«Когда играешь с драконом, трудно не обжечься…» – только эти слова четко отзываются в спутанных мыслях Охи. Память не желает подчиниться разуму. Воспоминания сменяют друг друга, как в калейдоскопе.

Льдисто-синее небо севера. Холод пробирает до костей. Неподвижный воздух хрустит как корочка льда. Лилим лежит на обеленной снегом каменной плите. Огненное тело лиса укрывает тонкий фиалковый саван, усыпанный алыми, как кровь, лепестками Горецвета.

Что случилось? Почему она слаба и безвольна, как сорванный диким ветром листок?

Едкий дым туманит рассудок. Раны на ее теле раздирает боль.

Кровь и пламя, как два танцора хороводят в её мыслях. Вокруг стелется блеклая темень лунной ночи. С трудом она фокусирует взгляд – серые пятна земли перед её глазами ходят ходуном. Чуть позже она понимает, что так и должно быть, земля дрожит и уходит из поля зрения, потому что её, Оху, кто-то несет. И там, где ступают шаги спасителя, серая земля орошается кровью, ее вкус отдается ржавчиной во рту.

«Кровь… как же ее много, – с ужасом думает лисица».

Она с трудом поднимает голову, и мягкое море русой гривы окутывает ее лицо. Осенний запах затмевает все остальные.

– Ты очнулась… – шепчет голос мягкий как дуновенье в кронах. – Не бойся, здесь он тебя не достанет.

Звук этого голоса успокаивает, ведь она помнит его обладателя. Худая, истерзанная лапа лисицы тянется к его лицу. Лев склоняет голову, и она касается его носа.

– Катар, – тихо зовет она. – Почему… что случилось?

– Мы проиграли, – два слова несут лютый холод. – Ворон нас предал. Ты очень слаба, Ласточка, не изнуряй себя.

– Ласточка, – нежно повторяет она, наслаждаясь звуком этого имени.

Золотой ошейник сковывает шею. Она рассеянно отмечает рунные узоры на его поверхности. От резкого движенья по ее телу проходит волна боли, мир плывет перед глазами.

Она вспоминает…

Пламя обжигающими языками гуляло по черным склонам горы. Жерло вулкана выпускало в закатное небо снопы быстрых искр. Пепел щипал в глазах и наполнял рот едким привкусом костра.

Она лежала на большом плоском камне и слушала глубокий рокот в глубине огненной горы. Воздух накатывал обжигающими волнами, но ей было приятно купаться в дыхании вулкана. Драконницу оно не обжигало, только грело.

Сначала она увидела крылатые черные силуэты в поддернутых дымом и пламенем небесах. Затем услышала голос одного из них – голос звонкий и переливчатый как ручей.

– Пламя отделилось от костра, – напел он радостно. – Не думал, что увижу рожденье одного из нас.

Обладатель этого голоса, рассыпая искры, вынырнул из выстрелившего в воздух языка пламени. Он приземлился на ровный камень, и Оха впервые в жизни испугалась, свернулась клубком, спрятав лицо за крыльями.

Этого дракона звали Лилим, он был красив и изящен в равной степени – редкие оранжевые чешуйки на карминовой чешуе сливались в пестром, цветочном узоре. Языки пламени отражались в его рубиновых глазах, а изящные крылья поднимали снопы искр.

– Не бойся, золотце, – молвил мелодичный голос. – Мы искры одного пламени.

Позже, когда она осмелилась выглянуть из-за укрытия своих тонких полупрозрачных крыльев, она увидела и других драконов.

Воспоминания исчезают в вихре пепла, и она вновь просыпается в слабом, изувеченном теле лисицы – движенья вызывают боль, острую и свирепую. Чтобы не дать воли крику, рвущемуся из груди, она жмется лицом в шею льва, до боли сжимает зубы.

– Небеса... как же больно, – рычит она, тихо плача.

– Терпи, ласточка, – просит он ласково. – Осталось недолго.

Она чувствует и его боль. Катар несет её, прижимая к груди левой лапой, правая перевязана бинтами, и сквозь них проступают темные пятна крови.

– Ворон победил, но наш план еще не разрушен, – говорит лев печально. Лунный свет высвечивает страшный шрам на его щеке.

– Что… с братьями? – тихо спрашивает Оха.

– Рейгар и Лилим мертвы, – глаза льва заволакивает болью. – Мы остались вдвоем.

Даже сквозь багровую завесу боли, она чувствует, как что-то обрывается внутри нее, пропадает раз и навсегда. Она как наяву видит укрытое саваном тело Лилима. И понимает, что больше не покажутся в небе два знакомых силуэта. Да и сможет ли она сама когда-нибудь взлететь?

– Лучше бы я погибла… – превозмогая слабость, она поднимает голову, заглядывает в мирные зеленые глаза льва. – Он… знал, что вы… отзоветесь.

– Знал, – скрипя зубами, отвечает Катар. – Не по твоей вине они погибли. Каждый из нас готов был отдать жизнь за тебя. И они отдали её. А мне досталось меньше всех.

Оха плачет, сжав локон его окровавленной гривы. «Меньше всех» – едко звучит в её мыслях. Правая сторона спины льва изодрана свирепыми когтями возле холки. Холки… там, где у дракона…

– Я лишился крыла, – бесцветно отвечает Катар на незаданный вопрос.

Холодок пробегает по телу лисицы. Ночь сгущается над ними, небо темнеет, как темнеют её мысли.

Шеен-Арат, Черный Дракон, прозванный Вороном… он единственный из братьев, кого она по-настоящему боялась. Он не явился на Огненную Гору с другими драконами, чтобы увидеть её рождение. Они познакомились позже – в облике зверей, когда все собрались в Сильверхолле, где правил их лазурный брат Рейгар Морвейн.

– Дочь пламени, – голос Шеен-Арата был подобен змее, что крадется в шипящих песках пустыни. – Удивительный дар… удивительный и противоречивый.

– Какое может быть противоречие? – хмуро откликнулся Рейгар. – Она одна из нас, или у тебя есть сомнения?

– Только одно, – Ворон даже не обернулся, чтобы взглянуть на него. – Баланс, братья. До этого мы были равны. Но Пламя послало нам лисичку… хорошая пара для Лилима, не находите? – он оскалился глядя на разозленного лиса. – Буду рад увидеть в небе маленьких рыжих дракончиков.

– Придержи язык, – тихо прорычал Катар, когда Оха в страхе спряталась за его лапами. – Звериный облик лишь прикрытие. Мы драконы. Или ты уже забываешь это?

Лилим и Рейгар с улыбкой переглянулись – замечание Катара попало в самую суть. Уже много лет Шеен-Арат не поднимался в воздух, он творил свои дела в Пустыне, и редко виделся с братьями.

– Берегу крылья… – ядовито прошептал он в ответ. – И вам советую того же.

Снова пульсирующая боль в ранах, тяжелое дыханье льва на лице, блеклый свет луны, разлитый по травянистому берегу быстрой реки.

– Мы пришли, – губы Катара пахнут талой водой и влажным ветром. – Здесь ты будешь в безопасности. Даже Ворон не сможет войти в Башню Огня.

В глазах Охи темнеет, когда её кладут на что-то мягкое и теплое. Она слышит голоса – взволнованные, но тихие, будто боящиеся пробудить что-то страшное.

