Ранние утро, еще совсем прохладно, и песок вокруг едва отливает алой теплотой. Я поправил провод, воткнутый в мое лицо. В носу грело, глаза казались покрытыми льдом. Элементы Пельтье в моем черепе по прежнему ничем не напоминали о себе, оставаясь заметными только своей работой. Алая пелена возвращалась только когда приходилось заряжать аккумулятор. Впрочем, моей работе она не слишком мешает. Я окинул взглядом пачки труб, идущие в стену цеха. Покрытые теплоизоляцией, под оцинкованными листами, они слабо алели, лишь выделялась ярким росчерком двадцать третья линия подачи пара.

Навстречу мне, из двери цеха, вышел человек. Он удивленно посмотрел на меня, и воскликнул:

- Ты что, уже здесь?

- Да, - махнул я рукой в ответ, задирая голову, и протягивая руку навстречу. Мы обменялись рукопожатием не снимая химзащитных перчаток.

- На третьем втором потеки, пока не переходили, мешалку иногда потряхивает, в остальном пока нормально, - сказал он мне, протягивая рацию, - а, чуть не забыл, гребенка стучит, вроде по твоей части?

- Посмотрю, - ответил я.

- Ладно, я пошел, - сказал он, и поплелся к бытовке. Я посмотрел на небо, еще пестрое от звезд, но уже залитое алой теплотой солнца. Да, рано. Первые автобусы пусты. С моим лицом, так проще.

Это действительно было по моей части. Конденцсатносборочная гребенка сразу бросалась в глаза. Толстый участок трубы, идущей к первой емкости, собирал в себя десяток труб потоньше. Все они ярко сияли алой теплотой горячей воды, но третья сияла ярче. Я пошевелил ушами, направляя их на трубу, и слушая как с периодическими стуками бьет кипящая вода. Кажется, это на четвертом этаже теплообменники.

В обходе мои органы чувств становились преимуществом, заменяющим десяток другой вооруженных аппаратурой работников. Открыв внутреннюю дверь тамбур-шлюза, вдохнуть отгоняемый воздушной завесой воздух цеха. Оксиды железа оборудования, или, корректнее запахи продуктов реакции влаги с его поверхностью, смазочные масла, резина, каленая стекловата под оцинковкой, все сплеталось привычным образом, и не несло в себе оттенков проливов, хотя опасные химикаты и вносили свои тонкие нотки, ведь всегда найдется капля-другая, хотя бы от срезов пробоотборных кранов. Но необходимости в респираторе не было. Затем слух. Шум электродвигателей насосов. Шум текущих жидкостей и газов, все создавало своего рода музыку, мелодию, фальшивые ноты, просвиста пара или воздуха, постукивания развалившегося подшипника, потрескивание проводки, могло выделятся даже сквозь общую зашумленность. И зрение. Мои глаза, восприимчиве, пусть и с небольшой помощью аугментики, к инфракрасному излучению, позволяли в буквальном смысле видеть утечки тепла, или перегревы редукторов. Впрочем температуры выше пятидесяти градусов я ясно различал и неохлажденными глазами.

Проблему я нашел буквально беглым осмотром. В ряду конденсатоотводных петель, яйцеобразные корпуса конденсатоотводчиков казались совершенно одинаковыми. Но один из них, тот, в котором клапан по какой-то причине пропускал несконденсированный пар, имел куда более яркую отводную трубу. На ощупь такое не различишь. Сотня градусов, или сто двадцать, через перчатку можно пощупать, не обжигая руку сразу, но различить, даже мне практически нереально. Я пошел на доклад.

Началась рутинная неделя. Обходы, подготовка оборудования к текущему ремонту, или устранение мелких дефектов, да хотя бы уборка. Я как-то брался то за одно, то за другое, лишний раз измеряя шагами цех, да словно изучая ход давно знакомых трубопроводов. Все, лишь бы поменьше мелькать в бытовке, пореже встречаться с неизмененными людьми. Моя полуфенековая морда в последнее время все сильнее и сильнее вызывала неприязнь. Да и что мне было слушать неизменные темы разговоров о войсках на нашей границе.

