Был день. Дабл Даймонд понял, что ничего не изменилось.

Кому-то может показаться, что эти предложения никак между собой не связаны, однако это вовсе не так: ночью изменения казались ещё менее заметными, а потому ощущение стагнации не отпускало его до рассвета. Теперь же подобные чувства он начинал испытывать и при свете дня…

Но обо всём по порядку.

Жеребец пробудился с первыми лучами рассвета, бесцеремонно ворвавшимися в его комнату через окно и серые занавески. Тело молило его ещё хоть пять лишних минуточек провести в постели — пусть она и была страшно неудобной, по утрам и камни могут показаться сладкой периной. Тем не менее, он без промедления встал, образцово-показательно заправил кровать, принял необходимые водные процедуры, будучи при этом недовольным тем, что ему пришлось потратить на это больше времени, чем обычно — как оказалось, расчесывать нестриженную гриву не так уж и просто. Лишь после сего обязательного комплекса утренних ритуалов он позволил себе сунуть нос за дверь.

Было раннее утро, день под эгидой Селестии только-только вступил в свои права, только-только сменил ночь; розоватое солнце вновь равнодушно наблюдало за жизнью маленького городка, затерянного где-то в горах эквестрийской Патагонии. Ну, как городка… скорее деревеньки. Или как ещё можно обозвать кучку бараков посреди окружённой горами степи, где вместо земли — пыль, на которой не растёт ничего, кроме чахлых колючих кустов?

Дабл Даймонд, жеребец цвета чистейшего снега с нетронутых горных вершин без единого цветного пятнышка с такой же белоснежной, как и он сам, гривой, весьма выделялся на фоне всеобщей пожухлости. Когда он шёл по единственной улице города, где всё — и дома, и ландшафт, и, казалось, сама атмосфера имели цвет пыли, он ощущал себя нетленной снежинкой в холодной пустыне. Впрочем, были на то и другие, не косметические причины…

Все остальные пони тоже давно пробудились и вышли из своих домиков; деятельность бурно кипела, а значит, Даймонд всё же действительно уделил своей гриве чуть больше времени, чем ему хотелось бы. Может, кто-то из сонных пони и остался дома, но таких явно было немного. Даже не смотря на то, что они больше не практиковали утренних построений, перекличек, совместных зарядок и обходов «заспавшихся», а значит, каждый имел право оставаться в царстве Луны ровно столько времени, сколько захочется, приверженность старому расписанию было не так-то просто искоренить.

Утро — время для работы. Правда, если раньше их всех делили на отряды, к которым приставлялись надзиратели, а затем отправляли трудиться на нужды города (Только Даймонд знал, что причины были несколько иными), то теперь каждый занимался своими делами. В основном пони копались в своих садах, которые теперь разрешено было заводить. Иные же просто имитировали деятельность, стараясь не выглядеть слишком заскучавшими.

«Старлайт заставляла их работать, чтобы они не успели заскучать, чтобы они не успели задуматься, будто бы что-то не так, будто бы мы топчемся на одном месте. В конце концов, она считала, что труд ради всеобщего блага — верный путь на пути к искоренению индивидуализма и эгоизма, а вместе с ними — и любых проявлений неравенства», — пронеслось в голове у жеребца, созерцавшего всеобщую рутину. — «Теперь же… теперь же они трудятся на автомате, потому что привыкли. Потому что так они не скучают и не думают, что мы по-прежнему топчемся на месте. Ничего не изменилось… совсем ничего…».

Он встряхнул головой, прогоняя печальные мысли. Для них у него была ещё целая ночь впереди.

Даймонд оторвал взгляд от земли и увидел двух переговаривающихся между собой кобылок. Они явно обсуждали что-то интересное и несомненно весёлое, ведь до его ушей то и дело долетали беззаботные смешки. Но более всего его заинтересовали их улыбки. Они улыбались не так широко, как когда-то было принято у них, но эти улыбки были совершенно искренние, не притворные и не вымученные.

Может, жеребец всё же ошибся? Может, какие-то изменения всё же произошли, просто он обращал внимание не на те вещи?

— Доброе утро! — дружелюбно поприветствовал он проходивших мимо него кобылок и помахал им копытом, нацепив свою самую лучезарную и, что немаловажно, искреннюю улыбку.

Пони преобразились на глазах. Они замерли, а милые искренние улыбки вдруг превратились в ту самую гримасу, в ту самую неуклюжую попытку выглядеть приветливо и дружелюбно, что он созерцал в этой деревне на протяжении многих лет.

— Доброе утро! — в унисон ответили они, натянув улыбки от уха до уха, больше похожие на оскал лицемерия. Даже сами голоса, казалось, были пропитаны антиподом искренности.

Дабл Даймонд горестно вздохнул и побрёл дальше, устремив взгляд в землю и не обращая внимания ни на кого и ни на что.

Ну конечно.

Всё дело было в нём.

Ведь раньше он был никем иным как правым копытом Старлайт Глиммер — властного диктатора, помешанного на идее всеобщего равенства. Она — корень всех бед, она — причина постигшего их город упадка; она игралась с обитателями этой милой деревни, словно с куколками, нанесла им непоправимую травму, ибо даже спустя столь продолжительное время после её изгнания каждый здешний пони видит её в кошмарах. Что уж там говорить, если им так и не удалость полностью избавиться от навязанных ей шаблонов поведения. Дискорд побери, они ведь даже название деревне придумать не смогли! Раньше она называлась «деревня Старлайт», теперь же это просто «деревня». Самое радикальное, на что они пошли — это снос её дома. Они сожгли его, разметали пепелище и посадили на том место дерево, которое должно было служить им всем напоминанием о том, что теперь они другие.

Звучит не слишком радужно, не так ли? Тем не менее, он был не только её правым копытом, но и её самым верным последователем. Он считал себя её тенью; полагал, что лучше всех понимал её, всегда записывал её речи и даже самостоятельно подготавливал агитационные материалы о равенстве — книги, листовки, брошюры, статьи.

И теперь за эту верность приходилось платить.

Да, они выбрали его мэром, но можно ли рассматривать это как уважение? Скорее уж они скинули на него работу, до которой никому не было дела. Серьёзно, каковы были его обязанности? Следить за тем, чтобы на единственной улице города не развалились дома, а также изредка прокладывать линии снабжения для торговцев и принимать заказы от местных владельцев магазинчиков? Бред какой!

С такими мыслями и с безнадёжно испорченным настроением он дошёл до лавки Шугар Белль, у которой за столиками уже сидели редкие пони. Не все привыкли к тому, что теперь светло-розовая единорожка с фиолетовой гривой могла печь что-то съедобное.

— Доброе утро, Дабл, — поприветствовала его владелица лавки, мило улыбнувшись. — Спасибо за то, что наладил нам снабжение с Понивиллем, у меня тут теперь пожизненный запас яблок. Ох, у меня прям мурашки, когда думаю, что из этого всего можно будет испечь! Кстати говоря, не хочешь яблочного пирога? Тебе причитается бесплатная порция. Отказы не принимаются

— Рад, что помог! — улыбнулся он в ответ. — С удовольствием попробую, что у тебя получилось.

— Уверена, ты не пожалеешь!

Даже несмотря на то, что они вроде как считались друзьями, он улавливал некую отстранённость, некий холодок в её интонации. Да, она мило с ним беседовала, вполне искренне улыбалась — за что он был ей премного благодарен — но так она вела себя абсолютно со всеми, даже с теми, кого она видела впервые в жизни. Единственное же отличие состояло в том, что именно с ним она держала некую дистанцию — говорила ровно то, что было нужно для поддержания небольшой светской беседы. Впрочем, её можно было понять: она ведь была одной из несогласных, а потому должна была бояться Даймонда, как огня, ведь именно он отвечал за выявление так называемых «сбившихся с пути». Возможно, если бы в своё время ему удалось раскрыть её замыслы, их отношения были бы испорчены безнадёжно. В любом случае, он был благодарен ей за то, что она вела себя с ним почти непринуждённо, и с удовольствием поддерживал беседу ни о чём и ни для чего.

— Очень на это надеюсь. Как поживает Найт Глайдер? Давно её не видел.

— Как обычно — витает в облаках. В прямом смысле. С тех пор, как были сняты ограничения на полёты, она практически всё время проводит в небе. Кажется, она быстро оправилась. Другие пегасы до сих пор боятся летать.

— Да, рад за неё, она молодчинка, — ответил Даймонд, умолчав о том, что днём ранее видел, как пегаска, завидев его с достаточно большой высоты, мигом приземлилась на землю, едва не разбившись.

— Есть новости из внешнего мира?

— Поговаривают, Эквестрия наладила торговые связи с какой-то страной грифонов. Я попросил одного из понивилльских, чтоб к нам тоже пару караванов отправили.

— Чудесно! Никогда не видела грифонов. Как тебе пирог?

— Просто великолепно, спасибо! Завернёшь мне один с собой?

— Конечно!

«Неужели вот так мы общались всё это время? Уму непостижимо…».

Далее первую половину дня он провёл у себя дома. Раньше в это время он занимался разработкой планов мероприятий и подготовкой «просветительских материалов» — он был одним из немногих обладателей привилегии работы из дома, все остальные пони в это время должны были трудиться на улице. Официальная причина — свежий воздух полезен для здоровья. Неофициальная, о которой знали лишь он и Старлайт — в комфорте, за стенами гораздо проще «отклониться от курса». Намного удобнее контролировать пони, когда они у тебя на виду.

Теперь же вместо бумажек с пропагандой и коррекционными списками ему приходилось иметь дела с бумажками с торговыми сметами, накладными, заявками и прочей бюрократией. На самом деле с этим легко можно было управиться за час даже с учётом того, что ему пришлось на карте прокладывать торговый маршрут от Мэйнхеттена, так как один из магазинчиков оставил заявку на тамошний текстиль. Казалось бы — можно заплатить любому каравану, так как практически все из них проходят если не через Мэйнхеттен, то рядом с ним, однако недосып делал своё дело — пусть он и ложился спать по тому времени, когда раньше был установлен отбой, засыпать ему удавалось далеко не сразу. Вот и теперь он сначала полчаса пытался найти на карте Мэйнхеттен, а когда наконец додумался перевернуть её, никак не мог заполнить бумажки, потому что забывал буквы, потому что хотел спать, потому что мысли постоянно возвращались к одному и тому же.

Старлайт Глиммер.

Талант и усердие, талант и усердие…

«Нет, нет…».

Он отгонял от себя любые мысли о ней. В конце концов, у них была другая жизнь. Да, ничего, по сути, не изменилось, но всё же…

«Нет, нет… не сейчас».

На эти мысли у него была ещё вся ночь. А сейчас его ждали дела.

За бумагами он просидел обед, во время которого раньше пони делали перерыв на «просвещение» — Старлайт собирала всех в круг, и все вместе они обсуждали литературу о равенстве, либо рассуждали на поставленные вопросы по типу «что бы ты сделал, если бы твой друг сбился с пути», «почему равенство важно», «как командная экономика способствует искоренению индивидуализма», «почему неизбежен сопутствующий ущерб» и так далее. Впрочем, Даймонд не всегда посещал эти встречи, ведь он являлся автором большинства книг и методичек, которыми пользовался их лидер.

От работы он освободился только после обеда. Он снова вышел из дома и снова застал работающих пони — не поменялось ничего, кроме положения солнца не небе.

Теперь ему нужно было совершить небольшой обход, но на этот раз не для уличения «тунеядцев», а для проверки общего состояния города — не покосились ли где стены, не покрошился ли кирпич, не слезла ли где краска и всё в таком духе. Однако, когда он шёл по улице, пони тут же начинали бурно имитировать деятельность или разбегались по домам.

Да, другая жизнь, конечно…

После очередного хлопка дверью за спиной он не выдержал и, не дойдя до конца улицы, развернулся и вновь ушёл домой.

Глава 2. Талант и Усердие (Ч.1)

Лыжи были продолжением его самого.

Ветер бил в морду со страшной силой, но это доставляло ему несусветное удовольствие. Казалось, его собственная грива едва поспевала за ним, пока он рассекал бескрайнее снежное море, покорял один склон за другим, и ничто не могло его остановить — он знал, что дома его уже не ждали. Тем не менее, глаза, которые слезились совсем не от ветра (он был в защитных очках), давно иссушили слёзы и лишь выискивали новую цель, новый склон, новое препятствие. Он уже и забыл кайф от покорения новых высот и новых мест, и теперь было самое время вспомнить давно забытые ощущения: восторг, бабочки в животе, несравненная лёгкость во всём теле и на душе. А ещё принадлежность. Несомненно, он принадлежал этому месту, ведь его имя — Дабл Даймонд, а его кьютимарка — три синих снежинки — возвестила своим появлением, что лыжи, снег и свобода — его постоянные спутники, его судьба, вся его жизнь.

В глаза бросился крутой высокий склон без единого препятствия. Подвох заключался в том, что заканчивался склон узкой тропинкой, за которой начинался глубокий обрыв. Любой другой пони испугался бы, но когда дело доходило до лыж, Дабл Даймонд не знал слова «опасность», он знал лишь слово «вызов». Ну, или «челлендж», если угодно.

Он сменил траекторию и помчался к склону под углом в тридцать градусов. Если всё пойдёт по плану, он проедется прямо по отлогости склона и эффектно закончит заезд на тропке.

Уже у самого края он молча вознёс молитву Селестии — он не боялся, но ему нравилось думать, что добрая богиня радовалась его успехам.

Мир перевернулся почти на девяносто градусов, но жеребец твёрдо стоял на ногах, рассекая снежную гладь. Склон дрожал — то сходила лавина, а он был её сёрфером. Это было словно полёт, по его телу прошли мурашки ни с чем не сравнимого удовольствия. Если адреналин — наркотик, то он определённо был наркоманом.

Вся радость резко испарилась, когда прямо по курсу замаячило что-то розовое… камень?

Разочарование, недоумение, испуг… ужас… это не камень, это… пони! Живой пони!

Ужас сменился решимостью. На размышления были доли секунд, но этого хватало, чтобы принять единственное верное для него решение.

Он резко повернул. Мир вокруг завертелся, закружился; равновесие было утеряно, а вместе с ним — шанс на идеальный исход.

На мгновение он увидел голубое небо без единого облачка, а затем — тьма, в которую он стремительно падал.

«Селестия!» — только и успел подумать он, пока безумие окончательно не захлестнуло его разум.

Когда он приземлился, он не ощутил ни боли, ни малейшего дискомфорта — разве что немного саднило бок после того, как он упал со склона.

Открывать глаза было страшно. Он не знал, где окажется — в аду ли, в раю ли, и будет ли ему больно. А вдруг он валялся на самом дне пропасти, разлетевшись на кусочки, и теперь переживает свои последние секунды. Если так, то он точно не хотел бы увидеть, что с ним произошло…

— Эй, я знаю, что ты живой! — раздался над ним женский голос, который совершенно точно не мог принадлежать обитателю ада. — Вставай! Не жди, пока я начну тыкать в тебя палкой.

Он медленно открыл глаза и в очередной раз убедился, что попал, как минимум, не в ад. Его взору предстала молодая кобылка, как будто совсем недавно окончившая школу. Её короткая фиолетовая грива с бирюзовой прядкой весьма изящно сочеталась с розовым окрасом самой пони. Через спину были перекинута пара седельных сумок. В синих глазах словно бушевал гневный океан.

— Я… жив?

— Жив?! Ну разумеется ты жив, я ведь только что спасла тебя, под хвост тебя дери! Ты что, нас всех угробить решил?! Если жить надоело, можно было сразу в обрыв прыгнуть, а не нестись на МЕНЯ! У меня, в отличие от тебя, есть ПЛАНЫ, и кстати говоря… из-за тебя сошла лавина. Как ты теперь предлагаешь мне пройти дальше?! Седло на тебя надеть?!

В любой другой ситуации он бы обязательно огрызнулся. В конце концов, если бы в последнее мгновение он не принял решение предотвратить столкновение ценой собственной жизни, они бы оба уже лежали на дне пропасти. Однако ему совсем не хотелось спорить, и дело было даже не громоподобном тоне разгневанной кобылки и не в том, что всего какое-то мгновение назад он был так близок к смерти. Ему просто… не хотелось пререкаться с Ней.

— Прости. Я не хотел подвергать твою жизнь опасности. Я думал, тут никого нет.

— И это повод перекрывать дороги? Каким местом ТЫ вообще думал?

Кобыла злобно фыркнула и отвернулась, дав жеребцу возможность лицезреть свой круп, на котором красовался знак в виде фиолетово-белой звёзды с двумя разноцветными ленточками. Символ магии?

— Извини, я…

— Нет, не надо, — прервала она его уже гораздо более спокойным тоном, удручённо вздохнув. — В конце концов, во всём виновата твоя кьютимарка. — Она вновь повернулась лицом к нему.

— Моя кьютимарка?

— Именно! Три снежинки. Дай угадаю… ты действительно хорош, когда дело касается лыж, не так ли?

— Да, — жеребец слегка смутился. Он знал, что ему практически нет равных в лыжном спорте, но признание вслух собственных заслуг казалось ему несколько вульгарным. — Но как это…

— Наверное, ты считаешь, что мало кто может с тобой тягаться? — кобылка начала обходить его по кругу, как хищник жертву.

— Ну, возможно. Хотя я часто встречал достойных соперников, и…

— Признай: на самом деле тебе кажется, что тебе нет равных.

— Что? Ты меня вообще слушаешь? Я этого не говорил!

— Тебе и не надо, твоя кьютимарка говорит за тебя. По-другому и быть не могло. Ты был самым обычным жеребёнком. Любил играть, имел какие-то увлечения, таланты, склонности, желания… у тебя наверняка были друзья, хотя бы один. Перед тобой был открыт весь мир, у тебя было столько возможностей. А потом у тебя появилась эта метка… это клеймо. И всё. Твоя судьба тут же была определена, кто-то вытянул за тебя твой лотерейный билетик. А потом ты начинаешь… выделяться. Ставишь себя выше других, а кто-то не ставит тебя ни во что. Теперь твоя жизнь связана с лыжами, и ты позволяешь себе то, что не позволил бы больше никто, позволяешь себе пренебрегать безопасностью и здравым смыслом, ведь «уж тебе-то лучше знать», ведь ты такой «особенный». Прямо как сейчас.

— Я же просто не знал, что там кто-то есть, моя кьютимарка тут не при чём!

— Хочешь сказать, если бы у тебя была любая другая кьютимарка, ты действовал бы более осторожно?

— Нет! Да… возможно? Аргх, ты извращаешь мои слова!

— Как думаешь, если бы у меня была другая кьютимарка, я бы смогла поступила вот так?

— Вот так это к…

Не успел он договорить, как вдруг его обволокло бирюзовое сияние, а земля в прямом смысле ушла из-под копыт и оказалась на слишком далёком от него расстоянии.

— М-магия… — пробормотал он, стараясь сохранить самообладание. — Всё-таки твоя к-кютим-марка оз-значает м-магию…

— Дело интерпретаций. — Кобылка вновь вернула жеребца на землю; его ноги по-прежнему подрагивали. — Мне нравится думать, что это скорее талант и усердие. Если у тебя есть определённый задаток, его необходимо развивать, чтобы он не угас, как одинокая звезда. Так уж вышло, что у меня действительно были некоторые таланты к магии, но я никогда не приписывала их своей кьютимарке. Я предпочитала самостоятельно их совершенствовать, и мои уроки привели к тому результату, который ты сейчас имел возможность наблюдать.

— Видишь? Кьютимарки не так уж плохи.

— О, ошибаешься. Несмотря на все мои волевые усилия и работу над собой, она делает меня несколько… высокомерной. Иногда я ловлю себя на том, что воспринимаю свою магию как данность, как счастливый билетик. Иногда я забываю, каких трудов мне стоили мои результаты. Что уж там говорить про общество, которое готово судить о тебе по одной только кьютимарке. Ты когда-нибудь был в Кантерлоте?

— Нет, но я о нём слышал. Там же принцесса живёт!

— Верно, живёт, а ещё управляет академией для одарённых единорогов. Я сама хотела туда попасть одно время, но когда я увидела, как некоторым жеребятам даже не давали шанса пройти экзамен, потому что их кьютимарка была не связана с магией… — её голос вновь приобрёл грозные интонации. — Эти столичные идиоты думают, что раз при рождении им так повезло, то это даёт им право смотреть на нас свысока. И эта зараза… это неравенство, это кичение своей «исключительностью»… всё это вдруг стало нормой. Поэтому тебя могут разлучить с твоим единственным лучшим другом, ведь ему повезло получить кьютимарку раньше, чем тебе! Ведь она у него такая уникальная, наверняка его ждёт успешное будущее, не то что тебя, пони второго сорта! Ты ему больше не чета, какая теперь между вами может быть дружба! Оставь позади годы дружбы, как будто их и не было! Добро пожаловать в классовое общества!

Дабл Даймонд молчал. Её слова пробудили в нём воспоминания — сейчас он уже ничего не знал о своём прошлом, но тогда оно довольно болезненно дало о себе знать.

Тишина всё длилась и длилась, лишь свистел холодный ветер, трепавший их гривы и изредка колыхавший всполохи снега.

— Можешь взять мои лыжи. — Наконец заговорил Даймонд. — С ними тебе будет гораздо проще пройти по снегу. Считай это компенсацией.

