Пелена

Тогда ещё с серых туч встречал грозный дождь. Молнии танцевали в небе свой безумный вальс и с каждым новым раскатом разрывали его своими сверкающими всплесками, словно удары кнута. Погода в этих местах была своенравная – нигде в Рейксбурской губернии она не отличалась такой переменчивостью. На картах земли окрестили как Тинёвка, а местные ласково называли их «Тінька». С обеих сторон деревню окружали глубокие и протяженные еловые леса, раскинувшиеся на многие верста, от дальнего запада, до крайнего востока губернии. Эти два громадных леса разрезала река Елес, что спускалась с горных хребтов, которые сравнительно недалеко росли ввысь, как ледяные великаны. Здесь всегда стояла влага и грызущий холод, и лишь в редкие дни лета солнце обращало сюда свой золотой лик. Около сотни душ, несколько построенных из камня домиков и одинокая река – эта картина не могла не удручать приезжего господина.

В то утро Тінька была зажата в тисках тумана, а размякшая слякоть всё мешала карете проехать, будто пытаясь утянуть её колеса в вязкую грязь. В этой карете как раз из самой столицы спешил столичный дворянин и учёный психолог – Дмитрий Васильков. Сам по себе волк не был ни экспрессивен, ни слишком робок. Он соединял в себе обе натуры, анализируя и подстраиваясь под того, с кем ему только не приходилось вести беседу. А в беседах он был как никто ловок и внимателен. Волк имел приятную серую наружность, ярко-голубые глаза, носил длинный чёрный сюртук, остроносые туфли, типичные для столичных дворян того времени, но голову ничем не покрывал, не ожидая от погоды такой измены. При себе Дмитрий всегда держал свой кожаный портфель с громадой различных бумаг, писем и, обязательных для любого специалиста, вещей. В кармашках тихонько друг о друга стучали склянки с лекарствами, которые Дмитрий и вовсе запамятовал в утренней спешке. Как раз одно из писем он перечитывал по несколько раз и всё не мог перестать удивляться столь напористому и безразличному к судьбе пациента письму. В нём, некий дворянин, подписанный как «заказчик», во всю и, не упуская малейших деталей, рассказывал о болезни сына помещика, так же имя его не называя. Таинственный заказчик говорил о частой замкнутости молодого юноши после трагической смерти его родителей, о его душевных переживаниях и странном поведении, которое начинало, выходит за рамки вменяемости. Он в открытую называл сироту безумцем и просил доктора как можно скорее выезжать в поместье, дабы разобраться, в чём дело, а затем либо вылечить его, либо забрать с собой, в столицу, для будущего лечения.

За окном кареты Василькова, прямо за каменным забором, встречали серые немые кресты и могильные плиты; около сотни могил, если не больше. Ближе к Тинёвке, на колодце, ему встретилась красная лиса, которая сидела под маленькой крышей и похоже ожидала конца грозы. На разваленных улицах редко появлялись и другие жители, но у всех них был какой-то безжизненный вид: кто-то убегал от проливного дождя, а кто-то напротив, шёл медленно, словно его отношение к погоде становилось безразличным.

Когда карета, наконец, подъехала к одному из местных зданий, с виду напоминающих захудалую корчму, по потолку кареты раздался глухой, но настойчивый стук. Волк вернул письмо обратно в портфель и, открыв дверь, радостно произнес:

- Не уж то приехали?!

Кучер-барсук не поворачивая головы, ответил:

- Приехали, сударь! Не ведаю, где есть дом помещика местного: только домики, да леса бескрайние!

В руке он сжимал лакированную трость, которой тот махал, как оружием по случаю и любил весьма использовать её как аксессуар, будто подчеркивая свой не такой уж высокий титул.

- Ну, в таком случае пойду расспрашивать крестьян, а ты едь дальше — найди, где можно на ночлег остановиться.

Понявший кучер снял острую шляпу и направил возку к реке. Дмитрий быстро выхватил свой портфель, встряхнулся и окинул своим взглядом округу. На скромной перелопаченной улице не было почти что никого кроме местной ребятни, прыгающей под дождём и весело хохочущей. Внимание волка привлек высокий бурый медведь, сидящий на скамье под согнувшимся деревцем. Подойдя ближе к молчаливому рубахе, он поймал его пронизывающий холодный взгляд, пропитанный сокрытой злобой, ненавистью и недоверием. Мускулы, скованные в жарком пламени непосильного труда выглядели более чем угрожающе. Бросающиеся в душу ярко-карие глаза достраивали образ гордого богатыря, столь воспеваемого в народных сказках. Волк решил заговорить с ним первым, не дожидаясь, пока тот спросит его:

- Утро доброе! Не могли бы вы сказать, где дом помещика есть?

- …В лесу есть…

Голос его был басист, но и одновременно спокоен, как дальние удары молота об наковальню.

