ПОХИЩЕНИЕ

Легенды ночных стражей-1

Кэтрин Ласки

ПРОЛОГ

Мир понесся кувырком, иглы старой ели сплошным пятном промелькнули на фоне ночного неба, а потом Сорена замутило, и земля устремилась ему навстречу. Обезумевший от страха совенок отчаянно захлопал короткими крылышками.

"Бесполезно! - пронеслось в голове. - Я погиб. Я - мертвый совенок".

Всего три недели как из яйца - и вот жизнь закончена!

И вдруг что-то замедлило его падение. Случайный порыв ветра? А может быть, невесомые струи воздуха каким-то чудом пробрались сквозь жалкие клочки пуха на его теле... Что это было? Время замедлило свой бег. Вся короткая жизнь промелькнула перед глазами Сорена - каждая секунда, начиная с самого первого воспоминания...

ГЛАВА I

Родное гнездо

- Ноктус, дорогой, не мог бы ты помягче выстлать гнездо? Кажется, наш третий вот-вот появится на свет. Яйцо уже треснуло.

- Только не это! - просипел Клудд.

- Что такое, Клудд? - с плохо скрытым раздражением поинтересовался отец. - Неужели ты не хочешь еще одного братика?

- Лучше бы сестру! - пискнул Сорен.

- Да ты сам вылупился всего две недели тому назад! - обернулся к младшему брату Клудд. - Что ты можешь знать о сестрах?

"Может, они лучше братьев", - подумал про себя Сорен. Братец Клудд обижал его чуть ли ни с самого рождения.

- И вообще, почему этот птенец вылупляется именно тогда, когда настало мое время начинать прыжки с ветки на ветку? - хмуро буркнул Клудд.

Прыжки по веткам считались первым шагом к полету. Перепархивать с ветки на ветку, помогая себе крылышками, юных совят учили родители.

- Что на тебя нашло, Клудд? - укоризненно покачал головой отец. - Куда ты так торопишься? У тебя будет достаточно времени для прыжков, обещаю. Ты не забыл, что маховые перья вырастут у тебя только через месяц, а то и позже?

Сорен хотел спросить, что такое месяц, как вдруг раздался тихий крак. Совиная семья оцепенела. Окажись на их месте любой другой лесной житель, он бы и ухом не повел. Но не зря сипухи славятся своим чутким слухом.

- Началось! - ахнула мать Сорена. - Я так волнуюсь! - снова вздохнула она, с восторгом глядя на чистенькое белое яичко, раскачивавшееся из стороны в сторону.

Вот на вершине яйца показалось крошечное отверстие, из которого высунулось что-то острое.

- Яйцевой зуб, слава Глауксу! - воскликнул отец семейства.

- У меня был больше, правда, пап? - Клудд отпихнул Сорена, чтобы лучше видеть происходящее, но младший брат все-таки ухитрился высунуться из-под отцовского крыла.

- Не знаю, сынок. Но этот тоже просто чудо - такой хорошенький, такой блестящий! Я всегда так волнуюсь, когда это вижу. Вот таким крошечным зубком мои дети проклевывают себе путь в огромный мир! Ах, какое чудо, какое чудо!

В самом деле, это было похоже на чудо. Сорен, не отрываясь, смотрел на дырочку, от которой уже побежали маленькие трещинки. Вот яйцо едва заметно вздрогнуло, и трещины стали еще больше. Неужели всего две недели назад он делал то же самое? Это невероятно.

- А что стало с моим яйцевым зубом, мам?

- Он отвалился, придурок, - ответил Клудд.

- Ой, - пискнул Сорен.

Родители были так поглощены яйцом, что даже не одернули Клудда за грубость.

- Где же миссис Пи? Куда она подевалась? - всполошилась мать.

- Здеся я, мадам. - Миссис Плитивер, старая слепая змея, долгие годы жившая в совином семействе, скользнула в дупло.

Многие совиные семьи держат при себе слепых змей, которые поддерживают чистоту в гнезде, с аппетитом поедая червей и разных насекомых, что так любят заводиться в дуплах деревьев.

- Миссис Пи, проследите, чтобы в уголке, куда Ноктус положит нашего малыша, не было ни червей, ни прочей гадости!

- Обижаете, мадам! Я свое дело знаю. Уж сколько выводков мы с вами вынянчили, право слово.

- Ах, простите, миссис Пи. Я полностью вам доверяю. Просто я всегда так волнуюсь во время вылупления. Каждый раз, словно впервые, представляете!? Нет, я никогда к этому не привыкну!

- Вам не за что извиняться, мадам. Все бы птицы так заботились о чистоте своего гнезда, как вы! Страшно сказать, что я слыхала про чаек. Нет, это ужас что такое, даже говорить не хочется! А еще называют себя птицами!

Слепые змеи очень гордятся тем, что работают на сов, которых почитают самыми благородными птицами на свете. При этом они глубоко презирают остальных пернатых, считая их неряхами из-за неудачного устройства их пищеварения, по вине которого те роняют жидкие капли вместо того, чтобы, подобно совам, отрыгивать продукты жизнедеятельности и сплевывать их в виде аккуратных маленьких катышков-погадок.

Дело в том, что остатки пищи, которые совы не могут переварить обычным способом - например, шерсть, кости и зубы добычи - прессуются в небольшие комочки, точно соответствующие форме и размеру их мускульного желудка, и через несколько часов после еды совы их отрыгивают.

И хотя мягкую пищу совы переваривают точно так же, как и остальные пернатые, и даже испражняют ее в жидком виде, слепые змеи все равно считают пищеварительную систему своих хозяев верхом птичьего совершенства. "Мокрозадые" - так они презрительно называют других птиц. Разумеется, миссис Плитивер никогда не употребляла таких грубых слов при детях.

- Мама! - ахнул Сорен. - Смотри!

Ему показалось, что гнездо содрогнулось от громкого треска. Разумеется, этот звук мог показаться оглушительным только чуткому уху сипухи.

Яйцо раскололось, и из него выкатился маленький светлый комочек.

- Это девочка!

Громкое хеее вырвалось из горла его матери. Это был крик настоящего счастья.

- Какая прелесть! - прошептала она.

- Она очаровательна! - воскликнул отец.

Клудд широко зевнул, а Сорен во все глаза уставился на голое мокрое существо с огромными выпученными глазами, затянутыми белесой пленкой.

- Что это у нее с головой, мам? - спросил он.

- Ничего, мой милый. У птенцов всегда очень большая головка. Должно пройти время, чтобы тело сравнялось с ней.

- А мозгов у мелюзги вообще не бывает, - процедил Клудд.

- Поэтому птенчики не могут держать головку, - продолжала мать. - И ты был такой, когда родился.

- Как мы назовем нашу малютку? - поинтересовался отец.

- Эглантина! - немедленно откликнулась мать. - Я всегда мечтала о маленькой Эглантине!

- Ой, мамочка, мне очень нравится это имя, - обрадовался Сорен. Он медленно повторил его про себя: "Эг-лан-тина". Потом склонился над белым дрожащим комочком. "Эглантина", - тихонько прошептал он, и ему показалось, будто крошечный глаз чуть-чуть приоткрылся, и тоненький голосок пискнул: "Привет!" В этот миг Сорен полюбил свою сестру - сразу и навсегда.

На этом чудеса не закончились. Не прошло и нескольких минут, как из дрожащего мокрого комочка Эглантина превратилась в пушистый белый шарик. Сорену казалось, что она набирается сил прямо на глазах. Родители заверили, что с ним было то же самое.

Вечером состоялась церемония Первого Насекомого. Глаза Эглантины были уже широко раскрыты, и она тихонько пищала от голода. Но писка этого никто не слышал, потому что отец произносил торжественную речь под названием: "Добро пожаловать в семейство Тито".

- Маленькая Эглантина, добро пожаловать в Лес Тито, принадлежащий сипухам, коих называют также амбарными совами, а на высоком языке науки величают совами Тито альба. Когда-то в незапамятные времена сипухи и в самом деле селились в амбарах. Но теперь наш дом - лесное царство, именуемое Лес Тито. Представители нашего рода немногочисленны, это, пожалуй, самый маленький народ совиного королевства. Говоря правду, хоть мы и называемся королевством, здесь уже очень давно нет никакого короля... Но, кажется, я отвлекся. Эглантина! Очень скоро ты вырастешь, а когда тебе исполнится год, ты покинешь родное гнездо, чтобы найти другое дупло, которое станет домом для твоей новой семьи.

Эта часть отцовской речи особенно поразила Сорена. Как это может быть? Неужели он тоже вырастет и заведет собственное гнездо? Но разве можно жить отдельно от родителей? И все-таки Сорен чувствовал в себе необъяснимую тягу к полету: даже сейчас, когда на его нелепых крылышках при всем желании нельзя было разглядеть ничего, напоминающего настоящие перья.

- ...А теперь, Эглантина, - продолжил отец, - настало время Церемонии Первого Насекомого! - Он обернулся к матери. - Марелла, дорогая, подай мне сверчка!

Мать Сорена вышла вперед, держа в клюве одного из последних летних сверчков.

- Съешь его, малышка. Начинай с головы. Да-да, опусти клюв... Запомни, дорогая, всех нужно есть с головы - и сверчков, и мышей, и полевок. Мммм, - причмокнул отец, глядя, как его дочь расправляется со сверчком. - Щекотики в животике, верно я говорю?

Клудд сморщился и широко зевнул. Иногда он стыдился своих родителей, особенно папашу с его идиотскими шуточками.

- Тоже мне, лесной остряк, - буркнул он тихо.

На рассвете совы, как всегда, улеглись спать, но Сорен был так взволнован появлением сестры, что никак не мог уснуть. Родители, как обычно, устроились на ветке над его головой, но их голоса вместе с тусклым утренним светом просачивались внутрь дупла.

- Ах, Ноктус, все это очень и очень странно. Ты слышал, кажется, еще один совенок пропал.

- Да, дорогая, увы, так оно и есть.

- Сколько же их исчезло за последние дни?

- По-моему, это шестнадцатый.

- Это уже слишком! Мне кажется, еноты тут ни при чем.

- Да, - мрачно ответил Ноктус. - Но есть еще кое-что.

- Что? - всполошенно ухнула его жена.

- Яйца.

- Яйца?

- Яйца тоже исчезают.

- Что ты такое говоришь? Яйца исчезают из гнезд?

- Да, дорогая.

- Нет! - прошептала Марелла Альба. - О таком кошмаре я ничего не слышала. Быть не может!

- Я подумал, что ты должна знать об этом, на тот случай, если у нас снова появится потомство.

- О, великий Глаукс! - судорожно вздохнула Марелла. Сорен вытаращил глаза: никогда раньше его мать не поминала этого имени.

- Но ведь мы, сипухи, почти не покидаем дупло во время высиживания. Значит, кто-то следит за нашими гнездами. - Она помолчала. - Постоянно следит!

- И этот кто-то умеет летать или лазать по деревьям, - мрачно добавил Ноктус Альба.

Сорену показалось, что в дупло вползла опасность. Как хорошо, что Эглантина уже вылупилась из яйца! Он поклялся, что никогда не оставит ее одну.

Съев своего первого сверчка, Эглантина уже не закрывала клюва. Родители заверили Сорена, что у него был точно такой же аппетит.

- Да ты и сейчас ешь ничуть не меньше, дорогой. Скоро состоится твоя первая церемония Мяса со Шкуркой.

Вот такой запомнилась ему короткая жизнь в родительском гнезде - одна церемония сменяла другую, и с каждой новой церемонией приближалось самое главное, самое торжественное, самое счастливое событие в жизни каждого совенка: Первый Полет.

- Шерсть! - прошептал Сорен.

Интересно, какая она? Как-то она проскочит ему в глотку? До сих пор мать аккуратно отщипывала мясо от шерсти, клювом вынимала косточки и только потом давала Сорену кусочки свежей мыши или белки.

Братца Клудда впереди ждала церемония Первой Косточки, после которой ему будет позволено есть дичь целиком. А потом для совят наступает пора Прыжков по Веткам. И только после этого можно будет совершить свой первый полет под присмотром заботливых родителей.

- Прыгай! Прыгай! Молодец, Клудд! А теперь подними крылья, как будто собираешься подскочить. Запомни, милый, пока тебе следует просто прыгать с ветки на ветку. Никаких полетов. Самостоятельно ты полетишь только тогда, когда мы с мамой это разрешим.

- Хорошо, папа, - с тоской в голосе ответил Клудд и тихо процедил: - Сколько можно повторять одно и то же!

Сорен тоже много раз слышал эти наставления, хотя ему о прыжках было рано даже думать. Самое страшное, что может натворить маленький совенок - попытаться полететь раньше положенного срока. К сожалению, малыши сплошь и рядом отваживаются на это, когда их родители улетают на охоту.

Как ни велик соблазн расправить едва-едва оперившиеся крылышки, последствия подобного безрассудства чаще всего печальны - после страшного падения одинокий искалеченный совенок остается лежать на земле, становясь легкой добычей хищников.

На этот раз отцовская лекция оказалась краткой, и урок прыганья возобновился.

- Уверенней, мой мальчик! Больше уверенности. И не поднимай столько шума. Совы летают тихо.

- Но я же пока не летаю! - огрызнулся Клудд. - Ты ведь сам запретил. Какая разница, тихо или громко я буду прыгать?

- Это дурная привычка! Дурная привычка, мой мальчик! Как порхаешь, так и летаешь! А переучиваться очень трудно.

- Ну вот, опять заладил свое...

- Что?! Это я-то заладил?! - рассердился Ноктус, и с такой силой клюнул сына в голову, что едва не сбросил с ветки. К чести Клудда надо признать, что он даже не пискнул: просто выпрямился, бросил злобный взгляд на отца и снова запрыгал по веткам - на этот раз чуть потише, чем раньше.

Следившая за уроком миссис Плитивер тихонько прошипела:

- Трудный ребенок, очень трудный ребенок... Ох, намучаемся мы с ним! Хорошо, что ваша мама этого не видит! Эглантина! - внезапно прикрикнула она.

Несмотря на свою слепоту, миссис Плитивер каким-то образом всегда знала, чем заняты совята. Вот и сейчас она услышала, как хрустнул жучок в клюве Эглантины.

- Немедленно выплюни жучка, детка. Совы не едят насекомых, которые заводятся в гнезде. Для этого существуют домашние змеи. Если будешь тащить в рот всякую гадость, то скоро так растолстеешь, что не сможешь принять участие в церемонии Первого Мяса, а потом и Мяса со Шкуркой, а потом Первой Косточки, а потом... сама знаешь, что потом. Твоя бедная мама сейчас летает по лесу, разыскивает для твоего брата Сорена хорошенькую мясистую полевку с нежной шерсткой, как раз для церемонии Мяса со Шкуркой. Может быть, ей посчастливится раздобыть и шуструю сороконожку доя своей дочки.

- Ой, я тоже люблю сороконожек! - воскликнул Сорен. - Их так весело глотать! Они забавно щекочут глотку своими крошечными лапками...

- Сорен, спой песенку про сороконожку! - тут же запищала Эглантина.

Миссис Плитивер испустила тихий вздох. Какая идиллия! Малютка Эглантина ловила каждое слово Сорена. Она просто обожает своего брата, да и Сорен в ней души не чает. Славные детки, совсем не похожи на своего старшего брата Клудда. Тот всегда был самым трудным ребенком, и не просто трудным. Было в нем что-то такое... этакое.

Миссис Плитивер задумалась. Клудд был странным. Было в нем что-то чужое - несовиное.

- Спой песенку про сороконожку, Сорен! Спой, пожалуйста! Сорен широко разинул клюв и громко загукал:

Что это меня щекочет,

Что внутри меня хохочет?

Сколько насчитаю ножек

У ползучих этих крошек?

Почему я так смеюсь,

Что боюсь, что подавлюсь?

Милые сороконожки,

Моя лучшая еда!

Дайте мне сороконожек -

Буду счастлив я всегда.

Вы вкуснее всех знакомых

И любимых насекомых.

Вы сочнее всех жуков,

Веселее всех сверчков,

От которых я икаю.

Только вас я обожаю!

Милые сороконожки,

Моя лучшая еда

Дайте мне сороконожек -

Буду счастлив я всегда!

Не успел Сорен допеть свою песню, как его мать влетела в дупло, предварительно ловко забросив внутрь полевку.

- Посмотри, какая жирненькая, моя радость! Хватит и на твою церемонию Мяса со Шкуркой, и на Первую Косточку для Клудда.

- Я хочу целую полевку! - заявил Клудд.

- Что за глупости, милый? Тебе столько не съесть!

- Целую полевку! Целую полевку! - подхватила Эглантина.

- Я хочу целую! - упрямо повторил Клудд.

- Послушай, что я тебе скажу, Клудд, - строго взглянула на сына Морелла. - У нас в лесу не так-то много дичи, и мы должны быть экономными. Это очень большая полевка. Ее хватит на церемонию Первой Косточки для тебя, на Мясо со Шкуркой для Сорена и на Первое Мясо для Эглантины.

- Мясо! Я буду есть мясо! - запрыгала от восторга Эглантина, мгновенно позабыв о "милых сороконожках".

- Я еще не закончила. Клудд, если когда-нибудь тебе захочется съесть целую полевку, ты поймаешь ее сам. За этой мне пришлось охотиться почти всю ночь. В лесу Тито с едой туго, особенно в это время года. Я очень устала.

Огромная оранжевая луна медленно выкатилась на осеннее небо. Зависнув над верхушкой ели, на которой жило семейство Сорена, она мягко озарила совиное дупло.

Что и говорить, это была прекрасная ночь для церемоний, которыми совы так любят отмечать каждый шаг своего взросления и быстрый бег времени.

Этой ночью перед самым рассветом состоялись три церемонии: Первой Косточки, Мяса со Шкуркой и Первою Мяса.

А потом старший братец Клудд отрыгнул свою первую погадку. Она получилась круглая, точно по размеру его мускульного желудка, спрессовавшего шерсть и кости добычи Мореллы в аккуратный плотный комочек.

- Какая превосходная первая погадка! - восхитился Ноктус. - Ты молодец, сынок!

- Да, моя радость, - подхватила мать. - Просто прелесть! Клудд тоже был доволен.

Все было так мило и безмятежно, что миссис Плитивер снова подумала, что птица с такой благородной пищеварительной системой просто не может быть дурной.

Весь остаток ночи - с того момента, как огромная оранжевая луна начала потихоньку сползать по небу и до первых серых полос занимающегося рассвета, - Ноктус Альба рассказывал легенды, любимые всеми поколениями сов со времен Глаукса. А род Глаукс был самым древним совиным родом, от которого пошли все нынешние совы.

Отец начал так:

"Однажды, давным-давно, во времена Глаукса, существовало братство благородных сов из королевства Га'Хуул. Каждую ночь совы-рыцари поднимались в ночную тьму, дабы творить добрые дела. Каждое их слово было чистой правдой, они стремились к тому, чтобы искоренить несправедливость, вдохнуть силы в оробевших, восстановить разрушенное, покарать спесивых и низвергнуть тех, кто попирает слабых. Сердца их были полны возвышенных устремлений, и каждую ночь они летели..."

- Пап, это правдивая история или как? - зевая, спросил Клудд.

- Это легенда, Клудд, - строго ответил отец.

- Но это правда или нет? - продолжал настаивать Клудд. - Я люблю только правдивые истории!

- Легенда, сынок, это такая история, которую чувствуешь желудком и которая становится правдой в твоем сердце. А еще она может сделать тебя лучше, чем ты есть.

ГЛАВА II

Пропал ни за погадку!

"Становится правдой в твоем сердце!"

Эти слова, произнесенные раскатистым отцовским уханьем, были последним, что успел вспомнить Сорен, прежде чем с глухим стуком шлепнуться на кучу мха.

Он весь дрожал и чувствовал легкое головокружение, но все-таки попытался подняться. Похоже, все кости целы. Как это могло с ним случиться? Он и не думал учиться летать без родителей! Великий Глаукс! Он даже ни разу не попробовал перепорхнуть с ветки на ветку! И вообще, ему было еще очень далеко до "полной летной готовности", как любит говорить мама. Как же это могло случиться? Все произошло так быстро, что он и понять ничего не успел. Только что он сидел у самого края дупла, глядя время от времени - не возвращаются ли с охоты родители - и вдруг кубарем полетел вниз.

Сорен приподнял голову. Какая огромная, оказывается, эта ель! А их дупло почти на самой верхушке. Как там отец говорил - девяносто или сто футов? Но Сорен ничего не понимал в футах. Он не только летать, он и считать пока не умел. Даже цифр не знал. Зато он ясно знал кое-что другое: он попал в беду - настоящую, ужасную, непоправимую беду.

На память пришли нудные нравоучения, которые так раздражали братца Клудда. И тогда, в сгущающейся темноте леса, скучные слова вдруг обернулись жуткой, невыносимой правдой - совенок, разлученный с родителями до того, как научится летать и самостоятельно охотиться, обречен на гибель.

Родители Сорена улетели на долгую ночную охоту. С тех пор как вылупилась Эглантина, они охотились редко. А ведь еды требовалось теперь больше, да и не за горами зима была...

А теперь Сорен предоставлен самому себе. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким, как когда запрокинув голову, пытался разглядеть терявшуюся в облаках верхушку родной ели.

- Один-одинешенек, - потерянно бормотал он.

И все-таки внутри у Сорена теплилась слабая искорка надежды. Судя по всему, во время падения ему все-таки удалось своими голыми крыльями каким-то чудом "поймать ветер".

Сорен попытался припомнить это чувство. В какой-то миг падение показалось ему просто восхитительным. Может быть, он сумеет еще разок покорить воздух?

Сорен приподнял крылышки и слегка расправил их. Ничего. Голая кожа зябла на холодном осеннем ветру. Он снова взглянул на дерево. А что, если попробовать взобраться наверх, помогая себе клювом и когтями? Нужно было немедленно что-то делать, пока его кто-нибудь не слопал - крыса или енот.

При мысли о еноте у Сорена подкосились лапы. Из своего дупла он не раз видел этих жутких мохнатых тварей с острыми клыками и черными масками вокруг глаз.

Нужно сосредоточиться и постараться прислушаться! Как там это делается? Кажется, надо повернуться и склонить голову набок. У папы с мамой такой чуткий слух, что они могут, сидя в дупле, расслышать, как бьется сердце мышки в лесной траве.

"Значит, енота я точно услышу!" - успокоил себя Сорен. Он склонил голову набок - и чуть не подскочил от страха. Он различил звук. Тоненький, сиплый, знакомый голос звал его откуда-то сверху.

- Сорен! Сорен! - доносилось из дупла, где его брат с сестрой остались сидеть на куче белого мягкого пуха, который родители нащипали из-под своих маховых перьев. Но голос принадлежал не Клудду, и не Эглантине.

- Миссис Плитивер! - закричал Сорен.

- Сорен, детка... ты живой? Ах, дорогой, какая же я глупая! Конечно, ты живой, раз зовешь меня. Ты цел? Не разбился?

- Кажется, нет. Но как мне попасть обратно?

- Ах, дитя мое! Дитя мое! - запричитала миссис Плитивер. В сложной ситуации она моментально теряла голову.

"Глупо ждать от уборщицы хладнокровия и решительности!" - мрачно подумал Сорен.

- Когда вернутся мама с папой? - прокричал он, запрокинув голову.

- Нескоро! Ох, горе-то какое... Может быть очень нескоро, милый!

Сорен влез на корни, похожие на глубоко впившиеся в лесную землю скрюченные когти. Теперь он ясно различал миссис Плитивер: ее головка с блестящими чешуйками на темени высунулась из дупла довольно далеко. Сорен разглядел даже две крошечные ямки на месте несуществующих глаз.

- Нет, это выше моих сил, - причитала змея.

- Клудд не спит? Может быть, он сумеет мне помочь?

Последовала долгая пауза, а потом миссис Плитивер неуверенно пролепетала:

- Возможно... - Сорену показалось, что она отчего-то замялась. Потом он услышал, как домработница будит Клудда.

- Не будь таким букой, Клудд. Твой брат... Он... он вывалился из дупла...

Сорен услышал, как старший братец громко зевнул.

- Ну вот, допрыгался!

"Не очень-то ты расстроился!" - подумал про себя Сорен. Вскоре из дупла высунулась круглая голова старшего брата. Сорен ясно видел его белый лицевой диск в форме сердечка и огромные темные глаза.

- Знаешь, что я тебе скажу? - медленно протянул Клудд. - Плохи твои дела, братишка!

- Я знаю, Клудд! Помоги мне, пожалуйста! Ты знаешь о полете гораздо больше, чем я. Ты не мог бы показать, как мне можно взлететь?

- Я? Ты хочешь, чтобы я научил тебя летать? Нет, у меня просто нет слов! Ты спятил! - Клудд расхохотался. - Совсем спятил! Мне - учить тебя? - Он снова загоготал. В этом гулком смехе Сорену послышалась какая-то злобная радость.

- Я не спятил, Клудд. Ты же всегда говорил, что много знаешь и умеешь, - терпеливо ответил Сорен.

Это была чистая правда. С тех пор как Сорен вылупился из яйца, Клудд не упускал случая напомнить брату о своем превосходстве. Ему требовалось лучшее местечко в дупле, ведь у него уже исчез первый пушок, и очень скоро появятся перья, а пока он может замерзнуть на холоде. Ему нужно отдать самые большие куски мышатины, потому что он готовится к полету и должен полноценно питаться...

- У тебя ведь уже была церемония Первого Полета. Объясни мне, как летать, Клудд!

- Полет невозможно объяснить словами! - отрезал старший брат. - Это чувство, а кроме того, я не хотел бы огорчать наших дорогих родителей. Что скажут мать с отцом, если я попытаюсь отторгнуть их от твоего воспитания?

Отторгнуть? Это еще что такое? Впрочем, Клудд частенько употреблял непонятные слова, чтобы поумничать перед братом.

- Что ты такое говоришь, Клудд? Что значит - "отторгнуть"? Больше всего это слово было похоже на "отрыгнуть". Но при чем тут отрыжка, когда речь идет о полете?

А время шло. Смеркалось, длинные вечерние тени ложились на землю. Скоро на ночную охоту выйдут еноты!

- Ничем не могу тебе помочь, Сорен, - очень серьезно ответил Клудд. - Такому юному совенку, как я, не подобает играть столь важную роль в твоей жизни. Для этого существуют родители.

- Но моя жизнь не будет стоить и двух погадок, если ты мне не поможешь! Ты считаешь, что лучше бросить меня умирать? Что скажут мама с папой, когда вернутся?

- Я полагаю, они полностью одобрят мотивы моего поступка. "Великий Глаукс! Полностью одобрят мотивы... Да он точно спятил!"

Сорен так растерялся, что не мог вымолвить ни слова.

- Я пойду за помощью, Сорен. Поползу к Хильде, - донесся сверху задыхающийся голосок миссис Пи. Хильда была слепой змеей, служившей в совином семействе возле берега реки.

- На твоем месте я бы не стал этого делать, Пи-Пи, - зловеще протянул Клудд, и у Сорена похолодело в желудке.

- Не называй меня Пи-Пи! Это так грубо, так неприлично...

- Знаешь, что я тебе скажу, Пи-Пи? Ты еще не знаешь, насколько я могу быть груб!

Сорен испуганно моргнул.

- Я иду, Клудд! Ты не можешь меня остановить! - твердо ответила миссис Плитивер.

- Неужели?

Послышался громкий шорох. "Великий Глаукс, что там происходит?"

- Миссис Плитивер? - Ответа не последовало. - Миссис Плитивер! - снова закричал Сорен. Может быть, она отправилась к Хильде? Ему ничего не оставалось, кроме как надеяться и ждать.

Время шло. Теперь было уже почти темно, поднялся ледяной ветер. Миссис Плитивер не возвращалась.

"Зима показывает зубы" - кажется так папа называл ранние холодные ветры. Бедный Сорен содрогнулся от страха. Когда он впервые услышал от отца это выражение, то сразу спросил, что такое зубы. Оказалось, это то, чего нет у сов, зато есть у зверей. Зубами они рвут и пережевывают пищу.

- А у миссис Плитивер есть зубы? - спросил Сорен, и бедная домашняя змея поперхнулась от возмущения.

- Разумеется, нет, милый, - ответила мать.

- А как они выглядят, эти зубы? - не унимался Сорен.

- Как бы тебе объяснить, - задумалась мать. - Представь себе рот, полный маленьких клювов - очень крепких, и очень-очень острых.

- Страх какой!

- Еще бы, - согласилась мать. - Вот почему маленькие совята ни в коем случае не должны пытаться летать раньше срока. Не забывай, что у енотов очень острые зубы.

- Понимаешь, сынок, - перебил жену отец, - нам, совам, никакие зубы не нужны. Наши желудки отлично справляются с переработкой пиши. И вообще, меня просто оторопь берет, как подумаю о том, что кто-то может жевать пишу ртом. Гадость какая!

- Я слышала, так вкуснее, - неуверенно вмешалась мать Сорена.

- Что за глупости! У меня отличный вкус, дорогая, и он сосредоточен у меня в желудке. Как ты думаешь, откуда происходит выражение "кишками чую"?

- Ноктус, дорогой, мне кажется, тут речь идет о другом.

- Вспомни мышку, которой мы поужинали прошлой ночью. Мой желудок безошибочно определил, откуда она родом! Эта мышь была вскормлена на сочной луговой траве из-под деревьев Га'Хуула, что растут возле ручья. Великий Глаукс! Мне не нужны зубы для того, чтобы почувствовать вкус!

"Бедный я несчастный! - думал Сорен. - Неужели я больше никогда не услышу, как мои родители шутливо спорят друг с другом?"

Мимо проползла сороконожка, но Сорен даже головы не повернул. Тьма сгущалась. Чернота становилась все плотнее, а звезд почти не было видно.

Сквозь густые ветки Сорен не мог различить неба. И это оказалось ужаснее всего. Он до слез тосковал по своему гнезду. Из их дупла всегда был виден кусочек неба. Ночью оно горело звездами, но иногда его затягивало тучами. Днем небо было ярко-голубым, а под вечер, перед самыми сумерками, облака становились розовыми или ярко-оранжевыми.

И пахло внизу как-то противно - сыростью и слякотью. Ветер стонал в ветвях, шуршал иглами и листьями деревьев, но почти не добирался до земли. Стояла жуткая тишина. Тишина безветрия.

"Плохое место. Неправильное. Совам тут делать нечего!"

Успей Сорен хоть частично опериться, пух под крыльями не позволил бы ему замерзнуть. Может быть, позвать Эглантину? Но чем она ему поможет? Она же такая маленькая! И вообще, начни он кричать, еще неизвестно, кто первым откликнется. Вдруг это будут зубастые твари?

И тут Сорен окончательно понял, что его жизнь не стоит и двух погадок. Ему было жаль себя, и он очень тосковал по родителям. Ужасно тосковал, до боли. Боль была острая, словно зубы, и немилосердно терзала желудок.

ГЛАВА III

Похищен!

Сорену снились зубы и шорох мышки в траве, когда над головой его послышался тихий шелест крыльев.

- Мама! Папа! - спросонья закричал он.

Позже он не раз горько жалел об этом крике, потому что в ответ раздался пронзительный визг, и чьи-то острые когти больно впились в его тело.

Еще миг - и Сорен оказался в воздухе. А потом они полетели - очень быстро, гораздо быстрее, чем он мог себе представить. Его родители никогда в жизни так резво не летали. Уж это Сорен знал точно, ведь он частенько наблюдал, как они покидают дупло и возвращаются обратно. Отец и мать Сорена медленно парили и поднимались в ночное небо большими, красивыми кругами. А сейчас земля стремительно проносилась у него под лапами. Потоки воздуха хлестали со всех сторон.

Луна выкатилась из-за густых облаков и погрузила мир в призрачную белизну. Сорен крутил головой, пытаясь разглядеть внизу родную ель. Но деревья слились в одно темное пятно, а потом Царство Тито стало уменьшаться, таять в ночи, пока не исчезло совсем. Больше внизу ничего видно не было, поэтому Сорен осмелился посмотреть вверх.

Сначала он не различил ничего, кроме густых перьев совиных лап.

Тогда он осмелился поднять глаза еще выше и увидел огромную сову - если, конечно, это вообще была сова.

На голове у странной птицы, прямо над глазами, торчали два пучка перьев, похожих на маленькие крылья. Но как следует удивиться Сорен не успел, потому что сова вдруг моргнула и посмотрела вниз.

У нее были желтые глаза! Никогда в жизни Сорен не видел желтых глаз. У его мамы с папой и у брата с сестрой глаза были темные, почти черные. У родительских друзей и знакомых, которые время от времени пролетали мимо, глаза были карими, иногда с искорками цвета тусклого золота. Но чтобы желтые? Неправильные глаза! Совершенно неправильные.

- Удивляешься? - моргнул мохноногий сыч. Сорен не нашелся с ответом. - Прямо беда с этим царством Тито - всю жизнь живут отшельниками, никого не видя, кроме своих сородичей - неуклюжих, ничем не примечательных амбарных сипух!

- Неправда! - возмутился Сорен.

- Как ты смеешь мне возражать? - завизжал похититель.

- Потому что это неправда! Я видел травяных сов и очковых сов. А еще масковых и черных сипух. Мои родители издавна дружат с одной семьей травяных сов.

- Дурак! Ведь они все - сипухи! - рявкнула странная сова. "Дурак? Взрослые не должны так разговаривать - ни с птенцами, ни с молодыми совятами. Это очень грубо и некрасиво". Сорен решил помалкивать. И не смотреть вверх.

- Смотри ты, какой смутьян! - прогудел сыч. Сорен украдкой повернул голову, чтобы понять, к кому обращается его похититель.

- Великий Глаукс! Порой задумаешься, зачем мы все это делаем? У другой "совы" - глаза были желтовато-бурые, а перья крапчатые - белые, серые и коричневые.

- Ну что ты, Бормотт. Дело оно и есть дело. Смотри, как бы твои слова не дошли до Ищейке. Тебе влепят выговор, а всем остальным придется выслушивать ее бесконечные нотации о необходимости правильного подхода к работе.

Вторая "сова" тоже была какая-то необычная. Не такая крупная, как первая, и в голосе ее слышалось мягкое стрекотание: тинг-тинг, тинг-тинг.

Сорен так загляделся, что не сразу заметил ношу, зажатую у нее в когтях. Это было совсем крошечное существо, очень похожее на сову, но размером не больше мыши. Существо повернуло голову и открыло глаза.

"Опять желтые!" - Сорен едва сдержался, чтобы не отрыгнуть от страха.

- Не говори ни слова! - тоненько пропищало непонятное создание. - Жди.

"Чего ждать-то?" - растерялся Сорен. Но вскоре ночное небо наполнилось хлопаньем множества крыльев. Стали прибывать все новые и новые совы, и у каждой из них в когтях было по совенку!

