Глава 1. Огромный мир за городом.

Ещё один бесполезный день. Яркое солнце Северной Степи, как называют Территорию Фурри, совсем не греет землю, закрытую снегом вот уже больше сорока лет. По полупустым улицам бреду я – двадцатитрёхлетний безработный парень. Я, как и мои предки, родился здесь – в славном городе Шумиха, что к востоку от города Щучье, ныне переименованного в Первый, где ещё совсем недавно творилась история мохнатых, где они построили свой мир. Мир фурри, в котором нет места таким, как я – людям.

Я это понял лишь недавно, пару недель назад, когда лагерь сортировки горючих материалов, работавший ещё с двадцатого года, расформировали, а работников выгнали на мороз. Там мы разбирали то, что обычно зовут строительным мусором: к нам привозили материал из завалов в заброшенных городах, а мы искали в нём любое дерево, какое можно употребить в отопление домов. Но времена меняются. Частный сектор упразднили и подвергли сносу, жителей города переселили в переуплотнённые многоэтажки, а их уже запитали к городской отопительной централи. На ТЭЦ привозят нефть с севера, из Тюмени, а мы остались не у дел. И вот я остался без работы.

А куда мне ещё податься? В военные. Но это путь в один конец. На командные должности берут только фурри, как более благонадёжных, а из них предпочтительно корсаков и волков, как созданных для службы. Человек может стать обычным солдатом, даже дослужиться до сержанта. Потом выйти на пенсию и поселиться в инвалидском городке – название на манер старой империи, жившей когда-то на этих просторах. Ветеранский городок, значит. Но… Война. Везде война. А ты на ней песчинка. Много ли доживают до этих городков? Нет, вовсе нет. А я не хочу продвигать аморфное "дело Первого" в какой-нибудь Абиссинии в Африке. Что это за дело? Что оно значит? Фурри знают. Они в это верят. А люди? А люди работают в хозяйстве. Разбирают завалы, водят грузовики с нефтью, растят овощи в подземных теплицах. А мне тут и вовсе места нет.

Проходя мимо вокзала, на который уже четыре десятка лет не приходят поезда, я обратил внимание на несколько грузовиков, вокруг которых суетятся люди. Таскают какие-то ящики, что-то грузят, что-то – отгружают. Двое из них оживлённо разговаривают с фурри в военной форме. Светло-серая шинель с меховыми воротником и манжетами, причём мех явно хороший, не искусственный, явно большая шишка. И эти двое в простых дублёнках, в простеньких валенках и шапках, натянутых до неприличия.

Станция с какого-то времени стала военным складом. Ну, как военным. Да и складом это не назовёшь. Это скорее ведомственный… Пакгауз, да, так, наверное. Хранилище всякой всячины, какую продают военным дельцы. Ценный мех, детали старых машин, найденная в заброшенных деревнях одежда. Сдавая всё это, можно получить неплохой заработок. Взамен можно получить и кое-какие вещи: простенькую одежду, инструменты, предметы быта.

– Начальник, ваши там совсем взбесились. Деньги, говорят, давай. – возмущался мужичок лет сорока, – Какие же такие деньги? Мне и самому нужны, иначе я бы хрен туда таскался! А они опять своё: деньги, деньги! Я им говорю: нахрена вам деньги, вы в степи голой жопой на земле сидите! А они мне: нам надо, а ты вези, или больше меха нет! Вот как быть, начальник? Мы ж и правда у них мех не выменяем такими темпами! А денег не хватает. Бензин, зарплата ребятам, провизия…

– Я тебя понял, Василич, не ной. – остановил его военный, пёс с обвисшими ушами, выглядывающими из под фуражки, – Чем я тебе помогу? Из кармана деньги выну? Продай барахло по пути, и будут тебе деньги.

– Так ведь оно не сразу делается, начальник! – оживился смуглый напарник старика, – В деревнях же свои поставщики есть, надо рынки пощупать, с ценой определиться, да и сколько погорельцы заломят – хрен его знает! – мужичок с надеждой в глазах смотрел на пса, а тот, в свою очередь, буравил взглядом землю, глядя словно сквозь собеседника.

– Хрен с вами, уговорили. – пёс откинул отворот шинели и достал из внутреннего кармана пачку "первушек". Вообще, "первушки" это не деньги. Это, как на них написано, "билеты материального выражения территориального капитала". Но название сути не меняет.

– Сколько вам надо? – спросил он, – Только в пределах разумного. Я не спонсор, а инвестор.

– Тысячи три, на мелочёвку, чтобы у тебя немного взять, да в дороге чего прикупить, мало ли. – ответил старик, – Может, этим мудакам чего понравится.

Пёс приподнял уши так, что фуражка сползла к затылку.

– Тысячи три. Ты так говоришь, словно это вообще не деньги.

– Ну, обороты у меня такие, что в пятизначные числа еле входит. – старик так приосанился, что чуть штаны из валенок не вылезли.

– Не привезёшь шерсть – отдашь в тройном размере, делец хренов. – военный отсчитал шесть купюр и подал старику, – Куда лапы тянешь, варежки свои сними. Шерсть мне испачкаешь.

На том они и разошлись. Мужичок с помощником – караванщики, или ходоками их ещё называют. Ездят по деревням и торгуют всякой всячиной бытового назначения. Обычно через бартер. Пока я стоял и смотрел на них, мужики обратили внимание на меня. Обычно я стараюсь избегать таких знакомств, но тут решил сам подойти.

– Здаров, паря. – смуглый протянул руку, – Работа интересует, или так любопытствуешь?

– Здрасьте. – я ответил на приветствие, – А что за работа?

– Деловой. Не пыльная! Нам грузчик нужен, разнорабочий. В караван. С нами кататься будешь, на местах товар на прилавки выкладывать, ну и так всякое по разному – машину из сугроба выкопать, бочки с солярой подтащить. Кормимся все из котла, на улицу ночевать не гоним.

– Чего платите?

– Скромно, но тебе хватит. – ответил Василич, – Платим по факту, как вернёмся с выхода. Делим по долям, делим честно: половина на дело, остальное по работе. Если в первом выходе себя хорошо покажешь – дам сверху, за оправданное доверие на подъём, но акция разовая. Решай.

А чего решать? Выбора у меня не особо. Родители против не будут. Да и мир посмотрю! Хоть одним глазком, хоть с краешку, но всё одно не родное болото. Может, это вообще последний шанс.

– Когда выезжаете? – спросил я.

– Послезавтра, в обед. – ответил Василич, – Меня Константином зовут, Валерьевичем, для своих – Василич. А это Ваня Башкир.

– Безотцовщина, так что можно просто Ваня.

– По рукам, я с вами.

– Подходи завтра сюда, Ваня тебя встретит, объяснит, что собрать.

***

Вся колонна ходоков составила четыре грузовика: один с кунгом для ночёвки, два под товар и топливозаправщик. Мне определили место в одном из грузовых, чтобы если что оперативно помочь водителю. Водителем, кстати, был Ваня. Как оказалось – вполне нормальный мужик, способный долго и терпеливо объяснять вещи, которые ему самому явно кажутся очевидными.

– Ну как? Настроился? – спросил Ваня, по рации подтвердив готовность к выезду.

– Вроде того. – ответил я, – Ещё ни разу не уезжал из дома надолго.

– Ага, тебе прям повезло. Мы сегодня в самый долгий выход уезжаем, к погорельцам. Слыхал про таких?

– Ну, кочевников я знаю. А про погорельцев не слыхал.

– Да по-любому слыхал! – сказал Ваня, переключая передачу, – Вот же недавно было дело, да и рядом. Мохназадые бучу подняли в Первом, а их турнули.

– Это я конечно слышал. Но я думал, они с концами ушли.

– Да нет, не все. Ну, ушли, конечно. Но не далеко. Часть на запад подалась, ни слуху, ни духу про них. Там же на западе одни только пустоши. А другая часть не решилась. Они и подались на север, куда мы сейчас едем. Живут там меховым промыслом, шкурки-хуюрки, мелочь всякая. Но – ценная. Территориалы мех покупают дорого, на офицерскую форму идёт.

За это время мы уже были на выезде из города. Старые дома кончились, и теперь мимо проносились шлакоблочные новостройки в три этажа для бывших беженцев. То тут, то там виднеются палатки, в которых отогревают грунт под траншею отопления. Скоро сюда заселится народ из переуплотнённых квартир.

– Мех? А чё им с этого меха? И почему сами на фермах не вырастят?

– Экий ты умный! – рассмеялся Ваня и взял тангенту рации, – Третий на связи. Первый, на какой скорости пойдём?

– Километров шестьдесят, погода портится. – ответил по рации Василич, – Дистанцию держим, из виду друг друга не теряем!

– Маловато будет. – сказал Ваня, убирая тангенту на крепление, – Слушай, переключи там щелкунчика под бардачком. Без автономки печка не вывезет, ветер если поднимется.

– Хорошо. – ответил я, шаря рукой под торпедой, – Так чё там с мехом?

– С мехом? Да всё просто. Офицерам на форму этот мех идёт. Он пушистый, объёмный, да и расцветки интересной. Ну и на шапки рядовому составу.

– Ладно, офицеры ещё понятно, статус, вся херня. А шапки тут при чём?

– А при том. Уши у фуррей большие? Большие. Явно покрупнее наших. Ну и задувает ветер в них – хорошо так. А под шапку им эти уши прятать неудобно. Я одно время у хорошего дяди работал, в швейной мастерской. И упал нам госзаказ, ну, от армейцев. Стали мы голову ломать, что делать. Раскройка – ужас. Карманы под уши делать это тот ещё геморрой. В общем, маялись, маялись пока от заказчика свой раскрой не пришёл. Они придумали хитрее: клапана, которые мехом закрыты. И ушам удобно, и ветер не задувает, и материал экономится. Но абы какой мех не катит. Вот и идёт спрос на пушнину.

– Ладно. А чего сами-то не вырастят? Да и у фуррей, в общем-то, и так недостатка в мехе нет.

– Ну, в бункерах растят коз и коров. Мясо, молоко – это да. Шкура на дублёнку – тоже пожалуйста. С коз тоже меха не много, да и тех растят на разведение, чтобы по деревням раздать. А вот нормального меха с них кот наплакал. В тепле их держат, вот и не растёт длинная шерсть. А самих фурри… Ну, только если стричь! – засмеялся Ваня, – С фурри мех только с линьки идёт. Он, конечно, нормальный, но только на шерстяное полотно годится. А опушку для шапок с него не сладишь. Вот и крутимся.

– Ну и сложности. А чего погорельцы сами не сторгуются с властями?

– Ну, тут дело такое, тонкое. Принципы у них. Посрались они с властями крупно, хрен замиришь. Взгляды на жизнь разные. Как бы вот тебе сложное просто объяснить?

– А ты сложно объясни. Я разберусь.

– Разберёшься. Там такие головы толпой разобраться не могут, а ты собрался на ходу всех рассудить.

Пока Ваня рассуждал, я достал из сумки булку хлеба и палку копчёной колбасы. Оказалось, резать это добро на ходу ножом-бабочкой – та ещё морока. Но это меня не остановило.

– Будешь? – спросил я водителя, протягивая кусочек колбасы.

– Задрала это колбаса. Видеть её не могу. Жрёшь её, жрёшь без остановки. Вкуса уже не чувствую! А больше нечего жрать-то. Овощи свежие в последний раз видел года два назад. А я помидор хочу! Огурцов! Капусты, мать её за ногу!

– Ну так будешь?

– Да, давай. – Ваня взял пластик колбасы с ножа.

– И чё с погорельцами? И почему погорельцы вообще?

– В контрах они с властями, повторюсь. Когда движняк начался, территориалы быстренько очухались и погнали танки на Первый.

– Танки? Всё ещё на ходу?

– Ага. Так-то штука не особо нужная, но в резерве держат отряд. И зацени иронию – поближе к столице. В общем, погнали территориалы танки на Первый, а погорельцы по лыжам дали на запад, в Большой Миас, Миасское раньше город назывался. Мирняк свалил из города, а они там засели. Территориалы их догнали, окружили, всё по книжкам, значит. Ну и дали ультиматум: или валите на запад, чтоб мы вас даже случайно не нашли, или в этом городе вас всех и замочат. Часть согласилась, как я уже сказал, часть упёрлись. Начали, было, генералы репу чесать, да тут Первый голос подал.

– Город?

– Да нет, Первый который Первый, который корсак. Который… Ну, ты понял. В общем, подал он голос, да так, что всю степь шатнуло. Лупили со всего, что дальше ста метров может снаряд закинуть. Как попустило, вошли в город и новый раунд начался. Больше там никто не живёт. А те из погорельцев, кто выжил – махнули на север, подальше от такого житья. Только далеко не ушли – под Тюменью уже ледник начинается, дальше не пройдёшь, и они вдоль него пошли на восток, пока до Предела не дошли. Сунулись, было, за Предел, в тайгу, да там таких пиздючек выхватили, что пришли обратно. Сидят теперь, ни с кем не разговаривают. Ну, на словах. А на деле навещают их, не бросают совсем уж. Территориалам порядок важнее, чем принципы.

– Ахренеть. Какая же она большая, Территория.

– Эт херня ещё. Мы с тобой запад не обсудили даже, юг тоже. Да и на севере и на востоке есть чего вспомнить. Да… Да скоро сам увидишь! А ведь это только Территория Фурри. Мохнатые уже в Африку залезли, прикинь, сколько там интересных мест? Обязательно туда сгоняем!

***

Я никогда не ездил так далеко на север. Я вообще не ездил на север. Я вообще никуда не ездил. Для меня в новинку было увидеть, как живут люди и фурри за пределами города.

Первое, что я увидел – стены. Не первое, что мне понравилось и не первое, что я запомнил. Просто первое, что вы увидите в любой деревне – стены вокруг поселения. Всегда разные. Где-то это будет частокол из деревьев, которые росли в ближайшем лесу. Где-то это несколько слоёв профнастила, отсыпаных песком между листами. Где-то это даже полноценные заграждения, как в военных лагерях. Каждая деревня – как крепость. Но не от врагов они защищаются, а от непогоды.

Ветер дует с севера почти непрерывно, разница лишь в силе порывов. Большую часть снега уже смело, остатки слежались ровным метровым слоем на земле, а новый выпадает очень редко и сразу сдувается, не имея возможности закрепиться. От того путешествие по степи похоже на поездку по леднику. Да и степь ли это? Тундра. А то и вовсе какой-то инопланетный пейзаж.

С каждым днём мы уходили всё дальше. Однажды утром я увидел на горизонте ледник. Дальше – ледяная пустыня. Нет, это не громадная отвесная стена, просто слой льда поднимается на сотню метров над местностью, под довольно крутым углом: примерно за пару-тройку километров можно подняться на вершину.

Я ехал уже в другой машине: в одной из деревень пересел. Водителем со мной был Лёня – парень лет на пять старше меня, с караванщиками работает буквально пару лет. Он не такой общительный, как Ваня, но один из самых молодых в отряде, так что охотно отвечает на мои вопросы. Видимо, ощущает себя старше, значительнее.

– А что там дальше? – спросил я его.

– На леднике? – уточнил Лёня, не отвлекаясь от дороги.

– Да.

– Там… Ну… Пустыня. Я сам туда не ездил никогда. Дороги дальше здесь нет, а вот немного западнее есть трасса, которая ведёт в Тюмень. Насколько я слышал, там просто ледяная пустыня. Ни лесов. Ни деревень. Ни гор. Ничего. Сотня метров льда, шутка ли. И ветер. Вечный ветер. Открой пиво.

За рулём пьют часто и много. И именно пиво. Это практически единственная жидкость, которую можно везти неделями, не переживая за качество. Градусов в нём немного, да и та жижа разбавлена водой. Хотя, конечно, некоторый предел потребления есть. За тем, чтобы водитель не выходил за край, как раз наблюдает компаньон. Я открыл бутылку и подал водителю.

– Это крайняя, Лёнь.

– Ага, знаю. – его вечно весёлое лицо уже обагрилось от количества выпитого, – У тебя, кстати, документы с собой? Ну, при себе, в смысле?

– Да, а что?

– Через час приедем в деревню, там будут провиант выдавать. Нужны будут документы.

– Паёк? Вроде банда у нас маленькая, Василич и в лицо всех прекрасно узнаёт.

– Хах, нет. По пьяни, кстати, не очень узнаёт, ну да не суть. В крайнюю деревню подвезут месячное довольствие. Хлеб, мясо… Ну, знаешь. Надо будет получить и загрузить в машину, а потом рванём на восток.

– К погорельцам?

– К ним самым, вошь на их мохнатые жопы. Не люблю я их.

– Фурри?

– Нет, почему же. У меня девчонка лань из четвёртой волны. Бли-и-ин, ты бы знал, какая она… Ух.

– Да знаю. Ну, не твою, в смысле, а вообще. У меня в школе подружка была, волчица. Но она уже это… Натурная. Урождённая. Сразу фурри родилась, короче.

– И чё ты её?

– Нам по девять лет было, олень.

– Пока нет! – посмеялся Лёня. Мы с ним плотно сдружились, так что на такие подколы не было обид.

– А погорельцев тогда чего не любишь?

– Ну… Сложно это. Они такие… Заряженные по своей идее. Там же в большинстве фурри из первых волн обращения. Ну и… Натурные, как ты выразился. Я их с одной стороны понимаю даже. Они свои жизни положили за идеи Первого. Чтобы государство фурри, чтобы почёт и слава, чтобы жизнь в шоколаде. А он их, можно сказать, прокатил, ухватил социальную повесточку и людей стал обхаживать. А с другой стороны… Он ведь никогда не говорил, что построит страну фурри для фурри. Он и сам всегда говорил, что он – человек. И фурри – люди. Не с Луны упали и не войной захватили, а кровь от крови, плоть от плоти. Вот это всё.