— Компенсацией, говоришь… — они окинула взглядом лыжи, которые он уже успел снять. — Ха! Знаешь, лучше оставь их себе, но за идею спасибо. Что если…

Её рог окутало бирюзовое сияние, затем последовала вспышка, и уже в следующее мгновение на её копытах красовались тонкие лыжи, сотканные из такой же бирюзовой материи, что только что покрывала рог.

— И после такого ты ещё жалуешься на кьютимарки?

— Помни, что я тебе сказала: талант и усердие. Я добилась всего своим собственным трудом. Я понимаю, что далеко не каждый единорог так сможет, что уж там говорить про остальных пони, но… над этим мне ещё предстоит поразмыслить.

— Куда ты направляешься? — спросим он, а затем, когда осознал возможную бестактность своего вопроса, добавил, шаркая копытом по земле. — Вдруг я могу тебя проводить, я ведь… ну, знаешь… хорошо ориентируюсь в горах.

— Если честно, я не уверена. — Вздохнула она. — Я просто хотела найти место, чтобы отдохнуть от всех этих эгоистичных пони. Кажется, никто не понимает, как губительна мнимая исключительность. Никто не понимает меня.

— Ну, тут ты не права. — Даймонд поравнялся с единорожкой. — Я тебя понимаю. У меня достаточно сложная ситуация… это долго объяснять.

Кобылка загадочно улыбнулась и левитировала свои седельные сумки на спину жеребца. Они показались ему на удивление тяжёлыми.

— Чудно, будет что по пути послушать. Только сумки несёшь ты. Компенсация, знаешь ли.

Они вместе тронулись по огромному пласту снега, упавшему со склона. Холодное солнце стояло высоко в небе, предвещая долгий, но лёгкий путь.

— Кстати, как тебя зовут? Хотелось бы знать имя того, с кем мне приходится делить дорогу.

— Дабл Даймонд. Но можно просто Дабл. Или просто Даймонд. Главное не «Дай».

На его удивление незнакомка посмеялась над его не самой умной шуткой, за которую ему уже успело стать стыдно. Её смех был таким чистым, лёгким и мелодичным, что ему захотелось непременно рассмешить её снова.

— Очень приятно, Даймонд. Что-то мне подсказывает, что ты действительно тот ещё Даймонд, и дело даже не в том, что ты белый. Меня зовут Старлайт. Старлайт Глиммер.

ТУК-ТУК-ТУК!

Он проснулся.

Он резко поднял голову со стола, всполошив кипу бумаг.

В комнате было темно, лишь лунный свет, в котором танцевали пылинки, просачивался через узкие оконца.

Видимо, он опять уснул за работой и проснулся только ночью. В последнее время это стало случаться с такой завидной регулярностью, что стало весьма неприятной привычкой.

ТУК-ТУК-ТУК!

Дабл Даймонд поспешил к двери. Он не ждал гостей, а для обращений в такое время суток было уже поздно, однако он прекрасно знал, кто был его полуночным гостем. Других вариантов быть не могло.

Он отворил незапертую дверь. На пороге стояло живое свидетельство того, что режим Старлайт Глиммер был вовсе не таким неоднозначным, как он иногда рассуждал, отгораживаясь от остальных пони. Живое свидетельство оголтелой жестокости.

— Привет, — с порога заговорил светлый серо-синий единорог с голубой гривой; его рог окутывало бледно-розовое мерцание, рядом с ним левитировала лампа. — П-прости, что так поздно, просто я… ну… — он замолк, устремил взгляд в землю и прижав ушки.

Впрочем, слова и не требовались. Дабл Даймонд и так всё прекрасно понимал.

Кошмары.

— Конечно, приятель, проходи. Ты же знаешь, что можешь приходить ко мне в любое время. Будешь яблочный пирог?

Жеребец лишь покачал головой, так и не подняв взгляд.

Парти Фейвор. Жертва террора, организатор праздников, настоящий друг и удивительный феномен.

Он прибыл в городок одним из последних. Он никому не сказал, зачем он пришёл и почему вдруг надумал к ним присоединиться — даже сама Старлайт не смогла выведать у него эту информацию. Известно лишь, что раньше он жил в Мэйнхэттене. Возможно, из-за этой недосказанности Старлайт всегда относилась к нему сурово. Дабл Даймонду приходилось наказывать его чаще, чем всех остальных жителей городка вместе взятых. Суммарно он просидел один взаперти столько времени, что страшно было даже сосчитать. Поэтому Даймонд никак не мог взять в толк: как после всех этих ужасов он смог стать его лучшим другом?

Пока они вместе шли на второй этаж, белоснежного жеребца вдруг кольнуло чувство вины: у него дома всё осталось по-старому. Он должен был быть тем, кто подаст всем пони правильный пример того, как жить дальше, как проявлять свою индивидуальность, но при этом он даже не удосужился сменить эти ужасные серые занавески, которые когда-то висели у каждого. Что уж там говорить — он не повесил ни одной картинки, не поменял свою неудобную постель, колючее одеяло и подушку, которая за годы использования превратилась в плоский блин. Он не сделал ровным счётом ничего, чтобы как-то изменить это место, как будто он…

Как будто он ждал Её возвращения.

«Нет-нет, это исключено», — он быстро тряхнул головой. — «Нельзя вновь этого допустить. Хотя бы ради Парти».

Вот Парти — в этом плане образцовый пример. В тот же день, когда столичная шестёрка помогла им избавиться от гнёта помешавшегося диктатора, он украсил весь город цветными ленточками и прочей праздничной атрибутикой (истратив при этом все запасы организационного комитета, в котором он состоял). Тогда им казалось, что всё вот-вот наладится.

Именно он первым предложил снести дом их бывшего лидера, именно единорог первым вынес из своего жилища все скопившиеся там книги, плакаты, листовки о равенстве, обустроил там всё по своему вкусу — например, установил в подвале караоке-систему и забил всё свободное пространство игрушками и всем таким прочим (Дабл Даймонд даже выделил на это средства из бюджета города, подсчитав, что это вполне сойдёт за «реабилитацию»).

Вместо того, чтобы жить новую жизнь по старым правилам, он, казалось, из шкуры вон лез, чтобы отличиться и как-то скрасить карту будней. Вечно весёлый единорог постоянно придумывал для них новые праздники, не допускал, чтобы чьё-то день рождения осталось без вечеринки. Часто он любил просто так раздавать горожанам приготовленные им кексы, отнимая работу у Шугар Белль (впрочем, она была не против — Парти Фейвор был и её другом) и вообще всячески веселил народ.

Но почему тогда сегодня всё было так невесело? Неужели он снова…

— Ты сегодня опять не выходил из дома?

— Ага. Прости…

«Проклятье… я думал, ему становится лучше».

Даймонд постелил им обоим постель — для единорога он уже давно припас цветное одеяло и удобную подушку. Почему-то сама мысль о жеребце, спящем на том же постельном белье, на котором когда-то приходилось спать им всем, казалась ему чертовски неправильной.

Может, днём он и выглядел счастливым, ночью все его демоны давали о себе знать.

Дабл Даймонду было невыносимо видеть его в таком состоянии. Так просто не должно было быть! Ему полагалось быть весёлым и заряжать настроением других пони, но что-то в нём сломалось.

И это была всецело его, Даймонда, вина…

— Хочешь, мы что-нибудь почитаем перед сном?

— Да. Если тебе не трудно. Ты, наверное, хочешь спать…

— После хорошей истории перед сном и спится лучше, разве нет?

— Да, ты прав, конечно. Буду очень рад почитать с тобой что-нибудь.

— Отлично, у меня тут как раз где-то одна книжка завалялась…

Белый жеребец достал с полки книжку в потёртом переплёте. То была одна из книг из библиотеки самой принцессы Твайлайт. После своего отъезда она распорядилась привезти в городок несколько коробок книг из своей личной библиотеки, так как в городе не было библиотеки. Вся литература теперь хранилась в подвале его дома — наверное, именно поэтому эти книги брали так редко.

Устроившись в кровати поудобней, бок о бок с Парти Фейвором, он принялся читать вслух.

«Что же самое сложное в повествовании? Конец? Возможно. Но нет. Самое сложное — это начало. Ведь от того, как ты начнёшь, зависит вся твоя история, весь её ход.

Именно поэтому я всегда пропускаю начало и пишу с конца или с середины. Но не в этот раз.

Кто же я? Ну, для вас я — просто Одинокая Кобылка...».

…

«Вот так заканчивается эта история, а хорошая она или плохая — судите сами. Но я искренне надеюсь, что когда-нибудь Селестия нас всех простит.

А мне, тем временем, пора заново рассказывать эту историю. Ведь что мне ещё делать?

Что же самое трудное в повествовании? Конец? Возможно. Но нет. Самое сложное — это начало. Ведь от того, как ты начнешь свою историю, зависит вся история, весь её ход. Именно поэтому я всегда пропускаю начало и пишу с середины истории, но не в этот раз. Не сейчас.

Кто же я? Ну, для вас я — просто Одинокая Кобылка…».

Дабл Даймонд захлопнул книгу и вздохнул — ему всегда было слегка печально, когда заканчивались хорошие истории, подобные этой.

— Ну, как тебе?

Жеребец повернулся к приятелю, но тот уже вовсю посапывал, укрывшись одеялом.

«Что ж, дружище. Надеюсь, тебе понравилось, и сегодня у тебя не будет кошмаров».

Он отложил книгу, погасил лампу и примостился рядом с другом. Ему показалось, что сон пошёл Парти на пользу: тот был расслаблен, на морде проступала мягкая улыбка. Его пышная кудрявая грива не потеряла своей формы, даже когда он спал, подложив копыта под щёку. И шёрстка словно стала ярче, либо же так просто падал сквозь занавески заботливый лунный свет.

Даймонд осторожно провёл копытом по гриве спящего коня, заставив того забавно дёрнуть ушами. Спящий безмятежный Парти Фейвор казался ему не менее милым, чем в моменты самого бурного веселья.

Ему нравилось проводить время с этим милым единорогом — не только потому, что он совсем не боялся белого жеребца и предлагал ему свою самую искреннюю дружбу, но и потому, что в его компании его не посещали мысли о Старлайт; в его присутствии он не мог даже допустить мысли, которая так часто грызла его в одиночестве: «а что, если мы все страшно ошиблись?». Нет. Никакой ошибки быть не могло. То, что они творили, было в высшей степени чудовищно — и вот он, мирно дремлющий результат этой чудовищности.

Нет, вместо Старлайт его посещали совсем иные мысли. Например о том, как же это всё-таки удивительно — обрести такого друга. И дело ведь даже не в том, что он калечил его психику с тем же завидным упорством, что и его бывшая (??) подруга. Удивительнее всего для него было то, что он ведь невзлюбил Парти Фейвора буквально с первой минуты знакомства, он всегда считал его всего лишь недалёким шутом, которому не было дано понять всю серьёзность возложенной на них миссии.

Он прикрыл глаза и погрузился в свои ночные видения — и это совершенно точно были не сны, ведь после них он «просыпался» совершенно уставшим.

Скудная россыпь звёзд ещё не успела покинуть небо вслед за матерью-ночью, но едва взошедшее на горизонте солнце уже отражалось в многочисленных окнах огромных небоскрёбов, монументально возвышавшихся в этих каменных джунглях под названием Мэйнхэттен. Таково было здешнее утро.

— Чёртово колесо! — тихо выругался Дабл Даймонд, кружа вокруг напичканного вещами фургончика.

Он специально переждал ночь под одним из уличных навесов вместо того, чтобы заночевать в мотеле (деньги, предназначенные для мотеля, он истратил на дополнительную порцию чернил для станка, ведь пропаганда никогда не дремала). Согласно его плану, он должен был встать рано утром и без лишних промедлений покинуть город, пока все пони не высыпались на улицу — когда пони просыпались и шли по своим делам, в городе было буквально не протолкнуться. Теперь же все его планы шли кобыле под хвост из-за какого-то там поломавшегося колеса!

Жеребец гневно фыркнул и полез копаться в фургончике. Он прекрасно знал, что колёса отнюдь не входили в список покупок, но отчаянно надеялся, что где-нибудь под чернилами и мешками с припасами завалялась запаска вместе с инструментами. В конце концов, другого выбора у него не было — утро было слишком ранним, мастерские откроются нескоро, да и проталкиваться в приближающийся час пик через всю эту суетную пони-прослойку и вечные пробки ему не хотелось. Ему никогда не нравился Мэйнхэттен, но с пустыми, как сейчас, улицами он нравился ему чуточку больше.

Вдруг Даймонд ощутил, как что-то коснулось его крупа.

— А-а! — Он пулей выскочил из фургона и столкнулся c серо-синим голубогривым единорогом со странной улыбкой. Его взгляд был устремлён на круп белого жеребца.

— Крутая кьютимарка! Мне нравится!

— Эм-м… спасибо?

«Ты-то ещё откуда взялся? На улице ни души не было… подозрительно».

Дабл Даймонд окинул пони взглядом с копыт до кончика хвоста. Идеально ухоженная шёрстка, чистая, явно заботливо уложенная кудрявая грива и вычесанный хвост, очевидно дорогие часы на передней конечности, светло-розовое худи — да и в целом можно было заключить, что тот был довольно приятной наружности, а потому вряд ли то был грабитель или очередной бездомный.

Тишина очевидно затянулась, а улыбчивый пони так и не двинулся с места.

— Тебе что-то нужно? — спросил, наконец, Даймонд.

— Да! Возьми меня с собой!

— Чего?

— В город, где все равны! Ты же оттуда, да? Должен быть оттуда! Мне говорили, что у вас всех там «равные» кьютимарки. Я тоже за равенство, смотри!

Единорог магией достал из кармана бумажку с маркером, намалевал на ней знак «равно» и приклеил поверх своей кьютимарки, которая представляла собой некое животное из воздушных шариков в окружении конфетти.

«Это так не работает, идиот!» — подумал белошкурый. Вслух же он сказал:

— Но как ты про нас узнал?

— Ну, я слышал, как торговцы говорили про ваш город. Сказали, что вы ребята чудные, но вроде бы выглядите довольными. А ещё они говорили, что у вас там все равны и вы живёте в одинаковых домиках, и что вы жуть какие улыбчивые и дружелюбные!

— Послушай, — он еле сдержался, чтобы не добавить «малыш», ведь выглядел пони достаточно юным, — я не думаю, что могу взять тебя с собой.

— Не можешь? Но почему? — его лицо приобрело грустное выражение.

«Потому что ты выглядишь так, будто тебе есть, куда вернуться».

Да, в обязанности Дабл Даймонда, помимо торговли с другими городами, входил привод в их городок новых жителей. Старлайт достаточно доверяла ему, чтобы позволять ему самостоятельно руководствоваться насчёт того, где искать готовых к новой жизни пони. Обычно он искал тех, кому больше некуда было податься — бездомных, наркоманов, должников и прочих, кому не было места в обществе, кого не ждали дома. Ему нравилось думать, что тем самым он давал им шанс на новую жизнь в обществе будущего. Он помогал им найти дорогу к Старлайт, а та давала им идею, ради которой стоило жить, а вместе с идеей — новый дом, новых друзей. Новую жизнь.

Но этот пони не выглядел так, будто ему нужна была новая жизнь. Похоже, ему и в старой было неплохо. Скорее всего, то был очередной мажор, который искал приключений на свой круп.

— Мы равны абсолютно во всём, в том числе и в материальных средствах. Если у тебя есть битсы, ты должен будешь сдать их на нужды нашего города. А ещё тебе точно не будет позволено носить то, что на тебе надето. Не все наши друзья могут себе это позволить, чем же ты лучше них?

— У меня нет с собой битсов, но… — пони вдруг стянул с себя худи вместе с часами и швырнул их в сторону. — …но если так будет лучше для моих будущих друзей, то мне это больше не нужно.

«Дискорд подери, вот же настырный…».

— Послушай…

— А! А! А! — единорог несколько раз подскочил на месте. — А ещё я умею вот так! Смотри, смотри!

Жеребец откуда-то (возможно из гривы) достал надувной шарик, его копыта задвигались со скоростью света и уже через несколько секунд он держал в копытах… колесо? Из воздушных шариков?..

— Как ты…

Даймонд не успел договорить — этот озорник орудовал если не со второй космической скоростью, то с первой уж точно. За считанные минуты ему удалось открутить сломанное колесо и с помощью огромного количества изоленты приладить на его место надувное.

— Та-да! — пони радостно развёл копытами, а затем вновь подпрыгнул на месте; его лицо лучилось счастьем.

— Ну и что ты сделал? Это же даже не настоящее колесо. Как мне это должно помочь?

— А ты попробуй!

— Бред какой-то…

Единорог подтолкнул фургончик копытом, и тот… двинулся с места! Шариковое колесо вращалось абсолютно так же, как и его деревянные сородичи.

— Видишь? Я могу быть полезным! Просто возьми меня с собой!

— Зачем тебе это? У тебя уже вроде есть свой дом, — отвечал ему Дабл Даймонд, запрягая себя в хомут. — И способностями ты не обделён. У нас все равны, тебе придётся навсегда расстаться со своей кьютимаркой, ты это понимаешь?

— Ну и ладно! Если такова цена равенства, то я только за! Ты только возьми меня с собой. Меня можно много не кормить, могу продержаться весь день на одном кексике… ладно, может, на двух. Но если вы против кексиков, то и так сойдёт! Прошу, дайте мне шанс!

Белошкурый побрёл по улицу, таща за собой фургон и стараясь не обращать внимания на приставучего единорога.

Прокручивая сейчас воспоминания об их первой встрече, Дабл Даймонд задумался — почему же ему всё-таки так не понравился Парти Фейвор? Да, он был тем ещё надоедой, из него так и струилась энергия, но ведь все остальные пони, которых он находил — все эти наркоманы, бездомные, сироты, проигравшиеся, проститутки, одинокие путники с экзистенциальным кризисом — они были намного хуже.

Возможно ли, что своим отчуждением и пренебрежением он проявлял… милосердие? Может, уже тогда он где-то в глубине души подозревал, что то, что они вытворяют вместе со Старлайт — омерзительно? Неужели он, сам того не понимая, хотел спасти это невинное создание от страшной участи? Неужели он хотел дать ему шанс?

Тогда почему он не дал этого шанса остальным?..

— Прошу! — единорог кинулся на землю перед Дабл Даймондом; его ухоженная шёрстка покрылась пылью. — М-мне больше некуда идти! Мне сказали, что я больше никому не нужен! Я сделаю что угодно ради своих новых друзей! Я буду стараться, правда-правда! Только… возьми меня с собой, прошу!

Ситуация становилась всё более неловкой. Не хватало ему ещё, чтобы перед ним преклонялись пони — то было больше по части Старлайт.

Что ж, Селестия свидетель — он пытался дать ему шанс.

— Ладно-ладно, можешь пойти со мной, только встань!

— Ура-а! — единорог подскочил на своих четырёх. — Спасибо-спасибо-спасибо! Ты лучший! Меня зовут Парти Фейвор, но если такие имена у вас под запретом, можешь дать мне любое имя. А тебя как зовут? Стой, стой, не говори, я сам угадаю. Ты милый, красивый, пушистый… а ещё белый, да… у тебя очень серьёзная морда... ого, да ты же в одиночку везёшь целый фургон, ты ещё и сильный. Ита-ак, тебя зовут… Сноу Бьюти? Стронг Айс? Эквалити Брингер? А! А! Кьюти Фейвор! Или…

— Дабл Даймонд. Меня зовут Дабл Даймонд.

— Во-оу, какое круто имя! Ты, наверное, спец по лыжам, да? Я вот даже на простых склонах еле держусь, а к дабл-даймондовым и вовсе подходить боюсь…

Это кольнуло жеребца в самое сердце.

Лыжи.

Он не помнил своей прошлой жизни, но она совершенно точно была с ними связана. Он помнил свою первую со Старлайт встречу, помнил, какое удовольствие получал от катания на них…

Нет, у него теперь совершенно другая жизнь. Он не лучше и не хуже других.

— Послушай, — резко остановился жеребец. — Я совершенно не понимаю, чему ты радуешься. Тебя ещё никто никуда не принял. Если за тобой придут твои родители — мы без зазрений совести тебя выдадим. Если будешь много ныть — выгоним. Будешь много болтать не по делу — выгоним. В любом случае, последнее слово будет за Старлайт. Старлайт всегда знает лучше.

В ответ на эту устрашающую речь единорог лишь расплылся в очередной тёплой улыбке.

— Оки-доки! Вы не пожалеете. Похоже, нам предстоит долгий путь. Может, споём песенку? Давай, я начну, а ты подхватывай! Девяносто девять бутылок молока на стене, девяносто девять бутылок молока! Возьми одну, пусти по кругу, девяносто восемь бутылок молока на стене!..

Дальше он не слушал — до его ушей дошёл какой-то странный звук, будто какие-то всхлипы.

Кто-то плакал…

Плакал?

Нет, этого не было в его воспоминаниях, это…

— Парти Фейвор!

Дабл Даймонд открыл глаза. Его взору предстало душераздирающее зрелище.

Светло-серый, окутанный лунным светом единорог свернулся калачиком и, сжав одеяло, тихонько плакал с крепко зажмуренным глазами, периодически всхлипывая.

— Эй, ты чего?..

Ответа не последовало.

Тогда он аккуратно потряс его одним копытом.

