После сказки

Аля Галина

Пустыня – самое красивое и самое печальное место на свете. В пустыне всегда одиноко, даже если вы не один. Пустыня безжалостна к тому, кто ее не понимает. Пустыня – это место от края до края. Это место крайностей. Звенящая тишина полудня, и грохот песчинки о песчинку, когда начинается песчаная буря. Испепеляющая жара днем, и холод, пронизывающий до костей, ночью. Она представляется безжизненной при свете солнца, и полна невидимыми существами, когда небо усыпано звездами. В пустыне все кажется близким, но оказывается бесконечно далеким. Все кажется неустойчивым, как мираж, но оказывается незыблемым, как камень. Но и камень точит время. Время безжалостней, чем пустыня.

Лис трусил по песку. Песок был похож на застывшую воду, подернутую рябью. «Я всего лишь маленькая лисичка», - думал Лис, оглядываясь на свои следы. На песке за ним оставались неглубокие вмятины от острых коготков. Он был слишком легким, чтобы оставлять даже следы лап на плотном песке.

Барханы неровной линией обозначали горизонт. Лис остановился, принюхался, повел носом у передних лап. Чихнул, тронул лапой нос, стряхивая пыль, и снова потрусил вперед.

Уже вечерело, стало заметно прохладнее. Нещадно палящее днем солнце к вечеру умерило свой пыл, и теперь спешило скатиться за горизонт. В тропиках быстро темнеет. Солнце не плывет у горизонта, а стремительно ныряет за край земли. Темнота накатывает внезапно, нет тех таинственных сумерек, которые как грань между днем и ночью. Пустыня стремилась натянуть на себя темное покрывало, чтобы дать жизни проснуться. Над барханами узким серпом блестел краешек солнца, но звезды еще не зажглись на небе. Лис спешил, торопился дотемна поспеть к барханам. Он возвращался сюда с постоянством перелетной птицы, хотя порой забывал зачем.

«Я всего лишь маленькая лисичка», - снова подумал Лис. Это утверждение или заблуждение было похоже на прикрытие: чего можно ожидать от такого маленького существа?

Его настигла ночь, когда он взбирался по крутому склону на самый гребень бархана. У него была примета, по которой он узнавал это место. Из небольшой песчаной воронки торчала песчаная акация. Она казалась ажурной и белой на фоне темного неба.

Лис сидел на задних лапах, нахохлившись. Шесть на загривке встала дыбом, уши топорщились, а мордочка заострилась. Ему было грустно, он не успел посмотреть на закат и погрустить, но он мог грустить, глядя на звезды. Лис тявкнул, покрутил головой. Он не умел выть, как волк или шакал. И тявканье его было каким-то неубедительным, не тоскливым, как он хотел, а раздраженным.

Лис задрал морду к небу. Он не искал звезду на небосклоне, он ждал. Ждал, когда какая-нибудь из этих светящихся точек упадет вниз. Потом он лег на песок, уткнул мордочку в передние лапы, и время от времени косил глазами вверх, уже не надеясь.

О чем он думал? Не о курах, и не об охотниках. Здесь не водились куры, и не было охотников. Лиса не интересовали куры, он ел мышей и ящериц, когда ему удавалась их поймать. Сегодня он еще ничего не ел с самого утра. Не то, чтобы охота была неудачной, он и не пытался никого поймать. Еда была слишком примитивным желанием для него сегодня. Хотя, честности ради, нужно было признать, что он был бы не прочь перекусить, да и желудок Лиса был абсолютно не согласен с таким воздержанием. Но в этот день Лис твердо решил отложить такие меркантильные заботы, как поиски пищи.

Он думал о зорком сердце, о самоотдаче, об ответственности, об истине.

«Ты в ответе за тех, кого приручил», - не он ли изрек это как истину? «Нам дорого то, на что мы потратили свое сердечное тепло. Глазами возможно, и не увидишь главного, но в глазах можно увидеть главное. Зорко лишь сердце, если оно есть».

