Дэдпул. Лапы

Стефан Петручо

Этот текст я посвящаю Дэдпулу в каждом из нас.

А не то он рассердится.

DEADPOOL

PAWS

AN ORIGINAL NOVEL OF THE MARVEL UNIVERSE

STEFAN PETRUCHA

Книга 1

Пропала собака по кличке Дружок

Глава 1

ИТАК, вот я падаю с высокого здания, и… стоп.

ГДЕ, #$*%@, КАРТИНКИ?!

И как мне теперь быть? Что это вообще такое – длиннющая подпись? Да вы с ума посходили! Комиксы должны быть яркими, кричащими, как телевизор или… как телевизор! Ну же, не тормозите. Лучше один раз увидеть, чем сто раз не расслышать. Ну, например, если я скажу «красный», это ведь не то же самое, что увидеть что-нибудь красное. Не подумайте чего, я, конечно же, большой любитель почесать языком – не зря меня называют Болтливым наёмником, – но хорошенького понемножку. Как писал Уильям Берроуз, язык – это инопланетный вирус.

Да, да, конечно, он сидел на морфии, и голым завтраком сыт не будешь, но тем не менее.

Я знаю, некоторые из вас, умников, уже заготовили каверзные вопросы: мол, даже если картинки настолько круты, как же предыстория? Экспозиция? Куда впихнуть всю эту дребедень? Ладно, может, пара коротких фраз и правда не помешает, но любой автор, который не зря просиживает штаны на стуле, вставит всё это в диалоги вот так:

И никаких вам «Смеркалось»«или «Тем временем на ранчо». Если на всю страницу нарисовано банковское хранилище, вы же поймёте, что дело происходит не в супермаркете, верно?

Ну и зачем тогда всё это словоблудие?

О, погодите. Я понял. Книга. Это книга! Они что, правда всё ещё выпускают эти штуки?

Чёрт!

Ладно, так и быть. Я просто слегка озадачен. Но, как я уже говорил, я тот ещё балабол.

Да уж, это точно.

О, кстати, познакомьтесь с моим внутренним голосом. Если бы это был комикс, вы бы увидели эту реплику в специальном жёлтом прямоугольнике. Но сейчас, видимо, придётся довольствоваться жирным шрифтом.

Мне норм.

Ну что, понеслись?

И курсив для внутреннего голоса номер два. Отлично. А теперь заткнитесь и дайте мне уже начать историю.

Стекло и сталь Манхэттенского небоскрёба сливаются в одну сверкающую ленту, пока я лечу вверх тормашками вдоль его пижонского фасада. Летать я не умею, даже паутины у меня нет, как у Человека-паука, и поэтому я падаю, как кирпич. На лету я трепыхаюсь, словно рыба, вытащенная из воды. Точнее, словно рыба, вытащенная из воды и выброшенная в окно. Я пытаюсь разглядеть во всём этом мельтешении что-то, за что можно уцепиться, чтобы хотя бы замедлить падение, но фшушки. Ни балконов, ни карнизов, ни горгулий – только стремительный полёт, второй поворот направо, а дальше прямо до самого утра.

Может показаться, что дела плохи, но на самом деле я падал тысячу раз. Я падал из окон; я падал в шахты, бандитские логова, инопланетные звездолёты, кондитерские цеха, женские спальни – всего не перечислить. Я падал духом, выпадал в осадок, западал на девчонок – но никогда ещё мне не удавалось упасть и разбиться насмерть. Порой умирают те, кому я сваливаюсь как снег на голову, – однако для этого нужна определённая меткость.

Правда, есть нюанс: я не один. У меня в руках самый милый щенок далматинца на свете. Я умыкнул его из чьего-то расфуфыренного пентхауса много, много этажей назад. Дела пошли слегка не по плану, и, кажется, сейчас этому малышу надо по-маленькому.

Ну ты даёшь!

Да ты просто молодец.

Его зовут Кип, судя по золотой блямбе на усыпанном бриллиантами ошейнике. Но, если и дальше так пойдёт, скоро мы врежемся в землю, и будет уместнее называть его Кляксой. При других обстоятельствах – например, если бы он слопал отряд бойскаутов и собирался вернуться за добавкой, – меня бы это не тревожило. Не то чтобы я не любил убивать, но Кип не натворил ничего такого, чтобы заслужить безвременную кончину.

Получается, тебе нравится этот малыш?

Ни в коем случае! Он милый, но мимими – для слабаков. Я чёрствый тип, который предпочитает держаться подальше от всего белого и пушистого. Не привязывается к людям и собакам. Но… он такой симпатяга, когда у него выпучены глаза и веки трепещут на ветру, как сейчас!

Гхм. Так вот, я думаю о том, как бы его спасти – чисто из принципа, ясно вам? На той неделе я видел в интернете видео про щенка, который упал с девятнадцатого этажа и выжил.

Уверен, что ты это не придумал?

Может, и придумал, но звучало хорошо, особенно про равновесную скорость – когда сила сопротивления воздуха компенсирует силу гравитации и бла-бла-бла. Маленький зверёк вроде Кипа набирает равновесную скорость куда быстрее, чем здоровяк типа меня.

А значит… если я за него держусь, я тоже буду мягче падать, верно?

Неверно.

Но я всё ускоряюсь и ускоряюсь. Ладно, на этот раз соглашусь с тобой, так и быть. Кип вынужден лететь с моей скоростью. С этим я не могу смириться, так что я смотрю ему прямо в тёмные, вытаращенные, испуганные глаза.

– Время пуститься в свободный полёт, парень! – Я подбрасываю его вверх. – Лети, Кип! Лети!

Теперь, когда он сам по себе, с ним наверняка всё будет хорошо – как с тем щенком из интернета. Или это был кот? Кажется, я припоминаю кота. И он играл на пианино. Кот, собака, попугайчик… какая, в сущности, разница?

Я продолжаю подчиняться законам физики. Облака сгущаются вокруг меня, как взбитые сливки в блендере… взбитые сливки… ням-ням… Я бы перекусил чего-нибудь, когда приземлюсь, но городские ароматы, которые сюда доносятся, отбивают всякий аппетит. Земля, видимо, уже совсем близко. Наверное, стоит посмотреть вниз – прикинуть расстояние до асфальта, попытаться замедлить падение, ударяясь о стены, и всякое такое.

Эй, асфальт, ты где?

А-а-а, вот и ты!

ШЛЁП!

Я говорил о регенерации, да? Знаете, как у Росомахи, этого мрачного типа из Людей Икс, сами заживают все раны? У меня что-то вроде этого, только круче. Если только меня не растворят в кислоте или не расщепят на атомы, я после любой передряги буду как новенький. Да, конечно, большая часть супергеройской шайки так часто воскресает из мёртвых, что впору запустить автобусный маршрут с того света, но у них хотя бы есть возможность сыграть в ящик. Каждый раз, когда кто-то из этих ребят оживает, нужны всяческие логические выверты, чтобы это оправдать, – а то и целый перезапуск.

Ну а я фактически бессмертен. Неважно, как сильно меня потреплет, – рано или поздно всё вернётся на свои места, и рак тоже. Я говорил, что у меня рак? Это из-за него я решил участвовать в эксперименте «Оружие Икс». Эксперимент, кстати, проводило канадское правительство. Думал, что меня вылечат. Вместо этого мои клетки, в том числе и раковые, получили способность к регенерации, и я ушёл с израненным телом и головой, полной несбывшихся надежд.

Или они называли это иллюзиями?..

Так или иначе, отрубленная рука отрастает у меня за несколько часов. Расплющенный череп? День-другой, и я в порядке. Конечно, мозг – чувствительная штука, и временами, когда я прихожу в себя, у меня в голове больше тумана, чем обычно, я говорю по-французски или считаю себя солистом Большого театра, – но важен лишь сухой остаток. Чтобы там ни говорил старина Франклин про неизбежность смерти и налогов, я не могу умереть и не плачу налоги.

Звучит неплохо, да? Конечно, ведь это не ваши кости ломаются, не ваши кишки выворачиваются наружу, как содержимое помойки возле итальянского ресторана. Беда в том, что я чувствую все свои раны. Я могу долго разглагольствовать про жгучую, пульсирующую боль, которая в этот самый момент пронзает каждую клеточку моего тела, но лучше оставлю это для своей следующей книги – «Думаете, вы знаете, что такое боль?». Сейчас я ограничусь цитатой из Рональда Рейгана, который вскоре после того, как схлопотал пулю, заметил: «Ой-ой-ой!»

Что ни говори, альтернатива всё равно хуже – я о смерти, ясное дело. Взять хотя бы тех двух парней, на которых я приземлился. Вы с ними даже не успели познакомиться, а их уже нет. Большинство думает, что я бессердечный (а ещё грубый, вонючий и так далее), но мне жалко продавца хотдогов, правда. Биржевого брокера меньше, хотя его часы от Patelc Philippe меня действительно впечатлили. Я на них упал, а они всё ещё работают. Эгей, они же ему больше не нужны, а у меня как раз осталось достаточно пальцев, чтобы…

БАМ!

Кип приземляется прямо в центр моей переломанной грудной клетки – с таким звуком, будто на меня свалилась мокрая подушка-пердушка.

Всем своим видом он словно вопрошает: «Что это было?» Но сам он целёхонький. Щенок взвизгивает и улепётывает. Хорошо ему. Не то что мне.

Если бы я не схватил эту собачонку, меня бы здесь не было. Теперь мне надо перетерпеть страдания и дать телу восстановиться, а потом придумать, как найти щенка на улицах Манхэттена.

Щенок на улицах Манхэттена? Это ведь песня такая была?

Нет. Ты, наверное, путаешь с фильмом «Маппеты завоёвывают Манхэттэн».

Кстати, вся эта сцена – идеальный пример того, почему комиксы лучше книг. С картинками всё было бы куда проще. Две вертикальные панели, несколько линий движения, может быть, кадр с продавцом хот-догов и брокером, которые удивляются, почему их вдруг накрыло тенью, – и готово. Полстраницы, не более. А звук удара был бы куда более смачным.

Что, интересно, будут делать все эти безмозглые книжники в нашем постлитературном мире? Муа-ха-ха!

А тем временем…

Да, да. Не подгоняй меня.

Прежде чем я успеваю вскричать «Шарик, к ноге!», я вижу, что меня удостоили визитом сверху. Не с небес, конечно, – из пентхауса. Ох ты божечки! Вновь прибывший приземляется напротив меня – никакого оглушительного шума и треска, только тихое, мерное жужжание двигателей в механической броне. Ого, да это не кто иной, как тот чокнутый охранник, который вышвырнул меня из пентхауса! Ему не приходило в голову, что по пути я успею прихватить Кипа. Стоило видеть его физиономию!

Не знаю, действительно ли передо мной здоровый громила или всё дело в броне, но приземление у него вышло эффектное. Из ботинок со свистом вырывается последняя струя воздуха, и ещё дымящиеся хот-доги катятся в разные стороны. Но металлический лязг, который этот костюм издаёт при движении, всё портит. Фирменный знак «Старк Индастрис». Такую броню на Amazon не закажешь – видимо, парень щеголяет китайской подделкой, которую его босс купил на eBay. Чёртов интернет! Неужели больше никто не ходит со старыми добрыми автоматами?

Железный Джо подлязгивает чуть ближе. Из предплечья у него выдвигается ракетная установка. Даже не спрашивайте, в чём секрет этого фокуса. Если только костюм сделан не из Вибрания, который поглощает вибрации, отдача от этой штуки оторвёт ему руку и зашвырнёт далеко-далеко.

Но он не торопится стрелять. Забрало его шлема с щелчком поднимается, открывая потрёпанное жизнью лицо и сломанный нос. В его стальных глазах я вижу, что парень не промах, стреляный воробей, нет, дважды стреляный. Это не какой-нибудь позёр, мечтающий самоутвердиться. Может, он даже побывал в парочке боёв и заработал на клетушку в пентхаусе. Я почти проникаюсь к нему уважением.

Пока он не открывает рот.

– Не знаю, как ты умудрился выжить, но мне плевать. Верни собаку, или я устрою тебе децимацию!

Я хохочу:

– Ты что, хочешь уничтожить одну десятую часть меня?

Он дёргает головой – мол, что этот тип себе позволяет?

– Что ты несёшь?

– Децимация – это значит, железная ты башка, казнь каждого десятого. Не веришь? У этого костюма наверняка есть доступ к интернету, погугли. Я подожду.

– Чёртов граммар-наци, – он поднимает руку, на которой, насколько я могу судить, крепится гладкоствольная 37-миллиметровая пушка. – Я хочу сказать, что разорву тебя на куски, ясно?

– Хорошо, только тут дело не в грамматике, здесь скорее вопрос семантики, как…

Он тыкает в меня стволом – учитывая моё текущее состояние, это весьма болезненно.

– Где собака?

Тут он замечает, что я лежу на окровавленной куче – слишком большой, чтобы всё это сошло за мои останки, – и лицо его омрачается.

– Ты ведь не… приземлился на него?

До этого момента я и не задумывался, как воспринимает мир моя селезёнка, – он поднял меня на стволе, словно на лопате, чтобы заглянуть под низ.

– Ай! Холодно! Очень холодно! Его там нет! Он убежал! Убежал!

Облегчённо вздохнув, охранник лязгает башкой и нажимает кнопку на предплечье.

Из недр костюма доносится страстный голос искусственной дамочки, с которой я был бы не прочь замутить. Она объявляет:

– Собачий свисток активирован.

Те мышцы у меня на шее, которые отвечают за поворот головы, размазаны по земле, так что я не могу посмотреть назад, но я слышу где-то за спиной стук собачьих когтей по асфальту.

Железяка самодовольно улыбается, словно он с самого начала был уверен, что всё кончится хорошо.

– Кип, маленький паршивец! Вот ты где! Иди-ка сюда, блохастый!

Его слова грубы, но в голосе слышится нежность. Похоже, он и вправду неравнодушен к этой лохматой псинке. Меня пронзает внезапная боль. Может быть, это снова селезёнка, – но скорее дело в том, что мозг подкидывает мне идиллические картинки из жизни мальчика с собакой. Мальчик – это я, и я учу щенка приносить палку, подавать лапу и всё такое. Нашёл время!

Охранник вряд ли захочет всё это выслушивать, но кое-что я должен ему сказать.

– Эй, парень!

– Заткнись. – Стук когтей становится отчётливей. – Сюда, мой мальчик!

– Как тебя зовут, приятель? Посмотри на меня, я уже одной ногой в могиле. Ты можешь спокойно назвать своё имя.

Он закатывает глаза, но воссоединение с пёсиком слишком его растрогало, и он сдаётся.

– Берднардо.

Позади я слышу быстрое щенячье дыхание и звук, с которым свисающий из щенячьего рта щенячий язык хлопает по щенячьей морде.

– Бернардо, амиго, пор фавор, послушай меня. Я знаю, что Кип просто прелесть, знаю, что охранять его – твоя работа, но поверь мне: ты не хочешь брать на руки эту собаку.

Вдаться в детали я не успеваю – надо мной пролетают собачья мошонка и собачий зад, и Кип бросается прямо в металлические объятия Бернардо.

– Вот ты где, мешок с костями!

– Слушай, он правда похож на щенка, но поверь, он…

Щенок облизывает охраннику лицо. Бернардо смеётся – наверное, ему пришло в голову какое-то счастливое детское воспоминание о том, чего на самом деле не было.

– Ну всё, всё, успокойся, – далматинец облизывает его всё интенсивнее. – Слышишь? Хватит! Кип!

– Брось его, Берни. Поверь мне.

– Я тебя сейчас знаешь куда брошу?

Язык движется всё быстрее. Такое чувство, будто кто-то скребёт наждаком по железу. Берни – тот ещё здоровяк, лёгкая боль ему нипочем, но по глазам видно, что он немного озадачен. И вместо того, чтобы разобраться в происходящем, он решает сорваться на мне.

– А ты кто такой, чёрт тебя дери? Кем надо быть, чтобы взломать систему безопасности за миллион баксов, только чтобы стащить…

И тут маленький язычок слизывает кожу с щеки Бернардо, обнажая жилы и мясо. Бернардо удивлённо кричит (и его можно понять!). Он инстинктивно пытается коснуться раны, но не может, потому что на руках у него сидит Кип. Малыш Кип, который жуёт окровавленный ошмёток щеки, как будто это резиновая игрушка.

К удивлению добавляется боль, и у Бернардо срывает резьбу. Забыв всё, что говорил раньше, он хватает Кипа, как футбольный мяч, и подкидывает его, пытаясь зашвырнуть так далеко, насколько хватит силы костюма. Но пушистый комок врезается в тротуар неподалёку от нас. Кип катится, катится – чёрный – белый, чёрный – белый, словно в той загадке про газету[1], – ещё полквартала. И по пути он увеличивается – растёт и растёт, как снежный ком, пока не останавливается под собственным весом.

Потом его тело… как бы описать? Ну, оно раскрывается, как цветок, распускающий лепестки, или птица, расправляющая крылья, но скорее как огромный монстр-мутант, который растёт, меняет форму и цвет и за несколько секунд достигает высоты… Ох, не знаю. Рулетки у меня с собой нет, так что пусть будет, скажем, десять метров.

Да, десять метров. Плюс-минус.

И потом уже-совсем-не-щенок подаёт голос. Его голос гремит, как… что-то гремящее. Кажется, есть слово «погремушка», но голос звучит намного, намного громче. Как гром, вот! Как оглушительные раскаты грома.

– Я Гум! Пришелец с планеты Икс!

Бернардо, лишившийся щеки, выпучивает глаза. Я разочарован. Я думал, передо мной бывалый парень, но стоило ему потерять кусок мяса, и вот он уже ведёт себя словно офисная крыса, которая никогда прежде не видела гигантского монстра. Он лёгкая добыча – всё таращится и таращится, ему невдомёк, что пора делать ноги.

А я? Может, моё тело и сломлено, но дух надёжно укрыт в бордовой лужице, которую я сейчас собой представляю. И я кричу:

– Эй, Бернардо! Берни, дружище!

– Что? Что?!

– Я же говорил.

Глава 2

ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ мой исцеляющий фактор делал своё дело – затягивал раны, восстанавливал затерявшиеся кусочки внутренних органов, наращивал недостающие головы трёхглавой мышце. Ходить я пока не в силах, но старые добрые грудинно-ключично-сосцевидные мышцы в моей шее пришли в норму (да, я знаю, как они называются, а вам слабо?), и я могу запрокинуть голову и увидеть того, кто называет себя Гумом, – пусть и вверх ногами.

О-го-го, вот это громадина!

Нет, правда. Он высотой в пять этажей, не меньше. Кожа у него пёстрая и толстая, словно каменная. Тело борца-сумоиста увенчано крупной головой – ярко-рыжей, словно тыква, с прелестными зелёными глазками. Милый щеночек, известный как Кип, бесследно исчез. Вместо него…

– Гум живой!

Когда он разевает пасть, чтобы констатировать очевидный факт, я со своей наблюдательной позиции замечаю, что у него нет верхних зубов. Этот монстр был бы мечтой стоматолога – если бы не два нижних коренных зуба, способных проломить целый автобус. Я уже готов оценить этого громилу на восемь баллов из десяти по шкале чудовищности, как вдруг замечаю пару жалких крылышек, которые трепыхаются у него под мышками. Такое чувство, будто он купил в секонд-хенде плащ Дракулы и покрасил его в рыжий, под цвет шкуры.

Стоит ли мне высказаться по поводу этих безвкусных крылышек? Никогда не понимал, как вести себя в таких случаях.

В мозгу моего приятеля-охранника с окровавленной щекой наконец выстраиваются все необходимые нейронные связи. Видишь щенка? Щенка нет. А монстр есть. Сматывайся, пока не поздно! Берни находится вне моего поля зрения, но я слышу лязг – и прихожу к выводу, что он наконец решил сделать свои железные ноги.

Ну а я? Меня вдруг накрывает тенью, словно на меня рушится дом (и да, я отлично знаю, как это бывает). Но никакого дома нет – это просто лапа милашки Гума, который склонился надо мной. Я поворачиваю свою свежесросшуюся шею и вижу, как тот хватает Бернардо огромной четырёхпалой лапищей, словно у Кинг-Конга.

Бернардо тоже отыгрывает свою роль и вопит: «А-а-а-а-а!» – в точности как актриса Фэй Рэй из того же фильма.

– Гум голодный!

Трудно не проникнуться симпатией к монстру, который сообщает о своих планах. Не то чтобы я не догадался о его гастрономических интенциях, глядя на то, как он причмокивает губами и несёт Берни к самому рту. Гуму понравилась эта сладенькая щёчка, он хочет ещё.

Берни – славный парень, возможно даже, вполне аппетитный, и я хочу ему помочь. Двигаться я не в состоянии, но могу предложить ему кое-что более ценное: информацию.

– Бернардо! Эй, Бернардо!

– Что? – кричит он, извиваясь и пытаясь вырваться из хватки.

Я машу отросшими пальцами:

– Приветик.

Всё ещё корчась, он глядит на меня:

– Ты что, псих?

– Бернардо! Бернардо!

– Что?!

– Так и есть.

Четырёхпалая лапа сжимается сильнее. Монстр подносит Бернардо ближе ко рту.

– Гум тебя проглотит!

Я стараюсь говорить громким шёпотом, как в театре, но мне это не слишком хорошо даётся.

– Думаю, это значит, что он хочет тебя съесть.

– Ради всего святого… дай мне умереть спокойно!

Я хочу заметить, что тому, кого хотят разгрызть на куски, вряд ли светит спокойная смерть, – но, чтобы разгрызть Берни, Гуму понадобились бы резцы и клыки. Скорее всего, моего приятеля просто расплющат и перемелют.

– Конечно, как скажешь, но… Бернардо?

– Ну что? Что?

Мои мышцы лица возвращаются на законное место, и я улыбаюсь.

– Это у тебя пушка на предплечье или ты просто рад меня видеть?

Сначала он злится, но потом на него снисходит озарение.

– О! Точно!

Бернардо с щенячьим проворством выпаливает из своей гладкоствольной 37-миллиметровой пушки. И что бы вы думали? Оказывается, мой приятель действительно напялил поддельный костюм Железного человека без вибрани-ума, а законы физики, как назло, подействовали. Снаряд отлетает в одну сторону, а железная рука – в другую. Часть отдачи поглотил костюм. Настоящая рука, правда, осталась на месте, но Бернардо ещё не скоро сможет давать автографы.

– Агрх!

Я люблю этот звук. Отличный же звук, правда?

Снаряд оставляет за собой след – такой белый и пушистый, словно он явился прямиком со страниц детской книжки с картинками.

Или из химической лаборатории.

Когда снаряд врезается в мясистый торс чудовища, Гум делает «БУМ!». Куски монстра разлетаются по всей улице. Рука, сжимающая Бернардо, взмывает, как крылатые качели. Бернардо успевает высвободиться, прежде чем четыре костяшки стукаются об асфальт.

Гум повержен и валяется в отключке, но разве мне кто-то скажет спасибо? Ха! Берни просто делает в воздухе безумный пируэт, хватается за руку и вопит, что она сломана. Нет бы спросить, как у меня дела! Вместо этого я только и слышу: «Ай-ай-ай!»

Моя рука, к слову, уже почти в порядке.

Наконец Бернардо прекращает причитать, но на меня ему, по всей видимости, всё равно наплевать.

– Твою мать! Как я всё это объясню? Сын моего босса любил этого щенка.

Убедившись, что верхняя часть моего туловища уже в состоянии извиваться и корчиться, я опираюсь на локоть и приподнимаю бровь. Впрочем, Бернардо этого не видит, поскольку я в маске.

Вы же в курсе, да? Мне, правда, надо упоминать, что я ношу маску? И чёрно-красный костюм? У этой штуки хотя бы обложка есть?

– Сын, ну конечно. Сын. Как будто в этом всё дело. Почему бы тебе, здоровяк, просто не признать, что ты тоже любил эту лохматую псинку – по крайней мере, пока она не попыталась тебя сожрать? Но если она стала такой большой, значит, её надо любить ещё больше! Любимой собаки должно быть много! Признайся, в глубине души тебе стыдно, что ты обидел своего Бобика.

Берни меланхолично парит в трёх метрах над землёй. Он молчит – может, не знает, что сказать, а может, решил, что мы достаточно сблизились, чтобы понимать друг друга без слов. Но прежде чем он в очередной раз успевает спросить, не псих ли я, он понимает, что я был прав – сразу в нескольких вещах.

Любимой собаки – вернее, Гума – действительно много. Очень, очень много.

От Гума должна была остаться куча бурлящей слизи в лавкрафтовском духе. Но с этой кучей явно что-то происходит. С противным сосущим звуком склизкая субстанция собирается воедино, тело вновь принимает форму, и всё не столь хорошо забытое старое становится новым.

– Гум живой!

Вот ведь сукин сын. У него тоже есть исцеляющий фактор – только он работает намного, намного быстрее. Я шокирован. Я разъярён. Но прежде всего я смущён. Я смотрю на своё жалкое тело, которое всё ещё корчится в потугах запустить несколько внутренних органов, и цокаю языком.

– Ну почему ты не можешь исцеляться так же быстро, как Гум, а?

Однако Бернардо снова в беде, потому что, ну, понимаете…

– Гум голодный!

В панике, лязгая железом, Берни поворачивается ко мне – что ни говори, этот парень славится скоростью реакции.

– Что мне теперь делать? – вопрошает он.

Я пожимаю плечами, думая: «Хе-хей, я снова могу пожимать плечами!»

Но потом я говорю:

– Откуда я знаю,@&*^#? Поройся в каталоге своих приложений, найди что-нибудь, что стреляет, и целься этой твари прямо в глотвал.

– Во что?

Даже если опустить определение слова «глотвал», провернуть это не так-то просто. Правая рука Бернардо в неисправном состоянии, а он явно не амбидекстр[2]. Его левая рука болтается туда-сюда – беспомощная, как та дамочка на кассе самообслуживания сегодня утром, которая никак не могла понять, куда запихнуть свои деньги.

В монетоприёмник, дура! В монетоприёмник!

Стоило её взорвать.

Вместо кассы.

Так или иначе, я предлагаю очередное смелое, но мудрое решение:

– Эти хилые крылышки вряд ли могут поднять его в воздух. Просто отлети подальше!

Бернардо кивает и запускает двигатели. Костюм вибрирует, словно где-то в нём застрял ошмёток Гума. Берни не удаётся быстро смыться, но он поднимается всё выше, и Гум уже не достаёт его своей лапой – четыре пальца хватают воздух.

– Лети, братишка! Улетай!

Берни чувствует облегчение. Я вижу это по его самодовольной улыбке. Я тоже выдыхаю – но лишь на секунду: по всей видимости, эти крылышки всё-таки нужны не только для брачных игр. Гум умеет летать. И довольно быстро. Одним рывком он покрывает расстояние до Бернардо и хватает того за ноги. Вместо того чтобы повторить свою предыдущую ошибку и сообщить нам, что он жив и голоден, Гум просто запихивает Бернардо в пасть.

Прямо в воздухе.

Смотрится всё это как в фильмах про животных, когда чайка думает, что она улизнула от акулы, но та выпрыгивает из воды и…

Я собираюсь дать Берни ещё какой-нибудь мудрый совет, но тут слышу противный скрежет. Настоящая, качественная броня лопнула бы с громким треском. Эта не издаёт ни звука.

Чего я, увы, не могу сказать о Бернардо.

– Ай-яй! А-а-а!

Ещё пара лязгающих звуков… и с Бернардо всё кончено.

Кстати, если бы это был комикс, его последний крик появился бы в так называемой вспышке.

Хорошо хоть монстр не выдал комментарий: «Гум жуёт!»

Круговорот жизни. Так это называется, да? Ещё одна причина, почему я взял за правило не привязываться к животным, второстепенным персонажам и вообще к кому угодно. Никогда не знаешь, в какой момент они умрут. В конце концов, я ведь едва знал этого Бернардо, но вот я лежу тут и пускаю сопли…

Ого! Да вы только посмотрите! Patelc Philippe! Отличные наручные часы – и валяются без дела!

Едва я успеваю протянуть руку за этими проклятыми часами, как мою небольшую авантюру прерывает крик, полный ужаса и отчаяния. Кажется, будто вопит целая орава перепуганных ребятишек – и таки да, на той стороне улицы и впрямь высится кирпичное школьное здание, полное детей. Мелюзга собралась у окон и жалобно голосит, глядя на приближающегося Гума.

Никаких «Гум глотает» и «Гум вытирает губы». Только «Гум голодный».

Похоже, на Планете Икс с литературой дела плохи.

Дети вопят. Бравые учителя оттаскивают их от окон. Один задергиваёт шторы, как будто это что-то изменит.

Знаете что? Может, он и был милым щеночком, но сейчас он ведёт себя как свинья. Я рывком поднимаюсь, стряхиваю с себя всё ещё дымящиеся ошметки хот-догов и выхватываю из-за спины две катаны.

К несчастью, я не заметил, что в процессе регенерации одна из них вросла мне прямо в лопатку. Ай. Эффектно обнажить мечи не получилось. К тому же выдёргивать её оказалось довольно неприятно. Уж прости, боль, сейчас не до тебя. Заведя руки за спину, в любой момент готовый ударить, я мчусь к ближайшей рыжей лодыжке.

Гум поднимает лапу и выгибает спину, словно готовый разметать стену одним ударом. Если бы я был выше ростом, я бы мог вонзить ему меч под коленку. Вместо этого я со всей силы бью по его лодыжке, стараясь отсечь достаточно плоти, чтобы монстр опрокинулся на землю.

Он падает с ужасающим грохотом. Земля дрожит. Асфальт трескается. Машины по обе стороны дороги резко тормозят. Два такси, фургон и спортивная тачка с треском въезжают друг в друга. Пожарный гидрант выстреливает десятиметровой струёй воды. Другими словами…

Видите? Вот это называется вспышка.

Гум лежит на спине, явно растерянный. Он выглядит как папаша, который играл с ребёнком на полу в гостиной и теперь силится понять, куда уполз его дорогой младенец. Но потом его огромная голова-тыква (не путать с Огромной Тыквой из фильма «Это Огромная Тыква, Чарли Браун») поворачивается ко мне.

Он сощуривается, глядя своими зелёными глазками на меня любимого, и я вижу, что его лодыжка уже заросла. Вот чёрт.

– Гум уничтожит тебя!

Я высовываю язык:

– Дэдпул увернётся!

Он выбрасывает вперёд лапу. Даже с учётом моих потрясающих рефлексов Гум слишком прыткий для плана А – который, как я уже говорил, заключается в том, чтобы увернуться. Я переключаюсь на план Б и отрубаю у него кончик пальца.

– Гуму больно!

– На Планете Икс что, нет междометий? Только унылое повествование в третьем лице? «Гуму больно», «Гуму стыдно», «Гум погружается в бездну самобичевания»?

Прежде чем он успевает отдёрнуть лапу, я отсекаю кончик другого пальца.

– Ай!

– Вот это другое дело!

Оказывается, чтобы дать затрещину, все пальцы не нужны. Гум предпочитает не тратить время на восстановление тканей и наотмашь бьёт меня тыльной стороной лапы. Я взмываю в воздух и не то чтобы улетаю за горизонт – всего лишь приземляюсь на другой стороне улицы, врезавшись в фундамент школьного здания. На меня падают куски гранита, извёстка и, кажется, капсула времени, заложенная в 1954 году. Ушибленный, но не сломленный, я вскакиваю на ноги и разражаюсь гневной тирадой, которая целиком состоит из проверенных временем цитат:

– Йиппи-кай-йэй, ублюдок! Валяй, порадуй меня! У меня как раз кончилась жвачка! Поздоровайся с моим маленьким другом! Ты со мной говоришь? Это не меня с вами заперли, это вас заперли со мной! Я тот, кто стучит![3] Во имя ненависти изрыгаю я на тебя моё последнее дыхание![4]

Гум садится. Его голова маячит на уровне третьего этажа. Его пальцы уже обрели изначальную форму, и он делает очередную попытку меня схватить, но на сей раз я к этому готов. Я запрыгиваю на его указательный палец и мчусь вверх по лапе.

Значит, Гум может отращивать отрубленные части тела. Пф! Посмотрим, сможет ли он отрастить целую голову.

Его шея за тяжёлыми складками щёк почти невидима – как рассказчик в «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Но мне удаётся её разглядеть. Достигнув плеча, я подпрыгиваю и взмахиваю катаной. Гум падает!

Мир вокруг расплывается. Обычно на мою долю выпадает мало восторгов, и я особо их и не жду, но сейчас я слышу его – дикий рёв толпы, который становится всё громче и громче. Все школьники вскочили в едином порыве, они кричат и подбадривают меня. Меня, малыша Уэйда, над которым все смеялись, – теперь он станет победителем в большой игре! Мяч у меня, остались считаные секунды, и я несусь к кольцу. Попал, говорю вам, попал! Я вижу Софи Макферсон, девочку, в которую влюблён, – дрожа от возбуждения, она вновь и вновь выкрикивает моё имя: «Уэйд! Уэйд!»

– Смотри на меня, Софи! Смотри на меня!

Я говорил, что могу словить глюки в самый неподходящий момент? Никогда не знал, как завести об этом разговор. Это всё равно что раздумывать, на каком свидании признаться, что у тебя дети или проказа. Рад, что можно больше не париться. Не волнуйтесь, вы привыкнете. Наверное. Что их вызывает? Может быть, исцеляющий фактор, заживляя разные травмы мозга, каким-то образом вклинивается в поток сознания. Или тот самый эксперимент, который подарил мне суперсилу и усугубил мой рак, разворошил какие-то глубинные пласты моей психики.

Может быть, что-то, происходящее в данный момент, служит для тебя эмоциональным триггером.

Ага, помнишь, как отец тебя бил?

Что? Вы думаете, драка с огромным монстром, который собирается закусить детишками, может вызвать в памяти баскетбольный матч в средней школе? Ладно. Неважно.

Я мог бы сказать, что отличаю иллюзии от реальности, потому что они рано или поздно прекращаются, но, по большому счёту, всё на свете прекращается, разве не так? Так или иначе, сначала я слышу радостные крики – а потом мои детские мечты рассеиваются как дым. Никакого мяча в кольце, никакой Софи.

Вместо неё мне аплодирует Гум – один хлопок, и я зажат между его ладоней. Он потирает свои бугристые лапы. Я хриплю и вырываюсь, но всё без толку. А потом Гум швыряет меня вниз – очень, очень, очень, очень, очень резко.

Я пролетаю сквозь бронированную крышу припаркованного рядом вездехода. Сквозь сиденье с мягкой обивкой. Вы могли бы подумать, что меня остановит рама, – но нет, я прохожу и сквозь неё и падаю прямо на асфальт, где и лежу в новой, свеженькой яме в форме Дэдпула.

Как Багз Банни, только в луже крови.

Всё, что столько времени срасталось, снова сломано. И даже то, что в прошлый раз уцелело. Мне кажется, что рука в порядке, но прежде чем я успеваю это проверить, Гум поднимает вездеход надо мной.

Он явно хочет отомстить мне за отрубленные пальцы. Вместо того чтобы снова меня схватить, он отбрасывает вездеход в сторону и прыгает, явно желая растоптать то, что от меня осталось, своими лапами-тумбами. И нет, это не фигура речи.

Я, конечно, много всего пережил: пулевые ранения, стрелы в голове, вросшие ногти. Но сейчас я не уверен, что смогу восстановиться, если меня полностью расплющит. И, как я уже говорил, в любом случае будет больно.

Лежа в вонючей тени чудовищных ног, я жалею не столько о том, что смертен, столько о том, что пропущу кучу классных сериалов.

Новый сезон «Агентов Щ.И.Т. а» уже вышел?

Щ.И.Т. а?

О боже. Я чувствую себя как Дороти, когда она осознала, что в любой момент могла вернуться домой (и, честно говоря, на её месте я бы от души пнул Глинду, которая это скрывала). То, что мне нужно, всё это время было при мне. Единственной рабочей рукой я тянусь к своему навороченному поясу и достаю секретное оружие. Я мог бы сказать, что смотрится оно потрясно, но на самом деле это всего лишь баллончик.

Я прицеливаюсь и выпускаю струю в лицо наклонившемуся Гуму. Мои нынешние работодатели, которые дали мне эту баночку, называют её содержимое нанокатализатором. Вы же знаете, что большинство живых существ – кроме каких-нибудь амёб – состоит из клеток, связанных между собой? Нанокатализатор, который я только что распылил, рушит эти связи.

Насколько быстро он действует? Можете сами посмотреть. То есть прочитать.

Тварь с Планеты Икс, которая только что падала на меня всей тушей, тает на глазах. Гум как будто превращается в огромную лужу, в которой сам же и тонет.

Я не раздавлен. Просто насквозь промок под липким розовым дождём.

Фактически я даже не убил Гума, потому что он не мёртв. Нет, дело не в том, что он будет жить в наших сердцах. Раз у него есть способность к регенерации, все его клетки до сих пор живы – пусть вместе они и образуют хлюпающую розовую лужу, каждая капля в которой больше напоминает не Гума, пришельца с планеты Икс, а точку, знак препинания в конце предложения.

Глава 3

БОЛЬШОЕ ЯБЛОКО всё время пытаются разгрызть на куски – ему не привыкать. Пронзительный вой сирен уже слышится за голосами галдящей детворы, криками толпы, гудением автомобилей и стуком осыпающихся камней. У меня наверняка разболелась бы голова от этого шума, если бы мои уши не были надёжно заткнуты клейкой субстанцией, прежде известной как Гум.

Я ожесточённо трясу головой, чтобы избавиться от липкой дряни, но она забилась очень глубоко. Я всё ещё занят её извлечением, когда уличную какофонию перекрывает гул двигателей. Обрывая затянувшийся спор полицейских, санитаров и пожарных о том, кому первому проехать на место происшествия, рядом со мной приземляются четыре гравилёта.

Что такое гравилёт? Ну, представьте, что летающий авианосец отложил яйцо, из которого при необходимости вылупляется группа быстрого реагирования из четырёх-пяти агентов. Для сравнения, в экипаже самого летающего авианосца – Геликарриера – около пяти тысяч человек, и заранее ясно, что место у окна достанется не всем.

Всё это принадлежит Щ.И.Т.у.

Вы не знаете, что такое Щ.И.Т.? Ох, за это я мог бы вас как следует разукрасить… Но порой я не могу вспомнить даже имена своих голосов в голове, так что оставим это.

У нас есть имена?

Тс-с.

У Щ.И.Т. а было множество пафосных официальных названий, все и не упомнишь. Когда-то они считали себя высшим звеном международной организации по борьбе с преступностью, в девяностых стали директоратом стратегических, логистических и оперативных подразделений, потом превратились в интервенционную тактико-оперативную логистическую службу. Но, как говорила Гертруда Стайн, роза это роза это роза это роза.

Для меня они всегда были Щедрыми Изобретательными Тунеядцами. Но, пока они используют забавный слоган «Не отступай, с Щ.И.Т. ом вставай!» и платят мне наличными, мне плевать, как они себя называют.

Двигатели замирают, люки распахиваются, и наружу выпрыгивает лидер команды, чтобы оценить масштаб трагедии. Это симпатичная афроамериканка, жена, мать и настоящая машина для убийства. Машина в буквальном смысле – она робот. Кто-то заметит, что её искусственное тело могло бы быть и постройнее, но ей и так нравится. Она само совершенство – эталон разумного и эффективного руководителя. Пока не делает такое лицо, словно зашла в детскую, а там бардак.

Вдоволь позакатывав глаза, она принимает официальный вид и строго говорит в свою рацию:

– Оцепите это… это… эту лужу. Никого не впускать и не выпускать, кроме тех, кому нужна экстренная помощь, пока мы не обезвредим каждую каплю этой жижи.

Из гравилёта выскакивает команда агентов, облачённых в тёмные кевларовые костюмы и сбалансированных по национальному и половому признаку, и приступает к работе.

Я ещё несколько раз дёргаю головой. Раздаётся хлопок – и вуаля, у меня теперь есть свободное от Гума ухо. Я показываю главе отряда большой палец:

– Эгей, Престон! Я не отступал, с Щ.И.Т. ом вставал!

Она снова закатывает глаза:

– Привет, Уэйд.

Она меня так называет, потому что это и есть моё имя – Уэйд Уилсон, и мы с агентом Эмили Престон друзья. У меня их немного. Друзей, не имён.

Что до имён – честно говоря, не факт, что Уэйд Уилсон – моё настоящее имя. Из-за своего психического состояния я плохо помню жизнь до эксперимента. И во время его. И после. Как-то я встретил парня, который сказал, что настоящий Уэйд Уилсон – это он. Но, опять же, я мог всё это выдумать, или сам это сказал, когда крутился перед зеркалом и готовился к свиданию с Софи, или ещё что-нибудь.

Но вы, вы-то знаете, что я и так всё выдумал. Как вы можете отличить правду от вымысла, особенно без картинок? Картинки никогда не врут. Это с текстовыми пузырями стоит держать ухо востро.

Когда-то у меня был воздушный шарик. Кажется. Большой жёлтый шарик. Я аж подпрыгивал от волнения, сжимая его в своей детской ручонке, и тут папа сказал: «Уэйд (он называл меня по имени, поскольку был моим отцом, и, кажется, это свидетельствует в пользу того, что я и вправду Уэйд), не хочешь посмотреть, что будет, если отпустить верёвочку?»

И я…

О боже. Боже. Боже.

Это был шарик на верёвочке?

Или щенок на поводке?

Нет. Собаки у меня не было. Никогда. Насколько я помню. Единственная причина, по которой мне в детстве могла бы понадобиться собака, – произвести впечатление на Софи. Девчонки тащатся от всех этих миленьких зверушек.

Так или иначе, Престон – одна из трёх моих друзей. Да, кажется, трёх. За ними трудно уследить – то они умирают, то предают, то оказывается, что их вообще не существует и я всё это время тусил сам с собой. К слову, Престон-то как раз умирала – отсюда и механическое тело. Фактически Престон – живая модель: реконструкция человека, особое изобретение Щ.И.Т.а. Сокращённо – ЖМ. Выглядит она совсем как человек – про меня вот такого не скажешь.

Кроме Эми, есть ещё Слепая Эл, но она была моей пленницей или вроде того. И Боб, агент Гидры. Он был мои большим фанатом, но я пытался его убить, он тоже пытался меня убить, и вышла довольно мутная история. А потом… Слушайте, если правда хотите знать всю эту ерунду, можете почитать любой комикс с моим участием. Если только вы не из тех выпендрёжников, которые говорят: «Ой, я читаю только книги, я такой умный, ля-ля-ля, вы только посмотрите, какой я умный!»

В противном случае в следующий раз, когда я сломаю четвёртую стену[5], я обрушу её вам на голову. Не думайте, что я не могу выбраться из этих страниц и мило поболтать с вами о развитии пространственного мышления.

Да-да, ребята, я с вами говорю.

– Уэйд, с кем ты разговариваешь?

А? Что? Ни с кем!

О чёрт! Забыл тире в начале строчки.

– Ни с кем, Эми! Что такое?

Она идёт ко мне, нахмурившись.

– А, неважно. Не хочу ничего знать.

– Осторожно, не наступи в Гума.

Эмили смотрит под ноги, морщит нос и взмахом руки подзывает ещё двух агентов. Они подбегают, держа в руках что-то вроде навороченного пылесосного шланга с металлическим наконечником. Престон с важным видом показывает пальцем на лужу слизи, и агенты берутся за дело.

При нажатии на сенсорную панель мигают лампочки, раздаётся шум, и железный шнобель начинает всасывать гумомассу, как будто это сладкий вишнёвый сироп. Шланг с утробным звуком поглощает розовую дрянь, и она стекает в большой бак, установленный на одном из гравилётов. Бак действительно огромный – прямо как та штука, в которой Гомер Симпсон хранил навоз свина-паука по прозвищу Плоппер. Кстати, о словах на букву «П»: это приспособление просто поразительно придирчиво для пылесоса. Оно не всасывает ничего, кроме слизи.

Дождавшись, пока асфальт между нами расчистится настолько, чтобы на него можно было наступить без риска для ботинок, агент Престон подходит ко мне.

– Поранился?

– Даже не знаю, как тебе ответить.

– Сильнее обычного?

– Всегда готов, мэм! Не отступаю, с Щ.И.Т. ом… вставаю?

– Ну что ты заладил, а? Этот девиз никто не использует со времён шестидесятых. Даже неприлично.

Мне с трудом удаётся расслышать, что она говорит, и я бью себя по голове, чтобы прочистить второе ухо. Никакого эффекта. Теперь ещё и в правом ухе звенит, потому что я нехило себе врезал. Я даже собственные слова с трудом разбираю, не то что чьи-то ещё. Так что я ору:

– А ПОСЫЛАТЬ МЕНЯ ВОРОВАТЬ ЩЕНКОВ, КОТОРЫЕ ПРЕВРАЩАЮТСЯ В ГИГАНТСКИХ МОНСТРОВ, – ЭТО ПРИЛИЧНО?!

Эми шикает, как будто я громко пёрднул в церкви.

– Тихо ты! Люди уверены, что Щ.И.Т. прибыл сюда, только чтобы подчистить за тобой. Именно поэтому мы тебе и поручили эту работу.

Я снова стучу себя по уху.

– ЧТО ТЫ СКАЗАЛА, ЭМИ? КТО-ТО ЗАСТРЯЛ В ПЕЩЕРЕ, И МНЕ НАДО СПЕШИТЬ НА ПОМОЩЬ?

Она прищуривается и кивает агентам:

– Почистите его.

Те наставляют свой шнобель на меня и начинают возить туда-сюда – тык-тык здесь, вжик-вжик тут.

– АЙ! ОСТОРОЖНЕЕ ТАМ, НА МНЕ ФАМИЛЬНЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ!

– Всё до капли.

– Есть, мэм.

– ХА-ХА-ХА! ЩЕКОТНО! ЛАДНО, ПРЕСТОН, ХОРОШО! Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ! НЕ БУДУ!

Я выхватываю у них шланг и прижимаю наконечник к уху. С громким хлопком кусочек какой-то дряни выскакивает из моей драгоценной евстахиевой трубы и, прогремев вдоль шланга, падает на дно бака.

– Удар! Гол! – выкрикиваю я. Но рядом нет ни Софи, ни даже спортзала, и кричалка получается какой-то грустной. – Агент Престон, я с прискорбием вынужден сообщить: вероятно, мне высосали кусочек мозга. Внимание: если это был правый височно-теменной узел, мои моральные принципы рискуют пошатнуться. Если вы беременны или планируете, будьте со мной осторожны.

Эмили скрещивает руки на груди.

– Нет у тебя никаких моральных принципов. К тому же Смерч-9000 засасывает только биоматериал, подвергшийся воздействию нанокатализатора.

Я поднимаю свой славненький баллончик с распылителем:

– Мои комплименты шефу за самый крутецкий водяной пистолет на свете!

Нацеливаю баллончик на Эми:

– Пиф-паф!

Престон уворачивается. Остальные агенты, которых мне лень описывать, кидаются врассыпную.

– Дэдпул! Эта штука может превратить в жижу любое живое существо, включая тебя!

Я пару раз подбрасываю баллончик и возвращаю на пояс.

– Шучу. Я в курсе. Я же не дурак. Я читал инструкцию. Применять только при крайней необходимости.

Эмили обводит взглядом огромные ямы на асфальте, дома с осыпавшейся штукатуркой и поломанные машины.

– Кажется, ты упустил момент, когда она возникла, эта крайняя необходимость.

– Ну, надо же было убедиться, что Кип на самом деле опасен! – исцеляющий фактор медленно, но верно делает своё дело, и я встаю и потягиваюсь. – На этих поганых улицах вечно так. Гум был живой, Гум был голодный, Гум съел Бернардо, Гум остался жив, Гум нагулял аппетит и решил полакомиться первоклашками. Пора бы уже научиться хранить наш самый ценный ресурс – детей – под землёй!

Эми снова хмурится.

– Как ты сказал? Гум? С планеты Икс?

– Да, именно так я и сказал, целых пять раз. А что? Ты с ним знакома? – Я выгибаю спину и слышу отчётливый хруст – какая-то косточка то ли встала на место, то ли сломалась, и поделом, нечего торчать где не надо. – Вы встречались? А Шейн, твой муженёк, – он в курсе? Колись, подруга.

– Просто звучит как-то… знакомо. – Её электронные глаза, которые обычно не отличаются от настоящих, начинают испускать лучи, и в воздухе мелькают строчки данных. Смотрится это довольно дико, но природная вежливость заставляет меня промолчать.

Эмили сканирует информацию и хмуритея. Доступ к нужному файлу заблокирован.

– Да, мы знали, что кто-то создавал в лаборатории «Оружия Икс» суперхищника, который на стадии личинки выглядел как собака. Но понятия не имели, во что превратятся эти пёсики. Зачем их подкидывают в магазины под видом домашних зверушек – вот в чём загадка.

Я приподнимаю бровь, но, как я уже говорил, под маской этого не видно.

– В этом загадка? Мы так замотались, что нас нисколько не интересует, зачем кому-то выращивать монстра-людоеда, чьи личинки выглядят как щенки?

– Ладно, ладно, давай сойдёмся на том, что это более актуальная загадка. А то этих загадок столько, что нам обоим с головой хватит. – Проекция исчезает. – Если я ещё что-то раскопаю, дам тебе знать.

– А когда ты спишь, ты тоже так сигналишь? Шейн, похоже, из терпеливых.

– Ага. Но Джеффу нравится, когда я перед сном читаю ему голограммы.

Агенты на подсосе закончили своё дело, и Эмили жестом велит им вернуться в гравилёты.

– Одним щенком меньше, но их ещё полно, Уэйд. Если ещё какие-нибудь перевоплотятся, под угрозой окажутся сотни жизней. Тебе стоит с этим разобраться.

– Не проблема, амиго. – Я достаю планшет и пробегаюсь глазами по списку.

Мне казалось, что их меньше. Ничего себе списочек.

Даже с учётом того, что один уже готов.

И что, нам от каждого придётся огрести?

– М-м-м… Престон! Учитывая всё, что мы говорили об оперативном реагировании и всяком таком, может, я не буду дожидаться, пока они начнут учинять разгром? Ну, знаешь, побрызгаю их слегка, пока они ещё не переродились. Сэкономлю время и деньги.

Ох, вот это взгляд сейчас был!

– Нет, нельзя. Я же тебе говорила, мы взяли этот список из базы питомника. Личинки монстров тут соседствуют с обычными собаками. Мы понятия не имеем, где тут жуткие продукты биоинженерии, а где настоящие щенки.

– И поэтому…

Эмили широко раскрывает глаза:

– Уэйд! Я думала, ты любишь собак.

– Не люблю. Я это сказал только ради слогана на обложке. Чтобы у читателей был повод себя со мной ассоциировать. Я одинокий профи. Никогда не держал собак и не планирую. Кстати, в некоторых странах их считают деликатесом.

Её глаза распахиваются ещё шире. Не думал, что это возможно. Интересно, так только Живые Модели умеют?

Пока она не сломала свой глазорасширитель, я ставлю ногу на бетонную глыбу, опираюсь о колено и устремляю взгляд вдаль – теперь всё готово для небольшого монолога.

– Да, конечно, в детстве я был неравнодушен к Снупи, но, если бы я сейчас завёл питомца, всем бы от этого было только хуже. Только представь. Начинается всё вполне невинно: он бегает за мячиком, тычет мне в щёку холодным носом, облизывает меня шершавым языком. Но не успеешь и глазом моргнуть, как он уже спит у меня в ногах и испытывает ко мне безусловную любовь – круглосуточно, без перерыва на обед. Ты представляешь, что со мной будет?

Эми ухмыляется.

– Гм. Станешь счастливее? Слушай, хватит голову дурить. Я же тебя знаю. Ты ни за что не обидишь щенка. Разве не так?

Я завожу руки за спину, опускаю глаза и ковыряю носком асфальт.

– Не обижу. Ты права.

Она улыбается.

– Я так и думала.

– Но так было бы эффективнее.

Глаза снова распахиваются:

– Что ты сказал?

– Ничего.

– Ты же хочешь получить деньги за эту работу, верно?

– Да.