Единорог резко оторвал голову от подушки и открыл глаза, из которых по-прежнему лились слёзы. Он быстро заморгал и пытался на чём-то сфокусировать свой потерянный взор, но безуспешно.

Белошкурый жеребец сделал то, что в тот момент ему казалось единственным правильным. Он обнял плачущего друга обоими копытами, как можно крепче прижимая его к себе. Тот сразу уткнулся мордочкой в пушистую белоснежную грудку, заставляя ту мокнуть от не прекращавшегося потока слёз. Как только это случилось, Парти Фейвор совсем потерял над собой контроль — он начал содрогаться от рыданий и крепко вцепился в Даймонда собственными копытами, но тот не ослабил хватки. Он медленно гладил друга по спине, уделяя особое внимание нежной шейке.

Парти был таким тёплым, почти горячим. Может, он заболел? Или все пони вблизи были такими тёплыми?

А ещё он был таким… мягким, как игрушка. Интересно, смог бы он уснуть, лёжа на Парти Фейворе? Наверняка это был бы лучший сон в его жизни.

Забавно, что даже в этот момент его грива пахла всевозможными сладостями, особенно кексиками и заварным кремом. Как будто она была на самом деле сделана из сладкой ваты. Может, в этом и был секрет всегда идеальной формы?..

Через некоторое время единорог наконец успокоился, но Даймонд и не думал отстранять того от себя.

Он не хотел, чтобы его друг вновь почувствовал себя в опасности.

Ему уже и раньше приходилось будить его от кошмаров, но ему ни разу не доводилось видеть его слёз.

Что же они со Старлайт натворили…

Парти Фейвор немного отстранился, белому жеребцу пришлось освободить его от оков своих заботливых объятий. Затем единорог слегка вытянул своё копыто, и Даймонд без лишних слов накрыл его своим.

— Мне приснилось, — неожиданно для них обоих заговорил Парти более высоким тоном, чем обычно; его голос заметно подрагивал, — что Она опять меня заперла. Там было темно. Я пытался терпеть, но мне было слишком страшно и грустно… и одиноко… я слышал, как вы веселитесь. Ты, Шугар, Найт, Фезер… я пытался позвать вас всех, но… — его голос дрогнул.

Даймонд затаил дыхание, не рискуя двигаться с места. Всё, что он мог сделать — это лишь покрепче сжать копыто друга.

Это был первый раз, когда он кому-либо рассказывал содержание своих кошмаров.

— Я правда пытался держать себя в копытах и быть хорошим, но я совсем потерял счёт времени, мне было так страшно и одиноко… я не сдержался и… все стали надо мной смеяться там, за дверью. Я думал, что никому не нужен, что навсегда останусь там, в подвале, что Она больше никогда меня не простит…

— Эй, это же просто сон, помнишь?

— Но эти сны такие реальные! И они так часто повторяются. Знаешь… — Парти перешёл на шёпот. — Иногда мне кажется, что на самом деле это всё не по-настоящему, что это всё сон. А вдруг на самом деле… а вдруг те сны на самом деле и есть реальность, а сплю я сейчас? Вдруг нас не спасла принцесса, а Она всё ещё главная? Вдруг ты опять меня не любишь? Вдруг… я всё ещё в той тёмной комнате?..

«Вдруг ты опять меня не любишь?».

Разумеется. Глупо было рассчитывать на то, что такой чуткий жеребец не распознал бы за все те страшные годы его пренебрежение.

Это было очевидно, это было неизбежно, но… но почему эти слова отозвались такой болью в его груди?

— Слушай меня внимательно, — Даймонд что есть силы сжал копыто друга, пристально глядя тому в глаза. — Ты не спишь. Всё, что происходит с тобой сейчас — реальность. Я реален. Чувствуешь, как я сжимаю твоё копыто? Думаешь, во сне бы я так смог? Давай, тоже сожми моё. Да, вот так. Чувствуешь? Там, на улице, растёт посаженное нами дерево. Я, Шугар, Найт — твои друзья. И мы больше никогда не дадим тебя в обиду. Слышишь? Никогда! Она до тебя не доберётся, а мы с тобой закатим столько вечеринок, что Кантерлот позавидует! Да что там, мы и в Кантерлоте что-нибудь учудим, и в Клаудсдейле, и в Кристальной Империи. И да лягнёт меня Луна, если я вру. Ты мне веришь?

Они некоторое время смотрели друг другу в глаза. Глаза Парти блестели от слёз и… какие же они у него были красивые. Синие, как небо над горами.

Наконец, Фейвор разжал копыто друга и улыбнулся.

— Тебе невозможно не верить. Может, покатаемся завтра на лыжах? Что-то мне подсказывает, завтра будет чудесная погодка.

Отказ был невозможен.

— Конечно, — улыбнулся в ответ Даймонд. — Я дам тебе свои запасные.

Парти перевернулся на бок, спиной к белошкурому жеребцу, а затем примостился поближе к нему.

Дабл сразу всё понял.

Он прижался к тёплому пони и приобнял его одним копытом, которое единорог тут же обхватил своими.

— Спокойной ночи, Дайми. И спасибо тебе. За всё.

— Спокойной ночи.

Луна приняла обоих в своё царство.

На Эквестрию опустилась ночь. Как обычно, в это время суток небо в горах было более звёздным, чем где бы то ни было в Эквестрии, а потому им двоим открывался потрясающий вид на простирающуюся внизу долину, в пейзаже которой было нечто инопланетное. Ледяной ветер буйствовал с особым рвением, но им не было до него никакого дела — холод был им даже мил.

— И всё же я не понимаю одного… — сказал Дабл Даймонд.

— Чего? — отвечала ему Старлайт.

Они сидели на краю обрыва, за которым простиралась долина. Спина к спине.

— Исторически ведь пони ведь всегда были с кьютимарками, разве нет?

— Насколько нам известно.

— Тогда, может быть, дело не в них? Нет, я понимаю, что кьютимарки раскрывают особые таланты пони, которые ведут к неравенству, но как иначе? Как мы можем пойти против того, что заложено в нас изначально?

Кобылка беззлобно усмехнулась, и было в этой усмешке что-то вроде бессилия.

— Ты даже не представляешь, как часто я слышала этот вопрос. Столько формулировок, а суть всегда одна и та же.

— Готов поспорить, он тебе здорово надоел.

— Ты даже не представляешь как.

Повисла тишина, слышны были лишь свист ветра да потрескивание костра в пещере в стороне от них. Дабл Даймонд решил, что вопрос исчерпан, а потому перевёл взгляд на звёздное небо, которое сливалось с долиной на горизонте, и старался не думать о том, что ему больше некуда возвращаться.

Но Старлайт не собиралась оставлять вопрос без ответа.

— Проблема в том, что мы, пони, страдаем синдромом конца истории.

— М?

— Пони живут уже тысячи лет, за это время они столько раз одержали победу над природой, над самими собой, что я всегда удивляюсь, почему кто-то вообще задаётся подобными вопросами.

— Что-то не припомню никаких побед над кьютимарками.

— Ты не понимаешь! — жеребец ощутил, как напряглась её спина. — Изначально, тысячи тысяч лет назад, пони жили в лесах и пещерах. Никаких замков, принцесс, городов. Для пони тех времён это было естественное состояние вещей. Что бы было, если б все думали, что так должно быть всегда только лишь потому, что раньше всё было абсолютно так же? Хотя, может, многие пони так и думали. Но что бы было, если бы их слушали?

— Я не разбираюсь в истории Эквестрии так же, как ты, но что-то мне подсказывает, что это немного другой случай. Мне кажется, переход к другому состояния просто… ну, произошёл? Типа сам собой, постепенно.

— Ничто не происходит само по себе, Даймонд, хотя в общих чертах ты прав. Но ведь можно пойти ещё дальше… точнее ближе. Не так давно Эквестрия состояла из независимых городов-государств. В каждом таком городе были свои короли и принцессы, а пони, живущие на их территории, должны были работать на их земле и платить своими ресурсами. Но не всех это устраивало. Пони хотели свободы, пони не хотели быть рабами бездельников… и пони изобрели капитализм и демократию. Хотя ничего подобного в природе доселе не было.

— Я примерно понимаю, что ты имеешь ввиду, но всё ещё не очень убедительно. Кьютимарки это что-то гораздо более... персональное.

— Какой же ты упрямый! — Старлайт легонько пихнула его в бок. — Болезни. Пони болели с тех пор, как они появились. Пони болеют и сейчас, такова их природа. Значит ли это, что если я заболею, я лягу и буду умирать? Нет. Я буду лечиться, я буду бороться.

— То есть, кьютимарки — это как болезнь?

— Я бы скорее сделала вывод, что быть пони — это превозмогать, и во всех нас есть нечто большее, чем то, что заложила в нас природа, но да. Кьютимарки — это болезнь, которое поразила всё наше пони-общество.

— И если не будет кьютимарок, пони вылечатся?

— По большей части.

— Но ведь кроме пони есть ещё грифоны, бизоны, зебры… Селестия знает кто ещё. У них нет кьютимарок. Неужели их не мучают те же самые проблемы, что и нас, пони? Эгоизм, неравенство, социальная дифле… дирефи…

— Дифференциация.

— Да, это. Что-то мне не верится, что у них всё идеально.

— Поэтому я и сказала «по большей части». Всё гораздо сложнее, чем кажется. Тут нужен комплексный подход. Нужно, чтобы пони не только избавились от этой кьютимарочной заразы, но и научились заботиться друг о друге, трудились на благо общества. Нужно, чтобы они осознали, что в мире есть нечто большее, чем они сами. Можно было бы организовать небольшую коммуну, основанную на таких принципах. Потом коммуна стала бы поселением, затем таких поселений стало бы несколько, и в конце концов во всей Эквестрии блюли бы принципы равенства.

— Звучит слишком…

— Утопически?

— Не знаю, что это значит, но допустим, что да.

— Хоть в чём-то мы с тобой согласны.

Дабл Даймонд помнил, что в тот момент он глубоко задумался. В тот момент он думал о своём прошлом, и каким-то образом эти размышления перекликались со всем тем, что сказала ему кобылка.

Что же такое было в его прошлом?

Почему он в конце концов начал разделять её идеи?

Почему он согласился отдать ей свои воспоминания?..

— Эй, ты спишь что ли?

— А? Нет… с чего ты взяла?

— Ты не отвечал. К тому же я и сама только что чуть в обрыв не свалилась… костёр потух. Придётся новый разводить, если не хотим замёрзнуть.

— Тогда я пошёл собирать хворост.

— Не стоит, лучше посиди тут.

Бирюзовая вспышка — и кобылка исчезла так же неожиданно, как и появилась в его жизни.

Он остался совершенно один. В одно мгновение ночное небо сделалось каким-то чужим и давило на одинокого жеребца своей тяжестью. Холодный ветер стал злым и кусачим, словно вгрызаясь в кости обычно привычного к прохладе пони. На секунду даже проскочила шальная мысль о доме, но он тут же её отринул.

Ему там больше не было места.

Дабл Даймонд медленно побрёл к пещере, внутри которой ещё слегка светилась кучка пепла. Пусть внутри температура и была ниже, чем снаружи, по крайней мере здесь их не донимал ветер, а злые звёзды не шептали ему о том, как что у него больше не было дома.

И о том, что у него больше не было Старлайт.

При последней мысли он ощутил, как заслезились его глаза.

А что если она вовсе не за хворостом. Что если она просто ушла?

Они были знакомы от силы пол дня, из-за него она едва не погибла и была вынуждена внести коррективы в свой маршрут (которого, впрочем, особо не было). Кроме этого их ничего не связывало, так что она могла покинуть его в любой момент, но тогда почему…

Но тогда почему ему было так паршиво на душе?

Он прилёг у потухшего костра, подложив под голову передние копыта.

Если она не вернётся, и он этой ночью замёрзнет насмерть, то так тому и быть. Эта мысль нисколько его не пугала.

Вдруг краем глаза он заметил пару седельных сумок. Разве он брал их с собой?..

Точно! Это же были сумки Старлайт!

Быть может, это значит, что она покинула его не навсегда?

От этой мысли он воспрял духом и приподнял голову.

Вскоре в бирюзовой вспышке перед самым его носом материализовалась и сама владелица сумок. Она левитировала перед собой кучу хвороста, которой могло хватить дня этак на три.

Он не знал, был ли он когда-нибудь в своей жизни настолько рад кого-то видеть?

— Ты выглядишь на удивление довольным. Что-то произошло, пока меня не было? — она бросила кучу сухих веток возле костра и принялась укладывать их в аккуратную кучку.

— Нет, я просто… — он отвернулся и смахнул с глаз навернувшиеся слёзы. — Я понял, что ты была права. Всё это время.

— Оу, правда? Я ведь всего на пару минут оставила тебя одного…

Дальнейшее он помнил как сцену из немого кино. Он не помнил, какие слова говорил, какие слова звучали в ответ. Он лишь знал, что речь шла о его прошлом.

Он помнил, что говорил очень много. Иногда быстро и прерывисто, иногда его речь замедлялась, он часто сглатывал и заикался — в такие моменты кобылка клала ему на плечо своё копыто. Он помнил, как увидел на её лице весь спектр эмоций. Озабоченность, задумчивость, печаль, а в самом конце — восхищение, гордость.

Ему всегда нравилось, когда она им гордилась, потому что знал, что её гордость необходимо заслужить, и это было не так-то просто.

— Вот видишь? — сказала она, когда он кончил свой рассказ; к этому времени костёр уже вовсю горел, согревая их и создавая соответствующую атмосферу; они лежали бок о бок друг с другом, едва не касаясь. — Кьютмарки и тебе причинили боль. Я искренне сочувствую тому, что тебе довелось пережить и даже не представляю, что ты себя чувствуешь… нет, я знаю, что я в бегах точно так же, как и ты, но мне хотя бы есть куда вернуться... я клоню к тому, что на самом деле у нас с тобой гораздо больше общего, чем я изначально думала. А это значит, что я всё-таки права. Не то чтоб у меня раньше были особые сомнения, но у меня вроде как ещё никогда не было единомышленников. Это так волнительно!

Дабл Даймонд молча глядел в огонь. Возможно, то был первый раз в его жизни, когда он по-настоящему кому-то выговорился. Когда его по-настоящему кто-то понял. Вот бы…

— …Вот бы было такое место, где бы мы все друг друга понимали. Где мы бы были свободны от наших кьютимарок, где никто бы не диктовал нам, кем мы должны быть.

— Ха, а я думала это мои идеи утопичны.

— Утопия.

— Что?

— Не знаю, что означает это слово, но я бы назвал это место Утопия.

— О, Селестия! — негромко рассмеялась кобылка, прикрыв рот копытом. — Если бы ты только знал…

Они ещё некоторое время лежали перед огнём, завороженно наблюдая за его танцем и зловещими тенями на стенах.

Затем Дабл Даймонд ощутил своим боком тёплый бок кобылки, они прижались вплотную друг к другу.

Старлайт положила голову на белоснежную гриву Даймонда, а тот подложил копыта под свою.

Каждый был погружён в свои мысли, и вскоре обоих постиг сон без сновидений.

Жеребец пробудился с первыми лучами рассвета, бесцеремонно ворвавшимися…

— А? Что?!

Дабл Даймонд открыл глаза. Солнце не бросало в окно свои рассветные лучи, не раскрашивало комнату в золото, но в ней всё равно было светло.

Никаких первых лучей рассвета и бесцеремонных врываний? Это могло означать лишь одно.

День давно уже сменил утро.

Жеребец вскочил с постели и в панике заметался по спальне.

«Нет, нет-нет-нет…» — думал он, хватаясь копытами за голову.

Отчёты, поставки, маршруты, караваны… сколько дел он успел бы сделать за это проведённое во сне время! А что, если какой-нибудь торговец из-за него теперь не получит необходимые ему вещи? Или какой-нибудь караван пойдёт по маршруту, по которому идти не надо? Что, если за это время что-то успело случиться? Или вдруг он пропустил нечто важное?

Какой из него мэр, если он так подставил пони, которые ему доверились?..

…И перед которыми он имел должок?

Он уже было начал рвать свою гриву от стресса, как вдруг учуял дивный запах чего-то съедобного.

Он принюхался к воздуху, проверяя, не показалось ли ему.

Нет, в комнате действительно пахло чем-то сладким, чем-то безмерно аппетитным. Жеребец тут же ощутил урчание в животе — как-никак, а последний приём пищи имел место быть аж прошлым утром.

Может, это Шугар Белль снова что-то пекла и запах просочился с улицы в дом? Нет, вряд ли. Насколько он помнил, все окна в доме были закрыты, по крайней мере в комнате уж точно. Да и запах определённо шёл откуда-то снизу.

Он осторожно вышел из комнаты и начал спуск на первый этаж — и с каждым шагом аромат, от которого текли слюнки, только усиливался.

Внизу он с удивлением обнаружил Парти Фейвора. Жеребец в розовом переднике стоял у плиты и, что-то напевая себе под нос, жарил сразу на четырёх сковородах аппетитные панкейки. Даймонд видел, как тот ловко подбрасывал толстые блинчики в воздух и тут же ловил их при помощи магии. На столе уже стояло несколько обильно политых всевозможными сиропами стопок с яствами.

— До-о-оброе утро, Дайми! — пропел единорог, ненадолго повернув к нему голову. — Хорошо сегодня спал?

— Утро? — только и смог ответить жеребец, подойдя к столу. — Уже как минимум полдень.

— Дурашка, — Парти повернулся в его сторону, значительно наклонился вперёд (Даймонд удивился, как он умудрился при этом не упасть) и легонько ткнул нос белоснежного жеребца копытом, после чего подпрыгнул на месте и уже в воздухе развернулся обратно к плите. — Когда проснулся — тогда и утро!

«Не поспоришь».

Дабл уселся за стол, потирая запачканный чем-то сладким нос. Его глаза разбегались от обилий панкейков со всевозможными топпингами.

— Угощайся! — пришёл ему на помощь единорог. — Вот тут лимонный топпинг, здесь клубничный джем. Та-ак, это вроде бы джем из бананов… нет-нет, это заварной крем. М-м, заварной крем… о, а вот и бананы, да. Советую ещё с шоколадом. А вот мой любимый — кленовый сироп из Ванхувера. Копытца оближешь!

— Парти…

— М-м? Ой, стой, я знаю, что тебе понравится!

С помощью магии единорог разом подбросил панкейки со всех четырёх сковородок, и они упал на заранее подготовленную тарелку аккуратной стопкой. Затем он левитировал всевозможные бутылки с сиропами и банки с джемами, коим не было счёту, и сдобрил ими пищу, добавив ко всей этой куче побольше взбитых сливок. Он же был первым, кто отправил себе в рот сразу два блинчика.

Даймонд не мог не улыбнуться от такого зрелища. На душе потеплело, ему уже не хотелось рвать гриву и срочно мчаться на улицу приводить в порядок дела.

— Ты вовсе не обязан был готовить мне завтрак. — Сказал Дабл, улыбнувшись и взяв себе три панкейка. — Хотя сейчас это уже скорее обед.

— Какой же это обед? У тебя сейчас утро! А вообще — ты мой лучший друг, забыл? Почему бы не порадовать тебя лишний раз?

— Хех, спасибо. Это очень много значит для меня, правда.

— К тому же, — Парти выключил плиту и сел за стол напротив Даймонда, — я хотел как-то тебя отблагодарить.

— Отблагодарить? Но за что? — спросил он, хоть и знал ответ заранее.

— Ну, знаешь, за эту ночь. Точнее, за то, что ты вообще всегда меня поддерживаешь, но эта ночь… — он отвёл взгляд в сторону, — я повздорил с Глайдер, поэтому мне было особенно паршиво. А тут ещё и эти глупые сны. А благодаря тебе я поверил в реальность, в своих друзей, в самого себя. А когда я уснул, мне даже ничего не приснилось!

«Вот только ты, видимо, совсем забыл, что все эти кошмары были из-за меня».

Теперь была очередь Даймонда чувствовать себя паршиво.

После изгнания Старлайт он сдружился с Парти Фейвором совершенно неожиданно для себя самого, и он был на все сто уверен в искренность этой дружбы. Однако всё это время он никак не мог перестать винить себя за всё то, что пришлось вытерпеть этому несчастному единорогу. Он всегда считал себя его вечным должником, а потому благодарность — совсем не то чувство, которое он от него ожидал.

Несмотря на это он тепло улыбнулся в ответ.

— Да ладно тебе, — отмахнулся жеребец, — я ведь даже ничего не сделал. Просто пытался быть другом.

— За это я тебе и благодарен.

Даймонд взял себе пару панкейков с ванхуверским кленовым сиропом — он помнил, как совсем недавно заказывал его для Шугар Белль. Он схватил вилку (не хотел пачкать копыта), подцепил ею один блинчик и… наткнулся на взгляд Парти Фейвора, который внимательно за ним наблюдал, подперев голову копытами.

— Ой, извини, я тебя отвлекаю? — подскочил тот. — Не обращай на меня внимания. Я тут просто… сижу. Думаю. О разном.

Он принялся с интересом разглядывать собственные копыта, как будто после хуффикюра.

Даймонду тем временем всё же удалось откусить кусочек. Ему сразу стало понятно, что масла Парти не жалел. Впрочем, как и сахара. Панкейк получился жирным и очень сладким, практически приторным, но вместе с тем на удивление вкусным. Вряд ли эту пищу можно было назвать полезной, однако не было в этом ничего такого, чего нельзя было исправить парочкой заездов на лыжах.