Зимний ветер развевает окровавленную гриву Катара. Лев стоит, осунувшись, под лучами холодной луны, лисица ощущает, как сильно его истощила битва. Напротив него светло-рыжая лисица в пышной мантии с узорами огня.

– Позаботься о ней, Септима, – просит Катар, а затем склоняется к Охе, и шепчет: – Я навещу тебя позже. Не вздумай умирать… я люблю тебя, Ласточка.

Осенний запах уходит. Теперь она чует лишь свежесть реки бегущей неподалеку и слышит ее размеренное журчанье.

Прикосновение обернутой в шелк лапы вызывает озноб по всему телу.

Темнота бросается на нее ревущим зверем, уносит на своей спине в забвенье под тихую песнь флейты.

Музыка… она преследовала её от рожденья. Лилим шутил, что ей стоило родиться бардом, а не драконом. Музыка следовала за Охой повсюду, мотивы менялись в зависимости от настроения. Тихая, уловимая только если прислушаться – но в тоже время близкая и четкая – музыка была с ней постоянно, как запах осени, сопутствующий Катару.

Когда она познакомилась с братьями, от нее исходила тихая, переливчатая мелодия, похожая на шорох дождя по черепичным крышам.

Сад Нальтмарела находился внутри великого замка Сильверхолл. Со всех сторон окруженный могучими стенами как колодец, он слышал лишь эхо диких горных ветров. Редкие снежинки плавно падали с бледного северного неба, опускались на голые ветки суровых седых дубов. В центре сада журчал незамерзающий круглый фонтан, вода струилась из кувшинов в когтистых лапах каменных горгулий. Снежок присыпал их морщинистые крылья.

Они стояли перед ней – четыре дракона в звериных обличьях, от их дыханья в морозном воздухе курился белый пар.

Лилим был самым младшим – алого дракона с оранжевыми чешуйками другие обнаружили в Рассадных Долинах, к югу от Тен-Аранны. В зверином облике он представлял собой огненно-рыжего лиса со светлыми кончиками ушей и хвоста, и такой же соломенной шерсткой на загривке. Он носил алый, под стать шерсти парчовый наряд, весь усыпанный цветочными узорами, лимонный жилет и алую полу-юбку поверх желтых шаровар. Его меч был немногим толще кинжала, бритвенно-острое лезвие оканчивалось изогнутой гардой и оголовьем в виде бутона розы. Цветочный запах не покидал молодого дракона, сладковатое благоуханье цветущих долин лилось от него прохладной волной, оседало винным привкусом на губах.

Лис часто улыбался и шутил, он первым нашел общий язык с Охой, стал ее настоящим братом.

Катар Халадейн был больше и сильнее него в обоих обличиях. Он появился лишь немногим раньше Лилима, но выглядел усталым и умудренным, тень тревоги не покидала его лица. Зеленые глаза льва внимательно следили из-за спутанных локонов темной гривы. Одеждой ему служили чешуйчатые доспехи из черненой кожи, заклепки перемежались с укрепленными железом пластинами, кушак плотно обхватывал талию, и ремень соединял его с наплечником в виде кленового листа. За спиной в потрепанных ножнах покоился полуторный меч с серым лезвием.

Он сидел возле журчащего фонтана, зажмурив глаза, ветер вздымал длинную гриву и редкие снежинки падали на черную кожу его доспеха.

Зеленый дракон любил ловить потоки свирепого ветра, его изрубцованные крылья надувались парусами. Зеленые чешуйки на его коже перемежались с коричневыми, образуя лиственный узор. По загривку дракона, подобно львиной гриве струились гладкие тонкие отростки темной кожицы.

От него всегда пахло осенью – густым тленом листвы, сбитой в кучи хлесткими ветрами, влажной землей, озоновой свежестью резкого ливня.

Рейгар Морвейн, второй по старшинству дракон в зверином обличье являлся бурым медведем, высоким и сильным, как скала. Глубокие сапфировые глаза почти не выражали эмоций, в любой ситуации он оставался хладнокровен и справедлив. Бледные лучи зимнего солнца холодно блестели на тонких звеньях его мифриловой кольчуги с гладкими ромбообразными наплечниками, ветер метал подол голубого балахона с черной эмблемой в виде оскалившегося дракона. Тяжелый, отороченный мехом плащ струился по гранитному полу дворца, следом за его медленными, тяжелыми шагами.

В ножнах за спиной безропотно ждал своего часа гигантский двуручный меч из синеватой стали.

Рейгар обладал всем, что необходимо королю. Он и стал им, через сто лет после рождения – на священных дуэлях одолел всех соперников и взошел на Мраморный трон Севера.

В день её рождения он преклонил лапы перед маленькой драконницей и сказал:

– Вам нечего опасаться, сестра, отныне вы под моей защитой.

И уже тогда она понимала всю серьезность его слов.

Все реже великого дракона было видно в небесах. Но Оха помнила его истинный облик – крепкая лазурная шкура перемежалась синими чешуйками, шипы покрывали загривок и холку, подобный венцу зазубренный гребень украшал голову. Размах его крыльев мог оглушить, и всегда от Короля Севера веяло свежим дыханьем снегов, стылым пламенем вечного льда, разряжающим отблеском бури.

Он созвал их в тот день, оказал королевский прием и собрал всех в саду Нальтмарена, посреди высокой крепости. Он стоял перед Охой – могучий медведь, поглощенный тяжелыми думами, и корона из белого золота хладно блестела на его голове.

Самый старший из драконов всегда вызывал в ней страх. Шеен-Арат, известный на Востоке как Пастырь Пустыни, но средь них прозванный Вороном – он нес с собой приторный запах гнили, сквозящий холодок глубокого склепа, могильный зов бездны.

Черный волк едва уступал в размерах Катару, особенно когда носил толстые доспехи из метеоритной стали. Множество тонких борозд темнело на крепких пластинах, гребнеобразных наплечниках и панцире в виде распахнутой пасти дракона с кровавыми рубинами на месте глаз, под стать его собственным. Широкий черный плащ был окаймлен на воротнике вороньими перьями, которые дрожали от порывов студеного ветра. Его ятаган из темной волнистой стали больше напоминал размерами двуручник.

Он был самым старым из драконов… и самым свирепым. Гигантское тело под черной чешуйчатой броней, загривок защищали толстые кожаные наросты, холка щерилась бритвенными шипами, раздвоенный язык облизывал кинжальные клыки.

Когда он смотрел на Оху, что-то внутри лисицы обрывалось, и холодок проходил по телу.

Перед пробуждением она видит его глаза – два горящих угля обжигают её ненасытным, душащим взглядом. Во тьме её боль принимает очертания диких зверей, тени гуляют в отблесках пламени, и повсюду слышится гул мощных крыльев. Костлявые силуэты метаются над головой, раскидывая обжигающие искры. Шерсть лисицы тлеет, обнажая истинную натуру дракона.

«Мы рождаемся и умираем в пламени, – гулко звучит в голове тихий голос Катара»

Она в круглой комнате, пропахшей лечебными травами.

– Мамочка, а она будет жить? – тихий детский голосок

– Будет, – твердо отвечает лисица, с которой говорил Катар. – То, что попадает ко мне в лапы, не отберет сама смерть.

По телу Охи проходит дрожь, когда лапа лисицы заботливо касается её плеча. Комната, где они находятся, тонет в полумраке, из узких окон сочится холодный ночной воздух.

– Придется потерпеть, – молвит Септима. – Думай о хорошем.

