Мне вернули всё моё имущество, вот только на спусковой крючок ружья надели самодельный оружейный замок и пообещали снять, когда покину город. Интересно, нужно будет опять для этого сюда идти или эта приблуда под унифицированный ключ? Скорее второе, иначе путаница будет неимоверная. Однако продуманные тут ребята, ничего не скажешь…

Посмотреть на нас вышел весь пост. И угрюмый Матвей, и Антоха, и даже с вышки свесился неизвестный мне по имени мужик. Они опасливо поглядывали на Зюзю, перешёптывались, однако агрессии не проявляли. Особист отдал несколько распоряжений, касательных организации караульной службы, негромко ответил на какие-то вопросы, взял за руль свой велосипед, и мы пошли.

Рука человека чувствовалась сразу за шлагбаумом. Дорога, хоть и сверкала проплешинами в старом асфальте, однако в нужных местах была подсыпана щебнем и вообще, была ухоженной. Вся растительность по обочинам сводилась к простой травке – ни каких там кустов, деревьев или зарослей. Явно вырубили, а что не смогли – спалили. Вон, пеньки кое-где проглядывают.

Сергей Юрьевич оказался отвратительным спутником. На все, даже самые невинные, вопросы о своём городе он давал скупые, односложные ответы. Да и то, предварительно долго их обдумав. Ну не хочет разговаривать человек – не надо. Я решил отложить любопытство на потом, а пока просто молча шёл и наслаждался природой.

Потянулись поля с зелеными всходами. Не силён в агрономии, однако со всей уверенностью могу утверждать, что культуры злаковые. Ну ничего себе! Мощная община, широко размахнулись. Сфотографировать бы, другим людям показать, чтобы вруном не объявили – но на что? Продолжая оживлённо крутить головой по сторонам, я автоматически отмечал фигурки людей, занятых какими-то сельхозработами вдалеке – прополка у них? Чудеса, да и только…

Но самое большое удивление меня ждало, когда показались первые частоколы дворов. Долго не хотел верить своим глазам – к поселению подходило коровье стадо. Голов около тридцати, с быком, несколькими телятами, с колокольчиками на могучих шеях и громогласным муканьем, оповещающим хозяек о своём возвращении и необходимости вечерней дойки.

Зюзя заметно занервничала, и это не укрылось от цепкого взгляда сопровождающего.

– Чего это она? – спросил он.

– Коров в первый раз видит. И я за последние десять лет их тоже впервые наблюдаю. И тоже нервничаю. Они, вон, – я указал рукой на бурёнок, – все без намордников и вообще, свободно гуляют. А вы мне тут целую проверку устроили с подвалом и мордобоем.

Особист с непонятной мне нежностью проводил взглядом скрывающееся между дворами стадо, вздохнул, и ответил по-простому, без казёнщины в голосе:

– Так то вы со своей собакой непонятной, а то коровки наши, кормилицы… Мы им тут жизнью обязаны. Да если бы не они…

– Расскажите. – попросил я.

– Да нечего рассказывать. В первый же год, как Фоминск основался, это ещё при городах было, к нам самостоятельно пришло стадо. Точно не знаю откуда, но издалека – по близости коровников не было. Нда… – он вдумчиво почесал затылок. – Так вот, они оказались абсолютно не опасны. Просто зашли в один из пустующих сараев и стали там жить. Мужики сдуру сначала перестрелять бурёнок хотели, однако САМ запретил. Походил, подумал, а затем выделил двух баб на дойку да пару мужиков сено заготавливать. Дело сразу пошло. Коровёнки умные – помыкались, пошатались на свободе и быстро сообразили, что без людей им не жизнь, а потому к нам прибились. И всем хорошо стало – у нас молоко, сыры всякие, у них тёплые стойла и сено всегда. Симбиоз вышел. Первые зимы голодно было, только они и спасали.

– В смысле спасали? На отбивные шли?

Сергей Юрьевич посмотрел на меня, как на безумца.

– Вы думаете, что говорите?! Не дай бог услышат… Они же умнее вашей твари прирученной, всё понимают.

Я поспешил извиниться, сославшись на собственную тупость и дремучесть в этом вопросе. Он немного успокоился.

– Нет, коров в пищу мы не используем, как бы нам говядинки не хотелось. Просто успели сыров наделать, оказался тут умелый человек – то и кушали. Вот только размножаются плохо, стадо всего процентов на тридцать приросло.

– И на всех один бык?

– Нет, конечно. Это же не всё стадо, только часть его с выпаса пришла. Они нам теперь не только молоком помогают, а и всякое разное… – он неопределённо помахал рукой в воздухе, видимо обозначая этим жестом ширину житейского применения рогатого поголовья.

Неожиданно мы сошли с дороги и двинулись в обход поселения, в сторону голубевшей неподалёку реки. Закончились частоколы, и только тогда я смог оценить истинные размеры Фоминска. Они впечатляли. Виденные мною ранее избы оказались чем-то вроде посада на въезде в населённый пункт. За ними была оборонительная стена. С вышками, рвом, кольями, тщательно прорыхлённой контрольно-следовой полосой и ещё Бог знает какими сюрпризами. По всей фортификационной науке явно сделано. Сама стена была не из камня, а из досок, прибитых внахлёст и высотой метра в четыре. Такой себе добротный забор с отверстиями для стрелков вверху. Я сначала хотел рассмеяться над наивностью поселенцев, и на языке почти завертелась шутка про защиту от честных людей, но осёкся. Только видимая часть укрепления составляла километра полтора – частокол такой длины практически невозможно сделать по нормальному! Да и где столько материала взять?

– Что, впечатляет? – со смехом спросил особист.

Мне оставалось только восхищённо кивнуть головой, дивясь зрелищу.

Остановившись метров за тридцать до стены на совершенно открытом месте, Сергей Юрьевич велел мне стоять тут и ожидать дальнейших распоряжений. Словно невзначай, он кивнул на вышки.

– Не вздумайте баловать. Ребята в карауле сегодня нервные, – и ушёл обратно в сторону посада.

… Некоторое время я просто сидел и рассматривал стену, почёсывая за ухом привалившуюся к моему боку и тихо подрёмывающую Зюзю. Как и велели, не делал ни каких резких движений, даже не пытался заговорить с охраной на вышках.

А между тем на стенах становилось людно (видимо, для обороны с той стороны стояли ещё и помосты для стрелков), и прослышавшие о ручной твари местные спешили посмотреть на такое чудо. Дождавшись, пока весь участок между вышками заполнится любопытными, я надел свою весёленькую куртку, лёгким прикосновением разбудил добермана, и встал.

– Спешите видеть!!! Впервые в Фоминске!!! Учёная собака Зюзя покажет вам чудеса ловкости и дрессировки!!! Не пропустите наше представление!!!

Закончив надрывать голос, я поклонился в сторону разом загомонившего народа, и мы весело начали демонстрировать различные номера из нашего арсенала. Не все – кое-что оставили на потом, для основного представления. Надо же чем-то новеньким удивлять публику.

… Народ ревел от восторга. Неизбалованные за последнее десятилетие культурными мероприятиями люди открыто, не стесняясь, выражали свои эмоции.

– Ещё давай!

– Ты глянь, глянь! Лапой машет…

– А прыгучая то какая, зараза… – то и дело доносилось со стен.

– Подвинься, мне не видно…

Мы выступали целых полтора часа, периодически кланяясь и повторяя особенно понравившиеся зрителям номера. Устали сильно. Я дважды порывался вообще закончить или хотя бы объявить антракт, чтобы передохнуть. Но куда там! От нас, под гром аплодисментов, требовали ещё и ещё. Спас положение вернувшийся особист. Он командным голосом поддержал мою третью попытку прервать народное развлечение и под недовольный ропот толпы повёл нас обратно к строениям.

Мы вошли в первое здание от дороги, и я с удивлением понял, что нахожусь в складском помещении без окон. Оно было заставлено однолемешными плугами, лёгкими тележками, прочим сельскохозяйственным инвентарём. В углу лежала копна явно свежего сена, рядом с ней уютно примостилась внушительная плетёная корзина с откидной крышкой.

– Тут переночуете. Спать там, – он указал на копну. – Еда в корзине. На ночь вас тут на засов примкнём, от греха подальше… А завтра проведёте ещё одно представление – и свободны.

– Представление – дело, конечно, хорошее. Но не бесплатное. Спасибом не наешься, – вступил в разговор я. – Хотелось бы чего-то конкретного. Не из жадности, а только для поддержания штанов.

– Две упаковки патронов к вашей пукалке, крупы в дорогу, безопасный переход по мосту на ту сторону реки устроит? – похоже, что этот вопрос уже был согласован и решён местной властью.

– Без проблем. А с картошкой как быть? Мне столько не надо, на продажу несу.

– Завтра в торговых рядах сами обменяете на что нужно. Мы её хотели сначала в городской семенной фонд у вас приобрести, однако передумали. Садить в открытом грунте уже поздно, в погребе до следующего года она не долежит. Так что пусть лучше какой-нибудь энтузиаст купит да в теплице вырастит первый урожай, а там видно будет. Завтра выступление после обеда намечено, поэтому с утра вас охрана по первому требованию выпустит – пойдите, прогуляйтесь. Только тварь тут оставьте, не пугайте народ.

Когда он ушёл, мы со вкусом поужинали всякими позабытыми мною и новыми для Зюзи вкусностями из корзинки. Тут были и брынза, и копчёная птица, и серый, ноздреватый хлеб, и молоко в глиняном кувшине. Всего было так много, что мы откровенно объелись. Теперь же, лениво лежа на мягкой траве, я рассказывал доберману очередную сказку про Кащея, усиленно борясь со сном. Она откровенно похрапывала, но стоило только замолчать, в голове раздавалось:

– Я не спать. Что потом быть?

Приходилось продолжать. Наконец, покончив с хитросплетениями приключений Ивана-царевича и его лягушки в царстве бессмертного злодея, задал ей самый главный за сегодня вопрос:

– Ну и как тебе в цирке?

– Хорошо. Весело. Хорошо кормить, – и окончательно захрапела.

Утром меня, отлично выспавшегося, без каких-либо проблем выпустили из склада. У ворот, снова запертых на тяжеленный даже с виду засов стоял часовой, улыбчивый дядька с добродушным, простым лицом. Он радостно поприветствовал и меня и выразил надежду на то, что сегодняшнее представление будет лучше и интересней.

– Уже объявили? – лениво поинтересовался я.

– Конечно. Сегодня же деткам вас показывать будут. Вы уж там не подкачайте…

Заверив мужика, что мероприятие пройдёт на высшем уровне, я пошёл знакомиться с Фоминском.

Пройдя немного в сторону защитной стены и вдоволь налюбовавшись на добротные срубы, в которых располагались всевозможные мастерские, вышел к торговым рядам. Ну точно, как в учебнике, тут жизнь устроена. У въезда в город посад с ремесленными постройками, ярмарка неподалёку. В случае опасности все местные и гости бегут под защиту в город. Даже если супостаты и захватят мастерские – то их просто сожгут. Минимальные потери, потом новые отстроят. Да и кому тут нападать? На подступах перестреляют.

В рядах людей было мало, торговцам было скучно, а потому моя персона вызвала живейший интерес. На все лады каждый из них старался расхвалить свой товар и, чуть ли не за руку, затащить в свою палатку. Не зная, из кого выбрать, просто шагнул в первую попавшуюся.

– Хозяйка, за сколько возьмёшь? – я развязал мешок и показал картошку. – Не здешняя, одна в одну, отдаю всю сразу.

Продавец, худая женщина лет шестидесяти, мельком взглянув на предложенные ей клубни, скучным голосом сообщила:

– Трудодень.

Ничего не став отвечать, завязал сидор обратно и пошёл к выходу. Я не знаю, в чём заключён местный эквивалент советского пережитка – трудодня. Зато я знаю, что она меня, не местного, явно напаривает. Сейчас ставка повысится, но продавать ей всё равно не стану, не договоримся. Поступлю проще – воспользуюсь формулой «первое предложение цены в незнакомом месте умножай на десять», а там посмотрим. Нужна семенная картошечка здесь, точно нужна.

Так и произошло. Не меняя интонации, женщина бросила:

– Полтора.

Я отрицательно покачал головой и вышел. Неожиданно в руку больно вцепились ногти.

– К-куда!!! Ты ко мне первой пришёл! Не уходи, честную цену даю!

– Руку отпусти, – не желая скандала, ровным голосом обратился к ней я, однако слова не возымели никакого эффекта. Пришлось некрасиво вырываться.

Из-за соседних прилавков высыпал народ. Бесплатное представление, как же. Все разом загомонили, перекрикивая соседа и переругиваясь между собой. Не выдержав, я объявил:

– Продаю семенной картофель, пять килограмм. Оптом. Цена – десять трудодней или эквивалентный обмен.

В воздухе повисла тишина. Из скучившейся группы продавцов вышел седой, степенный мужчина, покряхтел, и обратился ко мне:

– А ты не загнул, мил человек – десять трудодней? Товар, конечно, у тебя хороший, однако совесть иметь надо.

– Я же говорил – и от обмена не откажусь.

На том и договорились. Картошку вскладчину выменяли у меня несколько торговцев, ловко оттеснив выбежавшую поскандалить продавщицу. Без особых торгов я заимел то, о чём так давно мечтал – армейский бинокль в очень приличном состоянии. Вещь редкая и такая нужная! Ну и вдогонку сменил арбалет с рыболовными крючками на НАТОвский добротный камуфляжный комплект, про спички тоже не забыл. Жаль, с карематом опять не срослось – китайская резина не выдержала испытания временем. Два раза в пустых домах находил, и оба раза в руках распадались. Тут же, в закутке, переоделся в новое, отчего сразу стал похож на богатенького воскресного охотника из прошлого. Старое своё тряпьё решил пока не продавать, аккуратно сложил и упаковал в отощавший вещмешок.

… Второе наше выступление прошло на том же самом месте с ёщё большим успехом, однако и с некоторыми изменениями. Во-первых, по периметру площадки довольно густо встала вооружённая охрана. Понятное дело – белый день, люди работают, снуют туда-сюда, и тут я с Зюзей кренделя выписываю. Во-вторых, по согласованию с постоянно мелькающим неподалёку особистом я снял с собаки намордник, чем изрядно заставил понервничать охранников, а потому в дополнение к вчерашней программе мы продемонстрировали умения считать, петь и приносить палку. Дети, присутствующие сегодня среди зрителей и сидящие на мощных родительских шеях, смотрели как заворожённые. Мне казалось, что они даже боятся дышать, чтобы не спугнуть невиданное зрелище. Но всё когда-то заканчивается – закончилось и наше выступление.

Сергей Юрьевич тут же вручил мне оговоренный гонорар, витиевато выразил всеобщую благодарность за наш цирковой труд и, неожиданно, предложил:

– У нас к вам деловой разговор имеется. Уверен, что заинтересует. Предлагаю сейчас пройти в управление и там продолжить.

Я собрался было открыть рот, чтобы как-то отмазаться от этой перспективы – не хотелось мне никуда идти, однако особист не дал и слова вставить.

– Не переживайте, ваша собака подождёт в том же складе, где вы и были. Еда для неё уже там, – и, взяв меня под локоток и совершенно не боясь идущей тут же Зюзи, вежливо потащил обратно к строению, ставшему для меня домом в этом городе.

– Он тебя звать туда, куда ты не хотеть – я правильно понимать?

Я согласно кивнул головой, не вступая в диалог при этом скользком человеке.

– Мы бежать?

Теперь пришлось изобразить отрицание. Надеюсь, сопровождающий эту пантомиму не заметил.

Оставив добермана утешаться взаперти вполне приличной горкой из птичьих тушек и пообещав вернуться, как освобожусь, я в сопровождении этого прилипчивого Сергея Юрьевича пошёл в город.

Надо признать, что Фоминск меня поразил. И не тем, что это было абсолютно новое поселение, не тем, что внутри была ещё одна стена из бетонных плит, опоясывающая красивый, со вкусом сделанный, особняк. Меня поразили дома. Первое, что приходило в голову, глядя на них – бараки. Построенные по шнурку, единообразные, с двускатными крышами. Я такие в последний раз видел в детстве, когда с родителями ехал к родственникам в Казань, на одном из неизвестных полустанков. Тогда наш поезд застрял там на пару часов по какой-то причине, и мне, жуткому непоседе, слоняющемуся у вагона, удалось убежать от маминого взора и зайти в странный дом чисто из любопытства – дверь была не заперта, забора нет. Внутри дом оказался старым общежитием, почти таким, откуда мы недавно переехали в новую квартиру. Стало сразу не интересно, и я быстренько вернулся обратно. Хорошо, что тогда родители ничего не узнали о моих похождениях, иначе был бы порот ремнём в назидание.

Надо отметить, что вокруг было очень чисто, стояли урны, иногда попадались даже небольшие клумбы. По улочкам прогуливалось много людей, все обсуждали наше представление. Меня узнавали, подмигивали, благодарили – я с удовольствием возвращал любезности.

Здание управления являлось единственным двухэтажным строением среди бараков, а потому видно было издалека. Путь к нему не занял много времени. Вообще городом это поселение можно было назвать с огромной натяжкой, только на фоне других оплотов людской цивилизации. С этой точки зрения – да, почти мегаполис. Но по старым меркам – крупная деревня, не больше.

Зайдя внутрь и поднявшись на второй этаж, особист, предварительно постучав, толкнул одну из дверей, без какой-либо таблички, и я оказался в офисе. С дорогой мебелью, вполне приличным, стилизованным под старину, ремонтом, добротной мебелью. Вот только компьютера не было – ну оно и понятно, кому этот хлам теперь нужен? За директорским, т-образным столом, сидел мужчина, точнее бодрый старик. Навскидку ему было лет около семидесяти; полноватый, с залысинами, с доброй, почти ленинской, улыбкой. Одежда же хозяина ярко контрастировала с убранством помещения. Здесь уместно бы смотрелся тут деловой костюм, или белая рубашка в сочетании с тёмными брюками и дорогой обувью. Но нет – старик сидел в простой спортивной мастерке и трениках. Увидев меня, он встал, вышел навстречу нам из-за стола. Оказалось, что на ногах у него простые резиновые тапки, без носков. Этакий чиновник на отдыхе.

– Будем знакомы, – протянул мне руку хозяин кабинета. – Меня зовут Фоменко Андрей Петрович и да, город назван в честь меня, как отца-основателя. Люди назвали, не я. Мне вообще без разницы это было. Присаживайся.

Пожав ему руку и представившись, уселся на предложенный стул и приготовился слушать.

– У нас к тебе есть предложение. Сразу скажу, чтобы без антимонии – собачка твоя интересна нам, точнее её навыки. Она же разумна?

– Да. На уровне ребёнка шести-семи лет, – решил на всякий случай не раскрывать все карты я.

Фоменко с Сергеем Юрьевичем, который тоже остался здесь, понимающе переглянулись.

– Мы так и предполагали. Вряд ли ты смог бы взрослую разумную тварь приручить. Не бойся, забирать зверюшку не станем. Ни к чему нам это. Тут другое… не знаю, как и сказать… В общем, нам необходимо провести разведывательный рейд на пятьдесят километров в сторону от изученной и подконтрольной местности. И давай оба на «Ты» перейдём для удобства? Тут царей и великих начальников нет. Всё по-простому, по-семейному…

Ага, разведка, как же! Пушечное мясо вам нужно, чтобы вперёд бежало… Теперь понятно, зачем я им. Зюзя в десятки раз эффективней любого спеца всё облазит и заранее любую опасность учует. Разве что рукотворных ловушек ей не избежать, но тут уж ничего пока не поделаешь. Не обучил я добермана ещё этой науке, хотя и планировал. Но даже если и в капкан не угодит и на растяжке не подорвётся – любую беду ей тоже первой встречать, если что. Как и мне, впрочем.

– Знаете… точнее знаешь, – поправился я, принимая предложенную форму общения, – я не сильно могучий богатырь Илья Муромец, и даже не его лошадка, чтобы подвиги во имя рода человеческого совершать. Мы с моей питомицей хоть в лепёшку разобьёмся, но у нас всего одно ружьё и две пары глаз. Так что рейдуйте… или рейдите, не знаю, как правильно, без нас.

Андрей Петрович заразительно, от души рассмеялся в ответ на мою, прямо скажем, ершистую речь.

– Не будет никакой войны, не переживай. Именно разведка нужна, именно без стрельбы. Прошёл до точки назначения, вернулся – на том и конец. А с оплатой не кинем. Ты ведь на юг идёшь?

– Да.

– Поможешь нам – в оплату километров на двести с хвостиком по прямой отправить сможем вообще без проблем. Именно в нужную тебе сторону. Почти плацкартой, – он внимательно посмотрел на меня. – Заинтриговал?

– Ага… – только и смог выдавить я.

– Не буду томить и говорить загадками. У нас есть самодельная дрезина в рабочем состоянии. Через неделю она с купцами отправляется на юг и сможет доставить вас максимально далеко отсюда. Чтобы получить билет, тебе с твоей ушастой необходимо пройти пятьдесят километров вдоль железнодорожного полотна к западу от нашей границы и выяснить обстановку. В бой не вступать, без нужды вправо-влево не рыскать, при обнаружении поселений внутрь не соваться. Зафиксируете по возвращении полученные данные на карте – и работа выполнена. Место среди торгашей в кармане.

Да, тут было, над чем поразмыслить. Двести, даже без хвостика, километров по железке – это, как минимум, пятьсот пешего хода со всеми вензелями дорог и обходных путей. Заманчиво, очень заманчиво, не смотря даже на ночёвки в лесу, под открытым небом…

– Вот так просто пройти, если что не так – убежать, и всё? Без геройства?

– Именно. Нужна только информация. Мы уже сами собирались группу посылать, а тут ты подвернулся. Нет тут подвоха, не ищи. Место на дрезине – оно для меня бесплатное. Транспорт пойдёт по маршруту в любом случае, поэтому будет простой обмен. Мне экономия людских ресурсов – пусть лучше сено для коровок косят, тебе – экономия времени в пути. За пайковые не волнуйся. Дадим из расчёта на шесть дней пути.

Ну вот как тут не согласиться? Правильно – никак.

– Я согласен. Только как расстояние отсчитывать? Не думаю, что информационные знаки вдоль насыпи сохранились.

Наконец в разговор вступил особист.

– Вашей конечной точкой в маршруте станет церковь у бывшего переезда. Не думаю, что с ней что-то случилось за это время. Как дойдёте – можете поворачивать назад. Заодно сообщите, сколько у неё куполов. Это будет гарантией того, что вы не лжёте. Когда выдвигаться планируете?

– Сейчас, чего тянуть? До заката далеко, может быть, успею до границы добраться.

– Доберётесь. И значительно быстрее, чем думаете.

… На границе Фоминских земель мы очутились примерно через два часа после того, как я забрал сладко сопевшую от сытости, а потому не очень довольную Зюзю. Вместе с охраной, не слишком, впрочем, усердной мы прошли через весь город. Это стало ещё одной сенсацией. Окружающие замирали, указывая на добермана пальцами, а матери хватали в испуге за руку своих детишек. Но всё обошлось – никто не бился в истерике, камнями нас не закидали.

Атлас автомобильных дорог не врал – в этом месте действительно был мост. Точнее два моста, стоящие неподалёку друг от друга – автомобильный и для поездов. Въезды, выезды на эти стратегические объекты с обоих концов были перекрыты мощными укреплениями из бетонных блоков. Исключение составляли только щели для прохода или проезда – они запирались воротами из арматуры с нашитыми на неё листами металла. Ясное дело, охрана тут тоже была, как и вышка с пулемётом. Поэтому не позавидую я тем, кто осмелится напасть на поселение с этой стороны.

Тут же было и подобие вокзала. Его роль выполняла грубо сколоченная платформа, у которой стоял местный подвижной состав. Транспортный парк станции «Фоминск» составляли две весьма ухоженных, матово поблескивающих жирной смазкой, дрезины. Одна маленькая, рассчитанная на четверых, и одна большая, на удлинённой раме и лёгким блиндированием из стальных листов толщиною около трёх миллиметров, которыми она была обшита по периметру на высоту метра в полтора. Верх этого ручного бронепоезда оставался открытым. Видимо, вот на него я сейчас и зарабатываю билетик.

Два крепких мужика приняли нас с Зюзей на борт маленькой самоходной тележки, перевезли через мост и, вручную переведя стрелку, покатили в сторону от основной ветки. Удивительно, на сколько легко перемещалось по рельсам это устройство! Двигал приводным рычагом всего один человек, в то время как второй отдыхал, не забывая, впрочем, посматривать по сторонам и держа своё оружие поблизости. По моим прикидкам, разогнались мы километров до двадцати – двадцати пяти в час.

Удивительно, но доберман была в восторге от поездки. Я почему-то думал, что ей не понравится запах металла, всевозможных смазок и вообще, самодвижущийся механизм вызовет неприятие своей странной новизной. Но нет! Зюзя откровенно наслаждалась путешествием, подставляя встречному ветру свою морду и стараясь поймать носом как можно больше всяких новых запахов. И когда мы уже приехали, и дрезина остановилась у деревянного щита с аналогичной надписью, что повстречалась мне перед северным постом, довольно заявила:

– Ехать хорошо. Ехать – это как бежать, только лапы не надо.

Мужики сняли с моей «мурки» замок – ключ действительно был универсальный, как я и предполагал; дождались, пока мы спрыгнем с платформы, а затем резво поехали обратно.

– Эй! Э-э-эй!!! – спохватился я. – А назад пойдём – кто встретит?!

Ответа не последовало. То ли не услышали, то ли сделали вид. Обидно, мы от моста отъехали вёрст тридцать, не меньше. Теперь к планируемой сотне добавляется ещё и это, не учтённое, расстояние. А ноги не казённые – день пути плюсом, как минимум. В сердцах я сплюнул на насыпь, вздохнул и пошёл вперёд.

… Обратно к щиту мы вернулись через пять дней. Абсолютно без приключений дошли до указанной церкви, посчитали купола – их было ровно один, и, никого по пути не встретив и не обнаружив следов живых людей или иных разумных, потопали назад. Где-то шли по шпалам, где-то вдоль насыпи. Приятная прогулка вышла, одним словом. Даже с ночёвками сложилось хорошо – то деревенька пустая попалась, то старый пакгауз. Оживлённым местом была в прошлом железная дорога. Раньше едешь в вагоне, смотришь на мир через мутноватое стекло, считая столбы от скуки, и кажется, что между перегонами пустота и дикая природа. А теперь, ножками пройдя, понимаешь, что практически везде вдоль рельсов была жизнь, на которую ты попросту не обращал внимания.

Как и ожидалось, у информационного щита нас никто не ждал. Грустно конечно, но новостью это не стало. Сейчас уже наступил полдень, поэтому не было никакого смысла устраивать тут стоянку в ожидании неизвестно чего. Пошли дальше, к мостам.

Через час передо мной, прервав обход, возникла взволнованная Зюзя. Она не могла устоять на месте, крутилась и порывалась куда-то бежать.

– Что случилось? – не выдержав этого эмоционального, чисто собачьего поведения, спросил я.

– Там мёртвый волк. Странный. Другой волки нет, давно мёртвый.

– Это как? Объясни подробнее.

Она ответила мыслеобразом. В нём были трава, несколько костей и что-то странное, рыжее…

Чувствуя своим долгом провести разведку до конца и разобраться с непонятным, я пошёл за доберманом.

Нам не пришлось даже лезть в кусты. Кости лежали в незаметной ложбине, возле насыпи и лежали явно давно. От волка (тут Зюзе виднее), остался лишь очищенный от плоти череп и несколько позвонков. Видимо, мелкие хищники растащили почти весь скелет, а оставшимися костями почему-то побрезговали. Но не это было главным. В траве валялась странная штука с ремешками с ржавыми пряжками, представлявшая кожаный треугольник с нашитыми кустарным способом довольно толстыми металлическими пластинами. Что-то мне эта конструкция напоминала…

Покрутив находку в руках, так и этак пытаясь представить её назначение, я наткнулся взглядом на сидящую напротив спутницу и меня озарило! Это – собачий нагрудник! Сделан по принципу шлеи для крупных пород собак. Вот только кто и зачем его ещё и железом отделал – загадка.

Тут же, неподалёку, обнаружился и самодельный ошейник, тоже обшитый железными кусочками. Сделан, как и нагрудник, явно не специалистом – не аккуратно, криво, словно наспех на коленке.

Всё это требовало всестороннего осмысления. Ну не укладывалась у меня в голове даже сама мысль о волке в броне. По-другому назвать находки язык не поворачивался. Эти куски кожи с железяками выглядели именно как средневековая броня, сделаны были как броня – чем же ещё им быть?

Надеясь не известно на что, я переспросил:

– Ты уверена, что это был волк? Может крупная собака или…

Договорить не успел.

– Вещь пахнуть волк, я знать!

Мне не хотелось тащить находки с собой, тем более что обида за отсутствие обратного транспорта ещё не прошла. Надо будет – сами приедут и найдут. Подумав так, я вернул нагрудник с ошейником обратно на землю, хорошенько запомнил место, и мы тронулись дальше.

К мостам вышли на следующий день, ближе к вечеру. Не то, чтобы задержались, просто не торопились. Я спрятал свои вещи в кустах, подальше от исхоженных тропинок, покормил четвероногую и налегке отправился к посту при входе в город. Нет, можно, конечно, было бы опять показаться с собакой, затем ждать, пока дадут разрешение на передвижение, организуют конвой для твари, но зачем? Зюзя сыта, она отлично дождётся меня в укромном месте и приглядит за моим мешком и оружием, валяясь на травке. Опасности для неё тут вроде бы нет.

По всем моим прикидкам выезд только завтра, никак не раньше, так что время есть и по Фоминску более подробно пошляться, и про результаты похода рассказать. Там видно будет, где спать лягу – может к ней вернусь, может в складе лягу, а может и вдовушку какую на ночь успею присмотреть. Последняя мысль особенно будоражила сознание – я же живой человек с естественными потребностями и, надо признать, надежда на женскую ласку и стала основной причиной того, что доберман осталась с той стороны реки. Ну не с собой же её тащить и возиться потом… Отчитаюсь – и по бабам, однозначно!

Препятствий при входе мне не чинили, однако усердно интересовались, где учёная собачка. Ответил почти правду – отпустил поохотиться, побегать и всё такое. Разом посерьёзневшие постовые предупредили, что пристрелят тварь, если она тут без меня посмеет появиться. Пришлось заверять, что проблем от неё не будет. Она же УЧЁНАЯ, а не просто так! На том и договорились.

Не став глазеть по сторонам, сразу направился в управление. Хотя, пока шёл, краем глаза отмечал, что здесь просто неприлично много симпатичных женщин на квадратный метр. Или это я от бушующих гормонов и в самку крокодила влюбиться готов? Плевать, потом разберусь…

Постучав в уже знакомую дверь и дождавшись утвердительного ответа, вошёл внутрь.

Фоменко в чрезвычайно приподнятом настроении сидел за рабочим столом и увлечённо что-то черкал карандашом на лежащих перед ним бумагах. Увидев меня, он отодвинул их в сторону, после чего заговорил в свойственной ему напористой манере.

– Пришёл? Молодец. Докладывай о результатах, только вкратце. Подробно Юрьевичу расскажешь, как появится.

Я чётко, стараясь не упускать точных деталей о местах ночёвок, состоянии рельс, рассказал о проведённой разведке. Не забыл и про церковь. Дослушав отчёт, старик удовлетворённо хлопнул рукой по столу, после чего произнёс:

– Странное что-то было?

– Да. Труп волка…

– Это мне не интересно, – невежливо перебил меня он. – В том году осенью видели несколько тварей издалека. Пальнули мужики тогда на удачу и подстрелили, похоже. А волк потом подох. Вот и вся сказка.

Что же, была бы честь предложена. Не хочешь слушать – не надо. Настырничать не буду.

Андрей Петрович встал, подошёл к окну, а потом неожиданно обратился ко мне:

– Витя, а давай по писюрику тяпнем!

Я присмотрелся – а старик-то был уже изрядно навеселе, и его душа явно требовала продолжения. Подумал, пожал плечами – почему нет? На спиртное особо налегать не буду, а вот покушать сытно никогда не повредит. Наверняка на столе у главы поселения будет что-нибудь разэтакое, деликатесное, и много. Посижу, послушаю, о жизни поговорю, бородатые анекдоты, глядишь, потравим. Мне ведь общения с людьми тоже не хватает.

Мы прошли в соседнее с кабинетом помещение, и мой рот наполнился слюной. Нет, ничего особенного по старым меркам – здоровенная сковорода с пышущей жаром и ароматом только что снятого с печи блюда, яичницей. Присутствовали и солёные рыжики, жареная и копчёная птица, а в кувшине клюквенный морс – его ни с чем не спутаешь.

– Присаживайся, – хозяин сел на украшенный резьбой табурет и указал мне на лавку с другой стороны стола. – Откушаем, заслужили.

Не вставая с места, старик откуда-то достал литровую бутылку водки. И не самопальной, а заводской, с акцизом и правильной пробкой. Треснула сорванная с фиксатора крышечка, тягуче забулькало в рюмках.

– Ну, будем! – сказал он и мы синхронно опрокинули в себя напиток. – Ух, хорошо!

Я не возражал, вместо ответа кивнул головой и потянулся к грибочкам. Хорошая у хозяина рука, опытная. Наливает понемногу, чтобы не быстро захмелеть. Сразу видно, что это не пьянка, а мероприятие. Молчать было не удобно и, выдержав, приличествую моменту небольшую паузу, и закинув в себя того-сего вкусненького, поинтересовался:

– Андрей Петрович, а откуда водочка такая? Какие-то старые запасы?

Он засмеялся, покрутил в руках бутылку, плеснул ещё в рюмки и, наконец, ответил:

– Ага, старые. Да её вокруг полно. Это же один из самых продаваемых товаров в прошлом. В любом райцентре запасы солидные тогда держали. Как ни праздник – так фуры завозить не успевали. Любил у нас народец это дело, вот и соответствовали. А сейчас сколько её надо, при нынешней численности населения? Так что этого добра ещё лет на двести как минимум припасено, и это только в радиусе пятидесяти километров от нашего посёлка. Слышь, Витя, завязывай меня по имени-отчеству величать, надоело. Просто Петрович – и всё. Устал я от руководства, хочется иногда обычным мужиком побыть, для разнообразия. Вот и тебя пригласил – рожу новую напротив себя увидеть захотелось. Местных уже как облупленных знаю, скучно с ними, да и не посидишь вот так. Статус, чтоб его… Ты куришь?

Я отрицательно помотал головой. Раньше даже любил это дело – посидеть вечерком с сигареткой, неспешно пуская колечки и провожая взглядом их короткий полет. Теперь отвык, а начинать снова глупо.

– Ну смотри, как хочешь. А я подымлю, – на столе появилась пачка сигарет, спички, пепельница. Хозяин с видимым удовольствием подкурил, глубоко затянулся и выпустил сизое облако дыма. – Так вот, Витюша, что теперь делать думаешь? Как жить дальше мыслишь?

Чего-то подобного я и ждал. Прелюдия, стало быть, окончена, приступаем непосредственно к процессу. Ох, не простой это дядя. С двойным, а то и тройным дном. Что-то ему от меня ещё надо, иначе не обхаживал бы мою персону вот так. И вряд ли мне его предложение понравится.

– Молчишь? Молодец… Я бы тоже сразу не ответил. Ни к чему вот так, сам-здоров, душу открывать. Она материя нежная, скрытная.

– Петрович, давай без куртуазностей. Что нужно? – решил не мудрить я и задал вопрос в лоб.

– От тебя? Да особо ничего такого. Хочу, чтобы ты со своей псиной здесь остался. Пользы можешь много принести. Неволить не буду, из-под палки такие вещи не делаются. Но если верно решишь – дом дам, землю дам, бабу подберём. На довольствие поставлю. В общем, достойная зарплата, полный соцпакет и свободный график, ха-ха.

Мы еще выпили, водка огненным шариком провалилась внутрь и постепенно расползалась мягким теплом по телу.

– Нет. Не останусь. Предложение твое заманчивое, конечно, но мне домой надо. Решил я так, давно решил… Понимаю всё, Петрович, и риски оцениваю. Можешь меня идиотом считать, если хочешь.

Хозяин грустно улыбнулся, по-отечески смотря мне в глаза.

– Ну нет так нет. Насильно мил не будешь. Упрашивать, убеждать или уговаривать не стану. Одно смятение от этого. Давай тему сменим.

– Давай, с удовольствием.

– Ты вот тут по поселку прогулялся, посмотрел, как мы живем. Что скажешь? Только без вранья, не люблю… Обещаю не обижаться. Не замыленный глаз, он, видишь ли, важен. Взгляд со стороны огрехи лучше видит.

Еще один каверзный вопросец. Что отвечать? Ты, дядя, тут всё лучше меня в миллион раз знаешь. Даже все дырочки в заборе наверняка учтены. Что ему нужно? Решив не рисковать, попытался ответить обтекаемо, чтобы не обидеть Петровича:

– Без понятия. Не знаю, что говорить. На мой взгляд здесь не просто поселок, а хозяйство. Крепкое, умное, как зажиточный колхоз. Рука твоя везде чувствуется. Все при деле, всё такое… добротное, не на живую нитку сшитое. Даже если косяки и есть – так ты о них и так знаешь. Ну вот… прямо ода хвалебная тебе вышла, только это чистая правда, честное слово.

Я действительно не врал, и хозяин это видел и понимал. Ему явно было приятно сказанное, он улыбнулся.

– А хочешь, расскажу, как у меня это получилось? Время у нас есть, спешить тебе сегодня точно некуда, дрезина лишь завтра поутру пойдет, – Петровичу явно хотелось подольше со мной поболтать.

– А давай, – согласился я.

– Ну, слушай, сынок… Может, чему и научишься… Так вот, ты почти всё правильно понял – это хозяйство. Только не коллективное, а моё, личное. И все, кто здесь живет – подо мною ходят. У них ничего своего нет, ну кроме ложек и штанов. Здесь только я решаю, кто будет жить лучше, а кто хуже, а кто вообще будет жить на свете. Абсолютная монархия, по большому счёту… Чего вылупился? Не самая плохая модель общества, как по мне. Ты хоть одного нищего или голодного на улицах видел?

Я отрицательно помотал головой, обалдело слушая собеседника.

– И не увидишь. Потому что нет их. А вот рабочие места есть, и школа для детишек есть. И фельдшер не в поле горбатится, а сидит на своем законном месте и пациентов принимает. Думаешь, легко далась мне эта стабильность? А вот хрен тебе! – разгорячившись, он сунул мне под нос кукиш, выглядевший весьма внушительно.

Петрович снова закурил и уставился в окно, явно предаваясь каким-то своим воспоминаниям. Я не мешал, лишь понемногу орудовал вилкой, гадая про себя, что будет дальше. Наконец он продолжил:

– Круто загнул? Ничего, сейчас тебе расскажу с самого начала, тогда поймёшь. Я до мора в депутатах ходил, да… И вот это место тоже я построил, за свои кровные. Как-то нашла на меня блажь устроить Город Мастеров для детишек. Идею я подглядел в Городце, что в Нижегородской области, когда на открытие туда приезжал. Походил, посмотрел, запомнил. А потом построил похожий возле своей усадьбы. В соседних деревнях мастеров нанял – плотников, гончаров, бондарей там всяких… Они детишкам разные ремёсла демонстрировали и самим попробовать давали что-то простенькое ручками сделать. Заработало, автобусы с ребятнёй от школ стали приезжать. Я не жлобился, всё бесплатно было… Со временем ещё срубы поставил под разные промыслы… Именно это и стало моей основой в будущем.

Когда люди повально умирать начали и всеобщий бардак захлестнул города, многие мои знакомые в Европы рванули капиталы спасать, дураки. А я сюда двинул. Место глухое, изначально под автономное существование заточено. Да, мы сейчас в моей усадьбе сидим и выпиваем, всё ты правильно понял. Те хоромы, за бетонным забором, теперь лишь часть её. Так что все постройки, все инструменты, вся земля принадлежат мне по-настоящему, без шуток. И то, что я разрешаю людям пользоваться моим имуществом на взаимовыгодных условиях, считаю совершенно нормальным. Их никто не держит, не нравится – вон, как в сказке про Простоквашино, пустых домов по деревням полно. Выбирай любой. Но не уходят, зубами держатся.

Водка уже добралась до моих мозгов и начала развязывать язык. Сам не знаю почему, но решил закуситься:

– Конечно, Петрович, звучит красиво, спору нет. Только объясни мне пожалуйста, куда выжившим бедолагам было идти? Ты же изначально в выигрыше был. И дома, и забор солидный, и вокруг всё расчищено от леса. Мечта, а не форт.