- Как в лесу? – удивился волк, пригладив свой лоб.

- Да вот так... Когда тут управляющий ещё был старый добрый Янковский, он приказал дом в лесу построить. Больно эти места любил, да и не только места, но и тех, кто здесь обитал – с некой жалостью в голосе произнес он.

- А сейчас кто во главе?

- Да чёрт его знает. Кто говорит, что Джозеф – он-то выжил в тот день, а кто говорит, что Кручевы. Кручевы кажуць, что Янковский умом тронулся. Самой доброй души лис был… почти, как его отец. Хотя может он это после смерти родителей.

Дмитрий мог похвастаться колоссальными знаниями в психологии и гибель близких был один из его излюбленных случаев. Несмотря на это странное отношение к чьему-то горю, Васильков уже продумывал в голове, как он будет общаться со своим будущим пациентом. Что он скажет, чтобы раскрыть душу Янковскому и помочь ему справиться с болью, которую тот скрывает внутри себя.

- Не могли бы вы провести меня к поместью? Взамен я вам денежкой отплачу.

- Добро.

***

Внутри леса веял водянистый воздух, от которого холодком пробирало до самых легких. Густые голые по низам ели, казалось, тянулись до самых небес. Под ногами на заранее вытоптанной дорожке произрастал мягкий мох, смешавшийся с травой и кустарниками. Чем глубже волк и медведь заходили вглубь, тем более сумрачнее в нём становилось. В воздухе начинала проявляться лазурная дымка, где-то далеко слышалось карканье воронов и постоянное нагнетающее молчание наполняло сердце доктора диким ужасом. Казалось, в этом тумане таилось что-то неизвестное, загадочное и явно опасное. То, что далеко от возможностей познания, ограниченных живой моралью и пределами мышления. Желающее либо загубить Дмитрия, либо предупредить о чём-то.

- Кто такие эти Кручевы, Вацлав? – дёргано спросил Васильков, пытаясь не отставать от твёрдых шагов медведя.

- Когда Янковские в реке загинули, так они сразу и появились. Зайцы они всегда появляются там, где их совсем не ждали – сказали, что хотят о нём позаботиться. Они вроде как из параллельного поместья, что на долах стоит, но они сейчас только в лесах якшаются. Всё за Джозефом ухаживают.

- Может быть они часто общались в прошлом… — произнес волк про себя и следом добавил – Как вышло, что Янковские погибли?

- Никто не видел… В тот день на озере был и Джозеф и его семья, но сам он клянется, что был там один…

Медведь задумчиво выдержал паузу и затем более тихим голосом добавил:

- Я ничего не хочу сказать, но…

- Думаете это он их утопил? – тут же подловил Дмитрий

- Тел то не нашли, но Джозеф тогда ходил совсем убитый… Не мог он…

- Кто он вообще?

- Рыжий лис, сын Янковского. В последнее время о нём вообще ничего не слышно… Ну и не удивительно: Кручевы его почти из дома не выпускают.... Я его помню ещё совсем ма́лым, когда он носился за бабочками, как угорелый и вечно лез ко мне с объятьями... Хороший был мальчишка…

Чем больше Вацлав повторял слово «был», тем сильнее Василькова одолевали недобрые мысли. От каждого шага, каждого дерева в лесу и куста веяло чем-то недобрым. Чёрная кора, обремененная мёртвыми ветками сгущали злые мысли и Дмитрию хотелось как можно быстрее преодолеть эту чащу.

- А вот и дом – наконец указал Вацлав - …Только вы доктор не забирайте его… вы сделайте только хуже.

Выйдя на лесную поляну, усыпанную травинками и каменистой дорожкой, они увидели перед собой высокое трёхэтажное поместье, выделанное в мрачном остром стиле. Во дворе здания раскидывалось несколько редких клумб, неухоженных кустарников, увядающих цветов. «Видимо у слуг сегодня выходной» — подумал Васильков и стал подходить ближе. Здание было довольно высоким, по сравнению с другими поместьями, какими видел доктор. Узкие шпили, сетчатые окна, от которых веяло холодом, где-то облазила краска. Под самыми окнами валялась осыпавшаяся черепица крыши дома. Странно, что этого хаоса до сих пор ещё никто не заметил, однако Дмитрий приехал сюда из столицы не для того, чтобы критиковать хозяина.

Обернувшись, он не застал Вацлава на прошлом месте – тот словно растворился в воздухе. «Наверное, заждался и даже денег не взял» — вновь бросил мысль озадаченный доктор.

В следующее мгновение произошло то, чего доктор никак не мог ожидать: развернувшись и направляясь к ступенькам, он услышал некий железный скрежет на крыше поместья, и в следующую секунду что-то пролетело у него перед глазами на землю. Звук падения был жестким, неприятным и когда волк опустил глаза на то место, куда упал неизвестный предмет, он увидел тельце разбившегося кота. Рыжий кот из-за чего-то не успел развернуться, переломал кости и теперь истекал кровью прямо под ногами у доктора. Безжизненный, как тряпичная кукла.

