь от стальной хватки.

Несмотря на необходимость постоянно быть на стороже, волчица была довольна, поняв, что олененок похоже исчерпал запас своих трюков в попытках вырваться. Их темп стал более стабильным. Они наверняка доберутся до дома в течение дня или около того.

И вдруг, пока еще вдалеке, густые штормовые облака начали извергать свое неистовство на землю. Вспышка молнии заставила волчицу резко остановиться, а олененка вздрогнуть, который инстинктивно вцепился в единственное существо вблизи – своего собственного губителя.

Впервые за все это время, невозмутимая до этого волчица показала признаки волнения. Не важно насколько ты умен, насколько ловок или опытен – рев природы повергнет даже самого страшного зверя в ужас. Было видно по напрягшимся мускулам, сосредоточенному взгляду и общей опаске, что охотнице совсем не улыбается перспектива застать грозу в пути. Почему бы еще ей позволять испуганному олененку так цепляться за нее? Просто на данный момент это была наименьшая из ее забот.

“Нам необходимо найти укрытие. Пошли, я уверена, что проходила мимо какой-то пещеры во время охоты”.

Олененок споткнулся, когда высокое тело, на которое он опирался, двинулось. Сильная хватка волчицы помогла избежать нелепого падения, и ребенок последовал за ней, пока хищница шла по собственному следу, пытаясь выяснить, где она видела укрытие.

Прошло всего несколько минут, как убежище предстало перед ними. Возвышаясь над всем остальным лесом, стояло старейшее дерево невероятных размеров, как в ширину, так и в высоту. Почтенный древний дуб, покрытый лишайником и мхом, цепкие лианы свисали с его массивных ветвей, а его огромные корни, широкие, как стволы более молодых деревьев, расползись вокруг, конкурируя с гораздо более юными растениями за питательную среду в земле. Как раз среди этих лабиринтообразных корневищ волчица нашла большую нору, уходящую вглубь земли. Толчок и кивок по направлению ко входу, это все что потребовалось, чтобы олененок встал на колени и пополз вглубь, с мрачной нерешительностью того, кто лезет в собственную могилу. Ее похитительница даже была достаточно добра, чтобы отпустить руку своей жертвы, и к чести этой самой жертвы, попыток сбежать она не предпринимала. Волчья компания все еще была более предпочтительней, чем быть снаружи в грозу.

После непродолжительного спуска вглубь сквозь корни и заросли, нора значительно расширилась, превратившись из небольшого углубления в подобие большой пещеры. Это место и вправду тянуло на полноценную пещеру – со стенами из земли и корней, а не камня, но тем не менее, это место находилось под присмотром старейшего во всем лесу дерева.

“Мы будем здесь в безопасности, - сказала волчица, устраиваясь поудобнее. – Шторм снаружи будет свирепствовать, но это старое дерево защитит нас от его гнева”. Она посмотрела на испуганного олененка, который стоял на коленях, боясь пошевелиться, чтобы не спровоцировать ее в очередной раз.

Она грамотно расположилась прямо у выхода из пещеры, давая ясно понять, что, если ее ужин решит сбежать, ему придется сначала пройти мимо нее – опасная перспектива. Тем не менее, ее тон несколько смягчился. Она больше не видела смысла в слишком агрессивном подчинении своей жертвы, когда азарт охоты иссяк, а адреналин перестал поступать в кровь. Ее тон стал почти… ласковым, и дитя похоже хорошо уловило это изменение в ее поведении.

“Я собираюсь отдохнуть, чего и тебе советую. У нас впереди долгая ночь и мы должны воспользоваться каждой секундой, чтобы восполнить наши силы. На рассвете, когда дождь прекратится, нас ожидает долгая и изнурительная дорога. Если не отдохнешь сейчас, то в дороге ты мне будешь бесполезна, ты будешь лишь обузой. Ах да, и, если ты попытаешься прошмыгнуть мимо меня, я это сразу узнаю. И закончится это крайне для тебя печально, - наступила пауза, в течение которой волчица наслаждалась видом олененка, который склонил голову набок, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. – Так что это в наших общих интересах, чтобы ты не пыталась вытворить что-нибудь глупое. Ты меня поняла?”

Прошло несколько секунд напряженного молчания между двумя. “Шмыгнуть?” – повторила малышка. Стало понятно, что это было одним из немногих слов, которое она смогла разобрать. Кто бы сомневался, что из всех слов, это пугливое животное будет знать именно это. “Гал-юю-пае”, - она повторила, подражая тону волчицы, слог в слог. На данном этапе она уже не столько пыталась вести диалога, сколько произносила эти слова для способствования мыслительному процессу в ее голове: “Мут?”

Она посмотрела на волчицу, брови олененка хмурились в недовольстве – не из-за слов хищницы, а от количества усилий, которые требовались, чтобы сложить воедино этот словесный пазл. И ей оставалось самую малость. Слегка предостерегающий тон волчицы был очень похож на тот, которое дитя слышало от своих родителей, когда они говорили ей не отходить слишком далеко. Язык тела ее похитительницы был также знаком ребенку, язык тела, который излучал нетерпящую возражений власть, спокойную и могущественную манеру поведения кого-то, кто может раздавать указания, прекрасно зная, что никто не посмеет с ним пререкаться.

Глаза олененка широко раскрылись, когда, судя по всему, до нее дошла суть. Она коротко кивнула в ответ.

“Жо не глупа. Не мут. Жо… остается”.

Удовлетворенная таким ответом охотница тоже кивнула. Она была довольно терпелива со своей пленницей, просто наблюдая за ней с любопытством, смотря как приходят в действие шестеренки в настолько юном, но и настолько умном мозге олененка.

“Хорошо”, - произнесла хищница, довольная олененком. Теперь, когда все возможные недопонимания были улажены, она устроилась поудобней, насколько это было возможно, и закрыла глаза.

Через пару мгновений она погрузилась в глубокий сон. Она привыкла к этому – когда каждая минута на счету, и ты никогда не знаешь, сколько времени тебе отведено на сон, возможность моментально заснуть – очень важный навык.

Но охотник всегда спит с открытыми глазами – в прямом и переносном смыслах. Она проснулась еще быстрей, чем заснула. И хотя она смогла подремать несколько минут, вскоре назойливые и непрекращающиеся всхлипывания смогли нарушить ее покой. Вначале эти звуки просто заставляли ее уши подергиваться, ее подсознание понимало, что это всего лишь стенания ее добычи, а не возможная угроза. Но вскоре подергивание перешло на ее веки, а затем и на уголки ее глаз.

“М-мар… мар, мар…”, - такова была несчастная мантра олененка. Свободное время и отсутствие внешних раздражителей, перемешанные с невозможностью уснуть из-за страха и отчаяния, привели к осознанию ребенком своей надвигающейся кончины, ребенком, который до предыдущего дня никогда не проходил через смерть своих родных и близких, а тем более самого себя.

“Мар…”, - продолжала она.

Волчица узнала это слово – ‘мама’

С глубоким вздохом, она открыла свои глаза. В тот же момент, олененок замер на месте в ужасе, закрываясь от удара, который она ожидала, посмев разбудить хищницу.

Волчица зевнула, продемонстрировав свою мощную пасть и два ряда острых клыков, на что олененок отреагировал неконтролируемой дрожью во всем теле. Когда волчица, не спеша начала подползать ближе, дитя закрыло глаза и начало ожидать неизбежного.

Но не последовало укуса. Не последовало боли. Напротив, она почувствовала, как что-то обволакивает ее тело – что-то мягкое и теплое. Что-то нежно прижалось к ее шкурке. Слегка открыв полные страха глаза, она решила глянуть, что произошло.

Волчица теперь лежала рядом с ней с закрытыми глазами, свернувшись на полу. Ее большой хвост обхватил тело малютки как покрывало, и даже несмотря на то, что именно эта охотница была причиной всех ее страхов, ребенок наконец позволил себе расслабится под мягкостью меха волчицы. Слезы, катившиеся по щекам, наконец прекратили свой путь.