Похоже, что я его зацепил… Хозяин посопел, шумно выпил, а потом совершенно спокойным и трезвым голосом ответил:

– В выигрыше, говоришь? Ххе… Дурак ты, Витя. Нет никакого выигрыша. Есть те, кто смог, и есть те, кто их слушается. Ты ещё молод, не поймёшь этого.

– А ты объясни.

– Хорошо. Я себя считаю элитой. Не по рождению, не по учёности, а по жизни. Потому что смог. Смог не просто бабла нарубить, а отстоять своё место под солнцем. И сейчас могу, и ещё, сколько потребуется. Ты никогда не задумывался, почему последние полтора десятилетия до вируса была стабильность власти? Вспомни, прокуроры открыто разъезжали на машинах премиум-класса, депутаты во всю издевались над населением речами о дешёвых макарошках, дети крупных бизнесменов безнаказанно творили, что хотели? Нет? Да потому что мы были избранные и нам можно чуть-чуть больше, чем остальным.

Наш путь наверх, поверь, конфетами усыпан не был. Об этом старались не вспоминать, но почти все мы прошли горнило девяностых прошлого века, и кто смог тогда выжить – тот понял, что нужна система, которая будет нас оберегать. Мы её и создали, как посчитали нужным. Понимаешь, мы выцарапали свое право именно на ту жизнь, которая нам нравилась.

Я открыл было рот, чтобы хоть что-то возразить, но хозяин не дал мне вставить и слова.

– Про моральные ценности и человеческое достоинство хочешь поведать? Плюнь, нет его. Разжижились людишки. Помню, мальцом батю слушал про вторую мировую и книжки читал – так там были ЛЮДИ с большой буквы. Не все, но многие. Награды их на девятое мая сами за себя говорили. И пули не боялись, и страну отстроили почти с нуля! Хрен таких сломишь и в стойло не поставишь! А вы? Ну нашли шестнадцать квартир у какого-нибудь судьи и домик в Калифорнии, ну раззвонили всё по этим вашим интернетам, и что? Через три дня забыли. Не отобрали, не посадили – руки коротки. Так, сопли попускали, кодексами потрясли – и широкий замах превратился в обычный пук из одного места. Мне в те времена особенно нравилось читать статейки про законопослушание и торжество права. На сколько помню, их специальные люди на зарплате от государства писали. Всё внушали вам: дали по морде – беги в полицию, сосед половину участка отжал – иди в суд, на работе зарплату задержали – топай, жалуйся куда следует. Но сам – ни-ни, а то власть тебе бо-бо сделает! На всё есть буква закона! Только закон писали мы для вас, а не для себя. Поэтому тот судья лишь посмеётся и приятелям для забавы в баньке расскажет об этих говнорасследованиях, дурачьё послушное! Вот ты, Витюша, про принцип талиона слышал?

Мне было жутко и одновременно интересно слушать этого человека. В нем был некий стержень, стальная воля, отсутствие страха и одновременно такая извращённая правда. Наверное, можно было найти тысячу возражений и по буковке разнести в прах его слова. Только это ничего не изменит. Петрович просто знает, что прав. Для себя прав.

Он продолжил, опять не дождавшись моего ответа:

– Око за око, зуб за зуб – помнишь? Чушь это полная. Если ты потерял око – убей в ответ. Или не убивай, но это ты должен решить сам. Не закон, ни принцип этот сраный, а именно ты, именно Витя. Вот только тогда ты тоже сможешь попытаться стать элитой, выбиться из среды зачуханных обывателей. Понимаешь, нам, власть имущим, было на таких, как вы, живущих от зарплаты до аванса, откровенно плевать. Вы – кормовая база для нас, за которой надо присматривать и иногда бросать косточку. Этого всегда было вполне достаточно для послушания. Не устраивает такой расклад – что же, есть выход. Заставь себя уважать – и становись рядом, коль сможешь локтями всех растолкать и не подохнуть при этом. Весь вопрос в том, на сколько далеко ты не раб внутри.

Давай я тебе одну историю расскажу, автобиографическую… Мне лет двенадцать было, жили мы тогда с мамой и младшим братишкой бедно, но дружно. И вот, как сейчас помню, осень на дворе, уже лужи подмерзают, а мелкий всё с летом не расстанется, на качелях вверх-вниз, да весело так! Я же дома сидел, уроки учил и за братом через окошко приглядывал. В очередной раз в окно глядь – а там взрослые пацаны с соседних дворов у моего шапку забрали да кидают её друг другу, а он должен ловить её, как собачка. Весело им, смешно… Один или не рассчитал, или нарочно так сделал – только улетела братова шапка в яму. А я знаю, что глубокая она, не достанем вещь, от мамы по самое не балуйся попадёт.

Что делать? Надо выручать, а я сам по сравнению с теми верзилами – щенок худосочный. Взрослых не позовёшь, все на работе, да и стыдно чужими руками свои проблемы решать. Не принято тогда так было. Ладно, оделся, обулся, пошёл. Страшно было…

Вышел на улицу – а эти ублюдки совсем расходились. «Снимай пальто, собачка! Мы не доиграли!» – орёт один, здоровый, и с мелкого одежду рвёт, аж пуговицы в разные стороны. Подошёл, говорю: «Отпусти брата», а он так глумливо: «А то что? Побьёшь меня, шкет? Ну попробуй!», и ржёт как мерин.

Куда мне с ним тягаться – он это понимал. Понимаешь? Он меня заставлял действовать по его правилам, так, как выгоднее и удобнее ему! Вот только просчитался. У меня в рукаве нож кухонный был, прихватил с собой. Вот его я этому здоровиле и воткнул в пузо. И сразу стало по-моему. Драться со мной резко всем расхотелось, этот урод визжит некрасиво и врача просит. А я мелкого домой быстренько отправил и сам за ним следом.

Потом, конечно, и дело завели, и в спецшколу законопатить хотели – чудом не угодил, но на учёт поставили, и матери все мозги вынесли, и выпороли меня здорово. Только с тех пор на районе каждая поганка знала – что я на любую гадость дам ответ в десятикратном размере. Потому что могу и не боюсь. Не буду врать, на прочность меня регулярно проверяли разные умники, только вот где они? А я – тут, живой, здоровый, сытый.

Петрович сладко, до хруста в немолодых суставах, потянулся, зевнул и стал говорить дальше.

– Пойми, молодой, люди, о которых ты на словах печёшься, не пытаются бороться или хотя бы понять, что вокруг происходит. Просто выживают с завязанными глазами. Сильного ищут, чтобы защитил, как пастух отару. И всё честно. Они сложившееся положение дел прекрасно, ты слышишь, прекрасно понимают! И их это устраивает. Я не зверь, право первой ночи не ввожу, последнее не отбираю. Наоборот, всячески помогаю, чем могу.

Наверное, думаешь, что я самовлюблённый некультурный мудак? Твоё право. Только ты по-своему ничем не лучше меня. На первом месте всегда человек будет любить себя и свою семью, если сможет. И делать всё для улучшения именно своего существования. Хочешь, поведаю о дальнейших своих планах? Стану князем или боярином – терминология мне без разницы. Хоть ярлом пусть обзовут. Запросто. У меня всё для этого есть. Территории имею, дружину первым делом создал, подданные понемногу сами прибывают.

– А не боишься, что прикончат? – не выдержав, вставил свои пять копеек я. – Или переворот замутят недовольные подчинённые. Любая власть – это борьба, не мне рассказывать…

Собеседник на меня посмотрел с интересом и уважением.

– Хороший вопрос. Не боюсь. В ближайшем будущем это совершенно точно не грозит – сейчас просто некому злоумышлять, а потом – видно будет. Понятно, что придется постепенно обрастать ближниками, один за всем не уследишь. И наступит «разделяй и властвуй». Кого-то возвышу, кого-то опущу. Между собой стравлю обязательно, чтобы друг за другом в четыре глаза глядели и за место подле меня тряслись. Как без этого? Да и смена у меня подрастает. Слава Богу, с внучкой сюда приехал, вот ей всё и оставлю. Научу, расскажу и покажу – она у меня умненькая девочка. Управимся вдвоём, не страшно.

Где внучкины родители – деликатно уточнять не стал. И так понятно. Бутылка уже почти опустела, поэтому разлив остатки, Петрович задумчиво посмотрел на тару и убрал её под стол. Похоже, продолжения банкета не предвидится, ну и хорошо. Ох и будет же завтра у меня голова раскалываться…

– Прелестно посидели, давай закругляться, – мы выпили по последней. – Уже вечереет, спать пора.

Я был полностью согласен и вежливо уточнил:

– У вас тут гостиница или постоялый двор есть? На крайний случай хоть сарайчик какой поблизости, голову приклонить.

– Не переживай, поселим. Эй, парни! – в двери сразу зашли двое крепких мужиков. – Уложите новенького спать.

Дальше всё произошло очень быстро. Один из них ловко сделал мне подсечку, а второй, придавив мою рухнувшую пьяную тушку коленом, с великой сноровкой защелкнул наручники на запястьях за спиной. Я попытался вывернуться, однако мощный удар в ухо пресек мои поползновения.

– Эх, Витя, Витя… – услышал я голос Петровича. – Не срослось у нас полюбовное согласие. Тебе ведь от чистого сердца предлагал место возле себя, а ты всё гонор показывал… Сам виноват… Правильно всё ты понял, тут хозяйство. И я, как рачительный хозяин, не могу просто так взять и отпустить такого здорового обалдуя. У меня людей ни на что не хватает, на части рвёмся… а тут экий ресурс пропадает… Собачку полезную только жалко, приручить повторно явно не получится. Что же, объявится – придётся пристрелить, не появится – ну чёрт с ней, пусть живёт.

И, обращаясь уже к мужикам:

– Отведите этого деятеля сейчас к кузнецу, а потом в первый отряд. Там разберутся, куда пристроить.

Меня весьма грубо поставили на ноги и пинками погнали вон из помещения.

Глава седьмая

Меня приволокли в абсолютно пустое помещение без окон, обыскали, бесцеремонно забрав нож с ремнём и прочими карманными безделицами, а потом один из конвойных сказал:

– До утра тут посидишь. Сейчас вечер, кузнец уже свои дежурные сто грамм принял, отдыхает. Советую поспать, – дверь закрылась, послышался лязг засова. Наручники снимать, естественно, никто не стал.

Время в темноте тянулось долго. Алкоголь сделал своё гаденькое дело – уже через пару часов нудного пребывания в полной темноте накатила сильная жажда, наждачной бумагой скребущая горло. Я сделал несколько попыток позвать кого-нибудь, однако успехов мои потуги не принесли.

Попробовал заснуть, привалившись спиной к стене. Лучше бы этого не делал – только задремал, как неаккуратным движением навалился на браслеты и послышался двойной щелчок. Механизм сжал мою правую руку, не слишком больно, но конечность постепенно стала неметь и ныть. Опасаясь допустить такую оплошность повторно, пришлось лечь на живот, и в такой неудобной позе коротать оставшиеся до визита к железных дел мастеру часы.

Так и не заснул, встретил похмелье лицом к лицу, изнывая от желания выпить всю воду в реке, расправить затёкшие руки и приложить к больной голове что-нибудь холодное. Много о чём размышлял, стараясь отвлечься, много о чём вспоминал. Даже план побега пытался разработать, но пока слишком мало данных, пришлось – бросить эту затею, до срока. Зато успокоился и взглянул на сложившуюся ситуацию без эмоций.

То, что я в глубокой ж…, и так понятно. Зато Зюзя на свободе, припрятанное за мостом оружие, думаю, не найдут. Уже хорошо. В добермана я верил – она людям не слишком доверяет, помнит о своём тварном происхождении, а значит, просто так на открытое место не высунется. Надеюсь, будет ждать меня тех кустах, где мы расстались, сколько сможет.

Что же, побуду сговорчивым и покладистым, не создающим проблем – таких все любят. А там посмотрим, кто хитрее, в любом случае сбегу.

Те же самые мужики, что притащили меня из-за богатого стола в это узилище, утром без церемоний подняли мою тушку с пола и потащили на улицу, предварительно накинув мешок на голову. Странная мера, однако я решил промолчать и не лезть до поры с расспросами.

Минут через двадцать неспешного хода меня втолкнули в жаркое, пахнущее целой палитрой горячих запахов, помещение, сняли пыльную тряпку с лица, и стало понятно – это кузница. У горна стоял низкий, бочкообразный человек с одутловатым лицом и бегающими глазами. Ему явно был неприятен я, мои сопровождающие и дело, которым ему предстоит заняться.

– Сапоги с портянками снимай, портки тоже, – буркнул он, не забывая что-то помешивать в огне.

Пришлось подчиниться. Прыгая на одной ноге, цепляясь носком за каблук, кое-как стянул обувь, затем добавил к ней не самые свежие и уже весьма пахучие обмотки. И всё это пришлось проделывать со скованными за спиной руками. Мои просьбы о том, чтобы снять, или хотя бы ослабить наручники, были попросту проигнорированы. Лишь со штанами немного помогли, расстегнув верхнюю пуговицу.

Пить, как ни упрашивал, тоже не дали, а попытка попасть хотя бы в уборную по естественным надобностям была встречена смехом и тупой рекомендацией использовать собственные трусы не по назначению. Уроды, одним словом, эти конвойные. Приходилось терпеть из последних сил.

Между тем кузнец притащил ножные кандалы. Интересная конструкция – на примерно полутораметровой цепи с звеном в палец толщиной и довольно увесистой даже на вид, находились массивные стальные браслеты с отогнутыми отверстиями под болт или замок.

Без лишних сантиментов мою ногу задрали на наковальню, надели оковы, и в два удара попросту заклепали их. Тепло раскалённого металла передалось коже и стало понятно – будет ожёг. Так же поступили и со второй ногой. И лишь только тогда сняли наручники.

– Пошли, – скомандовали мне. Я, с остервенением разминая затёкшие запястья и плечевые суставы, оделся, подхватил сапоги и опять, стиснув зубы, повиновался.

Идти было очень неудобно. Цепь, чтобы не волочилась по земле и не стягивала брюки вниз, пришлось взять в руки, в добавку к обуви. Передвигаться стало легче, однако теперь тяжёлые звенья немилосердно били по ногам с каждым пройденным шагом. Весила эта каторжная сбруя килограмм пятнадцать – семнадцать. Хитро придумано – бежать и неудобно, и тяжело; даже при огромном желании быстро двигаться не получится.

Вторым этапом моего, в кавычках, путешествия, стал коровник, легко узнаваемый по характерной архитектуре и неповторимому запаху. Точнее, не само жильё для крупного рогатого скота, а пристройка к нему. Внутри она оказалась разделена массивной стальной решёткой на две половины – в одной стояли несколько двухъярусных кроватей, стол со стульями, тумбочки, а в другой прямо на земляном полу валялись старые, засаленные тюфяки, имелось ведро с кружкой, в углу сиротливо стояла прикрытая фанеркой параша. По обе стороны разделяющей помещение конструкции были люди. Тут – чистые, сытые, бодрые. Там – грязные, лохматые, лежащие вповалку, поголовно без обуви. Меня поместили именно ко вторым, придав пинком пониже спины ускорение в открывшуюся дверь решётки.

Конвоиры передали находящимся на «чистой» половине троим, как я догадался без особых проблем, надсмотрщикам какую-то бумажку и отправились восвояси с видом людей, сделавших большое и важное дело.

Встретили меня тут молча, здесь царил сон. На моё приветствие лишь один из вразнобой храпящих собратьев по несчастью что-то вяло буркнул, перевернувшись на другой бок.

С огромной радостью удовлетворив свои естественные надобности и вдоволь напившись тёплой, невкусной воды, я стал осматриваться более внимательно. Помимо меня, в клетке находилось ещё десять человек. Каждый также имел кандалы, аналогичные моим, однако их цепи не болтались, путаясь в ногах, а были подвязаны верёвками к поясу. Своеобразная маленькая хитрость – руки при передвижении остаются свободными. Ходить так, конечно, ещё больше неудобно – поясницу вниз тянет эта железная мерзость, но выбора особого нет. То, что не снимают тяжести даже на ночь, лишь свидетельствовало о выработанной привычке уживаться с таким неудобством. Придётся изучить эту науку – пригодится, когда решу покинуть сей недружелюбный городок.

Надсмотрщики, пока я осваивался в новом для себя месте, азартно переругиваясь, резались в карты. Один из них явно был в сильном проигрыше, а потому в очередной раз скинув неудачный расклад на стол и не желая больше продолжать, подошёл к спящим и проорал, молотя по прутьям деревянной дубинкой:

– Подъём, уроды!!!

Никто даже не пошевелился.

– Вы чё, опухли! Подъём, я сказал!!! Последний, кто оторвёт свою жопу от матраца, остаётся без жрачки на два дня!

Сонные люди зашевелились и начали вставать. Один из них, когда-то рослый, а теперь весьма измученный болезненной худобой человек одного со мной возраста, спокойно ответил:

– Мы на отдыхе, почему так рано поднял? У нас право есть отоспаться. Вчера, честь по чести, норму выполнили, сюда только к полуночи дошли. А ты ни свет, ни заря…

Продолжить свою рассудительную речь у него не получилось. Проигравшийся вдруг схватил со стола железную кружку, и, расплёскивая налитую в неё воду, с силой метнул в голову недовольного его самодурством. Бросок получился снайперский, точно в лицо. От удара у худого брызнула кровь из рассечённого носа, тонкой струйкой сбегая по подбородку на грязную рубаху. К моему удивлению, смелый сокамерник не отвёл взгляд от охранника, а на травму вообще не обратил никакого внимания – словно не ему только что досталось.

– Миша, – всё так же спокойно, не повышая голос, продолжил он. – Я ведь выйду отсюда через год. Не боишься, что припомню тебе твоё скотство?

Глаза находившегося по ту сторону решётки Миши не хорошо сузились.

– Ты этот год прожить попробуй, дохлятина, тогда и поговорим, – после чего продолжил, обращаясь к остальным. – Сейчас дружно идём коровник чистить, потом навоз с мусором вывозить – у городских уборщиков сегодня выходной, за них потрудитесь, дармоеды. Ты, новенький, – он указал дубинкой в мою сторону, – сегодня тут будешь. Тебя видеть начальство хотело. Так, все на выход!

Дверь камеры открылась, и позванивая цепями, люди понуро побрели к выходу.

– Того, с раскровяненной мордой, оставь, – не участвовавший до сей поры в этом балагане другой охранник указал на человека с разбитым лицом. – Сам знаешь, не любит Петрович, когда народ побои на зэках видит. Типа произвол и всё такое… Заметит сам или какая скотина выслужиться захочет через донос – тебе точно на орехи прилетит по первое число.

Михаил, которому было адресовано предостережение, согласно кивнул головой и, не поворачивая головы в сторону клетки, прорычал:

– Понял, перхоть вонючая?

Не услышав ответа, он смачно плюнул на пол, закрыл двери решётки и пошёл вслед за арестантами на улицу. Поднялись и оставшиеся охранники. Уже на выходе один из них, погрозив кулаком, сказал, не забывая сверлить меня своими неприятными глазами: «Не балуй. Отсюда не сбежишь.» – после чего входная дверь закрылась, лязгнул засов, и я остался наедине с непокорным мужчиной.

Право начать разговор первым я предоставил своему новому знакомому, однако тот не спешил. Сначала он промыл рану, осмотрел заляпанную собственной кровью рубашку – увиденное ему не понравилось, потом поднял с земли злополучную кружку и выбросил её в дальний угол «чистой» половины. Только после этого развернулся ко мне и протянул руку с открытой ладонью.

– Игорь, – назвался он и неожиданно улыбнулся доброй, располагающей улыбкой, совершенно неуместно выглядящей на разбитом лице.

Я пожал предложенную руку и, в свою очередь, тоже представился. Мы уселись, по старинной тюремной традиции, у дальней от параши стены, свалив в кучу несколько тюфяков для удобства. Не дожидаясь неизбежного потока вопросов с моей стороны, новый знакомец принялся вводить новичка в курс местных реалий.

– Попал ты в первую трудовой отряд и это значит, что до освобождения мы теперь твоя семья.

– Освобождения? – перебил я. – Ты сказал –освобождения?!!

– Да, и не кричи мне над ухом. Не люблю. Ты всё правильно понял – это не пожизненное рабство. В такие отряды, как у нас, попадают на срок от года до трёх, потом свободен как ветер в поле. Причины попадания могут быть разные – от мелкой кражи до пьяной драки. За серьёзные проступки тут лоб зелёнкой мажут. А ты за что? – неожиданно спросил он у меня.

– Ни за что, – раздельно, почти по слогам ответил я. – Сам не знаю. Пришёл с севера транзитом, а угодил сюда.

Игорь понимающе кивнул головой.

– Одиночка, значит… Тогда верю, в Фоминске такие номера на раз-два делаются, надо же им контингент вместо выбывших пополнять. Я вот, к примеру, сюда два года назад пришёл из Шацкого района Рязанской губернии в составе группы охотников, но забухал крепко и с главным своим поцапался – бросили они меня. Сам дурак, как водки выпью – в голове тормоза полностью отказывают. Или подерусь, или ещё чего отчебучу нехорошего. Так и в тот раз случилось – от обиды на своих налакался сорокоградусной, мордобой устроил, а очнулся уже здесь. В кандалах и с разбитой мордой.

– Ты поподробнее расскажи, – не давал я ему увильнуть от наиболее актуальной для себя темы. – Почему тут держат только до трёх лет, кто приговор выносит, как отсюда пораньше выйти?

Собеседник засмеялся – его явно веселил перевозбуждённый такими откровениями новичок. Но издеваться над моим любопытством старожил не стал, а принялся подробно рассказывать:

– Местный хозяин, Андрей Петрович, человек прогрессивных взглядов. Не кровожадный, однако своего не упустит. Поэтому, когда появилась проблема в исполнителях низкоквалифицированной и очень тяжёлой работы, он решил её кардинально – трудовыми отрядами из таких, как мы. Ну не местных же загонять пни корчевать и поля вспахивать? А залётчики во все времена были, есть и будут – так что святое дело приспособить нас для всеобщего блага. Понятно?

– Да.

– Теперь про сроки пребывания расскажу – нет здесь ни суда, ни следствия. Автоматически припаивается любому из угодивших в отряды трояк, но могут и скосить по ходу жизни. Не делай хитрое лицо! Нет, если неймётся, заработай инвалидность или туберкулёз с открытой формой – обязательно выгонят. Но если хочешь хоть немного здоровья сохранить, то про досрочное освобождение и не мечтай. Поверь, жизненные силы тут и так уходят очень быстро. Так что три года в самый раз, как показывает практика, выходит. За это время из тебя все соки выпьют за здорово живёшь, а потом выведут за местную границу, дадут продуктов на три дня, и иди куда хочешь. Местным проще, их на новые хутора отправляют. Тоже не сахар, но хоть к семье поближе. И, самое главное, срок получается не большой, бунтовать никто массово не станет, потому блатная романтика здесь не в чести. Понятное дело, поначалу каждый новенький хорохорится, правду ищет, а потом понимает, что проще молча лямку дотянуть и затем на все четыре стороны свалить куда подальше. А если до человека совсем ничего не доходит, то можно и до вышки допрыгаться, в назидание остальным беспойным.

Сразу и про побег уточню – даже не мечтай. Охрана у нас будь здоров, а в полях особенно. Помимо негров… сам, в общем, увидишь.

– Каких негров? – изумился я.

– Неграми у нас называют не граждан Фоминска, точнее кандидатов на получение здесь разрешения на постоянное проживание. Город богатый, народ со всех сторон прёт на ПМЖ, вот и удумали местные начальники штуку – год надо на казарменном положении прожить, доказать свою полезность, и только потом официально становиться местными. Правда, эти строгости в основном для мужиков, бабам полегче. Они в общежитии живут, тоже на виду конечно, но там и послаблений много.

Наши охранники, к примеру, самые настоящие негры. Живут вон там, – он указал движением головы на нары в другой половине помещения. – И поверь, задницу на этом поприще рвут на совесть. Иначе выгонят их вместе с семьями. Так что не договоришься с ними, сразу предупреждаю; честные они, сволочи…

– А этот, утренний дебил? Не похож он на отрабатывающего положенный год человека, явный садист, – припомнилась мне утренняя сцена.

– Садист, кто спорит? Люди разные сюда в поисках лучшей доли приходят, и такие случаются. Его свои, такие же кандидаты, не любят. Кто знает, может этого Мишеньку в детстве обижали все, кому не лень, конфетки отжимали или девочки не давали даже за попку потрогать в пубертатном возрасте? Выросло – что выросло. Но ты, Витя, поосторожней с ним. Слишком он тупой и мстительный.

– Тогда зачем ты при побудке этот спектакль устроил?

– Чтобы не зарывался. Такие, как Миша, если не получают отпор, мгновенно на шею садятся. Потому портить жизнь по мелкому этот скунс будет в любом случае, а по-крупному – испугается. Хотя с кружкой в морду неожиданно вышло, надо признать…

Внезапно послышался грохот отпираемого засова на входной двери, затем она распахнулась, и внутрь зашёл неизменный мой спутник по Фоминску Сергей Юрьевич. Без сопровождения, совершенно буднично, как к старому знакомому.

– Добрый день, – вежливо обратился он ко мне. – Глупые вопросы будут или уже просветились?

– Всего один, – хоть вид этого человека и вызывал у меня приступ отвращения, однако я старался держаться и говорить, по возможности, спокойно. – Мешок на голову зачем одевали?

Если мне его и удалось удивить, то виду он не показал. Напротив, уголки губ его рта дрогнули, изобразили некое подобие улыбки, а затем прозвучал и ответ:

– Так вы же звезда цирка. Некрасиво через весь город гнать такую публичную персону в наручниках. Народ не поймёт, вопросы неудобные начнутся…

Мне оставалось лишь понятливо кивнуть головой. Особист синхронно повторил моё движение и продолжил:

– Если необходимо, то смело можете накричать на меня по поводу происшедшего. Поверьте, я совершенно не обижусь и пойму ваше душевное состояние. Ну же, не стесняйтесь, мне необходимо задать вам несколько вопросов, а потому будет уместнее начать беседу лишь после того, как вы спустите свои негативные эмоции.

Эмоции у меня были, как не быть, и с негативом проблем не было. Но в одном он прав – истерики никому не нужны. Я встал и подошёл к решётке.

– Задавайте свои вопросы.

– Редкое самообладание, – рассеяно произнёс Сергей Юрьевич. – На что-то надеетесь? Уверяю – зря. Примите события последних суток как данность, так всем будет проще. Ну хорошо… начнём! Где ваша тварь? В город вы вернулись в одиночестве, без оружия и вещмешка. Честно признаюсь – прочёсывание территории вдоль железнодорожного полотна результатов не дало, следов или вещей не найдено. Так где?

– Вы издеваетесь? – хмуро бросил я. Весть о том, что с Зюзей всё в порядке определённо радовала, но вот так, прямо в лоб требовать сдать собаку – да за кого он меня держит?!

– Нет, – спокойно глядя мне в глаза, произнёс визитёр. – Даже не надеялся на то, что вы добровольно отдадите вашу питомицу. Но спросить был обязан по роду своих занятий. Для протокола, так сказать… Ладно, пусть побегает на воле, пока… Про ружьё можете ничего не объяснять – и так понятно. Поленились таскать лишний груз на плечах, проходить нудный досмотр, возиться с замками на входе-выходе, потому и спрятали в укромном месте.

– Угу.

– Если вам интересно, по изученному вами маршруту сегодня отправляется группа наших разведчиков. Один смог пройти, даже с такой необычной поддержкой – и они пройдут. Так что спасибо за проделанную работу, – в голосе этого человека не было и тени иронии или сарказма. – Теперь второй вопрос. Во время своего рейда вы нашли скелет волка. Его появление объяснимо – в том году подстрелили, показывалось в наших краях несколько экземпляров. А были ли иные следы тварей на пути следования? Врать не советую, это в интересах не только вас, но и остальных работников трудового отряда. Работа в поле – она весьма опасна, и любые сведения могут помочь спасти много жизней.

– Нет, – мечтая прекратить эту поднадоевшую беседу, произнёс я, – Ничего больше не нашли.

Особист помолчал, качая головой в такт каким-то своим мыслям, затем повторно осмотрел меня с ног до головы, и неожиданно сменил тему.

– Позволю дать вам добрый совет – берегите сапоги. Других тут не дадут. С одеждой проще – раз в год меняем, а вот с нормальной обувью беда, – после чего развернулся и, не прощаясь, покинул помещение.

За спиной шумно выдохнул Игорь, на всём протяжении разговора молчавший и старательно прикидывавшийся ветошью.

– Витя, а ты знаком с Вертером? – удивлённо спросил он.

– С кем? – настала моя очередь удивиться.

– Ну, с Фроловым, замом Фоменко по безопасности. Его среди людей Вертером кличут, как робота из старого фильма. Всегда вежливый и практически без эмоций – словно механизм, а не человек. Не добрый, не злой, а так… любое действие измеряет исключительно целесообразностью. Вроде как ФСБшник бывший или контрразведчик – никто его прошлого толком не знает. Одно известно – живёт один и всегда на работе. Что у вас общего?

– Познакомились недавно, – грустно ответил я и продолжил. – Помощь ему оказывал кое-какую, потому сюда и угодил. Условия оплаты поменялись в одностороннем порядке, бл…

– А что он про собаку говорил? – не унимался мой новый сосед.

Подумав немного, я практически слово в слово повторил официальную версию моего знакомства с Зюзей, рассказал о наших цирковых выступлениях, походе вдоль железной дороги, тщательно сверяя выдаваемые сведения с теми, что втирал при первой встрече особисту. Вроде бы ничего не напутал. Кто знает, может этот Игорь – подсадной. Слишком удачно совпала его разбитая физиономия с моим появлением в клетке. Никому верить нельзя, и ему тоже.

Наверное, мои пояснения полностью удовлетворили собеседника, потому что с расспросами он отстал и снова взял инициативу общения на себя. Завалившись на свободный тюфяк, Игорь положил руки под голову и продолжил, словно нас и не прерывали.

– Так вот, о чём это я… Ага, вспомнил! Про охрану говорили! В основном тут нормальные мужики, за исключением этого дятла. Просто гражданство ждут, не закусываясь особо ни с кем без нужды. Вот только с кормёжкой нечестно себя ведут, хотя это как посмотреть…

Я уселся рядом, с интересом запоминая новые для меня знания.

– Понимаешь, кормят нас дважды в день – в обед и вечером. Доставка еды на них лежит, так что доходит до арестантов не всё, даже слишком не всё… У каждого из них семья в городе на птичьих правах, каждому своим лишний кусок дать охота. Так что ешь всегда и что бы тебе в миску не навалили. Иначе ноги от голода протянешь, работать не сможешь. Работать не сможешь – норму не выполнишь. Норму не выполнишь – отрядные сами тебе почки ниже пяток опустят потому что трудодень не засчитают, и свобода на этот срок отодвинется. Понятно излагаю?

– Предельно, – не стал умничать я и задал давно интересовавший меня вопрос. – А что понимают в Фоминске под словом «трудодень»? Сам термин мне знаком со школы, но хотелось бы уточнить, для ясности.

– Без проблем, сейчас растолкую. Трудодень – это норма выработки за рабочую смену, установленная учётчиком. В нашем случае – это гектар пахотной земли.

– В смысле? – не понял я.

– В прямом. Ты поля, засеянные всякими полезными культурами, видел?

– Да.

– А трактора, лошадей или упряжных быков?

И вот тут до меня дошло. Видимо, моё лицо приобрело чрезвычайно глупое выражение, чем вызвало бодрый, заразительный смех Игоря.

– Да, да, да… Мы и есть главная тягловая сила местного сельского хозяйства. Тут на людях пашут, как в военное время – потому и трудовые отряды созданы. Весной у нас сев, летом с осенью – залежь перепахиваем да пни корчуем, зимой – лес валим. Что такое залежь знаешь?

– Несколько лет непаханая земля, – хоть тут удалось блеснуть своей эрудицией.

– Правильно. Только несколько лет в нашем случае растягивается в срок не менее десяти, а это уже целина. Утрамбованная временем, покрытая невидимой поначалу мощнейшей корневой системой, почва. Казалось бы, что такое гектар? Полоса десять на тысячу метров. По старым временам для одной лошади на пол дня работы, если с умом – но это по заранее подготовленному полю. Для нас гектар – это примерно двенадцать – четырнадцать часов каторжного труда в качестве трактора, потому что помимо вспашки приходится ещё и коренья вырывать, и кустарник выкорчёвывать, да много сопутствующих дел присутствует.

– Странно, на местном рынке трудоднями расплачиваются…

– Так это вольные трудодни. Примитивная денежная единица, если понимаешь, о чём я. От наших, которые с утра и до упора, отличается тем, что раз в год осенью начальство устанавливает стоимость одного трудодня в пшенице, мясе и других товарах. Хочешь – покупай за полученные трудодни в лавках товары всякие, хочешь – сменяй на эксклюзив. Но тут как договоришься. Самая же ценность их в том, что имея на руках эти фоминские доллары, ты можешь отмазаться от обязательных городских работ. Пришёл, отдал квиток особый – и свободен. На твоё место припрягут другого, причём поверь, этот другой с радостью побежит за возможность разжиться дополнительной пайкой. Всё, хорош болтать, у нас сегодня единственный день отдыха за две недели, так что советую отоспаться. Завтра в поля погонят.

Не смотря на вертевшееся на языке огромное количество вопросов, я решил последовать мудрому совету и тоже лёг, выбрав тюфяк поплотнее. Сон пришёл мгновенно, крепкий, без сновидений.

Разбудил меня всё тот же Игорь, не слишком вежливо тряся за плечо. Открыв глаза, почувствовал, что выспался, с удовольствием зевнул, потянулся и поднялся на ноги. В открытую дверь пристройки пробивался слабый свет сумерек, и лишь сырая прохлада подсказывала, что сейчас наступает рассвет. Ничего себе поспал! Практически весь день и ночь!

– На выход, на выход, – торопил один из охранников. – Пошевеливаемся! До обеда надо хоть треть нормы выполнить!

Я подхватил в руки сапоги, цепь, и вместе со всеми вышел на улицу, где мы нестройной толпой в сопровождении негров потопали в сторону восходящего солнца.

Дорога оказалась недолгой. Уже буквально через час весь наш отряд добрался до полевого стана из нескольких, на скорую руку сделанных, навесов и одной, стоящей наособицу, шестиместной туристической палатки. Не знаю, как другим, но для меня этот путь был пыткой. Цепь кандалов с каждым шагом била мне по ногам, особенно досталось обожжённым щиколоткам и коленям – на распухшие, посиневшие суставы было страшно смотреть. Поначалу я попробовал отпустить тяжёлые металлические звенья на землю, чтобы волочить их за собой хоть и со спущенными штанами – но этот трюк не удался. Скорость моего передвижения сильно упала и тогда сработала схема «зачёт по последнему». Подстёгиваемый дружным матом охраны и остальных зэков, получил несколько бодрящих тычков в область печени, а потому прекратил умничать и пошёл как все.

– Витя, – пришлось отвлечься от разглядывания своих ног и обратить внимание на неизвестно когда подошедшего Игоря. – Возьми и подвяжи кандалы как у нас.

В заскорузлых руках мужчины была верёвка.

– Спасибо, – произнёс я благодарность совершенно убитым голосом, выполняя рекомендацию. – А жрать когда дадут? Я с вчерашнего утра одну водичку кушаю.

– В обед. Мы сейчас пойдём норму выполнять, а охрана кулеш какой-нибудь сварганит. Подвязывайся, свободу зарабатывать пошли.

Между тем арестанты поделились, руководствуясь личными симпатиями, на две рабочие пятёрки и уже взяли по плугу из-под навеса, однако тут же возник спор – к кому меня воткнуть? Усиление моей персоной любой из групп неизбежно приведёт к облегчению работы при неизменной норме выработки, чего оппоненты не могли допустить принципиально. Переругавшись, всё же пришли к консенсусу – я тружусь через день по очереди то у одних, то у других. На том и порешили.

Потянулись хлеборобо – лошадиные будни. С раннего утра и до заката мы, впрягшись в лямки, привязанные к плугу (точно, как в картине «Бурлаки на Волге»), пахали землю, лишь изредка делая перерывы. К плугу становились по очереди, чтобы хоть немного сменить род занятий. Отдохнуть за ним было невозможно, постоянно требовалось контролировать, наваливаясь всем телом, непослушный лемех, однако хоть какое-то разнообразие…

С кормёжкой Игорь не обманул – её тут давали ровно столько, чтобы прикрыть дно миски, поэтому двое знающих мужиков из его группы в свободное время собирали неизвестные травки и корешки, которые заваривали по вечерам и хлебали полученную малоаппетитную жижу по очереди, из общего котелка.

А ещё я стал тупеть. С непривычки попав в бешенный ритм здешней трудовой повинности, к концу дня моих сил хватало лишь доползти к навесу и забыться сном до утреннего пинка охраны. Усталость выбила все мысли из головы, оставив лишь боль в отбитых ногах, постоянный голод да страшное желание проспать хоть до Страшного Суда, лишь бы не мешали… Глядя на окружающих, притёршихся к такому укладу, мужиков я понимал, что это состояние не на всегда. И мне придётся войти в общую колею – вот только когда? Остатки свободолюбивого Вити жарко кричали о том, что через совсем небольшой срок и я перестану думать о побеге, начну дни до освобождения считать. Становилось от этих раздумий страшно, но выход из этого замкнутого круга пока виден не был.

К моему удивлению, охрана работала не меньше нашего. При помощи ручного пожарного насоса по старым, рассохшимся шлангам, они весь день наполняли из реки здоровенную цистерну, от которой расходились рукава для полива. Трудились по очереди: двое качают – один за нами наблюдает или хлёбово варит. Потом менялись. Ни разу не видел, чтобы отлынивали.

Несмотря на то, что приставленные негры, включая гнусноватого Мишу, на нас обращали внимание лишь при побудке, во время раздачи еды и вечером – пересчитывая по головам, побег был невозможен. Полукольцом вокруг целины протекала довольно широкая река, поэтому с такой цепью, как у меня, играть в Чапаева будет верной смертью. Бревна, чтобы попробовать удержаться на плаву, там тоже не найти – поля подходили впритык к воде, любое принесённое течением к берегу дерево давно найдено, собрано и вывезено в город. Оставалась, конечно, четвёртая, северная сторона – но там беглеца тоже не ждало ничего хорошего. Даже если представить, что неким чудом удалось удачливому зэку исчезнуть из-под бдительного ока товарищей, которых за его побег тоже по головке не погладят, пройти он смог бы не более двух километров. Дальше начинались поля, где работали свободные люди, и их там было столько, что незамеченным пробраться просто никак невозможно. Разве что ночью попробовать, однако и ночной побег – это фантастика.

Вся эта расхлябанная охрана и невозможность смыться объяснялась просто – нас охраняли не только люди. Основными сторожами выступали быки. Да-да, именно быки в количестве трёх особей. С рогами, хвостами, здоровенными мощными тушами тел и вечно недовольными, наблюдательными глазами. Они самостоятельно пришли из города в первый же день, буквально через полчаса после нашего появления в стане и всезнающий Игорь, глядя с ненавистью на парнокопытных, растолковывал:

– Смотри, Витя, смотри… Это самые главные наши враги… Как и мы, на отдых к своим ходили… Всё видят, всегда рядом, даже спят по очереди. Из-за них удрать и нельзя. При мне один паренёк попытался – куда там! Мгновенно догнали и затоптали. Они же бегают, что твой паровоз – хрен догонишь и хрен остановишь… Потому держись от них подальше и лишнего не болтай. Не могу объяснить, но ощущаю, что они нас понимают…

Как же он был прав! Тяжёлый бычий взгляд преследовал везде, ни на секунду не ослабевая. Ощущаешь себя букашкой под лупой, которая куда ни ткнётся – ни за что не вырвется из цепких рук энтомолога. Ломая себя, приходилось признать, что сейчас побег невозможен.

Так прошла неделя, которая в моём личном восприятии слилась в одну бесконечную борозду с вкраплениями черноты сна. Надежда на свободу пока не покинула меня, но становилась всё призрачней и призрачней. Как ни странно, сломаться окончательно мне не давало только одно – Зюзя. Не было дня, когда бы я не вспомнил о своей ушастой, четвероногой приятельнице. Как она там? Надеюсь, что не попала под шальной выстрел; спаслась и теперь самостоятельно ищет своё место в этом проклятом мире. Странно, вроде бы и знаком с ней без году неделя, но привязался к доберману основательно, словно к частичке самого себя.