— Ну как тебе? Тебе нравится? — единорог пристально уставился на белошкурого жеребца, цокая копытцами друг об друга.

— Кажется, у Шураг Белль появился конкурент.

— Ура! Шугар Белль была права, когда говорила, что тебе понравится! Я боялся, что переборщил с разрыхлителем.

Дабл Даймонд не заметил, как полностью съел сладкий блинчик. Он как будто просто растаял во рту.

Жеребец тут же потянулся за следующей порцией.

— Когда это ты научился так вкусно готовить?

— Ой, а я уже и не помню, — хихикнул пони, прикрыв рот копытом, — я уже тогда часто ошивался рядом с Шугар. Может, подсмотрел у неё что-нибудь. А теперь, когда стало можно, я ещё чаще к ней захаживаю. Ну, сам понимаешь. Ты всё время занят своими делами, а Глайдер… — при упоминании этого имени по лицу пони пробежала тень, — ну, в облаках ей нравится больше, чем на земле. Так что я стараюсь не дать Шугар заскучать, а то она совсем одна.

— У вас с Глайдер что-то случилось? Ты вроде бы сказал, что вы повздорили.

— Оу, ничего особенного. Просто у нас есть некоторые разногласия. Видишь ли, она всегда была свободолюбивой и немного себе на уме, поэтому она всё ещё злится на… ну, на Неё. Считает, что мы зря дали ей уйти. А я-то Её уже давно простил…

— Простил? — Дабл Даймонд едва не подавился.

Он никогда не говорил с Парти о Старлайт, но был убеждён, что его поступки говорили громче всех слов: это он предложил сравнять с землёй её дом и почти каждую ночь выходил на улицу, чтобы удостовериться, что на том месте всё ещё стояло дерево; это он делал всё то, что так противоречило её идеалам — восхвалял индивидуальность и поощрял таланты; именно он пытался придать яркости и своеобразия этому серому месту. Дабл ожидал, что он как минимум недолюбливал эту идейную кобылку, а как максимум — грезил о её суровой каре, но чтоб простить?..

Воистину, Парти — феноменальный пони.

— Да, она плохая, но кто хороший? — затараторил единорог. — Все мы иногда ошибаемся, разве не так? Почему бы просто не дать ей шанс?

Даймонд внимательно посмотрел на единорога, который по-прежнему мило улыбался.

— Знаешь, — ответил он, — я думаю, ты совершенно прав.

После самого сытного завтрака в своей жизни Дабл Даймонд в очередной раз поблагодарил домовитого единорога и собрался хлопотать по делам. В первую очередь он собирался навестить…

— Эй, ты куда? — окликнул его мывший посуду Парти.

— Э-э… по делам? — растерялся не ожидавший подобного вопроса пони. — Я сегодня и так проспал, надо ещё столько всегда сделать…

— Но мы ведь хотели покататься сегодня на лыжах!

«Чего?.. Ох, Дискорд! Точно!»

— Я помню, но мне ведь ещё надо успеть сделать свои дела.

— Какие дела? Снова ходить туда-сюда и спрашивать у пони, всё ли у них в порядке, а потом сидеть в своих бумажках?

— Эй, я вообще-то мэр! Это моя работа. Если бы я не «сидел в бумажках» и не разговаривал с пони, кто бы привёз тебе этот замечательный сироп из Ванхувера?

— Шугар Белль сама бы заказала его у караванщиков? — он вскинул бровь.

«Справедливо».

Парти стащил с себя передник, быстро сполоснул копыта и отошёл от раковины к стоявшему у порога жеребцу.

— Послушай, мы все очень ценим то, что ты для нас делаешь, но тебе не кажется, что иногда ты, ну… перерабатываешь?

— Чего? — Дабл тряхнул ушами.

Ему всегда казалось, что он старался недостаточно, что у него всегда было столько дел, что он был лично ответственен за каждого пони в этом городке, а теперь ему говорят, что он делает лишнюю работу?

— Эй, я не говорю, что ты делаешь что-то лишнее, — быстро добавил единорог, будто прочитав его мысли, — но мы ведь сами можем справиться практически со всем тем, за что ты берёшь ответственность. Мы же и так сами обо всём договариваемся с торговцами и караванщиками, а в случае чего мы сами можем обратиться к тебе. Когда ты в последний раз отдыхал от работы? Нет, даже не так. Когда ты в последний раз был на лыжах?

— Совсем недавно. Это было… — Даймонд потёр подбородок копытом, пытаясь вспомнить, когда было это «недавно».

В конце размышлений он пришёл к неутешительному выводу, что это «недавно» имело место быть вскоре после изгнания Старлайт. Тогда вся деревня по-своему праздновала это событие. Парти закатил вечеринку, затем они вчетвером отправились на пикник в горы…

А после этого он стал мэром.

Парти Фейвор приобнял погрустневшего жеребца.

— Вот видишь? Но не переживай, сегодня мы наверстаем упущенное.

— Хех, надеюсь.

Касание друга задушило разгоравшееся в его душе семя паники.

Почему он ещё не сделал Парти своим заместителем? Если бы у него был такой помощник, он бы гораздо меньше нервничал на работе. От его копыт так вкусно пахло шампунем, которым Дабл привык мыть гриву — то был аромат персика вкупе с неким парфюмом.

Стоп, а почему его копыта пахли его шампунем?..

— Парти?

— Да?

— Ты что, помыл посуду моим шампунем?

— Ага! Теперь твои тарелки пахнут персиками! Чего, кстати, не скажешь о тебе. Без обид, но когда ты в последний раз принимал душ?..

Небо уже слегка подёрнулось сумерками, ленивые серые облачка, уже едва-едва подсвеченные светилом, плыли на восток, чтобы стать утреней росой. В таком полумраке чистый девственный снег, не тронутый ни зверем, ни птицей, ни пони, казалось, был такого же цвета, что и Парти Фейвор — серо-синего.

Несмотря на приближавшийся поздний час, Дабл Даймонд никак не мог остановиться. Он забирался на один склон, на одну вершину — и скатывался, вверяя себя во власть ветра и снега. Но затем он видел ещё более высокую вершину, ещё более крутой склон, и копыта сами несли его навстречу риску. А вслед за ним нёсся и его верный «хвостик» — Парти.

Он спускался с очередного крутого, но лишённого всяких «изысков» склона — да, он был достаточно продолжительным, но там не было препятствий, которые требовали бы от него сложных манёвров и проверок на профессионализм.

Он просто не рисковал брать на сложные спуски Парти Фейвора.

Жеребец действовал по старой проверенной схеме: он спускался на всех четырёх едва согнутых конечностях. В лицо летели хлопья снега, ветер хлестал его, но защитные очки надёжно защищали глаза; Холодный воздух приятно жёг лёгкие. Пару раз он резко менял направление, придумывая себе различные препятствия. В конце пути он резко затормозил, повернув лыжи в бок. И пускай путь и длился аж добрые полторы минуты, в самом низу ему казалось, что всё произошло мгновенно.

И ему хотелось ещё.

— Давай! — прокричал Даймонд оставшемуся на вершине другу, — Ты сможешь!

Он увидел, как единорог сделал какой-то жест — то ли помахал ему, то ли просто надел защитные очки. Серо-синий пони начал спуск, и Дабл сразу понял, что насчёт «ты сможешь» он явно слукавил.

Парти согнул конечности так сильно, что практически касался лицом снега, при этом его пятая точка находилась сильно выше уровня груди. До чего же неподходящее место для «Ass up face down».

Видя это, белошкурый жеребец не удержался и попятился, прикрыв глаза — ему, как профессионалу, было больно смотреть на ЭТО.

Примерно на середине пути единорога замотало из стороны в сторону. Тот пытался удержать равновесие, но в конце концов задрал круп настолько высоко, что закономерно впечатался лицом в снег и остаток пути проделал на брюхе.

К Дабл Даймонду он «подъехал», будучи уже распластанным лошадиным ковриком.

— Тьфу! — он выплюнул набившийся в рот снег. — Ну как?

Несмотря на весьма жёсткий спуск жеребец выглядел живчиком — грива не потеряла своей формы, а на лице блистала довольная улыбка. Даже голубой шарф не развязался. А вот защитный шлем где-то потерялся…

— Ну, это был определённо очень оригинальный спуск, — Дабл Даймонд подал другу копыто, помогая тому подняться. — Ты как, не ушибся?

— Шутишь? Это было круто, я бы ещё так прокатился! Хочешь?

Даймонд хотел было согласиться, но вдруг ощутил вес седельных сумок, в которые были заботливо сложены упакованные Шугар Белль сенобургеры.

Он вспомнил, как светло-розовая единорожка нагнала их на выходе из городка. Она вручила им эти сумки, они как обычно мило поболтали ни о чём. А когда Парти отвлёкся, кобылка отвела Даймонда в сторону и прошептала ему ну ухо: «если с Парти что-то случится — ты узнаешь, на что способен мой рог», после чего она со всё той же вежливой улыбочкой отстранилась и, благословив обоих на путь, удалилась обратно в город.

— Может, немного перекусим?

Единорог кивнул, и уже через пару минут белошкурый жеребец доставал на расстеленный прямо на снегу плед упакованные сенобургеры, термос с чаем, посуду. Пока он раскладывал, его взор зацепился за какой-то огонёк на горизонте.

Этими «огоньками» оказался их городок. Они с Парти поднялись очень высоко в горы, откуда им открывался прекрасный обзор на долину. На такой высоте уже не летали птицы — по крайней мере, они их не видели. Воздух был настолько чистым, что хотелось наполнить им какие-нибудь кислородные баллоны и брать их с собой в Мэйнхэттен. А их городок казался всего лишь звёздочкой в окружении снежных возвышенностей.

— Ого, как высоко мы поднялись, — присвистнул Дабл Даймонд, — хорошо, что мы не стали подниматься ещё выше, а то воздух стал бы совсем разряженным.

— Д-да, п-пожалуй.

Пони повернулся к единорогу. Тот заметно подрагивал, но при всём этом выглядел на удивление довольным.

— Парти, ты замёрз?

— Что? — он робко улыбнулся и отвёл взгляд. — Да, н-немного. Но ты не б-беспокойся, со мной в-всё будет хорошо!

Дабл Даймонд ощутил себя так, будто его сердце провалилось куда-то в живот.

Как он мог об этом забыть! Да, он с самого детства катался на лыжах — в конце концов, такова была его кьютимарка. Горы и снег были его стихией, а потому холод никогда ему особо не докучал. Но Парти? Парти, насколько он мог судить, родился и вырос в тёплом Мэйнхэттене, вряд ли он был привычен к активному отдыху на свежем воздухе. Он всё это знал, но не додумался дать единорогу что-то кроме шарфа? Или хотя бы ограничить их пребывание в таких условиях?..

Даймонд обнял Парти Фейвора, прижимая того к себе. Его мех был аномально холодным, а его самого била ощутимая дрожь. Единорог обнял жеребца в ответ, обвив его обеими конечностями и прижимаясь к нему как можно крепче.

— Но почему? — тихо спросил белошкурый пони, растирая единорога копытами; его местами заледеневший мех покрывал иней, невидимый поверх серо-синего окраса. — Почему ты не сказал, что замёрз? Ты же можешь заболеть, или того хуже — получить обморожение!

— П-прости, я просто сам этого не заметил.

— Как можно не заметить, что замерзаешь?

— Не знаю. Я слишком увлёкся. Мне всё так нравилось, что я даже не обратил внимания.

— Нравилось? Не знал, что тебе нравятся лыжи. Ты стоишь на них… второй раз в жизни, если я правильно помню?

— Мне нравятся не лыжи. Мне нравишься ты.

— Чего? — Даймонд не поверил своим ушам и слегка отстранился от единорога. Он положил копыта ему на плечи и пристально смотрел ему в глаза; Парти снова отвёл взглядю

— Ничто не доставляет мне столько радости, как счастье моих друзей, — ответил единорог, в очередной раз тепло улыбнувшись, — когда я вижу улыбки на ваших лицах — на твоём, на Шугар, на Глайдер — у меня прямо мурашки идут! Ой, я не знаю, как это объяснить, но когда у меня получается вас порадовать, мне начинает казаться, будто я живу не просто так. Ты так долго не был в горах. Наверное поэтому ты сегодня так много улыбался и смеялся. И поэтому я сейчас чувствую себя так легко и так хорошо! Будто ещё вот-вот и я взлечу, как пегас! Ха-ха, прикольно, да? Я — пегас! Почему единороги не летают? Аликорны летают, но это же не совсем единороги, да? Они скорее типа как пегасы. Или всё же как единороги? Пегасороги! Откуда вообще взялось такое слово — аликорн?..

Дабл Даймонд почувствовал слёзы на своих глазах, и на этот раз он сам не мог точно сказать — от безмерной радости или от сокрушительной печали.

С самого первого дня их знакомства он считал Парти Фейвора обычным баловнем, все мысли которого — праздное веселье и дурацкие шалости. Из-за этого он всегда относился к нему с нескрываемым пренебрежением.

И не он один.

Даже после потери кьютимарки он не утратил своего темперамента, своей детской и наивной натуры, и Старлайт, которая хотела видеть в каждом пони солдат для своей будущей революции, была от этого не в восторге.

Они вдвоём часто наказывали его. Раз за разом. Потому что, вопреки всем приказам и нормам, он всё время что-то да вытворял. То устроит жеребёнку тайный день рождения, то раздобудет где-то запрещённую книгу, то сделает себе нерегламентированный прикид, то вздумает задавать провокационные вопросы.

Вступит в ряды сопротивленцев.

Они всегда считали, что тот был либо слишком глуп, чтобы постичь их замыслы, либо слишком эгоистичен, чтобы ими проникнуться. Но только теперь Даймонд осознал, что в нём никогда не было и капли эгоизма! Всё это он вытворял только лишь для того, чтобы порадовать окружающих его пони!

Ведь он никогда не строил им козни, никогда не пытался нарушить их планы. Даже после несчётной череды наказаний он был всё так же приветлив и дружелюбен и со Старлайт, и с ним, с Даймондом.

Белошкурого жеребца будто что-то ужалило в мозг.

Он вспомнил один из тех дней.

Тогда был обычный вечер, ближе к ночи. Он как обычно сидел дома и занимался обычными делами — писал свои обычные пособия для таких же обычных пони, чтобы те не забывали, как быть обычными.

Всё было как обычно, как обычно всё бы и продолжилось, если бы не произошла одна необычность.

ТУК-ТУК!

Он отложил все свои дела и помчался к двери, потому что знал, что только одна пони могла посетить его в час отбоя. Только одна пони могла с каждым разом разжигать в нём всё больше и больше энтузиазма к работе.

— Привет! — шёпотом поприветствовал его серый единорог в плаще цвета соломы. — Я тебя не разбудил?

— Эм-м… — Даймонду понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что перед ним стояла отнюдь не та, на кого он рассчитывал. — Парти Фейвор? Что ты здесь делаешь? Уже давно отбой, ты должен быть в своём домике! Если твой сосед по комнате заметит, что тебя нет, он может доложить Старлайт, ты же знаешь. И я тоже молчать не стану!

— Но я ведь живу один. Она сказала, что я «ненадёжный элемент», поэтому должен жить один. Звучит не весело, но Она знает лучше.

— А, точно… — так же шёпотом отвечал ему Даймонд, — говори быстрее, чего ты хочешь?

— Я хочу кое-что тебе показать. Пойдём со мной, это у меня дома!

— Чего? Фейвор, ты с ума сошёл? Сейчас отбой, мы не можем ходить друг к другу без разрешения!

— Это правда важно! Идём!

— Ну уж нет! Я сейчас же доложу Старлайт, а потом мы все вместе пойдём и посмотрим, что там такого важного, что не терпит отлагательства до утра!

— Нет, не надо! Не говори ей ничего, она меня опять накажет! Просто поверь мне, ладно? — у единорога был такой голос, будто он вот-вот заплачет.

— С чего бы мне верить ТЕБЕ?

— Мы же тут все друзья, разве нет?

— Последнее, чего бы я хотел — это дружить с таким ненадёжным элементом, как ты.

— Но почему?

— И ты ещё спрашиваешь? — белый жеребец сердито топнул копытом и незаметно для себя перешёл с шёпота на повышенные тона. — Старлайт приняла тебя, дала тебе новый дом, новую жизнь, а ты раз за разом её разочаровываешь! Ты, кажется, вообще не понимаешь, что и зачем мы тут делаем. И вместо того, чтобы хоть ПОСТАРАТЬСЯ что-то понять и осознать, вместо того, чтобы почитать книги, в которых я постарался всё объяснить максимально простым и доступным языком, ты в очередной раз нарушаешь правила!

Серо-голубой единорог прижал ушки и опустил взгляд в землю.

— Прости меня. Я не хотел никого подводить. Я просто очень глупый.

— Ты только сейчас это понял?

Повисла тишина. Не было слышно даже трелей сверчков.

Потому что у них не водилось сверчков.

Дабл Даймонд сверлил единорога взглядом, но тот так и стоял с опущенной головой. В конце концов ему надоело стоять в дверях и он, осознав, что Старлайт к нему всё же не придёт этой ночью, вздохнул и сказал:

— Ладно, забей. Просто возвращайся к себе и постарайся ничего не начудить, а я подумаю над тем, чтобы ничего не сказать Старлайт.

Он потянулся, чтобы закрыть дверь, но Парти Фейвор резко выставил вперёд копыто, не позволяя той закрыться.

— Погоди! Пожалуйста, сходи со мной! Если хочешь, можешь потом рассказать Ей, но сначала сходи. Прошу!

«По крайней мере можно будет сходить к Старлайт ради доноса. Это наверняка будет считаться уважительной причиной. Только бы увидеться с ней…».

— Ладно, — фыркнул белый жеребец, закатив глаза, — только давай быстрее.

— Оки-доки!

Парти Фейвор рванул к своему домику с околосветовой скоростью, и Дабл Даймонд галопом последовал за ним.

Единорог пересёк улицу, затем юркнул в дом и растворился во тьме подвала.

Белошкурого жеребца одолело дурное предчувствие. Как он потом понял — не зря.

На пороге дома он замедлил шаг и осторожно проследовал в подвал, напрягшись всем телом. Он чуял нечто недоброе…

Может, Парти решил устроить ему ловушку?..

— СЮРПРИ-И-И-ИЗ!

Резкий звук пронзил его уши, а глаза ослепились ярким светом. Какофония закружила мир вокруг него; от неожиданности он припал к земле и прикрыл лицо копытами.

— Чего?! — услышал он женский голос сквозь звон в ушах. — Парти, мы так не договаривались!

Даймонд открыл глаза. Перед ним был стол, на котором стояло несколько деревянных и наполненных сенным чаем кружек. За столом сидел Фэзер Бэнг — земнопони соломенного цвета с такой же по оттенку гривой. Рядом парила тёмно-синяя пегаска с белыми хвостом и гривой, Найт Глайдер — и голос определённо принадлежал ей. Столкнувшись взглядом с Даймондом, она опустилась на землю. Рядом с ним стояла Шугар Белль, левитировавшая рядом с собой небольшой шоколадный торт (и где она сумела раздобыть шоколад?).

Выражения лиц у всех было донельзя озабоченное, и лишь Парти ослепительно улыбался.

— Я тут того, это… — Фэзер поспешно встал из-за стола и, отвешивая поклоны, попятился к выходу. — Просто проходил мимо. Не стоит обращать на меня внимания.

Он проскочил мимо Дабл Даймонда и галопом поскакал на выход.

— Эм-м… — подала голос Шугар Белль. — Парти, ты уверен, что это была хорошая идея?

— Пресвятое подхвостье Луны! — выругалась Найт. — ЧТО ты наделал?! Ты хоть понимаешь, что он нас теперь всех СДАСТ?! Арргх, если б я знала, что ты задумал, ни за что бы не пришла!

— Что тут происходит? Я требую объяснений.

— У тебя же сегодня день рождения, забыл? — ответил Парти, подходя ближе. — А что же мы за друзья, если не поздравим тебя как следует?

— Парти… — голос Шугар Белль сделался совсем жалобным.

— А в следующий раз ты позовёшь саму Мисс-Её-Превосходительство? Если, конечно, нас теперь когда-нибудь выпустят!

— Парти, это, наверное, была не самая лучшая идея…

— Эй, ну вы чего? Дабл Даймонд — наш друг! — ответил им Парти Фейвор, вырезая ножом кусочек торта. — А поэтому он заслуживает небольшого праздника. Не так ли?

Парти неровно отрезал кусочек торта, положил на блюдечко и, широко улыбнувшись, протянул белошкурому жеребцу.

Тот не двинулся с места.

День Рождения. То был праздник из давно забытых времён. Он знал, что это за праздник, но не мог вспомнить ни одного своего дня рождения, лишь какая-то теплота разливалась в груди при мысли о нём.

И тоска.

В этом месте не было принято справлять своих дней рождений, ведь в эти дни пони чувствовали себя такими особенными.

Старлайт ни разу не поздравила его с днём рождения. Но откуда тогда Парти Фейвор знал, когда он родился?..

— Так-так-так, — он услышал за спиной знакомый голос и ощутил своей шкурой неприятный холодок. — Ну и дела. У вас тут проходит такое интересное собрание, а нас даже не пригласили.