Отражающийся от стен грохот шторма сотрясал их пещерку, а с ней и наиболее маленькую обитательницу этого убежища. Волчица почувствовала, как в ее хвост вцепились маленькие ручки, и она приоткрыла один глаз из любопытства. Как же быстро растерянное маленькое дитя сделало выбор между перспективой либо продолжать быть от нее в страхе, либо обратиться к ней за успокоением и защитой, как будто к своему родителю.

“Страх! – прошептал олененок, тихим голоском, как будто опасаясь, что сама гроза их услышит. – Трам страх”.

Волчица не смогла сдержать веселый смешок над примитивным, но зато выразительным языком травоядных. Естественно их слово, обозначающие грозу, будет не более, чем звуком, который издает это природное явление. Более не реагируя на причитания олененка – это был всего лишь испуг, усиленный тенденцией добычи бояться всего подряд – охотница вернулась к своему заслуженному отдыху.

Ее жертва вскоре последовала примеру, наконец успокоившись в присутствии волчицы, даже не смотря на продолжающеюся грозу.

“Малышка…”

В своем беспокойном сне олененок нахмурил свои брови. Какой странный сон…

“Малышка, просыпайся”.

Нет, это был не сон. Она открыла глаза, однако ничего не поменялось – пещера была погружена в кромешную темноту даже без единого намека на свет. Было тихо. Жестокая летняя гроза ушла также внезапна, как и пришла, оставляя за собой ничего, кроме легкого дождя и повсеместного запаха сырой земли.

Наверное, было слишком тихо. Ничего, кроме мягкого сопенья волчицы… и голоса:

“Выходи, малышка. Я твой друг”.

Несмотря на то, что она до сих пор не могла разобрать многие слова на языке хищников, таинственный голос говорил медленно и простыми словами, которые было гораздо проще разобрать, нежели волчьи. Голос был мягким, успокаивающим, практически гипнотизирующим. Голос доносился снаружи, словно настойчивый звон сирены.

“Дитя, пожалуйста выходи…”

Олененок моргнул, протер глаза. Она снова проверила не была ли это волчица, которая решила поиграться с ней – но это точно было не так, так как крупная хищница явно спала.

Медленными, напуганными шажками, фунт за фунтом она отдалялась прочь от тела, с которым она провела всю ночь. Если волчица проснется, все будет кончено. Но концентрация, терпение и ловкость пришлись кстати – олененок смог выбраться из объятий мягкого хвоста и увеличить дистанцию между собой и похитительницей.

Мелодичный голос продолжал звать наружу. С каждым корнем, который она отодвигала в сторону, с каждым дюймом, который она проползала на пути к выходу, становилось все светлей. Что бы там ни было, это было прямо снаружи. Ожидало ее.

Олененок продолжал ползти. По мере того, как она отдалялась от волчицы, ее движение становились все более резкими, менее сосредоточенными на тишине и более на том, чтобы выбраться как можно быстрей.

И вот она, свобода. С триумфом она выбралась из дыры, поднялась и стала озираться вокруг.

Сидя со скрещенными ногами, на одном из дубовых корней находился… другой волк? Сердечко олененка подпрыгнуло, а ее тело замерло, готовясь к побегу.

“Привет, дитя”, - поздоровался неизвестный, чуть наклоняясь вперед, чтобы бледный свет от луны смог освятить ее лицо.

Олененок быстро понял, что это был не волк. Она и близко не была такой большой – хоть и значительно больше маленькой оленихи – с более длинными ушами. Но больше всего выделялся ее мех, не серый или черный, как у волков, с которыми встречался олененок, а двухцветный: ярко-оражево-коричневый и кристально белый.

“Потеряла свою Мар, малышка?” – спросила лисица, ее теплый голос и рядом не стоял с доминирующим рычанием волчицы.

Олененок нерешительно закивал.

“Я собираюсь спуститься, чтобы мы смогли поговорить. Я не обижу тебя. Не бойся и не шуми или ты разбудишь волка”.

После того, как олененок показал, что они поняли друг друга, лиса поддалась вперед, спрыгнула со своего места, мягко приземлилась на лапы, скрестила руки и кинула оценивающий взгляд на свою собеседницу уже вблизи.

“Хорошая девочка, - сказала она. – Я видела, что произошло, дитя. Большой злой ллоп обидел тебя, забрал из дома, чтобы съесть. Очень нехорошо”.

Олененок моргнула в замешательстве. Что эта другая хищница хочет от нее? Она выглядела вполне дружелюбной, но после опыта взаимодействия с волчицей, ей не особо льстила возможность вновь поставить себя в опасное положение.

“Итак, - продолжила лисица. – Я решила, что не могу остаться в стороне. Ты понимаешь о чем я говорю? Я говорю о том, что могу отвести тебя обратно, к твоей Мар”.

Было очень тяжело не поверить такому ласковому голосу, такому дружелюбному настрою, такое заманчивое предложение. И все же, она сомневалась, отступив назад и готовясь пуститься наутек в любой момент.

“Да ладно тебе, кроха. Твоя Мар наверняка уже вся испереживалась за тебя, и если ты решишь уйти одна, то ни за что не сможешь ее найти в одиночку. Я кстати тоже очень хорошо выслеживаю запахи, видишь? – несколько утрированным и даже комичным движением руки она ткнула в свой нос, вызвав у олененка небольшую улыбку, впервые за долгое время. – Я смогу показать тебе обратный путь. Ты веришь мне? – медленным, почти театральным движением она протянула руку.

Олененок закивал и вложил свою руку в лисью: “Жо верит”.

Лиса улыбнулась, сжимая руку ребенка: “Тогда пошли со мной. Мы должны действовать очень, очень тихо… калат, да?”

Ответом стал еще один маленький кивок. “Калат”, - повторил олененок, удовлетворенный тем, что нашел кого-то, кто хоть немного говорил на ее родном языке, ну или во всяком случае был настроен на двустороннее общение.

И таким образом, волчья добыча ускользнула из лап своей законной обладательницы.

Лиса прокладывала дорогу, петляя между деревьев и запутывая их следы, уходя все глубже и глубже в самые темные уголки леса, куда большинство травоядных не посмело бы сунуться. Они перепрыгивали через корни, скользили под ветвями и продирались через кустарник с изумительной скоростью. Их темп был размеренным и в то же время быстрым – было очевидно, что ее спаситель желал настолько разорвать расстояние между ними и волчицей, насколько это было возможно, и одно это вселяло веру в лисицу со стороны олененка.

Но даже несмотря на то, что она была только что спасена, что-то не давало ей покоя. Что-то было не так.

Пытаясь поспевать за темпом лисы, которая все продолжала тащить ее за руку, олененок запустил мыслительный процесс в своей светлой голове.

Ей и раньше доводилось видеть более темные части леса на обратно пути с волчицей. Она вспомнила, что рассматривала возможность совершить свой побег через эту область леса, надеясь на густой кустарник, который по идее должен был замедлить ее преследователя, но в конечном итоге она отбросила эту идею. Они оставили эту территорию позади на пути к волчьему логову.

Волчье логово должно было находится недалеко от родного пастбища олененка.

Ее не вели назад к дому, ее вели совершенно в противоположную сторону. Она начала замедляться, сопротивляясь лисьей хватке, заставив ту обернуться со смесью недовольства и озадаченности на морде.

“К-куда?” – она спросила, потихоньку начиная складывать два и два.

Она произнесла магическое слово, которое превратило ее доброжелателя в монстра.

Все произошло в течение пары секунд. Лиса резко остановилась, вынудив олененка врезаться в нее, ее хватка стала более прочной и болезненной, прямо как хватка волчицы. До того, как ребенок смог хоть что-то сделать, он почувствовал сжатую лапу на своей глотке и удар в спину от дерева, к которому его прижали.

Не имея возможность пошевелиться под превосходящей силой лисицы, едва имея способность дышать из-за сжатой на ее горле лапы, единственное, что мог олененок — это хныкать и плакать, а также хватать ртом воздух, что было определенно музыкой для лисьих ушей.

Лисица улыбнулась; зубастая ухмылка, острые клыки, готовые убивать, запах крови и плоти предыдущей жертвы, исходящий от них. Она нагнулась вперед, чтобы получить возможность лучше почувствовать запах ужаса, соленый вкус ее слез.