…Я проснулся от чего-то влажного, тёплого и шершавого, пробежавшего по моей щеке. Открыл глаза – темно и звёздно, судя по положению Луны сейчас около двух по полуночи. Даже удивиться не успел, как в голове раздался знакомый голос:

– Нашла. Я нашла. Я долго искать, но нашла,– и в лицо мне ткнулся такой знакомый лоб, покрытый чёрной шерстью.

Ком, подступивший к горлу, мешал мне ответить. Страшно хотелось обнять, рассказать о том, как без неё плохо, прижать к себе и бесконечно гладить не бросившую меня Зюзю. Но вместо этого на глазах выступили слёзы. Она всё поняла.

– Ты меня ждать? Я знать, что ждать. Ты – друг.

Наконец-то! Наконец я смог понять, кто я ей и кто она мне! Мы – друзья! Не просто бродяга с ручной собакой, вместе идущие в определённый промежуток жизни просто потому, что так удобнее, а самые настоящие, спаянные между собой друзья. От осознания этого факта моё рухнувшее за последние дни самосознание резко поползло вверх, вся эта дурь о невозможности побега стала мелочной и глупой. Пораженчество отступило, отдав пальму первенства бодрой, в определённой мере подстёгивающей, злости и вере в себя.

Между тем ушастая подруга отбежала немного в сторону, приглашая следовать за ней. Я указал на лежащих неподалёку быков.

– Они меня пускать, они не спорить, что ты идти туда.

Тихо, стараясь никого не разбудить неосторожным движением или позвякиванием цепей, буквально на цыпочках проследовал за ней, пугливо посматривая на рогатых сторожей. Обошлось, они действительно старательно не замечали меня и мои неуклюжие попытки быть незаметным. Отойдя метров на сто по ночному полю, я уселся прямо на землю, обнял, не сдержавшись, спутницу за крепкую шею, и уткнулся лицом в неё. Она деликатно не возражала такому не свойственному для меня проявлению нежности, лишь молча посапывала своим прекрасным носом.

Не знаю, сколько так просидел, но из этого состояния тихого счастья меня вывел голос Зюзи:

– Скоро Солнце вставать. Идти к твой дом.

– Не могу, – указывая на кандалы, грустно констатировал я. – Быстро идти не получится, поймают. А как ты попала сюда?

Из рассказа собаки я понял, что после моего ухода в Фоминск она преспокойно спала в кустах, пока не услышала разговоры людей, идущих вдоль железной дороги и осматривающих прилегающие заросли. Именно тогда Зюзя, подслушав, узнала, что меня отправляют работать в поля, как и других неудачников, и что её застрелят, если увидят. Идиоты! Вот что за народная традиция – любое дело спустя рукава делать, болтая языком направо и налево? Хотя, в данном случае мне это на руку. Были бы умнее эти долбодятлы – кто знает, чем бы всё закончилось?

Не будучи дурой, ушастая быстро сообразила, что случилась беда и приняла решение найти своего спутника, как Иван Царевич Василису Прекрасную. Прождав на всякий случай меня двое суток неподалёку от въезда на мост, ночью она попробовала переплыть реку, но потерпела неудачу – поняла, что элементарно не хватит сил и опыта на форсирование водной преграды. Тогда, руководствуясь неизвестно какими соображениями, чисто по собачьи решила оббежать препятствие и рванула по берегу вверх по течению. Сколько ей пришлось преодолеть на своих четырёх – я сначала не понял. На уточняющие вопросы мне были продемонстрированы два мыслеобраза. В одном был мост, укреплённый по образу и подобию Фоминского – внушительная круглосуточная охрана и пулемёт на небольшой вышке, в другом – старая, вся в выбоинах, узкая переправа. На ней тоже были какие-то люди с оружием, но ночью они ушли в стоящий рядом домик, и Зюзя спокойно перебралась на этот берег. Дальше – проще. Просто двигалась в обратном направлении, стараясь не попадать на открытое пространство. Прибыв к городу – методично оббегала ночью поля в поисках своего друга, благо их немного, пока не добилась цели.

Образы двух мостов вызвали у меня шок. Навскидку, памятуя карту, ей пришлось пробежать в обе стороны около… даже не знаю, сколько километров за пять дней по пересечённой местности (вряд ли двести в одну сторону – думаю, Елена ошиблась), да ещё неизвестно сколько намотать тут, пока я не нашёлся. Интересно, а я бы смог вот так, ради кого-то повторить этот путь? До нашей встречи – нет, теперь – точно да.

– А как тебя быки пропустили? – кивнул в сторону рогатых огромных туш, лениво пережёвывающих свою вечную травяную жвачку. – Они нам разбежаться не дают, охраняют круглосуточно.

– Я их просить говорить с ты. Они не спорить, пускать.

– Вот так просто? – не верилось мне.

– Да. Я на они не нападать, просто говорить. Они отвечать, что ты им ненужно, идти куда ты надо.

У меня челюсть отвисла… Вот так, без прелюдий – иди, куда хочешь, за тебя собака мазу тянула… Бред какой-то.

– Ты всё правильно поняла? Я могу уйти с тобой, и они не нападут? А другие люди?

– Нет. Идти один ты. Другие нельзя. Они(в голове возник мыслеобраз рогатой коровьей головы) говорить, что они люди не любить, только терпеть. Люди нужно еда собирать для зима, делать тепло в их дом. Потому они помогать охранять другие люди, которые с железо на ноги. За ты – я просить, они соглашаться помочь. Другие – нельзя.

Терпят нас, значит, коровки с бычками… Почему-то верю. И в то, что согласились другой разумной помочь – тоже верю, хотя осознание того, что меня выпросили, как фантик, ощутимо царапало самолюбие. Вот только уйти я сейчас не смогу, подготовиться надо.

Глава восьмая

А утром весь мой гениальный план накрылся пушистым северным зверьком. С утра пораньше, даже из стана выйти не успели, на стареньком спортивном велосипеде прикатил юнец и обрадовал всех новостью о смене места дислокации нашего отряда.

В сутолоке сборов я, моля всех богов, чтобы ничей любопытный глаз не заметил моих странных действий, отодрал кусок нательной рубахи, с усердием повозил его по пропахшему потом телу и вывел на нём подобранным в кострище угольком: «Жди».

Эту своеобразную записку придавил камнем в незаметном месте, после чего бросился к своим изображать кипучую деятельность. Надеюсь, Зюзя по запаху догадается найти моё послание и прочтёт. Она умеет, точно знаю. И ведь как неудачно всё складывается! Мы ночью условились, что доберман принесёт к найденному ей на берегу удобному месту достаточное количество сухих толстых веток для постройки маленького плотика, способного лишь выдержать вес собаки и не дать пойти ко дну мне. Даже придумал, где украсть верёвки, чтобы связать и укрепить водоплавающую конструкцию. Спал и видел, как через пару дней свалю отсюда в дальние края – ищите потом ветра в поле, но нет, всё традиционно через одно место…

Ничего не объясняя, охрана споро погнала нас в сторону города. Ситуация прояснилась лишь когда мы достигли опоясывающий Фоминск защитный ров. Помимо нашего отряда, здесь уже присутствовали ещё четыре группы по десять чумазых, почти поголовно в обносках, зевающих от недосыпа горемык.

С огромным трудом согнав всех в некое подобие строя, ранее не виденный мною пузатый человек, явно наделённый властью, зычно проорал новость о том, что теперь мы занимаемся фортификационными работами – проще говоря, приводим в порядок этот самый ров, пока земля сухая и нет дождей. Каждому выдали по старенькой лопате, наметили участки, и работа закипела под пристальным наблюдением охраны и не поленившихся прийти сюда быков.

Честно посвятив этому занятию весь световой день с небольшим обеденным перерывом, наш отряд стал готовиться к отбою – поужинали, вдоволь напились воды и стали обрывать мелкую, однако такую пахучую и сочную траву, для лежанок. Я не отлынивал, хотя в мыслях был далеко, у оставленного стана…

Неожиданный пинок в спину отправил меня прямиком носом в землю, а раздавшийся дружный гогот оповестил, что сейчас произойдёт что-то нехорошее. Обрывавший мягкие стебли неподалёку Игорь, лишь мельком глянув мне за спину, неожиданно бросил своё занятие и, с жалостью глянув на меня, негромко произнёс, словно ни к кому не обращаясь: «Извини, каждый сам за себя», после чего ретировался в сторону отрядного костра.

– Вы что делаете?! – моя попытка привстать пресеклась несильным, но обидным тычком ноги в живот. – Охрана!!!

– Причём тут охрана? – искренне удивился кто-то, пока не увиденный мною. – Здесь никто ничего не нарушает, никого не избивают, а если у тебя падучая болезнь – так тебе к фельдшеру надо.

Последние слова вызвали повторный приступ безудержного веселья, подкреплённый новым тычком. Я, понимая, что просто так мне подняться не дадут, перекатился на спину и увидел пятерых тощих, редкозубых мужиков в добротной, но поношенной, грязной одежде; с такими же кандалами, как у всех нас. Они слаженно обступили меня вокруг, отрезая пути к отступлению, и двое, неожиданно подхватив за руки, без спроса подняли на ноги. Попытался вырваться, но куда там! Пальцы этих гопников держали мёртвой хваткой.

Я даже понять не успел, как куртка моего недавно приобретённого на местном торге камуфляжа оказалась у них в руках. Но на этом ничего не закончилось – самый рослый из напавших вплотную приблизился, и дыша вонью нечищеных зубов, с показной нежностью в голосе сказал: «Штаны снимай, лучше сам».

– Да пошёл ты… – продолжить не смог, точнее не дали. Мощный удар спиной о землю выбил воздух из груди, сверху навалилось одновременно несколько человек, и я с ужасом почувствовал, как с моих ног сползают брюки. Поделать с этим ничего было нельзя, и одно только осознание этого факта вгоняло в жуткий стыд перед собой, окружающими, даже рогатыми надсмотрщиками. Все всё видели – и никто не помог. Наоборот, больше чем уверен, с интересом смотрели на этот неприкрытый грабёж.

Когда остался в одних трусах и рваной нательной рубахе, давление неожиданно ослабло. Меня отпустили. Я вскочил на ноги, бряцая цепью, и уже совсем было приготовился наброситься на ближайшего обидчика, но тут мне прямо в лицо прилетел ком вонючего рванья. В этот же момент рослый, с удовольствием осматривая мои пожитки, неожиданно громко, чтобы все вокруг слышали, обратился ко мне:

– Обмен произошёл, претензий нет.

– Какой обмен?! Это нападение! Вещи верни, козлятина! – я отшвырнул от себя только что полученную рванину и бросился на него, особо ни на что не надеясь. Да, их много – так что теперь, в нижнем белье, пресмыкаясь, жить?

И снова последовал опрокидывающий толчок, теперь в грудь. Умелый и несильный, призванный всего лишь отбросить такого досадного червя, как я, с дороги победителя по жизни. Со всех сторон опять раздалось одобряющее ржание друзей этого откровенного бандита. Поиграть вздумали, поглумиться? Не тот случай! Ничего у вас не выйдет!

Дальше помню как в тумане, урывками. Вот рука нащупывает камень, удобно уместившийся в ней, вот перекошенное от хохота лицо моего обидчика, вот глаза из колюче – водянистых превращаются в удивлённые, вот наступает тишина…

…Я стоял у распростёртого на земле тела и глупо смотрел на зажатый в руке булыжник, украшенный несколькими каплями крови да парой-тройкой тёмных волосков. Удар пришёлся в висок, отчего любитель чужой одежды умер практически мгновенно. Вокруг все ошарашено молчали. Никто ко мне не подходил, не порывался отомстить за друга – складывалось ощущение, что меня тут нет или что я случайно забредший на этот праздник жизни прокажённый. Ну просто немая сцена, по классику!

Дело сделано, будь что будет… Прислушался к себе – и не обнаружил в душе ничего. Словно только что докучающего комара прихлопнул, а не человека на тот свет спровадил. Не специально, но кому такие нюансы сейчас интересны? Теперь начнётся карусель, набегут местные законники…

Всё в той же тишине забрал из рук мертвеца свои тряпки, не спеша оделся, после чего совершенно спокойно подошёл к ближнему из замерших от удивления охранников, и поинтересовался:

– Куда идти?

Он, с трудом оторвав взгляд от ещё тёплого тела главного гопника, посмотрел в моё лицо каким-то безумным, лишённым здравого смысла, взглядом, судорожно сглотнул и шёпотом выдавил из себя:

– Ить это… убийство… – а затем заорал. – Убийство!!! Ты чего натворил!.. Тебя теперь…

Что теперь – узнать не удалось. Мои руки внезапно оказались опять за спиной и знакомо на запястьях клацнули браслеты. Как по мановению волшебной палочки, с обеих сторон возникли два дюжих надсмотрщика, третий профессионально оказался за спиной, и мы все вместе, под пересуды пришедших в себя зэков, направились к городским воротам.

Привели меня в местный пункт охраны правопорядка. Во всяком случае, именно такое впечатление производит длинная изба с зарешеченными дверями камер, стойкой дежурного и расписаниями патрулей на стене. Шедший за спиной всю недлинную дорогу охранник по-военному чётко, без лишних слов доложил старшему о случившемся, закрыл меня в свободную камеру, после чего уселся за стоящий у стены стол оформлять задержание документально, на бумаге. Покончив с этим скучным делом, он, бесшумно шевеля губами, перечитал, а после сдал начальству написанное, забрал двух остальных конвоиров и отбыл обратно. Это вызвало даже некоторое восхищение – как служба налажена! Ни ахов, ни охов, ни разглагольствований не по делу – быстро, эффективно, просто. Если это заслуга Фролова, то снимаю перед ним свою несуществующую шляпу.

А вот и он сам, лёгок на помине. Часа не прошло, как пришёл. Хотя… что это я? О таких вещах, как убийство, даже в те, цивилизованные времена, всегда сообщали руководству в любое время дня и ночи.

Сергей Юрьевич поздоровался с дежурным, вдумчиво изучил бумагу от охранника, после чего приказал вызвать конвойных и провести задержанного, то есть меня, в его кабинет. И пяти минут не прошло, как мы сидели снова друг напротив друга в небольшой, аскетичной комнатушке с крохотным окошком, при неромантичном огне свечей. Да, в наших реалиях вот так – романтика горящей свечи и бронзовых канделябров умерла вместе с электричеством; теперь это только дрожащие на сквозняках, играющие тенями источники освещения.

Отпустив конвой, он сам снял с меня наручники, совершенно не опасаясь моей нынешней репутации жестокого убийцы, вернулся на своё место и начал с главного:

– Обмен предлагали?

– Обмен… Грабили меня – я защищался, как мог.

– Грабили? – неискренне удивился особист. – Против вас использовали оружие, избивали или использовали иные способы угрозы для жизни? У вас с применением насилия отобрали ваши вещи? Есть доказательства в виде ран, шрамов, ссадин и прочих неопровержимых фактов?

– Да! Э-э-э… пятеро раздели одного и взамен кинули старьё – это честный обмен, по-вашему?!

– Я ничего не говорил про честный обмен – только про обмен, и всё. Сапоги?

– Одежда. Сапоги в отряде были…

– Виктор, не смотрите на меня волком. Я прекрасно знаю, что произошло, свидетелей хватает. Под видом обмена была попытка на грани законности отжать у новенького имущество. Старая, как мир, каторжная затея поживиться. На слабака рассчитанная. Будь вы поопытнее – настояли бы на своём без мордобития, и охрана непременно бы приняла меры. Поверьте, это происходит не в первый раз, навык есть. Просто своим лёгким невмешательством люди позволили себе немного отвлечься от рутины караульной службы, понаблюдать из спортивного интереса за вашими действиями. А вы? Вы совершили убийство! Вы это понимаете?! Про последствия вообще умалчиваю…

Мне оставалось лишь угрюмо кивать головой. А что отвечать, что доказывать? Люди всё видели, и каждый интерпретирует случившееся под себя. Кто-то скажет: «Молодец, отстоял своё!»; кто-то наоборот – проклянёт урода, который из-за поганых шмоток человека убил. Этот умник вон, вообще всё наизнанку выкрутил. Я на такое философствование плевать хотел, не его штаны отжимали. Единственный вопрос, который в моих глазах сейчас имеет практическую ценность, прекрасен в своей простоте – как мне собственную шкуру спасти?

Между тем Фролов продолжил:

– Вам только до ноября потерпеть надо было, но, видно, не судьба… Всего-то выполнять самые простые требования и работать честно! Никто ведь запредельных задач не ставил, на органы продать не грозился, что же вы за человек беспокойный такой?!

– До ноября? – мой мозг вычленил именно эту фразу. Что он несёт, этот бывший рыцарь плаща и кинжала?

– Да. Вы не ослышались. Именно до ноября и именно этого года. – Сергей Юрьевич позволил себе мягкую, почти отеческую, улыбку. – Цель упечь на полный срок такого молодца в трудовые отряды не ставилась изначально. После вашего отказа о добровольном поселении в Фоминске Андрей Петрович палку, конечно, перегнул, однако сильно обижаться на него не стоит.

Я вскинулся – он меня вообще за идиота держит?

– А извиниться мне перед вашим градоначальником не надо? Ну, за то, что вообще есть и что не оправдываю неизвестных мне надежд?

Фролов грустно, как на тяжелобольного, посмотрел на меня, вздохнул, и ровно, не повышая голоса в ответ на моё откровенно хамоватое поведение, продолжил:

– Извиняться не надо. Хотите вы верить моим словам или нет – это не моё дело, а ваше. Просто знайте – я говорю правду. Сотрите с лица эту скабрезную улыбку! Вы действительно думаете, что вокруг одни заговоры и интриги? Глупо. Не понимаете? – он побарабанил кончиками пальцев по краю стола. – Объясню по – другому. Скажите, сколько раз вас тут обманули, только без детских обид?

В запале уже совсем было открыл рот, чтобы вывалить на этого мутного Сергея Юрьевича всю свою злобу, ненависть и прочие «благодарности за курортно-санаторные условия проживания», однако вовремя заткнулся. Вопрос явно с подвохом. Хорошо, посчитаю… С дрезиной некрасиво поступили – это один, а два – так и не смог вспомнить, хоть и честно пытался. Но и первого лично мне выше крыши будет – слишком многое изменилось в худшую сторону.

– Один, – процедил я. – С оплатой в виде заветного билетика. Расчёт окончен – мне этого вполне достаточно.

– Понимаю, неприятно, но вас никто не обманывал. Просто билет был на другую дрезину – ту, которая весной пойдёт. Так что наш город вёл себя по своему честно по отношению к вам.

– Издеваетесь?

– Да что же вы все мои слова в штыки воспринимаете?! – ледяное спокойствие особиста слегка пошатнулось. – Просто всё. Смотрите сами – основное богатство Фоминска – это люди, и это непреложный факт. Они постоянно прибывают понемногу со всех сторон, как правило спаянными семейными общинами. А нам надо на зиму новый северо-восточный пост укомплектовать. Только построили, рано ещё по-настоящему обживать, но заселить людьми в первую зиму жизненно необходимо. Разведать места, установить наличие тварей, нарубить строевого леса, вычистить и подготовить для постоянных колонистов делянки под огороды – дел просто громадьё!

Из семей на это дело мужиков не выдернешь – или во все тяжкие пустятся по алкогольному делу, или по жёнам сохнуть начнут и головы ревностью забивать. В любом случае ничего хорошего по умолчанию получиться не сможет. С бабами на зимовку отправлять – пробовали. Сначала все между собой перелюбились да передрались, а затем и до увечий дошло. Как вы понимаете – тоже не вариант.

Остаётся наиболее эффективный выход – отправлять одного опытного взрослого и несколько юношей. Старший расслабиться молодёжи не даст, а заодно и дурь гормональную вышибет, и обучит полезному, и задачи, руководством поставленные, выполнит. Вот вас мы и хотели старшим назначить. Выпустили бы из отрядов в конце осени в виде великого одолжения под нужным соусом – и поверьте, вы с вероятностью практически сто процентов приняли бы наше предложение, никуда бы не делись.

– Почему я и почему ноябрь?

– Удивлён, что вы не поняли. Хорошо. Вы – потому что вы одинокий; потому что до сего дня не нарушили ни одного городского закона, наоборот – всячески демонстрировали умное смирение с бесконфликтностью; раз смогли живым дойти до наших Палестин – весьма живучий, рассудительный и не склонный к скоропалительным решениям и прочим глупостям. Хотя тут вы сегодня подкачали… Ноябрь – потому что снег. Дороги сейчас не чистят, куда вам идти из Фоминска? На верную смерть? И ещё потому, что у нас холостых взрослых мужиков на все окрестные поселения меньше, чем пальцев на руках – выбирать особо не приходится. Хотите отвара? – неожиданно сменил тему Фролов.

Даже не раздумывая, согласился. Лучше тут время за беседой коротать, чем в камере, как обезьяна, сидеть. Особист покопался под столом и достал оттуда старенький термос, большой, литра так на два с половиной. Кружки попросту извлёк из тумбы, стоящей справа от его кресла.

Мы неспешно, в молчании, выпили странноватой, уже довольно остывшей, жидкости. Без всяких сомнений вкусной, отдающей летним лугом. Из всего сложного букета разнотравья смог опознать только мяту и чабрец, остальной набор ингредиентов остался загадкой.

– Нравится?

– Да. Вкусно очень, Спасибо, – нисколько не покривили душой я.

– Приятно слышать, по собственному рецепту завариваю. С собой в дорогу надо не забыть вам положить, попьёте вечером у костерка.

– Вы меня отпускаете после того, что мне пришлось совершить, на все четыре стороны?

– Не безвозмездно, конечно, но в целом верно.

– Сергей Юрьевич, я, наверное, сейчас должен биться в припадках счастья и радости, однако опыт мне подсказывает историю о бесплатном сыре в мышеловке. Не скрою, жить очень хочется, и как можно дольше и лучше, но что вы попросите взамен? – к сожалению, волнение сдержать не получилось, поэтому голос слегка дрожал. – Чем отрыгнётся?!

Фролов внимательно посмотрел мне в глаза, вздохнул, почесал переносицу тем самым жестом, который знаком всем, кто провёл на работе как минимум часов двадцать, и стал отвечать с видом человека, пересказывающего в сотый раз одно и тоже.

– Начну издалека, так понятнее будет. Как любит к месту и ни к месту повторять САМ, ну, в смысле, наш горячо любимый Фоменко: «Люди – наше главное богатство». Я от себя дополню эту мысль одним из девизов германского генштаба времён Первой Мировой: «Отбросов нет, есть кадры». Поэтому случившееся досадное недоразумение на чистке рва, конечно, несколько спутало наши планы относительно вас, однако полностью бесполезны вы не стали. Просто будет поставлена другая задача. Конкретно в вашем случае – необходимо доставить письмо, кстати, по тому же маршруту, по которому вы планировали изначально ехать на дрезине. Назад можете не возвращаться, живите своей жизнью.

– Почему именно я? Насколько известно, с купцами передать послание гораздо проще, чем с бегущим от высшей меры одиночкой. Или будет официальное помилование?

– Да Бог с вами, какое помилование? Тихо исчезните, никто ничего не узнает. И вообще, официально вас завтра повесят при большом стечении народа с обязательным чтением приговора и под громкие аплодисменты.

– К-как… повесят? – сглотнул подступивший комок к горлу я.

– Традиционно. За шею на верёвке. Мы тут не извращенцы, нам на издевательства и мучения смотреть ни к чему. Тем более не стоит, – он поднял вверх указательный палец, подчёркивая значимость своих слов, забывать о совершённом вами деянии! Преступление в данном случае равно наказанию.

– Тогда к чему все эти байки о письме?! Поглумиться напоследок?!

– Да успокойтесь вы! Это была лёгкая шутка! Понимаю – мне смешно, вам – не очень. Я посмеялся, вы забыли, – вот только в голосе и выражении лица особиста не было и намёка на юмор или веселье. – Вместо вас повесят совершенно другого человека. Не волнуйтесь, на нём грехов как травы на лугу – убийства, мародёрство… а, не хочу даже перечислять. Петля в его случае самое мягкое наказание. Ну вот, к примеру… в том году вырезал с подельниками хутор неподалёку от города. И как посмел – в наглую, среди бела дня! Так они там такое творили… В общем, дружков его при задержании положили, а этого упыря живым взять удалось. Вот в дело и пойдёт, изобразит для обывателей торжество правосудия.

Всех, кто сегодня присутствовал при ваших разборках, отправили по баракам в Фоминске, чтобы под присмотром были и не учинили каких – либо дополнительных глупостей; завтра спозаранку отряды обратно в поля отгонят, с глаз долой. Охрана при них неотлучно будет, а больше вы тут никому и неизвестны. Так что вашей одежды и мешка на голове казнимого будет вполне достаточно. Вряд ли кто-то заметит подмену, рот осужденному кляпом заткнём, чтобы не гавкал, погань… Думаю, даже с одеждой перестраховка излишня, однако лучше перебдеть, чем потом сопли на кулак наматывать, выкручиваясь из-за нелепой случайности.

– Понятно. А если сбегу? В моём положении, как правило, соглашаются на любые предложения, лишь бы вырваться.

– Хороший вопрос. Правильный и своевременный. Насколько мне удалось понять – ну не зря же я столько с вами общался; вы – человек слова и нарушите его только в силу непреодолимых обстоятельств. Данный расклад вполне приемлем, а даже если и нарушите – не велика потеря, изыщем другой способ связи. Только и всего. Но мне почему-то кажется, что наш договор будет выполнен. Значит, смотрите – после освобождения вы отправитесь вдоль железной дороги на юг. На первой встреченной вами платформе найдите кирпич, лежащий под ступеньками. Под ним заберёте послание. Сделать это необходимо в тёмное время суток, днём там бывает… оживлённо, так что лучше не рисковать. Сразу уточню – послание можете даже не пытаться прочесть, оно зашифровано.

– Кому послание? – решил уточнить я.

– Полковнику Коробову, начальнику гарнизона.

У меня от удивления глаза поползли на верх, и это не укрылось от Фролова.

– Вы знакомы?

– Не знаю… Может, однофамилец…

– Давайте проверим. Полковник Коробов, связист, пришёл откуда-то с севера, где командовал узлом секретной связи и ещё неизвестно чем.

– Из-под Вологды, – уточнил я, не видя особого смысла скрывать факт моего знакомства с этой личностью.

– Значит знакомы… Расскажите мне об этом человеке абсолютно всё, что знаете.

Весь последующий час я рассказывал о своём пребывании у полковника, его характере, привычках и прочих нюансах, интересовавших особиста. Ответил на целую кучу вопросов, сделал массу уточнений в наиболее заинтересовавших Сергея Юрьевича местах. Узнав, что нужно, он долго задумчиво сидел, глядя в неизвестную мне точку на столе, а затем произнёс:

– Это многое объясняет… Хорошо, что я тут с вами валандаюсь, не зря… Психологический портрет соответствует моим выводам… Отлично! Давайте начнём соби…

– Ещё одну минутку вашего внимания, если позволите. У меня есть пара неясных моментов в поставленном задании. Как я понимаю, официально передать информацию возможности нет, значит действуете вы секретно. Какие ограничения накладывает на меня данное обстоятельство? И второй – что делать, если письмо попадёт не в те руки?

Собеседник подумал, неожиданно взмахнул рукой в стиле «пропади оно всё пропадом», встал из-за стола и заходил по кабинету.

– Тайны здесь никакой нет. Мы – крупное поселение, у Коробова – тоже не маленькое. Примерно лет через пять – семь наши интересы и фактические границы соприкоснутся, а затем начнётся неизбежная разборка – чьи именно в лесу шишки, причём со стрельбой и прочими ненужными геройствами. Чтобы упредить подобное развитие событий, необходимо договариваться уже сейчас. Послать дипломатов или переговорщиков – не вариант. Это будут официальные люди и отношение к ним будет соответствующее. Нам же сейчас необходимо просто провести конфиденциальную встречу на высшем уровне с глазу на глаз, чтобы наметить условия добрососедства и просто друг к другу приглядеться. Созрела на данном этапе такая необходимость, пришло время разбираться кто есть кто. Именно поэтому вы – первая ласточка в наших совместных проектах, даже голубь мира в некотором роде.

Я искренне рассмеялся последней шутке, но настырно продолжил гнуть свою линию.

– Мир во всём мире – это, конечно, прекрасно, но вот ответы я пока не получил. Почему просто не передать с купцами письмо, почему через меня? Почему…

– Потому, – прервал он меня. – Потому что купцы с седой древности были слугами всех господ. На современный лад – двойные, тройные, чёртзнаетсколькерные агенты. А даже если и не шпионы, то разболтают об этом, понимаете? И слухи в массах поползут нехорошие, зашевелятся на окраинах всевозможные приспособленцы с диссидентами. Вы что думаете – у нас тут поголовное счастье? Да недовольных, как и при той власти, выше крыши, просто молчат, потому что идти некуда! Как только узнают, что рядом есть ещё одно крепкое поселение – сразу говна забурлят, шептаться начнут о том, что у соседей булки бесплатные и у баб под юбками поперёк. Конституционные права вспомнят…

Понятное дело, шила в мешке не утаить и народ знает о других городах, но ничего конкретного – так, торгуем помаленьку. Вот только пока мы официально молчим – они где-то далеко, за тридевять земель. А вот когда зашевелимся… Потому и налаживаем дипломатию втайне, вряд ли у Коробова ситуация иная – шебутного народа везде полно. По уму сначала обговорим основное, обсудим, а уж потом и послами перебрасываться начнём для закрепления, так сказать.

Послать своих доверенных людей вместо вас я сейчас не могу – у них другие задачи. Так что остаётесь вы. И вообще, что вам не нравится, убийца камешком?

На последний аргумент возразить было совсем нечего, и я даже испуганно замахал руками.

– Да не спорю я, просто разобраться хочу. Чтобы не накосячить по незнанию.

– Не накосячите. В случае чего письмо выбросите, только и всего. Код, которым написан текст, вряд ли кто-нибудь сможет прочесть кроме меня и полковника. Он ему по роду службы знаком, мне по курсам криптографии. А даже если и прочтёт кто-нибудь – то расстроится. Там никаких тайн нет, скорее личное обращение. Больше скажу – я понимаю, что воспоминания об этом человеке у вас так себе, потому требовать передачу из рук в руки не стану. Просто изыщите способ передать письмо кому-то, наделённому властью. Да хоть в окно закиньте, как анонимку – мне без разницы, главное результат. Если по неким обстоятельствам решитесь на прямой контакт с подчинёнными полковника – не вздумайте лгать. Отвечайте честно на все вопросы. Так что, даёте мне слово?

– Да.

Мы скрепили договор рукопожатием.

– Пойдёмте. Пора. К сожалению, от кандалов вам придётся избавляться без кузнеца, но тут я кое-чем смогу помочь.

Меня грыз червячок сомнения.

– А всё же, почему отпускаете – истинную причину назвать можете?

Сергей Юрьевич грустно посмотрел на меня и его лицо стало каким-то… человечным, что ли…

– Чтобы Богом себя не чувствовать, – совершенно серьёзно ответил он. – Понимаете, когда у человека в руках большая власть, он начинает переставать быть человеком. Он начинает всё знать, всё видеть лучше других. Следующий этап – вершитель судеб. Захватывает это дело очень… Вот поэтому я всегда стараюсь от земли не отрываться и, по внутреннему убеждению, или желанию собственной левой пятки, виновных не назначать. Да и какой прок от вашей смерти? Разве что новый грех на душу. И вообще, – смутился Фролов. – Хватит философствовать, пойдёмте.

Меня вернули в камеру, а через час ко мне пришёл неизвестный с большой, видавшей виды сумкой. Ни слова не говоря, он достал из неё ножовку по металлу и принялся перепиливать заклёпки на кандалах, благо щель между половинками браслетов позволяла. Работал он усердно, и через каких-то минут двадцать мои ноги стали свободны. Затем всё так же беззвучно взмахом руки указал на выход и мы, пройдя мимо совершенно игнорировавшего нас дежурного, оказались на улице. Практически сразу из темноты к нам подошёл Сергей Юрьевич.

– Уже управились? Молодцы! – бодрым тоном изобразил он радость. – Теперь вот что. Сейчас Дима проведёт вас, Виктор, к реке. Там вы переоденетесь в другую одежду, надуете водный матрац – из старых запасов жертвую, и переправитесь на другой берег. Дальше действуйте по плану, только плавсредство не выбрасывайте, а в кустиках припрячьте – найдём потом, ещё сгодится. Вопросы?

– Как всегда, есть, – не стал скромничать я. – Мне бы хотелось самому выбрать место для пересечения реки, подальше отсюда. В идеале – в районе отрядного полевого стана, где так увлекательно и незабываемо провёл последние дни.

– Нашла? – с прищуром посмотрел на меня особист. Надо же, какой догадливый!

– Угадали.

– Что же… может, оно и к лучшему, что так всё сложилось. Сдаётся мне, что в полях бы вы не задержались, покинули нас не прощаясь. Хорошо. Там сейчас нет никого, так что вариант допустимый, – и, уже обращаясь к Дмитрию. – Доведёшь до поля, дальше не ходи. Если встретите кого – по ситуации разберёшься.

Мой новый сопровождающий понятливо кивнул, и мы попрощались с особистом. Не скажу, что тепло – скорее как люди, которые друг о друге завтра без необходимости и не вспомнят.

Дима, по-прежнему храня безмолвие, повёл меня непонятными зигзагами по ночному Фоминску. Как он тут ориентировался – ума не приложу. Затянутое облаками небо практически не пропускало лунный свет, про уличное освещение и говорить нечего. Однако не заблудился, вывел к незаметной калитке в ограждающем город заборе абсолютно ни единой души не повстречав; за руку, петляя, протащил через ров (видимо, были тут сюрпризы кроме кольев) и только тогда широким, размашистым шагом направился в поля.

Через полчаса ходу мы остановились, он извлёк из сумки вещи и сунул мне. Я переоделся в старенький камуфляж, слегка великоватый для моей щуплой фигуры, натянул такие же не новые сапоги (размер совпал – радует), соорудив перед этим подобие портянок из остатков нательной рубахи – нормально, не жмёт нигде. Подхватил всё ту же сумку и, следуя направлению, указанному рукой в темноту, отправился прочь. Свой старый комплект одежды, как и уговаривались, оставил для неизвестного смертника. Прощаться с этим молчуном я не стал.

В этом городе для пытливого ума осталось много загадок, и особенно истинные мотивы, побудившие Фролова на такую авантюру, однако мне было пофиг. Главное – свободен! А все эти вопросы – суета от них одна. Надо отнести письмо – сделаю, раз обещал. Тут меня ловко поймали, имею такой вот пунктик в честности с детства. Но, вместе с тем, приложу все усилия, чтобы Коробову не попадаться на глаза. Второй раз на него приступ человеколюбия может не накатить, опять в вечные работяги пристроит.

А ещё до меня дошёл глубинный смысл поговорки «Бойся своих желаний». Сколько в пути мечтал с людьми пообщаться – как вспомню, самому смешно. Получил дурачок желаемое, наговорился вдосталь, даже сверх всякой меры. И заодно огрёб по самое некуда. Поделом мне, чего тут умничать…

Не успел дойти до стана, как без жалости был обпрыган и облизан радостной Зюзей. Спасибо, что хоть предупредила о своём появлении голосовым, или лучше сказать «мозговым», приветствием. Иначе бы меня Кондратий хватил. Сами представьте – чёрная молния безлунной ночью с внушительными белыми клыками несётся прямо на вас. Зрелище для неподготовленного человека то ещё.

Наскоро посвятив подругу в план наших дальнейших действий, не сбавляя шага, пошёл к реке. Чем раньше переберусь на ту сторону – тем лучше, тем спокойнее. На берегу извлёк матрац, надул его и долго объяснял четвероногой, что плыть ей придётся на вот этой мягкой штуке, а потому когти выпускать категорически не рекомендуется. Она долго, с сомнением, пробовала его лапой, недоверчиво фыркала, однако спорить не стала. Когда с подготовкой к заплыву было покончено, доберман по моему совету улеглась, плотно прижавшись всем телом и зажав значительно полегчавшую сумку в зубах, на матрац, и мы отчалили.

Против ожидания, транспортировать собаку оказалось несложно. Я без надрыва грёб, лёжа на спине, одной рукой и помогая себе ногами, а другой рукой крепко держал наше плавсредство. Особо течению не противился, рассудив, что далеко в любом случае не отнесёт, а до моста тут даже по прямой совсем не рядом. Так и получилось. Сколько вышло по времени – не скажу, но смертельно устать я не успел, когда ноги коснулись прибрежного дна.

С воодушевлением выбравшись на берег, я выразил мою безграничную благодарность спутнице за спокойствие при храбром форсировании водной преграды и пообещал ей самую лучшую косточку при оказии. Затем припрятал матрац, раскрыл сумку, чтобы достать одежду и вообще решил посмотреть, чего нам подкинули от щедрот особистских. Там оказался, к огромному облегчению, мой привычный засапожник, три мешочка с крупами, мешочек с травами для отвара – надо же, не обманул, две упаковки бинта, банка тушёнки и немного успевшего подсохнуть хлеба. Разводить костёр не стал – покушали всухомятку и, отойдя в кусты, завалились спать. Уснул мгновенно – сказывались пережитые события, причём впервые даже не задумался о том, что я терпеть не могу спать под открытым небом.

Рассвет встретил нас росой, влажным холодком, тянущимся с реки, пением птиц и прочими звуками живой природы, сопровождающими летнее утро в безлюдных местах. По традиции завтракать не стали, сразу пошли к тайнику с моим оружием. На всякий случай заложили крюк, однако наши предосторожности оказались излишними, все вещи лежали там, где я их оставил после памятного рейда. К сожалению, ружьё от долгого хранения в ненадлежащих условиях нуждалось в срочной чистке и смазке, зато патроны не пострадали – выглядели сухо и надёжно. Быстренько привёл оружие в порядок, традиционно осмотрел себя, и мы пошли прочь от этого неблагосклонного к нам города.

Глава девятая

Мечтая оставить между собой и Фоминском как можно больше километров, не стали останавливаться даже на обед. Отмахав скрытно по кустам километров шесть, выбрались на рельсы и пошли в наглую, прямо по шпалам, очень надеясь не проморгать шумную дрезину и успеть спрятаться в случае чего. Как-никак, меня ведь казнили сегодня, так что глупо воскресать в такой поспешности. Понимаю, что решение открыто перемещаться со стороны выглядит тупо, однако двигаться вдоль поросшей буйным кустарником железнодорожной насыпи было практически невозможно, а отдаляться от неё не хотелось, чтобы потом не искать неизвестно где тайник под платформой.

Находился по рельсам сегодня я от души. За всё детство и отрочество душу отвёл, причём уже к середине дня сильно поднял умение балансировать на узкой железяке и практически не оступаться. Донельзя довольный собой, из чисто шуточно-хулиганских побуждений проговорил механическим голосом, имитируя компьютерную игру из прошлого:

– Ловкость +1.

– Скорость +1.

Хорошо, что моё дурачество Зюзя не слышала, по обыкновению нарезая круги неподалёку где-то между кустами и деревьями, а то неизвестно бы что подумала про меня.

К платформе, памятуя рекомендации Фролова, добрались к ночи без особых приключений. Письмо к Коробову так же оказалось в указанном месте, причём даже не запечатанное. Не удержавшись, заглянул – вместо текста сплошные цифры. Теперь понятно, о чём говорил особист и почему не запечатано. Цифры – некий код, понятный узкому кругу людей, а открытый конверт – а смысл запечатывать? Захочу – открою.

Поужинав, я совсем уж было собрался засыпать тут же, в укромном закутке, однако обратил внимание на необычное поведение добермана. Она заметно нервничала, оглядывалась, внюхиваясь в воздух.

– Что случилось? – не стал игнорировать такое состояние своей спутницы я. За время нашего знакомства ушастая доказала, что не склонна к излишней мнительности и необдуманным действиям. А потому тревога её заслуживала самого глубокого внимания, не будет Зюзя без повода панику наводить.

– Далеко кричать люди.

Я внимательно вслушался, однако ничего, кроме треска цикад да птичьих переливов, не услышал.

– Твои предложения? Уйдём?

– Решать ты. Там кричать дети, больно.– словно пригвоздила по живому она меня этой новостью.

Знаю, что дурак. Знаю, что совершаю несусветную глупость. Знаю, что могу… даже не могу, а точно пожалею не один раз о своём решении.

– Идём. Показывай путь.

Ушастая резко подскочила и исчезла в темноте. Я выбрался из укрытия, резво двинул за ней и сразу потерялся в темноте. Нет, так не пойдёт. Тихим свистом подозвав Зюзю обратно, одел ей ошейник, пристегнул поводок и только тогда, словно слепой, идущий за своим поводырём, зашагал в ночь.

