Год Кота

Светлана Панина

Кот появился внезапно.

Минуту назад его не было, и вдруг – вот он, сидит на моем кухонном столе, лениво оглядываясь. Обычный кот, серо-полосатый, с короткой приглаженной шерстью. Такого можно встретить в любой подворотне, разве что не столь чистого и ухоженного.

Признаться, я так растерялся, что даже не возмутился, что кот так нагло расположился аккурат возле неубранной после завтрака посуды: подрагивающий кончик его хвоста едва не окунался в банку со сметаной. Я глядел на кота с непониманием, не предпринимая ни малейших попыток прогнать его со стола или вовсе вышвырнуть в открытое окно, через которое он, судя по всему, и забрался. Зато я вдруг впервые осознал, что ветки возле растущей рябины буквально касаются кухонного окна. Кот же почти не смотрел на меня, только бросал равнодушные взгляды, словно это я был его гостем. Вскоре сидеть так ему наскучило, и он поинтересовался, глядя на меня в упор:

– Мррря?

До того дня мне не доводилось болтать с котами. Скажу больше, я никогда не причислял себя к любителям домашней живности. Нет, я их не ненавидел. Я вообще не испытывал к ним никаких эмоций. Мне чудесно жилось в одиночку, без сонных прогулок с собакой по утренней грязи, без подранных котом обоев или мебельной обивки, без верещащего в клетке попугайчика или хомячка, грызущего печенье под моей подушкой… Даже женщины в моей квартире появлялись эпизодически и надолго не задерживались. Видимо, не наградила меня природа геном, отвечающим за заботу о братьях наших меньших. Так что наукой взаимопонимания с ними я не владел. Но в тот момент готов был спорить на что угодно – кот явно интересовался угощением, на его мордашке отчетливо читалось: «А что, кроме мррр… этого…, – под «этим», само собой, подразумевалась сметана, – больше ничего нет?» Впрочем, нужно отдать коту должное: в его взгляде не было вызова или нахальства. Кот просто вежливо любопытствовал, мол, нет – и ладно, на нет и суда нет, а за спрос денег не берут.

Я же не нашел ничего лучшего, как махнуть на него полотенцем и шикнуть:

– Эй, ты, иди отсюда! Давай-давай, иди к себе, тебе тут не рады…

Он отвернул одно ухо – коты умеют это делать с удивительной непосредственностью – и взглянул на меня с любопытством, словно сомневаясь в моей адекватности.

Я приподнял брови и взглядом указал на окно.

– Мррр? – уточнил кот.

– Брысь! – подтвердил я свое нежелание общаться и делиться лежащими в холодильнике сосисками.

И кот ушел. Мотнул головой, лениво шагнул к окну, оглянулся напоследок и прыгнул на ближайшую ветку. Когда я, буквально через пару секунд, выглянул во двор, его уже нигде не было.

Мне и в голову не пришло придать всему случившемуся какое-то значение. Я только брезгливо бросил банку со сметаной в мусорное ведро и вымыл посуду тщательнее, чем обычно.

У кота же на этот счет было совсем иное мнение.

Он вернулся на следующий день.

Был вечер, я увлеченно смотрел футбол, ужиная пивом и сушеными кальмарами.

– Мяяуууу! – кот подал голос в самый подходящий момент: в наши ворота чуть не влетел мяч, и я смачно ругал зевающих защитников.

От неожиданности я едва не опрокинул открытую бутылку.

Разглядеть кота в полумраке комнаты удалось не сразу: он сидел на полу в метре от меня, глядя прямо на экран, и вяло топтал передними лапами ковер. Кот взглянул на меня сразу же, как я его заметил, словно почувствовал мой взгляд.

– Мрррр? – не дожидаясь ответа, он подскочил и потерся о мою ногу, после чего преданно посмотрел на ближайшую к нему полоску кальмара и, принюхавшись, мечтательно сощурился.

В этот момент наши забили гол, видимо в контратаке. Трибуны взревели, комментатор разразился восторгами, я вскочил на ноги, пытаясь разобраться что к чему, а кот удовлетворенно мявкнул, словно сам только что отличился минимум голевой передачей, проворно цапнул кальмара и стал праздновать.

Пару секунд я колебался, не зная, то ли выдворять непрошенного гостя вон, то ли смотреть матч. Второе пересилило, к тому же до конца тайма оставалось недолго. Кот, почуяв слабину, слямзил вторую полоску кальмара и старательно жевал, не интересуясь ни футболом, ни мной, а доев, прыгнул мне на колени и затарахтел. Я машинально сбросил его на пол, не отрываясь глядя на экран. Кот не обиделся: вернулся на диван, зевнул и стал умываться. Когда я выключил телевизор и посмотрел на него, он старательно намывал нос.