– Ты откуда это всё знаешь?

– Я же в лицее учился. Там немного больше учат, чем финскую свечу из табуретки собирать. Меня эта прикладная хрень никогда не привлекала, честно сказать. Вот только человеку без неё трудно. А на одной истории и политике далеко не уедешь.

– Так ты патриций?

– Ага. С сертификатом гражданина города Первый, даже в очереди на жильё стою. Знаешь, эти экзамены капец какая сложная херня. Ладно я успел, пока гражданство без службы в Силах Самообороны давали. Вот дождусь квартиры, денег накоплю и уеду с Маришкой в столицу. Заново жить начну, может. Устроюсь на госслужбу.

– А вообще. Стоило оно того? Ну, поступать в лицей?

– Честно? Я альтернатив не вижу. Или ты патриций и устраиваешься в жизни достойно звания человека, или ты просто житель Территории и по сути обезьяна из выжившей популяции. Тебе вот, по сути, ни тепло, ни холодно от того, кто в Совете Надзирателей сидит, так ведь? Здесь, в степи, важно только найти свой тёплый уголок, тёплую еду, тёплую девушку и прожить ночь до следующего утра. Ты почти ничем не обязан Территории, и она тебе – тоже. Она только ставит над твоим домом свой флаг, кормит, защищает. Ты только соблюдаешь порядок, работаешь на благо Территории, которое, скорее, общее, и, в случае чего, встаёшь под ружьё. А если ты стал гражданином – то ты уже рулишь государством, и от того, кого ты выбрал в Совет, зависит то, как вся Территория будет жить в долгой перспективе.

– То есть, мою судьбу и судьбу решают дяди в Первом без моего участия?

– Ну, вообще, есть местное самоуправление, но по сути – да. С другой стороны, какой последний движняк ты помнишь, который бы изменил твою жизнь кардинально?

– Я лишился работы, например. На разборном лагере.

– Зато теперь в твоём доме всегда тепло, просто поверни краник и выставь температуру. Да, ты остался без работы, но голодом тебя не бросят. Хочешь большего? И вуаля – ты здесь. Или в другом месте. Или вообще в Силах Самообороны. Работу ты ищешь сам, Территория только даёт варианты.

***

По приезду в деревню мы приступили к работе, успевшей стать для меня рутинной: вытащили груз, расставили прилавки и пара ребят с подвешенным языком встали на торговлю. Лёня, кстати, тоже иногда занимается продажами, правда – пока только учится.

Тем временем Василич подозвал меня к себе. Раскрыв пачку сигарет он протянул мне одну.

– Куришь? – спросил он коротко.

– Нет. Пробовал, не пристрастился.

– Молодец. Зарплата целее будет. Как тебе впечатления?

– В каком смысле?

– Ну, от работы. Подмечаешь чего, или вопросы какие возникают?

– Да нет, всё нормально. Я не особо за карьерный рост. Моё дело – работать как сказали. Только по сторонам пялюсь, в новинку же всё.

– Ясно. – Василич выпустил плотный клуб дыма, – Хреново, что не за карьерный рост. Но да хрен с тобой, плохая это идея жизни вас учить.

– Почему же?

– В оппозицию встаёте сразу, молодёжь. Я в армии пробовал уже. Офицером был. Всё контрактников пытался к проявлению инициативы призвать, мол: "Давайте, ребята, инициативы больше, плюсики зарабатываете." Потом уже, когда на гражданку вышел, понял, что без толку. Те, кто раньше молодёжью были теперь уже жизнью битые, сами знают, чего им надо. В армии над этим не задумываешься, только отчёты наверх: "Иванов инициативный. Петров лентяй. У Иванова пять плюсиков. У Петрова один."

– В армии?

– Вооружённые Силы Российской Федерации.

– Это когда же было?

– Десять лет назад. Больше уже. Давно, короче, и неправда. Ты, я смотрю, с Лёнчиком подружился?

– Ага. Ну, как. Сына я в его честь не назову, но выпить вечером можно.

– Держитесь друг друга. Вы молодые, у вас дружба горячая, юная, беззаветная.

– Не понял.

– Вы, может, сами не алё, а друг за друга в огонь пойдёте. Мы, старики, пожили уже и нажили. Нам страшно. Товарища бросить – на раз два, дома-то жена ждёт. А вы, если ссориться не будете по херне – одни друг у друга на долгое время.

– Ну, у Лёни девушка есть.

– Девушка не жена. Пусть даже и большие планы будут. И уж точно не ребёнок. Да и не о том речь. Мы на восток едем. Там людей нет. И мало ли, что там будет. Мне уже приходилось тёрки разруливать, но для этого надо толпой держаться. Так что держитесь друг друга, и всё будет хорошо.

Торговля идёт бойко: деревенские всё больше берут разный инструмент, наши всё больше деньги. Особо местным нечего предложить в бартер на наш товар. Их вообще стараются по возможности отселять в города. Но всё-таки деревни живут. Жители их большей частью люди, из числа бывших военных.

Поселения не от балды по степи натыканы: каждое из них от другого отстоит на сотню километров, плюс минус, но около того. Вся суть в том, что деревни служат опорными пунктами, где военные патрули могут встать на постой. Всегда есть запас провизии, немного топлива и собственное оружие. Всё для одной цели – ловить кочевников.

Двадцать лет как идёт борьба с кочевыми бандитами, но они до сих пор нет-нет да заявляют о себе. Живут с грабежа всё лето, а на зиму уходят на юг, туда, где давление со стороны территориалов не такое сильное – в Казахстан. Хрен их знает, чего они такой образ жизни избрали, насколько я знаю – им предлагают сдаваться и приходить к властям. Но тех, кто сопротивляется – мочат без разбору. Может, от того и ожесточились.

Я долго это обсуждал с Лёней, когда наш маленький караван вновь покинул селение и двинулся на восток. Ледник по правую руку не выглядел, как гигантская гора, но ярко контрастировал со степью, из которой здесь выдувает весь снег. А справа, на юге, видны леса, протянувшиеся долгой ниткой напротив ледника. Они отделяют северо-казахскую степь от тюменской тундры. Хотя вблизи лесов что на севере, что на юге – лесостепь, редкие колоки в море сухой травы. Но если протянуть путь с юга на север – сразу заметишь разницу.

Для меня до сих пор остаётся загадкой, почему же что-то поселенцы в таких деревнях получают от Территории за красивые глаза, а что-то – покупают у нас за деньги из жалования. Я, со своими восемью классами школы, не слишком понимаю эти тонкие материи. Лёня же наоборот, отучился в лицее и рассуждает с видом знатока.

Вся эта тягомотина учреждена с той целью, чтобы сохранить и поддержать товарно-денежный оборот, и когда мир придёт в себя – запустить заново экономику. Чтобы не пришлось изобретать заново деньги и понятие товара и его цены. Там целая система, всё идёт от хлеба. Все рабочие теплиц, где выращивают зерновые, получают определённый паёк, который рассчитан доблестными учёными по каллориям. Это первая часть цены хлеба. Вторая часть цены – паёк работников буровых станций, что добывают нефть. Из этих частей складывается стоимость одного пайка для жителей и граждан, и на этот паёк Территорией выставляется цена в деньгах, которая уточняется по хитрой формуле.

Но этого мало. Сами пайки – бесплатные, и выдаются за так. Зато всё, что нельзя есть – имеет денежное выражение. В пайках. И эти пайки переводят в деньги, назначая рекомендуемую цену.

И вот на этом строится заработок разного рода продавцов, вроде нас. И это ещё в очень общем виде. И даже из этого я понял не всё. Но Лёня затрудняется упростить ещё больше, так что я не наседаю.

А ещё я впервые столкнулся с ситуацией, когда не о чем говорить с человеком. Раньше наши переходы ограничивались сотней километров по неплохим, по нынешним временам дорогам. А теперь мы, по сути, едем по целине по компасу и глобусу. И если раньше день начинался в воротах одной деревни, а заканчивался в воротах другой, то теперь я в первый раз заночевал в поле.

Никаких изысков – спали в машинах. Ели в машинах. Умывались – вот сюрприз – тоже в машине. В той, которую я по ошибке записал в жилые из-за кунга. Там только умываемся и готовим. Ну и мужики собирались посидеть. На улице у костра под пронизывающим северным ветром всё-же холодно.

***

Глава 2. Маленький мир в деревне.

Новый день и снова в путь. Не зная, о чём ещё говорить, я решил завести разговор о пушистых. Никогда мне не было интересно обсуждать их сколько-нибудь предметно, а тут говорить просто не о чем.

– Слушай, Лёнь, – заговорил я, откладывая шапку назад, за сидение, – слыхал, чё Василич говорит?

– Именно?

– Ну типа держаться вместе, спина к спине, вся херня. Не в плане в переходе, это и ребёнку понятно, а там, у погорельцев.

– Ну, тебе коротко, или долго?

– Давай долго. Даже если и надоешь – всё равно не убегу.

– Ну, если долго… Когда-то Василич служил в Российской Армии, той ещё, старой, до Войны Освобождённых. А потом подался в мирняк, как объединились в мохнатыми. А погорельцы себя плохо ведут, вот он и переживает. Всё.

– Отлично. Мне тогда очень интересно услышать короткую версию.

– Погорельцы – дрянь и это всё, что нужно знать.

– Чётко. Чё, неужели, там всё так плохо?

– А вот это уже долгая история. Вот тебе затравка – погорельцев не любят даже фурри. Я бы сказал, особенно они не любят.

– Это почему?

– Да всё просто. Погорельцы остальных пушистых, по сути, предали. Фурри на Территории живут по правилам Первого: кушай кашу до конца, люби папу с мамой, заботься о людях как о слабых братьях и убивай несогласных. Погорельцы нарушили третий пункт и попали под действие четвёртого. На этих идеях живёт Территория. Первый не вёл захватнических воин, ни в семнадцатом, ни в двадцать первом, ни в тридцать третьем. Эти места – его малая Родина. Да, она немножко разрослась территориально, но он её защищает и делает удобной для проживания собственного и своих братьев по виду.

– Так вроде как мы тоже тут живём.

– Это да. Но вот на секунду забудь, что фурри держат под пяткой всё живое в степи, что они могут нагнуть любого, кто позволяет себе лишнего и представь, что это полторы сотни зверьков. Долго ли им жить? И какое у них место в мире?

– Зоопарк? – спросил я с ухмылкой.

– Шутки шутками, а по сути ты прав. Так что Первый просто не даёт посадить пушистых на поводки. Ну и будем честны – хоть раз тебя притесняли за то, что ты человек?

– Кроме образования и трудоустройства?

– Вот же ж блять поперёшный. – Лёня посмотрел на меня с укором, – Да, кроме этого.

– Ну, допустим, ничем не притесняли.

– Верно. Первый не из воздуха явился. Он был парнишкой, подростком, жил в Щучье. Так что он такой же, как ты или я.

– Подростком?

– Да, даже двадцати ему не было. Тогда, конечно, детство длилось немного дольше, но сути это не меняет. Он – человек.

– Я тоже человек. И не будучи патрицием, не становясь на службу Территории, я не имею будущего. Я не хочу работать на это государство. Хочу только спокойной жизни в достатке, хочу не переживать, что завтра мою работу отнимут. Что погорельцы, что территориалы: фурри – не люди.

– Есть некоторые вещи, – сказал Лёня вкрадчиво, – которые нужно принять на веру, принять за правило, если хочешь вертеться в этом мире с каким-то выхлопом. Одна из этих вещей: сначала Территория – потом ты. Если она не богатеет – ты беднеешь. Если она не контролирует Абиссинию – ты не ешь хлеб. Если она беззащитна – ты и подавно. Думай не о том, что ты несчастная личность, лишённая выражения. Думай о том, что кто-то свою голову положил за твой добрый день и спокойную ночь.

– Я не говорю, что так и должно быть, что богатство должно мне с неба упасть. Просто хочется больше свободы без привязки к флагу Территории. Хочется самому решать, как жить. – я открыл банку пива и неспеша потянул глоток, – Так а почему погорельцы предателями стали для фурри?

– Эх. – Лёня глубоко вздохнул, постукивая ладонями по рулю, – Фурри во главу угла ставят службу обществу в широком его понимании. Их видение мира не делит жителей Территории на людей и фурри, egalite. Да, есть некоторое разделение. Фурри это, своего рода, каста воинов. Они составляют костяк Сил Самообороны. Они не водят нефтевозы и не выращивают овощи в теплицах. Но они раздают еду и борются с теми, кто испытывает систему на прочность.

– Они раздают еду, которую выращиваем мы. Буду ли я прав, назвав их нахлебниками?

– Не совсем. Если бы не они – тебе пришлось бы выращивать еду так, как есть. Слабо разводить редиску в таких условиях? Забавно, кстати, что ты употребил это слово. Потому что для погорельцев нахлебники – это люди.

– Хах! С чего бы это?

– Посуди сам: наша свобода оплачена кровью фурри. Благодаря фурри мы получаем хлеб из Абиссинии, а не копаем радиоактивные развалины за Уралом. Благодаря фурри овощи из белоярских теплиц получают жители Восточного Предела, а не отобирают с боем разбойники с Урала. А мы просто копошимся как муравьи, живём ради жизни, без высоких целей: разбираем дерево, топим печку, спим и повторяем до самой смерти. В то время как жизнь пушистого подчинена долгу и обязанностям: война, управление, честный суд.

– Ты ещё скотиной меня назови.

– Я тебя и так скотиной назвать могу, чудовище неразумное. Но по сути да, для погорельцев ты скотина. Они вообще обещали вытулить людей за Урал как можно дальше, чтобы не отбирали ресурсы, а на Территории оставить только тех, кто согласится обратиться. Теперь понятно, почему погорельцы предатели для фурри?

– Почти. Ещё один вопрос: а с чего фурри решили так носиться с нами?

– Сложно сказать. Умные люди говорят, что во время Войны Освобождённых фуррям нужен был мобилизационный ресурс, потому что было их меньше трёх сотен да полтораста дружественных людей. А Федерацию в ту пору как раз лихорадило, так что удалось заманить под себя электорат и за счёт людей продержаться. А дальше уж всю систему строили от наличия людей в производственной цепочке и отказаться не выходит. Сам Первый пишет, что не делит общество на людей и фурри. Для него лис или волк в одном ряду с татарином или русским. Он изначально хотел, чтобы люди считали фурри равными себе, а теперь призывает фурри помнить о равноценности труда танкиста и фермера.

– И так. – начал я, покачивая банкой пива в руках, – Получается, у фурри есть своё видение Территории и её устройства, за идею или за производство – не суть. У Первого вообще личные загоны и по-любому есть те, кто их разделяет. А погорельцы пошли против этих взглядов, чем обидели территориалов достаточно сильно, чтобы их решили стереть с лица земли?

– Верно! Передай баночку. – я достал из ящика в ногах банку пива и передал водителю.

– Так вот, – продолжил Лёня, – погорельцы с этой истории в страшной обиде на весь мир сделались. Я не стану пересказывать все слухи, потому что люди – та ещё скотина. Мстительностью мы обойдём любую тварь, а потому придумать, что с той стороны холма детей едят – запросто. Но по своему опыту скажу, что с блохастых мудаков станется тебе в ноги плюнуть вместо здрасьте, а если им краюху хлеба дать – обратно кинут. Ты для них не больше, чем хомячок старшего брата, которого обидеть нельзя, но очень хочется.

– Понятно… Смотри! – дальше на дороге я увидел какую-то колонну техники. Занесённая снегом она явно не представляла большого интереса, но за много километров это был первый отблеск разумной жизни, увиденный мною.

– А… Знакомься – остатки былого величия. Колонна погорельцев. Бросили из-за недостатка топлива. Ничего интересного давным-давно не осталось, но сам по себе памятник занятный. Недолго ей тут стоять осталось. Машины на себе снег копят, ещё чуть-чуть – и сюда потянется язык ледника. А потом он станет разрастаться и двинется на юг, совсем машины закроет.

– А все эти деревни?

– Неизбежно исчезнут. Это сейчас кругом тонкий слой снега. Дай десяток лет – снег спресуется в лёд и постепенно слой начнёт расти. Сейчас много сил брошено на решение проблем, связанных с ростом ледников. Выбирают, какие деревни вывозить, а какие попробовать спасти.

– Спасти?

– Да. Отстроить огромную стену и сдержать ледник. Это, конечно, сложно, но не нерешаемо. Тюмень ведь отстояли. Эти деревни тоже разрастутся, неизбежно. Нет смысла защищать ото льда полторы избушки. И нет смысла держать пустым огромное пространство внутри ледника. Возникнут новые города. Светлое будущее!

– Даже не верится.

– В лицее и не такому научат. На самом деле, если вникнуть – даже сказки превращаются в обычные рискованные планы.

Колонна протянулась на пару километров, не меньше. Грузовики, лишившиеся тентов, перемежались старыми БТРами, ходившим ещё со времён Катастрофы. Стёкла кабин целые, а вот колёса сняты со всей техники. Все машины с северной стороны закрыты снежными барханами.

Я никогда не отличался богатым воображением. Мне трудно даже представить всё разнообразие видов фурри, что ехали в этих машинах. Но даже мне представилась картина, как эти несчастные сливают остатки топлива, чтобы заправить хоть какие-то машины, на которых можно довезти самое необходимое: провиант, стройматериалы, детей. И за этими машинами тянется вереница беженцев. Пожалуй, даже самые упёртые фанатики не заслужили такой судьбы.

К жизни меня вернул голос Лёни. Он смотрел на пробег и прикидывал пройденное расстояние.

– Пара часов осталось до деревни. Эта колонна – отличный ориентир.

