Это мое собачье дело

Доктор Дэвил

I

Федор все же меня вычислил. Раньше, встречая его, я вместе с ним недоуменно разводил руками и как бы прикидывал, кто это может быть. Теперь же он взял крепко меня за шиворот и поволок в милицию. Конечно же, он был пьян. Да и кто мог бы остаться трезвым после моего ночного буйства, чтоб вот так взять и повести меня в отделение.

Неизвестно почему он вообще Федор. От деревенского Федора в нем разве что только любовь к дармовой выпивке, да и то от раза к разу. Голубые глаза навыкат, жиденькие блондинистые волосы с плешкой посередине - типичный вырожденец аристократии в моем понимании. Ай!

- А я-то все думаю, чего это он такой тихий! Скромный! - продолжал Федор видимо начатый ранее монолог, таща меня со скрученными назад руками в сторону местных правоохранительных органов.

- Да вы что! - я еще пытался отпираться, как будто возможно было обознаться - это во мне-то обознаться, в моем почти двухметровом росте, русой челке на глаза и неизменной полосатой футболке.

- Да ладно тебе, укольчик сделают... и выпустят.

- От чего укольчик-то? - я пытался вывернуться из футболки, но предусмотрительный Федор туго стянул ворот.

- От бешенства, от чего ж еще? От чего же еще ты можешь так носиться всю ночь напропалую? - Федор аккуратно подпихивал меня коленом по направлению опорного. Я упорно упирался пятками и впрямь как нашкодивший пес, которого волокут на экзекуцию. Я извернулся и сильно прикусил сухое и жилистое запястье Федора. Руки терпко пахли нафталином, а еще чесноком. Ну ладно, чеснок еще можно понять при нынешнем социальном строе, но нафталин... Я выпустил руку.

- Ага! Съел? Паразит такой-то! - Федору очень хотелось незаметно для окружающих пнуть меня, но я вертелся, молотил руками по воздуху, а чаще и просто болтался в его руке, по этой причине Федор просто отвесил мне на всеобщем обозрении оплеуху. Я взвыл и потянулся дать сдачи. Федор сжал кулак и сдавил мне горло.

- Ой-ой-ой... ну не надо... Ф-ф-федор...- я нутром чуял, что до разбирательств в ментовке не доживу. Федор ослабил хватку и поволок меня дальше.

Возле опорного толпился народ. То ли кого-то линчевали, то ли раздавали мясо, но все присутствующие были изрядно окровавлены.

- Сволочи! Опять небось голосуют за отмену комендантского часа! Так всех перегрызут. - Федор замахнулся на прицепившегося ко мне голодного вампирчика с пронзительными глазами и вволок меня внутрь.

Внутри опорного было на удивление покойно. Как в мертвецкой. Два молодых лейтенанта сидели за столом и неторопливо записывали показания некрасивой девицы, которая торопливо объясняла, как к ней в кровать попал известный политический деятель. Как попал и ежу было ясно, а вот его трупное состояние она вряд ли сможет объяснить - как известно, зомби с девушками (равно как и с женщинами и девицами, в т. ч. и легкого поведения) в одной постели не спят. Они ими с удовольствием завтракают (как вариант - обедают, ужинают, полдничают, закусывают, перекусывают, в т. ч. пополам и т.д.). Когда старший лейтенант, обозленный бестолковыми и путаными показаниями, попытался прогнать девицу, наконец заподозрив ее в нетрезвом состоянии, та ухитрилась увидеть в невинно махнувшей руке угрозу. И тогда она укусила лейтенанта за руку и выпрыгнула в окно.

- Так вон оно что! А я-то, дурак, с ума схожу, не могу понять, чего же это он там разлегся! А у них любо-овь... - Засмеялся второй лейтенант, перевязывая первому руку.

- Это что-то новое. Раньше мертвые женщинами не интересовались. Только в качестве пропитания. А тут - гляди-ка! И все у них отлично, того и гляди детишек понарожают мертвеньких, синеньких. Голодных... - укушенный погрыз губу. - Что вам, уважаемый? Кусаться будете?

- Будет, будет... - Федор посадил меня на скамейку у стены, сам сел на стул и начал:

- Вот, тоже из этих... как их... вол-кулакoв что ли...

- Волколаков. Опровергнете? - это уже мне.

Я вяло помотал головой. Да и что я мог опровергнуть? Носился по ночам на четвереньках? Носился, еще как. С упоением, ловил ветер, искал запахи, спотыкался, но мчал, как одержимый. Просто чудо, что меня зомбятни не погрызли. Такое тоже бывает.

- Ну и чего? Чего вы его сюда-то притащили? Как будто своих проблем не хватает! Собачатник на другом конце города, в Хромом переулке. Тащите туда. Мы волколаками не занимаемся. У нас милиция, а не зоопарк. Ведите, регистрируйте, вешайте номерок, клеймите, назовите как-нибудь, что хотите делайте, только не забудьте его здесь. Вон, какая очередь за окном! Того и гляди, порвут на сувениры.

Федор насупился, но попробовал возражать:

- Как же я его поведу? Он мне чуть руку не откусил! А если он меня покусает и я тоже?.. А кто отвечать будет?

- Вы где его поймали? - Укушенный уже вколол себе сыворотку, и сейчас переживал не лучший момент жизни. Антигены методично уничтожали смертоносную бациллу, лейтенант потихоньку становился малиновым в белую крапинку; в крови у молодого лейтенанта шла борьба не за жизнь, а за смерть. Бацилла сдаваться не хотела, поговаривали даже, что против укусов последних обращенных необходимо колоть совсем другую вакцину. Так что поможет или нет - тут бабушка надвое сказала. Вполне может быть, что скоро у мертвых появится свой человек в милиции. Поначалу-то не так заметно. Пока не погрызет кого-нибудь на почве личной неприязни.

- Как где? А в доме моем живет, прихвостень. Там и выловил. А живу я на Старосельской улице дом 35, подвальное помещение направо.

- Как вас самих не подрали? Подвальное помещение... Ладно, валите отсюда, сейчас с трупиками разбираться будем. Чего-то они сегодня хотят?..

Федор вытащил меня на улицу на вытянутой руке, не забывая, однако, придерживать воротник, чтоб я не вырвался. Мертвые с окровавленными руками стеклянными глазами проводили меня. Я даже попритих - еще чего доброго и вправду порвут. Но сразу за углом я снова попытался вырваться.

- Тихо ты! А то как скажу, что себе возьму, как наденут на тебя строгий ошейник, как посажу тебя на цепь! И назову Афанасием. Да!

Тут я взвился. Даже эти тупые мертвяки имели право свободного передвижения по городу, правда, раз в неделю фиксировали свое присутствие в регистратуре, но все-таки! А волколаки оказывались приписанными к нашедшему или поймавшему. Если новоиспеченный "хозяин" отказывался, то волколака отправляли куда-то за пределы города, куда - никто не знал, но оттуда никогда никто не возвращался, даже слухов никаких не было. Да и перспектива заделаться чьим-то питомцем, тем более, Федоровским, мне вовсе не льстила. Все-таки, я немножко человек. Это, в конце концов, унизительно. Я представил себя в ошейнике и на цепи возле будки. Или где там проживают "питомцы"? И взвыл.

- Тихо! - Федор обдал меня волной перегара и отвесил еще один подзатыльник.

С горем пополам мы добрались до Хромого переулка. В общем-то, никто внимания на нас не обращал - время не то, чтоб присматриваться ко всяким.

II

Когда-то давно я был здесь неподалеку, но что вот это серое здание и есть "собачатник" я не знал. Да раньше я и не особо интересовался местом, куда забирают мне подобных. По правде, я раньше и не знал, что я волколак. Жил себе потихоньку, кушал, пил с друзьями в забегаловке по субботам, пил потихоньку, хотя хотелось хоть раз до зеленых чертиков, но, видно, так у волколаков организм устроен, что алкоголь в больших количествах не воспринимает. Чуть выпил больше нормы - здравствуй, унитаз, или куда успеешь. А наутро - превосходно себя чувствуешь, будто и не пил. Хотя, считай, что и не пил...

А потом как-то прорезалось во мне это влечение, сначала бессонница, потом тяга погулять по городу в темное время суток, когда выходят пройтись мертвяки, вампиры устраивают сабантуи на площадях, волколаки оборачиваются в парках и голосят на луну. Гулял, гулял и догулялся. Один раз упал на четвереньки и не встал. Понесся, кувыркаясь, но на ноги не поднялся до рассвета. На работу, само собой, не попал, проспал под ближайшим кустом до обеда, а потом стыдливо опуская глаза прокрался домой в изодранных в клочки вещах. С тех пор так и повелось.

Собратьев своих я ни разу не видел, хотя город излазил вдоль и поперек. Одному ночью было не скучно, но как-то тоскливо. Хотелось к кому-нибудь прибиться, но никого в поле зрения не попадало. Столкнулся один раз с собакой, но та удрала. И хорошо, что удрала, сука. Порвал бы. Иногда ловил кошек, и долго смотрел, как кошка в суеверном ужасе бьется в руках и не может понять причину ужаса - вроде человек, а все-таки собака.

Теперь, у самых дверей проходной, я тоже почувствовал ужас. Перед глазами вставала картина мыловаренного завода. Из собачьего жира. В голове металась оголтелая мысль "Я худой! Тощий! Очень!.."

Толстая тетка остановила Федора решительной рукой и спросила:

- Разрешение есть?

- Я, вот, зверя привел. Заберите.

- Разрешение для собаки есть?

- Какой собаки? А! Не, нету. Так я сдать хотел.

- Документы есть? Или приблудная?

- На что документы?

- На животное. Паспорт, родословная, справка из ветклиники?

- Нет, я его только что поймал. Он молодой еще, глупый...

- Покажи собачку, - Федор услужливо ткнул меня кулаком в спину.

Тут моя душа не выдержала. То, что во мне не признавали человека меня коробило, но то, что казалось бы опытная тетка в приемной не может разглядеть во мне волколака, меня взбесило.

"Я тебе сейчас нос откушу, тетка!"- подумал я, и, вывернувшись, щелкнул зубами в окошко. Тетка попятилась вместе со стулом.

- Дурень ты старый! Здесь убойная, а не приемная. Собачатник с другой стороны.

Пристыженный и немного напуганный Федор поволок меня за угол. Приемная собачатника была облицована мрамором, частично побитым и как бы погрызанным. Видно, до меня через эти врата ада прошли многие.

И тут сидела тетка. Такая же толстая, в таком же халате.

- Привел, дурень? - сказала она таким же голосом, - Давай, проходи.

- Это вы там были? - спросил удивленный Федор.

- Ну а кто еще? Какой еще дурак будет тут за двоих пахать? Проходи давай, регистрировать будем.

Меня усадили в угол, причем не забыла толстая тетка закрыть решетку на замок. Пути к отступлению были отрезаны. Да и вряд ли толстая тетка вместе с Федором могли позволить мне уйти. Во мне росту неполных два метра, но я худой, правда жилистый, да и бессонная ночь давала о себе знать. Короче, я был обречен.

- Как зовут? - сказала тетка, доставая бланк и расписывая ручку.

- Никак, только поймал. - гордо сказал Федор.

- Тебя, дурак, как зовут?

- Федор. Адрес - Старосельская 35...

- Не надо мне пока адреса. Фамилия.

- Сельский я. Федор Сельский. Адрес...

- Возраст.

- Мой? - поинтересовался Федор, вытирая лысину пятерней. Я угрюмо молчал, поглядывая на тетку. В противоположной стене было две двери. Как бы мне...

- Твой. - тетка постучала ручкой по столу, - Хочешь, сам заполняй, там все понятно написано.

- Не, не хочу. 48 лет мне. А адрес мой...

Тетка терпеливо записала адрес, Федор успокоился, и спросил:

- А чего с ним теперь будет?

- Там посмотрим. Теперь его. Говорит?

- Еще как! Эй, скажи чего-нибудь!

- Гав! - первое, что пришло мне в голову.

- А говоришь, что говорит. Сам расскажешь. До этого знал его?

- Да мы в одном доме живем. Месяц назад я заметил, что кто-то ночью шастает...

III

Я думал о той злосчастной ночи, когда решил подшутить над Федором, спавшим, как обычно в дверях подъезда на карауле. Не учел только, что в подъезде горит лампочка. Федор проснулся от моего воя над ухом, но поймал только воздух, так как был немного пьян и потому храбр. Но с тех пор он присматривался к каждому, проходящему в подъезд, особенно после девяти вечера. Узнать меня он не мог, но вот вчера я опять попался. Возвращался домой, погнался за кошкой, споткнулся (никак не могу научиться нормально бегать на четвереньках) и растянулся у него под ногами. Федор вскочил, попытался в темноте стукнуть меня палкой (лампочку я предусмотрительно разбил перед выходом), но я уже мчал за угол, потом кубарем в кусты и с час не мог отдышаться. Почему-то очень страшно было. Там и отлежался - все-таки он меня зацепил по голове - но заснуть так и не смог, только под утро забылся, а потом Федор разбудил меня, встряхнув за шиворот. Я подозревал, что он видел меня и раньше, только не узнавал. А как поймать волколака, случайно забредшего к твоему дому? Да и зачем? А когда я его испугал, он решил, что я потенциально опасен. И стал охотиться. Да я ж его от смерти спас! В ту ночь, как я его разбудил, вампиры в квартире подо мной что-то отмечали и ненароком погрызли троих "прохожих" как сообщили в сводках, а на деле - мирно спящих посреди ночи соседей. Дело-то замяли - заводила был из бывших оперов, укушенный во время проведения операции, вступились по старой дружбе. Да разве не ясно, что он первыми своих покусает - чтоб в ответку ничего не просили сделать.

- Себе оставишь?

- Да нужен он мне! Я как раз хотел это... ликвидировать. Мешается, бегает по ночам, да и указ вышел...

- Понятно. Кличка?

- Не знаю, не успел придумать.

- Без имени нельзя. Думай сейчас. Можно как-нибудь... Шарик там или Пират.

- Пусть будет Пират. Уж больно он хулиган.

- Дальше. Возраст.

- Двадцать три. - сказал я. - И зовут меня Андрей. Фамилия моя Дворецкий. По национальности я еврей. По вероисповеданию - атеист. Окончил школу с золотым пенделем, работал во славу государства на фармацевтической фабрике, принимал участие в опытах, насильно, между прочим, и вовсе я никакой не волколак. И даже хвоста нет.

- А ну-ка обернись, там посмотрим, есть у тебя хвост или нет. - Тетка, видать была битая, подкованная. Оборачиваться я не стал. Я не знал, как это делают, иначе только бы вы меня и видели.

Тетка подписала акт приема, дала подписаться Федору, и сказала облегченно:

- Все, Пират. Пошли.

- Не Пират я. Андрей.

- Теперь Пират. - И властной рукой она повлекла меня к правой двери. Я пригнулся и на четвереньках рванул в другую дверь, на которую уже давно смотрел. Тетка засмеялась:

- Вот дурак! Ну смотри, сам побежал.

И только потом я понял, куда попал. Пробежал по небольшому коридору и остановился перед запертой на решетку дверью. За решеткой была уже знакомая приемная убойной. И еще одна дверь, приоткрытая, за которой виднелась часть стола, от которого веяло смертью. Я сглотнул и повернул обратно. Тетка стояла у двери, Федор ждал сзади.

- З-зачем проход в убойную? - спросил я.

- Всякие припадочные бывают. Да ты не бойся, это не больно. Дезинфекцию пройдешь, номерок выпишем и спать. А завтра отправим.

- Куда?

- На кудыкину гору.

Федор переминался с ноги на ногу.

- А это... компенсацию за моральный и, между прочим, физический ущерб... Возместить бы...

- Чего? - тетка посмотрела на него так, что он съежился.

- Компенсацию! - Федор выпятил грудь, - Я пострадавший!

- Я вижу, какой ты пострадавший, нализался уже.

- Он меня покусал.

- Я бы тебя тоже покусала, от тебя такой душок!...

Федор повернулся и сказал:

- Я жаловаться буду! И вообще, счас как заберу его и выпущу. Пусть кого-нибудь покусает!

- Но-но! Заберет он. Все, сдал. А компенсация... тридцать!

- Сорок пять, - подумав, ответил Федор, видимо, прикидывая, сколько пузырей он может купить.

- Ё моё. Тридцать пять.

- Сорок пять. - твердо стоял на своем Федор.

- Так... Сто... Двадцать... (Федор заметно оживился) Налог... Восемьдесят пополам. А ты как думал, мы тут духом святым питаемся? У меня, между прочим, двое детей и мух целая куча. Давай или соглашайся или отказную подписывай.

- Не, отказную не буду. Давай уж.

Наконец, Федор благополучно получил свои сорок, довольный, что можно три дня не выходить из подъезда ни за выпивкой, ни за табаком, а тетка отперла правую дверь и провела меня в тесный кабинет. Там по всей стене на гвоздиках были развешаны металлические номерки. В углу стоял приоткрытый шкаф, в котором также на гвоздиках были развешаны ошейники. Она посмотрела по списку и сняла с гвоздика кругляш.

- Так, номерок есть. Сейчас ошейник соорудим...

- А без ошейника никак?

- Никак. Везти же тебя как-то надо.

- А честное слово?

- Раньше надо было честным словом. Так, вот ошейник. - Она достала из шкафа и застегнула на моей шее мощный строгий ошейник. Мне стало дурно. Я подумал, откуда здесь такое обилие номеров и разномастных ошейников. Соседство убойной говорило в пользу моей гипотезы.

- Да, собачки разные бывают. Вот это - был мастиф самого генерала. Сбесился, бедолага. А как его хоронили по-царски! - тетка поймала мой затравленный взгляд и уверила меня,- Да ты не бойся, у нас как в больнице - все стерильно.

Далее меня отвели в отдельную камеру с ванной, где выдали чистые джинсы, немного мне большие, белую, пахнущую хлоркой, футболку и кусок мыла. "Все мыло чтоб использовал, одноразовое" - предупредила тетка. Я вымылся с большим удовольствием, оделся, постучал в стену. Тетка пришла, отвела меня в другую комнату с кроватью, сделала мне инъекцию и ушла. Через пять минут я с большим трудом сориентировался и рухнул на кровать. Сон напал на меня из-за угла, подло и безоговорочно, не дав даже шанса поразмышлять, как же мне выбраться из этой тюрьмы.

Снились мне радужные собаки, задорно взлаивающие мне. Я смотрел на них жадно, будто вижу в последний раз. Потом пришла тетка и выключила свет. Собаки пропали из виду, но лаять не переставали. Потом в темноте появилась тетка с фонариком и выключила собак. Потом выключила темноту. И я проснулся.

IV

С минуту я лежал, просто глядя в потолок, пока не вспомнил, что не у себя дома и даже не в чужой парадной. Тогда я вскочил, схватился за колючий ошейник, ощупал его, нашел номерок и бессильно сел на кровати.

- Черт, черт, черт... - ну что я мог сделать? Я уже не был властен в своей жизни. Кто-то привел меня, кто-то дал мне кличку, я теперь зафиксирован в реестре как Пират, номер такой-то, под именем Андрей Дворецкий. Волколак, беспородный, мужского пола. И сегодня меня куда-то переправят.

Вошла тетка. Принесла стакан чая и бутерброды, сказала "Ешь, скоро поедем" и вышла. Я сел на кровать с ногами и прижался к стене.

Ну разумеется, когда я был свободен, я даже не думал о такой перспективе. Ни разу мне не пришла в голову мысль заделаться чьей-то собственностью. Никогда я не задумывался, как это - быть человеком в собачьей, вернее, волчьей шкуре. Я только представлял себя волком, большим, мохнатым, вовсе не грозным, очень резвым и веселым. Я даже оборачиваться не умел. Один раз у меня, правда, отросла шерсть на загривке, но на следующий день не удалось даже это.

Пришла тетка, взяла меня за ошейник и повела прочь.

Я шел послушно, как теленок на убой. Мне уже казалось, что это никогда не кончится, что меня вот так будут вести долго-долго, до самой смерти. Но, впереди замаячил выход, открылась решетка, меня вывели и посадили в грузовик. Пристегнули к решетке окна, как будто у меня рук нет, чтоб отстегнуться в случае чего.

Ехали долго. Потом, когда я задремал, убаюканный неожиданно мягкой дорогой, машина вдруг остановилась. Тетка влезла в машину, отстегнула меня и вывела. Мы стояли на причале. Где-то далеко впереди в дымке виднелся большой пароход. У причала стоял катер. Тетка передала меня с рук на руки большому злобного вида катерщику, передала документы и какую-то коробочку. Перекинувшись с катерщиком парой слов, тетка помахала мне и ушла. Катерщик дернул меня за поводок, крючья впились мне в горло.

- Э-э-й! Поаккуратней! - вскрикнул я. Катерщик испуганно дернулся, потом взял себя в руки и взял меня за горло. Заодно сдавил и ошейник. Дышать стало нечем. Куда уж там Федору! Этот был настоящий громила. Захочет, так утопит, будто я сам свалился. Я опустил голову и покорно проследовал за ним в катер.

Я лежал, положив голову на руки, и смотрел в воду. На лицо мне попадали пенные брызги, хотелось пить, но я не решался просить. Мне казалось, что он просто сбросит меня в воду, и мне останется только кричать, захлебываясь, что я уже напился.

В конце концов мы прибыли на тот самый большой пароход. Меня тут же отвели в каюту, пристегнули к кровати. Я приготовился было подремать, но тут вошел катерщик с коробочкой в руках. Из коробочки появился шприц-пистолет. Катерщик взял меня за шею сзади, пригнул и вкатил мне под лопатку укол. Самого укола я, разумеется, не почувствовал. Зато опять пришли ко мне радужные собаки.

Потом уже двое матросов перенесли меня бездвижного на берег. Я вяло оглядывался, стараясь все заметить, а вдруг придется бежать. Ага, вон там стоят лодки, хотя я навряд ли доплыву до большой земли даже на лодке. А вон там - причал для катеров. Должен же кто-то сюда возить еду. Матросы заметили, что я за ними наблюдаю, и стали мне улыбаться. Я хотел улыбнуться в ответ, но как только раскрыл рот, как увидел на их лицах испуг. Закрыл рот и больно прикусил губу. Черт, клыки выросли. Скосив глаза, я увидел, что уже вечер. Это я что ж, почти сутки проспал?

Матросы внесли меня в какое-то помещение и там оставили. Я приподнялся на локте и огляделся. На меня смотрело с десяток пар любопытных глаз. Все они были без ошейников, зато с номерками на цепочках. Мальчишки и девчонки чуть помладше меня. Чуть сзади стояла крупная седая женщина, на шее которой была массивная серебряная цепь, а на ней блестел серебряный номерок. За ее плечами стояло двое высоких атлетически сложенных мужчин, которые негромко переговаривались.

- ... Андрей Дворецкий, - я поднялся. Меня слегка штормило, но я уже сносно держался на ногах. - То есть, Пират. Я не знаю, как у вас принято называться. Номер...

- Пират? Интересно. Давно уже никто не назывался этим именем. - Сказала женщина.

- Если б я назывался сам, я выбрал бы что-нибудь пооригинальнее. - Сказал я. Девчонки за ее спиной захихикали.

- Цыц, мелочь! - прикрикнула женщина и девчонки с мальчишками рассыпались бисером, на ходу перекидываясь. Они унеслись веселым галопом, а я все стоял и смотрел на оставшихся.

- Я старшая, - наконец сказала женщина.

- Я понял, - ответил я, - А как вас зовут?

- Это моя кличка. У волколаков нет имен.

- Я Матерый, - сказал один из мужчин. Он был почти такой же седой, но выглядел намного моложе. Второй подошел ближе и протянул руку:

- Я Меченый. - И правда, он был весь какой-то рваный. Рваные шрамы на руках, лице, даже голова казалась исчерченной сеткой шрамов. Я нерешительно пожал руку.

- Пират. Дурацкое имя.- Я развел руками. Меченый и Матерый переглянулись.

- Бывают хуже. Имена не выбирают. Многих называют по приметам, кое-кого по характеру, а еще по окрасу, величине, старшинству... Да посмотри на нас.

Мы прошли сквозь помещение, и вышли в сад. Сад был большой и неухоженный.

Матерый и Меченый шли немного быстрее, о чем-то оживленно переговариваясь вполголоса, потом я отвлекся, а когда посмотрел в их сторону, их уже не было, только вдалеке мелькали две тени, одна посветлее, другая побольше. Старшая улыбнулась, глядя на мою растерянность. Мы пошли дальше и Старшая немного отстала, когда я засмотрелся на окрестности. Я оглянулся. Передо мной сидела большая белая и очень мохнатая волчица с цепью на шее. Она призывно тявкнула, показывая длинные клыки, которые весьма убедительно доказывали, что в случае чего ей есть чем отстаивать свою точку зрения. Закрывая пасть (ртом это было уже можно назвать весьма скромно), она щелкнула челюстями. Я содрогнулся и развел руками.

- Я не могу. Я не умею оборачиваться. Совсем. - Я опустился на четвереньки и подбежал к ней. Старшая фыркнула. Видимо, так она смеялась. Я и вправду выглядел очень смешно - я только сейчас это осознал. Представьте себе полностью одетого человека, который вдруг садится на корточки и изображает собаку, как это делают дети. Черт, а стоило мне только возмутиться и показать, что оборачиваться я не умею! Тогда меня бы точно не отправили сюда. Хотя, как я мог это доказать? А то, что у меня действительно отрастают клыки к ночи? И сейчас во рту неудобно. А может, я вампир? Такой большой нелетающий вампир? Нет, навряд ли.

Старшая затрусила мимо меня, куда-то вслед за не так давно ушедшими самцами. Я попытался ее догнать и тут же убедился в преимуществе волчьих лап перед человеческими ногами.

Я остался один. Где-то впереди маячили огни, раздавался приглушенный рык, в кустах неподалеку что-то шуршало. Я направился к кустам. Но перед этим все же встал на ноги.

Раздвинув ветви руками, я просунул голову вглубь. Там, на подстилке из опавших листьев возились двое средних волков, свиваясь клубком и размахивая лапами. Вдруг один из них увидел постороннего и негромко и слегка обижено тявкнул. Второй тоже остановился и недоуменно посмотрел на меня.

- Извините, я не знал. - Я задом выполз из кустов и подумал, что застал супружескую пару за любовной игрой и мне стало стыдно. Зато, вряд ли стыдно стало им, насколько я знал, волки обычно не церемонятся в такие моменты. Но ведь это не совсем волки?

Я направился в сторону видневшихся невдалеке огоньков, приглядываясь к дороге. Было достаточно темно и вскоре я зацепился за что-то ногой и упал. Сзади раздался смех. Я быстро повернулся. Там стояло двое держащихся за руки людей. Или, скорее, нелюдей. Это их я застал в кустах - показалось мне. Я покраснел и порадовался, что в темноте меня плохо видно. Но они опять засмеялись.

- Ты что, наблюдатель или наказуемый? - спросил мужчина.

- Я? Я тоже... оборачиваюсь. - Мне было стыдно. И страшно. А вдруг они потребуют доказательств, а я не могу обернуться. Тогда они могут порвать меня на клочки и никто не узнает. Ведь здесь резервация диких зверей, а как там они между собой ладят - уже никого не волнует. Никто не пересчитывает поголовье, никто не следил за соблюдением правил и законов. Которых, кстати, может быть и нет.