Дабл Даймонд повернулся. Прямо за ним стояла Старлайт, а за ней было видно ещё несколько пони, которые так и норовили сунуть мордочку в подвал.

Рядом с ней стоял Фэзер Бэнг.

— Мистер Дабл Даймонд, я позвал мисс Старлайт Глиммер, как вы и просили. — Земной пони подмигнул ему, хотя это было больше похоже на нервный тик. Прочем, вполне возможно, что это он и был.

— Давайте-ка посмотрим, кто же у нас прячется по подвалам и хранит разные грязные секретики, — Старлайт растянула рот в улыбке, и Дабл Даймонд осознал, что кто-то сейчас очень серьёзно пострадает. — Шугар Белль? Найт Глайдер? — произнесла она фальшиво-трагичным тоном и состроила шокированную мину. — Как неожиданно. Как… вероломно! А я ведь так на вас рассчитывала, так за вас радовалась!.. А это у нас… А-а, Парти Фейвор! Что ж, это многое объясняет.

Она схватила его магией за ухо и поволокла к себе. Бедняга не сопротивлялся, но Даймонд видел ужас у него на лице.

— Тебе мало было собственных причуд, так ты теперь решил и всем остальным дурной пример подать?

— Нет! Нет! Прошу, не наказывайте их! Это я во всём виноват! Это моя вина! Я их заставил! Я сказал, что так будет хорошо!

— Ох, Парти. Ты даже не представляешь, как ранишь моё сердце! — она приложила копыто к груди. — Эгоизм — это страшный грех, но ещё более страшный грех — это сбивать пони с истинного пути. Знаешь, что бывает с лукавыми советчиками? Тебе всё потеха, а им — страдания. Кто знает — может, они уже никогда не смогут вновь найти свет? Или же очищение принесёт им новые боль и страдания? Об этом ты не подумал? — она сильнее потянула его за ухо.

— Ай! Ай! — слёзы брызнули из его глаз. — П-прости меня! Прошу! Я просто очень глупый!

— Да, я заметила. Но ничего страшного. У тебя теперь будет много времени подумать над своим поведением. Очень много.

Она подала Шугар Белль и Найт Глайдер знак головой, а сама поволокла единорога вверх по ступенькам. Перед самым выходом она бросила взгляд на Дабл Даймонда.

— Спасибо. — Еле слышно произнесла она, наградив его тонкой улыбкой.

Она ушла, а он так и остался стоять в подвале.

— Дайми? Ну эй, ты чего? Эй, ну не плачь! Не надо так за меня переживать, мне уже даже не холодно, правда. Эй, ну ты чего?..

В нём нечего было исправлять.

Парти Фейвор не был сломан. Парти Фейвор не был сбит с пути. Всё это время он действовал правильно. Всё это время он был самым здравомыслящим из них.

В нём не было ни капли эгоизма, он как никто другой был готов идти на жертвы ради других пони. Он наиболее чётко видел, что мир не заканчивался на нём одном.

А значит…

Она была не права.

И никогда не будет права, пока в мире есть такие пони, как Парти Фейвор.

Дабл Даймонд крепко-крепко обнял жеребца, обильно поливая слезами его гриву. В этот момент он ценил его настолько же сильно, насколько ненавидел себя. В этот момент он мог думать лишь эпитетами.

Милый, дорогой, драгоценный, добрый, щедрый…

Мой хороший, мой золотой. Мой Парти.

— Парти, — прошептал он ему. — Ты самый лучший. Я так рад, что ты мой друг… прости меня!

«Я тебя не заслуживаю».

***

В городок они вернулись поздно — когда их путь уже освещала Луна.

Они вместе были в доме единорога, так как Дабл Даймонд не хотел оставлять его одного. Он самолично набрал для Парти горячую ванную, а затем приготовил для него вкусный (как он надеялся) ужин из всего того, что нашёл на кухне. Как и ожидалось, холодильник и шкафчики были забиты сладостями и ингредиентами для выпечки, поэтому его кулинарных талантов хватило лишь на яичницу со свежим сеном. Впрочем, вылизавший тарелку искупанный единорог чётко дал понять, что получилось у него как минимум приемлемо.

После ужина у них не было сил заниматься чем-то ещё — у Дабл Даймонда болели мышцы от целого дня лыжного альпинизма, но эта боль была сладка. Что же творилось с Парти Фейвором, ему даже представить было страшно.

Плюс ещё один повод винить себя в истязании собственного друга.

Несмотря на усталость, никто из них не мог уснуть.

В комнате горел мягкий свет ночника — Парти не любил спать в темноте (Дабл, как обычно, не учёл этого при их прошлой ночёвке). Единорог лежал на целой куче цветных мягчайших подушек, которыми была усыпана кровать, и глядел в потолок, обклеенный разноцветными светящимися звёздочками.

Даймонд лежал рядом. Он не мог спать на мягких подушках, а потому они были бесцеремонно скинуты на пол. Его веки были сомкнуты, он пытался уснуть, но то и дело открывал глаза, чтобы посмотреть на своего друга. Некое тяжёлое чувство томилось в его груди.

Чувство, подобное глубокой скорби.

— Дайми?

— А? — пони вздрогнул от неожиданности. — Да?

— С тобой всё хорошо?

— Да, конечно, разумеется. А почему ты спрашиваешь?

— Ты плакал.

— Оу…

Они так и не поговорили об этом. Даймонд понимал, что в ближайшее время эта тема всплывёт, но он по-прежнему не знал, что сказать Парти.

Да и самому себе он тоже никак не мог объясниться.

Что это было? Всего лишь неожиданный эмоциональный порыв? Или нечто, что копилось в нём всё это время?

Он ведь и раньше понимал, что долгое время являлся для Парти Фейвора источником мучений, но почему именно сейчас осознание этого факта так сильно по нему ударило?..

Единорог подвинулся вплотную к нему, оставив свои подушки. Его голова нашла себе опору на пушистой белой груди.

Первым желанием Даймонда было обнять друга. Шёрстка Парти Фейвора ещё не успела до конца обсохнуть после ванны, а потому была слегка влажной, очень мягкой и шелковистой. А сам единорог был таким тёплым, таким… живым. Нежным. И пахло от него персиками.

«Он пользуется тем же шампунем, что и я?»

Да, он действительно хотел заключить его в свои объятья и больше не выпускать, оберегая это невинное создание от всего мира. Наверное, он бы так и сделал — он прижал бы его к себе, нежно погладил, и они оба провалились бы в сон. Однако он не мог так поступить, потому что твёрдо знал одно.

Он — как раз тот, от кого следовало защищать Парти Фейвора.

— Давай, Дайми, — прошептал он, проведя копытом по его шее, — мне ты можешь рассказать.

Он совсем не знал, что говорить, однако слова, на его удивление, неожиданно сами слетели с языка.

— Почему? Почему ты всё ещё дружишь со мной?

— А почему бы и нет?

— Но ведь я обижал тебя! Из-за меня ты столько раз страдал, тебя так много наказывали…

Парти прикрыл его рот копытом.

— Я ведь уже столько раз тебе говорил, что всё в порядке. И вообще, ты не думал, что не встреть я тебя, я страдал бы гораздо сильнее?

Ему не нашлось, что на это ответить. Он задумался.

А как бы сложилась жизнь Парти Фейвора, если бы они никогда не встретились?

Да, при их первой встрече он показался ему достаточно обеспеченным и приличным молодым единорогом, но ведь никто — даже сам Парти — не знал, что было в его прошлом. Варианты могли быть какие угодно. Вполне возможно, что он был самым обычным юношей, который из-за своего максимализма решил побесить родителей и связаться с крутой, как ему могло показаться, компанией. В таком случае они со Старлайт просто забрали у него будущее.

Были, конечно, и другие варианты. Быть может, его обижали дома, поэтому он и решил уйти. Или он ввязался в какую-то передрягу. Дискорд, да это же Парти! Зная его, он вполне мог увязаться с ним просто потому, что счёл это весёлой игрой!

В любом случае, Парти не был на дне. По крайней мере, он не производил такое впечатление. С большой вероятностью у него вполне могло быть хорошее светлое будущее вдали от этого забытого всеми места.

— Я уже успел немножко подзабыть свою старую жизнь, но знаешь… если бы у меня всё было хорошо, я бы вряд ли с тобой пошёл.

— Но это никак меня не оправдывает! Просто никак!

— Может и не оправдывает, но ведь у тебя были благие намерения.

— Мне от этого совсем не легче. Я просто не понимаю. Я ведь знал, как плохо ты переносишь одиночество, но раз за разом запирал тебя. Надолго запирал. А потом спокойно занимался своими делами. Спокойно спал, спокойно ел. Спокойно проходил мимо твоей темницы. А теперь ты обнимаешь меня и зовёшь своим лучшим другом.

— Дайми, если бы я совершил ошибку, я бы не хотел, чтобы ты на меня сердился. Ты делал то, что считал нужным. Даже тогда я видел, как ты заботился о всех нас.

— Но как? Как ты мог это видеть? Я просто делал то, что мне велели.

— Как и все мы. Но ты всегда делал даже больше! Я же знаю, что ты по ночам совсем не спал, а сочинял новые труды, чтобы нести нам Её слово. Уверен, Она тоже об этом прекрасно знала. Ты всегда следил, чтобы нам всего хватало и чтобы нас ничего не беспокоило. Ты всегда с рвением выполнял свою работу. Если надо было печатать листовки — ты печатал. Если надо было работать с нами на стройке — ты работал. Если надо было меня наказывать — ты наказывал. И тут даже не важно, делал ты это потому, что действительно верил в нашу цель, или потому, что был в неё влюблён.

Дабл Даймонд забыл, как дышать. Всё его тело напряглось, словно пружина, а лицо горело.

— Парти… что… что ты такое говоришь?

— То, что думаю. А что?

«Влюблён?»

Так это теперь называлось?

Он привык восхищаться этой кобылкой и её суждениями, он привык почитать её, словно вторую мать; ради неё он был готов пойти на многое и стерпеть немыслимое. И шёл. И терпел. Но можно ли это было назвать любовью?

Можно ли полюбить нечто, столь бесконечно далёкое от тебя? Может ли верный почитатель полюбить свою богиню?

Как бы они ни старался угождать ей, вникать в её планы, они были совершенно на разных уровнях. Где-то в глубине души он всегда знал, что Старлайт — это кобыла, которая гуляет сама по себе. Она всегда была себе на уме. Но он даже подозревать не мог, что всё это время она не просто недоговаривала, а откровенно лгала.

Да, это действительно разбило его сердце и заставило каждый день задаваться одним единственным вопросом: «почему?». Но… любовь?

— Это всё слишком сложно, но… с чего ты вообще это взял?

— Ты произносил её имя во сне.

«Оу».

— Что ж, это многое объясняет.

Они ещё некоторое время лежали в тишине. Дабл Даймонд всё же решился обнять лежавшего у него на груди единорога, зарываясь копытами в мягкий мех. Парти же подвинулся ещё ближе — теперь он обжигал шею жеребца своим горячим дыханием.

— Знаешь, а я ведь тебя понимаю. — Прошептал Парти, чуть не мурлыча.

— Ты о чём?

— О твоих чувствах к Ней.

— Я же сказал, что тут всё сложно. Я ещё не разобрался…

— В «Истоках и смысле идеи глобального равенства» ты назвал Её «звёздочкой».

— Это ещё ничего не… стоп, ты читал «Истоки»?!

— Я читал всё, что ты писал. Поэтому я и помню, что на Её день рождения ты выпустил брошюру «Великий вождь», в которой раз десять за один текст успел похвалить её «талант и усердие».

— Парти! — взмолился он.

— Прости-прости! — хихикнул тот в ответ. — Просто… Дайми, она тебе нравилась, это очевидно. Ну, а ты нравишься мне.

— Да, я рад, что ты считаешь меня своим другом…

— Нет, ты немного не понял, — он заговорил намного тише, в голосе появились нотки тревоги, — ты… мне нравишься.

Дабл Даймонд не сразу понял смысл его слов.

Сперва он впал в ступор, а когда его мозг всё же смог воспринять эту информацию, ему вдруг показалось, что Парти Фейвор стал в несколько раз горячее. Особенно его дыхание…

— Как друг, да? — он пытался ухватиться за спасительную соломинку. — Ты же это имел ввиду?

— Да.

«Слава Селестии! А я-то уж подумал…»

— Как друг. Как жеребец. Как Дабл Даймонд.

«Ох, лягни меня Луна под хвост…»

— Ты всегда мне нравился. Ты, наверное, и сам в курсе, что ты чертовски красив, ты ведь каждый день видишь себя в зеркале. Этот твой белый мех просто сводит меня с ума. Хотя это не так важно. Важно то, что ты был одним из тех, кто предпочитает делать, а не говорить. Даже когда твои идеалы были спорными, ты всё равно был добрым и заботливым, что бы тебе там ни казалось. Я даже и мечтать не смел, что у меня когда-нибудь будет шанс узнать тебя поближе. А теперь посмотри, как всё вышло. Мы лежим в одной постели, я могу спокойно к тебе прикасаться, нас связывает дружба. И я могу сказать, что по-настоящему счастлив. Что тем утром я не зря уговорил тебя взять меня с собой. Спасибо, Дайми. Спасибо тебе за всё. Если бы не ты…

Единорог крепче стиснул его в своих объятьях, а Даймонд опять не мог найти слов.

Он не мог найти даже своих мыслей, ведь их заменила весна, голову наполнили цветы. Ему многое нужно было обдумать, но все думы сводились к одному: он сейчас лежал в обнимку с жеребцом, который испытывал к нему чувства, и не только дружеские.

— …не хочу даже думать, что бы со мной было, если бы не ты. — С каждым словом его шёпот приобретал всё более игривые оттенки. — Зато я с удовольствием подумаю, как тебя отблагодарить. Хотя на самом деле об этом я думал уже очень давно.

Парти Фейвор поцеловал белоснежного жеребца в нежную шею, и тот не удержался от непроизвольного стона. Поцелуй показался ему таким горячим, таким жарким, что ему вдруг сделалось холодно. Он вдруг возжелал тепло, которое не могло дать даже само Солнце. Впрочем, друг и не собирался его им обделять.

Парти покрывал поцелуями всю его шею, каждым своим нежным мокрым касанием доводя того до мурашек. Даймонд понятия не имел, что делать, ему было одновременно и стыдно и безумно приятно — настолько, что ему приходилось глотать воздух, которого ему не хватало. Он не рисковал смотреть на друга, боясь встретиться с ним взглядом, он боялся даже пошевелиться, но несмотря на очевидную неловкость своего положения, ему хотелось, чтобы этот момент длился и длился. В конце концов, когда на его шее не осталось не тронутого места, он отважился приобнять друга, положив копыто ему на спинку.

Единорог вздрогнул и на секунду прервался, а затем прильнул к жеребцу и принялся гладить его по груди копытом. Они и раньше часто гладили друг друга по шёрстке, но в этот раз Дабл Даймонд испытывал совсем иные ощущения. Парти касался его… по-другому. Если раньше поглаживания были лишь дружеским жестом, то теперь он гладил его, как жеребца. Это было больше похоже на массаж, очень-очень приятный массаж…

Постепенно копыто перемещалось всё ниже, вызывая всё новые волны мурашек и вздохов. Оно зарывалось поглубже в мех, будоражило кожу, распространяло незнакомый доселе жар. В какой-то момент оно подобралось совсем близко к…

— Стой! — вдруг крикнул Даймонд, когда Парти коснулся того, до чего не касался никто и никогда.

Единорог вздрогнул и резко отдёрнул свои копыта от жеребца. Даймонд краем глаза видел, как тот прижал ушки.

— П-прости! — так же громко ответил Парти испуганным голосом, — я слишком увлёкся. Я так больше не буду, только не злись на меня! Ты злишься на меня? Наверняка злишься… о-ох, что я наделал…

— Парти, я не злюсь на тебя, — понизил тон Даймонд, сам не ожидавший от себя такой резкость, — я просто испугался. Для меня это всё в новинку…

— То есть, тебе понравилось?

Даймонд задумался.

У него никогда не было жеребца или кобылки в новой жизни — да и в старой, он чувствовал, он тоже был этого лишён, ведь он посвящал себя без остатка горам и лыжам. После он самозабвенно служил Старлайт, и ему не нужны были никто и ничего, кроме её одобрительного взгляда.

В конце же концов, он просто никогда об этом не задумывался. Ему всегда казалось, что Старлайт, когда придёт время, сама подберёт ему кобылку для заведения семьи, как она подобрала уже многим, либо что она как-нибудь сама появится в его жизни. Если он и представлял свою вторую половинку, то комплексно — с жеребёнком, домом, лужайкой и обществом победившего равенства. Но Парти…

Парти даже не был кобылкой.

Было ли это плохо?

Он не знал.

Ему определённо понравилось то, что он с ним делал, но это было так неожиданно…

— Ещё раз п-прости, — сказал Парти, не дождавшись ответа. — Мне следовало сначала спросить…

Вместо ответа Даймонд перевернулся на бок, оказавшись с жеребцом нос к носу. На этот раз ему хватило смелости заглянуть в его испуганные глаза — в них стояли слёзы, готовые вот-вот пролиться.

— Не извиняйся, ты не сделал ничего плохого.

— Т-точно? — он шмыгнул носом. — Ты всё ещё хочешь со мной дружить?

— Хочу. Дружу. Буду дружить.

Дабл легонько коснулся единорожьего носа своими губами, заставив Парти расплыться в смущённой улыбке и отвести взгляд. Затем он обнял серо-голубого жеребца, и тот уткнулся носом в его грудь.

Даже через пушистый мех Даймонд ощущал на себе его горячее прерывистое дыхание; единорог ощутимо подрагивал, и вряд ли холод был тому причиной.

Через некоторое время крепких объятий и медленных поглаживаний копытом по спине Парти избавился от дрожи, а его дыхание стало спокойным и мерным.

Так Дабл Даймонд смог констатировать сон.

— Вот этими самыми копытами я построила столько домов, что долбануться можно! — кричала уже немолодая бледно-лимонная пони с перекошенной от злости мордой; строительная каска лишь каким-то чудом держалась на её гневно потрясаемой голове, — А я что? А я должна выживать со своими двумя жеребятами в какой-то конуре! А почему? Я что, виновата, что моя жопометка связана со строительством?! Или что я родилась не расфуфыренной принцесской с серебряной ложкой во рту?!

— Ох, как я вас понимаю! — отвечала ей Старлайт с максимальным сочувствием в голосе; её короткая грива развевалась по ветру. — Поверьте, — она на ходу приложила копыто к груди, — вы даже не представляете, как моё сердце болит за вас! И за всех тех, кто вынужден жить в столь несправедливом обществе.

— А я считаю, что надо взять всё, да и поделить! — вмешался коренастый жеребец, следовавший прямиком за немолодой пони; под слишком большой для него каской не было видно глаз. — Я знаю единорогов, которые в семи комнатах живут, а кто-то на помойках побирается. Разве это справедливо?

— Какое нерациональное потребление ресурсов! — согласилась с ним Старлайт. — Это просто неприемлемо!

— Насчёт семи комнат — это ты, конечно, на меня намекаешь? — подал голос единорог, облачённый в оранжевый строительный жилет; он шёл позади коренастого жеребца. — Но ведь это не проблема какого-то неравенства, это проблема Мэйнхэттена! Город перенаселён, цены на жизнь и недвижимость там прямо-таки конские, почти как в Кантерлоте. Если выехать в менее населённые городки, то можно найти вполне неплохое жильё и достойно жить.

— Тебе легко говорить, ты-то в деньгах купаешься! Всю бригаду обдираешь!

— Чего? Да когда такое…

— А мне как быть, а, умник?! У меня жеребята, у меня ипотека!..

— Друзья мои! — воскликнула Старлайт. — Оставим же ненужные прения! Мы все с вами — товарищи по несчастью, все мы — жертвы неравенства и порождённого им общества. Даже если некоторые пока не вполне созрели для истины.

— Долго нам ещё идти? — фыркнул единорог. — Я просто хочу поскорее забрать ребят, нам ещё надо на поезд успеть.

— О, не беспокойтесь! Мы уже почти на месте.

Они шли вверх по каменистой горной тропке, с которой открывался потрясающий вид на долину, в которой уже стояло несколько свежеотстроенных домиков. Была самая середина дня, равнодушное солнце сияло во всю свою мощь, разбрасывая во все стороны свои лучи, но тепла оно не приносило. Вечно прохладный воздух был лишь на пару градусов теплее, чем ночью, а вечный холодный ветер прогонял любые надежды на тепло. Впрочем, Дабл Даймонд, замыкавший маленькую процессию, не жаловался — в таких условиях он чувствовал себя, как дома.

Точнее, это и был его дом. Новый дом.

Постепенно перед путниками вырисовался вход в тёмную пещеру, такой знакомый белошкурому жеребцу. Он никак не мог отделаться от ощущения, что зиявшая впереди тьма не сулила им ничего хорошего. Впрочем, Старлайт знала лучше.

Они зашли во тьму. Изнутри пещера выглядела гораздо светлее, чем снаружи — она была озарена бледным голубым мерцанием, исходящим от сооружения, стоявшего у стены в противоположной от входа стороне. То было нечто наподобие огромного шкафа с ячейками, закрытого голубой магической решёткой.