Он посмотрел на меня. Видимо, на моём лице слишком ясно написаны мысли.

– Если бы это была война – я бы сказал, что это была бойня. Но нет. Простое избиение проигравших. Их наказали соответственно их проступку. Жестоко и беспощадно. Не думай, что с нами бы обошлись иначе. Не в таком мире мы живём.

***

Деревня, к которой мы прибыли, разительно отличается от всего виденного мною ранее на нашем пути. Во-первых, она достаточно крупная. Во-вторых, она не просто укреплена – она защищена как подобает форту. Мощная деревянная стена подкреплена валом, на котором установлены колья. Просто так к такой не подойдёшь.

На мои вопросы Василич объяснил принципы, по которым живут здесь погорельцы. Эта деревня – ворота в край погорельцев. Прочие поселения отдалены ещё дальше на восток. Они живут промыслом пушнины и строительного леса, дров. Между собой эти поселения связанны слабо, но к этой деревне ведут все пути. Всё потому, что здесь практически не промышляют охотой, разве только для того, чтобы разнообразить стол дичью. Сюда стекается меновой товар, который погорельцы продают на Большую Землю. Так что деревушка разрослась до приличного посёлка. Однако мы не единственные, кто сюда приходит – доставка ценных мехов – дело прибыльное, если речь идёт о госзаказе, как его называют по-старинке. Ну, или территориальный подряд, как это именуется в документах. Видимо, погорельцев начали душить мёртвым курсом, поэтому она стали требовать деньги. И теперь уже пушистые могут позволить себе "эксклюзив", как это называет Василич. Товар, который обычно не возят для бартера, зато могут подвезти за деньги. Так у погорельцев появились генераторы и топливо для них. Оружие сюда запрещено поставлять территориальным законом, но никто не поручится, что какой-нибудь ушлый делец не возит его контрабандой.

Вся торговля идёт за пределами деревни. Машины встают вагенбургом, чтобы защитить внутреннее пространство от ветра, и представители деревни, несколько фуррей, приходят сюда.

Мы разгрузили товар и Василич отправился к воротам деревни. Вскоре он вернулся с делегацией погорельцев: двое волков лет по тридцать и кот в приличном возрасте. Все одеты в плотные тулупы и ватники. Я всегда думал, что фурри устойчивы к холоду, но, видимо, в домах не такая высокая температура, чтобы попусту отдавать тепло на улице.

Василич общался только с котом; волки оглядывались по сторонам. Им ничего не угрожало, но они, видимо, считали иначе.

– Андрей Михайлович, мы ведь тоже не от большого любопытства по степи колесим. Надо оно тебе? – Василич как мог уламывал кота остановиться на бартере.

– Константин Валерьевич, ты сам знаешь, деньги мне не на потеху нужны. Скажи-ка честно, привёз ты мне дизель? А нить толстую, бечёвую, привёз? Или, может, у тебя лыжи новые есть? А если есть – отдашь ли бартером?

– Ну, Андрей Михалыч, ты же сам знаешь, что я не всё продаю по пути. Может, и сторгуемся?

– Сторговаться – сторгуемся, Константин Валерич, часть меха я тебе бартером отдам. Но деньги нужны, кровь из носу. Я тоже, знаешь ли, не одним днём живу. Заказы уже сделаны, средства рассчитаны. Если не деньгами отдам – то мехом. А если мехом – то тебе много дать не смогу, хотя и хочу. Ты мне самый близкий из всего вашего брата, честнее тебя я не сыщу. Но хоть ты тресни – деньги надо.

– Допустим. И какой пропорцией ты бартер хочешь провести?

– Треть бартером, остальное деньгами.

– Ууу, нет, Андрей Михалыч. Так дело не пойдёт. Давай торговать.

– Нет, Константин Валерич, это моя крайняя ставка. Больше я тебе не дам. И даже так скажу: если деньгами не дашь – то и бартера не жди.

– Да… – протянул Василич, заламывая вперёд сидящую на макушке шапку, – Не сговоримся мы с тобой сегодня, Андрей Михалыч. Не будем ссориться и кровь друг другу пить – давай-ка до завтра по добру, по здорову.

– Я тоже так думаю, Константин Валерич. Бывай до завтра.

На том делегация распрощалась с лагерем, как того требуют правила приличия и направилась в деревню. Собрав товар по кузовам мы разошлись по машинам, а к вечеру собрались всем отрядом в кунге.

– Не пойму я, Василич, – недоумевал Ваня Башкир, – чего артачишься? У всей ватаги такой вопрос, но задам я тебе его, меня ты нахрен не пошлёшь.

– Верно, Ваня, не пошлю. Но и ответа удовлетворительного не дам. Всё, что не потрачено – то приобретено. С этих денег вам верховая премия встанет. Каждому, даже тебе, стручок. – Василич взглянул на меня.

– Премия, это хорошо. – продолжал Ваня, – Но ведь мы тут такими темпами и неделю просидеть можем. Сколько ж мы проедим так?

– Умный ты парень, Ваня, – парировал Василич, не отрываясь от разливания водки по рюмкам, – но временами я прям диву даюсь. Ты эту колбасу потом до следующего похода солить будешь? Или пиво заквасишь на зиму?

Все, кто был в кунге, рассмеялись так, что стёкла в оконцах затряслись. Ваня стушевался, но от разговора не отступил:

– А ежели и так, ты откуда знаешь? Может, малосольная колбаса вкуснее?

Кунг снова разорвала волна смеха. Так, на несерьёзной шутке мы сошли с рабочей темы. Закрыл её тост Василича:

– Ну, с приехалом, ребята! За спокойную дорогу и прибыльное дело!

– За то, что у Лимона не отпал кардан!

– Ха-ха!

– За бабки!

– За святое!

Опрокинув рюмку для приличия я откланялся и направился к выходу. Никто не бурчал, лишь кинули в догонку: "Разминайся, молодёжь! Скоро дойдёшь до кондиции, не оттащить будет!"

Выйдя из кунга я посмотрел в небо. В марте темнеет ещё рано, а тут, по ощущениям, ещё раньше. Я направился к машине, когда услышал, что сзади схлопали двери кунга: оказалось, вышел Лёня.

– Ты в машину? – спросил он.

– Ага.

– Пошли.

Когда мы залезли в машину Лёня включил автономку. Скоро уже можно было скинуть шапку и расстегнуть верх дублёной куртки.

– Ты это, не расстраивайся и не переживай. – сказал водитель.

– В плане?

– Ну, за пьянку.

– А, да, хрен с ним. Я не любитель.

– Я тоже. А для них два трезвых лица – подарок. Они раньше жребий тянули, кто сегодня трезвый. А теперь могут полной компанией отдохнуть.

– Так мы ж никуда не едем, нет?

– Нет. Но помнишь, что я тебе про погорельцев рассказывал? Днём они так, официально держались. А на деле – те ещё мудаки. Заметил же, что машины цепями схвачены?

– Ага.

– Так вот это чтобы в случае чего по газам дать и трезвый бы колонну вёл.

– Ясно.

Совсем уже собравшись отходить ко сну я обратил внимание на огонёк у ворот деревни. Он неспеша покачивался и увеличивался в размерах. С минуту приходя в себя я понял, что это кто-то идёт к лагерю и растолкал Лёню.

Мы выскочили из машины и легонько прикрыли двери, чтобы не выдать себя шумом, разошлись в разные стороны и залегли в снегу. Шум в кунге стих, хоть и не исчез полностью. Видимо, мужики тоже увидели гостей.

Тем временем огонёк приближался. По мерцанию ясно, что это факел. Наконец, я разглядел, что идёт тот самый кот, Андрей Михайлович. С ним идёт волк, только уже лет двадцати, и собака-девчонка. Она шла поодаль и света факела недостаточно, чтобы понятно было, сколько ей, но она что-то несла на руках. "Хлеб-соль" – мелькнуло у меня в голове и я бесшумно ухмыльнулся этой мысли. Метров за тридцать от лагеря они остановились.

– Эй, ходоки! – Закричал Андрей Михалыч, – Выходите, говорить будем!

Из кунга неспеша высыпалась компания и вышла к гостям. Несмотря на то, что явно прошёл уже не один круг, мужики держались молодцом и было видно, что праздник даже не в разгаре.

– Здрасьте, Андрей Михалыч! – речь от лагеря держал, естественно, Василич, – С чем пожаловали на ночь глядя?

– Зовём вас на праздник, Константин Валерьевич!

Ватага затихла, лишь переговаривались между собой глухо. Наконец, Василич продолжил:

– А что за праздник, Андрей Михалыч, коль не секрет?

– Было бы секрет, так не позвали бы! Солнцестояние отмечаем!

– А-а-а! А я и забыл, какое сегодня число! Ну, ребята, пойдём?

Мужики нестройно выразили согласие и, сгрудившись, двинулись за деревенскими, принимая угощение от девчонки. Пропустив их вперёд мы с Лёней поднялись из снега и двинулись за ними. Сблизившись со мной Лёня спросил:

– Помнишь задачу?

– Не бухать. – ответил я, поправляя шапку.

– Верно. Да девок не подпускай. Споют, черти.

– Ты, Лёнь, совсем краски сгущаешь.

– Это я ещё разбавил.

***

В деревне была своеобразная атмосфера праздника: густая, плотная, тесная. Праздник для своих, где гости резко меняют обстановку. Я впервые видел столько фурри в одном месте: волки, коты, собаки, лисы, лани и олени. Их здесь не меньше сотни.

От ворот к центру ведёт широкая улица – единственная в деревне. Между домами вьются тропки и проулки, которые втыкаются в стены, обстроенные хозяйственными постройками, стайками, складами. Сейчас там совершенно пусто, но в обычный день всюду снуют жители.

Солнцестояние отмечают не просто так. Согласно примете, которая на моей памяти ни разу не соврала, если в этот день не случилось бури, то лето, если можно его так назвать, будет спокойным, без сильных ветров. Так что повод порадоваться был. Ну а если пришла пурга – то и отмечать нечего: сиди себе печку топи, да от дверей снег отгребать не забывай.

Праздник здесь не был попойкой или простыми гуляниями: для тех, кто живёт посреди степи, это почти священное действо. Во-первых, не так уж и много поводов собраться. Во-вторых, когда всё, что ты можешь противопоставить буйству стихии – это стена, невольно начинаешь верить в такие приметы. А больше верить и не во что: слишком многое зависит от случая. Естественно, хочется создать хотя бы иллюзию контроля. Если не собственного, то хотя бы стороннего.

В центре деревни, на площади своего рода, стояли несколько накрытых столов. Столы не ломятся от еды, но выглядят достаточно стандартно: картошка с морковкой во всех мыслимых и немыслимых сочетаниях, серый хлеб. Обычно такие наборы лишь слегка разбавлены мясом, но здесь его действительно много: по большей части копчёные или вяленые нарезки. Не думаю, что погорельцам привозят двойную пайку мяса с Большой Земли, так что скорее всего это мясо пушных животных. Не говядина первого сорта, но уже больше, чем в какой-либо другой деревне из увиденных мною.

Я молча наблюдал за происходящим. Мужики подсели к столам, где уже собрались местные; деревенские девки затеяли какую-то песню, собравшись в кружок, парни сидели у столов, обернувшись к ним. Лёня стоял с другой стороны улицы. К нему настойчиво липла одна из девчушек, кошка с виду, но он стойко держался, хотя она уже раскрутила его на разговор. Я не слышал, о чём они разговаривали, но по горящему взгляду парня понял, что тот рассказывает про свою девушку, видимо, надеясь отшить настойчивую особу. Хотя должен признать, что я бы не удержался.

Тут краем глаза я увидел две фигуры, аккуратно двигающиеся по краю улицы, ближе к стенам домов. Это были кот – снова Андрей Михалыч – и один из волков, которых мы видели днём. Несмотря на предосторожность они не слишком таились, видимо, считая, что никому они пока не интересны. Когда начнётся праздник, тогда кота, конечно, затребуют, но пока идёт разогрев – он свободен. Немного погодя они зашли как раз в тот дом, возле которого я стоял.

Ещё раз оглядев улицу я двинулся к одному из окон. Хоть дом и собран добротно, но то, о чём говорили внутри, я слышал хорошо.

– Андрей Михалыч, я тебя прошу – одумайся! – волк ходил из стороны в сторону по дому, временами задевая кучки заготовленных шкурок, от чего они рассыпались по сторонам.

– Паша, я тебе сказал уже сотню раз: мы должны на это пойти, иначе нас совсем задавят и не оставят шансов как-то нормально существовать. Ты не понимаешь? Нас отдали на растерзание этим обезьянам. Решили выкачать всё, что можно, нашими руками и выкинуть как отработанный материал!

– Лапы, Андрей Михалыч, лапы.

– Какие нахер лапы, Паша? Тебя серьёзно заботит этот вопрос? Ещё полгода и мы будем тут за еду с рассвета до заката драть эти шкуры!

– Не забывай, Михалыч, мы не просто так сюда ушли. И у нас есть гордость.

– Раз ты такой гордый, какое тебе дело до этой лысой скотины?

– Они хоть как-то держат нас на плаву! Если тут разом пропадут два каравана – нас по головке не погладят и медлить с ответом не станут. А когда они придут – у нас уже не будет сил сопротивляться!

– Это только вероятность, Паша. А вот тебе факт: это наша последняя возможность рискнуть. Если нам не повезёт – нам конец, как и в случае, если мы просто будем ждать лучшей жизни. А вот если дело выгорит, всё поменяется.

– Да что поменяется, Михалыч?! Кто к нам поедет после такого? Даже если территориалы не отреагируют – ходоки к нам точно не сунутся!

– Они нам будут не нужны.

– В смысле?

– Мы будем сами добывать себе то, в чём нуждаемся.

– Ты с ума сошёл?! Ты хочешь заняться разбоем? Уподобиться этим выродкам из казахской степи? Да я себе глотку разорву скорее!

– Значит, можешь начинать. Я уже всё решил.

– Что ты решил? Это должны одобрить люди!

– Мы не люди, помнишь? Ты сам сказал, как это важно. Мы – фурри. Так что выкинь на помойку человеческую мораль. Там, на западе, живут варвары и животные. Они владеют тем, что принадлежит нам. Они выгнали нас сюда умирать. Они поддерживают нас не из сострадания, а для самоудовлетворения. Мы можем их наказать. Убить каждого, кто будет сопротивляться, забрать тех, кто слаб. Занять своё место в мире.

– Но мы же не дикие звери.

– Нет. Мы звери. Прими это. Помни. Не забывай. Они объявили нас дикарями и преступниками. Мы их накажем. Забудь всё хорошее, что эти люди сделали для тебя. Вспомни, что люди у тебя отняли. Иди и отдай команду. Нужно отнять деньги. Людей можешь не жалеть. Если хочешь – возьми парочку для себя. Скоро в них отпадёт надобность.

До меня вдруг дошло, что всё это значит. Чёрт! Они всё-таки заманили нас! Что было сил я рванул к остальным, выбежал на улицу и что есть мочи крикнул: "Засада!" Но было поздно.

Тот самый волк размахивая руками руководил небольшими группами охотников, что вышли из-за домов и окружили площадь. Фурри, что сидели за столами, кинулись в рассыпную – они явно спланировали всё до конца. Наши ребята среагировали чётко – вскочили из-за столов и постарались сбиться в группку, но фурри действовали на опережение и быстро разделили наших.

По одному их валили на землю и избивали дубинами. Шансов подняться не было – на каждого человека пришлось по три-четыре фурри. Тут явно не только самые готовые из охотников – собрали, наверное, всех мужчин поселения. Я кинулся в потасовку но тут же получил тяжёлый удар в затылок. Гаснущим взглядом я видел лишь приближающуюся землю.

Без сознания я был недолго – когда я очнулся, фурри ещё добивали выживших. Меня уже скрутили и тащили в сторону. Я видел Лёню, он тянул ко мне руки. Я видел, как на его череп обрушился топор. Буквально за минуту меня дотащили до какого-то сарая и кинули внутрь, в темноту. На улице уже поднялся ветер. Из темноты донёсся голос:

– Ну привет, новенький. Доживёшь до утра – будем знакомиться.

После этих слов я снова потерял сознание.

***

В себя я пришёл уже утром. Проснулся. Шумели двери сарая, двое охранников, волк и косуля, выводили по одному людей на улицу. Люди одеты кто как: поношенные тулупы, валенки, ватники с незашитыми прорехами. В голове не укладывается, как они все ещё не слегли с простудами и обморожениями – на улице уже полгода держится минус тридцать, не выше. Хотя, может, никто внимания не обращает на их состояние.

Дошла очередь и до меня. Не церемонясь меня за шкирку выкинули на улицу, где подняться помогли уже люди. Фурри не особо разговаривали с нами – только понукали двигаться быстрее. Нестройной группой мы пошли к каким-то сараям у деревенской стены.

Вытянутые вдоль стен помещения уходили скатом крыши к кромке защитных стен и соединялись одно с другим сплошными перегородками. Внутри, неожиданно, топились простенькие печи, и даже не по-чёрному. Нас поделили по пять человек в каждое такое помещение. В углах лежали тушки пушных животных, в центре – куча шкурок, уже снятых с тушек. Могло показаться, что охотники выбивают какое-то невозможное число животных, но на деле всё это свозится сюда с огромной территории, и одно поселение само может выдать не больше тачки тушек за пару недель. Это мне объяснял Василич, пока мы сюда ехали.

Я пытался найти взглядом кого-нибудь из своего каравана, но натыкался только на незнакомые лица. В помещении мужики сразу принялись за работу, не тратя времени на разговоры со мной. Только один из них сказал собирать шкурки в кучу в центре, пока остальные их обдирают. У входа стоит пёс с дубиной, в которую вставлены кусочки костей, и наверняка таких же бойцов достаточно во всей деревне. Прикинув положение дел я решил, что лучше всего молча подчиниться ходу событий.