Оха пытается вспомнить что-то хорошее, разум её застилает дым и пепел. Но затем мысль теплая и светлая согревает её – первый полет.

Как давно это было…

Они стояли на выступе высокой горы – бескрайнее золото цветущих долин простиралось внизу. Чешуя Лилима переливалась под солнечными лучами, он прохаживался вдоль края и разминал крылья.

– Давай, сестричка, тебе понравится, – подбадривал он, склонившись над обрывом. – Это же легко…ой! – дракон потерял равновесие и бухнул вниз.

Оха в ужасе бросилась к краю, Катар спокойно наблюдал за происходящим. Лилим вынырнул из-за скалы, алые крылья наполнились ветром.

– Вперед! – смеясь, позвал он.

Оха настороженно вглядывалась в изумрудные рощи далеко внизу, она еще не была уверена, что сможет совладать со своими крыльями.

– Страшно, – испуганно призналась малая драконница.

– Ну, ну, Катар подстрахует, если что-то не получится… а все обязательно получится! – заверил Лилим, кружа над её головой. – Первый полет всегда начинается с падения.

Золотая драконница глубоко вздохнула и, зажмурившись от страха, спрыгнула с края скалы.

Ветер тут же обдал лицо ледяной свежестью, подхватил её изящное тело и наполнил воздухом тонкие крылья. Она зажмурилась, уже от удовольствия, а не от страха, и позволила ветру направлять её полет. Послышался ровный шум крыльев – Катар и Лилим летели рядом – два крупных, красивых дракона, готовых прийти на выручку в любой момент.

– Ты быстро научилась, ласточка, – похвалил Катар, коснувшись её большим зеленым крылом. – Лилим падал столько раз, что Рейгар под конец сбросил его в озеро.

Алый дракон в ответ на это спикировал на спину Катара и, вцепившись в него лапами, попытался перевернуть его в воздухе, но зеленый дракон ловко извернулся и сбросил его со спины.

Оха не могла привыкнуть к прекрасному ощущению полета. Ветер бил в лицо, крылья услужливо поддавались его потокам, так что она свободно парила, забыв обо всем, отдавшись этому волшебному мгновению.

Облака были так близки – снежно-белые, как сливки, пышные и просторные. Солнце золотило их края, отчего казалось, будто они светятся изнутри. Когда драконы выныривали из густой холодной дымки, капли облачной влаги лучились на их чешуе.

Они спикировали вниз, тесно прижав крылья к холке, изумрудные рощи и золотистые сады долины стали стремительно приближаться. Драконы взмыли над быстрой синеватой рекой, и в ней, как в зеркале, Оха увидела свое отражение – изящная золотая драконница с широко раскрытыми крыльями скользила так легко, будто сама стала ветром.

Лилим спикировал над пестрой цветущей поляной, но едва коснувшись земли, взмыл вверх, оставив за собой целое облако сладкой пыльцы.

– Эй, сестричка! – прокричал он сверху, а затем раскрыл лапы и на Оху осыпался водопад разноцветных цветочных лепестков.

Драконница закружилась в их благоухающем потоке и взмыла вверх, к стеклянно-синим небесам и белоснежной дымке облаков.

Они были рядом – верные друзья, такие же дети пламени, как и она.

Даже сейчас, вспоминая первый полет, она чует сладкий запах цветочной пыльцы.

Серебристый свет луны наполняет комнату. Она лежит на кровати из красного дерева под прозрачным алым балдахином, слегка дрожащим от сквозняков.

Раны Охи плотно обмотаны чистым белым бинтом и густо пахнут лечебными травами. В комнату заходит рыжая лисичка – очень молодая, но Оха чувствует в ней сильную магическую энергию. Лисица подходит к ней и аккуратно отодвигает края балдахина.

– Вы уже проснулись, – мягкая улыбка появляется на тонком красивом лице. – Мама очень за вас беспокоится. Давно не видела, чтобы она так суетилась.

– Я отблагодарю вас за заботу, – тихо шепчет Оха. – Как тебя зовут, дитя?

– Ирис, – произносит она с легким поклоном, а Оха улыбается, думая, насколько ей соответствует имя.

В лапках лисицы дымит небольшой котелок с горячими бинтами из серебряной ткани. Перед тем как обработать её раны, Ирис произносит старинное напевное заклинание, и сон вновь околдовывает Оху.

Поток сознания уносит её к моменту сбора во дворце Рейгара Морейна.

Лисица вновь стояла на присыпанной мягким снегом траве Сада Нальтмарена. Рейгар задумчиво обходил кругом Вечный Дуб, его большая лапа гладила морщинистую кору старого древа. Оха чувствовала, что он расстроен, но не могла выразить это словами. Должно быть, и он ощущал её беспокойство по тому, как менялась мелодия лютни, исходившая от лисицы. Он посмотрел на нее с грустной любовью и опустил глаза.

– Я собрал вас всех, – сказал он позже. – Потому что недавно я узнал, что у нас есть шанс остановить войны, раздирающие этот мир.

– Остановить? – со смешком повторил Шеен-Арат. – А зачем? Они не способны причинить нам вреда… по крайней мере самым сильным из нас, – он улыбнулся, отвесив издевательский поклон Лилиму и Охе.

– Пока я жив, они не способны причинить урон НИКОМУ… – с тихим рыком ответил Катар, его осенняя грива металась на ветру.

– Мы собрались здесь не для ругани… – холодно осадил их Рейгар, и в его тоне послышались нотки прирожденного владыки. – Войны не причиняют вреда нам, но разрушают мир. Стирают все, чего добиваются звери. Кто-то считает, что войны призваны очищать землю от слабых… я слышал эти слова от одного лучника, чей легион расстрелял три сотни женщин и детенышей, – ледяной взгляд остудил возникшую на лице Шеен-Арат улыбку. – Оправдание может быть всему, но не бездействию. Рано или поздно войны зайдут слишком далеко. Мы рождены сильнее других, рождены, чтобы править… но кем мы будем, если останемся в стороне от перемен? Мы обязаны сделать то, что другим не под силу. В этом наше предназначение.

– У тебя есть план? – нетерпеливо виляя хвостом, спросил Лилим. Оха давно не видела его таким взволнованным.

– У меня нет, – спокойно ответил Рейгар. – В конце концов, я всего лишь дракон. Но я нашел того, кто может сказать нам, как поступить.

Мгновение спустя королевский стражник привел существо, подобного коему Оха никогда не видела. Завалявшаяся седая шерсть покрывала все его тело, и сквозь нее лишь смутно проступали очертания уродливой, похожей на камень головы. Он шел медленно, опираясь на витиеватую деревянную клюку. На вид этому существу было не менее тысячи лет, казалось, что оно вот-вот рассыплется прахом.

Лилим и Катар удивленно переглянулись, и только холодный взгляд Рейгара удержал Шеен-Арата от насмешки. Существо открыло рот, и послышался его голос – надтреснутый как каменная плита, едва разборчивый и хриплый.

Больше не было в тот день насмешек. Пока он говорил, Охе казалось, что на них всех опустились какие-то шаманские чары. Он действительно был старым… старым как мир, и таким же мудрым. Его слова превращались в образы. Она воочию видела бурю перемен, сносящую все на своем пути. Видела смерть – свою и других драконов. Пламя джихада пылало на землях Немарры, оставляя за собой лишь пепел и черные руины. Крики детей и женщин, предсмертные вопли мужчин заглушали все остальные звуки. И посреди всего этого было одно милосердие – смерть. Было еще многое… такое, отчего шерсть на её загривке стала дыбом.