“Малышки не должны разговаривать с незнакомцами”, - полностью пропал нежный, сладостный тембр, как и иллюзия жалости в ее голосе. Остались лишь злорадство и равнодушие в ее тоне – пробирающие до костей шипение из чистого садизма.

Волчица была охотницей, лиса же была убийцей.

Олененок попытался позвать на помощь, но ничего не вышло – она едва могла сипеть под силой давления на ее гортани. К ее удивлению лиса сама ослабила хватку, позволяя дитю испустить крик о помощи, перемешанный с визгами беспомощной добычи. Она звала Мар, она звала Пар - и она звала Ллоп.

Затем она замолкла, начав снова хныкать, когда лисица внезапно разродилась взрывом смеха. Громкое, неприятное гоготание заполнило уши олененка.

“Можешь звать своих маму, папу, да хоть прапрадедушку, посмотрим, кто откликнется, моя маленькая вкуснятина! Никто не услышит тебя, а если и услышит, то никто не придет, - острый коготь опустился на щеку олененку, скользя по меху. Затем он устремился вверх, вдоль дорожек от слез, в опасной близости от глаза. – Особенно эта чертова волчица”. Слова лисы буквально сочились от яда и наслаждения, каждое слово было тщательно подобрано, чтобы причинить боль и страдания, чтобы максимально вселить чувство ужаса в свою жертву.

Коготь остановился буквально в дюйме от глаза олененка. А затем он ушел, только чтобы вся когтистая лапа лисицы опустилась на лицо своей жертвы, впиваясь в кожу, проливая кровь и заставляя жертву извиваться в приступе боли. Медленно и размеренно когти спускались по лицу, с легкостью разрезая кожу под ними. Ноздри лисы зашевелились, наслаждаясь металлическим запахом, пока поток темно-красной жидкости бежал вниз по шее жертвы, растворяясь в намокшем мехе.

Олененок закрыл глаза в ожидании и мольбе о быстрой смерти. Она почувствовала, как острые когти спускаются к ее шее, как они начинают обхватывать ее глотку, готовые снова пролить кровь.

Топ, топ, топ.

За своим всхлипами, олененок не услышал шелест ближних кустов. А вот лиса услышала, и у нее практически не оставалось времени обернуться на звук, перед тем, как что-то снесло ее.

Звуки рычания и рева наполнили воздух как раз в момент падения олененка на землю, когда все ее окружение содрогнулось, и лисица была вынуждена резко отпустить пленницу от своей хватки. Хватая ртом воздух, олененок обхватило свое лицо, пытаясь остановить поток крови.

Она открыла глаза.

Перед ней предстал клубок борьбы, крови и меха. Охотница и убийца вступили в ожесточенную схватку всего в паре шагов от нее. Сперва могло показаться, что за волчицей было преимущество, учитывая ее превосходящие силу и размер, а также то, что она нанесла первый удар, однако лиса выпустила на волю всю свою злобу, показывая себя достойным соперником в борьбе с более опытным хищником.

Олененок не собирался выяснять, кто выйдет победителем из этого боя.

Она выбрала направление и устремилась прочь. Адреналин наполнил ее кровь, ее маленькое сердечко стучало с невероятной частотой, ее мускулы использовали всю оставшуюся в них силу. Она бежала, спасая свою жизнь, мир вокруг нее превратился в размытые зелено-коричневые контуры, лучи света перемежались с тенями больших деревьев. Частые капли дождя вновь снизошли на землю, пропитав шкуру беглянки, замедляя ее, но она продолжала свое движения, бежав так, как никогда до этого. Чириканье птиц, жужжанье насекомых проносились мимо нее на большой скорости, создав доплеровский эффект за считаные секунды.

Кровь на ее лице, кровь на ее руках, кровь на ее ладонях. Острая боль пронзила ее, смягченная дозой адреналина в ее крови. Ничего из этого уже не имело значения. Просто бежать. Просто бежать. Она не имела ни малейшего понятия куда она двигалась или где она находилась. Земля под ее копытами становилась более твердой и каменистой. Зелень становилась все более редкой. Облачное небо вдалеке становилось все более видимым с каждой секундой.

Ее мускулы ныли от напряжения. Ее хрипение становилось все более лихорадочным с каждым шагом. Ее тело начало подводить ее. Просто бежать.

В конце концов, ее тело просто не выдержало.

Там, где до этого момента находились лишь бесконечные ряды деревьев, теперь было лишь бескрайнее небо. Буквально в паре шагов от нее земля просто… закончилась, превратившись в огромный каменистый обрыв. Тупик.

Ее ноги более не имели возможности поддерживать вес тела, олененок просто рухнул мешком навзничь на неожиданно твердую почву, кровь устремилась из ее ран, собираясь в красные лужи на земле. Она издала хрип, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха, что спровоцировало острую боль в ее груди.

Она просто лежала на земле, устремив свой взор на небо, позволяя прохладной дождевой воде течь по ее телу, смывая кровь.

Нет, только не так… она должна продолжать идти. Вновь расходуя те крупицы сил, которые она смогла восстановить, валяясь на земле, она заставила себя подняться.

Она глянула на обрыв. Надежды на то, что будет возможность аккуратно спуститься вниз, не разбившись при спуске, сразу рассеялись, как только она заметила острые выступы и камни усеявшие всю поверхность обрыва. Она должна найти другой путь.

Олененок не успел ступить и шагу, как нечто возникло из леса. Массивная согнутая фигура с когтями наперевес, покрытая кровью, с клочками отсутствующего меха и яростью в глазах – нечто прямиком из ночных кошмаров.

Волчица уставилась на олененка, ее обнаженные клыки были покрыты лисьей кровью.

Двое обменялись долгими взглядами, не издав ни единого звука, за исключением тяжелого дыхания.

Волчица поддалась вперед. Ее голос был наполнен низким утробным рычанием, настолько диким, насколько это можно было ожидать от кого-то, кто только что сражался с другим хищником. Олененок не смог разобрать набор ругательств и угроз, вырвавшиеся из ее, источающей гнев пасти. Тон волчицы походил на тон родителя, чей ребенок подверг себя опасности - совокупность гнева и облегчения:

“Ты. Сюда. Живо”.

Ее палец показывал на пустое пространство перед собой, не оставляя сомнений в смысле сказанного.

Однако вместо подчинения дитя сделало шаг назад, задев камешек, который покатился вниз на дно обрыва. Несколько раз он задел зазубренные края ущелья, издав клацающий звук.

Волчица замерла.

Впервые за все время олененок увидел нотки бессилия в волчьих глазах.

Она увидел в них сомнение. Увидела страх.

Робко она подошла еще ближе к краю.

“Остановись!”

Это не было приказом. Это была просьба.

Она вынудила волчицу умолять.

Проявилось некое осознание на потрепанной детской мордочке. Она стояла прямо, взирая на хищницу. Она больше не боялась. Используя свою жизнь, как разменную монету, она наконец-то взяла ситуацию под свой контроль.

Ее судьба была предрешена в любом случае, но теперь она сама могла выбрать, как именно ей уйти. И после стольких дней слепого повиновения, испуганного подчинения, даже такая крупица свободы ощущалась волшебно.

“Не делай этого. Не трать свою жизнь впустую! – в голосе волчицы звучало вполне обоснованное волнение. – Не…”

Черт возьми, да как же будет этого слово? Вспоминай, вспоминай…

“Не… каур”, - произнесла волчица, впервые делая нелепые попытки в разговоре на языке добычи. – Не трать жизнь”.

Олененок посмотрел сначала вниз на дно обрыва, прокручивая в голове прыжок, который гарантировано станет ее последним, затем обратно на волчицу. Ее показная стойкость дала трещину, слова волчицы вызвали в ней череду противоречивых эмоций. Слезы вновь устремились по щекам.

Ее рот открылся. Она говорила медленно, но четко, каждое слово проходило через комок в ее горле. На языке хищников.

“Я…” - промолвила кроха, ее ручки сжались в кулачки, пока она смотрела на волчицу. – “Все…равно…” – она пыталась вспомнить слово. – “Мор”.

Глаза волчицы раскрылись в изумлении, от безвыходности положения с точки зрения маленькой оленихи, а также от ее обретенной последовательности в своих действиях. И все же последнее слово ускользнуло от понимания волчицей – самое главное слово.

Оно может означать что угодно.