Дела у мужиков шли быстро, работа спорилась. Я, видимо, попал к опытным шкуродёрам, страшно даже подумать, сколько они тут уже. Через пару часов они закончили. Охранник окликнул кого-то на улице и выяснил, что больше тушек нет. После этого нас отправили расчищать снег на улицах.

Работали мы также, впятером. Видимо, фурри пытаются бить коллектив на артели, чтобы не было единства среди рабов. Но совместное проживание херит эти планы. Мимо проходили жители деревни: девушки, дети, старики, единичные молодые фурри. К нам приставили уже пятерых фурри в охрану. Их тут действительно много: даже с учётом того, что день выдался пасмурным и ветренным, количество фурри на улицах говорило о паре сотен жителей в этой деревне. Так мы и расчищали снег до самого заката, когда на улицах начали зажигать фонари. Другая артель вывозила снег. Что делали другие я так и не узнал.

Собрав всех людей у темницы мохнатые выдали пайку хлебом и мясом и загнали нас обратно. Пристроившись в углу я даже немного согрелся – благо, этот сарай обкидан снегом и не продувается. Тут до меня донёсся тот самый голос:

– Э, новичок, подь сюда!

Света снаружи откровенно не хватало, но тут кто-то зажёг лучину и от неё уже фитиль в чашке с жиром. Жир быстро растаял, а несколько мужиков над огнём грели своё мясо на палках, давая жиру с кусков стечь в чашку. От охранников никаких замечаний не было, так что, видимо, людей держат не совсем за скотину.

У импровизированной лампы сидел мужчина лет тридцати пяти. Он махнул мне рукой, чтобы я подошёл. Не имея других занятий я выполнил его просьбу.

– Ну, давай, что-ли, знакомиться будем. Меня зовут Пахом. Я тут, вроде как, за старшего, но сильно не переживай – мы не урки, зоновские понятия задавили вовремя. А тебя как звать?

– Искандер. Саша по-вашему.

– Татарин чтоль?

– Нет. Я вообще казах. Сам с Шумихи.

– Ну, теперь ты тутошний, Саша, с чем я тебе и соболезную. Чем раньше занимался?

– В караване ехал. Приняли местные.

– А ещё чем?

– На разборе работал. В бригаде стройматериалов.

– Руки, значит, рабочие. Эт я верно к себе забрал тебя. Ну, устраивайся, Саша. С ребятами познакомишься по ходу дела, тут у нас все молодые, стариков эти суки не берут, так что общий язык, думаю, найдёшь. Нам тут, всё равно, недолго осталось мучаться.

– Это почему?

– Хитрый план придумали мохнатые. Хотят оружием призатариться да на большак выйти. Деньги ищут сейчас, чтобы уговориться с одним мудаком. Мы тут, большинство, так и оказались. Есть один караванщик, из бывших бандитов. Старым делом в тихую занимается, крадёт людей да сюда продаёт за шкурки.

– Это вы как узнали про оружие?

– Ну, мы, Саша, не только снег кидаем, но и слушать умеем. А слышно всякое.

– Ну, тогда вот вам ещё послушать – деньги у них теперь есть. У нас в сумме тысяч пятнадцать было. Уверен, что хватит.

– Угу, вот оно что. Рановато. Но, ладно, Сашка. Спасибо тебе за информацию. Иди отдыхай. Ну и слушать не забывай – тем и живём.

***

Неправильно бы было назвать положение людей скотским. Но даже на приемлемое оно не тянет. Возможно, в фурри остался кусочек человечности. Возможно, они просто не знают, что делать с рабами. Так или иначе – работы стало даже меньше, если верить ребятам. Дичь больше не привозили. Раз в два-три дня мы просто обдирали косуль. Мохнатые сказали, что со шкурами можно не особо церемониться – олени идут чисто на мясо. Выпросив разрешение забрать шкуры мы утащили их в свой сарай и обвесили ими стены. Едва ли эта развалюха стала уютнее, но как будто теплее.

Три дня прошли в унылом ожидании. Уборка снега, вывоз снега, разнос дров. Пахом говорит, что не к добру то, что перестали возить пушнину. До этого каждый день все артели полдня работали на шкурках, настолько погорельцы зависят от их оборота. На четвёртый день после полудня нас и вовсе согнали всех обратно. Время стало тянуться ещё медленнее.

В один момент мерная походка часового, бродящего вокруг сарая не от бдительности, но от холода, разбавилась неспешным шагом кого-то большого и тяжёлого: кот, поставленный на часы, шагает гораздо мягче. Дверь раскрылась и на пороге, в лучах мартовского солнца, возникла фигура волка, того самого, с которым разговаривал в тот вечер Михалыч, которого ребята прозвали Бугром.

– Хвост… – только и сказал Пахом, осёкшись на полуслове разговора.

– Для тебя – Артём Иванович, обезьяна. – пробасил волк в ответ.

Одетый в лёгкую дублёнку с воротником, оттороченым пушниной, Хвост Иваныч выглядел почти по-военному. Не хватало только самообороновской фуражки.

– Едет делегация от территориалов с проверкой. Твоих ищут. – пушистый продолжал, глянув на меня, – Правила вы знаете. Один звук и вы все трупы. Ну а вообще… Паша! Иди, отдохни, начальнику смены скажешь, что я отпустил! – крикнул он часовому, стоявшему у входа.

– Но, Артём Иванович… Как же я вас…

– Да я их все передавлю, пикнуть не успеют. Или ты сомневаешься? Я слабак по-твоему?! Сейчас же сторожку вашу разметаю по доскам!

– Так-то он добрый, нормальный мужик. – шепнул мне на ухо Пахом.

Выдыхая клубы пара Хвост перевёл дух после тирады, закрыл дверь и продолжил разговор с нами.

– Я с вами поговорить пришёл.

Кто-то в углу подавился припрятанным с утра куском хлеба.

– Вам пизда. – продолжал волк, не обращая внимания, – Бугор совсем кукушкой съехал. Решил закупить стволы и пойти в разбой. Ну, ты-то знаешь. – волк снова посмотрел на меня, от чего я поёжился.

– Не сильно знаю. – ответил я, – Вы так мутно говорили, что до меня только в последний момент про засаду дошло.

– Странный ты. Хрен с тобой. Дело такое – он решил людей больше в плен не брать. Лишние рты, говорит. Вас первыми в расход пустят. Ждёт не дождётся до огнестрела добраться. Сразу после комиссии придёт караван Джучи-младшего. Он стволы и везёт. Их Бугор тоже нахлобучить решил. Тут-то нас территориалы и хлопнут за храбрость.

Пахом глубоко вздохнул и пересел, опёршись руками в колени. Осмотрев ребят, внимательно следящих за разговором, он заговорил:

– Артём, если делом заинтересовались территориалы – то у нас проблем нет, так, мелкие трудности. В сравнении с тем, что ждёт вас – как об порог запнуться. Это следаки. В нашем деле – считай разведка. Их задача не нас найти, а убедиться, что колонна не по дороге заблудилась и что вы по тапочкам не дали. Они уже всё для себя решили. Обводи красный день календаря и ставь будильник. Через пять дней после следаков, ровно с началом рабочего дня, вас будут добивать. Серьёзно сейчас говорю.

– Пахом, я тебе при людях говорю – срать я на вас хотел и на ваше самоопределение, но за деревню душа болит. Дрянь дела наши. Я хочу увести всех. Пахома тут оставлю, в подарок.

– Я тебе, Хвост, так скажу. План надёжный, как швейцарские часы. Не вижу ни одной причины, по которой он не провалится. Но если хочешь действовать – действуй. Вполне возможно, что за углом уже будет поздно.

Глава 3. Заговор

Когда Хвост ушёл, мы продолжили тратить время единственным доступным способом – разговорами. Постепенно я знакомился с другими ребятами. Все плюс-минус в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет. Жили в деревнях, по большей части работали на перевозке грузов. Всех выловили кочевники и после пары перепродаж они попадали сюда. Гена, Паша, Марат, Серёга. Разницы кочевники не делают. Как и фурри.

По рассказам ребят сложилось впечатление, что здесь люди не рабы, а, скорее, пленники. Кочевники и бандиты держат живой товар в клетках, на морозе. Погибших выкидывают, это в лучшем случае. С мясом в степи не задалось, так что нередко рабы выступают вообще в роли заготовок. Это мне как минимум четверо рассказали. Если начинается рыхлый снег, то рабов колонной гонят впереди машин, чтобы утрамбовать дорогу.

Здесь же… Погорельцы словно бы не готовы быть такими же отморозками. Простые работы, сносные условия жизни. Телесные наказания фурри если и практикуют, то ребята с этим не сталкивались. С трудом верится, что мохнатые решатся на грабежи и насилие. Мне даже показалось, что я понял мотивы Хвоста к тому, чтобы использовать нас в свержении Бугра.

– Получается, наш караван был первой жертвой погорельцев. – сказал я, постукивая пальцами по ящику, служившему столом.

– Получается, так. – ответил Пахом, доставая жировую лампу; темнело, – Считай, попал в историю.

– Я б сказал, куда я попал. Заработал на счастливую жизнь, называется. А кто вообще этот Джучи?

– Младший. Джучи-младший. Сын отъявленного ублюдка, иначе не могу назвать. Жил был в степи бандюган. Ходил с бандой, грабил, убивал, обычная история. Однажды поссорился со своим командиром, ему грозило изгнание. Ну а в степи изгнание считай смерть. Тогда наш герой собрал друзей и ночью прирезал командира вместе со всеми, кто мог за того вступиться.

– Вот так просто? Собрал друзей и вперёд?

– Да, вот так просто. Они же живут по законам варваров, их не так просто мусором цивилизации зовут. Будь ты десять раз виноват, если есть кому за тебя вступиться – ты наказания не понесёшь. Ну, или можешь просто прирезать палача, если тот принципиальный. Когда расправу закончили, бандит, не будь дурак, занял место командира. Звали его Гришка. Но Гришке казалось, что это как-то мелко, так что он вспомнил школьную программу и взял себе имя древнего полководца кочевников – Джучи.

– И у него был сын.

– Да, но это потом. Джучи-старший понимал, что не он один такой умный и его так же могут просто прирезать тихой ночью. Так что решил укрепить авторитет и устроил набег на поселение территориалов. В ту пору ещё жива была Федерация, Российская. Уральская кончилась уже. А Территория была совсем маленькая и юная. Но уже с зубами. В общем, фурри такой прикол был совсем не в тему и они обиделись. А Джучи решил, что он и правда великий полководец и оборзел в конец. Начал каждый месяц устраивать набеги на всех, кто на пути попался. На его беду в двадцать первом территориалы и федералы замирились, причём надолго. И решили это дело отметить карательным походом. Собрали смешанное подразделение и нашли банду Джучи в степи. Там уж не церемонились: перебили половину, вторую половину угнали на принудительные работы. Детей по учереждениям раздали. Тут-то и начинается история Джучи-младшего.

– Получается, его занесло в это дело уже независимо от папаши?

- Верно. Но Джучи был уже взрослым мальчиком. Кстати, он уже именно Джучи. Не факт, что его звали так сразу, но другого имени я не знаю. В общем, мальчик уже понимал, что произошло и ощутил разницу между положением сына главаря и сироты. Не совсем понятно, откуда он взял деньги после того, как вышел из детдома, но вскоре он собрал группу работяг, с которыми начал заниматься торговлей. Это в его планы, очевидно, не входило, потому что уже вскоре он продаёт первую партию живого товара. Что и как - не ясно: может, он их перекупил, а может - сам захватил рабов. Это очень осторожный сукин сын, так что нет понимания, откуда он достаёт товар.

- Очень, конечно, интересная история, Пахом, но откуда ты знаешь всё это? Не слишком-то это похоже на караванные байки.

- Хм… Верно. Но давай-ка выйдем.

- А нас выпустят?

- Конечно. Просто надо уметь просить.

Пахом поднялся на ноги и направился к выходу. Я пошёл за ним. Подойдя к дверям он позвал охранника:

- Э, на свободе! Слышишь?

- Помалкивай! - с той стороны ударили в дверь.

- Нам Артём Иванович сказал вечером к нему прийти. Выпускай.

- А чё ж он сам не пришёл?

- Хочешь - сходи и уточни. Потом расскажешь.

- Пошёл нахер. - щёлкнул амбарный замок и охранник открыл дверь, - На выход. Двое?

- Да, двое. - ответил Пахом.

Пока мы выходили часовой, пёс, похожий на овчарку, с размаху ударил Пахома по спине дубиной так, что тот чуть не повалился на землю.

- В следующий раз следи за языком, мартышка.

В любой другой ситуации я бы уже ответил мохнатому. И Пахом тоже не похож на человека, который молча стерпит такое. Но не сейчас. Сколь бы не было хорошо наше положение, мы остаёмся рабами и если охранник захочет – он забьёт любого до смерти с минимальными последствиями. Такого ещё не случалось, но и первым быть не хочется. Поэтому Пахом просто оправился, глядя в глаза псу и пошёл дальше. Я молча двинулся за ним.

– Куда идём? – я постарался придать голосу нейтральный оттенок, чтобы не выказывать своё негодование.

– К Хвосту, к Артёму. Не бери в голову то, что случилось. Придёт ещё время.

С неба сыпал крупными хлопьями снег. Тропы между домами ещё довольно чистые, но уже скоро их основательно закидает.

– К вечеру, наверно, выгонят на расчистку. Успеем вернуться? – спросил я у Пахома.

– Не переживай. – отмахнулся он, – Там и без нас разберутся. Ребята против не будут, они знают, куда я хожу, так что вопросов не будет.

– А я?

– А что ты? Ты пошёл со мной. А они нахрен могут пойти при большом желании.

– Неправильно как-то.

– Искандер, не думай, что ты в этих ребятах нашёл себе друзей до гроба. То, что вы вместе сидите в одной сарайке и получаете вместе побои ещё не делает вас товарищами. Кто-то из них до сего времени был бандитом и сам поставлял рабов покупателям. Кто-то ненавидит чужаков, таких как ты, и ему плевать, кому воткнуть нож в спину – тебе или фурри. Ты не нашёл этих людей благодаря тому, что вы похожи. Тебя пихнули умирать с ними в одной яме. Так что оставь сантименты за стеной деревни. Бойся их, когда дорвёшься до свободы.

"А тебя?" Мой вопрос, такой очевидный, повис в воздухе, я не решился его озвучить. В конце-концов Пахом хоть что-то делает, чтобы нас освободить. Плевать, с какой целью. Чего бы он не добивался, у меня хотя бы есть шанс соскочить, а не сидеть тут, ожидая решения фурри.

– Молодец. Думаешь, прежде чем говорить. Доверять ли мне – твоё дело. Ты мне нужен, не скрою. И нянчиться с тобой я не стану, так что лучше оставайся нужным. Если не устраивает – иди обратно. Скажешь, что отправили назад.

– Я пойду, пожалуй. Узнаю, зачем я нужен.

– Это правильно. Поймёшь, чем полезен – дольше продержишься в этом статусе. Простое правило жизни – будь нужным, чтобы тебя не выкинули на обочину.

– Уж поверь, я это усвоил.

– Не мне тебе оценки ставить. Сам поймёшь в итоге.

Дом Хвоста стоит у северного входа в деревню, где проходят охотники из степи. Совершенно рядовая по здешним меркам избушка, утопленная наполовину в землю с окнами под потолком. Печь-буржуйка, кровать, стол, пара стульев и палати вдоль стены, по которым разложены вещи. Фурри обжились здесь, пусть без излишеств, но с комфортом. Едва ли можно так устроиться без поддержки с Большой Земли. Даже лицемерно как-то с их стороны предъявлять претензии к Территории, когда она сделала всё, чтобы эти ковры с блохами жили, а не выживали на морозе.

***

– Привет, Пашка. – Хвост встретил нас как гостей. Понятно, в принципе, учитывая их довольно добрые отношения с Пахомом, который, оказывается, Павел. Но природу этой дружбы я до сих пор не понял.

– Привет, Артём. Не боишься так открыто?

– У этих припизднутых очередная сходка по поводу мистической херни. Я, пожалуй, подожду, пока напьются, и пойду искать себе подругу на вечер. Вы чего пришли?

Пахом молча повернулся ко мне, предлагая продолжить разговор. Он прекрасно должен понимать, какие вопросы у меня сейчас возникли, и он явно хочет, чтобы я их задал.

– Странное у тебя отношение к землякам. – озвучил я свои мысли.

– А он тебе ничего не сказал? – Хвост перевёл взгляд на меня, – Паш, мне кажется, из нас двоих я как-то понятнее для людей.

– Пускай-пускай. Он уже начал думать в правильную сторону, не могу отказать ему в этом удовольствии.

– Идиот. – волк опустил голову, покачивая хвостом, – Садитесь на палати, туда вон. Поговорим, так и быть.

Мы сели в угол, который не был занят вещами. Сам Хвост сел за стол и зажёг лучину – света в доме не слишком много, особенно в пасмурную погоду.

– Ну… Как тебя? – начал волк.

– Искандер. Саша.

– Саша. Коль скоро этот дурачок от мира госбезопасности не может без оперативных игр – я тебе расскажу одну историю. В твоём положении можешь считать это за везение и оказанную честь, но мне как-то похуй. – фурри явно не может обойтись без мата в своих объяснениях. Пахом довольно улыбнулся, очевидно, добившись своего.

– Сперва, Паша, я задам вопрос тебе. – продолжил Хвост, – Ты уверен?

– Да, Артём, рассказывай.