Когда он договорил, воцарилось долгое ледяное молчанье. Пять драконов в звериных обличьях стояли под редким снегом, ветер метал их шерсть и подолы плащей, дыханье паром исходило в стылом воздухе севера.

– Святые Небеса, неужели лишь так? – спустя долгое время, будто не своим голосом проговорил Катар. – Смерть… ради жизни.

Старец молчал, облокотившись на свою клюку.

– Это безумие, – отворачиваясь, бросил Шеен-Арат. – Зачем мне вести джихад, обреченный на погибель? Ты настраиваешь всех против меня, старик, – черный волк двинулся навстречу ему, но между ними стал Рейгар, его могучая лапа легла на эфес кинжала. Шеен-Арат остановился и ядовито процедил: – Будь осторожен, игры с драконами до добра не доводят.

– Я лишь рассказал вам, как добиться мира, – не обратив внимания на слова волка, промолвил старец. – Джихад будет угрозой, которая заставит все династии объединиться. Ты станешь врагом народа, Пастырь Пустыни, а затем погибнешь, как и вы все. Пока вы живы, в мире не будет равновесия.

– Мир может быть лишь среди равных, – задумчиво произнес Катар.

Старец едва заметно кивнул.

– Оха, – холодный голос Рейгара вывел её из задумчивости. – Что ты думаешь?

Лисица взволнованно потерла лапы, взгляд зеленых глаз скользнул на Катара и Лилима, но не нашел ответа.

– Я сделаю, как велит судьба, – глубоко вздохнув, ответила она.

– Великая подлость, – она первый раз слышала, чтобы Лилим говорил так грустно и серьезно. – Мы говорим о войне, а думаем о мире.

Его слова надолго отчеканились в памяти лисицы.

Она пробуждается лишь на короткий миг, чтобы снова впасть в забвенье.

Пламя сотен костров посылает сонмы искр в темное чрево ночи. Благоухает жареное мясо, густо пахнет потом и специями. Земля содрогается от ровного рокота барабанов и воинственных криков тысяч зверей. Руины древнего замка, зубцами торчащие из земли, стали местом средоточия великой силы. Черные силуэты воинов пляшут в языках огня, свирепый ветер метает их бурнусы, рьяно треплет алые знамена с черным коршуном Пустынного Легиона. В эту ночь его встречает звон стали тысяч кольчуг и ятаганов. Подобно рою муравьев, черные фигуры зверей копошатся повсюду, они пляшут, вступают в поединки, спариваются, невзирая ни на кого. Дикое ликованье переходит в буйный фанатизм.

Ночь перемен… ночь, когда начался Великий Джихад.

Пустынники воют под ликом алой луны, вздымают копья и штандарты. В какой-то момент рокот их голосов взрывается воплем блаженного восторга. Искорки звезд затмевает могучий силуэт черного дракона – в кровавом свете луны он распахивает когтистые крылья и отвечает своим поклонникам холодным, всеохватывающим ревом. Пески вздымаются в воздух, и с шумом осыпающихся дюн, из земли являются страшные, могучие создания. Их гибкие, червеобразные тела укрыты тяжелыми кожистыми наростами и щетинятся длинными шипами. Отряхнувшись от песка, они поднимают бронированные головы с кинжальными гребнями к луне.

Одновременно в нескольких местах необъятного лагеря вздымаются лапы шаманов. На жертвенниках, связанные и одурманенные полынным настоем корчатся пленные воины Запада и Севера. Клинки с шумом пронзают их сердца, под улюлюканьем пустынников, их кровь струится на пески, и ветер вздымает их, разнося по лагерю дурман смерти.

Пустынный Легион ликует в тени великого вождя, парящего в небе на истрепанных черных крыльях. Так начинается джихад, что взбудоражит весь мир, разлетится до каждого его уголка. Пламя свирепой ярости обожжет каждого, и еще долго будут тлеть кострища великого похода.

Она просыпается, но ничего не видит – чернота ночи застилает взор, болезненно пульсируют раны на теле. Сознанье ускользает, и приходят тяжелые сны.

Войско Шеен-Арата ступает в священные земли лис. Легионы лучников из Тен-Аранны идут им навстречу, закатное солнце блестит на их бронзовых доспехах, от гулкого степного ветра дрожит оперенье на стрелах, трепещут алые знамена.

Но в битве их ровные ряды рушатся, когда гигантские бронированные черви врываются в их строй и бьют шипастыми хвостами всех, до кого могут дотянуться. Солдаты в ужасе отступают, их стрелы не могут пробить прочных панцирей. В бой идут пустынные воины, их кольчуги звенят, бурнусы хлопают на ветру. Воздух вскипает от яростной схватки, тысячи стрел с шипением вонзаются в тела пустынников.

Лисы не были готовы к такой ярости. Бойня длилась недолго.

Когда умирает последний легионер, воцаряется мертвая мрачная тишина. Шеен-Арат в развевающемся черном плаще идет по полю, щедро пожавшему смерть. Он без брюзгливости отодвигает убитых бойцов, лапы хлюпают в лужицах крови.

Ветер доносит до воинов его беспощадный, холодный приказ:

– Никого не щадить. Пусть эти земли утонут в крови.

Холодное дымчатое небо на востоке светлеет с первыми лучами рассвета. В этот час, кажется, что звезды совсем близко, их одинокое мерцанье притягивает взор. Оха ежится, когда прохладный ветерок касается её шерсти, мурашками ползет по спине и загривку. Сколько же ночей она пробыла в забвенье?

Возле кровати стоит Септима. Взгляд карих глаз лисицы направлен на Оху. Что-то таится в её глазах, будто удивление и вместе с тем отчужденное понимание. В какой-то момент она понимает, чем вызван этот взгляд. Септима почти все время была рядом, а значит, видела большую часть её видений. Страх холодными когтями пробегает по загривку Охи.

– Пастырь Пустыни отдаст полцарства за мою голову, – чтобы расставить все по местам, тихо говорит она.

Колдунья смотрит оценивающе, в её мудрых глазах загораются искорки азарта.

– На кой черт мне кусок пустыни? – после короткого молчанья ухмыляется она. – Отдыхай, драконница. И если кому-то взбредет в голову продать тебя, то этой головы он быстро лишится.

Она уходит, оставляя Оху наедине со своими мыслями.

Пять лет назад, в разгар осени, Лилим, более известный на юге как лорд Ривердан, пригласил Оху и Катара погостить в своих владеньях.

В просторном, светлом зале его крепости пахло цветами и благовониями. Пары кружили в медленном танце, ровная игра лютен и флейт наполняла зал от пола до крыши, ей вторили звон бокалов и жемчужный смех высокородных господ.

– Как меня утомляют высшие круги, – пожаловался Лилим, склонившись к ее уху. – После их изящных флиртов и деспотичных ораторий мне порой хочется переговорить со старым ворчливым Вороном. Впрочем, не забивайте себе голову, вы – мои лучшие гости.

На Лилиме был лимонный дуплет, а поверх него алая, отороченная мехом и украшенная жемчугом накидка, которая благоухала всеми цветочными ароматами южных долин. Оха облачилась в зеленоватое, легкое платьице под стать цвету глаз. Нередко она ловила красноречивые взгляды высокородных мужей и отвечала им коротким реверансом, как и подобало знатной госпоже.