Подняв глаза вверх, напуганный Васильков встретился взглядом с ещё более напуганным лисом, чьи блестящие при полумраке изумрудные глаза буквально впали в душу волку. Об этом взгляде можно было сказать много. В его глаза читалось множество чувств: измученные, немые, полные боли и скребущего душу страха. Лис никак не мог даже предугадать это чудовищное совпадение и тем более не знал, что о нём подумает доктор. Ни прошло и нескольких секунд, как Джозеф, представший как короткое явление, захлопнул окно, да с такой силой, что один из осколков стекла полетел вниз. Странный малый, но мысли о нём не отпускали психолога ни на секунду.

Васильков постоял несколько мгновений в терзающих изнутри мыслях над обагрённым трупиком, а затем неуверенно подошёл к двери, постучал в неё. Следующее приветливое лицо принадлежало белому зайцу русаку с рубиновыми глазами, полными скорее радости, чем глубокой грусти. Для начала он быстро осмотрел Василькова с ног до головы, а затем громко воскликнул:

- Батюшки! Приехали! Сара! Приехали!

На возгласы зайца прибежала и его жена, той же породы и с широкой лучезарной улыбкой на лице. Оба носили довольно простую для помещиков одежды: Курчев одевал клетчатую рубашку с широкими серыми штанами, из манжет которых выглядывали пуховые большие ножки, а Курчева зелёное платьице, завязанное большим белым шелковым бантом. Зайцы так и веяли своим теплом и детской непринужденностью, какую многие забывали едва став взрослыми. Буквально переполненные силой, энергией , счастьем. Дмитрий видел в них пульсирующую радость, и от неё ему самому становилось на душе радостно.

- Так это вы доктор? – спросила его и тут же добавила – Добро пожаловать в наше скромное имение. Вы, наверное, ужасно устали после дороги?

- Святые, ты шо, в окно не глядела!? – перебил её заяц – Как при такой погоде можно не устать, да и в такой дальней дороге! Сара, неси чай!

Волк прошел, внутрь закрыв за собой дверь и увидел красивые, чистые коридоры первого этажа, волшебным образом, выглядящие лучше, чем само поместье. Особенно поражал своим блеском пол, сигнализирующий Дмитрию о том, что лучше снять обувь. Здесь было слишком чисто и пусто: ни картин, застилающих обклеенные стены своими горными пейзажами, ни вазы с цветами, например с душистыми ромашками. Зайцы как будто ухаживали за домом только изнутри, а о том, что происходило снаружи, даже не догадывались. Курчевы, которые совсем не выглядели такими, как в представлениях волка, изо всех сил старались угодить, но это напротив было ему неприятно. В меру хорошего тона он не хотел отказываться от их гостеприимства и натягивал на лицо скромную, хоть и поддельную улыбку. Однако по какой-то неясной ему самому причине всё вокруг в этом доме давило на него своей безмятежностью.

- Мы как раз собирались трапезничать! – добрым голосом говорит заяц и указывает в столовую. — Не откажитесь присоединиться к нашему скромному столу?

- Конечно, не откажу.

- Меня зовут Акива, а мою красавицу жену Сара.

- А меня…

- А вас, гасподин, Дмитрий Васильков! – перегнал его Курчев. – У нас сегодня на завтраке яйцо, да овощи. Ну и раз уж вы решили одарить нас своим визитом, сейчас же приготовим для вас рябчиков!

- Рябчики? – приятно удивился доктор, присев за длинный стол на котором уже стояла посуда.

- Свежепойманые! – гордо произнес Акива и увидев, как его жена накрывает на стол резко отрезал. – Сара, позови, пожалуйста, Джозефа, а то он так и не спустится. Пусть хотя бы доктор на него поглядит.

Василькова охватила борьба – он мучился в мыслях о том стоит ли рассказывать Курчевым о случае, заставшем его во дворе или оставить это тайной и тем самым заполучить доверие лиса.

- Я…

- Да-да? –тут же зажал его заяц.

- Вы… сами здесь охотитесь? А не боитесь ли?

- Да шо вы! – усмехнулся заяц – Здесь то и опасного никого нет! Можете по лесу гулять совсем без опаски и рябчиков, да голубей ловить хоть голыми руками! Если хотите, может сходим вместе!