Сова, несшая Сорена, низко загудела. Остальные птицы, словно по команде, подхватили этот звук. Вскоре воздух вокруг задрожал от странного ритма.

- Это их гимн, - пропищала крошечная сова. - Сейчас он станет еще громче. Тогда мы сможем поговорить.

Сорен стал вслушиваться в слова гимна.

Славься, Сант-Эголиус,

Наша альма-матер!

Сильный Сант-Эголиус,

Грозная громада!

Мы гордимся тобой,

Наш чертог дорогой!

В каждом совином преданном сердце

Ты занимаешь священное место.

В золотые твои когти

Новую волочим дань.

Будь звездою путеводною

И надеждой нашей стань.

Слушай нашу песнь хвалебную -

Сердцем мы ее поем.

О прекрасный Сант-Эголиус,

Ты - единственный наш дом!

И тут крошечная сова заговорила, не обращая внимания на гремящие в темноте крики.

- Вот тебе первый совет: больше слушай, меньше говори. Ты и так уже показал себя дерзким смутьяном.

- Кто ты такая? Что за птица? И почему у тебя желтые глаза?

- Я вижу, ты не хочешь меня слушать! Ну при чем тут мои глаза? - тихонько вздохнула маленькая сова. - Ладно, скажу. Я - сычик-эльф, ясно? Мое имя Гильфи.

- У нас в Тито я никогда не встречал никого подобного!

- Мы живем далеко, в пустынном царстве Кунир.

- А ты еще вырастешь?

- Нет. И хватит обо мне.

- А почему ты такая маленькая, а уже оперилась? То есть почти оперилась?

- Это меня и подвело. Всего неделя, и я бы уже могла летать, но меня поймали.

- Сколько же тебе ночей?

- Двадцать.

- Двадцать ночей? - ахнул Сорен. - Разве такие маленькие совы могут летать?

- Сычики-эльфы начинают летать двадцати семи или тридцати ночей отроду.

- А шестьдесят шесть ночей это сколько? - не удержался Сорен.

- Очень много.

- Вот мы, амбарные совы или сипухи начинаем летать, когда нам исполняется шестьдесят шесть ночей. Слушай, а как ты попалась? Что произошло?

Гильфи помедлила с ответом. Потом тихо пробормотала:

- Послушай, что твои родители строго-настрого запрещали делать?

- Летать раньше времени! - выпалил Сорен.

- Ну вот. Я не послушалась - и упала.

- Как же так? Ты же сама сказала, что тебе осталось подождать всего неделю! - возмутился Сорен. Он, разумеется, не знал точно, насколько это долго, но догадывался, что намного меньше, чем двадцать семь, а уж тем более, шестьдесят шесть ночей!

- У меня не хватило терпения. Понимаешь, маховые перья у меня уже почти отросли, а вот терпение даже не проклюнулось. - Гильфи снова помолчала. - А ты-то сам? Ты, видать, тоже не утерпел?

- Нет. Честное слово, я сам не знаю, как это произошло. Я просто выпал из дупла.

Сорен еще не успел договорить, как его замутило. Кажется, он все-таки знал. Он не помнил точно, но что-то подсказывало ему ответ.

Ужас и стыд выворачивали его наизнанку. Наверное, это и называется "чувствовать кишками".

ГЛАВА IV

Сант-Эголиус - Академия для осиротевших совят

Совы собрались в стаю и, быстро кружась, начали снижаться. Сорен моргнул и посмотрел вниз. Ни деревца, ни ручейка, ни полянки. Огромные горы мрачно щетинились пиками, а между ними виделись глубокие каменные ущелья и зубчатые каньоны.

Совершенно не похоже на Тито, - вот и все, что можно было сказать об этом месте.

Все ниже и ниже они опускались, все уже и уже становились виражи, пока, наконец, совы не приземлились на дно очень глубокого, очень узкого ущелья. Небо отсюда казалось далеким и недоступным. А потом, заглушая вой ветра, над горами загремел пронзительный голос.

- Добро пожаловать, совята! Добро пожаловать в Академию Сант-Эголиус. Это ваш новый дом. Здесь вы обретете правду и цель. Наш девиз: "Правда ясна - цель видна!"

Косматый филин, сидевший на выступе гранитной стены ущелья, устремила на совят немигающий желтый взгляд больших глаз из-под густых, воинственно торчавших бровей. Плечевые перья на ее левом крыле были слегка раздвинуты, обнажая голую кожу с неровным белым шрамом.

- Меня зовут Виззг, я командор Сант-Эголиуса. Моя обязанность - научить вас Правде. У нас в Академии не принято задавать вопросы, поскольку они могут увести в сторону от Правды.

Сорен подумал про себя, что это очень странно. Дома он всегда задавал вопросы - с тех самых пор, как вылупился из яйца. Тем временем Виззг продолжала:

- Отныне вы - сироты.

Сорен едва не вскрикнул. Он не сирота! У него есть мама и папа. Пусть сейчас они далеко, но они же есть! А сирота - это тот, у кого родителей нет. Как смеет эта командорша, или как там ее называют, обзывать его сиротой?

- Мы спасли вас. Здесь, в Сант-Эголиусе вы получите все необходимое для того, чтобы стать скромными, безропотными слугами Высшего блага.

За всю свою жизнь Сорен никогда не слышал ничего более возмутительного. Его никто не спасал, его похитили! Если они хотели его спасти - поднялись бы наверх и положили бы обратно в дупло! И вообще, что такое Высшее благо?

- Есть множество путей служить Высшему благу, поэтому наша работа заключается в том, чтобы выявить способности каждого совенка и направить его на нужную стезю, - Виззг прищурила глаза, так что на ее пушистом лицевом диске они превратились в две сверкающие янтарные щелки. - Я не сомневаюсь, что в каждом из вас есть нечто особенное.

Словно в ответ на эти слова раздалось дружное уханье, и громкий хор затянул песню:

Чтобы пользу приносить,

Научись покорным быть.

Ни о чем не спрашивай,

Только выполняй,

Милость Сант-Эголиуса

Вечно прославляй!

С последними словами этой песни Виззг, Аббла командор, слетела со своего каменного помоста и еще раз обвела глазами совят.

- А теперь вас ждет захватывающее приключение, сиротки. После того как я закончу, вас распределят по четырем отсекам нашего Сычарника. Вам предстоят еще две процедуры. Во-первых, вы получите личный номер. А во-вторых, в Глауцидиуме вам преподадут первый урок хороших манер, научат правильно спать и обучат сонному маршу. Так вы сделаете первые шаги к церемонии Специализации.

"О чем это она? - нахмурился Сорен. - Какой еще личный номер? Что такое сычарник и с какой стати их нужно учить спать? Да еще какой-то сонный марш... Совершенно непонятно. И вообще, сейчас же ночь! Разве совы спят по ночам?" - Не успел он обдумать все это, как его оттащили от сычика-эльфа по имени Гильфи и запихнули в какую-то неглубокую расщелину. Сорен чуть не свернул голову, выискивая Гильфи, и наконец обнаружил ее в толпе. Он поднял голое крылышко, маша ей, но малютка его не заметила, идя вперед и глядя прямо перед собой.

Расщелина, в которой оказался Сорен, вилась между глубокими ущельями. Больше всего она напоминала каменный лабиринт запутанных ходов, петлявших через провалы, обрывы и долины странного места под названием "Академия Сант-Эголиус для осиротевших совят".

Сорен с тоской подумал о том, что больше никогда не увидит Гильфи. Но хуже всего было то, что он просто не представлял, как выбраться из этих глухих каменных стен и вернуться в лесное царство Тито, в мир прозрачных ручьев и исполинских деревьев.

Наконец совята остановились в какой-то глубокой каменной пещере.

Белоснежная сова с очень густым оперением вразвалку вышла им навстречу и захлопала глазами. Глаза у нее были светло-желтые.

- Я Финни, надзирательница вашего отсека, - сказала она и смущенно захихикала. - Некоторые детки прозвали меня пещерным ангелом. - Она умильно посмотрела на совят. - Но я буду рада, если все вы будете звать меня Тетушкой.

"Тетушкой? С какой стати я стану звать тебя тетушкой?!" - возмутился Сорен, но вовремя вспомнил, что здесь нельзя задавать вопросы.

- А я, разумеется, буду звать вас по личным номерочкам, которые вам сейчас присвоят, - продолжала Финни.

- Ура, ура! - заухала стоявшая рядом с Сореном маленькая пятнистая неясыть.

Сорен так поразился, что даже забыл о главном правиле Академии.

- Почему ты хочешь, чтобы тебя звали по номеру, а не по имени? - поинтересовался он.

- Потому что меня зовут Гортензия! - прошептала неясыть. - Можно подумать, ты был бы в восторге от такого имечка! А теперь - тихо. Запомни - никаких вопросов!

- А если вы будете славными скромными совятками и накрепко усвоите уроки смирения и послушания, то заслужите свою Специальность и получите настоящее имя.

"Мое настоящее имя - Сорен. Его мне дали родители", - мрачно подумал Сорен, чувствуя в желудке протестующую дрожь.

- А теперь, давайте-ка построимся на церемонию Нумерации, и Тетушка побалует вас вкусным угощением.

Всего в группе, куда попал Сорен, было не меньше двадцати совят, причем сам он оказался в середине шеренги. Сорен стоял и смотрел, как белоснежная Тетушка Финни (благодаря Гортензии он уже знал, что их надзирательница - полярная сова) по очереди бросает под ноги каждому совенку по кусочку освежеванной мыши. При этом она говорила:

- Ну вот, твой номер 12-6. Какой славный номерок, миленький!

У тетушки Финни каждый номер был или "славным", или "прекрасным", или "хорошеньким". При этом она заботливо оглядывала каждого малыша, а частенько дружелюбно похлопывала "пронумерованного" крылом по плечу. Из клюва у нее рекой лились шутки и прибаутки.

"Может быть, все не так уж и плохо? - засомневался Сорен. - Хорошо бы Гильфи тоже досталась такая же добрая надзирательница!" Но не успел он об этом подумать, как огромный ушастый сыч - тот самый, что поймал его и назвал дураком - опустился в их отсек и устроился рядом с Финни.

У Сорена тревожно похолодело в желудке, когда сыч, уставившись прямо на него, что-то тихо зашептал на ухо Финни. Тетушка кивнула и тоже посмотрела на Сорена. Они говорили о нем!

Сорен почувствовал, как его когти приросли к твердому камню. Подходила его очередь. Еще четыре совы, и он тоже будет "пронумерован".

- Добро пожаловать, сладенький, - заухала Финни, когда Сорен сделал шаг вперед. - Я приготовила для тебя особый номерочек! - Сорен молчал, а Финни ласково спросила: - Ты не хочешь узнать какой?

"Это ловушка! Вопросы здесь запрещены. Я не должен ей отвечать", - подумал Сорен и заявил:

- Мне не положено спрашивать!

Желтые глаза Финни просияли, а Сорен слегка смутился. Потом надзирательница наклонилась к нему и прошептала:

- Знаешь, миленький, я ведь не такая строгая, как другие надзирательницы. Так что, если тебе когда-нибудь очень-очень захочется меня о чем-нибудь спросить, я буду только рада. Но только очень тихо, мой хороший. А теперь, крошка, вот тебе сочный кусочек мышки. А номер у тебя будет... - она вздохнула, и Сорену показалось, будто ее белый лицевой диск озарился желтым светом. - Мой любимый номерок 12-1. Прелестный, правда? Это номер особенный, и я уверена, что очень скоро ты тоже проявишь особенный талант.

- Спасибо, - поблагодарил Сорен. Он все еще был слегка сбит с толку, но чувствовал огромное облегчение от того, что жуткая птица не сообщила Финни о нем ничего плохого.

- Кому спасибо? - захихикала Финни. - Видишь, милый, я тоже иногда задаю вопросы!

- Спасибо, Финни.

Полярная сова снова наклонилась к нему. Взгляд ее был холоден.

- Еще разок, - тихим шепотом приказала она. - Еще раз, и смотри мне прямо в глаза!

Сорен поднял голову и заглянул прямо в ее блестящие желтые глаза.

- Спасибо, Тетушка.

- Ну вот, сладенький. Уж такая я старая наседка! Люблю, когда меня называют Тетушкой.

Сорен не знал, кто такая наседка, но молча взял кусок мыши и зашагал следом за предыдущим совенком в Глауцидиум. Группу сопровождали две огромные косматые совы.

Глауцидиум оказался глубоким каньоном с отвесными стенами, пол которого был сплошь покрыт спящими совятами. Лунный свет струился на них сверху, серебря пух.

- Вы, двое! А ну, упали! - рявкнул голос откуда-то с высоты.

- Ты! - какая-то толстая сова подскочила к Сорену.

Сердце его радостно вздрогнуло - это была сипуха, такая же амбарная сова, как он и его семья! И лицевой диск сердечком, и такие же глаза. Но хотя темный цвет глаз незнакомой совы напоминал его собственный, было в нем что-то пугающее.

- Марш в задний ряд, и приготовься занять позицию для сна! - приказала сипуха хриплым горловым голосом, свойственным всем амбарным совам. Сорен не ощутил в соплеменнице никакой радости от их встречи.

Затем заговорили двое косматых сопровождающих. Оба они были ушастыми совами, с огромными пучками перьев, торчавшими прямо над глазами. Перья эти все время шевелились, что было довольно неприятно. Речь охранников напоминала короткое гулкое гуканье.

Эти гу-гу понравились Сорену еще меньше хриплого голоса сипухи, потому что каждое слово косматых сов каким-то образом проникало в грудь и там препротивно дребезжало.

- Я - Джатт! - гаркнул первый. - Раньше я был обыкновенным номером! Но заслужил себе новое имя!

- Ач-ч... - невольно начал Сорен.

- Номер 12-1! Я заметил, что с твоего мерзкого клюва готов слететь вопрос!

На этот раз гу-гу так глубоко вонзилось Сорену в грудь, что он испугался, как бы не лопнуло сердце.

- Сейчас я вам все чет-ко разъ-яс-ню. (Нет, этот дребезжащий звук был просто невыносим!) В Сант-Эголиусе запрещены слова, с которых начинаются вопросы. Такие слова мы считаем умственной роскошью и недопустимым попустительством. Вопросы раскармливают воображение, но истощают позывы к терпению, смирению и самоограничению. Мы не позволим портить других воспитанников запрещенными вопросительными словами! Это грязные, неприличные слова наказываются самым суровым образом, - моргнув, Джатт уставился на голые крылышки Сорена. - Мы сделаем из вас настоящих сов. Настанет время, и за это вы скажете нам спасибо.

Сорену показалось, что он потеряет сознание от страха. Охранники были совершенно не похожи на Финни. "На Тетушку!" - молча поправился он. Наконец Джатт прекратил свои гуканья и закончил:

- А теперь с вами поговорит мой брат. Гуканье возобновилось.

- Я - Джутт. Раньше я тоже был номером, но заслужил себе новое имя. Сейчас всем вам следует принять спящее положение. Стоим прямо, голова поднята, клюв устремлен на луну. Видите - в Глауцидиуме сотни совят. И все они научились спать правильно. Вы тоже научитесь.

Сорен затравленно огляделся по сторонам, выискивая Гильфи, но заметил только бывшую Гортензию, номер 12-8. Она уже заняла правильное положение. Судя по развороту ее головы, неясыть крепко спала под светом полной луны.

Сорен заметил вдалеке каменную арку, ведущую в соседний отсек Глауцидиума, где маршировала огромная толпа совят. Клювы у них были открыты в громком крике, но на таком расстоянии слов слышно не было.

Тем временем Джутт продолжал свою речь.

- Строго запрещается спать, спрятав голову под крыло, уронив на грудь или иным способом, к которому привыкли домашние совята. К таковым способам относится, в частности, полусогнутое положение, при котором голова покоится на спине. - Сорен насчитал по меньшей мере семь гулких "гу-гу", каждое из которых лопалось у него в горле. - Неподобающее спящее положение наказуемо, к нарушителю применяются самые суровые методы исправления.

- Надзиратели за сном совершают регулярные обходы всех сычарников, - закончил Джутт.

Потом снова настала очередь Джатта. На протяжении всей речи братья ни разу не сбились, и Сорен подумал, что, видно, они не первый раз обращаются к новоприбывшим.

- Кроме того, через регулярные промежутки времени будет подаваться сигнал тревоги. При этом звуке совята во всех сычарниках начинают сонный марш.

- Во время сонного марша, - подхватил Джутт, - вы маршируете, снова и снова повторяя свое старое имя. Услышав второй сигнал тревоги, вы должны замереть на месте. Далее, вы произносите громко свой номер - только один раз! - и снова возвращаетесь в спящее положение.

А потом оба стража жутким хором выкрикнули: "СПАТЬ!"

Сорен пытался уснуть. Честно пытался. Возможно, Финни, то есть Тетушка, ему поверит. Но у него так разболелся живот, что он просто глаз не мог сомкнуть. Ему казалось, что свет полной луны, заливавший сычарник, превратился в острую серебряную нить, проткнул ему череп и добрался до самого желудка. Наверное, у него просто очень чувствительный желудок, как у папы. Вся разница была в том, что отец чувствовал вкус сочной луговой травы, которой пообедала съеденная мышка, а Сорен - привкус угрозы.

Сорен не помнил, сколько промаялся, прежде чем услышал сигнал тревоги, призывавший к началу первого сонного марша. Снова и снова выкрикивая свое имя, он зашагал следом за совятами своей группы, пока не очутился в тени арки.

- Ой! - невольно ахнул Сорен.

Сверлящая боль в голове прекратилась. Желудок успокоился. Теперь он снова был начеку - привычное состояние для совенка, ведущего ночной образ жизни. Он огляделся по сторонам. Рядом стояла маленькая пятнистая неясыть.

- Гортензия? - окликнул Сорен.

Гортензия равнодушно скользнула по нему взглядом и приподняла лапу, готовясь сделать следующий шаг.

В тот же миг сверху спикировал надзиратель.

- Почему маршируем на месте, номер 12-8? Вернуться в спящее положение!

Гортензия немедленно подняла вверх клюв и слегка запрокинула голову, однако свет луны больше не падал на ее лицевой диск.

Сорен быстро принял спящее положение и, сощурив глаза, стал наблюдать за соседкой. Странно! Она откликнулась на свой номер, но никак не отреагировала на старое имя, если не считать приподнятой лапы. Не в силах уснуть, Сорен повертел головой. С другой стороны проема он успел заметить Гильфи, но было уже поздно. Прозвучал новый сигнал тревоги - тишину прорезал высокий пронзительный визг. Прежде чем Сорен успел опомниться, тысячи совят вокруг пришли в движение. Секунду спустя ущелье наполнилось невнятным гомоном: это каждый из них снова и снова повторял свое старое имя.

Теперь Сорен понял, что они обходят Глауцидиум вслед за луной. Но в ущелье было так много сов, что все они не могли одновременно находиться под лунным лучом. Время от времени часть спящих сов накрывала тень каменной арки.

Сорен рассчитал, что если они с Гильфи одновременно окажутся возле проема, то при следующей тревоге смогут встретиться на том же месте. Он решил, что не упустит возможности пробраться поближе к подруге.

Это ему удалось только с третьей тревоги. Еще три раза он выкрикивал свое имя под луной. Еще три раза превозмогал жуткую боль в желудке.

- 12-1, выше клюв! - заорал надзиратель и с силой клюнул Сорена в голову.

Гортензия снова оказалась рядом.

- 12-8, какое прекрасное имя! 12-8 - лучшее из имен. Я обожаю двойки и восьмерки. Они такие гладенькие!

- Гортензия, - тихонько шепнул Сорен. Неясыть едва заметно пошевелила когтями, но не тронулась с места.

- Горти! Горти! - снова позвал Сорен, но маленькая пятнистая неясыть пребывала в каком-то зачарованном сне.

В конце концов Сорен снова очутился под аркой и торопливо пробрался на другую сторону, в соседний отсек Глауцидиума. Он едва успел до новой команды надзирателей: "А теперь - спать!"

Внезапно Гильфи оказалась рядом. Малютка-эльф повернула голову к Сорену и прошептала:

- Они облучают нас луной!

ГЛАВА V

Лунное облучение

- Что? - выпалил Сорен. Он так обрадовался, произнося запретное вопросительное слово, что едва не прослушал ответ.

- Разве твои родители не предупреждали тебя о том, как опасно спать в полнолуние?

- А что такое полнолуние? - Ты когда вылупился?

- Кажется, три недели назад. Так говорили мама и папа, - неуверенно ответил Сорен. Честно говоря, он точно не знал, что означает "неделя".

- Тогда понятно. А у вас, в царстве Тито, деревья очень высокие? - снова спросила Гильфи.

- Еще какие! Много-много деревьев с красивыми иглами, с шишками или листьями, которые уже окрасились в золото и багрянец!

Вообще-то Сорен не очень разбирался в окраске листьев, поскольку застал их уже золотыми и красными. Но родители как-то сказали ему, что раньше листья были зелеными, и такая пора называлась лето. Братец Клудд вылупился как раз в конце лета.

- Ну вот, а я вылупилась больше трех недель тому назад! - Они разговаривали очень тихо и сохраняли идеальное спящее положение, хотя у обоих сна не было ни в одном глазу. - Меня поймали как раз после новолуния.

- Новолуния? А что это такое?

- Понимаешь, луна все время или прибывает, или убывает. Во время новолуния она совсем маленькая, не толще пухового перышка - одним словом, новорожденная. Но с каждой ночью луна становится все больше и толще, пока не станет совсем круглой, то есть полной, вот как сейчас, и остается такой дня три или четыре. А потом наступает пора ущерба. Вместо того чтобы расти и толстеть, луна начинает худеть и таять: становится все тоньше и тоньше, пока снова не превратится в пуховое перышко. А потом вообще исчезает.

- Я такого никогда не видел. Во всяком случае, не помню.

- Так оно и есть, а ты действительно этого не видел, потому что ваша семья жила в дупле высокого дерева в густом лесу. А мы, сычики-эльфы, живем в пустыне. Там нет деревьев, и ничто не загораживает неба.

- Вот это да! - негромко ахнул Сорен.

- Поэтому каждого сычика-эльфа с рождения предупреждают об опасности полнолуния. Мы тоже совы и поэтому спим днем, но иногда, например, во время долгого охотничьего перелета, можно устать и уснуть ночью. И тут-то сову подстерегает страшная опасность. Ни в коем случае нельзя спать в полнолуние, когда лунный свет падает на голову! От этого можно сойти с ума.

- Как?

- Я сама не очень понимаю. Родители мне этого не объясняли, просто сказали, что старый сыч Рокмор сошел с ума от того, что часто спал в полнолуние. - Гильфи помялась, а потом прошептала: - Говорят, он даже путал верх и низ, а погиб, упав с кактуса и сломав себе шею. - Голосок Гильфи испуганно задрожал. - Представляешь, он-то думал, что летит вверх, к звездам, а на самом деле рухнул на землю. Вот что такое лунное ослепление! Ты больше ни в чем не уверен. Не отличаешь правды от лжи. Не понимаешь, что настоящее, а что нет. Это все означает, что ты стал лунатиком.

- Но это ужасно! - поперхнулся Сорен. - И с нами это тоже произойдет?

- Нет, если мы что-нибудь придумаем.

- А что?

- Я пока не знаю. Нужно время, чтобы все обдумать. А пока попробуй слегка наклонить голову, чтобы луна не светила тебе прямо на макушку. И запомни: летать в полнолуние можно сколько угодно. А вот спать нельзя ни в коем случае.

- Я еще не умею летать, - тихо вздохнул Сорен.

- Значит, старайся не уснуть.

Сорен, склонив голову набок, взглянул на Гильфи. "Откуда у такой крошки столько ума?"

Он изо всех сил надеялся, что она что-нибудь придумает. Какой-нибудь план. Сорен так глубоко задумался, что, услышав над ухом хриплый окрик надзирателя, испуганно вздрогнул.

- Номер 12-1, голову выше, клюв вверх!

Приказ сопровождался чувствительным ударом в макушку. Сорен с Гильфи притворились спящими, а когда соглядатай прошел мимо, снова принялись шептаться. Но тут, как назло, прозвучал сигнал к началу сонного марша. Совята уже знали, что придется пройти три круга, прежде чем им снова удастся встретиться под аркой.

- Помни, что я тебе сказала. Не спи!

- Но я так устал! Как же мне побороть сон?

- Думай о чем-нибудь.

- О чем?

- О чем хочешь... - Гильфи задумалась и быстро выпалила, прежде чем надзиратель подошел ближе:

- Думай о полете!

Ну конечно! Мечты о полете не дадут ему уснуть. На свете нет ничего веселее и прекраснее полета! Но вскоре незаметно Сорен начал клевать клювом, а все мысли о полетах растворились в монотонном звуке собственного голоса, снова и снова повторявшего:

- Сорен... Сорен... Сорен... Сорен...

Сотни совят маршировали вокруг, и звук его имени сливался с клацаньем тысяч когтей, стучавших по гладкому камню. Сорен шагал между Гортензией и каким-то сычом, имя которого также потонуло в хоре остальных имен. Впереди топали три полярных совы.

Каждая группа состояла примерно из двадцати совят, выстроившихся в свободные шеренги, которые маршировали в одном ритме, словно огромная совиная стая, при этом каждый из совят монотонно повторял свое имя. Отдельные имена растворялись в общем хоре, и очень скоро - во время четвертого сонного марша - его собственное имя стало казаться Сорену чужим. А после того как он повторил его сотню раз, вообще утратило всякий смысл. Это было уже не имя, а просто шум. Да и сам он превратился в нечто непонятное, безымянное и безликое. И семьи у него... не было... хотя... кажется, у него был друг?

Наконец марш закончился. Наступила оглушительная тишина, и в этот миг Сорен вдруг осознал, что все это задумано не случайно. Недаром Гильфи предупреждала его о лунном помешательстве! Отгадка была настолько поразительна, что остатки сна будто крылом сняло.

- Они оболванивают нас с помощью наших же имен, - шептал Сорен, склонившись к Гильфи в тени каменной арки. Звезды мерцали над их головами.

Гильфи сразу все поняла. Имя, повторенное тысячи раз, превращается в бессмысленный звук. Полностью утрачивает свой смысл и отличие. Растворяется в шуме.

- Значит, надо просто шевелить клювом или повторять свой номер, а не имя! - продолжал Сорен.

Им нужно было продержаться еще три ночи, пока луна не пойдет на ущерб.

Гильфи с восторгом посмотрела на Сорена. Этот ничем не примечательный амбарный совенок оказался настоящим гением. Блестящая идея! Теперь она просто обязана найти способ избежать лунного облучения.

ГЛАВА VI

Порознь жить, да вместе тужить

Когда эта длинная ночь, наконец, подошла к концу, и настало время Сорену с Гильфи разойтись по своим отсекам пещеры, они в страхе переглянулись. Если бы они могли оказаться вместе, чтобы иметь возможность все обсудить и придумать хоть какой-нибудь план! Гильфи коротко рассказала Сорену о своем отсеке сычарника.

Их надзиратель тоже показался ей довольно милым, особенно по сравнению с Джаттом и Джуттом. Звали его Дядюшка, и он тоже окружил ее особой заботой. Он угостил Гильфи кусочком змеи, и даже несколько раз назвал по имени, словно она не была номером 25-2. Когда Гильфи поведала о том, что надзиратель просил звать его "Дядюшкой", Сорен сразу же вспомнил про Тетушку Финни.

- Странно все это, - шептала сычик-эльф. - Я назвала его "сэр", а он вдруг говорит: "К чему эти формальности! Не стоит, честное слово. Ты не забыла, как я просил ко мне обращаться?"

Гильфи так красочно все описала, что Сорен словно наяву увидел, как огромный филин, чтобы расслышать писк крошечной сиротки, пригнулся к самой земле, подметая землю своими мохнатыми ушными хохолками.

- Надзиратели лезут вон из перьев, чтобы угодить нам, - задумавшись, нахмурился Сорен. - Но здесь все равно жутко, правда?

- Еще как! - кивнула Гильфи. - Так вот, после того, как я назвала его Дядюшкой, наш филин дал мне кусочек змеи, - она тяжело вздохнула. - Я сразу вспомнила свою церемонию Первой Змеи. Папа приносил нам с сестренкой крысят, чтобы мы с ними играли. Знаешь что, Сорен? Мне показалось, будто Дядюшка прочел мои мысли, потому что он вдруг сказал: "Я постараюсь отыскать тебе крысенка для забавы". Представляешь? А я стала его благодарить. Просто рассыпалась в благодарностях. Вспоминать противно!

Сорен прекрасно понял, что она имела в виду.

Когда их снова разлучили, Сорену осталось надеяться только на Гильфи. Но когда она вернулась в свой отсек, оказалось, что Дядюшка припас для нее еще несколько сочных кусочков змеи, после которых малютка-эльф начала клевать клювом. Надзиратель же был так добр, что разрешил ей немного вздремнуть. Гильфи так до конца и не разобралась, подкупал он ее или искренне баловал.

Сначала она никак не могла уснуть. Но плотный завтрак сделал свое дело, тем более что она съела гораздо больше, чем положено сычику ее размеров. Гильфи погрузилась в дремоту и едва не уснула, если бы не мысль, которая скреблась в ее затуманенном сознании. Это Сорен, сидевший в соседнем отсеке, посылал ей мысленные сигналы. "Придумай что-нибудь, Гильфи! Придумай что-нибудь!"

Тетушка была сама доброта. Когда Сорен вернулся в свой отсек, она всплеснула крыльями и сказала, что никогда еще не видела такого измученного совенка.

- Всю ночь не спал?

- Кажется да, Тетушка, - ответил Сорен.

- Вот что я тебе скажу, сладенький. Запрыгни-ка вон в ту каменную нишу, она как раз тебе по росту, и закрой глазки.

- Мне можно поспать? - невольно спросил Сорен. - Ой, прошу прощения за вопрос.

- Ну конечно, маленький, вздремни немножко! И не нужно извиняться. Мы же с тобой обо всем договорились.

- Но ведь это против правил. Сейчас нас должны распределять на работу.

- Ах, дорогуша, некоторые правила существуют только для того, чтобы их нарушать. Мне вообще кажется, что наше начальство чересчур сурово муштрует моих совяток, особенно новичков. Ведь вы, бедные пташки, сиротки!

Сорен до сих пор не мог смириться с этим определением. У него были родители и брат с сестрой. Больно и неприятно, когда тебя называют сиротой при живой семье! Сразу чувствуешь себя нелюбимым и никому не нужным.

- Я знаю, у меня слишком мягкое сердце! - продолжала причитать Тетушка. - Я всего-навсего глупая старая наседка.

"Что такое наседка? - подумал Сорен, но спросить не решился. Вместо этого он легко запрыгнул в каменную нишу. - Вот чудеса! Как ловко я справился! Будем считать это первым уроком порхания".

Вдруг ему стало очень грустно. Его похитили слишком маленьким, отец не успел ничему научить его по-настоящему.

Сон пропал. Подумав о порхании, Сорен вспомнил о полетах, о том, как наблюдал из дупла за первым уроком братца Клудда, а потом о собственном ужасном падении. И снова какое-то смутное воспоминание промелькнуло в его сознании. Наконец Сорен уснул.

Он не знал, сколько проспал, но разбудила его не Тетушка, а странное гнетущее чувство, больше похожее на тошнотворное предчувствие беды. Сорену казалось, что кишки у него вот-вот лопнут от напряжения. Жуткая правда тяжелым камнем ухнула на дно его желудка.

"Это Клудд вытолкнул меня из гнезда!" - Сорен как наяву ощутил, как острые когти брата ударяют его в бок, а потом сталкивают вниз.

Лапы у него мелко-мелко задрожали. Тетушка тут же очутилась рядом и заворковала:

- Хочешь отрыгнуть, сладенький?

- Да, - еле слышно ответил Сорен и отрыгнул еле заметный катышек. Такие погадки бывают у всех совят, не доросших до церемонии Первой Косточки.

Сорен вспомнил, как гордился братец Клудд, когда отрыгнул свою первую погадку с костями и шерстью. Интересно, в этой Академии им будут устраивать церемонии? Как-то здесь все странно устроено. Взять хотя бы церемонию Нумерации. Разве это церемония? Настоящая церемония предназначена для того, чтобы почувствовать себя особенным, уникальным. А что особенного в получении номера?

Тетушка Финни, конечно, славная совушка, чего не скажешь о всех остальных. И вообще, что это за Академия? С какой целью она создана? Как там говорила командор Виззг... "Правда ясна - цель видна?" Чем они тут занимаются? Вопросов задавать нельзя, от каждого требуется только смирение и послушание...

Пока он знал лишь одну правду, правду, от которой морозом сводило кишки: братец Клудд выбросил его из гнезда.

"Придумай что-нибудь, Гильфи! Придумай что-нибудь!"

ГЛАВА VII

Грандиозный план

- Маршировать понарошку! Вот что нужно делать!

Огромный филин, сидевший на выступе каменной скалы, пронзительно загукал, объявляя тревогу. Сорен и Гильфи встретились под каменным выступом, где происходила утренняя раздача пищи.

- Как это? - моргнул Сорен. Он был настолько раздавлен тоской по родителям и мыслями о преступлении своего брата, что почти не слушал подруги. Он ужасно скучал по папе с мамой, и каждый час находился новый, еще более болезненный повод для тоски.

"Я не смогу жить без них!" - подумал он. Мысль о том, что ему больше никогда не увидеть родителей, сводила с ума. Не думать об этом было невозможно. Сорен был уверен, что всегда будет помнить о папе с мамой.

- Да слушай же, Сорен! Во-первых, я поняла, зачем они заставляют нас маршировать. Понимаешь, эти высокие скалы, что ведут в Глауцидиум, и каменная арка всегда остаются в тени.

- Я тоже это заметил, - кивнул Сорен.

- Нас заставляют маршировать для того, чтобы никто из совят не мог надолго оставаться под прикрытием тени. Потом я вспомнила, как ты придумал выкрикивать свой номер вместо имени. И тогда меня осенило! Все очень просто. Мы сделаем вид, будто шагаем вместе со всеми, а сами будем маршировать на месте, в тени. Знаешь, что я вспомнила? Однажды мой отец, кстати, он отличный навигатор, один из лучших во всей Пустыне Кунир, пытался мне объяснить, что звезды и даже луна движутся совсем не так, как нам видится с земли. Он сказал, что некоторые звезды кажутся нам неподвижными, но на самом деле они перемещаются.

- Правда? - буркнул Сорен.

- Понимаю, что тебе в это трудно поверить, но мой папа объяснил, что все дело в огромном расстоянии. Понимаешь, на таком отдалении мы просто не можем заметить движения звезд. Даже луна, которая к нам гораздо ближе, на самом деле тоже очень далеко, поэтому мы и не видим, как она раскачивается, скользя по небу. А раз никто не замечает движения огромной луны, так с какой стати они обратят внимание на такую мелочь, как мы с тобой?