– Ну и что ты тут делаешь?

– Мя-я? – кот поднял голову и взглянул на меня, замерев с поднятой лапой.

– Слушай, ты чей, а?

Кот молчал, только тарахтел едва слышно, щурил глаза и выглядел при этом до слащавости милым. Наверное, он был уверен, что только садист и мерзавец сможет вышвырнуть за дверь такого обаяшку. В чем-то он не ошибся – выставлять за дверь я его и не собирался. Но вот в окно… Я сгреб кота в охапку, не обращая внимания на его недовольство, и отнес на кухню. Разумеется, окно было открыто. Я посадил кота на подоконник и подтолкнул вперед.

– Ну, давай. Тебя дома ждут. Спасибо, что заглянул…

– Мррр… – он явно не хотел уходить. Топтался, вертелся на месте, явно надеясь улизнуть и отсидеться где-нибудь под кроватью. Один раз это ему чуть не удалось, но я оказался проворнее, поймав его почти в воздухе и вернув на подоконник.

– Давай, друг, иди уже…

И, едва кот скользнул в темноту, я закрыл окно.

Ночью спалось плохо.

Нет, меня не мучила совесть, мне не было жаль выгнанного в ночь кота – я был уверен, что у него есть дом, где его любят и ждут, что в это самое время кот не слонялся под моим закрытым окном в надежде на возвращение, а спокойно дрых подле обожаемых хозяев.

Спать мешала непонятная тяжесть в ногах, одеяло там постоянно сбивалось комом, и я то и дело просыпался, ворочался, сучил ногами, пытаясь устроиться поудобнее, и уснул, наверное, только под утро.

Проснувшись, я первым делом увидел кота. Он сидел возле кровати и, не моргая, смотрел на меня. Увидев, что я открыл глаза, кот обрадовано затарахтел трактором, завертелся, устремив хвост к потолку.

Я сонно потер глаза, ничего не понимая, подался вперед.

– Ты… это… ты откуда тут?

– Мя! Мя! – кот метнулся ко мне, вытянулся, встав передними лапами на кровать, ткнулся влажным носом в мой нос и побежал к двери. – Мя!

– Капец! – это было единственное слово, которое пришло на ум.

Я прошлепал на кухню, стараясь не обращать внимания на снующего под ногами кота – окно было ровно в том состоянии, в котором я оставил его вечером, то есть закрыто. Я потрогал раму, подергал ручку – закрыто!

– Ты как сюда попал, мать твою? – посмотрел я на кота.

– Мррр-мя! Мя! – тот стал тереться о мои ноги с утроенным усердием, а тарахтеть – пуще прежнего.

Я подхватил его под передние лапы и поднял перед собой. Кот, не переставая тарахтеть, уставился на меня со всем обожанием, на которое был способен. Я смотрел на него и силился понять, сошел ли я с ума. Я твердо помнил, как закрыл вечером окно, единственное, через которое кот мог пробраться. Но он был здесь. Настоящий живой кот, воплоти: теплый, мягкий, податливый. Он глядел на меня, тарахтел негромко. Я вдруг осознал, что это приятно: держать в руках кота. Я чувствовал, как работает под моими ладонями его «мотор»; когда кот поворачивал голову, его длинные усы легонько щекотали мои руки; большие черные зрачки его глаз на ярком утреннем солнце превратились в тоненькие щелочки, из-за чего кот выглядел беззащитно.

– Откуда ты тут взялся, а? Ты ведь домашний, да? Где твои хозяева? Как ты вообще сюда пролез?!

– Мррр-мррр-мррр…

– Бред какой-то…

Я открыл окно и посадил кота на подоконник. Он рванул на улицу с неожиданным энтузиазмом, и я снова не успел заметить, куда он умчался. Пару минут я тупо смотрел в окно, пытаясь сообразить, как все же кот пробрался в мою квартиру, но, судя по всему, простого решения у этой головоломки не существовало. Надо было собираться на работу, меня ждал напряженный день, и я поплелся готовить завтрак и собираться.

Кот вернулся, когда я заканчивал жарить яичницу с ветчиной. Я снова не видел, как он вошел. Просто почувствовал, когда он потерся о мои ноги. Не знаю, понимают ли коты русский бранный, по крайней мере этот делал вид, что с моего языка не сорвалось ничего особенного: усиленно бегал от меня к холодильнику, терся и мявкал.

– Ты что, жрать хочешь? – озарило меня.