Вдруг на лестнице послышались скрипучие шаги. Они медленно переваливались с ноги на ногу, как кто-то шёл на казнь. Тонкая фигура Джозефа вышла из-за угла резко, но тот даже не посмотрел ни на кого, а только шёл с опущенным мёртвым взглядом. Он тихо, почти беззвучно, поздоровался, прошмыгнул мимо спинки Акивы и сел за стол, уставившись в одну точку напротив. Вид его напоминал заключенного неприступной крепости: взъерошенные волосы, неухоженная шерсть, скорбь, которая читалась по его лицевой гримасе. С его тонких плеч свисала несколько помятая молочно-белая рубашка, старательно заправленная в серые брюки. Джозеф не желал смотреть ни на доктора, ни на самого Акиву, выбирая невидимый «портал» в стене напротив, на котором он так внимательно сконцентрировал своё внимание. Его будто не было здесь: он существовал в реальном мире, но мысленно лис не присутствовал. Так же и не присутствовал он на обеде, лишь вяло отправляя наколотую капусту себе в рот. Как будто лиса дергал за веревочки кто-то незримы, заставляя его выполнять дневную рутину.

Васильков молча наблюдал за тем, как ведёт себя Джозеф и всё больше удивлялся тому, как это не похоже на его прошлую пятилетнюю практику. Существо, живущее во вне времени и пространства. Так же стояла тишина и между Курчевыми, которые тихо наблюдали за происходящим. Покончив со своей пищей, лис в тишине направился обратно по скрипучим ступенькам к себе в комнату, где придавался своим раздумьям за книгами.

- Тяжелый случай. – Произнес волк, когда только послышался звук двери. – Мне нужно будет с ним поговорить.

- Может прямо сейчас и поговорите?

Доктор лишь кивнул и, прихватив с собой портфель, медленно пошёл на второй этаж. Там было спокойно, даже слишком спокойно для такого просторного дома и лишь звуки приглушенных голосов Курчевых нарушали эту совершенную идиллию. Волк миновал лестницу, осмотрел две двери и схватился за ручку той, что была плотно закрыта. Оказавшись за ней, он застал читающего Джозефа, который услышав громкий скрип у двери, подскочил с кресла, уронив на пол очки. Стекло вылетело из оправы, но осталось целым, как по волшебному случаю судьбы.

- Извините, доктор! – нервно всхлипнул лис, поднимая стекло и книгу. – Я так увлеченно читал, что не заметил, как вы вошли. Вы меня напугали.

- В таком уж случае это вы меня простите. – подметил Васильков. – Вы читаете?

- Да, листаю… стихи.

Голос лиса звучит спокойно, неловко, как бы меланхольно.

- Вас увлекает поэзия?

- Она рождает… прекрасные картины, которые не может создать ни одна рука. А мысли заключенные в ней как нельзя лучше раскрывают чувства… они предстают перед читателем в прекрасной игре слов.

Волк прошёл дальше к окну и осмотрел комнату, а затем присел напротив, на спинку кровати. Комната лиса не выделялась оркестром красок и многообразными причудами интерьера. В комнаты конце стояла одинокая кровать, на блекло-молочных стенах весело несколько картин, изображавших лесной бор и поле налитого соком мака. Живость этих картин заставляли свидетеля чуть ли не буквально ощущать их дурман. В углу стоял высокий книжный шкаф доверху забитый разной литературой у большинства, из которых со временем сменялись закладки и торчали из пожелтевших страниц какие-то записи.

- Вы ведь знаете, зачем я приехал?

- Чтобы вылечить меня?.. Но я ведь здоров, доктор…

Волк нетерпеливо нахмурился, а лис напротив обмяк и опустил глаза, обнаружив выпавшее стекло.

- Вы странно себя вели за столом… О чём вы так задумались?

- Для меня каждый уголок, каждая трещинка в стене, как целый мир… Вы когда-нибудь обращали внимании на детали, доктор?.. Бывает, что в этих самых маленьких вселенных может таиться куда больше интересного, чем в нашем привычном мире… Вы ведь не думаете, что это я сделал?

- Что сделал? – с интересом переспросил он.

- Я-я очень любил этого кота… — перешёл тот на сдавленный голос – Он был для меня настоящим другом… Они никогда не сделают тебе больно, если на то у них не будет причины. Они никогда не солгут, потому как им незачем лгать.

Всё это выглядело, как попытки оправдать себя, но в которых действительно была заключена частичка души, частичка откровения. Васильков следил за каждым произнесенным словом и до сих пор был в ступоре. В словах лиса была горесть, прогрызающая его изнутри, словно паразит, и которой он не мог поделиться с ближним, потому что таковых не было.

- Я не знаю, как это произошло… он залез на крышу… как никогда до этого не делал, громко мурча и оступился. Пытался его оттуда забрать, клянусь вам… Вы не обязаны верить мне, но если будет такая возможность, то поверьте, прошу. Я бы никогда не причинил собственному коту вреда.

И снова добавил: «Я не болен» — будто умоляя доктора ему поверить.

- Ты можешь рассказать, Джозеф, что случилось с твоими родителями на реке в тот день?