Эмили упирает руки в боки.

– Посмотри на меня. Сейчас же. Ты хочешь, чтобы я тебя уволила к чертям?

– Нет. Но я думал, тебе нравится, что я убиваю плохих парней.

– Мне в принципе не нравится, что ты кого-то убиваешь. И говори со мной как взрослый, а? Или кто ты там.

Я прокашливаюсь:

– А как насчёт того случая, когда я застрелил убийцу из Гидры, которого подослали к твоей семье?

– Это другое. Тогда ты спас нам жизнь. Но сейчас, пока эти щеночки не превратились в опасных тварей, о спасении жизней речи не идёт. И, может, перестанешь уже разговаривать со мной как с мамочкой? Хватит с меня и того, я что твой друг.

– Хорошо. Как мне заслужить прощение?

Она отмахивается от меня, словно от большой красно-чёрной мухи.

– Ну давай, проваливай, пока ко мне не вернулись остатки здравого смысла и я не отняла у тебя аэрозоль. Не забывай, ты получил эту работу только потому, что я всех уверила, будто ты не такой псих, каким кажешься. Не подведи меня.

Я тащусь прочь. Мысли скачут у меня в голове, словно теннисные мячики.

Ты не обидишь собаку.

Разве не так?

Помнится, кое-кто волновался, как в книжке будут смотреться все эти внутренние диалоги. Вердикт ещё не вынесен, но я начинаю задумываться, так ли уж они мне необходимы.

Стой.

Что?

Нет, ну ребятки, по правде, зачем вы нужны? В комиксах всё это было забавно, но даже там, по сути, вы делали три вещи.

1) Перекидывали мостик между фантазиями и объективной реальностью (ну или той, которую договорились таковой считать). Но я уже рассказывал, как мне приглючилась игра в баскетбол, – и никакие голоса не понадобились.

Да, но…

2) Разграничиваете то, что я говорю про себя, и то, что произношу вслух. Но у всей этой байды один рассказчик – это я, и вслух я произношу только то, что оформлено как диалог, – взять хотя бы болтовню с Престон.

И всё же…

3) Позволяете высказаться мои субличностям: Хорошему Уэйду и Плохому Уэйду, Безумному Уэйду и Чуть Менее Безумному Уэйду.

Вот! Вот оно.

С этим ты без нас не справишься.

Неправда. На самом деле у меня всего одна личность. Я знаю, что вы – это я. К тому же диагноз «диссоциативное расстройство идентичности» давно никому не ставят – так что утритесь, фанаты фильма «Сибилла». Сейчас психологи считают, что это скорее ролевая игра – просто пациент в неё заигрался.

Но разве нас ты не считаешь реальными?

Ой, да ладно вам. Если в лесу падает дерево, а рядом никого нет, слышен ли звук?

Да.

Неужели? Откуда ты знаешь, умник?

Оттуда же, откуда и ты знаешь, что в пустом лесу упало дерево, придурок.

Гм. Ох, ребята, не могу я на вас долго сердиться! Оставайтесь, так и быть!

Глава 4

ПРЕСТОН МОЖЕТ БЫТЬ СПОКОЙНА насчёт щеночков. Дело не во всякой там сентиментальной дребедени, просто у меня есть свои рамки. Да, я люблю убивать, в этом деле я виртуоз, но расправляюсь я только со всяким гнусным отребьем, которому туда и дорога. Конечно, я часто об этом думаю и разговариваю как суровый парень – надо же соответствовать образу. Но, когда доходит до дела, я не трону даже комодского варана с ботинком в ядовитой пасти, если не буду уверен, что внутри этого ботинка есть нога. А не то мне в зеркало будет стыдно смотреть.

Хотя в зеркало я и так не гляжусь – с моими-то гнойными язвами, спасибо раку. Одни носят маски, чтобы скрыть свою личность, другие – чтобы защитить близких. Я её натягиваю, чтобы у меня лицо не сползло с черепа.

Второе место в списке – «Мир мохнатых малюток» в Йонкерсе. Этот зоомагазин неосмотрительно обзавёлся восточноевропейской овчаркой, которая может оказаться кайдзю (так в Японии называют всяких странных тварей, если что). Название породы мне мало о чём говорит. Я понятия не имею, как выглядит восточноевропейская овчарка, и мне слишком лень это гуглить. Это как немецкая, только пушистая, что ли? Или серая и огромная?

Ладно, на месте разберусь.

Отправляюсь я туда не на машине и не на метро. У Щ.И.Т. а есть гравилёты, у Майкла Найта – КИТТ, у актёра-ковбоя Роя Роджерса был конь по имени Триггер (из которого он после смерти сделал чучело – а вы ещё говорите, что я странный). У меня есть телепорт, встроенный в мой чудесный стильненький пояс. Душа у меня поёт, в лицо бьёт свежий ветер, задница обтянута эластичными штанами – и я щёлкаю пятками, хлопаю по пряжке и говорю: «Бамс!»

Я говорю «Бамс!», потому что терпеть не могу звук «Бззз», который издаёт мой телепорт. Словно какой-то доставучий будильник. Моё прибытие, правда, он никаким звуком не сопровождает, так что я могу спокойно подкрадываться к людям. Но в этот раз при телепортации что-то внезапно вспыхивает – и никак не желает гаснуть.

Может, телепорт испортился при падении в первой главе? Да нет, с ним всё нормально. Проблема, как обычно, в реальности. Этот дурацкий слепящий свет излучает вывеска над «Миром мохнатых малюток».

Это не какой-то там маленький магазинчик, передающийся от отца к сыну, – это настоящий супермаркет. Вместо обычного набора всяких неодушевлённых товаров, в основном еды, здесь представлены самые разнообразные формы жизни – их выращивают, упаковывают и продают, чтобы они веселили и эмоционально поддерживали представителей доминирующего вида.

Это даже не супермаркет, а настоящий гипермаркет – он занимает почти весь торговый центр напротив ипподрома, в двух шагах от водохранилища Хиллвью.

Не думайте только, что у меня предчувствие или что-нибудь такое, но как было бы драматично, если бы с этим водоёмом что-нибудь случилось! Хиллвью снабжает питьевой водой миллионы манхэттенцев. Можете себе представить?

Русский драматург Антон Чехов однажды заметил примерно следующее: «Вычёркивайте всё, что не имеет отношения к истории. Если в первом акте на стене висит ружье, во втором или третьем оно обязательно должно выстрелить. Если из него не будут стрелять, не надо его туда вешать».

Но он умер, а я жив, и я призываю вас не делать никаких выводов из того факта, что я вооружён нанокатализатором, способным превратить любое живое существо в вязкую жижу, а рядом как раз находится водохранилище.

А как же ипподром? А он вообще ни при чём.

Ещё раз: ничего не произойдёт ни с лошадьми, ни с водохранилищем, ферштейн? Вся эта глава посвящена опасностям, которые поджидают меня в магазине, – и мне, Дэдпулу, человеку, который оказался в нужное время в нужном месте, пусть и не в нужном состоянии рассудка.

Одним прыжком я подскакиваю к автоматическим дверям супермаркета. Меня до сих пор ужасно прёт, когда двери открываются сами собой. Прямо магия какая-то! Они разъезжаются в стороны, и я попадаю в тот самый мир мохнатых малюток. В нос мне ударяет запах помёта. Ничего себе малютки, столько нагадить! Уши наполняют крики, визг и писк – и всё это исходит от детишек, которые клятвенно обещают родителям, что будут заботиться о своём новом ком угодно, пусть даже у них бардак в комнате, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

– Папа, можно мне собаку?

С одной стороны от меня стена пузырящихся аквариумов. С другой – пронзительно орущие птицы, которым плевать, что вы знаете, как убить пересмешника. Чуть дальше мыши и прочие грызуны вовсю предаются разврату на глазах у своих и человечьих отпрысков. Рядом с ними – хищные рептилии, которые наблюдают за смешными зверьками вроде хорьков и размышляют, долго ли их переваривать. А справа я вижу свою цель: целую кучу тявкающих щенят.

Зоомагазин – место, где всем есть чему поучиться. Дети, выросшие на полуфабрикатах, познают здесь жестокость пищевой цепи, взрослые – жестокость рыночной экономики, а выпускники колледжей – жестокость низкоквалифицированного труда.

Но я знаю кое-что, о чём им всем невдомёк: за мнимой идиллией клеток, опилок и пачек с кормом (20 % бесплатно!) скрывается бомба с часовым механизмом. В любой момент мир мохнатых малюток вместе со всеми его обитателями может разорвать на куски разъярённое чудище, до поры замаскированное под мягкую дружелюбную муфту.

Или нет. Может быть, это просто щенок овчарки.

Так что же мне предпринять? Кип переродился прямо у меня на глазах, но это могло быть счастливой случайностью. Насколько мне известно, превращение может занимать несколько дней и даже недель. Но список у меня длинный, и что-то внутри подсказывает: надо скорее разобраться с затаившимся ужасом, пока он не перестал таиться и не стал поистине ужасным. Может быть, это «что-то» – один из голосов в моей голове.

Не вздумай всё валить на меня.

Или на меня.

Гм. Кип переродился сразу после падения с большой высоты. Может, внезапный выброс адреналина запускает процесс.

Я думаю, мы имеем дело с неформальной логической ошибкой.

Post hoc, ergo propter hoc. На основании того, что одно событие произошло после другого, нельзя заключить, что оно произошло вследствие другого.

Получается, мне просто надо устроить небольшую заварушку и посмотреть, что из этого выйдет.

Катаны хороши, когда хочется не привлекать к себе внимания. Сейчас не такой случай. Я вскакиваю на прилавок, выхватываю пистолеты и начинаю палить в воздух.

Пиф-паф! Дзынь!

На меня сыплются куски штукатурки и дешёвой потолочной плитки. Покупатели визжат. Продавцы бросаются в укрытие. Золотые рыбки ныряют в подводные замки и носу не кажут наружу, и – что самое прекрасное – чёртовы птицы, наконец, затыкаются. Чтобы никто не подумал ничего дурного, я громко объявляю:

– Граждане, не волнуйтесь! Я меткий стрелок и никого не пораню! Я просто хочу разозлить монстра, чтобы он нам показался!

Пыдыщ-пыдыщ! Бабах!

Но разве они слушают? Разве они замечают, что я просто рисую узоры на стенах? Нет. Все в панике, в панике, в панике, все бегут, бегут, бегут. Чёрт побери, Шерлок Холмс целые слова на стене выбивал, а миссис Хадсон хоть бы моргнула! Никто меня не любит.

Пиу-пиу!

Ну хотя бы менеджер сохранил рассудок. Он, пригнувшись, подбегает ко мне, размахивая одной из тех алюминиевых штуковин, которыми достают товар с верхних полок.

– Хватит! Хватит!

Он замахивается на меня своей палкой, словно это бита. Я мог бы заметить, что, даже будь это бита, у неё было бы не очень-то много шансов против двух пушек. Вместо этого я смотрю на менеджера с восхищением.

– Нужны стальные яйца, чтобы подобраться к чуваку в маске, который устроил стрельбу в магазине. Я уважаю это, сэр.

Я продолжаю стрелять – но уже с чувством глубокого уважения.

Тра-та-та-та-та!

– Да ты маньяк! Прекрати!

– Сэр, детали я вам разгласить не могу, но боюсь, что вам и вашим посетителям может грозить опасность.

Он снова замахивается:

– Из-за тебя, чёртов псих!

Алюминиевая палка ломается о прилавок. Менеджер явно расстроен. Я мог бы ему сказать, что оружие из этих штуковин так себе, но меня никто не спрашивал. Чтобы он не распереживался, я продолжаю с ним беседовать.

– Сэр, я ищу восточноевропейскую овчарку, которую привезли сюда два дня назад, только – вот незадача – не знаю, как выглядят эти овчарки. Не могли бы вы их описать? Не обязательно использовать многословные конструкции, но я хотел бы вас попросить сделать описание как можно более выразительным.

Бух! Пух!

Лицо менеджера наливается краской:

– Овчарку?!

Он пытается схватить меня за ногу, но бедняге недостаёт роста – это, к слову, объясняет, откуда у него взялась та палка.

– Нет нужды повышать голос, сэр. Я делаю что могу.

На багровом лице выступают капли пота.

– Вы пришли в магазин и стали стрелять – просто так, без всякой цели!

– Может показаться, что у меня действительно нет цели, но, как говорил Оруэлл, «те, кто “отрекаются” от насилия, могут делать это только потому, что другие творят насилие за них».

Бдыщ-бдыщ! Бам!

– Идиот! Мы только что продали этого щенка!

Падада…

– Ох.

Ладно, патроны всё равно кончились. Я направляю дула вверх и извлекаю обоймы. Учитывая мой прокол, смотрится это вовсе не так круто, как я рассчитывал. К тому же одна из обойм отскакивает от головы менеджера и падает в клетку с хорьками.

– М-м-м… Как давно?

– Да где-то за минуту до того, как ты вошёл! Ты только посмотри, что ты натворил! Боже мой! Господи!

Я смущённо озираюсь. В стенах и в паре прилавков остались дыры, но из аквариумов треснул всего один. Я хочу сказать что-то об омлете, который нельзя приготовить, не разбив яиц, но тут мои уши улавливают знакомый звук – вой сирен.

– Сэр! Неужели вы вызвали полицию?

Крепко сложенный низкорослый менеджер меня не слушает. Он слишком занят – выводит последних оставшихся покупателей и сотрудников через заднюю дверь.

Я машу рукой:

– Храни вас бог, сэр! Храни вас бог!

И остаюсь один, наедине со своими мыслями, наедине с ускользающими воспоминаниями, несовершенными чувствами – и несколькими сотнями животных. Эй, это значит, что я вообще не один, да? Но кто здесь настоящие животные? Беспомощные создания, которых мы называем домашними питомцами? Люди, которые, уподобившись богам, торгуют их жизнями? Или чокнутый парень с двумя дымящимися пушками?

Парень с пушками.

Определённо.

Тут есть над чем подумать. Но сейчас, стоя в куче осыпавшейся штукатурки и наполнителя для кошачьих туалетов, как в огромном сером сугробе, я слышу кое-что ещё, помимо завывания сирен, – жалобный крик, пронзающий тьму:

– Помогите! Помогите! На помощь!

Где-то там невинная душа попала в беду. Где-то там рождается монстр.

И я чувствую, что должен идти на зов.

Глава 5

КАПИТАН АМЕРИКА – суперсолдат; герой Второй мировой; человек, который, несмотря на то что с момента его судьбоносной встречи с сывороткой, подарившей ему суперсилы, минули десятилетия, до сих пор помнит, каково это – быть слабым, и оттого по-настоящему осознаёт, что такое быть сильным.

Капитан Америка – Первый мститель, человек, настолько сроднившийся со звёздами и полосами, гордо украшающими его костюм, что даже самые близкие его друзья не всегда понимают, где кончаются высокопарные идеи и начинается настоящий человек из плоти и крови.

Капитан Америка – Чемпион Демократии, Страж Свободы, Телохранитель Билля о правах, человек вне времени, человек, застрявший в современном мире, который движется так стремительно, что временами кажется, будто он уже перерос те самые принципы, которые позволили ему достичь таких высот.

Капитан Америка – человек, о котором в этой книжке не будет больше ни слова.

Я вас обдурил. Если ты психопат – значит, можно никогда не извиняться. Кто успел, тот и съел, так-то, ребятки.

Но довольно.

Со стучащим сердцем, на пружинящих ногах и ______________ (с чем-то быстрее молнии), с обострёнными до предела рефлексами я устремляюсь к выходу из зоомагазина, подвергнутого децимации.

Именно так. Где-то десятую его часть я и разгромил.

Я рвусь вперёд, готовый рьяно ринуться на разборки с ревущим разъярённым монстром. Но знаете что? В безумном ритме нашей жизни иногда нужно остановиться и просто понюхать розу. Поэтому я приостанавливаюсь возле автоматических дверей и пару раз заставляю их открыться и закрыться. Нет, ну до чего же классно!

Эм-м-м… А монстр?

Да-да, я как раз об этом хотел сказать. Оказавшись на улице, я вновь слышу отчаянный крик: «На помощь! На помощь! Помогите!»

Я смотрю налево, смотрю направо, смотрю назад. Заглядываю себе под ноги. Ничего. По крайней мере, ничего такого, до чего хотелось бы дотрагиваться. Не вините меня. Люди паршиво ориентируются по звуку. Именно поэтому басовая колонка всегда только одна – почти никто не может разобрать, откуда исходит низкочастотный звук.

– Помогите! Спасите! На помощь!

Хм. Может ли этот крик раздаваться изнутри?

Не-а.

Тут ничего нет.

Исчерпав все варианты, я смотрю в единственном оставшемся направлении – наверх. И что бы вы думали? Вот мой крикун! Гм. Смотреть тут особо не на что. Может быть, это папа, который купил щенка овчарки, чтобы сделать детишкам сюрприз, или одинокий бизнесмен, который хочет, чтобы вечером после работы дома его кто-то ждал. Я могу дать вам информацию о его возрасте, весе, росте и цвете волос, ввернуть какую-нибудь сочную метафору (лицо, кислое, словно выжатый грейпфрут) – но, скажу вам честно, это очень скучный тип. Я бы тогда лучше вернулся назад и описал тех агентов Щ.И.Т.а. И реплики у него тоже совершенно беспомощные:

– Помогите! Помогите! Помогите!

Никакого намёка на характер, никакой информации, которая могла бы продвинуть вперёд сюжет. Никаких тебе «Меня похитили!», или «Мой новый щенок превратился в огромное чудовище, и у меня есть основания полагать, что это не к добру!», или «А-а-а! Мир перевернулся! Тот, кого я раньше держал в руках, теперь сам меня держит!».

С другой стороны, существо, которое держит его на весу, – на нём стоит остановиться поподробнее. О, о! Кто-нибудь, дайте мне мой шёлковый веер, тот, который с чёрными блёстками, не то я лишусь чувств!

Хлопая крыльями, куда более внушительными, чем у Гума, монстр кружит метрах в двадцати над Центральной авеню, сжимая истошно орущего болвана в своих… интересно, можно ли назвать это руками? В целом это существо больше всего похоже на большой старый дом из серого камня – но домом его назвать нельзя, потому что дома вроде как не летают. Может, эта штука прилетела с Парада воздушных шаров на День благодарения? He-а. До праздника ещё далеко, да и зачем кому-то делать серый воздушный шар?

С колотящимся сердцем я взбираюсь на припаркованный поблизости фургон, чтобы лучше всё разглядеть. На поверхности серой каменной громады проступают угловатые контуры тела, как лица президентов на скале Рашмор. А крылья? Ох, мама! Они широченные, словно у исполинской летучей мыши. И довольно стильные – их острые кончики идеально сочетаются с заострёнными ушами по обеим сторонам типичной гоблинской рожи. Может показаться, что тому, кто похож на кусок гранита, одежда не нужна, но монстр натянул шорты – такие же серые и бугристые, как и его шкура, скрывающие органы, которых, может, у него и вовсе нет.

В отличие от Гума, этот парень как две капли воды похож на… как там называются те скульптуры, которые сидят на карнизах и служат водостоками? Святой Роман ещё с такой сражался в седьмом веке. И мультсериал про них был. Вертится же на языке…

– Пусть мир узрит могущество Горголлы из племени Живых Горгулий!

Я щёлкаю пальцами.

– Горгулья, точно! Спасибо! Но… Горголла? Слушай, чувак, звучит как название сыра.

То ли монстр меня игнорирует, то ли он слишком высоко и ничего не слышит. Не беда. Я ведь сама ловкость. Точно рассчитанный прыжок на пожарную лестницу, вверх по перекладинам, ещё прыжок, сальто в воздухе, приземление с кувырком – и вот я уже бегу по крыше зоомагазина, на одном уровне с машущим крыльями монстром.

– На помощь! На помощь! Спасите! – вопит беспомощная жертва.

Да, да, как скажешь. Уже звоню во все газеты.

Я прыгаю с крыши и приземляюсь на здание соседнего кинотеатра. Оно пока не достроено – и, скажу я вам, бардак тут изрядный. Я попусту теряю время, петляя между открытыми ящиками, обломками вентиляционных труб и прочим хламом. В первоначальном варианте этой главы я даже наступал на грабли, которые били меня по лбу, но все согласились, что это слишком нелепо. Конечно же, здесь есть жёлоб для строительного мусора, но разве кто-то им пользуется? Как бы не так.

– Эй, Гарги! Теперь ты меня слышишь?

Он даже не смотрит в мою сторону. Я швыряю ему в нос кирпич, и тогда он скашивает на меня глаза и поправляет:

– Я Горголла! И я голодный!

Что бы вы думали? Он действительно меня игнорировал. Видимо, я его обидел. Пока у него в руках крикун, я не могу воспользоваться спреем, так что я предпочитаю сыграть на его слабостях.

– Эгей, Га-га-о-ля-ля! Сердишься, когда ничтожные людишки коверкают твоё имя? Хочешь излучать силу, я понимаю. Но если ты и вправду желаешь, чтобы мир, как ты сказал, узрел твоё могущество, тогда я спрошу: как Живая Горгулья вроде тебя дошла до того, чтобы схватить этого мистера Монотонистера, который всё время твердит одно и то же? Что это о тебе говорит? Нас всех, хотим мы этого или нет, судят по нашим жертвам, разве не так?

Монстр приподнимает крикуна и глядит на него.

– На помощь! Помогите! На помощь!

Судя по выражению лица, горгул со мной согласен.

– На твоём месте я бы поднял ставки. Взял бы в плен кого-нибудь более заметного, кого-то, кто сумел бы приковать внимание всего мира. Кого-то… – я выпячиваю грудь, готовый сказать «вроде меня», но, не успеваю я закончить фразу, план срабатывает. Монстр бросает крикуна.

Ты просто молодец!

И настоящий умник!

Я уже сказал, вы можете остаться. Не надо подлизываться.

Так или иначе, Горгонзола улетает искать кого-нибудь более заметного, а мне приходится оставить его на десерт и сосредоточиться на пострадавшем.

Который падает с криком «На помощь! На помощь! На помощь!».

Эх. Я, конечно, не какой-нибудь там супер-пупер-герой, который из кожи вон лезет, чтобы спасти всякого неудачника, готового встретиться с асфальтом, – но этот парень до сих пор верещал бы в когтях у Горгорота и был бы в целости и сохранности, если бы я держал рот на замке. Раз это мой косяк, надо что-то предпринять.

Поскольку лучше всего я умею целиться и стрелять, я пару раз палю в жёлоб для мусора. Крепления слетают, и жёлоб услужливо ловит болвана на середине слова «Помогите». Теперь он проживёт остаток своей дурацкой жизни в относительной безопасности.

Потому что… ну-ка…

Ты молодец!

Всё правильно сделал!

Всё как по маслу. Не пострадал ни один волосок у него на…

Гм, а может, и пострадал. Удар оказался слишком резким, и теперь парень катится по земле, словно тряпичная кукла – или, точнее говоря, словно безвольный труп. Мне всё-таки кажется, что он жив, но издалека не разберёшь – он ведь перестал твердить «Помогите!».

Вот чёрт! Придётся проверить.

Зря я это затеял. Как только я шлёпаюсь в мусорный бак, болван подскакивает, обнимает меня и утыкается головой мне в плечо. И что же говорит этот парень, только что вернувшийся с того света?

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Надо же, как изобретательно.

Я отпихиваю его не заслуживающие описания руки.

– Серьёзно? Больше тебе нечего сказать? Даже благодаришь ты уныло! Знаешь что, убирайся отсюда! Живее! И упаси тебя бог придумать что-нибудь оригинальное, потому что это только подчеркнёт все глубины твоей ничтожности!

Парень отступает, подняв руки, как будто перед ним грабитель.

– Ладно, ладно, ладно!

– Чёрт побери, ты даже голодному монстру надоел!

К слову, о монстрах – малыш Горголла близко к сердцу принял мой совет о новой жертве. Помните тот ипподром? Тот самый, который, как я уверял, не имеет отношения к истории? Оказывается, ещё как имеет.

– Горголла голодный!

Если голод стучится в дверь, кто я такой, чтобы делать вид, будто меня нет дома? Да, может быть, это не голод, а просто страховой агент, но откуда мне знать? Нет, леди и джентльмены, говорю вам: когда за дверью голод, я не сижу на диване – я радостно бегу на стук.

Кхе-кхе. Йонкерскому ипподрому уже сто лет, и он расположен на территории легендарного Мирового Казино. Довольно комиксовое название – и оно отлично подходит для места, похожего на свалившийся с неба кусок Лас-Вегаса. Огни всех цветов радуги, азартные игры на любой вкус, шикарные рестораны и стэндап-вечеринки в Манхэттенском духе прилагаются. Но внимание нашей горгульи привлекает вычурный навес над входом.

Разноцветные огни составляют приятный контраст с Его Серейшеством (жаль, вы этого не видите!), но я прямо слышу, как он причмокивает губами, осознав, что скрывается за этим навесом. Монстр несётся к беговым дорожкам – быстрее, чем улепётывает бойфренд гувернантки, когда слышит, как тормозит машина хозяев дома.

Что же его так привлекло? Видимо, скачки в упряжке – они уже начались.

Скачки в упряжке?

Это что-то из «Пятидесяти оттенков серого»?

Вы можете на минутку включить фильтр пошлости? Скачки в упряжке – это как гонки на колесницах в «Бен Гуре», только возница сидит, а не стоит. Для Горголлы это обед на колёсиках.

Не обращая внимания на мелочи вроде входных билетов и охранников, я устремляюсь к дорожкам. И успеваю как раз к тому моменту, когда восемь горячих скакунов выходят на финишную прямую.

Ох, что это за скачки! Впереди несутся две лошади, то и дело обгоняя друг друга. Вот Быстроногий Бекон вырывается вперед! А теперь его обходит Папин Портфель! Погодите-ка – фаворит скачек Сладкая Кукурузка набирает скорость! Она идёт ноздря в ноздрю с Папиным Портфелем! До финиша считаные секунды, ребята. Или нет?..

Вы только представьте себе: Живая Горгулья несётся вслед за лошадьми, раскинув крылья и поднимая клубы пыли. Жокеи и лошади как по команде оборачиваются (не врут, не врут про ментальную связь между конём и возницей!) и видят пятьдесят оттенков серого, которые уже почти наступают им на копыта!

Лошади пересекают финишную прямую и мчатся дальше. Скачки продолжаются!

А толпа просто обезумела! Не в том смысле, в каком вы подумали. Я полагал, что они, ну, знаете, разбегутся при виде монстра. Ничего подобного. То ли они с ним заодно, то ли так привыкли к спецэффектам, что думают, будто это часть шоу.

Они хлопают в ладоши и подбадривают своих фаворитов.

Разве их можно винить? Вы только посмотрите, как несутся эти коняшки! Мчатся сломя голову, словно пытаются убежать от смерти, – и это действительно так! Даже последний аутсайдер, Булка с Маслом, выкладывается на всю катушку Мистер Пятьдесят оттенков взял хороший старт, но теперь вынужден махать крыльями, как ошалевший, чтобы не отставать!

Хотя нет. Похоже, Гарги просто берег силы! Он настигает Булку Та поддаёт ходу Проходит поворот. Кажется, что Булка смогла оторваться, но…

Ох!

Слишком медленно.

Пятьдесят оттенков хватает её, запихивает в рот и съедает.

Масло падает вниз.

Признайтесь, вы ведь ждали чего-то подобного?

К счастью для жокея, Булки хватает больше чем на один зуб. Брошенная повозка разваливается на части, но паренёк резво вскакивает, как будто у него муравьи в штанах, и удирает со всех ног, прежде чем Пятьдесят оттенков закончит обед.

Я думал, что Горголлу в первую очередь интересовала демонстрация могущества, но, похоже, у всех этих монстров слабость к свежей плоти. Может, из-за мутации у них неустойчивый обмен веществ. Хотя стремление к мировому господству тоже не говорит об устойчивости.

Таким образом, если я не ошибаюсь в своей интерпретации происходящих событий, мы дошли до той стадии, когда совесть не просто позволяет мне прикончить эту статую – она практически этого требует.

Отлично, совесть, как скажешь!

Я распихиваю оцепеневших зрителей и пробираюсь ближе к дорожке, сжимая в руке баллончик. В общей суматохе довольно трудно прицелиться. Но после дюжины наклонов и приседаний мне это удаётся. Одно быстрое нажатие – и Гугл, этот неудачливый поисковик, превратится в большую мокрую лужу.

Слишком просто звучит, да? Ну само собой. Всегда есть какое-то «но» или «вдруг». Сейчас, например, только я собираюсь погеройствовать, как некий любитель скачек подходит и хватает меня своей огромной ручищей. Когда я говорю «огромная», это не значит «мускулистая» – это значит «жирная». Передо мной стоит настоящая Годзилла. Понятия не имею, как ему удалось впихнуть эту гору жира в рубашку и тем более в куртку. И, чтобы ещё сильнее подчеркнуть сходство со свиньёй, на голове и на лице у него топорщится колючая щетина.

Не подумайте, будто я нетолерантен к толстякам. Этот парень носит свой жир с достоинством. Может даже, он ему зачем-то нужен. Но этот выходец с острова доктора Моро, благоухающий гелем для душа, хватает меня за руку и спрашивает:

– Ты что делаешь?

Что я делаю? Я сделал в своей жизни множество вещей, которые и вправду нуждались в объяснении, но попытка спасти горстку людей от разъяренного исполина в эту категорию точно не входит. Я настолько ошеломлён, что вместо остроумной отмазки указываю на горгулью, словно в этом есть необходимость, и выдаю всю правду.

– Я хочу остановить этого монстра и спасти лошадей.

Годзилла качает головой.

– Готов спорить, что Папин Портфель, на которого я ставил, пройдёт ещё три круга, прежде чем эта тварь его настигнет. Пусть они финишируют!

Какая-то злющая очкастая жердь с модной укладкой, услышав нас разговор, трясёт тощим кулаком:

– Да! Пусть финишируют!

Вскоре я уже окружён толпой, в которой кажусь себе самым нормальным – это я-то! Не знаю, кто передо мной – профессиональные букмекеры, подсевшие на скачки игроманы или просто туристы, которые любят поорать. Ко мне со всех сторон тянутся руки, как в «Ночи живых дельцов». И все вокруг сердито кричат:

– Пусть финишируют! Пусть финишируют!

Это же глюки, правда? Как в тот раз, с баскетболом и Софи?

Нет.

Не думаю.

Если я оказался оплотом здравого смысла – дело труба.

– Слушайте, я понимаю, сопутствующий урон и всё такое, – но бог с ними, с бедными лошадками, жокеев вам тоже не жалко?

Они замолкают, уставившись перед собой. Может быть, я достучался до них, пробил брешь в их душевной коросте, дал им вербальную затрещину. Вот только смотрят они не на меня, а на дорожку. Они притихли и наблюдают, как очередная лошадь превращается в конину. Надеюсь, Сладкая Кукурузка оправдала своё имя.

Неудачники оплакивают свои деньги. Все остальные, включая Годзиллу и Очкастую Злюку, продолжают подбадривать криками пока ещё живых лошадей.

Вы уверены, что это не глюки?

Мы знаем не больше тебя.

Что ж, время запачкать руки. Другими словами, я открываю стрельбу. (Нет, не по кому-то конкретному, но громкие выстрелы всегда помогают лучше донести мысль.)

– Всем очистить генофонд!

Почти все бегут врассыпную – хорошие, годные приматы, с инстинктом самосохранения у них всё в порядке. Но к Годзилле это не относится. Он по-прежнему следит за скачками. Вот чёрт! У этого парня явно не все дома.

Кстати, откуда вообще взялось такое выражение? Может, у этого жирдяя дома сидит целое семейство – жена, дети и, чем чёрт не шутит, щенки, и все ждут, когда он притащит домой со скачек охапку денег.

Так или иначе, Годзилла – глаза выпучены, пухлые кулаки сжимают билеты – не двигается с места. Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт – но я всё-таки решаю взгромоздиться на Годзиллу и, добравшись до вершины, даю ему пинка. Это наконец приводит его в чувство.

– Беги-беги! – кричу я ему вслед. – Это полезно!

Я перепрыгиваю через ограждение и приземляюсь на центральную дорожку. Папин Портфель проносится мимо, и теперь меня отделяют от Горбатого Горлопана только клубы пыли. Он приближается, раскинув крылья, едва не касаясь руками земли.

– Когда земляне узрят мою мощь, я легко их порабощу!

Живая Горгулья как она есть – умом и сообразительностью не отличается.

– Слушай, Гуля, у тебя изо рта торчит кусок коня, но я не об этом – чего ты так привязался к этому рабству? С экономической точки зрения рыночная модель с развитым средним классом намного выгоднее и порождает куда больше потребителей.

Ай, он всё равно не слушает. Он заметил, как все те люди, которые только что на него пялились, теперь ломанулись к выходу.

Монстр делает крутой вираж и устремляется за ними.

– Люди! Узрите мою мощь!

В его голосе я слышу грусть.

Оценив иронию момента, я кричу и улюлюкаю.

– Бегите, болваны, бегите!

И гонка начинается! Я на секунду останавливаюсь, чтобы сделать ставки, и спешу к месту событий. Вы только посмотрите, как они бегут! Мчатся во весь опор, словно от этого зависит их жизнь! Даже Годзилла выкладывается на полную! А вот и Очкастая Злюка – она несётся, сметая всех на своём пути, обрекая их на верную гибель, чтобы только выторговать ещё несколько драгоценных секунд своей никчёмной жизни.

Годзилла пытается вырваться вперёд, но Очкастая Злюка сшибает его и перепрыгивает, не моргнув глазом! Решив, что перед ним та самая желанная цель, Пятьдесят оттенков прибавляет ходу. Но, божечки мои, она наддаёт ещё сильнее! Очкастая Злюка мчится впереди всех. Она уже в двух шагах от своего внедорожника! Она выхватывает брелок с ключами! Кажется, будто она смогла оторваться, но…

Ох!

Пятьдесят Оттенков почти успевает схватить её, но она ныряет под внедорожник! Какой поворот! И это ещё не конец. Монстр хватает злосчастную машину и поднимает в воздух. Очкастая Злюка пытается уползти, но отступать некуда!

Так-так-так. Я не могу этого допустить, да? А может, всё-таки могу? Ну пожа-а-алуйста!

Нет.

Не можешь.

Ой, ну ладно, ладно. Вы в курсе, что всё больше напоминаете Престон?

Я подбегаю ко всей этой свалке и взбираюсь на светофор. Один изящный прыжок – и я уже на широкой спине Леди Гарги. Я хватаюсь за его каменный загривок и всаживаю катану в тугую разбухшую плоть.

– Узрел мою мощь, Гарги?

Уязвлённый (во всех смыслах), он ревёт и пытается меня скинуть. Я скачу на нём, словно на механическом быке – на огромном сером механическом быке. Ну разве я не красавчик, а? Я вскидываю руку и кричу:

– Их-ха!

Никогда не стоит недооценивать того, на ком скачешь верхом. Сразу после моего крика монстр наклоняет голову, и я устремляюсь вниз, словно вода изо рта у горгульи. Я приземляюсь на новенькую «Тойоту Приус». К счастью для меня, эти гибридные авто довольно мягкие. Машина с хрустом принимает на себя большую часть удара.

Живая Горгуша в ярости. Настолько, что временно меняет приоритеты. Теперь основная задача монстра – не столько продемонстрировать свою мощь, сколько убить меня. Он устремляется ко мне, но у меня в руке баллончик, и я, вне всякого сомнения, нахожусь достаточно близко, чтобы его применить. Я держу палец на распылителе и готов в любую секунду завершить эти скачки. Но (всегда есть какое-то «но») Гарги это не нравится. Почуяв опасность, он расправляет огромные крылья и взмахивает ими.

Вууух!

Мои аэродинамические свойства оставляют желать лучшего, так что я слетаю с машины и падаю на землю. То же можно сказать и об аэродинамических свойствах баллончика – но он намного легче и поэтому взмывает в воздух, словно обрывок бумаги, подхваченный смерчем. И как вы думаете, куда же летит эта смертельно опасная баночка?

Помните водохранилище, о котором я упоминал? То самое, которое поставляет миллионам людей чистую воду? Я ещё божился, что оно не имеет никакого отношения к событиям этой главы, равно как и лошади с ипподрома.

Да, баллончик летит именно туда.

Похоже, Чехов был прав, хоть он и умер.

Глава 6

ЦАРИЦА ГОРГО так и горит желанием стереть меня в порошок, но огромные летающие монстры довольно неповоротливы, поэтому у меня есть в запасе несколько секунд. Я вскакиваю на ноги (слово «встаю» здесь будет неуместно) и перепрыгиваю с машины на машину, как заправский паркурщик.

Я устремляюсь туда, где сверкает гладь водохранилища, и вижу в воздухе баллончик – он летит, блестя на солнце. Я слежу за ним взглядом, пока он не скрывается за какими-то дурацкими соснами.

То ли он запутался в ветках (и это, пожалуй, лучший вариант), то ли приземлился на дорогу (тоже неплохо), то ли упал в водохранилище – а вот это уже никуда не годится. Ну, конечно, если вам почему-то дороги люди.

Как оптимист, я сперва бегу к соснам. Густые ветки застят свет. Я ползаю на коленках, словно близорукий, обронивший линзу, и тут Гоголь-моголь решает проблему со светом – он пролетает сквозь деревья, по пути выдирая их с корнем. Теперь я вижу: среди спутанных корней и комков грязи блестит целая куча всякого добра.

– Горголла устроит тебе децимацию!

Не время для споров об уместном употреблении слов. Я перебираю сокровища. Пивная банка. Пивная банка. Банка из-под газировки. Обёртка от жвачки. Баллончик с нанокатализатором. Пивная банка. Пивная банка. Пивная бутылка. О, да тут был эстет! Туринская плащаница? Что она здесь делает? Пивная банка. Этикетка от пивной бутылки. Стойте! Погодите! Что там было пятым в списке?

Меня накрывает тенью Горголлы. Я хватаю блестящий металлический цилиндр, перекатываюсь на спину, прицеливаюсь в Его Камнейшество, надавливаю на распылитель и…

…чуть не остаюсь без пальца.

Проклятье. Это была пивная банка.

– Узри мою мощь!

Да где эта штука, чёрт возьми?!.. Я оборачиваюсь. О, вот же он! Есть. Но помните совет про то, что надо подставлять другую щёку? Не всегда работает. Когда я возвращаюсь в прежнее положение, чтобы наконец пшикнуть аэрозолем, мне отвешивает пощёчину огромная серая лапища.

Тумаки и затрещины – часть моей работы, но это был действительно смачный удар! Ещё не успев ощутить боль, я уже взлетаю в воздух. Я вижу мигающие огоньки – ну, знаете, такое бывает, если закрыть глаза и смотреть изнутри на веки. У меня они ярко-вишнёвые. Горголла разглагольствует о том, что захватит нашу жалкую расу, как только чуть-чуть перекусит, но его голос звучит приглушённо, как будто издалека, а в ушах у меня свистит ветер.

Когда зрение наконец возвращается, я вижу милые кирпичные домики – возле одного из них мне сейчас предстоит приземлиться. Славные хатки. В паре дворов даже вырыты бассейны. Правда, не в том, куда я падаю. В этом есть только теплица.

БАМС!

Была теплица, точнее говоря. Осколки стекла и глиняных горшков почти не доставляют мне беспокойства, но вот боль от удара, наконец, меня настигает.

Ох ты ж блин, как неприятно!

Настигает меня не только боль. Торги срезает дорогу через дом. Всё что после этого остаётся от дома, – дымящаяся куча кирпичей, извёстки, обломков дерева и потрескивающей электроники. Хорошо, что внутри никого не было.

Я готов к встрече. Пока монстр протирает глаза, в которые набились крошки дома, я подбегаю нему с клинками наготове. И всаживаю обоих моих красавчиков в его каменное брюхо – так глубоко, что они едва не уходят туда вместе с руками.

В награду за труды я получаю удивлённый возглас «Ай!».

Я хочу ещё раз ударить его, уже сильнее, но сначала надо вытащить катаны. Пока я, упираясь ему в пузо, тяну за рукояти, он снова пытается меня стукнуть. Однако я заранее это замечаю и принимаю такое положение, чтобы его мощный удар (бабах!) отправил меня прямо туда, откуда я прилетел: к поваленным деревьям, где приземлился нанокатализатор (уииии!).

Нет, правда. Я всё так и задумал.

Ну конечно же.

Как скажешь.

Хитрожопые подлизы! Конечно, посадка была не шибко мягкой, но разве я добрался бы до нанокатализатора на своих двоих, заставив Живого Громилу недоумевать, куда это я подевался? А, а?

Иногда мне хочется вытащить вас обоих наружу и отшлёпать.

Поверь, тут, внутри, тоже хватает самобичевания.

И скачек в уздечке!

Я бегу за баллончиком. Горголла уже протёр глаза, решил, что на сегодня налетался, и сокращает расстояние между нами одним прыжком, словно Халк. Надо отдать должное его меткости. Одна нога приземляется слева от меня, другая – справа. Даже не хочу говорить, что я вижу, когда поднимаю глаза.

Ладно, скажу. Я вижу камни. Сплошные камни.

Монстр хлопает крыльями, и поднявшийся ветер снова сносит чёртов баллончик в сторону водохранилища! Деревьев, которые могли бы стать ему преградой, больше нет, и он летит себе и летит.

Иногда просто невозможно сохранить воду чистой, как ни старайся.

К счастью, водохранилище наискось пересекает пешеходная дорожка. Я знаю, знаю, это уже слишком, но она правда там есть, клянусь! Можете по гугл-картам проверить. Баллончик отскакивает от ограждения и катится по асфальту.

Никогда не поворачивайтесь спиной к Живой Горгулье. С победоносным криком «Узри мою мощь!» Горголла хватает меня и взлетает в небо. Вот наконец мы и остались вдвоём. Над нами только звёзды, под нами – огни Йонкерса. Я смотрю вниз, пытаясь разглядеть, как там баллончик, но мой спутник поднимается всё выше и выше. Становится холодно. Кажется, Горголла держит путь на Луну.

Он же не может туда улететь, правда?

Почему нет? Картман и его друзья однажды построили лестницу в небо.

Надо немедленно добраться до аэрозоля. Да, я понимаю, как это звучит! Я яростно колочу монстра – ух, просто зверски! Камни так и летят. Я отбиваю на толстой шкуре бойкий ритм – любой чечёточник обзавидуется.

Горголла кривится и приподнимает меня, так что мы оказываемся лицом к лицу.

– Я тебя уничтожу!

Я поднимаю большой палец.

– Вот это другое дело! Не так уж трудно подобрать нужный глагол, если постараться, да? Но, э… как именно ты собираешься меня уничтожить? Раздавишь? Ничего не выйдет. Изобьёшь? Ты уже пытался.

Он хмурится. Я буквально слышу, как его каменный лоб собирается в складки. Похоже, Горголла озадачен.

– Съешь меня? – спрашиваю я, совсем осмелев.

Ой-ой. Болтливый наёмник никогда не умел вовремя заткнуться. Горголла выпучивает глаза и всасывает мою руку, словно макаронину.

– Эй, я же пошутил!

Я выдёргиваю руку, но недостаточно быстро. Каменные зубы смыкаются у меня на запястье. Рука высвобождается, но хруст, который она при этой издаёт, мне совсем не нравится. И верно: я тарашусь на кровавый огрызок.

– Ты мне руку откусил! Да что с тобой такое? Выплюнь! Выплюнь немедленно!

Увы, я не могу шлёпнуть монстра свёрнутой газеткой, но я смотрю на него как можно строже.

Он сглатывает и облизывает губы.

– Ты съел её? Съел мою руку? Ох, ты об этом пожалеешь!

Двумя катанами теперь не помашешь, но одной – запросто. Быстрее, чем сверчок Джимини успел бы загадать желание, я вонзаю её в каменное основание правого крыла.

– А это тебе по зубам?

Следующий за этим вопль меня вполне удовлетворяет. Особенно я радуюсь, когда монстр, корчась от боли, отпускает меня. Я всем своим весом повисаю на катане, и лезвие разрезает крыло до конца.

Уцепившись ногами за плечо монстра, я наблюдаю, как крыло падает всё ниже и ниже, вращаясь, словно кленовое семечко, только очень большое и серое.

Горгулья хватается за рану.

– Глупый земной мужик! Мы же оба упадём!

В его словах есть смысл, но я предпочёл бы менее сексистское определение «землянин». Правда, стоит отметить, что мы довольно быстро приближаемся к моей родной старушке-планете.

– Ладно, я признаю, что не учёл всех деталей, но слушай, чувак, ты сожрал мою чёртову руку!

Звёзды кружатся над нами, сохраняя вселенское спокойствие. Огромный горгул, менее спокойный, но тоже кружащийся, пытается скинуть меня со спины. Я начинаю ценить то место между лопаток, которое никогда не удаётся толком почесать. Рукой приходится держаться, но ноги у меня свободны – пинайся сколько влезет. Я возвращаю катану в ножны, крепко сжимаю его острое ухо и даю волю своим крепким пяточкам: бам, бам, бам!

Горголле не больно, но мои пинки ужасно его бесят. Настолько, что он выкрикивает:

– Хватит! Хватит!

Бам, бам, бам!

Он пытается отплатить мне той же монетой, но Живой Горилле не хватает гибкости, чтобы меня достать. Я пытаюсь оказаться сверху, чтобы приземлиться на него; он пытается оказаться сверху, чтобы приземлиться на меня. И вот мы летим и летим, постепенно набирая равновесную скорость, о которой я уже рассказывал (читайте внимательнее, в конце будет тест!), сплетясь в безумном, бесшабашном танце. Но, как сказал Томми Смотерс (или Джон Леннон, или Аллен Сондерс), жизнь – это то, что с нами происходит, пока мы строим планы.

Отрезанное крыло отрастает обратно. Оно похоже на распускающийся цветок или на зёрнышко попкорна в микроволновке, снятые в режиме слоу-мо. Когда процесс завершается, горгулья расправляет оба крыла и делает головокружительную мёртвую петлю, замедляя наше падение.

Я держусь за него тремя целыми конечностями – и снова чувствую себя подавленным. Моя рука отрастёт только через несколько часов. Почему он регенерирует быстрее? Почему? Почему?

О, милый.

Всегда кто-то будет хуже тебя, а кто-то лучше.

Нет! Я тоже особенный! Я тоже! Софи, посмотри на меня! Посмотри! Я заведу собаку, клянусь!

Чтобы та галлюцинация про бейсбол не вернулась, я сосредотачиваюсь на своей культяпке. Я рычу и напрягаю все силы.

– Ну же, рука! Давай! Ты сможешь! Ух-х-х! Расти, чтоб тебя, расти!

Я добиваюсь только того, что из порванной артерии начинает хлестать кровь. Она бьёт мне прямо в нос, добавляя к физическому ущербу ещё и моральный. Монстр, эдакий злодей, смеётся надо мной.

– Если это всё, на что ты способен, завоевать Землю будет очень просто!

Я прячу окровавленный огрызок за спину.

– Хватит на меня пялиться! Я тебе ещё покажу!

На дорожке под нами катается туда-сюда смерть в маленьком баллончике. Медленно, но верно, как свинья из Angry Birds, она подкатывается всё ближе к воде. Ближе, ещё ближе, ещё чуть-чуть и…

Глава 7

ВАС ТОЖЕ бесят книги с короткими главами вроде этой, да?

Глава 8

СЕРЫЙ МОНСТР – огромный.

Баллончик с нанокатализатором – маленький.

Но кому какое дело до размера палочки, если она волшебная?

Его Камнейшество заполняет собой моё поле зрения. Прямо сейчас моя рука, моя любимая рука (прости, левая, но это правда) растворяется в желудочном соке Горголлы – или в других веществах, которые выделяет его нутро. Я в самом центре королевской битвы – бум, бах, бдыщ…

– Узри мою мощь!

– Сам узри!

Но маленькая баночка далеко внизу, крошечная, малипусенькая, кривая, помятая, но всё ещё достаточно круглая, чтобы катиться – эта баночка затмевает собой огромного монстра. Битва между её гаснущим импульсом и растущей силой инерции, кажется, сотрясает основы мира.

Ожидание меня убивает. Я с замиранием сердца слежу за баночкой. Даже позволяю Горголле лишний раз меня пнуть, чтобы только подольше на неё посмотреть. Сколько ещё раз она крутанётся? Один? Два? Столько раз, сколько нужно лизнуть чупа-чупс, чтобы добраться до жвачки?

Я стараюсь себя не винить. Но кого тогда? Горголлу? Он ведёт себя как все монстры. Винить баночку ещё труднее. Она не подключена ни к какому устройству, которое позволяло бы ей реализовывать свои желания, и явно не склонна к самостоятельным действиям.

Но, может быть, у баночки есть собственный разум? Многие говорят, что информация хочет быть свободной (обычно этим оправдываются, когда пиратят фильмы). Чуваки, которые обнимаются с деревьями, верят, что у Земли есть сознание (и почти всё, что они курят, уже легализовали). Мы говорим о коллективном интеллекте, групповом мышлении, объединённом разуме игроков в Minecraft… Почему бы и баночке не иметь сознание? О чём она сейчас думает, интересно?

«Я качусь, качусь, качусь, качусь, качусь».

Или: «О нет, я же убью миллионы людей! Если бы только я могла остановиться!»

Может ли баночка задавать себе философские вопросы? Пшик или не пшик? Жестянка я помятая или право имею?

И – самое важное – могу ли я вызвать у неё чувство вины?

Так или иначе, добраться до неё я уже не успею.

Но попробовать стоит. Я взбираюсь Горголле на плечо, как по шведской стенке (интересно, в Швеции есть горгульи?), и он начинает выделываться.

– Трусливый землянин! Вместо того, чтобы биться лицом к лицу, ты заходишь со спины?

– Так точно! Но если это и трусость, то по-своему последовательная[6]. Отсюда я могу схватиться единственной рукой за твоё левое крыло – вот так. А потом немного поднапрячься и обхватить ногами правое крыло – вот так. А теперь я разверну свой могучий торс – вот так – и гляди-ка, ты уже падаешь, хе-хей! Ладно, если быть точным, мы оба падаем.

Стату́е хоть бы хны.

– Болтай сколько хочешь, замлянин…

– И буду, спасибо! Бла-бла-бла-бла-бла!

–.. но даже если ты заставишь меня приземлиться, что ты сделаешь потом?

Хороший вопрос! Если баллончик всё-таки скатился с дорожки, я могу попробовать вырулить к воде и в последний момент спрыгнуть. Но, трам-папам, я вижу баночку!

И она не одна.

Престон и гвардия Щ.И.Т. а? He-а. Смертоносный баллончик каким-то образом оказался в изящных руках, обтянутых чёрными перчатками.

И руки эти принадлежат совершенно отпадной цыпочке. У неё именно такая фигурка, о какой я грежу одинокими ночами.

Запасть на такую РКВМ – Роковую Красотку В Маске – проще простого.

Или упасть. Что я, похоже, сейчас и сделаю.

На ней многоярусный плащ и облегающий чёрный костюм с красными полосами (м-м-м, ещё какой облегающий!), который закрывает не только тело, но и лицо. Но разве с такой фигурой можно иметь некрасивое лицо? Разве с такой фигурой кому-то есть до него дело? И не надо обвинять меня в поверхностности. Клянусь, я буду любить её, как бы она ни выглядела. До тех пор, пока она выглядит вот так.

Более того – как только мы приближаемся, она поднимает баллончик и выпускает в Горголлу струю аэрозоля.

– Узри мою…

Ещё секунду назад я хватался за камень, а теперь сижу в огромной луже липкой розовой дряни. И она стекает – увы – в чистую воду. Проявив чудеса акробатики, я приземляюсь на дорожку.

Да, вся эта пакость стекла прямо в водохранилище. Кажется, Престон говорила, что нанокатализатор теряет активность после того, как поражает цель, но, возможно, я просто слышал что-то такое по телеку. Ай, ладно, потом разберусь.

Сейчас моя главная задача – произвести впечатление на эту потрясающую дамочку.

Я важной походкой приближаюсь к своей спасительнице, небрежно стряхивая с костюма слизь. У меня полно идей, как её отблагодарить, одна другой непристойнее, – если только она позволит.