– Тогда слушай, Саша. Жил-был в далёкой деревне мальчик Артём, сорока пяти лет от роду, но как фурри только тридцать. В городе Первом произошли громкие события, о которых ты, наверное, знаешь, но Артёму было по боку на это – он отошёл от дел ещё после Северных Походов. Он был контрразведчиком, бывшим, как он сам думал. Но контра бывшей не бывает, и однажды к нему приехал старый друг – Паша. Паша не отошёл от дел и вполне уверенно ими занимался. И вот очередное его дело затрагивало погорельцев. Он должен был развить агентурную сеть среди них, чтобы установить железной рукой контроль за их делами и не допустить волнений в неприкрытом тылу Территории Фурри, который в данной ситуации превратился в беззащитную жопу. Но как попасть в закрытое общество, которое пронизано личными связями и все знают друг друга? И тогда ребята придумали хитрый план. Друзья Паши из конторы устроили облаву на банду Джучи-младшего, вынудив их идти конкретным путём и лишив добычи. Джучи оказался на грани банкротства, что в его деле значит смерть, но вдруг территориалы удачно слезли с хвоста, а на пути оказалась деревушка, которую так кстати покинул гарнизон. Ещё и разъезды подтвердили, что путь на погорельцев открыт. Грех не воспользоваться возможностью, тем более что те с удовольствием выкупают сородичей, да и людьми не гнушаются, а в деревне много фурри.

– Вот как вы попали сюда. – я протёр лицо руками, – И во что я вляпался?

– Ничего критичного, Саша. Слушай дальше. План ребят увенчался успехом – их продали погорельцам. По удачному стечению обстоятельств они осели в одном поселении, так что дальше все пошло по накатанной. Артём занялся оперативной работой, а Паша курировал растущую ячейку и работал с рабами. Всё шло к тому, что они достигнут успеха, но со временем верхушка погорельцев доходила до того, что в деревне появился новый узел власти не дожидаясь последствий такого события они зарубили на корню всю работу ребят. Большую часть прежних рабов они пустили в расход, отправив тягловыми на перевозки между деревнями, а сношения с Территорией стали сокращать, готовясь устроить маленькое восстание.

– В расход? – я даже не подозревал о таком событии.

– Ага. Не удивляйся, что не рассказали раньше. Те, кто сидит сейчас в землянке не застали это дело, а Пашка не распространяется об этом, чтобы не нагнетать.

– И теперь вы…

– Нам нужно действовать, и быстро. В деревне кроме нас и Бугра силы нет, так что нужно лишь убрать кошару и занять вакуум власти. Если не выйдет – через неделю, если верить Пашке, эту деревню снесут паровым катком.

– Значит, я влип по-крупному. Паш, а зачем я вам?

– У того быдла, что сидит в сарайке сейчас, мозгов с толпы на тарелку. Собрали с низов, с деревень, лишь бы тяжести таскали. А у них одно горе – баб сношать не дают. Ты мне представляешься несколько более умным, не начнёшь чудить на ровном месте.

Услышанное ещё больше смешало мысли в моей голове. Я слышал, конечно, что территориалы не высокого мнения о жителях деревень, но ожидал… Более человеческого отношения, наверное.

– Ты не пугайся так, Саша. – Пахом сдвинул шапку на затылок и откинулся на стену, – Я говорю, как думаю. Уже сколько раз мы ходили рейдами по этим выселкам. Ни года не прошло, чтобы из пушек очередные ворота не вынесли. Давай больше, бери меньше, слова плохого не скажи. А начинаешь кочевников трясти – в этой деревне зимовали, в той пировали. Мне тех помощников в гробу не надо. Не в меру самостоятельные.

– Пушки?

– А ты как думал, сынок? Это в городе всё тихо. Если выедешь за черту – там уже война.

– И чё вы задумали?

– Будем действовать силой. Когда привезут стволы, Бугор хочет накрыть Джучи со всей бандой. Сил ему хватит, но только если он выведет в поле всех охотников. Сам он вряд-ли сунется в поле, а в деревне останутся полторы калеки. Нам нужно только захватить оружие и не зассать.

– А ребята?

– Рабы? На них расчёта нет. Пусть сидят, пока не закончим наше дело, потом уже освободим. Ставку сделаем на агентуру среди местных. Много до кого дошло, что мир на Территории не просто так состоит из фурри и людей. Много кому не нравится жить от охоты до охоты. Они уже обработаны как надо, они и составят костяк.

– Насколько же ты не доверяешь рабам, если готов сделать ставку на фанатиков.

– Очень сильно, Саша. Деревенские мужики могут сложить два и два и решить, что можно пойти в степь бандой. Фурри к такому не приучены, они против даже идеи Бугра, которая по меркам степи, скажу так, мелкая авантюра. Я здесь обеспечиваю безопасность страны, которой присягнул, и мне не нужны неизвестные в уравнении.

– А почему мне тогда доверился? Я вам зачем?

– У нас нет острой необходимости в тебе, Саша. – Артём поднялся и пошёл к печке, чтобы подкинуть дрова, – Но ты не будешь лишним. Мы рады лишней паре рук, способных направлять оружие в правильную сторону. План простой: когда погорельцы уйдут в поле, мы захватим оружие, убьём Бугра и возьмём власть. Когда всё сделаем – свяжемся с Большой Землёй и вызовем подкрепление.

– А что с остальными поселениями? Если я прав – они зависят от этой деревни ровно на столько, чтобы вымереть, когда её не станет.

– Нам это не интересно. Грустно, конечно, но не настолько важно, чтобы похерить всё из жалости. Если у тебя есть идеи – будем рады услышать, а пока действуем по плану.

Установилась минута тишины. Дрова трещат в печке, наполняя дом теплом, какое я уже давно не ощущал по-настоящему. Довольно пустоватая хижина едва ли даёт ощущение уюта. Это скорее квартира на постой: вещей настолько мало, что хозяин при желании за час соберётся в путь.

Артём поставил на печь небольшую кастрюльку с костями и щедро насыпал туда снега. Намечается бульон и я рассчитывал, что мне сегодня перепадёт нормальной еды. Павел где-то в углу копошился с чем-то, бормотал. Выходит на связь с центром, подумал я. Так, по крайней мере, я представлял себе работу разведки. Вдруг волк замер, водя ушами.

– Паш, заканчивай, у нас гости. Саша, возьми метлу, собери тенёта по углам.

Не задавая вопросы я схватил жиденькую метёлку и ушёл в угол. Не прошло минуты, в дом вошёл ещё один волк. Глубоко дыша он набирал тёплый воздух в лёгкие, торопясь снять перчатки.

– Чёт совсем мороз прижал, Тём. Ты бы окна откидал снегом, а то печку в пустую топишь.

Я сразу узнал второго волка, который с Бугром встречал наш караван у деревни. Он очень похож на Артёма, вот только глаза голубые, что для псовых фурри вообще не типично.

– Привет, Макс, проходи. Я как раз кости поставил. Откидаю, чё ещё тут делать.

Гость, Макс, оглядел меня с ног до головы. Взгляд его мне сразу не понравился: так не смотрят на раба, даже если он глубоко неприятен. Внимательно, критически. Словно ищет что-то.

– Павел, достань мой пистолет. А ты – волк показал на меня, – вытяни кофту из штанов. Ты даже руки не поднимал, а с мороза давно зашёл.

Я рефлекторно оправился, исправив замечание, а гость прошёл дальше и сел за стол.

– Ну, это наш новый боец? Толковый хоть? – начал он с ходу.

– Лучше, чем ничего. – ответил Павел, – Котелок варит, сам он городской. Я ему доверился. Да и причина Бугра не любить у него имеется.

– Да, помню его. В караване был, малой? Да не молчи. Должен уже догадаться был. Паш, не похож он на смышлёного!

– Засмущал ты парня. Чего насел сразу?

Только сейчас до меня стало доходить, насколько идиотский и авантюрный план проворачивают разведчики в деревне. В деревне, которая населена погорельцами, фурри, которые всегда были в вертикали власти. В любой момент можно напороться на кого-то, кто в лицо знает этих горе-разведчиков и сдаст их с потрохами. Я вдруг понял, зачем я им нужен.

– Пахом… – начал я.

– Паша. Выяснили ведь уже. – ответил Павел.

– Паша, я ведь правильно понимаю, что вы меня хотите отправить куда-то шпионить?

– Но-но, малой! – Макс вытянулся за столом, – Теперь ты догадываешься слишком быстро! И слишком громко, на полтона тише, лучше намёками. Ладно, Паш, допустим, он и правда не тупой. Теперь скажи мне, под каким предлогом мы его туда отправим? Едва ли получится подложить мальчишку под хозяйскую дочурку.

Я водил взглядом по присутствующим, не получив до конца ответ на свой прошлый вопрос, а вопрос Макса уже захватил моё сознание. И правда – кто ещё им понадобился, если подручные Бугра с потрохами наши?

– Всё сильно проще, Макс. – Артём встал и прошёлся по дому, – Мы его сдадим, как заговорщика. Держать его будут в каморке сборного дома, смены часовых я прикинул, там будут наши ребята. Когда придёт время, они его выпустят и он придёт к Бугру. Вряд-ли старый хрыч станет распространяться о волнениях, а если и станет – ты это можешь зарубить на корню. Короче, никто и не чухнет, что он пять минут назад под стражей был.

– Артём, ты больной? А может мы просто толпой к нему зявимся, скажем: "Гражданин Прохоров, вы арестованы" и права зачитаем?

– Мы же вроде обсуждали, что у него в охотниках лоялистов много…

– Вот именно! А тут ты решил шпионские игры устроить? Так нам проще подстроить побег рабов и в суматохе грохнуть старикашку!

– Никаких рабов. – вмешался Павел, грея руки у печи.

– Да с тобой и так давно всё ясно! – Макс выходил из себя; уши встали торчком, а волчий оскал уже выглядывал почти неприкрыто, – Ты, шовинист отбитый, этих мужиков вперёд Бугра готов спалить в сарайке! Вы блять просто вдумайтесь. Вы тащите юного парня без подготовки играть заключённого! А если Бугор устроит пытки? А если он его грохнет невзначай? Вы совсем потеряли край допустимых потерь?

– Макс, послушай меня, пожалуйста. – Павел продолжал греть руки, ни единым мускулом лица не поведя за время спора, – Если мы попробуем дёрнуть караульных, то не дай бог Бугор не вовремя к окошку подойдёт и поднимет шум. Сбегутся мужики и будет бой. А потом придут охотники и будет уже бойня. Нам любые лишние руки не помешают при ликвидации. Сам знаешь, эта тварь поднаторела здесь и может хлопот доставить. Мы с Артёмом нашли способ, как протащить смышлёного бойца. Если у тебя есть идеи – предлагай. Мы с радостью их обсудим. Но если уж мы дошли до такого цирка, то сам понимаешь – рабочих вариантов осталось мало.

***

За окном уже смеркалось. Макс, вдоволь выговорившись о неразумности плана Павла и Артёма, согласился с тем, что других вариантов нет и, закончив разговор, ушёл. Скоро Артём отправил и Павла.

– Завтра зайди, Паш. К обеду. Обсудим пару деталей, Джучи уже скоро приедет. – сказал волк напоследок.

Я остался у Артёма. Очевидно, что уже этой ночью я вступлю в дело. Собираясь с мыслями я спросил:

– Бить будут?

Артём, стоя у печи, оглянулся на меня. Ничего не говоря он помешал бульон в кастрюле, кинул туда несколько сухарей и направился ко мне. Сев рядом он навострил уши, показывая, видимо, участливость.

– А ты боишься? – спросил он.

– Не то чтобы. Просто уж лучше я буду знать.

– А разве легче будет?

– Да нет.

– Ты же слышал, Саша, о чём говорил Макс? Про то, что ты не готов и не подготовлен?

– Ну, да, конечно. Но я не думаю, что у меня есть время на это.

– Это да, конечно. Вот только открою тайну. Не готовят к этому никого. Всем больно. Бугор до пыток едва ли опустится, но бить будет. Ты просто… просто верь, что это всё не зря. Что ради цели.

– Какой цели? Я тут вообще случайно, Артём. Единственная моя цель – свалить отсюда. Так не проще ли мне было посидеть в этой сарайке, дождаться, пока вы всё провернёте? Я не маленький мальчик, я понимаю, куда иду. И я согласен, что будет больно, что проще, когда есть за что терпеть. Но мне-то не за что.

– Но ты же здесь. Почему?

Я глубоко вздохнул. Волк смотрел на меня испытующе, а что ответить я не знал. Наконец он положил свою тяжёлую, мохнатую лапу на мою руку.

– Кто-то мог бы нас неправильно понять. – сказал я с усмешкой.

– Так почему ты здесь, парень? – спросил снова волк, игнорируя мою попытку уйти от разговора.

– Так правильно. – ответил я после глубокого вздоха, – Я вдруг понял, что хочу с вами. Хочу наказать их. Фанатиков. Лично Бугра. Погорельцев.

– Ты на них в обиде?

– В обиде ли я? В обиде?! – я вспылил было, но остыл, вспомнив, что обстановка не соответствует, – Да, Артём, я в обиде. Я только устроился в жизни. Наверное. Я на улице был, пока меня караванщики не приютили. И в одну минуту всё летит в пизду. Просто и без прекрас. Как ты думаешь, что я чувствую?

– Я думаю, ты разочарован. Тебе одиноко. Ты напуган. Ты зол. Ты с удовольствием сжёг бы эту деревню со всеми, кто здесь есть. Верно?

– Скажи ещё, что понимаешь меня.

– Деревню, в которой я жил после выхода на пенсию, сожгли в угоду плану. Её отдали на разграбление Джучи. Добрые друзья, которых я успел завести, погибли в большинстве своём. Остальных продали кочевникам. Всё. Я их больше не увижу. Люди жили обычной жизнью и вдруг целой деревни не стало. Вжух.

– И что?

– Хороший вопрос. Его же я могу задать тебе.

– Мне? Я опять остался на улице. Думаешь, что после этого подвига, если можно так сказать, я в жизни устроюсь как-то? Да хрен там плавал. Ни друзей, нихрена. Всё.

– Ну а я? У тебя есть родители, Саша?

– Да.

– Они будут рады видеть тебя живым и здоровым? Видеть тебя дома?

– Я буду просто занимать место, жрать положенный паёк. Жить ради жизни, быть чтобы быть.

– Чтобы однажды завести друзей и встретить подругу, чтобы устроиться на работе, чтобы чего-то достичь в жизни, ведь так? Ведь можно так, да? А знаешь, что ждёт меня, когда я вернусь? Ничерта. Я из первой волны обращённых, я воевал плечом к плечу с первыми фурри, с Первым. Прошло уже тридцать с хером лет, большинства нет в живых, а кто есть – у тех своя жизнь, семьи. Мне снова дадут квартиру-однушку и скажут: "спасибо за службу". И всё. Больше уже не будет ничего.

Я вздохнул. Такое ощущение, что волк откровенно нагнетает. Едва ли в самом деле ему никто не будет рад. Но… Он ведь и правда вырван из жизни, если подумать. Весь этот мохнатый новодел, новообращённые или натурные, у них остались родители и друзья. А друзья Артёма – это те, с кем он был обращён. Их ведь действительно мало осталось.

– А Паша? А те из погорельцев, кто уйдёт с нами?

– Паша – работник конторы. Мы с ним не друзья, а сослуживцы. Здесь просто держимся друг друга, и так, думаю, ясно, почему. А погорельцы разбегутся по свету.

– Чтобы угрозы не создавали?

– Ну, и это тоже. Но мне так кажется, что они и сами не против будут порвать все ниточки, связывающие их с этим периодом жизни. А ты ведь не тупой, Саша. Очень даже не тупой. Так зачем сюда пришёл-то?

– Я как будто просился.

– Ты не понял. Как тебя занесло в караванщики? Ты ведь мог отучиться в лицее, стать патрицием и не думать никогда о всей херне, что здесь творится.

– Ты же тоже мог работать в госаппарате.

– Мы с тобой разные, Саш. Это так не работает. Ты мог не нуждаться ни в чём особо, жить как полноценный гражданин, не переживать о работе. Не становиться караванщиком.

– Последнее не совсем верно. Поработать бы пришлось, так или иначе. Я в караване подружился с одним парнем, он отучился в лицее и зарабатывал на переезд в Первый. Уже стоял в очереди на жильё. Был полноценным гражданином. А потом ему разбили голову топором.

– Неудобно получилось.

– Артём, а если я стану твоим другом? Мне надо с чего-то начинать, а тебя со мной хоть что-то связывает и я выгодно отличаюсь от большинства фурри первой волны тем, что я живой. Мне всё равно надо будет осмыслить всё, что здесь происходит, когда выберемся.

– Ловко ты придумал! – рассмеялся волк, заливисто, как только псовые умеют, – Ну, да, конечно. Я не против!

– Ну и ладненько. Значит, мне теперь есть, ради чего терпеть. За дружбу.

– Дурак.

Двое – пёс и косуля – тащат меня по снегу в дом Бугра. Одет я не под стать погоде и снег забивается под рубаху, от чего периодически меня всего передёргивает. Должно быть, смотрится правдоподобно, потому что фурри довольно похахатывают. Вломили не сильно, да оно и понятно – забирали меня у Хвоста, этот и им вломить может, для порядка. Поражает, насколько Артём способен измениться для дела. Уши готовы сорваться в небо от напряжения, глаза навыкат, с зубов капает слюна пополам с пеной. Если бы не знал – подумал бы, что одичал совсем. Мне кажется, быть таким психом – это целый талант.

Ход моих мыслей прервал окрик Бугра:

– Э, куда тащите?

– К вам, Андрей Михалыч! Артём Иванович его встретил после отбоя, сказал к вам отвести.

