— Одуван.

— Пчхи!

Желтое весеннее солнышко, гревшееся под своим большим собратом, перекочевало в рысьи лапы. Липкая пыльца запорошила влажный кошачий нос.

— Но это же… Это Золотой Одуванчик! Могущественный артефакт, превращающий серебро в золото!

Бурый пес оскалился.

— И ты отдашь его мне, красавица! — прорычал он, протягивая лапу.

— Нет! Я не отдам его тебе, разбойник!

Рысь прижала цветок к груди, а потом повернулась и бросилась бежать. По мрачным улицам ночного города мимо темных окон, негорящих фонарей, запертых дверей… Некого звать на помощь. Преследователь топал где-то позади, платье путалось в коленях. Впрочем, он не знал, что за ним в нескольких шагах не отстает тот, кто…

Вначале кошке удалось вырваться вперед, но довольно скоро она почувствовала, что устает. Пес тут же начал сокращать дистанцию, он даже не запыхался. Дерево бы! Туда залезть, и кто ее там достанет.

Но деревьев поблизости не было видно, и рысь свернула в какой-то проход. Тупик! Она повернулась к стене спиной и, тяжело дыша и все еще сжимая магический цветок в лапах, воззрилась на разбойника.

— Вот ты и попалась, — зловещим голосом заявил он. — Ну что, развлечемся, красавица?

— Нет… — прошептала кошка, спрятала одуванчик за спину.

Удар в челюсть оттолкнул ее к стене. Взмах когтей, — Ыгш! — удар коленом в живот… И драгоценный артефакт вырван из ее лапы.

— Ха-ха-ха! — пес повернулся к выходу. — Теперь я стану богатым…

— Не так быстро, злодей! — путь ему преградил странный незнакомец в черном плаще, морду которого скрывала полумаска.

— Что-о? Я разорву тебя на клочки!

— Попробуй!

Резким движением незнакомец выхватил шпагу и, сделав два-три отвлекающих взмаха, воткнул ее грабителю в солнечное сплетение. Тот охнул и, прижав ладонь к груди, осел на землю.

— Прошу, сударыня! — учтиво поклонился победитель, подавая рыси оброненный одуванчик.

— Благодарю… мой спаситель… — рассеянно проговорила та.

…Бурый щенок отнял лапу от груди и поднялся с земли. Белый щенок глянул на него, похлестал палкой по колену и выбросил ее.

— Ну что, пойдем куда-нибудь… пошли на ручей!

Рысенок поморщился, слегка прижав уши.

— Может, на котлован?

— На кот-лова-ан! Ав, ав, ав, ав; ав, ав, ав, ав! — пролаяли щенки свой боевой клич, прихлопывая ладонями по бедрам (рысенок негромко подмяукивал), и вся троица заспешила вдоль по улице.

— А вот представь себе, что ты лежишь вон на той штуке… и сейчас тебе отрубят голову!

— Дурак.

Горностайка отвернулась и стала вчитываться в табличку, относящуюся к какой-то шипастой чугунной цепи. Бурый щенок огляделся вокруг.

— Марсик! — но рысенок рассматривал странное, устрашающего вида кресло, покрытое железными скобами. — Эй, Беляш! — крикнул он, подходя к щенку с белой шерстью. — Смотри на ту штуку! — А потом вдруг перешел на шепот. — Слушай, у меня идея… Помнишь этот фильм? Где он еще бумеранг кидает?

— Эй, Барс! — перебил его подошедший Марсик. — Смотри, смотри! Это ты! — и он ткнул пальцем в какую-то картину и захихикал.

— А, где? Что-о? А ты, а ты… — Барсик покрутил головой. — Не, я тебя на третьем этаже покажу. Там вот на третьем этаже…

— Ну что, выходим?

— Тс-с-с!

Друзья стали вылезать из служебного помещения, потом на ощупь пробираться к еле виднеющемуся силуэту дверного проема. Коснувшись косяка, рысенок обернулся. Барсика не было видно. Только Беляш, еще и в яркой футболке, как будто слабо светился в темноте.

— Барсик! — шепотом позвал рысь. Запах какой-то химии, хранившейся в каморке, до сих пор стоял в ноздрях.

— Здесь я, — ответили под самым ухом.