Глаза Сорена осветились мгновенной радостью, а Гильфи в восторге продолжила:

- Мы будем как звезды, только наоборот. То есть останемся стоять, а притворимся, будто идем. Будем маршировать на месте.

- А как же надзиратели? - спросил Сорен.

- Я и об этом подумала. Они всегда стоят по сторонам марширующей толпы и не могут видеть, что происходит в середине. Прошлой ночью я была свидетельницей, как одна травяная сова споткнулась и упала на землю. Никто не сказал ей: "Бедняжка!", или "Вставай скорее!", или даже "Вот недотепа!". Все просто расступились и стали ее обходить. Значит, и мы с тобой можем притвориться, будто маршируем, а сами останемся стоять в тени под аркой. Понял? Будем шагать на месте!

- Это прекрасный план, Гильфи! - с неподдельным уважением произнес Сорен.

- Значит, испытаем его этой же ночью, - решила Гильфи. - А теперь я есть хочу.

- И это все? - Сорен растерянно моргнул, когда огромная рыжевато-бурая сова швырнула ему под лапы дохлого сверчка. - То есть, я хотел сказать: "Это все!" - быстро поправился он, вспомнив о запрете на вопросы.

И это они называют завтраком? Ни мышки, ни жирного червяка, не говоря уже о шмеле... Один сверчок! Просто жуть какая-то! Он же умрет с голода!

Тем временем совята принялись за еду - послышался дружный стук раскалывающих сверчков клювов. Самое удивительное, что никто не обмолвился ни словом.

Вообще-то совята всегда болтают за едой. Эглантина, младшая сестренка Сорена, иногда так трещала, что матери приходилось напоминать ей о еде. "Ну-ка, детка, съешь вот эту вкусную лапку. Ты столько болтаешь, что не замечаешь самых лакомых кусочков жука!"

Всеобщее молчание действовало на нервы, особенно на фоне абсолютной тишины, царившей в каньоне Сант-Эголиус, где различались только унылый вой ветра да однообразный стук когтей по камню. Других звуков здесь почти не бывало. Зато было невыносимое чувство заброшенности, разлученности с землей и даже с небом.

Только теперь Сорен начал понимать, что большая часть жизни этих несчастных совят проходит в глубоких каменных расщелинах и пещерах, в провалах и лабиринтах. Даже воды в Сант-Эголиусе почти не было, если не считать нескольких жалких ручейков, в которых с трудом можно было намочить клюв. Не было ни листьев, ни мха, ни травы - никакой растительности, которая опушает землю, делая ее живой и веселой. Только каменные стены с неровными выступами породы, только острые пики, скалы да хребты.

Тем временем совята почти покончили с завтраком - клацанье клювов сменилось столь же дружным хрустом перемалываемых сверчков. Сосед Сорена мечтательно прошептал:

- Вот бы сейчас кусочек медянки!

Сорен вздохнул, вспомнив миссис Плитивер. Семейство Сорена не ело змей из уважения к своей верной служанке. Впрочем, миссис Плитивер, яростно протестуя, называла это чепухой.

- Покажите мне хоть одно живое существо, которому не нравились бы медянки или даже полозы! - убеждала она. - Не стоит щадить моих чувств. У меня их нет - по крайней мере, к этим пресмыкающимся!

Но родители Сорена продолжали стоять на своем. Ноктус называл это "родовой чувствительностью". Слова были непонятные, но Сорен понимал, что родители не хотят обижать миссис Плитивер, хоть та и клянется, будто у нее нет никаких чувств. На самом деле это было не так. Миссис Плитивер была самым добрым и сентиментальным существом на свете, и у Сорена начинало чаще биться сердце, когда он вспоминал, как она звала его из дупла. Слезы наворачивались ему на глаза - словно наяву он слышал ее взволнованный голосок. Что-то сталось с доброй слепой змеей? Неужели Клудд и с ней что-нибудь сделал? Или ей удалось уползти за помощью? Вспоминает ли она о нем? Плачет, наверное... А родители? И они, скорее всего, тоже тоскуют.

И снова острая боль потери пронзила желудок. Сорен просто сходил с ума при мысли о том, что больше никогда не увидит своих маму и папу. А потом он вспомнил о Клудде и задрожал с головы до когтей.

- Ты в порядке? - спросила Гильфи. Она была так мала, что едва доставала головой до кончиков его крыльев.

- Нет, я не в порядке, - выдавил из себя Сорен. - Совсем не в порядке! Разве ты не скучаешь по родителям? Разве не думаешь, что они сейчас делают? Как оплакивают тебя?

- Да, конечно. Но я даже думать об этом не могу, - тихо ответила Гильфи. - Знаешь что, возьми себя в крылья. Ты не забыл о нашем Грандиозном Плане?

- Легко тебе говорить - "возьми себя в крылья"! Если бы ты только знала, что я понял о своем брате!

- Слушай, у нас совсем нет времени, - перебила его Гильфи. - Постарайся, чтобы тебя распределили в Погадник.

- Куда? - вытаращил глаза Сорен. - Что еще за Погадник?

ГЛАВА VIII

Погадник

Тут неизвестно откуда выпорхнула Тетушка Финни.

- Я поняла, кем ты должен стать! Ловец сверчков - работа как раз по тебе. Ты великолепно справишься, малыш. Здесь, в нашей прелестной каменистой стране, сезон охоты на сверчков длится гораздо дольше, чем в других местах. Они прячутся в ямках и трещинах, а когда пригреет солнышко, вылезают погреться на камушки.

- Но... - начал Сорен. - Вообще-то я страшно хочу есть. Может быть, мне лучше поработать в Погаднике? Пожалуйста, Тетушка!

- В Погаднике? - тетушка Финни явно не ожидала такого предложения. За всю ее долгую практику совята еще никогда не оспаривали ее решений и не высказывали никаких предпочтений. Она внимательно посмотрела на Сорена. Что ж, этот маленький представитель сипух и в самом деле выглядел неважно. Какой из него охотник! А если он не справится с ловлей сверчков, это может плохо отразиться на карьере Тетушки. С другой стороны, если она выполнит его просьбу, совенок будет ей обязан. Всегда полезно, когда кто-то у тебя в долгу!

- Ну что же... Пожалуй, я пойду тебе навстречу, - она выразительно посмотрела на Сорена. - Но запомни, миленький, что я оказала тебе большую услугу. И не забудь, как я разрешила тебе, - она понизила голос, - немножко вздремнуть! - Ее желтые глаза едва заметно потемнели, приобретя оттенок холодного золота. - А теперь, сладенький, беги вот по этой трещине, и она приведет тебя в Погадник.

- Я номер 47-2. Я буду вашим проводником по Погаднику. Следуйте за мной, - заученно проговорила маленькая сова. Голос у нее был вялый и монотонный, ничуть не похожий на чудовищную скороговорку, которую выдавали Джатт с Джуттом, но тоже далекий от настоящего совиного говора.

Сорен с Гильфи двинулись следом за бодро марширующей совой. Вскоре они услышали звонкий стук множества когтей, словно целая армия сов маршировала по камню.

Странный монотонный голос номера 47-2, только многократно усиленный, зазвучал над марширующей толпой совят. Они пели!

У каждой погадки своя загадка,

У каждой погадки своя загадка,

С шерстью, с зубами, с костями

И с крошечными камнями.

У каждой погадки своя загадка.

Вскроем каждую погадку -

Что-то там внутри?

Может быть скелетик мыши -

Ну-ка, посмотри!

Никогда мы не умаемся

Исполнять святой свой долг.

На работе все стараемся -

Только так бывает толк.

Про блестящие крупинки,

Те, что спрятаны внутри,

От которых сердце бьется,

Никому не говори!

Это главный наш секрет

И страшнее тайны нет.

Входя в Погадник, Сорен с Гильфи даже представить себе не могли, какой ужас их ждет.

Следом за провожатым они вошли еще в один каньон с высокими отвесными стенами, где сотни совят, стоя на каменных выступах монотонно поднимали и опускали головы, стуча клювами по тысячам и тысячам погадок. Если бы Сорен с Гильфи знали смысл слова "ад", они наверняка решили бы, что очутились в этой самой глубокой и самой страшной части преисподней. Но за свою короткую жизнь совята не успели узнать ни ада, ни слов, которыми можно его описать. До того момента, как их похитили, их жизнь больше всего напоминала рай. Да и как еще можно назвать жизнь в уютном еловом или кактусовом дупле, выстланном нежнейшим Родительским пухом, сочных насекомых, которых приносят по нескольку раз в день, и первые вкусные кусочки мыши? А кроме еды и уюта в их жизни были еще истории - истории о полетах, о том, как научиться расправлять крылья, и о таинственном внутреннем чувстве, которое призывает подняться в воздух.

Тем временем номер 47-2 подошла к совятам и заговорила своим странным, безжизненным голосом:

- Я - сортировщица третьего разряда. Я выбираю из погадок только крупные остатки - кости, камешки и зубы. Сортировщики второго разряда собирают перья и пух. Первому разряду доверяют сбор крупинок. Вот это крупинка, - номер 47-2 указала когтем на крошечную соринку, сверкавшую в расколотой погадке. - Крупинки - это металл, - совиха помолчала и быстро добавила: - Или что-то вроде этого. Вам незачем знать, что это такое. Запомните одно, крупинки - драгоценны, гораздо ценнее золота. Добытчик крупинок - это самая высшая квалификация погадника. Сегодня меня повысят на следующий уровень. Я стану сортировщицей второго разряда. Но сейчас, как самая опытная сортировщица третьего разряда, я должна исполнить свой долг и познакомить вас с вашими обязанностями, - сова моргнула. А потом загудела какой-то жуткой скороговоркой:

- Начинающему сортировщику рекомендуется пользоваться клювом. Когтями удерживаем погадку. Все предметы, обнаруженные в погадках, должны быть аккуратнейшим образом разложены в ряд на каменном выступе, который носит наименование рабочего места. Неумение аккуратно разложить найденные предметы является серьезнейшим нарушением. Виновные подвергаются жестокому наказанию и становятся объектами сеанса смехотерапии.

Сорен с Гильфи с недоумением переглянулись. Что за бред? И что такое смехотерапия?

- Если вы будете работать прилежно и старательно, возможно, что в будущем вас тоже ждет повышение. - Совиха вспрыгнула на усыпанный погадками каменный карниз и наклонилась над первым попавшимся катышком. - Показываю. Запомните - строго запрещается использовать собственные погадки в качестве объекта. - Совиха сердито покосилась на Сорена, а потом наклонила голову и принялась клевать.

Сорен едва сдержался, чтобы не отрыгнуть.

Сорен с Гильфи потеряли счет времени. Казалось, они работают здесь уже целую вечность. Тишины в этом страшном месте явно недоставало. Через определенные промежутки времени одна из щуплых сов-надзирательниц, сидевших на высоких каменных выступах, издавала негромкий свист - и совята затягивали песню сортировщиков. Их пение было так же монотонно, как речь совихи номер 47-2.

Вскоре Сорен понял, что песня нужна лишь для того, чтобы поддержать рабочий ритм. Но тишины не было и в промежутке между песнями. Ее заменяли постоянные команды и окрики.

- Новую порцию погадок на участок 10-В.

- Участок 20-С! Ускорить темп!

Совята тоже переговаривались между собой, но нечасто. Чем больше прислушивались Сорен с Гильфи, тем более странными казались им эти разговоры. А потом сова, работавшая на одном выступе с Сореном, повернулась к нему и проскрипела:

- Какое прекрасное утро, номер 12-1! Только что я закончила первую порцию погадок. Не сомневаюсь, что ты тоже будешь счастлив, когда закончишь свою первую порцию. Окончанию работы сопутствует редкое чувство удовлетворения. Каждое утро в это время я вновь и вновь испытываю это чувство.

Редкое чувство? Сорен знал, что значит слово "редкое". Отец говорил ему, что они принадлежат к редкому виду сипух - Тито Альба, и это означает, что их осталось очень мало. Но как можно назвать редким чувство, которое испытываешь каждый день?

- Я тоже чувствую себя прекрасно, - подхватила другая сова, оборачиваясь к Гильфи. И слово в слово повторила ту же самую речь.

Теперь в краткие промежутки между пением обе совы оборачивались к Сорену и Гильфи и коротко докладывали о состоянии своего чувства удовлетворения. Время от времени они прерывали свои речи комментариями.

- Номер 25-2, для твоего поразительно крошечного роста у тебя на редкость правильная посадка клюва.

- Благодарю вас, - старательно кланялась Гильфи.

- Не стоит благодарности, номер 25-2. После этого вторая сова повернулась к Сорену.

- Номер 12-1, ты прекрасно работаешь клювом. Твой труд отличается прилежанием и аккуратностью.

- Спасибо, - ответил Сорен. А потом зачем-то добавил: - Огромное спасибо.

- На здоровье. Но не стоит злоупотреблять вежливостью. Это лишняя трата сил. Вежливость самоценна сама по себе - так же, как крупинки.

- А что такое крупинки?

Сорен и сам не понял, как этот вопрос слетел у него с клюва. Просто во всех песнях пелось про какие-то крупинки, и ему было ужасно любопытно узнать, что это такое. Он знал, что такое кости, перья, зубы и пух - но при чем тут крупинки?

В тот же миг обе совы-соседки издали пронзительный визг, столь не похожий на их давешние бесстрастные речи.

- Караул - вопрос!!! Караул - вопрос!!!

Два жутких сыча с темным оперением и злобными желтыми глазищами, сверкавшими из-под красных бровей, слетев вниз, схватили Сорена.

- Как же ты мог, Сорен?! - едва не вскрикнула Гильфи, но вовремя сжала клюв.

Когда сычи подняли его в воздух, Сорену показалось будто желудок у него провалился в лапы. Надзиратели нарочно причиняли ему боль, держа с обеих сторон за крылья когтями, словно хотели разорвать пополам! Когда они, кружа, взлетали над Погадником, Сорен совсем не чувствовал под своими крыльями плотной массы покоренного воздуха, о которой часто рассказывал отец. Вместо этого какая-то оглушительная вибрация подбрасывала его и трясла изо всей силы.

- Все смеются над тобой, номер 12-1! Все смеются так громко, что воздух дрожит от хохота! - прогудела одна из сов.

- Номер 12-1! - прокричала вторая. - Сегодня ты первый объект смехотерапии!

Сорен не проронил ни слова. Отныне сколько бы вопросов не крутилось у него в голове и на кончике клюва, он будет молчать. Два сыча-надзирателя вместе со своей ношей опустились на высокий каменный выступ, который был отлично виден из всех уголков Погадника.

Хохот совят, надзирателей и стражей эхом бил от каменных стен. От их дикого грохота в голове у Сорена начало пульсировать. Он испугался, что сейчас сойдет с ума, и пронзительно закричал.

- А теперь приступаем к самому интересному моменту смехотерапии! - раздался пронзительный визг.

Воздух всколыхнулся, и командор Виззг, приземлилась возле Сорена. Следом за ней появилась Ищейке, ее янтарные глаза сверкали злобным весельем.

"Великий Глаукс! - в ужасе подумал Сорен. - Что сейчас будет?"

ГЛАВА IX

Добрая тетушка Финни

- Несчастненький номер 12-1! Ох, какая беда! Да ты только посмотри на себя!

Сорен застонал и открыл глаза.

- Что случилось? - спросил он.

- Нет-нет, мой сладенький! Видишь, до чего тебя довели твои вопросы? Придется нам теперь быть чуточку построже. Ты должен понять, что вел себя очень плохо, но теперь ты снова здесь, в нашей коморочке, и... - из клюва Тетушки полился воркующий поток утешений.

Голова у Сорена гудела от вопросов. Приходилось крепко сжимать клюв, чтобы снова не попасть в беду. Судя по всему, он потерял сознание во время сеанса смехотерапии.

Сорен попытался вспомнить, что произошло. Сигнал тревоги, потом ужасные клювы, смех - жуткий, кошмарный смех! - но почему у него так болят крылья? Последний вопрос замер у него в клюве, но не из страха перед наказанием, а потому что Сорен повернул голову и сам разглядел ответ. Крылья были голые!

"Великий Глаукс!" - в ужасе подумал совенок, и чуть снова не потерял сознание.

- Ничего, маленький, - защелкала клювом Финни. - Тетушка обо всем позаботится! Сейчас ты почувствуешь себя лучше. Ничего страшного! И не нужны нам эти дурацкие перышки, верно, мой сладкий?

- Мне не нужны перышки!? - это был скорее крик отчаяния, чем вопрос. Неужели все они здесь сошли с ума? - Мне не нужны перышки, - уже равнодушно повторил Сорен. Сначала он хотел спросить, как же он будет летать без перьев, но вовремя стиснул клюв.

Тем временем Тетушка что-то энергично пережевывала своим клювом, потом сильно икнула, и целый комок влажного мха вылетел из ее клюва и шлепнулся на голое крылышко Сорена. Совенок судорожно вздохнул от удовольствия.

- Приятненько, правда? Нет лучшего средства для твоих крылышек, чем порция влажного мха. Теперь ты можешь звать меня Нянюшкой.

- Нянюшкой? - переспросил Сорен, но тут же поправился: - Нянюшка!

- Вот молодец! Как быстро ты учишься, дорогой! Иногда приходится проявлять строгость. Но я уже вижу, что ты усвоил преподанный урок и больше никогда не будешь наказан ощипыванием.

- Ощипывание... - прошептал Сорен. Значит, они выщипали ему перья!? Нарочно выщипали?

- Знаю-знаю! Знаю, о чем ты думаешь. Ах, сладенький, сама я нисколько не одобряю подобных мер. Но разве кто-нибудь прислушивается к словам старой глупой Тетушки? Все что я могу - это окружить заботой и лаской каждого совеночка в моей пещерке.

Я стараюсь! Стараюсь изо всех сил! - казалось, она вот-вот расплачется.

Но на этот раз Тетушка-Нянюшка не угадала. Сорен думал совсем о другом. Но она смотрела так ласково... и ни о чем не спрашивала: Сорен решился.

- Тетушка... То есть Нянюшка, - поправился он. Совенок уже понял, что особое значение настоятельница придает именам.

Он начал осторожно подбирать слова, чтобы высказать свои сомнения, не задав при этом ни единого вопроса. Тетушка была права - он отлично усвоил преподанный урок!

- Я ничего не понимаю. Вот вы такая добрая, Нянюшка, а остальные такие ужасные... Стражники, охранники в Глауцидиуме и в Погаднике. Они ведут себя жестоко без всякой причины...

- Ну что ты, крошка! У них есть причина.

- Есть причина... - бесстрастно повторил Сорен. - Это было невероятно!

- Понимаешь, сладенький, - продолжала Финни. - Испытания закаляют характер.

- Закаляют характер... - так же безучастно повторил Сорен.

- Самоотречение вкупе с тщательно дозированным наказанием воспитывают стойкость и выносливость, - заученно произнесла Нянюшка, и Сорен понял, что ей много раз приходилось повторять эти слова.

- Я все понял. Чтобы закалить характер, нужно сломать крылья, - как можно равнодушнее произнес Сорен.

- Да, душечка, ты все схватываешь на лету! Я так рада, так рада...

- Раньше я думал, что характер совы закаляется в полете. Каким я был глупым!

Похоже, он отлично научился обходиться без вопросов.

- Ах, ты такой умненький совеночек! - радостно загукала Нянюшка. - Ты схватил самую суть! Совенок может заслужить право на полет, если, конечно, он предназначен для полета.

- Ну да, конечно, - пробормотал Сорен, из последних сил стараясь сохранить рассудительный тон. Но сердце его колотилось, как бешеное, а кишки сводило судорогой. Безумный страх начал подступать к горлу.

- А вот и наша номер 12-8! Прекрасный пример совенка НПП. Сорен непонимающе вытаращил глаза.

- НПП, миленький, означает Не Предназначен для Полета. Номер 12-8 - одна из таких сов. Ее задача ухаживать за другими совятами.

"Что еще за номер 12-8?" - подумал Сорен, лихорадочно перебирая в памяти все знакомые номера. В мозгу что-то мелькнуло, но тут он заметил прыгавшую неподалеку крапчатую неясыть по имени Гортензия, которая так ненавидела собственное имя, что была счастлива сменить его на номер.

- Подойди сюда, номер 12-8! Я преподам тебе первый урок ухода за больным! - заверещала Тетушка Финни.

Глаза бывшей Гортензии, а ныне номера 12-8, показались Сорену еще более пустыми, чем обычно.

- Угу-угу! Новый пациент! Пациент! Милая Тетушка, научи меня делать компрессы из мха.

Финни стала показывать маленькой неясыти, как следует пережевывать мох, чтобы он стал мягким и сочным. Сорен ничего не имел против их заботы: после влажных компрессов он почувствовал себя значительно лучше. Он не сводил глаз с номера 12-8. Интересно, почему она не предназначена к полетам? Как бы узнать это, не задавая вопросов?

- Мне кажется, я видел тебя утром в Погаднике, - наугад начал он.

- Нет-нет! Этого не может быть. Я наседка и только наседка.

- Наседка, - повторил Сорен. Воцарилось молчание. - Наседка, - снова повторил он. Номер 12-8 не проронила ни звука. - Наверное, это очень приятно быть наседкой... Ну, насиживать и все такое. Работать в Наседнике, - выпалил Сорен, на ходу сочинив новое слово. Если есть Погадник, может быть, существует и Наседник?

- Место, где я работаю, называется совсем не наседник, - монотонно произнесла номер 12-8. Судя по всему, она как следует была облучена лунным светом.

- Ну конечно, - как ни в чем не бывало поправился Сорен. - Я сказал глупость. Это называется как-то по-другому. Просто слово выскочило у меня из головы.

- Слово не выскакивало у тебя из головы. Ты его никогда не знал. Его никто не знает, - голос номера 12-8 зазвучал резче. - Это секрет. Высшая степень секретности.

- Высшая степень секретности.

- Да. У меня есть допуск к секретной работе, - распушилась от гордости маленькая совиха.

- Да-да, допуск к полетам.

- Вовсе нет! Какая глупость! Если бы у меня был допуск к полетам, меня никогда не допустили бы к секретам.

"Но неужели тебе не хочется летать?" - захотелось крикнуть Сорену, но тут появилась Тетушка Финни.

- Ах, номер 12-8, ты все сделала великолепно! Из тебя получится прекрасная сиделка!

- Моим крыльям значительно лучше, - выдохнул Сорен, поражаясь собственному лицемерию. Вообще-то крылья и правда почти перестали болеть, но сейчас его больше всего интересовал вопрос, который было не так-то легко замаскировать под просьбу. - Но чтобы совсем поправиться, мне нужно еще кое-что. Знаете, отчего у меня всегда поднимается настроение?

- Чего ты хочешь, сладенький? - проворковала Финни.

- Послушать сказку! Больше всего на свете я люблю легенды о стражах Га'Хуула! Кажется, они называются Цикл Га'Хуула, да?

Из разинутого клюва Тетушки Финни исторгся странный звук, нечто среднее между отрыжкой и визгом. Казалось, полярная сова вот-вот свалится в обморок.

А крапчатая неясыть затараторила:

- Какой ужас! Какой ужас! Понятия не имею, что ты сказал, номер 12-1, но сейчас я должна тебя оставить. Мне нужно оказать помощь нашей Нянюшке, - и засеменила в поисках лекарства.

- Зато я отлично знаю, что сказал, - прошептал Сорен. - Я сказал - Цикл Га'Хуула!

ГЛАВА Х

Шиворот-навыворот

Ночью Сорен с Гильфи встретились под аркой Глауцидиума. Все было готово к началу Грандиозного Плана, но в последний момент Сорен вдруг засомневался.

- Что-то мне не по себе, Гильфи. А вдруг у нас ничего не получится?

- Как ты можешь так говорить? - возмутилась Гильфи. - Я не знаю, получится у нас или нет, но почему бы не попробовать? Что мы потеряем, если даже у нас ничего не выйдет?

- Разум, - мрачно ответил Сорен.

Гильфи издала тихое чурр-чурр - такой звук издают все совы, когда смеются.

Внезапно воздух со свистом всколыхнулся, и маленькая Гильфи оказалась лежащей на спине.

- Смех запрещен! Смеяться можно лишь по команде лейтенанта Ищейке. Запомни это раз и навсегда. Если тебе снова захочется посмеяться, я с радостью преподам тебе урок правильного смеха!

Надзиратель отошел в сторону. Сорен с Гильфи молча переглянулись.

Что за странное место! Их учат, как правильно спать, как правильно смеяться. Тут есть даже смехотерапия! Зачем все это? Чего добиваются в Академии Сант-Эголиус? Чему они на самом деле учат совят, а главное - для чего? И что за крупинки, которые ценнее золота? В кого хотят превратить похищенных птенцов Виззг с Ищейке? Ведь ясное дело, что не в сов!

Но сейчас было не время для этих вопросов. Совсем другая тяжесть лежала на сердце у Сорена, которая после сеанса смехотерапии стала совсем невыносимой.

- Гильфи, возможно, ты и сможешь выбраться отсюда, но я обречен. Мне никогда не спастись.

- Что ты такое болтаешь, Сорен?

- Взгляни на себя, Гильфи. Со дня на день ты полностью оперишься. Мне кажется, сегодня у тебя появились новые маховые перья. Очень скоро ты сможешь улететь отсюда.

- И ты тоже.

- Ты смеешься? Или тоже спятила от луны? Они же меня общипали!

- Глупости! Они выщипали тебе пух, а не перья! Посмотри, вот твои будущие первостепенные маховые перья, а вот и несколько второстепенных.

Сорен приподнял крыло и впился в него глазами. И в самом деле, на нем виднелись хорошо заметные бугорки. Похоже, Гильфи права. Но как же он будет летать без пуха?

Гильфи словно прочитала его мысли.

- Тебе не нужен пух, чтобы летать! Пух предназначен для тепла. Но летать можно и без него. Просто тебе будет холодно, вот и все. Но к тому времени, как ты полностью оперишься, может быть, у тебя и пух новый отрастет.

Сорен захлопал глазами. Впервые за все время надежда вспыхнула в его глазах, похожих на два черных круглых и блестящих камушка, и у Гильфи радостно затрепетало сердце. Ей удалось его убедить! Она заставила его поверить в свой Грандиозный План!

Гильфи своими глазами видела, как после долгих дней порхания ее старшие братья и сестры каким-то таинственным образом обретали силу и поднимались в воздух. Это было настолько удивительно, что однажды она даже пристала с расспросами к отцу. Его ответ до сих пор звучал у нее в ушах:

"Гильфи, ты должна понять одну простую вещь. Можно тренироваться всю жизнь, но ты не оторвешься от земли до тех пор, пока не поверишь в свои силы. - Отец помолчал и задумчиво добавил: - Забавно, что все самые сильные наши чувства рождаются в желудке - даже те, что управляют крыльями, - словно в подтверждение своих слов он медленно распушил свои маховые перья. - Все рождается там..."

- Слушай, Сорен, - выпалила Гильфи. - После того как ты потерял сознание, и тебя унесли из Погадника, мне удалось кое-что разведать.

Сорен моргнул и пошевелил плечами, как делают все совята, когда они чем-то смущены или раздосадованы.

- Прости меня, Гильфи. Пока я, как дурак, задавал вопросы, ты смотрела и слушала.

- Прекрати пинать и щипать самого себя! Тем более, что это уже сделали надзиратели, - с грубоватой прямотой оборвала его Гильфи.

Сорен растерянно захлопал глазами и уставился на воинственную крошку-эльфа.

- Слушай, что я тебе скажу. Все в этой Академии перевернуто с лап на голову. Наша задача - не дать превратить себя в лунатиков. Мы должны продолжать оставаться на лапах, когда все вокруг ходят на головах. Если мы поддадимся, то уже никогда не спасемся. Главное - не потерять разум. Только сохраняя способность размышлять, мы сможем придумать план бегства. Теперь слушай меня внимательно. Сорен кивнул.

- Я вычислила, что сегодня третья ночь полнолуния. То есть, луна уже пошла на ущерб. Помнишь, что я тебе рассказывала? Скоро ты своими глазами увидишь, что через несколько дней она почти исчезнет, и тогда можно будет не опасаться облучения. С каждой ночью в Глауцидиуме будет становится все темнее и темнее, а значит, нам будет легче найти укрытие. Но не забывай, мы должны вести себя, как лунатики.

Сорен едва удерживался от вопросов. Разумеется, он не боялся спрашивать Гильфи, просто не хотел сбивать ее с мысли.

"Такая маленькая, а такая умная!" - восхищенно подумал он.

- После следующего новолуния, - размышляла вслух Гильфи, - у тебя отрастут почти все маховые перья, а к новому полнолунию, думаю, ты уже сможешь летать.

- А как же ты, Гильфи? Ведь ты будешь готова уже через несколько дней!

- Я буду ждать тебя.

- Ждать меня?!

Это был не вопрос, а возглас изумления. Сорен был так потрясен, что потерял дар речи, так что Гильфи пришлось прийти ему на помощь.

- В чем дело, Сорен?

- Гильфи, я просто ушам своим не верю! Зачем дожидаться меня, если ты можешь запросто улететь отсюда?

- Не все так просто, Сорен. Я не могу тебя бросить. Во-первых, ты мой друг. Если я сбегу отсюда одна, то буду самой ничтожной совой во всем подлунном мире. А во-вторых, мы нужны друг другу.

- Ты нужна мне гораздо больше, чем я тебе, - пролепетал Сорен.

- Что за енотий помет!!!

Сорен просто ушам не поверил. Гильфи поразила его уже в который раз. Такие слова были одним из самых грязных, запретных ругательств, за которые родители строго наказывали маленьких совят.

Однажды Клудд получил от матери хорошую взбучку, когда миссис Плитивер пожаловалась на то, что он крикнул: "енотий помет!" - в ответ на ее просьбу прекратить дразнить маленькую Эглантину.

- Сорен, разве не ты догадался, что они оболванивают нас, заставляя снова и снова повторять собственные имена? Это была блестящая мысль!

- Зато ты первой догадалась о лунном облучении. Я об этом и знать не знал.

- Я просто знала то, чего не знал ты. Знать - это одно, а думать - совсем другое. Будь ты постарше и живи в пустыне, ты бы не хуже меня все знал про луну. Но сейчас я не об этом. Слушай, что я выведала, - понизила голос Гильфи. - Когда тебя унесли, я сделала очень важное открытие. Это было уже за пределами Погадника...

Гильфи огляделась по сторонам и негромко продолжила свой рассказ.

Слабый лунный свет начал медленно расползаться над темным горизонтом...

ГЛАВА XI

Что разузнала Гильфи

- Мне поручили сходить к сборщикам погадок и сообщить им, что нам нужны новые подносы. Номер 47-2 указала мне путь к Большой Трещине. Это оказалось совсем близко. Большая Трещина бежит вверх по одной из стен Погадника. Мне было велено войти в разлом, найти других совят, которые вереницей идут в хранилища, и присоединиться к ним. Я так и сделала.

Гильфи так хорошо рассказывала, что Сорен будто наяву видел каждый поворот каменной тропки, ведущей в сердце скалы.

- От большой расщелины ответвлялось множество более мелких трещин, из которых время от времени доносились какие-то голоса. Самое интересное, что никто из совят, за которыми я шла, не обращал внимания ни на ходы, ни на голоса. Такое впечатление, что они все ослепли и оглохли! Хотя, может быть, они так часто там ходят, что уже перестали удивляться... Но я-то очутилась в подземелье впервые, поэтому вертела головой изо всех сил и заметила в одном месте кусочек неба. Это было так красиво! Небо голубым ручейком струилось у меня над головой, но вдруг стало низким низким. Понимаешь, Сорен, - Гильфи замолчала и ненадолго задумалась. - С тех пор как мы здесь очутились, меня не оставляет чувство, что Академия Сант-Эголиус находится в каньоне на самом дне глубокой горной долины. Отвесные стены превращают его в отличную тюрьму. Но в этой расщелине я вдруг поняла, что мы находимся гораздо выше. Рядом с небом.

- Рядом с небом, - тихо повторил Сорен. Когда-то он тоже обитал рядом с небом, на высокой-высокой ели, в дупле, устланном мягким пухом, который родители нащипали со своих грудок. В ту далекую пору его каждый день окружало небо. Синева дня и чернота ночи были совсем рядом - крылом подать. Не удивительно, что маленьким совятам так часто кажется, что они могут летать, хотя их время еще не пришло. Небо живет в сердце каждой совы, а совы живут в небе.

- Я решила, что на обратном пути в Погадник постараюсь получше приглядеться к этому месту, - продолжала Гильфи. - Пойду помедленнее и буду смотреть в оба. Но потом вспомнила о нашем Грандиозном Плане. Может быть, попробовать шагать на месте? Чем не возможность проверить его в действии! Если кто-нибудь заметит, так лучше пусть это произойдет в каменной трещине, где я не заметила ни одного охранника. - Гильфи возбужденно сверкнула глазами и сделала паузу, давая Сорену возможность убедиться в правильности своих рассуждений.

- Ну вот, на обратном пути я так и сделала. И никто ничего не заметил! Совята просто обошли меня, словно я была каким-нибудь камнем. А потом случилось нечто особенное. Один совенок запнулся и остановился рядом со мной. Кажется, его звали Снежок... Так вот, этот Снежок уставился на меня, и я подумала: "Все пропало!" Тогда я сделала вид, будто любуюсь видом; показываю ему крылом на трещину в потолке и говорю, как дурочка: "Ах, какое небо!" А Снежок захлопал глазами, как настоящий лунатик, и глаза у него при этом были пустые-пустые, как у совят, когда, маршируя, они выкрикивают свои имена.

Гильфи остановилась перевести дух, и Сорен понял, что сейчас она скажет что-то очень важное. Так оно и оказалось.

- Я поняла, что для большинства совят многие слова больше не имеют смысла. Не только имена, но и другие слова, понимаешь? Можешь представить себе сову, которая не знает, что такое небо?

Сорен зажмурился. Нет, это просто невозможно! Или все-таки возможно? Он вспомнил, как Тетушка Финни говорила про совят, не предназначенных к полету. Тут все не так просто...

- Этот совенок не понимал смысла этого слова или вообще не знал, что такое небо? - осторожно поинтересовался он.

Гильфи растерянно моргнула. Что ни говори, а этот Сорен поразительно умен!

А Сорен тем временем продолжал:

- Миссис Плитивер - помнишь, я рассказывал тебе про нашу домашнюю змею, так вот, она хоть и слепая, но знает про небо. Она говорила, что все змеи - слепые и зрячие, называют небо "Тамо", потому что оно очень-очень далеко. Небо для змей выше и дальше всего на свете, вот почему миссис Плитивер очень гордилась тем, что живет в нашей семье, ведь так она чувствует себя ближе к "Тамо".