– А он что, сам разобраться не может? Ладно, а то так разберётся, что потом не разобрать будет, где лицо у этого. Несите ко мне в дом, я занят пока.

Повинуясь указаниям Бугра фурри потащили меня дальше. У крыльца меня просто кинули на снег. Холод разбирает изнутри, одежда промокла. Надеюсь, Бугор не слишком долго задержится, не хотелось бы подхватить воспаление.

– Куда это Бугра понесло? – заговорили фурри.

– Да там кочевники приехали.

– Джучи?

– Он самый. За воротами ждут.

– Так они же завтра должны были приехать, нет?

– Ну, иди, спроси у него, чё он не по графику.

На дорожке, ведущей к деревенской площади, показался свет фар. Это грузовик, а перед ним идут Бугор и какой-то мужчина. Что-то обсуждая, Бугор, видимо, совсем позабыл обо мне. Наконец они направились к дому.

– Этого заносите в зал, киньте к очагу, потом займусь.

Вслед за Бугром и мужчиной меня занесли в дом. Сразу за тамбуром, который сдерживает тепло в доме, находится и зал. Пол выстелен подогнанными досками, вдоль стены – украшенные палати, два длинных стола, скамьи. Очаг – выложенная камнями печь, обмазанная глиной, перед ней стоит что-то вроде дивана: деревянная конструкция, обтянутая сшитыми шкурами, набитыми сеном. Красиво жить не запретишь, даже в жопе мира, будучи наказанным за смертный грех.

Меня кинули к очагу и позволили придвинуться поближе к огню. Сложно сказать, почему имея в общем-то вполне приличные манеры эти фурри ведут себя как сволочи. Бугор и мужчина тем временем сели за один из столов и я наконец рассмотрел мужчину.

В тёплой шубе на меху, в распущенной ушанке на манер армейской и с сытой рожей он едва ли походит на кочевника. Сев за стол он снял шапку и расстегнул шубу, показав пистолет в кобуре на груди. Вполне очевидно, это и есть Джучи.

– Ну, Андрей Михалыч, рассказывай. Откуда деньги взял? Я точно знаю, что никто тебе такую сумму отдать не мог. А ещё в ваших краях караван пропал. Уж не учудил ли ты? – начал разговор Джучи.

– Это, Джучи, маленький секрет. Деньги есть, если хочешь – могу тебе продемонстрировать. Остальное уже к делу не относится.

– Михалыч, не мне тебя жизни учить, но я прямо скажу: этой историей уже заинтересовались нужные люди. Я специально приехал пораньше, чтобы успеть до инспекторов и уйти на юг, в степь, не пересечься с ними. Но ты никуда не денешься. Уверен, что хочешь ввязываться в это? Если территориалы найдут какие-то подозрительные моменты – церемониться не станут.

– Ты прекрасно знаешь, Джучи, кто я такой. Когда у меня будут стволы – хрен кто меня достанет. – Бугор смаковал перспективы, он, в отличие от остальных фурри, уже давно на всё решился, – Даже если шавки территориалов найдут что-то – я их ликвидирую, а информация нынче идёт не быстрее грузовика.

– Скоро будет буря, Михалыч, ты никуда не уйдёшь и территориалы быстро разберутся с вашей шайкой. Я не раз видел, как они решают такие вопросы.

– В течение десяти минут я построю на площади сорок фурри, которые сами решали такие вопросы. Я знаю, как работает эта система. Вообще, Джучи, с чего вдруг такая забота?

– Когда фурри возьмут тебя за жопу и выкрутят тебе хвост, ты молчать не станешь, Михалыч. Мне нахрен не нужно, чтобы против меня появились улики. Понимаешь, к чему я веду?

– А вот теперь я советую тебе самому быть осторожным, Джучи. Ты здорово рискуешь, заводя такой разговор в моём доме. Мы же хотим остаться друзьями?

– Я хочу остаться живым и свободным. Если мне для этого придётся тебя кинуть – я с лёгкостью это сделаю. Мне нужны гарантии, что отдав тебе оружие я не увижу его в списках вещдоков.

Бугор не особо скрывал эмоции: длинные кошачьи усы ходят ходуном а уши то и дело рассекают рывками воздух. Но тем не менее кот продолжил подбирать слова, чтобы не скатить разговор в поножовщину.

– Ладно, Джучи. Я понимаю, что жизнь тебя научила не доверять никому. Если я покажу тебе, на что способны мои люди – ты изменишь своё мнение?

– Смотря что ты покажешь. Я подумаю.

Вот так легко и просто, на понт, как малолетнего пацана Бугор развёл бывалого вроде бандита, развязав себе руки. Буднично, словно нет никаких сложностей, он скомандовал псу подать сигнал охотникам. Неспеша, словно не желая просто выходить на улицу, тот повиновался. Лениво, словно это не его людей могут порезать на ремни, Джучи направился к окну, которое было не в пример больше, чем в доме Артёма, и открывало вид на деревенскую площадь.

В этот странный, как будто замедленный момент ко мне подошёл Бугор, держа в руке свежевальный нож. Он наклонился ко мне, касаясь моего уха своим влажным носом, и прошептал:

– Сделай это. Я не забуду.

И вложил в мою руку нож.

Я никогда не убивал людей, даже драться не любил. Я вот только сейчас понял, что на самом деле моя жажда мести была не настолько сильной, чтобы даже убить Бугра. А Джучи… Я его не знаю даже. Косуля, по сигналу Бугра, поднял меня на ноги и повёл к выходу. Шаг. Ещё шаг. Мы почти поравнялись с Джучи. Он на меня даже не смотрит, видно, думает, что провинившегося раба ведут на порку. Ещё шаг. Человек стоит ко мне спиной. Шуба распахнута, в руке шапка, он абсолютно расслаблен. Фурри ослабил хватку. Я крепко сжал нож, коротко замахнулся вдоль тела.

От удара Джучи взвыл и стал заваливаться на бок, увлекая мою руку за собой. Тонкое лезвие ножа не выдержало и обломилось, теперь он точно не жилец.

Я запаниковал и ударом локтя повалил Джучи на пол, обхватил его горло руками и стал душить. Косуля в это время достал свой нож и нанёс несколько ударов в живот человеку. Шерсть из подшёрстка с рук фурри осталась в ранах вперемешку с шерстью шубы. Перестав дёргаться и сопротивляться Джучи наконец затих. Лежит, словно забитый зверь. Стекленеющие глаза, секунду назад смотревшие на меня смесью страха и ярости, глядят теперь, словно насквозь, совершенно пустые. В один момент меня словно ударило током и я отпрянул в сторону.

– Твою мать… – всё, что я смог выдавить из себя.

– Расслабься, выдохни, закрой глаза. – Бугор подошёл к трупу и пнул его, – В первый раз всегда сложно. Я сам, своими руками – никогда, но говорят, что то ещё чувство. А лихо ты его! Как на бойне. Ну чисто психопат! Я б струхнул! – хвост кота плавно выписывал фигуры в воздухе.

За дверью раздались шаги и в зал вошли Артём и Макс.

– Оружие наше, но остались вопросы. – сказал Артём и достал из под полушубка пистолет, направив его на Бугра.

Глава 4. Бойня.

На лице Бугра застыла ехидная ухмылка, обнажившая хищные клыки, но его ступор проявился в гробовом молчании. Так он и застыл – с превосходством на лице и без единой мысли в глазах. С минуту это продолжалось, пока, наконец, кот не пришёл в себя.

– Да вы охренели! – его хвост рывком рассёк воздух, – В себя поверили?! Вы хоть понимаете, чего устроили?!

В это время косуля-охранник подошёл ко мне и помог подняться на ноги.

– Ну ты дал. Не думал, что решишься. Страшный ты человек, парень. – сказал он, словно двое волков и не держат начальника на прицеле.

– Какого хрена?! Кто ещё с вами?! – глазами Бугор бегал по комнате в поисках выхода из сложившейся ситуации. Всё идёт к тому, что его прикончат прямо здесь.

Макс тоже достал пистолет и направился к Бугру. Артём тем временем подошёл ко мне.

– Ну, Саша, этого ты хотел? Если жаждешь мести – самое время.

– Нет, хватит на сегодня. Нет… – ответил я.

– Хорошо. – волк повернулся к косуле, – Гена, отведи парня ко мне. Пусть отдохнёт.

– Есть. – ответил фурри и обратился уже ко мне, – Пошли, боец. И правда, хватит с тебя.

Я побрёл за ним. Выйдя из дома и спустившись с крыльца мы завернули за дом, где шли тропинки в обход основных улиц, междома с ударением на последнюю букву, как это здесь называют.

– Давай, парень, доберёмся до Артёма и я там посижу с тобой. Тебя как зовут?

– Искандер. Саша.

– Искандер, значит. Прикольное имя. А знаешь, что оно значит?

– В честь Александра Македонского, полководца.

– Ого, не просрали ещё образование, значит. Эт круто. А меня Геной зовут. Не видел тебя раньше. Давно ты здесь?

– Да я не особо гулял. Я с караваном приехал.

– Вот как. Неудобно получилось. Но у нас выхода не было. Ты уж извини, Саня.

– Почему вы все извиняетесь? Это ничего не изменит.

– Да всем насрать, строго говоря. Просто никто не хочет получить нож в спину. Сам видишь, как бывает. Джучи и думать забыл, что мы не кочевники и в понятия не играемся.

– Так вроде же его папашу так же прирезали. Чего он вдруг расслабился?

– Его папашу-ублюдка свои же и прирезали. А гостей резать не принято, а то в гости ходить перестанут.

Мы добрались до дома Артёма и вошли внутрь. Косуля осмотрелся по сторонам и запер дверь изнутри.

– Не поможешь? – он пытался стянуть капюшон со своих рогов.

– И кто вас додумался новой ступенью эволюции назвать… – сказал я, вытягивая куртку вверх, чтобы высвободить капюшон.

– Это глупость была. Мне до сих пор стыдно.

– И много вас здесь? – спросил я, отправившись к палатям и сев на краю, – А то я не понимаю, к чему такая секретнось, если кого не ткни – всё за вас.

– Артём с Максом плотно потрудились, чтоб так вышло. Охотники за стеной бьют караван Джучи, в деревне только стража.

– Это так важно?

– Их больше в три раза.

– Какая-то дерьмовая авантюра, если честно.

– Нам день простоять да ночь продержаться. Сюда уже каратели идут, как Пашка говорит. Если сигнал не подадим – снесут эту богадельню из пушек вместе с женщинами и детьми.

– Так вы же вроде фурри, не? Едва ли до такого опустятся.

– Видишь какая штука, Искандер, все, кто находится здесь, права на жизнь лишены. Мы тут едва ли больше прав имеем чем те песцы, которых из степи таскаем.

– А чего из охотников не набрали людей?

– Долгая история. Есть тут у Тёмы чё пожрать?

– Не знаю. А можно?

– Да конечно можно. Он сам так же первое время бегал, пока его Макс на поруки не взял. Так, что у нас на плитке? О, мясо!

– А ты типа… нормально?

– Ну ты даёшь, друг. Я ж не косуля, я – фурри. Хоть хомячка из меня сделай, а в базе человек. Внешне я, конечно, Бэмби, но сути это не меняет. Витамины, жиры, углеводы, ну вот это всё. Я ж не овощ, чтобы на солнце это все вырабатывать. Ну и потребности в меня те же самые. И вообще – голод не тётка. Даже лошади мясо жрут в голодный год. Единственное, что неудобно – зубы косульи не сильно мясоедские, а правильные ниточки наши головастики дергать не умеют.

– И не жалеешь?

– Что обратился? Ни капли. Всю жизнь мечтал. Мне уже за сорок было, когда перекинулся. Как заново родился, не поверишь! Чувство такое… Блин. Я ещё до Катастрофы… А, не суть.

– Что до Катастрофы?

– Ну, типа… Блин, до сих пор признаться неудобно. Ну… Знаешь, почему фурри? Ну, типа не оборотни, ни ебала неведомая, а фурри?

– Потому что Первый захотел. До Катастрофы типа клуб такой был… или организация молодёжная… не помню.

– Субкультура. Я до Катастрофы фурри был. В субкультуре в смысле.

– И чё там было?

– Ну… я малой был ещё, не вникал. Ну, типа мир, дружба, жвачка. Сходки, творчество. Общение там… да всякое вообще.

– Блин, забавно это слышать здесь, сейчас.

– Ну, слушай, не на это я в юности рассчитывал. Тогда все проще было. Зеленее.

– Наверное.

– Да… – Гена слил немного бульона в кружку и передал мне, – На вот, а то с голоду помрёшь. А когда перекинулся вдруг понял, что как раньше точно не будет. Первое время казалось, что на ноги встанем и заживём, прям как раньше. А только хрен там. Когда в первый раз пайку для фурри видишь – сразу мозги на место встают.

– Что там?

– Там в три раза больше харчей. Я в первый раз наелся, наверное, с тех пор, как снег лёг. Мутная тема, конечно, но фурри всё же о себе заботятся, а люди на поруке. А знаешь, сколько людей было на тот момент, когда мы ушли? Восемь миллионов. Это дохера, чувак, прям очень много. Далеко не все каждый день пайку получают. Каждый день в среднем около тысячи умирают. Так это несколько лет назад было. Вот и прикидывай.

После этих слов я вдруг вспомнил, как у соседей от голода умерла дочка. Я был ещё пацаном, не совсем понимал, как так вышло, ведь батя стабильно приносил пайки каждый день. Оказалось, семья была без отца. Я сам это прочувствовал, когда мой отец умер на разборе – придавило балкой, выпавшей из самосвала на ходу. Не теряя времени мать пристроила меня на его место, пока свободно. Отца заменил дед, всё равно вместе с бабушкой они жили у нас. И вот тут я понял, чего стоили эти лишние пять пайков на детей и стариков. Вдруг кольнула тупая боль, вспомнил младших сестёр, дом. Пока я хлебаю бульон из дичи… Живы ли они ещё? Впрочем, что я изменю, сидя здесь? Из подавленных эмоций сам собой возник вопрос.

– И вы реально хотели всех людей выкинуть на мороз? Восемь миллионов трупов по цене котлеты?

– Даже не спрашивай. И обидки кидать не надо – здесь я тоже навидался. На всю жизнь хватит.

– Обидки? – я невольно улыбнулся – в первый раз слышу это слово.

– Ну да, говорили так раньше. Никак не привыкну, что вы всего этого не застали, молодёжь.

Раздался стук в дверь, настойчивый и громкий.

– Гена, это Пашка! – раздался голос Пахома, – Выходите и бегом к дому Бугра! Охотники в деревне, ворота прорвали! Шевелитесь!

Косуля быстро вскочил на палати и через маленькое окошко над дверями оглядел улочку.

– Свои. Одевайся и валим. – кинул он мне на ходу, открывая дверь.

– Оба здесь, отлично. Давайте бегом, времени мало, нас скоро отрежут от остальных. – Павел ворвался внутрь и кинулся к тайнику за пистолетом.

– Насколько всё плохо?

– Пиздец. – ответил человек, взводя курок, – Бойцы у нас так себе, боюсь, придётся рваться к воротам и драпать.

– У нас же огнестрел! – удивился я, уже стоя у дверей.

– Мы не в танке и с той стороны не бушмены. Уж поверь, эти фурри знают, как сбить вертолёт копьём.

– Откуда такая уверенность?

– Тут почти весь старый аппарат внешней разведки, полковники и пара генералов и свои звания они делали в рейдах, а не в кабинетах. У нас военные Самообороны, что тоже не хуёво, но всё-таки наша карта уже сыграна и, боюсь, была бита.

К месту мы бежали так же через междома, откуда-то с улиц деревни доносились вскрики и редкие выстрелы. Воздух густел с каждым новым вскриком. С каждым новым вскриком охотники получали новый ствол.

– Наши уже отступают для перегруппировки, Артём рулит организацией обороны. Но боюсь, такими темпами нас ждёт настоящий бой. Если не прорвёмся – советую держать пушку крепче и приберечь один патрон. – Павел вводил нас в курс дела на бегу даже не сбивая дыхания.

– Знаешь, а если мы сейчас вернёмся – никто и не поймет нихрена. – сказал вдруг Гена, – Аха-ха-ха, ну и дела! Бесполезная резня! Когда там от этой деревни останется радиоактивный пепел, Паш?

– Уже через два дня, я поторопил подмогу. Нам бы выйти в степь и всё. Начинается буря, погони не будет. Только бы выбраться!

В подтверждение его слов занялась пурга. Мелкие снежинки, словно с крыши сдуло, пролетают всё чаще, среди них уже видны крупные хлопья. Ветер всё настойчивее воет над стенами.

– Видимость упадёт – и тогда нам несдобровать! – продолжил Павел, – Здесь и так не развернуться, огнестрел не сильно выручит. И как только они умудрились проспать ворота? Саша, слышишь меня? Запомни! Никогда не полагайся на зайцев! Как бы не выглядел грызун – всё крыса!

– Но-но, тпру, Паша! Прорвёмся! – ответил Гена, постоянно оглядываясь на предмет погони.

***

На центральную площадь мы прибежали, так никого и не встретив. Артём уже почти закончил: площадь пустая, на входящих улицах – баррикады, фурри на позициях. Снегопад усилился и если отойти к дому Бугра, который стоит во главе площади, то улицы на противоположной стороне почти не видно.

Стремительно портящаяся погода внесла неприятные правки в план обороны: если до этого можно было рассчитывать на огнестрел, то теперь уже фурри выкладывали топоры перед собой, не строя иллюзий о ходе боя.

Сам Артём сидит на крыльце дома Бугра, просто глядя в пустоту перед собой. Даже в такую погоду волк не натянул капюшон, ловя со всех сторон звуки.