- Если бы ты был волколаком, ты бы уже перекинулся. - Они развернулись, моментально перекинулись и умчались, взвывая. Перекидывались они очень красиво и изящно. В тот момент, как опускались на четвереньки у обоих уже прорезалась щетина, а когда они вставали на ноги, ставшие лапами, в них не было уже ничего человеческого. И бежали они очень мягко, легко подкидывая ловкие лапы. Я засмотрелся и опять упал.

V

Когда я, наконец, добрел до огней, оказавшихся светом костров, я вконец выбился из сил. Они оказались дальше, чем можно было предположить, да и ночка была темная - я падал еще несколько раз, однажды даже скатился в какой-то овраг. Набил синяков, исцарапался, устал, но дошел. Огни - это был единственный ориентир среди тьмы, напоминающий, что здесь есть кто-то живой. Правда, мимо меня несколько раз кто-то пронесся, в кустах кто-то хрустел сучьями, а впереди периодически кто-то взрыкивал и взвывал. Я шел вперед и боялся не дойти. Все время казалось, что кто-то идет сзади, но стоило только обернуться, никого на дороге (весьма условной, кстати - так себе, протоптанная тропинка, учитывая, что волколаки, подобно настоящим волкам, предпочитали бродить среди деревьев и кустов) не оказывалось. Я шел и думал, что меня здесь никто не ждет, по крайней мере, никто не рад моему появлению. Встретившая меня троица рассосалась, как только выяснилось, что я не настоящий волколак и перекидываться не умею. Еще чего доброго примут за шпиона. Интересно, а кто такие "наказуемые"? И что здесь делать наблюдателям?

Со спины кто-то подошел. Я не слышал и не видел, но в моменты страха во мне часто включалось предощущение опасности. Жаль только, что с Федором оно не сработало. А сейчас я прямо селезенкой чувствую, кто-то стоит и смотрит. Смотрит в спину, стоит и ждет, пока я повернусь. Я выждал еще немного, но гость ничем себя не выдал. Я повернулся и оскалился. Вернее, показал левый клык, приподняв губу, так как оскалиться не перекидываясь было бы глупо и смешно. Хватит с меня на сегодня насмешек.

Сзади оказался волк. Не слишком большой, так что при желании я даже справлюсь - я знаю, что волков, как и собак, нужно брать сзади, за холку или за спину, так, чтоб не дотянулся. Волк зевнул, просто зевнул, вовсе не угрожающе, даже немного сковано, почти не обнажая клыков. Я спросил:

- Чего?

- Ф-р-р. - Волк лег, вытянулся, положил голову на широкие лапы и стал наблюдать за мной. Я тоже сел к нему лицом и стал смотреть на него. Мало помалу вокруг собирались другие волки и я стал напрягаться и почувствовал, как от меня невидимой волной поползло ощущение ужаса. Волки довольно переглядывались, кто-то тихо фыркал, я же силился подавить в себе страх. Я не мог позволить им, таким же, в принципе, унижать меня.

Лежащий волк встал и пошел в мою сторону. Я вскочил на четвереньки и, отбросив всякую скромность, оскалился. Шерсть на загривке встала дыбом - я это чувствовал. Надо же, отросла! Я опустил хвост палкой и пошел на противника. Волк неожиданно сел и озадаченно тявкнул. Остальные подхватили и вот уже воздух наполнен веселым собачьим тявканьем, так напоминающим смех. Я сел и почесал нос. Волки по одному стали перекидываться обратно в людей. Как только кто-то перекидывался, он начинал неприлично ржать. Вскоре уже вокруг меня сидела толпа людей и все они смеялись надо мной. Я же просто сидел, не зная, что предпринять. Глупо было бы обижаться на них. Против сплоченной общины, а точнее, против стаи я - никто.

- Ты и правда волколак! - обратился ко мне ближайший человек, тот, который только что шел на меня в обличье волка. - Даже хвост вырос.

Я повернулся, чтоб посмотреть на свой хвост. Естественно, его уже не было, как и шерсти на загривке. Опасность отступила и я вернулся в первоначальное состояние. Про себя я громко выругался.

- Если бы ты видел себя, ты бы тоже помер со смеху! Кроме хвоста и клыков у тебя ничего не отросло. И еще шерсть. Первый раз такое вижу! - надрывался человек. Я поднял глаза и увидел Меченого. Тот стоял за спиной человека, немного вдалеке и тоже улыбался.

- Пошумели? - обратился он к сидящим и гомон моментально стих. Все вдруг засобирались, поперекидывались и тихонько отступили во тьму.

- Пошли, юморист. Смотри, привыкнут, будут каждый день так шутить.

- Тогда я точно научусь перекидываться, - зло сказал я, хотя он не был ни в чем виноват.

Меченый пошел вперед, я вприпрыжку следовал за ним. Мы шли через лес, куда-то в темноту, все отдаляясь от света костров, пока мрак не обступил нас. Если раньше, пока был хотя бы какой-то намек на свет, я кое-как поспевал за Меченым, то теперь, в кромешной темноте, я окончательно потерялся и ориентировался исключительно по шагам впереди. Скоро я потерял и шаги. Вокруг была тишина. Уже никто не носился по кустам, никто не взрыкивал, и что самое страшное, никто не шел впереди. Я остановился и позвал:

- Меченый! Меченый! Я отстал! Меченый, подожди, я заблудился!

Тишина. Я сел на землю, усыпанную листьями, и стал высматривать, напрягая глаза, что-нибудь видимое. Ничего не углядел и собрался уже на ощупь искать дерево, так как боялся оставаться на земле. Мало ли кто у них здесь ползает! Вдруг за спиной раздались шаги, и меня, перепуганного, осветил маленький фонарик.

- Я не знал, что ты не видишь, - смущенно сказал Меченый, - Я сходил в дом за фонарем. Пошли.

Мы прошли еще немного и я удивился, как не увидел раньше огней дома - он оказался совсем рядом, буквально в двух шагах. Сидя я не мог его заметить - я был в овражке, но когда я стоял - я должен быть увидеть свет. Это была настоящая загадка для меня. Не мог же свет возникнуть за секунду до того, как я вышел из-за кустов? Не могли и кусты быть настолько густыми, чтоб через листву не пробивался свет?

Мы вошли в дом. Снаружи это было неказистое сооружение, внутри, вопреки моим ожиданиям, оказалось немногим лучше. Никакой прихожей, одна большая комната, в комнате - кровати, тумбочки. Меченый остановился в дверях и сказал:

- Здесь мы спим. Те, кто хочет. Ты можешь спать здесь, - он показал рукой на ближнюю к двери кровать. Наверняка будет дуть. Да и одеяло на ней тонкое и продранное. Мечта усталого человека.

- Дальше, - сказал Меченый и повел меня из комнаты. Мы обошли дом и вошли в другую дверь. Прямо со входа вниз вели ступеньки. Я спустился вслед за Меченым, брезгливо держась за влажные стены, боясь поскользнуться. Внизу оказалась не менее просторная кухня. Несколько огромных столов, громадные плиты, большие холодильники, широкие кухонные раковины - все рассчитано на большое количество людей. Интересно, сколько же нелюдей на острове? Судя по кроватям - не больше тридцати. Судя по толпе у костров и детям - не меньше сорока.

- Первое время тебе придется поработать на кухне. У нас острая нехватка рук. - Сказал Меченый, поворачиваясь на выход. На том и порешили.

VI

Прошло где-то около недели. Я потихоньку свыкался с новым укладом жизни, мне даже начинало казаться, что по-другому и быть не может. Ежедневно я чистил, убирал, подметал, приводил в порядок отведенную мне территорию кухни. Перезнакомился с доброй половиной населения острова, по крайней мере, некоторых знал по именам, кое с кем даже задружил. Мне приветливо улыбались, махали - кто рукой, кто хвостом. И по-моему, это большое заблуждение, что волки хвостом не машут. Машут, еще как! Просто человек для волка - первый враг, а врагам не принято показывать свои слабости.

Конечно, в первую ночь было страшновато. Вспоминалась сцена у костра, оброненные слова про наказуемых. Я мерз под тонким одеялом, сворачивался в клубок, проклиная свою несчастливую звезду - если бы я умел полноценно оборачиваться, то наверняка бы не замерз! Вон у них шубы какие, недаром на земле валяются. Потом слегка согрелся и тут же провалился в сон. О чем тут же пожалел, потому как снилась мне тетка из приемника, ведущая на поводу громадную собаку - волкодава, как я с содроганием подумал. "А вот и наблюдатель!" - весело приговаривала она, подводя пса к моей кровати. Пес лениво щурился, роняя слюну мне на одеяло и громко дышал в лицо. Я проснулся и понял, что чей-то мокрый нос тычется мне в щеку.

- Кто здесь? - я уже успел подумать, что мне не приснилось, но протянув руку, убедился, что весит это существо на мое кровати никак не больше спаниеля. Существо помолчало и ткнуло нос мне в протянутую руку.

- Ну, я спать хочу! - промямлил я, не зная, как отреагировать - то ли на проявление симпатии, то ли на провокацию. Волчонок убрал нос, но с кровати не слез. Я поворочался, волчонок придвинулся ближе. Делать нечего, раз он не сдает позиций. Не сталкивать же его силой! Я прикрыл его одеялом, отвернулся и попытался заснуть. Куда там! Волчонок вертелся под боком устраиваясь поудобнее, то вытягиваясь, то сворачиваясь клубочком. Мало-помалу он успокаивался и я задремал.

Утром меня разбудил веселый щенячий визг. Я открыл глаза и увидел трех волчат на своей кровати.

- Блин, поспать не даете! Что, уже подъем? Ну ладно, ладно, встаю.

Нехотя, я вывалился из кровати, волчата тут же соскочили и выбежали. Потом уже, встретив Меченого, я спросил его, как мне отнестись к тому, что ко мне приходят спать чьи-то дети. Меченый нахмурился, но потом сказал:

- Это не наши дети, это настоящие волки.

Как понимаете, мало сказать, что я был в шоке. Перспектива провести ночь с волками в одной постели не внушала особенной радости.

- Что же мне делать?

- По правде говоря, мы бы предпочли, чтоб они больше не появлялись в твоей кровати, но они периодически вытворяют такие шутки, так что гарантий я не могу дать. Я не могу им приказывать. Они приходят играть с нашими детьми, едят с нами и ходят с нами охотиться. Они многому нас научили - мы ведь дети города. Сам понимаешь, это другая коалиция, мы вынуждены сотрудничать с ними. Потерпи немного, им скоро надоест.

Но вопреки убеждения Меченого, волчата появлялись с завидной регулярностью, спали со мной, провожали меня до кухни, вились под ногами. Кроме них никто не приходил на обед на четвереньках. Все оборотни старались сохранить приличия. Все ели с тарелок и за столами, за этим особенно тщательно следил Меченый. Как я понял, он был неформальным "Серым кардиналом", официально признанным лидером была Старшая, но она редко присутствовала. То ли потому, что была занята решением каких-то важных вопросов, то ли потому, что в волчьем теле ей было легче передвигаться, и она не хотела нарушать установленных правил. Зато присутствие Меченого было обязательным, он был первым, кто садился за стол, последним, кто вставал. Он строго следил за дисциплиной во время еды, отчитывал провинившихся и наказывал огрызавшихся. Нимало не смущаясь, он раздавал оплеухи во время мелких драк, отечески трепал по голове отличившихся. К волчатам он относился с легким предубеждением и опаской. При их появлении он говорил тише, больше следил за дисциплиной. Зато волчата чувствовали себя, как рыбы в воде. Наравне со всеми они получали свою порцию отнюдь не собачьего корма. Наравне со всеми убегали прочь из кухни. И если кто-то из волчат нарушал правила, то Меченый отчитывал и его, на полном серьезе, словно волчата понимали слова.

В конце первой недели меня привычно разбудил щенячий гвалт. Но едва открыв глаза, я понял - что-то случилось. Вся спальная стояла на ушах. Половина ночевавших уже успела перекинуться и теперь восседала на кроватях в позе сфинкса.

- Что такое творится? Почему не спим? - спросил Меченый, входя в спальную.

- Пятое! Пятое! - загалдели волколаки, в основном молодежь. Вся пузатая мелочь, ночевавшая здесь, недовольно и даже обижено поскуливала.

- Ах, пятое! Ну, тогда другое дело! - и, выйдя во двор, громко закричал:

- Охота! Охота!

- Охота! - взвыли подростки. К ним присоединилось несколько взрослых волколаков, остальные недовольно засобирались.

На улице, окружая Меченого, толпилось по крайней мере с пятьдесят волколаков, среди которых, я заметил, некоторые были без номерков.

- Кто это? Я их раньше не видел? - спросил я у подошедшего Мрака.

- Волки, - коротко сказал Мрак и сплюнул в сторону.

- Почему вы так к ним относитесь? Разве они не такие же, как мы? - спросил я.

- Как кто? Ты-то сам вообще не пойми кто! - засмеялся Мрак, скаля зубы. Потом быстро перекинулся и вызывающе оскалился. Я понял, что на этой охоте мне делать нечего и пошел обратно на кухню.

Вошел Матерый, тоже редко появлявшийся на моей кухне.

- Как работа? - спросил он таким тоном, будто и впрямь зашел на работу к приятелю, так, поинтересоваться, как идут дела.

- Ну как тебе сказать... - я немного растерялся. Мое общение с высшими мира сего ограничивалось приветствиями, по душам я ни с кем толком не общался. С девушками я с опаской шутил, с парочкой парней просто болтал ни о чем, все время ловя на себе насмешливые взгляды, мальчишек немного наставлял, объясняя простые правила приличия. О чем мне говорить с Матерым, чтоб не показаться излишне дерзким? Вовсе мне не нравилось то, что здесь происходило, то о чем говорили и что было прекрасно слышно. Может, это были и вправду четко рассчитанные провокации, а может, просто меня никто в грош не ставит. За моей спиной шептались, что чья-то жена... что кто-то кому-то чего-то и так далее. Обычные слухи и злословие. А о чем им еще разговаривать, если ничего не происходит? Я даже не знаю, чем занимаются волколаки на острове. Просто бродят целыми днями от обеда до обеда, воспитывая подросших детей, заводя новых, или занимаются чем-то более серьезным?

- Никак. Работа - она и есть работа. У меня ничего не происходит. Кастрюли, поварешки, веники. Сегодня будет суп, как и вчера. Вечером - картошка. Выдали пятнадцать новых стаканов вместо разбитых два дня назад. Все.

- Я не про это. Как, обжился? Не обижают?

- Да нет. Матерый, а чего они все всполошились?

- Так пятое же. Большая охота. Мы все-таки немного волки. Животные, так сказать... Нам детей учить. - Матерый присел на край стола с таким видом, будто готовился к длительному разговору. Но сам рассказывать не торопился, ждал моих вопросов. Я так понял, что свою роль сыграло некоторое предубеждение волколаков против меня, то, что оборачиваться я не умею, и вопрос - А не наблюдатель ли я? - так и оставшийся для меня непонятым.

- Пятое чего? - притворно удивился я, потому как твердо знал, что сейчас конец месяца. И никак не начало.

- Пятое воскресенье. У нас свой календарь, год начинается с января, месяца Нового - в день Большой Луны, первое полнолуние в году, от которого потом считается весь остальной год. После Большой Луны считается две недели шесть дней - День Совы. Потом еще пара недель и празднуется Конец Лютого. А пятое воскресенье после Конца Лютого - это день Большой Охоты, когда отбрасываются все приличия. Молодые и старшая группа подростков, учителя, ветераны, все, кто в состоянии и при желании - все идут на Охоту. Это не просто слова. Это действительно слово с большой буквы, потому что для малышей это значит начало взрослой жизни, для учителей и мастеров - возможность показать свое умение загонять, ветераны вспоминают славные времена своей молодости...

Я слушал, не перебивая, кивал головой, показывая, насколько мне интересен рассказ, и в то же время отвлеченно думал - как заученно он говорит. Видимо, не один десяток новичков прошел через его руки. Сухо, как в учебнике, Матерый излагал факты, вроде бы глядя в угол, как бы вспоминая, и в то же время я чувствовал его боковой взгляд, как смотрит злая собака, не выдавая своего внимания. И чего они ко мне так прицепились? Мало - дали постыдную работу, еще бы дворником назначили - так еще присматриваются, будто у меня под носом куча секретов и одна большая Военная Тайна, которую кроме них никто не знает.

VII

- ... Большая Охота проводится три раза в год. Это первая, Примерная, как говорят для молодых, потом летом - на Ивана Купалу - Учебная. На ней молодые отрабатывают просчеты и ошибки, сделанные на Примерной. Время с Примерной до Учебной считается посвященным школе выживания. После Учебной идет время отдыха - молодежи предстоит сдать самый трудный в жизни экзамен - третья Большая Охота называется Выпускной, проходит она в день осеннего равноденствия. Тогда каждый волчонок должен принести добычу. Свою. И последняя Большая охота проводится на Новый Год. Идут все поголовно. Это объединяет и сплачивает. Кроме того, в точно установленный день рождения каждый получает возможность, если хочет, конечно, пойти на свою, персональную охоту. Естественно, никто не отказывается - свежая кровь - свежие силы. Ну и бывают разные случаи... - Матерый многозначительно промолчал, покачивая головой, все так же глядя в угол.

- Я чего-то не очень хочу идти.

- А тебе пока и не надо. Пока полностью не перекинешься. В крайнем случае, на Учебной тебя загонят прямо на зверя, тогда хочешь - не хочешь, перекинешься, если вообще можешь. - Матерый выразительно посмотрел мне в глаза. Я выдержал, сколько смог и провокационно спросил:

- А чего ты не идешь?

Матерый судорожно опустил глаза, левое веко нервно подергивалось, потом зло сказал:

- А я ветеран. Мне на Примерную можно не ходить. Меченый сам все покажет. Он Мастер. В крайнем случае - Старшая поможет. А мне можно не ходить. А ты учись. - И вышел.

Я постоял и тоже вышел. Волколаки уже рассосались, только в углу одиноко крутился волчонок - и не поймешь, настоящий, или чей-то ребенок. Вроде без номерка.

- Привет! - я присел рядом. Волчонок обиженно взлаял и отвернулся.

- Не взяли? Меня тоже. Ничего, еще сходим.

Волчонок удивленно посмотрел на меня, перекинулся в мальчишку лет тринадцати и сказал:

- Я уже в следующем году пойду. Мне уже четырнадцать, просто я...

- ... Худой и кашляю. - закончил я. - Не расстраивайся. Мне вон сколько, а я перекидываться не умею.

- Говорят, ты не настоящий.

- Настоящий - не настоящий. А кто его знает? Разве я просился в волколаки? Разве просился на остров?

- На какой остров?

- Ну на этот. К вам.

- Это не остров.

- Как? А зачем везут на корабле?

- Потому что на поезде дольше, опаснее и дороже. Ехать через два города, на границу, давать большой крюк. А там враги.

- Народа?

- Всехние. Чего, в школе не учился?

-Учился. Я ж не знал, что в один прекрасный день меня скрутят и отправят без обратного билета. Если б знал, то наверняка бы карту заучил, как свои пять пальцев.

- Зачем?

- Удрать.

- Беги. Любой дурак дорогу знает. Только опасно. Там отстреливают. И нас там никто не ждет.

- Ничего, мне бы отсюда удрать, - размечтался я, не соображая, кому говорю, - мне бы только сорваться отсюда. Правда, у меня там никого не осталось, но у меня и раньше никого не было...

- Пойдем, пока не засекли? Я провожу? - ухмыльнулся пацан.

И я загорелся. Я уже мыслями был в городе...

И мы пошли.

Первые полчаса идти по перелеску было легко. Деревья не так закрывали обзор, земля была ровной, никого не было видно, и тут как чертик из табакерки выскочила шальная мысль, что мальчишка меня обманывает. Ему просто хочется на Охоту, вот он и ухватился за повод выйти из Лагеря.

- Куда мы идем?

- На запад. Ложись!.. - и сам припал, одновременно перекидываясь. Я шлепнулся так, что не услышать меня мог только Федор, находившийся довольно далеко. Мимо нас шмыгнули трое волчат и один большой волколак.

Вдруг он остановился и посмотрел прямо на меня. Меня прошиб пот, похолодело в районе печени и отнялись ноги, но волколак только втянул воздух несколько раз, развернулся и помчал за подростками. Я встал было, как обнаружил, что и так стою на полусогнутых четвереньках, засунув морду в куст.

- Ф-р-р. - Волчонок рядом со мной повел носом, сел и перекинулся обратно.

- Настоящий. А чего раньше?

- Ф-р.

- Ладно, пошли уже… - он моментально обернулся и юркнул вперед. Я прокрался за ним. Ощущения были непередаваемые. Словно всю жизнь дышал только ртом, а теперь хронический насморк пропал таинственным образом. Или всю жизнь на инвалидной коляске и вдруг... Да я стал самым счастливым человеком! Ну или почти...человеком.

Кончился перелесок, пошла чаща. Кусты, трава, мощные стволы деревьев, все абсолютно одинаковое. И как только он дорогу находит!

Опять кто-то промчался мимо. Мы легли под кустом, высматривая волков, но тут на нас выскочил шальной олень. Волчонок подскочил с испуга. Да, рановато ему на Охоту. Я рыкнул на оленя, тот круто свернул и помчался в другую сторону. Мы опять пошли было, но тут наткнулись на кабана, мирно спавшего в яме. И как они только не перевелись рядом с многочисленной общиной волколаков, к которым периодически присоединялись и настоящие волки?

Кабан вскочил и наставил на нас клыки. Мы только собрались тихонько ретироваться, как он сделал шаг. И еще. И теперь уже мы гнали с бешеной скоростью, хорошо еще, что в том направлении, что и раньше. Глядишь, к городу подберемся.

Я только радовался - летел себе над кустами. Тело слушалось идеально, каждый мускул был при деле, глаза сами искали дорогу, я намного опережал секача... и тут...

Сзади раздался не то крик, не то всхлип. Волчонок упал.

Кабан был уже рядом. Он крутился вокруг волчонка, поддавая ему под ребра клыками. Я мог только подбежать ближе и отвлечь его. Кабан на провокации не поддавался, бежать за мной не стал, но от волчонка отстал. Тот уполз в куст и там притих. Я же стоял перед кабаном в полной растерянности, скалился и рычал. Кабан смотрел на меня и тоже что-то угрожающе хрюкал. Так мы простояли бы очень долго, если бы сзади кабана абсолютно бесшумно не появился Меченый. Даже сквозь густую шкуру были заметны шрамы, исчеркавшие его мощное тело. Меченый остановился и фыркнул. Кабан среагировал и повернулся к нему, чем я и воспользовался. Уже сквозь густые кусты я издалека наблюдал за Меченым, стоявшим в позе победителя перед кабаном. Потом кабан начал отступать, Меченый пошел на него, вздыбив шерсть на спине, кабан повернулся и скрылся в зарослях. Меченый принюхался и подошел к волчонку под кустом. Потрогал его носом. Волчонок не шевелился, видно был без сознания.

Из кустов так же неслышно выступила Альфа - молодая девушка, чуть постарше меня. Я всегда узнавал ее по крестику на цепочке - больше ни у кого украшений не было. Она тихо подошла к Меченому, они оба быстро перекинулись и из разговора я понял только что Охоту останавливать нельзя, молодежь только разошлась. Они тихо скрылись в кустах и я подбежал ближе.

Волчонок уже не дышал и наполовину обернулся. Страшное было зрелище. Худые мальчишечьи руки, заканчивающиеся мохнатыми лапами, хвост и шерсть на загривке. И прикушенная крепким несточенным клыком губа, из-под которой ниточкой струилась кровь.

Я сел рядом с ним и меня потихоньку отпустил мир звуков и запахов, я протянул руки и взял его голову к себе на колени.

Когда он полностью обернулся - превращение самое медленное и самое последнее - я встал и повесил на куст носовой платок. Я не сомневался, что Меченый по запаху и по памяти легко найдет это место. Мне хотелось, чтоб вообще не искали. Чтоб вышли сюда и сразу поняли - что-то здесь случилось.

VIII

Я пошел по лесу, уже не пытаясь обернуться. Сил не было совсем. Я думал - даже если я пойду обратно в Лагерь, меня уже хватились, вряд ли им понравится моя самовольная отлучка. Оставалось только идти дальше - к предполагаемой границе. Где начинается Моя Свобода. Как меня встретит эта свобода, я не думал - раньше надо было. Мне хотелось просто побыстрее уйти от места, где погиб (по моей вине, кстати, и бесполезно отрицать!) ребенок.

Впереди сновали волки. То ли наши, то ли вообще. Виднелись серые бока, пляшущие вокруг чего-то, слышалось взрыкивание. Я подкрался к кустам.

В страшном сне мне такого не увидеть. Семь или восемь волков по кругу гоняли человека. Время от времени кто-нибудь подскакивал к нему и кусал. Мелкие - видимо, молодые, держались на безопасном расстоянии, только когда старшие кидались, они тоже осмеливались укусить.

Ах вот что такое ваша Охота! А я-то наивный думал! Олени, кабаны? Что такое самый дикий кабан по сравнению с человеком?! А ведь рядом лежит ружье! Охотничье, между прочим. Что ж, у каждого своя охота.

Человек был изрядно порван и я решил не досматривать сцену массового убийства до конца. Повернувшись спиной, я нос к носу столкнулся с Матерым, которого на Охоте вовсе не предполагалось.

Опустившись на все четыре, я зарычал. Матерый отступил. Я вспомнил Меченого и кабана. И пошел грудью на Матерого. Тот попятился и взрыкнул. Я пригнул голову и вполоборота пошел на него. Матерый скрылся в кустах, оставив после себя только тяжелый взгляд.

Еще пару раз я нарывался на такие побоища и пробегал мимо, даже не прислушиваясь. Люди не кричали, даже не стонали. У них беззвучно рвали куски мяса, а они только шатались из стороны в сторону. Может, это мертвяки были? И я зря грешу на волколаков?

Да вроде нет, хотя взгляд уже не осмысленный. Я еще не видел мертвяков с оружием тяжелее лопаты, которой они друг друга откапывают.

К вечеру, когда случайные волки перестали попадаться, я добрел до холмов. Впереди виднелись какие-то постройки, к которым я и поспешил.

Постройки оказались крепкими сооружениями, в которых сидели, лежали, стояли зомби. Один тупо висел на решетке и хлопал веками без ресниц. Рядом лежало пластмассовое ружье, точь-в-точь настоящее. Только сблизи видно было сварные швы на дуле и прикладе.

Куклы. Скот. Примерная Охота. А потом настоящие охотники, вышедшие в лес за оленями. Учебная. А Выпускная? Случайные люди? Или добыча из города? Может, все же, олени?

Пройдя большую часть следующего дня, я оказался на пороге собственной кухни. Значит, все же остров. И маленький, притом. Если только я основательно не сбился с дороги.

Я тихонько прокрался в кухню, лапы скользили по кафелю. Надо же, даже не понял, когда перекинулся. Наверное, оттого, что очень страшно мне было - вот сейчас кто-нибудь меня засечет и все... Забьют насмерть. Камнями. Наивный я все примерял человеческую расправу к волкам. Звери же! Загрызут.