В следующей комнате было окно, и скупого ночного света хватало, чтобы идти спокойно. Перешушукиваясь, зверьки добрались до лестницы и спустились на первый этаж. Тут же были и туалеты, и друзья, не сговариваясь, пошли туда. Марсик еще подумал, что можно было идти и к самочкам — какая разница сейчас? — но пошли они по привычке в мужской.

— Ты что, и вправду… — начал Беляш, но Барсик уже поднырнул под веревку и направился к большой деревянной конструкции. — Фар-рш…

— Слушай, а если мы что-нибудь сломаем или запачкаем… Нас ведь и так, если засекут… — шептал рысенок, следуя все же за щенком.

— Да тихо ты. Надо же… — Барсик подошел к гильотине и положил лапу на ложе, почувствовав слегка ребристую поверхность старого дерева. Беляш приблизился и стал рядом. Под взглядами друзей Барсик сначала сел, а потом лег на станину. Марсик нервно замотал хвостиком.

Барсик же в это время подвинулся вверх и уперся головой в пару досок, образовывающих друг между другом большое круглое отверстие. Он схватился за верхнюю часть и приподнял ее, а потом стал вновь перебирать задними лапами, просовывая голову между досками. (Рысь шагнул вперед, чтобы подхватить деревяху, если она отвалится) А потом медленно опустил арку. Его шея оказалась зафиксирована. Несколько секунд он лежал неподвижно.

— Ну что? — спросил рысик совсем тихо.

Барсик не отвечал, он глубоко дышал, глядя куда-то вверх. А потом вдруг засуетился, попытался выдернуть голову — скулы не пролезали, — засучил лапами, отодвигая деревяшку, вынырнул из-под нее — она громко стукнула, возвращаясь на место, — и упал с устройства на пол. Постоял на коленях, встал.

— Блин. Это, знаете, как бы… — начал он громким шепотом, потом замялся.

— Все, пошли отсюда, — поежился Марсик, направляясь к проходу. Но щенки не двинулись с места, и он встал, обернувшись.

— Ну как, страшно? — меж тем поинтересовался Беляш.

— Да так, ничего, — отдышавшись, провозгласил Барсик, а потом вдруг спросил: — Может, хочешь попробовать?

— Так а что такого, — пожал плечами белый щенок, но друг уже подталкивал его за плечо. — Ну ладно. — пожав плечами еще раз, он сел на гильотину. Потом лег. Барсик услужливо поднял верхнюю доску, а когда Беляш просунул в дыру голову, опустил ее.

— Вот представь, — шепот Барсика уже был спокойным, — сделал ты что-нибудь нехорошее… И решили тебя казнить. Лежишь вот так, палач рядом стоит, и… перерубает веревку. — Барсик оперся о бревно лапой.

Марсик посмотрел. Там разве была веревка? Наверное, защелка какая-нибудь должна быть. Ему тоже было ничего не разглядеть — видно было хорошо только тело белого песика и морду, а между ними темной полосой проходили стойки гильотины, как будто голова была уже отделена от туловища… Рысь отвернулся.

— Ох, не трогай только, а то… — послышалась возня, и, по-видимому, Беляш слез с орудия казни.

— А теперь ты! — позвал Барсик.

Рысь неохотно вернулся к гильотине. Что за глупость, вообще? Но спорить не хотелось. Он просто полежит немного, и они, наконец, уйдут, пока их тут не заметили. Марсик не спеша устроился, повторив всю последовательность действий. Он посмотрел вверх. С боков торчали толстые брусья направляющих, и там, где они кончались, должно было висеть тяжелое лезвие. Лезвие это когда-то могло с одного маха отрубить голову взрослому фуррю, а, если верить экскурсоводу, то и отрубало не раз. Но сейчас, во мраке, было ничего не разобрать, направляющие уходили в темноту и там кончались. Он внезапно вспомнил, отчего Барсику могла придти такая идея. Была в газете статья про дуралея, который решил полежать ночью под гильотиной… и застрял. Лежал и боялся пошевелиться, а утром оказалось, что нож был снят на реставрацию.

А еще бревна упирались в спину, кромки круглого отверстия давили на шею, и голова свешивалась назад. Там, где-то внизу, была корзина, куда отрубленное должно было валиться.

— Неудобно, — пожаловался он.