– Чё слышно, Тёма? – спросил Павел, когда мы подошли. В отличие от волка он уже укутался как мог. Мне тоже дали шубу, так что мёрзнуть пока что не пришлось.

– Нихрена. – произнёс фурри по слогам, – Ветер дует. И дальше хуже. Я вообще не знаю, как мы тут драться собираемся.

– До последней капли крови, Тёма. Сдаваться уже не вариант.

– Я понимаю, Паш, но мы впустую всех положим. У нас максимум, что есть – стража поселковая. А там охотники, у них работа в такую погоду кровь лить.

– Прорвёмся.

– Я пойду, пожалуй. – Гена взял одно из последних ружей, стоявших около стены, и отправился на баррикады.

– Жаль мне их. – Пахом проводил взглядом косулю, пока тот не скрылся за пеленой, – Встали за идею и умрут за идею. И всё, конец истории.

– Мы знали, на что их ведём. Задачу свою выполнили. – волк встал, отряхнувшись от налетевшего снега, – Но знай, Паша, больше я хуй возьмусь тебе помогать.

– Я знаю, Тёма. Знаю. Обещаю – больше я к тебе ни ногой.

– Что за задача? – я подошёл к ружьям, разглядывая двустволки у стены.

– Ты стрелять умеешь? – спросил в ответ Артём.

– Нет, никогда не стрелял.

– Ну и не лезь. На, держи топор. Один чёрт через час носа своего будет не увидеть.

– Так в чём задача? – я решил до конца выяснить очередной уровень хитрого плана волка и человека.

– Расскажи ему, Артём. Один хрен нам всем конец, ничего уже не изменится. – сказал Павел и ушёл в дом, где буквально пару часов назад сидел самый опасный фурри деревни, а теперь – самый опасный для фурри человек.

– Пошли, встанем на правом фланге, там людей меньше.

– Люди?

– Фурри. Ну, они же люди. Ай… Не забивай голову. – будучи фурри первого поколения, он жил идеями Первого, так что я понял его, но решил не уходить от темы.

Ветер усиливается каждую минуту. Мы уже с трудом слышим друг друга, так что за посторонних можно не переживать.

– Ты же не думаешь, что Территории было остро необходимо контролировать племена, которые за пару месяцев вымрут голодной смертью, если им перекрыть поставки?

– Ну, честно сказать, у вас тут такие планы, что я уже вообще в целом не думаю. Просто я вас могу хотя бы с натяжкой назвать друзьями, потому и держусь рядом.

– Ты видел колонну по пути сюда? Разбитые грузовики, брошенная техника, вот это вот все.

– Ну да, конечно. Они как ориентир служат.

– Это результат показательной казни. Чтобы всем было ясно, что нельзя кусать руку кормящую, и если она гладит против шерсти – значит так надо. Пошли, свернём сюда. – мы зашли в междома, в закуток, в котором почти не продувает ветер, только слышится вой снаружи.

Здесь стоит какое-то корыто, колода со следами разделки мяса, в углу – маленькая поленница – НЗ или первая очередь. Сверху раскачивается кастрюля, вывешенная толи за ненадобностью, толи от того, что много места занимает. Вполне себе обычный дворик на Большой земле, только ужатый до размеров каморки. Где-то скрипнула дверь – женщины и дети укрылись в домах, пока мужики выясняют правду. Даже не представляю, что станется со вдовами после этого боя.

– Слушай, а гражданские? Ну, всмысле дети там, вот это всё.

– Я же сказал – показательная казнь. Садись. – Артём одной рукой подвинул колоду, которую я бы тащить может и не надорвался, но устал бы точно, – Понимаешь, нельзя отрубить голову наполовину. Нельзя немножко задушить. Нет смертельного яда, после которого все выживают. Именно эту ошибку совершил Первый. Толи по доброте душевной, толи ещё почему он решил дать погорельцам шанс на самостоятельную жизнь. А они… Ну, древняя, по сути, история – приняли доброту за слабость. Буквально. Месяца три или четыре назад Бугор на празднике собрал всех, кто что-то из себя представляет и ответ в отдельную комнату. Далее цитирую, не дословно, но близко к тексту: "Территория снова показала, что не способна решать кризисы до конца. Мы едва не раскололи страну, а отделались ссылкой. Ещё пара таких происшествий и этот колосс рухнет. Хоть мы и живём отдельно, но эта катастрофа нас погребёт под собой. Шайки бандитов, кочевники, местечковые царьки с личными дружинами – как нам отбиться? Нужно нагулять жирок, укрепиться, чтобы не бояться больше никого. Перевернуть власть на Территории нам не под силу, но выжить мы обязаны." – Артём пнул ногой снег, подняв небольшое облако.

– Давай дальше. Вы решили его уничтожить?

– Ну, вообще нет. Мы пришли сюда ещё раньше и действительно имели задачу создать рычаги влияния. Но после этой речи молчать не могли и передали вместе с Пашей всё в Центр. На этот раз Первый сделал правильный вывод, я так думаю. Погорельцы и Бугор лично ничего не поняли из своего наказания. Семь тысяч, вдумайся в эту цифру, семь тысяч павших за месяц перехода, все – исключительно фурри, ничему это не научило погорельцев. Пришлось рубить до конца. Поставили задачу: спровоцировать погорельцев на нарушение условий изгнания. Схема простая: довести их до покупки оружия и заставить его обнажить. Посыл будет предельно ясен – нельзя поднимать оружие без разрешения Территории. За обман и предательство прощения уже не будет.

– И что будет с деревней? – я заёрзал на колоде, вновь осознавая, что эта история с каждым разом оказывается всё глубже.

– Сюда уже отправили полк бундесверовцев, которые пришли в тридцать седьмом. Свежая кровь, верные лично Первому. Считай, что первое поколение, я их так оцениваю, а это значит, что для них есть мнение Первого и неправильное. К ним приданы две батареи пехотных пушек. Они придут сюда, оцепят деревню, воспретят любую попытку выхода кого бы то ни было и расстреляют эту богадельню до радиоактивного пепла, как какой-нибудь чумной хутор в двадцать седьмом.

– Знаешь, Артём, это, наверное, не мое дело, но я достаточно увидел и услышал, чтобы вот так с ходу верить, что вас возьмут и утилизируют вместе со всеми. Не то чтобы я за себя переживал, едва ли я бой переживу, но неужели вот так все кончится?

– Нет, конечно. По плану мы должны отойти. Как бы ни шли дела. Просто… Нам с Пашей терять нечего. Я в никуда вернусь, а он – на почётную пенсию.

– Ну, неплохо же.

– Его ушли, Саш. Он у нас парень… Косячный. Его на это задание назначили, скажем так, в наказание, финальный аккорд, дембельский, так сказать.

– Дембельский?

– Да, есть в армии такое понятие. Было бы проще, если бы ты был военным. Гораздо проще. Паша уже решил, что останется. А я тут прикинул… Ты-то не при делах здесь.

– А те ребята, которые в сарае сидят? Они тут при каких делах?

– Их выпустили. Чтобы не было трудностей у нас в тылу, их просто выпустили за ворота.

– На мороз? В бурю? Навстречу охотникам ещё поди?

– Нет, не на встречу. В степь. На север.

– Какие же вы… Конченые, Артём. Просто слов нет. – я выдохнув откинулся на стену дома. Как мне на это реагировать? Что сказать? Что сделать? А ничего. Рабов уже не найти, в буре человека через пять минут уже не дозовёшься. Хочется просто сдаться и будь что будет.

– Саша, подумай хорошенько. Я могу тебя вывести. Доберёмся до старой колонны и переждём там бурю, встретим наших и всё – мы спасены!

– И жить, как будто не было ничего?

– Слушай, Саша, – по голосу я понял, что волк выходит из себя, хотя по внешнему виду из-за обилия одежды сказать трудно, а может, просто сдерживается, – Ты же парень умный, не дурак. Здесь все живут, как будто не было ничего. Погорельцы – как будто не нацисты. Территориалы – как будто не устраивали геноцид. Люди – как будто они до сих пор главные в этой стране. Все живут, как будто не было ничего, как будто народ с голоду не мрёт, как будто не сидим мы в глубокой жопе в ожидании конца. Где тонко – там и рвётся, Саша, а у нас везде тонко: хлеб из Африки, станки из атомных руин, страна из хуторов и над всем этим стоит зомби, Первый, ебать его некому. Я-то знаю, например, что он реально воскресает каждый раз. Образно. А людям это не втолкуешь. Какой дурак поверит, что Первый уже два раз помер? И тоже живут, как будто нет этого. И в этом мире ты за справедливость хочешь пообщаться? Сдохнуть за неё хочешь? Или как ты хочешь жить? А если один хрен выживешь? Вот как-то? И как тогда ты будешь жить?

Я пытался как-то уцепиться за все, что только что сказал Артём, объяснить, что хочу тоже драться с охотниками, с теми, кто потворствовал стремлениям Бугра…

– Саша, как друг. Иди со мной. – Артём скинул капюшон. Уши торчком, глаза заглядывают прямо в мои, пасть чуть открыта, словно в лёгкой улыбке. Не могу сказать, что когда-то испытывал любовь к собакам. Тем более не могу признаться в таком к почти шестидесятилетнему мужику, или сорокалетнему, не важно. Но друг у меня здесь один. Не могу же я его оставить одного?

На что я променяю его? На месть? Кому? Охотникам? А при чем они тут? Да здесь каждого можно уличить в соучастии в убийстве Лёни, Василича, Вани… их это уже не вернёт. И наверняка каждому из них было куда и к кому вернуться. Значит, могу и я.

– Саша, ты ещё насмотришься в жизни, поймёшь, что те мужики в сущности не великая потеря… – начал было волк.

– Артём, молчи, а то наговоришь. Я с тобой.

Он в ответ улыбнулся, как только может псовый фурри, неуклюже для человека, уголками раскрытой пасти, по-дурацки даже, но совершенно искренне.

– Тогда слушай внимательно: пойдём улицами. Там пурга такая будет, самого себя не видно. Охотники сейчас на кураже, едва ли кто охраняет ворота. Выйдем и пойдём на запад. Держись строго меня, как можно ближе, чтоб не потеряться. Когда выйдем за ворота нас уже искать не будут.

Артём подал мне короткий нож. Не уверен, что такого хватит даже через пуховик прорваться, но лишним не будет. В последний раз мы обменялись взглядами и двинулись вперёд.

Едва мы вышли на улицу, как ветер чуть не сбил меня с ног. Улица ведёт к западным воротам и достаточно широкая, чтобы порывы могли серьёзно разогнаться. Волк не соврал – двигаясь в паре метров от него я видел только силуэт. Достаточно ясно, но всё-таки.

Улицы давно уже перемело, идти приходится, прорываясь через сугробы, вставшие по пояс. "Та ещё задачка вычистить всё это." – поймал я себя на мысли. Я ещё как–то иду, а вот Артём, который пробивает тропу, наверняка имеет много хороших мыслей по поводу погоды. В таком порядке мы и двигались.

Уж не знаю, какими силами, но я уловил движение справа. Работа на разборе приучает отскакивать в сторону при малейшем сомнении и мои рефлексы не подвели – чудом я увернулся от захвата. Времени разбираться нет – навалившись на нападающего, который потерял равновесие после броска, я повалил его на землю. Нож все это время я держал в руке, так что мой визави сразу получил несколько ударов в шею – там одежда тоньше всего. Сильно я не церемонился. Отойдя от адреналина я перевернул остывающее тело. Это был человек. На груди у него что-то вроде авоськи. Расчитывая найти еду я сразу вытряхнул её, но высыпались только варежки, пара цацок и пистолет. Я точно видел этого парня в сарае рабов. Значит, кто-то вернулся и быстро сориентировался в ситуации. Павел был прав – при первой возможности люди оскотинились в своём поведении. Сложно их судить. Но и оправдать тоже.

– Саша! – услышал я из-за спины и сразу обернулся. Артём стоял чуть позади меня, поняв, видимо, в чём дело, и решив благоразумно встать подальше.

– Тьху! Мародёры прибыли. – волк плюнул в лицо трупа, – Брось его, надо идти.

Забрав пистолет я встал и нагнал Артёма.

Шаг за шагом мы приближались к воротам. Ничерта не видно, я не удивлюсь, если мы их пройдём и не заметим. Артём сбавил шаг. Ветер глушит абсолютно, общаться можно только криком, шагов не слышно даже своих, не то что в стороне. То, что мы прошли ворота, я понял, только увидев косулью голову, висевшую на перекладине. Хрен его знает, что это за народное творчество, когда я попал сюда, такого не было.

Свобода! И полная апатия. Куда дальше? Даже Артём на секунду замер на месте. Но после двинулся вперёд и я без промедления последовал за ним.

***

Ветер становится сильнее с каждой минутой, не похоже, что буря стихнет в ближайшее время. Не знаю, сколько времени уже прошло, но на степь начали опускаться сумерки, в условиях бури быстро переходящие в тому. Пока мы ещё видели друг друга, Артём остановился и протянул конец верёвки.

– Обвяжись по-крепче, нам ещё долго идти! – прокричал он сквозь вой ветра.

Я прикинул в памяти, как далеко была та разбитая колонна. Сейчас это наш единственный шанс безопасно укрыться от непогоды, но она очень, очень далеко. Но делать нечего, нужно идти.

Не прошло и пяти минут, как окончательно стемнело и я шёл исключительно за верёвкой. Усталость, темнота, чувство потерянности – все вместе это сбивало с толку и я всё больше начал петлять. Ветер перестал разгоняться но даже и не думает стихать. Страшно подумать, какие массы снега он сейчас несёт на себе. Никогда, никогда бы я не сунулся на улицу в такую погоду. Я окончательно потерял чувство времени. Только шаги. Один за другим, один за другим.

***

Время шло. Однозначно шло, хотя и сложно сказать, как быстро. Я уже почти не могу переставлять ноги. Вперёд тянет только неведомая сила. И Артём. Конечно, он же волк. Даже с обузой он прорывается через бурю как через бриз из старых книжек. Тёплый, нежный, ласкающий…

Волк растормошил меня и поднял с колен. Я что-то бормочу, даже сам не понимаю, что именно, а он молча обвязывает верёвку вокруг моего локтя петлёй и снова уходит в темноту; тянет дальше.

Настоящий друг.

***

Я даже и не понял, когда рассвело. Возможно, я успел выспаться просто на ходу. Надеюсь, Артёму не пришлось меня тащить на себе. Направление ветра изменилось… Или наше? Снежинки теперь летят прямо в лицо, обжигая тот небольшой участок кожи, что остался открыт. Я более чем жив и это радует.

Натяжение верёвки ослабло. Я как мог ускорил шаг, надеясь, что с волком всё нормально. Он сидит нагнувшись, но из-за ветра я не вижу, над чем. Подойдя ближе я понял, что он нашёл остов кузова грузовика, который пытались использовать, как волокуши. Колонна совсем рядом, только руку протяни.

Рук я уже почти не чувствую. Не от холода, нет. Просто им нет применения и настолько они затекли. От того очень тяжело далась дверь грузовика. Артём сидит рядом, прямо на снегу. Он привёл меня к остову машины и просто сел на снег. Он устал. Всё правильно, теперь я поработаю. Открыв наконец дверь я не полез сразу внутрь, нет. Меня здесь интересует обивка с кресел – сорвав её можно использовать как подстилку или топливо, всё равно кабина грузовика без стёкол это не укрытие в таком буране. После нападения мародёра я так и не убрал нож и теперь благодарил всех, кого мог, что умудрился не потерять его за ночь. Наконец, я закончил, прибрал в этот раз нож в кармашек на плече и, забрав обивку вернулся к Артёму. Морда совершенно неподвижна, как у чучела, только глаза смиренно бродят по моему лицу, словно бы пытаясь прочитать мои мысли. Не дождёшься. Я подхватил его под руку и повёл дальше, вдоль колонны.

Среди машин я нашёл открытый БТР, стоящий боком к ветру. Противоположный люк закрыт и это отлично – не придётся тратить обивку на него, чтобы закрыть проход для ветра. Расстелив на полу паралон я втащил Артёма внутрь. Сразу решил достать немного еды. Нужно приглушить голод. Но Артём остановил меня.

– Свёрток. В моей… Сумке. Внизу. – сказал он чужим, тихим, придавленным голосом. Словно не этот фурри заставлял взрослых мужиков жаться в стены одним рыком. Покопавшись и выложив половину вещей я нашёл наконец свёрток пергаментной бумаги с примотанной к нему верёвкой штангой-телескопом.

– Да, этот.

Я развязал верёвку – мало ли, куда она ещё пригодится. Бумага слежалась, но поддавалась замёрзшим рукам. Внутри – свёрток ткани. Я аккуратно развернул его и разложил на металле брошенной брони. Света снаружи хватило, чтобы разглядеть, что лежало передо мной. Это флаг, градиентом бело-голубой из правого нижнего угла в левый верхний с двумя переходами. Всё как в учебнике Территориальной памяти, флаг Территории Фурри. С отпечатком собачьей лапы в правом верхнем углу.

– Это флаг Первых рот. В этом краю… только у меня такой. – сказал Артём, глядя, как я рассматриваю полотно, – Найди наверху место, куда его можно приткнуть. Только так, чтобы не сдуло. Когда пойдут наши – найдут сразу. Я здесь. Не денусь никуда.

Я собрал флаг, взял штангу и выбрался наружу. Ветер всё так же стеной гонит снег, не ослабевая ни на минуту. Через пелену ничего толком не видно и я почти на ощупь забрался наверх. Подняться на ноги ветер не позволяет – сразу выводит из равновесия на гладкой, отполированной перебегающим снегом броне БТРа. На башне я нащупал какой-то выступ, к которому верёвкой примотал штангу, разложил ее и уже тогда закрепил флаг. Полотнище мгновенно развернулось на ветру и раздались звучные хлопки ткани. Убедившись, что флаг никуда не денется я спустился обратно.