До сих пор не верилось что транснациональная компания, прославившаяся на продаже генетических модификаций, вдруг станет не просто частью соседнего государства, а скорее самим государством, начав активно захватывать территории вокруг, силами своих модифицированных войск. О них ходили самые ужасающие слухи, говорили что эти киборги не то что не брезгую, а скорее бравируют своей способностью к людоедству, и та скорость, с которой страны вокруг, насыщенные активно воевавшими друг с другом армиями, стали склонятся под катком новой военной машины, ужасала. Мировая общественность молчала, напуганная новым классом вооружения. Стратегическое биологическое оружие. Когда запуск, демонстративный, через половину континента, всего одной ракеты, привела к тому что целый контингент готовых к бою войск, целый город оказавшийся рядом, буквально за несколько дней, ослепли, не смотря на все меры привычной химической защиты, когда было заявлено, что это всего лишь оружие ограниченного, временного поражения, а есть и иные, мир потрясенно замолчал.

Говорят что следующая война будет континентальной. Будут континенты что опустеют, и те, на которых смогут выжить.

От размышлений, и попыток скрыться за работой, меня отвлекла рация. Меня вызывали, и вызывали к делопроизводителю. Странно, вроде до отпуска еще рано. Я ответил что иду, и пошел. Пошел, чувствуя как липкий страх постепенно заползает под шерсть, словно холодная вода под напором. Потому что я не находил других причин, по которым меня могли выдернуть. Как модификанта, возможного шпиона, меня могли арестовать заранее. Говорят, что еще тогда, еще задолго как все началось, еще тогда когда я просто купил себе облик зверя, что в то время считал тотемным, еще тогда они внедряли некую прошивку, некую закладку. Некое что-то, что в нужный момент превращало модификанта в их послушного союзника. Говорят что это был один из секретов. Просто те, кто в свое время изменил себя, ударяли в спины своим родным, не способные воспротивится некоему приказу. Хотя я не знал что это. Я проверял свою аугментику, у меня были только элементы Пельтье, которые перекачивали тепло от глаз в нос, да их обвязка. У меня точно не было, по крайней мере металлических, антенн, которые могли принять какой-нибудь сигнал. Но многие говорили что надо заранее отделить опасных. Именно поэтому я старался выбирать маршруты и время посвободнее.

В кабинете был человек. Человек, незнакомый, сразу бросившийся в глаза, и увидев его, я вдруг осознал что очень удивлен тому, что он один. Я ужасно удивился тому скучному официозу, с которым он пробормотал мое имя, и тем почти заученным словам о том, что в связи с опасным положением, люди со сврехспособностями призываются в досрочном порядке. Он словно сам удивился, когда произносил это, и долго, как-то недоуменно, смотрел на меня сверху вниз, когда я мял в руках врученную им повестку. Только дома я сообразил, что ушел не переобувшись, и на моих лапах так и остались адаптированные под пальцехождение резиновые сапоги с металлическими стаканами.

Говорят, судьбоносные моменты хорошо запоминаются. Но я с трудом мог вспомнить даже слова матери, когда она проклинала мое тогдашнее решение. То что она говорила, стоя на коленях, и умоляя вернутся. Те планы, которые она строила, чтобы я куда-то сбежал. Но куда я мог? Моя работа позволила оплатить тот кредит, но деньги все равно были нужны на ее лечение, и пусть даже я получал надбавки, за свои способности, этого едва хватало. Дезертиру довольствие не платят, да и как бы я скрылся, если каждый модификант становился военнообязанным, и был под особым положением?

Все казалось алой пеленой, точно мои глаза грелись на солнце. Я помню как мы смотрели друг на друга, измененные зверолюди, но даже те из нас кто были высоки и сильны физически, казались напуганными. Нас не умели обучать. Начиная от того момента, как нам выдали по комплекту человеческой обуви, нас не умели обучать. Я помню как с трудом держал огромную, старую винтовку, еще с затвором который надо взводить руками, и не понимал, как я смогу ею целится, и слушал, как кто-то удивился, а сержант-инструктор говорил что только крупный, мощный калибр эффективен против вражеской бронепехоты. Он уверял что есть новые, современные модели сделанные под десятимиллеметровый патрон, но на обучение их пока не хватает. Я помню, как меня оглушила моя попытка выстрелить.