- В тот день их не было на реке... Я был там один.

Позже Васильков решил вновь возвратиться в Тиньку, чтобы узнать о том, знает кто-нибудь о случившемся с Янковскими. Почти каждый вопрос не получал прямого ответа: кто-то в корчме сообщал, что в тот день ничего и не происходило, а кто-то напившись в зюзю уверял вину лиса настолько твёрдо, что даже хотелось верить, что они там были. Недовольный волк пришёл на маленькую деревянную пристань, построенную местными рыбаками, и уселся на табурет думать. Никто точно не говорил, что случилось и как погибли Янковские. И вообще погибли ли они? Мутная бледная гладь медленно ползла дальше через деревню к равнинам. Изредка на ней появлялась опавшая листва, как мирные кораблики плывущая по течению, полностью ей доверяясь. Эта мутная пелена застелила какую-то тайну, всё выскальзывающую из рук Василькова, он уже не мог верить ни в истошные сплетни, ни в грязные слухи. А может и вправду лис не потерял рассудок? Может быть, случилось что-то другое?

Дмитрий сложил руки и поник в молчании.

- Вы ведь не верите ему? – спросил Вацлав - Верно, доктор?

- Мне хочется верить, но происходящее всё больше даёт мне понять, что истина и так на виду. Слишком много совпадений и прошу меня простить, Вацлав… но боюсь здесь ему никто не поможет.

- Вы знаете, что это не так. Вы упорствуете, но не достаточно.

Возмутившись, волк вдруг воскликнул:

- О каком упорстве идёт речь?! Я вас не понимаю!

- … Я не верю Курчевым… и если это в ваших силах, то узнайте правду и разберитесь во всём. Ведь это ваша работа.

С такой мыслью к вечери он вернулся в поместье, где Курчевы любезно предоставили ему постель с тёплыми одеялами, но ему было совсем не до сна. Всю божию и холодную ночь он не могу уснуть от донимающих его раздумий. Волк слышал, какой-то скрип за своей дверью – скользкий, неприятный, проникающий всё глубже и глубже в подсознательное и рождающий ужасные картины. Васильков всё не мог понять, что это за бесконечные звуки в темноте от которых он всё не засыпал, однако вставать на проверку доктору тоже не хотелось. Так и прошла эта бессонная ночь – в ужасном ожидании чего-то неизвестного.

Он поднялся с кровати, и устало потянулся. За окном бодро лился золотой солнечный свет и прорезался через веки Василькова, будто ласково его пробуждая от полудремы. Всё же ему удалось немного поспать перед пробуждением. Волк одел свои брюки и рубашку и, позабыв про обувь, вышел из своей комнаты босиком. Он и раньше любил покидать чертоги своей спальни и ходить по дому, не сжимая ноги кожаными плетениями. Что удивительно – дверь оказалось слегка приоткрытой, и причиной был совсем не буйствующий ночью сквозняк. На полу было несколько еле видных царапин и лежал чей-то белый волос. Волком овладела ещё более мощная загадка. Он хотел зайти к лису, чтобы обговорить это, но того он не застал в постели.

Бодрость и адреналин прилила к его голове, как пузырьки шампанского. Доктор немедля пролетел по лестнице и возбужденно спросил проходящую мимо Сару, схватив за руки:

- Где он? Где Джозеф?

- На-наверное на аллеи за домом. А-а что т-такое? — заикаясь, произнесла застигнутая врасплох зайчиха.

Так и не ответив Курчевой, Васильков быстро обежал здание и, увидев, как лис расслаблено отдыхает на одной из белых скамеек, сбавил шаг. Джозеф тем временем спокойно наблюдал за кронами деревьев, слушал, как шумят вокруг птицы и ветер колышет оставшуюся золотую листву. Волк подошёл ближе и со спёртым дыханием сказал:

- Не представляете, как я рад вас видеть…

Он присел рядом, сжимая рукой свою грудь.

- Я вас тоже, вы, наверное, много сил потратили, когда бежали сюда? – с легкой, воздушной улыбкой встретил его лис — В чём спешка? Любите утренние пробежки?

- Да… решил пробежаться.

- Вам ведь нравится этот лес, правда доктор? – неожиданно и простодушно продолжал Джозеф. — Его ласковый прохладный воздух… высокие ели… Разве нет в мире места чудеснее?

- Это ведь ты сегодня ночью был за моей дверью?

Лис выдержал паузу и в томлении склонил голову.

- …Я знаю, это может прозвучать как очередная странность, но за вашей дверью вчера был не я, а кто-то из Курчевых… Они часто следят за нами по ночам, когда ждут, пока мы уснём… вглядываются в щели… они подслушивают нас…

- Но зачем им это делать?

- Они хотят быть уверены в том, что вы, доктор, признаете меня сумасшедшим. Им нужна эта земля… Они хотят от меня избавиться, как от лишней помехи.