- Нет, Сорен, мне кажется, тот совенок был на всю голову облученный. Он не просто не понимал смысла слова, но даже не представлял, что такое небо.

- Какой ужас, - прошептал Сорен.

- Ужас, конечно, но зато это облегчает нам путь к спасению.

Что, если надзиратели сами облучены и не понимают смысл слов? Но я хотела рассказать о другом.

- О чем?

- Ты помнишь, я говорила тебе о множестве боковых проходов и ответвлений? Так вот, один из таких проходов охраняла сова, которая сразу показалась мне знакомой. До сих пор не могу понять, почему я сразу его не узнала! Это был Бормотт, тот самый мохноногий сыч, который меня схватил. Я много думала о нем. Помнишь, как во время нашего полета он сказал, что не знает, стоит ли заниматься этим делом? А вторая сова, которая тащила тебя, еще сказала, что у него будут неприятности, узнай о его словах Ищейке.

- Да, - медленно ответил Сорен. Он не понимал, куда клонит Гильфи.

- Мне кажется, что Бормотт не оболванен окончательно и безвозвратно и может нам пригодиться.

- Постой! Сначала ты сказала, что нам выгодно всеобщее помешательство, а теперь говоришь, что Бормотт, который, возможно, не совсем лунатик, тоже может пригодиться?

- Ну как же ты не понимаешь? Бормотт может быть одним из нас! Может, он только притворяется помешанным, как и мы с тобой. Честно говоря, я почти уверена в этом!

- Почему?

- Потому что я все-таки пробралась в этот боковой туннель и узнала, что он там охраняет.

- Неужели?

- Ну да! А ты ведь понимаешь, как здесь сложно что-нибудь разузнать, не задавая вопросов?

- Еще бы! - поежился Сорен.

- Пару раз я едва-едва удержалась от вопроса, и мне показалось, что Бормотт это понял.

- Ну и что ты разузнала?

- Ты когда-нибудь слышал о книгах?

- Конечно! - возмущенно распушился Сорен. - Жизнь амбарных сов с давних времен связана с книгами! - Именно так утверждали его родители, доставая из дупла пару книг, чтобы прочесть их детям. - Тем более что многие сипухи издавна жили в церквях. У моих родителей, например, есть книга псалмов.

- Псалмов? - с уважением переспросила Гильфи. - А что это такое?

- Кажется, это что-то вроде песен, - смущенно ответил Сорен. Честно говоря, ему довелось услышать не так много псалмов. Но когда мама читала ту книгу, ему казалось, будто она скорее поет, чем говорит. - Но при чем тут книги? Лучше скажи, что тебе удалось выяснить про Бормотта.

- Он охраняет книгохранилище. Это место называется Библиотека. Ты когда-нибудь слышал такое слово?

- Никогда. Как тебе удалось все это выяснить? Ты ведь, наверняка, не задала ему ни одного вопроса?

- Разумеется. Ты же сам видел, это невозможно. Только Ищейке И Виззг имеют право задавать вопросы. Но именно это и подсказало мне, что Бормотт такой же, как и мы. Он почувствовал, что я хочу задать вопрос еще до того, как я об этом подумала. Нужно все как следует разведать.

- Зачем? Я думал, нам надо просто выбраться отсюда.

- Меня интересуют крупинки, - ответила Гильфи.

- Крупинки? При чем тут крупинки?

- При том, что о них постоянно поется в песнях. Помнишь эти "блестящие крупинки, что спрятаны внутри"? Добывать их имеют право только сортировщики первого разряда.

- Ты спятила, Гильфи? Неужели ты собралась торчать здесь до тех пор, пока тебя не назначат сортировщицей первого разряда?

- Как ты не понимаешь, Сорен! Здесь затевается что-то пострашнее лунного облучения! Я это кишками чувствую. Что-то очень-очень плохое. И это что-то угрожает всем совиным царствам, по всему свету! - Гильфи помолчала. - Здесь готовится смерть!

Ее слова повисли в воздухе, а сама Гильфи, не мигая, уставилась перед собой.

- Здешние совята похожи на живых мертвецов, - медленно проговорил Сорен. - Я скорее соглашусь умереть, чем стать похожим на номер 47-2. Но почему ты считаешь, что опасность угрожает всем совам, во всех королевствах, по всей земле?

- Я уверена, что им грозит полное уничтожение, - ответила Гильфи. Голос ее был холоден, как лед. - Сам подумай, Сорен. Я не меньше тебя хочу выбраться отсюда. И думаю, Бормотт сможет нам помочь, если мы будем действовать с умом и осторожностью. Возможно, Библиотека таит в себе секреты, которые помогут спастись нам самим и избавить от гибели все наши царства. Не забывай о своих родичах в царстве Тито и о моих собратьях в пустынном королевстве Кунир. Неужели ты хочешь, чтобы другие совята прошли через то, что пришлось пройти нам?

Сорен тут же подумал об Эглантине. Он любил Эглантину. Ему была невыносима сама мысль о том, что его сестру могут похитить, лишить имени и разума. Мирза стенами Сант-Эголиуса принадлежал Эглантине и другим совятам. Неужели он хочет, чтобы эти крошечные птенцы превратились в пустоглазых, мертвоголосых НПП - не предназначенных к полетам сов?

Дрожь пробежала по телу Сорена. Значит, мало самим улететь отсюда. Их задача оказалась гораздо труднее, чем они полагали.

Громкий визг прорезал темноту Глауцидиума. С восходом луны раздался первый сигнал к началу сонного марша. Тысячи совят вокруг Сорена и Гильфи пришли в движение. Послышался многоголосый невнятный лепет - совята начали выкрикивать свои имена.

Друзья переглянулись и принялись хлопать клювами, стараясь превратить собственные номера в некое подобие имени - какого угодно, но только не их собственного. Этой ночью они решили впервые испробовать вторую часть своего Грандиозного Плана. Ту самую, которую Гильфи опробовала в Большой Трещине. Они будут маршировать на месте, оставаясь в тени. Если это сработало в Большой Трещине, значит, сработает и здесь!

В тот же миг движущаяся толпа совят стиснула Сорена и Гильфи со всех сторон. Они затаили дыхание, опасаясь, что их обман вот-вот раскроется. Но масса шагающих совят попросту расступилась, как расступается вода, встречая на своем пути камень.

Их еще немного потолкали, а потом оба совенка похолодели от страха, увидев пролетавшего мимо надзирателя, но тот даже не задержался на них взглядом. Все его внимание было приковано к маленькой полярной сове, которая осмелилась уснуть, засунув голову под крыло.

- Следить за крылом номера 85-2! Надзиратели четвертого отсека, полная готовность!

ГЛАВА XII

Лунное очищение

Потянулось странное однообразие дней и ночей, когда совят заставляли спать по ночам и работать днем.

Луна пошла на ущерб, стало темнее, а потом наступило время новолуния. Нельзя сказать, чтобы жизнь в Сант-Эголиусе была совсем уж кошмарной. Надзиратели продолжали баловать Сорена с Гильфи маленькими поблажками и лакомыми кусочками в дополнение к ежедневному сверчковому рациону.

Вообще, жизнь в отсеке стала казаться неким цветущим оазисом в каменном мешке Сант-Эголиуса, Академии для осиротевших совят. Дядюшка каждый день угощал Гильфи кусочками змеи и разрешал немного вздремнуть в дневное время, а добрая Тетушка Финни даже научила Сорена есть полевку с костями. Разумеется, это нисколько не напоминало церемонию Первой Косточки. Тем не менее полевка, которую Тетушка преподнесла Сорену, была жирненькой: как раз такой, какую он мог проглотить целиком. Несмотря на строгий запрет на вопросы, Финни каким-то образом исхитрилась объяснить Сорену, как следует есть дичь с шерстью и костями и не скупилась на похвалы, когда он отрыгнул свою первую настоящую погадку. А Сорен едва не расплакался, вспоминая, как отец расхваливал Клудда во время церемонии Первой Косточки.

Но, несмотря на все поблажки, привилегии и ласковое воркование Тетушки, у Сорена в голове постоянно звучал ледяной голос Гильфи: "Полное уничтожение грозит всем совиным царствам во всем мире". Зачем? За что? Каким образом?

Сорен едва не спятил от всех вопросов, пока не понял, что это не имеет значения. Какая разница, зачем Академия поставила себе такую цель?

С этих пор его начала терзать новая мысль: "А что, если эти совы - совсем не совы, а демоны в совиных перьях?"

Когда Финни вручила Сорену его любимую жирную сороконожку, совенок долго смотрел в желтые глаза Тетушки, словно пытаясь разглядеть в них страшную ухмылку дьявола.

"Ты и в самом деле сова. Тетушка Финни? - так и хотелось спросить ему. - Ты, правда, полярная сова Северного Королевства, ведущая свой род от великого Глаукса, или белый демон, совиная погибель?"

Наступила третья ночь второго полнолуния. Казалось, луна никогда не пойдет на убыль. Сорен с Гильфи едва держались на лапах, но каким-то чудом им до сих пор удавалось избежать лунного ослепления. Тактика маршировки на одном месте давала свои плоды.

По крайней мере, до второй ночи второго полнолуния.

- Левой, правой! Левой, правой! - В общем грохоте, наполнявшем Глауцидиум, они бодро цокали когтями, оставаясь в тени каменной арки.

- Эй, вы двое! - громкое уханье всколыхнуло воздух, заглушая грохот шагающей толпы. Это были не Джатт и не Джутт. Это была сама Ищейке, заместительница командора Виззг. - Я приметила вас еще во время прошлого круга, а теперь убедилась окончательно! Ленивые, негодные смутьяны!

Сорен и Гильфи затрепетали, встретив жуткий желтый взгляд ушастой совы. - Прячетесь от луны, вот как это называется! Ну что ж, мы быстро отучим вас от подобных шуточек!

"Великий Глаукс! - мысленно взмолился Сорен. - Они опять меня ощиплют! И Гильфи тоже! Великий Глаукс, она же такая маленькая, она не вынесет!"

- Шагом марш, оба! Выйти на лунный свет!

- Не говори ни слова, - шепнула ему Гильфи. - Сейчас мы вместе, а это что-нибудь, да значит.

Совят привели в каменную пещеру, расположенную возле одного из Глауцидиумов. Ее белоснежные стены причудливо изгибались, образовывая круг. Лунный свет потоком лился в белую камеру и ослепительно отражался от гладких стен.

- Вы останетесь здесь и будете подвергаться лунному очищению до тех пор, пока луна не исчезнет. Посмотрим, как вы теперь запоете!

В подтверждение своих слов Ищейке так оглушительно завизжала, что маленькая Гильфи осела на пол.

- И не вздумайте прятать голову под крыло! Мы будем наблюдать за вами! - добавила первая помощница командора.

Гильфи кое-как выпрямилась и крепко впилась коготками в пол.

- Ну что ж, - пропищала она. - Хорошо, хоть не ощипали.

- Гильфи, ты спятила?

- В нашем беспросветном положении, Сорен, нужно искать светлую сторону, извини за каламбур, - назидательно пояснила Гильфи, оглядываясь по сторонам. Безжалостный лунный свет плясал на каждом камне пещеры.

- Гильфи, я понятия не имею, что такое каламбур, и не вижу никакой светлой стороны! Что лучше - быть ощипанными или подвергнуться лунному очищению? Остаться без перьев или спятить? Неужели ты называешь это выбором?

- С нами не случится ни того, ни другого! - с неожиданной уверенностью заявила Гильфи.

- Каким образом? Конечно, ты можешь встать в моей тени, но что прикажешь делать мне? Ты же такая малышка, что твоей тени мне и на лапу не хватит!

- Это несправедливо, Сорен, и ты это прекрасно знаешь. Некрасиво смеяться над чужой внешностью. В нашей пустыне такие шутки считались ниже совиного достоинства. Существует целое сообщество малых сов, CMC, целью которого является борьба с жестокими и обидными замечаниями относительно чужого роста. Основательницей этого сообщества была моя прабабушка, воробьиная сычи-ха, - воинственно распушилась Гильфи. Казалось, грубое слово, сказанное Сореном, расстроило ее гораздо сильнее, чем заточение в лунной камере.

- Ладно, извини. Но я все равно не понимаю, как нам избежать лунного ослепления.

- Значит, надо что-нибудь придумать. Сорен взглянул на подругу сверху вниз.

- Лунатики ничего не могут придумать, Гильфи. Все кончено.

Не успел он договорить, как странное оцепенение начало разливаться по его телу. Глаза Гильфи тоже как-то неестественно заблестели.

Ослепительное лунное сияние растворяло нечто сокровенное, составлявшее сущность каждого из них. Мысли Сорена начали путаться. Желудок непривычно затих. Он посмотрел на озаренные луной стены камеры: они вдруг показались ему скользкими, как лед, и по этому льду застывшего лунного света устремились прочь все его воспоминания. Прочь, прочь... Ему хотелось удержать их, схватить, но он слишком устал.

У-ху, у-ху... Сорен начал клевать носом. Он знал, что если уснет, то проснется совсем другим. Он не узнает сам себя. Превратится в номер 12-1, а Гильфи тоже перестанет быть Гильфи, зато станет номером 25-2. У-ху, у-ху... Га'Хуул.

Внезапно что-то вспыхнуло в его засыпающем мозгу. Стоило мысленно произнести Га'Хуул, как сознание мгновенно прояснилось. Желудок ожил. Га'Хуул!

Тетушка Финни хлопнулась в обморок при одном упоминании о стражах Га'Хуула, а сейчас это слово прозвучало подобно раскату грома, и заставило Сорена очнуться ото сна.

- Гильфи! Гильфи! - он затряс когтями свою крошечную подругу. - Гильфи, ты когда-нибудь слышала сказания о стражах Га'Хуула?

Гильфи, которая уже еле-еле шевелила крыльями, внезапно встрепенулась. Дрожь пробежала по ее телу, мгновенно пробудив от оцепенения.

- Га'Хуул... Ну да, конечно! Мама с папой часто рассказывали нам эти сказки. Они называли их Сказаниями о Былом.

- А у нас это называется Легендами Га'Хуула.

С каждым новым звуком этого слова совята все больше и больше оживали, даже кровь текла по их жилам быстрее.

- Вот что я придумал! Мы будем до самого захода луны рассказывать друг другу Сказания о Былом. Мне кажется, эти легенды способны рассеять лунный свет и спасти нас от полного очищения!

Гильфи уже в который раз с изумлением посмотрела на Сорена. Как ему удалось додуматься до такого? А тем временем Сорен начал:

- Когда-то давным-давно, когда совиных царств еще и в помине не было, а на земле кипели бесконечные войны, в краю Великих Северных Вод жила-была птица по имени Хуул. Говорят, что с самого рождения этой сове были дарованы чудесные способности и неслыханные силы. Так или иначе, Хуул прославился в веках тем, что побуждал других сов на великие и славные дела, и хотя он никогда не носил золотой короны, совы признали его своим царем.

Милосердие и добродетель помазали его на царство, и благородство было его короной. В лесу высоких деревьев появился он на свет, в тот мерцающий час, когда секунды медленно перебегают из последней минуты старого года в первую минуту нового, а лес закован в лед...

Негромко и торжественно рассказывал Сорен первую легенду о Га'Хууле, известную под названием "Пришествие Хуула". Сердца обоих совят забились сильнее, разум прояснился, а желудки снова наполнились жизнью.

ГЛАВА XIII

Безупречно!

- Похоже, все идет, как надо, - сообщила ушастая сова Ищейке своей начальнице, командору Виззг. Обе они сидели на каменном выступе высоко над камерой лунного света и наблюдали за Сореном и Гильфи. С такой высоты до них не доносился тихий голос Сорена, но зато они видели, что совята замерли в полном оцепенении.

Когда луна, наконец, покинула ночное небо, Виззг с Ищейке опустились на пол лунной камеры и впились взглядом в наказанных.

- Безупречно! - воскликнула Ищейке.

- Да, мы безупречны, - мгновенно отозвалась Гильфи. - Мы счастливы, что наставники находят нас безупречными. Номер 25-2 испытывает блаженство и чувство полного удовлетворения.

- Номер 12-1 также чувствует себя полностью довольным. Ждем ваших дальнейших приказаний, - подхватил Сорен.

- Вы делаете успехи, малютки! Я с самого начала в вас верила, - прогудела Ищейке.

Сорен с Гильфи впервые слышали, чтобы ее голос звучал так Доброжелательно.

- Очень скоро вам предстоит церемония специализации. "Енотье дерьмо ваша специализация!" - мысленно взорвалась Гильфи.

- Знаешь, Ищейке, - заметила Виззг, - эти двое с самого начала зарекомендовали себя смутьянами, по крайней мере, амбарный совенок. Я давно пришла к выводу, что из бывших бунтарей получаются самые верные слуги. После хорошего лунного очищения, разумеется.

"Мечтать не вредно, тухлоголовая дура!" - воскликнул про себя Сорен.

- Я бы отправила эту маленькую козявку в хранилище боевых когтей, а сипуха вполне сгодится для работы в Яйцехранилище.

- А что если попробовать малютку в Инкубаторе? Инкубатор! Яйцехранилище! Сорен с Гильфи насторожили ушки.

Они шли следом за начальниками, старательно подражая лунатической походке оболваненных совят.

- Знаешь, что я придумала... - продолжала Виззг. - Мы поместим их в одну пещеру, в один сычарник. Тем самым мы многократно усилим эффект лунного очищения. Пусть почаще смотрят друг другу в глаза, это ускорит процесс полного стирания памяти.

"Три ха-ха!" - фыркнула про себя Гильфи.

Вот так неразлучная парочка оказалась в одном сычарнике, а Джатту с Джуттом поручили следить за тем, чтобы друзья все время были вместе и почаще заглядывали друг другу в глаза.

- Эй, вы двое! - рявкнул Джатт. - Ну-ка, глазеть друг на друга!

Но ни Джатт, ни Джутт не видели веселых искорок в глазах совят и не слышали, как Сорен еле слышно прошептал: "Мы сделали это, Гильфи! Мы победили!"

И снова дни перетекали в ночи, ночи сцеплялись в темные звенья серебряной лунной цепи, а сама луна равнодушно плыла сквозь череду превращений от ущерба до полнолуния, становясь то ослепительным гигантским диском, то тоненьким волоском, призрачней пуха из совиной грудки.

Сорен и Гильфи терпеливо дожидались полного оперения. Каждый день Сорен с надеждой осматривался в ожидании перемен.

Его маховые перья заметно подросли. Поворачивая голову за спину - это умеют делать все совы! - Сорен любовался отросшими хвостовыми перьями, а когда поблизости никого не было, - даже тренировался держать направление и поворачивать. Он уже понял, что на церемонию Первого Полета здесь рассчитывать не приходится. Более того, каждый день он с ужасом ожидал, что ему, как бедняжке Гортензии, равнодушно объявят приговор: Не Предназначен к Полету. Сама же Гортензия, то есть номер 12-8, с гордостью заявляла, что запрет на полеты напрямую связан с ее особым положением наседки и допуском к сверхсекретной работе.

- Ты только представь, как много нам удалось разузнать за последнее время! - заявила однажды Гильфи, вернувшись с работы из Хранилища боевых когтей.

Она была твердо уверена в том, что, как только придет пора, им удасться покинуть Академию Сант-Эголиус, а пока нужно использовать каждую возможность и стараться побольше разузнать о расположении провалов и ущелий, чтобы в нужный момент не сбиться с дороги и не попасть в лапы охранников.

- Слушай, что я выведала в Хранилище боевых когтей... Сорен кивнул и приготовился слушать.

- Здешние совы надевают боевые когти, поверх собственных, но изготавливать их они не умеют. Они только подбирают их на полях сражений, а потом чинят и сортируют по размеру.

- Что такое поля сражений? Знаешь, Гильфи, я, конечно, совсем недолго прожил в Тито, но мои родители никогда не говорили ни о каких битвах и сражениях. А твои?

Гильфи задумалась.

- Нет. Точно - нет, - медленно ответила она. - И совы, которые нас поймали, тоже были без боевых когтей.

- Зачем им боевые когти? Чтобы воровать совят? Мы же только-только вылупились из яиц! У нас и коготки-то еще не затвердели.

Гильфи выпучила глаза и изумленно уставилась на Сорена, как будто он сказал что-то невероятное.

- Вот в чем дело! - медленно произнесла она. - Ты совершенно прав. Боевые когти нужны им совсем не для того, чтобы похищать или убивать совят. Мы зачем-то им необходимы, но когти они точат для тех, кто намного крупнее нас... Гораздо крупнее... Помнишь третью легенду из цикла о Га'Хууле? Ту, где морские змеи, которые умели не только плавать в пучине, но и ходить по земле, придумали хитроумный план, решив утопить весь птичий мир в море и захватить власть над водой и сушей?

- Да, - тихо ответил Сорен.

- Я думаю, наши хозяева задумали что-то похожее.

Сорен хотел возразить, что сказание о змеях всего лишь легенда, и никаких земноводных змей на самом деле не существует. Но потом понял, что это не имеет значения. Пусть сказочных змей и не было на свете, но жестокие совы-то были! А если так, почему бы им не стремиться к тому же, к чему стремились вымышленные злодеи из сказки?

Сорен даже зажмурился, представив, как лесное царство Тито, пустынное королевство Кунир и все остальные совиные страны низвергаются в мрачную каменную преисподнюю Сант-Эголиуса.

- Значит, прежде чем улететь отсюда, надо как следует все разузнать. Выяснить, что такое крупинки, и почему они дороже золота, и вообще что за планы вынашиваются в Сант-Эголиусе. Наш долг предупредить свои царства о грозящей опасности. Прекрати думать о полете. Думай о том, как собрать побольше сведений. Мы уже побывали в Погаднике и знаем, каков он изнутри, мы ходили в наряд по ловле сверчков, теперь узнали про боевые когти. Значит, осталось только пробраться в Яйцехранилище и Инкубатор.

- Не забывай, это секретные объекты.

- Как же, забудешь! Номер 12-8 не устает об этом напоминать. Ой, смотри, Сорен, она идет сюда! Дай-ка я попробую подлизаться... - Гильфи поморгала, и вдруг глаза ее стали пустыми и непроницаемыми, как у всех облученных совят.

Ровной походкой настоящего лунатика она потрусила навстречу Гортензии.

- Приветствую тебя, номер 12-8! Я вижу, что ты спокойна и удовлетворена, как и подобает сове, безукоризненно исполняющей свой долг. Просто не верится, что ты еще не прошла церемонии Специализации!

- Я и без всякой церемонии прекрасно сознаю свое особое место. Ведь мне доверено исполнение самых сакральных, самых жизненно важных задач нашей обожаемой Академии.

- Как я тебя понимаю! Мы с номером 12-1 почтем за честь служить нашей альма-матер с такой же преданностью. Но, разумеется, пока мы даже не мечтаем о том месте, которое ты занимаешь. У нас нет ни твоего опыта, ни твоих выдающихся способностей. Ах, номер 12-8, ты такая замечательная! Как я хочу удостоиться такого же доверия!

Льстивая речь возымела свое действие. Номер 12-8 прямо на глазах раздулась от гордости. В тот же миг сверху на них спланировала одна из надзирательниц, маленькая ушастая сова.

- Повысить скромность, углубить смирение, дорогуша! - желтые глаза надзирательницы предостерегающе сверкнули на взъерошенном лицевом диске. Номер 12-8 немедленно съежилась и словно стала меньше ростом.

- Прошу прощения. Я горжусь своей работой, а не собой. Я исполняю свой долг, оставаясь ничтожной слугой Великого дела.

- Да-да, Великого дела! - повторила Гильфи, и Сорен сразу почувствовал в ее словах скрытый вопрос. Что еще за Великое дело?

- Вот так намного лучше, милочка, - кивнула ушастая сова, взлетая на высокий каменный выступ.

Гильфи поняла, что более благоприятного момента может больше не представится.

- Ах, номер 12-8, во всей нашей Академии нет более скромной и смиренной совы, чем ты! Для меня и моего друга ты лучший пример полного уничижения. Ты само воплощение покорности. Нет, еще ниже! Ты... ты... - Гильфи задумалась, лихорадочно подбирая нужное слово.

"Что она собирается сказать?" - с любопытством подумал Сорен. - Никогда в жизни он не встречался с такой неприкрытой беззастенчивой лестью.

- Ты - даже не сова. Ты - недосова! - выдохнула Гильфи. Номер 12-8 моргнула. Очевидно она, как и Сорен, совершенно не поняла, что та хотела сказать. - Мы с другом мечтаем работать в Яйце-хранилище, чтобы там обрести ничтожную толику твоего смирения.

- Спасибо за добрые слова, номер 25-2. Надеюсь, они помогут мне и дальше служить Великому делу, следуя по пути полного самоотречения, - бывшая Гортензия засеменила прочь, и виду нее при этом был еще более безумный, чем обычно.

- Что такое недосова?! - набросился Сорен на Гильфи, когда Гортензия отошла на приличное расстояние.

- Откуда я знаю? Просто с языка слетело. Лучше подумай, как нам попасть в Инкубатор и Яйцехранилище, - пожала плечами Гильфи, и глаза ее снова оживленно заблестели.

ГЛАВА XIV

Яйцехранилище

На следующий день Сорен снова трудился в Погаднике. За это время его повысили до сортировщика второго разряда, и теперь он сам встречал новичков занудной тирадой, с которой когда-то обратилась к нему номер 47-2.

- Мой номер 12-1. Я буду вашим проводником по Погаднику. Следуйте за мной, - монотонные, ничего не значащие слова с легкостью лились из его клюва.

Поэтому, когда Гильфи подбежала к Сорену с подносом свежих погадок, он был вполне готов сменить опостылевшее место работы на что-нибудь поинтереснее.

- Ура, Сорен! Яйцехранилище у нас в когтях! Кажется, я нашла нам местечко чернорабочих. Будем сортировать яйца. Одна знакомая сова на складе погадок сказала мне, что туда требуются работники. В Инкубаторе нашествие клещей.

- Как это? - не понял Сорен.

- Я толком не поняла. Знаю только, что в Инкубатор требуются дополнительные работники, и туда отправляют всех, кого можно.

- Я вообще не понимаю, чем тут все занимаются! Не говоря уже о крупинках, которые дозволено добывать только сортировщикам третьего разряда. Какой-то бред! Кажется, мы все сделали правильно, собрали все возможные и невозможные сведения, но ни на шаг не приблизились к разгадке. Мы до сих пор не знаем, ни для чего существует это место, ни можно ли выбраться отсюда и как это сделать! Мы даже не знаем, полетим когда-нибудь или нет! - отвечал Сорен, все больше и больше горячась.

- Успокойся, Сорен. Я чувствую, что мы как никогда близки к разгадке.

Сорен с Гильфи стояли в тесной прихожей. Над ними восседала огромная полярная сова.

- Добро пожаловать в Яйцехранилище! - гулко проухала она. - Трудиться в Инкубаторе и Яйцехранилище величайшая честь, которая только может выпасть на долю совенка. Вы оба получите временный допуск секретности. Сейчас у нас небольшая запарка, вызванная нашествием клещей. Поскольку вы являетесь временными работниками, вам не будет присвоена квалификация НПП, но по окончанию работы вы подвергнетесь процедуре очищения памяти. Эта безболезненная и полезная операция избавит вас отлипшей информации, полученной в наших стенах.

- Лунное очищение, - еле слышно прошептала Гильфи. - Пробовали, знаем...

- С этим мы умеем справляться, - буркнул Сорен. Он еще не пришел в себя от страха, что их сделают НПП.

- А теперь идите за мной, - ласково проухала сова.

Дружное "ах!" исторглось из клювов новичков. Даже самые ослепленные луной совята не могли не оцепенеть перед открывшимся зрелищем.

Перед ними лежали тысячи и тысячи яиц всех мыслимых размеров, сверкая под луной. Совята-сортировщики сновали между ними и распевали громкую песню:

Здесь у нас устроен склад,

Яйца тут за рядом ряд.

Нас не нужно обучать,

Как яйцо сортировать.

Сплюшки, неясыти, филины с сычами,

Ваши яйца отличим с закрытыми глазами!

Работа секретная, клюв на замок,

Про то, что мы делаем полный молчок.

Ничего, что не летаем -

Мы секреты охраняем!

Будущее интерната

Стерегут его совята!

Инструкции оказались очень просты. Для начала новичкам поручили отбирать яйца своего вида, поскольку в этом они не могли ошибиться.

Сорен работал с яйцами амбарных сов, а Гильфи сортировала будущих птенцов сычиков-эльфов, откатывая яйца в специально отведенные отсеки. Оттуда более опытные работники переносили их в Инкубатор.

Сорен не мог прийти в себя от ужаса. Перед ним простиралось то, о чем в страхе перешептывались его родители - похищенные яйца! "Кошмар!" - так назвала это его мама. Кошмар. Перед его собственными глазами. Он начал дрожать. Его затошнило.

- Не вздумай на меня шлепнуться, - прошипела Гильфи.

- Как я могу на тебя шлепнуться? Я же даже летать не умею! "Шлепнуться" на языке сов означало внезапно потерять способность держаться в воздухе и камнем упасть вниз, на землю.

Работа оказалась хоть и омерзительная, зато на редкость простая. Правда, при взгляде на каждое яйцо сипухи Сорен спрашивал себя, не похищено ли оно из леса Тито. Может быть, его папа с мамой знали родителей этого будущего птенца. К счастью, отсек для сипух находился неподалеку от секции сычиков-эльфов. Поэтому, прикатив яйца к месту назначения, Сорен с Гильфи могли перекинуться парой слов.

- Что-то я не видел тут номера 12-8, - заметил Сорен. - Я имею в виду Гортензию.

- Ее здесь нет, она же наседка, - ответила Гильфи. - Наседки работают в Инкубаторе, высиживают яйца. Ничего, туда мы тоже проберемся.

- Каким образом? - удивился Сорен.

- Пока не знаю. Но что-нибудь придумаю, - пообещала Гильфи.

Она сдержала свое слово. Незадолго до окончания смены Гильфи подбежала к Сорену. - Ты!

- Что я?

- Ты - превосходная наседка.

- Что? Я - наседка? Ты спятила, Гильфи. Я самец, ясно тебе? Самцы не высиживают яйца!

- Иногда высиживают, особенно в холодном климате.

- К счастью, у нас климат теплый. Почему бы тебе самой не попроситься в наседки?

- Потому что сейчас там нужен не сычик-эльф, а как раз сипуха. Я слышала, как они переговаривались между собой. Кстати, насколько я поняла, здесь, наверху, полно наседок-самцов.

- Что значит - "там, наверху"? Где наверху?

- ТАМ, Сорен. Я думаю, это место расположено еще выше, чем Библиотека... По-моему, оно совсем близко к небу. И я считаю, - Гильфи помолчала, выдерживая многозначительную паузу. - Я считаю, что именно оттуда мы сможем улететь!

Сорену показалось, что желудок у него подпрыгнул к самому горлу.

- Я иду!

- Ты славный парень! - Гильфи дружески пихнула Сорена в то место, до которого смогла дотянуться, - чуть пониже крыла. Ей хотелось подбодрить его и дать понять, что, несмотря на неподобающее самцу занятие, он все равно продолжает оставаться замечательным парнем и настоящим другом. - А я пока постараюсь добиться повышения в укладчицы мха.

ГЛАВА XV

Инкубатор

Сорен трудился уже вторую ночь. В его смене было еще трое сипух - две самки и один самец. Работники ночной смены получали разрешение не ночевать в Сычарнике.

Работать наседкой оказалось совсем не так унизительно, как представлялось Сорену вначале. Во-первых, здесь до отвала кормили. А во-вторых, отношение было совсем другое. Не успеешь проглотить очередную порцию еды, как дежурный снова бежит, приговаривая: "Не хочешь жирненького червячка, только что из леса Тито? А может быть, кусочек змеи? Или полевку? Отведай бельчатины, тебе понравится!" Нет, что ни говори, кормежка здесь была отличная.

Гильфи действительно удалось устроиться на должность укладчицы мха. В те дни, когда друзья попадали в одну смену, они вдоволь болтали, а Гильфи еще ухитрялась притащить Сорену клочки мха и пуха для гнезда. В гнезде у него было четыре яйца, которые едва-едва там помещались. Насколько Сорен знал, в гнездах сипух одновременно бывает не более трех яиц. Хотя он, конечно, мог ошибаться.

Во вторую ночь он как раз размышлял над своей новой должностью и даже подумал, что вообще-то в Инкубаторе вовсе не так плохо, как вдруг сипуха, сидевшая в соседнем гнезде, громко забубнила монотонным голосом лунатика:

- Внимание - трещина! Внимание - трещина! Показался яйцевой зуб!

В тот же миг к ней подлетели еще две сипухи. Желудок у Сорена затрепетал от волнения. Он даже высунулся из своего гнезда, чтобы получше видеть. Яйцо у соседки уже начало знакомо подрагивать - совсем как то, из которого когда-то вылупилась Эглантина. Но почему-то никто не разделял его волнения. Никто не ахал над яйцом, никто не приговаривал: "Началось! Началось!"

А яйцо уже раскачивалось из стороны в сторону. Сорен отчетливо видел крошечное отверстие и проклюнувшийся из него яйцевой зуб, светлый и блестящий, совсем новенький.

- Прекрасно, - равнодушно сказала первая сипуха. - Яйцевой зуб показался, и этого довольно. Взламываем скорлупу.

И обе сипухи-надзирательницы принялись с силой колотить по яйцу копями. Скорлупа раскололась. Первая сипуха подцепила когтем крошечный белый комочек и грубо выдернула его из яйца, а вторая перевернула скорлупу донышком вверх, рявкнула: "Вверх дном!" - и удалилась.

Сорен не верил своим глазам. Никто не обрадовался, не воскликнул: "Это девочка!" Никто не сказал: "Какая прелесть!" или "Лапочка..." Никто вообще ничего не сказал, кроме равнодушного: "Номер 401-2".

Вторая сипуха-надзирательница удовлетворенно покачала головой.

- Итак, у нас уже больше четырех сотен амбарных сов.

- Какое высокое достижение! - благоговейно ахнула одна из тех, кто присваивал номера появившимся на свет птенцам.

Сорен почувствовал подступающую ярость. Достижение! Никакое это недостижение, а самая ужасная, самая отвратительная мерзость! Странный холод, родившийся где-то в желудке, пополз по его хвостовым перьям, добрался до кончиков крыльев и спустился вниз, к когтям. Сорен вдруг понял, что предпочел бы увидеть новорожденного птенца мертвым, нежели воспитанником Академии Сант-Эголиус.

Им надо во что бы то ни стало выбраться отсюда! Они с Гильфи просто обязаны научиться летать и спастись! Кстати, куда она запропастилась? Она ведь тоже сегодня работает в ночную смену. Скорее бы уж пришла! Сорен отчаянно завертел головой, но маленькой подруги нигде не было видно.