– Боже, боже, боже! Разрази меня гром! Я умер и попал в рай? Потому что передо мной ангел. Кто ты, прекрасная незнакомка?

Она нацеливает на меня баллончик. Я стараюсь считывать язык тела, поэтому воспринимаю это как знак, что мне стоит осадить коней.

– И… э-э-э… почему ты в меня целишься?

Я поднимаю руки в знак капитуляции, хотя она меня и не просила, – потому что любой уважающий себя джентльмен должен сам, без напоминания, так поступить, если леди угрожает его жизни.

– Зови меня… Джейн. – Её голос звучит как музыка, только мелодию проследить невозможно. То есть, строго говоря, никакая это не музыка.

– Джейн. Прелестное имя. Означает «божий дар». Знаешь, Джейн, я понимаю, что мы только что встретились, но хочу, чтобы ты знала: у тебя в руках единственная штука на планете, способная меня убить.

Наверное, не стоило произносить этого вслух.

Вот чёрт! Я бы сказал: «Видишь ли, эта штука для мет абсолютно безвредна».

– Можно, мы начнём сначала? – я опускаю руки, отхожу назад и снова делаю несколько шагов ей навстречу. – Разрази меня гром! Кто ты?

Она слегка опускает баллончик. И, кажется, улыбается.

– Я не собираюсь ранить тебя, Уэйд Уилсон. Не скрою, меня привлекают мужчины, которые падают с неба и тут же пытаются флиртовать, но поверь: я последний человек, с кем тебе стоит связываться.

– А кто первый? Почему ты так говоришь?

Я подхожу на полшага. Раз – и баллончик маячит у самого моего носа.

– Прости мне эти предосторожности, но я не могу позволить феромонам вскружить мне голову. У меня мало времени. Мне надо убедиться, что ты меня выслушаешь, прежде чем сюда прибудут твои наниматели из Щ.И.Т.а.

– Выслушать? Договорились! – я сажусь на асфальт, скрестив ноги, и подпираю голову культяпкой. – Говори, милашка, я слушаю.

Она вздыхает:

– Это всё Дик. Это конец…

– Дик и его конец? Плохой парень с большим членом, обычная история, – сочувственно киваю я. – Трудно устоять перед хорошей порцией тестостерона.

– Ты не понимаешь. Мы с Диком были вместе. Он был моим… – она смущённо отворачивается, – моим парнем.

– У каждого есть свои скелеты в шкафу. Это жизнь.

– Это из-за него появились щенки-мутанты. Я думала, что знаю его, думала, у нас общие цели, но теперь его единственное желание – захватить мир с помощью армии монстров. Я… я… боюсь его.

Я встаю. Она поворачивается ко мне, и мы встречаемся глазами. Между нами проскакивает искра. Не такая, какими швыряется Электро, – искра в романтическом смысле. Я беру её за руку – за ту самую, в которой зажат баллончик. Сперва она сопротивляется, но потом, дрожа, уступает.

Я с облегчением смеюсь.

– Джейн, Джейн. Прошлое не имеет никакого значения. Важно лишь то, что мы чувствуем друг к дру… погоди-ка. Если Дик собирает армию монстров, зачем он внедряет их в зоомагазины?

– У него аллергия. Он планировал собрать всех монстров вместе после преображения, но…

– А инъекциями он лечиться не пробовал?

– Это занимает несколько лет. Он говорил, что у него нет времени, и…

– Готов спорить, что он просто боялся уколов и не хотел в этом признаваться. Знаешь, есть такой специальный крем, который снижает чувствительность кожи…

– Может, хватит перебивать? Я пытаюсь…

– Прости. Больше не буду.

– Вот опять. Дело в том, что я хотела попросить тебя…

– Да, но это точно был последний раз. Клянусь.

– Я хочу нанять тебя, чтобы ты выследил и убил Дика!!!

Я отступаю на шаг и прочищаю ухо пальцем.

– Незачем так орать. Я больше не работаю наёмным убийцей. Я устраняю только тех, кто этого действительно заслуживает. И исключение не сделаю даже для тебя.

По маске видно, что она вздёрнула бровь.

– Если Дик останется в живых, его армия монстров убьёт миллионы людей. Разве этого недостаточно?

Я качаю головой.

– Не убьёт, если я вовремя её остановлю, как и собирался.

– Я заплачу тебе вдвое больше, чем Щ.И.Т.

– Мне плевать на деньги.

Она подходит ближе. Наши губы, разделённые двойным слоем материи, соприкасаются.

– Я сделаю всё, что ты захочешь, – шепчет она.

– Я хочу аванс и свой баллончик.

Она протягивает мне нанокатализатор и пухлый конверт. Понятия не имею, как она ухитрилась спрятать его под этим обтягивающим костюмом, – но, в конце концов, я ношу с собой две катаны, пару пистолетов, баллончик и телепорт, так что кто бы говорил.

Я вскрываю конверт и перебираю лежащие в нём купюры. Я делаю вид, будто считаю их, – но, чёрт побери, Джейн так вскружила мне голову, что я даже не знаю, настоящие они или фальшивые. В каком, говорите, году Сэлмон Чейз[7] был президентом?

Я поднимаю глаза:

– Где мне искать этого Дика?

Надеюсь, ты не у нас спрашиваешь.

Чувак, девчонка ушла.

Да, она и вправду ушла. Очень быстро.

Мне кажется, будто внутри всё холодеет, – но это просто ветер поднялся. Прибыли гравилёты Щ.И.Т.а. Два из них скользят над поверхностью воды и втягивают своими шлангами гнусную жижу, оставшуюся после нашей неудачной посадки. Третий зависает прямо передо мной.

Едва я успеваю спрятать конверт, как открывается люк и наружу высовывается агент Престон. Как настоящий профессионал, она выражает своё недовольство громким криком.

– На водохранилище, Дэдпул? На водохранилище? Слава богу, нанокатализатор вступает в реакцию только с первой биологической формой, с которой контактирует! Чем я только думала, когда дала тебе в руки эту штуку? Верни её немедленно.

Чтобы разрядить обстановку, я предпринимаю закос под Джимми Стюарта.

– Тихо, тихо, Эмили, угомонись, успокойся хоть на минутку! Если он вступает с чем-то в реакцию, почему ты называешь его катализатором? Я всегда думал, что катализатор только вызывает химическую реакцию, но сам в ней не участвует. Ты же понимаешь, о чём я, да?

Бесполезно.

– Заткнись! Не я давала этой хрене название. В каком-то смысле это нанобот с зачатками искусственного интеллекта, и даже этого я не должна была тебе говорить! Есть съёмка скрытой камерой, где видно, как ты делаешь ставки на то, кто из гражданских дольше продержится!

А вот это было обидно.

– Ты что, как капитан Рено в «Касабланке», удивляешься, что на скачках делают ставки? Разве я не спас всех людей до единого? И, к слову, мне плевать на твой тон.

– Погибли три лошади!

Я подумываю было закосить под Джона Уэйна – но, вспомнив, что Стюарт особого эффекта не возымел, передумываю.

– Но это же не я их съел, правда? Я не ем лошадей, я даже колбасу из конины не пробовал. Одного коня я как-то даже хотел объездить, только времени не было.

– Давай сюда.

Я прячу баллончик за спиной:

– Что тебе дать?

Пушки, которыми оснащён гравилёт, с щелчком нацеливаются на меня. Так меня, конечно, не убьёшь, но будет довольно неприятно. Я достаю аэрозоль:

– А, ты об этом?

– Да. Именно. Шевелись.

Я кидаю ей баночку.

– Да брось, Престон. Мы же оба знаем, что ты не стала бы по мне стрелять.

– Ты прав. Я не могу рисковать этим баллончиком.

– У тебя нет сердца.

Эмили разглядывает помятую баночку, и тревога на её лице сменяется гневом.

– У меня нет сердца? А у тебя есть мозги? Ты уволен, Уэйд. Катись на все четыре стороны. Мне плевать, какой ты профи и сколько я тебе должна, – ты больной на всю голову. Даже когда у тебя самые добрые намерения, ты способен на что угодно. Я больше не могу рисковать ради тебя ни общественной безопасностью, ни своей работой. Джеффу только восемь, но когда-нибудь он закончит школу, и у Щ.И.Т. а слишком хорошая программа по устройству абитуриентов, чтобы я могла ей пренебречь.

– Уволен? – я поднимаю свою культяпку. – Да я руку потерял на этом задании! Ты хочешь сказать, что я на испытательном сроке, да? Что мне надо посетить тренинг по управлению эмоциями, хотя мы оба знаем, что я мог бы сам его провести?

– Нет, Уйэд. Я хочу сказать, что ты уволен. Только и всего.

Люк со свистом захлопывается. Остальные гравилёты втягивают шланги, и все они улетают.

Я остаюсь один, окружённый вновь пригодной для питья водой.

Один, не считая нас.

Наверное, тебе стоит подумать о своём поведении и о том, как неразумно ты поступил.

Но ты же об этом не думаешь, верно?

Верно. Я думаю о Джейн.

Глава 9

НЕ ТОЛЬКО я сегодня хмурый – потому что потерял руку, работу и единственную женщину со времён Софи, в которую влюбился с первого взгляда. Оказывается, парень, который пишет эту книгу, нынче тоже не в духе. Может быть, это моя тоска оказалась заразительной, но он сидит и ноет: «Мне уже пятьдесят, и никакой гарантии занятости, почему у меня не такие тиражи, как у Стивена Кинга?» О-хо-хо!

Эй!

Ты сейчас отбиваешь у читателей всю веру в происходящее!

Серьёзно? Вот таким вот образом? Я на каждой странице делаю аллюзии на самого себя, ломаю четвёртую стену отсюда и до самого Рагнарёка, а теперь, оказывается, мне нельзя упоминать, что у книги есть автор? Читатели это и так знают. Титульная страница – не тайна за семью печатями, честное слово. Если я всего лишь голос в голове, то какая нафиг разница, в чьей?

Мне кажется, ты играешь с огнём.

Надо знать меру.

Не указывайте мне, что…

Ребята, ребята, кончайте с этим, а? Простите, что я такой зануда, но у меня дедлайн.

Ты-то хоть не лезь! Сколько еще шрифтов ты собираешься тут использовать? В этой книге и так уже бардак.

Я просто подумал…

Да, просто подумал. Отсюда все твои проблемы – ты слишком много думаешь. Иди уже кофейку попей, ради всего святого. Пусть профессионалы сами со всем разберутся, хорошо, мистер Реальная Жизнь?

Ладно. Я… Я пойду.

Кто это был?

Неважно.

Это я всё к чему: если эта глава получится слишком унылой, не надо меня винить. Я-то не умею надолго впадать в депрессию – для этого нужна последовательность, которой я не грешу. Рука? К утру отрастёт, в запястье уже покалывает. Надо примириться с Щ.И.Т. ом и разыскать мою РКВМ? У меня уже есть отличная идея, как это провернуть.

Именно! У нас остался список щенков, так что нужно только найти и обезвредить следующего монстра.

И Щ.И.Т. наверняка примет нас обратно!

Гм. Я собирался поискать Джейн в соцсетях, но ладно, давайте действовать по вашему плану.

Так, что тут у нас? Далматинец, овчарка… Следующий в списке – щенок колли. Знакомая физиономия! Его маму случайно не Лесси звали? И этот щенок отправился… в Чарльстонский хоспис в районе Астория.

Забавная шутка: пыточная, куда отправляли списанных из проекта «Оружия Икс», тоже называлась Хосписом. Но это всё равно что называть подвал клоуна-убийцы Джона Гейси комнатой для игр.

Возможно, собака послужит утешением безнадёжно больным. Большим утешением – особенно если вырастет до размера XXXXL. Стоит поторопиться.

Одно нажатие на телепорт – и вот я уже в милом дворике, обнесённом стенами, возле скромного дома из светлого кирпича. В таком здании люди могут с одинаковой вероятностью и появляться на свет, и умирать. Я прячусь в ухоженных кустах под самым домом. Охраны я не вижу. Да и зачем она тут?

Сквозь панорамное окно я заглядываю в общую палату. И тут я – самый опасный наёмник во вселенной, которому любые раны нипочём, – осознаю, что боюсь туда идти.

Нет, эта комната не напоминает мне о Хосписе «Оружия Икс». Когда я убил не того парня, меня заперли в этой пыточной вместе с остальными несчастными – результатами неудачных экспериментов по превращению людей в оружие. По крайней мере, для опытов мы ещё годились. Мы мёрли как мухи. Даже делали ставки, кто следующим сыграет в ящик. Эту игру мы называли «дэд пул» – как видите, слово оказалось прилипчивым. Славное было времечко.

Но это место совсем не похоже на ту комнату – ничего общего. В ней только пациенты и щенки. И, вопреки тому, что из рук у них торчат трубки, силы их покидают, а дни сочтены, некоторые даже улыбаются. Подросток с отсутствующим видом – возможно, из-за лекарств, – поглаживает корги. Тот лижет его длинные пальцы, словно пытаясь привести парня в чувство. Старик на соседней койке хлопает себя по коленкам и смеётся – похоже, ему уже всё равно, когда именно придёт конец.

Бледная девочка лет восьми кидает мячик весёлой немецкой овчарке. Собака так и подпрыгивает от нетерпения. Неподалёку я вижу женщину с такими сверкающими глазами, что кажется, будто ей нипочём любая болезнь. Облысевшая после химиотерапии, она сидит в инвалидном кресле, словно сестра-близнец Профессора Икс, и держит на коленях лабрадора. Кажется, будто она изливает ему душу. Пёс смотрит на неё с бесконечным сочувствием.

Похоже, на некоторые тяжёлые темы лучше говорить с собакой. Видимо, я что-то упускаю в жизни. Что-то упустил. А упустил ли?

Во всей этой сцене есть что-то знакомое. Может, у меня была собака, просто я об этом забыл? Исключено.

Почему я, в конце концов, не могу просто зайти и сделать своё дело? Не знаю. Может быть, тут всё прозрачно – ведь и друзья, и родственники, и все-все-все хотят, чтобы обитатели этого дома свои последние дни провели в уюте и покое. Может быть, дело в том, что близость смерти здесь пугает не так сильно, как в подвалах «Оружия Икс», и страх уступает место грусти. Я не знаю никого из этих людей, но на секунду у меня возникает желание, чтобы это они могли жить вечно, а не я.

Я говорил, что это будет та ещё главка, да?

Но жуткий монстр – Некто с планеты Такой-то или из племени Живых Кого-то – здесь будет особенно неуместен. Поэтому я не могу позволить себе околачиваться тут с глазами на мокром месте.

Найти колли не составляет труда. У неё узкая мордочка и длинная шерсть, рыжая с белым воротником. А вот вывести её наружу, не подняв шума, – задачка не из лёгких. Эта красотка – всеобщая любимица, настоящая королева бала, которая постоянно переходит из рук в руки.

Шаг первый: пригласить её на свидание и вести себя как джентльмен.

Так, стоп.

Это план про РКВМ.

Да, верно. Шаг первый: пробраться внутрь. Про отсутствие охраны я уже говорил. Ближайшую дверь подпирает кирпич – может, её оставил открытой санитар, желающий выскочить на перекур, а может, постоялец, который решил, что пара сигареток напоследок уже ничего не изменит. Я вхожу и оказываюсь в тёмном пустом холле. Отсюда рукой подать до общей палаты.

Шаг второй? Не знаю. Я вышел из зоны комфорта. Поскольку я хочу произвести впечатление на Щ.И.Т., не стоит вбегать с пушками наперевес или отпускать меткие замечания о скоротечности жизни. Но кое-что должно сработать.

Я снимаю маску.

Я уже рассказывал, что «Оружие Икс» должно было излечить мой рак, но не излечило. Рак больше не может уничтожить мои органы – но он регенерирует вместе с остальным телом, превращая мою моську в живописное ассорти шрамов и волдырей. Кто-то умеет шевелить ушами. Я умею брызгать гноем. Полагаю, без маски я сойду за исключительно уродливого местного пациента. Когда я войду, я дождусь своей очереди на Лесси-младшую, предложу ей прогуляться по двору и растворюсь в безмолвном мраке ночи.

Я запихиваю маску в карман, накидываю поверх костюма больничный халат и вхожу в общую палату.

Я думал, здесь будет плохо пахнуть – зоомагазином или, в крайнем случае, щенячьей мочой. Но нет. Если не считать лёгкого запаха лекарств, атмосфера здесь довольно приятная. На меня никто и не глядит – все заняты щенками. Я прокашливаюсь – но тут все постоянно кашляют.

Наконец старик, который хлопал себя по коленкам, замечает меня. Он подходит поближе – то ли из-за близорукости, то ли чтобы не выдать страха.

– Ты, наверное, Джефф, новый постоялец. Я Билл Слоан. Рад знакомству. Присаживайся!

И добавляет под нос:

– Бедный ты, бедный.

Он кладёт мне руки на плечи и мягко усаживает на стул.

– Поздоровайтесь с Джеффом!

Все медленно поворачиваются ко мне. Каждый старается быть вежливым и не показывать страха – кроме маленькой девочки. Она взвизгивает и прижимает к себе овчарку, словно боится, что я накапаю на неё гноем.

Повисает тишина. Кажется, никто не собирается спросить меня, как дела.

Чем скорее я отсюда выберусь, тем лучше, так что я прерываю неловкое молчание:

– Эм-м… можно мне щенка?

Билл проявляет удивительное для старика проворство. Он хватает ближайшего щенка и суёт мне на колени.

– Держи.

– На самом деле я надеялся потискать вон ту…

Женщина с лабрадором подъезжает ко мне и отдаёт собаку.

– Вот вам второй. Вам они нужнее, чем мне.

– Это очень славный песик, спасибо, но я хотел…

– Вот, возьмите моего.

Один за другим они сгружают мне на колени щенков, пока я не скрываюсь в куче мокрых носов, тёплых лбов и топорщащихся усов.

Возможно, они пытаются спрятать твоё лицо.

Да нет, я думаю, они просто проявляют заботу.

Эх. Находиться в этой тёплой пушистой куче довольно приятно. Щенкам плевать, как я выгляжу, кто я такой и что я сделал. Эти огромные глазища на маленьких мордочках действительно смотрят на меня с интересом – и это не галлюцинация, как в фильме «Большие глаза».

Я чувствую себя…

Счастливым?

Папа, можно мне собаку?

А это ещё откуда?

Мой отец был редким сукиным сыном, военным, скорым на расправу. Он меня не понимал и не любил. Мог ли я осмелиться попросить у него собаку? Я вроде бы помню, как он говорил, будто пёс приучит меня к дисциплине… Или мне только кажется?

За мельтешением ушей и носов встаёт его лицо, и я почти слышу, как он произносит: «Да».

Собака? Это мне? Правда?

Нет! Надо быть сильным! Надо… не поддаваться… радости!

Эй, куда подевалась эта чёртова колли? Она же только что была здесь. Вот блин! Видите, видите, что бывает, когда отвлекаешься?

Я вскакиваю со стула. Щенки разлетаются во все стороны. Стряхивать эту любвеобильную шубу довольно неприятно, не скрою, но немного жестокости помогает мне войти в привычную колею. Я оглядываю комнату. Дверь закрывается, но в щёлку я успеваю заметить колли – она убегает по коридору, словно зная, что я пришёл за ней.

Я прыгаю через щенков – нескольких мне приходится оттолкнуть. Девочка снова визжит. Ко мне бежит санитар.

– Тихи, тихо! Спокойно, парень! – он говорит со мной как с разгорячившимся конём. – Не уверен, что тебе можно вставать.

Потом он приглядывается к моему лицу и отступает.

Я толкаю дверь с такой силой, что срываю её с петель. Сзади доносятся крики и лай, но сейчас у меня нет времени с этим разбираться. И, честно говоря, оно вряд ли появится. Дверь падает на пол, колли оборачивается и, завидев меня, выпрыгивает в окно.

Она действительно знает, что я пришёл за ней. Или это всё моё лицо.

Так или иначе, я бегу следом. Выпрыгиваю через окно во двор, падаю на доктора и сиделку, обоих сбиваю с ног.

Лесси, Лесси, куда же ты подевалась?

Здравый смысл подсказывает, что собаки не лазают по деревьям. Ноги у них слишком длинные, а когтей толком нет. Не то что у кошек. Правда, YouTube говорит об обратном, и колли подтверждает его слова. Словно маленький бесёнок, она карабкается по свисающей ветке клёна и, залившись лаем, перемахивает через стену.

Я взбираюсь на стену вслед за колли и пытаюсь понять, куда она направилась. Отсюда я вижу два основных пути к бегству. Впереди – четыре полосы Хоут-Авеню, шесть полос трассы 278 и ещё четыре полосы Астория-бульвара. В общей сложности целых двенадцать полос, и по всем несётся поток машин – вечер пятницы, чего вы хотите. А второй путь? Слева и справа – тихие улочки, заросшие деревьями, маленькие домики и целый лабиринт дорожек и задних дворов. Смышлёная собака может целый месяц тут прятаться.

И куда же бежит эта чокнутая псинка? Прямо на огромную шумную улицу. Может, всё дело в том, что её узкий череп давит на мозг, но я даже со стрелой в башке принимал более разумные решения. Колли уворачивается от нескольких машин, которые с визгом тормозят, но пара безбашенных внедорожников заставляет её свернуть назад и ждать, пока движение поутихнет.

Прямо как в игре «Фроггер».

И что теперь? Если бы я был уверен, что эта собачка превратится в громадное чудище, наверное, я бы подумал: «А ведь было бы не так уж плохо, если её сбили, пока она ещё беспомощна».

И что бы это было с этической точки зрения?

Грех попустительства?

Но я не уверен. Поэтому я выбегаю на дорогу вслед за ней.

Из-за всех этих гудков и мигающих фар ко мне снова подступают галлюцинации. Перед глазами мелькают картинки: папино лицо, Софи на баскетбольном матче, сломанный телефон. Я не улавливаю связи.

Ситуацию усугубляет желание собачки во что бы то ни стало от меня удрать. Когда она замечает, что я её нагоняю, то забывает про всякую осторожность и бросается на шоссе. Мчащееся мимо такси виляет в сторону так быстро, что два колеса чуть не отрываются от земли.

Тормоза визжат, как визжал бы поросёнок Уилбур из книжки «Паутинка Шарлотты», если бы ему не повезло и он таки угодил бы фермеру под нож. Такси заносит сразу на две полосы. Одну занимает красивая новенькая «акура», вторую – какая-то ржавая жестянка, которая не прошла бы техосмотр, даже если бы хозяин подкупил автослесаря. И все три машины сталкиваются с оглушительным грохотом. Или, как сказали бы в комиксах:

Веселье продолжается. Срабатывают подушки безопасности, повсюду разлетаются осколки машин. И тут я вижу трактор с прицепом, который несётся прямо на мою собачку. Я бы сказал, что она замирает, как олень в свете фар, но она собака – поэтому она замирает, как собака в свете фар.

Я с треском вскакиваю на крышу ближайшего авто и перепрыгиваю с одной машины на другую, пока не добираюсь до кабины трактора. Я резко дёргаю руль – к немалому удивлению весьма сонного водителя. С его грязной головы падает грязная кепка, он смотрит на меня, я на него – и мы оба орём благим матом.

Трактор не останавливается – ну, знаете, инерция, все дела, – но складывается чуть ли не пополам. Скрежет металла и визг резины вырывает колли из оцепенения. Она прекращает играть в гляделки с фарами и, чудом избежав превращения в котлету, прыгает на решётку радиатора.

Когда трактор наконец останавливается, мы с водителем видим распластавшуюся по радиатору колли – смотрится она очень потешно – и улыбаемся друг другу. Тут он снова начинает орать. Прежде чем водитель успевает наградить меня каким-нибудь нелестным эпитетом, я вырубаю его.

Так-то лучше. Теперь ему не придётся смотреть на все эти машины, которые врезаются в его прицеп. Их так много, что я даже не буду дописывать звуковые эффекты, мне лень. В ожидании, пока удары стихнут, я снова натягиваю свою яркую красно-чёрную маску и избавляюсь от белого халата.

Поскольку я один из редких типов, которые в костюме смотрятся менее дико, чем без него, я надеюсь, что это позволит мне подобраться к псинке достаточно близко. Я выбиваю лобовое стекло – оно вываливается вместе с рамой – и вылезаю на капот. И тут собака разбегается и запрыгивает на крышу фуры, направляющейся на запад, – конечно, само собой, иначе и быть не могло.

Удаляясь, колли оглядывается на меня. Она выглядит страшно довольной – уттти торчком, мех взъерошен, язык наружу. Наверное, думает, что она самая умная, – но у меня есть козырь в рукаве. Я знаю, что собаки – общественные животные, которым сама эволюция велела жить в стае и подчиняться альфа-самцу. Так что я произношу самым командным тоном, на какой только способен:

– Сюда, живо!

С Горголлой это не сработало. И сейчас не работает.

Колли тявкает и отворачивается, подставив мордочку ветру.

Очухавшийся водитель трактора выползает на капот вслед за мной.

– Есть, сэр.

– Да не ты!

Ну вот, теперь я гонюсь за грузовиком, как будто это я собака. Но вскоре останавливаюсь – отчасти чтобы сохранить достоинство, отчасти потому, что не могу так быстро бежать. Возле меня с визгом тормозит такси. Водитель с кислым, словно грейпфрут, лицом высовывается наружу.

– Эй, чувак, в чём проблема?

Я кладу руку на капот его машины.

– У меня нет проблем, чувак. А вот у тебя есть.

Я взбираюсь на крышу такси и хватаюсь за её край, как на доске для сёрфинга. И кричу во всю глотку:

– Езжай вон за той колли!

Казалось бы, каждый таксист всю жизнь ждёт такого момента. Но этот едет так медленно, что… сами закончите фразу:

а) нас догнали бы и зомби;

б) за это время дважды удалось бы посмотреть часовое телешоу;

в) нам сейчас выпишут штраф за неоплаченную парковку.

Я стучу по крыше:

– Быстрее, дуралей! Злодей уходит!

– Я и так превышаю уже на тридцать километров!

– Превышаешь? Там, куда мы направляемся, ограничения скорости не нужны!

Я протыкаю крышу катаной, стараясь не задеть водителя (ну, разве что рву ему штанину), и жму на педаль газа. Двигатель ревёт.

Вот теперь это настоящая погоня! Я закатываю маску и высовываю язык. Всегда хотел узнать, каково это, когда он развевается по ветру. Святые угодники, да это же вкус свободы!

В сонном водителе подо мной что-то пробуждается. Он слышит зов – зов куда более древний, чем закон о превышении скорости, – и подчиняется ему. Отбросив страх и сомнения, с безумным огнём в глазах, он ошалело скачет с полосы на полосу, подрезая «ауди» и «хонды».

Впереди преграда? Она ему нипочём. Презрев на первый взгляд непреодолимые препятствия – и пару вездеходов-развалюх, – он выскакивает на разделительную полосу, и расстояние между нами и фурой сокращается до нескольких жалких метров.

Мы ещё поддаём, чтобы с ней поравняться. Я уже вижу шофёра. Он ещё совсем ребёнок, вчерашний школьник, втянутый в эту низкую, подлую войну. Он смотрит прямо перед собой, сосредоточенный на своей миссии.

Мы слегка толкаем фуру в бок, чтобы привлечь внимание шофёра.

Теперь он наконец меня замечает.

– Останови машину! Это очень важно!

Но вид однорукого парня в чёрно-красном костюме, оседлавшего такси, не вызывает в нём должного трепета. Вместо того чтобы сбавить ход, шофёр жмёт на газ и забирает в сторону, к съезду на Дитмарс-бульвар.

И всё это время Лесси-младшая смотрит на меня напыщенно и самодовольно, наверняка думая:

«Гав! Гав-гав!»

Парень ухитряется съехать с шоссе, даже не притормозив. Мы следуем за ним. Он пытается свернуть налево, на 23-ю улицу. Любители поразглядывать карты Нью-Йорка знают, что «Дитмарс-бульвар» – конечная станция линий N и Q, которые пролегают вдоль 23-й улицы. Любители физики знают, что несущейся с огромной скоростью автомобиль при резком повороте может опрокинуться. Так что в том, что происходит дальше, нет ничего удивительного.

Фура валится набок. С искрами и скрежетом она врезается в столб. Мы несёмся прямо на неё, и таксист заходится безумным смехом:

– Какой сегодня день! Отличный день, чтобы умереть!

Вот ведь псих.

Я снимаю катану с педали газа и бью по тормозам. Водитель крутит руль и чудом уходит от столкновения. Но я перелетаю через фуру и врезаюсь прямо в железную балку.

Ай, ай, ай! Поддай, ещё поддай!

Нет боли, кроме боли!

И я пою ей… ай!

Я сказал бы, что оставил в балке вмятину в форме Дэдпула, но скорее у меня в черепе осталась вмятина в форме балки. А проклятому щенку хоть бы хны. Он спокойно взбегает по ступенькам на платформу.

Я сую таксисту пару купюр из конверта, который мне дала Джейн – в общей сложности, кажется, десять тысяч, – треплю его по щеке и бегу на остановку. Общественный транспорт, что ни говори, дешевле такси, особенно если перепрыгнуть турникет. Конечно же, на платформе стоит поезд. Само собой, щенок в него запрыгивает. И да, двери закрываются перед самым моим носом. Я колочу в окно – само собой, без толку. Колли смотрит на меня, переводя дух, а потом отворачивается и притворяется, будто читает газету.

Поезд издаёт громкий звук – как будто слон пердит – и медленно трогается с места.

Я обгоняю его, прыгаю на рельсы и бегу навстречу поезду, остервенело размахивая рукой. Машинист, похоже, тоже читает газету. Стальная махина на колёсах набирает скорость. Вскоре мне уже приходится развернуться и бежать в другую сторону, чтобы поезд меня не задавил.

Нет. Стоп, стоп, стоп. К чёрту! Я не позволю какой-то собачонке сделать из меня осла. Я использую катану как рычаг и сгибаю рельс – не сильно, но этого хватит, чтобы навести шороху.

Видели бы вы лицо машиниста!

– Ага, теперь ты меня заметил?

Поезд резко тормозит. Он не срывается с рельсов со страшным скрежетом, как в фильме «Беглец», – к тому моменту, как он доезжает до погнутого рельса, он уже сбавил скорость и просто скрипит, как будто устал и хочет прилечь.

Поезд всё ещё ползёт вперед, но я уже забираюсь на него и открываю дверь.

Колли смотрит на меня сквозь мигающие огни.

– Ничего личного, но мне надо унести тебя подальше на случай, если ты превратишься в монстра.

Она склоняет голову – мол, почему сразу не сказал? – и прыгает прямо ко мне в руки.

Уф.

Зажав её под мышкой, я вылезаю наружу и оглядываюсь, оценивая масштаб разрушений. Пару раз скрипнув и выпустив сноп искр из-под колёс, поезд наконец останавливается. Пострадавших нет. Таксист уже умчался, подхватив следующего клиента, – наши совместные приключения остались лишь воспоминанием. Возле горящей фуры бегает туда-сюда юный шофёр.

На востоке виднеется дым, поднимающийся от разбитых машин.

И доносится звук, который я слышу так часто, что пора включить его в плейлист: вой сирен.

Ну, зато с щеночком всё в порядке.

– Да, девочка моя? Кто устроил весь этот бардак? Ты устроила! Ты! Но ты такая милашка, что я, пожалуй, посажу тебя в ящик, перевяжу его ленточкой и подарю Престон. Если я забуду проделать дырки, ты только скажи! Один взгляд на тебя, малышка, – и меня примут обратно в Щ.И.Т., правда?

Правда.

А как же!

Глава 10

Я ТИСКАЮ собачку – ерошу ей мех, треплю по загривку, чешу за ушами – и думаю, скоро ли Щ.И.Т. узнает о погроме, который мы учинили. Сейчас на каждом углу торчат камеры, а люди радостно постят в интернет всё, что выковыряли из носа (#заценимоюкозявку), и вряд ли удастся сделать вид, что поезд сам сошёл с рельсов и без причины столкнулись десять машин. Не нравится тотальная слежка? Выкинь свой мобильник и отключи интернет. Разве Большой Брат виноват, что ты спускаешь перед ним штаны, когда он пытается спокойно почитать?

Могу себе представить, что сейчас происходит в Щ.И.Т.е. Какой-нибудь прыщавый выпускник Массачусетского технологического института, топоча чёрными ботинками по полу, идёт по безумно длинному коридору, плохо освещённому и полному гула старой электропроводки. Доходит до последней двери и, крепко сжимая папку, кричит шефу своей закрытой секции:

– Кажется, у меня есть кое-что для вас, сэр!

Они могут прибыть в любой момент.

В любой.

О-хо-хо. Я понимаю, с таким массивом информации быстро не справишься. Но я ведь не могу ждать тут всю ночь с колли под мышкой! У меня есть свои дела.

Так что я телепортируюсь в нью-йоркский офис Престон. Здесь так темно и прохладно по сравнению со станцией, что щенок клюёт носом. Обставлен кабинет в спартанском духе. Оживляют атмосферу только семейная фотография Эми с муженьком и сыном и стильный двухцветный принт с надписью «Дыши».

В этом есть ирония, учитывая, что живые модели вряд ли дышат.

Эми сидит за столом в офисном кресле и сосредоточенно всматривается в экраны, спроецированные её карими электронными глазами. В одной руке она держит чашку с кофе, другой потирает щёку и, видимо, не замечает меня. Я подкрадываюсь к ней на цыпочках и тычу ей мокрым щенячьим носом прямо в ухо.

– Ай!

Как же мне нравится это её «Ай!».

Прежде чем горячий кофе успевает пролиться Эми на коленку, я успеваю запечатлеть на камеру бесценное выражение её лица и запостить в соцсети.

Когда кофе проливается, она, к моему удовольствию, снова взвизгивает:

– Ай!

– Советую посыпать содой, чтобы пятна не осталось. Но смотри, смотри, что я тебе принёс!

Я приподнимаю щенка. Мы с колли выжидающе смотрим на Эмили.

– Я снова принят на работу, так?

Не успевает она ответить, как вокруг начинают мигать огни, выть сирены, и механический голос предупреждает, что злоумышленник каким-то образом взломал безупречную охранную систему Щ.И.Т.а. Помещения изолированы. Стальные защитные экраны со стуком смыкаются. Протоколы инициированы.

Престон, отдышавшись, жмёт на большую зелёную кнопку – сигнал отбоя. Интересно, а синяя что делает? Через пару секунд из рации раздаётся голос, явно принадлежащий какому-то начальнику. Может, это Фил Колсон, а может, и сам Ник Фьюри. Я не слежу за переменами в верхушке. Кто бы это ни был, он произносит всего одно слово:

– Дэдпул?

Престон устало закрывает глаза.

– Дэдпул.

Свет гаснет, сирены замолкают, защитные экраны возвращаются на место. И тут поднимается ор.

– Ты!!! – взрывается Престон. – Я даже не знаю, как тебя назвать! «Опасный» – это преуменьшение, «безалаберный» – комплимент, а «сумасшедший» – это уже банально!

– Я знаю, знаю, я просто конченный псих! – пытаюсь я успокоить Эмили. – Даже не старайся. Ты говоришь как самый что ни на есть стереотипный шериф, который устраивает разнос своему лучшему копу за то, что он пошёл на крайние меры, чтобы поймать преступника. Но смотри, смотри! Вот щенок!

Она закрывает лицо руками.

– Уэйд, клянусь, если бы не Джефф и Шейн, я бы спрыгнула с крыши, лишь бы только больше не иметь с тобой дела.

– Да не говори ерунду. Посмотри лучше на собаку! – Я протягиваю Престон колли. Она тявкает и виляет хвостом. Собака, не Эми. Было бы странно, если бы это была Эми.

Наконец Эмили удостаивает щенка взглядом…

– Из списка?

– Чарльстонский хоспис, Астория. В монстра она не превратилась, но это не значит, что она сдалась без боя – да, девочка моя? – Я беру её за передние лапки и делаю вид, будто она боксирует. – Кстати, я просто называю её девочкой. Я не проверял, кто она на самом деле. – Я поднимаю собаку и заглядываю ей под хвост. – Точно, девочка. Знаешь, в фильмах и сериалах Лесси часто играли кобели – просто потому, что они больше и представительнее. Правда, были и сучки-дублёрши. Ну что, мы можем выяснить, кто перед нами – личинка монстра или обычный щенок?

Эми качает головой.

– Насколько нам известно, превращение запускается на молекулярном уровне – у щенков перестраивается ДНК. Пока этот процесс не начнётся, все анализы будут показывать, что перед нами собака.

– Гм. И как долго придётся ждать? Может, её можно как-то подстегнуть? – Я трясу колли и прижимаю к уху. Ничего – только бешеный стук щенячьего сердца.

Я щёлкаю ей по зубам.

– РРРР!

Престон машет руками:

– Уэйд, хватит! Прекрати! Даже если это сработает, я не хочу, чтобы она превращалась в монстра прямо у меня в кабинете! Мне и тебя одного хватает.

Именно в этот момент в дверь врывается прыщавый запыхавшийся стажёр с папкой в руке.

– Агент Престон, кажется, у меня есть кое-что для вас!

Эми поворачивается к нему:

– Астория, Карл?

– Э… да.

Заметив меня, он сникает и выходит из кабинета.

Престон вздыхает:

– Я постоянно ему твержу, что достаточно написать на почту или кинуть СМС. Наверное, там, в хранилище, довольно одиноко.

– Прежде чем изобразить сочувствие, я поставлю вопрос ребром. Я принят обратно или нет?

У неё на лице мелькает целая гамма эмоций. Некоторые я вижу впервые.

– Я хотела бы сказать тебе самое категоричное «нет». Но дело в том, что я как раз собиралась с тобой связаться.

Я пританцовываю на месте:

– Ха! Никто больше не подходит для этой работёнки, да?

– Не совсем так. – Она берёт со стола салфетки и начинает оттирать кофе от одежды. – Наши эксперты проанализировали записи с дорожных камер в Йонкерсе. И пришли к заключению, что, хотя твои действия трудно назвать… последовательными, действия Щ.И.Т. а могли повлечь за собой куда больше сопутствующего ущерба. Так что большие шишки собрались на совещание и постановили, что, хотя со стороны этого и не скажешь, ты играл по правилам.

По правилам?

Есть какие-то правила?

Эми скатывает салфетку в шарик и наклоняется, чтобы зашвырнуть его в мусорную корзину.

– Если мы посмотрим записи из Астории, мы придём к таким же выводам?

– Да откуда я знаю? То есть… да, конечно!

Не разгибая спины, она косится на меня.

– Учитывая твои уникальные навыки, тот факт, что потерями личного состава в твоём случае можно пренебречь…

Я склоняюсь к ней:

– К твоему сведению, предпоследняя операция обернулась потерей моего личного сустава!

Она прикрывает глаза:

– …и твою поразительную способность на голубом глазу открещиваться от любых последствий…

– У меня карие глаза! Обидно что ты не помнишь такие вещи!

– …было решено, что подобные операции лучше всего осуществлять в одиночку и что ты – по-прежнему самая подходящая кандидатура.

Я так обрадован, что вскакиваю и поднимаю её на ноги вслед за собой:

– Приготовься, сейчас будут обнимашки!

Обычно, если я намерился пообниматься, меня не может остановить даже Галактус. Престон остужает мой пыл, всего лишь приподняв палец.

– Погоди. Остался ещё один нерешённый вопрос – чертовски важный. Можем ли мы доверить тебе нанокатализатор, если ты чуть не утопил его в водохранилище?

– Но ты же меня прикрыла, правда, подруга?

– Именно я и подняла этот вопрос.

– Ого! – я отступаю на шаг. – Знаешь, при таком раскладе тебе стоит завести собственный пароль от «Нетфликса».

– Ты мне не давал свой пароль.

– Не давал, но мог бы!

Эмили стучит по виску и указывает на глаза:

– У меня тут достаточно видео, спасибо. Но ребята из технического подразделения придумали вот это.

Она поворачивается к металлическому ящику на столе, который я до сих пор не упоминал, потому что автор его только что придумал.

Эмили щёлкает замками, и ящик открывается, являя взору исключительно красивую пушку Она изящная и белая – iPod от мира пистолетов.

– Жаль, что нам сразу не пришло это в голову. Но все произошло так быстро, что пришлось импровизировать.

– Получается, если я переборщу с катализатором, вы меня пристрелите из этой штуки? Ты же знаешь, что это не сработает.

Эми взвешивает пушку на руке.

– Это сработает. Это новый корпус для катализатора. Наши техники, любители сокращений, назвали его УРА – устройство для рассеивания аэрозоля. Корпус такой прочный, что выдержит даже выстрел из 44-миллиметровой пушки с двух шагов. Тут есть лазерное наведение, которое тебе, возможно, не пригодится, но вот что самое важное, – она касается решётки, прикрывающей дуло. – Спусковой механизм срабатывает только в том случае, если этот сенсор зафиксирует ДНК монстра. Прицелишься в кого угодно другого – оружие не выстрелит. Кажется, мы всё-таки нашли способ защитить от тебя людей.

– В той или иной мере, – я уважительно киваю. – Учитывая то, что ты сказала о трансформации, я не смогу использовать эту пушку даже на потенциальной личинке монстра – только на взрослой особи. Конечно, это многое говорит об уровне твоего доверия ко мне, но так и быть. По виду эта штука даст баллончику сто очков вперёд. Ты уверена, что она работает?

Не успеваю я вскрикнуть «Ай!», как Престон наводит на меня пушку и нажимает на спуск.

Щёлк.

– О да. Ещё как работает.

– Воу-воу! Эмили, чтоб тебя, у меня же щенок в руках! А если бы не сработала?

– Ха! – она улыбается впервые с того момента, как я заявился. – Она пока не заряжена. Но мне хотелось посмотреть, как ты подпрыгнешь, – особенно после того, как ты мне сунул в ухо эту собаку.

– Туше. – Я вспоминаю об авансе, который мне выдала Джейн, и решаю коснуться ещё одной скользкой темы. – Раз уж мы тут шутки шутим о моей смерти, может, слегка поднимем мне жалованье? Ты ведь не хочешь, чтобы меня переманили другие заказчики?

– Нет.

– Нет, не хочешь?

– Нет, не поднимем.

Книга 2

Пёс или не пёс, вот в чём вопрос

Глава 11

РАЙОН ФОРЕСТ-ХИЛС в Куинсе похож на плод порочной связи между центром и окраинами. Небоскрёбов, с которых так удобно падать, здесь нет, зато полно улиц с кирпичными шестиэтажками с одной стороны и отдельно стоящими фахтверками с другой.

Что ещё за фахтверки?

Я тебе не словарь, иди погугли.

Пафосных особняков, как в Вестчестере, тут тоже нет. Этот район застраивался в те времена, когда мужчины были мужчинами, а кирпичи – кирпичами, тогда было дешевле создавать дома, а не людей.

Теперь, когда Щ.И.Т. сменил гнев на милость, я разыскиваю в этом тихом спальном районе мальтийскую болонку. Я посмотрел картинки в интернете. Ничего общего с яхтой «Мальтийский сокол» она не имеет – это белоснежная комнатно-декоративная собачка. Вы можете любить таких собак, ненавидеть или есть на обед – их щенки всё равно останутся самыми крошечными созданиями во всём собачьем мире. Но, конечно, если перед вами мутанты или вы вдруг применили к себе уменьшающий луч, это всё меняет. Раз эта псинка такая малюсенькая, я надеюсь, что она превратится в небольшого монстра – какого-нибудь Кроху, пришельца из-под подушки.

Нужный мне дом стоит на особенно тихой улочке. Это скромное семейное гнёздышко, которое так и излучает уют, – если хотите найти дом, где будут присматривать за вашими детьми, пока вы развлекаетесь, лучше места не сыскать. Рядом ходят мусорщики – они зевают и потягиваются в первых лучах солнца. Если жители домика до сих пор в царстве Морфея, будет очень легко всё провернуть.

Но читать про это будет неинтересно, согласны?

Колли надёжно укрыта в недрах Щ.И.Т.а. И рука постепенно отрастает, но я бы вам не советовал на неё смотреть. Я просовываюсь в окно на крыше, как заправский взломщик. Слабый запах вчерашнего ужина тут же выветривается. Увы, нет времени, чтобы совершить набег на холодильник. Входная дверь скрипит и приоткрывается, и я слышу пронзительное тявканье.

Бинго! Нет, это не кличка собаки.

Вслед за тявканьем раздаётся спокойный женский голос – как будто бабушка разговаривает с внуком-непоседой.

– Би, тише, успокойся. А не то выдохнешься ещё по дороге в парк.

Би? Может, этого пса и вправду зовут Бинго. Или Билл. Или Бернардо – помните такого?

Я подбираюсь поближе, чтобы взглянуть, что там происходит. Ближе, ближе, ближе… Вот она, собаченька. Ошейник едва ли не больше её самой. И, мамочки мои, что за божий одуванчик держит поводок! Прямо как из старой песни про старушку из Пасадены. Прямо как Рут Бацци из шоу «Хохмы Роуэна и Мартина» – самая что ни на есть архетипическая бабуля. Она такая хрупкая на вид, что кажется, стоит мне схватить пёсика, она сразу же схлопочет инфаркт. Тут снова нужен осторожный подход. Проще говоря, любой подход, кроме моего.

Я спрыгиваю на землю прямо перед старушкой, стараясь приземлиться как можно мягче, и отвешиваю ей джентльменский поклон.

– Мадам, прошу меня простить, но я не могу не заметить, что у вас просто очаровательная болонка!

Ну что, ничего не вышло. Не уверен, кто перепугался сильнее, дама или собачка, но старушка взвизгивает за двоих:

– И-и-и!

Я вскидываю руки.

– О нет! Простите! Всё в порядке? Я не хотел вас напугать! Просто…

Старушка встаёт в какую-то абсурдную боевую стойку для пенсионеров. На мгновение мне кажется, что это она сейчас превратится в монстра.

– Вы кто такой? Убирайтесь отсюда!

Я делаю шаг назад.

– Я., э-э-э… ваш пёсик… он такой милый. Можно мне его подержать? Я сразу же верну. Честно-пречестно.

Я божусь и клянусь, даю голову и руку на отсечение, но, кажется, мне даже болонка не верит.

Собачка тявкает, и старушка мигом хватает её и прижимает к груди.

– Что вы за жуткий тип! Уходите прочь! На помощь!

Я делаю попытку обратить всё в шутку:

– Жуткий? Это вы ещё меня без маски не видели. Слушайте, я не собираюсь причинять вам вреда…

Но у бабульки, похоже, другие намерения. Нет, сумочкой она меня не огрела, но перцовый баллончик, из которого она пшикнула мне в глаза (усиленная формула для более эффективного поражающего воздействия!), – та ещё жгучая дрянь.

Как только я вновь обретаю способность видеть, всю учтивость с меня как рукой снимает.

– Давайте сюда шавку!

Бабулька уже несётся к двери со скоростью Усэйна Болта.

– Руки прочь от Бенни! На помощь! Кто-нибудь, помогите!

Я бросаюсь за ней:

– Я и пытаюсь вам помочь, леди!

– Помочь избавиться от собаки?!

– Нет! То есть да, но вы просто не понимаете, что на самом де…

Её электрошокер (к чему полумеры?) обжигает меня, словно укус кобры.

Бзз.

Ух. Это, конечно, не пулемётная очередь, что-то в этой штучке есть. И во рту остаётся приятный металлический привкус. Но я и не такое переживал, так что я хватаю болонку за ошейник и дёргаю на себя. Но, оказывается, сгарушка не только вздорная – она ещё и довольно сильная. Она тащит на себя, я – на себя, и вот мы уже увлечённо перетягиваем щенка. Да, у бабульки, вцепившейся в Бенни, нет возможности достать баллончик или шокер, но это не слишком облегчает задачу. Я не могу тянуть достаточно сильно, а то собака порвётся или, хуже того, старушка лишится руки. Конечно, с неё станется отделать меня оторванной конечностью, но не похоже, чтобы эта леди обладала способностью к регенерации. Так что я стараюсь действовать мягко – не мой конёк, сами понимаете.

– Отпустите!

– Сами отпустите!

– Нет, вы!

Раз – и я уже сижу на земле где-то в пяти метрах от собаки. На секунду я думаю, что бабулька применила какое-то секретное старушечье оружие – штуку, которая создаёт ударную волну. Вот только она и сама отлетела в противоположном направлении. Что-то расшвыряло нас обоих.

Пёс?

Да как пёс мог такое сделать?

А ты подумай.

А, точно! Пёс-монстр.

Болонка и впрямь выглядит разъярённой. Она подалась вперёд всем своим крошечным тельцем, крошечный хвост замер, крошечные мускулы напряглись, крошечные розовые дёсны обнажены – но так выглядит любая собака, готовая атаковать. А вот утробный рык, сотрясающий стены, и лапы, из-под которых летят куски асфальта, уже немного напрягают.

Пёс действительно трансформируется, но не так стремительно, как Гум или Горголла. Во что бы он в итоге ни превратился – в этом милом уютном квартале ему не место. Пёс поворачивается ко мне, и я достаю свою сверкающую УРА.

– Леди, закройте глаза. Я серьёзно!

Гм. А ведь если она достаточно долго не будет их открывать, я успею превратить Бенни в розовую слизь, телепортнуться в зоомагазин, купить ещё одну болонку, и можно надеяться, что старушка не заметит разницы.

Собачонка уже бежит ко мне, и я нажимаю кнопку. И… ничего не происходит. Вообще ничего. Ничегошеньки. УРА не стреляет. Чёртов пёс трансформируется так медленно, что сенсор его не распознаёт.

– Тяв!!!

Бенни бьёт меня в грудь неожиданно крепким лбом (как там вообще мозг помещается, внутри этого черепа?). Три ребра с хрустом ломаются и вонзаются в лёгкие. Я раскидываю руки; ноги отрываются от земли. Я подлетаю в воздух и впечатываюсь спиной в старинный кованый фонарь. Под аккомпанемент треска, грохота, звона стекла и хруста костей фонарь падает прямо на милую тихую улочку.

Где-то просыпается ребёнок и начинает кричать. Где-то женщина, не переносящая громких звуков, жалеет, что не включила свой генератор белого шума. Где-то автовладелец скоро будет недоумевать, что же случилось с его мерседесом.

Ну а мне надо разобраться с тем, что у меня перед носом.

– Забудьте, что я сказал, леди, не надо закрывать глаза. С открытыми глазами легче бежать!

Но она меня не слушает. Она хватается за сердце и кричит:

– О боже!

О нет, она падает!

Глава 12

ПЕНСИОНЕРКА на грани инфаркта, мальтийская болонка, медленно превращающаяся в злобное чудище…

Кто-то должен что-то сделать!

Может быть, ты?

А то как же! Раскорячившись, чтобы не упасть, я грожу пальцем всё ещё маленькой собачке:

– Умри!

Пёс косится на меня из-под чёлки своими угольно-чёрными глазками с пожелтевшими белками.

– Умри, чтоб тебя! Умри!

Не хочет. Не хочет умирать.

Я хватаю кусок упавшего фонарного столба и зашвыриваю подальше:

– Апорт!

Бежать за куском столба Бенни тоже не хочет. Он вообще не настроен играть.

Щенок выпячивает грудь. В ней клокочет первобытная сила, древняя и вечно молодая, – та самая, которая пробудила первых живых существ от мирного сна в склизком первичном бульоне и ввергла в ревущую пучину бытия. Повинуясь властному зову этой силы, пушистая мальтийская болонка идёт прямо на меня.

– Стоять! Стоять!

Это скорее мольба, чем команда. Но даже если какая-то мораль и существует, не только в наших головах, но и на вселенском уровне, прямо сейчас это не имеет никакого значения. В эту страшную минуту победа остаётся за злой собакой.

И что ты теперь будешь делать?

Пока не знаю. Но, кажется, я в ударе.

– Плохой пёсик! Плохой!

Пространство между мальтийской болонкой и болтливым наёмником неумолимо сокращается. Неостановимый пёс сталкивается с непоколебимым Уэйдом. Он кусает меня – р-р-р! Я кусаю его – а-р-р! Надо признать, жареная курочка будет повкуснее. Пёс выплёвывает кровавый шматок Уилсона. Я выплёвываю клок шерсти, которая тут же отрастает обратно.