Шли по старой дороге. Через минут пятнадцать доберман неожиданно попросила отпустить её вперёд, чтобы осмотреться. Так и сделал, оставшись в практически полной темноте. Кроны деревьев, растущих вдоль обочин, загораживали слабенький лунный свет. Было страшно, жутко торчать тут в полном одиночестве. Воображение без остановки рисовало картины одна страшнее другой, всплыли все мои ночные кошмары. Но, к счастью, ничего не случилось. Через несколько минут, показавшихся вечностью, спутница вернулась в сильной задумчивости. Она тяжело вздыхала, опустив голову, и словно чувствовала себя виноватой в чём-то. Наконец, словно что-то для себя решив, заговорила:

– Там дом люди. Все мёртвые. В дом я не ходить, но там пахнуть много кровь. И пахнуть другие. Волки и… я не знать. Можно ходить туда. Не опасно.

Меня сразу насторожило то, что она ни словом не обмолвилась о детях. Ошиблась? Очень хотелось в это верить. Неожиданно я разозлился на себя. Чего расселся? Она говорит, что уже не опасно. Так может хоть кто-то ещё живой есть? Спешить надо.

– Куда? – уже на бегу прорычал я и Зюзя моментально присоединилась, показывая направление. В этот раз обошёлся без поводка, хотя и не понимаю, как.

Демонстрировать чудеса выносливости в беге не пришлось. Метров через триста дорога вывела к добротному забору, высота которого терялась во мгле. Тут же была видна и приоткрытая калитка. На всякий случай приготовив ружьё к стрельбе, я шагнул внутрь.

… Города. Я ненавижу города. И изо всех сил стараюсь не вспоминать даже о самом факте их существования, всячески вытравливая из воспоминаний всё, что связано с этими погибшими оплотами людской цивилизации. Прокладывая маршрут, всегда предпочитаю заложить крюк, лишь бы не появляться даже на окраинах. Понимаю, что это нерационально, но поделать с собой ничего не могу.

Дело не в том, что там, среди обшарпанных, разрушающихся зданий, ещё остались люди. По рассказам – это всякий сброд, называемый «мусорщики». Якобы там собрались все, кто не желает в поте лица своего добывать пропитание честным деревенским трудом и вообще, не склонные ни к какому созиданию двуногие особи. Живут тем, что планомерно обшаривают пустые квартиры, выискивая запасы круп, пуская мебель на дрова, попросту паразитируя на осколках былого. Уверен, что и человечиной не брезгуют, но это не показатель. Ей сейчас почти нигде не брезгуют.

И не в том, что мёртвые многоэтажки, смотрящие в небо гнилыми серыми зубами прошлого, и воющий в разбитых окнах ветер навевают тоску и уныние. Наоборот – заскучать не дадут. Они сделают каждый твой шаг смертельно опасным – среди них невозможно хоть сколь-нибудь контролировать окружающее пространство, остаётся лишь быть мишенью. Нельзя понять, что творится над твоей головой; справа и слева – любой привычный тебе звук заглушает шум разрухи: скрипнувшие где-то от сквозняка двери, потрескивание креплений оторвавшейся от времени вывески, абсолютно непонятные множественные стуки, лязги, посвистывания.

Дело в трупах. Когда эпидемия только началась и человечество стремилось всеми силами сохранить привычный уклад жизни, покойных традиционно везли в морги. Но места там закончились практически мгновенно. Тогда, по распоряжению гражданских администраций, для хранения тел по пути к местам захоронений, было решено использовать промышленные холодильники, в которых раньше держали рыбу, мясо и прочие продукты низкотемпературного хранения. Но и их хватило ненадолго. Нет, не заполнились по самое некуда – закончились те, кто собирал умерших по безумным городам. Они ведь тоже были живые люди и также болели и умирали.

Отбросив условности, остававшиеся в живых начали складировать своих мертвецов штабелями прямо во дворах многоэтажек, устраивая по мере наполнения погребальные костры. Многих спалили, многих нет – просто некому было совершить последний обряд. Гниющие трупы огромными кучами лежали практически везде, издавая зловонный смрад и привлекая всевозможных падальщиков.

Мне довелось в самом начале моей дороги зайти в один из бывших областных центров. Всюду кости, черепа, игрушки. Именно игрушки пробрали меня до дрожи в коленках. Даже когда всё рушилось на глазах, детям старались в последний путь положить в ручки любимого мишку или зайку, словно в загробной жизни они им могли пригодиться. Помню, как стоял перед выбеленной солнцем и ветром, практически растащенной горой останков, и, не отрывая взгляда, смотрел на то, что когда-то было детской головкой и лежащий рядом маленький, ржавый грузовичок без колеса.

Да, я привык к смерти, к трупам, к осознанию того, что каждый день может быть последним. Но вот к запросто валяющимся по улицам мёртвым детям привыкать не хочу. Странность это или чудачество – я не знаю, однако с тех пор в города не суюсь, да и нет теперь городов – могильники одни…

От реалий жизни не убежишь. Первое, что я увидел, войдя во двор, при слабом свете от висящей тут же, у ворот, лампы со свечой – труп ребёнка, обильно залитый свежей кровью. Присмотрелся – и мне стало дурно. Это был мальчик лет семи. На месте горла зияла огромная рваная рана, на руках отсутствовали клочья мяса, обнажая кости в сразу в нескольких местах. Его, судя по кровавому следу, явно выволокли из двухэтажного, с узенькими окнами, дома.

Бешено заколотило в груди сердце, в висках стучали молоточки, наполняя окружающий мир ватной тишиной, дыхание спёрло. С трудом оторвав взгляд от мёртвого, я взял лампу-фонарь и позвал Зюзю. Ей явно не хотелось заходить – пришлось настоять.

– Идём вместе. Осматриваем всё и всех. Если учуешь выживших – сразу говори, попробуем спасти.

… Люди умерли во время ужина. На добром, на совесть сделанном из тяжёлого дуба столе, стояла неизвестно как уцелевшая и ещё парившая ароматом свежести тёплая супница с похлёбкой. А вокруг, среди раскиданных мисок, ложек, потёков еды и затоптанных ломтей хлеба, в собственной крови лежали люди. Все в каких-то ломаных, противоестественных позах. Мужчина в возрасте, две женщины помоложе и две девушки лет по семнадцать. Даже при слабом свете свечи в лампе было видно, что у всех покойников были обглоданы лица и конечности. Но если бы только это! У каждого убитого вдобавок оказались выгрызены животы, к этому моменту уже успевшие заполниться отвратно пахнущей смесью человеческих отходов, желчи, тёмно-бурых кровавых сгустков. Как меня не вывернуло от такого зрелища – сам не знаю.

– Живая!!! раздалось у меня в голове.

Обычно брезгливая, на дух не переносящая всё липкое, склизкое и мокрое, Зюзя метнулась, слегка оскальзываясь, к одной из девушек прямо через лужу её собственной, блестящей от мерцающего свечного света, крови. За собакой поспешил и я. Стараясь не вглядываться в месиво лица с вытекшим глазом и объеденными губами, демонстрирующее молодые, крепкие зубы, приложил пальцы к артерии на шее. Не ошиблась моя подруга – пульс еле-еле пробивался, затухая. Не жилец девочка, не жилец… И помочь ей ничем нельзя!

Так, в полном молчании, неизвестная мне молодая, которой жить да жить, девушка скончалась. Хорошо, что в себя, бедолага, не пришла. Иначе пришлось бы оказывать милосердие – добить, чтобы не испытывала муки. Отказывать в таком нуждающемуся в облегчении страданий человеку – последнее дело, но и выполнять, отпуская душу на свободу – хуже некуда…

Плюнув на скрытность и оставляя сапогами багровые следы, в дополнение к волчьим, приступил к тщательному осмотру дома. Я уже понял, что произошло нападение тварей, теперь мне очень хотелось разобраться – как это произошло. Начал с мужчины. Он молодец, постарался подороже продать свою жизнь. В его руке стальной хваткой был зажат длинный кухонный нож, покрытый кровью и волосками. Чьими – при таком отвратительном свете не разобрать. Однако гадать не пришлось – ответ лежал рядом, оскалив клыки в предсмертной агонии. Это был здоровенный, дымчато-серый кот с распоротым брюхом. Его мужчина зажал в другой руке, не выпустив даже после смерти. Сустав кисти покойника явно пытались перегрызть, изрядно его при этом изжевав, однако ничего у тварей не вышло. Даже удивительно, обычно хищники с такой проблемой справляются на раз-два, видимо что-то помешало им закончить начатое.

Скорее всего, именно этим и объясняется наличие дохлой кошачьей тушки. Как правило, четвероногие твари забирают своих раненых и павших с места сражения. Что они потом со своими мертвецами делают – я не знаю. Скорее всего бросают или прикапывают где-то в тихих местах, нашёл же я останки волка в своё время. Но это всего лишь мои домыслы…

Женщины с девушками погибли без боя, прямо за столом. Атака была стремительной и не оставляла людям никаких шансов на выживание.

Больше трупов тварей мне не попалось, зато удалось разобраться, как они проникли за забор. Калитка, оборудованная добротным засовом, была явно закрыта на самый обычный крючок, прикреплённый чуть выше. Обычная человеческая безалаберность. Жили в спокойствии – вот и поленились на ночь запереть как положено. Или мальца послали – а он в детской спешке не стал ворочать мощный брус, только ограничился накидной железкой, которая даже от лёгкого тычка выскакивает из паза, предоставляя проход всем желающим. Теперь правды уже не узнать, да и зачем? Результат налицо, остальное на совести кого-то из покойных.

Скорее всего, кот как-то перебрался через ограждение, открыл калитку – тут сразу вспомнилась Зюзя, ловко открывающая аналогичный вход на базу, и впустил стаю во двор. Дальше дело техники – ребёнок по какой-то нужде выходил во двор, твари мгновенно воспользовались ситуацией. Ворвались, учинили резню…

Ничего в этом доме я для себя брать не стал, только затушил последнюю, неуютно потрескивающую фитилем, свечу в общей комнате. Остальные уже погасли, оставив от себя лишь восковые огарки. Как пожар не случился во время нападения при всеобщей свалке – уму непостижимо! Горькое везение – ничего не скажешь. Уберечь дом, пусть и без умысла, от красного петуха и погибнуть самим.

Уже собирался уходить, когда в голову неожиданно пришла мысль оставить сообщение для Фролова. Написать о том, когда и что обнаружил и объяснить причину кровавых следов, чтобы голову не ломал. Поразмыслив – отказался. Разбирайтесь без меня…

Найдя во дворе ведро с водой долго, тщательно отмывал сапоги. Вряд ли смыл всю кровь с них, однако запах должен сильно уменьшится. Кто знает, где сейчас напавшие твари и не шляются ли по близости другие? Зюзя, конечно, предупредит, однако и самому поостеречься надо.

В полном молчании мы вернулись к месту нашей первоначальной лёжки – закутку под перроном. За всю дорогу четвероногая не произнесла ни слова, сам с расспросами не лез. И лишь когда я, совсем отчаявшись уснуть после увиденного, заворочался, она спросила:

– Почему их убить? Почему их мучать?

– Я не знаю. Твои сородичи воюют с моими, сама знаешь. И война не прекратилась по сей день. Мы в какой-то степени с тобой уникальные, за последнее десятилетие я никогда не слышал о дружбе человека с собакой. Так же я не знаю и причин, почему напали на это поселение, зато знаю другое – мучать никого нельзя.

– Нельзя, – эхом отозвалось у меня в голове. – Убивать плохо, только если защищать. Еда есть, дом есть – зачем? Я не понимать.

На этом наш разговор прекратился, и мы пролежали, не смыкая глаз от пережитого, почти до самого утра, заснув тревожным, поверхностным сном лишь когда забрезжил рассвет.

Разбудил меня лёгкий тычок собачьего лба в лицо и голос в тяжёлой спросонья голове:

– Тишина. Ехать люди.

Вслушался – и действительно, по рельсам, похрустывая на стыках, двигалась дрезина. Укрытие у нас было хорошее, так что решили просто пересидеть, пока проедет. Интересно, сколько сейчас времени? Под платформой не разобрать.

Против ожидания, самоходная повозка остановилась прямо над нами и чей-то голос произнёс:

– Прибыли, Андрей Петрович. Сейчас внучку проведаете.

– Конечно. Затем и приехал. С позавчера у вас на выселках с подружкой, дочкой твоего брательника, хороводят, – а вот этот голос я узнал. Фоменко, будь он не ладен. – Совсем про деда забыла, одни мальчики с гаданиями на уме. Видишь, сам за ней, глупышкой, приехал. Заодно и развеюсь тут, на воздухе. Устал целыми днями в кресле сидеть, геморрой зарабатывать. У вас хорошо – лес, природа…

– Да какие у нас мальчики? Заборы высоченные кругом одни, ну да и сами знаете… – снова вступил в разговор неизвестный. – один Артёмка, так совсем маленький ещё, – и, уже обращаясь к кому-то другому. – Снимай, снимай мешки, да аккуратнее, бестолочь!

Послышалось сопение, возня, топот ног.

– Ну что, Андрей Петрович, пойдём? Вон, и купцы твои дрезинные, уже мешки на горбы взвалили, и я не пустой. Вчера все ноги до задницы стоптал, по Фоминску бегая и заказы жен собирая. Да и как не бегать, – сыпал он скороговоркой. – Внеплановая возможность к людям попасть. Внучка твоя прикатила, а я, не будь дурак, обратно с парнями и поехал. Теперь вот, с припасами обратно. Так что, кого-то тут на всякий случай оставить хочешь?

– Не переживай, помогут мужики твои баулы дотащить, не придётся два раза бегать. Все пойдём, от кого тут караулить, кроме мышей? Заодно и позавтракаем у вас, почаёвничаем. А уж потом с внучкой в город поедем. Загостилась она у вас.

Слышно было, как люди спустились по перрону и, негромко переговариваясь, отправились по дороге в сторону мёртвого дома. Я аккуратно высунулся из своего укрытия и увидел спины четверых мужчин, причём у троих были на плечах объёмные мешки, лишь четвёртый шёл налегке.

Фоменко, всё верно – этого теперь узнаю из тысячи похожих. Приложил приклад ружья к плечу, прицелился в эту гниду. Сейчас пальчиком нажму – и конец будущему князю-ярлу-боярину. Хана зачаткам империи и империализма. Долго целился, со вкусом. А потом опустил оружие. Сам не понимаю почему, словно переклинило что-то. Пусть живёт. В доме его такой сюрприз ожидает – врагу не пожелаешь. Может, в его случае это похуже смерти будет.

Дождавшись, когда четвёрка скроется за поворотом, я спокойно залез на маленькую дрезину, ту самую, что возила меня раньше, позвал добермана и мы покатили к югу.

Но не с моим счастьем было просто так уехать на ворованной технике. Километров через тридцать от той злополучной платформы я неожиданно увидел потрясающее зрелище – стая волков, перебегали железнодорожную насыпь. Они были настолько недалеко, что удалось рассмотреть тварей в деталях – восемь крупных, явно не голодающих особей, и каждый был в броне. Именно в броне – в нагрудниках с нашитыми пластинами рыжего железа и ошейниках с шипами. Точно таких, как найденный мною в ложбине по Фоминском. Вот оно как… почему-то не осталось сомнения в том, кто вырезал семью с детьми этой ночью.

Я сразу схватил ружьё и прицелился, однако твари оказались быстрее. Лишь последний волк, перед тем как исчезнуть в придорожной растительности, на мгновение задержался и взглянул мне в глаза. От волнения показалось, что не я в него, а наоборот, он в меня целится. Пришлось даже тряхнуть головой, чтобы сбросить наваждение. Когда проморгался – никого уже не было. Зюзя эту встречу никак не прокомментировала, лишь очень внимательно проводила взглядом мелькнувшие в зарослях тени.

Не смотря на все мои ухищрения делать паузы в движении, к обеду стало совершенно ясно, что уже к вечеру, а тем более завтра, я не разогнусь. Хоть и не гнал, но всё же. Болеть будут абсолютно все мышцы, даже те, о которых я раньше и не подозревал. Двигать вверх-вниз вроде бы не тяжёлый рычаг с плавным ходом – что может быть сложного? Оказывается – может. Физическое состояние двигающего. Единственное, что сдерживало меня плюнуть на эту самоходную тележку и продолжить свой путь пешком – это скорость, с которой я удалялся. По моим прикидкам, погоня за мной отправится в лучшем случае во второй половине дня – пока в доме насмотрятся на умерших, пока вернутся к перрону, пока пройдут хоть сколько-то к мосту и стрельбой в воздух привлекут внимание охраны, пока соберутся… Да и будет им в это время дело до пропавшей дрезины? Но вот на это надеяться как раз не стоило – элемент случайности всегда присутствует, как и закон подлости.

Мимо меня изредка мелькали полустанки, обозначаемые какими-то относительно свежими надписями, старые домики, ещё что-то, но мне было не до них. Поглощённый ритмичными движениями рычага, я перестал обращать внимание на окружающий мир, целиком доверившись доберману в этом вопросе. Сам сконцентрировался лишь на «Раз-вдох. Два-выдох», поднять-опустить, ещё десять разиков – и накатом проедусь, дыхание переведу… Настолько расходился, что даже прошляпил какой-то небольшой город, додумавшись посмотреть на надпись на здании вокзала лишь когда тот уже практически скрылся из виду. Возвращаться ради такой малости, как географическая привязка, не стал. Сейчас главное вперёд двигаться, а с картами потом разберусь.

Ближе к вечеру я совершенно выбился из сил и пришёл к выводу, что хорошего понемножку. Проехав очередную пустую деревеньку, вытянувшуюся своей единственной улицей вдоль рельсового полотна, остановил дрезину, на негнущихся ногах сошёл и с сожалением побрёл назад, стараясь унять дрожь в натруженных руках. Напади на меня сейчас кто угодно – голыми руками можно взять.

В безымянном не населённом пункте я сразу облюбовал для ночёвки старый сарай без окон, и, не ужиная, рухнул сразу в глубокий сон. Про Зюзю даже не вспомнил к своему стыду, настолько устал.

Проснулся от громкого урчания. Сначала не понял, что это за странные звуки, но потом дошло. Урчало в животах как у добермана, так и у меня. Вспомнился вчерашний вечер, моя беспардонная отключка в объятия Морфея на глазах у голодной собаки и то, что мы уже сутки только водичкой сыты.

Я не ошибся вчера в оценке своего сегодняшнего состояния – болело всё. Каждая косточка, каждое сухожилие моего беспокойного организма просто вопили о справедливости и необходимости отдыха, а лучше о новых мозгах для владельца. Встать с земли, на которой спал, не удосужившись соорудить хоть какое-то подобие лежанки, никак не получалось. Хотя очень, ну просто очень хотелось. Физиологические надобности даже вирус отменить не смог. А как это сделать, если ноги не ходят, поясница не даёт разогнуться из положения весёлой буквы «Г» и руки трясутся, словно заводные? Правильно – аттракцион не для слабонервных. Шипя от боли, прямо на земле занялся гимнастикой, чтобы хоть как-то размять воющие от такого обращения мышцы. Не знаю, сколько провозился, судорожно извиваясь на глазах у изумлённой моими странными выкрутасами подруги, однако встать смог. Медленно, упираясь руками в стену, добрёл до двери и выпустил поскуливающую от сходного со мной желания Зюзю. Она сразу исчезла в кустах.

Я, не смотря на уже полученное прямохождение, продолжил с остервенением разминаться и уже минут через двадцать, сочтя боль приемлемой для неспешного передвижения, так же покинул нашу ночную стоянку.

Вернулась с утреннего обхода четырёхлапая. По её спокойному, и в то же время голодному виду понял, что в деревне никто из живых не объявился. Не скажу, что расстроился от этой новости, напротив, подхватил ружьё и со спокойным сердцем углубился в сторону от дороги поохотиться. Уже через двадцать минут я ощипывал две птичьи тушки, а доберман с нетерпением следила за моими действиями.

Насытившись, продолжили путь. Пока возвращались к дрезине, я усиленно рассуждал, попробовать продолжить двигаться на ней или не искушать судьбу и двигаться в традиционном режиме. В обоих вариантах было много как плюсов, так и минусов. Однако выбирать не пришлось – транспорт отсутствовал. Понятно, значит погоня за нами была. Теперь если встретят – точно всех собак на меня повесят, и повторно ни за что не выпустят. Но вот почему Зюзя мне ничего не сказала? Сарай, в котором ночевали, стоял достаточно близко к рельсам и не слышать шум, издаваемый самоходными ехалками, она не могла. Не став гадать, просто спросил у неё об этом.

– Вчера вечер приезжать люди, потом ехать дальше. Ругаться,– и, не дожидаясь моего следующего вопроса, продолжила. – Все уезжать. Я проверила.

– Так почему ты меня разбудила? А если бы они по дворам начали ходить – нас бы нашли!

– Ты не просыпаться. Я звала – ты носом громко сопеть, не слышать.

На этот убийственный аргумент мне ответить решительно было нечего, и я поспешил перевести разговор в другое русло.

– Зюзя, ты молодец. С каждым днём твоя речь становится всё лучше и лучше. Скоро совсем как человек говорить будешь. Уже падежи начинаешь осваивать, умница! – и это было чистой правдой.

Моя похвала была ей явно приятна, и мне очень хотелось услышать в ответ что-то вроде: «Спасибо, старалась» или «Ну дык под вашим чутким руководством…», однако вместо этого прозвучал упрёк:

– Ты мне совсем вечером ничего не читать и не рассказывать. Я не интересная, да?

Мне стало очень стыдно. В круговерти последних дней я совершенно упустил любовь добермана к сказкам из виду. Не став юлить, честно перед ней извинился, признал упущения, и клятвенно заверил восполнить всё на ближайшем привале. Лёгкое повиливание пупочкой в ответ совершенно точно означало, что мои извинения приняты.

Вообще, общение с собакой наводило меня на занятные мысли. Во-первых – она не просто разумна, а ещё умеет этот разум использовать не хуже меня. Да, опыта и знаний мира ей явно не хватает, но это дело наживное. Во-вторых – она по своему поведению, характеру, манерой общения и склонности быстро прощать и обижаться относилась явно к осознанному женскому полу (про первичные и вторичные половые признаки не будем вспоминать, сейчас идёт разговор исключительно о психологии), проще говоря – была женщиной до мозга костей. В-третьих – до сего дня мне не удалось в своей подруге увидеть звериного начала. Конечно, признаю, исключительно собачьих привычек у неё было много – чесать лапой за ухом, вилять хвостом и так далее, но вот присущая её виду агрессия, всяческая демонстрация собственного превосходства отсутствовала как таковая. Больше скажу, у меня от общения с ней только усиливалось впечатление, что Зюзе практически всё пофиг. Она просто поделила мир для удобства на своих и чужих. Своих мало – один я, потому меня надо беречь и охранять. Чужие – вообще не интересны. Не нападают – ну и пусть себе живут как им надо.

Эти размышления нисколько не отвлекали меня от ходьбы по насыпи и усердного наблюдения за окружающей средой. Про вчерашних волков я не забыл и повторной встречи с ними не жаждал.

А в обед пошёл дождь. Сначала несильный, лишь слегка накрапывающий и приятно освежающий лицо, через несколько минут превратился в ливень. Сразу вымок до нитки. Пришлось снимать сапоги, в которых уже заметно хлюпала влага, и постоянно матерясь из-за впивающихся в стопу крохотных острых камешков, усиленно вприпрыжку скакать по шпалам вперёд, выглядывая укрытие.

Повезло. Почти сразу за изгибом железнодорожного полотна показался практически невидимый в низвергающемся с небес водном потоке домик. Даже раздумывать не стал – сразу бросился к нему, скользя по мокрой траве и мечтая не упасть носом вниз.

Оказалось не заперто. Юркнув внутрь, впустил пахнущую чем-то пёсьим спутницу, и принялся осматриваться. Дом был откровенно старый. Об его солидном возрасте свидетельствовала кладка из довоенного, если ещё не царского кирпича, там и сям выглядывающая из-под отвалившейся штукатурки. Дополняли это впечатление и балки потолка из чёрного от времени и печного дыма дерева, и рассохшийся, слоноподобный шкаф с резными завитушками. Бешенных денег раньше стоил такой среди ценителей антиквариата.

Присутствовали тут и огромная деревянная, сделанная из бруса, кровать, и стул, и стол – вот только хозяев не было. Мне это показалось очень странным. Весь домик путевого обходчика (вспомнил, как назывались раньше такие строения, понатыканные вдоль всех железных дорог Российской империи) выглядел довольно ухоженным. Внутри присутствовала относительная чистота и пахло кисловатым запахом редко проветриваемого помещения.

Нет, здесь явно не жили – отсутствовали традиционные для обустроенного жилья мелочи вроде вёдер у входа, обуви, небрежно расставленных безделушек и всякого другого. Но люди тут бывали – и это факт. Сам по себе порядок не поддерживается. Что же, приму к сведению…

Раздевшись и развесив вещи на просушку, от нечего делать стал осматриваться, суя нос во все углы и щели. К глубокому сожалению ничего, полезного для себя, не нашёл. Не то чтобы расстроился, однако от вынужденного безделья нестерпимо начинало хотеться есть, а у меня кроме круп другой еды не было. Их же я планировал использовать в самом крайнем случае.

– Что ты искать?– глядя на мою грустную физиономию, поинтересовалась четвероногая подруга.

– Еду. Только нет тут ничего. Везде уже посмотрел.

– А в нора?

– Какая нора, ты о чём?

Вместо ответа она подошла к кровати и нырнула под неё. Раздались царапающие звуки когтей по деревянному полу. Не заставив себя ждать, быстро выпроводил Зюзю оттуда и с натугой отодвинул мебельного монстра. Под ним оказалась крышка подпола. Теперь понятно, что за нора. Всё правильно обозвала со своей точки зрения, ей откуда тонкости знать. Радостно уцепился за прикрученную ручку, дёрнул на себя и… ничего.

Крышка даже не сдвинулась с места. Заперто! Ой, как интересно… Присмотревшись, увидел небольшую прорезь для ключа. Взял нож, попробовал просунуть его в щель между досками, и сразу уткнулся в железо. На совесть подпол оборудовали, с защитой от посторонних любопытных, ничего не скажешь. А если так… Я начал понемногу под углом проталкивать лезвие ножа в щель между крышкой и остальным полом, причём уклон острия делал в сторону от замка; туда, где по моим расчётам был паз для задвижки. Получилось! Паз явно сделали в деревянной балке, на которую лежали доски чистового пола, поэтому если выламывать не крышку, а раздолбать ляду вокруг, то должен открыться этот орешек.

Я так воодушевился этой идеей, что, не смотря на непрекращающийся ливень, выскочил на улицу и принялся искать местный сарай, надеясь найти там что-либо подходящее для моей задумки. Нашёл и то, и другое. Как по заказу, обнаружился хороший лом с приваренным на конце топором – из тех, которыми наледь зимой обкалывают – для моих целей инструмент лучше не придумаешь.

Сразу оговорюсь, что мысль не лезть в чужие секреты мне даже в голову не пришла. Дом не жилой, других людей нет, предупредительные надписи отсутствуют. Тайник, каждый знает, всегда принадлежит не прячущему, а нашедшему. Так что с моей точки зрения всё нормально.

Энтузиазма было хоть отбавляй, потому работа спорилась. Довольно быстро я, сильно изуродовав пол с балкой, пробился к задвижке замка и в несколько ударов выбил её из паза. Крышка открылась, повеяло сыростью и лёгкой затхлостью. Достав коробок спичек, спустился по приставленной лестнице вниз и обалдел. Сегодня определённо мой день! Наверное, судьба решила реабилитироваться за все свои неприятные выкрутасы! Я попал в пещеру Али-бабы!

На стеллажах, занимавших практически всё свободное пространство этого маленького подземелья, лежали любовно завёрнутые в толстый полиэтилен свёртки ткани; стояли трёхлитровые, герметично закрытые банки с крупами; тушёнка обычная, тушёнка с разными кашами, тушёнка новодельная – в стеклянных банках (её было больше всего), консервированные ананасы, чай в жестяных банках манили доступностью и количеством. Пока рассматривал – два раза обжёг догорающим огоньком пальцы, но на такую мелочь даже не обратил внимания.

Схватив в обе руки жестянки с едой, уже хотел было выбираться, как вдруг заметил небольшой, криво запаянный пакет с бумагами. Даже не задумываясь, прихватил с собой, потом посмотрю.

И мы устроили с Зюзей пир. В найденную миску я вывалил ей сразу две банки тушёнки с гречкой и, пожелав приятного аппетита, принялся за свою порцию. Затем откушал ананасов, сладко при этом жмурясь и наслаждаясь каждой долькой лакомства, и только потом, сыто развалившись на кровати, приступил к изучению найденных тут бумаг.

Это оказались чистые накладные со штампом города Фоминска. Теперь понятно, куда я попал – в схрон купцов. Катаются люди туда и обратно, всякие полезности возят – поэтому к их рукам обязательно что-то прилипнуть должно, в этом вся суть торговли. А раз они, на сколько мне известно, не сами по себе, а на службе у Андрея Петровича состоят, то излишки с иными гешефтами вот так запросто легализовать не могут – сразу во имя общего блага власти отберут и хорошо, если в трудовые отряды за излишнюю пронырливость не отправят. Ай, молодцы, мужички! Ай, молодцы… И тайник свой гениально оборудовали! Отдельно стоящий домик – ни мародёрам, ни иным охотникам за наживой не интересен. Даже двери не заперли – заходи, смотри – пусто. Решит Фролов на чистоту с преданностью проверить – да, останавливаются здесь они иногда, ноги размять или перекусить чем Бог послал, не больше. Вот прямо уважаю их и благодарю.

За окном пелена дождя стала спадать, наступало время задуматься о ночлеге. Оставаться тут было опасно – вдруг приедут истинные хозяева всего этого добра, тогда объяснений не избежать, а мне разговоров с купцами вести очень не хотелось. Потому что не будут они диспуты устраивать – схватят за гриву и обратно повезут. Потому, посовещавшись, мы решили двигаться дальше. Да, я совещаюсь с доберманом. Она же разумная собака, а не отпетая идиотка, и идёт со мной исключительно по своей воле – стало быть, имеет полное право на собственное мнение.

Естественно, перед уходом я ещё раз навестил подпол. Взял несколько банок с тушёнкой, банку ананасов, подумав, прихватил два небольших отреза белой, в синий василёк, ткани – модницы должны с руками оторвать. Затем вернул кровать на место, прикрыл дверь и вышел на сырую после дождя насыпь.

Примерно через час, в тишине влажного воздуха, почудились негромкие звуки катящихся колёс. На всякий случай положил ладонь на рельс – ага, присутствует легчайшая вибрация; не ошибся, значит. Естественно, пришлось срочно прятаться. Так и есть, с юга в сторону Фоминска шла та самая крупная блиндированная дрезина, на которой я изначально должен был ехать, как белый человек, в своё светлое будущее. Видимо, преследователи вчера решили меня по темноте не ловить, а поступили хитрее – зацепили на буксир мою ехалку, добрались до конечной станции и наверняка оставили что-то вроде ориентировки на мою персону.

В том, что нас с Зюзей будут искать – даже сомнений не было. И наследил я среди убиенных своих сапожищ знатно, и письмо под перроном забрал – с кого про случившееся в том злополучном доме спрашивать? Вот только мне не интересно такое повышенное внимание. Хватит, пусть без меня разбираются.

Это ребятки на броне ещё свой схрон в подполе не осматривали – вот потеха будет…

К сожалению, данную часть моего железнодорожного путешествия придётся заканчивать. Как ни крути, но теперь эти, на дрезине, долго не успокоятся. Будут взад-вперёд гонять и по своей воле, чтобы с вором посчитаться, и Фоменко спуску не даст – заставит. Поэтому я без сожалений позвал Зюзю, сообщил ей об изменениях плана и стал проламываться в сторону от насыпи, очень надеясь скоро оказаться на дороге. Как поступить с письмом – пока не решил. С одной стороны – к Коробову мне теперь хода нет, больше чем уверен – расписали меня там как гибрид Чикатило с Менсоном. С другой стороны – выбросить всегда успею. Мало ли как жизнь сложится – может, и сгодится эта писулька на что. В последнее время моя судьба такие фортели выкидывает – что куда там сценаристам мексиканских мыльных опер! Уже ничему не удивляюсь.

Глава десятая

Традиции советской планировки автомобильных дорог не подвели. Через каких-то двести метров по кустам, колючкам и остролистой, высокой траве я оказался на старой, весьма побитой временем двухполосной транспортной артерии из неизвестно откуда в неизвестно куда. Обилие ям, выбоин, всевозможных кустов, в изобилии прораставших сквозь трещины в асфальте, не пугало. Для пешеходов существуют обочины, и они, как правило, сохраняются лучше всего.

За то, что меня будет видно бронеездунам с насыпи, я совершенно не боялся. Сильно разросшиеся деревья с густым подлеском стояли глухой, абсолютно непрозрачной стеной, надёжно защищающей от любопытных глаз.

Вопрос «Куда идти?» передо мной не стоял – ясно дело, домой, на родину. Вопрос стоял «Как идти?». На юг, к полковнику – нельзя, без письма проживёт, ничего с ним не случится. Как бы выразился Фролов: «Вступили в действия обстоятельства непреодолимой силы». На север – там не лучше. Восток или запад – полная неизвестность, тоже ничего хорошего. Прямо хоть монетку подбрасывай, вверяя себя воле случая.

Про денежку, за меня все проблемы решающую – это, конечно, шутка. Не хватало ещё во всякие провидения с предначертаниями начать верить. Проще всё, головой думать нужно. Пойду на юг по дороге до первого населённого пункта, а там сверюсь со своим ненаглядным атласом и пойму, в какие края меня мой беспокойный характер завёл. Ну а потом видно будет, куда дальше направлять свои стопы.

Через полчаса ко мне подбежала Зюзя и обрадовала тем, что впереди есть дом. Попросил объяснить подробнее – и получил в голове картинку из ветхого, практически повсеместно поваленного забора и длинного, с рядом больших ворот, здания с покатой крышей. То ли боксы для тракторов в прошлом, то ли склад какой. Ложка дёгтя так же присутствовала, куда же без неё – там были люди. Доберман, мудро не приближаясь, воочию их не видела, зато слышала голоса и чуяла запах дыма от костра. Встречаться в нашем сегодняшнем положении с кем-либо было глупо, потому решили обойти вероятные неприятности по дуге. Сильно виражи не закладывали, вышли почти сразу за зданием, точнее за невидимым оттуда изгибом дороги.

Традиционно моя ушастая подруга снова убежала вперёд, по своему обыкновению разведывая путь. Я не придал этому вообще никакого значения, давно привык, а потому совершенно неожиданно пулей вылетевшая из кустов собака ввела меня в ступор от удивления такому несвойственному ей поведению.

– Бежать!!! Волки!

Соображалось медленно, но верно. Руки цепко сжали ложе ружья, глаза отметили молнией мелькнувшую в обратную сторону Зюзю, ноги сами совершили разворот на сто восемьдесят градусов и понеслись в вдогонку.

– Какие волки! Ты о чём?!

Пока я проделывал все эти манёвры, доберман был уже метрах в двадцати от меня. Поняв, что её друг отстал, она остановилась, развернулась в мою сторону и нервно, поджав уши, начала осматриваться.

– Волки!!! Бежать! Бежать!!!

И тут в голову прилетел очередной мыслеобраз, подстегнувший скорость моего бега сильнее самой искусной казацкой плётки. Я увидел трёх волков, недобро смотрящих в …в данном случае в мою сторону, причём каждый из тварей… Правильно! Был в том самом злополучном нагруднике!

До строения, вынырнувшего из-за поворота, оставалось метров тридцать от силы, прямо рукой подать. Вот только их нужно ещё прожить, эти метры. Кроя матом себя за жадность, прямо на ходу без сожалений сбросил вещмешок, глухо стукнувший тушёнкой об асфальт. Вроде стало немного легче. Потом найду, не до припасов сейчас. Четырёхлапая подруга уже откровенно скалила зубы кому-то за моей спиной.

Раньше мне никогда не доводилось видеть добермана в свирепой ярости, готового к бою. Жуткое зрелище. Из точёной, благородной и стройной собаки, блистающей грацией в каждом движении, она реально превращается в Тварь, именно с большой буквы. Сузившиеся антрацитовые глаза; оскаленные, словно у черепа адской гончей, мощные зубы; поджатые, подрагивающие от переизбытка адреналина уши; широко расставленные, перекатывающиеся канатами мышц, лапы, да ещё в этакой, готовой к внезапному рывку, полуприсяди. Плюсом идёт стоящая дыбом шерсть на загривке, визуально увеличивающая её раза в полтора. «Собака Дьявола» – некстати вспомнилось мне одно из неофициальных названий этой породы, и что-то в этом было.

– Беги, Зюзя! Беги! – я для убедительности размахивал рукой, свободной от «мурки». – Не стой!!!

– Я защищать друг.– она даже не подумала сдвинуться с места.

– Тогда я тоже никуда не побегу, с тобой останусь! – решительно выкрикнул я и обернулся. Метрах в двухстах позади были волки. Похоже, что та самая, ранее виденная мною стая. Остановился, вскинул ружьё, прицелился – в ответ они рассыпались в разные стороны и стали двигаться рваными, асимметричными движениями, словно понимали, что так труднее в них попасть.

Стрелять с такого расстояния даже не пытался, у меня же не автомат и не снайперская винтовка. Так, пугал больше, и это сработало.

– Хорошо. Вместе бежать к дом, ты прятаться там, я бежать дальше. Потом видеться.

Ответить ничего ей не смог – дышал, как загнанная лошадь. Поэтому просто кивнул и продолжил бег, изо всех сил надеясь, что нас не догонят.

На хозяйственный двор я влетел словно птица, не чувствуя земли под собой. Первое, что там увидел –пятерых мужчин, навьюченных огромными, выше голов, рюкзаками и уже собирающихся выходить на дорогу. Купцы, значит, тут привал устраивали, кроме них никто в здравом уме такой груз не понесёт… И ружья пирамидой до сих стоят…

– Бегите! Волки!!!

Мои вопли явно привели их в замешательство.

– Мужик, ты кто? Какие, к чёрту, волки! – раздалось с их стороны.

– Тва-а-а-рь!!! – это уже про Зюзю, которая, не сбавляя скорости, промчалась мимо них и исчезла в зарослях.

– Да не стойте вы! Они сейчас тут будут! – снова попытался спасти этих недоумевающих бедолаг я.

Не сработало. Ну что же, каждый сам за себя. Сделал всё, что мог, так что без обид.

Плохо соображая после этой безумной гонки на выживание, лихорадочно осмотрелся. Ага, вижу! В нескольких метрах от строения стоял на ободьях ржавый, древний ГАЗ-51. Бросился к нему, махнул в кузов, мечтая не застрять ногой в прогнившем полу, быстро перебрался на кабину, и замер…

До края крыши было метра два с половиной в длину и два в высоту. Закинул оружие за спину, а затем, проклиная неведомого мне водителя, так неудобно бросившего на последней своей стоянке бедный грузовик, с силой оттолкнулся ногами, и каким-то чудом уцепился пальцами за крышу. Слава всему сущему, удержался, не шлёпнулся вниз, на верную смерть! Подтянулся, перехватился поудобнее, закинул локоть, ногу, всего себя. Есть!

Вот только расслабляться не стал. Снова схватил «мурку» в руки и отбежал повыше, готовясь прийти купцам на помощь.

А помогать было уже некому. Во дворе началась резня. Никто из этих вьючных людей так и не успел как следует приготовиться к драке, когда твари ворвались на подворье. Волки их просто смели, мощными ударами грудью в прыжке сбивая с ног и вырывая гортань. Всё закончилось за несколько секунд, ну, может, десяток. Восемь матёрых волков на шестерых даже не успевших выстрелить – это равносильно библейскому избиению младенцев. Как танк против трёхколёсного велосипедика.

Один из тварей неожиданно поднял голову и наши глаза встретились. Мне показалось, или он улыбнулся? Издевается?! Ярость затуманила разум, я приложил к плечу ружьё и открыл огонь.

Выстрел… серый клубок с визгом стал кататься по напитывающейся людской кровью земле. Ещё выстрел… ещё один завизжал, падая. Картечь – это хорошо! Та-а-а-к… Какой? Какой из них?.. Мельтешат, сволочи… Выстрел… мимо. Я до крови закусил губу от злости на самого себя. Спокойно, выдох… Выстрел… ага, получил, урод?! Снова прицелился… Ух ты мой хвостатый… вот тебе пряничек свинцовый от дяди Вити! Попал!