– Мя! Мя! – кот стал тереться о меня с утроенной силой.

– Капец! Слушай, а я то тут при чем?! Пусть тебя хозяева кормят!

– Мяяя!

Он уселся и посмотрел на меня со смесью удивления, возмущения и обиды, словно я только что сделал что-то очень плохое. И меня кольнуло чувство вины: правда, будто мне куска хлеба жалко. Я достал блюдце и положил ему приличный кусок яичницы с ветчиной.

– Прости, брат, чем богаты. Вискасов у меня нет.

– Мррря-я!

Кот был доволен и этим – я и не знал, что они могут жевать и тарахтеть одновременно.

– У тебя имя то есть?

Кот умолк, поднял голову, взглянул на меня внимательно и, снова затарахтев, продолжил трапезу.

Пока я брился, он сидел рядом на унитазе, намывая лапы и морду. Пока я одевался – он валялся на кровати, внимательно наблюдая за мной и пытаясь ловить лапами мелькавшие перед его носом полы рубашки и пиджака.

Собравшись, я посмотрел на него.

– Ну, мне пора.

– Мрря… – буркнул кот и стал устраиваться спать, а я почувствовал себя гостем в собственной квартире.

Я дернулся было отнести его на улицу, но вспомнил, что это не помешает коту вернуться обратно: после минувшей ночи было ясно, что закрытые двери и окна для него – не препятствия. Кот ходил где вздумается и гулял сам по себе. Меня просто лишили права выбора.

Вот так у меня появился кот.

Я придумал ему имя. Не то, чтобы специально ломал голову, просто в какой-то момент стал звать его Борькой – сильно уж он смахивал на героя рекламы кошачьего корма.

Хлопот с ним не было. Наверно поэтому мы и ужились с такой легкостью. Борька ел все, разве что кошачьи консервы недолюбливал, зато обожал шпроты и кильку в масле. По нужде ходил во двор, поэтому окно приходилось постоянно держать открытым, и это было единственным неудобством. Закрывать его я не рисковал – хотя таинственное появление Борьки ночью в моей квартире так и осталось неразгаданным, мне не верилось, что он умеет ходить сквозь стены, а проверять специально было боязно.

Где-то через месяц я купил коту ошейник. Совершенно спонтанно, увидев в кошачьем магазине возле кассы. Хороший ошейник: ярко-синий, кожаный, с удобной застежкой и специальным ярлычком для имени и адреса, похожим на чемоданный. Я вспомнил, что видел подобные в кино, и решил, что пора узаконить наши с котом отношения, раз уж он признал меня своим хозяином. Ошейник и вывел Борьку на чистую воду.

Кот всегда любил гулять. Меня не раздражало, что Борька уходил и приходил, когда хотел, а иногда отсутствовал пару дней. Так повелось, что мы уважали свободу друг друга, да и глупо требовать отчет у кота.

Разницу я заметил не сразу. Но как-то вечером Борька решил расслабиться на моих коленях, и я увидел, что на ярлычке что-то намалевано синим, словно кто-то хотел исправить написанное мной. И точно: Борькино имя было густо закрашено шариковой ручкой, а выше старательно выведено «Нильс».

Пару секунд я пялился на это художество, недоумевая. Потом осознал, что испытываю что-то похожее на ревность. Нет, меня совершенно не трогало то, что все это время Борька жил на два дома – это было так по-холостяцки, что кроме восторга и зависти никаких эмоций не вызывало. Но вот такое наглое вторжение на мою территорию… Купите свой ошейник и пишите, что хотите!

– Так тебя Нильс зовут? – я попытался заглянуть Борьке в глаза.

Он буркнул что-то неодобрительное, задрал голову и посмотрел на меня почти с угрозой.

– Понимаю, – улыбнулся я. – Я бы тоже злился, если бы меня так звали. А ты, парень, не промах – двух маток сосешь!

– Мрряя! – самодовольно отозвался Борька и затарахтел.

Я потрепал его по загривку – единственная ласка, которую он мне позволял – и задумался. Хотелось написать язвительную записку и прицепить к ошейнику. Но почерк на ярлычке был явно детским, да еще и очень походил на девичий. Так что я вытащил бумажку и приписал на обратной стороне: «У меня он откликается на Борьку. А ты не исправила адрес :)» Может, и глупо связываться с ребенком, но я не смог удержаться.

Ответ пришел через пару дней. Полноценная записка на обрывке тетрадного листка в клетку: «Кота зовут Нильс. А адрес правильный. Зато у тебя с русским проблема. В конце предложения ставят точку, а не двоеточие и скобку!»