Мы снова схлёстываемся. Удар, пинок, рывок, ещё пинок, ещё несколько укусов и сочные ругательства. Ладно, ругаюсь только я. Второй удар головой сбивает меня с ног, но перед этим я успеваю зашвырнуть маленького засранца на другой конец улицы. И это моя первая ошибка. Ну, на этой странице. Потому что пёс приземляется на все четыре лапы и, вспарывая когтями асфальт, мчится к детской площадке посреди мирного парка в конце квартала.

Детская площадка? Эй, только что же была начальная школа! Откуда в этом чёртовом городе столько детей?

Я бросаюсь псу наперерез и скольжу по асфальту, подперев голову рукой, словно я развалился на диване. Выглядит круто.

– Эй, малыш, далеко собрался?

Не успеваю я схватить пса, как он вскакивает мне на голову и начинает ожесточённо вылизывать мне лицо. Обычно я не имею ничего против. Говорят, что собачья слюна если и не обладает антисептическим эффектом, то как минимум чище, чем человеческая. Подумайте об этом в следующий раз, когда будете с кем-нибудь лизаться.

Хочешь сказать, что надо целоваться не с людьми, а с собаками?

Фу.

Нет, не надо целоваться с собаками! Боже упаси. Особенно с такими, как эта. Жёсткий, как наждачная бумага, язык мигом слизывает маску. Я обеими руками хватаю собачью морду, но язык всё равно прорывается наружу и слизывает куски плоти, как будто я сливочный рожок в виде Дэд-пула. Та же история, что с беднягой Бернардо.

Я издаю гортанный крик, вырываюсь и улучаю момент, чтобы поглядеться в витрину. На мгновение мне кажется, будто частично слизанное лицо даже лучше смотрится, но, возможно, я просто окончательно свихнулся от боли. Да уж, есть над чем поразмыслить. Я встречался лицом к лицу со всеми обитателями вселенной «Марвел» – с героями, злодеями, персонажами второго плана и массовкой, – и к чему я пришёл? Меня залижут до смерти?

Скукота.

А что там с бабулькой?

Простите, что я уделил столько внимания собственным страданиям. Старушка пришла в себя и стоит возле дома. Одну руку она прижала к груди, словно боится, что сердце сейчас выскочит наружу, другую поднесла к губам. Сверкая вставной челюстью, она бормочет и бормочет, словно цитирует какие-то старые фильмы:

– Святые угодники! Борода Христова! Акуна матата! Господи помилуй! Кавабанга! Чёрный Козёл Лесов с Тысячью Младых!

(Ладно, последнее я добавил от себя, но я по глазам видел, что она хочет это сказать.)

Тем временем я пытаюсь спихнуть её любимого Бенни, пока он ещё не добрался до моих костей и не начал их глодать. На вид пёс всё такой же, но с каждой секундой становится тяжелее. Такое чувство, что у меня сейчас лопнут мышцы на руках.

Я собираюсь с силами, чтобы как следует его толкнуть, и слышу тоненький писк: бип-бип-бип! Что, мне кто-то прислал СМС? Прямо сейчас? Не-а. Это УРА. Судя по мигающему зелёному огоньку, она наконец-то разобралась, что перед ней не собака.

Славненько! Я не уверен, может ли у меня отрасти голова (а если даже может, останусь ли я после этого собой?), так что, пожалуй, у меня есть право применить смертельное оружие. Есть лишь одна проблемка: если я потянусь за УРА, я не смогу одной рукой удержать Бенни. Надо всё провернуть как можно быстрее, без всяких пауз на чтение эсэмэсок, даже если всё-таки есть новые.

Раз, два…

Я готов произнести «три» и приступить к своему плану, но тут приходит подкрепление. Нет, это не Щ.И.Т. – я пока не успел натворить столько дел, чтобы они сюда заявились. Это приглашённая звезда, супергерой! Вы же знаете супергероев, правда? Ну, может, про Девушку-белку или Тора-лягушку вы не слышали, но по-настоящему громкие имена наверняка у вас на слуху – Человек-паук, например. Помните, я говорил, что в этой книге не будет ни слова про Капитана Америку? Я не соврал, но вот про Спайди здесь написано.

Мимо проносится сине-красная вспышка. Я даже не хочу спрашивать, где он закрепил свою паутину. Я бы назвал его воплощением изящества, Фредом Астером от мира арахнидов, но он больше похож на одного из прыгающих пауков-волков – вот он застыл, будто статуя, а вот молнией сорвался с места. Он стремительно взбирается на кирпичную стену, на мгновение замирает, прыгает на дерево, замирает, перескакивает на капот чьей-то машины, замирает, цепляется за фонарный столб, замирает…

А я лежу, как дурак, и только успеваю повернуть к нему остатки своего лица, когда он уже хватает собаку.

Я быстрый. Я могу отпинать вас и смыться, прежде чем вы поймёте, что это было. Но этот парень… Не успеваю я выпалить: «Спайди, стой!», как он уже склоняется к старушке и протягивает ей пса.

– Вот ваш щенок, мэм. Тяжёленький, правда?

Бенни не дурак. Он отыгрывает свою роль на сто процентов – хромает, скулит и тяжело дышит. Агрессия исходит не от него, а от бабульки.

– Убери руки от моей собаки, противный Человек-паук!

Она тычет в Спайди шокером. Бзз!

Я думал, что паучье чутьё предупредит его об опасности, но, похоже, у него слепое пятно в том, что касается старушек – по крайней мере, этой. Раз – и противный Человек-паук повисает на фонарном столбе, потирая ужаленный шокером бок.

Глава 14

ДА, ВСЁ ВЕРНО. Четырнадцатая глава. Тринадцатую я проскочил, потому что это несчастливое число. Выкусите, перфекционисты.

Тем временем в вымышленной реальности…

Старушка, не осознавая, что её любимый пушистый комочек стал тяжелее свинца, пытается взять его на руки. Ничего не выходит. Её спина трещит, словно дюжина внезапно стокнувшихся бильярдных шаров. Мне даже отсюда слышно.

С верной УРА наперевес я подбегаю поближе, готовый исполнить свой благородный долг.

– Отойдите от щенка, мэм!

Старушка видит меня и отшатывается, поражённая моей неизъяснимой прелестью, – а может, всё дело в том, насколько тяжёлым оказался Бенни. Так или иначе, теперь у меня есть возможность выстрелить. И если все на мгновение замрут, я смогу сначала это сделать, а уже потом ответить на вопросы.

Спрей против монстров казался лёгким и надёжным вариантом, но нашлись свои подводные камни. Фьюить, чпок – и УРА облепляет паутина. Я надеюсь, что эта штука на самом деле не образуется в теле Спайди. Правда, очень надеюсь. Я знаю, знаю, что она прочная, как Адамантий, и всё такое, но выглядит это так, будто на мою прекрасную чистенькую пушку налип комок соплей.

Не успеваю я сказать «фу!», как этот соплемёт вырывает пушку у меня из рук.

Я даже не удостаиваюсь качественной подколки.

– Уилсон, я бы спросил, что с тобой не так, но, чтобы выслушать ответ, целой вечности не хватит. Просто убирайся подальше от этой собаки и из этого города, ясно?

Я так и замираю на месте. Этот вечный суперподросток крадёт мою пушку, а потом начинает ворчать, как старый дед, которому во двор закинули фрисби? Мда, тут нет и намёка на дружелюбие.

Надеясь не скатиться до скулежа в духе «Он первый начал», я указываю на леди и её пёсика.

– Ты не понимаешь! Это настоящее чудовище!

Спайди чуть с фонаря не падает от гнева, как будто я оскорбил его мамашу.

– Это не чудовище! – орёт он. – Это моя тётя! То есть… Это безобидная пожилая женщина!

Не успеваю я как следует проанализировать все смыслы, заложенные в этом удивительном тезисе, как вышеупомянутая безобидная пожилая женщина кидает на Спайди такой взгляд, что у меня самого бегут мурашки по спине. Даже я относился к Мадам Перцовый Баллончик более уважительно. Конечно, про себя я могу называть её пожилой женщиной, бабулькой и старой каргой, но вслух? Кто-то серьёзно нарывается.

Я закрываю рот ладонью в знак удивления. Человек-паук поднимает руки – сдаюсь, мол, – что смотрится очень странно, поскольку он до сих пор висит на фонарном столбе.

– Простите, мэм, простите! «Пенсионерка», я хотел сказать «пенсионерка». Так нормально?

Её глаза сжимаются в две узкие щёлочки. Спайди нервно озирается, как будто столкнулся с Носорогом и высматривает пути к отступлению.

Поскольку мой костюм и эксцентричные манеры больше не привлекают должного внимания, я громко хлопаю в ладоши.

– Эй вы, там! Как бы мне ни хотелось притащить попкорн и понаблюдать за этими жалкими потугами изобразить политкорректность, вынужден признать, что я говорил не о ней. Я говорил о собаке!

Все трое – Спайди, пенсионерка и пёс – поворачиваются ко мне. И все с одинаковыми выражениями на лицах… ну или на мордах. Очень мило смотрится – ни дать ни взять семейное фото.

– Бенни? Чудовище? – спрашивает Удивительный Человек-паук. – Ну-ка погоди.

Я прижимаю руку к сердцу.

– Клянусь, в любой момент этот изнеженный комочек пуха может раздуться до таких размеров, что не влезет на киноэкран, даже если оператор отойдёт подальше. И дело не только в размере, но и в неутолимой жажде живой плоти. Ты что, сам не видишь? Посмотри на него!

Они смотрят на щенка. Тот вылизывает свою промежность. Повисает мёртвая тишина.

– Ладно, ладно, не в любой момент, но так и будет, говорю вам! С чего бы мне врать?

Спайди, мозговитая башка, замечает:

– А может быть, у тебя глюки?

Резонно.

А ну замолчи! Как насчёт хорошего тумака?

Если продолжишь разговаривать сам с собой, только подтвердишь его догадку.

Хорошо. Переключаюсь на внешний голос.

– Да ладно вам! Вы что, не видели, как он на меня кинулся? И оба почувствовали, какой он тяжёлый, так ведь? Да её спина хрустнула так, что на Таймс-сквер было слышно! Ради всего святого, Монтрезор! Отчего ещё комнатная собачка может весить как Майк Тайсон?

Мистер Большая сила/Большая ответственность пожимает плечами:

– Может, её раскормили?

– Ничего подобного, – возражает старушка.

Устав от нашего костюмированного шоу, она наклоняется, чтобы прицепить к ошейнику Бенни поводок. Потом встаёт – но уже изменившись в лице. Похоже, в голове у неё завертелись шестерёнки. Она о чём-то напряжённо думает. Когда она полностью выпрямляется – а это, знаете ли, занимает какое-то время, – её жутковатые глаза-щёлочки сверкают, как лезвие ножа.

– Откуда ты знаешь, как зовут моего пса, противный Человек-паук?

– Я… э-э-э… вы ведь сами его назвали по имени, мэм, разве нет? Вы назвали его Бен… или Бенни? – он вертит головой, словно опять ищет путь к отступлению. – Как-то так.

Бенни, столько раз услышав своё имя, заметно оживляется.

Чего не скажешь о его хозяйке.

– Не было такого!

Спайди втягивает голову в плечи:

– Ну конечно, было! Было ведь, правда, Дэд-пул?

– Прости, братишка. Никто из нас при тебе не произносил этого имени. И правда, откуда ты знаешь, а? – я упираю руки в бока. – Человек-паук! Ты что, следил за этой бедной женщиной?

Он едва не выпрыгивает из костюма.

– Нет! Я…

Кажется, я попал в больное место.

– Расслабься, камрад. Может, Джей Джона Джеймсон и считает тебя угрозой для общества, но я тебе не судья. Я всегда говорю: тот, кто подмечает соринку в чужом глазу, сначала должен достать бревно из своего. Этим бревном потом можно будет шмякнуть по голове того, с соринкой. Смекаешь?

– Честно говоря, нет.

Я тоже.

Это такая тактика! Я тяну время, надеясь, что пёс всё-таки будет трансформироваться более активно. Если за всем этим и вправду стоит некий загадочный Дик, как уверяет Джейн, то у него серьёзные проблемы с контролем качества. Ну или, может, бабуля всё-таки перекормила своего пёсика.

– Ребятки, я не хочу создавать проблем. Я очень тебя люблю, Спайди, – а вам, мэм, стоит всерьёз задуматься, не вступить ли в ряды Людей Икс. Но мне нужно кое-что сделать, и, для разнообразия, это действительно во всеобщих интересах. Не могли бы вы, пожалуйста, отдать мне щенка всего на несколько минут – просто чтобы я убедился, что он не превратился в монстра?

– Нет! – кричат они хором.

Хмыкая и цокая языком, Мисс Америка 1776 тянет Бена за поводок, чтобы возобновить утренний променад, и поворачивается к нам спиной. Надо отдать ей должное: приструнить двух ребят с суперсилами вроде нас со Спайди – та ещё задачка. А пёсик явно стремится убраться отсюда как можно быстрее. Одобрительно ворча, он со всей силы натягивает поводок и тащит хозяйку за собой.

Они успевают сделать несколько шагов, а потом… бум, трах, бах!

Бен стрелой устремляется вперёд и увлекает за собой бабульку. В страхе сжимая поводок, она летит вслед за псом, даже не касаясь земли, – словно нелепый воздушный змей. Давай, бабуля, давай!

Интересно, как высоко она могла бы подняться, если бы поводок был длиннее? А, неважно. Полёт явно не продлился бы долго – ужаленному под хвост псу, похоже, шерсть завесила глаза. Он несётся прямо в угол кирпичного шестиэтажного дома.

Правда, псу это нипочём. Его голова размером не больше кокосового ореха пробивает стену и оставляет в ней отверстие, по габаритам подходящее даже старушке.

– Тётя Мэй! – вопит Спайди.

Погодите, что? Он и её имя знает? Я не знал, что он телепат! О боже, он что, и мои мысли может прочесть? Было бы очень неловко! Я не привык выставлять все свои мимолётные фантазии на всеобщее обозрение. Спайди, какое число я загадал? Ну давай, скажи!

Не работает. Его паучье чутьё, видимо, отшибло из-за паучьего удивления. Кстати, если вам вдруг интересно, я загадал семь.

Но не бойся, тётя Мэй! Человек-паук мчится быстрее ветра, и рефлексы у него дай бог каждому. Он, словно молния, мигом оказывается в нужном месте. Так что сейчас он, конечно, в шоке, но это продлится не больше микросекунды.

Которой шустрому наёмнику вроде меня сполна хватает, чтобы забрать назад свою пушку. Оп!

Теперь, как следует вооружённый, я пылко бросаюсь в погоню с криком:

– Я же говорил! Я говорил!

(К слову, дамы, Дэдпул всегда пылкий. Просто на этот раз это ещё и совпало с погоней.)

Оставаясь собакой внешне, но не по сути, Бен мчится сквозь Форест-Хилс. Слово «сквозь» я использую в самом буквальном смысле – он пробивает припаркованные машины, торговые автоматы и жилые дома, таща за собой несчастную тётю Мэй. С учётом всех этих разрушений, грохота и лязга район теперь вряд ли может называться спальным – попробуй тут засни!

Я пытаюсь их догнать, уворачиваясь от летящих обломков, перепрыгивая то, отталкиваясь от этого, постепенно сокращаю дистанцию и при всём при этом стараюсь выглядеть как можно круче. А что же Спайди? Он перелетает от дома к дому на своей паутине – с 1962 года ничего не изменилось. (Ему кто-нибудь говорил, что пауки на самом деле так не перемещаются?) Не успеваю я и глазом моргнуть, как он меня обгоняет.

Не желая быть посрамлённым, я набираю скорость, пока не подбираюсь к старушке настолько близко, что мог бы поцеловать её летящую по воздуху туфлю (хотя ума не приложу, зачем мне это делать).

Вас, наверное, уже тошнит от всех этих разбитых машин, но что ещё можно громить в Нью-Йорке? Бен превращает чей-то лимузин в постмодернистскую инсталляцию из кусков искорёженной стали. Это лишь слегка его задерживает. Но мне хватает.

Я уклоняюсь от обломков лимузина и совершаю восхитительный манёвр. О, это кульминационный момент погони: пусть я не демонстрирую чудеса силы и скорости, зато совершаю акробатический этюд, по сложности сопоставимый с дзенским коаном. Надо будет попросить Престон, чтобы посмотрела записи с камер, – наверняка меня запечатлели. Говорю вам, получится отличный полосный кадр. Пусть его нарисует ваш любимый художник, и пусть его выпустят отдельной лимитированной серией, с автографом. Опираясь рукой на расколотый лимузин, в котором только что сработала подушка безопасности, я подпрыгиваю и перелетаю через тётю Мэй. В другой руке я сжимаю УРА и целюсь прямо в злополучного щенка.

Но тут на сцену выходит Паук. Мухи-Цокотухи рядом нет, и он врезается прямо в меня. Может быть, он думает, что это ему полагается полосный кадр. С точки зрения чистого маркетинга, может, он и прав.

– Не стреляй, псих! Ты же можешь её задеть!

Он пролетает мимо, и мне только и остаётся, что крикнуть нарисованному на его спине науку:

– Да брось ты, в самом деле! Как я могу промазать? Стрельба – моя профессия!

Думаете, я упал духом? Как бы не так! Я продолжаю погоню. Идти по следу Бенни очень просто. Конечно, Халк, если бы очень спешил в ванную, учинил бы разгром посильнее, но и этого достаточно.

Спайди летит надо мной, высматривая цель. Поскольку он до сих пор на неё не спикировал, я делаю вывод, что сейчас самое время расставить всё на свои места.

– Знаешь, стенолаз, если она пострадает из-за того, что ты мне помешал, это будет на твоей совести.

Спайди хлопает себя по лбу:

– Я и так кругом виноват, а теперь ещё это!

– Вся эта история вообще довольно странная, на мой вкус. Люди стареют, болеют, слабеют. Иногда их утаскивают за собой щенки-монстры. В конце концов все умирают. Так устроен мир, приятель. Не кажется ли тебе, что пора просто отпустить её? Как сказал Фолкнер, «Ода греческой вазе» дороже десятка старых дам.

– А ну заткнись! Это не греческая ваза, это пёс-монстр! И это не старая дама, это моя…

Он прерывается на полуслове. Я слышу, как он под маской скрежещет зубами, как будто выдал секрет своей личности или что-то в таком роде. И тут на меня снисходит озарение:

– Я понял! Это не старушка, это твоя жена. Это было в каком-то комик-скетче, да? У Генри Янгмэна? Стой, погоди, это правда твоя жена? Слушай, это как-то… дико.

– Это не моя жена!

– Ты её просто используешь? Я знаю, что обязательства многих пугают, но, если ты никогда ни к кому не привязываешься, разве ты можешь считать себя свободным?

– Да чтоб тебя!..

Он на миг отвлекается от погони – этого хватает, чтобы врезать мне ногой в челюсть. Это больно. Не только физически – хотя перед глазами мелькают искры. Я уязвлён глубоко внутри, где я храню свои чувства и своё порно. Но всё в порядке, я знаю, это для моего же блага. Это сделает из меня более достойного человека, более достойного сына. Я знаю, что надо оставить папу в покое, когда он пьёт свой сок для взрослых. Я знаю…

Папа! Папа! Почему ты меня не любишь? Почему?

Щенок полюбил бы меня. Щенок полюбил бы…

Посмотри на меня, Софи!

Глюки.

Ладно, ладно. Цирковая труппа в составе Дэд-пула, Спайди, Мэй и Удивительного Бена временно покидает жилые кварталы и вырывается на природу. Человек-паук парит в небе, словно курица-наседка над птенцами (хотя стоп, разве куры летают?), а Бен и Мэй тем временем пробивают каменную стену и врываются на собачью площадку. Собаководы, стоящие по краям усыпанного какашками газона, отрываются от своих смартфонов и видят картину, которая переворачивает их мир с ног на голову: пёс выгуливает хозяина! Люди разбегаются кто куда, но их питомцы явно заворожены тем, что одному из них удалось пробить стеклянный потолок и занять достойное место в иерархии. Собаки на площадке приветствуют болонку радостным лаем, словно говоря: «Мы бы с удовольствием понюхали твою задницу!»

Прежде чем Бенни с болтающейся позади тётей Мэй успевает пробить противоположную стену, Человек-паук наконец получает возможность спикировать вниз. С помощью своей бесконечной липкой паутины он провешивает канатную дорогу от верхушки дерева до дальней стены, зрелищно съезжает по ней и подхватывает тётю Мэй.

Но она до сих пор сжимает поводок, а Бен всё несётся и несётся вперёд.

– Я вас держу! Отпустите! – кричит Спайди.

Похоже, что в итоге Человека-паука утащит за собой Пёс-монстр. Признаюсь честно, это было бы забавно. Но тётя Мэй всё-таки отпускает поводок – просто для того, чтобы ещё раз ударить Спайди током.

Бзз!

– Ай!

– Верни меня на землю, противный Человек-паук!

Наверное, она хотела сказать «удивительно противный»!

Пока Спайди пытается оправдаться за то, что спас ей жизнь, Бен снова выбегает на улицу и начинает расти (ну наконец-то!). Хотел бы я сказать, что он катится, словно снежный ком, с каждой секундой увеличиваясь в размерах (эта метафора подошла бы под цвет шубки), но на деле всё выглядит иначе: маленькое белое существо превращается в огромное и оранжевое. Собачьи черты не исчезли, а скорее масштабировались.

Это может показаться странным, но я чувствую облегчение. Наконец появилось подтверждение того, что я не вру и не сошёл с ума. Ладно, только того, что не вру.

Мой первый позыв – схватить Спайди и развернуть его, чтобы он всё увидел своими глазами, но он занят – отбивается от тёти Мэй, которая хлещет его поводком. К тому же преображение Бена порождает определённые проблемы. Само собой, появление такого увальня посреди улицы создаёт пробку. Но хуже то, что он вырос прямо на пути у мчащегося на полной скорости автобуса.

И – можете мне не верить, потому что я и сам себе не верю – он под завязку набит монашенками.

Зачем вообще ловить глюки, а, если вокруг такое творится?

По привычке?

Для практики?

Монашенки. Видимо, мне стоит порадоваться, что на этот раз не дети. По крайней мере, выглядят они как монахини, в чёрно-белых одеяниях и всё такое, – хотя это может быть и флешмоб в честь фильма «Действуй, сестра» с Вупи Голдберг. Но эта версия выглядит натянутой, поэтому я останавливаюсь на том, что передо мной настоящие монахини – и ни одна из них не осознаёт, насколько они близко к незапланированной встрече с тем самым Большим Дядей с небес, которому они посвятили свои жизни.

А вот водитель осознаёт. Он сигналит. Не знаю, может, он думает, что набухшая бугристая масса просто его не заметила и сразу же уйдёт с дороги, как только услышит гудок. Но она не уходит. Она поворачивается к автобусу, свирепая и монструозная. Водитель так орёт, что перекрикивает сигнал.

Сёстры поднимают глаза, и монстр гордо объявляет:

– Я Гугам, сын…

А, неважно.

Я стреляю в него. Он превращается в лужу. Конец.

Глава 13

К ЧЁРТУ! Вот тринадцатая глава. На дворе двадцать первый век. С какой стати я должен идти на поводу у всяких дурацких суеверий? Я самостоятельный и прогрессивный член общества! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Благодаря мне (и тому, кто изобрёл нанокатализатор) опасность миновала, но никто не сказал мне «Спасибо, милый психопат!». Спайди отправился зализывать раны, нанесённые старушкой, а тётя Мэй пошла размышлять, не завести ли ей золотую рыбку. И я уже догадываюсь, с чего начнётся разговор с Престон («Да где ты только откопал целый автобус монашек?»).

Думаю, ничего не случится, если я сделаю ноги до прибытия Щ.И.Т.а.

Как ни удивительно, вся история с Бенни заняла не больше пятнадцати минут. Если повезёт, я смогу вычеркнуть из списка ещё одну собачью кличку до восхода солнца.

Верхний Ист-Сайд, вот куда лежит мой путь. С телепортом все расстояния резко сокращаются. Раз-два, и я на месте. Знаете, телепортация доставляет иным авторам немало хлопот. Если персонаж может мигом переместиться куда угодно, откуда возьмётся драма? Поэтому и выдумывают всякую межгалактическую возню вокруг компенсатора Гейзенберга. Но я веду себя нерационально – и поэтому со мной нет никаких проблем. Как вы уже заметили, я никогда не использую телепорт, если это разрушит красивую батальную сцену. Я лучше перемещусь в самое пекло, а то и вовсе поломаю весь сюжет и отправлюсь понежиться на милый песчаный пляжик. (Внимание, спойлер: через какое-то время я так и поступлю. Не переключайтесь!)

Телепорт удобен, когда надо опустить какую-то скучную, никому не интересную часть истории – например, то, как я ловлю такси или еду в метро, а на меня все пялятся. Я не хочу в этом участвовать, вы не хотите про это читать, так что… бз-з-з!

На этот раз я оказываюсь в уютной спальне. Слегка колышущиеся занавески с сердечками, сквозь которые пробиваются утренние лучи, отбрасывают полупрозрачные тени на стены, чью белизну нарушают только наклейки с диснеевскими персонажами. Мебель здесь тоже белая, с розовой окантовкой. По плюшевому ковру разбросаны куклы с нереалистичными пропорциями.

Либо это комната маленькой девочки, либо какая-то хитрая ловушка, расставленная педофилом.

(Кого-кого, а такого типа я убил бы без тени сожаления.)

Но в комнате нет никакого жуткого маньяка, готового броситься на жертву. Единственный звук, который здесь раздаётся, – тихое ритмичное дыхание двух обитателей спальни, милых ангелочков, сопящих в уютной постельке: невинной девочки и щенка лабрадора. Они обняли друг друга, соприкоснулись лбами и вместе смотрят сны о бабочках и радужных единорогах. Нельзя вообразить более милую картину. У вас просто фантазии не хватит.

Тихо-тихо, осторожно, словно я не наёмник-головорез, а юный актёр из «Клуба Микки-Мауса», я пробую вытащить лабрадора из кровати, не разбудив ни его, ни девочку. Оба морщат носы, но я продолжаю тянуть его на себя – медленно и аккуратно. Тихо, тихо, вот так. Аккуратно подстриженный коготок на задней лапе цепляется за торчащую из лоскутного одеяла нитку. Я продолжаю тянуть – спокойно, спокойно. Нитка тянется, тянется, обрывается и медленно опускается на пол, как снежинка.

Оба продолжают спать: девочка – под одеялом, щенок – у меня на руках.

На место я прибыл без всякого шума, но при отбытии телепорт подаёт сигнал. Я решаю, что лучше отойти подальше, прежде чем исчезнуть, – пусть девочка как следует выспится, прежде чем обнаружит пропажу щенка и огорчится.

Я раздвигаю занавески, одной рукой опираюсь о подоконник, другой придерживаю щенка. Даже сквозь ткань костюма я ощущаю, как утренний ветерок холодит соски. Маленький проказник тоже чувствует его дуновение и молотит лапами в воздухе. Он не просыпается – скорее всего, гонится за бабочкой во сне. Ох, какой же миляга!

И проблем никаких не создаёт – пока не дёргается и чуть не вываливается в окно. Я спрыгиваю с подоконника, чтобы его удержать, и щенок выскальзывает у меня из рук. Он куда-то бредёт и врезается в преграду, которой, по всей видимости, не было в его сне.

Я на цыпочках иду вслед за щенком. Ну разве не изумительная картина? Прижав палец к губам, я пытаюсь молча призвать его к тишине, но, во-первых, он спит, а во-вторых, с чего я взял, что лабрадор вообще понимает такие знаки? Полный неукротимой щенячьей энергии, он врезается в торшер, задевает книжный шкаф и сшибает фотографию в рамке в виде сердечка. На фотографии запечатлены девочка и пёсик – наверное, она прилагалась к щенку при покупке.

Всё падает, но я успеваю поймать каждую книжку, каждую мелочь, каждую безделушку, чтобы они не свалились на пол и не разбудили спящую девочку. Почему? Потому что, сколько бы людей я не убил, сколько бы крови ни пролил… честно говоря, сам не знаю, почему. Надо было телепортироваться, пока была возможность. Теперь же я держу на весу всё это девчачье барахло, а чёртова псинка прыгает вокруг, словно на подтанцовке в клипе Майкла Джексона.

Я пытаюсь вернуть всё на место, но, едва я успеваю поставить на полку очередную книжку-картинку, этот попрыгунчик сшибает две новые.

Всё это настолько меня утомило, что уже хочется запустить всей этой кипой в стену. У всех ведь такое бывало, правда? Все застревали в пробках, ждали лифта, пытались обезвредить ядерную бомбу… На моём месте вы бы просто сжали зубы и делали своё дело, верно? Но я в такие моменты поступаю по-своему, совсем не так, как поступили бы вы. В этом часть моего обаяния.

Так что я швыряю весь этот хлам прямо в чистую белоснежную стенку.

Девочка резко садится на кровати. Даже её испуганный вскрик меня умиляет. А вот лабрадору всё нипочём – он даже не просыпается. Пока я гоняюсь по комнате за этим лунатиком, девочка, затаив дыхание, таращится на мой красный костюм.

– Вы ведь… Санта?

Если она сама делает такую передачу, кто я такой, чтобы не принять мяч?

– Конечно, – говорю я. – Правда, сейчас август, но какая разница?

Я наконец хватаю щенка. Девочка трёт глаза:

– Что вы делаете с мистером Пушистиком?

– Мистером Пушистиком? – я удивлённо смотрю на пса, словно вижу его впервые. Девочка хихикает. Ну хоть кто-то смеётся над моими шутками! – Видишь ли, солнышко, мистер Пушистик заболел. Санта заберёт его на Северный полюс, вылечит и вернёт тебе.

Это из какой-то детской книжки, да?

Она надувает губки:

– Но мама сказала, что ветеринар уже вылечил мистера Пушистика!

– Ну, значит, он снова заболел. Видишь, как он шевелит лапами, хотя глаза у него закрыты? Правда, это ненормально?

– О нет!

– Ты же не хочешь, чтобы мистер Пушистик болел? И он тоже не хочет. Поэтому сейчас его надо полечить.

Очень возможно, что в данном случае «полечить» – эвфемизм для слова «убить».

– А вы вернёте его назад?

Я показываю ей большой палец:

– А то как же!

У меня такая искренняя улыбка, что я собираюсь было снять маску и её продемонстрировать, но это до добра не доведёт. Вообще-то я не люблю врать. Возможно, если Пушистик не превратится в монстра, я действительно его верну. А если превратится, может быть, Щ.И.Т. разрешит мне послать девочке банку с его останками. Они будут похожи на розовую медузу Пригодятся в образовательных целях.

Слегка успокоив свою совесть, я поворачиваюсь к окну. Но дети есть дети.

– Вы же не сделаете ему больно, правда?

– Без необходимости не сделаю. То есть нет, само собой, не сделаю! Я ведь Санта. Ты же доверяешь Сайте?

Она кивает:

– Конечно!

Я снова отворачиваюсь.

– Санта!

– Ох, да какого… Что?

– Я пить хочу.

– Малышка, сейчас раннее утро, а у Сайты выдалась тяжёлая ночка, поэтому он сейчас слегка не в духе. Если я принесу тебе стакан воды, ты обещаешь захлопнуть свою очаровательную варежку и пойти спать? А не то Санта пробьёт несколько дырок в этих чудесных стенах. Договорились?

– Ладно.

С псом-лунатиком под мышкой я пробираюсь на кухню и наливаю ей большой стакан воды со льдом (боже ты мой, у них стоит фильтр для воды!). Я кладу в стакан соломинку и оставляю предкам этой крошки суровую записку о том, что чем раньше они научат своего ребёнка не разговаривать с незнакомцами, тем лучше.

Девочка отпивает полглотка и отставляет стакан. Пить она хочет, как же.

Она забивается под одеяло, я глажу её по голове и машу щенячьей лапой. Потом, пока она ещё не заснула, я телепортируюсь на крышу – наконец-то. Стоило сразу так поступить.

Ох уж эти дети.

Глава 15

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ И ТРИНАДЦАТАЯ главы у нас уже были – так что теперь пришёл черёд пятнадцатой, верно? Знаете что, просто читайте эту чёртову книжку страница за страницей. Это всё одна история – побочных линий здесь одна-две, не больше. Следуйте за мной, от одного предложения к другому. Ну, понеслись!

Солнце выползает из-за горизонта, словно огромная лысая башка. Я стою на плоской крыше, прислушиваюсь к шуму ветра и разглядываю мистера Пушистика. Как и у всех лабрадоров, у него чересчур много кожи – она не прилегает к телу, а собирается в складки, которые делают пса похожим одновременно на новорождённого и на древнего старичка. Он всё ещё лёгонький, как и положено щенку, и всё ещё спит. И точно не притворяется: видно, как под его пушистыми веками бегают туда-сюда глаза – он явно в фазе быстрого собачьего сна.

Интересно, о чём он думает? Выглядит он вполне довольным и счастливым.

Ох, какой же миляга!

Нет! Я не поддамся влиянию всего этого ми-мими. Я не буду его тискать. Я к нему не привяжусь. Не привяжусь. Не привяжусь.

Надо оставить этого щеночка Щ.И.Т. у, как я и поступил с колли. Пусть их биохимики решают, что дальше делать с этими ребятами. Но сейчас я справился очень быстро, Престон, наверное, до сих пор разбирается с лужей слизи в Куинсе, а больше я в этой конторе никому не доверяю. Не хочу, чтобы мистер Пушистик попал в руки какому-нибудь фанатику, чей девиз – «Давайте-ка разберёмся, как устроена эта форма жизни!». Я прошёл через это в Хосписе «Оружия Икс» и собаке такой судьбы не желаю. Но и оставить его у себя я тоже не могу.

– Я могу его оставить, папа?

У меня перед глазами не настоящий отец. Это вымышленный отец, более добрый, отец, который может разрешить мне оставить собаку. Ну а что, не все мои фантазии сводятся к игре в баскетбол. Иногда даже мечты должны соотноситься с реальностью.

Дело происходит на крошечной кухне. Отец занимает собой почти всё пространство. Так всегда происходит. Он всё подминает под себя. В его стакане звякает лёд. Отец закрывает покрасневшие глаза.

Он низко опустил голову, и над растрескавшейся пластиковой столешницей виднеется только стриженая макушка. Все мои воспоминания о нём собраны из осколков. Макушка, руки, ремень. Чтобы вспомнить его глаза или лицо, надо посмотреть на фотографию. (С мамой та же история. Правда, тогда мне надо было убедиться, что поблизости нет отца, прежде чем разглядывать её фото. Мама умерла от рака – участь, которая, возможно, ждала и меня, – и любое напоминание о ней, будь то фотография или я, портило отцу настроение.)

– Если это животное будет гадить в моём доме, я сам его усыплю.

Воображаемый Уэйд куда более сговорчивый, чем реальный. Половину тумаков, которые мне доставались, я честно заслужил. Правда, всего половину.

– Ты даже не будешь её замечать. Я клянусь.

Отец замирает, и мне кажется, будто он уснул. Но потом он начинает изрыгать проклятия. Не в мой адрес – просто так, в пространство. Он так сильно бьёт кулаком по столу, что из стакана выплескивается виски – хотя там оставалось на самом донышке. Он всё колотит и колотит по столу, но с каждым ударом бьёт всё слабее – как боксёр, который проигрывает раунд. Потом рука судорожно дёргается и замирает. Отец делает несколько глубоких прерывистых вдохов и начинает храпеть.

Иногда в своих фантазиях я забываю, кто есть кто. Вот я сижу, уронив голову на немытый стол, вдыхая запах виски, готовый вступить в схватку с несуществующим противником. Но это всё-таки моя галлюцинация – и я, сделав над собой усилие, снова становлюсь маленьким Уэйдом, который глядит на отцовскую макушку. Я вытираю остатки пойла, чтобы он с утра не принял их за собачью мочу. Пытаюсь представить, что я ухожу и оставляю его одного пускать слюни, но почему-то не могу выйти из кухни.

И никакой собаки. Её нигде нет. Тут слишком мало места.

Кто-то из нас утробно рыгает, и я вновь возвращаюсь на крышу. Мистер Пушистик мирно сопит у меня на руках, живой от носа до кончика хвоста. Но некоторые галлюцинации подолгу не выветриваются из головы.

– Я сам его усыплю.

Учитывая, как устроен мир, усыпление может оказаться самым милосердным поступком. Если Пушистик и вправду монстр, то лучше, чем сейчас, ему уже не будет. Я приподнимаю его и шепчу:

– Пушистик, Пушистик, ты всё равно умрёшь – рано или поздно, так или иначе. Может быть, лучше покончить с тобой сейчас, пока мир не сокрушил тебя своей тяжёлой пятой?

Занятно, что этот вопрос не лишён смысла.

Щенок тихонько ворчит, словно похрапывает.

– Чёрт возьми! Кого я пытаюсь обмануть, мистер Пушистик? Я никогда не смог бы сделать тебе больно!

Я обнимаю его. Не сильно, слегка – просто чтобы дать понять, что я прошу прощения.

А говорил, что не привяжешься.

При чём тут это? Я просто извиняюсь. Галлюцинация сбила меня с толку, ясно? Я не собираюсь его брать себе. Отдам его Престон при первой же возможности. Вот смотри.

Я сажаю достопочтенного мистера П. к себе на плечо, делаю селфи (кажется, будто пёс специально влез в кадр, чтобы испортить фото) и нажимаю на кнопку «поделиться».

Спустя мгновение раздаётся звонок.

– Ты что, специально запостил это фото на «Пинтерест»?

Приятно слышать голос Эми.

– Новый телефон. Похоже, надо изменить настройки. Оно могло и в Твиттер попасть. Ты всё ещё в Куинсе?

– Ага. А ты где?

– На крыше в Верхнем Ист-Сайде. Отсюда отличный вид на магистраль ФДР и на самого милого щенка лабрадора на свете. Зовут его Пушистик. Для тебя – мистер Пушистик.

– Уэйд, никогда не давай собакам клички.

– Почему? Чтобы не привязываться?

– Нет, просто мистер Пушистик – на редкость дурацкое имя.

– Скажи это очаровательной маленькой девочке, которая мне его отдала.

– Маленькой девочке? Это что, одна из твоих субличностей?

– Нет, она настоящая. Ну, я так думаю. Надо брать с собой на задания камеру. Собираешься наорать на меня за беспорядок в Форест-Хилс?

По голосу я слышу, что не собирается.

– Это была непростая задачка. Теперь у тебя есть целый автобус фанаток. Кстати, они просили тебе передать, что Господь готов простить любого. На этот раз проблема была в Человеке-пауке. Откуда он взялся?

– Ну, я его точно не звал. А в чём, собственно, проблема?

– Драка между людьми в костюмах привлекает внимание. Ты и так наделал шуму в прессе, а теперь какой-то корреспондент по имени Питер Паркер щёлкнул вас со стенолазом, пока вы дрались за щенка. Я, конечно, не твой пиар-менеджер, но мне кажется, что сейчас не лучшее время постить селфи с ещё одной краденой собакой. Никогда не знаешь, кому это может попасться на глаза.

– Но разве не в этом была вся соль? Мол, Щ.И.Т. тут ни при чём, это всё Дэдпул?

– Просто будь готов к неожиданностям. Я бы предложила тебе держаться в тени, если бы не знала, что ты не умеешь.

Земля вдруг содрогается.

БУМ!

– Эми, можешь говорить погромче? Кажется, на Второй авеню что-то сносят, чтобы снова построить метро.

– Да, конечно. А ещё у тебя пропадает связь, потому что ты въезжаешь в туннель. Кончай с этими отмазками, Дэдпул. Я прямо сейчас просматриваю данные по твоему району. И в нём не ведётся никаких строительных работ.

БАМ! Вентиляторы на крыше дребезжат, будто жестянки.

– Точно? Может, у меня просто в голове шумит?

Не-а.

Тут всё тихо.

БАХ!

Я задумываюсь было, не стучит ли это воображаемый папаша кулаком по столу, но последний удар даже мистера Пушистика заставляет поднять голову. Мы окидываем взглядом крышу и соседние дома. Ничего.

– Дэдпул! Будь осторожен. У меня есть новости о Гуме, Гугаме и Горголле.

– О сырах, да?

– Нет, так те существа себя называли.

– А, точно.

– Это имена настоящих монстров.

ТРАХ!

Мистер Пушистик заливается лаем, но я не обращаю на него внимания.

– Имена настоящих монстров? Ой, я тебя умоляю. Франкенштейн – вот это я понимаю, это имя настоящего монстра. Хотя на самом деле нет. Так звали доктора, а не его создание. Правда, в старом фильме Джеймса Вэйла он называет чудовище своим Адамом, так что технически этого монстра можно назвать Адам Франкенштейн – но с большой натяжкой. А ты как думаешь, мистер Пушистик?

– Возьми себя в руки!

БАБАХ!

Мистер Пушистик навостряет уши.

– Эй, Эми! Кажется, моя отмазка подбирается всё ближе.

– Ох. Да, на этот раз я тоже услышала. Сейчас запрошу данные спутников.

– Сама возьми себя в руки, агент Престон. Ты что-то говорила о монстрах?

– Мне пришлось повысить уровень своего допуска, чтобы получить эту информацию. Дело в том, что Щ.И.Т. сотрудничал с целой командой… э-э-э… монстров, которые помогали справляться с паранормальными явлениями.

– Так-так-так. Стой. Назад. Щ.И.Т. сотрудничал с монстрами?

– Ну мы же тебя наняли на работу, верно? Эта группа носила кодовое название «Воющие Коммандос»…

– И ты ещё что-то имеешь против имени мистер Пушистик?

– Когда «Коммандос» были в деле, мы исследовали каждого из них и брали у них анализы. Сервера, на которых хранилась информация об их ДНК, были взломаны несколько лет назад. Рабочая версия – и я считаю её правдоподобной – гласит, что эти данные попали в лабораторию «Оружия Икс» и были использованы для создания новых монстров.

– А те монстры ели людей?

– Нет. Похоже, это свойство у клонов специально запрограммировано. Возможно, это помогает скомпенсировать потерю энергии при трансформации. Тот, кто создавал этих чудовищ, видимо, пришёл к выводу, что самым обильным источником пищи, доступным им после перерождения, окажутся… люди.

ТАРАРАХ!

На этот раз грохот раздаётся совсем близко. Мы с мистером Пушистиком заглядываем за край крыши. И наши сердца начинают бешено стучать.

– Не бойся, малыш, я с тобой. Ох ты ж блин! Ты тоже это видишь, мистер? Огромная яма посреди дороги, разбитая машина, поваленный столб – и всё это выстраивается в линию, направленную на нас. Слушай, Престон, не мог какой-нибудь щеночек переродиться, не дождавшись меня?

– Погоди. Спутники недоступны. Я попробую получить информацию с уличных камер рядом с тобой, и…

На заднем плане раздаётся взволнованный голос:

– Агент Престон, кажется, у меня для вас кое-что есть!

– Это Карл, да? Передай ему от меня привет!

– Уэйд, убирайся оттуда, живо!!!

– Остынь. Если это очередной монстр, у меня при себе УРА. Один выстрел, и…

– Это не монстр, это…

ТРАХ-ТАРАРАХ!

Дом сотрясается. Щенок взвизгивает. Я едва не роняю телефон.

– Эми, Эми, алло! Только не говори, что ты заехала в туннель!

Я снова смотрю вниз. К нам что-то приближается. Я бы сказал, что оно летит с невозможной скоростью, но, похоже, эта скорость ещё как возможна. А ещё это что-то очень крупное, мускулистое, зелёное и в рваных фиолетовых трусах. Я отбегаю назад – ещё секунда, и меня бы раздавили. Крыша чудом не проваливается, а я чудом удерживаюсь на ногах.

Мистер Пушистик прижимается ко мне. Ах!

Вновь прибывший гость меньше Гума и Горголлы, но по ощущениям больше их раза в два. Он словно огромная пороховая бочка, в любой момент готовая взорваться. Он хуже отца. И он тоже начинает на меня орать. Это… как бы это описать? Ну, знаете, когда весь текст в письме набран заглавными буквами, кажется, будто отправитель на вас кричит? Тут такой же эффект, только мощнее, так что я добавлю ещё и полужирный шрифт:

– ХАЛК НЕ ХОТЕТЬ СМОТРЕТЬ, КАК ТЫ ОБИЖАТЬ ЩЕНКОВ!

Глава 16

ВСЕ МЫ ЗНАЕМ ХАЛКА: умный, талантливый, деликатный учёный Брюс Беннер, который попал под воздействие гамма-лучей и начал громить город, словно разъярённый бык. Довольно неприятная история, правда? Его лучше не выводить из себя, потому что чем он злее, тем сильнее.

Ну что, есть контакт?

Давние фанаты Халка знают, что иногда он держит себя в руках, а иногда превращается в старую добрую машину для убийства. И я не сомневаюсь, что имею дело со вторым случаем.

Зажав под мышкой мистера Пушистика и вытянув руки в смиренной мольбе, я смотрю в его большие зелёные глаза и пытаюсь сделать то, что мне хуже всего даётся: воззвать к здравому смыслу.

– Тише, Халки, тише. Я понимаю, как это выглядит, но я бы никогда не сделал больно…

И тут он бьёт меня кулаком. Халк не из тех, кто умеет наносить неожиданные удары, – когда он готовится бить, это сразу очевидно. Я слышу, как трещат его мускулы, когда он заводит руку, давая мне время отскочить. И я почти успеваю. По сути, я даже не знаю, что именно нанесло мне удар – его каменная плоть и железные кости или воздух, спрессованный до плотности бетона. Так или иначе, мои кишки сворачиваются в клубок, ноги открываются от крыши, и я лечу!

В комиксах легко управлять временем. Одна капля может ползти через несколько панелей; целые столетия умещаются в короткую подпись «Тысячу лет спустя». Здесь, в повествовании от первого лица в настоящем времени, это сложнее. Но, пока я лечу и смотрю, как Халк становится всё меньше и меньше, позвольте мне чуть-чуть растянуть время до падения.

Помните: то, о чём вы читаете, занимает меньше времени, чем кажется.

Итак, начнём с крика боли:

– О-о-о!

В надежде смягчить приземление хотя бы несчастному мистеру Пушистику я стараюсь прикрыть его своим телом. Сначала мы врезаемся в лестницу, которая ведёт обратно в дом. Но наша сладкая парочка не скатывается вниз по ступенькам. Мы пробиваем их насквозь, как кулак пробивает пустую коробку.

Поверьте тому, кто пробивал в этой жизни не одну стену: обычно это слегка тормозит полёт. Но не сейчас. Мне даже кажется, что мы ускорились. Мы перелетаем через край крыши и устремляемся прямо в небо. Свобода! Нас ничто не остановит!

Ну, разве что гравитация.

К тому моменту, как мы пересекаем Вторую авеню, притяжение старушки Земли берёт своё, и мы врезаемся в крышу другого здания, чуть пониже. Крепко прижав к себе лабрадора, я переворачиваюсь на спину и качусь по крыше – не столько потому, что я опытный боец, который знает, как надо приземляться, сколько потому, что я нахожусь под властью законов физики и качусь по наклонной. Во всех смыслах.

К счастью, эта крыша больше, чем предыдущая, и не такая пустая, так что, стукнувшись о несколько кондиционеров, мы наконец замедляемся настолько, чтобы я мог предотвратить наше падение.

Халк не умеет летать – хотя я бы поостерёгся говорить ему это в лицо. Правда, это слабое утешение, поскольку он одним прыжком покрывает несколько километров. Едва я успеваю подняться и совершить несколько странных танцевальных па, чтобы удержаться на ногах, как рядом со мной приземляется зелёная махина. Он до сих пор в ярости, но кричит уже не так громко, так что хватит и заглавных букв:

– ХАЛК ВИДЕТЬ НА ЮТУБЕ, КАК ТЫ ОБИЖАТЬ ЩЕНОЧКА!

У Халка есть интернет? Невероятно. Но сейчас не время для вопросов о провайдере. На этот раз я точно уверен: меня сшибает с ног именно кулак Халка. Можете себе представить, насколько он зол. Если бы его правда волновали щеночки, он дал бы мне возможность отпустить Пушистика, но сами ему это скажите. Этот чокнутый руководствуется только эмоциями – у него вся душа нараспашку.

Или это у меня душа нараспашку? Вернее, не душа, а грудная клетка?

Мы пересекаем ещё одну улицу, врезаемся в офисное здание, пробиваем стену, проносимся над парой столов, а потом вылетаем в окно и падаем – всего каких-то четыре этажа, подумаешь. Я крепкий, но неуязвимым меня не назовёшь, однако на сей раз я отделался царапинами и синяками. Я смягчаю наше падение, по пути зацепившись за пару карнизов.

Я ударяюсь о тротуар. Мистер Пушистик падает мне на грудь, и воздух выходит у него из груди с презабавным звуком. Его трудно передать, но я попробую: что-то вроде «Р-р-р-рунф!».

Зелёный великан с грацией тонущего авианосца приземляется в нескольких метрах от нас. Я надеюсь, что он сейчас хлопнет в ладоши и вызовет оглушающую воздушную волну, потому что это не так больно. Но нет, он снова бьёт меня кулаком. Прямо по голове, где я храню все эти… как их там? Ах да, мысли.

Обычно я плавно проваливаюсь в галлюцинации, не различая, где кончается реальность и начинаются фантазии. То, что случилось сейчас, больше похоже на эффект от удара кулаком по сломанному телевизору. Картинки смазываются, звуки смешиваются. В «реальном» мире мы, кажется, проносимся мимо вентиляционного киоска метро, потому что я чувствую дуновение тёплого ветра, который напоминает мне о жарком летнем деньке.

О вполне конкретном летнем деньке. Я стою в парке на бейсбольном поле и потешаюсь над пухленьким мальчишкой, который всё время выбивает мяч в аут. Софи смотрит на нас. Я пытаюсь впечатлить её остроумием и случайно перехожу в своих подколах критическую черту. Мальчишка, на голову ниже меня, весь краснеет и напрягается, как будто у него запор. Он не знает, что делать – расплакаться или попробовать набить мне морду. Все ребята смотрят на нас, и мальчишка решает оказать сопротивление. Он подбегает и начинает колотить меня в грудь с криком:

– Я убью тебя! Убью!

Старое школьное правило: одолей самого большого парня, и все остальные от тебя отстанут. Только силы в этом карапузе ни на грамм – такое чувство, будто он тыкает меня в грудь ватными палочками. Это так жалко выглядит, что я смеюсь. И он ещё сильнее распаляется.

– Я тебя убью! Убью!

Он колотит всё сильнее и сильнее, быстрее и быстрее. Но он может не стараться – мне всё равно не больно. Я смеюсь ещё громче. Просто не могу сдержаться. От смеха я складываюсь пополам. И все остальные тоже смеются. В том числе и Софи. И даже родители мальчишки. Это, правда, очень смешно. По пухлым красным щекам текут слёзы, но малыш продолжает бить меня в грудь:

– Я убью тебя! Убью тебя!

Но потом всё меняется. Это я тот нелепый карапуз, который молотит противника кулачками, – только бью я не себя, а Халка. И он не смеётся. И во всём этом вообще нет ничего смешного. У меня всё болит: рёбра треснули, бедро сломано, кровь так и брызжет – полный джентльменский набор, в общем.

Халк поднимает меня над головой и замахивается:

– ТЫ ОБИЖАТЬ ЩЕНКА!

Хотя перед глазами у меня расходятся круги, у меня появляется интересная мысль. Я ведь встречал всех во вселенной «Марвел», а значит, и Халка тоже.

– Халк, послушай! Ты меня помнишь?

Он на секунду задумывается. Когда он думает, он становится милым. Нет, не так: становится немного милее.

– ДЭДПУЛ ОБИДЕТЬ ЩЕНОЧКА! ХАЛК КРУШИТЬ!

– Дэдпул – совершенно верно! Я Дэдпул. А значит, что ты со мной ни делай, я всё равно восстановлюсь. Меня ты не сокрушишь. Уж точно не навсегда.