— Ну, здесь обычно недолго лежат, — усмехнулся Барсик, а Марсик пока вылез из устройства и убедился, что верхняя доска стоит ровно, как и было.

— Ну все, надо выходить как-нибудь.

— Давай еще на третий, ты там что-то показать хотел, — вдруг произнесло белое пятно.

Марсик почесал в затылке.

— Да не видно ж ни хвоста, — пробурчал Марсик, вглядываясь на ходу в темные провалы картин.

— Да ладно, пройдем просто, — Барсик уверенно двигался вперед. Анфилада зал меж тем свернула вбок темным коридором.

— Был бы фонарик, — почесал за ухом рысь. — Вот Васька — грифон который — все с фонариком ночью ходил.

— Ой, тут еще комната, — раздался приглушенный голос, а потом со щелчком вдруг вспыхнул свет. Марсик зажмурился. Кто-то тяфкнул.

— Ты что, выключи!

— Сейчас… — что-то упало и загремело. Все замерли.

— Ой хрящ…

Через некоторое время зверята привыкли к свету и смогли открыть глаза. Они как-то оказались в средних размеров помещении, одну стену которого занимала огромная картина. Картина была освещена софитами, а посередине комнату перегораживала бархатная тесьма на бронзовых опорах. Еще одну опору, опрокинутую, Барсик, утирая слезы, поднял с пола и поставил.

— Слушай, а ведь это же наш вокзал, — сказал Беляш, глядя на полотно.

— Нас же увидят сейчас! — запаниковал рысик.

— Да не бойся ты. Тут окон нет, — отозвался белый щенок, продолжая рассматривать картину. — Точно, вон справа карусель, смотрите.

— А вот перила. Нарисовано с балкона, наверное — там напротив как раз дом такой старый, с колоннами.

— Гостиница. Не, интересно, а почему к картине нельзя подходить?

— А хрящ его знает, — проворчал Барсик. — Пошли отсюда, действительно.

Но Беляш не обращал на него внимания. Он подошел к тесьме, перешагнул ее и подошел вплотную к картине.

— Эй, идите сюда!

Рысенок, не отрывая взгляда от картины, обошел заграждение сбоку и остановился в нескольких шагах. Бурый щенок, помедлив, присоединился к друзьям.

— Вот в том ресторане я был! А вон музей! В котором мы сейчас! — возбужденно описывал Беляш.

— О, даже часы видны! Без пятнадцати девять, кстати, — кивнул Марсик, рассматривая освещенную утренним солнцем верхушку башни. — Скоро в школу. Эй, не трогай! — это Беляш протянул палец к картине, и непонятно было, то ли он коснулся ее, то ли нет.

— Слушайте, зверята… — Беляш, кажется, водил лапой по краске. — Смотрите-ка… А что, если?.. — и тут он перегнулся прямо через картинную раму, а потом перекинул через планку заднюю лапу.

Марсик замер.

— Это что?.. — тяфкнул сзади Барсик.

— Как ты… как ты это сделал? — проговорил рысь. А потом резко пошел вперед. Свет ламп заставил его зажмуриться, и он последовал за другом почти на ощупь. Ветерок повеял зябкой свежестью, под лапами был холодный влажный камень. Он оказался на широкой открытой площадке, и Беляш, опершись на перила, смотрел вниз.

— Слушай… Это же…

Раздалось сопение, и между ними протиснулся Барсик.

— Вы чего, зверье, совсем спятили?

Марсик глянул на него и опустил уши.

— Фарш. Что мы наделали…

— Ну, в принципе… — начал Беляш.

— Пошли отсюда лучше — перебил его Марсик. Тут же он перемахнул через перила и исчез. Беляш выглянул — приземлившись на все четыре лапы, рысенок поднялся с земли и призывно замахал товарищам. Перелезли через ограду и щенки, сели по очереди на край, повисли, спрыгнули. Осмотрелись вокруг — вроде внимания на них никто не обратил.

— Эх, свет-то мы не выключили, — поморщился Барсик, оглядываясь на здание отеля.

— Ладно, не заметят.

Барсик кивнул на здание вокзала.

— Между прочим, нам и вправду в школу.

— География первым! — объявил Марсик, заглянув в маленькую книжечку, которую он достал из кармана.

— А у нас нет ничего, — мрачно заметил рысик. — Ну мне тут недалеко до дома, но все равно все опоздаем.