Я рассмеялся так, что сидевший рядом Борька подпрыгнул и зашипел.

– Ты чего шипишь, тебя ко мне прописали. Попал ты, брат, – зачем-то я показал Борьке записку.

– Мяя-уу? – удивился тот и пригнул уши.

– Ладно, сейчас выясним, – успокоил я его и написал на листке из блокнота: «Это смайл! :) А ты, значит, отдаешь Борьку мне, раз мой адрес назвала правильным? Кстати, меня зовут Сергей. :)»

Борька ходил с моей запиской три дня. То ли не заглядывал к прежним хозяевам, то ли им было не до меня. Потом Борька исчез на несколько дней – я даже стал опасаться, не заперли ли его в прежнем доме. Но он вернулся, да еще и с ответом: «Что еще за смайл? Адрес правильный, потому что мой. Я живу на Токарева 6-19. И Нильс – мой кот! Ника.»

Прочитав, я невольно вспомнил «Иронию судьбы». Но вряд ли Борька регулярно мотался в соседний город и обратно – слишком уж сытым, бодрым и чистым он возвращался. «Ты, наверное, где-то ошиблась. Это я живу на улице Токарева 6-19.» – написал я как можно разборчивее. И в ответ получил дотошно-подробное описание улицы, дома, квартиры и даже растущей перед кухонным окном рябины. В самой квартире, конечно, многое было по-другому, но вот снаружи… «А если и теперь не веришь, спроси у Ольки, она живет под нами, и мы дружим!» – резюмировала Ника.

Все это отдавало бредом, и так походило на шутку, что я решил не отвечать. С квартирой Ника, конечно, промахнулась. Разве что расположение комнат описала верно, но для этого не обязательно заглядывать ко мне в гости – дом, в котором я жил, был типовым. Соседей я не знал: никогда не стремился знакомиться, а клянчить сахар и соль и вовсе считал неприличным. А вот в остальном все совпадало.

Борька успел умотать на улицу – не нагулялся, видать. Я сидел за столом возле окна, пил чай, вертел в руках записку, перечитывая в десятый раз и гадая, кто мог затеять такую идиотскую шутку.

– Нильс, красавчик, такой хороший котик! Пойдешь со мной гулять? – донеслось со двора, и я подскочил, как ужаленный, высунулся в окно.

Какая-то девчонка, сюсюкая с Борисом, гладила его по спине. А тот сидел с видом египетского божества, снизошедшего до смертных, и довольно жмурился.

Сам не знаю, какая муха меня укусила, но неожиданно я разозлился:

– Борька, давай домой, хватит гулять!

– Мяу! – кот бросил на меня быстрый взгляд и снова зажмурился.

Зато девчонка теперь смотрела на меня, хитро, даже с вызовом:

– Его Нильс зовут! Это не ваш кот! – и снова замурлыкала Борьке. – Хороший, Нильс, хороший…

– Его зовут Борис! Борька, я закрываю окно!

– Нет, Нильс, я знаю, тут написано! – она ткнула пальцем в ярлычок Борькиного ошейника.

Я тут же сложил два и два:

– Так это твои шуточки? Это ты записки пишешь? Знаешь что, оставь моего кота в покое, а если еще раз…

Но девчонка меня уже не слушала – шепнула что-то коту, посмотрела на меня странно и, смеясь, побежала куда-то… И я понял, что сделал только хуже. Что ж, раз вздумал играть во взрослого страшного дядьку, то нужно выдержать тон. И, выдрав из блокнота листок, я нацарапал записку, стараясь, чтобы она вышла одновременно и грозной и шутливой: «Вот что, сладкая моя. Твои игры мне порядком надоели. Увижу с котом еще раз – отшлепаю по розовой попке, не сомневайся! Терпение мое на исходе».

Ответа я не дождался. Борька появился еще раз, без записки. А потом и вовсе пропал. Я ждал его несколько недель, не закрывал окно. Борькины пустые миски сиротливо стояли возле холодильника, и когда они попадались на глаза, я чувствовал что-то очень смахивающее на тоску. Это странно, но за то время, что мы прожили вместе, я успел привыкнуть к Борьке, и теперь скучал.

И все же мы встретились. Спустя где-то месяц.

Во дворе во всю цвело лето. Было утро, но уже припекало. Я завтракал, сидя у открытого окна, и одновременно серфил в интернете. Возле подъезда кто-то переговаривался, и я бы не обратил внимание, если бы не услышал два имени, сочетание которых заставило сперва просто прислушаться, а потом и вовсе выглянуть в окно: Ника и Нильс.