Это точно не ‘прыгну’, она знала это слово – ‘слата’, если она ничего не перепутала. Может быть ‘подойду’, но она все выглядела напуганной и нерешительной. Упаду? Умру?

“Мор в любом случае”, - повторил олененок.

Умру – ‘Умру в любом случае’.

Волчика мотнула головой: “Нет! Не надо или твоя ‘мор’… будет напрасной”. В словах волчицы прослеживалось скрытое отчаяние, что еще больше усугублялось сложностью хищницы в понимании чужого языка и разговоре на нем.

“Какая… дирен? Мор в любом случае”.

К счастью эту фразу можно было понять по одному контексту. Первое слово по всей видимости означало ‘разница’. У волчицы было всего три слова, которыми она могла ответить. Она посмотрела точно в глаза своей плачущей жертвы и произнесла: “Жизнь порождает жизнь”.

Олененок непонимающе моргнул.

“Слата и умрешь, да, - продолжила волчица, сопровождая свою речь жестикуляцией для лучшего понимания. – Но это будет больно. Эмм… Дор. Боль. Может умрешь быстро – мор быстро – может не мор. Упадешь, истечешь кровью. Будешь голодать. Голод… фама. Но я – ллоп – ллоп добрая. Твоя мор не будет напрасной. Мор быстро, без дор”. Она взяла паузу, переводя дух и продолжила: “Ллоп фама. Мор тоже. Нужна жизнь. Нужда пища, - она показала на землю. – Растения умирают, чтобы ты могла есть. Ты умираешь, чтобы ллоп ел. Ллоп умирает, чтобы черви ели. Напрасная мор, для всех плохо”.

Олененок выглядел ошарашенным. Она еще не видела волчицу такой, старающейся из-за всех сил, явно обеспокоенной тем фактом, будет ли ее смерть плохой или хорошей. Кто-то настолько величественный, что даже считал использования языка своей добычи выше своего достоинства, теперь снизошел до того, что готов выставить себя на посмешище, лишь бы она не прыгнула.

Закончив свои увещевания, зная, что ей больше нечего добавить, дабы повлиять на решение олененка, волчица лишь вздохнула: “Твой дирен. Сделай правильный выбор. Пожалуйста”.

Оба смотрели друг на друга – мрачная и серьезная хищница и плачущий, истерзанный ребенок. Никто из них не шевелился. Глаза олененка, который готов был прыгнуть при малейшем движении, метались между обрывом и волчицей. Но было похоже, что волчица была искренне в своем решении предоставить полную свободу выбора своей добыче относительно ее судьбы. Охотница не делала никаких движений и просто наблюдала, вся злость и жестокость покинула ее пропитанное кровью тело.

Несколько секунд в нерешительности спустя олененок сделал свой выбор. Еще пару камешков посыпались вниз по утесу…

Она пошла вперед к волчице, которая одобрительно кивнула.

“Ты сделала правильный выбор”.

Олененок ничего не ответил. Ее молчание было встречено с уважением.

Путь обратно к пещере был на удивление коротким. Лиса, в попытках запутать их следы и дезориентировать олененка, постоянно была вынуждена петлять, у волчицы же такой нужды не было. Они прошли мимо вымазанной кровью полянки, которая стала местом сражения двух хищников, и олененок заметил, что, хотя вся местность была пропитана кровью, тела лисицы нигде не было. Она посмотрела на охотницу, но та лишь пожала плечами в ответ.

К тому моменту, как они достигли входу в свое укрытие, погода окончательно прояснилась. Даже несмотря на то, что запах сырой земли и мокрых листьев все еще был ясно ощутим в воздухе, а каждый шаг заставлял их увязать в покрытой лужами лесной поверхности, солнце наконец-то начало выходить из-за облаков, наполняя столь унылое окружение хоть чем-то жизнерадостным. Вдалеке была видна еще одна стена из грозовых туч, что говорило о том, что все это было лишь затишью перед бурей..., впрочем, пройдет какое-то время, перед тем, как они вновь столкнутся с данной проблемой.

Первое, что сделала волчица, когда они вернулись, это начала обрабатывать раны олененка, не обращая внимание на свои собственные. Она наложила мокрые листья на порезы на лице олененка, который закусил губу и закрыл глаза, пытаясь совладать с болью. Но действия волчицы были нежными и медленными, и в ответ олененок доверился ее опыту и хорошим намерениям.

“С этого моменты кое-что поменяется, - начала волчица, продолжая промывать раны олененка. – Ты продемонстрировала, что тебе можно доверять, так что я приняла решение предоставить тебе небольшую свободу действий”.

Ребенок инстинктивно поднял свою голову и склонил ее набок, выражая одновременно замешательство и внимание к словам, но внезапная боль, пронзившая раненые мышцы, заставила ее вновь поморщиться.

“Не шевелись, - шикнула на нее волчица. Когда олененок подчинился указанию, тон волчицы вновь значительно смягчился, пока она принялась прочищать очередную рану. – Путь обратно не должен занять более одного дня. До нашего прибытия я позволю тебе перемещаться самостоятельно до тех пор, пока ты находишься в поле моего зрения. Если ты найдешь какую-нибудь еду по дороге, можешь ее съесть при условии, что это не займет много времени. Поняла?”

“Быть близко. Есть быстро. Жо по-ни-мает”.

“Хорошо. Но дабы сохранить эти послабления, я ожидаю от тебя в ответ беспрекословного подчинения. Проще говоря, веди себя как хорошая маленькая девочка и не создавай мне каких-либо проблем. Ты не должна разговаривать, пока я сама не обращусь к тебе, либо этого не потребуют обстоятельства. Ты будешь идти либо позади меня, либо рядом, но ни в коем случае не впереди”.

Еще один кивок, подтверждающий услышанное.

Еще один холодный листок был прижат к ране и убран от нее. Волчица посмотрела на него, затем показала олененку. На нем не было крови.

“Твои раны затянулись. Теперь мы ляжем спать – мы так и не отдохнули за сегодня, а уставшее тело не способно к путешествию”.

Все что необходимо было услышать ребенку – это слово ‘спать’. Устроившись поудобней на мягкой земле и убедившись в том, что ее раны не будут касаться земли, ей потребовалось совсем немного времени, чтобы провалится в сон.

Глянув на свою добычу в последний раз, волчица последовала ее примеру.

Однако в этот раз, она уже не видела нужды блокировать собой выход из пещеры.

Под яркими лучами солнца вновь продолжили свой поход охотница и ее дичь на пути к логову первой. Между ними установилась атмосфера легкости и понимания, принимая в расчет, что олененок выглядит гораздо более расслабленным в присутствии хищницы, а она, в свою очередь, не имела больше нужды постоянно следить и пресекать попытки к бегству своей добычи.

Но дитя было далеким от счастья, учитывая обстоятельства. Волчица видела это, но это было ожидаемо для нее. И хотя она позволяла своей пленницы небольшие остановки, чтобы дать олененку собрать немного еды, волчица не предпринимала никаких дальнейших действий, чтобы как-то подбодрить свою спутницу. В конце концов, это было невозможно, не прибегая к явной ложи, а такую метод волчица считала недостойным.

Во время одной из таких остановок, под бдительным взором, олененок смог найти немного ягод и сочных корешков, которые она выкапывала ловкими, оточенными движениями, которые впечатлили даже хищницу. Судя по всему, малышка была приспособлена к поиску еды для себя ровно также, как и волчица была приспособлена к охоте на свою. Всего несколько минут и олененок смог собрать достаточно угощений, чтобы ей хватило на весь оставшийся день.

Однако к удивлению волчицы, после того, как ребенок смог утолить свою потребность в пище, олененок остановился и посмотрел на нее. Ее взгляд был вначале был наполнен замешательством, затем сомнением, а в конце – жалостью.

Неужели ослабленное состоянии волчицы, терзаемое чувством голода, стало очевидным даже для ребенка?

С осторожность малышка подошла к ней, протянув сложенные ладошки, полные ягод и корешков. Даже для плотоядной они пахли восхитительно.

Поместив свою лапу на голову олененка, она слегка потрепала ее несколько раз.

“Спасибо за твое предложение. Но то, что полезно для тебя, для меня является ядом. К тому же это ты нашла. Они твои. Ты заслужила, чтобы насладиться ими”.