— А вы не шутили… — присвистнула пони, шедшая сразу за Старлайт. — Эт чё, правда ваши жопометки? — она указала на «шкаф», в двух ячейках которого были помещены две кьютимарки: бело-фиолетовая звезда с двумя фиолетовыми ленточками и три синих снежинки.

Дабл Даймонд окинул взглядом свой круп, на котором с некоторых пор красовался знак равенства — как и у Старлайт. И пусть старой жизни он не знал, что-то в груди сжималось от тоски при виде неродного знака. Он до сих пор не мог избавиться от ощущения неправильности, но ведь Старлайт знала лучше. Ведь так?

— Но как? Как такое возможно? — коренастый жеребец подошёл вплотную к кьютимарочному хранилищу, — Вы какие-то крутые маги или типа того?

— Уверяю вас, моя магия тут совершенно не при чём! — Старлайт снова приложила копыто к груди и задрала голову. — Всё дело в одной очень древней реликвии волшебницы Медоубрук. Древние пони были гораздо мудрее нас. Медоубрук была легендарной целительницей, и, конечно же, не могла не распознать пожирающий общество недуг — недуг неравенства. Как итог, ею был создан особый посох — посох равенства.

Светло-розовая кобылка левитировала перед собой окутанный синим сиянием раздвоенный на конце посох.

«Этот посох — просто деревяшка, которую я нашла в пустыне! Всё стало возможно лишь благодаря моей магии!» — вспомнил Дабл Даймонд её слова после того, как все покровы были сорваны, и эта мысль была подобно электрическому разряду.

Вот как началась вся эта ложь.

Нет, даже не так. Вся эта ложь началась, когда она отняла у него кьютимарку. А может и задолго до этого.

Жеребец ощутил, как у него закружилась голова. Весь сон пошёл не по сценарию, ведь во снах он всегда был безоговорочно ей предан. Но всё это не могло продолжаться и дальше. Слишком много вопросов накопилось. Слишком долго он молчал.

Он вспомнил о своём разбитом сердце. Вспомнил о Парти.

Парти…

— …и это типа чё, помогает? Типа вжух — и мы все равны, поём песенки, держимся за копыта и всё такое?

— Мне бы очень хотелось, чтоб это было возможно, но нет. Боюсь, нам всем придётся хорошенько потрудиться. Ведь наша идея заключается в том, что каждый пони не заканчивается лишь на самом себе. Даже основав общество, свободное от оков неравенства, мы не сможем просто сидеть тут и притворяться, будто всё в порядке, будто Эквестрия не страдает от поразившей её беды. Мы поможем встать на путь истины как можно большему количеству пони, и мы не сложим копыт, пока каждый пони в Эквестрии и за её пределами не познает истинной дружбы! Или, по крайней мере, мы воспитаем такое поколение, которое продолжит наши благородные деяния. И, надеюсь, наши жеребята будут расти уже в совсем другом мире!

— Ладно, с меня хватит! У вас тут какая-то нездоровая атмосфера. — Единорог направился на выход. — Хаммер, Нэил, я рассчитаюсь с вами в Мэйнхэттене. Я не намерен задерживаться здесь ни на минуту дольше!

Далеко он уйти не успел.

Единорог вдруг оказался охвачен бирюзовым сиянием и поднят в воздух. В панике он болтал ногами, будто бегая на месте, и можно было бы даже сказать, что это было забавно, если бы не перепуганная до полусмерти морда с выпученными глазами. Из его рога посыпались искры, которые тут же гасли. Он явно пытался что-то сказать, но ни единого звука не сорвалось с его уст, и через некоторое время он лишь беззвучно вопил.

— Ха, будешь знать, как обдирать нас! — ухмыльнулся жеребец-строитель.

— Всегда мечтала сделать подобное, да только у меня рога нет.

— Ребята, не будем глумиться над ним. — Старлайт осуждающе покачала головой. — Он — такая же жертва неравенства, как вы, как когда-то были мы, как миллионы прочих пони, влачащих своё жалко существование, смысл которого — притеснение слабых и бездумное потребление. Но совсем скоро он станет нашим братом. Он, а вместе с ним и вы, совсем скоро присоединится к нашему маленькому сообществу, а следом за вами — и вся Эквестрия!

— Всё ещё не понимаю, что ты задумала, юная кобылка, но давай начнём! Пусть и другие пони познают, что такое тяжёлый труд.

— Да! И пусть никто больше не будет жить один в семи комнатах! Всё поделим! Поделим!!!

— Вы даже не представляете, как мне льстит ваш энтузиазм! Теперь — закройте ваши глаза. И вы откроете их уже совсем другими пони.

Пони — кроме по-прежнему барахтавшегося жеребца — закрыли глаза, и их окутало бирюзовое сияние. Они взмыли в воздух, и Дабл Даймонд уловил взгляд мятежного единорога. Он взирал на него с неприкрытой мольбой.

Столько эмоций было перемешано в этом проницательном взгляде. Страх. Боль. Недоумение. Сожаление. Обречённость. Но пуще всего — немая мольба.

Столько мыслей было перемешано в этом глубоком взоре. Единорог ведь наверняка о чём-то думал. Но о чём? О своих семи комнатах? Или о семье? Была ли у него вообще семья? Жеребята, жена или муж, родители? В любом случае, ни к комнатам, ни к семье он больше никогда не вернётся.

Столько всего было перемешано в его очах. Вся жизнь проносилась пред его глазами, иль ужас застлал взор чудовищной пеленой?

В этом взгляде было столько всего, но в особенности — укор его убийственному бездействию.

А вот Парти смотрел на него совсем по-другому. Перед тем, как у него отняли кьютимарку и будущее, он смотрел на него с лёгким испугом и задорной надеждой. Наверное, тогда он искал у него поддержки, но тогда Даймонд ещё этого не понимал, тогда он не разбирался в Парти Фейворе.

Парти Фейвор…

Через некоторое время вся троица оказалась на земле; они пошатывались и рассеянно озирались по сторонам.

— Мы дома? — единорог был первым, кто подал голос. — Мы спасены?

— А ведь неплохо выглядит! — жеребец в каске окинул взглядом свой круп, на котором теперь красовался знак равенства. — Я теперь ощущаю себя таким… обычным! Мы же теперь совсем как семья, а?

— И не говори, — кобыла подошла к хранилищу кьютимарок, которое пополнилось тремя новыми метками. Её несосредоточенный взгляд выражал растерянность. — Я чувствую себя необычно, но… семья. У меня есть жеребята. Где мои жеребята? Где они?..

— Друзья мои! — Старлайт топнула копытом, — я понимаю вашу растерянность, ведь в своё время я тоже приняла решение расстаться со своей кьютимаркой, и я считаю, что это было лучшим решением в моей жизни. Наберитесь терпения. Сейчас мы отведём вас в ваши новые дома, а потом Даймонд сходит в Мэйхэттен за жеребятами. Так ведь, Даймонд? — она улыбнулась ему своей лучезарной улыбкой, перед которой он всегда таял.

Ради которой он всегда выключал мозги и закрывал на всё глаза. Ради которой он отказывался понимать, что теперь этот единорог никогда не увидит своих семи комнат, не обнимет своего жеребца или кобылку, не вернётся в родной Мэйнхэттен, который в миг стал ему чужим, а эта кобыла обрекла своих собственных детей на полную лишений и диктатуры жизнь.

Эти пони были лишены своего прошлого, у них не было будущего, но Даймонд продолжал раз за разом приводить их, думая, что уж она знала лучше.

А ему знать было не обязательно. Ему достаточно было лишь её улыбки.

Парти Фейвор. Единорог по имени Парти Фейвор. Родом из Мэйнхэттена. Может, когда-то у него тоже было семь, а то и все десять комнат. Теперь же у него не было ничего.

— НЕТ! — выкрикнул Дабл Даймонд, белошкурый жеребец, мэр Городка, лучший друг Парти Фейвора.

Он со всей силы топнул копытом, и мир разбился на миллионы блестящих осколков.

Вокруг не было ничего, кроме бесконечно далёких холодных звёзд на чёрном полотне равнодушного космоса, который давил на него своей неопределённостью. Лишь дорожка из звёздной пыли стелилась под его копытами, пока он бежал вперёд. За Старлайт.

— Почему? Почему ты обманула меня? ОТВЕЧАЙ! — вопил он.

Но космос отвечал тишиной, заглушая и его крики, и цокот копыт по эфемерной материи. А кобылка всё мчалась и мчалась вперёд в зияющую черноту; она была запряжена в телегу с ответами.

Звёзды досаждали жеребцу своей излишней яркостью, но это были ни что в сравнение с тем, какое ослепление навела на него одна лживая единорожка: тогда он был столь слеп, что даже не замечал, что его звёздочка вела его в пустоту, из которой более не было выхода.

— Я верил тебе! Парти верил тебе! Мы ВСЕ верили тебе! — орал он голосом в своей голове, не нарушая общей идиллии тишины.

Никакой усталости, причинности и обременённости мыслями. Прыг — галактика, скок — созвездие, цок — очередной световой год.

Вот только кобылка была ещё дальше, чем прежде.

— СТОЙ! Ты должна ответить мне!

Звёзды слились в один сплошной поток, но Старлайт так и не стала ближе. Впрочем, она всегда была бесконечно далека от него, как бы он ни питал надежды на обратное.

Как только кобылка скрылась в зияющем чёрном провале, всё звёзды померкли.

Угасли.

Затухли.

Всё исчезло.

Копыта сами несли его к ответам.

Она полагала, что сможет скрыться от него? Пусть так, но он не устанет преследовать.

Она смела думать, будто у него не возникнет вопросов? Как наивно с ей стороны.

Она считала, что им действительно можно манипулировать, и что ради неё он бы пошёл воистину на всё? О да, это оказалось чертовски верно.

Он уже не видел ни кобылки, ни звёзд, он не мог одним прыжком перескочить галактику, его одолевали усталость и боль, и лишь темнота и свист ветра в ушах были его немыми спутниками. Но разве это всё могло его остановить? Разве он не заслужил хоть немного чёртовой правды?! Разве он сделал что-то не так?!!

— ДАЙМОНД!! — неожиданный крик пронзил его слух.

Его будто выдернуло из тьмы. Мир снова наполнился цветом и реальностью.

Первое, что он смог заключить — его действительно звали Даймонд. Дабл Даймонд, если быть точнее. Второе — он стоял прямиком перед зияющим чернотой входом в знакомую до боли пещеру.

— Дайми? — раздался тихий голос прямо за его спиной — не под стать тому, что заставил его очнуться.

Жеребец развернулся. Перед ним стоял единорог, чья грудь вздымалась и опускалась с бешеной скоростью; он очень часто и прерывисто дышал, периодически заходясь кашлем и жмуря глаза от натуги.

Парти Фейвор.

То было ранее утро — все нормальные пони ещё досыпали свои сны, и ночь ещё не вполне была убита солнечным светом. Небесное злато потихоньку губило пока ещё явные признаки небесного серебра — грядущий день медленно переплавлял сумерки в свет. Хладный ветер мёл будто бы по всей Эквестрии и во все пределы, вселяя холод в тела и души всего и вся. Даймонд поёжился под его ледяным напором, его объял озноб, и при этом его бил жар, распространяемый по телу чудовищно быстрым биением сердца.

Но о себе он и не думал.

— Парти! — жеребец бросился к единорогу и обнял, пытаясь сокрыть его тело от ударов жестокого ветра. — Что ты тут делаешь? Тут холодно! Ты заболеешь!

— Нет… это ты… что тут… делаешь?! — ещё не отдышавшийся единорог слегка отстранился от друга. — Упал с кровати… перепугал меня… перепугался сам… и рванул со всех копыт… сюда! Еле… догнал!

— Я... это трудно объяснить. Но тебе надо идти домой, сейчас же. Прости…

— Никуда я не пойду… без тебя! — с надрывом прикрикнул сумевший возыметь контроль над дыханием единорог, заставив белого жеребца вздрогнуть; Даймонд впервые увидел гнев в его глазах. — Селестия тебя дери! Ты хоть знаешь, каких трудов мне стоило тебя нагнать? Не все из нас прирождённые спортсмены, знаешь ли! Если бы я тебя не догнал, ты бы забежал в пещеру, а ты не хуже меня знаешь, что оттуда не возвращаются!

Дабл Даймонд взглянул на зияющий за его спиной проход. Уж он-то знал, что оттуда ещё как возвращаются.

Именно возле этой пещеры он впервые встретил Старлайт. Насколько он знал, она некоторое время скиталась по ним, пока не вышла здесь. Тут же она и скрылась, когда её обман раскрылся.

Это место имело дурную репутацию, потому что многие пони, которые хотели сбежать из их городка, часто избирали для побега именно эту пещеру, и никто никогда не пускался на их поиски, так как система этих пещер была чрезвычайно разветвлённой.

И никто из тех, кто туда убегал, более не возвращался — и никто не знал, то ли потому что их побег увенчивался успехом, то ли потому что они больше никогда не находили оттуда выхода. В любом случае, Старлайт запретила всем даже приближаться к этому месту, мотивируя запрет тем, что это якобы «во избежание худшего».

Как бы то ни было, сгинула ли там Старлайт, до сих пор ли блуждает или выбралась ли в иные места — он должен был последовать за ней, а иначе…

— Парти, мне жаль, что я так тебя напугал, но мне нужно туда. Я пойду в пещеру, а потом вернусь, вот увидишь. — Дабл Даймонд попытался нацепить на себя обнадёживающую улыбку, но он готов был поклясться, что вышла скорее ухмылка безумца.

— Ты с ума сошёл? Да, точно, ты помешался, ну-ка иди сюда… — Парти подошёл к жеребцу и положил копыто ему на лоб, после чего констатировал, — да, точно помешался. У тебя жар, ты не в своём уме! Пожалуйся, пошли домой, успокоимся, а потом, если ты так хочешь, мы попросим помощи у принцессы…

Он был прав. Белошкурый действительно весь горел, в теле поселилась ломота, и даже такой родной и дорогой ему голос Парти Фейвора резал слух своей громкостью. Но он всей душой, каждой своей шерстинкой ощущал, как с каждым мгновением Старлайт становилась всё дальше и дальше и дальше… он должен был её догнать. Он должен был её увидеть. Он устал довольствоваться её образом лишь во снах и орать на пустоту.

— Нет! — отрезал его Даймонд. — Я должен сделать всё это сам, один…

— Это опасно! Ради чего ты хочешь подвергнуть себя такому риску. Это всё из-за Неё, да? Из-за… С-Старлайт?

Парти произнёс её имя впервые за очень, очень долгое время, но Даймонд забыл придать этому значению, ведь время, как ему казалось, всё ускользало и ускользало.

— Я должен увидеть её, Парти. Я должен получить ответы. — Сказал он, и бросился в пещеру, но магия окутала его задние копыта и его распластало по земле.

— Тогда и я иду с тобой.

— Исключено!

— Думаешь, у тебя одного есть вопросы? А мне тоже есть, что спросить. Например, почему нельзя праздновать день рождения. Серьёзно, что плохого ей сделали дни рождения? Это же самый лучший праздник в мире! Даже лучше, чем День Согревающего Очага!

— Нет! Она должна передо мной объясниться! Лично! Один на один! — Дабл Даймонд пытался вырваться из хватки единорожьей магии, но Парти был на удивление силён. Воистину, единороги слишком могущественные существа. — Пусти, мне нельзя ждать! Пусти!

— В очередь! Мне тоже есть, что с неё спросить! — Парти подошёл ближе к барахтавшемуся жеребцу. — Почему это тебе можно требовать с неё объяснений, а мне нельзя?!

«Почему? ПОЧЕМУ?!»

Злость предала ему сил. Он в очередной раз дёрнул задним копытом и наконец сорвал с себя магические оковы, однако не рассчитал сил и лягнул стоявшего за ним единорога прямо в нос.

— И ты ещё спрашиваешь?! Я был её правым копытом! Я был с ней с самого начала! Мы вместе основали этот чёртов город! Я разделял все её идеи! А вы? Малейший провал — и вы стремитесь всё забыть! Потеряли идею, потеряли смысл жизни, каждый день прозябаете без цели! Вы… предали её!

— Может, если бы нам не стёрли память, всё сложилось бы по-другому?

Разъярённый жеребец поднял взгляд на единорога. Тот придерживал копытом нос, с которого капала кровь.

— Сколько книг, сколько статей я ни печатал, а вы так и не смогли её понять. Даже не попытались!..

— А ты смог?

Кровь струйкой стекала по копыту, оставляя на нём красную дорожку, и капала на землю, где тут же смерзалась в грязный лёд.

Даймонд посмотрел единорогу в глаза, ожидая столкнуться взглядом со своим оппонентом, но не нашёл в его взгляде ни злости, ни упрёка. Синие глаза, источавшие горькие слёзы, глядели на него с неприкрытой мольбой, но при этом в них читалось смирение, граничащее с безнадёжностью. Он будто всем своим видом молил не то Селестию, не то Дискорда вернуть разум обезумевшему другу, понимая при этом, что остановить его уже невозможно.

Это было неправильно. Боль не должна оставлять на мордочке Парти Фейвора столь глубокий отпечаток, из-за которого пони казался лет на пятнадцать старее своего возраста. Он ведь был создан для веселья, радости, счастья, ради смеха своих друзей и любви.

Но он вновь страдал, и вновь — по его, Дабл Даймонда, вине.

И его безукорный взгляд служил самым сильным упрёком этой вине.

Не в силах более молча взирать на страдания друга, он на всех четырёх рванул в пещеру, чтобы затеряться во тьме.

На этот раз никто не пытался его остановить.

***

«Идиот! Идиот!»

Ну почему, почему он не взял хотя бы факел?

Прошло немало времени, прежде чем глаза привыкли к темноте, но ситуации это не исправило. Он по-прежнему мало что видел и понятия не имел, как много развилок пропустил, пока держался исключительно правой стороны. Зато он точно мог сказать, что пещеры уходили глубоко вниз, и не только потому, что большую часть пути он спускался как бы по наклонной: было очень тепло. Поначалу это его несказанно радовало, ведь прошёл мороз, прошёл озноб, но последний вскоре дал о себе знать с новой силой, к тому же к нему присовокупились ещё головокруженье и такая чудовищная слабость, что он еле-еле переставлял копыта. Что уж там говорить про жар, который будто стремился расплавить его кости.

Нос не различал более иных запахов, кроме пыли, прочно осевшей как в дыхательных путях, так и на его шёрстке, что уже успела собрать, наверное, всю скопившуюся в пещере паутину. Он то и дело ощущал, как проползали по его ушам или носу надоедливые пещерные пауки.

Одним словом — прескверно.

Он старался не думать о том, что пути обратно он найти уже не сможет. Впрочем, он бы и не смог об этом долго думать (к тому же, он ведь обязательно куда-нибудь да выйдет). Все мысли вращались, словно на орбите, вокруг одной лишь Старлайт.

Он раз за разом представлял их встречу.

Он находит её измученной и истощённой в самых-самых глубинах, заключает её в объятья, и они вместе выбираются на поверхность, и ни слова упрёка не срывается с его губ; или: он набредает на её злодейское логово и бросается на неё с самыми суровыми обличениями, либо же преклоняется пред ней и молит о прощении. Нет, лучше сначала преклониться, а потом уже задать вопросы. Нет-нет, это она должна просить извинения! Пусть сначала ответит на вопросы, а потом он, быть может, сам извинится. А если её тут вообще нет?

Поиски в любом случае нужно было продолжать…

— Ох, вы посмотрите, кто это тут у нас! — услышал он прекрасный женский голос, который мог принадлежать лишь одной.

А затем его ослепило сияние — сплошная белизна перед взором.

Он прикрыл глаза копытом, но даже так свет был нестерпимо ярок. Он ощущал исходивший от него жар. Или же жар был от него самого?

Несмотря на невозможную яркость, он отвёл копыто от глаз и устремил взор на новое солнце, источавшее сладостный звон.

Она.

Стройное розовое тело, фиолетовая грива с бирюзовой прядкой — с такой же причёской, какой он помнил. И, конечно, выдающийся из гривы острый рог, с которого когда-то срывались самые изощрённые плоды магии.

Она странным образом мерцала, будто покрытая алмазной пылью, и восседала на плывшим над землёй белом облаке.

Что делать? Пасть ниц? Закричать? Заплакать? Ударить? Обнять? Убежать?

Помолиться Селестии?

А может, Дискорду?

— Дай угадаю: ты злишься за то, что я тебя якобы предала? Оу-у, какая жалость! — язвительно протянула она. Её голос эхом отзывался в его голове. — Ведь предатель здесь только ты!

— Н-не… не п-правда! — топнул копытом Дабл Даймонд, но его голос звучал на удивление жалко, словно у жеребёнка. — Я… Я БЫЛ ТЕБЕ ВЕРЕН!

Теперь же он был похож на истеричную кобылку.

— Мы почти достигли цели, мы могли пленить принцессу, и тогда бы вся Эквестрия постигла наши идеалы. Тебе нужно было лишь поверить, лишь вступиться…

— Но ты… ты ведь обманула меня!..

— Лишь поверить!

«Лишь поверить! Лишь поверить! Лишь поверить» — отдавало у него в ушах.

Облако начало удаляться, как и пленительный звон Её желанного присутствия.