Во дворе разговаривали две девушки, одна из них держала в руках коробку из-под сапог.

– Ты такая молодец, Ник! Я бы не смогла, наверное, колоть…

– Ты не видела, как у меня первый раз руки тряслись. Нильс еще смотрит так доверчиво… А тут я с этим шприцем… – Ника судорожно вздохнула, явно стараясь не расплакаться. – Но знаешь, Оль, я рада, что он, хоть и болел, совсем не мучился. Просто лежал и спал все время.

– А почему у нас то решила похоронить?

– Сама не знаю, Оль. Он же здесь вырос. Ну и та история еще, помнишь…

Я понял все мгновенно. Бывает такое состояние, вроде дежа вю: ты словно предугадываешь события. Я слушал и знал заранее, что будет дальше. А внутри все сжималось от тоски по Борьке. А потом я метнулся в спальню, чтобы натянуть свежую футболку и вытащить из шкафа небольшую складную лопату, с которой всегда ходил в походы и на рыбалку, и выскочил на улицу.

– Девушки, вы простите, но я тут случайно услышал, что вам яму нечем выкопать. Словом – вот, показывайте, где копать, – я чувствовал себя неловко, но непреодолимо захотелось быть с Борькой в такой момент. Да и выяснить уже все до конца.

– Ой, Ник, он же в твоей бывшей квартире живет. Ты же из девятнадцатой, да?

Я снова не удивился. Я вдруг так ясно понял, каким удивительным котом был Борис, что обыденная история с ним просто не могла приключится.

– Да, – через силу улыбнулся я. – Сочувствую вам, Ника. У меня тоже кот был, так что… понимаю…

Мы нашли место за домом, где я вырыл неглубокую яму. Когда Ника открыла коробку, чтобы попрощаться, я на миг зажмурился, почти веря, что, открыв глаза, увижу другого кота. Но в коробке лежал Борька. Совсем не такой, каким я его знал. Он был крупнее и при этом гораздо худее, но это точно был Борька, и на шее у него висел тот самый синий ошейник, который я купил ему два месяца назад. Старый, местами потертый, но точно мой. Я невольно потрогал его, и Оля, заметив мой жест, шепнула удивленно:

– Ты его сохранила? После всего, что было?

– Нильс его любил, – улыбнулась Ника, и я тоже невольно заулыбался. – Другие стаскивал, а этот носил.

– А что было? – невзначай поинтересовался я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.

– Да на самом деле забавная история. Мы тогда здесь жили, – Ника махнула рукой, указывая на окна моей квартиры. – Кстати, ровно двенадцать лет назад, тоже год Кота был. Нильс тогда завел себе вторую семью. Мы всегда ему разрешали ходить на улицу. И вдруг он стал пропадать по несколько дней. Мы сперва не обратили внимания, весна была, мало ли, загулял. А потом он вдруг в ошейнике вернулся, в этом самом. Там еще ярлычок был для имени и адреса.

– Ага, – поддакнула Оля. – И Ника стала с новым хозяином переписываться.

Ника рассмеялась.

– Просто он Нильсу дал какое-то глупое имя. Я и возмутилась. А последнюю записку нашла мама. Уж не знаю, что там было, в записке, но скандал мне устроили страшный, а когда я показала остальные записки, родители и вовсе с катушек съехали. Мама ужасно испугалась! Решила, что за мной маньяк охотится. Нильса заперли дома, родители спешно поменяли квартиру, и мы переехали. Я ведь написала наш адрес…

Я слушал, поглаживая Борьку по голове. Очень хотелось возразить, сказать, что-то такое, от чего все невозможное вдруг стало бы простым и обыденным. Сказать хотя бы самому себе. Но подходящих слов не находилось.

Ночью я долго не мог уснуть. Ворочался, прокручивая в голове события минувших месяцев, снова и снова пытаясь найти какое-то простое объяснение всему. Не выходило.

Но когда что-то тяжелое и мягкое легло мне на ноги, я не удивился, просто понял, что где-то в глубине души ждал его.

– С возвращением…

Я поднялся и притянул Борьку к себе. Он ткнулся мокрым носом мне в щеку и довольно затарахтел. А я почувствовал, как отпускают волнения, мучавшие меня, пока его не было. Борька был здесь, теплый, уютный, а объяснения – да кому они нужны!

– Надеюсь, это не девятая? – улыбнулся я.

– Мррр, – загадочно протянул кот.

Я привычно потрепал его по загривку и, заметив, что ошейника на нем не было, пообещал:

– Завтра куплю тебе новый…

– Мррря! – согласился Борька.