Заявление Янковского, как нельзя сильнее противоречило с пониманиями и взглядами самого доктора, что его сильно в нём пугало. С одной стороны это объясняло многие вопросы, но с другой не отвечало ни на один из них, давая волю новым, ещё более раздирающим.

- Я пока не могу поверить в такие резкие доводы…

- Я могу это доказать. – сказал лис и моментально поднялся с места, свернув куда-то в глубь леса.

- Джозеф! Куда!? – бросил ему в след спешащий доктор.

- Я докажу.

Их путь шёл через густые заросли и уходил глубже через тернии, в чащу, куда уже переставало падать золотистое солнце, а спускались только тусклые бледные лучи. Васильков хотел верить в то, что лис действительно был прав и не лгал ему. Он хотел узнать правду, но единственное что он видел – только безумие и манию, с которой лис пытался оправдать себя. Это начинало перерождаться в паранойю.

Добравшись до предполагаемого места, лис остановился, осмотрел рядом стоящую ель, зашёл за неё и вернулся с проржавевшей лопатой. На лопате были заметны следы прошлого использования: царапины на краях, закорелая земля и грязь, а так же окисление.

- И что теперь?

Лис ещё раз притронулся к жёсткой коре ели и пригляделся.

- Нужно их выкопать.

- Кого «их»?

Через мгновение Джозеф уже рассекал породу лопатой и уверенно шёл к своей неизвестной доктору цели. Его уверенности можно было позавидовать, только здравая ли эта уверенность? Чем глубже закапывал себя в земле рыжий лис, тем сложнее и многограннее были понимания Василькова. Его душили, разрывали на части томящиеся внутри вопросы, которые и его самого начинали сводить с ума. Он не чаял души, не видел истины, а только сплошное сумасшествие, помешанность.

- Почему ты так уверен, что Сара и Акира хотят забрать у тебя поместье?

- Не просто поместье… этот старый дом не несет им почти никакой ценности… им нужна земля и души. Они хотят, чтобы всё это принадлежало им по праву…

Джозеф остановился и свалил руки на воткнутую лопату. В его слова чувствовалась сильная, приносящая боль одышка.

- Я хотел показать вам, что я не сумасшедший, и вы бы мне поверили. Я говорил всегда так, чтобы вы смогли довериться мне… Это они их убили! Это они сломали мне жизнь и теперь хотят доломать её окончательно! – навзрыд закончил лис, вновь выхватив лопату, и продолжил усердно копать.

- Кто «они»?..

С каждым новым клочком земли Василькова одолевали сильные сомнения вплоть до того момента, когда уже и сам лис не мог понять, чего он хотел найти в этой глубокой яме. Джозеф одел маску двух чувств: он не осознавал, что же он делал не так и был этим сильно напуган. Весь в грязи и земляных пятнах он поднял полные надежды глаза на доктора снизу вверх и дрожаще воскликнул:

- Клянусь! Клянусь, вам доктор! Они закапывали их здесь! Даже отметина на дереве! Они были здесь!

- Кого «их»?! – сорвался он от нетерпения.

Лис потерял свою золотую нить, потерял то, что хотел донести до волка и обреченно сел на колени. Он водил рукой по породе и корням деревьев, чувствуя то сковывающее непонимание, которое окружало его всё это время. Ему уже никто не мог ни поверить, ни довериться и единственный вопрос, который не давал ему нормально жить это мог ли он доверять самому себе.

- … Я видел, как Курчевы закопали моих родителей здесь – слёзно прохрипел Джозеф — …Они были здесь… Я клянусь, были…

- Их здесь не было, Джозеф… — утешающее произнес Дмитрий. – Пойдём домой…

- Вот вы где!

Внезапно отозвавшийся радостный голос принадлежал Курчеву. Заяц сжимал в правой руке охотничье ружье, украшенное декоративными орнаментами и геральдикой, что придавало ему некий шарм. Волк тем временем помог лису выбраться из ямы и вопросительно застыл свой взгляд на Акиве.

- Что вы там копаетесь?.. – с опаской спросил заяц.

- Решили прогулять и нашли яму. – сказал доктор – Примерно метра три, не меньше.

- А лопату вы там тоже нашли? Признаетесь, это ведь вы её выкопали? Доктор, я разве вам не говорил, шо не нужно слушать его! Он не в себе!

И тут у Василькова появилось много новых сомнений. Он несколько раз прокрутил свои мысли в голове, и, собрав их в надежный фундамент, изрек:

- Вы, Акива, интересно, как нас нашли?

Заяц на время умолк, но вскоре ответил.

- Я часто охочусь и могу отличить следы куропатки и рябчика от ваших. Просто шёл по вашим следам.

- Вы наверное с этим ружьем на рябчиков охотитесь?