Это его озадачивает.

– ХАЛК НЕ МОЧЬ КРУШИТЬ?

Он меня роняет.

– Ай! Да, верно. Так к чему тогда это всё?

Он прищуривается. Понижает голос.

– Халк не мочь крушить.

Наступает на меня – просто на всякий случай.

– Ай-яй-яй! Видишь? Я… всё ещё здесь.

– Не мочь крушить. Не мочь крушить. Что Халк делать? – он чешет в затылке. – Не крушить… Не крушить…

– Ты можешь, например… выслушать меня.

У него загораются глаза. Уверен, он щёлкнул бы пальцами, если бы мог, потому что на него снизошло озарение.

– ХАЛК СИДЕТЬ!

– Нет! Я не это… Подожди…

Я бы отполз, если бы мог, но я и шевельнуться не успеваю – огромный зелёный зад и вся остальная двухтонная туша обрушивается на то, что от меня осталось.

– А-а-а! Нет! Не-е-е-е-ет!

– Халк сидеть, пока ты не обещать, что не обижать щенка!

Возможно, стоит как-то прокомментировать тот факт, что он больше меня не бьёт, но я не знаю, что сказать. Надеюсь, что этот громила не ел сегодня на завтрак чимичангу. Я смотрю снизу вверх на его самодовольную зелёную физиономию.

– Халк… слушай… я не хочу обижать никаких собак, но некоторые из них могут оказаться монстрами.

Он склоняет голову:

– Собаки-монстры?

– Именно. А монстры могут обидеть людей.

– Обидеть людей?

– В точности! Халк, ты такой умный! Всё понимаешь с полуслова. Очень хорошо. Так вот, если монстр может причинить людям вред, значит, я могу причинить вред этому монстру, чтобы он не трогал людей, правильно? Так же как и ты причинил мне вред – да ещё какой, – потому что думал, будто я обижаю щеночков.

Он морщит лоб и поджимает губы.

– Разве я не прав, Халк?

Но потом он сжимает кулаки и ёрзает на месте, и у меня трескается ещё несколько рёбер.

– ЩЕНОЧЕК НЕ МОНСТР, ЩЕНОЧЕК – ЩЕНОЧЕК! Халк сидеть, пока Дэдпул не обещать, что он не обижать щеночков!

Это продолжается уже довольно долго. Я начинаю задумываться, где агенты Щ.И.Т. а или, на крайний случай, полиция и скорая помощь. Возможно, они издалека наблюдают за нами и надрывают животики от смеха.

Но мистер Пушистик по-прежнему со мной. Этот миляга даже пытается вытащить меня из-под Халка. Кажется, будто этот пёс – мой единственный друг, а ведь мы знакомы меньше часа.

Мы, люди, вечно наживаем себе кучу проблем. Вы только посмотрите, сколько времени ушло, прежде чем я понял, что можно просто соврать этому огромному зелёному болвану.

– Хорошо, Халк! Будь по-твоему! Я обещаю не обижать ни одного щеночка до конца своих дней. Мамой клянусь!

Он с подозрением косится на меня, но встаёт. Вместе с ним в воздух поднимается моя правая рука. Я пугаюсь было, что она застряла у него в заднице, но она тут же высвобождается. На меня больше не давит огромная масса, и размазанные по асфальту кусочки Дэдпула, всхлипнув, встают по местам. Исцеление займёт какое-то время, но оно уже началось.

Верный мистер Пушистик виляет хвостом и весело тявкает.

Что, конечно, не остаётся без внимания зелёного громилы.

– Щеночек! Халк хотеть щеночка!

Среднестатистическая собака понимает 165 слов. Судя по испуганному выражению мордочки, Пушистик сообразил, к чему клонит Халк.

– Не уверен, что это хорошая…

– ХАЛК НЕ ОБИЖАТЬ ЩЕНОЧКА! ХАЛК ХОТЕТЬ СВОЮ СОБАЧКУ!

Вряд ли кто-то из нас может ему помешать. Зелёный великан поднимает щенка в воздух, словно лохматую виноградную гроздь. Мистер Пушистик сжимается. Я пытаюсь показать ему глазами, что прошу прощения – ими, в отличие от остального тела, я ещё могу двигать, – а потом остаётся только затаить дыхание и ждать.

Халк гладит лабрадора по голове:

– Хороший щеночек! Мягкий щеночек!

Ну что, пока всё не так плохо. Неловко, словно гигантский младенец, Халк гладит щенка по шёрстке. Может быть, это успокоит громилу и вернёт его в человеческую форму.

Вот только он слишком увлёкся. Он гладит щенка всё сильнее и сильнее.

– Халк тебя тискать, и тискать, и тискать, и тискать.

– Тише! Осторожно! Ты же не хочешь…

Ой-ой.

– Щеночек? – Халк, широко раскрыв глаза, смотрит на застывшую зверушку у себя на ладони. – Почему щеночек не двигаться?

Он поворачивается ко мне. Его зелёные губы дрожат.

– Почему щеночек не двигаться?

Как бы ему это объяснить?

– Э-э-э…

Халк тыкает мистера Пушистика пальцем:

– Просыпайся, щеночек! Не надо… не надо…

В глазах у Халка стоят слёзы. Он кладёт бездыханного Пушистика на землю рядом со мной.

– Халк не хотеть. Халк не плохой.

Никогда раньше не слышал, как Халк плачет. Это… довольно дико.

Он отпрыгивает в сторону с криком:

– ХАЛК НЕ ПЛОХОЙ! ХАЛК НЕ ПЛОХОЙ!

И уносится прочь, прыжок за прыжком, пока треск ломающегося асфальта не стихает в отдалении.

Глава 17

МИСТЕР ПУШИСТИК! Мы едва тебя знали. Увы. Никаких признаков Щ.И.Т. а по-прежнему не видать, однако зелёная угроза миновала, а рабочий день набирает обороты, и в городе мало-помалу воцаряется привычная суета. Мимо проходят всё больше и больше людей. Конечно, они на меня таращатся. Просто не могут удержаться.

Говорят, что жители Нью-Йорка недружелюбны, но это неправда. Вечно торопятся? О да. Наглые? Конечно. И да, поймать такси тут не каждый сможет – это отдельная наука. Но стоит спросить дорогу, и тебе всякий поможет. Просто говори по существу и формулируй свои дурацкие вопросы как можно чётче. Времени в обрез!

Толпа зевак, которая постепенно собирается вокруг меня, ясно даёт понять, почему Америку называют плавильным котлом. Белые и чёрные, латиносы и азиаты, мужчины и женщины, старые и молодые, рабочие и начальники, родители-одиночки и однополые пары – все они, наплевав на различия, теснятся вокруг меня, распихивая друг друга, чтобы получше всё разглядеть.

Невдалеке у порога дома притулились двое бездомных. Одежда у них серая, кожа тоже серая, под стать улице, и никто даже не смотрит в их сторону. Действительно, что тут такого? А вот парень в чёрно-красном костюме, крепко отметеленный, рядом с мёртвым щенком лабрадора – это что-то новенькое.

Все мигом вооружаются смарфонами и, не жалея карт памяти, самозабвенно снимают видео, хотя никто из нас даже не двигается.

Если бы у кого-нибудь из них был действительно острый слух, он бы услышал, как моё тело постепенно срастается. Но с виду я, лежащий в перемолотой каше из своих внутренностей, наверняка произвожу то ещё впечатление. А Мистер Пушистик выглядит почти как при жизни, но от этого мне ещё печальнее.

Какая-то зоркая девица в деловом костюме протискивается в первый ряд. Её лицо перекашивается от ужаса. Может быть, она всё-таки додумается вызвать скорую?

Как бы не так. Ещё одна отличительная черта ньюйоркцев – они полны сюрпризов. Она указывает на меня с таким видом, как будто я только что вылез у собаки из-под хвоста:

– О боже! Это тот самый похититель собак из новостей! Он убил этого щенка!

– Неправда! И это не просто какой-то там щенок. У него было имя. Его звали… хнык… Мистер Пушистик.

Собравшаяся толпа, не ожидавшая, что я ещё живой, хором испускает вздох и отступает на шаг. Казалось бы, говорящей кучке плоти стоит поверить на слово. Я бы поверил. Но безумные предположения порождают дикие обвинения.

– Как ты мог сделать такое с бедным беззащитным щенком, мерзавец? – спрашивает курьер на велосипеде. Он снимает куртку и укрывает пса.

– Не могу ответить на этот вопрос, потому что, как я уже говорил, я этого не делал.

– Убийца! – кричит девица в костюме.

– Гм… по сути это верно, однако…

Мужчина в костюме-тройке, тощий, как спичка, трясёт передо мной свёрнутой газетой «Дневник Уолл-стрит», как будто хочет ударить меня по носу.

– Я не сторонник смертной казни, но для тебя готов сделать исключение!

– У вас есть право на собственное мнение, но нет монополии на факты. Я этого не делал!

Мужчина насмешливо улыбается. Всё это он наверняка уже слышал.

– Если ты невиновен, зачем оправдываешься?

Это хуже, чем разговаривать с Халком. Толпа слышит только то, что хочет слышать. Один болван что-то выкрикивает, другой соглашается, и не успеешь оглянуться, как все уже завелись, все на одной волне, все синхронно двигаются и голосят – прямо как в сериале «Хор».

– Мы это так не оставим!

– Надо что-то делать!

Я бы сравнил толпу со стадом овец, но овцы не злятся, даже если состригать у них шкуру и готовить из них жаркое. Может быть, лемминги? Вовсе нет. Вопреки популярному заблуждению, лемминги на самом деле не склонны к массовым самоубийствам. Это просто городская легенда, которую поддержала съёмочная группа документального фильма про природу: операторы просто сбрасывали зверьков со скалы и снимали всё это на камеру. Но вокруг них почему-то не скопилась разгневанная толпа.

– Надо действовать!

– Да! Давайте!

Я бы с удовольствием поднялся и навешал им всем тумаков, чтобы не были такими идиотами. Но, пока моё тело не восстановится, остаётся только жалко блеять слова правды:

– Я этого не делал! Не делал! Не делал!!!

Ого, а горло-то заживает. Если я смогу заявить о своей правоте достаточно громко и уверенно, возможно, ко мне прислушаются. И, кажется, я делаю успехи. Одетая в форму работница автозаправки протискивается сквозь толпу и встаёт рядом со мной. Может быть, она сможет воззвать к здравому смыслу?

Она поднимает айпад, чтобы всем было видно, и безапелляционно заявляет:

– Он это сделал! Вот тут, на ютубе, есть видео! Он украл этого щенка у старушки из Куинса и принёс сюда, чтобы убить!

На экране я вижу, как мы с тётей Мэй перетягиваем Бенни.

– Нет! Это совершенно другой щенок! Бенни был болонкой. А мистер Пушистик – лабрадор!

Даже с учётом того, что я знаю всю правду, я всё равно чувствую себя как ушлый политик, которому сунули под нос фотографии его пениса – те самые, что он отправлял своей несовершеннолетней практикантке.

– Сколько щенков ты убил?

– Ни одного! А это видео вообще о другом. Вы думаете, я стал бы тащить сюда щенка из Куинса, просто чтобы его убить?

Мне казалось, что я их уделал, но у королевы бензоколонки уже готов ответ:

– Так, значит, ты признаёшь, что думал об убийстве щенков?

– Да кто об этом не думал? Но дело не в этом. Мистер Пушистик был благородным созданием. Конечно, он мог превратиться в разъярённого монстра, который сожрал бы вас, не моргнув глазом, но я сделал всё возможное, чтобы его защитить! Мне просто не удалось, понимаете? – У меня в горле встаёт комок. Голос дрожит. – Я… я не справился. Я просто не смог.

Кто-то из задних рядов выкрикивает:

– Это всё равно что убить его своими руками!

– Вовсе нет! Совсем ничего общего.

Но все подхватывают: «Всё равно что убить! Всё равно что убить!»

Я изображаю крайнее возмущение:

– Послушайте, вы, одноклеточные! США каждый год тратит 56 миллиардов долларов на домашних животных. На эти деньги можно было бы построить школы для девочек на Ближнем Востоке или сделать дронов, которые будут выявлять случаи домашнего насилия!

Но восседающего на велосипеде вестника мира так просто не заткнуть.

– Собаки тоже люди!

Богатей с «Дневником Уолл-Стрит» хмыкает:

– Очередная речь против корпораций, жалкий хиппи?

Женщина с заправки нудит, как училка:

– Домашние животные напоминают нам о нашей истинной сути, о естественной среде, не искажённой цивилизацией, поэтому мы о них и заботимся. Что в этом такого?

Готов поспорить, что эта дамочка – сетевой тролль.

– Вы думаете, что держать хищника в квартире-студии на Манхэттене – это естественно? Вы распоряжаетесь жизнью живого существа, лишая его свободы выбора, и называете это заботой?!

Не знал, что тебя волнуют такие вопросы.

Ой, я тебя умоляю. Он просто тянет время до исцеления.

Именно. И я только начал.

– Вы когда-нибудь бывали в собачьем питомнике? Нет, там не сажают семена щенков и не выращивают из них щенячьи деревья! Там держат собак в крошечных клетках, меньше, чем у цыплят. Они проходят через все эти мытарства – и как думаете, сколько щенков каждый год выбрасывают на улицу?

Ко мне вернулись силы. Я встаю на ноги.

Толпа ахает:

– Он может ходить!

– Он только притворялся, что ранен!

– Надо что-то делать!

– Хватайте его!

Они идут на меня, но я просто так не сдамся. Я хватаю первое, что попадается под руку, – мистера Пушистика. Ну а что? Он любил меня. Уверен, он и после смерти был бы рад мне помочь, как пень из книжки «Щедрое дерево» помог постаревшему герою.

Я взмахиваю Пушистиком, словно дубинкой. Толпа отступает – если не от страха, то от отвращения. Но я знаю, что где-то в глубине души некоторые из них думают: интересно, а каково это, когда тебе прилетает по голове мёртвым щенком?

И тут оказывается, что в мире ещё случаются чудеса. Когда я снова замахиваюсь, безжизненный труп вдруг дергается, делает вдох и заливается лаем. Куртка курьера падает на землю. На меня глядят два тёмных влажных глаза. Пёс высовывает язык и виляет хвостом. Теперь моя очередь ахнуть от удивления:

– Мистер Пушистик?

– Тяв!

Может быть, Халк просто затискал его до потери сознания. Может быть, в щенках лабрадора заложен механизм, погружающий их в сон каждый раз, когда они сталкиваются с облучёнными радиацией физиками. А может быть, кто-то в этом безумном, безумном, безумном мире загадал желание, и оно вдруг сбылось.

Но какая разница? Маленький сукин сын жив, говорю вам, жив!

– Мистер Пушистик!

Из толпы раздаются радостные возгласы. И все, прослезившись, обнимаются. Богатые обнимают бедных, старые – молодых, и самое приятное, что никто не выдвигает никаких обвинений.

Потом я достаю пистолеты, пару раз палю в воздух, и все разбегаются.

Но только не мистер Пушистик. Он стоит возле меня и задорно лает, как будто это он сам всех прогнал. Ну разве не милашка!

Глава √-1

УФ! Эта эмоциональная сцена выбила меня из колеи. Я слегка утомился от всей этой суеты с собаками-монстрами и решаю, что нам с мистером Пушистиком надо сделать передышку, поэтому телепортирую нас в город Канкун. На пляже полно народу, но, стоит мне сменить свой верный костюм на асимметричные мужские стринги, как народ мигом рассасывается. Даже в воздух палить не приходится.

Мистеру Пушистику наплевать, как я одет. Он просто радуется солнцу.

Денёк сегодня прекрасный. Я сижу в шезлонге с коктейлем и смотрю, как тёплые волны лижут чистый белый песок и подбираются к моим растрескавшимся пальцам ног.

Поймите меня правильно. Я всеми руками за то, чтобы разобраться во всей этой истории с Диком и Джейн. Но неважно, как сильно ты влюблён, – если долго держаться за руки, ладони вспотеют. Время от времени стоит делать паузу, брать тайм-аут, а потом со свежими силами вновь включаться в игру.

Правильно, мистер Пушистик?

Ух ты. Я уже и забыл, что такое тишина. Конечно, здесь шумит прибой, кричат птицы, а мой зонтик хлопает на ветру, но всё это не нарушает спокойствия. Идеальное место, чтобы расслабиться и смотреть, ни о чём не думая, как щенок грызёт какую-то прибитую к берегу деревяшку.

Почему ты просто не признаешь, что он тебе нравится?

Что ты хочешь свою собаку?

Тихо вы. Весь кайф обламываете. Просто дайте мне спокойно допить коктейль и погреть истерзанную спину на солнышке.

Почему ты притворялся, будто тебе всё равно, что он умер?

Потому что мне было всё равно и до сих пор всё равно, ясно?

Тогда почему ты расплакался, когда оказалось, что он жив?

Ну, просто момент был очень трогательный.

У тебя и раньше были привязанности, помнишь?

Да, но тогда речь шла о сексе – как в случае с этой РКВМ, Джейн. А это удовольствие только кажется бесконечным. Рано или поздно оно сходит на нет.

Когда Софи смотрела на тебя во время матча, ты чувствовал то же самое?

Нет. Да. Возможно. Я просто…

Ой, ну отлично. Я хотел отдохнуть, а теперь даже мистер Пушистик смотрит на меня как на умалишённого, потому что я сижу и спорю сам с собой.

Прижми к уху телефон.

Будет казаться, что ты с кем-то разговариваешь.

Так, слушай те, сейчас не время! У меня тут коктейль, пляж и шезлонг, и всё это моё! Моё! Не могли бы вы оба ненадолго превратиться в белый шум?

Как музыка «Radiohead»?

Но мы же тебя любим!

(Потому что мы – это ты!)

Ого. Скобки – это что-то новенькое!

Скобки? Да бога ради, сколько вас там?

Успокойся, Уэйд. У нас ещё много фокусов в запасе.

Гм, что это за новый шрифт? «Бодони»? А, неважно. Мне всё равно.

Вопрос в том, почему мы здесь.

(Потому, что ты сумасшедший…)

...или просто потому, что тебе надо с кем-то разговаривать?

Вот дерьмо! Не обращайте на меня внимания! Я просто посижу тут, попью коктейль и посчитаю волны.

Раньше это называюсь расстройством множественной личности. Теперь это диссоциативное расстройство идентичности.

(Фактически это даже не оно, мы ведь не контролируем его тело.)

О! То есть мы не столько разные личности, сколько одна и та же, преломлённая в собственных отражениях.

Один и тот же Уэйд Уилсон в сотне кривых зеркал.

Я не слушаю! Мне наплевать! Мне вас не слышно. Совсем не слышно. Ля-ля-ля. Никаких курсивов, скобок и так далее. Используйте хоть все шрифты на свете. Я один на этом прекрасном песчаном пляже, и я наслаждаюсь покоем. Ля-ля-ля. Смотри, мистер Пушистик, что это там, дельфин?

Выходит, с нашей помощью он отмечает те вещи, на которые он должен обратить внимание, но не хочет, потому что они не имеют отношения к текущему моменту или слишком болезненны.

(Например, вопрос о том, была ли у нас собака?)

А была?

Да, была!

Древний щенок – ярый.

Вы что, думаете, раз шрифт «Бодони» меня не впечатлил, «Ариал» с этим справится? И даже не надейтесь, что я поведусь на отсылку к Толкину, в какую бы заманчивую даль ни спешила дорога.

(Ты помнишь, была ли у тебя собака?)

Какая теперь разница? Я помню кучу всякой ерунды. Но, когда доходит до дела, я понятия не имею, что из этого правда. Ничего с этим поделать я не могу, поэтому я просто живу себе дальше.

Мы сжигаем собак, по которым сюда мчимся, не имея других доказательств своего движения, кроме воспоминаний о запахе дыма и предположения, что он вызывал слёзы.

Ещё одна отсылка?

Ага. Том Стоппард, собачья версия.

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в огромного шнауцера.

(А это Кафка. Уэйд, постарайся вспомнить!)

Если ты долго смотришь на собачку, собачка тоже смотрит на тебя.

Ага, это я знаю. Ницше. То, что нас не убивает, ещё горячо об этом пожалеет. Ребята, как насчёт компромисса? Я на сутки засовываю язык в розетку, а вы на час оставляете меня в покое.

Тот, кто не помнит свою собаку, обречён вечно за ней убирать.

Повторяю ещё раз, от моей памяти никакого толку! Всякий раз, когда я получаю по макушке, разбиваю голову или ещё как-то повреждаю мозг, маленькие серые клеточки восстанавливаются в новом порядке – иногда разница не очень заметна, а иногда очень.

Собаки настоящего и былого, вероятно, воплотятся в собаке будущего.

Ну что, что вы от меня хотите? Даже когда я пытаюсь быть последовательным в мыслях, моя собственная голова то и дело задним числом перетасовывает факты. Зачем зря напрягаться?

Чтобы у твоей жизни был сюжет.

Любой сюжет лучше, чем никакой.

Если бы мне было не наплевать с высокой колокольни на свой сюжет, я бы сейчас не прохлаждался в Канкуне, верно?

Но сюжет – базовый способ нашего взаимодействия с миром и самими собой. Он характеризуется наличием героя, конфликта и развязки. Некоторые думают, что конфликт – необязательный элемент, но для развития повествования обязательно нужно какое-нибудь неудовлетворённое желание. Даже ожидание лифта – это уже в каком-то смысле конфликт. Желание не помнить в этой системе координат равнозначно желанию помнить и представляет собой часть сюжета. Это неизбежно.

Думаешь, ты самый умный, потому что используешь этот выпендрёжный шрифт с засечками? Чувак, я ходил в начальную школу. Обычными прописными буквами можно записать не менее пафосные слова.

Ты только что сказал, что не доверяешь своей памяти.

Так откуда ты знаешь, что вообще ходил в школу?

Все щенки, кроме одного-единственного, рано или поздно вырастают.

Слушай, даже если это часть сюжета, почему это не может быть та часть, где я просто лежу на пляже и расслабляюсь? Что в этом плохого?

Некоторые писатели сочиняют книгу прямо на ходу, сами себе дивясь и давая персонажам полную свободу. Хотя финал всё расставляет по местам, такие авторы – всё равно что волшебники, которые не хотят знать, как работает их магия. Когда ты строишь воздушные замки, разве не стоит выяснить, откуда берутся кирпичи, чтобы при необходимости соорудить из них новый замок?

Нет, потому что это совершенно неважно. Серьёзно. Я знаю, что нахожусь в вымышленном мире. Большинство людей это свело бы с ума, но меня только радует. Это значит, что если бы даже Халк на самом деле убил мистера Пушистика, то он всё равно не пострадал бы, поскольку его не существует. К тому же у нас остаётся надежда на реальный мир, где бы он ни находился.

Так или иначе, это совершенно неважно.

Самая милосердная вещь в мире – это неспособность собачьего разума связать воедино все его составляющие.

Спасибо, Ариал! В точку! Так зачем их связывать?

Затем, что весь мир держится на сюжетах.

Мы созданы из вещества того же,

Что наши псы. И окружает лай

Всю нашу маленькую жизнь.

Ох, ради бога… Ладно! Слушайте! Хотите знать, что я помню? Я помню, как рак лишил меня мамы.

Все счастливые собаки похожи друг на друга, каждая несчастливая собака несчастлива по-своему.

Я помню, как отец колотил меня – не реже, чем он колотил кулаком по столу. Помню, как ещё в детстве я чувствовал, что мне тесно в моём теле, и мечтал пробиться наружу. Помню, как отчаянно хотел разгромить всё вокруг.

(Официант! Можно нам напитков?)

Тс-с! Он изливает душу.

Это была лучшая из всех собак, это была худшая из всех собак.

Он говорил, что причиняет мне боль из милосердия – так архангел заносит над грешниками карающий меч правосудия. Я был не против правосудия, но меня больше интересовал меч – способность защититься. Я помню, что к моменту окончания школы у меня была кучка друзей-психопатов – озлобленных панков, уменьшенных копий отца. Я помню, как один из них стрелял в моего настоящего отца из пистолета.

Пёс промолвил: «Никогда».

И да, правда, действительно, я помню, что где-то там была собака, в средней школе, кажется, – прежде чем мир окончательно сдвинулся. Был кто-то, кто любил меня безоговорочно, не огрызаясь, не отталкивая, ни о чём не прося, разве что о еде или прогулке.

Что за мастерское создание – собака! Как благородна во время охоты! Как беспредельна в ловле мячика! Как точно и чудесно приносит палку!

Не знаю, было это на самом деле или нет, но я помню, как мечтал, чтобы это продолжалось вечно. Моя мечта не сбылась, зато кое-кто другой стал вечным – я сам. Я сотню раз мог умереть, но я воскресаю снова и снова. Вот и всё, что я могу вам сказать. Довольны?

Я не остановилась, нет, – остановился пёс.

У меня была собака? Настоящая собака? Или мне только кажется?

Почти все собаки существовали на самом деле.

Но ещё я помню, почти так же ясно, что был самым богатым человеком на свете. Помню, как я уже в глубокой старости лежал на дорогущей кровати в окружении несметных сокровищ и сжимал фотографию, где были запечатлены мальчик с щенком. И, прежде чем я отошёл в иной мир, фотография выпала из моих ослабших пальцев и стукнулась об пол – в тот самый момент, когда я произнёс свои последние слова: «Бутон розы».

Это из «Гражданина Кейна».

Именно! А иногда я помню, что был героем Леонардо Ди Каприо в «Титанике». Я не хочу ничего объяснять, потому что не могу, у меня не получится, не в этой жизни. Я просто хочу заткнуться. Я просто хочу…

Сегодня умерла собака. А может быть, вчера – не знаю.

Ребята, прекратите! Вы что, не видите, что ему плохо?

Это ещё более дикое зрелище, чем плачущий Халк.

(Прости, Уэйд. Давай, отдыхай.)

Да, мы будем молчать как минимум главу. Обещаем.

Ну уж нет! Знаете что? Раньше надо было думать! Пойдём, мистер Пушистик. Я оставлю тебя у Престон. А потом меня ждёт работа.

Глава 18

В 1950-Е ГОДЫ район Сохо носил название «Сотня акров ада». Тут были сплошные фабрики, заводы и склады – ночью пустые, днём полные работяг, которые трудились в поте лица за жалкие гроши. Но к 1960-м производство свернулось. Богемные художники увидели все эти здания с высокими окнами и воскликнули: «О-о-о! Естественный свет!» В 1980-е всех этих художников увидели яппи и воскликнули: «О-о-о! Вот и оправдание нашему безудержному потреблению!» – и открыли на каждом углу по магазину. В наши дни почти все заводские помещения перестроили в соответствии с современными стандартами. Цены на немногие уцелевшие здания колеблются между тремя миллионами и суммами, в которых больше нулей, чем может вместить человеческий разум.

Но дом, который стоит по нужному мне адресу, наверняка стоит куда меньше. Этот старичок с обшарпанными кирпичными стенами и красной дверью, выкрашенной черной краской, как в песне «The Rolling Stones», напоминает не хоромы богатеев, а обветшалый дом с привидениями, как из комиксов-ужастиков семидесятых годов. Имя владельца, Крастон Визерс[8], отлично вписывается в общую атмосферу.

Я бы предположил, что Крастон Визерс – это псевдоним, но в моём мире есть даже злодеи по имени фон Дум. А вот что по-настоящему странно – даже по меркам этой странной книжки, – так это то, что Крастону Визерсупривезли не одного щенка, не двух и не десять.

Ему привезли тридцать щенков.

Возможно, у него довольно специфические отношения с домашними животными.

Конечно, я могу ворваться в дом с катаной наперевес, и пусть Господь нас рассудит. Но, как ни странно, после пары часов на пляже я чувствую себя довольно размякшим (читай – выжатым как лимон). Возможно, стоит для разнообразия самому придумать свой сюжет и погадать, что за чертовщина творится в этом доме. Вдруг будет весело?

Развивая тему комиксов в жанре хоррор, я представляю себе одинокого старика, который сидит в кресле у пытающего камина и пичкает собак жуткими историями, чтобы свести их с ума, – например, читает им «Притаившийся ужас в доме теней» (у Джима Стеранко был такой комикс).

Или…

Это может быть мужская версия Круэллы Де Виль – злодей, мечтающий сшить халат из щенячьих шкурок.

Нет, вряд ли. Все щенки разных пород. Халат плохо будет смотреться.

Может быть, это недавно переехавший в Штаты иммигрант, который скучает по родине и готовит жаркое по домашнему рецепту. Во многих странах до сих пор едят собак: в Китае, Индонезии, Корее, Мексике, Полинезии, Тайване, Вьетнаме и на Филиппинах. Чёрт возьми, даже в Швейцарии на Рождество несколько сотен тысяч человек радостно уминают кошек и собак! Честное слово.

Может быть, Визерс – швейцарская фамилия? Понятия не имею.

К тому же тридцать щенков – это целая гора мяса. Не похоже, чтобы в этом доме была толпа народу, готовая их съесть.

Может быть, придумаем что-нибудь более доброе (хотя зачем)? Допустим, Крастон Визерс – комик, который не пользуется успехом у публики, потому что имя у него не менее жуткое, чем дом. И всех этих щенков он собирается раздать детям-инвалидам.

Нет, нет, нет. Придумал. Вот, слушайте.

Устав от человеческой жестокости, одинокий Крастон Визерс хочет сам стать собакой. Он натащил в дом щенков, решив, что они с большей вероятностью примут его за своего. Потом он одевается в костюм пса и… Фух. Устал. С таким же успехом я могу зайти и спросить, зачем ему щенки. Пострелять я всегда успею.

Над дверью висит старомодный звонок. Даже не просто старомодный, а старинный – ему не нужно никакого электричества. Дергаешь за ручку, и звенит колокольчик. Я так и делаю – несколько раз.

Потом я жду. Мычу что-то себе под нос. Смотрю сначала под ноги, потом на небо. Ещё раз дергаю за ручку.

Колокольчик звенит не очень громко. Хозяин может его не слышать, если он сейчас в сортире, или смотрит телик, или дышит. Если он тугой на ухо старикан, он может и вовсе никогда не услышать этот звонок. Но я опять строю догадки. То, что его зовут Визерс, ещё не значит, что он старик. Он вполне может оказаться двадцатилетним молодчиком. К тому же одна пенсионерка в этой книжке уже была – тетя Мэй.

Моё терпение наконец вознаграждается – увы, не деньгами, а всего лишь шарканьем тапочек по деревянному полу. Ручка дергается туда-сюда, но дверь не открывается. Как будто хозяин забыл, что запер дверь (и меня призывают в это поверить?). Из-за двери доносятся лязг и щёлканье – хозяин открывает задвижку и снимает цепочку. И наконец чёрная дверь со скрипом приотворяется.

Вы ведь ждали, что она скрипнет, да?

Сквозь толстые стёкла очков на меня глядят, прищурившись, два глаза.

Таки да. Это старик. У него даже есть клетчатый халат и деревянная палка. Так что история повторяется. Но передо мной не бойкая тетя Мэй, а настоящий библейский старец. Весь в морщинах, с тонкими, почти невидимыми седыми волосами. Он горбится, но совсем чуть-чуть. К его чести, грудь у него колесом, будто в юности он работал грузчиком в порту.

За ним простирается длинный сумрачный коридор, в конце которого – да-да, вы угадали – стоят старинные напольные часы. Кроме маятника, в доме ничего не движется, но щенками пахнет довольно сильно.

– Скажите, вы мистер Визерс? Крастон Визерс?

– Убирайтесь.

Никаких тебе «сейчас что, Хэллоуин?» или «что вам нужно?». Просто «убирайтесь». Минус десять очков за соответствие стереотипу ворчливого деда. Крастон пытается закрыть дверь, но я подпираю её ногой.

– Простите, я всего на секунду.

– Вы не вовремя.

Мешковатые рукава халата скрывают его руки, но, как выясняется, они достаточно сильные, чтобы захлопнуть дверь, оставив внутри кончик моего пальца. А это не так-то просто. И к тому же больно. Видимо, это всё-таки не самый типичный дед.

Разглядывая свою искалеченную ногу, я замечаю на земле ещё кое-что – какую-то штуку, застрявшую под дверью. Шерлок Холмс назвал бы это уликой. Это похоже на высохший лоскут кожи – словно какой-то морщинке наскучило жить на лбу у Крастона, и она решила сбежать. Я наклоняюсь и пытаюсь достать лоскут, но он крепко застрял. Я тяну, тяну, тяну, и наконец он с хлопком высвобождается.

Хе-хе. Латекс. Такой используют, когда хотят загримировать кого-то под статиста из «Планеты обезьян» или… состарить. Хм. Подозрительно. Люди обычно из кожи вон лезут, чтобы выглядеть моложе, а не натягивают ещё одну, чтобы состариться. Но мир на диво многообразен. Наверняка есть несколько чудаков, которые хотят казаться старше. Может, думают, что это добавляет им солидности.

Но Визерс выглядел по-настоящему дряхлым. Если задуматься, есть лишь одна причина прикидываться хилым старичком: когда на самом деле ты вовсе не хилый.

Знаете, может, Визерс – это и вправду псевдоним.

В двери есть щель. Я слегка надавливаю плечом, и дерево стонет, готовое поддаться. Можно было бы запросто ворваться внутрь, но Визерс может быть где угодно – зачем его оповещать о своём прибытии? Должны быть и обходные пути.

Между старыми манхэттенскими домами, как правило, нет проходов, поэтому мой путь лежит на крышу. Пролезая мимо окна на втором этаже, я краем глаза замечаю набор гантелей. На третьем вижу комнату, заставленную наградами за игру в боулинг. И никаких собачек.

Крыша меня разочаровывает. Она не стеклянная. Понимаю, это уже избитый мотив, но я обожаю прыгать в гостиные, звеня разбитым стеклом. Ничего достойного внимания тут нет – просто чёрный шифер, которым кроют большинство плоских крыш. Я заглядываю за край и радуюсь: тут всё-таки есть задний двор! Овец я бы тут разводить не стал, но наёмнику на задании такой дворик может обеспечить уединение.

Я цепляюсь за подоконник и спрыгиваю вниз. Окна, выходящие во двор, не освещены – кроме одного, у самой земли. Мне приходится встать на колени, чтобы в него заглянуть. По крайней мере, теперь понятно, откуда у Крастона столько призов. Он обустроил в подвале настоящую дорожку для боулинга – отполированную до блеска, с электронным табло и пинсеттером, механизмом для установки кеглей.

Для щенков тут места маловато. Всё забито под завязку – как расписание Софи в тот день, когда я решился пригласить её в кино. Так где же они, чёрт возьми?

Крастон входит в подвал. Не заметив меня, он отбрасывает свою клюку, снимает очки и надевает туфли для боулинга. Потом выпрямляется, расправляет плечи и с хрустом разминает пальцы.

Похоже, он только что явил мне свою тайную личность – передо мной… Человек-шар, игрок в боулинг?

Но какая из личностей подлинная? Кто он – старик или молодой спортсмен? И есть ли у него верный спутник по имени Принеси-подай?

Крастон берёт шар и встаёт на линию броска. Он усмехается, и мне кажется, будто он меня заметил, но нет. Дорожка кончается где-то под окном. Он смотрит на кегли.

Я понимаю, что он честно заслужил свои награды. Он использует классическую технику броска, предпочитая изящество и точность силе и скорости. Он выпрямляет плечи, замахивается, держа руку почти параллельно полу, и мягко, почти бесшумно отпускает шар.

Видите, какая у меня память? Я был женат около четырёх раз, но даже под страхом смерти не вспомнил бы имя ни одной супруги. А вот эта ерунда крепко сидит у меня в голове – и я понятия не имею, откуда она там взялась.

Судя по всему, мяч летит прямо в карман между первой и третьей кеглей. Я могу безошибочно определить, когда он достигает цели, глядя на то, как улыбается Крастон – так широко, что на лице трескается латекс.

Вот только вместо стука кеглей я слышу… пронзительный лай.

О господи.

Зачем мне вообще придумывать сюжеты, если мир подкидывает мне такие истории? Это не Человек-шар. Это не герой. Это…

Окно в подвал пробить нелегко – в него вставлена металлическая сетка, чтобы отваживать незваных гостей. Но меня так просто не остановишь – ни в жизнь. Прежде чем разбитое стекло успевает рассыпаться по полу, я уже стою посреди дорожки.

Быстрый взгляд на кегли подтверждает ужасную правду.

У меня перехватывает дыхание.

Это не кегли, это щенки! Господи боже, это щенки! Он использует щенков вместо кеглей! Связал их ремнями на липучках! Матерь божья!

Правда, надо отдать Крастону должное: он выбил страйк. Все десять щенков валяются на полу и скулят – их уже почти засосал в свои недра пинсеттер. Я разламываю машину на части и вижу, что она удерживает в плену ещё двадцать малюток. Я выпускаю их на свободу – так быстро, что Крастон даже шелохнуться не успевает.

Когда я поворачиваюсь к нему, он всё ещё в шоке на меня таращится.

– Я не вовремя, говоришь? Так вот чем ты занят!

Я бью его в живот. Пресс у него крепкий, накачанный – наверное, сказались тренировки, – так что нет нужды сдерживаться.

– А как тебе это? – хук справа в челюсть.

– Скажешь, тоже не вовремя? – хук слева в подбородок.

Остатки латекса и искусственных волос сползают прочь. Передо мной не пенсионер, а здоровяк в самом расцвете сил. Но даже это не объясняет, почему он не падает после шестого удара. Потом я понимаю, что специально бил его под таким углом, чтобы он удержался на ногах. Видимо, даже моему подсознательному он противен.

Я на секунду прерываюсь. Карстон падает на пол.

Он пытается уползти. Его голос, даже искажённый болью, звучит на редкость брутально:

– Ты не знаешь, каково это!

Я кричу ему прямо в ухо:

– Сбивать щенков вместо кеглей? Не знаю и знать не хочу!

– Я не делал им больно!

Я напоминаю себе, что у всякой медали две стороны, и для разрядки пинаю его в бок.

– Ты связывал их, пропускал через пинсеттер и сшибал семикилограммовым шаром! Думаешь, это не больно?

– Я… я думал, им нравится!

Я сгребаю его за шиворот и поднимаю, чтобы мы оказались лицом к лицу:

– Нравится? Нравится?! Давай-ка я проделаю с тобой то же самое и посмотрю, как ты запоёшь!

– Ладно, ладно! Может, им и правда не нравилось. Но, клянусь, я не делал им больно… очень больно.

Я заношу руку для нового удара. Он поднимает руки и умоляет:

– Пожалуйста, не надо! Неужели у тебя никогда не было чувства, что ты обязательно должен что-то сделать, даже если все сочтут тебя психом?

Я прищуриваюсь:

– Убить подонка забавы ради, например?

– Ну… э-э-э… например, так, если угодно. Поверь мне, я не всегда таким был. – В глазах у него стоят слёзы. – Я был чемпионом, играл в серьёзных лигах. У меня было полно денег и трофеев, а ко всему этому прилагалась невеста. В тот вечер я был в одном фрейме от абсолютной победы. Я уже замахнулся, когда щенок какого-то мальчишки, который праздновал в том же клубе свой день рождения, выскочил прямо на дорожку. Я видел, что он бежит ко мне, но я уже стоял на старте. Мне не хотелось заново целиться, и я решил, что щенок увидит шар и отскочит в сторону, но потом… потом…

Он закрывает глаза и вешает голову.

– Меня вышибли из лиги. Девушка ушла от меня к футболисту. Я стал изгоем. Да, конечно, я пытался начать жизнь заново. И мне даже казалось, что у меня получилось. Но потом в один прекрасный день я запустил камнем в белку – и ни с того ни с сего почувствовал себя лучше. Вся боль, которая терзала меня, на время отступила. Но потом она вернулась, ещё сильнее, чем прежде, и я понял, как могу от неё избавиться.

– Ах ты бедняжка! – я отвешиваю ему ещё несколько тумаков, но вовремя останавливаюсь, не давая ему потерять сознание. – Один вопрос. Почему ты косишь под старика?

Весь в синяках, с выбитыми зубами, он, дрожа, пожимает плечами:

– Да не знаю, нравится просто.

Ну что ж, не мне осуждать людей за их имидж. Но щенки – это другое дело. Я поднимаю его, держа за халат, окончательно разбиваю ему лицо и отшвыриваю – с таким расчётом, чтобы он пролетел несколько метров, прежде чем упасть.

Я размышляю, как бы продолжить нашу милую беседу, как вдруг слышу за спиной какой-то шум. Вот чёрт! Я думал, что раскурочил пинсеттер, но он всё ещё работает. Всё это время, пока я забавлялся, бедные щеночки были в опасности!

– Быстро говори, как вырубить ток!

Крастон указывает на электрощиток. Я переключаю тумблер, и свет в подвале гаснет – но шум продолжается.

– Это должно было сработать, клянусь!

Шум становится громче. Настолько, что теперь уже очевидно: его источник – вовсе не машина. Это один из щеночков-кеглей, прелестный маленький бигль, наполовину зажатый в пинсеттере. Он топочет лапами по дорожке, как будто весит минимум тонну. Потом он падает и катится к нам, словно пушистая кегля. Ремни, которые придают ему форму кегли, лопаются один за другим, по мере того как щенок увеличивается в размерах.

Наконец он освобождается и встаёт на четыре лапы. Он до сих пор выглядит почти как настоящая собака, но злобный блеск в глазах его выдает. Будущий монстр встаёт на задние лапы, словно просит подачки. Лапы превращаются в ноги, совершенно не собачьи на вид. Из передних лап вырываются четырёхпалые руки. Грудь расширяется, рёбра трещат, не выдерживая напора. Висячие уши заостряются, как у гоблина. Морда, отмеченная всеми признаками благородной породы, вдохновившей создателя Снупи, пульсирует и превращается в пародию на свиное рыло. На лбу вырастают рога – они не очень большие, но из-за больших чёрных отметин бросаются в глаза.

Вы спросите, какого он цвета? Пара оттенков зелёного плюс чёрная маска вокруг глаз, как у енота.

Низкий потолок подвала не даёт монстру выпрямиться во весь свой пятиметровый рост, но он пытается. Корчась и выгибаясь, он издаёт глухой крик, в котором слышны отголоски космической бездны:

– Я Груто, пришелец из ниоткуда!

Из ниоткуда? Ну нет, этого я так не оставлю.

– Это какая-то отсылка к битникам? Или к песне «Битлз» – человек из ниоткуда, все дела?

Громила озирается с неподдельным удивлением.

– Где я? Как я сюда попал? Почему я ничего не помню?

Эгей, я знаю, каково это – прийти в себя посреди дорожки для боулинга, с трудом связывая слова. Я словно в зеркало гляжусь. Но сейчас не время для самоанализа.

Крастон ползёт к двери, надеясь смыться под шумок. Пытки – моё больное место: палачи в моей картине мира заслуживают самого строгого наказания. Так что я указываю на него:

– Эй, Груто! Я знаю, как ты тут оказался! Это всё он! Тот парень, который сейчас стоит на коленях и готовится обмочить штаны! Это он тебя сюда притащил!

Груто поворачивает голову в сторону спортсмена. Раздувает ноздри, как огромный бык в маске енота.

– Я… голодный!

– Нет, пожалуйста! Не надо! – Крастон ускоряется и выползает в коридор.

Я отодвигаюсь, чтобы уступить Груто дорогу, но ему далеко не с первого раза удаётся протиснуться в дверь. Когда он наконец справляется, Крастона уже и след простыл. Видимо, он спрятался где-то в подвале – огромном, полном самого разнообразного хлама: старые весы, сундук, манекен, сломанная птичья клетка, доска-уиджа для вызова духов – в общем, вы поняли.

Бедный Груто. Глядя на то, как он сиротливо бродит туда-сюда, нерешительно отпихивая с дороги всякий хлам, я понимаю, что он не большой мастер игры в прятки. Значит, действовать придётся мне. Единственный путь наружу – это лестница, а я не слышал, чтобы кто-то по ней взбирался, значит, Крастон до сих пор где-то здесь. Хм.

Я подкрадываюсь к Груто и шепчу ему:

– Мы же одна команда, правда?

Пришелец из ниоткуда кивает.

– Вот и отлично. Значит, так: я сейчас спрячусь под лестницей. А ты оставайся тут и погромыхай чем-нибудь, чтобы он не догадался о моём манёвре. Понял? Ну, погнали.

Я тихо подбираюсь к лестнице, нахожу себе тёмный уголок и машу рукой Груто, чтобы тот действовал по плану.

– Где же этот человек? Я голодный!

Как я и предполагал, из-под коробок выбирается Крастон и крадётся к лестнице.

Я преграждаю ему путь:

– Далеко собрался?

Он бухается на колени и умоляет, как последний не знаю кто:

– Не отдавай меня этому чудищу!

Мне почти жаль его.

– Эх. Ты обещаешь никогда больше не играть в боулинг?

Даже если он скажет «да», нет причин ему верить. Но если что-то и может заставить садиста пересмотреть свою жизненную стратегию, то это превращение жертвы в злющего голодного монстра. Так что я и вправду готов помиловать Крастона, но тут он всё портит.

– Я… я возьму белок вместо щенков! Клянусь!

– Груто, он здесь! Сюда!

– Не-е-ет!

Не успеваю я и глазом моргнуть, как Крастон оказывается в животе у Груто. Мне по нраву этот громила, но, увы, я не могу не задаться вопросом: что, если от Визерса было не больше проку, чем от китайской еды, и через час Груто снова проголодается? По справедливости, я должен достать пушку и ввергнуть его в небытие прямо здесь и сейчас. Но когда он кидает на меня взгляд, полный признательности, я почти различаю в его облике былые щенячьи черты. Если он будет хорошо себя вести, может, я смогу убедить Щ.И.Т., чтобы они взяли его на изучение?

Правда, сначала надо во всём убедиться.

– Груто, давай поднимемся наверх и потолкуем, хорошо?

Потолок в гостиной выше, чем в подвале. Комната освещена солнцем. Груто ухитряется втиснуться в большое кресло, не ударившись ни обо что головой. Я ставлю рядом стул, сажусь и смотрю на монстра.

– Мы не такие уж и разные, правда, приятель? Ты срываешься с цепи из-за генетически запрограммированной агрессии. Я люблю убивать, но не люблю причинять бессмысленную боль. Ну, почти никому. Нас называют монстрами, но настоящие монстры – это садисты вроде того, кого ты только что проглотил. Ой, дружище… – я указываю ему на зубы. – У тебя тут застрял кусочек Крастона.

Ему хватает цивилизованности, чтобы смутиться. Пока Груто ковыряется в зубах, я думаю, что мой план может и сработать.

– Видишь, у нас есть кое-что общее. А если взять амнезию? Я это не каждому говорю, но знаешь, даже когда мне удаётся вспомнить своё прошлое, я не могу доверять этим воспоминаниям.

Кажется, мне удалось до него достучаться.

– А ты… тоже жаждешь живой плоти?

– Нет, но у каждого свой вкус (не в буквальном смысле, хотя и это тоже верно)! Я к чему веду: раз мы с тобой не можем опираться на собственные воспоминания, может быть, мы сможем опереться друг на друга? Довериться друг другу? Знаешь, мы могли бы стать… приятелями. А можно даже не вешать на наши отношения никакой ярлык. Если Щ.И.Т. даст тебе передышку, мы можем куда-нибудь вместе выбраться.

То ли он растрогался, то ли заскучал – так или иначе, он отводит взгляд к окну. Из его нутра вырывается утробный звук.

– Это землетрясение или у тебя в животе урчит? Может, пиццу закажем?

Груто по-прежнему избегает моего взгляда, так что я отползаю подальше вместе со стулом.

– Я понял. Я слишком на тебя давлю. Мне знакомы твои чувства. Растерянность, отвращение, ярость, явившаяся из ниоткуда. Ты ведь тоже из тех краёв, верно? Знаешь, прямо сейчас я чувствую себя так, словно тоже явился из ниоткуда. Давай оба будем пришельцами из ниоткуда?

БАБАХ!

Вся его туша вываливается в окно. Ладно, не только в окно – кусок стены он тоже захватил. Ну вы видали, а? Стоит мне приоткрыть душу, и даже жуткий монстр хочет сбежать от меня подальше. Опять всё как в средней школе, всё как с Софи. Похоже, что вся моя жизнь – очередная банальная история про монстров.

Может быть, стоит узнать, на что он смотрел?

Кажется, вы обещали оставить меня в покое до конца главы. Но кому какое дело?

Ты должен его остановить.

К тому же это тебя взбодрит.

Каким образом, интересно? Я так опустился, что мне надо гоняться за каким-то эгоистичным чудовищем, чтобы привлечь к себе внимание? На кой чёрт он мне сдался? Почему бы ему меня не остановить? Если я такой неудачник, почему про меня снимают кино? Очень ожидаемое кино, смею заметить! Разве кто-то анонсировал фильм «Груто, пришелец из ниоткуда»? Так-то!

Нет, послушай нас.

Ты должен его остановить, потому что он монстр, вырвавшийся на свободу.

Ах да. Я понял. Это проекция. Если я разберусь с его проблемами, то автоматически разберусь и со своими. Интересное дело, мне казалось, что в разговоре с самим собой я буду быстрее считывать подтексты.

Это не подтекст!

Выгляни в окно!

О боже. Опять дети. Двенадцать девочек в школьной форме переходят улицу, выстроившись парами. Что-то напоминает, да? Но главное – огромный хищник-полифаг несётся прямо на них.

– Груто голодный!

Ох, Груто. Разве не все мы томимся голодом? В другом месте и в другое время мы могли бы стать друзьями. Но сейчас я выскакиваю из окна с пушкой наперевес и превращаю монстра в розовую слизь.

Глава 19

TheRealWade16: Уборщики прибыли. А ты где? Как там мистер Пушистик и колли?

Preston2.0: Много бумажной возни – в смысле, что за ними постоянно приходится подтирать. Эти щенки хуже, чем прохудившийся кран.

TheRealWade16: Ну что, найдётся место для новой партии?

Preston2.0: ?! Сколько их там?

TheRealWade16: Ммм… 29.

Preston2.0: !!! Их *надо* поместить в лабораторию.

TheRealWade16: Забей, я что-нибудь придумаю.Чмоки.

НЕ УТРАТИВ ПРИСУТСТВИЯ ДУХА, я возвращаюсь в зал для боулинга, где меня дожидается скулящая стая. Щенячьи глаза смотрят на меня с невыразимой тоской, заглядывая прямо в душу

Расстановку сил вы знаете: я понятия не имею, кто из них настоящий, а кто может в любой момент резко увеличиться и всё такое. Я не спец по породам собак, но я вижу афганскую борзую, маламута, фоксхаунда и спаниеля, немецкую овчарку и шнауцера, бассета и боксера, ретривера, добермана, дирхаунда и пойнтера, сеттера и датского дога, мастифа, ньюфаундленда, кавказскую овчарку, пекинеса, пуделя, мопса, ротвейлера, хаски, гончую, венгерскую выжлу, шиба-ину, веймарскую легавую, а вот тот малыш в углу – это, кажется, самоед.

Как я уже сказал, я не спец по собакам, но я всё равно уже достал смартфон, чтобы написать Престон, так что мне ничто не мешает их загуглить. И, хотя в отношении невероятного мистера Пушистика я позволил себе проявить неуставные чувства, я остаюсь профессионалом, для которого утешение – часть работы.

– Не бойтесь, малютки! Злого Человека-шара больше нет, и я пришёл вас спасти!

Пара рывков – и щенята разбегаются по полу. К счастью, за то время, пока они пребывали в роли кеглей, они ничуть не растеряли свой задор. Такое чувство, будто кто-то завёл до предела три десятка механических игрушек и всех разом запустил. Щенки прыгают и скачут, сталкиваются друг с другом, копошатся в картонных коробках и кучах старой одежды.

