Алый диск солнца таился за горной грядой, выдавая себя лишь легким заревом на скалистых пиках. Ветер несся наперегонки с рекой и вместе они с шумом устремлялись в темноту пропасти, рождая холодные брызги и бурную пену.

Я стою на утесе, наблюдая, как из утренних сумерек рождается с детсва знакомый лес, что разрезан извилистым руслом, полным заводей, быстрин и порогов. Каждый порыв ветра несет сотни запахов и звуков, рассказывая о жизни в лесу, степи, реке, горах. Трется ветер о расписанную узорами шкуру, ерошит шерсть и уносится дальше, вновь играть с водами каскада, вершинами деревьев и птицами в небесах.

Сегодня я должна принести весть своему стаду. Весть о том, что могу осуществить их давнюю мечту. Ведь теперь я стала Верховным Шаманом.

* * *

С рождения мы видим смерть. Мы прячемся в лесах, оставляем пути для отхода, готовимся в любой момент пуститься в бегство. Рогатые отцы прикроют отход. Но все бесполезно. Волки уносят нас. Уносят слабых и больных. Уносят телят. Мы привыкаем жить в страхе, жить, настороженно принюхиваясь и оглядываясь. Навострив уши, жевать. И спать вполглаза.

Постоянно на стороже, каждый вдох, день и ночь. Иногда, играя с однолетками, я забывалась, но первый же вой, едва уловимый запах крови – и страх возвращается. И мы трясемся вместе.

Не помню уже, когда впервые спросила: почему? Почему мы обязаны быть жертвами? И лишь позднее возник вопрос: как изменить ход вещей? Я задавалась им, но все лишь отводили глаза. Никто не хотел даже думать о том, как нам избавиться от напасти. Избавиться от вечного страха быть растерзанными.

Однажды я встретила олениху, старше которой еще не видела. Шерсть ее поседела, шкуру пересекали шрамы. А глаза, уставшие и помутневшие, казалось, смотрели куда-то вдаль. Она боролась всю жизнь. И я спросила, неужели прожив так долго, она никогда не думала над тем, как избавиться от проклятья нашего племени. Олениха покачала головой и ответила:

– Порядок вещей может изменить лишь Верховный Шаман.

– Шаман? – удивилась я. – Но как он это сделает?

– Шамана слушают все, от мала до велика. Звери и птицы, рыбы и насекомые. Шаман видит суть вещей, его связь с духами природы крепка. Шаман устанавливает табу и правила для всех в лесу. Если не слушать его, на наши головы свалятся беды. Если Шаман запретит охотиться на нас, то так и будет.

– Тогда нужно попросить его запретить на нас охотиться!

Олениха лишь горько улыбнулась:

– Но делать этого он не станет. Таков ход вещей.

– Откуда вы знаете? Ведь если все олени попросят... Нас убивают, разве это правильно?

Олениха грустно покачала головой и направилась прочь. А я осталась в задумчивости стоять и смотреть ей в след. Много дней я думала над словами старой оленихи. Я бы хотела сказать, что собирала решимость… На самом деле страх с которым я жила всю жизнь боролся со страхом новым – страхом неизведанного. Но ради своего клана, ради будущих своих детей я покинула нашу территорию. И направилась туда, где по слухам жил Верховный Шаман.

Долго ли протянет в одиночестве олененок? Я старалась не думать. Казалось, за мной постоянно наблюдают чьи-то хищные глаза. Неотрывно ведут меня, готовые прервать жизнь в любой момент. Несколько раз я спрашивала дорогу у мелких зверей. Они удивленно глядели на меня, указывали путь, если знали и тут же опасливо скрывались из виду.

Я пересекла лес чудом, пройдя равнину, добралась до скал, на которые мне указывали. Пещера шамана пахла опасностью. Прийти сюда по своей воле, возможно, было ошибкой.

Рядом раздалось рычание. Пара койотов подкралась совсем незаметно, я даже не учуяла, их вся местность пропахла хищником. Если бы она напали бесшумно, для меня все бы закончилось.

– Что олень делает на нашей земле? – подал голос один из хищников.

– Я… – голос дрожал, казалось, ноги сейчас сами понесут меня прочь в последний бег, – я пришла к Верховному Шаману.

Грациозная тень появилась на скалах. Бесшумно совершив несколько прыжков, огромная горная пума оказалась рядом со мной. По шерсти ее тянулся узор, вырисованный красной глиной, что встречается у реки.

– Она пришла ко мне, – прошипела кошка. – Вы слышали. Прочь с МОЕЙ земли.

Койоты недовольно заворчали, но, все же, развернулись и побрели прочь.