Наступило самое тихое время долгой безлунной ночи. Во время пересменки Гильфи украдкой покинула свое место, юркнула в глубокую трещину скалы и затаилась там, никем не замеченная. Она не боялась, что ее хватятся - в секции укладчиков мха было не до нее.

Гильфи следила за Гортензией. Номер 12-8 зарекомендовала себя такой опытной и благонадежной наседкой, что ей выделили на высоком склоне отдельное большое гнездо, где она пребывала в полном одиночестве. Гортензия славилась тем, что лучше всех умела высиживать по нескольку яиц одновременно. Вообще-то Гильфи давно заметила, что она довольно рослая и крупная для обычного совенка.

Тем временем пятнистая неясыть, которую когда-то звали Гортензия, делала что-то очень-очень странное. Она выбралась из своего гнезда и принялась вытаскивать оттуда яйцо. Гильфи моргнула. Потом снова моргнула. А потом едва не вскрикнула, потому что Гортензия покатила яйцо к самому краю каменного склона!

И тут вдали, в непроглядной тьме безлунной ночи вдруг появилось ослепительно-белое пятно, похожее на плывущую во мгле крошечную луну... Но разве бывают такие маленькие луны? Гильфи вытаращила глаза.

Это была никакая не луна, а огромный белоголовый орел! Гильфи частенько видела их в пустыне. Но этот орел был настоящим исполином с невиданным размахом крыльев. Он легко опустился на край скалы и молча схватил яйцо когтями. Они с Гортензией не сказали друг другу ни слова. Гильфи услышала лишь тихий вздох - это номер 12-8 снова забралась в свое гнездо.

С Сореном Гильфи удалось встретиться лишь на рассвете, когда оба они закончили работу. Им не терпелось рассказать друг другу о ночных событиях, поэтому они даже слегка заспорили, кто будет говорить первым. Наконец Гильфи свистящим шепотом заявила:

- Я выследила номер 12-8! Она - тайный агент!

- Кто-кто? - разинул клюв Сорен. Разумеется, рассказ об отвратительной рутине Инкубатора не шел ни в какое сравнение с этим открытием!

- Шпион, - шепотом ответила Гильфи.

- Постой-постой... О ком ты говоришь? О Гортензии? Номере 12-8?

- Она такая же номер 12-8, как я 25-2, а ты... Кстати, какой у тебя номер? Я все время забываю.

- 12-1, - ошеломленно ответил Сорен. - Тихо, она идет сюда! Проходившая мимо Гортензия вдруг остановилась.

- Доброе утро, номер 12-1, ты безукоризненно исполняешь работу наседки. Помни, что это очень почетная должность. Каждое высиженное яйцо наполняет мое сердце чувством глубочайшего удовлетворения, самого смиренного, разумеется.

- Спасибо, номер 12-8, - изумленно ответил Сорен. Пятнистая сова обернулась к Гильфи:

- А ты, как я вижу, стала усердной сборщицей мха. Возможно, в будущем ты тоже удостоишься высокой чести высиживать маленькие яйца. И тогда ты тоже испытаешь чувство глубокого удовлетворения.

Гильфи молча кивнула.

"Вот это актриса!" - восхищенно подумала она.

Следующие две ночи друзья придумывали, как вывести Гортензию на чистую воду.

- Я думаю, надо просто подняться туда, когда она будет одна, - предложила Гильфи. - И сказать: "Гортензия, мы случайно заметили..."

- Что значит: "Мы случайно заметили"? Ты выследила ее, Гильфи. От твоих слов она только перепугается! Решит, чего доброго, что и остальные совы тоже что-то заподозрили.

- Ты прав.

- И вообще, зачем нам нужно выводить ее на чистую воду?

- Как это - зачем? А если она участвует в каком-нибудь заговоре? Вдруг в этой Академии не одна, а целых двадцать таких же Гортензий? Что, если здесь целая тайная организация... необлученных сов? Может быть, они готовят революцию!

- Что такое революция? - перебил Сорен, возвращая Гильфи с небес на землю.

- Ну, это что-то вроде войны, только на ней стороны не равны. Грубо говоря, это когда славные, но слабые ребята восстают против злобных, но сильных.

- Ухты, - присвистнул Сорен.

- Слушай, - затараторила Гильфи. - Нам во что бы то ни стало надо подружиться с Гортензией. Ее гнездо расположено на самом высоком пике Сант-Эголиуса. Именно оттуда нам будет проще всего улететь, - Гильфи помолчала и принялась расхаживать под самым клювом Сорена. - Посмотри на меня, Сорен.

- Зачем?

- Сорен, я придумала! Мы должны научиться летать! И как можно скорее!

ГЛАВА XVI

Рассказ Гортензии

Но сначала нужно было поговорить с Гортензией. Выбрать подходящий момент оказалось несложно, гораздо труднее было найти нужные слова.

Случай не замедлил представиться. Следующей ночью друзья так ловко согласовали свои расписания, что час отдыха Сорена пришелся на рабочую смену Гильфи. Он вежливо попросил разрешения помочь подруге разносить мох и получил более чем благосклонное согласие, поскольку Яйцехранилище, так же, как Инкубатор, продолжало испытывать недостаток рабочих когтей. После этого двое друзей открыто полезли на дальнюю скалу, где Гортензия отрабатывала свою ночную смену, сидя на огромном гнезде с восьмью яйцами.

- Уф, - пропыхтел Сорен. - Ну и прогулочка!

- Пустяки! - отозвалась скакавшая рядом Гильфи. - Привыкнешь! Считай это тренировкой. Чур, ты первый с ней заговариваешь!

Сорен задумался. С чего бы начать? Первое слово он уже придумал: начать нужно с имени: "Гортензия!" И говорить как можно проще.

Они добрались до вершины. Дул сильный ветер. За время пребывания в Сант-Эголиусе Сорен успел отвыкнуть от ветра. Серебристо-серые тучи неслись по черному небу. Здесь был настоящий совиный мир - высокий-превысокий, рядом с ветром, небом и мерцавшими в ночи звездами. Впервые за долгое время Сорен почувствовал себя спокойно и уверенно.

- Добро пожаловать в мой убогий каменный приют, номера 12-1 и 25-2.

Сорен бросил в гнездо принесенный в клюве мох, и Гортензия тут же принялась деловито затыкать им щели в глине.

- Гортензия!

Крапчатая сова подняла голову и моргнула. Но в то же мгновение глаза ее затянулись желтоватой пеленой и она бесстрастно уставилась на Сорена.

- Гортензия, почему ты называешь свое гнездо убогим? Это же настоящее место для сов - высокое, рядом с небом и ветром, здесь слышно, как бьется сердце ночи!

"Он просто великолепен! - подумала про себя Гильфи. - Пусть он не знает, что такое "революция", зато он прирожденный оратор!"

- Гортензия, ты - сова! Пятнистая сова по имени Гортензия.

- Я - номер 12-8.

- Нет, Гортензия, - покачал головой Сорен. Настала очередь Гильфи.

- Гортензия, брось эти пустые погадки. Никакой ты не номер, я своими глазами видела, как ты вела себя, как настоящая Гортензия - храбрая, хитрая, умная пятнистая неясыть. Я видела, как ты выкатила яйцо из гнезда и передала его орлу.

Гортензия снова моргнула - и пелена мгновенно исчезла из ее взгляда, как исчезает туман под лучами солнца.

- Ну вот, Гортензия, - ласково сказала Гильфи. - Я же говорила, что ты такая же лунатичка, как мы с Сореном!

- Я вас давно подозревала, - негромко отозвалась Гортензия. Взгляд ее потеплел, и Сорен с изумлением понял, что никогда в жизни не видел таких прекрасных совиных глаз. Они были темно-бурые, как вода в лесном пруду, который он птенцом заметил из своего дупла. Глубокое мерцание струилось из их глубины. Голова Гортензии была усеяна белыми пятнышками, а тело переливалось оттенками рыжеватого и бурого с вкраплениями белых точек.

- А мы тебя не подозревали, - быстро вставил Сорен. - Пока Гильфи тебя не увидела.

- Здесь есть другие необлученные совы? - спросила Гильфи.

- Думаю, нас всего трое.

- Но как тебе это удалось? Как ты устояла перед лунным облучением?

- Это долгая история. А насчет лунного облучения, я и сама до конца не понимаю. Дело в том, что через края, откуда я родом, протекает большой ручей. Дно этого ручья густо усеяно крупинками, которые здешние совы добывают из погадок.

- А что такое крупинки? - выпалила Гильфи.

- Точно этого никто не знает. Известно только, что они встречаются в горах, в земле и в воде. Они есть повсюду, но больше всего их в нашей части королевства Амбала. Залежи крупинок пронизывают ручьи и реки. Эти крупинки - проклятие и благословение наших мест. Считается, что благодаря им некоторые представители нашего рода приобретают необыкновенные таланты, зато другие теряют способность находить дорогу в воздухе или вообще не могут летать. Моя бабушка, например, потеряла разум, зато ее сын, мой отец, может видеть сквозь скалы.

- Правда? Никогда бы не поверила!

- Это чистая правда, как и то, что мой родной брат ослеп в младенчестве. То есть никто не знает, как подействуют на него эти крупинки. Я думаю, меня они сделали неуязвимой для лунных чар. Но я еще не рассказала вам, как попала сюда. Это была не случайность. Я пришла сама.

- Сама? - в один голос выдохнули Сорен с Гильфи.

- Я же говорю, это долгая история.

- У меня перерыв, так что я свободен, - быстро заявил Сорен.

- Здесь почти нет надзирателей, - неуверенно протянула Гильфи. - Пожалуй, моего отсутствия тоже никто не заметит.

- Тогда слушайте. Во-первых, я гораздо старше, чем кажется. Я взрослая сова.

- Как? - снова хором воскликнули Сорен с Гильфи.

- Честное слово. Я вылупилась почти четыре года назад.

- Четыре года назад! - ошарашенно повторил Сорен.

- Да. Возможно, виной всему те же крупинки, но только я с рождения была маленькой. Я была самым мелким совенком в нашей семье, да так никогда и не выросла во взрослую сову. Перья у меня тоже появились очень поздно, но к тому времени я уже научилась бороться с ними, - при этих словах Гортензия порылась клювом на дне гнезда и вытащила оттуда хорошенькое бурое перышко с белыми крапинками.

- Осталось после линьки? - деловито поинтересовался Сорен. Он тоже линял, когда потерял свой первый пушок. Тогда родители устроили ему церемонию Первой Линьки, а мама спрятала на память несколько его детских пушинок.

- Никакая это не линька! Я сама выщипала себе перья.

- Сама себя ощипала? - в ужасе пробормотали Сорен и Гильфи.

- Ну да, - рассмеялась Гортензия, и ее веселое чуррр показалось друзьям самым приятным звуком, который они слышали в Сант-Эголиусе. - Надеюсь, вы не забыли, что я НПП? - лукаво подмигнула она.

- Не Предназначена для Полетов, - тихо прошептал Сорен.

- Разумеется, секретность тоже сыграла свою роль, но вообще-то я не летаю из-за задержки оперения. Так что я добровольно.

- Что добровольно?

- Пришла сюда. Чтобы выяснить, что тут творится. Понимаете, наше лесное королевство Амбала особенно пострадало от патрулей Сант-Эголиуса. Мы потеряли огромное количество яиц и новорожденных совят. Нужно было что-то делать. Кто-то должен был пожертвовать собой. Одна из храбрейших наших сов полетела следом за патрульными и обнаружила на дне глубокого каньона этот каменный лабиринт. Во имя этого открытия она пожертвовала собственным яйцом, которое похитили разбойники Сант-Эголиуса.

Я тоже решила помочь общему делу. Я рано поняла, что из-за задержки оперения меня вряд ли ждет нормальная совиная жизнь. Даже когда перья мои все-таки появились, толку от них почти не было. Я так и не смогла по-настоящему летать: ни силы, ни размаха - так, жалкое трепыхание. Я с трудом могу перелететь с одного дерева на другое. Какому самцу нужна такая убогая подруга? Какая из меня мать, если я не могу охотиться и никогда не сумею научить летать своих деток?

Что мне оставалось делать? Моей судьбой было превратиться в никчемную сову-одиночку, которая живет в вонючем, кишащем червями дупле у самых корней дерева и кормится подачками сердобольных родичей. Сама мысль о таком существовании мне была ненавистна. Я не желала становиться никому ненужной приживалкой, не хотела, чтобы родители заставляли своих птенцов навещать меня из жалости!

И тогда я приняла решение. Если мне не суждено жить нормальной жизнью, я могу использовать свое уродство на благо общего дела! Я решила отправиться в Академию Сант-Эголиус и сделать все возможное, чтобы помешать осуществлению кровожадных планов по захвату совиного мира. Вы ведь уже догадались, к чему они здесь стремятся?

Сорен и Гильфи молча кивнули.

- Яйца стали частью моего плана. Я делаю все, что в моих силах. За время моего пребывания в Сант-Эголиусе мне удалось спасти более двадцати яиц. В этом деле на помощь нам пришли гигантские белоголовые орлы. Они единственные птицы, которые могут беспрепятственно подлетать к этому страшному месту. Трещины в скалах издавна служат местом их гнездовья, поэтому орлы отлично ориентируются в горах. Не говоря уже о том, что здешние совы их до смерти боятся. Видели шрам на крыле у Виззг? Это отметина от орлиных когтей.

- Но как же ты здесь очутилась, если не умеешь летать? - не понял Сорен.

- Затяжной перелет, - ответила Гортензия.

- Какой перелет? - хором переспросили совята.

- Затяжной. Чтобы такой совершить, надо было дождаться особенно пасмурного, хмурого дня. Я заранее выщипала себе перья, чтобы походить на настоящего совенка, - при этих словах Сорен невольно поморщился. - Затем две большие полярные совы, оперение которых превосходно сливается с облаками, перенесли меня на камни перед самым входом в каньон Сант-Эголиус. Там есть небольшая рощица с мшистой землей. Кстати, именно там добывается мох, которым выстланы наши гнезда. Вот в этом пустынном месте полярные совы и оставили меня в тот далекий пасмурный день.

- И ты в одиночку спасла целых двадцать яиц?

- Да. И сейчас в моей родной Амбале обо мне складывают легенды. Жалкая сова, о которой никто слова доброго не сказал, стала героиней сказок и преданий! - без тени былого смирения проговорила Гортензия.

- Но послушай, - перебил ее Сорен, - нельзя жить только этим! Ты же не можешь навсегда остаться в Сант-Эголиусе.

- Орлы обещали по первой просьбе забрать меня отсюда. Но я каждый раз говорю - нет-нет, сначала спасем еще несколько яиц, а потом еще... Я просто помешалась на этом.

- Но ведь ты смертельно рискуешь, - прошептала Гильфи.

- Все добрые дела требуют риска, - печально ответила Гортензия. - А это по-настоящему доброе дело.

- Слушай, мы хотим улететь отсюда. Хочешь с нами? - предложил Сорен.

- Каким образом? Я ведь не умею летать. Как и вы, кстати.

- Мы научимся! - горячо заверил ее Сорен.

- Вот и славно, - негромко ответила Гортензия, и что-то в ее голосе заставило Сорена с Гильфи невольно поежиться. Видимо, неясыть и сама поняла, что напугала совят, потому что быстро сменила тон и гораздо веселее произнесла: - Выше клювы! Не сомневаюсь, у вас все получится! У кого есть крылья, тот найдет выход. Дайте-ка мне взглянуть на ваши!

Сорен и Гильфи с гордостью развернули перед ней свои крылья.

- Прелестно, - прошептала Гортензия. - Сорен, у тебя уже показались кроющие перья. И первостепенные маховые тоже хороши. Будешь отлично парить, никакие воздушные ямы тебе не страшны. Бородки у вас обоих пока мягкие, но ничего, скоро затвердеют. Я вижу, что вы оба будете прекрасно летать.

- А можно посмотреть на орлов, когда они прилетят за яйцом? - спросил Сорен.

- Я даже не знаю... Они прилетают перед самым рассветом.

- Я вызовусь отработать две смены подряд и приду, - быстро сообразила Гильфи. - А ты, Сорен, выпроси для себя дополнительный перерыв.

ГЛАВА XVII

Спасайте яйцо!

- Номер 39-2 прибыл для выполнения обязанностей наседки! - на редкость крупный амбарный совенок просунул голову в гнездо. Сорен встал с насиженного места, спустился вниз и отправился на поиски Гильфи. Он нагнал ее на ведущей к вершине каменистой тропинке.

- Знаешь, что я подумал? - прокричал он, сражаясь с ветром, который пытался сдуть их вниз со склона. - Когда мы научимся летать, эта скала послужит нам отличной стартовой площадкой. Здесь всегда такой славный ветерок, так и подбрасывает в воздух!

Когда они взобрались наверх, Гортензия уже вытащила яйцо из гнезда и катила его на край скалы.

- Можно тебе помочь? - спросил Сорен.

- Спасибо, но лучше не надо. Чем меньше птиц прикасалось к яйцу, тем проще будет потом, когда птенчику придет время выбираться на свет.

- А вот и орлица! - воскликнула Гортензия. - Сегодня она снова одна, без друга. Наверное, у него какие-то дела. У меня каждый раз сердце замирает при виде этих крыльев! - восхищенно призналась она. - Потрясающее зрелище, правда?

Сорен увидел, как из сероватой предрассветной дымки вынырнула белоснежная голова, показавшаяся ему ярче самой яркой звезды. Исполинский размах могучих крыльев повергал в трепет. Сорен оцепенел. Настолько оцепенел, что не услышал встревоженного шипения Гильфи и очнулся только тогда, когда подруга пребольно клюнула его в лапу.

- Сорен, шевелись! Кто-то идет по тропинке!

Теперь Сорен и сам услышал шаги. Гильфи юркнула в узкую щель - чересчур узкую для такого упитанного амбарного совенка, как Сорен.

- Лезь! Да лезь же скорее! Мы съежимся и уместимся. Не бойся, дальше тут посвободнее, - отчаянно причитала Гильфи, а Сорен словно прирос когтями к камням от страха.

Когда совы пугаются, перья у них плотно прилегают к телу, так что птица на глазах "худеет". Именно это и произошло с Сореном. Охваченный ужасом, он сжался и протиснулся в щель, которая, к счастью, действительно расширялась в глубину.

"Только бы ненароком не задавить Гильфи!" - подумал он.

Затаив дыхание от страха, совята смотрели на то, что происходило у них перед глазами.

- Номер 12-8! - оглушительный визг прорезал ночные небеса.

Великий Глаукс! Это же Виззг и Ищейке, а с ними Джатт с Джуттом! И Тетушка тоже здесь!

Тетушка Финни от ярости так распушилась, что стала казаться вдвое больше. Желтые глаза ее теперь не были добрыми, они сверкали жестким металлическим блеском.

- Я уже давно ее заподозрила! - клекотала Финни, выволакивая Гортензию из гнезда, в которое та только-только успела вернуться.

Яйцо, освещенное поднимающимся солнцем, беззащитно покачивалось на краю скалы. Сорен не сводил с него глаз. На фоне рассветных сумерек оно казалось таким большим, таким хрупким.

"Это могла бы быть Эглантина. Это могла бы быть Эглантина", - неотвязно крутилось в голове.

Сорен начал дрожать от ужаса. Перед ним было будущее, за которое велась борьба. Весь совиный мир сейчас представлялся ему яйцом, балансировавшим на краю пропасти. И над этим яйцом парила орлица.

И тут послышалось одинокое, полное горечи, уханье:

- Бери яйцо! Не тревожься обо мне. Спасай яйцо... спасай яйцо! - кричала Гортензия.

Огромная тень упала на скалы, а потом с неба обрушились перья. Они заслонили все вокруг. Перья и пух мелькали в розовом свете занимающегося дня. Орел закрыл собой весь мир!

А Гортензия продолжала кричать:

- Спасай яйцо! Спасай яйцо!

Тетушка Финни набросилась на орлицу, как безумная. Ее желтые глаза сверкали неистовым огнем ненависти, широко разинутый клюв жаждал крови, а длинные когти целились орлице в глаза. Вся она сейчас была сплошным визжащим белым шаром. Немыслимые проклятия вырывались из ее клюва.

- Убью! Убью! - пронзительно визжала она. Ее покрытый перьями лицевой диск будто окаменел. Хищный черный клюв и дикие желтые глаза делали его похожим на жуткую белую маску.

А потом совята увидели, как орлица взмахнула своими огромными крыльями и опрокинула Тетушку на землю. В следующий миг гигантская птица подхватила яйцо и поднялась в воздух, сжимая в когтях свою ношу.

Голос Гортензии зазвучал глуше, а потом стал стихать, тая и удаляясь...

Сорен переглянулся с Гильфи. Две огромные слезы выкатились из его темных глаз.

- Она упала, да?

- Они сбросили ее...

А потом они снова увидели Тетушку. Белоснежная надзирательница стояла на краю скалы рядом с Виззг и смотрела вниз, в бездонный провал.

- Пока, милочка, - проворковала Тетушка и помахала белоснежным крылом. - Пока, номер 12-8! Прощай, дура набитая! - ласковый лепет перешел в жуткий смех, от которого у Сорена похолодели крылья.

- Но орлица все-таки унесла яйцо, - прошептала Гильфи.

- Кажется, да, - ответил Сорен. - А в королевстве Амбала появятся новые истории и легенды о храброй Гортензии.

Яйцехранилище немедленно закрыли. Всех временных работников Яйцехранилища и Инкубатора немедленно отправили в камеры для полного очищения памяти, тем более что наступила пора новолуния.

Сорен с Гильфи были к этому готовы. Сидя в тесной трещине, они слышали, как Тетушка, Виззг и Ищейке договорились сделать все возможное, чтобы скрыть от остальных преступление Гортензии. Больше других хлопотала Тетушка. К ней вернулся ее привычный сладенький голосок, и она без устали причитала, что просто не в силах понять, как такая безупречно облученная сова, как номер 12-8, могла оказаться столь гнусной злодейкой.

А потом Гильфи с Сореном снова очутились в лунной камере. Они рассказывали друг другу Сказания о Былом, как называли легенды о Га'Хууле в царстве Кунир. А потом Сорен, обладавший врожденным даром рассказчика, начал складывать новую легенду.

- Она была совой, равной которой не было на свете, - начал он, думая о Гортензии. - Она была красива и добра, а ее умные карие глаза казались теплыми и блестящими, словно маленькие солнца. И хотя крылья у нее по какой-то неведомой причине были беспомощны, она сумела обратить свою слабость в источник великой силы. Эта сова стремилась лишь к тому, чтобы творить добро ради великой мечты о свободе, пожертвовав собственными мечтами, и высокая скала, царящая над царством беззакония, стала для нее местом борьбы со злом...

Когда он закончил свою легенду, луна начала медленно опускаться за край неба.

ГЛАВА XVIII

Кровавая ночь

Наступила последняя ночь перед новолунием. Луна тончайшей пушинкой плыла по небу. Последнее полнолуние, во время которого их после работы в Яйцехранилище каждую ночь подвергали очищению памяти, казалось бесконечным. Но Сорен с Гильфи все-таки выстояли.

Сорен зарылся клювом в перья и вспомнил, как Гортензия назвала их прелестными. Похоже, с тех пор они стали еще гуще.

- Ты только взгляни на свои первостепенные перышки, Сорен! - воскликнула Гильфи. - Как я завидую бахромке на кончиках твоих перьев!

Сорен легонько поворошил клювом тоненькие пушинки, которые прозрачным облачком качались над его маховыми перьями. Мама говорила, что опушку нужно чистить каждый день, потому что она составляет гордость сипух.

Далеко не все совы могут похвастаться такой красотой. Вот, скажем, у сычиков-эльфов не бывает этой легонькой, мягкой бахромы, украшающей переднюю кромку крыла. А ведь именно такие незаметные ворсинки позволяют амбарным совам летать бесшумно.

- Опушка, - говорила мама, - важна ничуть не меньше, чем острый клюв и крепкие когти.

Разумеется, ее замечание было адресовано Клудду, у которого как раз начала появляться бахромка на крыльях. Но братца Клудда интересовали только клюв да когти...

- Как ты думаешь, Гильфи, когда луна в следующий раз пойдет на ущерб, мы уже будем готовы к отлету?

- Конечно!

Сорен виновато взглянул на свою крошечную подругу. В отличие от него, Гильфи была уже полностью оперенной совой, и могла хоть сейчас улететь отсюда. В своем пестреньком серовато-буром наряде с ярко-белыми вкраплениями и красиво загнутыми возле глаз перышками, она казалась такой взрослой, такой самостоятельной! Что и говорить, его подружка превратилась в очень хорошенького сычика-эльфа!

- Гильфи, - вздохнул Сорен, - ты можешь улететь прямо сейчас. Взгляни на себя!

- Сколько можно говорить об этом, Сорен? Я же сказала, что буду ждать тебя!

- Я знаю, не сердись. Просто я хотел лишний раз убедиться. - Сорен несколько раз покачал головой, а потом вопросительно склонил ее набок.

- Мы до сих пор не пробрались в Библиотеку, а я почти уверена... - начала Гильфи.

Сорен снова заспорил. Честно говоря, он совершенно не понимал, какая сила тянет Гильфи в эту дурацкую библиотеку. Крупинки - это, конечно, интересно, но какое отношение они имеют к побегу из Сант-Эголиуса? С другой стороны, Библиотека расположена в самой высокой части каньона, возле самого неба. После гибели Гортензии их шансы использовать ее уступ скалы в качестве взлетной площадки свелись к нулю.

- Я желудком чувствую, там что-то есть, Сорен. Если мы проберемся в Библиотеку, то облегчим себе путь к спасению. Но если Бормотт не тот, за кого я его принимаю, этот путь нам тоже заказан.

- Почему мы не спросили Гортензию о Бормотте? - вслух подумал Сорен. - Вдруг она знала, лунатик он или нет?

- Вряд ли, - покачала головой Гильфи. - Она же никогда не выходила за пределы Инкубатора.

- Наверное, ты права, - вздохнул Сорен. - Послушай, Гильфи... Я понимаю, что Библиотека осталась единственной пригодной для нас взлетной площадкой, но какой смысл лезть туда, если мы до сих пор не умеем летать? Ты правильно сказала - нам надо учиться. Но времени на это совсем мало. Что мы знаем о полете, кроме родительских рассказов? Разве здесь можно научиться порхать? Попробуй мы начать прыгать или делать какие-нибудь другие упражнения, как обычные совята нашего возраста, как сразу же слетятся надзиратели и зададут нам такую трепку, что только держись!

- Ты прав. Мы пока не готовы. Необходимо что-то придумать и приступить к тренировкам.

Вечером, когда совята дружной толпой маршировали на раздачу сверчков, Гильфи заметила, что Сорен все-таки украдкой тренируется. Ему почти удалось достичь так называемой взлетной позиции: он расправил крылышки и распушил их, как будто собирался вспорхнуть на ветку.

А потом произошло нечто удивительное. Сорен вдруг повернулся к номеру 47-2, которая когда-то знакомила их с работой Погадника и которую Гильфи втайне считала самым совершенным экземпляром оболваненного совенка во всей Академии Сант-Эголиус и сказал:

- Просто хотелось испытать это чувство, - разумеется, хитрый Сорен прекрасно понимал, что номер 47-2 не станет спрашивать, о каком таком чувстве он толкует, поэтому решил продолжить свои рассуждения в надежде заставить сову вступить в разговор и проговориться: - Наверное, просто диву даешься, когда вдруг впервые отрываешься от земли, - при этом Сорен слегка приподнял крылья. - Мне кажется, я вот-вот поймаю крыльями воздушный поток.

- Ты прав, - моргнула номер 47-2. - Но это чувство пройдет, - крылья самой 47-2 были безжизненно прижаты к бокам. - Я помню, что когда-то испытывала то же самое. Не волнуйся, скоро это не будет тебя тяготить, - пробубнила она, глядя прямо перед собой пустыми, ничего не выражающими глазами.

"Тяготить? Разве полет может быть птице в тягость?" - хотелось спросить Сорену. Он видел, что Гильфи тоже внимательно прислушивается к их разговору. Предчувствие новой беды расползлось у него по кишкам к костям и крыльям.

Раньше они думали, что НПП, то есть Не Предназначенные для Полета совы работают только в Инкубаторе и Яйцехранилище. Неужели в Погаднике тоже есть такие?

- Да-да, - все так же бесстрастно продолжала номер 47-2, - это пройдет. Тебе не долго осталось ждать. Когда тебя избавят от нелепых позывов к полету, ты будешь счастлив...

- Как хорошо ты сказала - позывы к полету! - с трудом оставаясь спокойным, ответил Сорен. - Мне очень по душе эти позывы. Они так приятно щекочут крылышки.

- Нет, ты ошибаешься. Со временем это становится очень утомительным. Ты придешь в восторг, когда прилетят летучие мыши.

"Летучие мыши? При чем тут летучие мыши? Нужно немедленно узнать, что все это значит! Но кто им расскажет?"

- Я ни разу не видел здесь ни одной летучей мыши, - заявил Сорен, стараясь не выдать голосом своей тревоги.

- Ну конечно! Летучие мыши прилетают перед каждым новолунием. И освобождают нас от тяги к полету. Но боюсь, ты еще не готов к встрече с ними. Тебе придется подождать до следующего новолуния.

Сорену показалось, что голова у него сейчас лопнет от вопросов. К счастью, номер 47-2 продолжала:

- Я слышала, что они прилетят сегодня ночью. Я с нетерпением жду их. Летучие мыши очень хорошие. После этой процедуры мы всегда прекрасно спим.

И тут над долиной разнесся громкий крик Джатта и Джутта:

- Все номера с 40-го по 48-й во время третьего сонного марша обязаны собраться в отсеке номер три!

- Ура! Ура! - пронеслись по Сычарнику счастливые крики.

- Ура! Ура! - номер 47-2 пустилась в нелепый пляс.

Миновало два марша. Серебряный волосок луны утонул за горизонтом. Последний ее слабый отсвет растаял во мраке. Небо почернело. Долина погрузилась во тьму, и третий сонный марш казался совершенно бессмысленным занятием. К чему маршировать, если луна уже ушла? Однако сигнал все-таки прозвучал.

Сорен с Гильфи, не сговариваясь, побрели следом за номером 47-2 и остановились на пороге отсека номер три.

- Смотри! - прошептала Гильфи. - Ты только погляди, что они делают!

Вытаращив глаза, друзья смотрели, как сотни совят молча растягиваются на земле, раскинув крылья и подставив небу грудки.

- Никогда в жизни не видел, чтобы совы так усаживались. По-моему, это больно.

- Мне кажется, они не сидят, - так же тихо возразила Гильфи. - Это называется "лежать".

- Лежать? Но лежат только звери, а не птицы, и уж точно не совы! - Сорен помолчал и добавил: - Если, конечно, они не мертвые.

Но эти совы не были мертвыми.

- Слышишь? - вздрогнул Сорен.

Небо над Сычарником внезапно затрепетало. Послышался звук приближающихся крыльев - но это был не мягкий, почти бесшумный совиный полет, а резкое кожаное щелканье. Странная песня зазвучала над Сычарником. А затем...

Чернее ночной тьмы, словно темные пятна на бархате небес, десятки тысяч летучих мышей спикировали с высоты на распростертых совят, которые призывали их своей тоскливой, заунывной песней.

К нам придите, нас лечите,

Помогите, помогите!

Излечите нас: от порчи,

Той, что крылья наши корчит

Ваши острые клыки

Нас избавят от тоски.

Заберите нашу кровь,

Что кипит и шепчет вновь,

Будоражит наши крылья,

Повергает нас в бессилье.

Успокойте наши сны,

Дайте сладость тишины.

Вылакайте страх и трепет,

Заглушите жизни лепет!

Сны, мечты и непокой

Унесите вы с собой.

Пейте жизнь, сосите кровь,

Чтоб покой вернулся вновь.

Сорен и Гильфи в немом изумлении смотрели, как крошечные вампиры спустились вниз. При помощи лап и единственного когтя на крыльях они ловко разгребли перья на груди лежащих совят и, порывшись несколько секунд, нашли нужное местечко. Потом, сверкнув острыми клыками, сделали едва заметные надрезы. Еще мгновение и над ранками замелькали узкие, изогнутые трубочкой язычки. Лежащие совята не двигались и лишь слабо вздыхали.

Сорен с Гильфи не могли оторвать глаз от этого жуткого зрелища. Номер 47-2 повернула голову в их сторону. Глаза у нее были полузакрыты, лицевой диск не выражал ничего, кроме блаженного умиротворения.

- Наверное, это ужасно больно... - еле слышно прошептал Сорен.

- Нет, это приятно, очень приятно. Тоска ушла. Ее больше нет... - голос номера 47-2 был едва различим во мраке ночи.

Сорен с Гильфи не знали, сколько продолжалось пиршество вампиров, но летучие мыши на глазах разбухали от крови. Они так объелись, что с трудом поднялись в воздух.

Луна исчезла. Серый рассвет начал просачиваться сквозь темноту, когда рукокрылые вампиры, сыто кружась, понеслись по блекнущему небосводу.

ГЛАВА XIX

Верить!

После этой кровавой ночи Сорен с Гильфи не могли думать ни о чем, кроме полета. Теперь им было ясно, почему ни один из питомцев Сант-Эголиуса не мог похвастаться гладкими блестящими перьями или густым пухом, который так украшает оперившихся совят. В нормальных условиях процесс оперения протекает без особых осложнений, но у обескровленных совят перья и пух делались слабыми и безжизненными. А вместе с перьями в них умирала тяга к полету, мечты о небе, ожидание великого счастья и жажда свободы.

Сорен и Гильфи ясно видели стоящую перед собой задачу: они должны научиться летать даже при отсутствии малейшей возможности для тренировок. В Сант-Эголиусе нельзя было ни прыгать, ни скакать, ни махать крыльями. Значит, нужно постоянно думать о небе. Нужно желудком чувствовать тягу к полету - только так можно полететь по-настоящему!

- Помнишь, что говорил мой отец? - в который раз напоминала Сорену Гильфи. - Можно тренироваться всю жизнь, но так и остаться на земле. Значит, дело не только в упражнениях. Мы должны верить в себя, и мы можем это сделать, потому что мы с тобой не лунатики!

- Лунатики мы или нет, а без перьев не полетишь, - резонно возражал Сорен. - А у меня еще не все маховые отросли, - вздыхал он.

- Отрастут, никуда не денутся! К следующему новолунию ты полностью оперишься.

- Угу. Как раз к новому визиту вампиров. Гильфи мрачно взглянула на Сорена.

- Вот почему мы должны научиться летать до следующего новолуния!

- Но я еще не готов! У меня еще не все перья выросли, - снова повторил Сорен.

- Почти все.

- Почти? Знаешь, Гильфи, почти не считается. Мне нужны все!