Не знаю, что это было. Чудо, наверное. Вокруг стояла мертвая тишина, никого, абсолютно ни одного волколака. Даже волчата, не допущенные до Охоты, куда-то делись. Должен же был кто-то остаться в поселении. Но никто не зашел в кухню, пока я давился краденой картошкой. Никто не видел, как я пил с рук ковшиком (хотя рядом стояли стаканы) воду из большой бочки, которую я сам вчера (вчера, не год, не полгода назад!) натаскал из ручья. Мне казалось, что весь мир застыл в какой-то кисельной жиже с того момента, как я прогнал Матерого с дороги. Что все, что происходит вокруг - какое-то нереальное, и собственные движения вязкие, неторопливые, и воздух неподатливый, тугой.

Я напился, умылся, вернее, окунул лицо во влажные руки, взъерошил волосы. Вроде остыл. Поел. Надо двигаться. Куда?...

Видимо, что-то изменилось во мне. Может, сыграло мое предчувствие опасности, но в какой-то момент раздумья я неожиданно сам для себя вскочил и припустил вверх по лестнице, подавляя желание перекинуться и встать на все четыре. Когда я оказался на улице, то услышал - далеко-далеко волчью разноголосицу. Понимая, что удрать уже никак не успеть - новый запах в лесу мог никого не привлечь - мало ли какие волки объявляются, но вот в лагере! Что делать в лагере новому волку, тем более, смываться при приближении хозяев? Они и так-то не очень жалуют "натуралов", как я успел самовольно их окрестить.

И я сел возле спальной. Сел на ступеньку, привалился к стене и стал ждать. Первым, раздувая ноздри, как конь, из леса вылетел Матерый. Увидел меня и резко осел, раскинув хвост по пыли. За ним притормозили возбужденные старшие волколаки, потом подбежала кучка молодежи, изрядно уставшая и пропыленная. Замыкающей пришла Старшая, но еще долго после волколаки подтягивались маленькими - по двое-трое - кучками. Меченого среди них не было.

- Где ты был? - прямо спросил Матерый сразу как перекинулся.

- Я? - очень натурально удивился я, - Я...

И тут я догадался посмотреть на себя. Да уж... более потрепанной собаки вы еще не видели. Я весь был разодран, на руках были кровоподтеки, под ногтями грязь. Несмотря на то, что не так давно я "умывался" (говорила же мне соседка - свинство никого до добра не доводит, как моральное, так и физическое).

- Я заблудился. - я и вправду заблудился, я сейчас это понял, когда вчера вечером со страху влез на дерево, а потом с того же страха быть пойманным своими, а что еще хуже, чужими незнакомыми волками, перекинулся в ветвях. Как я оттуда не сверзился - это еще одно чудо и очередное посмешище. Как-то особо глупо выглядит волк, барахтающийся между двух толстых суков на высоте трех метров. А еще выше хотел, боялся, что по запаху найдут. Будто высота носы заткнет. Надежда была на ветер. Видимо, когда я утром слезал с дерева, на котором немного вздремнул, когда успокоился и обернулся обратно, я пошел в ту же сторону, откуда пришел, немного другой дорогой. Вот и вернулся к родным, так сказать, пенатам.

- А чего ты поперся в лес? Сказали же - не ходи! - взрыкнул Матерый, глядя исподлобья на меня, - А мы его, дурака, искали сутки! А он прогуляться вышел! Марш на кухню, чтоб я тебя не видел!!

Я смиренно поплелся на кухню, раздумывая, кто из старших будет меня допрашивать.

Глава 9

За стеной на улице балагурили волчата. Я, наверное, так их теперь и буду воспринимать - как серые тени, наскакивающие на уже ничего не чувствующее тело мертвяка. Все равно это нельзя. Нельзя учить детей убивать. Нельзя иметь живые мишени, пусть они и фактически мертвые.

Кто-то что-то взахлеб рассказывал про собственные подвиги. А я лежал и думал, против кого пойдут эти дети. Зомби истреблять или живых людей. И зачем. Ну зомби-то более-менее понятно, они с ними территорию делят, опять-таки из города зомби волколаков вытеснили, и привилегий им больше. Конечно, несправедливо, зомби хотя и сохраняют человеческий вид постоянно, но ведь тупые. И вреда от них больше - людей только так потрошат. Им что до людей - они всякий стыд потеряли, им кровь нужна. Видимо, стыд у них в крови - как своя течь перестала, так они давай восполнять за чужой счет. А вообще, зомбятни волколаков не трогают. Потому что их в городе нет. Да и вообще они равнодушные. Тупо идут и выгрызают. Их и не отстреляешь - что им, они и так мертвые. А жечь их - себе хуже, запах неделями не выветривается. Да и не поймешь иной раз, кто мертвяк, а кто нормальный, живой пока. Ходит, что-то делает, работает даже. Тормозит, правда, но мало ли среди людей тормозов? Пока не умрет и не поймешь, мертвый был или живой стал. Похоронят, а он встань из гроба на поминках или на самих похоронах. И давай невнятным голосом орать - язык не слушается, в голове - черви весь мозг выели, но свои как-то понимают. И пошел куролесить по городу, пока к своим не прибьется. Между прочим, у них даже президент свой, что-то каждый месяц у местных властей выторговывает. И люди мирятся, потому что ничего сделать с ними нельзя. Они сами по себе появляются, как эпидемия чумы. Только лекарства еще никто не придумал пока.

Вот еще вампиры. Тоже тема. Может, волколаки против них собрались? Они вроде прямые конкуренты зомби, им самим у кормушки удобно.

У вампиров своя коалиция - высший свет, аристократия! Они и знать никого не хотят - носы воротят. Да им-то что! Они вон перекинутся и махнут куда хочешь. У них и замки свои, и города целые. Вполне официально. Два года не прошло, как приняли закон о легализации вампиров как нации со своей исторической территорией. Теперь им сам черт не брат - зарегистрировались, как мигранты по историческим местам или делегация какая и им везде свободный проход и даже пролет. А на то, что чью-то кровь пьют, что люди по улицам в темное время суток ходить боятся - глаза закрывают. Еще бы, у них все места прикормленные. Точнее, напитые. Кто сам сидит, у кого - родня. Рука руку моет, власти вампирам, естественно, родовитым или, хотя бы принадлежащим к известным фамилиям. Конечно, шушеры мелкой везде хватает, своя шпана на каждой улице, только это все равно - вампиры за своего порвут и высосут до седьмого колена. Вот интересно, как верволки с вампирами уживаются?

Мои размышления ненавязчиво прервал вошедший Матерый.

- Ну и где ты заблудился? - с хода спросил он.

Я, конечно, помялся, и ответил:

- Да я за вами пошел, пошел и потом там все такое одинаковое...

- Ты мне здесь не лепи. Я тебя спрашиваю, ГДЕ ты был. - у Матерого нервно подергивалась губа, как у меня тогда у костра.

- Я был в лесу, но не встретил никого, кто бы смог мне внятно объяснить, где именно вы охотитесь, на кого, и как мне вернуться обратно.

- Ты же врешь. Я же знаю, что ты врешь. - Матерый прислонился к стене, сложил руки на груди, "закрываясь" от меня.

Я молчал. Я не был готов к этому разговору. В плане, что я никогда не мог быть готов к подобным разговорам. И мог бы избежать многих неприятностей, если бы находил в себе силы мысленно развить ситуацию и суметь примерно из нее выкрутиться. И я молчал. Матерый постоял, посмотрел на меня из-под бровей, потом развернулся и, выходя, бросил из-за плеча:

- Все же узнают, хуже будет.

Я только усмехнулся. Хуже чего? По-моему, хуже меня здесь только безымянному мальчишке, наверняка уже похороненному. Узнают что? Что я бежал? Посмеются, что не смог. А вот что мальчик меня повел - это уже наверняка нехорошо. Всегда есть вероятность, что засудят за доведение до смерти по неосторожности, если здесь применимы человеческие термины.

Ночь была для меня беспокойной. Все снилось, что бегут за мной пятнадцать волков, причем я точно знаю, что именно пятнадцать, хотя и не вижу их. И еще я не знаю, свои это или "натуралы". И непроизвольно перебирал руками по продранному одеялу в тщетной попытке удрать из сна.

А все-таки, чем же они здесь занимаются? Старшая пропадает - я лично ее сутками не вижу, Матерый маячит постоянно, но он видимости работы не создает - только следит за порядком. Вот Меченый все время занят, но опять-таки не поймешь, чем именно он занимается. Вокруг него вечно хоровод волчат.

Мне регулярно привозят продукты. Мясо, молоко, макароны, хлеб, всякие огурцы-помидоры, мыло и прочую бытовую химию. Откуда-то же привозят. Скорее всего переправляют через того же катерщика, на большом корабле. Но на какие средства все это закупается мне не понятно. На острове... тьфу ты, ну, будем условно называть это место Лагерь, хотя больше ему подходит Гетто, ничего не производится. На охоту верволки ходят хоть и регулярно, но приносят крайне мало. А мясо я рублю постоянно, без мяса ни волкам ни волколакам никак нельзя, озвереют, это в крови. Значит, есть некий источник либо дохода, либо меценатства. Но что могут делать для большого мира верволки, имеющие резко отрицательную ценность? Непонятно... Остается только думать, что это государство все же занимается своими непутевыми детьми. Существуют же на государственные деньги всякие дома престарелых и умалишенных, клиники и больницы для инвалидов, детские дома, зоопарки и прочая? Школы, например.

А был ли у нас в городе хоть один детский дом? И инвалиды предпочитали отсиживаться за закрытыми окнами, но у себя в квартирках, попробуй их оттуда выковыряй. А сумасшедших у нас вовеки веков не было. Может, просто я никогда их не замечал? Ведь не знал я о существовании собачатника?

Значит, государство содержит такое бесполезное во всех отношениях сообщество, как стаю волколаков. Хорошо, допустим, за отсутствием конкурирующих детских и сумасшедших домов. Должно же государство хоть о ком-то безвозмездно заботиться. А настолько ли безвозмездно?

Глава 10

Когда я был маленький, мне часто снился один и тот же сон - что я бегу от кого-то и никак не могу оторваться. Как только я пытаюсь спрятаться, так меня тут же настигают, и приходится снова вскакивать и бежать. И хотя преследователей я не вижу, но понимаю, вернее, догадываюсь, что это именно волколаки, и именно поэтому они меня так легко находят - на нюх. Вроде и слышу за спиной топот, а не мягкий перебор волчьих лап, но все равно я уверен, что это именно они. Много позже я понял, почему сон был именно таким - примерно в то время волколаки еще не были официально запрещены и никакой резервации в помине не существовало. Волколаки были бичом и ужасом городов. В деревнях их почему-то было намного меньше. Я объяснял это тем, что они просто были более нерешительными из-за своей немногочисленности. Но и теперь, когда после тогдашнего разгула, волколаки стали изгнаны из городов, в деревнях их по-прежнему мало. Теперь я думаю, что это оттого, что за городом они никого особенно и не побеспокоят - а если и там за ними примутся охотиться - то разве ж их там поймаешь? Разумеется, устраивались, и неоднократно, облавы, но гораздо больше было потерянного оружия и загнанных коней, чем пойманных верволков.

Я боялся этого сна. Боялся во сне, сознавая своё бессилие, боялся повторения, когда просыпался, боялся повторения наяву. И только когда во сне я понимал, что это сон, и, наконец, останавливался, погоня неожиданно прекращалась, а с ней и мой сон - звенел будильник, подходила мама...

Сейчас я снова бежал. И уже наяву. Что это не сон я определил, как только увидел за спиной погоню. Они и в самом деле топотали, но только потому, что не все успевали перекинуться. Волчьих лап я, естественно, не слышал.

Мне казалось, вся стая гонится за мной - количество бегущих меня испугало не на шутку. Потом уже, вспоминая, я понял, что были в основном те, кого я совсем не знал - те, кто постоянно находился в лесу, те, кто вообще не перекидывался, кто-то новенький, и те, кто просто избегали общения со мной. Возможно, были и настоящие волки, но я их так и не научился отличать.

Сначала я бежал на двух, продираясь сквозь ветки - просто не было времени перекидываться. Потом упал, и в страхе побежал на четырех, попутно обрастая шерстью. Я думаю, они просто гнали меня, а может и забавлялись. Если бы они задались целью меня разорвать за неизвестные мне провинности, то я точно не ушел бы.

Я задыхался - что могли дать мои ежедневные пробежки тихой трусцой, когда я мчал, не разбирая дороги? Я катился в какие-то овраги, вскакивал и снова несся. Мне была дорога каждая секунда, я не мог даже отдышаться - я помнил, что во сне мне не давали ни передохнуть, ни укрыться. За спиной слышались какие-то звуки, то ли побрехивание, то ли азартный хрип... Под мои ноги не стелилась дорога, она норовила выскользнуть из-под лап, рвалась прочь, унося с собой мои шансы уцелеть. Сердце билось где-то в голове, заслоняя собой горло, мне было даже не вздохнуть. Но в какой-то момент я понял, что оторвался. Я больше не слышал ни топота, ни каких-либо других посторонних звуков, не присущих лесу, который, кстати, и весьма некстати, стал редеть. Уже на заплетающихся ногах я вывалился на дорогу и потерял сознание.

Но и во сне мне не было покоя - погоня продолжалась, и я не мог понять - то ли я просто придумал, что упал на дорогу, то ли это был просто сон. Меня гнали уже не по лесу - по степи, где на много километров все видно. Гладкая степь, словно отутюженная неведомым поклонником загонщиков. Редкие травы и ни одного куста. У меня не было ни одного шанса славировать, спрятаться, укрыться за каким-либо кустом, кочкой, деревом... За мной слышалось улюлюканье, рев и слаженный в один ритм шорох волчьих лап. Внезапно степь оборвалась, как рвется, вернее, сгибается лист бумаги и передо мной встала стена. Кирпичная такая, ровненькая... Я заметался перед ней, в ужасе оттого, что она так неожиданно появилась. Я не мог ее ни перепрыгнуть, ни обежать - конца и края у нее было. И тогда я обернулся... и проснулся.

Я лежал в придорожных кустах абсолютно голый, перепачканный грязью, со сбитыми в кровь ногами и кровоточащей раной на правом боку. Вот черт, а я-то думал, что это там у меня покалывает...

Теперь я действительно был без сил... короткая стычка, принесшая мне изгнание - скорее всего, меня просто хотели проучить, никто наверняка не мог рассчитывать на отпор - одному-то на полсотни... Но вышло наоборот. Я воспринял все серьезней некуда, коллективное покушение на мою жизнь прошло неудачно, проучен я не был, зато был изгнан. За что?

После того случая меня сторонились. Не то, чтобы нарочно избегали - это было бы весьма трудно, во-первых, мы все встречались на кормежках, а во-вторых, я все равно практически ни с кем не общался, да и у меня самого особенного желания кого-то видеть из-за чувства вины и страха не было. Кто-то просто смотрел мне вслед, пристально, едко; кто-то скалился за спиной, отчего шерсть на моем загривке отрастала и топорщилась помимо моей воли. Краем уха я улавливал шепот, кто-то показал пальцем. Я чуял, что что-то зреет, но никак не думал, что это примет такой размах. Как-то утром я вышел из спальни и наткнулся на толпу перед моей дверью. Я попытался пройти сквозь - мало ли почему они тут стоят, но дорогу мне заступил Матерый. Прошедший месяц пронесся у меня перед глазами.

- Ты! - выкрикнул он. Ни Старшей, ни Меченого с ними не было. Молодежь топталась, радостно скаля клыки. Волколаки постарше мрачно супились и явно сдерживались, чтоб не начать первыми. И я решил брать наглостью.

- А ты? - ехидно спросил я, - Дай-ка пройти. - и отодвинул его с дороги. И тут они все сразу набросились на меня. Куда там боевикам, где все со всеми сражаются поодиночке и по очереди - те только поднимаются, этих он только вырубил, а вот эти нападают. Конечно, толчея и сутолока была еще та, они мешали друг другу, но, по крайней мере, это было естественно - все имели на меня зуб, или думали, что имели. И всем не терпелось добраться до меня. Я метался как белка в колесе, отбрыкиваясь, а потом улучил момент и сиганул в брешь между телами - не все стали перекидываться, а четвероногих волколаков сразу оттерли массой. Пару раз по мне прошлись клыками самые шустрые, но я все равно ничего не чувствовал - отчаяние и страх придали мне бесчувственной невменяемости. Я просто пихал кулаками первое, что попадалось под руку, к счастью, или к сожалению, не знаю, своих у меня в этой сваре не было, опасаться, что попаду по своим, не приходилось. Вот так, без предъявления ультиматумов, безо всяких объяснений, просто напали. Это было вдвойне обидно - прямой вины я за собой не чувствовал, а косвенная не была настолько сильна, чтоб рвать меня на куски.

Сейчас я лежал, наполовину высунувшись из кустов. Дорога была пустынна. С нее поднимались тоненькие дрожащие струйки жара, я тихо плавился, не в силах отползти дальше в кусты. По мне бежали муравьи, полчища муравьев, на меня сыпались с куста листья, всякий мусор, но я не шевелился. Я просто не знал, что делать дальше.

Глава 11

По дороге пронеслась машина. Почти бесшумно пронеслась, только кусты зашевелились от ветра. Потом другая. Я поднял руку - на это ушли все силы - и третья машина вдруг притормозила, взвизгнув тормозами.

Из нее выскочила девушка. Сначала она подбежала было ко мне, но потом резко остановилась в нерешительности. Похоже было, что она приняла меня за кого-то своего, но потом осознала ошибку, и теперь не знала, что делать.

- Эй, ты живой? - наконец спросила она.

- Не... - прохрипел я.

- Тогда ладно. - согласилась она и подошла ближе, - Ой, кто это тебя так порвал?

- Сволочи... - процедил я, поворачиваясь на живот.

Девушка оглянулась на машину, потом сказала:

- Я сейчас принесу, - и отошла. Вернулась с пледом и накинула его на меня, - Поднимайся, я довезу тебя до города.

Ехали мы молча. У меня просто не было сил, а девушка, похоже, была сосредоточена на обдумывании того, что со мной дальше делать. Вроде просто высадить уже не получится, исходя из сложившейся ситуации, но и помогать мне у нее особенной охоты не было. Вмешиваться в чужие конфликты - а и ежу было понятно, что я едва из этого конфликта выбрался, и неясно, надолго ли - совершенно не входило в ее планы.

- Значит так, я отвезу тебя в отель, поселю в номер, - она, словно сомневаясь, еще раз кинула на меня взгляд через плечо, - Заплачу... конечно, откуда у тебя деньги... и постарайся не упоминать, что это была я.

- Хорошо... если буду знать, как тебя зовут, то никому твое имя не назову.

- Образец остроумия!... Пожалуй, я даже врача тебе вызову. Анонимно.

- А ты сама никому не скажешь, что спасла меня? - съехидничал я.

- Нам нельзя... ни во что вмешиваться. Черт, ты так невовремя... - и она бешено закрутила руль. Краем глаза из-под пледа я видел несущуюся за окном автостраду, мелькание кустов и редкий дождь, разбивающийся о боковое стекло и сметаемый ветром. Я был накрыт с головой, но так как сидел на заднем сиденье кулем, то в щелочку одним глазом обозревал окрестности, а если тихонько поворачивался, то мог увидеть одно ухо и клок рыжеватых волос. Симпатичная милашка, обаяшка, зайка, крайне озабоченная тем, как бы меня побезопаснее сплавить от себя подальше и не замараться.

- Так как тебя зовут? - вытаращив глаз в щелочку, спросил я.

Девушка дернула плечом и сказала:

- Вероника. Вообще-то я Белладонна, но друзья зовут меня Вероникой, не знаю уж почему.

- Я Андрей.

- Что ты там делал? Ты что, не знаешь, там пограничная зона, проход запрещен. Дальше - выселение мертвых.

- Каких мертвых?

- Таких, которые тебя подрали.

Теперь понятно, чего она боялась. Что я вот-вот стану превращаться в зомби - меня ведь покусали, а там уже и ее могу погрызть.

- Меня не зомби гоняли...

- А кто же? Не будешь же ты утверждать, что тебя ограбили, раздели и привезли сюда на утилизацию...

- Ты все сама сказала... - боже мой, уж в который раз действует это правило - не мешай людям строить предположения и делать выводы. Весьма помогает людям в запутанных ситуациях.

- Не может этого быть. Это слишком... трудновыполнимо. И бессмысленно.

- Я могу быть очень опасен.

- Не шути, поверю, и тогда тебя точно придется прикончить.

- Тебя не смутит, что твоими конкурентами стали зомби?

- Нимало, только удивляет, что ты мог с ними делить. Уж скорее ты действительно жертва бандитов, сам мелкий гангстер, хотя, сейчас свободных гангстеров почти не осталось. Все более-менее известные работают под кем-то, как полагается, а остальная шушера только прикидывается бандитами. По крайней мере, я тебя не знаю.

- Откуда такая осведомленность в гангстерских делах?

- Я довольно известная личность... в узких кругах, разумеется. А вообще, кроме шуток, просвети меня насчет того, что ты там делал. Может, я мимоходом тебе еще чем помочь смогу.

- Сомневаюсь, что ты можешь помочь мне больше, чем спасти мою жизнь.

- Ты думаешь, ты спасен? - лукаво спросила она и нажала на тормоз. Я свалился с сиденья и тихонько взвыл.

- Не зарекайся! А все-таки?

Счастливый случай помог мне остаться неузнанным. Она не определяла во мне волколака - на мне не было ошейника. Пару дней назад, озлившись на весь мир, я содрал его с себя и забросил в кусты, после чего пафосно прошелся по территории и вызвал взрывы дикого веселья у молодняка. На память, так сказать, мне остался только жетончик с номером. Его я привязал на веревочке к руке, потому что имел обыкновение терять все из карманов. Сейчас я был изрядно грязен, гол, и маленький жетончик, зажатый в моем кулаке под пледом, особого внимания не привлекал.

- Ты в общих чертах угадала. Я задолжал большую сумму денег одним неприятным парням. Отдать, естественно, вовремя не смог. Они разбомбили мою квартиру, вынесли все, что только можно было продать, но нужной суммы, само собой не выручили. И вот я лежу на дороге - как итог собственной глупости.

- Почему тебя вообще не убили - это было бы гораздо правильнее и логичнее. Зачем оставлять свидетеля?

- Может, они надеются в дальнейшем еще раз попользоваться моей доступностью к обиранию? А может, напугали на будущее и знают, что никуда жаловаться я не пойду? Или они настолько сильны, что им просто наплевать на всяких там свидетелей? - обнадеженно спросил я.

Вероника покосилась на меня через плечо и снова завела машину.

- Придумай что-нибудь поубедительнее. Как-то все это глупо звучит.

- Тогда не знаю. Хорошо, что не убили, это точно. За это зуб даю и доказать смогу.

- Ишь ты какой. Им надо было доказывать, а не мне, стороннему наблюдателю. Куда поедем? Город близко. Чтоб не знали или чтоб не узнали?

- Какая разница?

- Есть места, где за щедрое вознаграждение тебя не узнает даже последняя судомойка, с которой ты вчера кувыркался, от всего открестятся, там живут на свой страх и риск. Но и творят там все, что хочешь. И если ты не известная и важная шишка, нет гарантии, что тебя сами хозяева не пристукнут ради денег. А есть места, где просто можно поселиться, не особенно популярные, но и не такие рисковые. Конечно, головой за тебя там никто рисковать не будет, это не тот уровень и не те деньги, но спрячут и о полиции предупредят. А главное - никто тобой интересоваться задним числом не будет. Советую выбрать второе. Первое - для крупной рыбы. Им важно логово, а тебе нужно отлежаться, а не шабаши крутить.

- Как скажешь. Тебе видней. - Я боком навалился на сиденье, пытаясь взобраться обратно.

- Пригнись. Проезжаем пост. - И, притормозив на минутку, крикнула в окно, - наши не проезжали, господин постовой?!

Постовой что-то невнятно ответил, мне было не слышно за собственным сопением, но Вероника казалась удовлетворенной.

- Проехали, можешь высунуть голову. Уже немного.

Через десять минут мы остановились у небольшого домика у речки.

- Выходи, - скомандовала Вероника, - завернись в плед и выходи. Здесь переоденешься, потом поедем дальше.

- Во что?

- Найдется, - и бодрым шагом зашагала к домику. - Выходи, не бойся, это частные владения, здесь никого не может быть, кроме своих.

- А свои это кто? Что-то я уже не знаю, кого бояться.

В домике царило запустение и лохмы пыли. Давненько сюда никто не заглядывал. Вероника вынула из шкафа пропыленный пакет и бросила мне.

- На, поищи.

На мою долю пришлись весьма целые джинсы и новенькая, еще с этикеткой, рубашка.

- Это моего брата. Ничего, он не будет против, какое-то время они ему будут не нужны. В том шкафчике - обувь, только, боюсь, у вас разные размеры.

Теннисные тапочки налезли мне впритык. Все остальное было мало. Странно, она совершенно меня не боялась. Хотя, она прекрасно видела, в каком я состоянии. Но я ведь мог и симулировать. Вот это была настоящая беспечность. Я мог быть кем угодно, а она привезла меня в свои частные владения, впустила меня в сторожку, так, наверное, называется этот почти нежилой домик. И нимало не смущаясь теперь курит у окошка.

- Оделся? Тогда поехали скорей, не то меня будут искать. Тогда тебе точно не скрыться.

Одеться я не успел. Взвизгнули тормоза - и это было единственное, что я услышал. Бесшумно открылась дверь, когда я пытался одеть рубашку и уже одним глазом (что-то частенько я вижу все одним глазом) выглядывал в ворот, а одной рукой путался в рукаве, и в дверном проеме появился гладко выбритый холеный молодой человек. Я, понятно, стушевался, потому что плед с меня немедленно свалился, а Вероника поперхнулась дымом.

Глава 12

- А я-то тебя ищу... - сказал молодой человек, слегка высокомерно и в нос, - А ты тут развлекаешься.

- Не валяй дурака! - серьезно сказала Вероника, затаптывая окурок, - Когда ты встал?

- Вчера вечером. Где ты была?

- Я не могу тебе сейчас сказать. - Сказала Вероника и показала на меня глазами.

- Он что, имеет какое-то значение? - молодой человек окатил меня взглядом, как ушатом презрения. - Не могла подобрать кого-нибудь более безопасного? Или по приключениям соскучилась?

- Э.. как ты сказал, тебя зовут?

- Андрей... - буркнул я, сражаясь со вторым рукавом. Рукава были узкими и какими-то непроходимыми.

- Ты даже не знаешь, как его зовут? Впрочем, я не удивлен... - протянул он. Теперь Вероника стушевалась.

- Я просто подобрала его на дороге.

- Вот именно.

- Вот именно! - с вызовом сказал я, наконец справившись с рубашкой и придерживая не застегнутые джинсы руками. - Именно что подобрала.

- Вот-вот.

- Нет, правда, - Вероника слегка оробела от моей наглости, и, видно, подумывала, а не предоставить ли мне мое спасение в мои собственные руки. То есть не вытолкать ли меня взашей отсюда.

- Не удивлен.

- Его пытались съесть зомби!

- Ну и что?

- Да будь ты человеком, она меня спасла, между нами ничего не было! Если ты, конечно про это подумал. - неосторожно сказал я, на что молодой высокомерный человек от души рассмеялся.

- А он дурак, а, Донна! Ну, давай, дурак, знакомиться. Меня зовут Петер.

- Петя? Я Андрей. Я не могу сказать Вам правду, как я там оказался. Просто большое вам спасибо за помощь. Я пойду. - я помахал им обеими руками и собрался было выйти. Но Петер взмахом длинной длани остановил меня.