– К Шаману еда ходит сама, – проворчал один из них. – Вот бы и мне стать Шаманом.

– Что привело тебя ко мне, малышка? – пума оказалась совсем близко. На морде ее бурели пятна, шел резкий пугающий запах крови. Сердце в груди забилось, а ноги, которые обычно в таких случаях хотят нестись вдаль, подкосились. Я зажмурилась. Кошка выжидала, я чувствовала ее дыхание так близко.

«Шаман не запретит охотиться на нас» – вспомнились слова старейшины.

Подняв голову, я смотрела в глаза кошки, глубокие и опасные. В таких глазах таилась смерть для нас, оленей. И слова вырвались сами:

– Я хочу стать Шаманом!

– Ты? Шаманом? – удивилась кошка. – Ты пришла сюда, преодолев свой страх, подвергаясь опасности. Пришла ко мне, чтобы стать шаманом? Ради чего?

– Ради своего племени.

– Ради племени? Ты не боишься за себя, но за других, – пума наклонилась ко мне, высунула шершавый язык и лизнула от кончика носа до самых ушей. – В тебе есть решимость. Это хорошее начало. Меня зовут Маррана. Я беру тебя в ученицы. И, возможно. Лишь, возможно. Ты станешь Шаманом.

***

Дни шли чередой, закат сменялся рассветом. Мне приходилось жить в пещере, вместе в Марранной. Всюду ходить вслед. Шаман постоянно обходила земли. Иногда мы покидали пещеру на много дней. Пума осматривала владения, и давала указания, которые выполнялись непрекословно. Она могла приказать клану шакалов сменить территорию, бобрам - запрудить реку в определенном месте. Даже медведи слушали ее с полуслова.

Я боязливо следовала за пумой. Очень быстро запах хищника въелся в шкуру. Другие звери начали сторониться меня. Бросать косые взгляды. Все это время мне было одиноко. Я так и не смогла привыкнуть к наставнице, Маррана пугала меня. Иногда она возвращалась с охоты пропахшая смертью. Поначалу от этого сердце начинало выпрыгивать из груди и хотелось мчаться, обезумев. Но я находила в себе силы остаться и продолжать наблюдать. Иногда казалось, в какой-то день Марране будет лень идти на охоту, и она сдавит клыки на моем горле, и начнет пожирать мясо, глядя в мои затуманенные глаза.

Но время шло. Я росла и крепла. И начинала понимать, что не могу вернуться к родным. Никто не примет меня в гарем, ту, от чьего запаха приходит в ужас стадо.

Иногда я задавала вопросы: как Шаман понимает, что и кому нужно делать? «Ты поймешь, когда придет время»- обычно отвечала кошка.

* **

Однажды в нашем переходе мы добрались до глубокой каменной пещеры на вершине горы. Шумел холодный горный ручей, размывая камни и песок. Солнце кренилось к закату, сумерки занимали свои владения. В пещере было сыро, по потолку ползали светлячки, тусклыми звездами соревнуясь с гнилушками на полу.

Маррана сломала ветвь с ближайшего куста и начала жевать кончик, превращая его в растрепанную кисточку. Окунув его в размокшую глину, она начала выводить на моей шкуре узор.

– Что вы делаете? – удивленно спросила я.

– Ты собиралась стать Шаманом. Пришло время. Не ради ли этого ты старалась? – прошипела кошка, не выпуская изо рта кисть.

– Уже? Вот так просто? – удивилась я. – Но ведь я не готова…

– Нет в нашей жизни ничего простого, – оскал пумы по-прежнему вводил меня в трепет, когда она была так близко.

Мою шкуру покрыл замысловатый рисунок. Маррана вырвала несколько грибов из разных концов пещеры.

– Ешь, – велела она.

Я неуверенно попробовала один из грибов. Он был горький и затхлый. Но я решительно проглотила все.

– Будем спать, – решительно сказала пума… Ее морда задвоилась у меня перед глазами, а светляки закружили в хороводе.

Утро встретило меня молчаливой пустотой. Я была одна. Пошатываясь на затекших ногах, я выбралась из пещеры. Солнце только начинало красить вершины гор, и прохладный ветер приятно освежал. Я сделала несколько глотков ледяной воды, смывая затхлый привкус, стоящий во рту. Повсюду царила жизнь, мир никогда не казался таких живым. Я видела слышала и ощущала все вокруг и сразу. Будто вечная пелена спала с меня вместе со сковывающим страхом... Я обернулась.