Лис с настороженностью поглядел на обоих и сделал шаг к волку.

- Ну да! Бывает!.. С него я подстрелил того, что вы кстати ещё вчера ели!

В голосе Акивы слышалась нота страха, совсем незаметная, но и неподдельная. И не смотря на весь его позитивный настрой, волк продолжал задавать ему вопросы.

- Боюсь это не так. Если бы вы стреляли из этого ружья по рябчику, то от него бы ничего не осталось, кроме ошмётков. Зачем вы врёте, Акива?

- Какая вам разница вообще!? У меня такая техника!

Теперь ситуация накалялась ещё сильнее. Металлическое напряжение можно было ощущать в воздухе. Оно связывало тройку невидимыми нитями, холодило кровь и перетягивало нервы. Руки кролика задрожали.

- Это ведь вы ночью сидели у меня за дверью, верно?

Акива скептически нащурил брови.

- … О чём вы говорите?

- Я слышал скрежет за своей дверью. Это ведь вы были?

- Я и моя супруга вчера спали, и нам дела не было до вас! День то какой насыщенный выдался! Сил не было совсем! Шо за чёртовы допросы!?

- Может тогда ваша жёнушка?

- Доктор, вы больны!? Шо за глупости!?

- Всё бы было оно… только вот я не нашёл под дверью рыжих волос… Чего не могу сказать о ваших. Видимо у вас были силы бодрствовать ночью? Только благодаря чему?.. Может какому-то… наркотику? Скажите, Акива, вы увлекаетесь химией?

- Да вы шо, поверили этому психопату!? Хватит искать во мне виновника! Да я иногда делаю лекарства по рецептам одного врача, но я не настолько туп, шобы готовить какую-то гадость! Я всегда проверял!

- А на ком вы проверяли свои «лекарства»?.. На какой-нибудь зверушке?..

Словам заяца Васильков больше не верил. Теперь он знал, как был далек от истины и не понимал, что же на самом деле происходит в этом поместье. Он чувствовал, как туманный занавес пал, и пелена сошла, как третий сон.

- Как же вы меня достали, господин Васильков – вдруг произнес Курчев и поднял ружье на волка. – У вас была только она задача: забрать его отсюда куда подальше и посадить куда поглубже.

- Что вы делаете? – произнес шокированный волк.

- Какой же я тупой был, шо сам себе создавал проблемы! Надо было прикончить вас обоих раньше, када вы ещё спали!

Страх сковал Дмитрия своими холодными цепями, ведь его смерть находилась прямо на курке охотничьего ружья — грубом великолепии гравировочного искусства, отделяющего волка от другого мира. Всего одно нажатие могло решить его судьбу, как встреча с новой жизнь в другом облике, либо всепожирающей чёрной пустотой. Он не хотел такой смерти: бесславной, предательской, обремененной иглами несправедливости. Смерть была близка и вдруг Джозеф вступился. Он в быстром, словно ветер, беге ринулся к русаку, дабы защитить доктора и прозвучал громкий выстрел. Хлопок был настолько внезапный, что весь лес, недавно спящий в гробовой тишине, вдруг пробудился. Выстрел долго разносился между голых деревьев и елей, навсегда застывая в их памяти. Он отбросил лиса назад, кровь хлынула из разорванной грудной клетки на холодную землю с мёртвой травой.

Озлобленный, полный звериной ярости Васильков бросился на озадаченного зайца. Легким наскоком он повалил его наземь, крепко прижал и взял первый попавшийся под руку острый камень, размером с ладонь. Волк замахнулся над головой зайца и тот был ослеплен ярким светом взглянувшего на него солнца, а затем волк мощно ударил его. Первый удар был направлен в лоб, и тут же по белой шерсти потекла первая кровь Курчева. В этот роковой для зайца момент Васильков потерял над собой контроль: он избивал Акиву и с каждым новым ударом всё сильнее и сильнее уродовал его лицо. В какое-то мгновение он уже не мог дышать из-за заползающей ему в горло крови. И вот всё было кончено.

Васильков отпустил бездыханное тело зайца, изуродованное им до неузнаваемости, что было просто невозможно смотреть на него, сдерживая свой желудок. Обагренный волк подошёл к умирающему лису и сев рядом на колени, взял его на руки. Джозеф умирал в предсмертной дрожи, в холоде и слезах от чудовищных, невыносимых мук. Солёные слёзы ползли по щекам юноши, но он ничего не мог произнести кроме сдавленного страдальческого скуления. Обжигающая кровь подходила к гортани лиса, из-за чего тот не мог выразить ровным счётом ничего. В последний раз он посмотрел в глаза волка и увидел, как он плачет.