Он побежал за ней со всех копыт, но ноги сделались словно ватными. Если бы у него был кнут — он бы сам себя им подстегнул.

— Я ВЕРИЛ ТЕБЕ! ВЕРИЛ! — вопил жеребец ей вдогонку, поднимая своим отчаянным бегом всполохи столетней пыли.

— Ты верил не мне, а принцессе.

Возразить он не успел.

Земля под ним разверзлась — точнее, то поломались гнилые доски. Дабл Даймонд зацепился передними копытами за край и пытался позвать на помощь.

Никто не ответил.

Передние конечности горели огнём, сознание помутилось, а края досок больно впивались в плоть.

Так вот каково это — висеть над бездной.

Он вошёл сюда без страха, готовый навеки сгинуть в этом лабиринте тьмы и пауков, а теперь он испытывал ужас, молил о спасении и из последних сил цеплялся за спасение, которому не быть.

«Я правда верил» — успел подумать он, но Старлайт не довелось услышать эти слова.

Он разжал копыта.

***

Куда попадают пони после смерти?

Пока что этот вопрос останется без ответа.

Боль. Вот то первое, что он испытал, когда прояснилось сознание.

Он с трудом разомкнул отяжелевшие веки и заметил, что упал прямо на проломившиеся под ним доски, которые теперь весьма болезненно вонзались в его грудь и брюхо. К счастью, сильно попортить здоровье жеребца они не сумели, и кровь лишь слегка запятнала белоснежный мех, хотя и раны, и невидимые занозы неприятно саднили.

Жеребец поднялся на трясущихся ногах и огляделся.

Как оказалось, он не пал в бездну, а лишь спустился на нижний уровень таким вот неординарным способом. По потолку, словно огромный хребет, был протянул ряд магических фонарей — очень старых, судя по тусклости света. Вдоль всего туннеля была проложена шахтная железная дорога, на которой стояли насквозь проржавевшие вагонетки. По земле хаотично были разбросаны кирки, лопатки, кувалды и каски, на которых красовались остатки ныне неразличимых опознавательных знаков и цветов. Было ещё жарче, чем на верхних уровнях, по земле стелились клубы пара. К поту жеребца примешалась ещё и мерзкая затхлая влага местной сырости. Стены просто кишели огромными пауками, для которых столь влажная среда была сродни паучьему раю.

Дабл Даймонд медленно зашагал вперёд по тоннелю. Ноги всё ещё дрожали и так и норовили подкоситься в самый неподходящий момент, а раны на животе болезненно давали о себе знать. Но ему не было до этого никакого дела.

Ведь он уже убедился, что Она здесь была.

И в ней не было ни следа раскаянья.

Но что ещё важнее… она позволила ему упасть. Позволила ему покалечиться. Даже и не думала подать ему копыто помощи.

Значит, она настолько была убеждена в своей правоте, что желала его смерти?..

Осознав это, жеребец с трудом смог подавить горестный всхлип.

Он ведь действительно верил!

Даймонд ускорил шаг по нескончаемому туннелю. Умозаключения, к которым он пришёл, убедили его в том, что он должен был объясниться, должен был заставить её выслушать его.

Вскоре фонари становились всё реже, зато в стенах начали появляться всевозможные цветные камни. Красные, жёлтые, синие, белые, чёрные. Они отражали даже малейший свет и приглушённо мерцали в полумраке, маня к себе вместе с фотонами взор и пауков.

Хорошо, что Дабл Даймонд не страдал арахнофобией. По крайней мере, не при таких обстоятельствах.

Разглядывая самоцветы, пони не заметил, как врезался в препятствие. От неожиданности и слабости его ноги подкосились, он потерял равновесие и завалился на бок.

Он хотел было встать.

Как оказалось, «препятствие» тоже не желало более лежать на земле.

Серая куча, изначально принятая жеребцом за груду камней, вдруг зашевелилась, её поверхность заходила буграми. Затем «куча» тяжело засопела и заревела, у неё появились мощные лапы, каждая из которых была размером с упитанного пони. Ожившая фигуры развернулась, и жеребец осознал две вещи.

Во-первых, ему пришёл конец.

Во-вторых, он только что врезался в спящего медведя.

В очень страшного и несуразного медведя. Его покрытое серой от каменной пыли грубой шерстью тело было до ужаса огромным — наверное, с половину его дома, — однако голова для столь крупного тела была смехотворно мала, будто беспечный мастер приделал мишке голову ростовой куклы. Маленькие круглые ушки и глаза, которые были столь мелкими, что их было и вовсе практически не видно, дополняли комический эффект, вот только Дабл Даймонду было вовсе не до смеха: всё тело парализовало от ужаса. Он словно инстинктивно был готов сдаться возвышавшемуся над ним хищнику, который уже вовсю скалил бесспорно острые зубы.

Зверь не торопился к трапезе.

Он издал громоподобный рык, обдавший жеребца тошнотворным запахом гнилой плоти и давший его организму своеобразный сигнал к тому, что вот теперь-то можно начинать увлекательнейший бег с препятствиями в условиях спёртого жаркого воздуха. Ставка — одна пони-душонка.

Он сделал то, чему, как он подозревал, он тренировался всю жизнь — побежал с низкого старта как раз в тот момент, когда кошмарная звериная лапа уже чуть было не оттяпала его хвост.

Жеребец стрелой летел по прямой кишке туннеля, в спешке не обращая внимание на различные повороты и разветвления. Копыта едва касались земли в процессе безумного галопа, однако конечности отказывались ему подчиняться, поэтому он то и дело спотыкался и лишь чудом не застрял между рельс. Его непроизвольно мотало из стороны в сторону.

Вдогонку пони летели звуки покорёженного металла — тяжёлые стальные вагонетки отлетали в сторону, словно весили не тяжелее пуха. Такова была сокрушительная мощь медвежьего буйства.

Преследователю было решительно всё равно, с какой скоростью бежал его потенциальны ужин — одним своим исполинским шагом он покрывал больше, чем успевал пробежать набравший обороты жеребец. Если бы не вагонетки, белошкурого давно бы настигла страшная расправа, о чём ему неустанно напоминали безумный рык и сокрушительный топот, от которого как от судорог сотрясался весь туннель: ТУДУМ! ТУДУМ! ТУДУМ!

Он ощущал, как камешки вылетали из-под медвежьих лап и искрами били по крупу.

ТУДУМ! ТУДУМ! ТУДУМ!

Важное уточнение: он знал, как бегать — в конце концов, он был неплохим спортсменом (в определённый период жизни; но ведь бывших не бывает, так ведь?), но он всецело принадлежал стихии лыж. Горы, сопряженье безграничных пространств неба и земли, скрещенье копыт, чистейший воздух — всё это несколько отличалось от забегов по непредназначенным для этого местам. Однако…

ТУДУМ-ТУДУМ-ТУДУМ-ТУДУМ!

То был медведь? Или сердцебиение некстати разболевшегося сердца? Возможно, и то и то, ведь у него уже резало глаза, застилаемые неприятной красной пеленой. Все конечности, все мышцы горели огнём, будто их тёрли верёвками, а пазухи невыносимо жгло горячим воздухом, словно осколками расплавленного стекла; он до того надышался пыли, что лёгкие распирало от боли, и велик был соблазн поддаться приступу кашля, но жеребец твёрдо понимал: стоит поддаться этому порыву — и он не перестанет, пока не выкашляет собственные лёгкие; стоит остановиться — и он упадёт и более не восстанет. Что бы он ни сделал — угроза его настигнет.

Вдруг путь перед ним совершенно очистился — куда-то подевались вагонетки, оборудование, загородительные знаки; даже освещение стало настолько редким, что местами ему приходилось бежать в темноте, от огонька к огоньку.

А медведь будто бы прибавил скорости, предвкушая скорую трапезу, и с каждой секундой разница в расстоянии становилась всё менее очевидной.

Все чувства жеребца обострились до предела, он готов был сей же час заплакать от боли и ужаса, от ощущения приближения собственной смерти — до него дошло, что ему не быть победителем в этой гонке…

Впереди замелькал очередной поворот, которые он доселе предпочитал игнорировать…

…Ему не быть победителем, если играть честно.

Наверное, каждому из нас знакомо чувство страха перед чем-то новым? Часто мы идём по одному, уже неоднократно проторенному нами же или нашими предшественниками маршруту, с опаской озираясь на ещё не познанные пути. Мы решаем проблемы по определённому алгоритму; часто мы ходим в одни и те же забегаловки, где заказываем одну и ту же еду; в магазинах мы берём одни и те же продукты одних и тех же производителей, а потом идём в салоны красоты, где просим постричь наши гривы так, как стригли до этого. Это знакомо, это привычно. Это логично.

Но иногда бывают и отступления от нормы. Можно всё же отважиться и заказать что-то новое, сходить в другой магазин, выдрать из гривы бОльший кусок, чем обычно — либо же наоборот, лишь подровнять кончики.

Всё то — безобидные эксперименты. А что стоит на кону? Несварение — либо новые гастрономические стандарты; уродство — или же новый стилевой ориентир.

У Дабл Даймонд же на кону стояла жизнь. Сценария было всего два.

Первое — за поворотом оказывался новый туннель, из чего проистекал целый ряд отдельных перспектив; второй сценарий был менее перспективен — тупик и смерть.

Не сбавляя скорости, пони завернул направо.

Медведь же по инерции пробежал вперёд огромной меховой шаровой молнией.

Жеребец остановился и ощутил, как сама его душа ушла в копыта, а желудок скрутило в тугой узел.

«Нет, нет-нет-нет… пожалуйста, это не может кончиться так!»

Ой-ой. Плохое решение, Дабл Даймонд!

Лопаты, мотыги, гружёная камнями вагонетка, заградительные знаки. И стена отёсанной горной породы — его надгробие, серость которого служила ему безмолвной, но символичной эпитафией: долгое время он жил в сером, теперь в сером же и умрёт.

Медведю потребовалось время, чтобы развернуться в тесном туннельчике.

Дабл Даймонд же подошёл вплотную к стенке, словно надеясь, что сейчас она разжалобится и расступится перед ним.

Увы, камень не знал жалости.

Зверь совершил свой манёвр по перестройке, оцарапав при этом стены своей наждачного вида шкурой, и медленно двинулся на жеребца, которому хотелось вопить при виде истекающей слюнями пасти, полной острейших зубов на мощной челюсти. Такими наверняка можно было перекусить целого пони, как зубочистку. Хрусть — и жеребец раздвоился. Хрусть-хрусть-хрусть — и от жеребца только рог да копытца. Впрочем, рога у него и не было, а медведь выглядел так, будто не погнушается и копытцами.

«Копытца…»

Откуда тут копытца?..

Взгляд Даймонда упал на два торчащих из-под каменной стены копыта. Затем он заметил, что выпирали не только копыта, но и задняя часть скелета некоего пони… почему-то пробитая вонзённой в землю киркой.

Недолго думаю, жеребец кинулся на землю и в мгновение ока оказался под огромным куском породы.

Не оценивший трюка с исчезновением медведь яростно взревел и кинулся к стене. Последовал сокрушительный грохот, а затем яростный удар лапой как раз по тому месту, откуда пони едва успел убрать задние конечности.

Ему стоило огромного труда протолкнуться дальше: тело страшно болело, конечности отказывались его слушаться, да и в целом здесь было достаточно тесно.

В какой-то момент он осознал, что больше не может двигаться. Нельзя было ни пошевелить копытом, ни повернуть головой, ведь сверху была беспощадная каменная порода, а снизу… та же самая порода, слегка посыпанная чем-то пытающимся казаться землёй.

И пахло от этой земли чем-то… сладким. Чем-то очень знакомым.

«Да это же…»

Он не успел закончить мысль, чудом родившуюся в голове на фоне надвигавшегося панического смятения. Его вдруг снова ослепило белое сияние, в ушах появился сладкий милый звон. А потом зазвучал знакомый голос.

— Надо же, в каком интересном положении ты оказался.

Он вновь увидел её. Она лежала прямо перед ним, а за ней были ещё многие и многие метры узкого пространства.

Она была всё такая же, как и раньше. Розовая, с фиолетовой гривой с бирюзовой прядкой; синие, лучащиеся недюжинным умом и столь же недюжинной колкостью глаза. Всё то же странное мерцание. Она выглядела так, будто вся эта грязь и пыль её просто не касались.

— Помоги мне, — пробормотал он, и только потом заметил, что плачет; даже хнычет. — Помоги мне, помоги мне, помоги…

— Ой, что такое, тебе нужна помощь? — спросила она с притворным удивлением. — Ой, а мне она, оказывается, тоже нужна была. Но ты мне не помог. Предал, как и все остальные.

— Я был с тобой с самого начала! — ответил он сквозь стиснутые зубы, глотая горькие слёзы, — мы вместе основали город, я приводил тебе всех этих пони, которым ты стирала память. Я честно распространял твои идеи. Я всегда был рядом, всегда! А ты никогда меня не замечала! Как будто я что-то делал не так! Как будто… я был таким же, как и все остальные!

— А разве это не так? Помнится, в тот день ты стоял в толпе вместе со всеми остальными, и вместе со всеми остальными ты втаптывал меня в грязь, и вместе со всеми ты плясал под дудку принцессы и её приспешниц. Что, стоило поманить тебя кьютимаркой, и старые принципы больше не имеют значения? Или ты так спасовал перед лицом королевской власти, м-м?

— Но что мне ещё было делать? Ты же нас всех обманула. Меня обманула!

— Ой, даже не знаю. Может, успокоиться и дождаться объяснений? Ох, о чём это я, это ведь слишком сложно. У предателей всё всегда очень просто и однозначно.

— Я… — он с ужасом понял, что ему нечего было возразить.

— Да, именно ты. — Кобылка улыбнулась и каким-то образом вдруг отдалилась от него. — Именно ты, дорогой Дабл Даймонд, сейчас станешь отличным ужином.

Жеребец навострил уши, который тут же упёрлись в потолок.

Медведь рыл подкоп.

— Помоги мне! Прошу! Помоги! — вновь завопил жеребец, безуспешно стараясь подобрать под себя задние конечности. — Я всё тебе объясню! Ты должна меня выслушать! Прошу! ПРОШУ!

— Я уже довольно выслушала. Поступки, знаешь ли, говорят громче всех слов. А теперь ползи, Даймонд, ползи! — её лицо вдруг страшно исказилось от гнева. — Пресмыкайся, как червь! Ощути то же, что ощутила я, когда вы все отвернулись от меня! Когда похоронили все мои планы, которые я выстраивала годами! Планы, которым не суждено сбыться из-за тебя, Дабл Даймонд!

Она отдалилась ещё дальше, а он пополз.

Боль была чудовищная.

Он обдирал шкуру о грубые камни, оставляя на них целые клочья меха и кожи, обильно смазывая их своей кровью. Но даже не ободранные до мяса спина и живот, не стойкое ощущение того, что ему придётся умереть тут, никем не найденным и не похороненным… и не прощённым Ею — не только это заставляло его буквально выть, пронзительно кричать и беспрестанно ронять потоки слёз, покорять каждый миллиметр ценой невыносимых страданий. Самая страшная боль поселилась в его правом заднем копыте, которое он не мог даже напрячь без того, чтобы не пасть в полуобморочное состояние — оно было повёрнуто под каким-то неправильным углом и просто волоклось вслед за телом.

В какой-то момент он вскрикнул в последний раз и провалился за грани сознания.

***

Пегаска замерла над одним из холмов, лениво пробежалась взглядом по его поверхности и одиноко стоящему деревеву, зевнула, хлопнула крыльями, перевернулась в воздухе и на всех порах полетела обратно, широко расправив крылья и позволяя ветру ласкать каждое пёрышко.

— Эй, вон там хорошее место! — крикнула она тащившимся по земле теням и, провернув тот же самый манёвр, полетела обратно к холму.

На обратном пути ей показалось, будто она заметила у примеченного холма одинокую тень, однако у неё было занятие поинтереснее, чем слежка. Пегаска стрелой взлетела ввысь и вернулась, держа в копытах небольшое облачко, сотканное из разрозненных остатков того, что плыло в этот день по небу.

— Вау! Я ещё ни разу не лежал на облаках! Можно попробовать? Можно? — единорог запрыгал на месте, будто пытаясь допрыгнуть до облака, которое теперь раскинулось прямо на кроне одиноко стоявшего древа.

Пегаска улыбнулась.

— Прости, Парти. Облака только для пегасов.

— Это мы ещё посмотрим!..

Вскоре к облаку и пытавшемуся допрыгнуть до него Парти Фейвору подтянулись единорожка с парой седельных сумок и земной пони, чьи уши были заняты наушниками.

— Та радужная сказала, что где-то в Эквестрии есть целый город на облаках, где живут одни пегасы. Это же круто! Прикиньте, двадцать четыре на семь в небе, даже спускаться не надо. — Она слетела со своего облака и облетела вокруг холма. — Побывать бы там.

— А чего не полетишь? Мы же теперь куда угодно можем отправиться, даже в Мэйнхэттен. — Ответила единорожка, протиравшая вилки на расстеленном пледе. — Или в Кантерлот.

Пегаска вернулась на облако, стряхнула крылья и улеглась на спину, подложив под голову копыта. Её глаза были закрыты.

— Я там никого не знаю. А тут у меня по крайней мере есть вы.

— А можно было бы взять воздушные шары и отправиться туда вместе. — Предложил единорог. — Или привязать каждого из нас к двум-трём самым сильным пегасам. Или спустить этот город на землю, или хотя бы на воду. Облака это тоже своего рода вода.

— А я бы съездила в Кантерлот. Там наверняка есть шикарные рестораны, в которые ходят сами принцессы.

— А ведь чисто технически в твой ресторан ходила принцесса.

— Ой, Парти, перестань, — хихикнула единорожка, — какой у меня ресторан. Это так…

— Если уж встречаться с принцессами, я бы встретилась с ночной.

— С Луной?

— Днём слишком много пони мельтешат по своим делам, так что Селестии мы наверняка уже все жутко надоели. С другой стороны, ночью почти все спят, а те, кому не спится, заняты всякими интересными штуками. Может быть она даже замечает, как я летаю по ночам.

— А я слышала, что в Кантерлоте и Мэйнхэттене пони не спят по ночам. Они ходят в рестораны, на балы, вечеринки, концерты…

— Вряд ли принцессе Луне всё это интересно. Она наверняка из другого теста.

Пегаска потянулась и, приоткрыв глаза, стала всматриваться в безоблачное синее небо. Лишь изредка она подёргивала ушами, когда до её слуха доносились отголоски музыки из наушников земного пони, или когда Парти Фейвор, от умственной натуги задравший круп и махавший хвостом, звенел столовыми приборами, пытаясь выложить из них венок идеальной формы.

Единорожка, разбиравшая седельные сумки, вдруг замерла. С её лица пропала улыбка; стакан, охваченный магией, упал и покатился с холма, однако вскоре был пойман магией Парти.

— Ты чего это? — спросил пони, разрушив свою выложенную из вилок пентаграмму.

— Ох, поверить не могу. У меня была сама принцесса, а я кормила её… даже выговорить стыдно. Теперь, наверное, будет всем рассказывать, что у Шугар Белль — самые ужасные маффины в Эквестрии.

— Оу, не переживай, — Парти подскочил к расстроенной пони и заключил её в объятья. — Я уверен, что ей и без маффинов будет что вспомнить о нашей деревне. Мне они, кстати, вполне нравились. Хотя других у нас не было. И вряд ли предвидятся…

Шугар Белль улыбнулась.

— Спасибо, Парти. Ты всегда знаешь, что сказать.

— Кстати о кексиках, — пегаска слетела с облака и мягко приземлилась на плед. — Может, покажешь уже, ради чего все мы здесь собрались?

— «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»… — пропел вдруг земной пони, до этого ни разу не подавший голос.

Все уставились на него в недоумении.

— Ну, это типа песня такая есть, — поспешил пояснить он. — Там ещё так было: «качнётся купол неба»… нет, это совсем не мой репертуар… забейте… — он надел наушники и вновь отвернулся от компании.

— Вспоминает, кажется. — Еле слышно произнёс Парти.

— Теперь буду знать, что с помощью еды можно спустить тебя с небес на землю.

— Я всё ещё поверить не могу, что теперь можно жрать что-то помимо сена и тех ужасных маффинов.

— Эй! Я не виновата, что без моей кьютимарки они получались так себе!

— А самое главное, что теперь можно не прятать шо-ко-лад. Вот серьёзно, почему она была против шоколада? Как вообще можно быть против шоколада? Это же лучшее, что придумали в Эквестрии. Ну, после надувных шариков и пиньят. М-м, надувные пиньяты из шоколада… — единорог облизнулся, потирая копыта.

— Не знаю насчёт пиньят, но шоколада я не жалела. Итак, узрите же… шоколадный пирог!

Шугар Белль достала из сумки большой пирог, от которого по-прежнему исходил ароматный пар (магия единорогов, не иначе), дразнивший всех собравшихся вокруг него пони. Даже жеребец в наушниках покосился на него, но подойти не решился. Тут же над пирогом показался охваченный магией нож, поделивший его на части. Он тут же истёк горячим шоколадом, а наблюдавший за этим Парти Фейвор едва не истёк слюной. В мгновение ока увесистый кусок отправился в пасть голодного единорога.

— Эй, для кого я вилки взяла?

— Прошти, не ждержалшя!