- Куда же ты? Только познакомились!

Вероника пыталась было протестовать, отчаянно показывая мне руками отказываться и немедленно бежать. Съест он меня, что ли? Может, рассказать им все? Авось помогут! Но я не успел. Петер властно потянул меня на выход и глаза его в подступавшей темноте отсвечивали красным.

И тут я понял. А я еще взывал к его человечности! Да это парочка вампиров, причем самого высшего уровня, их от людей уже и не отличишь, они столько лет прожили, что мне и не снилось! Чем дольше вампир живет, тем он сильнее, выше по социально-аристократической лестнице и больше похож на человека. И тем меньшего подвоха хочется от него ждать. И тем страшнее - когда ты видишь примитивного вампира, ты знаешь, что живет он на инстинктах - захотел -сделал. А от аристократии ждешь философского отношения и понимания. Ан нет! Аристократии побоку условности хорошего воспитания, они с давних пор играют во вседозволенность. Они устраивают охоты, причем порой дерутся и грызутся, словно стая шакалов, и их это не смущает. Мне даже кажется, что со временем старые вампиры впадают в детство, подобно нашим старикам, и снова становятся примитивными, живущими на инстинктах.

Мы вышли и сели в машину. Меня начинала бить мелкая неудержимая дрожь. Вероника тоже была не в особенном восторге от моего присутствия. Наверное, ее брат, а это наверняка он (Когда встал? Не встал, а восстал!) был сильным вампиром, одним из старших вампиров клана, хоть и выглядел достаточно молодо. И такое близкое знакомство несло в себе определенного рода опасность.

Мы сели в машину Вероники, причем мне пришлось сесть вперед, рядом с Петером, занявшим место водителя. Тронулись молча, я старался не выдавать своего беспокойства и не крутить головой, и оттого, наверное, так и не узнал, на какой машине приехал Петер.

Вскоре показался город. Петер вел одной рукой, изредка слегка касаясь рычага переключения скоростей, Вероника сидела, уставившись в окно, нервно перебирая пальцами по стеклу.

Ночной город сиял разноцветьем огней. Я уже и забыл, как красивы большие города ночью. Мой город был маленьким и захолустным, но мне в нем было хорошо. В таком большом городе я даже не знаю, есть ли место волколаку. Слишком уж светло, мало тени, негде укрыться. Ух ты! Я уже начинаю мерить жизнь чужими категориями. Надо же, как быстро я обвыкся среди волколаков.

Мой бок, уснувший было во время одевания, заболел с новой силой. Я скрючился на сиденье и Вероника нервно спросила меня сзади:

- Ты что, помирать собрался? Не вздумай! Нам только трупов здесь не хватает.

Петер равнодушно сказал:

- Ну все, приехали. - и мы вышли в ночь.

Здание больше напоминало замок. Высокое, с узкими оконцами, завешенными темным, прикрытыми ставнями. А чего же еще ждать от вампиров? По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж и там, в маленькой комнатке, где меня усадили дожидаться своего часа, Вероника со злостью сказала мне:

- Ну что ты за человек?! Не успел появиться, как влип во все, что можно. Сейчас соберут совет, будут решать, что с тобой делать. Ну зачем я остановилась!

- А что такого страшного? Я могу уйти, спасибо за все, мне уже лучше. Кроме того, сомневаюсь, что в обмен на совет мне предоставят квалифицированную медицинскую помощь. В которой, кстати, я очень сильно нуждаюсь.

- Дело не в тебе. Это все из-за меня. Это меня потянуло на подвиги...

Договорить она не успела, в дверь вошли трое старцев. Стариками их никак не назовешь - высокомерные взгляды, горделивая осанка и брызжущая через край спесь выражали их причастность к высшей вампирьей аристократии. Ну все, я попал. Сожрут меня сейчас, как пить дать.

- Как вы, собственно, молодой человек, оказались рядом с нашей девочкой - спросил правый, с небольшой бородкой.

- Совершенно случайно. Я лежал в кустах, она соблаговолила остановить машину и спасти меня от неминуемой смерти, - сказал я. - Я сам, собственно, ни на чем не настаивал.

- И что вы намерены дальше делать? - спросил второй, посередине.

- Вообще-то я с самого начала был намерен пойти куда-нибудь подальше, но меня привезли сюда. А так как из меня сейчас вытечет вся кровь и я точно вам не пригожусь, то, с вашего разрешения, я все же пойду, - сказал я и прикусил язык.

- Вот как, значит, не пригодитесь? А мне все же кажется, что вы нам очень полезны. - сказал левый и лысый.

Я сидел, прислонившись к стене. Мой каземат был довольно просторным, словно здесь собирались содержать по крайней мере слона. На роль слона я весьма условно подходил, а посему чувствовал себя довольно неуютно - на охапке сена и с пустым желудком. Уж лучше бы я был слоном...

Да что же это за жизнь такая! Сначала отсылают к своим, потом выясняется, что свои мне вроде бы и не свои, потому что преследуют без объяснений, а теперь и совершенно чужие и посторонние засаживают меня в свое подобие тюрьмы. Наверное, это своеобразная холодильная камера - чтоб не испортился. Посижу-посижу, да и сдам всех. А потом меня и употребить можно...

Сидеть у холодной стены было крайне неудобно и я попытался зарыться в сено. К сожалению, никто не позаботился о комфортабельности моего очередного пристанища, впрочем, как и всегда, поэтому я даже не особенно огорчился, когда понял, что сена явно маловато для того, чтобы в нем можно было спать. Кое-как пристроился, чтоб не задувало на открытые участки моего тела и тут дверь открылась и Вероника тихо позвала:

- Эй, Андрей! Выходи.

- Ты что, мне побег устроила?

- Да нет, какой там побег... У нас такие сторожа, что не то что чужой - своему не пройти. Совет старшин решил, что с тобой делать.

- Ну и?

- Жить будешь.

- А с кем?

- Дурак. Просто жить. Мало?

- Ну спасибо, я вообще-то и так жил.

- Если учитывать перспективу быть убитым - это не такой уж плохой выход.

Она привела меня в очередную лишенную всяческих удобств комнатушку. Одинокая кровать с тонким одеялом и жидкая подушка лишили меня последней надежды.

- А есть дадут?

- Дадут. Ты только не сопротивляйся. - Она вдруг показала пальцем на стену:

- Ой, смотри...

Машинально я повернулся, уже чуя какой-то подвох, и ничего не увидев, резко обернулся:

- Ну там же нет ничего!... - и увидел бледное лицо Вероники всего с сантиметре от своего. Она захлопнула раскрытый рот и сказала:

- Какой ты неудобный... ну ладно тебе, давай по-хорошему, я тебя укушу и все... тебя оставят с нами, раз уж ты затесался...

- И что, выпьют до дна? - я отступал, совсем забыв, что уже давно ночь, и что я иногда оборачиваюсь. Вероника наступала, ловила меня за руки и тянулась ко мне губами. Что-то мне в последнее время не хочется ни с кем целоваться...

- Нет, тебя тоже сделают вампиром... ты еще не понял? Мы - большая дружная семья. Я попросила за тебя, тебя согласились принять, нам нужна свежая кровь. Уже совершили все обряды, формальности, осталось только тебя укусить.. завтра ты станешь одним из нас.

- Почему же завтра?! - я ткнулся спиной в стену и пополз куда-то. Наверняка в угол. Когда в комнате есть стена, значит у нее есть как минимум один угол. Вероника уже совсем близко подошла ко мне, я даже не мог ее оттолкнуть - мне было беспомощно страшно. И уже коснувшись моего лица холодными губами, она резко оттолкнулась от меня, потому что отталкивать меня было некуда - уже пришел в свой угол.

- Ты!.. - недоверчиво-удивленно вскрикнула она. - Ты!! Ты вампир?!! Чего же ты молчал! - и чиркнула зажигалкой. В свете огонька она отступила еще больше и бросила в меня зажигалкой. Я щелкнул клыками. На моем затылке шевелилась шерсть - сотни маленьких шерстиной, которых так испугалась молодая вампирша.

- Скотина! Ты волколак!! Помогите!! - и метнулась к двери.

- Стой!

Теперь я ловил ее руки. Она отбивалась и визжала, и я, боялся, что кто-нибудь из охранников - должны же быть какие-то охранники, раз она сама об этом сказала - ворвется и тогда никакого диалога не будет. Меня порвут на сувениры и все. Зажав ее, бьющуюся от страха в истерике, в угол, я скрутил ей руки за спиной и сказал:

- Не замолчишь - горло перегрызу. Только в волколаков, знаешь ли, не превращаются. Это у нас спонтанно-наследственное.

Она окаменела, сжавшись в маленький рыжий комочек.

- Я не хотел становиться вампиром, подтвердишь потом. И к вам соваться тоже не хотел, вы меня сами сюда привели. Мне просто нужно было выжить и попасть в город. Ты меня спасла, большое тебе волколакское спасибо, только это все. Никакое другое добро мне не нужно, благотворительность плохо пахнет и я не люблю в ней пачкаться. Выпустите меня и я пойду. Замок ваш мне не нужен, не нужен он и остальным волколакам. Они вообще очень мирные, эти волколаки, если их не трогать, я вот, например, целых полгода с ними прожил, и ничего, представь себе...

- Где ты с ними прожил?.. - спросила Вероника, моментально переставая быть испуганной насмерть. Вот чертовка, притворялась!

- В Караганде. Так я тебе и сказал.

- Почему ты сразу не сказал, что ты волколак! Я бы тебя там и бросила.

- Потому и не сказал. Очень жить хотел. И сейчас хочу. Что за чертово время! Все только и знают, что гонять меня ни за что. И хоть один бы меня спросил! Как вы мне надоели уже. Немедленно выпускай меня отсюда! Ни видеть вас больше, ни знать про вас не хочу. Дайте мне велосипед! И к черту вас!

- Совсем дурак! Кто же тебя теперь выпустит? Все разведал, высмотрел. Тебя теперь точно выпьют.

- Не выпьют. Если ты пойдешь со мной.

- Никуда я не пойду! - огрызнулась она. Я схватил было ее за руку, собираясь выйти под ее прикрытием, но не успел. Она хлопнула меня по лицу крылом (и когда только успела перекинуться!) и я, машинально, на полном автомате, тоже ударил ее. Конечно, по отношению к девушке это было несколько некрасиво, но, учитывая то, что она была не совсем девушка, особенно сейчас, и то, что она собиралась со мной сделать (что по ее мнению, кстати, было великим благодеянием) это было самым простым и верным. Она отлетела на кровать и заплескала крыльями, сбивая одеяло на пол.

- Послушай, я не просился к вам сюда. И я не собираюсь здесь оставаться. Последнее время я действительно жил с волколаками, и они многому меня научили своим гостеприимством, сами того не сознавая, в частности спать вполглаза и слушать в оба уха. И я не хочу снова оказываться во вражеском стане. Я просто хочу спокойно выйти отсюда. И ты мне в этом поможешь...

Похоже, она не очень-то слушала мои разглагольствования, а обдумывала план побега. Скрипнув когтями (и не маленькими!) по стене, большая черная летучая мышь поскакала к маленькому окошку. Интересно, как она в него протиснется?

Вопреки моим ожиданиям, она легко проскользнула в узенькое окошко и исчезла. Улетела, наверное. Все...

Нет, не все. Я подтащил кровать к стене и поставил стоймя. Но взобраться по ней было не так просто - мне не хватало сил. Я подумал минутку и вообразил, что за моей спиной стоят полчища вампиров, но этого хватило только на шерсть на загривке. Что же делать? Без дополнительных лап и сил мне не взобраться до окошка. И тут...

Мне помогли мои тюремщики. За спиной скрипнула дверь, и я, обуреваемый ужасом, моментально подпрыгнул на всех четырех лапах, взлетел по отвесно поставленной кровати и чуть было не вывалился в щель окна. Я висел на уровне десятого этажа...

Меня вытаскивали за ноги, раздирая остатки рубашки. Я метался в их руках, пытаясь перекинуться обратно в человека, но страх мой был настолько силен, что у меня ничего не выходило.

Меня втолкнули в узенькую каморку со связанными за спиной руками - в один ужасный момент страх уступил место ярости и я снова стал двуногим прямоходящим. Это не пошло мне на пользу - переволакивать меня стало не в пример легче. Все мои попытки договориться ни к чему не привели - меня просто никто не слушал.

В моем новом узилище было теснее некуда. Какой-то убогий неполный метр и бесконечная стена в перспективе. И темно - страшно темно. А со связанными руками совершенно невозможно перекинуться, не рискуя напрочь вывернуть себе суставы.

Я брел по коридору вслепую. Натыкался на стену плечами, поворачивал, и снова, через какое-то время натыкался на стену, и снова поворачивал... в конце концов я забрел в тупичок. И тут я взвыл. Затекли вывернутые руки, раскалывалась голова, я был изрядно голоден и зол. После серии акробатических упражнений, которые крайне ограничивало стесненное пространство, я бросил бесполезные попытки. Ни протереть веревку о стену, ни развязать узлы, ни вывернуть руки вперед ввиду весьма тесного пространства было невозможно. И тогда я открыл глаза.

Глава 13

Из-за того, что я все время находился в темноте, сейчас мои глаза не видели абсолютно ничего. И в то же время я понимал, что что-то изменилось. Чуть позже, когда глаза немного попривыкли, я увидел где-то сбоку слабый свет. А еще немного погодя - что мой коридорчик вовсе не такой уж и узкий и не такой уж тупиковый. Во все стороны от него отходили многочисленные коридорчики, такие же узкие, но это был хоть какой-то шанс. Да уж, такие мои тюремщики безголовые, чтобы давать мне какой-то шанс... но, в конце концов, что мне терять? И я свернул в первый попавшийся.

После продолжительных блужданий, в процессе которых я успел перевспоминать многочисленные эпизоды моей сознательной жизни, я понял, что, как все заблудившиеся люди, хожу по кругу. Наверное, это какие-то катакомбы, специально для всякого рода врагов - тех, кого убивать себе дороже, а ни выпустить, ни оставить в живых нельзя. Тут должны быть полчища скелетов - или у них совсем нет врагов.

Я решил поворачивать всякий первый поворот только направо. Потом каждый второй налево. Потом по очереди - направо, второй налево, третий направо, первый налево, а под конец и как попало. И снова пришел в тупик. Но в этом тупике была вода. Тоненькая струйка стекала по стене и образовывала крохотную мутную лужицу, но я ей был безумно рад. Вволю напившись, я сполз по стене и сел на пол. Затекшие руки перебросил вперед - стало намного просторнее, я мог даже вытянуть ноги от стены до стены. Отдохнул немного и стал грызть веревку зубами. Узлов было много и ни один я ослабить не мог, приходилось элементарно жевать. Вдоволь наевшись веревки, я стал думать. Мокрая веревка намного плотнее сухой. Пока я ее жевал - она размокла. Надо подождать, пока высохнет, тогда можно попробовать ее разорвать. Но это слишком долго, кроме того, я опять захочу пить, веревка скорее всего намокнет и тогда начинай сначала.

Я крутил руки в разные стороны, растер кожу веревкой и, в конце концов, немного расслабил натяжение. Теперь наоборот, я намочил руки, извозившись в грязи, и смог вытянуть нещадно болевшую кисть из веревочных пут.

Ура! Я буду жить. И я уснул.

Сны, как всегда, в критических ситуациях мне снились неоднозначные. Старый папаша-вампир предлагал, даже настаивал на женитьбе меня на его дочери, которую нежно звал Белкой. Я, в костюме с бабочками (!), пытался снять кольцо с пальца и с ужасом думал, что теперь придется грызть палец...

Когда я проснулся, то сразу же стал жадно пить, прихватывая языком грязь. Я снова стоял на четырех, и, кажется, знал, что делать дальше.

Как волколаку мне было гораздо проще в волчьем обличье. Я приобретал многочисленные преимущества - обостренный нюх, слух, совершенно другое, более полное мироощущение, словно не ракурс зрения менялся, а менялось само пространство, приспосабливаясь под мой рост. И сейчас я уже не чувствовал себя таим беспомощным. Может, этот мир и вправду полноценно принадлежит лишь волколакам?

Я принюхался. В спокойном состоянии я улавливал сотни тысяч посторонних запахов, но не обращал на них внимания - просто знал, что где-то что-то есть, учитывал это краем сознания, даже не задумываясь об этом. Сейчас же, в момент напряжения, я концентрировал внимание на запахах живых существ. И ничего не унюхал. Зато не чувствовал и запаха тления. Значит, никто здесь не умер. Это очень здорово! Потому что я чуял свежий воздух и пахло так, как ни в каком случае не может пахнуть в подвале. Пахло солью. Именно той, свежей, морской солью. Не тухлой стоячей морской лужей, а вольной водой. И я, уткнувшись носом в пол, упиваясь запахом практически свободы, рысью побежал по коридору.

Не так уж долго мне пришлось бежать. Становилось все светлее, хотя волчьими глазами я и так прекрасно видел, и коридоры были не такими тесными, но опускался потолок. На полу появился песок, и с каждым шагом его было все больше. Коридор потихоньку становился наклонным и я перебирал лапами, чтоб не съехать по песку.

Вышел я к решетке. Частая, мне даже головы не просунуть, она отделяла меня от побережья. Совсем недалеко впереди, метрах в десяти, практически рукой подать, было море. Наверное, это то самое море, через которое меня перевозили на пароходе. Вот удивился бы катерщик, видя меня на свободе! Хотя, это, наверное, другой берег, что здесь делать катерщику. Значит, чтоб попасть в свой город, мне придется перебираться на тот берег. И в этих размышлениях я совсем забыл, что все еще сижу за решеткой.

Я решил подкопаться под решетку, вырыл огромную яму, но решетка, как оказалось, была вровень с полом, находившимся далеко внизу. И это вовсе не потолок опускался - со временем пол занесло песком с моря, уровень пола поднялся и скрыл настоящий, каменный. Я сел на хвост и задумался. Вот-вот я снова стану человеком, но и в таком обличие не смогу пролезть между прутьями. Зато...

Я вскочил на ноги. Снова абсолютно голый - но это сейчас волновало меня в последнюю очередь. Ощупав дверь со всех сторон и с замиранием сердца обнаружил, что она вовсе не заперта, а просто занесена песком и камнями. У нее вообще не было замка, только петли. И тут я понял весь жуткий смысл этой незапертой двери - утомленный заключенный засыпал у решетки, а потом прилив топил его - выбраться из закоулков туда, наверх, не представлялось возможным. Вода, видимо, поднималась так быстро, что бедолага ничего не успевал сообразить. А куда же потом девался труп? Ответ пришел сам собой - из водорослей в углу высунулась клешня и пощелкала перед пальцами моих ног, едва не отхватив кончик пальца. Прожорливые песчаные крабы могли разделать под орех довольно быстро, а море уносило останки - им должно быть несложно протиснуться между решеткой.

Я снова принялся копать, теперь приходилось труднее - песок нужно было отгребать далеко назад. Кроме того, я лишился лап и у меня не было никаких инструментов под рукой. В конце концов я выловил песчаного краба и с мстительным наслаждением разодрал его панцирь на две части, с помощью которых работа пошла не в пример быстрее.

Дверь я откопал, но встала другая проблема. Вопреки законам логики дверь открывалась наружу. Хотя нет, все правильно, если бы она открывалась внутрь, коридор давно бы забило всяким морским мусором. Но, по крайней мере, мои старания были бы не напрасными.

Пришлось вгребать песок внутрь. Я уже натаскал полный до потолка коридор сзади. Нужно было торопиться - как бы не начался прилив, тогда мне точно крышка - убежать в коридор на безопасное расстояние я уже не смогу, а откопать проход не успею. К тому же песок все время осыпался снаружи. Но, к счастью, подступающая опасность смерти придала мне остроты ощущений и через какое-то время я ощутил, что копаю уже на четырех. Дело пошло медленнее, зато и усталость куда-то испарилась. Наконец, толкая плечом дверь, я смог открыть ее на ширину собственного волколакского плеча. Ура, свобода!

Вода была еще далеко, но кто знает, как долго можно было провозиться с этой дверью? Я поспешил на берег.

На берегу меня ждало разочарование. Я принюхался и почувствовал запахи, относимые морским ветром - запахи ненавидимых мной волколаков. В большом количестве. Я взвыл.

Делать нечего, я развернулся, дал круг по берегу и решил бежать подальше от этих запахов. И, уже продираясь сквозь кусты, я понял, что сейчас начну есть кусты. Я был настолько голоден, что и в самом деле стал жевать траву под ногами, обрывать какие-то сомнительные ягоды с куста. И внезапно, каким-то шестым волчьим чувством почуял за спиной чей-то взгляд. Резко обернувшись, я увидел волка. Волк не был напряжен, он легко стоял, гордо подняв голову. Я пошел на него, вовсе не собираясь прогонять, но он понял меня по-своему. Эх, не до конца изучил я волколакский этикет - на него детишек водят, а мне было стыдно с детьми заниматься, вот я и не знаю теперь, угрожаю своим поведением или нарываюсь на неприятности. Волк поднял хвост палкой и тоже пошел на меня. Чтоб не терять позиций, я опустил голову и взрыкнул, вздыбив шерсть на загривке. Вот это точно угроза, этого только дубина не поймет, но уж лучше действовать известными методами, тогда по крайней мере знаешь, за что получишь.

Волк тоже пошел на меня, выставив правое плечо. Так мы немного покружили, после чего волк внезапно принялся меня атаковать. Я уклонялся, а потом мне надоело без толку скакать, я устал, мне было не до игрищ. Я просто прыгнул на него и схватил за горло. Противник этого явно не ожидал, он стал отбиваться лапами, даже не пытаясь кусаться. Я слегка придушил его и отпустил. Волк захрипел и на полусогнутых отполз в кусты. А я, спокойно пройдя по его следу вошел в лес.

От боевых действий мой аппетит еще больше дал о себе знать и я буквально исходил слюной. Мой нос поймал съедобный запах... я опустился на пузо и ползком принялся принюхиваться. Запах сместился. Я повернулся ему вслед и сквозь кусты увидел оленя. Он был ранен, очевидно тем самым волком, что крайне облегчало мою задачу. Я просто кинулся на него и в двух своих прыжках на его четыре из последних сил свалил его с ног. Запах свежей крови просто помутил мой рассудок, и я, как настоящий зверь, стал грызть мясо. Но, как настоящий кретин, даже не подумал предварительно убить свою жертву и олень долго и надрывно плакал.

Вдоволь нажравшись - другого слова просто не подберу - я от жадности решил свою добычу унести на себе. Браво закинув оленя на плечо, я присел под его тяжестью, но потащил. Впрочем, протащил недолго, выбился из сил. Только потом сообразил, что туша долго не протянет - погода стоит теплая, а я уже - наевшись - не такой уж зверь, чтоб есть тухлятину. Пришлось бросить, хотя от жадности я все же оторвал переднюю ногу. Но и ее пришлось бросить - на запах слетались многочисленные осы. С сожалением я закинул ногу в кусты.

Спустя какое-то время мне стали попадаться признаки близкого человеческого жилья. Консервные банки и пластиковые пакеты были прямо на каждом шагу. Пришлось пробираться кустами - все-таки я уже был на двух ногах, нужно соблюдать приличия. И вскоре я набрел на дом.

Он стоял совсем близко к дороге, по которой проходило оживленное транспортное движение. Все-таки без одежды не обойтись. Но тут мне пришла в голову еще одна спасительная идея. Я опустился на четыре лапы и представил волколаков за своей спиной. Потом зомби. Потом человека с ружьем. Сзади и впрямь что-то зашуршало, и я запоздало обернулся.

Сзади стоял мальчик лет тринадцати. Он совсем меня не боялся и с интересом смотрел, как я пытаюсь задом заползти в кусты. Потом позвал:

- Эй, иди сюда! Шарик! Бобик! Как тебя, Пират!

И то, что он случайно угадал мою кличку просто пригвоздило меня к месту. А потом я поджал хвост и вылез из кустов. Мальчик был просто в восторге. Он смело протянул руку и погладил меня по голове.

- Будешь жить с нами? Мама будет против, но папа, наверное, будет рад, нам трудно без собаки.

О-о! исполнять роль любимой собачки - это вовсе не мое! Увольте, и вообще, мне нужно идти. Я махнул хвостом, исполненный самых прямых намерений попрощаться, но мальчик расценил этот жест по-своему:

- Ты тоже рад? Мы будем тебя хорошо кормить, мы любим собак. Пойдем со мной к папе. Пойдем, - и он призывно похлопал себя по ноге. Я повиновался.

Папу мы нашли перед домом - он укладывал снятый недавно дерн. Ненавижу эту газонную траву - живучая, как паразит, срастается корнями намертво и, на мой взгляд, душит землю. Папа был добродушный толстяк, он сразу же преисполнился доверия ко мне и тоже погладил меня. Потом осмотрел мои лапы и заметил веревочку с биркой.

- А он и вправду Пират! Смотри, и жетончик есть. Регистрированный! Ну, молодец, Пират, что сам пришел. Сейчас по всему району травят, а тут ты под защитой. Лекс, отведи его за дом, накорми... и надень ошейник.

- Сантин? - мальчик очень расстроился.

- Ну, у нас же нет пока другого. Потом купим, а сейчас ему же нельзя без ошейника, убежит.

И чего, ошейник меня что, держать будет? Сейчас, соблюду правила хорошего тона и убегу. Есть я все равно не хочу. Но, уже зайдя за дом я понял, что хочу пить. А там стояла замечательная миска, которую мальчик Лекс наполнил дома водой. А почему дома - во дворе в двух шагах есть кран? - подумал я, когда ноги мои потихоньку разъехались, а глаза закрылись.

Проснулся я уже на цепи. Ошейник был строгий, тугой. Он давил на горло, затрудняя дыхание и впивался в кожу. Я взвыл. Мальчик из шланга полил меня водой и наставительно сказал:

- Все равно тебя отравили бы. Сейчас всех подряд травят. А нам собака нужна. Нашего вон отравили. А без собаки никак. А ты хороший, мы собак любим. Ты только лай, лай погромче. Пусть боятся.

Малолетний дебил! Ну как тут не выражаться? Заманил меня, неопытного, стоит над душой и насмехается. Я кинулся к нему, но цепь была неумолима - до негодника я не добрался добрых полметра. Полаял на него и пошел обратно, осматривать будку. Смиряться я, конечно, не собирался, но не оглядывать же предстоящее поле брани у него на глазах! Мальчик выключил воду, постоял еще немного, видимо, чтоб убедиться, что я не делаю никаких членовредительских попыток сбежать, и ушел, наверное, докладывать.

Я осмотрел крепления цепи, потом всю цепь. Потом пробежался на максимальной длине. Потом обнюхал все вокруг - это нужно было сделать с самого начала. Здесь явственно пахло смертью. Их собаку отравили? Прямо на цепи? Или они все же спускали ее иногда? А когда они планируют меня спускать? Через год? Через два? Когда я и впрямь научусь гадить как собака и не стыдиться? Фиг вам. Если бы мне попалась отвертка, я бы в два счета выкрутил звено. Но для этого нужны руки. А для этого нужно, чтоб на шею не давил проклятый ошейник. Если бы я мог сейчас спокойно перекинуться обратно в человека, я, скорее всего, просто снял бы с себя ошейник, в конце концов, отстегнул бы карабин. Но я не могу.