Маррана лежала неподалеку. Она закрыла глаза, на шкуре ее скопилось множество мокрых капель. Шерсть местами слиплась, но кошка не пыталась отряхнуться. Похоже, она лежала так уже давно. Я нерешительно приблизилась к наставнице. Только сейчас я заметила, какой на самом деле старой она была. Ведь я много раз видела пум на своем пути. Должна была заметить это раньше. Но Маррана всегда излучала власть и мощь, это затуманивало мой взор, не давая разглядеть ее седину и усталость.

Я смотрела на свою наставницу и понимала, она не проснется. Теперь в лесу новый Верховный Шаман. Мое племя получило исполнение своей мечты. Теперь всякому запрещено охотится на моих соплеменников. Наконец, мы перестанем жить в страхе. Ибо теперь мы устанавливаем табу.

Первыми ушли волки. Они были гордыми, скрылись незаметно, не пытаясь спорить с моими решениями. Благо, без них лес и степь вздохнули спокойно…

* * *

Я шла вдоль реки, копыта утопали в размытой почве. Бобрам следует восстановить плотину. Старая запруда исчезла, теперь уткам и выдрам негде жить. Просто и ясно. Я шла уверенно, ведь прошло уже немало лет с тех пор, как я стала Верховной. Скоро нужно будет подумать об ученике.

С тех пор лес изменился. Олени вышли из лесов, расселились лощинах и теснинах. Они кланялись мне, но вернуться в клан я так и не смогла. Ведь теперь на мне было много обязанностей.

Бобры встретили меня учтивым поклоном.

– Нужно построить дамбу, – привычно бросила я.

– Прости, Верховная. Мы не можем, – ответил старый бобер. Взгляни на берега. На них давно уже нет деревьев. Нам нечего есть и не из чего строить. Олени съедают все молодые побеги прежде, чем из них вырастает дерево. Как кусты и траву. Берега превратились в топь. А реки – в бурлящий поток грязи.

– Но я велела, чтобы деревья вдоль реки ели только самые малые телята.

– Так и есть, Верховная. Твои табу нерушимы, но удержать нас ты не в силах. Мы не можем здесь жить. Телята едят, мы голодаем. Прощай, Верховная.

***

Я шла по голой степи. Койоты сновали по ней туда-сюда, загоняя редкую мелкую живность. Я подняла взор в небо, где раньше парили хищные птицы. Но в небе не виделось ни одной. В редком пролеске щебетала одинокая пичужка. Те места, где раньше бродили медведи, заполнил олений молодняк, щипающий остатки ягодных кустов. Они учтиво кланялись мне, провожая взглядом.

Я шла к своему клану.

Олени встретили меня вежливым поклоном. Мои сестры, ныне ставшие старшими, вышли ко мне. Они смотрели хмуро,

– Нам нечего есть, Верховная, – молвила одна из них. – Слишком мало травы и молодого леса. Наш клан растет. Но мы слабее и многие умирают от болезней. Оглянись, Верховная, лес гибнет. Прости нашу грубость, сестра, но, похоже, тебя выбрали шаманом по ошибке.

Эти слова ранили мое сердце. Я положила жизнь, на благо клана, но они упрекают меня:

– Но я же дала нам свободу! Я запретила охотится на нас!

– Похоже, это единственное, что ты сделала правильно, сестра. Похоже, нам придется покинуть эти земли.

Я развернулась и покинула лес, чувствуя их тяжелые взгляды.

– Единственное, что я сделала правильно? – прошептала я. – Нет. Похоже, это моя единственная ошибка

Огромная мокрая капля шлепнулась на нос. А затем еще одна. Я взглянула на небо, но оно было по-прежнему чистым. Солнце истово жгло, заставляя пот струиться по шкуре. Третья капля разбилась на серебряные брызги, и я проснулась.

Пещера была погружена в полумрак. Маррана сидела у входа, и она была просто очень старой кошкой, подошедшей к концу своего века и готовой ступить на путь духов. Все рисунки исчезли с ее шкуры, пума оскалилась напоследок, повернулась и покинула меня, чтобы раствориться в круговороте жизни одной из многих.

Солнце лениво выбралось из-за гор, пробуждая птиц, что несутся по небу, стремясь успеть завершить все дела. Лес наполняется шумом, ведь в нем кишит жизнь. Вышагивают олени, загоняют дичь волки, стрекочут насекомые, и шуршит в траве мелкое зверье.

Сегодня я отправлюсь в стадо, где родилась. Стадо, которое я знала всю жизнь и ради которого решилась проделать нелегкий путь.

Сегодня я увижу мать, подруг и сестер. Они будут с благоговением смотреть на меня, нового Верховного Шамана. И в глазах их будет немой вопрос – неужели теперь осуществится наша мечта?

И я прошепчу им:

«Нет».