— Ой, да ладно тебе, принцессы рядом нет, — ухмыльнулась пегаска, протянув копыто к лакомству.

— Зато тут есть я, — Шугар Белль стукнула её по протянутой конечности, — а я намного хуже принцессы.

— Это же брауни! — подскочил вдруг Парти Фейвор, расправившись со своим куском. — Ты уже прочитала книгу рецептов, которую я тебе дал? Обожаю брауни!

— Нет, даже не открывала, — ответила кобылка, левитируя вилку с кусочком истекавшего шоколадом брауни на ней, — я просто смешивала ингредиенты, как мне хотелось, и вышло довольно неплохо. Я даже не знала, что это называется брауни. Хм… — она пристально осмотрела нанизанное на вилку лакомство, прежде чем отправить его в рот. — Стоит отдать должное, название ему к лицу.

— Смотрите, как могу!..

Пегаска подбросила вверх увесистый кусок пирога, затем сама взмыла ввысь и пролетела над парящим десертом. Однако, когда казалось, что от вкусного десерта вот-вот останется лишь горстка крошек на земле, кобылка совершила петлю и, оказавшись вдруг под падающим куском, схватила его зубами на лету, после чего довольно приземлилась на облако. Впрочем, пара капель жидкого шоколада всё же оросила гривы сидящих внизу пони.

— Найт Глайдер! — воскликнула Шугар Белль, чья грива вдруг оказалась запачкана шоколадом.

— Упс! Прости, сахарок! — хихикнула кобылка без тени раскаяния на лице.

Рог единорожки окутала грозная магическая аура.

Пользуясь случаем, Парти взял небольшой кусочек и, положив его на тарелку с уже заранее подготовленной вилкой, подошёл к жеребцу в наушниках.

— Хей, Фэзер, — он легонько ткнул пони в плечо. — Хочешь пирог? Он просто объеденье. Шугар Белль явно не жалела шоколада.

— Хм, спасибо, Парти.

На горизонте простирались бесконечные пустые долины и горы, и Парти Фейвор не смог уловить, куда именно был направлен взгляд его друга.

— Ты уже вспомнил что-нибудь?

Жеребец вздохнул и опустил взгляд.

— Нет, чувак. Все эти песни звучат дико знакомыми, я даже типа что-то вроде ностальгии чувствую, но это всё равно, что пытаться вспомнить забытый сон, сечёшь?

— Ну-у… можно и так сказать. Я только что пытался вспомнить, как называется брауни.

— И как, вспомнил?

— Да. Ну, может, конечно, я его только что сам придумал, но мне почему-то кажется, что брауни точно называется брауни. — Единорог нахмурился и приставил копыто к подбородку, как бы в раздумье. — Где-то я уже точно видел это название, где-то в далёком прошлом, или… а, точно, в книге рецептов в библиотеке.

— А я вот боюсь, что уже никогда ничего не вспомню, — вновь вздохнул Фэзер. — Я чувствую, что эту песню я часто ставил на повтор, а вот эту всегда проматывал. Под это я флексил с братишками, а под это… тоже флексил, но один. А ту, что у меня играет сейчас, я включал, когда у меня был лютый депрессняк.

— Когда у меня депрессняк, я ем сладкое, особенно шоколад.

— Чувак, ты всегда ешь сладкое.

— Да? — Парти навострил уши. — А может… может, у меня всегда депрессняк? — Он вдруг стал ощупывать свою голову, будто пытаясь найти в ней секретную кнопку. — Что же делать? Ближайший врач находится в Мэйнхэттене!..

— Если у кого из нас тут и депрессняк, то точно не у тебя, — ответил Фэзер, слегка усмехнувшись.

— Ну, это утешает.

Единорог успокоился и продолжил спокойно сидеть возле своего друга, периодически бросая на него обеспокоенные взгляды и прислушиваясь к происходившей на фоне единорого-пегасной шоколадной войне.

— А что, если я никогда не вспомню? Что, если навсегда останусь в этой дыре?

— Ну, ты останешься с нами, своими друзьями.

— Наверное, не самая плохая перспектива, учитывая весь тот отстой, через который мы прошли.

— Не самая плохая? Шутишь? Проводить время с тобой, Шугар, Найт и, конечно же, с Дайми — это же просто мечта! Ты только…

Хрусь.

— Девочки, вы это слышали? — вскочил Парти Фейвор, навострив ушки.

— Что мы должны были услышать? — сквозь смех прокричала Найт, пытаясь выбраться из магической хватки.

— Там, за деревом!

«Дискорд побери! Как он вообще ЭТО услышал?».

Из-за дерева нерешительно показалась белая морда с белоснежной короткой гривой, а затем выступил и её владелец — белоснежный жеребец.

Все пони будто оцепенели на месте. Шугар Белль, изо всех сил магией тянувшая пегаску, осела на круп и уставилась на незваного гостя излучающим любопытство взглядом; Найт, которая секундой ранее чуть ли не задыхалась от смеха, вдруг посерьёзнела, опустилась на землю и, попытавшись придать своему выражению крайне озабоченное выражение, принялась сосредоточенно чистить перья у себя на крыльях. Фэзер Бэнг лёг, подобрав под себя копыта и вжав голову в плечи, словно надеялся слиться с травой.

— Дайми!! — воскликнул единорог и кинулся к другу на шею, едва не сбив того с копыт. — Мы думали ты сегодня занят.

— Закончил… пораньше… решил… прогулять… ся… — едва смог проговорить Дабл Даймонд, пытаясь не задохнуться от столь крепких объятий.

— Давай-давай, проходи. У нас тут ещё остался пирог. Брауни! Я, кажется, целую вечность не ел брауни, а ты? Ох, что это я, конечно же ты тоже. Знаешь, в прошлом я, наверное, ел его довольно часто, и клянусь, как же я скучал по его вкусу, сам того не подозревая. В общем, попробуй, тебе точно понравится. Шугар Белль постаралась на славу. Давай я тебе самый большой кусок дам, я всё равно уже больше не хочу. Нет-нет, не сопротивляйся…

Единорожка улыбнулась неожиданно пришедшему жеребцу, а Найт Глайдер вновь вспорхнула на облачко, чтобы понаблюдать с него за тем, что происходило внизу. Даже Фэзер, кажется, расслабился и больше не пытался стать травой.

— Как прошёл день, мэр? — вежливо поинтересовалась Шугар у жеребца, который уже вовсю жевал торт. — Есть интересные новости?

— Всё как обычно, ничего нового.

Ощутив на себе пытливый взгляд Парти, он всё же дополнил ответ:

— Поговорил с одним торговцем из Мэйхэттена, тот пообещал рассказать о нас одному торговцу из Кристальной Империи, который возит товары аж из Як-Якистана.

— А что там такого в этом Якистане? — спросила пегаска. — Разве что одежда потеплее. В небе ночью холодно.

— В Кристальной Империи живёт принцесса любви. Я бы хотел с ней встретиться. — Сказал Парти.

— Ну и какого сена тебе нужно от принцессы любви?

— Не знаю, но она наверняка такая весёлая. Когда я люблю, мне так весело, и хочется смеяться и радоваться, а потом делиться этой радостью с пони вокруг меня. Возможно, у этой принцессы так же.

Прошло некоторое время, и день стал клониться к вечеру.

Шугал Белль потихоньку укладывала вещи обратно в седельные сумки. Найт Глайдер мирно дремала на облаке, периодически открывая один глаз, чтобы посмотреть, чем там занимались её друзья. Фэзер Бэнг сидел, оперевшись на дерево, и внимательно наблюдал за близившимся закатом, что-то периодически беззвучно нашёптывая губами; на его шее болтались наушники.

Дабл Даймонд лежал, положив голову на копыта. Периодически ему казалось, что он засыпал — этому активно способствовали тишина, недостаток сна и тёплый единорог, который спал, положив голову ему на холку. Однако всё это время он размышлял.

Ещё пару дней назад он с тяжёлым сердцем отважился принять судьбу изгоя. Весь город будто по-прежнему боялся его, а возможно и презирал, а он при этом будто не мог определиться. Иногда ему казалось, что окружающие его пони и он в том числе — жертвы тирании одной возгордившейся кобылки, в копытах которой он был орудием. По приказу которой он творил страшные вещи. Непростительные. Все они творили, но разве это его оправдывало?

Не успевал он раскаяться, как ему вдруг думалось, будто бы все они вовсе не жертвы, а сбившиеся с пути овцы, а он среди них — пастырь, который должен указать им на правильный путь, но не может. Старлайт всегда говорила, что нет ничего хуже, чем знать истинный путь и не указать его другим.

Какой расклад не избери — на нём лежала тяжкая вина, поэтому, как ему казалось, все пони чуждались его по вполне справедливым причинам. Поэтому он должен был безропотно служить им всем во благо, чтобы хоть отчасти искупить свою безусловную вину.

Но этот единорог… Парти… почему он был к нему так добр? Почему, сколько бы он ни вглядывался в эти прекрасные, как само надгорное небо, глаза, в них никогда не было ни доли осуждения? Почему этот жеребец никогда не вздрагивал, стоило Даймонду коснуться его? Почему он так сладко спал в объятьях своего мучителя? Даже сейчас — он ввёл его в круг своих (а теперь и его) друзей и спокойно дремал у него на спине. Это какая-то злая насмешка?

— И всё же я бы съездила в Кантерлот. — Произнесла вдруг Шугар Белль. — Пинки рассказывала мне, что там проводятся соревнования по выпечке, на которых судит сама Селестия. Уж я бы поборолась, помяните моё слово.

— Спорим, что завтра будет дождь? Ветер такой хороший, я это чувствую. Немного дождя этой пустыне точно не повредит.

— Дождь это хорошо, красиво, особенно на заказе. Знаете, когда ещё не всё небо затянуто тучами. Солнце подсвечивает их так, что они становятся золотыми, розовыми, и сам дождь цветёт в лучах солнца. Это волшебно. Я представляю в такие моменты, как принцесса Селестия стряхивает капельки воды с гривы. Хочется об этом спеть…

— Парти, ты не видел ещё одну вилку?

— Сейчас поищу, подруга, — моментально очнулся ото сна единорог, — а, вот же она, в моей гриве.

— Фу!

— Если бы моя грива была спагетти…

— …Я представлял её скорее как сладкую вату, чем спагетти, — зевнул Даймонд, несколько раздосадованный тем, что Парти более не согревал его своим теплом.

— …Ха, я представил спагетти из сладкой ваты. По-моему, такое уже существует. Может, закажем как-нибудь в Мэйнхэттене, а?..

— Чуваки, чуваки, я вспомнил! Я вспомнил! — воскликнул вдруг Фэзер Бэнг, вскочив на четыре копыта.

Все повернулись к нему. Дабл Даймонд ощутил, как встал дыбом его мех.

«Неужели…»

— Существует такой приём… я забыл, как он называется. В общем, когда автор сыплет кучей диалогов ни о чём. Персонажи как бы общаются между собой на абсолютно отвлечённые и не связанные с сюжетом темы, и со стороны кажется, будто в произведении ничего не происходит, но это совсем не так. В этих отвлечённых диалогах офигеть сколько всего происходит, просто этого не видно сразу! Это типа такой психологический приём, типа вот персонажи кушают, говорят всякое, а тем временем решаются их судьбы! Типа вот персонажи говорят-говорят, говорят-говорят, сами Дискорд знает о чём говорят, и слушают друг друга, а не слышат. Они не могут услышать друг друга и не могут быть услышанными, и типа это жутко, если задуматься.

— Святая Селестия, я и так-то читать не то чтобы люблю, но сплошные диалоги это же вообще скукота.

— Знаю, чувиха, но прикольно ведь! Всю главу говорили, кушали, а сколько всякого из этого вынести можно…

— Фэзер, я понял! Ты был режиссёром в музыкальном театре, поэтому ты вспомнил! Как мы сразу не догадались!

«Хах, если бы. Ты сбежал из дома из какой-то деревни, чтобы поступить в известный театральный колледж в Мэйнхэттене. Не получилось, не поступил, дома тебя уже на ждали, зато тебя заприметил какой-то вшивый продюсер, которого очень заинтересовал твой круп. Поигрался, записал с тобой пару треков, которые устарели ещё до того, как вышли в свет, да и бросил тебя. Побитого, осквернённого, без средств к существованию. Ты готов был пойти за любым, кто поманит тебя, и тебя поманил я. Таких Фэзеров, как ты, пол Мэйнхэттена».

— А я наверняка владела пекарней, или была ведущей кулинарного шоу, или продвинутой домохозяйкой, или…

«Тебя соблазнил какой-то негодяй, одарил тебя жеребёнком. Твоим родителям не нужен был лишний рот, а избавляться от своего дитя ты не хотела. Устроилась в какую-то забегаловку, пахала как не в себя. Результат известен — выкидыш. Потом помешательство. Ты отчаянно хотела начать новую жизнь, умоляла забрать себя. Впрочем, уговаривать меня не пришлось…».

— Мне кажется, я наверняка успела вляпаться в кучу неприятностей в прошлой жизни…

«В точку. Ты настолько одурела от свободы, что подсела на наркотики, перепробовав в конце концов всё, что только было можно. Дошло до того, что ты готова была отдаться за дозу мне. Я выполнил твоё желание… очень своеобразно».

— Не знаю, кем был я. Наверняка кем-то очень несчастным.

— Почему ты так думаешь?

— В противном случае я бы не пошёл к Ней. Наверное.

«А ты… кем был ты, Парти?».

Шугар Белль закончила складывать всё в седельные сумки. Найт Глайдер слетела с своего облака. Они все вместе, бок о бок, сели у дерева и стали наблюдать за закатом.

— И какова мораль? — спросил вдруг Парти Фейвор.

— В смысле?

— Ну Фэзер сказал, что в длинных диалогах есть двойное дно или типа того. Мы тут немало наговорили, и какой в этом смысл? Какое тут действие?

— Чувак, мы же не на сцене. И не в книжке.

— А мне кажется, — неожиданно для себя самого произнёс Дабл Даймонд, — что смысл в том, что всё прекрасно, и дальше будет ещё лучше.

Никто не стал с этим спорить.

***

— Парти?.. Парти, нет!..

Его конечности дрожали мелкой дрожью от ужаса, усталости и боли, а правое заднее копыто лишь беспомощно волочилось вслед за ободранным телом, но он всё равно откуда-то нашёл в себе силы, чтобы со всех копыт рвануть к знакомому единорогу, что лежал среди груды белых костей.

— Я же говорил тебе не идти за мной… о нет, что я наделал? Это всё из-за меня, опять из-за меня!..

Парти Фейвор сильно изменился. И синего его мех стал угольно-серым, словно карандашный грифель, а грива будто потеряла объём. Казалось, он вобрал в себя всю пыль их шахты. Тем не менее, никаких видимых повреждений на нём не было, и это слегка утешило едва не пришедшего в полное отчаяние жеребца.

Дабл Даймонд приподнял голову единорога и склонился к нему, чтобы послушать, дышал ли он. Однако его собственное учащённое дыхание было до того тяжёлым и громким, что ему не удалось ничего услышать. Тогда он попробовал приложиться ухом к грудной клетке друга, но из этого также ничего не вышло: он слишком волновался, у него слишком болела голова, он слишком далеко зашёл…

— Я вытащу тебя отсюда, дружище, — прошептал он, стиснув зубы, — я не подведу тебя снова…

Даймонд одним ловким движением взвалил тело бессознательного товарища себе на спину. Впору было бы подивиться, что при таком состоянии, когда он едва держался на копытах, у него получалось тащить на себе что-то тяжелее слоя пыли, но…

«Какой ты лёгкий, приятель. И… холодный?..».

Жеребец замер. Он привык к тому, что Парти Фейвор всегда согревал его своими тёплыми и крепкими объятьями. Дискорд побери, да даже одной его улыбки, одного взгляда хватало, чтобы белоснежный пони ощутил, как по его груди разливается приятное тепло, переходящее во всё тело.

А теперь он ощущал лишь холод.

«Это неправильно, неправильно, неправильно… почему я чувствую что-то сладкое?»

В ушах раздался знакомый звон, рот наполнился вкусом чего-то сладкого.

Ослепительная белая вспышка.

Жеребец зажмурил глаза и попытался прикрыть глаза копытом, но непроизвольно переместил вес на увечное копыто и пал наземь, вскрикнув от боли.

— Оу-у, до чего же милая картина, — раздался знакомый голос. — Два ненавистных предателя валяются в пыли, как побитые псы, — протянул голос притворно жалобным тоном. — Так всегда происходит с предателями. Таков закон исторической справедливости.

— Парти никого не предавал! — крикнул Дабл Даймонд, сплюнув землю.

Он открыл глаза. Его взору предстала всё та же мерцавшая светло-розовая кобылка, восседавшая на облаке. Взгляд синих глаз был столь насмешлив и ядовит, что от него хотелось отвернуться и заплакать, но он сдержался.

— Поглядите-ка, предатель вступился за предателя. Неужто в тебе по-прежнему есть что-то вроде совести? Или это солидарность такая? Предательская солидарность, как звучит-то! Ха-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха-ха-а!

Чудовищный звонкий смех зазвучал прямо в его голове, едва не заставив черепную коробку расколоться от вдруг навалившейся болезненной мигрени. Несмотря на это, Дабл Даймонд ощутил удивительный прилив сил. Он аккуратно положил тело своего товарища на бок, а затем поднялся на трясущихся копытах — на этот раз они тряслись не столько от страха и боли, сколько от распиравшего его гнева, что шёл комплектом к всплеску силы.

— ОН НЕ ПРЕДАТЕЛЬ! — крикнул он так, что едва не сорвал горло.

Смех прекратился. Кобыла скинула бровь как бы в ожидании, её лицо выражало любопытство, хоть и насмешливое, судя по приподнятым уголкам губ.

— Он не предатель, — повторил он, глядя исподлобья на кобылку и пытаясь отдышаться, — он никого не предавал. Я не знаю, кто я — жертва твоих безумных людей или пропаганды принцессы, просто орудие в твоих копытах или же пастырь, который не может вернуть паству на верный путь. Я не знаю, предала ли ты меня, или я тебя, но я знаю, что Парти никого не предавал. — С каждым словом он говорил всё громче, его грудь вздымалась всё чаще, — Он всегда думал о том, как сделать всех нас счастливее. Всех! Даже ТЕБЯ, Дискорд подери! Он читал весь тот мусор, что я писал ночами напролёт в попытках хоть как-то вызвать твоё одобрение! Он знал все наши день рождения и радовал нас, как мог. Мы его за это наказывали, а он всё равно продолжал! Когда принцессе донесли, чем мы тут занимались, он пожертвовал собой, чтобы спасти от неминуемого наказания Шугар и Найт! Он весь день катался со мной на лыжах, замёрз, но не обронил ни единой жалобы, потому что знал, как я люблю лыжи, потому что не хотел меня расстроить! А знаешь, что самое главное? Он простил тебя, простил меня… я сам себя не могу простить, а он взял и простил!

Он топнул копытом и замолк, дабы отдышаться. Из-за пыли и травм было больно дышать, жутко першило горло, но он держался. Ради Парти.

Жеребец готов был продолжить свой горячий спич, но, подняв взгляд, он столкнулся лишь с непроницаемым презрением в глазах своего теперь уже бывшего идола. И готовая обрушиться на неё пламенная речь как-то сама собой умерла в его глотке.

— Если Парти Фейвор предатель, — гораздо тише сказал Дабл Даймонд, отведя взгляд, — то я вообще ничего не понимаю.

— Вау-у, как трогательно, я сейчас просто расплачусь. Мой глупенький Дабл Даймонд теперь умеет не только макулатуру портить, но и толкать спичи. Чувствуется влияние принцессы Твайлайт. Надеюсь, защищать свой круп от посягательств медведей она тебя тоже научила! Ха-ха-ха-ха, а-ха-ха-ха-а!..

И лицо кобылки, и облако исчезли так же внезапно, как и появились, а на их месте возникла медвежья морда. Маленькие чёрные глазки-бусинки будто пожирали жеребца своим взглядом. С торчавших из приоткрытой пасти клыков текли слюни.

В голове Дабл Даймонда вновь взорвался раскат смеха, от которого череп изнутри словно пронзили тысячи игл. Жеребец закричал и метнул медведю в морду горсть песка. Косолапый вскочил на задние лапы и раскатисто зарычал — его оглушительный рёв прокатился по сводам шахты угрожающим эхом. Пони успел отпрянуть в последний момент и утянуть за собой лежавшего без сознания единорога, прежде чем две огромные когтистые лапы обрушились на то место, где он только что стоял.

Бежать было некуда, да он и не мог.

Даймонд встал перед Парти, заслонив его своим телом, и посмотрел на медведя с вызовом. На теле не осталось места, которое бы не болело, он чувствовал, что задыхается, но ему не было страшно. В кое-то веке ему не было страшно, в кое-то веке он был уверен, что поступает правильно.

В голове вновь раздался смех, миллионы острейших игл сковали изнутри череп, рот наполнился кровью.

И тогда он закричал. Закричал на медведя, вздумавшего закусить им; на Старлайт, которая так его и не поняла; даже на Парти — за то, что тот никак не желал двигаться.

Вдруг медведя охватило голубое сияние. Он заревел пуще прежнего и забарахтал всеми лапами, будто в желе. Последовала ослепительная вспышка.

А за ней — темнота и забвение.