- Глупости! Важна вера! Вера, Сорен! - малютка-сычик произнесла это с таким жаром, что Сорен невольно попятился. - Ты умеешь чувствовать, Сорен. У тебя огромный, живой и очень чувствительный желудок. Если другие совы могут летать, значит, и ты сможешь!

Сорен недоверчиво моргнул. Разве может он сомневаться, когда такая малявка, весом не больше охапки листьев, так страстно и безоговорочно верит в его способности?

С этих пор друзья днем и ночью старались поговорить о полетах. Они во всех подробностях рассказывали друг другу, как их родители поднимались в воздух. Они спорили о правильной постановке крыльев, о заносах, о восходящих воздушных потоках, о сотнях иных хитростей, которые видели или чувствовали, наблюдая за полетом других сов.

Бродя в раздумьях по бесконечному каменному лабиринту разломов и трещин, из которых состояла территория приюта Сант-Эголиус, они знали, что единственный выход отсюда находится прямо над их головой, но он требует сложных летных маневров, тем более теперь, когда доступ к каменной скале Инкубатора для них закрыт. Где же найти для взлета подходящее место?

Совята прекрасно понимали, что для спасения им нужна высокая точка, расположенная как можно ближе к небу.

С каждым днем Гильфи все больше и больше убеждалась, что именно Библиотека может стать таким местом и что хранящийся там секрет таинственных крупинок каким-то образом поможет им спастись.

В один из необычайно теплых осенних дней Гильфи бегом вернулась в Погадник после доставки новой порции погадок. Она едва сдерживала волнение.

- Он вернулся! - шепнула она на ухо Сорену. - Бормотт вернулся! В следующую смену пойдем за погадками вместе!

Это было проще простого. Всем работникам полагался перерыв на еду, но те, кто ходил за погадками, пропускал кормежку. Неудивительно, что охотников оставаться голодными много не находилось.

Солнце поднялось на верхушку неба, когда Сорен с Гильфи остановились на полпути к Большой Трещине. Нет, они, разумеется, продолжали поднимать и опускать лапы, делая вид, что бодро шагают вместе со всеми, пока поток совят обтекал их с обеих сторон.

Сорен моргнул. Ему не нужно было поднимать глаз, чтобы чувствовать над головой клочок голубого неба. Он проходил здесь сотни раз, и каждый раз при одной мысли о близости неба чувствовал необыкновенный прилив сил. Он ощущал его с закрытыми глазами.

Когда совята прошли мимо, Гильфи тихонько гукнула, и друзья юркнули в небольшую трещину, ведущую в сторону Библиотеки.

Гильфи шла впереди. Сорен трясся от страха. Может быть, Гильфи ошиблась, и Бормотт такой же лунатик, как и все остальные? Вдруг он поднимет тревогу? Что, если их схватят и снова подвергнут смехотерапии? Сорен даже зажмурился от боли, пронзившей его от пуха до самых кончиков перьев.

Бормотт стоял перед входом в Библиотеку. Он был один.

Сорен сначала испугался, почувствовав колыхание воздуха, но тут же понял, что это ветер. Немыслимая радость охватила его - как тогда, на вершине скалы, возле гнезда Гортензии. Бормотт обернулся и уставился на совят. А потом состоялся разговор - самый странный из всех, что доводилось слышать Сорену.

- Пришли, значит, - сказал Бормотт.

- Пришли, - ответила Гильфи.

- Вы можете навлечь на себя большие неприятности, - осторожно заметил мохноногий сыч.

- Наша жизнь здесь не стоит и двух погадок. Нам нечего терять, - ухнула Гильфи.

- Храбрые слова.

- Не торопись называть их храбрыми. Дождись вопроса, и тогда ты убедишься в моей храбрости.

Сорен чуть в обморок не упал. Как Гильфи осмелилась так разговаривать с сычом!

Бормотт начал мелко-мелко дрожать.

- Ты произнесла запретное слово!

- Я знаю и собираюсь произнести еще целую кучу вопросительных слов, таких как что, когда, где и почему! Это слова для свободных, необлученных сов. Таких, как мы с тобой, Бормотт.

Бормотт чуть не поперхнулся.

- Ч-что-что?

- Ты хочешь спросить, о чем я говорю? Спроси, Бормотт! Спроси, как я об этом догадалась. Можешь спрашивать, что угодно, и я отвечу: я почувствовала это желудком.

- Желудком? - глаза Бормотта мечтательно заблестели.

- Желудком, Бормотт. Как все старые добрые совы. Мы знаем, мы чувствуем, что ты никакой не лунатик. Ты притворяешься, так же, как и мы.

- Не совсем, - моргнул мохноногий сыч. Глаза его подернулись тонкой прозрачной пленкой.

Сорен знал, что эта пленка называется мигательной перепонкой. Родители говорили, что когда он начнет летать, то непременно оценит пользу этих перепонок, которые предохраняют глаза в полете, защищая их от соринок и прочей гадости. Но Бормотт никуда не летел! Он вообще не шевелился. Тогда почему он так часто хлопает веками?

И тут Сорен заметил слезы, появившиеся в уголках огромных желтых глаз сыча.

- Как бы я хотел стать настоящим лунатиком! Если бы только мог...

- Почему, Бормотт? - с жалостью спросил Сорен. - Зачем?

- Сейчас я не могу вам ответить. Ночью я приду в ваш отсек Сычарника. Скажу, что мне требуется ваша помощь. Никто ничего не заподозрит, потому что приближается новолуние. Но знайте, что вы подвергаете себя страшной опасности. Вы можете накликать судьбу, которая окажется страшнее смерти.

- Страшнее смерти? - переспросила Гильфи. - Разве что-то может быть страшнее смерти? Тогда уж лучше умереть!

- Уверяю тебя, что моя жизнь намного страшнее смерти.

ГЛАВА XX

История Бормотта

- А я-то считал себя очень умным, - горько вздохнул Бормотт. Он подвел друзей к незаметному пролому в стене каньона - этот ход ответвлялся от Большой Трещины, ведущей из Погадника.

- Так случилось, что разбойничьи патрули схватили одного из моих птенцов как раз в тот момент, когда мы с подругой возвращались с охоты. Я увидел у них в когтях мою Бесс. Признаться, я души в ней не чаял. Я камнем упал вниз и принялся отчаянно сражаться. Тогда я не знал, что ушастая сова, схватившая мою малышку, приходилась родственницей Джатту и Джутту. Этого негодяя звали Орк. Он считался у них самым сильным бойцом, а я взял да убил его. Остальные патрульные чуть на землю не попадали. Опомнившись, они бросились наутек, но тут появились Виззг с Ищейке. Они увидели, что случилось. Странно, но гибель Орка привела их в восторг. Я только потом понял, в чем там было дело.

Прежний командор Сант-Эголиуса уже год как умер, и все это время в приюте шла грызня за его место. Командором хотел стать Орк, да Виззг с Ищейке, ясное дело, сами метили на эту должность. Вот и получилось, что я, сам того не подозревая, сослужил им хорошую службу. Они были так счастливы, что пообещали оставить мою семью в покое и облетать наше гнездо стороной, если я вступлю в их воинство и добровольно отправлюсь в Сант-Эголиус. Ясное дело, им позарез был необходим такой боец! Ведь я прикончил их Орка голым клювом и когтями. Что и говорить, я был им нужен.

Пораскинул я умом и понял, что выхода у меня нет. Я обожал свою подругу, а в гнезде моем пищали трое малышей. Что мне оставалось делать? Я должен был лететь с ними. Подруга умоляла меня не соглашаться. Плакала, уговаривала вместе с детьми переселиться куда-нибудь в другое место, подальше. Но Виззг с Ищейке только захохотали и сказали, что разыщут нас даже под землей. Вот так я и отправился в Сант-Эголиус. Моя подруга и детки обещали, что никогда меня не забудут.

Виззг с Ищейке дали мне слово, что трижды в год я смогу навещать свою семью. Тогда это показалось мне щедрым предложением. Каким же я был глупцом! Надо было сразу заподозрить неладное. Но тогда я ничего не знал о лунном облучении.

Хорошо облученного лунатика можно без опаски отпускать на встречу с семьей. Родные его не узнают, а он сам пролетит мимо своего гнезда, потому что перестал любить. Лунатики не испытывают никаких чувств, и те, кого мы когда-то любили, перестают узнавать нас. В этом проклятие лунного облучения.

Но в ту пору я, подобно вам, был полон решимости притвориться и выстоять. Поначалу мне везло. Виззг и Ищейке так ценили мое боевое искусство, что вскоре присвоили мне настоящее имя. Сначала я был номером 28-5, а потом стал Бормоттом.

А теперь... - Бормотт снова начал дрожать. - Теперь что-то изменилось.

- Почему ты так говоришь? Ты же выстоял! - воскликнул Сорен.

- Это как сказать...

- Что значит - как сказать? Сова или становится лунатиком или нет! Ты не стал, - заявила Гильфи.

- Это не сейчас началось. Понимаете, я вроде бы устоял, да только потерял что-то важное... Глаза моей дорогой подруги, моя маленькая Бесс, мои птенцы - все они стали стираться из памяти. Когда я навещал их, ко мне возвращался мой прежний голос. Вы знаете, у мохноногих сычей совсем особенный клич. Он похож на песню, а некоторые даже уверяют, будто наш зов напоминает гул церковных колоколов. А теперь мой когда-то густой и гулкий голос потускнел. Примерно восемь новолуний тому назад я полетел к себе домой и, подлетая, стал кричать, как обычно, но никто не откликнулся на мой зов. А два новолуния назад они уже не узнали меня. Ни подруга, ни Бесс...

- Невероятно! - прошептал Сорен.

- А теперь они и вовсе исчезли, - закончил Бормотт.

- Исчезли? - ахнул Сорен. - Улетели?

- Улетели или были убиты слугами Виззг и Ищейке, а может... - голос Бормотта оборвался.

- Что? - спросила Гильфи.

- Может быть, они здесь, но я не вижу их, а они не узнают меня. Порой мне кажется, будто я стал похож на воздух - такой же пустой и прозрачный. Вот она, невыносимая тяжесть лунного ослепления. Наверное, через несколько новолуний я стану полноценным старым лунатиком.

- Но зачем? Зачем они делают это? Какую цель преследует Академия Сант-Эголиус?

- Да, и что такое крупинки? - выпалила Гильфи, глядя Бормотту прямо в глаза.

- Ишь ты! Один вопрос простой, второй куда сложнее. Цель Сант-Эголиуса - подчинить себе все царства на земле.

- И уничтожить их? - уточнил Сорен.

- Разумеется со временем они их уничтожат, но сначала нужно добиться подчинения. В этом им помогает лунное облучение. Это их главный инструмент, ибо лунное облучение убивает волю, стирает личность, делает всех одинаковыми. Теперь про крупинки. Это тоже инструмент, но другого толка. Крупинки - это оружие для войны.

- А как они действуют? - спросил Сорен.

- Этого никто не знает. Я и сам толком не понимаю. В крупинках заключены великие силы, нужно только правильно с ними обращаться.

- Что за силы?

- Говорю же, не знаю. Кажется, иногда они могут притягивать к себе другие предметы. Когда-то я работал в отсеке, где хранятся крупинки, и порой мне казалось, будто я чувствую их силу.

Сорен с Гильфи завороженно моргали глазами.

- Как странно, - прошептала Гильфи.

- Научи нас летать, Бормотт! Пожалуйста, научи нас! - захлебываясь словами, выкрикнул Сорен. Ему казалось, что он лопнет от нетерпения. Крупная дрожь сотрясала его тело.

Повисло ошеломленное молчание. Бормотт и Гильфи уставились на Сорена и моргали, не в силах произнести ни слова.

- Даже не знаю, что сказать... Я могу объяснить, что нужно делать, могу показать на практике, но вот научить... Странное это дело - полет. Порой совенок все понимает, все делает правильно, но если у него нет веры...

Гильфи с Сореном дружно моргнули и хором сказали:

- Пока не поверишь - ни за что не полетишь!

- Верно, ребятки. Вижу, вы сами все понимаете. Вот почему никто из здешних совят не умеет летать. Дело ведь не только в том, что вампиры высасывают у них кровь. Конечно, кровопускание ослабляет тягу к полетам, делает перья слабыми и ломкими, но главное-то не в этом! Лунатики даже понятия не имеют о том, что такое вера!

- Но мы-то с Сореном не лунатики, - заявила Гильфи. - И ты тоже совершенно нормальный, по крайней мере, на мой взгляд.

- Вы принесли мне надежду, малыши. Я думал, все мои надежды разрушены Сант-Эголиусом, но вы спасли меня. Я попытаюсь. Теперь слушайте, что нужно делать.

Бормотт объяснил, что его обязанность заключается в ежедневной обработке и учете добра, добытого в погаднике - зубов, костей, шерсти и крупинок.

- Все это хранится в Библиотеке, а я каждый день веду учет. Вот я и попрошу, чтобы вас дали мне в помощь! Не справляюсь, мол, один с пересчетом.

Работаю я обычно на дне глубокой пещеры возле Библиотеки, а потом затаскиваю пересчитанное добро внутрь. Когда работы мало, то просто сторожу вход в книгохранилище. Вас, разумеется, никогда не допустят внутрь, но зато мы сможем использовать мой склад для тренировок. Место, конечно, не слишком годное, да другого-то нет! Пещерка эта соединяется с Библиотекой, но вам туда путь заказан, потому что, когда я работаю на складе, вместо меня у входа в книгохранилище выставляют другого стражника.

- А там есть книги? - спросила Гильфи.

- Конечно. Но вообще-то там склад. Каждый предмет хранится рядом с книгами, в которых про него написано.

- Гильфи желудком чувствует, что крупинки могут помочь нам спастись, - робко заметил Сорен.

- Я бы не советовал забивать себе голову всякой чушью! - сурово гукнул Бормотт. - Ваша собственная вера поможет вам куда скорее, чем все крупинки вместе взятые!

На том и порешили. На все новолуние Сорен с Гильфи поступят в распоряжение Бормотта и будут работать на складе, пока всех совят снова отправят на сеанс лунного облучения. Первый урок полета решено было устроить следующей же ночью.

ГЛАВА XXI

Летите!

- Шире взмах, глубже взмах! При хорошем махе крылья должны почти касаться друг друга, - наставлял совят Бормотт.

Сорен с Гильфи были еле живы от усталости. Это оказалось ужасно трудно и совсем не похоже на то, что проделывали у них на глазах родители и старшие братья.

- Я знаю, что вы устали, но единственный выход отсюда у вас над головой. Необходимо укрепить мышцы. Вот почему я не учу вас прыжкам и порханию. Вы не можете позволить себе роскошь учиться красиво спланировать вниз из родительского дупла. Необходимо сразу отработать сильные махи крыльями. Так что выше клюв и все сначала!

- А что мы будем делать, когда вылетим отсюда? - задумчиво поинтересовался Сорен. - Как мы узнаем, что делать дальше?

- Разберетесь. Помните, чему я вас учил? Здешний воздух неподвижен, у него нет характера. Очутившись в небе, вы сразу ощутите крыльями множество воздушных потоков. У каждого из них своя скорость, одни могут быть упругими или дряблыми, другие теплыми или холодными. И к каждому нужно уметь приспособиться и использовать в полете. У каждого ветра свой нрав, но в Сант-Эголиусе ветров не бывает. Здесь слишком глубоко, они сюда не заглядывают. Тут и воздуха-то как следует не почувствуешь! Мертвый тут воздух, затхлый, будто в яме. Вот почему работать крыльями нужно изо всех сил - своими махами вы придаете воздуху форму. Самое большое усилие вкладывайте в мах вниз. Когда крыло идет вверх, воздух с легкостью проходит сквозь него. Вот почему перья у вас с бороздками, а кончики крыльев заострены. При полете они раздвигаются, уменьшая давление воздуха.

Бормотт не только объяснял, он показывал. Вот он слегка наклонился вперед, вытянул голову и поднял крылья. В следующий миг он уже был в воздухе. Огромная птица, почти в два раза крупнее Сорена, с легкостью парила над землей. Сорен совсем приуныл. Что, если они никогда не научатся? Успеют ли они набраться сил?

Бормотт, видимо, прочитал его мысли, потому что добродушно проворчал:

- Это всего лишь третий урок, дурачок. С каждым днем вы становитесь сильнее, я же вижу. Вам надо самим в это поверить, понимаешь?

А потом, во время четвертого урока, стало вдруг немного легче, и в их желудках зародилась робкая вера.

Совята почувствовали, как воздух раздвигается над их крыльями. В эту ночь они впервые ощутили границы воздушных потоков, которые поднимали Сорена и Гильфи к ночному небу из мрачного каменного колодца склада. В эту ночь они поднялись на такую высоту, какой никогда раньше не достигали.

До конца новолуния оставалось еще две ночи, а потом занятия придется отложить, поскольку по мере роста луны всех совят будут подвергать все более сильным дозам лунного облучения. А когда луна снова пойдет на ущерб, Сорену и Гильфи необходимо будет улететь, чтобы успеть до появления летучих мышей-вампиров. Потому что, как полностью оперившихся совят, их тоже ожидает обязательное кровопускание.

До сих пор они ни разу не были в Библиотеке, но в ночь побега им придется туда подняться, поскольку после Инкубатора книгохранилище было самой высокой точкой Сант-Эголиуса.

Согласно разработанному плану. Бормотт подойдет к охраннику и скажет, будто бы в Погаднике поднялась тревога, причем именно на том участке, наблюдение за которым входит в дневные обязанности этого охранника. Бормотт по-дружески предложит ему посторожить вход, пока тот будет улаживать неприятности. Таким образом, совята получат доступ к Библиотеке. Бормотт уверял, что после тренировок в глубокой пещере склада они без труда улетят с высокой скалы книгохранилища.

Сорен с Гильфи часто расспрашивали своего друга о Библиотеке. Бормотт, как мог, пытался объяснить им, в каком порядке там размещены книги, перья, зубы, кости, крупинки и прочее добро, добытое из погадок. Самые ценные боевые когти тоже хранились в Библиотеке. Они особенно интересовали совят.

- Совы ведь не делают их сами, правда? - спрашивала Гильфи.

- Нет, конечно. Они ничего не умеют. Эх, если бы вы только знали, как им хотелось бы научиться! Однажды я слышал, как Виззг с Ищейке толковали об этом. Но для того, чтобы изготовить когти, необходимо хорошо разбираться в металлах, уметь обрабатывать их. Так что здешние совы просто их воруют. Они совершают большие перелеты в дальние царства, где совиные повелители держат отряды боевых сов, облетают поля сражений и снимают боевые когти с павших воинов. А вот делать оружие здешние совы не умеют. Тут такое дело... Они, конечно, очень умные, да только Виззг с Ищейке ночей не спят от страха, опасаясь, что найдется кто-нибудь поумнее их. Они и облучают-то всех только потому, что боятся. Вроде бы умно, да не очень. Чего они добились? В Сант-Эголиусе никто не умеет читать. Все вопросы под запретом, сами знаете. Неудивительно, что тут никто ничего не знает! Разве в таких условиях можно что-то придумать, изобрести? Они долгие годы бьются над загадкой крупинок, но сдается мне, так ничего и не придумали. Здешнее начальство никого и близко не подпускает к этим крупинкам! Какое уж тут изучение, смех один! Взять хоть тебя, Гильфи. Ты любознательна, ты прислушиваешься к своему желудку, умеешь задавать вопросы - и в результате знаешь о крупинках почти столько же, сколько наши командоры! Но хватит болтать. Давайте-ка продолжим тренировку. Я хочу, чтобы сегодня ночью вы оба взлетели на самый высокий выступ в каменной стене. Сорен, тебе для этого потребуется ровно пять махов. А тебе, Гильфи, целых восемь.

- Ты шутишь! - пробормотал Сорен.

- И не думаю! Ты первый, Сорен. Считай каждый мах крыла вниз. Если поверишь в себя, то даже ахнуть не успеешь, как окажешься там.

Сорен закрыл глаза и шагнул на выступающий из земли камень. Потом поднял крылья и изо всех сил обрушил их вниз. Получается! Получается! Тело его вдруг оторвалось от земли. При следующем махе он почувствовал плотную энергию подкрыльями. Значит, это и есть воздушный поток?

- Молодец! - прошептал Бормотт. - Еще разок. Сильнее! Сорен всего два раза взмахнул крыльями, а половина подъема осталась позади.

"Получается! Я могу! Могу! Я чувствую воздух. Чувствую силу своих махов. Я поднимаюсь. Поднимаюсь. Я лечу..."

ГЛАВА XXII

Характер ветра

- Этой ночью? Бормотт, ты сошел с ума! Еще слишком рано! Луна еще не пошла на ущерб! - воскликнула Гильфи.

- Мы не готовы, - поддержал ее Сорен.

- Вы давно готовы, Сорен. Я велел тебе в пять взмахов подняться на вершину склада, а тебе потребовалось всего четыре. А ты, Гильфи, поднялась за семь махов вместо восьми. Вы должны улететь этой же ночью.

- Но почему? - хором спросили друзья.

Бормотт испустил тяжелый вздох. Ему будет не хватать этих малышей. Особенно их вечных вопросов. Какое это счастье - иметь право спрашивать и отвечать! Когда-то давно он думал, что на свете нет ничего вкуснее сочной полевки. Наивный глупец! Самое вкусное - это хороший вопрос на кончике клюва. Глоток воздуха перед началом вопроса. Что и говорить, он будет очень скучать по этим совятам! Они такие смешные и славные в своих пушистых перышках, не тронутых когтями вампиров.

- Сегодня ночью придут теплые потоки. Нужно торопиться.

- Какие еще потоки? При чем тут потоки? - выпалил Сорен.

- Теплые потоки воздуха. В этом году они приходят позже обычного. В них лететь куда проще, нужно только выбраться из этого каньона. Отлетите чуток от Академии и сразу же встретитесь с ними. Тогда вы сможете просто парить в воздухе.

- Но мы не умеем парить, - возразила Гильфи. - Мы освоили только машущий полет.

- Не беспокойтесь! Как только встретите теплый поток, то сразу поймете, что нужно делать. Характер воздуха подскажет.

- Кто сегодня охраняет Библиотеку?

- Джатт.

- Джатт? - ухнул Сорен. - Кошмар! Как же ты думаешь отправить его в Погадник?

- Что-нибудь придумаю. Не трусьте, малыши. Уж как-нибудь я от него избавлюсь. Я выдам вам разрешение покинуть Сычарник между третьим и четвертым сонным маршем.

Третий сонный марш только что подошел к концу. Сорен с Гильфи показали пропуска надзирателю, и тот, хлопнув пару раз глазами, разрешил им выйти.

Погруженные в свои мысли, совята тихо брели каменными коридорами Сант-Эголиуса. Они размышляли об одном и том же и всеми силами пытались разжечь в себе веру желания полета. Но разве можно не думать о том, насколько мал их летный опыт по сравнению с обычной подготовкой молодых и только что оперившихся совят? Они до сих пор не умели ни парить, ни планировать, ни зависать в воздухе.

- Слова, слова, слова! - ворчал Бормотт всякий раз, когда Сорен и Гильфи щеголяли названиями хитрых приемов, запомнившихся им из разговоров родителей со старшими птенцами.

Чаще всего вопросы задавала Гильфи, и Бормотт не уставал повторять одно и то же:

- Ты слишком много думаешь, болтушка. Обойдетесь без планирования и зависания, ни к чему оно вам. Все что вам нужно, это научиться быстрому взлету. ТОЛЧОК! СИЛЬНЫЙ ВЗМАХ! - Он энергично вытягивал шею, подчеркивая каждое слово, и прожигал совят неумолимым взглядом своих огромных желтых глаз. - Вот, что вам нужно! А все остальное приложится!

Вот об этом и размышляли Сорен с Гильфи. Только об этом. Сильный мах вниз. Сцепить вместе передние кромки первостепенных перьев. Взмах вверх - и тут же раздвинуть перья, чтобы воздух проходил между ними беспрепятственно.

За время тренировок друзья заметно окрепли. Пожалуй, теперь они были самыми сильными и мускулистыми совятами во всей Академии. Это вселяло надежду. Не каждый сычик-эльф возраста Гильфи мог похвастаться такими сильными махами!

Наконец совята добрались до склада. Бормотт с первого взгляда понял, что друзья отчаянно настраиваются на полет. Вот и славно. Теперь вся надежда на то, что ему удастся одурачить Джатта и Джутта.

К счастью, Бормотт уже давно смекнул, что братья не слишком-то ладят между собой. Возможно, виной тому была зависть. Дело в том, что Виззг заметно благоволила Джутту, особенно во время боевых вылетов. После каждой битвы между совами постоянно возникали ссоры из-за боевых когтей побежденных. Виззг с Ищейке первыми отбирали себе все самое лучшее и преспокойно возвращались в Сант-Эголиус, а оставшееся предстояло собрать и поделить между остальными, исходя из занимаемого положения и воинских качеств каждого.

Хранились боевые когти в главном Арсенале, которым заведовал старый филин по имени Тума.

Вот тогда-то у Бормотта и родился план, как одурачить завистливого Джатта.

Он откашлялся и громко заговорил сам с собой. Сорен с Гильфи изумленно переглянулись, не понимая, что затеял сыч.

- И не говори, не говори... Не годится эдак, совсем не годится! Плохи дела в Арсенале, вот что я скажу! Нет, помяни мое слово, Джатту это не понравится. Совсем не понравится! Уж лучше я расскажу ему все как есть, вот как...

Не переставая бормотать себе под нос, Бормотт стремительно взлетел на площадку перед Библиотекой. Джатт весь распушился и мелко дрожал от волнения. Он так раздулся, что стал казаться вдвое больше - казалось, он вот-вот лопнет от любопытства. Джатт никогда не отличался большим умом, что значительно облегчало задачу Бормотта.

- Не волнуйся, старина! Уж я выложу тебе все, как есть. То есть все, что знаю. А теперь успокойся и смекай. Сегодня я своими ушами слышал, как Джутт разговаривал с Ищейке. Он расхваливал новые боевые когти и говорил, будто Тума, мол, плохо за ними ухаживает. Ищейке покачала головой и пообещала переговорить с Виззг.

- Нет, только не это! - заухал Джатт. - Знаю я, что на уме у моего братца! Он спит и видит, как бы самому стать начальником Арсенала. Но я-то знаю, зачем ему это! Он хочет стать самым главным после Ищейке и Виззг, хочет отбирать себе лучшие когти...

- Ты слушай, что дальше было. Наша Виззг решила, чтобы Тума с Джуттом сразились между собой. Дуэль вот-вот начнется, и Джутт собирает силы. Лети и ты, Джатт. Собери свою ватагу - и вперед! Главное, не терять времени, сам понимаешь. А я посторожу тут вместо тебя.

- Спасибо тебе, Бормотт! Ох, спасибо! Ты не волнуйся, я умею помнить добро. Когда стану начальником Арсенала, ты всегда будешь первым выбирать себе боевые когти!

- Я не волнуюсь, Джатт. А теперь лети, пока не опоздал!

Как только Джатт свернул за угол и скрылся в глубокой каменной расщелине, Бормотт окликнул Сорена с Гильфи:

- Поднимайтесь скорее, ребятки. Нельзя терять ни минуты.

Совята бегом бросились в Библиотеку. Войдя внутрь, оба изумленно ахнули. Но не книги привлекли их внимание и не коллекция сверкающих боевых когтей, развешанных по стене. Все их внимание поглотило небо, черное небо, унизанное звездами. Звезды висели так низко, что казалось, будто их можно сорвать когтем. Небо пробудило воспоминания. Воспоминания о небе и ветре - ведь здесь уже чувствовался ветер! Свобода была близка, как никогда. Они верили! Они смогут это сделать!

Но не успели Сорен с Гильфи сделать первый взмах крыльями, как в Библиотеку ворвалась Виззг. Совята впервые видели свою командоршу в полном боевом облачении, и едва не закричали от ужаса. Огромные боевые когти почти вдвое удлиняли ее лапы, а кончик клюва украшал металлический шип, который угрожающе поблескивал при свете новой луны, кривой саблей зависшей над Библиотекой.

- Взмах! - закричал Бормотт. - Еще взмах! Вы сделаете это! Сделаете, я вам говорю! Верьте! Сильный мах! Сильный! Двумя крыльями сразу - и вверх!

Но совята оцепенели от страха. Крылья их упали, словно каменные. Все пропало. Они были обречены.

Сорен с Гильфи, словно зачарованные, смотрели на приближавшуюся к ним Виззг. А потом произошло нечто невероятное. Какая-то невидимая сила подхватила командоршу и с силой швырнула прямо в стену, в трещинах которой, как рассказывал Бормотт, хранились запасы волшебных крупинок.

- Летите! - прогудел Бормотт. - Это ваш последний шанс! Так оно и было. Виззг, словно парализованная, рухнула на пол, не в силах сдвинуться с места.

Сорен с Гильфи дружно замахали крылышками и начали подниматься.

- Вы сможете! Вы верите! Слушайтесь своего желудка! Вы созданы для полета! Летите, детки! Летите!

А потом послышался дикий визг, и кровь брызнула в ночное небо.

- Не оглядывайся. Не оглядывайся, Сорен! Верь!

Но это кричал уже не Бормотт. Это был голос Гильфи.

Не успели совята подняться к краю каменного ущелья, как сразу почувствовали поток теплого воздуха, словно чьи-то огромные мягкие крылья протянулись к ним сквозь ночь, подхватили и подняли в небо.

Друзья ни разу не оглянулись назад, не увидели истерзанного тела на полу библиотеки, не знали, что к умирающему Бормотту вернулся его истинный голос, похожий на гул церковных колоколов в сердце ночи, и сыч успел пропеть древнюю совиную молитву:

"Я исполнил свой долг и вдохнул веру в крылья молодых. Да будут благословенны те, кто верят, ибо только они смогут летать!"

ГЛАВА XXIII

Свободный полет

В непроглядной тьме ночи Сорен с Гильфи не видели ничего, кроме звезд и луны, совершавшей во мгле свой серебристый путь по незнакомому небу, в котором они очутились. Мир снова кружился перед глазами Сорена. Но на этот раз совсем по-другому, потому что теперь он сам выписывал все эти спирали и петли, загребая воздух и приминая его взмахами крыльев. Теперь ему не нужно было суматошно махать слабыми крылышками.

Инстинктивно раскинул крылья и, оседлав воздушный поток, он поднялся вверх, не шелохнув ни единым пером, а потом опустил глаза на Гильфи, которая парила внизу, подхваченная нижним слоем того же воздушного потока. Бормотт оказался прав. Они прекрасно знали, что следует делать. Крыльями совят, летевших сквозь ночь, двигали инстинкт и вера.

После долгого пребывания в затхлом воздухе расщелин и пещер Сант-Эголиуса они наслаждались каждым дуновением ветерка, каждым воздушным ручейком. Сорен не знал, как долго продолжался их полет, когда Гильфи первая подала голос:

- Слушай, Сорен, а ты не знаешь, как приземляться?

Приземляться? Меньше всего на свете его заботило приземление! Сорену казалось, что он может лететь целую вечность. Но малютка-сычик, наверное, устала. На каждый взмах его крыльев Гильфи приходилось делать не меньше трех.

- Понятия не имею, Гильфи. Может быть, стоит поискать какую-нибудь удобную макушку дерева и... - он запнулся. - Ладно, придумаем что-нибудь!

Разумеется, они придумали. Надо было слегка наклониться вниз, раскинуть крылья и медленно планировать на вершины деревьев. И опять инстинкт подсказал им, как замедлить спуск и описывать постепенно сужающиеся круги. При этом совята слегка изогнули крылья, чтобы увеличить трение, а перед посадкой дружно вытянули когти.

- Есть! - ухнул Сорен, опустившись на ветку.

- Ууууй! - запищала Гильфи.

- Гильфи, ты где? Что с тобой?

- Ничего, если не считать того, что я болтаюсь вниз головой.

- Великий Глаукс! - воскликнул Сорен. В самом деле, сычик-эльф висела на когтях, головой вниз. - Как это тебя угораздило?

- Если бы я знала как, я бы этого не допустила, - огрызнулась Гильфи.

- Извини. Что собираешься делать?

- Думать.

- А ты умеешь думать вниз головой?

- Разумеется! По-твоему, у меня мозги вывалились? Хватит болтать всякий вздор, Сорен!

Гильфи выглядела ужасно странно, но Сорен счел за благо помолчать. Он просто не знал, как ей помочь.

- Будь я на вашем месте, девушка... - откуда-то сверху раздался голос.

- Кто здесь? - насторожился Сорен.

- Какая вам разница, кто я? Достаточно знать, что в своей жизни я пару раз оказывался в таком же положении, что и ваша подруга.

Ветка, на которой сидел Сорен, сильно прогнулась под тяжестью огромного совенка, который спикировал вниз и зашагал к ее противоположному концу. Никогда в жизни Сорену не доводилось видеть такой громадной совы!

Серебристо-серые перья незнакомца таяли в лунном свете, а сам он возвышался над Сореном, словно гора. Только голова этого совенка была вдове больше всей Гильфи! И как такая громадина могла оказаться в том же положении, что и сычик-эльф?

- Слушай, что надо сделать! - прокричал таинственный незнакомец, свесившись вниз. - Отпусти когти, слышишь? Просто отпусти! А потом быстро взмахни крыльями, задержи их и сосчитай до трех. Тогда ты перевернешься и сможешь спланировать вниз. Сейчас я тебе покажу!

- Слушай, ты же такой большой, а Гильфи совсем маленькая, - возразил Сорен.

- Я большой, это ты прав! Но при этом я изящный и очень красивый. Я умею парить! Я умею скользить!

С этими словами огромный совенок вспорхнул с ветки и в воздухе, принялся демонстрировать самые невероятные приемы полета - нырки, повороты, стремительное снижение и разнообразные петли.

При этом он громко распевал гулким басом:

Как колибри я порхаю,

И пикирую орлом.

Себе равных я не знаю,

Поражаю всех кругом!

- Великий Глаукс! - прошептал Сорен. - Ну и хвастун!

- Знаешь, старина, если у тебя есть достоинства, не стоит стесняться их демонстрировать. А если достоинств нет, обычно об этом не догадываешься, - огромный совенок захохотал, в восторге от собственного остроумия.

- Эй, там! - подала голос Гильфи.

- Труднее всего отпустить когти, но ты просто поверь, и все получится.

"Снова - поверь!" - подумал Сорен.

Видимо, эти слова произвели магическое действие на Гильфи, потому что она мгновенно отпустила ветку. Как лист, сорванный неожиданным порывом ветра, она устремилась вниз - а потом вдруг перевернулась в воздухе.

- Здорово! - закричал Сорен.

Мгновение спустя Гильфи опустилась на ветку рядом с ним.

- Видала? Ничего сложного, - прогудел огромный серебристый незнакомец. - А когда я так завис, никого поблизости не оказалось. Пришлось самому до всего додумываться!