На фоне её и Лилима Катар выглядел как мрачная скала посреди цветущего луга. Ей еще не приходилось видеть льва в придворном одеянье. Для бала он выбрал черный дуплет с серебристым драконом Рейгара Морвейна, и скромный зеленый плащ. На танцующие пары он глядел со смешанным чувством неприязни и смущения.

Перехватив его взгляд, Оха протянула ему лапу и с улыбкой пригласила на танец.

– Никогда не танцевал, – хмуро ответил Катар.

– Ну, брось стесняться, вам, кошкам, природой даны грация и гибкость тела, – подбодрила его Оха. – Идем, я все покажу.

Катару пришлось согнуться в три погибели, чтобы оказаться на одном уровне с лисицей. Они присоединились к танцу, и в скором времени лев уже вполне уверено следовал за Охой. В какой-то момент ему даже понравилось – движенья стали более уверены, в глазах загорелся азарт. В последнем па вальса он попросту поднял лисичку на лапы и держал на весу, пока не утихла музыка.

– Совсем неплохо, – весело промолвила Оха, уклоняясь от львиных усов, что щекотали её щеки.

– Танец драконов, – фыркнул Лилим, вынырнувший из общей танцевальной суеты. – Скажите мне, когда устанете от официальной части вечера. Я заготовил для вас пару бутылок отменного вина и теплую… теплые комнаты, – он смущенно закусил губу, встретив нервный взгляд Катара.

– Спасибо, что так добр к нам, – дабы разгладить напряжение, Оха подошла и поцеловала Лилима в щеку. Молодой лис расцвел на глазах и ответил улыбкой. От дальнейшего разговора его отвлекла красивая молодая лисица в фиалковом платье.

– Дорогой! Ты обещал, что этот танец посвятишь мне! – капризно промолвила она, взяв его лапу в свои.

– О, Лилия, конечно, только дай договорить! – поспешно отозвался Лилим.

Когда лисица отошла, чтобы поздороваться с кем-то из гостей, он горестно вздохнул и сказал:

– Эх, чем дольше живешь, тем больше пагубных привычек перенимаешь. Мне вот приглянулось львиное многоженство. Приятно засыпать с двумя теплыми лисичками под боком. А вот и Роза, – заметил он, поворачиваясь. Лис поцеловал лапку Охи, и кивнул Катару. – Если потребуюсь, можете отвлечь меня даже от распевания Крестового Гимна.

И подмигнув на прощанье, их молодой братец присоединился к танцу.

Подаренное Лилимом вино оставило на губах приятный цветочный осадок. Они быстро захмелели.

Лев и лисица гуляли по рощицам зеленой долины. Ветер гулко шумел в желтой и красной листве старых дубов и осин. Воздух пропитался озоновой свежестью, густо пахло влажной землей, мох приятно пружинил под лапами.

– Мое любимое время, – глубоко вдыхая ароматы осени, проговорил Катар.

Чуть позже начался ливень, тяжелые капли зашелестели в траве, забарабанили по кронам, мгновенно увлажнили открытые клочки земли. Оха и Катар увидели поблизости озеро, а в центре него маленький островок с тремя молодыми осинками.

– Вот бы попасть на него, – с улыбкой промолвила Оха. – Только без перевоплощения вряд ли получится.

– Как бы ни так, – Катар запахнул плащ за спину и подошел к краю воды.

Осознав, что он хочет сделать, Оха схватила лапу льва и сказала:

– Ты ведь весь намокнешь.

– Мы драконы. Разве не сможем согреться? – с ухмылкой отозвался лев, а затем взял её на лапы и усадил на загривок.

Он плыл, мерно подаваясь вперед передними лапами, Оха держалась за мокрую русую гриву и смотрела, как вокруг рябит и шипит вода под натиском мощного ливня. Выбравшись на берег, лев покачнулся, чуть не свалив Оху, и в последний момент вернул равновесия. Смеясь, она оттолкнулась от его груди и засеменила лисьей походкой к скудному навесу трех дерев.

Влажная дымка тумана застила островок, скрыв его от посторонних взглядов. Пестрые листочки на осинах рябили от дуновений ветра. Катар сел рядом с лисицей и накрыл ее сухой частью плаща. Оха прижалась спиной к его груди, обернула большие лапы льва вокруг своей шеи. Долго они стояли так, греясь теплым дыханием друг друга и слушая шорох осеннего ливня.

Оха подняла голову и её изумрудные глаза встретились с глазами Катара. Он смотрел на нее долгим спокойным взглядом, каковой редко приходилось ей видеть.

– Нравлюсь? – ласково спросила Оха.

– Шутишь, – лев с ухмылкой склонил голову ниже, касание его холодного носа вызвало приятную дрожь по загривку лисицы. – Мне трудно выразить, как я чувствую себя рядом с собой, – он вздохнул, в зеленых глазах отразилось свинцовое небо. – Ты сводишь меня с ума, ласточка. Дай мне искру, и я обращу ее в пламя, – докончил он шепотом.

Теплое дыханье льва и прикосновенья его усов щекотали щеки. Он провел большим шершавым языком по губам лисицы, и она, обхватив лапкой его шею, подарила ответный поцелуй в губы, все еще сладкие после цветочного вина.

Две мокрые фигуры, большая и маленькая, стояли в пелене осеннего ливня. Тихое, спокойное урчанье доносилось из груди льва. Влажная, пахнущая прелой листвой и дождем грива опадала на лицо Охи. От нее самой исходила тихая, уютная музыка.

Чуть позже он обнимет её талию, большие лапы лягут на живот лисицы.

– Я хочу, чтобы когда-нибудь здесь появилась новая жизнь… жизнь, которую дадим мы с тобой, – она услышит как дрожит его голос, полный любви и страсти.

– Мы обязательно будем вместе, Катар, – скажет она с уверенностью и вздрогнет от ласкового поцелуя в плечо.

В тот день они принадлежали только друг другу, а весь мир вокруг тонул в холодном дожде.

Полуденное солнце заливает город теплыми лучами. Тен-Анатор простирается далеко внизу, великий город, окаймленный широким рвом. Синими лентами лежат каналы, и на них зеленеют точки плотов. Паутины дорог стелятся в красном море черепичных крыш, сияют серебристые купола лунных соборов.

Здесь, на смотровой площадке Башни Огня развеваются алые знамена. У дверей, понурив головы в полудреме, караулят стражи в бронзовых доспехах с эмблемой вечного пламени. Две лисицы стоят на балконе, положив лапы на парапет. Ветер метает их рыжую шерстку и пышные алые робы.

Оха наслаждается холодным дыханьем чистого неба. Ей хочется принять истинный облик, сорвать вниз, и парить на золотых крыльях. Раны напоминают о себе зудом и жжением. Но в целом, она идет на поправку.

– Почему вы не завели детенышей? – напрямик спрашивает Септима. – Ты уж прости, но я видела осеннего дракона в твоих мыслях. Вы были вместе.

– Мне бы хотелось этого, – тихо отвечает Оха, оправляя теплый плащ. На лапах белеют бинты. – Но даже один дракон способен изменить равновесие. Мы совершили бы преступление в глазах братьев.

– Понимаю, – вздыхает Септима. – Маги высшего круга позволили мне оставить наследие, но при условии, что каждый детеныш будет служить Башне Огня. Двое из них погибли… А впереди война.