Волк всё так же сидит прислонившись к стенке. Перво-наперво нужно развести огонь, долго мы так не просидим на холоде, да и еду лучше разогреть, раз есть такая возможность. Какая-то труба удобно легла на выступ над выходом, на неё я положил крышку люка, сделав экран для дыма, чтобы не попадал внутрь. Несколько поленьев легли домиком, между них я проложил остатки поролона с сиденьев и внутрь поставил газовую горелку. Без перчаток пальцы стали быстро замерзать и с трудом я отвернул краник и зажёг огонь. Уже скоро взялся поролон, а за ним и дерево. Топлива у нас хватит на день, так что я не особо переживал, что костёр перекрывает выход – гулять мы всё равно не собираемся.

Я оглянулся на Артёма. Он даже не двинулся. Я бы начал переживать, если бы он не моргал, глядя на меня.

– Ты как? – спросил я его.

– Погано. Даже двигаться не хочу. Пожрать бы. – ответил он.

– Сейчас, разгорится получше и согрею. Толку тебе сейчас с мороженной тушёнки, верно?

– Верно. Наверно.

Я пощупал его нос. Уверен, в другой момент волк бы огрызнулся, но сейчас только коротко вздохнул. Кончик носа влажный, но совершенно холодный. Я придвинулся ближе, обхватил морду руками и стал дышать внутрь, чтобы немного согреть нос волка. Я не отрываясь смотрел в пустые глаза Артёма. Настолько ему всё равно, что даже не реагирует. Не придумав ничего лучше, я решил разрядить обстановку шуткой.

– Если об этом узнает кто-то – я отрежу тебе уши. – сказал я.

– Могу сказать то же самое. – мой спутник выдавил слабую улыбку. Ему очевидно становится лучше.

Убедившись, что нос волка согрет я отвернулся к костру, добавил полено и поставил на край две банки тушёнки.

– Теперь ты за главного, Саш. – услышал я сзади.

– Тебя уже на поболтать пробило?

– А ты думал, я тут неделю помирать буду? Мне не сегодня – завтра уже докладывать о результатах операции.

– Хреновые результаты.

– Самое оно. Ещё и свидетеля вытащил. Можно во всеуслышание заявить о преступлениях погорельцев.

– Вот какой смысл.

– Нет. Я тебя вытащил как друга. Это приятный бонус для начальства. И твой билет в жизнь.

– Рожа на агитке? Недолго я с этого кормиться буду.

– Это только первая ступенька. Дальше все двери открыты, главное – фишку не проеби.

– Куда уж там. Я своё не упущу. Но это потом. Сейчас тебя покормить надо.

– Надо. Не переживай, я много не съем. Я же волк.

– И чё теперь? Жрать разлюбил?

– Нет, почему. Просто… Я же не обычный волк. Я из первой волны. Сам эмблему видел. Мы боевая серия. Между нами и корсаками разница понты. Ну, как, не понты, на самом деле. Но типа мы для одних условий делались.

– И Первый тоже?

– В первую очередь. Корсаков делали в Российской федерации, из местных запасов. Вся фишка в том, что они легко переносят холод. Я сам на учениях видел, как они в такую бурю вырыли индивидуальные ячейки, сверху накрылись плащами да так и ночевали. Им твои костры так, для уюта да жрачку приготовить. Поэтому они их только засветло жгут, для маскировки.

– А ты?

– А я волк. Мне холод не настолько побоку. Но чтоб ты понимал, мы с тобой за ночь двадцать километров в буране ебанули. Для меня это, конечно, на пределе, но только из-за погоды. Так бы я тебя за неделю довел до ближайшей деревни территориалов. Ну, как довёл. Дотащил. Сто пятьдесят километров почти без припасов по холоду пешком – люди такое не вывозят. Корсаки на пределе. А мне нормально. Мы этим и отличаемся от людей – просто немного лучше. Да и то. Только боевые. Обычные фурри это уже задумка Первого, чтобы быстрее удельный вес набрать в обществе. Дурная идея, я думаю. С другой стороны, верная. Нас уже так просто на мороз не выпрут как погорельцев.

– И надо оно было.

– Ну, нас, Саша, никто не спрашивал. Набирали детей и под нож. Первый много с соратниками сделал, мы опять о правах детей рассуждаем, еды для людей требуем, свободы. А тогда такие вопросы не стояли. В Уральской федерации, откуда волки родом, набирали детей из беженцев. Нас много было, сирот. Кто за нас вступится? Своих бы прокормить да обогреть. А корсаков так и вовсе по спискам с домов собрали. И тоже никто не подумал выходить на улицу – лишний рот из ворот и то ладно. А потом… Мне тебе не объяснить, Саш. Нас три сотни на два вида было. Надо было жить. Нас столкнуть пытались, письками померяться. И заверте… Там как раз Первый впервые вернулся. Устроил переговоры. Подбил военных, которые с нами были. Мы вместе разбили бригаду, которая к Магнитогорску шла, это на западе. Мы там как раз оказались. А потом двинулись на Щучье. Взяли местный гарнизон, захватили танки, артиллерию, дали бой. И нас оставили. Ну а дальше… Дальше книжки читай, там больше напишут.

– Так вы же могли дальше служить и всё. Сидели бы в тепле и при пайках.

– Там дело сложное было, Саш. Там не было такого варианта, только война. Первый со товарищи, конечно, тоже войну устроил на весь Урал, да и повезло ему во многом, но он всех в кучу собрал. Без усобиц, в один кулак. А там только линия фронта от Казахстана до Карских ледников. И две роты пушистых. Так бы и перемололи нас, но он не дал. Он мне не бог и не царь, но я его уважаю и альтернативы не вижу.

– Категорично вы все мыслите, я вот что заметил. У вас всё в абсолюте – и ненавидеть, и уважать.

– Баг системы. Ошибка, в смысле. Кому-то она ещё вылезет боком, помяни мое слово.

– А те, которые сюда идут, ты говорил, как они там…

– Бундесвер. Германские беженцы. Долгая история, да и я сам не много знаю, я уже ушёл из конторы к тому моменту. Они из Германии пришли, попросили убежища. Первый их впустил на Территорию, но при условии разоружения. Некоторые обратились, некоторые людьми остались, но так или иначе Первый из них набрал новую бригаду, которую назвали в честь германской армии. Они ему лично обязаны и лично преданы. Эти камня на камне не оставят.

Я вынул тушёнку из углей и вскрыл вздувшиеся банки над тарелкой, чтобы ни одной капли теплого бульона не пропало даром. Потрогав пальцем я понял, что мясо слишком горячее и поставил в сторону.

– Саш, я сказать кое-что должен. Повернись.

Я обернулся к волку. Тот снял капюшон. Уши прижаты, глаза виновато бегают по низу. Если бы он стоял на ногах, наверное, прижал бы хвост.

– В общем, такое дело… – продолжил Артём, – Ты как сказал, я сразу понял. Я не знаю, может и не стоит, может, я ошибку делаю. Ты можешь обидеться, полное право имеешь. Твой друг… Лёня, да?

Я глубоко вздохнул, ожидая неприятных слов:

– Да.

– В общем, я один тогда с топором был. Это наверное… Это был я. Я его убил. Я не скажу, что не хотел, что случайно вышло, честно. Но мне жаль, правда. Очень жаль. Он, наверное, твоим настоящим другом был. Я… Если бы мог – я бы обязательно исправил.

Не знаю, что у меня в этот момент было на лице. Но волк затих. Эта перемена смутила меня ещё больше, чем его ослабший голос. Огромный страшный зверь, он не был похож на того, кто будет вот так каяться как нашкодивший щенок. Сколько людей он убил за свою жизнь… Едва ли кто возьмётся считать. А тут… он прямо не в себе.

Простить его? А мне ли его прощать? А кто простит меня? Как так вышло, что я выжил? Случайно? У кого-то не поднялась рука ударить посильнее и просто оттащили в сторону. Вот и всё. А Лёне разнесли голову. Разнёс. Тёма. Вот он, сидит напротив. Ослабший, почти немощный. Он нуждается в помощи. Как я. Я не имею права на него злиться. Он спас меня. Да и даже если бы это я его притащил сюда – какой смысл возмущаться, обижаться, мстить? Мы в одной лодке и не должны друг другу ничего. Артём делал то, что должен был, а Лёня, как и я, был заложником ситуации. Никто из нас троих ничего не решал. Какая тут мораль.

– На поешь. – я протянул волку тарелку с тушёнкой и достал галеты, – На вот ещё, а то удрищешься.

– Сань, без обид?

– Да. – я глубоко вздохнул, – Никому о том, что там случилось. В конце концов, я тоже ощущаю себя не очень из-за оставленных рабов. Наверняка не все они вернулись чтобы грабить дома.

***

К вечеру буря стала стихать. Я притушил костёр и под протесты Артёма выбрался наружу, чтобы набрать поролона и найти немного дерева.

– Давай я схожу, Саш, я нормально уже!

– Достань тушёнку лучше, галеты. Сразу сготовим что-нибудь да избушку на клюшку будем закрывать. – ответил я и ушёл.

К моему возвращению, что называется, поляна была накрыта, как говорят караванщики. Артём шарился по углам и подтыкал щели в люках.

– Ещё немного и я бы согласился здесь жить. – сказал он, – Ну а что, антуражненько. До Катастрофы некоторые бы отвалили кучу денег за такое жильё.

– Да ну.

– Загну. Ты не представляешь, какие это были жирные времена. Можно было почти что всё, а за небольшую доплату ещё немного. Я как подумаю, насколько люди измельчали со временем, что лишь бы в тёплый угол приткнуться и ебись оно всё конём. Ужас. Раньше бы Первого на вилы подняли за рационализаторство. Он и сам пошутить на эту тему любит.

– Ты с ним знаком?

–Виделись раньше. Он же из командного звена. Любит, конечно, с солдатами поболтать, но со времён эпидемии боевой пневмонии с сержантами уже не водится.

– Он и там был?

– Ага. Он там второй раз умер.

– Охренеть у дяди жизнь насыщенная.

– Да и дохнет он не буднично. Ловко, ты, кстати, с экраном от дыма сообразил. Я бы не додумался.

– Да подумаешь. Школьная программа и немного смекалки.

– Вас учат этому, Саш. Мы вот сами до всего доходили, нас как-то не учили в степи выживать. Всё больше по людям стрелять. Мне до сих пор проще шею свернуть, чем печку затопить.

– Кому-то?

– Ну не себе же.

Перекусив мы уснули под завывания снижающего ветра.

***

На утро меня разбудил Артём.

– Едут.

– Наши? – спросил я первым делом.

– Больше некому. – ответил он и приоткрыл башенный люк, – Наши.

Мы выбрались на броню и разглядывали вереницу техники, тянущуюся с запада. БТРы ведут колонну грузовиков. За каждым прицеплены какие-то орудия. Чуть позади едут грузовики закрытые бронёй с эмблемой собачьей головы на борту.

Головной БТР с флагом Территории проехал мимо, ведя колонну за собой. Идущий за ним броневик с большим десантным отделением, видимо, командирский, остановился перед нами. В борту у него сделана полноценная дверь, а не люк, как у остальных. Дверь открылась и оттуда вышли несколько военных – фурри и люди. Трое были в фуражках. Как оказалось, то были особист, командир Бундесвера и командир ещё одной роты, приданной в усиление. Один из бронированных грузовиков тоже остановился рядом. Из него высыпали большие чёрные псы. Таких я раньше не видел. Средней длинны шерсть, огромный рост, короткие хвосты и пустые взгляды. Они быстро оцепили местность, прикрывая командиров.

– Ну, здравствуйте, Артём Викторович! – особист, рыжий лис небольшого роста, подошёл к Артёму и протянул руку.

– Здравия желаю, Марс. Всё так же мечешься по неотложным делам? – волк ответил коротким пожатием.

– Да. Едем доделывать работу. Это все, кто выжил?

– Боюсь, что да. Ты сам знаешь инструкцию. Выжили только те, кто вышел.

– А этот?

– Искандер. Он со мной. Он из пропавшего конвоя, ценный свидетель.

– Верно. Я бы сказал, на вес золота. Ты в порядке, парень?

– Бывало и лучше. А лучше бы ничего не было.

– Верно. Но такова наша жизнь и даже за неё мы будем бороться.

– А это кто? В первый раз вижу. – Артём показал на псов.

– А это подопечные полковника Саврасова, да, Григорий Антонович?

– Верно. – командир псов подошёл поближе, – Будут проходить боевое крещение, если это можно так назвать. Я уверен, что ребята Генриха Альбертовича отработают так, что нам останется только прошерстить руины. – мужчина пятидесяти лет выглядит приветливо и открыто. Ему явно доставляет удовольствие видеть результаты своих трудов.

– Да, уж не сомневайтесь. – третий офицер, немец, как видно из имени, мужчина под сорок с выправкой, достойной генерала, довольно улыбнулся, поправив фуражку.

– Ладно, не будем морозить ребят, думаю, им хватило. – особист участливо потрепал по плечу Артёма, – собирайте, что нужно и выдвигаемся, не хотелось бы отстать от колонны.

– У тебя есть что-то нужное? – спросил меня волк.

– Нет, всё при мне. – я похлопал по карману с ножом и проверил пистолет за пазухой.

Волк аккуратно собрал флаг с нашего временного укрытия, забрал штангу и сказал:

– Пора заканчивать. Поехали.

Колонна двинулась на восток к деревне. Время шло.

***

Никаких переговоров не было. Охотники пытались было выйти в поле и дать бой, но с охотничьими ружьями не выйдет долго воевать против автоматов и артиллерии. После непродолжительной подготовки Бундесвер обратил всю мощь пушек и миномётов против деревянных домов и стен. Снарядов не жалели да и взяли явно с запасом: за два часа от деревни остались только чадящие руины. Как и обещал Павел – полная зачистка. Никто из деревни не вышел и скорее всего не выжил. А даже если и выжил – Саврасов не соврал и псы прошлись по остаткам улиц. Лишь редкие выстрелы нарушали гомон собирающихся артиллеристов.

После возвращения на Большую Землю без отлагательств начался показательный процесс. Заочно там осудили погорельцев за подготовку бандитской деятельности. Я выступил свидетелем. Рассказал, как они уничтожили наш караван, я остался в живых благодаря заступничеству Артёма. После захвата оружия погорельцы решили избавиться от рабов, но Павел поднял спящую ячейку. Восстание было подавлено, Артём смог вывести из деревни лишь меня, после чего на помощь прибыла бригада Бундесвер. Дальше слово держало их командование. По итогу была объявлена амнистия всем добровольно сдавшимся погорельцам, остальные заочно приговорены к смерти в случае оказания сопротивления.

Какое-то время я действительно мог протянуть на пособиях от Территории. А потом по совету Артёма пристроился в Территориальную Безопасность. В составе нового отдела стал сопровождать караваны торговцев в переходах. Это дополнялось курьерскими функциями. Появились сослуживцы, друзья, знакомые караванщики. Жизнь пошла своим чередом. Я не забыл волка. И он меня. В память о пережитом он подарил мне своё знамя. С полным правом и гордостью я поднял его на награждении за заслуги в деле охраны Территории, как и все, кто развернул знамёна своих контор за своими спинами.

Среднего роста корсак. Серая морда, бежевая шея, песочная макушка. За время службы здесь я научился подмечать детали в облике фурри. Без лишнего парада он шёл вдоль строя в чёрной шерстяной шинели, без фуражки или шапки. Взгляд словно в себя. Но увидев флаг за моей спиной он остановился и повернулся ко мне. Я знаю его. А вот он меня нет.

– Товарищ Первый, поверенный в охране конвоев Территориальной Безопасности Моралов.

– Откуда флаг? Ты знаешь, чей он?

– Флаг Первых Рот. Подарен мне отставным Тарановым в знак дружбы и в полное владение.

– Артёмка… Жив, чертяка. Храни с гордостью, поверенный. Я за тобой просмотрю.

Коротко блеснув глазами лис двинулся дальше. Так я познакомился с Первым. Жизнь пошла своим чередом.

***

В Городе Первый я бывал нечасто. От того постоянно приходится себе напоминать, что он называется именно так. Самому Первому не очень нравится, когда кто-то говорит, что "был недавно в Первом". Обычно это кончается выволочкой.

В этот раз у меня есть пара свободных дней. Отличный повод. По проспекту Павших Друзей я добрался до Инвалидской Слободы. Ветеранской, значит, ну да я уже объяснял. Она устроена как микрорайон, от того пришлось потратить время на поиск нужного дома. В подъезд вошёл без проблем – новые дома лишены такого понта, как домофон. Возле квартиры я замер. Хотел развернуться, как уже дважды до того. Но сколько можно тянуть? Я целый поверенный в делах охраны, взрослый дядька тридцати лет. Решившись я позвонил в звонок.

Короткий шум за дверью, открывающийся замок, поток тёплого воздуха из квартиры. С кухни тянется плотный запах бульона и свежего хлеба. На пороге миниатюрная кошка. Как же ее? Наташа? Я вдохнул.

– Добрый день. Меня зовут Искандер. Не знаю, как сказать. В общем, я был там, с Леонидом. Он просил прощения, что не смог вернуться и просил не скучать. Извините.

На глазах девушки навернулись слёзы. Короткие всхлипы сотрясали её маленькое тельце, как землетрясение. В коридоре появился пожилой кот, очевидно – отец. Обняв девушку за плечи он повёл её в дом, закрыв передо мной двери.

Конечно, Лёня не говорил ничего такого. Но уверен, что хотел бы сказать. Выдохнув я пошёл вниз по лестнице. Я закончил эту историю в последнем сюжете несчастной любви.