“Ллоп не ест?”

Волчица улыбнулась: “Боюсь, что так. Только то, что истекает кровью может меня накормить”.

Олененок посмотрел на нее с таким знакомым выражением полного непонимания. Но по мере того, как до нее доходил смысл сказанного волчицей, внезапно, страх начал проявляться в ее чертах, а ее голос превратился в испуганный шепот: “Ллоп ест, дор?”

Волчица моргнула. “Нет, это не навредит мне, с чего это вообще… ох, - она посмотрела на ребенка не зная, что сказать. – Да. Будет. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы это произошло настолько безболезненно, насколько это возможно”.

“… но дор?” – было не совсем ясно, не смогла ли она это понять или просто отказывалась понимать. В любом случае, похоже, что впервые она пришла к осознанию того, что ее и вправду съедят. Она сумела избегать этой мысли посредством надежд на побег, на то, что ее отпустят, на то, что она будет спасена… но теперь она приняла свою судьбу и все, что было с этим связано. Теперь она наконец осознала, что испытает такую боль, в сравнении с которой, боль от ее ран на лице покажется мельчайшим пустяком.

Волчица вздохнула: “Боюсь, что так, малышка”.

Кивнув в знак понимания, хоть ни на йоту, не став от этого счастливее, олененок тихо развернулся и вернулся к своей еде.

Минуты прошли в относительном спокойствии, не беря в расчет неловкое молчание между хищницей и добычей. Но вдруг уши волчицы встрепенулись, заставив ее тут же присесть.

Заметив изменение в ее поведении, олененок, занятый наполнением своего рта ягодами с ближайшего куста, также остановился. Она уставилась в ту же сторону, что и волчица.

Какое-то движение среди ряда деревьев, на небольшой поляне. Смех. Слова? Олененок моргнул в растерянности. Хоть было и непросто, она смогла разобрать язык. Ее родной язык, издаваемый несколькими голосами. Крики и вопли. Больше смеха.

Волчица и олененок вместе подошли чуть ближе, спрятавшись за одним деревом, выглядывая из-за него в одно время.

Олененок сразу признал своих сородичей. Шестеро таких же, как она, их слегка более темные шкурки давали понять, что эти дети из другого стада.

Пока волчица озиралась, пытаясь выяснить есть ли поблизости кто-то из взрослых, приглядывающий за детьми, олененок был заворожен картиной, представшей перед ее глазами.

Такие беззаботные, такие счастливые, прыгающие друг через друга, бегавшие наперегонки, валявшие дурака. Превосходная демонстрация того, кем она была несколько дней назад, до того, как услышала шуршание в кустах. Шуршание, которое обратило ее в паническое бегство, закончившееся ее поимкой.

Ее мир теперь был совершенно иным.

В конце концов, осознав, что поблизости не было никаких взрослых, волчица встала в полный рост. “Ладно, малышка. Здесь не на что смотреть”, - она посмотрела вниз и поняла, что олененок очевидно не согласен с ее высказыванием. Она даже не слушала, ее уши были сосредоточены лишь на счастливом смехе своих сородичей.

Волчица нежно ткнула когтем в плечо олененка, требуя обратить на себя внимание. Испуганная добыча извиняющееся посмотрела на нее в ответ, обнаружив лишь улыбку на лице волчицы. Олененок наклонил свою голову в недоумении.

“Иди”, - сказала волчица, кивая в сторону поляны.

Олененок моргнул. “Иди? Правда?” - она спросила нерешительно.

Ответом ей послужил мягкий толчок, который вытолкнул ее из укрытия в сторону поляны.

Двенадцать маленьких глаз-бусинок уставились на нее. Она оглянулась через плечо, высматривая волчицу, но та исчезла.

Найдя себе другое укрытие в виде густого куста с коническими листьями, волчица села на землю и стала наблюдать, с каким обретенным восторгом в ее прыгучей походке, олененок устремилась к своим. Она была настолько взбудоражена, что другие оленята даже выглядели слегка напуганными, в том числе и из-за запаха хищника на ней. Некоторые сделали пару шагов назад от нее, самые маленькие спрятались за спинами других. Но после того, как она приблизилась и другие смогли увидеть раны на ее лице, дети слегка расслабились, связывая запах и раны, как последствия неудачного покушения хищника. По сути, так оно и было.

Последовал обмен словами, которые волчица не смогла разобрать. Когда олененок разговаривал с представителями своего вида, она произносила слова очень быстро, тараторя почти без остановки, в отличии от ее способа диалога с волчицей. Это всегда было так странно наблюдать за общением кого-то с представителями свое вида по ту сторону языкового барьера. Таковы были мысли волчицы.

“Д’ан этс?” – спросил самый большой из оленят.

Ее олененок просто указал на восток – ну или, как она сама думала, где был восток. “Эст. Рамат ку банкс”.

За этим последовала череда удивленных ахов. “Тан ллуни! Ллуня!” – воскликнул кто-то. Но у олененка не было большого терпения на всякие разговоры, ее время было ограничено, и она хотела использовать его по максимуму. Она сделала шаг вперед, озаряя всех остальных своей доброжелательной улыбкой.

“Пик йуга?” – она спросила с надеждой в голосе.

Остальные смотрели друг на друга, обдумывая просьбу, пока самый маленький из них не вышел вперед и признес с улыбкой на лице: “Амб алегриа”.

И вместе с тем, она подошла к остальным детям, которые вновь начали резвится, прямо как до ее появления.

Волчица заворожено наблюдала за тем, как все сомнения и страхи олененка отступили назад, и она погрузилась в мир веселья, где самой большой ее заботой было победить соперника в игре наперегонки. Будучи хищником, будучи взрослым, очень легко забыть насколько дети могут быть легко приспосабливаемыми к окружению. Извлекая пример из этой детской мудрости, которая иногда исчезает с возрастом, охотница расслабилась, позволяя себе быть втянутой, в качестве невидимого наблюдателя, в детские забавы вдалеке.

Таким образом она провела время в безмятежном созерцании, пока выделяющийся рев оленя вдалеке не нарушил идиллию. Резко встав, она снова спряталась за деревом.

Игры на поляне тут же прекратились. Все олени собрались на опушке леса, и все смотрели на ее олененка.

Они говорили тихо, и, хотя волчица силилась разобрать хоть что-то из диалога, она не смогла уловить суть разговора из тех немногих незнакомых слов, которые ей удалось разобрать.

Она увидела, как другой олень что-то объяснял ее олененку, указывая на лес и маня к себе рукой. Та в ответ смотрела то на них, то на место, где она в последний раз видела свою похитительницу. После момента сомнения, она опустила свои плечи и мотнула головой.

Другие олени переглянулись. Некоторые наклонили свои головы, некоторые моргали в замешательстве, другие не показывали никакой видимой реакции. Но спустя мгновенье, они кивнули и помахали в знак прощания своей новой подруге, перед тем как скрыться в лесу.

Еще один рев отразился эхом от лесных деревьев, теперь еще дальше. Волчица вышла из своего укрытия и пошла навстречу олененку – ее олененку – который остался один. Она положила лапу на плечо поникшего дитя и посмотрела на нее.

“Ты хороша провела время?”

Олененок посмотрела на в ответ и кивнула. Несмотря на ее удрученные выражение, она смогла улыбнуться и произнести: “Спасибо… тебе”.

Волчица удостоила ее своей собственной улыбкой и кивком, показывая ей жестом двигаться за собой – они потеряли достаточно времени, и клубящиеся облако медленно, но верно приближались. Олененок с покорностью последовал за ней.

К сожалению, их путь вел их прямиком в эпицентр грозы. Обойти ее не было никакой возможности.

Волчица могла сказать, что олененок был явно не в восторге от данного обстоятельства – до этого дитя ходило поблизости от нее, сохраняя темп и не отходя слишком далеко, однако теперь она шла впритык к хищнице, как будто большая стена меха могла хоть как-то защитить ее от шторма.

Пару часов спустя солнце полностью скрылось за горизонтом, и какофония звуков дневного леса сменилась на песнь сверчков и уханье сов. Но был еще один звук, выделяющийся среди остальных и становящийся все громче с каждым шагом.