Тени заволакивают её глаза. Она закусывает губу и отворачивается. Обе лисицы молчат, понимая друг друга без слов.

– Как-то мать-пророчица сказала, что моя последняя дочь будет рождена не мною. Забавно, правда? – спустя долгое время шепчет Септима.

Виденье посещает Оху.

Она стоит в руинах Мистры, песчаная буря застилает взор. Рядом – львица, очень молодая и красивая, в изрубцованных кожаных доспехах и белом плаще ассасина.

– Как я могу доверять тебе? – горько шепчет она. – Ты отняла того, кого я любила больше всей жизни.

Оха смотрит в её карие глаза и видит в них отраженье Септимы. За четыре года войны Кайра Санаярра повзрослеет на целую жизнь. Потомки нарекут её Королевой Войны, но Оха запомнит её такой – хрупкой и сломленной девочкой, застывшей в сердце свирепой бури посреди руин павшего города.

– Я бы хотела быть твоей дочерью, – неожиданно для самой себя молвит Оха. Её зеленые глаза встречаются с карими Септимы. Колдунья улыбается и манит ее к себе. Они стоят, обнявшись под порывами холодного ветра, и Септима гладит золотую шерсть на загривке Охи. Ее глаза гладят с материнским теплом.

– Ты мне нравишься, драконница, – ласково говорит она. – Хоть среди моих дочерей еще не было чешуйчатых, ты будешь первой. А теперь расскажи мне, почему рухнул ваш план, и на твоем теле эти страшные раны.

– Шеен-Арат нас предал, – Оха глядит на восток, и кажется ей, что на горизонте золотом блестят пески пустыни, хоть она и простирается гораздо дальше. – Он сплотил пустынные кланы и повел их на захват Мистры, Осанны и Палемы. Во дворце Рейгара на последнем собрании Хранитель Времени предвещал джихад. Свирепая армия Шеен-Арата должна была явить угрозу четырем королевствам, заставить их сплотиться перед лицом общего врага. Ворон обещал быть милосердным, говорил, что последует плану… но вместо этого он устроил настоящую бойню. Приграничные города стерты, он не щадит никого. Я видела как пал один легионов Тен-Аранны.

– Я тоже, – кивает Септима. – На стороне пустынников порождения мрака, коих мы давно уже не встречали. Сейчас легионы пустыни идут по долинам Даларана. Но нам еще есть, чем удивить. Тот лис в твоих видениях, его звали Лилим. Что с ним случилось?

Охи не было рядом, когда погиб младший брат. Она видела его смерть в кошмарах.

Лилим стоял на разрушенной террасе древнего замка. Белые хлопья снега падали на холодные гранитные плиты, оседали на витиеватых узорах каменных колонн. Ветер истово трепал алый плащ с золотым цветком Ривердана, холодно блестел его легкий стальной нагрудник. Рядом, в своих пышных черных одеждах и доспехах из метеоритной стали сидел Шеен-Арат.

– Удивлен, что ты не позвал старших братьев, – ядовито молвил черный волк. – Неужто цветочный детеныш сам решает проблемы?

– Я уже давно не детеныш, – процедил в ответ Лилим. – Ты зашел слишком далеко. Что ты творишь?

– Войну, – с ухмылкой обронил волк. – А ты умеешь вести войну без потерь?

– То, что ты делаешь это геноцид. Ты обезумел.

– Не хочу обсуждать с тобой дела взрослых, малыш, – спокойно проговорил волк. – Зачем ты призвал меня?

Лилим заметно дрожал, его пышный хвост нетерпеливо бился по лапам. Набрав полную грудь воздуха, он громко промолвил:

– Я пришел, чтобы арестовать тебя. Именем Рейгара Морейна, короля этих земель, я требую тебя сложить оружие.

Громкий смех черного волка стал ему ответом.

– Ты хочешь АРЕСТОВАТЬ меня? – повторил он с насмешкой. – И как же ты это сделаешь? Обернешься могучим драконом?

– Я вызываю тебя на дуэль. Мы будем биться в звериных обличиях, – дрогнувшим от гнева голосом заверил Лилим. – Клянусь, я не приму облика, пока не одолею тебя.

– Не попробуй, – с улыбкой промолвил Шеен-Арат. – Рейгар явно не ведает о твоих благородных намереньях. Никто не защитит тебя.

Черный волк наслаждался гневом молодого лиса. Казалось, шерсть Лилима рябит от ярости. Теплый пар курился из их ртов, ветер метал алый и черный плащи.

Их бой был краток и свиреп. Братья кинулись друг на друга, обнажив мечи. Холодный звон стали наполнил воздух, быстрым бликом металось тонкое лезвие Шипа в лапах Лилима, тяжелый клинок Шеен-Арата выбивал искры из колонн, за которыми прятался от ударов лис. Волк был гораздо опытнее, но доспехи Лилима весили меньше, а лапы его были легки. Он подныривал под удары гигантского лезвия, крутился в пируэтах, и засыпал врага быстрыми, хлесткими ударами. Быстрым выпадом Лилим попал острием меча в шею черного волка. Тот остановился на миг, зарычав от боли, горячая кровь закапала на камень и снег. Лис извернулся от свирепого удара, лезвие его меча закрутило рукоять ятагана и выбило оружие из лап волка.

– Сдавайся! – пытаясь совладать со сбившимся дыханьем, крикнул он.

– Ну, уж нет, – тяжело ответил Пастырь Пустыни.

Воздух вокруг затрепетал, вмиг обернувшись бурей и на месте волка возник черный дракон. Гигантская лапа наотмашь ударила лиса, хлопнул нагрудник на его груди и он ударился о колонну. Кровь быстрыми струйками потекла по загривку и спине, клинок со звоном упал рядом.

– Мы же… договорились, – молвил лис, задыхаясь кровью. Он рассеянно коснулся лапой трещины на стальном нагруднике.

– Договорились, – черный дракон навис над ним, обнажив кинжальные клыки. – Но я-то не давал клятв.

Тяжелая лапа опустилась на тело лиса, когти разорвали одежду и плоть.

Шеен-Арат стоял над поверженным врагом, сложив за спиной крылья, редкие снежинки таяли на черной чешуе. Он не испытывал сожаления от того, что сделал, в тот миг он вообще ничего не чувствовал, отвлеченно глядя на разбитое тело младшего брата, от крови которого курился теплый пар.

Рейгар обнаружил его несколькими часами позже. В тот день король севера впервые узнал, что такое слезы. Они ледяной корочкой замерзали на его щеках, когда медведь держал в лапах искалеченное тело молодого лиса.

– Цветочный детеныш, – промолвил он с любовью, гладя его окровавленную шерсть. – Почему ты ничего мне не сказал? Нельзя быть беспечным перед лицом дракона.

Видение уходит, оставляя горький осадок на сердце. Уняв дрожь в голосе, Оха поднимает взгляд на Септиму и продолжает рассказ.

– Лилим был первой его жертвой. Ворон также хотел избавиться от Рейгара и Катара. Гильдия ассасинов была на его стороне. Им удалось схватить меня и сковать сильными чарами, так, чтобы я не смогла оборачиваться драконом. Шеен-Арат знал, что братья придут мне на выручку. И он использовал меня как приманку в своей страшной ловушке.

Хрустальное сиянье наполняло воздух севера. Со всех сторон высокого утеса простирались снежные долины и темные громады гор. На ровной платформе еще сохранились зубцы разрушенной башни. К одному из них ассасины привязали Оху.