Снова выстрел – вместо него ничего, тишина. Понятно, патроны кончились. Не отрывая взгляда от разбегающихся в разные стороны хвостатых мишеней, отработанным движением сунул руку в поясной патронташ. Вот только рука не нашла ничего, в пустоту провалилась. Твою же мать… На поясе ничего не было! И сразу до меня дошло, почему так случилось.

Я же свой ремень с подсумками передал вместе со всей одеждой тому самому молчуну Диме, когда из Фоминска делал ноги! В спешке тогда переодевался, вот и упустил, а потом позабылось… Похлопал по всем карманам – пусто. Весь мой боезапас в сидоре остался, между весёленькой тканью и тушёнкой с кашей сейчас лежит на дороге. Что называется, приплыл…

Осмотр поля боя дал неутешительные результаты. Двух тварей убил наповал; один тяжело, надсадно дышал, лёжа на боку и демонстрируя наполовину снесённую, омерзительно белеющую осколками костей среди кровавого месива, морду; последнего, к сожалению, зацепил по касательной – так, слегка лапу повредил, что не мешало ему весьма бодро на оставшихся трёх удирать под защиту деревьев. Итого, подытожим – четыре с половиной вполне боеспособных волка против моего пустого ружья. Печально. Оставалось последнее дело сделать, и можно предаваться самобичеванию и панике. Обошёл крышу по периметру, убедился, что других способов попасть, кроме как повторить мой безумный прыжок с кабины, нет. А затем прокричал, для усиления эффекта приложив ладони рупором к губам:

– Зюзя!!! Со мной всё в порядке! Встречаемся завтра там, где кушали в последний раз.

Очень надеялся, что она послушается и вернётся к тому самому домику обходчика, подальше отсюда. За то, что нарвётся на людей не переживал, больше боялся, чтобы не бросилась меня спасать. Помочь она мне ничем не сможет, зато голову сложить – запросто.

Вроде бы всё. Я в изнеможении сел на нагретую солнцем крышу, выбрав место повыше у края, и положил рядом теперь уже бесполезное ружьё. И что делать? Патронов нет, твари вниз не пустят, вода во фляжке еле-еле на дне булькает. Наказание от судьбы мне такое вышло. И из Фоминска ушёл, и из схрона ушёл… и лимит удачи, видимо, закончился. Накатила апатия. Сам не заметил, как лёг на живот, подложил ладони под подбородок и уставился невидящими глазами на эту жуткую площадку с покойниками.

Из отрешённого состояния меня вывела тень, мелькнувшая на грани восприятия. Сконцентрировался – и точно, твари проверяли обстановку, короткими перебежками двигаясь вокруг здания, постоянно скрываясь в зарослях от возможного выстрела. Мне оставалось лишь горько усмехнуться. Зря прячетесь, нечем мне вас к вашим дохлым родственникам отправлять. Поняли это и волки. С каждой минутой они всё смелее и смелее в своих маневрах приближались к трупам, а потом вообще подошли в открытую. Догадались о моей беспомощности, разумники чёртовы.

Против ожидания, твари не стали сразу набивать желудки такой доступной человечиной, а пошли к своему тяжело раненому собрату. Постояли, словно совещаясь, потыкались мордами в шерсть изуродованной, находящейся на последнем издыхании твари. Дальнейшее меня поразило – один из волков с хрустом вцепился в подставленное самим подранком горло и вырвал его, тут же выплюнув на землю ошмётки шкуры, гортани и крови. Такое вот последнее милосердие…

Двое других, зубами прихватив уже покойного серого за холку и спину, оттянули труп куда-то в кусты. Затем вернулись и так же поступили с остальными своими двумя мертвецами. На подворье остались лежать только люди. Что же, молодцы, своих не бросают даже после смерти, в отличие от нас, двуногих.

А затем начался пир. Я не стал на это смотреть и перевернулся на спину, рассматривая лёгкие белые облачка, медленно проползающие по голубому, летнему небу. Не слышал и чавкающих звуков разрываемой плоти, хруста обгладываемых хрящей ушных раковин и носовых перегородок. Отключился я от этого мира, такая вот защитная реакция психики сработала.

Не знаю, сколько так пролежал. Вернул меня в реальность вой. Не дикий, первобытный, с таким удовольствием смакуемый авторами мистических книжках прошлого, а самый обычный, нудный, с каким-то подтявкиванием.

Повернул голову и неожиданно встретился взглядом с одним из тварей, без сомнения ожидавшего именно такой моей реакции на свой призыв.

– Ты тоже умрёшь. Мы подождём здесь, а потом…– в голове проявилась образ чего-то обезображенного, рыхлого, синего с гнойными пузырями, покрытого там и сям копошащимися белыми, склизкими червями. – Месть. Месть!– раздалось у меня в голове.

Словно в поддержку негромко завыли остальные, так же пристально вглядываясь в моё лицо, словно запоминая его.

Я не отвёл взгляд.

– Для начала доберись до меня, урод! Лапы коротки!

Тут же один из волков метнулся к остаткам ГАЗона, в два прыжка повторил мой путь и замер в нерешительности. Для него трюк, совершённый совсем недавно человеком, был практически невозможен. Вдобавок и человек уже не лежал, а стоял, взяв ружьё за ствол и готовясь такой импровизированной дубиной встретить самого прыткого.

– Ну что, давай! Испытай удачу! – как-то даже мажорно проорал я. – Чего мнёшься, как девочка в солдатской бане?!

Хищник не стал испытывать судьбу. Он ещё с минут постоял, грозно скаля окровавленную после пиршества пасть, а затем нарочито медленно спрыгнул на землю и, гордо подняв голову, пошёл к своим.

Неожиданностей больше не хотелось, поэтому пришлось начать наблюдение за тварями. Они, словно в насмешку, прогуливались мимо разодранных тел, изредка подбирая и подбрасывая вверх куски кожи с жёлтым, блёклым жиром или обрывки сизых, даже сюда дурно пахнущих, кишок; то начинали напоказ, с причмокиванием, обгрызать покойникам пальцы.

Не отставал от здоровой четвёрки хищников и последний подранок. Прыгая на трёх лапах, совершенно не обращая внимания на свою, довольно серьёзную рану, он особенно старался досадить мне. Сначала, непрерывно скалясь, выцарапывал своими когтями глаза у мертвецов, а затем, когда развлечение стало казаться ему слишком пресным, принялся методично, ни на что не отвлекаясь, отгрызать голову у ближайшего ко мне человека. Через полчаса его настырность увенчалась успехом. Зажав свой трофей в зубах, тварь отнёс его подальше от тела, к дороге, и долго устанавливал между двух булыжников. Не сразу, но у него получилось. На меня уставилось безглазое, изуродованное до полного неузнавания человеческое лицо с вывалившимся языком. Тварь отбежал, с явным удовольствием осмотрел результат своих трудов и направился к следующему трупу.

Вдруг в кроне одинокого дерева, растущего неподалёку от ставшей моим пристанищем крыши, мелькнула тень. Пока я пытался разглядеть её владельца в зелёной, густой листве, произошло совсем уж невероятное. Красивым, мягким прыжком неподалёку от меня приземлилась некрупная, трёхцветная кошка. Мне сразу вспомнился мёртвый кот там, среди изуродованных женщин и девушек. Ещё одна помощница… Рука быстро достала из-за голенища нож, и я приготовился встретить врага.

Однако события стали развиваться совсем не так, как виделось ранее. Не обращая на меня ровным счётом никакого внимания, новая тварь зашипела на волков, агрессивно выгнув спину подковой и распушив хвост. Долго шипела, словно высказывала им всякие гадости, какие грозная жена обычно рассказывает подвыпившему мужу.

Волки смотрели в сторону новой участницы происходящих на подворье событий с сильным неодобрением, время от времени скаля зубы и утробно рыча. Они явно общались между собой, вот только о чём? Шкуру мою делят или спорят, кому печёнка достанется?

Между тем подтянулись ещё твари. Со стороны дороги подошли два… кабана в расцвете сил. Не самые крупные особи, но и далеко не маленькие – вполне достойные представители своего вида. Как положено – с маленькими, злыми глазками, серой от пыли шерстью-щетиной и внушительным набором клыков. Они не прятались, наоборот, пофыркивая, сразу направились к мгновенно прекратившим свои издевательства над умершими тварям, которые при виде столь грозной силы сбились в кучу.

Драки не случилось. Серая стая нехотя, не спуская глаз с кабанов, развернулась и покинула злополучное подворье. Уже на самом его краю они, как по команде обернулись и каждый, скалясь, посмотрел мне в глаза. Наверное, должен был пробежать мороз по коже или пробрать до костей огонь ненависти в их глазах, но ничего из упомянутого со мной не случилось. Я просто устал, мне было плевать на их ненависть, злобу, угрозы. Кабаны скрылись среди деревьев вслед за волками. Кошка тоже куда-то делась с крыши.

Поняв, что весь этот зверинец исчез из моего поля зрения и сейчас тут только я и трупы, немного успокоился и стал обдумывать свои дальнейшие действия. Спускаться – не вариант. Кто знает, может в кустах сейчас твари дружно лежат и облизываются? С другой стороны – не вечность же тут сидеть?

Ещё раз осмотрелся, стараясь не задерживаться взглядом на покойниках. Ага! Вон след от костра, вон ещё один, а вот кучка золы, отгребли в стороны, чтобы огонь на старом месте развести. Значит, место использовалось для привала неоднократно, это хорошо… Теперь купцы – явно не с севера, те по железке передвигаются. Эти вот ребята точно из пешеходных, сам с такими ходил. А где охрана? Они, что странно, поголовно с грузом; потому и умерли, что некому сходу начать стрельбу было. Почему? Ответ напрашивался простой. Потому что не боялись нападения, шли явно не в первый раз по маршруту и точно знали, где люди их встретят. Блокпост там на дороге какой, или фортик, или даже я сейчас между двух поселений нахожусь, что ещё вернее. И совершенно точно неподалёку, иначе не были бы они так беспечны.

Что получается в сухом остатке? Где-то рядом есть жильё, дорога исхоженная, купцов однозначно завтра – послезавтра хватятся и пойдут искать, либо раньше кто другой по своим делам тут пройдёт. Значит, нет смысла рисковать. Посижу на крыше, подожду развития событий, а там видно будет. С водой вот только беда, ну да ничего, терпеть умею. Неожиданно подумалось: «Хорошо, что Зюзя геройствовать не стала, дёру дала, иначе добавилось бы у меня седых волос».

Наступил вечер, плавно превратившийся в звёздную, очаровательную в своей красоте, ночь. Но на любование прекрасным меня хватило от силы минут на пятнадцать. Потом понял, что сейчас усну и принялся бродить по крыше, размахивая руками, приседая и вообще, всячески подбадривая себя. Нельзя спать, нельзя! Придут злые котики – могу уснуть навечно!

Так вот незатейливо и провёл время до самого рассвета. Едва забрезжили первые лучи солнца, я снова начал осмотр прилегающей местности. И первое, что увидел, была Зюзя! Она совершенно спокойно лежала на пригорке и беззастенчиво дрыхла! Ушастая что, вообще с ума сошла?

Словно прочитав мои мысли, доберман проснулась, и я услышал:

– Ты зачем ходить и сопеть ночь? Спать мешать!– и громко, как это умеют только представители собачьего племени, зевнула.

Проигнорировав её недовольное заявление, я начал упрекать спутницу.

– Ты что, не видишь, что тут произошло? А если бы волки в засаду сели?! Что бы ты делала? Я тут, наверху, в безопасности, а ты? Как можно быть такой беспечной?!

– Волки вчера уходить, я следила. Их сопровождать, – я увидел картинку, в которой два недобро хрюкающих свина целенаправленно шли куда-то через лес, не разбирая дороги. – Я бежала за все они. Далеко. Так что прыгай на земля, не бойся.

Ага, прыгай, легко сказать. Сверху поверхность казалась достаточно далёкой для того, чтобы без особых усилий переломать себе ноги. Посмотрел, не использовать ли для спуска в качестве транзитной площадки ту самую ржавую кабину грузовика? Нет, не получится, далеко и соскользнуть легче лёгкого. Как я вообще вчера с неё до крыши допрыгнул, а-ля Джеки Чан в молодые годы? Загадка. Хотя жить захочешь – и не такое исполнишь. Ничего не придумав, лёг на живот в самом низу ската, свесил ноги, и медленно, нелепо подёргиваясь в воздухе, принялся спускать своё тело вниз.

Задуманное почти удалось. Почти – потому что я при приземлении ухитрился отбить себе пятки и минут пять потом, выпучив глаза и хватая ртом воздух, успокаивал себя и боль. Когда полегчало, сразу направился к Зюзе. Необходимо было доскандалить, хотя бы и в педагогических целях.

– Я тебя просил убежать отсюда как можно дальше. Кричал тебе об этом. Ты слышала?

Ответа не последовало, только лёгкое подёргивание ушами – не знаю, что оно обозначает в переводе на человеческий.

– А если бы волки не ушли и обнаружили тебя? Или эти, новые?..

– Я убежать. Они не догнать.

– Так почему сразу не убежала?! – не сдержавшись, я повысил голос. Не до крика, но весьма серьёзно, а затем резко успокоился и продолжил уже мягко, без напора. – Ты понимаешь, что я за тебя переживал?

Доберман виновато отвернула голову. Не думаю, что ей было вот прямо так сильно стыдно; скорее смущение от того, что нарушила договор и не прислушалась к моей просьбе.

– Я думала, если волки до ночь не уйти, то я нападать на они. Не на все сразу, по один. Напасть – ранить – убежать. Напасть – ранить – убежать. А потом приходить другие, ругать волки и говорить – уходите в свой, – отобразились по очереди поле, деревья, небольшая речушка, – дом-земля…

– Территория. Место, где живут Разумные и всё, что вокруг принадлежит им для охоты – называется территория.

Спутница согласно кивнула, запоминая новое для себя слово и, совершенно удовлетворённая моими аляповатыми разъяснениями, продолжила:

– Да, здесь их… территория. Можно идти, можно спать, нельзя убивать без разрешение. Охота можно только для еда, больше нельзя убивать, чем нужно для кушать.

– Погоди… погоди… Ты слышала, как они между собой общаются? Разве такое возможно?

– Они думать громко, для все. Не закрывать свой разговор.

Вот это новость! Значит, твари могут не только друг с другом беседы вести, а и со многими сразу? В голове почему-то сразу завертелось слово «Конференция» – не совсем к месту, но, по моему мнению, удивительно подходящее для обозначения этой новой возможности.

– И что потом?

– Волки злиться, требовать ты для месть, но потом другие обещать их бить, и они подчиниться. Другие, – картинка со свинами, – идти провожать до конца территория. Я следить, не показываться. Потом возвращаться.

Я присел на корточки перед подругой, посмотрел ей в глаза и от чистого сердца произнёс: «Спасибо тебе. Я рад, что у меня есть такой друг». Вместо ответа доберман уткнулась мне в лицо своим чёрным лбом и засопела. Мои слова ей явно понравились.

Хотя вопросов у меня была ещё огромная куча, однако время безжалостно уходило, и надо было как можно скорее покидать это ставшее бойней подворье. Несмотря на брезгливость, тщательно обыскал трупы, успевшие уже на летнем воздухе начать тухнуть и привлекшие своим неповторимым ароматом смерти отовсюду огромные полчища жирных, зелёных мух. Приходилось постоянно от них отмахиваться, гадкие насекомые норовили влезть в нос, рот, сесть на глаза. Тьфу!

Моей добычей стала солидная россыпь патронов под мою «мурку» и у одного из покойников я позаимствовал поясной патронташ, который, памятуя о вчерашних событиях, сразу укомплектовал и прицепил куда следует. Больше ничего брать не стал, в моём мешке и так всё, что нужно есть.

Подобрал на дороге сидор – хорошо, что твари его из вредности не порвали на клочки, закинул на спину. И уже совсем было собрался в путь, как неожиданно даже для самого себя решил осмотреть дохлых волков, точнее их броню. Нашлись они в кустах, бережно уложенные рядом, мордами в одну сторону. Прикинул по сторонам света – на восток. Ничего себе, прямо погребальный ритуал какой-то тварный! Внимательно осмотрел сбрую – такая же, как и ранее видел, особо ничем не отличается. Оббитые железом нагрудник и ошейник, хотя… Присмотревшись, я рассмотрел слабые вмятинки на пластинах, защищающих грудную клетку. Больше всего это походило на следы от дроби. Ощупал морду –точно, есть шрамики под шерстью, а в двух местах под кожей явно прощупывались твёрдые, некрупные шарики.

Значит, не зря твари этот металлолом на себе носят. Имеет смысл. Перешёл к осмотру шерсти – в местах соприкосновения с защитой она вытерлась, обнажая розово-синюшную кожу, уже загрубевшую роговой мозолистой коркой в местах трения. Давно, давно броню носят уроды серые. Непонятного стало ещё больше. Откуда они такие взялись? Почему со мной говорили абсолютно правильной речью, куда там Зюзе?! Почему вообще говорили, кто учил? Кто им это железо одевает и снимает? Что они под Фоминском делали? – в том, что это были именно эти волки, я не сомневался. С ними был только один кот или ещё есть? И многое, многое, многое…

Выйдя на дорогу, доберман сразу, по своему обычаю, собралась умчаться вперёд, однако я её остановил. Оставался у меня ещё один вопрос, вертелся на языке, вот только не знал, как его приплести к беседе и не обидеть спутницу. Плюнув на все условности, спросил напрямую:

– Слушай, когда ты вчера на волков наткнулась – они же на тебя не напали? Почему?

– Зачем? Они не любить люди, я для они не враг. Главный говорить – не мешай, иди своя дорога. Я против. Я говорить – идти с мой друг. Главный злиться и ругаться. Он хотеть ты пропускать и напасть на другие люди, которые мы тогда обошли. А потом догнать и напасть на ты. Я против!– ещё раз повторила она.

Этот рассказ навёл меня на серьёзные раздумья. По всему выходило, что твари между собой вполне нормально ладят и всячески избегают кровопролития, пытаясь договориться. Но при этом людей не любят в той или иной степени, и практически поголовно – вспомнились быки, охранявшие мой трудовой отряд, и поведение кабанов с кошкой, не обращавших на меня никакого внимания, и волки, устроившие засаду, в которую я, слава Зюзе, чуть не вляпался. Что же получается? Их мир – гармоничней, добрее, миролюбивее? Похоже, что да… Вот только людям там явно места нет.

От пустых, но занимательных философствований меня отвлекла кошка. Та самая, трёхцветная, заходившая ко мне на крышу в гости вчера. Она сидела прямо посреди дороги и со вкусом и грацией, присущей только кошачьим, вылизывалась. Мы остановились.

Тварь, словно только сейчас нас заметив, прекратила наводить такую своеобразную красоту, посмотрела на мою подругу, после чего совершенно спокойно встала, развернулась и потрусила вперёд.

– Она звать идти с ней. Говорить, что нас ждать человек.

– Зачем? Мы тут никого не знаем, в гости не напрашиваемся.

Ответить ушастая не успела. Неожиданно из кустов за нами вывалился на дорогу один из вчерашних кабанов, отряхнулся и захрюкал довольно басовитым голосом.

– Он говорить, что не опасно. Но очень настаивать идти.

Дожил! Свиньи в плен берут!

– Ты ему веришь?

– Он говорить правда. Не злой.

Я пожал плечами – почему нет? Зюзя спокойна, угрозы не видит. Некто неизвестный зовёт в гости, вон, даже приглашающих прислал. Ну не стрельбу же открывать на ровном месте из-за этого. К тому же во мне крепла ничем не обоснованная уверенность в том, что всё будет хорошо.

– Ну пойдём, познакомимся. Может, покормят.

Сколько предстояло идти по времени или в километрах – узнать не удалось. На все мои расспросы доберман честно пыталась выведать ответ у сопровождающих, но её усердие не увенчалось успехом. То ли твари такими несуразностями, как часы и расстояния, совершенно не озадачивались, то ли им было просто лень отвечать. Скорее, первое. Единственное, что удалось вытряхнуть из них моей спутнице – не рядом. Как она сказала: «По дорога, через лес, поле, через немного деревья, поле». Вот такая странная география.

От нечего делать я решил сдержать своё обещание по выполнению нормы рассказанных сказок. Даже выбирать не пришлось, подсознание само услужливо подтолкнуло новое повествование.

– Ну, слушай, Зюзя… «Сказка про трёх поросят и злого волка».

… Когда я подошёл к тому месту, где волк разрушает второй свинский домик, слепленный из веток вперемешку с неизвестно какими субстанциями, бредущий неподалёку кабан вдруг возбуждённо зафыркал, забегал кругами, чем изрядно меня перепугал, и стал недовольно визжать.

– Что с ним? – вполголоса спросил я у спутницы. – Не взбесился этот здоровяк часом?

– Нет. Он не довольный. Говорить – поросята не уметь строить дом, значит ты врать, а это плохо. Говорить, у поросята есть папа и мама, которые защищать. Они не бояться, прогонять. Подожди. Я ему рассказать, что такое сказка.

Мне оставалось лишь изумлённо заткнуться. Не знаю, что доберман наплела этому свину, но он удовлетворённо хрюкнул, мотнул согласно (именно таким, абсолютно людским, вышел у него этот жест) головой и пристроился идти рядом со мной, явно ожидая продолжения.

Когда волк упал в котёл и сварился благодаря хитрости Ниф-Нифа, Наф-Нафа и Нуф-Нуфа, кабана обуяла радость. Он с визгом унёсся вперед, потом всесокрушающим ядром промчался обратно, не переставая при этом победно хрюкать и подпрыгивать, во всю размахивая кисточкой на своём тонком хвостике. Зюзя бесстрастно следила за его действиями.

– Он очень радоваться. Говорить, что все поросята смелые, хитрые, умные. Как он. Ему очень нравиться сказка, просить рассказать её сначала.

Ну уж нет, не люблю повторяться.

– А тебе понравилось?

– Да. Только волк жалко. Он глупый, совсем нет разум. Нельзя кушать таких, как сам.

Обдумав ответ, я сделал кое-какие выводы и предложил слегка изменить свой репертуар.

– Тогда предлагаю сказку о поросёнке, – да что же за свинский день такой! – Фунтике.

Книгу об этом перековавшемся обманщике и госпоже Белладонне я не читал, но хорошо помнил неоднократно просмотренный в детстве мультик, а потому дело пошло. Оба слушали, затаив дыхание, откровенно наслаждаясь успехами главного героя и ещё больше радуясь неудачам злокозненной тётки.

И только кошка не слушала. Она всё так же бежала впереди, не обращая на нас никакого внимания. Думаю, что ей, как приличной представительнице семейства кошачьих, было просто пофиг.

К обеду мы, действительно пройдя через лес, поле, маленькую рощу и прекрасный в своей нескошенности луг, вышли к небольшому домику, стоящему на окраине полуразрушенной деревни. От жилища к нам на встречу шёл относительно молодой человек, одетый в чёрную… рясу? Присмотрелся – нет, не ошибся. Застиранное чёрное, почти до земли, одеяние, жиденькая русая бородёнка, волосы собраны в хвост на затылке, за пояс специальная церковная шапочка заткнута… скуфья, по-моему, называется. Монах или аналогичный священнослужитель – в церковной иерархии я не силён. Единственное, что несколько портило вид смиренного слуги Божьего – топор в его руках. Против ожидания, он мне открыто, искренне улыбнулся.

Глава одиннадцатая

– Здравствуйте! – задорным, полным неуёмной жизненной энергии голосом обратился ко мне этот странный человек. – Меня Алексеем звать. Это вас вчера на крышу стая загнала?

Меня несколько покоробило от такой фамильярности, однако лезть в бутылку не стал и ответил, на сколько мог, вежливо:

– Да. Меня. Несколько тварей положил, остальные чуть ли не в осаду взяли. Купцов зато всех на небеса отправили.

– Наслышан, – разом посерьёзнев, буркнул мой новый знакомый. – Мурка рассказала. Она же и ребят привела на помощь, вот только не успела.

Кошка, услышав своё имя, сразу же запрыгнула ему на руки и принялась усердно тереться головой о бороду. Занятие это было для них обоих, судя по всему, настолько увлекательно, что даже топор беззаботно отлетел в сторону. Крепкие пальцы начали мягко перебирать шёрстку за ушами, вызвав громкое, утробное урчание.

Свин при виде всех этих нежностей недовольно хрюкнул.

– Конечно! Конечно и Пряничек хороший! – немедленно отреагировал Алексей и, прекратив гладить недовольную такими переменами трёхцветную тварь, стал освободившейся рукой чесать затылок кабана. У того от блаженства закатились глазки, и он рухнул на бок, искренне надеясь на продолжение удовольствия. Однако ему не повезло, продолжения не последовало.

– Меня Виктор зовут, мою спутницу – Зюзя. Нас твоя кошка с этим… здоровым к тебе привела. Сказала через мою подругу, что в гости, мол, зовёшь. Что хотел? Не знаю, как правильно к церковному человеку обращаться, потому не обижайся, если что.

– Да так и обращайся, как представился, – он от души, искренне улыбнулся. Похоже, Алексей не умел долго горевать, врождённая жизнерадостность брала своё. – Можешь Лёхой звать, запросто. Ты на одежду не смотри, не монах я, послушник. Не успел постриг принять. Потому чинами не наделён, и ими же от ума не избавлен. А позвал я вас чтобы вы живыми остались. Особенно она, – кивком головы он указал на добермана.

– Почему?

– Чтобы на пропускном пункте не подстрелили на всякий случай или встречные какие по оплошности. Потому Мурка вас и провела так, чтобы вы ни с кем не виделись.

– Спасибо, конечно, но ты не ответил полностью на мой вопрос.

– Не веришь? Правильно, наверное. Я бы и сам заподозрил неладное. Но ответ перед тобой – животных я очень люблю, даже поселился подальше от людей из-за этого. Старожилы ничего, привыкли к моим чудачествам, а вот новенькие пугаются сильно, могут и глупостей непоправимых натворить. Чего мы стоим, пойдём, сам увидишь, – и он направился сторону деревни, не забыв при этом ловко подцепить топор ногой, подкинуть его в воздух и словить свободной от ношения кошки рукой.

Всю дорогу Алексей не умолкал:

– Я про вас и купцов убиенных вчера как услышал, обеспокоился сильно. Не было в этих краях такого почитай никогда. Сразу весточку в гарнизон перекинул, да только куда там! Пряник с Калачиком и Муркой волков с наших земель выгнали, конечно, но ведь они и вернутся могут! Стайные твари такие… мстительные. Потому и подумал – все на взводе, нервные. По утру обязательно патруль, усиленный на место, выйдет, а там кто знает, чем ваша встреча закончится? Вот и организовал, как умел, безопасность. А это правда – чистопородный доберман?!

Отвечать в горохе сыпавшихся слов даже не потребовалось. Алексей и без моего участия великолепно справлялся с этой задачей. Что же, знакомая привычка, сам такой страдаю. Между тем звонкий тенорок послушника не умолкал. И где он столько воздуха в лёгких берёт, чтобы так трещать без перерыва? Из любопытства стал искоса посматривать на его грудную клетку, пытаясь поймать моменты вдоха-выдоха. Мда… Не поймал, хоть и старался. Под мешковатым одеянием они были просто незаметны.

… – Ну конечно же она доберман, и разумеется чистых кровей! Что я за глупости спрашиваю! Вот только худенькая очень… Ничего, найду, чем угостить. У меня тут целый зоопарк обосновался, и ничего нам не сделают, потому что без нас никак!

– Это ещё почему? – искренне заинтересовался я.

– Так просто всё! – казалось, он до глубины души удивлён моим непониманием. – Мы же за северную границу по эту сторону рельс отвечаем, у нас и мышь не проскочит! Потому сплошная польза – экономия людей и сил. Вот и вчера волков кто обнаружил? – Мурка обнаружила. Они, стервецы, видимо дальний пост оббежали и двинули прямо по дороге, где на вас и нарвались. Не заметь моя умница стаю – беды не избежали бы. Там же, километрах в десяти дальше по дороге хутор стоит, и детей полным-полно, плодовита хозяйка на зависть!

Так, за разговорами мы подошли к дому, единственному целому строению в этом селении. От остальных остались лишь мощные остовы печей и фундаменты, кое-где разбавленные полуобрушившимися кирпичными стенами. Строительный мусор практически отсутствовал и вообще, вокруг на удивление было чисто. Скорее всего, послушник весь хлам вывез в какой-нибудь овражек от нечего делать. Покрутил головой – брёвен, неизбежно имеющихся в избытке при разборе брошенных изб, видно не было, видимо на дрова пустил их Божий человек. Не спорю, удобно, сам бы точно так поступил, зачем добру пропадать и гнить? В общем, мне тут понравилось. Не было того привычного запустения, глядящего на тебя из каждого окна практически любого ненаселённого пункта.

Обнаружилась тут и банька. Старенькая, по-чёрному, но весьма ухоженная и солидный запас берёзовых дров здесь же, под навесом. Заметив мой интерес, Алексей улыбнулся и предложил:

– Если ночевать останешься, то завтра в честь субботы можно затопить и попариться. Вода тут недалеко, в колодце. Хорошая, вкусная, и для организма, и для кожи полезная.

– Откуда ты знаешь, что завтра суббота? По старым календарям высчитываешь?

– Нет, – грустно вздохнул он. – Не высчитываю. Просто знаю, что раз в семь дней наступает суббота, банный день. Вот и не стал заморачиваться, просто назначил сам себе распорядок. Если и ошибся, то не сильно, максимум на шесть деньков.

– Хитро… – задумчиво проговорил я и рассмеялся. Юморной парень, сам себе и будни, и праздники назначает. Послушник расхохотался вместе со мной.

Отсмеявшись, он неожиданно громко крикнул:

– Бублик! Рося! У нас гости!

А это ещё кто? С кошкой понятно, Мурка – она и есть Мурка. С кабанами тоже. То, что сказки полюбил – Пряник, другой, соответственно – Калач. Ладно, посмотрим…

Из-за дровяника вышел чёрный, как смола, некрупный, упитанный пёс. Он был явно немолод, о чём свидетельствовало приходящее только с возрастом спокойствие и поседевшая шерсть на подбородке. Без всякого интереса посмотрел на Алексея, перевёл взгляд на меня, после чего медленно, подволакивая искривлённую заднюю ногу, побрёл в тень, что отбрасывал навес на крыльце дома.

– В общем, – хозяину было явно неловко за такое откровенно наплевательское отношение своего подопечного к гостям, – это Бублик. По породе – лабрадор. Роси нет, опять на охоту ушла, кормилица наша…

Меня как ледяной водой окатили. Бублик, лабрадор… Где я об этом слышал? Где?! Где! Вспомнил! Он мельком упоминался в записях покойного Караваева. Хотя, может, это и совпадение, кто знает?

Решив не акцентировать до поры на хромой собаке внимание, я предложил Алексею поесть, для убедительности тут же вытащив из вещмешка две банки с тушёнкой. Он был явно рад переменить тему и начал весело хлопотать по хозяйству. На столе, что стоял тут же, возле баньки, как по волшебству появились две миски, кувшин с чем-то горячим и пахучим, пара кружек и котелок с бледно-серой, но аппетитно выглядящей кашей.

Не обошёл послушник своим вниманием и Зюзю с Бубликом – им досталось из другого котелка, гораздо больших, чем наш, размеров. На мой вопросительный взгляд в сторону спокойно лежащей кошки ответил:

– Мурка это не ест. Она охотится на мышей, птичек всяких. Как и поросята, на подножном корме – подумал, почесал шею. – Хотя последние будут точно. Они всё будут, сколько не дай. Так что не стоит даже начинать их подкармливать, сразу обнаглеют. Пусть в роще жёлуди добывают.

Моё угощение он бережно унёс в дом, чуть виновато глядя в мою сторону.

– Ты не сомневайся, кашка с мясом. Немного, но есть. А твои баночки, если не против, в подпол до зимы спрячу. Наступят голодные деньки – слопаем.

Я согласно кивнул. Мне не жалко. Послушник скрылся в доме.

Между тем доберман, не дожидаясь приглашения, начала аккуратно есть. Подошёл и лабрадор, неторопливо обнюхал варево, вздохнул и присоединился к трапезе. Что же, проверим…

– Бублик! Скажи, ты знал Андрея Кремова, Адольфа, Ирму? Она, – я кивнул в сторону своей спутницы, – их дочь.

Старый пёс никак не прореагировал на мой вопрос. Спокойно докушал, затем попил воды из поилки, и только тогда внимательно посмотрел на Зюзю, а потом на меня. Потом снова на Зюзю. Постоял, подумал, и ушёл обратно под навес.

Наверное, ошибся я в своих догадках. Просто совпадение вышло. Бывает. Алексей всё не возвращался, однако из дома неслись звуки передвигаемых тяжестей, хлопанье дверями.

В ожидании хозяина осмотрелся – кошка дремлет, свинов не видно, чем заняться? Доберман, насытившись, забралась в тень под стол и улеглась у моих ног. Как ни хотелось есть, однако без послушника начинать было не вежливо. Решил скоротать время разговорами с ушастой.

– Ну, и как тебе тут? – подруга не ответила. – Эй! Ты меня слышишь?

– Да.

Я забеспокоился.

– Что-то случилось? Или чувствуешь опасность? Может уйдём, если что не так?

Опять молчание, но теперь торопить с ответом ёё не стал.

– Он знать моих папа и мама. Но не хотеть говорить про них. Сказать – вечером.

– А мне он ничего не ответил, – грустно констатировал я.

– Он не хотеть говорить. Он… устал, я чувствовать. Старый, болеть.

Дальше пообщаться не получилось. Наконец-то прибежал из дома послушник и мы усердно заработали ложками, периодически прикладываясь к отвару из кувшина.

Обильная еда сделала своё дело, и меня начало очень сильно клонить в сон. Заметил это и радушный хозяин, немедленно предложив отдохнуть на его кровати или где мне понравится, хоть вон, в теньке на свежем воздухе. Я засомневался, осторожность стала брать верх над желанием отдохнуть, однако доберман меня успокоила:

– Спать. Я охранять рядом.

… Проспал я почти до вечера, отдохнул просто великолепно. А когда встал, то чуть не завопил от ужаса – место моего отдыха в тени дома окружали два кабана, кошка, не виденная мною ранее собака, явно смесь борзой и ещё кого-то, поджарая, лёгкая. Тут же были и Зюзя с Бубликом.

– Э-э-э! Вы чего?!

– Они ждать сказки. Он, – мелькнул мыслеобраз волосатого поросячьего рыла, – всем говорить, что ты хорошо и интересно рассказывать.

– Может позже, когда совсем стемнеет? – без особой надежды заканючил я, надеясь отвертеться от этого мероприятия. Не то, чтобы не хотел – просто у только что проснувшегося человека есть и другие дела, кроме как побасенки травить. К примеру – ужин или посещение одноместного домика для раздумий.

– Хорошо. Мы подождать,– кабан Пряник при этих словах ободряюще хрюкнул. Конференция, значит, идёт – ответы ушастой все слышат. Хоть бы предупредила, зараза!

Едва закончил выполнение неотложных дел своего организма, как на встречу мне из дома вышел по-прежнему улыбчивый Алексей с кружкой и миской в руках.

– Встал? И хорошо, я тебе тут ужин припас, – и, переходя на полушёпот, как будто его никто не мог теперь услышать, жалобно продолжил. – Витя! Расскажи ты им сказку! Пряник мне все мозги вынес на эту тему, да и остальных подбил. А я не умею, хоть и болтать люблю, грешник… Пробовал давно, но сбиваюсь, путаюсь, околесицу начинаю нести такую, что самому стыдно. Порадуй, пожалуйста…

В его «Пожалуйста» было столько… нет, не мольбы. Звучала скорее просьба человека, который делает что-то хорошее для других, по-настоящему, от чистого сердца.

– Да без проблем. Вон они, красавцы – сидят, ждут.

Я без колебаний вошёл в звериный круг и начал вещать небылицы с таким искренним жаром, что аж сам удивился – откуда во мне такие красивые слова и задор взялись!

Закончили за полночь. Звери разошлись по своим лёжкам, и мы с послушником остались одни. Спать не хотелось, ему, похоже, тоже.

– Слушай, Витя, а ты вообще откуда и куда идёшь?

– Сейчас или вообще?

– И так, и так.

– Сейчас я из Фоминска иду, письмо надо вашему Коробову передать. Можно даже не лично, лишь бы в руки попало. Вообще – на юг пробираюсь, хочу родню найти.

– Понятно…

Неловко помолчали.

– Письмо и я могу передать с оказией. Так-то Коробов в гарнизоне постоянно сидит, тебе вроде, как и по пути, а вроде и нет. Тут старая дорога есть, покажу, так по ней хоть и дальше, зато без всяких проволочек на постах пройдёшь в нужную сторону.

Не говоря ни слова, молча достал письмо и передал собеседнику. Всё! Слово выполнено! В окошко закидывать, конечно, не пришлось – устроилось намного проще. Но что-то не отпускало в душе. Подумал, рассудил, и вывалил на Алексея всю историю со стаей и купцами от начала и до конца, про все свои размышления и вопросы, оставшиеся с той памятной встречи. Добавил и про вырезанный хутор прямо под Фоминском, и про волчью броню, и про разговорчивость одного из тварей.

Закончив, я попросил послушника:

– Лёша! Расскажи кому следует эту информацию. Думаю, это важно.

Вместо ответа он рассеяно кивнул, обдумывая услышанное. Вот теперь стало легче. Молчание затягивалось, и я решил сам разговорить хозяина.

– Скажи, вот у тебя звери говорящие, как и моя Зюзя, но почему со мной не разговаривают?

Алексей такому интересу к своим подопечным явно обрадовался, снова заулыбался и зачастил:

– Верно заметил, могут. Только не любят. У них плохо получается. Как я понял, им очень напрягаться приходится для этого дела, головы болеть начинают, если долго… Хорошо только Бублик разговаривает, он и остальных худо-бедно научил, так что общаемся помаленьку.

– Серьёзно? Лабрадор учил говорить по-человечески себе подобных?

– А то! – с жаром подтвердил собеседник. – Да он через телепатию общается вообще без запинок, не хуже нас с тобой. Да у него словарный запас побольше, чем у иного двуногого!

– А его кто научил?!

– Не знаю точно… Я, признаться, вообще о нём мало что знаю, хоть он со мной уже много лет. Ну-ка, посчитаем… – послушник долго, беззвучно шевеля губами, загибал пальцы для облегчения своих расчетов, сбивался, но в конце концов выдал. – Да скоро уже девять лет! С ним вообще история не простая. Когда мор пришёл – я в обители в послушниках был. Пострига ждал. А потом бардак начался – беженцы, пьянки, половина братьев в распутство ударилось. Мол, после нас хоть потоп… Не сдюжили, искусились… Ну да Бог им судья. В общем, решил я уйти оттуда. Не по нраву мне стало там, благость ушла. Тьфу, сбился! Короче, ушёл. И нескольких километров не отошёл – его, в смысле Бублика, встретил. Ну только тогда я его Чернышом самостоятельно обозвал, а своё имя он мне потом назвал, – он в сердцах сплюнул себе под ноги. – Видишь! Вот поэтому я сказки рассказывать и не могу – сбиваюсь, перескакиваю с места на место, словно душевнобольной какой!

– Нормально всё, – успокоил его я. – Дальше продолжай, интересно.

– Я его на дороге увидел случайно. Он от меня в кустах прятался. А убежать не мог – задняя лапа перебита. Так и познакомились. Знаешь, – его тон стал доверительным, – я ведь с детства обожаю животных всяких. Родители не разрешали их в доме держать, так я всех окрестных кошек, собак, птиц подкармливал. И ни разу не укусили! В школе начал волонтёрствовать по приютам для бездомных братьев наших меньших, помогал в добрые руки пристраивать. Повзрослел, к Богу пришёл – только укрепился в своих стремлениях помогать им. Живые же души! А ты как относишься к Господу?

Неожиданная смена темы разговора несколько выбила меня из колеи. Я атеист, не самый убеждённый, но в церковь не хожу и в молитвы с постами не верю. А ещё не люблю рассуждений на эту тему. Каждый волен верить в то, что ему ближе – хоть в Бога, хоть в гномиков, хоть в заботу власть имущих о народе. Потому ответил предельно честно, но без грубости.

– Лёша, давай без миссионерства пожалуйста. Я не верю в высшие силы и иже с ними. И поменять моё мировоззрение у тебя вряд ли получится. Понимаешь, меня устраивает научно – материальная модель мира, пересматривать свои взгляды я совершенно не хочу.