— М-да. А мне-то, — протянул белый щенок.

— Да ладно, — махнул лапой бурый. — Попросим листок у кого-нибудь. У Стрелки ручки есть всегда, как-нибудь день протянем.

— И то верно!

И друзья, не мешкая, двинулись грызть гранит наук.

— Пол-второго, между прочим.

Рысь все смотрел на небо. Над неровной линией крыш простиралась гладкая, звенящая чистотой оранжевая высь, переходящая в желтый над головой, и только чуть сбоку на ней висело черное облачко.

— Не, я думал, что белая ночь на самом деле — это так, знаешь, когда ну не совсем темно, а вот как когда все синее, чуть-чуть и стемнеет… Сумерки. А оказывается, действительно светло.

— Ну да, ты ж, как лето, так к себе на юг уезжал… — вспомнил бурый пес.

— А я, кстати, тоже так ночью не гулял никогда, — признался белый.

— Не, я гулял…

Рысь помолчал еще, поразглядывал свои ладони.

— Я, кстати, был еще в музее, — сказал Беляш, подходя к краю крыши. — У нас художник жил… этот… знаменитый какой-то, забыл уже, как звали. В общем, он жил в отеле напротив вокзала и писал эту картину. А потом оставил ее здесь.

Барсик пожал плечами.

— Зачем такую большую, интересно.

— Не знаю… Я спрашивал, подходил к ней… Мазок крупный, вблизи все равно не понятно ничего. Поэтому близко и не пускают, — пес замялся. — Ну вот и все.

— Да, любопытно, — отозвался рысь. Он тоже подошел к краю крыши и встал на идущий по периметру борт. Беляш поспешно отошел.

Кот посмотрел вниз. На игровой площадке стояла горка — яркая, разноцветная, со скругленными углами и шариками на концах балок, а на боковой поверхности радостно скалился персонаж какого-то мультфильма. Когда-то там была конструкция, сотворенная неизвестным сварщиком-сюрреалистом из разнообразного металлолома: труб, пластин, каких-то баков, а также колес и шин, и украшена рычагами и водопроводными кранами. Краны даже поначалу вращались, пока не заржавели.

— М-да, — произнес рысь и перевел взгляд. На ветке тополя серел взъерошенный комок — все, что осталось от тарзанки, которую они когда-то там повесили — точнее, вешал, конечно, он, а друзья-псы, раскрыв пасти, смотрели снизу и иногда давали советы. — "Вы что, сговорились, ручки просить?" — вдруг хихикнул он. — Стрелка-то. Я чуть не заснул тогда на последнем уроке.

— А я, кстати, иногда, когда мне не заснуть, представляю, что лежу под гильотиной, — проговорил Беляш. — Что вот она отрубает мне голову… и после этого я засну.

— И как, помогает? — поинтересовался Барсик.

— Не очень, — признался Беляш.

— Ох фарш, — поежился Марсик. — Хех, повезло нам тогда все-таки. Прикиньте, если бы кто-нибудь узнал?

— Да уж!

— Чего мы только не вытворяли. А в подвале… Ох, ладно.

Сказав это, рысь замолк. Давно они не собирались вместе… Последнее время все не до того было, а теперь вообще кто знает, когда получится встретиться опять? И что-то захотелось ему сказать еще, что-то важное, или, может быть, просто очень интересное… Он рылся в памяти, подыскивая тему для разговора: часто ведь приходит что-нибудь в голову, и отмечаешь про себя, что надо будет это при случае обсудить. Но сейчас что-то ничего не вспоминалось, кроме какой-то ерунды.

— А помните, как мы шпаги из иван-чая делали? — наконец спросил он.

— Ага, — отозвался Беляш, хотел вроде что-то добавить, но смолчал. Марсик вернулся и сел на трубу рядом с Барсиком.

— О чае, кстати... Пошли, что ли? Торт надо доесть, — зевнул тот через некоторое время, поднимаясь.

— Ну да, пошли.

Псы, согнувшись, скрылись один за другим в проеме чердачного хода; рысь задержался, чтобы еще посмотреть на небо, но глянул не на рассвет, еще недавно бывший закатом, а на север, в густую холодную синеву с белесыми клочками облаков, и поежился.

А потом зачерпнул последний глоток теплого оранжевого света и спустился в пыльную тьму.