Их было не больше дюжины, но, насколько она понимала, все были мастерами своего дела. Шеен-Арат задумчиво прохаживался по тропинке вдоль обрыва.

– Не замерзла? – осведомился он позже, стараясь придать голосу оттенок ласки.

Лисица промолчала.

– Не хочешь говорить, да? – волк подошел к ней вплотную, от него, как и всегда веяло могильным холодом. – Я мог бы облегчить твои страданья. Согреть своим теплом, – он поднял голову лисицы за подбородок и попытался поцеловать, но она извернулась.

Зарычав от злости, он замахнулся, но лапу так и не опустил. Он ожидал, что лисица отвернется, но та все еще глядела на него. Она вся дрожала от холода, на лапах выступали следы от пут. Шею холодил золотой ошейник с рунным орнаментом, именно он не позволял ей обернуться драконом. Черный волк провел когтем по гладкой поверхности ошейника, коснулся её щеки.

– Почему мои прикосновения не нравятся тебе? – промолвил он ей на ухо. – Чем я отличаюсь от Катара?

– Он не связывает женщин, прежде чем их целовать, – тихо процедила Оха.

Ассасины нервно переглянулись, на лице же Шеен-Арата лишь на мгновение мелькнул гнев. На этот раз тяжелая лапа опустилась ей на лицо. Из носа лисицы закапала кровь.

– Ты теряешь больше чем все остальные, – черный волк потер кулак и облизнулся. – Почему ты так предана плану, который они затеяли? Неужели считаешь, что наша смерть способна изменить мир? Мы можем достигнуть куда большего, чем считает Рейгар, – нотки фанатизма послышались в его голосе. – Только представь мир под властью драконов. Никто не станет нам перечить, закон будет в наших лапах. Вечная жизнь и безграничная власть. Неужели эти слова ничто для тебя? – он приблизился вплотную, обдав её паром изо рта. – Ты можешь стать моей королевой… Королевой Драконов! Не будь столь упряма.

– Мир не игрушка, которую мы можем вертеть, как нам вздумается, – стараясь не смотреть ему в глаза, ответила Оха. – Я видела будущее, Ворон. И нас с тобой там нет.

– Будущее лишь глина, наши поступки – то, что дает ему форму, – с презрением бросил Шеен-Арат. – Наши братья рядом… я их чую.

Две черные точки виднелись на закатном небе. Они стремительно приближались, то теряясь за перистыми облаками, то выныривая из них.

– Готовьтесь к бою, – спокойно велел Шеен-Арат ассасинам. – Охраняйте ее. Если я погибну… никого не щадить, – их с Охой глаза встретились и волк едва заметно улыбнулся.

Больше всего на свете, она желала в тот момент вырваться из пут и помочь братьям, но ошейник не позволял ей коснуться магии. Она пыталась освободиться, но веревки только туже сдавливали лапы. Ей оставалась лишь наблюдать за боем, причиной которого она стала.

Лазурный и зеленый драконы молниеносно спикировали вниз, и в тот же миг воздух вокруг пошел рябью. В центре разрушенной террасы возник синеватый овал портала, и из него вышли две дюжины медведей в латах, на всех развевались плащи с гербом Рейгара.

– За Короля! За Сильверхолл! – с криком они обнажили оружие и вступили в бой с ассасинами.

Шеен-Арат, уже в облике черного дракона устремился навстречу братьям. С ревом они столкнулись в воздухе, Катар вцепился клыками в шею черного дракона, но тот оглушил его ударом крыла и схлестнулся с Рейгаром.

Под ними шла ожесточенная битва между ассасинами и рыцарями Рейгара, звенели клинки, убитые воины падали на снег. Тонкие стилеты убийц разили медведей в щели меж доспехов, выискивали слабые места в их обороне.

Земля содрогнулась, когда Шеен-Арат с размаху ударил Катара о скалу и взмыл вверх, навстречу Рейгару. Лазурный дракон спикировал на него сверху, клыки клацнули о клыки, драконы вцепились друг в друга когтями, стараясь разорвать чешую. Толстые кожаные наросты на шкуре черного дракона защищали его от большинства атак. С ужасом Оха наблюдала, как падает раненый зеленый дракон. В нескольких футах от земли, Катар нашел силы подняться в воздух. Он широко распахнул крылья, и, зависнув в воздухе, прокричал заклинанье – из скалы, возле коей бились черный и лазурный драконы появились длинные зеленые лианы. Будто змеи, они оплели лапы Шеен-Арата, в тот же миг лазурный дракон хлопнул крыльями и с них посыпалась белая ледяная пыльца. На чешуе черного дракона проступила изморось, скованный лианами, он едва не потерял равновесие, но затем из его рта полилось алое пламя. Ледяная пыль Рейгара растаяла на лету, а лианы сгорели, освободив его.

Рыцари Рейгара умирали один за другим, ассасины беспощадно уничтожали их, разделяя по одному. Медлительные и неповоротливые медведи падали на землю, а ловкие убийцы продолжали свой смертельный танец.

Освободившись от оков, Шеен-Арат резко ухнул вниз и полоснул когтями по лицу зеленого дракона, тот закружился спиралью, стараясь вернуть контроль над полетом. Отбросив Рейгара, он вцепился в Катара, длинные когти на его лапах начали рвать крылья зеленого дракона. Затем сверкнули клыки, и с ужасным хрустом от тела дракона отпало изрубцованное крыло. Катар спиралью рухнул вниз, от его падения во все стороны разметался снег.

– Вставай, – хотела подбодрить его Оха, но голос ее потускнел, и едва ли был слышен. Лисица пыталась вырваться из пут, рвала веревки зубами, но ни одна из них не поддалась, только кровь капала из пораненных губ, да зубы обжигало болью.

В этот момент Шеен-Арат подхватил лазурного дракона и, сжав его горло зубами устремился вниз.

– Рейгар, – искалеченный зеленый дракон поднял голову, голос его дрожал. – Нет…

Лазурный дракон пытался высвободиться из хватки черного, но не успел. С грохотом его тело ударилось о скалы. Шеен-Арат перехватил его за загривок, на устах дракона была усмешка.

– Прости, брат, – раздался его змеиный голос. – Но герои всегда умирают с помпой, – договорив, он толкнул дракона на острый выступ скалы.

Оха с криком отвернулась, Катар издал отчаянный рык. Лазурный дракон повис на скале, из его груди торчал каменный шип. Он коснулся окровавленными лапами смертельной раны, крылья несколько раз ударили в агонии. Воины Рейгара в ужасе наблюдали за смертью их короля. Черный дракон победоносно парил над ними, широко раскрыв крылья.

– Ублюдок, – сипло прошептал Катар, отхаркивая кровь. – Спустись на землю, я поквитаюсь с тобой…

Он перевоплотился в звериный облик. Теперь на месте дракона стоял окровавленный лев в изодранных черных доспехах и с ужасающей раной на плече. Быстро оглядевшись, он выхватил из ножен меч и набросился на ассасинов, его клинок тут же снес голову одному из них, а затем подкосил другого. Лев кинулся к Охе и одним взмахом рассек её путы. Их обступили трое приспешников Ворона, остальные не давали пробиться солдатам Рейгара. Несмотря на страшные раны, лев сразил одного из них быстрым ударом, крутанулся в пируэте и рассек грудь другого. В тот миг Оха всадила подобранный кинжал в загривок последнего из ассасинов. Они стояли бок к боку, лев и лисица, оба в крови, все еще не пришедшие в себя после смерти брата. Когда гигантский силуэт черного дракона навис над ними, один из выживших солдат Рейгара бросил к их лапам круглую руну.