Вскоре они достигли источника бурлящего шума. Это была река, с которой они обе были хорошо знакомы; именно эту реку использовал олененок в попытке обхитрить волчицу, запутав ее острое чутье. Однако теперь это была не просто река со спокойными, умиротворяющим течением; Переполненная от проливных дождей, она стала коричневый от плавающих в ней кусков земли и вышла далеко за пределы своих изначальных границ берега. Бурный поток проносил на большой скорости мимо них куски земли, камни, ветки, даже целые небольшие деревья.

Волчица скрестила руки, задумавшись. Это будет совсем непросто. Пытаться пересечь такой поток явное самоубийство. Им необходимо найти другой путь.

Ее взор упал на некий навес. Над рекой ветки двух больших деревьев по разную сторону берега образовали нечто похожее на мостик.

Они не смогут пройти по реке, но они смогут пройти над рекой. Им надо будет вскарабкаться наверх.

Ни один из них не был особо рад такому повороту событий.

“Нам нужно будет подняться туда, - объяснила волчица, указывая на навес из двух веток. – подойди, я подсажу тебя”.

Олененок моргнул и неуверенно повторила ее слова: “Подсажу?”. Однако, когда волчица подошла к дереву, уперлось одним коленом в землю и сцепила лапы, смотря на олененка в ожидании, малышка поняла, что от нее хотят.

Она замешкалась на пару секунд перед тем, как поместить свои маленькие копытца на сцепленные лапы волчицы. Практически в тот же момент мощный толчок отправил ее ввысь, и она отчаянно стала пытаться ухватиться за ближайшие ветки. Уже в момент ее падения ей все же удалось обхватить руками такую ветвь, а ее маленькие ножки комично затрепыхались, пока она наконец не смогла опереться копытцем о кору на стволе дерева, что позволило ей закинуть нижнюю часть туловища на ветку.

“Теперь иди и переходи на ту сторону. Будь очень осторожна. Проверяй ветки, перед тем как опереться на них и используй все свои конечности, чтобы обхватить ветвь. Иди медленно”.

И снова ответом для волчицы было лишь озадаченное выражение. Однако пару наглядных жестов спустя и ребенок кивнул ей в знак понимания.

Несмотря на то, что олененок и близко не был скалолазом, обладая компактной фигуркой и легкими костями, она с удивительной легкостью принялась пересекать импровизированный мост. Зная один из своих страхов, она благоразумно не стала смотреть вниз на бушующий под ней поток и попыталась отвлечь себя от его нарастающего рева. Ветки прогибались под ее весом, пока она переходила с одной на другую, но как только она отошла от центра их пересечения, ветвь снова стала надежной точкой опоры.

“Сделала! Сделала!”, - победоносно объявила она волчице на другом берегу, радостно размахивая руками. Несмотря на то, что разобрать ее слова было невозможно, охотница выглядела безмерно гордой.

Прыжок и олененок с чавкающим звуком приземлился на мокрую поверхность земли.

Теперь настал черед волчицы. Она проверила на прочность кору, проведя своим когтем вдоль ствола. Когда она была уверена, что кора сможет выдержать ее вес, волчица стала карабкаться вверх. Ее когти были далеко не такими острыми, как у кошачьих, а ее тело не было заточено на лазанье по деревьям. Более того, приступы голода, изводившие ее уже долгое время, только усугубляли положение. Однако она собрала свою волю в кулак, напрягла все свои мышцы и движение за движением проделала путь наверх к переправе.

Сидя на толстой ветке и смотря вниз на бурлящий поток, она воспользовалась моментом, чтобы перевести дух. После короткой передышки волчица поползла по ветке, цепляясь за нее всеми конечностями, которая, в свою очередь, сразу же стала прогибаться и трястись. Волчица достигла второй ветки.

Хруст.

Она почувствовала, как все ее тело, поддерживаемое конструкцией, которая готова была обвалиться и рухнуть в любой момент, начинает снижаться. На размышления оставалось не более секунды, и она прыгнула к соседней ветке, обхватив ее двумя руками, как раз в тот момент, когда первая ветка улетела в бушующую под ней реку.

Хруст.

Ее спасительная соломинка оказалось далеко не такой прочной, как она надеялась. Ветка тут же выгнулась под ее весом, готовая сломаться в любой момент. Оставалось преодолеть еще несколько футов реки на пути к берегу, с которого на нее в страхе смотрел олененок. Их взгляды пересеклись – шокированный олененка и сосредоточенный волчицы – как раз в тот момент, как матерая охотница использовала инерцию, оставшуюся от ее прыжка, чтобы раскачать ломающуюся ветку как канат.

Отпустив ветку как раз в нужный момент, она запустила свое тело навстречу берегу. Она услышала крик олененка полный ужаса, она услышала нарастающий рев бурного речного потока, и она увидела широкий ствол дерева, который находился аккурат на траектории ее полета. Она закрыла глаза и попыталась сгруппироваться в клубок, готовясь к удару, насколько это было возможно, учитывая те доли секунды, которыми она располагала.

Бух.

Листья и сухие ветки посыпались со старого дерева, в момент, когда волчица сотрясла его, впечатавшись в него всем своим весом. Удар выбил весь воздух из ее легких, что отразилось болезненным выдохом прямо перед тем, как ее тело сползло вниз по веткам и шмякнулось на землю, всего в каких-то пары дюймов от бушующей реки.

Олененок поспешил к ней. “Ллоп, ллоп!” – она заголосила и попыталась оттащить хищницу подальше от реки. Но единственным ее ответом стал вымученный скулеж. Тело волчицы лежало без движений, ее глаза были закрыты, а единственным признаком ее жизни были неровное дыхание и подрагивание ее век.

“Ллоп!”, - пискнул ребенок, теребя и раскачивая бессознательное волчье тело. Слезы бежали по ее щекам.

“Х-хвати плакать, - прошептала волчица скрипучим голосом. – Я буду в порядке. Всего лишь у-ушиб… помоги мне вс- ААРГХ!”. Попытка подняться, оперевшись на дерево, тут же закончилась болезным содроганием всего тела. Однако несмотря на свою удручающее состояние, она была крайне упрямой – не без помощи олененка, ей все уже удалось встать. Она дала указание ребенку притащить две большие ветки, чтобы использовать их как шину, и когда послушная кроха выполнила ее требование, волчица просто приказала той следовать за собой, утверждая, что знает пещеру неподалеку.

Путь занял всего несколько минут, однако состояние волчицы продолжило ухудшаться. Адреналин уже покинул организм и единственное, что позволяло ее телу продолжать движение была ее сила воли, но даже эта сила постепенно покидала ее. Позади нее плелся олененок, в его блестящих от слез глазах читалось безмолвное беспокойство за самочувствие своего похитителя.

По прибытии в пещеру волчица уже еле могла ползти, не то что ходить. Она рухнула на холодный каменный пол и оттащив свое тело к стене, оперлась на нее спиной. Несмотря на все попытки оставаться мужественной, каждое движение сопровождалось вздрагивание, скулежом или и тем и другим вместе. Она прикрыла глаза, но не из-за желания поспать, а из-за принятия своей мрачной судьбы.

И затем она почувствовала, как что-то прикасается к ней. Что-то холодное и мокрое прижатое к ее ссадинам. Боль пронзила ее тело и заставила открыть глаза, которыми она увидела олененка, напуганного ее внезапным движением. В ее маленьких ручках были собраны мокрые листья, те самые, которыми промывала ее раны волчица. После мгновенья сомнений, олененок продолжил тереть листьями ногу волчицы.

Даже сквозь боль волчица не могла не отметить самоотверженность малышки. Не ведая разницы между способом ухода за рваными и закрытыми тупыми ранами, она продолжала упрямо копировать действия волчицы, которые она видела до этого. Ее неуклюжие движения совсем не облегчали боль, а делали даже хуже, но дитя упрямо продолжало, даже когда стало очевидно, что ее усилия ни к чему не приводят. И когда к ней наконец начало приходить осознание этого факта, она становилась все более отчаянной в своих движениях, даже сердитой.

“Нет… это не поможет”, - просипела наконец волчица. Олененок качнул головой в отрицании, но волчица проигнорировала этот жест и повторила свое утверждение.