Думаете, моё бедное сердце не выдержит под напором щенячьего восторга? Вот и нет. Здесь слишком много собак, чтобы фонтанировать смайликами. Один щенок – это радость. Двадцать девять – статистика. И всё-таки я бы предпочёл не отправлять их в лабораторию, а взять с собой на следующее задание. Вопрос в том, как. Мистера Пушистика я мог засунуть под мышку. Эх, Пушистик…

У Крастона в подвале куча сумок для боулинга, но если я посажу в каждую по четыре щенка, то у меня будет целых семь сумок и один лишний щенок. Распихать их по коробкам? Неудобно нести. Засунуть в рюкзак? Вариант. Гм, здесь валяется несколько холщовых мешков. Наверняка это лучше, чем ремни на липучках.

Я беру один мешок, приоткрываю, хлопаю себя по коленке и указываю внутрь:

– Эгей, ребята, прыгайте сюда!

Вам кажется, что ничего не выйдет? Значит, вы ничего не знаете о собаках. Мешки для щенков – это как коробки для котов. Это их любимые игрушки. Ближайший щенок, мопс, сперва колеблется, но любопытство одерживает верх, и он забирается внутрь. Остальные торопятся следом. Скоро в мешке копошится уже десять щенков, а остальные ждут своей очереди.

К тому времени, как последний пёсик забирается в третий мешок, первая группа щенят подозрительно затихает. Памятуя о случае с Халком, я заглядываю внутрь. Всё в порядке. Щенки уютно сбились в кучку и сопят. Некоторые даже заснули – видимо, обессилев после всех передряг.

Ткань пропускает достаточно воздуха. Так что я аккуратно перевязываю мешки, закидываю на плечо и теперь готов к новому заданию.

Где обитает наш следующий счастливчик? В округе Уэстчестер. Да, он знаменит благодаря Школе профессора Ксавье для одарённых чудиков, также известных как Люди Икс, но школа находится на самом севере округа, в Салеме, на границе с Путнамом. А человек, приютивший этого щенка, живёт в деревне Брайрклифф-Мэнор. На гугл-карте я вижу недавно отстроенный дом с большой зелёной лужайкой.

Без дальнейших проволочек (погодите, а разве у нас были проволочки?) я телепортируюсь в лесок за домом.

Не знаю, следите ли вы за временем (я, например, не слежу), но, когда я прибываю на место, уже темно, и в доме горит свет. Я осторожно опускаю мешки, полные щенят, на землю, покрытую ковром из сосновых иголок. На полпути в вылизанный дворик я замечаю что-то на земле возле деревьев. Это две палочки от мороженого, склеенные крест-накрест. На них фиолетовым карандашом написано всего одно полустёртое слово, выведенное детской рукой:

Голди

Какой-то ребёнок похоронил здесь свою золотую рыбку. Мне невыносимо думать, что из-за меня он переживет очередную утрату, но родители покупают детям домашних животных в том числе и за этим. К тому же этот крестик явно стоит здесь не первый год. Ребенок наверняка давно оправился; если повезёт, эта потеря поможет ему пережить ту, с которой он вот-вот столкнётся.

Но потом я замечаю ещё один крестик с надписью «Песчанка Джерри».

А рядом ещё один – «Кошка Мехитабель».

И ещё – «Мангуст Джефф».

Это прямо какое-то кладбище домашних животных. Слишком много потерь для одного ребёнка. Может быть, с годами он и не научился как следует ухаживать за питомцами, но в искусстве могильщика явно достиг высот. Самые свежие могилки украшены узорами. В честь хорька Оскара даже воздвигнут пластилиновый памятник, на котором начертано:

Прохожий, ты идёшь, а не лежишь, как я.

Постой и отдохни на гробе у меня.

Сорви былиночку и вспомни о судьбе.

Я дома. Ты в гостях. Подумай о себе.

Бр-р-р! Эти маленькие могилки, мерный стрекот насекомых и серые деревья с длиннопалыми ветками нагоняют на меня ужас. Не так-то просто напугать того, у которого из каждой поры сочится разноцветный гной, но сейчас обычный ветерок, прошелестевший в кронах деревьев, заставляет меня вздрогнуть. Я верчу головой, словно ожидая, что из кустов сейчас выскочит ведьма из Блэр с трясущейся камерой наперевес.

Рядом шуршит листва. Или это снова ветер? Хрустит ветка. Белка проскакала? Лопата со стуком втыкается в землю, и я чуть не выпрыгиваю из своей изъеденной кожи.

Стук раздаётся позади меня, в рощице. Я подбираюсь чуть поближе и вижу жёлтый конус света от карманного фонарика, выхватывающий из темноты новые могилки. Да где кончается это кладбище?

Лопата снова вонзается в землю. Свет мигает и тускнеет. В наше дни не так-то просто найти хороший фонарик. Я едва различаю очертания человека с лопатой. Это неясный силуэт во мраке, тень среди теней, сгусток тьмы, нависший над серой землёй. Раздаётся свистящий звук. В неясном свете фонарика я вижу, как на месте рта у таинственного незнакомца вздувается жуткая розовая масса. Она превращается в шар и с хлопком исчезает.

Жвачка. Это ребёнок, и он жует жвачку. Ну конечно, ребёнок. Кто бы это ещё мог быть? А что до могилок – может быть, в этой рощице все окрестные ребятишки хоронят своих питомцев. Ничего странного в этом нет.

Ну, в известной мере.

Если этот мальчуган роет яму для собаки из моего списка, значит, она уже не успеет превратиться в монстра. Правда, надо точно выяснить, кого он закапывает. Может быть, он не хотел хоронить предыдущего питомца, пока не появится новый. Я подхожу к нему, стараясь произвести как можно больше шума, чтобы мальчик услышал меня издалека. Ему-то зачем пугаться?

Когда я подхожу ближе, мне становится стыдно за свой страх. Передо мной коротышка лет семи в джинсах и старых кроссовках, похожий на Гарри Поттера. Он не смог бы выглядеть более беззащитным, даже если бы очень постарался. Ну, если только он не вампир. Но даже тогда у меня преимущество в силе. И в скорости тоже, судя по тому, как он вяло ковыряет землю. Лопата явно слишком тяжела для него, но мальчик упорно продолжает своё дело.

Тук. Тук. Тук.

По идее, он уже должен был меня заметить. Но он слишком сосредоточен, да к тому же на очки налипла земля. Я встаю рядом и втягиваю носом запах глины и свежей древесины. Древесиной пахнет ящичек в форме гроба, который лежит тут же на земле. Крышка прилегает неплотно, сбоку торчит гвоздь, но для его возраста это очень недурная поделка. Запах глины исходит от надгробия, прислонённого к дереву. Это хрупкая светло-серая табличка, копия какого-то старинного надгробия с пуританского кладбища. На тимпане схематично выгравирован ангел смерти, а снизу написано:

Здесь лежит

Расти

У мальчика явно талант. Я не хочу его прерывать. В конце концов, сейчас очень важный для него момент, к тому же он почти закончил копать. Можно дать ему ещё полминуты. Ещё надо придумать, как дать о себе знать, не напугав его до полусмерти. Я подозрительный тип в маске, который ошивается на задворках его дома. Если я скажу «Не кричи!» или что-то в этом духе, я только всё испорчу.

Мальчик закончил рыть. Всё ещё не замечая меня, он берёт ящичек, аккуратно укладывает в яму и начинает засыпать землёй. Я откашливаюсь.

– Эй, парнишка!

Он даже не поднимает на меня глаза.

– У вас очень странный костюм, мистер. Вы губитель?

– Ты, наверное, хотел сказать «грабитель». Я? Нет, совсем нет.

Он набирает полную лопату земли и ссыпает в могилу.

– Если вы грабитель, идите лучше к соседям. У них куда больше всяких ценностей.

– Серьёзно? А каких, например? У них есть консоль четвёртого поколения? – Я снова откашливаюсь. – Эм-м… неважно. Так что, не везёт тебе с животными, да?

– Мама говорит, что всё относительно. Зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Я сочувственно киваю:

– Относительно. Да. Когда ты кого-то теряешь, лучше вспоминать радостные минуты, проведённые вместе, чем оплакивать утрату.

– А ещё она говорит, что больше не надо их кормить и за ними убирать.

Ладно, ближе к делу. Надо аккуратно прощупать почву, прежде чем я начну задавать неприятные вопросы о его новом пёсике.

– Тут мило. Так тихо, спокойно. Ты сам вырыл все эти могилки?

– Усу. – Он втыкает лопату в земли и опирается подбородком на рукоять. – Я начал их рыть, ещё когда был совсем маленький. Палочки от мороженого мне надоели, и я начал копировать исторические памятники.

– Исторические?

– Угу.

Я смотрю на глиняную табличку возле дерева:

– Классное надгробие. Расти бы понравилось. Это был пёсик?

Он вздыхает:

– Щенок. Мама с папой мне его вчера принесли.

– Вчера. – Получается, это щенок из моего списка, так что можно не торопиться. – Ого! Э-э-э… а почему он так быстро умер? Заболел? Попал под машину?

Мальчик качает головой:

– Он не умер, мистер.

Я трясу головой – похоже, у меня в ушах до сих пор торчат кусочки Гума:

– Что ты сказал? Он не…

– Но скоро умрёт. Всем живым существам нужен этот… кислый рот.

– Кислород.

– Угу. Даже рыбам. В воде есть кислород, и рыбам нужны жабры, чтобы им дышать. У людей жабр нет, поэтому в воде они задыхаются, а вот рыбы задыхаются без воды.

– Погоди-ка, вундеркинд. Ты хоронишь своих питомцев заживо?

– В основном да.

– Но почему?

Он пожимает плечами:

– Мне нравится делать маленькие надгробия, а мама говорит, что я не должен их делать без необходимости. Злой школьный психолог сказал, что это… палотогия?

– Патология.

– Угу.

Я подскакиваю к нему:

– Ты не знаком с парнем по имени Крастон, а? Жалкий маленький…

Я хватаю его за шиворот, но вовремя осаживаю себя. Лопата падает, задевает фонарь, и он катится прочь. Это не Крастон. Это просто мальчик. Психопат, конечно, но ещё совсем маленький. У него ещё недостаточно развит мозг, чтобы иметь моральные принципы. Может быть, это просто такой тяжёлый период. Этот мальчик может вырасти и стать большим начальником. Или Гитлером.

Я ставлю мальчика на землю и аккуратно отряхиваю его одёжку.

– Слушай меня. Как человек, который знает толк в изощрённых и, не побоюсь этого слова, вдохновенных убийствах, я впечатлён твоими достижениями. Но дело в том… – Я озираюсь в поисках нужных слов – может быть, они вырезаны на каком-нибудь дереве? Но нет. – Дело в том, что у меня очень чёткие представления о том, кто заслуживает смерти, а кто нет. Твои бедные питомцы… погоди-ка.

Фонарик замирает, и его луч высвечивает два надгробия на свежих могилах. На одном написано «Мама», на другом – «Папа».

Я становлюсь в стандартную позу, выражающую гнев и изумление. Ну, знаете – спина сгорблена, кулаки сжаты, голова запрокинута.

– Срань господня! Ты… как ты… такой маленький… да как ты только…

Он пожимает плечами.

– Я взял хлору… флору…

– Хлороформ!

Я хватаю лопату. Судя по испуганному лицу, мальчик думает, что я сейчас ему врежу, и, признаюсь честно, у меня проскальзывает такая мысль, но я обхожу его и направляюсь туда, где лежат его мама с папой. Несколько быстрых взмахов лопатой – и я вижу, что надписи на надгробиях не врали. Гробов у них нет – сынишка просто связал родителей и заткнул им рты. Я успел вовремя. Они живы и, извиваясь и корчась, смотрят на меня, не зная, стоит ли им возблагодарить судьбу или ещё сильнее испугаться.

– Странный денёк у вас выдался, правда? Сначала вас оглушил и закопал в землю собственный сыночек, а теперь вы очнулись и смотрите на мою рожу, скрытую под маской. Чего только в мире не бывает, да?

Мальчик пытается вырвать лопату у меня из рук:

– Мистер, пожалуйста! Когда мама увидела гробик для Расти, я слышал, как она сказала папе, что больше не может это терпеть! Она хотела позвонить в органы пепеки…

– Опеки.

– …и они хотели меня увезти, и я испугался!

Мы все испугались. После того, как я всё это увидел, у меня в голове что-то заворочалось. Какая-то маленькая чёрная крупинка, твёрдая и круглая. Вот она, вот… поймал.

Это ещё что такое? Какая-то букашка? Маковое зёрнышко?

Честно признаюсь, я чувствую облегчение, когда земля над последним пристанищем Расти начинает сотрясаться. Со склонов маленького холмика скатываются комки земли. Они катятся, катятся, пока то, что скрывается в глубине, не выпускает всю свою бешеную энергию наружу.

Из могилы бьют ослепительно яркие лучи. Земля ходит ходуном. На свет высовывается огромная рука, обмотанная льняным полотном. Она продирается сквозь грязь и растопыривает пальцы, как будто впервые за тысячу лет чувствует дуновение ветра. Затем, опираясь на руку, наружу вылезает вся махина – с головой и всем остальным. Истлевшая ткань свисает клоками, но полностью скрывает омерзительное туловище, за исключением двух жёлтых глаз.

– Расти? – ахает мальчик.

– М-м-м! – мычат родители.

Им отвечает голос, гулкий, как пустынный ветер:

– Я Гомдулла, Живой Фараон! Трепещите перед моей несокрушимой мощью, смертные!

Норман Бейтс-младший прячется у меня за спиной, как будто я вдруг стал его лучшим другом. Я упираю руки в бока и, задрав голову, смотрю на вставшую в полный рост громадину.

– Живой Фараон Гомдулла? Я тебя умоляю. Во-первых, до тебя уже были Гум, Горголла и Груто! Я устал от имён на букву «Г», ясно? Во-вторых, ты же не думаешь, что я поверю, будто фараон – это твой настоящий титул? Из какой ты династии? Из Древнего царства или Нового? Молчишь? Я так и думал. И в-третьих… слушай, ты называешь это жизнью?

Бадум-тсс.

Тут слишком много деревьев, родителей, щенков в мешках, да ещё ветер этот, – в общем, я не хочу доставать УРА. Конечно, сенсор реагирует только на монстра, но вдруг кто-то подвернётся под руку во время выстрела?

Я шепчу мальчишке:

– Беги.

И продолжаю:

– Неужели нельзя придумать имя получше? Например, Гравитация, сила, с которой шутки плохи. Хотя нет, это снова на «Г». Дай подумать. Может быть, Эники Веники, которые съели вареники?

Вокруг так тихо, что слышно даже, как стрекочут сверчки. Сперва я опасаюсь, что зрители не оценили моих шуткок. Все сидят, скрестив руки. Даже Софи не смеётся. Но потом я вспоминаю, что у меня нет никаких зрителей. Я посреди рощи, и тут правда стрекочут сверчки.

Иной парень в костюме мог бы намеренно использовать всю силу своего остроумия, чтобы заговорить врагу зубы. Но только не я. Я просто никогда не затыкаюсь. Гомдулла молча смотрит на меня, не зная, как отреагировать. Мальчишка, по которому плачет полиция, на бегу спотыкается об одно из своих надгробий. Мумия сверкает глазами. Она поднимает руку, обёрнутую истлевшим полотном, и вытягивает высохший палец размером с хороший хот-дог:

– Ты меня похоронил!

Маленький американский психопат в ужасе смотрит через плечо:

– Мне всего шесть лет! Я не отвечаю за свои детствия!

Я складываю ладони рупором и кричу:

– Действия!

Ноги у мумии длиннющие. Не успеваю я додумать до конца предыдущее предложение, как она уже перешагнула через меня и теперь крушит деревья, чтобы добраться до бывшего хозяина.

– Дружище! Сделай ему поблажку! Разве ты никого не хоронил заживо, когда был ребёнком? Ах да, ты же не был ребёнком, ты был щенком. Прости, совсем забыл.

Я прыгаю, на лету выхватываю верные катаны и приземляюсь на широкую, обёрнутую материей спину, как на древний трухлявый матрас. И вонзаю в него мечи. Понятия не имею, что там, под бинтами, но моим клинкам это не помеха.

Мумия пытается меня стряхнуть, но я повисаю на рукоятях мечей и прорезаю в её спине огромную дыру – в такую и грузовик бы прошёл. Ну ладно, не грузовик, но легковушка точно. Я спрыгиваю где-то в районе поясницы, надеясь, что хотя бы сделал мумии больно. Но похоже, что нет.

Монстр наклоняется к юному Ганнибалу Лектеру. Учитывая, что Гомдулла проделал с деревьями, ему хватит и двух пальцев, чтобы раздавить мальчишку, как червяка. Что ж, если боль не помогает, на помощь приходит физика. Раз Гомдулла не такой мясистый, как его предшественники на ту же букву, я ожесточённо секу его мечами по лодыжкам, пока не отрубаю ноги. Монстр падает, раскинув руки, – прямо на мальчика.

Кажется, сейчас он его раздавит.

Что ж, пора рискнуть.

Дырка на спине Фараона ещё не затянулась, и я кидаю в неё УРА. Мигая зелёной лампочкой, пушка влетает в прореху и застревает где-то в иссохшем нутре мумии. Лампочка успевает моргнуть ещё пару раз, прежде чем рана полностью затягивается.

Хм. Я надеялся, что она там на что-то наткнётся и выстрелит. Ну ладно.

Фараон тянется к мальчишке. Тот закрывает глаза рукой, чтобы не видеть надвигающийся ужас. По сравнению с огромной лапищей мумии его ручка кажется тоненькой, как спичка.

А потом Гомдулла лопается. Как и его предшественники, он орошает окрестности липким розовым дождём. Одна капля падает мальчику на палец. Он стряхивает её в огромную лужу. УРА, которую больше ничего не удерживает, падает на землю. Ха! Всё-таки сработало!

И теперь снова можно вернуться к высокопарным рассуждениям о том, кто в этой истории на самом деле монстр.

Я беру мальчишку на руки.

– Нам надо всерьёз обсудить, что такое хорошо и что такое плохо. Вот представь, что к рельсам привязаны пятеро человек, и на них несётся поезд, но ты можешь перевести стрелку, и поезд поедет по другому пути и раздавит всего одного человека. Ты переведёшь стрелку, обрекая одного человека на смерть, или ничего не сделаешь и дашь умереть пятерым?

Он не отвечает. Видимо, не понимает вопроса. Или ещё не отправился от ужаса. Я думаю, не отвести ли его в Щ.И.Т., но я не хочу, чтобы он находился в одном помещении с мистером Пушистиком.

Если я отпущу его, чтобы он развязал маму с папой, он убежит, так что я несу его к дому.

– У тебя есть какая-нибудь няня или тетя? В округе ещё остался кто-то живой, кому можно позвонить?

Тишина.

Когда мы приближаемся к дому, иллюзорное спокойствие тихой улочки нарушает визг тормозов. Я застываю в мигании бело-синих огней, зажав ребенка под мышкой. К нам, тяжело дыша, бежит усталый человек с открытым лицом. За ним следуют трое полицейских – они вооружены и явно находятся в лучшей форме.

Переведя дыхание, мужчина спрашивает:

– Кто вы такой?

– Дэдпул. Я наёмник, тайно работаю на Щ.И.Т и… Вот блин. Слушайте, можете пообещать, что никому этого не расскажете? И вообще, вы сами кто?

Он открывает бумажник и достает удостоверение.

– Органы опеки. Нам поступил звонок от женщины, которая проживает по этому адресу.

Мальчик вздрагивает и жмётся ко мне:

– Пожалуйста, мистер, не отдавайте меня ему! Пожалуйста!

– Ты что, смеёшься?

Я передаю мальчишку в руки мужчине. Тот настолько выбился из сил, что с трудом его удерживает. Пожертвовав кошельком, он спасает мальчика от падения.

– Удачи с ним, приятель. Этот мальчишка – тот ещё кадр. Ну ладно, я пошёл. Меня ждут несколько мешков со щенками.

Пока я бегу навстречу уютному лесному мраку и собственному туманному будущему, мне не даёт покоя один вопрос. Может быть, стоило рассказать тому типу из органов опеки, что в роще лежат связанные родители? Но, в конце концов, разве у хороших людей может вырасти такой сын?

Глава 20

НА ЭТОЙ РАБОТЕ я постоянно узнаю что-то новое. Вот сейчас выяснилось, например, что три мешка щенят – это чертовски много, особенно если тащить их на горбу. Им нужно место, чтобы бегать, есть и справлять нужду. Нужно какое-то просторное, надёжно защищённое помещение, способное вместить кучу игривых щенков и огромных монстров на букву «Г», в которых они могут превратиться.

Непростая задачка, знаю. Всё равно что искать по объявлениям в газете дом с Комнатой Страха.

И тут меня озаряет.

Нет, я не собираюсь вводить в повествование дурацкий каламбур и писать, будто меня озаряет свет фар от несущегося прямо на меня грузовика. Мне в голову правда приходит отличная мысль, которая сразу же заставляет меня ткнуть кнопку вызова на смартфоне.

– Хей-хей-хей, Престон! Где, ты говорила, находится та заброшенная лаборатория «Оружия Икс»?

– Я ничего такого не говорила. А что?

– Она в Канаде, да?

– Нет… но в чём дело?

Давайте немного перемотаем вперёд. В общем, она раскалывается. Вскоре я стою на пустынном пляже в восточной части Лонг-Айленда, скинув под ноги мешки с щенками, и любуюсь на маяк. Отсюда рукой подать до острова Плам – возможно, поэтому «Оружие Икс» и выбрало это место. На острове Плам расположен центр по изучению инфекционных болезней животных. Если верить сторонникам теорий заговора, именно там появилась на свет болезнь Лайма и спрятан целый арсенал биологического оружия.

Очень хитро с точки зрения канадцев построить секретную генетическую лабораторию рядом с американской. Если что-то пойдёт не так, будет на кого свалить вину. Вы никогда бы не заметили песчаный купол, возле которого я стою, если бы не знали, где его искать. Я бы дал вам координаты, но тогда мне придётся вас убить, а вы мне ещё пригодитесь – вдруг захотите купить сиквел? Солёный ветер с океана постоянно заносит вход песком, и его не отличишь от прочих дюн на этом негостеприимном пляже.

Я набираю код, который мне дала Престон, и дверь в ответ шипит. Я не знаю, зачем двери шипят. Может, это как-то связано с перепадами давления, а может, им просто надоело быть дверьми. Однако дверь открывается, хочет она того или нет, и я попадаю в холодную железную коробку, где едва хватило бы места для двоих. Я повидал достаточно, чтобы понимать: эта пародия на телефонную будку – ещё не вся лаборатория. И верно: как только я вхожу и затаскиваю внутрь щенят, дверь с шипением закрывается, и мы начинаем спуск.

Это лифт – и он движется так плавно, что совершенно невозможно понять, с какой скоростью мы едем и на какую глубину спускаемся. И музычка в нём, конечно, не звучит. Он плавно скользит вниз, словно шёлк по гладкому льду, и наконец останавливается. Мы в самом центре просторного помещения без всяких перегородок Почему без перегородок? Потому что многочисленные исследования показали, что производительность труда злых гениев повышается на двадцать процентов, когда все могут друг за другом приглядывать.

Помещение забито под завязку: трудно сказать, где кончаются стены и пол и начинаются бесконечные ряды супертехнологичных механизмов. Предметы словно перетекают друг в друга: условный стол переходит в условную лазерную пушку, условная пушка – в условную зарядку для планшета, и всё это наслаивается друг на друга в искажённой перспективе. Предметы кажутся ближе, чем на самом деле, и возникает чувство, что, куда ни повернись, обязательно на что-нибудь напорешься. А потолок усыпан светящимися бугорками, которые с равным успехом могут быть лампочками или глазами пришельцев.

А я ведь говорил, что всё это ещё и шумит?

Ах, секретная лаборатория, старая ты сучка. Ты пробуждаешь воспоминания – в кои-то веки не связанные со средней школой. История моего становления, конечно, не такая, как у всех моих дружков и подружек в разноцветных костюмчиках – меня не кусал радиоактивный паук, и волшебный молот в таинственной пещере я не находил, – но в моей жизни был момент, когда всё изменилось.

Я уже говорил, что рак в терминальной стадии меняет приоритеты: стать добровольцем в экспериментальной программе? Почему бы и нет? Шанс на выживание того стоит. Примерно так я и думал до того самого момента, как они начали скрещивать мои гены с генами мутантов. Забудьте всё, что вам говорили о смертельной боли: нет никаких искр, трещин и сгустков тёмной энергии, нет скрюченного тела и рта, разверстого в истошном крике. Подлинные страдания вовсе не так зрелищны. Представьте, что вас втискивают в узкие джинсы на четыре размера меньше, чем нужно, только эти джинсы сделаны из бритвенных лезвий, таких острых, что их даже невозможно разглядеть. Острая, режущая боль сначала обжигает кожу, потом пробирается глубже, пронзая мышцы и связки, и наконец доходит до внутренних органов и прошивает их насквозь – да так, что по оттенкам боли можно отличить один от другого.

Оттуда боль перемещается в кости – медленно-медленно, потому что кости слишком твёрдые. Когда она добирается до костного мозга, той мягкой субстанции, которая есть у каждого в костях, но о которой никто никогда не задумывается, – вот тогда-то и начинается настоящий ад. И когда ты думаешь, что каждый твой нерв кричит от боли и хуже уже не будет, – правильно, тогда становится ещё хуже.

Я кладу мешки на пол.

– Добро пожаловать домой, ребятки!

– Ребятки? Судя по запаху, это пара дюжин обгадившихся щенков.

О этот голос, знакомый и привычный, как разношенные тапочки! Сердце готово выскочить из груди (хотя, быть может, виной тому неудачная регенерация после драки). Я резко оборачиваюсь на звук. Рядом со мной, опираясь то ли на настольную лампу, то ли на лучемёт, стоит настоящая услада для усталых очей: слепая, тощая, хмурая старуха. Её густые седые волосы топорщатся на затылке, словно растрепанные перья хищной птицы. Квадратные чёрные очки сидят на ней как забрало. А её морщинистое лицо ещё раз сморщено и возведено во вторую степень сморщенности.

– Слепая Эл! Ты выглядишь точно так же, как при нашей последней встрече!

– Ты тоже, Уэйд. Как и весь мир. С виду он ничуть не изменился.

– Ах ты, старая язва! Ты пришла! Ты здесь!

Она скрещивает руки на груди:

– Что за чушь ты несёшь? Десять минут назад я потягивала лимонад у себя на крыльце. Потом ворвался ты, схватил меня и телепортировал сюда! А теперь мне надо притвориться, что я пришла сама, по собственной воле? Если тебе по душе такие забавы, сними девочку и развлекайся.

Да, дорогой читатель, я вынужден признать, что опустил тот эпизод, где я отыскиваю Эл и привожу сюда. Единственное, что я могу сказать в своё оправдание, – так было лучше для композиции. Как я уже говорил в пятой главе, близких друзей у меня мало, но Эл – самая главная из них. Не так уж важно, как и почему она сюда попала, правда?

Она грозит мне пальцем – вернее, куда-то в мою сторону.

– Даже не думай меня здесь удерживать. Я наложу на себя руки, клянусь. Если смогу, то и тебя с тобой прихвачу. А если нет, стану призраком и буду тебя преследовать.

Пусть вас не обманывает её показная жизнерадостность. Эл, также известная как Алфея, работала на британскую разведку. Когда её часть дислоцировалась в Заире, меня послали её убить. Но я ещё в детстве не умел рисовать по точечкам, так что я убил всех, кроме Эл. Потом, когда я уже стал Дэдпулом до мозга костей, наши пути снова пересеклись. Если вкратце, то мне был нужен кто-то, кто делал бы уборку в доме и сообщал мне, что реально, а что нет, поэтому я решил, что Эл поживёт со мной, – и да, приложил все усилия, чтобы она не уходила.

Банальное похищение или сложные противоречивые отношения? Вам решать.

Похищение.

Похищение.

Я подхожу поближе, чтобы обнять её.

Она мигом приходит в ярость и хватается за какой-то зловещего вида рычаг.

– Ещё один шаг, и я нас обоих отправлю на тот свет!

– Эл, Эл! Что мне надо было сделать, чтобы в тебе проявились хотя бы зачатки Стокгольмского синдрома? Кстати, я думаю, это просто выключатель.

– Стокгольмский синдром развивается только тогда, когда жертва считает, что отсутствие насилия со стороны агрессора – это признак симпатии. Нет недостатка в насилии – нет Стокгольмского синдрома. – Она сплёвывает. – Чёртов выключатель!

Я осторожно снимаю её руку с рычага.

– Если разобраться, кто был настоящей жертвой, ты или я?

– Я.

Она.

Да, она.

Всё та же старая добрая Эл. Я нажимаю на рычаг – чисто для проверки. Да, действительно, выключатель.

– Я обеспечил тебя крышей над головой, питанием и всеми сезонами сериала «Мэтлок».

Она криво ухмыляется.

– Когда я наконец сбежала к другу, ты меня уже там поджидал! Ты чуть не замучил его до смерти на глазах у его собак!

– Чуть не замучил. Ключевое слово – чуть. Так, значит, ты любишь собак?

Собаки, к слову, ведут себя подозрительно тихо. Странно, что они не пытаются выбраться. Может быть, стоило развязать мешки.

– Нет. Единственный пёс, которого я когда-либо кормила, – поводырь по кличке Дьюс, и его я ненавижу ещё больше, чем тебя.

Я развязываю мешки:

– Как там старина Дьюс?

Эл не похожа на меня, она ушла не так далеко от мира нормальных человеческих чувств. Вот почему она мне нужна – она возвращает меня на землю.

– А я откуда знаю? Я оставила его на цепи у тебя во дворе много лет назад.

Интересно, могу ли я до сих пор считать этот двор своим… Так или иначе, я уверен: стоит моим глазастикам облизать ей руки, как она растает.

– Ну что ж, этих милашек ты вряд ли захочешь сажать на цепь.

Словно Санта, я извлекаю из мешков одного щенка за другим. Эл их не видит, но наверняка слышит, как они спотыкаются друг об друга. Постепенно они приходят в себя и начинают потявкивать. Не успеваю я и глазом моргнуть, как они уже наводняют всю лабораторию, снуя туда-сюда среди опасных механизмов, о назначении которых я даже не догадываюсь.

Поначалу Эл стоит с каменным лицом. Но щенки окружают её, прыгают, ластятся, тычут носами в её раздутые вены. И что же делает эта суровая бесчувственная женщина? Она воздевает руки и в ужасе кричит:

– На помощь! Спаси меня, боже!

Через пару мгновений она уже лежит на земле, погребённая под пушистым курганом. Меня подмывает броситься туда и потискать щенят, но я не могу поддаться этой слабости. Мистер Пушистик будет ревновать. Остаётся только наблюдать со стороны.

– Ах ты подонок! – кричит Эл, но совершенно ясно, что она это не всерьёз. – Чёртов ублюдок!

– Вот за это я и люблю тебя, Эл. Иногда ты разговариваешь точь-в-точь как мои голоса в голове.

Я хотел бы, чтобы это длилось вечно, но всё когда-нибудь кончается – и плохое, и хорошее. Не успеваю я сфотографировать всю эту картину, чтобы хоть ненадолго остановить мгновение, как на этаж вновь прибывает лифт.

Внутри теснятся шестеро агентов Щ.И.Т. а в щёгольской чёрной униформе. В руках у них большой бак. Ну, тот самый, где хранятся все останки монстров, которых я успел кокнуть. Абсолютно герметичный бак, с которым ничего не может случиться. Как в «Охотниках за привидениями».

Из-за их спин выходит Престон. На руках у нее колли и… мистер Пушистик! Колли и ухом не ведёт, но Пушистик приветствует меня лаем. У меня ёкает сердце, но я не подаю виду.

– Ты же не хочешь оставить тут этот бак, Эми?

Мужчины и женщины в чёрном, здоровые физически и психически, настоящие профессионалы своего дела, ставят бак на пол и начинают подключать к нему провода. Эмили гладит мистера Пушистика по голове.

– Ему здесь самое место, как и всем этим щенкам. Именно здесь всё и началось. Когда техники заверили меня, что это место безопасно и находится под нашим полным контролем, я поняла, что ты и впрямь придумал хороший план. Мы оставим бак здесь. За этими двойными дверьми есть специальный питомник, если ты его ещё не видел. Там полно воды и собачьего корма.

Из-под пушистой кучи раздаётся крик Эл:

– Дайте мне пистолет с одной пулей, умоляю!

Престон опускает глаза:

– Там кто-то есть?

– Ох, я и забыл вас представить, вот невежа! Престон, это Эл. Эл, это Престон.

– С ней всё хорошо?

– Ай! Ой!

– Да, она в полном порядке. Ещё секунду назад на ней было вдвое больше щенков.

Это правда. По меньшей мере десяток мохнатых чертенят прыгают по пультам управления, поддевают носами рычаги и гоняются за мигающими огоньками на сенсорных панелях.

Престон беспокойно оглядывает зал, полный острых и потенциально огнестрельных предметов.

– М-м… возможно, стоит прежде всего увести щенят в питомник.

– Ты права. Хочешь ещё поваляться, Эл?

– Р-р-р!

– Ой, ну ладно, ладно, разнюнилась тут.

Я сгребаю щенят в охапку и иду вслед за Престон. Это всё приятно, но в разумных пределах, и щеночки, конечно, милые, но не слишком. Не чересчур. Я с этим справлюсь. Не волноваться, не… не влюбляться.

Думаю о питомнике, я представляю себе помещение, заставленное клетками, – да, да, конечно, чистое и просторное. Надеюсь, что клетки будут достаточно большими. У меня есть предубеждение против крошечных тюремных камер, поэтому по пути я уговариваю себя, что это всё для их же блага, они просто собаки, и прочая, и прочая. Но, когда двери с привычным шипением разъезжаются, я широко раскрываю рот от изумления. И щенки тоже.

Ого.

Это как в той сцене из «Вилли Вонки», когда ребятня впервые видит шоколадную фабрику. Передо мной расстилается настоящее поле, полное покатых холмов, мячиков и резиновых игрушек. А трава? Вы только посмотрите на эту траву! Это не искусственный газон, она самая настоящая! И по обеим сторонам поля стоят домики для собак – с окошками, маленькими клумбами и пушистыми подстилками.

При виде всего этого я так широко улыбаюсь, что мне приходится дать себе затрещину, пока никто не заметил.

Когда я возвращаюсь за второй порцией щенков, Эл едва держится на ногах. Да, она слегка похихикивает, потому что её защекотали шершавыми языками. И у меня по спине тоже пробегают мурашки – очень приятные мурашки, скажу я вам. Но довольно.

Когда щенки из третьей партии видят, куда их принесли, они прямо дрожат от возбуждения. И тут я не выдерживаю. Я сдаюсь. Я падаю и катаюсь по полу вместе с ними, обнимаю их, тискаю и смеюсь как ребёнок.

Щенки! Щенки, щенки, щеночки! Уинни!

Я слышу, как Эл спрашивает:

– Он их тискает, да?

– Ага.

Она цокает языком.

– Бывают такие моменты – пусть и нечасто, – когда я рада, что лишена зрения.

Книга 3

Я утоплю вас в собственной крови!

Глава 21

НУ ВОТ мы и в третьей книге. Никакой смены декораций. Я всё ещё радостно катаюсь по траве в подземном собачьем питомнике, закутавшись в живое одеяло из щенков. И вообще, к чему это деление на книги? Разве вся эта штука в целом не называется книгой? Если спросите меня, так эта попытка что-то структурировать выглядит довольно жалко. Но лучше не спрашивайте – мне не до того, я веселюсь. Я знаю, что Престон смотрит на меня и Эл смотрела бы, если бы могла, но не могу остановиться. Тут лучше, чем на пляже в Канкуне, – да к тому же никаких голосов и флешбэков!

– Уи-и-и!

– Уэйд, разве не ты хвалился, что ты холодный профессионал?

– А разве я не холодный? Я холодный-прехолодный, как эскимо!

Наконец – как по мне, так очень скоро – Эми и Слепая Эл ставят меня на ноги. Щенки радостным водопадом обрушиваются вниз и бегут исследовать свои новые жилища.

Престон глядит на меня, нахмурившись, – лоб у неё весь в складках, как у шарпея.

– Рада видеть тебя таким умилённым. По крайней мере, думаю, что рада. Ты на работе, Дэд-пул. Некоторые из этих щенков могут трансформироваться, и тогда тебе придётся…

Я выплёвываю клок собачьей шерсти:

– Знаю, знаю. Можем мы хотя бы сейчас это не обсуждать? Со мной всё в порядке, честное слово. Это была, ну, инстинктивная реакция организма. Ничего особенного.

Эми как бы говорит всем своим видом: «Ну да, так я тебе и поверила». Тут к ней подходит миньон из техотдела и сообщает, что бак установлен.

– Ладно. Мне надо вернуться в офис, закончить установку внешних баз на наши компьютеры и синхронизировать файловые системы, чтобы усилить контроль над этим помещением.

– Как всё сложно! Это случаем не эвфемизм для фразы «я пошла перепихнуться с муженьком»?

– Нет. Это значит, что мне надо вернуться в офис, закончить установку внешних баз на наши компьютеры и синхронизировать файловые системы, чтобы усилить контроль над этим помещением. Но я передам Шейну, что ты о нас печёшься. Операционная система здесь предельно простая, главное – разобраться с шифрованием, так что надолго это не затянется. В течение нескольких часов я пришлю сюда сотрудников, чтобы они приглядывали за порядком.

Как бы мне ни было больно покидать этот собачий парадиз, я следую за Престон в главную лабораторию, чтобы убедиться, что она не забыла о самом главном.

– Это же будут хорошие сотрудники, правда? Не те, которые спят и видят, как бы пустить собачку на опыты?

Она хлопает меня по плечу:

– Все как один защитники животных. Ты ведь можешь присмотреть за этим местом в ближайшие пару часов?

– Есть, мэм!

Не успеваю я отсалютовать, как она уже заходит в лифт вслед за остальными агентами. Не знаю, учат ли их в Щ.И.Т. е принимать пафосные позы, но они будто специально выстроились для фото. Свет, сияющий у них из-за спин, делает их похожими на посланников какого-то языческого бога, которые спустились на землю, чтобы помочь человечеству. Надеюсь, они не специально притащили с собой эту подсветку, хотя с них станется.

Я щёлкаю их на смартфон и поднимаю большой палец:

– Всё будет тип-топ, шеф. Я пойду дальше по списку, а Эл тут за всем приглядит.

Эми этого уже не слышит, потому что лифт уезжает. Она исчезает, не успеваю я и глазом моргнуть. Вернее, не так: я моргаю, а когда открываю глаза, её уже нет.

Эл, правда, меня услышала. Всё время забываю, что со слухом-то у неё всё в порядке.

– Какого дьявола, Уэйд?! Не говоря уже о том, что я чисто физически не способна ни за чем приглядеть, – ты хочешь оставить меня со сворой этих блохастых шавок, которые в любой момент могут превратиться в монстров? Где мы, в конце концов? Можешь хотя бы сказать, в какой штат ты меня притащил?

– Ох, Эл. Какая же это будет секретная база, если я скажу тебе, где она находится? Всё будет хорошо. Если бы они должны были превратиться в монстров, они бы уже это сделали. Наверное. И ты слышала, что сказала Престон, это всего на пару…

– Тяв-тяв! Ррр!

Кажется, в суматохе мы забыли одного щенка. На столе возле из тех самых ламп, похожих на лучемёты, сидит маленький ротвейлер и сосредоточенно грызёт рычаг. Видели бы вы его!

– р-р-р…

Щенки должны всё грызть – и не только затем, чтобы развивать челюсти. Таким образом собаки познают мир. Клыки – это неотъемлемая часть их естества. Ротвейлер рычит, словно матёрый волчара, и я не удерживаюсь – хватаю его на руки и начинаю тискать.

– Кто это у нас тут, а?

Ты опять?

Ты же не должен к ним привязываться.

Ребята, когда рядом Эл, вы мне не нужны. Она с таким же успехом может сама мне всё высказать.

– Ты опять? – спрашивает она. – Ты же не должен к ним привязываться.

Гм. Не обращай на нас внимания.

Мы просто тут посидим и попробуем вспомнить последнюю книгу, которую ты читал.

– Ты меня насквозь видишь, Эл, – я прижимаю его к лицу. – Я назову его Плюх.

Оправдывая своё новое имя, Плюх вырывается у меня из рук и шумно плюхается на пол. Потом мчится к своему рычагу и снова принимается его грызть.

– Ты только посмотри! Плюх думает, что он злобный учёный, который трудится над лучом смерти!

Эл пригибается.

– Луч смерти? Какой ещё луч смерти? Вот дерьмо! Куда он нацелен?

– Хо-хо! Осторожнее, Плюх. Ты не знаешь, что этот рычаг…

Всё вокруг вспыхивает ярко-синим. Когда мне удаётся снова различить стол, я вижу там самую милую, самую очаровательную на свете кучку сухих косточек. Нет нужды притворяться, что с Плюхом всё в порядке. Я падаю на колени и молочу кулаками по полу.

– Не-е-ет! Плюх, нет!

Эл приобнимает меня:

– Ну же, грозный наёмник, соберись. Я подарю тебе золотую рыбку. По крайней мере, рыбки не умеют управляться с оружием.

– Это… я… не…

Я сникаю. Теперь я понимаю, что испытывал Халк.

– Я не хотел… Я не хотел…

Она гладит меня по затылку:

– Тише, тише. Я знаю.

– Понимаешь теперь, зачем ты мне нужна?

– Да уж, пожалуй, что да. – Она на ощупь подбирается к кучке костей. – Кто-то должен это убрать. Не волнуйся, я позабочусь об останках Плюха. Где тут мусорная корзина?

– Мусорная корзина? Ну уж нет, даже ты на такое не способна!

Эл собирает косточки.

– Ну не в унитаз же его смывать, верно? Не влезет. А я не собираюсь… погоди-ка.

У неё на лице появляется забавное выражение. Это не та гримаса, которую она корчит, когда я пускаю газы, но что-то похожее. Эл озадаченно потирает собачье рёбрышко. Это смотрится насколько дико, что даже я прихожу в себя.

– Эл, чтобы ты знала, сейчас ты выглядишь довольно мерзко.

– А ну заткнись. – Она склоняет голову набок и замирает. – На этой штуке есть узор. Чёрт побери! Это не шрифт брайля, но явно какая-то выпуклая надпись.

– Хм. Щенки-монстры – плоды генной инженерии. Может быть, их создатель оставил тут свою подпись? – я подхожу поближе. – Где? Я ничего не вижу.

– Это потому что ты смотришь глазами.

– Это какие-то дзенские штучки?

– Нет, болван. – Эл стаскивает с меня перчатку и хватает меня за указательный палец. – Фу. Когда ты в последний раз мыл руки?

– Как-то не до того было.

Она прижимает мой палец к косточке.

– Вот, потрогай. Человеческие пальцы способны различать на ошупь даже совсем крошечные неровности – до тринадцати нанометров. Представь, что твой грязный палец размером с Землю. Если бы ты был огромным чудилой, которому обязательно надо всё облапать, ты мог бы дотронуться до нашей планеты и на ошупь отличить дом от машины. Мои органы чувств работают с удвоенной силой, компенсируя слепоту, так что я, возможно, могла бы различить легковушку и фургон. К тому же я-то свои руки мою, в отличие от некоторых.

Она права.

– Я тоже чувствую, что тут есть какая-то надпись. Прикольно. Но прочитать её я не могу.

– Ты говорил, что мы в лаборатории. Тут есть микроскопы?

– Не думаю, что даже самый лучший микроскоп в мире тебе поможет.

– Не мне, а тебе! Чтобы ты, а ещё лучше – кто-нибудь с мозгами, мог разобрать надпись!

– И то верно.

У меня уходит некоторое время на то, чтобы найти измерительные приборы среди лучемётов, разных приспособлений для уборки и чего-то, с виду похожего на унитаз. По крайней мере, я надеюсь, что это был унитаз. Несмотря на мои скромные познания в технике, мне удаётся отыскать просвечивающий растровый электронный микроскоп – хорошо, что на нём есть наклейка с этой надписью.

Большой рычаг напоминает мне о Плюхе. Хнык. Даже несмотря на то, что он, судя по всему, был монстром и мне всё равно пришлось бы его убить, всё это печально.

Престон оказалась права – с местной операционной системой разобраться очень просто. Самое сложное – так разместить косточку, чтобы сенсоры считали милипусенькую надпись.

Сверхчувствительные пальцы Эл здесь весьма кстати. Конечно, мы успеваем потолкаться, потому что я сам хочу сунуть косточку под микроскоп, но в конце концов у нас всё получается. Эл всё ещё продолжает меня пинать, а я уже смотрю видеоотчёт на мониторе. Если бы не маска, у меня бы отвисла челюсть. Эл чувствует моё удивление – может быть, оттого, что я шумно втягиваю воздух. Она прекращает пинаться и слегка толкает меня в плечо.

– Ну что там? Написано по-английски?

– Лучше. Там адрес сайта. Называется «Грязные делишки Дика».

– Они что, поместили на собачью кость адрес порносайта?

– Было бы круто, но нет. – Я постукиваю пальцем по подбородку. – Боюсь, старушка, я тебе этого ещё не рассказывал, потому что повторять по несколько раз одно и то же – это очень скучно. Но у меня есть причины подозревать, что больное сознание, породившее щенков-убийц, принадлежит Дику – как и этот сайт.

– С чего ты взял?

– Мне сказала одна цыпочка по имени Джейн.

– И ты не поделился этим с той милой леди из Щ.И.Т. а?

– Пока нет. У нас с Джейн особое соглашение, и мне интересно, что из этого выйдет.

Я сажусь за один из компьютеров и вбиваю адрес. По сути, это даже не сайт. Никаких ссылок, призывающих немедленно на них кликнуть, – только заглушка:

Уже скоро!

Приказы от вашего нового мирового лидера!

[email protected]

Уже неплохо. Я чувствую, что близок к разгадке, но мне нужно больше информации. Я же не могу просто написать этому парню и спросить, где он живёт, чтобы я мог прийти и убить его.

Надо подумать. Я смотрю на микроскоп. Перевожу взгляд на дверь в питомник.

– Слушай, Эл… Как думаешь, если взглянуть на кости других щенков, мы узнаем что-нибудь новое?

– Возможно, но разве для этого тебе не придётся их убить?

Я достаю пистолеты и взвожу курки. Пытаясь усмирить бешено бьющееся сердце, я шагаю по направлению к питомнику. Я не привяжусь. Не привяжусь. Дело есть дело.

Глава 22

НУ ЧТО, ПОПАЛИСЬ? Конечно, я не собираюсь убивать собак. Каким местом вы читаете? Я хочу взять какого-нибудь щенка и посмотреть, нет ли поблизости аппарата МРТ. А вот Эл, которая знакома с этой историей не так хорошо, как вы, кажется, повелась. Я её перепугал. По голосу слышу.

– Тебя не поймёшь. То ты сам готов облизать этих щенят, то хочешь их убить.

Я решаю подыграть:

– Плюх был особенным, но его больше нет. Это война, а на войне люди погибают – даже если они собаки.

Я уже у двери, и тут она суёт мне под ноги палку.

– Почему ты не хочешь сначала написать на этот адрес? Хотя бы попробовать?

– Чёрт возьми, женщина, ты думаешь, что мне это не приходило в голову? Но какой идиот будет отвечать на письмо с незнакомого адреса?

Я тянусь к двери – и снова спотыкаюсь о палку. С момента нашей последней встречи слепая Эл стала проворнее.

– Тот, кто хочет завоевать мир при помощи щенков-монстров и оставляет на костях адрес своего сайта, и не на такое способен.

Гм. Может, она и права. Мне очень не хочется совать щенят в аппарат МРТ, пускай и говорят, что это безопасно, так что я разминаю пальцы и возвращаюсь к компьютеру.

– Так и быть, напишу ему письмо. Но надо всё сделать с умом. Не могу же я ему отправить очередной спам из Нигерии с предложением перевести несколько миллионов на его банковский счёт. В последний раз, когда я так делал, это стоило мне пары миллионов.

– Ты что, рассылал спам от имени каких-то нигерийцев и вправду переводил деньги?!

– Давай просто скажем, что раз в жизни доктор Ябрил Омотайо остался верен своему слову.

Почтовый клиент я нахожу за пару кликов – спасибо дружелюбной операционке.

– Это дело требует более тонкого подхода. Для начала надо создать ложную виртуальную личность – кого-то, кто будет казаться настоящим, но постоянно будет прыгать с сервера на сервер по всему миру, чтобы его невозможно было отследить. О, отлично, тут как раз есть для этого кнопка! Так, а теперь надо просто притвориться кем-то, с кем Дик захочет встретиться. Например, его тайной обожательницей.

Эл заглядывает мне через плечо.

– Откуда ты знаешь, что он не гей?

– Ну уж нет. Единственный гей в книжке не может быть злодеем. Это неправильный посыл. К тому же Джейн говорила, что они встречаются. Ты ведь женщина, так? Что ты обычно говоришь, когда с кем-то флиртуешь?

Её губы искривляются в дьявольской ухмылке.

– Не могу сказать. Мужчины всегда сами ко мне приходили.

Я толкаю её в бок:

– Знаю, знаю, Мата Хари, они штабелями перед тобой укладывались, но всё-таки помоги мне. Подскажи, в какую сторону думать.

– Ну не знаю. Скажи, что тебе понравился его сайт.

Я печатаю, параллельно зачитывая письмо вслух:

– «Привет! Меня очень возбудил твой адрес электронной почты. Скажи, info – это твоё настоящее имя?»

– Ну да, почему бы и нет? Но задай ещё какой-нибудь вопрос – который предполагает более развёрнутый ответ, не просто «да» или «нет».

– Ладно-ладно. Слушай: «Как ты представляешь себе идеальный день? Для меня это день, когда я с тобой встречусь». Как тебе?

Эл щиплет меня за щёку:

– И кто только выдумал, что психопаты лишь кажутся обаяшками? Лучше не рассусоливать, так что заканчивай письмо прямо здесь и добавь под занавес что-нибудь пикантное. «С нетерпением жду ответа. Не сдерживай себя», например.

Я хихикаю:

– Ах ты плохая девчонка! Как мне подписаться? Может быть, Ванессой? Мне всегда нравилось имя Ванесса. Оно такое… утончённое и в то же время соблазнительное.

– Валяй, пиши что хочешь.

– И-и-и… отправляю!

Потом начинается ожидание. Жуткое, томительное ожидание, которое даже лучших из нас заставляет вспомнить самые унизительные моменты жизни.

Вечер пятницы. Я прыщавый неудачник, скорчившийся возле телефона. Софи божилась, что перезвонит мне, когда закончит с уроками, но я не знаю, стоит ли ей верить. Может быть, это был просто предлог, чтобы от меня отделаться. Я хотел поговорить с ней о чём-то очень важном, но я уже не помню, о чём. Может быть, я хотел признаться ей в своих чувствах? Ну нет, только не это.

Таращиться на телефон – это ещё хуже, чем слушать, как отец ругается с телевизором. Поначалу в этом нет ничего страшного, но с каждой секундой, которую отсчитывают стенные часы в виде кота, напряжение и ужас нарастают. Самобичевание борется у меня в душе с самообладанием. Самобичевание почти одерживает верх, но в последний момент их обоих побеждает кипящее негодование.

Уже семь, а Софи так и не позвонила. Внутри меня всё клокочет, как у чайника, забытого на плите. Я разбиваю телефон вдребезги. Он раскалывается надвое, превратившись в два бессмысленных куска пластика, но мне этого мало. Я хочу врезать по нему так сильно, чтобы Софи почувствовала это на другом конце провода, – полная чушь, конечно, потому что, будь она на другом конце провода, я бы не пришёл в ярость. Я подбираю обломки и снова бью по ним кулаком. А потом топчу, топчу их ногами, пока от телефона не остаются одни осколки.

Впервые в жизни я учинил больший разгром, чем папа. Когда он вваливается в комнату и видит кучку пластика, он ставит свой стакан и достаёт ремень. Может быть, он просто завидует.

– Ты хоть знаешь, сколько стоит этот телефон?

Стоит промолчать, но я всё же откликаюсь:

– А разве за него не телефонная компания заплатила?

Отец, разъярённый, как Халк, идёт ко мне, готовый избить меня до полусмерти.