– Ты неправильно меня понял, – смущённо ответил он. – Я не проповедую, а так… Просто хотел твою точку зрения знать заранее, люди ведь разные бывают. Кто-то нормально чужие взгляды воспринимает, кто-то сразу начинает истерить: «Бога нет! Космонавты его не видали! Где ваш Бог был, когда города вымирали!», и тому подобное.

– Рад, что мы друг к другу в вопросах религии без претензий. Лучше про Бублика рассказывай, дальше что было?

Вместо ответа Алексей сбегал в дом и принёс две кружки и кувшин с остывшим отваром. Как угадал! Сразу захотелось пить. Он разлил пахучую жидкость по чашкам, мы с удовольствием напились, и он продолжил:

– В общем, не бросил я его. Нести долго на руках не мог, потому пришлось бедолаге за мной на трёх лапах ковылять. Уж как я его тогда уговаривал из кустов выйти! И ведь вижу, что всё пёс понимает, а только волком смотрит.

– Он же напасть мог!

– Нет. Бублик – добрый. Я это чувствовал. Просто тогда не понимал, что с ним.

Я взглянул на этого человека другими, восхищёнными глазами. Это же сколько смелости надо, чтобы в разгар мора, повсеместных нападений хищников вот так, запросто, подобрать на дороге раненую тварь и выходить её! И ведь он не врал – он действительно верил в то, что делал. Между тем послушник продолжал:

– Кое-как дошли до какой-то деревеньки, спрятались в пустом доме. Тогда по дорогам ещё много кто носился – и машины с беженцами на юг колоннами шли, и бандиты всякие катались. Не нашли нас, слава Богу, и вирус смертельный стороной обошёл! Потихоньку я Бублика выходил, вот только лапа плохо срослась, хромает он сильно с тех пор. Не сразу, но пёс со мной заговорил. Сначала смешно у него получалось, без предлогов и падежей, но со временем поднатаскался в этой науке. Давай я коротко тебе его историю расскажу, она не длинная. Я её по кусочкам с оговорками восстанавливал, не любит Бублик прошлое вспоминать.

– Конечно расскажи, если в сон не клонит.

Алексей отрицательно покачал головой, налил себе по новой из кувшина, вздохнул.

– Он со щенячества жил то ли в питомнике особом, то ли как подопытный при институте – я так и не разобрался. Их, в смысле собак, там учили с людьми общаться. Вроде и хорошо жили, а только с каждым днём всё больше понимали, что они существа второго сорта, вечно на побегушках при человечестве. Им это очень не нравилось, и кто-то из сердобольных сотрудников сжалился и выпустил их на волю.

– Они в клетках жили? Его обижали? – перебил я. Очень хотелось аккуратно выведать больше, не раскрывая до поры свои истинные мотивы. Понятно, что лабрадор сообщит Алексею о том, откуда Зюзя – она же с ним наверняка пообщается, но пока лучше не раскрывать свою историю просто на всякий случай.

– Нет, дело в другом. Как я понял, им там постоянно книги читали, причём разные. Вот и запали зверям в душу «Белый Бим, чёрное ухо», «Белый клык». Собаки свои выводы сделали – не в человеческую пользу… В общем, ушли они оттуда, на юг двинулись.

– Почему на юг?

– Кто знает? – послушник пожал плечами. – Люди на юг бежали потому что там теплее, зимы короче, чернозём урожай хороший даёт. А почему Бублик с товарищами так пошли – без понятия. Да и ни в этом дело. Его друзей убили люди за сутки до нашей встречи. Они на помойках рылись, в поисках пропитания, их заметили – и двоих сразу убили, а на него, похоже, патрон пожалели. Кирпичом лапу перебили, на шее рана рубленая, еле сбежать смог, бедняга. Думаю, умучить хотели, покуражиться… Так мы с ним и сжились, постепенно до этих мест добрались, да и осели. Тут хорошо… Не скажу, что я ему стал друг, скорее НЕ ВРАГ. Не знаю, Бублик уже как часть меня, словно грустный братишка… Он свой смысл существования видит в помощи другим четвероногим. Учит их разговаривать с нами, следит, чтобы не ссорились – как мудрый вожак стаи. Вот поросят, к примеру, даже бил поначалу, чтобы не баловались.

– А откуда кабаны у тебя? Как-то неудобно спрашивать было, а тут ты сам про них вспомнил.

– Рося из лесу привела. Их мамка с обрыва упала да в речке утонула – видно, зашла по какой-то нужде на самый край, глина и не выдержала, а эти остались. Беспокойные, я тебе скажу, существа. Что не сломают, то снесут! Пока выросли и поумнели, думал всё… Или я их, или они меня… И имена я им в честь наставника подобрал – Пряник да Калачик. Ну а что? Бублик есть, а они к нему в комплекте… Сразу и про остальных – Мурка здешняя кошка, старушка уже совсем, Росю Бублик где-то в окрестных кустах нашёл. Крохотная была, в ладони помещалась, ещё глаза голубые… Откуда она там взялась – не знаю. Где её мамка с папкой и как их Мурка не заметила – по сию пору загадка великая. Вот так и живём… Я специально на отшибе поселился, чтобы людей в смятение не вводить своим тварелюбством, да и не очень люблю я человеческое общество. Людей люблю, а вот жить среди них – шумно, суетно, беспокойно. К тому же польза, как уже говорил, большая от нас – лучше всякой разведки за окрестностями следим.

– И не боишься, что нападут?

– Кто?! – рассмеялся он. – Людям тут делать нечего, от тварей у меня защитников сверх всякой меры, впору самим идти их гонять.

– Моего примера тебе мало, мёртвых купцов недостаточно?! – рассердился я.

– Ты прав. Прости. Гордыня взыграла… Дурак… Давай спать, поздно уже.

Ночь была чудесная, потому в дом я не пошёл, лёг на улице на заботливо принесённый Алексеем матрац. Уже почти заснул, как в голове раздалось:

– Ты что-нибудь про Андрея знаешь?– в подкрепление вопроса я увидел образ худощавого человека с русой бородкой большими, пронзительными глазами. – Она сказала, что он умер до её рождения.

– Кремов умер после вашего ухода, Дмитрий много позже, – я сразу понял, кто со мной говорит из темноты, и решил не скрывать правду. – Андрей повесился. В прощальной записке написал, что «Смерть – этот тоже свобода». Почему? Почему он так сделал?!

– Он уже тогда не хотел жить. Не знал – зачем. Мы предлагали ему идти с нами, но он отказался. Всё повторял: «Живите своим умом, будьте свободны и счастливы». Жалко, Андрей был хороший человек… Спасибо.

– Почему с вами не ушли Адольф и Ирма? Куда вы шли?..

Но больше никаких ответов не было. Старый лабрадор счёл разговор оконченным.

С утра, не желая выглядеть в хозяйских глазах тунеядцем и объедалой, переколол все дрова, какие нашёл. Алексей тем временем растопил баню, накормил всех, наносил воды. Париться решили после обеда, когда самый жар будет.

Мне здесь нравилось, и Зюзе тоже, поэтому решили день-другой погостить. Заскучать от безделья не получилось – звери от меня снова требовали сказки. Пришлось соглашаться, делать всё равно нечего было. Так, незаметно, пролетели оставшиеся до похода в парную часы.

…Когда после очередного захода в жаркое, заставляющее потрескивать волосы и обжигавшее кожу помещение мы вышли посидеть на лавке и отдохнуть, приятно нежась в летней тени, там нас ждал человек в камуфляже. Узнал я его с первого взгляда, он меня тоже.

– Привет! В баньку косточки погреть пустите?

Алексей пробормотал что-то невнятное и, как был, в костюме Адама, старательно не глядя в мою сторону, побежал в дом.

– Чего не здороваешься, Витя? – с наигранным удивлением, глядя прямо в глаза, поинтересовался гость.

– Здравствуйте, товарищ полковник.

Коробов – это был он. Такой же, как и тогда, на дороге той памятной ночью. Нисколько не изменился.

– Узнал! Ай, Витя, Витя… Тесен мир, правда? И людей почти не осталось, а вот поди ж ты… До конца сомневался, если честно, хотя Фролов в своей писульке прямо указал, что знакомы. Как ты? Вижу, не один идёшь, со спутницей? Тоже в тварелюбы подался, как Лёха наш?

Не переставая говорить, он быстро сбросил с себя одежду, сложил её тут же и направился в парную, уже в дверях крикнув кому-то невидимому:

– Коростылёв! Я в баньку, а ты смотри – отдохни там или вон, хозяину помоги! – и, уже обращаясь ко мне. – Чего стоишь? Пошли внутрь. У Алексея баня знатная! Хочешь – верь, хочешь – нет, а именно из-за его суббот у нас хоть какой-то календарь сложился. Давай быстрее, не выпускай жар!

В парилке молчали. Он наслаждался всеми прелестями русской бани, я ждал продолжения. Ну не зря же он сюда притащился? Еле досидел этот заход. Нервничал.

– Хорошо! Теперь и поговорить можно. Сразу отвечу на несколько самых явных вопросов. Итак, первый – письмо и записку от Лёхи его собачка Рося принесла на пост ночью. Её там знают, не пугаются. Потом сразу ко мне гонца отправили, дальше понятно. Второе – на послушника не злись – не своевольничал, обязан он так делать. Третье – да, мы знаем про разумных тварей и нормально к некоторым относимся, тот же Бублик со своей бандой живой пример. Четвёртое – не знаю, что тебе наплёл Фролов, но между нами и Фоминскими…

– А вот это мне не интересно, – перебил я. – Не моё дело. Меня попросили послание передать – сделал, как сумел. Не впутывайте меня в чужие игры. Своих тайн хватает.

– Всё такой же ершистый, не меняешься, – покачал головой Коробов. – Может, ты и прав… Пятое – хочу напомнить, что у меня помимо фамилии и звания имеется ещё и имя с отчеством. Максим Иванович, если забыл.

Я наморщил лоб. А ведь действительно, забыл! Даже неловко немного стало. Между тем он продолжал:

– Шестое… Коростылёв! Принеси сумку, что с собой прихватили! Употребим по маленькой!

Из-за угла дома мгновенно, как ждал, показался этот самый Коростылёв. Молодой, крепкий парень с короткой стрижкой, лихой выправкой и шальными бесенятами в глазах. Одет он был, как и полковник, по армейскому образцу.

– Уже несу, Максим Ива… – резкий выстрел вырвал из виска этого молодца ошмётки кожи, крови, осколки костей. Он даже не понял, что произошло, рухнул с застывшей навечно улыбкой на губах.

Я уже падал на землю, когда вместе с криком Коробова: «Ложись!!!», прозвучал второй выстрел. Перекатился под дровяник, пытаясь хотя бы примерно определить, откуда стреляли. Не смог. И тут меня резанула мысль: «Зюзя!!!». Лихорадочно завертел головой, не отрывая её, впрочем, от земли и царапая подбородок об утоптанные сухие травинки. Не вижу! Где она?! Вспомнил! Когда мы пошли в баню, доберман вместе с кабанами и Росей отправились куда-то побегать, по окрестностям пошляться – скорее всего, плановый обход вверенной территории. Мурка ушилась по своим делам, а Бублик наверняка в доме, спит где-нибудь в прохладном месте. Сразу накатило облегчение, вскоре сменившееся тревогой. Только бы сюда сейчас не прибежали, их тут сразу, на подступах, перещёлкают.

Ладно, не будем плодить вероятности. Где моё оружие? В доме. Оставил там вместе с одеждой. Значит мне надо туда, вот только открыта ли дверь? Лёха с перепугу мог и закрыться – тогда как ростовая мишень буду на крыльце стоять.

Словно прочитав мои мысли, из ближайшего окна раздался вопль послушника:

– Бегите к двери. Она открыта!

Я досчитал до пяти, выдохнул и из положения лёжа стартовал. В меня выстрелили, однако пуля даже традиционно не просвистела у головы, не обожгла мне кожу. Не попали! Снова выстрел. Опять мимо. Или я спринтер, каких не бывает, или бьют со значительного расстояния. С небольшого сейчас даже дети не промахнутся. Вот оно, крылечко, родимое… Рванул дверную ручку на себя, рыбкой, словно в воду, влетел в прохладные, полутёмные сени. За мной грузно ввалился Коробов. Откуда он нарисовался – не знаю.

Пинком, так было удобнее, закрыл проход. Вскочивший на ноги полковник мгновенно набросил засов, подперев его лавкой, ранее мирно стоявшей у стены. Есть! Прорвались.

– Что делать будем? – поинтересовался у военного я, лихорадочно одеваясь. – Нас тут как цыплят перебьют.

– Не паникуй. Воевать будем. – мрачно буркнул Максим Иванович, так же натягивая брюки.

Ого! Он с собой и одежду с лавки прихватил! Опытный… Видимо, не в первый раз под обстрел попадает, если в таких обстоятельствах башку на плечах холодной держит. Раз такой матёрый – ему и бразды правления в руки.

Зазвенело разбитое очередным выстрелом стекло.

– Алёшка! Падай на пол, чтобы не зацепили! И бинт какой-нибудь с ватой дай! Только ползком, ползком!

Только тут я увидел, что левое плечо Коробова покрыто кровью. Значит, поймал железо; не только по мне палили, как изначально предполагал. Он заметил мой взгляд, и, кривя лицо, ответил:

– В плечо угодило. Явно пуля. Раны от дроби с картечью по-другому выглядят. Значит так, сейчас в дом заходим на карачках, голову не поднимать. Их там как минимум двое, может больше… – от выстрела посыпалось ещё одно оконное стекло, – и ждём моей команды отходить.

– Куда отходить?

Но ответить он не успел. В сени вполз трясущийся от страха Лёха, вполголоса бормоча молитвы, и протянул бинт с ватой.

– Перевязки делать умеешь?

– Так себе, – честно признался я. – В теории, в основном.

– Будем воплощать теорию в практику. Не бойся, главное – потуже вяжи.

С грехом пополам, но мне удалось с первого раза наложить относительно нормальную повязку. Полковник мельком взглянул на плод моих усилий, согласно кивнул и продолжил, обращаясь к послушнику:

– Алексей, лаз в порядке?

Тот мелко, часто закивал, не переставая взывать к высшим силам. Коробов взял его за подбородок, с силой поднял лицо вверх, и негромко, ласково, словно малышу, принялся давать указания:

– Сейчас ползи к крышке подпола, открой её и лезь вниз. В лаз не суйся, просто дождись нас. Всё будет хорошо, – он внимательно смотрел в глаза насмерть перепуганному человеку. – Всё. Будет. Хорошо. Начали!

Послушник пополз обратно, я уже было собрался следом, однако твёрдая офицерская рука меня придержала.

– Значит смотри, Витя, – он выглядел очень… задумчивым и виноватым. – Оружия здесь нет, только лаз под землёй туда, в развалины, идёт. Тварелюб на досуге прокопал на всякий случай. Из полноценных боевых единиц – ты один. Алексей не воин, огонь вести не будет. Я – сам видишь, подстреленный. Сейчас они, – кивок головы указал на двери, – подбираться начнут. Медленно, но верно. Потом нас или гранатами закидают, или дом подожгут. Спрятаться мы сможем, но тебе придётся изображать видимость боя до времени. Иначе неладное заподозрят и нам точно крышка. Дело осложняется тем, что в доме полно окон и четыре стороны – контролировать и обороняться даже двум полноценным стрелкам в таких условиях невозможно. Предлагаю поступить хитрее – первым послушник спускается в укрытие, затем мы с тобой понемногу вслепую в окна стреляем, имитируя видимость боя. Надолго такой показухи не хватит, но надолго и не надо. Когда совсем горячо станет – уходим и мы, предварительно запалив дом, если эти козлы сами нам такой подарок не сделают. Ну или всех победим, если совсем повезёт – хотя это вряд ли… Так вот, пересидим под землёй, пока не уйдут. Пусть думают, что сгорели. Разбирать пепелище никто не станет, оно долго тлеть будет.

– Как узнаем, что ушли?

– Никак. Сутки придётся просидеть, дольше смысла нет. Ну не караул же они тут поставят!

План выглядел единственно верным на мой неискушённый взгляд, поэтому долго не раздумывал.

– Согласен! Только вы чем воевать собрались?

Вместо ответа полковник продемонстрировал мне свой ПМ, который достал из штатной поясной кобуры. Так вот зачем он рисковал, с тряпками под пулями бегая! Пистолет конечно не винтовка, но лучше, чем ничего.

– Я пока его до поры придержу. В перестрелке от него толку ноль, так что пусть думают, что у нас только ружьё.

Согласно кивнув, достал из заплечника патроны и рассовал их по карманам, после чего встал на четыре точки и бодро потрусил в дом. Увидь сейчас меня Зюзя – смеялась бы, наверное, от моей неуклюжести… Только бы не прибежала сюда! Только бы не прибежала…

А вот Коробов задержался. Он старательно шарил по полу в полутёмных сенях, словно искал что-то. Нашёл, шёпотом выругался и пополз за мной.

– Обувь я искал. Моя на улице осталась. Нашёл тапки старые, да маленькие они совсем. Придётся босиком побегать.

Мне оставалось лишь сочувствовать. Весь пол в единственной комнате был обильно усеян осколками стёкол самой разной величины.

В доме послушника я был впервые, потому не преминул осмотреться. Аскетичная здесь обстановка: стол, стул, шкаф, кровать, большая русская печь. Лишь в углу, красиво украшенные засохшими цветами и веточками, были иконы, освещаемые дрожащим на сквозняках огоньком лампады. Снова свистнула пуля, угодившая в стену и выбившая небольшую щепку. И чего палят в пустоту? Боеприпасы, что ли, девать некуда?

Из открытого входа в подпол показалась голова Лёхи.

– Я Бубличка уже вниз спустил. – послушник явно пришёл в себя. – Дальше что? Иконы собираем?!

– Внизу сиди!!! – рявкнул на него из-за моей спины Максим Иванович. – Кому сказано!

Но тут хозяин проявил неожиданное упорство. Не слушая никого, он выбрался в комнату и, не переставая бубнить: «Иконы… Нельзя их тут оставлять… Как же это…», проворно метнулся в красный угол.

– Идиот! На пол!!!

Этого Алексей уже не услышал. Очередной выстрел угодил послушнику в голову, забрызгав её содержимым лики святых, грозно глядящих из своего угла на не поумневшее за два тысячелетия от прихода Христа человечество. Второй выстрел толкнул несчастного в спину. Его тело завалилось на стену и, оставляя красный след, сползло вниз.

– Хана божьему человеку. Сам дурак! – зло проговорил полковник, сплёвывая. – Чего не слушался?! Ладно… Это его выбор. Потом о нём поплачем, пока выживать надо. Они уже совсем близко подошли, сейчас начнётся…

Мы рассредоточились по противоположным углам, усиленно следя за любыми движениями в окнах. Фикция. Практически ничего мы из своих мёртвых зон не видели, так, время тянули. Я даже пару раз стрельнул, как уговаривались, чтобы нападающие не расслаблялись. В ответ тоже не стали молчать. Несколько пуль, прилетевших с разных сторон, ясно подтверждали слова Коробова о том, что здесь воевать не получится.

– Витя! – раздалось из противоположного угла. – Я немного керосина нашёл, так что давай, пошуми посильнее, а потом валим. Хватит тут прохлаждаться.

Я не ответил. В этот момент моё внимание было приковано к левому от меня окну. Там, среди остатков деревни, в узком кусочке видимого пространства, пару раз мелькнули странные тени. Достал из сидора бинокль – вот и пригодился, приложил оптику к глазам, стал всматриваться.

Зрение меня не подвело. Скрываясь среди фундаментов и остовов печей, в нашу сторону смотрели волки. Я насчитал двух. Это как? Люди и… и волки? Вместе?! Новый выстрел подтвердил увиденное. Пуля, судя по отметке на стене, прилетела как раз с той стороны.

– Не спи! Витя! Витя!!! – выдернул меня из раздумий голос офицера.

– Ага, сейчас… – выстрел, выстрел, выстрел в другую сторону, особо не целясь. Кто-то взвизгнул. Неужели попал сдуру? Выстрел, и ещё один… – Иваныч, давай!

Мой голос утонул в ответном огне напавших. Казалось, пули летят отовсюду, заканчивая свой путь в треске отлетающих от брёвен щепок. Тем временем Коробов уже спускался в подпол, отчаянно делая знаки следовать за ним. Противно воняло керосином. Пора!

Чиркнула спичка и огонь нехотя пополз по полу. Да что же это такое?!! Когда не надо – из дома в секунды факел разгорается, когда надо – не допросишься эту капризную стихию! В пламя полетело всё, что хоть немного могло гореть. Стало получше – красные язычки уже уверенно разбегались по стене. Теперь подушка… Отлично! Жутко завоняло горелым пером пополам с палёными тряпками, задымило во все стороны сразу. Я быстро перезарядил оружие и сделал пару выстрелов, старательно поддерживая легенду «Умираю, но не сдаюсь!» В комнате видимость стала совсем нулевой, дышать стало решительно нечем, пожар разгорался.

На брюхе, стараясь не реагировать на творящийся вокруг апокалипсис, дополз к подполу и резво, мечтая ненароком не столкнуть стоящего на лестнице Коробова, юркнул вниз. Крышка захлопнулась, и мы очутились в полной темноте. Прощай, послушник Лёха!

Глава двенадцатая

Как только захлопнулась крышка подпола, сразу стало темно. Сверху ещё доносились приглушённые звуки стрельбы, начинал слышаться треск брёвен, легко посвистывал в разбитых окнах ветер. Однако все эти звуки отходили на второй план без света. Я понимал, что стою на приставной лестнице под горящим домом и мне необходимо просто спуститься, найти лаз и свалить отсюда подальше. Но всё равно, полное отсутствие хоть каких-то видимых ориентиров заставило с непривычки замереть, опасливо прощупывая воздух подошвой в поисках ступеньки. Лишь сопение Коробова убеждало в реальности происходящего, не давая впасть в детские страхи.

– Да прыгай вниз, тут не высоко, – злобным шипением разогнал моё смятение офицер. – Чего ты замер? Сейчас дым сюда пойдёт!

Я прыгнул вниз, инстинктивно ожидая затяжного, жуткого полёта в абсолютную мглу. И, конечно, сразу почувствовал упругий земляной пол ногами. Стало спокойно. Странная штука – человеческие предрассудки. Как сорняк вылезают всякие бредовые штуки при даже временной потере одного из органов чувств. В моём сегодняшнем случае – зрения. Умом вроде и понимаешь всю абсурдность ситуации, а поделать почти ничего не можешь, пока не совершишь первый шаг.

Грузно спустился Максим Иванович. Покряхтел, вздохнул.

– Огонь зажги, ни видно же ничего.

Чиркнула спичка, неровным светом выхватив кусочек кирпичной стены, непонятные банки, серое, с мешками под глазами, лицо военного.

– Там, – он уверенно направился к соседней стене и я, присмотревшись, увидел, кусок шифера, закрывавшего наш путь на свободу.

Зажёг вторую спичку от первой и двинул вслед за полковником, уже скрывающимся на четвереньках в небольшой, неприглядной дыре. Неожиданно передо мной беззвучно промелькнула тень. Чуть не поседел, пока понял, что это абсолютно чёрный Бублик тоже хочет убраться отсюда куда подальше. Вот с-собака!!! Хоть бы отозвался как! Мы же про него совершенно забыли в этой кутерьме. Пришлось ползти замыкающим.

– Витя! Там подпорки на входе. Выбей их аккуратно, лаз запечатаем, чтобы в дыму не задохнуться. Не бойся, тут ползти, я думаю, метров сорок, потом выход.

Запалил очередной огонёк и увидел, что от обрушения вход защищают лишь пара столбиков и поперечная доска на них. Хиленькая конструкция, специально с такой небрежностью сделана. Дальше крепь была и приличней с виду, и массивней. Чуть отполз, примерился, и прикладом «мурки» двинул по одной из подпорок. С силой даже перестарался – вылетела она как ракета со своего места. Землю просела. Не став тянуть, выбил и вторую стойку. Вход немедленно завалило, спичка погасла.

Извиваться, подобно змее, не пришлось – путь наверх оказался весьма удобным для передвижения как ползком, так и на четырёх конечностях, поэтому довольно скоро моя рука уткнулась в собачью задницу.

– Дошли? – не мог не спросить я.

– Дошли. Свет вижу через щели сверху, лёгкий сквозняк есть, так что от удушья не загнёмся. А теперь заткнись и можешь даже поспать, если к храпу не склонен. Там сейчас хоть и дым с треском, но не будем будить лихо. Я думаю, к нам в гости зашло не менее трёх, а скорее четырёх стрелков, и не факт, что им вокруг не взбредёт пошляться. Так что лежим тихо и не отсвечиваем.

Сам не знаю, как, но почти сразу задремал. А чем ещё заниматься? Разбудил меня визг и тихий скулёж, переходящий в негромкий вой, где-то неподалёку.

– Они ушли, – раздалось в голове. – Можно выходить. Это Рося.

Спросонья я сначала не понял, кто со мной говорит, однако потом сообразил – Бублик. Странный он. Про послушника ничего не спросил, словно и не было его. Вот и вся память… Додумать плохо о лабрадоре не успел – шёпот Коробова погнал всю нашу недружную компанию к солнечному свету. Видно, собаку слышал и он. Мы все зашевелились и принялись выбираться.

Сначала вылез офицер, затем я подал ему неожиданно оказавшегося тяжёлым лабрадора и, наконец, выбрался сам. Как и говорил полковник, выход из лаза располагался метрах в тридцати-сорока от ещё тлеющего пепелища Лёхиного дома, в укромном уголке среди строительного хлама.

Нас уже ждали. Дрожащая от радости и постоянно переминающаяся с лапы на лапу от перевозбуждения Зюзя, угрюмые Пряник с Калачом, опустившая голову к земле голову Рося, и Мурка, гневно переводящая взгляд с высоты печной трубы с меня на офицера.

– Алёши больше нет. Его убили… – первым заговорил Бублик, разрушая неприятное молчание. – Они не виноваты в его смерти.

Дальше я его не слышал. Он говорил со своими уже без нас, потому оставалось лишь гадать, что старый пёс им рассказывает. Значит, не забыл он про своего… НЕ ВРАГА – вспомнились мне слова покойного. Уважаю, извини, что в горячке плохо о тебе думал.

Через минуту с разумными стали происходить странные вещи. Глаза кабанов покраснели, шерсть вздыбилась, раздались жуткие, словно напильником по стеклу, горловые звуки. Рося зарычала, Мурка грациозно спрыгнула на землю, грозной походкой начав кружить вокруг товарищей. И только моя подруга не поддалась возбуждению. Она очень внимательно, с прищуром, вглядывалась в Бублика.

– Нет!!! Вы никуда не пойдёте!!! – взорвалось у меня в голове. – Я запрещаю!!!

Визг, рычание, шипение, удары лапами по земле.

– Нет!!! Нет!!!– и, уже мягче. – Мы отомстим, обязательно отомстим. Мы же умеем ждать? Они не смогут… – голос лабрадора опять пропал.

Видимо, в состоянии сильного возбуждения он не нарочно «подсоединил нас к конференции». Мстить, значит, собрались… Наверное, правильное желание… И решение их вожака тоже правильное. Нападать на вооружённых людей с волками таким составом просто глупо – все полягут. Потому и переводит их гнев мудрый пёс «на потом». А когда это потом наступит – уже другой разговор. Ладно, сами пусть разбираются.

– Зюзя, ты знаешь, кто здесь был? – решил я прояснить обстановку.

– Три человек, четыре волки. Я не видела, ходила, – замельтешил калейдоскоп из деревьев, кабаньих рож, травы, догонялок с Росей, – нашла только пахнуть где лежали.

– Пойдём, покажешь.

Оставив жителей бывшего Алёшкиного подворья одних, мы пошли осмотреться. Коробов немедленно увязался за нами. Ему, наверное, тоже было неприятно быть пассивным наблюдателем звериного горя, потому и воспользовался первым подвернувшимся поводом смыться – и я его понимаю. Сам по той же причине затеял это мероприятие.

Найти, кроме множества свежих винтовочных гильз и позиций стрелков, больше ничего не удалось. Никаких пятен крови или ещё чего, позволяющего понять, кто на нас напал или почему. Жаль. Получается, вскрик после одного из моих выстрелов за окном мне почудился в суматохе. Что же, бывает…

Велосипеды, на которых приехал офицер с тем парнем, сгорели. Да вообще всё сгорело – и дом, и баня, и дровяник, даже забор кое-где обуглился. А вот трупа Коростылёва видно нигде не было. В пламя бросили, наверное, чтобы следов меньше оставлять.

Такие результаты меня совершенно не устраивали, и я решил прояснить у полковника. Вдруг из-за его заморочек меня тут зажарить пытались?

– Максим Иванович, кто это был? У меня таких врагов нет.

– Без понятия, Витя… Без понятия…

– Да хорош сказки рассказывать! Гуляли они тут, а пострелять так, для забавы решили!

Коробов остановился, уставился в меня нехорошим, тяжёлым взглядом.

– Виктор. Слово даю, что не знаю, кто это. Сам хотел тебя расспросить про купцов. Думал, понять происходящее поможет, – и, неожиданно, сменил тему. – Ты до гарнизона мне дойти поможешь? Сам я не ходок – и кровопотеря о себе знать даёт, и босиком по стеклу бегать вредно. Все пятки изрезал.

Я задумался. Помочь, конечно, надо. Вот только слишком свежим был урок, что преподали мне в Фоминске.

– Нет, не пойду. До ближайшего жилья проведу, а там сами разбирайтесь. И вот, – я протянул ему отрезы ткани, что нёс для обмена. – Оберните ноги, хоть какая-то защита получится.

Полковник не стал отнекиваться и, усевшись на траву, ловко соорудил себе подобие онучей. Затем поднялся, прошёлся, улыбнулся. Посмотрел на Зюзю.

– Твоя?

– Со мной. Я ей не хозяин.

Он снова прошёлся, критически осмотрел обмотки. Понятно, переживает, чтобы не расползлись при первых шагах – позору не оберёшься.

– Спасибо. Так значительно лучше. Надо идти, чтобы до темноты добраться.

– Хорошо. Давайте только с ними попрощаемся.

Мы вернулись к продолжавшим своё беззвучное обсуждение зверям, и я захотел сказать им что-то ободряющее, правильное, однако не нашёл слов. Максим Иванович тоже стоял с потерянным видом.

– Идите. Мы сами, – правильно истолковал наше замешательство Бублик.

– Может, к нам переберётесь? – спросил офицер. – Тяжело одним будет.

– Мы сами, – повторил свой ответ лабрадор и отвернулся к своим.

– Как идти? А если опять волки с этими… стрелками нападут? – опасливо обозначил свои страхи я.

– Думаешь, если тут останемся, они нас расцелуют? – в тон мне ответил Коробов.

Наши препирания прекратил пёс.

– Идите. Они в другую сторону ушли. Вас предупредят об опасности. Не бойтесь. Уходите!

– Ну, как знаете… Пойдём, Витя.

Я попрощался с разумными, невнятно пробурчав какие-то слова, и мы пошли. Полковник двигался уверенно, явно по знакомой дороге, вот только медленно, иногда останавливаясь на отдых. Зюзя, как обычно, нарезала вокруг нас круги, стараясь предупредить любую опасность.

Некоторое время шли молча, каждый думал о своём. Однако, после нескольких дежурных и ничего незначащих реплик беседа завязалась сама собой. Не скажу, что был этому рад, отвечал больше из вежливости. Хороших воспоминаний об этом человеке у меня практически не было, а вот отвращение было. Семь лет. Семь грёбаных лет я отдал ему и его подчинённым. Коробов, похоже, это понимал, однако извечная тяга человека скоротать дорогу беседой взяла верх.

– Ты с базы как шёл?

– В сторону Рыбинска, дальше по просёлкам и закоулкам всяким. Через Владимирскую область, в общем.

– А я через Ярославль, затем Углич, только потом в Тверь двинул. Потому и не встретились. Знаешь, когда я вас на волю отпустил, так там такое началось! А ну ка, вся рабсила исчезла! Меня в тот же день и низложили, если пиратскими терминами пользоваться. Догадываешься, наверное, что к этому и так всё шло.

– Догадывался. Нас конвоиры на работы выведут, а сами шушукаются, искоса поглядывая. Как будто мы тупые! Мужики, кроме труда и койки хоть и не видели ничего, но ведь и не глухие были.

– Понимаю. Я не догадывался, знал наверняка. Наш микромир маленький, шила в мешке не утаить было при всём желании. Когда сообщили, что ни сегодня, так завтра переворот будет – решил подготовиться. Потому и бригаду твою отпустил – пусть попляшут сами по посевам, не всё же им на чужих горбах жировать. Там ведь как было – помощник мой со спецами к власти рвались, о карьерном росте мечтали. Тот случай, с Андреем, только катализатором стал. Мгновенно собрание провели, матом покрыли и на ворота указали. Более радикально разбираться со мной побоялись, не все за новыми отцами-командирами готовы были идти. Пришлось семью в охапку и дёру. Одно радует – не сам пошёл. Со мной ещё пара толковых ребят со своими двинули. Не по нутру им перемены были, не верили они в ласковые обещания.

Догонять нас никто не стал. Наверное, думали, что сами передохнем по ходу, однако, как видишь, просчитались. Так вот, дошли мы, значит, до тверского Слизня…

– До чего? – изумлённо переспросил я.

– До Слизня. А ты что, не знаешь ничего? Счастливый человек… – Коробов горько вздохнул. – Везёт тебе…

– В чём везёт? Максим Иванович, подробнее давай.

– Рядом с Мигалово – это аэродром такой недалеко от города, через пару лет после прилёта инопланетян, появилась престранная хреновина. Высота метров сто, диаметр метров двадцать; вся склизкая, липкая, зеленоватая, по форме больше всего на шпиль похожа. Из макушки луч в небо уходит. Слабенький, еле видный. Народ её Слизнем и назвал – а что, очень в точку получилось. Удивительная штука, я тебе скажу. В радиусе двухсот метров от этой приблуды законы физики работают лишь наполовину. Нет, гравитация с оптикой без изменений, но вот электричества нет, даже статического. Пока она росла, тамошние умельцы и из артиллерии по ней лупили, и взрывчатку подкладывали – до одного места. Снаряды произвольно изменяли траектории, взрывчатые вещества не действовали даже при попытках их использовать дедовскими методами – в труху превращались прямо на глазах. Своими глазами фокус видел – на краю этой странной зоны бросают РГДшку без чеки, а она ненужной железкой на землю падает. Затем подбирают – и за пределы означенного радиуса выбрасывают – взрывается как миленькая!

Зато подойти к ней – без проблем. Потрогать можно, но хоть кусочек отодрать – бесполезное занятие. Прочная вещь, проверяли. Поначалу изучать пытались – да куда там! Приборов нужных после импульса нет, пришлось ограничиться лишь визуальными наблюдениями. Вот тут она себя и проявила…

Рядом с этой хероборой майор один поселился в палатке, от туберкулёза в последней стадии страдающий. Правильный мужик! Ушёл из поселения, чтобы не быть рассадником инфекции и перед смертью хоть что-то полезное успеть сделать. И вот, значит, живёт он рядом с ней, каждый день замеры делает, журнал наблюдений пишет; ему раз в неделю паёк приносят. А только стали замечать, что майор с каждым разом лучше и лучше выглядит. Морда округлилась, румяный, что твоё яблоко, стал. Врачи, кто был, осмотрели его и признали, что здоровей слона человек. Даже зубы без единой дырки!

Потом к Слизню принесли ещё больного, который одной ногой на том свете стоял – выздоровел! Потом ещё – опять здоровый! Вот тогда и смекнули, что эта инопланетная штука может быть очень даже полезна. Самые хитрые быстренько переселились туда, периметр охранный по всей науке возвели, вход только по пропускам. За радиусом такой укрепрайон забабахали – что ты… с танковой поддержкой не взломаешь! И засекретили всё, конечно. Я случайно узнал, от старого товарища – в Дагестане вместе служили. Да и то по пьянке. Сначала не поверил, но в доказательство он показал шрамы, которые на моих глазах заработал, когда на растяжке подорвался. Так вот, их не было! Понимаешь?! Гладкая, чистая кожа. Клялся, что и здоровьишко получше стало, и шишка стоит как у пятнадцатилетнего!

С утра, когда расставались, я присмотрелся к нему на трезвую голову. Да… было на что глянуть… Нам обоим под шестьдесят, вот только ему в жизни не дашь такой возраст. Седины практически нет, весь такой… как молочный поросёночек – упругий и красивый. На вид от силы лет тридцать пять – сорок. Когда попытался поподробнее разведать, как это приятель так ловко устроился и не поможет ли бывшему сослуживцу – он меня послал и, вполголоса, посоветовал валить отсюда куда подальше. Ну или в старом поселении объедки подбирать.

Покрутился, пооблизывался… А ты думаешь, что с возрастом улучшаешься, как коньяк? Погоди, Витя, погоди… Доживёшь до моих лет – поймёшь, как это, когда каждое утро болит что-нибудь новенькое…

– Да ничего я не думаю. Точнее думаю, только про другое.

Полковник в очередной раз остановился, утёр пот с бледного лба, отдышался.

– И о чём думаешь, если это не страшная тайна?

Я не повёлся на издёвку. Не со зла он, больно человеку, вот и отвлекается, как может.

– Не тайна. Думаю, что делать с такими вот Слизнями.

– А зачем с ними что-то делать? – искренне удивившись, спросил Максим Иванович. – Чем они тебе мешают?

– Ну-у, – замялся я. – Не из нашего мира ведь эта штука, а если чего отчебучит…

– Молодо-зелено… Может, и отчебучит. А может, и нет… Ты вот когда в то время жил, сильно задумывался, сколько всякой заразы вокруг тебя? Химические заводы, атомные станции, всевозможное оружие массового поражения – и не упомнишь всего. И ничего – жили себе и жили. Потому что привыкли. Вот и к ним – привыкни, тем более что вреда от них никакого пока не выявили, только польза одна.

– Допустим. Но интересно ведь, что это такое, – не унимался я, съедаемый любопытством.

– Хрен его знает, что это такое. Мигаловский приятель намекал, что вроде как на маяк похоже, только космический. Что же, вполне может быть. Работает в автоматическом режиме, сигнал подаёт, никому, по сути, не мешает.

– Один маяк? И ради этого столько всего наворотили?!

– Не пытай меня, не знаю я больше! И так наболтал сверх всякой меры! Одно скажу – запомни, если ты чего-то не знаешь – это не значит, что этого нет. Сложная мысль, знаю, но ты уж постарайся её осилить.

Некоторое время шли молча. Услышанное от Коробова не то чтобы выбивалось из картины перевёрнутого к верху тормашками мира, но запросто в голове не укладывалось. Слизень или Слизни, омолодившиеся здоровые люди, космический маяк – катавасия сплошная. Потом поразмыслю…

Офицер между тем продолжил:

– … В общем, решили мы идти на юг. Во время мора многие туда направились, особенно после первой зимы. В дороге всякое случалось, но сюда смогли дойти без потерь. Как раз в том году и добрались. Осели, разобрались – что к чему, меня комендантом гарнизона выбрали после смерти предыдущего… Поселение ведь на три четверти военное… Знаешь, мы – армейцы, всегда стараемся вместе держаться. Так всем проще. Не надо рассусоливать, как со штатскими. Отдал приказ – в ответ козырнули и приняли к исполнению. Так и живём.

– Дальше не собираетесь? К морю и мандаринам? К людям, если они есть, наконец?

– Нет никакого дальше, Витя. Просто нет. В семидесяти километрах южнее по железке посёлок был, душ в сто двадцать. Торговали, общались, ярмарку в конце лета устраивали. А этой весной сунулись туда – а там пусто. Людей нет, трупов нет, в домах все вещи как попало раскиданы – словно в впопыхах собирались. В амбарах, домах – ничего мало-мальски ценного. Пусто. Только вот к нам никто не приходил, а больше им соваться некуда. И как все припас утащили – тоже большой вопрос. В общем, где люди – неизвестно. Разведка по окрестностям пошныряла – следов не нашла. Как корова языком слизала! Так что думай, куда тебе дальше идти. Я из личного дела помню, откуда ты, такой красивый, родом. Подумай! Подумай о рисках!

– Спасибо за предупреждение. Учту. Буду двигаться осторожнее.

– Ты дурак?! Я тебе открытым текстом говорю, что сила, которая с посёлком смогла справиться – тебя попросту сожрёт и не заметит!

Достал он меня. Это моё личное дело – куда мне идти и где сложить голову. Однако хамить не стал, ограничился коротким:

– Я. Вас. Услышал.