Сорен внимательно разглядывал нового знакомого. Он не хотел показаться невежливым, но его просто подмывало побольше разузнать об этом совенке.

- Ты из этих мест? - осторожно спросил он.

- Из этих или из тех, какая разница! - ответил тот. - Назови место, где бы я не побывал, - высокомерно заявил он, и Сорену стало не по себе.

Гильфи решительно запрыгала по ветке к своему спасителю.

- Примите мою искреннюю благодарность за любезность, с которой вы помогли мне справиться с возникшим затруднением, - проговорила она.

Сорен моргнул. Он никогда не слышал, чтобы Гильфи говорила так красиво. Это была речь совсем взрослой и очень воспитанной совы.

- Мы заранее просим прощения за свое любопытство, но дело в том, что нам никогда еще не доводилось видеть такую крупную сову, как вы. Позвольте мне поинтересоваться, к какому виду вы принадлежите? - продолжила Гильфи.

"Надо же - "к какому виду!" - ухнул про себя Сорен. - Великий Глаукс, где она только научилась таким словам?"

- Вид? Что такое вид? Впрочем, красивое словечко, очень подходит большим серым совам, вроде меня.

- Ах вот оно что! Вы - большая серая сова, которую еще называют бородатой неясытью! Я слышала о вас, хотя ваши родичи избегают селиться в пустыне Кунир.

- Так вы из Кунира? Бывал я там! Плохое место, не годится для больших серых сов. Честно говоря, я не могу вам сказать, откуда я родом. Дело в том, что я очень рано осиротел. Был похищен патрулями Сант-Эголиуса, но сумел вырваться и упасть на дно брошенного гнезда.

- Ты вырвался из лап патрульных Сант-Эголиуса?

- Угу. Этим придуркам слабо меня поймать! Живым я им не дамся! Когда меня схватили, я выждал удобный момент, а потом откусил своему похитителю коготь. Начисто! Ясное дело, он меня бросил, будто я был раскаленным углем! С тех пор они облетают меня стороной. Полагаю, молва обо мне облетела весь Сант-Эголиус! - совенок довольно покачался на когтях, а потом направился к концу ветки.

Пришла очередь Гильфи онеметь от изумления.

Первым заговорил Сорен.

- Нас тоже поймали, и нам только сейчас удалось спастись. Я родом из царства Тито. Мы с Гильфи хотим разыскать свои семьи, но мы не знаем, где находимся. Вот почему я спросил, не здешний ли ты. В нашем лесу мне ни разу не доводилось видеть таких сов. Но это неважно. Вот мы сидим сейчас на ели - на дереве Га'Хуула, а такие деревья растут в моем родном лесу Тито.

- Не только. Деревья Га'Хуула растут вдоль берега реки Хуул, а эта река протекает через очень много царств.

- Только не через Кунир, - пискнула Гильфи.

- Это точно! Во всем Кунире нет ни капли воды, не говоря уже о реке.

- Нет, там есть вода, нужно только уметь искать, - возразила Гильфи.

- Вот как? - моргнул серый совенок. Сорену показалось, что он слегка обиделся.

- Я так и не понял, сейчас мы в Тито или нет?

- Вы ровнехонько на границе между Тито и королевством Амбала.

- Амбала! - хором воскликнули Сорен с Гильфи, вспомнив о Гортензии.

- На мой вкус, весьма захудалое королевство.

- Захудалое?! - вновь хором возмутились друзья.

- Если бы ты знал Гортензию, ты бы так не говорил, - добавил Сорен.

- Великий Глаукс, что из себя представляет эта Гортензия?

- Представляла, - тихо поправила Гильфи.

- Она была очень славной совой, - выдавил из себя Сорен. - Очень хорошей, честное слово.

Огромный совенок удивленно моргнул и с любопытством уставился на незнакомцев. Странные какие-то. Вроде бы ничего не смыслят в жизни, а поди ж ты... Он поспешно отбросил эту мысль. Раз эти двое сумели сбежать из Сант-Эголиуса, у них, понятное дело, должны быть развиты какие-то навыки выживания. Но это все пустяки, и ни в какое сравнение с его образованием! Суровая школа сиротства - вот как он это называет! Он сам себя обучил и воспитал. Научился летать, выяснил, на каких животных можно охотиться, а от каких лучше держаться подальше. Что ни говори, ничто не может заменить самостоятельного постижения строгих правил и порядков лесного мира, полного неисчислимых богатств и бесконечных опасностей. А Сумрак учился именно так. Сурово учился.

Тем временем Гильфи пришла в себя от изумления и сказала:

- Позволь нам представиться. Меня зовут Гильфи, я происхожу из семьи сычиков-эльфов, известных также как мексиканские карликовые сычики. Мы обитаем в пустынях, селимся в пещерах или дуплах.

- Знаю, знаю. Одно время я даже жил в кактусе с одним парнишкой из твоего племени. Охотники из вас... как бы это помягче выразиться... Скажем так: у тех, кто питается одними змеями, мозги устроены иначе, чем у обитателей леса!

- С чего ты взял, будто мы питаемся одними змеями? Вот еще глупости! Мы и полевок едим, и даже мышей, только не крыс - они для нас слишком большие.

- Ладно, пролетели, - огромный совенок моргнул и повернулся к Сорену. - Теперь послушаем твою историю, парень.

Пример Гильфи подсказал Сорену, что нужно говорить коротко и избегать лишних подробностей.

- Я - Сорен из царства Тито, из семейства Тито альба, сипух или амбарных сов, - он понял, что рассуждения об уникальности Тито альба вряд ли удивят этого серого великана. Судя по всему, его вообще трудно чем-то удивить. - Жил с родителями на высокой старой ели, пока... - голос Сорена неожиданно задрожал и оборвался.

- Пока не наступил этот ужасный день, - серый совенок моргнул и легонько взъерошил перья Сорена своим клювом.

Этот простой жест потряс Сорена с Гильфи до самых желудков. С того момента, как они выпали из своих гнезд, друзья ни разу не видели и не испытывали этой приятной и успокаивающей процедуры. А тем временем переборка перьев составляла немалую часть их прошлой жизни. Осторожно работая клювом, родители чистили и взбивали перышки друг другу, не забывая прочесать редкий пушок на теле своих птенчиков. Это было так приятно, так уютно... Чистка перышек себе, своей семье или друзьям являлась неотъемлемой частью совиной жизни.

Сорен был просто потрясен этим жестом. А совенок-великан как ни в чем не бывало повернулся к Гильфи и проухал:

- Эй ты, щуплые плечи - длинные речи! Иди сюда! Держу пари, что тебе давным-давно никто не чистил перышек!

Гильфи бросилась к ним, и большой серый совенок принялся по очереди перебирать перышки своим новым знакомым. При этом он ухитрялся еще и говорить.

- Меня зовут Сумрак. Я не знаю, кто дал мне это имя. Просто меня так зовут, вот и все.

- Хорошее имя, - тихо сказал Сорен. - Очень тебе подходит. Ты весь серебристый и серый, как сумерки.

- Да уж, не черный и не белый. Имя мне подходит, и лопни мои кишки, если я не вылупился в сумерки, потому что это первое, что я помню в своей жизни. Сумрак! Серебристая грань между днем и ночью. Совы не зря гордятся своим ночным зрением. Какая другая птица может похвастаться тем, что в полной темноте, с огромной высоты способна разглядеть мышь, полевку или скачущую по лесу белку? У меня тоже есть ночное зрение, но я могу видеть и в более смутное время. Я отлично ориентируюсь в сумерках, когда скрадываются очертания и тают границы. Я живу на грани, и мне это нравится.

- А что ты делаешь здесь, на границе Тито?

- Я прослышал об одном интересном местечке и узнал, что добраться до него проще всего по течению реки Хуул. Судя по всему ручей, что течет под корнями этого дерева, должен впадать в реку Хуул. А иначе, зачем тут это дерево?

Сорен с Гильфи кивнули. Это рассуждение показалось им вполне логичным.

- Это место находится на границе? - спросила Гильфи.

- Точнее будет сказать, что оно в центре.

- В центре чего? - не понял Сорен.

- Река Хуул впадает в огромное озеро. Некоторые называют его морем Хуулмере. В центре этого озера лежит остров. На острове растет дерево. Огромное такое. Его зовут Великим Древом Га'Хуула. Это самое большое дерево Га'Хуула во всем совином мире. Самое большое дерево на всем белом свете, и растет оно в центре королевства Га'Хуул.

У Сорена перехватило дух. Он вытаращил глаза, Гильфи тоже застыла.

- Ты хочешь сказать, что это правда? - прошептал он.

- Это не сказка? - еле слышно пролепетала Гильфи.

- Лично я верю в сказки, - просто ответил Сумрак. Впервые в его голосе не было и тени хвастовства.

- А что там, на этом большом дереве, что растет на острове, в центре моря Хуулмере? - быстро спросил Сорен.

- На нем живет стая очень сильных и очень храбрых сов, - ответил Сумрак, раздуваясь от важности.

- ...которые каждую ночь поднимаются в ночную тьму, дабы творить добрые дела? - взволнованно подхватил Сорен. Последний рассказ отца эхом зазвучал в его памяти. - Они говорят только правду, мечтают искоренить несправедливость, обратить слабость в силу, восстановить разрушенное, покарать спесивых и низвергнуть тех, кто попирает немощных. Сердца их полны возвышенных устремлений... Ты про это место говоришь?

- Ясное дело, про него, - ответил Сумрак. - Эти парни работают и сражаются вместе, на благо всех совиных царств.

- И ты веришь, что это место существует? - не унимался Сорен.

- А ты веришь в то, что умеешь летать? - гукнул Сумрак. Сорен с Гильфи переморгнулись. Странный ответ! Это вообще не ответ. Это вопрос! Прощай, Академия Сант-Эголиус - прощай навсегда!

ГЛАВА XXIV

Пустые дупла

- Вам нужно научиться охотиться. Чем они вас там кормили? - поинтересовался Сумрак.

Клювы у Сорена с Гильфи были перепачканы кровью: они жадно рвали нежное мясо полевки, пойманной серым совенком. Никогда в жизни они не пробовали ничего вкуснее! Мясо имело привкус желудей и слабо пахло сухими ягодами, в изобилии нападавшими с дерева Га'Хуула, на котором они сидели.

Гильфи с трудом оторвалась от еды и ответила:

- В основном сверчками, хотя в Инкубаторе кормили получше.

- Чем-чем?

- Сверчками. Каждый день, утром днем и вечером.

- Великий Глаукс! Неужели сова может прожить на таком рационе? И никакого мяса?

Сорен с Гильфи, не отрываясь от еды, помотали головами.

Сумрак понял, что лучше оставить голодных совят в покое. Когда Сорен с Гильфи, наконец, покончили с полевкой, он сурово посмотрел на них своими круглыми желтыми глазищами.

- Хотите отправиться со мной на поиски Великого Древа Га'Хуула?

Совята смущенно переглянулись.

- Вообще-то да... - выдавил Сорен.

- И нет, - закончила Гильфи.

- Как это? Да или нет?

- И да, и нет, - решилась Гильфи. - Мы с Сореном все обсудили, когда ты улетал охотиться. Мы бы очень хотели отправиться с тобой, но прежде... - она замялась.

- Прежде вы хотели бы проведать свои семьи.

- Да, - робко ответили совята.

Они были уверены, что Сумрак, который остался сиротой почти с самого рождения, вряд ли сможет их понять. Перелетая с места на место, из царства в царство, он ничего не помнил о своем гнезде и родителях. Он даже мог жить с существами совсем другой породы - как-то раз его приютила семья дятлов из Амбалы, а однажды он подружился со старым орлом из Тито, а еще - в это просто невозможно было поверить! - жил вместе с лисами в пустыне Кунир. С тех пор Сумрак никогда не охотился на лис. Для него это было просто немыслимо.

- Ну что ж... Судя по вашим рассказам, мы не сильно отклонимся в сторону. Наш главный путь лежит по течению реки, а ты, Сорен, сказал, что твои родители живут неподалеку от нее. Теперь что касается тебя, Гильфи. Я хорошо знаю Кунир. Из того, что ты рассказала, я понял, что твоя семья жила возле глубокого ущелья.

- Да! Именно там мы и жили!

- Это ущелье на самом деле всего лишь высохшее русло реки Хуул. Она давным-давно изменила свое течение, а русло осталось. Значит, и тут мы не слишком уйдем в сторону.

- Спасибо тебе, Сумрак! А мы с Гильфи обязательно научимся охотиться. Честное слово, - пообещал Сорен.

- А охотиться это тоже как летать или искать Великое Древо Га'Хуула? - тут же полюбопытствовала Гильфи. - Я хотела спросить - для этого тоже нужно верить?

- Великий Глаукс, что за глупости лезут тебе в голову? Это же всего-навсего еда! - пренебрежительно фыркнул Сумрак.

Трое совят покинули дерево с первым наступлением темноты. Заметно похолодало. Никаких теплых потоков не было и в помине, и Сорен с Гильфи в полной мере оценили свою вчерашнюю удачу, а вернее, мудрость Бормотта, который заставил их улететь, воспользовавшись этим небывалым для столь позднего времени года явлением.

Сейчас в морозном зимнем небе не было и следа теплых воздушных ручейков, а лежащий внизу скованный холодом мир ослепительно сверкал под луной.

"Если бы только родители могли увидеть меня в полете!" - подумал Сорен. Он захлопал крыльями, сделал несколько сильных махов и поднялся высоко в небо. "Тамо! Тамо!" - так называла небо милая миссис Плитивер. Он ужасно скучал по ней. Когда-нибудь он обязательно расскажет ей о небе, о том, какое оно - Тамо.

Но на следующий день начался сильный снегопад. Порой метель застилала все вокруг. Сорену приходилось постоянно опускать и поднимать мигательную перепонку, чтобы сморгнуть ледяные крупинки. Иногда снег валил так густо, что небо и земля сливались в сплошную серую массу. Границы растаяли. Горизонт исчез из виду, но в этой сплошной круговерти Сумрак продолжал невозмутимо прокладывать курс. Сорен с Гильфи держались рядом: Сорен летел возле его подветренного крыла, а маленькая Гильфи пыхтела под защитой надветренного.

- Помните, что я вам говорил? Мир не всегда бывает черным и белым, - басил Сумрак, проводя их сквозь сгущающиеся снежные вихри.

- Как тебе это удается? - прокричал Сорен.

- Сначала я научился видеть четкие границы дня и ночи, но потом понял, что существует и другая реальность. Порой за кристальной ясностью такое скрывается... Поэтому я кое-чему переучился.

- А что нужно сделать, чтобы переучиться? - полюбопытствовал Сорен.

- Принять решение, что отныне ты не будешь полностью доверять своим глазам. Так ты научишься видеть по-новому и очистишь разум от старых представлений. Просто желудком почувствуешь, насколько все изменилось.

- Наверное, это сложно, - пискнула Гильфи.

- Еще бы! Ого... Ладно, разговоры потом. Приготовьтесь планировать. Гильфи, ты не забыла, что при спуске нужно вытягивать когти? Или ты хочешь снова зависнуть вниз головой?

- Я все помню, Сумрак. Вытягивание когтей жизненно необходимо при снижении и посадке.

- Щуплые плечи - длинные речи, - пробурчал про себя Сумрак.

- Может быть, я ошибся... Может быть, оно было вовсе не около реки. Или вообще не на елке.

Сумрак с Гильфи переглянулись. Это была уже третья высокая ель. Никаких сов ни на одной из них не наблюдалось, хотя на последних двух, включая ту, где они сейчас сидели, сохранились дупла, некогда обжитые совами.

- Понимаете, у меня не очень-то хорошая память, - пролепетал Сорен. - Я... возможно, я...

- Сорен, я думаю, что они улетели, - перебила его Гильфи. Сорен в бешенстве обернулся к подруге.

- Как ты можешь так говорить, Гильфи? Как ты смеешь?! - Он весь дрожал от гнева. - Ты же совсем их не знаешь! А я знаю! Мои родители никогда бы меня не бросили, ни за что!

- Они тебя не бросали, Сорен, - очень грустно ответила Гильфи. - Тебя похитили. Они решили, что ты пропал навсегда.

- Нет! Не смей так говорить! Они надеются! Они верят так же, как мы верили, что полетим. Они верят и ждут. Моя мама ни за что не снялась бы с места. Она будет вечно надеяться, что я вернусь домой!

Надеяться! Не успел он произнести это слово, как что-то внутри у него оборвалось. Желудок съежился и затих. И тогда Сорен заплакал. Он плакал от мысли о том, что родители забыли его и перестали надеяться. Рыдания сотрясали его тело. Перья, скованные холодом, мелко дрожали на морозе.

- Сорен, может, они улетели, потому что что-то случилось, - подал голос Сумрак. - Возможно, здесь не было ничего личного. Выше клюв, старина!

- Ничего личного? - взорвался Сорен. - Да что ты понимаешь? Что ты знаешь о моей семье? У тебя же никогда ее не было! Ты сам говорил, что воспитывался в суровой школе сиротства. Ты понятия не имеешь о том, что такое материнский пух! Отец не рассказывал тебе сказок, не пел песен. Ты знаешь, что такое псалмы? Клянусь маховым крылом, ты в жизни об этом не слышал! А нам, сипухам, с детства знакомы и стихи, и книги, и тепло материнского пуха.

Сумрак воинственно встопорщил перья с налипшими на них сосульками. Вид его был страшен.

- Ты все сказал, ничтожный жалкий совенок? А теперь послушай, что знаю я! Весь мир - моя семья. Мне знакома нежность лисьей шерсти и странный зеленый свет, который зажигается в глазах лисы весенними ночами. Я умею охотиться, потому что этому меня научили орлы. Когда дичи становится мало, я всегда смогу найти самый гнилой участок поваленного дерева и выклевать оттуда сочных жуков. Я много чего знаю и умею.

- Прекратите ссориться! - закричала Гильфи. - Сорен, успокойся. Ты потрясен, ты расстроен. Очень скоро я буду чувствовать то же самое.

Сорен поднял глаза и изумленно моргнул.

- Что ты хочешь сказать? Ты-то тут при чем?

- Неужели ты думаешь, у меня есть надежда разыскать свою семью? - вопросом на вопрос ответила Гильфи и добавила: - Никакой надежды.

- Но почему? - не понял Сорен.

Даже Сумрак, и тот, выглядел озадаченным.

- Нас с тобой похитили, Сорен. Разве наши родители могли оставаться жить на том же месте? Патрули Сант-Эголиуса отлично знают, где искать совят. Рано или поздно, они вернулись бы. Они ищут птенцов. Любая семья решила бы спастись бегством. Никто не хочет терять своих детей. Кажется, я знаю, куда могли податься мои родители.

- Куда же? - спросил Сорен.

- К Великому Древу Га'Хуула, - спокойно ответила Гильфи.

- С чего ты взяла? - моргнул Сорен. - Ты ведь даже не знаешь, существует ли это место на самом деле. Как там у вас называют легенды Га'Хуула?

- Сказания о Былом.

- Ну, да, конечно. Великий Глаукс, с какой стати твои родители должны тащиться в это место, которое, возможно, существовало лишь в былые времена?

- Отчаяние могло погнать их туда, - ответила Гильфи.

- Это не ответ.

- Они почувствовали это желудком, - повысила голос Гильфи.

- Разве сказку можно почувствовать желудком? Это енотий помет, а не доводы, Гильфи, - ухнул Сорен. Ему стало легче, когда он выругался. Но в то же время его не покидало чувство, что он предал своего отца. Разве отец не говорил, что легенду нужно почувствовать желудком, и тогда она станет правдой в твоем сердце?

"Енотий помет!" - упрямо повторил про себя Сорен.

- Все это полная чепуха, и ты, Гильфи, прекрасно это понимаешь! - крикнул он вслух. Как он ни был зол, но от собственных слов ему почему-то стало еще хуже.

- А что тогда не чепуха, Сорен? Академия Сант-Эголиус? Виззг с Ищейке?

- Бормотт - не чепуха, - очень тихо ответил Сорен.

- Да, - отозвалась Гильфи и погладила его кончиком своего крыла. Сумрак молча ждал, когда они закончат спорить. Потом сказал:

- Лично я отправляюсь на поиски Великого Древа Га'Хуула. Если хотите, можете лететь со мной. Я уже говорил, Гильфи, что от реки недалеко до пустыни Кунир. Скорее всего, твоих родителей там нет, но лучше все-таки убедиться. Вылететь можем сегодня же ночью.

- Думаю, ты прав.

- Тебе не будет покоя, пока ты не увидишь все своими глазами, - добавил Сумрак.

"О каком покое ты говоришь? - хотелось крикнуть Сорену. - Разве я сейчас спокоен?"

Боль острым осколком льда вонзалась ему в желудок при мысли о том, что две совы, которые любили его больше всех на свете, исчезли неизвестно куда. Это никак нельзя было назвать покоем!

Они решили поспать остаток дня, а с наступлением ночи вылететь в сторону пустыни. Сумрак сказал, что над пустыней лучше лететь по ночам, особенно, если луна уже пошла на ущерб.

Сорен слишком устал, чтобы задавать вопросы. Слишком устал, чтобы выслушивать самодовольные заявления Сумрака. Это серый совенок, похоже, знал все на свете и любил давать пространные объяснения, щедро иллюстрируя их примерами из собственной жизни. В каждом таком рассказе он непременно спасался от неминуемой гибели либо как-нибудь иначе проявлял свой недюжинный ум.

Но сейчас Сорену было не до историй.

- Спокойного дня, - прошептал он.

- Спокойного дня, Сорен, - отозвалась Гильфи.

- Спокойного дня, Сорен и Гильфи, - прогудел Сумрак.

- Спокойного дня, Сумрак, - хором ответили Сорен с Гильфи. Сорен уснул мгновенно. До чего же приятно снова спать в дупле, пусть и брошенном, спрятав голову под крыло, как подобает нормальной птице!

Знакомый голос прорезал его сон. Сорен оцепенел, не в силах шелохнуться. Крылья парализовало, как у камнем падающей птицы. Был ли то сон или явь? Он ясно слышал голос Бормотта. Они с Гильфи снова очутились в Библиотеке Сант-Эголиуса и, обезумев от страха, махали крыльями. "Летите! Это ваш последний шанс!" - кричал знакомый голос. А потом раздался ужасный визг. "Не оглядывайтесь! Не оглядывайтесь!" Но они все-таки оглянулись.

- Эй, проснитесь! Вам обоим приснился кошмар. Просыпайтесь! - растолкал их Сумрак.

Сорен с Гильфи проснулись одновременно. Одна и та же картина стояла у них перед глазами - истерзанный сыч, умиравший в луже собственной крови.

- Бормотт, - прошептала Гильфи. - Он погиб.

- Я знаю. Мы видели один и тот же сон, но... но, Гильфи,

это

же только сон! Возможно, Бормотт жив?

- Нет, - скорбно отозвалась Гильфи. - Нет. Я пыталась не смотреть, но все-таки увидела. Разорванные крылья, неестественно повернутая голова, - голос ее растаял в серой мгле опускающейся ночи.

- Почему ты ничего мне не сказала?

- Потому что, - она замялась, опасаясь, что слова ее прозвучат ужасно бестактно. - Потому что я летела. Я как раз почувствовала первый поток воздуха под крыльями. Я начала парить и позабыла обо всем на свете. Все исчезло, остались только крылья... и вот...

Сорен все понял. Это была не черствость. В то время, когда Бормотт умирал на полу Библиотеки, они с Гильфи впервые стали сами собой. Обрели свою сущность - способность летать.

- Ладно, поднимайтесь, сони, - проворчал Сумрак. - Я хочу вылететь с первой тьмой. Она вот-вот спустится. Отличная ночь для полета в Кунир. Знаете, что я вам скажу? Честное слово, ничто на свете не может сравниться с полетом над пустыней! Кстати, там вы сможете потренироваться в охоте. А уж какие там змеи - объедение!

- Я не ем змей, - коротко ответил Сорен.

- Енотий помет! - фыркнул Сумрак. Этот совенок чересчур разборчив! Усилием воли он взял себя в крылья и терпеливо переспросил: - Не ешь змей? Позволь поинтересоваться, чем вызвана такая причуда?

- Что ты к нему пристал? - вмешалась Гильфи. - Ты же не ешь лис!

Сумрак моргнул.

- Это совершенно другое дело! Честно говоря, совы вообще не часто едят лис. А змеи являются одной из основ нашего рациона. Что за капризы? Змей он, видите ли, не ест! Спятил ты на всю голову, вот как это называется! Когда я был в твоем возрасте, я ел все, что движется. Потому что хотел выжить и летать. Не ест змей! Покажи мне хоть одну сову, которая не ела бы змей!

- Он не может, - спокойно ответила Гильфи. - В его семье было так заведено. У них жила старая слепая змея, она ухаживала за детьми и чистила дупло. Ее звали миссис Плитивер. Из уважения к этой змее семья Сорена никогда не ела змей, - объяснила она.

Сорен был очень тронут тем, что Гильфи запомнила имя миссис Плитивер.

- Хотя я отдал бы все на свете, чтобы снова увидеть старую миссис Плитивер, но все же хорошо, что она не слышит нашего разговора, - вслух сказал он.

Сумрак похлопал глазами, возмущенно покачал головой и снова забубнил себе под нос про капризных изнеженных совят, которые не прошли через суровую школу сиротства.

- Прислуга у них, видите ли! Нянек им подавай! - Он повернул голову за спину и зашагал к дальнему концу ветки, сердито бормоча и возмущенно царапая когтями воздух. - Невероятно! Просто немыслимо! Хорошо еще, что они не завели себе особую сову, которая летала бы и охотилась вместо них. Нет, старина, такая жизнь не по мне. Она не стоит и кучи енотьего помета, вот что я скажу!

ГЛАВА XXV

Миссис Пи!

Совята сидели в зарослях кустарника, служившего границей между лесом, который они только что оставили, и расстилавшейся впереди пустыней. Сумрак сказал, что нужно сделать привал, и Сорен, задетый за живое его репликами по поводу "капризных изнеженных совят", решил попытать силы в охоте. Поэтому, когда Сумрак с Гильфи уснули, спрятав головы под крыло, Сорен полетел на поиски полевки, мыши или, если повезет, крысы.

Вскоре он услышал стук сердца, правда, чересчур медленный для мыши. В промежутке между ударами послышался еще один звук - тихий шепот, преисполненный глубокого страдания.

Мало кто знает, что змеи тоже умеют плакать. Они плачут без слез, но все-таки плачут - и благодаря этому Сорен нашел миссис Плитивер.

Он опустился на старый, покрытый мхом пень. На самом его дне, между двух корней, еле заметно мерцало маленькое колечко, освещенное ярким лунным светом. Сорен сунул голову в пень.

- Миссис Плитивер? - моргнул совенок. Он просто глазам своим не поверил.

Крошечная головка поднялась над свернутым в кольцо телом. Две впадины темнели на месте несуществующих глаз.

- Миссис Плитивер! - снова пролепетал Сорен.

- О нет! Этого не может быть!

- Миссис Плитивер, это я, Сорен.

- Ну конечно! Мой дорогой мальчик! Даже такая старая слепая змея, как я, всегда узнает своего мальчика.

Это было действительно невероятно. Она его узнала! Все страшные мысли рассеялись, как дым. Миссис Плитивер тем временем развернулась и стала выползать из пня.

Что и говорить, это была радостная встреча. Они ласково терлись друг о друга головами, и будь у миссис Плитивер глаза, она непременно выплакала бы море радостных слез, но вместо этого она скользила по его груди, извивалась, соскальзывала и снова заползала на крылья Сорена.

- Потерпи, мой хороший. Должна же я как следует обследовать твою опушку. Ах, какая красота! Великолепное оперение, великолепное! Ты должен прекрасно летать, мой милый.

- Миссис Плитивер, а где мама с папой и Эглантина... и Клудд?

- Никогда не произноси при мне этого имени!

- Вы говорите о моем брате?

- Да, детка. Ведь это он выбросил тебя из гнезда. Я всегда знала, что он принесет нам беду, с той самой минуты, когда он вылупился из яйца.

- Но вы же не могли видеть, как он меня выбросил. Как вы догадались?

- Почувствовала. У нас, слепых змей, очень развита интуиция. Я знала, что ты не сидел на краю дупла. Чтобы вывалиться, нужно находиться на самом краю, ты же понимаешь. А ты был хорошим мальчиком, ты послушно сидел в дупле и смотрел вниз. Я как раз дремала возле самых лап твоего братца, когда он совершил это злодейство. Я почувствовала, как он пошевелился. Когти его взметнулись вверх, а потом последовал толчок. Все было кончено! А теперь вспомни, как он повел себя, когда ты просил помощи? Разве он хотел тебя спасти? Нет! Он даже попытался остановить меня, преградил мне выход, но я нашла другую щелку. К сожалению, когда я вернулась, тебя уже похитили!

Сорен зажмурился, вспомнив события той далекой ночи. Это было ужасно.

- Вы правы, - тихо проговорил он. - Вы совершенно правы. Он столкнул меня.

- Да, и я почувствовала, что он хочет сделать то же самое с твоей сестрой, Эглантиной. Когда твои родители вернулись, они были убиты горем и строго-настрого наказали Клудду не спускать глаз с Эглантины, когда они снова отправятся на охоту. Но я-то уже знала, что он задумал. Я места себе не находила, когда они улетели. И тогда я решила попросить помощи. Моя подруга Хильда работала в почтенном семействе капских сипух, живших в другой части леса. Достойная семья, очень достойная. Вот я и задумала попросить у них помощи. Я дождалась, пока Клудд уснет, и потихоньку выскользнула из дупла. Как жестоко я ошиблась! Мне казалось, что он спал, но когда я вернулась обратно, Эглантина тоже исчезла.

- Исчезла? Но куда? И что сказал Клудд?

- Дитя мое, я до сих пор дрожу, вспоминая его слова. Он сказал: "Одно слово, Пи-Пи, и ты увидишь, что я с тобой сделаю!" Но тогда мне и в голову не пришло, что он такое задумал. Я прямо ему сказала: "Молодой человек, в таком тоне не разговаривают со старшими, даже с прислугой". А потом... Ах, Сорен, потом произошло самое страшное. Он закричал. У меня до сих пор мороз пробегает по коже, как вспомню его крик: "Знаешь, Пи-Пи, мне что-то ужасно захотелось попробовать змеятины!" И с этими словами набросился на меня.

- Великий Глаукс!

- Не нужно всуе поминать великое имя, Сорен. Раньше я не замечала за тобой такой привычки.

- Миссис Плитивер, что было дальше?

- Мне удалось ускользнуть в щель. Я затаилась и стала ждать возвращения твоих родителей, но их все не было и не было. Из щели был ход наружу, вот я и подумала, что если я хочу остаться в живых, мне придется бежать. Подумать только, я даже не поставила в известность твоих родителей! После стольких лет верной службы, сбежала без предупреждения! Ах, какой стыд! Разве так увольняются?

- Я думаю, у вас не было выбора, миссис Плитивер.

- Ты прав, дитя мое.

- Пойдемте со мной. Я познакомлю вас со своими друзьями, миссис Плитивер. Мы вместе путешествуем к Хуулмере.

- К Хуулмере! - восторженно прошипела слепая змея.

- Вы же знаете о Великом Древе Га'Хуула?

- Разумеется, милый. Это то же самое, что Тамо, только снизу. Сорен моргнул. Радостная дрожь сотрясала его желудок.

- Ее есть нельзя! - Опускаясь на ветку перед дуплом, Сорен грозно взглянул на Сумрака. Миссис Плитивер уютно устроилась в перьях на его шее и между крыльями. - Я хочу, чтобы все это поняли. Это моя лучшая подруга, миссис Плитивер.

- Миссис Плитивер! - радостно вспорхнула на ветку Гильфи. - Та самая миссис Плитивер? Счастлива познакомиться с вами, миссис. Позвольте представиться, меня зовут Гильфи.

- Карликовый сычик-эльф, если я не ошибаюсь? - Миссис Плитивер развернулась, приветственно приподняла голову и немного покачалась над макушкой Гильфи, оценивая ее рост. - Мне очень приятно. Ах, малютка, да мы с тобой почти одного роста! - змея тихонько засмеялась, а когда змеи смеются, они издают звуки, похожие на негромкую икоту.

- А это Сумрак, - представил серого совенка Сорен.

- Очень рада, - сказала миссис Плитивер.

- Взаимно, - ответил Сумрак. - Честно сказать, мадам, я не привык к прислуге. Сам себя вырастил, сам воспитал. Суровая школа сиротства, если вы понимаете, о чем я говорю. Так что не ищите во мне такого же лоска, как у этих двоих.

- Ах, милый, хорошим манерам нельзя научиться, они наследуются.

Сумрак смущенно моргнул и слегка попятился.

- Не волнуйтесь, миссис Плитивер, - сказал Сорен. - Я уже объяснял своим друзьям, что происхожу из семьи, не употребляющей в пищу змей, и надеюсь, что это правило будет строго соблюдаться.

Сумрак с Гильфи кивнули.

- Ах, мои хорошие. Я уверена, что мы отлично поладим!

- Миссис Плитивер хочет отправиться вместе с нами. Она может сидеть у меня на плечах.

- Вот только не знаю, кто даст мне рекомендации, если мне удастся найти новое место работы, разумеется.

- А моя рекомендация сгодится?

- Возможно, это выход - если, конечно, хозяева прислушаются к словам такого молодого совенка, но, с другой стороны, я работала в вашей семье намного дольше, чем ты прожил на свете и...

- Не расстраивайте нас, мадам. Нам пора лететь, - твердо, но дружелюбно перебил ее Сумрак.

- Конечно-конечно, простите меня, неразумную, - миссис Плитивер содрогнулась всем телом, словно хотела отбросить подальше грустные мысли. Сорену даже показалось, что она вот-вот сбросит шкуру.

Тогда Сумрак, который испытывал некоторую неловкость за свою резкость, пробасил:

- Я могу понести вас, миссис Пи. Я ведь гораздо крупнее Сорена. А вы, почитай, ничего не весите.

- Ах, вы оба так милы, - расчувствовалась миссис Плитивер.

- Боюсь, только я не смогу предложить свои услуги, - вздохнула Гильфи. - Я вешу не многим больше вас, миссис Плитивер. И очень жаль, потому что я была бы рада такой приятной собеседнице.

- Спасибо, дорогая! Я слышала, что сычики-эльфы замечательно умеют поддержать разговор...

Сумрак моргнул и негромко процедил что-то насчет словоохотливых малявок.

- ... но если быть откровенной, дорогая, домашней прислуге не пристало вести праздные разговоры с совами вашего положения.

- Миссис Пи, - вмешался Сорен. - Прекратите, пожалуйста.

- Что я должна прекратить, мой мальчик?