Компьютер в лаборатории издаёт сигнал и выдёргивает меня в горькое настоящее. Милое, славное прошлое растворяется без следа, словно пятна крови под действием отбеливателя.

На экране я вижу ответ на своё письмо.

– О боже! Я ему нравлюсь! Он хочет встретиться! Эл, Эл, что мне делать?!

Я пихаю её в плечо, и она заваливается набок. Кажется, Эл успела заснуть, пока я ловил глюки. Прежде чем я успеваю решить, стоит ли её подхватить, она просыпается и выпрямляется.

– А? Что? – она трясёт головой, пытаясь согнать сон, и что-то выковыривает из зубов.

Я щёлкаю пальцами у неё перед лицом:

– Дик ответил. Он хочет встретиться! Что делать?

– Мне что, каждый шаг тебе диктовать? Предложи ему перепихнуться и возьми его адрес. Потом направляйся туда и лови своего плохого парня. Можно мне теперь домой?

Я качаю головой.

– Ну нет. Пусть он не думает, что я такая доступная. Я предложу ему выпить кофе. Ванесса – особенная девушка, она не станет пить те помои, к которым я привык, и не пойдёт в первую попавшуюся забегаловку. – Я быстро пробегаюсь по списку популярных заведений. – Вот, пожалуйста: шикарное кафе на открытом воздухе, угол Амстердам-авеню и 112-й улицы. То, что надо. Надеюсь только, я не буду слишком много болтать. Кофеин развязывает мне язык.

– Он у тебя и так никогда не завязывается. Напитком ты, по крайней мере, на какое-то время займёшь рот. – Эл корчит рожу. – Тебе не кажется, что ты забыл кое-что важное?

– Что?

– Гм… никогда не думала, что задам тебе этот вопрос, но разве ты похож на женщину?

– Это оскорбительно! Разве моё тело определяет мою суть?

– В твоём конкретном случае – ещё как. Я же наблюдала за тем, как у тебя меняется личность, когда мозг перестраивается.

– Ладно, твоя взяла. Поможешь мне преобразиться?

– Псих просит помощи у слепой? Конечно, какие проблемы!

Первая трудность, с которой мы сталкиваемся, – чем бы замазать язвы у меня на лице. В конце концов мы находим какую-то бурду, похожую на герметик. Если не двигать ни одним из двенадцати мускулов рта и четырёх мускулов носа, то всё в порядке. Ещё приходится надеть парик – мои собственные волосы растут клоками. Самое трудное – найти подходящие шмотки. Всякий раз, когда мы телепортируемся в магазин одежды, Эл норовит схватить первое, что под руку подвернётся.

Но к этому делу надо подойти обстоятельно. Нью-Йоркские девчонки знают толк в одежде, а я не хочу показаться провинциалкой.

Главное – не переборщить, выбрать что-то не слишком закрытое, но и не слишком открытое. Я хочу выглядеть соблазнительной, но не шлюхой. Это наполовину наука, наполовину искусство.

За несколько минут до встречи я наконец заканчиваю наряжаться. Эл делает шаг назад и проводит пальцами по моему лицу, оценивая дело рук своих.

– Ну? Что скажешь?

Она вздыхает.

– Всё-таки жаль, что я слепая.

Сначала я думаю, что это комплимент, но она заливается смехом.

– Думаешь, ничего не выйдет?

– Нет, нет, что ты!

Она хлопает себя по щекам, чтобы успокоиться.

– Человек, который отчаялся настолько, что готов встретиться с девушкой после одного электронного письма, на многое не претендует, так что у тебя есть шанс.

Хохот Эл всё ещё звучит у меня в ушах, когда я телепортируюсь за квартал от кафе – уже слегка опаздывая. Один быстрый взгляд в витрину магазина подтверждает мои худшие опасения. Может быть, если я доберусь туда первым, успею заказать горячий эспрессо. А потом, когда Дик появится, плесну ему кофе в глаза, чтобы он меня не разглядел. Я вздыхаю и иду в кафе. И, само собой, он уже там – сидит ко мне спиной за угловым столиком, как мы и договаривались, и высматривает меня на улице.

Я подхожу к нему и склоняюсь над столиком.

– Дик?

– Ванесса? – он встаёт, но не убегает. Хороший знак.

Мы примерно одного роста – удачно, что я не надел туфли на каблуках. Одет он в обычном городском стиле: пиджак спортивного кроя поверх рубашки, тёмные облегающие джинсы и дорогие кожаные ботинки. Правда, лицо его трудно описать, потому что на нём черная маска – такая же, как у Джейн в восьмой главе, только более… мужественная.

Он берёт меня за руку – это не захват, а просто жест вежливости – и провожает к стулу.

Мы обмениваемся парой пустяковых фраз – о погоде, о меню, о нашем столике. Когда официантка приносит напитки, наконец повисает молчание. Что ж, самое время взять быка за рога.

– Ну что ж, Дик…

Он оживляется:

– Да, Ванесса?

– Ты носишь маску?

Он разочарованно опускает глаза и стучит ложечкой по ободку чашки с латте.

– Да. Ношу.

Ну вот. Я выбил его из колеи.

– Извини, я просто…

– Ничего страшного. – Его жесты говорят об обратном. Он кладёт ногу на ногу, потом перекладывает, снова стучит по чашке. – Само собой, я понимаю, что люди это замечают. Я просто не знаю, как об этом заговорить.

Ага. Вот оно. Назад пути нет.

– Так значит, ты…

– Суперзлодей?

Я смеюсь:

– Я хотела сказать «жертва ожога». Но ты что, правда супер…

– Жертва ожога? Ну нет. Мне больше повезло – в каком-то смысле. Я ношу маску, чтобы скрыть свою личность.

Я чувствую, что лезу не в своё дело, и не хочу быть слишком настырным. Весь обратившись в слух, я маленькой ложечкой мешаю эспрессо.

– У всех есть право на секреты, правда? Конечно, всех очень интересуют всякие незначительные детали друг о друге – взять хотя бы внешний вид. Но разве это настолько важно? Почему нельзя просто сказать: «Я люблю удивлять» – и покончить с этим?

Дику недостаёт обаяния, он явно очень стеснительный, да ещё и маска эта. И всё-таки в нём что-то есть. Что-то неуловимое меня в нём привлекает. Да, чёрт возьми, он мне нравится. Я ставлю чашку на стол и решаюсь.

Я начинаю с осторожной преамбулы:

– Я тоже люблю удивлять.

– Правда?

– Угу. – Я отхлёбываю кофе.

Он наклоняется ко мне и хрипло шепчет:

– Так, может, удивим друг друга? Хочешь, пойдём отсюда и… поговорим где-нибудь?

Не в состоянии как следует двигать мышцами лица, я улыбаюсь уголками губ.

– Ты меня насквозь видишь, проказник. Я хочу, но не уверена. Ты покажешь мне то, что скрываешь под маской?

Он подмигивает:

– Есть лишь один способ выяснить.

Я притворяюсь, что раздумываю о его предложении. Оглядываюсь по сторонам и ловлю его взгляд. У него карие глаза – как и у меня. Я знаю, что должен сказать, но не хочу. Я больше не могу ему врать.

– Скажу честно, Дик, ты мне нравишься. Не в гейском смысле, но, кажется, мы могли бы подружиться – выпить по пиву, вместе поиграть в Dragon Age. – Я ставлю сумку на колени и открываю. – Дело в том, что я кое-кого лишился – щенка по имени Плюх. Я думал, что смогу забыть это и жить дальше, но оказался неправ. И причина по большей части в том, что этот милый маленький щеночек должен был превратиться в чудовище. Его сотворил какой-то маньяк, который хотел создать армию монстров. Мы с тобой встретились, когда я ещё не отошел от потери, – а значит, наши отношения, если их можно так назвать, долго не продлятся. Я толком не знаю тебя, а ты меня, но мне кажется, что никто из нас не горит желанием познакомиться поближе. – Я сую руку в сумку и сжимаю пистолет. – Думаю, будет лучше, если я просто тебя убью.

Глава 23

ДИК – УМНЫЙ ПАРЕНЬ. Ладно, умным его назвать сложно – он всё-таки был готов пригласить к себе домой подозрительную дамочку. Но он быстрый. Да, это слово лучше подходит. Не такой быстрый, как Ртуть, но почти такой же, как я.

Не успеваю я сказать, что убью его, как он выпрыгивает из-за стола.

Он подлетает на метр в воздух. Когда я вытаскиваю пистолет, Дик уже стоит на столе. Когда я взвожу курок, он меня пинает. Его ботинок из дорогой кожи пребольно бьёт меня в челюсть, и пуля не достигает цели.

Потом Дик убегает. Беги, Дик, беги.

Я не против. Я уже дал волю своему женскому началу, и теперь мне не помешает хорошая доза тестостерона. Я срываю безвкусное платье и остаюсь в красно-чёрном боевом костюме, который обтягивает мои мускулы и сползает… вы не хотите знать, где он сползает. Все взгляды устремляются на меня. Я тоже натягиваю маску, быстро салютую своим восхищённым поклонникам, накачанным кофеином, и устремляюсь за Диком – лавируя между юбок, огибая униформы, оставляя позади деловые костюмы.

– Прочь с дороги, не портите сцену погони!

На бегу я раздумываю, какую бы шутку мне отмочить, когда я догоню Дика. Он выбегает на перекрёсток, и я прихожу к печальному выводу, что все они непечатные.

Дик успевает добежать до середины перекрёстка, когда светофор переключается. Машины срываются с места, отрезая нас друг от друга. Обычно в такие моменты хорошего парня сбивает автомобиль, и он бессильно смотрит, как злодей убегает прочь.

Но не в этот раз. Во-первых, мне до дороги ещё полквартала. Во-вторых, это Дика сбивает машина. В него въезжает новенькая «субару». Отсюда кажется, что такой удар должен стоить человеку пары переломанных костей, но Дик встаёт, отряхивается и направляется к машине. Надо отдать толстяку-водителю должное: он успевает закрыть окно. Но Дик достаёт пистолет и разбивает стекло рукоятью.

Он пытается вытащить водителя через окно и занять его место, как Стив Бушеми в «Бешеных псах». Только вот водитель не пролезает в окно! Сколько бы Дик ни пыхтел, ничего не выходит. Потом он видит, что я уже близко, оставляет водителя в покое и несётся дальше. Смотрится это всё довольно уморительно. К тому же эта заминка создала на дороге пробку, и я могу спокойно перебежать улицу, не сбавляя хода.

Мы достигаем жилых кварталов (в этой части Большого Яблока это значит только то, что в небоскрёбах больше квартир, чем офисов). На улице играют девочки. Джек их огибает; я, преисполненный мощи, перескакиваю.

Видимо, это напоминает Джеку, что он тоже умеет прыгать. Он, словно заяц, скачет через прилавки, расставленные вдоль тротуара (и не стыдно обезьянничать?). Открытки, старые пластинки и этнические безделушки разлетаются в стороны. Дик приземляется на тротуар и, следуя классическому сценарию, толкает мне под ноги тележку с дымящимися хот-догами – но, как и с автомобилем, ему не удаётся рассчитать время. Тележка врезается в стену, и на моём пути снова нет препятствий – не считая дивного запаха.

Мимо которого я просто не могу пройти!

Я останавливаюсь, чтобы взять себе большой хот-дог. Мысленно сравниваю его с пальцем Живого Фараона Гомдуллы, удовлетворённо отмечаю, что моя аналогия в конце прошлой книги была верной, и продолжаю погоню.

Все мы знаем, что классическая погоня не может обойтись без двух парней с огромным куском стекла. А вот и они. Дик, позёр эдакий, пригибается и ныряет в щель между стеклом и асфальтом. Костюм он запачкал, но это детали.

Я бы ему поставил за этот трюк 8,7.

Я слишком тороплюсь и поэтому просто обегаю этих парней. Простите, ребята, но в этой книжке, похоже, обойдётся без разбитого стекла. Довольно обидно. Штампы есть штампы. Они заслуживают уважения в силу своего почтенного возраста.

А, к чёрту! Я оборачиваюсь и бью по стеклу ногой.

– Простите, не мог устоять! – кричу я тем двум недотёпам. – Но разве есть звук приятнее, чем звон разбитого стекла?

Они не отвечают, только жестикулируют, как в немом кино. Ребята со стеклом никогда не подают голос. Таковы правила.

Дик заворачивает за угол. Я бегу вслед за ним. И, вы только представьте, вся улица перекрыта – тут проходит фестиваль еды! В такие моменты вспоминаешь, как много людей умещается в эти небоскрёбы. Целые кварталы заставлены киосками и прилавками, играет музыка, бегают клоуны – даже бумажные китайские драконы тут есть.

Дик всё крушит на своём пути, как слон в посудной лавке (а точнее – как суперзлодей, который уходит от погони): он расшвыривает жареный рис, шашлыки, буррито, пасту, пирожки – всё подряд. Чёрт побери, это настоящий международный фестиваль!

Я удачно ловлю ртом несколько ломтиков картошки фри. Раскалённое масло, которое летит следом, доставляет мне меньше радости. Брызги, попавшие мне на кожу, шипят, и в воздухе разносится запах жареной баранины – неплохо, только специй бы добавить. Это, конечно, больно – но того, кого дубасил Гум со своими братками и на кого садился Халк, лёгкие ожоги только раззадоривают.

Надо собраться. Я почти догнал Дика – но тут он делает колесо и проскальзывает в узкую щель между двумя палатками. Ну наконец хоть что-то интересное! Я делаю двойное сальто и смотрю, что он выкинет в ответ.

Эх. Похоже, колесом он и ограничится. Дик бежит дальше. Никаким искусством тут и не пахнет – слишком просто, я бы даже сказал, грубо.

Превзойти его в акробатике – слишком простая задача, поэтому я снова пытаюсь придумать достойную шутку. Может быть, как-то сострить на тему, что ему конец? «Тебе конец… Вот, держи…» Ну нет, это слишком по-гейски.

Пытаясь удалиться от обезумевшей толпы (да, это отсылка к Томасу Харди, вам не показалось), Дик сворачивает в переулок. Такое ощущение, что он никогда не смотрел фильмы про погоню. Само собой, там тупик. Бедняга бросается к единственной двери – и она, конечно же, заперта. Ненадолго же его хватило.

Я вразвалочку подхожу к нему, ударяя кулаком о ладонь.

– На случай, если ты не понял, я объясню. Моя ладонь – это твоё лицо. А мой кулак – это, ну, мой кулак.

Мне кажется, что всё кончено. Вам, возможно, тоже. Но нам только кажется. Дик приберегал самое сладкое напоследок. Он подпрыгивает, как будто внутри у него распрямляется пружина, и что есть силы бьёт ногой в дверь. Та трещит и гнётся. Дик срывает её с петель, словно она картонная, и ныряет внутрь. И действие перемещается в здание. Мы несёмся по узким коридорам, ныряя из одного тёмного прохода в другой, и жмёмся к оштукатуренным стенам, чтобы не попасться на глаза уборщикам и ремонтникам.

Когда бежишь по извилистым коридорам, главное – сильно не разгоняться. Никогда не знаешь, где тебя подстерегает очередной крутой поворот.

О, ну вот, я же говорил.

Не вписавшись в поворот, Дик врезается в стену. Он отряхивается и бежит дальше, но углубление, которое он оставил в стене, наводит меня на мысль. Стандартный лист гипсокартона толщиной в полтора сантиметра. Допустим, стена сделана из двух листов, – получается три сантиметра гипсокартона плюс немного воздуха. Для здоровяка вроде меня это не преграда. Не слушая собственных советов (да кто вообще меня спрашивал?), я очертя голову кидаюсь в стену – в надежде, что я пробью её, не сбавляя скорости, и перережу Дику путь.

Первая часть плана срабатывает. Я пробиваю гипсокартоновую перегородку. Но я не предвидел, что с другой стороны будет бетонная стена. Мои кости целы, но левое плечо я вывихнул.

И, как будто этого мало, Дик бежит вообще в другую сторону – к выходу. Уязвлённый – как морально, так и физически, – я устремляюсь за ним.

Передо мной очередной переулок. Он шире, чем предыдущий, но его преграждает металлический забор с колючей проволокой. Дик уже забрался наверх. Он порезался и перепачкал кровью красивую блестящую проволоку.

Я свищу.

– Эй, Дик! Ты думаешь, что оторвался, – но если только по ту сторону забора нет канализации или каких-нибудь других холодных тёмных туннелей, я объявляю эту погоню оконченной.

Первая катана пронзает его пиджак, пригвождая к забору. Дик пытается вытащить лезвие, но я метаю второй клинок, и неудачливый суперзлодей повисает на собственном ремне.

Он вешает голову и принимает мудрое решение – немедленно сдаться.

– А ты меткий.

– Если бы! Я целился тебе в пузо, но промазал. Слушай, я как раз собирался с тобой потолковать, но у меня тут плечо вывихнуто. Не возражаешь, если я быстренько его вправлю?

– Ничего, я не тороплюсь.

Я со всей силы упираюсь плечом ему в грудь. Плечо встаёт на место. На Дике трещит пиджак – того и гляди, он плюхнется на землю. Плюх! Вот почему я здесь.

Я хватаю его за подбородок, обтянутый маской.

– Ричард – я ведь могу тебя так называть? – Ричард, за последнее время я успел повидать много всякой нездоровой фигни, но всё равно хочу спросить: каким конченым психом надо быть, чтобы создать монстров, которые выглядят как щенки?

– Это не я придумал.

Я щиплю его за щеку:

– А Джейн сказала, что ты.

– Джейн? Эта лживая…

– Осторожнее, приятель. У меня на неё свои виды.

Дик устало смеётся.

– Джейн использует тебя, так же как и меня. Пытается сбить тебя со следа. Сделать вид, как будто это я за всем стою. А я никто. Мне нужно было сделать сайт, только и всего, и за это я даже не удостоился приглашения в гости! Я простак, который сидит у неё на крючке и даже ни разу не занимался с ней сексом, я насильно втянут в её планы по созданию армии монстров! Это она злодейка, она заслуживает смерти! Я могу это доказать. Залезь-ка мне в карман.

– Ну уж нет. Свидание окончено.

– Там, на ключах, висит флешка. Возьми её.

И вправду.

– Так?

– Это записи с камер в лаборатории. Посмотри их. Это всё, о чём я прошу.

– Допустим. Что я увижу?

– Джейн.

– Голую?

– Нет!

– Вот блин!

– Ты увидишь её рядом с только что созданными щенками. На этой записи слышно, как она говорит: «Жду не дождусь, когда вы все станете монстрами и поможете мне захватить мир».

– Думаешь, я вчера родился? – смеюсь я. – Это может значить что угодно. Например, она могла отвечать на каверзный вопрос в духе «что сказал бы суперзлодей, увидев этих щенков?».

– Нет, ничего подобного. Она там одна, ходит, смеётся и рассуждает о кровавой бойне. Раньше я всего этого не замечал. Я был ослеплён её красотой, был одурманен, как и ты. Но она сумасшедшая. Ничто не заставит её отказаться от этого жуткого плана – разве что смерть.

Я прищуриваюсь:

– Ты же не врёшь мне, правда, Дик? Потому что это всё очень, очень серьёзно.

Он поднимает голову. В его карих глазах стоят слёзы:

– Клянусь! Я мечтаю вырваться из её сетей. Вот почему я ответил на твоё письмо. Я был так одинок. Мне нужна была надежда. – Он поднимает взгляд к небу и сглатывает. – Но теперь весь мир видит, кто остался в дураках.

– Ты, верно?

Он кивает:

– Ты наёмник. Я найму тебя, чтобы ты её убил. Я дам тебе всё, что пожелаешь!

– Она уже наняла меня, чтобы я убил тебя.

– Я заплачу вдвойне. Втройне!

Я щёлкаю его по носу флешкой:

– Если там ничего не окажется, я тебя разыщу, так и знай.

Я собираюсь уходить, но одна мысль не даёт мне покоя.

– Ах да, и спасибо, что на первом же свидании оставил счёт и сбежал. Когда будешь со мной расплачиваться, будь добр принести наличные!

Глава 24

Я СНОВА В ЛАБОРАТОРИИ – ну, знаете, той самой, где стоит огромный бак с розовой слизью. Эл стоит, прислонившись к единственному предмету в этом помещении, не вызывающему сомнений, – к кулеру с водой, – и слушает мой рассказ. У неё полно вопросов – таких, которые я и сам хотел бы себе задать. Вот, например:

– Ты просто взял и отпустил его? Какого чёрта, Уэйд?

Я пытаюсь объяснить, но, если честно, я и сам не понимаю.

– В нём просто… было что-то такое, что заставило меня ему поверить.

Эл наклоняется ко мне, опершись об огромную бутыль с водой:

– Особый блеск в глазах? Обворожительная улыбка?

Не обращая внимания на саркастические нотки в её голосе, я иду к компьютеру и очень тихо отвечаю:

– Я не знаю. Он был в маске.

Эл берёт одноразовый стаканчик и наполняет его, придерживая пальцем у самого края, чтобы знать, когда остановиться. Потом делает большой глоток и плюётся в меня водой.

– В маске?! И ты не сорвал её, даже когда пригвоздил его к забору?

– Я бы хотел ответить иначе, но… нет.

– Дэдпул, я начинаю за тебя волноваться. Сначала ты катаешься по полу с этими блохастыми дворнягами, а теперь это. Ты, конечно, и раньше был не в себе, но…

Я поднимаю руки:

– Я об этом не подумал, ясно? Я растерялся.

Я плюхаюсь на кресло (ах, Плюх!) и начинаю стучать по клавишам в надежде хоть как-то восстановить своё доброе имя.

– Я всё-таки не полный кретин. Может, я и не сообщил об этом читателем, но я прицепил к нему датчик.

– Вот только не надо этим гордиться. Даже сломанные часы дважды в день показывают правильное время.

Я пытаюсь впечатлить её техническими терминами:

– Это не какой-то там жучок, Эл. Эту безделушку разработал Щ.И.Т., в неё встроен триллион микросхем, а радиус покрытия – миллиарды миль. Эта фигня может уловить сигнал из самого центра земли – он дойдёт до неё, минуя магнитные поля и все постромки подземных жителем. И более того – я могу отслеживать сигнал на самых разных устройствах.

Эл хмыкает:

– Ты, небось, и за кофе сам заплатил?

Я игнорирую её вопрос и выпячиваю грудь:

– Говорю тебе, я могу найти моего малыша в любой момент. Он у меня в руках.

Повисает неловкое молчание. Потом Эл начинает хихикать. Она вся трясётся от смеха – даже вода из стаканчика выплёскивается.

– Ох, ну слава богам! Ну ладно, Джеймс Бонд, где он сейчас?

– Погоди секундочку. – Я нажимаю пару клавиш.

– Ну?

Нажимаю ещё несколько клавиш.

– И где же?

Я жму на все клавиши разом.

Потом несколько раз подряд жму на одну.

Наконец я подключаю клавиатуру и ещё раз нажимаю те первые клавиши. На экране появляется нужный интерфейс.

– Хм. Забавно. Он не работает.

– Не так забавно, как тот факт, что твой малыш у тебя в руках, – и всё же как такое могло случиться?

Я задумчиво потираю подбородок.

– Наверное, Дик его нашёл. А он умён. Умнее, чем я думал.

Эл толкает меня в бок острым локтём:

– Уэйд!

– Чего?

– Ты его включил?

Я закрываю глаза. Она снова хохочет. Правда, из стаканчика больше ничего не льётся – всё уже выплеснулось.

– Ладно! Значит, не исключено, что Дик не так уж и умён. Тем проще будет его поймать.

Сначала мне кажется, что Эл похлопывает меня по спине, но она просто схватилась за меня, чтобы не упасть от смеха.

– И вправду. Отличные новости! Слушай, Уэйд, иногда я не понимаю, как тебе удавалось так долго удерживать меня в плену.

– В итоге всё сводится к одной-единственной вещи, Эл. Я не могу умереть, так что рано или поздно обязательно побеждаю – если в процессе не сдаюсь.

– Серьёзно? Я вижу в твоих рассуждениях небольшую дыру – вроде той, что у тебя на месте мозга.

– Да? И какую же?

– Что, если умрёт кто-то другой – тот, кто был тебе нужен живым? В таком случае ты проиграешь, верно? Как ты там назвал того пса? Шмяк?

Я беру флешку и втыкаю в компьютер.

– Плюх. Я проиграю, только если мне не всё равно, Эл. Только если не всё равно.

Видео загружается, и на экране что-то вспыхивает.

– Видишь? Тут и вправду есть записи. Пока всё идёт как надо.

Экран почти белый. Слышен какой-то пульсирующий шум. Из колонок доносится страстный голос:

– Они все меня хотят. Но не могут получить.

Эл морщит нос.

– Это что, твоя девушка?

Я шикаю на неё.

– Не уверен. Звучит похоже, но голос более молодой.

Мерный шум нарастает.

– Пой со мной. Иди со мной.

Я хлопаю в ладоши:

– Это тёмный ритуал! Джейн служит какому-то демону из преисподней!

Словно в подтверждение моих слов на экране появляются две тощие мутные фигуры. Они произносят фразы на непонятном языке. Эти слова, этот ритм… всё это кажется очень знакомым, всё это витает где-то на границе сознания.

Эл начинает двигаться, словно в трансе. Она выставляет правую руку перед собой, ладонью вниз, а затем и левую. Переворачивает одну руку, потом другую, слегка покачивая бёдрами. Правая рука на левое плечо, левая – на правое.

И тут я наконец вспоминаю.

– Это не Джейн! Это «Макарена»! Вот ведь сукин сын!

Эл продолжает танцевать.

– Посмотри на это с другой стороны. По крайней мере, ты думал, что он говорит правду. Это что-то да значит, да, придурок?

– Божечки, Эл, голоса в голове никогда не называют меня придурком!

Ещё как называем.

И не только придурком.

Я выдёргиваю флешку, но Эл продолжает танцевать, хоть музыка и обрывается.

– Ой, да ладно тебе, взбодрись! Поставь обратно! Отличная же песня!

Не успеваю я отказаться, как врубается новый саундтрек – вой сирен. Мигают аварийные лампочки.

– У тебя тут диско-шар? Я всё равно не узнаю, так что можешь соврать. Уэйд, скажи мне, что ты принёс диско-шар!

Я оглядываюсь по сторонам. Панели управления зажглись. Устройства ожили. Лабораторию сотрясает мощный удар. Эл падает, но я успеваю её подхватить.

– Уэйд, скажи мне, что это упал диско-шар!

Я смотрю на экран:

– На флешке было не только это видео.

– На ней что, был вирус? Что он делает?

– Знаешь ли, тут нет кнопки с надписью «Расскажите мне, что делает вирус»! – я пробегаю глазами по экрану. – Ой нет, слушай, есть. Это просто офигенная операционка.

Я жму на кнопку.

– Он перераспределяет мощность между линиями электросети, чтобы вызвать перегрузку. Но где? – я кликаю на схему проводки и выдыхаю с облегчением. – Фух. Питомник в безопасности.

Ещё один удар – и Эл падает ко мне на колени.

– Но откуда весь этот шум?

– Не знаю. Вся нагрузка приходится на место, не отмеченное на схеме, – либо это что-то секретное, либо…

– Что?

– Что-то недавно установленное, так что система его пока не распознаёт. – Я резко вскакиваю, и Эл падает на пол. – Например, вот этот бак!

Так и есть. Трёхтонный металлический ящик шатается, как огромный железный младенец, который делает свои первые шаги. Индикаторы напряжения уже даже не красные – они приобрели какой-то новый цвет, который сигнализирует о такой жуткой опасности, что ей ещё не придумали название.

– Я так и знал, что это добром не кончится.

Мы не в стимпанковой вселенной, так что нет никаких разлетающихся болтов и бьющего во все стороны пара – бак просто дребезжит, предупреждая о том, что он сейчас взорвётся. Правда, я ничего не могу с этим сделать – остаётся только наблюдать.

На его гладкой блестящей поверхности вздувается какой-то бугор, похожий на волдырь.

Я смотрю на экран в надежде увидеть кнопку «Остановить вирус».

Но её там нет.

– Эл, пора сматываться!

Она пытается встать, но всё вокруг ходит ходуном. Бак вот-вот взорвётся, и я прыгаю на Эл, прикрывая её своим телом. Я жду страшного грохота, оглушительного хлопка, мощного взрыва, который всех нас сотрёт с лица земли. Вместо этого раздаётся звук, который мог бы издать Галактус, Пожиратель миров, если бы его замучила диарея.

Розовая слизь, которая когда-то была плотью пяти монстров (пяти ведь, верно?), единым потоком исторгается наружу, заливая весь пол толстым волнующимся слоем.

Помните, я говорил, что на самом деле никого не убиваю, потому что вся эта дрянь технически ещё жива? Не знаю, как такое возможно и почему это происходит, но из глубин липкой лужи доносится голос. Злобный, глухой и полный боли – как будто само существование причиняет его обладателю невыносимые страдания, а необходимость говорить тем паче. И в то же время он не может не существовать, не может не заявлять о себе, и поэтому он произносит:

– Мы… живые.

Глава 25

МЫ ОКРУЖЕНЫ концентрированной жизненной материей. Нечто, не до конца обращённое в ничто, взывает к нам. Огромная, бесформенная, смятённая масса плещется вокруг нас, словно океан, заливая пустые пространства, облизывая стены и двери. Мы с Эл уже вляпались в эту лужу, но волны на её поверхности мне совсем не нравятся. Чтобы они нас не задели, я ставлю Эл на стол – надеюсь, что это стол, а не очередная установка для лучей смерти. Убедившись в своей правоте, я запрыгиваю следом.

Беспомощная (редкий случай!), она прижимается ко мне.

– Уэйд, что это?

Слова вдруг покинули меня – разбежались, словно узники, выпущенные на поруки.

– Ну… Хм-м… Как бы тебе объяснить… Представь, что осьминог размером с Нью-Джерси побывал в блендере и теперь пытается собрать ошмётки своего тела.

Сравнение не хуже прочих. Эта дрянь повсюду, и она розовая. Я это уже говорил, но вы должны понимать, что это не тот розовый цвет, который так любят трёхлетние девочки. Представьте себе кучу расчленёнки – её светлые участки будут примерно такого цвета. На поверхности вздуваются маслянистые пузыри и лопаются, порождая новые пузыри, но чуть потемнее. Они образуют причудливые сгустки. Из липкой массы высовываются щупальца и тут же снова растворяются. Некоторые корчатся и изгибаются, пытаясь сохранить форму, но тщетно. Бульканье, шипение, треск, свист и вой каким-то образом складываются в голос, и он зовёт:

– Отец… отец…

Эл хватает меня за плечо:

– Это оно про тебя.

– Не уверен, – шепчу я в ответ. – Возможно, оно употребляет это слово в метафорическом смысле, обращаясь скорее к своему создателю, нежели к настоящему, биологическому отцу. Мы даже не знаем, может ли оно нас слышать!

– Отец, это ты?

Ишь ты, какая умная слизь.

Эл подталкивает меня:

– Давай, поговори с ним.

Я качаю головой:

– Не знаю, стоит ли. Я только что, преодолев страх перед незнакомцами, сходил на свидание, и всё прошло как-то не очень. Да к тому же о чём можно говорить со сбрендившей субстанцией?

– Ты меня спрашиваешь? – она стучит меня по лбу. – Тебе виднее. Как ты разговариваешь со своими голосами в голове?

Вот именно, Уйэд. Как?

Расскажи нам, Уэйд! Пожалуйста!

В нескольких сантиметрах под нами вязкая жижа бурлит и пускает пузыри.

– Отец! Отец!

Вот ведь блин!

– Я слушаю тебя, э-э-э… сын.

– Отец… почему… мы…

О, ну хорошо, оно начало с лёгких вопросов.

– Забыл… надеть… презерватив.

– Зачем… мы… существуем…

– Ты… имеешь… ввиду…

Эл отвешивает мне пощёчину:

– Хватит его передразнивать! Если оно поймёт, что ты над ним издеваешься, вдруг оно решит нас съесть?

Я откашливаюсь:

– Так вот, сын, ты имеешь в виду всех живых существ или только себя?

– А… есть… разница?

– Ну, ты большая куча слизи, состоящая из расплавленных монстров. Эл – типичный человек, а я – хм, если ты хочешь узнать, кто я такой, тебе придётся перечитать элу книжку с самого начала.

– Почему?

В определённом возрасте дети начинают постоянно задавать вопросы. Почему небо голубое?

Почему то? Почему это? Почему мама ушла от нас к тому бородатому дяде? Это такая игра. Ответы им не нужны – они просто смекают, что после любой фразы можно спросить: «Почему?»

К счастью, на этот вопрос есть проверенный ответ, которым мой старик всегда от меня отделывался.

– Потому что я так сказал.

– Почему?

– Потому что я так сказал.

– Почему?

– Потому что… я так сказал.

Жижа вспенивается. Голос становится громче:

– Скажи… что-нибудь… другое!

Да, меня тоже это с ума сводило. Я знаю, как папа поступил бы в такой ситуации, но огромную лужу ремнём не отхлестаешь. Прежде чем я успеваю придумать более исчерпывающий ответ на главный вопрос жизни, вселенной и вообще (например, «Почему нет?»), розовая слизь жалобно взвывает:

– Я… тебя… уничтожу!

Эл вцепляется мне в плечо.

– Уэйд, что оно делает?

– Ничего особенного. Слушай, Эл, это просто лужа слизи. Она поднялась на пару сантиметров и опять опала. Что может сделать слизь, кроме как запачкать ботинки?

– Р-р-р-р-р!

– Но, судя по голосу, она очень обиженная и сердитая. Что сейчас происходит?

– Всё то же самое, только слизи стало чуть меньше. Похоже, она куда-то утекает.

Я наклоняюсь к луже:

– Кто тут у нас большая вредная лужа слизи? А? Кто тут у нас большая вредная лужа?

Эл вздыхает.

– Уэйд, не насмехайся над большой вредной лужей слизи.

Я выпрямляюсь:

– Почему бы и нет?

– Это слишком пошло.

(Этот диалог для вас, фанаты Джосса Уидона! Я, конечно, немного перефразировал, но кто, в каком сериале и в каком эпизоде это сказал?)

Мы с Эл садимся на стол и ждём. Свет от круглых ламп под потолком играет на поверхности слизи, подёрнутой рябью, – как будто мы сидим у озера на закате. Слизи становится всё меньше и меньше, и наконец на полу остаются только разрозненные лужицы.

– Хм. Семь служанок, семь метёлок, полугода хватит.

Это Льюис Кэрролл?

Он что, был служанкой?

Напоследок жижа булькает:

– Я… тебя… покалечу.

Я сдерживаю смех.

– Ты до последней капли будешь кипятиться, да? Просто признай очевидное: ты можешь кого-то покалечить, только если этот кто-то случайно на тебе поскользнётся.

– Ты… плохой… отец…

Я готов счесть это драматичными последними словами умирающего существа, но тут на одну из панелей, измазанных слизью, падает луч света, и я понимаю, что всё серьёзнее. Рычажки на панели приходят в движение.

– Твоя работа? – спрашиваю я.

Никакого ответа. Не считать же за ответ бульканье и хлюпанье.

Я спрыгиваю на пол и шлёпаю по липким лужам к панели. Из-под ног доносится утихающее всхлипывание:

– Ох… ох… ох…

Чем ближе я подхожу, тем яснее вижу, что лужицы на пульте управления расположились вовсе не в случайном порядке. Они как-то ухитрились скопиться на нужных клавишах и ввести несколько команд.

– За что отвечает эта панель, ну-ка? Вот чёрт!

На экране я вижу изображения маленьких собачьих будок. Тридцать из них заняты. Биологические параметры всех щенков отражены на экране, и с половиной из них что-то происходит. Схематичные картинки собак деформируются и становятся всё больше.

– Нет! Нет, нет, нет! Это питомник!

Я думал, что они надёжно укрыты. Я думал, что они в безопасности. Но я никогда ещё так не ошибался. Из-за дверей питомника доносится жуткий рёв.

– Я Ксемну!

– Я Грогг!

– Я Ззутак!

– Я Титан!

– Я Шзззлзззтзз!

– Я Оррго!

– Я Ромбу!

– Я Фангу!

– Я Друм!

– Я Ссерпо!

– Я Монстрозо!

Там ещё четверо или около того, но суть вы уловили.

Глава 26

ИЗ-ЗА ДВОЙНЫХ БЕЛЫХ ДВЕРЕЙ раздаётся тяжёлый грохот. Питомник – тихое, спокойное место, полное радости и веселья – превратился в логово монстров. Я в ярости топчу оставшиеся капли разумной слизи. Я прыгаю на них, бью их пятками, размазываю по полу.

– Чтоб тебя! Ты с самого начала всё это спланировал, да? Да?!

– Ха!., ха!., ха!..

Грохот усиливается. Двери полуметровой толщины, сделанные из сплава, который, как я предполагаю, способен выдержать небольшой ядерный взрыв, начинают прогибаться.

Я бегу к дверям.

– Мне нужно туда!

– Ты же сказал, что там пятнадцать монстров! – кричит Эл.

– Это значит, что там осталось четырнадцать настоящих щенков. Четырнадцать, Эл! И мистер Пушистик тоже там! Я должен их спасти.

– Их? А что насчёт меня?

– Ах да, насчёт тебя… Кажется, единственный известный мне лифт сломался из-за слизи, а мой телепорт не выдержит и тебя, и щенков. Поищи какой-нибудь другой выход. Заднюю дверь, или спасательную капсулу, или ход, прорытый муравьями. Очень большими муравьями.

Эл кричит что-то насчёт того, что можно сначала телепортировать её наружу, а потом вернуться за щенками, но я плохо её слышу и не понимаю, к чему она клонит. Как я уже говорил, я никогда не воспользуюсь телепортом, если это испортит хорошую экшен-сцену. Так что я объявляю телепорт сломанным, ребятки. Если только не найдётся какой-нибудь другой выход, мы здесь надолго.

Почему? Потому что я так сказал!

Я жму клавишу на пульте управления. Двери в питомник с шипением открываются. Дверной механизм стонет, как парочка из дешёвой мелодрамы во время сексуальной сцены, но створки слишком сильно погнулись и разъезжаются лишь на пару десятков сантиметров.

Пока громилы за дверями продолжают друг другу представляться, я смотрю в щель и вижу что-то огромное, рыжее и волосатое. Это явно какое-то отверстие. Надеюсь, что это чей-то рот, или нос, или ухо. О других вариантах я даже думать не хочу.

Что бы это ни было, пахнет оно ужасно. Задержав дыхание, я хватаюсь обеими руками за двери и пытаюсь открыть их пошире. Я пыхчу, кряхчу и отдуваюсь. Когда я перехватываю руки поудобнее, я случайно прищемляю монстру… что бы это ни было.

– Я Роррг, король… Ай!

– Прости!

Я снова толкаю двери. Скользить в стороны они не желают, но под моим напором, а также под ударами с той стороны они не выдерживают и падают на пол с недвусмысленным грохотом.

Что я вижу внутри? Представьте себе пятнадцать монстров ростом от семи до десяти метров, которые втиснулись в одно помещение и не могут пролезть в дверь. Кажется, будто все эти мохнатые, чешуйчатые, бронированные, железные, инопланетные, доисторические существа собрались поиграть в твистер.

И никто не надел носки.

Все они тщетно пытаются выпрямиться. Они толкаются и пинаются, скрежещут зубами и щёлкают клешнями. Стены питомника сотрясаются, готовые в любую минуту обрушиться. Похоже, монстры попали в ловушку.

Но, перекрывая вой, рёв и рык, до моих ушей доносится звонкое тявканье.

– Щеночки!

Они там, они живы!

Роррг отодвигает свой неопознанный орган, и я кидаюсь внутрь. УРА я использовать не могу – не хочу случайно превратить щенков в слизь. Я проползаю под Оррго, демоном с двумя «р». Чуть не сталкиваюсь со Шзззлзззтззом, существом с восемью «з». Успеваю разглядеть Титана Ксемну куда подробнее, чем хотел бы. Чуть не застреваю в заросшей мхом подмышке у Чало, Болотной Твари, протискиваюсь в узкую щель между ногами Ууга, Ледяного Ужаса, и чудом уворачиваюсь от горящей мошонки Драгума, Пылающего Пришельца.

По дороге я сгребаю в охапку щенков, начиная с достопочтенного мистера Пушистика (потому что он редкий миляга!). Я хватаю овчарок и биглей, ротвейлеров и пуделей. Очень скоро я понимаю, что не могу нести больше трёх щенков одновременно, так что я жду, пока среди гигантских конечностей появится просвет, и кидаю пёсиков туда, где раньше была дверь. В трёх случаях из четырёх я попадаю. А если не попадаю… ну что ж, есть ещё попытка.

И эта вонь! Ох, как же тут воняет!

Я думал, что неопознанный орган Роррга плохо пахнет. Но все эти чудовища из космоса, из глубин Земли, из других измерений, запертые в тесной комнатке, потеют, как черти. И у каждого своя биохимия. Представьте себе Бронксский зоопарк во влажную погоду, завод по производству удобрений, скотобойню, огромный мусорный бак с использованными подгузниками…

Представили? Всё это легкий аромат духов по сравнению с тем, что тут творится.

Я так больше не могу. У меня кружится голова. Мне нужно перетаскать ещё уйму собак, но миру на это плевать. Он ходит ходуном, как будто тут и без того мало бардака. Мне кажется, что сейчас меня стошнит, а потом я грохнусь в обморок, но тут мне что-то суют под нос.

Что-то, пахнущее свежей клубникой.

– Нравится? – спрашивает Софи.

Прохладное утро. Мы с другими ребятами стоим возле школы, ожидая, когда звонок ознаменует начало совершенно не занятных занятий. Я держу книги Софи. Она поднесла мне к носу запястье. От него так сладко пахнет, что так и хочется укусить.

– О да, – говорю я. – Нравится.

– Я пыталась тебе позвонить в полвосьмого, но в диспетчерской сказали, что у тебя неполадки на линии.

Я пожимаю плечами, как будто это не я так отчаянно хотел с ней поговорить:

– А, всё в порядке.

– Как там твоя собака?

– Собака?..

И тут я вспоминаю.

Если верить нашим чувствам, обычно жизнь течёт линейно – одно событие сменяет другое. Но сейчас на меня разом обрушивается целая гора воспоминаний, и мозг успевает всё расставить по порядку. Наконец вырисовывается примерно такая картина.

Собака. Моя собака. Смешанной породы. Я ставлю её на крыльцо и придерживаю за ошейник. Она ёрзает туда-сюда, не давая мне прицепить поводок. Потом я на секунду отпускаю её – и вижу, как бело-коричневое облачко устремляется вперёд. Из-за своего цвета оно почти сливается с дорожкой. Но когда это облачко вылетает на асфальтовую дорогу, я вижу его очень, очень ясно. Я слышу визг тормозов, вижу, как серебристая машина замедляет ход – но не настолько, чтобы избежать столкновения с маленьким комочком из плоти и меха.

Потом облачко отлетает в сторону, и наступает тишина.

Я хотел рассказать это Софи вчера вечером, но сейчас я не хочу при ней плакать и опускаю глаза.

– Она… она…

Моя собака. Моя.

Звенит звонок. Я поднимаю голову. Софи больше нет – и, честно говоря, я не уверен, что она вообще когда-либо тут была. Не припомню, чтобы хоть кто-то когда-нибудь с ней разговаривал.

Толпа учеников устремляется в школу, а я стою у них на пути. Меня толкают, пихают и стискивают со всех сторон. Разъярённый, я тоже начинаю пихаться.

Но вместо школьной формы у моих противников чешуя и рыжая шерсть.

Ого! Такие галлюцинации заставляют усомниться, где реальность, а где фантазии, – особенно когда, очнувшись, ты оказываешься в подземном собачьем питомнике, под завязку набитом монстрами. Всё ещё пошатываясь, я снова иду ловить щенков. Я вошёл во вкус – мне кажется, будто я собираю лохматый букет. Я провожу их, визжащих и тявкающих, через смердящий лабиринт, надеясь, что мне удастся всех вывести, пока всё не обрушилось к чертям.

Я пересчитываю спасённых щенков. Тринадцать. В математике я не силён, однако это, несомненно, значит, что остался ещё один. Мистера Пушистика я спас первым, но ещё одного редкостного милягу оставил напоследок – маленького игривого пойнтера. Охотничьи собаки вроде него от природы бесстрашны и полны жизни. В этом-то и беда. Пойнтер не может усидеть на месте. Найти его несложно, а вот изловить… Он бегает у Фангу по спине и гоняется за извивающимся усом Монстрозо, лая так задорно, как будто он уже придумал, что будет делать, когда его поймает.

Когда пойнтер меня видит, то решает, что я пришёл поиграть. Каменная крошка и обломки металла, которые сыплются из щелей в потолке, его не смущают. Всякий раз, когда я уже на волосок от него, он проскальзывает в какую-нибудь узкую щель между зловонными телами чудовищ. Плюс в этом один: когда я теряю щенка из виду, он призывает меня громким лаем. Когда я отстаю, он меня поджидает. Ну конечно, мы же играем! Это всё было бы очень забавно, если бы на нас не собирался обрушиться потолок.

Я прыгаю на голову Гротту, королю насекомых. Но Нечеловеку-муравью это не по нраву.

– Я Гротту!

Он тыкает меня своей антенной, бубня что-то о завоевании человечества. И тут у меня появляется мысль. Если вы очень нервно относитесь к тем, кто в детстве обрывал крылья мухам, вам стоит пропустить следующий абзац.

В общей суматохе непросто размахивать катаной, но я ухитряюсь отрубить от антенны кусок размером с добрую палку. Гротту истошно вопит – но антенна скоро отрастёт. Пусть он отвлечётся на неё и хотя бы ненадолго замолчит.

Пойнтер сидит на каменном пузе у Ссерпо, существа, раздавившего Землю, и виляет хвостом. Я трясу перед ним куском антенны:

– Сюда, мой мальчик! Сюда! Смотри, что у меня есть!

Он весь дрожит от возбуждения, быстро-быстро виляет хвостом и принимает обычную собачью позу для прыжка – головой вниз, задом кверху.

– Апорт! – я швыряю антенну за дверь.

Хорошая собачка бежит за палкой. И как раз вовремя. Едва я сам успеваю выбраться наружу, потолок питомника наконец обваливается. Монстры этому явно не рады. Это не столько причинило им вред, сколько разозлило, а они с самого начала были не шибкими добряками. Протиснуться в двери они не могут, но стена вокруг трещит и, похоже, скоро поддастся. Как только они вырвутся в лабораторию, у них будет достаточно места, чтобы попытаться нас съесть.

Я хватаю свои мешки и снова запихиваю в них щенят. Их теперь всего пятнадцать, так что все влезают в два мешка. И тут я понимаю, что кого-то не хватает.

– Эл! Эл! Ты где?

И тут я вижу совершенно неожиданную сцену, которая искупает все мои муки и терзания. Ко мне подходит Слепая Эл, у которой на макушке красуется прилипшая антенна.

– Уэйд! Меня что-то ударило по голове! Кровь идёт?

Я собираю все силы, чтобы не расхохотаться как умалишённый.

– Нет! Всё в порядке. – Она тянется к голове. – Только не трогай это ни в коем случае. Ты нашла выход?

– Нашла! Представь себе, эта операционка адаптирована под людей с ограниченными возможностями. Пара голосовых команд – и пожалуйста, открылся запасный выход!

Она указывает на стену. В нескольких метрах от нас я вижу серый стальной коридор, который под уклоном уходит вниз. Создатель операционки, я бы снял перед тобой шляпу, если бы она у меня была!

– Ты знаешь, куда он ведёт?

Пол дрожит под ногами. Стену питомника прорезают трещины.

– Ты долго ещё будешь задавать вопросы? Не пора ли нам сматываться?

– Думаю, что пора.

Я сую ей один мешок с щенками, сам подхватываю другой, и мы делаем ноги. За нашими спинами рушится стена. Я оборачиваюсь и вижу, как Грогг из Чёрной Дыры и Зутак, Невозможное Существо, застрявшие в проломе, молотят друг друга, словно Эббот и Костелло. Но остальные тринадцать монстров как следует надавливают на стену, и вся эта орава высыпает в лабораторию.

Очередная голосовая команда запирает дверь, через которую мы вошли, и мы бежим всё ниже, ниже и ниже. Туннель, извивающийся, словно винтовая лестница, достаточно широк, чтобы в него можно было затащить любое оборудование. И для монстров место останется.

Мы ещё не в безопасности. Сверху по-прежнему слышится шум, но чем ниже мы спускаемся, тем тише он делается. В какой-то момент гул механизмов, доносящийся снизу, перекрывает грохот. Он теперь звучит приглушённо – как басы из машины очередного придурка, который стоит рядом с тобой на светофоре и не понимает, что далеко не у всех людей такие дерьмовые музыкальные вкусы, как у него.

Мы оказываемся в зале, который выглядит почти так же, как и предыдущий, только без моистров. Я опускаю мешок и даю щеночкам подышать свежим воздухом.

– Секретная лаборатория под секретной лабораторией? Как Щ.И.Т. мог такое упустить'?

Эл прижимает палец к губам:

– Уэйд, помолчи!

– Ну уже нет! Я не буду молчать! Я понимаю, что нанимателей не критикуют и всё такое, но чёрт возьми! Эти умники работают в самой крутой организации на Земле, и они проморгали целую лабораторию? Уж кто-то, а Престон…

Эл прижимает руку к уху и прислушивается.

– Тихо ты, болван! Мы тут не одни.

– Ой.

Даже я, когда замолкаю, слышу чьё-то тяжёлое дыхание. Кажется, будто кто-то приходит в себя после драки. Эл, у которой со слухом всё куда лучше, чем у меня, указывает на кушетку вроде той, что стоят в кабинетах у врачей. Хотя, конечно, это может быть и очень навороченное кресло. На полу за ним виднеется красная лужица.

Я на цыпочках подхожу поближе, держа оружие наготове. Постепенно моему взору предстают две стройные ножки.

О нет.

Эти коленки я узнаю из тысячи. Это Джейн. Она ранена. Я подхожу ещё чуть ближе – и вижу, что та самая красная жидкость течёт у неё из шеи. Почему? Потому что головы на ней больше нет.

И кто же, тяжело дыша, нависает над её бездыханным телом?

Дик.

Он похож на ребёнка, которого застукали, когда он пытался спрятать руку убитой жертвы в вазу с конфетами.

– Это не то, о чём ты думаешь!

– Очень хорошо. Потому что я думаю, что ты склонился над обезглавленным телом Джейн.

– Да, но…

От души говоря, у меня был тот ещё денёк. В такие моменты – когда на душе саднит, потому что ты вспомнил, как погибла твоя собака, да к тому же ты разъярён, потому что любви всей твоей жизни отрезали голову, – в такие моменты, взвиваясь в воздух с катанами в обеих руках, тебе остаётся крикнуть только одно:

– Йи-и-иха!

Глава 27

УДАР ПРИХОДИТСЯ ДИКУ по рукам. Но вместо того, чтобы пронзить плоть, лезвия гнутся. Должно быть, у него под костюмом какая-то гибкая, плотно прилегающая броня. Не беда. Голова у него уязвимая – я помню, как тогда, в переулке, из неё сочилась кровь.

– Дай я объясню!

Я обрушиваю шквал ударов на его самодовольную рожу, обтянутую маской, – шквал, говорю вам, настоящий ураган! Не скрою, это приятно.

Он поднимает руки и отступает, но я не останавливаюсь.

– Ты не понимаешь!

Ещё несколько ударов – и он, похоже, наконец осознаёт, что я больше не намерен выслушивать его враньё.

– Ай, чёрт с тобой!

Но я уже приставил Дика к стенке. Он пытается совершить последний отчаянный рывок – сжимает кулаки, поднимает руки повыше и целится мне в грудь острыми локтями. Пф! Я сразу понял, что у него на уме. Я нагибаюсь и бью его в живот. Удар локтями приходится на мои плечи.

Гм. Локти у него не просто острые – они твёрдые, как сталь. Отличная броня. Возможно, я выбью из Дика имя портного, прежде чем с ним разделаюсь.

Вот я балбес! Пока я на протяжении целого абзаца восхищался его локтями, он ухитрился засадить мне коленом в челюсть. Оно такое же твёрдое, как локти, только больше и бьёт сильнее.