Время от времени он поднимал морду, таращился в небо и тихо поскуливал, совсем как маленький щенок. Он боролся с усталостью, стараясь не заснуть. Под кроной акации что-то мелькнуло, Лис вжался в песок – сработал инстинкт охотника. Ящерица не чуя беды, метнулась в сторону, застыла прямо перед Лисом. Она была совсем крохотной, ему бы хватило всего на один укус. Он дернулся, зажав в зубах прохладное шершавое тельце. От испуга хвост ящерицы отвалился и упал на песок. Лис проглотил добычу, не жуя. Хвост он брезгливо потрогал лапой, но есть не стал. Некоторое время ему казалось, что юркая ящерица барахтается у него в животе. Он поморщил нос и широко зевнул, потом вернулся на прежнее место, оно уже успело остыть.

Иногда его мысли принимали противоречивое направление. Противоречивое самому себе. Не он ли сказал: «Твоя роза – единственная в мире. Ты в ответе за твою розу». Теперь все чаще и чаще Лис жалел, почему он не роза. Все любят красивые цветы, а кто может полюбить маленького нескладного зверька, к тому же еще и хищника? «Все равно он меня любил», - молча заверил всех Лис, хотя и был в этом не очень уверен. «Он сожалел, что приручил меня, потому что не хотел делать мне больно. Он все время думал только о ней. Но это еще ничего не доказывает». Лису становилось больно от одной этой мысли. Он прикрыл глаза.

«У людей всегда так мало времени, они всегда куда-то спешат и что-то ищут. Он тоже искал и тоже спешил. Им всегда не хватает терпенья, они не умеют молча смотреть в глаза. Они нарушают правила, когда пытаются почесать тебя за ухом, как будто ты всего навсего кошка. Они не знают, как стать единственными. Они не умеют озарить свою жизнь солнцем. Они не замечают звезды, потому что им лень поднять голову. Наконец, они не знают цену счастью, им всегда мало того счастья, что у них уже есть, поэтому они не знают покоя. Они никогда не отвечают на вопросы, но думают, что умеют их задавать. Их сердца глухи, так же как и их уши. Разве они могут услышать шепот звезд?» Лис вытянул морду, прислушался. Ему показалось, что он слышал далекий голос: « Ты сам виноват! Ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил…»

«Он оставил мне чувство вины, которое привязывает меня к этому месту. Создать узы – это значит, не только быть прирученным, но и быть привязанным. Я не слышу, как звезды смеются, я слышу, как они грустят. И я не могу утешиться». Невеселые думы одолевали маленького Лиса.

«Маленькие Принцы любят маленькие глупые розы, у которых нет сердца, а есть только несколько лепестков и четыре жалких шипа». Лис зевнул, вскинул морду, звезды мерно мерцали, не собираясь падать. Он всхлипнул, прекрасно зная, что лисы не плачут. Но и лисам случается плакать, когда они дают себя приручить.

«Разве я был капризным? - спросил Лис у акации. – И уж во всяком случае, я не был кокетливым. Лисы не умеют заигрывать». Она промолчала.

«Я был мудрым и терпеливым», - успокоил себя Лис.

Он свернулся клубком, сунул нос в теплую шерстку. Ему не с кем было поговорить по душам. Он смотрел на небо и не чувствовал себя счастливым, хотя и говорил себе: «Где-то там живет…».

Внезапно он занервничал, вскочил, неуклюже затоптался на месте, то задирал морду вверх, то припадал носом к песку. И вдруг он застыл – с неба сорвалась маленькая яркая звездочка.

«Ну… вот и все…», - обрадовался Лис.

И он бросился вниз по склону уже не трусцой, а прыжками туда, куда падала звезда. Он бесшумно скользил меж барханов серой тенью – песок приглушал все звуки.

«Мы в ответе за тех, кто нас приручил».