“Нет! Жо помогать. Жо помогать!”, - завопила малышка, отчаянно озираясь по сторонам в надежде найти хоть что-то, что могло бы помочь.

Мягкий звук падения капель с ближайшего сталактита заставил ее уши встрепенуться: “Жо помогать с айква”.

Волчица попросила ее остановиться, но ее слова не достигли ушей ребенка, который побежал к сталактиту и подставил свои ладошки под падающие капли. Жидкость была на удивление холодной и даже заставила олененка вздрогнуть вначале, но ее настрой был непоколебим. Она сохраняла эту непоколебимость, уставившись на сталактит, как будто от одного ее взгляда вода начнет течь быстрее. Капли падали медленно, крайне медленно, но она отказывалась сдаваться. И вдруг она услышала еще один звук падающей воды. Она оглянулась, с надеждой выискивая еще один сталактит, но ничего не увидела. Затем она посмотрела вниз и вся ее надежда и непоколебимость разом испарились.

О чем она вообще думала, когда решила, что сможет удержать эти крохи воды в своих ручках? Она опустилась на колени начиная тихо плакать.

“Остановись”, - каждая буква вызывала боль в голосе волчицы. Олененок оглянулся через плечо, посмотрев на свою некогда пленительницу, теперь пациентку.

“Это все бесполезно, - она говорил медленно, четко произнося каждое слово. – Не поможет. Дор… внутри. Не снаружи. Даже если дор не прикончит меня, фама закончит начатое. Мое тело слишком ослабло. Оно не сможет излечиться само…”

Олененок моргнул. “Есть… излечиться”, - повторило дитя, возвращаясь к волчице. Нижняя губа олененка затряслась, а сам он заметно побледнел. Несмотря на всю боль, вид всего это заставил хищницу принять более спокойную манеру поведения, просто чтобы не заставлять ребенка беспокоиться еще больше.

Несколько минут прошли в молчании.

И затем волчица вздохнула.

“Дурацкая ошибка. Я действовала безрассудно и теперь расплачиваюсь за это, - сказала она, смотря на пол, пока все ее тело била крупная дрожь. – Пускай моя кончина послужит уроком для тебя, малышка. Не важно насколько ты матерая и опытная… одна ошибка и все кончено”.

Ответа не последовало. Лишь испуганное, растерянное выражение присутствовало на лице олененка.

“Больше не имеет смысла продолжать весь этот фарс, - продолжила волчица слабеющим с каждым словом голосом. – Ты можешь уходить. Я ранена, слаба и истощена. Я умру. Я не в состоянии остановить тебя. Ты смогла пережить меня и по праву заслужила свою свободу”.

Олененок моргнул. Ее взгляд упал на выход из пещеры, который находился за волчицей. Больше ничего не преграждало путь. Ни лисы, готовые наброситься на нее, стоило ей только высунуться наружу, ни страх быть настигнутым более быстрым и сильным хищником. Наконец-то возможность побега снова стала реальностью. Она встала на ноги, и волчица никак не препятствовала этому.

Лучи солнца пробивались через щели в облаках, подсвечивая зеленую траву, открытые равнины. Возможность найти свою семью, есть, играть… жить.

И все же она сомневалась. Каждый раз, когда она собиралась сделать шаг навстречу выходу из пещеры, какая-то невидимая сила не позволяла ей этого сделать. Она посмотрела на волчицу, и ее маленькое сердечко наполнилось грустью и жалостью. Она закрыла глаза и скрепя сердце сделала несколько шажков навстречу свободе. Со слезами на глазах и опустошенным взглядом, она обернулась, снова бросив тоскливый взгляд на волчицу.

Что происходит? От чего ей так тяжко на душе? Она ничем не обязана этой волчице, она хотела сбежать все это время и теперь, когда наконец представилась такая возможность, когда волчица сама прогоняла ее, она просто... не смогла уйти.

Волчица просто уставилась на нее в недоумении.

И затем хищница почувствовала, как что-то внутри нее начинает закипать. Даже не успев это осознать, она начала издавать утробный рык, а выражение на ее морде ожесточилось. Невинность этого олененка, его страх, его замешательство, его нежелание просто уйти – как это существо может быть настолько глупым? Охотница пыталась научить ее уроку, закону, по которому живет дикая природа с момента, как она поймала ее, но она так ничему и не научилась!

Ее лапа, сжатая в кулак, шарахнула по каменной стене, что вылилось в новый приступ пронзающей боли. Она обнажила свои клыки, не в улыбке, но в сердитой гримасе и взревела:

“ПРОВАЛИВАЙ!”

Громкий, внезапный звук настолько напугал олененка, что тот плюхнулся на землю и начал уползать спиной вперед от нее, не переставая хныкать. Но уходить окончательно она так и не решалась. И вся эта невинность, непонимание ситуации, жалость или чтобы то ни было, только подстегивало ярость волчицы. Ее тело больше не могло выдержать такого напряжения, каждое слово давалось с неимоверным трудом, каждое движение вызывало лишь новые всплески боли, но она продолжала свой монолог через злость и страдание.

“Уходи! Пусти! Почему ты все еще здесь!?” – она ткнула когтем в сторону выхода, в сторону густого леса снаружи, где птички пели, а оленята играли, радовались жизни, взрослели и умирали в окружении своих родных и близких.

Но она все еще не двигалась! На самом деле, после внезапной волны инстинктивного страха, она собрала волю в кулак и теперь снова смотрела на волчицу. Да, слезы все также продолжали катиться по ее щекам, а испуг на ее лице никуда не ушел, но она продолжала смотреть, не отводя взгляд и не мигая, прямо в глаза волчицы.

“Жо выбирает. Не ллоп”.

Четыре слова. Всего четыре слова потребовалось, чтобы до волчицы наконец дошло.

Олененок усвоил урок. После всего пережитого она все-таки приняла свою смерть, дабы позволить жить другому. Малышка готова была пожертвовать собой, чтобы облегчить страдания другого.

Олененок усвоил урок. В отличии от волчицы, которая позволила личным чувствам встать на пути естественного хода событий. В данный момент, ребенок был учителем, а волчица учеником.

Она закрыла свои глаза, громко выдохнув. Она почувствовала, как уходит дрожь мускулов от злости, хмурая гримаса на ее морде заметно смягчилась. Наконец она заговорила, ее тон был спокойным и обходительным, разве что измученным от страданий и учащенного сердцебиения.

“Если ты останешься, ты знаешь, что произойдет”, - сказала волчица. Ее слова звучали рвано, как будто им было тяжело пробиться сквозь ком в ее горле. Благодарность, сожаление, счастье и все, что было посередине. Злость полностью оставила ее, оставив после себя лишь запутанные, хаотичные мысли. Это было совсем на нее не похоже, быть такой… эмоциональной. “Ты умрешь. Я насыщусь”.

Олененок лишь кивнул.

“Жизнь… порождает… жизнь?”

Охотница слегка потрепала голову олененка, сияя гордостью: “Будем надеяться, малышка. Будем надеяться”.

Нежно, она подтолкнула голову ребенка к своим коленям. Олененок не сопротивлялся, полностью отдавая свое тело во власть волчицы.

“Будь сильной. Скоро все закончится”, - сказала хищница, смотря на олененка, как мать смотрит на свое дитя.

Глаза олененка снова открылись. Она повернула голову и посмотрела на волчицу. Ручейки слез прекратили стекать по ее лицу. Она поместила руку себе на грудь. Ее губы шевелились, она что-то прошептала, но ее заиканье мешало разобрать что именно:

“Ц-ци… эль”.

Игнорируя неудобство, которое сопровождало каждое ее движение, волчица наклонилась ближе: “Что такое, малышка? Я не понимаю”.

Олененок слегка нахмурился в своем детском негодовании. Она сказала это еще раз, в этот раз четче. Как-будто это было важно.

“Циэль”, - произнеся это слово, она снова нажала рукой на грудь, в этот раз более напористо, указывая на себя.

Глаза волчицы широко раскрылись в понимании. Она протянула свою лапу и положила ее поверх маленькой ручки, ощущая биение маленького сердечка. Она улыбнулась.