От удара я запрокидываю голову, но не то чтобы это было очень больно. Если Дик хочет умереть в честном поединке, ему надо выбраться из угла. Он делает несколько ложных выпадов и резко дёргается в сторону. Я пытаюсь поставить ему подножку, но он высоко подпрыгивает, приземляется на руки, делает кувырок и оказывается прямо возле щенков. Вот чёрт, он таки вырвался!

Судя по всему, тот акробатический трюк на фестивале еды – не единственное, что есть у него в запасе. Возможно, тогда этот подонок специально поддавался. Хотел, чтобы я его поймал, – иначе как он всучил бы мне флешку?

Щенки во главе с мистером Пушистиком дружно рычат, словно видят Дика уже не в первый раз.

Он чихает:

– Чёртовы дворняги!

Дик смотрит на бедного мистера Пушистика с таким видом, будто собирается его пнуть, и удивительным образом напоминает мне отца. Ох, это он зря. Во всём этом бардаке было лишь три существа, чья судьба мне небезразлична. Один умер в результате несчастного случая. Дик убил другую, а теперь угрожает третьему.

Я хватаю первый тяжёлый предмет, который попадается под руку, – кушетку. Конечно, она прикручена к полу, но я так разъярён, что отрываю её и швыряю Дику прямо в спину – у обычного человека от такого удара переломился бы хребет. Броня опять его выручает, но от удара он отлетает в сторону. Ноги подгибаются, однако он ухитряется не упасть – каков нахал!

Кушетка с грохотом падает на пол, щенки разбегаются врассыпную и теперь облаивают Дика уже с безопасного расстояния. Радуясь освободившемуся пространству, я выхватываю пистолеты и открываю огонь на подавление – стреляю Дику прямо в живот. Он извивается, как стриптизёр, но удерживается на ногах.

Неплохо, неплохо.

Дик бросается прочь, но на этот раз мне не до погони. К тому же бежать ему некуда – разве что в туннель, прямо в лапы к монстрам. Которые, судя по звукам, ведут себя как упившаяся в хлам рок-группа в гостиничном номере.

Я пробегаю мимо бездыханного тела Джейн и поскальзываюсь в луже крови. Она была пролита совсем недавно. Даже не начала сворачиваться.

Я привык извлекать выгоду из любой ситуации, так что я скольжу прямо к Дику. Не давая ему очередной попытки всё объяснить, я хватаю его правую руку и заламываю за спину. Сейчас, по идее, должен раздаться хруст костей, но я его не слышу.

Дик изворачивается всем телом и вырывается. И сразу пытается ухватить меня за ноги. Я подпрыгиваю и приземляюсь ему на запястье – и вновь хоть бы косточка хрустнула! Пистолеты, судя по всему, здесь тоже бесполезны, так что я убираю их в кобуру и снова выхватываю катаны.

Я замахиваюсь, целясь ему в голову, и он отбивает удар…

…рукой? Что за чёрт? Лязг металла слышен, наверное, за много километров, в самой Пеории.

Ладно, ладно, надо признать, что Дик – парень не промах. Интересно, что он прячет под одеждой? (Гусары, молчать!)

За пол секунды, пока я раздумываю, почему не смог рассечь его руку пополам, Дик успевает подпрыгнуть аж на метр. Времени удивляться больше нет. Не дожидаясь, пока он меня ударит, я хватаю его за ноги, приподнимаю и швыряю в стену, где стоят какие-то стеллажи. Рано или поздно его хребет должен треснуть.

С полок валятся всевозможные предметы. Дик подхватывает их и швыряет в меня. Планшет, несколько ручек и кружка отскакивают, ни оставив ни царапины. Но потом Дик тянется к хирургической пиле, и я понимаю, что пора пригнуться.

Верное решение. Пила уходит в стену за моей спиной сантиметров на пятнадцать.

Я выдираю её и кидаю обратно. На этот раз я целюсь не в корпус – уже ясно, что это не сработает, – а в одежду: хочется увидеть, что же там такое. Пила срезает добрый лоскут ткани. Ага. Механическое тело.

Голова, впрочем, у него вполне человеческая. Я подскакиваю к Дику, хватаю его и колочу башкой об стену, снова и снова. Это, наконец, даёт нужный эффект. К тому же всякий раз, когда его голова стукается о стену, робо-рука дёргается – словно я тяну детскую игрушку за верёвочку.

Никогда не понимал, почему эти верёвочки торчат из такого места.

Дик дёргается, его голова заметно размякает, и мне начинает казаться, что я всё-таки вышиб из него дух. Но тут он обретает второе дыхание, как будто в него вставили свежую батарейку, и вырывается. Теперь мы стоим лицом к лицу, схватив друг друга за плечи и пытаясь сбить с ног. Наконец нам это наскучивает, и каждый отступает.

Дик разбегается. Я думаю, что он снова попытается ударить меня ногой. Вместо этого он взбегает по моей груди, обхватывает меня ногами за шею – и я падаю. Хороший приём. Я бы зааплодировал, если бы не было так больно. Не успеваю я поздравить Дика, как он хватает меня и начинает колотить об стол, снова и снова.

Он меня одолел. Одолел, паршивец. Он бьёт всё сильнее и сильнее, пока не раздаётся громкий щелчок.

Нет, это не мой хребет. Дам подсказку: это у меня с собой. Нет, не пушки – они остались на полу. И не катаны. Подумайте минутку. Что ещё у меня есть? Нет, не телепорт!

Правильно. УРА. Нет, это не торжественный возглас – это смертельно опасный нанокатализатор в предположительно неуничтожимом корпусе. Но мы уже видели, как здорово у Щ.И.Т. а получается делать герметичные баки.

В промежутках между ударами я пытаюсь воззвать к Дику:

– Погоди! Стой!

Дик, не слушая, вновь шмякает меня об стол. И тут я, изловчившись, выхватываю катану и упираю рукоять в столешницу. Очередной удар – и Дик напарывается своей робо-рукой на лезвие.

Оно входит неглубоко, всего на пару сантиметров, но этого достаточно, чтобы Дик отступил.

Я срываю УРА с пояса – сейчас меня заботит не столько Дик, сколько перспектива превратиться в липкую розовую жижу. Индикатор на пушке мигает как сумасшедший – зелёный, красный, красный, зелёный, – но мне не нужна таблица кодов, чтобы разобраться, в чём проблема. УРА треснула сбоку. Нанокатализатор пока не вытекает, но я не собираюсь больше таскать на себе эту штуку, тем более в рукопашном бою.

Я кладу УРА на стол и указываю на неё.

– Дик, можем друг друга дубасить где угодно и чем угодно, но не трогай эту штуку, ладно? Просто поверь, не стоит к ней подходить. Ясно тебе?

Ха! Похоже, дубасить никого не придётся. Возможно, я уже победил. Катана пришлась кстати. То, что на живом человеке оставило бы простую царапину, заставляет Дика дрыгаться и приплясывать. Он резко дёргает головой, как будто сейчас кончит.

– А, забей, неважно. Ну что, Дик, сдаёшься?

– Нет, Дэдпул. Пока нет.

Шестерёнки в его механическом теле со скрипом и лязгом встают на место.

– О нет. Хочешь сказать, ты сейчас собираешь все силы для последнего решительного удара?

Склонив голову, он выдёргивает из плеча клинок и направляет на меня.

– Именно.

Я киваю.

– Ну тогда иди к папочке.

Мы кидаемся друг на друга. Я ошибался насчёт Дика – он проворнее, чем мне казалось. Но в большинстве боевых искусств половина успеха – умение использовать сильные стороны противника против него. Я делаю вид, будто собираюсь столкнуться с ним лбом – как будто мы бараны какие-нибудь, – но в последний момент припадаю к полу, и Дик перелетает через меня.

Идея была в том, чтобы вскочить на ноги и ударить его в уязвимое плечо, пока он стоит ко мне спиной. Но Дик не стоит ко мне ни спиной, ни лицом. Он всё ещё летит – и приземляется прямо возле стола, где лежит УРА.

– Слушай, ну я же просил держаться от неё подальше!

– Извини!

Дик ковыляет прочь. Его правая рука дёргается, а тело вновь пускается в пляс, – но он может выделывать сколько угодно па: теперь моё внимание приковано не к нему, а к УРА. От толчка стол качнулся, и пушка катится, катится – и останавливается на самом краю. Я уже готов испустить вздох облегчения, как вдруг замечаю: в трещине что-то блестит. Прозрачная жидкость вытекает на стол и повисает крупной каплей на краю.

И кто же уселся прямо под этой каплей, виляя хвостом?

– Мистер Пушистик! Прочь оттуда! Живо!

Либо я не употребил ни одно из тех ста шестидесяти пяти слов, которые должна понимать средняя собака, либо уровень у Пушистика ниже среднего. Он остаётся на месте и с любопытством наблюдает за нависшей над ним смертельной угрозой – вытаращив глаза, стуча хвостом, высунув язык и словно бы говоря всем своим видом: «Ух ты, ух ты, что же это такое? Не терпится узнать!»

Вот ведь тупая псина. Но я всё равно его люблю.

Я бросаюсь к нему, и всё происходит словно в замедленной съёмке. Я лечу к мистеру Пушистику; смертоносная капля, словно паук, повисает на тонкой нити, опускаясь всё ниже. Не успеваю я пролететь и треть тгути, как нить обрывается. Капля падает – между ней и Пушистиком нет ничего, кроме воздуха и гравитации. Я хочу ускориться, но вряд ли это возможно, когда ты уже в воздухе. Хотя я всё равно пытаюсь.

Ещё немного… ещё чуть-чуть… Я уже почти на месте. Как и капля. Я и капля. Капля и я. Капля и мистер Пушистик. Я, капля и мистер Пушистик.

Осталось несколько сантиметров, но я не успею. Я не смогу вовремя отпихнуть мистера Пушистика. К счастью для щенка, я быстро принимаю решения. К несчастью для меня, они не всегда разумны. Я вытягиваю руку, прикрываю ладонью пушистую щенячью макушку…

…и ловлю каплю!

Да, конечно, я могу регенерировать, но монстры тоже могли, а они превратились в слизь меньше чем за секунду. Получается, я только что совершил самоубийство ради собаки, трам-пам-пам.

Жаль, что вы не видите мою физиономию.

Мы всё ещё в замедленной съемке, и у меня есть время вставить пару фраз. По всему телу взрываются нейроны, посылая беззвучный сигнал не только моим органам, внутренним и внешним, но и малюткам-клеткам, из которых всё это состоит. И что же за сообщение несётся с такой скоростью? Вот оно: горстке молекул, которая была телом Уэйда, пришёл конец.

Даже раковые клетки расстроены – но, если честно, мне на них плевать.

И что же встаёт перед глазами Уэйда в его последние мгновения? Что видит он, пожертвовавший собственной жизнью? Горные цепи? Бескрайние поля? Какой-нибудь порнофильм?

Ничего похожего. Даже мистер Пушистик куда-то удрал – наверное, сидит в углу и вылизывает свои причиндалы. Я вижу только край стола и кусок белой стены.

Я хотел бы в последний раз взглянуть на Пушистика. Я хотел бы сказать ему, как рядовому Райану: «Заслужи это! Заслужи!» Но времени на это нет. Нет, и всё тут.

Я падаю на холодный пол. Руку пронзает острая боль, словно ладонь прожигает кислота. Я закрываю глаза – интересно, удастся ли мне опустить веки до конца, прежде чем я провалюсь в темноту? Мне таки удаётся. Я зажмуриваюсь и медленно считаю до десяти.

Эй, почему я всё ещё здесь? Я открываю глаза, чтобы посмотреть, что за $%#*@ происходит.

Нет, у меня нет чудесного иммунитета к этой дряни. В ладони и вправду зияет дыра – как раз там, куда упала капля. Она размером с монету и постепенно расширяется, но очень медленно. Может, дело в том, что это всего одна капля? На монстров я пшикал от души. А может быть, нанокатализатор в этой сцене просто работает как-то иначе, чтобы создать драматическое напряжение. Не могу сказать. Я знаю только то, что он постепенно превращает меня в жидкость, и, хотя я до сих пор жив, это не повод включать новую серию «Она написала убийство».

К тому же Дик до сих пор тут, а ему наверняка нравятся другие сериалы.

Я встаю и направляю на него оставшийся клинок. Голова у него до сих пор свёрнута набок, как будто крепится на соплях, но он умудряется кивнуть на мою руку:

– У тебя кисть отвалилась.

Я встаю в боевую стойку:

– Что, серьёзно?

– Ага. А теперь из руки капает розовая слизь. Вот ведь мерзость.

– Слушай, умник, мне некогда с тобой спорить, у кого чего не хватает. Представь, что я подзываю тебя, как Киану Ривз в «Матрице», и покончим с этим.

– Годится.

Мы смотрим друг другу в глаза, словно два смертельно раненых самурая, не двигаясь с места, но прокручивая в уме все возможные ходы – удары, блоки, связки, – пока не просчитаем весь бой до конца, так что останется только повторить всё это вживую.

Да, со стороны это выглядит именно так, но на самом деле я импровизирую. Дик ждёт, что я ударю его в ослабшее плечо, и я именно это и планирую сделать. Но потом я передумываю и повисаю у него на шее – да-да, на той самой шее, которая соединяет его вихляющуюся голову с механическим телом.

Посмотрите на Дика. Посмотрите, как падает его голова. Катись, голова, катись.

Его тело обрушивается на пол, приземляясь в очень странной позе – как будто Дик прилёг, скрестил ноги и задумался.

Джейн отомщена, и никто больше не собирается захватывать мир с помощью щенят-монстров, а значит, всё кончено. Ну, есть ещё кучка монстров на верхнем этаже, но это уже не моя забота. Мне осталось только растаять. Рука уже почти стекла на пол, как и часть груди – вместе со всеми тугими мускулами и гнойными шрамами.

Перед глазами всё плывёт, и я плюхаюсь на пол рядом с оторванной головой Дика.

Эл вылезает из укрытия и садится рядом со мной. Я поднимаю на неё взгляд.

– Щенки… в безопасности?

Она кивает.

– Хочешь воды или ещё чего-нибудь?

Я так часто воскресал из мёртвых, что мне трудно поверить, будто я могу умереть окончательно. Но выражение её лица меня тревожит.

– Не надо. Я просто посижу тут, если ты не против.

Глядя на своё тело, превращающееся в липкую слизь, я понимаю, что сейчас мне проще разговаривать с мёртвыми. Так что я отворачиваюсь от Эл и обращаюсь к голове:

– Ты славно бился, Дик. Мы и впрямь могли бы стать друзьями.

На ответ я не рассчитываю.

– А я надеялась на более близкие отношения. Тем более произнесённый голосом Джейн.

Глава 28

МНЕ НЕ ПОМЕШАЛА БЫ минутка-другая, чтобы моё растрёпанное сознание свыклось с этим неожиданным поворотом, но у меня уже начало капать из бедра. Ещё немного – и я превращусь в безъязыкого наёмника. Но пока моя гортань ещё цела – как и глаза, устремлённые на оторванную голову, которая разговаривает голосом Джейн, – я зову:

– Эл!

Я даже не ожидал, что она так близко.

– Да, Уэйд?

– Я бы всё-таки попил воды.

– Сейчас.

Она угрюмо протягивает мне стакан – судя по всему, это мой последний напиток. Я хотел бы, чтобы там плавали кубики льда, но Эл даже не удосужилась запихнуть туда жалкую соломинку. Божечки, Эл, даже за приговорёнными к смерти лучше ухаживают. Неужели нельзя было постараться напоследок?

Взяв себя в руки – вернее, в то, что от них осталось, – я обращаюсь к оторванной голове:

– Джейн, это правда ты? Может быть, у меня глюки?

Губы под маской складываются в улыбку:

– Это правда я, Уэйд. Честное слово.

От неожиданности я выплёвываю всё содержимое стаканчика на голову. Она вздрагивает и пытается отряхнуться. Но ничего не выходит – она же не собака.

– Эй, эта маска промокает! А я, как видишь, не могу вытереться!

– Прости меня за этот спонтанный жест! Джейн, какого чёрта ты забыла в голове у Дика?

– Это не его голова, а… наша.

Я роняю стаканчик, и он отскакивает от её лба.

– Понятнее не стало.

– Ох, Уэйд! Я хотела рассказать тебе всё с самого начала, правда хотела, но не могла.

– Не могла? – я отворачиваюсь. – Или всё-таки не хотела?

Она несколько раз открывает и закрывает рот и, двигая подбородком, ухитряется подползти поближе.

– Пожалуйста, не надо. Я боялась, что ты возненавидишь меня, если узнаешь правду. Я бы этого не вынесла.

Я ничего не могу с собой поделать. Против воли я снова к ней поворачиваюсь. Полурастворившееся тело трудно контролировать – оно как-то само вертится.

– Возненавидел бы? Малышка, да я даже не знаю, кто ты такая.

Эл склоняется к нам:

– Не хотите найти себе отдельную комнату, а? Или хотя бы ведро?

– Иди отсюда, у нас личный разговор.

Эл фыркает, но отходит. Я сижу, чувствуя, как бедро потихоньку стекает на пол, и смотрю в умоляющие глаза Джейн.

– Мне нужна только правда, больше ничего. Просто скажи мне правду.

– Неужели даже ты не смог догадаться? – Голос Джейн становится ниже и звучит уже не так соблазнительно. – Ты ведь знаешь, что такое психическое расстройство. – В этот момент я понимаю, что говорю с Диком. – Знаешь, каково это, когда в голове всё время гудят голоса.

Я понял, я понял!

Это раздвоение личности!

Тихо вы! Дайте читателям самим догадаться.

Моя левая ягодица уже наполовину растворилась. Я резюмирую:

– Получается, Дик – это Джейн? А Джейн – это Дик? Я помню, были такие детские книжки про Дика, Джейн и пса по имени Спот. Теперь понятно, почему он всё время от них убегал!

– Нам больше повезло, чем тебе, – замечает Дик. – По крайней мере, у нас есть два искусственных тела, которые отражают нашу гендерную принадлежность.

– Или меньше повезло, – добавляет Джейн. – Потому что сейчас от нас осталась только голова.

Чтобы не упасть, я хватаюсь уцелевшей рукой за стол.

– Давайте ближе к делу, ребята.

– Уэйд, после всего, что случилось… ты всё ещё можешь меня полюбить?

– Честно говоря, Джейн, это много от чего зависит. Как ты докатилась до такой жизни? При чём тут щенки-монстры? И – самое главное – твоё женское механическое тело полностью соответствует человеческой анатомии?

В беседу вклинивается ещё один голос:

– На первый вопрос могу ответить я.

Я же сказал, тихо!

Это не мы.

Да, Уэйд, может, посмотришь, что творится в реальном мире, прежде чем на нас валить?

– Эй, Уэйд, я здесь.

Я пытаюсь посмотреть на вновь прибывшего, но мои жалкие останки окончательно отказываются мне подчиняться, и я упираюсь взглядом в лужу, куда стекло моё тело, – и в незнакомый коридор, который появился словно ниоткуда. Посреди коридора, с угрюмыми агентами Щ.И.Т. а на заднем плане, стоит радость моих очей, которые вот-вот стекут в розовую лужицу.

– Престон! Ты только посмотри, ты и выход с собой притащила!

Она кивает.

– Как только я настроила мобильный интерфейс, я нашла в нескольких сотнях метров отсюда туннель, который позволил нам спуститься сюда, минуя монстров. И всё это с помощью смартфона! Здешняя операционка – находка получше, чем нанокатализатор. Неважно выглядишь, Уэйд, – как, впрочем, и всегда. Даже странно, что я ожидала чего-то другого.

– Если бы я знал, что ты пожалуешь, постарался бы не растечься до твоего прихода. Но скажи, чем обязан?

Эми кривится.

– Твоя драка с Диком там, в Нью-Йорке, не прошла незамеченной. Криминалисты взяли на анализ кровь Дика – её следы остались на колючей проволоке. Я помчалась сюда сразу же, как только стали известны результаты. Такие вещи… по телефону не говорят.

– Вы установили личность наших таинственных злоумышленников? Ты знаешь, кто такой… э-э-э… кто такие Джейн и Дик?

На её тревожном лице отражается смущение.

– Ну, что-то вроде того. После предварительных результатов я решила, что одни образцы смешались с другими, и потребовала более детального исследования. Ребята из лаборатории нашли несколько генетических маркеров, которые позволили выявить…

Моя левая ягодица уже полностью растворилась, а я лежу и слушаю сплошное бла-бла-бла.

– Эми, у меня уже ползадницы стекло на пол. Можешь поскорее перейти к сути?

– Я не знаю, как подсластить эту пилюлю, но… – Её взгляд наконец падает на лужу. Наблюдательность Эми выше всяких похвал! – Уэйд, ты что, таешь? Я просто так привыкла видеть тебя размазанным по полу, что… Ты таешь! – она хлопает себя по бёдрам. – Ты сломал УРА, да? Ты сломал эту чёртову пушку! Я предупреждала тебя, просила быть осторожнее, но нет…

– Эми, что ты хотела мне сказать?

Она моргает.

– Ладно. Дик, Джейн – как бы эта голова себя ни называла – это ты. Точная генетическая копия.

Меня пронзает дикая боль. Возможно, это последствия всех сегодняшних переживаний, но то, что я медленно превращаюсь в лужу слизи, тоже не стоит сбрасывать со счетов.

– Не-е-ет! Не верю! Не может быть! Я чувствую себя как Люк, когда тот узнал, что Лея – его сестра, только хуже.

– Она врёт, Уэйд, – нежно воркует Джейн. – Не верь ей. Она просто завидует. Они все нам завидуют. Посмотри на них, на этих людей с их жалкими маленькими жизнями, и на нас – от меня осталась одна голова, а ты скоро растаешь… Нет, погоди. Неудачный пример. Но какая разница? Ведь главное, что мы любим друг друга!

При звуках её страстного голоса я готов провалиться в очередную галлюцинацию, но тут Слепая Эл даёт мне пощёчину.

– Да бога ради! Не надо никому верить на слово. Просто сними наконец эту маску, как я тебе и советовала, и сам посмотри!

В голосе Джейн слышны нотки ужаса:

– Уэйд, не надо.

Я дрожу. Даже не дрожу, а капаю на пол – да, так будет точнее.

– Почему, Джейн? Разве тебе есть что скрывать?

– Конечно, нет… Я просто не успела причесаться и всё такое…

– Оставь в покое эти дурацкие гендерные стереотипы, дорогуша.

Я пытаюсь стянуть маску – и голова катится в сторону. Я пытаюсь поймать её оставшейся ногой, но не преуспеваю.

– Эл, можешь на секунду придержать её за шею?

– Сам держи. А я сниму маску.

– Договорились.

Когда я хватаю Джейн за шею, она хихикает:

– Ой! Какие холодные пальцы!

Я обещал себе, что не буду разочарован, как бы Джейн ни выглядела. Но когда маска, хлюпнув, сползает с её лица, с этой фантазией приходится распрощаться.

Джейн старается сгладить впечатление широкой улыбкой.

– Хе-хей!

Но мы оба знаем, что всё кончено – или, по крайней мере, что ничего уже не будет как раньше (а разве раньше что-то было?..). Если бы у меня вовсе не осталось тела, я сказал бы, что как в зеркало гляжусь. А так я просто смотрю на собственную голову.

– Эх. Ну ладно, по крайней мере, кусочки мозаики встают на свои места. – Я поднимаю голову, и мне в глаза сыплется штукатурка. – Это что, монстры наверху топочут?

Слепая Эл цыкает.

– Монстры, монстры. Тут творится форменный дурдом – как в том наркопритоне, куда ты меня отправил за витаминами. Но сейчас не в монстрах дело!

– Эл, цыц. Я тут вообще-то умираю. Ты когда-нибудь перестанешь мне припоминать тот случай? Когда я отвёз тебя в магазин, я не знал, что это наркопритон, ясно? Но ты права. Мне ещё надо выяснить, кто ухитрился создать генетическую копию моей головы и как ей удаётся глотать и разговаривать, не имея лёгких и всего остального. Джейн, можешь мне что-нибудь сообщить?

Голос снова звучит ниже:

– Дик.

– Я не хочу с тобой разговаривать. Позови Джейн.

– А она не хочет разговаривать с тобой! Она расстроилась. Но я могу посвятить тебя в детали. Помнишь Боба, агента Гидры?

Внимательный читатель вспомнит, что Боба я упоминал в третьей главе.

– Ого! Он тоже тут? Ёшкин кот, это как в конце сериала, когда в одном эпизоде собирают всех старых актёров, у кого не нашлось работёнки получше. – Я стучу по голове. – Боб! Эй, Боб! Вылезай, ублюдок, пока у меня ещё есть силы начистить тебе табло!

– Ты не понимаешь. Ты наш биологический отец, но Боб в каком-то смысле наш создатель.

– Ты уверен, что его там нет? – я снова стучу Дика по черепушке. – Тук-тук, Боб! Выходи!

– Ай! – вскрикивает Дик. – Хватит, пожалуйста!

– Сначала скажи: «Кто там?» Давай сначала.

Тук-тук.

– Ох. Кто…

– Дэдпул в пальто!

Дик явно обижен. Никакого чувства юмора.

– Ты хочешь узнать, как всё было, или нет?

Я киваю. Дик прокашливается – как, скажите на милость, может кашлять голова без тела? – и начинает свою загадочную историю. Путешествие в неизведанное, если пожелаете…

Фокус размывается параллельно с усилением лирической музыки.

Из ЗТМ: ИНТ. Лаборатория «Оружия Икс» / День / Заявочный план.

Музыка затихает по мере того, как картинка становится чётче. Лирические нотки сменяются резким шумом аппаратуры. Общая атмосфера – в духе «Франкенштейна», только более технологичная.

Выкрученная на максимум насыщенность придаёт всему потусторонний облик: лампам на потолке, блестящим, лоснящимся механизмам, но прежде всего – фигуре, жадно склонившейся над просвечивающим растровым электронным микроскопом (ПРЭМ).

Наезд камеры на фигуру. Это бедолага БОБ, чья грязная форма наполовину скрыта чуть более чистым лабораторным халатом. То, что он видит, вызывает у него улыбку.

БОБ

Ах, какая прекрасная операционка! Уже скоро у меня будет армия монстров! (поднимает голову)

Тогда-то Гидра захочет взять меня обратно!

Стоп. Хватит. Это же сценарий. Да к тому же Боб так не разговаривает. Извините. Сейчас мы всё оформим как надо. Так вот, Дик каким-то образом откашливается и начинает:

– Уволенный из террористической организации, известной как Гидра, после нескольких лет беззастенчивой эксплуатации, Боб – человек, который некогда был самым преданным твоим фанатом, – оказался на распутье. Кем он был на самом деле? В чём был смысл его жизни? Было ли ему на что надеяться или его ждало тихое отчаяние, перемежаемое редкими попытками сойти за пирата?

В поисках ответов на эти вопросы, терзающие его сердце, как-то ночью он одиноко бродил по северной оконечности Лонг-Айленда и наткнулся на секретную лабораторию. Боб обрадовался. Теперь-то его примут в Гидре с распростёртыми объятиями! Он сможет даже включить в страховку услуги стоматолога, о чём так мечтала его жена Элисон! Боб, агент Гидры, вдруг снова почувствовал себя живым – ещё более живым, чем в тот день, когда журналисты решили, что буква «Г» на его костюме значит «Герой».

Но просто привести сюда Гидру было недостаточно. Бобу надо было доказать, что он не какая-то там шестёрка, а настоящий агент. При помощи невероятно простой и интуитивно понятной операционной системы он смог извлечь твою ДНК – пригодилась одна из тех памятных вещичек, которые он собирал в течение нескольких лет. С помощью этой ДНК он собирался создать непобедимую армию болтливых наёмников, но… – Дик делает паузу. – Но всё, что он создал, – вот эта жалкая башка.

Смутившись, он замолкает. Когда голова вновь открывает рот, я опять слышу мягкий женский голос:

– Дик, почему жалкая? У нас отличная, замечательная голова! Помнишь, как ты предложил добавить ДНК другого вида, чтобы клоны были более крепкими?

Дик шмыгает носом.

– Ну… на самом деле ты это придумала.

– Не скромничай, – Джейн закатывает глаза. – Кто бы это ни придумал, Бобу об этом сказал ты. Он бы никогда не прислушался к женщине. Только благодаря тебе он начал принимать мои слова во внимание.

Дик самодовольно ухмыляется.

– Может быть, и так, но ты всё равно всегда своего добьёшься. В общем, компьютерное моделирование показало, что собачьи гены сделают клонов более живучими, но вместе с тем и более смирными. Мечта Боба исполнилась только тогда, когда Джейн нашла украденные из Щ.И.Т. а данные о ДНК «Воющих Коммандос».

Джейн цыкает:

– Исполнилась, да не совсем. Он создал существ, которые превращались из щенков в монстров, готовых выполнить любую его прихоть, но самому следить за ними, пока они не преобразятся? Ха! Конечно, он хотел спихнуть кому-нибудь эту задачу. Это так по-мужски!

Дик хмуритея:

– Это очень сексистское замечание. Я бы никогда…

– Ой, хватит! Ты и не такое творил! Думаешь, всё это милое воркование затуманило мне рассудок и я забыла, что было дальше? Мне продолжать? Теперь, когда в интересах Боба было предоставить нам ноги и руки, чтобы мы могли следить за питомником, он с помощью местного чудесного оборудования сделал для нас не одно, а целых два искусственных тела – по одному на каждую личность. Он полагал, что мы будем ему благодарны. Мы же твои клоны, а с тобой он дружил!

Дик усмехается.

– Только вот у клонов нет тех же эмоциональных привязанностей, что у оригинала. Мы с Джейн создали щенков – а потом убили его.

– Вы убили Боба?! – За неимением воды я плююсь розовой жижей – видимо, и до горла дело дошло. – Я, конечно, и сам об этом подумывал, но…

– Ой, слушай, тут есть образец его ДНК. Можешь клонировать его, если он тебе так дорог, – правда, сначала он немного побудет чихуахуа. Дай мне закончить. Когда мы создали всех этих щенков, я понял, что у меня аллергия. Я круглые сутки чихал как проклятый. Я хотел уйти, но Джейн…

– Я обожала их! Любила всем сердцем!

– И однажды, когда Джейн, ну, не было на месте, я разослал всех этих щенков по зоомагазинам. Это оказалось очень просто. Все переговоры я вёл через интернет.

– Я была в ярости! – Джейн вытаращивает глаза. – Я поклялась отомстить!

– Именно так! – хохочет Дик. – Но я, конечно, не хотел, чтобы она взяла надо мной верх, поэтому поклялся в том же.

Джейн вздыхает.

– Сам понимаешь, я не могла позволить ему победить, поэтому поклялась, что отомщу вдвойне, хотя мне уже осточертели все эти клятвы.

Если бы у Дика были плечи, он был ими пожал.

– Оглядываясь назад, я вижу, какими мы были мелочными. Двое сбитых с толку детишек в одной голове. Мы ничего не понимали…

Дик робко улыбается. Или Джейн. Или оба.

Нет, ну вы подумайте! Даже у монстров есть мои гены. Мы все одна большая безумная семейка. По крайней мере, это объясняет мою симпатию к Дику и Джейн. Возможно, объясняет даже то, почему меня так тянуло к этим щенкам и почему я не торопился убивать монстров.

На меня это не похоже.

Болтливому наёмнику в кои веки нечего сказать. Эмили тоже молчит. Даже агенты на заднем плане разинули рты. Только Эл и в ус не дует. Я толкаю её розовой обтекающей культяпкой.

– А? Что? Я что-то пропустила?

Получается, всё это время речь шла только обо мне. Дэдпул гнался за Дэдпулом и пытался отличить Дэдпула от Дэдпула, чтобы спасти Дэдпула ради Дэдпула. Всё, что было, есть и будет ныне, присно и во веки веков, – это Дэдпул.

А топот моих неуправляемых детишек на верхнем этаже тем временем становится всё сильнее. Ох уж эти детки, вечно от них одни неприятности.

Глава 29

ЧТО-ТО ОБРУШИВАЕТСЯ с ужасающим грохотом – будто какой-то гигант огромным молотом решил сокрушить земную твердь. Из-за гулкого эха невозможно определить, где грохнуло, а сверху сыплется какая-то дрянь, заслоняя обзор. Это не извёстка – больше похоже на обломки пластика. Даже самые маленькие кусочки больно режут кожу острыми краями.

Снова раздаётся грохот – и на сей раз понятно, откуда. Из туннеля, по которому пришли мы с Эл, вырывается мощный воздушный поток. По поверхности лужи, в которую я превращаюсь, пробегают волны. Теперь ясно слышны приветствия, которыми обмениваются монстры. Правда, отдельные имена – Друм, Грогг, Монстрозо и прочие – перекрывают друг друга, и в общем хоре можно разобрать только одно слово:

– Я… Я… Я…

Я непонятно какой непонятно кто, пришелец оттуда, отсюда и ниоткуда.

Похоже, я совсем размяк – не только в прямом смысле. Ещё несколько минут назад мне казалось, что постоянно твердить своё имя ужасно глупо. Ну кому какое дело? Теперь я думаю, что всё это очень грустно. Это даже не их имена. Они всего лишь клоны, их мозги – горстка искусственно выращенных нейронов. Но для них эти имена – единственное воспоминание, единственное, что придаёт смысл их дикой, безумной, пламенной ярости.

Я, я, я…

Они заявляют о своём существовании, чтобы доказать самим себе: я есть, я здесь, вот он я!

Им даже можно посочувствовать. Ну, всем, кроме Оррго Непобедимого. На редкость глупое имя. Как бы он ни маялся экзистенциальной тоской, это не переплюнет его гордыню. Разве я не прав?

Всё это заставляет меня задуматься, какими будут мои последние слова. Я представляю себе, как я с загадочным видом смотрю в пустоту, словно кот, и вижу очертания чего-то неведомого – верующий человек сказал бы, что это посланец иного мира, проводник, который заберёт мою душу к иным берегам. Вздохнув в последний раз, я указываю на него и вопрошаю:

– Что это ты напялил?

Но такой болтун, как я, возможно, уже сказал всё, что можно было сказать. Просто возьмите все мои цитаты, соберите в одну папку, потрясите её, как волшебный шар, и узнаете всё – от смысла жизни до того, как заменить дверцу посудомоечной машины.

Впрочем, мой язык – это только полдела. Я не могу забыть своё тело со всеми его мышцами и сухожилиями, не могу забыть наёмника, который мчался по жизни, раздавая пинки и тумаки, паля из пушек, размахивая катанами, разбивая жизни и сердца и оставляя за собой след из мастерски убитых мерзавцев. Даже если я придумаю свои последние слова, какими будут мои последние действия?

На этот вопрос не так уж сложно ответить.

Мне надо кого-то убить. Не просто «кого-то», а того, кто действительно заслуживает смерти, – кого-то, настолько глубоко погрязшего в насилии, что смерть будет для него лучшим исходом.

Но где же, где же я смогу его найти?

Щенки забились в угол. Агенты сидят в укрытии, наставив на грохочущий туннель свои бесполезные пушки. Эми кричит, констатируя очевидное:

– Они прорвались! Они идут к нам!

Есть только одно оружие, которое может помочь, – УРА. Но оно протекает – каждый, кто его коснётся, труп.

И тут Слепая Эл делает кое-что, что меня удивляет. Она решительно тянется к УРА. Я знаю, о чём она думает: «Вы все трусы, все до единого! Мы все и так обречены на смерть, но лишь у меня хватает смелости сделать то, что должно!»

Я окликаю её:

– Нет, Эл! Не надо, дружище. Я всё сделаю. Я сам возьму эту пушку.

– Пушку? Чёрт! Я думала, эта бутылка с водой!

Она убегает с криком:

– Боже, боже, почему мне никто не сказал? Что вы за люди?

Не так-то просто перемещаться, когда у тебя осталась одна рука и одна нога, – но в них до сих пор полно мускулов. Я подтягиваюсь, схватившись за край стола, и на оставшейся ноге прыгаю к УРА. Агенты и щенки замолкают. Престон, не в силах скрыть дрожь в голосе, просит:

– Дэдпул, не надо.

– Почему же? Конечно, это будет непросто: все мои органы того и гляди вывалятся наружу. Но что с того?

Эми сглатывает.

– Ты прав.

Я берусь за пушку. Из трещины пока ничего не сочится, но это поправимо – достаточно открыть пальбу.

– Выведи всех отсюда. Я сам разберусь со своими малютками. Счастливо, Эми.

Она что-то говорит, но я не слышу, потому что стены лаборатории снова сотрясаются. Огромные мечущиеся тени заслоняют свет из туннеля. Монстры объявляют о своём прибытии:

– Я… я… я…

Да уж, эти ребята не из тех, кто может тихо подкрасться сзади.

Последние слова, которые я слышу от Эмили Престон, – команды, которые она раздаёт агентам:

– Хватайте щенков и бегите! Все назад!

Они послушно отступают. Эми повторяет:

– Назад! Назад!

И остаюсь только я – ваш покорный слуга, главный герой этой книги. Я на одной ноге прыгаю навстречу собственной судьбе. Скачу навстречу року. Вприпрыжку отправляюсь на свидание с фортуной. Сверху снова осыпаются куски потолка, и я не вижу, что творится за спиной. Остаётся верить, что все благополучно выбрались.

А вот то, что у меня перед носом, я вижу отлично. Это заслуживает как минимум картинки на разворот. Чёрт побери, я готов сам доплатить издателям, чтобы они напечатали это на специальной вклейке, как в «Плейбое»! Передо мной вырастает разъярённая, ощерившаяся громада. Когда она бросается на меня, невозможно разобрать, где кончается Фангу и начинается Ссерпо, где коготь Друма, а где нога Оррго. Да это и неважно.

Пока у меня ещё достаточно мышц, чтобы двигаться, пока моё сердце ещё не растеклось липкой лужицей, я напрягаю все силы и прыгаю в самую гущу монстров, на лету паля в них из УРА. Я хотел бы сказать, что в этот миг достиг просветления. Что в моём последнем прыжке воплотилась вся моя сила, вся воля к победе. Что в последний миг своей жизни я наконец достиг совершенства.

Но на лету я страшно пержу. Вонь поднимается такая, что даже скунс сбежал бы в ужасе. Хотя, может быть, это вовсе не газы, а содержимое кишок.

А, неважно. Гравитацию я всё равно победил. Я пролетаю над какими-то неведомыми отверстиями в телах монстров. Мысли, желания, злость – всё осталось позади. Боль, правда, до сих пор со мной – наверное, потому, что тело продолжает растворяться. Но мы с болью – старые добрые друзья, и она никогда не перестаёт меня удивлять.

Я стреляю – снова, снова и снова. Монстры у меня на глазах превращаются в розовую слизь, и в голове эхом отдаются их предсмертные крики:

– Я… я… я…

Я смотрю на УРА. Сверкающая капля нанокатализатора словно бы подмигивает мне, маня в бездну. Знаете, задним числом я понимаю, что мог бы просто отрубить руку, пока эта зараза не распространилась, – но, когда ты превращаешься в лужу, за всем не уследишь. Мне остаётся только прожить свои последние секунды на полную катушку, не уходя смиренно в сумрак вечной тьмы. Но потом реальность – если это, конечно, она – берёт и ускользает.

Передо мной проносится хит-парад галлюцинаций – только почему-то в обратном порядке. Сначала я стою возле школы рядом с Софи Макферсон. Потом смотрю, как собака вырывается и бежит на дорогу. Затем оказываюсь дома, в ожидании телефонного звонка.

И, наконец, я снова на баскетбольной площадке.

Софи смотрит на меня и в восторге выкрикивает моё имя:

– Уэйд! Уэйд!

Всё как прежде – толпа, огни, крики. И всё-таки чуть-чуть иначе.

Прежде всего – и это очень странно – голос Софи превращается в лай.

– Тяв! Тяв!

Вместо Софи Макферсон, моей единственной любви, передо мной Бетти Фарфилд – девочка из параллельного класса. Я заставил её присмотреть за щенком во время игры, потому что папа сказал, что убьёт собаку, если я хоть на миг оставлю её без присмотра.

Мой щенок сидит на коленях у Бетти и лает, как будто зовёт меня.

Замахиваясь для броска, я смотрю на собаку.

Как только я вспоминаю, что её зовут Софи, мяч залетает в кольцо.

Но я не приземляюсь на скрипучий пол спортзала. Огни мигают и исчезают. Крики толпы сливаются в неясный гул. По щекам стекает солёный пот – мне кажется, будто это кислота.

Я лежу на спине. Надо мной склонилась Престон с огромным шприцем в руках. Она бормочет какую-то научную абракадабру, объясняя, почему я до сих пор жив, и втыкает иглу мне в шею. Её голос похож на писк назойливого комара – комара с недюжинными познаниями в биохимии.

– С помощью здешнего оборудования я сделала сыворотку, которая либо смешается с нанокатализатором, остановит его действие и позволит тебе регенерировать, либо превратит тебя в лемура.

Я скашиваю глаза, пытаясь разглядеть, что же от меня осталось и что так болит, но ничего не вижу. Где моё тело?

Эл подходит и цокает языком:

– Стоило оставить от него одну голову.

Я снова проваливаюсь в страну Фантазию.

Я стою на заднем дворе возле могилы Софи и переживаю, что надгробие, которое я сделал, получилось таким неказистым. Я сам вырыл яму, пока папа играл в боулинг.

Софи – её человеческое воплощение – стоит рядом со мной. От неё пахнет клубникой. Своей тоненькой рукой она обнимает меня за плечи.

Я смотрю на неё.

– Сам не знаю, зачем я это спрашиваю, – но тебя же никогда не существовало, да?

Она смеётся:

– Спроси лучше, была ли я по-настоящему живой.

– Ладно. Была?

– Нет.

Я киваю на маленькую могилку:

– А она? Она была?

– Знаешь, Уэйд, в чём штука с теми, кто живёт по-настоящему? Почти все они могут по-настоящему умереть.

Глава 30

В КОНЦЕ КОНЦОВ, откуда мне знать, что всё вокруг не сон? Всякая философская муть в духе «я мыслю, следовательно, я существую» не шибко помогает. «Не думаю», – сказал Декарт и исчез. Если даже такой тупица, как Боб, может вырастить нового Дэдпула, то что такое «я»?

И что такое реальность, чёрт бы её побрал?

Знаешь, сынок (или дочка, или ещё кто – я не знаю, какая версия меня читает эту книгу), я кое-что для себя решил. Я решил, что рассуждения на тему «вся наша жизнь – иллюзия» – полный бред. Слова имеют смысл только в контексте, а контекст появляется, когда сравниваешь одно с другим. Так что у всего не может быть контекста. Если сказать, что всё вокруг сон, то само слово «сон» потеряет смысл.

Это не менее глупо, чем утверждать, что всё вокруг реально.

А значит, отныне я живу моментом и перепроверяю факты по мере необходимости. Огромный монстр? Если я могу просунуть сквозь него голову, то, скорее всего, это и вправду сон – или передо мной призрак. Как сказал бы GPS-навигатор, рассчитываю, рассчитываю…

С одной стороны, Престон и её рояль в кустах сработали – я спасён. С другой – возможно, смерть не так страшна, как её малюют. Уж по крайней мере в сравнении с жизнью. Моё тело отрастало обратно целую неделю – и это была та ещё неделька, скажу я вам. Всякий раз, когда на свет появляется новый нейрон, он не упускает случая об этом сообщить.

А вы ещё удивляетесь, что я псих.

Итак, девушки по имени Софи никогда не существовало. А собака по кличке Софи существовала. По крайней мере, этой версии я придерживаюсь сейчас – сидя под синим небом в Центральном парке, глядя на пушистые облачка и чувствуя, как изрезанную шрамами кожу обдувает ветерок.

А что будет завтра – кто знает?

Мне есть чему порадоваться: я снова цел и прекрасен, и коварный план агента Боба захватить мир с треском провалился. Как ни трудно в это поверить, я, Дэдпул, полностью доволен жизнью – кажется, со мной такое впервые. Я сижу тут и играю с мистером Пушистиком – кидаю ему оторванную голову. Престон была слишком занята наведением порядка, поэтому разрешила мне взять и голову, и щенка.

Ладно, ладно, я телепортировался, прихватив их с собой, и Престон страшно разозлилась, но какая, в сущности, разница? И вообще, чья это голова? Дика или Джейн? А впрочем, что в имени тебе её?

А что до мистера Пушистика – этот щенок просто меня любит, а я отвечаю ему взаимностью.

Конечно, люди держатся от меня в стороне, и рано или поздно тут наверняка завоют сирены, но прямо сейчас всё идеально. А я, как уже было сказано, отныне живу моментом.

Я швыряю Пушистику голову, и она вопит:

– Не-е-ет! Хватит!

Мы с мистером Пушистиком следим за её полётом. Пёсик весь напрягается и так молотит хвостом, что аж ветер поднимается. Но он не бросается за головой. Нет, мистер Пушистик не такой. Он знает то, что большинству людей ещё только предстоит усвоить: ожидание – половина удовольствия.

Голова достигает высшей точки и падает.

Я хлопаю себя по коленям:

– Давай, мой мальчик! За ней!

Миг – и он уносится. Его лапки мелькают так быстро, что почти не касаются земли. Пушистик врезается в голову, и она с криком катится в сторону. Щенок отряхивается и начинает облаивать голову, как будто это она его толкнула. Потом широко открывает пасть, хватает её за щеку и бежит ко мне.

И всю дорогу голова истошно вопит:

– Нет! Нет! О боже, пожалуйста, хватит!

Хе-хе.

Я поднимаю её и треплю Пушистика по спине.

– Хороший пёсик! Хороший! Ещё хочешь?

Я знаю, о чём он думает, так что он может и не кивать – но он всё равно кивает. Я снова замахиваюсь и швыряю голову подальше.

– Пожалуйста-а-а!

Пёс немного выжидает и срывается с места – радостный комочек меха в огромном жестоком мире. Я боролся с собой, пытался отстраниться, не привязываться, – но, в конце концов, мне нужен друг, и если не собака, то кто?.. Возможно, я был жесток с Бобом и Слепой Эл, а у Престон есть своя семья, но мистер Пушистик – это другое дело. Я буду с ним рядом, буду кормить его, выводить на прогулку, делать ему прививки и…

Ах ты чёрт!

Я зашвырнул голову слишком далеко. Она приземлилась прямо посреди дороги. Блин.

– Стой! Назад, мистер Пушистик! Ко мне!

Он бежит дальше. Он не слышит меня. Будь я проклят, если у этой книги будет печальный конец! Я вскакиваю и бросаюсь вслед за ним. Голова приземляется на крышу автобуса. Это слишком высоко для Пушистика, поэтому он терпеливо ждёт на тротуаре, пока голова не скатится вниз. А потом прыгает прямо под колёса.

Я как раз добегаю до дороги и вижу, что Пушистик выскочил из-под автобуса.

Голова врезается в лобовое стекло «БМВ». Водитель, прижавший к уху телефон, ударяет по тормозам. Машина виляет в сторону – и теперь едет прямо на щенка. Сердце уходит в пятки. Я хочу схватить Пушистика и закрыть своим телом, но нас разделяет этот дурацкий автобус.

К счастью, в нём открыто окно. Я бросаюсь в него, на лету показываю водителю проездной, машу рукой удивлённым пассажирам и вылетаю сквозь противоположное окно. Приземлившись, я одной рукой хватаю беззаботного мистера Пушистика, а другой вонзаю катану в пассажирскую дверь бэхи. Опираюсь на рукоять и одним изящным движением (сам себя не похвалишь – никто не похвалит!) перелетаю через машину.

Мы приземляемся на перекрёстке – как раз в тот момент, когда пешеходам загорается зелёный.

Я прижимаю к себе мистера Пушистика:

– Не вздумай меня так пугать! Ясно тебе?

Слышится грохот и скрежет – пара машин столкнулись, обычное дело. Ну, может, шесть. Но какая разница? У всех есть подушки безопасности и страховка. Если они не превышали скорость, то не разгонялись больше пятидесяти километров в час. А кто же станет превышать скорость?

И всё-таки отсюда лучше убраться. Я вроде как в бегах, так что мне незачем светиться.

Слишком поздно. Едва я успеваю поднять с дороги голову, как в нескольких метрах от меня приземляется гравилёт Щ.И.Т.а. Из него выходит Престон. Лицо у неё как у рассерженной библиотекарши.

– Уэйд, ты что вообще творишь?

Я пинком отправляю голову под тележку с хотдогами и прячу мистера Пушистика за спиной.

– Эмили! Ты что тут делаешь? Я думал, моё задание окончено.

– Так и есть. Осталась пара мелочей.

– Ты мне уже заплатила. Что ещё?

– Когда мы проверили базы данных в лаборатории, мы узнали, где находятся оставшиеся щенки-монстры. Думаю, тебе будет интересно узнать, что колли вернулась в хоспис, а всех настоящих щенков, которых ты спас от Визерса, отправили в приют, откуда их вскоре должны разобрать. Остался, правда, ещё один щенок, который должен вернуться к законному хозяину. Лабрадор.

– Ещё один щенок? Ну нет. Вряд ли. Думаю, что вы всех нашли. – Я пытаюсь спрятать Пушистика под рубашкой, но он ворчит и вылезает наружу – прямо мне на руки.

Надо будет постирать костюм.

А потом из-за спины у Престон выходит маленькая девочка.

– Санта! Эта добрая женщина-эльф сказала, что Пушистика уже вылечили. Она даже подвезла меня на санях! – девочка наклоняется и шепчет: – Это большой секрет, но олени у неё невидимые!

Я сердито смотрю на Престон.

– Ну ты и обломщица. Бьюсь об заклад, ты и Халку сказала, что на самом деле он не убивал никакого щенка.

– Что? Ты о чём?

– А, неважно. Уверен, что он уже оправился.

– Санта, можно мне теперь моего щенка?

– Твоего… – я гляжу на Пушистика. И на девочку, которая протягивает ко мне свои тоненькие ручки.

Престон внимательно смотрит на меня:

– Уэйд?

– Слушай, я готов его отдать, ясно? Но это должно быть его решение. Не её, не моё – только его. Я поставлю щенка между нами, на равном расстоянии от обоих. Мы оба позовём его, и тот…

Маленький засранец выпрыгивает у меня из рук – и оказывается на руках у девочки.

– Мистер Пушистик! – кричит она.

– Пушистик! Иди сюда, иди… Ай! Тебе не стыдно облизывать ей лицо прямо у меня на глазах?

Девочка смеётся:

– Санта, спасибо! Большое спасибо!

И они с мистером Пушистиком исчезают в гравилёте.

Престон перегораживает вход. Я могу отпихнуть её, выкинуть девочку наружу, улететь на какой-нибудь остров лет на десять-пятнадцать… Сколько живут лабрадоры? К тому времени девочка уже будет в колледже…

Но я поступаю по-другому. Я достаю из-под тележки голову и протягиваю Престон.

– Возьми и это тоже. Это… его любимая игрушка.

– Убейте меня! Убейте! Умоляю!

Престон берёт голову с таким видом, будто это комок соплей, и осторожно кладёт в контейнер со знаком биологической опасности.

– Унесу её обратно в лабораторию.

Я вздыхаю.

– Знаешь, Эми, я уж было понадеялся на счастливый конец.

– Это он и есть. Ты в кои веки сделал доброе дело, Дэдпул.

– Спасибо, – отзывается голова.

– Да не ты, а он.

– Кто?

– Настоящий… ой, всё.

Дверь гравилёта закрывается (с шипением, конечно же), не давая мне досмотреть эту сценку до конца. Слышится гул двигателей – или что там у гравилёта. Он поднимается в воздух и разворачивается.

Я задираю голову и смотрю, как гравилёт проносится над грудой дымящихся машин. Точно так же мы с Пушистиком пару минут назад наблюдали, как в воздух взмывает орущая голова.

Только гравилёт не опускается на землю, и ловить его некому. Он просто улетает.

– Прощай, мистер Пушистик. Прощай.

И потом повисает тишина – даже город, кажется, замолкает.

Я снова один. Как и всегда.

Кто у нас хороший мальчик?

Ты, Уэйд! Ты!