Ночью я оторвался по полной. Я выл. Надрывно, с плачем и большим удовольствием, так, что охрип наутро и даже лаять не мог. Зато дрых без задних ног и не видел своих мучителей. И уж тем более ни о чем не думал. Да и моим хозяевам было не до меня - они тоже полдня проспали. Еще бы, я им такой концерт устроил - заливистый, на зависть всем окрестным псам. Ни одна сволочь мне не подпевала. Только под утро я понял, почему все собаки молчали. Они переваривали новость, что у них в округе появился волколак. Наверное, наши голоса сильно отличаются - я чувствовал, что они меня боятся, настолько властным и самоуверенным было мое сольное пение. В чем я очень скоро раскаялся.

Глава 14

Вечером Лекс принес мне воды. Я вывалил язык и добродушно помахивая хвостом подошел к миске. Отошедший на безопасное расстояние, Лекс с интересом наблюдал за моей реакцией. Ожидая самого худшего, я осторожно понюхал воду. В прошлый раз я ничего такого не думал и мне в голову не пришло осторожничать. Сейчас я издалека принюхивался и искал чужой запах. Вода пахла водой. Лучше бы он поесть принес. Я стал пить, и уже падая, подумал, что это еще, оказывается, не конец...

Лапы не слушались. Они упорно разъезжались и не хотели меня держать. Глаза слипались. Изо всех сил я пытался удержать уплывающее сознание. Но в глазах скакали маленькие Лексы, вокруг вертелись хороводы собак. На небе было семь лун. Я тряс мордой. Практически уже придя в себя я бессознательно сунул морду в чашку с водой и полакал. И тут же все вспомнил. Но было уже поздно, я опять нахлебался отравы и теперь мои ноги снова самостоятельно выполняют какие-то сложные кульбиты. А вместе с ними и хороводы собак вокруг меня. Я шумно вздохнул и безмолвная собачья свора подалась назад.

Так это мне не кажется! Какая прелесть! Они пришли на меня посмотреть - на жалкого волколака, пойманного за глупость и посаженного на собачью цепь. Наверное, здесь так принято - сажать на цепь. А потом травить. Если собачка не подойдет.

Собачий круг молчаливо взирал на мой позор. А потом они как-то все и сразу двинули ко мне. А я боролся с сознанием, стараясь его удержать. Бой был неравен. Сознание обладало собственной свободой воли, в отличие от меня.

Собаки надвигались огромной, страшной массой, уже полностью безликой - темной полосой с бахромой ушей. Я лежал на боку, вывалив язык и подергивал лапами. Моих усилий хватило только на то, чтоб из положения на боку оказаться в положении на пузе. Но это было еще более унизительным, словно я прошу пощады.

Меня спас мальчик. Он вышел во двор и спугнул собак. Миг - и двор был абсолютно, первозданно пуст. Лекс даже ничего и не увидел. Зато я смог спокойно вздохнуть - собаки больше не вернутся. По крайней мере, сегодня.

Я спокойно проспал всю оставшуюся ночь. Если бы собакам пришло в голову вернуться, они бы разорвали меня на клочки и я бы не проснулся. Зато утром у меня был готов план.

Я вылез из будки. Я весело помахал хвостом. Я сел в лужу. Я развалился на солнце. Бесполезную собаку бессмысленно держать. Пес должен охранять. А я не буду. Зачем мне делать чужую работу? И я старался как мог. Я бегал за соседскими ребятишками и скулил. Я валялся кверху пузом. Я чесался и грыз живот - может, у меня блохи и чесотка? Потом стал убегать от миски с водой - а может, это бешенство. Я испробовал все. Даже голодовку. Я лизал руки - и мне было противно. Я плевался от брезгливости, меня выворачивало, когда приходилось подбирать с земли куски. С грязной, пыльной земли. Я стыдливо забегал за угол будки по своим собачьим делам. Я делал все, что мне только приходило в голову, чтоб убедить их в собственной никчемности. Я провел так восемь страшных дней. И восемь ужасных ночей. Потому что по ночам ко мне приходили собаки.

Они сидели страшным полукругом. Они смотрели на меня и не моргали. А я, забившись в угол будки, со страхом думал, что будет, если им в голову придет напасть на меня. Я сидел, и мучился от жажды, потому что боялся пить воду по вечерам. На восьмую ночь я притворился спящим - вчера я не выдержал и напился воды, и не заснул - мои хозяева решили больше не поить меня снотворным, видимо решили, что я уже привык - и подкараулил собак. Они долго собирались по одной и тихонько смотрели на меня, не решаясь приблизиться. А я скашивал глаз и молил собачьего бога, чтоб не позволил им увидеть отблеск луны в моем зрачке. Наконец, одна самая наглая собака сделала первый шаг, и я смог насладиться триумфом. Она как-то уж совсем неосторожно подошла на целых полметра ближе, чем могла себе позволить. Остальные как-то замежевались за ее спиной. И я сделал молниеносный бросок. Собака взвизгнула и забилась, я потряс ее за глотку и зарычал сквозь полную пасть. Оцепеневшие собаки не бросились выручать попавшую впросак подругу, они отошли на безопасное расстояние и стали брехать на меня. Их было много - теперь я смог сосчитать - их было девять штук. Девять дворовых беспородных и бестолковых особей. Десятую я держал за глотку. Она больше не билась, висела кулем у меня в пасти, и я потрясывал трофеем на страх окружавшим меня псам. А потом просто бросил и ушел в будку. Все собаки разом отступили еще дальше и в рядах началось движение. Я бы назвал это сомнениями. Моя пленница, еще не веря собственному счастью, отползла, и потом, поднявшись на ноги, стыдливо припустила с поджатым хвостом. А я, укрывшись в будочном мраке, вовсю упивался маленькой и бессмысленной победой. Свободнее я, конечно, не стал, зато сам себе доказал - я все-таки человек. Хоть и собака. Больше по ночам псы не собирались и не нападали тем более.

Это было очень трудно - мне, непривыкшему, все время находиться на четвереньках. Я до крови расчесал шею, пытаясь ослабить ошейник. Мне все время приходилось быть начеку - за мной следили из окна. Безумно хотелось лечь на спину и потянуться. Встать на задние лапы - о, я уже мыслю другими категориями! Я, наверное, уже привык... я даже постепенно совсем перестал выть. Я действительно стал охранять территорию - однажды во двор влезли мальчишки и Лексов папаша поколотил меня за то, что я не кинулся на них. Быть собакой было больно. Я перебесился. Я даже перестал думать, что я человек. Я мел землю хвостом за кусок. Я терпел поглаживания и почесывания за ухом. Мне и в голову не приходило укусить руку, гладящую меня. Это был второй месяц. А потом...

Однажды я проснулся и понял, что что-то изменилось. Утро пахло терпко и пряно. Листья враз пожелтели и посыпались. А из кустов на меня смотрел волколак. Насмешливо смотрел, даже улыбался. И тут меня прорвало. Я плакал, скулил, выл среди бела дня, рвался с цепи. Я надеялся на его солидарность. Но он вмиг исчез. Не повернулся спиной, не убежал, а просто пропал из моего поля зрения, как умеют только очень опытные и матерые звери. И мне даже показалось, что я его знал...

В ту ночь решилось все. Я почувствовал, что видимо так и умру на цепи. Что во мне уже пропало то стремление к авантюрам, которое помогало мне выжить. Что еще немного и меня можно будет скрестить с какой-нибудь болонкой, и я даже получу удовлетворение от чувства хорошо выполненного дела. И я решил, что заболел. Я повернулся мордой в угол. Я разбросал кости. Меня снова начало тошнить от вида еды в человеческих руках. Я выл, выл утром, днем и вечером. Но особенно я выл ночью. Я плакал, я звал волколаков на помощь. Я выл, лежа на боку и вытянув морду, разметая пыль усами. Мне было стыдно, и за свое подчинение людям - неплохим в общем-то людям, они меня не обижали, так, поколотили пару раз, и за беспомощность перед собаками - ведь прекрасно знаю психологию стаи, когда всего-то нужно - разбить ряды, выбив вожака. И за собственную глупость было стыдно. Я ведь сам был человеком. Когда-то. По крайней мере, мне так казалось.

Моим хозяевам концерт явно не нравился. Они поливали меня по старой привычке водой из шланга, но не особенно долго, потому что уже было холодно, а я даже не убегал и мог умереть от воспаления легких. Они швыряли в меня камнями, бутылками, но не сильно, потому что могли попасть. В общем-то они меня берегли. Наверное, им и впрямь нужна была хорошая собака. Но я-то был не собакой. Я почти волк. Я не могу на цепи. Да о чем я вообще рассуждаю! Я сошел с ума! Я три месяца просидел на цепи. Я три месяца позволял себя кормить. Кто я после этого?

И двое суток лежал, не двигаясь. Я даже пустил под себя лужу. Я вывалил язык и скулил с открытым ртом. Я почти не дышал, а потом долго судорожно задыхался пылью - я же лежал на боку, и любой выдох взметал пыль перед моей мордой. В общем, я потихоньку околевал.

Лекс сначала пытался меня расшевелить. Потом они всей семьей долго разглядывали меня. Потом вызвали ветеринара. Субтильный молодой человечек пощупал мне живот - я надул и напряг его из всех сил. Он заглянул ко мне в пасть - я дохнул на него и ему стало плохо. Он заставил меня встать - и под тяжестью цепи я прогнулся. Консилиумом решили меня пристрелить. Все лучше, чем если бы меня захотели удавить.

Лексов отец вывез меня в лес. Я лежал на заднем сиденье машины и пускал слюни. Честно говоря, мне смертельно хотелось есть. Я даже позарился было на огрызок яблока, брошенный Лексом под кресло, но момент не подвернулся. Меня выволокли за ошейник, привязали к дереву. Не знаю, на что я рассчитывал - на то, что меня просто выкинут, как ненужный хлам? Меня и впрямь собирались пристрелить. Лексов отец долго прицеливался, потом опустил ружье - у него тряслись руки. Наверное, так же он стрелял в отравленного Санту, чей ошейник я носил. Видимо, они на самом деле любили собак. Ему было трудно нажать на курок - это казалось жестоким к уже умирающей собаке. В конце концов он просто подошел и снял с меня ошейник. И тут уже я не смог ничего с собой сделать. Он просто сел, уронив ружье, когда я встал на ноги. Меня шатало - я все-таки был изнурен вынужденной голодовкой. Я встал в полный рост - как давно это было в последний раз! Лексов отец попытался снова навести на меня ружье, но я не дал ему. Я поднял руку, и он сразу потерял интерес к ружью. Похлопав его по плечу, я сказал:

- Спасибо. Вы меня очень выручили! - я поднял ружье, - Это я возьму собой, чтоб вы не соблазнились пальнуть мне в спину.

Он так и остался сидеть - напуганный и растерянный. А передо мной раскрывались сияющие перспективы - я снова на свободе.

Ружье я продал в ближайшем селении. Но сначала я украл ночью с веревок выстиранное белье.

Я упивался свободой. Я снова был самим собой. Я мог опуститься на четыре лапы. Совершенно свободно я мог теперь стать на все четыре. Я экспериментировал - в прыжке, на ходу, с открытыми глазами, с закрытыми, спиной вперед, ползком. И у меня все получалось. Достаточно было захотеть. И сразу мир вокруг менялся. Звуки приобретали направление, краски - объем, запахи - формы. И я был счастлив. Я снова чувствовал себя живым. Настоящим.

Дня через два у меня была первая удачная охота. Я поймал зайца. Правда, он верещал, пока я не пережевал ему глотку, но все равно это было достижение - я в момент упал на четыре лапы, кинулся в кусты, догнал зайца и на бегу схватил ему поперек спины. Заяц кричал, бил меня ногами, но я был счастлив.

Я шел наугад. Если по ходу мне попадался запах волколака, то я обходил его десятой дорогой. Очень мне не хотелось с ними встречаться. И уж тем более обнаруживать в себе полноценного волколака. И все было бы ничего, если бы эти запахи не стали попадаться мне все чаще и чаще. Тогда я резко свернул с тропинки между деревьями в сторону города. Там их точно нет.

Город не был особо гостеприимным. По улицам ходили полицейские, на стенах висели наспех прилепленные листовки. Кого-то задерживали, за кем-то гнались... Я шел и цепенел - ни денег, ни документов.

Ночью пришлось заняться грабежом. Я перекинулся и под прикрытием темноты выследил одиноко идущую женщину с сумками. Рассчитывая, что она автоматически будет защищать свое имущество, я в прыжке сорвал с плеча маленькую дамскую сумочку и дал деру. Правда, денег там было мало, но и то хорошо - я заплатил за номер в гостинице. А ночью во сне ко мне пришли волколаки. И я опять проснулся в ужасе. Заметался по комнатушке, весьма условно называемой номером. Мне казалось, я попал в ловушку, что выбраться отсюда уже не смогу. И тут в дверь постучали...

Я чуть не сиганул в окно, но в последний момент опомнился, памятуя о возможной высоте. Стуча когтями по полу, пытался спрятаться под кровать. В дверь постучали снова. Потом еще. Не дождавшись ответа, открыли своим ключом - это оказался портье в сопровождении полисмена. И они застали меня в весьма позорный момент - я снова пытался задом залезть под кровать. Полисмен сдернул покрывало с кровати и аккуратненько накинул его на меня. Под покрывалом я съежился, вполне оправданно ожидая самого худшего - что меня сейчас будут быть палками. Почему-то мне это казалось самым естественным.

Бить меня не стали. Вместо этого меня аккуратненько связали - опять! - в который уже раз! - и препроводили в местное отделение полиции. Там я, со связанными лапами, отлежался пожалуй часа два в камере с одиноким стулом, после чего полисмен развязал мне лапы и бросил пакет с одеждой. Пришлось вставать и одеваться. Потом ко мне пришли двое. И еще двое встали у дверей, предварительно поставив перед собой два стула. Первые двое сели на стулья и внимательно посмотрели на меня. И я, сев на стоящий у стены стул, тоже, не менее внимательно и заинтересованно, посмотрел на них. Так мы просидели бы довольно долго - я понял, что в данный момент мне ничего не угрожает и снова приобрел наглость - если бы не стул, на котором я сидел. Раскачиваясь на двух задних ножках недолго и упасть по неосторожности, что я и сделал. После того, как я оконфузился было бы глупо продолжать бравировать. Я поднял стул и спросил:

- Что вам угодно?

Они удовлетворенно переглянулись и правый сказал:

- Вы Пират?

- Я - ПИРАТ! - гордо сказал я. - Да, я Пират. Так что вам угодно?

- Вы знаете, мы теперь несколько не уверены, что вы именно тот Пират, который нам нужен.

- Пожалуйста! - сказал я, - Тогда я могу быть свободен?

- Нет. Вы все равно остаетесь волколаком. Проживание в городе волколаков воспрещено. Вас вышлют на Остров.

- Не смешите меня! Последняя собака знает, что это никакой не остров, - пренебрежительно сказал я. Они переглянулись.

- Ну разумеется. Этого никто не скрывает. Это название - Остров Седьмого Ветра.

Я зло молчал.

- Мы предлагаем Вам работу. - слегка прокашлявшись сказал правый. Каменные лица охранников смотрели в стену над моей головой. Левый заинтересованно смотрел на меня.

- В обмен на что? - вызывающе спросил я. Сейчас они скажут - на свободу. Нет, на жизнь - последнее время модно решать мою судьбу без моего участия. Словно без их персонального участия я копыта отброшу на следующий день. Когда уже меня оставят в покое!

- Мы настойчиво рекомендуем Вам не ёрничать, а выслушать наши аргументы, - сказал правый. - Мы понимаем Ваше состояние - но это вынужденные меры, мы не знали с кем столкнемся. - и, несколько повышенным тоном, - То, что мы предлагаем Вам работу говорит не о нашем к Вам благорасположении, а об исключительном Вашем везении. Вам выпала уникальная возможность...

- Когда Вы вернетесь на Остров, а Вы обязательно рано или поздно туда вернетесь, Вас конечно же примут за наблюдателя.

- Я знаю, - буркнул я, - Меня уже за него принимали...

- Что? Как? - переглянулись мои гости.

- Так. Что там дальше?

- Вот видите... Вам и терять-то уже нечего... Мы предлагаем Вам стать нашим наблюдателем.

- Это все здорово, - сказал я, вставая и заходя за стул. Вот вербовки я никак не ожидал. Шантажа - да. Хотя это и была вербовка путем шантажа. А чем меня еще взять? - Но я хотел бы...

- Это Ваше право, - сказал левый. Зовите нас Джонами Смитами.

Я чертыхнулся про себя.

- Я не хочу называть вас Джонами Смитами. Я хочу знать какого черта вы ко мне привязались. Кого вы тут представляете? Какую-нибудь правительственную организацию? И что мне будет, если я откажусь? Вы меня убьете? Или как вампиры - засунете в какие-нибудь катакомбы гнить до самой смерти?

Они снова переглянулись.

- Вы что, настолько близко знакомы с вампирами? - я прикусил язык. Ну надо же мне было ляпнуть...

- Тогда вам прямая дорожка именно к нам... - растерянно проговорил левый. - Мы просто не имеем права Вас упускать...

- Тогда скажите мне зачем именно я вам понадобился? - взрыкнул я. Они нервно заерзали на стульях и прижали руки к карманам. Правый к правому, левый - к левому.

- Вы же сами понимаете, между сообществами людей и прочими существующими на данный момент сообществами - вампиров, зомби, волколаков... и так далее...

- Что значит так далее? - нервно взвыл я.

- Это значит вам этого знать не обязательно. Так вот, между этими сообществами на данный момент происходит некая конкуренция. В некоторые моменты она бывает даже весьма неприкрытая. О господстве надо всем миром речи сейчас не идет, это скорее, ну чтоб Вам понятно было - захват территории. И нам важно знать, что происходит во вражеском лагере. К сожалению, из вампиров нам не удалось никого перевербовать...

- Значит вы предлагаете мне элементарно стать шпионом? А вам не кажется, что мир волколаков мне изначально ближе? Почему это я должен доносить на них?

- Ну, как мы уже поняли - вы не особо прижились там... И вы не очень-то стремитесь туда вернуться. Но так как вам все равно это предстоит, мы решили предложить вам работу.

- А с чего вы взяли, что мне будет выгодно на вас работать? Откуда вы можете знать, что я не откажусь.

- Вам нечего терять.

- Кроме моего имени.

- Вы уже его потеряли, когда Вас зарегистрировали как Пирата. О честном имени разговора вообще не идет. Зато вы можете помочь людям. В конце концов вы тоже были человеком, и мир людей вам как никому знаком.

- Ну да, конечно, тот самый мир, который отправил меня к черту на кулички... хорошо хоть вообще не убили. Кстати, эти люди, на благо которых я должен по-вашему трудиться, не так давно чуть не пристрелили меня, из благих намерений, между прочим. - злорадно сказал я, бесстыдно умолчав о подробностях.

Они промолчали. Правый после недолгого колебания продолжал взывать к моей совести.

- Вы можете помочь. Помочь людям сплотиться... - и, видя мое каменеющее лицо, поспешно продолжил, наверняка придумав на ходу, - с волколаками... для начала.

Так я ему и поверил. Особенно после высылки на этот, как его, остров...

- И что мне будет, если я откажусь? - с крайне заинтересованным видом спросил я.

- Вас отправят...

Хорошо не отравят...

- ... На остров. Как волколака. И мы гарантируем Вам не очень теплый прием. Мы сделаем все, чтоб вам так не понравилось...

- Что мешает нам вести себя с Вами как с полноценным наблюдателем? Со всем почетом и уважением... Навряд ли ваша жизнь от этого станет приятнее...

- И дольше. - добавил левый.

Я помялся для вида, а потом спросил:

- Ну а какие блага я получу, если соглашусь?

- Что? - вполне искренне удивились оба, - Какие блага? Вы бы еще зарплату попросили. Господин наблюдатель...

Меня поймали. Меня в очередной раз поймали в ловушку. И эта ловушка ничем не отличается от воды со снотворным. И я снова глупо попался.

Мой номерок снова был навешен мне на шею. На этот раз обошлись без строгого ошейника, надели толстую цепь. Со мной провели тщательный инструктаж. Мне назвали все места, где можно связаться с большой землей. И под конец один из "товарищей" похлопал меня по плечу и сказал?

- А я знал, что Вы согласитесь...

- Вернее вы знали, как взять меня за горло, - сквозь зубы проворчал я. Он усмехнулся:

- Ну, мы же не первый день работаем... с дикими зверями... наша работа сродни укротителям... никогда не знаешь заранее, какого зверя за негодностью придется пристрелить.

Глава 15

Я упал на лапы и вцепился в его штанину. Он взвыл, отпрыгивая. Я держал его мертвой хваткой, досадуя, что пришлось хватать его с такой неудобной позиции. Вот если бы я перекинулся стоя, я бы мог сразу взять его за горло. Но, к сожалению, я не успел. Теперь мне придется делать второй заход. И я подпрыгнул вверх, клацнул зубами перед его носом. Тот дернулся, упал. Я наскочил на него, встал всеми четырьмя лапами ему на грудь и зарычал, разбрасывая слюну, прямо ему в лицо. Он изменился в лице...

Что-то тихонько ударило меня в бок. Опять мой несчастный бок... что-то больно ожгло меня внутри... пришлось сдать позиции и свалиться навзничь...

... Надо мной стояло пятеро. Все с беспокойством вглядывались ко мне в приоткрытый глаз, поскольку я лежал на боку. Я моргнул. Стоящие дрогнули. Я приподнял голову. Меня осторожно приподняли и положили на живот. Второй мой глаз медленно открылся.

- Он плохо выглядит, - сказала Старшая. - Ему что-то вкололи.

Я открыл пасть и издал крайне неопределенный звук. Они переглянулись.

- Воды. Надо пить... - мне подставили миску с водой. Я обессилено уронил морду в миску и едва не захлебнулся. Меня снова уложили на бок. Я провалился в забытье...

Когда я снова пришел в себя, рядом никого не было. Я поднялся, накинул на себя покрывало и, хромая, вышел в дверь. Бок уже не болел, но неприятные ощущения остались.

Я снова был на проклятом Острове, среди своих чужих. Засланец. Шпион. И никто же мне не поверит, что я не был изначально наблюдателем. Меня встретили гробовым молчанием. Только какой-то волчонок ткнул меня носом в коленку.

- Это ты... - ошарашено выговорил Меченый. Остальные просто смотрели. Я кашлянул и сказал:

- Я знаю, вы мне не поверите... Но мне пришлось согласиться, чтоб меня просто не пристрелили. Я теперь числюсь официальным шпионом людей...

Все как-то неосознанно разом сделали шаг назад, словно я был заразным.

- Я не хочу доносить на вас. По большей части вы ничего плохого мне не сделали. Вы научили меня быть волком.Я хочу сказать вам большое спасибо. И я ухожу. Потому что не хочу вызывать у вас раздражения. И не хочу провоцировать вас на ненужные выпады.

Я повернулся, и, роняя покрывало, встал на четыре. Это был красивый ход - теперь все увидели, что я настоящий волколак. Я не имел к ним претензий. Я имел желание, чтоб меня оставили в покое. И когда я скрылся в лесу, позади меня не раздалось ни одного звука. Меня провожали молча.

Я мчал сквозь лес. Мне было больно и обидно, за свою неприкаянную судьбу, за все неудачи, постигшие меня, за волколаков, не признавших меня своим, за людей, которые никак не могли не воспользоваться ситуацией, за вампиров, которые безумно испугались меня, меня - жалкого волколака... Единственное, что у меня было моего - это моя волчья шкура. И теперь мне не хотелось с ней расставаться. Я чувствовал себя в ней, как в убежище, словно пока я в этом облике, меня никто по-настоящему не может обидеть, я был сильнее и крепче.

Мне пришлось нелегко. Наступали холода. И я никак не мог привыкнуть к постоянному ощущению голода, меня что-то ело изнутри. Моя шкура с каждым днем становилась все плотнее и тяжелее. Я рыскал по лесу, уходя все дальше от негостеприимного мира людей, волколаков и вампиров. И я не искал товарищества, союзников, помощников... я просто хотел убраться подальше. Мне было тяжело. Зверья в лесу было мало - сказывалось близкое соседство человеческого жилья. Я голодал.

На третьей неделе выпал долгожданный снег. Не то что бы я его особенно ждал, словно он сулил мне какие-либо преимущества. Наоборот, он крайне затруднял мою жизнь, но он все равно должен был выпасть. Так люди ждут переезда на новое место жительства. Никаких благ, сплошные неудобства, но раз уж все равно придется переезжать, пусть уж поскорее. Чем сидеть и ждать... неизвестно чего. Самое страшное в жизни - это неизвестность...

Снег выпал за ночь, сразу, резко. Погода была безветренной, и снег падал отвесной стеной, накрывая и скрывая все. Я лежал в чьей-то норе, высунув наружу кончик носа, на который падали маленькие холодные снежинки. И тут же таяли. Так тают мои попытки жить. Снежинке наверное тоже кажется, что она будет вечно падать. Но всему приходит конец, даже полету. Я свернулся в клубочек и засунул нос в мех. Пусть снежинки гибнут без моего участия.

Наутро мне пришлось свыкаться со следами. Идти в первый раз по снегу было тяжело, ноги глубоко проваливались, легко как раньше бежать уже не получалось. Пока вытащишь лапу, потом другую... потом ставишь на белое покрывало, а лапа проваливается...

И чужие следы пахли теперь по-другому. Терпко, морозно, свежо... наверное снег консервирует запахи. Хотя, конечно, старых следов здесь не может быть, снег-то только выпал. И я брел, рассекая брюхом сугробы. Шкура моя была густого серого цвета, чуть с ржавчиной. Лапы были красиво мохнаты, волосок к волоску. Я себе очень в этот момент нравился, особенно здесь, на снегу, я очень эффектно выделялся. И это меня сгубило...

Я бежал по следу за зайцем. Второй день вынужденной голодовки придал мне резкости и невнимательности. Не обращая ни на что внимания, я просто бежал, опустив голову к снегу, и держался за запах. И тут, совершенно неожиданно, впереди меня появился человек. Наверное он давно там был, просто я его не заметил, потому что был весь в голодном азарте выслеживания. Когда я понял, что непосредственно передо мной стоит человек, я оторопело остановился и поднял голову.

Человек стоял, нацелив на меня ружье. И хитренько так улыбался. Я сделал шаг назад. Вернее два шага, потому что одной лапой шаг назад не сделаешь. Попятился, то есть. Человек не пошевелился. Тогда я решил, что он просто меня отпугивает и сделал еще несколько нерешительных шагов назад, чтоб он со страху не пальнул. Вообразит еще, что я собираюсь броситься. Но он, как оказалось, вовсе и не опасался этого. Он аккуратненько перевел дуло вслед моему движению и спустил курок. Я метнулся вбок. И не смог удержаться, повернулся и понесся прочь. Разделся еще один выстрел...

Впереди послышался невнятный гомон. И в нос сразу ударил душный запах разогнавшихся собак. На меня шла псовая охота. Я свернул, пытаясь скрыться от преследователей... хотя кого я обманываю... собаки не хуже меня чуют добычу. И вот уже за мной несется свора, а вслед ей - несколько человек на лошадях, с их резким кислым духом и дробным перестуком копыт, проваливающихся в рыхлый снег...