“Циэль”, - повторила волчица. Одобрительно кивая, олениха улыбнулась в ответ и закрыла глаза, принимая изначальное положение тела. Похоже, что небольшой разговор слегка успокоил ее. Большие, покрытые мехом лапы, которые были холодней обычного, опустились на голову олененка, который погрузился в похожий на сон транс, слушая мягкое напевание волчицы. Время пришло. При других обстоятельствах она бы закончила это быстро – укусом в горло. Чистое убийство с минимальным количеством страдания. Однако в данных обстоятельствах она едва могла пошевелиться. Вся ее нижняя часть была настолько избита, что малейшее движение провоцировало острую, охватывающую все нервные окончания боль. В данных обстоятельствах этот процесс будет медленным и мучительным для них обеих.

“Расскажи мне о себе, малышка, - прошептала хищница приятным, успокаивающим голосом. – Тебе нравятся цветы?”

Несмотря на наполненность тревогой и страхом, упоминание цветов пробудило в олененке интерес.

“Жо нравятся. Очень”, - она ответила с каплей радости в своем голосе.

“Мне тоже. Какой цветок твой любимый?”

“Жо нравится тюльпан. Красочны, мягки, хороши. Жо еще нравится роза, пахнуть по… - ее стрессовое состояние вызвало стремительный поток слов, но в конце концов она сосредоточилась на самом вопросе. – Но жо больше всех нравится лилии”.

Аккуратным движением волчица поднесла запястье олененка к своей морде. Ее вторая лапа прошлась по макушке ребенка, топорща мягкий мех и успокаивая ее. Когда теплое дыхание волчицы ударило в предплечье олененка, волчица услышала, как учащается в панике дыхание крохи, а речь о любимых цветах тут же затихла.

“Продолжай. Расскажи мне, почему лилии твои любимые цветочки”. – в очередной раз нежное шептание хищницы успокоило нервы олененка.

“Л-лилии больше, большие чем другой цветок, альтра, - она тихонько хныкнула. – Но при проп, лилии многа мен-“.

Волчица не дала ей закончить. Потребность к действию, продиктованная нежеланием продлевать страдания олененка еще дальше и своим собственным диким голодом, заставили клыки волчицы обнажиться. Прошептав благодарность сквозь свои клыки, она открыла пасть и пронзила мягкую плоть.

Олененок содрогнулся в приступе боли, издав пронзительный крик. Было очевидно, что она храбро пыталась совладать с собой, как хорошая девочка, но не смотря на все ее усилия, она не могла удержать себя от рыданий, пока огромная пасть рвала мускулы, прокусывала вены и дробила кости.

“Дор!”, - закричала она. Она попыталась сопротивляться и в течение нескольких секунд ей даже это удалось, даже когда ее тело начала бить крупная дрожь из-за начала болевого шока, даже когда она начала задыхаться из-за гипервентиляции легких. Тихие баюкающие звуки волчицы сделали боль чуть более терпимой, но она была просто ребенком. Она не была создана, чтобы переносить такую боль.

Волчица почувствовала теплый, металлический вкус, наполняющий ее пасть, пока она жадно глотала. Однако трепыхания тела на ее руках, слезы, стекающие на ее бедра, болевые спазмы, исходящие от ее жертвы, не приносили ей никакой радости, связанной с убийством после удачной охоты.

Рыдания олененка делали все только хуже. Крики ‘дор, дор’ заполонили пещеру, отражаясь оглушительным эхом.

“Все хорошо, все хорошо… Ты очень хорошо справляешься, малышка, - продолжала говорить волчица, ее ласковые слова поддержки были единственным, что не давало дитю окончательно впасть в панику. – Ты очень храбрая девочка. Тебе просто надо потерпеть еще совсем немного…”

Она сомкнула челюсти на куске плоти, вырывая его. Мощные потоки крови пропитали ее пасть и грудь, стекая по ее телу и измазывая уши и голову ревущего олененка. Сделав большой глоток, она почувствовала, как кровь начала стекать по ее глотке в желудок, бурчащий в ожидании того, что он так долго желал получить. Тут же она почувствовала, как приступы голода отступают, а ее слабость начинает проходить с каждым укусом, с каждой каплей крови. Все ее инстинкты требовали, чтобы она продолжала пожирать, насыщаться, но она не поддалась порывам. Она обещала минимум страданий. Она не нарушит свое обещание.

Момент первобытного удовлетворения, когда она почувствовала, как теплое, свежее мясо наполняет ее внутри, был прерван криками олененка, в этот раз не просто состоящими из слова ‘боль’.

“Пар!”

Она умоляла волчицу остановиться. Но было уже слишком поздно.

Рана на запястье олененка была слишком глубокой. Уже не имело значения, что обе из них предпримут в дальнейшем – болевой шок в любом случае закончит начатое, пока она будет истекать кровью, с волчицей, которая уже не сможет никак помочь. Волчица в таком случае также будет обречена, так как те крохи пищи, которая она уже получила - это мелочь для существа, которое находится на грани голодной смерти.

“Тсс… все будет хорошо. Ты отлично справляешься”.

В очередной раз, слова волчицы подбодрили малютку, которая закусила губу и замолкла, издавая лишь тихие всхлипы и похныкивания, а ее сознании становилось все туманнее. Стресс, боль, потеря крови, гул и почти гипнотический голос волчицы. Олененок начал что-то слабо бубнить, слова, которые волчица не смогла бы разобрать, даже если бы знала язык.

Стремительный поток оборванных мыслей проходил через затуманенное сознание ребенка, предложения разбивались на слова, слова на звуки, а сами звуки становились все тише и тише с каждым мгновением.

“Лу… ла… лилии… ми… лор”, - шептала малышка, разделяя каждый звук маленькими слабыми вдохами. – Оохгу… ло… ках… ком… ллоп…”

Волчица уже не просила олененка повторить сказанное. Сказанное уже не имело значение до тех пор, пока это помогало ей держаться. Но когда тело малышки начало слегка раскачиваться, волчица надежно прижала ее – без излишней силы, ласково, но надежно. Растерянное тело на ее руках попыталось оттолкнуться слабыми, неуверенными движениями, попыталось сесть, но лапа волчицы опустилась на ее грудь и уложило обратно в теплые объятия окровавленного меха.

“Тссс…”, - нашептывала охотница, ее дыхание источало кровь и смерть, ее лапа гладила кроху, размазывая кровь по ее драгоценной шкурке. Часть бывшего величия волчицы начало возвращаться к ней. Ее голос значительно окреп, а ее тело больше не было настолько безвольным. Каждое движение продолжала вызывать приступы острой боли, но она выглядела… здоровее. Сильнее даже, теперь, когда ее тело начало восстанавливаться от критического недоедания.

“Я знаю, я знаю, тебе больно… Все скоро закончится. Держи свои глазки закрытыми, отдыхай. Боль скоро пройдет… хорошая девочка. Я горжусь тобой, малышка”.

Бух-бух. Бух-бух. Бух-бух.

Биение крошечного сердечка о ее ногу.

Она приготовилась сделать еще один укус: “Почувствуй сон, почувствуй слабость. Прими их… скоро не будет больно…”

Олененок слегка вздрогнул, на его лице была отражена настоящая пытка, пытаясь быть ‘хорошей девочкой’ и подчиняясь командам. Волчица чувствовала, как тело на ее руках становится все более обмякшим, как будто не в состоянии больше поддерживать себя. Дыхание олененка, до этого лихорадочное и частое, замедлялось с каждым выдохом, превращаясь сначала в хрип, а затем еле слышное сипение. Ее сердцебиение – волчица помнила, как оно напоминало ей крылышки колибри в момент поимки олененка… теперь медленное, ленивое, неровное. Готовое навсегда остановиться.

Бух-бух… бух-бух…

Еще один укус. Он практически не вызвал содрогания. Ее всхлипы постепенно затихали, пока их вовсе не стало. Ничего, кроме мрачной тишины, нарушаемой лишь жуткими хрустами отрываемой и проглатываемой плоти с костями.

Бух…бух…бух…

Вкус крови в ее пасти - почти исчез. Ее голод - утолен. Ее шепот – нежный, тихий, благодарный:

“Спи, малютка, спи… ты хорошая девочка”.

Слабый, практически неуловимый выдох.

Бух.