Доктор прижал лиса к своей груди, всем сердцем ненавидя себя за то, что он поверил ему раньше, ведь всё это могло не произойти. Он был слеп к душевным пытка лиса, которые причиняли ему Курчевы, выставляющие его за сумасшедшего. Джозеф хотел жить той жизнью, которую многие называют счастливой, и всегда стремятся к ней, но не мог из-за чужой жадности, ненависти и презрения. Ему приходилось просыпаться и засыпать в ожидании того, когда же он, наконец, действительно потеряет понятие реальности, а вместе ним и самого себя. На этом свете никто из тех, кто окружал его, не любил по-настоящему, и с этой мыслью ему было суждено умереть.

- Прости, что не верил тебе… — пытаясь сдерживать себя, шептал ему Васильков – Прости, что не понимал…

Когда счетные попытки лиса дышать закончились, а в его изумрудных глазах застыл смертный холод, волк прижал его лицом к себе и зарыдал, словно он вернулся в глубокое детство, где чувствам была отведена своя главная роль. Он продолжал молить о прощение, хоть и Джозеф не мог этого услышать.

Смерившись, Васильков отпустил лиса и положил его на траву, ещё раз бросив свой заплаканный взгляд на лежащего в нескольких метрах окровавленного зайца. Но вдруг волк почувствовал движение и, повернув голову, увидел приближающуюся Курчеву. Тогда он понял, что это ещё далеко не конец.

Внезапно Сара подняла левую руку в его сторону и выстрелила из пистолета. Волк соскочил, укрывшись за деревом, и пуля с противным свистом врезалась в землю. Бурлящая кровь бежала по телу в безумном марафоне, но одновременно со страхом он испытывал жгучую ненависть. Зайчиха была близко, имела под рукой пули и порох. Дмитрий слышал, как она быстро и ловко перезаряжает оружие, что, несомненно, делало из неё мастера, но он совсем не хотел вылазить, подставляя себя под удар. Вот он уловил краем уха, как зашелестела листва по направлению с боку. Васильков попытался снова увернуться, но на этот раз выстрел задел его плечо. Волка сковала боль, он оцепенел, однако не сдался: быстро выскочив из-за дерева, он сбил её с ног, а затем схватил её за горло, пытаясь задушить.

Сара тоже не оставалась беззащитной. Она пнула его своими мощными ногами и, освободившись, поползла к выпавшему из её рук пистолету, где-то затерявшемуся в сырой листве. Но едва она успела найти среди грязи свой пистолет и обернуться, как в её горло вонзились острые клыки. Подобно дикому хищнику Васильков вцепился в горло обездвиженной Курчевой, всё глубже впиваясь и разрывая её, а она могла лишь всхлипывать в застилающей глаза агонии. От боли Сара сжала в руке пистолет и несколько раз нажала на курок, так и ни разу не выстрелив.

Васильков изо всех сил отказывался верить в то, что он сотворил. Он обтер свой рот и долго вглядывался на руки залитые кровью убитых им Курчевых. Прижимая свои лапы к животу, он поднялся и убитым твёрдым шагом стал искать выход из этого проклятого смертью леса. Молочная пелена часто мешало ему видеть дорогу, волк терялся и злобно сдирал кору с деревьев, когда он снова на них натыкался. Он чувствовал, что заблудился здесь, попал в капкан, из которого ему было суждено никогда не выбраться. Мысли мешались в голове Василькова в одну вязкую кашу, которую не представлялась возможность распутать и избавить его от боли. Он был в клетке стыда, раскаленные прутья обжигали его, не давали почувствовать себя настоящим. Он больше не верил в себя и не верил в этот мир. Одинокий волк бродил кругами окроплённый кровью, которая представляла тяжесть за души тех, кому она принадлежала.

Но вдруг, когда последние надежды уже покинули его, а за ними стало приходить холодящая скорбь, деревья, наконец, закончились и теперь он шел по ласковой луговой траве по направлению к деревне. Сквозь туман прорезался чей-то высокий силуэт. Доктор поначалу не мог разобрать, чей именно; он напряг своё зрение. Васильков затаил дыхание. Прямо перед ним стоял тот самый бурый медведь – Вацлав – и держал в своих лапах топор. Но к удивлению измученного волка он тут же ринулся к нему, бросив всё из рук, и подхватил его за плечо.

- Что с вами произошло?

Дмитрий ослаблено упал на колени и, рыдая, в молчании свёл руки у лица, упиваясь душераздирающей болью. Единственное, что он понимал в этот момент, что в утрате сострадания и действительно чистой доброты, о которой все так жадно мечтают, и не в силах достичь подабливается жестокому воронью, общество само порождает уродов, вскоре желая от них избавиться. Бессмысленная и необоснованная жестокость с разных зрений можно считать справедливым творением не чуждых эталонных веяний, созданных одними для других в подсознании, словно наставники истины и ценностей. Дмитрий понял, что существует единственная истина, которую нужно ценить – душа.