Я знал, что мне никак не спрятаться. Но все равно нырнул в сугроб, предварительно сделав несколько бестолковых прыжков в разные стороны. Сугроб с мягким хрустом осел, накрыв меня с головой. Я повозился, пытаясь пробраться поглубже, как куропатка. Но то ли сугроб был слишком маленьким, то ли я слишком большим... снег раздался и я оказался единственным серым пятном в белоснежном лесу, где даже стволов деревьев не было видно из-за налипшего снега. Пробежавшие было мимо псы немедленно развернулись и я опять в кольце...

Подоспевшие люди наблюдали странную картину - в кольце собак, больших, тяжело дышащих, стоял одинокий волк. Который жизнерадостно улыбался и махал хвостом. Во мне погиб великий актер. Сидел же я на цепи? Сидел! Был собакой? Конечно, я и сейчас собака! И я радостно кинулся под копыта лошадям, заюлил, заметал хвостом. Все оторопело переглядывались. Гнали вроде волка. Неужели собаки ошиблись? Я добродушно подпрыгивал, почти касаясь носом лошадиной холки. Я был искренне рад людям. Таким хорошим людям, которые очень любят собак...

Собачья свора тоже была мало сказать шокирована. Они явственно чуяли чуждый запах, враждебный запах, но этот волк вел себя совсем по-собачьи... они нерешительно потоптались, посматривая на людей, а потом, не слыша приказа атаковать, отошли в сторону. Один человек слез с коня и похлопал себя по колену.

- Иди сюда.

Я подошел, сделал правильный круг вокруг человека и сел у ноги слева. Все по правилам. Открыл рот и вывалил язык. Я ваш, господа! Люди засмеялись, чувствуя явную ошибку. Ну не может этот пес, знающий выучку, быть тем самым волком. Никак не может. Человек бесстрашно положил мне руку в рукавице на голову и я гордо выпрямил спину, поднимая его руку. Он погладил меня и сказал:

- Отбой, ребята. Упустили волка. Зато нашли хорошего пса. Интересно, чей он? Я что-то не слышал, чтоб у кого-то терялась собака.

- Может, это не наш? Мало ли откуда он мог прибежать? - сказал кто-то сверху.

В общем, порешили забрать меня с собой. Надели мне ремешок на шею, пристегнули к седлу. И направились обратно.

Собаки меня не трогали. Слово хозяина для них было главней, чем собственные глаза и нос. Они держались поодаль, явно не собираясь принимать меня в свою компанию. Лес начинал редеть, снега становилось все меньше и тут вдруг... Ох уж это вдруг...

Одна лошадь провалилась копытом в ямку, остальные шарахнулись от нее и вовремя. Лошадь вытащила копыто, но ямка неожиданно резко увеличилась в размерах и снег потемнел. Из берлоги поднимался потревоженный медведь.

За все время моих скитаний по лесу медведей я не видел ни разу. Наверное у них строго ограниченный ареал обитания. Или может просто та территория, которой я пробирался раньше принадлежала волколакам?.. этот медведь был сердит не на шутку. Он встал на задние лапы, явно намереваясь устрашить и прогнать невольно помешавших сну людей с их жалкими шавками.

Лошади захрапели, люди хватали поводья, разворачивали лошадей, но те в ужасе не хотели поддаваться и, в конце концов, когда медведь опустился на все четыре и направился к нам, лошади просто взбрыкнули все разом и понесли перепуганных людей куда глаза глядят. Собаки уже давно скрылись за деревьями. Я был пристегнут к седлу, и душился тоненьким, но таким упругим ремешком. Когда наша лошадь понесла, я невольно полетел, едва касаясь лапами земли, за ней.

Лошади рассыпались по лесу, всадники пытались их успокоить, поскольку погони не было, медведь, отогнав противников, не спешил за ними. Наша лошадь, бешено вытаращив глаза, волокла меня и вцепившегося уже в гриву наездника куда-то в снежную пелену. Минут десять мы просто неслись, не разбирая дороги, наконец, всадник кое-как притормозил свою лошадку и тут выяснилось, что нас вынесло на речку. Лошадь еще какое-то время скакала, впрочем, уже не так бесконтрольно. И, наконец, встала. Я обессилено свалился на припорошенный снегом лед, повиснув на ремне. И услышал легкий хруст.

Лошадь переступила и всадник хотел было спешиться, чтоб тихонько вывести ее с середины реки, как лед треснул. Сначала это была просто трещина, но при легком движении края трещины разошлись. Лошадь снова переступила, не запретишь же лошади! И тут же провалилась под весьма тонкий, надо сказать, лед. Всадник скрылся под водой. Я естественно тоже, но я был легче и меня вытолкнуло наверх, насколько позволял поводок. Видимо, здесь было не очень глубоко, потому что я все-таки мог высунуть нос из воды. А лошадь вот не могла, потому что ее придавливал сверху всадник, никак не ухитрившийся вылезти ногами из стремян. Когда он наконец выпутался, он, придерживаясь за крошащуюся кромку льда, первым делом отстегнул поводок. Я не ошибся, эти люди и правда очень любили собак. Мне в очередной раз повезло.

Я стал выбираться на лед, но тоже никак не мог зацепиться. Лошадь была где-то внизу, ощутимо было течение ледяной воды - наверное ее снесло под лед и она теперь задыхается там, под тонкой коркой льда. Человек тяжело дышал - вода, пропитавшая теплую одежду тянула на дно, держаться на поверхности ему было очень непросто, у меня уже перехватывало дыхание от холода. Он просто барахтался, стараясь не скрыться полностью, чтоб его тоже не унесло под лед. Я ноющими от холода зубами держался за ледышку, но и она, зараза, крошилась. Лапы вообще невозможно было поставить - лед моментально отделялся и уходил под воду. Человек, кое-как приноровившись, стал разбивать лед кулаком, пробираясь в сторону берега. Удивительно, учитывая, что он уже совсем замерз и, по-моему, в таких условиях довольно сложно соображать. Мы потихоньку продвигались, хоть и очень медленно. Я устал, что говорить об обыкновенном человеке! Когда лед стал немного толще, он попробовал выбраться, но не смог. Под его тяжестью лед безжалостно ломался. Тогда он просто взял и вытолкнул меня.

Глава 16

Я сел на лед, в страхе, что вот-вот провалюсь, но меня лед держал. Человек махнул рукой куда-то в сторону леса. Он был совсем бледный и обессиленный. Я подумал, что он хочет, чтоб я привел помощь. Но я боялся, что пока я буду их искать, он совсем скроется под водой. И не решался отойти. Потом здраво рассудил, что если сейчас он будет тонуть, я ничем не смогу помочь, и ползком двинулся к берегу. Кинувшись в лес, я сходу натолкнулся на сломленное деревце. Сухое, но на вид довольно крепкое. Нужно было его только доломать - оно соединялось с корнем какой-то незначительной частью. Я тянул, грыз и снова тянул. Ничего не выходило. Тогда, прокляв свое злосчастье, я перекинулся. Представьте себе голого, мокрого человека, который выламывает в лесу дубину! Но я ее сделал, не смотря на то, что совсем окоченел. Отстегнул болтающийся ремешок, бросил в снег. Потом перекинулся обратно, схватил зубами древесину и поволок к речке.

Человек держался в воде на одном честном слове. Казалось он заснул, а самое страшное на морозе это заснуть. Тихая, незаметная смерть. Я полаял на него, потом подполз на брюхе и тихонько лизнул щеку. Он открыл глаза, вернее, приоткрыл. И ничего не сказал. Сил не было. Двумя руками он был на льдине, головой тоже, а темная вода трепала его одежду, норовя утащить за собой. Я подтащил деревце к нему и взялся зубами за рукав, заставляя поднять руку. Он послушался, взялся за ствол, довольно слабо, но это была хотя бы иллюзия спасения. Потом второй рукой. Я подтолкнул дерево поближе, и вот он уже подтянул его под мышки. Полдела сделано. Я снова пополз к берегу. А там встал и понесся во весь опор.

Людей я нашел сразу. Они уже собирались кучкой, спешившись, держа уставших лошадей под уздцы. Я подбежал к ним, свалился под ноги и стал валяться, привлекая внимание.

- Смотри, вернулся. Без ошейника. Загрыз он его что ли?

- Оторвался наверное. Я же говорил это волк.

- Зачем вернулся тогда?

Я вскочил и, оглядываясь, побежал. Они смотрели мне вслед и не собирались идти. Тогда я подбежал к крайнему и схватил его за полу тулупа. Тот замахнулся на меня, но я его не выпустил, а стал тянуть, упираясь лапами. Люди нерешительно переглядываясь, загомонили. Поняв, что их упорно куда-то зовут, оставили одного с лошадьми и пошли за мной. Бестолковые, пока они тут сомневаются, их товарищ может преспокойно там замерзнуть! Я побежал быстрее, поминутно оглядываясь. Они тоже заспешили.

К речке все уже бежали - замерзающего было видно издалека на белом полотнище замерзшей реки. Двое легли на животы и поползли. Вдвоем они вытащили своего товарища на берег довольно быстро. Я успокоено лег в сторонке и положил голову на лапы. Вот и облагодетельствовал человека...

К зимней стоянке, утепленным землянкам со стойлами для лошадей, мы подошли неспешным шагом. Заняло это, правда, достаточно много времени. Зато больше ничего не произошло. Замерзающего тут же, возле речки, быстро раздели и натерли каким-то спиртным напитком, наверное коньяком, поскидывали кто что и, закутав, взвалили на лошадь, потому что сидеть прямо он не мог.

Я пристроился рядом с той землянкой, куда унесли спасенного, словно привязав себя к человеку, который меня спас, совершенно не рассчитывая на то, что я пойму его просьбу о помощи. В принципе, долг оплачен, можно и смываться потихоньку, но мне что-то не хотелось сейчас уходить. Кроме того, я устал, и мне сейчас больше всего на свете хотелось хорошенько выспаться.

Вечером, словно после хороших размышлений, меня впустили в избу, греться. Спасенный лежал на низенькой кровати и спал. А, может, и не спал. Иногда он вздрагивал и тогда я поднимал голову и вглядывался в его неподвижное лицо, словно пытаясь прочитать по лицу все происходящее с ним. Мне было страшно, что он умрет, хотя чего мне-то бояться! Но мне все равно было боязно.

Наутро меня выпустили из избы и я, обсохший, теплый, сытый, долго просто носился между кустами от избытка сил. Собаки недовольно поглядывали на меня, но подходить не решались. Видимо я получил своеобразную неприкосновенность и особое уважение тем, что меня впустили в дом. Прочие собаки этой привилегии были лишены.

Пора было драть когти. Я напоследок еще подкрепился и незаметно скрылся в кустах. Судя по всему, здесь еще на много километров вперед нет человеческого жилья. На добычу рассчитывать особо не приходилось.

Я никак не мог сообразить, в какую сторону податься. Но счастливый случай, периодически все же вспоминавший про меня, вовремя подсказал мне выход. Минут через пятнадцать бесцельного плутания по кустам вдали от изб, но в пределах прямой видимости, мимо меня, тут же камнем рухнувшего в заснеженные кусты, проскакал всадник. Он не смотрел на кусты, не подзывал никого, следовательно, меня он не ищет и собак с ним рядом нет. Значит, можно не бояться погони из рассерженных собак. Я потихоньку затрусил за ним, рассчитывая, что он направляется в сторону какого-нибудь большого поселения. Он часто останавливался, хотя не должен был, лошадь больше уставала от бесконечных передышек, когда приходилось простаивать на холоде. Мне приходилось прятаться в кустах, но в конце концов я не выдержал и побежал рядом.

- Эй, прохиндей! Вот ты где! А мы-то думали, ты останешься, а ты увязался! - всадник явно обрадовался мне, ему было не по себе одному среди занесенного снегом леса. Я вывалил язык и задышал.

- А друг-то твой кончается! - вдруг сказал всадник. И хитренько так хмыкнул. - Зря ты его спасал. Плохой он человек. Я лучше.

Что-то очень нехорошее послышалось-почуялось мне в его голосе. Что-то с запахом прокисшей браги, заплесневелого хлеба и рвоты - кислое и в то же время душное, от чего хотелось срочно отфыркаться. Человек ехал себе среди леса... и пах превосходством предателя, убийцы из-за угла... я отстал. Потом резко повернул обратно.

По своим следам бежать было легко и приятно. Словно если идешь уже раз проверенной тропой, ничего плохого с тобой по определению не может случиться. Я ждал подвоха, но вопреки моим ожиданиям, ничего не случилось до самой стоянки. Я подбежал и зацарапал лапой в дверь. Сначала никто не открывал, потом что-то упало и дверь приоткрылась. Спасенный мной человек стоял, держась за дверной косяк, хватаясь второй рукой за живот.

- Заходи, спаситель... что то мне никак лучше не станет... не мог же я изнутри отморозить себе все...

Меня как ветром занесло внутрь. Потянув носом, я сразу почувствовал былое присутствие ТОГО человека. Прошелся по углам. Заглянул за печку. И нашел след на полу, возле кровати. Побоялся даже близко лапу поднести, потому что не помнил, какие последствия бываю от ожога ртутью...

Сел и залаял на кровать. Спасенный, шаркая ногами, подошел и хотел было отогнать меня, но я не двигался с места. А когда он попытался взять меня за шкирку, то просто оскалился и царапнул пол лапой. Он совершенно не понимал меня. Ну что мне делать! Не могу же я ему вслух сейчас сказать, что его товарищ - козел, хотел отравить ртутными парами его, а может, и всех остальных.

- Я вот никак не могу найти... неужели утонуло... может ты поищешь, вместо того, чтоб валяться под кроватью? Маленький такой кожаный мешочек... ты же знаешь, как пахнет кожа, да, Волк? Ты волк, я вижу. Просто ты чей-то волк. Тебя наверное кто-то вырастил... Поищи, будь другом. Даже в город не на что посылать за врачом. Неужели выронил? - спасенный обшаривал кровать, впрочем, к опасному месту не приближаясь, потом искал в высушенной одежде и ничего не находил. В конце концов сел на стул и, все так же держась за живот, сказал:

- Ну вот, все насмарку... Зря ты меня спасал. Какая мне теперь жизнь? Уплыло мое золото...

И тут я все понял. И так мне радостно стало. Я взвыл, схватил его за руку и потащил к кровати. Он сопротивлялся, но когда я стал поднимать лапой половик, понял. Под половиком в досках пола было процарапано, может быть даже ножом, несколько полос, так, чтоб при ходьбе не заметно было и половик не проваливался. И в этих глубоких и тонких царапинах масляно и металлически поблескивала живая серебристая ртуть...

Спасенный отпрянул. Каждый день он вставал на это место босыми ногами. Горел открытый огонь. Ртуть помаленьку испарялась.

Он выскочил наружу и упал в снег. Я помчался к соседней избе. И тут мне наперерез выбежала свора собак, которые в отсутствие хозяев решили было рассчитаться со мной. Но из избы на шум вышли люди и отогнали собак. Спасенного вторично подхватили на руки и понесли обратно в его избу. Он вяло протестовал, но был на грани обморока и всерьез его никто не воспринимал. Я попытался не пустить их, но и меня они отогнали. Я пометался еще какое-то время перед избой, и, не придумав ничего, в панике завыл. Что же, все было зря? Напрасно я его спасал? И второй раз? Все равно он умрет, потому что половик упал на свое место и теперь никто не узнает, почему он все же умер, мой дважды спасенный человек. А этот, сволочь...

Меня как подбросило! Я не мог сейчас встать и сказать - ваш товарищ пытался вас отравить ртутью. Но я мог вернуть его. На худой конец остановить. Или попытаться пустить людей по следу - ведь получилось же один раз. Но люди больше не хотели меня слушать. Они уложили больного и ушли, оставив присматривать за ним молоденького парнишку. Собаки злорадно выглядывали из-за углов, ожидая, когда люди скроются, и обещая мне расправу.

Я метнулся в лес. В лес они за мной не побегут. Но в лесу нельзя ничем помочь человеку... только если и вправду догнать ТОГО. И я помчал.

Вечерело. Сейчас очень рано темнеет. Мне это на руку. Если только он не успел добраться до селения...

Я нашел его. Он часто останавливался и не очень торопился. Поэтому я очень быстро его нашел, несмотря на то, что пошел густой снег и следы и запахи потихоньку заносило. Пока я бежал через лес на угасающий отголосок запаха я много чего передумал. И когда наконец, подобрался вплотную к костру, у которого грелся предатель, был взвинчен до предела. Я чувствовал даже кожаный мешочек, привязанный к поясу. И влажный тяжелый запах золота. И чужих рук, прикасавшихся к коже.

Лошадь стояла за кустами, со спутанными ногами. Вот поганец! Сам сдохнет и лошадь угробит - вокруг ощутимо пахло настоящими волками. Если они нападут - ничего он не успеет сделать, ни ускакать - ну как в темноте распутывать ноги лошади? - ни отстреляться. Я приготовился к прыжку...

Предатель бросил в костер сосновые лапы и костер защелкал, заискрил... он подошел к лошади и в тот момент, когда я уже был в полете... он открыл рот и прикоснулся к лошадиной шее губами...

Я, конечно, такого не ожидал. Он совершенно не был похож на вампира. По крайней мере на тех двух, которых я видел близко. И на старых тоже не был похож. Обыкновенный человек. Гадкий. Паршивый. Но тем не менее, на вид самый обычный.

Уже продумав все это, я схватил его сзади за шею. Он обернулся и кровавое пятно рта меня очень испугало. Ухватиться как следует я не успел и соскользнул с него, практически шарахнулся. Он как-то зябко повел плечами. Вот зачем он спутывал ноги лошади! Он вовсе не собирался продолжать путь с утра. Сейчас он бы ее выпил и улетел бы себе преспокойненько. Если бы нашли потом останки лошади - а что бы от нее осталось после набежавших голодных, по-зимнему голодных волков?

Надо было что-то предпринимать. Убегать было поздно и я пошел в обход. Он попытался меня отпугнуть, пощелкав пастью... размером с хороший капкан. Лошадь сонно стояла, привалившись к дереву. Сделал свое мерзкое дело... ничего, зато теперь ему не очень легко будет, на сытый-то желудок. Хотя какой там сытый желудок, я же почти сразу его оторвал от занятий.

Так мы покружили друг против друга, а потом я сделал вид, что сейчас кинусь, даже дрогнул. Вампир моментально среагировал и сам кинулся мне навстречу. Но я-то не кинулся. Я бросился спустя мгновение и поэтому налетел на него уже немного сбоку и схватил за глотку. Он попытался отбить меня крыльями (вот сволочь, и одежду испортил!). Я держал его намертво, чуть двигая зубами, перетирая кожу, его мерзкую ненастоящую вампирью шкуру...

А вот кровь у вампиров на вкус самая обыкновенная... только портится быстро. Как только кровь выступала, она тут же протухала на воздухе. Вампир висел мешком, а я все не мог найти в себе сил пережевать эту противную нечеловеческую глотку. В тот момент в нем сконцентрировалась вся моя неприязнь к вампирам, за весь испытанный страх, обида за людей... много чего было в том момент во мне намешано. Я твердо решил свершить правосудие... и никак не мог себя заставить. Этот отвратительный вкус и запах гниющей крови во рту - я задыхался. В конце концов я выпустил его и меня стало тошнить - тут же, рядом, в чистый, только немного истоптанный снег...

Когда я поднял голову из сугроба, недожеванный мной вампир улепетывал с почти оторванной головой. Вот живучие гады... Ну что мне стоило потерпеть еще минут пять? А так, считай, все зря.

Лошадь уснула, свалившись боком в сугроб. Ну так она и замерзнет там. Одежды я не нашел целой никакой. Зато нашел золото. И ртуть в баночке. А так хотелось встать хоть ненадолго на две ноги. Ну что ж, будем довольствоваться тем что есть. Я взял мешочек с золотом в руки...

Я сам не заметил, как перекинулся. Наверняка и вампир меня видел в таком обличье. Ну вот и еще один довод в пользу моего уничтожения вампирами. Я привязал ремешком золото к шее, чтоб не мешало особо и, перекинувшись, помчал обратно.

Бежать по лесу ночью было намного интереснее, чем днем. На нехитрый промысел выступали лесные жители. То и дело попадались заячьи строчки - они тоже меняли укрытие, по рваным восклицательным знакам заячьих следов нервно шарили носами лисицы, между делом мышковавшие среди деревьев. Светились волчьи наглые глаза. И ото всюду струился заполошный запах азарта и голодной погони. На меня покушений не было. Волки со мной не связывались, лисы обходили, на медведей я сам не напарывался. Мне хорошо было в лесу. Я, наверное, уже слишком привык к нему за это короткое время, и, вернувшись в город, буду ощущать острую нехватку вот этого ночного вольного леса, напоенного запахами зверья. Я даже призадумался - зачем, ради чего мне возвращаться в город. Семьи я там не оставил. Работы у меня как таковой уже нет. Квартиры тоже наверняка. Что там еще остается? Деньги? Зачем мне сейчас деньги... я на подножном корму. Волком гораздо проще быть. Отпадает множество условных ценностей. Для волка главное - свобода. Все остальное - наживное, добывается с наличием первого и единственного. Все было за то, что возвращаться мне не имело смысла и даже представляло некоторую опасность - меня могли опять вычислить, поймать и отправить обратно на проклятый Остров. И все же что-то меня тянуло в город. Причем не в какой-то гипотетический город - лишь бы какой, а в мой родной, откуда меня устранили посредством Федора. Ну что ж, на месте разберемся.

Прибежав в зимовье, я спрятался в кустах и стал оценивать обстановку. Собак видно не было. Я предполагал, что выйдя за пределы стоянки, я автоматически терял для них всякие привилегии, тем более, что еще днем они хотели меня погрызть. Следовало остерегаться.

Спустя полчаса я все же решился на вылазку. Подбежал к избе спасенного и зацарапался в дверь...

На меня напали довольно подло. Они тихонько подкрались сзади и накинулись всем скопом. Я даже не успел развернуться, когда сразу во многих местах меня схватили острые клыки. Что же я такой невнимательный в последнее время? И как с этим бороться?

Их было пятеро. Я один. Мне было трудно обороняться, когда я отбрасывал одну, остальные хватали меня. Мне бы сейчас человеческих противников. И человеческое обличье. Я б им показал - я был сейчас храбр и силен, но силы были неравны. Собаки рвали меня, остервенело, роняя пену на утоптанный снег. Когда выскочили люди, от меня осталось одно название, я был искрошен в щепки. Странно, но боли я почти не чувствовал. Наверное, азарт битвы, больше похожей на бойню, притупил ощущения. Люди оттянули разошедшихся собак, когда я почти перестал сопротивляться. Сначала я дрался с упоением, стараясь показать им, а заодно себе собственное превосходство, желая на них выплеснуть агрессию, обиду и недовольство. Потом, почувствовав, насколько на самом деле не равны силы, стал уже защищаться, прижимаясь к стене. Сначала-то казалось, что собаки просто хотят потрепать меня, в целях самовыражения. Потом я понял, что они реально стараются меня загрызть, потому и накинулись всем скопом. В общих чертах, людям досталась вяло шевелящаяся окровавленная шкура и молотящий по снегу в благодарности хвост. Они аккуратно занесли меня в избу и положили в угол к печке. И я моментально провалился в сон.

Когда я очнулся, сразу почувствовал, насколько изорвано мое тело. И тут же меня пронзила мысль, от которой я буквально подпрыгнул, если б мог. Во сне я себя не очень контролирую. Вполне возможно, что я сейчас уже в человеческом обличии. Я попытался пошевелить хвостом и ничего не почувствовал. Ну это может быть. Я сейчас в таком состоянии, что вполне могу и не почувствовать. Я всего тела не ощущал. Ни лап, ни носа. Все было одним сплошным ноющим комком. Вот боли как таковой не было. Я лежал на боку, возле печки. Рядом стояла миска, наверное с водой. Спасителей слышно не было, видно тем более. Я скосил глаз. Все нормально, вижу шерсть. Можно не беспокоиться. Пока...

Глава 17

Бежать по лесу ночью было намного интереснее, чем днем. На нехитрый промысел выступали лесные жители. То и дело попадались заячьи строчки - они тоже меняли укрытие, по рваным восклицательным знакам заячьих следов нервно шарили носами лисицы, между делом мышковавшие среди деревьев. Светились волчьи наглые глаза. И отовсюду струился заполошный запах азарта и голодной погони. На меня покушений не было. Волки со мной не связывались, лисы обходили, на медведей я сам не напарывался. Мне хорошо было в лесу. Я, наверное, уже слишком привык к нему за это короткое время, и, вернувшись в город, буду ощущать острую нехватку вот этого ночного вольного леса, напоенного запахами зверья. Я даже призадумался - зачем, ради чего мне возвращаться в город. Семьи я там не оставил. Работы у меня как таковой уже нет. Квартиры наверняка тоже. Что там еще остается? Деньги? Зачем мне сейчас деньги... я на подножном корму. Волком гораздо проще быть. Отпадает множество условных ценностей. Для волка главное - свобода. Все остальное - наживное, добывается с наличием первого и единственного. Все было за то, что возвращаться мне не имело смысла и даже представляло некоторую опасность - меня могли опять вычислить, поймать и отправить обратно на проклятый Остров. И все же что-то меня тянуло в город. Причем не в какой-то гипотетический город - лишь бы какой, а в мой родной, откуда меня устранили посредством Федора. Ну что ж, на месте разберемся.

Прибежав в зимовье, я спрятался в кустах и стал оценивать обстановку. Собак видно не было. Я предполагал, что выйдя за пределы стоянки, я автоматически терял для них всякие привилегии, тем более, что еще днем они хотели меня погрызть. Следовало остерегаться.

Спустя полчаса я все же решился на вылазку. Подбежал к избе спасенного и зацарапался в дверь...

На меня напали довольно подло. Они тихонько подкрались сзади и накинулись всем скопом. Я даже не успел развернуться, когда сразу во многих местах меня схватили острые клыки. Что же я такой невнимательный в последнее время? И как с этим бороться?

Их было пятеро. Я один. Мне было трудно обороняться, когда я отбрасывал одну, остальные хватали меня. Мне бы сейчас человеческих противников. И человеческое обличье. Я б им показал - я был сейчас храбр и силен, но силы были неравны. Собаки рвали меня, остервенело, роняя пену на утоптанный снег. Когда выскочили люди, от меня осталось одно название, я был искрошен в щепки. Странно, но боли я почти не чувствовал. Наверное, азарт битвы, больше похожей на бойню, притупил ощущения. Люди оттянули разошедшихся собак, когда я почти перестал сопротивляться. Сначала я дрался с упоением, стараясь показать им, а заодно себе собственное превосходство, желая на них выплеснуть агрессию, обиду и недовольство. Потом, почувствовав, насколько на самом деле не равны силы, стал уже защищаться, прижимаясь к стене. Сначала-то казалось, что собаки просто хотят потрепать меня, в целях самовыражения. Потом я понял, что они реально стараются меня загрызть, потому и накинулись всем скопом. В общих чертах, людям досталась вяло шевелящаяся окровавленная шкура и молотящий по снегу в благодарности хвост. Они аккуратно занесли меня в избу и положили в угол к печке. И я моментально провалился в сон.

Когда я очнулся, сразу почувствовал, насколько изорвано мое тело. И тут же меня пронзила мысль, от которой я буквально подпрыгнул, если б мог. Во сне я себя не очень контролирую. Вполне возможно, что я сейчас уже в человеческом обличии. Я попытался пошевелить хвостом и ничего не почувствовал. Ну это может быть. Я сейчас в таком состоянии, что вполне могу и не почувствовать. Я всего тела не ощущал. Ни лап, ни носа. Все было одним сплошным ноющим комком. Вот боли как таковой не было. Я лежал на боку, возле печки. Рядом стояла миска, наверное, с водой. Спасителей слышно не было, видно тем более. Я скосил глаз. Все нормально, вижу шерсть. Можно не беспокоиться. Пока...