- Всю эту чушь насчет слуг и положений! Мы теперь все равны. Больше нет ни гнезд, ни хозяев, ни прислуги. Мы все - сироты. Мы видели ужасные вещи. Мир изменился, миссис Пи. И частью этих перемен стала отмена различий.

- Что ты, что ты, мой милый! Слуги всегда останутся слугами. Никогда так больше не говори! Я происхожу из семьи потомственной прислуги. В этом нет ничего постыдного, можешь мне поверить. Это очень достойная и почетная должность...

Сорен вздохнул и понял, что спорить бесполезно.

И вот трое совят и слепая змея, устроившаяся между плечами Сорена, снова поднялись в ночное небо. Луна уже встала, но светило тускло, словно через плотную дымку.

- Ах, какое чудо, Сорен! Я, старая слепая змея, очутилась в Тамо! Невероятно! Дорогой мой, ты превосходно летаешь! - голосок миссис Плитивер восторженно задрожал.

- Держитесь крепче, миссис Пи, сейчас мне придется описать вираж.

Никакой необходимости в этом не было, просто Сорену хотелось показать миссис Плитивер с какой легкостью он рассекает воздух, и как ловко умеет менять угол и направление полета. Вскоре ему пришлось сделать еще один поворот, чтобы нагнать товарищей.

- Ах, Тамо! Тамо! - снова и снова восклицала миссис Пи. - Я лечу! Лечу! - Она была в полном восторге и оглашала небо ликующим шипением, от которого даже звезды сверкали ярче. Так, по крайней мере, казалось Сорену.

Сумрак оказался прав. Полет над пустыней был великолепен. Ночь была не черной, а темно-темно синей. Звезды густо усеяли безлунное небо. Стоял мороз, но время от времени жар от раскаленных песков поднимался в небо, смягчая студеный воздух.

Впоследствии совята не раз с тоской вспоминали те благословенные минуты, когда, ловко изогнув рулевые и первостепенные маховые перья, они парили на тихих ветрах пустыни, выписывая в темноте огромные дуги и почти касаясь созвездий кончиками своих крыльев.

Сумрак в самом деле очень много знал. Он назвал им имена созвездий. Вот это - Великий Глаукс, одним крылом он указывает на звезду, которая никогда не трогается с места. Еще одно созвездие называлось Малый Енот, а летними ночами в небо поднимается Большой Енот, который словно пляшет в темноте, поэтому его еще называют Танцующим Енотом. Ранней осенью на небе можно видеть Большого Ворона с широко раскинутыми крыльями. Но этой ночью они летели под ослепительными звездными крылами Великого Глаукса.

В эту ночь Сорен впервые почувствовал, как изменилось его тело. Теперь он был полностью оперившейся совой. Он заметил это по тому, что полет его стал совершенно бесшумным. Наконец-то появились последние тоненькие перышки опушки. Они лежали поверх главных перьев и приглушали их взмахи.

- Кажется, мы приближаемся, - подала голос Гильфи. Совы начали медленно снижаться. Теперь они парили над самым песком, чуть выше невысоких кактусов.

- Не бойтесь, - предупредила Гильфи. - Они нас не уколют. Мы слишком легкие.

Она первой опустилась вниз, Сумрак последовал за ней. И тут Сорен услышал какой-то торопливый, размеренный звук. Сердцебиение, - но на этот раз уже не змеиное. Сорен кишками почувствовал, что это мышка, и клюв у него наполнился слюной.

- Держитесь, миссис Пи! Пикируем на мышь!

- Ой, батюшки! - пискнула слепая змея, поглубже зарываясь в густые перья на его спине.

Сорен несколько раз сильно взмахнул крыльями и поднялся чуть выше. Склонил голову в одну сторону, потом в другую, понял, где находится мышка, и, не раздумывая, начал снижаться.

В следующий миг он схватил когтями мышь и ударил ее клювом, как это делал его отец, когда расправлялся с добычей у подножия родной ели.

- Чистая работа, - опустился рядом с ним Сумрак. - Что и говорить, вы, сипухи, самые лучшие слухачи во всем совином мире. Никто не может различить мышь с такой высоты, как вы. - Это был первый комплимент, которым удостоил его серый гигант за все время знакомства.

- Выходит, этому нельзя научиться в суровой школе сиротства? - съехидничал Сорен.

- Это невежливо, Сорен! - тихо зашипела ему в ухо миссис Плитивер, и Сорену тут же стало стыдно. - Где твои манеры, мой мальчик?

- Прости, Сумрак, я был не слишком любезен. Спасибо за похвалу.

- Не слишком любезен? - пискнул чей-то голос. - И это ты называешь любезностью? Я буду очень благодарен, если ты вытащишь свои мерзкие когти из моего дома!

Сорен отпрянул и вытащил из песка когти с зажатой в них мышью.

Из норки у подножия кактуса тут же высунулась голова. Она неуловимо была похожа на Гильфи, только больше, с бурыми перьями на лицевом диске и огромными желтыми глазами в окружении коротких белых перышек.

- Великий Глаукс, кто... - еле слышно начал Сорен.

- Быть того не может! СОВСЕМ не может, - прохрипел Сумрак.

- Пещерная сова! - прошептала Гильфи и добавила: - Она же такая редкая!

- Великий Глаукс! - буркнул Сумрак. - Опять эта несносная болтовня!

Послышался оглушительный визг, и странное существо, только что высунувшееся из норы, юркнуло обратно. Потом послышался тихий вздох. Сумрак подошел к норе и заглянул внутрь.

- Похоже, оно хлопнулось в обморок.

- Кто ОНО такое? - спросил Сорен, совершенно позабыв о мыши, которую продолжал стискивать в когтях.

- Пещерная сова, - пояснила Гильфи. - Очень редкий вид. Мне о ней рассказывали родители. Эти совы гнездятся в брошенных норах наземных животных.

- Великий Глаукс! - в один голос повторили Сорен с Сумраком и громко загоготали.

- Подумать только! - в полном недоумении пробормотал Сумрак. - Век, так сказать, живи - век учись. Даже я порой - хоть, разумеется, очень редко! - могу узнать что-нибудь новенькое. Сначала встретил сову, которая не ест змей - ой, прошу прощения, миссис Плитивер...

- Не стоит извиняться! - торопливо воскликнула слепая змея. - Семья Сорена была излишне предупредительна ко мне. Ах, что это была за семья! Какое благородство, какое воспитание!

- Допустим, - продолжал Сумрак. - Так, на чем я остановился? Ах да... И вот теперь сова, которая живет не на дереве, а в - земле! Куда катится этот мир?

- Я бы не сравнивал отказ от поедания змей с гнездованием в земле, подобно животным! - обиделся Сорен. - И вообще, ты сам рассказывал, что жил с лисами.

- Над лисами, - уточнил Сумрак. - Но я жил не в лисьей норе. Я жил в дупле кактуса, прямо над их логовом.

В глубине норы послышался громкий шорох. Совята подошли ближе. Наконец наружу показался кончик клюва.

- Он еще здесь?

- Кто? - спросила Гильфи. - Мы все еще здесь.

- Чудовище с белым лицевым диском. Сова-призрак! Сумрак с Гильфи дружно уставились на Сорена.

- Я?!

Только теперь до Сорена дошло, что у него оперилось не только тело. Как у всех взрослых сипух, у него сформировался белый лицевой диск, окаймленный рыжеватыми перьями. Живот и нижняя поверхность крыльев тоже были белыми, а кончики крыльев, спинку и голову украшали рыжевато-бурые перья с вкраплениями более темных. В отличие от большинства сов, глаза у него не пожелтели, а остались черными, от чего лицевой диск казался еще белее.

- Я не призрак, - холодно заявил Сорен. - Я - сипуха. У нас у всех белые лицевые диски, - со смесью тоски и гордости добавил он.

Если бы родители могли увидеть его сейчас! Наверное, он стал очень похож на своего отца. А Эглантина - как-то она сейчас выглядит? Если она похожа на мать, то лицевой диск у нее, должно быть, окаймлен более темными перьями, особенно в нижней части. И крапинок чуть больше, и они темнее... Скорее всего, сейчас она уже учится летать.

- Ты уверен? - странный земляной совенок высунулся чуть дальше.

- В чем?

- В том, что ты не призрак?

- С какой стати мне притворяться призраком? Вот ты, к примеру, уверен, что живешь в этой норе? - спросил Сорен.

- Безусловно! Мы всегда живем в норах. Мои родители жили под землей, и бабушка с дедушкой, и прабабушка с прадедушкой, и прапра... А что это за змея у тебя на спине и что вы тут толковали про еду? Кто не ест змей и почему?

- Это миссис Плитивер. Она очень долго жила в моей семье. Вот почему, - Сорен многозначительно помолчал, - вот почему мы не едим змей. Мы считаем это недопустимым, и мои друзья дали согласие поддержать это правило. Я хочу закрыть этот вопрос раз и навсегда. Запомни это, если сам не хочешь раньше времени стать призраком, - с угрозой в голосе пообещал Сорен.

- Я все понял, - дрожащим голоском отозвался пещерный совенок и поклонился миссис Плитивер. - Приятно полакомиться... Ой, то есть я хотел сказать - приятно познакомиться!

Сорен угрожающе заклекотал.

- Дорогой, он всего лишь оговорился, - тактично заметила миссис Плитивер.

- А где твои родители? - прямо спросил Сумрак. Пещерный совенок замялся, а потом вздохнул:

- Я не хотел бы об этом говорить.

- Тебя похитили?

Снова долгое молчание. А потом, после множества вздохов и всхлипываний, последовал рассказ, то и дело прерывавшийся горьким плачем. Сорен слушал, не перебивая. Один раз Сумрак тихонько прошипел: "Что за истеричное создание!", но Гильфи тут же посоветовала ему заткнуться.

Пещерного совенка звали Копуша. Его самого не похитили, зато украли двух его братьев. Судя по описанию, это было дело лап Джатта и Джутта. Но страшнее всего было то, что эти разбойники сделали с младшим братом Копуши, маленьким Крошкой.

- Он был такой пухленький, упитанный птенчик... и они... они его... съели!

С этими словами Копуша в беспамятстве снова рухнул на песок.

- Ладно, хватит! - рявкнул Сумрак и с досадой пнул бедного совенка. - Сколько можно шлепаться в обморок! Выше клюв, старина!

Гильфи с Сореном ошарашенно переглянулись.

Сорен решил, что если Сумрак еще раз повторит свое "выше клюв", он задаст ему взбучку. Но Гильфи его опередила. Она так распушилась от гнева, что стала вдвое выше ростом.

- Как ты смеешь так говорить? Его брата съели, а ты говоришь "выше клюв"? Великий Глаукс! Сумрак, как ты можешь быть таким бесчувственным?

- Чувствительность в пустыне ни к чему! Если он будет продолжать фокусничать, то рано или поздно откинется в обморок при полной луне, и на всю жизнь останется лунатиком.

Сорен с Гильфи вздрогнули. Копуша зашевелился и с трудом поднялся на лапы.

- Как же тебе удалось спастись? - спросил Сорен.

- Я убежал.

- Убежал? - в один голос произнесли Сумрак с Гильфи. Это и впрямь был очень странный совенок!

- Понимаете, тогда я еще не умел как следует летать, а бегаем мы, пещерные совы, очень быстро...

Сорен опустил глаза и взглянул на Копушины лапы. Они были ужасно длинные и почти совсем голые.

- Я бежал изо всех сил, пока не выдохся. Наши родители улетели охотиться, а эти похитители так дрались за бедного Крошку... А еще раньше они схватили Хитрюшу, нашего старшего брата, и один из них полетел с ним прочь, но при этом он несколько раз громко крикнул остальным двоим, чтобы те не ели Крошку. У этой совы был странный голос, гораздо мягче, чем у тех двоих, и в нем слышалось какое-то "тинг-тинг"... Я никогда не слышал, чтобы совы так говорили...

- Это был Бормотт, - хором выдохнули Сорен с Гильфи.

- Что было дальше? - спросил Сумрак. - Твои родители вернулись и нашли тебя?

- Понимаете... Дело в том, что я потерялся. Я бежал слишком быстро и убежал дальше, чем обычно, но все равно... я попытался вернуться. А потом я случайно наткнулся на нору, которая была очень похожа на ту, в которой мы жили с родителями, но в ней никого не было. Но может быть, это была не та нора? - дрожащим голоском спросил Копуша, и тут же неуверенно добавил: - Правда же?

Сорен, Гильфи и Сумрак не проронили ни звука.

- Я хочу сказать, - неуверенно пояснил Копуша, - что они не могли нас бросить. Они бы решили, что случилась беда, и пошли бы искать нас. Нет, папа пошел бы искать, а мама осталась бы в норе. Ну, на случай если мы вернемся... - голосок его оборвался и растаял в холодном ночном воздухе пустыни.

Сорен желудком почувствовал страх и боль несчастного Копуши.

- Понимаешь, - выдавил он, - они могли вернуться, увидеть... - он сделал глубокий вдох, - увидеть на земле кровь и перья твоего младшего брата. Наверное, они подумали, что вас всех убили. Они тебя не бросили, Копуша. Они просто подумали, что вас больше нет.

- Ой, - тихо пискнул пещерный совенок. А потом пролепетал: - Какой ужас... Папа с мамой думают, что я умер! Что мы все умерли! Кошмар! Значит, я должен их разыскать. Пусть увидят, что я живой. Я же их сын! И я уже умею летать! - но вместо того, чтобы полететь, он решительно понесся в глубь пустыни.

- Эй! - ухнул ему вслед Сумрак. - Почему же ты не летишь?

Копуша на бегу повернул голову.

- Ой, смотрите, норка! Я просто хочу в нее заглянуть.

- Великий Глаукс! - вздохнула Гильфи. - Теперь он помчится пешком через всю пустыню и будет заглядывать в каждую нору!

ГЛАВА XXVI

Битва в пустыне

Всю следующую ночь они кружили над пустыней Кунир. Но не только в старом кактусе, где Гильфи жила до похищения, но и ни в одном другом месте не было и следа ее семьи.

Всю дорогу Сорен думал о Академии Сант-Эголиус и немыслимом злодействе тамошних сов. Он уже видел, что зло коснулось каждого совиного царства: кража яиц в королевстве Амбала, похищение птенцов в Тито и, наконец, самое ужасное - каннибализм в Кунире. Судя по рассказу Гортензии, у них, в Амбале, уже знали, что зло приходит из Сант-Эглиуса, но родители Сорена понятия об этом не имели, считая похищения яиц и птенцов делом лап какой-то неизвестной банды крылатых разбойников.

Они и представить себе не могли, насколько ужасно и могущественно зло! Существование такого места, как Сант-Эголиус, просто не умещалось у них в голове, и в этом, как начал догадываться Сорен, его родители были не одиноки.

Неужели никто, кроме них с Гильфи и Сумраком, не представляет размеры грозящей опасности? Неужели только им удалось сложить все части этой жуткой головоломки? Если так, они должны держаться вместе. В единстве сила, даже если объединяются трое. А они знали ужасную тайну Сант-Эголиуса. И это знание могло помочь им спасти все остальные совиные царства.

Сорен вспомнил, как еще будучи пленником Сант-Эголиуса, представив свою любимую сестру, малышку Эглантину жертвой жестоких порядков Академии, он впервые понял, что спастись - это не самое главное. Спастись им удалось, но все оказалось сложнее, чем они рассчитывали. Нужно хорошенько подумать, как объяснить все это Сумраку и Гильфи.

Во время полета совята время от времени видели Копушу, несущегося по пескам пустыни. Порой пещерный совенок поднимался в воздух, но летел всегда над самой землей, выискивая очередную нору. Однако чаще всего он бежал; его длиннющие голые лапы мелькали по песку, а короткий огрызок хвоста торчал высоко вверх, ловя попутный ветер. Если же Копуша несся против ветра, он, напротив, низко опускал хвостик, прижимал крылышки к бокам и, набычившись, устремлялся вперед.

- У этого дурачка самые сильные лапы, которые мне доводилось видеть, - пробормотал Сумрак, когда первый ломтик месяца поднялся над горизонтом.

- Самые сильные лапы и самая упрямая голова, - подхватила Гильфи.

Сорен промолчал. В глубине души он искренне восхищался нелепым совенком: такому упорству можно было только позавидовать!

Сорен как раз размышлял над этим, когда какой-то звук привлек его внимание. Он склонил голову к одному плечу, потом к другому. Как и у всех сипух, его ушные отверстия находились на разных уровнях: левое чуть выше правого. Такое их расположение позволяло лучше улавливать и определять источник звука.

Сорен инстинктивно расслабил мышцы лицевого диска, чтобы увеличить его поверхность и облегчить доступ звуков. Все понятно, шум доносился с подветренной стороны, то есть справа, потому что именно правое ухо первым услышало звук. А потом почти одновременно - с разницей не более одной миллионной доли секунды - звук ударил в оба уха.

- Триангуляция, да? - спросил Сумрак.

- Чего-чего? - опешил Сорен.

- Просто ученое слово, которое описывает свойство слуха сипух. Вы разбиваете пространство на треугольники и выясняете, откуда исходит звук. Что слышно? Надеюсь, что-нибудь съедобное?

- Пока не знаю. Это под нами, но не на земле. Прочерти линию вниз во-он от той звезды, которая у меня на кончике крыла.

И тут они заметили их.

- Великий Глаукс! - воскликнул Сорен. - Это Джатт и Джутт!

- Смотрите! - ахнула Гильфи. - Они снижаются над Копушей. Надеюсь, там есть какая-нибудь нора.

- С ними номер 47-2, - добавил Сорен. - Помнишь ту оболваненную дуру? Ты только посмотри, какая она стала огромная!

- Вон та ушастая сова? - переспросил Сумрак. Вглядевшись, Сорен понял, что номер 47-2 стала как две капли воды похожа на Ищейке, первую помощницу Виззг.

- Наверное, они позволили ей опериться и теперь учат летать, - пролепетала Гильфи.

- Отвернитесь от ветра, - приказал Сумрак. - Не хватало только, чтобы они нас услышали!

- Да, надо вести себя тихо, - решил Сорен. - Я кое-что услышал. Подождите-ка.

Поднимающиеся воздушные потоки сильно заглушали речь патруля Сант-Эголиуса, но даже те слова, которые ему удалось расслышать, заставили Сорена похолодеть от ужаса.

- Ну, номер 47-2, когда ты попробуешь мяса пещерной совы... ничто... не сравнится... бегает быстро... ни одной норы поблизости... некуда спрятаться... некуда...

- Нужно что-то делать, - прошептал Сорен.

- Их трое, а нас двое с половиной, - ухнул Сумрак, покосившись на Гильфи.

- Я могу быть приманкой! - выпалила Гильфи и, не дав друзьям опомниться, кружа, полетела вниз.

- Что она делает? - растерялся Сорен.

Опустившись на землю, Гильфи зачем-то принялась передразнивать повадки пещерной совы и, нелепо выкидывая ноги, понеслась по песку.

- Смотри-ка, сработало! - восхитился Сумрак. В самом деле, номер 47-2 обернулась к Гильфи.

- Внимание! - прогудел Сумрак.

- Держитесь крепче, миссис Пи! - крикнул Сорен.

Джатт и Джутт как раз опустились на песок, когда друзья обрушились на них сверху. Сорен далеко выставил вперед лапы и вытянул когти. Зажмурив глаза, он почувствовал, как когти его глубоко вонзились в перья между густыми хохолками на голове Джатта, а один коготь попал на что-то совсем не пушистое, проткнул кожу, мясо и уперся в кость.

Жуткий крик прорезал тишину ночи, и Сорен покатился по земле. Перед глазами летали перья, мелькал песок. Что-то проскользнуло мимо.

"Может быть, миссис Плитивер? - смутно подумал Сорен. - Хорошо бы она нашла какую-нибудь безопасную норку!"

А потом над пустыней раздались оглушительное уханье и громкий шелест крыльев. Это Сумрак издал свой боевой клич. Джатт и Джутт тоже заголосили, да так, что у Сорена едва не взорвался желудок.

Сумрак ухал во все горло - так умел только он один.

Вы, крысиные рожи,

На кого вы похожи?

Разве вы птицы?

Разве вы совы?

Нет, вы - мокрицы,

Нет, вы - коровы!

Говоришь, ты - Джатт?

Говоришь, ты - Джутт?

Я пошлю вас в ад,

Я швырну вас в пруд!

Раз-два-три-четыре-пять -

Я иду вас убивать!

Пять-шесть-семь -

Жаль, что падаль я не ем!

Восемь-девять-десять -

За хвост бы вас повесить!

Одиннадцать-двенадцать -

Пришло время разобраться!

Оскорбления так и сыпались из клюва Сумрака.

Краем глаза Сорен заметил, как Джатт изготовился ударить серого совенка. Но крылья у Сумрака были под стать его бойкому клюву. Он уворачивался, обманывал противника, делая вид, будто хочет клюнуть с одной стороны, а сам стремительно наносил удар с другой, и при этом ни на миг не переставал выкрикивать свои обзывательства. Сначала он дразнил Джатта, потом переключился на Джутта.

Он подпускал их совсем близко, наносил удар и отпрыгивал назад. Когти его так и мелькали в воздухе. Сорен просто не верил своим глазам. Этот огромный серый совенок оказался самой проворной и легкокрылой птицей, которую ему доводилось видеть в жизни.

Сам Сорен решил приняться за номер 47-2, но Гильфи его опередила.

Внезапно Сорен почувствовал сильный удар в спину. Он взлетел в воздух и рухнул на землю. Огромный Джатт навалился на него сверху. Вид его был ужасен. Одно перьевое ухо у него было начисто оторвано. Казалось, он обезумел от бешенства.

- Убью! - визжал Джатт. - Убью! Убью тебя! Выцарапаю глаза!

Но в тот самый миг, когда смертоносный клюв начал опускаться на голову Сорена, воздух всколыхнулся, и какая-то гигантская тень упала на песок. А потом огромная тяжесть, пригвоздившая Сорена к земле, словно по волшебству исчезла. Все еще лежа на земле, он изумленно хлопал глазами, провожая глазами поднимавшегося ввысь Джатта.

Но на этот раз жуткий стражник парил не сам по себе, а болтался, зажатый в когтях чудовищно огромной птицы. Белоснежная голова ее ярко сверкала при свете поднявшегося месяца. А чуть левее, на земле, вторая точно такая же птица кружила над безжизненными телами Джутта и номера 47-2.

К Сорену подошли Гильфи с Копушей.

- Я никогда такого не видел, - пробормотал Копуша. - Кто это? Кто эти огромные лысые птицы?

- Орлы, - с глубоким почтением в голосе ответил Сумрак. - Белоголовые орлы.

- Орлы Гортензии! - в один голос воскликнули Сорен с Гильфи.

- Гортензия? - переспросила миссис Плитивер, выползая из норы. - Кто такая Гортензия?

ГЛАВА XXVII

Орлы Гортензии

- Меня зовут Гром, - сказал орел, - а это моя подруга Зана. Она немая и не может говорить.

Зана вежливо поклонилась четырем совятам, почти коснувшись клювом песка.

- Один из этих злодеев вырвал ей язык, - объяснил Гром.

- Вот эти? - переспросил Сорен. - Джатт с Джуттом?

- А также Виззг, Ищейке и другие твари из Сант-Эголиуса. Я даже не хочу называть их птицами.

- Это Зана прилетала тогда к Гортензии, чтобы спасти яйцо? Зана горячо закивала головой.

- Да, Зана спасла яйцо, но в той битве она потеряла язык, - пояснил Гром.

Сорен почтительно повернулся к орлице.

- Мы видели вас в ту ужасную ночь. Мы видели все, что произошло. Вы очень храбрые птицы, потому что не побоялись помогать Гортензии.

- По-настоящему храброй была она сама. Ей нет равных во всем птичьем мире. Знаете ли вы, что в ее родной Амбале всех появившихся на свет птенцов называют теперь Гортензиями - и девочек, и мальчиков?

- Ой-ой, - тихонько вздохнула Гильфи. - Вообще-то она ненавидела свое имя. По крайней мере, она так говорила.

- Это не имеет значения. В королевстве Амбала есть одно героическое имя, и это имя - Гортензия.

- А что вы делаете в Кунире? - спросил Сумрак.

- Патрулируем пустыню, - ответил Гром, кивнув в сторону Копуши. - Со здешними обитателями нас связывает старая дружба. Однажды, когда мы улетели на охоту, наша дочка, до срока, решила полетать. Вы, молодежь, прекрасно знаете, как это бывает. Мы постоянно твердим детям одно и то же - никогда не пробуйте летать раньше времени, никогда не оставляйте гнездо, когда папы и мамы нет рядом... Но, клянусь клювом, кто-нибудь из малышей непременно нарушает все запреты!

Так вот, наша малышка ухитрилась отлететь очень далеко от гнезда, но она не умела приземляться, а поэтому сломала крыло. Одна из здешних сов, из породы тех, что закапываются в землю, подобрала нашу маленькую Фиону и затащила ее к себе в нору. Совиная семья выхаживала ее, кормила и лечила сломанное крыло до тех пор, пока наша девочка снова не смогла летать. А когда узнали, откуда она родом, то принесли Фиону нам обратно! Мы с Заной всегда верили в то, что добра в этом мире гораздо больше, чем зла. Вот почему, когда мы вырастили своих деток, то решили посвятить себя служению добру. Это наша работа, и мы неплохо с ней справляемся.

Сорен, Гильфи и Сумрак с Копушей во все глаза смотрели на огромных птиц.

- Просто не знаю, как вас благодарить, - пролепетал Копуша. Зана несколько раз кивнула головой, а не спускавший с нее глаз Гром пояснил:

- Моя дорогая подруга хочет сказать - дело в том, что я понимаю ее без слов - так вот, она говорит, что ты или глупец, или безумец, если в одиночку расхаживаешь по пустыне среди ночи. Это опасно. Очень опасно. Что ты искал, малыш?

- Свою семью, - ответил Копуша и рассказал орлам о том, что сделали с его братом Джатт и Джутт, и как сам он убежал и заблудился в пустыне.

Гром с Заной мрачно переглянулись, и маленький Копуша почувствовал, что им что-то известно о судьбе его родителей. Зана склонилась над Копушей и принялась ласково перебирать ему перьям своим клювом.

Гром глубоко вздохнул и сказал:

- Боюсь, сынок, нам известно, что случилось с твоими родителями. Мы видели все своими глазами. Перья твоего братишки все еще лежали на земле возле норы, а твои папа с мамой горько рыдали над ними. Мы спросили их, что случилось и они ответили, что это все, что осталось от маленького Крошки, а еще двое их сыновей пропали неизвестно куда. Моя Зана никогда в жизни не слышала более ужасного рассказа. И хотя она может выдавить из себя всего лишь несколько звуков, она каждый день прилетала к твоей матери и перебирала ей перья, чтобы молча сказать: "Я тоже была матерью, и однажды едва не потеряла своего птенца, поэтому всем сердцем переживаю твое горе".

Как-то раз мы прилетели слишком поздно. Эти двое, которые только что едва вас не прикончили, видно вернулись обыскивать норы. На этот раз они привели с собой подкрепление, которое состояло не менее чем из пятидесяти сов, вооруженных жуткими боевыми когтями. Мы с подругой никогда не видели такого смертоносного оружия! Разумеется, мы можем справиться с двумя или даже тремя вооруженными совами, но пятьдесят - это уже слишком.

- Они... Они... - затрясся Копуша. - Они съели папу с мамой?

- Нет, малыш. Просто убили. Сказали, что они слишком жесткие и жилистые.

Повисло жуткое молчание. Никто не знал, что сказать.

Наконец Гильфи повернулась к Копуше и просто предложила:

- Полетели с нами, Копуша.

- А куда вы летите? - спросил он.

- К Великому Древу Га'Хуула.

- Куда? - переспросил Копуша, но прежде чем Сумрак успел ему объяснить, заговорил Гром:

- Я слышал об этом месте, но всегда считал его сказкой. Легендой.

- Для кого-то, может быть, это и так, - буркнул Сумрак, моргнув.

- Но только не для сов, - закончил за него Сорен. - Для сов это место никакая не сказка!

Ущербная луна начала спускаться по куполу ночи. Похожая на узкий птичий коготь, она низко зависла над небом пустыни, посылая на землю серебристую дорожку света, которая упала под лапы совятам, словно приглашая их в дорогу. Как был не похож этот струящийся прохладный свет на лунное очищение и ослепление! Его сияние проясняло разум и укрепляло дух.

И тут произошло нечто странное. Сорен, с сидящей у него на плече миссис Плитивер, Сумрак и Гильфи шагнули навстречу друг другу, и даже маленький Копуша теснее прижался к боку Сумрака. Если раньше Сорен иногда затруднялся выразить обуревавшие его мысли, то сейчас все было ясно без слов. В этот сумеречный час серебро луны сплотило их, превратив в отряд. До этого они были просто четверкой маленьких совят, потерявших своих родителей. Но настало время стать чем-то большим.

Теперь они были не просто сиротами. Вместе они были силой. Разве не Великое Древо Га'Хуула из отцовских преданий помогло им избежать безумия и вырваться из Сант-Эголиуса? Разве не Сказания о былом и легенды о доблести рыцарей Га'Хуула спасали их от лунного очищения? Значит, легенды могут претвориться в жизнь?! Но тогда и они сами могут стать частью легенды!

До сих пор Сорен не видел ничего ужаснее сна о Бормотте, но сейчас ему приснился настоящий кошмар - оживший ужас, от которого гудело в голове, и переворачивался желудок. Этот сон наполнял его душу самым черным отчаянием. Ему снилось, будто он летит и вдруг видит на дереве своих родителей. Они нашли другое дупло и устроили в нем новенькое гнездышко, выстланное нежнейшим пухом. В гнезде пищали маленькие совята.

Сорен опустился и сел на ветку. "Мама? Папа? Это я, Сорен!" Его родители недоверчиво моргнули глазами. "Нет, ты не наш Сорен", - сказал отец. "Нет-нет, - подхватила мать. - Наш сынок, даже подросший и оперившийся, не был бы похож на тебя". - "Нет!" - последний раз крикнул отец и вместе с матерью скрылся в дупле.

И тогда Сорен кишками понял, зачем им нужно лететь к Великому Древу Га'Хуула. Потому что, когда твой прежний мир крошится под когтями, когда не только твои собственные воспоминания, но и память тех, кто знал тебя прежде, бледнеет и тает от времени и расстояния, когда ты сам начинаешь растворяться и исчезать в сердцах тех, кто любил тебя когда-то, именно тогда наступает время, когда легенды становятся реальностью.

В этом кошмаре была горькая правда. Сорен и в самом деле стал другим. Он медленно повернул голову и взглянул на своих друзей. Новая мудрость, новое понимание светилось в их глазах.

"Конечно, - понял Сорен. - Гильфи, и Сумрак, и даже Копуша тоже стали другими".

Никто не сказал ни слова. Они были не нужны. В пустыне, над лунной рекой была произнесена молчаливая клятва, и все четверо дружно кивнули головами. В этот миг они поняли, что отныне всегда будут вместе, связанные верностью, которая сильнее зова крови. Вместе они доберутся до моря Хуулмере и найдут огромное дерево - средоточие мудрости и славы в обезумевшем и бесславном мире, предупредят стражей о нависшей опасности и вступят в древнее братство рыцарей с бесшумными крыльями, которые каждую ночь поднимаются в черноту небес, дабы творить добрые дела.

И еще одна правда открылась Сорену в ту лунную ночь. Легенды существуют не для сломленных и отчаявшихся. Легенды живут для храбрых.

- Полетели, - сказал он.

- В Га'Хуул! - прокричал Сумрак.

- В Га'Хуул! - подхватили остальные.

- Все за сов - и совы за всех! - ухнул Сорен.

В этот тихий, самый темный ночной час четыре совы поднялись в небо, и тени их упали на сухой песок пустыни, озаренный последними лучами луны.

Первой летела бородатая неясыть или большая серая сова, красивая белоликая сипуха махала крыльями с его наветренной стороны, а с другого бока порхал миниатюрный сычик-эльф, и полет этот был необычно тих для такой говорливой птицы без мягкой бахромки на кончиках перьев. Сзади, по извилистому пути, прокладываемому Сумраком, несся Копуша.

Они держали путь к реке Хуул, что впадала в море Хуулмере, где на одиноком острове росло Великое Древо Га'Хуула, на котором давным-давно, в седые времена Глаукса, обосновалось братство доблестных сов, каждую ночь поднимавшихся в ночное небо, дабы творить славные дела.

Ибо настало время, когда древние легенды становятся правдой. Сорен чувствовал это всем сердцем.

Совы и другие герои "Ночных стражей"

Сорен

- сипуха или амбарная сова (Tyto alba), родом из лесного царства Тито, похищен патрулями Сант-Эголиуса в возрасте трех недель.

Его семья:

Клудд

- сипуха (Tyto alba), старший брат.

Эглантина

- сипуха (Tyto alba), младшая сестра.

Ноктус

- сипуха (Tyto alba), отец.

Марилла

- сипуха (Tyto alba), мать.

Миссис Плитивер

- слепая змея, домашняя прислуга.

Гильфи

- сычик-эльф (Micrathene whitney), родом из пустынного королевства Кунир, похищена патрулями Сант-Эголиуса в возрасте трех недель.

Сумрак

- бородатая неясыть или большая серая сова (Strix nebulosa), сова-одиночка, осиротел через несколько часов после появления на свет.

Копуша

- пещерная сова (Speotyto cunicularius), родом из пустынного королевства Кунир, заблудился в пустыне после того, как Джатт и Джутт убили его брата.

Виззг

- виргинский филин или большая рогатая сова (Bubo virginianus), командор Сант-Эголиуса, Академии для осиротевших совят.

Ищейке

- западная малая ушастая совка (Otus kennicotti), первая заместительница Виззг.

Джатт

- ушастая сова (Asio otus), младший лейтенант, воин и бандит, брат Джутта.

Джутт

- ушастая сова (Asio otus), младший лейтенант, воин и бандит, брат Джатта.

Тетушка Финни

- белая или полярная сова (Nyctea scandiaca), надзирательница отсека-ячейки в Сант-Эголиусе.

Дядюшка

- виргинский филин или большая рогатая сова (Bubo virginianus), надзиратель отсека-ячейки в Сант-Эголиусе.

Бормотт

- мохноногий сыч (Aegolius funerus), взрослым был вынужден примкнуть к совам Сант-Эголиуса и оставаться там заложником сохранения жизни своей семьи.

Номер 47-2

- западная малая ушастая совка (Otus kennicotti), сортировщица в Погаднике Сант-Эголиуса.

Гортензия

- пятнистая неясыть (Strix occidentalis), родом из лесного королевства Амбала, в неопределенном возрасте похищена патрулями Сант-Эголиуса, в приюте получила специализацию наседки.

Гром

- белоголовый орел, свободная птица.

Зана

- белоголовая орлица, подруга Грома.