– Портал… бегите… ради короля, – прижимая перчатку к ране в боку, прокричал он.

Воздух стал густым и липким, а небо застилось кровью. Катар покачнулся, едва не потеряв равновесие. Черная тень стала увеличиваться в размерах, дракон перешил в пике. Рыча от боли и усталости Катар схватил Оху и кинулся в спасительную синеву портала. Но прежде чем они успели целиком скрыться в нем, с уст Шеен-Арата сорвалось разрушительное заклинание. Чешуя сорвалась стальным роем с его лап и успела поразить Оху и Катара. Портал закрывался, но снег на месте где он был, заалел от крови.

Последний солдат Морейна тяжело выдохнул и опустился на землю. Помутневшие синие глаза холодно глянули на Шеен-Арата, губы скривились в усмешке. Над ним нависла тень черного волка, рядом стоял последний уцелевший ассасин.

– Похвальная храбрость, – презрительно отметил Шеен-Арат. Его ятаган полоснул медведя по груди, кровь дугой брызнула на снег.

Пастырь Пустыни оглянулся на уцелевшего убийцу. Это был молодой, гибкий лев со светлой гривой и голубыми глазами. Кровь алела на белом плаще, одна лапа была изрубцована по локоть.

Этого ассасина звали Аль-Савив. Шеен-Арат щедро вознаградил его за службу.

Едва видение покидает Оху, на балкон поднимается Ирис. Сглотнув, молодая лисица объявляет печальные вести:

– Еще два легиона пали. Пустынники в двух днях от столицы. Мы… близки к краху.

День спустя они с Септимой стоят на смотровой площадке Башни Огня. Ветер доносит запахи осени, деревца далеко внизу уже подернулись золотом тления. В свинцовом небе рождается дождь.

– Не боишься промокнуть? – спрашивает Септима, когда первые тяжелые капли падают на гранитный пол.

Оха стоит в центре площадки даже когда дождь начинает лить в полную силу. В его размеренном ритме ей слышится голос Катара. Она не знает где искать осеннего дракона, не знает даже, жив ли он. В какой-то момент она с удивлением понимает, что к каплям дождя на ее щеках примешиваются слезы. Музыка, сопровождающая ее, мелодична и исполнена грусти.

– Я помогу вам сражаться с пустынным легионом, – тихо обещает Оха после долгого молчанья.

– Ты еще слишком слаба, – Септима садится напротив нее, укрывает плащом перевязанные бинтами плечи Охи.

– Слаба... но не настолько, чтобы отсиживаться, пока другие умирают, – она смотрит на восток. Там, над серебряными куполами Лунного Собора кружит черный ворон.

– Твой истинный облик… может вызвать небольшое замешательство среди солдат, – напоминает Септима.

Взгляд Охи падает на рисунок огненной птицы на полу башни. Гладкий узор золотой краски переливается вслед за плывущими облаками.

– Еще долго я не смогу стать драконом, – с горечью признает она. – Значит, пора выбрать другой облик.

Языки пламени охватывают лисицу, ее силуэт полностью тонет в огне, размывается, и миг спустя на её месте возникает огненная птица. Она расправляет крылья, с коих все еще сыплются обжигающие искры, и взмывает в воздух. Волшебницы глядят на нее со смешанным чувством восторга и страха, Септима лишь улыбается.

– Собирайтесь, дети огня! – громовой голос феникса разносится над башней. – Мы выступаем на войну!

*****

С тех пор она лишь раз встретит Катара.

Они будут стоять на кострище сожженной деревни посреди бесконечной вересковой пустоши. Лев и лисица обнимутся, обдуваемые горьким полынным ветром, хлопья пепла будут падать на их плащи. Она с болью отметит, как ослабел лев за эти годы – его походка стала тяжелой, движенья утратили грацию, шкура походила на лохмотья.

– Что с нами будет? – тихо спросит Оха, прижавшись к груди Катара.

– И это спрашивает пророк, – грустно улыбнется лев. – Плохо дело.

– Детеныш, которого ты нашел, – по дрожи в ее голосе он поймет, насколько она взволнованна. – Я видела свою смерть в его глазах… и смерть Ворона. Понимаешь, что это значит? Он станет убийцей драконов, звеном, которое изменит ход войны, – она шумно вздыхает, перед тем как озвучить самую горькую свою мысль. – Я видела и твою смерть, Катар. Небеса, как я не хочу бороться за мир, где нам нет места! Я не справлюсь одна.

– Мы что-нибудь придумаем, ласточка, – нежно заверит Катар, целуя ее в переносицу. – Чтобы ни случилось, помни, кем мы являемся, – большая львиная лапа ляжет на ее грудь. – Мы драконы. Мы не умираем, а просто возвращаемся к звездам.

Миг, который им подарит судьба, будет слишком краток для горьких разговоров. Оха будет жаться к его теплой груди, слушать, как громко стучит сердце льва. Но как бы она не хотела, видение своей смерти в глазах детеныша так и не покинет ее.

Много лет спустя, они стоят на арене в осажденной Мистре. Фабиан смотрит в глаза Охи с бессильной яростью, осознавая, что стал лишь звеном чужой войны. Молодой лис, вдоволь познавший лишений и потерь. Она попросит его совершить поступок, который навсегда изменит историю этого мира.

Оха видит свое отражение в его карих глазах – худая, уставшая лисица, мало чем напоминающая свой истинный облик.

– Сделай это, – сломлено молвит она. – Ради всего, за что мы боролись.

И Лей слушается ее. Плача от бессильной злобы, с рыком, дающим выход его ярости, он опускает меч на незащищенную грудь лисицы. Она падает подле его лап, свет жизни гаснет в зеленых глазах.

Так закончится эра драконов, в руинах павшего города, посреди песка и крови.

Но в тот момент мысли Охи далеко от Мистры, от джихада, от крови и смерти. Воспоминания водопадом льются в ее мыслях.

…Когда играешь с драконом, трудно не обжечься…

…Мир может быть лишь среди равных…

… Дай мне искру, и я обращу ее в пламя…

Она просыпается на маленьком песчаном островке. Вокруг пылает огонь. Языки пламени гуляют по обнаженному телу лисицы, отражаясь в черной глади озера. Обжигающие волны насквозь продирает ее тело. Глаза слезятся от дыма, стелящегося вокруг, во рту горький осадок пепла. Ее лапа натыкается на осколок белой скорлупы.

Два новорожденных дракона вьются по телу лисицы. Зеленый слепо тыкается гладким носом в шерсть на ее животе, выискивая соски, другой, золотистый, дрожа всем телом цепляется мелкими коготками за ее загривок.

Мир вокруг застилает пламя, но ей уютно посреди него. Чувствуя, как сердце щемит от непривычного инстинкта, она прижимает детенышей к груди, укрывает их пышным хвостом. Тихое урчанье доносится от новорожденных, их гибкие тела извиваются, стегают друг друга прозрачными крылышками.

Оха глядит на небо поверх пламени, и видит в нем размытый силуэт зеленого дракона.

– Однажды ты сказал, что мы не умираем, а возвращаемся к звездам, – тихо шепчет она сквозь слезы.