Проснувшись второй раз, я сразу вспомнил про шерсть. И снова скосил глаз. Но, то ли я повернулся во сне, то ли на самом деле перекинулся, пока спал, я ничего не увидел. Попытался пошевелить хвостом и снова не смог. Зато ощутил, что совсем замерз. Ну точно, перекинулся!

Чувствовал я себя намного лучше, видимо в волчьей шкуре регенерация идет намного быстрее. Был бы я тогда человеком, от меня бы на самом деле одни клочки остались. А так - вот уже и хвост зашевелился...

Ура... я шепотом про себя, чтоб не спугнуть момент удачи, возблагодарил волчью луну, мое негласное божество и покровителя. Хоть в жизни совсем она меня не покрывает, а наоборот, освещает, но как-то так уж повелось. Не гипотетического Бога же мне, волколаку, благодарить...

Люди периодически подходили ко мне, осторожно трогали нос ледяными руками и уходили. Я проваливался и снова выплывал, постепенно перестав волноваться о том, что могу незаметно для себя перекинуться в человека. И только я об этом забыл...

Глаза я открыл от осторожного пинка по ребрам. Как если бы кто-то пытался проверить, настоящий я, или только кажусь. Я махнул было хвостом и встал на четыре... Но, как оказалось, хвоста у меня нет. А напротив меня стоят человек пять, и один целится в меня из двустволки.

-- Вставай, пес, -- сказал вооруженный, -- Вставай и выходи. И не вздумай бежать.

-- Иначе что? Ты меня пристрелишь? - тихо спросил я.

-- И не пожалею.

-- Тогда стреляй.

-- Нет, выходи во двор.

-- Ты с ума сошел? Там же снег! Я замерзну!

-- Ничего, до этого не сдох, и сейчас выдержишь. Это недолго.

Я встал, накинув на себя покрывало, на котором до этого лежал. Надо же, собаке не пожалели. Хотя, вообще-то да, тогда собака значила несколько больше, чем сейчас я. Я ведь не спасал их товарища. Ни разу. Я был всего лишь оборотнем, к которому не может быть сострадания. Несмотря ни на все. Мы вышли во двор. Меня действительно посетила шальная мысль бежать, но мне показалось, что на данном этапе отношений я выступаю исключительно в роли мишени. И, пожалуй, это единственное, с чем люди определились, раз взяли в руки оружие. Что, он боится испачкать в крови комнату? Меня снова хотят изгнать? Пытать? Застрелить?

На снегу практически голый человек выглядел ужасающе. А мои гостеприимные хозяева - по крайней мере палачами. Мы остановились посреди двора на утоптанном снегу. Я - посередине, они - неровным кольцом. В отдалении виднелись собаки, привязанные к вбитым в избы крюкам. Один человек сбегал и отвязал собак, чем привел их в неописуемое волнение - сразу же они расселись вокруг еще более широким и неровным кольцом и стали следить за мной. Я просто переминался с ноги на ногу - я был раздет и разут, тонкое драное покрывало было совершенно не в счет, оно не спасало меня от холода, но давало иллюзию заботы обо мне.

Все молчали. Наверное, они ждали от меня какой-то реакции, слов, движений... Ну что ж, опять придется начинать самому.

-- Чего вы хотите? - спросил я, обращаясь к вооруженному, как наиболее вероятному противнику. Тот с радостью уцепился за вопрос.

-- Зачем ты к нам приплелся? Кто тебя прислал?

-- Не поверите, никто. Я вообще пытался ото всех скрыться, а тут вы. Кстати, ваш товарищ оказался вампиром. Мои поздравления. И он вас обокрал. Так что врага надо начинать искать с друзей, а не выдумывать его. - зло сказал я, -- И бросьте мне что-нибудь под ноги, даже если вы намереваетесь меня потом застрелить, мне полагается последнее желание. Требую обувь.

Они потоптались в нерешительности и все же кто-то кинул мне куртку. Я стал на нее обеими ногами и даже немного прикрыл их сверху.

-- Ну, давайте, спрашивайте! - крикнул я. Собаки зашевелились. - Давайте же! Черт бы побрал тот момент, когда я полез вытаскивать вашего приятеля из речки... Кстати, у него в комнате по полу разлита ртуть, чтоб вы знали. Тоже ваш товарищ постарался... так что я вам плохого сделал, что вы меня тут морозите?

-- Я говорил вам, что это волк? - сказал один.

-- Ну и какой это тебе волк? - спросил другой, -- Самый обыкновенный оборотень...

-- Ну, вы долго так смотреть на меня будете? - спросил я, -- Я замерз. Примите мои извинения. Я не шпион. Не убийца. В некотором смысле, я даже вас спасал, по мере возможности... и не по своей воле, между прочим, а по велению сердца. Наверное у оборотней и правда душа собачья, потому что меня так и тянет во всякого рода спасение утопающих... На свою голову. Ну что же вы стоите? Хотели стрелять - стреляйте! Мне все это надоело уже давно... что это за общество такое, где невозможно прибиться к чужим и спастись от своих...

Кто-то подорвался и убежал в избу. Выбежал с ошалевшими глазами, потом метнулся обратно и выволок бывшего утопленника, изрядно посиневшего, но еще живого. Еще двое подхватили его под руки и унесли в другую избу, туда, где раньше лежал я.

Двустволка колебалась. Люди осторожно переглядывались. Как всегда, никому не хотелось брать ответственность на себя. Наконец, двустволка ткнулась стволами в снег.

-- Обернись... пожалуйста. - сказал вооруженный. - Мне бы не хотелось сейчас одному принимать решение, поэтому тебя пока есть смысл задержать.

-- Нет ни смысла, ни возможности. Я не собака. Я свободный волк. Меня пытались уже сажать на цепь. Поверьте мне на слово - это очень унизительно. ОЧЕНЬ. Так что или вы меня сразу застрелИте, или я уйду сам, - сказал я, думая между делом о том, как запятнается красным снег при моей попытке сигануть в лес... Даже если он не успеет выстелить - меня разорвут собаки. С превеликим удовольствием.

Двустволка нервно дернулась было... вернее, дрогнула рука, сжимавшая двустволку. Дрогнула и расслабилась.

-- Если бы я хотел причинить вам вред - у меня был миллион шансов сделать это, не привлекая к себе особого внимания. Ваши страхи беспочвенны. - мои ноги, казалось, превратились в сталактиты... холодные и бесчувственные. Я начал обмерзать и выше. Пора было завязывать с объяснениями на свежем воздухе.

--Хорошо. Я рискую жизнями людей... своих друзей. Сейчас они на моей совести...

-- Ладно тебе, кончай свои прелюдии... -- сквозь зубы проговорил я, -- Иначе разговаривать придется с ледяной скульптурой.

Пару часов я демонстративно валялся в углу. Я никак не мог отойти. Тогда, на снегу, мне не было страшно, я словно приготовился к расправе. А сейчас потихоньку начинал догадываться, что это шаткое временное перемирие тоже неспроста, наверняка они захотят воспользоваться. Это же такой шанс, грех его упускать... Живой волколак. Вот он, доступен, на расстоянии вытянутой руки, хочешь - можешь погладить, если не боишься, конечно. Его можно захватить всего со сворой собак и одной двустволкой. А еще его можно попробовать купить на хорошее отношение. Он ведь почти собака, так и тянется спасать утопающий людей. И на цепи ему не привыкать сидеть. И с вампирами он знаком... В общем - золотая жила, надо просто за нее, то есть, за него, правильно взяться. Скажем, надавить на человечность. Или на гражданскую сознательность. Или на родственные чувства. Или еще на что. Это же почти человек. Он все понимает, даже говорить -- и то может.

Люди смотрели на меня из противоположного угла избы, оттуда, где раньше стоял телеящик. Теперь там стоял диван, а телеящик они второпях задвинули экраном к стене. Я лежал, стараясь не глядеть на них, надеясь, что все же не заболею... Как это - быть простывшим волколаком -- я не представлял.

Наконец, молчание стало не то что угнетающим, а просто-таки невыносимым. Я встал, перекидываясь, и молча стал одеваться в собранную с мира по нитке одежду. Люди молча и как-то виновато наблюдали за мной. А когда я застегнул последнюю пуговицу и повернулся к ним, то услышал выстрел...

Все это было неспроста. И это молчание, и эта одежа... они поняли, что в волчьей шкуре я имел бы возможность выжить и дождались момента, когда я стал на две ноги, чтоб подстрелить меня. Интересно, что теперь - сожгут? Кол в сердце забьют? Закопают еще живого? Или просто бросят в снег замерзать? Сейчас для меня все едино. Перекинуться вряд ли хватит сил, да и стоит ли? Получу гарантирующую успокоение пулю в лоб и только...

Они струсили. Через пару часов приехал, по всей видимости, егерь. Он как-то сразу не стал напрягаться, увидев в углу труп. Правда, я еще дышал, но ему об этом никто не сказал, а я и не старался привлекать внимание. Парой коротких фраз повелел прикопать меня в стороне от дороги. Желательно поближе к земле. А если еще и ветками завалят - вообще хорошо будет. Потому что меня потом можно будет сжечь. Если что-нибудь останется. Через пару дней, если станут искать. На том и порешили, меня погрузили на смирную лошадку, нервно потрясывающую шкурой, и отвезли куда-то вглубь леса. Свалили мешком на снег и стали рыть яму. Осторожно скинули меня туда и засыпали снегом, навалив сверху какое-то бревно.

Мне то и дело казалось, что все. Я проваливался в небытие и снова открывал глаза. Иногда мне не хватало воздуха, но дышать было трудно, и мне приходилось дышать через раз. Надо мной был метр снега. Подо мной наверняка земля, совсем близко, я с каждым часом опускаюсь все ближе к ней. Это какой-то овражек, поэтому так много снега. Мне бы только выжить до весны, а там глядишь и снег растает и меня кто-нибудь найдет.

Я понял, что брежу, когда снег надо мной стал прозрачнее, выглянуло солнышко и ослепило мои окоченевшие глаза. Снег на щеках таял под его жаркими лучами...

Глава 18

-- Ты идиот!

Еще не веря себе, я открыл глаза.

-- Что ты там делал? – человек стоял надо мной, сжав кулаки.

Я пошевелился, приподнялся на локтях. Я был в доме. Бревенчатые стены, кое-где завешанные картинками из журналов. Стол. Стул. И мужик огромного роста и недюжинной комплекции, стоящий надо мной.

-- Собственно я там лежал. Умирал, если быть точным. И у меня такое подозрение, что все-таки умер.

-- Да ни хрена не дал я тебе умереть!

-- Да ладно, со всеми бывает, -- сказал я и сел. Лежал я на полу на куче тряпья. Кровати в комнате не было. А судя по моим подозрениям – других комнат тоже.

-- Так что ты там делал? – снова спросил мужик, впрочем, не особо сердито.

-- А что делают в ямах? Готовился к погребению.

-- Ты, дурень! Какого черта ты с ними связался? Это же браконьеры! Убийцы!

-- Интересно, с каких пор вампиров интересует золото? – задумчиво сказал я. Мужик, по всей видимости был в курсе, потому как сразу сник и недовольно сказал:

-- Ну а как же, у них все на этом завязано.

-- И что, теперь вампиры обирают беззащитных браконьеров? Из-за двухсот грамм необработанного золота?

-- Там было четырнадцать кило.

-- Врешь! – я даже привстал, -- Я нашел маленький мешочек. Больше у него с собой не было.

-- Ага. С собой не было. А в бункере было. Только не говори, что до бункера ты его не проследил! Не поверю, что такой дотошный тип не отследил полудохлого вампира.

-- Не верь. Мне было не до того. – честно сказал я. Пришлось рассказывать все свои ощущения…

-- Так ты даже не думал за ним следить? Вот уж дал ты маху… это единственное, что пришло мне в голову – в смысле то, что ты его не прикончил.

-- Ну что ж поделаешь, вот такой я уродился. Ни одно дело не могу закончить, как полагается. – разозлился я, -- И вообще, ты меня спас затем чтоб мозги вправлять? Ты вообще кто?

Мужик так глянул на меня, что я невольно подался назад.

-- Хотя, прочем, я догадываюсь… Я даже не слышал о таком… я думал, есть только волколаки…

-- Молод ты еще… Многого не знаешь… Уперся в своих волколаков, вампиров… словно мир на них стоит. Ты знаешь хоть сколько категорий одних людей? Какой жестокий у них отбор?

-- Даже не представляю себе… Да и не хочу. Так зачем ты меня спас?

-- А почему нет? Я довольно долго тебя искал. Так они затоптали весь лес, кое-где даже бензином поливали и жгли.

-- Странно только, что меня не спалили… -- сказал я.

-- Ничего странного. Своя выгода была. Там видно будет. Мог бы и спасибо сказать.

-- Спасибо. Только с чего ты взялся меня искать?

-- Следил, -- пожал он плечами. – С тех пор, как вы меня разбудили, не мог уснуть. Пришлось вернуться сюда. Надо же было на меня наступить!

-- Надо же было улечься на проезжей тропинке! – со скепсисом сказал я.

Мужик пожал плечами.

-- Старый я.

-- Как же ты следил за мной? А собаки?

-- А что собаки? Я ж в лесу живу. Лесник местный. Охотники меня знают. Браконьеры тоже. Заходил я к ним за спичками. Тебя не было. Собаки раненые. Один браконьер в больнице. Егерь тоже там был. Пили сидели. При мне молчали. Сделал выводы – стал искать. Не стоило?

-- Да не то что бы… Спасибо, в общем…

-- Так какого черта тебя к ним понесло? – снова взялся за свое мужик. – Ты ж не пес! Знай свое место, чего к подонкам жмешься!

-- Да видать, душа у меня собачья, -- сокрушенно сказал я. Ну что я, в самом деле, мог с собой поделать. Был выбор – уйти подобру-поздорову при первом удобном случае. Так нет же. Надо же было доказать себе, что я герой. Не смотря ни на все.

Мужик поморщился.

-- Я вот тоже такой был… по молодости.. пока не попался на добродетели. Ну что ж, видать нас из одного теста лепили.

Мы помолчали. Мне пришлось встать – уж больно давило на меня ощущение нависающего надо мной медведя.

-- Сколько я тут? – я повертелся и уселся на стул, предоставив хозяину по-прежнему нависать надо мной.

-- Неделю. Еле рану затянул… да где ж я среди зимы траву нужную найду… ходил по соседним берлогам…

-- Так вас тут много? – удивился я. Мне и в самом деле почему-то не пришло в голову, что где один медведь-оборотень, там и другие.

-- А ты думал? У нас своя община. И в город мы ни ногой. Нам это ни к чему. На ваш Остров нам не судьба попасть – пристрелят. Так что мы все в лесу хоронимся.

-- И много вас? – вопрос однозначно был лишним, но удержаться и не полюбопытствовать я не смог.

Мужик покряхтел, сомневаясь, стоит ли говорить, потом все-таки ответил:

-- Не очень. Охотники…

Мне стало неловко. Разумеется, в городе знали про медведей. Не могли не знать. Как не могли не знать, что отстреливая по весне медвежат, фактически убивают детей. Но кому до этого есть дело? Чужие дети, чужое горе.

-- Почему вы не боретесь? – спросил я, не надеясь на прямой ответ. И тут получил как удар в лоб – безжалостный и неоспоримый:

-- Чтоб нам устроили геноцид? Государство не в силах справиться с вампирами и волколаками, не в силах приструнить мертвяков. Гораздо проще и легче объявить целый род вне закона, тем самым истребив его, чем взваливать на себя еще одну заботу… и совершенно неважно, что мы ни на что не претендуем. В перспективе любое сообщество – сплоченное и держащееся корней, может претендовать на права. Поэтому из леса мы не выходим.

Мне в голову пришла нелепая и в то же время такая правдоподобная идея, что у меня дыхание перехватило.

-- Так это…

-- Это наше поселение. Мы ведь не всегда спим зимой. Вернее, мы могли бы вообще не спать, если бы могли обеспечить себя ресурсами. Они прогнали нас в лес. И делают вид, что нас вообще никогда не было.

Это старая история. Мы это даже в школе проходили. Издревле в потайных дебрях местных лесов существовала… ну не то чтобы цивилизация.. ну община Лесных. Самоназвания у них не было, историкам больше делать нечего, как выдумывать, и без того хватает подточенных и подмазанных моментов в исторических летописях, так они их и называли Лесными. Лесные жили в чащобах и никого к себе не подпускали. Свои городишки, маленький народец, самобытный и закрытый. Люди. Все думали, что они люди. Что они охраняют лес. Духи леса во плоти, так сказать… а потом, лет триста назад, в поисках золотоносных ручьев, пушнины или элитных охотничьих угодий, уже никто и не знает, но занесло тогдашнего управителя в ту степь. И уж больно ему не понравилась автономность лесных жителей. А может, опять-таки, он углядел скрытую угрозу. И выжег дотла поселение. А спустя какое-то время открыл сезон охоты на лесных жителей. Народ валом валил в леса, прочесывал каждый уголок. Потом-то как-то это все урезонили, придумали да расписали как подобает… ну и с кончиной управителя охота на Лесных закончилась. Более того, леса объявили запретными. Ну а там появились проблемы с вампирами, пришли мертвяки, которые и раньше были, но где-то там, далеко. Ну и про историю с лесным народом забыли. Мало ли каких ошибок не наделает очередной самодур-правитель… а они, оказывается мало того что выжили, неплохо спрятались… даже историю свою меж корней прикопали, чтоб не вспоминали…

-- Меня Андрей зовут, -- покаянно признался я.

-- Меня тоже, -- недовольно отозвался мой спаситель.

-- Врешь?

-- Да ну тебя… бок-то сросся?

Я посмотрел на свой бок. Я, оказывается, даже одет был. Поднял рубаху – есть след, рваный, зарубцевавшийся, свежий совсем.

-- Да…

-- Мне пришлось тебя оборачивать. Так ты бы не восстановился.

Вот тут я буквально сел на хвост, несмотря на то, что и так сидел. Я так долго мучился оттого, что никак не мог полноценно обернуться, а тут совершенно посторонний, даже не волколак, сумел сделать что-то такое с моим телом -- потому что сознанием тогда и не пахло – чтоб я в волчьей шкуре срастил свой порванный близким выстрелом бок…

-- Правда дробь вся не вышла. Резать я тебя не мог, пришлось ставить на регенерацию… Надеюсь, ты не в претензии.

-- Нет-нет.. что ты! Я даже не знаю, какими словами тебя теперь благодарить…

Тезка фыркнул.

-- Придешь весной. Дом ставить будем.

Я долго потом вспоминал его приглашение-приказ. Поражался дальновидности и удивлялся странному благорасположению. Казалось бы, к чему ему было меня спасать? Мы вроде как конкурирующие стороны. Может, если б не нахальная волколакская природа, в роду Лесных все сложилось бы по-другому. Не жгли бы их, а к примеру, ссылали… на остров Медвежий. Ну или какой другой. Было бы у них свое поселение, как в стародавние времена. Хотя… мне тут подумалось, что Лесные не смогли бы жить с ярмом животного на шее. Община, предпочитавшая жить в глуши, но быть независимой и свободной, никогда не свыкнется с клеймом дикого животного, которое можно запереть в гетто. Они ведь не ушли со своих земель даже под страхом повторного геноцида. Свыклись. Перетерпели. Укрылись, но не ушли. Земля большая, нашлось бы и им местечко. Наверное родина для них не просто место где родился… что-то большее, корни, может быть, питающие дух.

Я был практически здоров, полон сил и несся по заснеженному лесу, как в тот злосчастный день. Мой тезка перед выходом накормил меня и объяснил, как добраться до обжитых территорий, где я мог встать на свои две. Далековато, но мне же не привыкать. Я же свободный зверь… безо всякого чувства родины… Хотя, меня же не зря тянет в мой родной город. Что-то же я там забыл… наверное, чтобы вспомнить нужно вернуться.

Ночной лес был полон теней. Синеватый отсвет лунного света на снегу, густо-синие тени, недвижный воздух и я, рассекающий снежную целину брюхом в прыжке. Как я соскучился по этому! Меня переполняло ликование. Наверное это и есть счастье – почти лететь, порой припуская галопом, просто так, от избытка чувств…

Пока я был в беспамятстве, мой тезка поил меня настоем какой-то травки. Я обернулся и мой живучий волколакский организм изгнал из себя посторонние предметы – дробинки, а заодно и начавшееся воспаление раны. Я полностью восстановился, единственное, что меня смущало – это блуждающая дробинка под моей шкурой. Или две. Или пять. Энное количество постороннего металла, пробравшегося слишком глубоко, так, что организм предпочел укрыть его в себе, а не тратить вхолостую силы, пытаясь изгнать. Иногда я чувствовал что-то такое необычное внутри, хотя это могло быть просто беспокойство. Бесхозные дробинки могли быть где угодно. Организм бережно упаковал их с помощью фагоцитов и скорее всего зафиксировал на одном месте. Но кто его знает. Я своему организму не хозяин. Я его собственник. Управлять и то научился в экстремальных обстоятельствах и не так давно..

Лес был полон теней. Я лежал под корнями старой ели, полувывороченной, полузасохшей, но из последних сил цепляющейся за землю частью корней, чтоб не свалиться под напором навалившегося сверху снега. Мне было даже хорошо. Люди меня не убили. Они лишний раз доказали мне, что к неожиданным союзникам лучше не поворачиваться ничем кроме оскаленной пасти.

Глава 19

Город встретил меня неприветливо. Снег давно перестал идти, и то, что в лесу было нетронутой целиной, уже у городских окраин превратилось в бурое месиво. С центральных дорог снег еще кое-как счищали, а на улочках его просто присыпали песком. Снег таял, его тоже счищали, грязно-рыжая жижа стекалась на окраины и окружала город воспаленным кольцом, как рану язвой.

Ночью я залез в небрежно оставленную открытой форточку одной хибары на окраине. У хозяина и вещей-то приличных не было, ну да мне привередничать не приходилось. В грязных висящих мешком джинсах и куртке на голое тело я шел через город, который мне все меньше и меньше нравился. Народа на улицах совсем нет, магазины не работают, воскресенье что ли?

Добрался до центральной площади, где, как мне казалось, должен был быть вокзал. В нынешнем веке поезда проходят практически через все мелкие городишки. Ну хотя бы поезда. Я не говорю про местный транспорт, который, конечно же меня не повезет без документов и уж тем более без денег. На поезде был шанс спрятаться. Но площадь обманула мои ожидания. Вокзала там не было. (Да и с чего я решил, что поезд будет идти через центр города!!) зато было кое-что другое, одновременно напугавшее меня и озадачившее.

На площади жгли костер. Вокруг костра толпились люди, заворожено глядящие в огонь. Боком-боком, чуть ли не насвистывая, как идиот, я подошел к ним – уж больно неприятные ассоциации с толпами у меня возникали. Люди не двигались и даже не оборачивались. Они нерешительно протягивали руки к костру, который разгорался все сильнее. Кто-то подходил и подбрасывал пару поленьев. Но в основном толпа стояла неподвижно. Я тихонько огляделся, попытался пробраться вглубь, никого не задевая, но это оказалось невозможно. Чем дальше, тем теснее стояла толпа, практически плечом к плечу. Огонь в человеческом кольце нервным дерганым светом освещал лица стоящих на той стороне. И меня бросило в пот, как только я пригляделся. Это вовсе не были люди. Лиц у них не было. Впрочем, это неверное утверждение. Это не были мертвяки с прогнившими лицами. У ЭТИХ на месте лица было пустое место. Гладкое, как оструганная дощечка. Я двинулся обратно, стараясь никого не потревожить, но вот задом двигаться было не в пример труднее и я наткнулся на кого-то. В ужасе я чуть было не упал на все четыре, но сначала обернулся.

У этого человека было лицо. Более того, у него было мое лицо. И он смотрел мне прямо в глаза и нагло улыбался, щеря волчьи зубы. Я затравленно дернулся и неловко задел стоящего рядом. Тот, обернувшись, тоже пошатнулся и задел еще парочку соседей. И пошла волна. И через очень короткое время толпа окружала уже не костер, а меня. А я все это время стоял, боясь пошевелиться, потому как чувствовал, что даже если я сейчас упаду на четыре лапы, то эта безмолвная толпа сомкнется надо мной, как смыкаются лепестки цветка, и похоронят меня под собой. Про то, что они могут попутно со мной сделать, я даже боялся представить.

Прошло пять минут. Костер был забыт, толпа смотрела на меня сотнями лиц, и я с ужасом находил там все больше и больше знакомых. В конце концов я не выдержал и упал на четыре лапы, закрутился на месте, пытаясь найти брешь в человеческой стене… оказывается я скулил, потому что толпа вдруг распалась на сотни насмешливо скулящих морд…

И я проснулся. Шел снег. Я лежал под корнями старой ели и мел лапами снег по промерзшей земле. Теперь уже и непонятно было, что мне приснилось. Был мой тезка? Был город? Или все мне приснилось, вместе с удиравшим с оторванной головой вампиром? И в меня не стреляли свои-чужие? И меня не спасали чужие-свои? Сейчас нереальным казался даже тот факт, что я волколак. Странным было думать, что можно встать на две лапы..тьфу, ноги... есть ложкой, спать в кровати… я так привык быть волком за это время, пока бежал по лесу – а бежал ли?? Не родился ли я в лесу?

Я бежал так, словно хотел оторваться от своих мыслей. Без направления, без дороги, без памяти. Потому что не мог гарантировать себе, что это направление и в самом деле было. Я даже ни разу не усомнился во сне в том, что это реальность. Потому что впервые в жизни встретился с невозможным. Все остальное – и волколаки, и вампиры, и мертвяки, и даже злосчастный выстрел в бок – все не подлежало сомнению, это был мой мир, я в нем вырос, мне все это знакомо с детства, даже предательство и то не вызывало особого удивления – люди не первый раз друг в друга стреляют.

Снег потихоньку сменился грязной жижей, и меня начал пробирать холодок. Я был готов прямо так, на всех четырех, мчать на площадь, чтоб убедиться, что сон воплощается в реальности, но сдержался. Неторопливо прошелся вдоль череды грязных домишек, прошмыгнул в один двор, кстати удививший меня прибранностью. Все в нем было правильно – мусор заметен. Снег счищен. Белье на веревке, промерзлое и окаменелое. Ну что ж, возьмем на заметку…

Днем я порыскал по городку, приглядываясь где что плохо лежит. Лежало многое, но, к сожалению, неплохо охранялось. Собак было мало, едальных и питейных заведений тоже было крайне мало. Мусорные баки тщательно прикрывались крышками, видимо во избежание разгромления крысами, которых было предостаточно. И которые, кстати, были далеко не так глупы, как могло показаться. Они подрывали землю (если под мусорным баком конечно была земля, а не асфальт и не бетонированная площадка) под мусорным баком и тот заваливался на бок. Часто крышка отлетала. И ночью там шел пир горой и светились остренькие крысиные глазки на тупых усатых мордах. Крыс я не беспокоил, я не претендовал на сферу влияния на мусорные баки. Да и что я стал бы делать? Волколаку не под силу снять зубами тяжелую крышку. К тому же я нашел где прикормиться.