Лица, морды, в учебке промелькнули и исчезли. Нас раскидали по разным частям, и я попал заряжающим в расчет бронепехоты, как нас по подражанию назвали. Но разве могли мы сравнится с теми десятиметровыми чудовищами, которыми были настоящие биомодифицированные солдаты? Да, у нас были бронежилеты, правда мне приходилось мой придерживать руками, когда я ходил, потому что он был слишком длинен для меня, но к счастью мы ездили патрулями, на укрепленном джипе, с крупнокалиберным пулеметом, ленты к которому я и должен был подавать, заодно указывая куда стрелять, определяя цели своим тепловым зрением. Нас было четверо в расчете. Водитель, стрелок, я, командир, который усиленно пытался оторваться от планшета с навигатором, и научится искать дорогу по бумажным картам, но как я понял из шуток, раз за разом вынужденный, время от времени, все же включать навигатор, и сверятся с ним. С одной стороны он мне был неприятен тем, что отобрал мой пистолет, заявив что из такого оружия врагу все равно заметного вреда не причинить, хоть и не договорил свою мысль, с другой, он избавил меня от лишнего веса и неудобства. Теплее всего ко мне отнесся стрелок, парень по имени Ибрагим, который, после долгих обсуждений что я такое, и где мое место, в конце концов хлопнул меня по плечу, и сказал, что я теперь его вторые глаза, а первыми в прицеле видно очень мало. В то время мы и не знали, что до нашего первого боя оставалось два дня.

Это случилось вечером. Когда солнце уже растворяет свои жаркие лучи в небесах, оставляя лишь их теплое отражение. Вызов по рации. Долгие числа координат на ходу, когда мы уже тряслись в колонне, которые слушал командир. И вдруг холодное, долгое молчание, когда мы отделились. Наша колонна рассеялась в цепь. Мы шли на перехват диверсанта, стремясь поймать его до того как он пересечет границу. В четыре пары глаз мы смотрели на пустынные саванны вокруг нас, и я сбился со счета, сколько раз повторил, что земля горячая, что она раскалена солнцем, что я вижу не больше чем простой человек.

А потом вдруг закричал Ибрагим, что видит что-то, и рванул ствол пулемета в сторону. И в эту самую секунду нас потряс оглушительный свист, и яркие кометы пуль снопами пронеслись над нашей машиной. Я вцепился в край люка, до боли сминая когти о металл, когда джип резко рванул назад. Теперь я видел. Я видел четыре яркие тепловые вспышки, возникшие казалось посреди чистого поля. От них к нам словно тянулись лучи, будто какой-то футуристический бластер уже был на их вооружении, хотя стреляли они настолько паршиво, что до сих пор еще не было удара о броню машины.

- Камень! Двести право! Вон тот, рядом с косым деревом, - кричал я, в отчаянии вытягивая руку, пытаясь хотя бы пальцем выделить тот большой камень что взял как ориентир, среди других таких же. По ушам хлопнула тугая волна очереди, забивая их звоном, и я в отчаянии увидел как трассер в выпущенной очереди ушел совершенно не туда, куда я пытался указать, - Правее! Правее, не тот камень! - Я махал рукой, и вдруг почувствовал как шерсть на ней зашевелилась, а чуть позади раздался отчаянный крик, и что-то теплое хлестнуло каплями по ушам, и запах крови повис в воздухе. Я вдруг понял что мы стоим. Что наша машина стоит. Что двери распахнуты, и рядом нет никого. Я вдруг понял что стою, высунувшись насколько могу из люка, и все еще смотрю в сторону какой-то смутной тени, что промелькнула прочь от пятой пылающей вспышки, одиноко сверкнувшей на алом поле горячей земли. А в меня стреляют точечными, одинокими выстрелами из той четверки что была рядом с камнем, на который я так и не смог указать. И яркие росчерки пуль летят надо мной, и голос инструктора словно читает мне лекцию о том, как надо выставлять прицел на дистанцию, и я удивлен что у них он выставлен неправильно. А потом я обернулся. Ибрагим кричал, вцепившись в свою правую руку с такой силой, что на левой начинали проступать раскаляющиеся мышцы. Он зажимал рану на плече, и опрокинулся как-то так неуклюже, что словно повис на краю люка, зацепившись чем-то то ли о сам пулемет, то ли о его турель.

Я вцепился ему в разгрузку, потянул на себя, пытаясь затащить обратно в люк. В голове бились нелепые инструкции. Не подходить к пораженному электротоком, отбросить провод длинным, не проводящим предметом. Выдохнуть, и оглядеться чтобы понять что именно произошло, и по возможности отключить оборудование от электротока. При поражении химикатом лица, взять за руку, не давая размазывать по лицу, отвести к душу самоспасения, и направить лицо пораженного к фонтану, помогая смыть химикат. Заученные, бесполезные сейчас инструкции. Я выдохнул.