Коробов недовольно фыркнул, но дальше настаивать на своём не решился, мудро сменив тему:

– Расскажи мне про нападение волков. Я, собственно, ради этого к Алексею тогда и приехал.

Странно, но это подняло мне настроение. Не люблю, когда старшие по социальному статусу или по возрасту давят на меня. Может, поэтому и в начальники никогда не мечтал выбиться – гибкости во мне, прогнуться или покивать вежливо, нет вообще. Максимум – промолчать смогу, и то далеко не всегда.

Я честно рассказал обо всём: о скелете волка в броне, о вырезанном доме, о нападении на купцов, о том, что твари были вместе с нападавшими. Не знаю зачем, но не стал молчать и про базу, где познакомился с доберманом, даже показал её примерное расположение в своём атласе. Надеюсь, ему эта информация пригодится, он мужик, при всех недостатках, дельный.

По окончании моего нудного и длинного рассказа полковник впал в задумчивость.

– Значит, говоришь, и до Фоминска добрались?.. Тогда понятно…

– Понятно что?!

– Дела наши плохие, вот что понятно. Смотри, – он остановился, отломил прутик от куста и принялся рисовать в пыли обочины. – Вот круг. Это наш гарнизон. Вот две дороги, – от круга разошлись две чёрточки. Вот железка, – ещё черта. Тварей видели тут и тут, но стрельбой отогнали, – прутик ткнул в две точки на дорогах. Теперь здесь, где напали на тебя, – третья точка, с другой стороны от гарнизона. И сегодняшний инцидент, – точка чуть в стороне. А ещё где-то их просто не заметили… Получается, что по кругу нас обкладывают. Вот только кто?

– Я не знаю. На разведку похоже. Только зачем купцов тогда резать было?

– Чтобы выходы из поселения запечатать и страху нагнать. Чтобы народ в стадо сбился и трясся от ужаса. Партизанская методика. А что в Фоминске случилось? Тут недавно их торгаши все в мыле приезжали – просили всех не местных попридержать и им выдать.

– Твари хутор вырезали. Я там был сразу после нападения. Наследил обувью. Сами понимаете…

Коробов потребовал:

– Подробнее.

Пришлось вывалить на него все мерзкие подробности. Он слушал молча, запоминал. По окончании повествования горько вздохнул:

– Жалко старика. Она одна у него была, на сколько знаю… Ладно, тебя их просьба не касается, не было у нас никакого Вити. Пошли быстрее, время поджимает.

Минут через пятнадцать показался блокпост.

– Всё, Максим Иванович, пришли. Дальше каждый сам по себе.

– Не передумал? – снова уточнил он и, увидев мой скептический взгляд, стал прощаться. – Вижу, что нет. Хорошо. Иди своей дорогой. Только запомни, если снова сюда попадёшь, скажи любому караульному: «Жёлтый». Это кодовое слово, сразу ко мне без задержек доставят.

– Хорошо. Прощайте, – уже разворачиваясь, произнёс я и быстро пошёл обратно. Не люблю места с вооружёнными людьми на дорогах, нет там ничего хорошего.

Только миновал поворот, как из кустов выскочили Зюзя и Рося.

– А она тут что делает?! – удивление сдержать не удалось.

– Она прибегать звать обратно. Бублик тебя хотеть видеть, – услышал я Зюзин голос в голове. – Просить помощь.

Мне оставалось лишь мысленно выругаться. Сюда около десятки оттопал, обратно столько же – ноги у меня запасные есть, что ли? Очень хотелось послать всех куда подальше и завалиться спать, тем более что уже вовсю сгущались сумерки. Устал я за этот день, очень устал.

– Помоги. Пожалуйста, – странный голос, не Зюзин, более тонкий, колокольчиком прозвенел в мозгу. Понятно, Рося со мной заговорила. А что, некрупной, лёгкой собаке он вполне подходил.

– Что у вас случилось?

В этот раз ответила доберман:

– Они,– я увидел две кабаньи рожи и Муркину разъярённую физиономию, – не слушать старший. Идти мстить, говорить враг не далеко, близко. Бублик уговорить их дождаться ты для помощь, или злые люди убить и их.

– Понятно. Пошли.

… Вернулся к пепелищу я уже совсем ночью. Там меня ждала всё та же компания, даже, по-моему, на тех самых местах, где я их видел в последний раз. При моём появлении кабаны радостно захрюкали, кошка тут же подбежала и стала, по древнему кошачьему обычаю, путаться под ногами и тереться об сапоги. Лишь старый пёс не выразил никаких эмоций, грустно посмотрев мне в глаза.

– Спасибо, что вернулся. Моя… стая, хотя тут слово семья лучше подойдёт, требует мести за Алексея. Я их отговорить не смог. Там три человека с оружием и пять волков, один из них ранен. Мы хотим утром напасть и убить людей. Ты поможешь нам?

– Два вопроса. Первый – чем помочь нужно. Второй – как вы побеждать собрались? Волки опасны.

– С волками я сам разберусь. Мы не враги, между нами и их семьёй пока нет крови.

Я обдумал его слова. По здравому размышлению они выглядели полным бредом, однако уверенность, с которой лабрадор их произносил, вселяла сомнения в первоначальных выводах.

– Почему ты думаешь, что с ними можно договориться?

– Потому что мы не люди. Нам нечего делить. Все разумные стараются жить в мире. Мы – не люди,– ещё раз повторил он. – Нам не нужны война и смерть. Мы умнее.

– Пусть так. Что должен буду сделать я?

– У тебя есть оружие. Если будет плохо – стреляй, если нет – не вмешивайся.

Я призадумался. С одной стороны, помочь питомцам покойного послушника – это правильно. По-человечески правильно. С другой – можно просто уйти, не ввязываясь в очередное сомнительное приключение. Да, мучаясь угрызениями совести и под молчаливым укором Зюзи, зато живому. Я не герой, и во мне нет места для подвига. Моя цель не предполагает ввязываться в локальные войны и чужие разборки.

А потом мне вспомнилась моя спутница там, на ночном поле у стана. Никто тогда её не заставлял искать дорогу ко мне, могла ведь и уйти, оставить меня тянуть свою трёшку в лямках плуга. Затем перед глазами встал улыбчивый, скромный послушник Лёха. Может, из-за меня ведь он там, в пожарище остался… И мне стало стыдно.

– Помогу. Только по ночи я не ходок, и не вижу ничего, и отдых нужен.

– Хорошо. Ложись спать. Тебя разбудят и проведут. Тут недалеко.

Моё согласие вызвало явное одобрение у остальных. Один из кабанов даже ткнулся своим влажным, холодным пятачком мне в руку. Но мне было уже не до нежностей. Отойдя чуть в сторону, я буквально рухнул на траву и мгновенно уснул – сказались все сегодняшние переживания.

Глава тринадцатая

Я не верил, что я спал. Ещё глаза не успел закрыть, как доберман уже стала теребить меня лапой. Нельзя же так! Всем нужен отдых, иначе никак.

– Зюзя, отстань, – попробовал отмахнуться от назойливой собаки. – давай ещё пять минут…

– Идти. Все ждать. Скоро утро.

Выражая всем своим видом недовольство, с бурчанием поднялся и засобирался в путь. Она была права – на востоке уже начинала проявляться полоска рассвета. До чего же коротки летние ночи! Давя зевоту, начал растирать уши и лицо руками, чтобы быстрее прогнать дремоту и взбодриться.

– Готов. Показывай дорогу.

Откуда-то сбоку возникла Рося и немедленно потрусила, постоянно оглядываясь, в сторону редких деревьев, что росли к западу от теперь уже окончательно пустой деревни. Мы двинулись за ней.

Примерно через час – полтора ходу, на опушке небольшой рощи нас встретила Мурка. Покрутившись, сколько положено, вокруг ног и лап, она как-то очень ловко заскользила в траве с удивительной для кошачьей скорости, практически не отставая от четвероногой проводницы. Радостное похрюкивание-повизгивание сообщило о конце маршрута. Все были тут, кроме пса.

– А Бублик где? – сам собой сорвался с языка вопрос.

– Он идти говорить к волки. Скоро быть.

Я уселся рядом с остальными, потянулся, позевал. Мурка зачем-то немедленно вскарабкалась мне на плечо и уселась, уцепившись когтями за одежду и царапая кожу. Не больно – скорее, неприятно. Ладно, пусть сидит. Все кошки такие. Понимая опасность предстоящей затеи для зверей, решил попробовать снова воззвать к их разуму и уже было собрался толкнуть проникновенную речь, когда неожиданно ко мне обратился Бублик.

– Пожалуйста положи оружие как можно дальше и сиди спокойно, ничему не удивляйся.

Обернувшись, я действительно увидел лабрадора, только что вышедшего из кустов и медленной, хромающей походкой бредущего к нам.

– Сделай как я сказал.

Ничего не понимая, выполнил его просьбу – отодвинул «мурку» как можно дальше от себя и теперь ожидал продолжения. Краем глаза отметил, что никто из четвероногих беспокойства, включая добермана, не проявляет. Между тем начали происходить удивительные вещи. Вслед за псом на опушку вышли две здоровенные собаки, неприязненно посматривающие на меня. В животе, при одном взгляде на их солидные зубы, противно закрутило. Но это было ещё не всё. За ними, с треском и сопением, прямо через кусты проломился здоровенный, раза в полтора больше Пряника с Калачом, кабан. Остановился, обвёл всех раздражённым, немигающим взглядом. Особенно долго рассматривал меня, демонстрируя жёлтые, неровные клыки, почти бивни.

К нам подходить твари не стали, расположившись неподалёку. Неожиданно среди них, как по волшебству, возник дымчатый, пушистый котяра. Он был единственным, кто не обратил на меня ровным счётом никакого внимания. Его зелёные глаза внимательно смотрели на Мурку.

– Они пришли мстить за Алексея. Он не был их семьёй, но был другом. Помогал, лечил.

Я ошалело смотрел на новых мстителей.

– Он мне ничего такого не рассказывал…

– Он никому про них не рассказывал. Они живут сами по себе, на глаза людям не попадаются. Зачем?

Лёха, Лёха… Мне стало ещё более стыдно, чем вчера. Вот как надо прожить – чтобы за тебя было кому отомстить! Эти ребята сейчас такие поминки устроят – весь лес ахнет. Словно прочитав мои мысли, Бублик продолжил:

– Это не все. Здесь только те, кто был рядом. Остальные пока не знают.

– Я понял. Говори, что нужно делать.

Звери прислушались.

– Волки нам мешать не будут, люди не из их семьи. Сейчас мы идём туда, где они спят.

– Часовые, – лабрадор удивлённо посмотрел на меня. Понятно, не совсем понял это слово. – Кто их охраняет?

– Волки. Но они ушли. Они,– пронеслась череда кабаньих и собачьих морд, – нападают первыми; потом, – хитрая кошачья физиономия; ты не подходи близко. Если мы не справимся, тогда стреляй.

Я не стал предлагать свои услуги в нападении на спящих людей. Это их месть, и они сами должны её осуществить.

Закончив говорить, лабрадор развернулся и побрёл обратно, в рощу. Остальные последовали за ним. Удивительно, но такие громоздкие и шумные звери, как кабаны при необходимости умеют передвигаться практически бесшумно и быстро. Никогда бы про свинов так не подумал! Все растворились в лесной зелени, со мной осталась только Зюзя и вездесущая Рося, по обыкновению легко бежавшая впереди, показывая дорогу.

К своему позору, я шёл медленнее всех, изо всех сил стараясь не хрустеть сухими ветками, в изобилии разбросанными вокруг. Через полчаса были на месте. Метрах в пятидесяти, среди деревьев, просматривалась большая поляна, на которой вокруг потухшего костра спали люди. Осмотрелся, выбрал позицию получше, приготовился к стрельбе и стал ждать. Доберман настороженно смотрела на будущее поле битвы, однако в драку не рвалась. «Умница, без башки не лезет» – подумалось мне. В этот же момент Рося исчезла, а буквально через каких-то тридцать секунд поляну огласили душераздирающий визг, утробное рычание, холодящие кровь кошачьи вопли.

… Спящие даже осознать ничего не успели. На них одновременно с нескольких сторон ураганом набросились все пришедшие мстить разумные, кроме лабрадора. Убийц Алексея рвали, топтали, грызли, разбрасывая куски плоти и густо измазываясь кровью. Никто из них не закричал, только иногда, среди яростных звуков упивающихся местью четвероногих, пробивался глубокий, нутряной хрип. Через пять минут, показавшихся мне вечностью, всё было закончено. Зелёная поляна сейчас больше всего напоминала филиал ада на земле.

Наверное, хорошо, что моя помощь не потребовалась. Быть участником такой расправы, без крайней необходимости, не пожелаешь и врагу.

Наконец к тварям, тяжело дышащим и только начавшим выходить из боевого безумия, вышел старый пёс. Он обошёл трупы, подолгу останавливаясь у каждого и внимательно вглядываясь в их лица. Удовлетворившись осмотром, неожиданно басовито рыкнул и четвероногие спокойно разбежались в разные стороны. Интересно, что он им сказал? Что-то пафосное в стиле: «Так будет с каждым» или «Мы выполнили свой долг»? Боюсь, не узнаю этого никогда. Спрашивать о таком у него или у Зюзи – верх неприличия.

– Посмотри их вещи. Там может быть полезное для тебя. – вывел меня из бестактных размышлений голос в голове.

Не прячась, кривясь от предстоящего зрелища, я вышел из своего укрытия. Нет, не мародёрствовать – брезгливо сейчас наживаться, а действительно поискать в вещах мертвецов что-либо полезное. Например – карту с пометками, где живут люди или куда ходить вообще не надо.

К сожалению, ничего найти не удалось. В рюкзаках и карманах человеческих ошмётков была всевозможная мелочь – патроны, крупы, спички, мелкобытовой хлам. И никаких намёков на то, откуда пришли эти деятели за своей погибелью. Единственное, что заинтересовало, это их оружие. У каждого был СКС – вещь хорошая, но не слишком удобная при длительных переходах. Потому что сделана исключительно под пулю. А в зайку или в птицу на излёте попасть из такой винтовки – это надо быть либо снайпером, либо чертовски везучим. Как ни крути, но обычное охотничье ружьё в разы целесообразнее с собой носить.

Закончив копание в чужих пожитках, я поспешил убраться из этого места куда глаза глядят, однако пёс меня остановил.

– Вернись назад и жди там. Есть ещё одно дело.

– Какое?

Но он ничего не ответил, скрывшись среди деревьев.

Странный он, этот Бублик. Постоянно какие-то недомолвки, скрытность, недосказанность. Хотя и вреда я от него не видел. Пожав плечами, вернулся обратно, сел на траву и, в ожидании неизвестно чего, произвёл ревизию своего имущества. К моему огромному сожалению, выяснилось, что у меня всего восемь патронов. Остальные израсходовал по волкам и во время пальбы в доме. И что делать? Опять по деревням шариться на удачу? Надо было у Коробова выпросить там, на посту, ну да чего теперь жалеть об этом? Зюзя дремала тут же, в тени, и совершенно не обращала внимания на моё невольное бурчание.

Неожиданно она встрепенулась, вскочила на ноги и начала всматриваться в заросли между деревьев, нервно подёргивая носом. На опушку вышел Бублик.

– Оружие убери и не удивляйся.

«Опять, что ли, собрание звериное проводить будет?» – подумалось мне, пока я выполнял его просьбу. Но ошибся. Из леса вышел волк. Здоровенный, с лобастой головой и умным взглядом, в котором светилось отвращение ко мне. На груди твари красовался нагрудник, ошейник наоборот, еле виднелся из шерсти.

Невольно одна моя рука потянулась за ножом к сапогу, а другая к «мурке». Доберман тоже явно напряглась в ожидании неприятностей. Волчара вздыбил холку, оскалился.

– Нет! Не надо!– неожиданно громко раздался в мозгу голос лабрадора, а сам его хозяин встал между мной и серым. – Переговоры!

Мы долго, не отрывая взгляда, смотрели друг другу в глаза.

– Не надо.– уже спокойно повторил Бублик. – Просто поверь.

– Он говорить правда, – вмешалась в разговор моя спутница, не спуская с врага взгляда. – Оставь.

Кто именно говорил правду – я не понял, но, скрипя сердцем, решил довериться. Медленно, демонстративно скрестил руки на груди и замер, ожидая продолжения.

– У нас договор, – продолжил старый пёс. – Они нам не мешали мстить, мы не трогали их семью.

– Но как же! – вскричал я, разом потеряв всю свою показную невозмутимость. – Эти… были среди напавших на нас!

– Были. Но они мстили не Алексею, а тебе за своих…,– он замолчал, наверное, подбирая подходящее слово, – родственников. Люди сами решили убить всех, чтобы никто не знал о них. С ним,– морда волка, – никто не советовался.

Да ты что… Я, оказывается, во всём виноват… А все они такие белые и пушистые…

– Мы тебя ни в чём не обвиняем, – правильно истолковал моё молчание лабрадор. – Случилось то, что случилось. Мы отомстили. Теперь надо закончить всё.

– А ты не думал, что он врёт? Представь, такое случается, и довольно часто.

– Нет. Мы чувствуем ложь и не обманываем друг друга. Зачем? Мы – не люди. Нам почти нечего делить и потому мы предпочитаем договариваться. Я хочу, чтобы ты договорился с ним. Такое условие.

Закончив фразу, он отошёл в сторону и прилёг на траву, оставив нас с тварью друг напротив друга. К нему присоединилась и Зюзя, внимательно переводя взгляд с меня на волка, с волка на меня. Мой бывший противник начал первым.

– Мне нужно оставить здесь раненого тобой брата и ещё одного, который будет приносить ему еду. Когда рана заживёт – они уйдут в наше Место. Он, – физиономия лабрадора, – говорит, что не будет против, если между нами не будет мести.

Вот оно что… Да старый пёс фактически решает целую кучу моих проблем. Широкий жест с его стороны, вот только зачем? Из-за меня погиб его друг, чуть не погиб он сам. Не понимаю…

– Что для этого необходимо?

– Если бы не раненый брат – я бы тебя убил. Но у меня нет выбора, он не дойдёт в Место. Говори, что ты хочешь, чтобы мести не было!

Я задумался. Вот какие условия ему вот так, без подготовки, выкатить? А если обманет? Никто же не сказал, что человеку тоже нужно всегда говорить правду. С другой стороны – а что я теряю?

– Мне нужен беспрепятственный проход на юг… Ты знаешь, что такое юг? – утвердительный, почти незаметный кивок. – И обещание того, что твоя семья не будет на меня нападать. Ну и поговорить. Мне нужны знания.

Тварь ответил не сразу. Он лёг, положил голову на передние лапы, обдумал мои слова.

– Моя семья тебя не тронет ровно одну луну, за другие семьи ничего не скажу. Потом убьём. Беги, если сможешь. Я отвечу на твои вопросы, но только на те, которые сочту безопасными для нас. Спрашивай!

Луна… Луна… – наверное, в виду имеется лунный цикл. Уточню, тут недосказанности быть не должно.

– Луна – это время, когда луна из молодой станет полной, а потом опять превратиться в молодую?

– Да.

Стало быть, около месяца у меня в теории есть. Почему в теории? А если тварь передумает? Я ещё раз прокрутил в голове его слова. Он действительно умён и не хочет лгать, видимо, есть причины… Я бы, на его месте, наплёл с три короба. Значит, шансы услышать правду значительно повышаются.

– Это вы убили людей в доме недалеко от большого поселения людей?

– Да.

– Почему?

Серый неожиданно ответил вопросом на вопрос:

– Почему они стреляли в моего брата, если на них никто не нападал? Он умер.

– Именно эти люди?

– Нет, но из их семьи. Между нами была месть!

Меня передёрнуло, перед глазами встало изуродованное лицо умирающей девушки.

– Издеваться было зачем? Вы же над ними такое сотворили, ужас сплошной…

– Враг должен бояться. Ты нашёл – тебе страшно. Значит, мы правильно делаем,– абсолютно равнодушно ответил тварь.

– Кот с вами пришёл?

– Да. Их народ любит новое. Он пошёл с нами сам, хотел увидеть новые угодья и отомстить людям. Взрослый человек его убил.

– Он открыл проход?

– Да.

– Почему я не нашёл человеческих следов?

– Люди ждали здесь. Они медленные.

Загадки начинают проясняться…

– А что тут ваши спутники делали?

– Смотрели, как живут другие люди.

– Зачем?

– Они из семьи глупого человека. Не едят мясо, верят в… – перед глазами возник образ высокого белого столба с волчьей мордой на верху, – зимой всю добычу отдают нам. Когда мы находим ваши семьи к северу от нашего Места, то рассказываем об этом и показываем, если просят.

Не жрут мясо… Теперь понятно, почему у тех троих СКСы с собой – им охота без надобности, кашками пробавлялись.

– Расскажи подробнее.

– Когда мой отец нашёл Место и привёл туда свою семью, на границе леса и поля поселились люди. Они поставили,– опять тот же столб, – и ходили вокруг него, держась за руки. Их вожак часто раскладывал еду рядом, и моя семья приходила есть, когда охота была плохой. Потом он лечил раненого брата, и другого брата. Отец его не любил, хотел убить, но человек помогал и не делал зла. Когда появился я – человеку уже позволили одному приходить в Место и учить говорить маленьких,– умильное изображение барахтающихся в траве крохотных, но весьма ловких, волчат, – вашему языку, читать и считать.

– И как, – вспомнил я про неправильную речь добермана. – Сложный наш язык?

– Для моей семьи – нет. Очень лёгкий, только говорить надо много, иначе забываем. Для других, кто приходит,– калейдоскоп из волков, котов, собаки и медвежьей рожи, – тяжёлый. Медленнее учатся, глупее нас.

– В ваше Место, – невольно я перенял терминологию у твари. – Приходят другие разумные?

– Конечно. Обмениваемся новостями, отдыхаем. Мы не бьёмся между собой. Мы не люди. Нам не нужны города, одежда, заборы. Вы скоро все умрёте, и мы забудем о вас. Глупый человек в это не верит. Говорит, что «мы братья по разуму»,– он презрительно фыркнул, – Братья братьев не убивают из оружия, только врагов.

– Тогда почему вы пускаете к себе «глупого человека»?

– Он пока нужен. Зимой его люди приносят еду, учит. Везде есть буквы, иногда они полезны. Делает нам защиту на грудь и шею от вашего оружия. Помогает не сильно, но лучше, чем ничего. Ещё освобождает других из моего народа от людей и приводит к нам.

Даже знать не хочу, каким чтивом развлекаются твари. А вот присосавшийся к волчьей стае человек меня определённо заинтересовал. Кого это он и откуда освобождает? Ладно, не буду развивать эту тему – что-то подсказывало, что излишнее любопытство к добру не приведёт.

– Расскажи о вашем Месте.

– Хорошее место. Там родится много здоровых и крепких детей, никто не болеет и все сильные.

– И где такое чудо?

Ответом мне было молчание и насмешливый взгляд серого. Понял, не прокатило…

– Ты мне обещал, что другие из твоей семьи меня не тронут при встрече. А если я их увижу сегодня или завтра – когда ты им ещё не успеешь сообщить?

– Не увидишь. Они ушли шесть дней назад вместе со своими людьми. Я сообщу всем, не нарушу обещания.

– Почему ты не стал защищать людей, которые пришли с вами? – очень мне это было интересно.

– Они не моя семья. Зачем мне становиться между местью других и ими?

По-простому, им просто плевать было на этих дураков, вписавшихся в ненужные разборки по волчьей просьбе. Их жизни, не глядя, твари обменяли на комфорт своего раненого. Чисто человеческий поступок.

– Я правильно понял, что вы просили убить их только меня, а они решили убить всех?

– Правильно. Мы знали, что тут живут другие разумные и человек. Она, – Муркина мордочка, – говорила, что он тоже их семья. Люди, что пришли с нами, решили всех убить, как у вас говорят: «На всякий случай». Нам они об этом не сказали. Получилось то, что получилось.

Значит, Лёху всё-таки убили из-за меня. Обидно.

– А что вы вообще здесь делали? На сколько я понимаю, ваше Место далеко отсюда?

– Искали новые угодья для охоты. Наша семья уже очень большая, стало мало еды – пришло время молодым уходить и делать свои семьи. Мы, старшие, смотрим где хорошо будет им.

Понятно, территории осматривают… Прямо как разведка у людей. Остался последний вопрос:

– На меня и тех пятерых бедолаг зачем напали?

– Нам нужна еда, а люди не нужны.

Вроде бы спросил обо всём, что хотел. Пора заканчивать. Хотя нет, есть ещё один.

– Почему вы с нами сражаетесь?

Серый задумался, внимательно глядя мне в глаза и что-то для себя решая. Потом ответил:

– Я молод, поэтому об обретении разума знаю только от отца. Он говорил, что разум пришёл не сразу ко всем. Кто-то принял его быстро, кто-то ещё долго бегал диким, постепенно обретая себя. Первые разумные решили увести всех своих братьев как можно дальше от вас, чтобы в покое и безопасности все смогли принять дар. Вот только память никуда не делась. Мне отец рассказывал, как он молодым у реки видел женщину, которая топила маленьких детей собаки, а их мать скулила у её ног, прося пощадить. Рассказывал про охоту, капканы. Другие, кто помнит жизнь без разума, особенно из городов, тоже много рассказывали, как вы любите убивать просто так – камнями, палками, отравой. Вы – зло. Потому и началась война – от людей даже в лесах покоя не было.

В тот год многие, кто ранее жил с людьми, погибли. Они не могли выжить без вас, потому что не умели! Замерзали, голодали… Но помнили, для чего их держали… Я их понимаю. Лучше умереть свободным, чем жить в ожидании дня, когда тебя съедят.

Потом вы разбрасывали болезнь, от которой умирали все. А теперь мы, разумные, видим, что вы сами себя уничтожаете. Нет охоты на нас – охотитесь на других людей и убиваете. Нам нужно просто подождать, когда вы закончитесь. В большой войне нет необходимости.

Нда… Вот зачем спросил? В великом знании – великие печали…

– Ты выполнил свой договор. Надеюсь, мы больше не увидимся никогда.

Серый встал, потянулся, посмотрел мне в глаза.

– Между нами нет мести.

– Между нами нет мести, – вслед за ним повторил и я, чувствуя в этих словах что-то ритуальное.

Услышав это, тварь сразу, не прощаясь, развернулся и скрылся в деревьях. Уф-ф-ф! Только сейчас стало понятно, с каким напряжением далась мне эта беседа. Волосы, рубашка, штаны насквозь пропитались потом. Самочувствие – словно машину кирпича разгрузил. Однако расслабляться было рано.

– Бублик, зачем ты мне помог? – я не отводил глаз от пса. – Почему? Ты же мог просто мне ничего не говорить, из-за меня у вас столько горя произошло…

– Алексей бы одобрил. Он любил этот мир и не любил смерть. Пусть будет в память о нём.

– И всё?

– Нет. Ещё из-за неё,– неожиданно, вместо мыслеобраза Зюзи в голове появилось изображение двух прекрасных доберманов. Один чуть побольше, весь такой по-арийски сдержанный и грозный; другая поменьше, неуловимо женственная. – Я знал её родителей и видел от них только хорошее. Она – твоя семья. Береги!

– Спасибо… – прошептал я и склонил голову. Хотелось как-то дать понять старому псу всю глубину моей искренней благодарности за его поступок, но я не знал, как это сделать. Казалось, любые слова будут лишними, напыщенно обесценивающими мои истинные чувства. Мудрая собака и тут прочла меня, словно раскрытую книгу.

– Сделай её счастливой – это будет самая лучшая благодарность. Нам пора расставаться. Вас ждёт дорога, а меня моя семья. О людях с юга я сам расскажу кому-нибудь из гарнизона, не беспокойся. Рося выведет вас, куда скажете. Прощайте.

Грустно, как-то по-отечески глядя на меня, лабрадор захромал в сторону своего бывшего дома. Я молчал. Неожиданно он обернулся и произнёс самое странное слово, услышанное мною за последнее десятилетие.

– Лимпопо.

– Что???

– Лимпопо. Именно туда мы шли с друзьями, когда покинули базу. Верили в доброго доктора, который сидит под деревом в тёплой Африке и все дружат со всеми, а самое страшное зло – всегда побеждаемый Бармалей. Молодые были, глупые…

… Пёс давно ушёл, а я всё сидел на траве, совершенно не обращая внимания на окружающий мир, и в голове у меня крутилась всего одна фраза из дневника Дмитрия: «Потешный лабрадор Бублик…». Как же тебя жизнь потрепала…

… Из этого состояния меня вывело тихое поскуливание добермана, решившей таким образом привлечь моё внимание.

– Ты грустить? Не надо, пойдём, – как умела, старалась подбодрить меня моя спутница. – До твой дом ещё далеко.

Я встал, тряхнул головой, чтобы сбросить грусть-печаль, осмотрелся и как можно бодрее, обратился к неизвестно, когда появившейся и крутящейся неподалёку провожатой:

– Рося, проведи меня, пожалуйста, в ближайшую деревню где есть дома и нет людей.

Собачка понимающе вильнула хвостом и легко побежала на юго-запад, не разбирая дороги. Я пошёл за ней. Мне была необходима привязка к местности – у Лёхи я так и не удосужился узнать своё точное местоположение в этом мире. Потому и решил поискать в брошенных домах, помимо патронов, какие-либо адресные документы, квитанции, справки, тщательно сберегаемые прежними владельцами в ящиках сервантов, что под полками с хрусталём.

Часа через полтора мы оказались на окраине когда-то зажиточной деревни. Добротные дома, устоявшие под всеми невзгодами прошедшего десятилетия, словно ждали своих хозяев, нахмурившись чужакам провалами окон. Потемневшие сараи, гаражи, курятники выглядели одинокими среди буйной, давно не кошеной травы. Что же, приступим, побуду незваным гостем…

В первом же доме мне повезло. Удалось найти целую пачку древних, пожелтевших, с выцветшими буквами, счетов за электроэнергию. Нашёл адрес, открыл атлас, ага… Не так далеко я и отклонился. Сразу же наметил себе путь ещё через пару деревень, чтобы потом выйти на дорогу неподалёку от злополучной железки, пройти по ней километров тридцать и начать забирать вправо, чтобы двигаться строго на юг. Вот только где гарнизон? Не хочу случайно туда выйти.

– Рося, ты знаешь, где много людей живёт? То место, куда полковник, в смысле второй человек, что из-под земли со мной вылез, ушёл? Там ещё рельсы есть.

– Да.– услышал я её ответ.

– Ты сможешь меня провести так, чтобы обойти поселение и выйти на дорогу?

На этот раз ответом стало негромкое: «Тяв!» и немного склонённая набок голова. Вот и хорошо. Теперь спокойно можно деревеньку обшарить.

Обычно я настойчиво не рекомендовал доберману заходить без меня в пустые дома. И не потому, что имею какие-то предрассудки. Причина самая простая – полно разбитого стекла на полу из окон, сервантов, люстр. Порежет лапу – и что делать? И мне неприятно, и ей радости мало. Однако Рося об этом не знала или не задумывалась, и хвостиком ввинтилась вслед за мной, а за ней увязалась, позабыв об опасности, и Зюзя.

Когда я заметил этих двух любопытствующих дам, то ужаснулся. Они стояли прямо на осколках непонятно чего бутылочного цвета, в изобилии разбросанного по комнате, и с интересом смотрели на стену.

– Так, красавицы! Не двигайтесь! Вы прямо на стекле стоите, сейчас все лапы порежете себе!

Вместо ответа был вопрос:

– Кто это?

– Где? – невольно сменил тему и я; проследил за направлением собачьих взглядов и увидел два плохо ретушированных, чёрно-белых портрета молодого мужчины в форме танкиста и неулыбчивой, такой же молодой, женщины. Сохранились, ни смотря ни на что… Накатила грустная ностальгия. Похожие портреты висели у моего деда с бабушкой. Я никогда не верил, что красивый, весёлый парень – это дедушка. Слишком по-разному выглядели человек из рамки и он. Теперь понимаю – разница была в пятьдесят лет; а тогда мне, ребёнку, казалось, что дед был на свете всегда и всегда был именно таким, каким я его видел в тот момент. Бабушка наоборот, почти не изменилась, только морщин добавилось.

Они сфотографировались в ателье на второй день после возвращения деда с фронта. Наверняка в лучшем, что имели в те голодные годы. Почему не вместе – загадка для меня до сих пор. И вот теперь, глядя на неизвестных мне хозяев этого дома я невольно ассоциировал их со своей семьёй. Наверняка судьбы в определённый момент их были похожи. Война, разруха, возвращение, первый ребёнок, дружные застолья с песнями и любовь.

– Это люди, которые жили в этом доме. Давно. А то, что вы видите – это их портреты в молодости.

– Зачем? – тоненький голосок собаки из Бубликовой стаи звучал почти любопытно.

– Зачем… Для памяти. Здесь люди изображены в те времена, когда были молодыми. Прошли годы, они постарели. И когда им становилось грустно, они смотрели на себя, молодых, и вспоминали всё то хорошее, что с ними происходило.

– Других изображение можно?

– Конечно. Не обязательно свой портрет – так называется это изображение, вешать. Можно и тех, кто тебе дорог, или кого ты любишь и хочешь помнить.

– Помнить… Я хочу портрет Алексея!

Я присел рядом с ней.

– Я не смогу тебе сделать такой, – моя рука гладила её по холке. Надеюсь, успокаивающе. – попробуй вместо портрета найти какую-нибудь вещь своего друга и в те дни, когда тебе будет грустно, просто приди к ней и вспомни о нём. И сразу станет легче. Память живёт не в вещи, а в тебе, в твоём сердце.

Рося стояла, понуро опустив голову. Жалко её, и помочь ничем нельзя… Такие раны только время залечивает, да и то не до конца.

– Не дёргаемся! – я подхватил собачку на руки и вынес из дома. Вернулся за Зюзей.

– Тот волк говорить, что когда ты умирать, я приходить в их Место. Он радоваться и ждать. Но я не хочу, живой лучше память.

– Спасибо, подруга, – искренне ответил я, с усилием поднимая на руки не самую лёгкую четвероногую на свете. Мне тоже лучше с тобой, чем одному. А куда это он тебя звал? Я ничего не слышал.

– Он говорить только для я. Его Место… – и тут я увидел. Склизкая, серо-зелёная, массивная колонна, стоящая среди деревьев. Вторым образом был вид издалека: из зелёной массы леса ввысь стремилось что-то иглообразное, очень высокое, с лёгким свечением в верхней точке, уходящим в облака.

Слизень… Образ точно соответствовал полученному от полковника описанию… Это многое объясняет… И здоровых щенков, и быстрое восприятие… Но оставался ещё один вопрос:

– Зюзя, а почему он тебе это рассказал?

– Он говорить – я ему нравится и очень красивая, – в её голосе определённо слышались женское кокетство вперемешку с лёгкой небрежностью роковой красавицы, разбившей тысячи мужских сердец.

– Волк прав, ты самая лучшая, – подыграл собачьему тщеславию я, впрочем, особо не покривив душой, и поставил добермана на крыльцо. – Не надо ходить в дома без необходимости – лапы порежете. Зюзя, объясни это ей, – кивком указал на с интересом слушавшую нас собачку.

К сожалению, ничего полезного в этой деревеньке, как и в следующей, найти не удалось. Все продукты и хоть что-то мало-мальски ценное было вывезено. Готов поспорить, что мародёрскими командами из гарнизона. Если с едой проблем у меня пока не было, то ситуация с патронами требовала немедленного решения. Вечером, расположившись на ночлег в старом сарае, я опять рассказывал. Сегодня остановились на «Аленьком цветочке». Обе ушастые слушали меня с интересом, не перебивая, причём доберман, по своему обыкновению, лежала, привалившись к моему боку, а Рося напротив, метрах в двух, по лисьи навострив ушки.

Когда совсем уже засыпал, неожиданно кто-то мягко тронул меня за ногу. Я вскинулся – это оказалась маленькая охотница, решившая тоже улечься рядом со мной и свернувшаяся калачиком под моим другим боком. Гнать не стал, вот только спать пришлось по стойке «смирно» – жалко было будить разумных своей вознёй.

Весь следующий день опять шли, делая привалы на отдых. Отсутствие каких-либо событий несказанно радовало, внося покой и умиротворение. Про покойного послушника больше не говорили, однако я чувствовал, что наша провожатая о нём думает. Слишком грустной выглядела она, слишком грустной…

К вечеру, когда солнце ещё не зашло, но уже начало свой стремительный спуск к горизонту, ко мне неожиданно подбежала доберман и сообщила:

– Она,– мордочка Роси, – слышать дым, шум люди. Далеко.

– Как далеко, где?! – тут же насторожился я.

В этот момент подбежала наша проводница, тяжело дыша и поджав уши. Именно она мне и ответила. Не словами, мыслеобразом.

… Среди деревьев стоял паровоз. Самый обычный, шумный, с тендером и трубой. Возле него, вдоль насыпи, суетились люди…

Пробрало до печёнки…

– Разумные с ними есть?

– Нет.

Долго думать не стал.

– Рося, ты можешь незаметно приблизиться к ним, всё рассмотреть и послушать, о чём говорят эти люди?

Утвердительно потявкивание в ответ, проводница мгновенно растворилась в кустах.

– Зюзя, нет! – резко остановил я добермана, направившуюся вслед за подругой. – Не ходи туда, пожалуйста… Тебя заметят, а её нет, она маленькая. Останься со мной, тут. Так будет лучше.

Ушастая хоть и была очень недовольна, однако послушалась, никуда не пошла, демонстративно улёгшись ко мне задом и игнорируя все мои попытки помириться. Минут через сорок вернулась из разведки разумная. Без прелюдий она начала в меня кидать картинки, словно MMSки с мобилки на мобилку.

… Вот паровоз, вонючий самыми странными, неизвестными запахами; горячий… Спереди прицеплена платформа, на которой, зафиксированная среди унифицированных серо-зелёных ящиков хитроумными амортизационными растяжками, стояла… пушка?! Точно, пушка. Похожа на Д-20, однако собачьи глаза из-за низкого роста их владелицы половину тонкостей не видят.

… На платформе люди, громко говорят, однако я их не слышу… А за пушкой? Фигасе… Миномёт, смахивает на «Поднос», хотя и не уверен – видно плохо… Да кто же это?!

… Позади паровоза товарный вагон, пустой и открытый. И тоже воняет…

На этом всё.

– Услышать что-нибудь получилось? – мало на что надеясь, спросил я. Ответила доберман:

– Да. Она много слышать, но мало понимать. Все много смеяться, говорить непонятные ей слова.

– Ну хоть что-то разобрать в этих «непонятных словах» удалось?!

Видимо, мой голос сорвался на крик – обе разумные смотрели на меня с явным неудовольствием.

– Она понять, что люди спать. Потом, утром, нападать на другие люди и брать добыча.

До меня дошло не сразу. Я долго соображал, куда могут ехать эти… на паровозе, пока не осенило.

– Они едут в гарнизон?

Рося согласно тявкнула, повиляла хвостом и уставилась на меня своими карими бусинками глаз. Быстро вытащил атлас, нашёл своё примерное местоположение, ориентируясь на названия пройденных ненаселённых пунктов. Правильно, до железной дороги оставалось километра два по прямой, через деревья и проплешины полей. Значит, проводница вывела меня, как и просил, южнее поселения Коробова.

Я не стал впадать в раздумья – пройти мимо или предупредить, чем бы для меня это не закончилось. Однозначно второе. И если на судьбу полковника мне было откровенно плевать, то на детей и женщин, живущих под его началом – нет.

– Хорошо, что ты их заметила, – обратился я к собачке, присел рядом и потрепал её по голове. – Ты умница. Сделала хорошее и нужное дело. Но придётся ещё раз помочь. Пожалуйста. Проведи меня к посёлку людей. Там мы их предупредим об опасности.

– Да!– звонкий голос не возражал, а его владелица резво направилась на северо-восток, показывая дорогу.

… К защитной стене гарнизона мы добрались уже ночью. Собак я попросил, на всякий случай, не высовываться и скрыться с глаз, а сам, спрятавшись в придорожной канаве от шальной пули, заорал:

– Жёлтый!!! Жё-о-о-лтый! Вы что, оглохли, мать вашу?!

Через несколько долгих, томительных в своём тягучем ожидании, минут, раздался голос:

– Кто такой?! Чего орёшь! Выйди на свет к воротам!

Ага, сейчас… Именно так и поступлю, только шнурки на сапогах поглажу…

– Сообщите Коробову: Витя! Жёлтый!!! – и добавил, чтобы не выглядеть идиотом в глазах охраны. – Жёлтый – это код!

– Жди! – донеслось в ответ.

Минут через десять от ворот послышался голос полковника:

– Кто?!