Я вернулся к тому домишке на окраине. Сунул нос в щель под дверью. Людьми пахло. Сильно. Хибара жилая, густонаселенная, семья скорее всего. Я поцарапал дверь лапой, полаял. Дверь распахнулась, свалив меня с крылечка. Выглянувший мужик недовольно посмотрел на меня и крикнул назад:

-- Тут пес пришел.

-- Пес? – из хибары появилась женщина, глянула на меня и испуганно сказала:

-- Какой же это пес.. это волк самый настоящий. Гони его, гони!

Такой вариант меня ну совершенно не устраивал и я заплясал на снегу. В конце концов мне не привыкать… жизненно необходимо было отсидеться в укромном уголке, да хотя бы в сарае, какое-то время, пораскинуть мозгами и прикинуть дальнейший план действий, разузнать обстановку и определить собственное местоположение. Я довольно-таки сильно устал от бега по зимнему лесу. Дальше мыкаться по подворотням мне не улыбалось.

Двое на пороге переглянулись и вынесли мне объедков в чистой миске. Ну что ж, привередничать не приходилось.

Я устроился у крыльца, всем своим видом показывая, что убираться, вопреки ожиданиям, вовсе не намерен. Пару дней не отходил далеко, иногда скрываясь за углом в угоду потребностям. Мне выделили миску. Даже две. Потом попытались посадить на цепь, очевидно решив, что это и есть мое тайное желание. Пришлось показать зубы, после чего мужик сказал: «Ну-ну, ишь какой свободолюбивый» и оставил меня в покое.

Мотание по городку, казалось бы бесцельное, все же принесло кое-какие плоды – я нашел одно очень сомнительное место. Немногочисленных бродячих собак городка прикармливала женщина на южной окраине. Мне она сразу не понравилась – пахло от нее каким-то притворством, едко так пахло, словно она выполняла надоевшую работу, уж больно вымученно она улыбалась, в то же время как-то хищно приглядываясь к каждому псу. На меня она взглянула с прохладцей, но настороженно. Я ей не нравился. Прочие псы попытались меня прогнать, но я, наученный опытом сразу поставил их на место, пройдя сквозь их строй, оскалив зубы. Чувство превосходства, переполнявшее меня в этот момент (наигранное, надо сказать, потому как в успехе я мало того, что не был уверен, так еще и не знал – надо ли оно мне), слегка подавило их. Через какое-то время они перестали на меня вообще обращать внимание. Стало быть, волколаками тут и не пахло никогда, раз псы не проявляют видимой агрессии. Хотя, вполне возможно и наоборот – тут в свое время было достаточно много волколаков, почему псы и не особенно реагируют на меня. Я сказал было? Ну да, сейчас я ни одного не чуял. Может быть виной тому было то, что достаточно отвык от них и потерял нюх. Так или иначе, но сталкиваться с волколаками у меня не было никакой охоты.

На ночь я возвращался к домику на окраине. Дремал у крыльца, подъедал жратву в миске, полаивал на близко подошедших к дому – делал вид что работаю.

У хозяев были престарелые родители и маленькая дочь. Никого из них я не видел, угадал по запахам, вырывавшимся из дома вместе с хозяевами. Родители, по всей видимости были тяжело больны и не могли самостоятельно передвигаться, о чем говорили выносимые изредка из дома ведра с грязной водой и ночные горшки. В такие моменты я прятал нос, невыносимо было чуять даже отголоски запахов немощи. Зато ребенок был здоровенький и очень подвижный, я даже видел ее в окне. Рыженькая такая девчушка, веснушчатая, рисует на запотевшем стекле пальцем и показывает сидящему под окном псу язык. Ну не прелесть ли…

Наверное это очень стереотипично, но меня перспектива своей собственной семьи даже в перспективе немного пугала. Наверное это похоже на то состояние, когда я был на цепи. Только цепь невидимая и называется долг, честь и совесть. Конечно, приятно иметь свой угол, где тебя ждут, но как это неприятно, когда ты обязан туда возвращаться, что бы ни случилось. Когда у тебя совершенно нет свободы воли… ну чем не цепная собака.

Потепление пришло внезапно. Еще вчера рыжая девчушка в окне отогревала дыханием стекло, чтоб на минутку выглянуть во двор, а сегодня почти весь снег стаял и оставил после себя лужи с каймой слякоти и черные проплешины обнаженных пригорков, слегка обсохших, и на них сидели вороны, такие же черные и по-весеннему худые и взъерошенные. Я маялся взад-вперед по двору. Я таки не решил, что делать дальше. И таки не понял, что меня задержало в этом городишке. Смысла оставаться не было никакого. Я достаточно оправился от раны, меня ничто не удерживало. Просто я никак не мог решить, куда же мне идти. Да, где-то на грани памяти маячил мой родной город, волколаки, вампиры, мертвяки – все, что я оставил там, ЗА спиной. Был ли смысл возвращаться к этому? Но и стоять на месте я не мог – это означало отказ от себя, от поиска моего, собственного смысла. Раньше я жил, не думая о том, что останется ПОСЛЕ меня. Честно говоря, мне и не хотелось ничего после себя оставлять – кому это нужно? Сомнительное удовольствие – чухой жизненный хлам. Но после всего, что со мной произошло, мне стало казаться жизненно необходимым оставить свой след в истории, не зря ведь все это было. Не зря меня гнали волколаки, существа одного со мной происхождения, одной истории, одних корней, существа, изгнанные из жизни остальной части планеты. Как ребенок повторяет путь развития эволюции – с четырех лап на две, а потом опять на четыре, так и мои волколаки повторили историю собственного изгнания, этакая параллель навыворот – изгнали их, отрезав от истории, выделив им собственную социальную нишу парий, и они изгнали меня – в каждой стае есть отщепенцы и изгои, даже если эта стая не высокоморальна. Но чем выше степень развития общества, тем больше шансов у слабых. Но я-то не слабый, я просто немного другой. Чуток ближе к людям. Наверное еще не научился отделять себя от них. Не привык, к тому, что они меня тоже изгнали. Интересно, что же будет дальше? Логически предположить – волколаки примут меня обратно только если обратно примет их общество. Не то что бы я горел желанием вернуться к волколакам или возвращать их людям, как важный элемент социума, но оставаться вечной парией тоже не хотел. Испытывать чужое терпение особенного желания не было, чувствовать себя везде лишним – мало приятного.

Мне придется вернуться в город. Но сначала – бункер. Чертова совесть. Когда-нибудь она меня заест. Не за то, что сделал, а за то, что мог бы сделать, но не захотел. Совесть – часть меня. А с собой бороться не в пример труднее, чем с обществом. Носить в себе занудливого червя, грызущего душу, я не хотел – не люблю паразитов, даже если они – моя составляющая. Пусть грызет за сделанные ошибки, их хотя бы можно проанализировать, если не исправить. А несделанные движения и оставленные попытки гораздо тяжелее анализировать и осмыслить.

Я обошел дом. Повилял хвостом «хозяину», дал себя погладить девчушке, и не торопясь пошел. Я ведь не знал, на что иду. И торопиться не следовало. Главное – не оставлять якорей. Не дать внутри себя прижиться какой-то мелочи, которая потом будет звать тебя обратно. Наверное это и есть свобода.

Глава 20

Лес потихоньку нагревался. Ели освобождались от снега, стряхивая отекшие сосульки с лап, лес наполнялся темно-зелеными пятнами хвои, прозрачностью худых и голых ветвей лиственных деревьев. Наполнялся звуком. Где-то впереди вскрылась речка. Я бежал довольно долго, и никак не мог выйти к воде, она была где-то рядом, бежала параллельно мне. Не люблю открытую воду. Но еще больше не люблю воду, по которой сейчас идет ледоход. Льдины плывут, сталкиваются, ломаются и крошатся, темную зимнюю воду наполняет ледяная каша, речка выходит из берегов, подтопляет деревья, смывает хлам, забытый на берегах… очень хорошо, что мне не придется переправляться через речку.

Лес я обошел по краю. С одной стороны не хотел попадаться браконьерам. С другой стороны – тезке. А еще я думал, что безопаснее будет найти бункер с тыла.

Дня через три, прочесав лес и прибережный район, я совсем пал духом. Бункера не было. Не было следов вампира, не было запахов. И не удивительно – стаявший снег оставил после себя море жидкой грязи в низинах, голые пригорки и враз посвежевшие надеждой жизни деревья. Все следы и запахи, если они были, пропали вместе со снегом.

Я лежал у корней старой ели, не той, полувывороченной, другой, куда более молодой. Над моей головой посверкивали в лучах разгулявшегося солнца капли янтарной смолы. Воздух пах весной – влажной жирной землей, нагревшейся, душистой, оттаявшими ветками – нежная древесная зелень, напоенная соками, готовыми выстрелить свежей листвой, пахло проснувшимися птицами. И в который раз я был преисполнен мимолетного счастья от осознания полноты собственных ощущений. Мне было томительно сладко – обилие запахов, возможность их сортировать по собственному желанию, иная фокусировка зрения, другой ракурс, придававшая невидимый человеку объем предметам. Я слышал – на самой грани слышимости – как где-то сзади осторожно пробирается молодой заяц, шальной и пьяный теплом, и оттого немного тугоухий и неаккуратный. Я не хотел есть – но возможность получить удовольствие от преследования, погони, схватки реакции и сообразительности – это вынудило меня с удовольствием медленно перевернуться на другой бок, собраться в аккуратный комок. Заяц был далеко, но соблазнительно пах теплым живым телом, слегка пыльной шкуркой и в перспективе – ярким фонтаном горячей алой крови, слегка соленой, слегка, словно держишь во рту мягкий податливый, льющийся металл…

За деревьями мелькнуло белое пятно. Хвостик. Такой маленький. Такой пушистый. С острым запахом. Мелькнули пяточки. И меня понесло.

Зайца я не поймал. Я гнал его по лесу, уже знакомому запахами, метками, я взрывал когтями мягкую землю, я извивался на поворотах, в мою собственную кровь выплескивались микрограммы адреналина, но и этого было достаточно – вот она, эта искра, запал, поджигающий веселье…

Заяц мелькнул перед самым моим носом и пропал. Пропал и след. Я притормозил, прошелся кругом, отыскивая след. Даже совершив самый головоломный прыжок, заяц не мог не оставить след своих пахучих пяточек. Но следа не было. Не примята земля. И совершенно не пахнет зайцем. Зато пахнет железом, очень пахнет железом. Причем холодным

Я прикрыл глаза и вздохнул раз-другой, чтоб сориентироваться. Справа. Снизу. Носом к земле, не слишком низко, чтоб не перебивать запахом земли. На полусогнутых я крался за тем, что априори не могло убежать. Зато могло в любой момент исчезнуть.

В земле была щель. Проходя мимо, в поисках бункера, я даже не обратил бы на нее внимания – подумаешь, полузасыпанная яма, или обвалившийся холмик. Мало ли что могло здесь быть. А может и не было ничего на этом месте? Щель была достаточно узкая, ни человеку, ни волку не пролезть. Но оттуда дышало смертью. Я подумал и начал подкоп.

Достаточно было начать копать – пара гребков лапами, как щель превратилась в дыру. Хорошо замаскированный вход в бункер – завален крест-накрест тонкими прутьями, землей, а сверху еще и снегом. Теперь снег стаял, земля просочилась между прутьями, обвалившимися под собственной тяжестью, и завалила вход.

Кстати, бункер был так себе. Плавный спуск, потом укрепленные бетонными плитами стены, частично разрушенные на входе, словно их грызли. Бетон кусками отставал от стен и только влажная спрессованная земля не давала им вывалиться. Я снова принюхался. И почуял зайца. Вот уж никогда бы не подумал, что зайцы способны, как крысы, прятаться в любую щель. И тем не менее, он был где-то впереди, был след на полу и был перспективный дух пойманного в ловушку, брызжущего страхом зверька. Больше ничего не было. Только железо и заполошный заячий страх.

Метрах в десяти от входа я скорее почувствовал, чем услышал – сердце зайца сделало отчаянный скачок в груди – ошеломительный для меня запах смертельной опасности, и перестало биться. И тут же пьянящий запах крови разлился между бетонными стенами. Я припустил по коридору, не ориентируясь больше на запах – только прямо и вниз, больше некуда, коридор был сплошным, без ответвлений, не то что у вампиров. И только в самом конце были два крутых поворота и два рукава – оба справа. Сунув нос в оба я понял – там железо. Всякое разное. И не только. Но живым там не пахло, потому я рванул дальше.

Еще поворот – и тень. В темноте не может быть тени, значит, там есть свет. Незначительный, но есть. Это мне сейчас все в темноте видится силуэтами, но эта тень была гуще. Слиток сплошной темноты – что-то не очень высокое, с меня ростом, но довольно крупное, если верить перспективе – тени имеют свойство удлиняться. Я тихонько завернул за угол – вернее тихонько выскочил, вышагнул в бок. Так и есть – еще один поворот и удаляющийся запах крови. И под моими лапами – несколько капель, то ли впитавшихся в бетонный пол, то ли второпях слизанных. И я побежал.

Вот теперь это похоже на лабиринт. Тень бежит, оставляя после себя лишь намек, что-то мелькнувшее, едва-едва, где-то впереди, но я-то вижу. И запах… я не был голоден, но теперь запах упущенной жертвы сводил меня с ума. Ревность? Возможно. Злоба? Да нет, ну что вы… просто все так удачно сложилось.

Совсем неожиданно после очередного поворота я налетел на удиравшую тень, вмиг ставшую понятной – вампир, мать его… Полудохлый, с криво сросшейся шеей, с обвислыми крыльями, он забился в угол – заблудился в своих же катакомбах – а память у них отличная, да и проблем с ориентированием на местности никаких – вспомнить хотя бы то, что они все-таки пользуются природными локаторами в звериной ипостаси. Сидел, прижимая к себе распотрошенного зайца, и в маленьких тусклых глазках я четко видел – нет, не страх – отчаяние. Голод. Слабость. Все вперемешку. Он ожидал, что я наброшусь на него, и жадно вцепился зубами в тушку, пытаясь перед самой схваткой придать своему истощенному телу сил. Тяжелая у него была зима. Регенерировать он не успел – не было сил, а подпитаться кровью не мог – видимо завалило вход, а может он сам его завалил, чтоб не учуяли. Я встал во весь рост – уж очень хотелось плюнуть. И плюнул. А потом снова опустился на четыре ноги и пошел осматривать катакомбы. Пусть жрет. Не думаю, что его это спасет, а в таком состоянии он мне не опасен. Но и грызть его тошнотворную плоть я тоже не имею ни малейшего желания. Сам сдохнет.

Те два правых ответвления – теперь левых для меня – привели меня по очереди к двум расширяющимся тупичкам. Я уже не обращал внимания на многочисленные ответвления, появлявшиеся на моем пути – я шел на запах. Вампир частенько заглядывал сюда, перебирал свои сокровища. Почему то он не пах ничем приметным. Может от слабости, а может их характерный запах сезонный. По крайней мере до этого я не смог определить что это именно вампир, тем более, что это именно тот вампир. Выдохся. Но теперь я чувствовал остаточный запах, терпкий и слегка неприятный.

В первом тупичке были бочки из-под масла. Или бензина. Не знаю. В любом случае могу сказать, что ни масла, ни бензина в них никогда не было. Бочки были мне по пояс стоящему и были заполнены золотым песком. Вот это улов, ай да тезка! И правда золото… не четырнадцать кило, а сто четырнадцать наверняка. А может и побольше, золото ведь страшно тяжелое. Если это золото разом пустить в оборот – кое-что сильно обесценится. Например, моя жизнь. А наш рынок переполнить сложно – там не так уж в ходу банкноты, потому как вампиры, например, их напрочь не признают как необеспеченную валюту. Зато вот это самое золото сотворит чудеса… я могу обеспечить своих загнанных в гетто соплеменников достойной жизнью, да что там! Могу реабилитировать их! Вот так просто взять и купить им место под солнцем. А что?

Вот втором тупичке золота не было. Ни песка, ни самородков. Просто какая то россыпь в углу. Камни, комья земли. К чему бы это? Я не стал гадать, а просто подошел и поскреб лапой. И что-то заискрило… вот так так! Самоцветы, даже сейчас, почти в полной темноте, видимы даже мне едва-едва, играющие красками. Достаточно слабого света… света?

Разгадку я нашел очень просто – поднял голову. На потолке бетонного бункера беззвучно тлели лампы. Света от них было минимум. Так себе полумрак. Это я своими волколакскими глазами привык не придавать особого значения хорошей освещенности.

Значит эти катакомбы были выстроены людьми. Вампирам ни к чему свет. У себя во дворцах они, конечно, не пренебрегают освещением, но такой вот секретный схрон обошелся бы у них без ламп. Зачем давать кому-то возможность легко проникнуть и отыскать припрятанное добро?

Унести добро с собой я не мог, да и куда мне сейчас драгметалл и куда более практичные самоцветы? У меня и карманов-то нет, да и одежды вообще-то. Но и оставить бесценный схрон вампирам на разграбление я не мог. Они мне кое-что задолжали. Пусть не только мне. И вовсе не в материальном плане. Но тут уж грех не воспользоваться представившейся возможностью. Перво-наперво необходимо ликвидировать этого полудохлика.

Я нашел его там же, где и оставил. Он попытался перекинуться, но на полдороге силы подвели его. Кучей тряпья в углу лежали изорванные крылья, из которых торчали вполне человеческие ноги, согнутые и вывернутые в суставах. Вампир был безвозвратно мертв. Не спас его загнанный мной заяц.

Тащить его пришлось естественно мне. Еще не хватало, чтоб он здесь смердел и привлекал внимание. Любопытных нынче много. Весна..

Мне пришлось встать на ноги, волочить грязную тушу по полу зубами я не имел никакого желания. Было достаточно прохладно еще, можно даже сказать – холодно. Снег только сошел, земля только прогревалась. Ногам было мягко говоря зябко. Я уже молчу про другие, и еще более уязвимые части моего человеческого тела. Тем не менее, дело приходилось делать. Я взвалил тушу на спину и потащил прочь от бункера. Далеко я не ушел, конечно – вампир уже начинал пованивать, он и раньше то был не особенно приятен, но сейчас пробивающиеся тухлые ароматы делали его совершенно невыносимым предметом экипировки. Нести приходилось все время на спине, чтоб не оставлять следов на земле. Нетрудно будет по таким пахучим меткам отыскать направление движения. Я совсем недавно начал понимать, как много зависит от необдуманного шага, от неверного движения. В прежней жизни я выдавал себя всем, чем только можно. Я наверняка пах, как подлец, потому что всегда боялся за свою шкуру. Я был трусливой безрассудной тварью. Как многому научила меня волчья шкура! Даже страшно представить, что я мог вот так всю жизнь прожить – как остальные, настоящие люди, видя все плоским, словно нарисованным, односторонним, не чувствуя миллионов оттенков запахов, не имея четыре ловкие и легкие лапы, вместо двух неуклюжих ног. Сейчас я в полной мере ощущал неудобство от прямохождения – я изрядно подмерз, туша воняла с атомной силой. Нести ее было неудобно и тяжело, я отвык от вертикальной посадки собственного тела.

Возле овражка я остановился и с размаху закинул раскоряченную тушу туда, где талая вода промывала себе дорожку среди куч зимнего мусора. Как же хорошо снова опуститься на четыре лапы.. Я вволю накатался по снегу, кое-где еще сохранившемуся на склонах оврага, пытаясь счистить с себя гадкий липкий запах разложения. И уже собирался было вернуться в бункер и обдумать дальнейшие планы, как краем глаза заметил вдалеке движение. Что-то большое и почти бесшумное надвигалось… я слышал лишь поступь – грузную, но осторожную, мягкую, словно ступает слон, обутый в толстые войлочные тапки. Спрятаться было негде – кусты сквозили ветвями. И я залег, распластался под кустом, даже морду вжал в землю. Прикрыл глаза и втянул воздух. Большое и грузное пахло теплым. Пахло человеческим жилищем, и в то же время резко пахло животным запахом, по-весеннему резким. Самец. Медведь.

Медведь появился по ту сторону оврага. Действительно грациозно – туша ступала мягко, легко перенося вес с лапы на лапу, причем – я не поверил своим глазам – медведь шел иноходью! Одновременно шагая левыми и правыми лапами. Несусветная чушь, это же страшно неудобно. Но тем не менее, выглядело это конечно царственно. Вот он спускается в овражек – скатывается по склону и натыкается на искореженные остатки вампира. Чешет лапой нос, фыркает и обходит стороной. Хе, да я смотрю ему не впервые такое зрелище. И я ободренный встал с земли. Медведь недовольно покосился на меня и замахнулся лапой. Я даже присел от неожиданности – я даже не сомневался, что это мой тезка, но вот обознался, оказывается. Самое время улепетывать. Я показал зубы и боком двинулся по краю оврага. Медведь снова махнул лапой и сел на подтаявшую землю. Я остановился. Медведь фыркнул на овраг. Я тряхнул мордой и оскалился. Тьфу ты, пора бы уже придумать язык жестов для оборотней, так же с ума можно сойти. Медведь по всей видимости меня понял, протяжно заревел и встав, направился ко мне. Я все еще не мог сообразить – тезка это мой, другой оборотень или вовсе незнакомый мне медведь. Оборачиваться я побоялся – а ну как это обычный, чудом выживший медведь? Он же меня сожрет и не задумается, тем более, что представать перед ним в виде тощего двуногого, даже не обремененного одеждой, -- искушать судьбу.

Но он и не думал нападать. Он шел за мной, как собачка, стараясь не отставать, все так же переступая левыми и правыми лапами синхронно. И я думал – какова будет его реакция, когда он увидит, что я отыскал-таки бункер.

Он фыркнул. Мне даже показалось – насмешливо. Потом потянул носом воздух и пошел прочь. Я, недоумевая – за ним. Он поднялся повыше и показал мне куда-то вперед. А там…

А там неслась ополоумевшая река. Еще далеко – где-то на горизонте маячила голубая лента, пронзительно сверкавшая на солнце. Но в перспективе – она довольно быстро доберется до нас. И – как кульминация – затопит бункер. После чего скорее всего успокоится. Все-таки бункер достаточно глубокий, чтоб вместить пару сотен тонн воды. И я заметался в ужасе. Там были деньги – реальные деньги, на которые я мог купить себе право жить среди равных, мне даже в голову не приходило, что они могут отказаться от свободы, купленной за деньги, либо отказаться от меня, купившего им эту свободу. Мне в первый момент показалось, что все решится само собой, главное – достать золото из бункера. Ни о том, что его где-то хранить придется, защищать, кому-то отдавать… все это мне даже в голову не пришло. Золото ослепило меня. А теперь и этого мизерного призрачного шанса у меня не будет. Я кинулся к бункеру – спасти сколько смогу, я цеплялся за первую пришедшую мне в голову мысль о реабилитации себя в обществе как за единственное решение единственной проблемы.

Медведь хватил меня по загривку лапой. Я увернулся и ужом скользнул в дыру.

За спиной слышался мягкий топот. Медведь спускался за мной. Я не знал, что предпринимать. То ли действительно утащить золота сколько можно, хоть бы и горстями. То ли спасаться от странного медведя, то ли просить помощи. Снова оборачиваться мне сейчас вовсе не хотелось, но без этого золота не унесешь. Представать перед медведем с голыми руками и оголенными подмерзшими причиндалами мне тоже не улыбалось. А уж если при этом еще и тащить в горстях тяжеленное золото – так это ж и не отмахнешься от него, если б даже он был мухой…

Медведь догонял. Я стоял фактически за углом, медведь шел мимо. Принюхался и повернул обратно. И я впал в замешательство. Золото – вот оно, в двух шагах. Медведь тоже…

И тут…

Это был первый робкий ручеек. Я отсюда слышал, как он шелестит по сухому пыльному полу, вбирая в себя частички земли, на миг останавливаясь, как сзади тут же накатывается новая волна… и зашумело. Медведь заглянул за угол. И я крысой скользнул мимо него, прижавшись к земле, сплющившись, стараясь превратиться в тень. Медведь хватил лапой по полу, наверное в сантиметре от моего мелькнувшего хвоста. Но я уже рвал когти к выходу. Навстречу набирающей силу воде. Катакомбы – это ПОД землей. Вода скоро будет здесь вся. Ослепленный золотом, перспективами я был беспросветно глуп. Ничто не скроет золото так надежно, как вода. Ни один зверь сюда не сунется ни в каком обличье. А вампиры плавать не умеют. Ну не дано. Тут уж либо полет, либо на четырех. А прочих конкурентов у меня и считай что и нет.

Водой уже изрядно подтопило первые две комнаты, бежать было трудно, лапы скользили, либо застревали в липкой грязи. Но топающий сзади медведь придавал мне ускорения. Ему не в пример труднее, с его иноходью. И вот в тот момент, когда я уже видел свет все и началось.

Это было похоже наверное на лавину. Вода ворвалась в дыру входа как по маслу – вся и сразу. И первый робкий ручеек моментально утонул в ней. Свет впереди взорвался сполохом желтой пены, притащившей с собой веточки и муть содранной с поверхности земли. Я прилип к земле, впервые наверное жалея, что я такой крупный угловатый предмет и не имею кошачьих когтей, чтоб удержаться на месте. Вода шмякнула меня по затылку всей своей дурной неуправляемой мощью и понеслась дальше. Я превратился в камень и про себя думал: «Не снеси, только не снеси меня в лапы к медведю… дай удержаться… тебе же все равно… » и где-то сзади я слышал удары воды о стены и недовольное сопение медведя, которому этот поток как слону дробина.

Вода не успокаивалась, она врывалась и врывалась, как во впервые взятую крепость. Наверняка так и было, по виду катакомбы было видно, что наводнения его еще не касались. Хотя кто его знает, как они выглядят -- эти катакомбы после наводнения. Меня потихоньку поднимало вместе с уровнем воды и я уже прикидывал, как вплавь сейчас доберусь до входа. Но сзади появился медведь и времени размышлять и прикидывать совсем не осталось. И я перестал притворяться бревном и перебирая лапами устремился к дыре, которую водой к тому времени изрядно размыло. Меня подняло уже на добрый метр и поднимало все выше, напор воды не ослабевал, он просто сделался более плавным, падать и нестись уже было некуда, оставалось только спокойно протекать. И мне ничто не мешало продвигаться, правда, чем ближе ко входу, тем меньше был уровень воды, скоро я перешел на шаг, а затем и на прыжки, потому как просто при ходьбе лапы увязали в грязи. Где-то совсем рядом за спиной сопел медведь, мокрый, тяжелый, хлюпающий широкими лапами по грязи. И тут…

Как всегда это «тут». От стены где-то сзади отделилась плита и с громким плюхом подняла волну. Маленькую, но медведя смыло, причем в сторону выхода, он проскакал мимо меня, все так же одновременно перебирая левыми и правыми лапами. Когда я наконец выбрался на свет божий медведя и след простыл, только цепочка мокрых следов показывала, что он куда-то отсюда направился. На горизонте его не наблюдалось. Я с облегчением вздохнул и побрел сушиться.

Ну вот, одной проблемой меньше. Вампиры теперь точно золото не унесут. Осталось только дождаться теплого времени и понырять, желательно экипировавшись водолазным костюмом, воздухом и напарником, который будет сторожить мои сокровища. А это, пожалуй потруднее, чем отыскать в этой глуши водолазный костюм.

(продолжение возможно)