В нас стреляло четверо. Но ранил пятый. Снайпер. И я у него на прицеле. Чувствуя как немеет затылок, я стянул с себя бесполезную каску, и расправил насколько мог уши. А затем полез наверх. Ибрагим все еще выл сквозь зубы, пытаясь сдернуть себя с чего-то. Я перегнулся, пытаясь увидеть что именно, и вдруг столкнулся лицом с лицом с командиром, который стоя с бока от машины, пытался перерезать ножом ремень разгрузки, который оказывается зацепился о выступ на механизме турели. Я затянул внутрь, командир толкал снаружи. Когда мы провалились внутрь машины, коробка механизма пулемета над нами разлетелась от попадания пули.

Мы долго сидели под прикрытием корпуса машины, перекошенной из за пробитого колеса. Я вцепился в свою пасть, до боли сжимая ее, то ли чтобы не закричать, то ли чтобы не вцепится зубами себе в пальцы, и все пытался вспомнить, как же зовут нашего командира, который перевязывал Ибрагима. Ведь он представлялся, точно представлялся тогда, один раз. А водитель все стрелял и стрелял, пока у него не кончились патроны, куда-то примерно в сторону, укрывшись за выступом земли, все стрелял и стрелял, по нескольку раз нажимая на спуск после последнего патрона в магазине, прежде чем догадывался перезарядить оружие. Я смотрел на это, и в моей голове бился голос инструктора, говоривший что при стрельбе позицию надо менять, что стрельба выдает, и мне надо было открыть пасть и заорать ему, но тогда я бы точно откусил себе пальцы, потому что в голове запоздало бился ужас. Потому что я чувствовал, как пуля могла влететь мне в затылок, разбрасывая глаза в разные стороны, покуда я нелепо корячился у всех на виду. А потом приехали остальные.

Однажды после всего этого, когда еще никто не определился, наказать нас за то что мы практически пересекли границу, или наградить за какой-то там героизм, нам объявили войну. Мы были в госпитале, даже я, разодравший себе лицо то ли осколками стекла, то ли когтями. Какой-то похожий на старую обезьяну модификант, объявил что в связи с нарушением границ, и геноцидом модифицированного населения, он вынужден ввести войска для обеспечения безопасности. Когда это было, когда мы слушали это, на чьем-то планшете, вокруг которого собрались все кто был в палате, я все стоял, и ждал, когда на меня оглянутся, и что-нибудь скажут. Но кто-то лишь сказал что надо идти, и позвал доктора чтобы выписаться.

Я отчетливо помню очередь людей, считавших Я отчетливо помню возмущенные крики о том, что нельзя бросать товарищей, которые поднял один незнакомец, и то как врач говорил ему, что у него жар, и пока, в таком состоянии он станет им лишь обузой, и то, как человек наконец смирился. Я отчетливо помню, как шел от интенданта к интенданту, и настойчиво повторял:

- У меня особое зрение. Мне нужен короткий автомат с трассирующими патронами чтобы я мог указывать цель.

Я помню, как наконец получил желаемое. И я отчетливо помню, как в провонявшей потом и страхом палатке, чьи-то руки сжимали планшет, на котором показывали хищную, волчью морду боевого модификанта, говорившего с таким акцентом, словно он уже отвык говорить. И я отчетливо помню как он сказал, что представляет объединенный разум армии модифицированных войск. И что армия выражает недоверие своему командованию, и отказывается исполнять приказ, поскольку в процессе разведывательных действий не выявлено фактов уничтожения модификантов, и подготовки наступательных действий с нашей стороны. Я отчетливо помню, как он поблагодарил всех понявших, что на огонь трассерами сильно выше голов, следует отвечать огнем сильно выше голов. И принес извинения тем, и семьям тех, кто этого не понял. Затем он обратился к своему правителю, сказав что в связи с противоречием донесений армейских разведывательных частей, и официальных приказов, у объединенного разума армии возникли вопросы к нему, и теперь у него есть выбор, ответить на них, или воспользоваться временем возвращения чтобы покинуть свой пост без ответов. Он долго говорил о том, что завоевания их армии несли мир на завоеванные земли, где терзаемые многочисленными разрозненными группировками люди, находили мир под единой властью, и некоторые из них пополняли ряды армии, становясь частью того, что он называл объединенным разумом. И именно они, сравнивая до, и после, становились мотивирующим стержнем. Но сейчас, на границах земли что сама нашла свой мир, ни он, ни большинство под его командованием, не готовы его разрушать ради того, что на проверку оказалось ложью. Записи этих двух заявлений ходили ссылкой на ссылку, с планшета на телевизор, раз за разом погружая наше бдение в обсуждения, не дававшие уснуть тем, кто сдал свой пост. Семь дней мы находились в тревожном ожидании развязки, на молчаливой границе, перед армией способной смести континент.

А затем нас отпустили домой.