– Я. Виктор. Жёлтый, Максим Иванович.

– Подойди.

– Нет. Сами подойдите, вам нужнее!

– Парень, не дури! Слово офицера – никто тебя не тронет и даже криво не посмотрит!

А вот этому можно верить. Это не Фоменко с его тройным дном. Тут человек вредный, но честный.

– Хорошо. Сейчас!

Я не видел собак, да это было и не обязательно. Главное – они меня видели. Как только выбрался на дорогу, так сразу негромко, но отчётливо крикнул: «Ждите».

– Да.

Вот теперь хорошо, теперь можно и в гости к гарнизону сходить.

Меня ждали прямо у ворот – Коробов и несколько внушительных мужчин с оружием.

– Витя, что случилось? Чего тебе не спится?

Я, как умел, вкратце рассказал ему о троице, напавшей на нас, о звериной расправе над убийцами Лёхи, о паровозе с пушкой. Только про разговор с волком умолчал, сам не знаю почему. Бублик расскажет, что сочтёт нужным. Смотрели на меня как на сумасшедшего, а один из сопровождающих полковника даже участливо спросил: « Ты не обкололся часом? Или грибочки какие не жрал?». Пришлось повторить заново, уже в подробностях. Вроде бы поверили.

– Грабить нас, говоришь, собираются? – задумчиво протянул он. – Даже с артой и миномётом? Странно, странно… А кто тебя, Витя, подпустил такие подробности рассмотреть и планами поделился?

– Никто не подпускал. Там Рося партизанила. Она рассказала, и показала, и к вам довела.

Это заявление вызвало некоторое замешательство среди спутников офицера, однако его, наоборот, успокоило.

– Она здесь?

– Да, где-то в кустах. Я её попросил на глаза не показываться, мало ли…

– Тут ты прав… – потёр подбородок Максим Иванович, а потом неожиданно крикнул отработанным, чисто армейским голосом. – Роська! Ты тут? Подойди!

Из темноты появилась моя проводница. Посмотрела на нас, непонятно тявкнула и снова скрылась в темноте.

– Мы ждать там, за вода, – раздалось в голове. Непонятно, какая вода, потом разберусь.

Неожиданно все подобрались. Коробов жёстко, со сталью в голосе раздавал приказы: «Поднять второй взвод. Выдать полные комплекты, готовность десять минут. Командира ко мне!»

Все разом умчались в разные стороны, а полковник, махнув неведомому часовому чтобы закрывал ворота, обратился ко мне:

– Пойдём, поужинаем, детали уточним, – и, видя явное нежелание идти за стену на моём лице, усмехнулся. – Я тебе слово дал. Больше мне клясться нечем. Не робей! – и усмехнулся.

Да пропади оно всё!

– Пойдёмте. Дорогу показывайте.

Далеко идти не пришлось. В небольшом, двухкомнатном домишке он ещё раз, очень подробно, выспросил у меня всё, что я знал; уточнил место, где мы обнаружили «потенциального противника» и лишь тогда, поняв, что от меня более ничего путного не добиться, отправил спать в сарай, пристроенный к дому.

– Извини, в доме не могу. Семья…

– Да нормально всё, не переживайте. Только статус мой давайте уточним – я кто?

Максим Иванович подумал, посмотрел мне в глаза.

– Гость. Именно гость. С полным правом уйти по первому желанию.

Глава четырнадцатая

Группа, посланная на разборку с неведомыми захватчиками, вернулась только к вечеру. В её ожидании я успел вдоль и поперёк излазить компактный, параллельно-перпендикулярный, гарнизон, по сути бывший обычным фортом. К обеду меня даже начали узнавать на улочках и приветственно кивать головами.

Что сказать, безликое поселение – именно такое впечатление сложилось у меня. Тесно поставленные друг к другу домики, частокол по периметру, свободного места почти нет. Несколько хозпостроек снаружи. Вся общественная жизнь сводилась к небольшой – десять на десять, площадке, где иногда устраивали народные гулянья.

Чтобы себя хоть чем-то занять, я пошёл на рыбалку. Да, на рыбалку. Выпросил у караульных удочку, стоявшую в углу их казённого обиталища, немного серого, травянистого хлеба и отправился к пруду, что красиво расположился во впадине неподалёку. Это и оказалась та самая «вода», про которую упоминали ночью мои четвероногие спутники. Дождавшись меня, Рося ушла к своей семье, тепло перед этим попрощавшись с Зюзей и по-дружески ткнувшись мне в колено своей умной головкой.

Поймать пока не удалось ничего, но я совершенно не расстроился. Напротив, даже испытал значительный прилив сил от такого простого, незапланированного отдыха. Уже и не вспомню, когда в последний раз вот так праздно проводил время. Всё куда-то иду, бреду, а о таких мелких радостях позабыл совсем. Доберман тоже ленилась от души, растянувшись в траве и иногда переворачиваясь с боку на бок.

Именно там, на берегу, мы и увидели медленно ползущий паровоз. Он еле-еле дополз до гарнизона, остановился, изрыгнув неприлично большое облако пара, и затих. С платформы начали спрыгивать бойцы. Я остался на месте – совершенно не хотелось пополнять толпу зевак, сбежавшихся отовсюду поглазеть на такое диво. Люди между тем суетились, много ходили вокруг этой железной громадины, однако через какое-то время ажиотаж пошёл на спад, а потом все рассосались по своим делам.

А у меня всё не клевало! И ведь видел, как в стороне играет, выпрыгивая из воды, вполне приличная для улова рыба – и настроение стало понемногу портиться. Ну хоть что-нибудь бы клюнуло, хоть из вежливости! Пришла запоздалая мысль: «Надо было не полениться и червячков нарыть», но теперь уже поздно.

Обидевшись на свои рыболовные умения, я начал собирать удочки, когда моё внимание привлёк свист. Кроме меня здесь больше никого нет, значит таким, не принятым у приличных мужчин способом, привлекают моё внимание. Разозлившись, обернулся к свистуну, чтобы в очень доступной форме рассказать, что я о нём думаю, однако не успел и открыть рот, как услышал:

– Скорее! Скорее! Полковник зовёт!

Тогда понятно, тогда ладно. Кричавший мне молодой, лопоухий парень даже приплясывал от нетерпения, ожидая, пока я подойду.

– Зюзя, подожди меня тут, пожалуйста.

Вместо ответа она с бока перекатилась на спину, раскинув лапы в стороны, и смешно вывалив язык, рыкнула. Слова были не нужны.

– Прихвачу я поесть, не сомневайся. Голодной не останешься.

Отдав при входе удочку владельцам и мельком пожаловавшись на вредных обитателей пруда, что настырно не хотели ловиться, получил свою порцию снисходительного сочувствия и поспешил за провожатым.

Коробов меня встретил у небольшого домика, в котором располагалась местная администрация. Он стоял в окружении вооружённых людей и что-то сердито им выговаривал. Они имели, что называется, «бледный вид».

– Хорошо, что так быстро подошёл. Сейчас с машинистом общаться будем, предлагаю общую часть и тебе послушать. Пригодится. Мне уже в общих чертах доложили… – и, неожиданно, офицер разразился таким потоком бранных слов, что все вокруг покраснели. – Чего глаза опустили?! Три двухсотых, ёпта!.. Серин, ты чем думал?! Каким, я тебя спрашиваю, местом!!!

Серин, худощавый человек моих лет с погонами старшего лейтенанта на плечах, не отводя взгляда от земли, виновато стал оправдываться:

– Иваныч, ну не сумели мы до рассвета… Покрышки на великах сам знаешь какие, старьё одно. Пока доехали – у четверых лопнули, да и как им не лопнуть было? Мы же в полной выкладке пёрли – в брониках, с подсумками… Потому и припоздали… А те огонь открыли…

Полковник оборвал его взмахом руки.

– Ты это семьям их расскажи! Мне на матчасть жаловаться не нужно! Или я сам должен вам и сопли подтирать, и велосипеды смазывать, и жён ваших за вас е…! Детский сад какой-то, чесслово… – он перевёл взгляд на меня. – Пойдём внутрь. Не могу я на них смотреть.

Прошли в довольно большой кабинет с письменным столом в углу и со множеством стульев вдоль стен.

– Присаживайся, где нравится. Сейчас деда приведут.

Желая заполнить паузу, я спросил:

– Максим Иванович, что случилось?

– Три трупа случились, Витя, – грустно вздохнул он. – Мои архаровцы пока в точку, тобой указанную, неслись, как ошпаренные, у четверых от старости покрышки на велосипедах полопались. Сам знаю, что древние они были, только где новые купить? Пока сиськи мяли и соплями зажёвывали, решая, что делать – светать стало. Вышли на позицию – их и заметили, открыли огонь. Двоих сразу, третьего потом… Ребята и осатанели. В результате все, кто на паровозе прибыл, кроме машиниста, погибли. Причём его помощника вообще свои случайно грохнули – видимо, под огонь сунулся. Докладывали, молодой пацан, в спину заряд картечи получил чуть ли не в упор, всю грудину разворотило.

– Что хоть за люди были?

Полковник пожал плечами.

– Похоже, сброд всякий. Личное оружие у всех разное, в довольно запущенном состоянии, некоторые вообще ракетницы с собой таскали вместо пистолетов; у пятерых тюремные татуировки. Да чего гадать, сейчас приведут этого… паровозника, и спросим!

Между тем в кабинет подтягивались люди, и буквально через пять минут не осталось ни одного свободного места. Наконец привели машиниста и посадили на стул, одиноко стоявший в центре комнаты.

Это оказался древний, весь сморщенный от времени дед с блёклыми, слезящимися, беспрерывно бегающими глазами. Одет он был в промасленную, старую спецовку, разом наполнившую помещение запахами железной дороги.

– Давайте знакомиться, – нейтральным голосом обратился к нему полковник. – Я – Максим Иванович Коробов, комендант этого гарнизона. А кто вы?

Старик заперхал, зачихал, вытер лицо нечистым, в пятнах, платком.

– Василий Васильевич Штанько, можно просто – Василич. Машинист я… и всегда им был…

– Допустим, хотя документов при вас не обнаружили. Откуда вы прибыли, что это были за люди, и вообще, давайте договоримся, вы сами рассказываете нам всё, без наводящих вопросов. Так будет проще всем.

Допрашиваемый засуетился, заёрзал.

– Разве ж я против? Всё расскажу, не сомневайтесь… Самому они вот где, – сухонькая, покрытая пигментными возрастными пятнами, рука указала на горло. – Можно водички?

Кто-то протянул ему кружку с водой. Дед долго, гулко пил, совершенно не обращая внимая на сбегавшие по подбородку на одежду струйки.

– Спасибо. Дай бог тебе здоровья, сынок, – поблагодарил он. – В общем это… бандитов вы поубивали, как есть бандитов. Там, в двухстах тридцати километрах в сторону Белгорода, поселение их стоит. Промышляют грабежом, людоловством, да ничем не брезгуют.

– Чем? Лю-до… – переспросил Коробов.

– Людоловством. Находят хутора всякие, где людей немного, их в плен их берут. Потом в Харьков, на рынок отвозят. В прошлом году соседнее с вами поселение захватили, людей по вагонам рассовали и всё имущество выгребли, под ноль. Теперь вот к вам направились.

Сидевшие вдоль стен запереглядывались, некоторые даже принялись негромко обсуждать эту новость. Максим Иванович взял со стола карандаш, повертел его в руках, что-то обдумывая.

– Допустим. Только не пойму я, как отряд численностью в восемнадцать человек планировал захват, даже с такой огневой поддержкой?

– Они и не планировали. Дань взять хотели. Это в той деревне и людей было с гулькин нос, и трусливые они оказались. Как пушку увидали – всё! Лапки к верху и бери их тёпленькими. А у вас пошуметь хотели, пальнуть из артиллерии пару раз для острастки, и оброк назначить. Потому и вагон товарный пустой с собой взяли; чтобы было, значит, куда добро грузить.

Вдруг сбоку раздался чей-то голос:

– И не совестно тебе, старый хрен, таким ублюдкам служить?!

Старик после этих слов съёжился, заплакал.

– Тебе хорошо тут судить, а вот мне как?! Дочка у меня, младшенькая… старшенькая то сгинула давно… за одним из этих… по бабьей любви увязалась, так туда и попала. Он ей двух детишек настругал, бьёт по пьяному делу… Она, дурёха, ни в какую! Люблю – говорит, больше жизни! А кормить их кто станет?!! – его голос перешёл в дребезжащий крик. – Они там допьяна напьются – а ты, дед, внучат и покорми, и одёжку раздобудь. И им на опохмёл, хоть в муку перетрись, а дай! Уйду я – и что? Подыхать им там?!!

– Твоего зятя сегодня не уработали, случаем?

– Нет. Дома остался, падла такая… Сынки, а заберите нас к себе? Без него, урода этого? Я за вас век Бога молить буду. Что вам стоит? А я отработаю – паровоз починим и куда хотите отвезу, лишь бы уголь был. Я же всю жизнь, с шестнадцати лет в машинистах, ещё на паровозах до мора начинал. Все дороги наизусть знаю, до тонкостей. Потому профессия сейчас моя очень нужная… Мне не много осталось, так хоть знать буду, что внуки среди людей обретаются, а не со швалью вместе…

– И как ты предлагаешь это сделать?

– Просто. Там мужиков человек двадцать пять осталось, это если никто не забухал капитально. Подъедете и свои порядки по-вашему, военному наведёте. Заодно и рабов освободите, они вам тоже руки целовать за спасение станут.

– Каких рабов?!

– Так, это… Пригнали неделю назад с севера восемь баб, пять деток и троих мужиков. Теперь ждут, когда товару наберётся для поездки на рынок – тогда и их там продадут.

– Кому продадут?..

– Тому, кто заплатит больше. Коль повезёт – донецкие или ростовские с кубанскими выкупят, коль не повезёт – на Ставрополье поедут, к джигитам.

Коробов выглядел ошарашенным.

– Василий Васильевич, а ты, часом, не врёшь? Какая работорговля в наши дни? Двадцать первый век на дворе.

Дед явно обиделся на такие слова.

– Годы мои не те – людям в уши ссать. Щас вся жизнь там, на юге, за Харьковом. Людей хоть и много понабежало, а не хватает рабочих рук. Я же говорю – если к абрекам этим, прости господи, что как саранча там расползлись, не попадут, то не страшно. В кабалу угодят, конечно, но там и отработать реально, говорят… Мир то оживает, сынки… Донецкие вон, уголь вовсю добывают, электростанцию, что под Луганском, запустили, сейчас станки скупают с железом всяким. Кубань с Ростовом – это пшеничка, птичники громадные, рыбка из моря всякая; от кавказцев бензин идёт, недавно даже дизель гнать стали. Трактора запускают, сам видел!

Собравшиеся слушали как заворожённые, да и я, признаться, тоже рот раскрыл от удивления. Звучало сказкой, не верилось мне и… и так хотелось верить! Между тем дед продолжал:

– Эти уроды, которых возить приходится, за счёт южан и живут. По городам с посёлками рыщут, станки, запчасти и всякий инструмент собирают – потом продают за уголь, харчи и наркоту.

– Погоди, Васильевич, так это получается, что в нэзалэжной теперь половина народа осело?!

– Нет теперь ни России, ни Украины, – дед рассмеялся. – Удельные огрызки со своими царьками, вроде как дерьмократами. Со дня на день друг другу в глотки вцепятся. Тесно им становится, Наполеончикам.

– Подробнее, пожалуйста.

– Дык, нет у меня подробностей. Я дальше Харькова не езжу, да и там от паровоза не отхожу. Так, сплетни со слухами с рынка собираю и от верных людей новости иногда узнаю. Что знал про политику – сказал, а больше не пытайте, не ведаю.

Мне в голову пришла неожиданная мысль проверить старичка. Я подошёл к полковнику и так, чтобы никто не слышал, произнёс ему на ухо: «Покормите его чем-нибудь с мясом». Коробов удивился такой заботе с моей стороны о пенсионере, однако спорить не стал, согласно кивнул и, судя по блеснувшим в его глазах задорным огонькам, воспринял моё предложение даже с энтузиазмом.

Через несколько минут принесли жиденькую кашу с подливой и несколькими разваренными кусочками мяса. Машинист с благодарностью принял тарелку и начал мелко, по-старчески, кушать, тщательно пережёвывая пищу и облизывая ложку. Нет… Значит, не отсюда ноги у говорящих с волками растут. Не их человек.

Подождав, пока дед насытится, полковник продолжил допрос:

– Какое отношение эта банда имеет к волчьим стаям?

– Да почти никакого, – Василий Васильевич, казалось, даже удивился. – То сектантов твари, веганами они себя называют. Мяса не жрут, с любой скотинкой носятся ровно с младенцем грудным, верят в пришествие Царь-Волка. Мол, тогда они станут рядом и будут первыми среди людей при нём обретаться. Психи без санитаров, в общем. Хотя и вреда от них нет особого, а старший ихний так вообще… Святоша святошей, мордочка постненькая, крысиная – а за каждое найденное его тварями поселение гребёт или треть от добычи, или не менее пяти деток забирает. В веру свою дурацкую обращать. Он среди всех там самый нормальный – бизнес, вон, выдумал. Твари рыскают, людей находят, а он места указывает бандитам и купоны стрижёт! Этот хрен и ваше поселение, наверное, указал – я его перед отъездом видал; приходил, с главным балакал.

– Пусть так… А с тварями как дело обстоит?

Машинист подумал, почесал в затылке жиденькие седые волосики, и только тогда ответил:

– Нет их почти… Кого отравой не уморили – люди повыбили. Кто уцелел – живут себе в лесах, к нам не суются. Им же, когда колонны с беженцами шли, тоже досталось знатно. Оно ведь как вышло? Народец на юг драпанул – стаи за ним пошли. А как Курск миновали, так их там и встретили. С вертолётов травили. Правда, особо не разбирались, в кого яд тот попадает… Такое творилось, не дай Бог… по сию пору колонны ржавых машин с костями человеческими там по федералкам стоят. Резня, говорят, жуткая была с мором вперемешку.

Я призадумался – где старикан врёт? Ну не может быть абсолютно весь рассказ правдой, не умеют так люди – не лгать. Сам такой. Могу и надуть при необходимости. Между тем со стороны стульев раздался ещё вопрос:

– Где ты паровоз достал, дедушка? Он же древний, как… – договорить голос не успел, потонув в громком мужском смехе над старой шуткой. Я посмотрел на этих сильных, полных жизни людей и подумал: «Странно мы всё-таки устроены. У них сегодня утром три товарища погибли, а они уже смеются. Что поделать, жизнь берёт своё…».

Василий Васильевич юмор оценил, поддержав всеобщее веселье.

– Нашёл, – смех стал ещё громче. Улыбку позволил себе даже Коробов. – Я ведь при бандитах не всегда состоял. Мор меня под Харьковом застал, в Чугуеве, у родни. Сам то я из Пензы… Как народ на юг потянулся, так и мы от людей не отстали… Там и прожил четыре годочка, уберёг Господь от морового поветрия, да только вечно у людей на шее не просидишь. Все на огородах задами к верху с утра до ночи, а я не могу – давление сразу зашкаливает. Не стал ждать, пока на двери укажут, сам в область пошёл. Я же по тепловозной части что хочешь могу, вот и надеялся по специальности пристроится. Пришёл – а трудоустраиваться то и некуда. Людей, кроме как на рынке, нет. Походил, побродил, а потом на этого красавца набрёл. Он на запасных путях стоял… Как потом рассказали, перед самым дурдомом с паникой, на фестиваль какой-то приехал толи из Киева, толи из-под Одессы; да так тут и остался. Меня как током шибануло – я же на таких начинал! Осмотрел, починил, стокер…

– Что – что?

– Стокер, я говорю, ну… механическая подача угля; чуть ли не с ноля собрал – да так и стал при деле.

– Ты про бандитов давай.

– Щас, щас… В починке мне парень помогал, который тихой сапой к моей дочурке в хахали набился. Как первые пары развели, так они сразу в два голоса: «Поехали на север, там всяких благ выше крыши осталось!». Я, грешник, и повёлся. А потом само завертелось… С этими уродами связались… Товарищ полковник, забери нас к себе. У меня дочка хорошая, дура только. Но я отучу! Истинный крест, – он размашисто перекрестился. – отучу! На цепь посажу, если надо…

Его словоизвержение прервал Коробов:

– Так, все свободны. Общая часть закончена. Остаются первый зам и Серин. Свободны!

Все засобирались, предвкушая долгое и приятное обсуждение новостей. Полковник меня остановил:

– Витя, спать ложись там же, в сарае. Еды я туда занёс, немного, но чем богат… Если псину свою решишь с собой привести – не забудь про намордник.

Я согласно кивнул и, вместе с остальными, вышел в тёплый летний вечер.

Ещё немного погулял за воротами, покормил добермана, порадовав её при этом рассказом о трёх толстяках: решил ложиться спать. Сарай, по сравнению с лугом, выглядел значительно привлекательней во всех отношениях. Ну не люблю утреннюю росу и предрассветную прохладу, что поделать? Попрощавшись со спутницей, не пожелавшей ночевать среди людей, вернулся в гарнизон и плавно отошёл ко сну.

Разбудил меня Коробов довольно громким стуком в двери.

– Витя, вставай! Дело есть!

Чертыхаясь, я быстро оделся и вышел к полковнику.

– Что случилось?

А вот выглядел он не очень… Тёмные, набухшие от бессонной ночи мешки под глазами прекрасно дополняли сами глаза, красные, слезящиеся, постоянно моргающие из-за долгого напряжения при мерцающем свечном свете. Да и сам Максим Иванович был каким-то помятым, с резко обозначившимися возрастными морщинами. Но, надо признать, свежевыбрит и опрятен – вот она, закалка!

– Ничего не случилось. Предложение к тебе. На добровольной основе. Давай присядем, – он указал на скамейку, стоявшую неподалёку. – Мы всю ночь старичка крутили и так, и этак; и анализировали по-всякому – получается, надо нам такой шанс, как паровоз, сейчас использовать. Хотим на нём двинуть на юг и посмотреть, как там люди живут и куда соседи исчезли. Давно такие мысли бродили, однако не решались. Теперь понятно стало окончательно – прятаться дальше не получится. Полнокровную разведгруппу не пошлёшь – столько свободных людей просто нет. Мы же не Фоминск, нас тут всего, с детьми, женщинами и стариками, триста семьдесят один житель. Каждый человек на счету, сам понимаешь… а с такой огневой поддержкой можно и рискнуть пощупать за вымя тех, кто дружить не захочет. Кстати, миномётов не один, а два оказалось. Тут оставим. Случись что – сильное подспорье. А вот орудие почти бесполезно для гарнизона. Снаряды сплошь бронебойные, да и толку от одной единицы? Так что в дороге пригодится.

Офицер непроизвольно зевнул, прикрыв рот рукой.

– Извини, не выспался… Так вот, старику, хоть и не поймал его на лжи, я ни на грош не верю. Потому решили так – замеряем объём угля в тендере паровоза и едем вперёд либо до того, как половина израсходуется, а потом, соответственно, назад; либо до первого контакта с людьми. По ходу и платформу перецепим, чтобы орудие спереди было. Тебе предлагаю с нами. Всё равно ведь по пути.

Я задумался. Недавно меня уже искушали местом на дрезине – и чем закончилось? Однако тут другой случай. Коробов – не тот человек, который позволит себе играть своим словом. Опять же, слова волка – это всего лишь слова волка. Даже если не обманул – то явно не всё мне рассказал. Кто знает, что там, впереди? А здесь – сила, которая заставит с собой считаться. Вот только они осмотреться едут, а я домой иду. Цели у нас явно разные.

– Максим Иванович, а на какое расстояние изучена дорога к югу?

– На семьдесят два километра, до того посёлочка, что исчез… Пять дней назад оттуда группа вернулась – всё тихо, без изменений.

– Давайте тогда я с вами эти километры проеду, а дальше сам? Поймите правильно, мне в одиночку пробраться дальше проще будет.

Собеседник равнодушно пожал плечами.

– Как знаешь, Витя. Можно и так, боеприпасами поможем. Знаю, что почти пустой, – и уже собирался было уходить, однако я остановил его.

– Плечо как?

– Нормально, кость не задета. Потому и я тоже еду. Хоть развеюсь… Выезд в полдень. Не опаздывай, ждать не будем.

… Я не опоздал. К означенному сроку мы с Зюзей мирно лежали в теньке дикорастущей сливы, глядя на неизбежную в таких случаях суету. К суровым, грозно обвешанным оружием бойцам, периодически прижимались и вешались на шею женщины, от души заливаясь слезами и жутко смущая этим всех мужиков. Слышались возгласы:

– Туда, туда укладывай…

– Да отклейся ты от меня! – плач. – Не вой, как по покойнику!

– Сколько воды берём?..

Из всей этой сумятицы особенно выделялся сварливый, визгливо-тонкий, женский голос:

– Банки домой привези!!! Ты слышишь?! Я тебе три баночки с грибочками дала, одна к одной! Литровые…

– Бу-бу-бу, – отвечал ей негромкий мужской бас.

– Да знаю я тебя! Поленишься назад нести, и выбросишь, а мне наврёшь что разбились! Во что мне потом консервировать?! Жрать-то, небось, любишь зимой салатики!..

– Бу.

– А мне какое дело, что пешком назад можете пойти?! По мне хоть лети по небу, а банки чтобы принёс!!!

Последняя фраза вызвала приступ неудержимого хохота у окружающий. Ого! Оказывается, не я один слушал этот во всех отношениях забавный диалог. Женщина совершенно не смутилась, и ещё долго витал её возмущённый крик:

– Ничего смешного! Они там совсем ополоумели, невесть куда воевать собрались, а мне то каково?! Еду три раза в день просит, как по расписанию… Ничего не знаю! Чтобы все банки домой принёс! Запомни, все!!!

Конец представлению положил полковник, разогнав провожающих по рабочим местам при помощи мата, угроз; а, кое кому из крутящихся вокруг платформы пацанов, достались даже подзатыльники. Бойцы, в количестве одиннадцати, включая полковника, человек, бодро попрыгали на платформу; уселись и мы с доберманом и… никуда не поехали.

Паровоз чихал, скрипел своими железными внутренностями, изрыгал клубы пара, мощно свистел стравливаемым воздухом, но с места и не подумал сдвинуться.

Василий Васильевич, поминутно поминая чью-то мать, носился вдоль и поперёк, стучал, смазывал, подтягивал, таскал воду из пруда и фильтровал её через несколько тряпок, приговаривая: «Щас, Щас поедем…».

На резонный вопрос Коробова: «Какого…?», и под заинтересованными взглядами остальных дед пояснял:

– Его же гоняли и в хвост, и в гриву, а следить – шиш! Так-то он хороший; даже в таком, усталом виде хоть до Иркутска доедет, если аккуратно, только вот в ремонт бы его поставить да сделать…, – дальше машинист разразился целым рядом узкоспециализированных терминов, сплёвывая от негодования на землю и размахивая руками от возбуждения. – Тогда бы летал! Он ведь как огурчик, если с ним по-человечески. Сотню дать в час может, ей-ей не вру!

Тронулись мы лишь ближе к вечеру злые, усталые от ожидания.

… Платформа медленно тащилась, содрогаясь всем своим железным телом от вибраций, идущих от усталого паровоза. Я полулежал, прислонившись спиной к ящикам со снарядами и рассеяно поглаживал привалившуюся с боку спутницу по холке. Делать было решительно нечего, кроме как смотреть на однообразный пейзаж вдоль дороги. Неожиданно ко мне подсел полковник. Вот уж кого не ждал! Теперь от меня ему что нужно, такому… липучему человеку!

– Витя, всё дуешься за прошлое?

– Нет, – отрицательно покачал головой я. – Обидками не страдаю.

– Да ладно заливать! Я же не идиот, сам прекрасно понимаю, что любить тебе меня не за что. Расшаркиваться и просить прощения не буду, так было нужно поступить в те дни. Понимаешь?

– Тогда зачем подошли? Сделать мне предложение, от которого невозможно отказаться?

Он рассмеялся:

– Попозже к этому вернёмся. Нет, просто хотел, чтобы между нами недосказанности не было. Не комфортно мне как-то на тебя, хмурого, смотреть. Решил прояснить.

– Что же, Максим Иванович, прояснили. Зла на вас не держу, но те годы из памяти тоже не выброшу.

Коробов долго молчал, глядя на проползающие мимо нас деревья, а потом решил продолжить разговор:

– Хорошо… Будем считать, что отношения между нами стабильно нейтральные… Предлагаю для повышения градуса доверия просто побеседовать, так сказать, время скоротать.

В подтверждение своих намерений он достал откуда-то сбоку термос, свинтил крышку, одновременно бывшую и кружкой, и вопросительно посмотрел на меня.

– Если не спиртное, то давайте, – пожал плечами я и достал свою тару из вещмешка. Посижу, послушаю, всё не так скучно будет.

Мы выпили горячего, тягучего травяного отвара на меду. Офицер разлил по второй, удовлетворённо крякнул, пригубив, и предложил:

– Послушай, я не знаю, о чём говорить с тобой, если честно… Вроде бы и бок о бок долго пробыли, а тему подобрать не могу. Давай так – ты спрашиваешь, я отвечаю, и наоборот. Есть же у тебя вопросы ко мне? Не может не быть! Так что давай, ты первый…

Я призадумался. В голове одновременно вертелись тысячи вопросов и ни одного конкретно. Потому решил начать с самого главного, пусть и невнятно сформулированного.

– Максим Иванович, а что вообще за хрень в мире происходит? Откуда она взялась? Зачем?

Полковник пожевал губами, как-то весь ссутулился, постарел.

– Ну ты загадки задаёшь, Витя… Кто я такой, чтобы такие вещи знать? Хотя… У меня нет ответов, зато есть вопросы. Давай я тебе их вывалю, если не боишься, а ты уже потом сам решишь, как с этим дерьмом жить. Но предупреждаю сразу – это будут только мои домыслы. Истину, думаю, знают человек десять от силы на этой планете, но они ничего никому никогда не расскажут.

– Валяйте, лучше ваши домыслы, чем пробелы.

– Ну хорошо, начнём с начала. Ты помнишь, как всё началось? Как на небе корабли этих… со звёзд появились?

Как же! Забудешь такое! Я согласно кивнул головой.

– Помню. Здоровенные фиолетовые облака, через которые иногда проглядывали какие-то малые части их леталок.

– Правильно. Я знаю, что их было не менее пяти по всей планете. А теперь внимание, вопрос! – если они решили дать тварям разум, зачем об этом было объявлять? С какой целью? Не могли же они такой номер наобум отмочить – наверняка знали, что резня начнётся. Но, тем не менее, сделали. Что нам это говорит?

– Понятия не имею.

– Правильно. Теперь второй вопрос! К чему была эта показуха в небесах? Зачем с людьми контактировать, если на них это никак не отразилось? Уверен, что ты тоже в те дни удивлялся несуразности происходящего.

А ведь и верно, было такое! В бригаде по вечерам ещё ржали на эту тему: «Не зверям мозги надо было давать, а чиновникам!». Между тем полковник продолжал:

– Теперь смотри, – он отогнул палец. – Почему с тварями никто сразу не стал договариваться и искать компромиссы? Почему не отменили охоту?

– Стоп, Максим Иванович! Как с тварями можно было договариваться, если резня начиналась уже. И как? Их не понимал никто!

– Может, ты в этом моменте и прав… Но попробовать ведь стоило! А на это все забили, иначе бы сразу запретили всяким беспокойным по природе с оружием бегать и охотиться на что ни попадя. Продолжим!

Почему с таким усердием избавлялись от оружия, хотя ни одно государство в здравом уме и трезвой памяти такую глупость в жизни не сделает? Раздали бы людям, от тварей отбиваться. Нет, сознательно под нас вымирание подгоняли.

Почему не произошло ни одной крупной техногенной катастрофы? Да что там катастрофы – ни одной войны, кроме шедших на тот момент, не вспыхнуло! Ни экспансий, ни обмена ядерными ударами в стиле «Мёртвая рука», ни-че-го. Так не бывает!

Дальше поехали, – он промочил подстывшим напитком горло. – Почему людям не сообщили о правилах выживания, когда мор начался? Они, на удивление, не сложные – долгосрочная автономная изоляция. Не надо ни супербункеров с многоступенчатой очисткой воздуха, ни подземных ферм! Достаточно было спрятаться подальше и пересидеть на подножном корме! Мы с тобой – живой пример.

Почему вирус не мутировал, как ему и положено – это тебе любой вирусолог подтвердит, а чётко отработал своё и сдох? На мой взгляд – одна из самых больших загадок. Даже не представляю, кто такое чудовище мог изготовить, вряд ли наши… Почему-то на ум приходят только китайцы.

И таких «Почему» у меня воз и маленькая тележка накопились. Никаких пальцев, – он в сердцах разжал ладонь, – не хватит.

Только это, Витя, просто вопросы. Теперь перейдём к домыслам.

Не знаю отчего, но мне стало страшно. Может, зря этот разговор затеял? Но Коробова было уже не остановить. Человек от сердца делился со мной выстраданным, наболевшим. Видно, не один я пытался додуматься до изначальных причин всего этого бардака.

– Давай гипотетически представим, что прилёт иномирян преследовал совершенно иные цели, кроме одарения тварей мозгами. Так же предположим, что они вступили в переговоры с кем-то на Земле.

– Зачем? – уточнил я.

– Зачем вступали в переговоры? Понятия не имею. Может, добром хотели всё решить. Может, сорок девственниц и пряников три кило возжелали… Кто знает? Дело в другом. Нас никто не угробил из межзвёздной пушки, не было десантов зелёных человечков. Мы сами, без их участия, от вируса передохли. Так?

– Так.

– И что получается? – спросил он у меня и сам ответил. – Получается, что мы, люди как таковые, им нахер не нужны!

Я посмотрел на собеседника так, словно он был редким безумцем. Коробов правильно истолковал мой взгляд и искренне рассмеялся.

– Сам захотел, сам! Толи ещё будет! Так что, продолжать бред старого полковника?

– Продолжайте. Звучит настолько необычно, что интересно, чем закончится.

– Тогда введём такой термин, как… ну, пусть будет «Правительство». В данном случае подразумевается не какое-то конкретное, наше там или американское, а обобщение группы влиятельнейших лиц планеты. Нет, не «мировое правительство», – предупредил он мой вопрос. – И не евреи с масонами, хотя про последних не слишком уверен… Скорее всего, там всяких из вышеперечисленных категорий понемногу имеется. И именно эти люди и контролировали все геополитические процессы на планете. Представил?

– Ага.

– Тогда мы получаем косвенное объяснение тому, почему наш шарик не сгорел в ядерном аду после обмена ракетными ударами. Этим «правителям» необходимо было планету ЗАКОНСЕРВИРОВАТЬ, а не угробить. Сам посуди – мор практически уничтожил человечество, экология сейчас – ого-го, воздух чистейший! Пустые просторы с вкраплениями выживших, именно так сейчас выглядит мир.

– Ну и зачем им это? – со всем врождённым скептицизмом задал вполне логичный вопрос.

– Ты про Слизень помнишь? – неожиданно сменил тему Максим Иванович. – Про моего товарища, что в два раза моложе меня выглядит?

– Помню.

– Так вот, его здоровье – это всего лишь побочный эффект инопланетной бандурины, или маяка, или чёрт его знает чего! А теперь представь индивидуального Слизня, для конкретного человека, подобранного и настроенного именно на регенерацию. Почему-то думается, что это не сложно сделать, если знать принцип работы. Представил? А теперь представь количество нефти, редкоземельных металлов, золота, которое ещё не добыли из недр. В пределах человеческой жизни – более чем много. А вот если планируешь жить вечно, ну или хотя бы три-четыре сотни, то тогда недопустимо мало выйдет. На всех просто не хватит, а вот на очень ограниченный круг лиц – вполне. Пойми, любой человек за возможность продлить своё жалкое существование с радостью заплатит какую угодно цену, и жизнь остальных – сущая мелочь, не достойная упоминания. Я даже в себе не уверен, предложи кто мне такое…

– То есть вы хотите сказать…

Его передёрнуло.

– Да ничего я не хочу сказать! Не жди откровений. Я такой же, как и ты, мельчайший винтик в машине истории, от которого абсолютно ничего не зависит и о потере кого никто и не вспомнит! Просто делюсь мыслями и всё. А что с ними делать – у тебя своя голова на плечах имеется. Да, я думаю, что вирус выпускали не против тварей, а против человечества. Просто преподнесли это под правильным соусом борьбы за прекрасное будущее. Зачищали территории. Может, для тварей по договору с инопланетяшками, может, согласно теории «золотого миллиарда» в усечённой версии. Одно точно знаю – подготовка к этому делу шла как минимум год.

– При всём уважении, но сомневаюсь я.

– Правильно делаешь. Только тут уже не домыслы, а реальная информация в дело вступает. Наша страна всегда была готова к войне. Системы гражданских бомбоубежищ хоть и просрали, но где надо – они были. Склады НЗ, дублирующие линии связи, законсервированные заводы, да всё, что необходимо для выживания определённого числа людей при каком угодно апокалипсисе. А в последний год вообще, как с ума посходили с оборонкой – я всё удивлялся. Под Барнаулом что-то огромное сооружали, так всех строителей туда согнали, потом ещё и узбеков добавили. По всей стране закрытые стройки шли, и почти все за Уралом. Да чего далеко ходить – вспомни, как ты в наши леса попал. Людей не хватало катастрофически, вот и понабирали вас сколько смогли и где смогли…

Импульс помнишь? Тот, что все компьютеры к чертям спалил? Так вот, «правительство» к этому моменту уже сидело в убежищах. Кто его сделал – мы или эти, со звёзд – без понятия. Только красиво вышло: после импульса – сразу мор, после мора – то, что вокруг нас. Как-то удачно так всё совпало, что только диву даёшься.

Те, кто сейчас там, в подготовленных местах, ничего не потеряли, поверь. Власть при них, промышленность возродят по необходимости, знания все давно оцифрованы, нужные специалисты, уверен, вывезены куда надо. Не думаешь же ты, что в глубоких шахтах госрезерва тоже вся электроника погорела? Да и в подземных аэродромах тоже, скорее всего, всё в порядке – будут друг к другу в гости летать. Ну что, наслушался?

Я ошарашено покачал головой.

– Да…

– А теперь подходим к главному – выводам. Даже если весь этот бред содержит хоть немного правды, то тебе от неё ни холодно, ни жарко. В ближайшие лет пятьдесят человечество будет озабочено выживанием, делёжкой остатков былой цивилизации, грызнёй за власть над хутором в полтора двора. Проще говоря, где мы – и где-то самое «за Уралом». И им не до нас пока точно. Так что выбрось, парень, весь этот мусор из головы. Забудь! За-бу-дь!!! Просто живи своей жизнью – в наши дни это уже много…

Неожиданно для нас обоих паровоз остановился, и я с удивлением отметил, что уже наступили глубокие сумерки.

– Всё! Дальше завтра поедем! Глаза у меня уже не те – по ночам кататься, да ещё и задним ходом – прокричал из своей кабины машиниста старик.

Бойцы, на ходу обмениваясь незлыми, сугубо мужскими шутками, попрыгали на насыпь. Не стал отставать от них и Коробов. Он быстро, со знанием дела, распределил подчинённых. Никого не забыл, всем назначил фронт работ. После выругался:

– Всего сорок километров проползли на этом ведре, чтоб ему, самовару драному…

Через час наступил ужин. Поели до отвала, меня начало клонить в сон, и я озаботился поиском места для ночлега.

– Товарищ полковник, – неожиданно, как чёртик из табакерки, дед-машинист мелкой трусцой подбежал к офицеру и загнусил. – А можно того… Тварь эту в вагоне прикрыть. Пожрёт ещё ночью… Боюсь я.

Его неожиданно поддержали остальные:

– Правильно…

– Я тоже опасаюсь рядом с тварью спать…

– Кто знает, что у неё в голове…

Максим Иванович подошёл ко мне.

– Вить, не в обиду, переночуйте в вагоне. Боятся люди, правильно пойми… – и, стараясь подсластить пилюлю. – Зато в караул заступать не придётся. Выспишься по-человечески.

Я зло посмотрел на деда. Ну вот не нравился он мне, причём даже не могу сказать, чем именно. Весь он какой-то… склизкий, как торговец просроченными продуктами. Но возмущаться не стал – ни к чему.

– Хорошо. В вагоне – так в вагоне. Только утром выпустить не забудьте.

Слегка расстроившись, мы с доберманом пошли устраиваться на ночь. Вагонная дверь за нами закрылась, я улёгся на пол, сунул мешок под голову и спокойно уснул, решив обойтись сегодня без сказок.